автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Рецепция сюжета о Дон Кихоте в русской литературе 1920 - 1930-х годов

Полный текст автореферата диссертации по теме "Рецепция сюжета о Дон Кихоте в русской литературе 1920 - 1930-х годов"

На правах рукописи

Артамонова Татьяна Геннадьевна

РЕЦЕПЦИЯ СЮЖЕТА О ДОН КИХОТЕ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ 1920-1930-х ГОДОВ

Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук

10.01.01 — русская литература

Екатеринбург — 2006

Работа выполнена в Уральском государственном университете им. A.M. Горького на кафедре русской литературы XX века

Научный руководитель - доктор филологических наук,

профессор Химич Вера Васильевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор Дворцова Наталья Петровна,

кандидат филологических наук, доцент Турышева Ольга Наумовна

Ведущая организация - Удмуртский государственный

университет

Защита состоится 1 ноября 2006 года в 11.00 на заседании диссертационного совета Д 212.286.03 по защите диссертаций на соискание учёной степени доктора филологических наук при Уральском государственном университете им. A.M. Горького (620083, г. Екатеринбург, К-83, пр. Ленина, 51, комн. 248).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Уральского государственного университета им. A.M. Горького.

Автореферат разослан 29 сентября 2006 г.

Учёный секретарь диссертационного совета доктор филологических наук,

профессор

Литовская М.А.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Выполненная работа представляет собой исследование рецепции сюжета о Дон Кихоте в русской литературе 1920-1930-х годов. Рождение оригинальных интерпретаций вечной истории о ламанчском рыцаре в творчестве художников первых пореволюционных десятилетий явилось очередным этапом освоения сюжета Сервантеса в отечественной словесности. Новое в восприятии и преобразовании классической истории о Дон Кихоте было связано, в первую очередь, с диспутом о путях и способах совершенствования бытия, который актуализировался в эпоху «после взрыва». В осмыслении способности человека изменить мир силой высокой внутренней одержимости сюжет о Рыцаре Печального Образа был востребован художественным сознанием 1920—1930-х годов так же активно, как и истории о Гамлете, Фаусте и Мюнхгаузене.

Проблемность и напряжённость сервантесовского сюжета откликнулись на особую жизненную ситуацию, заключавшуюся в расхождении реального образа мира с идеальным — мечтаемым «золотым веком». Острая донкихотовская конфликтность стала характеристикой не только специфической атмосферы времени, но и особого внутреннего состояния многих людей эпохи, и прежде всего творческих личностей разных эстетических ориентации. С героем Сервантеса не случайно ассоциировались у современников такие писатели и поэты, как В. Короленко, Ф. Сологуб и А. Белый, В. Маяковский и М. Светлов,

A. Платонов и М. Булгаков. В литературной среде усиливалось внимание к донкихотовскому типу личности, воплощающему «начало сердечности» (Ю. Айхенвальд) в условиях ожесточения нравов. Возрастание интереса к истории о ламанчском рыцаре во многом отражало потребность художников, осмыслявших свои отношения с временем, в самоидентификации.

Актуальность исследования обусловлена необходимостью выявления объективного соотношения духовных запросов пореволюционного общества с классическим наследием, в частности с романом Сервантеса. Анализ разнообразных в жанрово-стилевом отношении видов рецепции сюжета о Дон Кихоте показывает включённость его в процесс формирования новой системы жизненных ценностей, которые должны были соответствовать высоким представлениям о человеке и его призвании. Воссоздание целостной картины функционирования сюжета о ламанчском рыцаре в литературе первых пореволюционных десятилетий, определение основных тенденций освоения его поэтами, прозаиками, драматургами углубляет представление об идейно-эстетических поисках в искусстве 1920-1930-х годов.

Подтверждением актуальности рассматриваемой проблемы можно считать появление в последние десятилетия целого ряда критических статей и монографий, авторы которых затрагивают проблему особой востребованности сюжета о Дон Кихоте в отечественной словесности эпохи социальных преобразований. Отдельные виды рецепции вечной истории анализируются в работах Н. Арсентьевой, В. Боборыкина, С. Бройтмана, С. Бэлзы, Н. Ивановой,

B. Новикова, А. Образцова, В. Перельмутера, С. Пискуновой, В. Пискунова,

C. Семёновой, И. Сухих, Н. Утехина, В. Химич, В. Чалмаева, Н. Эйдельмана,

Л. Яновской и других исследователей. Восприятие сюжета о ламанчском рыцаре как истории противостояния творческой интеллигенции царящей вокруг бездуховности отражено в книге Г. Белой «Дон Кихоты 20-х годов: «Перевал» и судьба его идей» (1989). Особенности трансформации вечного сюжета в творчестве Ф. Сологуба, А. Луначарского, А. Бруштейн, Б. Зона, Г. Чулкова, М. Булгакова рассматривает Ю. Айхенвальд в двухтомном исследовании «Дон Кихот на русской почве» (1982). Рецепция классического произведения о ламанчском рыцаре в мировой литературе становится предметом научного осмысления в монографии В. Багно «Дорогами «Дон Кихота»: судьба романа Сервантеса» (1988). Однако автор только намечает пути сюжетного анализа произведений русских художников, содержащих многовариантную цитацию романа о ламанчском рыцаре. Рамками драматургического жанра ограничено исследование рецепции вечной истории в отечественной словесности, проводимое О. Есиповой в статье «Русский Дон Кихот и Булгаков» (1998).

Несмотря на активное стремление исследовать бытие романа Сервантеса в специфических условиях русской общественной и культурной жизни первых пореволюционных десятилетий, не существует полного научного анализа различных видов рецепции сюжета о Дон Кихоте в отечественной словесности 1920-1930-х годов, анализа, дающего эстетически целостную картину структурных модификаций истории о ламанчском рыцаре, отражающих многообразие авторских позиций в остром диспуте о путях общественного обновления.

Научная новизна данной работы заключается в рассмотрении совокупности оригинальных версий вечного сюжета, созданных в период социальных преобразований, как художественного феномена, отражающего особенности духовного сознания переходной эпохи. Привлекая к анализу разнородные и разножанровые произведения о ламанчском рыцаре и рыцарстве, мы выявляем Диалогический характер отношений между текстами, рождёнными стремлением авторов раскрыть собственное видение положения и роли человека в изменившемся мире. Впервые обозначаются ведущие тенденции освоения истории о Дон Кихоте в литературе пореволюционного времени, свидетельствующие о различии подходов к классике в условиях новой действительности.

Делая объектом исследования творческие интерпретации сюжета о ламанчском рыцаре в произведениях, созданных в 1920—1930-е годы, мы стремимся расширить диапазон феноменов, представляющих собой метатексты, разнообразно варьирующие ситуации и эпизоды цитируемого прототекста. Выявление диалога художественных версий истории о Дон Кихоте становится возможным благодаря анализу произведений, сюжетные особенности которых уже стали предметом пристального внимания, а также текстовя менее исследованных в этом аспекте, либо вообще оказавшихся вне поля зрения литературоведов и критиков. В данной работе, помимо пьес А. Луначарского «Освобождённый Дон Кихот» (1922), А. Чумаченко «Дон Кихот Ламанчский» (1924), А. Бруштейн и Б. Зона «Дон Кихот» (1928), Г. Чулкова «Дон Кихот» (1935), М. Булгакова «Дон Кихот» (1938), стихотворений Ф. Сологуба 1920-х

годов, романа А. Платонова «Чевенгур» (1926-1929), впервые исследуются в плане специфики модификации классического сюжета две редакции стихотворения «Дон Кихот» (1924) и поэма «Армия в пути» (1920-е) П. Антокольского, лирический монолог «Дон Кихот» (1929) М. Светлова, пьеса М. Чехова и В. Громова «Дон Кихот Ламанчский» («Рыцарь Печального Образа») (1927-1928), драматическое произведение для детей Е. Данько «Рыцарь Дон Кихот» (1929), философские новеллы С. Кржижановского «Клуб убийц букв» (1926), «Книжная закладка» (1927), «Материалы к биографии Горгиса Катафалаки» (1929), «Белая мышь» (конец 1920-х - начало 1930-х, 1950-е).

Впервые вводятся в научный оборот драматическая поэма Н. Павлович и П. Аренского «Дон Кихот» (1925-1926), водевильная пьеса А. Гензель «Дон Кихот» (1939), оставшиеся неопубликованными и хранящиеся в РГАЛИ, как и некоторые произведения С. Кржижановского, М. Чехова, В. Громова, Е. Данько.

К исследованию привлекаются дополнительные материалы, запечатлевшие образ времени: лекции, статьи, письма, дневники, режиссёрские записи, авторские комментарии к текстам, отзывы политических редакторов, помогающие глубже понять особенности восприятия и преобразования вечного сюжета художниками слова.

Цель данного исследования — дать системно-структурный анализ видов рецепции истории о ламанчском рыцаре в литературе первых пореволюционных десятилетий и воссоздать целостную картину функционирования классического сюжета в лирике, эпосе и драматургии 1920-1930-х годов. Мы стремимся исследовать механизм диалогического взаимодействия текстов, соотносимых с романом Сервантеса, в их обусловленности социально-исторической и культурной ситуацией, а также спецификой авторского миропонимания.

В связи с этим нами ставятся следующие задачи:

- привлечь к рассмотрению разные в жанровом и стилевом плане произведения, соотносимые с романом Сервантеса и созданные художниками в период становления нового общества;

- сгруппировать анализируемый материал в соответствии с различными концептуальными аспектами творческой интерпретации;

- в каждом метатексте исследовать обновление сюжетных элементов прототекста, определить специфику заполнения «пустых мест», «участков неопределённости» (В. Изер) художественной структуры романа о Дон Кихоте;

- выявить в характере конкретизации и «реконструкции» (Р. Ингарден) классического текста особенности идейно-нравственных и эстетических позиций поэтов и писателей в эпоху «после взрыва»;

- показать органичность включения истории о Дон Кихоте в процесс духовного самоопределения нового общества, в идейно-философский и эстетический поиск в искусстве, исследовать влияние классического произведения на содержательное и жанрово-стилевое самоопределение литературы пореволюционного времени.

В своей методологической стратегии мы опираемся на теорию диалога М. Бахтина, идею о том, что «два высказывания, отдалённые друг от друга и во времени, и в пространстве... при смысловом сопоставлении обнаруживают

диалогические соотношения, если между ними есть хоть какая-нибудь смысловая конвергенция...»1. Взаимодействие творческих интерпретаций сюжета о ламанчском рыцаре рассматривается в аспекте теории интертекстуальности, в свете идей Ю. Кристевой, Р. Барта, развитых, в частности, Н. Кузьминой. Логика исследования учитывает теоретические положения представителей рецептивной эстетики: Р. Ингардена, Ф. Водички, Я. Мукаржовского, X. Яусса, В. Изера, Н. Лумана.

Глубже понять особенности восприятия и преобразования вечного сюжета в отечественной словесности 1920-1930-х годов помогает литературная критика эпохи, сказавшая своё слово о романе Сервантеса.

В анализе новых версий истории о ламанчском рыцаре мы сочетаем историко-функциональный, системный и структурно-семиотический подходы. Они позволяют воссоздать картину функционирования классического текста в русской литературе первых пореволюционных десятилетий, обратившейся к произведению Сервантеса для выражения смыслов переломного времени.

В понимании сюжета мы опираемся на известные труды С. Бочарова, Е. Добина, А. Жолковского, В. Кожинова, Ю. Лотмана, М. Мещеряковой, Л. Тимофеева, В. Хализева, Ю. Щеглова.

Практическая значимость работы обусловлена новизной её тематики, проблематики и привлечённого материала. Гипотезы и интерпретации, содержащиеся в диссертационном исследовании, могут быть использованы в общих и специальных курсах по истории русской литературы XX века и литературной теории, при составлении спецкурсов по творчеству Сервантеса и русских художников 1920-1930-х годов — участников литературного диалога с автором «Дон Кихота». Работа может быть широко востребована в вузовском преподавании.

Апробация работы. Основные положения и отдельные проблемы, рассмотренные в диссертации, отражены в публикациях и изложены на всероссийских научных конференциях «Дергачёвские чтения — 2004» (Екатеринбург, 2004) и «Дергачёвские чтения - 2006» (Екатеринбург, 2006), а также на Международной научно-практической конференции «Проблемы современной филологии в вузовском образовании» (Ижевск, 2006). Результаты исследования обсуждались на заседании кафедры русской литературы XX века Уральского государственного университета им. A.M. Горького.

На защиту выносятся следующие положения:

- художественное сознание 1920-1930-х годов в процессе освоения разноречивой действительности включалось в большой диалог с литературой предшествующих эпох, которая представала в качестве «другого голоса» в осмыслении происходящего, что проявилось в использовании классических сюжетов, в частности в активной рецепции истории о ламанчском рыцаре;

— разнообразные в жанрово-стилевом отношении метатексты, созданные на основе романа Сервантеса, в совокупности представляют собой художественный

1 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: «Искусство», 1979. С. 303-304.

6

феномен, отражающий особенности духовного сознания общества в переходную эпоху;

— создатели новой литературы реализуют многообразные возможности классического сюжета о Дон Кихоте, развёртывая его и в плоскости социально-идеологических концепций, и в аспекте карнавализованного мышления, и в ракурсе философской проблематики;

— сюжет Сервантеса о ламанчском рыцаре активизирует свои внутренние смыслы в остром диспуте о революции, который развернулся на страницах произведений 1920-1930-х годов; история о Дон Кихоте предстаёт как художественная данность, позволяющая выразить индивидуально-авторскую концепцию совершенствования жизни и человеческой природы;

— версии повествования о ламанчском рыцаре, созданные для детской аудитории и сложившиеся в русле народной смеховой культуры, реализуют диалогически соотнесённые, различные до противоположности, потенции вечного сюжета, преследуя дидактические цели и выполняя задачи формирования нового мировоззрения и воспитания чувств;

— оригинальные интерпретации классического текста, несущие на себе печать творческого опыта литературы «серебряного века», связаны с кругом специфических философских проблем, в частности с идеей внутреннего совершенствования личности, пониманием любви как вселенского духовного начала и концепцией преображения бытия «свободным художеством» (Н. Бердяев);

— характерной особенностью новых сюжетов о ламанчском рыцаре и рыцарстве является их автопсихологизм, обусловленный авторским соотнесением собственной нравственной неудовлетворённости с исканиями героя Сервантеса.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения и списка литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается выбор темы, актуальность поставленной проблемы, излагается степень изученности вопроса об особенностях рецепции истории о Дон Кихоте в отечественной словесности первых пореволюционных десятилетий, определяется новизна исследования. Очерчивается круг произведений, служащих материалом диссертации, определяются цель работы, объект и предмет исследования, его задачи. Даются методологические и теоретические основания работы, характеризуется её структура.

В первой главе «Сюжет о Дон Кихоте в диспуте о революции» показана включённость вечной истории в литературный диспут о революции как пути к новому «золотому веку». Выделяется несколько важнейших аспектов полемики по острым вопросам времени.

В первом разделе «Рыцари революционной идеи: pro et contra» рассматривается участие сюжета о Дон Кихоте в осмыслении феномена

революционного рыцарства, воплотившего актуальную в период социальной ломки идею «гуманизма оружия». Столкновение двух правд: истины «во времени и пространстве» и той, что «вне пространства и времени», — составляет содержание основного конфликта в пьесе А. Луначарского «Освобождённый Дон Кихот». Версия классического сюжета, возникшая в условиях борьбы идей и мнений, запечатлела острую субъективность в оценке новых жизненных явлений. Страстное желание автора понять «великую революцию» и глубокую противоречивость её побудило А. Луначарского воссоздать не только высокий пафос своей эпохи, но и целый комплекс собственных внутренних сомнений. Именно поэтому художник обращается к жанру романтической драмы. Дон Кихот и республиканцы в пьесе А. Луначарского — проекция двух граней авторского сознания: следования вечным идеалам человеколюбия и милосердия и попытки оправдания крайних мер совершенствованием системы общественных отношений. Автор драмы использует материал Сервантеса для создания сюжета собственных нравственных исканий и неожиданных прозрений. Помещая главного героя в острые сюжетные ситуации, А. Луначарский размышляет над способностью традиционной гуманистической морали изменить «лик мира сего». По ходу действия раскрывается уязвимость донкихотского служения общечеловеческому идеалу добра без учёта современных жизненных реалий.

Динамику сюжета драмы определяет карнавальный «пафос смен и перемен» (М. Бахтин), говорящий о наследовании автором сервантесовских традиций изображения действительности. Неожиданное увенчание в сцене дуэли с герцогом «слабого» идальго рождает у читателя новое отношение к "рыцарю Добра как к силе, которую не может не принимать в расчёт революция. В большом диалоге Дон Кихота с республиканцами, где романтический пафос достигает особой силы, развёртывается система парадоксов. А. Луначарский формирует остро специфическую для драматического сюжета ситуацию: неожиданно ламанчским рыцарем обвиняются в донкихотстве — безумном стремлении «перестроить всё» - его идейные оппоненты. В реплике Дон Кихота, обращенной к республиканцам, — авторское прозрение грядущей национальной трагедии: «Вы потонете в Чермном море, через которое ведёте народ»1. Создатель пьесы раскрывает глубокую противоречивость рыцарей революции: субъективно они служат высоким идеалам гуманизма и свободы, но, отстаивая классовые интересы, готовы низвергнуть старый порядок до ада, сделать тюрьмы и казни символами своей эпохи. Всем ходом диспута о методах и средствах преобразования жизни А. Луначарский пытается найти компромиссную позицию: он показывает, что революция не отрекается от общечеловеческих ценностей, сна лишь отодвигает время их торжества, а в данный момент вынуждена противопоставить гнёту старого мира свои жёстко-принудительные меры. В финале драмы автор стремится представить приверженцев идеи «гуманизма оружия» творцами нового мира, в котором восторжествуют идеалы добра и справедливости.

1 Луначарский A.B. Пьесы. М.; «Искусство», 1963. С. 490.

8

Центральная коллизия пьесы — отрицание донкихотского мягкосердечия временем, требующим силы, — чрезвычайно занимала А. Луначарского. Именно поэтому она не раз становится предметом осмысления в его лекциях, статьях, где под донкихотством понимается интеллигентски-гуманистический утопизм, противостоящий гуманизму революционных рыцарей.

Специфическую жанрово-стилевую форму, позволяющую осмыслить как сам феномен революционного рыцарства, так и драматическую судьбу воинов гвардии Октября, выбирает А. Платонов в романе «Чевенгур». Писатель-философ прибегает к эстетике остранения, способной зафиксировать ситуацию искажения Идеала, воодушевляющего преобразователей мира. Используя поэтику оборачивания, опрокидывания в сценах и эпизодах, изображающих донкихотов русской революции, А. Платонов развивает несколько однородных сюжетных линий, каждая из которых являет собой абсурдный вариант революционной одержимости.

Типологическое сходство «утопических» героев Сервантеса и А. Платонова было отмечено исследователями (работы Н. Арсентьевой, С. Пискуновой и В. Пискунова, С. Семёновой, И. Сухих, В. Чалмаева, Е. Яблокова и др.). Однако, на наш взгляд, для понимания авторской позиции не менее важное значение имеют те различия, которые очевидны при сопоставлении образов Дон Кихота и генетически связанных с ним персонажей «Чевенгура». Карнавальная природа эпического произведения о жизни пореволюционной России обусловила возможность парадоксального перевёртывания положений и ситуаций классического текста.

Отличие действий и поступков рыцарей революции от поведения ламанчского идальго определяется несходством внутренних установок героев. В то время как Дон Кихотом движет, прежде всего, сострадание к угнетённым и обездоленным, романтиками А. Платонова руководит чувство классовой ненависти. Развивая сюжетные линии Копёнкина, Пашинцева, Чепурного и Дванова, автор «Чевенгура» показывает вместо стремления героя-одиночки воскресить счастливое прошлое коллективную попытку насильственно ввести прекрасное будущее в настоящее. Изображая «второй вид донкихотства» (Г. Гейне), А. Платонов убеждает читателя в бесплодности идеи преображения бытия силой идеализма — голого энтузиазма и слепого фанатизма.

Обращает на себя внимание новое в раскрытии отношений «фантастического человека» с окружающим миром. В произведении Сервантеса Дон Кихот творит свой роман-утопию, в действие которого вовлекаются, причудливо преображаясь, реальные люди и вещи. В «Чевенгуре» рыцари революции, лишённые творческого дара, постоянно сталкиваются с пугающей условно-фантастической реальностью — итогом практического осуществления проповедуемых ими идей. А. Платонов даёт и новый финал донкихотовских странствований, показывая максимально земную реализацию «утопических» героев, до конца остающихся в роковом заблуждении, в последнем неравном бою.

Резкой новизной отмечен голос С. Кржижановского, включавшийся в общий диспут о революции, её методах и средствах. Мастером парадокса предложен

особый ракурс интерпретации темы донкихотовской одержимости идеей мирового переустройства. В философской новелле «Книжная закладка» писатель цитирует известную сюжетную ситуацию романа Сервантеса - неразлучность Дон Кихота и Росинанта на пути к высокой цели. В интерпретации автора ламанчский рыцарь становится обобщённым образом тех, кто «творит историю», ведя за собой массы. Цитируя классику, С. Кржижановский в духе «экспериментального реализма» предлагает сместить акценты и углубиться в размышления о главной, по мнению писателя, фигуре в ситуации дерзкого покушения на мировой порядок — Росинанте. «Вечный спутник» Дон Кихота, «загнанный и захлёстанный» Росинант, предстаёт символом жертв непродуманных социальных экспериментов, одним из которых, по С. Кржижановскому, и стала революция. Неоднозначность отношения писателя к рыцарям социалистической идеи выявляется по ходу сюжета новеллы. С иронией говоря о «фантастически прекрасных» целях донкихотов русской истории, С. Кржижановский не отрицает роли революционной интеллигенции в обновлении сознания людей, поднятии человека на новую ступень в его отношениях с миром.

В процессе обсуждения острых проблем переходного времени, в частности судьбы романтически-утопического идеала в новой действительности, чрезвычайную актуальность приобретал внутренний сюжет романа Сервантеса, связанный с кризисом веры в мечту. О присутствии мотива крушения иллюзий в произведениях художников, творческая мысль которых устремлялась к «Дон Кихоту», говорится во втором разделе -«Недостижимость "золотого века"». Изображая в «Чевенгуре» отчаянную решимость рыцарей революции отстоять её завоевания, А. Платонов создаёт эпизоды, в которых прибегает к странному и густому смешению взаимоисключающих красок. Чрезмерность комического оборачивается трагическим ощущением крушения мечты. Остро переживаемый «утопическими» героями конфликт желаемого и действительного разрешается осознанием бессилия перед новой бюрократией, пониманием духовной разобщённости людей, неосуществимости идеала общественной гармонии.

Личная драма сливается с общественной и по-особому окрашивает лирическое начало в стихотворении М. Светлова «Дон Кихот». Произведение, написанное в форме саморазоблачительного монолога ламанчского рыцаря, вносит в общее звучание реплик литературного диалога скорбно-элегическую ноту. Лирический сюжет разочарований автопсихологичен. В горькой самоиронии героя звучит авторский упрёк самому себе и тем, кто оказался в плену усталости, малодушия, оставил помыслы о высоком и прекрасном. В лирической версии классического сюжета-духовное ренегатство подаётся как неотъемлемое качество «бывшего рыцаря», в то время как в романе Сервантеса отречение от высокой мечты происходит лишь в финале, в сцене смерти главного героя. В безверии М. Светлов увидел главную беду общества, не достигшего идеалов, провозглашённых в Октябре.

Ощущение гибели лучших мечтаний века усиливается к концу 1930-х годов в условиях сталинского режима. Духовную атмосферу сложного времени запечатлел М. Булгаков в философской драме «Дон Кихот». Судьба главного

героя пьесы является художественным отражением авторского осмысления духовного пути революционного рыцарства от оптимистической веры в торжество гуманистических принципов до разочарования в романтически-утопическом идеале. По ходу сюжетного развития раскрывается трагическое одиночество Дон Кихота, одержимого стремлением «бедственный железный век превратить в век златой». Одна из реплик ламанчского рыцаря запечатлела главную примету эпохи крушения идеалов: все «поражены страхом». В малодушии, отсутствии рыцарства в людях М. Булгаков увидел причину торжества сил зла. Кризис духовности писатель связывал с победой рационализма, отвергнувшего романтику - поэзию сердца. Олицетворением холодной рассудочности в драме становится Сансон Карраско — главный противник Дон Кихота.

В трансформацию классического сюжета М. Булгаков вносит существенную особенность, перенося действие из бытового пространства в бытийное. Провозглашение рыцарских идеалов чести, справедливости, гуманизма основами человеческого существования становится лейтмотивом драмы. Изображая конфликт главного героя с окружающими, писатель показывает неготовность большинства принять новые принципы отношений. Уход Дон Кихота в небытие символизирует невозможность примирения с «железным веком», не оставляющим надежды на победу в обществе духовных начал.

Отражение внутренней драмы человека эпохи торжествующего разума в философской новелле С. Кржижановского «Белая мышь» становится возможным благодаря многочисленным реминисценциям из романа Сервантеса о Дон Кихоте и аллюзиям на классическое произведение, присутствующими в тексте. В «правдивой повести» творчески переосмысляется ключевая сюжетная ситуация романа о ламанчском рыцаре: неприятие Дон Кихотом реалий современной жизни. С. Кржижановский показывает фантастическое душевное раздвоение рыцаря Дени де Деми, в результате которого герой принимает мир как творение Бога, в его изначальной гармонии и единстве, но не может принять действительность разумом, ему чужд мир, где всё определяют современная наука и политика. В словах сказочной Кваокваны содержится критика искусственного отторжения «человека-сироты» от веры, многовековых культурных традиций, природы, которая прекрасна. По мысли автора фантастического сюжета, разум, не одухотворённый общечеловеческим гуманистическим идеалом, не признающий романтики, поэзии, ведёт к катастрофе. В изображении странствования Дени де Деми, стремящегося обрести целостность мировосприятия в условиях торжества научной идеи, отражена надежда писателя на восстановление гармонии существования, на победу духовности.

Одним из главных вопросов литературного диспута о сущности переломной эпохи стала проблема свободы. Об этом идёт речь в третьем разделе «Революция и свобода», где анализируются различные позиции художников в вопросе об осуществлении демократических идеалов в новом обществе. В оригинальных версиях сюжета о рыцаре-мечтателе и поэте проблемы духовной независимости личности, свободы творчества выходят на первый план.

Показательно в этом отношении лирическое стихотворение П. Антокольского «Дон Кихот», в котором выражается идея обновления мира и человека через отречение от старых норм и традиций. Автор акцентирует классическое сюжетное положение, согласно которому ламанчский , рыцарь находится в плену ложно-иллюзорных представлений о действительности. П. Антокольский показывает духовную несвободу героя, верящего в «неправду». Отвергая эпоху странствующего рыцарства, торжества идеального мышления и романтической иллюзии, автор мечтает о том времени, когда духовно свободный человек реально осуществит идеалы любви и красоты. Новое восприятие классического сюжета как рассказа о судьбе творческой личности в условиях быстро меняющейся действительности позволило П. Антокольскому раскрыть в своей истории о Дон Кихоте этапы духовного становления художника в революции. В поэме «Армия в пути» ламанчский рыцарь, становясь трубачом армии освободителей, обретает внутреннюю независимость и смысл жизни. Творческая личность реализуется в борьбе за торжество идеалов гуманизма и справедливости. Во второй редакции стихотворения «Дон Кихот», созданной в 1958 году, герой Сервантеса предстаёт символом свободных исканий, олицетворением стойкости в отстаивании общечеловеческих нравственных ценностей.

Тема свободы художника была биографически чрезвычайно острой и для М. Булгакова, произведения которого раскрывают иное видение судьбы творца в новом обществе. Трагедия взаимоотношений художника с верховной властью, посягнувшей на внутреннюю независимость личности, отражена в сюжете сомнений и разочарований главного героя драмы «Дон Кихот». Победа Сансона Карраско в поединке с ламанчским рыцарем символизирует, прежде всего, крушение надежды на торжество идеала свободы в обществе, рождённом революцией.

Не мог принять политики нивелирования и унификации личности, подобно многим большим художникам, и С. Кржижановский. Поиск писателем путей свободы отражён в философских повестях «Клуб убийц букв» и «Материалы к биографии Горгиса Катафалаки», содержащих прозрачные ассоциации с романом о Дон Кихоте. В образах О. Франсуаза и Франсуазы из первой новеллы С. Кржижановским утверждается идея духовной независимости человека. Реализация внутренней свободы происходит в искусстве, в служении вечным христианским идеалам. В «Материалах к биографии Горгиса Катафалаки» духовная независимость героя, роднящая его с ламанчским рыцарем, помогает «сохранить в себе человека».

Проблема внутренней свободы поднимается и в статье С. Кржижановского «Сэр Джон Фальстаф и Дон Кихот», написанной в 1939 году. Герои Шекспира и Сервантеса, по мысли интерпретатора вечных образов, представляют две полярные жизненные позиции: приспособление к обстоятельствам и независимость от их власти. Цитируя отдельные положения романа о ламанчском рыцаре, С. Кржижановский утверждает идею самостояния личности, способности человека остаться верным высоким духовным идеалам, когда «времена щитов прошли, цирульники стали нужнее рыцарей».

Карнавализованная суть романа о Дон Кихоте предстала наиболее ярко в версиях вечного сюжета, созданных для юного читателя и рассматриваемых во второй главе диссертации «История о ламанчском рыцаре в детской литературе». В произведениях о Дон Кихоте, осуществляющих задачи жизнестроения, явственно ощутим социальных заказ, который поддерживался изнутри особым созвучием личности художника и духа времени. Версии классического сюжета, появившиеся в 1920-1930-х годах в детской литературе, как и произведения для взрослого читателя, находятся во власти характерных идеологических установок эпохи, таких как непримиримость к классовым врагам народа, борьба с романтическим идеализмом дворянско-аристократической культуры, утверждение новой системы духовно-нравственных ценностей. В связи с необходимостью осуществления дидактических и воспитательных задач авторами, ориентировавшимися на юную аудиторию, была востребована чрезвычайно богатая игровая органика романа Сервантеса.

Произведения о Дон Кихоте для детей, созданные в первые пореволюционные десятилетия, неравнозначны в эстетическом отношении. Пьесы Е. Данько «Рыцарь Дон Кихот» и А. Гензель «Дон Кихот» представляют собой начальную стадию осмысления вечного сюжета, в то время как драмы А. Бруштейн и Б. Зона «Дон Кихот» и А. Чумаченко «Дон Кихот Ламанчский» являются глубоко оригинальными версиями истории о Рыцаре Печального Образа. В разделе «Дон Кихот Осмеянный» рассматриваются произведения, в которых, в соответствии с авторской концепцией, герой Сервантеса -«ламанчский дворянин», подвергается комическому развенчанию. Как «Дон Бродяга Помятые Бока» предстаёт незадачливый рыцарь в пьесе Е. Данько, осмеивающей бесплодное мечтательство как препятствие решению жизненно важных задач. Последовательно снижая образ ламанчского рыцаря - книжного романтика, автор призывает к отречению от мира фантазии.

Осмеяние героя, подменившего жизнь пустой иллюзией, находит дальнейшее воплощение в водевильной пьесе А. Гензель. Автор абсолютизирует комический разлад рыцаря с действительностью. Развёртывание сюжета подчинено задаче убеждения читателя и зрителя в бессмысленности чтения старых книг о доблести и чести, в бессилии одинокого протеста против зла и несовершенства мира. Стремясь представить героя Сервантеса в уродливо-комическом виде, А. Гензель исключает из образной системы Дульсинею -символ высокой мечты Дон Кихота. В пьесе-водевиле возникает новый поворот классического сюжета: Санчо умственно превосходит своего господина, оценивая поведение рыцаря с позиции народного нравственного идеала.

«Совершенным сумасбродом», «шутом гороховым», «рыцарем Сопливого Носа» изображается герой Сервантеса и в комедии А. Бруштейн и Б. Зона. Учитывая возрастную специфику зрителя, авторы пьесы существенно обновляют классическую систему персонажей: активными участниками действия становятся сами дети, а также молодые друзья героев романа. «Четвёркой... отчаянных ребят» происходящее на сцене превращается в «весёлую игру» (А. Брянцев), все механизмы которой направлены на то, чтобы юные зрители комедии активно включались в процесс осмысления нового в социальном и духовном бытии.

Через осмеяние ламанчского рыцаря создатели пьесы стремятся расправиться с устаревшей и «общественно вредной» романтикой. Низводя подвиги Дон Кихота до нелепых чудачеств, А. Бруштейн и Б. Зон отстаивают трезвое мировосприятие. Словами и поступками детей, разыгрывающих Дон Кихота, утверждаются ценности нового общества: коллективизм, активный гуманизм, социальная справедливость. По ходу действия авторы подвергают устойчивому осмеянию странности поведения героя-идеалиста, не желающего считаться с новыми жизненными требованиями. В новой версии классического сюжета рыцарство отождествляется с ребячеством. Эффект внезапности, используемый создателями пьесы, способствует изображению Дон Кихота рыцарем-буффо. Стремясь расправиться с «литературным человеком» его же оружием, авторы организуют сюжетное действие как спектакль в спектакле. В комедии формируется специфическое пространство: события переносятся на карнавальную площадь, герои в масках активно подыгрывают Дон Кихоту. Ламанчский рыцарь предстаёт в нелепых ситуациях, шутовских позах, изобличающих его наивность и слепоту. В финале пьесы подвергается критике донкихотовский «гуманизм», ничего не меняющий в жизни простых людей. В конце комедии изображается отказ главного героя от мира мечты. Закрытостью финала авторы убивают дух романтики, свободный исканий.

Диалогически соотнесённой с рассматриваемой концепцией истории подвигов «книжного человека» представляется версия А. Чумаченко, воплощённая в драме «Дон Кихот Ламанчский» и рассматриваемая в разделе «Рыцарь без страха и упрёка». Автор «общественной пьесы» (Н. Шер) создаёт положительный образ Дон Кихота, акцентируя глубоко нравственный смысл его поступков, стремится дать кредо поведения, прямое и бесспорное. Своеобразие сюжета произведения, написанного по мотивам Сервантеса, определяется совмещением в нём двух линий: игровой и просветительской. Создатель драмы придаёт особое значение монологической речи, внушающей рыцарский кодекс воспринимающему детскому сознанию. Главный герой со своим дидактическим словом помещён в центр сюжетного пространства. А. Чумаченко вводит в действие непосредственное обращение Дон Кихота к аудитории. В обновлённых диалогах героев автором раскрываются ценности эпохи социальных преобразований. Полемизируя с создателями других детских пьес о ламанчском рыцаре, выстраивая новый, драматический сюжет о Дон Кихоте, А. Чумаченко отстаивает высокую романтику, без которой невозможна деятельность человека по обновлению мира. В отличие от А. Бруштейн, Б. Зона и А. Гензель, автор истории о рыцаре без страха и упрёка сохраняет образ Дульсинеи -олицетворение прекрасной мечты главного героя. Сюжетное развертывание в пьесе А. Чумаченко подчинено утверждению высоких идеалов рыцарства в качестве духовно-нравственных ориентиров создателей нового мира. В эпизоде свадьбы Базилио и Китерии - сюжетном узле драмы - устами Дон Кихота автор говорит о свободе, равенстве, любви как об основах новой жизни. В сценах дуэлей, присутствующих в произведении, готовность отстаивать высокие идеалы гуманизма показана как неотъемлемая черта рыцарской личности. Изображая Дон Кихота благородным и честным воином, защитником справедливости,

A. Чумаченко возвышает вечный образ: в обоих поединках с бакалавром ламанчский рыцарь оказывается в сильной позиции, в конце пьесы Дон Кихот признаётся одним из героев «великим».

Характер рецепции сюжета о Рыцаре Печального Образа в литературе 19201930-х годов во многом определило то обстоятельство, что в отечественную словесность первых пореволюционных десятилетий вечная история пришла уже будучи освоенной художественным сознанием литературы «серебряного века». В третьей главе диссертационного исследования «Классический сюжет в свете идей духовного возрождения» рассматриваются новые версии истории о Дон Кихоте, которые сложились под влиянием идей русского религиозно-философского Ренессанса рубежа веков, отразив мысль о центральном положении человека как средоточия духовной энергии во вселенной, концепцию обновления бытия через внутреннее совершенствование личности, понимание любви как творческого, преобразующего начала.

Представление об идеальной сути мира, возникшее в связи с учением

B. Соловьёва о Вечной Женственности, обусловило распространённость сюжета «рыцарь и его Дама» в произведениях художников-модернистов. Любовь и служение идеальному образу мыслились символистами актом «очищения от грехов и обретения утраченной целостности, гармонии» (Л. Пермякова). Один из вариантов истории любви как восхождения духовно-творческой личности в бытии рассмотрен в первом разделе - «Рыцарь и его Дама», посвящённом анализу стихотворений Ф. Сологуба о Дон Кихоте.

Обобщённость мышления поэта-символиста в лирических произведениях, перекликающихся с романом Сервантеса и друг с другом, обусловила их циклизацию. Философский характер проблематики стихотворений о рыцаре Дульцинеи направляет сознание читателя в область бытийного, вечного. Ф. Сологуб изображает Дон Кихота свободным художником, преображающим мир силой высокого чувства. Прообразом «неканонического творчества» героя, по С. Бройтману, «является... подвиг Христа»1.

В основе сюжета стихотворения «Дон Кихот» (1920) лежит антитеза возвышенно-идеальной, «бессмертной», «неизменной» любви, способной пересоздать мир, и преходящей земной «страсти». Любовь-мечта ламанчского рыцаря «дульцинирует» бытие, приближая его к совершенному состоянию. В стихотворении «Порой томится Дульцинея...» (1921) дама сердца Дон Кихота выступает в двух планах: как действующая героиня и как поэтический символ -идеал «творимой красоты», которому служит художник, преображая мир и восстанавливая, воскрешая человека. В стихотворении «Кругом насмешливые лица...» (1921) в сюжет введён образ безликой толпы, противостоящей ламанчскому рыцарю в его стремлении к идеалу. Показывая тернистость пути героя-подвижника, Ф. Сологуб даёт свой вариант финала донкихотовских странствований: художник изображает возвращение ламанчского рыцаря «в Хрустальный Дворец к Дульцинее» (Ю. Айхенвальд). В представлении поэта-

1 Бройтман С.Н. Федор Сологуб /.' Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов). Книга 1. ИМЛИ РАН. М.: «Наследие», 2000." С. 912.

символиста истинный творец немыслим без мечты о прекрасном. Гимном любви как свободному чувству, преодолевающему земные законы, является стихотворение «Любви неодолима сила...» (1921). Образы Дон Кихота и Дульцинеи рассматриваются в ряду таких персонажей, как Орфей и Евридика, Амур и Психея, ставших символами торжества вечного чувства над всеми «преградами»: «земным адом», самой смертью.

Пафос «мечтательно-фантастического лиризма» сменяется «трагико-ироническим» в стихотворении «Слушай горькие укоры...» (1922), написанном под впечатлением гибели А. Чеботаревской - жены поэта, покончившей с собой 6 сентября 1921 года. Тяжёлое событие, глубоко переживаемое Ф. Сологубом, определило дальнейшее развитие лирического сюжета о Рыцаре Печального Образа. Дульцинея уходит из жизни, оставляя Дон Кихота в состоянии душевной опустошённости. В противостоянии «бабище жизни» ламанчский рыцарь терпит поражение, но вечная любовь преодолевает земные законы. Смерть Дульцинеи, «светлой царицы радостного рая», становится главным сюжетным событием и в стихотворении «Дон Кихот путей не выбирает...» (1922), в котором Ф. Сологуб развивает тему трагической судьбы творца в несовершенном земном мире. Будучи побеждённым злом и хаосом жизни, ламанчский рыцарь не изменяет высокой мечте, ибо «Дульцинея невозможна без Дон Кихота, но и Дон Кихот без неё - это "бывший рыцарь"»1. Образ Дульцинеи трансформируется в образ смерти, отворяющей врата в «несказанное бытие». Высокая любовь ламанчского рыцаря открывает герою возможность иной жизни — вечной. Но и Дульцинея обретает бессмертие, став частью души Дон Кихота. Вечно живой образ дамы сердца рыцаря-художника возникает в стихотворении «В альбом Зоргенфрея» (1926).

Новую оригинальную концепцию истории Сервантеса представляет собой сюжет философской пьесы М. Чехова и В. Громова «Дон Кихот Ламанчский» («Рыцарь Печального Образа»). Авторы, создавая произведение на основе текста пьесы Н. Павлович и П. Аренского «Дон Кихот», актуализируют идеи духовной революции, «творчества внутри самого себя» и «творчества жизни», развивавшиеся В. Соловьёвым, Л. Шестовым, Н. Бердяевым, П. Струве, С. Франком, И. Ильиным. Мысль В. Соловьёва об обновляющей силе любви, отразившаяся в работах Н. Бердяева, Л. Карсавина, И. Ильина, стала одной из центральных в произведении М. Чехова и В. Громова. Драматический сюжет о Дон Кихоте, центральным конфликтом которого является столкновение личности аристократического духовного типа с внутренним несовершенством человеческого большинства, - анализируется во втором разделе «Трагедия "гордого Ангела"». Сложность философской концепции истории о Дон Кихоте обусловило стремление авторов раскрыть воспринятую ими «потрясающую иронию романа» Сервантеса, заключающуюся в разрыве Дон Кихота, фанатически верящего в свою миссию избавления мира от зла, с земной жизнью, исполненной горя и страданий. Внося в своё отношение к главному герою оттенок иронии, создатели пьесы не исключают в поклоннике Дульсинеи,

1 Айхенвальд Ю.А. Дон Кихот на русской почве. Ч. I. New York, N. Y.: Chalidze Publications, 1982. С. 299.

16

прототипом которого стал А. Белый, высоких духовно-нравственных качеств, черт личности будущего. Своё восприятие образа ламанчского рыцаря М. Чехов прояснил в «Дневнике о Кихоте»: «Я смотрел на Кихота и видел: он - Ангел... из свиты самого Люцифера. Его прекрасный, но лживый властитель вложил в его сердце Любовь, но скрыл от него то царство, где можно и нужно любить (подчёркнуто нами - Т. А.): земля с её простотой не видна гордому Ангелу в заржавленных латах»1.

Сюжетное движение в пьесе подчинено раскрытию отношений духовного аристократа с земным грешным миром. Гордая, независимая натура главного героя протестует против несовершенства окружающей жизни. В эпизодах столкновения ламанчского рыцаря с низкой и знатной чернью М. Чехов и В. Громов показывают противостоящие главному герою силы зла в виде нравственных пороков современного человека. Не обладающий «социальным чувством», Кихот оказывается бессилен изменить мир. Авторы драмы, выстраивая внутренний сюжет прозрений главного героя, показывают рождение в Кихоте стремления обрести духовную связь с человечеством, принятие рыцарем христианского идеала смирения. Ремарка: «Кихот падает во весь рост», — символизирует невозможность такого разрешения центрального конфликта. Раскрывая бессмысленность попытки изменения бытия без христианской любви к миру, создатели пьесы противопоставляют главному герою Санчо, с образом которого связана надежда на реальное обновление. Изображая внутреннюю эволюцию оруженосца, обладающего «врождённым инстинктом любви к людям» (Д. Мережковский), обретающего по ходу действия такие донкихотские качества, как отвага и решимость («я ваше сердце взял себе»), авторы выражают веру в способность человека к нравственному совершенствованию, в победу любви над злом жизни.

Иная драматическая версия истории о ламанчском рыцаре, явленная в трагикомедии Г. Чулкова «Дон Кихот», отразила характерную для философии рубежа веков мысль об «истинном», «восстановленном» христианстве, реабилитацию «земли», плотского, чувственного в философских трудах

B. Розанова, Л. Шестова, Д. Мережковского, С. Франка, Л. Карсавина,

C. Булгакова. Внутренняя эволюция рыцаря-идеалиста, открывающего для себя «истинное земное христианство», рассматривается в третьем разделе «Поверженный и прозревший». В образе Дон Кихота Г. Чулков даёт образец подлинной духовности, способной противостоять злу. Основной авторской задаче изображения конфликта свободы творческого духа и диктата правящей власти подчинена организация пространства: создатель трагикомедии сосредоточивает действие лишь в замке герцога, развёртывая оригинальный метасюжет на основе одного из главных эпизодов прототекста. Жанр произведения отвечает авторской интенции, состоящей в показе дисгармоничности жизни, утратившей некую духовную основу. В нравственной эволюции Дон Кихота Г. Чулков раскрывает этапы собственного пути к

1 Чехов М. Дневник о Кихоте // Чехов М.А. Литературное наследие. В 2-х т. Т. 2. Об искусстве актера. М.: Искусство, 1986. С. 174.

христианству, способному изменить бытие. Содержанием внутреннего сюжета пьесы является постепенное постижение главным героем «Правды Земли», красоты и гармонии «благоуханного» мира, любовь к которому возникает через чувство к земной женщине, освобождающее Дон Кихота из плена мечты о «чудесной и божественной», «мнимой» Дульсинее. Новое мировосприятие («истинное» христианство) позволяет ламанчскому рыцарю понять подлинную причину торжества зла: духовное несовершенство человека, безнравственность власть имущих. В ряде сюжетных сцен показывается забвение вечных нравственных норм в мрачную, безгеройную эпоху. Последний монолог Дон Кихота содержит авторскую мысль о том, что любовь и свобода, которыми исполнена «истина сама», должны восторжествовать в социальном мире. В заключительной реплике Альтисидоры создатель трагикомедии выразил веру в бессмертие христианского идеала любви, воплощением которого стал главный герой пьесы.

В заключении подводятся итоги диссертационного исследования. Неисчерпаемость сервантесовского сюжета обусловила его особую продуктивность в переходную эпоху, о чём свидетельствует целый ряд оригинальных версий истории о Дон Кихоте, возникших в русской литературе 1920—1930-х годов. Многие художники обращались к роману о ламанчском рыцаре в поисках самоопределения, обретения собственного голоса в искусстве. Для создателей новой литературы классическое произведение стало школой сюжета, образа, поэтического мастерства. История о Дон Кихоте была воспринята как уникальная художественная данность, способная выразить смыслы переломного времени. Сюжет о ламанчском рыцаре стал тем эстетическим комплексом, в пространстве которого происходило творческое общение поэтов и писателей в разноречивую эпоху.

Стремление художников слова раскрыть сущность новых процессов и явлений времени посредством классики привело к высвобождению новых смыслов в сюжете о Дон Кихоте. Многообразие переакцентуаций образов и положений романа Сервантеса, предстающее в оригинальных творческих интерпретациях истории о ламанчском рыцаре, подтверждает слова М. Бахтина о том, что классические произведения, «благодаря заложенным в них интенциональным возможностям... в каждую эпоху на новом диалогизующем их фоне способны раскрывать всё новые и новые смысловые моменты...»'.

Широкие возможности вечного сюжета обусловили востребованность истории о Дон Кихоте в отечественной словесности последующих десятилетий. Изучение функционирования сюжета Сервантеса в новом литературном контексте представляет собой самостоятельный научный интерес.

1 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: «Худож. лит.», 1975. С. 232.

18

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора

1. Артамонова, Т.Г. Новая версия классического сюжета в драме М. Чехова и В. Громова «Дон Кихот Ламанчский» («Рыцарь печального образа») / Артамонова Т.Г. // Современные гуманитарные исследования.

- 2004. - № 1.- С. 71-77.

2. Артамонова, Т.Г. Сервантесовские реминисценции в творчестве С. Д. Кржижановского / Артамонова Т.Г. // Современные гуманитарные исследования. - 2004. - № 1. - С. 78-81.

3. Артамонова, Т.Г. Диспут о революции в пьесе А. Луначарского «Освобождённый Дон Кихот» / Артамонова Т.Г. // Дергачёвские чтения

— 2004: «Русская литература: национальное развитие и региональные особенности» : материалы всероссийской научной конференции 2-3 октября 2004 г. - Екатеринбург, 2006. - С. 142-145.

4. Артамонова, Т.Г. Сюжет о ламанчском рыцаре в советской детской драматургии 1920-1930-х годов / Артамонова Т.Г. // Аспирант и соискатель. - 2006. - №3.- С. 51-56.

5. Артамонова, Т.Г. История о Дон Кихоте Ламанчском в свете идей русского религиозно-философского Ренессанса / Артамонова Т.Г. // Современные гуманитарные исследования. - 2006. — № 3. - С. 164-167.

Подписано в печать 26.09.2006 г. Формат 60x84/16. Объем 1,25 п.л. Тираж 100 экз. Заказ Издательство Курганского государственного университета, 640669, г. Курган, ул. Гоголя, 25, Курганский государственный университет

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Артамонова, Татьяна Геннадьевна

Введение.

Глава 1. Сюжет о Дон Кихоте в диспуте о революции.

1.1. Рыцари революционной идеи: pro et contra.

1.2. Недостижимость «золотого века».

1.3. Проблема свободы.

Глава 2. История о ламанчском рыцаре в детской литературе

2.1. «Дон Кихот Осмеянный».

2.2. Рыцарь без страха и упрёка.

Глава 3. Классический сюжет в свете идей духовного возрождения.

3.1. Рыцарь и его Дама.

3.2. Трагедия «гордого Ангела».

3.3. Поверженный и прозревший.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Артамонова, Татьяна Геннадьевна

Рецепция романа М. де Сервантеса Сааведры «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» в отечественной словесности - одна из актуальных проблем современного литературоведения, о чем свидетельствует ряд появившихся в 1980-2000-х годах работ. К числу фундаментальных исследований восприятия и преобразования истории о Рыцаре Печального Образа1 русскими художниками следует отнести монографии Ю.А. Айхенвальда «Дон Кихот на русской почве» (1982), В.Е Багно «Дорогами «Дон Кихота»: Судьба романа Сервантеса» (1988), работу Н.Н. Арсентьевой «Русско-испанские литературные связи: проблемы преемственности, типологии, рецепции» (1994), статью О. Есиповой «Русский Дон Кихот и Булгаков» (1998). Анализ отдельных видов рецепции сюжета о Дон Кихоте содержится в следующих работах: В.Г. Боборыкин «Михаил Булгаков» (1991), Н. Иванова «Мучения революции» (1989), В. Новиков «М.А. Булгаков-драматург» (1987), А. Образцов «"Дон Кихот" написан о России» (2001), С. Пискунова, В. Пискунов «Сокровенный Платонов. К выходу в свет романа "Чевенгур", повестей "Котлован" и "Ювенильное море"» (1989), И. Сухих «Русские странники в поисках Китежа. (1926 - 1929. «Чевенгур» А. Платонова.)» (1999), В.В. Химич «В мире Михаила Булгакова» (2003), В.А. Чалмаев «Андрей Платонов: К сокровенному человеку» (1989), Н.Н. Эйдельман «"Простодушие и преданность". Размышления о Дон Кихоте и ещё более - о Санчо Пан се» (1985), J1.M. Яновская «Творческий путь Михаила Булгакова» (1983).

Феномен «долголетия» классического произведения в духовном сознании человечества вызывал интерес у многих известных представителей филологической науки. Думается, что М.М. Бахтину удалось определить главную причину постоянной востребованности истории о ламанчском Здесь и далее орфография имён собственных, присутствующих в «Дон Кихоте» Сервантеса, соответствует изданию: Сервантес С.М. де Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский : роман : в 2 ч. Ч. 1,2. [Пер. с исп. Н.М. Любимова] / Мигель де Сервантес Сааведра. Минск : Нар. асвета, 1988. рыцаре. Относя произведение Сервантеса к традиции двуголосого, двуязычного романа, герой которого незавершен, открыт, внутренне диалогичен, ученый видит последующие переакцентуации и истолкования образа Дон Кихота его «необходимым и органическим дальнейшим развитием» [Бахтин, 1975: 221], продолжением заложенного в образе спора.

Судьба романа о Рыцаре Печального Образа доказывает, что произведение Сервантеса относится к «сильным, ядерным текстам», обладающим «высоким энергетическим потенциалом» [Кузьмина, 1999:46,43]. Результатом резонанса энергии романа о Дон Кихоте с творческой энергией каждого нового автора явилось возникновение оригинальных метатекстов , любой из которых несет информацию о личности своего создателя и о соответствующем историко-культурном контексте. Внутренняя диалогичность произведения Сервантеса, дающая возможность использования известного художественного материала для выражения различных общественно-политических, идейно-нравственных позиций и эстетических воззрений, обусловила многообразие видов рецепции сюжета о Дон Кихоте.

Название романа Сервантеса - одно из «сильных заглавий», «чья имплицитная энергия есть конденсированная энергия всего прототекста -«колоссальная энергия туго свернутой пружины» [Кузьмина, 1999: 141]. Само «имя-притча» (Ю. Айхенвальд) Дон Кихот, давшее название классическому произведению, явилось мощным импульсом к созданию новых сюжетов, раскрывающих историю человеческих слабостей, заблуждений или, напротив, высоких деяний личности. Многие авторы метатекстов, содержащих цитацию романа о ламанчском рыцаре, подобно Сервантесу, вынесли имя Дон Кихот в заглавие, подтверждая глубокую символичность вечного образа. При внешнем сходстве названий новых произведений о ламанчском рыцаре все они

2 Под метатекстами мы понимаем разнообразные в жанрово-стилевом отношении произведения, содержащие прямую или скрытую цитацию романа Сервантеса о Дон Кихоте. реализуют различные, часто противоположные смысловые потенции, заложенные в понятии Дон Кихот.

Особый интерес вызывает рецепция романа Сервантеса в русской литературе 1920-1930-х годов, когда остро стоял вопрос об отношении к классическому наследию. Идею преемственности в развитии культуры как основу формирования нового, подлинно гуманистического общества отстаивали многие деятели искусства, представители различных литературных группировок. Так, М. Горький считал, что обращение к классике - залог идейно-нравственного развития личности, ибо «крайне трудно вообразить существо, «душа коего отдыхала бы, когда существо это читает «Прометея», «Гамлета», «Дон Кихота», «Фауста», книги Бальзака и Диккенса, Толстого и Стендаля, и Достоевского, Успенского, Чехова, и вообще те книги, которые предстают пред нами как изумительно обработанные в образе и слове сгустки мысли, чувства, крови и горьких жгучих слез мира сего» [Горький, 1955: XXIX, 483-484]. Назвав роман о Рыцаре Печального Образа «прекрасной, умной книгой» [Горький, 1950: V, 215], он использовал классический материал, давая оценку русской интеллигенции в романе «Жизнь Клима Самгина». Лидер «Перевала» А.К. Воронский высказывал убеждение, что «замкнутых культур нет», передача «от старого к новому» «экономических и культурных приобретений» - залог «прогресса . поступательного хода "вперед и выше"» [Воронский, 1982: 295]. Известный литературовед П.И. Новицкий полагал, что «каждая эпоха и каждая классовая культурная среда создают свой образ Шекспира, Пушкина, Сервантеса. Художественная и идеологическая щедрость гениальных произведений оплодотворяет века и поколения теми своими элементами, которые им наиболее нужны» [Новицкий, 1929: I, 20]. М.А. Чехов, считавший, что задача актера - «воплотить классика так, как хочет этого эпоха» [Чехов, 1986:1, 145], мечтал о том, «чтобы современный автор написал современного Кихота, который с дивным зерном, принесенным из средних веков, нашел почву для этого живого зерна и посадил зерно в эту почву на глазах публики, и оно выросло и напитало публику целым рядом мыслей, чувств и волевых импульсов» [Чехов, 1986:1, 336].

Придавали особое значение знакомству с культурным наследием прошлого и создатели новой детской литературы. Так, А. Бармин писал: «Судьба лучших басен или таких книг, как «Гулливер» и «Дон Кихот» с выветрившимся зарядом громадной социальной сатиры, доказывает, что и в специально детской книжке допустим избыток социально-значимого, но для детей еще «нейтрального» материала. Часто такой материал действует на ребенка помимо его сознания и гораздо лучше организует его мировоззрение, чем явная дидактика» [Бармин, 1931: 78].

В первые пореволюционные десятилетия - период построения нового общества - классический сюжет о Рыцаре Печального Образа оказался активно востребован, как и истории о Гамлете, Фаусте, Мюнхгаузене. Появился ряд произведений, созданных по мотивам романа Сервантеса. В теоретическом плане возникает вопрос о диалогическом характере связи метатекстов 1920 - 1930-х годов и прототекста о Дон Кихоте Ламанчском.

М.М. Бахтин выдвинул идею обусловленности появления нового в искусстве диалогической природой художественного сознания: «Та или иная возможная или фактически наличная творческая точка зрения становится убедительно нужной и необходимой лишь в соотнесении с другими творческими точками зрения: лишь там, где на их границах рождается существенная нужда в ней, в ее творческом своеобразии, находит она свое прочное обоснование и оправдание.» [Бахтин, 1975: 25]

Каждый «автор литературного произведения.создает единое и целое речевое произведение (высказывание). Но он создает его из разнородных, как бы чужих высказываний. И даже прямая авторская речь полна осознанных чужих слов» [Бахтин, 1979: 294]. М.М. Бахтин называет «воспроизведение текста субъектом (возвращение к нему, повторное чтение, новое исполнение, цитирование)» «новым, неповторимым событием в жизни текста», «новым звеном в исторической цепи речевого общения» [Бахтин, 1979: 284]. Суть диалогического взаимодействия текстов есть «доверие к чужому слову, благоговейное приятие (авторитетное слово), ученичество, поиски и вынуждение глубинного смысла, согласие, его бесконечные градации и оттенки. наслаивание смысла на смысл, голоса на голос, усиление путем слияния. сочетание многих голосов (коридор голосов), дополняющее понимание, выход за пределы понимаемого и т.п.» [Бахтин, 1979: 300].

М.М. Бахтин рассматривает историческое бытие классического произведения как непрерывный процесс его переосмысления, обусловленный постоянно меняющимися условиями восприятия «памятника», как попеременную актуализацию тех или иных значений: «Каждая эпоха по-своему переакцентуирует произведения ближайшего прошлого. Историческая жизнь классических произведений есть, в сущности, непрерывный процесс их социально-идеологической переакцентуации. Благодаря заложенным в них интенциональным возможностям, они в каждую эпоху на новом диалогизующем их фоне способны раскрывать все новые и новые смысловые моменты; их смысловой состав буквально продолжает расти, создаваться далее» [Бахтин, 1975: 231, 232]. В новом тексте, рождающемся как реплика бесконечного диалога речевых высказываний, образы «очень часто создаются путем переакцентуации старых, путем перевода их из одного акцентного регистра в другой.» [Бахтин, 1975: 232]. При этом «в образе и в его слове может усилиться и углубиться его собственная прямая интенциональность, или, напротив, он может стать сплошь объектным, комический образ может стать трагическим, разоблаченный - разоблачающим и т.п.» [Бахтин, 1975: 231].

Диалог художественных текстов осуществляется как в диахроническом, так и в синхроническом аспектах, ибо «живое высказывание, осмысленно возникшее в определенный исторический момент в социально определенной среде, не может не задеть тысячи живых диалогических нитей, сотканных социально-идеологическим сознанием вокруг данного предмета высказывания, не может не стать активным участником социального диалога. Оно и возникает из него, из этого диалога, как его продолжение, как реплика, а не откуда-то со стороны подходит к предмету» [Бахтин, 1975: 90].

Смысловая диалогическая конвергенция текстов, разнообразно варьирующих вечную историю о Дон Кихоте Ламанчском, основана на общности рассматриваемых проблем: соотношение идеала и действительности, пути преобразования общественной жизни, духовные приоритеты личности, нравственное самосовершенствование человека, свобода творческой мысли. Все эти вопросы приобрели особую актуальность в период грандиозной социальной ломки.

Один из исследователей отмечает, что «человечество никогда не могло спокойно и незаинтересованно воспринимать творение Сервантеса, а, напротив, как бы чувствовало себя обязанным занять по отношению к нему определенную позицию, так что оценки «Дон Кихота» в разные эпохи могут в свою очередь служить характеристиками самих этих эпох» [Багно, 1988: 227]. Художники, творчески интерпретировавшие вечный сюжет в новое для России время, учитывали опыт освоения классического произведения своими предшественниками, такими как И. Тургенев, Н. Лесков, Ф.Достоевский, Д. Мережковский. Напряженный диалог прототекста начала XVII века и метатекстов 1920 - 1930-х годов XX столетия о Рыцаре Печального Образа обусловлен, прежде всего, сходством исторических эпох, востребовавших как чрезвычайно актуальный сюжет о «литературном человеке» (М. Бахтин), чудаке, который, вопреки цинизму и равнодушию, нес на своем высоком пути вечные идеалы свободы и гуманизма. И конец Возрождения в Испании, и период социалистических преобразований в России были исполнены глубокого драматизма. Можно согласиться с Н.Н. Снетковой, отметившей, что «"Дон Кихот" несет на себе печать великой эпохи в истории человечества - эпохи Возрождения - как ее дерзновенных идей и неслыханных надежд, так и разочарований, которые пришлось испытать тем, кто верил в эти идеи и находился во власти этих надежд» [Снеткова, 1970: 19]. В 1920 - 1930-е годы в России одержимость романтически-утопическим идеалом столкнулась с реальностью, которая стала следствием социального взрыва и не пришла в абсолютное согласие с изначальными идеями революции. Решительное неприятие негативных явлений, порожденных мощным общественным катаклизмом: обесценивания человеческой жизни, разгула преступности, запрета свободы слова, гибели культуры, лучших национальных традиций - объединило в одном лагере писателей, разных по идейно-политическим убеждениям и эстетическим взглядам, таких как В. Короленко, И. Бунин, М. Горький. Катастрофическая эпоха крушения идеалов породила трагедию А. Блока, Н. Гумилёва, С. Есенина, В. Маяковского, О. Мандельштама, М. Булгакова и других художников слова. Разочарование в результатах революционного переустройства мира вызвало скепсис и представителей старой гвардии Октября. В первые пореволюционные десятилетия понятие донкихотства распространилось на духовно-нравственную и социальную сферы жизни. Говоря о стремлении группы «Перевал» (1924 - 1932) и известных русских писателей в эпоху установления тоталитарного режима отстоять высокие идеалы революции, Г.А. Белая замечает: «Донкихотство 20-х годов в силу своего массового трагизма - проблема всемирного значения. Она связана с концепцией революции и ее деформацией, с погубленной верой, растоптанной надеждой - и нравственным стоицизмом тех, кто сохранял и сохранил гуманистические ценности» [Белая, 1989: 19]. В 1920- 1930-е годы донкихотство приобретало новый смысл как достойная гражданская позиция: «Дон Кихотом оказывался человек светлого, строгого к себе и внимательного к жизненным фактам разума. Среди громоносных метафор, среди фраз на крови. сама аналитическая мысль, стремившаяся помочь людям жить человечнее, беречь не свои идеи, а прежде всего друг друга, - сама эта мысль, христианская в своей основе, стала уже и мыслью «донкихотской». Нормальная, соединяющая сердечность с разумностью человеческая реакция на окружающее стала главным признаком кихотизма в новых условиях» [Айхенвальд, 1982:11, 159].

В литературной среде пристальное внимание к Сервантесу было обусловлено восприятием его как одного из художников Возрождения, которые, «открыли искусству путь к изображению всей сложности и всего драматизма современной эпохи и современного человека с его радостями и скорбями, с его падениями и высокими порывами.» [Снеткова, 1970: 125]. Образ Дон Кихота оказался близок поэтам, писателям и представителям научно-критической мысли, поверившим в очистительную силу революции, в способность человека, вдохновленного высокими гуманистическими идеалами, пересоздать мир на новых духовно-нравственных основаниях. В то же время сюжет о Рыцаре Печального Образа воспринимался многими деятелями искусства 1920 - 1930-х годов как художественная данность, позволяющая выразить скепсис в отношении методов и средств воплощения идей революции в советской действительности, разгула мещанской стихии периода нэпа, контрастировавшего с эпохой гражданской войны с ее высоким пафосом и героизмом.

Одной из важных причин востребованности классического произведения авторами, ориентировавшимися на демократическую читательскую среду, была и карнавальная специфика поэтики романа Сервантеса. Близкие и понятные массовому сознанию карнавальные формы в литературе «стали мощными средствами художественного постижения жизни, стали особым языком, слова и формы которого обладают исключительной силой символического обобщения, то есть обобщения в глубину»[Бахтин, 1979: 182]. Согласно известному мнению, «многие существенные стороны жизни, точнее, пласты ее, притом глубинные, могут быть найдены, осмыслены и выражены только с помощью этого языка» [Бахтин, 1979: 182].

Показателем глубокого интереса к роману о ламанчском рыцаре в первые пореволюционные десятилетия явился рост популярности классического произведения. В 1920 - 1930-е годы роман о Дон Кихоте был одной из самых читаемых книг. Увеличивалось количество изданий произведения Сервантеса. К концу 1930-х годов их было не менее пятнадцати. Появился целый ряд литературоведческих работ и критических статей, содержащих анализ классического романа. Среди них существовали как работы общего характера, так и специальные исследования. К числу первых относятся «Боевые отклики на мирные темы» А.Г. Горнфельда (1924), «Испанская литература» Дж. Келли (1923), «Очерки по истории западноевропейской литературы» П.С. Когана (1928), «Формальный метод в литературоведении» П.Н. Медведева (1928), «Очерк развития западноевропейской литературы» В.М. Фриче (1922), «Теория прозы» В.В. Шкловского (1925).

Среди работ второго ряда следует отметить такие, как «Предисловие» А.И. Белецкого (1935), «Сервантес и "Дон Кихот"» К.С. Державина (1933), «"Дон Кихот" на фоне испанской литературы XVI - XVII столетий» Б.А. Кржевского (1929), «Послесловие» А.В. Луначарского (1924), «"Дон Кихот" Сервантеса» П.И. Новицкого (1929), «Дон Кихот», «Вековые образы» И.М. Нусинова (1930, 1937), «Дневник о Кихоте», «Размышления о Дон Кихоте» М.А. Чехова (1926), «Сервантес и его роман» Б.М. Энгельгардта (1938). Деятели культуры давали различные, нередко противоположные оценки идейно-философского содержания, образа главного героя и сюжетного своеобразия классического произведения, что было обусловлено как особенностями мировоззренческих и эстетических позиций исследователей, так и неоднозначностью, амбивалентностью самого образа Дон Кихота. Показательно в этом смысле суждение В.В. Шкловского, который писал о герое Сервантеса: «Дон-Кихот революционер, потому что он хочет блага человечеству, хочет Золотого века, но он реакционен в глубоком философском смысле этого слова, как всякий герой-реставратор» [Шкловский, 1965: 167] (курсив наш - Т.А.). Носителя передового сознания видели в Дон Кихоте многие критики. К. Державин, например, писал о ламанчском рыцаре как о «провозвестнике гуманной морали, терпимости и социальной справедливости» [Державин, 1933: 38]. Другие интерпретаторы творения Сервантеса, акцентируя безрезультатность борьбы героя-романтика с мировым злом, считали, что Дон Кихот страдает «социально-историческим лунатизмом», а следовательно, должен быть брошен «в мусорную яму истории» [Нусинов, 1930: 371, 372, 385, 386].

Если одни отмечали «оригинальное, глубокое содержание» [Энгельгардт, 1938: 576] вечного образа, воплотившего общечеловеческие представления о мужестве, героизме, свободе творческого духа, то другие воспринимали Дон Кихота не более чем карикатуру на рыцарство, не видя в герое Сервантеса ничего, кроме «самодовлеющей бессмысленной храбрости, бесцельной кичливости и бесплодного фантазёрства» [Новицкий, 1929: 33]. Неоднозначными были трактовки конфликта Дон Кихота с окружающей действительностью. Нежелание героя принимать мир в его объективной данности воспринималось как позиция человека будущего, который «хочет самую жизнь возвысить до себя» [Коган, 1928: 107]. Но уход от реальных противоречий в мир мечты расценивался также и как единственно возможный способ существования «последыша» дворянства, идеалиста-романтика, стоящего в стороне от исторического процесса, движимого «не Дон Кихотом, а теми, кто Дон Кихота преодолевает, своим смехом разрушает его» [Нусинов, 1930: 381, 384].

Таким образом, в 1920 - 1930-е годы обращение поэтов и писателей к роману о ламанчском рыцаре было глубоко мотивировано историческими, социально-психологическими и культурными условиями. Именно на почве повышенного интереса к произведению Сервантеса и сформировалась богатая жанрово-стилевыми решениями тенденция освоения вечного сюжета о Дон Кихоте. Различные виды цитат прототекста можно наблюдать в романтической драме, драматической поэме, трагикомедии, игровой пьесе, водевиле, лирических стихотворениях, объединяющихся обобщённостью мышления художника в единый цикл, лиро-эпической поэме, философской повести, романе-мениппее. Метатексты, дающие представление о творческом варьировании классического сюжета, отражают особенности различных творческих методов, сосуществовавших в литературе 1920-1930-х годов, индивидуальное своеобразие авторских стилей. В некоторых произведениях мы находим кальку сюжета Сервантеса с сохранением содержания сцен, эпизодов, отдельных деталей прототекста, в других метатекстах имеют место квазицитирование и автоцитирование, так как «сильная творческая личность способна полностью изменить характер информации цитаты, обеспечив при этом её высокую энергию и уменьшение энтропии» [Кузьмина, 1999: 110111]. Художники нового времени используют классический материал для создания как основного сюжета произведения, так и второстепенных сюжетных линий.

Богатство и разнообразие творческих интерпретаций истории о Рыцаре Печального Образа во многом обусловлено универсальностью центральной сюжетной коллизии романа Сервантеса. Л. Пинский отмечает, что «в основе произведений, соотносимых с Дон Кихотом, лежит сюжет-ситуация. Здесь уже нет тождества героя и фактов его истории, за которой стоит легенда; каждый из последующих донкихотов отличается от героя Сервантеса и по интересам, и по характеру, и по судьбе. Но при всём своеобразии фабульной стороны этих произведений, так же как героев и идей автора, ощущается родственность изображаемого положения -донкихотского отношения героя к действительности» [Пинский, 1960: 172]. Сущность же донкихотской ситуации заключается «в изображении активной натуры, которая не мирится с убожеством . жизненных условий и протестует против них, воодушевленная представлением о жизни, достойной человека, о его высоком призвании» [Пинский, 1969: 177]. По наблюдению Н.Н. Снетковой, «фабула романа Сервантеса не повторяется у более поздних писателей, они лишь по-своему воссоздают донкихотскую ситуацию и по-своему её трактуют» [Снеткова, 1970:127]. Сущность конфликта ламанчского рыцаря с окружающей действительностью раскрывает С.Г. Бочаров: «Спор его (Дон Кихота - Т.А) с современностью - «спор о реальности идеальных героев», далеко ушедший за рамки рыцарского романа: спор о реальности идеала. Дон Кихот расходится с современностью в понимании того, как соотносится идея и вещь, слово и предмет, субъект и объект, сознание и бытие, абсолютное и относительное, сущность и явление, роман и действительность. Безумие Дон Кихота - в несовместимости структуры его образа мира со структурой мира вокруг него» [Бочаров, 1985: 8] (подчёркнуто нами - Т.А.). Используя терминологию В.Е. Хализева, можно определить основной сюжетный конфликт романа Сервантеса как «устойчивое конфликтное состояние (положение)» [Хализев, 1999: 217]. По замечанию литературоведа, «у конфликтов такого рода (их правомерно назвать субстанциональными) нет сколько-нибудь чётко выраженных начал и концов, они неизменно и постоянно окрашивают жизнь героев, составляя некий фон и своего рода аккомпанемент изображаемого действия» [Хализев, 1999: 222]. Сюжеты с субстанциональным конфликтом в основе получили также названия «неканонических», «нетрадиционных». Разлад героя с миром предстает здесь не в качестве временного отклонения от гармонии, а как знак несовершенства земного бытия. Своеобразие центрального сюжетного конфликта романа о ламанчском рыцаре обусловливает возможность различных способов цитирования классического произведения. В одних метатекстах мы находим прямые цитаты романа Сервантеса, в других -подтекстовое цитирование, многообразие реминисценций из прототекста и аллюзий на него.

Отбор художественного материала определяется стремлением нового автора раскрыть важные для него грани образа Дон Кихота, характера «амбивалентного, кризисного, незавершимого, эксцентрического, полного самых неожиданных возможностей» [Бахтин, 1979: 200]. О многозначности образа ламанчского рыцаря, отмеченной М.М. Бахтиным как признак внутренней диалогичности, писали многие. По М. А. Чехову, «Дон Кихот многогранен, как брильянт. Он - как радуга» [Чехов, 1986: II, 86]. В.В. Набоков отмечает, что образ сервантесовского героя «сложен и неуловим» [Набоков, 2002: 158]. По наблюдению одного из исследователей, Рыцарь Печального Образа воспринимался как «сумасшедший, чудак, консерватор, борец за свои идеалы, фантазер, фанатик, гуманист» [Багно, 1988: 279]. В.Е. Багно приходит к выводу, что при всем богатстве творческих потенций вечного образа его интерпретации так или иначе тяготеют к одному из трех его планов, которые «можно условно обозначить как линии Дон Кихота Ламанчского (отсутствие такта действительности), Рыцаря Печального Образа (высокое начало самопожертвования) и Алонсо Кихано Доброго (положительно прекрасный человек)» [Багно, 1988: 279]. Многоплановость образа Дон Кихота обусловливает многообразие «художественных "историй"» [Кожинов, 1964:426] характера, созданного Сервантесом. Различные версии классического сюжета находятся в состоянии живого диалога, ибо диалог текстов как знаковых систем осуществляется в разных параметрах, в том числе и на уровне элементов формы. Через диалог сюжетов, раскрывающих судьбу донкихотской личности, - полное или частичное совпадение, расхождение, альтернативное решение - выясняются авторские позиции по важнейшим в 1920 - 1930-е годы вопросам политической, экономической, социальной и культурной жизни страны.

Актуальность данного диссертационного исследования обусловлена необходимостью выявления объективного соотношения духовных запросов общества периода социалистических преобразований с произведением Сервантеса. С нашей точки зрения, необходимо определить роль вечного сюжета о Дон Кихоте в освоении художественным сознанием переходной эпохи основных идейно-нравственных противоречий времени. Рассмотрение диалога текстов, соотносимых с романом о ламанчском рыцаре, как в диахроническом, как и в синхроническом аспектах, углубит представление о том, как творческая мысль 1920-1930-х годов решала проблемы, сохраняющие актуальность и в наши дни: пути изменения социального бытия, соотношение принятой системы ценностей и вечных нравственных аксиом, внутреннее совершенствование личности, значение искусства в преобразовании жизни. Материал диссертации, по нашему мнению, является аргументацией того, что «искусство предвосхищает пути и способы накопления будущего опыта и развития, выстраивая с помощью художественного предвидения еще небывалые, неапробированные мировоззренческие и поведенческие модели, и дает ответы на заново поставленные, вновь возникающие вопросы» [Дранов, 1999: 22]. Воссоздание целостной картины функционирования вечного сюжета в литературе 1920 -1930-х годов, выявление через диалог его версий ведущих тенденций восприятия классического наследия художниками новой эпохи станет новым наглядным примером способности вечных сюжетов передавать диалектику духовного сознания общества, «упорствующую самозаконную смысловую направленность жизни» [Бахтин, 1975: 36].

В последние десятилетия появилось много литературно-критических статей и монографий, авторы которых затрагивают проблему особой востребованности истории о Дон Кихоте в отечественной словесности эпохи построения социализма. Большая часть работ содержит анализ отдельных произведений, цитирующих сюжетные мотивы, ситуации, детали романа Сервантеса. Так, например, Н. Арсентьева рассматривает причины рецепции истории о ламанчском рыцаре в «Чевенгуре» А. Платонова. Анализируя преемственную связь романа с произведениями Сервантеса, Ф. Достоевского, JI. Андреева, исследовательница делает акцент на утопичности мышления героев, генетически связанных с Дон Кихотом. Н. Арсентьева отмечает особое внимание писателей к трагической судьбе идеи «золотого века» и её приверженцев в России.

Различные виды рецепции сюжета о Дон Кихоте в творчестве Ф. Сологуба, А. Луначарского, А. Бруштейн и Б. Зона, Г. Чулкова, М. Булгакова анализирует Ю. Айхенвальд. По верному наблюдению исследователя, специфика образа героя Сервантеса обусловливает возможность различных концепций истории ламанчского рыцаря: «.Дон Кихот при всей легкости, с какой художники его рисовали, тем и замечателен, что он - существо бесплотное, ускользающее от всякой - в том числе и сюжетной - формы своего бытия.» [Айхенвальд, 1983:1, 225]

Анализ восприятия и преобразования материала Сервантеса в литературе 1920 - 1930-х годов, содержащийся в книге «Дон Кихот на русской почве», не является строго филологическим исследованием. В новых версиях вечного сюжета о ламанчском рыцаре Ю. Айхенвальд видит, в первую очередь, выражение идейно-политических убеждений и эстетических позиций поэтов и писателей первых пореволюционных десятилетий. Но главное, что интересует исследователя, - «бытие совести в человеке» в сложных исторических условиях, выявление нравственной сущности авторов метатекстов, варьирующих мотивы романа Сервантеса, через их отношение к образу Дон Кихота.

Судьбу романа Сервантеса в мировой литературе прослеживает В. Багно, останавливаясь на новых версиях классического сюжета в творчестве Ф. Сологуба, Г. Чулкова, А. Луначарского, М. Булгакова. Автор специальной монографии повествует об истории создания метатекстов о ламанчском рыцаре, анализирует идейное содержание произведений, новых концепций образа Дон Кихота. Однако пути сюжетного анализа В. Багно только намечены, не рассматривается жанрово-стилевое своеобразие метатекстов, непосредственно определяющее особенности сюжетного развития. Нет полной картины новообразований в сюжетной ткани оригинальных произведений о Рыцаре Печального Образа. Как и в книге Ю. Айхенвальда, в работе В. Багно многие метатексты 1920 - 1930-х годов, варьирующие сюжетные мотивы романа Сервантеса, остаются вне поля зрения автора.

На театральной жизни классического произведения сосредоточено внимание О. Есиповой. В статье «Русский Дон Кихот и Булгаков» исследовательница выделяет «несколько жанрово-идеологических слоев», определивших особенности сценических интерпретаций сюжета о Рыцаре Печального Образа. О. Есипова говорит об «истоках русского Дон Кихота» [Есипова: 1998: 23]. Давая обобщенный анализ драматических произведений, предшествовавших появлению пьесы М. Булгакова «Дон Кихот», автор статьи глубоко исследует новую версию классического сюжета в творчестве писателя-философа, отмечая, что «М. Булгаков сфокусировал и допроявил разрозненные тенденции. Осознал направление, в котором формировалась идея русского Дон Кихота, - резкое и определенное нарушение равновесия комического и трагического в пользу трагедии» [Есипова: 1998: 23]. О. Есипова видит свою задачу в том, чтобы выявить «значительные структурно-идеологические перемены» в рассматриваемом метатексте по сравнению с текстом Сервантеса - те новые сюжетные элементы, которые отражают особенности мировосприятия М. Булгакова в последние, особенно трудные годы его жизни. Исследуя рецепцию истории ламанчского рыцаря в русской драматургии 1920-1930-х годов, автор статьи проводит анализ, который может быть дополнен рассмотрением лирических, эпических и лиро-эпических произведений, содержащих новые концепции вечного сюжета.

Несмотря на активное стремление исследовать бытие романа Сервантеса в специфических условиях русской общественной и культурной жизни первых пореволюционных десятилетий, не существует полного системного анализа различных видов рецепции сюжета о Дон Кихоте в отечественной словесности 1920-1930-х годов. Между тем, рассмотрение новообразований в сюжетной ткани каждого нового метатекста -лирического, эпического, драматического произведения - даёт целостную картину восприятия и преобразования вечного сюжета в литературе переходного периода, что углубляет представление об особенностях развития художественного сознания пореволюционной эпохи, об отношении поэтов и писателей к явлениям, рожденным Октябрем.

Новизна нашего исследования обусловлена системно-эстетическим подходом к проблеме рецепции сюжета о Дон Кихоте в русской литературе 1920-1930-х годов, стремлением представить жанрово-стилевое многообразие метатекстов, содержащих цитацию романа Сервантеса, как художественный феномен, отражающий особенности духовного сознания переходной эпохи. При этом новые произведения, соотносимые с прототекстом, мы рассматриваем как различные варианты проживающего историческую жизнь текста, который «не поддается включению в жанровую иерархию, даже в обычную классификацию. Определяющей для него является, напротив, именно способность взламывать старые рубрики» [Барт, 1989: 415]. Исследуя «активную», «интерпретирующую рецепцию текста» (X. Яусс) о ламанчском рыцаре в русской литературе 1920-1930-х годов, мы стремимся расширить диапазон рассматриваемых феноменов. Помимо произведений, уже ставших предметом научно-критического анализа в указанных выше исследованиях, таких как пьесы А. Луначарского «Освобожденный Дон Кихот» (1922), А. Чумаченко «Дон Кихот Ламанчский» (1924), А. Бруштейн и Б. Зона «Дон-Кихот» (1928), Г. Чулкова «Дон Кихот» (1935), М. Булгакова «Дон Кихот» (1938), лирический цикл Ф. Сологуба о Дон Кихоте двадцатых годов, романа А. Платонова «Чевенгур» (1926 - 1929), нами впервые рассматриваются с точки зрения поэтики метасюжета драматическая поэма Н. Павлович и П. Аренского «Дон Кихот» (1925 - 1926), пьеса М.Чехова и В.Громова «Дон Кихот Ламанчский» («Рыцарь Печального Образа») (1927 - 1928), драматические произведения для детей Е. Данько «Рыцарь Дон Кихот» (1929) и А. Гензель «Дон Кихот» (1939), повести С. Кржижановского «Белая мышь» (конец 1920-х - начало 1930-х, 1950-е), «Клуб убийц букв» (1926), «Книжная закладка» (1927), «Материалы к биографии Горгиса Катафалаки» (1929), а также «Записные тетради» (1922 - 1940), литературоведческие исследования «Страны, которых нет», «Фрагменты о Шекспире» (1939), «Сэр Джон Фальстаф и Дон Кихот» (1939) писателя-философа. Помимо символистской концепции истории о ламанчском рыцаре в лирическом цикле Ф. Сологуба, нами анализируются новые версии сюжета Сервантеса в стихотворении «Дон Кихот» (1924) и в поэме «Армия в пути» (1920-е) П. Антокольского, в элегии «Дон Кихот» (1929) М. Светлова.

Важно отметить, что некоторые произведения, позволяющие определить ведущие тенденции восприятия истории о Дон Кихоте в литературе первых пореволюционных десятилетий, созданные такими авторами, как П. Антокольский, С. Кржижановский, Н. Павлович и П. Аренский, М. Чехов и В.Громов, Е. Данько, А. Гензель, остались неопубликованными, их машинописи хранятся в РГАЛИ. Не переиздавались с 1920-1930-х годов пьесы А. Бруштейн, Б. Зона, А. Чумаченко, Г. Чулкова. Впервые нами исследуются сервантесовские реминисценции в «возвращённой» прозе С. Кржижановского.

При рассмотрении отношений между произведениями о судьбе донкихотской личности как активного диалога, нас интересует, в первую очередь, взаимодействие сюжетов, каждый из которых есть «кристаллизирующий стержень рассеянной коммуникативной силы остальных элементов» [Мукаржовский, 1994: 198]. Анализ взаимовлияний разных версий сюжета романа Сервантеса призван подтвердить положение, согласно которому «порождение означающего в поле Текста. происходит вечно, как в вечном календаре. посредством множественного смещения, взаимоположения, варьирования элементов» [Барт, 1989: 416, 417]. Нами исследуется процесс «семантической трансформации» (Ю. Кристева), которую осуществляют новообразования в структурной ткани каждого метатекста. Мы стремимся показать, как новые функции текста, обусловленные «реальностью окружающего мира, на которую «отвечают», реагируют структурные образования» [Дранов, 1999: 127], изменяют общий смысл художественного произведения.

Анализ многообразных видов рецепции истории о Дон Кихоте в лирике, эпосе, драме первых пореволюционных десятилетий ведётся нами с учётом специфики собственно художественных потенций классического сюжета в плане не только его открытых смыслов, но и игровых остранений, тех, что обусловлены карнавальной природой сервантесовского текста. Именно карнавализация, по словам М. Бахтина, сделала возможным создание «открытой структуры большого диалога, позволила перенести социальное взаимодействие людей в высшую сферу духа и интеллекта.» [Бахтин, 1979: 207, 208]. Художественная природа произведения Сервантеса позволила каждый раз по-особому сопрягать смеховое и серьёзное, детское и взрослое, временное и вечное в процессе трансформации классической истории о ламанчском рыцаре.

Рассматривая многообразие лирических, эпических, драматических версий сюжета о Дон Кихоте, мы обозначаем ведущие тенденции освоения истории о Рыцаре Печального Образа, свидетельствующие о различии подходов к классике в условиях новой действительности.

Цель данного диссертационного исследования - дать системно-структурный анализ видов рецепции сюжета о Дон Кихоте в литературе 1920 - 1930-х годов, рассматривая вариации истории о ламанчском рыцаре в их обусловленности социально-историческими и культурными изменениями в жизни страны, спецификой авторского мировоззрения и мироощущения, воссоздать целостную картину функционирования классического сюжета в отечественной словесности переходного времени. Мы стремимся сочетать анализ несущих смыслообразующую функцию новообразований в сюжетной ткани каждого метатекста с рассмотрением «контрастных противопоставлений (оппозиций)» (В. Дранов) различных смыслов, создаваемых интерпретаторами, что необходимо для выявления основных направлений освоения сюжета Сервантеса литературой пореволюционной эпохи.

Делая объектом нашего исследования произведения 1920-1930-х годов, содержащие новые версии истории о Рыцаре Печального Образа, и выбирая в качестве предмета данной работы рецепцию сюжета о Дон Кихоте в отечественной словесности первых пореволюционных десятилетий, мы ставим перед собой следующие задачи:

- привлечь к рассмотрению разные в жанровом и стилевом плане метатексты, соотносимые с романом Сервантеса о Дон Кихоте Ламанчском, - произведения А. Луначарского, А. Платонова, С. Кржижановского, М. Булгакова, П. Антокольского, М. Светлова, Ф. Сологуба, Г. Чулкова, М. Чехова и В. Громова, Н. Павлович и П. Аренского, А. Чумаченко, А. Бруштейн и Б. Зона, Е. Данько, А. Гензель; сгруппировать анализируемый материал в соответствии с различными концептуальными аспектами творческой интерпретации романа Сервантеса в отечественной словесности первых пореволюционных десятилетий, обозначить основные направления освоения сюжета о ламанчском рыцаре; в каждом метатексте исследовать обновление сюжетных элементов прототекста, определить специфику заполнения «пустых мест», «участков неопределенности» (В. Изер) художественной структуры романа Сервантеса;

- выявить в характере конкретизации и «реконструкции» (Р. Ингарден) классического текста особенности эстетических и идейно-нравственных позиций поэтов и писателей в эпоху «после взрыва»;

- показать органичность включения истории о Дон Кихоте в процесс духовного самоопределения нового общества, в идейно-философский и эстетический поиск в искусстве 1920-1930-х годов, исследовать влияние классического произведения на содержательное и жанрово-стилевое самоопределение литературы нового времени.

Методологической основой исследования являются историкофункциональный, системно-эстетический и структурно-семиотический подходы. Они позволяют выявить специфические особенности рецепции вечного сюжета и определить роль классического наследия в развитии художественного сознания времени. Выбранная нами методика позволяет проследить влияние романа Сервантеса на отражение искусством 1920 -1930-х годов процессов современной социальной и духовной жизни. В своем анализе текстов, соотносимых с классическим произведением о Рыцаре Печального Образа, мы естественно опираемся на теорию диалога М. Бахтина, идею о том, что «два высказывания, отдаленные друг от друга и во времени и в пространстве, ничего не знающие друг о друге, при смысловом сопоставлении обнаруживают диалогические отношения, если между ними есть хоть какая-нибудь смысловая конвергенция (хотя бы частичная общность темы, точки зрения и т.п.).» [Бахтин, 1979: 303, 304]. Взаимодействие творческих интерпретаций истории Сервантеса рассматривается в аспекте теории интертекстуальности, в свете идей Ю. Кристевой, Р. Барта, развитых, в частности, Н. Кузьминой. Художественный текст понимается нами как «продуктивность», «пермутация других текстов» (Ю. Кристева). Мы исходим из положения о том, что «Текст не может неподвижно застыть. он по природе своей должен сквозь что-то двигаться - например, сквозь произведение, сквозь ряд произведений» [Барт, 1989: 415]. Логика данного исследования учитывает теретические положения представителей рецептивной эстетики: Р. Ингардена, Ф. Водички, Я. Мукаржовского, X. Яусса, В. Изера, Н. Лумана. Мы рассматриваем историю рецепции как поступательное развертывание присутствующих в художественном тексте смыслов, актуализируемых в определенном социокультурном контексте и открываемых творческим сознанием интерпретатора. Литературное произведение видится нам «партитурой чтения», необходимой «для нового читательского резонанса, который высвобождает текст из материи слов, дает ему актуальное здесь-бытие» [Яусс, 1995: 58]. Рождение нового текста, цитирующего классический образец, происходит в результате взаимодействия горизонтов ожидания прототекста и интерпретирующего сознания.

Анализируя различные версии вечного сюжета в русской литературе 1920 - 1930-х годов, мы исследуем также восприятие романа Сервантеса ведущими критиками эпохи, отражающими интересы той или иной, определенной с точки зрения политических, идеологических, эстетических установок, части читающей публики. Глубже понять особенности рецепции истории о ламанчском рыцаре в отечественной словесности первых пореволюционных десятилетий помогают дополнительные материалы, запечатлевшие образ времени: лекции, статьи, письма, дневники, режиссерские записи, авторские комментарии и отзывы политических редакторов, а также факты внутрилитературной полемики.

Рассматривая сюжетные особенности метатекстов, содержащих цитацию произведения Сервантеса, мы опираемся на известные труды С. Бочарова, Е. Добина, А. Жолковского, В. Кожинова, Ю. Лотмана, М. Мещеряковой, Л. Тимофеева, В. Хализева, Ю. Щеглова. Наиболее актуальными для нас оказываются такие аспекты определений сюжета, как «"история" характера», «последовательность взаимосвязанных внешних и внутренних движений», «сложнейшая последовательность совершающихся в произведении действий и взаимодействий людей». Сюжет каждого произведения, в нашем представлении, - выражение интенциональности творческого мышления,«проводник авторских идей». На защиту выносятся следующие положения: художественное сознание 1920-1930-х годов в процессе освоения разноречивой действительности включалось в большой диалог с литературой предшествующих эпох, которая представала в качестве «другого голоса» в осмыслении происходящего, что проявилось в использовании классических сюжетов, в частности в активной рецепции истории о ламанчском рыцаре; - разнообразные в жанрово-стилевом отношении метатексты, созданные на основе романа Сервантеса, в совокупности представляют собой художественный феномен, отражающий особенности духовного сознания общества в переходную эпоху;

- создатели новой литературы реализуют многообразные возможности классического сюжета о Дон Кихоте, развёртывая его и в плоскости социально-идеологических концепций, и в аспекте карнавализованного мышления, и в ракурсе философской проблематики; сюжет Сервантеса о ламанчском рыцаре активизирует свои внутренние смыслы в остром диспуте о революции, который развернулся на страницах произведений 1920-1930-х годов; история о Дон Кихоте предстаёт как художественная данность, позволяющая выразить индивидуально-авторскую концепцию совершенствования жизни и человеческой природы;

- версии повествования о ламанчском рыцаре, созданные для детской аудитории и сложившиеся в русле народной смеховой культуры, реализуют диалогически соотнесённые, различные до противоположности, потенции вечного сюжета, преследуя дидактические цели и выполняя задачи формирования нового мировоззрения и воспитания чувств; оригинальные интерпретации классического текста, несущие на себе печать творческого опыта литературы «серебряного века», связаны с кругом специфических философских проблем, в частности с идеей внутреннего совершенствования личности, пониманием любви как вселенского духовного начала и концепцией преображения бытия «свободным художеством» (Н. Бердяев);

- характерной особенностью новых сюжетов о ламанчском рыцаре и рыцарстве является их автопсихологизм, обусловленный авторским соотнесением собственной нравственной неудовлетворённости с исканиями героя Сервантеса.

Нам представляется оптимальной следующая структура работы: введение, три главы и заключение. Названия глав: «Сюжет о Дон Кихоте в диспуте о революции», «История о ламанчском рыцаре в детской литературе», «Классический сюжет в свете идей духовного возрождения».

Заключение научной работыдиссертация на тему "Рецепция сюжета о Дон Кихоте в русской литературе 1920 - 1930-х годов"

Заключение

Анализ рецепции сюжета о Дон Кихоте Ламанчском в русской литературе 1920 - 1930-х годов углубляет представление об отношении к классическому наследию в пореволюционное время. Художественная мысль эпохи, стремясь освоить острые противоречия социальной и духовной жизни, обращалась к опыту мировой культуры. Сюжет Сервантеса был воспринят как уникальная художественная данность, способная выразить смыслы нового времени. Сложные проблемы, связанные с совершенствованием личности и общественного бытия, рассматривались художниками слова в пространстве сюжета о Рыцаре Печального Образа. Ценности, утверждаемые в романе о Дон Кихоте Ламанчском, такие как свобода, гуманизм, справедливость, оказались тем нравственным критерием, с позиции которого русские поэты и писатели оценивали явления пореволюционной действительности.

Предпринятое нами исследование подводит к выводу о неисчерпаемом потенциале сюжета Сервантеса, его широких возможностях. Отдельные образы, положения, ситуации, сцены и эпизоды романа о ламанчском рыцаре творчески переосмыслялись художниками разных литературных направлений и творческих методов. Сюжет о Дон Кихоте видоизменялся, выражая новые концепции мира и человека в метатекстах, созданных в духе социалистического реализма (А. Луначарский, П. Антокольский, М. Светлов, Е. Данько, А. Бруштейн и Б. Зон, А. Чумаченко), неореализма (А. Платонов, М. Булгаков), «экспериментального реализма» (С. Кржижановский). Трагический конфликт высокодуховной личности с земным миром раскрыли в новых интерпретациях истории о ламанчском рыцаре художники, продолжившие в пореволюционной литературе традиции русского символизма, такие как Ф. Сологуб, Г. Чулков, М. Чехов.

Эволюция сознания общества в пореволюционную эпоху отражена в оригинальных лирических, эпических и драматических версиях сюжета о Дон Кихоте. Авторы метатекстов о судьбе личности, неспособной принять новые жизненные условия, не только используют элементы внешнего сюжета романа Сервантеса, их творческий поиск устремлён к линии раскрытия процессов, происходящих во внутреннем мире человека. Личность и всё богатство её душевной жизни находятся в центре внимания А. Луначарского и А. Чумаченко, создавших романтические драмы о ламанчском рыцаре, А. Платонова, автора мениппейного романа, содержащего реминисценции из классического произведения, М. Булгакова, творчески переосмыслившего историю о Дон Кихоте в философской драме. В «правдивой повести» С. Кржижановского «Белая мышь», глубоко оригинальном произведении, продолжающем традиции модернистской литературы, выражено состояние внутреннего раскола человека XX столетия, ставшего свидетелем немыслимых экспериментов над обществом и природой. Внутренний сюжет романа Сервантеса - сюжет сомнений в возможности достижения идеала духовной и социальной гармонии - творчески переосмыслен М. Светловым в стихотворении-раздумье о «бывшем» рыцаре. Поиски путей обновления мира и человека запечатлели драматические сюжеты о Дон Кихоте М. Чехова и Г. Чулкова. Русский актёр в своей философской пьесе раскрыл трагедию духовной личности, разобщенной с человеческим большинством, нуждающемся в нравственном совершенствовании. Бывший «мистический анархист» в трагикомедии о ламанчском рыцаре выразил концепцию обновления жизни, состоящую в принятии обществом христианской системы ценностей. Содержанием духовной эволюции героя Г. Чулкова в пьесе «Дон Кихот» является постепенное приобщение к «Правде Земли», открытие тайны творческого преображения бытия - тайны любви. О том, что художественная мысль эпохи искала путь, альтернативный революционному переустройству мира, говорят новые сюжеты о ламанчском рыцаре и о подлинном рыцарстве в лирике Ф. Сологуба, в философской прозе «экспериментировавшего с реализмом» С. Кржижановского. Писатели и поэты переломной эпохи, неудовлетворённые результатами социальных преобразований, связывали свои надежды на обновление с человеческой личностью, её способностью к внутреннему совершенствованию, потенциалом неограниченных возможностей.

Писатели, вдохновлённые грандиозностью революционных изменений, коренной ломкой жизненного уклада, обращали большее внимание на внешнюю сторону конфликта Дон Кихота с окружающим миром. Герой Сервантеса был воспринят как символ всего старого, отживающего в духовном и социальном бытии. Это породило традицию окарикатурив ания вечного образа в произведениях, отразивших противостояние двух миров, двух культурных эпох. Сатирические портреты Дон Кихота создают П. Антокольский в своём лирическом стихотворении, А. Бруштейн и Б. Зон в фарсовой пьесе о ламанчском рыцаре, Е. Данько в драме для детей, А. Гензель в пьесе-водевиле. Отношение к герою Сервантеса определяет характер комического сюжета, раскрывающего странность и нелепость того, кто не готов принять новую систему жизненных ценностей.

В новых версиях истории о ламанчском рыцаре, созданных в первые пореволюционные десятилетия, вечный образ Дон Кихота реализует всё многообразие своих потенций. Герой Сервантеса предстаёт то как «старая карикатура», «Дон Бродяга Помятые Бока», «Рыцарь Сопливого Носа» в сюжетах о «Дон Кихоте Осмеянном» (Ю. Айхенвальд), то как яркая и сильная личность, рыцарь без страха и упрёка, отстаивающий общечеловеческие гуманистические идеалы.

Оригинальные авторские интерпретации классического сюжета дают представление об отношении русских художников к герою Сервантеса как к образу, воплощающему всё богатство душевной жизни человека, различные оттенки внутренних состояний. Дон Кихот в произведениях русских писателей предстает любящим, мечтающим, сомневающимся, теряющим веру, грустящим, негодующим, испытывающим отчаяние, прозревающим, вновь обретающим надежду.

Тенденции изображения ламанчского рыцаря в комическом ключе в русской литературе 1920 - 1930-х годов была противоположна тенденция романтизации героя, олицетворяющего вечное стремление человека к прекрасному.

Жанрово-стилевое многообразие метатекстов, созданных на основе романа Сервантеса, отражающее особенности развития художественного сознания нового времени, позволяет говорить об эстетическом феномене рецепции сюжета о Дон Кихоте в отечественной словесности первых пореволюционных десятилетий.

Для русской литературы 1920 - 1930-х годов роман о ламанчском рыцаре стал своеобразной школой сюжета, образа, поэтического мастерства. Сервантесовские идеи используют авторы, открыто цитирующие роман о Дон Кихоте, и художники слова, включающие в свои произведения реминисценции из прототекста и аллюзии на него. Творческое наследие поэтов и писателей - современников эпохи великих преобразований -отражает стремление многих мастеров слова включить классический материал в собственный художественный мир как органическую его часть, использовать текст романа о ламанчском рыцаре в качестве генеративной основы собственного творческого процесса.

Для отечественной словесности первых пореволюционных десятилетий произведение Сервантеса стало проводником карнавальных традиций в литературе. Русские авторы во многом благодаря «Дон Кихоту» осваивали приёмы пародирования, оборачивания, парадоксального перевёртывания, остранения, смешения комического и трагического. В новых версиях классического сюжета многие художники сохраняют особенности поэтики сервантесовского романа. Карнавальные традиции в первую очередь были восприняты представителями неореализма. И для А. Платонова, и для М. Булгакова смешение реального и фантастического, низкого и высокого, смешного и серьёзного стало способом раскрытия авторского видения процессов, происходящих в обществе.

В метатекстах 1920-1930-х годов о Дон Кихоте и донкихотстве художники слова используют разнообразные возможности карнавализованного сюжета Сервантеса. Такие писатели, как А. Луначарский, А. Платонов, М. Булгаков, С. Кржижановский выстраивают произведения, посвященные теме рыцарства, как большой диалог, в котором сталкиваются противоположные мнения и оценки. Такой диалог можно наблюдать и в детских версиях сюжета о Дон Кихоте, где главный герой, как носитель определённого мировоззрения, является центральной фигурой и другие персонажи раскрываются в противостоянии Дон Кихоту или в духовно обогащающем общении с ним. Наличие элемента игры в классическом произведении о ламанчском рыцаре делает возможным новую организацию повествования как игрового действа, что используется авторами пьес о Дон Кихоте, предназначенных для юного читателя и зрителя. В непринуждённом общении героев Сервантеса со зрительской аудиторией решались важные задачи жизнестроения. Момент преображения реальности, присутствующий в повествовании о рыцаре-романтике, обусловил возможность художественных интерпретаций классического сюжета, раскрывающих вечное стремление человека к совершенствованию бытия. Многие писатели трактовали донкихотскую ситуацию несогласия с миром как отражение кризисного состояния общества, утратившего подлинную духовность. Такие авторы, как Ф. Сологуб, М. Чехов и В. Громов, Г. Чулков, М. Булгаков, создают драматические версии сюжета о Дон Кихоте, в которых развитие конфликта творческого сознания и окружающей действительности становится предметом пристального внимания художников, раскрывающих причины разлада.

История о ламанчском рыцаре в 1920-1930-е годы оригинально интерпретировалась авторами, стремящимися осмыслить роль революции в жизни общества и отдельной личности. Отношения метатекстов, содержащих цитацию романа Сервантеса, можно охарактеризовать как диалог по острым вопросам времени. Выражая своё отношение к явлениям, связанным с революцией, художники творчески трансформируют классический сюжет, его различные элементы. Так, А. Луначарский осуществляет переакцентуацию вечного образа, делая главным качеством Дон Кихота смирение с судьбой, вводит в повествование новых героев времени -рыцарей революционной идеи, позиция которых становится предметом авторского рассмотрения. А. Платонов доводит до максимального проявления главные донкихотские черты в образах своих «утопических» героев, использует парадоксальное перевёртывание, заражая сомнением в главных идеях века. С. Кржижановский делает главным героем повествования о Дон Кихоте верного спутника ламанчского рыцаря -Россинанта, воплощающего идею непринятия насилия как способа достижения общественной гармонии. М. Булгаков, создавая драматическое произведение, максимально приближенное к роману о Дон Кихоте, переводит повествование о судьбе ламанчского рыцаря в философский план, размышляя об утрате пореволюционным обществом таких вечных ценностей, как внутренняя свобода человека, добро, сострадание, милосердие. М. Светлов, высвечивая в своём лирическом сюжете о Дон Кихоте внутренний разлад рыцаря с самим собой, отказывает герою Сервантеса в честности и храбрости, в глубокой вере. Ироническое отношение к ламанчскому рыцарю и его мнимым подвигам отразило душевных кризис поэта, видевшего отклонение новой, советской действительности от высокого революционного идеала. П. Антокольский, воспринимавший классовую борьбу как путь к обновлению мира, вместо индивидуалистического бунта против несовершенства бытия показал коллективный протест страждущего человечества в отношении обстоятельств социальной жизни. Поэт изображает Дон Кихота как человека новой эпохи, обретающего смысл существования и духовную свободу в служении революции.

В 1920-1930-е годы сюжет о ламанчском рыцаре оригинально трансформируется и авторами, пишущими для юного читателя. Стремясь облегчить восприятие произведения, задействованного в процессе воспитания молодого поколения, художники слова творчески используют юмор, создавая в своих версиях сюжета о Дон Кихоте многочисленные комические ситуации и положения, в которых оказывается главный герой, развенчиваемый как носитель старой системы ценностей. Вместе с тем романтизация образа ламанчского рыцаря, его дидактическое слово, обращённое к читателю и зрителю, способствует формированию отношения к Дон Кихоту как к другу и духовному наставнику.

В пореволюционную эпоху сюжет о ламанчском рыцаре привлёк внимание поэтов и писателей, полагавших, что путь к изменению жизни кроется не в политической борьбе, а в совершенствовании внутреннего мира человека. Новые интерпретации истории о Дон Кихоте в лирическом цикле Ф. Сологуба, в пьесах М. Чехова и Г. Чулкова отражают идеи русского религиозно-философского Ренессанса конца XIX - начала XX века. Идея творческого преображения бытия силой свободного духа обусловила акцентирование в герое Сервантеса, воспринимавшегося писателями как тип духовной личности, его внутренней независимости, художнической одарённости. Культ Вечной Женственности, созданный учением В. Соловьёва, определил поэтику сюжета «рыцарь и его Дама», развёртывающегося в стихотворениях Ф. Сологуба 1920-х годов, входящего одним из мотивов в сюжетную ткань трагикомедии Г. Чулкова. Показывая Дон Кихота независимым художником, преображающим бытие силой духовного порыва, писатели раскрыли свое видение пути совершенствования мира как торжества в нём идеалов свободы, творчества, любви. В драме М. Чехова в эпизодах противостояния Дон Кихота толпе раскрывается трагедия человека в обществе, переживающем кризис нравственности. Оригинальный сюжетный ход находим в трагикомедии Г. Чулкова. Автор изображает внутреннюю эволюцию ламанчского рыцаря, завершающуюся обретением гармонии с миром. Духовное перерождение героя становится возможным благодаря женщине, воплощающей идеал земной любви.

Широкие возможности вечного сюжета обусловили востребованность истории о Дон Кихоте в отечественной словесности на последующих этапах ее развития. Изучение функционирования сюжета Сервантеса в новом литературном контексте представляет собой самостоятельный научный интерес.

Список научной литературыАртамонова, Татьяна Геннадьевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Антокольский, П. Г. Собр. соч. : в 4 т. Т.1 : Стихотворения и поэмы. -1915-1940/П. Г. Антокольский. -М.: Худ. лит., 1971.-527 с.

2. Антокольский, П. Г. Собр. соч. : в 4 т. Т.2 : Стихотворения и поэмы. 1941-1971 /П. Г. Антокольский.-М. : Худ. лит., 1971.-622 с.

3. Антокольский, П. Стихотворения 1920-1932 / П. Антокольский. М. : Худ. лит., 1936.- 248 с.

4. Бруштейн, А. Я. Дон Кихот : комедия в 3-х действиях (по Сервантесу) / А. Я. Бруштейн, Б. В. Зон. М. ; JI. : Государственное издательство, 1928.-74 с.

5. Булгаков, М. Неизданные сцены из пьесы «Дон Кихот» / Михаил Булгаков // Сервантес и всемирная литература. М., 1969. - С. 273-277.

6. Булгаков, М. А. Собр. соч. : в 5 т. Т.5 : Мастер и Маргарита. Письма / М. А. Булгаков. -М. : Худ. лит., 1992. — 734 с.

7. Булгаков, М. А. Собр. соч. : в 5 т. Т.4 : Пьесы. Жизнь господина де Мольера. Записки покойника (Театральный роман) / М. А. Булгаков. -М. : Худ. лит., 1992.-686 с.

8. Горький, М. Собр. соч. : в 30 т. Т.5 : Повести, рассказы, очерки, стихи 1900 1906 / М. Горький. - М.: Худ. лит., 1950. -496 с.

9. Горький, М. Собр. соч. : в 30 т. Т. 19 : Жизнь Клима Самгина. 1925 -1936. 4.1. / М. Горький. М.: Худ. лит., 1952. - 544 с.

10. Горький, М. Собр. соч. : в 30 т. Т.20 : Жизнь Клима Самгина. 1925 -1936. 4.2. / М. Горький. М. : Худ. лит., 1952. - 648 с.

11. Горький, М. Собр. соч. : в 30 т. Т.21 : Жизнь Клима Самгина. 1925 -1936. Ч.З. / М. Горький. М. : Худ. лит., 1952. -384 с.

12. Горький, М. Собр. соч. : в 30 т. Т.22 : Жизнь Клима Самгина. 1925 -1936. 4.4. / М. Горький. М. : Худ. лит, 1952. -560 с.

13. Иванов, В. Стихотворения и поэмы / Вячеслав Иванов. Л. Советский писатель, 1976. - 558 с.

14. Кржижановский, С. Сказки для вундеркиндов : повести, рассказы / Сигизмунд Кржижановский. М. : Советский писатель, 1991. - 704 с

15. Кржижановский, С. Собр. соч. Т.2 : Клуб убийц букв. Сост. и комм. В. Перельмутера. / С. Кржижановский. СПб. : Симпозиум, 2001. -701 с.

16. Кржижановский, С. Страны, которых нет : статьи о литературе и театре, записные тетради / Сигизмунд Кржижановский. М. : Радикс, 1994.- 157 с.

17. Луначарский, А. В. Пьесы / А. В. Луначарский. М. : Искусство, 1963.-606 с.

18. Мережковский, Д. С. Дон Кихот / Д. С. Мережковский // Полн. собр. соч. / Д.С. Мережковский. СПб.; М., 1912.-Т.15. -С. 86-88.

19. Олеша, Ю. Избранное / Юрий Олеша. М. : Правда, 1983. - 640 с.

20. Пастернак, Б. Л. Доктор Живаго : роман / Б. Л. Пастернак. М. : Сов. Россия, 1989.-640 с.

21. Платонов, А. П. Чевенгур / А. П. Платонов. М. : Высш. шк., 1991. -652, 2. с.

22. Светлов, М. Собр. соч. : в 3 т. Т.1 : Стихотворения и поэмы. Эпиграммы. Переводы / Михаил Светлов. М.: Худ. лит., 1974. -782 с.

23. Сервантес, С. М. де Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский : роман : в 2 ч. 4.1. Пер. с исп. Н. М. Любимова. / Мигель де Сервантес Сааведра. Минск : Нар. асвета, 1988. -398 с.

24. Сервантес, С. М. де Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский : роман : в 2 ч. 4.2. Пер. с исп. Н. М. Любимова. / Мигель де Сервантес Сааведра. Минск : Нар. асвета, 1988. -431 с.

25. Сологуб, Ф. Стихотворения / Фёдор Сологуб. Л. : Советский писатель, 1978.-679 с.

26. Сологуб, Ф. Творимая легенда : роман / Фёдор Сологуб. Л. : Современник, 1991. 572, 2. с.

27. Чулков, Г. Дон Кихот : трагикомедия в четырёх актах / Георгий Чулков.-М.: Худ. лит., 1935,- 112 с.

28. Чулков, Г. Стихотворения Георгия Чулкова / Г. Чулков. М. : Задруга, 1922.- 112 с.

29. Чумаченко, А. Дон Кихот Ламанчский / Ада Чумаченко // Детский театр : сб. пьес. Пг., 1924. - С. 97-149.

30. Аренский, П. А. Дон Кихот : пьеса / П. А. Аренский, Н. А. Павлович, // Российский государственный архив литературы и искусства. Ф.410 : Павлович Н. А. Оп.1. Д. 6. Л. 1 104.

31. Гензель, А. Дон Кихот : пьеса в 3 действиях по Сервантесу / А. Гензель // Российский государственный архив литературы и искусства. Ф.656 : Главное управление по контролю за репертуаром и зрелищами. Оп.5. Д. 189. Л. 1-34.

32. Данько, Е. Рыцарь Дон Кихот : пьеса в 3 действиях / Данько Е. // Российский государственный архив литературы и искусства. Ф.656 : Главное управление по контролю за репертуаром и зрелищами. Оп.1. Д. 995. Л. 70-101.

33. Кржижановский, С. Д. Белая мышь : повесть. Главы 1 6. / С. Д. Кржижановский // Российский государственный архив литературы и искусства. Ф.2280 : Кржижановский Сигизмунд Доминико-вич. Оп.1. Д. 17. Л. 1-26.

34. Абрамовских, Е. В. Рецепция незавершённой прозы А. С. Пушкина в русской литературе XIX века : дис. . канд. филол. наук / Абрамовских Елена Валерьевна ; Урал. ун-т. Екатеринбург, 2000. - 285 с.

35. Айхенвальд, Ю. А. Дон Кихот на русской почве : в 2 ч. 4.1. / Ю. А. Айхенвальд. N. Y. : Chalidze Publications, 1982. -360 с.

36. Айхенвальд, Ю. А. Дон Кихот на русской почве : в 2 ч. 4.II. / Ю. А. Айхенвальд. Vermont : Chalidze Publications Benson, 1982. -418 c.

37. Анатолий Васильевич Луначарский. Жизнь и деятельность в фотографиях и документах / составители и авторы текста Н. А. Трифонов, Л. М. Хлебников. М. : Плакат, 1975. - 96 с.

38. Андреев, Ю. Революция и литература : Октябрь и гражд. война в рус. сов. лит. и становление соц. реализма (20 30-е гг.) / Юрий Андреев. - М. : Худ. лит., 1987. - 397, 2. с.

39. Аннинский, Л. Откровения и сокровение. Горький и Платонов / Л. Аннинский // Литературное обозрение. 1989. - №9. - С. 3 - 20.

40. Антокольский, П. «В искусстве есть только завтра» : беседа / П. Антокольский ; записал Ю. Коваль // Вопросы литературы. -1967. -№ 2. -С. 116-125.

41. Антропова, Н. К. Генезис диалоговых отношений: от Франка до Бахтина / Н. К. Антропова // М. М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века : тез. докл. Саранских междунар. Бахтинских чтений. Саранск, 1995.-4.1.-С. 74-75.

42. Аржанова, О. К. Функции цитат, реминисценций и аллюзий в сюже-тообразовании прозаического произведения : дис. . канд. филол. наук / Аржанова Ольга Константиновна. Самара, 2002. - 183 с.

43. Арсентьева, Н. Н. «Дон Кихот» и тип «утопического» героя в русской литературе начала XX века / Н.Н. Арсентьева // Iberica. К 400летию романа Сервантеса «Дон Кихот». СПб., 2005. - С. 75-83.

44. Арсентьева, Н. Н. Русско-испанские литературные связи: проблемы преемственности, типологии, рецепции : дис. . докт. филол. наук. Т. I / Арсентьева Наталья Николаевна. М., 1994. - 497 с.

45. Арсентьева, Н. Н. Русско-испанские литературные связи: проблемы преемственности, типологии, рецепции : дис. . докт. филол. наук. Т. II / Арсентьева Наталья Николаевна. М., 1994. -129 с.

46. Артамонов, С. Дон Кихот и донкихотство / С. Артамонов // Лит. газета. 1966. - 23 апреля. - С. 8.

47. Архангельский, А. Н. Вакансия поэта : очерк о Б. Л. Пастернаке / А. Н. Архангельский // Избранное / Борис Пастернак. М., 1991. -С. 7-46.

48. Багно, В. Е. Дорогами «Дон Кихота»: судьба романа Сервантеса / Всеволод Евгеньевич Багно. М. : Книга, 1988. - 448 с.

49. Багно, В. Е. Любовь как безумие и безумие как любовь (Дон Кихот и Рамон Льюль) / В.Е. Багно // Iberica. К 400-летию романа Сервантеса «Дон Кихот». СПб., 2005. - С. 83-90.

50. Бальбуров, Э. А. Космос Платонова / Э. А. Бальбуров // «Вечные» сюжеты русской литературы: («блудный сын» и другие) / под ред. Е.К. Ромодановской, В.И.Тюпы. Новосибирск, 1996. - С. 122-131.

51. Барковская, Н. В. Поэтика символистского романа / Н. В. Барков-ская. Екатеринбург : Урал. пед. ун-т, 1996. - 286 с.

52. Бармин, А. Весёлая книжка / А. Бармин // Детская литература : крит. сб.-М.; Л., 1931.-С. 58-79.

53. Барт, Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика / Ролан Барт; сост., общ. редакция и вступ.ст. Г.К. Косикова. М. : Прогресс, 1989. -616 с.

54. Бауэре Ф. Предисловие редактора / Фред сон Бауэре // Лекции о «Дон Кихоте» / В.В. Набоков. М., 2002. - С 7-14.

55. Бахтин, М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разныхлет / М. Бахтин. М. : Худ. лит., 1975. - 502 с.

56. Бахтин, М. М. Проблемы поэтики Достоевского / М. Бахтин. М.: Сов. Россия, 1979.-318 с.

57. Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества / М. М. Бахтин. М. : Искусство, 1979.-423 с.

58. Белая, Г. А. Дон Кихоты 20-х годов: «Перевал» и судьба его идей / Г. Белая. М.: Сов. писатель, 1989. - 400 с.

59. Белая, Г. А. Закономерности стилевого развития советской прозы двадцатых годов / Г. А. Белая. М.: Наука, 1977. - 254 с.

60. Белецкий, А. И. Предисловие. // Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский / Мигель де Сервантес Сааведра. Л., 1935. - Т. 1. - С. 3-27.

61. Белозерская-Булгакова, Л. Е. Воспоминания / Л. Е. Булгакова ; Сост. и послеслов. И. В. Белозерского. М. : Худ. лит., 1989. - 223 с.

62. Бердяев, Н. А. Философия свободного духа / Н. А. Бердяев. М. : Республика, 1994.-479, 1. с.

63. Бердяев, Н. Философия свободы. Смысл творчества / Н. Бердяев. -М. : Правда, 1989.-607 с.

64. Блок, А. Рыцарь монах / Александр Блок // Собр. соч. : в 8 т. / Александр Блок. - М.; Л., 1962. - Т. 5. : Проза. 1903 - 1917. - С. 446454.

65. Блок, А. Творчество Фёдора Сологуба / Александр Блок // Собр. соч. в 8 т. / Александр Блок. М.; Л., 1962. - Т. 5. : Проза. 1903 - 1917. -С. 160-163.

66. Боборыкин, В. Г. Михаил Булгаков : кн. для учащихся ст. классов / В. Г. Боборыкин. М. : Просвещение, 1991.-206, 2. с.

67. Богданович, Т. Агитация в детской литературе / Т. Богданович // Детская литература : крит.сб. / под редакцией А.В. Луначарского. -М. ;Л., 1931.-С. 43-57.

68. Бондарев, А. П. М. М. Бахтин и Ж. П. Сартр два варианта философской антропологии / А. П. Бондарев // М. М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века : тез. докл. III Саран, междунар. Бахтинских чтений. Саранск, 1995. - 4.1. - С. 75-77.

69. Бочаров, С. Г. О художественных мирах. Сервантес, Пушкин, Баратынский, Гоголь, Достоевский, Толстой, Платонов / С. Г. Бочаров. -М.: Сов. Россия, 1985. 296с.

70. Бочаров, С. Событие бытия. О Михаиле Михайловиче Бахтине / С. Бочаров // Новый мир. 1995.-№ 11. - С. 211-221.

71. Бродский, И. Послесловие к «Котловану» А. Платонова / И. Бродский // Сочинения Иосифа Бродского : в семи томах / И. Бродский. -СПб; 2001. Т. VII. - С. 72 - 74.

72. Бройтман, С. Н. Фёдор Сологуб / С. Н. Бройтман // Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). - М., 2000. -Кн.1. - С. 882-932.

73. Брюсов, В. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии / Валерий Брюсов // Собр. соч. в 7 т. / Валерий Брюсов. М., 1975. - Т. 6. - С. 493-532.

74. Брюсов, В. Смысл современной поэзии / Валерий Брюсов // Собр. соч. в 7 т./Валерий Брюсов.-М., 1975. Т. 6. - С. 465-481.

75. Брюсов, В. Фёдор Сологуб. Как поэт / Валерий Брюсов // Собр. соч. в 7 т. / Валерий Брюсов. М., 1975. - Т. 6. - С. 283-290.

76. Брянцев, А. Предисловие. / А. Брянцев // Дон Кихот : комедия в 3-х действиях (по Сервантесу) / А. Я. Бруштейн, Б. В. Зон. М. ; JL, 1928.-С. 3-7.

77. Бузник, В. В. Русская советская проза двадцатых годов / В. В. Буз-ник. Л.: Наука, 1975. - 279 с.

78. Булгаков, С. Два града. Исследования о природе общественных идеалов / С. Булгаков. СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 1997. - 589 с.

79. Буслова, Т. Тайна «Дон Кихота» / Т. Буслова // Литературная Россия. 1998. - 19 июня. - С. 10.

80. Бушмин, А.С. Преемственность в развитии литературы / А. С. Бушмин. Л.: Худ. лит, 1978. - 223 с.

81. Бэлза, И. Партитуры Михаила Булгакова / И. Бэлза // Вопросы литературы. 1991. -№ 5. - С. 55-83.

82. Бэлза, С. И. Дон Кихот в русской поэзии / С. И. Бэлза // Сервантес и всемирная литература : сб. статей. М, 1969. - С. 214-238.

83. Васильев, В. Андрей Платонов : очерк жизни и творчества / Владимир Васильев. М. : Современник, 1990. - 285, 2. с.

84. Васильев, В. Национальная трагедия: утопия и реальность. Роман Андрея Платонова «Чевенгур» в контексте его времени / В. Васильев // Наш современник. 1989. - № 3. - С. 172-182.

85. Введение в литературоведение : учебник для вузов / под ред. Г. Н. Поспелова. -М. : Высш. шк, 1988. 527, 1. с.

86. Вигдорова, Ф. А. Я. Бруштейн / Ф. Вигдорова // Пьесы / А. Бру-штейн.-М, 1956.-С. 421^129.

87. Виноградов, В. С. О характере и восприятии пародийного начала в романе «Дон Кихот» / В. С. Виноградов // Филологические науки. -2004. -№ 1.-С. 38-49.

88. Водопьянова, Е. В. Философские технологии : диалог концепции и конструкции / Е. В. Водопьянова // М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века : тез. докл. III Саран, междунар. Бах-тинских чтений. Саранск, 1995. - Ч. 1. - С. 82-84.

89. Воронский, А. К. Искусство как познание жизни и современность (К вопросу о наших литературных разногласиях) / А. К. Воронский // Избранные статьи о литературе / А. К. Воронский М, 1982. -С.300-333.

90. Воронский, А. К. На перевале (Дела литературные) / А. К. Воронский // Избранные статьи о литературе / А. К. Воронский. М, 1982.-С. 333-343.

91. Воронский, А. К. О хлёсткой фразе и классиках (К вопросу о нашихлитературных разногласиях) / А. К. Воронский // Избранные статьи о литературе / А. К. Воронский. М., 1982. - С. 290-300.

92. Всеволжский, А. Рыцарь печального образа / А. Всеволжский // Вокруг света. 2004. - № 12. - С. 161-168.

93. Гаспаров, Б. М. Литературные лейтмотивы : очерки по русской литературе XX века / Б. М. Гаспаров. М. : Наука, 1983. - 304 с.

94. Гаспаров, М. Мир Сигизмунда Кржижановского / М. Гаспаров // Октябрь. 1990. -№3.-С. 201 -203.

95. Гачев, Г. Национальные образы мира : курс лекций / Георгий Га-чев. М.: Academia, 1998. - 432 с.

96. Гейне, Г. Введение к «Дон Кихоту» / Генрих Гейне // Полн. собр. соч. : в 12 т./ГенрихГейне.-М.; Л., 1949.-Т. 8. С. 137-156.

97. Гинзбург, Л. О лирике / Лидия Гинзбург. Л. : Сов. писатель, 1974. -407 с.

98. Гинзбург, Л. Я. О литературном герое / Л. Я. Гинзбург. Л. : Сов. писатель, 1979. - 222 с.

99. Горнфельд, А. Г. Дон Кихот и Гамлет / А. Г. Горнфельд // Боевые отклики на мирные темы / А. Г. Горнфельд. Л., 1924. - С. 18-28.

100. Горький, М. О безответственных людях и о детской книге наших дней / М. Горький // Детская литература : крит. сб. / под редакцией А. В. Луначарского. М.; Л., 1931. - С. 13-21.

101. Горький, М. Письмо. Ф.В. Гладкову / М. Горький // Собр. соч. в30 т. / М. Горький. М., 1955. - Т. 29: письма, телеграммы, надписи.-С. 483-485.

102. Громов, В. А. Михаил Чехов / В. А. Громов. М. : Искусство, 1970. -216 с.

103. Гудкова, В. В. Сквозные мотивы произведений М. А. Булгакова и их раскрытие в сценическом искусстве наших дней / В. В. Гудкова // Некоторые актуальные проблемы искусства и искусствознания : сб. статей.-М., 1981.-С. 167-184.

104. Гуртуева, Т. Б. Литературные портреты «серебряного века» (Фёдор Сологуб, Зинаида Гиппиус, Константин Бальмонт) / Т. Б. Гуртуева. -Нальчик : Изд-во Кабардино-Балкарского ун-та, 1996. 46 с.

105. Давыдова, Т. Т. Русский неореализм: идеология, поэтика, творческая эволюция (Е. Замятин, И. Шмелёв, М. Пришвин, А. Платонов, М. Булгаков и др.) : учеб. пособие / Т.Т. Давыдова. М. : Флинта : Наука, 2005.-336 с.

106. Дейч, А. Драматургия А.В. Луначарского / А. Дейч // Пьесы / А. Луначарский. М., 1963. - С. 5-36.

107. Державин, К. Н. «Дон Кихот» в русской драматургии / К. Н. Державин // Сервантес. Статьи и материалы. Л., 1948. - С. 124-148.

108. Державин, К. Н. Сервантес. Жизнь и творчество / К. Н. Державин. -М. : Гослитиздат, 1958. 743 с.

109. Державин, К. Сервантес и «Дон Кихот» / Константин Державин. -Л. : Издание Гос. Акад. театра драмы, 1933. 80 с.

110. Диас Плаха, Г. От Сервантеса до наших дней / Гильермо Диас -Плаха. - М. : Прогресс, 1981.-327 с.

111. Дикман, М. И. Поэтическое творчество Фёдора Сологуба / М. И. Дикман // Стихотворения / Ф. Сологуб. Л., 1978. - С. 5-74.

112. Дикушина, Н. И. Октябрь и новые пути литературы: из истории лит. движения первых лет революции, 1917 1920 / Н. И. Дикушина. -М. : Наука, 1978.-271 с.

113. Добин, Е. Сюжет и действительность / Е. Добин. Л.: Сов. писатель,1976.-494 с.

114. Добкин-Грид, Я. Образы странствующего рыцаря / Я. Добкин Грид // В мире книг. - 1981.- № 3. - С. 74-75.

115. Дорожкин, А. М. Вопрос как основа диалога / А. М. Дорожкин // М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века : тез. докл. III Саран, междунар. Бахтинских чтений. Саранск, 1995. -4.1.-С. 87-90.

116. Дранов, А. В. Бесситуативность / А. В. Дранов // Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины : энциклопедический справочник. М., 1999.-С. 20-21.

117. Дранов, А. В. Виртуальный смысл / А. В. Дранов // Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины : энциклопедический справочник. М., 1999.-С. 22-23.

118. Дранов, А. В. Горизонт ожидания / А. В. Дранов // Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины : энциклопедический справочник. М., 1999.-С. 27-29.

119. Дранов, А. В. Коммуникативная неопределённость / А. В. Дранов // Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины: энциклопедический справочник. М., 1999. - С. 49-51.

120. Дранов, А. В. Конкретизация / А. В. Дранов // Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины : энциклопедический справочник. М., 1999.-С. 51-53.

121. Дранов, А. В. Контекст / А. В. Дранов // Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины : энциклопедический справочник. М., 1999. -С. 53-55.

122. Дранов, А. В. Рецептивная эстетика / А. В. Дранов // Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины : энциклопедический справочник. М., 1999.-С. 118-128.

123. Дранов, А. В. Стратегия текста / А. В. Дранов // Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины : энциклопедический справочник. М., 1999.-С. 130-132.

124. Дэвенпорт Г. Предисловие /Гай Дэвенпорт // Лекции о «Дон Кихоте» / В.В. Набоков. М., 2002. - С 15 - 24.

125. Евлампиев, И. И. История русской философии : учеб. пособие для вузов / И. И. Евлампиев. М. : Высш. шк., 2002. - 584 с.

126. Есипова, О. Русский Дон Кихот и М. Булгаков / Есипова О. // Бул-гаковский сборник III : материалы по истории русской литературы XX века. Таллинн, 1998. - С. 21 - 37.

127. Жолковский, А. К. Сюжетное искусство Пушкина в прозе /

128. A, К. Жолковский // Работы по поэтике выразительности: Инварианты Тема - Приёмы - Текст / А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов -М., 1996.-С. 137-148.

129. Загидуллина, М. В. Классические литературные феномены как исто-рико-функциональная проблема (Творчество А.С. Пушкина в рецептивном аспекте) : автореф. дис. . д-ра филолог, наук / Загидуллина Марина Викторовна; Урал. ун-т. Екатеринбург, 2002. - 40 с.

130. Зеньковский, В. В. Проблема творчества. По поводу книги Н. А. Бердяева «Смысл творчества. Опыт оправдания человека» /

131. B. В. Зеньковский // Н.А. Бердяев: pro et contra- СПб., 1994. -Кн.1.-С. 284-305.

132. Зеркалов, А. Этика Михаила Булгакова / А. Зеркалов. М. : Текст, 2004.-240 с.

133. Золотоносов, М. Усомнившийся Платонов / М. Золотоносов // Нева. 1990. -№ 4. - С. 176-190.

134. Золотусский, И. Крушение абстракций / И. Золотусский // Новый мир.- 1989.-№ 1.-С. 235-246.

135. Зотов, Ю. П. Проблемы смысловой диалогической конвергенции текста / Ю. П. Зотов // М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века : тез. докл. III Саран, междунар. Бахтинских чтений. Саранск, 1995. - 4.1.- С. 18-20.

136. Иванова, Н. Мучения революции/ Н. Иванова // Чевенгур : роман, повести / А.П. Платонов. Тула, 1989. - С. 542-557.

137. Игнатов, С. Предисловие. / Сергей Игнатов // Дон Кихот. Трагикомедия в четырёх актах / Г. Чулков. М., 1935. - С. 3-7.

138. История русской советской литературы. 1917-1965. : в 4 т. T.I. 1917 1929. - М. : Наука, 1967. -836 с.

139. История русской советской литературы. 1917-1965. : в 4 т. Т.П. 1930- 1941.-М. : Наука, 1967. -667 с.

140. История русской советской литературы / под ред. и с предисл. П.С. Выходцева. М. : Высш. шк., 1986. - 630 с.

141. История русской советской поэзии. 1917 — 1941. — Л. : Наука, 1983. -416 с.

142. Казакова, М. И. Диалогическое единство личности / М. И. Казакова // М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века : тез. докл. III Саран, междунар. Бахтинских чтений. Саранск, 1995. -Ч.1.- С. 95-96.

143. Капица, О. «Дон Кихот» Сервантеса в детской литературе / О. Капица // Что и как читать детям. 1913. - № 7. - С. 1-5.

144. Караваев, Я. Времени неподвластен. К 350-летию со дня смерти М. Сервантеса / Я. Караваев // Книжная торговля. 1966. - № 4. -С. 54-55.

145. Келли, Дж. Испанская литература / Джемс Келли. М. ; Пг. : Государственное издательство, 1923. - 344 с.

146. Кемкин, В .И. Гуманитарное знание и его освоение / В. И. Кемкин,

147. A. С. Чаиркин // М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века : тез. докл. III Саран, междунар. Бахтинских чтений. Саранск, 1995.-4.1. -С. 99-101.

148. Кетлинская В. Детская литература в реконструктивный период /

149. B. Кетлинская и др. // Детская литература: крит. сб. / [под ред. А.В. Луначарского] М.; Л., 1931. - С. 9-12.

150. Кнебель, М. О. О Михаиле Чехове и его творческом наследии / М. О. Кнебель // Литературное наследие : в 2 т. / Михаил Чехов. -М., 1986. Т.1 : Воспоминания. Письма. - С. 9-42.

151. Кобо, X. Вечный спутник человечества / Хуан Кобо // Литературная газета.-2005.-9- 15 февраля (№ 5). С. 14.

152. Ковров, М. Родоначальники нации. (К 100-летию со дня рождения А.П. Платонова.) / М. Ковров // Наш современник. 1999. - № 8.1. C. 188-204.

153. Коган, П. С. Очерки по истории западноевропейской литературы. Т.1 / П. С. Коган. М. ; Л. : Государственное издательство, 1928. -424 с.

154. Кожинов, В. Происхождение романа / В. Кожинов. М. : Сов. писатель, 1963.-439 с.

155. Кожинов, В. В. Сюжет. Фабула. Композиция / В. В. Кожинов // Теория литературы : в 3 кн. М., 1964. - Кн. 2. - С. 421-438.

156. Колобаева, Л. А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX XX вв. / Л. А. Колобаева. - М. : Изд-во МГУ, 1990. - 336 с.

157. Конкин, С. С. М. Бахтин и русское литературоведение (Некоторые вопросы методологии) / С. С. Конкин // М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века : тез. докл. III Саран, междунар.

158. Бахтинских чтений. Саранск, 1995. - Ч. 1. - С. 32-34.

159. Кораблёв, А. Тайнодействие в «Мастере и Маргарите» / А. Кораблёв // Вопросы литературы. 1991. - № 5. - С. 35-54.

160. Корконосенко, К. С. Кихотизм индивидуальная религия Мигеля де Унамуно / К. С. Корконосенко // Унамуно Мигель де Житие Дон Кихота и Санчо, объяснённое и комментированное Мигелем де Унамуно / Мигель де Унамуно. - СПб., 2002. - С. 313-332.

161. Корконосенко, К. С. Сомнения и вера Санчо Пансы в трактовке Мигеля де Унамуно / К. С. Корконосенко // Iberika. К 400-летию романа Сервантеса «Дон Кихот». СПб., 2005. - С. 124-131.

162. Кочергин, А. Н. Диалогичность в гуманитарном и естественнонаучном познании / А. Н. Кочергин // М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века : тез. докл. III Саран, междунар. Бахтинских чтений. Саранск, 1995.-4.1. - С. 103-105.

163. Кржевский, Б. А. «Дон Кихот» на фоне испанской литературы XVI -XVII ст. Вступит, ст. /Б. А. Кржевский // Хитроумный Идальго Дон Кихот Ламанчский / Мигель де Сервантес Сааведра. Л., 1929.-Т.1.-С. 41-77.

164. Кржижановский, С. Сэр Джон Фальстаф и Дон Кихот / С. Кржижановский // Шекспировский сборник. М., 1967. - С. 146— 150.

165. Кржижановский, С. Шаги Фальстафа / С. Кржижановский // Литературный критик. М., 1934. - Кн. 12 - С. 116-126.

166. Кристева, Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики / Ю. Кристе-ва. М.: Российская политическая энциклопедия, 2004. - 656 с.

167. Кузьмина, Н. А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка : монография / Н. А. Кузьмина. Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та ; Омск : Омск. гос. ун-т, 1999. - 268 с.

168. Левин, Л. Четыре жизни (К 70-летию со дня рождения П.Г. Антокольского) / Л. Левин // Новый мир. 1966. - № 6. - С. 225-234.

169. Левин, Л. Четыре жизни. Хроника трудов и дней Павла Антокольского / Л. Левин. М.: Сов. писатель, 1969. - 308 с.

170. Левицкий, С. А. Бердяев: пророк или еретик? / С. А. Левицкий // Н.А. Бердяев: pro et contra. СПб., 1994. - Кн. 1. - С. 501 - 517.

171. Литературные традиции в поэтике Михаила Булгакова : межвуз. сб. науч. тр. Куйбышев, 1990. - 161 с.

172. Лотман, Ю. М. Проблема поэтического сюжета / Ю. М. Лотман // Анализ поэтического текста. Структура стиха/ Ю. М. Лотман. Л, 1972.-С. 103-106.

173. Лотман, Ю. М. Проблема сюжета / Ю. М. Лотман//Структура художественного текста / Ю. М. Лотман. М., 1970. - С. 28-289.

174. Луначарский, А. Владимир Галактионович Короленко / А. Луначарский // Силуэты: политические портреты / А. Луначарский, К. Радек, Л. Троцкий. М, 1991. - С. 203-208.

175. Луначарский, А. Владимир Ильич Ленин / А. Луначарский // Силуэты: политические портреты / А. Луначарский, К. Радек, Л. Троцкий.-М, 1991.-С. 36-47.

176. Луначарский, А. В. Искусство и Революция : сборник статей / А. Луначарский. М, 1924. - 232 с.

177. Луначарский, А. В. Об отношении к классике / А. В. Луначарский// Литература нового мира: Обзоры. Очерки. Теория. / А. В. Луначарский ; сост., вступ. статья, примеч. Н.П. Машовца. -М, 1982.-С. 11-26.

178. Луначарский, А. Послесловие / А. Луначарский II Дон Кихот / Сервантес. -М, 1924. С. 243-252.

179. Луначарский, А. Праведник / А. Луначарский // Луначарский А. В. и др. Силуэты: политические портреты / А. Луначарский, К. Радек, Л. Троцкий. -М., 1991. С. 209-217.

180. Луначарский, А. Предисловие // Детская литература: крит. сб. / под редакцией А.В. Луначарского. -М. ; Л, 1931. С. 4-8.179180181182183184185186187188189190191

181. Луначарский, А. В. Собр. соч. в 8 т. Т. 4 / А. В. Луначарский. М. : Худ. лит., 1964.-546 с.

182. Луначарский, А. В. Социалистический реализм / А. В. Луначарский // Литература нового мира: Обзоры. Очерки. Теория / А. В. Луначарский ; сост., вступ. статья, примеч. Н.П. Машовца. -М., 1982.-С. 275-312.

183. Луначарский, А. В. Художественная литература политическое оружие / А. В. Луначарский // Литература нового мира: Обзоры. Очерки. Теория / А. В. Луначарский ; сост., вступ. статья, примеч. Н.П. Машовца. -М, 1982. - С. 50-63.

184. Луначарский, А. Шаляпин в «Дон Кихоте» / А. Луначарский // Вечерняя Москва. 1933.-5 сент. - С.З.

185. Лупанова, И. Полвека. Советская детская литература. 1917 1967: очерки / И. Лупанова - М. : Дет. лит., 1969. - 671 с. Любарева, Е. Михаил Светлов : крит.-биограф. очерк / Е. Любаре-ва- М.: Сов. писатель, 1960. - 244 с.

186. Любарева, Е. П. Советская романтическая поэзия. Н. Тихонов, М. Светлов, Э. Багрицкий / Е. П. Любарева. М. : Высш. шк., 1973.-319 с.

187. Д. Мережковский. СПб., 1907. - 68 с.

188. Мережковский, Д. Дон Кихот и Санчо Панса / Д. Мережковский // Северный вестник. 1889 - № 8 (август), отдел второй. - С. 1-19.

189. Мережковский, Д. Дон Кихот и Санчо Панса / Д. Мережковский // Северный вестник. 1889 - № 9 (сентябрь), отдел второй. - С. 2141.

190. Мешков,В.М. О методологии архетипического культурологического анализа / В. М. Мешков // М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века: тез. докл. III Саран, междунар. Бахтинских чтений. Саранск, 1995.-Ч.1-С. 108-111.

191. Мещерякова, М. И. Литература в таблицах и схемах (теория и история) / М. И. Мещерякова. М. : Мегатрон, 1998. - 95 с.

192. Минин, А. Н. Бог, человек и свобода в философском мировоззрении Н.А. Бердяева / А. Н. Минин // Человек и цивилизации: аксиологический аспект : сб. науч. тр. Курган, 1997. - С. 146-148.

193. Миролюбова, А. Ю. Композиционно-стилистические особенности пародирования рыцарской литературы в романе Сервантеса «Дон Кихот» / А. Ю. Миролюбова // Iberica. К 400-летию романа Сервантеса «Дон Кихот». СПб., 2005. - С. 34-41.

194. Михайлов, А. И. Два мира Фёдора Сологуба : вступ. ст. / А. И. Михайлов // Творимая легенда : роман / Ф. Сологуб. Сост., автор вступ. статьи и примеч. А.И. Михайлов. М., 1991. - С. 5-14.

195. Михайлова, М. «Интересный и безукоризненно честный писатель» : вступ. ст. / М. Михайлова // Валтасарово царство / Г.И. Чулков. -М, 1998.-С. 5-14.

196. Михальчи, Д. Е. Сервантес и его «Дон Кихот» / Д. Е. Михальчи // Литература в школе. 1973. - № 2. - С. 38-43.

197. Моисеева, Е. В. Художественный мир прозы С. Кржижановского: автореф. дис. . канд. филол. наук / Моисеева Елена Валерьевна ; Урал. ун-т. Екатеринбург, 2002. - 24 с.

198. Моисеева, Е. В. Художественный мир прозы С. Кржижановского: дис. . канд. филол. наук / Моисеева Елена Валерьевна. Екатеринбург, 2002.- 184 с.

199. Мукаржовский, Я. Исследования по эстетике и теории искусства / Я. Мукаржовский. -М. Искусство, 1994. 605, 1. с.

200. Мукаржовский, Я. Структурная поэтика / Я. Мукаржовский. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. - 480 с.

201. Мысливченко, А. Мятежный апостол свободы / А. Мысливченко // Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М., 1994. - С. 3-12.

202. Набоков, В. В. Мигель де Сервантес Сааведра : прил. / В. В. Набоков // Лекции по зарубежной литературе / В.В. Набоков. М., 1998.-С. 481-507.

203. Набоков, В. Лекции о «Дон Кихоте» Пер. с англ.; предисл. Ф. Бау-эрса, Г. Дэвенпорта. / Владимир Набоков М. : Изд. Независимая Газета, 2002. - 328 с.

204. Новиков, А. И. История русской философии X XX веков / А. И. Новиков. - СПб. : Лань, 1998. - 320 с.

205. Новиков, В. В. М.А. Булгаков-драматург / В. В. Новиков // Пьесы / М. А. Булгаков. М., 1986. - С. 3-46.

206. Новицкий, П. И. «Дон Кихот» Сервантеса : введение / П. И. Новицкий // Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский / М. де Сервантес Сааведра. Л., 1929. - Т. 1. - С. 7-37.

207. Новый триумф «Дон Кихота» // Книжное обозрение. 2002. -№20/21 (20 мая).-С. 2.

208. Нусинов, И. Вековые образы / И. Нусинов. М. : Худ. лит., 1937. -352 с.

209. Нусинов, И. М. Дон Кихот / И. М. Нусинов // Литературная энциклопедия. М. :, 1930. - Т. 3. - Ст. 365-386.

210. Образцов, А. «Дон Кихот» написан о России / А. Образцов // Литературная газета. 2001. - 25-31 июля (№ 30). - С. 12.

211. Ортега-И-Гасет, X. Размышления о Дон Кихоте / Хосе Ортега-И-Гасет //Юность. 1996. -№ 1. - С. 84-93.

212. Паперный, 3. Человек, похожий на самого себя / 3. Паперный. М. : Сов. писатель, 1967. - 256 с.

213. Парамонов, Б. Чевенгур и окрестности / Б. Парамонов // Искусство кино.-1991.-№ 12.-С. 128-137.

214. Перельмутер, В. Литературоведение Сигизмунда Кржижановского / Вадим Перельмутер // Страны, которых нет. Статьи о литературе и театре. Записные тетради / С. Кржижановский. М., 1994. - С. 5-12.

215. Перельмутер, В. Прозёванный гений / Вадим Перельмутер // Сказки для вундеркиндов : повести, рассказы / С.Д. Кржижановский. М., 1991.-С. 3-26.

216. Пермякова, Л. В. Сакрализация женственности в прозе русского символизма: автореф. дис. . канд. филол. наук / Пермякова Лариса Анатольевна. Уфа, 1996. - 24 с.

217. Петелин, В. В. Жизнь Булгакова. Дописать раньше, чем умереть /

218. B.В. Петелин. М.: Центрополиграф, 2001. - 665 с.

219. Петровский, М. Смех под знаком апокалипсиса (М. Булгаков и «Сатирикон») / М. Петровский // Вопросы литературы. 1991. - № 5.1. C. 3-34.

220. Пинский, Л. Е. Реализм эпохи Возрождения / Л. Е. Пинский. М. : Гослитиздат, 1961. - 367 с.

221. Пинский, Л. Сюжет «Дон Кихота» и новый европейский роман / Л. Пинский // Вопр. литературы. 1960. - № 4. - С. 168-181.

222. Пирко, Г. А. Диалогизм как основа культуры общения / Г. А. Пирко// М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века : тез. докл. III Саран, междунар. Бахтинских чтений. Саранск, 1995. -4.1 - С. 116-118.

223. Пискунова, С. «Дон Кихот» I : динамическая поэтика / С. Пискунова // Вопросы литературы, - 2005. - № 1. - С. 65-83.

224. Пискунов, В. Сокровенный Платонов. К выходу в свет романа «Чевенгур», повестей «Котлован» и «Ювенильное море» / В. Пискунов, С. Пискунова // Литературное обозрение. 1989. - № 1. - С. 17-29.

225. Плавскин, 3. И. Литература Возрождения в Испании : учеб. пособие / 3. И. Плавскин. СПб. : Изд-во С.-Петербург, ун-та, 1994. -233, 2. с.

226. Прийма, Ф.Я. К «Заметкам С.-Петербургского Дон Кихота» Д. Д. Минаева / Ф. Я. Прийма // Сервантес. Статьи и материалы. -Л., 1948.-С. 205-210.

227. Проскурина, Е. Н. Мотив бездомья в произведениях

228. A. Платонова 20 30-х гг. / Е. Н. Проскурина // «Вечные» сюжеты русской литературы: («блудный сын» и другие) / под ред. Е. К. Ро-модановской, В. И. Тюпы. - Новосибирск, 1996. - С. 132-141.

229. Розанов, В. В. Идея «мессианизма». По поводу новой книги Н.А. Бердяева «Смысл творчества» / В. В. Розанов // Н.А. Бердяев: pro et contra. СПб., 1994. - Кн.1. - С. 276-279.

230. Розанов, В. В. Новая религиозно-философская концепция Николая Бердяева. «Смысл творчества. Опыт оправдания человека» /

231. B. В. Розанов // Н. А. Бердяев: pro et contra. СПб., 1994. - Кн.1.1. C. 261-269.

232. Розанов, В. В. «Святость» и «гений» в историческом творчестве /

233. B. В. Розанов // Н.А. Бердяев: pro et contra. СПб., 1994. - Кн.1.1. C. 270-275.

234. Рузавин, Г. И. Диалог, аргументация и понимание / Г. И. Рузавин // М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века : тез. докл. III Саран, междунар. Бахтинских чтений. Саранск, 1995. -4.1.-С. 122-125.

235. Русская литература XX века: Школы, направления, методы творческой работы / под ред. С.И. Тиминой. СПб. : «Logos» ; М. : Высшая школа, 2002. - 586 с.

236. Самарина, М. С. Франциск Ассизский и Дон Кихот Ламанчский / М. С. Самарина // Iberica. К 400-летию романа Сервантеса «Дон Кихот». СПб, 2005. - С. 153-163.

237. Святополк-Мирский, Д. П. Сологуб / Святополк-Мирский Д. // Современная русская литература. Символизм : Вестник Студенческого Научного Общества / Дмитрий Святополк-Мирский СПб, 1996. -№3. -С. 25-30.

238. Семёнова, С. «Идея жизни» у Андрея Платонова / С. Семёнова // Москва. 1988.-№3,-С. 180-189.

239. Семёнова, С. Г. Мытарства идеала / С. Г. Семёнова // Новый мир. -1988.-№5.-С. 218-231.

240. Семёнова, С. Г. Преодоление трагедии: «Вечные вопросы» в лит. / С. Г. Семёнова. М.: Сов. писатель, 1989. - 439, 1. с.

241. Снеткова, Н. П. «Дон Кихот» Сервантеса / Н. П. Снеткова. Л.: Худ. лит, 1970.- 143 с.

242. Соловьёв, В. С. Жизненная драма Платона / В. С. Соловьёв // Смысл любви/B.C. Соловьёв.-М, 1991.-С. 265-279.

243. Соловьёв, В. С. Смысл любви / В. С. Соловьёв // Смысл любви / B.C. Соловьёв.-М, 1991.-С. 167- 182.

244. Сологуб, Ф. Мечта Дон Кихота (Айседора Дункан) / Ф. Сологуб // Собр. соч. / Ф. Сологуб. СПб, 1913.-Т.10.-С. 159-163.

245. Степанов, Ю. С. Семиотика / Ю. С. Степанов. М. : Наука, 1971. -145 с.

246. Сухих, И. Русские странники в поисках Китежа. (1926 1929. «Чевенгур» А. Платонова) / И. Сухих // Звезда. - 1999. - № 8. - С. 222192

247. Сучков, Ф. Каравай чёрного хлеба / Ф. Сучков // Литературное обозрение. 1989. - № 9. - С. 39-41.

248. Творчество А. Платонова. Статьи и сообщения. Воронеж : Изд-во Воронежского ун-та, 1970. - 247 с.

249. Творчество Михаила Булгакова : исследования и материалы. Кн.2 / РАН, Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). - СПб. : Наука, 1994. - 382 с.

250. Тимофеев, Л. И. Основы теории литературы / Л. И. Тимофеев. М. : Учпедгиз, 1963.-454 с.

251. Трифонова, Т. Революционная детская книга / Т. Трифонова // Детская литература: крит. сб. / под редакцией А.В. Луначарского. М. ; Л., 1931.-С. 22-42.

252. Троцкий, Л. Анатолий Васильевич Луначарский / Л. Троцкий // Луначарский А.В. и др. Силуэты: политические портреты / А. Луначарский, К. Радек, Л. Троцкий. М., 1991. - С. 367-370.

253. Тюпа, В. И. Мотив пути на раздорожье русской поэзии XX века / В. И. Тюпа // «Вечные» сюжеты русской литературы: («блудный сын» и другие) / под ред. Е.К. Ромодановской, В.И. Тюпы. Новосибирск, 1996.-С. 97-114.

254. Умикян, А. Д. Мигель де Сервантес Сааведра : библиография русских переводов и критической литературы на русском яз. 1763 -1957 / А. Д. Умикян. М. : Изд-во Всесоюз. книжной палаты, 1959,- 130 с.

255. Унамуно, М. де Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объяснённое и комментированное Мигелем де Унамуно / Мигель де Унамуно // Житие Дон Кихота и Санчо. / Мигель де Унамуно. СПб., 2002. - С. 5-226.

256. Унамуно, М. де Эссе о Дон Кихоте / Мигель де Унамуно // Житие Дон Кихота и Санчо. / Мигель де Унамуно. СПб., 2002. - С. 229294.

257. Унамуно, М. де Образ Дон Кихота у Анхеля Ганивета / Мигель де Унамуно // Житие Дон Кихота и Санчо. / Мигель де Унамуно. -СПб., 2002.-С. 307-310.

258. Утехин, Н. П. Альдонса и Дульцинея Ф. Сологуба: вступ. ст. / Н.П. Утехин // Мелкий бес; Заклинательница змей : романы, рассказы / Ф. К. Сологуб. -М., 1991. С. 3-24.

259. Федотов, Г. П. Бердяев мыслитель / Г. П. Федотов // Н. А. Бердяев: pro et contra. - СПб., 1994. - Кн. 1. - С. 437-446.

260. Фриче, В. М. Очерк развития западноевропейской литературы / В. М. Фриче. М.: Государственное издательство, 1922. - 267 с.

261. Хализев, В. Е. Классика как феномен исторического функционирования литературы / В. Е. Хализев // Классика и современность : сб. ст. / под ред. П.А. Николаева, В.Е. Хализева. -М., 1991.-254, 1. с.

262. Хализев, В. Е. Теория литературы / В. Е. Хализев. М. : Высш. шк., 1999.-398 с.

263. Химич, В. В мире Михаила Булгакова / В. Химич. Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та, 2003. - 336 с.

264. Химич, В. В. Рыцарь и его дама / В. В. Химич // Женщина глазами мужчины : материалы теоретического семинара 25 мая 1999. Екатеринбург, 1999.-С. 31-36.

265. Цюрупа, Э.Я. Бессмертие Дон Кихота / Э. Я. Цюрупа. М. : Сов. Россия, 1977. - 224 с.

266. Чалмаев, В. А. Андрей Платонов: К сокровенному человеку / В. А. Чалмаев. -М: Сов. писатель, 1989.-448 с.

267. Чеботаревская, А. «Творимое» творчество / Анастасия Чеботарев-ская // О Фёдоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки / сост.

268. Ан. Чеботаревской. СПб., 2002. - С. 122-148.

269. Чехов, М. Письмо. в Главрепертком / Михаил Чехов // Литературное наследие: в 2 т. / Михаил Чехов. М., 1986. Т. 1 : Воспоминания. Письма. - С. 345-346.

270. Чехов, М. Дневник о Кихоте / Михаил Чехов // Литературное наследие: в 2 т. / Михаил Чехов. М., 1986. - Т. 2 : Об искусстве актёра. -С. 103-118.

271. Чехов, М. Жизнь и встречи / Михаил Чехов // Литературное наследие: в 2 т. / Михаил Чехов. М., 1986. - Т. 1 : Воспоминания. Письма.-С. 150-267.

272. Чехов, М. Заметки по поводу образа Санчо Пансы / Михаил Чехов // Литературное наследие: в 2 т. / Михаил Чехов. М., 1986. - Т. 2 : Об искусстве актёра. - С. 313-315.

273. Чехов, М. О технике актёра / Михаил Чехов // Литературное наследие: в 2 т. / Михаил Чехов. М., 1986. - Т. 2 : Об искусстве актёра. -С. 177-402.

274. Чехов, М. Письмо. Андрею Белому / Михаил Чехов // Литературное наследие: в 2 т. / Михаил Чехов. М., 1986. - Т. 1 : Воспоминания. Письма. - С. 346-347.

275. Чехов, М. Письмо. Н.А. Павлович / Михаил Чехов // Литературное наследие: в 2 т. / Михаил Чехов. М., 1986. - Т. 1 : Воспоминания. Письма.-С. 335-338.

276. Чехов, М. Письмо. Н.А. Павлович / Михаил Чехов // Литературное наследие: в 2 т. / Михаил Чехов. М., 1986. - Т. 1 : Воспоминания. Письма,-С. 341-342.

277. Чехов, М. Письмо. Н.Д. Волкову / Михаил Чехов // Литературное наследие: в 2 т. / Михаил Чехов. М., 1986. - Т. 1 : Воспоминания. Письма. - С. 362-365.

278. Чехов, М. Путь актёра / Михаил Чехов // Литературное наследие: в 2 т./ Михаил Чехов. М., 1986. - Т. 1 : Воспоминания. Письма.1. С. 43-149.

279. Чехов, М. Размышления о Дон Кихоте / Михаил Чехов // Литературное наследие: в 2 т. / Михаил Чехов. М., 1986. - Т. 2 : Об искусстве актёра. - С. 84-86.

280. Чудакова, М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова / М. О. Чудако-ва.-М.: Книга, 1988.-672 с.

281. Чудакова, М. Сквозь звёзды к терниям. Смена литературных циклов / М. Чудакова // Новый мир. 1990. - № 4. - С. 242-262.

282. Чулков, Г. Достоевский / Георгий Чулков // Сочинения / Ф.М. Достоевский.-М.; Л., 1931. С. 35-39.

283. Чулков, Г. Как работал Достоевский / Георгий Чулков. М. : Сов. писатель, 1939. - 340 с.

284. Чулков, Г. И. О мистическом анархизме /Г. И. Чулков //Валтасарово царство/Г.И. Чулков.-М., 1998.-С. 341-360.

285. Чулков Г. И. Фёдор Сологуб / Г. И. Чулков // Валтасарово царство / Г.И. Чулков. М., 1998. - С. 496-503.

286. Шатин, Ю. В. Архетипические мотивы и их трансформация в новой русской литературе / Ю. В. Шатин // «Вечные» сюжеты русской литературы: («блудный сын» и другие) / под ред. Е.К. Ромодановской, В.И. Тюпы. Новосибирск, 1996. - С. 29-41.

287. Шер, Н. Предисловие / Н. Шер // Детский театр: сб. пьес / под редакцией Н. Шер. Пг., 1924. - С. 3-5.

288. Шестов, Л. Николай Бердяев. Гнозис и экзистенциальная философия / Лев Шестов // Н.А. Бердяев: pro et contra. СПб., 1994. -Кн. 1,-С. 169-181.

289. Шешуков, С. И. Неистовые ревнители: Из истории литературной борьбы 20-х годов / С. И. Шешуков. М. : Худ. лит., 1984. - 351 с.

290. Шкловский, В. Б. Дон Кихот продолжает свой путь / В. Б. Шкловский // За сорок лет: статьи о кино / В.Б. Шкловский. -М, 1965.-С. 267-273.292,293294295296297,298299300,301302303304

291. Шкловский, В. Как сделан «Дон Кихот» / В. Шкловский // Теория прозы / В. Шкловский. М.; Л. : Круг, 1925. - С. 70-96. Шкловский, В. Б. О теории прозы / В. Б. Шкловский. - М. : Сов. писатель, 1983. - 384 с.

292. Шкловский, В. Б. Энергия заблуждения : кн. о сюжете / В.Б. Шкловский. -М. : Сов. писатель, 1981.-351 с.

293. Шкловский, Е. Метаморфозы идей / Евгений Шкловский // Литературное обозрение. 1989. - № 2. - С. 22-25.

294. Штейн, А. Л. История испанской литературы / А. Л. Штейн. М. : Филология, 1994. - 604 с.

295. Шубин, Л. А. Поиски смысла отдельного и общего существования. Об Андрее Платонове : работы разных лет / Л. А. Шубин. М. : Сов. писатель, 1987. - 368 с.

296. Шубин, Л. Приключение идеи. К истории создания романа «Чевенгур» / Л. Шубин // Литературное обозрение. 1989. - № 9. - С. 2730.

297. Эйдельман, Н. « Простодушие и преданность» : размышления о Дон Кихоте и ещё более о Санчо Пансе / Н. Эйдельман // Знание - сила.-1985.-№ 12.-С. 33-36.

298. Яблоков, Е. «Истина» дороже? / Е. Яблоков // Литературное обозрение. 1989.-№ 9. - С. 42-44.

299. Яблоков, Е. А. Художественный мир Михаила Булгакова / Е. А. Яблоков. М. : Языки славянской культуры, 2001. - 424 с. Яновская, Л. М. Творческий путь Михаила Булгакова / Л. М. Яновская. - М. : Сов. писатель, 1983. - 320 с.

300. Яусс, X. Р. История литературы как провокация литературоведения/ X. Р. Яусс // Новое литературное обозрение. 1995. -№ 12. - С.39 -84.

301. Якобсон, А. О романтической идеологии / А. Якобсон // Новый мир. 1989.-№4.-С. 232-241.1. AAA

302. Евстратов А. «Дон Кихот» (по Сервантесу) А. Гензель : протокол / А. Евстратов // Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 656 : Главное управление по контролю за репертуаром и зрелищами. Оп. 5. Д. 1890. Л. 35-36.

303. Отзыв политического редактора. о пьесе Е. Данько «Рыцарь Дон Кихот» // Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 656: Главное управление по контролю за репертуаром и зрелищами. On. 1. Д. 995. Л. 67.