автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Ранняя фантастическая проза А. К. Толстого и традиции романтизма в русской прозе 40-х гг. XIX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Ранняя фантастическая проза А. К. Толстого и традиции романтизма в русской прозе 40-х гг. XIX века"

РГВ од

На прац?х

Федоров Алексей Владимирович

Ранняя фантастическая проза А.К. Толстого и традиции романтизма в русской прозе 40-х гг. XIX века

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ Диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва. 2000

Диссертация выполнена и Отделе русской классической литературы Института мировой литературы имени A.M. Горького РАН

Научный руководитель доктор филологических наук

Курил ов A.C.

Официальные оппоненты доктор филологических наук,

профессор Коровин В.И. кандидат филологических наук, ... доцент Смирнов A.A.

Ведущая организация Костромской педагогический

университет имени H.A. Некрасова

Защита состоится ЗО^ОЯОрЯ, 2000 года в '¡¿)С часов на заседаниг Диссертационного совета Д. 002. 44. 01. по филологическим наукам при Институт« мировой литературы им. A.M. Горького РАН по адресу: 121069, Москва, ул Поварская, д. 25-а.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института мировой литературь им. A.M. Горького РАН.

Автореферат разослан

\ Ъ О H-Tä Бр Я 2000 года.

Ученый секретарь Диссертационного совета (^У^/

ÜJSTj? - А)

л Г^л

кандидат филологических наук Гулин A.B.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ИССЛЕДОВАНИЯ

Актуальность темы исследования. Литературную судьбу А.К. Толстого южно назвать странной. Давно и навсегда признанный одной из значительных фигур i истории русской литературы, он долгое время остается как бы вне этой истории. 1зумлявший многих современников независимостью и последовательностью ■беждений, он некоторыми из потомков обвинен в литературной и философской ^самостоятельности1. Его знаменитый призыв: «Дружно гребите, во имя Хрекрасного, против течения», - понят слишком буквально, а ненависть к енденциозности воспринята как стремление к обособленности.

«А. Толстой, несмотря на весь исторический почет, окружающий его имя, амопчен в русской культуре. В лучшем случае, он не понят, несмотря на свою лассическую ясность»2. Эти слова арх. Сан-Францисского Иоанна (Шаховского), казанные еще в 1938 году, до сих пор сохраняют актуальность особенно но сношению к самому загадочному периоду творчества писателя - самому раннему.

В 40-е гг. XIX века А.К. Толстой создает несколько прозаических фоизведений, наиболее значительные из которых можно объединить понятием (фантастическая проза». Она включает в себя повесть «Упырь», рассказы «Семья ¡урдалака» и «Встреча через триста лет», а также отрывок из незавершенного романа Амена».

Эти произведения долгое время оставались неизвестными широкой публике (за [сключением литературного дебюта А.К. Толстого - повести «Упырь»).

Примечательно, что сам писатель впоследствии демонстрировал [ренебрежителыюе отношение к своим «первенцам» - ни разу не пытался их [ереиздать и не включил в список для полного собрания сочинений. Все это привело : тому, что ранняя фантастическая проза А.К. Толстого не воспринималась его

См., например: Языков Н. Поэт-космополит // Дело. 1876. № 1. С. 21; Скабичевский LM. Поэзия гр. Толстого как тип чужеядного творчества // Скабичевский A.M. Сочинения. СПб., 1903. Т. 1. С. 125; Денисюк Н.Ф. Граф А.К. Толстой: его время, шзнь и сочинения. М., 1907. С. 66.

Иоанн (Шаховской Д.А.). Пророческий дух в русской поэзии (лирика Алексея "олегого) И Иоанн (Шаховской Д. А.) Избранное. Петрозаводск, 1992. С. 181.

современниками (и потомками) как целостное явление и еще не изучалась ка самостоятельный этап творческой биографии писателя.

В связи с этим, до сих пор ждут своего разрешения вопросы о предпосылках, причинах обращения А.К. Толстого к фантастике, о внутренних закономерности; определяющих развитие основных тем и мотивов его ранней прозы, а также тенденциях в отечественной литературе 40-х гг. XIX века, соотносимых фантастическими повестями Толстого.

Решение этих вопросов невозможно без историко-литературного рассмотрени понятия «фантастическое», его места в эстетике и художественной практик отечественного романтизма. Именно фантастика определяет жанровое своеобрази ранней прозы А.К. Толстого и критерии ее сопоставления с традициями романтизма современной ей литературе.

Предметом исследования в диссертации является фантастическое, его роль : функции в ранней прозе А.К. Толстого и в романтических произведениях 40-х гг. XI!! века.

Объект исследования - фантастические произведения А.К. Толстог («Упырь», «Семья вурдалака», «Встреча через триста лет», «Амена»); русска фантастическая повесть 40-х гг. XIX века.

Цель исследования - показать обусловленность ранней фантастической проз! А.К. Толстого его духовной биографией и процессом развития русского романтизма 40-х гг. XIX века.

Задачи исследования:

1. Установить понятийные границы термина «романтическая фантастика) обозначить место фантастического в эстетике романтиков, определить задачи ; функции, выполнению которых подчинено использование фантастического упорядочить элементы поэтики, имеющие отношение к фантастическому.

2. Выяснить предпосылки и причины обращения А.К. Толстого к жанр фантастической повести, рассмотреть «Упырь», «Семью вурдалака», «Встречу чере триста лет» и «Амену» с точки зрения их проблематики и поэтики, выявить рол романтической фантастики в этих произведениях, определить направление эволюци: творческого метода А.К. Толстого в 40-х гг. XIX века.

3. Показать развитие жанра фантастической повести в 40-х гг. XIX века, сформулировать основные особенности использования фантастического в этот период и сопоставить их с ролью фантастики в ранней прозой А.К. Толстого.

Положения, выносимые на защиту.

1. Романтическая фантастика (чудесное) - способ художественного познания действительности и человека.

2. Обращение А.К. Толстого на раннем этапе творчества к фантастике имеет глубокую, внутреннюю закономерность и причинность, связанную с особенностями гго духовной биографии.

3. Четыре ранних произведения писателя («Упырь», «Семья вурдалака», «Встреча через триста лет», «Амена») представляют яркий пример романтической фантастики.

4. Направление эволюции фантастического жанра у А.К. Толстого позволяет говорить об усилении религиозного элемента в решении писателем нравственных проблем с помощью фантастического.

5. В 40-х гг. XIX века фантастика сохраняет свою значимость и актуальность, а жанр зомантической фантастической повести активно развивается и разрабатывается русскими писателями самых разных уровней.

3. Ранняя проза А.К. Толстого соответствует тенденциям в отечественной литературе ;воего времени, главной из которых является использование романтической фантастики как способа постижения духовных основ реальности.

Научная новизна исследования обусловлена тем, что ранняя фантастическая троза А.К. Толстого не рассматриваюсь как часть литературного процесса своего фемени, поскольку вопрос о существовании и развитии жанра фантастической ювести в 40-х гг. XIX века фактически не ставился".

Следует отметить некоторые работы, затрагивающие эту тему: Семибратова И.В. Типология фантастики в русской прозе 30-х - 40-х гг. XIX века. Дис. канд. филол. 1аук. М., 1972; Чебанюк Т.А. Фантастическая повесть в историко-литературном фоцессе 20-х - начала 40-х гг. XIX века. Дис. д-ра филол. наук. М, 1979; Ишотин *.В. О гротеске и фантастике в русской прозе 30-х - 40-х гг. XIX века И Русская слассическая литератураи современность. Воронеж, 1985.

Научно-практическая значимость работы. Решение вопросов, поставленные в настоящей работе, будет иметь значение для прояснения понятия «фантастика», ДЛ5 преодоления историко-литературной «изоляции» ранней прозы А.К. Толстого, s также поможет по-новому взглянуть на проблему хронологических грани: существования фантастической повести в романтизме.

Тесная связь эстетического и этического, глубокая религиозная основа мастерское владение элементами романтической поэтики, - эти чертъ фантастической прозы А.К. Толстого помогают по-другому взглянуть на его зрело< творчество, глубже понять его мировоззрение и духовный облик.

Методология исследования. Сравнительно-исторический метод необходил для адекватного решения вопроса о взаимосвязи ранней фантастической прозь А.К. Толстого и русской фантастической повести 40-х гг. XIX века. Структурно типологический и генетический подходы позволяют определить истоки и функцш фантастики в романтизме, а также проследить преломление и трансформации традиционных элементов романтической поэтик« в творчестве А.К. Толстого.

Апробация работы. Основные положения диссертации получили освещение i статьях, посвященных фантастической прозе А.К. Толстого и русской фантастическо) повести 20-40-х гг. XIX века, а также в докладе на научной конференции «Романтиз? в русской литературе» в ИМЛИ им. A.M. Горького РАН (24. 09. 1997). Списо] печатных работ указан ь конце автореферата.

Структура работы. Настоящее исследование состоит из введения, трех глаг заключения, примечаний и библиографии.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении автор стремился обозначить основные тенденции в изучени; творческого наследия А.К. Толстого; проследить историю восприятия и осмыслени ранних фантастических произведений писателя; обосновать необходимость историке литературного подхода к их изучению.

В критике и литературоведении второй половины XIX - начала XX века даж не возникает сам термин «фантастическая проза А.К. Толстого». Это связано с тел что «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет» были написаны по-французею для публикации, по-видимому, не предназначались и долгое время оставалис

неизвестными российскому читателю. Если «Упырь» появился в печати в 1841 году (отдельное издание, СПб.), «Амена» - в 1846 («Вчера и сегодня». Кн. 2. СПб.), то «Семья вурдалака» была опубликована в русском переводе (Б.М. Маркевич) лишь в 1884 году («Русский вестник». 1884. № 1), а «Встреча через триста лет» (переведенная на русский язык А.Е. Грузинским) - в 1913 («Русские ведомости». 1913. №№ 14, 16, 17)4. Вполне естественно, что «Упырь» и «Амена» воспринимались как «случайные» явления, не отражающие закономерностей творческого пути писателя.

Единственное произведение, вызвавшее некоторый резонанс в печати - повесть «Упырь». • Она заслужила сочувственный отклик В.Г. Белинского5, который подчеркнул формальность использования фантастического в ее сюжете. Подобный подход, исключающий нравственно-философскую мотивировку фантастического в ;<Упыре», вообще характерен для современной Толстому критики6.

Лишь в 1907 году фантастические произведения писателя (кроме «Встречи через гриста лет») входят в состав полного собрания его сочинений. Предшествующие четырехтомные издания (СПб., 1882; СПб., 1898) обходили молчанием эту сторону творчества А.К. Толстого. Основанием для этого долгое время считалась

1 До сих пор не получила своего разрешения проблема датировки «Семьи вурдалака» i «Встречи через триста лет». На этот счет существуют две точки зрения:

- рассказы написаны до повести «Упырь», во время пребывания А.К. Толстого за границей (1838-1839 гг.). Так считают A.A. Кондратьев («Граф А.К. Толстой». СПб., 1912. С. 19), В .В. Парадиев («Личность графа А.К. Толстого». Чернигов, 1914. С. 10), Г.А. Чебанюк («Фантастическая повесть в историко-литературном процессе 20-х -гач. 40-х гг. XIX века». Дис. д-ра фшгол. наук. М., 1979. С. 60);

- рассказы созданы после публикации «Упыря» (1842-1845 гг.). Этой точки зрения фидерживаготся И. Подольская («Двух станов не боец» // Толстой А.К. Избранное, vi, 1986. С.16), С.Ф. Васильев («Проза А.К. Толстого: направление эволюции и сонтекст». Ижевск, 1989. С. 23).

Белинский В.Г. Упырь. Сочинение Краснорогского // Отечественные записки. 1841. Г. 18. Кн. 10. С. 37-38; Белинский В.Г. Поли. собр. соч.: В 13 т. Т. 5. М., 1954. С. 4731-74.

См., например: Сын Отечества. 1841. № 38. С. 437-454; Библиотека для чтения. .841. Т. 48. С. 7-9; Северная пчела. 1841. № 222. С. 886-888.

«литературность» первых опытов писателя, представлявших, по мнению некоторых исследователей7, образцы ученического подражания Гофману и Погорельскому.

Тем не менее, наряду с признанием литературной «вторичности» повестей А.К. Толстого, в русской критике получает распространение следующая мысль: фантастика ранней прозы органически соответствует натуре писателя и обращение к этому жанру для А.К. Толстого неслучайно и ие объясняется лишь чужими влияниями8. Одним из первых на глубокую нравственную обусловленность фантастического в «Упыре» указал B.C. Соловьев в предисловии ко второму изданию повести (1899). Он отметил, что «общий смысл ее - нравственная наследственность, устойчивость и повторяемость типов и деяний, искупление предков потомками»9. К сожалению, этот подход долгое время не был «востребован» отечественным литературоведением.

Во второй половине XX века фантастическая проза А.К. Толстого редко становилась объектом серьезного изучения. Многие советские литературоведы лишали фантастику в ранних произведениях А.К. Толстого содержательности и предлагали видеть в ней иносказательное изображение классовой несправедливости, сатирическое разоблачение дворянского общества («Упырь»), или этнографическую подробность («Семья вурдалака»)10.

Лишь в середине 80-х годов намечаются иные подходы к ранней прозе А.К. Толстого. Свое развитие получает и точка зрения B.C. Соловьева. В повести «Упырь», замечает A.C. Курилов, «Толстой открыто заговорил ... об ответственности каждого человека за свои поступки, о том, что ни одно злодеяние не остается

7 См., например: Языков Д.Д. Граф А.К. Толстой. М., 1901. С. 19; Дюнькин Н.И., Новиков А.И. Алексей Константинович Толстой. Биография и разбор его главных произведений. СПб., 1909. С. 10.

8 См., например: Батюшков Ф.Д. А.К. Толстой // История русской литературы XIX века. М„ 1909. Т. 3. С. 412.

9 Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 612-613.

,0 См., например: Амиров П.К. Романтические рассказы А.К. Толстого // Учен. зап. Азерб. Гос. Ун-та. Серия общ. наук. 1961. Ха 6. С. 15; Поспелов Г.Н. История русской литературы XIX века. М., 1962. Т. 2. Ч. 1. С. 600; Стафеев Г.И. А.К. Толстой. Библиографический указатель. Гула, 1969. С. 32.

безнаказанным, что карающая рука возмездия всегда и неизбежно настигает либо самого преступника, либо его потомков».''

Но большинство современных исследований12 обращено скорее, к «традиции» Белинского, то есть к формальному истолкованию фантастического и посвящено западноевропейским источникам сюжетных «заимствований», поэтике и стилистике ранних повестей А.К, Толстого, оставляя в стороне их проблематику, внутреннюю взаимосвязь, а также отечественный историко-литературный контекст.

Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо обратиться к понятию фантастического, которое не только тесно связано с проблематикой ранней прозы А.К. Толстого, но и может служить основным критерием ее сопоставления с тенденциями в отечественной прозе 40-х гг. XIX века.

Первая глава - «Фантастическое в романтизме» - состоит из трех разделов. В небольшом вступлении перечислены и проанализированы основные причины, эбъясшнощие значимость фантастического именно для романтизма.

Первый раздел - «Проблемы терминологии» - посвящен романтическим гредставлениям о природе и значении фантастического.

Как это часто бывает, понятие возникло позже явления, и поэтому особенно )ажно обозначить ноле его значений и определить его синонимический ряд на основе ■еоретико-литературных манифестов и художественной практики представителей юмантизма. Также требует ответа вопрос, насколько правомерно существование ■ермина «романтическая фантастика», есть ли такая, или есть просто фантастика в юмантизме.

Современное понятие происходит отр1шЛа5Шке (греч) - искусство воображать. 1оэтому «фантастическое» в XX веке понимается достаточно широко: продукт :еятельности фантазии, воображаемое, вымышленное, принципиально «правдоподобное.

Курилов А.С. Примечания // Толстой А.К. Князь Серебряный. Тула, 1985. С. 324.

См., например: Измайлов Н.В. Тема вампиризма в литературе первых десятилетий [IX века // Сравнительное изучение литератур. Л., 1976; Васильев С.Ф. Проза 1.К. Толстого: направление эволюции и контекст. Ижевск, 1989; Он же. Позиция втора в фантастической прозе А.К. Толстого // Проблема автора в художественной итераторе. Ижевск, 1990.

Однако романтиками это слово использоватось крайне редко и, как правило, получало более конкретное осмысление и оценку. По их мнению, это обман, который вводит читателя в заблуждение изображением того, чего нет и быть не может. Фантастическое здесь выступает как некий «подлог» реальности, ее уродливый антипод, существование которого не объясняется ничем, кроме болезненной фантазии конкретного автора. Характерно, что именно отсутствие мотивировки, то есть осмысленности введения фантастического в сюжет превращает это понятие в существенный недостаток, лишает его эстетической значимости.

Подобное смысловое «сужение» понятия характерно для многих, романтических манифестов, в которых фантастическое часто квалифицируется как «иллюзия», «чепуха и чертовщина», «небылица»13 и т.д. Не обладая онтологической «серьезностью», фантастика в этом значении может выполнять исключительно развлекательные функции.

Тем не менее, борьба многих романтиков против немотивированного использования фантастического позволяет говорить о том, что это понятие нуждается в принципиально ином толковании.

Например, Н.В. Гоголь убежден, что «отсутствие всякой истины, естественности и вероятности еще нельзя считать фантастическим»14. В.Г. Белинский противопоставляет расхожему представлению о фантастическом требование осмысленности и философской глубины. По его мнению, «... фантастическое отнюдь не то же самое, что нелепое. <...> Оно (фантастическое - А.Ф.) есть один из самых важных и самых глубоких элементов человеческого духа: мысль великая мерцает в таинственном сумраке царства фантастического»15.

13 Яркий пример подобного отношения к термину «фантастическое» - статья Н.И. Надеждина «О Высоком»: «Должно только остерегаться при употреблении таинственного, чтобы оно не переходило надлежащих границ и не обращалось таким образом в фантастическое и обскурантизм, коим страждет большая часть новейших мечтателей» (Вестник Европы. 1829. Март-Апрель. С. 130). Также см.: Русские эстетические трактаты первой трети XIX век: В 2 т. М., 1974. Т. 1. С. 214, 342; Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980. С. 162, 412.

"Гоголь Н.В. О литературе. М., 1952. С. 63.

15 Белинский В.Г. Поли. собр. соч. Т. 3. М., 1954. С. 75.

«Истинно-фантастическое», имеющее философскую глубину и нравственную ;акономерность, чаще всего у романтиков соотносится с понятием «чудесное». Оно :вязано с представлением о высшей причине, недоступной для рационального -олкования и проявляющей свою силу в нарушении порядка вещей, который гажется нормальным и привычным, как бы естественным.

Для большинства романтиков чудо не нарушение законов природы, а их геполнение. Внешне разрозненные факты земной действительности с введением гудесного обнаруживают тесную взаимосвязь16.

Эта высшая необходимость и оправданность всего происходящего воспринимается в своих проявлениях чаще всего как нечто странное, необыкновенное, непонятное. Для того, чтобы принять и отразить в произведении чудо как закономерность, необходима вера.

Понятие веры может выступать не только в мировоззренческом, но и в эстетическом аспекте, представляя собой точку зрения «изнутри» на происходящие (описываемые) события. Их реальность является существенным знаком возможности в мире искусства отразить те законы и причины, которые неочевидны для материального мира действительности. Мир духовный и мир поэтический как бы уравниваются в правах, поскольку обладают неограниченными возможностями в использовании чудесного как естественного и реального.

Однако свобода вымысла в романтических произведениях не была абсолютной и не могла превратиться в произвол. В строгом смысле, чудесное не должно быть необъяснимым. С одной стороны, естественность чудесного - не что иное, как его обусловленность какими-либо высшими причинами: «Эстетически-чудесное, при всем бесконечном разнообразии в явлениях, подводится под один простой закон: оно должно иметь значение, т.е. каждая форма оного должна быть выражение идеи»17

16 «Чудесное ... не есть нарушение законов и действий природы... Оно старается только сорвать покров с ее таинств, проникнуть в неистощимые недра ее» (Желтоухов А. Рассуждение о том, что есть чудесное в Поэзии, какие роды стихотворных сочинений, в которых наиболее оно употребляется и каким образом. М, 1818. С. 4.).

"Розен Е.Ф. «Пестрые сказки» Одоевского //Северная пчела. 1833. № 104. С.1.

С другой стороны, романтическое чудо должно было, по возможности, соответствовать «требованиям» рационалистического века: «Надобно токмо, чтобы чудесное согласовалось с мнением того времени и тех мест, где происходило действие»18. Поэтому часто события получали двойную мотивировку, а читатель -свободу выбора (верить - не верить) в зависимости от своего мировоззрения или настроения.

Стремление к осмысленности использования сверхъестественного говорит не столько о рационализме русского романтического сознания, сколько о его религиозно-православной основе. Именно отношение к миру как воплощению Божественного замысла предполагает веру в глубокую закономерность любых проявлений нематериального.

К тому же, закономерность эта далеко не всегда доступна для постижения и осмысления, поэтому стремление увидеть мир просветленным взором не означает попытки развенчать его тайны. Любое духовное явление воспринимается русскими романтиками как некое таинство, природа которого связана с миром высших возможностей.

В конце раздела, посвященного терминологическим проблемам, приводятся краткие характеристики понятий, имеющих то или иное отношение к фантастике: «мистическое», «сверхъестественное», «ирреальное», «потустороннее», «иррациональное», «мифологическое» («баснословное»), «волшебное» («сказочное»), «идеальное» («мечтательное»), «необычайное».

Второй раздел - «Функции и типология фантастики в романтизме» - посвящен собственно роли фантастического в романтических, произведениях, тем эстетическим задачам, решению которых подчинено использование фантастического, а также видам фантастического в романтизме.

Очевидно, что лишь собственно романтическая фантастика («чудесное») обладает необходимой значимостью для решения эстетических задач, так как является категорией содержательной.

1. Чудесное как способ воссоздания народного мировосприятия.

18 Сведенцов И. Общая теория словесности. М., 1831. С. 25.

Именно в эпоху романтизма народность становится важнейшим критерием эстетической значимости литературы".

Обращение к отечественной мифологии как сокровищнице поэтических сюжетов и образов во многом определило характер фантастической образности у романтиков. Это обращение носило, прежде всего, эстетический характер. В связи с этим, фантастика в романтических произведениях помогала не только возродить поверия и предания ушедших веков, но и приблизиться к постижению народного взгляда на мир, отразить его в искусстве, приобщиться к духовным основам нация.

Таким образом, романтики далеко не всегда стремились уйти от современности; они стремились ее преобразить, «освежить», не просто расширив область искусства за счет «народных вымыслов», но и подвергнув сомнению классицистскую уверенность в интернациональности критериев прекрасного20.

2. Чудесное как способ постижения действительности. Действительность романтиками понимается как гармоническая взаимосвязь и взаимозависимость материального и духовного.

«Романтики не только ниспровергатели просветителей, они их наследники»21. На перекрестке рационализма и мистики рождается романтическая фантастика как инструмент познания мира, на карте которого неожиданно открылись «белые пятна», недоступные (или пока недоступные) для аналитической мысли: «Есть многое на свете, друг Горацио...»

В этой связи характерен восторженный отзыв В.Г. Белинского о Гофмане: «Гофман - поэт фантастический, живописец невидимого внутреннего мира,

15 «Открытие особого качества литературы и искусства - народности и формирование

соответствующего ему понятия, ставшего одним из важнейших критериев

художественного достоинства произведений, знаменовало начало переворота в

европейском художественном сознании» (Курилов A.C. Понятие народности и

принцип историзма // Методология современного литературоведения: проблемы историзма. М., 1978. С. 127).

20 В качестве примеров так называемой фольклорной фантастики можно привести

повести А. Погорельского «Лафертовсхая маковница», О.М. Сомова «Кикимора» и «Киевские ведьмы», Н.В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки», А.Ф. Вельтмана «Светославич, вражий питомец», В.Ф. Одоевского «Орлахская крестьянка».

ясновидящий таинственных сил природы и духа. Фантастическое есть предчувствие таинства жизни, противоположный полюс рассудочной ясности и определенности»22.

«Миражность» видимого и осязаемого может трактоваться в качестве «закодированное™» внешнего мира, тайнописи природы, которую необходимо прочесть, оценивая каждый из ее знаков как символ, заключающий в себе скрытый смысл из «вертикального контекста» бытия.

Творчество, вдохновение в их романтической значимости заключали в себе акт интуитивного прозрения, «приподнимания покрывала тайны», «развоплощения» привычной действительности, таящей за своей оболочкой высший и все объясняющий смысл. Поэтому фантастическое на страницах литературных произведений не уводило от реальности, а способствовало ее изучению23 при помощи создания эстетической модели духовного мира, обладающего каузальным значением по отношению к миру внешнему.

Преодоление дистанции между действительным и воображаемым имеет важное значение для открытия человека как микрокосма, малой вселенной.

«Звездное небо» над человеком и нравственный закон внутри его (И. Кант) становятся взаимопроникающими, поскольку основной источник представлений о духовной сущности мира - человеческая душа24.

3. Чудесное как способ познания человека (романтический психологизм).

Интерес романтиков к человеческой личности имел в литературе закономерным следствием стремление показать неисчерпаемость внутреннего мира

!| Чернышова ТА. Природа фантастики. Иркутск. 1984. С. 173.

22 Белинский В.Г. Поли. собр. соч. Т. 4. М, 1954. С. 98.

23 В качестве примеров произведений с так называемой философской фантастикой можно привести повести Н.В. Гоголя «Страшная месть» и «Вий», В.Ф. Одоевского «Импровизатор» и «Косморама», М.П. Погодина «Адель», H.A. Полевого «Блаженство безумия» H.A. Мелыунова «Кто же он?», В.П. Титова «Уединенный домик на Васильевском», К.С. Аксакова «Облако» и «Вальтер Эйзенберг», Н.И. Греча «Черная женщина».

.24 «Зачем же обследовать тусклую видимость вселенной? Куда яснее вселенная в самих нас, в этом роднике. Здесь в прозреньи выступает подлинная суть необозримого, запутанного,- красочного действа, и когда мы углубляемся потом в природу, обогащенные своими взорами, для нас неведомого нет, нет ликов, чуждых нам, нет заблуждений» (Новалис. Гимны к ночи. М., 1996. С. 92).

через открытие таинственных глубин духа, не всегда подвластных сознанию. Человеческая природа, как и мироздание, в романтической концепции мира и человека теряет одномерность, а основной задачей фантастического становится объективация субъективного.

В.Г. Белинский называет главным «источником вдохновения» поэта его «собственную натуру», то есть «целый, в самом себе замкнутый мир, который рвется наружу; задача поэта - вывести наружу, объективировать в поэтических образах свой собственный внутренний мир, сущность своего собственного духа»25.

В любом случае, проникновение в сюжет чудесного должно иметь причинность, то есть быть чем-го обусловлено. Чаще всего эта causa causarum имеет вполне земное происхождение.

Человеческие пороки и бесчестные поступки становятся главной причиной вторжения в сюжет сверхъестественных сил инфернального происхождения, преследующих одновременно провоцирующую и карающую пели26.

Понятия преступления и наказания в романтической литературе обрели особую остроту осмысления - за каждый поступок, каждое слово человек должен быть готов нести ответственность, так как «...ничто в свете, ... ничто не забывается и не уничтожается».27

Однако фантастическое в романтизме отнюдь не сводится к романтической фантастике («чудесному»). Важное место в романтической поэтике занимает собственно фантастическое (вымышленное, нереальное, условное), выполняющее в произведениях различные функции. О задачах в данном случае говорить не приходится, поскольку это использование носит «прикладной» характер, напрямую не связанный с первоначальным содержанием того или иного фантастического образа (сатирическая, аллегорическая, утопическая и развлекательная функции).

25 Белинский В.Г. Поли. собр. соч. Т. 8. М., 1955. С. 462.

25 См., например: А. Погорельский «Лафертовская маковница», Н.В. Гоголь «Вечер накануне Ивана Купалы», A.A. Бестужев-Марлинский «Страшное гадание», A.C. Пушкин «Пиковая дама».

27 Одоевский В.Ф. Импровизатор // Русская фантастическая проза эпохи романтизма. Л., 1990. С. 191.

о

Эти функциональные разновидности фантастического не связаны с каким-либо конкретным литературным направлением, так как наиболее универсальны с «утилитарной» точки зрения. Хотя стоит подчеркнуть, что именно в эпоху романтизма использование только этих форм фантастического часто вызывало жесткую критику, оцениваясь как рационалистическое моделирование и упрощение действительности.

В третьем разделе - «Элементы поэтики, связанные с романтической фантастикой» - упорядочены и кратко проанализированы сюжетные линии, темы, мотивы, образы, имеющие отношение к понятию фантастического и ставшие для литературы романтизма традиционными. Обращение к некоторым из наиболее популярных в эпоху романтизма формально-содержательных компонентов текста необходимо для того, чтобы в дальнейшем показать, какое осмысление они получают в фантастических произведениях 40-х гг. XIX века.

1. Темы: нравственная обусловленность возмездия грехопадением; продажа души дьяволу; двойник; искусство и художник; Вечная Женственность.

2. Мотивы: страшный взгляд; свадьба с мертвецом; вещий сон; оживление портрета; маскарад.

3. Персонажи - «субъекты» фантастического: «странный» герой; дьявольский персонаж; представитель инфернальной силы; привидение.

4. Особенности пространственно-временной организации: «удвоение» художественного пространства («чертово место»); «удвоение» художественного времени.

Теоретико-литературное исследование природы, значения, роли и поэтики фантастического в романтизме дает возможность понять своеобразие фантастического, его функции и назначение в ранней прозе А.К. Толстого.

Вторая глава - «Проблематика и поэтика ранней фантастической прозы А.К. Толстого» - состоит из четырех разделов. В небольшом вступление раскрывается само понятие «ранняя фантастическая проза» А.К. Толстого, а также намечаются основные вопросы, решению которых подчинена глава. Раздель:

оотнесемы с конкретными произведениями, составляющими раннюю фантастическую прозу А.К. Толстого.

Первая часть первого раздела посвящена анализу проблематики и поэтики итературного дебюта А.К. Толстого - повести «Упырь».

Основная тенденция восприятия повести в периодической печати того времени ¡водится к формальной оценке занимательности или правдоподобия событий, гмеющих отношение к фантастическому28. Не было попыток осознать внутреннюю >бусловленность и духовно-нравственную закономерность главных сюжетных линий, ютому что внимание критиков было сосредоточено на вопросе «как?», а не «что?». 7овесть была осмыслена как фантастическая в наиболее употребительном (для Романтизма) значении этого слова - как изображение событий, не имеющих угнощения к действительности, искажающих и затемняющих представления о ней. Это можно объяснить тем, что в своем первом опубликованном произведении \.К. Толстой «сконцентрировал» огромное количество романтических сюжетных элементов и мотивов, ставших традиционными (договор с дьяволом, «двойиичество», родовое проклятие, «страшный взгляд», «чертово место»).

Однако данная точка зрения не находит своего подтвержден™ в содержании повести.

Идейный «узел» всех происшествий - баллада о предательстве и родовом проклятии, обладающая каузальным значением по отношению к времени действия. Проклятие в данном контексте не что иное, как апелляция к высшему суду, справедливому и потому безжалостному. Представители осужденного рода, так или иначе, отмечены печатью греха: они отчуждены от остальных людей, дезориентированы в окружающем мире, лишены права на счастье. «Преступление Марфы было наказано почти на всех ее потомках. Многие из них... умерли насильственной смертью, другие сошли с ума.. .»29.

Неверной жене и предательнице Марфе первой суждено испытать силу проклятия обманутого супруга - она оказывается в горящем замке, который сама

28 См. сноска 6.

29 Толстой А.К. Упырь. И Толстой А.К. Собр соч.: В 4 т. М., 1969. Т. 2. С. 64. Далее ссылки та это издание в тексте с указанием страницы.

открыла врагу своего рода Амвросию. Прасковья Андреевна, тетка бригадирши Сугробиной (одной из главных героинь, предполагаемого упыря), накануне свадьбы теряет своего жениха, повреждается рассудком и принимает яд. Сугробина вынуждена поддерживать свою жизнь при помощи вампиризма, со страхом ожидая момента истечения срока нечистого договора, по которому ее душа становится достоянием ада. Рыбаренко, незаконнорожденный сын бригадирши (параллелизм с изменой законному супругу Марфы), близок к умопомешательству и заканчивает жизнь самоубийством.

С этой центральной сюжетной линией «наказание за грехопадение» связаны и судьбы героев, имеющих прямое или косвенное отношение к проклятой фамилии. Пьетро Д'Урджина, жених Прасковьи Андреевны, заключивший договор с дьяволом, так и не успевает обрести семейное счастье, поскольку хозяин его души неожиданно забирает грешника. В опустевшей вилле Д'Урджина, получившей название «чертова дома», происходят странные происшествия с тремя любопытными друзьями -Антонио, Владимиром и Рыбаренко. За недозволенное желание «заглянуть в таинственный мир» двое из них расплачиваются: один - сумасшествием (Рыбаренко), другой - смертью (Антонио). Даша, внучка Сугробиной, подвергается серьезной опасности и едва не становится жертвой упырей. Руневский, влюбленный в Дашу, получает на дуэли тяжелое ранение и долгое время находится на грани между жизнью и смертью.

Итак, исполнению закона высшей справедливости подчинены все сюжетные линии произведения. Фантастические события, связанные с проникновением в реальную жизнь персонажей инфернального происхождения (дьявол, призраки, двойники, вампиры), служат необходимым следствием человеческого преступления. Вину можно искупить лишь через страдание, поэтому попытки избежать наказания ни к чему не приводят: действие нечистой силы прекращается только после выполнения ее миссии.

Таким образом, распространенный взгляд на фантастическое в повести А.К. Толстого «Упырь» не соответствует действительности. Фантастическое в этой повести обладает содержательной значимостью, поскольку направлено на познание действительности и человека. Основной закон, определяющий бытие, не нарушается,

а исполняется введением фантастического, которое помогает понять нравственную обусловленность всего, что происходит в человеческой жизни. Поэтому вполне возможно говорить о романтической фантастике «Упыря», то есть о чудесном, решающем важные мировоззренческие и эстетические задачи, а не о его «рационалистических» разновидностях, выполняющих второстепенные функции.

Во второй части первого раздела выявляются причины обращения А.К. Толстого к романтической фантастике, с многочисленными образцами которой он был знаком с юности. Очевидная серьезность постановки и фантастического решения нравственной проблемы предательства и проклятия заставляет предположить внутреннюю мотивированность и закономерность создания повести «Упырь».

Возможный ответ на этот вопрос содержится в истории рода Толстых. Один из предков А.К. Толстого, Петр Андреевич известен как видный государственный деятель эпохи Петра I, его фаворит и сподвижник, тонкий и удачливый дипломат. Именно ему российский император поручает выполнение важного задания: всеми средствами способствовать возвращению в Петербург царевича Алексея Петровича, скрывавшегося от отцовского гнева в Италии. П.А. Толстой подкупил любовницу царевича и добился поставленной цели.

Легенда гласит, что обессиленный пытками в тюремных застенках царевич зроклял своего мучителя и весь род его до двадцать пятого колена. В народе прямо эбвиняли Толстого в убийстве царевича и говорили, что кара за это преступление идет на весь нечестивый род.

После смерти Петра I карьера П.А. Толстого рушится, и престарелый вельможа, шшенный чинов и состояний, заключен в Соловецком монастыре вместе со своим ;ыном Иваном, которого ему суждено пережить.

История Толстых, рассмотренная в свете легенды, поражает своим зраматизмом: «...наряду с выдающимися людьми рождаются безумцы и :лабоумные>>30.

0 Жуков Д.А. Алексей Константинович Толстой. М, 1982. С. 17. Подробнее см. об том: Толстой С.М. Толстой и Толстые. Очерки из истории рода. М., 1990; Tolstoy Nikolai. The Tolstois: Twenti-four generations of Russian history. New York, 1986.

1У

Очевидно, что некоторые эпизоды из «семейной» истории могли оказать влияние на сюжетную организацию «Упыря». Несостоявшееся семейное счастье и безумие наряду с преждевременной смертью и самоубийством, примерами которых богата история Толстых, в повести «Упырь» играют важнейшую роль для художественного воплощения темы воздаяния.

Таким образом, родовое проклятие не воспринимается писателем как абстракция или романтический штамп, поскольку имеет к нему непосредственное отношение, то есть является переживаемой, актуальной проблемой, художественному осмыслению которой подчинена его фантастическая повесть. Она создается Толстым, возможно, не только для того, чтобы осмыслить свое нравственное переживание, по и для того, чтобы попытаться «избавиться» от него через «объективацию» в слове.

Сознательное «сгущение» элементов поэтики необычайного, виртуозно разработанная «формальная» сторона повести затрудняют проникновение в нравственную идею постижения мира как духовной реальности. Тем не менее, о наличии такой идеи говорит содержательный аншгаз фантастики, которую можно считать романтической, то есть чудесным. (Хотя это чудесное и не связано с проявлением Божественного).

Обращение писателя к фантастическому имеет психологические и биографические предпосылки, наличие которых указывает на серьезность и глубокую содержательность первого опубликованного произведения А.К. Толстого.

Второй раздел посвящен рассказу «Семья вурдалака».

Первая часть раздела содержит обзор фольклорных поверий о вампирах, а также прослеживает литературные традиции темы вампиризма на примерах произведений И.В. Гете, Д. Полидори, Д.Г. Байрона, Ш. Нодье, Р. Саути, П. Мериме. Это необходимо не столько для подтверждения мнения о подражательности раннего рассказа А.К. Толстого, сколько для уточнения вопроса: с какой целью писатель обращается к фантастической теме, многократно «разыгранной» его предшественниками?

На первый взгляд, можно предположить, что А.К. Толстой, осознавая «проторенность» выбранного пути, поставил перед собой цель его «обновить», то

есть сделать занимательной традиционную сюжетную модель. Об этом говорят многие особенности поэтики произведения.

Элементы «завуашрованной» фантастики слагаются в утонченную игру, постоянно провоцируя сюжетные ожидания, но «оставляя за кадром» их реализацию. Умолчание как художественный прием в рассказе тесно смыкается с фантастическим, все время оставляя читателю «мерцающую» возможность достроить сюжет по своему усмотрению.

Именно таинственность в данном случае является главной особенностью изображения событий. Очевидно психологическое мастерство А.К. Толстого, заставляющего читателя с напряженным вниманием следить за развертыванием зполне традиционного сюжета о вампирах, где фантастическое выполняет эазвлекательную функцию.

Однако содержательный анализ фантастического показывает, что эту функцию гельзя считать определяющей.

А.К. Толстой, человек с обостренным чувством справедливости, вряд ли мог затрагивать тему преступления, просто отдавая дань отживающей моде. В контексте фавственной проблематики старинная сербская песня31, которую поет героиня перед >асставанием, приобретает новое «звучание», перекликаясь с балладой о родовом фоклятии, легшей в основу «Упыря». Грехопадение главного героя является >сновной причиной тех опасностей, которые поджидают его в деревне вурдалаков, ветреность и забывчивость становятся непростительными качествами, когда речь щет о настоящей любви и способны привести к предательству - иудиному трашному греху. Мы в ответе за тех, кош приручили - эта простая мудрость [едоступна легкомысленному герою, преуспевшему в «науке страсти нежной».

Вполне возможно, что предательство Д'Юрфе является главной причиной, по оторой Зденка становится вампиром; влюбленная девушка так и не дождалась своего збавитеяя.

: «Клянусь - не забуду тебя и останусь верна тебе. А коли клятву нарушу, приди ко те из могилы и высоси кровь моего сердца». Толстой А.К. Семья вурдалака // 'одетой А.К. Собр. соч.: В 4 т. М., 1969. Т. 2. С, 88.

В связи с этим вновь становится актуальной тема ответственности за свои действия и слова, уже получившая разработку в повести «Упырь». Маркиз, в лучших традициях французского «галантного века», свои чувства облекает в условно-гиперболические формы («жизнь моя и кровь - твои» (89)), не отдавая себе отчета в серьезности первоначального смысла произнесенных слов, о существовании которого напоминает Зденка-вампир во время второй их встречи - не стоит давать возвышенных обещаний, если не хочешь быть понятым буквально. Маркиз не хочет и не может понять, «что слово дано для стремления к Истине. Что судьба наша - в словах, нами произносимых. Что всякое зло - от неясного и лживого слова»32.

Для романтического сознания каждое слово - значимо, его суетное, бессмысленное употребление есть оскорбление Слова, то есть Бога. Поэтому неосторожная фраза «Ты мне дороже души и моего спасения» (89), является по существу ничем иным, как отречением от веры, что «автоматически» влечет за собой договор с дьяволом. Договор этот совершенно необязательно должен быть скреплен кровавой подписью, ведь «ничто в свете..., ничто не забывается и не уничтожается» (В.Ф. Одоевский).

Таким образом, маркиз - не жертва вампиров, а жертва своих необузданных страстей и необдуманных слов. Причинность происходящего связана с внутренним миром человека, который не отделен от мироздания, а включен в него как неотъемлемая часть и поэтому подчинен его законам. Эти законы имеют нравственное основание, предполагающее заслуженность любого испытания, которое выпадает на долю человека.

Однако характерно, что ситуация, в которую попадает Д'Юрфе, не приводит к необратимым последствиям, а инфернальная сила не является «последней инстанцией», определяющей судьбу главного героя. Очевидна в данном случае тесная взаимосвязь нравственной и религиозной проблематики.

Только любовь в сочетании с верой способна противостоять инфернальной силе. Герцогиня Грамон при прощании с маркизом дает ему крестик, который «напоминает о себе» во время объятий с вампиром: «Острая боль, которую я ощутил в этот миг, явилась для меня как бы лучом света, пронизавшего все вокруг. Я

32 Троицкий В.Ю. Словесность в школе. М., 2000. С. 70.

посмотрел на Зденку, и мне стаю ясно, что черты ее, все еще, правда, прекрасные, искажены смертной мукой, что глаза ее не видят, и что улыбка - лишь судорога агонии на лице трупа» (98). Предчувствия становятся уверенностью, когда религиозный предмет, одухотворенный силой любви (Бог есть любовь) остается последней «защитной стеной» между главным героем и вурдалаком.

Таким образом, мера справедливости воздаяния начинает соотноситься не только с поступками героя, но и со степенью их осознанности. Отсутствие преступного умысла (что не исключает присутствия греховных помыслов) дает возможность для смягчения наказания: маркиза спасает ангел-хранитель, то есть пюбовь и молитва герцогини.

Понимание высшей закономерности произошедшего и причин своего избавления приходит к герою именно благодаря тому нравственному потрясению, адторое он испытал. Даже спустя много лет «мучительнейшее воспоминание», [ревожит его совесть и заставляет признаться: «... я и сейчас содрогаюсь при мысли, гго если бы враги одолели меня, то и я тоже сделался бы вампиром, но небо того не кшустило...» (101).

Итак, можно говорить о том, что фантастическое* в этом рассказе не >граничивается развлекательной, формальной функцией, поскольку выполняет более :ерьезные эстетические задачи, связанные с познанием действительности и человека. Мотивированность введения фантастического в сюжет произведения, внутренняя 'бусловленность происходящих событий, осмысленность использования юдьклорных поверий позволяют утверждать, что романтическая фантастика тудесное) продолжает играть важную роль в раскрытии нравственно-философских ем, поставленных писателем еще в повести «Упырь».

Способ решения проблемы ответственности за слова и поступки в рассказе Семья вурдалака» показывает постепенное усиление религиозного элемента в гической концепции и эстетических представлениях писателя.

Третий раздел посвящен рассказу «Встреча через триста лет».

В начале раздела проводится сопоставительный анализ двух «французских зссказов» А.К. Толстого. Несмотря па то, что писатель не оставил никаких сведений своем замысле, об истории создания рассказов и о возможных принципах

публикации, есть основания считать «Семью вурдалака» и «Встречу через триста лет» дилогией. Этому можно найти подтверждения, как в особенностях построения произведений, так и в их проблематике.

Оба рассказа содержат элементы зеркальной композиции, первая и вторая часть которой связаны на причинно-следственном уровне. Первая часть строится на определенном необдуманном поступке героя (любовная интрига), а вторая показывает его результаты, реальные и фантастические одновременно.

Главная особенность «Встречи через триста лет» - организация художественного времени, хронологическое течение которого нарушается во второй части проникновением в современность призраков из прошлого.

Причинно-следственная связь основных событий рассказа играет не только композиционную роль. Обусловленность фантастического и мотивированность его введения в сюжет имеет значение при анализе проблематики произведения.

Старинный пергамент с историей о грехопадении рыцаря Бертрана («Жизни вечной не бывать,... в нее не верую нисколько, а коли она есть, так я, хоть бы и душу отдать сатане, ворочусь через триста лет в замок мой...» (123)) упоминается в самом финале и «расплетает» запутанные сюжетные нити рассказа, приводя в порядок алогизм временного смещения. Объяснение фантастического не является его разоблачением, так как смысл происходящего имеет отношение к духовной реальности, законы которой не нарушаются, а исполняются при помощи фантастического.

Однако если святотатство одного из героев, заключившего договор с дьяволом, является причиной нарушения обычного течения времени инфернальными силами (исполнение договора), то «попадание» главной героини в опасную ситуацию (в нужное место в нужное время), также должно быть чем-то обусловлено.

Для решения данного вопроса стоит обратиться к одной из «сквозных» тем раннего творчества А.К. Толстого - теме ответственности человека за необдуманные слова и неосознанные поступки, закономерно приводящие к реальным (а точнее, ирреальным) последствиям.

Неосторожная аналогия, первоначально вызванная портретным сходством главной героини, Грамон, со своей прапрабабкой, Матильдой, а позже помогающая эести любовную игру по определенным ролям (маркиз - Бертран) и является одной из •лавных. причин, по которым именно Грамон получает приглашение на состюмированный бал в замке Обербуа. Нельзя «оперировать» серьезными вещами, 1С отдавая себе отчета в их серьезности - герцогине суждено буквально, а не [шгурально занять место своей давно умершей родственницы на встрече с ¡любленным рыцарем-призраком. С этой точки зрения маскарад приобретает еще дан смысловой оттенок - игры с действительностью, которая не всегда принимает [равила этой игры (маски оказываются реальными лицами, а условное сопоставление ызывает прямую подмену).

Однако в данном случае вряд ли стоит говорить о свадьбе с мертвецом как о оказании за определенное грехопадение, связанное с нарушением нравственного акона или с «проклятой» родословной: через триста лет происходит своеобразная роверка сохранения качеств предка (душевная твердость) в потомке. Таким образом, ема возмездия в сюжетной линии герцогини подменена темой испытания, которое ероиня выдерживает еще и благодаря косвенной помощи генетического кода.

Но главная причина обратимости ситуации так же, как и в «Семье вурдалака», вязана с ангелом-хранителем героини. Завершению нечистого бракосочетания репятствует оберегающая сила материнского крестика, - возможно, той самой гмейной реликвии, которую Грамон при прощании дает маркизу в рассказе «Семья урдалака». Волшебная помощь в опасной ситуации обусловлена сочетанием эдительской любви и христианской веры. Крестик является не только пассивным редупреждением о дьявольской природе происходящего, но и оружием, дающим игу в борьбе с адом: «Именем Бога живого приказываю вам - исчезните...В то же гновение исчезли и все остальные призраки...» (120).

Таким образом, в нравственной проблематике произведения намечен юеобразный диалог, еще не ставший спором, между понятиями наказания и эощения. Справедливое возмездие, постигающее грешника Бертрана, соотнесено с лешими законами, которые определяют внутреннюю жизнь человека и гществование мира. Их исполнение существенно изменяет материальный облик

реальности, и это внешнее нарушение осмыслено как естественное следствие внутреннего нарушения, имеющего нравственную природу.

Однако наказанный грешник, жертва собственного преступления, сам представляет опасность для главной героини, неосознанно выполняя по отношению к ней функцию палача. Избежать наказания за необдуманную игру Грамон помогает высшая сила, имеющая Божественное происхождение и противостоящая дьявольским призракам. Поэтому можно предположить, что чудесное в этом рассказе более отчетливо, чем в «Упыре» и «Семье вурдалака» начинает соотноситься с разными проявлениями общих духовных закономерностей - с одной стороны, инфернальное воинство служит справедливому наказанию, с другой стороны, Божественная помощь подменяет наказание испытанием и способствует его благополучному завершению.

Игак, можно говорить о том, что фантастическое в рассказе «Встреча через триста лет» имеет гот самый «философский смысл и нравственный закон»33, который отличает романтическое понимание фантастики (чудесного) и который характерен для ранее написанных произведений А.К. Толстого. Постижение нравственных закономерностей внутреннего и космического бытия является по-прежнему главной эстетической задачей, решению которой подчинено введение фантастического в сюжет. Характерно, что основные проблемы более отчетливо наполняются религиозным содержанием, а чудесное вмешательство Божественной власти как бы отрицает чудесное, имеющее инфернальное происхождение. Эта тенденция лишь обозначена в рассказе «Встреча через триста лет» и получит свое завершение I последнем фантастическом произведении А.К. Толстого

Четвертый раздел посвящен произведению «Амена», представленному сами?» А.К. Толстым как «отрывок из неоконченного романа "Стебеловский"».

Поскольку о самом романе и о месте, которое должна была занимать «Амена» 1 его структуре, не сохранилось никаких сведений, принято считать «Амену> самостоятельным произведением, относящимся к жанру фантастической повести.

В.Г. Белинский отозвался об «Амене» пренебрежительно, назвав ее «скучно) статьей» и отказав в оригинальности основной идее: «Нечто вроде неудачнол

33 Скотт В. О сверхъестественном в литературе К Скотт В. Собр. соч.: В 20 т. Т. 20. М.;Л„ 1965. С. 620.

аздражения мысли, взятой в плен га сочинений Шатобриана»'4. Действительно, южет «Амены» имеет много общего с произведением Ф.Р. Шатобриана «Мученики ли торжество христианской религии», однако это сходство можно назвать лишь нешним, поверхностным.

В центре внимания А.К. Толстого - история грехопадения главного героя, трекающегося от христианства под воздействием демошгческого персонажа по мени Амена.

Так же, как и в предыдущих произведениях писателя, нравственная роблематика «Амены» связана с представлением о том, что «ничто в свете, ... ничто е забывается и не уничтожается» - любая форма является содержательной, за свои ействия (вне зависимости от степени их осознанности) нужно быть готовым нести гветственность. Нельзя отречься от Бога «для вида», нельзя «просто так» снять с ;бя крест, невозможно поклониться языческому идолу, оставаясь в душе ристианином.

Однако впервые в этой связи подчеркнута свобода выбора героя как залог его оследующей ответственности, большее внимание уделяется внутреннему миру ;роя, его рефлексии в момент грехопадения, его совести: «...он подумал о мучениях, кидающих его друзей, и решился принять на себя ответственность поступка, не цобряемого его совестью» (166-167). «У тебя был свой рассудок и своя совесть -зияй же теперь на себя!» (173). Пытаясь избежать жесткого выбора, герой ищет эмпромисс, а тем самым совершает неправильный выбор.

Таким образом, вряд ли можно говорить о каком бы то ни было «взятии в плен» /жой мысли, - очевидная идейно-тематическая связь произведения с ранее вписанными показывает развитие определенных нравственных проблем, тгребность в художественном решении которых была обусловлена некоторыми гобенностями биографии и мировоззрения А.К. Толстого. Также не слишком честно награждение Шатобриана правом авторства мысли о невозможности змпромисса с совестью - мысли, актуальной для всякой исторической эпохи и тем элее для писателя с таким обостренным чувством справедливости и неспособностью самообману, как А.К. Толстой.

Белинский В.Г. Поли. собр. соч. Т. 9. М. 1958. С. 387.

Фантастическое ъ данном случае, как и в предыдущих произведениях А.К. Толстого, способствует прояснению общих духовных законов, определяющих бытие мира и человека, то есть является романтическим чудесным. Однако это чудесное имеет свои особенности, поскольку все основные фантастические элементы подчинены раскрытию проблемы морального выбора, осмысленной с христианской точки зрения.

Искусители и хранители человеческой души являются материализацией противоборствующих высших сил, но эти силы реальны лишь настолько, насколько они соответствуют душевным устремлениям героя. Христианское представление о борьбе Бога и дьявола не допускает их равновеликости, так как лишь в человеке, нравственно «пограничном» существе, телесном и духовном одновременно, возможно равное противостояние инфернального и небесного.

В «Амене» это противостояние оформлено как конфликт двух религий (язычество - христианство), который не рассматривается с исторической точки зрения - «колорит эпохи» условен и напоминает маскарад. Для обострения проблемы морального выбора стало необходимым обращение к временам гонения первых христиан, когда свобода предполагала достаточно жесткую альтернативу: мучения и гибель на земле ради спасения и жизни вечной - или удовольствия жизни земной, ради которых стоит забыть о неведомых будущих блаженствах.

В углублении и развитии решения «сквозных» проблем ранней прозы писателя прослеживается определенная тенденция: нравственно-этическая позиция справедливости как необходимости воздаяния за осознанное или неосознанное грехопадение постепенно приобретает все более отчетливый религиозный оттенок, что ведет к ее «смягчению» за счет понятия милости, дающей возможность избежания преступления (свобода выбора) или искупления вины.

Таким образом, все четыре произведения А.К. Толстого построены на использовании романтической фантастики (чудесного), которая решает важные эстетические задачи, связанные с познанием нравственных законов бытия.

Для того, чтобы решить вопрос о историко-литературной закономерности ранней прозы писателя, необходимо обратиться к современной ей отечественной литературе. Наличие в ней романтической фантастики можно будет считать

достаточным основанием для подобного сопоставления. Поэтому традиции романтизма в русской прозе 40-х гг. XIX века рассматриваются с точки зрения использования фантастического, некоторые из видов которого тесно связаны с романтическим миропониманием.

Третья глава посвящена русской фантастической повести 40-х гг. XIX века, которая еще не становилась объектом пристального рассмотрения.

Это можно объяснить распространенным мнением о «вырождении» жанра к началу 40-х гг36. На первый план выдвигаются реалистические тенденции, связанные с «натуральной школой» - именно они начинают определять своеобразие данного этапа литературного процесса. Поэтому фантастическая повесть, после признанного «взлета» в 30-х гг., воспринимается как «периферийная» линия, инерционное явление, не имеющее внутренних источников движения и закономерно переходящее от беллетристики к массовой литературе.

Мнение о том, что фантастическое в 1840-х г г. перестает соответствовать духовным запросам общества и теряет свои позиции в литературе, основано па некоторых критических выступлениях в периодической печати, большом количестве тародий на фантастические произведения, а также на использовании фантастической эбразности в многочисленных второсортных изданиях. Эти факты представляются «достаточными для того, чтобы мнение не только выглядело обоснованным, но и шлялось таковым.

Более пристальный взгляд показывает, что общественное сознание продолжают юлновать вопросы, связанные с необъясненным, необъяснимым и :верхъестественным, а критика, пародии и массовая культура сигнализируют не о !ырождении фантастики, а о ее распространенности на самых разных пггеллектуальных и культурных уровнях.

Отечественная наука в 40-х гг.Х1Х века часто обращается к проблемам, ранее ¡оставлявшим исключительно предмет веры; теперь возможность чудес не

6 См., например: Гайденков Н.М. Кризис романтизма в русской литературе 40-х - 50: гг. XIX века. Дис. канд. филол. наук. М., 1947; Семибратова И.В. Типология Фантастики в русской прозе 30-х - 40-х гг. XIX века. Дис. канд. филол. наук. М., 1972; "Л. Чебанюк. Фантастическая повесть в историко-литературном процессе 20-40-х гг. С1Х века. Дис. д-ра филол. наук. М., 1979.

отвергается, а связывается с неполнотой человеческих знаний о внешнем I: внутреннем мире. Народная мифология, фольклорные представления о чудесное являются объектом серьезного изучения, причем интуитивные прозрения древнго соотносятся с новейшими научными открытиями (и даже доказываются ими) Например: А. Москвитянин «Месмеризм или нечто о животном магнетизме». СПб. 1840; «Черкесские предания». СПб., 1841; «Животный месмеризм. Соч. князя Алексе? Долгорукова». СПб., 1844; «Народные славянские рассказы». СПб., 1844 И. Боричевский «Новая сила, объясняющая явления, обычно приписываемые животному магнетизму». СПб., 1845; Н. Щукин «Шаманство у пародов Северно! Азии». СПб., 1848; «О сомнабулизме, ясновидении и назначении лекарсп ясновидящим». СПб., 1849; Д. Теннинг «Мифы славянского язычества». СПб., 1850.

Фантастическое не становится достоянием лишь «развлекательного» чтива, i представляет интерес и для высокообразованной части русского общества. Об это\ позволяют говорить и новые переводы на русский язык лучших образцов зарубежно! фантастической литературы (например: Э.Т.А. Гофман «Житейские воззрения кот; Мурра» (1840), А. Шамиссо «Чудесная история Петера Шлемиля» (1840) Э.Т.А. Гофман «Крошка Цахес» (1844) и «Принцесса Брамбилла» (1844)); выход i свет собраний сочинений некоторых известных романтиков (В.Ф. Одоевского А.Ф. Вельтмана, Н.В. Кукольника, H.A. Дуровой), а также публикации ведуши; отечественных журналов («Отечественные записки», «Библиотека для чтения», «Сьп Отечества», «Москвитянин», «Современник», «Северное обозрение»).

Многие произведения, созданные в 1840-х гг., являют огромное разнообразие функционального использования фантастического, которое сохраняет свое значетп как средство психологического воздействия на читателя, сатирического обличени: человеческих и социальных пороков, нравственно-аллегорического поучения.

Однако самое главное то, что не теряет своих позиций и собствен» романтическая фантастика, то есть чудесное. По-прежнему оно является важньп инструментом познания духовной сущности мира, а фантастические образь помогают осмыслить и представить незыблемость законов, определяющих быти мира и человека. Доказательством тому служат фантастические повести, созданные j опубликованные в 40-х гг. XIX века, где фантастическое является способом решени

важных эстетических задач.

1. Воссоздание фольклорного мировосприятия, необходимое для осмысления тесной взаимосвязи духовного и материального. Эта задача объясняет введение чудесного в сюжет таких произведений, как «Кучута во рву» В. Троицкого (1841), «Ночь на Иванов день» П.П. Сумарокова (1849), «Последние потомки гайдамака» А. Кузьмича (1849) и др.

2. Постижение вечных законов, имеющих нравственную природу и определяющих существование макро- и микрокосма, мира и человека. Этому подчинена фантастика в таких произведениях, как «Ярчук - собака-духовидец» Н. Дуровой (1840), «Саламандра» В.Ф. Одоевского (1841), «Дядюшка Иван Алексеевич» П.А. Корсакова (1844) и др.

3. Осмысление предназначения истинного художника, способного разгадать и отразить нематериальную сущность реальности. Эта задача решается при помощи фантастического в следующих произведениях: «Портрет» Н.В. Гоголя (вторая редакция - 1842), «Напрасный дар» Е.А. Ган (1842), «Хозяйка» Е.А. Кологривовой '1843), «Портрет» Т.Ч. (1848), «Художник» (аноним) (1850), и др.

Если попытаться определить некоторые общие признаки, отличающие фантастическую повесть 1840-х гг. от предшествующих этапов ее развития, то нельзя эбойти вниманием усложнение сюжетной организации произведений; усиление фонического начала; «психологизацию» фантастического, подчеркивающую ¡ыбкость и условность границ между внутренним и внешним миром; отход от геприкрытого дидактизма; сочетание фольклорного «интуитивизма» и веры в зезграничные возможности разума.

В заключении подводятся общие итоги исследования, делаются выводы и )бобщения, соотнесенные с теми проблемами, решению которых была посвящена забота.

Непосредственно термин «фантастическое» в романтической эстетике ^пользуется достаточно редко и не обладает каким-либо определенным смыслом, юскольку может обозначать различные вещи - от прозрения до заблуждения. В связи : этим представляется не совсем правомерным его использование в качестве юновного обозначения романтической фантастики.

Более подходящий термин - «чудесное», которое можно считать необходимы! и достаточным признаком романтической фантастики как универсального способ, постижения действительности в искусстве за счет преображения ее внешних форд при помощи образов и ситуаций, не имеющих аналогов в материальном мире I наделенных символическим значением, которое открывает в реальности духовнук закономерность и взаимосвязь.

Это отнюдь не означает, что романтизм ограничен в использованш фантастического лишь чудесным. Просто говорить об остальных понятиях как ( категориях, определяющих своеобразие романтического взгляда на фантастику, вря; ли обоснованно.

В зависимости от тех эстетических задач, решению которых подчиненс использование фантастического, можно говорить о фольклорной, мировоззренческое и психологической романтической фантастике (чудесном). Неромантическа} фантастика, в зависимости от своей функциональной направленности, может делиться на сатирическую, аллегорическую, утопическую и развлекательную. Разумеется, границы между различными видами условны и не всегда определимы.

Фантастическое в ранней прозе А.К. Толстого имеет глубокое содержательное значение, то есть является романтическим чудесным, направленным на художественное постижение внутренних духовных закономерностей всего происходящего в мире. Многочисленные предпосылки обращения молодого писателя к романтической фантастике показывают неформальность этого обращения, которое не объясняется лишь чужими влияниями, а связано с внутренними переживаниями нравственного характера.

Ранняя фантастическая проза А.К. Толстого представляет яркий пример того, что романтическая фантастика продолжает и в 40-х гг. XIX века оставаться одним из важнейших средств познания действительности. Чудесное исполнение духовных законов бытия является главной причиной проникновения в сюжет фантастических персонажей. Эти законы, получающие в произведениях писателя философское осмысление, тесно связаны с нравственными проблемами, главную из которых можно обозначить словом «ответственность». Необходимость обдуманного отношения к своим словам и поступкам с точки зрения их неизбежных последствий;

ij.

акономерность возмездия за преступление против совести, которое является юкорблением Божественного в человеке, - все это приводит писателя к мысли о «преходящей значимости «категорического императива»: добро и зло, совершаемые еловеком, совершаются им лишь по отношению к самому себе.

Динамика внутренних изменений в ранней прозе А.К. Толстого может быть бозначена как постепенное усиление религиозного элемента в содержании удесного, которое становится способом христианского осмысления человеческой уши. Это - дополнительный аргумент в пользу того, что «французские рассказы» озданы после повести «Упырь», так как развивают данную тенденцию и открывают в антастическом именно религиозный аспект. Можно сказать, что романтическая антастика открыла для А.К. Толстого путь к особому реализму, по выражению эхиепископа Иоанна, «реализму не плоти, а духа»/6

Утвердившее мнение о «неуместности» фантастики А.К. Толстого на фоне дтературы того времени, не совсем соответствует действительности. Обращение ясателя к жанру фантастической повести в 1840-х гг. не объясняется только терцией» традиции и личными, биографическими предпосылками, поскольку в ¡временной ему литературе существуют определенные тенденции, говорящие о 1звитии (а не деградации) жанра фантастической повести.

В 40-х гг. XIX века сохраняет свою значимость романтическая фантастика как гособ постижения духовных законов реальности. Многие произведения, созданные в от период, показывают актуальность проблем, связанных с категорией чудесного, >ичем интерес к фантастике характерен как для малоизвестных беллетристов, так и (я некоторых крупных писателей (Н.В. Гоголь, А.Ф. Вельтман, В.Ф. Одоевский, .А. Мельгунов, Н.В. Кукольник).

Фантастика в 1840-х гг. становится более «рефлексирующей», самосознающей и мопознающей, а ее развитие достигает той черты, перейдя которую, чудесное теряет непосредственную связь с романтизмом, или «вырождаясь» в атрибут звлекательного чтива, или превращаясь в рационалистическую аллегорию, или ановясь условием научно-фантастического осмысления мира, или возвращаясь к оему нелитературному первоисточнику - религиозной вере.

Иоанн (Шаховской Д.А.). Пророческий дух в русской поэзии. С. 183.

Именно в этом направлении и развивается фантастика в творчестве А.К. Толстого, тесным образом смыкаясь с тенденциями в отечественной литературе своего времени, изучение которых позволяет говорить о контексте ранних повестей А.К. Толстого, долгое время остававшихся в историко-литературной «изоляции».

Романтическая фантастика, к которой обратился А.К. Толстой в самом начале своего писательского пути, не только помогает ему художественно осмыслить насущные духовно-нравственные проблемы, но и «вводит» его в живую струю русской литературы 40-х гг. XIX века. Поэтому «выбор жанра» для молодого писателя вдвойне неслучаен: он имеет как внутреннюю (биографическую), так и внешнюю (историко-литературную) обусловленность.

Преодоление историко-литературной «изоляции» ранней прозы А.К. Толстого помогает представить не только своеобразие его литературной судьбы, но и высшую - духовно-историческую - закономерность ее. Перефразируя H.A. Котляревского, можно сказать, что ранняя проза Толстого - «.. .все-таки самое законное дитя своего времени»37.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Изучение романтической прозы в школе // Русская словесность. 2000. № 1. С. 54-59.

2. Чудо как напоминание об ответственности (нравственные уроки русской фантастики) // Русская словесность. 2000. № 5. С. 37-41.

3. Поиск истины. В.Ф. Одоевский//Литература в школе. 2000. № 6. С. 14-21.

4. Романтическая дилогия А.К. Толстого («Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет») // Начало. М., 2000. - 0,5 л. (в печати).

5. «Уединенный домик на Васильевском» и русская фантастическая повесть 20-х -30-х гг. XIX века (функции фантастического) // Пушкин и мир в преддверии III тысячелетия. М., 2000. - 0,5 л. (в печати).

6. Литературный дебют А.К. Толстого («Упырь») // Филологические науки. 2000. -0,5 л. (в печати)

" Котляревский Н. А. Историческое значение поэзии гр. А.К. Толстого // Критическая литература о произведениях гр. А.К. Толстого. М. 1907. С. 187.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Федоров, Алексей Владимирович

Введение.2

Глава 1. Фантастическое в романтизме.25

Проблемы терминологии.29

Функции и типология фантастики в романтизме.48

Элементы поэтики, связанные с романтической фантастикой *. .69

Глава 2. Проблематика и поэтика ранней фантастической прозы А.К. Толстого.78

Упырь».81

Семья вурдалака».104

Встреча через триста лет».119

Амена».129

Глава 3. Русская фантастическая повесть

40-х гг. XIX века.144

Введение диссертации1997 год, автореферат по филологии, Федоров, Алексей Владимирович

Литературную судьбу А.К. Толстого можно назватьнной. Давно и навсегда признанный одной из значительных фигур в истории русской литературы, он долгое время остается как бы вне этой истории. Изумлявший многих современников независимостью и последовательностью убеждений, он некоторыми из потомков обвинен в литературной и философской несамостоятельности1. Его знаменитый призыв: «Дружно гребите, во имя Прекрасного, против течения», - понят слишком буквально, а ненависть к тенденциозности подмененамлением к обособленности.

А. Толстой, несмотря на весь исторический почет, окружающий его имя, замолчен в русской культуре. В лучшем случае, он не понят, несмотря на свою классическую ясность» (137; 181). Эти слова арх. Сан-Францисского Иоанна (Шаховского), сказанные еще в 1938 году, до сих пор сохраняют актуальность особенно по отношению к самому загадочному периоду творчества писателя - самому раннему.

В 40-е гг. XIX века А.К. Толстой создает несколько прозаических произведений, наиболее значительные из которых можно объединить понятием «фантастическая проза». Она включает в себя четыре произведения: повесть «Упырь», рассказы «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет», а также отрывок из незавершенного романа «Амена».

В критике и литературоведении второй половины XIX - начала XX века даже не возникает сам термин «фантастическая проза А.К. Толстого». Это связано с тем, что «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет» были написаны по-французски и долгое время оставались неизвестными российскому читателю. Если «Упырь» появился в печати в 1841 году (отдельное издание, СПб.), «Амена» - в 1846 («Вчера и сегодня». Кн. 2.

СПб.), то «Семья вурдалака» была опубликована в русском переводе (Б.М. Маркевич) лишь в 1884 году («Русский вестник». 1884. № 1), а «Встреча через триста лет» (переведенная на русский язык А.Е. Грузинским) - в 1913 («Русские ведомости». 1913. №№ 14, 16, 17). Вполне естественно, что «Упырь» и «Амена» могли быть восприняты (и воспринимались) как «случайные» или «побочные» явления, не отражающие закономерностей творческого пути писателя.2

Литературный дебют А.К. Толстого состоялся в 1841 году, когда он о под псевдонимом Краснорогский выпускает в свет повесть «Упырь» . На это событие откликнулось несколько периодических изданий того времени.

В «Отечественных записках» (1841. Т. 18. Кн. 10) была помещена рецензия В.Г. Белинского, которая фактически определила один из подходов к изучению повести.

Содержание ее многосложно и исполнено эффектов: но причина этого заключается не в недостатке фантазии, а скорее в ее пылкости, которая не успела еще умериться опытом жизни и уравновеситься с другими потребностями в жизни. «Упырь» - произведение фантастическое, но фантастическое внешним образом: незаметно, чтоб оно скрывало в себе какую-нибудь мысль, и потому не похоже на фантастические создания Гофмана, однакож оно может насытить прелестью ужасного всякое молодое воображение, которое, любуясь фейерверком, не спрашивает: что в этом и к чему это. Несмотря на внешность изобретения, уже самая многосложность и запутанность его обнаруживает в авторе силу фантазии» (С. 37-38; См. № 25 библ., Т. 5. С. 473-474).

Характерно, что сюжетные коллизии повести обозначены как «изобретение» - понятие не органическое, а механическое. По мысли Белинского, внутренняя логика в «многосложности и запутанности» толстовской фантастики отсутствует, то есть содержательная сторона принесена в жертву» формальной. Неслучайно возникает сопоставление (скорее - антитеза) с творчеством немецкого романтика Э.Т.А. Гофмана, в произведениях которого, по мнению Белинского, «видна глубочайшая разумность» (25, Т. 4; 318). Литературный дебют А.К. Толстого оценивается как игра фантазии молодого таланта, не нашедшего для себя еще достойного поприща и потому увлеченного внешними, формальными эффектами.

В короткой одобрительной заметке в журнале «Современник» (1841. Т. 24) осторожно упомянуто о «своенравии» таланта автора повести «Упырь», основное достоинство которой заключается в «ярко обрисованных положениях и характерах действующих лиц» (С. 108).

Однако далеко не все российские журналы и газеты, откликнувшиеся на выступление в печати «г-на Краснорогского», были доброжелательно настроены по отношению к повести «Упырь».

Негативной была оценка произведения в журнале «Библиотека для чтения» (1841. Т. 48). Странные происшествия и фантастические персонажи «Упыря» были восприняты как противоречащее здравому смыслу нагромождение нелепостей: «Читатель попадает в лабиринт самых бессвязных и непонятных происшествий, сравнимых с «Удольфскими тайнами» и господином «Ратибором Холмоградским» Вельтмана» (С. 7).

Ироническое освещение получает сюжетная канва повести в журнале «Сын Отечества» (1841. № 38-40. С. 437-454). Фантастические события получают статус «чепухи» и «кутерьмы», а единственным «логическим» объяснением написанного автор статьи предлагает считать опий, который и является первопричиной происходящего в повести и, кстати, ее появления на свет.

Возникновению «пародийно-игровой» тенденции восприятия «Упыря» способствовала статья в газете «Северная пчела» (1841. № 222), которая квалифицировала повесть как «запоздалую пародию на пресловутые творения г-жи Радклиф и Дюкре-Дюмениля» (С. 887). Эти мнения находили свое обоснование в некоторых сюжетных эпизодах произведения, имеющих характер игры с литературной традицией: «Разговор этот напомнил Руневскому несколько сказок о старинных замках, обитаемых привидениями» (344, Т. 2; 19); «Вот, - подумал он, - картина, которая по всем законам фантастического мира должна оживиться и повесть меня в какое-нибудь подземелье, чтобы показать мне неотпетые свои кости!» (344, Т. 2; 22).

Таким образом, можно говорить, что при оценке первого печатного произведения А.К. Толстого современная ему критика старательно избегает содержательного анализа произведения на идейно-тематическом уровне. Все наблюдения и замечания относятся к поэтике, к художественной форме, к сюжетной организации, - то есть к тем признакам, на основе которых рядовой читатель делает выводы о занимательности книги.

В.Г. Белинский не обошел свои вниманием и «Амену», опубликованную в литературном сборнике «Вчера и сегодня» (Сост. В.А. Соллогуб) в 1846 году, подчеркнув отсутствие оригинальности и аллегорическую надуманность сюжета: «довольно скучна статья «Амена» -нечто вроде неудачного раздражения мысли, взятой в плен из сочинений Шатобриана» (25, Т. 9; 387).

После этих кратких откликов наступает довольно большой перерыв; выход в свет русского перевода «Семьи вурдалака» в 1884 году (Русский вестник. № 1.С. 5-31.) не вызвал повышенного интереса со стороны русской критики. Фантастическая проза А.К. Толстого не осознается как художественная система и поэтому не становится предметом для изучения.

Тем не менее, ряд исследователей при анализе других произведений А.К. Толстого называет мистическую устремленность одним из характерных признаков его поэзии, прозы и драматургии.

Признак этот получает негативную оценку в «Истории новейшей русской литературы» (1891) A.M. Скабичевского. Критик-шестидесятник в понятие мистицизма вкладывает отрицательный смысл, связанный в его понимании с творческой и философской несамостоятельностью А.К. Толстого: «Убеждения его поражают вас узостью формального пиэтизма, давящего вас как низенький потолок над головой. В мистицизме этом вы видите полное отсутствие самостоятельной мысли. Это не тот мистицизм, который создает образы, хотя и дико-фантастические, но не лишенные своеобразной прелести, а тот, который ради подобострастной верности традициям, лишает иные образы присущей им поэтичности, если поэтичность эта как-то не согласуется с буквой догмата» (308; 499).

Сразу стоит отметить, что похожая мысль найдет свое отражение в более поздней работе Н. Денисюка «Граф А.К. Толстой. Его время, жизнь и сочинения» (1907).4

По другой точке зрения, мистическая устремленность к непознаваемому и абсолютному является подлинной основой вдохновения. С этих позиций воспринято и осмыслено поэтическое творчество А.К. Толстого в работах B.C. Соловьева («Поэзия графа Толстого», 1895) и П.П. Перцова («Философские течения в русской поэзии», 1896). По мнению исследователей, художник является «связующим звеном между миром вечных идей и первообразов и миром вещественных явлений. Художественное творчество, в котором упраздняется противоречие между идеальным и чувственным, между духом и вещью есть земное подобие творчества божественного» B.C. Соловьев (324; 246).

Это утверждение вполне согласуется с представлением самого А.К. Толстого о сущности поэтического призвания. Его стихотворение 1856 года является своеобразным эстетическим манифестом:

Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!

Вечно носились они над землею, незримые оку. много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков,

Много чудесных в нем есть сочетаний и слова и света,

Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть, и слышать,

Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово,

Целое с ним вовлекает созданье в наш мир удивленный5 (344, Т. 1 ; 121).

Дальнейшее развитие мысли о мировоззренческом идеализме и литературном романтизме А.К. Толстого получают в работах Ф. де ла Барта (106), Н. Кнорринга (156), Н. Котляревского. В статье последнего, «Историческое значение поэзии графа А.К. Толстого» (1902), подчеркнута важная проблема, имеющая отношение ко всему творчеству Толстого и до сих пор не потерявшая актуальности: «Имя поэта до сих пор остается незанесенным в историю нашей жизни»6 (173; 185). Решение этой проблемы русский критик видит в том, чтобы осмыслить поэзию А.К. Толстого как «целое, как поэтическое воплощение оригинального миросозерцания, этического и эстетического, .вдвинуть ее в историческую рамку, то есть оценить ее как живую силу, действовавшую в определенный, весьма важный момент нашей общественной жизни» (173; 186).

Лишь в 1899 году русская критика вновь обращается к анализу повести «Упырь». Произведение переиздается (примечательно, что А.К. Толстой ни разу не перепечатывал его и даже не включил в список для полного собрания сочинений). Интерес к фантастической повести в какой-то степени был подготовлен утверждением в общественном сознании философских и литературных идеалов символизма. Делается первая попытка оценить произведение с точки зрения использования фантастического в его тесной связи с проблематикой.

B.C. Соловьев в своем предисловии к «Упырю» обозначает очень важную для понимания произведения мысль о нравственном детерминизме как основе проблематики повести: «.общий смысл ее - нравственная наследственность, устойчивость и повторяемость типов и деяний, искупление предков потомками» (325; 612-613).

Также русский философ на примере «Упыря» иллюстрирует свое понимание истинно-фантастического: «Хотя она насыщена фантастическим элементом, он везде растворен житейской реальностью и нигде не выступает в обнаженном виде. Во всей повести нет ни одной подробности, которая сама по себе имела бы характер чудесного и не допускала бы естественного объяснения. Весь рассказ - необыкновенно сложный узор на канве обыкновенной реальности» (325; 610-611).

Восприятие B.C. Соловьевым повести «Упырь» восходит к работе немецкого романтика Жан-Поля «Приготовительная школа эстетики», в которой описаны способы изображения чудесного в литературе: «Пусть чудо не летает как птица дня, но пусть не летает и как птица ночи - оно п летает как вечерняя бабочка» (280; 76) .

Параллельность существования ирреального и рационально объяснимого в этом произведении будет подчеркиваться и в более поздних критических и литературоведческих работах.8

Мысль о немецких «корнях» фантастики А.К. Толстого звучит в работе Д. Д. Языкова «Граф А.К. Толстой» (1901). Автор отмечает, что фантастический метод Гофмана в повести «Упырь» «искусно применен к русской обстановке» (389; 19), что было характерно для произведений A.A. Перовского (Антония Погорельского). Кроме того, Д.Д. Языковым показан биографический подтекст первого прозаического опыта А.К. Толстого: «. чуялось влияние живых впечатлений, вынесенных автором из поездки по Италии» (389; 19).

Тесная связь первого прозаического опыта А.К. Толстого с традициями немецкого романтизма подчеркнута и в статье А. Левенстима «Граф А.К. Толстой, его жизнь и произведения» (1906). Влияние Гофмана на фантастическое произведение русского писателя, по мнению автора статьи, смыкается с влиянием А. Перовского (Погорельского) - дяди и воспитателя А.К. Толстого, одного из «пионеров» русской фантастической повести.

Лишь в 1907 году фантастические произведения писателя входят в состав полного собрания его сочинений. Предшествующие четырехтомные издания (СПб., 1882; СПб., 1898) обходили молчанием эту сторону творчества А.К. Толстого, а их составитель (Д. Цертелев), объясняя это, ссылался на мнение самого писателя: «.сюда не вошли юношеские его произведения., но можно сказать с уверенностью, что настоящее собрание заключает в себе все то, чему сам автор придавал серьезное значение» (338, Т. 1; 4).

Собрание сочинений, осуществленное издательством А.Ф. Маркса (СПб., 1907-1908), включило в раздел «беллетристика», наряду с романом «Князь Серебряный», менее известные произведения писателя - «Два дня в Киргизской степи» и «Артемий Семенович Бервенковский», а также фантастические повести «Упырь», «Семья вурдалака» и «Амена». Тем не менее, отношение к ним по-прежнему можно назвать снисходительно-пренебрежительным: «Длинный промежуток времени отделяет первое, мимолетное появление Толстого в печати от действительного начала его литературной карьеры.» (341, Т. 1; 10). По мнению составителя и автора вступительной статьи, С.А. Венгерова, фантастика не имеет серьезного значения для общей картины творчества А.К. Толстого, поскольку ее появление вызвано не внутренней потребностью, а чужими влияниями: «Это фантастика в стиле Гофмана и дяди - воспитателя Толстого, Перовского-Погорельского» (341, Т. 1; 10).

Однако, наряду с признанием литературной «вторичности» повестей А.К. Толстого, в русской критике получает распространение следующая мысль: фантастика ранней прозы органически соответствует натуре писателя и обращение к этому жанру для А.К. Толстого неслучайно и не обуславливается лишь чужими влияниями.

Этой точки зрения придерживается Ф.Д. Батюшков («А.К. Толстой» 1909): «. в А.К. Толстом вера в чудесное является ранним органическим свойством его натуры. Элемент фантастического так искусно сплетен с обыденными, вполне реальными сценами, что все время чтения чувствуешь себя в каком-то промежуточном состоянии между сном и бодрствованием» (21; 412). Последняя фраза является, скорее всего, осознанной реминисценцией из текста повести «Упырь»: «. все виденное им - один из тех снов, которым на русском языке нет, кажется, приличного слова, но которые французы называют cauchemar. Отличительная их черта - ясность и совершенное сходство с действительностью» (344; 24).

В 1912 году во Франции выходит в свет фундаментальная монография, посвященная жизни и творческой деятельности А.К. Толстого. Ее автор - французский исследователь А. Лирондель. И хотя анализу фантастической прозы А.К. Толстого не посвящено отдельной главы, тем не менее, при разговоре о раннем периоде биографии писателя, Лирондель обращается к повести «Упырь», рассказам «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет», а также отрывку «Амена».

В работе подробно исследован биографический «подтекст» ранних произведений А.К. Толстого (впечатления от поездок в Италию), психологические предпосылки обращения к жанру (мечтательность, сильно развитое воображение), связь сюжетных ситуаций с западноевропейской традицией (тема вампиризма, традиции готического романа).

Несмотря на неоспоримые достоинства работы, приходится констатировать, что русская романтическая повесть в меньшей степени интересовала исследователя, и фантастическая проза А.К. Толстого в его освещении выглядит игрой молодого воображения, обращенного исключительно к романтической традиции, уходящей в прошлое: «Они (рассказы - А.Ф.) скорее, отражали прошлое, нежели говорили о будущем» (394; 42). Основной акцент сделан на формальной изощренности ранних опытов А.К. Толстого, имеющих, по мнению Лиронделя, подражательный, «стилизаторский» характер: «Безусловно, автор не внес никаких нововведений в пружины и атрибуты, он послушно следовал тому, что шутливо называют законами фантастического мира» (394; 39).

В этой же работе французским ученым впервые опубликована «Встреча через триста лет». Через год, в переводе А.Е. Грузинского, она станет доступной и русским читателям.

Таким образом, только после 1913 года у русских критиков и литературоведов появляется возможность говорить о фантастической прозе А.К. Толстого как о целостной художественной системе, обладающей своими законами и своей внутренней логикой.

Мысль о том, что ранние прозаические произведения А.К. Толстого являются своеобразной квинтэссенцией его творчества, высказывается в работе Н. Кнорринга «Миросозерцание А.К. Толстого» (1914). Исследователь использует раннюю фантастическую прозу писателя в качестве иллюстрации одной из характеристических особенностей его литературного дарования: «Любовь Толстого к призракам проходит через большинство его произведений. В юношеских произведениях. мы видим, в сущности, один и тот же сюжет - таинственное сношение с загробным миром, причем оно везде носит следы реальности, что придает этим произведениям характер истинно-фантастический» (156; 148).9

Подводя итог осмыслению ранних произведений А.К. Толстого в русской критике и литературоведении дореволюционного периода, необходимо отметить высказанную уже тогда важную и плодотворную мысль о том, что фантастические рассказы А.К. Толстого - органическая часть его творчества, связанная с особенностями его миросозерцания, поэтому обращение писателя к фантастике в юности может быть обусловлено не только внешними, но и внутренними причинами -закономерностями развития его художественного сознания.

Идеологический подход к произведениям искусства не мог не сказаться на весьма немногочисленных работах советских литературоведов, в которых содержится упоминание о ранней фантастической прозе А.К. Толстого

Разделение романтизма на «революционный» и «реакционный» приводит к тому, что фантастика в течение значительного промежутка времени воспринимается как следствие непозволительного художественного идеализма - средство ухода от действительности в поисках лучшего мира. Поэтому при обращении к произведениям русской классической литературы, содержащим подобный «элемент», исследователи вполне закономерно сталкивались с различными проблемами. Один из возможных выходов - оправдать «первородный грех» фантастики, либо показав ее незначительность и второстепенность, либо приспособив ее в качестве средства для достижения писателем сатирико-разоблачительных целей.

Одной из первых работ, целиком посвященных начальному этапу творческой деятельности А.К. Толстого, является статья П.К. Амирова «Романтические рассказы А.К. Толстого» (1959). «Проблему» фантастического исследователь решает, отказываясь признать за странными событиями повести статус необъяснимых. Так называемая «сумеречная» (Жан-Поль) фантастика произведения дает читателю возможность логического объяснения происходящего. П.К. Амиров использует эту возможность, чтобы доказать: «. фантастика . развенчана самим писателем, который на протяжении всего рассказа от фантастических видений опускает нас на реальную почву. реальное переплетается с фантастическим, но писатель все время подчеркивает, что фантастическое это только кажущееся, несуществующее и легко объяснимо» (10; 12).

В «Семье вурдалака» фантастика, не дающая возможности реального объяснения событий, П.К. Амировым сводится к своеобразному этнографическому фону, канве, «на которой показаны быт, обычаи сербов и, соответственно, их непримиримая ненависть к турецким поработителям» (Ю; 15).

Пожалуй, основная ценность работы П.К. Амирова - в заключении о необходимости дальнейшего исследования раннего творчества писателя: «И все же основные стороны мировоззрения, характерные особенности метода, стиля писателя нашли свое отражение и в прозе Толстого, которую нельзя игнорировать при изучении всего творчества писателя и определении его места в истории русской литературы» (10; 16).

Следование «прозаической традиции консервативного романтизма» отмечено при анализе повести «Упырь» в «Истории русской литературы XIX века» (1962). Г.Н. Поспелов основной акцент делает на сатирическую направленность фантастики в повести «Упырь». Эта особенность, по мнению ученого, восходит к некоторым произведениям В.Ф. Одоевского, где фантастическое играет вспомогательную роль при достижении автором разоблачительных целей.

С этой точки зрения, А.К. Толстой демонстрирует в своем первом прозаическом произведении четкий классовый подход к изображению героев инфернального происхождения: «Представителей чиновно-дворянской среды - генеральшу Сугробину и статского советника Теляева -он изобразил упырями и для мотивировки такого изображения разработал средневекового типа легенду.» (262; 600).

Эта же мысль доводится до своего логического завершения в книге Г.И. Стафеева «А.К. Толстой» (библиографический указатель, 1969), где социально-обличительная направленность произведения осмысливается как главная цель обращения к фантастическому жанру: «Основное внимание автор уделил показу кошмара жизни дворянского общества, разоблачению кровожадных помыслов его представителей. Именно в этом состоит пафос и социальное значение повести. В сочувствии, с которым автор показывает жертвы вампиризма, проявляется демократизм его взглядов, критика душной атмосферы дворянского общества» (332; 32).

Несмотря на идеологическую односторонность литературоведческих работ этого периода, стоит отметить, что именно во второй половине XX века (60-е гг.) начинается новый этап освоения творческого наследия А.К. Толстого. В этой связи нельзя не упомянуть имя одного из наиболее серьезных исследователей творчества писателя - И.Г Ямпольского, трудами которого в 1964 году (переиздание - 1969) выпускается четырехтомное собрание сочинений писателя.

В примечаниях к ранним повестям А.К. Толстого исследователь подчеркивает их тесную связь с западноевропейской и русской романтической традицией, устанавливая генезис некоторых традиционных тем и мотивов (вампиризм, родовое проклятие, оживающий портрет и т.д.)

Также И.Г. Ямпольским отмечено игровое начало как одна из основных особенностей ранней прозы А.К. Толстого: «. переплетение реального и фантастического, житейского и сказочного, действительности и сна, игра этими двумя планами.» (344, Т. 1; 37-38).

Определение истоков фантастической образности в произведениях А.К. Толстого, их биографический подтекст, своеобразие использования фантастического - решение этих задач является безусловной заслугой советского ученого. Однако по-прежнему фантастическая проза А.К. Толстого оцениваются как «постромантическое» явление, игра с традицией, способ самоутверждения молодого литератора, вне связи с современными ему тенденциями в русской литературе.

Взлет интереса к сверхъестественному в литературе (70-е - 90-е гг. XX в.) приводит к тому, что в поле зрения исследователей попадает фантастическая проза А.К. Толстого, которая начинает оцениваться по законам романтического мировосприятия и соотноситься с историко-литературным контекстом.

Повесть «Упырь» обретает свое место среди русских фантастических повестей в диссертации И.В. Семибратовой «Типология фантастики в русской прозе 30-х - 40-х гг. XIX века» (1973). Исследователь рассматривает «Упырь» в качестве иллюстрации фантастики как «психологической фикции». Этому типу фантастического, по мнению исследователя, соответствуют также «Пиковая дама» и «Гробовщик» A.C. Пушкина, «Портрет» Н.В. Гоголя, «Сильфида» В.Ф. Одоевского, «Черная женщина» Н.И. Греча и т.д.

Не вдаваясь в обсуждение проблемы адекватности подобного объединения под знаком «состояние героя - мотивировка фантастики», хочется отметить, что И.В. Семибратова основной акцент при анализе повести А.К. Толстого делает на психологической обусловленности сверхъестественного состоянием или мировоззрением героев произведения. Тем самым основной проблемный «узел» повести «Упырь» - старинная баллада - лишается своего каузального значения и рассматривается с позиций рационального объяснения.

Вполне закономерно, что сам исследователь чувствует в данном случае недостаточность и узость подобного подхода: «И хотя фантастическое в рассказе вполне объяснимо, оно столь тесно и тонко переплетено с реальным, что рациональное объяснение не навязывается читателю прямо и грубо, а вытекает из самой ткани повествования, давая понять, что фантастика как некая психологическая фикция присуща самой жизни» (302; 111). Другие фантастические произведения А.К. Толстого в поле зрения И.В. Семибратовой не попадают.

Через призму популярной в романтической литературе темы рассматриваются повесть «Упырь» и рассказ «Семья вурдалака» в работе Н.В. Измайлова «Тема вампиризма в литературе первых десятилетий XIX века» (1976). Значимость этой работы (для настоящего исследования) - в освещении определенных традиций, трансформированных в первых прозаических произведениях А.К. Толстого, что позволяет рассматривать их как закономерное звено в цепи мирового литературного процесса, хотя данный контекст и ограничен тематически. Имена Джона Полидори («Вампир»), Д.Г. Байрона («Гяур»), Ш. Нодье («Смарра»), П. Мериме («Гюзла»), поставленные рядом с А.К. Толстым,позволяют говорить, прежде всего, о западноевропейских «корнях» фантастической темы вампиризма, нашедшей отражение в его первых литературных опытах.

Как органичное явление русской литературы начала 1840-х гг. рассматривается повесть «Упырь» в диссертации Т.А. Чебанюк «Фантастическая повесть в историко-литературном процессе 20-х - начала 40-х гг. XIX века» (1979). В одной из глав работы на примере произведения

A.K. Толстого исследуется поэтика таинственного в русской фантастической прозе: «. на фоне бытового действия в сюжете странное служило своеобразным толчком сюжетного взрыва фантастического события, показывая его скрытое развитие» (361; 125).

Также подчеркивается «возможность двойной мотивировки каждого этапа в сюжетном движении фантастического события»(361; 126-127) и центральное (в сюжетном и в идейном плане) положение баллады о родовом проклятии, поскольку события прошлого «способствуют решению важной для автора мысли о нравственной ответственности человека перед будущим поколением, идеи «нравственной кармы» (361; 127). Отмечая обоснованность подобного подхода к анализу произведения А.К. Толстого, остается сожалеть, что подробное рассмотрение «Семьи вурдалака», «Встречи через триста лет» и «Амены», по-видимому, не входило в круг задач Т. А. Чебанюк.10

К мысли о нравственной мотивировке фантастического в повести «Упырь» обращается A.C. Курилов в примечаниях к «Князю Серебряному» (1985). Основной акцент при оценке первой повести А.К. Толстого ученый делает именно на содержательной значимости фантастических образов, раскрывая их соотнесенность с темой «ответственности каждого человека за свои поступки». С этой точки зрения все происходящее в повести призвано напомнить о том, что «ни одно преступление против совести и нравственности, ни одно злодеяние не остается безнаказанным, что карающая рука возмездия всегда и неизбежно настигает либо самого преступника, либо его потомков, которым рано или поздно приходится расплачиваться за преступления предков.» (177; 324).

Также A.C. Куриловым подчеркнута органическая связь ранней фантастики («Упыря» и «Амены») А.К. Толстого не только с мировоззренческой позицией и духовно-нравственным обликом писателя, но и с его более поздним творчеством, главная тема которого — «тема извечного торжества нравственного начала жизни, добра, чистоты, красоты, порядочности, честности, одним словом - торжества справедливости» (177; 324). Хочется отметить, что эта плодотворная мысль в отношении к фантастическим произведениям А.К. Толстого заслуживает более подробного рассмотрения.

Наиболее обширными исследованиями, посвященными целиком прозе А.К. Толстого, внутреннему ее развитию и контексту, на сегодняшний день являются работы ижевского ученого С.Ф. Васильева (См. библ.№ 43-49), на одной из которых — «Проза А.К. Толстого: Направление эволюции и контекст» (1989) необходимо остановиться подробнее.

В работе рассматриваются прозаические произведения писателя от «Упыря» до «Князя Серебряного». Раннее творчество исследуется с точки зрения особенностей поэтики фантастических рассказов: прослеживается переосмысление и трансформация сюжетных схем, образов и мотивов, «навеянных» мировой литературной традицией. Стоит отметить, что большее внимание уделяется теоретико-литературному, чем историко-литературному аспекту объекта исследования, что обуславливает несколько формализованный подход к фантастике ранних рассказов А.К. Толстого -она представляется скорее как игра с формой, не имеющая серьезной нравственной обусловленности.

В работе детально исследована «предыстория» — готическое миросозерцание и его основные признаки, влияние его на становление и развитие «черных» вариантов романтической литературы, причины проникновения готической традиции в Россию, особенности русской фантастической повести.

В главе, посвященной анализу фантастического в «Упыре», выбран следующий подход к проблеме соотношения реального и сверхъестественного в повести: «А.К. Толстой объективирует посредством сюжетных столкновений не столько точки зрения героев, а разные типы фантастики, стоящие за ними» (46; 15). Другими словами, позиция Владимира, отказывающая ирреальному миру в существовании, представляет собой объективацию «дневной» фантастики, развенчания мнимых чудес; позиция Рыбаренко, признающая реальность призраков -«ночной» тип фантастики, нагромождение чудес; «пограничная» позиция Руневского - «сумеречная» или завуалированная фантастика. Таким образом, главная особенность фантастического в «Упыре» - его «объективированность» («внешность», по терминологии Белинского): оно является для Толстого не точкой зрения на мир, а предметом «разглядывания», литературным фактом.

При анализе концовки произведения С.Ф. Васильев почеркивает, что сознательный отказ главного героя от окончательного разоблачения тайны носит оттенок нравственного отстранения от романтической «игры» с потусторонним. Этот вывод будет положен в основу общей картины эволюции творческого метода писателя.

Глава, посвященная рассмотрению «Семьи вурдалака» и «Встречи через триста лет», построена на параллельном анализе двух «французских рассказов». В ней отмечена субъективная организация обоих произведений (форма «рассказа в рассказе»), которая ведет к возможной вариативности отношения к достоверности сверхъестественных событий (хотя рассказчик и декларирует свою правдивость). В снижении удельного веса игрового элемента и принципов «сумеречной» фантастики исследователь видит главную отличительную особенность «Семьи вурдалака» и «Встречи через триста лет» по сравнению с «Упырем».

Далее, сопоставляя эти произведения с точки зрения их проблематики, ученый приходит к несколько парадоксальному выводу: «.таким образом, нравственная проблематика, неотчетливая в «Упыре», в рассказах еще более редуцируется» (46; 29). Этот вывод противоречит не только содержанию произведений, но и общей картине эволюции творческого метода А.К. Толстого, предложенной самим ученым. По его мнению, в раннем творчестве писателя «. сначала обыгрывается литературная вторичность романтической фантастики, тем самым отчасти нейтрализуется ее разрушительный идейный смысл. Намечается и усиливается тяготение к устойчивой нравственной позиции, противостоящей инфернальному, основанной на принципах и нормах, обладающих универсальным и вечным значением. В «Амене» эта тенденция смыкается с историческим повествованием и намечаются контуры нового художественного синтеза» (46; 48).

Таким образом, романтическая фантастика, являющаяся объектом игры в «Упыре», «Семье вурдалака», «Встрече через триста лет» и «Амене», оказывается противопоставленной нравственной проблематике этих произведений.

Итак, основной акцент исследователем сделан на традициях готической прозы, переосмысленных А.К. Толстым - тенденции развития отечественной повести 40-х гг. XIX века оставлены без внимания. Фантастическое в ранней прозе писателя понимается С.Ф. Васильевым как «пережиток» готического миросозерцания, основа которого - признание ничтожности человека перед лицом враждебных и темных сил. Обращение к нему Толстого объясняется «игрой с потусторонним», сознательное и поэтому формальное следование западноевропейским образцам. Поэтому и анализ поэтики «подавляет» изучение проблематики - то есть, в сущности, доказываются мысли, высказанные еще В.Г. Белинским и получившие развитие в отечественной критике XIX века.

Подводя итог, стоит отметить, что до сих пор ждут своего разрешения (или уточнения) вопросы о предпосылках и причинах обращения А.К. Толстого к фантастике, о внутренних закономерностях, определяющих развитие основных тем и мотивов его ранней прозы, а также о тенденциях в отечественной литературе 40-х гг. XIX века, соотносимых с фантастическими повестями Толстого.

Решение этих вопросов невозможно без историко-литературного рассмотрения понятия «фантастическое», его места в эстетике и художественной практике отечественного романтизма. Именно фантастика определяет жанровое своеобразие ранней прозы А.К. Толстого и критерии ее сопоставления с традициями романтизма в современной ей литературе.

ПРЕДМЕТ исследования Фантастическое, его роль и функции в ранней прозе А.К. Толстого и романтических произведениях 40-х гг. XIX века.

ОБЪЕКТ исследования Фантастические произведения А.К. Толстого («Упырь». «Семья вурдалака», «Встреча через триста лет», «Амена»); русская фантастическая повесть 40-х гг. XIX века.

ЦЕЛЬ исследования Показать обусловленность ранней фантастической прозы А.К. Толстого его духовной биографией и процессом развития русского романтизма в 40-х гг. XIX века. Для достижения этой цели необходимо решение следующих задач.

ЗАДА ЧИ исследования

1. Установить понятийные границы термина «романтическая фантастика», обозначить место фантастического в эстетике романтиков, определить задачи и функции, выполнению которых подчинено использование фантастического, упорядочить элементы поэтики, имеющие отношение к фантастическому.

2. Выяснить предпосылки и причины обращения А.К. Толстого к жанру фантастической повести, рассмотреть «Упырь», «Семью вурдалака», «Встречу через триста лет» и «Амену» с точки зрения их проблематики и поэтики, выявить роль романтической фантастики в этих произведениях, определить направление эволюции творческого метода А.К. Толстого в 40-х гг. XIX века.

3. Показать развитие жанра фантастической повести в 40-х гг. XIX века, сформулировать его основные особенности и сопоставить их с ранней прозой А.К. Толстого на основании использования фантастического.

СТРУКТУРА исследования

Для решения основных задач настоящей работы необходимо было выработать принципы рассмотрения художественного материала, являющегося объектом исследования. Главное, что делает возможным сопоставление и сближение ранних произведений А.К. Толстого с отечественной литературой того времени - фантастика. Именно она определяет своеобразие художественного решения социальных, психологических и нравственно-философских проблем во многих романтических произведениях.

Но фантастика вообще как способ отражения действительности в искусстве не является «эксклюзивным» качеством какого-то конкретного литературного направления. Следовательно, требуется разграничение фантастики собственно романтической, то есть непосредственно отражающей особенности романтического мировосприятия, и фантастики, использование которой может служить различным художественным целям в различных литературных направлениях.

Наличие романтической фантастики как в «Упыре», «Семье вурдалака», «Встрече через триста лет», «Амене», так и в произведениях 40-х гг. XIX века можно считать необходимым и достаточным признаком историко-литературной обусловленности ранней прозы А.К. Толстого

В связи с этим, композиция исследования подчинена следующей логике. Сначала рассматривается понятие «фантастическое», его осмысление представителями отечественного и западноевропейского романтизма, на основе которого делаются выводы об отличительных признаках романтической фантастики, после чего говорится об эстетических задачах, решению которых было подчинено введение фантастического, а также об элементах поэтики, ставших традиционными для романтической фантастической литературы (первая глава исследования).

Все это служит своеобразным «инструментом» познания идейно-художественного своеобразия ранней прозы А.К. Толстого, помогает изучению его произведений с точки зрения использования различных форм фантастического, выяснению внутренней логике развития фантастического жанра на первом этапе творчества писателя. При этом учитываются личностные, биографические предпосылки обращения Толстого к нравственно-философским проблемам, получающим фантастическое решение в его повестях (вторая глава исследования).

Далее доказывается, что это обращение связано не только с личными мотивами, а имеет также историко-литературную причинность и обусловленность, о которой позволяет говорить наличие определенных

24 тенденций в отечественной литературе 40-х гг. XIX века. В этот период не только сохраняется общественно-научный интерес к проблемам сверхъестественного, но и получает новое развитие художественное использование фантастического, в том числе и романтической фантастики, которая является главным критерием рассмотрения ранних произведений А.К. Толстого в контексте романтических традиций в отечественной прозе того времени (третья глава исследования).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Ранняя фантастическая проза А. К. Толстого и традиции романтизма в русской прозе 40-х гг. XIX века"

Заключение

Изучение места фантастического в романтизме, а также ранней фантастической прозы А.К. Толстого в контексте романтических традиций в русской повести 1840-х гг., приводит к следующим результатам.

1. Непосредственно термин «фантастическое» в романтической эстетике используется достаточно редко и не обладает каким-либо точным смыслом, поскольку может обозначать различные вещи - от прозрения до заблуждения. В связи с этим представляется не совсем обоснованным его использование в качестве основного обозначения романтической фантастики.

Гораздо больше ей соответствует «чудесное», принимаемое большинством романтиков как духовная закономерность и взаимосвязь. В основе представлений о чудесном лежит уверенность в том, что реальность не ограничивается материальностью, и поэтому естественные законы не нарушаются, а исполняются при помощи чуда. В эстетическом плане эта вера, как правило, смыкается с представлением о нравственной детерминированности происходящих неординарных событий, хотя и сохраняется дистанция между их восприятием и разумным объяснением.

В связи с этим, именно «чудесное» можно считать (за некоторыми исключениями) необходимым и достаточным признаком романтической фантастики как универсального способа постижения действительности в искусстве за счет преображения ее внешних форм при помощи образов и ситуаций, не имеющих аналогов в материальном мире и наделенных символическим значением, которое открывает в реальности духовную закономерность и взаимосвязь.

Таким образом, вряд ли стоит говорить о романтической фантастике как о способе пересоздания мира по законам воображения, потому что эти законы определялись не только и не столько произволом фантазии, сколько верой в высшую разумность мироздания. Вера в данном случае обладает эстетической, художественной значимостью и предполагает искренность духовного переживания, легшего в основу произведения.

Это отнюдь не означает, что романтизм ограничен в использовании фантастического лишь чудесным. Просто говорить об остальных понятиях как о категориях, определяющих своеобразие романтического взгляда на фантастику, вряд ли обоснованно.

Лишь собственно романтическая фантастика («чудесное») обладает необходимой значимостью для решения эстетических задач, так как является категорией содержательной. Главными из этих задач являются: воссоздание народного мировосприятия; познание действительности, понимаемой как гармоническая взаимосвязь и взаимозависимость материального и духовного; познание человека.

Также важное место в романтической поэтике занимает собственно фантастическое (вымышленное, нереальное, условное), выполняющее в произведениях различные функции. О задачах в данном случае говорить не приходится, поскольку это использование носит «прикладной» характер, напрямую не связанный с первоначальным содержанием того или иного фантастического образа. Эти функции традиционно обозначаются как сатирическая, аллегорическая, утопическая и развлекательная.

Эти функциональные разновидности фантастического не связаны с каким-либо конкретным литературным направлением, так как наиболее универсальны с «утилитарной» точки зрения. Однако именно в эпоху романтизма использование только этих форм фантастического часто вызывало жесткую критику, оцениваясь как рационалистическое моделирование и упрощение действительности.

2. Ранняя фантастическая проза А.К. Толстого представляет яркий пример того, что романтическая фантастика продолжает и в 1840-х гг. оставаться одним из важнейших средств познания действительности. Чудесное исполнение духовных законов бытия является главной причиной проникновения в сюжет фантастических персонажей.

Эти законы, получающие в произведениях писателя философское осмысление, тесно связаны с нравственными проблемами, главную из которых можно обозначить словом «ответственность». Необходимость обдуманного отношения к своим словам и поступкам с точки зрения их неизбежных последствий; закономерность возмездия за преступление против совести, которое является оскорблением Божественного в человеке, приводит писателя к мысли о непреходящей значимости «категорического императива»: «добро и зло, совершаемые человеком, совершаются им в конечном итоге по отношению к самому себе».

В углублении и развитии решения «сквозных» проблем ранней прозы писателя прослеживается определенная тенденция - нравственно-этическая позиция справедливости как необходимости воздаяния за осознанное или неосознанное грехопадение постепенно приобретает все более отчетливый религиозный оттенок, что ведет к ее «смягчению» за счет понятия милости, дающей возможность избежания преступления (свобода выбора) или искупления вины. Элементы фатализма уступают место религиозно-нравственному детерминизму: «Трагизм заключается не в борьбе с слепою, бессмысленною силой, не в судьбе, неизвестно как и за что овладевающей человеком, а в неизбежных, необходимых последствиях его собственных свободных действий» (И. Павлов. 239* 620).

Романтическое чудесное являлось как бы предчувствием нематериальной сущности мироздания, эстетическим поиском веры в глубокую нравственную значимость всего происходящего во внешнем и во внутреннем мире. Исчезновение этой потребности, связанное с рационалистическим подходом к анализу жизненных явлений, закономерно приводило к тому, что фантастическое лишалось собственного значения и начинало выполнять сугубо служебные функции, сатирического, аллегорического, развлекательного характера.

Изменения, постепенно назревшие в творчестве А.К. Толстого, отнюдь не связаны с утратой веры в духовные основы жизни, а скорее, с обретением глубоко религиозного представления о мире. Романтическое Чудесное как бы возвращается к своему мировоззренческому источнику - христианскому чуду, которое не имеет собственно эстетической направленности. Поэтому для постороннего наблюдателя оно превращается в сухую аллегорию, лишающую художественный образ ценности. Для верующего очевидно главное - то, что является предметом фантастического осмысления, потребность в котором исчезает, поскольку теряют актуальность его познавательные возможности.

Ранняя фантастическая проза А.К. Толстого стала для писателя важным этапом его внутреннего самоопределения. Необходимо подчеркнуть, что фантастическое в «Упыре», «Семье вурдалака», «Встрече через триста лет» и «Амене» имеет глубокое содержательное значение, то есть является романтическим чудесным, направленным на художественное постижение внутренних духовных закономерностей всего происходящего. Многочисленные предпосылки обращения молодого писателя к романтической фантастике показывают неформальность этого обращения, которое не объясняется лишь чужими влияниями, а связано с внутренними переживаниями нравственного характера. Переживания эти получают воплощение и развитие в художественных образах, имеющих отношение к фантастическому.

Динамика внутренних изменений в ранней прозе А.К. Толстого может быть обозначена как постепенное усиление религиозного элемента в содержании чудесного, которое становится способом христианского осмысления человеческой души. Поэтому романтическая фантастика естественно «перерастает» границы эстетического явления и перестает быть таковым для А.К. Толстого. Сокровенность этого превращения, возможно, и является главной причиной, объясняющей принципиальное замалчивание писателем своих первых литературных опытов. Скорее всего, он считал их делом сугубо личным и не придавал серьезного значения с художественной точки зрения.

Однако на первом этапе творчества не только оформилась мировоззренческая концепция А.К. Толстого, - он сложился именно как художник, до конца жизни не утративший обостренного внимания к нравственно-психологическим проблемам, трепетного отношения к Добру, Истине и Красоте как духовным основам мира, глубокой религиозности в осмыслении действительности. Раннее творчество Толстого органично подготовило и определило направление его эстетического развития, о чем говорит хотя бы последняя фраза из романа «Князь Серебряный», которую можно поставить эпиграфом к фантастической прозе писателя: «.Ничто на свете не пропадает, и каждое дело, и каждое слово, и каждая мысль вырастает, как древо; и многое доброе и злое, что как загадочное явление существует поныне в русской жизни, таит свои корни в глубоких и темных недрах минувшего»171 (344, Т. 2; 498).

Можно сказать, что романтическая фантастика открыла для А.К. Толстого путь к особому реализму, по выражению архиепископа Иоанна, «реализму не плоти, а духа» (137t 183).

Тем не менее, утвердившее мнение об «особом пути» писателя, «неуместности» его фантастики на фоне современной ему литературы, не совсем соответствует действительности. Обращение А.К. Толстого к жанру фантастической повести в 1840-х гг. не объясняется только «инерцией» традиции и личными, биографическими предпосылками.

Перифразируя мысль H.A. Котляревского, можно сказать, что фантастическая проза А.К. Толстого - «все-таки самое законное дитя своего времени» (173,* 187).

3. Внимательный взгляд на литературу «переходного десятилетия» показывает, что общественное сознание продолжают волновать вопросы, связанные с необъясненным, необъяснимым и сверхъестественным, а критика, пародии и массовая культура сигнализируют не о вырождении фантастики, а о ее распространенности на самых разных интеллектуальных и культурных уровнях.

Фантастическое не становится достоянием лишь «развлекательного» чтива, а представляет интерес и для высокообразованной части русского общества. Об этом позволяют говорить и новые переводы на русский язык лучших образцов зарубежной фантастической литературы, и" публикации ведущих отечественных журналов.

Многие произведения, созданные в 1840-х гг., показывают огромное разнообразие функционального использования фантастического, которое сохраняет свое значение как средство психологического воздействия на читателя, сатирического обличения человеческих и социальных пороков, нравственно-аллегорического поучения.

Однако самое главное то, что не теряет своих позиций и собственно романтическая фантастика, то есть чудесное. По-прежнему оно является важным инструментом познания духовной сущности мира, а фантастические образы помогают осмыслить и представить незыблемость законов, определяющих бытие мира и человека.

По сравнению со второй половиной 20-х - 30-ми гг. 19 века, фантастика в 1840-х гг. становится более «рефлексирующей», самоосознающей и самопознающей, а ее развитие достигает той черты, перейдя которую, чудесное потеряет непосредственную связь с романтизмом, или «вырождаясь» в атрибут развлекательного чтива, или превращаясь в рационалистическую аллегорию, или становясь условием научно-фантастического осмысления мира, или возвращаясь к своему нелитературному первоисточнику - религиозной вере.

Именно в этом направлении и развивается фантастика в творчестве А.К. Толстого, тесным образом смыкаясь с тенденциями в отечественной литературе своего времени, изучение которых позволяет говорить о контексте ранних повестей А.К. Толстого, долгое время остававшихся в историко-литературной «изоляции». Романтическая фантастика, к которой обратился А.К. Толстой в самом начале своего писательского пути, не только помогает ему художественно осмыслить насущные духовно-нравственные проблемы, но и «вводит» его в живую струю русской литературы 40-х гг. XIX века. Поэтому «выбор жанра» для молодого писателя вдвойне неслучаен: он имеет как внутреннюю (биографическую), так и внешнюю (историко-литературную) обусловленность.

Таким образом, знаменитый поэтический принцип «Дружно гребите во имя Прекрасного против течения» как бы приобретает новое «звучание», помогая представить не только своеобразие литературной судьбы

198

А.К. Толстого, но и высшую - субъективную и объективную -закономерность ее.

Хочется подчеркнуть необходимость историко-литературного осмысления всего творчества замечательного русского писателя, имя которого давно стало синонимом предельной честности, глубокой религиозности, высокого художественного мастерства и. - непонятости, непризнанности, несвоевременности.

Список научной литературыФедоров, Алексей Владимирович, диссертация по теме "Русская литература"

1. Авсеенко В.Г. Граф А.К. Толстой. // Русский вестник. 1875. №11.

2. Автономова В.П. Художественное своеобразие фантастики в русском героическом эпосе. Саратов, 1981.

3. Айхенвальд Ю.И. Несколько слов о поэзии А.К. Толстого. // Вестник воспитания. 1901. №1.

4. Акимова H.H. Ф.В. Булгарин и Н.В. Гоголь. Дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. СПб., 1996.

5. Аксаков К.С. Эстетика и литературная критика. М., 1995.

6. Александров A.B. Русский романтический рассказ. Киев, 1985.

7. Александровский Г.В. Некоторые черты жизни, личности и мировоззрения гр. А.К. Толстого. Киев, 1901.

8. Алексей Константинович Толстой, его жизнь и сочинения. / Сост. Покровский K.B. М., 1912.

9. Альтбеткова Р.И. Фантастические образы в русском романтизме 30-х гг. XIX века. // Из истории русского романтизма. Кемерово, 1971. Вып. 1.

10. Ю.Амиров П.К. Романтические рассказы А.К. Толстого. // Учен. зап. Азерб. гос. ун-та. Серия общ. наук. 1961. №6.

11. I.Ammoh Н. Художник-боец. // Журнал Мин. нар. проев. 1896. №1.

12. Андреев Д.Л. Роза Мира. И Андреев Д. Л. Собр. соч.: В 3 т. М., 1995. Т. 2.

13. З.Анненкова Е.И. Гоголь и литературно-общественное движение 30-х начала 40-х гг. XIX века. Л., 1988.

14. Анненский И. О формах фантастического у Гоголя. // Русская школа. 1890. № 10. Декабрь.

15. Анненский И. Книги отражений. М., 1979.

16. Антощук Л.К. Концепция и поэтика безумия в русской критике и литературе 20-х 30-х гг. XIX века. Дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. Томск, 1996.

17. Аскаров Т. Эстетическая природа условности. Фрунзе, 1966.

18. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1869.

19. Ахматова A.A. О Пушкине: статьи и заметки. Горький, 1984.

20. Банковская Н.П. Типология романтического мышления. Дис. на соиск. учен, степени д-ра филол. наук. Киев, 1991.

21. Батюшков Ф.Д. А.К. Толстой. // История русской литературы XIX века. М., 1909. Т. 3.

22. Батюшков Ф.Д. Французская диссертация о Толстом. // Журнал Мин. нар. проев. 1913. №9. Отд. 2.

23. Бахтин. М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965.

24. Бахтина В.А. Эстетическая функция сказочной фантастики. Саратов, 1972.

25. Белинский В.Г. Полн. собр. соч. М., 1953-59.

26. Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1976.

27. Вельский Л. Основные мотивы поэзии гр. А.К. Толстого. // Русское обозрение. 1894. №3.

28. Берковский Н.Я. Романтизм. // Краткая литературная энциклопедия. М., 1971. Т. 6.

29. Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. М., 1973.

30. Бестужев-Лада И. Сто лиц фантастики. // Библиотека современной фантастики. Т. 14. М., 1967.

31. Благой Д.Д. Литература и действительность. М., 1959.

32. Боброва М.Н. Романтизм в американской литературе XIX века. М., 1972.

33. Богаткина М.Г. Своеобразие детерминистических отношений в идейно-образной системе романтического произведения. Дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. Казань, 1980.

34. Борисов Н. Речь, творящая жизнь. // Жизнь вечная. 1995. Февраль. № 2 (5).

35. Ботникова А.Б. Гофман и русская литература первой половины XIX века. Автореф. дис. на соиск. учен, степени д-ра филол. наук. М., 1978.

36. Браун Е.Г. Литературные источники типа Дон Жуана. // Пантеон литературы. 1899. №5.

37. Бриммер В. О истинном и ложном романтизме. // Сын Отечества. 1830. № 9.

38. Брио В.В. Творчество А. Погорельского. К истории русской романтической прозы. М., 1990.

39. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 1984.

40. Булгарин Ф.В. Сочинения. М., 1990.

41. Бунин И.А. Собр. соч.: В 5 т. СПб., 1994. Т. 5.

42. Ванслов В.В. Эстетика романтизма. М., 1966.

43. Васильев С.Ф. "Амена" А.К.Толстого. Устинов, 1986.

44. Васильев С.Ф. О сюжете "Семьи вурдалака". Устинов, 1986.

45. Васильев С.Ф. Проза А.К. Толстого: направление эволюции. Дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. Л., 1987.

46. Васильев С.Ф. Проза А.К. Толстого: Направление эволюции и контекст. Ижевск, 1989.

47. Васильев С.Ф. Поэтика реального и фантастического в русской романтической прозе. // Проблемы исторической поэтики. Петрозаводск, 1990.

48. Васильев С.Ф. Позиция автора в фантастической прозе А.К. Толстого.// Проблема автора в художественной литературе. Ижевск, 1990.

49. Васильев С.Ф. В сумраке бытия. // Фантастические повести (Н. Дурова, В.Ф. Одоевский, А.К. Толстой). Ижевск, 1991.

50. Венгеров С.А. А. Толстой (литературный портрет). // Толстой А.К. Поли. Собр. Соч. Т. 1. СПб, 1907.51 .Веселовский. А.Н. В.А. Жуковский. Поэзия чувства и сердечного воображения. СПб., 1904.

51. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. JI, 1940.

52. Виллардо. Краткое описание жизни графа П.А. Толстого. // Русский архив,. 1896. № 1.

53. Виролайнен М.Н. Драматургия А.К. Толстого. // История русской драмы второй половины XIX начала XX века. JI, 1987.

54. Волинсон И .Я. К вопросу об освещении романтизма в современном литературоведении. Харьков, 1970.

55. Волков И.Ф. Романтизм. // Творческий метод. М., 1960.

56. Вопросы романтизма. Казань, 1963-69. Вып. 1-5.5 8.Вопросы романтизма в советском литературоведении. Казань, 1970.

57. Вопросы романтизма и реализма в зарубежной литературе. Днепропетровск, 1969.

58. Вопросы романтического метода и стиля. Калинин, 1978.

59. Вопросы романтического миропонимания, метода, жанра и стиля. Калинин, 1986.

60. Вопросы теории и истории литературы. Н.Тагил, 1969.

61. Воркунова Н. Искусство романтической эпохи. // Искусство. 1970. №10.

62. Вяземский П.А. Записные книжки. М, 1963.

63. Гайденков Н.М. Кризис романтизма в русской литературе 40-х -50-х гг. XIX века. Дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. М, 1947.

64. Галахов А.Д. Обзор мистической литературы в царствование императора Александра I. // Журнал Мин. нар. проев. 1875. 4.182.

65. Галич А.И. Опыт науки изящного. СПб, 1825.

66. Гапоненко П.А. Лирика А.К. Толстого. М, 1976.

67. Гачев Т.Д. Развитие образного сознания в литературе. // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Образ, метод, характер. М, 1962.

68. Гегель Г.В.Ф. Эстетика: В 4 т. М, 1968.

69. Георгиевский П.Е. Руководство к изучению российской словесности. СПб, 1836.

70. Гердер. И.Г. Избранные сочинения. М.; Л, 1959.

71. Гете И.В. Избранное. М., 1950.

72. Гете И.В. Фауст. М., 1982.

73. Гинзбург Л.И. О проблеме народности и личности в поэзии декабристов. // О русском реализме XIX века и вопросах народности литературы. М.-Л., 1960.

74. Глаголев. А.Г. Умозрительные и опытные основания словесности. СПб., 1831.

75. Глебов В.Д. Шекспир в восприятии А.К.Толстого. // Шекспир и мировая литература. Бишкек, 1993.

76. Гоголь Н.В. Повести. М., 1979.

77. Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. М., 1937-52.

78. Гоголь Н.В. Духовная проза. М., 1992.

79. Гоголь о литературе. М., 1952.

80. Горбунова Л.Г. Творчество В.К. Кюхельбекера. Проблемы фантастики и мифологии. Саратов, 1991.

81. Готорн Н. Новеллы. Л., 1965.

82. Готорн Н. Дом о семи фронтонах. Новеллы. Л., 1975.

83. Гофман Э.Т.А. Эликсиры сатаны. Л., 1984.

84. Гофман Э.Т.А. Новеллы. Л., 1990.

85. Гофман Э.Т. А. Собр. соч.: В 6 т. М., 1991.

86. Гофман Э.Т.А. Серапионовы братья: В 2 т. Минск, 1994.

87. Гофман Э.Т.А. Ночные истории. Киев, 1996.

88. Грамзина Т.А. К проблеме фантастики в романтизме конца XVIII начала XX веков. // Проблемы русской и зарубежной литературы. Волгоград, 1971.

89. Греков В.Н. Предисловие. // Русская и советская фантастика. М., 1989.

90. Грекова Е.В. Герой русской романтической литературы. Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. Тверь, 1997.

91. Греч Н.И. Учебная книга русской словесности. СПб., 1830.

92. Григорьев П. Устарелые формы поэзии. // Библиотека дешевая и общедоступная. 1975. №4.

93. Гринева М.П. Поэтика демонической темы в русской литературе 10-30-х гг. XIX века. Дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. Томск, 1995.

94. Грязнова А.Т. Язык русской романтической прозы. Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. М., 1994.

95. Гуляев H.A. Теория литературы в связи с проблемами эстетики. М, 1970.

96. Гулыга A.C. Принципы эстетики. М., 1987.

97. Гурвич И.А. Русская беллетристика. Эволюция, поэтика, функции. // Вопросы литературы. 1990. № 5.

98. Гуревич A.M. Жажда совершенства. // Вопросы литературы. 1964. №9.

99. Гуревич А .Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981.

100. Гуревич Г.И. Карта страны фантазии. М., 1967.

101. Гусев H.H. Л.Н. Толстой. Материалы к биографии. М., 1954.

102. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. СПб.; М., 1882. Т. 3.

103. Дворянские роды Российской империи. СПб., 1993.

104. Де-ла-Барт Ф.Г. Поэтика А.Толстого. // Педагогическая мысль. 1904. Вып. 1.

105. Денисюк Н.Ф. Граф А.К. Толстой, его время, жизнь и сочинения. М. 1907.

106. Дилакторская О.Г. Фантастическое в «петербургских повестях» Н.В. Гоголя. Владивосток, 1986.

107. Дмитриев В.А. Реализм и художественная условность М., 1974.

108. Дмитриев A.C. Проблемы иенского романтизма. М., 1975.

109. Дмитриев A.C. Теория западноевропейского романтизма. // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980.

110. Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Т. 14. Л., 1976; Т 22. Л., 1981.

111. Дубровина И.М. Романтика в художественном произведении. М., 1976.

112. Дурова H.A. Ярчук Собака-духовидец. // Фантастические повести. Ижевск. 1991.

113. Дюнькин Н.И.; Новиков А.И. А.К. Толстой. Биография и разбор его главных произведений. СПб., 1909.

114. Желтоухов А. Рассуждение о том, что есть чудесное в Поэзии, какие роды стихотворных сочинений, в которых наиболее оно употребительно и каким образом. М., 1818.

115. Жемчужников А. Отрывки из моих воспоминаний о 50-х годах. // Вестник Европы. 1899. №11.

116. Жирмунский В.М. Религиозное отречение в произведениях гейдельбергских романтиков. М., 1918.

117. Жирмунский В.М., Сигал H.A. У истоков европейского романтизма. // Фантастические повести. Гораций Уолпол «Замок Отранто», Жак Казот «Влюбленный дьявол», Уильям Бекфорд «Ватек». Л., 1967.

118. Жирмунский В.М. Немецкий романтизм и современная мистика. СПб., 1996.

119. Жуков Д.А. Заветное. М., 1981.гъо

120. Жуков Д.А. Алексей Константинович Толстой. М., 1982.

121. Жуков Д.А. А.К. Толстой-драматург. // Волга. 1982. №3.

122. Жуковский В.А. Нечто о привидениях. // Полн. собр. соч. СПб., 1902. Т. 10.

123. Забылин М. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. М., 1989.

124. Замотин И.И. Романтизм 20-х гг. XIX века. Варшава, 1903.

125. Записки домового: русская фантастика первой половины XIX века. М., 1996

126. Иванова Т.В. Фольклор в творчестве А.К. Толстого. Петрозаводск, 1975.

127. Иванова Т.В. Былинные темы в балладах А.К. Толстого. // Проблемы взаимовлияния фольклора и литературы. М., 1986.

128. Из истории рода графов Толстых. Тула, 1992.

129. Из истории русского романтизма. Кемерово, 1971. Вып. 1.

130. Избранная проза немецких романтиков: В 2 т. М., 1979.

131. Измайлов Н.В. Тема вампиризма в литературе первых десятилетий XIX века. // Сравнительное изучение литератур. Л., 1976.

132. Ильин И.А. Одинокий художник. Статьи. Речи. Лекции. М., 1993.

133. Ильин И.А. Путь к очевидности. М., 1993.

134. Инютин В.В. О гротеске и фантастике в русской прозе 30-х -40-х гг. XIX века. // Русская классическая литература и современность. Воронеж, 1985.

135. Иоанн (Шаховской Д.А.). Пророческий дух в русской поэзии (лирика Алексея Толстого). // Иоанн (Шаховской Д. А.). Избранное. Петрозаводск, 1992.

136. Ирвинг В. Альгамбра. Новеллы. М., 1990.

137. Искусство и художник в зарубежной новелле XIX века. Л., 1985.

138. Искусство романтической эпохи. М., 1969.

139. История романтизма в русской литературе. М., 1979.

140. История русской литературы XIX века. 40-60-е годы. М., 1998.

141. Кагарлицкий Ю.И. Что такое фантастика? М., 1974.

142. Кайсаров A.C. Славянская и российская мифология. М., 1810.

143. Каменская М.Ф. Воспоминания. М., 1991.

144. Каменский З.А. Русская эстетика первой трети XIX века. // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века. М., 1974.

145. Каменский З.А. Московский кружок любомудров. М., 1980.

146. Канунова Ф.З. Эстетика русской романтической повести. Томск, 1973.

147. Капитанова Л.А. Русская романтическая повесть первой трети XIX века. Специфика повествования. М., 1996.

148. Карташова И.В. Гоголь и романтизм. Дис. на соиск. учен, степени д-ра фил. наук. М., 1983.

149. Касторский М.Н. Начертание славянской мифологии. СПб., 1841.

150. Клюев B.C. Образы древнерусской литературы в исторических балладах А.К. Толстого. // Литература Древней Руси. М., 1978. Вып. 2.

151. Клюев B.C. Некоторые вопросы эстетики А.К. Толстого. // Вопросы истории и поэтики русской литературы. Ставрополь, 1975.

152. Клюев B.C. Проблемы историзма в творчестве А.К. Толстого. М., 1975.

153. Ключников С.Ю. Психоэнергетическая защита. М., 1995.

154. Кнорринг H.H. Миросозерцание А.К. Толстого. // Сб. статей в честь проф. В.П. Бузескула. Харьков, 1914.

155. Ковтун В. Вопросы о соотношении понятий "условность" и "фантастика" в литературоведении. // Вестник Моск. ун-та. Серия 9 (филология). 1990. №1.

156. Козьмин Н.К. Очерки по истории русского романтизма. СПб., 1903.

157. Колосова Н.П. А.К. Толстой М., 1984.

158. Колосова Н.П. А.К. Толстой. // Силуэты. 1986.

159. Комната с гобеленами. Английская готическая проза. М., 1991.

160. Кондратенков A.B. Исторические поэмы А.К. Толстого и романтизм в русской поэзии 40-х 60-х гг. XIX века. Дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. Днепропетровск, 1989.

161. Кондратьев A.A. Граф А.К. Толстой. Материалы для истории жизни и творчества. СПб., 1912.

162. Корецкий В. Опричнина и роман А.К. Толстого «Князь Серебряный». // Толстой А.К. Князь Серебряный. М., 1959.

163. Коржавин Н. Поэзия А.К. Толстого. // Вопросы литературы. 1967.№ 4

164. Кормилов C.B. Иван Грозный и его эпоха в творчестве М.Ю. Лермонтова и А.К. Толстого. Черты романтического историзма. // Вестник Московского ун-та. Серия 9 (филология). 1977. №4.

165. Коровин В.И. Фантастический мир русской романтической повести. // Сильфида. Сказочные повести русских романтиков. М, 1988.

166. Косморама: фантастические повести первой половины XIX века. М., 1997.

167. Котельников В.А. Философские искания И.В. Киреевского и развитие русского художественного сознания в первой половине XIX века. Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. Л., 1980.

168. Котляревский H.A. Романтические настроения во Франции. М., 1892.

169. Котляревский H.A. Старинные портреты. СПб., 1907.

170. Кошелев В.А. Мудрость неуместного. // Литературная Россия. 1992. 04.09.

171. Критическая литературы о произведениях гр. А.К.Толстого. / Сост. Н. Денисюк. М., 1907.

172. Крохина Н.П. Миф и символ в романтической традиции. М., 1990.

173. Круглов A.B. Граф А.К. Толстой. Биография и характеристика. М., 1914.

174. Курилов A.C. Понятие народности и принцип историзма. // Методология современного литературоведения: проблемы историзма. М., 1978.

175. Курилов A.C. Примечания. // Толстой А.К. Князь Серебряный. Тула, 1985.

176. Кулешов В.И. «Отечественные записки» и литература 40-х гг. XIX века. М., 1959.

177. Купреянова E.H. Историко-литературный процесс как научное понятие. // Историко-литературный процесс. Л., 1974.

178. Кюхельбекер В.К. Избранные произведения: В 2 т. М.; Л., 1967.

179. Кюхельбекер В.К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979.

180. Ларош Г.А. Литература и жизнь. // Ларош Г.А. Избранные статьи. Л., 1978. Вып. 5.

181. Левенстим А. А.К. Толстой, его жизнь и произведения. // Вестник Европы. 1906. №10.

182. Лессинг Г.Э. Гамбургская драматургия. М.; Л., 1936.

183. Лирика и эпические произведения А.К. Толстого. / Сост. Рошал Е.А. СПб., 1913.

184. Литературно-критические работы декабристов. М., 1978.

185. Литературное наследство. М., 1954. Т. 59.

186. Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980.

187. Лобыцына М.В. Своеобразие русской фантастической повести 20-х 30-х гг. XIX века. Дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. М., 1990.

188. Ломова Е.А. Структура и типология повествовательных форм в романтической прозе 20-х 30-х гг. XIX века. Томск, 1990.

189. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. М, 1988.

190. Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллин, 1992.

191. Лужановский A.B. Рассказ в русской литературе 1820-х 50-х гг. Дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. М, 1991.

192. Ляпунов Б.В. В мире мечты. М, 1970.

193. Маймин Е.А. О русском романтизме. М, 1975.

194. Максимов C.B. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1903.

195. Манн Ю.В. О гротеске в литературе. М, 1966.

196. Манн Ю.В. Русская философская эстетика. М, 1969.

197. Манн Ю.В. Поэтика русского романтизма. М, 1976.

198. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. М, 1978.

199. Манн Ю.В. Динамика русского романтизма. М, 1995.

200. Маркович В.М. Тема искусства в русской прозе эпохи романтизма. // Искусство и художник в русской прозе первой половины XIX века. Л, 1989.

201. Маркович В.М. Дыхание фантазии. // Русская фантастическая проза эпохи романтизма. Л, 1990.

202. Медведев Ю. "Там лес и дол видений полны". // Русская фантастическая проза XIX XX веков. М, 1989.

203. Медведева Н.Г. Миф как форма художественной условности. Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. М, 1984.

204. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М, 1976.

205. Меньшиков М.О. Поэт русского Возрождения. // Меньшиков М.О. Критические очерки. СПб, 1899.

206. Мережковский Д.С. Гоголь и черт. // Мережковский Д.С. В тихом омуте: статьи и исследования разных лет. М, 1991.

207. Мережковский Д.С. М.Ю. Лермонтов Поэт сверхчеловечества. // Мережковский Д.С. В тихом омуте: статьи и исследования разных лет. М, 1991.

208. Мерзляков А.Ф. Краткая риторика. М, 1817.

209. Мериме П. Гюзла. // Мериме П. Собр. соч. Т. 1. M, 1983.

210. Миллер О. Граф Толстой как лирический поэт. // Критическая литература о произведениях гр. А.К. Толстого. М, 1907.

211. Миропонимание и творчество романтиков. Калинин, 1986.

212. Мифы народов мира: В 2 т. М, 1980.

213. Михайлова A.A. О художественной условности. М, 1970.

214. Надеждин Н.И. О высоком. // Вестник Европы. 1829. Март-Апрель.

215. Надеждин Н.И. Литературная критика. Эстетика. М, 1972

216. Надеждин Н.И. О современном направлении изящных искусств. // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. М., 1974. Т. 2.

217. Наливайко Д. Романтизм как эстетическая система. // Вопросы литературы, 1982. №11.

218. Народные русские сказки из сборника А.Н. Афанасьева. М., 1982.

219. Недошивин Г.А. Очерки теории искусства. М., 1953.

220. Неелов Е.М. Волшебно-сказочные корни научной фантастики. Л., 1986.

221. Неизученные страницы европейского романтизма. М., 1975.

222. Немзер А. Тринадцать таинственных историй. // Русская романтическая новелла. М., 1989.

223. Нечаенко Д.А. Художественная природа литературных сновидений. Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. М., 1991.

224. Нечаянная свадьба. Русская новелла конца XVIII начала XIX века. М., 1991.

225. Никитин А. Литературные портреты. // Русский вестник, 1894. №2.

226. Новалис. Гимны к ночи. М., 1996.

227. Нодье Ш. Новеллы. Л., 1936.

228. О прогрессе в литературе. Л., 1977.

229. О русском реализме XIX века и вопросах народности литературы. М.; Л., 1960.

230. Овсянико-Куликовский Д.Н. История русской литературы XIX века. М., 1909.

231. Одоевский В.Ф. Сочинения: В 3 т. СПб., 1844.

232. Одоевский В.Ф. Русские ночи. Л., 1975.

233. Одоевский В.Ф. Пестрые сказки. СПб., 1996.

234. Орлов С.А. История сношений человека с дьяволом. М., 1913.

235. Остолопов Н.Ф. Словарь древней и новой поэзии. СПб., 1821.

236. Павлов И. Судьба поэта. // Русский вестник. 1876. №8.

237. Павлов И. Забываемый поэт-современник. // Русский вестник. 1878. №12.

238. Павлов-Сильванский Н.П. Пращур Л.Н. Толстого. // Исторический вестник. 1905. № 6.

239. Пактовский Ф.Е. Граф А.К. Толстой и его поэтическое творчество. Казань 1900.

240. Парадиев В. Личность гр. А.К. Толстого. Чернигов, 1914.

241. Перевощиков В.М. Опыт о средствах пленять воображение. // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. М., 1974. Т. 1.

242. Перцов П.П. Граф A.K. Толстой // Философские течения русской поэзии. СПб., 1896.

243. Петров Г. Граф А.К. Толстой. // Петербургские ведомости. 1898. №281.

244. Петров П.Н. История родов русского дворянства. СПб., 1885.

245. Петрунина И.В. Проза второй половины 20-х начала 30-х гг. XIX века. // История русской литературы. М., 1981. Т. 2.

246. По Э.А. Полное собрание рассказов. М., 1970.

247. Погодин М.П. Простая речь о мудреных вещах. М., 1884.

248. Погорельский А. Двойник. Монастырка. М., 1960.

249. Поддубная Р.Н. Идейно-художественные функции фантастики и развитие творческих принципов реализма в русской литературе XIX века. Дис. на соиск. учен, степени д-ра филол. наук. Киев, 1990.

250. Подольская И. «Двух станов не боец.». // Толстой А.К. Избранное. М., 1986.

251. Покровский К.В. Граф А.К. Толстой и современная ему критика. М., 1908.

252. Покровский К.В. Период расцвета поэтической деятельности А.К. Толстого. М., 1908

253. Полевой H.A. Рецензия на «Пестрые сказки» В. Одоевского. // Московский телеграф. 1833. Ч. 50. № 6.

254. Полевой H.A. и Полевой К.А. Литературная критика. Л., 1990.

255. Полидори Д. Вампир. М., 1828.

256. Полюшкина P.A. Античность и русская романтическая трагедия начала XIX века. // Литературно-художественные связи и взаимодействия. Киев, 1990.

257. Поляк Л.М. Реалистическая фантастика Алексея Толстого. // Русская литература. 1962. № 3.

258. Померанцев И. Фантастика в ранней прозе Н.В. Гоголя. // Родник. Рига, 1990.

259. Поречников В. Роман А.К. Толстого "Князь Серебряный". // Голос. 1863. №48.

260. Поспелов Г.Н. История русской литературы XIX века. М., 1962. Т. 2.4. 1.

261. Потоцкий Я. Рукопись, найденная в Сарагосе. М., 1969.

262. Призраки: русская фантастика середины XIX века. М., 1997.

263. Проблемы исторической поэтики. Петрозаводск, 1990.

264. Проблемы романтизма. / Сост. У.Р. Фохт. М., 1967.

265. Проблемы романтизма. / Сост. A.M. Гуревич. М., 1971.

266. Проблемы романтизма. / Сост. И.В. Карташова. Тверь, 1990.

267. Проблемы теории и истории литературы. М., 1971.

268. Проблемы эстетики и творчества романтиков. / Сост. H.A. Гуляев. Калинин, 1982.

269. Прокопович Ф. Сочинения. M.; JL, 1961.

270. Пропп В.Я. Морфология сказки. Л., 1928.

271. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1946.

272. Прянишников Н.Е. В.А. Жуковский и А.К. Толстой. // Прянишников Н.Е. Писатели-классики в Оренбургском крае. Челябинск, 1977.

273. Пузин Н.П. Портреты предков Толстого. // Яснополянский сборник. Тула, 1962.

274. Пушкин A.C. Поли. собр. соч.: В 6 т. М., 1950.

275. Пушкин A.C. Полн. собр. соч.: В 10 т. Л., 1977.

276. Ранние романтические веяния. Из истории международных связей русской литературы. Л., 1972.

277. Рассуждение об нетлении и сожжении всех вещей. М., 1816.

278. Рихтер Ж.П. Приготовительная школа эстетики. М., 1981.

279. Рогов Т.О. О чудесном. // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. М., 1974. Т. 1.

280. Родзевич C.B. К истории русского романтизма. // Русский филологический вестник. Варшава, 1917. №1, 2.

281. Розен Е.Ф. «Пестрые сказки» Одоевского. // Северная пчела. 1833. № 104.

282. Романтизм. Открытия и традиции. / Сост. И.В. Карташова. Калинин, 1988.

283. Романтический метод и романтическая тенденция в русской и зарубежной литературе. Казань, 1975.

284. Румянцев А. Казнь царевича Алексея Петровича. // Русская старина. 1905. Август.

285. Русская повесть XIX века. История и проблематика жанра. Л., 1973.

286. Русская романтическая новелла. М., 1989.

287. Русская фантастическая проза эпохи романтизма. Л., 1990.

288. Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. М., 1974.

289. Русский демонологический словарь. СПб., 1996.

290. Русский романтизм. / Сост. К.Н. Григорьян. Л., 1978.

291. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1981.

292. Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси. M., 1987.

293. Сакулин П.Н. Из истории русского идеализма. Князь В.Ф. Одоевский мыслитель и писатель. М., 1913.

294. Салтыков-Щедрин М.Е. "Князь Серебряный", исторический роман гр. А.К. Толстого. // Современник. 1863. №4.

295. Сафиулин Я.Г. Полевой как теоретик романтизма. Автореф. дис. на соиск. учен. степ, д-ра филол. наук. Казань, 1969.

296. Сахаров В.И. Романтические повести В.Ф. Одоевского и эволюция русской романтической прозы. Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. М., 1976.

297. Сахаров В.И. Перекличка через века (А.К. Толстой и М.А. Булгаков). // Библиотека. 1993. № 11-12.

298. Сахаров И.П. Сказания русского народа о семейно жизни своих предков. СПб., 1837.

299. Сведенцов И. Общая теория словесности. М., 1831.

300. Семибратова И.В. Типология фантастики в русской прозе 30-х 40-х гг. XIX века. Дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. М., 1973.

301. Сенковский О.И. Сочинения барона Брамбеуса. М., 1989.

302. Сергеева Т.Н. Об исторических и научно-психологических истоках фантастической повести 20-х 30-х гг. XIX века. // Проблемы метода и жанра. Томск, 1988.

303. Сиповский В.В. История русской словесности. СПб., 1913. Ч. 3. Вып. 1.

304. Сиповский В.В. Пушкин и романтизм. Пг., 1916.

305. Скабичевский A.M. Поэзия гр. Толстого как тип чужеядного творчества. // Скабичевский A.M. Сочинения. СПб., 1903. Т. 1.

306. Скабичевский A.M. История новейшей русской литературы. СПб, 1891.

307. Скотт В. О сверхъестественном в литературе. // Собр. Соч.: В 20 т. Т. 20. М.;Л, 1965.

308. Словарь Академии Российской. СПб, 1822. Ч. 6.

309. Смолко Н.С. Драматическая поэма А.К. Толстого «Дон Жуан». Пржевальск, 1962.

310. Современные зарубежные исследования по романтизму. М, 1976.

311. Современные проблемы метода, жанра и поэтики литературы. Петрозаводск, 1991.

312. Соколов А.Н. Некоторые особенности романтизма в славянских литературах. М, 1958.

313. Соколов А.Н. К спорам о романтизме. // Вопросы литературы. 1963. №7.

314. Соколов А.Н. История русской литературы XIX века (1-я половина) М, 1976.

315. Соколов А.Н. От романтизма к реализму. М, 1957.

316. Соколов Н.М. Иллюзии поэтического творчества. Эпос и лирика А.К.Толстого. СПб, 1890.

317. Соколов Н.М. Миросозерцание А. Толстого. // Критическая литература о произведениях гр. А.К. Толстого. М., 1907.

318. Соколовская С.А. Фантастическое в философско-эстетической концепции В.Ф. Одоевского. Автореф. дис. на соиск. учен, степени д-ра филос. наук. М., 1989.

319. Соколовская С.А. Романтическая фантастика. // Художественная культура: вопросы теории и истории. М., 1989.

320. Соловьев А. А.К. Толстой. Биография и подробный разбор важнейших произведений для учащихся. СПб., 1911.

321. Соловьев А.Э. Истоки и смыл романтической иронии. // Вопросы философии. 1984. № 12.

322. Соловьев B.C. Поэзия графа А.К. Толстого. // Вестник Европы. 1895. №5.

323. Соловьев B.C. Предисловие (к книге А.К. Толстого "Упырь"). // Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991.

324. Соловьева И.В. Добро и зло в прозе В.Ф. Одоевского. Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. М., 1995.

325. Соловьева H.A. В лаборатории фантазии. // Комната с гобеленами. Английская готическая проза. М., 1991.

326. Сомов В.П. Пародия как средство борьбы с литературным и этическим романтизмом 20-х 40-х гг. XIX века. Автореф. дис. на соиск. учен., степени канд. филол. наук. М., 1968.

327. Сомов О.М. О романтической поэзии. // Литературно-критические работы декабристов. М., 1978.

328. Сохряков Ю.И. Художественные открытия русских писателей: О мировом значении русской литературы. М., 1990.

329. Стасов В.В. Прискорбные эстетики. // Новое время. 1877. №310. 08.01.

330. Стафеев. Г.И. А.К. Толстой. Библиографический указатель. Тула, 1969.

331. Стафеев Г.И. «В отчизне пламени и слова» (А. Перовский и А.К. Толстой в Красном Роге). Тула, 1983.

332. Страхов H.H. Критические заметки. // Отечественные записки. 1867. Т. CLXXII. №6.

333. Страшное гадание. Русская фантастика первой половины XIX века. М., 1997.

334. Толковый словарь русского языка. М., 1997.

335. Толстихина А.О., Байдал Е.А. Мотив закономерного и фатального в произведениях А.К. Толстого. // Литературные произведения XVIII XX вв. в историческом и культурном контексте. М. 1985.

336. Толстой A.K. Полн. собр. соч: В 4 т. СПб., 1882.

337. Толстой А.К. Полн. собр. соч: В 4 т. СПб., 1898.

338. Толстой А.К. Полн. собр. соч: В 4 т. СПб., 1907-1909.

339. Толстой А.К. Полн. собр. соч: В 4 т. СПб., 1907-1908.

340. Толстой А.К. Полн. собр. соч: В 4 т. СПб., 1914.

341. Толстой А.К. Собр. соч.: В 4-х т. М., 1964.

342. Толстой А.К. Собр. соч.: В 4-х т. М., 1969.

343. Толстой С.М. Толстой и Толстые. Очерки из истории рода. М., 1990.

344. Троицкий В.Ю. Художественные открытия русской романтической прозы 20-х- 30-х гг. XIX века. М., 1985.

345. Троицкий В.Ю. Русская романтическая проза 20-30-х гг. XIX века. Дис. на соиск. учен, степени д-ра филол. наук. М., 1986.

346. Тураев C.B. От просвещения к романтизму. М., 1983.

347. Турьян М.А. «Странная моя судьба.» (О жизни В.Ф. Одоевского). М., 1991.

348. Тютчев Ф.И. Стихотворения. М., 1976.

349. Уманская М.М. М.Ю. Лермонтов и романтизм его времени. Ярославль, 1971.

350. Урбан A.A. Фантастика и наш мир. Л., 1972.

351. Успенский Т.П. Опыт повествования о древностях русских. Харьков, 1811.

352. Фантастика в русской литературе XIX века. / Сост. Семибратова И.В. М., 1974.

353. Федоров A.B. М.Ю. Лермонтов и литературы его времени. Л., 1968.

354. Фриге В.М. Поэтика кошмаров и ужаса. М., 1912.

355. Фруменков Г.Г. Узники Соловецкого монастыря. Архангельск, 1968.

356. Цертелев Д.Н. Граф А.К. Толстой в его стихотворениях. // Русский вестник. 1900. №11.

357. Чебанюк Т.А. К типологии сюжета в русской фантастической повести первой половины XIX века. // Вопросы сюжета и композиции. Горький, 1978.

358. Чебанюк Т.А. Проблемы фантастики в русской критике 20-40-х гг. XIX века. // Идейно-художественное своеобразие произведений русской литературы XVIII XX. М., 1978.

359. Чебанюк Т.А. Фантастическая повесть в историко-литературном процессе 20-х начала 40-х гг. XIX века. Дис. на соиск. учен, степени д-ра филол. наук. М., 1979.

360. Чебанюк Т.А. Художественная функция фольклора в фантастической повести первой половины XIX века. // Проблемы интерпретации художественных произведений. М., 1985.

361. Черашня. Д.И. Лирический герой и субъекты иноречивых включений в поэзии А.К. Толстого. // Проблема автора в русской литературе XIX- XX веков. Ижевск, 1978.

362. Черная Н.И. В мире мечты и предвидения. Киев, 1972.

363. Чернов A.B. Русская беллетристика 20 40-х гг. XIX века. Дисс. на соискание уч. степени д-ра филологич. наук. Воронеж, 1996.

364. Чернышова Т.А. Потребность в удивительном и природа фантастики. // Вопросы литературы. 1979. № 5.

365. Чернышова Т.А. Природа фантастики. Иркутск, 1984.

366. Чеснокова H.H. Русский романтизм в контексте общеевропейской культуры. Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. СПб, 1997.

367. Чистова И.С. Творчество Я.П. Буткова и литературное движение 1840-х гг. Дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. Л, 1973.

368. Чудо рождественской ночи: святочные рассказы. СПб, 1993.

369. Чуковский К. Поэт-духовидец. // Ежемесячное литературное и научно-популярное приложение к журналу «Нива». 1906. №1112.

370. Чулков М.Д. Краткий мифологический лексикон. СПб, 1767.

371. Чулков М.Д. Абевега русских суеверий. СПб, 1786

372. Чумаков В. Фантастика и ее виды. // Вестник московского унта. Серия 10 (филология). 1974. №2.

373. Чумаков В.М. О разновидностях фантастики в литературе. // Литературные направления и стили. М, 1976.

374. Шатобриан Ф.Р. Мученики или торжество христианской религии. СПб, 1902.

375. Шатобриан Ф.Р. Гений христианства. // Эстетика раннего французского романтизма. М, 1982.

376. Шебальский П. Искусство, религия, народность. // Русский вестник. 1883. №3.

377. Шевырев С.П. «Миргород», повести, служащие продолжением «Вечеров» Н.В. Гоголя. // Московский наблюдатель. 1835. Ч. 1. Кн. 2.

378. Шеллинг Ф.В. Философия искусства. М, 1966.

379. Шипунов Ф.Я. Беседы. // Литературный Иркутск. 1993. Февраль.

380. Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика: В 2 т. М, 1983.

381. Эпоха романтизма. Л, 1975.

382. Эстетика немецких романтиков. М, 1987.

383. Эстетика раннего французского романтизма. М, 1982.241

384. Эстетика и творчество русских и зарубежных романтиков. Калинин, 1983.

385. Эткинд Е.Г. «Против течения». О патриотизме А.К. Толстого.// Звезда. 1991. №4.

386. Юсуфов Р.Ф. Русский романтизм начала XIX века и проблемы национальных культур. М., 1980.

387. Языков Д.Д. Граф А.К. Толстой. М., 1901.

388. Языков Н. Поэт-космополит.// Дело. 1876. №1.

389. Ямпольский И.Г. Граф А.К. Толстой.// История русской литературы. М., 1956. Т.8. Ч. 2.

390. Ямпольский И.Г. А.К. Толстой.// Толстой А.К. Собр. соч.: В 4-х т. М., 1969. Т.1.

391. Ямпольский И.Г. Об эстетических взглядах и литературных мнениях А.К. Толстого.// Ямпольский И.Г. Поэты и прозаики. Л., 1986.

392. Lirondelle André. Le poète Alexis Tolstoi. Paris, 1912.

393. Tolstoy Nikolai. The Tolstois: Twenti-four generations of Russian history. New York, 1986.