автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Проза Н.Готорна: чтение как акт нравственной рефлексии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Проза Н.Готорна: чтение как акт нравственной рефлексии"

На правах рукописи

АКСЕНОВ Алексей Валерьевич ПРОЗА Н. ГОТОРНА: ЧТЕНИЕ КАК АКТ НРАВСТВЕННОЙ РЕФЛЕКСИИ

Специальность 10.01.03 - литература народов стран зарубежы (европейская и американсх» лтргпуры)

Автореферат диссертации на соисжяние ученой степени кандидата филологических наук

Москва-2005

Работа выполнена на кафедре истории зарубежной литературы Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова

Доктор филологических наук, профессор Венедиктов* Тать ли Дмитриевна

Доктор культурологии, профессор Волкова Елена Ивановна,

Клндидат филологических наук

Владимир Львович

Ведущая организация: Московский государственный

открытой педагогический университет ик. М. А. Шолохова

Защита состоите! 03 июня 2005 г. на заседании диссертационного совета Д501.001.25 при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по адресу: 119992, г. Москва, МГУ, Воробьевы горы, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.

Автореферат разослан 21 апреля 2005 г.

НаучньМ руководитель

Официальные оппоненты:

Ученый секретарь

диссертационного совета

кандидат филологических наук, доцент

А.В. Сергеев

hWi

ÍL&b /¿><f<P

3

Натаниель Готорн (1804-1864) - писатель интроспективного склада, темы нравственности играют в его творчестве важную роя, Моральная сосгавляощая произведений Готорна обусловлена соприкосновением в личности автора культурных парадигм христианства и романтизма Суть противоречия между ними состоит в различии догматического (вера в Откровение) и не-догматического (доверив субъективному опыту) типов сознания Положение Готорна между этими двумя системами определяет особенности его нравственного сознания как человека и писателя.

В текстах Готорна нравственные нормы и ценности проблематизируются посредством текстовых стратегий («прием смысловой неопределенности») При восприятии этих произведений способность нравственного суждения приобретает важное герменевтическое значение и становится фактом сознания читателя, что позволяет говорить о нравственной рефлексии В работе нравственная рефлексия рассматривается как когнитивная составляющая читателляого восприятия, но также и более широко - как культурно-историческое явление романтической эпохи, обусловленное утратой традиционных мировоззренческих ориентире® и утверждением принципа субъективной достоверности в религии и морали.

Цель настоящей работы - исследовать особенности раскрытия нравственной проблематики в проговедениях Готорна в аспекте коммуникативных страта ий текста, то есть последовательно анализируя формально-содержательные структуры текста в их адресованности читательскому восприятию.

В качестве предварительной задачи в работе предпринято исследование мировоззрения Готорна, объектом которого является морально-религиозная составляющая этого мировоззрения, а также позиционирование себя автором относительно пуританизма и некоторых современных ему явлений культурной жизни (либеральные течения протестантизма, трансцендентализм, социализм) Предметом исследования в этой части являются очерки Готорна, его не-художественные тексты (дневники, письма), а также биографические свидетельства его современников.

В качестве основного объекта исследования данной работы выступают «текстовые стратегии» Н. Готорна, а задачей является выяснение того, каким образом они структурируют «акт чтения», задавая такую составляющую читательской активности, как «нравственная рефлексия». В качестве предмета исследования избран роман «Алая буква» (The Scarlet Letter, 1850) и исторические новеллы Н. Готорна «Кроткий мальчик» (The Gentle Boy, 1832); «Майское дерево Мерри-Маунга» (The Maypole of Мелу Mount, 1836); «Эндшоотт и красный крест» (Endicott and the Red Croes, 1837).

РОС. НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА jQ. Петербург 2MSPK___

Объектом исследования настоящей работы является также история рецепция романа «Алая буква» в срезе его нравственной проблематики В качестве задачи выдвигается идейно-содержательный анализ различных интерпретаций романа. Сопутствующей задачей здесь являете* выяснение относительной герменевтической состоятельности тех или иных прочтений. Предметом исследования служит ряд рецензий и интерпретаций романа «Алая буква», помещенных в периодических и научных изданиях с момента первой публикации ржава до 1990-х годов.

Методологической базой исследования послужили постулаты рецептивной теории (В Изер, Х.-Г Яусс) и научно-философское наследив ММ. Бахтина При этом в работе делается попытка критического осмысления их наследия

Наупм новизна данной работы определяется избранным нами теоретическим подходом (рецептивная теория и эстетика) к творчеству Гогорна Число опытов освоения и оригинального развития этой методологии в отечественной науке невелико,1 в сравнительно немногочисленных отечественных исследованиях наследия Гогорна она не применялась никогда Впрочем, и в западной (в частности, американской) литературной науке наследие Гогорна с позиций рецептивной теории также практически не рассматривалось.1 В этом можно увидеть своего рода парадокс о внутренней амбивалентности прозы Гогорна писалось давно и написано немало (еще в 1938 г. А. Уинтерс назвал эту особенность «формулой альтернативных возможностей», в 1941 г. Ф О Матгисен обозначил се как «прием множественного выбора» и т. д/, но трактовалась она как объективная характеристика поэтики и стиля, — коммуникативная составляющая «структур неопределенности» в тексте (термин В Изера, 1976) оставалась вне поля внимания критиков Тем более органичным, обоснованным и «назревшим» представляется исследование текстов Гогорна в свете рецептивной теории.

1 Сш., надамер: Чи|чц JLB. «Кос слово наше опята..» М.: Шкшая шюд», 1993; Лщыферем ОХ). Лигериурна* саюрефпаняа и творчество Генри Джеймса Иваново" Натовский государственный уиварояш, 2004.

Наиболее щшбшмете« к рецсттшвяому породу монография M Диск Dane, Michael НмЧЬиш»'« Нинйу» ЗЬяЬифя. JaÂaon, Wwnity Pnmof MaMäpfi, 1995.

3 Wblcn, Yvcr. Mad*'« Cane: Soven Studie» in в» Hiatay of American Obrcurantum. Norfolk, Connecticut. New Direciiont, 1938; MaUHwua, P.O. American Riiimiewiire Ait and Exprenion in (he Age of Enenoi and Whitman. N.Y.: Orfbed Umwenity Ртам, 1941; Omer, Loon. The 'Caw* of ТоЫш Рааяоп: Hewthcme and the АтЫфЧы^Аптгкап Uterdun, XXI (Ьшяпу 1950); Га0с, R R Hawfton»'« Fiction The md He Dart Uniwenitjr of Oklahoma Ргея, Norman, 195% Leeg, HJ. Hoir Ambignoo« » HawthomeW Hawthorne, ed. A.N. Käst Eaglewood CSA, N J : Prentice Hal, 1966.

То же можно сказать и о содержательном религиозно-нравственном аспекте книг Готорна' ои стал объектом многочисленных работ4 Но никем, насколько нам известно, «це не предпринималась последовательная попытка рассмотреть моральную тему у Готорна в аспекте нравственной рефлексии как составляющей читательского восприятия (а также шире -рефлексии гаг составляющей романтического и постромантического типа сознания) Новизна нашего подхода заключается во включении в сферу обсуждения гак формажных, так и содержательных сторон наследия Готорна в их взаимосвязи и в рассмотрении их с точки зрения читательского восприятия в широком культурном и мировоззренческом контекстах

Актуал>ность данного исследования обуслэвлена недостаточностью внимания, которое отечественное литературоведение до сих пор уделяло творчеству Готорна, хотя произведения его начали издаваться на русском языке еще при жизни автора, и с тех пор знакомство с ними русского читателя не прерывалось, они включены в университетские курсы истории зарубежной литературы, и тд Критическое и научное осмысление наследия Готорна в России тем не менее остается недостаточным, особенно на фоне того количества исследований, которые из года в год выходят о Готорне на английском и других языках Число диссертаций невелико, а первая монография о Готорне на русском языке увидела свет лишь в 2004 году.3 В основном русскоязычное готорноведение существует в форме предисловий к изданиям его произведший, разделав в академических и учебных курсах истории литературы, а также отдельных учебных пособий и статей Такое положение дел не соответствует месту Готорна в истории американской литературы и его значению как писателя самобытного таланта и общемирового культурного влияния.

Нпрвкр, Kick, Leonid J. The Light Beyond: A Study of Hawthorne'« Theology. Weftmmater, Md: Newman Pre«, 1955; Stewart, Randall The Vuian of Evil in Hawthorne & MellvilW/ The Tragic Viaka and Им Chrnban Faith. NY., 1957, Waggoner, Hyatt H. Ait aid Belief U Hawttome Centenary Eatayi. Ed By Roy Harvey Peaice Ohio State IMvaity Pie«, 1964; FairbaalB, H.O. The Laatmg Loaehnen of Nathaniel Hawthorne. A Stndy of the Source« of Alenstion in Modem Man. Albany: Magi Boob, 1965; Frederick, Mm T. Nathaniel Нвигвюпмг'/ Hie Darkened Sty: Nmeteenth-Centmy American Novel»* aid Rrfipon. Notre Dan« Uiivenaty of Notre Dame Рим, 19», Asafam, Ame The Link« in the Chain. Isolation and Interdependence in Nathaniel Hawthorne'« Rctkmal Character« Upp«ala, 1974; Doaofaae, Agnea MoNeffl. Hawthorne: CaJvirf» borne Stepchild Kent The Kant State Univenity Pre««, 1983; Fornr, Richard Hieodiciee in Conflict A Dilemma in Puritan Ethic* and Nmeteenfh-Centniy American Uteratnm. Greenwood Ргся, 1986; Harrfc KM Hypocoay and SelfDeceptioo in Hawthorne'« Fiction. Cholotteevffla Univraiity Pnaa of Virginia, 1988; Abel, DaneL The Moral Pictaeeqoe. Stndiea in Hawthome'a Fiction. Weat La&yette, Indiana: Pontine Uimraitjr Praia, 1988; JtAoaa, Clandia D. Hawthorne and the Mnetoenth-Centny PafeclkMuam // On Hartbtxm. The Bert from Amencan Litemtore Dnke Univenity Preae, 1990; Рлушняскаа RB. Пуританское духстиое явсшкиа в vopvene Н Гоюрп я Г Мепипяа Дисярпцк на сонсквпе учеипй стетш кнндиядгв <HMLIJMUIU наух. М, 1997 и др.

Федосеяж И.В. Грани романтического сшнини»: пень ипюрчоство Наишнли Готорна. М.: МГЛУ, 2004

Основные положения предлагаемой концепции можно резюмировать следующим образом:

1) Нравственные установки Готорна-писателя определяются его сложным отношением к пуританскому прошлому Это отношение, в свою снередь, обусловлено особенностями его личности (естественная религиозность, приверженность традиционным ценностям), происхождением (роль его предков в истории Новой Англии) и стереотипами современной ему эпохи На фоне современного либерального христианства для Готорна привлекательны жертвенная вере и воодушевление пуритан, их относительная ортодоксальность в богословии Одновременны он обостренно переживает факт участия своих предков в религиозных преследованиях, а также вместе со своими современниками осуждает пуритан за «ханжество», «догматизм» и «нетерпимость» Последнее обусловлено не только чертами пуританизма как радикальной протестантской секты, но и особенностями восприятия реалий ХУП века носителями иного типа сознания, к гаховым принадлежал Готорн. Различие это состоит в характере конфессиональной и внеконфессиояальной религиозности, а также в конфликте общественного идеата Средневековья (пуританская теократия) и Нового времени (демократия XIX в.).

2) Обращение Готорна к теме прошлого Новой Англии было вызвано бременем вины за деяния предков и культурными запросами эпохи (становление американского национального сознания, романтическое мировидение). При этом Готорн, опираясь иа интуицию обусловленного грехопадением единства человеческого рода, преодолевает революционно-оптимистический пафос, доминирующий в осмыслении прошлэто его современниками, и перерабатывает «куперовский» тип исторического романа с его героизацией прошлого. В проговедениях Готорна прошлое становится сценой развертывания острых морально-психологических драм

3) В рассмотренных исторических новеллах («Кроткий мальчик», «Майский столб Мерри-Мяунга», «Эндикогт и красный крест») нравственный конфликт разворачивается между людьми, действия которых продиктованы их приверженностью определенной идейной системе, и лодьмн, действующими по внушению естественного человеческого чувства. При этом щяюритет отдается естественным чувствам и добродетелям, которые ограничивают нравственно несостоятельный «фанатизм» Постичь этот глубинный конфликт в новеллах, вследствие его нарочитой завуалированное™ (эксплицитно темагггоирован острый конфликт враждующих религиозно-политических сообществ), читатель может посредством нравственной рефлексии Ставя в своих произведениях нравственную проблему, Готорн

предоставляет ее разрешение совести («сердцу») читателя. Но при этом надежда на «сердце» в качестве гаранта понимания существенно ограничивается у Готорна оформленным доктриной первородного греха переживанием повреждеяности человеческой природы

4) Текстовые страте! ии романа «Алая буква» включают прием смысловой неопределенности, провоцирующий читателя к идейному самоопределению в рамках дихотомии «естественное-сверхъестественное» Этот герменевтический выбор выявляет приверженность читателя религиозней или секулярной системе морали, что и определяют понимание читателем его нравственной коллизии.

5) Рассмотрение истории рецепции решена «Алая буква», представленной в критических и литературоведческих интерпретациях, позволяет увидеть, каким образом «<мыслэвые лакуны» романа заполнялись конкретными читателями, и как полученные в результате этого интерпретации взаимодействовали между собой, вступая в отношения согласия и полемики При этом полнее выявляется «горизонт ожидания» читателей, идейный контекст, в котором происходит восприятие романа

6) Различные интерпретации романа возможно оценить с точки зрения их адекватности тексту и идейной позиции автора Такой анализ демонстрирует большую герменевтическую адекватность прочтений, основанных на традиционной морали, восходящей к библейской, стихийным приверженцем которой был Готорн.

Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на заседании кафедры истории зарубежной литературы филологического факультете МГУ им MB Ломоносова в 2005 году и на следующих конференциях-

1 Through Each Others Eyes (Москва, ВГБИЛ, 1999). 2. Life Conquers Death (St John's

College, Durham, UK, 2000) 3 Христианство и американская литература (МГУ, 2000). 4

Bade to Roots (РПУ-МГУ, 2000) 5 Американская культура- глобализация и регионализм

(МГУ, 2001) 6. Two Worlds' Words (МГУ, 2002).

Структура работы. Диссертация состоит го введения, трех глав, заключения, приложения и списка использованной литературы, включающего 180 наименований Основной текст диссертации занимает 302 страницы

Основное содержание работы.

Во Введении обосновывается выбор темы диссертации, ее актуальность и научная новизна, формулируются цели и задачи исследования, предлагается обзор литературы по истории вопроса.

Глава 1. Определение общих понятий. Здесь определяется понятие «акт чтения» на основании рецептивной чеирии, концептуализируются основные понятия этики, обсуждается нравственное измерение художественного текста, а также рассматривается феномен «нравственной рефлексии» как составляющая часть рецептивной активности читателя и как явление романтического сознания

1. Акт Ч1сния

А Апология рецептивной теории. Рецептивную теорию отличает стремление ввести в литературоведение «экзистенциальное» измерение, поместить произведение и исследование о нем в контекст истории через анализ читательского восприятия литературного текста

Сопвсно рецептивной теории (В. Изер), реализация смыслового потенциала произведения зависит от особенностей протекания процесса чтения, о котором можно заключить посредством анализа «текстовых стратегий», то есть, соотношения в тексте элементов смысловой неопределенности и определенности Для рецептивной теории значим также «горизонт ожиданий» читающей публики, идейный контекст, в котором осуществляется восприятие произведения (Х-Г Яусс) В центре внимания ММ. Бахтина - «событие» восприятия произведения конкретной личностью По его мнению, «подлинное понимание в литературе и ли [ерш уроведении всегда исторично и персонифицировано».'

Б Критика рецептивной теории. Подход к материалу в данной роботе не ограничивается рецептивной теорией Расхождения с рецептивной теорией состоят в утверждении автором работы миметической природы искусства, абсолютного качества художественности, объективного характера смысла, цельности произведения. На болве широком уровне эти расхождения касаются природы человеческого познания- утверждение автором различной герменевтической ценности существующих «топкователдых схем», что предполагает наличие объективных критериев оценки интерпретаций произведения. На самом обширном уровне расхождения автора данной работы с рецептивной теорией обусловлены приверженностью ее адептов «диалогической» концепции истины, источником и критерием которой является ее контекст.

2. Нравственное измерение в литературе.

А Акт нравственной опенки: способы кониаггуализапии. В современном идейном многообразии сосуществуют и сталкиваются разнообразные этические системы, показному трактующие такие ключевые понятия этики, как высшее благо, нравственный закон, совесть,

' Вохпк М.М. Эстешжя словесного шуиж М.: Искусству 1979, с. 365.

свобода воли. Для данной работы существенно различие двух типов нравственности по признаку того, помещается ли конечная цель бытия человека (высшее благо) за пределы земной жизни (религиозная мораль) или внутри этих предел» (сехугартая мораль) Религиозная мораль рассматривается в конкретной форме - христианской, являющейся культурным фоном для Готорна Вследствие многообразия нерелигиозных этических систем, обозначены их общие черты, отличающие их от религиозной этики

Б. Моральный компонент в лшермуре: репрезентация и функция. Нравственная коллизия возникает там, ще налицо несоответствие жизненной реальности - признаваемой человеком норме, или же расхождение между различными индивидами в принятых ими нормах. Усилия по устранению таких несоответствий являются пружиной сюжета многих произведений литературы.

Художественный мир произведения не может быть понят без обращения читателя к опыту собственной жизни Чем глубже у читателя знание людей, их природы, тем полнее понимание художественных персонажей К персонажам литературы в акте чтения прилагаются те же нравственные оценки и критерии, что и к реальным людям. С одной точки зрения, внутри художественного мира, - персонажи обладают личностной нравственной реальностью, с другой, вне мира произведения, они суть вымысел. Внутри художественного мира убийство не воображаемо* оно реагьно происходит Воображаем же художественный мир романа в его целом.

Поскольку читатель не является частью художественного мира и лишен возможности действовать в нем, при чтении уместен не весь спектр нравственных реакций, имеющих место в реальном мире, но лишь определенная часть его Тот факт, что читатель не может вметаться в действие и что его личные интересы не затрагиваются, существенно меняет характер воздействия событий литературы по сравнению с реальной жизнью Так, трудно представить себе читателя, который испытывает ненависть или ревность по отношению к персонажу С другой стороны, интерес читателя к происходящему закономерно порождает такие реакции, как одобрение н порицание Правда, при восприятии литературы эти реакции осуществляются в своем «чистом» виде, будучи свободны от сопутствующих эмоций, которые замутняот их в реальном мире.

Этическое измерение присутствует и в действии автора, создающего художественное произведение, и в голосе повествователя, выражающего определенную этическую позицию, и

в поступках персонажей, а также в процессе чтения По мысли Джеймса X Миллера,7 существует аналогия между этическим поступком персонажей романа и этическим поступком его читателей, как в самом акте чтения, так и вне его, в реальной жизни. В первом случае (при чтении) это эмоциональная реакция (сочувствие - отвращение) и вытекающее из нее суждение о действиях персонажей (одобрение - порицание) и, таким образом, сопричастность их этическому выбору Вне акта чтения аналогия реализуется в подражании персонажам, а также (специальный случай- учитель, литературный критик) в выражении своего суждения о них (и о произведении в целом) перед аудиторией, что приводит к возможному усвоению слушателями нравственного отношения авторитетного для них лица

Творчество есть сознательная целесообразная деятельность и в этом качестве подлежит нравственной оценке Автор ответственен за свое видение мира, воплощенное в произведении. Это видение мажет укреплять в добре, a может соблазнять и увлекать на зло Равным образом, читатель ответственен за то, как он воспринимает произведение Читателю нет необходимости усваивать видение автора, если оно о&щуживает ложную идею или влечение к порежу То же относится и к оценке поступков персонажей Если читатель сочувствует изображенному злу, он становится реальным соучастником этого зла, потому что грех и добродетель состоят не только в действии, но и во внутреннем рвеполэжении.

3. Нравственная рефлексия как элемент редепдии и как Феномен романтического сознания Под «рефлексией» обычно понимают познание, обращенное на себя, на механизмы собственного функционирования При этом предметом рефлектирующей мысли может стать не тошео интеллектуально-познавательная деятельность субъекта, но и другие стороны внутренней жизни человека - ее аксиологические, этические, эстетические, религиозные и прочие аспекты. В данной работе речь идет о нравственной рефлексии, то есть о способностях и содержании нравственного чувства и суждения в той мере, в какой они стали предметом внимания их субъекта - читателя Побуждение читателя к осознанному нравственному выбору есть особенность произведений Готорна, в которых нравственная способность приобретает важное герменевтическое значение Готори ставит под вопрос общепринятые нравственные нормы и ценности, что провоцирует читателя к напряженной работе нравственного чувства с целью выработки суждения, необходимого для постижения общего смысла произведения В силу своей иаромигой «заданиости» (с помощью текстовых стратегий), этот процесс выбора

7 Mffler, J. Kffia Т1ш ЕСЫсе ofReadñg - Kant, de Man, EHot, Tftflop, Jame*, Л Bragamin. N Y.: Cotnrobia Uravenity Pnaa, 1987, c. &

критериев нравственной оценки становится фактом сознания читателя, вовлеченного таким образом в нравственную рефлексию.

В работе нравственная рефлексия рассматривается и как культурно-исторические явление. Проблематизация нравственных норм как особенность художественного метода Готорна связана с характерной для его эпохи утратой традиционных мировоззренческих ориентиров и с господством принципа субъективной достоверности Главным выразителем этого перелома сознания в Новое время стал И Кант У Ф. Шлегеля субъективность ■ освобождается от нравственной обусловленности, и это находит выражение в иронии -

важнейшем элементе романтического мировидения. Романтическая ирония означает «попытку утверждения принципиально нового понимания истины, истины, связанной с субъективностью» * Ирония заменяет понятие истины личным переживанием, веру -состоянием непрестанного сомнения и поиска

Своеобразие положения Готорна состояло в тсил, что он был «иронитом поневоле». Понимая необходимость ограничить рефлексию нравственным законом, он не мог принять и предложить этот закон читателю как объективно ценный, проистекающий из основ общепринятой религии, но вынуждая был полагаться на человеческие, субъективные мотивы для обоснования этого закона Эта особенность позиции Готорна в данной работе трактуется как его трагическое противоречие. Готорн ставит читателя перед необходимостью выбора, который должен положить предел рефлексии. Парадокс состоит в том, что характер этого выбора зависит от одного лишь нравственного чувства — от той самой субъективности, которую выбор должен преодолеть.

Глава II Тексты в контексте: проблемалвация пуританского наследия в малой прозе Готорна. В главе рассмотрены существенные черта мировоззрения Готорна; пуританизм как историческое явление; особенности художественной проблематизации пуританского прошлого в новеллистике Готорна.

1. Мировоззрение автора- между догматом и чувством Готорн был воспитан в семье с религиозными традициями и был человеком сравнительно традиционных взглядов К числу ' важнейших литературных влияний на его творчество можно отнести Библию, «Путь

паломника» Дж Баньяна, произведения Дж Мильтона, Э Спенсера, С Джонсона, пуританскую словесность Но в жизни Готорна его близость к христианству не выразилась в обычных формах принадлежности к религиозному сообществу Поэтому религиозность

* ГаЯавнжо ПЛ. Прора ктрюсцещитшу. М.: Реоиубинжи, 1997, с. 53.

Готорна шхзла скорее эмоцкяшвмигуишшй характер, нежели догматический и институциональный. Оставаясь в русле христианства (в отличие от распространенного в ЧУУ писателя унитарнансгва н тяготеющего к пантеизму трансцендентализма), религиозность Готорна тем не менее может быть определена и в терминах оекупярной «религии сердца». Зпю представления о священном отождествляется с субъективными нецеж имниямя, переносятся в область внутреннего мира человека, а также в область отношений между людьми.

2. Пуританизм: на переломе кужтурных эпох.

А. Догматические и нравственные аспекты истории западного химстиавства. Границы «западного христианства» заданы изменениями на Западе христианского догматическою учения (начиная с «йкхр*:»), а также действием принципа разделения, проявившегося в Великой схизме и в истории Реформации. По концепции АС. Хомякова, произвольное изменение вселенского Символа веры на Западе явююсь нарушением присущего Церкви закона любви, что предопределило всю последующую историю западного христианства.

Б. Пуританизм в Новой Англии. Новоангяийский пуританизм представляет собой переходное явление в русле религиозной истории Запада, на стыке культурных эпох Средневековья и Нового времени. В области богословия эта двойственность пуританизма проявляется в попытках согласовать Откровение с требованиями человеческого разума (СоуепапС ТЬеакдоХ в области церковного устройства - в сохранении элементов институционализма и руководящей роли духовенства при возрастающей тенденции к децентрализации и ицдивидуалюации духовной жизни, в политическом бытии пуританских колоний — в сочетании принципов теократической олигархии и демократии Кроме того, в подходе к нравственным проблемам пуританизму свойственно преобладание радикальных репрессивных методов над духом любви и снисхождения

Восприятие пуританского прошлого Готорном обусловлено этой двойственностью пуританизма Пуригинюм привлекает Готорна определенностью и традиционностью своей веры, мужеством и жертвенностью в приверженности ей. Наряду с этим, Готорн испытывает отталкивание от пуританского прошлого. И здесь сказываются несколько факторе» Во-первых, в пуританизме для Готорна неприемлем сектантский дух и богословский рационализм Во-вторых, Гогторн осуждает религиозную полигику пуританской теократии. (Важное значение имеет здесь причастность рода Готорна к гонениям на инакомыслящих). В-третьих, отношение Готорна к пуританизму есть отношение человека иного типа религиозности. Взпищ Готорна на пуритан является взглядом человека аморфной «оердечной

религия» - на лодей, приверженных духовной и молитвенной дисциплине, человека духовно «беспризорного» - на людей, подчинивших себя водительству духовенства Но главное - это взпгщд человека догматической меттгальности, для которого последним критерием истины является личный опыт, переживание «жизненного процесса» - на людей, имевших авторитет вне самих себя, живущих прежде всего верой в догматы.

3. Пуританское прошлое в прозе Н. Гагорна: особенности художественного освоения. Пуркгаасяое прошлое Новой Англия присутствует на страницах Гаторна прежде всего как часть (одновременно славная и трагаческая) его семейного и национального прошлого, с которым автора связывают родовые и духовно-нравственные узы.

Обращение Готорна к прошлому обусловлено также современным ему этапом становления национального самосознания, который выразился во множестве исторических романов 1810-20-х годов (Ф. Купер, Д. И Кеннеди, У. Г. Симмз, Д. К Поддает, К. Сэджуик, Д. Нил и др.). Правда, Готорн мог лишь отчасти разделять характерный для большинства современников пафос революционного обновления, так как понимал его ограниченность. Ему ближе идея не разрыва, но преемственности. Основу единства истории он ввдел в единстве человеческий природы, причастной грехопадению Поэтому прошлое для Готорна является не объектом шрочитой эстетической героизации, но материалом дня морально-философских обобщений Факты истории в изображении Готорна выстраиваются в аллегорию, раскрывая свой моральный смысл.

Наконец, обращение Готорна к прошлому было продиктовано требованиями романтического метода. Готорн часто жалуется в предисловиях, что окружающая жизнь современной ему Америки дает мало материала для романтической повести. Прошлое становится у Готорна «нейтральной территорией между реальным и сказочным миром». Люди и предметы, воспринимаемые сквозь вуаль исторической дымки, теряют свою самодовлеющую однозначность и превращаются в символы, в которых выражает себя жизнь сердца. В очерке «Призыв Элис Доан» (Alice Doane's Appeal, 1835) Готсрн иллюстрирует силу воздействия на читателя художественно осмысленных фактов истории, в отличие от чистого «готического» вымысла, который оставляет лишь мимолетное и поверхностное впечатление.

4. Проблемное ядро исторической новеллистики Готорва: бесчеловечная вера и естественная человечность. В рассмотренных новеллах («Краткий мальчик», «Майский столб Мерри-Маунта», «Эндишгт и красный крест») обнаруживается противопоставление естественных проявлений человеческого сердца (жалость к ребенку, материнское чувство, любовь юности, врожденная скромность и кротость, гармоничная религиозность) - и свойств

сердца, приобретенных вследствие фанатической приверженности доктринальным системам (репреосцвная жестокость пуританизма; изуверство квакеров; пустота и порочность неоязычества) В конфликте «сердца» и «догматизма» с первым у Готорна связан мотив единения (любви, миролюбия, свободы, умеренности, терпимости), а со вторым - отчуждения (ненависти, агрессивности, насилия, радикализма, нетерпимости)

Вследствие своей общей адогматической позиции, Готорн не связывает нравственно отрицательные явления с приверженностью тем или иным доктринам как таковым. Источником нравственных искажений является для Готорна ие догматическое содержание религиозности, а определенное свойство религиозности и политических убеждений, которое можно назвать «фанатизмом» По Готорну, «фанатизм» есть предпочтете догм естественным чувствам в качестве мотивации поступков Именно «фанатизм», религиозный и политический, подавляет естественные добродетели сердца (прежде всего лобовь) и приводит людей ж бесчеловечности Гарант нравственности, таким образом, Готорн видит ие в приверженности той или иней религиозно-философской системе, но в следовании «голосу сердца». В русле романтической идеолэпя у Готорна можно наблюдать сакрализацию естественных нравственных чувств (любовь, сострадание).

Все это удобно укладывалось бы в универсальную гуманистическую парадигму, если бы кругозор Готорна ие включал в себя все же одну «догму» - о греховной поврежденности человека В новеллах присутствует постоянное сомнение в правомерности безусловного следования «голосу сердца». Это же глубинное сомнение в единственной возможной для него религии - «религии сердца» - и составляет пивное внутреннее противоречие жизни и творчества Готорна

Глава Ш. Роман «Алая буква»: автор-текст-читжтель. Глава посвящена роману «Алая буква» в его проблемном, формальном и рецептивном аспеггах.

1 Автор в поисках идеального читателя: потребность понимания В предваряющем роман «Алш буква» очерке «Таможня» поставлена одна из главных проблем романа и всего творчества Готорна' самораскрытия и самоутаения, сокрытия и обнаружения тайного, которая раскрывается в теме взаимоотношений автора и читателя

Готорн сознательно не писал на потребу массовым вкусам и пользовался у своих современников умеренной популярностью Согласно концепции Готорна, автор пишет для тех немногих, по поймет его лучше близких знакомых Но даже здесь неуместно полное самораскрытие, возможное толлоо в случае уверенности в полном сочувствии А читатель, на

которого может рассчитывать автор - это благажепател>ный и чуткий, во все же не самый близкий доуг.

Сравнение авторской стратегии Гогорна с позицией блаженного Августина («Исповедь») позволяет лучше понять проблему взаимоотношения автора и читателя в контексте эпох Средневековья и Нового времени Исповедь блаженного Августина пред лицом всеведущего Бога источает недосказанность Доверие блаженного Августина к читателе коренится в его вере в непреходящую действенность той парадигмы, которой он следует в своем произведении Герменевтическим ключом в поэтике блаженного Августина является любовь, которая может восполнить этические реакции читателя (одобрение и порицание) до искомой автором нравственной полноты - радости и сочувствия.

Как и блаженный Августин, Гсггорн пишет в расчете на «родственные души», но у него это родство основано не на положительном и сверхъестественном факторе веры, а на факторе «отрицательном» - общем греховном состоянии человечества и факторе естественном -врожденных благих свойствах человеческой души Поэтому столь же естественным, но редким и случайным оказывается дли Гогорна и взаимопонимание человеческих душ Доверие к адресату и одновременно недоверие к нему - такова противоречивая и трагическая стезя этого писателя романтической эпохи

2. Прием смысязвой неопределенности понимание как проблема Формальной особенностью романа «Алая буква», задающей характер его восгриягия читателем, являются «структуры неопределенности» (В Иэер), которые провоцируют читателя к выберу между естественным и сверхъестественным объяснением событий В качестве гримеров можно назвать образ розового куста в первой главе, видение на ночном небе (гл. 12), «откровение» Димсдейла (гл. 23) Выбор значения в этих зонах герменевтического напряжения обуславливает дальнейшую направленность восприятия читателя и тот или иной характер понимания романа в целэм Утверждение ценностного приоритета природного либо духовного начал подразумевает этическое самоопределение читателя в рамках севулярной и религиозной морали. В зависимости от этого, выразителем основной идеи романа предстает один из его проташы истов—Артур Димгдейл или Эстер Прин

Для читателя романа существует также возможность уклониться от смыслового выбора, с позиции «иронии» воспринимать роман как форматную игру Такой подход в известной мере адекватен подспудной идейной раздвоенности автора, но пазяаввтежио он наименее плодотворен из трех, поскольку исключает из поля критического освоения существенные аспекты романа.

3 Репеппюг варианты прочтений. В следующих разделах главы рассмотрено, каким образом структурно заложенная в тексте романа возможность двоякого его осмысления (в рамках дихотомии «природное _ сверхприродное») реализуется в читательских откликах на роман. Из значительного числа критических отзывов и интерпретаций, порожденных за полтора века истории рецепции романа, были отобраны репрезентативные примеры для каждой позиции. Сопоставление читательских отзывов в диахроническом срезе позволяет увидеть эволюцию воззрений внутри каждой позиции там, где таковая имеет место Сопутствующей задачей является оценка критической плодотворности каждого из двух указанных подходов.

А. Критическое освоение романа на ранних этапах рецепции- становление художественной репутапии и генерализованные опенки. В данном разделе приводятся суждения профессиональных читателей романа «Алая буква» в период с 1850-х годов до первой трети XX века, которые касаются вопросов художественного строя романа (жанр, метод, тема, характеры, манера повествования), а также его нравственного и идейного содержания. Выявление идейно-художественных особенностей романа позволяет лучше понять специфику данного произведения и оценить степень адекватности тех интерпретаций, которые будут рассмотрены в дальнейшем

Al Художественный строй романа: «догма в образах реальной жизни» Черты, которые согласно отмечали в романе его ранние критики (символизм и метафизический реализм, аллегоричность, моральный интерес и верность универсальным духовным законам) фиксируют близость художественного строя романа к произведениям авторов религиозной и нравоучительной литературы Роман отличается от последних наличием в нем смысловой амбивалентности, которая обращена к нравственному опыту и свободе читателя.

А.2. Способ морального воздействия: воскресная проповедь или роман в духе Жорж Санд7 По вопросу нравственной «доброкачественности» романа его ранние читатели разделились на две неравные группы Для большинства (например, G Duyckinck (1850), Е.Р Whipple (1850), Sir Nathaniel (1852), S Smiles (1852), G.P Lathrop (1876), H James (1879), T. Sdby (1896), T Mutiger (1904), WL Phelps, 1927) благотворное нравственное воздействие «Алей буквы» не подлежит сомнению. Другие (меньшинство) увидели в романе серьезную угрозу общественной нравственности. Эти критики (A.W. Abbott (1850), О A. Browraon (1850), А С Сохе (1851), Ch. Hale, 1852) считают нравственно предосудительной тему романа, отсутствие в нем покаяния, считают роман продуктом «рынка», определяют цел. его написания как пробуждение сочувствия преднамеренному греху Критики, обвиняющие роман

в безнравственности, не склонны различать голосов автора, рассказчика и персонажей, они смешивают идейные позиции двух пивных персонажей романа, а также игнорируют смысл заключительной покаянной сцены в романе

A3 Идейно-эмопиональная доминанта В критической литературе прошлого и начала нынешнего века вопрос об эмоциональном «колорите» романа ставится в прямой связи с проблемой христианства: присутствует ли в книге свет, надежда и спасение? Кроме того, место и время действия романа (Новая Англия, XVII век) требуют от читателя самоопределения по отношению к христианству в его пуританской разновидности' чем был пуританизм в истории и насколько верно он изображен в романе? Отзывы критиков по этим вопросам можно разделить на три группы.

О «Страница лшерагуры отчаяния», язычество как основа мировидения ро^яи» Значительная часть критиков, особенно связанных с различного рода конфессиональными изданиями, считают, что роман написан из не-христианского (языческого, агностического) мировидения, отсюда его сумрачность Свое мнение сии обосновывают отсутствием в романе богословских понятий (искупление) и идей любви, покаяния, прощения. Эти критики отказывают Готорну в верности правде изображаемого им пуританского мира, который они считают по существу христианским (G. Woodbeny (1902), H.Th. Pede (1909), позже N. Baym, 1970).

ii) (великая мрачность» пуританизма Другие критики (H. Tuckerman (1851), Т Sdby (1896), Т Munger (1904), W BrowneH, 1908), сознавая смешанный и ограниченный характер пуританской версии христианства, питают источником мрачности романа сам пуританизм - в той степени, в какой его учение и практика отклонились or древней христианской традиции. Например, покаянная дисциплина пуритан оставляет место для сомнения в реальности прощения.

iii) «Небесный свет над позорным помостом»' христианская идея в романе. Третья группа критиков, делая акцент на тех чертах пуританизма, когорте он сохранил от исторического христианства, считают именно эти черты основой мировидения, вошющенного в романе. (С. Van Dorai (1920), WL. Phelps, 1927) Только эта последняя группа различает в романе не только языческую «мрачность», но и свет, надежду и любовь, которые явлены преимущественно в его заключительной сцене. При этом одни читатели обнаруживают присутствие пуританизма только на уровне гвдсжественного мировидения (переживание греха, неизбежность возмездия), другие же усматривают в романе пуританизм и на более

конкретном уровне (оправдание теократического пуританского права, религиозная стилистика покаянной сцены).

Б. «Выбор» героя как акт нравственного сям>»ц1ддбдииы чнш^го Разногласия по поведу «Алой буквы», продолжаопщеся по сей день, показывают принципиальную важность для осмысления романа вопроса о том, в какой парадигме - религиозной или секулярной - он написан и должен быть воспринят Эти разногласия принимают наиболее острую и выразительную форму при обсуждении двух главных персонажей романа - Артура Димедейла и Эстер Прян. Часть критиков находят в романе утверждение ценностей традиционной морали, связанное с образом Димедейла, другие же считают Готорна провозвестником «новой морали», воплощенной в Эстер.

Б1 Эстер как «герой» романа Критики, которые видят главным персонажем романа Эстер Прян, исходят в своих суждениях из ценностного upHupmeia природного, естественного начала При этом более ранние читатели стремятся представить Эстер, следующую своей природе, образцом христианской морали и даже святости (G.B. Loring (1850), A. Trollope (1879), Т Munger, 1904). Так, самодовлеющая страсть Эстер воспринимается этими читателями как евангельская любовь, а служение ближним, сочетающееся, однако, с душевным ожесточением, - хах подлинно христианское служение Подобно пуританам в романе Готорна, эти цшили принимают наружность покаяния за его сущность Неоднократные и недвусмысленные комментарии рассказчика по поводу истинного состояния души Эстер совершенно выпадают из поля зрения этих читателей. Но христианская святость (в таких ее проявлениях, как нравственная чистота, свобода от греха, благотворение ближним, жертвенная любовь) остается для этих критиков лично или социально значимым идеалом, и потому именно в этих терминах они выражают свою положительную нравственную оценку, хотя и переносят ее на явления иного порздка.

Это намечает другую тенденцию в рамках данного направления критики: сознательный отход от христианской нравственности и замена ее моралью «естественны!» (О Woodberty (1902), H Th. Pede, 1909) Уже не евангежские заповеди, но чеювеческое естество осознается основой нравственности, и ipse, будучи присущ этому естеству, предетает как добродетель, источник «духовного величия». «Сила и реальность совести» (говоря словами романа) становится все менее очевидной, в то время как поведение человека объясняется действием биологических и психических сил.

В первой полэвиие XX веха критики (J. Erskine, V. Astro (1942), F. Carpenter, 1944) уже открыто говорят в связи с образом Эстер о «новой марали», альтернативной евангельской,

следование которой якобы приводит к раскрытию в личности «высших духовных сил», «красоты» и «подлинной хизии». Уже не абстрактная «природа», но сам человек и его «существенные потребности» определяют сущность морального. В последней трети XX века весь человек сводится к этим психологическим и биологическим «потребностям» и осмысливается как существо, полностью обусловленное индивидуальной и социальной психологией (N. Ваут (1970), Е A. Hoflman, 1990)

К концу прошлого века намечается возврат к нравственной и религиозной терминологии (MM. Wilton, 1992) Религиозные понятия прилагаются - теперь уже сознательно - к естественным феноменам, обозначая формирование «религии человека», в которой высшей ценностью является морально автономный индивид, самостоятельно совершающий свое земное «спасение», сполна реализующий естественные способности. Такой предстает в романе Эстер Прик

Б-2 Димсдейя: «сипа и реальность совести» В данном подразделе приводятся примеры суждений, в которых воплощается вторая из заложенных в романе альтернатив его прочтения С позиций ценностного утверждения сверхприродной сипы, действующей в мире и в душах людей, смысл романа связывается с образом Димедейла. Если у апологетш Эстер с течением времени менялось понимание ее образа (от Эстер как идеала христианской святости - к Эстер-бунтарке), то интерпретации, питаемые признанием примата сверхъестественного, обнаруживают единство оценок на протяжении всей истории рецепции «Алой буквы»

Явственная манифестация сверхприродного начала в романе происходит в сцене покаяния Димсдейпа, и поэтому религиозно мыслящие критики видали здесь «единственный акт свободы» и развязку действия. Интерпретация этих критиков (L. Stephen (1872), G.P. Lathrop (1876), A Roe (1881), Т Selby, 1896) не отличается от того понимания, какое выражает сам Димедейл в своих предсмертных словах: из главны падения Бог приводит пастора к покаянию и спасает его Первым, кто прямо поставил вопрос о центральном месте Димсдейпа в романе, был Г Джеймс (1879) Джеймс считал главной талой романа Готорна не преступную страсть, но ее искупление и покаяние Развитие этой темы Джеймс связывает с фигурой пастора

Подобно многим апологетам Эстер, большинство критиков этого идейного направления также противопоставляют двух персонажей, но с противоположной нравственней оценкой Они считаот, что нарушение заповеди является не проявлением независимости и доблести, но грехом, требующем покаяния, которое при этом есть нечто большее, чем наружное исполнение закона Соответственно, они не обнаруживают покаяния в Эстер и связывают

разрешение щюблемы романа с образом Димедейла (A W. Abbott (1850), Е Hanscom, 1927) В двадцатом веке вопрос о том, кто из двух персонажей романа является носителем «авторской» точки зрения, решали в пользу Димедейла также A Wairen (1934) и NF Doubleday (1939) D Abel (1952; 1988) в свою очередь ставит себе целью показать, что главная проблема и развитие сюжета решена связаны с фигурой Димедейла По мнению Эбела, изображенное в романе соответствует ортодоксальному пуританскому учению о возрождении и спасении грешника

В От нравственной рефлексии к нравственному суждению и обратно- крушение и исполнен» надежды на понимание. В данном разделе подводятся итоги главы.

Роман Готорна допускает не только различные суждения (примеры которых рассмотрены выше), но и воздержание от суждений, состояние нравственной рефлексии Такое уклонение от нравственного суждения порождает перенос внимания читателя на формальные особенности текста Одним из опытов такого рода является монография М Данна «Текстовые стратегии Готорна», автор которой сознательно отказывается от идейно-содержательной экзегезы Ограниченность этого подхода проявляется в том, что автор; проанализировав различные произведения Готорна с разных сторон, обнаруживает везде одно и то же: стратегии, призванные «дестабилизировать» культурные предрассудки и стереотипы восприятия читателя с целью удержания его внимания и активного вовлечения в процесс чтения При этом остается не ясным, в чем заключается уникальность каждого то произведений, которые предстают исследователю в качестве «литературных перформансов», «упражнений в нарративном дискурсе».

В заключение главы ставится вопрос о возможности и принципах сравнительной оценки интерпретаций романа с точки зрения их герменевтической адекватности и плодотворности. В качестве внешнего критерия при такой оценке могут быть использованы взгляды автора, отразившиеся в его художественных и нехудожественных текстах. Но понимание автором своего произведения не обязательно тождественно его наиболее адекватному пониманию Поэтому другим, более значимым мерилом состоятельности того или иного прочтения служит то, какой объем данных текста привлекает интерпретация для своего обоснования. Проведенный анализ демонстрирует большую герменевтическую состоятельность тех прочтений, авторы которых обнаруживают в романе столкновение гуманистических и религиозных ценностей и признают приоритет последних. Интерпретации, исходящие исключительно ю гуманистической парадигмы в ее различных вариациях (марксизм, фрейдизм, феминизм и др) проявляют большую избирательность своего подхода, предстают как результат обедняющей редукции

Постольку понимание романа «Алая буква» зависит от мировоззренческой позиции читателя, актуален также вопрос о принципиальной возможности плодотворной коммуникации поверк идейных барьеров, разделяющих два «интерпретативных сообщества» читателей «Алой буквы». Можно предположить, что общим языком, который позволил бы вести диалог поверх бастионов «интерпретативных сообществ», является «язык сердца», или (в применении к моральной доминаете романа Готсрна) язык совести. Это предположение подтверждается универсажным характером совести как вложенного в природу человека нравственною закона, но оно существенно корректируется поврежденным состоянием человеческой совести вследствие грехопадения.

Такой вывод ставит вопрос об устойчивости идейных «предрассудков» и проблему мировоззренческого обогащения при чтении литературы Наличие различных до полярности интерпретаций художественного феномена (романа «Алая буква»), обусловленное различными идейными позициями читателей, может породить представление о чтении как процессе приложения «предрассудков» (верований) к художественному материалу, причем постижению в нем оказывается доступным только то, что укладывается в заданную парадигму восприятия Такое воззрение, исключающее из восприятия элемент обогащения, представляется несостоятельным по ряду причин. Предрассудки индивида (независимо от их содержания) не суть нечто неизменное Предрассудки задают лишь общие основания восприятия жизни, но применение этих оснований к неповторимым феноменам требует значительного творческого усилия В этом смысле произведение, как и сама жизнь, становится серьезным испытанием предрассудков Верования, как и проистекающая из них интерпретация жизни, могут подтверждаться жизнью, но могут ею и опровергаться Приверженность ложным предрассудкам является делом насилия над жизнью, над разумом и совестью человека «Сопротивление» произведения ложному толкованию может служить существенным фаггором внутреннего изменения и обогащения Наконец, вера значительного числа людей не является продуманной целостной системой, но состоит из понижений, имеющих происхождение в разнородных мировоззренческих системах и находящихся между собой в явном или скрытом противоречии Для таких читателей художественное произведение, обращенное к нравственному чувству и опыту, может служить значительным стимулом для прояснения и определения (даже неосознанного) собственного миросозерцания

По этим и другим причинам нельзя утверждать, что восприятие произведения в свете веры (цздрассудков) сводится к «узнаванию уже известного» Предрассудки всегда влияют на восприятие, но и воспринимаемый материал влияет на предрассудки и либо углубляет их,

либо меняет их неприметно или явно Произведения, в которых, как в романе «Алая буква», остро поставлена нравственная проблема, всегда являются объектом нравственной рефлексии, выбора, колебания, что неизбежно производит изменения в сознании воспринимающего, каких бы убеждений он ни првдерживался Здесь всегда остается свобода и потому надежда на понимание

В Заклочении делаются обпхие выводы и подводятся итоги работы

В Приложения («Преступление и наказание в романе Н. Готорна и ФМ. Достоевского») посредством сравнительного анализа выявлены параллели на уровне тематики, сюжета, системы персонажей между романами «Алая буква» (1850) и «Преступление и наказание» (1866), а также различия в трактовке авторами избранной ими темы Оба произведения можно отнести к типу «полифонического романа», в которых сложная нравственно-психологическая коллизия развивается «за счет» соучастной, не менее сложной эстетической и нравственной реакции читателя

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях*

1. Аксенов A.B. Внеиаходимость и диалог Фшюсофско-эстетическое наследие ММ. Бахтина в свете проблем рецептивной эстетики // Диалог Карнавал Хронотоп. № 1(26), 1999, с. 5-46.

2 Axyonov A The Natural and the Supernatural in Nathaniel Hawthorne's The Scarlet Letter Reading as an Act of Mord Choice // Througi Each Others Eyes* Religion and Literature M* Рудомнно, 1999, p. 154-170.

3. Аксенов AB. «Алая буква» Н Готорна* чтение как акт нравственной рефлексии // Филология в системе современного университетского образования Материалы межвузовской научной конференции. М: УРАО, 2000, с. 47-51

4. Аксенов A.B. Н Готорн и социальные реформы: скепсис сердцеведа // Американская культура: глобализация и регионализм Тезисы докладов конференции. М* Факультет журналистики МГУ, 2001, с 15-18.

5. Axyenov A The Power and Reality of Conscience"* Sin and Repentance in Hawthorne and Dostoyevsky//Life Conquers Death: Religion and Literature M, 2004, p 138-143

Подписано в печать 29.04.2005 Объем 1.5 печ.л. Тираж 50 экз. Заказ № 73 Отпечатано в ООО «Соцветие красок» 119992, г.Москва, Ленинские горы, д.1 Главное здание МГУ, к.102

РНБ Русский фонд

2005-4 47181

jf 9 i

f 9>i Г TL

f * з *>

> * г* ,

5 '1073

'9 МДй 7005

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Аксенов, Алексей Валерьевич

Введение.

Глава I. Определение общих понятий

1. Акт чтения а) Апология рецептивной теории. б) Критика рецептивной теории.

2. Нравственное измерение в литературе а) Акт нравственной оценки: способы концептуализации. б) Моральный компонент в литературе: репрезентация и функция.

3. Нравственная рефлексия как элемент рецепции и как феномен романтического сознания.

Глава II. Тексты в контексте: проблематизация пуританского наследия в малой прозе Готорна

1. Мировоззрение автора: между догматом и чувством.

2. Пуританизм: на переломе культурных эпох а) Догматические и нравственные аспекты истории западного христианства. б) Пуританизм в Новой Англии.

3. Пуританское прошлое в прозе Н. Готорна: особенности художественного освоения.

4. Проблемное ядро исторической новеллистики Готорна: бесчеловечная вера и естественная человечность а) «Кроткий мальчик»: мученик религии сердца. б) «Майское дерево Мерри Маунта»: карнавал света и мрака. в) «Эндикотт и красный крест»: разрыв с прошлым.

Глава III. Роман «Алая буква»: автор-текст-читатель

1. Автор в поисках идеального читателя: потребность понимания.

2. Прием смысловой неопределенности: понимание как проблема.

3. Рецепция: варианты прочтений а) Критическое освоение романа на ранних этапах рецепции: становление художественной репутации и генерализованные оценки.

1. Художественный строй романа: «догма в образах реальной жизни».

2. Способ морального воздействия: воскресная проповедь или роман в духе Жорж Санд?.

3. Идейно-эмоциональная доминанта. i) «Страница литературы отчаяния»: язычество как основа мировидения романа. и) «Великая мрачность» пуританизма. iii) «Небесный свет над позорным помостом»: христианская идея в романе. б) «Выбор» героя как акт нравственного самоопределения читателя

1. Эстер как «герой» романа.

2. Димсдейл: «сила и реальность совести». в) От нравственной рефлексии к нравственному суждению и обратно: крушение и исполнение надежды на понимание.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Аксенов, Алексей Валерьевич

Цель настоящей работы — исследовать особенности раскрытия нравственной проблематики в произведениях Н. Готорна (1804-1864) в аспекте коммуникативных стратегий текста, то есть последовательно анализируя формально-содержательные структуры текста в их адресованное™ читательскому восприятию.

Читательское восприятие произведений Готорна интересует нас прежде всего с «формальной» стороны: в работе анализируется «акт чтения» и такая когнитивная составляющая читательской активности, как «нравственная рефлексия». В качестве материала избран роман «Алая буква» (The Scarlet Letter, 1850) и три «исторические» новеллы Н. Готорна («Кроткий мальчик» (The Gentle Boy, 1832), «Майское дерево Мерри-Маунта» (The Maypole of Merry Mount, 1836), «Эндикотт и красный крест», Endicott and the Red Cross, 1837).

Помимо «имплицитного читателя»,1 нас будет интересовать и читатель исторический: материалом для исследования послужит ряд отобранных нами рецензий и интерпретаций романа «Алая буква», помещенных в периодических и научных изданиях с момента первой публикации романа (1850) до 1990-х годов. Проводя обзор мнений читателей по различным вопросам, связанным с содержанием романа «Алая буква», мы проследим динамику читательского восприятия романа на протяжении истории его рецепции. При этом полнее выявляется «горизонт ожидания» читателей, идейный контекст, в котором происходит восприятие романа. В ходе критического анализа интерпретаций романа в центре внимания будет оставаться нравственная тема. Сопутствующей задачей станет выяснение относительной герменевтической состоятельности тех или иных прочтений.

Теоретической основой исследования послужили некоторые постулаты рецептивной теории (В. Изер, Х.-Г. Яусс) и научно-философское наследие М. М. Бахтина. В первой главе, полностью посвященной вопросам теории, мы изложим принципы методологии данной работы, опирающиеся на разработки указанных авторов, а также попытаемся критически осмыслить их наследие с целью определения нашей творческой дистанции от них. Общетеоретические вопросы будут затронуты нами и в завершающих разделах работы. у

Актуальность данного исследования обусловлена прежде всего недостаточностью внимания, которое отечественное литературоведение до сих пор уделяло творчеству Н. Готорна, хотя произведения его начали издаваться на русском языке еще при жизни автора,

1 «Имплицитаный читатель» - исследовательская модель «идеального» реципиента информации, помогающая описать смыслозадающие структуры текста, а также предпосылки и условия перехода этих структур в читательский опыт. и с тех пор знакомство с ними русского читателя не прерывалось, они включены в университетские курсы истории зарубежной литературы, и т.д. Творчество Готорна сразу же получило отклик в русской критике (Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, M.JL Михайлов), а также было отмечено маститыми писателями (например, Готорн был любимым американским автором И.С. Тургенева (112:374)). Критическое и научное осмысление наследия Готорна в России тем не менее остается недостаточным, особенно на фоне того количества исследований, которые из года в год выходят о Готорне на английском и других языках. Число диссертаций невелико, а первая монография о Готорне на русском языке увидела свет лишь в 2004 году. В основном русскоязычное готорноведение существует в форме предисловий к изданиям его произведений, разделов в академических и учебных курсах истории литературы, а также отдельных учебных пособий и статей. Такое положение дел, как нам кажется, не соответствует месту Готорна в истории американской литературы и его значению как писателя самобытного таланта и общемирового культурного влияния.

Следует также отметить, что Готорн сравнительно мало известен у нас и широкому читателю, в то время как имена его соотечественников и современников - Ф. Купера, Р. Эмерсона, Г. Торо, Э. По, Г. Меллвила, М. Твена - составляют неотъемлемую часть российского культурного горизонта. Возможно, это связано с недостаточными усилиями по популяризации его наследия или самим характером этого наследия (сам Готорн неоднократно писал, что его книги «не отвечают вкусам большинства»). Но можно предположить, что главной причиной известной сдержанности российского читателя (профессионального и «широкого») по отношению к Готорну было трагическое насильственное отчуждение нашего народа от духовных основ жизни, которое сделало полноценное понимание «идеалистических» произведений искусства затруднительным, а случаи открытого выражения такого понимания в научной и общественной среде -редкими. Так или иначе, данная работа является попыткой осмысления творчества Готорна на фоне сравнительно небольшого числа таких опытов в отечественном литературоведении. Отчасти по этой причине мы сочли необходимым включить в нашу работу обзор суждений о Готорне и его лучшем романе, сделанных на Западе за всю историю его рецепции.

Научная новизна данной работы определяется избранным теоретическим подходом (рецептивная теория и эстетика) к творчеству Готорна. Число опытов освоения и

2 Федосенок И.В. Грани романтического сознания: жизнь и творчество Натаниэля Готорна. М.: МГЛУ, 2004. оригинального развитая этой методологии в отечественной науке невелико,3 в сравнительно немногочисленных отечественных исследованиях наследия Готорна она не применялась никогда. Впрочем, и в западной (в частности, американской) литературной науке наследие Готорна с позиций рецептивной теории также практически не рассматривалось.4 В этом можно увидеть своего рода парадокс: о внутренней амбивалентности прозы Готорна писалось давно и написано немало (еще в 1938 г. А. Уинтерс назвал эту особенность «формулой альтернативных возможностей», в 1941 г. Ф.О. Матгисен обозначил ее как «прием множественного выбора» и т. д.)5, но трактовалась она как объективная характеристика поэтики и стиля, - коммуникативная составляющая «структур неопределенности» в тексте (термин В. Изера, 1976) оставалась вне поля внимания критиков. Тем более органичным, обоснованным и «назревшим» представляется исследование текстов Готорна в свете рецептивной теории.

То же можно сказать и о содержательном религиозно-нравственном аспекте книг Готорна: он стал объектом многочисленных работ.6 Но никем, насколько нам известно, еще не предпринималась последовательная попытка рассмотреть моральную тему у Готорна в аспекте нравственной рефлексии как составляющей читательского восприятия (а также шире — рефлексии как составляющей романтического и постромантического типа сознания).

В соответствии с обозначенным подходом и составляющими объекта исследования, историю вопроса можно изложить следующим образом.

3 См., например: Чернец JI.B. «Как слово наше отзовется.» М.: Высшая школа, 1995; Анцыферова О.Ю. Литературная саморефлексия и творчество Генри Джеймса. Иваново: Ивановский государственный университет, 2004.

4 Наиболее приближается к рецептивному подходу монография М. Данна: Dunne, Michael. Hawthorne's Narrative Strategies. Jackson, University Press of Mississippi, 1995.

5 Winters, Yvor. Maule's Curse: Seven Studies in the History of American Obscurantism. Norfolk, Connecticut: New Directions, 1938; Matthiessen, F.O. American Renaissance: Art and Expression in the Age of Emerson and Whitman. N.Y.: Oxford University Press, 1941; Dauner, Louise. "The 'Case' of Tobias Pearson: Hawthorne and the Ambiguities,'"American Literature, XXI (January 1950); Fogle, R.H. Hawthorne's Fiction: The Light and The Dark. University of Oklahoma Press, Norman, 1952; Lang, H.J. How Ambiguous is Hawthorne?// Hawthorne. Ed. A.N. Kaul. Eaglewood Cliffs, N.J.: Prentice Hall, 1966.

6 Например, Fick, Leonard J. The Light Beyond: A Study of Hawthorne's Theology. Westminster, Md: Newman Press, 1955; Stewart, Randall. The Vision of Evil in Hawthorne & Mellville// The Tragic Vision and The Christian Faith. N.Y., 1957; Waggoner, Hyatt H. Art and Belief // Hawthorne Centenary Essays. Ed. By Roy Harvey Pearce. Ohio State University Press, 1964; Fairbanks, H.G. The Lasting Loneliness of Nathaniel Hawthorne. A Study of the Sources of Alienation in Modern Man. Albany: Magi Books, 1965; Frederick, John T. Nathaniel Hawthorne// The Darkened Sky: Nineteenth-Century American Novelists and Religion. Notre Dame: University of Notre Dame Press, 1969; Axelsson, Ame. The Links in the Chain. Isolation and Interdependence in Nathaniel Hawthorne's Fictional Characters. Uppsala, 1974; Donohue, Agnes McNeill. Hawthorne: Calvin's Ironic Stepchild. Kent: The Kent State University Press, 1985; Forrer, Richard. Theodicies in Conflict. A Dilemma in Puritan Ethics and Nineteenth-Century American Literature. Greenwood Press, 1986; Harris K.M. Hypocrisy and Self-Deception in Hawthorne's Fiction. Charlottesville: University Press of Virginia, 1988; Abel, Darrel. The Moral Picturesque. Studies in Hawthorne's Fiction. West Lafayette, Indiana: Purdue University Press, 1988; Johnson, Claudia D. Hawthorne and the Nineteenth-Century Perfectionism // On Hawthorne. The Best from American Literature. Duke University Press, 1990; Ратушинская H.B. Пуританское уховное наследие в творчестве Н. Готорна и Г. Мелвилла. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1997 и др.

Уже ранние читатели Готорна рассматривают нравственную доминанту его произведений в связи с его особым способом письма. Так, Гильдерой Грифин (1871), откликаясь на еще более ранние критические суждения о Готорне, пишет: «В качестве отрицательного свойства его произведений часто называли то, что он не предлагает решений нравственных и психологических коллизий, но лишь раскрывает их действие и последствия в конкретных и живых образах. Но именно это и вызывает у нас наибольшее восхищение. Кажется, что Готорн более желает предоставить читателю возможность самому найти истину, чем указать ее» (29:65). Более поздний критик, Т. Мюнгер (1904) писал о том же: «Готорн, этот совершенный художник, никогда не утверждает и не изображает до конца, но только намекает и оставляет прочее читателю» (29:125). Важную роль при этом, по наблюдению Мюнгера, играет «символизм»: «До последнего штриха Готорн верен символизму, который одновременно обнаруживает и скрывает его смыслы» (29:131).

В XX веке «амбивалентность» Готорна получила дальнейшее внимание и теоретическое осмысление. В книге Айвора Уинтерса она обозначена как «формула альтернативных возможностей» (43:170), а в монументальном труде Ф.О. Маттисена как «прием множественного выбора» (44:276). В середине века в статье, посвященной этой особенности произведений Готорна, ее автор JI. Даунер (1950) считает нужным заметить: «Стало, наверное, уже общим местом наблюдение, что элемент парадокса составляет неизменную черту книг Готорна и, можно даже подумать, предмет его нездорового удовольствия.» (47:24). Причем исследовательница пишет об амбивалентности Готорна вновь в связи с его нравственной проблематикой: «С точки зрения морали, Готорн чаще всего предлагает интригующие, но, в конечном счете, неопределенные моральные гипотезы. С точки зрения художественности и символического изображения, он любит доставлять читателю сомнительное удовольствие «множественного выбора» (Маттисен). Мы получаем текучую смесь воображения и факта, символического и конкретного. Поэтому всегда остается мучительная неопределенность, доводящая до досады и останавливающая нас всякий раз, когда мы беремся сформулировать для Готорна какую-нибудь удобную этическую доктрину. Мы не знаем, куда именно «поместить» этого автора, поскольку для каждого "белого" у него всегда есть свое "черное"» (47:25).

Для критики 1950-х годов остается характерным повышенное внимание к моральной проблематике Готорна и одновременно - к его амбивалентности и «символизму». Так, Р.Х.

7 (

Фогл (1952) пишет: «Уже отмечалась неоднозначность (ambiguity) Готорна. Этот тип неоднозначности есть способ ввести чудесное без ущерба для вероятного. Но есть и более

7 Fogle, R.H. Hawthorne's Fiction: The Light and The Dark. University of Oklahoma Press, Norman, 1952. глубокая цель — передать через легенду и суеверие нравственную и психологическую правду» (48:11). Возражая Маттисену, назвавшему особенность текстов Готорна «приемом множественного выбора», Фогл пишет: «Это не прием, а всеобъемлющее состояние ума. Оно выделяет чистую форму истины, рассеивая второстепенное, - такова его положительная функция. С отрицательной стороны, оно обозначает пределы видения, за которыми - тьма» (48:11).

Фогл осмысливает неоднозначность у Готорна как способ художественного выражения его нравственной позиции: «Готорн судит безжалостно, но с сочувствием, и эта неоднозначность всегда оставляет место для иного приговора» (48:14). Такую моральную позицию Готорна по отношению к его персонажам Фогл объясняет религиозным мировидением автора: «Именно благодаря присутствию "сверхъестественного" (небесного, абсолютного) в мышлении Готорна, конечные судьбы его главных героев облечены в неоднозначность. Он уважает их как живых людей и отказывается выносить окончательное суждение» (48:109). Таким образом, неоднозначность у Готорна, по мнению Фогла, есть проявление его положительной моральной и христианской позиции. О романе Готорна исследователь пишет: «Подлинное завершение "Алой буквы" есть неразрешимое противоречие — неразрешимое не вследствие неуверенности или скудости авторской мысли, но благодаря честности его воображения» (48:105). Фогл высказывает суждение и о «герменевтических» плодах такой манеры письма Готорна: «Наличие столь многих возможностей ясно намекает, что вся истина не заключается в каком-то одном выборе» (48:119). Отсюда проистекают особые принципы оценки различных интерпретаций: «Во множестве интерпретаций, которые составляют моральную неопределенность "Алой буквы", нет четких различий между истинным и ложным, но есть различие между поверхностным и глубоким» (48:118). Таким образом, для Фогла неоднозначность Готорна есть положительная особенность с моральной и художественной точки зрения.

Р. Меил (1957)8 решительно утверждает приоритет морального содержания у Готорна: «Критики, которые занимаются исключительно образностью или художественными приемами у Готорна никогда не познают его подлинную силу. Готорн обладал, по выражению одного его друга, "великой силой прозрения", и его произведения ценны главным образом благодаря проникновению в истины человеческого сердца. Его единственной плодотворной темой была тема нравственного роста» (51:6). Одновременно исследователь отмечает и «двойственность» Готорна: «Наши трудности понимания Готорна в значительной мере возникают при попытках выразить его идеи в абстрактной, неподвижной форме. Если мы честно пытаемся это сделать, то приходим к неразрешимой

8 Male, Roy R. Hawthorne's Tragic Vision. Austin: University of Texas Press, 1957. двойственности», отмеченной несколькими критиками. Готорн предстает как протестант, в глубине души желающий стать католиком, как защитник пуританизма, который сатирически изображал пуритан, как романтик, критикующий трансцендентализм, как скептик и одновременно верующий, и т.д.» (51:18). Разрешение этой «неразрешимой двойственности» Р. Меил находит в уравновешенном, прозрачном «повествовательном ритме» прозы Готорна: «Как свидетельствует сам стиль письма Готорна, каждый шаг исполнен альтернативных возможностей, но путь в целом предельно ясен» (51:18). Но все же остается не ясным, каким образом стиль писателя служит к разрешению противоречий его жизненного и творческого пути. Скорее, он может служить для их выражения, либо сокрытия.

Х.Х. Уэгонер (1955, 1964)9 прямо связывает «двойственность» Готорна с особенностями его религиозного сознания. По мнению исследователя, «творчество Готорна отражает его веру и служит ее выражением; и в большей степени, чем у других художников, мы можем узнать его веру только через его искусство» (52:178). Действительно, Готорн был довольно сдержан в формальном, понятийном выражении своих взглядов: «В том, что было ближе всего его сердцу, он либо не мог достичь полной убежденности, либо не желал заявлять свою убежденность однозначно. Его неопределенность. есть перевод этого аспекта его верований в искусство» (52:193).

Как и Меил, Уэгонер отмечает парадоксальность Готорна, который «считал себя поэтом, хотя писал только прозу, и христианином, хотя после унитарианского воспитания держался в стороне от всех церквей, включая эту» (52:167). Соответственно, «"прием неопределенности", в свое время отмеченный Маттисеном, есть не просто "прием", но выражение в технических терминах существенного состояния веры Готорна. - пишет Уэгонер. - Можно сказать, что это способ избежать ясности - той ясности, которую Готорн считал обманчивой или несущественной. Допустим, нам кажется, что произошло нечто сверхъестественное. Этому можно дать одно или несколько естественных объяснений. Но может ли любое объяснение, даже при уверенности в его истинности, упразднить религиозное значение странного происшествия?» (52:192). Соответственно, «двусмысленность не только не коробила Готорна, но казалась ему необходимой для любого полного и честного отражения опыта» (52:169).

Для Готорна-художника «это означало трансформацию традиционной аллегории в мифопоэтическое искусство, иногда близкое к Баньяну и Спенсеру, иногда к Фолкнеру, но в лучших своих проявлениях занимающую самостоятельную область» (52:195). По мнению

9 Waggoner, Н.Н. Hawthorne. A Critical Study. Cambridge (Mass.): The Belkap Press of Harvard University Press, 1955; Waggoner, Hyatt H. Art and Belief // Hawthorne Centenary Essays. Ed. By Roy Harvey Pearce. Ohio State University Press, 1964.

Уэгонера, «"аллегории сердца" Готорна привносят новый элемент в эту традиционную форму письма. Ни Баньян, ни Спенсер не писали "аллегории сердца" в существенном смысле: Спенсер и Баньян воплощали в аллегорию Истину — общепринятую, внешнюю истину, а обличие, которое они придавали ей, было случайным. В произведениях Готорна обличие имеет решающее значение, а "истина" сомнительна, неоднозначна, неокончательна» (49:95). О романе «Алая буква» Уэгонер пишет: «Интересно, что наиболее читаемый и любимый роман Готорна одновременно породил нескончаемый спор о его смысле. Разнообразие критических толкований подсказывает несколько выводов, один из которых состоит в том, что если роман "Алая буква" и аллегория, он не может быть аллегорией прежнего вида с ее четкими абстракциями, поскольку иначе роман не вызвал бы столько споров касательно его смысла» (49:118-119). Для Уэгонера «едва ли подлежит сомнению, что особое лицо Готорна как писателя определяется его уникальным отношением к форме и содержанию традиционной христианской аллегории, с одной стороны, и современному ему символизму, с другой» (52:189). Поскольку «значение его символов частично связаны с христианской традицией, а отчасти заданы контекстом», «произведения Готорна можно толковать и с теологических, и с психологических позиций, и оба подхода правомерны, хотя и не полны сами по себе» (52:189).

В отличие от упомянутых выше критиков, Уэгонер предпринимает и попытку содержательно охарактеризовать веру Готорна, которая представляется ему довольно традиционной. «Как часто отмечалось, Готорн был в большей степени, человеком XVII-ro и XVIII века, чем своего. Баньян повлиял на него больше, чем Скотт - его любимый писатель XIX века» (49:33). Хотя, в отличие от Баньяна, Готорн писал «аллегории сердца», «но сердце это настроено по исторической вере» (52:187). Под «исторической верой» Уэгонер подразумевает некую просвещенную «ортодоксию», чуждую сектантских крайностей, близкую по духу вере С. Джонсона и Э. Спенсера. В другом труде Уэгонер пишет: «Несмотря на то, что время от времени на его сцене появляются светловолосые девы, чтобы замолвить слово за «религию сердца», и чьи сердца кажутся чистыми «по природе», — Готорн полагает неискупленную человеческую природу немощным тростником.» (49:16). Здесь Уэгонер точно обозначает очень важное, с нашей точки зрения, идейное напряжение в творчестве Готорна — между «религией сердца» и верой в греховную поврежденность человеческой природы. Однако, Уэгонер разрешает это трагическое противоречие Готорна в пользу взвешенной, гармоничной умеренности, которая приносит благие духовные плоды: «В битве Веры и Дел он оказывается строго посередине. Он отрицает и пуританскую "полную поврежденность", и естественное добро пелагиан и модернистов. Вывод из этой позиции, далекой от цинизма или отчаяния, становится основой его веры в братство людей» (49:16). Но, как будет показано в данной работе, положение в таком «центре» оказалось для Готорном серьезным испытанием, поскольку он не нашел здесь единомышленников, собранных в религиозную общину. Результатом стало одиночество и идейная раздвоенность, вера в «братство во грехе», не далекая и от отчаяния.

Подобно предшествующим критикам, Уэгонер отмечает моральную доминанту творчества Готорна: «Я думаю, мы должны согласиться, что чувствительность (sensibility) Готорна могла вполне откликнуться только на моральные ценности. Когда он не видел в факте нравственного значения, он не мог использовать этот факт творчески» (49:34). Вывод Уэгонера, который мы разделяем, выражается в двух положениях: «Формирующая сила искусства Готорна есть особый характер его религиозной веры»; «религиозная вера Готорна была экзистенциально ориентирована, не институциональна и традиционна. Но религиозный опыт, в отличие от доктрины и догмы, всегда, по необходимости, неоднозначен» (52:192). Эта неоднозначность, проецируясь в творчество, выражается в «структурах неопределенности», которые, в совокупности с моральной доминантой творчества Готорна, и порождают разительную поляризацию читательских мнений.

Г. Фэирбэнкс (1965)10 также склонен связывать художественные особенности книг Готорна с его «экзистенциальной» драмой, которую он осмысливает в контексте общей культурной ситуации XIX века. Для последней, по мнению исследователя, характерно «напрЛкение между требованиями Западной традиции - и американской Декларации независимости» (55:х). Готорн оказался выразителем этого «раскола в американской душе» (55:3): «Со смятенностью Гамлета, Готорн отразил основное смещение XIX века: распад религии, новое отношение человека к природе, проблему разъединяющего индивидуализма, разрушение традиционных концепций личности. Неоднозначности стиля, его обескураживающее использование приема "множественных возможностей" более обусловлено причастностью этой общей дилемме, чем ухищрениями искусства» (55 :х).

По концепции Фэирбэнкса, драма жизни и творчества Готорна связана с его религиозной «бездомностью»: «Он был глубоко духовным человеком. Это ключ к его обостренному переживанию неполноты. Он был религиозным человеком в век, потерявшем пути в богословии, а вместе с тем и общее чувство цели» (55:75). Для Готорна, «человека столь чуткого к немощи человеческой, жизнь в секулярном обществе была изгнанием, символом которого были его образы, а его опыт - фактом» (55:81). По мнению исследователя, Готорн «был не просто чувствителен к неполноте американского опыта, но

10 Fairbanks, H.G. The Lasting Loneliness of Nathaniel Hawthorne. A Study of the Sources of Alienation in Modern Man. Albany: Magi Books, 1965. поглощен ею, одержим одиночеством» (55:3). Такое умонастроение определяет особое место Готорна в рамках его культурной эпохи: «Его постоянное утверждение немощи человеческого сердца и чуткость к тем потребностям человека, которые не могут получить земного удовлетворения, определенно помещает его вне обычных романтических категорий» (55:88).

Исходя из своего восприятия Готорна, Фэирбэнкс придает его творчеству особое духовно-нравственное значение: «Рассмотренные in toto, его произведения представляют собой наиболее впечатляющее воплощение традиционных христианских принципов, созданное значительным писателем XIX века. В качестве духовного чтения, ничто не сравнится с ними в американской литературе. Акцент на нравственности столь постоянен, что подвергает опасности художественность. Приверженность традиции столь строга, что кажется реакционной» (55:17).

Золотой век» готорноведения в США (1950-е годы) совпал с религиозным возрождением в этой стране, что отразилось в подходах к Готорну упомянутых выше авторов. Хотя в целом такой подход близок к представленному в данной работе, все же нельзя не отметить тенденцию к упрощению у тех авторов, которые склонны видеть в Готорне ортодоксального христианина, а в его произведениях - литературу для благочестивого чтения. Такая трактовка еще в те годы вызвала протест, ярким примером которого явилась монография Ф. Крюза (1966).11

В послесловии ко второму изданию своей книги (1989) Крюз так ретроспективно обозначил ее место в истории готорноведения: «"Грехи отцов" не была первой книгой о Готорне, которая использовала психологический метод, но она была первой, где прозвучало «Довольно!» в адрес благочестивого поиска символов, которым литературоведение было заражено в течение предшествующего десятилетия» (63:274). А в 1966 году Крюз так охарактеризовал итог этого десятилетия: «Мы были свидетелями процесса канонизации, и, подобно всем святым, Готорн был возвышен до скуки» (63:8).

Сам Крюз считает Готорна человеком «рудиментарного христианства» (63:6) и замечает: «Можно говорить о его «ортодоксии» только ценой отказа исследовать психологическую подоплеку его сюжетов» (63:7). В восприятии Крюза Готорн предстает отнюдь не моралистом-догматиком, но человеком сомневающемся: «Ведущая нота Готорна была не «благочестие-нечестие», но неоднозначность (ambivalence). Готорн эмоционально вовлечен в свои произведения, и его эмоции обнаруживают в нем человека, мучительно раздвоенного в себе» (63:7).

11 Crews, Frederick. The Sins of the Fathers: Hawthorne's Psychological Themes. University of California Press, 1989.

Крюз обнаруживает у Готорна «глубинную силу страсти» (63:11) и отмечает разительный диссонанс между «прекрасным и одухотворенным цветком», подаваемым автором с услужливой церемонностью - и «человеческой слабостью и скорбью», которая и составляет содержание книг Готорна. «Неоднозначность Готорна, которой каждый критик платит словесную дань, прежде чем приступить к построению аллегорической башни — это отнюдь не дидактическая стратегия, но признак мощного напряжения между его влечением и страхом в отношении его глубинных тем. Ибо за его морализмом - и часто в прямом противоречии ему - стоит уверенное прозрение во все, что есть ужасного, неуправляемого, и потому аморального в человеческой природе» (63:7-8).

Поэтому «тексты Готорна содержат неоднозначность, с наличием которой ищущие назидательности критики не желали смиряться. Чтобы вполне объяснить эту неоднозначность, необходим метод анализа, который специально приспособлен для прояснения «смешанных намерений» (63:276). По мнению Крюза, таким методом является фрейдизм, дающий «правильное понимание особенностей, которые морализирующие критики Готорна сводили на нет» в своем стремлении «отдалиться от эмоциональной ткани воображения Готорна» (63:274). Эти критики старались «сгладить противоречия Готорна, игнорируя характерное для него настроение тягостного раздумья и иногда даже искажая построение его сюжетов» (63:9).

Мы упоминаем в этом ряду монографию Ф. Крюза не потому, что его подход совпадает с нашим - тем более что в послесловии ко второму изданию своей книги Ф. Крюз заявляет о своем решительном разрыве с фрейдизмом, который он называет «псевдонаукой». Но Крюз законно поставил под вопрос несколько «приглаженный», благостный, гармоничный образ Готорна, сложившийся в предшествующей критике. Впрочем, упреки Крюза в сторону христианских интерпретаторов Готорна справедливы лишь отчасти. Как мы видели, эти авторы совсем не исключают из своего поля зрения раздвоенность, неоднозначность Готорна, хотя и находят для нее примиряющие объяснения. Но этот упрек был принят к сведению и учтен впоследствии, что отразилось в еще одной монографии в этом ряду, автором которой является А. Донохью.12

Донохью (1985), вслед за своими предшественниками, отмечает такие особенности прозы Готорна, как «альтернативные толкования», сдвиги в «точке зрения», «манипулирование» читателем (60:5), которые Донохью тоже связывает с нравственной проблематикой: «Знаменитая неоднозначность Готорна относительно нравственной природы человека - есть самое большое затруднение и удовольствие для его читателей» (60:1). В качестве ключа к этой «неоднозначности» Донохью использует понятие «ирония».

12 Donohue, Agnes McNeill. Hawthorne: Calvin's Ironic Stepchild. Kent, The Kent State University Press, 1985.

По мнению Донохью, «неоднозначность Готорна, о которой много спорят, может быть отчасти прояснена исследованием его последовательно иронического способа письма» (60:ix).

Иронию Готорна Донохью в свою очередь объясняет влиянием на него идей Кальвина: «Важно заметить, что воображение Готорна было стимулировано кальвинистской догмой, согласно которой человек грешит по необходимости и, тем не менее, несет полную ответственность за свои грехи. . Через все его творчество проходит скрытая и, быть может, неосознанная приверженность основным тенетам Кальвина, которая в его лучших рассказах и романах требует иронического метода» (60:1-2). По концепции Донохью, подспудный кальвинизм Готорна и «задает глубочайшую иронию, которая заставляет его прибегать к двусмысленности, определяет его эстетическую дистанцию и авторский голос, порождает альтернативный выбор концовок и интерпретаций, порождает богатую образность и символику, и диктует сложную структуру его романов и новелл» (60:1).

Как известно, у Кальвина Готорн мог почерпнуть представление о действии в бытии предопределенности, «железной необходимости», которая, при отсутствии посредников между человеком и Богом, порождает чувство одиночества (60:2). Донохью размышляет о возможных психологических последствиях таких представлений: «Невольный кальвинист XIX века мог впасть в глубокое отчаяние, или в вежливые, безжизненные нравоучения трансцендентализма, или же он мог воспользоваться ироническим методом, который позволяет ему воздерживаться от суждений, предлагать альтернативные объяснения, скрыть свое трагическое видение, и притворяться невинным и скромным автором, который пишет просто "небольшие хорошие истории". Готорн избирает скрытую сверкающую иронию, которая вводит в заблуждение его поверхностного читателя» (60:2).

Вслед за Уэгонером, Донохью отмечает мировоззренческое раздвоение Готорна: «Эта ирония обнаруживает разительную двойственность в Готорне - его отношение к нравственной природе человека. Иногда кажется, что он утверждает полную поврежденность человечества, - но в то же время он мечтает об "адамическом" герое. Он проявляет кажущееся, не реальное, колебание между доверием благим интуициям человеческого сердца - и убеждением, что сердце есть "отвратительный и скверный вертеп", который возможно очистить только через его уничтожение» (60:2). Как и Фэирбэнкс, Донохью усматривает также «идеологический» аспект мировоззрения Готорна: «Этот скорбный, но ироничный голос разоблачает испорченную мечту о стране, которая сулила Рай, но лишь заставила своих новых Адамов и Ев разыгрывать сюжет грехопадения. Готорн хорошо знал, что цветы этого нового Рая - черные. Это сумрачное знание становится атмосферой его творчества, как бы сильно он ни желал иного» (60:5).

Таким образом, в представлении Донохью, мировидение Готорна чрезвычайно мрачно: ничто не могло вывести писателя из его трагического убеждения, что «человеческое сердце есть грязная, жалкая пещера, что дела человека неправедны и лицемерны, что семейные отношения несут в себе опасность, что ничто не таково, каким кажется, что лучшие усилия человека обречены на неудачу, и что смерть, хотя и страшна, но является единственным желанным избавлением» (60:6). Готорн у Донохью весьма далек от того благодушного, уравновешенного автора нравоучительных истории, каким он предстает более ранним исследователям: «Мой Готорн - это скрытный, обремененный виной, почти одержимый человек, человек парадоксов и противоположностей» (60:6). По сути, Донохью видит Готорна ортодоксальным кальвинистом со всеми психологическими последствиями приверженности такой вере. Но такой взгляд игнорирует реальное место Готорна в истории, что проявляется в позиции Донохью: «Для завороженного греховностью, изъеденного виной Готорна как будто не существовал ни американский XVIII век, ни его последствие, трансцендентализм XIX века» (60:5). В отличие от такого воззрения, в данной работе Готорн предстает как дитя своего века, и потому не «кажущимся», как Донохью, но вполне реальным представляется нам колебание Готорна «между доверием благим интуициям человеческого сердца — и убеждением, что сердце есть "нечистый вертеп"».

Мы рассмотрели ряд авторов преимущественно одного направления, сочетающего религиозно-философский и психологический подход к творчеству Готорна. Как мы видели, эти исследователи склонны связывать «амбивалентность» Готорна с особенностями его мировоззрения, которое они представляют себе так или иначе христианским. В их концепциях амбивалентность Готорна есть либо проявление сознательной религиозно-этической позиции автора (благоговейное воздержание от окончательного суждения), либо результат трагического положения автора в рамках его эпохи, «экзистенциального» характера его религиозности, ее содержания (кальвинизм). Но во всех этих работах, авторы которых размышляют о причинах смысловой неоднозначности у Готорна, практически ничего не сказано о «рецептивных» следствиях этой особенности, то есть, о воздействии ее на читателей. Конечно, в этих работах так или иначе проявляется читательское отношение к наличию неоднозначности в текстах Готорна. Это отношение варьируется от одобрения (Маттисен, Фогль) до досады (Уинтерс, Даунер), но оно почти не становится у этих критиков объектом рефлексии. Между тем, амбивалентность в сочетании с ярко выраженным моральным интересом Готорна представляет собой редкую эстетическую комбинацию, поскольку мораль традиционно является сферой глубоких убеждений и проистекающих из них суждений, а не рефлексии и неуверенности. Реакция читателей на эту особенность произведений Готорна, герменевтические плоды такой формально-содержательной комбинации представляют интерес для исследователя.

Однако современное направление в литературоведении, целенаправленно изучающее восприятие и рецепцию читателей, при этом по существу исключает из своего поля зрения идейно-содержательный аспект произведений. В качестве примера такого подхода к творчеству Готорна можно привести монографию М. Данна «Нарративные стратегии Готорна» (1995).

Несмотря на то, что работа М. Данна строится преимущественно на базе нарратологии (Ж. Женетт, Ц. Тодоров, Дж. Принс), он ссылается также на В. Изера, М. Бахтина и Джейн Томпкинс, и в целом характер его подхода близок к рецептивной эстетике. При этом автор, по его собственным словам, сознательно отказывается пополнить уже существующее многообразие интерпретаций Готорна своей собственной интерпретацией. В предисловии он пишет: «Я охотно допускаю, что другие читатели способны плодотворно истолковывать Готорна, обнаруживая в его произведениях великие истины. В прошлом я и сам нередко этим занимался. Но в этой книге я не собираюсь говорить, в чем, по моему мнению, состоят эти великие истины, ни доказывать превосходство моих истин перед теми, которые открыли иные критики. Пусть другие следуют стезей герменевтики во дворец премудрости, я же более не ожидаю, что она приведет меня туда. Вместо этого, я считаю более плодотворным для себя проанализировать нарративные стратегии Готорна» (65:21).

Итак, вместо традиционной идейно-содержательной экзегезы, М. Данн избирает исключительно формально-нарратологический подход. Сделав обзор направлений послевоенных исследований о Готорне («Новая критика», «фрейдизм», «историзм»), Данн рассматривает как наиболее близкий себе подход исследователей жанра «ромэнс», поскольку именно для этих авторов характерно внимание к акту интерпретации, проблеме смысла, они рассматривают взаимодействие автора и читателя, жанровый аспект как фактор «горизонта ожидания».13 Но все же и эти исследователи пытаются писать, «о чем» произведения Готорна. М. Данн принципиально отказывается от этого.

13 См.: Bell, M.D. The Development of American Romance: The Sacrifice of Relation. Chicago: University of Chicago Press, 1983; Carton, Even. The Rhetoric of American Romance: Dialectic and Identity in Emerson, Dickinson, Рое, and Hawthorne. Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 1985; Dryden, E.A. The Form of American Romance. Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 1988; Reynolds, D.S. Beneath the American Renaissance: The Subversive Imagination in the Age of Emerson and Melville. New York: Knopf, 1988; Millington, R.H. Practicing Romance: Narrative Form and Cultural Engagement in Hawthorne's Fiction. Princeton: Princeton University Press, 1992; Thompson, G.R. The Art of Authorial Presence: Hawthorne's Provincial Tales. Durham: Duke University Press, 1993.

Такой отказ обусловлен неким познавательным скепсисом, обоснованным рецептивной теорией. Данн пишет: «Даже не веря в "смерть автора", можно усомниться, что литературоведение способно найти "реального" биографического Готорна за его произведениями. Прошлый опыт показывает: как бы убедительно мы не заявляли о своем открытии этого Готорна, через пять, десять или двадцать лет другой, столь же "достоверный" Готорн займет его место» (65:4). Но не только автор, а и само произведение «без остатка» растворяется в различных «схемах толкования». Данн соглашается с Джейн Томпкинс: «Самая суть (essence) произведений всегда меняется в соответствии с применяемой системой описания и оценки».14 Исходя из этого, пишет Данн, «следует помнить, что какую бы точку зрения мы ни приняли, она потребует от нас игнорировать существенные свидетельства о противоположном. Это, среди прочего, и побудило меня не предлагать мое собственное "избирательное" прочтение, но сосредоточится на том, что я называю нарративные стратегии Готорна» (65:7).

Основной вопрос, интересующий Дана, состоит в том, «почему, десятилетие за десятилетием, профессиональные и обычные читатели читают и перечитывают Готорна?. Постановка таких вопросов предположительно переносит критическое внимание с гуманистического содержания художественных произведений на их формальные характеристики как повествований» (65:16). Данн считает такой перенос внимания особенно плодотворным в случае Готорна, поскольку «он помогает увидеть, как Готорн создает смысловую неопределенность путем "дестабилизации" своих текстов» (65:16). По концепции Дана, пресловутая «неопределенность» Готорна есть технический прием, имеющий целью удержать внимание читателя и обеспечить продолжительность чтения путем своеобразной смысловой «игры» с читателем: «Мой интерес заключается не в том, что Готорн думал или не думал о трансцендентализме, романтизма и семейной жизни, но скорее в том, как он вызывает конвенциональные ожидания в своих читателях и затем варьирует и/или использует (exploits) эти ожидания» (65:21). Данн неоднократно подчеркивает суть своего подхода: «Я не могу поверить, что даже самое тщательная экзегеза может объяснить наш неослабевающий интерес и желание перечитывать Готорна, и поэтому я больше не читаю и не пишу о Готорне с целью разрешить критические споры. Мое намерение состоит не в том, чтобы соглашаться или не соглашаться с другими критиками и их интерпретациями, но просто описать то, что, как я вижу, происходит на странице. Это явление я называю нарративными стратегиями Готорна, и, наконец, мне

14 Tompkins, J. Sensational Designs: The Cultural Work of American Fiction, 1790-1860. New York: Oxford University Press, 1985, p. 196//65:4. кажется, что именно они побуждают нас возвращаться к Готорну и истолковывать его десятилетие за десятилетием» (65:19).

Суть «происходящего на странице» — и в сознании читателя — можно вслед за Даном кратко описать следующим образом: «Предлагая или удерживая повествовательные подтверждения (assurances), Готорн вынуждает нас выбирать из числа предложенных им нарративных возможностей» (65:100). «В результате читатели должны энергично соучаствовать в создании этих произведений, выбирая свои собственные прочтения из текста, который при этом остается, как пишет Изер, "бесконечно богаче, чем любая из его частных реализаций"» (65:20). В результате «из наших почти безграничных возможностей выбора возникают почти бесчисленные интерпретации» (65:46), и «произведения Готорна остаются постоянно открыты для истолкования» (65:100). В представлении Дана, «Готорн остается Готорном, и потому мы можем только сказать с уверенностью, что его повествования всегда останутся проблематичными, обескураживающими и завораживающими» (65:192).

Ограниченность подхода М. Дана обнаруживается в том, что автор, проанализировав произведения Готорна различных жанров (очерки, рассказы, романы) с разных сторон (нарративные уровни и инстанции, нарративная функция исторических реалий, романтических идеологем, викторианского мотива домашнего очага и т.д.), - обнаруживает везде одно и то же: стратегии, призванные «дестабилизировать» культурные предрассудки и стереотипы восприятия читателя с целью удержания его внимания и активного вовлечения его в процесс чтения. При этом остается не проясненным, в чем заключается собственная ценность и уникальность каждого из упоминаемых произведений. Впрочем, они предстают исследователю лишь как «литературные перформансы, упражнения в нарративном дискурсе» (65:64), «не более чем сценические трюки, исполненные в прозе» (65:65).

В отличие от данного подхода, для нас не лишены значения и такие вопросы: «Каков смысл романа?», «Что хотел сказать автор?» Поэтому мы не исключаем содержательную сторону произведений Готорна из нашего исследования и не отказываемся от попытки наиболее адекватно выразить доступную нам полноту этого содержания, а также оценить мнения по этому поводу других читателей. Таким образом, новизна нашего подхода заключается во включении в сферу обсуждения как формальных, так и содержательных сторон наследия Готорна в их взаимосвязи и в рассмотрении их с точки зрения читательского восприятия в широком культурном и мировоззренческом контекстах.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Проза Н.Готорна: чтение как акт нравственной рефлексии"

Заключение

Некоторые заключительные положения нашей работы можно изложить следующим образом.

В центре внимания данной работы находилась нравственная тема в произведениях Н. Готорна. Рассмотренная нами специфика биографического, исторического и культурного контекста этих произведений состоит в соприкосновении в личности их автора противоположных культурных парадигм: христианства (через посредство Библии, пуританской словесности и английской религиозной литературы XVII века) и романтизма - доминирующего культурного кода эпохи. Суть противоречия между ними состоит в различии догматического (вера в Откровение) и не-догматического (вера в человеческий опыт) типов сознания. Положение Готорна между этими двумя системами определяет особенности его нравственного сознания как человека и писателя. Это в свою очередь обуславливает формально-нарратологические особенности его произведений и восприятие их читателями.

Готорн писал в эпоху, когда традиционная система нравственности стала объектом сомнения и размывания вследствие умаления религиозной веры, на которой она основывалась. В этой ситуации большое значение в качестве ориентира в нравственной жизни приобретает нравственное чувство, поскольку и принятые в обществе нормы («филистерская мораль») оказываются под вопросом. Человек вынужден обращаться внутрь себя, отыскивая в сердечных движениях разрешение нравственных проблем. Такое обращение, при отсутствии четких нравственных убеждений, порождает «нравственную рефлексию». «Нравственная рефлексия» есть культурно-историческое явление романтической эпохи, обусловленное утратой традиционных мировоззренческих ориентиров и утверждением принципа субъективной достоверности в религии и морали.

Таким образом, проза Готорна ориентирована на читателя, для которого главным критерием нравственности (истины вообще) остается внутренний опыт. Биографические данные (отсутствие связи с религиозной общиной) позволяют предположить, что в таком положении находился и сам писатель. Во многих его новеллах, очерках и романах (как рассмотренных нами выше, так и оставшихся за пределами данного исследования) конфликт разворачивается между людьми, действия которых обусловлены их приверженностью определенной идейной системе (пуританизм, квакерство, неоязычество, позитивизм, социализм, филантропия, спиритизм, магнетизм) - и людьми, действующими по внушению естественного человеческого чувства. Первые обнаруживают свою нравственную несостоятельность (например, репрессивная жестокость раннего пуританизма; изуверство квакеров; поверхностность и пустота неоязычества). Нравственный приоритет отдается естественным чувствам и добродетелям персонажей (жалость к ребенку, материнское чувство, любовь юности, врожденная скромность и кротость).

Готорн отвергает нравственный авторитет религиозно-философских систем («теорий») в пользу естественной добродетели человеческого сердца. Поэтому, ставя в романе «Алая буква» нравственную проблему, он оставляет ее разрешение на совести читателя, предельно заострив конфликт между двумя системами мировидения — религиозной и безрелигиозной.

Но Готорн — не только романтик, но и своеобразный моралист. Его собственное нравственное чувство настроено по нормам христианской нравственности, и пуританизм он отвергает, исходя из нравственного чувства, воспитанного пуританизмом. Но согласно тому же пуританизму, сердце человека поражено грехом, и потому человеку следует поверять свое нравственное чувство евангельским учением и коллективным опытом. Без веры в евангельский закон и в отрыве от религиозной общины, человек оказывается нравственно предоставлен самому себе и становится субъектом мучительной и бесплодной рефлексии. Действительно, как отличить правду сердца от лжи, если само сердце при этом — единственный судья?

Не принадлежа к числу «доверяющих себе», Готорн не желал полагать свое нравственное чувство в качестве универсального критерия истины. Стихийно склоняясь к традиционной нравственности, он не мог найти безусловного объективного обоснования своей склонности, чтобы исходить из нее в своем творчестве, предложить ее другим как нечто транссубъективно ценное. Соответственно, несмотря на то, что «нерв» большинства произведений Готорна составляет нравственная проблема, в них по большому счету отсутствует нравственное суждение. Поэтому моралисты воспринимают его как моралиста, а гуманисты - в качестве приверженца морали естества. Оба суждения не точны. Нашей задачей было обозначить и исследовать своеобразное положение Готорна между этими двумя позициями.

Какие же «рецептивные» и герменевтические плоды приносит такое положение? Имея интуитивное представление об истине, Готорн мог рассчитывать лишь на то, что только единицы — чудом - воспримут это его сокровенное понимание. В то же время, в каждом говорящем живет потребность понимания как можно большим числом людей. Вера Готорна в сердце, в совесть человека оставляла надежду и на понимание «публики», а не одного-двух ее представителей. Но если Готорн надеялся, что благодаря «общности сердец» оценка читателями происходящего в романе совпадет с авторской оценкой даже при полном отсутствии проявлений авторской позиции, - то надежды эти очевидным образом не оправдались. Об этом свидетельствует критическая разноголосица, которую мы рассматриваем в работе: читатели Готорна понимают роман, исходя из собственных верований, сполна реализуя его смысловые возможности.

Означает ли, что если в произведении автором формально заложена возможность различного (до противоположности) понимания, мы должны отказаться от стремления верно его понять? Здесь уместно вспомнить Бахтина: понимание читателя «должно быть лучшим», чем авторское. Это возможно благодаря временной и культурной вненаходимости читателя автору, а также миметической природе искусства.

История рецепции романа породила множество прочтений, которые подлежат аналитическому сравнению с точки зрения их адекватности тексту. Также, неотчуждаемой и ценной для читателя является возможность «дистанцироваться» от авторской позиции, «напрямую» обращаться к реальности человеческого опыта, которую отражает или являет собой произведение. Подобно Готорну, мы признаем христианский нравственный закон, но, в отличие от него, в этом признании исходим не только из субъективных склонностей, но и объективных критериев, которые предоставляет наш культурный контекст. Поэтому мы не ограничиваем чтение «нравственной рефлексией», как это предполагается текстовыми приемами Готорна: «нравственная рефлексия» обретает свое завершение в нравственном суждении. В своем понимании сути происходящего в романе мы основываемся не только на сердечных движениях и впечатлениях, но и на объективном законе, признавая за ним безусловную правду, благодаря примеру многих людей прошлого и настоящего, которые жили в соответствии с этой правдой и явили высокие плоды такой жизни.

Список научной литературыАксенов, Алексей Валерьевич, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. ТЕКСТЫ ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ

2. Hawthorne N. The Scarlet Letter, A Romance. Boston: Ticknor, Reed, and Fields, MDCCCL.

3. Hawthorne N. The Scarlet Letter, A Romance. Second Edition. Boston: Ticknor & others, MDCCCL.

4. Hawthorne N. The Scarlet Letter//Four Great American Classics. Bantam Classics Edition, 1986.

5. Hawthorne N. The Scarlet Letter. A Norton Critical Edition. W.W. Norton & Company, 1988.

6. Hawthorne, Nathaniel. Our Old Home and English Note-Books// The Works of Nathaniel Hawthorne, in 15 volumes. Vol. 7, 1855.

7. Hawthorne, Nathaniel. Our Old Home and English Note-Books// The Works of Nathaniel Hawthorne, in 15 volumes. Vol. 8, 1855.

8. Hawthorne's Short Stories. N.Y.:Vintage Books, 1951.

9. Hawthorne N. The Portable Hawthorne. Ed. M. Cowley, N.Y.: The Viking Press, 1967.

10. Hawthorne N. Selected Tales and Sketches. San Francisco: Rinehart Press, 1970.

11. O.Hawthorne N. The American Notebooks. Ed. Claude M. Simpson. The Centenary Edition. Ohio State University Press, 1972.

12. Hawthorne, Nathaniel. Twice-Told Tales. The Centenary Edition of the Works of Nathaniel Hawthorne. Vol. IX. Ohio State University Press, 1974.

13. Hawthorne, Nathaniel. The Snow-Image and Uncollected Tales. The Centenary Edition of the Works of Nathaniel Hawthorne. Vol. XI. Ohio State University Press, 1974.

14. Hawthorne, Nathaniel. The Letters, 1813-1843. Ed. Thomas Woodson et al. The Centenary Edition of the Works of Nathaniel Hawthorne. Vol. XV. Ohio State University Press, 1984.

15. Hawthorne, Nathaniel. The Letters, 1843-1853. Ed. Thomas Woodson et al. The Centenary Edition of the Works of Nathaniel Hawthorne. Vol. XVI. Ohio State University Press, 1985.

16. Heritage of American Literature: Beginnings to the Civil War. Ed. James E. Miller, Jr., San Diego et al.: Harcourt Brace Jovanovich Publishers, Vol. 1, 1991.

17. Готсорн H. Красная буква. Приложение к журналу «Современник». Спб, 1856.

18. Хауторн Н. Багровый знак / Пер. И.А. Маевского. Собр. соч., т. 1. М., 1912.

19. Натаниель Готорн. Алая буква / Пер. H.J1. Емельяниковой и Э.Л. Линецкой. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957.

20. Натаниель Готорн. Новеллы. М.-Л.: Художественная литература, 1965.

21. Натаниель Готорн. Избранные произведения в двух томах. Т. 1. Л.: Художественная литература, 1982.

22. Натаниель Готорн. Избранные произведения в двух томах. Т. 2. Л.: Художественная литература, 1982.

23. Натаниель Готорн. Чертог фантазии. Новеллы. М.: Текст, 1998.

24. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Л.: Наука, 1972-1990.

25. Аврелий Августин. Исповедь Блаженного Августина, епископа Гиппонского. М.: Реннесанс, 1991.

26. КРИТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ ПО ГОТОРНУ. СБОРНИКИ

27. Faust, Bertha. Hawthorne's Contemporaneous Reputation. A Study of Literary Opinion in America and England, 1828-1864. Octagon Books, 1968.

28. Twentieth century Interpretations of The Scarlet Letter. Ed. John C. Gerber, Prentice-Hall, 1968.

29. Nathaniel Hawthorne's The Scarlet Letter. Ed. By Harold Bloom. Cheslea House Publishers, 198628.0n Hawthorne. The Best from American Literature. Duke University Press, 1990.

30. The Critical Response to Nathaniel Hawthorne's "The Scarlet Letter". Ed. Gary Scharnhorst. Greenwood Publishing Group, Incorporated, N.Y, Westport, Connecticut, L., 1992.

31. КРИТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ ПО ГОТОРНУ. ОТДЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ

32. ЗО.Чернышевский Н.Г. Рецензия на книгу: Собрание чудес, повести, заимствованные из мифологии. Полное собрание сочинений, т. 7. М., 1960.

33. Левинтон А. Предисловие. — В кн.: Натаниель Готорн. Новеллы. М.-Л.: Художественная литература, 1965.

34. Горбунов А.Н. Готорн-рассказчик. «Новый мир», 1966, №2.

35. Головенченко А.Ф. Н. Готорн в русской и советской критике.// К проблемам романтизма и реализма в зарубежной литературе конца XIX-XX вв. Вып. 2, М:.МОПИ, 1975.

36. Головенченко А.Ф. Н. Готорн в американской и английской критике.// К проблемам романтизма и реализма в зарубежной литературе конца XIX-XX вв. Вып.7, М.: МОПИ, 1976.

37. Березовская О.Н. Специфика историзма ранних новелл Н. Готорна. — В кн.: Мировоззрение и метод. Л., 1979.

38. Ковалев Ю.В. Творчество Натаниеля Готорна. В кн.: Натаниель Готорн. Избранные произведения в двух томах. Т. 1. Л.: Художественная литература, 1982.

39. Апенко Е. Развитие жанра романтической новеллы в творчестве Н. Готорна // Национальная специфика произведений зарубежной литературы XIX-XX веков. Иваново, 1985.

40. Головенченко А.Ф. Натаниел Готорн и романтизм. Учебное пособие к спецкурсу. М., МОПИ, 1991.

41. Ратушинская Н.В. Пуританское духовное наследие в творчестве Н. Готорна и Г. Мелвилла. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1997.

42. Коренева М.М. Натаниэль Готорн. — В кн.: История литературы США. Т. 3. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000.

43. Федосенок И.В. Грани романтического сознания: жизнь и творчество Натаниэля Готорна. М., Московский государственный лингвистический университет, 2004.

44. James, Henry. Hawthorne. L.: Macmillan, 1902.

45. Winters, Yvor. Maule's Curse: Seven Studies in the History of American Obscurantism. Norfolk, Connecticut: New Directions, 1938

46. Matthissen, F.O. American Renaissance. Art and Expression in the Age of Emerson and Whitman. L., Toronto: Oxford University Press, 1941.

47. Astrov, Vladimir. Hawthorne and Dostoyevsky as Explorers of the Human Conscience. // The New England Quarterly. Vol. XV, #1 (March 1942).

48. Turner, Arlin. Hawthorne and Reform. // The New England Quarterly. Vol. XV, # 4 (December 1942).

49. Dauner, Louise. "The 'Case' of Tobias Pearson: Hawthorne and the Ambiguities/"American Literature, XXI (January 1950)// On Hawthorne. The Best from American Literature. Duke University Press, 1990.

50. Fogle, R.H. Hawthorne's Fiction: The Light and The Dark. University of Oklahoma Press, Norman, 1952.

51. Waggoner, H.H. Hawthorne. A Critical Study. Cambridge (Mass.): The Belkap Press of Harvard University Press, 1955.

52. Stewart, Randall. The Vision of Evil in Hawthorne & Mellville// The Tragic Vision and The Christian Faith. N.Y., 1957.

53. Male, Roy R. Hawthorne's Tragic Vision. Austin: University of Texas Press, 1957.

54. Waggoner, Hyatt H. Art and Belief // Hawthorne Centenary Essays. Ed. By Roy Harvey Pearce. Ohio State University Press, 1964.

55. Trilling, Lionel. Our Hawthorne // Hawthorne Centenary Essays. Ed. By Roy Harvey Pearce. Ohio State University Press, 1964.

56. Feidelson, Jr., Charles. The Scarlet Letter // Hawthorne Centenary Essays. Ed. By Roy Harvey Pearce. Ohio State University Press, 1964.

57. Fairbanks, H.G. The Lasting Loneliness of Nathaniel Hawthorne. A Study of the Sources of Alienation in Modern Man. Albany: Magi Books, 1965.

58. Bell, Michael D. Hawthorne and the Historical Romance of New England. Princeton University Press, 1971.

59. Axelsson, Arne. The Links in the Chain. Isolation and Interdependence in Nathaniel Hawthorne's Fictional Characters. Uppsala, 1974.

60. Brumm, Ursula. Hawthorne's "The Custom-House" and the Problem of Point of View in Historical Fiction. Tubingen: Max Niemeyer Verlag, 1975.

61. Waggoner, Hyatt H. The Presence of Hawthorne, Louisiana State University Press, Baton Rouge & L., 1979

62. Donohue, Agnes McNeill. Hawthorne: Calvin's Ironic Stepchild. Kent, The Kent State University Press, 1985.

63. Abel, Darrel. The Moral Picturesque. Studies in Hawthorne's Fiction. Purdue University Press. West Lafayette, Indiana, 1988.

64. Harris K.M. Hypocrisy and Self-Deception in Hawthorne's Fiction. Charlottesville: University Press of Virginia, 1988.

65. Crews, Frederick. The Sins of the Fathers: Hawthorne's Psychological Themes. University of California Press, 1989.

66. Johnson, Claudia D. Hawthorne and the Nineteenth-Century Perfectionism // On Hawthorne. The Best from American Literature. Duke University Press, 1990.

67. Dunne, Michael. Hawthorne's Narrative-Strategies. Jackson: University Press of Mississippi, 1995.1. ТЕОРИЯ

68. Бахтин M.M. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975.

69. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

70. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. Издание второе. М.: Искусство, 1986.

71. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М.: Прогресс, 1988.

72. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991.

73. Бахтин М.М. и перспективы гуманитарных наук. Под ред. B.JI. Махлина. Витебск, 1994.

74. Бахтин М.М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994.

75. Яусс Х.Р. История литературы как провокация литературоведения. Предисловие Н. Зоркой //Новое литературное обозрение, № 12, 1995

76. Сартр Ж.-П. Зачем писать? // Вестник МГУ. Филология, № 3, 1995.

77. Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. Сост., ред. Исупов К.Г. Спб.: Алетейя, 1995.

78. Чернец JI.B. "Как слово наше отзовется." М.: Высшая школа, 1995.

79. Хализев В.Е. Ценностная ориентация М.М. Бахтина и его духовная драма // Вестник МГУ. Филология. № 6,1996.

80. Богатырева Е. А. Драмы диалогизма: М.М. Бахтин и художественная культура XX века. М., 1996.

81. Бахтин М.М. Собрание сочинений в семи томах, т.5. М., Русские словари, 1996.

82. Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктевизм. Постмодернизм. М., Интрада, 1996.

83. Изер, В. Историко-функциональная текстовая модель литературы // Вестник Московского университета. Филология. № 3, 1997.

84. Яусс Х.Р. К проблеме диалогического понимания //Бахтинский сборник-Ill. М., 1997.

85. Бахтинский сборник. Выпуск 3. Под ред. В. J1. Махлина. М., Лабиринт, 1997.

86. Выготский Л. Психология искусства. М.: Лабиринт, 1997.

87. Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному. М.: Республика, 1997.

88. Анцыферова О.Ю. Литературная саморефлексия и творчество Генри Джеймса. Иваново: Ивановский государственный университет, 2004.

89. Искандер, Фазиль. Думающий о России и американец// «Знамя», № 9, 1997. 88.Этическая мысль. Научно-публицистические чтения. М.: Издательство политическойлитературы, 1988.

90. Архиепископ Аверкий (Таушев). Современность в свете Слова Божия. Jordanville: Holy Trinity Monastery, 1975, т. II.

91. Святитель Игнатий (Брянчанинов). «Христианский пастырь и христианин-художник» //Троицкое слово, № 6, 1990.

92. Преподобного отца нашего Аввы Дорофея душеполезные поучения и послания. Издание Оптиной Пустыни (репринт 1900), 1991.

93. Творения иже во святых отца нашего Святителя Игнатия, епископа Ставропольского. Аскетические опыты. Т. 1. М.: Сретенский монастырь, 1996.

94. Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Начертание христианского нравоучения. М.: Правило веры, 1998.

95. Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика. М.: Гардарики, 2000.

96. Архиепископ Аверкий (Таушев). Совесть и наше время. // «Православная Русь», № 17, 2004.

97. Booth, Wayne С. The Rhetoric of Fiction. The University of Chicago Press, 1961.

98. Linge, D.E. Editor's Introduction // H.-G. Gadamer. Philosophical Hermeneutics. University of California Press, 1976.98.1ser, Wolfgang. The Act of Reading. A Theory of Aesthetic Response. Baltimore and London: The Johns Hopkins University Press, 1978.

99. Reader-Response Criticism: From Formalism to Post-Structuralism. Ed. Tompkins, J. P., 1981.

100. Miller, J. Hillis. The Ethics of Reading : Kant, de Man, Eliot, Trollop, James, & Benjamin. N.Y., Columbia University Press, 1987.

101. Wimmers, I.C. Poetics of Reading. Approaches to the Novel. Princeton University Press, 1988.

102. Easthope, Anthony. Literary into Cultural Studies. L.&N.Y., 1991.

103. Burke, S. The Death and Return of the Author. Subjectivity in Barthes, Foucault and Derrida. Edinburgh University Press, 1992.

104. Fish, Stanley. Interpreting the Variorum II Contemporary Literary Criticism, ed. by Robert Con Davis, Ronald Schleifer, Longman, 1994.

105. Geoffrey Gait Harpham. Ethics // Critical Terms for Literary Study. Ed. by Frank Lentricchia and Thomas McLaughlin. The University of Chicago Press, 1995.

106. ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ. КУЛЬТУРОЛОГИЯ

107. Николюкин А.Н. Американский романтизм и современность. М.: Наука, 1968.

108. Эстетика американского романтизма. Сост. А.Н. Николкжин. М., 1977.

109. Ю.Маттисен Ф.О. Ответственность критики. М., Прогресс, 1972.

110. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., Наука, 1979.

111. Николкжин А.Н. Литературные связи России и США. Становление литературных контактов. М., Наука, 1981.

112. З.Михайлов А. В. Проблемы анализа перехода к реализму в литературе XIX века // Методология анализа литературного процесса . М., Наука, 1989.

113. Н.Солженицын А.И. Нобелевская лекция // «Новый мир», 1989, № 5.

114. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., Художественная литература, 1990.116."Сделать прекрасным наш день." Публицистика американского романтизма. Сост. А.Н.Николюкин. М., 1990.

115. Самосознание европейской культуры XX века. Сост. Р.А. Гальцева. М., Издательство политической литературы, 1991.

116. Столяров А.А. «Исповедь». История создания. Жанр. Проблемы достоверности // Аврелий Августин. Исповедь Блаженного Августина, епископа Гиппонского. М., Ренессанс, 1991.

117. Василий Зеньковский, протопресвитер. История Русской философии: В 2-х томах, т. I, часть 1,Л.,ЭГО, 1991.

118. Токвиль, Алексис де. Демократия в Америке. М., Прогресс, 1992.

119. Ильин И.А. Одинокий художник. Сб. статей, сост. В.И. Белов. М., 1993.

120. Венедиктова Т.Д. Обретение голоса: американская национальная поэтическая традиция. М., 1994.

121. Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск, 1995.

122. Толмачев В.М. От романтизма к романтизму. Американский роман 1920-х годов и проблема романтической культуры. М., Филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова, 1997.

123. Любак, Анри де. Драма атеистического гуманизма. Милан М.: Христианская Россия, 1997.

124. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., ГУП Облиздат, 1998.

125. Уваров М.С. Архитектоника исповедального слова. Спб., Алетейя, 1998.

126. Николюкин А.Н. Американские писатели как критики. Из истории литературоведения США XVIII-XX веков. М., 2000.

127. Венедиктова Т.Д. «Разговор по-американски»: дискурс торга в литературной традиции США. М., Новое литературное обозрение, 2003.

128. Толмачев В.М. О границах символизма. // Вестник Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета. № 3. М., 2004.

129. Lewis, R.W.B. The American Adam. Innocence, Tragedy, and Tradition in the Nineteenth Century. The University of Chicago Press, 1955.

130. Lewis, C.S. «De Descriptione Temporum.» // Lewis, C.S. Selected Literary Essays. Ed. Walter Hooper, N.Y.-L.: Cambridge University Press, 1969.

131. Abrams, M.H. Natural Supernaturalism. N.Y.: Norton, 1971.

132. Persons, Stow. American Minds. A History of Ideas. Malabar, Florida: Krieger Publishing Company, 1983.

133. Forrer, Richard. Theodicies in Conflict. A Dilemma in Puritan Ethics and Nineteenth-Century American Literature. Greenwood Press, 1986.

134. Chai, Leon. The Romantic Foundations of the American Renaissance. Cornell University Press, Ithaca and London, 1987.

135. Foster, Dennis A. Confession and Complicity in Narrative. Cambridge University Press, 1987.

136. Bercovitch, Sacvan. The Rites of Assent. Transformations in the Symbolic Construction of America. N.Y., L.: Routledge, 1993.1. ПУРИТАНИЗМ

137. Mather, Cotton. Magnalia Christi Americana. The Fifth Book of the New-English History in Four Parts containing "The Faith and The Order in the Churches of New-England. Hartford, Connecticut, 1820.

138. HO.Wertenbaker, T.J. The Fall of the Wilderness Zion // Puritanism in Early America. Ed. G. M. Waller. Boston: D.C. Heath & Company, 1950.

139. Miller, Perry. The Puritan Way of Life // Puritanism in Early America. Ed. By G. M. Waller. Boston: D.C. Heath & Company, 1950.

140. Miller, Perry. The New England Mind. The Seventeenth Century. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 1954.

141. Miller, Perry. Errand Into the Wilderness. Cambridge, Massachusetts: The Belknap Press of Harvard University Press, 1956.

142. Bercovitch, Sacvan. The Puritan Origins of the American Self. Yale University Press, 1975.

143. Митрофан Зноско-Боровский, протоиерей. Православие, Римо-католичество, Протестантизм и Сектантство. Лекции по сравнительному богословию. Holy Trinity Monastery, Jordanville, N.Y., 1972.

144. Долинин A.A. У истоков американской культуры: "картина мира" в литературе колоний Новой Англии XVII в. // Истоки и формирование американской национальной литературы. XVII-XVIII вв. Ред. Я.Н. Засурский. М.: Наука, 1985.

145. Покровский Н.Е. Ранняя американская философия. Пуританизм. М.: Высшая школа, 1989.

146. Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., Центр «СЭИ», 1991.

147. Вебер М. Избранное. Образ общества. М.: Юрист, 1994.

148. Неусыхин А.И. «Эмпирическая социология» Макса Вебера и логика исторической науки // Макс Вебер. Избранное. Образ общества. М.: Юрист, 1994.

149. Хомяков А.С. Сочинения в двух томах. Т. 2. Работы по богословию. М., Московский философский фонд, 1994.152.0черки истории западного протестантизма. М.: ИВИ РАН, 1995.

150. Андрей Кураев, диакон. Традиция, догмат, обряд. Апологетические очерки. М.-Клин: Издательство братства Святителя Тихона, 1995.

151. Алипий (Кастальский-Бороздин), архимандрит, Исайя (Белов), архимандрит. Догматическое богословие. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1997.

152. ЛИТЕРАТУРА О Ф.М. ДОСТОЕВСКОМ

153. Антоний (Храповицкий), митрополит. Ф.М. Достоевский как проповедник возрождения. N.Y., 1965.

154. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979.

155. Ильин В.Н. Арфа Давида. Религиозно-философские мотивы русской литературы. Т. 1. Проза. Сан-Франциско: Глобус, 1980.

156. Волгин И.Л. Последний год Достоевского. М., 1986.

157. Бердяев Н.А. Ставрогин. // Наше Наследие. VI (24), 1991.

158. Розанов В. В. Размолвка между Достоевским и Соловьевым. // Наше Наследие. VI (24), 1991.

159. Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского// Бердяев, Н. О русских классиках. М., 1993.

160. Лосский Н.О. Достоевский и его христианское миропонимание// Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М.: Республика, 1994.1630 великом инквизиторе: Достоевский и последующие. Сост. Ю.И. Селивестров. М., 1992.

161. Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского. М.: Алконост, 1994.

162. Новые аспекты в изучении Достоевского. Под ред. В.Н. Захарова. Петрозаводск, 1994.

163. Жид А. Достоевский. Томск, 1994.

164. Достоевский в конце XX века. Под ред. К. Степаняна. М.: Классика плюс, 1996.

165. Лаут Р. Философия Достоевского в систематическом изложении. М.: Республика, 1996.

166. Мелетинский Е.М. Достоевский в свете исторической поэтики. Как сделаны «Братья Карамазовы». М.: РГГУ, 1996.

167. Слово Достоевского. Сб. статей. М., Институт русского языка РАН, 1996.

168. Достоевский и мировая культура. Альманах № 6. СПб., 1996.

169. Достоевский и мировая культура. Альманах № 7. СПб., 1996.

170. Достоевский и мировая культура. Альманах. № 8. СПб., 1997.

171. Достоевский и мировая культура. Альманах. № 9. СПб., 1997.

172. Ильин В.Н. Достоевский и Бердяев // Ильин В.Н. Эссе о русской культуре. Спб, 1997.

173. Дунаев М. М. Православие и русская литература. М., Христианская литература, 1997.

174. Ф.М. Достоевский и Православие. Сб. статей, сост. А.Н.Сторижев. М., Отчий дом, 1997.

175. Фудель С.И. Наследство Достоевского. М.: Русский путь, 1998.

176. Джоунс, Малькольм В. Достоевский после Бахтина. Исследование фантастического реализма Достоевского. СПб, Академический проект, 1998.

177. Александр Шаргунов, протоиерей. Последнее оружие. М., Русский Дом, 2004.