автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Жанрово-стилевая система прозы В.А. Жуковского

Полный текст автореферата диссертации по теме "Жанрово-стилевая система прозы В.А. Жуковского"

На правах рукописи

Айзтсова Ирина Александровна

Жанрово-стилевая система прозы В. А. Жуковского

Специальность 10 01 01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Томск - 2004

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы филологического факультета Томского государственного университета

Научный консультант:

доктор филологических наук, профессор Фаина Зиновьевна Канунова

Официальные оппоненты'

доктор филологических тух, профессор Раиса Владимировна Иезуигова доктор филологических наук, профессор Людмила Алексеевна Ходанен доктор филологических наук, профессор Юрий Васильевич Шатин

Ведущая организация

Тверской государственный университет

Защита состоится «9» июня 2004 года на заседании диссертационного совета Д 212 267 05 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук при Томском государственном университете (634050, г Томск, пр. Ленина, 36).

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Томского государственного университета

Автореферат разослан «_/_:

»

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат филологических наук профессор_

Л А. Захарова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Бурный всплеск интереса к наследию первого русского романтика, во многом связанный с изучением материалов его библиотеки и архива, позволил науке о литературе в последние два-три десятилетия открыть нового Жуковского, почувствовать масштаб его личности и творчества Сегодня можно констатировать, что многие грани его энциклопедического дарования осмыслены и документально конкретизированы. Это делает очевидной необходимость постановки ряда новых проблем. Одна из важнейших среди них, определяющая актуальность избранной нами темы, - проблема национального значения прозы Жуковского как особого и вместе с тем органичного явления отечественной словесности 1800-1840-х гг Мало известная не только широкому кругу читателей, но до последнего времени практически не привлекавшая внимания и исследователей, проза Жуковского, как показывает работа томских ученых над изданием Полного собрания сочинений и писем писателя, еще даже не собрана. Многое, хранясь в писательских архивах, остается неточно датированным, несистематизированным, неопубликованным и, следовательно, не введенным в научный оборот. Актуальность изучению данного материала придает и факт явно выраженного в нем характера переходности от сентиментализма к романтизму, и активное взаимодействие прозы Жуковского с поэзией, а с другой стороны, с такими сферами духовной деятельности человека, как философия, история, этика, психология, эстетика. В этом плане диссертация соотносится с наиболее сложными и спорными теоретическими и историко-литературными проблемами современного литературоведения. Она вписывается в усиливающийся в последнее время научный интерес к осмыслению «прозаизации» стиха и «поэтизации» прозы, «механизмов» динамики литературного процесса, мифолого-онтологических, религиозно-нравственных, философско-эстетических основ художественного творчества, а также к обновлению концепции истории отечественной прозы, в частности такого ее периода, как первая треть XIX века.

Решению этих вопросов на конкретном историко-литературном материале и посвящается наше исследование. Его цель - изучение прозы Жуковского как многогранной и целостной, закономерно развивающейся художественной системы, в связи с чем в работе ставятся следующие исследовательские задачи:

1) представить, по возможности, полный корпус прозаического наследия Жуковского, уточнить датировки текстов, ввести в научный оборот неопубликованные архивные материалы и на этой основе выделить основные этапы эволюции Жуковского-прозаика в соотношении с общей периодизацией творчества писателя;

2) осмыслить своеобразие взглядов Жуковского на русскую художественную прозу как определенную критико-эстетическую систему;

3) показать специфику прозы Жуковского периода формирования его этико-философской и эстетической системы, представив первые опыты-Жуг»В6к(рп-прозаика как лабораторию повествовательных форм; ГТТП' !7\' -! 'Ь \

|р ьиьлиог.^ 1 с Н«тср»'УРг I I 200-^К____—»

4) рассмотреть прозу писателя периода его работы в «Вестнике Европы», определив место «промежуточных» жанров и повести в поисках Жуковского-прозаика 1807-1811 гг.;

5) проанализировать прозу Жуковского периода его «романтических манифестов» как этапа на пути к «философской» прозе 1830-1840-х гг.;

6) выявить своеобразие проблематики и художественные особенности поздней прозы Жуковского и выработать адекватные способы ее прочтения;

7) определить место и роль прозы Жуковского в его творческой эволюции, охарактеризовав динамику взаимодействия поэзии и прозы писателя;

8) обозначить место прозы Жуковского в истории русской прозы и словесности XIX века в целом.

В истории изучения творчества Жуковского, какие бы времена она ни переживала, проза писателя всегда оказывалась на заднем плане. Специально прозе Жуковского при его жизни была посвящена только одна статья, написанная П. А. Вяземским - «Сочинения в прозе В. А. Жуковского». Вместе с тем, споры вокруг поэзии Жуковского, статьи таких его современников, как О. Сомов и В. Кюхельбекер, Н. Полевой и особенно В. Белинский, посвященные его поэзии, ее нравственной природе, имеют большое методологическое значение для изучения Жуковского-прозаика Особый вклад в исследование творчества Жуковского и его прозы, сделан А. Д. Галаховым, М. Н. Лонгиновым, П. А. Ефремовым, И. А. Бычковым, А. С. Архангельским, В. И. Резановым, А. Н. Веселовским, а в XX в. -Г. А. Гуковским, И. М. Семенко, Р. В. Иезуитовой, Н. Н. Петруниной.

Настоящей же точкой отсчета для реферируемого исследования стала трехтомная коллективная монография «Библиотека В. А. Жуковского в Томске» (1978-1988) и труды томских филологов Ф. 3. Кануновой, А. С. Янушкевича, Н. Б. Реморовой, Э. М. Жиляковой, О. Б. Лебедевой, в которых была выработана плодотворная и перспективная методология изучения творчества писателя. Здесь была убедительно доказана необходимость и важность системного подхода к творческому наследию Жуковского, с которого, как справедливо указывает Ф. 3. Канунова, «начинается в литературе XIX века блестящая плеяда классиков <...>, отличающихся подлинным универсализмом мышления, в творчестве которых были неразрывно слиты поэзия и философия, история и педагогика, эстетика и естествознание» [Канунова Ф. 3. Некоторые проблемы идейного и творческого развития В. А. Жуковского II Библиотека В. А. Жуковского в Томске: В 3 т. Т. 2. Томск, 1984. С. 4].

Важное значение для исследования прозы писателя имеют работы Б. М. Эйхенбаума, Ю. Н. Тынянова, В. М. Жирмунского, Б. В. Томашевского, В. Б. Шкловского, Р. О. Якобсона. Посвященные проблемам теории стиха, эти исследования впервые ставили такие принципиальные для понимания прозы Жуковского вопросы, как стиховое слово и слово прозаическое, функция ритма в стихе и в прозе, взаимодействие поэзии и прозы и др. Для современного этапа изучения русской литературы XIX в. и творчества Жуковского в том числе это направление можно считать одним из приоритетных (работы Ю. М. Лотмана, М. М. Гиршмана, М. Ю. Лотмана, В. Э. Вацуро, П. А. Руднева, А. В. Чичерина, Г. Н. Поспелова, Ю. Б. Орлицкого, В. Шмида и др.). Наконец, для изучения прозы

Жуковского чрезвычайно значимы такие проблемы, как беллетризация, философизация прозы, и посвященные им работы Ю. Н. Тынянова, Б. М. Эйхенбаума, В. М. Жирмунского, IO. М Лотмана, В. М. Марковича, Е. К. Ромодановской, Л. Я. Гинзбург, В. А. Кошелева, Е. И. Анненковой, Н. Л. Вершининой и др.

Предмет нашего исследования - прозаическое наследие Жуковского в полном его объеме, включая архивные материалы. Проза Жуковского рассматривается в контексте материалов его библиотеки, эстетики и критики, поэзии и эпистолярия, а также в связи с проблемами и этапами развития русской прозы XIX века.

Уже самый беглый взгляд на материал показывает, что Жуковский, понимая широту возможностей прозы в изображении мира и человека, пользуется этим термином для определения не только собственно художественной, сюжетной прозы, но и прозы философской, публицистической, литературно-критической. При публикации в журналах оба типа прозы Жуковского входили, хотя и в разных рубриках («Повести» и «Смесь»), но все же в общие разделы «Изящная словесность» или «Проза». В составе же собрания сочинений писателя повести, публицистика, эстетика, критика, документально-философские и т. д. произведения попадали, без какой бы то ни было рубрикации, в один том, который озаглавливался «Сочинения в прозе».

Корпус прозы Жуковского оказывается достаточно обширным и вместе с тем внутренне настолько подвижным, неканоническим, что целому ряду произведений невозможно дать однозначное жанровое определение и даже отнести их к тому или иному типу прозы. Это делает необходимым обратиться в нашем исследовании к таким понятиям, как «промежуточные жанры» (Ю. Н. Тынянов), «бесфабульная проза» (Б. В. Томашевский), «вымысел» и «домысел» (А. И. Белецкий), «вымысел» и «замысел» (Л. Я. Гинзбург), «внутренняя мера» текста (Н. Д. Тамарченко). Данная терминология и стоящий за ней подход предоставляют возможность не только очертить границы объема прозаического наследия Жуковского (и соответственно нашего исследования), определяющиеся специфическим пониманием поэтом-романтиком категории «проза», но и провести эволюционную линию творчества Жуковского-прозаика, соединив ее с общей логикой развития русской прозы первой половины XIX в.

Однако, категория «проза» не является для Жуковского безграничной, не обозначает любой авторский текст, основанный на прозаическом принципе его организации. В этом плане весьма показательна история прижизненной публикации прозы Жуковского отдельными изданиями или в составе его собраний сочинений. Ряд прозаических произведений был введен Жуковским уже во второе издание его сочинений (1818 г.), в котором они составили отдельный том (т.4). Озаглавленный «Опыты в прозе», он включил в себя повести «Марьина роща», «Три сестры» и статьи «О критике», «О басне», «О сатире», «Писатель в обществе» и «Кто истинно добрый и счастливый человек». Корпус этих сочинений, с добавлением «Путешествия по Саксонской Швейцарии», «Отрывков из письма о Швейцарии 1821 г.» и «Рафаэлевой «Мадонны», вошел и в состав отдельного тома прозы, который был издан Жуковским в 1826 г. уже под заглавием «Сочинения в прозе», в дополнение к 3-му изданию «Стихотворений Василия Жуковского»

(1824) , а также в состав 4-го (1835-1844 гг.) и 5-го (1849 г.) изданий Собрания сочинений писателя. В четвертом издании содержание тома пополнилось «Отрывками из письма о Швейцарии 1833 г.», «Воспоминаниями о торжестве 1834 г.», «Чертами истории государства Российского», статьями «Взгляд на землю с неба», «Последние минуты Пушкина» и другими поздними произведениями. Том прозы (7-й) в последнем прижизненном издании повторил прозаический том предыдущего собрания сочинений. В посмертные тома 5-го издания - Х1-й и Х1Н-й - вошла поздняя (1830-1840-х гг.) проза Жуковского - публицистика, религиозно-философские и эстетические статьи. Архив писателя, а также его переписка с П. А. Плетневым дают достоверное представление об авторской концепции Х1-го тома, который сам писатель называл томом «святой прозы» и «целым томом».

Кроме того, осмысляя проблему отбора материала для нашего исследования, мы сталкиваемся с вопросом о месте переводов Жуковского в его прозаическом наследии. Опору и здесь помогает обрести сам писатель, давно выявивший одну из важнейших особенностей своего творчества. В письме к Н. В. Гоголю от 6/18 февраля 1847 г. он писал: «Я часто замечал, что у меня наиболее светлых мыслей тогда, как их надобно импровизировать в выражение или в дополнение чужих мыслей. Мой ум, как огниво, которым надобно ударить об кремень, чтобы из него выскочила искра. Это вообще характер моего авторского творчества; у меня почти все или чужое, или по поводу чужого - и все, однако, мое» [Жуковский В. А. Собр. соч.: В 4 т. М.; Л., 1960. Т. 4. С. 544]. Такая установка Жуковскою позволяет считать переводы, в том числе и прозаические, органичной частью его творческого наследия. Неслучайно при жизни писателя выдержали два издания его «Переводы в прозе» (1816-1817гт. и 1827 г.), представляющие избранную прозу 1807-1811 гг. из «Вестника Европы» (повести и произведения «промежуточных жанров»), а также переводы романов и повестей Коцебу, Флориана, флорианова перевода «Дон Кихота» Сервантеса.

Итак, основной корпус текстов, органично соединяющий переводы и собственные сочинения, художественные произведения и публицистические, эстетические, философские и т. д. статьи, во многом позволяет установить история публикаций прозы Жуковского отдельными изданиями и в составе собраний сочинений или переводов. Однако следует учитывать тот факт, что многие сочинения и переводы в прозе Жуковский представлял на суд читателей первоначально на страницах периодических изданий и при этом далеко не все, печатавшееся в периодике, он включал в свои собрания сочинений, что делает подвижным не только внутреннее содержание корпуса прозы писателя, но и его внешние границы.

Наконец, представляется необходимым в рамках темы диссертации обратиться и к незавершенным и неопубликованным при жизни писателя (по разным причинам) прозаическим произведениям Жуковского, поскольку это позволит проникнуть в лабораторию его творческих поисков.

Таким образом, прижизненные публикации прозы Жуковского, а также незавершенные и неопубликованные прозаические замыслы писателя, равно как и некоторые его эстетические идеи, показывают, что принадлежность произведения к сюжетной или бессюжетной прозе не означает для Жуковского ограничения при определении пределов художественной прозы. В связи с этим, допуская возможность различных вариантов ответа на вопрос об объеме прозаического

наследия Жуковского, в нашем исследовании мы пользуемся избранными самим Жуковским в отношении к прозе принципами и авторской установкой на публикацию того или иного произведения или, по крайней мере, его связью с творческими поисками писателя. В соответствии с этим в наше исследование не вошла дневниковая и эпистолярная проза Жуковского, за исключением писем, трансформированных самим Жуковским в статьи, предназначаемые для публикации. За рамками работы остались планы и конспекты, составленные в связи с педагогической деятельностью, эстетические и литературно-критические выписки и конспекты, арзамасские протоколы, «записки» официальным лицам и т. п. Эти материалы привлекаются по мере необходимости, в качестве контекста к основному в данном исследовании материалу

Стержнем работы является, во-первых, мысль о такой особенности природы поэтической индивидуальности Жуковского, наиболее полно раскрывшейся при изучении его библиотеки, как принципиальная склонность к философским, нравственно-этическим, а в последние годы и к нравственно-религиозным исканиям. «Традиционные представления об общественной индифферентности поэта, о его эстетической неподготовленности, неразвитости философских и исторических воззрений вряд ли могут удовлетворить сегодня», - пишет один из ведущих исследователей Жуковского. Творческую индивидуальность Жуковского ученый видит в «органичном синтезе мыслителя и художника» [Янушкевич А. С. Этапы и проблемы творческой эволюции В. А. Жуковского. Томск, 1985. С. 8]. Здесь следует искать истоки принципиального, не прекращавшегося в течение всего творческого пути, интереса Жуковского-поэта к эпосу и к прозе, а также корни эволюции Жуковского-прозаика.

Во-вторых, важнейшей методологической опорой в исследовании прозы Жуковского должна служить, на наш взгляд, мысль отечественных филологов об еще одной особенности творческой психологии писателя - о его тяготении к целостности взгляда на человека и мир, что было связано как с идеями романтического универсализма, с веяниями времени, так и с психологической индивидуальностью Жуковского, Обращение писателя в 1830-1840-е гг. к религии органично слилось с его поиском идеи синтеза, общей основы бытия и сознательным поворотом к прозе как к «поэзии мысли». В связи с этим осмысление прозы Жуковского как цельного явления, как жанрово-стилевой системы представляется вытекающим из самой природы художественного сознания писателя.

Системность в предлагаемой диссертации понимается в разных аспектах. Безусловно, основным для нас является исследование собственно прозаического наследия Жуковского как системы, созданной поэтом-романтиком и потому отличающейся принципиальной подвижностью, свободой, открытостью, синтетизмом, и в то же время целостностью, закономерной логикой своего развития и известной самостоятельностью. Вместе с тем, для нас принципиальна мысль об органике прозы Жуковского в его творческой системе в целом и, в связи с этим, о сложном взаимодействии прозы писателя со всеми сферами и уровнями его духовной деятельности. В первую очередь следует подчеркнуть, конечно, взаимосвязь прозы, лирики и лиро-эпоса Жуковского. Неслучайно этапы становления Жуковского-прозаика органично вписываются в русло его эволюции

как поэта. Не менее важным является и взаимодействие процессов становления Жуковского-мыслителя, историка, педагога, эстетика, общественного деятеля и Жуковского-прозаика. В разные периоды творчества обращение Жуковского к прозе имело свой определенный смысл, на первый план выдвигались те или иные уровни системы, в зависимости от социально-философских, нравственно-эстетических исканий и самого Жуковского, и времени. В целом же интерес поэта-романтика к прозе, его активные и целенаправленные жанрово-стилевые поиски в этой сфере - свидетельство общих глубинных сдвигов, происходивших в русской литературе первой трети XIX в. и определявших ее закономерное, объективное движение в сторону прозы. В этом плане проза Жуковского представляется нам важной, уникальной и вместе с тем характерной составляющей русской прозы и всего русского литературного и шире культурного процесса XIX века. Системный подход позволяет, таким образом, не только рассмотреть прозу Жуковского как единое и одновременно весьма разнообразное (по жанрово-родовой специфике и вытекающей отсюда тематике, проблематике, типу повествования и т. д.) целое, имеющее определенную Л01ику развития, но и вписать ее во многие историко-культурные контексты.

Сущностью рассматриваемого материала обусловлена методология диссертации, в которой взаимодействуют приемы теоретико-типологического, историко-генетического, культурно-исторического анализа.

Научная новизна исследования определяется тем, что в нем впервые предпринята попытка выделить прозу В. А. Жуковского (в полном объеме, включая архивные, неопубликованные материалы) в самостоятельный предмет системного изучения, которое показало, что 1) Жуковский-прозаик прошел определенный и вполне закономерный путь развития - от 1800-х к 1840-м гг. - в контексте литературно-исторической и культурно-исторической традиций своего времени (в связи с чем очевидными представляются творческие взаимосвязи прозы Жуковского и Карамзина, Муравьева, Батюшкова, Пушкина, Гоголя, славянофилов, а также представителей литературы второй половины XIX века -Герцена, Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова и русских религиозных философов рубежа Х1Х-ХХ веков); 2) существуют системные закономерности, связи как отдельных этапов в творческой эволюции Жуковского-прозаика, отдельных пластов его прозаического наследия, так и процесса дифференциации и взаимодействия стиха и прозы в творчестве Жуковского, позволяющие прояснить понимание не только поэтики прозы первого русского романтика, логики его художественного развития в целом, но и жанрово-родовой динамики русской литературы 1800-1840-х гг.; 3) поздняя проза Жуковского (в диссертации она впервые систематизирована, целостно осмыслена и в ряде случаев впервые введена в научный оборот), отличающаяся взаимопроникновением художественности и метафизического философствования, наиболее полно выражающая его главную идею - синтеза, занимает особое место в творческом развитии писателя и одно из центральных мест в русской философской прозе 1830-1840-х гг.; 4) существенны взаимодействия переводной и оригинальной прозы Жуковского в рамках его прозаического наследия как целостной системы, а также эволюция их соотношения от раннего периода творчества к позднему; не менее важны в связи с этим литературные взаимосвязи Жуковского-прозаика и таких мастеров западноевропейской прозы, как Руссо, Сервантес, французские

моралисты, немецкие романтики и др.; 5) глубоко содержательна и репрезентативна как для творчества Жуковского, так и для русской прозы в целом динамика соотношения собственно художественной (сюжетно-беллетристической) и философско-публицистической прозы, раскрывающая жанрово-стилевые поиски Жуковского-прозаика; 6) сквозь индивидуальные особенности прозы Жуковского как художественной системы пролегают важнейшие линии развития русской прозы (проблематика, образы, мотивы, соотношение в повествовании автора и героя, дискурса и нарратива и др.), в чем выражается характерная диалектика преемственности между романтизмом и классическим русским реализмом XIX века; 7) взгляд на прозу Жуковского в целом как на развивающуюся художественную систему, органично соотносящуюся с его лирикой, а с другой стороны с большим историко-литературным и историко-культурным контекстом 1800-1840-х гг., выявляет поэтичность, лирическое начало и философичность как основные тенденции, определяющие своеобразие произведений Жуковского в прозе, привносящие в них особое состояние нравственно-этического поиска, жизнетворчества.

Научно-практическая значимость работы определяется тем, что полученные диссертантом научные результаты позволяют расширить и углубить представление как о художественной системе романтизма Жуковского, так и об истории, эстетике и поэтике русского романтизма в целом. Кроме того, диссертация имеет большое эдиционное значение, будучи тесно связанной с работой над изданием Полного собрания сочинений и писем В. А. Жуковского. Практическую ценность придает диссертации и возможность использования ее материалов и выводов в вузовской практике преподавания ряда дисциплин историко-литературного профиля, при разработке спецкурсов и проведении семинаров, посвященных актуальным проблемам творчества Жуковского, русской романтической прозы, русской философской прозы и др.

Апробация работы: по результатам диссертации были прочитаны доклады на международных, всероссийских, межвузовских научных конференциях: «Проблемы литературных жанров» (Томск, У-Х; 1985-2001), «Литературное произведение: сюжет и мотив» (Новосибирск, 1999), «Американский и сибирский фронтир» (Томск, 2001), «Язык в поликультурном пространстве: теоретические и прикладные аспекты» (Томск, 2001), «Мир романтизма (Х-е Гуляевские чтения)» (Тверь, 2002), «Русская литература в современном культурном пространстве», «Теоретические и прикладные аспекты филологии», «Мир и общество в ситуации фронтира: проблемы идентичности», «Мировоззренческие реконструкции традиционного сознания в евроазиатском сообществе: стереотипы и трансформация», «Филология и философия в современном культурном пространстве» (Томск, 2003), «Кирилло-Мефодиевские чтения» (Томск, Новосибирск, 1998-2003). Некоторые разделы работы, связанные с изданием ПССиП В. А. Жуковского, обсуждались на семинарах редакционной коллегии. В частности, был обсужден специальный том ранней прозы Жуковского, редактором которого является автор данного исследования. Материалы диссертации использовались при проведении спецсеминара «Пути русской литературы к прозе (первая треть XIX в.)» По теме диссертации опубликовано 32 работы (монография, разделы в коллективной монографии «Библиотека В. А. Жуковского в Томске» и в монографии, написанной в соавторстве с Ф. 3.

Кануновой, статьи), а также примечания к 31 тексту в ПССиП В. А. Жуковского (т. 1-2).

Структура работы обусловлена поставленными целями и задачами. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и списка использованных источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается выбор темы диссертации, актуальность ее проблематики, очерчивается круг материалов, определяются цели и задачи исследования, формулируются его основные аспекты. Кроме общего обоснования системного подхода к прозе Жуковского, во введении рассматривается эстетика прозы писателя, его взгляды на русскую прозу, тоже представляющие собой вполне законченную, хотя и необычайно динамичную систему.

В первой главе «Проза В. А. Жуковского периода формирования его этико-философской и эстетической системы (1797-1806)» анализируется начало жанрово-стилевых поисков писателя в области прозы, развитие которой фазу пошло по пути оригинального творчества и переводов. Причем изначально оказались взаимосвязанными процесс становления прозы Жуковского и его этико-философской системы. Рождение интереса Жуковского к прозе, как к собственно художественной, так и к философской, публицистической, литературно-критической, происходило на фоне творческих устремлений Н. М. Карамзина, М. Н. Муравьева, русского масонства, а с другой стороны - в русле развития собственной лирики Жуковского.

В первом разделе определяется место и значение самых ранних подступов писателя к прозе. В частности, рассматриваются его пансионские сочинения, публиковавшиеся в изданиях Московского Университетского благородного пансиона Конечно, они носят экспериментальный характер, но уже тот факт, что это были первые опыты, позволяет увидеть в них принципиальные основы прозы начинающего писателя. В этом плане весьма показательно, что уже ранние прозаические миниатюры Жуковского были призваны выразить авторский угол зрения на мир и человека, создать общую картину мироздания, которая и является главным объектом его дискурса. Весьма характерно, что в первых опытах Жуковского в прозе очевидно принципиально влияние традиций описательной поэзии Томсона и Грея, прежде всего выдвижение на первый план медитативности и одновременно описательного элемента для передачи концепции «благой природы», тесное переплетение традиционных поэтических тем природы и смерти и связанные с этим элегические оссианические мотивы.

Осмысление «языка» ранней оригинальной прозы Жуковского связано в первую очередь с постановкой проблемы ее жанрово-родовой специфики. Сложность ситуации заключается в том, что, с одной стороны, Жуковский воспитывался на лучших образцах канонических жанров классицизма и сентиментализма С другой стороны - именно Жуковский начинает в отечественной словесности радикальные преобразования и поэтической, и прозаической жанровой системы, и самой сущности жанрообразования. Разрушая не сами по себе жанры, а канонические внутри- и межжанровые границы, Жуковский по сути заявляет о синтетической природе рождающейся новой русской прозы. Из классифицирующего принципа жанр превратился у

Жуковского-прозаика в основу целостности произведения, так как категория жанр уступает место уже в его ранней прозе другому понятию - автор. В миниатюрах Жуковского устанавливается «лично-родовая», «внутренняя мера» (М. М. Гиршман. Н. Д. Тамарченко) текста, отчетливо проявившаяся в архитектонике произведений: в пространственно-временной зоне построения образа, в отношениях автора и героя, в типе повествования.

В пансионских речах, читавшихся Жуковским на торжественных актах, была поднята проблема нравственности в разных ее аспектах, совпадающая с важнейшей «идеей времени» о нравственном самоусовершенствовании как пути к общественному прогрессу, органически связанная с литературными поисками Жуковского. Все речи - по сути, один текст о человеке, развивающий и конкретизирующий содержание предыдущих статей и стихотворений Жуковского. Антропоцентрическая установка автора речей очевидна, в чем, безусловно, сказались уроки кураторов пансиона, московских масонов И. П. Тургенева, И. В. Лопухина, М. М. Хераскова, А. А. Прокоповича-Антонского. Следует подчеркнуть и главную «поэтическую» установку Жуковского на эмоциональное воздействие на публику. Высокие мысли должны были увлечь сердца слушателей. Отсюда сочетание патетики, торжественной лексики, устойчивых аллегорий и поэтичности, музыкальности. Однако, выбрав форму публичного выступления, Жуковский сосредоточен, по сути, на собственной личности. Его речи - это своего рода импровизации на заданную тему.

Общие закономерности становления прозы Жуковского высвечивает его первая оригинальная повесть «Вадим Новогородский» (1803), которая во многом была следствием увлечения сентименталистской традицией и в то же время попыткой ее преодоления. В первую очередь в связи с этим должна быть поставлена проблема поэтичности прозаической повести Жуковского, обусловленной особым состоянием и позицией автора-повествователя. Вслед за Карамзиным Жуковский отказывается от сложного сюжета, большого числа действующих лиц. При этом повествование приобретает внутреннюю глубину. Лиризм, психологическая напряженность, атмосфера нравственно-этических поисков, открытые для русской повести Карамзиным, пронизывают все уровни «Вадима Новогородского», придавая ему, несмотря на внешнюю незавершенность, музыкально-лирическую целостность. Исторический сюжет повести позволил автору сделать выход к проблеме национального. Здесь он, безусловно, оказался в русле оссианической прозы. С самого начала в повести звучат характерные мотивы тленности, скоротечности жизни. В ней господствует атмосфера исторического предания, окрашенного в элегические тона

Для характеристики ранней прозы Жуковского показательна и его первая критическая статья «О «Путешествии в Малороссию», посвященная книге К. П. Шаликова. Эта статья, полемичная и даже пародийная по отношению к эпигонству автора «Путешествия в Малороссию», может быть расценена как высокий образец художественной критики начала XIX в., утверждающий многие новые для русской прозы эстетические принципы, и вместе с тем как характерный для Жуковского тип прозаического текста, выстроенного по принципу «свое по поводу чужого», синтезировавшего разные жанрово-стилевые традиции. Жуковский переакцентирует сам предмет изображения: его интересует не столько чувствительность, сколько живое чувство, напрямую связываемое

автором статьи с идеей движения как основы жизни вообще и душевной, в частности. В целом же ранние оригинальные опыты Жуковского в прозе демонстрируют тесную взаимосвязь лирического и эпического начал, жанров собственно художественной прозы и так называемых «промежуточных», сентименталистских и предромантических традиций. Здесь прорисовывается ориентация Жуковского на универсализм, синтетизм мышления, органичная включенность его прозы в контекст собственного творчества и в процесс становления русской прозы.

Второй раздел посвящен анализу поэтики переводной прозы первого русского романтика 1799-1806 гг. Дополняя его оригинальное творчество, она вносила свой вклад в преодоление нормативного, метафизического подхода к человеку. Высокий нравственный пафос его переводов, как и оригинальных сочинений, оказывался эстетически переживаемым.

Упорному труду Жуковского как переводчика прозы многим обязана своим развитием, прежде всего, русская повесть и русский классический роман. Так, перевод «Мальчик у ручья» (1801), источником которого является роман А. Коцебу «Geprüfte Liebe», демонстрирует первые попытки писателя овладеть стилистическими и жанровыми приемами сентименталистского романа, обращенного к массовому читателю. Он позволяет определить позицию писателя в полемике, завязавшейся еще во второй половине XVHI в. вокруг художественной прозы, романа, в частности, в связи пересмотром соотношения «полезного» и «приятного» в нем. Роману необходимо было отпочковаться or «сказок» и «романцев», обратиться к изображению действительности и выработать для этого новые художественные средства.

Неслучайно, одной из важнейших для переводчика «Мальчика у ручья» стала проблема языка, решаемая им в карамзинских традициях. Прежде всего, писатель осваивает различные повествовательные формы, стилистические приемы изображения внутренней жизни человека, пытаясь сделать повествование более эмоциональным, психологически более точным, глубоким и напряженным. Интересно в этом плане отношение Жуковского-переводчика к элементам готического романа, активно используемым Коцебу. Он старается перевести их, говоря словами В. Э. Вацуро, «на язык сентиментального психологизма и сентиментальной поэтики». Вместе с тем, уже в первом своем прозаическом переводе Жуковский заботится о соответствии нравственно-психологического и историко-культурного планов повествования. Предельно важную в этом плане функцию в «Мальчике у ручья», значительно более отчетливую, чем в подлиннике, выполняет автор-повествователь: его образ способствует интеллектуализации, философизации текста.

В повести «Королева Ильдегерда», также переведенной из Коцебу в 1801 г., Жуковского привлекает, если судить по характеру перевода, по контексту творчества переводчика, прежде всего, историческая тема. Переводная историческая повесть Жуковского, опередившая его попытки создать оригинальное произведение на историческом материале и предвосхитившая целый поток исторической прозы, образовавшийся в русской литературе к 1830-м гг., подчеркивает мысль о том, что история и нравственность - две вещи неразрывные. Потому в ее центре, как и в исторических повестях Карамзина, оказываются не исторические события как таковые, а отдельные личности, их

мораль и психология, страсти. Причем, внимание в переводе явно сосредоточено на главной героине, в которой Жуковский видит героическую личность. Отсюда -характерное уточнение в жанровом определении повести: не историческая, как у Коцебу, а героическая. Все средства характеристики Ильдегерды направлены на создание образа идеальной личности и в то же время на преодоление его абстрактности, условности. Вместе с тем, при всем внимании к внутреннему миру героев, повествователь ведет о них рассказ по эпическим законам. Оссианический тип повествования дал выход интересу к национальному и историческому тону рассказа

Эволюцию исторических интересов Жуковского и связанные с ней тенденции его прозаического повествования демонстрирует переводная (из Ж.-П. Флориана) повесть «Вильгельм Телль, или Освобожденная Швейцария» (1802). И здесь Жуковский идет вслед за Карамзиным, за логикой развития его исторической повести - от «Натальи, боярской дочери» к «Марфе-посаднице». Весьма примечательно в связи с этим, что идейное содержание, пафос и художественное своеобразие перевода Жуковского определялись категорией «народ», «нация», которая, как известно, уже через несколько лет станет особенно актуальной в романтической философии истории и в романтической эстетике, а позднее многое будет определять в русской классической прозе. С одной стороны, в основу понимания «народа» Жуковским положены классические философские концепции XVIII в. (например, Руссо, Гердера). С другой стороны, для него очень важно такое понятие, как «национальный дух», укоренившееся в русском общественном сознании в эпоху предромантизма и романтизма, повлекшее за собой пристальный интерес к вопросу о роли личности в национальной истории. Жуковский оказывается на этом пути первопроходцем. Герои повести названы Жуковским уже в двойном ее заглавии. Это швейцарский народ и легендарная личность - Вильгельм Телль (ср. у Флориана - «Guillame Tell»).

Переведенная Жуковским «сицилийская повесть» Флориана «Розальба», отмеченная активным использованием явной фантастики, «готических» элементов, несла целый ряд эстетических идей, важных как для развития Жуковского, так и отечественной литературы в целом. Самым главным в повести, появившейся в творчестве писателя на почве его увлечения оссианической поэзией, «кладбищенскими элегиями», была общая «таинственная» атмосфера, в осмыслении и изображении которой и проявляются в первую очередь зачатки новой эстетической системы. В «Розальбе» представлен неповторимый художественный мир, во многом новый для русской поэзии и прозы. Это мир, в котором уже произошел сдвиг в мировосприятии. Он определяется отходом от рационалистического отношения к жизни и человеку, как к чему-то упорядоченному, раз и навсегда данному.

Особое место в системе ранней переводной прозы Жуковского занимает перевод (выполненный с помощью перевода-посредника, принадлежащего Ж.-П. Флориану) одного из шедевров европейской романистики - «Дон Кихота» Сервантеса. Главным в работе над переводом для Жуковского стало создание образа Дон Кихота как личности, творящей себя и окружающий мир. В этом плане Жуковский обнаружил в герое Сервантеса многое из того, что отвечало его этико-философской системе, прежде всего, ее главной идее самосовершенствования личности. Вместе с тем, роман Сервантеса сам

направлял Жуковскою к проблеме сложности внутреннего мира человека и его отношений с окружающей действительностью. И здесь чрезвычайно показательно глубокое понимание Жуковским вопроса о безумии Дон Кихота, вокруг которого концентрируется в романе вся его философская, нравственно-психологическая проблематика. Опираясь на труды европейских сенсуалистов, прежде всего французских просветителей, которые он штудирует в 1800-е гг., Жуковский с особой силой выделяет философско-этические проблемы соотношения ума и чувства, человека и общества, индивидуальности и индивидуализма и связанные с ними элегические мотивы одиночества, странничества, органично перешедшие в перевод прозаического сочинения из поэзии Жуковского. Все это определяло и своеобразие жанрово-стилевой природы «Дон Кишота». В связи с этим в диссертации поставлен ряд вопросов, связанных с процессом взаимодействия поэзии и прозы в переводе Жуковского, в частности, с оказавшейся чрезвычайно значимой для переводчика прозиметрической тенденцией, характерной для ренессансного романа Сервантеса. Исследование показало, что прозиметрия не разрушает целостного текста, а напротив, делает его многомерным, универсальным.

Анализ же ранней переводной прозы Жуковского в целом позволяет нам сделать несколько важных выводов, касающихся прежде всего ее конструктивной роли и в художественном самоопределении Жуковского, и в формировании русской прозы в начале XIX в. С особой наглядностью она демонстрирует безусловную близость Жуковского как одного из родоначальников отечественной прозы к сентиментализму и вместе с тем его движение вперед, к прозе романтической, отличающейся утонченным психологизмом, органическим слиянием разных жанрово-родовых и повествовательных традиций.

В третьем разделе впервые в литературоведении анализируется такая особенность поэтики ранней прозы Жуковского, как незавершенность многих его проектов. Они носили принципиально эстетический характер, выполняли работу по генерации и ускорению тех глубинных процессов, которые происходили в русской литературе. Посредством перевода Жуковский сознательно ищет парадигму перехода русской прозы из века Просвещения в XIX век, открывший столько нового, особенно в сфере духовного бытия человека.

Одним из примечательных явлений раннего творчества Жуковского-прозаика является незавершенная хрестоматия ««Примеры слога, выбранные из лучших французских прозаических писателей и переведенные на русский язык Василием Жуковским» (1805). Переводы хрестоматии никогда не публиковались. Рукопись хранится в РНБ [Ф. 286. On. 1. № 16. Л. 1-42]. Источник переводов - французское издание «Leçons de Littérature et de Morale, ou Recueil, en prose et en vers, des plus beaux morceaux de la langue française dans la literature des derniers siècles» (т. 1). Выполненный примерно на одну треть проект Жуковского, тем не менее, наглядно демонстрирует ряд важнейших тенденций его творчества и русской литературы в целом. Органично вливаясь в процесс нравственно-философского и эстетического самовоспитания писателя, он в первую очередь подтверждает его стремление продолжить начатые в первой половине 1800-х гг. поиски в жанрово-стилевой сфере, упорядочить прозаический слог и, что самое главное, выработать систему образного и вместе с тем точного прозаического слога.

Проблема прозаического слога особенно остро встает для Жуковского именно в 1800-е гг., во многом в связи с полемикой «шишковистов» и «карамзинистов», в центре которой, как известно, находились проблемы прозаического слога. Уже в статье «О слоге» (перевод отрывка из «Discours de réception à Г Académie Française» Ж. Л. Л. Бюффона), открывающей хрестоматию, Жуковский, по сути, сказал о необходимости отхода от «сознательно-традиционной поэтики» (Л. Я. Гинзбург), об обновлении авторского образа, который прежде всего должен «выдерживать свой тон» В своих «Примерах слога» Жуковский и стремится выработать некий средний слог, органично сочетающий устойчивость стиля и его гибкость. Такое было возможно лишь при одном условии: предрешенность основных элементов произведения (лексика, синтаксис, семантика) типом авторского образа должна была быть переосмыслена в плане акцентации неповторимости, индивидуальности авторского сознания.

Осваивая прозаическую речь в «Примерах слога», Жуковский ищет ее разные жанровые модификации. Хрестоматия делится на такие разделы, как «Повествования», «Картины», «Описания», «Дефиниции» и т. д. Образцы собственно ораторской речи, строго подчиняющиеся канонам, остаются за рамками издания Жуковского, но в целом в основу построения книги Жуковский кладет жанрово-стилевой принцип. При этом в хрестоматии отсутствует строгая внутрижанровая и межжанровая дифференциация.

Только первый из задуманных Жуковским разделов хрестоматии -«Повествования» - был осуществлен полностью Он демонстрирует глубину размышлений Жуковского о самом понятии повествования. В раздел вошли фрагменты из собственно художественной (романы) и «нехудожественной» прозы (научно-популярная литература, похвальные и надгробные слова). Таким образом складывается некая внутрисгилевая классификация раздела Но вместе с тем, фрагменты представляют собой некий единый текст под названием «Повествования», демонстрирующий философичность и целостность как особую направленность сознания Жуковского-прозаика Структура раздела «Картины» демонстрирует тот же принцип, что и «Повествования».

Сличение переводов хрестоматии с подлинниками и черновой характер рукописей позволяет выявить и стилевые тенденции Жуковского-прозаика. Прежде всего, отметим стремление Жуковского к стилистической уместности слова, которой отдается явное предпочтение перед точностью предметной. Довольно часто прозаическое слово Жуковского окрашивается лирической традицией, несет в себе выработанные в лирических жанрах значения. Вместе с тем, Жуковский не боится смешивать привычные и непривычные словосочетания, изобретать значения, соответствующие данному контексту. В целом стиль писателя оказывается непредсказуемым: традиционное соединяется здесь с непривычным, абстрактное с конкретным. Главное, чего, по-видимому, добивался Жуковский, было разрушение четких, классицизмом установленных межстилевых (а значит, и межжанровых и даже межродовых) границ, стилевое взаимодействие. Конечно, Жуковский пользуется критерием логики, приятности, стилистической уместности, но он позволяет себе совмещать это с новым художественным опытом поэтизации прозаического «слога», предполагающей, прежде всего, свободное проявление в нем авторского начала.

К числу незавершенных относится и замысел переводов «Избранных сочинений Ж.-Ж. Руссо», работа над которым относится к 1805 - началу 1806 гг. [РНБ. Ф. 286. Оп. 1. № 17. Л. 1-24]. Подобных изданий в России еще не было. Этсп проект, задачей своей имевший знакомство широкой читающей русской публики с творчеством великого французского писателя-просветителя, был органичным продолжением фронтального и глубокого изучения Жуковским Руссо. Руссо представлен Жуковским и как философ, педагог, эстетик, и как талантливый прозаик, открыватель сентиментализма во французской летературе, как образцовый стилист. Примечателен сам принцип построения первого тома, планы и фрагменты которого дошли до нас. По типу и структуре он представляет собой своего рода «Смесь» - характернейшее для русской прозы начала XIX в. и для Жуковского как прозаика эстетическое явление. Первый том должны были составить, органично дополняя друг друга, философские и эстетические трактаты, письма, а также беллетристическая проза. Такая композиция является прямым следствием широкого понимания пределов прозы, не только допускающего, но сознательно стремящегося к синтезу документального, общественного, этического и художественного начал. В диссертации рассматриваются дошедшие до нас фрагмент трактата «О науках», эпистолярная повесть «Письма к Саре», повесть «Левит Ефраимский», являющаяся переложением библейской легенды и переводы 4-х писем.

Завершает раздел анализ переводов (из X. Гарве, И.-Я. Энгеля, К.-В. Гуфланда и др.), которые Жуковский, по-видимому, делал для себя, в процессе чтения книг, в большинстве своем вошедших в «Роспись во всяком роде лучших книг и сочинений, из которых большей части должно сделать экстракты» (1805) Эти переводы также никогда не публиковались, они хранятся в РНБ [Ф. 286. Оп. 1. № 18]. Несмотря на свою незавершенность, экстракты показывают, что для Жуковского в них существенна была не только проблематика, но и стиль. В целом по разделу, посвященному анализу ранних прозаических сочинений и переводов Жуковского, делается вывод об их важном значении как факте творческой биографии писателя и его эстетической позиции. Они представляют нам лабораторию Жуковского, озабоченного выработкой различных форм прозаического повествования, которое сознательно направлялось писателем на изображение духовного содержания личности и ее взаимодействия с внешним миром. Опытным путем Жуковский пытается найти способы расширения эстетического пространства русской прозы, ее идейного обогащения, углубления ее философского, морально-психологического содержания, жанрово-стилевого разнообразия.

Вторая глава диссертации «Проза В. А. Жуковского в «Вестнике Европы»: утверждение романтической эстетики и поэтики», посвященная следующему периоду прозаического творчества писателя, тесно связанному с его работой в известнейшем русском журнале, распадается на два раздела. В первом из них рассмотрено место и роль «промежуточных жанров» в художественных поисках Жуковского-прозаика конца 1800-х гг. Одной из точек отсчета для Жуковского остается в это время поиск стилевых и жанрово-родовых границ прозы. Сотрудничество в журнале, являвшемся некой универсальной формой бытования литературы, определяло тот факт, что стиль художественной прозы во многом сливался в художественном сознании писателя со стилем публицистики.

эстетики, критики и т. д. Этот процесс, не означавший, конечно, сознательного неразличения Жуковским документальных жанров и беллетристики, обернулся четким осознанием многофункциональности прозы, ее поистине неограниченных эстетических возможностей.

Их реализацию Жуковский, как и многие его современники, во многом связывал с работой в «промежуточных жанрах», выражавших самую суть жанрово-сгилевых исканий русской литературы переходного периода. Эти жанры сыграли ведущую роль в процессе переориентации русской литературы с поэзии на прозу. По справедливому мнению многих исследователей, они явились теми «клеточками, через которые в прозу проникали новые веяния» [Петрунина Н. Н. Проза 1800-1810-х годов // История русской литературы- В 4 т. Т. 2. Л., 1981. С. 52]. Они позволяли обратиться к «мыслям и мыслям», к реальности, к достоверному будничному факту, найти плодотворные возможности взаимодействия поэзии и прозы, лирического и эпического начал. В письмах, «мыслях и замечаниях», «путешествиях», в философско-этических и эстетических статьях Жуковского 1807-1811 гг. проза существует без вымысла, обращаясь к внутренней жизни человека (автора-повествователя). Характерно, что в прозе другого русского романтика, К. Н. Батюшкова, который как поэт всегда находился в состоянии творческого соперничества с Жуковским, проходили сходные процессы, вероятно, отражающие потребности литературы. Почти одновременно с Жуковским Батюшков создает «Отрывок из писем русского офицера о Финляндии», подборку афоризмов под названием «Мысли», статью «Опыты в прозе», «Прогулку по Москве». Некоторые из этих сочинений публикуются в 1810 г. в «Вестнике Европы».

Распространению новых идей и соответственно становлению нового прозаического слога («языка мыслей») в первую очередь служили переводы научно-популярных сочинений представителей «моральной практической философии» - И.-Я. Энгеля, И.-А Эберхарда, К. Ф. Морица, С.-Р.-Н. Шамфора и др. По форме это - диалоги довольно условных героев на темы, имеющие глубокую философскую и литературную традицию и не раз уже выраженные в произведениях Жуковского. Это - темы смерти, соотношения в человеке эмоционального и рационального, свободы и детерминированности и др. Здесь показательна принципиальная диалогичность, многомерность текстов, синтез субъективного и объективного в них. Такая проза одновременно и убеждает, и волнует читателя, отличаясь эмоциональной выразительностью и, вместе с тем, демонстрацией сложности и внутренней противоречивости рефлексии.

Свое место в прозе Жуковского из «Вестника Европы» занимает жанр письма, который еще в XVIII в. начал осознаваться как литературный. Письмо, прежде всего, дружеское, выполняя функции связи, документа и др., являлось и формой познания, самовыражения личности, и формой освоения действительности. Именно в письмах вырабатывались повествовательный стиль, повествовательная манера новой русской прозы. В разделе анализируются переводы писем И. Миллера к К. Бонстеттену, принца де Линя к Екатерине II, а также ряд статей, написанных в форме письма. Они интересны и с точки зрения предмета изображения, и с точки зрения структуры текста, а также в плане соотношения того и другого с жанром.

Написанные конкретным лицом и адресованные конкретному же лицу, эти письма, между тем, могут быть рассмотрены как философско-историческая, общественно-историческая, научно-популярная проза. Думается, именно в этом качестве они и привлекли внимание Жуковского. В жанре письма Жуковского привлекает возможность диалогизации, эпизации прозаического повествования. Но главным здесь оказалась возможность художественных экспериментов с образом автора-повествователя. В письме перед нами живое, текучее человеческое сознание, оно принадлежит субъекту речи и одновременно является объектом изображения. Это вело к индивидуализации интонаций, неповторимости и незаданности, многогранности повествования, к свободным переходам от одной темы к другой, что органично вводило прозаическое письмо в общую систему художественных поисков Жуковского, в частности, в параллель с его работой над стихотворными посланиями начала 1810-х гг.

Гибкая и пластичная, форма письма часто синтезируется в журнальной прозе Жуковского с другими жанровыми формами, оказываясь пригодной для выражения самого разного содержания - начиная от вопросов психологии, философии и кончая эстетикой. В главе рассматриваются случаи синтеза жанровых традиций письма, очерка и путешествия, письма и эстетического трактата, письма и «разговора», письма и рассуждения.

В журнале появляются и публикации собственно в жанре «мысли и замечания». Они представляют собой как бы развернутые афоризмы. Довольно короткие по объему, дискурсы представителей так называемой «нравственной философии» - на самые разные темы: философия, нравственность, психология, отличаются остроумием, оригинальностью и даже парадоксальностью суждений, воспитательным пафосом. Для Жуковского значимой становится, по-видимому, сама художественная форма «мыслей и замечаний», в которую он облекает комплекс своих любимых идей. «Мысли и замечания», ориентированные на выражение авторского самосознания, коррелируют в первую очередь, с дневниками Жуковского и с его маргиналиями на полях прочитанных книг. Образ автора-нарратора в тексте «мыслей и замечаний» и биографический автор соотносимы, но не тождественны. В тексте возникает некий образ, но не реального человека, а его духовного, интеллектуального облика. Он высказывает своим словом то, что общепринято.

Весьма показательными по проблематике, типу повествования и жанру являются публикации, посвященные вопросам психологии, внутреннего мира человека. Чаще всего автор-нарратор выступает в них как вымышленное, но вполне конкретное лицо, обладающее определенными чертами и характером. Публике сообщается об источнике, из которого автор черпает свои истории, которые им самим называются «истинными анекдотами», «истинными происшествиями», относившимися, по точному выражению Ю. Н. Тынянова, к «мелочам литературы» и являвшимися своеобразной лабораторией, прежде всего, таких жанров, как рассказ, повесть. В психологических статьях-этюдах о «странных людях», «чудаках», к которым Жуковским проявляется повышенный интерес, очевидна забота о создании ощущения правдоподобия у читателей, главным образом, засчет углубления психологизма.

Наконец, в массиве прозы, выполненной Жуковским для «Вестника Европы», можно выделить путешествия, где был проявлен принципиальный

интерес к новому для русской литературы материалу, где самим жанром был обусловлен упор на информативность и точность описаний, повествовательный слог. Все это были черты, определявшие первые шаги русской прозы к будущему роману. Характерно, что Жуковского привлекают «путешествия», в которых повествование ведется от лица, описывающего сложившееся задолго до него. В таких текстах всегда много деталей быта, нравов, обычаев, культурных традиций. В связи с этим в разделе рассмотрены переводы из «Путешествия в Иерусалим» Ф. Р. Шатобриана. Эпические по форме, эти «путешествия» являются одновременно лиро-биографическими. Здесь мы видим и внешний мир, и процесс самосознания автора, являющегося одновременно героем-путешественником и нарратором. Этот образ близок текстовому автору - Шатобриану, и вместе с тем он не тождествен ему, являясь художественным образом. Автор смотрит как бы со стороны на мир и на себя, стремясь осознать и изобразить свою отдельность и в то же время обусловленность окружающим миром. Так в прозу, всегда признававшуюся родственной эпосу, входит лирическое начало, возможность, говоря о мире, говорить о себе. Чем дальше по объекту изображения расходились проза и стихи, тем более обнаруживалась внутренняя общность прозы и лирики: и та, и другая активно продвигаются к авторству, к индивидуальному звучанию. Внеличностное выражение авторского сознания, свойственное прозе на протяжении многих столетий, теснится и уступает место формам, личностно проявленным.

Содержание «путешествия» может разворачиваться и вокруг действий (как в «истинном происшествии», «анекдоте»), в которых (прямо или косвенно) участвует путешественник-нарратор. Такие путешествия несут в себе яркие черты художественности (необычный материал, острый драматизм, проникновение в душевное состояние автора-нарратора и героя засчет их параллелизма), которые позже разовьются в жанрах повести и романа (самим Жуковским будет сделан ряд переводов повестей, написанных в форме путешествия, см. об этом ниже). Многие черты их стиля будут плодотворны и для романтической лирики Жуковского, и особенно для таких лиро-эпических жанров, как баллада и поэма с ее «конструктивным принципом параллелизма судьбы центрального персонажа и автора» [Манн Ю. В. Поэтика русского романтизма. М., 1976. С. 246]. Утверждение в «путешествии» эстетической ценности картины реального мира, выдвижение нравственно-этических, философских проблем становления личности, выявление авторского облика в присущей ему сложности и глубине найдет свое закономерное развитие и в поздней прозе Жуковского, которая переживет еще один всплеск интереса к жанру «путешествия» в 1820-х гг., в период «эстетических манифестов» писателя-романтика.

Таким образом, анализ небеллетристической прозы Жуковского, опубликованной в 1807-1811 гг. в «Вестнике Европы», позволяет сделать некоторые выводы. Во-первых, эта проза обладает синкретическими свойствами, стремясь не столько к родовой дифференциации, сколько к родовому (лиро-эпическому, в первую очередь) синтезу. То же самое можно утверждать и в отношении жанровых поисков Жуковского. Во-вторых отметим, что работа Жуковского с «промежуточными» жанрами привлекательна для него и с точки зрения расширения предмета изображения в прозе, и с формальной стороны. Все чаще внимание Жуковского-прозаика привлекает личная форма высказывания,

что свидетельствует о значительных глубинных сдвигах, происходящих в отечественной прозе начала века, в том числе и благодаря усилиям Жуковского.

Во втором разделе представлены повести Жуковского, опубликованные в «Вестнике Европы» в 1807-1811 гг., как уникальное явление и в его творчестве, и в истории русской прозы. По сути, ими завершится зародившийся в самом начале творчества интерес писателя к жанру повести, тогда как русской прозе откроются в ней многие новые темы, сюжеты, мотивы и образы. Эти повести, в основном являвшиеся переводами западноевропейских авторов второго ряда, отражают бурный интерес Жуковского к беллетристике, к так называемому «легкому чтению», которое с начала века стало одной из составляющих русской прозы и, при ориентации на среднюю литературную норму, на уже «отработанные» формы и традиции, на соединение несоединимого с точки зрения высокой эстетики, способствовало в конечном итоге становлению классической русской повести и классического русского романа.

Отвечая эстетическим потребностям времени, эти повести являлись своеобразной лабораторией, где последовательно и творчески осваивались и совершенствовались новые способы изображения действительности и завоевания читательского интереса. Кроме того, они отражают переход Жуковского от сентименталистской эстетики и поэтики повести к романтической, во всей глубине закономерности и сложности этого процесса Примечательно и то, что в конце 1800-х гг., в 1810-е гг. период своего становления как в творчестве первого русского романтика, так и в отечественной словесности в целом одновременно переживают повесть и баллада, идиллия, дружеское послание, элегия. В рамках именно этих жанров активно формировалась романтическая эстетика Их взаимодействие было связано с общей тенденцией эволюции литературного процесса от лирики к эпосу. В этом плане Жуковский закладывает мощную традицию взаимодействия поэзии и прозы в русской литературе, которую в ближайшем будущем подхватят Пушкин и Лермонтов, а позднее Тургенев и др.

Повести Жуковского, опубликованные в «Вестнике Европы», практически не изучались. При этом из множества проблем в разделе выделяется главная: она касается системности повестей Жуковского 1807-1811 гг., которые, параллельно лирическим жанрам также организуются в некое целое, имеющее свои внутренние закономерности построения и самостоятельное значение, заключавшееся в поисках романтических форм воплощения эпического в прозе.

Прежде всего, повести из «Вестника Европы», обращенные к изображению как внешнего мира, так и внутренней жизни человека, осваивали для русской прозы и литературы в целом мир новых тем и проблем, от которых потянутся нити к позднему творчеству самого Жуковского, к русской классической прозе. В центре системы окажется главная в романтической эстетике проблема изображения «внутреннего человека», взятая в эпическом ракурсе: «внутренний человек» во всей сложности и многогранности его связи с потоком жизни. Разные по своему эмоциональному тону - начиная от драматического и кончая шутливым, все повести оказываются посвящены эпическим, бытийным темам -философским, нравственно-этическим, психологическим. В повестях Жуковского выстраивается своя система сюжетов и мотивов. Герои повествовательной прозы Жуковского также представляют собой определенную «целесообразность».

Взятые вместе, они обнаруживают глубинный фундамент всего корпуса повестей, каковым является романтическая концепция личности Жуковского. Такие же подсистемы очевидны на уровне хронотопов, речевой и ритмо-мелодической организации текстов повестей, на уровне жанровых модификаций, тяготеющих к разным лирическим и лиро-эпическим жанровым традициям, в связи с чем можно говорить и о типологической родственности этих произведений, заключающих в себе две противоположные, но взаимопритягивающиеся стихии творчества Жуковского - эпическую и лирическую. Это, в свою очередь, позволяет органично вписать повествовательную прозу писателя и в общий контекст «Вестника Европы» как целостной этико-философской и эстетической системы, и в общее русло творчества Жуковского, поэта и прозаика.

В соответствии с вышесказанным в разделе подробно анализируется тематический и мотивный состав повестей Жуковского («Прусская ваза», «Истинное происшествие», «Мария», «Горный дух Ур в Гельвеции», «Эдуард Жаксон, Милли и Ж.-Ж. Руссо» и целый ряд др.), устанавливается его связь с лирикой, а с другой стороны - с традициями карамзинской повести и с художественными задачами Жуковского-прозаика (устремленностью к психологизму, к освоению новых жанровых модификаций повести, обращенностью к внутреннему зрению эстетического адресата). Далее в диссертации на примере таких повестей, как «Ожесточенный», «Розы Мальзерба», «Неизъяснимое происшествие» и др., определяются особенности объектной организации повестей Жуковского, напоминающих протосюжетную схему инициации, сравнивается поэтика сюжетосложения в повести и балладе, в частности, в таких эстетических и поэтических «двойниках», как «Марьина роща» и «Людмила».

Особое внимание уделяется определению природы конфликтов в повестях Жуковского, которые развиваются в рамках романтической этики и философии, представляя собой своеобразное отражение поэтики конфликта романтической лирики и лиро-эпоса. Вместе с тем, в повестях конфликт подвергается прозаизации, т. е погружается, даже будучи универсальным, субстанциальным, внутренним, в обыденные обстоятельства. Довольно часто конфликт конкретизируется в социальном, историческом плане. Поистине знаковыми в этом отношении можно назвать повести «Печальное происшествие», «Прусская ваза», «Истинное происшествие». Однако, подобно повестям Карамзина и Муравьева, здесь в первую очередь оказывается важна поэтическая душа повествователя, мир его чувств и мыслей.

Довольно востребованным в связи с построением конфликтов в повестях Жуковского оказалось противопоставление городского и сельского мира. Как правило, и эта оппозиция переносится в нравственно-этический план (наиболее показательна повесть «Дорсан и Люция» и переводы так называемых «идиллических» повестей Ж.-Н. Буйи, П.-И. Монтолье). Примечательны попытки Жуковского конкретизировать конфликт национальными мотивировками (напр., «Теана и Эльфриди», переводы contes orientaux А. Сарразена, М. Эджворт). Здесь связь с предшествующей литературной традицией оказалась наиболее прочной. Как правило, дело не идет далее подзаголовка («итальянская повесть», «греческая повесть», «восточная повесть»), которому соответствуют только место действия и

имена героев. В некоторых повестях (это, прежде всего, «Три пояса. Русская сказка», «Марьина роща. Старинное предание»), написанных на национально-историческом материале, Жуковский пытается воссоздать русский национальный колорит, опираясь при этом на карамзинско-оссианическую традицию. Обращаясь к русскому национальному колориту, Жуковский-прозаик пробует сопрягать лирико-психологическое и объективно-эпическое повествование. Конфликты же в этих «русских» повестях выстраиваются на основе свойственной фольклорному сознанию поляризации добра и зла.

В так называемых «шутливых» повестях Жуковского («Первое движение», «Романический любовник, или веселость и старость» и др.) в основу романтического конфликта вплетаются иронические интонации, которые не затрагивают самой сути важнейших для Жуковского внутренних и субстанциальных конфликтов, но как бы достраивают их до целого, внося в повествование идеи относительности всего сущего. Наконец, в «таинственных» повестях, таких, напр., как «Привидение», «Неизъяснимое происшествие», в основе конфликта оказывается фантастика (скрытая или явная). Наибольший интерес представляют повести, где реальное и фантастическое равноправны («Марьина роща», «Привидение»), что и было особенно плодотворным для дальнейшего развития русской повести. Главным в развитии конфликта, который у Жуковского, как правило, сочетает в себе несколько мотивировок (эпического и лирического происхождения), оказывается процесс духовного развития героев, их нравственное совершенствование, откуда и вытекал столь принципиальный для Жуковского-прозаика интерес к психологизму.

К разговору о субъектной организации повестей Жуковского позволяет перейти рассмотрение их повествовательно-композиционных принципов, которые и проявляют авторскую позицию. Специально анализируется в разделе система героев, которые условно делятся на две группы. В первую входят такие герои, как Мария и Артур («Мария»), граф Ланицкий и его друг Альберт («Прусская ваза»), Людмила и князь Святослав («Три пояса»), Мария и Услад («Марьина роща»), Теана и Эльфриди (одноименная повесть) и т. д., чье сознание практически совпадает с голосом повествователя, который, как уже отмечалось, чаще всего очень близок автору. Это цельные натуры. Их обаяние определяется, прежде всего, их высокой нравственностью, что не значит, однако, что названные герои лишены внутренних противоречий, связанных со сложными жизненным выбором. Вторая группа может быть представлена героями, носителями эгоцентризма, подобными Христиану Блемеру («Ожесточенный»), лорду Кляйву («Эдуард Жаксон, Милли и Ж.-Ж. Руссо»), Рогдаю («Марьина роща»), Примрозе («Примроза и Оливье»). Они, безусловно, привлекают писателя тем, что позволяют шире и сложнее показать природу человека и его отношений с миром. При этом необходимо отметить один очень важный момент. Какими бы преступлениями не была отягощена их душа, они в конечном итоге демонстрируют бесконечность заключенных в человеке возможностей к воскресению. Здесь, как в зерне, заложены многие типы русской классической прозы. Здесь же начало большого спора, растянувшегося на весь XIX век, о роли осознания человеком своей греховности и раскаяния.

Обращение к мифопоэтическому уровню текста потребовало рассмотрения в реферируемом разделе пространственно-временной организации повестей Жуковского, в которых выстраивается весьма примечательная система хронотопов (дорога, дом, граница, утро, вечер), передающая очень важную для писателя идею духовного развития человека. В этом плане в диссертации анализируются повести «Мария», «Марьина роща», «Ожесточенный», «Привидение» и др. Наконец, в разделе проводится мысль о том, что чем более конкретизируется эпическая основа повестей Жуковского, тем более важной для него оказывается их музыкальность. В связи с этим в работе на материале одной из самых «музыкальных» повестей Жуковского - «Марьина роща» - поставлена проблема ритма, как фундамента объектно-субъектной организации повестей Жуковского 1807-1811 гг.

Заключая обзор главы в целом, подчеркнем следующее. Проза «Вестника Европы», выстраивающаяся в стройную и целесообразную этико-философскую и жанрово-стилевую систему, наглядно демонстрирует не только новаторство Жуковского-прозаика, но и логику его творческого развития в целом. Она отражает и внутреннее, глубинное движение отечественной литературы, прозы, в частности, в сторону романтических нарративов с характерными для них драматизмом, нравственно-этическим накалом, таинственностью, психологизмом, «поэзией чувства», заступившей место сентименталистского культа чувствительности. Журнальная проза Жуковского, отличающаяся очевидным лирическим, прежде всего, балладным «подтекстом», открывала читателю новый тип миропонимания, новую эстетику и поэтику, определявшуюся философией романтического универсализма, создавая в этом отношении, параллельно поэзии, свой эстетический дискурс. Вместо уединенной личности, погруженной в себя, с чем мы встречались в ранних прозаических опытах писателя, в журнальных статьях и повестях 1807-1811 гг. человек представлен в контексте разнообразного внешнего мира, в его связях с ним. Значительно переосмыслены и обогащены были жанровые традиции прозы. Главной чертой жанрово-стилевой системы прозы Жуковского в конце 1800-х гг. является стремление к синтезу.

Вместе с тем, к самым значительным преобразованиям, обозначившим важный шаг вперед по сравнению с прозой сентиментализма, прозу Жуковского привело именно взаимодействие с лирикой. Поэтический колорит, свойственный карамзинской прозе, обретает у него глубоко лирическое звучание. Главным в прозе Жуковского-поэта, романтика, постепенно становится особая форма отражения объективной действительности - через индивидуальное восприятие. Проза оказывается лирической в собственном смысле этого слова. Авторская точка зрения, подвижная, определяющаяся личным мировоззрением, вытесняла из прозы открытое морализирование, статичность и однозначность в изображении человека и его отношений с окружающим. И в этом Жуковский, конечно, выступает продолжателем Карамзина, прокладывая дорогу к русской классической прозе. Примечательна здесь и близость путей в прозе двух поэтов-современников - Жуковского и Батюшкова, чьи «опыты в прозе» также вырастали на почве самонаблюдений и самоанализа в связи с историей, природой и обществом. Думается, это сходство определялось требованиями времени.

Третьей главе «Проза В. А. Жуковского «эпохи романтических манифестов» придается методологическое значение: в ней рассматривается становление новых принципов эстетики и поэтики прозы Жуковского и определяются принципы ее анализа. В главе подчеркивается, что свои жанрово-стилевые искания в области прозы Жуковский связывает в 1810-1820-е гг. с актуализацией ее философичности, ее эпического, бытийного потенциала. Это питалось не прерывавшимся никогда вниманием писателя к вопросам философии и, в частности, как показывает библиотека и архив, мощным всплеском его интереса во второй половине 1810-х гт. к немецкой романтической философии, которая обратила серьезнейшее внимание на мифологию, народное творчество, несущее исконный, служащий фундаментом целостности бытия «народный дух». Вместе с тем, подъем интереса к онтологическим, эстетическим, этическим проблемам в эти годы еще не позволил писателю создать новый тип прозы. Жуковский экспериментирует, пытаясь выстроить некую преемственность между уже освоенным им в прозе и тем новым, чей облик еще не совсем ясно ему представляется. Он продолжает развивать свои прежние идеи и концепции, но пытается облечь их в некие новые и для него самого, и для русской прозы 1810-х гг. формы, в связи с чем обращается к исходным формам философствования, к дидактико-аллегорическим, наивным, простодушным фольклорным жанрам сказки, прозаической басни, назидательной новеллы, притчи. Значению малых фольклорных эпических жанров в развитии прозы Жуковского в 1810-е гг. посвящен первый раздел главы.

Важнейшей для Жуковского в эти годы становится проблема художественного вымысла, его роли в художественном литературном произведении. Постепенно в нем укрепляется возникшее, конечно, гораздо раньше как некое допущение осознание того, что вымысел ие является единственным способом художественного изображения действительности. И особенно это верно, в представлении Жуковского, в отношении прозы, требующей «мыслей и мыслей». Переход от чисто художественной прозы, в которой вымышленные события и герои, острый сюжет являлись основой содержания, занимательность которого во многом опиралась на нестандартные ситуации, неожиданное их разрешение, на столкновение характеров, к другой прозе, где факты реальной действительности наделяются изобразительной силой, где главенствует «поэзия мысли», занял у Жуковского не один год. Он происходил постепенно и, конечно, не означал улучшение или ухудшение качества прозы писателя. Отход Жуковского-прозаика от вымысла менял принципы создания художественного прозаического произведения, внутреннюю структуру прозы Жуковского в целом, закладывая в ней основы новой жанрово-стилевой системы, что отвечало не только личным творческим потребностям писателя, но и новым целям, встававшим перед отечественной литературой, особенно, прозой.

Начался же этот процесс, как ни странно, со специального обращения Жуковского именно к таким жанрам, которые изначально были основаны на чистом вымысле. Это был корпус произведений, созданных Жуковским для занятий с Великой княгиней Александрой Федоровной, что накладывало на писателя, с одной стороны, строгие обязанности, а с другой, предоставляло ему полную свободу художественного эксперимента. На этой прозе лежит заметная

печать переходности, здесь очевидны все обозначенные нами выше тенденции движения Жуковского к новой прозе.

В разделе рассматриваются архивные материалы: тетради Жуковского с произведениями, предназначавшимися его ученице для чтения и перевода с русского языка на немецкий. Все материалы датируются концом 1817-1819 гг. Они не опубликованы (за исключением сделанных нами публикаций) и до сих пор не учитывались как факт творческой биографии Жуковского. Дидактические цели этих произведений не только не умаляют, но помогают прояснить их эстетическое значение.

Прежде всего, весьма показательны в этом корпусе сочинений Жуковского прозаические басни. Здесь примечателен целый ряд моментов. Во-первых, факт параллельной работы Жуковского над переводом прозаической басни гекзаметром (имеются в виду прозаические басни Лессинга, обнаруженные М. Л. Гофманом также в архиве писателя) и прозой. И то, и другое относится к числу первых опытов писателя в сообщении повествованию размеренного эпического движения, близкого к свободной разговорной речи. Факт этот весьма важен, демонстрируя сознательную работу Жуковского над стилем, соединяющим поэзию и прозу, что отражало, как справедливо пишут исследователи, общие тенденции прозаизации русской литературы. Во-вторых, интересна проблематика басен, связанная с просветительскими идеями, на которых давно уже строится Жуковским и концепция личности, и теория взаимоотношений человека с миром.

Переведенные Жуковским прозаические басни по своей идейно-художественной структуре очень близки к притче, прежде всего, тем, что писатель, как правило, избегает в своих баснях, вопреки традиции, «общей морали». Он добивается толкования всех элементов повествования басни в философско-символическом плане. В 1810-е гг. Жуковским был проявлен интерес и к собственно жанру притчи, в частности, в разделе анализируются «Библейские повести», представляющие собой поэтические переложения известнейших ветхозаветных легенд. Как указывает Д. С. Лихачев, притча повествует «о действительности в обобщенно-трансформированной форме» [Лихачев Д. С. Славянские литературы как система // Славянские литературы. Vi Международный съезд славистов. М., 1968. С. 45]. Думается, что Жуковского как прозаика во многом привлекла к притче именно названная специфика. С другой стороны, «Библейские повести», создававшиеся в атмосфере работы над такими программными стихотворениями, как «Утренняя звезда», «К ней», «Невыразимое», запечатлели поиски Жуковским возможностей соединения описания и психологизма, философии и эстетики. «Библейские повести» насквозь пронизаны «мистическим чувством», ощущением таинственности и невыразимости бытия. Их основой оказывается лиризм и символизм. Особое внимание в повестях уделено именно образу автора, стремящегося не только утвердить в сознании читателя определенные истины, но и выразить состояние их поиска, проникновения за завесу, скрывающую высшую суть всего сущего.

Ко второй половине 1810-х гг. относится и обращение Жуковского к жанру сказки, в котором, по сравнению с басней, была приглушена откровенная дидактика, который поучал, развлекая. Жуковским были переведены пять волшебных сказок из сборника Я. и В. Гримм «Kinder- und Hausmärchen» и волшебная же «Красная шапочка» Iii. Перро. Писатель видит в сказке

«нарочитую и поэтическую фикцию» [Пропп В. Поэтика фольклора. М., 1998. С. 305], которая, между тем, несет всеобщую истину, вечный смысл бытия.

Интересно, что именно в это время Жуковский-поэт обращается к переводам идиллий Гебеля, в которых, параллельно прозаическим сказкам, он попытался усилить эпическое звучание сообщением повествованию черт народности в гердеровском понимании: в идиллиях и сказках Жуковский попытался воспроизвести сам способ мышления сказителя, провидящего в обыкновенном и будничном поэзию и смысл жизни. Вместе с тем, среди переведенных Жуковским сказок нет ни одной, в которой бы композиционно-семантическая модель народной сказки была воспроизведена полно и точно: писатель весьма свободен в отношении к «переменным величинам» сказки (термин В. Проппа).

Очень важно, что прозаические переводы сказок появляются в разгар полемики о гекзаметре, возникшей, как известно, в связи с работой Н. Гнедича над переводом «Илиады» и, шире, - в связи с отказом русской поэзии от французской традиции, на защиту которой встали классики, - в пользу античной и немецкой. В. Кюхельбекер прямо заявлял об этом в 1817 г., видя здесь симптом поворота русской литературы к новой, т. е. к романтической, поэзии. Разговорно-сказовые интонации, размеренность прозаической сказки, как и гекзаметр, привлекают Жуковского скрытыми в них возможностями развития повествовательного стиля. Простота рассказа сочетается здесь с простым материалом, однако сказка становится, говоря словами Жуковского, «эмблемою человеческой жизни», проза - поэзиею.

О своих прозаических сказках Жуковский вспомнит в начале 1830-х гг., когда он погрузится в работу над стихотворными сказками. Осенью 1831 г., параллельно Пушкину, он пишет ряд литературных сказок, одним из источников которых стали его переводы из сборника братьев Гримм. В диссертации проводится сравнительный анализ стихотворных и прозаических сказок Жуковского, демонстрирующий не только различие между поэзией и прозой в понимании Жуковского, но и эстетический смысл стихотворного переложения прозаической сказки. Главным результатом попытки Жуковского создать две сказки на один сюжет явился, конечно, его поэтический шедевр «Спящая царевна», в котором авторский голос организует все повествование. Но звучание стихотворной сказки определяется прежде всего синтезом прозаического и поэтического способов мышления, эпоса и лирики, объективного и субъективного начал. Эпическое, объективное, «прозаическое» начало» приобретает в «Спящей царевне» новое качество, будучи пропущено сквозь призму души автора. Оно подчинено проникновению в его внутренний мир, обращенный к решению вечных общечеловеческих проблем.

Наконец, свое место в системе прозаических сочинений Жуковского 1810-х гг. занимают его назидательные новеллы, обнаруженные в рассматриваемых тетрадях. Назидательную новеллу исследователи классифицируют как особую разновидность притчи. Однако у Жуковского назидательные новеллы, призванные, как и притчи, басни, выполнять «учительную» функцию, тяготеют к беллетристическому характеру подачи материала. В частности, они оказываются близки анекдоту. Жуковский пытается соединить в них учительный пафос и связанную с этим глубокую и серьезную проблематику с острым сюжетом и занимательностью повествования. Кроме того, от анекдота в назидательную

новеллу Жуковского приходит установка на правдоподобие, «истинность» повествования. «Вымысел» в них сопрягается с «правдой», с активным использованием конкретных исторических, географических, социальных, а главное - психологических «примет», идущих от образа рассказчика, за которым прячется автор. Этот синтез охватывает разные уровни произведения.

Во втором разделе главы внимание сосредоточено на «Путешествии по Саксонской Швейцарии», «Рафаэлевой «Мадонне», «Отрывках из писем о Саксонии», «Отрывках из письма о Швейцарии», произведениях, отличающихся сложной жанрово-стилевой природой, отразивших не только новые особенности художественного сознания Жуковского 1820-х гг., но и, говоря словами Ю. Н. Тынянова, «смещение» жанрово-стилевой системы всей русской литературы, «сметание» «фактом эволюции» «твердого статистического определения» самого понятия «литература» [Тынянов Ю. Н. Литературный факт II Тынянов Ю. Н. Литературный факт. М., 1993. С. 123]. Прежде всего речь идет о переосмыслении Жуковским такой категории, как «эстетическое», начавшемся вполне закономерно именно в области прозы. Его сфера не только расширяется, но сами границы между внелитературным бытом и литературным бытием в прозе осмысливаются писателем как необычайно подвижные и открытые. За этим стоит, конечно, универсализм и синтетизм мышления Жуковского-романтика, очень многое определявшие в его движении к эпосу. Именно идея синтеза, организующая рассматриваемые в данном разделе сочинения Жуковского, сыграет важную роль в будущей русской художественной прозе, позволив говорить ей от имени живой реальности, остро ставить нравственно-этические, философские и психологические проблемы личности, решая их не так, как должно, а во всей сложности и глубине.

В самом начале 1820-х гг. Жуковский-прозаик одним из первых обращается к материалу, который до сих пор считался внеэстетическим, причем как в лирических, так и в эпических произведениях, и на его основе создает художественный мир своих прозаических сочинений. При господстве художественного вымысла в прозе и таких ее элементов, как вымышленные события, вымышленные характеры, которые долгое время казались основными и первичными признаками художественной прозы, он обращается к описанию реальных фактов своей биографии, фрагментов собственной повседневной жизни во время своего первого заграничного путешествия. Исповедь, философия, эстетика, сюжетно-образная система, психологизм - все органично слилось в этих емких текстах. Литературное «моделирование» бытия перешло в них в «жизнетворчество».

В этом плане очень показательна творческая история данных произведений. Как известно, в их основе личные письма Жуковского (1821 г.), путешествующего по Германии и Швейцарии. В дальнейшем этот прием трансформации личного письма в литературу станет одним из основных для Жуковского-прозаика, ярко отражая начало процесса, важнейшего для становления русского классического романа - выход на первый план личности автора и его «отсоединение» от готовых жанровых форм. Письмо позволяло реализовать тип романтического сознания и как основу образа автора, и как художественную форму. Тем более показателен осуществляемый Жуковским синтез письма и «путешествия», проявляющий его интерес к изображению

«движений души», свободного «перемещения» авторского сознания в универсуме.

Письма Жуковского, о которых идет речь, будучи опубликованными в периодических изданиях, а позднее в составе собраний сочинений писателя, воспринимались и оценивались автором и читателями как литературные произведения. В них Жуковским-прозаиком осваивались «две великие эстетические силы» - детализация и символическое обобщение, которые, по словам Л. Я. Гинзбург, доступны только художественному восприятию мира. Эстетизация внеэстетического и эпизация (прозаизация) лирического, биографического материала, разрушая существующее представление о художественной литературе и о прозе, в частности, осуществлялись и засчет новых повествовательных принципов. В «отрывках» Жуковского о его заграничном путешествии утверждались фрагментарность, динамизм (с вытекающими отсюда возможностями для новых сюжетно-композиционных конструкций), краткость, простота, естественность, лиризм прозаического повествования, близкого в этом плане к повествованию в дневниках Жуковского. И одновременно здесь была установка на завершенность, целостность и емкость повествования, на ощущение «отрывка» как самостоятельной части целого, как нового жанра, направленного на отражение авторского сознания как глубоко личностного, единичного и в то же время несущего на себе черты целого, общечеловеческого. Неслучайно все названные «отрывки» из частных писем о событиях частной жизни впоследствии были осмыслены как нравственно-философские и эстетические программы Жуковского.

Рассмотренные уже современниками как образцы русской прозы, реализовавшие тип романтического сознания и как основу образа героя-нарратора, и как художественную форму, названные сочинения Жуковского погружаются в диссертации в широкий контекст романтической русской и западно-европейской прозы, в первую очередь, в круг романов-мифов, романов-странствий немецких романтиков Л. Тика, Новалиса, а с другой стороны - в контекст русской и немецкой прозы первой трети XIX в., посвященной теме искусства, художника, поэта и толпы и т. д. Не менее важным представляется проведение анализа данных прозаических произведений Жуковского на фоне его программных лирических сочинений, прежде всего, таких, как «Славянка», «Невыразимое».

В третьем разделе третьей главы рассматривается проза из «Собирателя» и «Муравейника». Прежде всего, осмысливается сам факт обращения Жуковского на рубеже 1820-1830-х гт. к форме журнала. Это было, с одной стороны, возвращением писателя к своему опыту журналистской деятельности, с другой стороны - творческим экспериментом на пути к новым, синтетическим формам выражения универсализма своего мышления. Создание выпусков «Собирателя» и «Муравейника», книг сложной жанрово-стилевой природы, было новым этапом движения к эпосу, к целостности миромоделирования. Из стихов и прозы, из выписок, переводов и собственных сочинений родилось художественно-философское целое, книга, точнее, две книги (в нескольких выпусках) - с очень показательными и глубоко содержательными названиями. За ними в первую очередь стоит фигура автора издания, деятельность которого принципиально направлена на создание целостной картины мира и, соответственно, на

выстраивание межтекстовых связей в составе единого литературного целого книги. Любопытно отметить, что чуть позднее, в 1831 г, Жуковский переносит этот эксперимент в область поэзии, собрав и опубликовав двумя изданиями свои «Баллады и повести», которые, по справедливому утверждению исследователя, «воссоздавали особый мир, своеобразный тип мышления, единство мироощущения» поэта [Янушкевич А. С. Этапы и проблемы творческой эволюции В. А. Жуковского. Томск, 1985. С. 184].

Материалы «Собирателя» и «Муравейника», в том числе и сохранившиеся в архиве, позволяют утверждать, что изначально их автор, отличающийся энциклопедизмом и универсализмом мышления, был ориентирован на тематическую неисчерпаемость и в то же время целостность своих изданий, на их очень широкий и вместе с тем органичный жанрово-родовой диапазон, на максимальную полноту использования в нем выразительных ресурсов слова Решение всех этих задач концентрируется в конечном итоге вокруг одной главной проблемы - человек, природа его личности, суть его отношений с миром - и направлено на самостроение и автора, и читателя. Интересующая нас в первую очередь проблема прозы и ее взаимодействия с поэзией оказывается в «Собирателе» и «Муравейнике» весьма актуальной.

В реферируемом разделе диссертации, во-первых, исследуется состав прозаических произведений, вошедших в данные издания. Это - статьи философско-исторического, нравственно-этического содержания, как переводные, так и оригинальные, подборки мыслей и афоризмов, «заимствованных из древних и новых классиков», иногда переведенных на русский язык, иногда данных в оригинале, переложение древнего сказания, биографический очерк, экспериментальные формы повести и т. п. Во-вторых, в разделе анализируется эстетика и поэтика отдельных прозаических произведений из «Собирателя» и «Муравейника» и на этом основании ставятся следующие проблемы: взаимодействие разных типов повествования, взаимосвязь стихов и прозы, оригинального творчества и перевода, интертекстуальность как смысл о- и поэтообразующая основа изданий в целом и входящих в них отдельных произведений.

В связи с этим, в работе прослеживается возникшая в «Собирателе» и «Муравейнике» тенденция к циклизации. Так, например, раздел «Отрывки» в № 1 «Собирателя» открывался статьей «Взгляд на мир и на человека», которую можно назвать программной. В ней рисуется грандиозная картина мироздания, где все находится в движении и взаимосвязано. Вопросы философии и связанные с ними проблемы эстетики выводятся здесь в сферу религии. На первое место выдвигается любимая Жуковским идея жизнестроения, которая выражается с помощью символического образа лестницы. Проблематику и пафос статьи «Взгляд на мир и на человека» продолжает легенда «Смерть Адама», переведенная Жуковским из собрания еврейских сказаний И. Г. Гердера. Две последние статьи № 1 «Собирателя» - «Польза истории для государей» и «Климат физический и нравственный», как бы по контрасту к легенде об Адаме, являются публицистическими, с ярко и открыто выраженной позицией автора, органично обратившегося от философии, религии, этики к общественно-политическим проблемам, в центре которых вопрос о просвещенном монархе. Раздел «Отрывки» в № 2 «Собирателя» представляет собой не менее целостный текст.

Три статьи, вошедшие в него - «Человек», «Природа, преобразованная человеком» и «Общество человеческое, преобразованное христианством», являют нам целостную философию жизни Жуковского, в которой отчетливо выделяются три уровня осмысления мира: человек - природа - общество.

Раздел «Выписки» является в «Собирателе» органическим продолжением «Отрывков» и по содержанию, и по форме. Чрезвычайно значимой в них оказывается тенденция к созданию некоего единого, очень сложного по структуре, синтетического текста. Чередование стихов и прозы, переводных и оригинальных фрагментов в этом разделе, по-видимому, является для Жуковского принципиальным. Во всяком случае, этот принцип в № 2 «Собирателя» был перенесен уже и на раздел «Отрывки». По сути, все тексты становятся контекстом друг для друга, причем эта взаимосвязанность материала задана автором как отражение его понимания миропорядка. В подборе и расположении текстов чаще всего действует ассоциативная логика, сложность живого взгляда на мир, воссозданная Жуковским многогранность мира и человеческого сознания. Усиливается эпическое звучание текстов, мысль в них оживает, философская тема окрашивается разными эмоциями и становится поэтической. В «Муравейнике» Жуковский продолжит эксперимент по свободному объединению предельно пестрого материала, причем не по традиционному жанрово-тематическому или хронологическому признаку, а при помощи условной модели целого. Позднее по этому принципу будут создаваться записные книжки Жуковского, так будет собираться том поздней прозы писателя в его последнее прижизненное собрание сочинений.

Подчиненные непосредственно воспитательно-педагогическим задачам, «Собиратель» и «Муравейник» ориентировали на решение мировоззренческих, бытийных проблем в связи с самостроением личности. Так все яснее прорисовывалась эпическая сущность творческих поисков Жуковского-романтика, причем как в области поэзии, так и в прозе. Более того, «Собиратель» и «Муравейник» демонстрируют принципиальное для Жуковского совмещение этих поисков, их параллелизм и взаимодействие.

В четвертой главе диссертации «Поэзия мысли» в прозе В. А. Жуковского 1830-40-х гг.», которой также придается методологическое значение, объектом исследования становится проза Жуковского поры «философского пробуждения» в России. Она рассматривается как еще одно звено в общей жанрово-стилевой системе прозаического наследия писателя, вполне закономерно возникшее, само по себе отличающееся системностью. В главе подчеркивается окончательный отход Жуковского в 1830-40-е гг. от прозы о вымышленных лицах и событиях, от переводческой деятельности в области прозы и его принципиальное внимание к прозе философской, которая и явилась подведением итогов Жуковского-прозаика. Предметом изображения в ней становится сам процесс мышления, в связи с чем трансформировались многие элементы эстетики и поэтики прозы, начиная от композиции, повествования и кончая жанровой системой и стилем. Проза Жуковского 1830-40-х гг. отличается не только особым энциклопедизмом, открытостью во внешний объективный мир, во всю полноту и сложность его проблем. Чрезвычайно актуализируется для писателя проблема «внутреннего человека» и в связи с этим личностный, субъективный, поэтический, лирический план его прозы, «языком» которой оказываются символы, эстетика

«невыразимого», христианско-романтическая мифопоэтика. В формировании единства идеологии и художественности, «мысли» и «поэзии», идеи и переживания свою роль сыграла, конечно, просветительская традиция, к которой Жуковский был прикреплен с самого начала своего творчества. Но кроме этих антропологических «интересов» большое значение имела персонологическая, романтическая идея жизнестроения. Она входила как основная в его прозу, создание которой становилось для писателя актом самосознания и нравственного самосовершенствования.

В объяснении решительного поворота Жуковского в 1830-1840-е гг. к прозе и своеобразия его позднего прозаического наследия акцентируется ряд моментов: 1) духовная атмосфера 1830-1840х гг. в России с ее мировоззренческими спорами и поисками - тесная связь прозы Жуковского с духом времени проявляется в том, что начиная с 1830-х и особенно в 1840-е гг. сквозной в его прозе стала идея синтеза в понимании действительности и ее изображения в искусстве, а также в том, что он, наряду с писателями-декабристами, Чаадаевым, молодыми славянофилами, Гоголем, обращается в поисках основы целостности бытия к религии; 2) ситуация в русской литературе, являющаяся переходной и одновременно кризисной, когда на первый план постепенно начинает выходить проза, когда многие писатели ищут новые темы, новый материал, связывая эти поиски с углублением содержания литературы, со сближением литературы и жизни - как и многие современники, Жуковский обращается в своей прозе к «разумению фактов», к самым разным вопросам философии и истории, этики и религии, эстетики и педагогики, политики и психологии, как и многие современники, Жуковский настойчиво работает над становлением «философического языка» эпохи и литературы, ее представляющей; 3) логика развития личности и творчества самого Жуковского, сам масштаб мысли позднего Жуковского, органично вытекающий из романтического универсализма его мировидения, тесно связан с эволюцией его прозы - с годами Жуковский становится все более ярким и глубоким мыслителем, о чем свидетельствует его библиотека, личная переписка, общественная деятельность. Все это явилось не просто толчком к написанию отдельных произведений, а к переходу Жуковского к новой прозе, которая специально посвящалась поиску сути человека, смысла его жизни, границ познания, возможностей искусства.

В первом разделе заключительной главы анализируется корпус прозаических сочинений Жуковского, посвященных проблемам истории и философии истории. При этом следует признать, что если Жуковский как внимательный читатель и исследователь трудов по истории, как автор ряда стихотворений на важнейшие темы русской и мировой истории сегодня хорошо известен и изучен, то его поздние прозаические сочинения об истории, сыгравшие свою роль в формировании теории романтического историзма и русской прозы, практически не привлекали внимание исследователей. Между тем обращение Жуковского-прозаика к проблемам истории было, во-первых, принципиальным для самого писателя - здесь сомкнулись история, философия и этика, выявились основы новой эстетики прозы, а во-вторых, весьма характерным для состояния русского общественного сознания, когда историософские концепции стали потребностью времени.

Интерес к истории, как известно, захватил Жуковского еще в самом начале 1810-х гг., что было, как указывают исследователи, во многом связано с работой над поэмой «Владимир» и со становлением романтической эстетики поэта. Изначально Жуковский заявлял о том, что он не хочет быть в истории ученым, что история для него - это необходимый ориентир в творчестве. Потому столь важной представлялась Жуковскому утвержденная Карамзиным мысль о сопряжении поэзии и истории. Позднее, во многом под влиянием западной романтической историографии, сближавшей историю с поэзией (Барант, Минье, Гизо), а с другой стороны, - «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина, в которой, как известно, Жуковский всегда видел явление русской словесности, а также в результате уточнения писателем понятий «проза» и «поэзия», предмета их изображения, история будет осмысливаться им как одна из принципиальных основ прозы, как богатейший источник ее материала, тем и проблем и как фундамент их осмысления и изображения.

Не менее важно для Жуковского было и изначальное стремление видеть «происшествия в связи», чему он начинал учиться еще в 1800-е гг. у европейских историков Шлецера и Миллера. Универсальность процесса познания истории станет предметом полемики 1820-х гг. об «Истории...» Карамзина, которая охватила чуть ли всю творческую интеллигенцию России и в которой непосредственное участие принял Жуковский. Все это закономерно выльется в 1830-е гг. в многозначность самого понятия истории у Жуковского, включающего в его границы и философский, и социально-политический и художественный подходы. Прозаические статьи Жуковского, посвященные истории, запечатлели историческое мышление автора, понимающего все события (близкой и далекой истории, общие и личные, внешние и внутренние) в их глубинных истоках, во взаимодействии и взаимосвязи. Это в свою очередь обусловило специфику поэтических особенностей поздней прозы Жуковского: ее особого психологизма, синтетизма, стиля, эпического повествования и т. д.

Внимание в реферируемом разделе сосредоточено на следующих статьях: «Черты истории государства Российского», «Обозрение всемирной истории», «Отрывок письма из Швейцарии», «Воспоминание о торжестве 30-го августа 1834 года», «Бородинская годовщина», «Пожар Зимнего дворца», «Очерки Швеции». Серия этих статей представляет собой вполне самостоятельное целое, открытое для постановки проблем, не касающихся непосредственно истории. Очевидно внутреннее единство этой серии статей, которое определяется не столько фактическим материалом, сколько единством авторской философии истории, принципами исторического повествования.

«Черты истории государства Российского», созданные на основании серьезного изучения «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина и таких исторических трудов, как «Всеобщая Северная история» А. Л. Шлецера, «История руссов» и «Предварительные критические исследования для российской истории» Г. Эверса, русские летописи, посвящена материалу и теме, которую обходили стороной многие историки: Жуковский, вслед за Карамзиным, пишет о Древней Руси. Исторические концепции Жуковского, близкие карамзинским, облекаются в «Чертах истории...», как и в «Истории государства Российского», в художественную форму Она весьма своеобразна, но все же

сочинение Жуковского вряд ли можно назвать научным или даже научно-популярным трудом, хотя оно создавалось во многом в связи с его педагогической деятельностью. И здесь просвечивает принципиальное отталкивание от историков антикарамзинского направления. «Летописный», как назвал его Н. Устрялов, или «героический», по определению Н. Полевого, метод Карамзина-историка становится в статье Жуковского главным.

Большой интерес вызывает начало «Обозрения всемирной истории», хранящееся в архиве Жуковского и до сих пор не опубликованное. Внимание к данной теме, возникшее почти одновременно у многих современников Жуковского, было связано с целым комплексом проблем - начиная от идеи национального самоопределения России и кончая внутренней жизнью личности. Так, во второй половине 1830-х гг. А. С. Хомяков начинает работу над своими «Записками о Всемирной истории», непосредственно связанную с публикацией в «Телескопе» в 1836 г. «Философического письма» П. Я. Чаадаева, в котором утверждалось, что «всемирное образование человеческого рода не коснулось нас». Хомяков трактует проблему по-своему: «<...> для человеческой гордости и уважения нашего к самим себе - нам нужно родословие народа». Здесь явные точки сближения с Жуковским, который озабочен поисками «всемирного родословия». В «Обозрении всемирной истории» намечена, хотя изложена и не до конца, вполне целостная концепция истории человечества, в которой устанавливается взаимодействие истории, географии, философии и эстетики. Писатель исходит из традиционного библейского толкования происхождения мира и первых дней его существования, полемизируя с материалистическими концепциями XVIII в., опровергая уподобление человека части природы, полностью ею детерминированной, и сближаясь с Гоголем, Батеньковым, бр. Киреевскими. Такое мироощущение определяло и поэтику творчества Жуковского, и поэта, и прозаика, его психологизм, внимание к символике, мифопоэтике. Собственно архетипическим и символическим звучанием наполнено все изложение «темных времен», выполненное Жуковским в его «Обозрении...».

Ряд статей Жуковского - «Воспоминание о торжестве 30-го августа 1834 года», «Бородинская годовщина», «Пожар Зимнего дворца» - это зарисовки из новейшей русской истории. Замысел описать конкретное событие вырос в них в глубокое по своему содержанию произведение, тонко и поэтично раскрывающее мир мыслей и чувств автора как представителя определенной исторической эпохи. Обращение Жуковского к историческому событию приводит его к созданию некой синтетической картины мира. Событие общественной жизни вписывается в статьях в широкий и вечный контекст жизни природы. Необходимым элементом поэтики исторического повествования у Жуковского оказываются пейзажи, отличающиеся конкретностью и в то же время особым символико-метафорическим строем. Внешне очень точные описания благодаря своей образной символике наполняются глубоким философским содержанием, связанным прежде всего с постановкой вопросов о роли личности, народа и надличных сил в истории, о месте случая и закономерности в историческом развитии и т. д. Особый интерес представляет сам тип исторического повествования Жуковского (соотношение в нем субъективного и объективного, лирического и эпического, документального и художественного начал),

позволяющий провести некоторые параллели с русской классической прозой - от Пушкина до Толстого.

Заключается раздел обращением к очень разнородным в жанровом отношении сочинениям, в центре которых - изображение реального исторического лица («Воспоминание о Мердере», открытое письмо редактору «Журнала Министерства народного просвещения», предваряющее публикацию письма Н. М. Карамзина к графу И А. Каподистрии - в подлиннике, на французском языке, и в переводе Жуковского; статья «Последние минуты Пушкина» и др.).

Второй раздел главы посвящен поздней публицистике Жуковского. Начавший свое творчество на рубеже ХУШ-Х1Х вв. с прозаических миниатюр нравственно-философского содержания, поэт Жуковский в 1840-е гг., обсуждая с П. А. Плетневым подготовку своего собрания сочинений, оказавшегося последним прижизненным, прямо определил суть этих лет как особого этана в своем творчестве: «Теперь для меня наступила эпоха прозы. Я хотел делиться с своими соотечественниками теми мыслями, которые жизнь развила в голове и сердце» и ниже: «время прозы для меня наступило, время чистого изложения мыслей и убеждений, собранных в течение жизни» [Плетнев П. А. Сочинения и переписка. СПб., 1885. Т. 3. С. 685, 686 9 (письмо от 19 декабря 1850 г.)]. Здесь же он уточняет «предмет» своих поздних прозаических сочинений. Это философия, религия, эстетика, политика. Характер отношения Жуковского к философским, социально-политическим, историческим, нравственно-этическим проблемам определялся основными идеями Жуковского-художника -- идеями синтеза и жизнестроения. Причем с особой силой подчеркивается, что свои «мнения» по названным вопросам автор стремился выражать «не лакейским официальным слогом, а словом сердца и ума», с «простотой и искренностью», «без всякого кокетства» [Там же. С. 686, 687]. Именно лирическое начало привносит в позднюю прозу Жуковского «поэзию мысли», изображение разнообразных ходов авторского сознания, движений его души, его поисков «истины».

Статьи Жуковского 1840-х гг. весьма разнообразны по своей проблематике: начиная от вопросов о революции, монархии и пролетариате и кончая вопросами о привидениях, о молитве, о меланхолии. При этом все они составляют безусловное единство, строгую систему, в основе которой стремление Жуковского к синтетическому мировидению и искусству. Ни одна из названных проблем не мыслится как изолированная от остальных, все они представляются Жуковскому, напротив, как взаимосвязанные и взаимодействующие. Неслучайно столь затруднительной оказывается тематически-проблемная классификация поздних статей писателя. Проблемы ставятся в статьях как бы сразу все вместе, одна вытекает из другой. Автор открывает все новые и новые аспекты той или иной идеи. Вечные и общечеловеческие вопросы органично совмещаются с актуальной злободневностью, христианские идеи пересекаются с политическими и социальными. И это не говоря уже о едином характере осмысления ставящихся проблем. Проза Жуковского 1840-х гт. ярко отразила весьма актуальный для данного времени процесс взаимодействия этих разных уровней осмысления человека и его места в мире, обусловленного стремлением к целостности

мировидения. Показательно, что именно проза 1840-х гг. наиболее отчетливо проявляет тенденцию к циклизации.

На 1840-е п. приходится сознательное и очень активное обращение Жуковского к политическим проблемам и как следствие этого - введение в литературу, в прозу, прежде всего, социальных, идеологических вопросов. Безусловно, толчком к тому послужили события, связанные с революцией 1848 г. во Франции и с общей исторической ситуацией в Европе. Мысль позднего Жуковского направлена к ряду социально-политических проблем. Прежде всего, это размышления о революции как историческом явлении и связанные с этим раздумья о законах истории, о свободе, о реальном социально-политическом положении России и Европы. С другой стороны Жуковский постоянно говорит о христианстве как некоем идеале, основе, которую можно и нужно противопоставить революционному вмешательству в ход истории. Попытка писателя решать политические вопросы неизменно уводила его в область философии, веры, этики и эстетики. В центре при этом всякий раз оказывается мысль о нравственном совершенствовании личности и ее нравственной свободе. В этом плане Жуковскому прежде всего близок Н. В. Гоголь, И. Киреевский, писатели-декабристы. Прозаические сочинения Жуковского 1840-х гг., посвященные общественно-политическим проблемам («О происшествиях 1848 года», «Русская и английская политика», «По поводу наладок немецкой прессы на Россию», «Иосиф Радовиц» и др.), строятся на утверждении плавного развития истории, основывающегося на преемственности нравственных, культурных традиций, что, по Жуковскому, естественно и соответствует вечным, надличным законам бытия. Интересно, что в позднюю лирику Жуковского также органично входят идеи общественно-политического плана («К русскому великану», «Четыре сына Франции» и др.).

В своих размышлениях о политике, о революции, в частности, Жуковский постоянно обращается к фигуре Наполеона. Наполеон введен здесь в большой социально-политический и исторический контекст и выступает символом великого нарушения вечных законов бытия. Кроме того, наполеоновская тема возникает в поздних статьях Жуковского в связи с осмыслением особого исторического пути России. Логика размышлений Жуковского о революции неизменно приводит его и к вопросу о подлинной и мнимой свободе. В рассматриваемых статьях он настойчиво отрицает революцию как мнимое освобождение. «Мнимой свободе» Жуковский неизменно противопоставляет утверждение нравственной свободы, которая является прочным фундаментом веры и смирения человека перед Богом и его волей, а также основой общественного прогресса. В этом плане весьма показательна статья «Энтузиазм и энтузиасты». Внутреннее чувство свободы осмысливается здесь не только как врожденная духовная основа личности, но и как условие сохранения нравственности народа. И вместе с тем, именно внутренняя свобода человека толкает его к тому, чтобы «отделить себя от общего», чтобы «творить для себя свою особенную совесть» и «не видя вокруг себя добра существенного, создавать <...> добро химерическое и действовать по произволу» [Жуковский В. А. ПСС: В 12 т. СПб., 1902. Т. X. С. 138].

Проблема свободы нравственного выбора человека напрямую связывается Жуковским с вопросом о культе сильной личности, о наполеонизме, двойной морали и вытекающей из нее вседозволенности. Единственной силой, способной вернуть человека на землю, отвратить его от абстракций к реальности, от теорий и идей к натуре человека, признается вера в Бога, которая диктует одну для всех нравственность, не ломающую, а напротив, укрепляющую личность. Здесь слышатся интонации пушкинской и лермонтовской поэзии и прозы, романов Достоевского и Толстого. На этой же оппозиции - христианства и наполеонизма, которая, становится центральной общественно-философской идеей творчества Жуковского 1840-х гг., строится его поэма «Странствующий жид», которую поэт сам называл своей лебединой песней, подчеркивая, что в ней «заключены последние мысли» его жизни (письмо к П. А. Плетневу от 13 сент. 1851 г.).

Хотя в поздней прозе Жуковского политика, философия, религия, эстетика находятся во взаимодействии, в ней можно выделить как отдельную группу философских статей. Это знаменитые письма к Гоголю о смерти и молитве, «Нечто о привидениях», «О меланхолии в жизни и в поэзии», «Две сцены из «Фауста», «О внутренней христианской жизни». Названные сочинения отразили своеобразное подведение итогов пройденного пути самообразования и самовоспитания и выработку новых мировоззренческих идей Жуковского, к чему он, судя по письмам и дневникам, стремится в 1840-е гг. совершенно сознательно. Основными вопросами этих статей являются соотношение материи и духа, бытия и сознания. Вокруг него формируется целый комплекс других, взаимосвязанных проблем онтологического, гносеологического, этического характера. Закономерным продолжением подобного рода размышлений являются в этих статьях эстетические суждения, касающиеся, прежде всего проблемы Слова, тесно связанные с его поэтикой «невыразимого». К решению философских проблем Жуковский стремится подходить, как правило, диалектически. Конечной целью для него является, по-видимому, построение некой целостной философии жизни, или как он сам ее назовет, «христианской философии».

На материале данных статей, рассматриваемых в широком историко-культурном и историко-литературном контексте, автором диссертации ставятся проблемы трансформации личного письма, маргиналий писателя на книгах, записей в рабочих тетрадях - в статью, что было одной из важнейших особенностей творческого процесса Жуковского-прозаика, определяющей решение сложнейшего вопроса о художественности поздней прозы писателя. В связи с этим в разделе вводятся в научный оборот многие архивные материалы, прежде всего, из многочисленных записных книжек писателя. Отличающиеся жанрово-стилевым единством, схожестью в композиционных принципах и в этом плане тоже складывающиеся в систему, они весьма наглядно демонстрируют процесс собирания итогового тома прозы Жуковского, выработки им принципов емкого и многозначного повествования. Они органично вписываются не только в эволюцию Жуковского-прозаика, но и в историю русской записной книжки, характерного для отечественной литературы и культуры первой половины XIX в. явления. Представляя собой лабораторный жанр, записные книжки становятся в это время для Жуковского, как и для многих его современников, формой самосознания и самостроения личности, подготавливая почву для русского классической прозы.

Заканчивается раздел осмыслением работы Жуковского над подготовкой к изданию «целого тома» «разного рода рассуждений в прозе», который, судя по его письмам (прежде всего, к П. А. Плетневу, А. С. Стурдзе), должен был войти в 5-е издание сочинений и подвести итог всему творчеству писателя. Том задумывался как «цикл циклов» прозаических сочинений неясной жанровой природы. Здесь наиболее полно проявились особенности нового синтетического стиля Жуковского, свободно соединяющего мысль и чувство. Здесь самосознание автора становится формой универсальных обобщений. Стержнем итоговой книги Жуковского-прозаика стала его «христианская философия».

Статьи этого тома наиболее ярко отражают тип сознания Жуковского, ищущего выход из внутренней сосредоточенности личности, которая была открыта романтической лирикой, к такой «полноте бытия», как впоследствии это назовет В. С. Соловьев, при которой «единое существует не на счет всех или в ущерб им, а в пользу всех» [Соловьев В. С. Соч.: В 2-х т. М., 1988. Т. 2. С. 552]. В своем томе автор мыслит себя как «я» и «ты» одновременно. «Эта внутренняя солидарность <...>, - пишут М. Н. Дарвин и В. И. Тюпа, - является определяющим моментом исторически наиболее молодого <...> конвергентного сознания». Исследователи справедливо определяют «совершенно особое положение Пушкина в русской литературе <...> именно его первородством <...> как субъекта развитого конвергентного сознания, впечатляюще проявившегося не только в проблематике, но и в поэтике пушкинских творений» [М. Н. Дарвин, В. И. Тюпа. Указ. соч. С. 12]. Думается, что проблематика и поэтика творчества позднего Жуковского, особенно его прозы, позволяет вписать его в процесс становления в России этого типа сознания, приходящего на смену «рефлективного традиционализма» (С. С. Аверинцев) и получившего свое закономерное развитие в XX веке.

В Заключении подводятся итоги исследования. Делается общий вывод о том, что изучение прозы первого русского поэта-романтика представляет собой сложную историко-литературную и методологическую проблему и что пути к ее решению видятся в системном подходе. Системность, философичность мышления самого писателя, его энциклопедизм и установка на универсальность мировидения обусловили не прекращающиеся на протяжении всего творческого пути весьма разнообразные и в то же время всегда целенаправленные опыты в прозе, которые органично вошли и в русло общей эволюции творчества Жуковского, и в логику развития русской литературы.

Тяга поэта-романтика к прозе является важнейшей особенностью его художественного сознания и творчества. Она нашла свое отражение на всех этапах творческого пути писателя, что обусловило своеобразие и системность не только его прозы, но, в определенной мере, и поэзии. С самого начала, с 1800-х гг. основой становления эстетики и поэтики творчества Жуковского оказывается набирающий с годами силу процесс взаимодействия лирического и эпического начал, поэзии и прозы как разных типов и мироощущения, и средств его выражения Поддерживаемое процессами, происходившими в русской литературе первой трети XIX века (прежде всего, в творчестве Батюшкова и особенно Пушкина и Гоголя), это явление уже в 1820-е гг., в период эстетических манифестов Жуковского, утверждавшего романтизм в отечественной словесности, вполне закономерно начинает формировать отношение писателя к прозе как к поэзии жизни и «поэзии мысли», а к поэзии как к «прозе в стихах» В

1830-40-е гг. проблема поэзии и прозы становится для Жуковского, как и для всей русской литературы, одной из ведущих. Принципиальными оказываются попытки осмыслить эти области словесного искусства, как самостоятельные, отражающие разные типы мироотношения, равноправные и, вместе с тем, взаимодействующие, существенно преображающие друг друга. Решительно утверждая в своих поздних стихотворных переложениях прозы Гебеля, Тика, Ламотт-Фуке, а также в своих стихотворных повестях 1830-40-х гт„ переведенных из Шиллера, В. Скотта, Уланда, Шамиссо, принципы новой поэзии, критериями которой провозглашаются «простота» слога и близость к жизни, Жуковский одновременно вырабатывает новую эстетику и поэтику прозы. Суть этого процесса, закономерно завершающего движение Жуковского к романтическому эпосу, нерву своей творческой эволюции, очень точно определил П. А. Плетнев в одном из своих поздних писем к поэту: «<...> когда вы пишете вследствие потребности души своей, это все выходит как ваша поэзия, стихами ли то написано, или прозою» [Плетнев П. А. Сочинения и переписка. Т. 3. С. 652 (письмо от 28марта 1850 г.)].

Несомненна и целостность прозаического наследия Жуковского, обусловленная единством предмета изображения - человек во всей его внутренней сложности и «невыразимости», во всей противоречивости его взаимосвязей с внешним миром. Важнейшим элементом, определяющим целостность внутренней структуры прозы Жуковского, является прозаический «слог», последовательно вырабатываемый писателем и с помощью переводов западноевропейских прозаиков, и благодаря взаимодействию с лирикой, а с другой стороны, с философией, историей, эстетикой.

Кроме того, удалось выявить такую особенность прозы Жуковского, как необычайную подвижность ее жанровой структуры, что получило наиболее яркое выражение в ее синтетичности. Начиная с перевода произведений больших и малых эпических форм художественной и так называемой «бесфабульной» прозы, а с другой стороны - с создания оригинальных сочинений-фрагментов, ориентированных на традиции лирических жанров, Жуковский-прозаик двигался к созданию синтетических жанровых форм, отличающихся сложным единством собственно художественного и публицистического, объективного и субъективного начал и явившихся прообразами многих жанров, ставших ведущими в русской прозе XIX в. Прежде всего, они способствовали рождению романного мышления.

Наконец, прозу Жуковского, всегда отличавшуюся как система открытостью для диалога с разными национальными культурами, с разными видами духовной деятельности человека, с разными идеями и концепциями, можно охарактеризовать как внутренне весьма свободное единство, изначально не подчиняемое автором никаким жестким канонам. Это и позволило Жуковскому как прозаику пройти столь плодотворный и для своего творчества, и для русской литературы, процесс развития. Отражая стремление писателя к изображению действительности в ее целостности и изменчивости, проза Жуковского составляла необходимый и параллельный поэзии путь развития эпической концепции Жуковского, отмеченный пристальным вниманием к внешнему миру и «внутреннему человеку» как части универсума, несущей в себе все его признаки. Подчиненные поначалу эстетике и поэтике сентиментализма, прозаические сочинения Жуковского позднее, тоже параллельно поэзии, утверждают новую романтическую концепцию

человека и мира и ее отражения в литературе. Жуковский делает большой шаг вперед и в плане расширения проблемно-тематических границ русской прозы, ее идейного обогащения, философизации, углубления ее морально-психологического содержания, совершенствования художественной формы. Жуковский обновляет отечественную прозу практически на всех уровнях - начиная от конфликта, героя и кончая приемами повествования, принципами создания образа автора в прозе. Именно соотнесение прозы Жуковского с его поэзией, эстетикой, критикой, философией, с материалами его библиотеки, а с другой стороны с глубинными процессами перестройки русской литературы и прозы, в частности, и позволяет определить масштаб и значение деятельности Жуковского-прозаика наиболее полно и адекватно.

Подводя итоги нашего исследования, мы видим необходимость его продолжения прежде всего в отношении полноты научного описания контекста прозы Жуковского. Вне нашего внимания оказалась важнейшая проблема традиций прозы Жуковского в русском классическом романе, в русской религиозно-философской прозе вплоть до рубежа Х1Х-ХХ в. Поставив перед собой задачу учесть, по возможности, весь корпус прозаических сочинений Жуковского, мы видим следующим необходимым шагом отечественного литературоведения подготовку всех этих материалов для публикации, поскольку особо значимым сегодня представляется вопрос о сохранении прозаического наследия Жуковского. Проза Жуковского, отличающаяся высочайшим уровнем нравственного пафоса, глубиной духовного опыта автора, широтой художественных поисков и открытий, чрезвычайно актуальных для современного общества и современной науки о литературе, должна быть не только введена в научный оборот, но и представлена широкому кругу читателей.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях:

1. Айзикова И. А. Жанрово-стилевая система прозы В. А. Жуковского. -Томск: Изд-во Том. ун-та, 200'/. -40$ с.

2. Айзикова И. А. Жуковский - переводчик Ж.-Ж. Руссо (статья первая) // Проблемы метода и жанра. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 1986. - Вып. 12. - С. 50-68.

3. Айзикова И. А. Жуковский - переводчик Ж.-Ж. Руссо (статья вторая) // Проблемы метода и жанра - Томск: Изд-во Том. ун-та, 1986. - Вып. 13. - С. 25-38.

4. Айзикова И. А. Переводы В. А. Жуковского «восточных сказок» в «Вестнике Европы» // Проблемы литературных жанров. Материалы V науч. межвуз. конф. 15-18 окт. 1985 г. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 1987. - С. 25-26.

5. Айзикова И. А. Жуковский - читатель и переводчик Фенелона // Библиотека

B. А. Жуковского в Томске: В 3 ч. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 1988. - Ч. III. -

C. 220-249.

6. Айзикова И. А. «Путешествие» среди прозаических переводов В. А. Жуковского в «Вестнике Европы» // Проблемы метода и жанра. ~ Томск: Изд-во Том. ун-та, 1988. - Вып. 14. - С. 43-62.

7. Айзикова И. А. Некоторые проблемы теории прозы и прозаического перевода в эстетике Жуковского // Проблемы метода и жанра. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 1991. - Вып. 17. - С. 39-56.

8. Айзикова И. А. Прозаические переводы В. А. Жуковского в «Вестнике

Европы» // От Карамзина до Чехова: К 45-летию научно-педагогической деятельности Ф. 3. Кануновой. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 1992. - С. 77-88.

9. Айзикова И. А. Прозаические переводы В. А. Жуковского в «Вестнике Европы» («идиллические повести») // Проблемы метода и жанра. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 1994. - Вып. 18. - С. 38-46.

10. Айзикова И. А. «Библейские повести» В. А. Жуковского // Русская литература и религия. - Новосибирск: Изд-во «Наука», 1997. - С. 85-94.

11. Айзикова И. А. Заметки к проблеме «Жуковский и русская поэзия конца VIII

- XIX века» (по материалам библиотеки поэта) // Мотивы и сюжеты русской литературы. От Жуковского до Чехова: К 50-летию научно-педагогической деятельности Ф. 3. Кануновой. - Томск: Изд-во «Знамя мира», 1997. - С. 2433.

12.Айзикова И. А. Мотив греха и раскаяния в балладах В. А. Жуковского // Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы. Вып. 3. Литературное произведение: сюжет и мотив. - Новосибирск: Изд-во СО РАН, 1999.-С. 47-60.

13. Айзикова И. А. Ветхий Завет и проблемы творчества Жуковского // Проблемы литературных жанров Материалы IX Международной науч. конф., поев. 120-летию со дня основания Томского государственного университета. 8-10 дек. 1998 г. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 1999. - Ч. 1. - С. 90-95.

14.B. А. Жуковский. Эпиграммы / Подготовка текстов и прим. И. А. Айзиковой. // Жуковский В. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. - М.: Изд-во «Языки русской культуры», 1999. - Т. 1. - С. 491-505.

15. В. А. Жуковский. Песнь араба над могилою коня / Подготовка текста и прим. И. А. Айзиковой. // Жуковский В. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. - М.: Изд-во «Языки русской культуры», 1999. - Т. 1. - С. 547-548.

16. В. А. Жуковский. Овсяный кисель / Подготовка текста и прим. И. А. Айзиковой. // Жуковский В. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. - М.: Изд-во «Языки русской культуры», 2000. - Т. 2. - С. 452-457.

17. В. А. Жуковский. Утренняя звезда / Подготовка текста и прим. И. А. Айзиковой. II Жуковский В. А. Поли. собр. соч. и писем: В 20 т. - М.: Изд-во «Языки русской культуры», 2000. - Т. 2. - С. 482.

18. В. А. Жуковский. Деревенский сторож в полночь / Подготовка текста и прим. И. А. Айзиковой. // Жуковский В. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т.

- М.: Изд-во «Языки русской культуры», 2000. - Т. 2. - С. 497-499.

19. В. А. Жуковский. Тленность. Разговор на дороге, ведущей в Базель, в виду развалин замка Ретлера, вечером / Подготовка текста и прим. И. А. Айзиковой. //Жуковский В. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. - М.: Изд-во «Языки русской культуры», 2000. - Т. 2. - С. 499-502.

20. В. А. Жуковский. Летний вечер / Подготовка текста и прим. И. А. Айзиковой. // Жуковский В. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. - М.: Изд-во «Языки русской культуры», 2000. - Т. 2. - С.503.

21. В. А. Жуковский. Привидение / Подготовка текста и прим. И. А. Айзиковой. // Жуковский В. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. - М.: Изд-во «Языки русской культуры», 2000. - Т. 2. - С. 624-625.

22 В. А. Жуковский. Замок на берегу моря / Подготовка текста и прим. И. А.

Айзиковой. // Жуковский В. А. Поли. собр. соч. и писем: В 20 т. - М.: Изд-во «Языки русской культуры», 2000. - Т. 2. - С, 658-659.

23. В. А. Жуковский. «Заступ, заступ, рой могилу!..» / Подготовка текста и прим. И. А. Айзиковой. П Жуковский В. А. Поли. собр. соч. и писем: В 20 т. - М.: Изд-во «Языки русской культуры», 2000. - Т. 2. - С. 748.

24. В. А. Жуковский. <3аписка к И. П. Черкасову> / Подготовка текста и прим. И. А. Айзиковой. // Жуковский В. А. Поли. собр. соч. и писем: В 20 т. - М.: Изд-во «Языки русской культуры», 2000. - Т. 2. - С. 748-749.

25. В. А. Жуковский. «Назад тому с десяток лет...» / Подготовка текста и прим. И. А. Айзиковой. // Жуковский В. А. Поли. собр. соч. и писем: В 20 т. - М.: Изд-во «Языки русской культуры», 2000. - Т. 2. - С. 750.

26. В. А. Жуковский. «Мой друг, часы летят - и юность погибает!..» / Подготовка текста и прим. И. А. Айзиковой. // Жуковский В. А. Поли. собр. соч. и писем: В 20 т. - М.: Изд-во «Языки русской культуры», 2000. - Т. 2. -С. 752-753.

27. В. А. Жуковский. Романс / Подготовка текста и прим. И. А. Айзиковой. // Жуковский В. А. Поли. собр. соч. и писем: В 20 т. - М.: Изд-во «Языки русской культуры», 2000. - Т. 2. - С. 753-754.

28.Айзикова И. А. В. А. Жуковский - переводчик «Избранных сочинений Ж,-Ж. Руссо» (Жанрово-стилевые искания поэта) // Ежеквартапьник русской филологии и культуры. - СПб.: Государственный Эрмитаж. - 2000. - Т. III. -№ 2. - С. 186-192.

29. В. А. Жуковский. Избранные сочинения Ж.-Ж. Руссо. Перевод с французского. Письма к Саре (публикация) / Подготовка текста И. А. Айзиковой. // Ежеквартапьник русской филологии и культуры. - СПб.: Государственный Эрмитаж. - 2000. - Т. III. - № 2. - С. 192-198.

30. Айзикова И. А., Канунова Ф. 3. Нравственно-эстетические искания русского романтизма и религия (1820-1840-е годы). - Новосибирск: Изд-во «Сибирский хронограф», 2001. - 304 с. (Гл 3, 4 /разд. 1, 2/, 7 написаны И. А. Айзиковой - 53 е., в соавторстве с Ф. 3. Кануновой написаны гл. 1, 9, заключение и подготовлено приложение - 149 е.).

31. Айзикова И. А. Перевод романа А. Коцебу «Мальчик у ручья» в творчестве Жуковского и в истории становления русской прозы первой трети XIX века // Филолог. - 2001. - № 2. - С. 40-49.

32. Айзикова И. А. «Дон Кишот» В. А. Жуковского (к проблеме взаимодействия поэзии и прозы) // Европейские исследования в Сибири. Вып. 3. Материалы Всероссийской науч. конф. «Американский и сибирский фронтир». 6-8 февр. 2001. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2001. - С. 150-164.

33. Айзикова И. А. Перевод романа Ж.-П.-К. Флориана «Вильгельм Телль» в творчестве В. А. Жуковского: К проблеме диалога культур // Язык в поликультурном пространстве: теоретические и прикладные аспекты. Материалы 1-ой Международной научно-практической конференции. 28-29 мая 2001 г. - Томск: Изд-во Том. политехи, ун-та, 2001. - С. 68-71.

34. Айзикова И. А. Неоконченные ранние переводы В. А. Жуковского в прозе (К проблеме становления прозаического слога писателя) // Известия Томского политехнического университета / Том. политехи, ун-т. - 2002. - Т. 305. -Вып. 4 (Тематический выпуск «Язык и межкультурные коммуникации:

теоретические и прикладные аспекты»). - С. 117-125.

35.Айзикова И. А. Проза В. А. Жуковского 1810-1820-х гг., эпохи его романтических манифестов II Мир романтизма. Материалы международной науч. конференции «Мир романтизма» (X Гуляевских чтений). Тверь, 12-15 сент. 2002 г. - Тверь: Ред.-изд. упр. Тверского гос. ун-та, 2002. - Вып. 6 (30). -С. 253-261.

36.Айзикова И. А. Повести В. А. Жуковского 1807-1811 гг.: темы, сюжеты, мотивы // Русская повесть как форма времени. - Томск: Изд-во Том. ун-та,

2002. - С. 39-48.

37.Айзикова И. А. Место прозы в творчестве Жуковского // Проблемы литературных жанров. Материалы X Международной науч. конф. 15-17 окт. 2001 г. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2002. - Ч. 1. - С. 83-88.

38.Айзикова И. А. Проза В. А. Жуковского в «Вестнике Европы» (1807-1811 гг.): феномен синкретизма II Вестник Томского государственного университета / Том. гос. ун-т Серия «Философия. Культурология. Филология». - Июнь 2003. - № 277. - С. 115-120.

39. Неопубликованная проза Жуковского (Из тетрадей, составленных для занятий с Великой Княгиней Александрой Федоровной) / Публикация и научный комментарий И А. Айзиковой // Вестник Томского государственного университета / Том. гос. ун-т Серия «Философия. Культурология. Филология». - Июнь 2003 - № 277. - С. 121-124.

40.Айзикова И. А. О сочетании переводной и оригинальной прозы В. А. Жуковского в «Собирателе» (К вопросу об эволюции прозы писателя) // Известия Томского политехнического университета / Том. политехи, ун-т. -

2003. - Т. 306. - № 2. - С. 147-154. В соавторстве с И. А. Матвеенко.

41.Айзикова И. А. Историческая тема в поздней прозе Жуковского // Русская литература в современном культурном пространстве. Материалы 2-й межвуз. науч. конф. 1-3 ноября 2001. - Томск: Изд-во Том. гос. пед. ун-та, 2003. - Ч. 1.С. 19-26.

42.Айзикова И. А. О соотношении «своего» и «чужого» в статье Жуковского «Две сцены из «Фауста» (Еще об одном русском отклике на трагедию Гете) // Теоретические и прикладные аспекты филологии. Сб. науч. тр. - Томск: Изд-во Том. политехи, ун-та, 2003. - С. 82-88.

43. Айзикова И. А. Философско-исторические и религиозно-нравственные проблемы в прозе В. А. Жуковского // Вестник Томского государственного педагогического университета. Серия: Гуманитарные науки (Филология). -2003. - Вып. 1 (33).-С. 9-14.

44. Айзикова И. А. Опьггы Жуковского-прозаика в жанре литературного портрета (1830-е гг.): К проблеме идентичности // Европейские исследования в Сибири. Материалы Всероссийской науч. конф. 14-16 апр. 2003. - Вып. 4. -Томск: Изд-во Том. ун-та, 2003. - С. 48-63.

Подписано в печать 22.03.2004. Тираж 100 экз. Заказ Л 139. Бумага офсетам Печать RISO Отпечатано в типографии ООО «РауШ мбХ» Лицензии Серии ПД № 12-0092 от 03.05.2001г. г. Томск, ул. Усова 7, ком. 0S2. теп. (3822) 56-44-54

РНБ Русский фонд

2007-4 3937

1 5 ДПР 2004 \

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Айзикова, Ирина Александровна

Введение

1. Проза В. А. Жуковского периода формирования его этико-философской и эстетической системы (1797-1806)

1. 1. Становление основ эстетики и поэтики прозы в первых опытах В. А. Жуковского

1. 2. Ранние прозаические переводы В. А. Жуковского - лаборатория повествовательных форм

1. 3. Проблема слога в неоконченных ранних прозаических переводах В. А. Жуковского

2. Проза В. А. Жуковского в «Вестнике Европы»: утверждение романтической эстетики и поэтики

2. 1. Место «промежуточных» жанров в поисках Жуковского-прозаика 1807-1811 гг.

2. 2. Повесть в системе прозы В. А. Жуковского 1807-1811 гг.

3. Проза В. А. Жуковского «эпохи романтических манифестов»

3. 1. Значение малых эпических фольклорных жанров для развития прозы Жуковского в 1810-е гг. (прозаическая басня, сказка, назидательная новелла, притча)

3. 2. «Путешествие по Саксонской Швейцарии», «Рафаэлева «Мадонна», «Отрывки из писем о Саксонии», «Отрывки из письма о Швейцарии» - новые пути Жуковского к прозе

3. 3. Проза в «Собирателе» и «Муравейнике: поиски синтеза

4. «Поэзия мысли» в прозе В. А. Жуковского 1830-40-х гг.

4. 1. Философско-исторические темы в прозе Жуковского 1830-х гг. 293 4. 2. Проблематика и художественные особенности прозы Жуковского 1840-х гг.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Айзикова, Ирина Александровна

Бурный всплеск интереса к наследию первого русского романтика, после юбилейного для него 1983 г., позволил открыть нового Жуковского, почувствовать масштаб его личности и творчества. Сегодня можно констатировать, что многие грани его энциклопедического дарования осмыслены и документально конкретизированы. Это делает очевидной необходимость постановки ряда новых проблем. Одну из важнейших среди них, определяющую актуальность избранной нами темы, представляет собой проблема национального значения прозы Жуковского как особого и вместе с тем органичного явления отечественной словесности 18001840-х гг. Мало известная не только широкому кругу читателей, но до последнего времени практически не привлекавшая и внимания исследователей, проза Жуковского, как показывает работа томских ученых над изданием Полного собрания сочинений и писем писателя г, еще даже не собрана. Многое, хранясь в писательских архивах, остается неточно датированным, несистематизированным, неопубликованным и, следовательно, не введенным в научный оборот. Актуальность изучению данного материала придает и факт явно выраженного в нем характера переходности от сентиментализма к романтизму, и активное взаимодействие прозы Жуковского с поэзией, а с другой стороны, с такими сферами духовной деятельности человека, как философия, история, этика, психология, эстетика. В этом плане диссертация соотносится с наиболее сложными и спорными теоретическими и историко-литературными проблемами современного литературоведения. Она вписывается в усиливающийся в последнее время научный интерес к осмыслению «прозаизации» стиха и «поэтизации» прозы, «механизмов» динамики литературного процесса, мифолого-оитологических, религиозно-нравственных, философско-эстетических основ художественного творчества, а также к обновлению концепции истории отечественной прозы, в частности такого ее периода, как первая треть XIX века.

Решению этих вопросов на конкретном литературном материале и посвящается наше исследование. Его цель - изучение прозы Жуковского как многогранной и

1 Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем: В 20-ти тт. К настоящему времени изданы т.

1 (М., 1999) и т. 2 (М., 2000). целостной, закономерно развивающейся системы, в связи с чем в работе ставятся следующие исследовательские задачи■ 1) представить, по возможности, полный корпус прозаического наследия Жуковского, уточнить датировки текстов, ввести в научный оборот неопубликованные архивные материалы и на этой основе выделить основные этапы эволюции Жуковского-прозаика в соотношении с общей периодизацией творчества писателя; 2) осмыслить системность эстетики прозы Жуковского и его взглядов на русскую художественную прозу (Введение); 3) показать специфику прозы Жуковского периода формирования его этико-философской и эстетической системы, представив первые опыты Жуковского-прозаика как лабораторию повествовательных форм (гл. 1); 4) рассмотреть прозу писателя периода его работы в «Вестнике Европы», определив место «промежуточных» жанров и повести в поисках Жуковского-прозаика 1807-1811 гг. (гл. 2); 5) проанализировать прозу Жуковского периода его «романтических манифестов» как этапа на пути к «философской» прозе 1830-1840-х гг. (гл. 3); 6) выявить своеобразие проблематики и художественные особенности поздней прозы Жуковского и выработать адекватные способы ее прочтения (гл. 4); 7) определить место и роль прозы Жуковского в его творческой эволюции, охарактеризовав динамику взаимодействия поэзии и прозы писателя; 8) обозначить место прозы Жуковского в истории русской прозы и словесности XIX века в целом.

В истории изучения творчества Жуковского, какие бы времена оно не переживало, проза писателя всегда оказывалась на заднем плане. Современники Жуковского, изумленные прежде всего открытым им для русской литературы миром поэзии, оставили о его прозе лишь отдельные, весьма немногочисленные, хотя и положительные замечания. Так, А А Бестужев-Марлинский оценил прозаические сочинения Жуковского как «примерные» 2, П. А. Плетнев как «драгоценные образцы повествований» 3, «образцом современной русской прозы» назвал «Рафаэлеву «Мадонну» Н. Полевой 4 и т. д. Специально прозе Жуковского при его жизни была посвящена только одна статья, написанная П. А Вяземским - «Сочинения в прозе В. А Жуковского»5. Полемика велась вокруг баллад и идиллий Жуковского, вокруг его

2 Бестужев-Марлинский А. А. Сочинения: В 2-х тт. Т. 2. М., 1981. С. 384.

3 Плетнев П. А. О жизни и сочинениях В. А. Жуковского. СПб., 1853. С. 53.

4 Московский телеграф. 1832. Ч. 47. № 19. С. 375.

5 Вяземский П. А Полн. собр. соч. Т. 1. СПб., 1878. С. 260-269. стихотворных переводов, прозу писателя словно не замечали. В этом отразилось явное непонимание современной критикой значения прозы для развития отечественной литературы и очевидное новаторство Жуковского, изначально связывавшего «образованность» русской словесности с уровнем развития прозы.

Вместе с тем, споры вокруг поэзии Жуковского, статьи таких его современников, как О. Сомов и В. К. Кюхельбекер, Н. Полевой и особенно В. Г. Белинский, посвященные его поэзии, точнее сказать, ее нравственной природе, имеют большое методологическое значение дня изучения Жуковского-прозаика. Положения критиков о том, что «Жуковский и Пушкин пленяют нас не одними словами новыми, но богатством мыслей» б, о том, что Жуковский «освободил нас <.> от управления (литературы — И. А.) по законам Лагарпова «Лицея» и Баттева «Курса» 7, о поэзии Жуковского как «целом всеобъемлющем мире души человеческой»8, о Жуковском как о «литературном Коломбе Руси, открывшем ей Америку романтизма в поэзии», как о «целом периоде нравственного развития нашего общества», о Жуковском-воспитателе, развивавшем в своих читателях «все благородные семена высшей жизни, все святое и заветное бытия», наконец, мысль Белинского о «живой исторической связи» русского литературного процесса и о том, что «без Жуковского Пушкин был бы невозможен и не был бы понят» 9, чрезвычайно важны для определения значения не только поэзии, но и прозы писателя.

Не меньшую роль в понимании прозы Жуковского, ее эволюции играют статьи конца 1840-х гг., посвященные переводу «Одиссеи» 10, в которых очень остро была поставлена проблема национального эпоса и роли эпического начала в творческом развитии первого русского романтика. Особое значение имеют, конечно, отзывы Н. В. Гоголя, который подчеркивал важность для дальнейшего развития отечественной литературы именно эпического мчала перевода Жуковского: «Одиссея» захватывает весь древний мир, публичную и домашнюю жизнь, все поприще тогдашних людей, с

6 Сомов О. О романтической поэзии. СПб., 1823. С.97. Кюхельбекер В. К. О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие k Мнемозина. 1824. Ч. 2. С. 40.

8 Московский телеграф. 1832. Ч. 47. № 20. С. 536 (из рецензии Н. Полевого на «Баллады и повести» В. А. Жуковского, изданные в 1831 г.).

9 Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13-ти тт. М., 1955. Т. 6. С. 460; Т. 7. С. 241; Т. 3. С. 505, 507.

10 См. об этом: Егунов А. Н. Гомер в русских переводах XVIII-XIX веков. М., JI., 1964. их ремеслами, знаньями, верованьями. словом, трудно даже сказать, чего бы не обняла «Одиссея» <.>» и.

Первая попытка систематизации прозаического наследия Жуковского была сделана А. Д Галаховым, в 1852-1853 гг. опубликовавшим в «Отечественных записках» «Материалы для определения литературной деятельности В. А. Жуковского», в составе которых - списки сочинений и переводов писателя, относящиеся к раннему периоду его творчества (до 1812 г.)12. В 1853 г. в Московском университете С. Шевырев произнес свою знаменитую речь «О значении Жуковского в русской жизни и в поэзии», где очень точно была поставлен проблема генезиса и национального своеобразия русской словесности, в том числе и прозы, у истоков которой, по словам Шевырева, оказался VH М. Карамзин и его «ученик», поэт Жуковский, ставший в свою очередь, по выражению критика, «учителем Пушкина» 13. Кроме того, Шевырев подчеркивал такие принципиальные для изучения прозаического наследия Жуковского идеи, как связь его поэзии и жизни, с терла г ем которых критик назвал «самовоспитание» писателя.

Конец 1860-х - 1880-е гг. были обозначены работой над изданием нескольких собраний сочинений Жуковского и в связи с этим систематизацией его прозаического наследия. В 1864-1870 гг. М Н. Лонгинов опубликовал «Материалы для полного издания сочинений Жуковского» 14. В 6-м издании сочинений Жуковского (практически копировавшем последнее прижизненное), вышедшем под редакцией К. С. Сербиновича, находим «Хронологический указатель сочинений и переводов в прозе» 15. В 7-м издании «Сочинений В. А Жуковского», вышедшем под редакцией П. А Ефремова, также содержались «Библиографические примечания» к прозе писателя и, главное, впервые в состав его собрания сочинений были введены ранние прозаические произведения - 1797-1803 гг. П. А Ефремов перепечатал их первые журнальные публикации 1б. На 1880-е гг. приходится и публикация книг К. К.

11 Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 8-ми тт. М., 1984. Т. 7. С. 202.

11 Отечественные записки. 1852. Т. 85. №11. Отд. 2; 1853. Т. 88. № 6. Отд. 2; Т. 91. № 12. Отд. 2.

13 Москвитянин. 1853. Кн. 2. № 2. Отд. 1. С. 75-166 (отдельный оттиск вышел в этом же году в Москве).

14 Русский архив. 1864. Вып. 5,6; 1866. № 11-12; 1870. № 3.

15 Сочинения В. Жуковского: В 6-тичч. Изд. 6. СПб, 1869. Т. 6. С. 807-813.

16 Сочинения В. А Жуковского: В 6-ти тт. Изд. 7. СПб., 1878. Т. 5. Библиографические примечания о прозе Жуковского см. также: Сочинения В. А. Жуковского: В 6-ти тт. Изд. 8. СПб., 1885. Т. 5.

Зейдлица 17 и П. Загарина 18, в которых на биографическом материале прослеживается духовное становление Жуковского, формирование его философии жизни и человека, столь многое определявшей в развитии Жуковского-прозаика.

Особым вкладом в исследование творчества Жуковского и его прозы, в частности, стало описание бумаг писателя, поступивших в Императорскую публичную библиотеку, публикация его дневников и писем к А К Тургеневу, сделанные И. А Бычковым в конце 1880-х - начале 1900-х гг. 19, и издание в 1902 г. Полного собрания сочинений Жуковского под редакцией А С. Архангельского 20. Это было основой научного подхода к творческому наследию первого русского романтика, в том числе и его прозы. На необходимость ее серьезного изучения одним из первых указал на рубеже XIX-XX веков Н. С. Тихонравов, справедливо усматривавший в ней «материал для его (Жуковского - И. А) характеристики как человека и писателя» 21. Своего рода откликом на призыв ученого стала статья П. Н. Сакулина, представляющая собой предисловие к изданию прозы Жуковского, вышедшему в Петрограде в 1915 г. 22

Работа В. И. Резанова «Из разысканий о сочинениях В. А Жуковского» 23, к сожалению, была только начата. Однако значение ее трудно переоценить. С точки зрения рассматриваемых нами проблем оно заключается прежде всего в систематизации ранних прозаических сочинений Жуковского (1801-1806 гг.), в том числе и неопубликованных. Методологическое значение для нас приобретает стремление исследователя включить прозу Жуковского в общий процесс его творческого развития, в литературный контекст эпохи.

17 Зейдлиц К. К. Жизнь и поэзия В. А. Жуковского. По неизданным источникам и личным воспоминаниям. Пб., 1883.

18 Загарин П. В. А. Жуковский и его произведения. М, 1883.

19 Бычков И. Бумаги В. А. Жуковского, поступившие в Имп. Публ. Библиотеку в 1884 г. // Отчет ИПБ за 1884 г. Пб., 1887; Дневники В. А. Жуковского / С прим. И. А. Бычкова. Пб., 1903 (дневники цитирую далее по этому изданию, указывая в тексте: «Дневники» и страницу); Письма В. А. Жуковского к А. И. Тургеневу. М., 1895.

20 Жуковский В. А. Полн. собр. соч.: В 12-ти тт. СПб., 1902. Далее цитирую по этому изданию с указанием в тексте аббревиатуры «ПСС» и обозначением римской цифрой тома, арабской -страницы.

21 Тихонравов Н. С. В. А. Жуковский // Тихонравов Н. С. Сочинения. М., 1889. Т. 3. Ч. 3. С. 386.

22 Жуковский В. А Проза. Пг., 1915. С. V1I-XL11.

23 Резанов В. И. Из разысканий о сочинениях В. А. Жуковского. СПб., Пг., 1906-1916. Вып. 1-2.

Исследование А. Н. Веселовского «В. А Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения» 24 явилось закономерным продолжением и своего рода обобщением всех достижений в жуковсковедении XIX в. Работа, безусловно, не потеряла своего значения и сегодня, на нее опираются ведущие литературоведы XX и XXI вв. Более того, она звучит в настоящее время предельно актуально прежде всего в связи с тем, что А. Н. Веселовский, рассматривавший творчество Жуковского как отражение определенного типа сознания, одним из первых и немногих ученых XIX в. указал на принципиальное значение соотнесенности нравственно-философских, эстетических и религиозных исканий писателя, что чрезвычайно важно для уяснения эстетики и поэтики его прозы, особенно 1830-1840-х гг. Вместе с тем, ученый поставил один из сложнейших вопросов творчества Жуковского - о его художественном методе. Как известно, А. Н. Веселовский исходит из утверждения его сентименталистской природы. В XX в. эта проблема встанет особенно остро в отношении ранней прозы Жуковского, а следовательно, генезиса и логики развития отечественной прозы в целом.

Чрезвычайно важное значение для исследования прозы писателя имеют работы представителей так называемой формальной школы литературоведения — Б. М.

Эйхенбаума, Ю. Н. Тынянова, В. М. Жирмунского 2S. Посвященные проблемам теории стиха, интерпретирующие Жуковского как родоначальника одного из двух стилей в русской лирике XIX в. - «напевного, эмоционального», противостоящего

26 пластическому, вещественно-логическому, понятийному» , эти исследования впервые ставили такие принципиальные для понимания Жуковского-прозаика вопросы, как стиховое слово и слово прозаическое, функция ритма в стихе и в прозе,

24 Веселовский А Н. В. А. Жуковский: Поэзия чувства и «сердечного воображения». СПб., 1904.

25 Назовем здесь такие имеющие для нас принципиальное значение исследования: Жирмунский В. М. Теория стиха; его же. Задачи поэтики; его же. Мелодика стиха (по поводу книги Б. М. Эйхенбаума «Мелодика стиха». Пб., 1922); его же. К вопросу о формальном методе; Тынянов Ю. Н. Проблема стихотворного языка; «Серапионовы братья». Альманах; его же. Архаисты и новаторы; Эйхенбаум Б. М. Поэзия и проза; его же. Мелодика стиха; его же. О художественном слове; его же. Лирика-роман; его же. О прозе; его же. О поэзии. Здесь же назовем работы Б. В. Томашевского, В. Б. Шкловского и Р. О. Якобсона, не касающиеся творчества Жуковского непосредственно, но также имеющие для исследования его прозы важнейшее методологическое значение: Томашевский Б. В. О стихе: его же. Русское стихосложение; его же. А. Белый и художественная проза; Шкловский В. Б. Художественная проза: Размышления и разборы; Р. О. Якобсон. Заметки о прозе поэта Пастернака; его же. Поэзия грамматики и грамматика поэзии.

2 Жирмунский В. М. Мелодика стиха (по поводу книги Б. М. Эйхенбаума «Мелодика стиха». Пб., 1922) //Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. JL, 1977. С. 62. взаимодействие поэзии и прозы и др. 27 Дня современного этапа изучения русской литературы XIX в. и творчества Жуковского в том числе это направление можно считать одним из приоритетных Вопросы взаимодействия поэзии и прозы, стихотворного и прозаического языка, поэтической или лирической прозы видятся сегодня особо актуальными. В этом плане весьма примечательным является выход в свет в последние десятилетия работ, так или иначе касающихся этих проблем, написанных такими учеными, как Ю. М. Лотман, М. М. Гиршман, М. Ю. Лотман, В. Э. Вацуро, П. А Руднев, А. В. Чичерин, Г. Н. Поспелов, Ю. Б. Орлицкий, М. И. Шапир, М. В. Моисеева, А В. Ачкасов, С. А Кавыршина, В. Шмид и др.28

Вопрос о художественном методе Жуковского вновь становится актуальным в XX в. благодаря Ц. С. Вольпе, который, рассматривая главным образом поэзию, утвердил важнейшее положение общеметодологического характера о психологизме писателя как выражении его романтизма 29. Оно принципиально для понимания прозы Жуковского, причем как ранней, так и поздней. Не менее принципиальным для нас является подход исследователя к романтизму Жуковского как к общественно-эстетической системе.

Чрезвычайно важна для определения философско-эстетических основ прозы Жуковского, ее места как в его собственном творческом развитии, так и в становлении русской прозы книга Г. А Гуковского «Пушкин и русские романтики» 30, которая стала новым этапом в осмыслении творчества писателя. В ней впервые по существу был поставлен вопрос о значении романтизма Жуковского. Г. А Гуковский, вслед за А Н. Веселовским, обращается к универсальной проблеме творчества писателя — к его поэтике «невыразимого», которая нашла свое преломление не только в стихах, но и в прозаических произведениях, определяя их «генетическую близость».

27 В этом отношении важны для нас и работы Д. Н. Овсянико-Куликовского («Теория поэзии и прозы», «Лирика как особый вид творчества», «Психология мысли и чувства. Художественное творчество», «Н. В. Гоголь», «А. С. Пушкин» /гл. «Лиризм драматических опытов»/), и А А Потебни («Мысль и язык», «Из записок по теории словесности (Фрагменты)», и вышедшие позднее исследования В. В. Виноградова («Проблема авторства и теория стилей», «О теории художественной речи»», «О языке художественной прозы»),

8 Данная проблема широко обсуждается в западном литературоведении. Укажем здесь на обобщающую статью польской исследовательницы Г. Шимчик-Кшошчииьской, посвященную обзору современных теорий поэтической прозы: G. Szymczyk-kluszczynska. О wspotczesnych teoriach poematu pro74 // Zagadnienia rodzajow lit. - Wroclaw etc., 1998. T. 41. Z. '/2. S. 89-102.

См.: Вольпе Ц. Жуковский // История русской литературы. М., Л., 1941. Т. V. С. 355-391.

30 Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики.М., 1965.

Через «идею стиля», через наблюдения над природой слова исследователь выходит на проблему субъективности, лиризма, поэтичности и связанного с этим психологизма как органичного свойства художественных произведений Жуковского, важнейшего принципа их построения и на этой основе также ставит вопрос о его творчестве как поэтической системе.

1960-1980-е гг., обозначенные в советском литературоведении предельным интересом к русскому романтизму, дали свои плоды и в изучении творчества Жуковского. В свет вышли монографии М. Я. Бессараб, Р. В. Иезуитовой, И. М. Семенко, а также работы Т. JI Власенко, JI. И. Кашкиной, Н. Г. Корниенко, С. А. Матяш. На первом плане в них идеи системности и закономерной эволюции творческого пути Жуковского. Дискуссионными остаются вопросы о художествешгом методе писателя и о значении его поздних произведений. Вопрос о сентименталистской эстетике и поэтике прозы Жуковского поднимается в работах И. М. Семенко и Н В. Фридмана. Его решение приводило к парадоксальному противопоставлению романтической поэзии Жуковского его же сентименталистской прозе. «Проза Жуковского, - пишет И. М. Семенко, - оказывается архаичнее его стихов <.> В прозе Жуковский не стал романтиком» 31. Эту точку зрения по существу разделяет Н. В. Фридман, утверждавший, что «прозаические произведения Жуковского <.> выдержаны в духе традиции карамзииских чувствительных повестей <.> Проза Жуковского <.> ни в коей мере не подготовила прозу Пушкина» 32. Эволюция Жуковского-прозаика и его роль в развитии русской прозы первой трети XIX в., как видим, не берутся во внимание, что, безусловно, сужало представление о творчестве Жуковского в целом, о масштабе его вклада в становление отечественной словесности.

В то же время ряд исследователей, признавая безусловность влияния Карамзина и литературных традиций сентиментализма на Жуковского-прозаика, не были склонны понимать его как прямое и неизменное следование карамзинистам. Новаторство писателя не только в поэзии, но и в прозе отмечают в своих работах Р. В.

31 Жуковский В. А. Сочинения: В 3-х тт. / Сост., вст. ст. и коммент. И. М Семенко. М., 1980. Т. 1. С. 36. Точку зрения И. М. Семенко поддерживает и немецкая исследовательница X. Айхштедт (Eichstadt Н. Zukovskij als Ubersetzer: Drei Studien zu Ubersetzungen V. A. Zukovskijs aus dem deutschen und Franzosischen. Munchen, 1970).

32 Фридман H. В. Проза Батюшкова. M., 1965. С. 165.

Иезуитова, Н. Н. Петрунина, В. Ю. Троицкий. Н. Н. Петрунина, например, считает, что такие прозаические сочинения Жуковского, как «Марьина роща», ряд лирических миниатюр, начало исторической повести «Вадим Новогородский», «Три сестры» и «Три пояса», осложняют сентиментальную традицию, впитывая опыт преромантической поэзии и утверждая новую модификацию лирической прозы» 33. «Имеется достаточно оснований для пересмотра широко бытующего мнения, что его (Жуковского - И. А.) роль в развитии русского романтизма исчерпывается областью поэзии. Жуковский в какой-то мере оказался первооткрывателем новых путей и в романтической прозе», - отмечает Р. В. Иезуитова34. Исследования Н. Н. Петруниной и Р. В. Иезуитовой подчеркивали необходимость рассмотрения прозы Жуковского как органической части его творчества и в связи с этим важность постановки проблемы взаимодействия поэзии и прозы как определяющего фактора эстетики и поэтики художественного наследия писателя.

Настоящей же точкой отсчета для нашего исследования стала трехтомная коллективная монография «Библиотека В. А. Жуковского в Томске» 35, в которой была выработана плодотворная и перспективная методология изучения творчества писателя. Здесь была убедительно доказана необходимость и салаг ость системного подхода к творческому наследию Жуковского, с которого, как справедливо указывает Ф. 3. Канунова, «начинается в литературе XIX века блестящая плеяда классиков <.>, отличающихся подлинным универсализмом мышления, в творчестве которых были к неразрывно слиты поэзия и философия, история и педагогика, эстетика и естествознание. С Жуковского в XIX веке начинается именно тот путь русской литературы и русского литератора, вершину которого означит деятельность Толстого, писателя, историка, философа, проповедника, педагога»36.

Монографии томских ученых, вышедшие в свет в 1980-1990-е гг., демонстрировали романтизм Жуковского как художественную систему, этапы и

33 Петрунина Н. Н. Проза 1800-1810-х годов // История русской литературы: В 4-х тт. JL, 1980-1984. Т. 2. С. 63. См. также монографии. Ф. 3. Кануновой «Из истории русской повести (Историко-литературное значение повестей Н. М. Карамзина)» (Томск, 1967), на которую ссылается Н. Н. Петрунина в связи с проблемой соотношения сентиментализма и романтизма.

34 Иезуитова Р. В. Жуковский: Итоги и проблемы изучения // Русская литература 1983. № 1. С. 20.

35 Библиотека В. А. Жуковского в Томске: В 3-х тт. Томск, 1978-1988. В дальнейшем цитирую по этому изданию с указанием в тексте аббревиатуры «БЖ» и обозиачегшем римской цифрой - тома, арабской - страницы.

3 Канунова Ф. 3. Некоторые проблемы идейного и творческого развития В. А. Жуковского (на основе новых материалов поэта) // БЖ, II, 4. проблемы ее эволюции. Этому, прежде всего, посвящена книга А. С. Янушкевича «Этапы и проблемы творческой эволюции В. А. Жуковского» 37, являющаяся фундаментальным исследованием всего творческого пути поэта. На новом обширном материале здесь по-новому были поставлены важнейшие вопросы о жанровой эволюции и переводческих принципах Жуковского, о системе эстетических, нравственно-философских, общественно-политических воззрений и художественных принципов поэта, сознательно утверждавшего в русской литературе новую, романтическую философию, эстетику и поэтику. А. С. Янушкевич выделяет пять периодов творческого развития Жуковского - от этапа поэтического становления до итоговых 1840-х гг., когда писателем была выстроена его мировоззренческая система. Специальное внимание исследователь обращает на путь Жуковского к эпосу, и в связи с этим на его позднее творчество, подчеркивая, что «последовательное движение Жуковского к сближению поэзии и прозы, к эпосу — проявление общих тенденций в русской литературе»38.

Вслед за книгой А. С. Янушкевича вышел целый ряд «томских» монографий о Жуковском. Системе гносеологических и антропологических взглядов писателя, сложившихся в ходе рецепции трудов французских просветителей, посвящена монография Ф. 3. Кануновой «Вопросы мировоззрения и эстетики В. А Жуковского» 39. О восприятии Жуковским немецкого Просвещения как особой философско-эстетической системы пишет в своем исследовании Н. Б. Реморова 40. Тему «Жуковский и английское Просвещение» рассматривает в своих работах Э. М. Жилякова 4\ О. Б. Лебедева анализирует в своей книге драматургические опыты Жуковского как систему 42. В 1985 г. под редакцией Ф. 3. Кануновой, А С. Янушкевича и О. Б. Лебедевой вышла в свет книга «В. А. Жуковский. Эстетика и

37 Янушкевич А. С. Этапы и проблемы творческой эволюции В. А. Жуковского. Томск, 1985.

34 Там же. С. 14.

39 КануноваФ. 3. Вопросы мировоззрения и эстетики В. А. Жуковского. Томск, 1990.

40 Реморова Н. Б. Жуковский и немецкие просветители. Томск, 1989.

41 См., напр.: В. А. Жуковский - читатель Байрона // БЖ, И, 418-449; В. Скотт в библиотеке В. А Жуковского // БЖ, III, 300-366; «Воздушный цветок» Востока в поэзии европейских романтиков (Т. Мур - Жуковский - Пушкин) // Европейские исследования в Сибири. Вып. 3. Томск, 2001. С. 137-149 и др.

42 Лебедева О. Б. Драматургические опыты В. А. Жуковского. Томск, 1992. критика» 43, в которой впервые было представлено как система литературно-критическое наследие писателя. Проза Жуковского, безусловно, также представляет собой сложную, динамичную систему, выстраиваемую автором на определенной этико-онтологической концепции мира и человека. Формирование этики и онтологии, антропологии и антропософии Жуковского - все это давало мощный стимул его художественным исканиям в области прозы, происходившим на протяжении всего творческого пути.

Следует отметить, что в последнее время усилилось внимание к эпическим и прозаическим опытам Жуковского 44. Между тем, разговор о Жуковском как о прозаике в науке закапчивается, по сути, отдельными произведениями, написанными в период с 1797 г. по 1811 г. Более поздней прозе Жуковского - 1810-1840-х гг., когда писатель постепенно отказывается от использования художественного вымысла и обращается к реальности, к «поэзии мысли» как к основному содержанию прозы, в плане исследования не повезло. Она до сих пор практически не привлекала специального внимания ученых.

Предмет нашего исследования - прозаическое наследие Жуковского в полном его объеме, включая архивные материалы. Проза Жуковского рассматривается в контексте материалов его библиотеки, эстетики и критики, поэзии и эпистолярия, а также в связи с проблемами и этапами развития русской прозы XIX века. Уже самый беглый взгляд на материал показывает, что Жуковский, понимая широту возможностей прозы в изображении мира и человека, пользуется этим термином для определения не только собственно художественной, сюжетной прозы, но и прозы философской, публицистической, литературно-критической. При публикации в журналах оба типа прозы Жуковского входили, хотя и в разных рубриках («Повести» и «Смесь»), но все же в общие разделы «Изящная словесность» или «Проза». В

43 В. А. Жуковский. Эстетика и критика / Вст. ст. Ф. 3. Кануиовой, А. С. Янушкевича. Подготовка текста, сост., прим. Ф. 3. Кануновой, О. Б. Лебедевой, А. С. Янушкевича. М., 1985. В дальнейшем цитирую по этому изданию с указанием: «Эстетика и критика» и страницы.

44 Назовем некоторые из исследований: Разумова Н. Е. «Дон Кихот» в переводе В. А. Жуковского // Проблемы метода и жанра. Томск, 1983. Вып. 10. С. 14-28; Петрунина Н. Н. Жуковский и становление новой русской прозы // Русская литература. 1983. № 3. С. 250-251; ее же. Жуковский и пути становления русской повествовательной прозы // Жуковский и русская культура. Л., 1987. С. 4579; Маркович В. М. Балладный мир Жуковского и русская фантастическая повесть эпохи романтизма // Там же. С. 138-165; В. Е. Багно. Жуковский - переводчик «Дон Кихота» // Там же. С. 293-310; Троицкий В. Ю. Значение поэзии Жуковского в развитии русской романтической прозы // Жуковский и литература конца XVIII-ХЗХ века. М, 1988. С. 193-206. составе же собрания сочинений писателя повести, публицистика, эстетика, критика, документально-философские и т. д. произведения попадали, без какой бы то ни было рубрикации, в один том, который озаглавливался «Сочинения в прозе».

Корпус прозы Жуковского оказывается достаточно массивным и вместе с тем внутренне настолько подвижным, неканоничным, что целому ряду произведений невозможно дать однозначное жанровое определение и даже отнести их к тому или иному типу прозы. Это делает необходимым обратиться в нашем исследовании к таким понятиям, как «промежуточные жанры» (Ю. II Тынянов), «бесфабульная проза» (Б. В. Томашевский), «вымысел» и «домысел» (А. К Белецкий), «вымысел» и «замысел» (JI Я. Гинзбург), «внутренняя мера» текста (Н. Д. Тамарченко). Данная терминология и стоящий за ней подход предоставляют возможность не только очертить границы объема прозаического наследия Жуковского (и соответственно нашего исследования), определяющиеся специфическим пониманием поэтом-романтиком категории «проза», но и провести эволюционную линию творчества Жуковского-прозаика, соединив ее с общей логикой развития русской прозы первой половины XIX в.

Однако, категория «проза» не является для Жуковского безграничной, не обозначает любой авторский текст, основанный на прозаическом принципе его организации. В этом плане весьма показательна история прижизненной публикации прозы Жуковского отдельными изданиями или в составе его собраний сочинений. Ряд прозаических произведений был введен Жуковским уже во второе издание его сочинений (1818 г.), в котором они составили отдельный том (т.4). Озаглавленный «Опыты в прозе», он включил в себя повести «Марьина роща», «Три сестры» и статьи «О критике», «О басне», «О сатире», «Писатель в обществе» и «Кто истинно добрый и счастливый человек». Корпус этих сочинений, с добавлением «Путешествия по Саксонской Швейцарии», «Отрывков из письма о Швейцарии 1821 г.» и «Рафаэлевой «Мадонны», вошел и в состав отдельного тома прозы, который был издан Жуковским в 1826 г. уже под заглавием «Сочинения в прозе», в дополнение к 3-му изданию «Стихотворений Василия Жуковского» (1824) , а также в состав 4-го (1835-1844 гг.) и 5-го (1849 г.) изданий Собрания сочинений писателя. В четвертом издании содержание тома пополнилось «Отрывками го письма о Швейцарии 1833 г.», «Воспоминаниями о торжестве 30 августа 1834 г.», «Чертами истории государства

Российского», статьями «Взгляд на землю с неба», «Последние минуты Пушкина» и другими поздними произведениями. Том прозы (7-й) в последнем прижизненном издании повторил прозаический том предыдущего собрания сочинений 45.

Кроме того, осмысляя проблему отбора материала для нашего исследования, мы сталкиваемся с вопросом о месте прозаических переводов Жуковского в его прозаическом наследии. Опору и здесь помогает обрести сам писатель, давно выявивший одну из важнейших особенностей своего творчества. В письме кН В, Гоголю от 6/18 февраля 1847 г. он писал: «Я часто замечал, что у меня наиболее светлых мыслей тогда, как их надобно импровизировать в выражение или в дополнение чужих мыслей. Мой ум, как огниво, которым надобно ударить об кремень, чтобы из него выскочила искра. Это вообще характер моего авторского творчества; у меня почти все или чужое, или по поводу чужого — и все, однако, мое» 4б. Такая установка Жуковского позволяет считать переводы, в том числе и прозаические, органичной частью его творческого наследия 47. Неслучайно при жизни писателя выдержали два издания его «Переводы в прозе» (1816-1817гг. и 1827 г.), представляющие избранную прозу 1807-1811 гг. из «Вестника Европы» (повести и произведения «промежуточных жанров»), а также переводы романов и повестей Коцебу, Флориана, Сервантеса48.

45 В посмертные тома 5-го издания - XI-й и XlII-й - вошла поздняя (1830-1840-х гг.) проза Жуковского - публицистика, религиозно-философские и эстетические статьи. Архивы писателя, а также его переписка с П. А. Плетневым дают достоверное представление об авторской концепции XI-го тома, который сам писатель называл томом «святой прозы» и «целым томом» (см. об этом ниже).

46 Жуковский В. А. Собр. соч. в 4-х т. М., JL, 1960. Т. 4 С. 544. Далее ссылки на это издание даны в тексте с указанием аббревиатуры СС 1, римской цифрой - тома и страницы - арабской.

47 Позицию Жуковского убедительно объяснил С. С. Аверинцев. Ученый совершенно справедливо связывал специфику Жуковского-переводчика с тем, что несовершенство оригинала ему «требовалось <.> для того, чтобы оставалось место для нового творческого порыва к совершенству, которое предуказано оригиналом, но которого еще нет на свете» (Аверинцев С. С. Поэты. М., 1996. С. 141). Эти слова, сказанные исследователем о Жуковском-переводчике поэзии, по его же утверждению, «касаются не только поэтического перевода». Именно прозаические переводы позволяли Жуковскому свободно экспериментировать на самых разных уровнях эстетики и поэтики прозы Не называя многочисленных работ, касающихся историко-переводческого значения творчества Жуковского, укажем авторов концепций художественного перевода, которые легли в основу нашего понимания эстетики и поэтики прозаического перевода Жуковского: М. П. Алексеев, В. М. Жирмунский, Ю. Д. Левин, А В. Федоров. О проблемах теории и практики прозаического перевода Жуковского см. в нашей диссертации на соискание ст. канд. филол. наук «В. А. Жуковский - переводчик прозы» (1988), а также некоторые статьи, опубликованные нами позднее.

48 Весьма показательно, что доля оригинальных прозаических произведений значительно увеличилась в последний период творчества - в 1830-40-е гг., когда писатель пракшчески отказался в прозе от художественного вымысла, передав поэзии и вымышлешше сюжеты, и вымышленных героев. Но общий принцип создания «своего по поводу чужого» продолжает работать. Многие оригинальные

Итак, основной корпус текстов, орга нично соединяющий переводы и собственные сочинения, художественные произведения и публицистические, эстетические, философские и т. д. статьи, во многом позволяет установить история публикаций прозы Жуковского отдельными изданиями и в составе собраний сочинений или переводов. Однако следует учитывать тот факт, что многие сочинения и переводы в прозе Жуковский представлял на суд читателей первоначально на страницах периодических изданий и при этом далеко не все, печатавшееся в периодике, он включал в свои собрания сочинений 49, что делает подвижным не только внутреннее содержание корпуса прозы писателя, но и его внешние границы.

Наконец, представляется необходимым в рамках темы монографии обратиться и к незавершенным и неопубликованным при жизни писателя (по разным причинам) прозаическим произведениям Жуковского, поскольку это позволит проникнуть в лабораторию его творческих поисков.

Таким образом, прижизненные публикации прозы Жуковского, а также незавершенные и неопубликованные прозаические замыслы писателя, равно как и некоторые его эстетические идеи, о которых пойдет речь ниже, показывают, что факт переводного характера произведения, его принадлежности к сюжетной или бессюжетной прозе не означает для Жуковского ограничения при определении пределов прозы. В связи с этим, допуская возможность различных вариантов ответа на вопрос об объеме прозаического наследия Жуковского, в нашем исследовании мы пользуемся избранными самим Жуковским в отношении к прозе принципами и авторской установкой на публикацию того или иного произведения или, по крайней статьи Жуковского пишутся в ответ на «чужую» реплику, «чужое» произведение или, напротив, как отчет перед «чужим» о «своем» видении проблемы, события

49 В частности, при жизни Жуковского не переиздавалась его ранняя оригинальная проза (1797-1803 гг.). П. А. Ефремов, редактор 7-го издания сочинений Жуковского, впервые опубликовал ее в составе собрания произведений писателя, перепечатав из периодических изданий. Некоторые произведения из «Вестника Европы», «Собирателя», «Муравейника» также были опубликованы единственный раз в этих изданиях и т. д. Причины здесь могли быть самые разные. Вот, напр., объяснение отсутствия в собрании сочинений Жуковского «Бородинской годовщины», отнесенной П. А Плетневым «к числу лучших произведений <.> таланта» писателя: «Странное дело сделалось; подивитесь моей памяти, -писал Жуковский Плетневу в октябре 1850 года. - Я на сих днях купил русскую грамматику, напечатанную в Лейпциге на немецком языке: половину этой книги составляет хрестоматия, выбор отрывков в стихах и прозе. Из моих творений немец взял только отрывок «Певца в стане русских воинов» (который теперь мне самому весьма мало нравится); а в прозе напечатал мое «Письмо о Бородинском празднике», о котором я вовсе забыл и сам теперь не помню, к кому оно было написано и где напечатано. <.> Если бы я знал об его существовании, то внес бы его в том «Прозы», ибо описание очень живо и тепло <.> Знаете ли вы об этом письме? Если знаете, скажите, где оно гнездится?» (См: В. А. Жуковский в воспоминаниях современников. М., 1999. С. 409-410). мере, его связью с творческими поисками писателя. Все это представляется достаточно убедительной основой для изучения заявленной в диссертации проблемы

50

Стержнем работы является, во-первых, мысль о такой особенности природы поэтической индивидуальности Жуковского как его принципиальная склонность к философским, нравственно-этическим, а в последние годы и к нравственно-религиозным исканиям. «Традиционные представления об общественной индифферентности поэта, о его эстетической неподготовленности, неразвитости философских и исторических воззрений вряд ли могут удовлетворить сегодня, -пишет один из ведущих исследователей Жуковского. - Многочисленные новые материалы, извлеченные из архива и библиотеки поэта, да и старые, широко известные факты, получившие новое освещение, говорят о том, что не было серьезного противоречия между Жуковским-художником и Жуковским-мыслителем. Более того, его мировоззрение, рассмотренное как определенная система эстетических, этических, общественно-философских взглядов, - органичное и важное звено общей творческой эволюции». Творческую индивидуальность Жуковского ученый видит в «органичном синтезе мыслителя и художника» SI. Здесь следует искать истоки принципиального, не прекращавшегося в течение всего творческого пути, интереса Жуковского-поэта к эпосу и к прозе, а также корни эволюции Жуковского-прозаика.

Во-вторых, важнейшей методологической опорой в исследовании прозы Жуковского должна служить, на наш взгляд, мысль отечественных филологов об еще одной «характерной особенности творческой психологии» писателя 52 — о его тяготении к целостности взгляда на человека и мир, что было связано, по глубокому утверждению ученых, как с идеями романтического универсализма, с веяниями времени, так и с психологической индивидуальностью Жуковского. Обращение

50 В соответствии с этим в наше исследование не вошла дневниковая и эпистолярная проза Жуковского, за исключением писем, трансформированных самим Жуковским в статьи, предназначаемые для публикации. За рамками работы остались планы и конспекты, составленные в связи с педагогической деятельностью, эстетические и литературно-критические выписки и конспекты, арзамасские протоколы, «записки» официальным лицам и т. п. Эти материалы привлекаются по мере необходимости, в качестве контекста к основному в данной монографии материалу.

51 Янушкевич А. С. Указ. соч. С. 8.

52 Там же. С. 10. писателя в 1830-1840-е гг. к религии органично слилось с его поиском идеи синтеза, общей основы бытия и сознательным поворотом к прозе как к «поэзии мысли» 53. В связи с этим осмысление прозы Жуковского как цельного явления, как системы представляется вытекающим из самой природы художественного сознания писателя.

Системность в предлагаемой диссертации понимается в разных аспектах. Безусловно, основным для нас является исследование собственно прозаического наследия Жуковского как системы, созданной писателем-романтиком и потому отличающейся принципиальной подвижностью, свободой, открытостью, синтетизмом, и в то же время целостностью, устойчивостью, закономерной логикой своего развития и известной самостоятельностью. Вместе с тем, для нас принципиальна мысль об органике прозы Жуковского в его творческой системе в 1{еж>м и, в связи с этим, о сложном взаимодействии прозы писателя со всеми сферами и уров1Гями его духовной деятельности. В первую очередь следует подчеркнуть, конечно, взаимосвязь прозы, лирики и лиро-эпоса Жуковского. Неслучайно этапы становления Жуковского-прозаика органично вписываются в русло его эволюции как поэта. Не менее важным является и взаимодействие процессов становления Жуковского-мыслителя, историка, педагога, эстетика, общественного деятеля и Жуковского-прозаика. В разные периоды творчества обращение Жуковского к прозе имело свой определенный смысл, на первый план выдвигались те или иные уровни системы, в зависимости от социально-философских, нравственно-эстетических исканий и самого Жуковского, и времени. В целом же интерес поэта-романтика к прозе, его активные и целенаправленные художественные поиски в этой сфере — свидетельство общих глубинных сдвигов, происходивших в русской литературе первой трети XIX в. и определявших ее закономерное, объективное движение в сторону прозы. В этом плане проза Жуковского представляется нам важнейшей, уникальной и вместе с тем характерной составляющей русской прозы и всего русского литературного и шире культурного процесса XIX века. Системный подход позволяет, таким образом, не только рассмотреть прозу Жуковского как единое и

53 Еще в 1835 г. в письме к А С. Стурдзе Жуковский пишет: «Направление нынешней литературы <.> для меня ненавистно. Дерзкий материализм в ней царствует» (Там же. С. 4). В письме к нему же от неизвестного числа и месяца 1850 г. поэт будет всерьез говорить о своем «возвращении к прозе» и свяжет это с необходимостью «переписать все, имеющее содержшше христианское». А. С. Стурдзе он обещает «доставить» свою прозу не только на «теологический», но и-на «литературный суд» (Там же. С. 18). одновременно весьма разнообразное (по тематике и проблематике, по жанрово-родовой специфике и т. д.) целое, имеющее определенную логику развития, но и вписать ее во многие историко-культурные ко1Ггексты.

Сущностью рассматриваемого материала обусловлена методология диссертации, в которой приемы историко-литературного, историко-культурного, сравнительно-типологического, историко-генетического анализа соединяются с подходами к Слову, выработанными философией, психологией, богословием.

Научная новизна исследования определяется тем, что в нем впервые предпринята попытка выделить прозу В. А Жуковского (в полном объеме, включая архивные, неопубликованные материалы) в самостоятельный предмет системного изучения, которое показало, что 1) Жуковский-прозаик прошел определенный и вполне закономерный путь развития - от 1800-х к 1840-м гг. - в контексте литературно-исторической и культурно-исторической традиций своего времени (в связи с чем очевидными представляются творческие взаимосвязи прозы Жуковского и Карамзина, Муравьева, Батюшкова, Пушкина, Гоголя, славянофилов, а также представителей литературы второй половины XIX века — Герцена, Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова и русских религиозных философов рубежа XIX-XX веков); 2) существуют системные закономерности, связи как отдельных этапов в творческой эволюции Жуковского-прозаика, отдельных пластов его прозаического наследия, так и процесса дифференциации и взаимодействия стиха и прозы в творчестве Жуковского, позволяющие прояснить понимание не только поэтики прозы первого русского романтика, логики его художественного развития в целом, но и жанрово-родовой динамики русской литературы 1800-1840-х гг.; 3) поздняя проза Жуковского (в диссертации она впервые систематизирована, целостно осмыслена и в ряде случаев впервые введена в научный оборот), отличающаяся взаимопроникновением художественности и метафизического философствования, наиболее полно выражающая его главную идею — синтеза, занимает особое место в творческом развитии писателя и одно из центральных мест в русской философской прозе 1830-1840-х гг.; 4) существенны взаимодействия переводной и оригинальной прозы Жуковского в рамках его прозаического наследия как целостной системы, а также эволюция их соотношения от раннего периода творчества к позднему, не менее важны в связи с этим литературные взаимосвязи Жуковского-прозаика и таких мастеров западноевропейской прозы, как Руссо, Сервантес, французские моралисты, немецкие романтики и др.; 5) глубоко содержательна и репрезентативна как для творчества Жуковского, так и для русской прозы в целом динамика соотношения собственно художественной (сюжетно-беллетристической) и философско-публицистической прозы, раскрывающая жанрово-стилевые поиски Жуковского-прозаика; 6) сквозь индивидуальные особенности прозы Жуковского как художествешшй системы пролегают важнейшие линии развития русской прозы (проблематика, образы, мотивы, соотношение в повествовании автора и героя, дискурса и нарратива и др.), в чем выражается характерная диалектика преемственности между романтизмом и классическим русским реализмом XIX века; 7) взгляд на прозу Жуковского в целом как на развивающуюся художественную систему, органично соотносящуюся с его лирикой, а с другой стороны с большим историко-литературным и историко-культурным контекстом 1800-1840-х гг., выявляет поэтичность, лирическое начало и философичность как основные тенденции, определяющие своеобразие произведений Жуковского в прозе, привносящие в них особое состояние нравственно-этического поиска, жизнетворчества.

Проблема системности должна быть поставлена прежде всего в отношении эстетики прозы Жуковского, которая начала складываться уже в период 1800-х годов, времени активного самообразования поэта. «<.„> если окинуть взглядом творческий путь Жуковского, - замечает Н. Н. Петрушша, - неожиданно оказывается, что первые шаги его в литературе связаны с интенсивной работой над прозой» 54. Это замечание распространяется и на эстетику писателя. Уже в ранней эстетике Жуковского на первый план выдвигаются проблемы прозы, соотношения поэзии и прозы, отношения к русской художественной прозе, прежде всего, к творчеству Н. М. Карамзина, вопросы формирования прозаического слога. Так, в своих конспектах (1804-1811 гг.) западноевропейской эстетики и критики предшествующего этапа литературного развития (классицизма), Жуковский, формируя собственную эстетическую позицию, предполагал сделать предметом специального рассмотрения «сравнение прозы с

54 Петрунина Н. Н. Жуковский и пути становления русской повествовательной прозы // Жуковский и русская культура. Ленинград, 1987. С. 47. поэзиею». В «Конспекте» содержатся интересные размышления о жанровых аспектах этого соотношения, о «поэтическом» и «стихотворном» повествовании55.

Вслед за Карамзиным 56, который, как известно, выступал против отождествления «стихотворства» и «поэзии» и уже тем самым доказывал художественную правомочность прозы, Жуковский исходит из того, что стихотворная форма сама по себе не может быть достаточным критерием разграничения поэзии и прозы, а тем более мерой оценки их эстетического достоинства. В конспекте «Рассуждения об эпической поэме» ILL Батте будет строго определено различие «слога» и «стиха» и дана дефиниция последнего: «слог должен возвышать стихи, которые суть не иное что, как его размер» (Эстетика и критика. С. 97; подчеркнуто нами - И. А).

Поэтическое» слово, независимо от того, стихотворное оно или прозаическое, считает Жуковский, это образное слово, передающее представление, отличное от того, которое составляет его лексическое значение. Опираясь на такое широкое понимание «поэтического» как «художественного», а именно эта точка зрения, по утверждению В. В. Виноградова, «решительно укреплялась» в начале XIX века в русской литературе 51, Жуковский отстаивает свободу писателя в выборе изобразительных средств 58. Он, может быть, одним из первых начинает использовать слова «поэзия» и «проза» как термины, обозначающие не только разные типы речи художественного произведения, но и разные типы художественного сознания, миромоделирования: поэзия как мир идеала или, по удачному выражению Д. С. Овсянико-Куликовского, «гармонического ритма души», проза как мир действительности, внешнего разнообразия, окружающего человека. Формулируя свое представление о цели искусства как о движении к жизни, о том, что действительность

55 Жуковский В. А. Конспект по истории литературы и критики // Эстетика и кришка. См. с. 59, 6970, 96-97 и др.

5о Ю. Н. Тынянов справедливо указывал, что уже В. К. Тредиаковский, утверждавший в своем «Способе к сложению стихов», что «определенное число слогов <.> не отменяет их от Прозы», что «рифма <.> равным же образом не различает Стиха с Прозою», что «высота стиля, смелость изображений, живость фигур <.> не отличают Стиха от Прозы», «пошел довольно далеко в определении специфичности стиха вне признаков стиховых систем» (Тынянов Ю. Н. Теория литературы// Тынянов Ю. Н. Литературный факт. М., 1993. С. 47.

57 Виноградов В. В. О художественной прозе. М, Л., 1930. См. с. 85-91.

58 По мнению Жуковского, выраженному в «Конспекте», любое произведение является поэтическим, если оно достигает «назначенной цели - действия на душу». «Оселок всякого произведения есть его действие на душу. <.> Всякий выбирай свою дорогу», - записывает поэт в конспекте «Лекций по риторике и изящным искусствам» X. Блера (Эстетика и критика. С. 65).

- источник искусства («Жизнь и Поэзия - одно»), Жуковский настойчиво ищет пути к сближению поэзии и прозы, к использованию потенций развития литературы, заложенных в их взаимодействии.

Но главное — Жуковский, подобно Карамзину, отталкивается от классицистической жанрово-родовой иерархии, в рамках которой проза не только ставилась ниже поэзии, но нередко и вовсе выводилась за пределы художественной литературы, воспринималась как низкопробное чтение, рассчитанное на нетребовательного и эстетически невоспитанного читателя. Напротив, Жуковский представляет прозу как явление более позднее, чем поэзия, возникающее в эпоху более зрелого эстетического сознания.

Несмотря на кажущуюся простоту и близость к обычной речи, проза эстетически гораздо сложнее поэзии. Именно об этом Жуковский писал еще в 1800-е гг. на полях книги «О старом и новом слоге российского языка, адм. А. С. Шишкова»: «Язык тогда может назваться образованным, когда уже и проза образованна. Известно, что поэзия предшествует прозе» 59 (БЖ, I, 111). В «Конспекте по истории литературы и критики» проводится (па материале итальянской литературы) эта же мысль: «Поэзия первая ознаменовалась успехами. Петрарка и Дант писали в такое время, когда еще не имели ничего сносного в прозе» (Эстетика и критика. С. 59). Критерием зрелости литературы, как видим, признается именно уровень развития прозы, ее «образованность» определяет, по мнению Жуковского, прогресс всей словесности в целом. Эта мысль, высказанная Жуковским в самом начале XIX века и во многом противоречившая общепринятым на то время «аксиомам», будет характерна и для пушкинской эпохи.

При этом, «подготавливает» прозу, как считает Жуковский, именно поэзия. Здесь интересно остановиться, по крайней мере, на двух моментах: 1) взгляд на прозу и поэзию как на самостоятельные конструкции соединяется в сознании Жуковского с мыслью о том, что они не могут быть рассматриваемы без взаимной соотнесенности 60 и 2) по мысли Жуковского, проза и возникает на фоне поэзии как отталкивание от

59 Здесь и далее пометы Жуковского в сочинении А. С. Шишкова цитирую по: Канунова Ф. 3., Янушкевич А. С. В. А. Жуковский - читатель и критик А. С. Шишкова // БЖ, I, 105-124.

60 Интересна позиция К. Н. Батюшкова по этому вопросу. Как бы в дополнение к словам Жуковского он указывает на существование и «обратной зависимости»: «Для того, чтобы писать хорошо в стихах в каком бы то ни было роде, писать разнообразно, слогом сильным и приятным, с мыслями нее и одновременно притяжение к ней. На полях названной выше книги Шишкова Жуковский пытается выявить существенные признаки прозы, стремясь обосновать разницу между нею и поэзией не столько признаками стихотворной системы как таковыми (ритм, фоническая системность, высокий стиль, эмоциональность и т.д.), сколько их глубокими внутренними различиями. Различия же эти Жуковский переносит в область функционирования всех этих признаков (в конечном итоге общих для поэзии и прозы) в стихотворной и прозаической системе.

Стихотворные величественные картины меньше требуют чистого языка, нежели простые мысли, которые тогда только приятны, когда выражены приятно» (БЖ, I, 111). Предвосхищая в известной степени и А. А. Бестужева-Марлинского, и А. С. Пушкина, его идею о том, что проза «требует мыслей и мыслей - без них блестящие выражения ни к чему не служат» 61, Жуковский в своих заметках впервые отмечает важнейшие особенности прозы, прежде всего, ее глубокую содержательность, установку на широкое и полное осмысление бытия, ее поистине неограниченные возможности выражения идей времени («мыслей»), все более усложняющихся представлений о человеке и мире. Жуковский одним из первых высказывает мысль о коммуникативности прозы как о ее художественном достоинстве. Позднее это получит в эстетике первого русского романтика свое закономерное развитие. В плане «Обзора русской литературы 1823 года» он формулирует уже со всей определенностью дорогие для себя идеи: «Для прозы мало таланта. <.> Нужны знания. Проза требует понятия о чел<овеке>»(БЖ, I, 43). Во втором варианте плана вновь читаем: «Поэзия живее — вообр<ажение себя>. Проза требует знания» (БЖ, I, 43). Сам «Обзор» открывается развернутым тезисом о том, что «для писателя в прозе мало выраженного таланта — нужен ум, напитанный и распространенный основательными знаниями, нужно искусство, которое не иное что, как талант, просвещенный знаниями, воспитанный размышлением, очищенный вкусом» (Эстетика и критика. С. 311). незаемными, с чувствами, надобно много писать прозою <.>. «Она питательница стиха», - сказал Альфьери, если память мне не изменила» (Батюшков К. Н. Соч.: В 3 т. СПб., 1885-1886. Т. 2. С. 330). Не оставив подобных высказываний, Жуковский следовал этому правилу непосредственно на практике. В частости, его прозаические переводы сыграли немаловажную роль в становлении его как поэта

61 Пушкин А. С. О прозе // Пушкин А. С. Собр. соч. в 10 т. М, 1981. Т. 6. С. 10-11.

Отмечая как основные особенности прозы ее эпичность, интеллектуальность, коммуникативность, Жуковский обращает внимание и на большую, по сравнению с поэзией, трудность разработки языка в прозе. Исходя из того, что проза должна создаваться по иным законам, нежели поэзия, с другой стороны, Жуковский, как и Карамзин, утверждает принципы «поэтической прозы», в первую очередь, «чистоту» и «приятность» прозаического повествования. В статье 1811 г. «О слоге простом и слоге украшенном», переведенной из Д. Юма, поэт вслед за автором утверждает: «Если язык писателя неприятен, замечания не отличаются ничем необыкновенным, чувства несильны, то он напрасно будет хвалиться простотою и ясностью слога; он может быть правильным, но никогда не будет привлекателен»62.

А в своем примечании к переводу фрагмента из «Писем маршала принца де Линя» Жуковский уверяет читателей, что в каждом сочинении французского прозаика они найдут «приятность, несмотря на небрежность его слога», так как, читая его, «представляешь себе прекрасную физиономию автора <.>, и самая небрежность его слога делается для вас привлекательной» (BE. 1809. № 15. С. 174). Помещая в «Вестнике Европы» переводы писем И. Миллера к К. Бонстеттеиу, Жуковский замечает, что «эти письма, в которых изображается характер славного человека, будут приятны читателю» (BE. 1810. № 16. С. 263).

Из приведенных выше и других высказываний Жуковского видно, что эстетические категории «чистоты» и «приятности» означают для него не только собственно речевые характеристики — смысловую ясность и точность, языковую правильность, но и связываются с уровнем содержания, с постижением в прозе индивидуальной психологии и морали личности: «характера человека» или «физиономии автора». Проза требует, в понимании Жуковского, обязательную связь «мысли» с «я» субъекта речи, что влечет за собой индивидуальную «окраску» высказанной мысли, которая, как и «окраска» чувства, подводится им под традиционные для лирики категории «приятного», «чистого». Именно оценка действительности, понятий и представлений о мире со стороны нравственного чувства, психологического состояния души рождает сложный синтез мысли и эмоции — «поэтическую прозу».

62 Вестник Европы. 1811. № 8. С. 285. В дальнейшем цитирую «Вестник Европы» с указанием в тексте аббревиатуры «ВЕ», года, номера и страницы.

Это, в свою очередь, напрямую связывается с проблемой «простого и украшенного слога», которая оказывается одной из центральных для Жуковского уже в 1800-е гг. «Украшенность» признается необходимым для прозы, как и для поэзии, знаком того, что это именно искусство. В этом плане Жуковский был склонен проводить четкую грань скорее между художественной прозой и риторикой, чем между прозой и поэзией. Более того, всем своим творчеством писатель выступает за эмансипацию прозы от морализирования, дидактики именно в опоре на поэзию 63. Однако при этом Жуковский пытается не только разграничить «украшенность» в прозе и в поэзии, но со временем эти мысли дополняются и корректируются возникшими в эстетике прозы Жуковского идеями «простоты» и «краткости».

Читая произведения русской и западноевропейской эстетики, Жуковский обращает особое внимание на мысли авторов «о существе украшений, об их классификации» (БЖ, L, 33). Он всегда тщательно отмечает определения тропов и фигур 64. Прочитанные им художественные произведения, в том числе и прозаические, также сохранили следы интереса к наиболее живописным, поэтическим фрагментам 65. Переосмысливая классицистическое понимание природы воспитательного воздействия художественного произведения на читателя, Жуковский видит секрет литературного слога (и стихотворного, и прозаического) в его «установке на выражение» (Б. В. Томашевский), в его «необычности», которую обычной речи придают, кроме использования поэтической семантики слова, и особые принципы лексического отбора, и синтаксис, и звукопись, и графика текста, и ритм. Все это, взятое в том или ином сочетании, как единство, призвано обратить

63 Уже в «Конспекте» (1804-1811гг.) в поле зрения Жуковского вопросы дифференциации не столько прозы и поэзии, сколько «поэтического повествования» и риторики. Он неизменно разграничивает «моральный трактат» и художественное произведение, утверждая, что писатель «не хочет только учить других или доказывать им какую-нибудь моральную истину <.> он творит» (Эстетика и критика. С. 64). «Поэтическое повествование», в котором, по мнению Жуковского, принцип убеждения и наставления должен органично сочетаться с принципом художественности, эстетической красоты, в «Конспекте» противопоставляется «историческому повествованию», которое «есть простое изложение истин» (Там же. С. 96).

64 Пометы подобного рода обнаружены томскими исследователями библиотеки поэта в «Опыте риторики» И. Рижского, в «Лицее» Лагарпа, в «Лекциях по риторике» X. Блера (см. об этом: БЖ, I, 33-34; II, 87, 136).

65 Такие отчеркивания имеются, например, в «Приключениях Телемака» Ф. Фенелоиа (см. об этом в нашей работе: БЖ, III, 220-250). специальное внимание читателя на выражение мысли, заставить его «ощутить выражение».

Исходя из того, что «характер стихов весьма отличен от характера прозы», Жуковский считает, что в поэзии силу эмоционального воздействия определяет в первую очередь «стихотворная гармония, которая без всякого сравнения приятнее прозаической» (BE. 1810. № 3. С. 192). В этом утверждении видится стремление не умалить достоинства художественной прозаической речи, а подчеркнуть ее своеобразие. Если в стихах обязательна закономерная упорядоченность звуковой формы, которая и волнует читателя, и способствует накапливанию однородных эмоциональных впечатлений и нарастанию эмоции в целом, и является тем «эстетическим заданием», которому в стихах подчинено все, от выбора и соединения слов до смысла, то центр тяжести в прозе, полагает Жуковский, перемещается с «гармонии размера» на «простое выражение».

Потому «излишняя украшенность», самоценность выражения, по мнению Жуковского, абсолютно противопоказана прозе. Проникая в «дьявольскую разницу» слова в прозе и в поэзии, Жуковский пишет: «Разительное в стихах становится резким в прозе, сильное становится грубым, живое пылким» (BE. 1810. № 3. С. 192). Здесь замечено самое главное: семантическая ценность слова в стихе регулируется всем стиховым рядом (строкой, строфой), слово в стихе выбирают и организуют в первую очередь по его эмоциональному тону, который должен соответствовать общему эмоциональному тону произведения. Слово в прозе свободно, симультанно, для него существенны тонкие смысловые различия. Вовсе не исключая использования поэтических стилевых средств и приемов, прозаик сознательно должен употреблять их не так, как в поэзии. У него должно быть особое чувство меры и гармонии, поскольку «украшения», являясь конструктивным фактором стиха, не могут мешать в стихе и, напротив, в прозе они являются моментом, иногда отвлекающим и даже разрушающим гармонию текста, его нейтральную среду, в которой возможно введение читателя как в «музыку» слова, так и в движение его содержания. В своей прозе Жуковский и пытается найти правильное соотношение, равновесие логико-семантического, синтаксического принципа отбора и связи слов и музыкальной гармоничности, ритма, художественной образности повествования.

В ряде статей и заметок Жуковского единственным критерием художественности прозы выдвигается именно «простота». Давая, например, положительную оценку «Путешествию Мунго-Парка по Африке», он отмечает, что оно «написано простым слогом» (BE. 1808. № 12. С. 203). Требование «простого рассказа» для одного из жанров - прозаической басни - находим в статье «О басне и баснях Крылова». Здесь же сформулирована и общая идея: «Язык <.> самый простой и краткий - следовательно, проза» (Эстетика и критика. С. 184), прямо перекликающаяся с известным пушкинским тезисом: «Точность и краткость - вот первые достоинства прозы»бб.

Как видим, к Жуковскому приходит понимание простоты и краткости как критериев эстетической ценности прозаического текста. Но эти понятия, будучи для эстетики Жуковского (да и всей русской литературы) типологически «вторичными» (позднейшими, по сравнению, например, с категорией «приятности»), оказываются очень подвижными, сложными, зависящими от системы, на которую проецируются. Поэтому, вероятно, оказалось возможным в эстетике прозы Жуковского соединение несоединимого: «простоты» и «приятности» («украшенности»).

Поэт-романтик, открывший эмоционально-лирическое содержание для прозы, отыскивает для нее и стилистические особенности, близкие к признакам стихотворной речи, выступающие взамен метрической организации языка (различные формы грамматико-синтаксического параллелизма, повышенная эмоциональность, поэтическая образность текста). Чуть позднее это будет поддержано Батюшковым и в дальнейшем процессе литературного развития найдет свое закономерное завершение в поэтической прозе русских романтиков. С другой стороны отметим ire менее интересный факт: уже во второй половине 1810-х гг. Жуковский одним из первых будет настаивать на необходимости простоты в поэзии и попробует возможности гекзаметра. В дальнейшем, как указывает исследователь, простота становится «важнейшим критерием его отношения к поэзии» 67.

Таким образом, очевидно, что Жуковский (в разные периоды своего творчества) касается корешгых вопросов прозы: это и сравнение (с целью выявления не только точек отталкивания, но взаимодействия) прозы и поэзии, и стилевые проблемы прозы,

66 Пушкин А. С. О прозе // Пушкин А. С. Собр. соч. в 10 т. Т. 6. С. 10.

61 Янушкевич А. С. Указ. соч. С. 201. и специфика ее содержания, ее способность к взаимодействию с философией, историей, этикой, эстетикой. Ответы на эти вопросы изменялись в сторону все более глубокого их постижения.

Замечания Жуковского о русской художественной прозе также представляют собой довольно строгую систему, заслуживающую специального внимания. Первым из них по времени появления можно считать следующее: «искусству учат одни хорошие авторы, а у нас их нет — я говорю о прозаиках. Назовите хотя одно оригинальное русское сочинение в прозе, прежде Карамзина» (запись на полях «Рассуждения» Шишкова; Б Ж, I, 110). Позднее поэт повторит это в своих статьях, написанных для «Вестника Европы». Так, например, давая резкую оценку русской прозе в «Письме из уезда к издателю», Жуковский замечает не без горькой иронии: «достоинство самого популярного жанра в России романа состоит всегда почти в одном великолепном названии — пустая пища для ума, несколько минут, проведе1шых в забвении самого себя, без скуки и деятельности, совершенно потерянных для будущего» (ПСС, IX, 21). «Наша проза еще во младенчестве», «наша литература не богата сочинениями в прозе» - это «заготовки» мыслей в планах «Обзора русской литературы 1823 года» 68. «Проза не так богата. Пишут много, но оригинальных сочинений мало», - отмечает Жуковский в «Конспекте по истории русской литературы», характеризуя современное ему состояние прозы (1826-1827 гг.; Эстетика и критика. С. 326). В конце 1820-х гг. мысль Жуковского о «младе1гчестве» русской прозы поддержат и разовьют Пушкин, Бестужев-Марлинский, Вяземский.

Отрицая значение своих русских предшественников в области прозы в 1800-е гг. (позднее Жуковский откажется от нигилистического отношения к русской прозе XVIII века и его взгляд на литературу и развитие русской прозы станет историчнее), Жуковский делает исключение лишь в отношении Карамзина. Связывая с его достижениями прогресс русской прозы, поэт, в полемике с Шишковым, называет Карамзина «лучшим русским прозаистом». «Он один у нас писал своё в прозе и так, как надобно» (БЖ, I, 111). В своей программной статье «О критике» Жуковский называет сочинения Карамзина образцами, «довольно близкими к тому идеалу изящного, который должен существовать в голове каждого критика» (ПСС, IX, 99).

Позднее, в «Обзоре русской литературы 1823 г.», а также в «Конспекте по истории русской литературы» поэт, как известно, связывает с именем Карамзина целый период развития отечественной словесности. «Мы имеем одну только классическую книгу в прозе, которую с гордостью можем поставить наряду со всеми лучшими произведениями всех веков и народов, - это «История» Карамзина», - пишет Жуковский (Эстетика и критика. С. 311).

Рассматривая русский историко-литературный процесс под углом зрения русского языка, Жуковский считает, что «период Ломоносова» «обогатил поэтический язык и подготовил материал для прозы». Заслугу же «лучшего русского прозаиста» Жуковский видит, прежде всего, в открытии «тайны слова», «ясности и изящества» прозаического слога (Эстетика и критика. С. 311 и 322). И далее: «История государства Российского» - «клад поучений для писателей. Они найдут там и тайну того, как надобно пользоваться своим языком, и образец того, как следует писать большое произведение» (Эстетика и критика. С. 322). Думается, что ориентацией на Карамзина определялось многое и в собственной прозе Жуковского (и в переводной, и в оригинальной, и в ранней, и в поздней).

Озабоченный проблемами становления отечественной прозы, Жуковский настойчиво ищет пути к ее прогрессивному развитию. Важнейшим из них он считает перевод, о чем писал еще в 1803-1804 гг. на полях «Рассуждения» Шишкова. Его чрезвычайно беспокоит тот факт, что переводом беллетристики занимаются второразрядные авторы, чаще всего из конъюнктур пых соображений. Неслучайно проблема прозаического перевода так волнует Жуковского и в теоретическом плане, и на практике 69.

Пройдя путь от «Мыслей на кладбище», «Мыслей при гробнице» (через увлечение жанром повести, через работу в бесфабульных, промежуточных жанрах) к «целому тому» «мыслей и замечаний», складывающихся в циклы и циклы циклов, Жуковский-прозаик демонстрирует свою эволюцию как отражение его общего мировоззренческого и творческого развития — от лирики к эпосу, от синкретизма к синтетизму, к целостности охвата бытия в художественном произведении, а

69 В план «Обзора русской литературы 1823 года» Жуковский вносит, например, такие тезисы «Переводы в прозе могли бы быть значительнее, но у нас только учатся»; «Все переведено и все испорчено» (БЖ, I, 43). следовательно, к органичному слиянию поэтического и прозаического, оригинального и переводного, собственно художественного и публицистического, философского начал. Усиление философичности прозы позднего Жуковского и в связи с этим символико-мифологической природы прозаического слова как закономерный итог эволюции Жуковского-прозаик во многом определит путь русской художественной литературы не только к Толстому и Достоевскому, но и предскажет важнейшее направление художественного развития XX в. И поэтому в сегодняшних размышлениях о судьбах русской прозы прозаическое наследие первого русского романтика, собранное в полном объеме, рассмотренное в эволюции, должно занять свое вполне определенное и значимое место. Тем самым будет не только конкретизирована история русской прозы, ее перехода из века Просвещения в век романтизма и реализма, от сентиментальной повести и многочисленных небеллетристических малых эпических жанров к классическому русскому роману, но и дополнится картина творческой эволюции Жуковского в целом. В этом автор данной диссертации видит ее главный смысл. Работу над ней мы считаем продолжением многолетнего труда коллектива кафедры русской и зарубежной литературы Томского государственного университета по изучению творчества Жуковского и одновременно подготовительным этапом к публикации прозы писателя в составе Полного собрания его сочинений и писем, издание которого осуществляется томскими филологами.

На защиту выносятся следующие положения'.

1. Высокая степень внимания к прозе на протяжении всего творческого пути — есть свидетельство объективно существующих особенностей художественного сознания Жуковского: его склонности к философствованию, к целостности мировидения, что было связано с романтическим универсализмом его мышления, а позднее с поиском идеи синтеза, ставшей для 1830-1840-х гг. «идеей времени».

2. Прозаическое наследие Жуковского, репутация которого до сих пор подвергается очень разным оценкам, вплоть до полного невнимания к нему, должно быть введено в контекст творчества первого русского романтика, демонстрируя происходящие в нем сложные и плодотворные процессы взаимодействия поэзии и прозы на пути к эпосу. В русской литературе XIX в. проза Жуковского, претерпевшая закономерную эволюцию, сыграла значительную роль, оказавшись на важном ее переходном этапе. Жуковский-прозаик проделал большую, хотя во многом скрытую работу по формированию перспективы развития отечественной литературы в целом (от лирики к классическому роману) и прозы, в частности, по определению ее магистральных направлений, связанных с изображением «внутреннего человека» и сути его отношений с внешним миром

Опорные пункты концепции мира и человека и художественных прозаических форм ее выражения находим уже в ранней прозе Жуковского - 1797-1806 гг., когда в разных направлениях и жанрах он пробует силу своего пера и таким образом расширяет пространство русской прозы, заметно опираясь при этом на традиции русской и европейской поэзии и прозы. Если рассматривать произведения этих лет в их совокупности, то можно установить, что внимание Жуковского было сосредоточено на выработке принципов психологической прозы, предметом изображения которой являлся новый тип личности, находящейся в процессе самопознания и самосовершенствования. Предельно важны Жуковскому оказались и процессы интеллектуализации, философизации, эпизации прозы, ее гражданский и нравственный пафос. Однако главные усилия Жуковского-прозаика в начале 1800-х гг. подчинены становлению прозаического слога. Энциклопедгом прозы Жуковского как следствие универсализма его мышления, единая система ее этических основ как фундамент психологизма, принципиально эстетический характер поисков в области прозы, устремленность к взаимодействию с поэзией — все это нашло свое развитие в прозаических произведениях, написанных и переведешшх для «Вестника Европы» (1807-1811 гг.). Они отражают процесс перехода Жуковского-прозаика, а вместе с ним и отечественной прозы в целом, от сентиментализма к романтизму. Проза «Вестника Европы» - повести и произведения «промежуточных» жанров - выстраивается по принципу функционального взаимодополнения в условиях размывания жанрово-родовых границ. Типологически все прозаические произведения 18071811 гг. родственны, отражая движение Жуковского к целостному охвату действительности и заключая в себе как эстетическое единство две стихии творчества писателя - эпическую и лирическую. Подводя определенные итоги в области поэзии в 1810-1820-е гг., Жуковский серьезно думает в это время и о прозе, стараясь отыскать новые черты ее эстетики и поэтики. Его собственная лирика, а также философия, эстетика и творчество немецких романтиков, сыграли здесь свою роль. У писателя зреет убежденность в необходимости актуализации философичности прозы. С другой стороны, он все решительнее поворачивает прозу в сторону реальной действительности — прежде всего с целью выявления ее онтологической сути. Эстетизация внеэстетического материала, начавшаяся в прозе Жуковского в 1820-е гг., в корне меняла всю систему ее эстетики и поэтики, отражая жанрово-родовое смещение всей русской прозы. В прозу Жуковского, стремящуюся к раскрытию романтического сознания, открывающего поэзию жизни в обыкновенном и будничном, войдет тончайший лиризм, психологизм и символизм. Сближаясь с реальностью, она все больше приближается к поэзии, наполняясь лирической философией и эстетикой, образной символикой. Не менее показательным является и сознательное стремление Жуковского-прозаика в эти годы к целостному охвату бытия, его поиски синтетических форм выражения «мыслей». В 1830-е гг. интенсивность прозаического творчества Жуковского не уменьшается. Жуковский-прозаик обращает свой специальный интерес к истории, к философии истории и активно вводит эти проблемы в литературу. При этом он отнюдь не стремится освободить свою прозу, наполняемую новым содержанием, от художественности. Однако формы ее и средства принципиально менялись. В частности, в 1830-е гг. складывается новая система жанров, отличающаяся очень подвижными межжанровыми границами и внутрижанровыми принципами. Личное и публичное, документальное и субъективное в них принципиально переплетены в одно целое. Своими творческими поисками Жуковский-прозаик органично включается в логику развития русской литературы, определявшуюся поисками нового содержания прозы. Все эти тенденции найдут свое закономерное развитие в 1840-е гг., ощущаемые самим писателем как «эпоха прозы». Позднюю прозу Жуковского, циклы его статей философско-мировоззренческого характера, которые сам писатель собирал в «целый том», невозможно рассматривать, не учитывая его углубляющегося интереса к проблемам религии, христианской веры. Практически все проблемы человеческой жизни, в том числе и своей собственной, Жуковский пытается увидеть сквозь призму евангельской концепции человека и связать их в одно целое, выработать некую общую идею, которую можно определить одним словом - жизнестроение. В этом Жуковский сближается с такими своими современниками, как Гоголь, молодые славянофилы, писатели-декабристы, Чаадаев.

На любом из названных отрезков времени наблюдается органическое единство нравственно-философских исканий Жуковского с его поисками в области прозы, сопряженными в свою очередь с открытиями в поэзии, а также в эстетике и поэтике художественного перевода. В центре этих поисков всегда находился человек, его сложная внутренняя природа и особенности отношений с миром, что привело Жуковского в конце творчества к созданию целостной философии жизни, которую он сам называл «христианской философией» и которой посвятил «том святой прозы», сложнейшее жанровое образование, подводящее итоги и являющееся завещанием писателя своим потомкам. В связи с этим целостность и системность прозы В. А. Жуковского представляется бесспорной.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Жанрово-стилевая система прозы В.А. Жуковского"

389 Заключение

Изучение прозы первого русского поэта-романтика представляет собой сложную историко-литературную и методологическую проблему. Пути к ее решению видятся в системном подходе, являющемся одним из самых плодотворных, как показывает современное изучение творчества Жуковского. Системность, философичность мышления самого писателя, его энциклопедизм и установка на универсальность мировидения обусловили непрекращающиеся на протяжении всего творческого пути весьма разнообразные и в то же время всегда целенаправленные опыты в прозе, которые органично вошли и в русло общей эволюции творчества Жуковского, и в логику развития русской литературы.

Тяга поэта-романтика к прозе, причем, как и в поэзии, и к переводам, и к оригинальным сочинениям, является важнейшей особенностью его художественного сознания и творчества. Она нашла свое отражение на всех этапах творческого пути писателя, что обусловило своеобразие и системность не только его прозы, но, в определенной мере, и поэзии. С самого начала, с 1800-х гг. основой становления эстетики и поэтики творчества Жуковского оказывается набирающий с годами силу процесс взаимодействия лирического и эпического начал, поэзии и прозы как разных типов и мироощущения, и средств его выражения. Поддерживаемое процессами, происходившими в русской литературе первой трети XIX века (прежде всего, в творчестве Батюшкова и особенно Пушкина и Гоголя), это явление уже в 1820-е гг., в период эстетических манифестов Жуковского, утверждавшего романтизм в отечественной словесности, вполне закономерно начинает формировать отношение писателя к прозе как к поэзии жизни и «поэзии мысли», а к поэзии как к «прозе в стихах». Так проза Жуковского, во многом выросшая из его поэзии и из русской поэтической традиции в целом (включая традиции карамзинской поэтической прозы), смогла осуществить очень плодотворный для творческого развития и самого писателя, и русской литературы в целом синтез поэзии и прозы. Все это и определило необходимость изучения прозы В. А. Жуковского как сложной развивающейся, самостоятельной и в то же время открытой художественной системы. Безусловно, исследование творчества Жуковского-прозаика не воспринимается автором диссертации как абсолютно завершенное, хотя поставленные в ее рамках задачи можно считать в определенной мере решенными.

Прежде всего, представляется очевидной принципиальная устойчивость интереса поэта Жуковского к прозе, в основе которой — единое, хотя и постоянно развивающееся мировоззрение писателя, а с другой стороны — закономерности русского литературного процесса, неуклонно движущегося от поэзии к прозе, от лирики к эпосу. Несомненна и целостность прозаического наследия Жуковского, обусловленная единством предмета изображения — человек во всей его внутренней сложности и «невыразимости», во всей противоречивости его взаимосвязей с внешним миром. Важнейшим элементом, определяющим целостность внутренней структуры прозы Жуковского, является прозаический «слог», последовательно вырабатываемый писателем и с помощью переводов западноевропейских прозаиков, и благодаря взаимодействию с лирикой, а с другой стороны, с философией, историей, эстетикой и т. д.

Кроме того, удалось выявить такую особенность прозы Жуковского, как необычайную подвижность ее внутренней структуры, что получило наиболее яркое выражение в ее синтетичности. Начиная с перевода произведений больших и малых эпических форм художественной и так называемой «бесфабульной» прозы, а с другой стороны — с создания оригинальных сочинений-фрагментов, ориентированных на традиции лирических жанров, Жуковский-прозаик двигался к созданию синтетических жанровых форм, отличающихся сложным единством собственно художественного и публицистического, объективного и субъективного начал и явившихся прообразами многих жанров, ставших ведущими в русской прозе XIX в. Прежде всего, они способствовали рождению романного мышления, предполагающего, по словам исследователя, двойственность авторской позиции, «как виенаходимость, дистанцию творческого субъекта по отношению к его предмету, так и контакт, идентификацию с ним»\

Наконец, прозу Жуковского, всегда отличавшуюся как система открытостью для диалога с разными национальными культурами (если первоначально лицо Жуковского-прозаика определяли переводы, причем, главным образом, немецких и

1 Рымарь Н. Т. Реалистический роман XIX века: поэтика нравственного компромисса // Поэтика русской литературы. М., 2001. С. 18. французских авторов, то поздняя проза Жуковского, практически вся оригинальная, посвящена и размышлениям о России, ее настоящем, прошлом и будущем, и проблемам европейского сообщества, и вечным бытийным, общечеловеческим вопросам), с разными видами духовной деятельности человека (философия, этика, эстетика, политика, религия, художественное творчество), с разными идеями и концепциями (начиная от увлечения просветительскими теориями самосовершенствования и кончая нравственно-религиозными исканиями и связанными с ними идеями жизнетворчества, самостроения), можно охарактеризовать как внутренне весьма свободное единство, изначально не подчиняемое автором никаким жестким канонам. Это и позволило Жуковскому как прозаику пройти столь плодотворный и для своего творчества, и для русской литературы, процесс развития. Отражая стремление писателя к изображению действительности в ее целостности и изменчивости, проза Жуковского составляла необходимый и параллельный поэзии путь развития эпической концепции Жуковского, отмеченный пристальным вниманием к внешнему миру и «внутреннему человеку» как части универсума, несущей в себе все его признаки. Подчиненные поначалу эстетике и поэтике сентиментализма, прозаические сочинения Жуковского позднее, тоже параллельно поэзии, утверждают новую романтическую концепцию человека и мира и ее отражения в литературе. Жуковский делает большой шаг вперед и в плане расширения проблемно-тематических границ русской прозы, ее идейного обогащения, философизации, углубления ее морально-психологического содержания, совершенствования художественной формы. Жуковский обновляет отечественную прозу практически на всех уровнях — начиная от конфликта, героя и кошая приемами повествования, принципами создания образа автора в прозе. Именно соотнесение прозы Жуковского с его поэзией, эстетикой, критикой, философией, с материалами его библиотеки, а с другой стороны с глубинными процессами перестройки русской литературы и прозы, в частности, и позволяет определить масштаб и значение деятельности Жуковского-прозаика наиболее полно и адекватно.

Подводя итоги нашего исследования, мы видим необходимость его продолжения прежде всего в отношении полноты научного описания контекста прозы Жуковского. Вне нашего внимания оказалась, например, важнейшая проблема традиций прозы Жуковского в русском классическом романе, в русской религиозно-философской прозе вплоть до рубежа XIX-XX в. Не претендует на исчерпанность и рассматриваемая нами проблема прозы Жуковского в свете общелитературных процессов взаимодействия поэзии и прозы. Поставив перед собой задачу учесть, по возможности, весь корпус прозаических сочинений Жуковского, мы видим следующим необходимым шагом отечественного литературоведения подготовку всех этих материалов для публикации, поскольку особо значимым сегодня представляется вопрос о сохранении прозаического наследия Жуковского. Проза Жуковского, отличающаяся высочайшим уровнем нравственного пафоса, глубиной духовного опыта автора, широтой художественных поисков и открытий, чрезвычайно актуальных для современного общества и современной науки о литературе, должна быть не только введена в научный оборот, но и представлена широкому кругу читателей.

Список научной литературыАйзикова, Ирина Александровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Стихотворения Василия Жуковского: В 3 ч. 2-е. изд. - СПб.: Тип. Имп. Воспитательного дома, 1818. - Ч. 4: Опыты в прозе. -М, 1818.

2. Жуковский В. А. Сочинения в прозе. 2-е изд. - СПб.: Изд. И. Глазунова, 1826.-253 с.

3. Стихотворения Василия Жуковского: В 9 т. 4-е изд. - СПб.: Изд. А Ф. Смирдина, 1835-1844. - Т. 7: Сочинения в прозе. - СПб., 1835.-283 с.

4. Стихотворения Василия Жуковского: В 13 т. 5-е изд. - СПб., 1849, 1857. - Т. 7: Сочинения в прозе. 1808-1838. - СПб., 1849.-348 е.; Т. 11: Посмертные сочинения в прозе. - СПб., 1857. - 429 е.; Т. 13: Сочинения в прозе. - СПб., 1857. -267 с.

5. Сочинения В. А. Жуковского: В 6 т. / Под ред. П. А Ефремова. 7-е изд.- СПб.: Тип. И. Глазунова, 1878. Т. 5: Стихотворения (1847-1852) и проза (17971834). - СПб., 1878. - 570 е.; Т. 6: Проза (1835-1852) и письма (1799 - 1852). - СПб., 1878.-688 с.

6. Сочинения в стихах и прозе В. А Жуковского: В 1 т. / Под ред. П А Ефремова. 10-е изд. - СПб.: Изд. И. Глазунов, 1901. - 1007 с.

7. Жуковский В. А Поли собр. соч.: В 12 т. / Под ред. А С. Архангельского. СПб.: А Ф. Маркс, 1902. - Т. 1 - 12.

8. Жуковский В. А Проза / Вст. ст. П Н. Сакулина. Пг., 1915.

9. Жуковский В. А Стихотворения: В 2 т. / Вст. ст., ред. и прим. Ц. Вольпе.- Л: Сов. писатель, 1939-1940. Т. 1 - 2.

10. Жуковский В. А Собр. соч.: В 4 т. / Вст. ст. И. М. Семенко. М; Л.: Гослитиздат, 1959-1960. - Т. 1-4.

11. Жуковский В. А Собр. соч.: В 3 т. / Сост., вст. ст. и ком. И. М Семенко. -М: Худ. лит., 1980. Т. 1-3.

12. Жуковский В. А Поли. собр. соч. и писем: В 20 т. М: Языки русской культуры, 1999- 2003. - Т. 1,2, 13.

13. Жуковский В. А Переводы в прозе: В 5 ч. М: Изд-е Университет, тип., 1817. -Ч. 1-5; 2-е изд.: В 3 ч. - СПб.: Тип. И Глазунова, 1827. -Ч. 1-3.

14. Полные сочинения г. Леонарда, собр. и изд. Винцентом Кампеноном в 3-х томах. Париж, 1798 // Иппокрена, или Утехи любословия. 1799. - Ч. IV. - С. 81-90, 97-107.

15. Мальчик у ручья, или Постоянная любовь. Повесть г. Коцебу. Перевод с немецкого: В 4 кн. -М., 1801. Кн. 1-4; 2-е год. -М, 1819. - Кн. 1^1.

16. Королева Ильдегерда. Повесть г. Коцебу. М, 1801. — 78 с.

17. Вильгельм Телль, или Освобожденная Швейцария. С присовокуплением новейшего сочинения сего автора под названием: Розальба, Сицилийская повесть. -М, 1802.; 2-е изд. -М, 1817.

18. Дон Кншот JIa Манхский. Сочинение Серванта. Переведено с французского Флорианова перевода В. Жуковским: В 6 ч. М., 1804-1806. - Ч. 1-6; 2-еизд.-М, 1815.-Ч. 1-6.

19. Детский собеседник. 1829. - № 2. - С. 95-124

20. Собиратель. 1829. - №№ 1,2.

21. Муравейник. Листы, издаваемые неизвестным обществом неученых шодей. -1831. -№1-5.

22. Розы Мальзерба. Европейская новелла в переводах В. А Жуковского / Сост. Е. Е. Дмитриева, С. В. Сапожков. Псков: Изд-во ПОИУУ, 1995.-528 с.

23. В. А. Жуковский. Эстетика и критика / Вст. ст. Ф. 3. Кануновой и А С. Янушкевича; подгот. текста, сост. и прим. Ф. 3. Кануновой, О. Б. Лебедевой и А С. Янушкевича. -М: Искусство, 1985. -431 с.

24. Дневники В. А Жуковского / С прим. И А Бычкова. СПб., 1903.—536 с.

25. В. А Жуковский: Из дневников 1827-1840 гг. // Наше наследие. 1994. -№ 32. - С. 32-47 (публикация А С. Янушкевича).

26. В. А Жуковский: Мысли и замечания // НЛО. 1995. - № 33. - С. 46-66 (публикация А С. Янушкевича).

27. Неопубликованные страницы «Дневников» В. А Жуковского // НЛО. -1997. № 28. - С. 159-179 (публикация А С. Янушкевича).

28. Переписка В. А Жуковского с А С. Стурдзою. — Одесса: Гор. тип., 1855. -20 с.

29. Письма В. А Жуковского к А И. Тургеневу. М: Изд. «Русского архива», 1895. - 322 с.

30. Материалы архива, периодические издания, воспоминания, другие источники31. РОПД(ИРЛИ).

31. РО РНБ. Ф. 286. - Он. 1,2.

32. Архив братьев Тургеневых / Под ред. и с прим. Е. И. Тарасова. СПб.: Отд. рус. яз. и словесн. Имп. Акад. наук, 1911. — Вып. 1-6.

33. Остафьевский архив кн. Вяземских: В 4 т. / Под ред. и с прим. В. И. Саитова. - СПб., 1899. - Т. 1 - 4.

34. Бычков И А Бумаги В. А Жуковского, поступившие в Имп. публ. Библиотеку в 1884 году // Отчет ИПБ за 1884 г. Пб., 1887. - 199 с.

35. Вестник Европы. 1803-1811 гг.

36. Библиотека В. А Жуковского (Описание) / Сост. В. В. Лобанов. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 1981. — 415 с.

37. Галахов А Д В. А Жуковский (Материалы для определения его литературной деятельности) // Отеч. зап. 1852. - Т. 85. - № 11. - Отд. 2.; 1853. - Т. 88. - № 6. - Отд. 2; Т. 91. - № 12. - Отд. 2.

38. Лонгинов М. Н Материалы для полного издания сочинений Жуковского // РА. 1864. - Вып. 5, 6; 1866. - №№ 11, 12; 1870. - № 3.

39. Тихонравов Н. С. Список произведений Жуковского, напечатанных в периодических изданиях 1797-1849 гг. // Москвитянин. 1853. - Т. 1. - Кн. 2. - № 2. -Отд. 1. - С. 156-166.

40. В. А Жуковский в воспоминаниях современников / Сост., подгот. текста О. Б. Лебедевой, А С. Янушкевича. М: «Наука» - Школа «ЯРК», 1999. — 727 с.

41. Русское общество 40-50-х годов XIX века / Сост., общ. ред. и вст. ст. Н. И. Цимбаева: В 2 ч. М: Изд-во МГУ, 1991. - Ч. 1-2.

42. Русское общество 30-х годов XIX века: Люди и идеи: Мемуары современников / Под ред. И. А. Федосова. -М.: Изд-во МГУ, 1989. 445 с.

43. Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания / Подгот. С. В. Житомирской, отв. ред. В. Э. Вацуро. М.: Наука, 1989. - 789 с.

44. Батюшков К. Н. Сочинения: В 3 т. / Изданы П Н. Батюшковым со ст. о жизни и соч. К. Н Батюшкова, напис. JL Н. Майковым, и прим., сост. им же и В. И Саитовым: СПб., 1885-1886. - Т. 1-3.

45. Белинский В. Г. Поли. собр. соч.: В 13 т. / Гл. ред. Н. Ф. Бельчиков М.: Изд-во АН СССР, 1953-1959. - Т. 1-13.

46. Бестужев-Марлинский А. А. Сочинения: в 2 т. / Сост., подгот. текста, вст. ст. и коммент. В. И Кулешова. -М.: Худож. лит., 1981. Т. 1-2.

47. Вяземский П. А. Поли. собр. соч.: В 11 т. СПб.: Изд. гр. С. Д. Шереметева, 1878-1886.-Т. 1-11.

48. Гоголь Н. В. Духовная проза / Сост., вст. ст. и коммент. И. А Виноградова, В. А Воропаева. М.: Отчий дом, 2001. - 567 с.

49. Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 8 т. / Под общ ред. В. Р. Щербины. М., 1984. -Т. 1-8.

50. Карамзин Н. М. Сочинения: В 2 т. / Сост., вст. ст. Г. П. Макогоненко. -JLХудож. лит., 1984.-Т. 1-2.

51. Киреевский И В. Избр. статьи / Сост., вст. ст. и коммент. В. А Котелышкова. М: Современник, 1984. - 383 с.

52. Литературные манифесты западноевропейских классицистов. М.: Изд-во МГУ, 1980.-617 с.

53. Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М.: Изд-во МГУ, 1980. - 638 с.

54. Пушкин А. Собр. соч.: В 10 т. / Под общ. ред. М. П. Еремина. М.: Изд-во «Правда», 1981.-Т. 1-10.

55. Россия глазами русского. Чаадаев. Леонтьев. Соловьев. СПб.: Наука, 1991.-364 с.

56. Русская романтическая повесть (первая треть XIX века) / Сост., общ. ред., вст. ст. и коммент. В. А Грихина. М.: Изд-во МГУ, 1983. — 473 с.

57. Русская сентиментальная повесть / Сост., общ. ред., вст. ст. и коммент. П. А Орлова. М.: Изд-во МГУ, 1979. - 336 с.

58. Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. / Сост., вст. ст. и прим. 3. А Каменского. М.: Искусство, 1974. — Т. 1-2.

59. Сочинения и переписка П. А Плетнева: В 3 т. СПб.: Изд. Я. Грот, 1885. -Т.З.-745 с.

60. Хомяков А С. Сочинения. В 2 т. / Вст. ст., сост. и подготовка текста В. А Кошелева. М.: Моск. филос. фонд: Медиум, 1994. — Т. 1-2.

61. Исследования по теории и истории литературы и перевода

62. Аверинцев С. С. Историческая подвижность категории жанра // Историческая поэтика: Итоги и перспективы изучения. М., 1986. - С. 104-116.

63. Алексеев М. П. Проблемы художественного перевода // Тр. / Иркутский ун-т. -1931. Т. ХУШ. - Вып. 1. - С. 149-196.

64. Алпатова Т. А. Роман А. С. Пушкина «Капитанская дочка». Взаимодействие поэзии и прозы. М: Моск. пед. ун-т, 1993. —91 с.

65. Анненкова Е. И. А И. Тургенев и религиозно-эстетические споры в русском обществе первой половины XIX века // Проблемы изучения русской литературы ХУШ в.: Межвуз. сб. науч. тр., поев, памяти проф. В. А Западова. СПб., Самара, 2001. - С. 302-313.

66. Анненкова Е. И. Гоголь и декабристы. М: Прометей, 1989. - 173 с.

67. Анненкова Е. И. Гоголь и литературно-общественное движение конца 30-х начала 40-х гг. XIX в. - СПб.: ЛГПИ им. А И. Герцена, 1988. - 79 с.

68. Архипова А В. Война 1812 года и эволюция русской прозы // Русская литература. 1985. - № 1. - С. 38-56.

69. Ачкасов А В. «Поэтическое» и «прозаическое» в истории эстетической мысли: Автореф. дис . канд. филол. наук. СПб., 1996. - 17 с.

70. Бальбуров Э. А Мотив и канон // Сюжет и мотив в контексте традиции. -Новосибирск, 1998.-С. 6-21.

71. Батурова Т. К. Альманахи литераторов пушкинского круга: религиозно-нравственные искания в прозе: Автореф. дис . д-ра филол. паук. М, 1999. —44 с.

72. Бахтин М М. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. СПб.: Азбука, 2000. - 334 с.

73. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. М: Худож. лит., 1975. - 502 с.

74. Бахтин М. М. Слово в романе // Вопросы литературы. 1965. - № 8. - С. 84-90.

75. Бахтин М М Эпос и роман. СПб.: Азбука, 2000. - 302 с.

76. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества: Сб. избр. тр. М: Искусство, 1979. — 423 с.

77. Белецкий А И. Избр. труды по теории литературы. М: Просвещение, 1964.-478 с.

78. Белова Н. А Функции исторического анекдота в жанровой системе повествовательной прозы 1820-1830-х гг.: Автореф. дис . канд. филол. наук. -Томск, 2000. -22 с.

79. Белый А Символизм как миропонимание. -М.: Республика, 1994. 528с.

80. Бердяев Н А Русская идея: Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // Вопросы философии. 1990. - № 1. - С. 77-144; № 2. - С. 87154.

81. Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. JI: Худож. лит., 1973. - 567 с.

82. Бибихин В. В. Язык философии. М: Прогресс, 1993. - 407 с.

83. Билинкис М. Я. Русская проза ХУШ века. Документальные жанры. Повесть. Роман. СПб.: С.- Петербург, гос. ун-т, 1995. - 104 с.

84. Благой Д. Д. От Кантемира до наших дней: В 2 т. М.: Худож. лит., 1972.- Т. 1-2.

85. Бочаров С. Г. Поэтика Пушкина. Очерки. М: Наука, 1974. - 207 с.

86. Бочаров С. Г. Сюжеты русской литературы. М.: Языки русской культуры, 1999. - 626 с.

87. Бройтман С. Н. Из лекций по исторической поэтике: Слово и образ. -Тверь: РГТУ, Твер. гос. ун-т, 2001. —66 с.

88. Бройтман С. Н. Историческая поэтика. М.: РГТУ, 2001. - 320 с.

89. Бройтман С. Н Русская лирика XIX начала XX вв. в свете исторической поэтики: Субъектно-образная структура. - М.: Б. и., 1997. - 307 с.

90. Булгаков С. Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. М.: Республика, 1994. - 416 с.

91. Вайскопф М. Сюжет Гоголя. Мифология. Идеология. Контекст. М: Радикс, 1993. - 592 с.

92. Вацуро В. Э. Готический роман в России. М: НЛО, 2002. - 543 с.

93. Вацуро В. Э. Лирика пушкинской поры: «элегическая школа». СПб.: Наука, 1994. -240 с.

94. Вацуро В. Э Пушкин и литературное движение его времени // Новое литературное обозрение. 2003. - № 59. - С. 307-336.

95. Вацуро В. Э. Пушкинская пора. СПб.: Академический проект, 2000. -624 с.

96. Вацуро В. Э. «Северные цветы»: История альманаха Дельвига -Пушкина. М: Книга, 1978. - 287 с.

97. Вацуро В. Э., Гильлельсон М И. Сквозь «умственные плотины»: Очерки о книгах и прессе пушкинской поры.- 2-е изд., доп. М: Книга, 1986. - 381 с.

98. Вершинина Н. Л Русская беллетристика 1830-1840-х годов: Проблемы жанра и стиля. Псков, 1997. —170 с.

99. Веселовский А Н. Историческая поэтика. — М: Высш. шк., 1989. — 404 с.

100. Виноградов В. В. О теории художественной речи. М.: Высш. шк, 1971. -240 с.

101. Виноградов В. В. О языке художественной прозы: Избраш1ые труды. -М: Наука, 1980.-360 с.

102. Виноградов В. В. Поэтика русской литературы: Избранные труды. М.: Наука, 1976.-511 с.

103. Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. М: Гослитиздат, 1961. - 614 с.

104. Виноградов В. С. Лексические вопросы перевода художественной прозы.- М: Изд-во МГУ, 1978. -174 с.

105. Габитова Р. М Философия немецкого романтизма: Гельдерлин, Шлейермахер. М: Наука, 1989. - 159 с.

106. Габитова Р. М. Философия немецкого романтизма: (Фр. Шлегель, Нова лис). М: Наука, 1978. - 288 с.

107. Галинская И. Л Литература и философия: проблемы взаимодействия // Человек: образ и сущность: (Гуманитарные аспекты): Ежегодник. М, 2001. - С. 95109.

108. Гаспаров Б. М. Поэтический язык Пушкина. СПб.: Академический проект, 1999.-398 с.

109. ГаспаровM. Л. Избр. труды: В 2 т. М.: Языки русской культуры, 1997. -Т. 1-2.

110. Гей Н. К. Проза Пушкина. Поэтика повествования. М.: Наука, 1989. -269 с.

111. Гиллельсон М. И. П. А Вяземский. Жизнь и творчество. JL: Наука, 1969.-391 с.

112. Гинзбург J1 Я. О лирике. 2-е изд. - Л: Сов. писатель, 1974. - 407 с.

113. Гинзбург J1 Я. О литературном герое. Л: Сов. писатель, 1979. - 222 с.

114. Гинзбург JL Я. О психологической прозе. Л.: Худож. лит., 1977. - 443 с.

115. Гинзбург Л Я. О старом и новом: Ст. и очерки. Л.: Сов. писатель, 1982. -423 с.

116. Гиппиус В. В. «Вестник Европы» 1802-1830-х годов // Уч. зап. / Ленигр. гос. ун-т. 1939. - Вып. 3. - № 46. - С. 201-228.

117. Гиршман М. М. Ритм художественной прозы. М.: Сов. писатель, 1982. -367 с.

118. Гиршман М. М. Литературное произведете: Теория и практика анализа.- М: Высш. шк, 1991. 159 с.

119. Гончаров С. А Творчество Гоголя в религиозно-мистическом контексте.- СПб.: Изд-во РГПУ, 1997. -338 с.

120. Гончаров С. А Творчество Гоголя и традиции учительной культуры. -СПб.: Образование, 1992. 155 с.

121. Горшков А И. Язык предпушкинской прозы. М.: Наука, 1982. — 241 с.

122. Грехнев В. А Пушкин и элегическая поэтика времени // Болдинские чтения. Горький, 1981. - С. 136-143.

123. Григорьян К Н Пушкинская элегия: (Национальные истоки, предшественники, эволюция). Л: Наука, 1990. - 255 с.

124. Гуковский Г. А Очерки по истории русской литературы и общественной мысли XVIII века. Л: Гослитиздат, 1938. - 316 с.

125. Гуковский Г. А Пушкин и проблемы реалистического стиля. М.: Гослитиздат, 1957. - 414 с.

126. Гуковский Г. А Пушкин и русские романтики. М.: Худож. лит., 1965. -355 с.

127. Гуревич А М. Романтизм в русской литературе. М.: Просвещение, 1980. -104 с.

128. Дарвин М. Н, Тюпа В. И. Циклизация в творчестве Пушкина. -Новосибирск: Наука, 2001. 292 с.

129. Дебрецени П. Блудная дочь. Анализ художественной прозы Пушкина. -СПб.: Академический проект, 1995. —398 с.

130. Дементьев Э. Г. «Вильгельм Телль» Флориана и исторический роман XVIII века // Науч. конф. по проблемам литературы Просвещения. М., 1974. - С. 5662.

131. Доманский Ю. В. Смыслообразующая роль архетипических значений в литературном тексте: Пособие по спецкурсу. — Тверь: Изд-во Тверского гос. ун-та, 1999.-92 с.

132. Душина Л. Н. Поэтика русской баллады в период становления жанра: Автореф. дис . канд. филол. наук. Л, 1975. — 19с.

133. Европейский романтизм / Отв. ред. И. Неупокоева, И. Шетер. М.: Наука, 1973.-506 с.

134. Егоров Б. Ф. Борьба эстетических идей в России середины XIX века. JL: Искусство, 1982. - 269 с.

135. Егунов А. Н. Гомер в русских переводах XVIII-XIX веков. М., Л: Наука, 1964. - 436 с.

136. Еремеев А. Э. И. В. Киреевский: Литературные и философско-эстетические искания (1820-1830). — Омск: Омский гос. пед. ун-т, 1996. —170 с.

137. Еремеев А. Э. Русская философская проза. Томск: Изд-во Томского унта, 1989. - 188 с.

138. Ермакова Н. А. «Пиковая дама» «Герой нашего времени» (романно-новеллистическая поэтика прозы Пушкина и Лермонтова): Автореф. дис . канд. филол. наук. - Томск, 1996. — 21 с.

139. Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе. -Петрозаводск: Изд-во Петрозаводск, ун-та, 1995. —287 с.

140. Жанрово-стилевое взаимодействие лирики и эпоса в русской литературе XVIII-XIX веков: Межвуз. сб. науч. тр. / Отв. ред. В. Н Аиошкииа. М.: МОПИ, 1986. -160 с.

141. Жаравина Л В. Пушкин, Лермонтов, Гоголь: Философско-религиозные аспекты литературного развития 1830-40-х гг. Волгоград: Перемена, 1996. -214 с.

142. Жирмунский В. М Байрон и Пушкин; Пушкин и западные литературы. Избр. тр. Л.: Наука. 1978. - 423 с.

143. Жирмунский В. М. Из истории западноевропейских литератур: Избранные труды. Л: Наука, 1981. - 303 с.

144. Жирмунский В. М. Немецкий романтизм и совремешия мистика. СПб.: Аксиома, 1996. - 240 с.

145. Жирмунский В. М Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. -Л.: Наука, 1979.-493 с.

146. Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика: Избр. тр. -Л.: Наука, 1977.-407 с.

147. Жирмунский В. М. Теория стиха. Л.: Сов. писатель, 1975. — 664 с.

148. Закс J1 А. Художественное сознание. Свердловск: Изд-во Урал, ун-та, 1990.-210 с.

149. Замотан И. И. Романтизм 20-х годов XIX столетия в русской литературе. -Варшава, 1903. -377 с.

150. Замотан И. И. Романтический идеализм в русском обществе и литературе 20-30-х годов XIX столетия. — СПб., 1907. 430 с.

151. Зеньковский В. В., Сербиненко В. История русской философии. М: Академический проект, 2001. — 878 с.

152. Зорин А «Кормя двуглавого орла.»: Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII — первой трети XIX в. М.: Новое лит. обозрение, 2001. - 414 с.

153. Зубков Н. Н. «Опыты» на пути к славе. О единственном прижизненном издании К. Н. Батюшкова // Л. Н. Майков. Батюшков, его жизнь и сочинения. 2-е изд., вновь пересмотр. -М.: Аграф, 2001. С. 385-418.

154. Зыкова Г. Журнал Московского университета «Вестник Европы» (18051830 гг.): Разночинцы в эпоху дворянской культуры. М.: Диалог-МГУ, 1998. -129 с.

155. Иванов М. В. Судьба русского сентиментализма. М: ФКИЦ «Эйдос», 1996.-336 с.

156. Ивашина Е. С. О специфике жанра «путешествия» в русской литературе первой трети XIX века // Вестник МГУ: Филология. 1979. - № 3. - С. 3-16.

157. Иезуитова Р. В. Баллада в эпоху романтизма // Русский романтизм. JL, 1978. - С. 138-183.

158. Иезуитова Р. В. Поэзия русского оссианизма // Русская литература. -1965. № 3. - С. 53-74.

159. Истоки русской беллетристики: Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе / Отв. ред. Я. С. Лурье. Л.: Наука, 1970. -595 с.

160. Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания / Отв. ред. П. А Гринцер. М.: Наследие, 1994. - 512 с.

161. История романтизма в русской литературе: В 2 ч. / Отв. ред. А С. Курилов, С. Е. Шаталов. М. Наука, 1979. - Ч. 1, 2.

162. История русского романа: В 2 т. / Отв. ред. Г. М Фридлендер, Б. П. Городецкий, Н И. Пруцков. -М., Л.: Изд-во АН СССР, 1962-1964. Т. 1,2.

163. История русской литературы: В 4 т. / Гл. ред. Н И. Пруцков. Л. Наука, 1980-1984. - Т. 1-4.

164. К истории русского романтизма / Под ред. Ю. В. Манна. М. Наука, 1973.-551 с.

165. Каменский 3. А Московский кружок любомудров. М.: Наука, 1980. -327 с.

166. Каменский 3. А Русская философия начала XIX века и Шеллинг. М: Наука, 1980.-326 с.

167. Канунова Ф. 3. Из истории русской повести (Историко-литературное значение повестей Н М Карамзина). — Томск: Изд-во Том. ун-та, 1967. — 188 с.

168. Канунова Ф. 3. Эстетика русской романтической повести (А А Бестужев-Марлинский и романтики-беллетристы 20-30-х годов XIX века). Томск: Изд-во Том. ун-та, 1973. - 307 с.

169. Канунова Ф. 3., Айзикова И. А Нравственно-эстетические искания русского романтизма и религия (1820-1840-е гг.). Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001. - 303 с.

170. Карасев Л. В. Онтологический взгляд на русскую литературу. М: РГГУ, 1995. - 104 с.

171. Карпов А А Документальное и художественное в исторической прозе и публицистике А С. Пушкина 1830-х годов // Вопросы историзма и реализма в русской литературе XIX — начала XX века. Л., 1985. - С. 7-28.

172. Карпов А А Типы межгекстовых отношений в русской литературе первой половины XIX века: Дис. д-ра филол. наук в форме доклада. СПб., 2000. -54 с.

173. Карташова И. В. Этюды о романтизме. Тверь: Изд-во Тверского ун-та, 2001. -182 с.

174. Кафанова О. Б. Переводы Н. М. Карамзина в «Вестнике Европы» // Проблемы метода и жанра. Томск, 1986. - Вып. 12. - С. 100-116.

175. Кибалышк С. А Художественная философия Пушкина. СПб.: Дмитрий Буланин, 1998.-200 с.

176. Ковыршина С. А. О стихопрозаических границах в русской литературе первой трети XIX в. // Традиции в контексте русской культуры. Череповец, 1995. -С. 49-57.

177. Кожинов В. В. Книга о русской лирической поэзии XIX века: Развитие стиля и жанра. М: Совремешгик, 1978. - 303 с.

178. Кожинов В. В. Происхождение романа. Теоретико-исторический очерк. -М: Сов. писатель, 1963. —439 с.

179. Кожуховская Н. В. Эволюция чувства природы в русской прозе XIX века. — Сыктывкар: Изд-во Сыктывкарского гос. ун-та, 1995. — 146 с.

180. Козлов О. Г. К проблеме художественного единства сборника «Арабески» Н. В. Гоголя // Литературное произведение: сюжет и мотив. -Новосибирск, 1999. С. 128-140.

181. Козлова С. М. Фрагмент в литературном процессе. К проблеме истории и типологии культуры // Проблемы литературных жанров. Материалы IX Междунар. науч. конф. Томск. 8-10 дек. 1998: в 2-х ч. Томск, 1999. - Ч. 1. - С. 20-25.

182. Коровин В. И. Лирические и лиро-эпические жанры в художественной системе русского романтизма: Автореф. дис . д-ра фил о л наук. М., 1982. -30 с.

183. Коровин В. И Русская поэзия XIX в. — М.: Знание, 1982. 128 с.

184. Котельников В. А. Язык Церкви и язык литературы // Русская литература. 1995. - № 1. - С. 5-26.

185. Кочеткова Н. Д. Русский сентиментализм: Итоги и проблемы изучегая // Русская литература. 1978. - № 2. - С. 222-230.

186. Кочеткова Н. Д. Сентиментализм и Просвещение (О преемственности идей в русской литературе конца XVIII — начала XIX века) // Русская литература. -1983.-№4.-С. 22-37.

187. Кошелев В. А. Общественно-литературная борьба в России 40-х гг. XIX века. Лекции. Вологда: Вологод. ГПИ, 1982. - 55 с.

188. Кошелев В. А. Творческий путь К. Н. Батюшкова. Л.: Л111И, 1986. — 143 с.

189. Крекнина Л. И Христианско-мифологическая традиция в русской литературе 30-40-х годов XIX века. — Тюмень: Изд-во Тюменского ун-та, 1997. 77 с.

190. Кубачева В. Н. «Восточная повесть» в русской литературе XVIII века // XVID век. Сб. V. - М., Л., 1962. - С. 295-315.

191. Кулешов В. И. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке (первая половина). М: Изд-во МГУ, 1977. - 350 с.

192. Кулешов В. И Славянофилы и русская литература. М.: Худож. лит., 1976.-288 с.

193. Кулишкина О. Н. Романтическая философия искусства и русская проза первой половины XIX века. — Кемерово: Кемеровский гос. ун-т, 1995. — 108 с.

194. Купреянова Е. Н. Французская революция 1789-1794 годов и борьба направлений в русской литературе первой четверти XIX века // Русская литература. -1978. № 2. - С. 87-107.

195. Купреянова Е. Н., Макогоненко Г. П. Национальное своеобразие русской литературы: Очерки и характеристики. Л.: Наука, 1976. — 415 с.

196. Левин Ю. Д. Оссиан в русской литературе. Л.: Наука, 1980. -206 с.

197. Левин Ю. Д. Русские переводчики XIX века и развитие художественного перевода. Л.: Наука, 1985. —308 с.

198. Левкович Я. JL Автобиографическая проза и письма Пушкина. Л.: Наука, 1988.-328 с.

199. Лежнев А. 3. Проза Пушкина. Опыт стилевого исследования. 2-е изд. -М: Худож. лит., 1966. - 263 с.

200. Лейтон Л. Дж. Эзотерическая традиция в русской романтической литературе. Декабризм и масонство. СПб.: Академический проект, 1994.-253 с.

201. Леонова Т. Г. Русская литературная сказка XIX века в ее отношении к народной сказке. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1982. —197 с.

202. Лихачев Д С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение и другие работы. СПб.: Алетейя, 2001. - 566 с.

203. Лихачев Д. С. Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей. Сад как текст. — СПб.: Наука, 1991. — 372 с.

204. Лосев А. Ф. Бытие. Имя. Космос. М: Мысль, 1993. — 958 с.

205. Лосев А. Ф. Диалектика мифа: Дополнение к «Диалектике мифа». М.: Мысль, 2001. - 559 с.

206. Лосев А. Ф., Шестаков В. П История эстетических категорий. М.: Искусство, 1965. - 374 с.

207. Лосский Н. О. История русской философии. М.: Высш. нпс., 1991. - 559с.

208. Лотман М. Ю. Печальный хвост: соотношение метрического и графического членения и проблема разграничения явлений стиха и прозы // Studia metrica et poetica. СПб., 1991. - С. 20-51.

209. Лотман Ю. М Андрей Сергеевич Кайсаров и обществешю-литературная борьба его времени // Уч. зап. / Тартуский ун-т. 1958. - Вып. 63. - 192 с.

210. Лотман Ю. М Избранные статьи: В 3 т. Таллинн: Александра, 1993. — Т. 1-3.

211. Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. Лекции по структуральной поэтике. М: Гнозис, 1994. — 560 с.

212. Лотман Ю. М О русской литературе. Статьи и исследования (1958-1993): История русской прозы. Теория литературы. СПб.: Искусство, 1997. — 845 с.

213. Лотман Ю. М Пути развития русской прозы 1800 — конца 1810-х годов // Уч. зап. / Тартуский ун-т. -1961. Вып. 104. - С. 3-57.

214. Лотман Ю. М. Собр. сочинений = Русская литература и культура Просвещения. 2-е изд., испр. -М.: ОГИ, 2000. - Т. 1. —530 с.

215. Лотман Ю. М Структура художественного текста. М: Искусство, 1970.- 384 с.

216. Лотман Ю. М., Успенский Б. А Миф имя - культура // Успенский Б. А Избранные труды: В 2 т. - М.: Гнозис, 1994. - Т. 1. - С. 298-319.

217. Лыгун Е. Б. Образ человека искусства в русской романтической прозе 1830-х годов: Автореф. дис . канд. филол. 1иук. Тарту, 1987. — 17с.

218. Ляпина Л Е. Лирический цикл в русской поэзии 1840-1860-х годов: Автореф. дис . канд. филол. наук. Л., 1977. - 12 с.

219. Маймин Е. А Владимир Одоевский и его роман «Русские но1ш» // Одоевский В. Ф. Русские ночи. Л.: Наука, 1975. - С. 247-276.

220. Маймин Е. А О второй волне русского сентиментализма // Труды ОДР Л.- СПб., 1997. Т. L. - С. 229-233.

221. Маймин Е. А О русском романтизме. М: Просвещение, 1975. - 239 с.

222. Маймин Е. А. О формах поэтического в прозе и стихах Пушкина 1829 г. // Проблемы современного пушкиноведения. Л., 1981. - С. 35-41.

223. Маймин Е. А. Русская философская поэзия: Поэты-любомудры, А С. Пушкин, Ф. И. Тютчев. М: Наука, 1976. - 190 с.

224. Майофис М. Л «Рука времен», «божественный Платон» и гомеровская рифма в русской литературе первой половины XIX в.: Комментарий к непрочитанной поэме Н И Гнедича // Новое литературное обозрение. 2003. - № 60. - С. 145-170.

225. Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М.: Прогресс, 1990. — 366 с.

226. Мамардашвили М. К., Пятигорский А М. Символ и сознание: Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М: Языки русской культуры, 1997. - 217 с.

227. Манн Ю. В. Динамика русского романтизма. М.: Аспект Пресс, 1995. — 383 с.

228. Манн Ю. В. Поэтика русского романтизма. М.: Наука, 1976. — 376 с.

229. Манн Ю. В. Русская философская эстетика. (1820-1830-е гг.). М: Искусство, 1969. - 304 с.

230. Манн Ю. В. У истоков русского романа // Вопросы литературы. 1983. -№5.-С. 151-170.

231. Маркович В. М И С. Тургенев и русский реалистический роман XIX века (30-50-е годы). Л.: Изд-во ЛГУ, 1982. - 208 с.

232. Маркович В. М. К вопросу о различении понятий «классика» и «беллетристика» // Классика и современность. М, 1991. - С. 53-67.

233. Маркович В. М. Тема искусства в русской прозе эпохи романтизма //Искусство и художник в русской прозе первой половины ХЕХ века. Л., 1989. - С. 542.

234. Мелетинский Е. М Введение в историческую поэтику эпоса и романа. — М: Наука, 1986.-318 с.

235. Мелетинский Е. М. Историческая поэтика новеллы. М: Наука, 1990. -279 с.

236. Мелетинский Е. М О литературных архетипах. М: РГГУ, 1994. — 133 с.

237. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М: Восточная лит., 2000. — 407 с.

238. Микешин А М. К вопросу о жанровой структуре русской романтической баллады // Из истории русской и зарубежной литературы XIX-XX веков. Кемерово, 1973. - С. 3-29.

239. Михайлов А В. Эстетические идеи немецкого романтизма // Эстетика немецких романтиков. -М., 1987. С. 7-43.

240. Михайлов В. А Эволюция жанра литературного путешествия в произведениях русских писателей XVIII-XIX вв.: Автореф. дис . канд. филол. наук -Волгоград, 1999.-24 с.

241. Моисеева М В. Дгаимика взаимодействия поэзии и прозы в творчестве М. Ю. Лермонтова: Автореф. дис . канд. филол. наук Ульяновск, 1999.-22 с.

242. Мосалева Г. В. Особенности повествования: от Пушкина к Лескову: Автореф. дис . д-ра филол. наук Ижевск; Екатеринбург, 2000. —38 с.

243. Моторин А. В. Духовные направления в русской словесности первой половины XIX века. Новгород: «Типография «Новгород», 1998. - 212 с.

244. Наливайко Д. Романтизм как эстетическая система // Вопросы литературы. 1982. - № И. - С 163-170.

245. На путях к романтизму / Отв. ред. Ф. Прийма. Л: Наука, 1984. — 293 с.

246. Никольская Т. А. Жанровая система А. А. Бестужева-Марлинского: Автореф. дне . каид. филол. паук. Самара, 2002. — 24 с.

247. Ноговицын О. М. Поэтика русской прозы. СПб.: Высш. религоз.-филос. шк., 1999. - 160 с.

248. Овсянико-Куликовский Д. Н. Литературно-критические работы: В 2 т. / Сост., подгот. Текста, прим. И. Михайловой. Вст. ст. Ю. Манна. М.: Худож. лит., 1989. - Т. 1, 2.

249. Одиноков В. Г. Проблемы поэтики и типологии русского романа XIX века. — Новосибирск: Наука, 1971. — 192 с.

250. Океанский В. П. Поэтика пространства в русской метафизической лирике XIX в.: Е. А Баратынский, А. С. Хомяков, Ф. П. Тютчев. Иваново: Изд-во Ивановского ун-та, 2002. — 204 с.

251. Орлицкий Ю. Б. Стих и проза в русской литературе: Очерки истории и теории. — Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1991. 199 с.

252. Орлов П. А. Русский сентиментализм. М.: Изд-во МГУ, 1977. — 270 с.

253. Осадчая Л А. Риторическая природа художественного дискурса в повестях Н. В. Гоголя («Миргород», «Петербургские повести»): Автореф. дис . канд. филол. наук Барнаул, 2003. —21 с.

254. От классицизма к романтизму: Из истории международных связей русской литературы / Отв. ред. М. П. Алексеев. Л: Наука, 1970. — 392 с.

255. От романтизма к реализму: Из истории междугародных связей русской литературы / Отв. ред. М. П Алексеев. Л: Наука, 1978. — 320 с.

256. Павлович С. Э. Пути развития русской сентиментальной прозы XVIII века. Саратов: Изд-во Саратов, ун-та, 1974. — 225 с.

257. Петрунина Н. Н. Проза Пушкина (Пути эволюции). Л: Наука, 1986. — 333 с.

258. Пинковский В. И. Жанр стихотворения в прозе у романтиков и сюрреалистов // Мир романтизма. Материалы Междунар. науч. конф. Тверь. 12-15 септ. 2002. Тверь, 2002. - Вып. 6. - С. 99-102.

259. Поспелов Г. Н. Лирика: Среди литературных родов. М.: Изд-во МГУ, 1976.-208 с.

260. Поспелов Г. Н. Проблемы литературного стиля. — М.: Изд-во МГУ, 1970. -330 с.

261. Потебня А. А. Собрание трудов = Мысль и язык. М.: Лабиринт, 1999. Т. 1.-268 с.

262. Потебня А А Собрание трудов = Слово и миф в народной культуре. -М.: Лабиринт, 1989. Т. 2. -479 с.

263. Потебня А А Эстетика и поэтика. М.: Искусство, 1976. - 614 с.

264. Поэтика русской литературы. Сб. к 70-летию Ю. В. Манна / Отв. ред. Н. Д. Тамарченко. М., 2001. - 366 с.

265. Проблемы развития русской лирической поэзии XVIII-XIX веков / Отв. ред. В. Н. Аношкина. М., 1982. - 127 с.

266. Проблемы романтизма. Сб. ст. Сб. 1. / Сост. У. Р. Фохт. М.: Искусство, 1967.-360 с.

267. Проблемы романтизма. Сб. ст. Сб. 2. / Сост. А М. Гуревич. М: Искусство, 1971. - 304 с.

268. Прозоров В. В. Мотивы в сюжете // Мотивы и сюжеты русской литературы. Томск, 1997. - С.8-13.

269. Пропп В. Я. Поэтика фольклора. Труды. М.: Лабиринт, 1998. — 352 с.

270. Пропп В. Я Проблемы комизма и смеха. Изд. 2-е. - СПб.: Алетейя, 1997.-287 с.

271. Пыпин А Н. История русской литературы: В 4 т. СПб.: Тип. Стасюлевича, 1899. — Т. 4: Времена императрицы Екатерины П . ХЕХ век. Пушкин и Гоголь. Утверждение национального значения литературы. - СПб., 1899. - 647 с.

272. Пыпин А Н. Общественное движение в России при Александре I. -СПб.: Академический проект, 2001. 556 с.

273. Ранние романтические веяния. Из истории международных связей русской литературы. Сб. ст. / Отв. ред. М. П Алексеев. Л.: Наука, 1972. - 295 с.

274. Ратников К. В. Принципы «официальной народности» в русской поэзии конца 1830-х первой половины 1850-х гг. // Вестник Челябинского ун-та. Серия 2. Филология - 2000. - № 1. - С. 30-45.

275. Ржанова С. А Жанровое многообразие русских риторических сочинений первой половины XIX в. // Актуальные проблемы изучения литературы и культуры на современном этапе. Саранск, 2002. - С. 213-218.

276. Рогинская О. О. Эпистолярный роман: поэтика жанра и его трансформация в русской литературе: Автореф. дис . каид. филол. наук. М., 2002. — 23 с.

277. Рогова Е. Н Элегия и элегический модус художественности. К постановке проблемы // Проблемы литературных жанров. Материалы IX Междунар. науч. конф. Томск. 8-10 дек. 1998: В 2-хч. Томск, 1999. - Ч. 1. - С. 81-85.

278. Ромодановская Е. К. Русская литература на пороге нового времени. Пути формирования русской беллетристики переходного периода. — Новосибирск: ВО «Наука», 1994. -231 с.

279. Рублева Л. PL Из истории русской прозы 70-90-х годов XVIII века. -Южно-Сахалинск: Изд-во Сахал. гос. ун-та, 2001. — 129 с.

280. Рублева Л. И. Романы В. Т. Нарежного: Традиции и новаторство. М: Прометей, 2002. - 163 с.

281. Руднев П А. Введение в науку о русском стихе. — Тарту: Тартуский ун-т, 1989. Вып. 1. -120 с.

282. Руднев П. А Стих и проза // Даугава. 1989. - № 8. - С. 80-86.

283. Русская повесть XIX века. История и проблематика жанра / Под ред. Б. С. Мейлаха. Л.: Наука, 1973. - 565 с.

284. Русская повесть как форма времени / Отв. ред. А С. Янушкевич. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 2002. 340 с.

285. Русская проза / Под ред. Б. Эйхенбаума и Ю. Тынянова. JL: Academia, 1926.-261 с.

286. Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. / Сост., вст. ст., прим. 3. А Каменского. — М.: Искусство, 1974. Т. 1, 2.

287. Русский и западноевропейский классицизм: Проза / Отв. ред. А С. Курилов. -М.: Наука, 1982. -391 с.

288. Русский романтизм: Сб. ст. / Отв. ред. К. Н. Григорьян. JI: Наука, 1978.-285 с.

289. Рымарь Н. Т. Поэтика романа. — Куйбышев: Изд-во Саратовского ун-та, 1990.-252 с.

290. Рымарь Н Т., Скобелев В. Т. Теория автора и проблема художествешюй деятельности. — Воронеж: Логос — Траст, 1994. — 264 с.

291. Савченко Т. Т. Субъектный строй русской лирики. Караганда: Изд-во КарГУ, 2000. - 303 с.

292. Сазонова С. С. Пушкин о современной прозе и ее задачах. — Рига: Изд-во Латв. ун-та, 1976. 28 с.

293. Сакулин П Н. Из истории русского идеализма. Князь В. Ф. Одоевский. Мыслитель. Писатель. -М: М и С. Сабашниковы, 1913. Т. 1. - Ч 1.-616 е.; Т. 1. — Ч. 2.-479 с.

294. Сахаров В. И. Иероглифы вольных каменщиков. Масонство и русская литература XVIII начала XIX века. - М: Жираф, 2000. —214 с.

295. Сахаров В. Pi Русская проза XVIII-XIX века: Проблемы истории и поэтики. Очерки. -М.: ИМЛИ, 2002. 215 с.

296. Сидяков Л. С. Повести А. С. Пушкина и русская повесть конца 20-х — 30-х годов XIX века: Автореф. дис . канд. филол. наук. Л.; Рига, 1961. - 20 с.

297. Сидяков Л. С. Проза и поэзия Пушкина: Соотношение и взаимодействие: Автореф. дис . д-ра филол. наук Тарту, 1975. - 48 с.

298. Сидяков Л С. Художественная проза А. С. Пушкина. Рига: Изд-во Латв. ун-та, 1973.-218 с.

299. Синтез в русской и мировой художественной культуре. Материалы 2-й научно-практ. конф., поев, памяти А. Ф. Лосева, 6-7 дек. 2001 г. / Отв. ред. А. Б.Секриеру. М: МГПУ, 2002. -315 с.

300. Сиповский В. В. Из истории русского романа и повести. СПб.: 2-е Отд. Имп. АН, 1903. - Ч I: XVIII век. -333 с.

301. Сиповский В. В. Очерки по истории русского романа. СПб., 1909. - Т. 1. - Вып. 1.-715 е.; Вып. 2. - СПб., 1910. -951 с.

302. Славянофильство и современность: Сб. ст. / Отв. ред. Б. Ф. Егоров. -СПб., 1994.-262 с.

303. Смена литературных стилей. На материале русской литературы XIX-XX вв. Сб. ст. / Отв. ред. В. В. Кожинов. М: Наука, 1974. -388 с.

304. Созина Е. К. Сознание и письмо в русской литературе. Екатеринбург: Урал. гос. ун-т, 2001. - 550 с.

305. Степанов Н. Л. Проза Пушкина. М.: Изд-во АН СССР, 1962. - 300 с.

306. Стожкова А. Л. Тема рефлексии и формы ее воплощения в русской литературе середины XIX в. // Внутренний строй литературного произведения: Сб. науч. ст. Владимир, 2001. - С. 51-71.

307. Тамарчепко Н Д Русский классический роман XIX века: Проблемы поэтики и типологии жанра. М.: Изд-во РГГУ, 1997. - 202 с.

308. Тамарченко Н. Д Теория литературных родов и жанров. Эпика. — Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001. 72 с.

309. Тамарченко Н. Д Типология реалистического романа: На материале классических образцов жанра в русской литературе XIX в. — Красноярск: Изд-во Красноярск, ун-та, 1989. 195 с.

310. Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика XVIII первой половины XIX в. -М., 1991.-286 с.

311. Тартаковский А Г. 1812 год и русская мемуаристика: Опыт источниковедческого изучения -М.: Наука, 1980. -312 с.

312. Тертерян И. А. Романтизм как целостное явление // Вопросы литературы. 1983.-№4.-С. 151-181.

313. Терц А. В тени Гоголя. М.: Аграф, 2003. - 416 с.

314. Типология стилевого развития XIX века: Сб. ст. / Отв. ред. Н. К Гей. -М: Наука, 1977.-496 с.

315. Тодд Ш У. М. Дружеское письмо как литературный жанр в пушкинскую эпоху. СПб.: Академический проект, 1994. -207 с.

316. Тодд Ш У. М. Литература и общество в эпоху Пушкина. СПб.: Академический проект, 1996. — 306 с.

317. Томашевский Б. В. Вопросы языка в творчестве Пушкина // Пушкин: Исследования и материалы. М.; Л, 1956. - Т. 1. - С. 126-184.

318. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М.: Аспект Пресс, 1996.-334 с.

319. Топоров В. Н. «Бедная Лиза» Карамзина: Опыт прочтения: К 200-летию со дня выхода. М.: РГГУ, 1995. - 509 с.

320. Топоров В. Н. Из истории русской литературы. Т. П Русская литература второй половины XVIII века: исследования, материалы, публикации. М. Н. Муравьев: Введение в творческое наследие. Кн. 1. М.: Языки русской культуры, 2001. — 912 с.

321. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического: Избранное. -М.: Изд. группа «Прогресс», «Культура», 1995. -624 с.

322. Троицкий В. Ю. Художественные открытия русской романтической прозы 20-30-х годов XIX века. М.: Наука, 1985. - 280 с.

323. Турьян М. А. Странная моя судьба: О жизни В. Ф. Одоевского. М.: Книга, 1991.-398 с.

324. Тынянов Ю. Н. История литературы. Критика: Сб. СПб.: Азбука -классика, 2001. - 503 с.

325. Тынянов Ю. Н. Литературная эволюция: Избр. тр. М.: Аграф, 2002. -494 с.

326. Тынянов Ю. Н. Литературный факт. М.: Высш. шк., 1993. - 319 с.

327. Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. -М.: Наука, 1977. — 574 с.

328. Тынянов Ю. Н., Шкловский В. Б. Проза. М.: Слово, 2001. — 764 с.

329. Тюпа В. И. Аналитика художественного. М.: Лабиринт, РГГУ, 2001. — 192 с.

330. Успенский Б. А. Поэтика композиции. СПб.: Азбука, 2000. — 352 с.

331. Успенский Б. А, Лотман Ю. М. Споры о языке в начале XIX века как факт русской культуры // Успенский Б. А Избранные труды: В 2-х т. М.: Гнозис, 1994. - Т. 2. - С. 331-461.

332. Федоров А В. Искусство перевода и жизнь литературы: Очерки. Л: Сов. писатель, 1983. - 352 с.

333. Федорова Ж. В. Историческая проза Ф. В. Булгарина. Жанровое своеобразие: Автореф. дис . канд. филол. наук. Казань, 2002. — 20 с.

334. Фомичев С. А. «Сцепа из Фауста»: (История создания, проблематика, жанр)// Временник Пушкинской комиссии (1980). JL, 1983. - С. 21-36.

335. Флоренский П А. Сочинения: В 4 т. / Сост. и общ. ред. игумена Андроника, П. В. Флоренского, М. С. Трубачевой. М.: Мысль, 1994-1999. - Т. 1-4.

336. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. М: Лабиринт, 1997.- 448 с.

337. Фридман Н. В. Проза Батюшкова. М: Наука, 1965. - 167 с.

338. Фризман Л Г. Жизнь лирического жанра. Русская элегия от Сумарокова до Некрасова. М.: Наука, 1973. — 167 с.

339. Харитонов В. В. Возможность произведения: к поэтике философского текста: Автореф. дис . канд. филол. наук. Екатеринбург, 1996. —20 с.

340. Ходанен Л. А. Миф в творчестве русских романтиков. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 2000. -318 с.

341. Ходанен Л. А. Поэтика Лермонтова. Аспекты мифопоэтики. Кемерово: Кемеровский гос. ун-т, 1995. —94 с.

342. Христианство и русская литература / Отв. ред. В. А. Котельников. СПб.: Наука, 1994-2002. - Вып. 1-4.

343. Чернов А. В. Русская беллетристика 20-40-х гг. XIX в. Вопросы генезиса, эстетики и поэтики. Череповец, 1997. — 282 с.

344. Чичерин А. В. Идеи и стиль. О природе поэтического слова. М: Сов. писатель, 1965.-299 с.

345. Чичерин А. В. Очерки по истории русского литературного стиля. Повествовательная проза и лирика. М: Худож. лит., 1977. -445 с.

346. Чичерин А. В. Ритм образа: Стилистические проблемы. М: Сов. писатель, 1980. -335 с.

347. Шапир М И. Universum versus: язык — стих смысл в русской поэзии XVIII-XX веков. - М: Языки русской культуры, 2000. - Т. 1. - Кн. 1. - 533 с.

348. Шарыпкин Д. М. Пушкин и «Нравоучительные рассказы» Мармонтеля // Пушкин: исследования и материалы. Л., 1978. - Т. 8. - С. 107-136.

349. Шатин Ю. В. «Капитанская дочка» А С. Пушкина в русской исторической беллетристике первой половины XIX века. Новосибирск: Hi НИ, 1987.-78 с.

350. Шатин Ю. В. Художественная целостность и жанрообразовательные процессы. — Новосибирск: Изд-во Новосибирск, ун-та, 1991. 191 с.

351. Шкловский В. Б. Художествешшя проза: Размышления и разборы. М: Сов. писатель, 1961. - 667 с.

352. Шмид В. Нарратология Пушкина // Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999. Материалы и исследования. -М, 2001. Вып. 7. - С. 300-317.

353. Шмид В. Проза как поэзия. Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. -СПб.: Инапресс, 1998. -352 с.

354. Шмид В. Проза Пушкина в поэтическом прочтении: «Повести Белкина». СПб.: Изд-во С.- Петерб. ун-та, 1996. - 371 с.

355. Штедтке Ф. К вопросу о повествовательных структурах в период русского романтизма // Проблемы теории и истории литературы. Сб. ст., поев, памяти проф. А Н. Соколова. -М., 1971. С. 156-196.

356. Штерн М. С. Философско-художественное своеобразие русской прозы XIX века. Омск: Омский пед. ин-т, 1987. - 87 с.

357. Эйхенбаум Б. М. О поэзии. Л.: Сов. писатель, 1969. —552 с.

358. Эйхенбаум Б. М. О прозе. Л: Худож. лит., 1969. - 503 с.

359. Эпоха романтизма. Из истории международных связей русской литературы: Сб. ст./ Отв. ред. М. П. Алексеев. Л: Наука, 1975. -284 с.

360. Эпштейн М. Парадоксы новизны. О литературном развитии XIX-XX в. -М: Сов. писатель, 1988. -414 с.

361. Эткинд Е. Г. «Внутренний человек» и внешняя речь: Очерки психопоэтики русской литературы XVIII-XIX вв. М.: Языки русской культуры, 1999. -446 с.

362. Эткинд Е. Г. Проза о стихах. СПб.: Знание, 2001. - 446 с.

363. Юнг К Г. Архетип и символ. М.: ИВО - СиД, 1991. - 288 с.

364. Юнг К. Г. Душа и миф: шесть архетипов. Киев: Порт — Рояль: Совершенство, 1997.—384 с.

365. Якобсон Р. Избранные работы. М.: Прогресс, 1985. — 455 с.

366. Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987. — 460 с.

367. Якобсон Р.: Тексты, документы, исследования. -М.: Б. и., 1999. — 918 с.

368. Янушкевич А С. Проблема жанрово-родовых синтезов в аспекте исторической поэтики // Проблемы литературных жанров. Материалы IX Междунар. науч. конф. Томск. 8-10 дек. 1998: В 2-х ч. Томск, 1999. -Ч.1.-С. 6-10.

369. Янушкевич А С. «Промежуточные жанры» в русской литературе рубежа веков как эстетический феномен // Проблемы литературных жанров. Материалы VIII науч. межвуз. конф. Томск. 17-19 окт. 1995: В 2-х ч. Томск, 1996. - Ч. 1. - С. 24-26.

370. Янушкевич А С. Русский прозаический цикл 1820-1830-х гг. как форма времени // Исторические пути и формы художественной циклизации в поэзии и в прозе. Кемерово, 1992. - С. 18-35.

371. Brang P. Studien zu Theorie und Praxis der russischen Erzahlung 1770-1811.- Wiesbaden, 1960.

372. Hatin E. Histoire politique et litteraire de la Press en Franct. — Paris, 1859.

373. G. Szymczyk-kluszczynska. О wspol-czesnych teoriach poematu proz^ // Zagadnienia rodzajow lit. Wroclaw etc., 1998. T. 41. Z. Vi. S. 89-102.

374. Литература о В. А Жуковском

375. Аверинцев С. С. Британское зеркало для русского самопознания. Еще раз о «Сельском кладбище» Грея Жуковского // Труды ОДРЛ. - СПб., 1997. - Т. L. - С. 708-712.

376. Аверинцев С. С. Поэты. М: Языки русской культуры, 1996. - Гл. «Размышления над переводами Жуковского». - С. 137-165.

377. Артамасова М А Творчество В. А Жуковского и фольклор: Автореф. дис . канд. филол. наук -М, 2001. —25 с.

378. Архангельский А В. А Жуковский: Первые годы его жизни и поэтической деятельности (1783-1816). Казань, 1883. - 51 с.

379. Бабко В. А. Символические образы в идейно-художественной системе стихотворений поэтов русского романтизма (В. А Жуковского, Е. А Баратынского): Автореф. дис . канд. филол. 1иук Тбилиси, 1979. — 26 с.

380. Бессараб М. Я. Жуковский. 2-е изд. - М: Современник, 1983. - 282 с.

381. Библиотека В. А Жуковского в Томске: В 3 ч. / Отв. ред. Ф. 3. Канунова.

382. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1978-1988. — Ч. 1-3.

383. Боричевский И. Заметки Жуковского о гибели Пушкина // Временник Пушкинской комиссии. -М.; Л, 1937. Вып. 3. - С. 371-392.

384. Бычков И. А. Попытка напечатать «Черты истории государства Российского» В. А. Жуковского в 1837 году // Русская старина. 1903. - Дек. - С. 595600.

385. Веселовский А Н. В. А Жуковский: Поэзия чувства и «сердечного воображения». — 2-е изд. Пг.: «Жизнь и знание», 1918. — 550 с.

386. Ветшева Н. Ж. Жанр поэмы в творчестве В. А Жуковского 1810-1815 гг. // Проблемы метода и жанра. Томск, 1982. - Вып. 7. - С. 12-23.

387. Ветшева Н. Ж Концепция национально-исторической эпопеи в планах поэмы В. А Жуковского «Владимир» // От Карамзина до Чехова. Томск, 1992. - С. 77-89.

388. Виницкий И. Ю. Нечто о привидениях. Истории о русской литературной мифологии. -М: Изд-во Моск. культуролог, лицея, 1998. 319 с.

389. Виницкий И. Ю. Поэтическая семантика Жуковского, или Рассуждение о вкусе и смысле «Овсяного киселя» // Новое литературное обозрение. 2003. - № 61. -С. 119-151.

390. Виницкий И. Ю. Теодиссея Жуковского: Гомеровский эпос и революция 1848-1849 годов // Новое литературное обозрение. 2003. - № 60. - С. 171-193.

391. Виницкий И. Ю. Утехи меланхолии // Уч. зап. / Моск. культ, лицей № 1310. Сер.: Филология. 1997. - Вып. 2. - 180 с.

392. Власенко Т. JI О лирическом герое В. А Жуковского // Проблема автора в художественной литературе. Ижевск, 1983. - С. 13-20.

393. Власенко Т. JL Проблема метода Жуковского в историко-литературной науке // Проблема автора и художественная литература. Ижевск, 1974. - Вып. 1. - С. 41-48.

394. Власенко Т. Л. Прозаические примечания в композиции лирических произведений Карамзина и Жуковского // Жанр и композиция литературного произведения. Калининград, 1980. - Сб. 5. - С. 13-16.

395. Вольпе Ц. Жуковский // История русской литературы / Гл. ред. П И. Лебедев-Полянский. М; Л.: Изд. АН СССР, 1941. - Т. V. - С. 355-391.

396. Гижицкий А. В. А Жуковский и ранние немецкие романтики // Русская литература. 1979. - № 1. - С. 120-128.

397. Гиллельсон М. И. Переписка П А Вяземского и В. А Жуковского (18421852) // Памятники культуры: Новые открытия: Ежегодник. 1979. JL, 1980. - С. 3475.

398. Грехнев В. А Элегические композиции Жуковского и жанровый контекст // Вопросы сюжета и композиции. Горький, 1985. - С. 67-76.

399. Грот Я. К. Очерк жизни и поэзии Жуковского // Сб. отд. рус. яз. и словесности АН. 1883. - Т. 32. - № 1. - С. 1-36.

400. Долгушин Д. В. В. А Жуковский и И. В. Киреевский: К проблеме религиозных исканий русского романтизма: Автореф. дис . канд. филол. наук. -Томск, 2000. -20 с.

401. Дубровин Н. Ф. В. А Жуковский и его отношения к декабристам // Русская старина. 1902. - Апр. - С. 45-101.

402. Евсеева Р. А Поэтика композиции лирики В. А Жуковского: Автореф. дис . канд. филол. наук. Самара, 2003. - 27 с.

403. Елеонская Е. Жуковский-переводчик сказок // Рус. филол. вестник. -1913. -№3. С. 161-173.

404. Жилякова Э. М. Балладный сюжет в контексте поэмы и повести 1830-х годов (А. С. Пушкин и В. А. Жуковский) // Проблемы литературных жанров. Материалы X междунар. науч. конф. Томск. 15-17 окт. 2001: В 2-х ч. — Томск, 2002. -Ч. 1. С. 72-78.

405. Жилякова Э. М. В. А Жуковский и A IL Чехов (о судьбе греевского слоя в русской литературе) // Проблемы литературных жанров. Материалы IX Междунар. науч. конф. Томск. 8-10 дек 1998: В 2-х ч. Томск, 1999. - Ч. 1. - С. 126-136.

406. Жилякова Э. М. В. А Жуковский и Ф. М. Достоевский («Бедные люди») // Проблемы метода и жанра. Томск, 1988. - Вып. 14. - С. 200-218.

407. Жилякова Э. М. К вопросу о традициях сентиментализма в творчестве В. А Жуковского // Проблемы метода и жанра. — Томск, 1986. Вып. 12. - С. 21-36.

408. Жилякова Э. М О философской природе лирики В. А Жуковского // Художественное творчество и литературный процесс. Томск, 1982. - Вып. 4. - С. 112-128.

409. Жуковский и литература конца ХУШ-ХЗХ века / Под ред. В. Ю. Троицкого, Н. И. Балашова, К Н. Ломунова. -М.: Наука, 1988. —320 с.

410. Жуковский и русская культура. Сб. науч. тр. / Отв. ред. Р. В. Иезуитова. -Л., 1987. 504 с.

411. Загарин П. Поливанов Л. И. В. А Жуковский и его произведения. 17831883. -М: Изд. Л. Поливанова, 1883.-650 с.

412. Званцева Е. П Жанр литературной сказки в творчестве В. А Жуковского // Традиции и новаторство в художественной литературе. Горький, 1979. - С. 59-68.

413. Зейдлиц К К. Жизнь и поэзия В. А Жуковского. 1783-1852: По неизданным источникам и личным воспоминаниям. СПб.: Ред «Вестника Европы», 1883. —259 с.^

414. Ионас Г. О значении сказок братьев Гримм в творчестве Жуковского // Из истории русско-немецких литературных взаимосвязей. -М., 1987. С. 38-41.

415. Иванова А В. Эстетические взгляды В. А Жуковского: Автореф. дис . канд. филол. наук. М., 1986. — 25 с.

416. Иезуитова Р. В. В. А Жуковский: Итоги и проблемы изучения // Русская литература. 1983. - № 1. - С. 8-23.

417. Иезуитова Р. В. Жуковский в Петербурге. JL: Лениздат, 1976. — 294 с.

418. Иезуитова Р. В. Жуковский и его время. Л.: Наука, 1989. - 288 с.

419. Канунова Ф. 3. Вопросы мировоззрения и эстетики В. А Жуковского. -Томск: Изд-во Том. ун-та, 1990. — 184 с.

420. Канунова Ф. 3. В. А Жуковский и Н. В. Гоголь (о религиозно-эстетических исканиях русской литературы 1840-х гг.) // Литературоведение и журналистика. Саратов, 2000. - С. 15-31.

421. Канунова Ф. 3. Карамзин и Жуковский: (Некоторые вопросы изучения русской истории по материалам библиотеки Жуковского) // ХУШ век. Сб. 16. Л., 1989.-С. 130-138.

422. Канунова Ф. 3. Концепция личности у Жуковского и некоторые вопросы жанрового развития творчества поэта в 1830-е годы // Проблемы метода и жанра. -Томск, 1988. Вып. 14. - С. 3-15.

423. Канунова Ф. 3. Н. М. Карамзин в историко-литературной концепции В. А. Жуковского (1826-1827 гг.)//XVIII век. Сб. 21. СПб., 1999. - С. 337-346.

424. Канунова Ф. 3. Некоторые итоги изучения библиотеки В. А. Жуковского // Изв. СО АН СССР. Серия «История, филология и философия». 1990. - Вып. 3. - С. 45-51.

425. Канунова Ф. 3. О гносеологических основах творческого метода В. А Жуковского // Проблемы метода и жанра. Томск, 1982. - Вып. 7. - С. 3-11.

426. Канунова Ф. 3. О религиозной основе поздней романтической эстетики Жуковского («О поэте и современном его значении») // Мир романтизма. Тверь, 2000.-С. 145-151.

427. Канунова Ф. 3. Соотношение художественного и религиозного сознания в эстетике Жуковского (1830-1840-е гг.) // Евангельский текст в русской литературе XVni-XIX вв. Петрозаводск, 1994. - С. 159-169.

428. Канунова Ф. 3. Эстетика «невыразимого» у Жуковского и религия // Гуманитарные науки Сибири. Новосибирск, 1996. - № 4. - С. 12-19.

429. Канунова Ф. 3., Кафанова О. Б. О философских вопросах мировоззрения Карамзина и Жуковского // Н. М. Карамзин: Сб. науч. трудов. М., 1992. - С. 55-72 (в соавторстве с О. Б. Кафановой).

430. Канунова Ф. 3., Янушкевич А С. В. А. Жуковский в современном мире: Итоги и перспективы изучения наследия поэта в Томском университете // Вестник 11 У: Гуманитарный выпуск. 1998. - Т. 266. - С. 47-53.

431. Касаткина В. Н. Христианские идеи и настроения в переписке Жуковского с А. П Киреевской // Русская литература XIX века и христианство. М, 1997. - С. 217-223.

432. Кашкина JL И В. А. Жуковский и риторические традиции русского классицизма: Автореф. дис . канд. филол. наук. М., 1985. - 24 с.

433. Киселева Л. Н. Пушкин и Жуковский в 1830-е годы (точки идеологического сопряжения) // Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999. Материалы и исследования. -М., 2001. Вып. 7. - С. 171-185.

434. Козмин Н. К. О переводной и оригинальной литературе конца XVIII и начала XIX века в связи с позицией В. А. Жуковского. СПб., 1904. — 46 с.

435. Корман Б. О. Заметки о проблеме автора: Автор в поэзии В. А. Жуковского // Проблемы автора в художественной литературе. Воронеж, 1972. - С. 41-48.

436. Корниенко Н. Г. К вопросу эволюции романтизма Жуковского. На материале 10-30-х годов XIX века: Автореф. дис . канд. филол. наук. Львов, 1978. -24 с.

437. Корниенко Н. Г. Проблема поэта и поэзии в творчестве В. А. Жуковского // Изв. Воронежского пед. ин-та. 1976. - Т. 161. - С. 48-60.

438. Коропова М. А. Жуковский, Карамзин: к вопросу об архаизме и новаторстве // Вестник МГУ. Серия 9. Филология. 2002. - № 6. - С. 48-56.

439. Костин В. М. Проблема оссианизма в ранней прозе В. А Жуковского // Художественное творчество и литературный процесс. Томск, 1982. - Вып. 3. - С. 132-141.

440. Костин В. М. В. А. Жуковский и А С. Пушкин: Восприятие английской литературы и становление жанра русской романтической поэмы: Автореф. дис . канд. филол. наук. Томск, 1984. - 20 с.

441. Курилов А. С. Методологические уроки Жуковского-критика // Филологические науки. 1983. - № 1. - С. 31-36.

442. Лебедева О. Б. Драматургические опыты В. А. Жуковского. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1992. - 206 с.

443. Лебедева О. Б., Янушкевич А. С. Об истории двух статей В. А. Жуковского в «Вестнике Европы» // Науч. докл. высш. шк. М, 1986. - № 1. - С. 6772.

444. Левин Ю. Д Зарубежные работы о переводном творчестве Жуковского // Русская литература. -1973. № 3. - С. 229-235.

445. Левкович Я Л. Заметки Жуковского о гибели Пушкина // Временник Пушкинской комиссии: 1972. Л, 1974. - С. 77-83.

446. Магина Р. Г. Русский философско-психологический романтизм: (Лирика В. А. Жуковского, Ф. И. Тютчева, А. А. Фета). Челябинск: ЧГПИ, 1982. -92 с.

447. Макушкина С. Ю. В. А. Жуковский и Гомер: Автореф. дис. канд. филол. наук Томск, 2003. - 20 с.

448. Матяш С. А К вопросу о генезисе басен Жуковского // Гуманитарные науки. Караганда, 1975. - Вып. 2. - С. 10-14.

449. Матяш С. А. Неизданное «Общее оглавление» последнего прижизненного собрания сочинений В. А Жуковского: К вопросу о жанровой системе поэта // Русская литература. -1974. № 2. - С. 150-155.

450. Матяш С. А Стих В. А Жуковского: Автореф. дисс . канд. филол. наук Л, 1974. -19 с.

451. Матяш С. А Метрика и строфика В. А Жуковского // Русское стихосложение XIX в.: Материалы по метрике и строфике русских поэтов. М, 1979.- С. 14-97.

452. Меречин И Е. Н. М. Карамзин и В. А Жуковский // Романтический метод и романтические тенденции в русской и зарубежной литературе. Казань. 1975.- С. 25-35.

453. Меречин И. Е. Музыкальность в лирике В. А Жуковского // Уч. зап./ Казанский ун-т. 1969. - Т. 129. - Кн. 7. - С. 36-59.

454. Модзалевский Б. Л. Жуковский и братья Тургеневы. Неизданные материалы и статьи // Декабристы: Труды ПД при Рос. АН / Под ред. Б. Л. Модзалевского, Ю. Г. Оксмана. М, 1925. - С. 149-154.

455. Памяти В. А Жуковского и Н. В. Гоголя. СПб.: АН, 1907. - Вып. 1. -213 (+ 88) с.

456. Па щук Я Сравнительная характеристика сказок ILL Перро И В. А Жуковского // Тезисы XX науч. сессии Череповецкого унта. Череповец, 1964. - С. 45-47.

457. Петрунина Н. Н. Жуковский и становление новой русской прозы // Русская литература. 1983. - № 3. - С. 250-251.

458. Плетнев П. А О жизни и сочинениях В. А Жуковского. СПб.: АН, 1853.-188 с.

459. Подгаецкая И. Ю. «Свое и чужое» в поэтическом стиле. Жуковский — Лермонтов — Тютчев // Смена литературных стилей. М, 1974. - С. 201-250.

460. Подковыркин П Ф. Романтическое состязание К Н. Батюшкова и В. А Жуковского (к постановке проблемы) // Проблемы метода и жанра. Томск, 1994. -Вып. 18. - С. 12-20.

461. Полевой FL Очерки русской литературы: В 2 ч. СПб.: Тип. Сахарова, 1839. - Ч 1. - С. 95-144.

462. Поплавская И. А. О типологии хронотопа (Баллады В. А Жуковского и «Повести Белкина» А С. Пушкина) // Проблемы литературных жанров. Материалы X междунар. науч. конф. Томск. 15-17 окт. 2001: В 2-хч. Томск, 2002. - Ч 1. - С. 78-83.

463. Попов И. В. Жуковский-критик об особенностях лиро-эпического жанра // Жанровое своеобразие русской поэзии и драматургии. Куйбышев, 1981. - С. 42-54.

464. Портнова Н. А. Формирование романтической лирики В. А Жуковского: Автореф. дис . канд. филол. наук. Куйбышев, 1968. - 20 с.

465. Портнова Н. А. Природа в романтической лирике В. А. Жуковского // Уч. зап. / Куйбышевский гос. пед. ин-т. 1957. - Вып. 53. - С. 34-51.

466. Пыпин А Н. Характеристики литературных мнений от 20-х до 50-х годов: Исторические очерки. СПб.: «Колос», 1906. - Гл. 1 «Романтизм. Жуковский».

467. Разумова Н. Е. Жуковский и французские писатели-моралисты: Автореф. дис . канд. филол. наук. Томск, 1985. - 15 с.

468. Разумова Н. Е. «Дон Кихот» в переводе В. А Жуковского // Проблемы метода и жанра. Томск, 1983. - Вып. 10. - С. 14-28.

469. Разумова Н. Е. Первые переводы из Флориана («Вильгельм Телль», «Розальба») в творчестве В. А Жуковского 1800-х гг. // Проблемы метода и жанра. -Томск, 1986. Вып. 13. - С. 39-55.

470. Резанов В. И. Из разысканий о сочинениях В. А Жуковского. СПб., Пг., 1906-1916. - Вып. 1,2.

471. Реморова Н. Б. Жуковский и немецкие просветители. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 1989.-285 с.

472. Сакулин П. К Взгляд Жуковского на поэзию. М., 1902.

473. Семенко И. М Пушкин и Жуковский // Филол. науки. 1964. - № 4. - С. 118-130.

474. Семенко И. М. Жизнь и поэзия Жуковского. М.: Худож лит., 1975. -255 с.

475. Скачкова С. В. Сказки В. А Жуковского: Автореф. дис . канд. филол. наук. Л, 1985. -19 с.

476. Соловьев Н. В. Шуточные стихи и проза В. А Жуковского // Соловьев Н. В. История одной жизни: А А Воейкова —«Светлана». Пг., 1916. - Т. 2. - С. 108-132.

477. Соловьев С. В. Взгляды Жуковского на поэзию // Харьковский унив. сб. в память В. А Жуковского иКВ. Гоголя. Харьков, 1903. - С. 150-162.

478. Стенник Ю. В. О специфике жанровой природы басни // Русская литература. 1980. - № 4. - С. 108-113.

479. Тихонравов Н. С. В. А Жуковский // Тихонравов Н. С. Сочинения: В 3 т. М: Изд. М. и С. Сабашниковы, 1898. - Т. 3. - Ч 1. - С. 380-503.

480. Топоров В. Н. «Сельское кладбище» Жуковского: К истокам русской поэзии // Russian Literature. 1981. - V. 10. - P. 242-282.

481. Трубицин НПО сказках В. А Жуковского // Рус. филол. вестник. -1913. -№1. С. 130-146.

482. Фрайман Т. Творческая стратегия и поэтика Жуковского (1800 — первая половина 1820-х годов). Тарту: Tartu University Press, 2002. — 161 с.

483. Фризмаи Л Г. Эволюция русской романтической элегии: Жуковский, Батюшков, Баратынский //К истории русского романтизма. М., 1973. - С. 73-107.

484. Шабалин И. А. Место идиллии в творческой эволюции В. А. Жуковского // Проблемы метода и жанра. Томск, 1990. - Вып. 16. - С. 33-46.

485. Шевырев С. П. О значении Жуковского в русской жизни и поэзии. М: Университет, тип., 1853. - 83 с.

486. Шмелев А. Д. Изображение действительности в ранней прозе В. А. Жуковского //Русская речь. 1984. - № 2. - С. 39-44.

487. Щеголев П Е. Дуэль и смерть Пушкина: В 2 кн. 4-е изд. / Вст. ст. и прим. Я. JL Левкович. -М; Л.: Книга, 1987. - Кн. 1-2.

488. Эмирсуинова К К. Формирование романтической эстетики Жуковского // Проблемы романтического метода и стиля. Калинин, 1980. - С. 60-66.

489. Янушкевич А. С. В. А. Жуковский и А С. Хомяков в 1840-е годы: К дневнику Жуковского // Хомяковский сборник. Томск, 1998. - Вып. 1. - С. 33-45.

490. Янушкевич А С. В. А Жуковский и Великая французская революция // Русская литература и Великая французская революция. Л, 1990. - С. 106-141.

491. Янушкевич А С. В. А Жуковский и масонство // Масонство и русская литература XVIII начала XIX вв. - М, 2000. - С. 179-192.

492. Янушкевич А С. Записная книжка В. А Жуковского «Разные замечания» как факт творческой эволюции поэта и явление русской культуры // Проблемы метода и жанра. Томск, 1997. - Вып. 19. - С. 32-43.

493. Янушкевич А С. В. А Жуковский: Семинарий. -М.: Просвещение, 1988. 175 с.

494. Янушкевич А С. Романтизм Жуковского и пути развития русской литературы XIX века //Проблемы метода и жанра. Томск, 1990. - Вып. 16. - С. 3-22.

495. Янушкевич А С. Эволюция дневниковой прозы В. А Жуковского // Проблемы метода и жанра. Томск, 1989. - Вып. 15. - С. 3-27.

496. Янушкевич А С. Экземпляр романа Л. Тика «Странствия Франца Штернбальда» с правкой автора в библиотеке Жуковского // Л. Тик. Странствия Франца Штернбальда. М: Наука, 1987. - С. 341-346.

497. Янушкевич А С. Этапы и проблемы творческой эволюции В. А Жуковского. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1985. — 285 с.

498. Янушкевич А С., Канунова Ф. 3. Жуковский на рубеже XXI века // Литературоведение на пороге XXI века. М, 1998. - С. 418-424.

499. Янушкевич А С., Лебедева О. Б. Жуковский и Вяземский: К истории личных и творческих отношений // Проблемы метода и жанра. Томск, 1986. - Вып. 13. - С. 56-70.

500. Ященко А Л. «Фауст» Гете, ранние отклики в России. В. А Жуковский и А С. Пушкин // Уч. зап. / Горьковский ун-т. Историко-филол. ф-т. 1964. - Вып. 65. -С. 189-204.

501. Eichstadt Н Zukovskij als Ubersetzer: Drei Studien zu Ubersetzungen V. A Zukovskijs aus dem deutschen und Franzosischen. Munch en, 1970.

502. Erhard M V. A Joukovski et le preromantisme russe. Paris, 1938.