автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Принципы художественного обобщения в прозе А. Грина: развитие символической образности

Полный текст автореферата диссертации по теме "Принципы художественного обобщения в прозе А. Грина: развитие символической образности"

На правах рукописи

Козлова Елена Анатольевна

ПРИНЦИПЫ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБОБЩЕНИЯ В ПРОЗЕ А.ГРИНА: РАЗВИТИЕ СИМВОЛИЧЕСКОЙ ОБРАЗНОСТИ

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Псков - 2004

Работа выполнена на кафедре литературы факультета русского языка и литературы Псковского государственного педагогического института имени С.М.Кирова.

Научный руководитель:

доктор филологических наук профессор КОВСКИЙ Вадим Евгеньевич.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук ГРАЧЁВА Алла Михайловна,

кандидат филологических наук, доцент ФЕДЯКИН Сергей Романович.

Ведущая организация:

Вологодский государственный педагогический университет

Защита диссертации состоится «23» января 2004 г. в 14.00 часов на заседании диссертационного совета К 212.192.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата филологических наук в Псковском государственном педагогическом институте им. С.М.Кирова по адресу: 180000, г.Псков, ул.Некрасова, д.24, ауд.16.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Псковского государственного педагогического института имени С.М.Кирова по адресу: 180760, г.Псков, пл.Ленина, д.2.

Автореферат разослан «Ж»

2003 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат филологических наук

Л. А. Казакова

24508

Общая характеристика работы

Творчество А. Грина-органичное явление литературного процесса, начала XX века, претерпевшее затем определённые изменения в контексте новой, послеоктябрьской действительности. В качестве одной из основных тенденций русской литературы художественного и социального порубежья учёные называют «стремление к более обобщённому и концентрированному изображению действительности»1 как результату усилившейся авторской субъективности, нараставшего лиризма и развития форм экспрессивной поэтики. Поиски новых средств художественной выразительности и изобразительности значительно увеличили удельный вес символа и символизации не только в поэзии, но и в прозе. Актуальность исследования принципов художественного обобщения и, в особенности, процессов символизации в прозе А. Грина определяется, в первую очередь, именно этим обстоятельством: К тому же заметно повышается интерес современного литературоведения, к поэтике литературы рубежа веков и к творчеству писателей, не идентифицирующих себя с той или иной художественной школой (кроме имени Грина, здесь следует назвать Л. Андреева, В. Ходасевича, ML Цветаеву, многих писателей-беллетристов), интерес, в русле которого формируется и проблематика нашей диссертации.

А. Грин неоднократно подчёркивал, что его произведения «содержат в себе лишь общие психологические концепции и символы». Тем не менее долгое время литературоведение не обращалось к специальному изучению процессов символизации в прозе писателя, хотя отдельные наблюдения и соображения по этому поводу содержатся в работах В.Е.Ковского, Т. Е. Загвоздкиной, И. К. Дунаевской, Т. Ю. Диковой2 и других. Первое исследование, непосредственно посвященное вопросам гриновской символики, принадлежит В. А. Романенко3, однако её диссертация ориентирована на семиотико-лингвистический анализ

1 См., например: Келдыш В. А. Русский реализм начала XX века. - М.,1975. -

2 Ковский В. Е. Романтический мир А. Грина. - М.,1969; Загвоздкина Т. Е. Особенности поэтики романов А. Грина (Поэтика жанра). Дис. на соиск. степ, канд. филол. наук. - М., 1985; Дунаевская И. К. Этико-эстетическая концепция человека и природы в творчестве А. Грина. - Рига, 1988; Дикова Т. Ю. Рассказы А. Грина 1920-х годов: поэтика оксюморона. Дис. на соиск. степ. канд. филол.

5 Романенко В. А. Л ингвопоэтическая система сквозных символов в творчестве А. С. Грина. Дис. на соиск. степ. канд. - С.199.

символических образов. Автор приходит к выводу о «стержневой, ведущей роли символа в формировании поэтической системы произведений писателя»4, обращаясь в основном к материалу поздних произведений Грина. Вне поля зрения этой диссертации остаются особенности творческого мира А.Грина, напрямую связанные с возникновением и организацией символических образов в системе художественного произведения, с проникновением символических смыслов на все уровни текста, ростом мифологических тенденций и пр.

Осмысление этой проблемы опирается на иной подход к символу -как к динамической структуре, способной образно развёртываться в тексте. Подобное понимание символа является приоритетным для автора данной работы и определяет степень её научной новизны. Объектом исследования становятся не только поздние произведения А. Грина, в которых символ предстаёт уже сложившимся, зрелым образом, но и ранние рассказы писателя и тексты, значимые для дальнейшего развития символики. Нас интересует не столько сложившаяся система и иерархия гриновских символов, сколько сами процессы символообразования, их роль и значимость в формировании эстетических представлений писателя, принципов построения его художественного мира. Задача работы, таким образом, заключаетсяивтом, чтобы проследить процессы развития символики в гриновской прозе хронологически - с первого сборника рассказов, 1908 г., - «Шапки-невидимки» - до последнего романа, «Дороги никуда», вышедшего в свет в 1930 году.

Цель, объект и проблематика исследования определяют ряд частных задач, в которые входят:

1. Осмысление творчества А. Грина в контексте эстетических исканий литературы рубежа веков с учётом роста романтико-субъективных тенденций и активного развёртывания здесь символических смыслов;

2. Рассмотрение эстетических взглядов А. Грина, основанных на символическом мировосприятии, и сопоставление творческих принципов писателя с художественными установками символизма и акмеизма;

3. Выявление символических смыслов отдельных образов и мотивов, сравнение их значения с символистскими и акмеистскими образами;

4. Осмысление художественной специфики прозы А. Грина сточки зрения научных представлений о процессе символизации, результатом которого является возникновение символа;

4 Романенко В. А: Указ. соч. - С. 199. 4

5. Изучение связи символа и принципов повествования, композиции,жанра;

6. Анализ динамики развития художественных форм, участвующих в процессе символизации (эпитет, метафора, метонимия, аллегория);

7. Сравнение принципов и приёмов художественной символизации в раннем - новеллистическом, и позднем, по преимуществу романном, творчестве А. Грина.

Основным предметом исследования является особая форма художественного обобщения - символ, его различные модификации в «маргинальной» прозе А. Грина, не только претерпевшей значительную эволюцию при переходе, «перетекании» из одной эпохи в другую, но и расположенной на стыке романтизма, реализма и модернизма. Методологической основой диссертации являются, с одной стороны, учение о символе, теория символизма (начиная с трудов самих символистов-А.Белого, Вяч.Иванова, и заканчивая работами АЛосева, М.Бахтина, С.Аверинцева), а с другой, - историко-литературные исследования, посвященные творчеству художников, представляющих различные художественные направления, историко-типологические и теоретические труды ИМЛИ и ИРЛИ.

Возможность практического применения результатов диссертации. Материалы диссертации могут быть применены в вузовской практике преподавания - в лекционных курсах по истории русской литературы Серебряного века и советской прозы 20-х годов, при подготовке спецкурсов по проблемам символологии, а,также в спецсеминарах, посвященных творчеству А. Грина.

Апробация работы. Результаты исследования были обсуждены на заседаниях кафедры литературы ПГПИ им. С.М.Кирова, аспирантских семинарах и апробированы в сообщениях на научных конференциях (в том числе в Псковском Государственном педагогическом институте, Псковском и Калужском областном институтах повышения квалификации работников образования, Московском педагогическом государственном университете, Московском государственном открытом педагогическом университете, X Петербургских чтениях «Литература и музыка - музыкознание и литературоведение»).

Структура и объём диссертации. Работа включает в себя введение, 3 главы, заключение и библиографию. Общий объём работы - 210 страниц, библиография содержит 255 наименований.

Краткое содержание работы

Во введении характеризуются основные особенности литературного процесса начала XX века, создававшие необходимые художественные предпосылки для зарождения символических тенденций в творчестве А. Грина (активизация лирико-субъективного начала, стремление к созданию обобщённо-условных образов, обращение к средствам романтической образности).

Одним из основных способов активизации слова стало обращение к традиционным идеям, образам и конфликтамромантизма. Романтизм, по существу, начинает играть роль одного из ближайших литературных источников развития и символизма, и акмеизма, и футуризма. Усилившееся противостояние различных литературных школ (реализм, символизм, акмеизм, футуризм) парадоксальным образом сочетается со «стремлением к стилевым синтезам»5. Взаимное тяготение борющихся сторон обусловлено общностью творческих исканий, направленных на выработку новых средств выражения нового содержания. Таким образом, на рубеже веков символизация является не столько признаком стиля определённой литературной школы (например, символизма), сколько особенностью творческого мышления эпохи, а романтическое начало выступает как тенденция, определяющая своеобразие многих произведений рубежа веков.

В первой главе «Эстетические взгляды А. Грина» раскрываются представления писателя об искусстве как средстве символического постижения мира, определяются философско-эстетические истоки символизации в гриновских текстах.

Первый параграф главы «Эстетические категории и представления А. Грина о сущности искусства» посвящен проблемам реализации идей Прекрасного и Чудесного в творческом сознании писателя и сопоставлению их с эстетическими концепциями романтиков, символистов и акмеистов.

В художественном сознании порубежной эпохи искусство осмысляется как возможность соединения реального и идеального пространства, мечты и действительности. Такой синтез зачастую определяет структуру символа, который начинает в этой роли выглядеть основным источником и целью творческого процесса. Характер соотношения уровней бытия внутри символической структуры

5 Келдыш В. А. К проблеме литературных взаимодействий в начале XX века (о так называемых «промежуточных» художественных явлениях) // Русская литература. -1979. - №2. - С.5.

определяет основные различия между школой романтизма и модернизма. Конфликт мечты и действительности, художника и толпы, который был трагически непреодолим в эпоху романтизма, разрешается в эстетике символизма через синтез несоединимого, а у акмеистов - через нахождение идеального в земном.

Идея искусства, творчества как пути организует и эстетические взгляды А. Грина (рассказы "Искатель приключений", "Повесть, оконченная благодаря пуле", "Сердце Пустыни", "Сила непостижимого", роман "Блистающий мир"). Писателю близка символистская трактовка взаимоотношений мечты и реальности. Сюжет его произведений часто строится как воплощение идеала, пересоздание бытия посредством творческой мысли («Алые паруса», «Ива», «Фанданго», «Бегущая по волнам» и другие). Ориентируясь на символистские идеи жизнестроительства, А. Грин в то же время избегает религиозного прочтения этой проблемы, характерного для русского символизма. Понимание Чудесного в эстетике Грина существенно отличается от символистского. Символистское искусство стремится к слиянию с мистикой, т. е. к тому, чтобы стать теургией. Тогда творческий процесс уподобляется волшебству, сотворению чуда. Для Грина чудо -результат человеческого деяния, его символика не стремится к постижению религиозного Откровения.

Существенным для эстетическим взглядов Грина является представление о Прекрасном. Красота в этом представлении принадлежит внутренней сфере жизни человека и неразрывно связана с этикой (Красота есть Добро), духовностью. Средства воплощения Прекрасного в гриновском тексте многообразны, но главное из них - символизация. При этом символ у Грина может организовываться и по музыкальным (символистским), и по живописным (акмеистическим) канонам.

Переклички между гриновской философией творчества и эстетикой акмеизма не ограничиваются сходным отношением к Слову. «Прекрасная ясность» М. Кузмина, «адамизм» раннего Н. Гумилёва, мандельштамовская идея вслушивания в мировую культуру импонировали Грину. И всё же основой его творческих взглядов были идеи романтизма и символизма. В данном параграфе этот тезис доказывается на примере анализа образа корабля в «Алых парусах» А. Грина, поэзии А. Блока и А. Ахматовой («Её прибытие», «У самого синего моря»), стихотворении Н. Гумилёва «Корабль». Образ символизирует некий путь-плавание к любви и окрашен ожиданием любимого человека (корабли А. Ахматовой и Н. Гумилёва максимально приближены к земной реальности, подвержены гибели вместе с

капитаном; А. Грин, как и А. Блок, символически преодолевает в плавании своих кораблей романтический конфликт мечты и действительности).

В то же время взгляды Грина на искусство синтезируют в себе концепции романтизма, символизма и акмеизма, достаточно эклектично, и это тоже характерно для эстетики писателей-беллетристов 1910-1920-х годов.

Во втором параграфе главы «Творческая личность и психология творческого процесса в произведениях А. Грина» раскрываются гриновские представления о символической природе творческого порыва и своеобразии личности художника.

Писатель осмысляет творческий процесс как путь художника от бессознательного предзамысла к осознанному произведению и акцентирует внимание на нравственной основе творческого труда. Он обращается и к проблемам психологии процесса создания символа, сущность которого видится ему в возможности прозревать во внешнем явлении широчайший внутренний смысл. По мнению А. Грина, подлинному художнику свойственны сверхъестественные способности, которые и приоткрывают символическую сущность мира. Это человек, воспринимающий своё бытие как искусство, маг, воплощающий чудо в жизнь. Подобные качества противопоставляют художника обывателям, причём фигура обывателя для Грина - прежде всего синоним нетворческой личности. Оппозиция "художник-обыватель" становится основой организации системы образов. Символическое и несимволическое, внутреннее и внешнее, естественное и искусственное, духовное и материальное - вот те признаки, по которым строятся противопоставления. Оппозиционные пары входят в структуру гриновской концепции двух типов Слова - внутреннего (символа) и внешнего (бытовое слово), а также усложнённой системы видов искусств.

В третьем параграфе главы «Идейные и сюжетно-образные смыслы гриновской концепции искусства» рассматриваются процессы символизации самих произведений искусства, фигурирующих в качестве реалий и подчас даже «персонажей» гриновских произведений, что вообще типично для романтической и символистской литературы. Основной круг значений таких символов связан с семантикой духовного идеала и движения к нему. Общность значений и функций образов произведений искусства в творчестве А. Грина способствовала развитию в сознании писателя идеи синтеза искусств, характерной для художественного мышления рубежа эпох, в особенности, для эстетики символизма. Мысль об искусстве, в котором соединились бы все возможности сложившихся видов искусства, реализуется в произведениях А. Грина как на идейно-

образном, так и на стилистическом уровне. Синтез искусств и символизация имеют общие цели: они ведут художника к постижению сущностных начал - Красоты, Добра, Истины.

Становление концепции символического искусства, стремление осмыслить механизмы роста символа находятся в непосредственной связи с художественной практикой А. Грина. Проблемам зарождения и развития обобщающих тенденций на образном, мотивном, хронотопическом и языковом уровнях произведений А. Грина посвящена вторая глава диссертационного исследования - «Развитие символической образности в рассказах Л. Грина». Главным для писателя является образ героя, определяющий ход сюжета, его пространственно-временное решение. Неслучайно первый параграф главы «Процессы символизации (образ героя)» связан с рассмотрением именно этого уровня художественной структуры.

Процесс формирования принципов символизации героя в малой прозе Грина связан с развитием двух тенденций построения образа героя. С одной стороны, это принцип схематизации. С другой - привнесение в схему индивидуальных черт и создание особого рода типа. Гриновский тип - это образ личности, в которой воплощается какая-либо идеальная или реальная черта, объединяющая её на основе духовного родства с другими людьми. Постепенно в творчестве Грина создаётся устойчивая система таких типов и аллегорий («светлый человек», «ребёнок», «художник», «злодей»)- Уже внутри этой системы происходит ряд изменений, которые способствуют, переосмыслению образов-штампов и символизации героев. Эти изменения связаны с обращением к новому тону повествования (например, пародийному в «Приключениях Гинча»), развитием ценностных установок, (преодоление индивидуализма, появление персонажей, не только способных любить других людей и помогать им, но и осуществляющих в их судьбе роль своего рода провидения).

В результате роста дидактико-аллегорических начал в творчестве Грина 20-х годов усиливается притчеобразность. В границах мифологической веры в чудо и возникают гриновские символические герои - Ассоль, Грэй, Сидней, Крысолов. В образах этих героев объединяются черты основных гриновских типов, за счёт чего достигается свойственная символу многозначность.

В системе характеристики героев-символов особое значение имеет аллегория, которая зачастую уходит вглубь образа, становится одним из средств символизации наряду с метафорой и метонимией. В образах героев углубляются мифологические звучания, обнаруживаются параллели с вечными образами мировой культуры. Эти процессы рассматриваются в

диссертации на примере создания в прозе Грина отрицательных образов, олицетворяющих Зло, Смерть и генетически восходящих к гриновскому типу «злодея». Интересно, что по мере развития гриновской концепции Чудесного в ряду героев, символизирующих Зло, возникают «магические персонажи» (волшебник Бам-Гран), также символические по своему характеру. Такие герои близки по своей сущности Воланду романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита».

Герои-символы Грина, как реальные, так и магические, участвуют в создании мифа о должном устройстве мира; их мечты и нравственная безукоризненность предопределяют движение сюжета. Процесс развития символической мотивики в малой прозе А. Грина, который становится предметом анализа во втором параграфе «Роль символизации в мотивной организации сюжета», можно охарактеризовать как движение писателя к символическому - и мифопоэтическому - сюжету. Этот путь складывается из нескольких этапов. На первом происходит символизация мотива как таковая - сначала статического («В Италию», «Апельсины»), а потом и динамического («Карантин»). Символические смыслы проникают в семантику мотива благодаря сложной метафорической инструментовке, перекличкам образов, организующих различные мотивы.

Переход писателя от реалистического миропонимания к романтическому способствует изменению структуры символа, в том числе мотивного. В нём актуализируются два смысловых уровня - внешне-событийный и внутренний, личностный. Наиболее часто концепция личности реализуется в сюжетах, основанных на развёртывании символического мотива пути (внутреннего странствия). Данный мотив в дальнейшем служит основой для всех сюжетных обновлений в малой прозе Грина, которые и приводят автора к мифологизации.

Изменения в композиционной организации мотивов (концентрация нескольких мотивов вокруг двух противоположных идейных центров, обозначенных словами-маркерами, а затем трансформация этих слов в символические лейтмотивы) обогащают прозу А. Грина лирическими элементами. Писатель организует свои рассказы как лирические произведения, развёртывая слово или ряд слов в символический сюжет. Роль повтора и ассоциативных связей между мотивами при этом увеличивается. Итогом развития мотивной символики в прозе Грина стали такие мифопоэтические тексты, как повести «Крысолов», «Серый автомобиль», «Фанданго».

В третьем параграфе второй главы «Формирование символического хронотопа» рассматриваются механизмы проникновения обобщённо-символических смыслов на пространственно-временной уровень организации рассказов и повестей А. Грина.

Символическая семантика хронотопа зарождается в характерном для авторов-романтиков стремлении А. Грина проникнуть во внутренний мир героя: пространственные образы бездны, моря возникают при характеристиках душевного состояния персонажей («Кирпич и музыка», «В Италию», «На досуге»). По мере накопления символических смыслов, их изначальная связь с семантикой внутреннего мира уходит в подтекст произведения. Образ приобретает самостоятельность, обрастает рядом устойчивых ассоциаций, наполняется философскими смыслами. В результате формирования устойчивых связей между пространственным образом, героем и его действием (функцией) возникает ряд мотивов (плавание по морю, путешествие, падение, пребывание на острове, в лесу и т. п.), которые представляют собой модификацию основного мотива гриновского творчества - мотива пути, связующего две отмеченные точки пространства и времени.

Изменения в эстетической и художественной системе Грина (разработка мотивов двойничества, меняющееся отношения к идее Сверхчеловечества, вторжение иронического элемента в мышление писателя) приводят к трансформации значений образов-символов пространства: в них актуализируются такие элементы мифологических пространственных представлений, как качественная неоднородность пространств и наличие ярко выраженных границ между своим и чужим миром. В дореволюционном творчестве А. Грин создаёт образы как символических пространств (к ним, кроме бездны, моря, леса, следует отнести и «гриновские» города - Зурбаган, Лисе, Покет), так и несимволических. В 20-е годы, когда писатель начинает активно осмыслять мифопоэтический мир Гринландии, образы символических миров становятся преобладающими. Если в творчестве 1908-1917 годов символизируются в основном «земные» реалии (горизонталь - море, горы, лес, остров), то после революции писатель обращается к символизации метафизических пространственных образов, которые ранее существовали в художественном мире писателя в «скрытой» форме (вертикаль - небо, бездна; Центр Мира - периферия). Мифопоэтические устремления А. Грина по своей природе родственны утопическим поискам новой России в творчестве С.Есенина, В. Маяковского, В. Хлебникова, но в отличие от утопии, их результатом стало не создание проекта идеального социума, а возникновение очертаний реально существующего мира, параллельного земному.

Изменение концепции времени в рассказах Грина становится знаком этих обновлений. Если в раннем творчестве писателя

неоднородность отрезков времени выражена в основном оппозицией «день - ночь», то в зрелых произведениях трактовка категории времени усложняется за счёт обращения к проблеме обратимости -необратимости, цикличности-линейности, сакральности - профанности времени («Серый автомобиль»). Мифологическое понимание времени и пространства способствует формированию целого ряда новых пространственных образов.

Все названные процессы - символизация героя, сюжета и хронотопа - происходят при активизации философского начала прозы Грина и увеличении роли метафоры и метонимии. Роль этих художественных приёмов для формирования символа, их специфика, во многом обуславливающая своеобразие гриновского символа, рассматривается в четвёртом параграфе главы «Использование метафорического и метонимического способов изображения при формировании символов». С целью выявить специфику гриновского метафорического символа и вместе с тем обнаружить следы влияний той или иной литературной школы на его структурно-семантические особенности автор осуществляет сопоставительный анализ символики моря в творчестве А. Грина и таких художников, как А. Бестужев-Марлинский, К. Станюкович, К. Бальмонт, А. Блок.

В результате углубления творческих установок А. Грина, разработки им проблем фантастического, чудесного изменяется и содержание метафорических рядов. Если в его раннем творчестве метафора выполняет функцию характеристики внутреннего мира посредством внешних реалий, то в рассказах 20-х годов метафора выстраивает сравнения между естественным и сверхъестественным, реализуя тем самым гриновскую концепцию Чуда. Подобная метафора зачастую преобразуется в метаморфозу, которая организует символико-мифологический сюжет.

Сравнение функционирования гриновской метафоры в тексте с особенностями метафорических структур в произведениях романтической, реалистической и символистской направленности показывает близость гриновской метафоры и символа к романтическим и модернистским моделям. Подобно романтикам и символистам, Грин зачастую использует вид метафоры, который расширяет её смысловые границы (катахреза) или же развёртывает утраченную образность в традиционных языковых метафорах, вследствие чего растёт семантический потенциал символа.

Роль метонимического символа в прозе А. Грина в большинстве случаев является зависимой по отношению к главным метафорическим

образам-символам. Кроме символической детали, к метонимическим символам относятся цветовые эпитеты и имена (героев, кораблей, местностей). В философии начала века проблема имени привлекала внимание многих философов (А. Лосев, П. Флоренский, С. Булгаков). А. Грин оценивает проблему имени с позиций, близких Лосеву, для которого «имя - не название, не простое слово и не термин, не вывеска, не внешний знак, не условный символ. Имя -личностный символ»6.

Символический потенциал гриновской ономастики раскрывается в полной мере в прозе 20-х годов. Названия становятся теми образно-смысловыми символическими центрами, вокруг которых концентрируются остальные образы.

Метонимический образ приобретает символическое звучание в результате выстраивания соответствий с мифологическими образами, а также в ходе развёртывания внутритекстовых словесно-ассоциативных связей.

Трансформациям символических структур и принципов символического мышления А. Грина в романной форме посвящена третья глава диссертации - «Романы А. Грина как сложные образно-символические структуры». Нас интересует проблема романного символического героя и образа мира, обусловленных спецификой нового для писателя жанра.

В первом параграфе «Психологизация и символизация как основные способы изображения героя» рассматриваются два основных способа изображения, связанных в романах А. Грина с процессами обобщения и индивидуализации образов. Один из них - психологизация. Писатель прибегает к прямому изображению чувств и ощущений персонажей в случае, когда акцент переносится с символизации на характерологию (Санди, Гарвей). Особое значение при этом приобретает описание бессознательных ощущений и предчувствий героев. Однако психологизация используется и при изображении романтически-обобщённых или близких им символических фигур (Руна, Моргиана) -если персонаж внутренне раздвоен, дисгармоничен, а писателя интересует развитие его «моральных чувств».

Принципы изображения внутреннего мира большинства символических персонажей (Друд, Фрези Грант) обусловлены изначальной заданностью чувств и реакций. Грин депсихологизирует их душевную жизнь: они сами по себе являются воплощениями души, духа. Анализ динамики возникновения и семантического оформления символических образов свидетельствует о том, что Грин движется от создания символико-мифологических персонажей к обобщённо-

6 Лосев А. Ф. Бытие. Имя. Космос. - М„ 1993. - С.821.

аллегорическим и условно-реалистическим или традиционно-романтическим. Такое развитие символического видения автора связано с изменением его взгляда на жизнь и искусство. Если в начале его романного творчества сохраняется вера в чудо, феерическое мироощущение, интерес к мифотворчеству, то в двух последних романах акцент переносится на иные ориентиры: этические ценности, социально-нравственные конфликты.

Движение от внутренне неизменных, целостных образов к раздвоенным образам развивающихся персонажей, поиски романного героя сопровождаются формированием романного образа мира. Одним из способов репрезентации романного мироощущения в текстах Грина является центральный символ, анализу которого посвящен второй параграф третьей главы. Структура центральных символов, их функционирование в текстах романов обусловлены спецификой жанра: символические образы рождаются на пересечении точек зрения многих героев. Выстраивая иерархию символических смыслов, писатель создаёт образ становящегося, постоянно меняющегося мира.

Символы первых романов Грина рождаются из разветвлённой системы тропеических переносов, главным образом метафорических. Центральный символ организует вокруг себя своеобразное «символизационное поле», в зоне притяжения которого находятся все образы романа. В романе «Бегущая по волнам» внутри такого поля возникает символическая категория, приоткрывающая метафизический смысл центрального символа (Несбывшееся). Такой способ организации смыслов (частные образы - центральный символ - символическая категория) сохраняется и в поздних романах Грина, но вследствие изменения характера символической категории (она становится предельно абстрактной) трансформируется и структура символа: он приближается к аллегории. От намёка и тайны Грин приходит к определённости и ясности. В поздних романах большую роль начинают играть аллегорические и перифрастические образы, мета- и интертекстуальные связи образов.

Романное восприятие жизни реализуется не только на образном, но и на повествовательно-композиционном уровне текста. Участие символического начала в организации этого уровня рассматривается в третьем параграфе главы «Роль символа в формировании принципов повествования и композиционной организации романов».

Анализ эпиграфов и завязок романов показывает, что они формируют читательское предпонимание, сообщая особый смысл всему

произведению. Так, гриновские эпиграфы к романам «Блистающий мир» и «Бегущая по волнам» подготавливают символическое восприятие текста, реализуя в своей структуре семантику двоемирия. Финалы романов Грина незамкнуты, открыты в будущее, в них концентрируется главная мысль романа как жанра, запечатлевающего вечный ход жизни. Подобная открытость текста достигается у Грина благодаря появлению в конце произведения фразы-символа, ранее встречавшейся в романе. В финалах большинства его романов фразы-символы концентрируют в себе идею произведения, связывают воедино все нити повествования.

В поздних романах Грина принципы выбора эпиграфа, завязки и финала изменяются. Автор обнажает разрывы в «паутине отношений», которые, тем не менее, не опровергают идеала писателя и его героев, а доказывают его «от противного». Символизм завязок и финалов уходит в подтекст. Эта особенность гриновской композиции поздних романов выражается уже в том, что зачины и развязки внешне не связаны с последующими событиями и образами, они не повторяются в тексте, не становятся лейтмотивными. Например, роман «Джесси и Моргиана» открывается сценой гадания на зеркале. Связь данного эпизода с художественной системой произведения обуславливается метонимическим соотношением между образом зеркала и проблемой внешней-внутренней красоты человека. Ассоциативно этот образ связан и с мотивом двойничества, возникающим в романе (Джесси Тренган -Джесси Кронвей). Таким образом, если ранний Грин-романист в своих зачинах, эпиграфах и финалах использует символико-ассоциативный подтекст, то в своём позднем творчестве он обращается к использованию другого вида подтекста - семантического, внешне немотивированного.

Выработке представлений о внешних границах повествования в гриновских романах сопутствует и формирование принципов его внутренней организации. В результате этого процесса символ принимает на себя функции, не характерные для него в границах малых эпических жанров. Он становится средством композиционной связи между эпизодами, служит созданию романного целого, концентрируя в себе авторское видение мира и героя. При этом ранние («Блистающий мир», «Золотая цепь», «Бегущая по волнам») и поздние («Дорога никуда», «Джесси и Моргиана») романы вновь могут быть противопоставлены друг другу, так как в них реализуются разные принципы соединения основных элементов повествования.

С одной стороны, это символико-лейтмотивная вязь романов начала и середины 20-х годов, усложняющаяся по сравнению с рассказами,

написанными в это же время. В романах система лейтмотивов функционирует на нескольких уровнях произведения, а большинство символов реализуется на уровне всего текста романа и тяготеет к «центральному символу», способствуя углублению его содержания. Зачастую используются карнавализованные образы и мотивы, которые, по М. Бахтину, генетически связаны с романной формой. Ориентируясь на первичные романные формы, писатель обращается и к свойственной им форме повествования-плетения7, в которой актуализируется специфически романное понимание жизни как постоянного становления, недовоплощения идеала, чьим носителем является герой, вступающий в конфликт с неидеальной действительностью.

В двух последних романах писатель отказывается от идеи феерических случайностей и приходит к романной идее того, что «из обыкновенной, очень скромной жизни» можно «создать необыкновенную, совершенно недоступную большинству» (5,340). Изменение мировосприятия приводит к уменьшению количества символико-лейтмотивных перекличек. Значимые для ранних романов ситуации совпадений, стечения обстоятельств теряют свою положительную ценность. Образ «венка событий», плетения отсутствует в «Джесси и Моргиане» и появляется лишь в романе «Дорога никуда» (6,166), но контекст употребления образа меняется. В ранних романах он появлялся в рамках повествования о необычных ярких событиях, здесь же акцентируется обыденность, размеренность хода жизни.

Если в ранних романах «красноречие совпадений» достигается за счёт техники музыкального лейтмотива (неслучайны у Грина многочисленные музыкальные цитаты), то в поздних музыкальный способ организации повествования уступает «живописному»: смыслообразующую роль начинает играть картина. Именно она становится источником характеров и ситуаций, является объектом споров, приобретает символический смысл (картина, изображающая каторжников, леди Годиву, Джоконду в «Джесси и Моргиане», гравюра «Дорога никуда» и связанная с ней легенда). В технике организации символа и текста акцентируется не столько ассоциативное пересечение реалий, сколько свойственная мышлению живописи пространственная организация предметов и людей, их соположение. Возрастает определённость, ясность гриновской композиции и стиля, писатель подробно описывает предметы, интерьер, передаёт повседневные

1 Кожинов В. Происхождение романа. Теоретико-исторический очерк. • М., 1963.-С.326.

бытовые разговоры. Таким образом, от опытов создания романа-мифа в творчестве А. Грина намечается движение к социально-бытовому психологическому роману. В определённом смысле типологию генезиса гриновского романа можно соотнести с типологией развития русской литературы в начале XX века и советского романа в 20-е годы: тенденция снижения романтико-символистских принципов повествования и роли поэтической изобразительности характерна для постсимволистской поэтики и советского романа конца 20-х годов в целом.

В заключении диссертации делаются выводы и намечаются перспективы дальнейшего исследования. Исследование показывает, что символические тенденции зарождаются в ранних, реалистических, рассказах А. Грина, но в целом символ у этого художника носит ярко выраженный романтический или модернистский характер. Символ является основополагающим элементом гриновской художественной системы и реализуется на всех уровнях текстового целого - в сюжете, образном строе, в организации пространства, в языке художественного произведения. Семантика и структура гриновского символа трансформируются в связи с жанровыми изменениями. На протяжении всего пути символ является структурообразующим началом художественного мышления и образности А. Грина. При этом по мере жанровой эволюции творчества писателя от рассказов к романной форме удельный вес символизации возрастает. Он становится для писателя не только высшей точкой художественного обобщения, но зачастую и исходным творческим толчком, а также конечным смыслом, определяющим содержательную глубину его произведений.

Символ является источником возникновения «онтологического» авторского мифа (неведомая страна, преодоление земного притяжения в образах «летающего человека» и «Бегущей по волнам» и т.д.). Большую роль в формировании структуры и семантики гриновских символов играет традиция восприятия того или иного образа в художественной литературе.

Динамику развития процессов символизации в прозе Грина можно обозначить как активизацию, а затем, в более позднем творчестве - их убывание. Снижение общего символического звучания идейно-образных системы в поздних произведениях А. Грина - при укрупнении отдельных символов - одно из частных проявлений общих тенденций советской литературы конца 20-хгодов, заключающихся в уменьшении значимости образно-поэтических средств.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Козлова Е. А. Метафорическая изобразительность в маринистике К. М. Станюковича и А. С. Грина//Забытые и второстепенные писатели ХУ11-ХГХ веков как явление европейской культурной жизни. -Псков,2002. - С.320-326.

2. Козлова Е. А. Символические смыслы темы искусства в прозе А. С. Грина//Х1У Пуришевские чтения: Всемирная литература в контексте культуры. - М.,2002. - С. 138-139.

3. Козлова Е. А. Цветовая символика в творчестве А. С. Грина // Русское литературоведение в новом тысячелетии. Материалы первой международной конференции. - М.,2002. - Т.2. - С.59-64.

4. Козлова Е. А. А. С. Грин // Псковский край в литературе. -Псков,2003.-С.484-489.

5. Козлова Е. А. А. С. Грин // Псковский биографический словарь. - Псков,2002. - С. 137.

6. Козлова Е. А. Развитие символической образности в малой прозе А. Грина (на примере символа бездны) // Творческая индивидуальность писателя: Традиции и новаторство. - Элиста,2003. - С.66-70.

7. Козлова Е. А. Теория символа на уроках литературы (в печати).

8. Козлова Е. А. Символический образ музыки в идейной и сюжетно-образной системе А.С. Грина (в печати).

9. Козлова Е. А. Эстетические взгляды А. С. Грина в контексте философииискусства символизма и акмеизма (в печати).

Издательская лицензия ИД №06024 от 09.10.2001 года. Подписано в печать 10.12.2003 г. Формат 60x90/16. Объем издания в усл.печ.л. 1,25. Тираж 100 экз. Заказ № 224.

Псковский государственный педагогический институт им. С.М.Кирова, 180760, г. Псков, пл. Ленина, 2. Редакционно-издательский отдел ПГПИ им. С.М.Кирова, 180760, г. Псков, ул. Советская, 21, телефон 2-86-18.

P. - 39 3

РНБ Русский фонд

2004-4 24508

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Козлова, Елена Анатольевна

Введение

Глава 1. Эстетические взгляды А. Грина.

§1. Представления писателя о сущности искусства.

§2. Творческая личность и психология творческого процесса в прозе А. Грина.

§ 3. Гриновская концепция искусства в идейно-сюжетно-образной системе произведения.

Глава 2. Развитие символической образности в рассказах А. Грина.

§1. Процессы символизации (образ героя).

§ 2. Роль символизации в мотивной организации сюжета.

§3. Формирование символического хронотопа.

§4. Использование метафорического и метонимического способов изображения при формировании символов.

Глава 3. Романы А. Грина как сложные образно-символические структуры.

§ 1. Психологизация и символизация как основные способы изображения героя.

§2. Проблема центрального символа.

§3. Роль символа в формировании принципов повествования и композиционной организации романов.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Козлова, Елена Анатольевна

Своеобразие прозы А. Грина обусловлено в большой степени тем, что она создавалась на пересечении двух литературных эпох - конца XIX - начала XX века («серебряный век» русской литературы) и советской литературы 20-х годов. Творчество писателя вобрало в себя многие идеи, противоречия и поэтические находки этого времени.

Первое десятилетие XX века - время рождения гриновского таланта, в котором отразились базовые особенности литературы этой эпохи -символизация и субъективация художественного восприятия действительности. Усилившееся противостояние различных литературных школ (реализм, символизм, акмеизм, футуризм) парадоксальным образом сочетается со «стремлением к стилевым синтезам»1. Взаимное тяготение борющихся сторон обусловлено общностью творческих исканий, направленных на выработку новых средств выражения нового содержания.

Разнообразные взаимодействия между реализмом и модернизмом, внутри различных модернистских направлений обусловлено тем, что при всей разности мировосприятия их объединяло схожее ощущение времени. Чувство зарождения чего-то нового, прежде небывалого, ускорение темпа жизни захватило всех писателей и поэтов и предопределило известную близость поэтических поисков таких разных художников, как А. Блок и В. Вересаев, В. Брюсов и И. Бунин, А. Белый и JI. Андреев, Н. Гумилёв и Вл. Маяковский.

Социально-политические, мировоззренческие потрясения, настигшие Россию на рубеже столетий, поставили писателей и поэтов в условия необходимости чёткого определения своей позиции. Характеризуя умонастроения начала 20 века, JI. Долгополов пишет, что в эти годы «человек пришёл как бы в непосредственное общение с. фактами и событиями огромного масштаба и значения»2. В особенности животрепещущими становятся «вечные» философские проблемы. Стремление выразить своё отношение к «бытийным» вопросам приводит к тому, что степень авторского участия в произведении «нарастает, явственно обнаруживается стремление к более обобщённому и концентрированному изображению действительности» , в текстах увеличивается роль субъективно-эскспрессивного лирического начала.

Одним из основных способов активизации слова стало в эту эпоху обращение к традиционным идеям, образам и конфликтам романтизма. Примеры сближения реализма и романтизма мы находим в творчестве А. П. Чехова (манера изображения «молодых» героев в «Вишнёвом саде» и «Невесте»), В. Г. Короленко («Слепой музыкант»). Последнему, в частности, принадлежит концепция необходимости обогащения реалистического стиля элементами романтико-героической манеры письма4. Особо важен для литературы начала века пример творческой манеры раннего М. Горького, которой свойственны насыщенность разными эпитетами, определениями, характеристиками, зачастую прямо оценочными, эмоциональными и метафорическими. В таких произведениях, как «Песня о Соколе», «Песня о Буревестнике», «Девушка и Смерть», он создаёт условно-романтический мир, населённый схематизированными героями. Персонажи ранних рассказов Горького («Макар Чудра», «Старуха Изергшть») близки традиционно-романтическим. Романтический конфликт личности и общества, идеализация естественного мира природы, усиление лирических лейтмотивов характеризует отдельные произведения А. Куприна («Гранатовый браслет», «Олеся», «Листригоны», «Белый пудель») и И. Бунина («Антоновские яблоки»). Не менее важна роль романтической традиции и в произведениях писателей, чьё творчество относится к так называемым «промежуточным» явлениям в литературе начала века. Это рассказы JI. Андреева, И. Шмелёва, Б. Зайцева, А. Ремизова. В прозе этих художников бытовое начало всегда соотносится с бытийным, сиюминутное, временное - с вечным, реальное - с идеальным. Романтизм, по существу, начинает играть роль одного из ближайших литературных источников развития и символизма, и акмеизма, и футуризма. Так, жизнестроительные идеи романтиков по-своему отразились в исканиях

А. Блока, А. Белого, В. Хлебникова, неординарная экзотика нашла своих новых приверженцев в лице В. Брюсова и Н. Гумилёва.

Интерес к философской проблематике, активизация лирико-романтических субъективных тенденций выразились и на стилевом уровне, в частности, в обращении к разнообразным формам обобщения и условности, в том числе к художественному символу как высшей форме обобщения. Символ становится центральной категорией, на которой строится теория и практика символизма. У каждого писателя или поэта-символиста он имеет специфические черты, структуру, смысл. В. Брюсов, по наблюдениям Д. Максимова, чаще обращается к т. н. «конструктивной символике в её аллегорической форме, с внесением в неё мифологизации»5 (под конструктивными символами учёный понимает «иносказательные образы, вырванные из естественного для них контекста действительности, сконструированные с помощью фантазии или отбранные из фондов культуры, мифологии, частично абстрагированные, лишённые реального контекста»6). Такой тип символики преобладает и в романах Д. Мережковского. Символ К. Бальмонта импрессионистичен, чувственно осязаем. В сознании А. Блока, Вяч. Иванова, А. Белого символ перерастает границы художественного средства. Он становится средством мышления, Символом с «прописной» буквы. Эти поэты посвящают символу специальные литературоведческие работы, не потерявшие своей филологической ценности и по сей день. В среде самих символистов символ и символизация понимаются по-разному. Так, Эллис в работе «Русские символисты» говорит о трёх способах символизации -об «отрешённом грезении» К. Бальмонта, обусловленном его импрессионистическим миросозерцанием, о «сосредоточенно-созерцательном постижении» В. Брюсова и об «экстатическом слиянии» А. Белого7. Акмеизм и футуризм, противопоставлявшие свои взгляды символистам, тем не менее в своей поэтической практике обращаются к находкам предшественников, благо многие из них - Н. Гумилёв, О. Мандельштам, В. Хлебников - начинали свой творческий путь в лоне символистского мировосприятия. Изменение миросозерцания приводит к трансформации структурных и семантических особенностей символа. Характеризуя образное мышление постсимволистов, И. П. Смирнов отмечает, что слово у них «начиняется смыслом в контексте произведения» (у символистов, согласно его наблюдениям, контекст нейтрализован, слово обретает значение в сопоставлении с рядом синонимов)8.

Средства условного обобщения, символические образы, романтические звучания широко используются и в реалистических произведениях начала века. Вс. Гаршин обращается к условному языку иносказаний, наполняет конкретные зримые реалии философским смыслом, в результате чего рождается своеобразная притча о Добре и Зле, Красоте и Уродстве («Сказка о жабе и розе», 1884). Символически-обобщённые образы появляются в пьесах и рассказах А. Чехова. В раннем творчестве Горького зачастую возникают аллегории, в которых образно воплощаются излюбленные идеи автора (Сокол, Буревестник). Символика является излюбленным способом обобщения в рассказах И. Бунина, в особенности в период его творчества, предшествующий Октябрьской революции. В повести «Деревня», а в особенности в ряде рассказов-притч 1910-х годов («Сны Чанга», «Господин из Сан-Франциско», «Братья») элементы условно-метафорического стиля соединяются с детализированным реалистическим изображением. Синтез лирико-символической образности и строгости очерковой научно-художественной прозы осуществляется в произведениях М. Пришвина. Специфика реалистического символа в отличие от модернистского выражалась в структуре самого образа: «мысль реалистических художников в поисках активных начал также (как и символистов) апеллирует к отвлечённо-сущностным категориям. Но, в отличие от символизма, это не надмирные, а чаще всего антропологические сущности, внутренние - «природные» свойства человека»9.

Обобщённо-символические образы возникают и в произведениях писателей и поэтов, не идентифицирующих себя с той или иной художественной школой, (Вл. Ходасевич, М. И. Цветаева), эклектически соединяющих художественные принципы нескольких литературных школ (Г. И. Чулков, С. А. Ауслендер, Б. А. Садовский и другие).

Таким образом, на рубеже веков символизация является не столько признаком стиля определённой литературной школы (например, символизма), сколько особенностью творческого мышления эпохи, а романтическое начало выступает как тенденция, определяющая своеобразие многих произведений рубежа веков. Неслучайно, говоря об отдельных произведениях В. Г. Короленко, М. Горького, В. Брюсова, А. Блока, Ник. Гумилёва, литературоведы зачастую употребляют термин «неоромантизм»10. Стремление к героизации личности, изображение экзотических стран, двухуровневый хронотоп - все эти черты роднят прозу начала XX века с произведениями романтиков. Но если в монографиях 1910-х годов, посвященных неоромантизму, важен был сам факт установления типологического родства разнохарактерных художественных явлений11 (Венгеров), то в современных работах, посвящённых исследованию неоромантических тенденций в литературе рубежа веков, основной акцент переносится на осмысление особенностей романтического мировидения, в новых литературно-исторических условиях: «Романтизм воспринимается уже не в чистом виде, не как целостная система, а чаще всего как элемент

1 9 художественной образности, способствующей обновлению реализма» и других художественных направлений.

Символические тенденции русской культуры начала XX века своеобразно преломились и в творческом сознании А. Грина. В его высказываниях 1910-х годов мы неоднократно встречаем размышления о символической сущности искусства: «Пристально размышляя о происшествиях и случаях, происходящих среди людей, зверей и вещей, я заметил их двойственность. Явное значение было одно, а скрытое - совершенно другое. Это скрытое, символическое значение существовало для меня»13; «произведения мои, художественные по существу, содержат в себе лишь общие психологические концепции и символы».

В 20-е годы идея символа по-прежнему значима для Грина: «Это символический роман, а не фантастический!», подчёркивает он в беседе с Ю. Олешей о «Блистающем мире»14. Но во внутреннем содержании этой категории появляются новые смыслы.

Специфика процессов символизации в прозе А. Грина долгое время не привлекала внимания литературоведения. Это связано, возможно, с тем, что уже с самых первых критических работ о Грине, появившихся в 1910-х годах15, закрепилось мнение о писателе как о «мастере сюжета», стилизаторе и романтике. Поэтому основные направления статей 30-х годов - исследование психологизма и особенностей сюжетосложения прозы Грина16. Изучению творчества А. Грина долгое время препятствовала идеологизированность литературоведения 40-50-х годов. Уже с 50-60-х годов появляются работы, в которых творчество А. Грина оценивается с точки зрения категории художественного метода17. В названных работах, пожалуй, впервые заявляется проблема гриновской символизации как одной из составляющих романтического стиля писателя. По существу, именно о символизации пишет В. Е. Ковский, по наблюдениям которого «вполне определённые жизненные реалии, многократно трансформируясь в романтическом мировосприятии, движутся по концентрическим кругам гриновского обобщения и на каждом находят опору в соответствующих пластах читательских ассоциаций. На высшем уровне остаётся уже только чётко выраженная абстрагированная от частностей идея.»18. В то же время необходимо отметить некоторую непрояснённость терминологии, которая присутствует в работах о прозе Грина. Так, в диссертации А. А. Ревякиной смешиваются понятия символа и аллегории19, то же самое находим в статье В. Вихрова20. Двойственность трактовки отдельных гриновских образов присуща и монографии Н. Кобзева21, сделавшего важные наблюдения над своеобразием гриновского символа и особенностями тропики в романах писателя.

В 1980-е годы произошла переориентация гриноведения с проблем метода на поэтику писателя. Одной из первых работ в этой области стала диссертация М. Саидовой, чьи наблюдения относительно процесса формирования лейтмотивов в прозе А. Грина 20-х годов приводят её и к некоторым выводам, прямо касающимся нашей проблемы: «Условная обобщённость и схематизм позволяют коротко охарактеризовать явления, одновременно извлекая их из области привычных бытовых ассоциаций - это

22 характерная особенность стилевой манеры А. Грина» .

Последние десятилетия XX века отмечены в гриноведении ростом числа работ, связанных с изучением жанровой специфики гриновского творчества, поэтики и различных форм условности, реализующихся в рассказах и романах писателя. Например, в исследованиях JI. Г. Джанашия, Т. Е. Загвоздкиной, Е. Н. Ковтун, Н. Г. Медведевой23 рассматривается проблема «Грин и мифопоэтика», а поскольку по образному выражению Вяч. Иванова, «к символу миф относится как дуб к жёлудю»24, в названных работах затрагивается и вопрос о гриновской символике. По словам Т. Е. Загвоздкиной, именно «ёмкость, насыщенность образов-символов, которая соотносит замкнутое субъективное время и пространство с огромным беспредельным миром, придаёт крупной форме

25 писателя философско-концептуальное начало» . В диссертации Н. Медведевой выявляются мифологические корни отдельных гриновских символов, анализируются факты авторского мифологизирования. Вслед за А. Ф. Лосевым, Д. С. Лихачёвым исследовательница разграничивает понятия «символ» и «миф»: если символ надсюжетен и к нему неприменимы категории времени и пространства, то миф - это материально понятый символ, развёрнутый во л/ времени в качестве сюжета . Значимость процессов обобщения для прозы Грина позволяет говорить о типологическом родстве его произведений с творчеством Е.Замятина, М. Булгакова (Л. Джанашия), с жанром «фэнтези» (Е. Н. Ковтун). Предметом анализа современных гриноведов становятся также

О 7 такие составляющие мифологического мышления Грина, как хронотоп ,

28 29 оксюморонный образ , архетипические мотивы .

Изучение поэтики, сущности и форм гриновского обобщения способствовало расширению представлений о месте писателя в контексте современной ему литературы, творческих связей с различными литературными школами и художниками. Например, в статье Е. Яблокова30 доказательно обоснована связь гриновской прозы, в частности, романа «Блистающий мир», с булгаковским «Мастером и Маргаритой». В работах зарубежных исследователей основное внимание уделяется поиску перекличек А. Грина с

31 модернистами .

Наконец, в 1999 году впервые появляется работа, посвященная изучению собственно гриновского символа - диссертационное исследование В. А. Романенко. Целью автора является осмысление системы сквозных символов в творчестве писателя, но при этом исследователь ориентирован в большей степени на лингвистический анализ символических образов. Методология работы - труды семиотической школы, что приводит, с одной стороны, к неразличению в некоторых случаях понятий знак и символ32, с другой, - к расширению категории символа, характерному для лингвистической символологии. Объектом анализа в диссертации В. Романенко становятся по преимуществу поздние тексты А. Грина, в которых явственнее отражается система символов (хотя при этом особое внимание уделяется символическим системам «Алых парусов» и «Блистающего мира»). Исследовательница продолжает традицию «синтетических определений» метода А. Грина и характеризует творчество писателя как проявление «символического романтизма», не замечая, правда, родовой общности романтизма и символизма, оговариваясь, что «главное отличительное качество прозы писателя — романтическую напряжённость и жизненную действенность символов его произведений»33.

Анализируя символическую систему гриновских произведений, автор исследования не касается проблем мифологизации, присоединяясь к точке зрения, что символ и миф не связаны генетически. Вне поля зрения В. Романенко остаётся динамическая структура гриновских символов, их проникновение на все уровни текста, способность образно развёртываться в произведении как художественном целом.

Предметом анализа в нашей работе являются различные формы художественного обобщения (метафора и метонимия, аллегория, схематизация и типология), а как высший результат их взаимодействия, - символ и его различные модификации в прозе А. Грина. Таким образом, тема данного диссертационного исследования связана с одним из наиболее актуальных аспектов изучения творчества Грина в контексте общего интереса современного литературоведения к символополагающим процессам русского искусства начала XX века. Обращаясь к частным выводам по проблемам гриновской символики, сделанным в названных работах, анализируя и синтезируя их, мы ставим символ в центр нашего исследования, причём главной проблемой является рассмотрение динамики развития форм обобщения в той мере, в какой они способствуют построению символических образов. Материалом работы является весь корпус произведений А. Грина, взятых с точки зрения процессов символизации начиная с первого сборника рассказов 1908 г. («Шапка-невидимка») и до последнего романа, «Дороги никуда», вышедшего в свет в 1930 г. Мы рассматриваем символ в качестве литературоведческого понятия, относящегося к сфере поэтики. Приоритетным для нас является изучение не только сложившейся системы гриновских символов и их внутренней структуры, но и эволюции этой системы, а также репрезентации идеи символа в эстетических взглядах Грина, мало привлекавших до сих пор внимание литературоведения. Мы также рассматриваем проявления символизации на таких уровнях художественного текста, как герой, хронотоп, сюжет, образ. Этими подходами определяется научная новизна диссертации.

Диссертация ориентируется на методологию, выработанную в теоретических и историко-литературных трудах В. М. Жирмунского, JL А. Долгополова, В. А. Келдыша, в работах Б. В. Томашевского, Ю. М. Лотмана, J1. Я. Гинзбург34 и других исследователей35.

Особенно значимой для нас является категория жанра. «Исходить поэтика должна именно из жанра, - полагает М. Бахтин, - .Конструктивное значение каждого элемента может быть понято лишь в связи с жанром. Жанр есть типическое целое художественного высказывания, притом существенное целое». Под жанром мы понимаем, пользуясь определением М. Бахтина, «трёхмерное конструктивное целое», то есть единство следующих аспектов текста: акцента на аудиторию (объём, стилистическая тональность произведения, его устойчивая тематика и композиционная структура), воссоздаваемой картины мифа, а также установленных границ между

36 эстетической реальностью и действительностью .

По мере жанровой эволюции творчества Грина от рассказов к романной форме удельный вес символизации возрастает, хотя в масштабе творчества писателя в целом к концу 20-х годовпроцессы символизации в его прозе ослабевают. При этом на протяжении всего пути художника символ является структурообразующим началом художественной образности и мышления А. Грина. Он становится для писателя не только высшей точкой художественного обобщения, но зачастую и исходным творческим толчком, а также конечным смыслом, определяющим содержательную глубину его произведений.

Анализ прозы А. Грина с точки зрения символизации потребовал от автора диссертации постоянного внимания к самой специфике литературного символа, а также обращения к множеству теоретических исследований, посвящённых этой проблематике. Согласно М. Бахтину, «всякая интерпретация символа сама остаётся символом, но несколько рационализированным. Истолкование символических структур принуждено уходить в бесконечность символических смыслов, поэтому оно и не может стать научным в смысле научности точных наук»37. Тем не менее своеобразие символического образа обуславливает необходимость более или менее конкретного определения форм и методов его анализа.

Методология исследования символических структур складывалась в литературоведении постепенно, на базе разработок философии и лингвистики. Особенно интересными нам представляются труды символистов, связанные с рассматриваемой проблемой. В работах Вяч. Иванова38 и А. Белого39 зримо воссоздаётся процесс роста символа, складывающийся из множества частных символизации и насыщения философскими смыслами. В статьях этих поэтов содержатся элементы анализа символических структур (выделение символических контекстов), а также определяются позиции по спорным вопросам символологии - об отношении символа к мифу и различным художественным средствам (в особенности метафоре, метонимии и аллегории)40.

Из диалога с указанными работами рождается теоретическая монография А. Ф. Лосева о символе41. Среди основных положений этого исследования подчеркнём следующие: символ - это динамически развёртывающаяся структура; в отличие от метафоры, аллегории, олицетворения и типа, он представляет собой структуру более высокого уровня обобщения и является строительным материалом для мифа; символ - это единство частного и обобщённого, реального и идеального, он предельно конкретен и в одновременно несёт в себе универсальное содержание, не обусловленное «внешней» оболочкой. Последнее положение неоднократно оспаривалось, в особенности учёными-семиотиками, но в целом данная концепция сохраняет свою значимость для литературоведения. Ей созвучны многие мысли о символе, высказываемые в трудах М. Бахтина42, С. Аверинцева43.

Собственно методология изучения символа, особенностей его структуры, формировалась в работах, созданных на пересечении литературоведения и лингвистики. В статьях и монографиях Н. Арутюновой, В. Виноградова, Э. Кравченко, Е. Красиковой, Л. Новикова, И. Шама и других формулируются

44 основные принципы и приемы контекстуального анализа символа . Контекстуальный метод изучения символов предполагает «лингвостилистический анализ символики на трёх уровнях: гипотекстовом (фонетика, графика, морфология), текстовом (характерологический, сюжетный, композиционный контексты), гипертекстовый (литературная традиция, жанр)»45. Для нашего исследования наиболее актуальным представляется исследование двух последних уровней текстовой символики в прозе А. С. Грина.

Кроме специальных теоретико-литературных работ о символе, проблема принципов анализа данной художественной категории решается в исследованиях, сосредотачивающихся на изучении творчества отдельных художников или практики конкретных литературных направлений, будь то романтизм, реализм, символизм46. Работы такого рода включают символ в контекст историко-литературного процесса, что позволяет говорить о модификациях символической образности обусловленных спецификой определённого видения мира и особенностями разных эстетических программ. Вместе с тем творчество А. Грина, формировавшееся в рамках влияния многих программ и традиций, даёт яркий пример сохранения неповторимой авторской индивидуальности.

Всем сказанным выше определяются следующие задачи диссертации:

1. Исследование творчества А. Грина в контексте русской литературы, на рубеже веков усилившей субъективные начала и символическое звучание;

2. Рассмотрение эстетических взглядов А. Грина, основанных на символическом мировосприятии, и сопоставление творческих принципов писателя с художественными установками символизма и акмеизма;

3. Выявление символических смыслов отдельных образов и мотивов, сравнение их значения с символистскими и акмеистскими образами;

4. Осмысление художественной специфики прозы А. Грина с точки зрения научных представлений о процессе символизации, результатом которого является возникновение символа;

5. Изучение связи символа и принципов повествования, композиции, жанра;

6. Анализ динамики развития художественных форм, участвующих в процессе символизации (эпитет, метафора, метонимия, аллегория);

7. Сравнение принципов и приёмов художественной символизации в раннем, в основном новеллистическом, и позднем, по преимуществу романном, творчестве А. Грина.

С точки зрения процессов художественной символизации первостепенное значение имеет вся система эстетических представлений Грина, стягивающихся воедино взглядом писателя на искусство как средство символического постижения мира. Такое понимание художественного творчества близко романтикам и, в особенности, символистам. В высказываниях, дневниках, произведениях А. Грина намечены как романтический (трагическое противоречие поэта и среды), так и символистский (конфликт с действительностью приводит к её пересозданию) варианты пути художника. Вместе с тем гриновская философия творчества в отдельных моментах обнаруживает и сходство с эстетикой акмеизма, с его ориентацией на «ясную», точную манеру письма, предметность, «экзотизм». Таким образом, взгляды Грина на искусство синтезирующие в себе концепции романтизма, символизма и акмеизма, достаточно эклектичны по своему содержанию, что характерно для эстетики писателей-беллетристов этого периода русской литературы, но это -эклектизм, переплавленный гриновской «органикой» в новое художественное качество.

Следы влияний указанных эстетических школ можно найти и в гриновском понимании категории Красоты, и в символическом осмыслении образа художника, захваченного творческим процессом (характерна в произведениях Грина фигура романтического безумца или традиционного для символизма теурга, творца особого художественного мира).

Анализируя рассказы и повести писателя, мы прослеживаем процесс постепенного «заражения» символической стихией всех уровней текста, проникновения символизации в принципы построения образов героев, организации сюжета, хронотопа, языка произведений.

На основе характера героя выстраиваются сюжет и остальные уровни текстовой структуры. Разным этапам формирования символического героя в рассказах Грина соответствуют принципы схематизации или индивидуализации в изображении персонажа. В результате соединения этих способов возникает специфический гриновский тип - образ личности, в которой воплощается какая-либо идеальная или, напротив, отрицательная черта, объединяющая героя - на основе духовного родства - с другими людьми, квинтэссенция определённого человеческого качества. Эти типы (художник, «светлая душа», ребёнок, злодей и т. д.) являются «строительным материалом» для символов: по мере развития гриновского таланта они укрупняются, их внутреннее содержание вбирает в себя новые, онтологические, смыслы. Немалую роль в этом процессе играет усиление интертекстуальности образов, а также включение их в условия реализации чудесного, Несбывшегося, в мифологическую и притчевую систему художественного мышления.

Непосредственно с процессом символизации героя связано и возникновение символического мотива: он вырастает из статических описаний внутреннего состояния персонажа и активизации этих состояний («Карантин»), Другим источником символизации мотива в творчестве раннего Грина является обращение к сюжетным мифологемам, заимствованным из творчества символистов («Она»). Кроме того, подобной символизации способствует и усиление романтико-субъективных тенденций в его творчестве (циклы «Штурман четырёх ветров», «Загадочные истории»), которые постепенно вытесняют реалистическое видение мира. Ведущим при этом становится символический мотив пути: его мифологизация способствует усложнению сюжетной структуры (в ней обнаруживаются реальный и идеальный смысловые пласты) и усилению символического звучания других мотивов (творчества, поединка, испытания).

Следующей ступенью развития гриновского мотива-символа является обращение писателя к технике лейтмотивного повествования, реализовавшейся в таких жанровых формах, как «лиро-эпическая миниатюра» («Путешественник Уы-Фью-Эох»), авантюрная новелла («Корабли в Лиссе», «Сердце Пустыни»,

Пропавшее солнце» и другие), а также мифологическая повесть («Крысолов», «Серый автомобиль», «Фанданго»).

Все названные процессы - символизация героя, сюжета и хронотопа -связаны с углублением философских смыслов прозы Грина на фоне возрастающей роли различных языковых средств переноса значения, в особенности - метафоризации и метонимизации. В рассказах Грина преобладает метафорический символ, близкий по своей структуре и реализации в тексте блоковскому, но он же, в свою очередь, становится источником для целого ряда метонимических.

В романной форме происходит трансформация символических структур и принципов символического мышления А. Грина. Нас интересует, как проблема романного символического героя и образа мира реализуется в центральных символах и композиционно-повествовательных принципах, обусловленных спецификой нового для писателя жанра.

В крупных произведениях Грина отразились черты нового романного мышления, сформировавшегося в XX веке. Мы имеем в виду, прежде всего, обращение писателя к новому типу психологизма, связанному с описанием подсознательных импульсов, влияющих на поступки человека. Наряду с этой тенденцией изображения героя, по-прежнему актуальным для Грина остаётся стремление к схематизации внутренней жизни персонажа. Знаменательно, что первый романный герой Грина, Друд, - символический. В набросках к «Блистающему миру» отразилась основная проблема создания персонажа-символа, противоборство двух тенденций - схематизации и психологизации его облика. Постепенно, через разработку характерологических образов (Сидней, Гарвей), Грин находит способы психологизации главного героя-символа.

Стремление к изображению потока жизни в его полноте и многообразии, характерное для романа, требует особой организации образно-символической системы романного текста, выразившейся у Грина в активизации роли центральных символов. Их структура, характер меняется: от несущих в себе идею реализации Несбывшегося, многослойных, метафорически разработанных символов первых романов писатель приходит к внутренне раздвоенным, дисгармоничным, сдержанным в стилистическом плане образам двух последних романов. Вместе с тем по мере движения Грина от «Блистающего мира» к «Дороге никуда», «Джесси и Моргиане» увеличивается зримость, предметность символов, чреватая своеобразной десимволизацией.

Первые романы могут быть противопоставлены двум последним и по повествовательно-композиционному признаку. Если романы начала и середины 20-х годов построены как символико-лейтмотивная вязь (в её основе лежат авторские ассоциации, метафорический символ и концепция повествования -плетения, наиболее ярко воплотившаяся в разработке символической категории Несбывшегося), то в двух последних романах приобретают значимость причинно-следственные связи между компонентами (в них увеличивается роль метонимического символа). Не случайно главным эстетическим ориентиром для Грина в его ранних крупных произведениях становится музыка (искусство, построенное на принципе ассоциативности, культивируемое романтиками и символистами), а в «Джесси и Моргиане», «Дороге никуда» - живопись (для этого вида искусства важным представляется пространственное решение).

Символ в гринов ских романах принимает на себя функции, не характерные для него в границах малых эпических жанров. Теперь он осуществляет композиционную связь между эпизодами, служит созданию романного целого, концентрируя в себе авторское видение мира и героя. Ведущая символическая тема, развиваемая в тексте, заявлена не только в названии и зачине, но и в эпиграфах, а также финалах романов. Символизм завязок и финалов в поздних крупных произведениях Грина сохраняется, но уходит в подтекст: они могут быть «прочитаны» как символы только в соотнесении с другими символическими образами романа, с целостной идеей текста. В этом отношении генезис и эволюцию гриновского романа в чём-то можно соотнести и с типологией развития советской литературы 20-х годов в целом - здесь тоже наблюдается общая тенденция снижения роли романтико-символистских принципов повествования.

Примечания.

1 Келдыш В. А. К проблеме литературных взаимодействий в начале XX века (о так называемых «промежуточных» художественных явлениях) // Русская литература. 1979. №2. С.5.

2 Долгополое Л. К. На рубеже веков: О русской литературе конца XlX-начала XX веков. - Л.,1977. - С.26

3 Келдыш В. А. Русский реализм начала XX века. - М.,1975. С. 170.

4 Азбукин В. H., Снопкова С. И. Элементы романтической поэтики в повестях В. Г. Короленко // Романтизм, теория, эстетика и критика. Казань, 1976; Соколова М. Романтические тенденции критического реализма 80-90-х годов (В. Короленко, В. Гаршин) // Развитие реализма в русской литературе. М.,1974. Т.З.

5 Максимов Д. Брюсов. Поэзия и позиция. - Л.,1969. - С.97.

6 Там же. - С.96.

7 Эллис. Русские символисты. - Томск, 1998. - С. 153.

8 Смирнов И. П. Смысл и эволюция поэтических систем. - М.,1977. - С. 14-17, 150.

9 См. подробнее в работах: Келдыш В. А. Русский реализм начала XX века. - М.,1975. - С.бЗ; Келдыш В. А. К проблеме литературных взаимодействий в начале XX века (о так называемых «промежуточных» художественных явлениях) // Русская литература. - 1979. - №2. - С.3-4; Юркина Л. А. Символ и его художественные функции. Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. - М., 1989.

Каминский В. И. Романтическое течение в русской литературе «переходного времени» Н Русский романтизм. Л.,1978; Кармалова Е. Ю. Неоромантические тенденции в лирике Н. С. Гумилёва 1900-х-10-х годов. Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. Омск, 1999; Маевская Т. П. Романтические тенденции в русской прозе к. 19 в. Киев, 1978; Неоромантические тенденции в декадентстве и символизме //Русский романтизм. М.,1974; Петросов Г. К. О спорных проблемах романтизма в русской литературе к.ХГХ-н.ХХ вв. // Русский романтизм. Л.,1978.

11 Венгеров С. А. Очерки по истории русской литературы. СПб, 1907.

12 Келдыш В. А. Русский реализм начала XX века. - С. 174.

13 ЦГАЛИ, ф.127, оп.1, ед.хр.6, л.219. и Олеша Ю. Писатель-уник // Воспоминания об А. Грине. Л.,1972. С.316.

15 H. А. Грин. Пролив бурь // Современный мир. 1913. №6; Рец. без подписи: А. Грин. Загадочные истории 11 Бюллетени литературы и жизни. 1915-1916. №21-22. С.415. Подробнее об оценке творчества А. Грина при жизни писателя см.: Кобзев H. А. Критика о творчестве А. Грина при жизни писателя // Вопросы русской литературы. Львов,1971. Вып.1 (16). С.32-39.

16 См., напр.: Зелинский К. Грин//Красная новь. 1934. №4; Шагинян М. А. С. Гржч // Красная новь. 1933. №5.

17 Ковский В. Е. Романтический мир А. Грина. М.,1969; Ревякина А. А. Некоторые проблемы романтизма XX века и вопросы искусства в послеоктябрьском творчестве А. Грина. Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук.М., 1970; Хрулёв В. И. Романтизм А. Грина в его развитии. Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. М.,1970; Харчев В. Поэзия и проза А. Грина. Горький.1975.

18 Ковский В. Е.Романтический мир А. Грина. С.242. Наблюдения, касающиеся символической природы творчества А. Грина, встречаются и в более поздних работах В. Е. Ковского, ср. «на более высоком уровне обобщения скрытая, поглотившая в себе сравнение и ставшая органическим целым, метафора превращается в символ. Тяготение к символике. последовательно и велико. Символика Грина, как и блоковская,. вырастает из стремления к ёмкости и многозначности поэтического образа.» (Ковский В. Е. «Настоящая, внутренняя жизнь» (Психологический романтизм А. Грина) //Ковский В. Е. Реалисты и романтики. Из творческого опыта ранней советской классики. М.,1990. С.300-301).

19 См.: Ревякина А. А. Указ. соч. Автор зачастую употребляет данные категории как синонимы или же под аллегорией понимает символ, ср.: «Аллегоричность образов А. Грина обнаруживает определённую связь с романтической традицией. И если у А. Белого аллегорический принцип был обоснован для оправдания мистических экстравагантностей, то гриновское иносказание вызывает ассоциации» (С. 122), о рассказе «Огненная вода»: «аллегорическое соседство двух развёрнутых символических образов - огня и воды» (С. 184).

Блистающий мир» - роман о летающем человеке Друде, его приключениях и трагической гибели -произведение аллегорическое и вместе с тем удивительно конкретное в своих социальных приметах» (Вихров В. Рыцарь мечты // Грин А. С. Собр. соч. В 6-ти тт. М.,1980. С.31). Интересно, что до этого замечания автор статьи цитирует приведённойвыше^высказывание самого А. Грина о символической сущности «Блистающего мира».

21 По словам H. Кобзева (см. его монографию «Роман А. Грина. Проблематика, герой, стиль». - Кишинёв, 1983), образ Моргианы, одной из главных героинь романа «Джесси и Моргиана», является символом (С.76,77,80). В то же время автор говорит о том, что эта героиня - персонификация Зла, т. е. аллегорическое воплощение злого начала (С.78,79,81).

22 СаидоваМ. Поэтика А. Грина. Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. Душанбе, 1976. С. 143. Загвоздкина Т. Е. Особенности поэтики романов А. С. Грина (проблема жанра). Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. - Вологда,1985; Джанашия Л. Г. Формы художественной условности в ранней прозе 20-х гг. (А. С. Грин, М. Булгаков, Е. Замэтин). Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. - М.,1999; Ковтун Е. Н. Типы и функции художественной условности в европейской литературе первой половины XX века. Дис. на соиск. степ, доктора филол. наук. - М.,2000; Медведева Н. Г. Миф как форма художественной условности. Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. - М.,1984.

24 Иванов Вяч. Поэт и чернь // Иванов Вяч. Указ. соч. - С. 142.

25 Загвоздкина Т. Е. Указ. соч. - С. 53.

26 Как пишет Н. Г. Медведева, «воплощая символ в конкретном индивидуальном облике, мифологичсекий образ обладает повышенной по сравнению с принятой в произведении условностью», большей обобщённостью (Указ. соч. - С.70).

27 Дунаевская И. К. Этико-эстетическая концепция человека и природы в творчестве А. Грина -Рига,1988.

28 Дикова Т. Ю. Рассказы А. Грина 1920-х годов, поэтика оксюморона. Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. -Екатеринбург, 1996.

29 Шевцова Г. И. Художественное воплощение идеи движения в творчестве А. С. Грина (мотивный аспект). Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. - Елец,2003.

30 Яблоков Е. А. А. Грин и М. Булгаков (романы ((Блистающий мир» и «Мастер и Маргарита») // Научные доклады высшей школы. - Филологические науки. -1991. - №4. - С.33-42.

31 Литвинов Е. Проза А. Грина. - Познань,1977; Литвинов Е. Некоторые особенности повествования в прозе А. Грина // Идейно-художественное многообразие советской литературы 60-80-х годов. - МГУ,1991. - С.67-76; Frioux С. Sur deux romans d'Alexandr Grin // Cahiers du monde russe et sovetique. - Paris, 1962, vol.3, №4; Castaing P. L'evolution litteraire d'Alexandr Grin. De la decadence a I'idealisme. - Provence, 1997.

32 Романенко В. А. Лингвопоэтическая система сквозных символов в творчестве А. С. Грина. Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. Тирасполь, 1999. С. 12-13,101, хотя различие этих понятий оговаривается в самом начале работы со ссылкой на указанную выше статью о символе С. Аверинцева в КЛЭ: С. 18.

33 Там же. С. 196.

34 Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. - Кн. 1-3. - М., 1962-1965; Русская литература конца XIX - начала XX веков / Отв. ред. Б. А. Бялик. - Т.1-3. - М., 1968-1972; История русского романа. М.-Л.,1964; Литературно-эстетические концепции в России конца ХГХ-начала XX вв. / ред. Б. А. Бялик,

B. А. Келдыш. - М.,1975; Развитие реализма в русской литературе / гл. ред. У. Р. Фохт. - T.3. - М.,1974.

35 Томашевский Б. В. Стилистика. - Л.,1983; Лотман Ю. М. Структура художественного текста. - М.,1970; Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. - Л., 1974; её же: О лирике. - Л., 1976.

36 Медведев П. Н. (Бахтин М.) Формальный метод в литературоведении. Критическое введение в социологическую поэтику. - Л., 1928. - С. 175.

37 Бахтин М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М. Эстетика словесного творчества. - М.,1979.

C.361-362.

38 Иванов Вяч. Родное и Вселенское. - М.,1994.

39 Белый А. Символизм как миропонимание. - М.,1994.

40 Подробнее позиция каждого из этих поэтов анализируется в статье: Мирза-Авакян М. Л. Поэтика символа в русском модернизме конца ХГХ-начала XX вв. // Историко-филологический журнал. - 1972. - №3.

41 Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. - М.,1976. 41 Бахтин М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М. Указ. соч.

43 Аверинцев С. Символ // Краткая литературная энциклопедия. - М.,1971. - T.6. - С.826-831; Аверинцев С. Системность символов у Вяч. Иванова// Аверинцев С. Поэты. -М.,1996. - С.165-187.

44 Арутюнова H. Д. Язык и мир человека. - М.,1998; её же: Метафора и дискурс // Теория метафоры. - М.,1990; Виноградов В. В. О символике и символе // Виноградов В. В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. -М.,1976; Кравченко Э. Я. Система символов в языке ранней поэзии А. Белого. Автореф. дис. на соиск. степ, канд. филол. наук. - М.,1994; Красикова Е. В. Семантика символа в языке художественной литературы. Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. - М., 1986; Новиков Л. Орнаментальная проза А. Белого. -М.,1988; Шама И. H. Функционирование символа в художественном тексте: сравнительный и переводоведческий аспекты. Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. - Одесса, 1993.

45 Шама И. H. Указ. соч. - С.6-7.

46 Назовём лишь некоторые, наиболее значимые работы о модификациях символа в творчестве художников, принадлежащих разным художественным направлениям: а), символ романтиков: Ванслов В. В. Эстетика романтизма. - М.,1966. б), символ писателей-реалистов. Браун Э. Дж. Символическое влияние на «реалистический» стиль М. Горького // Русская литература XX века. Исследования американских учёных. - СПб,1993. - С. 158-173; Собенников А. С. Художественный символ в драматургии А. П. Чехова. - Иркутск, 1989; Тяпугина Н. ГО. Поэтика символа и её истоки в творчестве Ф. М. Достоевского. Атореф. дис. на соиск. степ, доктора филол. наук. - Волгоград, 1997; в), о символе в творчестве символистов: А. Белый: Проблемы творчества. Статьи, воспоминания, публикации. СПб-М.,1988; Гофман В. Язык символистов // Л.Н. - М.,1937. - Т.27-28; Долгополов Л. А.Белый и его роман «Петербург». - Л., 1988; Долгополов Л. К. А. Блок: личность и творчество. - Л., 1978; Ермилова Е. В. Теория и образный мир русского символизма. -М.,1989; Жирмунский В. М. Поэтика А. Блока //Жирмунский В. М. Теория литературы. - Л.,1977; Максимов Д. Е. Поэзия и проза А. Блока. - Л.,1975; Максимов Д. Е. В. Брюсов. Поэзия и позиция. - Л, 1969; МинцЗ. Г. Символ у А. Блока//В мире Блока. - М.,1981; Стхэяновский М. Ю. Символ у Вяч. Иванова. Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. - М., 1996; г), символ у акмеистов: Панкратова О. В. Эволюция образов-символов в поэтическом наследии И. С. Гумилёва. Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. - М.,1997.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Принципы художественного обобщения в прозе А. Грина: развитие символической образности"

Заключение.

Основная особенность творческого мышления А. Грина, определяющая специфику образности, сюжетики, стиля его произведений, заключается в стремлении представить взаимоотношения человека с миром как символическую систему. В этом смысле художественная проза писателя представляется органичной частью литературного процесса России начала 20 века, одной из характерных черт которого является активизация субъективно-мистической стихии поисков новых средств художественного обобщения.

В представленной диссертации предпринимается попытка выявить основные тенденции развития содержания и формы гриновской символики. Действительность изначально воспринимается Грином как противостояние и синтез двух миров — реального и идеального. Художник в таком мироздании выполняет особую роль: он находит соответствия между духовным и материальным уровнями бытия, а творческий процесс при этом описывается как путь личности из одного мира в другой.

По целому ряду положений гриновская концепция искусства близка не | только романтической эстетике, но и философии творчества символистов. На Грина в значительной мере повлиял «воздух эпохи», сущность которого определяла литературная теория и практика В. Брюсова, Вяч. Иванова, А. Блока, А. Белого. Как показывает сравнительное рассмотрение эстетических взглядов А. Грина и символистов, их близость обнаруживается прежде всего во взглядах на соотношение искусства и жизни. По мнению художников, в результате синтеза искусства и жизни рождается новая эстетическая реальность, в которой царят Добро и Красота. Так преодолевается извечный романтический конфликт мечты и действительности. Произведение искусства становится своеобразным каноном, согласно которому творится жизнь художника (ср. сочетание автобиографизма в «Огненном ангеле» В. Брюсова, «Петербурге» А. Белого, прозе А. Грина петербургского и крымского периодов). В музыке, литературе, живописи, скульптуре символически воплощаются судьбы человечества, осмысленные в масштабах Вселенной. Не только произведения искусства, но и вещи, люди, события начинают восприниматься как символы, их зримая оболочка наполняется сокровенным смыслом.

Подобный подход к взаимоотношениям искусства и жизни обуславливает высокие требования к художнику (он должен быть теургом, носителем нравственного идеала) и способствует выработке особого видения пути творца (его уход от мира обязательно предполагает возвращение и пересоздание окружающей действительности). Символ при этом становится одновременно исходной и конечной точкой творческого процесса. Особое понимание Прекрасного, Несбывшегося, Слова в творчестве Грина также способствует формированию символического мировидения.

Говоря о формировании гриновской символической эстетики, о её близости символистской философии искусства, мы в то же время стремились выявить в ней новые черты, обусловленные влиянием другого мощного литературного течения начала века - «преодолевшего символизм» акмеизма. Сближения между А. Грином и этой школой не имели столь устойчивого характера, как в случае с символизмом, но всё же они способствовали проникновению в структуру гриновского символа некоторых весьма существенных черт (принципиальное дистанцирование от мистики, экзотизм и «приключенчество», повышение роли интертекстуальных связей символики, активизация авторской оценки символического образа, зачастую расходившейся с традиционной). Эклектичность эстетики, в которой присутствуют одновременно элементы романтизма, реализма и модернизма, органична для Грина и характерна для беллетристики начала века в целом.

Символическое миропонимание и творческие позиции Грина в полной мере реализуются его в его рассказах и романах. Анализируя прозу писателя, мы опираемся на базовые категории литературной традиции, жанра, стиля. Символ рассматривается в диссертации прежде всего с точки зрения поэтики.

Анализ проявлений процессов символизации на разных уровнях гриновских текстов позволяет прийти к следующим выводам. Процесс формирования принципов символизации героя в малой прозе А.Грина связан с развитием двух тенденций построения образа героя. С одной стороны, это схематизация образа. С другой - привнесение в схему индивидуальных черт и создание особого рода тип, т.е. образа личности, в которой воплощаются какие-либо идеальные или отрицательные черты, объединяющие её на основе духовного родства с другими людьми. Типологические образы становятся основой для возникновения символических персонажей. Гриновские герои-символы появляются поначалу в рамках развёрнутых в жанре рассказа или повести-притчи метафор. В основных гриновских типах углубляются мифологические звучания, обнаруживаются параллели с вечными образами мировой культуры.

Развитие принципов символизации героя в прозе Грина порождает особую сюжетику и специфический хронотоп. Движение к символическому мотиву и сюжету начинается с разработки метафорического строя рассказов (элементы будущего лейтмотивного построения в рассказе «Карантин»), активизации смыслового подтекста и статического мотива (рассказ «В Италию»), лиризации повествования, обращения к символистским моделям построения образа и сюжета-мифа («Она»),

Переход писателя от реалистического миропонимания к романтическому стимулировал развитие мотива пути в творчестве А.Грина. Этот символический мотив стал в дальнейшем основой для всех сюжетных обновлений в малой прозе А.Грина, которые привели к мифологизации сюжета. В рассказах и повестях 20-х годов процессы символизации мотивов обусловлены поисками писателя в области композиции (концентрация нескольких мотивов вокруг двух противоположных идейных центров, обозначенных словами-маркерами, а затем трансформация этих слов в символические лейтмотивы). Писатель организует свои рассказы как лирические произведения, развёртывая слово или ряд слов в символический сюжет.

Как и мотив, гриновский символический хронотоп развивается сначала в «скрытой» форме, участвуя в процессах метафоризации внутренних процессов. По мере накопления символических смыслов, связь с семантикой внутреннего мира уходит в подтекст произведения, образы пространства становятся всё более самостоятельными. Повторяясь в пределах одного или нескольких текстов, обрастая всё большим кругом ассоциаций, используясь в философском контексте, пространственные образы символизируются, становятся источником формирования новых символических мотивов (плавание по морю, путешествие, пребывание на острове, в лесу).

В 20-е годы, когда писатель начинает активно осмыслять мифопоэтический мир Гринландии, образы символических миров становятся преобладающими, в их структуре начинает играть важную роль амбивалентность и интертекстуальность. На более высоком уровне обобщения Грин создаёт мифологические образы пространства: если в творчестве 19081917 годов символизируются в основном «земные» реалии (горизонталь - море, горы, лес, остров), то после революции писатель обращается к символизации метафизических пространственных образов (вертикаль - небо, бездна, центр мира - периферия).

Своеобразие процесса символизации героев, сюжета и хронотопа у Грина во многом обусловлено особенностями участвующих в этом процессе метафор и метонимий. Анализируя метафорическое осмысление образа моря в творчестве Грина, мы приходим к выводу, что гриновская метафора и, соответственно, символ, зачастую вырастают из мифов, но не из первомифов Востока, Греции или Рима, а из их более поздних переработок и переосмыслений, предпринятых в работах Ницше и символистов. В произведениях писателя преобладают однофокусные символы, семантика которых реализуется косвенно - в образном строе текста. Сравнение функционирования гриновской метафоры в тексте с особенностями метафорических структур в произведениях романтической, реалистической и символистской направленности показывает близость гриновской метафоры и символа романтической и модернистской моделям. Отношения этих типов символов в рамках гриновского художественного мира можно определить как взаимодополняющие: на разных этапах творчества, а часто - одновременно, писатель реализует как первый, так и второй типы символа.

В меньшей степени в процессе гриновской символизации участвует метонимия. Метонимический образ зачастую подчинён метафорическому и приобретает символическое звучание в результате выстраивания соответствий с мифологическими образами, а также в ходе развёртывания внутритекстовых словесно-ассоциативных связей.

Постепенное углубление концепции жизни и героя, происходящее в рассказах и повестях (в частности, феерии «Алые паруса»), приводит к появлению в творчестве Грина жанра романа. В романной форме используются и творчески переосмысляются, обретают новые глубинные смыслы художественные принципы, выработанные писателем в малых прозаических жанрах. Например, тенденции индивидуализации и обобщения персонажа, выявленные нами в рассказах, приобретают в романах новое звучание, обусловленное своеобразием романного героя. Процессы обобщения и индивидуализации образов развиваются в непосредственной связи с процессами психологизации и идепсихологизации. Прямой психологизм, интроспективный метод изображения героя связан с созданием характерологических (Санди, Гарвей) и романтически-обобщённых образов (Руна Бегуэм), которые проходят определённый путь развития, изменения. Принципы же изображения внутреннего мира большинства символических персонажей (Друд, Фрез Грант, Моргиана) обусловлены изначальной заданностью, неизменностью их чувств и реакций.

Художественный символ - образный, пространственный, мотивный -вырастает из представлений об идеале и антиидеале (эти эстетические понятия, в свою очередь, соотносятся с категориями Добра и Зла). В процессе символизации образов большое значение приобретает принцип контраста, характерный для поэтики А. Грина. Уже в ранних рассказах социологизированные антитезы (рабочий, революционер - богач) могут трансформироваться в образно-философские. По мере «взросления» творчества Грина контрастные образные или понятийные пары приобретают философски-мифологический смысл. Для писателя становятся важными оппозиции Хаоса -Космоса, движения - неподвижности, жизни - смерти, восхождения -нисхождения. Названные мифологические оппозиции сначала напрямую вводятся в текст («Искатель приключений», «Возвращённый ад»), затем замещаются синонимичными символическими образами (например, человек <-> кукла в «Сером автомобиле», тепло <-> холод, юг <-> север в «Фанданго»).

Мифологические корни имеет и гриновская концепция чуда, порождающая символы, близкие по своей структуре и содержанию к символистским. Особое понимание Прекрасного, Несбывшегося, Слова в творчестве Грина также способствует формированию символического мировидения. Своеобразная трактовка проблемы Чудесного, стремление осмыслить явления, не поддающиеся рационалистическому объяснению, предопределяют обращение писателя к мифу, строительным материалом которого является символ. Согласно Грину, чудо - это органическая реальность жизни, реализация Красоты, потенциально заложенной в любом событии, человеке, вещи. Символизация помогает раскрыть эту «возможную» Красоту, сам же символ становится реальностью (примерно таков процесс «реализации метафоры»), В связи с этим показателен пример развития мотива «поглощения героя картиной». Если в рассказе «Далёкий путь» (1913) Степанов пытается найти южную страну, изображённую на пейзаже, путешествуя по миру, то в позднем произведениях «Фанданго» герой действительно переносится в мир картины. По такому же принципу символ алых парусов, созданный Эглем, находит своё воплощение в реальности («чудо своими руками»). Отметим, что этот приём становится особенно важным для таких гриновских романов, как «Блистающий мир», «Золотая цепь», «Бегущая по волнам».

Если в ранних рассказах Грина преобладает метонимический тип символа, то в позднем творчестве ведущую роль начинает играть метафорический образ-символ. Этот факт, думается, косвенно подтверждает утверждение Р. Якобсона о том, что органичным выразителем реалистического сознания является метонимия, а романтическое мышление сконцентрировалось в метафорическом письме1.

Развитие символического видения Грина связано с изменением его взгляда на жизнь и искусство. Если в начале его романного творчества сохраняется вера в чудо и интерес к мифотворчеству, то в двух последних романах акцент переносится на этические ценности, социально-нравственные конфликты. Грин движется от создания символ ико-мифологических персонажей к символическим героям, приближенным к реальной действительности.

В романной форме у символов появляются новые функции (композиционная организация романного целого, взаимосвязь человека и мира), структурные и семантические особенности (они становятся многоуровневыми, повышается роль центральных символов). В диссертации мы последовательно сопоставляем ранние и поздние романы Грина («Блистающий мир», «Золотая цепь», «Бегущая по волнам», с одной стороны, и «Джесси и Моргиана», «Дорога никуда» - с другой). Это сопоставление основывается на изменении характера символизации. По сравнению с ранними, Символы поздних романов внутренне раздвоенны, дисгармоничны, сдержанны в стилистическом плане. Образно они могут быть противопоставлены как музыка и живопись: символика первых трёх романов вырастает из разветвлённой системы ассоциаций, использования техники музыкального лейтмотива; символы поздних крупных произведений строятся на базе причинно-следственных соотношений, пространственных соположений образов. Причиной трансформации принципов символизации является нарастание социального пессимизма Грина. К тому же всё более неблагоприятными для его стилевой манеры становятся тенденции эпизации и псевдоэпизации повествования в литературном процессе конца 20-х - начала 30-х годов.

Анализируя гриновскую символику, пытаясь выявить её корни и специфику, мы соотносим её с символическими образами, возникавшими в творчестве различных поэтов и писателей (Э. По, Гофман, Метерлинк, Пушкин, Лермонтов, Бестужев-Марлинский, Фр. Ницше). Особенно важным представляется установление связей Грина в области символизации с художниками-современниками (Чехов, Андреев, Бальмонт, Блок, Брюсов, Гумилёв, Ахматова, Мандельштам, А.Толстой, М.Булгаков). Как нам кажется, именно сфера дальнейшего подробного изучения литературных источников и творческих связей Грина является перспективной для современного литературоведения. Специальное исследование, посвященное этой проблеме, способствовало бы уточнению истоков не только символики, но и эстетики писателя. Например, до сих пор не откомментированы эпиграфика Грина, многочисленные вставные тексты, заполняющие пространство его произведений.

Проблема - «Грин и литературные влияния» - предполагает также выяснение типологических и историко-литературных связей А. Грина с такими именами мировой литературы XX века, как Д. Р. Толкиен, Урсула Ле Гуин, К. Льюис, Л. Кэролл, Дж. К. Роулинг. Прежде всего их объединяет обращение к сходным принципам создания символико-мифологической инореальности. л

Необходимо отметить, что исследования в этой области уже начались . Перспективным представляется исследование связей творчества Грина с прозой современного российского «фэнтези», в частности, с романами М. Фрая (название одного из них, «Власть Несбывшегося», представляет собой цитату из гриновского романа «Бегущая по волнам»), В одной из интернет-публикаций М.Фрай (псевдоним) говорит о близости своей творческой манеры гриновской, о размышляет о романе «Дороге никуда» . Эта статья содержит в себе индивидуальную трактовку символов Грина (ключ, дверь, дорога), а также своеобразное «объяснение себя через обращение к другому»: Фрай пытается определить сущность своего творчества, отыскивая параллели с близким по духу писателем, создавая тем самым новый миф - «о Грине и о себе».

Возникнув в творчестве А.Блока, категория Несбывшегося своеобразно осмысляется в литературе второго ряда.

Исследование художественных влияний тесно связано и с малоизученными в гриноведении вопросами специфики гриновского жанра, обусловленного значительными воздействиями со стороны карнавализованной литературы (в том числе авантюрно-приключенческой). Кроме того, в контексте заявленной темы диссертационного исследования интересной представляется возможность создания, в отличие от многочисленных общих словарей символов4, словаря символов того или иного автора (в частности, А. Грина), учитывающего динамику развития форм и значений его базовых символов.

Список научной литературыКозлова, Елена Анатольевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аверинцев С. Символ // Краткая литературная энциклопедия. М.,1971. -Т.6. -С.826-831.

2. Аверинцев С. Системность символов у Вяч. Иванова // Аверинцев С. Поэты. -М.,1996. С. 165-201.

3. Антонов В. И. Символ, наука, культура. М.,1995,- 140с.

4. Арутюнова Н. Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. М.,1990. -С. 4-32.

5. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М.,1998. - 795с.

6. Бабиева И. Р. Эпиграф из JI. Шадурна в романе А. С. Грина "Бегущая по волнам" // Роман и повесть в классической и современной литературе. -Махачкала, 1992. С.65-74.

7. Барковская Н. В. Поэтика символистского романа. Екатеринбург, 1996. -475с.

8. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.,1989. - 615с.

9. Бахтин М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М.,1979. - С.361-378.

10. Ю.Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М.,1979. - 318с.

11. П .Бахтин М. Эпос и роман (О методологии исследования романа) // Бахтин М. Эпос и роман. СПб,2000. - С. 194-223.

12. Беззубов В. Леонид Андреев и традиции русского реализма. -Таллинн,1984. 335с.

13. Белая Г. А. Закономерности стилевого развития советской прозы 20-х годов. -М., 1977. -254с.

14. Белый А. Символизм как миропонимание. М.,1994. - 528с.

15. Белый А.: Проблемы творчества. Статьи, воспоминания, публикации. -СПб-М.,1988.-722с.

16. Бердяев Н. Философия свободного духа. М.,1994. - 408с.

17. Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. Л.,1973. - 576с.

18. Бидерманн Г. Энциклопедия символов. М., 1996. - 245с.

19. Бобров С. П. Рец. на кн.: Грин А. С. Алые паруса: Повесть. М.; Пг.,1923 // Печать и революция. - 1923. - №3. - С.261-262.

20. Боброва М. Н. Романтизм в зарубежной литературе. М.Д972. - 286с.

21. Богомолов Н.А. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Изыскания. Томск, 1999. - 640с.

22. Бочковская Т. Я. «Так как я пишу вещи необычные.»: Сравнения в романе А. Грина «Бегущая по волнам» // Русская речь. 1990. - №6. - С.5-18.

23. Браун Э. Дж. Символическое влияние на «реалистический» стиль М. Горького // Русская литература XX века. Исследования американских учёных. СПб,1993. -С.158-173.

24. Бритиков А. Ф. Русский советский научно-фантастический роман. -Л.,1970. 448с.

25. Брюсов В. Я. Ключи тайн // Брюсов В. Я. Собр. соч. В 7-ми тт. М.,1975. -Т.6.-С.238-245.

26. Бузник В. В. Ранняя советская проза 20-х годов. Л.,1975. - 280с.

27. Ванслов В. В. Эстетика Романтизма. М.,1966. - 403с.

28. Вдовин А. Миры А. Грина // Урал. 2000. - №8. - С. 172-177.

29. Венгеров С. А. Очерки по истории русской литературы. СПб,1907. 472с.

30. Вершинина Н. Л. Русская беллетристика 1830-1840-х годов (Проблемы жанра и стиля). Псков, 1997. - 179с.

31. Вильчинский В. П. Русские писатели-маринисты. М. - Л., 1966. - 235с.

32. Виноградов В. В. О теории литературных стилей // Виноградов В. В. О языке художественной прозы: Избранные труды. М.,1976. - С.244-250.

33. Виноградов В. В. Символика жития протопопа Аввакума // Виноградов В.

34. B. О языке художественной прозы: Избранные труды. М.,1980. - С. 1519.

35. Вихров В. Рыцарь мечты // Грин А. С. Собр. соч. В 6-ти тт. М.,1980.1. C.3-34.

36. Войтоловский JI. Н. Литературные силуэты: А. С. Грин // Киевская мысль. 1910.-24.06.

37. Волков А. А. Проза И. Бунина. М.,1969. - 448с.

38. Волков А. Творчество А. И. Куприна. М.,1981. - 360с.

39. Воспоминания об А. Грине. Л., 1972. - 607с.

40. Выготский Л. С. Психология искусства. Минск, 1998. - 478с.

41. Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. М., 1994. - 289с.

42. Гинзбург Л. Я. О лирике. Л.,1974. - 407с.

43. Гинзбург Л. Я. О литературном герое. Л.,1979. - 222с.

44. Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. Л.,1977. - 443с.

45. Горнфельд А. Г. Рец. на кн.: Грин А. Искатель приключений: Рассказы. -М.,1916 //Русское богатство. 1917. - №6/7. - С.279-282.

46. Горнфельд А. Г. Рец. на кн.: Грин А. С. Рассказы. СПб,1910. - Т.1 // Русское богатство. - 1910. - №3. - С.145-147.

47. Горшков А. И. Тайна соседства слов: Заметки о языке повести «Алые паруса» //Русская речь. 1980. - №4. - С.3-8.

48. Гофман В. Язык символистов // Литературное наследство. М., 1937. -Т.27, 28. - С.54-99.

49. Гречнев В.Я. Русский рассказ конца XIX начала XX века. - Л.,1979. -208с.

50. Вольпе Ц. Об авантюрно-психологических новеллах А.Грина // Грин А. Рассказы. Л.,1935. -С.5-22.

51. Грознова Н. А. Ранняя советская проза: 1917-1925. Л.,1976. - 204с.

52. Гроссман Д. Д. Э. А. По в России. СПб, 1998. - 199с.

53. Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. М.,1965. - 355с.

54. Гулыга А. О двух способах обобщения // Гулыга А. Путями Фауста: Этюды германиста. М., 1987. - С.89-105.

55. Гумилёв Н. Наследие символизма и акмеизм // Гумилёв Н. Стихи; Письма о русской поэзии. М., 1990. - С.409-413.

56. Дефье О. В. Концепции художника в русской прозе первой трети XX века: Типология, традиции, способы образного воплощения. Дис. на соиск. степ, доктора филол. наук. М.,1999. - 450с.

57. Джанашия JI. Г. Формы художественной условности в ранней прозе 20-х гг. (А. С. Грин, М. Булгаков, Е. Замятин). Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. М.,1999. - 169с.

58. Дзуцева Н. В. Время заветов: Проблемы поэтики и эстетики постсимволизма. Иваново, 1999. - 129с.

59. Дикова Т. Ю. Рассказы А. Грина 1920-х годов: поэтика оксюморона. Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. Екатеринбург,!996. - 245с.

60. Долгополов JI. А.Белый и его роман «Петербург». Д.,1988. - 413с.

61. Долгополов JI. К. А. Блок: личность и творчество. Д.,1978. - 175с.

62. Долгополов Л. К. На рубеже веков: О русской литературе конца XIX-начала XX веков. Л.,1977. - 366с.

63. Дорошевич А. Миф в литературе XX века // Вопросы литературы. 1970. - №2. С. 122-128.

64. Дунаевская И. К. Туда, где тихо и ослепительно: Опыт христианско-эзотерического прочтения А. Грина // Наука и религия. 1993. - №8. -С.52-55.

65. Дунаевская И. К. Этико-эстетическая концепция человека и природы в творчестве А. Грина. Рига, 1988. - 166с.

66. Ермилова Е. В. Эстетика русского символизма. М., 1989. - 174с.

67. Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л.,1977. -407с.

68. Зелинский К. Грин // Красная новь. 1934. - №4. - С.199-206.72.3ельцер J1. 3. Символ инструмент анализа художественного произведения. - Владивосток, 1990. - 105с.73.3обнин Ю. В. Странник Духа // Н. С. Гумилёв: pro et contra. СПб, 1995 -С.93-119.

69. Иванов Вяч. Родное и Вселенское. М., 1994. - 407с.

70. Иезуитова Л. А. Творчество Л. Андреева (1892-1906). Л.,1976. - 240с.

71. Ильев С. Русский символистский роман. Аспекты поэтики. Киев, 1991. -125с.

72. История русского романа. М.-Л.,1964. - Т.2. - 642с.

73. Ишимбаева Г. Г. Русская фаустиана XX века. М.,2002. - 124с.

74. Капитанова Л. А. Повествовательная структура русской романтической повести (20-30-е годы XIX века). Псков,1997. - 202с.

75. Кармалова Е. Ю. Неоромантические тенденции в лирике Н. С. Гумилёва 1900-х-10-х годов. Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. -Омск, 1999. 175с.

76. Келдыш В. А. К проблеме литературных взаимодействий в н. XX века (о т. н. «промежуточных» художественных явлениях) // Русская литература. 1979. - №2.

77. Келдыш В. А. Русский реализм начала XX века. М.,1975. - 280с.

78. Керлот X. Э. Словарь символов. М.,1994. - 338с.

79. Клинг О. А. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х гг. Дис. на соиск. степ, доктора филол. наук. М.,1996. - 403с.

80. Клинг О. Серебряный век через 100 лет ("Диффузное состояние в русской литературе начала XX века") // Вопросы литературы. - 2000. -№6.

81. Кобзев Н. А. Критика о творчестве А. Грина при жизни писателя // Вопросы русской литературы. Львов,1971. - Вып.1 (16). - С.32-39.

82. Кобзев Н. А. О портрете в романах А. Грина // Вопросы русской литературы. Львов,1975. - Вып.1. - С.86-92.

83. Кобзев Н. А. Особенности сюжета в романах Грина // Вопросы русской литературы. Львов, 1981. - Вып.2(38). - С.92-98. Кобзев Н. А. Диалог в произведениях А. Грина // Русская речь. - 1980. - №4. - С.9-14.

84. Кобзев Н. А. Роман А. Грина. Проблематика, герой, стиль. Кишинёв, 1983. - 140с.

85. Ковалёв Ю. В. Э. По, новеллист и поэт. Л.,1984. - 296с.

86. Ковский В. Е. Романтический мир Александра Грина. М.,1969. - 296с.

87. Ковский В.Е. «Фантазия требует строгости.» // Литературная учёба. -1980.-№4.-С.89-98.

88. Ковский В. Е. Возвращение к А.Грину // Вопросы литературы. 1981. -№10.

89. Ковский В. Е. "Настоящая внутренняя жизнь" (Психологический романтизм Александра Грина) // Ковский В. Е. Реалисты и романтики. -М., 1990. С.239-329.

90. Ковский В. Е. Блистающий мир Александра Грина // Грин А. С. Собр. соч. В 5 тт. М., 1991. - Т.1. - С.5-33.

91. Ковтун Е. Н. Типы и функции художественной условности в европейской литературе первой половины 20 века. Дис. на соиск. степ, доктора филол. наук. М.,2000. - 304с.

92. Кожевникова Н. А. Из наблюдений над неклассической («орнаментальной») прозой // Известия АН СССР. Серия языка и литературы. 1976. - №1.

93. Кожевникова Н. А., Петрова 3. Ю. Словарь метафор и сравнений русской литературы XIX-XX века // Известия АН. Серия литературы и языка. -1994. -№4. -Т.53.

94. Кожинов В. Происхождение романа. Теоретико-исторический очерк. М., 1963.-439с.

95. Косиков Г. К. О принципах повествования в романе // Литературные направления и стили. М, 1976. - 390с.

96. Кравченко Э. Я. Система символов в языке ранней поэзии А. Белого. Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. М.,1994. - 203с.

97. Красикова Е. В. Семантика символа в языке художественной литературы. Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. М., 1986. - 180с.

98. Краснова Л. В. Метафора-символ «корабль» у А. Блока и В. Маяковского // Русская речь. 1985. - №2. - С.57-61.

99. Крохина Н. П. Миф и символ в романтической традиции в русской поэзии и эстетике н. XX века. Автореф. на соиск. степ. канд. филол. наук. М.,1990,- 198с.

100. Кудрин В. Миры А. Грина // Наука и религия. 1993. - №9. - С.46-47.

101. Кулагина Н.В. Символ как средство мировосприятия и миропонимания. М.-Воронеж,1999. - 156с.

102. Курганов Е. «Анекдот Символ - Миф». Этюды по теории литературы. - СПб,2002. - 128с.

103. Ладыгин М. Б. Романтический роман. М., 1981. - 167с.

104. Левидов М. Ю. Героическое. // Литературная газета. 1935. -15.02.

105. Левидов М. Ю. Иностранец русской литературы: Рассказы А. Грина // Журнал журналов. 1915. - №4. - С.3-5.

106. Левин Ю. И. Зеркало как потенциальный семиотический объект // Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М., 1998. - 822с.

107. Лелевич Г. Рец. на кн.: Грин А. На облачном берегу. Л.,1925 // Печать и революция. - 1925. - №7. - С.270-271.

108. Литвинов Е. Некоторые особенности повествования в прозе А. Грина // Идейно-художественное многообразие советской литературы 6080-х годов.-МГУ, 1991. С.67-75.

109. Литвинов Е. Проза А. Грина. Познань,1977. - 176с.

110. Литературное наследство. М.,1937. - Т.27-28. - 299с.

111. Литературно-эстетические концепции в России конца 19-начала 20 вв. / ред. Б. А. Бялик, В. А. Келдыш. М.,1975. - 416с.

112. Литературные манифесты западно-европейских романтиков. МГУ, 1980.-617с.

113. Литературные манифесты: от символизма до наших дней / Сост. Н. Л. Бродский. М.,2001. - 374с.

114. Лихачёв Д. С. Избранные работы. В 3-х тт. Л., 1987. - Т.З. - 519с.

115. Лихачёв Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Л., 1979. - 352с.

116. Логвин Г. Идеализация в поэтике А. Грина // Научные доклады высшей школы. Филол. науки. 1987. - №3. - С.70-72.

117. Локс К. Г. А. С. Грин // 30 дней. 1933. - №7. - С.68-69.

118. Локс К. Г. Рец. на кн.: Грин А. Рассказы. М.,1923 // Печать и революция. - 1923. - №5. - С.296.

119. Лопуха А. О. Поэтическое в художественном мире А. С. Грина // Жанр и композиция литературного произведения. Историко-литературные и теоретические исследования. Петрозаводск, 1989. -С.142-149.

120. Лопуха А. О. Эстетический идеал и специфика его выражения в творчестве А. С. Грина. Автореф. М.,1987. - 21с.

121. Лосев А. Ф. Бытие. Имя. Космос. М., 1993. - 958с.

122. Лосев А. Ф. Диалектика мифа // Лосев А. Ф. Из ранних произведений. М., 1990. - С.335-580.

123. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. -М.Д976.-267с.

124. Лосев А. Ф. Символ // Философская энциклопедия. М-, 1970. - Т.5. С.698.

125. Лотман Ю. М. Куклы в системе культуры // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3-х тт. Таллинн,1992. - Т.1. - С.377-380.

126. Лотман Ю. М. Миф имя - культура // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3-х тт. - Таллинн,1992. - Т.1. С.58-75.

127. Лотман Ю. М. Символ в системе культуры // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3-х тт. Таллинн,1992. - Т.1. - С.191-199.

128. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М.,1970. -384с.

129. Лотман Ю. М., Минц 3. Г. Образы природных стихий в русской литературе (Пушкин Достоевский - Блок) // Блок А. А. Избранное. - М., 1996. -С.506-535.

130. Лотман Ю. М., Успенский Б. Условность в искусстве // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3-х тт. Таллинн,1992. - С.376-381.

131. Маевская Т. П. Романтические тенденции в русской прозе к. XIX в. -Киев,1978.-235с.

132. Маймин Е. А. О русском романтизме. М.,1975. - 239с.

133. Маковский М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. М.,1996. - 416с.

134. Максимов Д. Е. В. Брюсов: Поэзия и позиция. Л.,1969. - 240с.

135. Максимов Д. Е. О мифопоэтическом начале в лирике Блока // Максимов Д. Е. Русские поэты начала века. Л., 1986. - С. 199-227.

136. Максимов Д. Е. Поэзия и проза А. Блока. Л., 1975. - 526с.

137. Мандельштам О. "Сохрани мою речь.". М., 1994. - 576с.

138. Манн Ю. В. Динамика русского романтизма. М.,1995. - 380с.

139. Мартынов Л. Воздушные фрегаты // Мартынов Л. Собр. соч.: В 3-х т. -М.,1976.

140. Медведева Н. Г. Взаимодействие мифа и романа в литературе // Современный роман. Опыт исследования. М., 1990. - С. 126-140.

141. Медведева Н. Г. Миф как форма художественной условности. Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. М.,1984. - 173с.

142. Медведева Н.Г. Мифолологическая образность в романе А.Грина «Блистающий мир» // Научные доклады высшей школы. Филол. науки. -1984. -№2. -С.24-30.

143. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1995. - 407с.

144. Метафора в языке и тексте. М.,1988. - 174с.

145. Мещерякова М. И. Русская неомифологическая проза в круге детского и юношеского чтения второй половины XX века // Мещерякова М. И. Русская детская, подростковая и юношеская проза второй пол. XX в.: проблемы поэтики. М., 1997. - С.3-58.

146. Минералова И. Г. Русская литература серебряного века (Поэтика символизма). М.,1999. - 255с.

147. Минц 3. Г. Блок и русский символизм // Литературное наследство. -М.,1980.-Т.92.-С.180-256.

148. Минц 3. Г. Лирика Блока. Тарту, 1965,1969,1973,1975 (Вып. 1-4).

149. Минц 3. Г. Символ у А. Блока // В мире Блока. М., 1981. - С. 172208.

150. Мирза-Авакян М. Л. Поэтика символа в русском модернизме конца 19-начала 20 вв. // Историко-филологический журнал. 1972. - №3. -С.96-109.

151. Михайлова А. А. О художественной условности. М.,1970. - 300с.

152. Михайлова Л. А. Грин. Жизнь, личность, творчество. М., 1980. -216с.

153. Михайловский Б. В. Символизм // Русская литература конца XIX -начала XX вв. М., 1971. - Т.2. - 736с.

154. Мочульский К. А. Блок, А. Белый, В. Брюсов. М.,1997. - 478с.

155. Мущенко Е. Г. Путь к новому роману на рубеже Х1Х-ХХ веков. -Воронеж, 1986,- 185с.

156. Мыльцына И. В., Толстая А. В. О мере условности в ранних рассказах А. Грина // Научные доклады высшей школы. Филол. науки. -1968. -№6. -С.96-103.

157. Наливайко Д. Романтизм как эстетическая система // Вопросы литературы. 1982. - №11. - С.157-185.

158. Неклюдов С. Ю. О некоторых аспектах исследования фольклорных мотивов // Фольклор и этнография: У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Д., 1984. - 255с.

159. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. СПб,1996. - 333с.

160. Новиков JI. А. Стилистика орнаментальной прозы А. Белого. М., 1990.- 180с.

161. Оливье С. Грин и приключенческий жанр в англосаксонской литературе // Изв. АН СССР. Серия литературы и языка. 1990. - Т.49. -№1. - С.70-74.

162. Орлов В. Перепутья. Из истории русской поэзии начала XX века. -М.,1976. -376с.

163. Павлович Н. Словарь поэтических образов: В 2-хтт. М.,1999. - Т.1. -795с.

164. Пайман А. История русского символизма. М.,2000. - 337с.

165. Панкратова О. В. Эволюция образов-символов в поэтическом наследии Н. С. Гумилёва. Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. -М.,1997. 177с.

166. Паустовский К. Чёрное море // Паустовский К. Избранные произведения: В 2-х т. М.,1977.

167. Потапова И. В. Философская направленность романов А. Грина // Советская литература в прошлом и настоящем. МГУ, 1990. - С.73-84.

168. Приходько И. С. Мифопоэтика А. Блока. Историко-культурный и мифопоэтический комментарий к драмам и поэмам. Владимир, 1994. -133с.

169. Пророков М. В. Категория художественного образа и проблема символа // Вестник МГУ. Серия 9: Филология. 1987. - №4. - С.41-46.

170. Прохоров Е. И. А. Грин. М.,1970. - 119с.

171. Психология художественного творчества. Минск,1999. - 751с.

172. Путилов Б.Н. Мотив как сюжетообразующий элемент // Типологические исследования по фольклору. Сборник статей в память В Я. Проппа. М., 1975. - 320с.

173. Развитие реализма в русской литературе / гл. ред. У. Р. Фохт. -М.,1974. Т.З. - 358с.

174. Рапацкая Л. А Искусство «серебряного века». М.,1996. - 191с.

175. Ревякин А. И. Проблема типического в художественной литературе. -М., 1959. -367с.

176. Ревякина А. А. Примечания // Грин А. С. Собр. соч. В 5 тт. М., 1991. -Т.1-5.

177. Ревякина А. А. Искусствоведческая полемика феерии «Алые паруса» А. Грина // Некоторые вопросы русской литературы 20 века. -М.,1973. С.82-94.

178. Ревякина А. А. Некоторые проблемы романтизма 20 века и вопросы искусства в послеоктябрьском творчестве А. Грина. Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. М.,1970. - 24с.

179. Романенко В. А. Лингвопоэтическая система сквозных символов в творчестве А. С. Грина. Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. -Тирасполь, 1999.-241с.

180. Романтизм: теория, эстетика и критика. Казань, 1976. - 184с.

181. Роскин А. И. Путешествие из страны Грина // Литературный критик. 1938. -№5. -С.168-187.

182. Россельс В. М. А. Грин: Из неизданного и забытого // Литературное наследство. 1965. - Т.74. - С.629-649.

183. Россельс В. М. Грин // История русской советской литературы: В 4-х т. М.,1967. - Т.1. - С.370-391.

184. Русская литература конца 19 начала 20 веков / Отв. ред. Б. А. Бялик. - М.,1968-1972. - Т.1-3. - 502,736,592с.

185. Русская литературная критика серебряного века. Новгород, 1996. -22с.

186. Русская советская повесть 20-30-х годов. Д.,1976. - 254с.

187. Русский романтизм. Д.,1978. - 285с.

188. Русский романтизм. М.,1974. - 359с.

189. Рымарь Н. Введение в теорию романа. Воронеж, 1989. - 268с.

190. Саидова М. В. Метафоричность романтических новелл А. Грина: Ритмика и мелодика романтической новеллы А. С. Грина // Сб. науч. работ аспирантов фак-та русского языка и литературы Тадж. ун-та. -1972. Вып.З. - С.52-86.

191. Саидова М. В. Поэтика А. С. Грина. Дис. на соиск. степ. канд. филол.наук. Душанбе, 1974. - 245с.

192. Сарычев В. А. Эстетика русского модернизма. Проблема «жизнетворчества». Воронеж, 1991. - 316с.

193. Свасьян К. А. Проблема символа в современной философии. -Ереван,1980. -226с.

194. Силантьев И. В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике. Очерк историографии. Новосибирск, 1999. - 104с.

195. Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIX-начала XX века (В. Брюсов, Ф. Сологуб, А. Белый) // Проблемы поэтики русского реализма XIX века. Л.,1984. - С.266-281.

196. Символ в системе культуры. Труды по знаковым системам XXI. Вып.754. Тарту, 1987. - 271с.

197. Скороспелова Е. Б. Идейно-стилевые течения в русской советской прозе первой половины 20-х годов. М.,1979. - 160с.

198. Слободнюк С. А. «Идущие путями зла.». Древний гностицизм и русская литература 1880-1930 гг. СПб, 1998. - 427с.

199. Смирнов И. П. Художественный смыл и эволюция поэтических систем. М., 1977. - 203с.

200. Собенников А. С. Художественный символ в драматургии А. П. Чехова. Иркутск, 1989. - 109с.

201. Современное зарубежное литературоведение. Страны Западной Европы и США. Концепции. Школы. Термины. М.,1999. - 319с.

202. Соколов А. Г. История русской литературы конца XIX-начала XX века. М.,1999. -351с.

203. Соколова Н. К. Слово в русской лирике начала XX века. Воронеж, 1980. - 160с.

204. Соловьёв В. С. Чтения о Богочеловечестве. СПб, 2000. - 382с.

205. Стояновский М. Ю. Символ у Вяч. Иванова. Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. М.,1996. - 18с.

206. Тагер Е. Б. Модернистские течения и поэзия межреволюционного десятилетия // Русская литература конца XIX начала XX вв. - М., 1972. -Т.З. - С.116-140.

207. Тагильцева Л. Е. Символ в прозе М. М. Пришвина. Дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. М.,1994. - 200с.

208. Тамарченко Н. Д. Теория литературных родов и жанров. Эпика. -Тверь,2001. 89с.

209. Тарановский К. Некоторые черты символики А. Блока // Тарановский К. О поэзии и поэтике. М.,2000. - С.319-331.

210. Теоретическая поэтика: Понятия и определения / Сост. Н. Д. Тамарченко. М.,2001. - 467с.

211. Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Кн.1-3. - М.,1962-1965. - 452,486,504С.

212. Теория метафоры. М.,1990. - 366с.

213. Тертерян И. Романтизм как целостное явление // Вопросы литературы. 1983. №4. - С.153-177.

214. Тодоров Цв. Введение в фантастическую литературу. М., 1999. -143С.

215. Тодоров Цв. Теории символа. М.,1999. - 384с.

216. Томашевский Б. В. Стилистика. Л.,1983. - 288с.

217. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. М.,1995. - 623с.

218. Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. -574с.

219. Тяпугина Н. Ю. Поэтика символа и её истоки в творчестве Ф. М. Достоевского. Атореф. дис. на соиск. степ, доктора филол. наук. -Волгоград, 1997. 370с.

220. Утехин Н. П. Основные типы эпической прозы и проблема жанра повести (К постановке вопроса) // Русская литература. 1973. - №4.

221. Уэллек Р., Уоррен О. Теория литературы. М., 1978. - 325с.

222. Фёдоров Ф. П. Романтический художественный мир: Пространство и время. Рига,1988. - 454с.

223. Флоренский П. А. Избранные труды по искусству. М., 1996. -335с.

224. Фрид Я. В. Рец. на кн.: Грин А. Гладиаторы: Рассказы. М.,1925 // Новый мир. - 1926. - № 1. - С. 187-188.

225. Фрид Я. В. Рец. на кн.: Грин А. С. Золотая цепь. Л.,1940 // Литературное обозрение. - 1940. -№1. - С. 10-18.

226. Хайлов А. И. В стране А. Грина// Дон. 1963. - №12. - С.171-174.

227. Ханзен-Леве А. Русский символизм: система поэтических мотивов. Ранний символизм. СПб, 1999. - 506с.

228. Харчев В. В. О стиле «Алых парусов» Грина // Русская литература. -1972. -№2. -С.157-167.

229. Харчев В. Поэзия и проза А. Грина. Горький,1975. - 256с.

230. Хрулёв В. И. Романтизм А. Грина (эволюция и сущность). Уфа, 1994.-258с.

231. Хрулёв В. И. Романтизм А. Грина в его развитии. Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. М.,1970. -21с.

232. Хрулёв В. И. Условный и реальный мир в творчестве А. Грина // Научные доклады высшей школы. Филол. науки. 1976. - №6. - С.3-13.

233. Хрулёв В. И. Философско-эстетические и художественные принципы романтизма А. Грина // Научные доклады высшей школы. Филол. науки. -1971. №1. - С.3-13.

234. Хрулёв В. И. Цвет и его функции в повести А. С. Грина «Алые паруса» // Писатель и время. Ульяновск, 1975. - Вып.1. - С.132-133.

235. Царькова Ю. Дорога к «Алым парусам» // Литература. 2002. -№31. С.2-3.

236. Царькова Ю. Летающие люди в художественном мире А.Грина // Третьи Майминские чтения. Псков, 2000. - С.208-213.

237. Цилевич Л. М. Сюжет чеховского рассказа. Рига, 1976. - 238с.

238. Червинская О. Акмеизм в контексте серебряного века и традиции. -Черновцы,1997. -272с.

239. Чудакова М. О. Избранные работы. М.,2001. - Т. 1. - 466с.

240. Шагинян М. С. А. С. Грин // Красная новь. 1933. - №5. - С.171-173.

241. Шама И. Н. Функционирование символа в художественном тексте: сравнительный и переводоведческий аспекты. Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. Одесса, 1993. - 19с.

242. Шевцова Г. И. Художественное воплощение идеи движения в творчестве А. С. Грина (мотивный аспект). Автореф. дис. на соиск. степ, канд. филол. наук. Елец, 2003. - 21с.

243. Шевцова Г. Мотив тюрьмы в рассказе А. Грина «Рене» // Мечта разыскивает путь: Материалы VI Гриновских чтений. Киров, 2001. -С.88-92.

244. Шкунаева И. Д. Бельгийская драма от Метерлинка до наших дней. -М„ 1973.-447с.

245. Щеглов М. Корабли А. Грина // Новый мир. 1956. - №10. - С.78-107.

246. Элиаде М. Космос и история. М.,1987. - 124с.

247. Эллис. Русские символисты. Томск, 1998. - 170с.

248. Энциклопедия символизма. Живопись, графика и скульптура. Литература. Музыка. М.,1999. -428с.

249. Эстетика американского романтизма. М., 1977. - 328с.

250. Юркина Л. А. Символ и его художественные функции. Автореф. дис. на соиск. степ. канд. филол. наук. М., 1989. - 20с.

251. Яблоков Е. А. А. Грин и М. Булгаков (романы «Блистающий мир» и «Мастер и Маргарита») // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1991. - №4. - С.33-42.

252. Якобсон Р. Работы по поэтике. М.,1987. - 460с.