автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Рецепция творчества Э.Т.А. Гофмана в русской литературе первой трети XIX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Рецепция творчества Э.Т.А. Гофмана в русской литературе первой трети XIX века"

На правах рукописи

ГОЛОВА Ксенйя Вячеславовна

Рецепция творчества Э.Т.А. Гофмана в русской литературе первой трети XIX века

Специальности: 10.01.01-русская литература

10.01.03 - литература народов стран зарубежья (западноевропейская литература)

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Работа выполнена на кафедре теории массовых коммуникаций Челябинского государственного университета

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Загидуллина Марина Викторовна

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Кожевников Михаил Васильевич

Ведущая организация: Челябинский государственный педагогический университет

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Бакалов Анатолий Сергеевич доктор филологических наук, профессор Полехина Майя Михайловна

Защита состоится «27» апреля 2006 г. в 10 часов на заседании диссертационного совета К 212.112.02 в Магнитогорском государственном университете по адресу: Магнитогорск, пр. Ленина, 114, ауд. 211.

С диссертацией можно познакомиться в библиотеке МаГУ по указанному адресу

Автореферат разослан « марта 2006 г.

Ученый секретарь диссертационного совета '

доктор филологических наук, профессор ' М. М. Полехина

АеебА

6/Г9

/

/

Общая характеристика работы

В рамках исследования мы останавливаемся на фактах русской литературной жизни, связанной с феноменом «русского гофманизма», и пытаемся выявить своеобразие основных рецептивных стратегий творчества Гофмана в отечественной литературе первой трети XIX века. Особо значимым аспектом области исследования следует считать обращение к литературе «второго ряда», представляющей собой наиболее ожидаемые варианты массовой рецепции «чужого» литературного материала. Выбор литературы «второго ряда» в качестве репрезентанты массовых реакций представляется оправданным в ситуации дефицита фиксированных фактов массовой реакции на творчество Гофмана (отсутствие опросов, свидетельств читательских реакций в частных письмах и т.п.). Читательские реакции авторов, условно относимых нами ко второму ряду литературного процесса, как раз и восполняют дефицит этих фактов. Актуальность исследования, таким образом, обусловлена с самим подходом к текстам как свидетельствам читательских реакций. Грани рецепции, в том числе и инокультурной, вносят новые характеристики в понимание донорского текста.

Базой исследования являются повести «Пагубные последствия необузданного воображения» и «Лафертовская маковница» А. Погорельского; «Сильфида» В. Одоевского; «История двух калош» В. Соллогуба; «Блаженство безумия» и «Живописец» Н. Полевого; «Вальтер Эйзенберг» и «Облако» К. Аксакова; «Странный бал» В. Олина и «Кто же он?» Н. Мельгунова. Все эти повести рассматриваются в контексте творчества Э.Т.А. Гофмана (главным образом, его новеллистики), рецепция •которого русскими писателями носит синкретический характер.

Основная цель данной работы — исследовать феномен «русского гофманизма», представленный рецептивными реакциями на творчество Э.Т.А. Гофмана писателей-романтиков «второго ряда». Поэтому предметом будут являться эстетические реакции самих писателей, запечатленные в их произведениях.

Задачи работы:

• на основе методологии рецептивной эстетики выработать научно-исследовательский инструментарий;

• с помощью рецептивно-эстетического инструментария реконструировать отдельные аспекты горизонта читательских ожиданий указанного периода;

• определить основные особенности «вписывания» творчества Гофмана в русский литературный ряд;

• проанализировать восприятие творчества Гофмана читателями-профессионалами, под которы^итщ ПедШшй^Ритиков и

I библиотека I

! ^ТгЖ

писателей.

Методы исследования. В качестве основного выбран метод констанцского литературоведения, именуемый также рецептивной эстетикой. На основе анализа трудов представителей этой школы нами был выработан исследовательский инструментарий, примененный в работе.

Научная новизна работы заключается в том, что в ней осуществлена попытка синтезировать две до сих пор раздельно существовавшие области литературоведения — гофмановедение и рецептивную эстетику, т.е., оперируя методологическим и терминологическим аппаратом констанцской школы, исследовать феномен русскоязычной рецепции творчества Гофмана первой трети XIX столетия.

Практическое значение работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы в учебных курсах русской и зарубежной литературы эпохи романтизма; в спецкурсах по проблемам компаративистики и, в частности, русско-немецких литературных связей; в курсах теории литературы и филологического анализа, а также при разработке тематики курсовых и дипломных работ.

Материалы диссертации были апробированы на научно-практических конференциях Челябинского государственного университета, Челябинской государственной академии культуры и искусства, Челябинского государственного педагогического университета. По теме диссертации опубликовано семь статей.

Объем и структура диссертации. Основной текст диссертации составляет 175 страниц. Список использованной литературы включает 257 наименований (из них 11 - источники, 18 - иноязычные исследования). Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Художественный текст, очевидно ориентированный на ино культурны й образец, можно рассматривать как фиксацию читательской реакции его автора, которую посредством метода рецептивной эстетики возможно вычленить из произведения.

2. Совокупность различных читательских реакций позволяет судить о рецептивной доминанте контакта с донорским художественным миром.

3. Гофмановская эстетика была избирательно актуализирована русскими романтиками второго ряда, что позволяет рассматривать различные типы читательских установок, во многом определяющие магистральные пути развития вкусов и предпочтений русской публики.

4. Важнейшим объектом русской рецепции первой трети XIX века стала биография Гофмана, что в целом определяется основными признаками романтического метода (тождество автора и героя), но имеет специфический характер художественного осмысления.

Содержание работы

Во Введении формулируется научная новизна работы, ее цели и задачи, разграничиваются предмет и объект исследования, обосновывается методологическая база дисертации. Вслед за общей постановкой вопросов дается характеристика основных тенденций в отечественном и иностранном литературоведении по проблеме «Гофман и русская литература».

В основном исследователи касались какого-то одного аспекта темы, ограничиваясь отражением творчества Э.Т.А. Гофмана в произведениях того или иного писателя-романтика. Так, А.И. Кирпичников, С. Игнатов, П.Н. Сакулин полагали, что Гофман - подлинный гений, в то время как русские писатели - лишь подражатели, хоть и талантливые.

Начало так называемым комплексным исследованиям положено статьями С. Родзевича «К истории русского романтизма» (1917), В. Морозова «Гофман в России» (1922) и Т. Левита «Гофман в русской литературе» (1930). В этих очерковых работах впервые намечаются пути анализа русского «гофманизма» как явления, при этом авторы прослеживают эволюцию в «гофмановских» повестях ряда авторов — от Погорельского до Достоевского. Этот весьма продуктивный путь исследования избрала и А. Б. Ботникова,-которая в фундаментальной монографии «Э.Т.А. Гофман и русская литература первой половины XIX века» (1977) изучает различные формы межлитературных связей —от художественного усвоения до литературного спора. Однако по прошествии почти трех десятилетий данная работа, при всей обоснованности ее претензий на универсальность, начинает обнаруживать все больше лакун и нуждающихся в корректировке моментов.

Из зарубежных исследований выделим работы, связанные с восприятием гофмановского наследия в России. Это прежде всего статья М. Горлина1, монографии Ч. Пэссэджа2 и Н. Ингама3. Эти иностранные гофмановеды весьма предвзято относятся к русским писателям-«гофманистам», обвиняя многих из них в плагиате и нехватке таланта; их суждения не бесспорны.

За рамками данного исследования остается рецепция Гофмана в творчестве Пушкина и Гоголя. Грани рецепции гофмановского наследия в их произведениях - отдельная тема, имеющая длительную научную традицию и нуждающаяся в скрупулезном изучении. Этот вопрос достаточно четко осветила А. Б. Ботникова в своей монографии. Однако исследовательница, как и ее предшественники, прошла мимо таких «второстепенных» авторов, как В. Соллогуб, К. Аксаков, Н. Мельгунов и В. Олин. Эти авторы вообще не включаются отечественной наукой в круг писателей-«гофманиспгов», достойных изучения. Но именно литераторы «второго ряда» (с точки зрения сегодняшнего

'GorlinM Hoffmann en Russie // Revue de littérature compare«. P, 1935 В 15 Jfe 1 P 60-76.

2 Passage Ch. E The Russian Hoffinannists The Hague' Mouton & Co, 1963. 252 p

J Ingham N W E Th A. Hoffmann's Reception in Russia WOizburg: jal-verlag, 1974 303 p

читателя) отражают рецепцию гофмановского феномена на уровне, близком массовому сознанию.

Обзор научной литературы по истории вопроса дает основание полагать, что тема нуждается в дальнейшей разработке, в том числе с применением принципиально новых исследовательских подходов.

Первая глава «Теория рецептивной эстетики в прикладном аспекте» состоит из шести параграфов. В первом параграфе («Рецегггивный подход в литературоведении») рассматривается генезис рецептивно-эстетического подхода. Так, с компаративистикой у него фактически один предмет изучения

— донорско-принимающие отношения между отдельными писателями и шире

- литературами. Рецептивная эстетика является одной из порождённых компаративистикой научных школ, возникновение которой детерминировано интересом сравнительного литературоведения к механизмам художественного воздействия / восприятия. Можно также говорить о синтетическом характере рецептивно-эстетической школы, принявшей и переосмыслившей многие идеи предшествующих школ (компаративистика, герменевтика, феноменология), вступившей с ними в научную полемику.

Во втором параграфе («Основные положения теории рецептивной эстетики») рассматриваются центральные идеи констанцского литературоведения, представленного работами X. Р. Яусса, В. Изера, Р. Варнинга, X. Вайнриха, Г. Гримма и др. В их концепции произведение до акта «потребления» еще не обладает действительностью, а представляет собой только некую возможность и лишь в акте восприятия обретает реальное бытие. Рецептивная эстетика порвала с представлениями о непричастности искусства к общественно-историческому контексту, вводя в сферу своего исследования читателя и общество. Центральные идеи Яусса воплощены в понятиях «горизонт ожидания», «эстетический опыт», «эстетическая дистанция». Дефиниции этих терминов являются существенными в нашей работе.

Третий параграф («Читатель как литературоведческая категория») характеризует рецепцию как коммуникативный акт. Основным в связи с этим становится понятие В. Изера о литературном ряде как контексте, в который вписывается каждое новое произведение. Важны также идеи ученого об эксплицитном и имплицитном читателях. Наконец, в этом параграфе рассматривается двусторонний процесс воздействия / восприятия как результат взаимодействия текста и читателя.

В четвертом параграфе первой главы, озаглавленном «Писатель как реципиент», мы обращаемся к актуальной проблеме писательской продуктивной рецепции. Опираясь на высказывания Т. С. Элиота, М. М. Бахтина, X. Блума и, наконец, X. Р. Яусса, мы обрисовываем круг вопросов, связанных с темой воспринимающего сознания.

С точки зрения констанцских ученых, семантические потенции текста

всегда значительно богаче значений, возможных в сознании одного конкретного читателя. Основываясь на этом утверждении, можно предположить, что классические тексты в силу богатства и глубины своего семантического потенциала никогда не могут быть достаточно полно прочитаны и истолкованы. Читатель другой эпохи, другой культурной среды при встрече с тем или иным артефактом всегда имеет шанс своим собственным восприятием внести что-то новое в уже сложившийся вокруг данного произведения рецептивный комплекс. Тем более если этот читатель - личность творческая, какими и являются писатели-реципиенты.

Пятый параграф, озаглавленный «Современное состояние рецептивной эстетики. Ее вклад в науку о литературе», начинается с характеристики констанцской школы в свете ее взаимоотношений с другими литературоведческими направлениями, в частности - с деконструктивизмом и рецептивной критикой. Здесь мы приходим к выводу, что идеи констанцского литературоведения живы в зарубежной и отечественной науке несмотря на распад группы «Поэтика и герменевтика».

Шестой параграф («Терминологический аппарат рецептивной эстетики как научно-практический инструментарий») представляет собой квинтэссенцию всей первой главы. Здесь мы пытаемся выработать собственный исследовательский инструментарий на основе методологической и терминологической базы констанцского литературоведения.

Во-первых, основополагающим становится тезис «писатель как читатель». Следовательно, к писателю применимы такие категории, как эстетический опыт, горизонт ожидания, эстетическая дистанция. Относительно каждого конкретного писателя данные характеристики можно почерпнуть из историко-литературного, биографического и собственно текстологического материала, в котором читательские установки писателей даны в «сыром», неоформленном виде.

Во-вторых, в исследовании самого процесса творческой коммуникации принципиально важны понятия перцептивного узла, актуализации и конкретизации. Первый знаменует собой запуск механизма художественной рецепции, результатом чего становится «оживление» читаемого текста (актуализация), и как итог-порожденные воспринимающим сознанием образы и ситуации, называемые конкретизациями.

В-третьих, для изучения самих механизмов художественной рецепции существенны понятия коммуникативной неопределенности, стратегии текста, идентификации и выстраивания смысла. Первый и второй термины означают заложенные автором в тексте «направляющие», которые не позволяют читателю произвольно толковать события воспринимаемого произведения. Идентификация и выстраивание смысла - это уже собственно читательские характеристики, проявление которых в ряде конкретных случаев часто

«спровоцировано» автором реципируемого текста.

В результате применения инструментария рецептивной эстетики становится возможным говорить о литературном ряде как литературоведческой категории. Так итоги исследования выводятся на более широкий уровень, позволяющий обобщать наблюдения и делать соответствующие выводы.

Объектом исследования становится закрепленный в произведении результат художественной рецепции текста-предшественника. Произведения русских писателей-романтиков подаются в данном диссертационном исследовании с точки зрения «оживления» в них наследия Э. Т. А. Гофмана. Рассмотренные здесь повести А. Погорельского, В. Одоевского, Н. Полевого, В. Соллогуба, К. Аксакова, Н. Мельгунова и В. Олина представляют, на наш взгляд, художественный диалог с немецким писателем. Исход этого диалога во многом определяется не только их творческой манерой, мировоззрением и степенью писательского таланта, но и читательскими установками названных авторов и мерой их читательской одаренности. Эти факторы в изучении «русского гофманизма первой волны» до сих пор оставались за пределами внимания ученых. Обобщив ряд рецептивных сценариев, мы сможем говорить о феномене восприятия Гофмана в отечественной словесности.

Вторая глава « "Русский Гофман " как научное и художественное явление» состоит из двух параграфов. Открывает ее обзорный параграф «Актуальные проблемы русского гофмановедения», цель которого - дать общую картину отечественной науки о Гофмане.

Здесь характеризуются переведенные французские статьи о Гофмане, появившиеся в русских журналах в 1820 - 1830-х гг. Важным этапом стала статья Герцена «Гофман» (1836), автора которой в контексте его работы можно считать близким типу имплицитного читателя. Критика и публицистика «первой гофмановской волны» отмечена также обзорными статьями Н. Надеждина и Н. Полевого о литературном процессе.

Рассматривая «вторую гофмановскую волну» (конец XIX - начало XX века), мы выделяем театральные постановки по творчеству Гофмана, группу «Серапионовы братья» и ряд статей (Е. Браудо, Т. Левит, В. Фриче, Р. Шор и др.); посвященных тем или иным аспектам наследия великого романтика.

«Третьей гофмановской волной» мы именуем период, начавшийся в 1960-х гг. и продолжающийся по сей день. С тех пор произведения Гофмана активно переиздаются, выходят в свет его дневники и письма. Гофмановедение начинает развиваться ускоренными темпами, совмещая в себе компаративистский, мифопоэтический и другие подходы.

Второй параграф назван «Биография Э. Т. А. Гофмана как объект художественной рецепции». Здесь мы рассматриваем истоки биографического подхода к творчеству Гофмана, проявившегося как на уровне публицистики 1830-х гг., так и на уровне художественных текстов. Анализируя посвященные

Гофману статьи тех лет, зыводим комплекс романтических представлений о личности Гофмана (Гофман - непризнанный гений; искусство для него единственная отдушина; он живет одновременно в мире мечты и в реальном мире (искусство / юриспруденция); «человек исступленный, с расстроенною душою»4; безответно влюблен в свою ученицу (Юлию Марк); способен на искреннюю дружбу (Гиппель); увлекается алкоголем; постоянно находится в материальной нужде). К этому нужно добавить и характерную внешность Гофмана. Мы приходим к мысли, что факты его биографии складываются в некий романтический «супертекст», который начинает существовать в русской культуре параллельно художественным текстам Гофмана. *.

Наиболее показательны в этом плане повести Н. Полевого «Блаженство безумия» и «Живописец», а также повесть В. Соллогуба «История двух калош», в которых рецепция биографии и эстетики Гофмана даются в едином ключе. Полевой-журналист - поклонник немецкой литературы и в особенности Гофмана. Это увлечение писателя отразилось и в его творчестве, и более всего в сборнике «Мечты и жизнь. Были и повести» (1834).

Входящая в этот цикл повесть «Блаженство безумия» по-своему феноменальна. Феномен ее в том, что Полевой намеренно строит ее как явную конкретизацию «Повелителя блох» Гофмана. Он с первых строк задает направление дальнейшего повествования: «Мы читали Гофманову повесть "Meister Floh". Различные впечатления быстро изменялись в каждом из нас, по мере того как Гофман, это дикое дитя фантазии, этот поэт-безумец, сам боявшийся привидений, им изобретенных, водил нас из страны чудесного в самый обыкновенный мир <...> и наконец - скрылся, как мечта, изглаженная крепким утренним сном! Чтение было кончено. Начались разговоры и суждения. Инс да это последствие чтения бывает любопытнее того, что прочитано»5.

С точки зрения рецептивной эстетики, вступительная часть повести едва ли не любопытнее ее основного содержания. Она представляет собой картину читательского восприятия «Повелителя блох». Автор с присущей ему как журналисту наблюдательностью фиксирует множественность читательских реакций своего времени на романтический текст. С помощью этого оригинального приема автор характеризует горизонт ожидания современных ему читателей, подчеркивая их пристрастие либо к бытовым подробностям, либо к яркой фантастике. По его мысли сама суть гофмановского творчества остается недоступной большинству реципиентов, эстетический опыт которых предполагает лишь тривиальное восприятие.

Однако Полевой-рассказчик выводит на фоне этого общества двух

'Телескоп 1833. Ч 15 №12 С 511.

: Полевой H Блаженство безумия // Полевой Н Избранные произведения и письма. Л.: Худож. лит., 1986. С. 89.

реципиентов, которых отчасти можно назвать близкими типу имплицитного читателя Гофмана. Ими оказываются Леонид и молчаливая девушка, в которую тот, по-видимому, влюблен. Оба героя в первые минуты дискуссии переживают моменты актуализации, вызванные в них прочитанным.

В рассказе Леонида о любви Антиоха и Адельгейды автор актуализирует главным образом гофмановскую историю любви Пепуша к Дертье («Повелитель блох») и связанный с ней миф о влюбленных как двух половинках существовавшего когда-то целого. Но если у Гофмана речь идет о «сказке в сказке» (история разлученных жителей Фамагусты: чертополоха Цахерита и принцессы-тюльпана Гамахеи), то Полевой придает состоянию «<1е]а-уи» своих героев смысл сопричастности к романтической легенде.

На наш взгляд, Полевой не ставит целью написать типично гофмановскую повесть, напротив, он изначально строит свое произведение как «размышление на тему», как русскую иллюстрацию немецкой сказки. Повесть стала если не памятником эпохи, то памятником ее идей и настроений. В частности, романтическая мысль о безумии как о высшей форме бытия находит здесь отражение вполне. И если у Гофмана это безумие, как правило, связано с творческим экстазом, то в трактовке Полевого оно приобретает поистине трагическое звучание. Его герой в отличие от Крейслера не создает ничего. Талант Антиоха проявляется не в творчестве, а в любви, и никакая сублимация его в произведения искусства невозможна. Это основное отличие позиций двух авторов. Концепция же романтической любви ими понимается в едином ключе, как вечно неутоленное стремление к духовному союзу.

В «Блаженстве безумия» автор намеренно дает «указатели» с целью сориентировать читателя на конкретный текст («Повелитель блох»). Этот же прием он использует и в «Живописце», правда, в менее явном виде. Под впечатлением картин Аркадия и рассказов о нем, г-н Мамаев мысленно рисует себе этого молодого человека и его судьбу: «Идя от Аркадия и соображая все виденное и слышанное мною, мне казалось, что я начал читать Гофманова "Кота Мура". Воображение живо представило мне в неизвестном Аркадии образ художника, провидением к тому назначенного»6. Этот момент представляется существенным с точки зрения рецептивно-эстетического анализа. Еще не знакомый с Аркадием, но уже побывавший в его мастерской рассказчик начинает воспринимать атмосферу, в которой живет художник, как своеобразный текст, вызывающий в его сознании ряд актуализаций (линия энтузиаста Крейслера).

Полевой фиксирует в воображаемом образе Аркадия горизонты ожидания русской публики начала 1830-х гг. К устоявшемуся уже явлению «байронизма»

'Полевой Н Живописец У/ Полевой Н Избранные произведения и письма Л Хузож. лит, 1986 С 179-180

он справедливо прибавляет «гофманизм», перечисляя характерные его проявления во внешнем облике: «дикость» и «полусумасшедший вид». Автор дает этим кратким замечанием не столько «слепок» эпохи, сколько «слепок» ее кумиров, ставших уже штампами. Поэтому в «Живописце», как и в «Блаженстве безумия», обнаруживается интересный материал, связанный с фактами восприятия русской публикой творчества и личности Э.Т. А. Гофмана, который позволяет говорить о «рецепции рецепции».

Важно, что Полевой практически не актуализирует гофмановскую фантастику, трактуя ее в русле обыденногб горизонта ожидания. В итоге форма произведений предшественника остается вне рецепции Полевого-читаггеля, актуализации в его повестях подвергается идейно-тематический уровень реципируемых им гофмановских творений.

Затем мы обращаемся к традиционной романтической тематике, развитой повестью Соллогуба. «История двух калош» —трагическая повесть о музыканте, написанная с опорой на традиции немецких романтиков. Однако, начиная с заглавия, автор дает иную - социальную - трактовку этой теме. Уже в предисловии он обращается к читателю с размышлением о судьбе таких прозаических вещей, как калоши. Являясь необходимым предметом гардероба, защищая обувь своих владельцев от износа и грязи, они не получают должного уважения. Это прообраз «маленьких людей», противопоставченный лайковым перчаткам (аристократия). Возможно и прямое прочтение заглавия: в сюжете действительно фигурируют испорченные калоши, которые сапожник Мюллер «презентует» бедному музыканту Шульцу. Дырявые калоши как плата за искусство - такова одна из ипостасей проблематики произведения. Однако мы вправе вывести и третье значение заглавия. «Калоши» - это пианист Шульц и его сосед - поэт, названный в тексте просто Студентом; оба они - талантливые неудачники, прозябающие в напрасном ожидании признания.

Говоря о традициях немецкого романтизма в повести, отметим, что герой ее - Карл Шульц - родился в Германии, однако обстоятельства привели его в Россию, где он и погиб. Так символически обозначает Соллогуб «миграцию» романтизма как явления, одновременно предвидя его исход.

В своем произведении автор преподносит нам в образе Шульца не только иносказательную повесть о судьбах романтизма, не только типичную историю непризнанного гения, но также, на наш взгляд, конкретизированную летопись жизни Гофмана-музыканта. Многие факты биографии Карла позволяют считать его прототипом Гофмана, а именно: оба росли в неполноценной семье, обделенные родительской любовью; для обоих единственной отдушиной с детства было искусство; музыкальная карьера их не была блестящей, поэтому жить им приходилось частными уроками музыки. Кумиром обоих стал Бетховен. Оба скитались из города в город в надежде встретить понимающую публику, но так и не нашли ее. Более того, Шульц, как и Гофман, через всю

жизнь проносит романтически-возвышенную любовь к своей талантливой ученице, которая в итоге была насильно выдана замуж за богатого человека. Симптоматично и то, что оба героя умирают в бедности, так и не получив признания в качестве музыкантов. Кроме того, в повести Соллогуба налицо романтическая антитеза, о которой довольно ясно заявил Крейслер: музыканты / не музыканты. В итоге для Соллогуба жизнь Гофмана стала неким художественным текстом, закодированную актуализацию которого он и дал в своей повести.

В «Истории двух калош» автор по-своему актуализирует традиционную гофмановскую тему романтического безумия. В отличие от Гофмана Соллогуб не придает помешательству своего героя мрачного оттенка фатальности, психологической обусловленности. Если герои Гофмана (Крейслер, Натанаэль, Медардус и др.) с раннего детства оказываются под воздействием некой преследующей их кармы, а в дальнейшем безуспешно пытаются порвать с ней, то для Шульца такой «кармой» выступает светское общество с его искаженными ценностями. Герой Соллогуба лишен гофмановской надломленности, раздвоенности. Внутреннего конфликта в повести мы почти не наблюдаем, трагедия здесь разворачивается на фоне эпохи и в результате несовместимости интересов людей из разных слоев общества.

В финальной сцене повести Карл гибнет, а его друг Студент обещает порвать со всеми попытками творческой самореализации. Здесь нетрудно увидеть программу нового мировоззрения, в котором отчетливо наметился отход от романтической традиции. Действительно, примерно с этого периода романтическая повесть о художнике исчерпала себя как жанр.

Третья глава названа «Элементы художественного мира Гофмана в рецепции русских романтиков». Для авторов, о которых пойдет речь в этой главе, характерно внимание к отдельным сторонам творчества Гофмана, что позволяет говорить о дискретном восприятии его художественного мира.

Параграф первый - «Механизмы художественной рецепции в цикле А. Погорельского "Двойник, или Мои вечера в Малороссии"». С повести «Лафертовская маковница», входящей в этот цикл, начинается цепочка творческих рецепций наследия Гофмана. В начале параграфа суммируются основные точки зрения на «гофманизм» Погорельского: Погорельский как бездарный подражатель Гофману (С. Шевырев, С. Игнатов, Ч. Пэсэдж, М. Горлин) и Погорельский как самостоятельный художник, по-новому интерпретирующий гофмановское наследие (Н. Ингам, А. Б. Ботникова).

Произведения Погорельского рассматриваются нами через призму его читательских реакций на тексты знаменитого предшественника. Из них особый исследовательский интерес представляют «Пагубные последствия необузданного воображения» и «Лафертовская маковница».

«Пагубные последствия...», ставшие своеобразным рецептивным

дневником, с очевидностью демонстрируют, что во время чтения Погорельским в подлиннике гофмановского «Песочного человека» он улавливает далеко не все скрытые смыслы текста. Так, первые эпистолярные главы «Песочного человека» не актуализируются в сознании русского реципиента. А ведь здесь Гофман представляет нам «исповедь» своего героя: Натанаэль подробно повествует о страшных событиях своего детства, связанных с вторжением в жизнь его семьи «адского» Коппелиуса. Три ипостаси этого героя воплощают рок, нависший над судьбой Натанаэля, лишивший его любви, потом - рассудка, а в итоге — жизни. «Песочный человйс» — едва ли не самая неоднозначная новелла Гофмана, допускающая множественность читательских конкретизаций.

Герой Погорельского, условно названный графом Алцестом, не имеет такого страшного фантома, каковым для Натанаэля является Коппелиус. Главный враг наделенного умом, благородством и красотой Алцеста, как это явствует уже из заглавия повести, - его собственное воображение.

Сопоставляя ряд сходных эпизодов двух текстов (встреча героя с куклой, влюбленность, «прозрение» и др.), можно сделать важный вывод: герой Гофмана в любви становится художником, а в лице Олимпии видит внимательную и отзывчивую слушательницу, способную постичь силу его души, т.е. он любит в ней самого себя, она своими вздохами лишь открыла его потенциальные способности к творчеству. А художник, по словам Т. Манна, брат преступника и сумасшедшего. Это еще один философский пласт гофмановского текста, который не был актуализирован Погорельским. Его герой не обладает никакими творческими задатками и в итоге даже его ум ставится под сомнение.

Русский писатель в гофмановском тексте прочел только «потребительский подтекст». Фактически он на основе своего эстетического опыта попытался заполнить «пустые места» «Песочного человека», выстроить свой ситуативный каркас, чтобы преодолеть изначальную бесситуативность донорского текста.

Если «Пагубные последствия...» несут на себе явную печать гофмановского творчества, а значит, легко поддаются рецептивному анализу, то с «Маковницей» дело обстоит сложнее. План гофмановской рецепции здесь заслонен мифологическим и фольклорным планом, а значит, менее очевиден.

Погорельский в «Маковнице» актуализирует основные фантастические мотивы «Золотого горшка», умело «вживляя» их в «тело» русской повести. Однако конкретизации гофмановской сказки у Погорельского не касаются идейно-тематического плана и е основном ограничиваются уровнем аналогичных образов. Очевидно, что Погорельский в образе своей Маковницы конкретизирует живо воспринятый им образ гофмановской торговки из «Золотого горшка», но этот процесс происходит в творческом сознании писателя на основе его эстетического опьгга. В результате художественной рецепции он создает вполне самобытный национальный и легко узнаваемый как в начале

XIX века, так и сейчас образ «знающей бабушки».

В финале повести особенно явной становится эстетическая дистанция двух текстов. На первый взгляд, концовки повестей идентичны: любящие воссоединились, а злые чары разрушены. Но у Гофмана подобный «happy end» всегда глубоко ироничен - счастливым концом своих новелл и сказок он лишь отдавал дань обыденному горизонту читательских ожиданий. И имплицитному читателю гофмановских произведений должна была быть внятна романтическая ирония, граничащая порой с сарказмом в отношении филистеров и обывательского сознания.

Очевидно, что Погорельский в своей рецепции «Золотого горшка» оказался эксплицитным читателем. Несмотря на это ему удалось создал» вполне самостоятельное произведение, обладающее не меньшей художественной ценностью, чем сказка Гофмана. Перцептивные узлы автор «Двойника» выделил в тех фрагментах гофмановских текстов, где происходят нетривиальные события, близкие горизонту читательских ожиданий той эпохи (любовь к кукле в «Песочном человеке» и магическое действо в «Золотом горшке»). Погорельский актуализирует в этих эпизодах лишь те моменты, которые отвечают его эстетическому опыту.

Второй параграф («Творческая рецепция гофмановской фантастики в произведениях В. Н. Олина и Н. А. Мельгунова») объединяет два характерных образца, представляющих, на наш взгляд, восприятие гофмановской фантастики. Мы полагаем, что Олин дает в «Странном бале» свою рецепцию гофмановской повести «Выбор невесты», входящей в цикл «Серапионовых братьев». Русскоязычный перевод этой повести трижды издавался с 1831 по 1836 г. Резонно предположить, что Олин читал его и в своей повести актуализировал гофмановскую фантастику.

В горизонт его ожиданий при встрече с текстом великого немца входит чудесное как неотъемлемая часть романтического искусства. Повесть Гофмана начинается с таинственного происшествия с господином Тусманом, немолодым берлинцем со сложившимися привычками и обывательскими стереотипами. С нашей точки зрения, характеристика Тусмана является одним из перцептивных узлов «Выбора невесты», за которым у Олина-реципиента следует цепь определенных актуализаций с типично русскими чертами (бытописание жизни отставного генерала). Отмечается сходство и на уровне хронотопа: в обоих случаях действие происходит поздним осенним вечером. Место действия — столичный город. Оба героя оказываются на-улице в темное время суток и сталкиваются с нечистью.

У Гофмана все случившееся с его героем имеет еще и легендарный подтекст. Дело в том, что события в его повести происходят в ночь под осеннее равноденствие, когда, по народным поверьям, нечисть вторгается в этот мир, выискивая себе жертву. В итоге Тусман становится ее игрушкой. Олин-

реципиент актуализирует этот мотив, объясняя поведение своего героя каким-то враждебным влиянием.

Следующим перцептивным узлом в восприятии Олиным «Выбора невесты» мы считаем неожиданную встречу героя с прохожим. Свет фонарей и человек, закутанный в широкий плащ, - вот две параллели, намечающие поворот событий. Этот романтический антураж знаменует вторжение чего-то необычного, фантастического в обыденную жизнь героя. Действительность сталкивается с фантастикой, прагматичный герой вдруг попадает в круговорот невероятных событий, которые становятся (или едва не становятся) для него судьбоносными.

Светская забава (бал) выступает в повести Олина метафорой ада на земле. Недаром он называет свою повесть «Странный бал», суммируя два устоявшихся романтических понятия: с одной стороны, странность, непонятность как выражение метафизической жизни; с другой - бал как метафора духовной смерти людей, как символ их внутренней пустоты и разобщенности при внешнем единстве.

В соответствии со своим горизонтом читательских ожиданий, Олин выделяет в тексте Гофмана фантастические элементы. Затем он как реципиент добавляет к ним детали, являющиеся частью его эстетического опыта, а именно: пласт национального фольклора, пласт европейской мифологии, образы из готических романов. В результате получается нечто неудобоваримое, за что повесть и была отвергнута критикой.

Генерал в «Странном бале» участвует в игре в фанты и ему достается задание спрыгнуть с комода. Перекрестившись, он отваживается - и вдруг понимает, что стоит на лесах на четвертом этаже. На наш взгляд, это конкретизация гофмановского текста, в котором проснувшийся Тусман обнаруживает себя сидящим на конной статуе, не понимая, каким образом он мог туда забраться. В обоих случаях наваждение исчезает без следа, и герой лицом к лицу сталкивается с опасностью, которой его подвергла «чертовщина» под прикрытием всеобщего веселья. Тусман, как и генерал, вовремя останавливается на краю пропасти, ведущей в небытие.

Далее мы обращаемся к повести Н. Мельгунова «Кто же он?». В связи с ней уместно выстроить литературный ряд, в который входят произведения, посвященные теме магнетической власти / подчинения: «Маркиза д'О.» Клейста; новеллы Гофмана «Обет», «Магнетизер» и «Зловещий гость»; в среде русских романтиков - отрывок из романа А. Погорельского «Магнетизер», повесть В. Одоевского «Импровизатор». Повесть Мельгунова «Кто же он?» органично вписывается в этот литературный ряд и, главным образом, апеллирует к названным иноязычным текстам.

Гофман, как и его современники, особенно часто обращается в свих текстах к учению Ф. А. Месмера о «жизненном магнетизме» (который обычно

переводится как «животный»). В последней четверти XVIII века оно буквально взбудоражило все просвещенные умы Европы. Большую огласку получила и история со слепой девицей Парадиз, над которой Месмер получил почти сверхъестественную власть путем своих «магнетических» сеансов. Но романтики задумывались о двойственной природе магнетизма. Эту мысль отчетливо сформулировал Гофман, вложивший ее в уста магнетизера Альбана: «Покорная преданность, жадное восприятие чужого <.. .>-вот из чего слагается поистине ребячливая душа, свойственная только женщине, и полностью ею завладеть <.. .> есть высочайший восторг.. .»7.

В названных гофмановских новеллах речь идет о том, как юная героиня внезапно забывает своего возлюбленного и против своей воли склоняется к некоему «зловещему госпо», имеющему над ней сверхъестественную власть. Финалы у новелл различны - наваждение либо рассеивается, либо имеет необратимые последствия (нравственная либо физическая гибель героини). Мельгунов в общих чертах конкретизирует сюжетную схему текстов Гофмана, при этом видоизменяя ее в соответствии со своим эстетическим опытом. Его Вашиадан является обобщенным образом гофмановских магнетизеров.

У Мелыунова, как и у Гофмана в «Магнетизере», некая дата олицетворяет «орудие рока», которое с фатальной неизбежностью обрушивается на судьбы героев (в «Магнетизере» - 9 сентября, в повести Мельгунова — день смерти возлюбленного Глафиры). С помощью этого приема писатель вводит в свое произведение параллельную теме магнетизма тему мистической предопределенности человеческой жизни. В этом плане он выступает своего рода имплицитным читателем Гофмана, конкретизируя как внешнюю фантастику, так и скрытый подтекст «Магнетизера».

Гофман до конца не раскрывает тайны своего Альбана. Последний оказывается и чуцаком-магнетизером, и выходцем с того света, а в итоге символизирует рок, нависший над семьей барона. Вопрос об его адской природе остается неразрешенным.

Этот участок коммуникативной неопределенности Мельгунов-реципиент не спешит заполнить. Напротив, он наследует гофмановский прием и делает на нем акцент в своем тексте. В повести «Кто же он?» автор синтезирует распространенные в западной литературе образы, обобщая их загадкой своего Вашиадана. Он использует прием открытости текста, стимулирующий дальнейшую работу читательского воображения. На наш взгляд, эта творческая находка автора мотивирована во многом характером гофмановской рецепции. В отличие от Олина-реципиента, Мельгунов-реципиент не стремится заполнить смысловые лакуны текста. Он завершает свою повесть постскриптумом, который отнюдь не проливает света на загадку Вашиадана (магнетизер?

' Гофман Э. Т А. Магнетизер // Гофман ЭТА. Собр. соч.: В 6 т. М. Худож лит., 1991 Т. 1. С. 184-185.

оживший мертвец? сатана?), а только ставит эксплицитного читателя в тупик.

Можно говорить о синтетическом характере рецепции в повести «Кто же он?», в которой гофмановские тексты («Магнетизер», «Зловещий гость», «Обет») являются важным, но не единственным звеном. Повесть «Кто же он?» дает суммарную характеристику «ходячих» фантастических мотивов эпохи. Произведения Гофмана о месмеризме и магнетизерах актуализируются в ней весьма отчетливо.

Третий параграф «Проблема "гофманизма" В. Ф. Одоевского. Рецепция творчества Гофмана в повести "Сильфида"» начинается с постановки проблемы: Одоевский - русский философ или «НоАтпап II»? Действительно, многое роднит Одоевского и Гофмана: и тот и другой признают романтическое противоречие между идеалом и действительностью; оба в своих произведениях проявляют интерес к алхимии, мистике и разного рода «темным» сторонам человеческой психики; вводят в тексты своих повестей фантастическое и ужасное, которое часто соседствует с реальностью или сливается с ней; наконец, и Гофман и Одоевский в равной мере поклоняются «духу музыки» как высшему из искусств. То есть можно говорить об определенном типологическом сходстве писателей.

Ученые признают Одоевского едва ли не самым талантливым реципиентом Гофмана. Их точки зрения в итоге сводятся к следующему: 1) Одоевский - самостоятельный писатель, его творческая эволюция шла параллельным с Гофманом путем (Сакулин); 2) Одоевский черпает у Гофмана сюжеты, мотивы и образы, значительно упрощая или видоизменяя их (Пэссэдж); 3) русский писатель использует гофмановскую тему, но не для подражания, а для выражения собственных идей в духе философского универсализма (Ингам, Ботникова).

На наш взгляд, наиболее благодатный материал для рецептивного исследования дает новелла Одоевского «Сильфида» (1837). В ней нашел воплощение целый ряд конкретизации гофмановского творчества Одоевским-читателем. В «Сильфиде» мы усматриваем отголоски актуализации русским писателем поздней новеллы Гофмана «Огненный дух». Несмотря на то, что она была переведена на русский язык лишь в 1896 г., Одоевский вполне мог познакомиться с ней на языке оригинала или во французском переводе.

Сопоставляя эпизоды встреч героев обоих произведений с чудесной женщиной, можно сделать ряд выводов. Оба героя (Виктор у Гофмана, Михаил Платонович у Одоевского), как зачарованные, любуются представшей их взору чудесной спящей женщиной. И саламандра Аврора, и Сильфида возникают благодаря занятиям героев кабаллистикой и алхимией, обе воплощают мечту героев: первая - чувственного характера, вторая - идеального. Более того, обе зовут героев в свой неведомый мир, жаждут соединения с героем: первая -телесного, вторая - духовного. В конкретизации Одоевского на первый план выдвигается поэтическое, возвышенное начало в образе своей героини, в то

время как у Гофмана - порочное, гибельное для Виктора. В конкретизации Одоевского отсутствует фаустианская тематика, имеющая место в «Огненном духе».

Религиозно-мистический смысл образа саламандры актуализируется Одоевским иначе, чем предполагает стратегия гофмановскогс текста. У немецкого писателя в образе стихийного духа воплощена категория ужасного, у его русского реципиента - совсем наоборот. Восприняв сюжетные особенности донорского произведения, Одоевский детально переосмыслил их. В конкретизации Одоевского мучительная страсть Виктора уступает место поэзии и гармонии, которые вносит в жизнь Михаила Платоновича Сильфида.

Одоевский, в отличие от Гофмана, трактует занятия своего героя алхимией не с позиций средневекового морализаторства. Эти штудии для автора альтернатива рациональному познанию. Хотя зачатки подобной точки зрения, безусловно, есть и у Гофмана, но в его новелле они даны в страшной, мистической форме. Повесть же Одоевского, композиционно более сжатая, не несет в себе этого пугающего начала, да и всю «мистику» в ней автор словно пытается объяснить устами благоразумного друга - Михаил Платонович просто переусердствовал в изучении древних алхимических трактатов и на этой почве помешался.

Кроме того, «Сильфида» стоит в одном литературном ряду с такими гофмановскими повестями о союзе человека с духом, как «Золотой горшок» и «Королевская невеста», однако в связи с этим уместно говорить об общности художественных источников (алхимические трактаты). В итоге Одоевский конкретизирует общеромантическую направленность творчества Гофмана, но в соответствии с собственным эстетическим опытом усиливает философско-дидактическое звучание в своем произведении.

В четвертом параграфе («К. Аксаков как реципиент гофмановских сказок») мы обращаемся к слабо освещенному в литературоведении вопросу «гофманизма» К. С. Аксакова. Между тем ранние тексты писателя («Вальтер Эйзенберг» и «Облако») являют интересную картину творческого восприятия гофмановских сказок.

«Вальтер Эйзенберг» был написан 19-летним Аксаковым в 1836 г. и опубликован с романтическим подзаголовком «Жизнь в мечте». Изначальная ситуация повести невольно отсылает читателя к гофмановским текстам, прежде всего, к «Песочному человеку» и «Повелителю блох». Действует одна и та же сюжетная схема: романтически настроенный юноша знакомится с неким стариком (имеющим какое-либо необычное ремесло) и его дочерью (воспитанницей, племянницей), которые отныне становятся его «злыми гениями». Любовь героя к этой девушке оказывается страшным наваждением, калечащим в итоге его судьбу. Развязка предполагает варианты. Так или иначе налицо канва гофмановского действия, которую Аксаков-читатель

актуализирует сообразно своему эстетическому опыту.

Одной из воспринятых Аксаковым идей стала тема магнетизма (гипноза) как порабощающей силы. Гофман затрагивал ее в своих новеллах «Магнетизер», «Зловещий гость», «Песочный человек» и др. Но если у немецкого писателя, увлекавшегося учениями Месмера, Клуге и др., таинственная власть, как правило, находит выражение в образе страшного незнакомца, то конкретизация этого мотива Аксаковым имеет иной характер. Сверхъестественной властью в его повести обладает юная прекрасная героиня, в которую влюблен мечтательный Вальтер.

Зло в повести Аксакова является изнанкой красоты, которой покорен Вальтер. Завязка повести типично романтическая: юный художник влюбляется в гордую красавицу, она отвечает ему взаимностью. Однако Аксаков акцентирует внимание не на внешних обстоятельствах, а на внутреннем мире героев. Цецилия оказывается не тихим ангелом, а своего рода вампиром, преследующим свою жертву. Важной деталью в повести становятся глаза Цецилии, взгляд которых втягивает юного художника в иной, страшный мир и лишает его воли. С нашей точки зрения, это своеобразная конкретизация взгляда Олимпии («Песочный человек»), который приобретает для Натанаэля поистине мистическую силу.

Показательна актуализация Аксаковым гофмановского двоемирия. В связи с этим можно говорить о творческом характере рецепции. Писатель усложняет этот мотив немецкого романтика, создавая «троемирие» (реальность - враждебный мир Цецилии - мир мечты). Обозначив сложную проблематику, Аксаков, тем не менее, однозначно решил ее. Об этом свидетельствует и подзаголовок повести: «Жизнь в мечте». У Гофмана подобной категоричности мы не встретим, у него конфликт остается актуальным и, как правило, неразрешимым независимо от развязки произведения. Нам представляется, что в образе Вальтера Аксаков непреднамеренно травестирует гофмановских художников-энтузиастов. Последние могли сомневаться, гоняться за призрачным идеалом, но бездействовать - никогда. У Аксакова же художник изначально несвободен, более того - он пассивен. Переселяясь в метафизический план своего полотна, он умирает физической смертью.

Говоря о повести Аксакова «Облако», отметим, что его произведение лишь формально можно назвать сказкой, сам же автор определил жанр как «фантастическая повесть». Мы видим в этой повести Аксакова рецепцию гофмановской сказки «Чудесное дитя».

Однако гофмановский «happy end» не актуализируется русским реципиентом. Напротив, финал здесь столь же трагичен и вместе с тем философичен, как в «Вальтере Эйзенберге». В горизонт ожидания Аксакова-реципиента не входит также данный в сказке Гофмана мир детской

непосредственности. Герои немецкого писателя - брат с сестрой, Феликс и Кристлиб, шаловливые дети, резвящиеся на лоне природы. Это романтическая идиллия, в которой личность находится в гармонических отношениях с собой и с окружающим миром. Автор однозначно расставляет акценты: добро и зло четко противопоставлены, что реализовано на уровне руссоистской антитезы природа / цивилизация.

Перцептивным узлом для Аксакова-читателя в сказке Гофмана стало появление чудесного дитяти (пол которого не уточняется). За этим моментом следует цепь актуализаций, выраженных в отдельных конкретизациях. Герой Аксакова, 10-летний Лотар, встречает девушку-облако, которая становится его другом. Вторжение в жизнь ребенка чудесного существа из фантастического мира будет ведущим мотивом обоих произведений. И в том и в другом случае детское сознание доверчиво идет на этот «контакт», руководствуясь законами сердца, а не разума.

Романтический тезис о причастности детского сознания к тайнам природы сходным образом реализуется Гофманом и Аксаковым. Взрослая жизнь с ее условностями и предрассудками накладывает свой отпечаток на детскую душу. Так, Лотар спустя 10 лет становится светским щеголем, прожигающим жизнь на балах, и забывает о девушке-облаке. Но внезапно для себя герой разрывает покров забвения и возвращается в детские воспоминания, подобно отцу гофмановских Феликса и Кристлиб, которому в детстве тоже являлось чудесное дитя. В обоих случаях прозрение влечет за собой смерть героя. Будучи не в силах перенести разлуку с возлюбленной Эльвирой, Лотар улетает вслед за ней, приняв обличив облака. На земле остается лишь безжизненное тело. Этот двойственный финал становится сквозным мотивом обеих рассмотренных повестей Аксакова.

В Заключении сделан ряд выводов. Феноменальность «русского гофманизма первой волны» в том, что в 1820-1830-х гг. отечественные читатели (в том числе читатели-профессионалы) воспринимали гофмановские тексты вполне серьезно, не актуализируя их шуточный, иронический характер. В то же время многие философские аспекты гофмановских повестей оставались невостребованными.

Анализ механизмов художественной рецепции позволил выявить основные черты эстетического опыта русских реципиентов Гофмана, который в каждом случае был индивидуальным. Во многом эстетический опыт обусловлен кругом интересов и занятий реципиента.

Важным этапом исследования был также анализ горизонта ожидания писателей «первой гофмановской волны», который в основном складывался из комплекса романтических представлений. При «столкновении» с текстами немецкого автора реципиенты обнаруживали именно созвучные их горизонтам ожидания моменты, считая при этом реципируемые тексты понятыми до конца.

Но лишь в отдельных случаях процесс художественной рецепции приводил к тому, что читатель-профессионал фактически отказывался от предвзятости, начиная постигать глубины гофмановских текстов и заполнять участки коммуникативной неопределенности в духе немецкого романтика (Одоевский, Полевой, Соллогуб, Аксаков).

Другая сторона гофмановского феномена в России заключается в том, что не только произведения немецкого писателя, но и его биография становятся объектом читательской рефлексии, а в итоге - художественной рецепции (повести Н. Полевого и В. Соллогуба).

Очевидно, что применение рецептивно-эстетического инструментария дает большие возможности для анализа того или иного литературного феномена, дополняя традиционную компаративистскую методологию и наблюдения.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях:

1. Уракова, К. В. «Житейские воззрения кота Мурра» в рецептивном аспекте: Пародия на творчество И. В. Гете [Текст] / К. В. Уракова // Проблемы изучения литературы: Исторические, культурологические, теоретические и методологические подходы: Сб. науч. тр. Вып. VI. - Челябинск: Абрис,

2004.- С. 73-81.

2. Уракова, К. В. Рецептивный подход в компаративистике [Текст] / К. В. Уракова // Молодежь в науке и культуре XXI века: Материалы Ш науч. конф. молодых ученых, аспирантов и соискателей. 2 ноября 2004 г. / ЧГАКИ. - Челябинск, 2004. - С. 268 - 276.

3. Голова (Уракова), К. В. Современное состояние рецептивной эстетики как литературоведческого метода [Текст] / К. В. Голова (Уракова) // Литература в контексте современности: Материалы II междунар. науч. конф. Челябинск, 25-26 февраля 2005 г.: В 2 ч. -Челябинск: Изд-во ЧГПУ,

2005. Ч. II. - С. 26 - 30.

4. Голова, К. В. Некоторые проблемы русского гофмановедения [Текст] / К. В. Голова // Человек как субъект социально-экономического развития общества: Материалы междунар. научно-практической конф. Челябинск - Аркаим, 26-27 мая 2005 г. - Челябинск, 2005. - С. 97 -101.

5. Голова, К. В. Агрессивная лексика в произведениях Э.Т.А. Гофмана [Текст] / К. В. Голова // Речевая агрессия в современной культуре: Сб. науч. тр. / Под общей ред. М. В. Загидуллиной. - Челябинск: Челяб. гос. ун-т, 2005.-С. 178- 185.

6. Голова, К. В. В. Ф. Одоевский как реципиент творчества Э.Т.А. Гофмана [Текст] / К. В. Голова // Проблемы изучения литературы: Исторические, культурологические и методические подходы: Сб. науч. тр. Вып. УП. -Челябинск: Абрис, 2005. - С.169 - 178.

7. Голова, К. В. «Гофманизм» А. Погорельского как литературоведческая проблема [Текст] / К. В. Голова // Молодежь в науке и культуре XXI века: Материалы IV науч. конф. молодых ученых, аспирантов и соискателей. 2ноября2005 г. в2ч./ЧГАКИ.-Челябинск, 2005. -4.II.-C. 158-161.

Подписано в печать 26 02 2006 Формат 60x90 1/16 Объем 1пл. Тираж 100 экз. Заказ № 1502 Отпечатано в ГОУ ВПО Челябинский Государственный Педагогический Университет 454080, г.Челябинск, пр Ленина, 69

\

!

(

I

\ f

1

t

i

i

i

i <

t

í

í>

i

i i

I

I

áff9

6 88 9

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Голова, Ксения Вячеславовна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. Теория рецептивной эстетики в прикладном аспекте.

1.1. Рецептивный подход в литературоведении.

1. 2. Основные положения теории рецептивной эстетики.

1.3. Читатель как литературоведческая категория.

1. 4. Писатель как реципиент.

1. 5. Современное состояние рецептивной эстетики. Ее вклад в науку о литературе.

1. 6. Терминологический аппарат рецептивной эстетики как научно-практический инструментарий.

ГЛАВА II. "Русский Гофман" как научное и художественное явление.

2. 1. Актуальные проблемы русского гофмановедения.

2. 2. Биография Э. Т. А. Гофмана как объект художественной рецепции. 49 2. 2. 1. Повести Н. А. Полевого «Блаженство безумия» и «Живописец» в рецептивном аспекте.

2. 2. 2. «История двух калош» В. А. Соллогуба: рецепция на русской почве гофмановской темы художника.

ГЛАВА III. Элементы художественного мира Гофмана в рецепции русских романтиков.

3. 1. Механизмы художественной рецепции в цикле А. Погорельского

Двойник, или Мои вечера в Малороссии».

3. 2. Творческая рецепция гофмановской фантастики в произведениях В. Н. Олина и Н. А. Мельгунова.

3.3. Проблема «гофманизма» В. Ф. Одоевского. Рецепция творчества Гофмана в повести «Сильфида».

3.4. К. С. Аксаков как реципиент гофмановских сказок.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Голова, Ксения Вячеславовна

Эрнст Теодор Амадей Гофман (1776-1822) для всемирной культуры является одной из знаковых фигур, олицетворяющих немецкую литературу. Современные исследователи и читатели ставят его имя наравне с именами И. В. Гете, Ф. Шиллера и Г. Гейне, хотя при жизни последние всячески сторонились Гофмана и даже порицали его.

Гофман был художником «не для своей эпохи и не для своей страны»: имел место некий парадокс его «невосприятия» в Германии начала XIX века. Несмотря на то, что многие его произведения не встречали препятствий со стороны цензуры, печатались они в большинстве своем в «карманных альманахах» («Урания. Карманная книжка для дам», «Карманный альманах светских развлечений» и др.). Гофмановские повести пользовались спросом главным образом у малоразборчивой публики, падкой на чудеса. Эту ситуацию ярко охарактеризовал Г. Гейне в своем литературно-политическом памфлете «Романтическая школа» (1833): «В свое время его <Гофмана> много читали, однако лишь люди с нервами слишком сильными или слишком слабыми, чтобы поддаваться воздействию мягких аккордов. Действительно одаренные и поэтические натуры и слышать о нем не хотели. Им был милее Нова-лис.»1.

Итак, чем же творчество Гофмана отталкивало «одаренных и поэтических» читателей? На наш взгляд, немецкая «гофманофобия» основана на боязни «заразиться» от текстов этого писателя новой, неизвестной духовной болезнью, которую наиболее чуткие реципиенты неизменно угадывали в них. Наиболее ярко сформулировал эту мысль С. Цвейг в своем эссе «Борьба с безумием». И хотя он посвятил его Гёльдерлину, Клейсту и Ницше, на наш взгляд, в этот ряд вполне можно поставить и Гофмана. По Цвейгу, «не связанные со своей эпохой, не понятые своим поколением, сверкнув, словно метеорит, они мчатся в ночь своего предназначения <.> путь их - из беспре

1 Гейне Г. Романтическая школа // Гейне Г. Собр. соч.: В 6 т. М.: Худож. лит., 1982. Т. 4. С. 394. дельности в беспредельность <.> в них действует нечто сверхчеловеческое»2.

Видимо, космический масштаб и некоторая болезненность его творчества отпугивали проницательных соотечественников Гофмана, непритязательные же читатели расценивали его тексты как легковесные фантастические истории, подходящие для приятного досуга. Так или иначе - феномен Гофмана не был осмыслен его современниками. Исследователи нашего времени обнаруживают в произведениях Гофмана серьезную философскую базу. Так, J1. Э. Скородумова убедительно говорит о сходстве мировосприятий зрелого Гофмана и Шопенгауэра (интерес к человеку; проблема воли; атеизм /религиозность; страдание и аскеза.).

Творчество Гофмана несет в себе множественность художественных и философских смыслов, что позволяет говорить о мировом значении писателя.

Тема данной работы - рецепция творчества Э. Т. А. Гофмана в русской литературе первой трети XIX века. Выбор именно этого периода для анализа восприятия творчества Гофмана в России неслучаен. Дело в том, что феномен «вхождения» Гофмана в русскую культуру берет свое начало в 1822 году, когда был опубликован первый перевод «Мадемуазель де Скюдери». С этого момента, вслед за Ч. Пэссэджем, можно говорить о русском «гофма-низме»4, который имел место не только в отечественной литературе, но и в музыке, живописи, театре - областях, в которых в свое время так или иначе проявился гений великого немца. Это явление на протяжении более полутора веков имело как периоды подъемов, так и спадов. Наиболее сильной из этих «волн» была «первая гофмановская волна» (1820-1840-е гг.), характерная для творчества русских писателей-романтиков. Важно, что именно в это время явственно обозначились основные пути «усвоения» творчества Гофмана русской культурой, так или иначе проявляющиеся в последующие периоды, что

2 Цвейг С. Борьба с безумием // Цвейг С. Собр. соч.: В 10 т. М.: Терра, 1992. Т. 5. С. 8.

3 Скородумова Л. Э. «Фантазии в манере Калло» Э. Т. А. Гофмана: своеобразие композиции. Дис. канд. филол. наук, М.: МПГУ, 1996. С. 15-25.

Passage Ch. Е. The Russian Hoffmannists. The Hague: Mouton & Co, 1963. P. 66. и определяет актуальность выбранной темы. Изучение рецепции творчества Гофмана в русской литературе представляется частным случаем более широкого направления исследований, ставящих своей задачей анализ функционирования крупных художественных миров в инокультурной среде. В рамках работы мы останавливаемся на фактах русской литературной жизни, связанных с Гофманом, и стремимся выявить своеобразие рецепции творчества и личности этого писателя в отечественной литературе первой трети XIX века.

Степень разработанности темы. Внимание к русской судьбе произведений великого немецкого романтика уже долгое время является характерным признаком отечественного литературоведения. В основном исследователи касались какого-то одного аспекта темы, ограничиваясь взаимоотношениями того или иного писателя-романтика и Э. Т. А. Гофмана. Так, темой «А. Погорельский и Гофман» в конце XIX века занимался А. И. Кирпичников, отыскавший в текстах Погорельского множество аллюзий и прямых заимствований из произведений немецкого писателя. Ученый выдвигает порой недостаточно обоснованные положения, в том числе и о возможности личного знакомства писателей5, и в этом, на наш взгляд, основная слабость его работы. Продолжил тему С. Игнатов в статье «А. Погорельский и Э. Гофман» (1914), но и он не избежал ошибок своего предшественника. Проблемы «гофманизма» В. Ф. Одоевского первым коснулся П. Н. Сакулин в книге «Из истории русского идеализма. Князь Одоевский» (1913), но его теория во многом идеологически ангажирована. Ученый «разводит» Гофмана и Одоевского по разные стороны, доказывая различия их творческих методов. Если первый, по Сакулину, - романтик в истинном смысле этого слова, то второй -лишь трезвый морализатор, «рядящийся в одежды» первого. Все эти исследователи придерживаются точки зрения, что Гофман - подлинный гений, в то время как названные русские писатели - лишь подражатели, хоть и талантливые.

5 Кирпичников А. И. Антоний Погорельский. Эпизод из истории русского романтизма // Кирпичников А. И. Очерки истории новой русской литературы. 2-е изд. М.: Книжное дело, 1903. Т. 1. С. 96.

Начало так называемым комплексным исследованиям положено статьями С. Родзевича «К истории русского романтизма» (1917), В. Морозова «Гофман в России» (1922) и Т. Левита «Гофман в русской литературе» (1930). В этих очерковых работах впервые намечаются пути анализа русского «гофманизма» как явления, при этом авторы прослеживают эволюцию в «гофмановских» повестях ряда авторов - от Погорельского до Достоевского. Этот весьма продуктивный путь исследования избрала и А. Б. Ботникова, которая в фундаментальной монографии «Э. Т. А. Гофман и русская литература первой половины XIX века» (1977) проследила различные формы межлитературных связей - от художественного усвоения до литературного спора. Она говорит не столько о преемственности, сколько о новаторстве наших авторов по отношению к наследию великого немца. Однако по прошествии почти трех десятилетий данная работа, при всей обоснованности ее претензий на универсальность, начинает обнаруживать все больше лакун и нуждающихся в корректировании моментов.

Важными событиями отечественного гофмановедения стали сборники «Художественный мир Гофмана» (1982) и «В мире Э. Т. А. Гофмана» (1994), суммирующие итоги различных направлений науки о Гофмане и намечающие дальнейшие пути ее развития. Эти работы продемонстрировали новые подходы к наследию немецкого классика. Исследователи не ограничиваются сопоставлением отдельных мотивов в текстах писателей разных культур, их внимание привлекают также архетипы, структура художественного мышления, эволюция героев и т. д. То есть ученых по-прежнему интересуют вопросы художественной организации новелл и романов Гофмана, а также литературная судьба его творчества в России. Так, в сборник «В мире Э. Т. А. Гофмана» вошли статьи «Гофман и Жуковский», «Гофман и Пушкин», «Гофман и Погорельский», авторы которых сообразно своим взглядам выстраивают картину межлитературных схождений.

Из иностранных исследований выделим работы, связанные с восприятием гофмановского наследия в России. Это прежде всего статья М. Горлина (Gorlin М. Hoffmann en Russie), монографии Ч. Пэссэджа (Passage Ch. E. The Russian Hoffmannists) и H. Ингама (Ingham N. W. E. Th. A. Hoffmann's Reception in Russia). Эти иностранные гофмановеды весьма предвзято относятся к русским писателям - реципиентам Гофмана, обвиняя многих из них в плагиате и нехватке таланта, поэтому суждения названных исследователей не бесспорны. Однако вкупе с названной ранее монографией А. Б. Ботниковой и обзорными статьями С. Родзевича и В. Морозова они на сегодняшний день представляют наиболее полный свод исследований по теме «Гофман и Россия».

Несмотря на внимание отечественных исследователей к проблеме творческого осмысления русскими писателями наследия Гофмана, многие аспекты этой темы еще не являются изученными в достаточном объеме. Это прежде всего касается таких тем, как «Гофман и В. Одоевский», «Гофман и А. Погорельский», «Гофман и Н. Полевой». Нуждается в корректировке и тема художественных отношений немецкого романтика и полузабытых ныне авторов (В. Соллогуба, К. Аксакова, Н. Мельгунова, В. Олина). Весь этот комплекс задач должен привести к постижению феномена Гофмана и его произведений в становлении русской романтической повести первой трети XIX века.

За рамками данного исследования остается рецепция Гофмана в творчестве Пушкина и Гоголя. Грани рецепции гофмановского творчества в их произведениях - отдельная тема, имеющая длительную научную традицию и нуждающаяся в скрупулезном изучении. Этот вопрос достаточно четко осветила А. Б. Ботникова в своей монографии. Однако исследовательница, как, впрочем, и ее предшественники, прошла мимо таких «второстепенных» авторов, как В. Соллогуб, К. Аксаков, Н. Мельгунов и В. Олин. Эти авторы вообще не включаются отечественной наукой в круг писателей-«гофманистов», достойных изучения. Но именно писатели «второго ряда» (с точки зрения современной науки) отражают рецепцию гофмановского феномена на уровне, близком массовому сознанию. Эта плеяда авторов «первой гофмановской волны» позволяет выявить типичные черты указанного явления.

Осветив состояние разработанности темы, можно сделать вывод о том, что гофманистика как наука уже вполне сложилась, однако круг интересующих ее вопросов постоянно растет и методологическая база ее нуждается в обновлении.

В качестве методологической основы данной работы выбран историко-функциональный подход, акцентирующий внимание на заложенной в произведении системе приемов воздействия на читателя. Конкретное воплощение он получил в методах рецептивной эстетики, одной из литературоведческих школ Европы, сложившейся в 1970-х годах в Констанце. Это направление исходит из идеи, что литературное произведение «возникает» только в процессе «встречи» с читателем, который благодаря «обратной связи», в свою очередь, воздействует на произведение, определяя его восприятие и бытование. Идеи констанцского литературоведения еще не исчерпаны и нуждаются в дешифровке, они дают ключ к пониманию одной из важных проблем гуманитарного познания — к проблеме взаимоотношений автора произведения и его потенциального адресата.

Ключевым термином в заявленной теме является понятие рецепции. В связи с этим представляется вполне обоснованным применение методологии констанцской школы для разработки обозначенной темы. Отечественной наукой до сих пор не поднимался в полной мере вопрос рецепции гофманов-ского творчества в сознании русских писателей. Не следует забывать, что каждый писатель непременно является читателем, воспринимающим художественные тексты других авторов, имеющим свой эстетический опыт, то есть реципиентом. Художник не может быть изолирован от классического и современного ему искусства, освоение и усвоение им всего богатства культуры является необходимой предпосылкой для успешной творческой деятельности. Важно, что писатель в отличие от «рядового» читателя фиксирует свое восприятие в продуктах собственной художественной деятельности, давая возможность исследователю прослеживать особенности рецепции текста-донора.

Рецептивная эстетика разрабатывала понятие о «литературном ряде», в который «вписывается» каждое новое произведение. Такой литературный ряд не может быть представлен одними «вершинами», это именно непрерывная цепь произведений, тесно взаимосвязанных - во многом за счет рецептивных отношений. Произведения так называемого второго (невершинного) ряда как раз и являются показателем степени усвоения донорского текста.

Научная новизна работы заключается в том, что в ней осуществлена попытка синтезировать две до сих пор раздельно существовавшие области литературоведения - гофмановедение и рецептивную эстетику, то есть, оперируя методологическим и терминологическим аппаратом констанцской школы, исследовать феномен русскоязычной рецепции творчества Гофмана первой трети XIX столетия.

Исходя из этого определим цель работы - изучить восприятие наследия Гофмана русскими писателями первой трети XIX века в рецептивном аспекте. В соответствии с целью сформулированы и задачи:

• на основе методологии рецептивной эстетики выработать научно-исследовательский инструментарий;

• с помощью рецептивно-эстетического инструментария реконструировать отдельные аспекты горизонта читательских ожиданий указанного периода;

• определить основные особенности «вписывания» творчества Гофмана в русский литературный ряд;

• проанализировать восприятие творчества Гофмана читателями-профессионалами, под которыми мы подразумеваем критиков и писателей.

Поэтому объект исследования в нашей работе - комплекс произведений русских писателей «второго ряда», в которых распознаваемы аллюзии на творчество Гофмана. А предметом будут являться эстетические реакции самих писателей, запечатленные в произведениях. Мы обратимся не столько к теме «Гофман в русской литературе», сколько к рецепции его творчества в текстах русских писателей названной эпохи.

Существенную помощь в подготовке данного исследования оказала работа «Гофман Э. Т. А. Библиография русских переводов и критической литературы» (1964), в которой четко прослежена русская судьба произведений Гофмана.

Обозначая круг задействованных в данной работе источников в области гофмановедения, назовем труды М. И. Бента, Н. Я. Берковского, А. Б. Ботниковой, А. В. Карельского, Н. А. Корзиной, Л. В. Славгородской, А. В. Скобелева, Ф. П. Федорова, К. Г. Ханмурзаева, Д. JL Чавчанидзе. Эти ученые последовательно выработали методологию, которая и поныне лежит в основе науки о Гофмане. Фундаментальная работа Н. Я. Берковского «Романтизм в Германии» (1973) до сих пор является настольной книгой специалистов по зарубежной литературе. Среди серьезных исследований М. И. Бента в области жанровой специфики романтической новеллы для нас наиболее важным оказалось «Новеллистическое творчество Э. Т. А. Гофмана». Мы также опирались на работы Д. JI. Чавчанидзе о литературных аллюзиях и архетипах в гофмановском творчестве.

Из исследований, посвященных литературе русского романтизма и отдельным ее представителям, особо отметим работы Ю. В. Манна, В. М. Жирмунского, В. И. Сахарова, Н. JI. Степанова, М. Турьян. Среди источников, в которых наиболее основательно изучено жанровое своеобразие русской романтической повести, укажем «Историю всемирной литературы» (Т. 6) и книгу «Русская повесть XIX века. История и проблематика жанра» (1973). Кроме того, значимыми для нас оказались работы отечественных и зарубежных мыслителей, критиков и литературоведов, где авторы дают свою оценку донорско-принимающих отношений и литературного процесса в целом. Здесь назовем имена М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана, Ю. Н. Тынянова, X. Ортеги-и-Гассета, Т. С. Элиота.

Структура данного диссертационного исследования состоит из трех глав. В первой мы даем обзор констанцского литературоведения как научного явления, в связи с чем рассматриваем его истоки, основные имена и положения, терминологию и методологию. В результате мы стремимся преобразовать наработки рецептивной эстетики в исследовательский инструментарий, позволяющий анализировать межлитературные схождения.

Вторая глава демонстрирует своеобразие «русского Гофмана» как научного и художественного явления. Здесь мы стремимся осмыслить историю отечественного гофмановедия, а также выводим тезис о том, что не только произведения немецкого романтика, но и его биография была объектом художественной рецепции. В связи с этим мы обращаемся к отдельным повестям Н. Полевого и В. Соллогуба, которые, на наш взгляд, являются яркой иллюстрацией этого положения.

В третьей главе объектом писательского осмысления нами заявлен художественный мир Гофмана. Причем нас интересуют как «общепризнанные» реципиенты творчества немецкого романтика (А. Погорельский, В. Одоевский), так и остававшиеся до сих пор «в тени» литературоведческой науки (К. Аксаков, В. Олин и Н. Мельгунов). На наш взгляд, эти имена незаслуженно исключены из числа «русских гофманистов», ведь писатели «второго ряда» являют наиболее показательные в рецептивном отношении типы творческого восприятия, т.к. их сознание приближено к сознанию массового читателя, а их тексты в основном ориентированы именно на массовую аудиторию.

Практическая значимость диссертации. Материалы исследования могут быть использованы в учебных курсах русской и зарубежной литературы эпохи романтизма; в спецкурсах по проблемам компаративистики и, в частности, русско-немецких литературных связей; в курсах теории литературы и филологического анализа, а также при разработке тематики курсовых и дипломных работ.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Рецепция творчества Э.Т.А. Гофмана в русской литературе первой трети XIX века"

заключен™

В ходе интерпретации текстов русских «гофманистов» с позиций рецептивной эстетики мы можем сделать ряд выводов.

Русский Гофман - это особое явление, существенно отличающееся от западноевропейского. Феноменальность данного явления как раз в том, что в 1820-1830-х гг. отечественные читатели (в том числе читатели-профессионалы) воспринимали гофмановские тексты вполне серьезно. Шуточный, пародийный характер многих произведений немецкого романтика не актуализируется ими, как это было на Западе. Если, например, соотечественники Гофмана относились к его текстам, как к развлекательной литературе, то русская читающая публика единодушно признала их «интеллектуальным чтивом».

Другая сторона гофмановского феномена в России в том, что не только произведения немецкого писателя, но и его биография становятся объектом читательской рефлексии, а в итоге - художественной рецепции. Этому немало способствовали отечественная и переводная критика и публицистика 1830-х годов, которые формировали в сознании читателей синкретическое понимание жизни и наследия Гофмана. С тех пор фигура Гофмана сама по себе дает повод для художественного осмысления, являясь обобщенным портретом непризнанного романтического гения, полубезумца, находящего отдушину лишь в искусстве и алкоголе. В итоге складывается некий гофма-новский миф, понимаемый как «супертекст», к которому в разной степени апеллируют и писатели «второго ряда». Как мы показали, повести Н. Полевого и В. Соллогуба - яркое тому подтверждение.

Анализ механизмов художественной рецепции позволил выявить основные черты эстетического опыта русских реципиентов Гофмана, который в каждом случае был индивидуальным. Во многом эстетический опыт обусловлен кругом интересов и занятий реципиента (например, интерес к алхимии и музыке Одоевского отразился на круге реципируемых им текстов

Гофмана; талант Полевого-журналиста сказался на стилистике и проблематике его повестей).

Существенным этапом исследования был также анализ горизонта ожидания писателей «первой гофмановской волны», который в основном складывался из комплекса романтических представлений. При «столкновении» с текстами немецкого автора реципиенты обнаруживали именно созвучные их горизонтам ожидания моменты, считая при этом реципи руемые тексты понятыми до конца. Однако для указанной плеяды русских романтиков свойственно, что имплицитными читателями Гофмана они по сути не являлись, «вынося» из воспринимаемых произведений лишь близкие своему эстетическому опыту темы, образы и сюжеты.

Писатели-реципиенты в донорских текстах актуализировали отдельные пласты, соответствовавшие собственным горизонтам ожиданий. Прежде всего это были тематические уровни: тема искусства и связанная с ней тема художника в ее романтическом ракурсе; тема «кукольности», бездушности современного общества. В наследии Гофмана русские реципиенты актуализировали целый перечень мотивов, о которых говорил еще Ч. Пэссэдж: мотив двойника, романтического двоемирия, магнетизма, романтической одержимости, безумия и др. К тому же отечественные «гофманисты» конкретизируют основные типы гофмановских героев (художник / обыватель, добрый маг, коварный магнетизер, сказочное существо и пр.). Все это позволяет говорить об избирательном характере творческой рецепции.

Однако в отдельных моментах процесс художественной рецепции приводил к тому, что читатель-профессионал фактически отказывался от предвзятости, начиная постигать глубины гофмановских текстов и заполнять участки коммуникативной неопределенности в духе немецкого романтика. Эти моменты, обнаруженные нами в ходе рецептивного анализа, мы вправе считать творческими удачами авторов (Одоевский, Полевой, Соллогуб, Аксаков).

Важной чертой русскоязычной рецепции произведений Гофмана стало акцентирование внимание на поэтической или же страшной, мистической стороне его творчества. Иначе говоря, писатели «второго ряда» актуализировали два полюса гофмановской эстетики: прекрасное (Полевой) и ужасное (Олин, Мельгунов), порой совмещая эти планы в рамках одного текста (Одоевский, Аксаков). Массовым читательским сознанием при этом игнорируется игровой характер многих текстов немецкого романтика, включающий элементы сатиры, иронии и самоиронии.

Другая особенность русскоязычных реципиентов Гофмана состоит в синтетическом характере их восприятия. Среди проанализированных нами повестей лишь «Пагубные последствия необузданного воображения» Погорельского обнаруживают один донорский текст - повесть Гофмана «Песочный человек», все же остальные произведения (в том числе и оцененная всеми как «слабая» повесть В. Олина «Странный бал») несут на себе следы рецепции их авторами ряда гофмановских текстов, и даже - шире - целого пласта своей и иностранной культуры. В итоге приходится говорить о синкретизме «гофмановских» повестей, русские авторы которых апеллируют к национальному и западному фольклору, к фактам иноязычных культур («Ла-фертовская маковница» А. Погорельского, «Странный бал» В. Олина, «Кто же он?» Н. Мельгунова).

Своим исследованием мы хотели привлечь внимание к возможностям анализа межкультурных схождений с позиций констанцской школы литературоведения, которая помогает открыть новые грани процессов творческой рецепции. Очевидно, что применение рецептивно-эстетического инструментария дает большие возможности для анализа того или иного литературного феномена, дополняя традиционную компаративистскую методологию и терминологию. При использовании такого подхода «дочерний» текст представляется исследователю не в ключе заимствования и подражания, а в свете читательской реакции его автора на донорский текст.

Обозначая перспективы темы, нужно назвать затронутую нами во второй главе проблему гофмановского мифа в России, которая еще не ставилась в литературоведении. На наш взгляд, она дает исследователю возможность постигнуть глубины межкультурной коммуникации в одном из ее аспектов. Ведь «русский Гофман» как культурное явление прослеживается на протяжении не только XIX века, но и века XX. Ряд авторов, в том числе и поэтов (Вс. Гаршин, М. Булгаков, В. Маяковский, А. Ахматова.), так или иначе воспринимают феномен Гофмана, причем в поле их художественной рецепции входят не только наследие и биография немецкого романтика, но и произведения авторов «первой гофмановской волны».

Нужно сказать, что гофмановское творчество нашло отклик не только в России, но в ряде европейских стран. Эту особенность отмечает еще Т. Левит, автор предисловия к собранию сочинений немецкого романтика. По его словам, «можно назвать <.> писателей-учеников Гофмана: Франция - Бальзак, Жерар-де-Нерваль, Мериме; Англия - Куинси, Диккенс, Э. По»305. Но исследователь делает оговорку, что это не подражатели, а продолжатели гоф-мановских традиций, которые в своем творчестве неизменно ориентируются и на собственную национальную культуру.

Проблемы восприятия гофмановского творчества в других странах касались многие исследователи (Г. Гурко, JI. Гинзбург, А. Б. Ботникова и др). Однако ясно, что тема эта открывает новые перспективы изучения межкультурных связей и нуждается в дальнейшем изучении в том числе и с применением рецептивно-эстетической методологии. Последняя позволит по-новому осмыслить своеобразие горизонта ожидания каждого конкретного писателя и учесть особенности его эстетического опыта.

305 Левит Т. Гофман и романтизм // Гофман Э. Т. А. Собр. соч.: В 6 т. М.: Недра, 1929. Т. 4. С. 19.

Список научной литературыГолова, Ксения Вячеславовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Гофман, Э. Т. А. Собрание сочинений Текст. : В 6 т. / Сост. А. Ботни-ковой и А. Карельского. -М.: Худож. лит., 1991-2000.

2. Аксаков, К. С. Вальтер Эйзенберг Текст. / К. С. Аксаков // Русская романтическая повесть писателей 20 40-х годов XIX века : Сб. произв. -М.: Пресса, 1992. - С. 343-360.

3. Аксаков, К. С. Облако Текст. / К. С. Аксаков // Русская фантастическая проза эпохи романтизма (1820 1840 гг.) : Сб. произв. - Л. : Изд* во Ленингр. ун-та, 1991. - С. 484-496.

4. Мельгунов, Н. А. Кто же он? Текст. / Н. А. Мельгунов // Русская фантастическая проза эпохи романтизма (1820 1840 гг.) : Сб. произв. - Л. : Изд-во Ленингр. ун-та, 1991. - С. 224-255.

5. Одоевский, В. Ф. Сильфида Текст. / В. Ф. Одоевский // Сочинения: В 2 т. Т. 2. -М.: Худож. лит., 1981. -С. 106-126.

6. Одоевский, В. Ф. Последний квартет Бетховена Текст. / В. Ф. Одоевский. М.: Моск. рабочий, 1982. - 399 с.

7. Олин, В. Странный бал, повесть из рассказов на станции, и восемь сти-♦ хотворений Текст. / В. Олин. СПб.: Тип. III отд., 1838. - 20 с.

8. Олин, В. Н. Странный бал Текст. / В. Н. Олин // Русская романтическая повесть писателей 20 40-х годов XIX века : Сб. произв. - М. : Пресса, 1992. -С. 329-340.

9. Погорельский, А. Двойник, или Мои вечера в Малороссии Текст. / А. Погорельский // Избранное. М.: Сов. Россия, 1985. - С. 24-158.

10. Полевой, Н. А. Избранные произведения и письма Текст. / Н. А. Полевой. Л.: Худож. лит, 1986. - 584 с.

11. Соллогуб, В. А. История двух калош Текст. / В. А. Соллогуб // Из* бранная проза. М.: Правда, 1983. - С. 43-85.1. БИБЛИОГРАФИЯ

12. Аксаков, К. С. Эстетика и литературная критика Текст. / К. С. Аксаков. М. : Искусство, 1995. - 526 с.

13. Алексеев, М. П. Ч. Р. Метьюрин и его «Мельмот Скиталец» Текст. / М. П. Алексеев : Послесловие // Метьюрин Ч. Р. Мельмот Скиталец. -Л. : Наука, 1976. С. 563-574.

14. Антонова, Е. С. Мифологические образы и мотивы в повести А. А. Погорельского «Лафертовская маковница» (к специфике бытования и художественного воплощения). Электронный ресурс. //jl http://www.ruthenia.ru/folklore/antonoval.htm (дата обращения1210.2005)

15. Ауэрбах, Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе Текст. / Э. Ауэрбах. М. : ПЕР СЭ; СПб. : Университетская книга, 2000. - 511 с.

16. Бабанов, И. К вопросу о русских знакомствах Э. Т. А. Гофмана Текст. / И. Бабанов // Вопр. лит. 2001. - № 6. - С. 155-171.

17. Бальзак, О. Письмо Анри Бейлю от 6 апреля 1839г. Текст. / О. Бальзак // Собр. соч. : В 15 т. Т. 15. М. : Госуд. изд-во худож. лит., 1955. - С. 584-585.

18. Барт, Р. Смерть автора Текст. / Р. Барт // Избранные работы: Семиотика: Поэтика. М.: Прогресс, 1989. - С. 384-391.

19. Барт, P. S / Z Текст. / Р. Барт. М. : Ad Marginem, 1994. - 303 с.

20. Бахтин, М. М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет Текст. / М. М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1975. - 504 с.

21. Текст. / М. М. Бахтин. // Литературно-критические статьи. М. : Ху-^ дож. лит., 1986. - С. 291-352.

22. Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества: Сб. избр. тр. Текст. / М. М. Бахтин. М.: Искусство, 1979. - 423 с.

23. Белецкий, А. И. Об одной из очередных задач историко-литературной науки (Изучение истории читателя) Текст. / А. И. Белецкий // В мастерской художника слова. М.: Высш. шк., 1989. - С. 112-126.

24. Белинский, В. Г. Собрание сочинений Текст. : В 9 т. / В. Г. Белинский / Ред. Н. К. Гей и др. М.: Худож. лит., 1982. - Т. 1, 2, 9.

25. Белянин, В. П. Психолингвистические аспекты художественного текста Текст. / В. П. Белянин. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1988. - 120 с.

26. Белянцева, А. А. Мир героя и структура повествования. «Двойник» Ф. М. Достоевского и «Двойники» Э. Т. А. Гофмана Текст. / А. А. Белянцева // Пространство и время в художественном произведении : Сб. ст. Оренбург : Изд-во ОГПУ, 2002. - С. 114-119.

27. Белянцева, А. ; Тамарченко Н. Проблема двойничества у Гоголя, Гофмана и Достоевского Текст. / А. Белянцева, Н. Тамарченко // Гоголь как явление мировой литературы : Сб. ст. М.: ИМЛИ РАН, 2003. -С. 345-350.

28. Бент, М. И. Немецкая романтическая новелла: Генезис, эволюция, типология Текст. / М. И. Бент. Иркутск : Изд-во Иркут. ун-та, 1987. -120 с.

29. Бент, М. И. Немецкая романтическая новелла и проблемы ее изучения Текст. / М. И. Бент // Филол. науки. 1989. - № 1. - С. 23-30.

30. Бент, М. И. Новеллистическое творчество Э. Т. А. Гофмана Текст. / М. И. Бент : Учеб. пособ. Челябинск : Урал. гос. ун-т ; Челяб. гос. унт, 1991.-85 с.

31. Бент, М. И. Эволюция жанра новеллы у Гофмана. Соотношение повествователя, героя и события Текст. / М. И. Бент // Образ героя образвремени : Межвуз. сб. науч. тр. Воронеж : Изд-во Воронеж, ун-та, 1984.-С. 37^18.

32. Берковский, Н. Я. Гофман Текст. / Н. Я. Берковский // Статьи и лекции по зарубежной литературе. СПб. : Азбука-классика, 2002. - С. 98122.

33. Берковский, Н. Я. Немецкий романтизм / Н. Я. Берковский // Немецкая романтическая повесть : Сб. произв. : В 2 т. Т. 1. М. ; J1. : Academia, 1935.-С. XXIII-XLVII.

34. Берковский, Н. Я. Романтизм в Германии Текст. / Н. Я. Берковский. -СПб.: Азбука-классика, 2001.-512 с.

35. Берковский, Н. Я. Эстетические позиции немецкого романтизма Текст. / Н. Я. Берковский // Литературная теория немецкого романтизма. Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, 1934. - С. 5-120.

36. Бернандт, Г. Б. Н. А. Мельгунов Текст. / Г. Б. Бернандт // Статьи и очерки. М.: Сов. композитор, 1978. - С. 181-216.

37. Блум, X. Страх влияния. Карта перечитывания Текст. / X. Блум. -Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та, 1998. 352 с.

38. Большакова, А. Ю. Образ читателя как литературоведческая категория Текст. / А. Ю. Большакова // Известия АН. Сер. лит. и яз. 2003. - Т. 62.-№2.-С. 17-26.

39. Большакова, А. Ю. Типология и менталитет: К проблеме межлитературных схождений Текст. / А. Ю. Большакова // Филол. науки. 1996. - № 6. - С. 3-12.

40. Борев, Ю. Эстетика Текст. / Ю. Борев. М.: Политиздат, 1988. - 496 с.

41. Ботникова, А. Б. Э. Т. А. Гофман и Россия Текст. / А. Б. Ботникова : Предисл. // Гофман Э. Т. А. Собр. соч. : В 6 т. Т. 6. М. : Худож. лит., 2000.-С. 297-322.

42. Ботникова, А. Б. Э. Т. А. Гофман и русская литература (первая половина XIX века) : К проблеме русско-немецких литературных связей

43. Текст. / А. Б. Ботникова. Воронеж : Изд-во Воронеж, ун-та, 1977. -206 с.

44. Браудо, С. Э. Т. А. Гофман. Очерк Текст. / С. Браудо. СПб. : Парфенон, 1922.-56 с.

45. Бушмин, А. С. Преемственность в развитии литературы Текст. / А. С. Бушмин. JI.: Наука, 1975. - 158 с.

46. Бэлза, И. Чудный гений Текст. / И. Бэлза // Гофман Э. Т. А. Крейсле-риана. Новеллы. М.: Музыка, 1990. - С. 380-399.

47. В мире Э. Т. А. Гофмана Текст. : Сб. ст., Вып.1. Калининград : Калининградский ун-т ; Гофман-центр, 1994. - 224 с.

48. Ванслов, В. В. Эстетика романтизма Текст. / В. В. Ванслов. М. : Искусство, 1966. - 403 с.

49. Вацуро, В. Э. Готический роман в России Текст. / В. Э. Вацуро. М.: Нов. лит. обозрение, 2002. - 544 с.

50. Веселовский, А. Н. Историческая поэтика Текст. / А. Н. Веселовский.- JI.: Худож. лит., 1940. 647 с.

51. Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение Текст. М.: Нов. лит. обозрение, 1998. - 704 с.

52. Винокурова, И. Участь артиста незавидная участь. Князь Одоевский- феномен русской культуры Текст. / И. Винокурова // Юность. 2004. -№5. с. 66-69.

53. Виппер, Ю. Б. Вступительные замечания Текст. / Ю. Б. Виппер : Пре-дисл. // История всемирной литературы : В 9 т. Т. 1. М.: Наука, 1983. -С. 5-12.

54. Виппер, Ю. Б. Творческие судьбы и история (О западноевропейских литературах XVI первой половины XIX века) Текст. / Ю. Б. Виппер.- М.: Худож. лит., 1990. 317 с.

55. Виткоп-Менардо, Г. Э. Т. А. Гофман сам свидетельствующий о себе и о своей жизни Текст. / Г. Виткоп-Менардо. Челябинск : Урал1ЛТ>, 1999.-321 с.

56. Габитова, Р. М. Философия немецкого романтизма Текст. / Р. М. Га-битова. М.: Наука, 1978. - 278 с.

57. Гайм, Р. Романтическая школа: Вклад в историю немецкого ума Текст. / Р. Гайм. М.: Тип. В.Ф. Гехтер, 1891. - 714 с.

58. Гейне, Г. Романтическая школа Текст. / Г. Гейне // Собр. соч. : В 6 т. Т. 4. М.: Худож. лит., 1982. - С. 318-452.

59. Герцен, А. И. Гофман Текст. / А. И. Герцен // Собр. соч. : В 30 т. Т. 1.- М.: Изд-во АН СССР, 1954. С. 62-80.

60. Гинзбург, JI. О романтизме Текст. / Л. Гинзбург // Французская романтическая повесть. Л.: Худож. лит., 1972. - С. 3-18.

61. Голубева, О. Д. В. Ф. Одоевский Текст. / О. Д. Голубева. СПб.: Рос. нац. б-ка, 1995.- 192 с.

62. Гофман, Э. Т. А. Библиография русских переводов и критической литературы Текст.: Библиогр. указатель. М.: Книга, 1964. - 131 с.

63. Гофман, Э. Т. А. Жизнь и творчество. Письма, высказывания, документы Текст. / Сост. К. Гюнцель. М.: Радуга, 1987. - 464 с.

64. Гофман, Э. Т. А. Дневники Текст. // Гофман Э. Т. А. Крейслериана. Житейские воззрения кота Мурра. Дневники. М. : Наука, 1972. - С. 433-537.

65. Грешных, В. И. Ранний немецкий романтизм. Фрагментарный стиль мышления Текст. / В. И. Грешных. Л. : Изд-во Ленингр. ун-та, 1991.- 185 с.

66. Григорьев, Ап. Литературная критика Текст. / Ап. Григорьев. М. : Худож. лит., 1967.- 631 с.

67. Григорьев, An. Воспоминания Текст. / An. Григорьев. М. : Наука, 1988.- 437 с.

68. Грихин, В. А. Русская романтическая повесть первой трети XIX века Текст. / В. А. Грихин : Предисл. // Русская романтическая повесть (первая треть XIX века): Сб. произв. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1983. -С. 5-28.

69. Грудкина, Т. В. Феномен двойничества в русской литературе XIX века (В. Ф. Одоевский, А. П. Чехов) Текст. : Автореф. дис. . канд. филол. наук / Т. В. Грудкина. Шуя : Весть, 2004. - 18 с.

70. Гуляев, Н. Литературно-эстетические взгляды Н. А. Полевого Текст. / Н. Гуляев // Вопр. лит. 1964. - № 2. - С. 69- 87.

71. Дима, А. Принципы сравнительного литературоведения Текст. / А. Дима. М.: Прогресс, 1977. - 200 с.

72. Дмитриев, А. Предисловие Текст. / А. Дмитриев : Предисл. // Избранная проза немецких романтиков : Сб. произв.: В 2 т. Т. 1. М.: Худож. лит., 1979.- С. 3-30.

73. Доброхотов, А. Л. Ночные бдения Гофмана Текст. / А. Л. Доброхотов : Предисл. // Гофман Э. Т. А. Эликсиры сатаны. Ночные рассказы. М. : Республика, 1992. - С. 505-508.

74. Дюришин, Д. Теория сравнительного изучения литературы Текст. / Д. Дюришин. М.: Прогресс, 1979. - 319 с.

75. Европейский романтизм Текст.: Сб. ст. М.: Наука, 1973. - 507 с.

76. Есин, А. Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения Текст. / А. Б. Есин : Учеб. пособ. М.: Флинта ; Наука, 2002. - 248 с.

77. Жабицкая, Л. Г. Чтение служит таланту: Проблемы комплексного изучения восприятия художественной литературы Текст. / Л. Г. Жабицкая. Калининград : КГУ, 1984. - 98 с.

78. Жавнерович, А. В. О понятии «ужасное» в античной эстетике Текст. / А. В. Жавнерович // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. - 1992. - № 2. - С. 68-70.

79. Жирмунская, Н. А. Новеллы Э. Т. А. Гофмана в сегодняшнем мире Текст. / Н. А. Жирмунская // От барокко к романтизму. Статьи о французской и немецкой литературах. СПб. : Филол. ф-т СПбГУ,2001.- С. 383-402.

80. Жирмунский, В. М. Байрон и Пушкин; Пушкин и западные литературы Текст. / В. М. Жирмунский : Избр. тр. JI.: Наука. 1978. - 423 с.

81. Жирмунский, В. М. Из истории западноевропейских литератур Текст. / В. М. Жирмунский. JI.: Наука, 1981. - 275 с.

82. Жирмунский, В. М. Немецкий романтизм и современная мистика Текст. / В. М. Жирмунский. СПб. : Аксиома ; Новатор, 1996. - 232 с.

83. Жирмунский, В. М. Сравнительное литературоведение. Восток и Запад Текст. / В. М. Жирмунский. JI.: Наука, 1979. - 426 с.

84. Житомирская, 3. Э. Т. А. Гофман и русская литература Текст. / 3. Житомирская : Предисл. // Гофман Э. Т. А. Библиография русских переводов и критической литературы. М.: Книга, 1964. - С. 5-26.

85. Западное литературоведение XX века Текст. : Энциклопедия. М. : Intrada, 2004. - 560 с.

86. Зинченко, В. Г.; Зусман, В. Г.; Кирнозе, 3. И. Методы изучения литературы. Системный подход Текст. / В. Г. Зинченко, В. Г. Зусман, 3. И. Кирнозе : Учеб. пособ. М.: Флинта ; Наука, 2002. - 200 с.

87. Зоркая, Н. Некролог Текст. / Н. Зоркая // Нов. лит. обозрение. 1997. - №25.- С. 131-132.

88. Зоркая, Н. А. Рецептивная эстетика Текст. / Н. А. Зоркая // История эстетической мысли : В 6 т. Т. 5. М.: Искусство, 1990. - С. 89-103.

89. Зоркая, Н. Ханс Роберт Яусс. История литературы как провокация литературоведения Текст. / Н. Зоркая : Предисл. // Нов. лит. обозрение. -1998.- № 12.- С. 34-39.

90. Иваницкий, А. Гоголь и Гофман: исток и преодоление гротеска Текст. / А. Иваницкий // Гоголь как явление мировой литературы : Сб. ст. -М. :ИМЛИ РАН, 2003.- С. 327-335.

91. Игнатов, С. С. Э. Т. А. Гофман. Личность и творчество Текст. / С. С. Игнатов. М.: Тип. О. Л. Сомовой, 1914. - 195 с.

92. Игнатов, С. С. А. Погорельский и Э. Гофман. Из «Русского филологического вестника» Текст. / С. С. Игнатов. Варшава : Тип. Варшав. учеб. округа, 1914. - С. 249-278.

93. Изер, В. Акты вымысла, или что фиктивно в фикциональном тексте Текст. / В. Изер // Немецкое философское литературоведение наших дней : Антология. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2001. - С. 186-216.

94. Изер, В. Процесс чтения: феноменологический подход Текст. / В. Изер // Современная литературная теория : Антология. М. : Флинта ; Наука, 2004.- С. 201-225.

95. Ингарден, Р. Исследования по эстетике Текст. / Р. Ингарден. М. : Изд-во иностр. лит., 1962. - 572 с.

96. История романтизма в русской литературе 20 30-х годов XIX века (1825-1840) Текст. - М.: Наука, 1979. - 328 с.

97. Ищук, Г. И. Воображаемый читатель в литературном труде русских писателей Текст. / Г. И. Ищук // Художественное восприятие: проблемы теории и истории: Межвуз. сб. науч. тр. Калинин : КГУ, 1988. -С. 90-96.

98. Канунова, Ф. 3.; Айзикова, И. А. Нравственно-эстетические искания русского романтизма и религия (1820-1840-е годы) Текст. / Ф. 3. Канунова, И. А. Айзикова. Новосибирск : Сиб. хронограф, 2001. -304 с.

99. Карабегова, Е. В. Немецкая романтическая волшебно-фантастическая повесть и ее развитие от иенских романтиков к Гофману Текст. : Автореф. дис. . канд. филол. наук. М. : МГУ, 1984. -24 с.

100. Карельский, А. Эрнст Теодор Амадей Гофман Текст. / А. Карельский : Предисл. // Гофман Э. Т. А. Собр. соч. : В 6 т. Т. 1. М. : Худож. лит., 1991.- С. 5-30.

101. Карпов, А. А. Николай Полевой и его повести Текст. / А. А. Карпов // Полевой Н. А. Избранные произведения и письма. Л. : Худож. лит., 1986. - С. 3-26.

102. Карташова, И. В. Гоголь и романтизм Текст. / И. В. Карташова // Русский романтизм : Сб. ст. Л.: Наука, 1978. - С. 58-78.

103. Кедрова, М. М. Системно-функциональное исследование литературы: основные аспекты Текст. / М. М. Кедрова // Художественное восприятие: проблемы теории и истории : Межвуз. сб. науч. тр. Калинин : КГУ, 1988. - С. 7-17.

104. Кирпичников, А. И. Антоний Погорельский. Эпизод из истории русского романтизма Текст. / А. И. Кирпичников // Очерки истории новой русской литературы : В 2 т. Т. 2. 2-е изд. М. : Книжное дело, 1903.- С. 76-120.

105. Конрад, Н. И. Запад и Восток. Статьи. Текст. / Н. И. Конрад. -М. : Наука, 1972. 495 с.

106. Корзина, Н. А. Искусство и его синтез в эстетических воззрениях немецких романтиков Текст. / Н. А. Корзина // Проблемы романтического метода и стиля : Межвуз. сб. науч. тр. Калинин : КГУ, 1980. -С. 31-48.

107. Корзина, Н. А. Стиль прозы Э. Т. А. Гофмана и романтический синтез искусств Текст. : Автореф. дис. . канд. филол. наук / Н. А. Корзина. М.: МГУ, 1985. - 16 с.

108. Коровина, Е. Сказки про Гофмана Текст. / Е. Коровина // Старинная музыка. 2001. - № 1 (11). - С. 8-13.

109. Кошелев, В. А. «Не право о вещах те думают, Аксаков.» Текст. / В. А. Кошелев : Предисл. // Аксаков К. С. Эстетика и литературная критика. М. : Искусство, 1995. - С. 7-42.

110. Кулешов, В. И. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке (первая половина) Текст. / В. И. Кулешов. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1977. - 350 с.

111. Кюхельбекер, В. К. Путешествие. Дневник. Статьи Текст. / В. К. Кюхельбекер. Л.: Наука, 1979. - 789 с.

112. Ладыгин, М. Б. Взаимодействие жанров и проблема романтического романа Текст. / М. Б. Ладыгин // Взаимодействие жанров в художественной системе писателя : Межвуз. сб. науч. тр. М. : МГПИ, 1982.- С. 36-51.

113. Лаптева, И. В Э. Т. А. Гофман: философия жизненного и творческого континуума Текст. : Автореф. дис. . канд. филос. наук / И. В. Лаптева. Саранск, 2001. - 15 с.

114. Лашкевич, А. В. Герменевтика и рецептивная эстетика в современном англо-американском литературоведении. Проблемы истории, теории и методологии Текст. : Автореф. дис. . докт. филол. наук / А. В. Лашкевич. М.: ИМЛИ РАН, 1994. - 51 с.

115. Левидов, А. М. Автор образ - читатель Текст. / А. М. Левидов. - Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1977. - 350 с.

116. Левина, А. А. Авторский замысел и художественная реальность (Философский роман В.Ф. Одоевского «Русские ночи») Текст. / А. А. Левина // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1990. - Т. 49. - № 1. - С. 3140.

117. Левинтон, А. Г. Роман Э. Т. А. Гофмана «Эликсиры сатаны» Текст. / А. Г. Левинтон : Послесловие // Гофман Э. Т. А. Эликсиры сатаны. Л.: Наука, 1984. - С. 233-276.

118. Левит, Т. Гофман в русской литературе Текст. / Т. Левит : Послесловие //Гофман Э. Т. А. Собр. соч. : В 6 т. Т. 6. М. : Недра, 1930. - С. 333-371.

119. Левит, Т. Гофман и романтизм Текст. / Т. Левит : Предисл. // Гофман Э. Т. А. Собр. соч. : В 6 т. Т. 4. М. : Недра, 1929. - С. 5-20.

120. Литература в контексте художественной культуры Текст. : Сб. ст. Новосибирск : Изд-во Новосиб. ун-та, 1991. - Вып. 1. - 148 с.

121. Литературная энциклопедия Текст. : В 11 т. Т. 7. / Отв. ред. А. В. Луначарский. М.: Акад. научно-иссл. ин-т лит., иск. и яз., 1935.

122. Литературная энциклопедия терминов и понятий Текст. / Под ред. Н. А. Николюкина. М. : Интелвак, 2001. - 1600 стлб.

123. Литературные манифесты западноевропейских романтиков Текст. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1980. - 639 с.

124. Литературный энциклопедический словарь Текст. / Под общ. ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева. -М. : Сов. энцикл., 1987. -752с.

125. Лихачев, Д. С. Очерки по философии художественного творчества Текст. / Д. С. Лихачев. СПб. : Рус.-Балт. информац. центр БЛИЦ, 1999.- 190 с.

126. Лосев, А. Ф. Философия имени Текст. / А. Ф. Лосев. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1990. - 296 с.

127. Лотман, Ю. М. Статьи по семиотике культуры и искусства Текст. / Ю. М. Лотман. СПб.: Академический проект, 2002. - 542 с.

128. Лотман, Ю. М. Структура художественного текста Текст. / Ю. М. Лотман. М.: Искусство, 1970. - 384 с.

129. Майер, П. Из гофманского «Золотого горшка» «Шинель» Гоголя Текст. / П. Майер // Гоголь как явление мировой литературы : Сб. ст. - М. : ИМЛИ РАН, 2003. - С. 336-344.

130. Маймин, Е. А. Владимир Одоевский и его роман «Русские ночи» Текст. / Е. А. Маймин : Послесловие // Одоевский В. Ф. Русские ночи.- М.: Наука, 1975. С. 247-276.

131. Манн, Ю. В. Динамика русского романтизма Текст. / Ю. В. Манн. М.: Аспект Пресс, 1995. - 384 с.

132. Манн, Ю. В. Поэтика Гоголя Текст. / Ю. В. Манн. М. : Худож. лит., 1978.- 389 с.

133. Манн, Ю. В. Проза и драматургия второй половины 1820-х и 1830-х годов Текст. / Ю. В. Манн // История всемирной литературы : В 9 т. Т. 6. М.: Наука, 1989. - С. 349-387.

134. Манн, Ю. В. Русская литература XIX века: Эпоха романтизма Текст. / Ю. В. Манн. М. : Аспект Пресс, 2001. - 447 с.

135. Манн, Ю. В. Русская философская эстетика Текст. / Ю. В. Манн.- М.: Искусство, 1969.-303 с.

136. Маркович, В. М. Дыхание фантазии Текст. / В. М. Маркович : Предисл. // Русская фантастическая проза эпохи романтизма (1820 — 1840 гг.): Сб. произв. JI.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1991. - С. 5-47.

137. Мармье, Кс. Знаменитые современники. Гофман Текст. / Кс. Мармье. Пер. с фр. //Телескоп. 1833.- ч. 16. - № 13. - С. 93-115.

138. Масолова, Е. А. Искусство и художник в творчестве Э. Т. А. Гофмана Текст. / Е. А. Масолова // История зарубежной литературы первой половины XIX века (Немецкий, французский и американский романтизм) : Курс лекций. Новосибирск: НГТУ, 2003. - С. 29-36.

139. Мейлах, Б. Художественное восприятие (Аспекты и методы изучения) Текст. / Б. Мейлах // Вопр. лит. 1970. - № 10. - С. 38- 55.

140. Миримский, И. В. Гофман Текст. / И. В. Миримский // История немецкой литературы : В 5 т. Т. 3. М.: Наука, 1966. - С. 209-230.

141. Мистлер, Ж. Жизнь Гофмана Текст. / Ж. Мистлер. Пер. с фр. -Л.: Academia, 1929. 232 с.

142. Михайлов, А. В. Эстетические идеи немецкого романтизма Текст. / А. В. Михайлов // Эстетика немецких романтиков. М. : Искусство, 1987.- С. 7-43.

143. Михайловская, Н. М. Владимир Федорович Одоевский писатель-просветитель Текст. : Автореф. дис. . докт. филол. наук. - М. : ИМЛИ им. А. М. Горького, 1985.-46 с.

144. Мокульский, С. С. Гофман Текст. / С. С. Мокульский//История западноевропейского театра : В 4 т. Т. 4. М. : Искусство, 1964. - С. 73 -83.

145. Морозов, В. О. Э. Т. А. Гофман в России Текст. / В. О. Морозов : Предисл. // Гофман Э. Т. А. Избр. соч. / Под ред. Е. М. Браудо. М. ; Пг.: Гос. издат., 1922.- С. 39-50.

146. Муравьев, В. Московская романтическая повесть Текст. / В. Муравьев : Предисл. // Марьина роща: Московская романтическая повесть : Сб. произв. М.: Моск. рабочий, 1984. - С. 3-20.

147. Муравьев, В. Русский Фауст Текст. / В. Муравьев : Предисл. // Одоевский В. Ф. Последний квартет Бетховена. М. : Моск. рабочий, 1982.- С. 3-34.

148. Надеждин, Н. И. Летописи отечественной литературы Текст. / Н. И. Надеждин // Литературная критика. Эстетика. М. : Худож. лит., 1972.-С. 320-325.

149. Науман, М. Литературное произведение и история литературы Текст. / М. Науман : Сб. избр. работ. М.: Радуга, 1984. - 423 с.

150. Немзер, А. С. Проза Владимира Соллогуба Текст. / А. С. Немзер // Соллогуб В. А. Избранная проза. М.: Правда, 1983. - С. 3-20.

151. Немзер, А. С. Тринадцать таинственных историй Текст. / А. С. Немзер : Предисл. // Русская романтическая новелла : Сб. произв. М. : Худож. лит., 1989. - С. 3-7.

152. Нестеров, А. Проблема события в рецептивной теории литературы Электронный ресурс. / http://www.philosophv.ru/library/nesterov/sobytie.html (дата обращения 14.10.2005)

153. Неупокоева, И. Г. История всемирной литературы: Проблемы системного и сравнительного анализа Текст. / И. Г. Неупокоева. М.: Наука, 1976.- 359 с.

154. Неупокоева, И. Г. Сравнительные аспекты изучения в «Истории всемирной литературы» Текст. / И. Г. Неупокоева. М. : Наука, 1967. - 15 с.

155. Нефедов, Н. Т. Литературоведческая герменевтика Текст. / Н. Т. Нефедов // История зарубежной критики и литературоведения. М.: Высш. шк., 1998.-С. 218-221.

156. Николюкин, А. Н. К типологии романтической повести Текст. / А. Н. Николюкин // К истории русского романтизма. М.: Наука, 1973. -С. 259-282.

157. О фантастических повестях Гофмана Текст. / Пер. с фр. // Вестник Европы. 1830. -№23-24. -С. 146-158.

158. Одоевский, В. Ф. Музыкально-литературное наследие Текст. / В. Ф. Одоевский. М.: Гос. музык. изд-во, 1956. - 723 с.

159. Одоевский, В. Ф. Примечание к «Русским ночам» Текст. / В. Ф. Одоевский : Соч.: В 2 т. Т. 1.-М.: Худож. лит., 1981. С. 310-314.

160. Ортега-и-Гассет, X. Дегуманизация искусства Текст. / X. Ортега-и-Гассет // Эстетика. Философия культуры. М.: Искусство, 1991. - С. 218-259.

161. Пенская, Е. Н. Антоний Погорельский и его «Двойник» Текст. / Е. Н. Пенская : Предисл. // Погорельский А. Двойник, или Мои вечера в Малороссии. М.: Книга, 1987. - С. 5-42.

162. Полевой, Н. А.; Полевой, Кс. А. Литературная критика: Статьи и рецензии 1825 1842 гг. Текст. / Н. А. Полевой, Кс. А. Полевой. - Л. : Худож. лит., 1990. - 592 с.

163. Последние дни жизни и смерть Э. Т. А. Гофмана. Отрывок Текст. / Пер. с фр. // Сын отечества. 1830. - Т. 9. - № 4. - С. 217-236.

164. Прозоров, В. В. Читатель и литературный процесс Текст. / В. В. Прозоров. Саратов : Изд-во Саратов, ун-та, 1975. - 210 с.

165. Пушкин, А. С. Письмо JI. С. Пушкину от 27 марта 1825 г. Текст. / А. С. Пушкин // Полн. собр. соч. М. : Воскресение, 1993. Т. 13. - С. 157.

166. Реизов, В. Г. История и теория литературы : Сб. ст. Текст. / В. Г. Реизов. JI.: Наука, 1986.-318 с.

167. Родзевич, С. К истории русского романтизма (Э. Т. Гофман и 30 -40 гг. в нашей литературе) Текст. / С. Родзевич // Рус. филол. вестник. -Варшава, 1917.-Кн. 1.-С. 194-237.

168. Розанов, И. Н. Литературные репутации. Работы разных лет Текст. / И. Н. Розанов. М.: Сов. писатель, 1990. - 458 с.

169. Рош, Р. Из новой литературы о Гофмане Текст. / Р. Рош // Новый мир. 1929. - № 11. - С. 221-226.

170. Рудницкий, М. Фантастическая правда Гофмана Текст. / М. Рудницкий // Наука и религия. 1972. - № 6. - С. 86-90.

171. Русская повесть XIX века. История и проблематика жанра Текст. Л.: Наука, 1973.-565 с.

172. Русские писатели. 1800-1917: Библиограф, словарь Текст. : В 6 т. / Ред. кол. : П. А. Николаев и др. М. : Большая Российская энциклопедия, 1989-2000. - Т. 1, 3, 4.

173. Сакулин, П. Н. Из истории русского идеализма. Князь В. Ф. Одоевский. Мыслитель. Писатель Текст. / П. Н. Сакулин. М. : Изд. М. и С. Сабашниковых, 1913. Т. 1. Ч. 2. -479 с.

174. Сахаров, В. И. Прозаик-романтик и его издатель. А. Бестужев-Марлинский и Н. Полевой Текст. / В. И. Сахаров // Литературные взгляды Н. Полевого : Сб. ст. -М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 190-202.

175. Сахаров, В. И. Романтизм в России: эпоха, школы, стили Текст. / В. И. Сахаров. М.: ИМЛИ РАН, 2004. - 256 с.

176. Сахаров, В. И. Форма времени Текст. / В. И. Сахаров // Русская романтическая повесть писателей 20-40 годов XIX века : Сб. произв. -М.: Пресса, 1992. С. 5-30.

177. Свительский, В. А. Художественный мир Текст. / В. А. Свитель-ский // Достоевский: Эстетика и поэтика / Словарь-справочник. Челябинск : Металл, 1997. - С. 237-239.

178. Скобелев, А. В. Жанровая природа «Фантазий в манере Калло» Э. Т. А. Гофмана Текст. / А. В. Скобелев // Взаимодействие жанра и метода в зарубежной литературе XVIII-XX веков : Сб. ст. Воронеж : Изд-во Воронеж, ун-та, 1982. - С. 14-23.

179. Скобелев, А. В. Фантастическое как форма выражения авторской позиции (Э. Т. А. Гофман. Выбор невесты) Текст. / А. В. Скобелев // Формы раскрытия авторского сознания : Межвуз. сб. науч. тр. -Воронеж : Изд-во Воронеж ун-та, 1986. С. 46-58.

180. Скородумова, JI. Э. «Фантазии в манере Калло» Э. Т. А. Гофмана: своеобразие композиции Текст. : Дис. . канд. филол. наук / JI. Э. Скородумова. М. : МПГУ, 1996. - 186 с.

181. Скотт, В. О сверхъестественном в литературе и, в частности, о сочинениях Эрнста Теодора Вильгельма Гофмана Текст. / В. Скотт // Собр. соч.: В 20 т. Т. 20. М.; JI.: Худож. лит., 1965. - С. 602-652.

182. Славгородская, JI. В. Трактовка романтического индивидуализма в ранних новеллах Гофмана («Дон Жуан», «Магнетизер») Текст. / JI.

183. В. Славгородская // Науч. докл. высш. шк. Филол. науки. 1970. - № 3. -С. 37^3.

184. Современное зарубежное литературоведение: Страны Западной Европы и США: Концепции, школы, термины / Энцикл. справочник Текст. М.: Интрада, 1996. - 317 с.

185. Сравнительно-историческое изучение и теоретические вопросы развития современных литератур Текст. : Сб. ст. М. : Наука, 1985. -295 с.

186. Станкевич, Н. В. Поэзия. Проза. Статьи. Письма Текст. / Н. В. Станкевич. Воронеж : Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 1988. - 272 с.

187. Стафеев, Г. И. В отчизне пламени и славы (А. А. Перовский и А. К. Толстой в Красном Яре) Текст. / Г. И. Стафеев. Тула : Приокское кн. изд-во, 1983. - 188 с.

188. Степанов, Н. JI. Антоний Погорельский Текст. / Н. JI. Степанов : Предисл. // А. Погорельский. Двойник, или Мои вечера в Малороссии. Монастырка. М.: Худож. лит., 1960. - С. 3-22.

189. Сумцов, Н. Ф. Князь В. Ф. Одоевский Текст. / Н. Ф. Сумцов. -Харьков : Тип. М. Зильбербега, 1884. 63 с.

190. Теоретическая поэтика. Понятия и определения Текст. : Хрестоматия / Сост. Н. Д. Тамарченко. М.: РГГУ, 2002. - 467 с.

191. Теории, школы, концепции (Критические анализы). Художественная рецепция и герменевтика Текст. / Под ред. Ю. Б. Борева. М.: Наука, 1985. -288 с.

192. Тепляков, В. Письма из Болгарии Текст. / В. Тепляков. М. : Тип. А. Семена, 1833.-210 с.

193. Тишунина, Н. В. Взаимодействие искусств в литературном произведении как проблема сравнительного литературоведения Текст. / Н. В. Тишунина // Филол. науки. 2003. - № 1. - С. 19-26.

194. Тураев, С. В. От Просвещения к Романтизму Текст. / С. В. Тура-ев. -М. : Наука, 1983. 248 с.

195. Турьян, М. Жизнь и творчество Антония Погорельского Текст. / М. Турьян : Предисл. // Погорельский А. Избранное. М.: Сов. Россия, 1985.-С. 3-22.

196. Турьян, М. Странная моя судьба: О жизни Владимира Федоровича Одоевского Текст. / М. Турьян. М.: Книга, 1991. - 400 с.

197. Турьян, М. Эволюция романтических мотивов в повести В.Ф. Одоевского «Саламандра» Текст. / М. Турьян // Русский романтизм : Сб. ст. Л.: Наука, 1978. - С. 187-206.

198. Тынашева, Е. В. Поэтика поздней прозы Э. Т. А. Гофмана Текст. : Дис. . канд. филол. наук / Е. В. Тынашева. СПб. : СПбГУ, 2000. -207 с.

199. Тынянов, Ю. Промежуток Текст. / Ю. Тынянов // История литературы. Критика. СПб .: Азбука-классика, 2001. - С. 399-434.

200. Тюпа, В. И. Компаративизм как научная стратегия гуманитарного познания Текст. / В. И. Тюпа // Филол. науки. 2004. - № 6. - С. 98105.

201. Утехин, Н. П. Жанры эпической прозы Текст. / Н. П. Утехин. -Л. .-Наука, 1982.- 184 с.

202. Уэллек, Р.; Уоррен, О. Теория литературы Текст. / Р. Уэллек, О. Уоррен. -М.: Прогресс, 1978. 325 с.

203. Федоров, Ф. П. Романтический художественный мир: пространство и время Текст. / Ф. П. Федоров. Рига : Зинатне, 1988. - 456 с.

204. Федоров, Ф. П. Художественный мир немецкого романтизма. Структура и семантика Текст. / Ф. П. Федоров. М. : МИК, 2004. -367 с.

205. Федоров, Ф. П. Эстетические взгляды Э. Т. А. Гофмана Текст. / Ф. П. Федоров. Рига : Звайгзне, 1972. - 64 с.

206. Фиш, С. Почему никто не боится Вольфганга Изера Текст. / Стенли Ю. Фиш // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1997. -№5.-С. 86-102.

207. Фомин, Д. В. Эрнст Теодор Амадей Гофман в отечественной книжной культуре Текст. / Д. В. Фомин // Библиотековедение. 2001. -№ 1. - С. 52-58.

208. Фрейд, 3. Жуткое Текст. / 3. Фрейд // Художник и фантазирование. -М. : Республика, 1995. С. 265-281.

209. Фриче, А. М. Немецкий романтизм Текст. / А. М. Фриче // Очерк развития западных литератур. Харьков : Пролетарий, 1930. -С. 108-116.

210. Фриче, А. М. Поэзия кошмаров и ужаса. Несколько глав из истории литературы и искусства на западе Текст. / А. М. Фриче. М. : Худож. печать, 1912. - 343 с.

211. Хализев, В. Е. Теория литературы Текст. / В. Е. Хализев : Учебник. 4-е изд. М.: Высш. шк., 2004. - 405 с.

212. Ханмурзаев, К. Г. Немецкий романтический роман. Генезис. Поэтика. Эволюция жанра Текст. / К. Г. Ханмурзаев. Махачкала : 1998. -322 с.

213. Хин, Е. Ю. В. Ф. Одоевский Текст. / Е. Ю. Хин : Предисл. // Одоевский В. Ф. Повести и рассказы. М. : Худож. лит., 1959. - С. 338.

214. Хорошков, Я. К. Игровая символика в жанре литературной сказки и в фантастике Электронный ресурс. // http://www.ksu.ru/science/news/lingv 97/n201 .htm (дата обращения 24.10. 2005).

215. Хренова, Н. И. Герцен о Гофмане Текст. / Н. И. Хренова // Славяно-германские культурные связи : Сб. ст. М. : Наука, 1969. - С. 285-294.

216. Художественный мир Э. Т. А. Гофмана Текст. : Сб. ст. М. : Наука, 1982.-295 с.

217. Цвейг, С. Борьба с безумием Текст. / С. Цвейг // Собр. соч.: В 10 т. Т. 5. М.: Терра, 1992. - С. 5-261.

218. Цвейг, С. Франц Антон Месмер Текст. / С. Цвейг // Собр. соч. : В 10 т. Т. 6. М.: Терра, 1992. - С. 25-112.

219. Цехновицер, О. Силуэт. В. Ф. Одоевский Текст. / О. Цехновицер : Предисл. // Одоевский В. Ф. Романтические повести. JI. : Прибой, 1929.-С. 21-99.

220. Чавчанидзе, Д. JI. «Романтическая ирония» в творчестве Гофмана Текст. / Д. Л. Чавчанидзе // Вопр. зарубеж. лит. Учен. зап. М. : 1967. -№280.-С. 340-355.

221. Чавчанидзе, Д. Л. Феномен искусства в немецкой романтической прозе: средневековая модель и ее разрушение Текст. / Д. Л. Чавчанидзе. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1997. - 296 с.

222. Чернец, Л. В. «Как слово наше отзовется.». Судьбы литературных произведений Текст. / Л. В. Чернец : Учеб. пособ. М. : Высш. шк., 1995.-239 с.

223. Шевырев, С. Двойник, или Мои вечера в Малороссии. Сочинение Антония Погорельского Текст. / С. Шевырев // Моск. вестник. 1828. -Ч. 10.-№13-14.-С. 160-164.

224. Шелаева, А. А. Антоний Погорельский и его сочинения Текст. / А. А. Шелаева : Послесловие // Погорельский А. Избранное. М. : Правда, 1988. - С. 373-389.

225. Шор, Р. Из новой литературы по Гофману Текст. / Р. Шор // Печать и революция. 1924. - Кн. 2. - С. 129-132.

226. Штейн, С. Пушкин и Гофман. Сравнительное историко-литературное исследование Текст. / С. Штейн. Дерпт (Tartu) : К. Ма-тиссен, 1927. - 328 с.

227. Шумкова, Т. JI. Литературно-философский генезис новеллы В. Ф. Одоевского «Сильфида» Текст. / Т. Л. Шумкова // Проблемы литературных жанров : Сб. ст. : В 2 ч. Ч. 2. Томск : Томск, гос. ун-т, 2002. -С. 182-186.

228. Элиот, Т. С. Традиция и индивидуальный талант Текст. / Т. С. Элиот // Назначение поэзии. Статьи о литературе. Киев : AirLand, 1996.-С. 157-166.

229. Эстетика немецких романтиков Текст. : Сб. избр. произв. М. : Искусство, 1987. - 734 с.

230. Языков, Д. Князь Владимир Федорович Одоевский (его жизнь и деятельность). Историко-литературный очерк Текст. / Д. Языков. М. : Университет, тип., 1903. - 49 с.

231. Янушкевич, А. С. Э. Т. А. Гофман в России (В. Г. Белинский о Гофмане) Текст. / А. С. Янушкевич // Учен. зап. Томского ун-та. -1973.-№83.-С. 38-49.

232. Яусс, X. Р. История литературы как вызов теории литературы Текст. / X. Р. Яусс // Современная литературная теория : Антология. -М.: Флинта; Наука, 2004. С. 192-201.

233. Яусс, X. Р. История литературы как провокация литературоведения Текст. / X. Р. Яусс / Предисл. и пер. с нем. Н. Зоркой // Нов. лит. обозрение. 1995. - № 12. - С. 39-84.

234. Яусс, X. Р. К проблеме диалогического понимания Текст. / X. Р. Яусс // Вопр. филос. 1994. - № 12. - С. 97-106.

235. Яусс, X. Р. Письмо Полю де Ману Текст. / X. Р. Яусс // Нов. лит. обозрение. 1997. - № 23. - С. 24-30.

236. Яусс, X. Р. Средневековая литература и теория жанров Текст. / X. Р. Яусс // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1998. - № 2. -С. 96-120.

237. Ellinger, G. E. T. A. Hoffmann. Sein Leben und seine Werke Text. / G. Ellinger. Hamburg : Verlag von L. Voss, 1894. - 230 S.

238. Gloor, A. E. T. A. Hoffmann. Der Dichter der entwurzelten Geistigkeit Text. / A. Gloor. Zurich : Verlag A. Gloor, 1974. - 138 S.

239. Gorlin, M. Hoffmann en Russie Text. / M. Gorlin // Revue de litterature comparee. P., 1935. - B. 15. - № 1. - P. 60-76.

240. Ingham, N. W. E. Th. A. Hoffmann's Reception in Russia Text. / N. Ingham. — Wurzburg : jal-verlag, 1974. 303 p.

241. Iser, W. Der Akt des Lesens: Theorie asthetischer Wirkung Text. / W. Iser. Munchen : W. Fink Verlag. 1976. - 357 S.

242. Iser, W. Der implizite Leser : Kommunikationsformen des Romans von Bunjan bis Beckett Text. / W. Iser. Munchen : W. Fink Verlag, 1972. - 420 S.

243. Jauss, H. R. Asthetische Erfahrung und literarische Hermeneutic Text. / H. R. Jauss. Fr. a. M., 1991. - 344 S.

244. Jost, W. Von Ludwig Tieck zu E. T. A. Hoffmann Text. / W. Jost. -Fr. a.M., 1921.- 182 S.

245. Kaiser, G. E. T. A. Hoffmann Text. / G. Kaiser. Stuttgart: Metzler, 1988. -218 S.

246. Klinke, О. E. T. A. Hoffmanns Leben und Werke Text. / O. Klinke. -Lpz.: Verlag von Leubner, 1918. 116 S.

247. Kohn, L. Vieldeutige Welt. Studien zur Struktur der Erzahlungen E. T. A. Hoffmanns und zur Entwicklung seines Werkes Text. / L. Kohn. -Tubingen, 1966.- 107 S.

248. Literatur und Leser : Theorien und Modelle zur Rezeption literarischer Werke Text. / Hrsg. Vor. Grimm G. Stuttgart: Philipp Riclam, 1975. -444 S.

249. Passage, Ch. E. The Russian Hoffmannists Text. / Ch. E. Passage. -The Hague: Mouton & Co, 1963. 252 p.

250. Pikulik, L. E. T. A. Hoffmann als Erzahler. Ein Kommentar zu den «Serapions-Briidern» Text. / L. Pikulik. Gottingen : Vandenhoeck & Ruprecht. 1987. - 138 S.

251. Rezeptionsasthetik : Theorie und Praxis Text. / Hrsg. von Warning R. Munchen : W. Fink Verlag, 1975. - 504 S.

252. Safranski, R. E. T. A. Hoffmann. Das Leben eines skeptischen Phantasten Text. / R. Safranski. Munchen ; Wien : C. Hansen Verlag, 1984.-534 S.

253. Sakheim, A. E. T. A. Hoffmann. Studien zu seiner Personlichkeit und seinen Werken Text. / A. Sakheim. Lpz.: Haessel Verlag. 1908. - 219 S.

254. Winter, I. Untersuchungen zum serapiontischen Prinzip E. T. A. Hoffmanns Text. /1. Winter. The Hague ; Paris, 1976. - 235 S.