автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Творчество И.С. Шмелева в контексте традиций русской литературы

Полный текст автореферата диссертации по теме "Творчество И.С. Шмелева в контексте традиций русской литературы"

На правах рукописи

Дзыга Ярослава Олеговна

ТВОРЧЕСТВО И.С. ШМЕЛЕВА В КОНТЕКСТЕ ТРАДИЦИЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

О 5 СЕН 2013

Москва 2013

005532778

005532778

Работа выполнена на кафедре русской литературы XX века Историко-филологического института в Московском государственном областном университете

Научный консультапт:

Алексеева Любовь Федоровна,

доктор филологических наук, профессор, Московский государственный областной университет, кафедра русской литературы XX века Официальные оппоненты:

Черников Анатолий Петрович,

доктор филологических наук, профессор, Калужский государственный университет им. К.Э. Циолковского, кафедра литературы

Любомудров Алексей Маркович,

доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник отдела Новой русской литературы, Институт русской литературы Российской академии наук (Пушкинский Дом)

Завгородняя Галина Юрьевна,

доктор филологических наук, доцент, Литературный институт им. М. Горького, кафедра русской классической литературы и славистики

Ведущая организация: Нижегородский государственный педагогический университет им. Козьмы Минина

Защита диссертации состоится 3 октября 2013 г. в 15 часов на заседании диссертационного совета Д.212.155.01 по литературоведению при Московском государственном областном университете по адресу: 105005, г. Москва, ул. Ф. Энгельса, д. 21а.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного областного университета по адресу: 105005, г. Москва, ул. Радио, д. 10а. Автореферат разослан «25» августа 2013 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор филологических наук, доцент Т. А. Алпатова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Творчество И.С. Шмелева, долгие годы исследовавшееся лишь в одной, дооктябрьской его части, в последнее десятилетие все чаще становится объектом научного изучения во всем объеме. Кроме монографий1 и диссертаций2, творчеству писателя посвящен ряд содержательных статей3. Несмотря на это, пока нет оснований говорить о всесторонней изученности художественного наследия Шмелева.

Пристальное внимание литературоведов обращено на православные основы произведений писателя. Эта коренная особенность его творчества, замалчиваемая в советском литературоведении, в последнее время выдвинулась в разряд важнейших.

Исследователи ставят и решают вопросы жанрового своеобразия, художественного метода, поэтики и мифопоэтики, духовных и национальных основ прозы Шмелева. Однако целостная концепция творчества писателя еще не сформировалась, многие вопросы по-прежнему остаются открытыми. Это касается такой важнейшей особенности художественного облика прозаика, как связь с предшествующими и современными ему литературными истоками. Проблема места и роли традиг^й в формировании самобытной творческой индивидуальности Шмелева является одной из малоизученных как с точки зрения разработки фактического материала, так и в теоретико-методологическом плане.

1 Сорокина О.Н. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева. - М., 1994. - 400 е.; Черников А.П. Проза И.С. Шмелева: концепция мира и человека. - Калуга, 1995. - 344 е.; Борисова Л.М., Дзыга Я.О. Продолжение «золотого века»: «Пути небесные» И.С. Шмелева и традиции русского романа. - Симферополь, 2000. - 144 е.; Любомудров A.M. Духовный реализм в литературе русского зарубежья: Б.К. Зайцев, И.С. Шмелев. - СПб., 2003. - 272 е.; Галанина О.Е., Захарова B.T. Духовный реализм И. Шмелева; лейтмотив в структуре романа «Пути небесные». - Н. Новгород, 2004. - 116 е.; Махновец Т.А. Концепция мира и человека в зарубежном творчестве И.С. Шмелева. - Йошкар-Ола, 2004. — 144 е.; Суровова Л.Ю. Живая старина Ивана Шмелева: Из истории создания «Лета Господня». - М., 2006. - 304 е.; Солнцева Н.М. Иван Шмелев. Жизнь и творчество. Жизнеописание. - М., 2007. - 512 с.

2 Черников А.П. Проза И.С. Шмелева: концепция мира и человека: Автореф. дис. д-ра филол. наук: 10. 01. 01 / Калужский гос. пед. ун-т им. К.Э. Циолковского. - М., 1996. -40 е.; Чумакевич Э.В. Духовно-нравственное становление личности героя в дилогии И.С. Шмелева «Богомолье» и «Лето Господне»: дис. канд. филол. наук: 10. 01. 01. - Минск, 1993. - 196 е.; Осьминина Е.А. Проблема творческой эволюции И.С. Шмелева: Автореф. дис... канд. филол. наук: 10. 01. 01 / Московский гос. пед. ин-т. — М., 1994.-21 е.; Богоявленская И М. Сказки И.М. Шмелева: Автореф. дис... канд. филол. наук: 10. 01. 01 / Днепропетровский государственный университет. - Днепропетровск, 1995. - 21 с. и др.

3 Есаулов И.А. Праздники. Радости. Скорби: Литература русского зарубежья как завершение традиции II Новый мир. - 1992. - № 10. - С. 232-242; Руднева Е.Г. «Магия словесного разнообразия» (О стилистике И.С. Шмелева) II Филологические науки. - 2002. - № 4. - С. 60-65; Спиридонова Л .А. В русле «духовного русского потока» (И.С. Шмелев и русская классика) II Художественный мир И.С. Шмелева и традиции славянских литератур. Материалы XIII Международных Крымских Шмелев-ских чтений. - Алушта, 2004. - С. 3-9; Захарова В.Т. Идея созерцания в русской философии начала XX века и творчество И.С. Шмелева (к постановке проблемы) II Поэзия русской жизни в творчестве И.С. Шмелева. Материалы Международных научных Шмелевских чтений. - М„ 2011. — С. 35-44; Полонский В.В. О символическом подходе к изображению «маленького человека» в дореволюционном творчестве И.С. Шмелева// Наследие И.С. Шмелева: проблемы изучения и издания. Материалы Международных научных Шмелевских чтений. - М„ 2007. - С. 51-57 и др.

Художественные достижения одного из самых ярких представителей эмиграции «первой волны», творчески претворившего в своем опыте каноны русской литературы XIX века, опыт философско-эстетических и этических концепций своего времени, представляют интерес как феномен продолжения традиций русской классической литературы в XX веке.

Актуальность исследования определяется, с одной стороны, устоявшимся в литературоведении мнением относительно укорененности творчества писателя в традициях, а с другой - практическим отсутствием специальных монографических исследований, посвященных данной проблеме.

Изучение творчества Шмелева с этой точки зрения отражает общий интерес к художественному миру писателя, к проблеме восстановления целостности литературного процесса XX века. Таким образом, изучение наследия Шмелева в избранном аспекте входит в число актуальных вопросов современного литературоведения.

Предметом исследования являются традиции русской литературы в творчестве Шмелева.

Объектом диссертационной работы является художественная и публицистическая проза писателя (романы «Няня из Москвы», «История любовная», «Лето Господне», «Пути небесные»; повести «Человек из ресторана», «Росстани», «Стена», «Неупиваемая Чаша», «Богомолье»; рассказы дореволюционного и эмигрантского периодов; очерки; публицистические выступления); эпистоля-рий - переписка И.С. Шмелева с И.А. Ильиным и О.А. Бредиус-Субботиной, К.Д. Бальмонтом, М. Горьким.

Целью предпринятого исследования является выявление различных типов связей творческого наследия Шмелева с традициями русской литературы, изучение художественного своеобразия произведений писателя в ракурсе обозначенного подхода.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:

- выявить контекстуальный аспект творчества Шмелева и определить его роль в формировании самобытного художественного мира писателя;

- рассмотреть бытование общелитературных традиций в прозе Шмелева на жанровом, сюжетно-композиционном, образном и стилистическом уровнях;

- на основе наблюдений над текстами сделать обобщение о видах, способах включения и характере функционирования реминисценций в художественных произведениях писателя;

- проследить динамику обращения прозаика к традициям русской классической литературы;

-определить влияние идей B.C. Соловьева и творческих принципов символизма на становление человеческой и творческой индивидуальности Шмелева;

— охарактеризовать художественное взаимодействие писателя с литературным процессом XX века;

— исследовать конкретные малоизученные и по-новому прочитать известные произведения Шмелева через их соотнесение с литературным контекстом;

— обобщить инновации прозаика, утвердившиеся как следствие творческого усвоения традиций.

Научная новизна работы обусловлена тем, что проблема изучения творчества Шмелева в контексте традиций до сих пор оставалась на периферии исследований. В настоящей работе предпринято целостное рассмотрение шмелевско-го наследия в историко-литературном контексте, выявлен генезис идей и формально-поэтических традиций в произведениях писателя. Изучение проблемы традиций как важного звена поэтики Шмелева позволяет уяснить характер эволюции его творчества.

Диссертационная работа основана на гипотезе, что исследование литературных традиций является важным этапом создания целостной концепции творчества Шмелева, выявления закономерностей поэтики, обусловленных духовной и культурно-исторической преемственностью. Круг связей творчества Шмелева с литературным опытом предшественников и современников составляет определенный контекст, позволяющий глубже осмыслить характер и результаты художественных исканий писателя, выявить их генезис и значение в становлении индивидуального творческого сознания.

В работе впервые системно рассматривается вопрос о месте и значении литературных традиций для творческого облика Шмелева, характеризуется художественная специфика взаимодействия прозаика с опытом писателей-современников, утверждается мысль о продолжении «золотого века» русской литературы в наследии Шмелева.

Рассмотрение литературных взаимосвязей как одного из условий становления творческой личности писателя необходимо для объективного определения закономерностей ее формирования и развития.

В основу критериев отбора произведений для сопоставительного анализа выдвигается степень проявленности традиции на интертекстуальном, жанровом, сюжетно-образном, повествовательном и миросозерцательном уровнях. Несмотря на то, что исследовательский интерес работы обращен на выявление наиболее значимых творческих взаимосвязей, их анализ в каждом конкретном случае приобретает локальный характер в контексте более широкой и многоаспектной проблемы, которая неизбежно потребует дальнейшего изучения. Ис-

следование обозначенных в диссертации художественных сближений направлено на концептуальное осмысление ведущих тенденций и принципов взаимодействия прозы Шмелева с предшествующим и современным писателю литературным опытом. При этом рассмотрение одних традиций не отрицает важности других, поскольку сущностной особенностью творческой природы прозаика является многоплановое усвоение литературного наследия.

Методы предпринятого исследования основываются на комплексном подходе, включающем использование биографического, герменевтического, генетического, сравнительно-исторического, типологического, структурного методов.

Теоретико-методологической базой работы послужили труды отечественных и зарубежных исследователей, посвященные проблемам преемственности и новаторства в литературе (А.Н. Веселовского, М.М. Бахтина, Д.Д. Благого, A.C. Бушмина, В.В. Кожинова, Ю.Б. Борева, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, Г.Н. Поспелова, В.Е. Хализева и др.); теоретические наработки ведущих ученых по проблемам поэтики и художественного метода (Г.А. Вялого, В.М. Жирмунского, В.В. Виноградова, Б.В. Томашевского, В.А. Келдыша, С.Т. Ваймана).

Основу диссертационного исследования также составили фундаментальные работы по истории литературы Русского зарубежья (Г.П. Струве,

A.Г. Соколова, О.Н. Михайлова, Ж. Нива, Л.А. Смирновой, А.Н. Николюкина,

B.В. Агеносова, H.H. Примочкиной); труды русских религиозных мыслителей (B.C. Соловьева, И.А. Ильина, H.A. Бердяева, В.В. Розанова, Н.О. Лосского).

Работа включает опыт изучения проблематики и поэтики творчества Шмелева, представленный в исследованиях О.Н. Сорокиной, М.М. Дунаева,

A.П. Черникова, A.M. Любомудрова, Е.А. Осьмининой, В.Т. Захаровой, Н.М. Солнцевой, ЛА. Спиридоновой, C.B. Шешуновой и др.

Продуктивными для решения поставленных в диссертации задач оказались исследования, посвященные творчеству писателей, вовлеченных в художественное взаимодействие с прозой Шмелева. Это работы Л.П. Гроссмана,

B.И. Кулешова, В.А. Воропаева, Г.Б. Курляндской, Ю.В. Манна, B.C. Непомнящего, О.В. Сливицкой, В.Б. Томашевского, А.Г. Цейтлина и др.

Теоретическое значение исследования состоит в углублении представлений о содержании и художественном значении «традиционализма» Шмелева. Результаты диссертации расширяют представление об особенностях творческого облика прозаика, неповторимость которого преемственно связана с открытиями писателей XIX века и современным для Шмелева художественным опытом. Работа служит выработке целостной концепции творчества писателя и осмыслению роли традиций в литературном процессе XX века.

Практическое значение диссертации. Результаты исследования могут применяться в ходе дальнейшей разработки вопроса о духовных и художественных традициях русской классики в литературе эмиграции, при решении проблемы «русская литература и православие», в процессе формирования объективной, научно обоснованной картины русской литературы XX века.

Материалы диссертации могут быть использованы при разработке вузовских курсов истории русской литературы, в спецкурсах и семинарах по творчеству Шмелева, в научной работе исследователей русской литературы XIX и XX веков, при написании учебных пособий для высших и средних учебных заведений, в практике школьного преподавания гуманитарных дисциплин.

На защиту выносятся следующие положения:

- обращение к открытиям предшествующих литературных эпох является одной из важнейших особенностей художественного сознания Шмелева, самобытный творческий облик которого сформировался в опоре на художественно-философский опыт писателей-предшественников;

— связь прозы Шмелева с литературными традициями прослеживается на протяжении всего творческого пути, в условиях эмиграции интерес писателя к ценностям национальной культуры усилился;

- наряду с общелитературными в художественном наследии прозаика различимы персональные традиции XIX и XX веков;

— взаимодействие прозы Шмелева с литературным опытом прошлого осуществлялось как в форме традиции, так и в форме влияния;

— связь творчества писателя с литературной традицией A.C. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, И.А. Гончарова происходила по линии этико-художественной преемственности;

— взаимодействие произведений Шмелева с миром И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого, Н.С. Лескова преимущественно ориентировано на формально-эстетическую сферу;

- приоритетным для писателя был опыт русской классической литературы;

- характер восприятия традиций в прозе художника опосредован культурной атмосферой рубежа XIX-XX веков;

— связь творчества Шмелева с наиболее значимыми художественными традициями в синхронии осуществлялась, главным образом, на уровне тематическом, сюжетно-композиционном и мотивно-образном; богостроительство М. Горького и богоборчество Л.Н. Андреева были для писателя чуждыми;

- исследование характера бытования традиций в произведениях Шмелева способствует выработке целостной концепции его творчества и вносит вклад в восстановление картины литературного процесса XX века.

Апробация работы осуществлялась в форме научных докладов, прочитанных на всероссийских и международных научных конференциях, семинарах и симпозиумах, а также в виде публикаций в сборниках научных трудов, посвященных проблеме функционирования традиций в русской литературе: «Шмелевские чтения» (Алушта, 1996, 1998; Москва, 2000, 2009, 2011); «Пушкинские чтения» (Севастополь, 1996; Симферополь, 1997); «Русская литература XX века: проблемы изучения и преподавания» (Москва, МГУ, 1998); «Пасхальные чтения» (Санкт-Петербург, ИРЛИ РАН, 2001); «Зайцевские чтения» (Калуга, 2003, 2005); «Панковские чтения» (Москва ГИРЯ им. A.C. Пушкина, 2005, 2007, 2008); «Пушкинские чтения» (Москва, ГИРЯ им. A.C. Пушкина, 2005, 2013); «Наследие Н.С. Лескова и проблемы литературоведения в изменяющейся России» (Орел, 2006); юбилейная конференция, посвященная 190-летию со дня рождения И.С. Тургенева (Москва, 2008; Орел, 2008); «Виноградовские чтения» (Москва, МГПУ, 2005, 2007), «Березинские чтения» (Москва, МГЭИ, 2008); «Ручьевские чтения» (Магнитогорск, 2007); «Нижегородский текст русской словесности» (Нижний Новгород, 2009); «Орловский текст российской словесности» (Орел, 2009); «Словесное искусство Серебряного века и русского зарубежья в контексте эпохи» (Москва, МГОУ, 2008, 2009, 2011); «А.П. Чехов, И.А. Бунин и русская литература» (Москва, МГПУ, 2010); «Русское литературоведение на современном этапе» (Москва, МГТУ, 2010, 2011); «Неореализм в русской литературе конца XIX - первой трети XX века» (Москва, МГПУ, 2011); «Традиции в русской литературе» (Н. Новгород, НГПУ, 2011,2012) и др.

Основные положения диссертации обсуждались на заседаниях кафедры русской литературы XX века МГОУ.

Результаты исследования отражены в 57 публикациях общим объемом 59,18 п.л.

Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения и списка литературы. Объем диссертационного исследования - 445 страниц, библиография насчитывает 540 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность и научная новизна темы диссертации, определяются объект, предмет, цели и задачи работы, сфера теоретического и практического применения полученных результатов.

В первой главе диссертации «Состояние проблемы "И.С. Шмелев и традиции" в современном литературоведении» освещаются дискуссионные аспекты проблемы традиций в современной науке, характеризуется степень изученности вопроса.

Раздел 1.1 «Традиция как историко-литературное понятие и формы ее усвоения» посвящен исследованию понятия «традиция», которое в современном литературоведении не имеет терминологической однозначности, что приводит к смешению таких явлений как «традиция», «влияние», «взаимодействие» и т.д.

У истоков обсуждения проблемы лежит понятие диалогичности, разработанное М.М. Бахтиным. Значение творческого усвоения традиций и роль «культурной памяти» в разное время изучали Ю.Н. Тынянов, Б.В. Томашевский, Г.Н. Поспелов, Д.С. Лихачев, A.C. Бушмин, В.В. Кожинов, В.Е. Хализев и др. Современный этап развития литературоведческой науки требует учета имеющегося положительного научного опыта и новых подходов и методик в изучении генетических связей между художественными явлениями разных эпох и творческих индивидуальностей.

Наша позиция основывается на концепции В.В. Кожинова1, различающего узкое и широкое понимание литературной традиции. В первом случае усвоение литературного наследия прошлого ограничено явлениями формально-эстетической преемственности, идущей по линии наследования идей, образов, сюжетно-композиционных приемов, жанровых форм, использования различных видов интсртекстуалыюсти. Традиция в широком смысле слова, или собственно литературная традиция, основывается на явлении этико-эстетической (или этико-художественной) преемственности, связанной с содержанием национальной культуры и доминантами художественных миров писателей.

Выберем в качестве рабочего следующее определение понятия «традиция». Литературная традиция — это явление осознанного или бессознательного заимствования и последующей трансформации идейно близких или воспринятых полемически мировоззренчески и миросозерцательно значимых компонентов поэтики, укорененных в историко-культурном опыте.

Диалектическая связь процессов творческого усвоения традиций и формирования самобытной индивидуальности писателя выражается как во взаимной обусловленности и детерминированности, так и в новаторском отталкивании от существующих историко-типологических канонов.

В разделе 1.2 «Литературные традиции U.C. Шмелева в оценке эмигрантской критики и трудах историков литературы» анализируется степень изученности вопроса о литературных традициях в художественном наследии писателя.

1 Кожинов В.В. О литературных традициях // В.В. Кожинов. Размышления о русской литературе. - М„ 1991.-С. 267-278.

Устоявшееся в современном литературоведении мнение о глубоком созвучии творчества Шмелева традициям русской литературы XIX века впервые сформулировали современные писателю критики (А.К. Бороздин,

A.A. Бурнакин, A.A. Измайлов, Н.С. Клестов-Ангарский, Н.И. Коробка,

B.JI. Львов-Рогачевский). С их мнением солидаризовались литературоведы позднейшего времени, в основном сосредоточившие внимание на дооктябрьском периоде творчества прозаика (Г.Е. Горбачев, М.М. Дунаев, В.А. Келдыш, Л.В. Крутикова, И.Н. Кубиков, О.Н. Михайлов, Б.В. Михайловский и др.).

Художественное наследие Шмелева эмигрантского периода на Родине в силу идеологических причин долгое время практически не изучалось. Между тем именно в эмиграции произошли значительные изменения в мировоззрении писателя, окончательно оформился его творческий метод, художественная манера, созданы лучшие произведения. В изгнании все громче заявляла о себе традиционная составляющая творчества Шмелева. Это обстоятельство не прошло мимо внимания эмигрантской критики. На связь прозы писателя с традициями русской классической литературы указывали Г.В. Адамович, A.B. Амфитеатров, М.Н. Дьяченко, И.А. Ильин, Л.Г. Келер, Е.П. Охотина-Маевская, Г.П. Струве.

Начиная с 1990-х годов творчество Шмелева все чаще становится объектом научного изучения. Кроме монографий О.Н. Сорокиной, А.П. Черникова, A.M. Любомудрова, Т.А. Махновец, Е.Г. Рудневой, Л.М. Борисовой и Я.О. Дзыги, O.E. Галаниной и В.Т. Захаровой, Н.М. Солнцевой, Л.Ю. Сурововой, творчество Шмелева исследуется в диссертациях И.М. Богоявленской, Л.И. Бронской, М.М. Дунаева, Е.А. Осьмининой, Л.Ю. Сурововой, А.П. Черникова, Э.В. Чумакевича, C.B. Шешуновой и др.

Указанные работы охватывают широкий круг вопросов, начиная с проблем поэтики и мифопоэтики, жанра, языкового своеобразия, прототипов, творческой истории произведений, кончая установлением общих закономерностей творчества писателя в эмиграции. Изучению православных аспектов наследия Шмелева посвящены диссертации Л.Е. Зайцевой, Т.С. Репиной, Л.А. Макаровой, Т.А. Таяновой, М.Ю. Трубицыной.

Художественные искания Шмелева в эмиграции, где новаторство сочетается с глубокой традиционностью, представляют значительный интерес как пример восстановления духовных традиций в литературе XX века. Глубинная связь творчества писателя с литературным опытом XIX века оказывается весьма значимой для осмысления самобытности его прозы, как и многовековая духовная традиция. Литературоведы намечают проблему взаимодействия художественного мира Шмелева с наследием Пушкина, Гоголя, Тургенева, Лескова, Толстого, Достоевского, Островского, Салтыкова-Щедрина, Чехова.

и

На фоне тезисных замечаний ученых о проблеме традиций в творчестве Шмелева выделяются основательностью диссертационные исследования Н.И. Пак1, О.А. Платоновой2 и Е.Г. Потаповой3.

Но системно вопрос о традициях в творчестве Шмелева еще не изучен, большая часть наблюдений и замечаний имеет характер тезисов. При всей важности указанной проблемы для полноценного научного освоения шмелевского наследия она до сих пор не становилась предметом целостного литературоведческого анализа.

Во второй главе работы «Общелитературные традиции в художественном наследии И.С. Шмелева» исследуется роль общелитературных традиций в прозе писателя.

Раздел 2.1 «Изображение быта в творчестве И.С. Шмелева» посвящен изучению характера шмелевского бытописания, нетипичность которого, отмеченная уже дореволюционной критикой, стала особенно очевидной в творчестве эмигрантского периода.

Деление персонажей на «положительных» и «отрицательных» по степени их вовлеченности в бытовую сферу, в некоторой степени сохранившееся у Шмелева, связано с традициями антинигилистического романа, где отрицающий уклад и быт герой обнаруживает свою несостоятельность в семейно-бытовой сфере.

Анализ текстов, предпринятый в данном разделе, убеждает, что стабильный жизненный уклад своих персонажей Шмелев тоже не всегда поэтизирует. Заурядность и однообразие бытовой повседневности приобретает характер заедающей среды для героев рассказов «В норе» (1912), «Стена» (1912), «Поденка» (1913), «Загадка» (1916) и др.

Атмосферу домашнего уюта и гармонии повседневной жизни писатель воссоздал в дилогии «Богомолье» (1931) и «Лето Господне» (1927-1948). Важную роль в изображении бытового уклада здесь играет предметный мир. Прочный быт изображенной Шмелевым московской купеческой семьи соотнесен в диссертации с веселым и уютным обликом Малиновки из романа И.А. Гончарова «Обрыв». Осиянные светом веры будни персонажей обоих писателей пронизаны ощущением праздника.

Далее доказывается, что затейливая работа шмелевских народных умельцев сродни «артистической удали» тульских мастеров Н.С. Лескова. Тем не ме-

1 Пак Н.И. Древнерусская культура в художественном мире Б.К. Зайцева и И.С. Шмелева. - М., 2006. - 232 с.

2 Платонова О.А. И.С. Шмелев и А.П. Чехов: творческий диалог: автореф. дис. канд. филолог, наук: 10. 01.01 / Тверской гос. ун-т. -Тверь, 2008. - 22 с.

3 Потапова Е.Г. А.П. Чехов и творчество И.С. Шмелева эмигрантского периода: автореф. дис. канд. филолог, наук: 10. 01. 01 / Моск. гос. ун-т. им. М.В. Ломоносова. - М., 2008. - 26 с.

нее, причастный к ценностям высшего духовного порядка бытовой мир автора «Богомолья» противостоит бесхитростному быту Лескова, где «онтологический смысл видимого крайне неопределенен и может лишь смутно угадываться»1. Даже в церковном убранстве автор «Соборян» усматривал чуждые русскому быту великолепие и роскошь. В то же время церковный уклад, величественная красота церковных служб много значили в биографии и творчестве Шмелева.

С традициями Н.В. Гоголя сопоставлены произведения писателя-эмигранта по колоритности и плотности гастрономических описаний. Как и у автора «Старосветских помещиков», мир съестного изобилия у Шмелева перерастает свойственные ему художественные функции, поднимаясь до материального выражения духовных сущностей («Рождество в Москве», 1942-1945).

Рассматривая в аспекте бытописания роман Шмелева «История любовная» (1927), диссертант обращается к канонам романтизма. Здесь традиция реализуется через иронию: принципы романтической литературы «воссозданы» воображением влюбленного подростка.

Настроение первой любви погружает шмелевского гимназиста в мир неземной мечты, навеянный образами и мотивами мировой литературы. Вовлеченный в область романтического, герой с горячностью юности отвергает устойчивые формы бытовой повседневности как недостойные его возвышенного состояния. Однако материальные подробности корректируют мечты героя, вскрывая их призрачный смысл посредством шмелевского «луча юмора» (И.А. Ильин).

В «Истории любовной» нет авторского осознания традиционной романтической разобщенности «быта» и «духа». Романтический настрой главного героя тоже лишен традиционной положительной окраски, хотя писатель далек и от осуждения своего персонажа. Однако в целом «романтизм» Тоника оказывается не таким безобидным, как кажется на первый взгляд, отвращая героя от привычного жизненного уклада, заставляя усомниться в ценности родных мест, еще вчера бывших дорогими. В реальности герой Шмелева далек от индивидуалистических настроений. По существу он так же прочно и тесно привязан к семье, как и автобиографический персонаж дилогии. В «Истории любовной» разрушительной силе страсти противостоит уклад, в основе которого духовно-материальные ценности, извечно присущие Дому.

Внимание шмелевского героя к подробностям материально-вещественного существования служит отсылкой к традициям русского классического романа с

1 Хализев В.Е. Ценностные ориентации русской классики. — М., 2005. — С. 271.

его «напряженным чувством быта»1. Поэтизация семейных ценностей и противопоставление прочного повседневно-бытового уклада разрушительной бездуховности дает повод провести параллель «Истории любовной» с «Обрывом» И.А. Гончарова. В то же время характер преломления романтических атрибутов в произведении Шмелева заставляет вспомнить пушкинский прием «воскрешающего обновления» (В.Э. Вацуро) беллетристической традиции, представленный в «Повестях Белкина». История страсти шмелевского героя на фоне внешне безыскусственного, в чем-то прозаического семейно-бытового уклада обнаруживает типологическую близость со «Старосветскими помещиками» Н.В. Гоголя.

В разделе 2.2 «Типолог ия женских образов в произведениях И.С. Шмелева» рассматриваются вопросы генезиса женских типов писателя в сравнении с персонажами русской классической литературы.

Оценивая героинь русской классики с православных позиций, Шмелев считал, что лучше всех показал красоту русской женской души Достоевский. Религиозность, способность к духовному водительству, по Шмелеву, - главные качества русской женщины. Идея духовного хождения сближает Дариньку с Сонечкой Мармеладовой. То же стремление привести любимого к вере свойственно лесковской Катерине Астафьевне.

Сюжетный ход, связанный с уходом героини в монастырь или пребыванием в святой обители, осмыслен в работе через отсылку творчества Шмелева к корифеям русской классики. В «Путях небесных» история его героини начинается там, где заканчивается роман Тургенева «Дворянское гнездо». Духовными причинами вызвано определение в монастырские трудницы Паши из «Истории любовной». В то же время в «подвиге» Лизы Калитиной, как и в «апофеозе» пушкинской Татьяны Лариной, Шмелев усматривал неугодное Богу насилие над духом.

История жизни Дарьи Королевой должна была послужить одним из вариантов развития женской судьбы, в какой-то мере синтезирующим и претворяющим известные классические образы. Многое в характере и судьбе шмелев-ской героини напоминает Татьяну Ларину. В то же время история увлечения Дариньки Вагаевым содержит в скрытом виде «память» о любовной истории, рассказанной Толстым в «Анне Карениной». Однако традиционный для литературы сюжет, связанный с супружеской изменой, у Шмелева получает новую трактовку уже не просто в контексте «мысли семейной», а в связи с решением «женского вопроса».

1 Шешунова С.В. Изображение быта в отечественной классике (на материале романа И.А. Гончарова «Обрыв») // Классика и современность / Под. ред. П.А. Николаева и В.Е. Хализеза. - М., 1991. — С. 190.

В разделе 2. 3 «Традиции русской натуральной школы в творчестве И.С. Шмелева» исследуется один из возможных источников «запоздалого»1 реализма писателя. Его следы различимы в генетически родственном жанру физиологического очерка рассказе «По приходу» (1913), что отразилось в лишенном метафорической образности названии и сюжете произведения, подчиненном принципу локализации. Внимание к повседневности, быту (в данном случае церковному), высокий удельный вес описаний, внешнее сцепление сюжетных эпизодов и героев на фоне урбанистического пейзажа тоже отсылают к «физиологиям» XIX века. Персонажи Шмелева - художественные вариации типа «маленького человека», интересные автору не только сами по себе, но и как определенные социальные типы — представители православного духовенства.

С принципами натуральной школы соотнесены пространственные особенности шмелевского рассказа. Плотный урбанистический пейзаж производит впечатление замкнутого, враждебного героям мира. Но если в «физиологиях» XIX века чужому, подавляющему «маленького человека» «внешнему» городу противопоставлялось бедное, но все же «свое» жилище, то у Шмелева функциями защиты человека от внешнего мира обладает не столько обстановка дома, сколько пространство православного храма.

Наблюдения над текстом произведения подводят к заключению, что традиции натуральной школы в рассказе «По приходу» сказались в преобладании описательных элементов над повествовательными. Однако повышенное внимание к духовным основаниям личности, чуждая натуралистам индивидуализация характеров, новаторство в изображении пространства и отказ от категоричности в решении проблемы «человек-среда» свидетельствуют о качественном обновлении традиции в творчестве самобытного мастера слова.

В разделе 2. 4 «Нигилизм и нигилисты в художественном отражении U.C. Шмелева» изучается роман «Пути небесные» с точки зрения традиций антинигилистической литературы.

Шмелев, как и другие представители «первой волны», видел в концепциях разночинцев-шестидесятников одну из первопричин национальной трагедии России в XX столетии. Неудивительно, что в последней книге писателя актуализировались черты антинигилистических романов XIX века.

Антирадикальный роман — заметное явление в русской литературе, но проблема его типологии до сих нор не получила должного освещения в критике. Сложность классификации произведений рассматриваемого ряда заключается в некоторой размытости границ жанра и тенденциозности, которая не всегда

1 Келдыш В А Реализм и «неореализм» И Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов). Книга 1. ИМЛИ РАН. - М., 2000. - С. 285.

справедливо воспринималась как отсутствие художественности. Заниженная оценка антинигилистического романа в советском литературоведении объяснялась идеологическими причинами. Но для большинства работ последних лет (A.A. Кондюрина, A.A. Малиновский, Г.А. Склейнис, H.H. Старыгина, JI.B. Чередниченко) характерен более объективный подход к рассматриваемому явлению.

Попытки жанровых классификаций па материале антинигилистического романа предпринимались давно. В разное время этим занимались В.Г. Базанов, А.И. Батюто, И.И. Замотана, Ю.М. Проскурина, A.A. Рошаль, Г.А. Склейнис, Ю.С. Сорокин, H.H. Старыгина, А.Г. Цейтлин. Классовый подход довлел над литературным. Исследователи делили антирадикальные произведения на группы в зависимости от характера сюжета и степени осуждения прогрессистских тенденций. Недостатком сюжетно-композиционного подхода к определению жанровых разновидностей антинигилистических произведений является то, что вне поля зрения литературоведов оказывается аспект выдвигаемой писателями духовно-нравственной альтернативы идеологии нигилизма и революционному движению.

Нигилизм с разных идейных позиций отразили русские писатели XIX века. Начало обсуждения темы - «Отцы и дети» Тургенева. Чернышевский написал «Что делать?» в споре с Тургеневым. Роман Чернышевского вызвал целый ряд подражаний. Революционные идеалы разночинцев-шестидесятников пропагандировали Н.Ф. Бажин («Степан Рулев»), С.М. Кравчинский (Степняк) («Андрей Кожухов»), Д.Л. Мордовцев («Новые русские люди»), А.О. Новодворский (Осипович) («Эпизод из жизни ни павы, ни вороны»), В.А. Слепцов («Трудное время»), И.В. Федоров (Омулевский) («Шаг за шагом»), А.К. Шеллер (Михайлов) («Жизнь Щупова, его родных и знакомых») и др. Идейная заданность перечисленных произведений сказывалась в особенностях сюжетно-композициошгой структуры и образа главного героя.

В литературе последней трети XIX века создалась ситуация литературной полемики, в ходе которой появились произведения, отвергавшие нигилизм: «Современная идиллия» и «Поветрие» В.П. Авенариуса, «Обрыв» И.А. Гончарова, «Бесы» Ф.М. Достоевского, «Марево» В.П. Клюшникова, «Па-нургово стадо» и «Две силы» В.В. Крестовского, «Некуда», «Обойденные», «На ножах», «Соборяне» Н.С. Лескова, «Взбаламученное море», «В водовороте» А.Ф. Писемского и др.

Для рассматриваемых романов характерен перенос проблемы нигилизма из общественно-политического в семейно-бытовой план, акцент на антинациональном характере радикальной идеологии, изображение отрицания как модного поветрия в интеллигентских кругах. В романах XIX века нигилизму проти-

вопоставлялись ценности общечеловеческого характера (Тургенев); национальное сознание (Писемский); патриотизм, противостоящий польскому заговору (Клюшников, Крестовский); православие, христианская мораль (Лесков, Гончаров, Достоевский, Авенариус). Для антинигилистического романа характерна особая пространственная организация сюжета: столица и провинция противопоставляются в нем друг другу по принципу восприимчивости / невосприимчивости к революционным теориям.

Перечисленные жанровые признаки антинигилистического романа характерны и для «Путей небесных». Вместе с тем в диссертации показано, что фигура шмелевского главного героя не совпадает ни с одним из известных типов отрицателей. В отличие от нигилистов, которым принципиально чужды понятия Бога и греха, Вейденгаммер у Шмелева способен перемениться и раскаяться. В этом он сродни героям Толстого и Достоевского.

Анализ первых глав «Путей небесных» обнаруживает, что Шмелев как бы опирается на антинигилистическую беллетристику. Высказано предположение, что жена Вейденгаммера и ее кружок потому остаются засценическими персонажами, что в литературе это типы не новые, хорошо известные по антинигилистическому роману, в том числе по произведениям Лескова. Из круга явлений, подразумевавшихся в свое время под нигилизмом, Шмелев, как и Лесков, особенно выделяет «женский вопрос».

Интерпретация отрицателей у Лескова и Шмелева строится на выявлении духовной подоплеки их деятельности, изучении мотивов бесовства. Демоническое начало по традиции - литературной и народнопоэтической — в обоих случаях связано с мотивами оборотничества, маскарада и безумия. Выявлено, что оба писателя раскрывают природу нигилизма в его столкновении с религиозным сознанием. При этом автор «Некуда» не показывает путей выхода из разрушения, кризиса. Содержание «Путей небесных» — история трудного «выздоровления» нигилиста. В романе «На ножах» эта тема намечена в рассказе о супругах Форовых.

Для Лескова сила, противостоящая нигилизму, - люди с жизнеспособными сердцами, праведники. Идеалы писателя нашли отражение на страницах хроники «Соборяне». К этому времени у Лескова сложилось критическое отношение к официальной церкви, нашедшее отражение в образе мыслей протоиерея Туберозова. Шмелеву не свойствен протестантизм, и нигилизму он противопоставляет не отдельных героев-праведников, а соборное чувство «скрепляющей общности».

Сопоставительный анализ дает основание сделать вывод, что антинигилистические романы Лескова и «Пути небесные» Шмелева отличает художественное несовершенство. Но за нарочито усложненным сюжетом, искусственно-

стьго композиции и «ходульностью» героев этих произведений угадывается острое писательское неприятие идей отрицания и радикализма.

Раздел 2. 5 «"Чужое слово" в творчестве И.С. Шмелева» посвящен изучению реминисценций в произведениях писателя как одной из форм освоения литературного опыта прошлого.

Отличительной чертой шмелевской цитации является обращение к образам, идеям, мотивам, символам различных культурных и литературных пластов, что хорошо демонстрируют ономастические цитаты.

Установка на воцерковление художественного творчества сказалась в многочисленных ссылках на жития, обращении к библейским и литургическим текстам, сочинениям Святых Отцов. На православную традицию указывают и многие литературные цитаты в произведениях Шмелева.

Писатель не всегда демонстрирует инородность «чужого слова». Скрытая цитата призвана активизировать внимание читателя, привлечь его к сотрудничеству через построение системы связанных с ней ассоциаций. Использование трансформированных цитат усложняет характер взаимодействия привнесенного материала с авторским и разнообразит функции цитирования.

Концептуально значимым в творчестве Шмелева является цитирование сюжетов, образов, мотивов, описаний. Черты новой поэтики явственней всего обнаруживаются в «Путях небесных», а также в рассказе «Почему так случилось» (1944), показательном даже на фоне последнего романа. В этом отношении «Почему так случилось» - уникальное явление в творчестве Шмелева.

Произведение, ориентированное на традиции Ф.М. Достоевского, интонационно и содержательно связано со стихотворениями A.C. Пушкина «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» и «Воспоминание». В дальнейшем, однако, преобладают переклички с творчеством Достоевского, причем многое (мотив сна, путешествия, покаяния, очищения страданием, возрождения к новой жизни) связывает «Почему так случилось» уже не с «Братьями Карамазовыми», а со «Сном смешного человека». При этом цитирование не просто пронизывает все уровни повествовательной структуры рассказа Шмелева, но и моделирует эту структуру.

Сюжетообразующим элементом произведения является заимствованный у Достоевского мотив сна-болезни, привносящий в повествование фантастический элемент (сон, болезнь и явь часто сводятся воедино и у Толстого) и реалистически мотивирующий появление черта, который в обоих случаях является олицетворением больной совести героя. Сон знаменует мучительный переход героев от атеистических настроений к духовно осмысленной жизни. У Шмелева будущее возрождение персонажа предопределяет связь произведения с жанром рождественских рассказов.

В третьей главе - «Персональные творческие ориентиры И.С. Шмелева в русской литературе XIX века» - художественное наследие прозаика рассматривается в свете особо почитаемых им индивидуальных творческих традиций русских классиков.

В разделе 3.1 «A.C. Пушкин и И.С. Шмелев» выясняется роль пушкинской традиции в творчестве писателя на идейно-образном, сюжетно-композиционном и образно-мотивном уровнях.

Шмелеву импонировал жизнеутверждающий пафос и всемирность пушкинского наследия, хотя органичное для поэта понятие «европеизма» к писателю-эмигранту абсолютно неприменимо. Любовное отношение автора «Лета Господня» к русскому народному бытовому и религиозному укладу, традициям старины может быть сравнимо с «философией почвенности»1 Пушкина. Пушкинская тема «пенатов» стала основой автобиографического повествования Шмелева.

Сокровенные мысли о Пушкине писатель часто передоверял своим героям, особенно автобиографическим. В чистом виде эти настроения представлены, пожалуй, в «Истории любовной», где измучивший себя безуспешными попытками стихотворства герой обращается к поэту с молитвой-экспромтом. Даринь-ка из «Путей небесных» в мечтах воображала себя Татьяной, а Вагаева уподобляла Онегину. В рассказе «Марево» онегинский мотив запоздалых прозрений героя стал отправной точкой сюжета.

С образом Татьяны Лариной Шмелев связывал представление о женском идеале, в ней видел воплощение самой России. Отзвуки этого образа обнаружены диссертантом на страницах произведений Шмелева («Марево», 1926; «Перстень», 1932-1935; «Записки не писателя», 1949; «История любовная», 1927; «Мученица Татьяна», 1930; «Пути небесные», 1935-1948 и др.).

В работе замечено, что катастрофичность революционных событий у Шмелева ассоциировалась с произведениями Пушкина «Бесы» и «Пир во время чумы», следы которых угадываются в рассказах «Это было» (1918-1922), «Каменный век» (1924), «Кровавый грех» (1937), «Прогулка» (1927). Мотив потери пути, знакомый по «Бесам», «Метели», «Капитанской дочке», в «Солнце мертвых» (1923) трансформируется в мотив духовного тупика.

Концептуальный образ метели из одноименной повести Пушкина истолкован в главе как художественно значимый для Шмелева в рассказе «Глас в нощи» (1937). Наблюдения над текстами выявили различия в художественном решении произведений: романтический ореол пушкинской «Метели» (1830) и

1 Франк С.Л. Пушкин об отношениях между Россией и Европой // Пушкин в русской философской критике: Конец XIX - первая половина XX в. - М„ 1990. - С. 457.

«духовный реализм» шмелевского рассказа; ирония, тонкий юмор в первом случае и приподнято-возвышенное повествование во втором. Вместе с тем обнаружена и соприродность повествований. Их объединяет, прежде всего, тема (спасение в метели) и полифункционалыгая символика снежной бури.

Образ метели у Пушкина вынесен в заглавие произведения, тогда как у Шмелева семантика враждебной человеку стихии только угадывается. Оба писателя прибегают к аналогичным художественным модификациям концептуального образа. В обоих случаях образ метели выполняет сложную сюжетно-композиционную функцию, разграничивая два плана повествования. Метель — главный фактор динамики характеров героев, этапы внутреннего преображения которых в рассказе Шмелева проступают отчетливее, чем в повести Пушкина.

В обоих произведениях разгул природных сил связан с отсутствием света, потерей пространственных и временных ориентиров, мистическим кружением, сопряжен с мотивами дороги, дурных предзнаменований, тайны и снов. Мотив дороги и у Пушкина, и у Шмелева вырастает в идею Божественного Промысла. Важную сюжетно-композиционную роль в обоих случаях играет образ Божьего храма.

Текстуальный сопоставительный анализ завершается тезисным обобщением, что очевидность проявления пушкинской традиции в наследии писателя-эмигранта не отменяет тот факт, что отношение Шмелева к поэту во многом отражало культурную ситуацию рубежа веков с его мифологизированным восприятием Пушкина.

В разделе 3. 2 «Н.В. Гоголь и И.С. Шмелев» изучаются гоголевские мотивы в творчестве Шмелева.

Концептуально значимый для Гоголя мотив пути, дороги, по мнению автора диссертации, нашел традиционное продолжение в творчестве автора «Богомолья». Гоголевская составляющая данного мотива связана с темой России, применительно к которой мотив пути трансформируется в символический образ птицы-тройки. У Шмелева он возникает в статьях «Убийство» (1924), «К родной молодежи» (1928), «Слове на чествовании И.А. Бунина» (1933).

Гоголевская антиномия живой - мертвый в творчестве Шмелева реализована в системе концептуальных мотивов и образов. Оппозицией всему живому служат мотивы жизненного тупика, безмерной пошлости и развращающей скуки. Герои рассказов «Стена» (1912), «Поденка» (1913), «Лес» (1914), «Поездка» (1914), «Забавное приключение» (1916), «Каменный век» (1924) - далеко не полный перечень вариаций на тему «мертвых душ», в живописании которых Шмелев, подобно Гоголю, прибегает к зооморфным сравнениям. В «Истории любовной» (1927) местные «существователи» напрямую соотнесены с хрестоматийными гоголевскими типами.

Сюжет рассказа Шмелева «Как надо» (1915) истолкован в диссертации через обращение к гоголевской антиномии жизни и смерти. Душевно-духовную пассивность и этический релятивизм Шмелев, вслед за Гоголем, именует духовной смертью. На такого рода медленное умирание обречены жители города С. из рассказа Шмелева «В норе» (1912). Мотив пошлости жизни здесь реализуется в системе образов-символов норы, болота и щели, противовесом которым служат мотивы «далекой белой дороги», звездного неба и поисков жизни, связанные с образами двух живых лиц города - безымянного героя и жены землемера Веры. Встреча с женской красотой прочитывается как вариант мотива живой жизни и пути.

В рассказе Шмелева «Загадка» (1916) подход с точки зрения традиций Гоголя дал возможность выявить трансформированные мотивы приезда ревизора, движения, тайны, игры. Как и в «Мертвых душах» известие о назначении нового генерал-губернатора, в «Ревизоре» появление в городе Хлестакова, чиновников станции «Золотая» серьезно взволновал приезд помощника Замыгайло, а его внезапный отъезд и письмо для чиновников стали прямыми отсылками к гоголевскому сюжету. Возникший как антитеза миру пошлости, герой неожиданно сближается с гоголевским типом прожигателя жизни. Маниловская неопределенность и пустая мечтательность сочетаются в князе с пустопорожней деятельностью Чичикова. Не случайно повеса, игрок и баламут Котов сумел разглядеть в князе родственную душу. Сам Котов — вариация ноздревского типа личности. Неожиданный, оглушающий визит князя к герою композиционно смоделирован по образцу приезда Чичикова к Ноздреву.

Интересная модификация гоголевского мотива власти в творчестве Шмелева интерпретирована в работе в аспекте соотнесенности С духовной вертикалью, а также с помощью детального анализа последствий нарушения соразмерности между человеком и чином. Через призму этой проблемы выявлены следы художественных открытий Гоголя в произведениях «Солнце мертвых» (1923), «На пеньках» (1924), «В ударном порядке» (1925), «Сила» (1924) и др.

В разделе 3. 3 «И.С. Тургенева и И.С. Шмелев» исследуется рецепция традиции Тургенева в творчестве Шмелева, отмечается, что первый роман прозаика «Два лагеря» имел явный отпечаток тургеневской манеры письма, зревшее в Шмелеве чувство «народности» закрепили тургеневские «Записки охотника»1.

Характер героини рассказа Шмелева «Журавли» (1927) родствен женскому типу, воспетому Тургеневым в стихотворении «Порог» (1878). Два произведения роднят не только женские образы, но также мотивы добровольного страдания, одиночества, безымянной жертвы, концептуальный образ порога как сим-

1 Шмелев И.С. Автобиография II Шмелев И.С. Собр. соч.: В 12 т. — М., 2008. - Т. 3. - С. 506

вола нравственного выбора. Однако традиционные тургеневские настроения у шмелевской героини имеют иную, ярко выраженную религиозную окраску.

В романе Шмелева «История любовная» (1927) подробно выявлены через текстуальный комментарий формы рецепции тургеневской традиции. В сюжете, системе образов и тональности шмелевского произведения зафиксированы многочисленные отзвуки повести Тургенева «Первая любовь» (1860).

Тургеневский Володя и шмелевский Тоня - шестнадцатилетние подростки, обе любовные истории случаются весной, действие шмелевского романа происходит в районе Нескучного Сада, по соседству с местом, описанным в повести Тургенева. Ретроспективная манера повествования и в том и в другом случае позволяет героям с высоты прожитых лет оценить ситуацию. Оба произведения автобиографичны.

Первое чувство героев Тургенева и Шмелева во многом книжное, отсюда литературные фантазии героев, вводящие мотивы подвига и гибели за любовь. В обоих случаях предмет первой влюбленности вначале лишен индивидуальных черт. Это идеальное представление о женщине, подсознательное желание любви, не лишенное, однако, чувственной окраски.

Тоня особенно остро воспринимает чистоту и грязь в любовных отношениях. Последняя однозначно квалифицируется им как грех. Но если у Шмелева невинность и порок воплощаются в разных женских образах (Паша и Серафима), то героиня Тургенева - противоречивое сочетание того и другого.

Настоящая, чистая любовь, по Шмелеву, возможна только в Боге. Именно о таком чувстве мечтает Тоня. Однако в рассуждениях шмелевского героя православная точка зрения соседствует с отголосками взглядов идеолога символизма B.C. Соловьева о женщине как земном воплощении Софии.

Влияние Тургенева на роман Шмелева не исчерпывается перекличками с «Первой любовью». История Лизы Калитиной повторяется в судьбе Паши, дополнительный свет на которую проливает образ тургеневской Аси.

Особенное значение для концепции диссертации имеет сопоставление художественных параметров в романах «Дворянское гнездо» (1859) и «Пути небесные» (1935-1948). Герои Шмелева в Ютово оказываются буквально погружены в тургеневскую стихию. При этом художественные и взятые из жизни образы составляют сложный контекст шмелевского романа. Так, о домоправительнице ютовского поместья Аграфене Матвеевне известно, что когда-то она была дворовой Варвары Петровны Тургеневой и была знакома с героиней рассказа «Живые мощи» (1874). Костя Ютов рисуется под Базарова, которого после потрясения мартовской ночи напоминает Вейденгаммер. В истории с Да-ринькой герой похож на Лаврецкого, а сама Дарья Королева напоминает ему Лизу Калитину.

У тургеневского Лаврецкого и шмелевского Вейденгаммера много общего, ведь хронологически их разделяет всего несколько десятилетий. У обоих героев немецкие корни, оба разделяют толстовские религиозно-философские взгляды, абсолютизируют разум, противопоставляя ему веру.

Герои Тургенева и Шмелева тяжело переживают измену жены, оба уходят из семьи, не имея возможности развестись с неверной супругой, что в обоих случаях оттеняет тяжелый внутренний кризис персонажей. И хотя героям судьбой был предоставлен шанс возродиться к новой жизни через любовь, в романе Тургенева эта линия не получила развития. В Дариньке Шмелев стремился воплотить качества, неполно представленные в тургеневской героине: глубокую религиозность и способность к духовному водительству.

Однако в целом образы Лизы и Дариньки концептуально родственны. Героини Тургенева и Шмелева воспитаны на православных ценностях. В жизнеописании Лизы угадываются контуры той житийной схемы, которая станет доминантой образа Дарьи Королевой. Обе героини мечтают спасти любимого человека, возродив его к вере. Однако в случае с Лизой чувство страха, вины перед беспутной женой героя и узко понятый долг оказались сильнее любви и желания привести возлюбленного к Богу. Жертва Дариньки, отказавшейся от страстного чувства к Вагаеву, выглядит более оправданной.

Оппозиционность миросозерцательных доминант Тургенева и Шмелева ограничивает сопоставительный анализ их произведений, побуждает концентрировать внимание на плоскости формально-эстетической преемственности.

Раздел 3. 4 «И.А. Гончаров и И.С. Шмелев» посвящен сопоставительному анализу повествовательных структур романов «Обрыв» (1869) Гончарова и «Пути небесные» (1935-1948) Шмелева. Для обоих характерна повышенная ци-татность. В фокусе культурно-литературных ассоциаций оказываются как главные герои обоих романов, так и второстепенные и эпизодические персонажи. Иногда ассоциативной парой дело не ограничивается, тогда возникает многоголосие разнородных источников, которые либо дополняют друг друга, либо вступают в противоречие, приобретая ироничный или пародийный оттенок. При этом «инициаторами» литературных параллелей выступают сами главные герои, автор или сторонний персонаж.

Бориса Райского в романе Гончарова называют Дон Жуаном и Дон Кихотом, Чацким, Печориным, Гамлетом или Отелло, а то и блудным сыном. Не названы, но манифестированы в тексте сравнения героя с онегинским типом личности. Применительно к характеру Марка Волохова образ Дон Кихота актуализирует мотивы игры и «роли». Но и Райский, и Волохов — не настоящие Дон Кихоты, в контексте романа Гончарова этот литературный тип пародийно трансформирован.

В «Путях небесных» упоминания о рыцарях содержит намеки на философию Серебряного века и идеи B.C. Соловьева. В романе Шмелева на «ДонЖуана» Райского похож Дмитрий Вагаев. Скептик и рационалист Вейденгам-мер в начале романа напоминает тургеневского Базарова, встреча с Даринькой «реставрировала» в нем героев Марлинского и Карамзина, потом он уподобился лермонтовскому Демону. Однако применительно к его образу «память жанра» более всего актуализируется в «цитатах» из творчества J1.H. Толстого: если вначале герой выступает в нехлюдовской роли соблазнителя, то в сцене скачек оказывается на месте Каренина, а в Ютово перевоплощается в Левина. Сюжетная линия «Анна - Вронский» зеркально отражается в истории отношений Да-риньки с Вагаевым. Совпадают даже такие детали, как уход героя на войну и гибель героини под колесами поезда (так Шмелев предполагал завершить оставшийся незаконченным роман). Далеко отстоящие друг от друга образы Вей-денгаммера и Райского сближаются благодаря родственности у двух писателей мотивов странствия («внешняя» биография героев) и странничества («внутренняя» биография).

Идея духовного хождения роднит героиню Шмелева с «кроткими» Достоевского и имеет параллели в житийной литературе, каноны которой также угадываются в судьбах Вейденгаммера, Кузюмова и частично Вагаева. При этом поворот умонастроений «кощунника» Павла Кузюмова неявно соотнесен с обращением Савла.

В работе отмечено, что вывести любимого на правильный путь у Гончарова пытается Вера, но Волохов сам претендует на роль учителя жизни, несостоятельность этой стези обнаруживают сразу несколько исторических и литературных «масок»: Карл Мор, Варавва, Пугачев и Стенька Разин. Учительские претензии Райского тоже не воспринимаются автором как серьезные: молодой человек сам еще не определился в жизни и примеривает на себя «роли».

Герои обоих романов погружены в пушкинскую литературную стихию. В представлении Гончарова, образ Онегина - русский аналог донжуанства. «Евгений Онегин» в «Путях небесных» — прежде всего литературный путеводитель в отношениях Дариньки и Вагаева. При этом героиня Шмелева — не только Татьяна Ларина, но и пушкинский «ангел нежный». В «Обрыве» с Татьяной и Ольгой Лариными соотнесены Марфенька и Вера. Образ Вейденгаммера напрямую не связан ни с одним из героев поэта, зато перипетии его судьбы красноречиво запечатлены в известных классических прецедентах: «Пророк», «Дар напрасный, дар случайный», «Пир во время чумы», «Поэт».

Уделено внимание также эпизодическим персонажам «Обрыва» и «Путей небесных». Они тоже вовлечены в широкий литературный контекст. Старички Молочковы в романе Гончарова - калька с гоголевских старосветских помещи-

ков, тетки Софьи Беловодовой отрекомендованы Райским как «Фамусовы в юбке», Полина Карповна Крицкая названа седеющей Калипсо, а в характеристике уроженца Петербурга Аянова угадываются отголоски очерка И.И. Панаева «Петербургский фельетонист». Образ Леонтия Козлова представляет собой вариацию типа «маленького человека». Помещика Кузюмова у Шмелева соседи окрестили «господином Вольтером», садовник Каморов, прозванный Мухомором, похож на Сократа. Домоправительница ютовского поместья Аграфена Матвеевна своей деловитостью и привычкой «править делом» побуждает вспомнить Татьяну Марковну Бережкову.

В «Обрыве» и в «Путях небесных» обнаружены разнообразные формы цитации, которые охватывает практически все уровни художественного текста: цитируются образы, темы, мотивы, элементы сюжета, жанровые и стилистические особенности произведений-предшественников. Райский у Гончарова сводит манеру своего «бледного» очерка о Наташе к традициям сентиментальной литературы. Письма Вагаева к Дариньке только формально напоминали онегинские послания, но по существу представляли собой большие цитаты из B.C. Соловьева.

В «Обрыве» и «Путях небесных» замечено сходство принципов организации повествовательных структур. Образы Бориса Райского у Гончарова и рассказчика у Шмелева функционально и содержательно сопоставимы: они выполняют центростремительную композиционную роль, их «усилиями» выстраивается романный сюжет, акценты в котором тоже расставлены не без их участия. Благодаря Райскому повествование в романе как бы раздваивается, представая то в форме авторского, «гончаровского» текста, то воплощаясь в слове героя, артистическая натура которого склонна к смешению фантазии и действительности. У Шмелева повествовательная структура осложняется «живым» словом Вейденгаммера, передоверяющим свои воспоминания рассказчику, и «голосом» Дарьи Королевой, идущим от ее «смертной записки к ближним». Повествователь пишет биографии Виктора Алексеевича и Дариньки, основываясь на доступных ему свидетельствах: воспоминаниях участников и очевидцев, дневниковых записях, письмах. Наиболее важные события в жизни героев он освещает сразу с нескольких точек зрения.

Райский в романе Гончарова является полноценным действующим лицом, повествователь Шмелева принадлежит к категории скрытых рассказчиков. Голоса повествователя в «Путях небесных» и Райского в «Обрыве» усложняют романный хронотоп за счет приема ретроспекции. Но если крайний субъективизм гончаровского художника часто корректируется оценкой со стороны автора, то повествователь в романе Шмелева обладает большей самостоятельностью и пользуется почти безграничным авторским доверием. Автор диссерта-

ции приходит к выводу, что оба образа близки авторам романов, но ни в первом, ни во втором случае персонажи не обладают полнотой авторского знания.

В «Обрыве» это обстоятельство связано с характером личности Бориса Райского, не имеющего возможности в силу возраста и свойств натуры выносить суждения о закономерностях течения жизни, поэтому оценка происходящего предстает в совокупности голосов автора и героя. Повествователь Шмелева - человек зрелый, твердый в вере, склонный к обобщениям. Говоря об обстоятельствах жизни героев, он прибегает к церковной терминологии. При всем том испытанный в вере рассказчик Шмелева гораздо ближе художнику Райскому, чем может показаться на первый взгляд. В мечтательном хаосе исканий, порывов и ценностных ориентации Бориса Райского духовное начало находится не на последнем месте. Художнику знакомы и страх перед грешным шагом, и томление грехом, и покаянное отвращение от него.

Подводя итоги сопоставлений, диссертант заключает: на характер повествования в романах оказали влияние их жанровые особенности. Синтетическая форма «духовного» романа Шмелева, безусловно, питалась опытом религиозных романов Достоевского. Однако сюжетная схема, связанная с изображением нигилизма, подключала «Пути небесные» и «Обрыв» к другой литературной традиции, восходящей к жанру антинигилистической литературы. Романы Гончарова и Шмелева сближает также характер художественных несовершенств, который можно определить как чрезмерную «идеологизацию» повествования.

В разделе 3. 5 «Ф.М. Достоевский и И.С. Шмелев» изучаются пространственные и временные категории романа Шмелева «Пути небесные» в свете традиций Достоевского.

Мотив пути, вынесенный в заглавие, организует повествование, предопределяя сложность романного хронотопа, динамику которого составляет взаимодействие вертикального, горнего, и горизонтального, земного, пространства, календарного времени и вечности. И в этом обнаруживается глубокое родство Шмелева с творчеством Достоевского, в произведениях которого пространство и время подчинены изображению духовных изменений героев. Преодоление монологичности авторского слова в многоголосии пространственно-временных отношений тоже идет от классика предшествующей эпохи.

«Свое» пространство Вейденгаммера в начале романа амбивалентно. С одной стороны, «бездонная глыбь» неба, с другой — тесная комната, напоминающая гроб. Это сравнение воскрешает в памяти аналогичные образы Достоевского. Каморка Раскольникова — тот же «гроб», «конура», «шкаф», «морская каюта». В обоих случаях безжизненность «гроба» преодолевается мотивом нравственного воскрешения.

Призвание Дариньки, как и Сони Мармеладовой, - духовное водительство. Вместе с тем в какие-то моменты романного времени «невер» Вейденгаммер невольно развращает кроткую героиню, тогда ее захватывает кружение. Зримым выражением беспутья является метель, которую диссертант рассматривает и как форму «оплотнения» среды. Аналогичные функции в «Путях небесных» выполняет пустота, у Достоевского в этой роли чаще всего выступает туман.

Светлое, освещенное пространство в «Путях небесных», как и в «Преступлении и наказании», противостоит темноте, сумеркам, мути, которые обступают героиню Шмелева всякий раз, когда она предается греху. Между тем настоящее, «свое», пространство и время героини иное. Это благостная обстановка монастырей и храмов, торжественность церковных служб, неторопливость усадебной жизни. Центр «своего» пространства Дариньки в доме Вейденгамме-ра — детская комната, которая становится символом совести героини. «Свое» время Дариньки проецируется в вечность, прошлое, настоящее и будущее; жизнь разных поколений, духовное и материальное сосуществуют в сознании верующей героини. Подобная характеристика Дариньки почти дословно воспроизводит впечатления Алеши Карамазова от сна о Кане Галилейской.

И у Достоевского, и у Шмелева пространственные и временные категории расширяются до внеземной и посмертной сферы, границы и узловые точки которой - стены, ворота, окна, мосты. У обоих писателей вера упорядочивает течение времени и организует пространство героев.

В разделе 3. 6 «Л.Н. Толстой и И.С. Шмелев» производится сопоставительный анализ книги Шмелева «Суровые дни» (1914-1916) и «Севастопольских рассказов (1855) Толстого, а также повестей «Росстани» (1919) и «Смерть Ивана Ильича» (1886).

В работе утверждается, что опора на реальные жизненные впечатления, отчетливость авторской позиции и синтетический характер жанровой формы, живописание правды войны, эволюции внутреннего состояния ее участников и жителей тыла, понимание патриотизма как национальной характеристики, а также противопоставление христианских ценностей (более последовательное в «Суровых днях») военной агрессии и жестокости роднят военные циклы Толстого и Шмелева.

Русский народ с его достоинствами и недостатками - главный герой обеих книг. Руководимые чувством долга русские солдаты и офицеры в военном цикле Толстого демонстрируют чудеса героизма на полях сражений. У Шмелева нет непосредственного изображения боевых действий, в калужской деревне Большие Кресты война обнаруживает себя в виде леденящих душу похоронок, искалеченных соддат-инвапидов, новых призывов и новостей с фронта. Собирательный герой «Суровых дней» — простой русский мужик, готовый принять

на себя крест, отдать последнее для фронта. Воспевая доблесть и славу русского народа, и Толстой, и Шмелев не устают напоминать о недопустимости и тяжелых последствиях военных действий. Эта идея составляет авторскую сверхзадачу обоих военных циклов.

Художественное исследование темы жизни и смерти актуально не только для произведений Толстого и Шмелева о войне, но и для повестей «Смерть Ивана Ильича» (1886) и «Росстани» (1919). Сходство произведений обнаруживается в теме, композиции, сюжетных решениях. При этом моменты согласия с Толстым только подчеркивают принципиальные расхождения с традицией, которые обнаруживаются в названии повестей, образах главных героев, трактовке ведущих мотивов, пространственных и временных категориях. Несмотря на различия мировоззренческих позиций писателей (гуманистической Толстого и православной Шмелева), финалы произведений концептуально созвучны. Пробудившаяся духовность приводит Ивана Ильича к тому гармоническому приятию вечных законов бытия, которые даны героям Шмелева в их вере.

Раздел 3. 7 «B.C. Соловьев и И.С. Шмелев» посвящен исследованию влияния на творчество Шмелева философских взглядов Соловьева, отголоски которых прослеживаются не только в произведениях «Лик скрытый» (1916), «Неупиваемая Чаша» (1918), «История любовная» (1927), «Пути небесные» (1935-1948), но и в переписке прозаика со своей возлюбленной O.A. Бредиус-Субботиной. Речь идет прежде всего о софийном комплексе идей как центре философской системы идеолога русского символизма. Опосредованно философское влияние сказалось в отношении Шмелева к любви, принципах идеализация женских образов, Богороднических мотивах, особом сочетании чувственного и духовного. Однако в главном позиция православного христианина противостоит философии Соловьева. Это касается взглядов писателя на семейные ценности, таинство деторождения и спасительную силу евангельской любви.

Еще больше различий обнаруживают историософские взгляды писателя и философа. Эволюционному пути развития, представленному в трудах Соловьева, противостоят «катастрофические» опасения Шмелева. Однако венец истории в обоих случаях связан с идеей Царства Божия, которую писатель связывал со славянофильской идеей соборности и торжеством Православной Церкви, философ - с идеей всемирной теократии. В то же время мессианскими представлениями о России сближены историософские концепции Шмелева и Соловьева.

В четвертой главе работы «Художественное взаимодействие И.С. Шмелева с литературным процессом XX века» творчество прозаика проецируется на художественные достижения писателей-современников.

В разделе 4.1 «М. Горький и И.С. Шмелев» исследуется роль литературного опыта Горького в творчестве Шмелева.

Сопоставительный анализ рассказов «Гражданин Уклейкин» (1908) и «Супруги Орловы» (1897) позволил увидеть, что писателей сблизило обращение к принципам натуральной школы, которые в качественно обновленном виде нашли отражение в их творчестве. Произведения развивают тему «маленького человека», их герои представляют схожие литературные типы «маленьких людей», «бывших людей», «мечтателей», за каждым из которых - богатая литературная родословная. Соотносимы и художественные задачи двух рассказов -«передать в самом сгущенном варианте светотени обделенной человеческой души»1.

В «Гражданине Уклейкине» и «Супругах Орловых» имена героев служат названием произведения, в обоих случаях речь идет об одном и том же социальном типе, условия «проклятущей» жизни персонажей поразительно похожи. Совпадают даже имена главных героинь рассказов. Полуподвальное помещение, где обитает Уклейкин с женой, словно списано с комнаты Орловых в подвале дома купца Петунникова. Образ ямы при этом оказывается не столько обозначением области пространства, сколько символом безысходности положения семей.

Формула «среда заела» в обоих рассказах реализуется во временной антитезе «тогда и теперь», отражающей внешнюю и внутреннюю эволюцию героев. Описание социальной среды ни у Шмелева, ни у Горького не довлеет над образом «маленького человека», самосознание которого становится центром произведения. При этом чувство собственного достоинства в персонажах Горького и Шмелева уживается с «амбицией». Но если человеческое достоинство Уклей-кина берет верх над его честолюбием, тщеславие горьковского персонажа вырождается в презрение к людям. В этом контексте одиночество и беспокойная сила Орлова могут быть поняты как знаки человеческой гордыни, наполеоновского комплекса героя. Григорий практически лишен духовных запросов.

За отталкивающей бытовой оболочкой Уклейкина диссертант замечает слабое духовное начало. Однако внутренняя потребность веры обращает героя не к церкви, а к иллюзорным идеалам общественной справедливости. В этом повороте сюжета проявлена и верность исторической реальности, и дань литературной традиции, и творческая новация Шмелева. Впоследствии именно опыт веры станет основой преображения шмелевских героев, а социалыю-политическая проблематика уступит место духовно-нравственным вопросам.

1 Смирнова Л.А. Русская литература конца XIX - начала XX века: Учебник для студентов лед. ин-тов и ун-тов. -М„ 2001. -С. 151.

Антитезой бытовым и бытийным «ямам» в произведениях обоих писателей служат образы неба и солнца. В противовес литературной традиции природный мир рассказов играет значительную роль в судьбе героев, тогда как изображение уличных сцен в обоих случаях опирается на разработанную предшествующей традицией «театральность» в обрисовке пространства и поведения героев.

Анализ показывает, что устойчивый мотив личностной несостоятельности «маленьких людей» в анализируемых рассказах имеет нетрадиционное прочтение. Характер Григория Орлова хорошо вписывается в новый тип героев-«босяков» Горького. Рассказ Шмелева стал прообразом художественного видения мира с позиций православной духовности.

Сопоставление повести Шмелева «Человек из ресторана» (1911) с «Матерью» (1906) Горького послужило еще одним свидетельством творческой самобытности двух писателей. Исходные данные сюжета обоих произведений практически тождественны: задавленные жизнью, патриархально настроенные родители сталкиваются с революционными взглядами детей. В результате сложных внешних и внутренних перипетий мировоззрение «отцов» терпит серьезные изменения под воздействием новой идеологии нового поколения, которое, в свою очередь, проходит проверку духовным опытом старшего поколения. Однако при некоторой внешней схожести «Мать» и «Человек из ресторана» обнаруживают концептуальное различие в способах обретения героями внутренней свободы и итогах их духовной эволюции. Пелагея Ниловна обнаруживает удивительную прозорливость, когда за громкими атеистическими словами революционеров угадывает глубокую религиозность. Деятельность «детей» предстает перед Ниловной в свете религиозного подвижничества, актуализирующего мотив жертвенности. Горьковская традиция в повести Шмелева проявляется больше в изображении «детей». Образ Якова Скороходова только формально соотносим с образом Пелагеи Ниловны. В целом же, отталкиваясь от принципов повествования об «ученике и учителе» в революционной литературе, Шмелев тяготеет к другому канону изображения духовной эволюции человека на пути обретения истины. В «Матери» Горького и более поздней «Исповеди» (1908) отразились идеи христианского социализма, утопизм которых для Шмелева стал очевиден уже после событий Первой русской революции.

Рассказы «Бывшие люди» (1897) Горького и «На пеньках» (1924) Шмелева соотносимы по теме и характеру философско-этической проблематики. В обоих случаях художественному осмыслению подлежат вопросы пределов человеческой свободы, психологии смирения и бунта, беспощадной силы обстоятельств и места человека в мире.

Свобода от мыслей, столь желанная для героев Горького, при всей своей заманчивости неприемлема для шмелевского рассказчика. Спасительному оза-

рению, посетившему шмелсвского героя на пеньках, предшествовало уничтожающее сознание собственной деградации. Жалкие обноски, в которые одет профессор Мелыпаев, не становятся, как у персонажей Горького, знаками человеческой недостаточности. В то же время сходство с «безобразными животными» Горького служит еще одним доказательством их бездуховности.

Способность к любви и состраданию, как и идея создания «по образу и подобию», в «Бывших людях» профанированы. Истоки подобных искажений - в особенностях мировоззрения Горького, впитавшего в себя разнородные влияния, включающие экзистенциальные и ницшеанские идеи, отголоски которых отчетливо различимы во взглядах философа дна Аристида Кувалды.

Шмелевский взгляд на устройство мироздания противостоит философским системам, в той или иной мере абсолютизирующим значение человека в мире. Среди мысленных оппонентов Феогноста Мельшаева - представители «философии жизни» Ницше и Бергсон, духовный предтеча экзистенциализма Паскаль, создатель теории эволюции Дарвин, не названный и вряд ли осознаваемый Шмелевым, но явствующий из художественной ткани произведения - литературный опыт Горького.

Раздел 4. 2 «Л.Н. Андреев и И.С. Шмелев» посвящен параллельному рассмотрению рассказа Шмелева «Это было» (1918-1922) и повести Андреева «Красный смех» (1904) с точки зрения художественного решения военной темы.

Проведенное исследование показывает, что произведения, вызванные к жизни событиями двух войн (русско-японской в случае с Андреевым и первой мировой — со Шмелевым), объединяет не только тема, концептуальные мотивы и образы, характер повествования, но и общая ориентация на традиции классической литературы. Различия в прочтении военной темы обусловлены, с одной стороны, характером фактического материала, с другой, особенностями этико-эстетических позиций художников. Герои Андреева лишены благодати веры, тогда как иерархия ценностей шмелевских персонажей подчинена духовной вертикали.

И у Андреева, и у Шмелева в связи изображением омертвевших человеческих душ возникают анималистические образы. Окончательная победа «звериной силы» в человеке соотносится обоими писателями с образом обезьяны. Семантика этого образа-лейтмотива словно позаимствована Шмелевым из рассказа Андреева «Так было» (1906). Возможно, писатель назвал свое произведение по образцу андреевского, чтоб подчеркнуть осознанную ориентированность на предшественника.

Кровавому безумию в двух произведениях противопоставлены жизненные ценности, которые открываются герою Андреева в «безумном экстазе творче-

ства», персонажу Шмелева - во время отпуска после ранения. Семантическая близость состояния «святого вдохновения» офицера из «Красного смеха» и «тихого сна» армейского капитана из «Это было» подчеркнута мотивами созерцания, солнца и творческого отношения к жизни.

В разделе 4.3 «И.А. Бунин и И.С. Шмелев» исследуются личные и литературные контакты писателей, основное внимание уделено художественному изображению народных характеров и воплощению темы любви.

Непростая история отношений Шмелева и Бунина до сих пор представляет интерес для исследователей. Истоки проблемы, думается, следует искать не в обстоятельствах частного порядка, а в общем устроении творческого акта и закономерностях самобытного мировоззрения корифеев русской литературы. Такое видение проблемы включает в себя и перипетии, связанные с выдвижением на Нобелевскую премию, и различия характеров, и особенности социально-политической позиции художников.

Объединяет двух писателей одинаково сильная любовь к дореволюционной России, тем не менее индивидуальная художественная система каждого строилась на своих идеалах и предпочтениях.

Самобытный характер художественного дарования обеспечивал независимость позиции и автономность творческого голоса Шмелева и Бунина. Этому способствовали и литературные вкусы писателей. В своем неприятии современников-модернистов художники слова были практически солидарны. При этом эстетически оба автора далеко отстояли от принципов классического реализма. Разноплановые творческие новации Шмелева и Бунина принято называть «духовным» и «лирическим» реализмом. Зато в приверженности традициям русской классики оба писателя были единодушны, хотя каждый из них имел в «золотом веке» собственные предпочтения.

Особенно отличались друг от друга взгляды Шмелева и Бунина на характер русского народа. В самих принципах изображения крестьянских героев писатели исходили из противоположных оснований. Внешнее в описании внутренних движений — характерная черта бунинского почерка. В то же время шме-левскую способность живописания души русского народа и ее надмирной запечатленное™ отмечали уже современники. «Захар Воробьев» (1912) Бунина перекликается с теми из рассказов Шмелева, в которых внимание писателя направлено на исследование противоречивой природы героев из народа. Бунин-ский Захар Воробьев и отчаянный «озорник» Василий, герой рассказов Шмелева «Развяза» (1915) и «Лихой кровельщик» (1915), одинаково мучительно испытывают давление неопределенных желаний и нерастраченных сил. В первом случае оно находит выход в непредсказуемых поступках и беспредметной жажде подвига, во втором — в пьянстве и жестоком обращении с близкими. Недо-

вольство жизнью и безотчетная жажда действия предопределяют горький исход судьбы героев Бунина и Шмелева. Развязка рассказа «Захар Воробьев» отчаянно безысходна. В то же время финал шмелевского произведения открывает перед героями новую жизнь. При всем различии подходов к изображению народного характера Шмелева и Бунина объединяла любовь к стране и ее национальным идеалам, вера в созидательные силы русского народа, а также художественные пророчества в отношении будущего России.

Характер творческой самобытности двух писателей наглядно демонстрирует органичная для Бунина и неожиданная для Шмелева тема любви. Бунин-ская «Митина любовь» была написана в 1924 году, а тремя годами позже появилась «История любовная» Шмелева. И у Бунина, и у Шмелева любовная тема восходит к схожей сюжетной ситуации: в весенней Москве герои переживают «дни сплошной влюбленности». Совпадают даже такие сюжетные составляющие, как наличие «умудренных опытом» приятелей, чья ирония и напускной цинизм оттеняют душевное состояние главных героев. Однако более внимательное прочтение текстов позволяет исследователю заметить концептуальное различие «Истории любовной» и «Митиной любви».

Лишенное традиционного романтического ореола бунинское повествование о страсти противостоит одухотворенной шмелевской истории. Бунинскому герою не суждено быть просветленным даже в минуты величайшего упоения любовью. В романе Шмелева чувство не подавляет героя, но страсть тоже повергает Тоню в беспамятство сродни бреду и опьянению. Однако это состояние овладевает героем только во время свиданий с Серафимой. Когда же речь заходит об идеальной и почти беспредметной влюбленности, преобладающие настроения Тоника — радость и счастье.

Характеры героев и у Бунина, и у Шмелева «подсвечены» образами мировой литературы. Отелло и страдающий юный Вертер отражают доминанты внутреннего мира Мити и вводят в рассказ мотив гибели от любви, усиленный цитатой из стихотворения Г. Гейне «Азр», строками из «Фульского короля» Гете и упоминанием оперы «Фауст». Тонина любовь тоже соткана из литературных аллюзий и реминисценций. Калейдоскоп героев мировой литературы раскрывает противоречивый характер первой влюбленности гимназиста, где жажда возвышенного, почти безотчетное чувственное влечение, мучительная ревность и стремление к подвигу слились воедино.

Помимо прочих бытовых картин ведется сопоставление пространственных образов. С идеей гибельной любви в рассказе Бунина связан мотив бездны, пропасти. Там, где у Бунина готовая поглотить героя бездна, у Шмелева - глубокая рытвина за глухой частью Нескучного сада с говорящим названием Чертов овраг. Здесь состоялось роковое свидание Тоника с Серафимой, обнажив-

шее пропасть между идеальными устремлениями героя и плотскими желаниями его порочной спутницы. Бунинский Митя в принципе не склонен осознавать антиномию греха и праведности. То место в жизненной иерархии, которое у героя Шмелева занимает религия, у Мити захватила власть инстинкта. И если Тоня в своей борьбе за чистоту не одинок (за его плечами многовековой опыт молитвенного подвига, пример людей, живущих «для Бога»), то Митя остается один на один со всепоглощающей стихией пола.

Раздел 4. 4 «Б.К. Зайцев и И.С. Шмелев» посвящен контрастам художественных воплощений образа Москвы.

Закономерно, что в творчестве коренного москвича Шмелева «московские» произведения занимают центральное место. Зайцеву посчастливилось сначала учиться в Москве, а потом войти в круг столичных литераторов. И эта тесная духовная связь с Москвой давала ему право называть главный город России родным. Каждый из писателей имел свои предпочтения в Москве. Для Зайцева они связаны прежде всего с литературной жизнью столицы, участием в Литературном кружке, потом - в «Книгоиздательстве писателей». Центром притяжения в столице для писателя всегда был Арбат. Шмелев связан с Москвой прежде всего воспоминаниями о детстве, и его столичная география гораздо богаче. Тем не менее, художественной доминантой изображения Москвы у обоих писателей является храм. Среди любимых соборов прозаиков - Храм Христа Спасителя.

Ярко и заинтересованно живописуя культурный срез столичной жизни, автор «Путешествия Глеба» почти безучастен к бытовому облику города. Шмелев же укоренен в быту, для него это живое проявление национального уклада и материальное воплощение тысячелетней истории.

В рассказе «Улица св. Николая» (1921) Зайцева образ Москвы раскрывается в историческом аспекте через описание Арбата. Монтажный принцип композиции позволяет автору максимально раздвинуть пространственные и временные границы изображаемого, тесно связанные с движением истории. Сложный, многоуровневый хронотоп «Улицы св. Николая» внутренне противоречив. Шумная и веселая жизнь главной улицы Москвы в мирное время становится разрушительно-стремительной в период исторических катаклизмов. Образы ненастья переводят арбатский хронотоп в иррациональное измерение.

Изменчивому календарному времени в рассказе Зайцева противостоят «вековые» начала жизни, воплотившиеся в церквах Арбата и облике старенького извозчика, похожего на св. Николая. Поразительно, как в унисон с мыслью Зайцева, звучат пророческие слова Шмелева: «Москва стоит, живая. Чем держится? Не сказать ли народным словом - "Николай-Угодником держится"?»1.

1 Шмелев U.C. 800-летие Москвы //Шмелев И.С. Собр. соч.: в 5 т. -М., 2001. - Т. 7. - С. 563.

В разделе 4. 5 «К.Д. Бальмонт и U.C. Шмелев» исследуются образы солнца и России в наследии поэта и прозаика. При всей своей разноликости творчество двух художников слова питалась искренним интересом к образу земного светила.

Солнце для Шмелева - источник радостного приятия бытия, атрибут жизни. Оно разное по форме и цвету утром, днем и вечером, меняется в зависимости от времени года и географии места, оказывает различное действие на человека. В восприятии героев Шмелева противопоставлены будничное и праздничное солнце. Известный своим любовным отношением к весне, писатель чаще всего живописует солнце весеннее.

В книге «Будем как Солнце» (1903) выделен «Гимн Солнцу» (1903), представляющий редкий в литературе жанр «натурфилософского гимна» (М.Н. Эп-штейн), в котором космическая, земная и сверхъестественная ипостаси небесного светила представлены в единстве. В драматической сказке Шмелева «Догоним солнце» (1922) есть свой гимн, посвященный величию светила, в котором можно усмотреть в чем-то схожую с бальмонтовской философию природы.

Как и у Бальмонта, солнечное созидательное преображение бытия - важный мотив шмелевских рассказов «Как мы летали» (1923), «Поденка» (1913), «В норе» (1909), «Пианино» (1916), «История» (1916) и др. При этом мотив новизны, молодости солнца словно позаимствован Шмелевым у поэта.

Для творчества Бальмонта показательна синестезия — синтетическое восприятие света, запаха и звука. Шмелевским персонажам тоже доступны солнечные соощущения, однако чаще всего эти впечатления можно разделить. Солнце у Шмелева — знак Высшей благодати, бесценный дар человечеству. Христианская природа обожествления солнца и солнечного света сказывается также в уподоблении веры Солнцу Правды.

Свет, огонь, пожар как родственные солнцу стихии ассоциативно и содержательно связаны с величественным светилом у Бальмонта. Шмелева больше интересует свет как атрибут солнца. В формировании этого образа у писателя доминируют библейские ассоциации, связанные с понятиями духовного света и идеи Спасения.

Бальмонт в своем творчестве неоднократно обращатся к христианским ценностям, однако долгое время эти идеи у него не были приоритетными. В эмиграции влияние евангельского учения возобладало. Изменения смысловых акцентов в трактовке образа солнца произошли в процессе творческого взаимодействия со Шмелевым.

Доминантной объединяющей темой творчества обоих художников в эмиграции была Россия, образ которой немыслим без памяти о величии ее главного города — Москвы. В связи с темой Родины в творчестве Шмелева и Бальмонта

возникают мотивы поруганных святынь, греха и семантически связанные с ними мотивы вины, ответственности, сыновнего долга. Противовесом жестокому безвременью и у Шмелева, и у Бальмонта является тепло и ласка домашнего очага. Мечта о возвращении на Родину - лейтмотив жизни и творчества прозаика и поэта в эмиграции. При этом в сознании изгнанников дореволюционное прошлое представало настолько идеализированным, что мотив возвращения на Родину в их творчестве может прочитываться как мотив возвращения в рай. В воссоздании облика России Шмелев и Бальмонт не обходятся без фольклорных образов Жар-птицы, бабы Яги, волшебного града Китежа.

Распадение жизни на благословенное «до» и горькое «после» по-своему отразилось в художественном мире писателей-эмигрантов: антитетически противопоставлены пространственные («здесь» и «там») и временные («тогда» и «теперь») категории. В обращении к историческому прошлому - залог надежды на грядущее возрождение Родины. Показательно, что из числа лиц, просиявших в историческом и культурном прошлом страны, прозаик и поэт часто выделяют одни и те же персоналии.

В заключении подводятся итоги исследования, намечаются перспективы дальнейшего изучения проблемы традиций в творчестве ШмеЛева.

Художественные поиски и открытия писателя на протяжении всей жизни были связаны с творческим усвоением традиций. Вписанное в общие для литературы Русского зарубежья притяжения к русской классике и идеям Серебряного века, традиционное начало у Шмелева конкретизуется в акте художественного самоопределения, выражающем литературную позицию писателя.

Многие темы и сюжеты (жизнь и смерть, война, любовь, «московский текст»), образы, к которым обращался Шмелев, были традиционными для русской литературы. Писатель внес свой вклад в общелитературную традицию, предложил собственный вариант прочтения привычных тем, нашел свой ракурс видения и новые формы их выражения.

Ориентация на традиции русской литературы XIX века - важный аспект литературной позиции Шмелева. Однако художественный опыт «золотого века» русской литературы осваивался прозаиком по-разному. Взаимодействие с миром Пушкина, Гоголя, Достоевского и Гончарова, отвечающее концептуальному процессу творческого самоопределения Шмелева, может рассматриваться как литературная традиция, тогда как обращение к произведениям Толстого, Тургенева и Лескова, преимущественно ориентированное на сферу эстетико-формалышй преемственности, можно считать литературным влиянием. Последнее связано с родством тем, мотивов, образов, событийных ходов, композиционных схем, обращением к «чужому слову» и т.д.

Попытка создания положительного героя (героини) - значительная веха в русской романной традиции (ближайший предшественник Шмелева в этом смысле — Достоевский). И так же, как в предшествующей традиции, в значительной степени идеализированный образ восходит к житийным типам.

Жанровые новации Шмелева в эмиграции связаны с осуществлением опыта «духовного романа». Однако обновление жанровой системы писателя происходило и до вынужденного изгнания. Вслед за Толстым Шмелев создал военный цикл, творчески претворивший черты рассказа, очерка и репортажа.

Шмелеву довелось стать не только продолжателем утвердившихся в истории русской словесности реалистических традиций, но и зачинателем новых, получивших развитие в литературе XX и XXI веков. На творчество писателя повлияла атмосфера порубежной эпохи, отмеченная интенсивными религиозно-философскими поисками и художественными новациями. Немаловажную роль в становлении Шмелева-писателя сыграли принципы символизма и экспрессионизма. Несмотря на опосредованный характер усвоения модернистских влияний, их черты в прозе писателя явственно различимы.

Попытка сравнения творчества Шмелева с наследием писателей XX века, в том числе представителей Русского зарубежья, обусловлена прежде всего их включенностью в общее русло развития русской литературы (эмиграция «первой волны», шире - литературный процесс первой половины XX века), а также биографическими и творческими контактами. Художественное взаимодействие Шмелева с писателями-современниками ограничивается формально-эстетическим уровнем, религиозно-философские поиски и этические установки современников, как например, богостроительство Горького или богоборчество Андреева, остаются для него чуждыми. Подобное прочтение прозы Шмелева дает возможность изучения его творческой индивидуальности в соотнесении с художественными поисками одной эпохи. Проведенный анализ открывает новые перспективы для формирования представлений о целостности литературного процесса XX века через обращение к художественной самобытности творческого наследия одного из ярчайших его представителей.

Сложный характер усвоения разнородных литерагурных влияний проливает дополнительный свет на творческий метод Шмелева, новаторски претворившего наиболее значимые тенденции времени, прошлый опыт и индивидуальные этико-эстетические установки. Изменения в художественном методе писателя можно квалифицировать как движение к «духовному реализму».

Несмотря на очевидность взаимодействия Шмелева с литературным опытом предшественников и современников, однозначно квалифицировать характер этого взаимодействия невозможно. И дело не только в сложной трансформации, которой подвергались традиции в художественном сознании прозаика,

но и в неоднозначности этико-эстетических доминант творческих миров тех писателей, с которыми Шмелеву довелось соприкоснуться.

Однако изучение творчества писателя не исчерпывается анализом художественных текстов в избранном аспекте. Перспективным направлением исследований представляется изучение его прозы с точки зрения усвоения духовных традиций, опыта древнерусской литературы и творческих достижений писателей, находившихся в Советском Союзе. Это послужит одним из важных путей в дальнейшем и более глубоком постижении художественного мира произведений Шмелева.

Изучение сложного взаимодействия наследия автора «Лета Господня» с русской классической литературой и творчеством писателей-современников углубляет знания о художественной системе писателя и об особенностях русской литературы и ее внутренних преемственных связях в целом. Характер усвоения традиции обусловлен как ее природой, так и художественными задачами писателя, своеобразием его литературного дарования, социально-политической и литературной позиции. Типологическая соотнесенность творчества Шмелева с общелитературными и персональными традициями XIX века, с одной стороны, и взаимодействие с литературным процессом века XX, с другой, представляет широкие возможности для дальнейшего изучения его наследия.

По теме диссертации опубликованы следующие работы: Монографии

1. Дзыга Я.О. Продолжение «золотого века»: «Пути небесные» И.С. Шмелева и традиции русского романа // Борисова Л.М., Дзыга Я.О. Продолжение «золотого века»: «Пути небесные» И.С. Шмелева и традиции русского романа. - Симферополь: Крым-Фарм-Трейдинг, 2000. - 144 с. (авт. доля 3,5 пл.).

2. Дзыга Я.О. Творчество И.С. Шмелева в контексте традиций русской литературы. - М.: БУКИ ВЕДИ, 2013. - 348 с. (21 пл.).

Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК

3. Дзыга Я.О. Жизнь пушкинских строк в творчестве И.С. Шмелева И Вестник РУДН. Серия «Литературоведение и журналистика». - 2009. - № 3. - С. 5561 (0,5 пл.).

4. Дзыга Я.О. Традиции русской классической литературы в эмигрантском творчестве И.С. Шмелева // Русский язык за рубежом. - 2009. - № 2 (213). -С. 83-88 (0,5 пл.).

5. Дзыга Я.О. «Война в настоящем ее выражении» (Трагедия войны в «Севастопольских рассказах» Л.Н. Толстого и «Суровых днях» И.С. Шмелева) // Вестник Военного университета. - 2010. -№ 3 (23). - С. 112-118 (0,6 пл.).

6. Дзыга Я.О. «Каждый из нас свое поет...» (И.С. Шмелев и И.А. Бунин в литературе Зарубежья» // Вестник ВятГГУ (Вятского государственного гуманитарного университета). - 2010. — 'Г. 2. Филология и искусствоведение. -№ 2 (2). - С. 140-145 (0,5 пл.).

7. Дзыга Я.О. Образ метели у А.С. Пушкина и И.С. Шмелева // Русская речь. -

2010. -№ 1. -С. 8-13 (0,5 п.л.).

8. Дзыга Я.О. «Пушкин - все наше бытие» (Пушкинский вектор в творчестве И. Шмелева)// Русская словесность. -2010. -№ 1.-С. 28-33 (0,5 п.л.).

9. Дзыга Я.О. Бытописание И.С. Шмелева и традиции русской литературы // Вестник Сургутского государственного педагогического университета. —

2011. - № 2 (13). - С. 99-106 (0,5 п.л.).

10. Дзыга Я.О. Изображение быта в «Истории любовной» И.С. Шмелева: диалог с традицией // Вестник Самарского государственного университета. — 2011. - № 7 (88). - С. 105-110 (0,5 п.л.).

11. Дзыга Я.О. Литературная цитата в творчестве И.С. Шмелева и И.А. Гончарова // Вестник Волжского университета им. В.Н. Татищева. Серия «Гуманитарные науки и образование». - 2011. — Вып. № 8. - С. 6-11 (0,5 пл.).

12. Дзыга Я.О. Образ солнца в творчестве И.С. Шмелева и К.Д. Бальмонта // Учен. зап. Казан, ун-та. Серия «Гуманитарные науки». - 2011. - Т. 153, кн. 2. -С. 86-96(0,8 пл.).

13. Дзыга Я.О. Фольклорные традиции в романе И.С. Шмелева «Лето Господне» // Вестник Московского государственного областного ун-та. Серия «Русская филология». - 2011. - № 6. - С. 101-107 (0,5 пл.).

14. Дзыга Я.О. Художественные решения темы войны в повести Л.Н. Андреева «Красный смех» и рассказе И.С. Шмелева «Это было» // Вестник Воронежского государственного университета. — 2011. — № 2. — С. 24—29 (0,5 пл.).

15. Дзыга Я.О. И.С. Шмелев и М. Горький как продолжатели традиций: принципы натуральной школы в рассказах «Гражданин Уклейкин» и «Супруги Орловы» // Филология и человек. - 2012. - Вып. № 4. - С. 75-89 (0,5 пл.)

16. Дзыга Я.О. Повествовательная структура романов И.С. Шмелева «Пути небесные» и И.А. Гончарова «Обрыв» // Вестник Тюменского государственного университета. - 2012. - № 1. - С. 68-74 (0,5 пл.).

17. Дзыга Я.О. Образ России в эмигрантском творчестве И.С. Шмелева и К.Д. Бальмонта // Ученые записки Орловского государственного университета. Серия «Гуманитарные и социальные науки. Филология». - 2013. - № 1. - С. 249-253 (0,5 пл.).

Главы в учебно-методических изданиях

18. Дзыга Я.О. А.С. Пушкин. М.Ю. Лермонтов. Н.В. Гоголь // Дзыга Я.О., Ту-сичишный А.П. Избранные произведения русской классики XIX века. Учеб-

ное пособие для студентов-иностранцев. - М.: Гос. ИРЯ им. A.C. Пушкина, 2006. - 155 с. (авторская доля 4 п.л.).

19. Дзыга Я.О. И.С. Тургенев. И.А. Гончаров // Дзыга Я.О., Тусичишный А.П. Учебное пособие для студентов-иностранцев. - М.: Гос. ИРЯ им. A.C. Пушкина, 2007. — 127 с. (авторская доля 1,5 п.л.).

20. Дзыга Я.О. Иван Шмелев. Борис Зайцев. Гайто Газданов // Дзыга Я.О., Савченко Т.К. Литература Русского зарубежья. Учебно-методическое пособие. -М.: Гос. ИРЯ им. A.C. Пушкина, 2008. - 160 с. (авторская доля 4 пл.).

21. Дзыга Я.О. И.С. Шмелев // История русской литературы XX века: В 4 кн. Кн. 2: 1910—1930-е годы. Русское зарубежье: учебное пособие. - 2-е изд., испр. и доп. / Под ред. Л.Ф. Алексеевой. - М.: Студент, 2012. - С. 214-232 (1 п.л.) (публикуется впервые).

Статьи в научных изданиях

22. Дзыга Я.О. «Пути небесные» И. Шмелева и традиции русского антинигилистического романа / Борисова Л.М., Дзыга Я.О. «Пути небесные» И. Шмелева и традиции русского антинигилистического романа // Материалы V Крымских Международных Шмелевских чтений «Русская литература и российское зарубежье: параллели и пересечения». - Алушта, 1996. - С. 3031 (авторская доля 0,13 п.л.).

23. Дзыга Я.О. Типология антинигилистического романа // Материалы Шестых Крымских Пушкинских Международных Чтений «Литература и религия». -Симферополь: Крымский Архив, 1996. - С. 62-63 (0,25 п.л.).

24. Дзыга Я.О. Столица и провинция в русском антинигилистическом романе // Материалы Седьмых Крымских Пушкинских Международных Чтений «Русская литература и провинция». - Симферополь: Крымский Архив, 1997. — С. 76-80 (0,5 п.л.).

25. Дзыга Я.О. Достоевский и Шмелев: «духовный роман» и агиографическая литература // Культура народов Причерноморья. — Симферополь, 1998. -№ 5. - С. 203-207 (0,5 п.л.).

26. Дзыга Я.О. Исторические ретроспекции в литературе русского зарубежья («Пути небесные» И. Шмелева и «Истоки» М. Алданова) / Борисова Л.М., Дзыга Я.О. Исторические ретроспекции в литературе русского зарубежья («Пути небесные» И. Шмелева и «Истоки» М. Алданова) // Культура народов Причерноморья. - Симферополь, 1998. - № 5. - 176-180 (авторская доля 0,25 п.л.).

27. Дзыга Я.О. Проблема нигилизма в «Солнце мертвых» и «Крымских рассказах» И.С. Шмелева // Культура народов Причерноморья. - Симферополь, 1998. - № 3. - С. 334-336 (0,5 п.л.).

28. Дзыга Я.О. Мотив пути у Шмелева и Достоевского // Материалы VII Крымских Международных Шмелевских чтений «И.С. Шмелев и литературный процесс накануне XXI века». - Симферополь: Таврия-Плюс, 1999. - С. 65-69 (0,7 п.л.).

29. Дзыга Я.О. Понятие «прелесть» в романе И.С. Шмелева «Пути небесные» // Уч. зап. Симферопольского гос. ун-та. - Симферополь, 1999. - № 10 (49). Филология. - С. 46-49 (0,8 пл.).

30. Дзыга Я.О. Проблема земного рая у Достоевского и Шмелева // Культура народов Причерноморья. — Симферополь, 1999. - № 2. — С. 202-206 (0,6 п.л.).

31. Дзыга Я.О. Русский антинигилисгический роман и «Пути небесные» И.С. Шмелева: преемственность традиций и художественная новизна // Русская филология. - Харьков, 1999. - № 3-4. - С. 72-78 (0,6 пл.).

32. Дзыга Я.О. Влияние Льва Толстого в романе И.С. Шмелева «Пути небесные» // Уч. зап. Симферопольского гос. ун-та. - Симферополь, 2000. - Т. 13 (№ 1). Филологические науки. - С. 20-27 (0,5 пл.).

33. Дзыга Я.О. Опыт духовного романа И.С. Шмелева и традиции русской классики / Борисова Л.М., Дзыга Я.О. Опыт духовного романа И.С. Шмелева и традиции русской классики // Венок Шмелеву. - М.: Аванти, 2001. -С. 205-212 (авторская доля 0,3 пл.).

34. Дзыга Я.О. «Пути небесные» И.С. Шмелева и русский антинигилистический роман // Материалы межвузовской научной конференции «Гуманитарные науки на рубеже веков». - Москва: Изд-во МФЮА, 2001. — С. 21-24 (0,4 пл.).

35. Дзыга Я.О. «Чужое слово» в творчестве И.С. Шмелева // Материалы IV Международных научных Зайцевских чтений «Творчество Б.К. Зайцева в контексте русской и мировой литературы XX века». - Калуга: Институт повышения квалификации работников образования 2003. — С. 327-333 (0,4 пл.).

36. Дзыга Я.О. Философия любви Вл. Соловьева в жизни и творчестве И.С.Шмелева // Калужские писатели на рубеже золотого и серебряного веков. V Международные юбилейные научные чтения. - Калуга: Институт повышения квалификации работников образования, 2005. -С. 246-255 (0,7 пл.).

37. Дзыга Я.О. Художественное пространство и время в романе И.С. Шмелева «Пути небесные» // Современная филология: итоги и перспективы. Сборник научных трудов. - М. Гос. ИРЯ им. A.C. Пушкина, 2005. - С.176-189 (0,6 пл.).

38. Дзыга Я.О. Историософия И. Шмелева и В. Соловьева // XXV Пушкинские чтения. A.C. Пушкин и Россия: язык - литература - культура - методика. -М.: Гос. ИРЯ им. A.C. Пушкина, 2006. - С. 14-22 (0,3 п.л.).

39. Дзыга Я.О. «Пути небесные» И.С. Шмелева и антинигилистические романы U.C. Лескова // Ученые записки Орловского государственного университета: Лесковский сборник - 2007. Материалы международной научной конференции. - Орел: Изд-во ОГУ, 2006. - С. 249-255 (0,5 п.л.).

40. Дзыга Я.О. «Образ юности отошедшей...» («Улица Св. Николая» Б.К. Зайцева) // Изменяющаяся Россия в литературном дискурсе. Материалы VIII Ручьевских чтений. - Магнитогорск: Изд-во Магнитог. гос. ун-та, 2007. -С. 75-178 (0,2 п.л.).

41. Дзыга Я.О. «Одно лишь слово нужно мне: Москва» (столица в художественном сознании И.С. Шмелева и К.Д. Бальмонта) // X Виноградовские чтения. Москва и «московский текст» в русской литературе XX века. -М.:МГПУ, 2007. - С. 28-36 (0,3 п.л.).

42. Дзыга Я.О. Первая любовь глазами И.С. Шмелева и И.С. Тургенева // IX Виноградовские чтения. Москва и «московский текст» в русской литературе XX века. - М.: МГПУ, 2007. - С. 93-101 (0,4 п.л.).

43. Дзыга Я.О. Типология женских образов в творчестве И.С. Шмелева // Русская литература за рубежом: Сб. научных трудов. — М.: Гос. ИРЯ им. A.C. Пушкина, 2007. - С. 65-84 (1 п.л.).

44. Дзыга Я.О. И.С. Тургенев в творческом сознании И.С. Шмелева // И.С. Тургенев: вчера, сегодня, завтра. Классическое наследие в изменяющейся России: Материалы Международной научной конференции, посвященной 190-летию со дня рождения и 125-летию со дня смерти писателя. Выпуск 1. - Орел: Изд-во ОГУ, 2008. - С. 120-126 (0,4 п.л.).

45. Дзыга Я.О. Поиски Бога как смысложизненная категория (на материале творчества И.С.Шмелева) // Материалы 13 Международного симпозиума «Психологические аспекты смысла жизни и акме». - М.: ПИ РАО, 2008. -С. 211-216 // wwvv.pirao.ru/images/i7xlanie/files/13simp/akme2008-5.pdf (0,3 п.л.).

46. Дзыга Я.О. Понятие святости у Л.Н. Толстого и И.С. Шмелева // Человек говорящий и пишущий. Материалы IV международных Березинских чтений. - М.: МГЭИ, 2008. - С. 24-29 (0,25 пл.).

47. Дзыга Я.О. «Через нашу жизнь Москва прошла насквозь»: Москва в изображении И.С. Шмелева и Б.К. Зайцева // Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века: Материалы Международной научной конференции. - М.: Изд-во МГОУ, 2008. - С. 51-56 (0,4 п.л.).

48. Дзыга Я.О. «Эхо» И.С. Тургенева в творчестве И.С. Шмелева («Дворянское гнездо» и «Пути небесные») // И.С. Тургенев: вчера, сегодня, завтра. Классическое наследие в изменяющейся России: Материалы международной научной конференции. - Орел: Изд-во ОГУ, 2008. Вып. 3. - С. 112-118 (0,5

П.Л.).

49. Дзыга Я.О. Чаяние воскресения России как смысл жизни русских писателей в эмиграции // Материалы 14 Международного симпозиума «Психологические аспекты смысла жизни и акме». - М.: ПИ РАО, 2009. - С. 147-149 / www.pirao.ru/index.php/ru/nauchnaia-gizn/izdaniia-insti Ма?<Ме^2014-3-1&з1агГ=5 (0,2 пл.).

50. Дзыга Я.О. «Что это значит вообще - любить?» (Шмелев и Бунин о любви) // Орловский текст российской словесности: Материалы всероссийской научной конференции. 5-6 октября 2009 г. - Орел: Изд-во ОГУ. - С. 205-212 (0,5 пл.).

51. Дзыга Я.О. Шмелев и Горький: богопознание против богостроительства // Нижегородский текст русской словесности: Межвузовский сборник научных статей. - Н. Новгород: НГПУ, 2009. - С. 69-74 (0,6 пл.).

52. Дзыга Я.О. Народная Россия в творчестве И.С. Шмелева и ИА. Бунина // Русская литература за рубежом. VI Международные научные Панковские чтения. - М.: Гос. ИРЯ им. А.С. Пушкина, 2010. - С. 86-95 (0,5 п.л.).

53. Дзыга Я.О. Шмелев и Горький: диалектика творчества // Словесное искусство Серебряного века и Русского зарубежья в контексте эпохи: Сб. научных трудов. - М.: МГОУ, 2010. - С. 29-36 (0,5 пл.).

54. Дзыга Я.О. Гоголевские мотивы в творчестве И.С. Шмелева // Поэзия русской жизни в творчестве И.С. Шмелева: Материалы Международной научных конф. - М.: ИМЛИ РАН, 2011. - С. 238-245 (0,4 пл.).

55. Дзыга Я.О. «Рассказ этот прямо библейский...» (Жизнь и смерть в «Росстанях» И.С. Шмелева и «Смерти Ивана Ильича» Л.Н. Толстого) // Традиции в русской литературе: Межвузовский сб. научных трудов / Отв. ред. В.Т. Захарова. - Н. Новгород: НГПУ, 2011. - С. 120-126 (0,5 пл.).

56. Дзыга Я.О. Традиции реализма XIX века в творчестве И.С. Шмелева и А.И. Куприна // Традиции в русской литературе: межвузовский сборник научных трудов / Отв. ред. В.Т. Захарова. - Н. Новгород: НГПУ им. К. Минина, 2012. - С. 91- 102 (0,5 пл.).

57. Дзыга Я.О. Традиции русского фольклора в творчестве И.С. Шмелева // Словесное искусство Серебряного века и Русского зарубежья в контексте эпохи: Материалы Международной конф. М., МГОУ, 15-16 сентября 2011 г. Ч. II. Русское зарубежье. Продолжатели традиций. - М.: ООО «ЮНИАКС», 2012. - С. 118-125 (0,3 пл.).

Подписано в печать: 07.08.2013

Заказ № 8649 Тираж -150 экз.

Печать трафаретная. Типография «11-й ФОРМАТ» ИНН 7726330900 115230, Москва, Варшавское ш., 35 (499) 788-78-56 www.autoreferat.ru

Текст диссертации на тему "Творчество И.С. Шмелева в контексте традиций русской литературы"

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ОБЛАСТНОЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

05201351485

Дзыга Ярослава Олеговна

ТВОРЧЕСТВО И.С. ШМЕЛЕВА В КОНТЕКСТЕ ТРАДИЦИЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Специальность 10. 01. 01 - русская литература

Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук

Научный консультант: д.ф.н., профессор Алексеева Л.Ф.

МОСКВА 2013

ВВЕДЕНИЕ...........................................................................................5

Глава I. СОСТОЯНИЕ ПРОБЛЕМЫ «И.С. ШМЕЛЕВ И ТРАДИЦИИ» В

СОВРЕМЕННОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ...................................12

1.1. Традиция как историко-литературное понятие и формы ее усвоения............................................................................................12

1. 2. Литературные традиции И.С. Шмелева в оценке эмигрантской критики и трудах историков литературы..................................................20

Выводы по первой главе...................................................................30

Глава И. ОБЩЕЛИТЕРАТУРНЫЕ ТРАДИЦИИ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ НАСЛЕДИИ И.С. ШМЕЛЕВА...............................................32

2.1. Изображение быта в творчестве И.С. Шмелева.....................32

2. 1. 1. Бытописание в контексте традиций...........................................32

2. 1.2. Описания быта в «Истории любовной»......................................43

2. 2. Типология женских образов в произведениях И.С. Шмелева...............................................................................................52

2.3. Традиции русской натуральной школы в творчестве И.С. Шмелева..............................................................................70

2.4. Нигилизм и нигилисты в художественном отражении

И.С. Шмелева..............................................................................79

2. 4. 1. Жанровая классификация антинигилистических романов...............80

2. 4. 2. Типологические признаки антинигилистической литературы в романе «Пути небесные»...........................................................................85

2. 4. 3. Н.С. Лесков и И.С. Шмелев....................................................97

2. 5. «Чужое слово» в творчестве И.С. Шмелева..........................108

Выводы по второй главе..................................................................117

Глава III. ПЕРСОНАЛЬНЫЕ ТВОРЧЕСКИЕ ОРИЕНТИРЫ

И.С. ШМЕЛЕВА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX ВЕКА.................119

3. 1. A.C. Пушкин и И.С. Шмелев.............................................119

3. 1. 1. Пушкинский вектор в прозе писателя......................................120

3. 1.2. Пушкинские реминисценции в творчестве И.С. Шмелева..............133

3. 1.3. Образ метели в одноименной повести А.С.Пушкина и рассказе

И.С. Шмелева «Глас в нощи»..........................................................141

3. 2. Н.В. Гоголь и И.С. Шмелев...............................................151

3. 3. И.С. Тургенев и И.С. Шмелев............................................160

3. 3. 1. И.С. Тургенев в творческом сознании писателя..........................160

3. 3. 2. Первая любовь глазами И.С. Тургенева и И.С. Шмелева...............168

3. 3. 3. Отголоски И.С. Тургенева в романе И.С. Шмелева «Пути небесные»

................................................................................................176

3. 4. И.А. Гончаров и И.С. Шмелев...........................................184

3. 4. 1. Литературная цитата в творчестве И.А.Гончарова и И.С. Шмелева..............................................................................................184

3. 4. 2. Повествовательная структура романов «Обрыв» И.А. Гончарова и

«Пути небесные» И.С. Шмелева.......................................................197

3. 5. Ф.М. Достоевский и И.С. Шмелев.......................................207

3. 6. Л.Н. Толстой и И.С. Шмелев.............................................221

3.6. 1. Трагедия войны в «Севастопольских рассказах» JI.H. Толстого и «Суровых днях» И.С. Шмелева.............................................................222

3. 6. 2. Философия жизни и смерти в произведениях «Смерть Ивана Ильича»

Л.Н. Толстого и «Росстани» И.С. Шмелева.........................................237

3. 7. B.C. Соловьев и И.С. Шмелев............................................247

3. 7. 1. Философия любви B.C. Соловьева в творчестве И.С. Шмелева......248

3. 7. 2. Историософия B.C. Соловьева и И.С. Шмелева...........................262

Выводы по третьей главе................................................................268

Глава IV. ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ И.С. ШМЕЛЕВА С ЛИТЕРАТУРНЫМ ПРОЦЕССОМ XX ВЕКА.........................................................................................................................272

4.1. М. Горький и И.С. Шмелев...............................................272

4. 1. 1. Художественные идеи натуральной школы в «Супругах Орловых» М. Горького и «Гражданине Уклейкине» И.С. Шмелева........................274

4. 1.2. Богопознание против богостроительства («Мать» М. Горького и «Че-

ловек из ресторана» И.С. Шмелева)..................................................289

4. 1.3. «Бывшие люди» в творчестве М. Горького и И.С. Шмелева..........299

4. 2. Л.Н. Андреев и И.С. Шмелев.............................................307

4. 3. И.А. Бунин и И.С. Шмелев...............................................320

4. 3.1. И.А.Бунин и И.С. Шмелев в литературе Русского зарубежья............................................................................................320

4.3.2. Народная Россия в творчестве И.А. Бунина и И.С. Шмелева..............................................................................................331

4. 3. 3. И.А. Бунин и И.С. Шмелев о любви..................................342

4. 4. Б.К. Зайцев и И.С. Шмелев..............................................352

4. 5. К.Д. Бальмонт и И.С. Шмелев...........................................361

4. 5. 1. Образ солнца в художественном наследии К.Д. Бальмонта и

И.С. Шмелева..............................................................................363

4. 5.2. Образ России в эмигрантском творчестве К.Д. Бальмонта и

И.С. Шмелева..............................................................................378

Выводы по четвертой главе............................................................389

ЗАКЛЮЧЕНИЕ...................................................................393

БИБЛИОГРАФИЯ................................................................399

ВВЕДЕНИЕ

Творчество И.С. Шмелева, долгие годы исследовавшееся лишь в одной, дооктябрьской его части, в последнее десятилетие все чаще становится объектом научного изучения во всем объеме. Кроме монографий и диссертаций, творчеству писателя посвящен ряд содержательных статей. Несмотря на это, пока нет оснований говорить о всесторонней изученности художественного наследия Шмелева.

Пристальное внимание литературоведов обращено на православные основы произведений писателя. Эта коренная особенность его творчества, замалчиваемая в советском литературоведении, в последнее время выдвинулась в разряд важнейших.

Исследователи ставят и решают вопросы жанрового своеобразия, художественного метода, поэтики и мифопоэтики, духовных и национальных основ прозы Шмелева. Однако целостная концепция творчества писателя еще не сформировалась, многие вопросы по-прежнему остаются открытыми. Это касается такой важнейшей особенности художественного облика прозаика, как связь с предшествующими и современными ему литературными истоками. Проблема места и роли традиций в формировании самобытной творческой индивидуальности Шмелева является одной из малоизученных как с точки зрения разработки фактического материала, так и в теоретико-методологическом плане.

Художественные достижения одного из самых ярких представителей эмиграции «первой волны», творчески претворившего в своем опыте каноны русской литературы XIX века, опыт философско-эстетических и этических концепций своего времени, представляют интерес как пример продолжения традиций русской классической литературы в XX веке.

Актуальность исследования определяется, с одной стороны, устоявшимся в литературоведении мнением относительно укорененности творчества писателя в традициях, а с другой — практическим отсутствием специальных монографических исследований, посвященных данной проблеме.

Изучение творчества Шмелева с этой точки зрения отражает общий интерес к художественному миру писателя, к проблеме восстановления целостности литературного процесса XX века. Таким образом, изучение наследия Шмелева в избранном аспекте входит в число актуальных вопросов современного литературоведения.

Предметом исследования являются традиции русской литературы в творчестве Шмелева.

Объектом диссертационной работы является художественная и публицистическая проза писателя (романы «Няня из Москвы», «История любовная», «Лето Господне», «Пути небесные»; повести «Человек из ресторана», «Росстани», «Стена», «Неупиваемая Чаша», «Богомолье»; рассказы дореволюционного и эмигрантского периодов; очерки; публицистические выступления); эпистолярий - переписка И.С. Шмелева с И.А. Ильиным и O.A. Бредиус-Субботиной, К.Д. Бальмонтом, М. Горьким.

Целью предпринятого исследования является выявление различных типов связей творческого наследия Шмелева с традициями русской литературы, изучение художественного своеобразия произведений писателя в ракурсе обозначенного подхода.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:

- выявить контекстуальный аспект творчества Шмелева и определить его роль в формировании самобытного художественного мира писателя;

- рассмотреть бытование общелитературных традиций в прозе Шмелева на жанровом, сюжетно-композиционном, образном и стилистическом уровнях;

- на основе наблюдений над текстами сделать обобщение о видах, способах включения и характере функционирования реминисценций в художественных произведениях писателя;

- проследить динамику обращения прозаика к традициям русской классической литературы;

- определить влияние идей B.C. Соловьева и творческих принципов символизма на становление человеческой и творческой индивидуальности Шмелева;

- охарактеризовать художественное взаимодействие писателя с литературным процессом XX века;

- исследовать конкретные малоизученные и по-новому прочитать ставшие известными произведения прозаика через их соотесение с литературным контекстом;

- обобщить инновации Шмелева, утвердившиеся как следствие творческого усвоения традиций.

Научная новизна работы обусловлена тем, что проблема изучения творчества Шмелева в контексте традиций до сих пор остается на периферии интересов исследователей. В настоящей работе предпринято целостное рассмотрение шмелевского наследия в историко-литературном контексте, выявлен генезис идей и формально-поэтических традиций в произведениях писателя. Изучение проблемы традиций как важного звена поэтики Шмелева позволяет уяснить характер эволюции его творчества.

Диссертационная работа основана на гипотезе, что исследование литературных традиций является важным этапом создания целостной концепции творчества Шмелева, выявления закономерностей поэтики, обусловленных духовной и культурно-исторической преемственностью. Круг связей творчества Шмелева с литературным опытом предшественников и современников составляет определенный контекст, позволяющий глубже осмыслить характер и результаты художественных исканий писателя, выявить их генезис и значение в становлении индивидуального творческого сознания.

В работе впервые системно рассматривается вопрос о месте и значении литературных традиций для творческого облика Шмелева, характеризуется художественная специфика взаимодействия прозаика с опытом писателей-современников, утверждается мысль о продолжении «золотого века» русской литературы в наследии Шмелева.

В основу критериев отбора произведений для сопоставительного анализа выдвигается степень проявленности традиции на интертекстуальном, жанровом, сюжетно-образном, повествовательном и миросозерцательном уровнях. Несмотря на то, что исследовательский интерес работы обращен на выявление наиболее значимых творческих взаимосвязей, их анализ в каждом конкретном случае приобретает локальный характер в контексте более широкой и многоаспектной проблемы, которая неизбежно потребует дальнейшего изучения. Исследование обозначенных в диссертации художественных сближений направлено на концептуальное осмысление ведущих тенденций и принципов взаимодействия прозы Шмелева с предшествующим и современным писателю литературным опытом. При этом рассмотрение одних традиций не отрицает важности других, поскольку сущностной особенностью творческой природы прозаика является разноплановое усвоение литературного наследия.

Методы предпринятого исследования основываются на комплексном подходе, включающем использование биографического, генетического, сравнительно-исторического, типологического, структурного методов.

Теоретико-методологической базой работы послужили труды отечественных и зарубежных исследователей, посвященные проблемам преемственности и новаторства в литературе (А.Н. Веселовского, М.М. Бахтина, Д.Д. Благого, A.C. Бушмина, В.В. Кожинова, Ю.Б. Борева, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, Г.Н. Поспелова, В.Е. Хализева и др.); теоретические наработки ведущих ученых по проблемам поэтики и художественного метода (Г.А. Бялого, В.М. Жирмунского, В.В. Виноградова, Б.В. Томашевского, В.А. Келдыша, С.Т. Ваймана).

Основу диссертационного исследования также составили фундаментальные работы по истории литературы Русского зарубежья (Г.П. Струве, А.Г. Соколова, О.Н. Михайлова, Ж. Нива, Л.А. Смирновой, А.Н. Николюки-на, В.В. Агеносова, H.H. Примочкиной); труды русских религиозных мыслителей (B.C. Соловьева, И.А. Ильина, H.A. Бердяева, В.В. Розанова, Н.О. Лосского).

Работа включает опыт изучения проблематики и поэтики творчества Шмелева, представленный в исследованиях О.Н. Сорокиной, М.М. Дунаева, А.П. Черникова, A.M. Любомудрова, Е.А. Осьмининой, В.Т. Захаровой, Н.М. Солнцевой, Л.А. Спиридоновой, C.B. Шешуновой и др.

Продуктивными для решения поставленных в диссертации задач оказались исследования, посвященные творчеству писателей, вовлеченных в художественное взаимодействие с прозой Шмелева. Это работы Л.П. Гроссмана, В.И. Кулешова, В.А. Воропаева, Г.Б. Курляндской, Ю.В. Манна, B.C. Непомнящего, О.В. Сливицкой, В.Б. Томашевского, А.Г. Цейтлина и др.

Теоретическое значение исследования состоит в углублении знаний о содержании и художественном значении «традиционализма» Шмелева. Результаты диссертации расширяют представление об особенностях творческого облика прозаика, неповторимость которого преемственно связана с открытиями писателей XIX века и современным для Шмелева художественным опытом. Работа служит выработке целостной концепции творчества писателя и осмыслению роли традиций в литературном процессе XX века.

Практическое значение диссертации. Результаты исследования могут применяться в ходе дальнейшей разработки вопроса о духовных и художественных традициях русской классики в литературе эмиграции, при решении проблемы «русская литература и православие», в процессе формирования объективной, научно обоснованной картины русской литературы XX века.

Материалы диссертации могут быть использованы при разработке вузовских курсов истории русской литературы, в спецкурсах и семинарах по творчеству Шмелева, в научной работе исследователей русской литературы XIX и XX веков, при написании учебных пособий для высших и средних учебных заведений, в практике школьного преподавания гуманитарных дисциплин.

На защиту выносятся следующие положения:

- обращение к открытиям предшествующих литературных эпох является одной из важнейших особенностей художественного сознания Шмелева, са-

мобытный творческий облик которого сформировался в опоре на художественно-философский опыт писателей-предшественников;

- связь прозы Шмелева с литературными традициями прослеживается на протяжении всего творческого пути, в условиях эмиграции интерес писателя к ценностям национальной культуры усилился;

- наряду с общелитературными, в художественном наследии прозаика различимы персональные традиции XIX и XX веков;

- взаимодействие прозы Шмелева с литературным опытом прошлого осуществлялось как в форме традиции, так и в форме влияния;

- связь творчества писателя с литературной традицией A.C. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, И.А. Гончарова происходила по линии эти-ко-художественной преемственности;

- взаимодействие произведений Шмелева с миром И.С. Тургенева, JI.H. Толстого, Н.С. Лескова преимущественно ориентировано на формально-эстетическую сферу;

- приоритетным для писателя был опыт русской классической литературы;

- характер восприятия традиций в прозе художника опосредован культурной атмосферой рубежа XIX-XX веков;

- связь творчества Шмелева с наиболее значимыми художественными традициями в синхронии осуществлялась, главным образом, на уровне тематическом, сюжетно-композиционном и мотивно-образном; богостроительство М. Горького и богоборчество Л.Н. Андреева были для писателя чуждыми;

- исследование характера бытования традиций в произведениях Шмелева способствует выработке целостной концепции его творчества и вносит вклад в восстановление картины литературного процесса XX века.

Апробация работы осуществлялась в форме научных докладов, прочитанных на всероссийских и международных научных конференциях, семинарах и симпозиумах, а также посредством участия в сборниках научных трудов, посвященных проблеме функционирования традиций в русской литера-

и

туре: «Шмелевские чтения» (Алушта, 1996, 1998; Москва, 2000, 2009, 2011); «Пушкинские чтения» (Севастополь, 1996; Симферополь, 1997); «Русская литература XX века: проблемы изучения и преподавания» (Москва, МГУ, 1998); «Пасхальные чтения» (Санкт-Петербург, ИР ЛИ РАН, 2001); «Зайцев-ские чтения» (Калуга, 2003, 2005); «Панковские чтения» (Мо�