автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.20
диссертация на тему: Происхождение и эволюция категории рода в индоевропейских языках

Полный текст автореферата диссертации по теме "Происхождение и эволюция категории рода в индоевропейских языках"

На правах рукописи

Маньков Александр Евгеньевич Происхождение и эволюция категории рода в индоевропейских языках

Специальность 10.02.20 - сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание

Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук

Москва - 2004

Работа выполнена в Центре компаративистики Института восточных культур Российского государственного гуманитарного университета

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор А.В.Дыбо Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, академик РАН Вяч.Вс.Иванов доктор филологических наук А В.Циммерлинг

Ведущая организация:

Отдел индоевропейских языков Института языкознания РАН

К

2004 г. в «_»

Защита состоится «Л7~ » ■ 2004 г. в «_» часов на заседании

диссертационного совета Д.212.198.08 в Российском государственном гуманитарном университете

Адрес: 125267, Россия, Москва, Миусская пл. 6.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Российского государственного гуманитарного университета

Автореферат разослан

2004 г.

Учёный секретарь диссертационного совета

М. Б. Рукодел ьникова

144^3»

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В данной работе исследуется диахроническая структура индоевропейских именных классифицирующих категорий: даётся анализ категории рода и рассматривается развитие классификационных противопоставлений в историческую эпоху. Особое внимание уделяется наименее изученному вопросу - возникновению новых форм классификации, заменяющих десемантизированную классификацию по родам. Актуальность исследования

Происхождение индоевропейской категории рода - один из главных и наиболее трудных вопросов, стоящих перед сравнительно-историческим языкознанием. Трудность заключается прежде всего в том, что в большей части случаев не виден принцип отнесения существительных к тому или иному роду: уже в самый ранний период засвидетельствованной истории всех индоевропейских языков род является не только полностью сложившейся, но и десемантизированной категорией. Соответствия между засвидетельствованными формами говорят лишь о праиндоевропейском характере категории рода, но мало проясняют её диахроническую структуру. Актуальность проведённого исследования обусловлена тем, что несмотря на многочисленные работы, история трёхчленной системы родовых противопоставлений, которая представлена в индоевропейских языках, остаётся неясной. Кроме того, необходимо отметить полную неизученность проблемы новых форм именной классификации, возникающих в индоевропейских языках после десемантизации классификации по родам. Цели и задачи исследования

Главными целями исследования являются следующие:

- Рассмотреть этимологию формантов, связанных с именной классификацией.

- Реконструировать эволюцию плана содержания классифицирующих категорий и установить факторы, определяющие направление этой эволюции.

- Выяснить, есть ли в индоевропейских языках случаи возникновения новых способов именной классификации, заменяющих древнюю классификацию по родам или существующих наряду с нею.

В соответствии с этими целями были поставлены и решены следующие наиболее важные задачи:

- Анализ функций формантов, выражавших именную классификацию на разных этапах развития индоевропейской морфологии. В связи с этим была дана относительная хронология тех реконструированных явлений,

РОС.

БИБЛИОТЕКА |

ставляет предысторию трёхчленной категории рода исторических индоевропейских языков.

- Анализ объективных предпосылок классифицирующей категории. Эволюция её плана содержания была поставлена в связь с развитием определённых аспектов мировосприятия.

- Анализ системы существительного в исторических индоевропейских языках, направленный на выяснение вопроса о возможности развития новой классифицирующей категории. В результате была описана система новой именной классификации, возникшая в германских языках и заменившая десемантизированную классификацию по родам.

Научная новизна исследования

Новаторство проведённого исследования состоит прежде всего в использовании материала внешнего сравнения в целях реконструкции истории категории рода.

Реконструкция формирования категории рода связана с рассмотрением эволюции формантов, которые становятся элементами индоевропейской системы классификационных противопоставлений. Поскольку формирование категории рода относится к доисторическому периоду, оно должно изучаться путём анализа реконструированных форм: речь идёт о перенесении метода внутренней реконструкции с засвидетельствованных языков на язык незасвидетельствованный, в данном случае праиндоевропей-ский. Реконструкция развития праязыка и установление в нём относительной хронологии возможно прежде всего потому, что в засвидетельствованных языках отражены явления разных периодов истории праязыка, в том числе самых ранних. Однако, проблема в том, что глубинная праязыковая реконструкция, как бы логично она ни была построена, всегда остаётся лишь одной из возможных интерпретаций и требует проверки фактами. Ими в данном случае могут быть только данные внешнего сравнения. Приводимые нами данные внешнего сравнения основаны на ностратической реконструкции в её наиболее обоснованном и убедительном виде, а именно, на работах В.М.Иллич-Свитыча.

Новаторство работы также состоит в описании системы именных классов, возникших в германских языках и существующих наряду с десемантизированной классификацией по родам.

Теоретическая значимость исследования 1. Дальнейшее уточнение сравнительно-исторического метода, заключающееся в привлечении данных макрокомпаративистики для верификации внутренней праязыковой реконструкции, в данном случае индоевропейской.

2. Изучение истории индоевропейской категории рода существенно для диахронической типологии грамматических категорий.

Практическая значимость исследования

1. Произведён этимологический анализ ряда индоевропейских словообразовательных и словоизменительных аффиксов, который может быть учтён в дальнейших исследованиях по индоевропейской именной морфологии и при составлении курсов по индоевропейскому языкознанию.

2. Произведён диахронический анализ определённого количества германских существительных, позволяющий ответить на вопрос о причинах отнесения к тому или иному роду и классу. В этой связи предложена модель статьи для этимологического словаря группы языков. Предложен также ряд новых этимологии и уточнений к имеющимся этимологиям, что может рассматриваться как определённый задел для этимологического словаря германских языков.

Апробация исследования

Гипотезы, выдвинутые в работе, и её результаты апробировались: на международной научной конференции "Сравнительно-историческое исследование языков: современное состояние и перспективы" (филологический факультет МГУ). М., 2003; на семинаре Центра компаративистики Института восточных культур РГГУ (2002-2003 гг.); на семинаре по германскому языкознанию кафедры германского языкознания фи-дологического факультета МГУ (2002-2003 гг.).

Структура исследования

Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и приложений.

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении определяются теоретические и методические предпосылки исследования, формулируются его задачи и цели.

Исследование строится на основании теории, согласно которой в праиндоевро-пейском существовало два именных класса - одушевлённый (активный) и неодушевлённый (инактивный). При последующей перестройке первоначальной именной классификации активный класс разделился на два рода, мужской (т) и женский (¡), причём показателем т стал древний формант активного класса показатель { совпал с формантом множественности инактивных имён Имена инактивного класса образовали средний род (п), сохраняя формант инактивного класса *-т. Таким образом, вместо

прежней двучленной установилась трёхчленная система именных классификационных противопоставлений. Впоследствии отношения между т и Г перестали отличаться от отношений между тип или Г и п. Из отечественных работ, теория праиндоевропейской именной классификации наиболее последовательно разработана в книге Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванова "Индоевропейский язык и индоевропейцы", где показано огромное значение классификационной дихотомии при складывании индоевропейской морфологии, как именной, так и глагольной.

В Главе 1 "Происхождение категории рода в индоевропейских языках" рассматривается эволюция плана содержания и плана выражения тех категорий, с которыми диахронически связана категория рода. Решаются следующие основные проблемы:

1. Диахрония плана содержания:

а) Каковы объективные предпосылки именной классификации?

б) Какие качества определяли восприятие одних предметов как одушевлённых, других - как неодушевлённых? (Более или менее очевидные случаи типа лат. ротт, -I ж. 'фруктовое дерево' ~ ротит,-Тс. 'древесный плод' немногочисленны.)

в) В чём заключается телеологическая направленность классификации?

2. Диахрония плана выражения:

а) Как складывается формальное противопоставление имён, отражающее вышеуказанное различие в восприятии?

б) Как происходит разделение одушевлённого класса на т и Г?

в) Имеет ли это разделение какую-либо семантическую мотивацию?

Несмотря на непредсказуемость и десемантизированность выбора формантов

им. п. ед. ч., само различие в маркировании этой позиции не может возникнуть немотивированно. Оно может быть связано с каким-то существовавшим ранее различием в восприятии денотатов. Существенно, что показатель прямого объекта и одушевлённых, и неодушевлённых имён совпадает с показателем неодушевлённого субъекта *-т. Это совпадение показывает, что признак одушевлённости реализуется только тогда, когда предмет является субъектом. В случае, если он занимает положение объекта, его одушевлённость иррелевантна. Очевидно, однако, что два случая употребления форманта *-т весьма различны. Дифференциация субъекта и объекта обусловлена различием положений предметов относительно друг друга (такую дифференциацию именных форм можно назвать относительной). Дифференциация субъектов обусловлена наличием/отсутствием у денотата некоторого признака или качества (т. е. является классификационной дифференциацией).

Очевидно, что восприятие предметов как "одушевлённых" ("активных") и "неодушевлённых" ("инактивных") образуется не произвольно, не a priori. Оно складывается в ходе эмпирического познания, как следствие опыта наблюдения за предметом. Восприятие предметов как активных обусловлено их способностью оказывать какое-либо воздействие на другой предмет. Активность реализуется тогда, когда предмет занимает позицию субъекта воздействия (т.е. активного действия). Восприятие предметов как инактивных обусловлено их неспособностью оказывать какое-либо воздействие на другой предмет и, следовательно, неспособностью занимать позицию субъекта активного действия. Из этого следует, что в зависимости от способности занимать положение субъекта активного действия, всё множество предметов объективно делится на два класса. Первый класс составляют предметы, могущие одинаково часто быть и субъектами, и объектами активного действия. Второй класс составляют предметы, не могущие быть субъектами активного действия. Выделение этих двух классов предметов связано с наличием двух типов действий: 1) действия, представляющие собой то или иное воздействие на предмет (активные действия); 2) действия, не являющиеся воздействием на предмет (инактивные действия). Активное действие не только распространяется на предмет, но и является воздействием на него. Инактивное действие также может распространяться на предмет, но оно не является при этом воздействием. (Ср., например, человек кладёт камень, камень убивает человека, молния зажигает дерево - активные действия; человек сохраняет мужество, древесина сохраняет твёрдость — инактивные действия с объектом; человек лежит, древесина лежит - инактивные действия без объекта). Итак, различие активных и инактивных действий проявляется в наличии прямого объекта у первых и его отсутствии у вторых. Активное действие, являясь по своей природе воздействием, естественно подразумевает предмет, испытывающий это действие. Инактивное действие чаще всего не является направленным на предмет; в случае наличия этой направленности, предмет не испытывает какого-либо воздействия. При глаголе, обозначающем активное действие, имена предметов 1-го класса могут одинаково часто быть и субъектами, и объектами; имена предметов 2-го класса могут занимать только позицию объекта. В принципе, любой предмет 1-го класса, в силу своей способности быть производителем активного действия, может быть воспринят как одушевлённый, а действие, совершаемое им, - как разумное и целенаправленное. Вероятно, именно такое восприятие предметов характеризовало ту эпоху, когда возникла классификационная дифференциация существительных.

Без установления причины восприятия одних предметов одушевлёнными, других неодушевлёнными, анализ лингвистических категорий, с которыми диахронически

связана категория рода, неизбежно был бы поверхностным. Установление этой причины, в свою очередь, связано с реконструкцией некоторых аспектов протокультуры. Ни в коей мере не разделяя взгляд на доступный реконструкции праязык как на источник информации о "первобытном мышлении", мы, тем не менее, не исключаем возможности использования данных лингвистической реконструкции для восстановления определённых аспектов мировосприятия. В данном случае лингвистический материал должен дополняться материалом мифологии, поскольку мифология являлась тем способом мыслительного освоения действительности, который был свойствен праиндоевропей-ской эпохе. В основе мифологии лежит приписывание природе общинно-родовых отношений и, таким образом, одушевление природы. Эта особенность мировосприятия основана на отсутствии сознательного установлении в материальности её объективной абстрактной структуры (А.Ф.Лосев). Следовательно, и во всякой отдельно взятой вещи не выявлялась её специфическая структура; вещь воспринималась недискретно, в ней внутреннее не отделялось от внешнего (степень этой недискретности уменьшалась с развитием общинно-родового строя). Из этого следует делать вывод о том, что любое изменение или действие, внешне соотнесённое с материальностью вещи, воспринималось одновременно как прямое выражение смысловой сущности вещи. Таким образом вещам приписываются свойства и качества, объективно им не принадлежащие. Например, причины таких действий, как падение со скалы камня или удар молнии, помещаются в сами эти предметы. Любое активное действие, производимое предметом, кажется целенаправленным, а сам предмет представляется разумным и одушевлённым и этими качествами подобным человеку. Одушевление в данном случае представляет собой не метафору, а является отношением к вещи как к одушевленной, живой в буквальном смысле. Это основано на восприятии и объяснении внешних явлений, связанных с вещью, как непосредственного выражения сущности самой вещи. Такое отношение к действительности является основной особенностью мифологического мировосприятия, сохраняющейся во все периоды общинно-родового строя, включая и тот, к которому хронологически относится индоевропейский праязык.

Итак, решение первой проблемы, поставленной в данной главе, кратко формулируется следующим образом:

а) Объективной предпосылкой именной классификации является наличие двух классов предметов: 1-ый класс - предметы, могущие быть и субъектом, и объектом активного действия; 2-ой класс - предметы, не могущие быть субъектом активного действия.

б) Восприятие предмета как одушевлённого определяется его способностью быть субъектом активного действия; восприятие предмета как неодушевлённого определяется его неспособностью быть субъектом активного действия.

в) Приписывание признаков одушевлённости ~ неодушевлённости является средством объяснения причины действий и изменений, связанных с предметами: так, активные действия воспринимаются и объясняются как следствие одушевлённости предмета.

Поскольку предмет 1-го класса в зависимости от своего положения воспринимается по-разному - либо с осуществлённым, либо с неосуществлённым признаком одушевлённости — это различие в восприятии требует дифференциации соответствующих именных форм. Имя 1-го класса должно иметь две различные формы — субъектную (отражающую положение предмета, в котором проявляется одушевлённость) и объектную (отражающую положение предмета, в котором он испытывает действие, т.е. когда его собственная одушевлённость иррелевантна). Иначе обстоит дело с именами 2-го класса. Поскольку неодушевлённые предметы не могут занимать положение субъекта активного действия, всегда являясь при этом действии объектами, у имён 2-го класса имеется только одна форма. Ввиду невозможности для имён 2-го класса оппозиции "субъект ~ объект" при активном глаголе, эти имена не имеют соответствующего маркирования. Иначе говоря, форма имён 2-го класса не маркируется специально как объектная. Что касается инактивного действия, то его носителем может быть и одушевлённый, и неодушевлённый предмет; поэтому способность занимать положение субъекта инактивного действия не является выражением одушевлённости или неодушевлённости; следовательно, позиция субъекта инактивного действия специально не маркируется.

Обращаясь к материалу индоевропейских языков, мы видим два типа имён: имеющие разные форманты в позициях субъекта и прямого объекта (*-б геБр. *-т) и имеющие один и тот же формант в этих позициях (*-0, *-т). Поскольку неодушевлённость оправданно реконструируется как семантическая доминанта имён на *-0 и *-т, есть все основания предполагать, что эти имена были обозначениями предметов, не могущих быть субъектами активного действия (имена 2-го класса); в то же время, имена на *^ являлись обозначениями предметов, могущих занимать эту позицию (имена 1-го класса). Имена 1-го класса закономерно приобретают в позиции прямого объекта формант имён 2-го класса *-т. Исходя из совпадения формы прямого объекта у имён 1-го класса с формой имён 2-го класса, можно заключить, что если у первых *-т представляет собой словоизменительный формант, у вторых он генетически не является тако-

вым. Как говорилось выше, у объектной формы имён 2-го класса нет особого маркирования; в качестве субъекта инактивного глагола эти имена также не маркируются, поскольку эта позиция не является позицией проявления признаков одушевлённости ~ неодушевлённости. Следовательно, имена 2-го класса характеризуются нулевой флексией и в субъекте, и в прямом объекте. Закономерным поэтому будет предположение, что пие. *-т является по происхождению словообразовательным формантом неодушевлённых имён. Его использование в качестве показателя прямого объекта у одушевлённых имён является выражением снятия признака одушевлённости в данной позиции. Здесь встаёт вопрос об этимологии пие. *-т, который не может быть решён на основании одного индоевропейского материала.

Пие. *-т восходит к праностратическому форманту маркированного прямого объекта *-тА [Иллич-Свитыч 1976: 48-51 (№ 285)], который, однако, характеризовал не все имена: его имели по преимуществу обозначения одушевлённых предметов. Имена неодушевлённых предметов в позиции прямого объекта характеризовались нулевым аффиксом (в частности, судя по данным дравидийских языков; ср. также индоевропейские гетероклитические существительные и ^основы ср. р.). Поскольку позиция прямого объекта характеризуется снятием признака одушевлённости, имена 1-го класса должны оформляться в этой позиции так же, как имена 2-го класса. Однако мы сталкиваемся с несовпадением их формантов: *-тА - у одушевлённых и *-0 у неодушевлённых имён. Наличие *-тА в позиции снятия признака одушевлённости у имён 1-го класса свидетельствует о какой-то связи этого форманта с неодушевлёнными именами. Мы предполагаем, что первичное назначение праностр. *-тА - словообразовательное. Это был именной суффикс, развившийся из относительной частицы *тА; см. [Иллич-Свитыч 1976: 45-48 (№ 284)]. Существенно, что из реконструированных именных словообразовательных аффиксов именно *-тА, судя по рефлексам, отличался наибольшей универсальностью и широтой значения; следует предполагать, что *-тА был наиболее частотным суффиксом неодушевлённых имён. Вследствие необходимости формальной дифференциации позиций релевантности ~ иррелевантности признака одушевлённости, имена 1-го класса приобретают в позиции прямого объекта (т.е. в позиции иррелевант-ности признака одушевлённости) формант *-тА, характеризующий производные имена 2-го класса. Распространение *-тА на одушевлённые имена обусловлено приравниванием одушевлённых имён к неодушевлённым в позиции прямого объекта. Таким образом, формант *-тА начинает использоваться в словоизменительной функции показателя прямого объекта (в позиции субъекта в праностратическом сохраняется нулевой аффикс). Возникают два парадигматических класса имён: к 1-му относятся имена, упот-

ребляющиеся и в субъекте, и в прямом объекте и имеющие разные аффиксы в этих положениях; ко 2-му относятся имена, не употребляющиеся в субъекте активного глагола, а в прямом объекте имеющие нулевой аффикс. Существенно, что форманты, посредством которых осуществляется относительная дифференциация имён 1-го класса, являются одновременно показателями релевантности ~ иррелевантности признака одушевлённости: относительная дифференциация совмещается с классификационной.

Исходное праиндоевропейское новшество - это маркирование имён 1-го класса в позиции субъекта активного глагола формантом Маркирование обусловлено тем, что в позиции субъекта активного действия проявляется одушевлённость денотата, -это противопоставляет данную позицию как прямому объекту, где одушевлённость утрачивается, так и субъекту инактивного действия, где признаки одушевлённости ~ неодушевлённости иррелевантны. Данное преобразование праностратической структуры относительной дифференциации повлекло значительную перестройку именной парадигматики. Преобразованиям подверглась парадигма тех имён, которые могли занимать позицию субъекта активного глагола и характеризовались здесь окончанием Эта позиция характеризовалась в праностратическом нулевым показателем, следовательно, пие. присоединялось к чистой основе. Присоединение этого окончания было чётким указанием границы основы (о тематических гласных см. ниже). Вследствие этого, основа названных имён не могла при словоизменении распространяться элементами, отсутствующими в основе падежа субъекта активного глагола. Окончания косвенных падежей должны были присоединяться к той же основе, к какой присоединялось окончание прямого падежа. Действие этого морфотактического правила привело к исчезновению элементов предшествующей словоизменительной системы. Прежде всего, исчез праностратический показатель косвенной формы *-п [Иллич-Свитыч 1976: 78-81 (№ 314)]; см. ниже о гетероклитическом склонении. В праиндоевропейском показателем родительного падежа (падежа, непосредственно отражающего древнюю косвенную форму) становится Это окончание этимологически отождествляется с окончанием падежа субъекта активного глагола: будучи показателем одушевлённого субъекта, окончание должно было характеризовать и определяющие слова в атрибутивных синтагмах; в тех синтагмах, которые выражали принадлежность, форма определяющего слова становится формой притяжательного родительного падежа.

Изменения произошли и во множественном числе. Формант маркируя позицию проявления признака одушевлённости, присоединялся к именам и в единственном, и во множественном числе, т. е. выражал только граммему субъекта активного глагола и не указывал на число. Для отличия единственного числа от множественного исполь-

зовался элемент *-e-, выступавший тем самым показателем множественности: пие. *ped-s 'нога' ~ *ped-e-s 'нбги'. Возникновение *-е- как показателя мн. ч. одушевлённых имён бьшо обусловлено наличием имён с аффиксом *-(>-, восходящим к праностратиче-скому словообразовательному аффиксу отглагольных имён *-?а [Иллич-Свитыч 1971: 258 (№ 122)]. Аффикс *-о- и в праиндоевропейском использовался для образования имён от глаголов (ср. др.-греч. Xóyoi; 'слово' к Ную 'говорю'). Именно под влиянием имён с суффиксальным *-о- (< праностр. *-?а), элемент *-о- распространяется на без-суффиксные ("корневые") имена, становясь показателем единственного числа. "Тема-тизация" имён не была завершена в праиндоевропейском: противопоставление нулевого показателя в ед. ч. и показателя -е- во мн. ч. отражено в существительных корневого склонения, имеющих окончание *-s в им. п. ед. ч. и *-es в им. п. мн. ч.

Наличие показателя *-s во мн. ч. указывает на особое значение этой формы: она выражает множество, в котором денотаты сохраняют признак одушевлённости, т. е. множество отдельных единиц. В праиндоевропейском имелся ещё один показатель множественности, *-H¡, отражённый как *-ä/ä в им. п. мн. ч. имён ср. р. То, что форма им. п. мн. ч. ср. р. согласуется с глаголом в ед. ч. (например, в древнегреческом), свидетельствует о первоначальном - собирательном - значении этой формы. В данном случае указывается не на множество раздельных предметов, а на целое, образуемое множеством. Формант *-H¡ был парадигматическим элементом, выражавшим собирательность, и использовался наряду с формантом раздельной множественности *-e-s. Существенно, что возможность присоединения *-H¡ не зависела от типа имени: его могли иметь имена как 1-го, так и 2-го класса. На наличие *-H¡ у имён 1-го класса указывают случаи двоякости мн. ч.: ср. лат. loca 'места, местность* и loci 'отдельные места' к locus 'место'. Поскольку при нераздельной множественности признак одушевлённости ирре-левантен, имя с формантом *-Н2 не допускало присоединения окончания *-s и не могло сочетаться с активным глаголом. Под влиянием формы раздельной множественности формант *-H¡ осложняется элементом *-е-: *-H¡ —> *-e-H¡. Этот процесс, сходный с те-матизацией, не был завершён в праиндоевропейском, вследствие чего в одних языках закрепился вариант *-H¡, в других *-е-Н/. ср. др.-греч. ¡Joya, лат. juga, отражающие *-Яг и ст.-слав, игл, др.-англ. geocu, отражающие *-е-Нг.

И в праностратическом, и в раннем праиндоевропейском морфологическое выражение одушевлённости и неодушевлённости является позиционно обусловленным, т.е. связано с противопоставлением позиций, занимаемых именем в предложении: форманты, посредством которых осуществляется относительная дифференциация (т.е. форманты падежей) являются одновременно показателями одушевлённости ~ неоду-

шевлённости. В более позднем праиндоевропейском выражение одушевлённости перестаёт быть связано только с субъектом активного глагола. Формант одушевлённости *-5 переносится и на ту позицию, где этот признак ранее был иррелевантным, а именно, на позицию субъекта инактивного глагола. Установление различного маркирования имён в одном и том же положении (положении субъекта инактивного глагола) выражает независимость признака одушевлённости от позиции. Это явление свидетельствует о том, что одушевлённость начинает восприниматься как имманентный признак предмета. В неодушевлённых именах, образованных посредством суффикса *-т (праностр. *-тА), это *-т перестаёт быть суффиксом и превращается в окончание. Это обусловлено появлением окончания *-5 у одушевлённых имён в позиции субъекта инактивного глагола. Пие. *-5 и *-т становятся классификаторами: *-5 выражает граммемы субъекта (и активного, и инактивного глагола) и одушевлённости, *-т выражает граммемы субъекта инактивного глагола, прямого объекта и неодушевлённости.

Аффикс *-т в субъекте инактивного глагола характеризовал не все неодушевлённые имена. Нулевой показатель в этой позиции сохраняется у неодушевлённых имён с /- и «-основами, а также у тех неодушевлённых имён, которые в праностратиче-ском и в раннем праиндоевропейском были непроизводными именами 2-го класса (точнее, не были образованы с помощью *-т(А)). Последние, наряду с нулевым показателем в им. и вин. падежах, сохраняют рефлекс праностратического форманта косвенного падежа *-и [Иллич-Свитыч 1976: 78-81 (№ 314)], который утрачивает своё значение, отходит к основе и не вычленяется как словоизменительный аффикс; показателем родительного падежа становится *-& Наличие -п- в основе косвенных падежей образует гетероклизию. Что касается имён одушевлённого класса, то они утратили *-п в косвенных падежах ещё в период предшествующей глубинной структуры. Чем обусловлено сохранение *-п, пусть и в изменённом качестве, у непроизводных неодушевлённых имён? Здесь действует та морфотактическая закономерность, о которой говорилось выше: все падежные показатели должны были присоединяться к той основе, к какой присоединялись показатели прямого падежа в ед. ч. Те неодушевлённые имена, которые не были образованы с помощью *-тА, имели нулевой показатель в прямом падеже ед. ч. и, следовательно, допускали сохранение -п- в косвенных падежах. В синхронии оказывается, что прямая и косвенная форма этих имён образуется от разных основ. Благодаря внешнему сравнению гетероклитическое склонение предстаёт в реальной диахронической перспективе: к нему относятся те неодушевлённые имена, которые в пра-ностратическом были именами 2-го класса, образованными без суффикса *-тА.

Происходят изменения и в системе форм мн. ч. Неодушевлённые существительные имели только одну форму мн. ч. - собирательную на *-(e-)H¡. Формы раздельного мн. ч. у этих существительных не было. Вследствие отсутствия оппозиции раздельного ~ нераздельного мн. ч., у неодушевлённых имён утрачивает своё особое, соби-

рательное, значение и становится показателем мн. ч., нейтральным в отношении раздельности ~ собирательности. Это способствует исчезновению грамматической категории раздельности ~ собирательности.

Имелось определённое количество существительных, употреблявшихся в форме только нераздельной множественности (collectiva tantum), например, *H¡kw-e-H¡ (лат. aqua, гот. ahwa, рус. Ока). Сюда же относились имена с отвлечённым значением, развившимся на основе значения нераздельной множественности (лат. fuga 'бег', гот. giba 'дар'). После того, как аффикс *-(e-)H¡ перестал быть показателем собирательности, статус этих существительных изменился. С одной стороны, их форма перестала указывать на собирательность; с другой стороны, специфика денотатов препятствовала восприятию их формы как формы множественного числа. Вследствие этого, данная группа существительных образовала отдельный парадигматический класс, особенностью которого стало окончание *-(е-)Нг > *-ä/ä в им. п. ед. ч.

После утраты аффиксом собирательного значения у одушевлённых

имён оказалось два показателя мн. ч. - *-e-S И *-(e-)H¡. Очевидно, что второе окончание было здесь малопригодно: имя с могло сочетаться только с инактивным глаголом в ед. ч., что не соответствовало функции одушевлённых имён. В большинстве случаев во мн. ч. закреплялось *-e-s. Но иногда мн. ч. на *-H¡ сохранялось - это было обусловлено значительным различием значений прежних форм собирательности и раздельности (ср. значения 'местность' и 'отдельные места'). Аффикс *-(е-)Нз, присоединяясь к основам одушевлённых имён, приобрёл совершенно новое значение, став показателем женского рода. Разделение имён одушевлённого класса на два парадигматических типа (т.е. на два рода) знаменует возникновение новой именной категории - категории рода (genus). В плане содержания грамматическая категория рода связана на данном этапе с приписыванием денотатам мужского или женского пола. Таким образом, данная категория является морфологической реализацией понятия пола (sexus). Это понятие является естественным развитием понятия об одушевлённости. До разделения одушевлённого класса на две парадигмы формант *-s характеризовал обозначения денотатов и мужского, и женского пола, т.е. пол денотата грамматически не выражался (ср. др.-греч. Jtatlíp, JtapOévoi;, тгаТ?). При возникновении категории рода *-s становится показа-

телем т, что отражается в существовании пар типа ¿8еХф6? ~ ¿беХфт]'. Имена ж. р. объединяются с формами еоПееНуа 1аП;ит на -¡¡/а.

Возникновение двух разновидностей одушевлённого класса было последним важным событием эпохи семантически мотивированной классификационной дифференциации. Далее происходит десемантизация именных классов, обусловленная глубокими изменениями в мировосприятии человека. Эти изменения были следствием разрушения дорефлективной мифологии, в основе которой лежало восприятие объективно неодушевлённых предметов как способных действовать самостоятельно и целенаправленно. Действия, соотнесённые с материальностью вещи, постепенно перестали восприниматься как непосредственно обусловленные сущностью самих этих вещей. Представление об одушевлённости и неодушевлённости делалось излишним, поскольку активные действия уже не мыслились выражением одушевлённости предмета. Соответственно, стирались принципы отнесения существительных к тому или иному классу. Принадлежность к парадигматическим классам перестала быть семантически мотивированной. Это значит, что форманты перестали выражать граммемы одушевлённости и неодушевлённости и стали чисто парадигматическими элементами - показателями падежей. В позиции субъекта активного глагола оказались возможны имена на -т; точно так же, -т в позиции прямого объекта уже не указывал на утрату признака одушевлённости. Именные классы, утратив семантическую мотивированность, продолжают, однако, противопоставляться формально, что и создаёт деление на исторические роды. Вследствие десемантизации именных классов форманты *-(o-)s и перестали быть показателями пола у обозначений (объективно) неодушевлённых денотатов: в этом случае род перестал соотноситься с полом. В последующие эпохи соотнесённость неодушевлённых предметов с мужским или женским полом может быть обусловлена различными поверьями, особыми для каждой культуры, а также поэтическим олицетворением. Более или менее регулярная соотнесённость рода с полом ограничивается только обозначениями одушевлённых денотатов.

Итак, решение второй проблемы, поставленной в данной главе, кратко формулируется следующим образом:

а) Отправной точкой развития именной классифицирующей категории, представленной в индоевропейских языках, является возникновение двух парадигматических классов существительных в праностратическом: существительных, употребляющихся и в субъекте, и в прямом объекте, и имеющих разные показатели в этих позициях; существительных, не употребляющихся в субъекте активного глагола, а в прямом объекте имеющих нулевой показатель.

б) Разделение одушевлённого класса на две парадигмы в праиндоевропейском вызвано исчезновением грамматической категории раздельного ~ собирательного мн. ч. и использованием форманта, выражавшего собирательность, в качестве форманта женского пола. Формант, выражавший одушевлённость (недифференцированную в отношении пола), становится показателем мужского пола.

в) Замена двучленной системы именных классов на трёхчленную обусловлена приписыванием тем денотатам, которые мыслятся одушевлёнными, мужского или женского пола. Таким образом, новая система явилась грамматической реализацией понятия пола.

Глава 2 "Эволюция категории рода в индоевропейских языках" посвящена рассмотрению новых способов именной классификации, заменяющих десемантизирован-ную классификацию по родам. Глава разделена на две части. В 1-ой части, "Именные классы и семантически мотивированные парадигмы", рассматривается вопрос о возникновении новых именных классов и даётся анализ их плана выражения и плана содержания. Во 2-ой части, "Германские именные классы в диахронии", подробно рассматривается именная классификация в германских языках. Даётся как синхронный, так и исторический анализ лексики, позволяющий проследить на конкретном материале те процессы, которые привели к возникновению новой классифицирующей категории. Во Второй главе решаются следующие основные проблемы:

1. План выражения: а) формирование германского слабого склонения существительных как семантически мотивированной парадигмы; б) возникновение новой системы классификационного противопоставления существительных, основанного на семантически мотивированном различии парадигм.

2) План содержания: а) объективные предпосылки именной классификации в германских языках; б) принципы отнесения существительных к тому или иному классу.

Среди конкретных существительных n-склонения чётко выделяется несколько тематических групп (см. F.Kluge. Nominate Stammbildungslehre der altgermanischen Dialekte. 3. AufL, Halle, 1926). Согласно Ф.Клуге, это обозначения лиц; обозначения

Под слабым склонением существительных подразумеваются те древнегерманские типы склонения, когда существительные в ед ч. оканчиваются в одних языках на -п, в других - на гласный во всех падежах. С генетической точки зрения это л-основы. Таким образом, термин "слабое склонение" относится к синхронии, а термин "л-склонение" или "л-основы" - как к синхронии (в случае таких языков как готский или древнеанглийский, где л сохраняется), так и к диахронии (в случае скандинавских языков, где и исчезло). Основы на *-я- делятся на 4 подтипа, ал-основы м. р., бл-основы (ж. р.), Гл-основы (ж. р.), ал-основы ср. р. Между аи-основами м. р. и бл-основами с одной стороны и ол-основами ср. р. и Тп-основами с другой имеются резкие различия в происхождении и в продуктивности. В этой работе под п-основами (л-склонением) подразумеваются только ая-основы м. р. и бл-основы.

частей тела и похожих на них предметов; обозначения орудий, предметов одежды, вместилищ, лодок, разных видов сока или жидкости; обозначения растений. Выделяя эти группы, Ф.Клуге не ставит вопроса о возможности семантической связи между ними. В недавнее время исследования О.А.Смирницкой показали, что значительная доля лексики (ново)шведского слабого склонения (генетически это ои-основы) образует ряд тематических групп. Сюда относятся обозначения следующих денотатов: 1) лица женского пола; 2) животные, рыбы, насекомые; 3) орудия, средства передвижения, вместилища; 4) болезни и вредоносные явления, в т. ч. природные. Общим семантическим признаком, объединяющим эти группы, является своеобразная активность денотатов. Возникает вопрос: является ли семантическая мотивированность л-склонения общегерманской закономерностью? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо прежде всего рассмотреть сплошную выборку слов слабого склонения какого-либо германского языка, в котором древнее противопоставление типов склонения не подверглось сильным изменениям. Мы обратились к данным новоисландского языка. Была сделана роспись слов слабого склонения на букву В по толковому словарю Ami B65varsson. tslensk огбаЬок. 2. Utgafa. Reykjavik: Mil Og menning, 1993 (Приложение 1 к диссертации). Всего в списке 230 слов (в список не включались заимствования). Большинство слов многозначно и потому принадлежит сразу к нескольким тематическим группам. Значений, относящихся к выделенным тематическим группам, - 236; не относящихся - 104. Распределение значений по группам следующее: люди - 65 слов; животные, рыбы, насекомые - 45 слов; части тела людей и животных - 20 слов; орудия, предметы одежды, вместилища -69 слов; объекты ландшафта (в том числе неровности, впадины, выпуклости) - 37 слов; другие вещественные значения - 75 слов; отвлечённые значения - 29 слов. Списки слов, разделенных по тематическим группам, приведены в Приложении 2.

Синхронный анализ лексики слабого склонения в шведском и исландском, а также примеры, собранные Ф.Клуге, позволяют сделать вывод о семантической мотивированности данного словоизменительного типа.

Итак, формирование слабого склонения было обусловлено продуктивностью суффикса который, будучи первоначально одним из суффиксов имён деятеля и имён лица, превратился в универсальный показатель активных имён и стал их основообразующим элементом. Это привело к возникновению особых парадигм (

п-

склонение), которые, в силу указанного значения основообразующего элемента, оказались семантически мотивированными. Признаком, определяющим взаимосвязь тематических групп слабого склонения, является приписываемая денотатам способность быть непосредственным источником какого-либо действия или состояния, т.е. активность.

Продуктивность аффикса *-п- была столь велика, что многие индоевропейские существительные на *-о- и *-а- (прежде всего, имена лиц) присоединили этот аффикс к основе, откуда произошло определённое количество основ на *-ап- («— *-а-п-) и *-оп-(<— *-б-п-). Существенно, что не только о- и й-основы, но все типы основ могут переходить в и-склонение. При этом либо оба морфологических варианта сохраняются (иногда с развитием различия в значении), либо исконная форма сильного склонения выходит из употребления. Ср., например, такие варианты, как др.-исл. kvcen ж./ 'жена; женщина' (поэт.) // копа ж.п 'жена; женщина' (прагерм. *kwen-i-z//*kwm-6-n); nidr u.ja 'родич' // nidi u.jan 'родич'; ylgr ж.¡а 'волчица' // ylgja ж.jon 'тж.' В диссертации собраны и подробно проанализированы примеры подобного варьирования.

Имеется один случай, когда колебание между сильной и слабой формой уже не прослеживается: суффикс *-о в именах лиц ж. р. (пие. *-а) во всех германских языках заменён на *-бп. Ср. др.-греч. CKupd 'свекровь' - гот. swaihro ж.п. Это доказывает, что переход активных имён в и-склонение начался уже в прагерманском.

Возникновение семантически мотивированных парадигм (an- и ои-основ) отразилось на положении старых видов склонения. Будучи противопоставлены п-склонению формально, они также стали приобретать семантическую мотивированность. Вследствие того, что противопоставляются друг другу несколько парадигм, есть смысл определить их как именные классы: активный (слабое склонение) и инактивный (сильное склонение и основы на согласные). Объективной основой именной классификации в германских языках является восприятие одних предметов как наделённых способностью быть непосредственным источником какого-либо действия (т.е. "активных"), других - как лишённых этой способности (т.е. "инактивных"). Синхронное изучение германской лексики позволяет определить, какие именно существительные относятся к активному классу (иными словами, какие денотаты воспринимаются как активные). Все существительные активного класса являются конкретными. В противоположность этому, к инактивному классу относятся отвлечённые и вещественные существительные (об исключениях из этой закономерности см. далее). Необходимо отметить, что приписывание предметам способности быть непосредственным источником действия не является их одушевлением. Сам семантический состав слабого склонения свидетельствует, что одушевлённость не является фактором, определяющим принадлежность к активному классу. Поскольку одушевлённые денотаты (люди, животные) естественно выступают носителями активного начала, обозначающие их существительные составляют значительную долю лексики активного класса: одушевлённость способствует восприятию предметов активными. Однако много одушевлённых имён

имеется и в инактивном классе. Точно так же, неодушевлённость сама по себе не определяет классную принадлежность существительного. Признаком, мотивирующим здесь отнесение существительных к классам, является именно активность ~ инактивность денотатов. Установление этого признака позволяет, как нам кажется, вполне удовлетворительно объяснить связь выделенных тематических групп активного класса. Что касается инактивного класса, то его основной и наиболее устойчивой частью являются отвлечённые существительные с суффиксом *-а- (имена действия, а также результата и атрибута действия; первоначально они образовывались от сильных глаголов). В скандинавских языках и в готском они относятся к среднему роду. Эта модель отвлечённых существительных сохраняет чрезвычайно высокую продуктивность во все периоды; в современном исландском и шведском она занимает центральное положение вследствие неустойчивости других моделей отвлечённых имён.

Процесс складывания новых именных классов начался в прагерманском и наивысшего развития достиг в скандинавских языках, т.е. там, где древние типы склонения в целом сохранились на своих позициях. Лучше всего противопоставление новых именных классов видно в новошведском языке. Существительные, отражающие п-склонение (т.е существительные активного класса), имеют здесь в ед. ч. окончания -а и -е (gumma, gubbe). Они противопоставляются существительным других склонений, имеющим нулевое окончание в ед. ч. {sten, gast, apple, barn).

Необходимо обратить внимание на исключения из установленных закономерностей. Это, прежде всего, значительное количество отвлечённых имён в активном классе. Их денотаты не могут восприниматься источниками каких-либо действий и являются, следовательно, инактивными. С другой стороны, "активные" денотаты могут обозначаться существительными, принадлежащими к инактивному классу.

Прежде всего, надо учитывать, что вследствие развития в германских языках новой системы именной классификации, древние (индоевропейские) имена лиц на *-о-, (т.е. активные по лексическому значению) оказались в классе нового, германского, инактива ("сильное склонение"). Значительная продуктивность этих индоевропейских моделей обусловила появление в германских языках новых активных имён лиц на однако их количество очень ограниченно и не может сопос-

тавляться с количеством активных имён на *-n-. С другой стороны, праиндоевропей-ские суффиксы сохранили в германских языках продуктивность при обра-

зовании отвлечённых имён. Эти отвлечённые имена составляют значительную часть лексики германского инактивного класса. Далее, выражение категории активности ~ инактивности путём семантически мотивированного противопоставления основ на п

другим типам основ является германским нововведением. Однако эта инновационная закономерность существует наряду с закономерностями, унаследованными от праиндо-европейского. Вследствие того, что формант *-оя был показателем одушевлённости (активности) в праиндоевропейском, в германских языках также имеются активные имена с рефлексом пие. *-оя. Таким образом, принадлежность активного имени исключительно к «»-склонению не может быть жёстким правилом именно в силу сосуществования в грамматической системе явлений, относящихся к разным хронологическим уровням. Наличие инактивных отвлечённых имён в п-склонении также объясняется унаследованными индоевропейскими закономерностями. Форманты *-оя и *-а- характеризовали не только вещественные, но и отвлечённые имена. Поскольку аффикс *-п-, являясь показателем нового активного класса в германских языках, заменяет в этой функции древние аффиксы *-оя и *-а, отвлечённые имена на *-оя и *-а также могут переходить в п-склонение.

Итак, решение проблем, поставленных во Второй главе, кратко формулируется следующим образом:

1. а) Формирование и-склонения как семантически мотивированной парадигмы обусловлено высокой продуктивностью суффикса *-п-, который превратился в универсальный показатель активных имён, став их основообразующим элементом. В силу указанного значения форманта *-«- данное склонение оказалось семантически мотивированным, б) Возникновение семантически мотивированной парадигмы отразилось на положении старых типов склонения, которые, противопоставляясь п-склонению формально, также стали приобретать семантическую мотивированность. Это создало грамматически выраженную оппозицию по наличию ~ отсутствию признака активности. Поскольку элементы этой оппозиции выражают классификацию существительных, они являются именными классами.

2. а) Объективной предпосылкой именной классификации является восприятие денотатов как наделённых или лишённых признака активности, б) К активному классу закономерно относятся конкретные существительные, обозначающие людей, животных, части тела, орудия, природные явления и некоторые объекты ландшафта. К инак-тивному классу закономерно относятся вещественные и абстрактные существительные.

В Заключении подводятся итоги исследования, даётся относительная хронология явлений, связанных с категорией рода, уточняются определения "рода" и "именного класса".

Относительная хронология:

ПРАНОСТРАТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД.

1) Возникновение именных форм с относительной частицей *тА, которая присоединялась и энклитически, и проклитически.

2) В тех праностратических диалектах, где частица *тА была энклитикой (алтайский, уральский, дравидийский, индоевропейский), происходит её распространение на имена 1-го класса (т.е. имена, употреблявшиеся в субъекте активного глагола) в позиции прямого объекта; в этой позиции *тА используется как словоизменительный аффикс.

ПРАИНДОЕВРОПЕЙСКИЙ ПЕРИОД.

3) Маркирование имён 1-го класса в позиции субъекта активного глагола аффиксом *-5 (< указательное местоимение). В атрибутивных синтагмах, где определяемым является имя 1-го класса, *-5 присоединяется к основе определяющего слова; исчезновение *-п как показателя род. п. у имён 1-го класса. У имён 2-го класса (т.е. тех, которые не могли быть субъектами активного глагола) *-п отходит к основе, а окончанием род. п. становится *-5.

Превращение словообразовательного аффикса *-о- (< праностр. *-?а) в показатель единственного числа; в качестве показателя множественности используется *-е-. Распространение *-е- на формы нераздельной множественности.

4) Распространение *-5 на имена 1-го класса в позиции субъекта инактивного глагола: *-5 и *-т становятся показателями классов. Возникает двучленная классифицирующая категория, выражающая приписываемую денотатам одушевлённость ~ неодушевлённость. В атрибутивных синтагмах, где определяемым является неодушевлённое имя на *-т, классный показатель *-т присоединяется к основе определяющего слова. Исчезновение *-п как показателя род. п. у неодушевлённых имён на *-т.

Распространение *-о- (показатель ед. ч.) на имена 2-го класса. Отсутствие категории раздельной множественности у инактивных имён влечёт превращение *-а/а в окончание мн. ч., нейтральное в отношении раздельности ~ собирательности. Вследствие превращения в окончание мн. ч., форма существительных, использовавшихся только в форме нераздельной множественности, начинает противоречить их значению и осмысливается как особая форма ед. ч. на *-а/а.

Превращение формы нераздельной множественности одушевлённых имён в форму Г; *-5 становится показателем т: двучленная именная классификация заменяется трёхчленной.

5) Десемантизация именных классов. Поскольку различное маркирование имён в одних и тех же позициях (прежде всего, в субъекте) становится десемантизированным,

оно не может быть устойчивым. В историческую эпоху происходят колебания в роде, выравнивание и разрушение парадигм, что может способствовать исчезновению самой грамматической категории рода. Однако одновременно с разрушением древнего грамматического рода в ряде языков происходит обратный процесс - возникновение новой системы именной классификации. Данное явление связано с семантической мотивированностью словоизменительного типа (парадигмы) существительных. Семантически мотивированной парадигмой является такой тип словоизменения, принадлежность к которому определяется лексическим значением слова.

Первым условием возникновения именных классов в индоевропейских языках является семантическая мотивированность парадигмы существительных. Вторым условием является принадлежность существительных с определённым лексическим значением только к этой парадигме. Не следует, однако, ожидать, что в германских языках, где предполагается наличие именной классификации, все существительные с активным значением могут относиться только к склонению на я. Мы видим лишь преобладание указанных существительных в этом склонении, а также тяготение к этому типу словоизменения активных существительных других склонений (последнее выражается в появлении у них вариантов, принадлежащих к я-склонению). Итак, наиболее важными моментами в установлении именной классификации в германских языках являются: 1) возникновение семантически мотивированной парадигмы (и-склонение); 2) регулярное отнесение существительных с активным значением именно к этой парадигме.

Определения:

Именной класс в индоевропейских языках - это такая группа существительных, принадлежность которых к единому словоизменительному типу обусловлена их значением. Основанием для выделения именных классов является наличие семантической мотивации в принадлежности существительных к тому или иному типу склонения.

Категория рода в реконструированном праиндоевропейском - это морфологическое выражение приписываемого денотатам пола. С диахронической точки зрения роды исторических индоевропейских языков являются десемантизированными именными классами.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

Маньков А.Е. О значении слабого склонения в германских языках // Сравнительно-историческое исследование языков: современное состояние и перспективы: Тезисы докладов международной научной конференции. Москва, 22-24 января 2003 г. -М.,2003.-С.121-122.

Маньков А.Е. Семантически мотивированные парадигмы в индоевропейских языках // Сравнительно-историческое исследование языков: современное состояние и перспективы. Сборник статей по материалам международной научной конференции (Москва, 22-24 января 2003 г.). - М.: Издательство МГУ, 2004. - С.260-272.

Маньков А.Е. Происхождение категории рода в индоевропейских языках // Вопросы языкознания, № 5 (2004 г.). - С.79-92.

Принято к исполнению 21/09/2004 Исполнено 22/09/2004

Заказ № 332 Тираж: 100 экз.

ООО «11-й ФОРМАТ» ИНН 7726330900 Москва, Балаклавский пр-т, 20-2-93 (095) 747-64-70 (095)318-40-68 www.autoreferat.ru

»»1774®

РНБ Русский фонд

2005-4 14463

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Маньков, Александр Евгеньевич

Введение - стр.

Глава 1. Происхождение категории рода в индоевропейских языках - стр.

Глава 2. Эволюция категории рода в индоевропейских языках — стр.36 JL Именные классы и семантически мотивированные парадигмы - стр.

Ъ Германские именные классы в диахронии - стр.56 Заключение - стр.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Маньков, Александр Евгеньевич

В данной работе исследуется диахроническая структура индоевропейских именных классифицирующих категорий: даётся анализ категории рода (Глава I) и рассматривается развитие классификационных противопоставлений в историческую эпоху (Глава II). Особое внимание уделяется наименее изученному вопросу -возникновению новых форм классификации, заменяющих десемантизированную классификацию по родам. V

Актуальность исследования

Происхождение индоевропейской категории рода — один из главных и наиболее трудных вопросов, стоящих перед сравнительно-историческим языкознанием. Трудность заключается прежде всего в том, что в большей части случаев не виден принцип отнесения существительных к тому или иному роду: уже в самый ранний период засвидетельствованной истории всех индоевропейских языков род является не только полностью сложившейся, но и десемантизированной категорией. Соответствия между засвидетельствованными формами говорят лишь о праиндоевропейском характере категории рода, но мало проясняют её диахроническую структуру. Актуальность проведённого исследования обусловлена тем, что несмотря на многочисленные работы, история трёхчленной системы родовых противопоставлений, которая представлена в индоевропейских языках, остаётся неясной. Кроме того, необходимо отметить полную неизученность проблемы новых форм именной классификации, возникающих в индоевропейских языках после десемантизации классификации по родам.

Цели и задачи исследования

Главными целями исследования являются следующие:

- Рассмотреть этимологию формантов, связанных с именной классификацией.

- Реконструировать эволюцию плана содержания классифицирующих категорий и установить факторы, определяющие направление этой эволюции.

- Выяснить, есть ли в индоевропейских языках случаи возникновения новых способов именной классификации, заменяющих древнюю классификацию по родам или существующих наряду с нею.

В соответствии с этими целями были поставлены и решены следующие наиболее важные задачи:

- Анализ функций формантов, выражавших именную классификацию на разных этапах развития индоевропейской морфологии. В связи с этим была дана относительная хронология тех реконструированных явлений, последовательность которых составляет предысторию трёхчленной категории рода исторических индоевропейских языков.

- Анализ объективных предпосылок классифицирующей категории. Эволюция её плана содержания была поставлена в связь с развитием определённых аспектов мировосприятия.

- Анализ системы существительного в исторических индоевропейских языках, направленный на выяснение вопроса о возможности развития; новой; классифицирующей категории. В результате была описана система новой именной классификации, возникшая в германских языках и заменившая десемантизированную классификацию по родам.

Научная новизна исследования

Новаторство проведённого исследования состоит прежде всего в использовании i материала внешнего сравнения в целях реконструкции истории категории рода. Новаторство работы также состоит в описании системы именных классов, возникших в германских языках и существующих наряду с десемантизированной классификацией по родам.

Изучение системы родовых противопоставлений должно ответить на вопрос, как складываются элементы этой системы, как они приобретают своё засвидетельствованное, историческое качество. Очевидно, что формирование категории рода целиком относится к праиндоевропейскому периоду и потому может изучаться только путём анализа реконструированных, а не засвидетельствованных форм. Из этого анализа с необходимостью следует восстановление ряда этапов в развитии праиндоевропейской морфологии, находящихся в самой тесной связи с теми процессами, рефлексом которых является категория рода. Восстановление закономерностей развития морфологии путём анализа реконструированных праиндоевропейских форм (т.е. путём внутренней реконструкции) показывает, что многие из этих форм возникают не в праиндоевропейском языке, а восходят к его языку-предку и, следовательно, имеют отражения в тех языках, которые,. наряду с праиндоевропейским, являются результатами развития этого языка-предка. Это служит основанием для использования, наряду с внутренней реконструкцией, внешнего по отношению к индоевропейской семье материала. Кроме того, практически любая глубинная внутренняя реконструкция всегда остаётся лишь одной из возможных диахронических интерпретаций засвидетельствованных фактов. Единственный способ её проверки - это обращение к данным внешней реконструкции. "Лишь внешнее сравнение обеспечивает соответствующий контроль и позволяет выбрать единственный максимально приближающийся к реальности вариант исторической реконструкции из многих принципиально возможных" [Иллич-Свитыч 1971: 2]. Приводимые нами данные внешнего сравнения основаны на ностратической реконструкции в её наиболее обоснованном и убедительном виде, а именно, на работах В.М.Иллич-Свитыча1.

Не следует считать, что обращение к внешнему, неиндоевропейскому, материалу в целях объяснения индоевропейских фактов является объяснением неизвестного через ещё более неизвестное. Скептическое отношение к: опытам внешнего сравнения связано, по-видимому, с недооценкой возможностей метода "ступенчатой (или поэтапной) реконструкции". Эта недооценка является следствием представления i о реконструированных праязыковых формах как об условной абстракции, при которой неизбежно отвлечение от языковой реальности и пренебрежение фактами; чем глубже реконструкция, тем выше степень "абстракции" и тем значительнее потеря информации.

Однако при последовательном применении сравнительно-исторического метода никакой потери информации нет; праязыковая реконструкция, основанная на сравнительно-историческом методе, - это единственный способ установления закономерностей в регулярных соответствиях между засвидетельствованными языками [Дыбо 1994: 46]. Только путём реконструкции праязыковой формы можно объяснить развитие засвидетельствованных форм. В этом смысле "реконструкция более содержательна и информативна, чем отдельный языковой факт" [Дыбо 2003: 75, 77]. Хронологическое углубление реконструкции при соблюдении сравнительно-исторического метода само по себе не ведёт к потере информации. "Потеря информации происходит в том случае, если какое-то слово, форма, грамматическая категория или фонологическое явление некоего языка не включены в компаративистскую процедуру. Это бывает тогда, когда в родственных, языках указанного феномена нет, или он претерпел такие изменения (фонетические, семантические и под.), что мы на нашем уровне знаний не можем его опознать, или какие-то родственные языки так плохо описаны, что в их описание это явление не попало, хотя в самих языках оно есть. Если у нас есть близкородственные языки, мы можем сравнить это явление с аналогичными явлениями в них и установить его

1 Все необходимые обоснования ностратической реконструкции даны в первом томе "Опыта сравнения ностратических языков" [Иллич-Свитыч 1971]; мы ограничимся лишь краткими общетеоретическими замечаниями. вторичность и тот прототип, из которого оно развилось, у этого прототипа могут обнаружиться соответствия и в дальне родственных языках. Если у нас имеется хорошо описанное языковое окружение, мы можем сравнить это явление (слово, например) с соответствующими явлениями в окружении и обнаружить, что оно является заимствованием. В обоих случаях путём- включения указанного явления в компаративистскую процедуру мы восполняем потерю информации. Отсюда непреложно следует, что лингвистическая реконструкция; тем точнее, чем больше "ступеней" может пройти компаративистская процедура" [Дыбо 2003: 76].

Единственное препятствие, возникающее перед лингвистической реконструкцией — это невозможность обнаружить какие-либо допускающие соотнесение элементы: в этом случае нет материала для сравнения и реконструкции [Иллич-Свитыч 1971:3]2.

Если- в начале XX в. ещё можно было ограничивать,задачу исторического языкознания изучением "последовательного развития от общеиндоевропейского к каждому данному языку" [Мейе 1938: 78], то в 30-е годы осознаётся необходимость изучения предыстории самого праиндоевропейского языка [Бенвенист 1955: 25]: его следует рассматривать "не как собрание неизменных символических знаков, а как язык в его становлении, раскрывающий в своих формах такое же: разнообразие происхождения и хронологии, как и у любого исторически засвидетельствованного языка", как язык, "хотя и восстановленный, но допускающий, тем не менее, генетический анализ" [Бенвенист 1955: 26]. Очевидно, что речь идёт о перенесении метода внутренней реконструкции с засвидетельствованных языков на язык незасвидетельствованный, в. данном случае, праиндоевропейский. Реконструкция развития праязыка и установление в нём относительной хронологии возможно прежде всего потому, что в засвидетельствованных языках отражены явления разных периодов истории праязыка, в том числе самых ранних. Исследование этих явлений во многих случаях позволяет дать историческое объяснение праязыковым! фактам. Образцами таких исследований могут,, в частности, считаться работы Э.Бенвениста [Benveniste 1935; Бенвенист 1955] и Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванова [Гамкрелидзе, Иванов 1984].

Однако, проблема в том, что глубинная праязыковая реконструкция, как бы логично она ни была построена, требует проверки фактами. Ими в данном случае могут быть только данные внешнего сравнения. Так, путём внешнего сравнения удаётся,

2 Невозможность реконструкции праязыка в принципе не означает отсутствие генетической связи. Однако доказать родство языков без (или в обход) реконструкции праязыка нельзя. наконец, объяснить возникновение гетероклизии ? в праиндоевропейском (см. Главу I данной работы) и подтвердить предположение, что "эта флексия не принадлежала индоевропейскому языку в собственном смысле слова" [Бенвенист 1955: 26].

Мысль о проверке внутренней индоевропейской (и любой другой) реконструкции путём внешнего сравнения не нова. А.Мейе указывает: "Исторически объяснять индоевропейский язык мы будем в • состоянии только тогда, когда: будет доказано его родство с другими , языковыми семьями, когда таким; образом окажется возможным; установить системы соответствий и при их помощи составить себе представление о доиндоевропейском периоде" [Мейе 1938: 81].

Родство индоевропейских языков с пятью другими языковыми семьями; — семито-хамитской: (афроазийской), картвельской, алтайскойуральской, дравидийской - было доказано в 60-е годы В.М.Иллич-Свитычем. Сходство морфем в ряде наиболее устойчивых лексических, словообразовательных и; словоизменительных элементов в языках- этих: семей подтвердило предположение о генетическом тождестве: этих элементов. В результате: были; построены системы фонемных соответствий между шестью праязыками.

Теоретическая значимость исследования

Как известно, одной из общих задач сравнительно-исторического языкознания ; является: внутренняя реконструкция .развития праязыка с одной стороны и проверка этой • реконструкции данными внешнего сравнения с другой; Исследование категории рода, представленное в данной работе, проводилось с учётом названных задач. Это определяет теоретическую значимость работы, которая заключается в следующем:

1. Дальнейшее уточнение сравнительно-исторического метода, заключающееся в привлечении данных макрокомпаративистики для» верификации внутренней праязыковой реконструкции, в данном случае индоевропейской.

2. Изучение истории индоевропейской категории рода; существенно для диахронической типологии грамматических категорий.

Практическая значимость исследования'

1. Произведён этимологический анализ ряда индоевропейских словообразовательных и словоизменительных аффиксов, который5 может быть учтён в дальнейших исследованиях по индоевропейской именной морфологии и при составлении курсов по индоевропейскому языкознанию.

2. Произведён диахронический анализ определённого количества германских существительных, позволяющий ответить на вопрос о причинах отнесения к тому или иному роду и классу. В этой связи предложена модель статьи; для этимологического словаря группы языков. Предложен также ряд новых этимологий и уточнений к имеющимся этимологиям, что может рассматриваться как определённый задел для этимологического словаря германских языков.

Апробация исследования

Гипотезы, выдвинутые в работе, и её результаты апробировались: на международной научной конференции "Сравнительно-историческое исследование языков: современное состояние и перспективы" (филологический факультет МГУ). М., 2003; на семинаре Центра компаративистики Института восточных культур РГГУ (2002-2003 гг.); на семинаре по германскому языкознанию кафедры германского языкознания филологического факультета МГУ (2002-2003 гг.).

Структура исследования

Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и приложений.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Происхождение и эволюция категории рода в индоевропейских языках"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Рассмотрев диахроническую структуру именной классификации, дадим относительную хронологию тех реконструированных явлений, последовательность которых составляет предысторию трёхчленной категории рода исторических индоевропейских языков (см. также стр.35-36):

ПРАНОСТРАТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД.

1) Возникновение именных форм с относительной частицей *тА, которая присоединялась и энклитически, и проклитически.

2) В тех праностратических диалектах, где частица *тА была энклитикой (алтайский, уральский, дравидийский, индоевропейский), происходит её распространение на имена 1-го класса (т.е. имена, употреблявшиеся в субъекте активного глагола) в позиции прямого объекта; в этой позиции *тА используется как словоизменительный аффикс.

ПРАИНДОЕВРОПЕЙСКИЙ ПЕРИОД.

3) Маркирование имён 1-го класса в позиции субъекта активного глагола аффиксом *-s (< указательное местоимение).

В атрибутивных синтагмах, где определяемым является имя 1-го класса, *-s присоединяется к основе определяющего слова; исчезновение *-п как показателя род. п. у имён 1-го класса. У имён 2-го класса (т.е. тех, которые не могли быть субъектами активного глагола) *-п отходит к основе, а окончанием род. п. становится *-s.

Превращение словообразовательного аффикса *-о- (< праностр. *-?а) в показатель единственного числа; в качестве показателя множественности используется *-е-. Распространение *-е- на формы нераздельной множественности.

4) Распространение *-s на имена 1-го класса в позиции субъекта инактивного глагола: *-s и *-т становятся классными показателями.

В атрибутивных синтагмах, где определяемым является неодушевлённое имя на *-т, классный показатель *-т присоединяется к основе определяющего слова. Исчезновение *-п как показателя род. п. у неодушевлённых имён на *-т.

Распространение *-о- (показатель ед. ч.) на имена 2-го класса. Отсутствие категории раздельной множественности у инактивных имён влечёт превращение *-а/-а в окончание мн. ч., нейтральное в отношении раздельности ~ собирательности. Вследствие превращения *-а/-а в окончание мн. ч., форма существительных, использовавшихся только в форме нераздельной множественности, начинает противоречить их значению и осмысливается как особая форма ед. ч. на *-а/-а.

Превращение формы нераздельной множественности одушевлённых имён в форму f; *-s становится показателем т.

5) Десемантизация именных классов. Поскольку различное маркирование имён в одних и тех же позициях (прежде всего, в субъекте) становится десемантизированным, оно не может быть устойчивым. В историческую эпоху происходят колебания в роде, выравнивание и разрушение парадигм, что может способствовать исчезновению самой грамматической категории рода.

Однако одновременно с разрушением древнего грамматического рода в ряде языков происходит обратный; процесс - возникновение новой системы именной классификации. Данное явление выражается в семантической мотивированности парадигм существительных. Семантически мотивированной парадигмой является такой тип словоизменения, принадлежность к которому определяется лексическим значением слова. Так, в славянских языках принадлежность существительных к типу словоизменения является семантически мотивированной: в старославянском имена м. р., обозначающие лица, имеют разные показатели в субъекте и прямом объекте; имена, обозначающие не-лица, - одинаковые показатели. Таким образом, одушевлённость выражается в старославянском несовпадением показателей им. и вин; падежей, одушевлённость — совпадением этих показателей.

Новая система именной классификации сформирована и в германских языках. Отправной точкой морфологического выражения классификации денотатов (которая осуществляется в данном случае на основе наличия или отсутствия приписываемого денотатам признака активности) является в германских языках высокая продуктивность суффикса *-п-, бывшего первоначально одним из суффиксов имён деятеля и имён лица. Для выражения активности как одушевлённых, так и неодушевлённых денотатов была использована именно эта словообразовательная модель, чему способствовало то, что имена деятеля с *-и- обозначали не только лиц. Активность в данном случае не следует отождествлять с одушевлённостью. Имена лиц естественно и исторически являются ядром активного класса в германских языках, однако» признак активности приписывается не только людям, но и животным, орудиям, частям тела, природным явлениям и некоторым объектам; ландшафта (списки существительных активного класса см. в Приложениях). Однако существительные одной словообразовательной модели, как бы продуктивна она ни была, сами по себе не образуют именного класса. Так, например, германские отвлечённые существительные с суффиксом -ing-/-ung- не являются - именным классом. Определять группу существительных как именной класс имеет смысл лишь в том случае, если их значение влияет на их принадлежность к определённому словоизменительному типу. Иными словами, если существительные с каким-то значением относятся (или тяготеют) только к одному словоизменительному типу (а не ко многим), их следует считать именным классом.

Итак, первым условием возникновения именных классов в индоевропейских языках является семантическая мотивированность словоизменительного типа (парадигмы) существительных. Вторым условием является принадлежность существительных с определённым лексическим значением только к этой парадигме.

Упомянутые существительные на -ing-/-ung- представляют собой семантически; мотивированную группу (в силу значения суффикса), но сами по себе не образуют именного класса, т.к. элемент -ing-/-ung-, создающий; семантическую мотивированность, не является словоизменительным элементом: Из этого следует, что группы имён, объединяемые определённым общим значением; которые возникают при суффиксальном словообразовании, не являются именными классами; пока не начинают характеризоваться специфическим для них типом словоизменения.* С другой стороны, в индоевропейских языках есть случаи семантической мотивированности парадигм: так, к; склонению на os/es относятся преимущественно собирательно-отвлечённые. имена. Однако считать это склонение именным классом нельзя, т.к. большое количество; собирательно-отвлечённых имён относится к другим склонениям.

Не следует ожидать, что в германских языках, где предполагается наличие именной классификации, все существительные с активным значением (т.е. обозначения людей, животных, орудий и т.д.) могут относиться только к склонению на п. Мы видим лишь преобладание указанных существительных в этом склонении, а также тяготение к этому типу словоизменения активных существительных других склонений (последнее выражается в появлении у них вариантов, принадлежащих к и-склонению). Итак, наиболее важными моментами в установлении s именной классификации в германских: языках являются: (1) возникновение семантически мотивированной парадигмы (п-склонение); (2) регулярное отнесение существительных с активным значением именно к этой парадигме.

Объективной1 основой именной классификации и в реконструируемом; праиндоевропейском, и в славянских, и в германских языках; следует считать восприятие денотатов как наделённых или лишённых признака активности;

Реальное же функционирование классификации различно в этих трёх системах и по? плану выражения, и по плану содержания. Прежде всего, не совпадает состав классов. В праиндоевропейском к активному классу относились те денотаты, которые могли быть субъектами активного действия, независимо от того, являлись ли они ■ лицами или не-лицами. Любое имя, возможное в субъекте активного (позднее переходного) глагола (например, "человек", "рука", "ветер", "камень", "копьё", "дерево как растение") имело в этой позиции классификатор *-s, указывавший на активность. Денотаты, не способные быть субъектами активного действия ("древесина", "вода" в собирательном значении, "изображение", "корм", "грудной младенец") обозначались именами с классификатором *-т в субъекте инактивного глагола (единственная возможная для них позиция субъекта); к этому классу, по-видимому, не должны были относиться обозначения дееспособных, полноправных лиц. В старославянском; к активному классу относятся обозначения лиц, преимущественно полноправных (поскольку именные классы складываются в пределах парадигмы м. р., это обозначения лиц мужского пола), а также обозначения; предметов, приравненных к лицам, т.е. олицетворённых. К инактивному классу относятся обозначения? предметов, являющихся или приравненных к не-лицам. В германских языках к активному классу относятся обозначения тех денотатов, которые наделяются способностью целенаправленно действовать. Диахроническая структура германских и, славянских именных классов совершенно; различна: первые по происхождению связаны со словообразованием; вторые сложились в рамках словоизменения. Тем не менее, несмотря на указанные различия, во всех трёх случаях именная классификация выражается одинаково - посредством семантически мотивированных парадигм. Особенности плана выражения именной классификации; обусловлены различиями диахронической структуры этой категории в каждой из рассмотренных систем.

В заключение предложим следующие определения:

Именной класс в индоевропейских языках — это такая группа существительных, принадлежность которых к единому словоизменительному типу обусловлена их значением. Основанием для выделения: именных классов является наличие семантической мотивации в принадлежности существительных к тому или иному типу склонения.

Категория рода в; реконструированном праиндоевропейском - это морфологическое выражение приписываемого денотатам пола. С диахронической точки зрения роды исторических индоевропейских языков являются десемантизированными именными классами.

Список научной литературыМаньков, Александр Евгеньевич, диссертация по теме "Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание"

1. Бенвенист, Э. Индоевропейское именное словообразование. М., 1955 (пер. с франц.)

2. Благова, Э. (ред.) Старославянский словарь (по рукописям X-XI вв.) М., 1999.

3. Бруннер, К. История английского языка. Т. II. М., 1956.

4. Вайан, А. Руководство по старославянскому языку. М., 1952 (2002).

5. Гамкрелидзе, Т.В., Иванов, Вяч.Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Тбилиси, 1984.

6. Даль, Вл. Толковый словарь живого великорусского языка, тт. I-IV. СПб. — М., 1880-1882 (М., 1955).

7. Дыбо, В.А. Язык Этнос - Археологическая культура (несколько мыслей по поводу индоевропейской проблемы). // Язык. Культура. Этнос. М., 1994, с.39-51.

8. Ельмслев, Л. О категориях личности-неличности и одушевлённости-неодушевлённости // Ревзина, О.Г. (ред.) Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1979.

9. Иллич-Свитыч, В.М. Опыт сравнения ностратических языков. Т. I, М., 1971; Т. II, М. 1976.

10. Иорданиди, С.И., Крысько, В.Б. Историческая грамматика русского языка. T.I. Множественное число именного склонения. М., 2000.

11. Иоффе, В.В. Происхождение и развитие категории рода в праиндоевропейском языке. Автореф. дисс. канд. филол. наук. Ростов-на-Дону, 1973.

12. Иоффе, В.В. Происхождение и развитие категории рода в праиндоевропейском языке // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1973, № 2.

13. Карпинская, О.Г. Типология рода в славянских языках // ВЯ, 1964, № 6.

14. Кацнельсон, С.Д. Историко-грамматические исследования. I. Из истории атрибутивных отношений. М.-Л., 1949.

15. Копелиович, А.Б. Семантико-грамматическое развитие категории рода в современном русском языке. Автореф. дисс. канд. филол. наук. М.,1971.

16. Копелиович, А.Б. Очерки по истории грамматического рода. Владивосток, 1989. Копелиович, А.Б. Происхождение и развитие индоевропейского рода в синтагматическом аспекте. Владимир, 1995.

17. Копелиович, А.Б. Именная категория лица в её отношении к грамматическому роду. Владимир, 1997.

18. Корбетт, Г.Г. Типология родовых систем // В Я, 1992, № 3.

19. Крысько, В.Б. Развитие категории одушевлённости в истории русского языка. М.,1984.

20. Крысько, В.Б. Исторический синтаксис русского языка: Объект и переходность. М., 1997.

21. Лосев, А.Ф. История античной философии в конспективном изложении. М. 1989. Лосев, А.Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996.

22. Маньков, А.Е. Морфосемантические факторы развития существительных слабого склонения женского рода в шведском и исландском языках. (Дипломная работа). М.,1999.

23. Мейе, А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М.-Л., 1938 (пер. с франц.).

24. Мейе, А. Общеславянский язык. М., 2000 (пер. с франц.).

25. Откупщиков, Ю.В. Латинская флексия -osio в gen. sing, е/о-основ. // Ю.В.Откупщиков. Opera philologica minora (Античная литература. Языкознание). СПб., 2001.

26. Плунгян, В.А. Общая морфология. Введение в проблематику. М., 2003. Плунгян, В.А., Романова, О.И. Именная классификация: грамматический аспект // ИАН СЛЯ 49.3,1990.

27. Уленбек, X.K. Agens и Patiens в падежной системе индоевропейских языков. // Эргативная конструкция предложения. М., 1950.

28. Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка, тт. I-IV. Пер. с нем. и дополнения О.Н.Трубачёва. М, 1964-1973.

29. Филлмор, Ч. Дело о падеже. // Зарубежная лингвистика. М., 1999.

30. Хелимский, Е.А. Ностратические компоненты показателя собирательности: славянско-самодийская аналогия. // Е.А.Хелимский. Компаративистика. Уралистика: Лекции и статьи. М., 2000.

31. Шантрен, П. Историческая морфология греческого языка. М., 2001 (пер. с франц.)

32. Andersson, Е. Balansen mellan grammatiskt och semantiskt genus i svenskan. // Folkmdlsstudier 1978, s.27-48.

33. Blondal, S. Islenzk-donsk orSabok. Reykjavik, 1924.

34. Bodvarsson, Arni. Islensk огбаЬок. 2. utgafa. Reykjavik, 1993.

35. Brugmann, K., Delbruck, В. Grundriss der vergleichenden Grammatik der Indogermanischen Sprachen. В. II. Strassburg, 1888-1892.

36. ВТ = Bosworth / Toller = Bos worth, J. An Anglo-Saxon Dictionary.

37. Claudi, U. Zur Entstehung von Genussystemen: Ueberlegungen zu einigen theoretischen Aspekten, verbunden mit einer Fallstudie des Zande. Hamburg, 1985.

38. Corbett, G.G. Gender. Cambridge, 1990.

39. Craig, C. (ed.) Noun Classes and Categorization. Amsterdam, 1986.

40. Einarsson, StefAn. Icelandic. Grammar, Texts, Glossary. Baltimore, 1949.

41. Falk, H.S., Torp, A. Norwegisch-Danisches etymologisches Worterbuch. Bd. I-II. 2. Aufl. Heidelberg, 1960.

42. Feist, S. Vergleichendes Worterbuch der Gotischen Sprache. 3. Aufl. Leiden, 1939.

43. Fodor, J. The Origin of Grammatical Gender// Lingua, 1959, v. 8, № 1.

44. Greenberg, J.H. How does a Language Acquire Gender Markers? // Greenberg, J.H., et al. (eds.) Universals of Human Language, 1978, v. 3.

45. Haraldsson, Helgi. Russnesk islensk огбаЬок. Reykjavik, 1996.

46. Hasan, I.M. Grammatical Gender: Its Origin and Development. The Hague, 1973.

47. Hellquist, E. Svensk etymologisk ordbok. 3 uppl. Lund, 1980.

48. Holt. = Holthausen, F. Altenglisches etymologisches Worterbuch. Heidelberg, 1934.

49. Klintberg, B. av. Svenska folksagner. Stockholm, 1986.

50. Noreen, A. Altislandische und altnorwegische Grammatik (Laut- und Flexionslehre) unter Beriicksichtung des Urnordischen. 4. Aufl. Halle, 1923.

51. NSSO = Norstedts stora svenska ordbok. Utarbetad vid Sprakdata Goteborgs universitet. 2 uppl. Goteborg, 1988.

52. Onions, C.T. (ed.), with the assistance of G.W.S.Friedrichsen and R.W.Burchfield. The Oxford Dictionary of English Etymology. Oxford, 1966.

53. Partridge, E. Origins. A Short Etymological Dictionary of Modern English. London,1958.paul, H. Mittelhochdeutsche Grammatik. 10. u. 11. Aufl. Halle, 1918.

54. Pokorny, J. Indogermanisches etymologisches Worterbuch. Bern, 1959.

55. Royen, G. Die nominalen Klassifikations-Systeme in den Sprachen der Erde. Wien,1929.

56. SAOL 11 = Svenska Akademiens ordlista over svenska spraket. 11 uppl. Stockholm,1986.

57. Serzisko, F. Gender, Noun Class and Number Classification // Dirven, R:, Radden, G. (eds.) Issues in the Theory of the Universal Grammar. Tuebingen, 1982.

58. Sievers / Brunner = brunner, K. Altenglische Grammatik nach der angelsachsische Grammatik von E.Sievers. 2. Aufl. Halle, 1951.

59. Skeat W.W. An Etymological Dictionary of the English Language. Oxford, 1879-1882. SH = Svensk handordbok. Konstruktioner och fraseologi. Under redaktion av T.Johannisson och K.G.Ljunggren. Norstedts, 1966.

60. Teleman, U. Hut manga genus finns det i svenskan? // Grammatik p& villovagar, s.106

61. Vries, J. de. Altnordisches etymologisches Worterbuch. Leiden, 1961. WH = Walde / Hofmann = Walde A. Lateinisches etymologisches Worterbuch, Bd. 1-2. 3. Aufl., neubearb. von J.B.Hofmann. Heidelberg, 1938, 1954.

62. WP = Walde / Pokorny = Walde, A. Vergleichendes Worterbuch der indogermanischen Sprachen. Bd. I-II. Hsgb. u. bearb. von J.Pokorny. Berlin u. Leipzig, 1930.

63. Wessen E. Svensk sp&khistoria. I. Ljudlara och ordbojningslara. 8 uppl. Stockholm,1968.