автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Проза первой половины XX века: поэтика русского национального характера

Полный текст автореферата диссертации по теме "Проза первой половины XX века: поэтика русского национального характера"

На правах рукописи

ЖЕЛТОВА Наталия Юрьевна

ПРОЗА ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА: ПОЭТИКА РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Тамбов 2004

Работ выполнена на кафедре истории русской литературы Тамбовского государственного университета им. Г. Р. Державина

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Полякова Лариса Васильевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Голубков Михаил Михайлович

доктор филологических наук, профессор Никонова Тамара Александровна

доктор филологических наук, профессор Редькин Валерий Александрович

Ведущая организация: Институт мировой литературы

им. А. М. Горького РАН

Защита состоится (^ЮО^^С _ 2004 года, в часов на

заседании диссертационного совета Д.212.261.03 в Тамбовском государственном университете им. Г. Р. Державина по адресу: 392000, Тамбов, ул. Советская, 93, институт филологии ТГУ им. Г. Р. Державина.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Тамбовского государственного университета им. Г. Р. Державина (ул. Советская, 6).

Автореферат

разослан 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета профессор

С. В. Пискунова

Русская литература первой половины XX века представляет собой уникальное явление искусства. В полувековом промежутке оказались спрессованы несколько художественно-идеологических эпох и реальностей, разных по своим объемам, задачам, генезису, аксиологии, способам существования: литература «русского культурного ренессанса» (Н. А. Бердяев), советская литература, литература русского зарубежья и литература «внутренней эмиграции», причем последние три существовали параллельно. Однако все эти именно литературы составили в своей совокупности единую русскую литературу первой половины прошедшего столетия.

Л. В. Полякова справедливо обратила внимание на то, что «оттого, как мы периодизируем, что кладем в основу, считаем главным, ведущим в историческом движении, зависят общие и конкретные оценки и отдельных художников и их творений, и ведущих тенденций и направлений, и целых литературных эпох»1. Первую половину XX столетия следует определять именно как литературную эпоху, почти полностью вместившую в себя становление, развитие и завершение творчества крупнейших русских писателей, и прежде всего прозаиков И. А. Бунина, М. А. Булгакова, М. Горького, Б. К. Зайцеве, Е. И. Замятина, А. И. Куприна, А. П. Платонова, М. М. Пришвина, А. Н. Толстого, И. С. Шмелева, М. А. Шолохова. Не повторилась больше и «русская проза» В. В. Набокова. Их этапные произведения, как в зеркале, отразили всю сложность и драматичность первой половины ушедшего века, включившей в себя три русские революции и две мировые войны. Несмотря на художественные и идеологические различия творческих систем и методов, произведения этих писателей закономерно стоят в одном ряду, представляя и обогащая собой явление русской прозы.

Грандиозный архипелаг под названием «История русской литературы первой половины XX века», многие выдающиеся художественные достижения которой долгое время были либо неизвестны, либо заслонены искаженными оценками чаще всего политического характера, особенно активно осваивается в последнее пятнадцатилетие. Внимание исследователей к этой эпохе обусловлено не только стремлением восполнить образовавшиеся историко-литературные лакуны, но и насущной необходимостью восстановить насильственно разорванную генетическую преемственность всех «потоков» и «рукавов» русской литературы XX столетия. И целостное осмысление их возможно в первую оче-

1 Полякова, Л. В. Периодизация как качественный критерий развития русской литературы / Л. В. Полякова // Освобождгние ог догм. История русской ли-

терат) ры: состояние и пути изучения: в 2 т. - М.: Наследие, 1997. -Т. 2. - С. 155.

редь на прочном фундаменте национальной аксиологии и онтологии. Чрезвычайно актуален в этой связи подход М. М. Голубкова, сорие>гаи-рованный на «восприятие литературы как одной из сфер воплощения русского национального характера»1. Исследователь рассматривает русский характер в качестве главюго синтезирующего фактора национальной культуры, позволяющего преодолевать многочисленные «расколы» и «разрывы» национальной истории.

Отечественное литературоведение многое сделало для исследования национальной специфики русской литературы. Однако в классических работах Б. И. Бурсова, П. Н. Купреяновой, Г. П. Макогоненко, Г. Д. Гачева, Д.С.Лихачева обозначаются лишь общие направления и пути постижения категории национального своеобразия русской литературы, констатируется сложность научного и художественного осмысления проблемы". Вопрос о конкретном поэтическом воплощении литературой именно национального характера так, как он был поставлен русской религиозной философией первой половины XX века, в отечественном литературоведении не поднимался. Л ведь русский характер с его тайнами, парадоксами и очарованием постоянно манил к себе и не отпускал творческую волю писателей.

Сегодня отечественное литературоведение столкнулось с практически полным отсутствием какой-либо четкой литературоведческой методологии для решения подобных вопросов на современном уровне. Работы, в названиях которых встречается упоминание категории национального характера в произведениях русской литературы, буквально еди-ничпы3. В рамках русской словесности национальный характер исследовался на примере публицистики русских писателей и философов1.

1 Голубков, М. М. Русская литература XX в.: После раскола / М. М. Голубков. - М.: Аспект Пресс, 2001. - С. 10.

" См., например: Курсов, Б. И. Национальное своеобразие русской л и (ера-туры / Б. И. Бурсов. - М.-Л.: Сов. писатель, 1964; Национальное и инонациональное в литературе и искусстве - М.: Мысль, 1964; Купреянова, Е. II., Макогоненко, Г. П. Национальное своеобразие русской литературы. Очерки и характеристики / Е. Н. Купреянова, Г. Г. Макогоненко. - М.: Наука, 1976; Гачев, Г. Д. Национальные образы мира / Г. Д. Гачев. - М.: Сов. писатель, 1988; Лихачев, Д. С. Заметки о русском / Д. С. Лихачев. - М.: Сов. Россия, 1984.

' См.: Канашкин, В. Л. Литеэагурно-социологические аспекты прозы Негра Краснова и национально-исторический характер как комплексная проблема: дис. ... д-ра фнлол. наук / Канашкин В. А. - Краснодар: Сов. Кубань, 1997; Ли-фанова, И. В. Национальный характер и национальная история в творчестве В. Можаева: дис. ... канд. филол. наук / Лифанова И. В. - М., 1999; Сигов, В. К. Русская |{Ш'В. М. Шукшина.'Концепция народного характера и национальной

Проблема национальной выразительности художественных откры-гий именно первой половины XX столетия в отечественном литературоведении разработана менее всего. Приоритетное внимание отечественной прозы этого периода к образу жизни и характеру русского человека, к национальным культурно-историческим реалиям и аксиологическим константам до сих пор не стало предметом специального развернутого исследования. А между тем без изучения инструментов художественного выражения национального характера невозможно в полной мере оценить смысл духовно-эстетических поисков и экспериментов русской прозы обозначенного временного промежутка, понять ее общие художественно-философские задачи, прояснить особенности литературного процесса, ответить на вопросы об уникальности творческого почерка отдельных писателей. Обращенностью к этой проблематике определяется актуальность диссертационного исследования. Оно соответствует Постановлению Президиума РАН «Об утверждении основных направлений фундаментальных исследований» от 1 июля 2003 г., №233, пунктам 8.5 «Этногенез, этнокультурный облик народов, современные этнические процессы; историко-культурное взаимодействие Евразии» и 8.7 «Духовные и эстетические ценности отечественной и мировой литературы и фольклора в современном осмыслении»2.

Материалом диссертации являются произведения русской прозы первой половины XX века, репрезентативно иллюстрирующие магистральные пути, направления и способы осмысления русского национального характера, в трактовке которого диссертант опирается на труды русских философов первой половины XX века. К анализу привлечены отдельные тексты зарубежных писателей, русской поэзии, критики, мемуарные, эпистолярные источники, публицистика. Художественное пространство русской прозы обозначенного периода стало объектом исследования.

судьбы в прозе / В. К. Сигов. - М.: Интеллект-Центр, 1999; Овчинина, И. А. Э1апы творчества Л. Н. Островского: эстетика национального быта и характера: дис.... д-ра филол. наук/Овчинина И. А. - М., 2000.

' См.: Огнев, А. В. М. Горький о русском национальном характере / А. В.Огнев. - Тверь: Тверской юс. ун-т, 1992; Сохрякоа, Ю. И. Национальная идея в отечественной публицистике XIX - начала XX вв. / Ю. И. Сохряков. -М.: Наследие, 2000; Шенцева, Н. В. Авторское прозрение и предупреждение: Публицистика и революция / Н. В. Шенцева. - Йошкар-Ола: Марийский ин-т образования, 2000; Белова, Т. Д. Эволюция эстетических взглядов М. Горького (1890-1910 гг.) в контексте культурологических исканий эпохи: автореф. дис.... д-ра. филол. наук / БеловаТ. Д. - М., 2001.

2 Поиск. - 2003. 35 (745). - С. 6.

В диссертации основной акцент сделан на прозаическом наследии И. А. Бунина, М. Горького, Б. К. Зайцева, Е. И. Замятина, А. И. Куприна, В. В. Набокова, М. М. Пришвина, И. С. Шмелева, М. А. Шолохова, в творчестве которых отражены и в некоторых моментах предугаданы наиболее выразительные тенденции развития русского искусства XX века. Эти писатели оказались в ряду тех художников, творческая индивидуальность которых позволяет обнаружить доминанты литературного процесса всего столетия.

Предметом изучения избрана поэтика русского национального характера в прозе первой половины XX века в историко-литературном, языковом, философском, эстетическом, культурном контекстах. При этом поэтика рассматривается как системное понятие, как общая «эстетика словесного художественного творчества» (М. М. Бахтин), «эстетика и теория поэтического искусства» (Я. Мукаржовский), наконец, как синтетическое понятие, стремящееся к интегративности и комплексности подхода к художественному произведению.

Целью диссертационного исследования является осмысление художественно-семантической специфики русской прозы первой половины XX века через анализ средств и способов изображения характера русского человека и образа русской жизни в произведениях И. А. Бунина, М. Горького, Б. К. Зайцева, Е. И. Замятина, А. И. Куприна, В. В. Набокова, М. М. Пришвина, И. С. Шмелева, М. А. Шолохова и других. С целью связаны и основные задачи исследования: осмыслить историко-литературный и социально-философский контексты проблемы русского национального характера в прозе первой половины XX века;

выявить и сформулировать черты, характеризующие национальную самобытность русской прозы первой половины XX века, закономерности формирования ее поэтики;

- раскрыть содержание литературно-художественного явления «проза 1918 года», в рамках которой определить формы национальной рефлексии на трагические события октябрьской революции, обозначить принципы художественного постижения основ русского характера;

- проанализировать способы выражения национальной идентичности в прозе первой половины XX века;

раскрыть художественно-философский смысл феномена «русской любви»;

- выявить поэтико-аксиологическое наполнение концептосфе-ры русского пространства в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон» в аспекте национально выраженного характера Григория Мелехова;

- предложить иную, в сравнении с имеющимися, интерпретацию некоторых знаковых для русской литературы произведений, образов, жанров, приемов писателей первой половины XX века.

Целью и задачами обусловлен выбор методики исследования, в основе которой - синтез историко-культурного, сравнительно-типологического, структурно-поэтического, семантического методов и подходов.

В процессе создания теоретико-методологической базы исследования изучены фундаментальные труды русских мыслителей о «природе поэтической реальности» и об «онтологии русской души»: Н. С. Арсеньева, С. А. Аскольдова, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, П. Б. Вышеславцева, И. А. Ильина, Н. О. Лосского, В. В. Розанова, В. С. Соловьева, И. Л. Солоневича, Е. Н. Трубецкого, Н. Ф. Федорова, Г. П. Федотова, П. А. Флоренского; некоторые научные концепции в области философии художественного творчества, теоретической и исторической поэтики (С. С. Аверинцева, Р. Барта, М. М. Бахтина, П. М. Бицилли, С. Н. Бройтмана, А. Н. Веселовского, В. В. Виноградова, Г. О. Винокура, В. М. Жирмунского, Д. С. Лихачева, Ю. М. Лотмана, Ю. В. Манна, Я. Мукаржовского, А. М. Панченко, Г. С. Померанца,

A. А. Потебни, В. Я. Проппа, Ц. Тодорова, Б. В. Томашевского,

B. Н. Топорова, Ю. Н. Тынянова, В. И. Тюпы, Б. А. Успенского, О. М. Фрейденберг, Б. М. Эйхенбаума, В. Б. Шкловского, Р. Якобсона).

В диссертации нашли отражение результаты исследований отечественных и зарубежных ученых о сущности национального характера (Р. Бенедикт, В. М. Бехтерева, Ф. Боаса, Л. С. Выготского, Г. Д. Гачева,

A. Кардинера, К. Касьяновой, Н. М. Лебедевой, А. Р. Лурия, С. В. Лурье, М. Мид, И. А. Павлова, В. С. Собкина, В. Ю. Хотинца, Т. Шварца, Г. Г. Шпета, К.-Г. Юнга), а также продуктивные для литературоведческого дискурса работы в области лингвокультурологии, когнитивной лингвистики (Н. Д. Арутюновой, Н. Н. Болдырева, А. Вежбицкой,

B. фон Гумбольдта, Ю. Н. Караулова, В. В. Колесова, В. П. Нерознака, И. А. Стернина, Ю. С. Степанова, Г. Г. Слышкина, Н. Ф. Уфимцевой, А. Н. Шмелева, Л. В. Щербы).

В работе учтены взгляды и подходы исследователей русской прозы XX века, представителей разных литературоведческих школ и направлений Т. Д. Беловой, А. Ю. Большаковой, Н. Букс, А. И. Ванюкова, Л. Геллера, М. М. Голубкова, Л. П. Егоровой, В. В. Кожинова, Н. Н. Комлик, Л. И. Колобаевой, Н. В. Корниенко, И. К. Кузьмичева, Н. Л. Лейдермана, И. Г. Минераловой, О. Н. Михайлова, Е. Г. Мущенко, Ж. Нива, Т. А. Никоновой, В. В. Перхина, Л. В. Поляковой, М. К. Поповой, С. Г. Семеновой, Л. А. Смирновой, Ю. С. Сохрякова, Л. А. Спиридоновой, А. Б. Удодова, Л. Е. Хворовой и других.

Диссертант опирался на достижения отдельных отраслей персоиа-листического литературоведения (буниноведения, шолоховедения, горьковедения, замятиноведения, набоковедения, шмелевоведения и других).

Положения, выносимые на защиту:

1. Русский национальный характер прозы первой половины XX века стал одним из главных объектов и субъектов в ее эстетической системе. В этот период обозначилась новая историко-идеологическая и фи-лософско-художественная парадигма, обусловившая необходимость глубинного постижения исторических основ личности русского человека. Проза первой половины XX века, опровергая сложившиеся стереотипы о «положительных» и «отрицательных» качествах русского характера, стремилась к целостности его постижения. В отличие от классической традиции она сосредоточилась на изображении не рефлексивных свойств русской души, а движущих сил национального характера. В его изображении основной акцент сместился в сторону усиления образно-сюжетного динамизма повествовательных структур. При всей полярности оценок русского характера в прозе этого периода общим знаменателем его постижения стали национальная языковая и художественная традиции.

2. «Проза 1918 года», как историко-литературное явление, объединяющее произведения, созданные в 1918 году и произведения, отражающие события этого года, стала художественно-философским фокусом эпохи первой половины XX века. В рамках новой системы аксиологических и онтологических координат писатели сосредоточились на осмыслении русского характера, стремясь разобраться в том, какие качества русского человека стали причиной катастрофических поворотов российской истории, а какие играют этноконсолидирующую роль, не позволяя разрушиться русскому народу как единому целому.

В условиях «слома», «разлома» национального, общественного, исторического, культурного бытия «проза 1918 года» отразила следы нравственно-этической деформации русского характера и вместе с тем выдвинула идею и предложила пути его духовного преображения. Открытое революцией новое культурно-историческое пространство потребовало от писателей новых художественных решений. Обозначился острый интерес к эксперименту с художественной формой, жанрами, языком, стилем. 1918 год приобрел собственную поэтику, в центре которой находится национальный концепт метель, сопровождаемый многочисленными вариациями на тему эсхатологических пророчеств.

3. Одной из самых мощных и национально выраженных тенденций прозы первой половины XX пека стал этико-эстетический синкретизм,

вызванный к жизни взрывоподобным «вторым пришествием» (после XIV-XV веков) православной иконы во все сферы национальной жизни и искусства. Культура и литература обрели национальный духовно-эстетический центр - древнерусскую икону, стали иконоцентричными. Основу иконической поэтики составил образ Богоматери, выразившийся в поиске реальных земных прототипов божественного образа, в соотнесенности характеров земной женщины с Богородицей путем концентрации специфических изобразительных средств.

Духовные категории русской красоты, русской радости, «любви раз-личающей» составили один из ведущих лейтмотивов художественных исканий И. А. Бунина, Б. К. Зайцева, М. М. Пришвина, И. С. Шмелева и других писателей в постижении национального характера. Образ чаши становится интегральным элементом поэтики прозы первой половины XX века, выполняющим стержневую функцию в осмыслении аксиологии национального бытия. В то же время «духовный максимализм» художественной эпохи обусловил разработку «скифского» стержня русской нации, развивший соответствующие черты национального характера. Посредством оригинальных пространственно-временных, цвето-ритмических и других художественных решений художники стремились открыть новый код национальной духовности.

4. Проза первой половины XX столетия активно стремилась к художественному осознанию своей «русскости», тождественности с национальному типу культуры и модели поведения русского человека, искала пути определения национальной идентичности. Эта тенденция проявилась в форме субъективно моделируемой авторами этнодействи-тельности, выраженной в различных комбинациях этнообразов. В прозе первой половины XX века происходит расширение смыслового поля этнообразов за счет поливариантов и инвариантов национальной идентичности литературных героев, типов национального характера, что транслировалось и в саму писательскую индивидуальность, хотя порой художники ярче всего проявляли свою национальную идентичность в изображении инонациональных характеров. При этом они всегда оставались выразителями именно русской точки зрения, оригинально пропуская сквозь призму отечественной культуры и литературы иные аксиологические этносистемы. Основными чертами художественного воплощения национальной идентичности стали поэтика иронии, национальных авто- и гетеростереотипов; эксперименты в области нарратива (фантастика, детектив); опора на традиции не только русской, но и зарубежной классики.

Особое внимание русская проза первой половины XX века обращала на качества английского характера и литературы, в которых видела

недостающие русскому человеку и литературе черты: рационализм, практицизм, чувство собственного достоинства, динамичность повествования. Для русской прозы первой половины XX века характерно усиление «итальянской тематики», закрепление «итальянского текста» как родственного источника национальных художественно-эстетических впечатлений.

5. Постижение феномена «русской любви» прозой первой половины XX века происходило путем громадного творческого и духовно-нравственно напряжения, по своему размаху, интенсивности и оригинальности не имеющего прецедентов в истории национальной культуры. В художественном осмыслении писателей первой половины XX века русская любовь стремилась к сближению и примирению духовной и плотской стороны любви, но при ярко выраженном приоритете нравственно-этического начала. Национальный любовный канон выражал себя преимущественно в малых жанрах (повесть, рассказ), часто оформлявшихся в циклические образования, а также в особом пристрастии к поэтике воспоминания. Общая художественная тональность русской любовной прозы отличалась «сочувственностью» повествования, повышенной степенью духовной откровенности, что актуализировало традиции русского сентиментализма, эпистолярные, автобиографические, исповедальные жанры, «элегию в прозе», образы розы и яблоневого цвета.

Атрибуты национального менталитета, концепты тоска и жалость составили основу «минорного» постижения русской любви, что в прозе оригинально выразилось в господстве осенних мотивов. Они укрепили и развили национальную поэтику осени, окончательно оформившуюся в национально выраженный «осенний текст» русской прозы первой половины XX века

6. Русская эмигрантская проза в условиях «чужого» культурно-географического пространства сосредоточилась на поиске и создании собственного национального духовно-эстетического хронотопа, в рамках которого активно осмысливала внутренние основы русского характера. Образ «темных аллей», чрезвычайно присущий поэтике прозы первой половины XX века, отражает синтетичный портрет русской дворянской культуры и литературы, вбирает в себя ее базовые ценности и постулаты. Поэзия «дворянских гнезд», русских усадеб - это одна из ключевых составляющих образа русского Дома, вырастающего до обобщенного понятия «Россия»). Образ России в эмигрантской прозе ярко выражается в поэтике идеально устроенного русского сада.

7. «Тихий Дон» М. А. Шолохова стал во многом квинтэссенцией итоговых поисков литературой первой половины XX века в изображе-

нии русского характера и обозначил качественно новый этап в осмыслении аксиологической топики национального пространства. В романе художник изобразил личность из народа, равную масштабу эпохи, национальной истории, философии бытия. Впервые в русской литературе недворянин стал в центре романа-эпопеи. Национально-психологический тип героя, выраженный в образе Григория Мелехова, осмысливается через равнинно-ландшафтную детерминированность русского характера.

В романе топос «русское пространство» имеет уникальное духовно-эстетическое наполнение, выражаясь в оригинальном комплексе национальных культурных концептов: мать сыра земля, поле, простор, даль, воля, удаль, правда, тоска, дорога, песня. Все они сфокусированы в характере Григория Мелехова, отражая нравственно-этическую состоятельность образа в художественном пространстве романа и топосе национальной культуры.

Научная новизна работы заключается в обозначении и конкретном решении историко-литературной и художественно-философской проблематики русского характера в прозе первой половины XX века, в выявлении национального начала как доминирующего в формировании индивидуальной поэтики И. А. Бунина, М. А. Булгакова, М. Горького, Б. К. Зайцева, Е. И. Замятина, А. И. Куприна, В. В. Набокова, М. М. Пришвина, И. С. Шмелева, М. А. Шолохова и других писателей, своим творчеством обеспечивших статус русской литературы как одной из авторитетных литератур мира.

Впервые художественные представления о русском национальном характере рассмотрены в качестве стержневой составляющей эстетической системы целого историко-литературного периода, а также как синтезирующего, объединяющего фактора четырех литератур: «русского культурного ренессанса», советской, русского зарубежья, «внутренней эмиграции». Такой подход позволяет прояснить параметры единой художественной аксиологии не только первой половины, но и всей русской литературы XX века.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что оно выявляет закономерности формирования поэтики русского национального характера; определяет историко-литературный и художественно-философский контексты первой половины XX века; обосновывает необходимость формирования новой отрасли литературоведения - этнолите-ратуроведения, изучающего этнопоэтику национальных литератур. Содержательно конкретизированы и обогащены ключевые историко-литературные и онтологические дефиниции: «поэтика», «национальный характер», «русский национальный характер», «литературный характер».

С учетом методологических достижений современного научного синкретизма осуществлен синтез этнолингвокультурологического и литературоведческого подходов путем практического внедрения понятия «национальный концепт» и теоретического обоснования возможностей фрактальной поэтики.

Практическая значимость работы связана с возможностью ее использования в создании общей концепции истории русской литературы XX века, в процессе восстановления ее единого национального контекста, в написании творческих биографий писателей, научных комментариев к их собраниям сочинений, литературных энциклопедий, при разработке курса лекций по истории русской литературы XX века, спецкурсов и спецсеминаров на филологических факультетах.

Апробация исследования осуществлялась на Вторых, Третьих, Четвертых, Пятых международных Замятинских чтениях (Тамбов, 1994, 1997, 2000, 2004), ежегодных Державинских чтениях (Тамбов, 19982004), на международных и всероссийских конференциях в Москве (2000, 2001, 2002, 2003, 2004), Санкт-Петербурге (2000, 2001), Воронеже (2000, 2003), Белгороде (2000), Орле (2000, 2001, 2003, 2004), Саратове (2000, 2001), Алуште (2003), на Втором Международном конгрессе студентов, молодых ученых и специалистов «Молодежь и наука - третье тысячелетие» / YSTM'02 2002), в рамках научной стажировки в

ИМЛИ им. А. М. Горького РАН (2002). Основные направления исследования поддержаны грантами ФЦП «Интеграция науки и высшего образования» (2002), НП «Университеты России» (2002-2003, 2004-2005).

Диссертация неоднократно обсуждалась на заседаниях кафедры истории русской литературы ТГУ им. Г. Р. Державина. Ее материалы использовались при чтении курсов «История русской литературы конца XIX - начала XX веков», «Литература русского зарубежья», спецкурсов «Теоретические аспекты проблемы русского национального характера в прозе первой половины XX века», «Национальная характерология в прозе Е. И. Замятина», на спецсеминаре «Поэтика «русской любви» в прозе И. А. Бунина».

Основные положения диссертации изложены в 36 работах, в том числе в двух монографиях, в статьях на страницах журналов «Литература в школе», «Русская словесность», «Вестник Тамбовского технического университета», «Подъем», «Филологические записки» (Воронеж), «Вестник Тамбовского университета». Общий объем публикаций по теме диссертации - более 42 п. л.

Структура диссертации включает введение, пять глав, заключение. Приложен список использозанной литературы, состоящий из 430 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновываются актуальность темы диссертации, ее научная новизна, определяются материал, объект, предмет, цель и задачи исследования, его теоретико-методологическая база и выбор методики, излагается теоретическая и практическая значимость, приводятся сведения об апробации основных результатов.

В главе 1 «Теоретико-методологические основания историко-литературной проблемы русского национального характера. Генезис и аксиология» уточняются и проясняются философско-теорети-ческие вопросы, связанные с понятиями «поэтика», «национальный характер», «русский национальный характер», дается общая характеристика ведущих тенденций и основных этапов в осмыслении категории национального русской литературой, философией, наукой.

В разделе «Современные этнопроцессы и история русской характерологию) обращается внимание на общую тенденцию стремительного развития современных гуманитарных наук в названии с приставкой «эт-но»: этнопсихолингвистики, этнопсихологии, этножурналистики, этносо-циологии, этнопедагогики, этнополитологии, этнокультурологии и т. п. Они специализируются на решении глобальных этнических проблем современности, возникших вследствие глобальных интеграционных процессов, нивелирующих социальную, экономическую, национальную и даже личностно-духовную дифференцированность человечества.

Глобализация негативным образом сказывается и на общем уровне национальных литератур, которые подвергаются разрушительному воздействию общего среднего, и потому невысокого качества, мирового массового искусства и массовой литературной продукции. В этой «интернационализации» литературы Ю. Кублановский обоснованно находит «свидетельство культурной энтропии цивилизации», а В. Курбатов -«уничтожение... живого единичного национального ответа на всеобщие вопросы...»1.

Противопоставление национального и общемирового сегодня вышло из сферы известной проблемы соотношения национальных и общечеловеческих ценностей и трансформировалось в вопрос о наличии в современном мировом искусстве собственно художественности и духовности. Их истинными носителями являются сегодня национальные литературы, способные стать и прочной нравственно-этической опорой человечества.

1 Национальная специфика литературы - анахронизм или неотъемлемое качество? Пресс-конференция // Знамя. - 2000. - Ла 9. - С. 207,209.

«К проблеме изучения национального характера» - так называется раздел, в котором содержится обзор современных научных теорий национального характера в их исторической динамике, отмечается некая замедленность в исследовании национального характера отечественной наукой, анализируются причины ее отставания от западной.

В России проблемой научного осмысления национального характера заинтересовались только в 40-х годах XIX века. «Западник» Кавелин впервые высказал точку зрения о том, что необходимо изучать характер народа в целом, во всей взаимосвязанной и взаимозависимой совокупности его психологических особенностей. Впоследствии его мысль поддержали выдающиеся ученые Г. Г. Шпет, В. М. Бехтерев, Л. С. Выготский, А. Р. Лурия. Однако с 1930-х годов в силу известных причин исследования национального характера в отечественной науке практически не развивались. В результате российская этнология оказалась отброшенной на несколько десятилетий назад и вынуждена теперь уже опосредованно, через западные научные институты, воспринимать актуальные тенденции современных гуманитарных наук.

С учетом исследований современного этнопсихолога П.М.Лебедевой, ее утверждений о преобладании в ценностных устремлениях русского человека мотивационных комплексов высокого, духовного «Доб-ротолюбия» и страстной, разрушительной «Пассионарности» в диссертации предлагается концепция целостного подхода к литературоведческому осмыслению национального характера. Формулируется вывод о подвижности ценностей, расположенных на шкале «Добротолюбие»-«Пассионарность», которые имеют тенденцию смещаться к тому или иному полюсу, могут находиться в антагонистических отношениях или плавно дополнять друг друга.

В разделе «Ресурсы поэтики: фракталы и концепты» определяются теоретические потенции филологического исследования категории национального характера. Его художественная выразительность, как правило, обусловлена особенностями поэтики произведения, принадлежащего к конкретной национальной литературе и перу конкретного писателя. Однако с учетом сложности исследования самого национального характера, его изменчивости при ярко выраженных нескольких неизменных константах в диссертации аргументируется необходимость применения особого метода для его исследования, в основе которого -фрактальная поэтика. Такого понятия в литературоведении пока не существует, но сам термин «фрактал» уже проник в литературоведческий обиход.

Именно в национально-эстетическом аспекте Е. Г. Мущенко одной из первых в литературоведении обратила внимание на множество Ман-

дельброта, «сложность которого рождена созданием повторов, до бесконечности делящихся на два элемента. И если принять во внимание открытие фракталов в 1970-е годы нашего столетия и вспомнить, что современные ученые утверждают наличие в человеческом мозгу отдела, отвечающего за фрактальное восприятие, то можно сказать, что национальное русское художественное сознание тяготеет именно к такому

1

восприятию» .

Термин «фрактал», предложенный Б. Мандельбротом в 1975 году, прочно закрепился в современных науках естественно-математического цикла. Основное свойство фрактала - самоподобие. Даже самая небольшая его часть содержит информацию о всем фрактале. Он может видоизменяться до бесконечности, постоянно генерируя новые формы -разнообразные, но в рамках изначально заданной структуры. Поэтика литературного произведения явно тяготеет к фрактальному способу воспроизведения авторских концепций. В поэтике, как и во фрактале, благодаря свойству рекурсивности невозможно вычислить значение каждого следующего элемента без выяснения предшествующего.

В диссертации для совершенствования анализа образной парадигмы художественного произведения предлагается синтез этнолингво-культурологического и литературоведческого подходов через понятие «культурного концепта», отмечается, что поэтика как наиболее приближенная к языку область литературоведческого знания, может успешно взаимодействовать с лингвокультурологией. Бытующие в авторском сознании концепты определяют в конечном итоге выбор изобразительных средств для выполнения конкретной идейно-эстетической задачи. Видимо, можно говорить о существовании и содержании национальной концептосферы, присутствующей в каждом художественном произведении, созданном на том или ином языке.

Многомерная структура концепта, универсально заключающая в себе понятийный, ценностный и образный компоненты, может составить ядро фрактальной поэтики. Фрактальный принцип заключается в выявлении национального культурного концепта, через разветвленную корневую систему которого восстанавливается само «дерево» национального характера. Концепты - это и есть те неизменяемые элементы, которые содержатся в каждой последующей стадии развития художественного фрактала. Они хорошо узнаваемы, закладывают национальную

1 Мущенко, Е. Г. Национально-эстетические аспекты идеи всеединства в художественном сознании России начала XX века / Е. Г. Мущенко // Проблема национальной идентичности в литературе и гуманитарных науках XX века: в 2 т. - Воронеж: Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 2000. - Т. 2. - С. 12.

ментальную основу образа. В диссертации показывается, что национальный характер может воплощаться сразу в нескольких персонажах произведения, с разным набором личных качеств, но составляющих целостное понятие о едином национальном характере.

Фракталы проникают в другие фрактальные образования, нередко переплетаются с ними, образуя новую художественную реальность: жанр, образ, хронотоп. В качестве основной опоры в познании русского характера, отображенного в русской литературе, может быть концепто-сфера русского языка, размыкающая анализ художественного произведения во фрактальное пространство всей русской культуры.

В разделе «Новая «правда о русском» проводится мысль о том, что художественное знание о русском национальном характере в начале XX века настолько «вызрело», что стало эстетическим феноменом. Е. Колтоновская, завершая свою статью «О русском» (1912), сделала вывод совершенно в духе нового времени: «Если новая, совсем трезвая, беспристрастная правда о «русском» еще не народилась или не созрела, то и прошлая простодушная, неполная правда не годится: она уже ушла вглубь истории»1.

Классика XIX века изображала характеры преимущественно дворянской, интеллигентской элиты, пытаясь приблизиться со своей просвещенной высоты к пониманию собственного народа. Его настоящая культура и истинный характер были настоящей terra incognito для европейски образованного высшего слоя нации. В начале XX века в русском обществе и литературе назревали национально-объединительные тенденции. Одним из первых среди писателей такой настрой почувствовал И. А. Бунин. Он публично заявил о том, что ему интересна «душа русских людей вообще», а не отдельно взятая «мужицкая»2. Более того, на примере дворянского сословия писатель обозначил важную мысль о единстве русского генотипа. В диссертации аргументируется вывод о том, что при всей разности оценок в «Антоновских яблоках», «Деревне», «Суходоле», «Жизни Арсеньева», «Темных аллеях» русский характер осмыслен И. А. Буниным как национальный.

Литература первых двух десятилетий XX века буквально открыла для себя народный национальный характер, который в отличие от единичных индивидуальных образов русской литературы XIX века стал личностно-дифференцированным. Особенно наглядную картину пред-

1 Колтоновская, Е. О русском / Е. Колтоновская // Новый журнал для всех. -1912. — № 12.-С. 104.

2 Бунин, И. А. Собр. соч.: в 9т. / И. А. Бунин. М.: Худож. лит., 1967. - Т. 9. -С. 536.

ставляет творчество писателей второго плана: А. П. Чапыгина,

B. Я. Шишкова, В. В. Муйжеля, П. С. Романова, Б. А. Тимофеева,

C. И. Гусева-Оренбургского, С. П. Подъячева, Ф. Д. Крюкова, Н. Н. Ляшко.

В диссертации обращено особое внимание на фигуру М. Горького, личность которого была уникальна и знаменательна тем, что в ней видели некое недостающее связующее звено в сближении народа и интеллигенции, в преодолении духовного раскола русской нации. Вековой «комплекс вины» национальной интеллектуальной элиты перед народными массами и ее многочисленные безуспешные попытки преодолеть эту культурно-историческую, духовную пропасть обеспечили М. Горькому уникальную роль посредника в сближении двух враждующих лагерей. Именно в творчестве и в национальной идентичности самого писателя видели источник познания истинного русского характера. Считалось, что именно М. Горький способен дать внятное и разумное объяснение «внезапно» случившемуся российскому апокалипсису.

В диссертации подчеркивается, что «Несвоевременные мысли», созданные в 1917-1918 годах, содержат масштабное осмысление и оформление появившейся еще в начале XX века идеи нового русского человека, новой «русской правды», нового русского национального характера. Своим обнажением громадной внутренней боли Горький стремился вызвать чувство национального покаяния, которое стало бы очистительным актом перед вступлением русского человека в новую эпоху, в новую жизнь.

В главе 2 «Русский характер в эпоху преломления: формы национальной рефлексии на революционные события в «прозе 1918 года» аргументируется выдвижение 1918 года в качестве основной вехи в осмыслении русского характера в прозе первой половины XX века, отчетливо и полно раскрывшей весь ее национальный потенциал.

В разделе «Новая онтология и «болезненный рост русской души» говорится о том, что «проза 1918 года» не всегда содержала прямой отклик на конкретные революционные события, но отразила характерную палитру художественно-эстетических и нравственно-этических реакций русской словесности на смену исторических эпох. На очередные российские катаклизмы проза этого времени откликнулась сначала в форме самых коротких, мобильных жанров: публицистическими заметками, очерковыми циклами, рассказами, стихотворениями в прозе, «сказками для взрослых», небольшими повестями. Позднее - уже в 1920-х годах -большим эпосом.

Насквозь пронизанная ощущением нового «проза 1918 года» констатировала рождение новой системы онтологических координат: поли-

тических, философских, нравственных, религиозных, эстетических, национальных. Внутренний пафос времени можно охарактеризовать как слом, перелом, разлом. Позже И. Лежнев напишет: «Эпоха переломилась на глазах у всех... Смешались разные формы быта и пересеклись разные плоскости»1.

На передний пространственно-временной план эпохи выдвинулось чувство вечности и чувство вселенскости, которые осмысливались, с одной стороны, в глобально-эсхатологическом ключе, с другой - с позиций грандиозного всемирного и национального переустройства. Идея преображения коснулась и такой константной структуры, как русский национальный характер. Помимо общего обличительно-отчаянного пафоса в адрес его коренных свойств «в прозе 1918 года» обозначилась стойкая тенденция: раскрытие истинного духовного потенциала нации, способного преодолеть кризис современности, а также вера в реальное существование сильных, здоровых основ народного духа, непоколебимых ни при каких самых трагических обстоятельствах (Б. К. Зайцев, Е. И. Замятин, М. М. Пришвин. И. С. Шмелев).

1918 год приобрел собственную поэтику в русской литературе. В центре ее находится национальный концепт метель, сопровождаемый многочисленными вариациями на тему эсхатологических библейских пророчеств. М. А. Булгаков в романе «Белая гвардия» прямо соотносит лейтмотивный образ метели не только с типом национального характера, но и с состоянием всей страны в «апокалиптическую» эпоху.

В разделе «Иконоцентризм как самобытная черта национального искусства первой половины XX века» характеризуется особый тип идейно-философского и художественно-эстетического мышления, в центре которого находится оригинальное духовное явление русской православной иконы. Оно рассматривается как национально маркированный феномен иконного мышления и иконной образности. Их огромные художественные возможности проза первой половине XX века широко использовала для создания уникального духовно-эстетического пространства.

Влияние поэтики русской иконы испытали не только крупнейшие живописцы того времени (М. В. Нестеров, В. М. Васнецов, Н. К. Рерих, М. А. Врубель, К. С. Петров-Водкин), но и писатели: И. А. Бунин, А. И. Куприн, И. С. Шмелев, Б. К. Зайцев, Е. И. Замятин, М. М. Пришвин, А. М. Ремизов, А. Белый, А. А. Блок, А. А. Ахматова, М. А. Волошин, С. А. Есенин, К. Д. Бальмонт, М. И. Цветаева и другие. В диссертации

1 Лежнев, И. Где же новая литература? / И. Лежнев // Россия. - 1924. - № 1. -С. 200.

аргументируется мысль о неслучайности этого влияния. Возрождение интереса к национальному, столь ярко проявившееся в искусстве начала XX века и давшее импульс к художественному исследованию русского характера, востребовало в огромной степени «открытие иконы». Культура исследуемой эпохи обрела национальный духовно-эстетический центр - древнерусскую икону, стала иконоцентричной.

Философ Е. Н. Трубецкой символично видел в «открытии иконы» своеобразное знамение накануне революционных потрясений, призванное противостоять апокалиптическим, декадансным настроениям в русском обществе и культуре и оказать помощь в преодолении предстоящих нравственных и политических катаклизмов: «Она явилась как раз накануне тех исторических переживаний, которые нас к ней приблизили и заставили нас ее почувствовать»1. Духовное спасение России философ усматривал именно в иконе, которая уже неоднократно выполняла функцию символа национального единения, мобилизующего нравственные силы народа перед лицом грядущих катаклизмов.

В разделе «Неупиваемая Чаша» И. С. Шмелева: концепт «радость» в поэтике русской красоты» доказывается, что произведение попало в своеобразную духовную точку эпохи. Повесть И. С. Шмелева оценивается как протест против революционного насилия и моральной деградации русского общества. Апокалиптическому житию современности писатель противопоставляет духовный подвиг Ильи Шаронова, который посредством своего искусства сумел найти верное средство от энтропии человеческой души - радость духовного преображения через сопереживание подлинной красоте.

Ключевой составляющей концептосферы русской красоты в «Не-упиваемой Чаше» выступает концепт радость. Он организует художественную основу поэтики «радостной святости», к фокусу которой сводится вся система изобразительных средств произведения. Способность ощущать радость, находить ее в жизни и через нее постигать красоту мира выступает национально выраженным свойством характера Ильи.

В повести ощутим акцент на том, что молитвенно-православный подход к искусству характерен для национальной эстетической традиции, где красота понимается и переживается чаще всего именно как нравственно-религиозное чувство. Присущая западноевропейской культуре самоценность красоты категорически отвергается Шмелевым. Он был убежден, что выразить вечное в живописи невозможно, ибо убе-

1 Трубецкой, Е. Н. Россия в ее иконе / Е. Н. Трубецкой // Русская мысль. 1918.-М- 1.-С. 22.

дительного звучания вневременных и внепространственных категорий возможно добиться лишь в иконе.

В иконе Богоматери «Неупиваемая Чаша» Илья Шаронов символично выразил не только идею высокой духовной миссии русского искусства, но и сокровенную тайну своего сердца - небесную любовь к земной Анастасии Ляпуновой. Шмелев одним из первых в русской литературе образ Богоматери соотнес не с традиционно-национальным образом женщины-матери, а с прекрасной возлюбленной, несущей не только радость новой жизни, ю и страстный, опаляющий душу огонь земной любви. По представлениям писателя, именно гармоничное сочетание небесного и земного начал любви может стать источником подлинной красоты, творящей чудо исцеления и души, и тела.

Раздел «Сподручница грешных» Е. И. Замятина: лик и образ» посвящен анализу рассказа, в котором ярко отражается состояние духовной культуры русского народа в послереволюционный период. Писатель сталкивает проблемы сиюминутного нравственного выбора (мана-енские мужики) и нравственного выбора всей жизни (мать Нафанаила).

Е.И.Замятин вынес в заголовок своего произведения 1918 года имя иконы - «Сподручница грешных». Однако в каноническом варианте оно звучит иначе и отличается всего одной буквой: «Споручница грешных», что, однако, принципиально изменяет смысл названия рассказа. В варианте Замятина Бсгоматерь выступает помощницей грешных, в каноническом - поручительницей за грешных. В диссертации показано, что значение первого словосочетания в корне противоречит христианскому представлению об образе Богоматери, которая призвана не помогать грешным в их грешных делах, а бороться за спасение душ человеческих путем своего поручительства за них перед Богом. Эта принципиальная разница в смыслах понятий подтверждается всей идейно-художественной системой произведения.

В названии рассказа тесно переплетен целый ряд художественных приемов: алогизм, оксюморон, аллюзия, паронимия, которые находят реализацию и развитие в тексте произведения. Алогизм проявляется на уровне словосочетания «Сподручница грешных», разрастаясь потом до алогичного сюжета. Алогизм оживляет внутреннюю форму паронимич-ных слов: сподручница и споручница. Замятин обыгрывает их только на уровне звуковой ассоциации: паронима «споручница» в тексте нет, но он постоянно подразумевается, витает в художественном пространстве всего рассказа, присутствует в подсознании читателя, актуализируя истинный смысл канонического изображения Божьей Матери.

Все нравственно-философские параллели и ассоциации в своем рассказе Замятин сводит в фокус одного образа - матери Нафанаилы

Образ маленькой игуменьи Замятин прямо соотносит с каноническим образом Богоматери, стремясь при этом показать их духовное родство. Рассказ обильно насыщен символами Пречистой: образами весны, утренней зари, золотого цвета.

Особенность «живописи» произведения Замятина состоит в том, что она преобладающе «иконописная». В ней присутствуют только определенные краски, нет нечетких переходов, полутонов. Характерны точность, яркость, выразительность словесных «линий», соблюдается символика цвета, правила и каноны изображения. Цветовая гамма, касающаяся непосредственно образа матери Нафанаилы, повторяет цветовую палитру иконы «Споручница грешных».

Символическую «игру» известными каноническими сюжетами русской православной живописи активно использовал русский художник К. С. Петров-Водкин, узнаваемо оперируя поэтикой национальной иконописи. Поразительно созвучна рассказу Замятина 1918 года и одноименной иконе знаменитая картина художника «1918 год в Петрограде», более известная под «апокрифическим» названием «Петроградская мадонна» (1920). В исследовании доказывается, что она имеет совершенно четкий, конкретный прообраз: икону «Споручница грешных».

На центральный образ Матери в картине К. С. Петрова-Водкина, как и в рассказе Е. И. Замятина, происходит своеобразное наложение дополнительной символики иконы «Споручница грешных», что обусловливает перевод изображаемых событий на духовный уровень их осмысления. Русская радость, русская красота, русская любовь, русская «всечеловечность» обретают в «Петроградской мадонне» реальное нравственное содержание, ведущее к поиску общенациональных идеалов.

В разделе «Мирская чаша» М. М. Пришвина: скифская стихия и православная молитва» раскрывается положение о том, что повесть «Мирская чаша» (1922) не только хронологически (19-й год XX века) продолжает апокалиптическое жизнеописание русской нации в следующий после 1918-го год, не только созвучна названию повести И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша», но и имеет с ней сходную духовно-национальную и даже образную поэтику, предлагая при разности художественного материала единые - нравственные - критерии в познания русского характера.

Способы русского миропознания и миропонимания в полной мере раскрыты именно в «Мирской чаше», через которую просматривается срез национального характера, увиденный писателем в переломную эпоху. Как и для Шмелева, для Пришвина значим и сходно духовно наполнен русский концепт радость. Именно духовную радость как самое созидательное чувство, выбивающее искру доброты в душе человека,

художник противопоставлял бесконечному народному страданию, ведущему русский народ к нравственному падению.

По Пришвину, национальный идеал следует искать в «скифском», еще «до русском» прошлом. В характерной для скифства аксиологии русской воли писатель видел не только отрицательное воздействие на черты национального характера. Он считал, что воля противостоит ограничительному рационализму западной свободы, воспитывает и организует чувственную жизнь русской души, пробуждая даже в самых греховных и нравственно заблудших сердцах потребность в «светлом видении».

Образ Персюка показан Пришвиным как национальный тип, в котором сошлись и трагично деформировались «скифские» черты русского характера. Революционный максимализм, лишенный духовного ядра, обращается не освобождением человека от всевозможных догм, а физическим уничтожением его; стремление к свободе подменяется безнаказанностью и насилием, обновляющая революционность оборачивается нравственными преступлениями; динамизм действий и поступков -уходом в легендарное скифское пьянство, которое под влиянием бесконечной жестокости становится нормой поведения. Пришвину казалось, что «скифская» безудержная энергия русского человека была грубо использована большевиками, которые обратили ее против духовных основ нации.

Писатель считал, что национальному характеру недостает личностного начала, его необходимо воспитывать, учась у матери-природы, любая часть которой неповторима. В связи с этим он призывал к «любви раз-личающей», дающей каждому члену коллектива индивидуальное имя и вместе с ним свою долю ответственности за совершаемые деяния. Образы Богородицы и матери-земли в «Мирской чаше» сливаются в одно «вечноженственное» целое, образуя устойчивый лейтмотив всеобъемлющей русской жалости. С ее нравственной идеологией теснейшим образом связан образ чаши. Он символизирует сердце, в котором хранится любовь, готовая к самопожертвованию.

Национальные типы характеров интеллигента Алпатова и «скифа» Персюка - это разные полюса бытия русского народа, но взаимопритя-жимые полюса. Попытку их сближения Пришвин осуществляет посредством введения в финале произведения образа Савина. В его характере прослеживается связь между духовным подвигом русского подвижника и природной силой вольного человека, призванного проложить новый путь в российской истории.

В главе 3 «Русский характер и проблема национальной идентичности в прозе первой половины XX века» обращено внимание на

то, что современные исследования национального характера в конце XX века сместились в область этнической идентичности, когда во главу угла ставятся культурно-личностные доминанты в определении явлений национального порядка.

В отечеством литературоведческом обиходе понятие национальной идентичности появилось относительно недавно, и в диссертации аргументируется продуктивность категории национальной идентичности для литературоведческого анализа. В работе высказывается предположение, что бытование в сознании конкретного индивида и целой нации определенного набора смыслопорождающих констант - концептов -делают возможным само существование национальной идентичности. В ее понятие могут входить не только объективно существующие реалии, но и народные идеалы, символы, мечты-грезы, истории, изобретения, аксиология, выраженные в форме национальных авто- и гетеростерео-типов.

Л. П. Егорова среди прочих литературоведческих проблем в этой сфере, на «авансцену научного поиска» выдвигает в том числе «этническую самоидентификацию литературного героя» и «пути художественного воплощения этнонациональной ментальности, феномен инонационального характера»1. В диссертации предпринята попытка следовать этими путями анализа, добавив к ним важнейшую, как представляется, проблему национальной идентичности и самоидентификации самого автора произведения - творца этнохудожественной реальности. В этом случае на первый план выходит проблема писательских индивидуально -стей как типов русского национального характера.

Особое внимание в работе уделяется способам функционирования в эстетической системе важных составляющих национальной идентичности: автостереотипов (представлений этноса о себе) и гетеростерео-типов (представлений этноса о других этносах), которые в системной совокупности способны образовать оригинальную эстетику. Поскольку отличительные признаки всегда легче выявить в сравнении, то главным предметом анализа избраны русский и преимущественно английский национальные характеры, изображенные русскими и английскими писателями.

В качестве отправной точки исследования проблемы национальной идентичности английский национальный характер выбран не случайно. Исторически сложилось, что именно он всегда обладал для русской культуры притягательной силой, осознавался ею образцом, идеалом

1 Этнонациональная ментальность в художественной литературе. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 1999. - С. 6.

человеческой личности, и в целом - прямо противоположным русскому характеру. Один блок главы целиком посвящен библейскому образу «ловца человеков» и его преломлению в произведениях Е. И. Замятина («Ловец человеков», «Островитяне») и Д. Голсуорси («Ловец челове-ков», «Остров фарисеев»).

Е. И. Замятин приехал в Англию учиться европейскому динамизму, рационализму и практицизму, в том числе и в литературе, но здравомыслие и размеренность жизни, возведенные англичанами в абсолют, вызвали у него разочарование, вылившееся в сатирические произведения;, где он отразил быт и нравы англичан с позиций национально выраженного художника и в лучших традициях русской классики. «Островитяне» и «Ловец человеков» Е. И. Замятина представляет собой пародию не только на «механизированный» образ жизни и ханжеское пуританство англичан, но и на саму манеру художественного изображения действительности английской литературой с ее непременным морализаторством, поучительством, неумением отдаться чувствам.

Поэтика рассказа Д. Голсуорси «Ловец человеков» отличается истинно английской «обстоятельностью» и конкретностью, чутким вниманием к бытовым деталям и мелочам, скупостью на яркие метафоры и сравнения, четкостью композиции и точностью предметных образов. Этого нельзя сказать о художественной системе одноименного рассказа Е. И. Замятина, который с истинно русским пристрастием «вывернул наизнанку» (Д. Голсуорси) внутреннюю сущность героев своего рассказа и вместе с ней - их души, мысли, чувства посредством невероятной эмоциональной насыщенности художественных деталей образов.

Второй блок главы посвящен жанровому своеобразию произведений, обладающих яркой национальной идентичностью. При этом особое внимание обращается на жанры детектива и фантастики, наиболее полно и ярко оформившихся в России именно в первой половине XX века. У истоков их формирования стоял А. И. Куприн, известный поклонник англоязычных авторов этого направления, которые оказали первостепенное влияние на русские аналоги. В этой связи рассматриваются детектив А. И. Куприна «Штабс-капитан Рыбников» и фантастический роман «Жидкое солнце». И то, и другое произведение ярко отражают и жанровые признаки, и национальную идентичность писателя, а также авто- и гетеростереотипы русского, английского и японского национальных характеров.

Однако искусственность получаемых на основе сравнения комплекса авто- и гетеростреотипов Куприн стремился ликвидировать за счет нахождения необходимой жанровой формы произведения, в которой бы бытование того или иного характера иностранца выглядело бо-

лее органичным и художественно оправданным. В этой связи ярким примером может служить ранний рассказ А. И. Куприна «Штабс-капитан Рыбников» (1906) и феномен его массового восприятия читающей публикой Англии - родиной современного детектива.

В России до рассказа «Штабс-капитан Рыбников» вообще не существовало шпионской литературы. Куприн, несомненно, заимствовал ее жанровые приемы у английских классиков, и прежде всего, у Р. Киплинга. В его произведениях русский писатель видел оригинальность большого национального художника, ярко выразившего свою английскую идентичность, английскость. В диссертации анализируются черты, которые сближают поэтику «Штабс-капитана Рыбникова» с романом Р. Киплинга «Ким» (1901).

Куприн сумел синтезировать западную и русскую традицию, уравновесив формальную часть строгих законов детективного жанра и нравственно-психологическую подоплеку. Поэтому план выражения в «Штабс-капитане Рыбникове» не довлеет над планом содержания, как в классическом детективе, а, наоборот, позволяет глубже проникнуть в мотивы поведения и поступков главного героя - японского шпиона. Он надевает на себя маску глупого, несчастного, обнищавшего русского офицера, искусно играя роль «верной карикатуры на русского забубённого армейца».

Однако уже изначально игра мнимого штабс-капитана Рыбникова была обречена, поскольку он руководствовался исключительно общепринятыми представлениями и стереотипами о характере русского человека: доверчивости, близкой к детской наивности, разухабистости, безудержном пьянстве, вечной тоске, внезапно сменяемой разгульным весельем, общительности вкупе с навязчивостью, нищенствовании, хвальбе в сочетании с самоуничижением и самоунижением.

Именно поэтому рассказ Куприна пользовался в Англии такой большой популярностью, легко ложась на сознание массового читателя и отвечая его стереотипным ожиданиям как на уровне характеров, так и на уровне сюжета. Карикатура на русский национальный характер в произведении Куприна была воспринята англичанами как изображение истинного русского колорита, а детективная интрига способствовала такому упрощенному, облегченному пониманию тайны русской души, что являлось тоже своего рода парадоксом: рассказ «Штабс-капитан Рыбников» был написан вовсе не о своеобразии национальных черт русского человека, а о японском шпионе, чья попытка стать русским потерпела поражение именно в силу упрощенного понимания и толкования им русского характера.

Необходимо заметить, что сюжетная динамика рассказа близка жанрам кино. В диссертации анализируются причины повышенного внимания к «Штабс-капитану Рыбникову» со стороны кинематографистов, начиная с 1930-х годов и закачивая началом 1990-х.

Полузабытая ныне научно-фантастическая повесть А. И. Куприна «Жидкое солнце» (1912) представляет собой своеобразное культивирование традиционных образов, характеров, понятий и других составляющих русского взгляда на Англию, через которые ярко просматривается национальная идентичность русской литературы и русского национального характера.

Высокоразвитое чувство собственного достоинства, выгодно оттеняемое скромностью и честностью, - едва ли не самая главная содержательная характеристика известного образа «настоящего английского джентльмена». Этот концепт заменяет сам литературный характер, который в повести распадается как бы на три типа. Его составляющие присутствуют в русском гетеростереотипе английского характера: аристократа - лорда Чальсбери, стояпчего Найдстона и молодого ученого -Генри Диббля.

Куприн в результате творческого эксперимента с «Жидким солнцем» создал своеобразную художественную методологию, позволившую соединить научное мышление с его образным выражением. Характер этого удавшегося синтеза был научно-романтическим. Исключительные характеры (образцовые англичане), действуя в исключительных обстоятельствах (вершина вулкана, лаборатория будущего) ради осуществления великой мечты человечества обусловливают романтическую поэтику «Жидкого солнца». По замыслу писателя, столкновение с миром тайны, запредельных возможностей должно вызвать укрупненное изображение характеров героев. И это увеличение происходит в большей степени через позитивную гиперболизацию их национальной идентичности.

Жидкое солнце - это плод работы всего мира, гения всех стран и народов. Оно собрано из осколков национальных «Космо-Психо-Логосов», призванное символично помочь всему человечеству. В повести Куприна представлены национальные идентичности не только англичан, но и немцев, евреев, французов, русских. Гетеростереотипы разных этносов являются своеобразными действующими лицами повести Образ мира выражен в мотиве путешествия сначала по крупнейшим европейским столицам так называемых «цивилизованных» стран, которые в русском сознании прочно ассоциировались с научно-техническим прогрессом (Берлин, Амстердам), затем по африканскому континенту, олицетворяющему природную естественность.

В этой же главе диссертации приводится анализ фрагмента повести И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша» о преломлении итальянской идентичности в русской культуре. Италия в русском историко-культурном и историко-литературном сознании всегда вызывала «эстетическое чувство» (Н. В. Гоголь). В России интерес к Италии как стране Искусства продержался весь XX век. Однако в его первых двух десятилетиях «итальянофильство» русской интеллигенции буквально переросло в «итальяноманию». Ее выразителями в прозе стали Б. К. Зайцев (цикл его очерков «Италия», 1907), М.Горький («Сказки об Италии», 19111913), М. Осоргин («Очерки современной Италии», 1913). Эти и другие произведения составили «итальянский текст» русской литературы первой половины XX века.

И. С. Шмелев никогда не был в Италии, поэтому воспринимал ее образы опосредовано, через русский культурный и литературный контекст. В повести «Неупиваемая Чаша» Италия предстает в образе райской страны, где с точки зрения русского человека есть все атрибуты Эдема. Она стала для русского художника Шаронова «неупиваемой чашей» вечного искусства, возносящего душу к небесам, пробуждающего радость сопричастности к величию человеческого гения.

Илья искренне принял в свое сердце «новую землю и новое небо», «новые имена» великих итальянцев: Леонардо да Винчи, Микеландже-ло, Тициана, Рубенса, Рафаэля, Тинторетто. Причем это «новое» так чудесно, чисто по-русски, преобразилось, что стало родным. Эта особенность национального характера была не раз подмечена в русской литературе. В. В. Набоков, например, с гордостью констатировал: «...Русская душа обладает способностью вдохнуть собственную жизнь в те различные формы Искусства, которые она встречает у других наро-дов»1.

Италия дала Илье Шаронову прекрасное чувство внутреннего обновления, освобождение от рабских пут ограниченного Ляпуновкой сознания. Но только на родине обрел он настоящую любовь и вдохновленный ею создал свой шедевр - икону «Неупиваемая Чаша».

В главе 4 «Феномен «русской любви» в прозе первой половины XX века: этическое и художественное своеобразие» анализируются причины общекультурного и литературного интереса к духовно-теоретическим проблемам русской любви в начале XX века, продержавшегося всю его первую половину. В это время переживает свой расцвет рассказ о любви как самостоятельный жанр. Сформировался он

1 Набоков, В. В. Эссе и стихи из журнала «Карусель» / В. В. Набоков // Звезда, - 1996. -№3,- С. 43.

сначала под влиянием произведений А. И. Куприна, прошел утверждение в «Рассказах о любви» П. С. Романова, а затем достиг своей вершины в книге И. А. Бунина «Темные аллеи».

Опираясь на рассуждения Н. Г. Чернышевского в статье «Русский человек на rendez-vous», диссертант исследует особенности национального характера в связи с отношением русского человека к любви. По Чернышевскому получается, что русский человек более всего способен вдохновенно любить в мечтах, нежели в реальности, что обусловливает «трагический пафос» русской любви, ее несчастный конец.

В разделе «Сентиментальный роман» А. И. Куприна и русский сентиментализм» утверждается: одним из первых «чистых» образцов художественного воплощения русской истории любви можно считать ранний рассказ А. И. Куприна «Сентиментальный роман» (1901). Он как бы открывает эпоху пристального интереса русской прозы первой половины XX столетия к темам, проблемам любви, к тому особому состоянию влюбленного человека, которое всегда творит свою ментальную реальность, специфический взгляд на мир, стимулирующий осмысление сущности человеческого бытии. Рассказ интересен еще и тем, что составляет своеобразную дилогию с «Гранатовым браслетом». Многочисленные художественно-философские параллели двух произведений указывают на то, что «Сентиментальный роман» в некотором смысле стал своеобразным донором для более позднего купринского шедевра.

Название «Сентиментальный роман» представляет собой причудливое по игре смыслов фрактальное образование. Во-первых, это любовная история определенного чувственного настроения, во-вторых, обозначается связь с традицией конкретного литературного жанра и, в-третьих, просматривается намек на целую историко-культурную эпоху, национально маркированную в явлении «русского сентиментализма».

Композиционным каркасом повествования является поэтика воспоминания, составляющая, в спою очередь, неотъемлемую часть и русского сентиментализма, и русской литературы, и русского характера в целом. В традициях русского сентиментализма любовь простой девушки, имя которой даже не названо в рассказе, выступает мерилом ценности личности, делает ее жизнь состоявшейся и значимой. Элементы жанра элегии, одного из самых распространенных в искусстве русского сентиментализма, также находят свою реализацию в художественной структуре рассказа, усиливая настроения печали, ностальгии по прошлому. Причем именно элегические мотивы размыкают выход произведения в общий контекст творчества А. И. Куприна этого периода.

Интимность исповедального слова пробуждает к тому самому «просвещению души», о котором мечтали русские сентименталисты.

Переливание чувств из души в душу - чисто русское явление. Добиваясь предельной искренности, «сочувственности» повествования, Куприн максимально русифицировал словесную ткань произведения, заменив многие иностранные слова русскими эквивалентами. Словесное «жеманство», которое так не любила героиня в сентиментальных романах, было напрочь вытравлено Куприным во имя сострадания к своей героине. Писатель действовал как национально мыслящий и чувствующий художник.

В «Сентиментальном романе» Куприн высказал мысль, впоследствии широко развитую Буниным в «Темных аллеях», что любовь - это великое счастье, божественный дар, даже если она не имеет счастливого финала. Русская любовь не может приносить удовольствие и удовлетворение, ибо тогда она становится конечной и смертной.

«Гранатовый браслет» А. И. Куприна: русская соната о любви -раздел главы, где доказывается, что в «Гранатовом браслете» (1910) философия русской любви была осмыслена писателем на новом витке творческого соления. Писатель простился с узкими жанровыми рамками сентиментализма и плавно перешел к другим художественным формам, образам, героям, положив в фундамент своего повествования не только традицию русского сентиментализма, но расширив ее до пространства всей русской литературы.

В диссертации особо акцентируется мысль о том, «Гранатовый браслет» - это повесть не о любви Желткова к Вере, а произведение о любви генерала Аносова к жизни, характер которого выписан полнее других. В нем Куприн видел яркое воплощение лучших черт русского человека, проявление глубинных токов народной стихии. «Мужицкие» черты лица генерала не снижают его образ, а наоборот придают абсолютную национально-художественную выразительность. Аносов выписан Куприным как идеал русского воина, но его характер вместе с тем лишен пафосной идеализации, он как бы вписан в контекст личной судьбы.

Основным любовным лейтмотивом в повести Куприна выступает романтический образ розы. В отличие от гранатового браслета, носящего весьма однозначную семантику залога «вечной исключительной любви» и обнаруживающего себя лишь в V главе (не считая названия), образ розы появляется уже в самом начале произведения и претерпевает весьма разветвленную смысловую эволюцию, становясь одним из важнейших элементов его кольцевой композиции.

В начале повести Куприна образ «измельчавших, редких, точно выродившихся» роз представляет собой емкую метафору «измельчавшей» и «выродившейся» любви Веры. Идеал тихой семейной жизни,

которую она ведет, прямо отвергается и автором, и выразителем его позиции генералом Аносовым, как не соответствующий национальному пониманию любви.

«Две маленькие розы, розовая и карминная», вдетые Верой в петлицу генеральского пальто, становятся причиной долгого разговора о любви. Из рассказов Аносова можно понять, что роза для него является священным цветком, что именно этот немощный сейчас старик имел когда-то в жизни великое счастье испытать «вечную взаимную любовь».

В конце повести «розовый» мотив достигает своей кульминации. «Вырождающиеся», «маленькие» розы, «сухие розовые лепестки» вдруг сливаются в одну последнюю «большую красную розу», которую Вера принесла на прощание своему мертвому рыцарю. Первый и последний ее подарок - красная роза - оказывается немым объяснением в любви, залогом будущего счастья в ином мире.

Семантика розы выполняет здесь и чисто русскую функцию - взаимного прощения влюбленных. Поэтому в финале появляется образ Богоматери. Он раскрывает высшую суть духовного общения, мерилом которого выступает прощение. Именно сценой прощения, а не прощания, очистительными рыданиями завершается повесть.

В разделе «Осенний свет), Б К. Зайцева: поэтика «русского минора» исследуется национальная поэтика осени, «осенний текст» русской прозы первой половины XX века. Практически у всех прозаиков этого периода есть произведения, где в названии прослушивается осенний отзвук, из которых «Осенние цветы» А. И. Куприна и «Холодная осень» И. А. Бунина, пожалуй, самые значительные. В творчестве писателей второго ряда также немало «осенних произведений». В диссертации обращено внимание на рассказы «Осень» П. С. Романова и «Поздняя осень» Н. Киселева.

Рассказ «Осенний свет» (1918) Б. К. Зайцева обобщает и закрепляет лучшие ранние художественные достижения писателя. Сознание главного героя Петра Ковалева постоянно устремлено в прошлое, через которое туманно проступает, словно застывшее, настоящее и тревожное будущее. «Задумчивое, несколько меланхолическое настроение», становится определяющим аккордом осенней мелодии рассказа. В нем ясно слышится минорное трезвучие с ярко выраженным национальным оттенком. Оно сопоставимо с понятием «русской грусти» как имманентным состоянием русской души. «Осенний свет» - это точное определение ушедшей любви, а вместе с ней прошлого, составляющего итог человеческой жизни. Этот свет не дает тепла, он - «мираж», «бред», «призрак», «фантасмагория». Мотив светлого, но все же угасания, умирания пронизывает весь рассказ.

В образе Ковалева отражены выразительные «минорные» черты русского характера, источником которых является национальный концепт тоска: обостренное чувствование своего прошлого и настоящего, отрицание ценности материального итога жизни, сильная впечатлительность, философская мечтательность и созерцательность, склонность к углубленному самопознанию.

В раздел «Темные аллеи» русской любви (Бунин, Набоков, Шмелев)» поставлена задача спроецировать фрактальную семантику образа «темных аллей» на основные формы и способы развития темы любви, рассматриваемой в широком обще культурном и философско-художественном контексте прозы русского зарубежья.

В диссертации акцентируется мысль о том, что поэтика цикла «Темные аллеи» (1946) имеет яркие национально выраженные черты. Именно любовь провозглашается Буниным определяющим и составляющим началом характера русского человека, формирующим его личностные особенности. Именно любовь лежит в основе понимания русского образа жизни и русского «строя души». Именно любовь является единственным критерием нравственного потенциала всех героев цикла «Темные аллеи».

Ключевое слово цикла «Темные аллеи» - глагол «чувствовать». На примере рассказа «Поздний час» (1938) рассматривается умение и потребность русского человека чувствовать что-то своим, родным. Именно в этом произведении впервые в цикле прямо заявлена оппозиция «родного»- «чужого», ставшая источником мучительных сравнительных параллелей в душе каждого русского эмигранта и, естественно, всегда не в пользу «чужого». Лирический герой бунинского рассказа «Поздний час» помимо своей воли постоянно ищет приметы «своего», «родного» в «чужом»: разноцветный свет фонарей над Сеной вызывает ассоциацию с трехцветными российскими флагами.

Неприятие «другого» происходит по типу национального отторжения. Образ Парижа противопоставлен в рассказе безвестному уездному городку: любовь - в степном городке и тоска, боль, одиночество, безысходность и безнадежность - в шикарной европейской столице. Враждебность пространства «чужого» города достигает кульминации в другом рассказе цикла - «В Париже», где уже в названии подчеркивается особая роль топоса города русских эмигрантов, который символизирует обобщенный образ «чужого» пространства.

Обостренное чувствование «своего, родного» происходит за пределами пространства «родного». В своей лучшей и последней книге И. А. Бунин выразил основную квинтэссенцию этого феномена. Ключевой в эмигрантской литературе образ России как «потерянного рая» на-

прямую связан с образом «темных аллей», ставших притягательным источником светлых воспоминаний, стимулирующих само явление творчества в изгнании.

В романе «Жизнь Арсеньева» (1927-1933) И. А. Бунина старый запущенный сад обедневшего, полуразоренного родового поместья в Ба-турино является для главного героя единственно желанным местом на земле, куда постоянно хочется вернуться, согреться от жизненных холодов. Самые прекрасные человеческие чувства, первые незабываемые моменты настоящей любви, пробуждение творческих сил - все это у Бунина неразрывно связано с образом «темноаллейного» русского сада.

История любви развертывается на фоне двух парков в романе В. В. Набокова «Машенька» (1926). «Русское лето, тропинки парка» -самое интимное воспоминание Льва Ганина. В диссертации констатируется, что в романе В. Набокова Россия предстает не в традиционной материнской ипостаси, а в облике прекрасной юной девушки. Видимо, впервые после поэта А. А. Блока, который не раз подвергался критике за то, что, переступая традицию, называл родину то женой, то возлюбленной, В. Набоков в прозе закрепил эту форму отечественной художественной рефлексии. На всем протяжении повествования писатель всячески акцентирует национальную идентичность своего героя, указывая на характерность его типично русского поведения в ситуации любви.

После того, как Ганин увидел снимок Машеньки, происходит его погружение в бескрайнее пространство России, «темные аллеи» своей любви. Мир воспоминаний героя - мир идеальный, противостоящий тоске настоящей жизни. Русский концепт тоска неоднократно используется Набоковым для передачи душевного состояния Ганина. Она парализовала его волю к жизни, завладела им, как и всяким талантливым душой русским человеком, не находящем должного применения своим способностям, творческой энергии, душевной щедрости. Именно в силу ориентации на жизнь своей души Ганину была противна «схватка механической любви» с «тяжелой» Людмилой, которая во всем казалась ему противоположной чистой, воздушной, мечтательно-прекрасной любви Машеньки. Герой сам творил ее женский образ и воскресал тот мир, где встретил свою возлюбленную наяву.

Имитация создания новой реальности, столь характерная для произведений Набокова, превращается в самоцель и смысл жизни главного героя. Яркость и динамику событий этого искусственно сотворенного мира обеспечивает смена каждый раз неповторимых парковых картин. Идеальный мир любви, юности, русской атмосферы, идеальный образ Машеньки являются во многом отражением самого духа и облика рус-

ской парковой культуры, идеальность которой в ней была заложена изначально.

В романе И. С. Шмелева «Пути небесные» (1935-1947) развитие человеческой души, обретение ею высших нравственных, духовных высот происходит на фоне ее органичного единения с природой. Поместье Ютово, которое символично было переименовано новыми хозяевами в «Уютово», становится материальным воплощением «земного рая». В последнем произведении Шмелева русский парк окончательно получает очертания сказочного «райского сада», где его герои обретают высшее блаженство, абсолютную гармонию, где «начинается «путь восхождения», в радостях и томленьях бытия земного» Образ России как идеально устроенного русского сада в романе И. С. Шмелева «Пути небесные» достигает апогея, высшей точки своего развития. Возможно, что именно на этом этапе окончательно прекратила свое существование и русская эмигрантская литература первой волны.

«В биреальности «Романа с кокаином» М. Агеева» национальный характер осмысливается «от противного»: от трагедии нереализованно-сти русской модели развития личности, которая только через страдание может прийти к нравственному спасению и терпит крах, если идет по иному пути. Страдательный путь нравственного спасения и возвышения есть отражение самой сильной доминанты в русском национальном характере - доброты. В философском плане одной из стержневых проблем романа является поиск истоков неразрешимых противоречий русской души, постоянно мечущейся между Добром и злом.

Человек, если он личность, может творить и творит в каждую секунду свою реальность, в рамках которой он обретает счастье, только превозмогая себя и пройдя через многие страдания. Главный герой романа - Вадим Масленников хотел счастья, но не хотел страдать. Самоубийство героя в конце романа еще раз подтверждает ложный путь развития его личности, ибо своей реальности он не создал, довольствовавшись кокаиновой. И она обрела над ним свою страшную власть и в итоге погубила.

В разделе «Русская жалость в рассказе М. Горького «Страсти-мордасти» констатируется неслучайность и характерность присутствия национального концепта жалость в творчестве этого писателя и в поэтике цикла с символическим названием «По Руси» (1912-1917). С опорой на его первое авторское название «Русь. Впечатления проходящего» диссертант отстаивает мысль о том, что в цикле «По Руси» именно с импрессионистических позиций М.Горький приступает к выражению своих личных наблюдений над сущностью русского национального ха-

рактера.

ГОС. НАЦИОНАЛЬНАЯ \ •млхггекА >

»

Т СЛи^вцг » 09 МО 1

Художественный фрактал цикла состоит из трех элементов - Добра, Правды и Любви. Поразительным образом эти крупнейшие константы народного миропонимания совмещаются в одном национальном концепте жалость. Именно ее М. Горький стремится обнаружить в своих героях и в себе самом, как самостоятельном субъекте повествования. Автор искренне жалеет русских людей, а значит, в соответствии с народными представлениями о сущности жалости, любит их.

В жизненно-философских контекстах русского мира писатель осознавал жалость и формой добра, и формой правды, и наиболее выразительной формой русской любви. В рассказе «Страсти-мордасти» (1917) М.Горький эстетически развивает чрезвычайно востребованную народным сознанием категорию жалости, воспринимая ее универсальную этическую «всеохватность» и «ответность» как черту русского характера.

В главе 5 «Концептосфера русского пространства в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон»: топика национального характера» исследуется национально-психологический тип характера Григория Мелехова, существующего в рамках «национальной аксиоматики» русского пространства. В диссертации речь идет преимущественно о географической обусловленности национального культурно-художественного пространства: русской «геософии» и «геопоэтике». В связи с этим в «Тихом Доне» (1928-1940) М.А. Шолохова выявляются наполнение, границы, культурно-эстетические доминанты русского пространства, бытующие в произведении на уровне культурных концептов.

В разделе «К вопросу о ((геософии» и «геопоэтике» диссертант, продолжая мысль А. М. Панченко о существовании «некой обязательной и неотчуждаемой топики, имеющей отношение к тому, что принято называть национальным характером»1, приводит систему аргументов вывода о том, что в романе «Тихий Дон» содержится своеобразный код русскости, зашифрованный в универсальной топике национального пространства.

Вся история государства Российского связана с освоением огромных пространств, их покорением и одновременно художественно-философским постижением. Г. Газданов в романе «Призрак Александра Вольфа» сформулировал следующий афоризм: «В Европе есть только одна страна, где можно понять го-настоящему, что такое пространство, -это Россия»2. Главный герой помести А. Платонова «Сокровенный чело-

1 Панченко, А. М. Топика и культурная дистанция / А. М. Панченко II Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. - М.: Наука, 1986. - С. 244.

2 Газданов, Г Вечер у Клзр^ Романы. Рассказы / Г. И. Газданов. - М.: Терра, 1997. -С, г5б/>С"-< 1;<У

век», национальный тип Федор Пухов характерно ощущает устойчивую эмоциональную связь с пространством, которому «всегда удивлялся». «Оно его успокаивало в страдании и увеличивало радость, если ее имелось немного»1. В диссертации подмечено: в рассмотрении художественной топики национального пространства определенное место должна занять малоисследованная повесть Е. И. Кузьминой-Караваевой «Равнина русская (Хроника наших дней)» (1924), где само национальное пространство становится метафорой духовных испытаний, символом нравственного познания и возвышения.

Концептосферу русского пространства в романе «Тихий Дон» составляют в большинстве своем лингвоспецифичные национальные концепты, содержащие «пространственные» семы: простор, даль, дорога, удаль, правда, воля, тоска, песня.

Раздел главы «Простор и даль» демонстрирует картину разомкну-тости художественного пространства романа, которое ощущается уже с первых строк произведения: мелеховский двор прямо открыт всем сторонам света. Периферия родного пространства Григория, находящаяся за пределами Вешенской и родного дома (лесистый берег Дона, другие станицы, город, заграница), исполнена для главного героя враждебности, холодности и связана с тяжелыми нравственными мучениями, осознанием своей отторгнутости, неприкаянности. Органично ощущает себя главный герой только в пределах родного топоса, за существование которого он чувствует кровную ответственность.

Двигаясь по окружающему географическому пространству, Мелехов попутно осваивает аксиологию культурного пространства. В начале романа он уходит из дома в поисках сакрального центра, но передвигаясь в разных топосах, обогатившись жизненным опытом, понимает, что его родина и есть этот самый центр. Возвращение главного героя домой в финале романа после долгих странствий в народной традиции означает победу в освоении пространства.

Мелехов на протяжении всего повествования, талантливо покоряя новые ландшафтно-географические и социокультурные топосы, все время стремится к естественной жизни на родной земле, к общению с природными стихиями, причем часто вопреки общественным, государственным, общинным, патриархально-семейным законам. Социальное в любой форме Григорий отвергает, оно для него связано всегда с актом насилия, с ломкой естественного хода бытия и человеческой личности. Понимание героем сущности социума выражено в его отношении к

1 Платонов, А. П. Живя главной жизнью / А. П. Платонов. - М: Правда, 1998.-С. 9.

ценности воли, которая коренным образом связана с образно-культурной парадигмой национального пространства.

Аксиология свободы не принимается и не понимается внутренним нравственным законом Григория. Об этом речь идет в разделе «Воля и свобода». Свобода связывается в сознании Мелехова со слабостью, индивидуалистической отторгнутостью, самовольничанием и самоуправством. Воля же всегда выражается через причастность человека к общине, через принятость его в ней. По оценке Григория, народ не принял большевиков в свой коллектив, и значит прямо отвергает искусственно навязываемые ими ценности. В русской воле безусловно присутствует сема отсутствия любых ограничений и запретов, но в тоже время в ней есть стремление к их преодолению. Мелехов всегда был против легкой расправы над людьми - беззащитными, пленными, безоружными.

В романе проводится мысль, что воля антиличностна, но не анти-человечна. Григория нельзя назвать свободным человеком, а вольным -можно. Дело здесь заключается в нравственной детерминированности воли, ее близости внутреннему убеждению человека, на котором базируется и русская правда. Убеждение же Мелехова, выработанное им в условиях ограниченного пространства - маленького островка посреди Дона- гласит: «Плохая воля все-таки лучше хорошей тюрьмы».

«В поисках правды» Григорий Мелехов пребывает на протяжении всего романа. Именно ее ищет главный герой: постоянно сомневающийся, колеблющийся, не доверяющий холодно-рассудочной истине, а стремящийся к своей - жизненной - правде, понятой и обретенной им в муках личностного роста. Правда - это своеобразный духовный компас героя, его ориентир в мире нравственного бездорожья и безлюдья.

В то же время в романе Шолохова Мелехов и сам является носителем народной правды. Следуя современной терминологии, он обладает ярко выраженными чертами харизматического лидера, способного увлечь и повести за собой людгй. Харизматическая привлекательность Мелехова заключается именно в ярко выраженных национальных чертах характера, в твердом следовании внутреннему нравственному закону, в основе которого лежат понятия совести, правды, воли. Казаки доверяли Мелехову, как своему. Он воспринимался ими в статусе народного героя, способного восстановить утраченную справедливость и воплотить в жизнь народные чаяния. В этом случае имеет место своеобразная сакрализация нравственного авторитета Григория Мелехова, которая не предполагает критики его действий, основывается только на личном доверии и «вручении» себя его - опять же - воле.

В поисках правды Григорием не столь важна ее суть (она очевидна: любовь, дом, семья), существен сам процесс душевного и духовного

роста в муках бесконечных «колебаний», «шатаний», «качаний»... Его личность интересна тем, что ему совершенно чуждо приспособленчество в жизни, стремление «попасть в свою борозду». Это свидетельствует об отсутствии догматичного, а значит энтропийного мировосприятия, о готовности принять в себя новое и признать свои старые ошибки.

В диссертации на примере характера Григория Мелехова анализируется «Феномен русской удали», который постепенно вызревает из точно обрисованных родовых качеств главного героя: из непокорности и непокоренности деда Прокофия, из доходящего в гневе до беспамятства отца Пантелея. Мелехов по определениям окружающих «черто-ломный», «черт бешеный», «истованный черкесюка», «взгальный», «отчаянный», «необузданный», «норовистый», «беспокойный»... Всё это характеристики семантического поля концепта «удаль». Именно набор качеств удали заставлял главного героя на войне «рисковать головой и бесшабашно геройствовать».

Действия Григория, обладающего всем комплексом качеств удали, часто не мотивированы сознанием, импульсивны, природны и свободны по естественности выражения эмоций. Не случайно, Шолохов постоянно подчеркивает «дикость», «звероватость», «волчьи зубы» Мелехова, который постоянно рискует как своей жизнью, так и жизнями окружающих. И в то же время удаль Григория необыкновенно привлекательна по своей внутренней силе, она абсолютно бескорыстна и непосредственна, ей свойственны быстрая отходчивость, непамятлигюсть зла, благородство в чувствах.

С русской удалью также тесно связано восприятие жизни как игры со смертью, причем других вариантов жизненных игр она просто не приемлет. Удаль максималистична во всем, не знает оттенков и полутонов, получувств и полужизни. Ее пассионарные идеалы и демонстрирует Мелехов. Удаль часто соотносится с идеалом разбойничьей воли, но с ним Григория роднит только комплекс качеств, связанных именно с волей. Цель же разбойничьего ремесла - приобретение материального достатка не трудом, а грабежом, - глубоко чужда Мелехову и противоречит его натуре человека, любящего труд и живущего им.

Удаль сходна с природными стихиями, их простором, ширью, размахом, волей, вечностью, бесконечностью, бескрайностью, безграничностью, беспредельностью - с тем, чем так славятся русские пространства и что так плохо поддается рациональному осмыслению. Поэтому Григорий на всем протяжении повествования стремится не к интеллектуальному обогащению, а к накоплению эмоционального жизненного опыта.

В разделе главы «Волчиное сердце» обращено внимание на разветвленную в романе художественную семантику волка, которая вырастает

из таких неотъемлемых особенностей образа Григория, как «зверова-тость» и «диковатость».

Волк в природе и фольклоре олицетворяет сильное личностное начало. Человеку-волку присуши такие стержневые качества, как бесстрашие, благородство, бескомпромиссность, активность жизненной позиции, борьба за правду, высокие нравственные идеалы. Он никогда не смирится с несправедливостью и будет отстаивать свою веру и убеждения в честном бою. Таков и характер Григория.

В русской фольклорной традиции образ волка часто связывается с переломными моментами в жизни, с различными пограничными состояниями. Причем ему часто приписываются уникальные способности преодолевать большие расстояния. Натура волка - странническая по своей природе. Григорий стремительно за несколько лет преодолевает громадные расстояния, он органично ощущает себя на степном просторе, чувствует свою с ним слитность, неразделимость, спаянность.

Вместе с тем волку важно дифференцировать пространственные категории, он всегда разграничивает территорию на свою и чужую, при этом прекрасно ориентируясь и в той, и другой, сознавая их основные законы. Григорию чрезвычайно присуще острое ощущение родного дома, к которому он постоянно стремится. Его он готов защищать, не щадя собственной жизни, даже находясь в чужом, враждебном пространстве.

В итоговом разделе завершающей главы диссертации - «Стихия народной песни» - отмечается, что из всего богатства национальной жизни, отображенной в романе, особенного внимания заслуживает казачья песня. Она является неотъемлемой частью русского сознания и становится одной из главных составляющих эпического полотна «Тихого Дона». М. А. Шолохов широко использовал «песенное слово» в качестве духовного катализатора, способствующего яркому раскрытию русского характера Григория Мелехова и постижению глубинных основ национального бытия.

Определяющую значимость «песенному слову» в романном пространстве придают эпиграфы - фрагменты из старинных казачьих песен. Органичное взаимодействие в песенном зачине лейтмотивов «славной землюшки» и «тихого Дона» в своем слиянии напоминает мифологический образ матери сырой земли, соединяющей в себе и земную, и водную стихии. Для русского человека рождающая мать сыра земля и мать, принявшая родовые муки, олицетворяют единый символ Родины-матери, который в «Тихом Доне» приобретает трагический смысл. Заданный уже в песенном зачине, он пронизывает всю художественную ткань романа и воплощается то в образе тюльпанной степи, рыдающей

кровавыми слезами, то в безутешном горе матерей, потерявших своих детей на бессмысленной войне.

По наблюдениям Н. В. Корниенко, практически все песни в «Тихом Доне» носят пророческий характер, через них «в роман входит высокое эпическое время, в которое включены биографии всех героев: песни их предсказывают, деромантизируют и объясняют, оставаясь одним из подлинных вещаний, по которым предсказывается жизнь и путь геро-ев»1. По Шолохову, эпическое повествование о национальной трагедии, о драматических изломах национального характера было немыслимо без такого неотъемлемого фактора русскости, как народная песня, в которой воплотился дух бескрайнего русского пространства, исторически и географически обусловившего удалую ширь, мощь и вместе с тем грустный, тоскующий лиризм русской души, стремящейся к воле и правде.

Несмотря на то, что Григорий Мелехов в романе нигде не показан поющим, он однозначно демонстрирует свою глубокую приверженность казачьим песням. Эти песни составляют неотъемлемую часть его художественного образа, раскрывают глубинные черты характера, внутреннюю эволюцию личности. Автор постоянно подмечает, что песни служат поводом к глубокой саморефлексии героя, он мысленно проговаривает их слова, они подвигают его к раздумьям и оценке своей собственной жизни - внутреннему общению с самим собой. Именно «песенные эпизоды» романа отмечены великолепным тонким психологизмом.

Песни пробуждают в Григории Мелехове чувство родной земли. Почти в финале романа больной, обессилевший Григорий, едущий в обозе с отступающими казаками, слышит прошедшую через всю его жизнь песню о «Ермаке, сыне Тимофеевиче» и уже не сдерживает очистительных рыданий. Как молитву произносит ее слова. Он в последний раз сопереживает старинной казачьей песне, в которой слились воедино и русская история, и образ русской дороги-жизни, и бескрайнего русского пространства.

В Заключении подводятся итоги работы, оформляются выводы об основных закономерностях формирования особенностей поэтики русского национального характера в прозе первой половины XX века, определяются перспективы научных поисков. В этом разделе развернуты ключевые результаты исследования, сформулированные выше как положения, выносимые на защиту.

' Корниенко, Н. В. «Сказано русским языком...» Андрей Платонов и Михаил Шолохов: Встречи в русской литературе / Н. В. Корниенко. - М.: ИМЛИ РАН, 2003.-С. 121.

Особенности поэтики русского национального характера в прозе первой половины столетня позволяют говорить о концептуальном многообразии художественных средств и способов постижения личности русского человека отечественной словесностью, давших ей импульс развития как национально выраженного искусства на все столетие.

В русской литературе первой половины XX века выделяются несколько знаковых моментов, обусловивших интерес к национальному. Особенно яркой была реакция литературы на революционные события. Она зафиксировала, с одной стороны, изменения в историософии и эстетике, а с другой - выявила незыблемые основы национальной художественной аксиологии. Другой мощный импульс национальной проблематики связан с прозой русского зарубежья, где русскость стала тотальной доминантой художественного пространства. Третий яркий стимулятор национальной проблематики в литературе был обусловлен шолоховским эпосом «Тихий Дон».

Отечественная проза перЕой половины XX века отмечена интересом и к другим национальным характерам, в чем несомненно сказалась «всемирная отзывчивость» русской литературы как ее национальное свойство.

Ближайшей перспективой развития науки о литературе может стать формирование самостоятельной литературоведческой отрасли, которую условно по аналогии с другими молодыми науками можно назвать эт-нолитературоведением.. В его задачи входило бы исследование национального сознания русской литературы; выявление форм и способов художественного воплощения типов национального характера, менталитета, национального образа мира и жизни, национальных духовно-этических, бытийных констант; обозначение параметров и критериев национальной образной парадигмы.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Желтова, Н. Ю. Проза Е. И. Замятина: пути художественного воплощения русского национального характера: Монография / Н. Ю. Желтова; науч. ред. Л. В. Полякова. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2003. - 10,7 п. л.

2. Желтова, Н. Ю. Проза первой половины XX века: поэтика русского национального характера: Монография / Н. Ю. Желтова; науч. ред. Л. В. Полякова. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2004. -17,8 п. л.

3. Желтова, Н. Ю. Поэтика русского национального характера в северной трилогии Е. Замятина («Африка», «Север», «Ёла») /

Н. Ю. Желтова // Вестник Тамбовского университета. Сер Гуманитарные науки. - 1997. - Вып. 2. - 0,5 п. л.

4. Желтова, Н. Ю. Женские образы Е. Замятина в контексте национальных мифологических традиций и философских тенденций начала XX века / Н. Ю. Желтова // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня: в 13 кн. / под ред. проф. Л. В. Поляковой. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 1997. - Кн. 3.-0,9 п. л.

5. Желтова, Н. Ю. Особенности поэтики Е. И. Замятина «Сподручница грешных» / Н. Ю. Желтова // Вестник Тамбовского университета. Сер. Гуманитарные науки. - 1999. - Вып. 1. - 0,5 п. л.

6. Желтова, Н. Ю. Фантасмагория времени и пространства в рассказе Е. И. Замятина «Дракон» / Н. Ю. Желтова // Развитие средств массовой коммуникации и проблемы культуры. Мат-лы науч. конференции 1-3 июня 2000 г. - М.: Новый гуманитарный ун-т Натальи Нестеровой, 2000.-0,3 п. л.

7. Желтова, Н. Ю. Образ «ловца человеков» в прозе Е. И. Замятина и Д. Голсуорси: к проблеме национальной идентичности / Н. Ю. Желтова // Проблема национальной идентичности в литературе и гуманитарных науках XX века: Лекции, маг-лы Зимней школы (Воронеж, 24 января -4 февраля 2000 г.): в 2 т.- Воронеж: Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 2000. -Т. 2.-0,4 п. л.

8. Желтова, Н. Ю. «Спят мужи - сражаются иконы»: поэтика русской иконописи в прозе Е. И. Замятина / Н. Ю. Желтова // Проблема национальной идентичности в культуре и образовании России и Запада: Мат-лы науч. конф. (Воронеж-Задонск, 3-6 июля 2000 г.): в 2 т. - Воронеж: Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 2000. - Т. 2. - 0,5 п. л.

9. Желтова, Н. Ю. «Темные аллеи» И. А. Бунина: тайна «русской любви» / Н. Ю. Желтова // И. Л. Бунин и мировой литературный процесс: Мат-лы между нар. науч. конф., посвященной 130-летию со дня рождения писателя. - Орел, 2000. - 0,2 п. л.

10. Желтова, Н. Ю. Образ Богоматери в рассказе Е. И. Замятина «Сподручница грешных» / Н. Ю. Желтова // Литература и христианство: Мат-лы юбилейной междунар. конф. - Белгород: Изд-во БелГУ, 2000. - 0,25 п. л.

11. Желтова, Н. Ю. Проблема национальной идентичности в прозе Е. Замятина и Д. Голсуорси / Н. Ю. Желтова // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня: в 13 кн. / под ред. проф. Л. В. Поляковой. -Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2000. - Кн. 10. - 0,4 п. л.

12. Желтова, Н. Ю. В поисках Замятина / Н. Ю. Желтова // Вестник Тамбовского университета. Сер. Гуманитарные науки. - 2001. - Вып. 1. -0,7 п. л.

13. Желтова, Н. Ю. Феномен популярности в Англии рассказа

A. И. Куприна «Штабс-капитан Рыбников» / Н. Ю. Желтова // Модели успеха: развлекательность, популярность, массовость как явления культуры: Мат-лы XI Ежегодной с междунар. участием конф. Российской ассоц. преподавателей англ. лит. / отв. ред. проф. Н. Л. Потанина. -Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2001. - 0,1 п. л.

14. Желтова, Н. Ю. Поэтика «русского минора» в рассказе Б. К. Зайцева «Осенний свет» / Н. Ю. Желтова // Юбилейная междунар конф. по гуманитарным наукам, посвященная 70-летию Орловского гос. ун-та. Вып. II.: Л. Н. Андреев и Б. К. Зайцев. - Орел: Орловский гос. унт, 2001.-0,25 п. л.

15. Желтова, Н. Ю. Монографический тетраптих о Е. И. Замятине: приоритеты, подходы, поиски, тенденции / Н. Ю. Желтова // Вестник Тамбовского университета. Сер. Гуманитарные науки. - 2001. - Вып. II. -0,5 п.л.

16. Желтова, Н. Ю. Образ «темных аллей» в романе русского зарубежья / Н. Ю. Желтова // Русскийроман XX века: Духовный мир и поэтика жанра / отв. ред, сост. проф. А. И. Ванюков. - Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2001. - 0,3 п. л.

17. Желтова, Н. Ю. Реминисценции русских антропософских идей в «Романе с кокаином» М. Агеева / Н. Ю. Желтова // VII Державинские чтения. Филология и журналистика: Мат-лы науч. конф. преподавателей и аспирантов. Февр. 2002. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2002.-0,1 п. л.

18. Желтова, Н. Ю. И родина, и Бунин, и любовь... / Н. Ю. Желтова // Подъем. - Воронеж, 2002. - № 1. - 0,4 п. л.

19. Желтова, Н. Ю. Русская проза первой половины XX века: национально-поэтический аспект (И. А. Бунин, А. И. Куприн, В. В. Набоков) / Н. Ю. Желтова // Тезисы Второго Междунар. конгресса студентов, молодых ученых и специалистов «Молодежь и наука - третье тысячелетие» / YSTM'02. Россия, Москва, 15-19 апреля 2002 г. - М.: Профессионал, 2002. - Ч. 2. - 0,1 п. л.

20. Желтова, Н. Ю. Портрето-образы в критике Е. И. Замятина / Н. Ю. Желтова // Русский литературный портрет и рецензия в XX веке: Концепции и поэтика / ред.-сост. В. В. Перхин. - СПб., 2002. - 0,4 п. л.

21. Желтова, Н. Ю. Способы воссоздания национального колорита в русской прозе первой половины XX века (И. А. Бунин, А. И. Куприн,

B. В. Набоков) / Н. Ю. Желтова // Вестник Тамбовского университета. Сер. Гуманитарные науки. - Вып. 3. - 2002. - 0,5 п. л.

22. Желтова, Н. Ю. Этнолитературоведение: фантастика или перспектива? / Н. Ю. Желтова // VIII Державинские чтения. Филология и

журналистика: Мат-лы науч. конф. преподавателей и аспирантов. Февр. 2003 г. / под ред. Н. Л. Потаниной. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2003. - 0,1 п. л.

23. Желтова, Н. Ю. О хронотопе романа В. В. Набокоза «Машенька» / Н. Ю. Желтова, О. В. Буданцева // VIII Державинские чтения. Филология и журналистика: Мат-лы науч. конф. преподавателей и аспирантов. Февр. 2003 г. / под ред. Н. Л. Потаниной. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2003. - 0,1 п. л.

24. Желтова, Н. Ю. Народный характер в «северно-русской» тетралогии Е. И. Замятина («Кряжи», «Африка», «Север», «Ёла» / Н. Ю. Желтова // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня: в 13 кн. / отв. ред. проф. А. Гилднер. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2003. - Кн. II. - 1,2 п. л.

25. Желтова, Н. Ю. «Национализм» литературы русского зарубежья и творчество И. А. Бунина / Н. Ю. Желтова // Центральная Россия и литература русского зарубежья (1917-1939). Исследования и публикации: Мат-лы междунар. науч. конф., посвященной 70-летию присуждения И. А. Бунину Нобелевской премии. - Орел: Вешние воды, 2003. - 0,3 п. л.

26. Желтова, Н. Ю. Особенности художественного воплощения национального характера в русской эмигрантской литературе первой волны / Н. Ю. Желтова // Русское Зарубежье - духовный и культурный феномен. Мат-лы междунар. науч. конф: в 2 ч. - М.: Новый гуманитарный ун-т Натальи Нестеровой, 2003. - Ч. I. - 0,3 п. л.

27. Желтова, Н. Ю. Поэтика национальных штампов и стереотипов в повести А. И. Куприна «Жидкое солнце» / Н. Ю. Желтова // Русское литературоведение в новом тысячелетии. Мат-лы междунар. конф. «Русское литературоведение в новом тысячелетии»: в 2 т.- М.: Издат. дом «Таганка» МГОПУ, 2003. - Т. 2. - 0,3 п. л.

28. Желтова, Н. Ю. Концепты и поэтика / Н. Ю. Желтова // IX Дер-жавинские чтения. Институт филологии и журналистики: Мат-лы науч. конф. преподавателей и аспирантов. Февр. 2004 г. / редкол: Р. П. Козлова, Н. П. Дронова, Ю. Э. Михеев, Л. В. Полякова, Н. Л. Потанина. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2004. - 0,1 п. л.

29. Желтова, Н. Ю. Мотив железной дороги в романе В. В. Набокова «Машенька» / Н. Ю. Желтова, О. В. Буданцева // IX Державинские чтения. Ин-т филологии и журналистики: Мат-лы науч. конф. преподавателей и аспирантов. Февр. 2004 г. / редкол: Р. П. Козлова, Н. П. Дронова, Ю. Э. Михеев, Л. В. Полякова, Н. Л. Потанина. -Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2004. - 0,1 п. л.

30. Желтова, Н. Ю. Иконоцентризм как самобытная черта национального искусства первой половины XX века / Н. Ю. Желтова // Славянский сборник: Мат-лы Славянских чтений: «Отечественное духовно-эстетическое наследие и современность». Вып. 3. - Орел: Орловский гос. ин-т искусств и культуры, 2004. - 1,1 п. л.

31. Желтова, Н. Ю. Иконическое мышление как национальный художественный феномен (Е. И. Замятин и К. С. Петров-Водкин) / Н. Ю. Желтова // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня: в 13 кн. / под ред. проф. Л. В. Поляковой. - Тамбов-Елец: Изд-во ЕГУ им. И. А. Бунина, 2004. - Кн. 13. - 0,5 п. л.

32. Желтова, Н. Ю. Сподручница грешных, икона / Н. Ю. Желтова // Замятинская энциклопедия. Лебедянский контекст. Мат-лы, исследования, документы, справки. Межвузовский региональный проект / рук. проекта и научн. ред. Л. В. Полякова. - Тамбов-Елец, 2004. - 0,5 п. л.

33. Желтова, Н. Ю. XX век в его очертаниях и загадках: два отзыва. Отзыв ведущей организации о кандидатской диссертации О. С. Подуст «Художественная картина мира в творчестве Г. Газданова 1920-1930-х годов (к проблеме национальной идентичности)» / Н. Ю. Желтова // Филологические записки. - Воронеж, 2004. - Вып. 21. - 0,4 п. л.

В журналах, соответствующих «Перечню ведущих научных журналов и изданий, выпускаемых в Российской Федерации, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученой степени доктора наук», опубликованы 3 работы:

34. Желтова, Н. Ю. Стихия казачьей песни в «Тихом Доне» М. А. Шолохова / Н. Ю. Желтова // Литература в школе. - 2004. - № 9. -0,5 п.л.

35. Желтова, Н. Ю. Поэтика русского национального характера (теоретический аспект) / Н. Ю. Желтова // Вестник Тамбовского государственного технического университета. - 2004. - Т. 10. - № 3. - 0,4 п. л.

36. Желтова, Н. Ю. «Наша красота не красота, как Бог, а Бог как красота»: поэтика «радостной святости» в «Неупиваемой Чаше» И. С. Шмелева / Н. Ю. Желтова // Русская словесность. - 2004. - № 8. - 0,6 п. л.

Подписано в печать 22.11.2004 г. Формат 60x84/16. Объем - 2,56 п.л. Тираж - 100 экз. Заказ № 1329. Бесплатно. 392008, Тамбов, ул. Советская, 181а. Издательство ТГУ им. Г. Р. Державина.

»25388

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Желтова, Наталия Юрьевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНОЙ ПРОБЛЕМЫ РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА. ГЕНЕЗИС И АКСИОЛОГИЯ.

Современные этнопроцессы и история русской характерологии.

К проблеме изучения национального характера.

Ресурсы поэтики: фракталы и концепты.

Новая "правда о русском".

ГЛАВА 2. РУССКИЙ ХАРАКТЕР В ЭПОХУ ПРЕЛОМЛЕНИЯ: ФОРМЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ РЕФЛЕКСИИ НА РЕВОЛЮЦИОННЫЕ

СОБЫТИЯ В "ПРОЗЕ 1918 ГОДА".

Новая онтология и "болезненный рост русской души ".

Иконоцентризм как самобытная черта национального искусства первой половины XX века.

Неупиваемая Чаша"И.С.Шмелева: концепт "радость" в поэтике. русской красоты.

Сподручница грешных" Е.И.Замятина: лик и образ.

Мирская чаша" М.М.Пришвина: скифская стихия и православная молитва.

ГЛАВА 3. РУССКИЙ ХАРАКТЕР И ПРОБЛЕМА НАЦИОНАЛЬНОЙ

ИДЕНТИЧНОСТИ В ПРОЗЕ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА.

Национальная идентичность и литературоведение.

Образ "ловца человеков" в прозе Е. Замятина и Д. Голсуорси.

Жанровые эксперименты А.И.Куприна как форма выражения. национальной идентичности.

1. Феномен восприятия в Англии рассказа "Штабс-капитан Рыбников"

2."Жидкое солнце": формы этнических стереотипов в литературе.

Русский взгляд на Италию в повести И.С.Шмелева "Неупиваемая Чаша "

ГЛАВА 4. ФЕНОМЕН "РУССКОЙ ЛЮБВИ" В ПРОЗЕ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА: ЭТИЧЕСКОЕ И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ СВОЕОБРАЗИЕ.

О русском концепте "любовь " и литературном любовном каноне.

Сентиментальный роман" А.И.Куприна и русский сентиментализм

Гранатовый браслет "А.И.Куприна: русская соната о любви.

Осенний свет " Б.К.Зайцева: поэтика "русского минора ".

Темные аллеи"русской любви (Бунин, Набоков, Шмелев).

В биреальности "Романа с кокаином " М.Агеева.

Русская жалость в рассказе М.Горького "Страсти-мордасти ".

ГЛАВА 5. КОНЦЕПТОСФЕРА РУССКОГО ПРОСТРАНСТВА.

В РОМАНЕ М.А.ШОЛОХОВА "ТИХИЙ ДОН":.

ТОПИКА НАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА.

К вопросу о "геософии " и "геопоэтике ".

Простор и даль.

Воля и свобода.

В поисках правды.

Феномен русской удали.

Волчиное сердце".

Стихия народной песни.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Желтова, Наталия Юрьевна

Русская литература первой половины XX века представляет собой уникальное художественно-эстетическое, нравственно-этическое, идеологическое явление. В онтологии национальной и мировой словесности оно не имеет себе равных по степени сложности и противоречивости, по непредсказуемости историко-литературного существования и движения, по беспрецедентному многообразию разноуровневых связей, отношений, переплетений, слоев, конфликтов, контекстов, по культурному плюрализму и диалогизму.

В полувековом промежутке оказались спрессованы несколько художественно-идеологических эпох и реальностей, разных по своим объемам, задачам, генезису, аксиологии, способам существования: литература "русского культурного ренессанса" ("серебряного века"), советская литература, литература русского зарубежья и литература "внутренней эмиграции", причем последние три на протяжении длительного времени существовали параллельно. Однако все эти именно литературы составили в своей совокупности единую русскую литературу первой половины ушедшего столетия. Принципиальная ее неделимость обусловлена несколькими факторами, положенными в основу фундамента, не разрушенного даже мировыми и национальными катаклизмами.

Вначале было Слово" - сам русский язык, который уже внутри себя самого заключал объединяющие национальную образность, способы мышления, миропонимание. Во-вторых, писателей так или иначе соединяла сама великая русская литература, традиции которой были ими восприняты и приумножены. В-третьих, всех их без исключения волновала судьба России, и любовь к ней определяла, в каждом случае индивидуально, гуманистический пафос, выбор тем, идей, жанров, сюжетов, конфликтов, героев произведений. Само грандиозное и масштабное явление русской прозы рассматриваемого периода может быть выделено в самостоятельную литературнохудожественную реальность, обладающую специфическими, только ей присущими структурно-типологическими чертами и признаками: тенденциями, проблематикой, характерами героев, идейно-эстетической ментальностью, своеобразным арсеналом художественных средств выразительности. Именно поэтому возможно ставить вопрос о рассмотрении прозы первой половины XX века как единого и цельного историко-литературного этапа [1].

Л.В.Полякова справедливо обратила внимание на то, что "если мы претендуем на создание единой научной систематики истории литературы, в ней должны присутствовать единые критерии, единые принципы дифференциации. <.> .Оттого, как мы периодизируем, что кладем в основу, считаем главным, ведущим в историческом движении, зависят общие и конкретные оценки и отдельных художников и их творений, и ведущих тенденций и направлений, и целых литературных эпох" [2]. Первую половину XX столетия следует определять именно как литературную эпоху, почти полностью вместившую в себя становление, развитие и завершение творчества крупнейших писателей, и прежде всего прозаиков И.А.Бунина, М.А.Булгакова, М.Горького, Б.К.Зайцева, Е.И.Замятина, А.И.Куприна, А.П.Платонова, М.М.Пришвина, А.Н.Толстого, И.С.Шмелева, М.А.Шолохова. Не повторилась больше и "русская проза" В.В.Набокова. Их этапные произведения как в зеркале отразили всю сложность и драматичность эпохи первой половины ушедшего века, включившую в себя три русские революции и две мировые войны. Несмотря на художественные и идеологические различия творческих систем и методов, эти произведения закономерно стоят в одном ряду, представляя и обогащая собой явление русской прозы.

В отечественном, в первую очередь советском литературоведении, было достаточно много сказано о творческих различиях платформ писателей, отмечено огромное количество историко-литературных дефиниций, полярность и плюрализм мнений и оценок, выявлены противоречивые отношения внутри литературных течений и направлений и между самими писателями, организовано множество дискуссий на тему соотношения типов реализма и модернизма, поставлена проблема "чужого слова" и индивидуального писательского почерка и т. п. Словом, было много сказано о том, что разъединяло и отличало, но очень мало — о том, что все-таки объединяло и синтезировало, что образовывало мощную, яркую, фундаментальную целостность русской литературы, и, в частности, прозы указанного периода.

Одним из цементирующих начал была открыто заявившая о себе именно в первой половине XX столетия национальная выразительность общекультурных и литературных явлений, обращенных в главном идейном истоке своем к духовным, историческим, языковым основам русского народа. И именно такой подход может быть определяющим в прояснении общей идейно-художественной аксиологии литературы указанного периода. Справедливо утверждение М.М.Голубкова: "Не в отдельной личности или даже партии, но в самой русской истории последних трех столетий и в национальном менталитете, ею сформированном, кроется объяснение тех процессов, что определили развитие русской культуры XX века." [3].

В последнее пятнадцатилетие чрезвычайно активно происходит открытие грандиозного архипелага под названием "История русской литературы первой половины XX века", многие выдающиеся художественные достижения которой долгое время были либо неизвестны, либо заслонены искаженными оценками чаще всего политического характера. "Возвращение" внимания исследователей к этой эпохе обусловлено не только стремлением восполнить образовавшиеся историко-литературные, идейно-философские, художественно-эстетические лакуны, но и насущной необходимостью восстановить насильственно разорванную, генетическую преемственность всех "потоков"и "рукавов" русской литературы XX столетия. И целостное осмысление их возможно в первую очередь на незыблемом фундаменте национальной аксиологии и онтологии.

Актуально в этой связи исследование М.М.Голубкова, выдвинувшего подход, связанный с "восприятием литературы как одной из сфер воплощения русского национального характера" [4]. Исследователь справедливо рассматривает русский характер как главный синтезирующий фактор национальной культуры, позволяющий преодолевать многочисленные "расколы" и "разрывы" национальной истории. Нельзя утверждать, что этот подход совершенно нов для отечественного литературоведения. Еще в 1977 году Л.И.Емельянов в актуальной и сегодня статье "Развитие литературы и проблема народности" на примере творческого гения Пушкина сформулировал основную задачу русской литературы таким образом: "И суть вопроса для него (Пушкина. - Н.Ж.) заключалась не столько в том, каков он, этот "национальный характер", сколько в том, чтобы русская литература оказалась в состоянии его отразить. Отразить же она его может не иначе, как отражая национальную жизнь в ее наиболее характерных и существенных проявлениях"

5].

Практически все крупные писатели, определившие облик русской литературы ушедшего века, приоритетно исследовали и художественно воплощали именно черты национального характера, ставшего для них своеобразным магнитом творческого притяжения. И.А.Бунин, М.Горький, И.С.Шмелев, А.И.Куприн, А.А.Блок, С.А.Есенин, А.Белый, М.А.Шолохов, Е.И.Замятин, М.М.Пришвин, Б.К.Зайцев, А.П.Платонов, А.Н.Толстой, Л.М.Леонов, Ф.А.Абрамов, В.М.Шукшин, В.И.Белов, В.Г.Распутин, Н.М.Рубцов, Б.А.Можаев, В.П.Астафьев, А.И.Солженицын и многие другие создали беспрецедентную "энциклопедию" русских характеров - литературно-художественную национальную характерологию.

Отечественное литературоведение многое сделало для исследования национальной специфики русской литературы. Однако чаще всего угол зрения ученых ограничивается абстрактно-эстетическими или идеологическими констатациями культурно-семантических, художественно-фольклорных, литературно-этнографических формальных аспектов. В классических работах Б.И.Бурсова, Е.Н.Купреяновой, Г.П.Макогоненко, Г.Д.Гачева, К.Д.Муратовой, Д.С.Лихачева обозначаются лишь общие направления и пути постижения категории национального вообще, констатируется сложность ее научного и художественного осмысления [6]. Вопрос о конкретном поэтическом воплощении литературой именно национального характера так, как он был поставлен, например, русской религиозной философией первой половины XX века, в отечественном литературоведении почти не поднимался. А ведь русский характер с его тайнами, парадоксами и очарованием манил к себе и не отпускал творческую волю художников на протяжении столетия.

Сегодня отечественное литературоведение столкнулось с практически полным отсутствием какой-либо ясной литературоведческой методологии для решения подобных вопросов на современном уровне. Старые подходы безнадежно устарели, а новые еще не выработаны. На конец 1990-х пришелся своеобразный взрыв интереса российских общественных наук к проблемам русского национального характера, начался настоящий исследовательский "бум", были защищены десятки докторских и кандидатских диссертаций, изданы солидные монографии, написаны сотни научных статей [7]. И на этом благоприятном общественно-научном фоне сложилась парадоксальная ситуация, при которой русская литература как национальное явление стала материалом исследования для отечественных и зарубежных философов, социологов, психологов, политологов, представителей других наук, но не литературоведов. Обозначилось явное отставание российского литературоведения от современного научного знания по комплексу национальных проблем. Работы, в названиях которых бы встречалось упоминание о категории национального характера, исследующегося на примере произведений русской литературы буквально единичны (Г.А.Лесскис, В.В.Борисова, А.В.Канашкин, И.В.Лифанова, И.А.Овчинина, В.К.Сигов) [8]. В рамках русской словесности национальный характер исследовался на примере публицистики русских писателей и философов (А.В.Огнев, Ю.И.Сохряков, Т.Д.Белова, Н.В.Шенцева

9].

Вместе с тем, достаточно активно развивается отечественное литературоведение, специализирующееся на изучении особенностей художественного воплощения национальных характеров (английского, американского, китайского, немецкого) и национального своеобразия в произведениях зарубежной литературы (работы П.В.Балдицына, Е.А.Павленко, В.С.Чурбановой, В.П.Шестакова) [10]. Активно развивалось в последнее пятнадцатилетие и литературоведение российских национальных литератур [И].

На страницах современных работ о русской прозе первой половины XX века исследуются вопросы ее уникальной поэтики, особенности творческой эволюции писательских индивидуальностей, традиции и новаторство художников, предлагаются оригинальные интерпретации их отдельных произведений, оценивается вклад писателей в историю русской и мировой литературы. Однако проблема национальной выразительности художественных открытий именно первой половины XX столетия в отечественном литературоведении разработана, как это ни странно, менее всего. Приоритетное внимание отечественной прозы этого периода к характеру русского человека и его образу жизни, национальным культурно-историческим, аксиологическим константам до сих пор не стало предметом специального развернутого исследования. А между тем без изучения инструментов художественного выражения национального характера невозможно в полной мере оценить смысл духовно-эстетических поисков и экспериментов русских прозы обозначенного временного отрезка, понять ее общие художественно-философские задачи, прояснить особенности литературного процесса, ответить на назревшие вопросы об уникальности творческого почерка отдельных писателей. Обращенностью к этой проблематике определяется актуальность диссертационного исследования. Оно соответствует Постановлению Президиума РАН "Об утверждении основных направлений фундаментальных исследований" от 1 июля 2003 г., № 233, пунктам 8.5 "Этногенез, этнокультурный облик народов, современные этнические процессы; историко-культурное взаимодействие Евразии" и 8.7 "Духовные и эстетические ценности отечественной и мировой литературы и фольклора в современном осмыслении" [12].

Именно в первой половине XX столетия, в пору убыстрения процессов интернационализации жизни, литература впервые осознала себя именно как национальная, почувствовала в себе сформировавшуюся готовность и способность выразить всю полноту и многообразие национальной жизни. Русский характер на протяжении этого трагического периода российской истории всегда оказывался в эпицентре социокультурной ситуации, оставался предметом пристального внимания и осмысления ученых, художников, музыкантов, философов, и, конечно, писателей. Нет ни одного более или менее крупного деятеля культуры той эпохи, не оставившего свое свидетельство постижения категории русского национального.

Не случайно, что именно на первую половину XX века пришелся расцвет русской религиозной философии, базировавшейся на постижении опыта национальной духовности. Работы Н.А.Бердяева "Духовные основы русского народа", "Истоки и смысл русского коммунизма", "Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности", "Русская идея", "Миросозерцание Достоевского", "Душа России", "Самопознание. Опыт философской автобиографии", И.А.Ильина " О грядущей России", "О сопротивлении злу силою", П.Б.Вышеславцева "Русский национальный характер", Е.Н.Трубецкого "Три очерка о русской иконе", В.В. Розанова "Возле русской идеи", "Апокалипсис нашего времени" и других определяли вектор движения философской мысли в открытии русской культурой национального характера [13]. Они заложили прочный общеметодологический фундамент для исследования этого характера.

В начале столетия в продолжение деятельности Ф.И.Буслаева, А.Н.Афанасьева, А.Н.Веселовского, П.А.Бессонова, А.С.Ермолова вышли труды собирателей и исследователей народной мудрости: А.А.Коринфского "Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев, пословиц русского народа" (1901) и "В мире сказаний. Очерки народных взглядов и поверий" (1905), Г.Попова "Русская народно-бытовая медицина" (1903), С.В.Максимова "Нечистая, неведомая и крестная сила" (1903), Н.Новомбергского "Колдовство в Московской Руси XVII столетия" (1906), И.В.Ягича "История славянской филологии" (1910), Е.В.Аничкова "Язычество и Древняя Русь" (1914), Н.Гальковского "Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси" (1913-1916), Д.К.Зеленина "Очерки русской мифологии" (1916). В 1914 году были переизданы "Народные русские легенды" А.Н.Афанасьева.

А.Васильев произнес речь в русском собрании "Об исконных творческих началах и о бытовых особенностях русского народа" (1902), появляется множество работ научного психоэтнографического характера ("Великорусы" (1902) В.В.Воробьева, "Русский народ как этнографическое целое" (1907)

A.И.Соболевского, "Психология русской нации" (1915) П.И.Ковалевского.

Всё это создавало единую духовную атмосферу и способствовало формированию единого национально-культурного контекста, одухотворяющего и жизни искусства. Начало XX столетия было ознаменовано своеобразным взрывом интереса деятелей отечественной культуры к произведениям, которые бы тесно смыкались с фольклором, с художественно-эстетическими традициями народного творчества. Ярким национальным колоритом отмечены работы Ю.П.Анненкова, В.М.Васнецова, М.А.Врубеля, А.К.Глазунова, С.Т.Конёнкова, Б.М.Кустодиева, К.С.Петрова-Водкина, С.С.Прокофьева, С.В.Рахманинова, Н.К.Рериха, Н.К.Римского-Корсакова, И.Ф.Стравинского, Ф.О.Шехтеля, А.В.Щусева и других.

Обращались к фольклору и национальной мифологии и писатели.

B.А.Келдыш справедливо отмечает, что "в системе ценностей нашей предоктябрьской литературы одна из самых непререкаемых — народно-национальный характер" [14]. Черпали творческое вдохновение в этнографических странствиях по Русскому Северу М.М.Пришвин, А.М.Ремизов, Е.И.Замятин. Написал оригинальную работу "Поэзия заговоров и заклинаний" и стихотворный цикл "Пузыри земли", насквозь пронизанные духом народной эстетики, А.А.Блок. С.М.Городецкий выпустил имевшую огромный успех книгу стихов "Ярь" (1907), в которой были созданы языческие образы славянской старины, Б.А.Садовский издал книгу стихов "Самовар" (название говорит само за себя). Характерно обращение к русско-славянской теме К.Д.Бальмонта, выпустившего сборники с характерной проблематикой "Злые чары. Книга заклятий" (1906), "Жар-птица. Свирель славянина" (1907), "Птицы в воздухе. Строки напевные" (1908), "Зеленый виноград. Слова поцелуйные" (1909). Позднее, уже в эмиграции, русская тема в творчестве поэта вновь вышла на первый план: сборники "Мое - Ей. Россия" (1924), "В раздвинутой дали. Поэма о России" (1929), "Северное сияние: стихи о Литве и Руси" (1931), цикл "Видения родного" (1922). А.Белый, Ф.Сологуб, М.Горький, А.И.Куприн, И.А.Бунин, Б.К.Зайцев, С.Н.Сергеев-Ценский в своем творчестве также обращались к богатейшей художественной сокровищнице народного искусства. Трагические события, полыхнувшие в России (три революции, две мировые и гражданская войны) лишь обостряли интерес художников к личности русского человека.

Запоминающиеся мнения, замечания и оценки русского характера принадлежат иностранцам, лично посещавшим в первой половине ушедшего столетия Россию или познакомившимися с русскими людьми через великую русскую литературу (Дж.Голсуорси, С.Грэм, Джером К. Джером, Дж.Лондон, Т.Драйзер, Х.Уолпол, Г.Уэллс).

К художественному постижению национального самосознания и постижению вопросов общечеловеческого бытия русские писатели первой половины XX века шли через анализ русской национальной жизни и русского характера, используя опыт предшественников и современников, опираясь на собственные представления о нравах, обычаях, традициях, идеалах своего народа, на знания его культуры.

Многие из классиков русской литературы XX века долгие годы прожили вдали от родины, писали на европейские сюжеты и темы, пристально интересовались произведениями зарубежных писателей, мыслителей, ученых, испытывали их довольно сильное влияние. Чаще всего сами были весьма оригинальны в собственных формально-поэтических и философско-теоретических поисках, не вмещавшихся в общепринятые представления о русской классике, но тем не менее всегда оставались национально мыслящими и национально выраженными художниками.

Русская литература этого периода вобрала в себя все богатство мировой культуры, она активно в нее интегрировалась. В ее недрах возник пристальный интерес к произведениями зарубежных писателей, мыслителей, ученых. Национальная проза испытала их довольно сильное влияние, что обусловило появление в творчестве отдельных писателей европейских сюжетов и тем (И.А.Бунин, А.И.Куприн, Е.И.Замятин, И.С.Шмелев, Б.К.Зайцев, М.Горький). И тем не менее, большинство русских писателей всегда были и оставались до конца своих дней национально мыслящим и национально приверженными художниками. В фундаменте их творчества - русская жизнь, духовный опыт, культурные, нравственно-этические основы бытия русского народа, его яркий и непосредственный характер.

Материалом диссертации является преимущественно русская проза первой половины XX века. К исследованию привлечены отдельные произведения зарубежных писателей, русской поэзии, публицистики, критики, мемуарные, эпистолярные источники, публицистика этого периода. Идейно-художественное пространство русской прозы первой половины XX столетия стало объектом исследования.

В связи с невозможностью в пределах одной работы привлечь к анализу все многообразие художественных явлений русского прозы избранного периода, основное внимание сосредоточено на произведениях, которые репрезентативно иллюстрируют магистральные пути, направления и способы осмысления русского национального характера.

В изучении данной проблемы в диссертации основной акцент сделан на прозаическом наследии И.А.Бунина, М.А.Шолохова, Е.И.Замятина, В.В.Набокова, М.Горького, А.И.Куприна, И.С.Шмелева, Б.К.Зайцева, М.М.Пришвина, в творчестве которых отражены и в некоторых моментах предугаданы наиболее выразительные тенденции развития русского и мирового искусства XX века. Эти писатели оказались в ряду тех художников, творческая и личностная индивидуальность которых позволяет расставить ведущие акценты в оценках литературного процесса всего столетия.

Предметом изучения избрана поэтика русского национального характера в прозе первой половины XX века в историко-литературном, языковом, философском, эстетическом, культурном контекстах.

В основу используемого термина "поэтика" в диссертации положено современное общее его понимание как системы художественных средств выражения в литературных произведениях. В связи с этим главное внимание в работе наряду с исторической поэтикой обращено на теоретическую поэтику, которая с опорой на точку зрения В.В. Виноградова рассматривается как наука "о формах, видах, средствах и способах словесно-художественного творчества, о структурных типах и жанрах литературных произведений" [15].

Вместе с тем в диссертации поэтика представлена и как системное понятие, как общая "эстетика словесного художественного творчества" (М.М.Бахтин), как "эстетика и теория поэтического искусства" (Я.Мукаржовский).

Поэтика в диссертации рассматривается и как синтетическое понятие, стремящееся к интегративности и комплексности подхода к художественному произведению. Еще Б.В.Томашевский в конце 1920-х годов отмечал, что "область литературы не едина", что "при теоретическом подходе литературные явления подвергаются обобщению, а потому рассматриваются не в своей индивидуальности, а как результаты применения общих законов построения литературных произведений" [16]. Сходные мысли высказывал и Я.Мукаржовский: "В процессе своего развития поэтика, испытывая различные тяготения, порою сближается, а часто и сливается с какой-либо из смежных наук, но даже в тех случаях, когда она, казалось бы, находится на чужой территории, конечной целью всех вопросов, пусть даже сходных с проблематикой истории литературы, социологии и т.д. для нее всегда является освещение поэтической структуры" [17].

Представляется, что поэтика наиболее точно и органично может способствовать выявлению и раскрытию сложной аксиологии русского национального характера, поскольку априори исходит из постулата об изменчивости оценок и интерпретаций, разнообразных контекстов того или иного художественного произведения и обращается к его самой стабильной, неизменной в своей основе системе — тексту, отображающему образно-художественные потенции национального языка.

Поэтика, обращаясь к лингвореалиям, позволяет объективизировать содержание понятия русского национального характера в художественном произведении, найти его опоры в языковых формулах, бытующих на уровне сознания каждой нации, отражающих стратегию и тактику ее поведения, образ жизни, мышление, философию.

Важно заметить, что необходимость выделения и формирования собственно теоретической поэтики было осознано исследователями именно в первой половине XX века, когда само развитие литературы потребовало новых форм освоения художественного. Историческая поэтика с ее историко-генетическим подходом уже не могла в достаточной мере удовлетворить назревшего интереса к художественной форме, способам ее создания и изучения. В этом ключе А.П.Скафтымов в статье "К вопросу о соотношении теоретического и исторического рассмотрения в истории литературы" (1923) четко сформулировал актуальные для того времени вопросы: "Начальный шаг познания вещи не есть вопрос о начале самой вещи. Прежде чем спрашивать: почему? нужно поставить вопрос: что? Выяснению генезиса должно предшествовать статическое изучение изучаемого явления, т.е. установление его признаков и свойств самих по себе, как они явлены в самом пребывании изучаемого факта. Генезис вещи не дает понятия о самой вещи" [18]. Поэтому неслучайно, что у истоков теоретической поэтики стояли представители формальной школы. Характерно название программной статьи В.Б.Шкловского "Искусство как прием" (1915).

Теоретическая поэтика в той или иной степени была востребована наукой о литературе на протяжении всего XX столетия, хотя пережила и ряд кризисных моментов в своем развитии [19]. В настоящее время интерес к поэтике продолжает оставаться стабильно высоким. Появляются новые работы (С.Н.Бройтман, Н.Д.Тамарченко, В.И.Тюпа, И.В.Силантьев), регулярно переиздаются классические работы в этой области, создаются учебные пособия и хрестоматии, проводятся научные конференции [20].

Однако на фоне постоянно нарастающего внимания исследователей к поэтике, намечаются все-таки определенные особенности и акценты в ее современном развитии. В последнее десятилетие явно отмечается своеобразная тенденция к изучению поэтики какого-либо субъекта художественного творчества. Сам термин "поэтика" стал все чаще означать не объект исследования (литературу, прозу, поэзию, произведение), а скорее его субъект. Появилось огромное количество исследований, в названии которых встречаются следующие формулировки: "поэтика мотива" (И.В.Силантьев), "поэтика дискурса" (И.П.Зайцева), "поэтика сюжета" (С.С.Васильева), "поэтика художественного пространства" (Е.М.Букаты), "поэтика блужданий" (Н.Ф.Швейбельман), "поэтика иронии" (С.И.Красовская), "поэтика памяти" (Д.Э.Томпсон) [21].

Подобная тенденция свидетельствует о широких концептуальных возможностях поэтики, открывающей новые пути анализа художественного произведения. В связи с этим постановка проблемы поэтики русского национального характера приобретает соответствующие теоретические основания и провоцирует необходимость разработки ее методологической базы. Тем более, что актуальность подобного подхода к исследованию русской прозы первой половины XX века обоснована самим художественным материалом и сменой в начале столетия общей эстетической парадигмы. Новые формы художественности востребовали к жизни и категорию национального характера, ибо в начале XX века появились инструменты не только описания его сложной структуры, но и выражения.

Несмотря на то, что до сих пор не выработано единое определение самого термина "национальный характер", правомерность его употребления как научной категории сегодня не подвергается сомнению. В работах К. Касьяновой, А.Крахера А. Лубского, С. Лурье, Б.Сикорского, часто с опорой на русских философов, представлены оригинальные пути решения этого вопроса. Понятие "национальный характер" определяется "как биоэтносоци-культурный феномен, формирующийся под влиянием множества факторов природного, социального, исторического и аксиологического (преимущественно нормативного) характера [22], как "целостная система со свойственной ей иерархией качеств, черт, доминирующих в побуждениях, образе мыслей и действий, в культуре и стереотипах поведения, свойственных данной нации" [23].

Однако в литературоведческом исследовании представляется необходимым рассматривать категорию "национального характера" прежде всего сквозь призму социокультурных факторов. В художественном произведении в силу его эстетической специфики носитель национального характера уже изначально выступает и позиционируется писателем как человек определенной культуры. И понятие культуры здесь выступает как ключевое, поскольку именно оно обуславливает и в огромной степени продуцирует формирование конкретного типа личности с определенным набором индивидуальных качеств, нужных для воспроизведения существующей модели национального бытия. Иными словами, национальный характер есть порождение национальной культуры, что при анализе художественного произведения означает неизбежный выход во все пространство национальной онтологии и аксиологии. В творческой реальности писателя это может означать, что феномен национального характера используется им как способ познания законов национальной истории и бытия, как инструмент влияния на сознание читателя, а через него и на культуру всей эпохи.

В связи с этим национально выраженный склад характера героев русской прозы первой половины XX века в данной работе рассматривается в качестве частного случая художественного характера, через который раскрываются как ее гуманистическая и эстетическая концепция, так и исторически сложившийся тип поведения русского человека (поступки, мысли, стремления, чувства, идеалы, мечты, переживания, речь).

Необходимость и плодотворность прояснения проблемы литературного характера в прозе первой половины XX века уже была отчасти затронута в отечественном литературоведении [24], но рассматривалась чаще всего вне прямого обращения к национальному контексту.

Литературный характер, пожалуй, одна из самых старых и самых стабильных категорий поэтики, присутствовавших уже в "Поэтике" Аристотеля. В настоящее время существует множество литературно-философских определений термина "характер". Однако все они сводятся к констатации того, что основным признаком литературного характера является его индивидуали-зированность. Причем характер часто рассматривают в прямой зависимости от понятия "типа", позволяющего на общем фоне выявить конкретные особенности, черты человека, включенного в эстетическую систему произведения. В этой связи весьма удачным представляется определение литературного характера, предложенное В.И.Тюпой: "образ человека, очерченный с известной полнотой и индивидуальной определенностью, через который раскрываются как обусловленный данной общественно-исторической ситуацией тип поведения (поступков, мыслей, переживаний, речевой деятельности), так и присущая автору нравственно-эстетическая концепция человеческого существования. <.> В результате литературный характер предстает "новой реальностью", которая, отображая реальный человеческий тип, идеологически проясняет его" [25].

Целью диссертационного исследования избрано осмысление художественно-семантической специфики русской прозы первой половины XX века через анализ средств и способов изображения характера русского человека и образа русской жизни в произведениях И.А.Бунина, М.А.Шолохова, Е.И.Замятина, В.В.Набокова, М.Горького, А.И.Куприна, И.С.Шмелева, Б.К.Зайцева, М.М.Пришвина и других. С этим связаны и основные задачи исследования:

- осмыслить историко-литературный и социально-философский контексты проблемы русского национального характера в прозе первой половины XX века;

- выявить и сформулировать черты, характеризующие национальную самобытность русской прозы первой половины XX века, закономерности формирования ее поэтики;

- раскрыть содержание литературно-художественного явления "проза 1918 года", в рамках которой определить формы национальной рефлексии на трагические события октябрьской революции, обозначить принципы художественного постижения основ русского характера;

- проанализировать способы выражения национальной идентичности в прозе первой половины XX века;

- раскрыть художественно-философский смысл феномена "русской любви";

- выявить поэтико-аксиологическое наполнение концептосферы русского пространства в романе М.А.Шолохова "Тихий Дон" в аспекте национально выраженного характера Григория Мелехова;

- предложить иную, в сравнении с имеющимися, интерпретацию некоторых знаковых для русской литературы произведений, образов, жанров, приемов писателей первой половины XX века.

Целью и задачами обусловлен выбор методики исследования, в основе которой - синтез историко-культурного, сравнительно-типологического, структурно-поэтического, семантического методов и подходов.

В процессе создания теоретико-методологической базы исследования изучены фундаментальные труды русских мыслителей о "природе поэтической реальности" и об "онтологии русской души": Н.С.Арсеньева, С.А.Аскольдова, Н.А.Бердяева, С.Н.Булгакова, П.Б.Вышеславцева, И.А.Ильина, Н.О.Лосского, В.В.Розанова, В.С.Соловьева, И.Л.Солоневича, Е.Н.Трубецкого, Н.Ф.Федорова, Г.П.Федотова, П.А.Флоренского; некоторые научные концепции в области философии художественного творчества, теоретической и исторической поэтики (С.С.Аверинцева, Р.Барта, М.М.Бахтина, П.М.Бицилли, С.Н.Бройтмана, А.Н.Веселовского, В.В.Виноградова, Г.О.Винокура, В.М.Жирмунского, Д.С.Лихачева, Ю.М.Лотмана, Ю.В.Манна, Я.Мукаржовского, А.М.Панченко, Г.С.Померанца, А.А.Потебни, В.Я.Проппа, Ц.Тодорова, Б.В.Томашевского, В.Н.Топорова, Ю.Н.Тынянова, В.И.Тюпы, Б.А.Успенского, О.М.Фрейденберг, Б.М.Эйхенбаума, В.Б.Шкловского, Р.Якобсона).

В диссертации нашли отражение результаты исследований отечественных и зарубежных ученых о сущности национального характера (Р.Бенедикт, В.М.Бехтерева, Ф.Боаса, Л.С.Выготского, Г.Д.Гачева, А.Кардинера, К.Касьяновой, Н.М.Лебедевой, А.Р.Лурия, С.В.Лурье, М.Мид, И.А.Павлова, В.С.Собкина, В.Ю.Хотинца, Т.Шварца, Г.Г.Шпета, К.-Г.Юнга), а также продуктивные для литературоведческого дискурса работы в области лингвокультурологии, когнитивной лингвистики (Н.Д.Арутюновой, Н.Н.Болдырева,

A.Вежбицкой, В. фон Гумбольдта, Ю.Н.Караулова, В.В.Колесова,

B.П.Нерознака, И.А.Стернина, Ю.С.Степанова, Г.Г.Слышкина, Н.Ф.Уфимцевой, А.Н.Шмелева, Л.В.Щербы).

В работе учтены взгляды и подходы исследователей русской прозы XX века, представителей разных литературоведческих школ и направлений Т.Д.Беловой, А.Ю.Большаковой, Н.Букс, А.И.Ванюкова, Л.Геллера, М.М.Голубкова, Л.П.Егоровой, В.В.Кожинова, Н.Н.Комлик, Л.И.Колобаевой, Н.В.Корниенко, И.К.Кузьмичева, Н.Л.Лейдермана, И.Г.Минераловой, О.Н.Михайлова, Е.Г.Мущенко, Ж.Нива, Т.А.Никоновой, В.В.Перхина, Л.В.Поляковой, М.К.Поповой, С.Г.Семеновой, Л.А.Смирновой, Ю.С.Сохрякова, Л.А.Спиридоновой, А.Б.Удодова, Л.Е.Хворовой и других.

Диссертант опирался также на достижения отдельных отраслей персо-налистического литературоведения (буниноведения, шолоховедения, горько-ведения, замятиноведения, набоковедения, шмелевоведения и других).

Учтен опыт работы кафедры истории русской литературы Тамбовского государственного университета им. Г.Р.Державина по изучению теоретических аспектов русской литературы XX века и проблематики творчества отдельных писателей (М.Горького, Е.И.Замятина, А.П.Платонова,

C.Н.Сергеева-Ценского, И.С.Шмелева).

Научная новизна работы заключается в обозначении и конкретном решении историко-литературной и художественно-философской проблематики русского характера в прозе первой половины XX века, в выявлении национального начала как доминирующего в формировании индивидуальной поэтики И.А.Бунина, М.А.Булгакова, М.Горького, Б.К.Зайцева, Е.И.Замятина, А.И.Куприна, В.В.Набокова, М.М.Пришвина, И.С.Шмелева, М.А.Шолохова и других писателей, своим творчеством обеспечивших статус русской литературы как одной из авторитетных литератур мира.

Впервые художественные представления о русском национальном характере рассмотрены в качестве стержневой составляющей эстетической системы целого историко-литературного периода, а также как синтезирующего, объединяющего фактора четырех литератур: "русского культурного ренессанса", советской, русского зарубежья, "внутренней эмиграции". Такой подход позволяет прояснить параметры единой художественной аксиологии не только первой половины, но и всей русской литературы XX века.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что оно выявляет закономерности формирования поэтики русского национального характера; определяет историко-литературный и художественно-философский контексты первой половины XX века; обосновывает необходимость формирования новой отрасли литературоведения - этнолитературоведения, изучающего этнопоэтику национальных литератур. Содержательно конкретизированы и обогащены ключевые историко-литературные и онтологические дефиниции: "поэтика", "национальный характер", "русский национальный характер", "литературный характер".

С учетом методологических достижений современного научного синкретизма осуществлен синтез этнолингвокультурологического и литературоведческого подходов путем практического внедрения понятия "национальный концепт" и теоретического обоснования возможностей фрактальной поэтики.

Практическая значимость работы связана с возможностью ее использования в создании общей концепции истории русской литературы XX века, в процессе восстановления ее единого национального контекста, в написании творческих биографий писателей, научных комментариев к их собраниям сочинений, литературных энциклопедий, при разработке курса лекции по истории русской литературы XX века, спецкурсов и спецсеминаров на филологических факультетах.

Апробация исследования осуществлялась на Вторых, Третьих, Четвертых, Пятых международных Замятинских чтениях (Тамбов, 1994, 1997, 2000, 2004), ежегодных Державинских чтениях (Тамбов, 1998-2004), на международных и всероссийских конференциях в Москве (2000, 2001, 2002, 2003, 2004), Санкт-Петербурге (2000, 2001), Воронеже (2000, 2003), Белгороде (2000), Орле (2000, 2001, 2003, 2004), Саратове (2000, 2001), Алуште (2003), на Втором Международном конгрессе студентов, молодых ученых и специалистов "Молодежь и наука — третье тысячелетие" / УБТМ'02 (М., 2002), в рамках научной стажировки в ИМЛИ им. А.М.Горького РАН (2002). Основные направления исследования поддержаны грантами ФЦП "Интеграция науки и высшего образования" (2002), НП "Университеты России" (20022003, 2004-2005).

Диссертация неоднократно обсуждалась на заседаниях кафедры истории русской литературы ТГУ им. Г.Р. Державина. Ее материалы использовались при чтении курсов "История русской литературы конца XIX — начала XX веков", "Литература русского зарубежья", спецкурсов "Теоретические аспекты проблемы русского национального характера в прозе первой половины XX века", "Национальная характерология в прозе Е.И.Замятина", на спецсеминаре "Поэтика "русской любви" в прозе И.А.Бунина".

Основные положения диссертации изложены в 36 работах, в том числе в двух монографиях, в статьях на страницах журналов "Русская словесность", "Литература в школе", "Вестник Тамбовского технического университета", "Подъем", "Вестник Тамбовского университета", "Филологические записки" . Общий объем публикаций по теме диссертации — более 42 п.л.

Структура диссертации включает введение, пять глав, заключение. Приложен список использованной литературы, состоящий из 430 наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Проза первой половины XX века: поэтика русского национального характера"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Особенности поэтики русского национального характера в прозе первой половины XX столетия позволяют говорить о концептуальном многообразии художественных средств и способов постижения личности русского человека отечественной словесностью, давших ей импульс развития как национально выраженного искусства на все столетие.

В русской литературе первой половины XX века выделяются несколько знаковых моментов, обусловивших интерес к национальному. Особенно яркой была реакция литературы на революционные события. Она зафиксировала, с одной стороны, изменения в историософии и эстетике, а с другой — выявила незыблемые основы национальной художественной аксиологии. Другой мощный импульс национальной проблематики связан с прозой русского зарубежья, где русскость стала тотальной доминантой художественного пространства. Третий яркий стимулятор национальной проблематики в литературе был обусловлен выходом романа М.А.Шолохова "Тихий Дон".

Положения, выносимые на защиту:

1. Русский национальный характер прозы первой половины XX века стал одним из главных объектов и субъектов в ее эстетической системе. В этот период обозначилась новая историко-идеологическая и философско-художественная парадигма, обусловившая необходимость глубинного постижения исторических основ личности русского человека. Проза первой половины XX века, опровергая сложившиеся стереотипы о "положительных" и "отрицательных" качествах русского характера, стремилась к целостности его постижения. В отличие от классической традиции она сосредоточилась на изображении не рефлексивных свойств русской души, а движущих сил национального характера. В его изображении основной акцент сместился в сторону усиления образно-сюжетного динамизма повествовательных структур. При всей полярности оценок русского характера в прозе этого периода общим знаменателем его постижения стали национальная языковая и художественная традиции.

2. "Проза 1918 года", как историко-литературное явление, объединяющее произведения, созданные в 1918 году и произведения, отражающие события этого года, стала художественно-философским фокусом эпохи первой половины XX века. В рамках новой системы аксиологических и онтологических координат писатели сосредоточились на осмыслении русского характера, стремясь разобраться в том, какие качества русского человека стали причиной катастрофических поворотов российской истории, а какие играют эт-ноконсолидирующую роль, не позволяя разрушиться русскому народу как единому целому.

В условиях "слома", "разлома" национального, общественного, исторического, культурного бытия "проза 1918 года" отразила следы нравственно-этической деформации русского характера и вместе с тем выдвинула идею и предложила пути его духовного преображения. Открытое революцией новое культурно-историческое пространство потребовало от писателей новых художественных решений. Обозначился острый интерес к эксперименту с художественной формой, жанрами, языком, стилем. 1918 год приобрел собственную поэтику, в центре которой находится национальный концепт метель, сопровождаемый многочисленными вариациями на тему эсхатологических пророчеств.

3. Одной из самых мощных и национально выраженных тенденций прозы первой половины XX века стал этико-эстетический синкретизм, вызванный к жизни взрывоподобным "вторым пришествием" (послё XIV-XV веков) православной иконы во все сферы национальной жизни и искусства. Культура и литература обрели национальный духовно-эстетический центр — древнерусскую икону, стали иконоцентричными. Основу иконической поэтики составил образ Богоматери, выразившийся в поиске реальных земных прототипов божественного образа, в соотнесенности характеров земной женщины с Богородицей путем концентрации специфических изобразительных средств.

Духовные категории русской красоты, русской радости, "любви различающей" составили один из ведущих лейтмотивов художественных исканий И.А.Бунина, Б.К.Зайцева, М.М.Пришвина, И.С.Шмелева и других писателей в постижении национального характера. Образ чаши становится интегральным элементом поэтики прозы первой половины XX века, выполняющим стержневую функцию в осмыслении аксиологии национального бытия. В то же время "духовный максимализм" художественной эпохи обусловил разработку "скифского" стержня русской нации, развивший соответствующие черты национального характера. Посредством оригинальных пространственно-временных, цвето-ритмических и других художественных решений художники стремились открыть новый код национальной духовности.

4. Проза первой половины XX столетия активно стремилась к художественному осознанию своей "русскости", тождественности с национальному типу культуры и модели поведения русского человека, искала пути определения национальной идентичности. Эта тенденция проявилась в форме субъективно моделируемой авторами этнодействительности, выраженной в различных комбинациях этнообразов. В прозе первой половины XX века происходит расширение смыслового поля этнообразов за счет поливариантов и инвариантов национальной идентичности литературных героев, типов национального характера, что транслировалось и в саму писательскую индивидуальность, хотя порой художники ярче всего проявляли свою национальную идентичность в изображении инонациональных характеров. При этом они всегда оставались выразителями именно русской точки зрения, оригинально пропуская сквозь призму отечественной культуры и литературы иные аксиологические этносистемы. Основными чертами художественного воплощения национальной идентичности стали поэтика иронии, национальных авто- и гетеростереотипов; эксперименты в области нарратива (фантастика, детектив); опора на традиции не только русской, но и зарубежной классики.

Особое внимание русская проза первой половины XX века обращала на качества английского характера и литературы, в которых видела недостающие русскому человеку и литературе черты: рационализм, практицизм, чувство собственного достоинства, динамичность повествования. Для русской прозы первой половины XX века характерно усиление "итальянской тематики", закрепление "итальянского текста" как родственного источника национальных художественно-эстетических впечатлений.

5. Постижение феномена "русской любви" прозой первой половины XX века происходило путем громадного творческого и духовно-нравственно напряжения, по своему размаху, интенсивности и оригинальности не имеющего прецедентов в истории национальной культуры. В художественном осмыслении писателей первой половины XX века русская любовь стремилась к сближению и примирению духовной и плотской стороны любви, но при ярко выраженном приоритете нравственно-этического начала. Национальный любовный канон выражал себя преимущественно в малых жанрах (повесть, рассказ), часто оформлявшихся в циклические образования, а также в особом пристрастии к поэтике воспоминания. Общая художественная тональность русской любовной прозы отличалась "сочувственностью" повествования, повышенной степенью духовной откровенности, что актуализировало традиции русского сентиментализма, эпистолярные, автобиографические, исповедальные жанры, "элегию в прозе", образы розы и яблоневого цвета.

Атрибуты национального менталитета, концепты тоска и жалость составили основу "минорного" постижения русской любви, что в прозе оригинально выразилось в господстве осенних мотивов. Они укрепили и развили национальную поэтику осени, окончательно оформившуюся в национально выраженный "осенний текст" русской прозы первой половины XX века

6. Русская эмигрантская проза в условиях "чужого" культурно-географического пространства сосредоточилась на поиске и создании собственного национального духовно-эстетического хронотопа, в рамках которого активно осмысливала внутренние основы русского характера. Образ "темных аллей", чрезвычайно присущий поэтике прозы первой половины XX века, отражает синтетичный портрет русской дворянской культуры и литературы, вбирает в себя ее базовые ценности и постулаты. Поэзия "дворянских гнезд", русских усадеб - это одна из ключевых составляющих образа русского Дома, вырастающего до обобщенного понятия "Россия". Образ России в эмигрантской прозе ярко выражается в поэтике идеально устроенного русского сада.

7. "Тихий Дон" М.А.Шолохова стал во многом квинтэссенцией итоговых поисков литературой первой половины XX века в изображении русского характера и обозначил качественно новый этап в осмыслении аксиологической топики национального пространства. В романе художник изобразил личность из народа, равную масштабу эпохи, национальной истории, философии бытия. Впервые в русской литературе недворянин стал в центре романа-эпопеи. Национально-психологический тип героя, выраженный в образе Григория Мелехова, осмысливается через равнинно-ландшафтную детерминированность русского характера. *

В романе топос "русское пространство" имеет уникальное духовно-эстетическое наполнение, выражаясь в оригинальном комплексе национальных культурных концептов: мать сыра земля, поле, простор, даль, воля, удаль, правда, тоска, дорога, песня. Все они сфокусированы в характере Григория Мелехова, отражая нравственно-этическую состоятельность образа в художественном пространстве романа и топосе национальной культуры.

Отечественная проза первой половины XX века отмечена и интересом к другим национальным характерам, в чем несомненно сказалась "всемирная отзывчивость" русской литературы как ее национальное свойство.

Противопоставление национального и общемирового сегодня вышло из сферы известной проблемы соотношения национальных и общечеловеческих ценностей и трансформировалось в вопрос о наличии в современном мировом искусстве собственно художественности и духовности. Их истинными носителями являются сегодня национальные литературы, способные стать и прочной нравственно-этической опорой человечества.

Фракталы и концепты могут быть ресурсами филологического исследования категории национального характера. Для совершенствования анализа образной парадигмы художественного произведения предлагается синтез этнолингвокультурологического и литературоведческого подходов посредством внедрения понятия "культурного концепта". Видимо, можно говорить о существовании и содержании национальной концептосферы, присутствующей в каждом художественном произведении.

Многомерная структура концепта, универсально заключающая в себе понятийный, ценностный и образный компоненты, составляет ядро фрактальной поэтики. Концепты - это те неизменяемые элементы, которые содержатся в каждой последующей стадии развития художественного фрактала. Они хорошо узнаваемы, закладывают национальную ментальную основу образа. Национальный характер может воплощаться сразу в нескольких персонажах произведения, с разным набором личных качеств, но составляющих целостное понятие о едином национальном характере.

Фракталы проникают в другие фрактальные образования, нередко переплетаются с ними, образуя новую художественную реальность: жанр, образ, хронотоп. В качестве основной опоры в познании русского характера, отображенного в русской литературе, может быть концептосфера русского языка, размыкающая анализ художественного произведения во фрактальное пространство всей русской культуры.

Литература первых двух десятилетий XX века буквально открыла для себя народный национальный характер, который в отличие от единичных индивидуальных образов русской литературы XIX века стал личностно-дифференцированным. ¡\ 1

Личность МГорького была уникальна и зн^енаШ^на тем^'что она олицетворяла некое недостающее связующее звено в сближении народа и интеллигенции, в преодолении духовного раскола русской нации. Вековой "комплекс вины" национальной интеллектуальной элиты перед народными массами и ее многочисленные безуспешные попытки преодолеть эту культурно-историческую, духовную пропасть обеспечили М.Горькому уникальную роль посредника в сближении двух враждующих лагерей. Именно в творчестве и в национальной идентичности самого писателя видели источник познания истинного русского характера. "Несвоевременные мысли", созданные в 1917-1918 годах, содержат масштабное осмысление и оформление появившейся еще в начале XX века идеи нового русского человека, новой "русской правды", нового русского национального характера. •

Проза 1918 года" не всегда содержала прямой отклик; на конкретные революционные события, но отразила характерную палитру художественно-эстетических и нравственно-этических реакций русской словесности на смену исторических эпох. На очередные российские катаклизмы проза этого времени откликнулась сначала в форме самых коротких, мобильных жанров: публицистическими заметками, очерковыми циклами, рассказами, стихотворениями в прозе, "сказками для взрослых", небольшими повестями: Позднее - уже в 1920-х годах - большим эпосом.

Помимо общего обличительно-отчаянного пафоса в адрес коренных свойств русского национального характера "в прозе 1918 года" обозначилась стойкая тенденция: раскрытие истинного духовного потенциала нации, способного преодолеть кризис современности, а также вера в реальное существование сильных, здоровых основ народного духа, непоколебимых ни при каких самых трагических обстоятельствах (Б.К.Зайцев, Е.И.Замятин, М.М.Пришвин, И.С.Шмелев). .у.

Особый тип идейно-философского и художественно-эстетического мышления представляет собой оригинальное духовное явление русской православной иконы. Оно рассматривается как национально маркированный феномен иконного мышления и иконной образности. Их огромные художественные возможности проза первой половине XX века широко использовала для создания уникального духовно-эстетического пространства.

Влияние поэтики русской иконы испытали практически все крупнейшие писатели эпохи, и прежде всего прозаики: И.А.Бунин, А.И.Куприн, И.С.Шмелев, Б.К.Зайцев, Е.И.Замятин, М.М.Пришвин, А.М.Ремизов, А.Белый и другие. Культура и литература исследуемой эпохи обрела национальный духовно-эстетический центр — древнерусскую икону, стала иконо-центричной. В иконе писатели усматривали духовное спасение России, символ национального единения, мобилизующего нравственные силы народа перед лицом грядущих катаклизмов.

Повесть И.С.Шмелева "Неупиваемая Чаша" оценивается как протест против революционного насилия и моральной деградации русского общества. Апокалиптическому житию современности писатель противопоставляет духовный подвиг Ильи Шаронова, который посредством своего искусства сумел найти верное средство от энтропии человеческой души — радость духовного преображения через сопереживание подлинной красоте.

Ключевой составляющей концептосферы русской красоты в "Неупи-ваемой Чаше" выступает концепт радость. Он организует художественную основу поэтики "радостной святости", к фокусу которой сводится вся система изобразительных средств произведения. Способность ощущать радость, находить ее в жизни и через нее постигать красоту мира выступает национально выраженным свойством характера Ильи.

В повести ощутим акцент на том, что молитвенно-православный подход к искусству характерен для национальной эстетической традиции, где красота понимается и переживается чаще всего именно как нравственнорелигиозное чувство. Присущая западноевропейской культуре самоценность красоты категорически отвергается Шмелевым. Он был убежден, что выразить вечное в живо-тлсм. невозможно, ибо убедительного звучания вневременных и внепространственных категорий возможно добиться лишь в иконе.

Шмелев одним из первых в русской литературе образ Богоматери соотнес не с традиционно-национальным образом женщины-матери, а с прекрасной возлюбленной, несущей не только радость новой жизни, но и страстный, опаляющий душу огонь земной любви.

Е.И.Замятин вынес в заголовок своего произведения 1918 года имя иконы - "Сподручница грешных". В названии рассказа тесно переплетен целый ряд художественных приемов: алогизм, оксюморон, аллюзия, парони-мия, которые находят реализацию и развитие в тексте произведения. Алогизм проявляется на уровне словосочетания "Сподручница грешных", разрастаясь потом до алогичного сюжета. Алогизм оживляет внутреннюю форму паро-нимичных слов: сподручница и споручница. Замятин обыгрывает их только на уровне звуковой ассоциации: паронима "споручница" в тексте нет, но он постоянно подразумевается, витает в художественном пространстве всего рассказа, присутствует в подсознании читателя, актуализируя истинный смысл канонического изображения Божьей Матери.

Все нравственно-философские параллели и ассоциации в своем рассказе Замятин сводит в фокус одного образа - матери Нафанаилы. Образ маленькой игуменьи Замятин прямо соотносит с каноническим образом Богоматери, стремясь при этом показать их духовное родство.

На центральный образ Матери в картине К.С.Петрова-Водкина, как и в рассказе Е.И.Замятина, происходит своеобразное наложение дополнительной символики иконы "Споручница грешных", что обусловливает, перевод изображаемых событий на духовный уровень их осмысления.'Русская радость, русская красота, русская любовь, русская "всечеловечность" обретают в

Петроградской мадонне" реальное нравственное содержание, ведущее к поиску общенациональных идеалов.

Мирская чаша" М.М.Пришвина не только хронологически (19-й год XX века) продолжает апокалиптическое жизнеописание русской нации в следующий после 1918-го год, не только созвучна названию повести И.С.Шмелева "Неупиваемая Чаша", но и имеет с ней сходную духовно: национальную и даже образную поэтику, предлагая при разности художественного материала единые - нравственные - критерии в познания русского характера.

Способы русского лшропознания и лшропонимания в полной мере расг крыты именно в "Мирской чаше", через которую просматривается срез национального характера, увиденный писателем в переломную эпоху. Как и > для Шмелева, для Пришвина значим и сходно духовно наполнен' русский ; концепт радость. Именно духовную радость как самое созидательное чувство, выбивающее искру доброты в душе человека, художник противопоставлял бесконечному народному страданию, ведущему русский народ к нравственному падению.

По Пришвину, национальный идеал следует искать в "скифском", еще "до русском" прошлом. В характерной для скифства аксиологии русской воли писатель видел не только отрицательное воздействие на черты националь-■ ного характера. Он считал, что воля противостоит ограничительному рационализму западной свободы, воспитывает и организует чувственную жизнь русской души, пробуждая даже в самых греховных и нравственно заблудших сердцах потребность в "светлом видении".

Образ Персюка показан Пришвиным как национальный тип, в котором сошлись и трагично деформировались "скифские" черты русского характера. Пришвину казалось, что "скифская" безудержная энергия русского человека • была грубо использована большевиками, которые обратили ее против духовных основ нации.

Образы Богородицы и матери-земли в "Мирской чаше" сливаются в одно "вечноженственное" целое, образуя устойчивый лейтмотив всеобъемлющей русской жалости. С ее нравственной идеологией теснейшим образом I связан образ чаши. Он символизирует сердце, в котором хранится любовь, ; готовая к самопожертвованию.

Современные исследования национального характера в конце XX века сместились в область этнической идентичности, когда во главу угла ставятся ; культурно-личностные доминанты в определении явлений национального : порядка. Бытование в сознании конкретного индивида и целой нации определенного набора смыслопорождающих констант — концептов — делают воз; можным само существование национальной идентичности. В ее понятие мо-( гут входить не только объективно существующие реалии, но и народные • идеалы, символы, мечты-грезы, истории, изобретения, аксиология, выраженные в форме национальных авто- и гетеростереотипов. I Е.И.Замятин приехал в Англию учиться европейскому динамизму, ра-I ционализму и практицизму, в том числе и в литературе, но здравомыслие и размеренность жизни, возведенные англичанами в абсолют, вызвали у него разочарование, вылившееся в сатирические произведения, где он отразил быт 1 и нравы англичан с позиций национально выраженного художника и в лучших традициях русской классики. "Островитяне" и "Ловец человеков" Е.И.Замятина представляет собой пародию не только на "механизированный" I образ жизни и ханжеское пуританство англичан, но и на саму манеру художественного изображения действительности английской литературой с ее непременным морализаторством, поучительством, неумением отдаться чув-I ствам. '■

Детектив А.И.Куприна "Штабс-капитан Рыбников" и фантастический роман "Жидкое солнце" ярко отражают и жанровые признаки, и национальную идентичность писателя, а также авто- и гетеростереотипы русского, анг-: лийского и японского национальных характеров. Искусственность получаемых на основе сравнения комплекса авто- и гетеростреотипов Куприн стремился ликвидировать за счет нахождения необходимой жанровой формы произведения, в которой бы бытование того или иного характера иностранца выглядело более органичным и художественно оправданным.

Куприн сумел синтезировать западную и русскую традицию, уравновесив формальную часть строгих законов детективного жанра и нравственно-психологическую подоплеку. Поэтому план выражения в рассказе "Штабс-капитане Рыбникове" не довлеет над планом содержания, как в классическом детективе, а, наоборот, позволяет глубже проникнуть в мотивы поведения и поступков главного героя — японского шпиона.

Научно-фантастическая повесть А.И.Куприна "Жидкое солнце" представляет собой своеобразное культивирование традиционных образов, характеров, понятий и других составляющих русского взгляда на Англию, через которые ярко просматривается национальная идентичность русской литературы и русского национального характера.

Куприн в результате творческого эксперимента с "Жидким солнцем" создал своеобразную художественную методологию, позволившую соединить научное мышление с его образным выражением. Характер этого удавшегося синтеза был научно-романтическим. По замыслу писателя, столкновение с миром тайны, запредельных возможностей должно вызвать укрупненное изображение характеров героев. И это увеличение происходит в большей степени через позитивную гиперболизацию их национальной идентичности.

Жидкое солнце - это плод работы всего мира, гения всех стран и народов. Оно собрано из осколков национальных "Космо-Психо-Логосов", призванное символично помочь всему человечеству. В повести Куприна представлены национальные идентичности не только англичан, но и немцев, евреев, французов, русских. Гетеростереотипы разных этносов являются своеобразными действующими лицами повести.

И.С.Шмелев никогда не был в Италии, поэтому воспринимал ее образы опосредовано, через русский культурный и литературный контекст. В повести "Неупиваемая Чаша" Италия предстает в образе райской страны, где с точки зрения русского человека есть все атрибуты Эдема. Она стала для русского художника Шаронова "неупиваемой чашей" вечного искусства, возносящего душу к небесам, пробуждающего радость сопричастности к величию человеческого гения.

Одним из первых "чистых" образцов художественного воплощения русской истории любви можно считать ранний рассказ А.И.Куприна "Сентиментальный роман". Он как бы открывает эпоху пристального интереса русской прозы первой половины XX столетия к темам, проблемам любви, к тому особому состоянию влюбленного человека, которое всегда творит свою ментальную реальность, специфический взгляд на мир, стимулирующий осмысление сущности человеческого бытия. Рассказ интересен еще и тем, что составляет своеобразную дилогию с "Гранатовым браслетом". Многочисленные художественно-философские параллели двух произведений указывают на то, что "Сентиментальный роман" в некотором смысле стал своеобразным донором для более позднего купринского шедевра.

Название "Сентиментальный роман" представляет собой причудливое по игре смыслов фрактальное образование. Во-первых, это любовная история определенного чувственного настроения, во-вторых, обозначается связь с традицией конкретного литературного жанра и, в-третьих, просматривается намек на целую историко-культурную эпоху, национально маркированную в явлении "русского сентиментализма". В "Сентиментальном романе" Куприн высказал мысль, впоследствии широко развитую Буниным в "Темных аллеях", что любовь - это великое счастье, божественный дар, даже если она не имеет счастливого финала.

В "Гранатовом браслете" философия русской любви была осмыслена Куприным на новом витке творческого сознания. Писатель простился с узкими жанровыми рамками сентиментализма и плавно перешел к другим художественным формам, образам, героям, положив в фундамент своего повествования не только традицию русского сентиментализма, но расширив ее до пространства всей русской литературы.

Гранатовый браслет" - это повесть не о любви Желткова к Вере, а произведение о любви генерала Аносова к жизни. В нем Куприн видел яркое воплощение лучших черт русского человека, проявление глубинных токов народной стихии.

Основным любовным лейтмотивом в повести Куприна выступает романтический образ розы. В отличие от гранатового браслета, носящего весьма однозначную семантику залога "вечной исключительной любви" и обнаруживающего себя лишь в V главе (не считая названия), образ розы появляется уже в самом начале произведения и претерпевает весьма разветвленную смысловую эволюцию, становясь одним из важнейших элементов его кольцевой композиции.

В русской прозе первой половины XX века особое место занимает национальная поэтика осени, "осенний текст". Практически у всех прозаиков этого периода есть произведения, где в названии прослушивается осенний отзвук. Рассказ "Осенний свет" Б.К.Зайцева обобщает и закрепляет лучшие ранние художественные достижения писателя. В образе Ковалева отражены выразительные "минорные" черты русского характера, источником которых является национальный концепт тоска: обостренное чувствование своего прошлого и настоящего, отрицание ценности материального итога жизни, сильная впечатлительность, философская мечтательность и созерцательность, склонность к углубленному самопознанию.

Поэтика цикла "Темные аллеи" имеет яркие национально выраженные черты. Именно любовь провозглашается Буниным определяющим и составляющим началом характера русского человека, формирующим его личностные особенности. Именно любовь лежит в основе понимания русского образа жизни и русского "строя души". Именно любовь является единственным критерием нравственного потенциала всех героев цикла "Темные аллеи".

Обостренное чувствование "своего, родного" происходит за пределами пространства "родного". В своей лучшей и последней книге И.А.Бунин выразил основную квинтэссенцию этого феномена. Ключевой в эмигрантской литературе образ России как "потерянного рая" напрямую связан с образом "темных аллей", ставших притягательным источником светлых воспоминаний, стимулирующих само явление творчества в изгнании.

В романе "Жизнь Арсеньева" И.А.Бунина старый запущенный сад обедневшего, полуразоренного родового поместья в Батурино является для главного героя единственно желанным местом на земле, куда постоянно хочется вернуться, согреться от жизненных холодов. Самые прекрасные человеческие чувства, первые незабываемые моменты настоящей любви, пробуждение творческих сил — все это у Бунина неразрывно связано с образом "тем-ноаллейного" русского сада.

История любви развертывается на фоне двух парков в романе В.В.Набокова "Машенька". В романе Россия предстает не в традиционной материнской ипостаси, а в облике прекрасной юной девушки. Имитация создания новой реальности, столь характерная для произведений Набокова, превращается в самоцель и смысл жизни главного героя. Яркость и динамику событий этого искусственно сотворенного мира обеспечивает смена каждый раз неповторимых парковых картин. Идеальный мир любви, юности, русской атмосферы, идеальный образ Машеньки являются во многом отражением самого духа и облика русской парковой культуры, идеальность которой в ней была заложена изначально.

В романе И.С.Шмелева "Пути небесные" развитие человеческой души, обретение ею высших нравственных, духовных высот происходит на фоне ее органичного единения с природой. Поместье Ютово становится материальным воплощением "земного рая". В последнем произведении Шмелева русский парк окончательно получает очертания сказочного "райского сада", где его герои обретают высшее блаженство, абсолютную гармонию, где "начинается "путь восхождения", в радостях и томленьях бытия земного". Образ России как идеально устроенного русского сада в романе И.С.Шмелева "Пути небесные" достигает апогея, высшей точки своего развития.

В "Романе с кокаином" М.Агеева национальный характер осмысливается "от противного": от трагедии нереализованности русской модели развития личности, которая только через страдание может прийти к нравственному спасению и терпит крах, если идет по иному пути. Страдательный путь нравственного спасения и возвышения есть отражение самой сильной доминанты в русском национальном характере - доброты. В философском плане одной из стержневых проблем романа является поиск истоков неразрешимых противоречий русской души, постоянно мечущейся между Добром и злом.

Присутствие национального концепта жалость неслучайно в творчестве М.Горького и в поэтике цикла с символическим названием "По Руси". В цикле "По Руси" именно с импрессионистических позиций М.Горький приступает к выражению своих личных наблюдений над сущностью русского национального характера.

Художественный фрактал цикла состоит из трех элементов - Добра, Правды и Любви. Поразительным образом эти крупнейшие константы народного миропонимания совмещаются в одном национальном концепте жалость. Именно ее М.Горький стремится обнаружить в своих героях и в себе самом, как самостоятельном субъекте повествования. В жизненно-философских контекстах русского мира писатель осознавал жалость и формой добра, и формой правды, и наиболее выразительной формой русской любви. В рассказе "Страсти-мордасти" М.Горький эстетически развивает чрезвычайно востребованную народным сознанием категорию жалости, воспринимая ее универсальную этическую "всеохватность" и "ответность" как черту русского характера.

Национально-психологический тип характера Григория Мелехова в романе М.А.Шолохова "Тихий Дон" существует в рамках "национальной аксиоматики" русского пространства. Можно говорить о географической обусловленности национального культурно-художественного пространства: русской "геософии" и "геопоэтике". В романе "Тихий Дон" содержится своеобразный код русскости, зашифрованный в универсальной топике национального пространства.

Концептосферу русского пространства в романе "Тихий Дон" составляют в большинстве своем лингвоспецифичные национальные концепты, содержащие "пространственные" семы: простор, даль, дорога, удаль, правда, воля, тоска, песня.

Художественное пространство романа разомкнуто. Периферия родного пространства Григория, находящаяся за пределами Вешенской и родного дома (лесистый берег Дона, другие станицы, город, заграница), исполнена для главного героя враждебности, холодности и связана с тяжелыми нравственными мучениями, осознанием своей отторгнутости, неприкаянности. Органично ощущает себя главный герой только в пределах родного топоса, за существование которого он чувствует кровную ответственность.

Двигаясь по окружающему географическому пространству, Мелехов попутно осваивает аксиологию культурного пространства. В начале романа он уходит из дома в поисках сакрального центра, но передвигаясь в разных топосах, обогатившись жизненным опытом, понимает, что его родина и есть этот самый центр. Возвращение главного героя домой в финале романа после долгих странствий в народной традиции означает победу в освоении пространства.

Аксиология свободы не принимается и не понимается внутренним нравственным законом Григория. Свобода связывается в сознании Мелехова со слабостью, индивидуалистической отторгнутостью, самовольничанием и самоуправством. Воля же всегда выражается через причастность человека к общине, через принятость его в ней. По оценке Григория, народ не принял большевиков в свой коллектив, и значит, прямо отвергает искусственно навязываемые ими ценности.

В романе проводится мысль, что воля антиличностна, но не античело-вечна. Григория нельзя назвать свободным человеком, а вольным — можно. Дело здесь заключается в нравственной детерминированности воли, ее близости внутреннему убеждению человека, на котором базируется и русская правда.

В поисках правды Григорий Мелехов пребывает на протяжении всего романа. Именно ее ищет главный герой: постоянно сомневающийся, колеблющийся, не доверяющий холодно-рассудочной истине, а стремящийся к своей - жизненной - правде, понятой и обретенной им в муках личностного роста. Правда — это своеобразный духовный компас героя, его ориентир в мире нравственного бездорожья и безлюдья.

В то же время в романе Шолохова Мелехов и сам является носителем народной правды. Следуя современной терминологии, он обладает ярко выраженными чертами харизматического лидера, способного увлечь и повести за собой людей. Харизматическая привлекательность Мелехова заключается именно в ярко выраженных национальных чертах характера, в твердом следовании внутреннему нравственному закону, в основе которого лежат понятия совести, правды, воли. Он воспринимался казаками в статусе народного героя, способного восстановить утраченную справедливость и воплотить в жизнь народные чаяния. В этом случае имеет место своеобразная сакрализация нравственного авторитета Григория Мелехова.

Характер Григория Мелехова вызревает из точно обрисованных родовых качеств главного героя: из непокорности и непокоренности деда Проко-фия, из доходящего в гневе до беспамятства отца Пантелея. Действия Григория, обладающего всем комплексом качеств удали, часто не мотивированы сознанием, импульсивны, природны и свободны по естественности выражения эмоций. И в то же время удаль Григория необыкновенно привлекательна по своей внутренней силе, она абсолютно бескорыстна и непосредственна, ей свойственны быстрая отходчивость, непамятливость зла, благородство в чувствах. Удаль максималистична во всем, не знает оттенков и полутонов, получувств и полужизни. Ее пассионарные идеалы и демонстрирует Мелехов.

В романе имеет место разветвленная художественная семантика волка, которая вырастает из таких неотъемлемых особенностей образа Григория, как "звероватость" и "диковатость". Натура волка — странническая по своей природе. Григорий стремительно за несколько лет преодолевает громадные расстояния, он органично ощущает себя на степном просторе, чувствует свою с ним слитность, неразделимость, спаянность.

Вместе с тем волку важно дифференцировать пространственные категории, он всегда разграничивает территорию на свою и чужую, при этом прекрасно ориентируясь и в той, и другой, сознавая их основные законы. Григорию чрезвычайно присуще острое ощущение родного дома, к которому он постоянно стремится. Его он готов защищать, не щадя собственной жизни, даже находясь в чужом, враждебном пространстве.

Из всего богатства национальной жизни, отображенной в романе, особенного внимания заслуживает казачья песня. Она является неотъемлемой частью русского сознания и становится одной из главных составляющих эпического полотна "Тихого Дона". М.А.Шолохов широко использовал "песенное слово" в качестве духовного катализатора, способствующего яркому раскрытию русского характера Григория Мелехова и постижению глубинных основ национального бытия.

По Шолохову, эпическое повествование о национальной трагедии, о драматических изломах национального характера было немыслимо без такого неотъемлемого фактора русскости, как народная песня, в которой воплотился дух бескрайнего русского пространства, исторически и географически обусловившего удалую ширь, мощь и вместе с тем грустный, тоскующий лиризм русской души, стремящейся к воле и правде.

Несмотря на то, что Григорий Мелехов в романе нигде не показан поющим, он однозначно демонстрирует свою глубокую приверженность казачьим песням. Эти песни составляют неотъемлемую часть его художественного образа, раскрывают глубинные черты характера, внутреннюю эволюцию личности. Автор постоянно подмечает, что песни служат поводом к глубокой саморефлексии героя, он мысленно проговаривает их слова, они подвигают его к раздумьям и оценке своей собственной жизни - внутреннему общению с самим собой. Именно "песенные эпизоды" романа отмечены великолепным тонким психологизмом.

Литературный герой, являющийся носителем национального характера, всегда стремится к внутреннему взаимодействию с национальной бытийной средой, к духовной рефлексии на свершающиеся события, к осознанию своей личностной принадлежности к неписанному кодексу национального поведения, образу мыслей, поступкам, к этнической норме, эстетической традиции и т.д. Существуя в рамках художественной реальности, он тем не менее всегда является своеобразным изотопом, выделяющим в текущем культурно-историческом процессе наиболее существенные черты.

Ближайшей перспективой развития науки о литературе может стать формирование самостоятельной литературоведческой отрасли, которую условно по аналогии с другими молодыми науками можно назвать этнолите-ратуроведением. В его задачи входило бы исследование национального сознания русской литературы; выявление форм и способов художественного воплощения типов национального характера, менталитета, национального образа мира и жизни, национальных духовно-этических, бытийных констант; обозначение параметров и критериев национальной образной парадигмы.

Одним из предлагаемых методологических подходов может стать изучение творчества отдельных писателей и целого периода в истории русской литературы с точки зрения общенационального коллективного сознания, получающего реализацию в эволюции, модификации и трансформации таких объединяющих моделей, как культурные концепты. Подобный подход позволит демифологизировать изображение русского национального характера в отечественной литературе, ликвидировать или пересмотреть устоявшиеся историко-литературные, литературоведческие штампы и стереотипы.

Этнолитературоведение могло бы заняться систематизацией уже накопленных знаний по комплексу проблем национальной выразительности художественного творчества, воссоединением в единую картину отдельных ее разрозненных фрагментов: фактов, концепций, направлений.

Плодотворным направлением этнолитературоведения может оказаться изучение межнациональных ментальных моделей на уровне проблемы национальной идентичности литератур, писательских индивидуальностей, конкретных произведений.

Сферы национального и этнолитературоведческого сознания не могут не пересекаться, они постоянно взаимодействуют, выявляя этноспецифиче-ские признаки собственного литературного и индивидуально-ментального пространства художника. В этой связи именно поэтика, представляющая собой системную совокупность средств художественной выразительности, может быть признана основным инструментом литературоведческого познания категории национального.

Список научной литературыЖелтова, Наталия Юрьевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аверченко, A.A. Соч.: в 2 т. / А.А.Аверченко; сост., подгот. текстов и коммент. Д.Д.Николаева. — М.: Лаком, 1999.

2. Агеев, М. Роман с кокаином / Марк Агеев; вступ. ст. Л. Аннинского. — М.: Согласие, 1999. 322 с.

3. Андреев, Л.Н. Собр. соч.: в 6 т. / Л.Н.Андреев. М.: Худож. лит., 1990.

4. Бунин, И.А. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи /: И.А.Бунин; сост., пред. и комм. А.К.Бабореко. — М.: Советский писатель, 1990.

5. Бунин, И.А. Публицистика 1918-1953 годов И.А.Бунин; под общ. ред. О.Н.Михайлова. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000. - 640 с.

6. Бунин, И.А. Собр. соч.: в 9 т / И.А.Бунин. М.: Худож. лит., 1965-1967.

7. Газданов, Г.И. Собр. соч.: в 3 т. / Г.И.Газданов. М.: Согласие, 1995.

8. Гиппиус, З.Н. Живые лица / З.Н.Гиппиус; сост., вступит, ст. и коммент. А.Николюкина. М.: Олма-пресс, 2002. - 448 с.

9. Гоголь, Н.В. Собр. соч.: в 6 т. / Н.В.Гоголь. М.: Худож. лйт1, 1953. Ю.Голсуорси, Д. Собр. соч.: в 16 т. / Джон Голсуорси; пер. с англ. под ред.

10. М. Лорие, вступ. ст. Д. Жантиевой. М.: Правда, 1962. ' П.Горький, М. Несвоевременные мысли: Заметки о революции и культуре / М.Горький. - М.: Советский писатель, 1990. — 400 с.

11. Горький, М. Собр. соч.: в 30 т. / М.Горький. М.: Худож. лит., 1951.

12. Гражданская война в Советской литературе 1920-1930 годов. — М.: Тер-ра, 1999.-512 с.

13. Достоевский, Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. / Ф.М.Достоевский. — М.: ' Наука, 1972. . .г

14. Карамзин, Н.М. Письма русского путешественника / Н.М.Карамзин; вступ. ст. Г.П. Макогоненко, прим. М.В. Иванова. — М.: Правда, 1988. — 544 с.

15. Краснов, П.Н. От двуглавого орла к красному знамени: в 3 кн. / П.Н.Краснов.-Екатеринбург: УТД, Посылторг, 1994.

16. Крюков, Ф.Д. Казацкие мотивы: Повесть, рассказы, очерки, воспоминания; стихотворение в прозе / Ф.Д.Крюков; вступ. ст., сост. с подгот. текста, коммент. Г.М.Миронова. — М.: Худож. лит., 1993. — 446 с. 0

17. Кузьмина-Караваева, Е.Ю. Равнина русская: Стихотворения и поэмы. Пьесы-мистерии. Художественная и автобиографическая проза. Письма / Е.Ю.Кузьмина-Караваева. СПб.: Искусство-СПБ, 2001.- 767 с.

18. Куприн, А.И. Собр. соч.: в 6 т. / А.И.Куприн; сост. и вступ. ст. С.Чупринина.-М.: Худож. лит., 1991-1996.

19. Куприн, А.И. Собр. соч.: в 9 т. / А.И.Куприн.- М.: Правда, 1964.

20. Набоков, B.B. Собр. соч. американского периода: в 5 т. / В.В.Набоков; сост. С.Б.Ильина и А.К.Кононова; ред. А.М.Люксембурга; комм. С.Б.Ильина и А.М.Люксембурга. — СПб.: Симпозиум, 1999.

21. Набоков, В.В. Собр. соч. русского периода: в 5 т. / В.В.Набоков; сост. Н.И.Артеменко-Толстой; ред. А.А.Долинина. СПб.: Симпозиум, 19992000.

22. Набоков, В.В. Собр. соч.: в 4 т. / В.В.Набоков; сост. В.В.Ерофеев; прим. О. Дарка. М.: Правда, 1990.

23. Новелла серебряного века / сост. и коммент. Т.Берегулевой-Дмитриевой. -М.: Терра, 1997. 576 с. ;

24. Пришвин, М.М. Воля вольная: Фрагменты из незавершенной книги "Воля вольная" (1917-1918). / М.М.Пришвин // Вопросы литературы. -1995. — № 3. С.175-216. - ■ ' '

25. Пришвин, М.М. Мирская чаша / М.М.Пришвин. М.: Жизнь и мысль, 2001.-638 с.

26. Пришвин, М.М. Мирская чаша / М.М.Пришвин. — М.: Худож. лит., 1990. -272 с.

27. Пришвин, М.М. Собр. соч.: в 8 т. / М.М.Пришвин. М.: Худож. лит., 1982.

28. Русская проза первой половины XX века: в 2 т. / сост., вступ. ст., коммент. Г. В. Иванова. — М.: Дрофа; Вече, 2002.

29. Романов, П.С. Без черемухи / П.С.Романов; сост., предисл. и прим. С.С.Никоненко. М.: Правда, 1990. - 464 с.

30. Сатира и юмор первой половины XX века / сост., вступ. ст., коммент. Л. С. Калюжной.-М.: Дрофа-Вече, 2003. 398 с.

31. Тэффи, H.A. Собр. соч.: в 5 т. / Н.А.Тэффи; сост., подг. текста Д. Н. Николаев, Е. М. Трубилова. М.: Лаком, 1997-2002.

32. Цветаева, М.И. Собр. соч.: в 7 т. / М.И.Цветаева; сост., подг. текста и комм. А.Саакянц и Л.Мнухина. — М.: Эллис Лак, 1994-1995.

33. Чернышевский, Н.Г. Поли. собр. соч.: в 15т./ Н.Г.Чернышевский. М.: Худож. лит., 1950.

34. Шмелев, И.С. Соч.: в 5 т. (6-8 тт. доп.) / И.С.Шмелев; сост. и пред. Е.Осьмининой. М.: Русская книга, 1998-2000.

35. Шолохов, М.А. Все сочинения / М.А.Шолохов. — М.: Московский писатель, 2001.

36. Шолохов, М.А. Письма 1924-1984: Жизнеописание в документах / М.А.Шолохов. М.: Сов. писатель, 2003. - 232 с.43 .Шолохов, М.А. Письма / М.А.Шолохов; под общ. ред. А.А.Козловского, Ф.Ф.Кузнецова, А.М.Ушакова, А.М.Шолохова. М.: ИМЛИ РАН; 2003. -480 с.

37. Шолохов, М.А. Собр. соч.: в 5 т. / М.А.Шолохов; вступ. ст. и коммент. В.Васильева. М.: Мир книги, 2004.1. И.

38. Азимов, Т.Г. Идентичность как глобальная проблема современности: политологические аспекты: дис. . канд. политол. наук / Азимов Тофик Гамидович. М., 2000. - 144 с.

39. Аничков, Е.В. Язычество и древняя Русь / Е.В.Аничков. — СПб., 1914. -386 с.

40. Аристотель. Соч.: в 4 т. / Аристотель. — М., 1984.

41. Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека / Н.Д.Арутюнова. М.: Языки русской культуры, 1999. — 896 с.

42. Астафьев, П.Е. Национальность и общечеловеческие задачи (к русской народной психологии) / П.Е.Астафьев. — М., 1890. — 47 с.;

43. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: в 3 т. / А.Н.Афанасьев. — М.: Современный писатель, 1995.

44. Барулин, B.C. Российский человек в XX веке: Потери и приобретения себя / В.С.Барулин. — СПб.: Алетайя, 2000. 431 с.

45. Бахтин, М.М. Собр. соч.: в 7 т. / М.М.Бахтин. М.: Русские словари, 1997.

46. Бердяев, H.A. Духовные основы русского народа / Н.Бердяев // Народоправство. 1918. -№ 23-24. - С. 3-7.

47. Бердяев, H.A. Истоки и смысл русского коммунизма / Н.А.Бердяев. М.: Наука, 1990.-222 с.

48. Бердяев, H.A. Новое Средневековье: Размышления о судьбе России и Европы / Н.А.Бердяев. — М.: Феникс ХДС — пресс, 1991.-81 с;1

49. Бердяев, H.A. Русская идея / Н.А.Бердяев. М.: ACT, 1999. - 400 с.

50. Бердяев, H.A. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности / Н.А.Бердяев. — М.: Советский писатель, 1990. — 346 с.

51. Бицилли, П.М. Трагедия русской культуры: Исследования, статьи, рецензии / П.М.Бицилли; сост., вступ. ст., коммент. М.Васильевой. — М.: Русский путь, 2000. 608 с. .;

52. Боргоякова, А.П. Национально-культурная специфика языкового сознания хакасов, русских и англичан: На материале ядра языкового сознания: дис. . канд. филол. наук / Богояркова Аяна Павловна^ — М., 2002. — 181 с.

53. Бруцкус, Б. Национальность и государство / Б.Бруцкус // Русская мысль. 1910.-№ 6.-С. 138-167.

54. Булгаков, С.Н. Собр. соч.: в 2 т. / С.Н.Булгаков. — М., 1993. ;

55. Булгаков, С.Н. Соч.: в 2 т. / С.Н. Булгаков; сост., подгот. текста, вступ. ст., коммент. И.Б. Роднянский, В.В. Санова; ред. Н.М. Колопов, М.И. Потапенко. М., СПб.: Искусство, ИНА-Пресс, 1999.

56. Бурсов, Б.И. Национальное своеобразие русской литературы / Б.И.Бурсов. -M.-JI.: Сов. писатель, 1964. — 395 с.

57. Бушмин, A.C. Наука о литературе: проблемы, суждения, споры /

58. A.С.Бушмин. -М.: Современник, 1980. — 334 с.

59. Васильев, А. Об исконных творческих началах и о бытовых особенностях русского народа. Речь в русском собрании / А.Васильев. — Пг., 1902. -18 с.

60. Вежбицкая, А. Семантические универсалии и описание языков / Анна Вежбицкая; пер. с англ. А.Д.Шмелева под ред. Т.В.Булыгиной. — М.: Языки русской культуры, 1999. 780 с.

61. Веретенников, Н.Я. Проблемы российской культурной идентичности / Н.Я.Веретенников. Саратов: Сарат. гос. ун-т им. Н.Г.Чернышевского, 2000. -130 с.

62. Вехи. Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909-1910 / сост., коммент. Н.Казаковой.-М.: Мол. гвардия, 1991.-462 с.

63. Взаимодействие литератур в мировом литературном процессе. Проблемы теоретической и исторической поэтики: в 2 ч. / отв. ред.: А. С. Смирнов, Т. Е. Автухович. — Гродно : Гродн. гос. ун-т им. Янки Купалы, 2003.

64. Виноградов, В.В. Избр. труды. Поэтика русской литературы /

65. B.В.Виноградов. — М.: Наука, 1976.-511 с. 1

66. Виноградов, В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика / В.В.Виноградов. — М.: АН СССР. Отделение языка и литературы, 1963. -255 с.

67. Власова, М.Н. Русские суеверия: Энциклопедический словарь / М.Н.Власова. СПб.: Азбука, 1998. - 670 с.

68. Воробьев, В.В. Великорусы / В.В.Воробьев. М.: Курнин, 1902. - 159 с.

69. Встречи этнических культур в зеркале языка. М.: Наука, 2002. — 478 с.

70. Вышеславцев, П.Б. Русский национальный характер / П.Б.Вышеславцев // Вопросы философии. 1995. -№ 6. - С. 112-121.

71. Гачев, Г.Д. Национальные образы мира / Г.Д.Гачев. — М.: Сов. писатель, 1988.-447 с.

72. Геллер, Л.М. Слово мера мира. Статьи о русской литературе XX века / Л.М.Геллер. М.: МИК, 1994. - 246 с.

73. Герцен, А.И. Русский народ и социализм. Письма к И.Мишле Искандеру / А.И.Герцен. СПб.: Основа, 1906. - 45 с.

74. Гнатенко, П.И. Национальный характер: Мифы и реальность / П.И.Гнатенко. Киев: Вища шк., 1984. - 152 с.

75. Голлербах, Е.А. К незримому граду: Религиозно-философская группа "Путь" (1910-1919) в поисках новой русской идентичности / Е.А.Голлербах. СПб.: Алетейя, 2000. - 560 с.

76. Губанов, В.М. Русский национальный характер в контексте политической жизни России / В.М.Губанов. — СПб.: Б.и., 1999. — 199 с.

77. Гузевич, Д.Ю. Кентавр или к вопросу о бинарности русской культуры / Д.Ю.Гузевич. М.: АИРО-ХХ, 2000. - 79 с.

78. Гумбольдт, В. фон Избр. труды по языкознанию / В. фон Гумбольдт; общ. ред. Г.В.Рамишвили; послесл. А.В.Гулыги и В.А.Звегинцева. М.: Прогресс, 2000. - 400 с.

79. Гумилев, Л.Н. Этногенез и биосфера земли / Л.Н.Гумилев.-— СПб: Азбука-классика, 2002. 608 с.

80. Гуренок, Ф. Пато-логия русского ума: картография дословности / Ф.Гуренок. М.: Аграф, 1998. - 415 с.

81. Гусева, Е.В. Культурная единица "дорога": атрибутивно-семантические свойства: автореф. дис. . канд. филос. наук / Гусева Екатерина Владимировна. Н.Новгород, 2001. 30 с.

82. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. / В.И.Даль. М.: ТЕРРА, 1994.

83. Дашнева, Б.Д. Концепт образа мира в языковом сознании русских, бурят и англичан: национально-культурный аспект: дис. . канд. филол. наук / Дашнева, Б.Д. М., 1999. - 243 с.

84. Деготь, Е. Пространственные коды "русскости" в искусстве XIX века / Е.Деготь // Отечественные записки. 2002. - № 6. - С. 187-195.

85. Джером Джером, К. Люди будущего. Мнение популярного английского писателя о России / Джером К.Джером; пер. с англ. В.Ф.П. — СПб., 1906. -16 с.

86. Доронченков, А.И. Эмиграция "первой волны": о национальных проблемах и судьбе России / А.И.Доронченков. СПб.: Дмитрий Буланин, 2001.-217 с.

87. Емельянов, Л.И. Развитие литературы и проблема народности / Л.И.Емельянова // О прогрессе в литературе. Л.: Наука, 1977. — С. 163208.

88. Дунаев, М.М. Православие и русская литература:.-в 5 ч. / М.М.Дунаев. М.: Христианская литература, 1997.

89. Есаулов, И.А. Категория соборности в русской литературе / И.А.Есаулов. Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 1995. - 288 с.

90. Жирмунский, В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика / В.М.Жирмунский. Л.: Наука, 1977. - 405 с.

91. Жития святых / Святитель Димитрий Ростовский: в 15 т. — М.: ТЕРРА, 1997-1999.

92. Зайцев, В.А. Русский человек на рубеже эпох: Русская религиозная философия конца XIX начала XX века о человеке / В.А.Зайцев. — Кострома: Костромской гос. технол. ун-т, 2000. - 123 с.

93. Замятин, Д.Н. Пространства России и русский характер / Д.Н.Замятин //i

94. География в школе. 1994. - № 5. - С. 28-32.

95. Знаков, В.В. Правда и ложь в сознании русского народа и современном психологии понимания / В.В.Знаков. М.: Ин-т психологии РАН, 1993. -116 с.

96. Зосимовский, 3. Второе и последнее продолжение к моей книге: "Есть ли у русских религия" / З.Зосимовский. СПб., 1913. — 222 с.

97. Зуйков, B.C. Формирование культурно-мифологических архетипов русского национального самосознания: Методологические аспекты: дис. . канд. фил ос. наук / Зуйков Виктор Сергеевич. М., 1995. - 139 с.

98. Иванов, Вяч. Родное и вселенское / Вяч. Иванов. М., 1917. — 215 с.

99. Иванов-Разумник. Русская литература XX века (1890-1915 гг.) / Ива-нов-Разумник.-Пг.: Колос, 1920. — 38 с. ■

100. Ивченко, Е.Г. Духовные основы русской семьи: автореф. дис. . канд. филол. наук / Ивченко Екатерина Геннадиевна. — Ростов/Д: Ростовский гос. ун-т, 1996. 23 с.

101. Идея смерти в российском менталитете. — СПб.: Изд-во РХГИ, 1999. — 303 с.

102. Ю.Ильин, И.А. О грядущей России: Избр. статьи / И.А.Ильин; под ред. Н.П. Полторацкого.-М.: Воениздат, 1993.-368 с.

103. Ш.Ильин, И. А. Собр. соч.: в Ют. / И.А.Ильин; сост. и коммент. Ю.Т.Лисицы. -М.: Русская книга, 1996.

104. Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. — М.: Наука, 1986-336 с.

105. Кавелин, К.Д. Собр. соч.: в 4 т. / К.Д.Кавелин. СПб., 1898.

106. Каде, Т.Х., Бердникова М.В. Русская терминосистема литературных жанров / Т.Х.Каде, М.В.Бердникова. Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2000. - 70 с.

107. Казнина, O.A. Русские в Англии / О.А.Казнина. — М.: ИМЛИ РАН, 1997.-416 с.

108. Кантор, В.К. Феномен русского европейца: Культурно-философские очерки / В.К.Кантор. М.: Моск. обществ, научн. фонд, 1999. — 383 с.

109. Касьянова, К. О русском национальном характере / Ксения Касьянова. М.: Ин-т нац. модели эк-ки, 1994. — 367 с.

110. Каштанова, Е.Е. Лингвокультурологические основания русского концепта "любовь": аспектный анализ: дис. . канд. филол. наук / Каштанова Елена Евгеньевна. Екатеринбург, 1997. - 231 с.

111. Ключевский, В.О. Русская история. Полный курс лекций: в 3 кн. / В.О.Ключевский. М.: Мысль, 1993.

112. Ковалевский, П.И. Психология русской нации / П.И.Ковалевский. — Пг., 1915.-60 с. ; '

113. Коган, П. Очерки по истории новейшей русской литературы: в 5 т. / П.Коган. М.: Заря, 1908-1911.

114. Кожинов, В.В. Победы и беды России. Русская культура как порождение истории / В.В.Кожинов. — М.: Алгоритм, 2000. 341 с.

115. Кожинов, В.В. Судьба России: вчера, сегодня, завтра / В.В.Кожинов. -М.: Воениздат, 1997. 399 с.

116. Колесов, В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека / В.В.Колесов. СПб.: Филол. факультет Санкт-Петербургского гос. унта, 2000.-326 с.

117. Коммуникативно-смысловые параметры грамматики и текста / Сб. ст., посвященных юбилею Г.А.Золотовой. — М.: Эдиториал УРСС, 2002. — 512 с.

118. Кон, И.С. Сексуальная культура в России. Клубничка на березке / И.С.Кон. М.: ОГИ, 1997. - 464 с.

119. Кортунов, C.B. Россия: национальная идентичность на рубеже веков / С.В.Кортунов. -М.: Моск. обществ, научн. фонд, 1997. 120 с.

120. Костомаров, Н.И. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа / Н.И.Костомаров; сост., предисл., примеч. C.JI. Николаева. — М.: Экономика, 1993. 399 с.

121. Коялович, М.О. Историческая живучесть русского народа и ее культурные особенности. Сказано в заседании славянского благотворительного общества 23 января 1883 г./ М.О.Коялович. — СПб., 1883. — 28 с.

122. Критика русского зарубежья: в 2 ч. / сост., прим. О. А. Коростелев, Н. Г. Мельников; подгот. текста, предисл., преамбулы О. А. Коростелев. — М.: Олимп; ACT, 2002.

123. Кузьмичев, И.К. Литературоведение XX века: Кризис методологии / И.К.Кузьмичев. Н.Новгород: Нижегородский гос. ун-т, 1999. — 152 с.

124. Купреянова, E.H., Макогоненко, Г.П. Национальное своеобразие русской литературы. Очерки и характеристики / Е.Н.Купреянова, Г.П. Макогоненко. М.: Наука, 1976. - 415 с.

125. Кустова, Л. С. Тайна национального характера / Л.С.Кустова. — М.: ИКАР, 2003.-161 с.

126. Лепахин, В. В. Икона в русской художественной литературе. Икона и иконопочитание, иконопись и иконописцы / В.В.Лепахин. — М.: Отчий дом, 2002. 736 с.

127. Лепахин, В.В. Икона и иконичность / В.В.Лепахин. — Сегед: JATEPress, 2000.-264 с.

128. Лисицын, А.Г. Анализ концепта свобода-воля-вольность в русском языке: дис. . канд. филол. наук / Лисицын Алексей Геннадиевич. — М., 1995.-259 с.

129. Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940). Т. 1-3. — М.: РОССПЭН, 1997-1999.

130. Литературная энциклопедия терминов и понятий / гл. ред. и сост. Д.Н.Николюкин. -М.: НТК Интелвак, 2001. 1600 с.

131. Литературное зарубежье: проблема национальной идентичности. Вып. 1.-М.: Наследие, 2000.-216 с.

132. Литературный процесс и судьбы цивилизации XX' века / под ред. А.Б.Удодова. Воронеж: Воронежский гос. пед. ун-т, 2002. — 139 с.

133. Литературоведение как проблема. М.: Наследие, 2001. - 600 с.

134. Лихачев, Д.С. Заметки о русском / Д.С.Лихачев. — М.: Сов. Россия, 1984.-61 с.

135. Лихачев, Д.С. Избр. работы: в 3 т. / Д.С.Лихачев. Л.: Худож. лит., 1987.

136. Лихачев, Д.С. Нельзя уйти от самих себя. Историческое самосознание и культура России / Д.С.Лихачев // Новый мир. 1994. - № 6. - С. 119120.

137. Лихачев, Д.С. Раздумья о России / Д.С.Лихачев. СПб.: Logos, 1999. -666с. у '

138. Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке / отв. ред. Н.Д.Арутюнова, И.Б.Левонтина. М.: Индрик, 1999. - 424 с.

139. Лотман, Ю.М. О русской литературе. Статьи и исследования (19581993). История русской прозы. Теория литературы / Ю.М.Лотман. — СПб., 1997.-845 с.

140. Лукьянов, В.Г. Эстетическая ценность в контексте русской религиозной философии, конец XIX первая половина XX века: дис. д-ра фи-лос. наук / Лукьянов Вячеслав Георгиевич. - СПб., 2000. - 328 с;

141. Любомирова, Н. Магия русской хандры / Н.Любомирова // Параллели (Россия Восток - Запад). Альманах философской компаративистики. Вып.1, — М., 1991. — С.32-65.

142. Маковский, М.М. Язык-миф-культура: Символы жизни и жизнь символов / М.М.Маковский. — М., 1996. 331 с.

143. Манн, Ю.В. Русская философская эстетика / Ю.В.Манн. — М.: МАЛП, 1998.-381 с.

144. Мамаева, О.Б. Социально-историческая память как базис национального характера русских: автореф. дис. . канд. филос. наук / Мамаева Оль• га Борисовна. Н.Новгород, 2001.- 24 с.

145. Мельникова, A.A. Язык и национальный характер : Взаимосвязь структуры языка и ментальности / A.A. Мельникова. — СПб.: Речь, 2003. — 317 с.

146. Метафизика исповеди. Пространство и время исповедального слова. — СПб.: С.-Петерб. отделение Ин-та человека РАН, 1997. — 120 с.

147. Мильдон, В.Н. Бесконечность мгновения (Национальное в художественном сознании) / В.Н.Мильдон. М.: Сов. писатель, 1992. - 428 с.

148. Мирский, Д.С. История русской литературы с древнейших времен по 1925 год / Д.С.Мирский; пер. с англ. Р. Зерновой. Магадан: МАОБТИ, 2001.- 650 с.

149. Москва в русской и мировой литературе. — М.: Наследие, 2000. — 304 с.

150. Мукаржовский, Я. Структуральная поэтика / Ян Мукаржовский. — М.: Языки русской культуры, 1996.— 480 с.

151. Муравьев, В.Л. Концептуальные основы национального характера в русской и зарубежной литературе (Прошлое и настоящее) / В.Л.Муравьев. М.: Моск. гос. ун-т путей сообщения, 2001. — 23 с. —'Дел. в ИНИОН РАН 20.03.01, №56341.

152. Муратова, К.Д. К спорам о русском характере в канун пролетарской революции / К.Д.Муратова // Русская литература. — 1968. — № 2. — С. 57— 64.

153. Мусатов, В.В. История русской литературы первой половины XX века (советский период) / В.В.Мусатов. М.: Высшая школа, 2001. — 310 с.

154. Национальная специфика литературы — анахронизм или неотъемлемое качество? Пресс-конференция Участники: Л.Аннинский, Г.Гачев, В.Голышев, Ю.Кублановский, В.Курбатов, А.Эбаноидзе, М.Эпштейн. // Знамя. 2000. - № 9. - С. 202-213.

155. Национальная специфика произведений зарубежной литературы XIX-XX веков. Проблема литературных связей / Сб. научн. трудов. — Иваново: Ивановский гос. ун-т, 1999. — 165 с.

156. Национальное и интернациональное в литературе и искусстве / ред. М.Н.Пархоменко. — М.: Мысль, 1964. -262с.

157. Овсянников, Ю.М. Картины русского быта. Стили. Нравы. Этикет / Ю.М.Овсянников. М.: АСТ-Прес, Галарт, 2000. - 351 с.

158. Освобождение от догм. История русской литературы: состояние и пути изучения: в 2 т. М.: Наследие, 1997.

159. Павлович, Н.В. Словарь поэтических образов: в 2 т. / Н.В.Павлович. -М.: Едиториал УРСС, 1999.

160. Паринов, О.В. Типологические особенности старообрядчества и славянофильства и их значение в развитии русского национального самосознания: дис. . канд. фил ос. наук / Паринов О.В. — Нижний Новгород, 2000.-180 с.

161. Пибоди, Д., Шмелев, А.Г., Андреева, М.К., Грамелицкий, А.Е. Психо1 семантический анализ стереотипов русского характера: кросскультурный аспект / Д.Пибоди, А.Г.Шмелев, М.К.Андреева, А.Е.Грамелицкий // Вопросы психологии. 1993. — № 3. — С. 110-122.

162. Померанц, Г.С. Страстная односторонность и бесстрастие духа / Г.С.Померанц. СПб.: Университетская книга, 1998. — 617 с.

163. Попова, Е.В. Ценностный подход в исследовании литературного творчества / Е.В.Попова; под ред. проф. Б.Ф.Кунавина. — Владикавказ: Изд-во СОГУ, 2004. 256 с.

164. Потебня, A.A. Теоретическая поэтика / А.А.Потебня. — М.: Академия, 2003.-373 с.

165. Поэтика русской литературы. К 70-летию профессора Юрия Владимировича Манна. М.: РГГУ, 2001.-366 с.

166. Поэтика, стилистика, язык и культура / Сб. ст. памяти Т.Г.Винокур. -М.: Наука, 1996.-334 с.

167. Пронников, В.А., Ладанов, И.Д. Японцы (этнопсихологические очерки) / В.А.Пронников, И.Д.Ладанов. М.: Изд-во "ВиМ", 1996. - 400 с.

168. Прыткова, З.Б. Социально-философские аспекты исследования национального характера русского этноса в современных условиях: дис. . канд. филос. наук / Прыткова Зоя Борисовна. Ставрополь, 2001. - 156 с. • 1

169. Пущин, А. Лик русского народа / А.Пущин // Новый журнал для всех.1912.-№8.-С. 71-74.

170. Ранкур-Лаферрьер, Д. Рабская душа России: Проблема нравственного мазохизма и культ страдания / Д. Ранкур-Лаферрьер. — М.: Арт-Бизнес-Центр, 1996.-303 с.

171. Рапопорт, Н.В. Лингвокультурологический концепт "французская национальная личность": на материале афористики: дис. . канд. филол. наук / Рапопорт Наталия Викторовна. Уфа, 1999. — 226 с.

172. Россия-Восток-Запад. -М.: Наследие, 1998. -424 с.

173. Русская литература XIX-XX веков: в 2 т. / сост. и науч. ред. Б.С.Бугров, М.М.Голубков. М.: МГУ, 2001.

174. Русская литература XX века (1890-1910): в 2 кн. / под ред. проф. С.А.Венгерова. М.: Издат. дом "XXI век"-Согласие, 2000.

175. Русская литература рубежа веков (1890-е — начало 1920-х годов): в 2 кн. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2001.

176. Русская нация: историческое прошлое и проблемы возрождения / сост., вступ. ст. Е.С.Троицкого. — М., 1995. — 221 с.

177. Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология / под ред. проф. В.П.Нерознака. М.: Academia, 1997. - 320 с.

178. Русская усадьба. Сборник Общества изучения русской усадьбы. Вып. 5 (21) / научн. ред. и сост. JI.B. Иванова. М.: Жираф, 1999. — 384 с.

179. Русская философия: Словарь / под общ. ред. М.А.Маслина. М.: ТЕР-РА —Книжный клуб; Республика, 1999. - 656 с. ' •

180. Русские. М.: Наука, 1999. - 828 с.

181. Русские писатели 20 века: Биографический словарь / гл. ред. и сост. П.А.Николаев. М.: Большая Российская энциклопедия; Рандеву — A.M., 2000. - 808 с.

182. Русский народ: Терминология, исследования, анализ. — М.: Куликово Поле, 2001.-384 с.

183. Русский Эрос, или Философия любви в России / сост. и авт. вступ. ст. В.П.Шестаков, коммент. А.И.Богословского. М.: Прогресс, 1991-. — 448 с.

184. Русь многоликая: Думы о национальном. М.: Сов. писатель, 1990. -367 с. —

185. Сикевич, З.В. Русские: образ народа. Социологический очерк / З.В.Сикевич. СПб.: Санкт-Петербургский гос. ун-т, 1996. — 152 с.

186. Силантьев, И.В Поэтика мотива / И.В.Силантьев; отв. ред. Е.К.Ромодановская. М.: Языки славянской культуры, 2004. — 296 с.

187. Слышкин, Г.Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе / Г.Г.Слышкин. — М.: Academia, 2000. 128 с.

188. Смирнова, JI.A. Русская литература конца XIX — начала XX века / Л.А.Смирнова. М.: Лаком-книга, 2001. — 400 с.

189. Смирнягин, Л. Русские в пространстве и пространство в русских / Л.Смирнягин // Знание сила. - 1995. - № 3. - С. 73-80.

190. Соболевский, А.И. Русский народ как этнографическое целое / А.И.Соболевский. Харьков, 1907. - 19 с.

191. Современный словарь-справочник по литературе / сост. и научн. ред. С.И.Кормилов. М.: Олимп, ACT, 2000. - 704 с.

192. Соина, О.С. Феномен русского морализаторства: Этические очерки / О.С.Соина.-Новосибирск: Наука, 1995. 199 с. : -

193. Солженицын, А.И. Россия в обвале / А.И.Солженицын. — М.: Русский путь, 1998.-206 с. О >

194. Солженицын, А.И. "Русский вопрос" к концу XX. века /

195. A.И.Солженицын.-М.: Голос, 1995. 110 с. ' '

196. Соловьев, В.М. Тайны русской души: вопросы, ответы, версии /

197. B.М.Соловьев. М.: Рус. язык; Курсы, 2001. —198 с.

198. Соловьев B.C. Соч.: в 2 т. / В.С.Соловьев. М.: Наука, 1990.

199. Солоневич, И.Л. Народная монархия. М.: ЭКСМО, 2003. - 608 с. i

200. Сохряков, Ю.И. Национальная идея в отечественной публицистике XIX — начала XX вв. / Ю.И.Сохряков. — М.: Наследие, 2000. — 256 с. .

201. Стародубцев, В.Ф., Вьюнов, Ю.А. Русский народ: Истоки. Этнографические сведения. Национальный характер. "Русская идея" / В.Ф.Стародубцев, Ю.А.Вьюнов. М.: Ин-т рус. языка им. А.С.Пушкина, 1994.-52 с. ■ • ; Р

202. Степанов, Ю.С. Константы: Словарь русской культуры / Ю.С.Степанов. М.: Академический Проект, 2004. - 992 с.

203. Тамарченко, Н.Д. Теоретическая поэтика: Хрестоматия-практикум / Н.Д.Тамарченко. М.: Академия, 2004. — 400 с.

204. Тамарченко, Н.Д., Тюпа, В.И., Бройтман, С.Н Теория литературы: в 2 т. / Н.Д.Тамарченко, В.И.Тюпа, С.Н.Бройтман. — М.: Academia, 2004.

205. Тарабукин, Н.М. Смысл иконы / Н.М.Тарабукин; вступ. статья Г.И. Вздорнова и А.Г. Дунаева; публ. и подг. текстов А.Г. Дунаева; примеч. А.Г. Дунаева и Б.Н. Дудочкина. М.: Издательство Православного Братства Святителя Филарета Московского, 1999. — 224 с.

206. Текст: аспекты и изучение. Семантика. Прагматика. Поэтика. — М: УРСС, 2001.-192 с.

207. Теория литературы / гл. ред. Ю.Б.Борев М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2001-2003. Т. 3-4. . . ■ ■

208. Тер-Минасова, С.Г. Язык и межкультурная коммуникация / С.Г.Тер-Минасова.-М.: МГУ, 2001.-264 с. '

209. Тимофеев, М.Ю. Россия: незавершенный проект. Ключевые 5понятия, образы, символы / М.Ю.Тимофеев. — Иваново: Ивановский гос. ун-т, 2000.-199 с.

210. Тиняков, А. Русская литература и революция / АЛиняков. — Орел: Гос. изд.; Орловское отд., 1923. 80 с.

211. Томашевский, Б.В. Теория литературы. Поэтика / Б.В.Томашевский. -М.: Аспект Пресс, 1996. 334 с.

212. Топоров, В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического; Избранное / В.Н.Топоров. М.: Прогресс-Культура, 1995.-624 с.

213. Трофимов, В.К. Душа русского народа: природно-исторические обусловленности и сущностные силы / В.К.Трофимов. — Екатеринбург: Банк культурной информации, 1998. — 158 с. ; :

214. Трофимов, В.К. Душа русской цивилизации / В.К.Трофимов. — Ижевск: Изд-во ИЖГТУ, 1998. 150 с.

215. Трубецкой, E.H. Три очерка о русской иконе: Умозрение в красках. Два мира в древнерусской иконописи. Россия в ее иконе / Е.Н.Трубецкой. -М.: ИнфоАрт, 1991.-112 с.

216. Тучкова, Т.В. Проблема национального характера в философии русского зарубежья: автореф. дис. . канд. филос. наук / Тучкова Тамара Васильевна. Мурманск, 2002. - 22 с.

217. Тынянов, Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино / Ю.Н.Тынянов. -М.: Наука, 1977.-574 с.

218. Тюпа, В.И. Аналитика художественного: Введение в литературоведческий анализ /В.И.Тюпа. -М.: Лабиринт, РГГУ, 2001. — 191 с:. ;:С;;

219. Успенский, Б.А. Поэтика композиции / Б.А.Успенский. — СПб.: Азбука-классика, 2000. 352 с.

220. Федотов, Г.П. Собр. соч.: в 12 т. / Г.П.Федотов; сост., примеч. С. С. Бычков.-М.: Мартис, 1998-2003. ; ■ • -227. Философия любви: в 2 ч. / сост., предисл. Д.П. Горского, A.A. Ивина. —

221. М.: Политиздат, 1990. . : .

222. Фрейденберг, О.М. Поэтика сюжета и жанра / О.М.Фрейденберг. — М.: Лабиринт, 1997.-448 с. : < /г

223. Фридлендер, Г.М. Методологические проблемы литературоведения / Г.М.Фридлендер. Л.: Наука, 1984. - 23 8 с. ; V\

224. Хализев, В.Е. Теория литературы / В.Е.Хализев. М.: Высшая школа, 1999.-398 с.

225. Ханжина, Е.П. Проблемы национального своеобразия литературы в русской и американской критике периода романтизма / Е.П.Ханжина. — Пермь, 1991. 35 с. Деп. В ИНИОН РАН 05.02.92, № 4652.

226. Хомяков, A.C. Соч.: в 2 т. / А.С.Хомяков. М.: Медиум, 1994.

227. Хотинец, В.Ю. Этническое самосознание / В.Ю.Хотинец. — СПб.: Але-тайя, 2000. 235 с.

228. Хохряков, Г.Ф. Русские: Кто мы? / Г.Ф.Хохряков. М., 1993.- 157 с.

229. Худякова, Г.П. Самобытность русской философии: проблема мировоззренческого поступка / Г.П.Худякова. Тюмень: Изд-во Тюменского гос. ун-та, 1997. - 203 с.

230. Черников, М.В. Концепты "правда" и "истина" в русской культуре: проблема корреляции / М.В.Черников // Политические исследования. -1999.-№ 5.-С. 43-61.

231. Чикаева, Т.А. Русская культурная идентичность: содержательно-философский анализ проблемы: дис. . канд. филос. наук / Чикаева Татьяна Александровна. — Тамбов, 1998. — 152 с.

232. Чугров, C.B. Россия и Запад. Метаморфозы взаимовосприятия / С.В.Чугров. -М.: Наука, 1993. 142 с.

233. Чудакова, М.О. Избранные работы. / М.О.Чудакова. — М.: Языки русской культуры, 2001. Т.1. Литература советского прошлого.1— 472 "с.

234. Шаклеин, В.М. Лингвокультурная ситуация: структура и вопросы исторической реконструкции: дис. . д-ра филол. наук / Шаклин В.М. -М., 1997.-467 с. i > • : ,

235. Шестаков, В.П. Английский акцент. Английское искусство и национальный характер / В.П.Шестаков. М.: РГТУ, 1999. - 188 с.

236. Шкловский, В.Б. Избранное: в 2 т. / В.Б.Шкловский. М.: Худож. лит., 1983.

237. Шпет, Г.Г. Психология социального бытия. Избранные труды / Г.Г.Шпет. М., Воронеж, 1996. - 492 с.

238. Эмиграция и репатриация в России. М.: Попечительство о нуждах российских репатриантов, 2001. — 490 с.

239. Эткинд, A.M. Эрос невозможного. История психоанализа в России / А.М.Эткинд. СПб.: Медуза, 1993. - 403 с.

240. Этнонациональная ментальность в художественной литературе. -Ставрополь: Ставропольский, гос. ун-т, 1999.-259 с.

241. Этнопсихологический словарь / под ред. В.Г.Крысько. М.: Московский психолого-социальный ин-т, 1999. - 343 с.

242. Этнос. Идентичность. Образование: Труды по социологии образования / под ред. B.C. Собкина. Выпуск VI. М.: Наука, 1998. - 270 с. ^ < :

243. Юнг, К.Г. Архетип и символ / К.Г.Юнг. М.: Ренессанс, 1991. - 304 с.

244. Юнг, К.Г. Психологические типы / К.Г.Юнг. СПб.: Ювента; - М.: Прогресс-Универс, 1995. - 716 с.

245. Юнусов, И.Ш. Проблема национального характера в творчестве писателей романтиков / И.Ш.Юнусов. JL: Ленингр. гос. пед. ин-т им. А.М.Герцена, 1988. Деп. в ИНИОН РАН 23.05.89, № 38008.

246. Якобсон, Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм "за" и "против" / Р.Якобсон. М.: Прогресс, 1975. - С.193-230. '

247. Яковлева, Е.С. Фрагменты русской языковой модели мира / Е.С.Яковлева // Модели пространства, времени и восприятия. — М.: Гно-зис, 1999.-344 с.1.I.

248. Абрамович, Н. Проблема воли в современной литературе. Б. Ибаньес.-Г.Манн. Дж.Лондон. - С.Лагерлеф. - Горький / Н.Абрамович // Новый журнал для всех. - 1912.-№ 11.-С. 57-66.

249. Аверин, Б.В. Дар Мнемозины: Романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции / Б.В.Аверин. — СПб: Амфора, 2003. — 399 с.

250. Алексиева, Е. "Реката на живота.": Поетика на творчеството на Алек-сандър Куприн / Е.Алексиева. София, 1998. - 138 с.

251. Анастасьев, Н. Феномен Набокова / Н.Анастасьев. — М.: Сов. писатель, 1992.-320 с.

252. Бабореко, А.К. Бунин: Жизнеописание / А.К.Бабореко. М.: Мол. гвардия, 2004. 456 с.

253. Балдицын, П.В. Творчество Марка Твена и национальный характер американской литературы / П.В.Балдицын. М.: Икар, 2004 - 299 с.

254. Барабаш Ю. "Лица басурманской национальности" у Гоголя и Шевченко // Вопр. лит. 1999. - № 3. - С. 204-235.

255. Белова, Т.Д. Эволюция эстетических взглядов М.Горького (1890-1910 годы) в контексте культурологических исканий эпохи: автореф. дис. . д-ра филол. наук / Белова Тамара Дмитриевна. М., 2001. - 48 с.

256. Болдырева, Е.М. Автобиографический роман в русской литературе первой трети XX в.: дис. канд. филол. наук / Болдырева Е.М. — Ярославль, 1999.-194 с. , ' - - •

257. Большакова, А.Ю. Нация и менталитет: феномен "деревенской прозы" XX века / А.Ю.Большакова. М.: Ком. по телекоммуникациям и средствам массовой инф. Правительства Москвы, 2000. — 132 с.

258. Борисова, В.В. Национальное и религиозное в ' творчестве Ф.М.Достоевского (Проблема этноконфессионального синтеза): автореф. дис. . д-ра филол. наук / Борисова Валентина Васильевна. — Екатеринбург, 1997. 33 с. • •

259. Борисова, Н.В. Жизнь мифа в творчестве М.М.Пришвина / Н.В.Борисова. Елец: Изд-во ЕГУ, 2001. 289 с.

260. Брель, C.B. Диалектика духовного и материального начал в прозе Андрея Платонова (категория "живого" "неживого" в жанрах научной фантастики и антиутопии): дис. . канд. филол. наук / Брель Сергей Валентинович. - М., 1999. - 205 с.

261. Бронская, Л.И. Концепция личности в автобиографической прозе русского зарубежья (первая половина XX века): И.С.Шмелев, Б.К.Зайцев, М.А.Осоргин: автореф. дис. . д-ра филол. наук / Бронская Людмила Игоревна. Ставрополь, 2001. 34 с.

262. Букс, Н. Эшафот о хрустальном дворце: о русских романах В.Набокова / Нора Букс. М.: Нов. лит. обозрение, 1998. - 200 с. . :

263. Вардугина, Г.С. Фольклоризм как элемент поэтики А.И.Куприна (Вопросы типологии и эволюции): дис. . канд. филол. наук7 Вардугина Галина Семеновна. — Челябинск, 1996. 213 с.

264. В.В.Набоков: PRO ET CONTRA: личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных исследователей. Антология. — СПб.: РХГИ, 1997.-973 с.

265. Ванюков, А.И. Литература русского зарубежья. Из истории русской литературы XX века / А.И.Ванюков. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999.-72 с.

266. Виролайнен, М.Н. Речь и молчание: сюжеты и мифы русской словесности / М.Н.Виролайнен. М.: Амфора, 2003. — 503 с.

267. Вишницкая, Ю.В. Мифологемы Александра Блока в русском этнокультурном пространстве: дис. . канд. филол. наук / Вишницкая Юлия Васильевна.-Киев, 2003.-203 с. Г;

268. Воронцов, A.B. Шолохов / А.В.Воронцов. М.: ИТРК, 2003. 477 с.

269. Гачева, А.Г., Казнина, O.A., Семенова, С.Г. Философский контекст русской литературы 1920-1930-х годов / А.Г.Гачева, О.А.Казнина, С.Г Семенова. М.: ИМЛИ РАН, 2003. 400 с.

270. Геймбух, Е.Ю. Время в художественном мире М.М.Пришвина / Е.Ю.Геймбух // Русский язык в школе. 1998. - № 1. - С.57-65.

271. Голованева, М.А. Проблема автора в творчестве И.С.Шмелева: авто-реф. дис. . канд. филол. наук / Голованева Марина Анатольевна. — Волгоград, 2002. 18 с.

272. Голубков, М.М. Максим Горький. М.: Изд-во МГУ, 2004. 93 с.

273. Голубков, М.М. Русская литература XX века / М.М.Голубков. М.: Аспект Пресс, 2003. 288 с.

274. Голубков, М.М. Русский литературный процесс 1920-1930-х годов как феномен национального сознания: дис. . д-ра филол. наук / Голубков Михаил Михайлович. М., 1995. - 279 с.

275. Голубков, М.М. Русская литература XX в.: После раскола / М.М.Голубков. М.: Аспект Пресс, 2001. - 267 с.

276. Голубков, М.М. Русский национальный характер в эпосе А. Солженицына / М.М.Голубков // Отеч. история. 2002. - № 1. - С. 135-146.

277. Гончаренко, И.Г. "Литературная персона" Владимира Набокова и способы ее художественного конструирования: автореф. дис. . канд. филол. наук / Гончаренко Илья Георгиевич. — Екатеринбург, 2004. — 22 с.

278. Гришина, Я.З. Дневник как форма самопознания художника:1 Дневник Михаила Пришвина (1873-1954) как летопись жизни России в эпоху исторического кризиса. / Я.З.Гришина // Человек. 1995. - № 5. — С. 162167.

279. Губанов, Г.В. Шолохов: мгновения жизни / Г.В.Губанов. Батайск: Кн. изд-во, 2003.-440 с.

280. Гусаков, В. Jl. Игровое пространство в поэзии и драматургии В.Набокова: дис. . канд. филол. наук / Гусаков Владимир Леонидович. Воронеж, 2003. - 199 с.

281. Гуревич, Л.Я. Заметки о современной литературе. Старые приемы и новые лозунги / Л.Я.Гуревич // Русская мысль. — 1910. — № 1. — С. 68-78.

282. Десятов, В.В., Куляпин, А.И. Прозрачные вещи: Очерки истории литературы и культуры XX века / В.В Десятое, А.И Куляпин. — Барнаул, 2003.-199 с.

283. Джербарова, Б.И. Повести А.И.Куприна 90-900-х годов. Проблема жанровой специфики, поэтики: дис. . канд. филол. наук / Джербарова Ба-заргуль Италмазовна. -М, 1995. -180 с.

284. Егорова, О.Г. Развитие цикла и жанровые трансформации в русской прозе первой половины XX века / О.Г.Егорова. Астрахань: Изд-во Астрах. гос. ун-та, 2003. - 279 с.

285. Ермолаев, Г.С. Михаил Шолохов и его творчество / Г.С.Ермолаев. — СПб.: Академический Проект, 2000. 448 с.

286. Замятинская энциклопедия. Лебедянский контекст. Мат-лы, исследования, документы, справки. Межвузовский региональный проект / рук. проекта и научн. ред. Л.В.Полякова. Тамбов-Елец, 2004.

287. И.А.Бунин. Диалог с миром / науч. ред. Е.Г.Мущенко. — Воронеж: Полиграф, 1999.-166 с. г

288. И.А.Бунин: pro et contra / сост. Б.В.Аверина, Д.Риникера, К.В.Степанова; коммент. Б.В.Аверина, М.Н.Виролайнен, Д.Риникера; библиогр. Т.М.Двинятиной, А.Я.Лапидус. СПб.: РХГИ, 2001. - 1016 с.

289. И.С.Шмелев и русский литературный процесс XX-XXI веков: итоги, проблемы, перспективы / сост., подгот. текста и ред. В.П.Цыганника. — М.: Рос. архив, 2004. 320 с.

290. Калениченко, О.Н. Судьбы малых жанров в русской литературе конца XIX — начала XX века (святочный и пасхальный рассказы, модернистская новелла) / О.Н.Калениченко. — Волгоград: Перемена, 2000. — 232 с.

291. Канашкин, В.А. Литературно-социологические аспекты прозы Петра Краснова и национально-исторический характер как комплексная проблема: дис. . д-ра филол. наук / Канашкин Виталий Алексеевич — Краснодар, 1997.-214 с.

292. Канашкин, В.А. Русская литература: всегда и теперь. Национально-исторический критерий как феномен развития / В.А.Канашкин. — Краснодар: Сов. Кубань, 2000. 639 с.

293. Каухчишвили, Н. Повествовательная проза м. Марии / Н.Каухчишвили // Russian Literature. 1999. - Vol. XLVI-IV. - С. 437-451.

294. Клинг, О. Серебряный век через сто лет: ("Диффузное состояние" в русской литературе начала XX века) / О.Клинг // Вопр. лит. — 2000. - № 6.-С. 83-113.

295. Кожинов, В.В. Книга Михаила Пришвина но не о природе, а о революции: О книге М.М.Пришвина "Мирская чаша" / В.В.Кожинов // Литература в школе. - 1996. - № 3. - С.34-43.

296. Колобаева, Л.А. Проза И. А. Бунина / Л.А.Колобаева. — М.: Изд-во МГУ, 2000.-88 с.

297. Колтоновская, Е. О русском / Е.Колтоновская // Новый журнал для всех. 1912.-№ 12.-С. 95-104.

298. Комлик, H.H. Творческое наследие Е.И.Замятина в контексте традиций русской народной культуры / Н.Н.Комлик. Елец: Елецкий гос. пед. инт, 2000.-265 с.

299. ЗП.Костов, X. Мифопоэтика Андрея Платонова в романе Счастливая Москва / Хели Костов. Хельсинки, 2000. - 325 с.

300. Кранихфельд, Вл. Литературные отклики. М.Горький и его американцы / Вл.Кранихфельд // Современный мир. 1907. - № 2. - С. 99-112.

301. Лесскис, Г.А. Национальный русский тип. От Онегина до Живаго / Г.А.Лесскис. М.: Радуга, 1997. - 91 с.

302. Лифанова, И.В. Национальный характер и национальная история в творчестве Б.Можаева: дис. . канд. филол. наук / Лифанова Инна Викторовна. М., 1999. - 179 с.

303. Любомудров, A.M. Духовный реализм в литературе русского зарубежья (Б.К.Зайцев, И.С.Шмелёв): дис. . д-ра филол. наук / Любомудров Алексей Маркович. СПб., 2001. - 249 с.

304. Максим Горький и литературные искания XX столетия. Горьковские чтения. 2002. - Н.Новгород: Изд-во Нижегородского ун-та, 2004. - 669 с.

305. Мальцев, Ю.В. Бунин / Юрий Мальцев. М.: Посев, 1994. — 432 с.

306. Минералова, И.Г. "Неупиваемая Чаша" И.С.Шмелева: стиль и внутренняя форма / И.Г.Минералова // Литература в школе. — 2003. — № 2. — С. 28.

307. Михайлов, О.Н. Жизнь Куприна: "Настоящий художник — громадный талант" / О.Н.Михайлов. — М.: Центрполиграф, 2001. — 395 с.

308. Набоковский вестник. Вып. 3. Родовые гнезда. — СПб.: Дорн, 1999. -192 с.

309. Набоковский вестник. Вып. 5. Юбилейный (1899-1999). — СПб.: Дорн, 2000.-256 с.

310. Неверов, А. Пересвет. Книга 2. Москва. 1922; Костры. Книга 1. Москва. 1922 / А.Неверов // Красная новь. 1922. -N 3. - С.269-271.

311. Нива, Ж. Возвращение в Европу: Статьи о русской литературе / Жорж Нива; пер. с фр. Е.Э.Ляминой; предисл. А.Н.Архангельского. — М.: Высшая школа, 1999. 304 с.

312. Николаева, Е.В. Пути небесные русского романа. / Е.В.Николаева // Литература в школе. 2003. - № 2. - С. 9-12.

313. Николина, H.A. Поэтика русской автобиографической прозы / Н.А.Николина. М.: Флинта, Наука, 2002. - 477 с.

314. Никольская, H.H. Роман М.А.Шолохова "Поднятая целина" в контексте русской литературы XIX — первой четверти XX веков: тема казачества: автореф. дис. . канд. филол. наук / Никольская Наталия Николаевна. — Тамбов, 2003.-25 с.

315. Никонова, Т.А. "Новый человек" в русской литературе 1900 — 1930-х годов проективная модель и художественная практика / Т.А.Никонова. — Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 2003. — 232 с.

316. Образы России в научном, художественном и политическом дискурсах (история, теория, психологическая практика) / отв. ред. И.О.Ермаченко. Петрозаводск, 2001. — 336 с.

317. Огнев, A.B. М.Горький о русском национальном характере / А.В.Огнев. Тверь: Тверской гос. ун-т, 1992. — 171 с.

318. Осипов, В.О. Свидетельства очевидца / В.О.Осипов. М.: Раритет, 2003.-640 с.

319. Осуществленная возможность: А.Платонов и XX век. — Воронеж: Полиграф, 2001.-244 с.

320. Павленко, Е.А. Национальное своеобразие новеллистики Брет Гарта: (Проблема "местного колорита" в американской литературе 18301870-х годов): автореф. дис. . канд. филол. наук / Павленко Евгений Анатольевич. СПб., 1994. - 19 с

321. Павловский, А.И. Михаил Пришвин и "Крестьянский мир" / А.И.Павловский // Русская литература. 1994. — № 3. - С.95-104.

322. Палиевский, П.В. Шолохов и Булгаков / П.В.Палиевский. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 1999. - 144 с.

323. Петелин, В. Жизнь Шолохова. Трагедия русского гения / В.Петелин. — М.: Центрполиграф, 2002. 895 с.

324. Подуст, О.С. Художественная картина мира в творчестве Г.Газданова 1920-1930-х годов (К проблеме национальной идентичности): автореф. дис. . канд. филол. наук / Подуст Оксана Сергеевна. — Воронеж, 2003. — 16 с.

325. Подуст, О.С. Гайто Газданов: у истоков писательской тайны / О.С.Подуст. Воронеж: Воронежский гос. пед. ун-т, 2003. — 147 с.

326. Полищук, В.Б. Поэтика вещи в прозе В.В.Набокова: дис. . канд. филол. наук / Полищук Вера Борисовна. СПб., 2000. — 176 с. •

327. Полупанова, A.B. Формы выражения авторского сознания в автобиографической прозе И.Бунина и М.Осоргина ("Жизнь Арсеньева" — "Времена"): автореф. дис. . канд. филол. наук / Полупанова Анна Владимировна. М., 2002. - 24 с.

328. Полякова, JI.B. Евгений Замятин в контексте оценок истории русской литературы XX века как литературной эпохи / Л.В.Полякова. — Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р.Державина, 2000. 284 с.

329. Полякова, Л.В. Русская литература XX века в дискурсе научно обоснованной системы подходов / Л.В.Полякова // Вестн. Тамбовского ун-та. Сер. гуманитарные науки. 2001. -№ 2. - С. 81-87.

330. Попова, И.В. Национально-поэтический контекст прозы В.Распутина 1980-1990-х годов: автореф. дис. . канд. филол. наук / Попова Ирина Владимировна. Тамбов, 2003. - 25 с.

331. Попова, И.М. "Чужое слово" в творчестве Евгения Замятина (Н.В. Гоголь, М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский) / И.М.Попова. Тамбов: Тамб. гос. техн. ун-т, 1997. - 152 с.

332. Полуэктова, И.А. Лирический компонент прозы Б.К.Зайцева: автореф. дис. . канд. филол. наук / Полуэктова Ирина Александровна. — Воронеж, 2000. 23 с.

333. Потанина, Н.Л. Игровое начало в художественном мире Чарльза Диккенса / Н.Л.Потанина. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 1998. — 252 с.

334. Проблема изучения жизни и творчества Б.К.Зайцева; — Калуга: Гриф, 2001.-328 с.

335. Проблема национальной идентичности в литературе и гуманитарных науках XX века: в 2 т. Воронеж: Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 2000.

336. Ревич, В.А. Не быль, но и не выдумка. Фантастика в русской дореволюционной литературе / В.А.Ревич. М.: Знание, 1979. - 64 с.

337. Редькин, В.А. Духовный реализм В.Я.П1ишкова / В.А.Редькин // Творчество В.Я. Шишкова в контексте русской литературы XX века. — Тверь, 1999.

338. Русская литературная классика XX века: В.Набоков, А.Платонов, Л.Леонов: Сб. науч. тр. / отв. ред. и сост. проф. А.И.Ванюков. — Саратов: Изд-во Сарат. пед. ин-та, 2000. — 290 с.

339. Садуллаева, Ж.Р. Концепты русской ментальности в романе И.А.Гончарова "Обломов": дис. . канд. филол. наук / Садуллаева Жа-мила Рузмаматовна. СПб., 2000. - 159 с.

340. Святополк-Мирский, Д.П. Поэты и Россия: Статьи. Рецензии. Портреты. Некрологи / Д.П.Святополк-Мирский; сост., подгот. текстов, примеч. и вступ. ст. В.В. Перхина. СПб.: Алетейя, 2002. - 366 с.

341. Селянская, О.В. Духовно-аксиологическая парадигма романа И.С.Шмелева "Пути небесные" в контексте переписки автора ' с И.А.Ильиным: автореф. дис. . канд. филол. наук / Селянская Ольга Викторовна. Тамбов, 2004. - 24 с.

342. Семанов, С.Н. Православный "Тихий Дон" / С.Н.Семанов. — М.: Наш современник, 1999. 144 с.

343. Семенова, С.Г. Метафизика русской литературы: в 2 т. / С.Г.Семенова. -М.: ИД "ПоРог", 2004.

344. Семенова, С.Г. Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов. Поэтика — Видение мира Философия / С.Г.Семенова. - М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2001.-590 с.

345. Семенова, С.Г. Философско-метафизические грани "Тихого Дона" / С.Г.Семенова // Вопросы литературы. 2002. - № 1. - С. 71-122.

346. Сергеев, О.В. Алексей Ремизов узник снов: Поэтика сновидений в прозе А. М. Ремизова 1890-1910-х гг. / О.В.Сергеев. - М.: МПУ, 2002. -356.

347. Сигов, В.К. Русская идея В.М.Шукшина. Концепция народного характера и национальной судьбы в прозе / В.К.Сигов. М.: Интеллект-Центр, 1999.-302 с.

348. Скобелев, В.П. Масса и личность в русской советской прозе 20-х годов: (К проблеме народного характера) / В.П.Скобелев— Воронеж: Воро-неж.ун-т, 1975.- 341 с.

349. Славин, П. Текущая жизнь. "Карета прошлого" / П.Славин // Новый журнал для всех. 1912. -№ 3. - С. 107-114.

350. Смирнов, И.П. Смысл как таковой / Игорь Смирнов. — СПб.: Академический Проект, 2001. 352 с.

351. Смоголь, H.H. Кризис сознания и его отражение в русской публицистике 1917-1919 гг. (Леонид Андреев): автореф. дис. . канд. филол. наук / Смоголь Наталия Николаевна. — Орел, 2000. — 25 с.

352. Спиридонова, Л.А. Бессмертие смеха. Комическое в литературе русского зарубежья. М.: Наследие, 1999. — 335 с.

353. Степанова, Н.С. Мотив воспоминаний в русских романах В. Набокова / Н.С.Степанова. Курск: Кур. ин-т соц. образования (фил.) МГСУ, 2001. - 204 с.

354. Стрельцов, A.M. Версии не шолоховского авторства "Тихого Дона" (1928-1999). Критические очерки / А.М.Стрельцов. Елец: ЕГУ, 2000. -171 с.

355. Сухих, И.Н. Книги XX века: русский канон / И.Н.Сухих. М.: Изд-во "Независимая газета", 2001. - 352 с.

356. Сухих, И.Н. Одиссея казачьего Гамлета (1925-1940. "Тихий Дон" М.Шолохова) / Игорь Сухих // Звезда. 2000. - № 10. - С. 219-230.

357. Ташлыков, С.А. Малые эпические жанры в творчестве А.И.Куприна (к проблеме жанровой динамики): дис. . канд. филол. наук / Ташлыков Сергей Андриянович. Иркутск, 1999. - 230 с.

358. Таянова, Т.А. Творчество Ивана Шмелева как феномен религиозного типа художественного сознания в русской литературе первой трети XX века: дис. . канд. филол. наук / Таянова Т.А. Магнитогорск, 2000. -219 с.

359. Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня. Статьи, очерки, заметки, библиография: в 13 кн. / под ред. проф. Л.В.Поляковой. — Тамбов, Елец: Изд-во ТГУ им. Г.Р.Державина; изд-во ЕГУ им. И.А.Бунина, 1994-2004.

360. Творчество Н.А.Тэффи и русский литературный процесс первой половины XX века / редкол.: О.Н.Михайлов, Д.Д.Николаев, Е.М.Трубилова. — М.: Наследие, 1999.-348 с.

361. Усачева, Т.П. Художественный психологизм в творчестве А.И.Куприна: традиции и новаторство: дис. . канд. филол. наук / Усачева Татьяна Петровна. — Вологда, 1995. 203 с.

362. Черников, А.П. Опыт духовного романа. "Пути небесные" И.С.Шмелева / А.П.Черников // Литература в школе. — 2003. — № 2. С. 13-18.

363. Черников, А.П. Проза И.С. Шмелева: концепция мира и человека /

364. A.П.Черников. — Калуга: Калужский обл. ин-т усовершенствования учителей, 1995. — 344 с.

365. Ширина, Е.А. Художественное осмысление природы в романе-эпопее М.А.Шолохова "Тихий Дон" (традиции и новаторство): дис. . канд. филол. наук / Ширина Елена Алексеевна. Белгород, 2001. - 201 с.

366. Шолохов и русское зарубежье / сост., вступ. ст., примеч., имен. указ.

367. B.В. Васильева. М.: Алгоритм, 2003. - 448 с.

368. Федь, Н.М. Литература мятежного века: Диалектика российской словесности 1918-2002 гг. / Н.М.Федь. -М.: Голос-Пресс, 2003. 672 с.

369. Федь, Н.М. Парадокс гения. Жизнь и сочинения Шолохова / Н.М.Федь. -М.: Современный писатель, 1998. — 408 с.

370. Филатов, И.Е. Поэтика игры в романе В.В.Набокова 1920-1930 гг. и "Лекциях по русской литературе": дис. . канд. филол. наук / Филатов Игорь Евгеньевич. — Тюмень, 2000. — 175 с.

371. Хворова, JI.E. "Сила распятой правды". К истокам самобытности русской классической литературы / Л.Е.Хворова. — Тамбов: Изд-во Тамб. гос. техн. ун-та, 2000. — 50 с.

372. Хворова, Л.Е. Эпопея С.Н.Сергеева-Ценского "Преображение России" в контексте русской литературы / Л.Е.Хворова. — Тамбов: Изд-во ТГТУ, 2000.- 155 с.

373. Холодова, З.Я. Художественное мышление М.М.Пришвина (содержание, структура, контекст): дис. . д-ра филол. наук / Холодова Зинаида Яковлевна. Иваново, 2000. - 380 с.

374. Царственная свобода. О творчестве И.А.Бунина. — Воронеж: Квадрат, 1995.- 108 с.

375. Шерман, Е. Тема любви в русской литературе. Литературоведческое эссе / Е.Шерман // Заповедник. 2002. - № 28. - С. 34-46.

376. Щукин, В. Миф дворянского гнезда: геокультурологическое исследование по русской классической литературе / В.Щукин. — Krakov: Wyd. -Uniw. Jagellonskiego, 1997. 315 с.

377. Яркова, A.B. Жанровое своеобразие творчества Б.К.Зайцева 1922-1972 годов. Литературно-критические и художественно-документальные жанры / А.В.Яркова. СПб.: ЛГОУ им. A.C. Пушкина, 2002. - 211 с.1..

378. Bachelard, G. La poétique de Г espace / G.Bachelard. Paris, 1957. - 325 p.

379. Boerner, P. Das Bild vom anderen Land als Gegenstand literarischer Forschung / P.Boerner // Sprache im technischen Zeitalter. — 1975. № 56. - S. 313-21.

380. Brandes, G. Aus dem reiche des Absolutismus. Charakterbilder aus Leben, Politik, Sitten, Kunst und Literatur Russlands / G.Brandes; übers von A. Forster. — Leipzig: Siebismud & Volkening, 1896.

381. British Identities and English Renaissance Literature / Ed. by D.J.Baker, W.Maley. Cambridge, London: Cambridge University Press, 2002. - 314 p.

382. Cleaiy, J. Literature, Partition and the Nation-State. Culture and Conflict in Ireland, Israel and Palestine / J.Cleary. Cambridge, London: Cambridge University Press, 2002. - 272 p.

383. Elwert, G. Nationalismus und Ethnizität: Über die Bildung von Wirgruppen / G.Elwert. Berlin: Das orab. Buch, 1989. - 58 s.

384. Firchow, P.E. National stereotypes in literature. A critical overview / P.E. Firchow // L'immagine dell'altro e l'identità nazionale: metodi di ricerca letteraria / Ed. M. Beller. Fasano: Schena, 1997. - P. 33-40.

385. Gogel, S. Die Ursache der russischen Revolution vom Jahre 1917. Eine historisch Soziologishe Skizze / S.Gogel. — Berlin: Sack, 1926. — 222 s.

386. Heywood, A.J. Catalogue of the Bunin, Bunina, Zurov and Lopatina Collections / A.J.Heywood; ed. by Richard D. Davies, with the assistance of Daniel Riniker. Leeds: Leeds University Press, 2000. - 393 p.

387. Horn, R.W. Volkscharakter und kriegs politik in Frankreich, Russland, England / R.W.Horn. Berlin: C.A. Schwetschke & Sohn, 1916. - 100 s.

388. Hupel, A.W. Über den nationale Charakter der russen Nebst andern kürzern Aufsätzen./ A.W.Hupel. Riga: Hart knoch, 1761.-231 s.

389. Kopelew, L. Fremdenbilder in Geschichte und Gegenwart / L.Kopelew // Russen und Russland aus deutscher Sicht, 19. Jahrhundert: Von der Jahrhundertwende bis zur Reichsgründung / Ed. M. Keller. München: Fink, 1985. -S. 11-34.

390. La Draitière de. Le caractere des russes, révélé par leur langue suivi de la situation actuelle en Russie. — St.-Pétersbourg, 1904. — 62 p.

391. Leerssen, J. National stereotypes and literature. Canonicity, characterization, irony / J.Leerssen // L'immagine dell'altro e l'identità nazionale: metodi di ricerca letteraria / Ed. M. Beller. Fasano: Schena, 1997. - P. 49-60.

392. Leerssen, J. Literary history, cultural identity, and tradition / J.Leerssen // Comparative Literature today: Theories and practice / Ed. M. Dimic & S. Tötösy de Zepetnek. Paris: Champion, 1998.

393. Mainberger, S. Die Kunst des Aufzählens : Elemente zu einer Poetik des Enumerativen / S.Mainberger. Berlin; New York: De Gruyter, 2003. - 363 s.

394. Melvin, N. Russians beyond Russia: the politics of national identity / N.Melvin. London, New York: Pinter, 1995. - 170 p.

395. National Character and National Ideology in Interwar Eastern Europe / I.Banac and K.Verdery, eds. // Yale Russian and East European Publication. — 1995.-№. 13.-255 p.

396. Nationale und kulturelle Identität: Studien zur Entwicklung des kollektiven Bewußtseins in der Neuzeit / Hrsg. von Giesen B. Frankfurt a/M.: Suhr-kamp, 1991.-578 s.

397. Nivat, G. Regards sur la Russie de l'an VI. Edition de Fallois / Georges Nivat. Paris: L'Age d'Homme, 1998.-292 p.

398. Russische Frömmigkeit! / K.Nötzel. München: Müller, 1931. - 89 s.

399. Nötzel, K. Vom angang mit Russen. Gespräche mit einem russischen Freunde / K.Nötzel. München: Musarion, 1921. - 108 s.

400. Parthé, K. Russia's "unreal estate". Cognitive mapping a. nat. identity / K.Parthé. Wasch.: W. Wilson intern. Center for Scholars, 1997. - 30 p.

401. Poortinga, Y.H., & Girndt, T. Gibt es einen Nationalcharakter? / Y. H.Poortinga & T.Girndt // Deutschlandbilder in Dänemark und England, in Frankreich und den Niederlanden / Ed. H. Süssmuth. Baden-Baden: Nomos, 1993.-S. 124-40.

402. Roberto, R. National Character and Public Spirit in Britain and France, 1750—1914 / RRoberto. Cambridge, London: Cambridge University Press, 2001.-358 p.

403. Russen und Rußaus deutscher Sicht. B.l-3 / Hrgs. Von Keller. München: Fink, 1992.

404. Stanzel, F.K. Der literarische Aspekt unserer Vorstellungen vom Charakter fremder Völker / F.K. Stanzel // Anzeiger der phil. hist. Klasse der Österreichischen Akademie der Wissenschaften. 1974. - № 111. - S. 63-82.

405. Steinberg, A. Das Individuum im Alten und Neuen Russland / A.Steinberg. -Berlin, 1928.

406. Syndram, K.U. The aesthetics of alterity: Literature and the imagological approach / K.U. Syndram // National identity Symbol and representation / Ed. J.T. Leerssen & M. Spiering. - Amsterdam: Rodopi, 1991. - P. 177-92.

407. Simon, G. Rußland auf der Suche nach seiner politischen Identität: Visionen und Wirklichkeiten / G.Simon. Köln, 1997. - 36 s.

408. The Russian mentality: Lexicon / Ed. By Lazari A. Katowice. — Interdisciplinary team of Sov. Studies at the univ. of Lods., 1995. 135 p.

409. Wiener, L. An Interpretation of the Russian people. Woth an introa by D.M. Walleace / L.Wiener. London: Mc Bride, Nast, 1915. - 247 p.

410. Zacharasiewicz, W. National stereotypes in literature in the English language: A review of research / W.Zacharasiewicz // Yearbook of research in English and American literature. 1982. - № 1. - P. 75-120.