автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.20
диссертация на тему: Роль данных внешнего сравнения для реконструкции индоевропейских показателей лица

Полный текст автореферата диссертации по теме "Роль данных внешнего сравнения для реконструкции индоевропейских показателей лица"

На правах рукописи

Бабаев Кирилл Владимирович

РОЛЬ ДАННЫХ ВНЕШНЕГО СРАВНЕНИЯ ДЛЯ РЕКОНСТРУКЦИИ ИНДОЕВРОПЕЙСКИХ ПОКАЗАТЕЛЕЙ

ЛИЦА

10 02 20 - Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

ииа1Б6 Ю1

Москва 2008

003166101

Работа выполнена в Центре компаративистики Института восточных культур и античности Российского государственного гуманитарного университета

Научный руководитель

доктор филологических наук, профессор Дыбо Анна Владимировна

Официальные оппоненты

доктор филологических наук, профессор Алексеев Михаил Егорович, кандидат филологических наук Бурлак Светлана Анатольевна

Ведущая организация

кафедра теоретической и прикладной лингвистики филологического факультета Московского государственного университета

Защита состоится 16 апреля 2008 г в//' часов на заседании диссертационного совета Д-212 198 08 при Российском государственном гуманитарном университете по адресу Москва, Миусская пл, д 6

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Российского государственного гуманитарного университета по адресу Москва, Миусская пл,д 6

Автореферат разослан 14 марта 2008 г

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат филологических наук Е Е Арманд

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы и степень ее изученности. Изучение показателей лица в индоевропейских языках началось вскоре после появления первых трудов по сравнительно-историческому языкознанию, в начале девятнадцатого века В своих трудах первые индоевропеисты Ф Бопп, Ф Шлегель, В фон Гумбольдт и другие выдвинули ряд гипотез о реконструкции личных окончаний индоевропейского глагола, а также об их происхождении В сравнительно-исторических грамматиках индоевропейских языков второй половины девятнадцатого столетия (А Шлейхер, К Бругман) сделаны первые основательные попытки реконструкции парадигмы личных местоимений индоевропейского праязыка

По мере углубления исследований подтвердилась гениальная теория Ф Боппа об общих корнях местоименных и глагольных показателей лица, что позволило рассматривать их в рамках единой системы и постулировать единое происхождение Между тем, несмотря на очевидные успехи в сфере реконструкции праиндоевропейской морфологии, множество вопросов о происхождении, значении и путях развития отдельных показателей лица, очевидно, не могут найти решения на базе внутренней реконструкции индоевропейского праязыка Это стало очевидно ряду исследователей, в т ч Ф де Соссюру, уже в конце девятнадцатого века

Несмотря на то, что попытки сопоставления лексических и морфологических данных языков различных семей Старого Света делались еще начиная с восемнадцатого века, лишь в начале двадцатого столетия начинает развиваться методика внешнего сравнения индоевропейских языков с языками других семей Вопросами генетических взаимоотношений между языковыми объединениями Евразии посвятили свои труды И Куно, О Бетлингк, М Йенсен, Г Меллер, А Тромбетти, Б Коллиндер и многие другие, а также X Педерсен,

предложивший в 1903 году термин «ностратические языки» для описания ряда языковых семей Евразии, включая и индоевропейскую семью

Автор настоящего исследования подчеркивает, что является сторонником гипотезы о существовании ностратической макросемьи языков Подобная позиция основывается на наличии регулярных фонетических соответствий между языками ряда семей Евразии, реконструкции многочисленных элементов морфологии на уровне макросемьи, проведенной с помощью сравнительно-исторического метода, а также на данных глоттохронологии

Ностратическая гипотеза была обоснована в 60-е годы двадцатого века благодаря трудам советских ученых В М Иллич-Свитыча, В А Дыбо и А Б Долгопольского Впоследствии ностратическая гипотеза была поддержана и рядом зарубежных ученых Исследованиям ностратической морфологии -одной из самых сложных подотраслей ностратического языкознания -посвятили многочисленные работы С А Старостин, Вяч Вс Иванов, А В Дыбо, О А Мудрак, Т В Гамкрелидзе, В В Шеворошкин, Дж Гринберг, А Бомхард, В Блажек, Ф Кортландт и другие

Существует целый ряд работ, затрагивающий вопросы формирования и семантики показателей лица в ностратических языках

Вместе с тем, на сегодняшний день реконструкция целостной, логичной парадигмы личных показателей (как местоименных, так и глагольных) в ностратическом праязыке находится еще на начальном этапе Несмотря на наличие большого объема материала, которым можно оперировать при реконструкции, для восстановления системы показателей лица в ностратическом праязыке сделано еще очень мало Существующие исследования ограничиваются выведением множества отдельных формантов, не связанных между собой в единую систему, с неясными синтаксическими значениями В результате формального подхода к реконструкции отдельных показателей, а не парадигмы в целом, исследователи нередко приходят к

выводу о существовании в праязыке десятка синонимичных показателей одного лица и числа

В настоящем исследовании удалось решить данную проблему, сформировав логичную и целостную систему ностратических показателей лица, с выводимыми из нее системами языков-потомков, в т ч индоевропейского праязыка Успешная реконструкция ностратического прошлого этого раздела индоевропейской морфологии позволяет, таким образом, значительно упрочить результаты ее внутренней реконструкции

Цели и задачи диссертации. Основной целью работы является сравнительный анализ морфологии показателей лица в индоевропейских языках и других языках ностратической макросемьи и реконструкция системы личных показателей (как личных местоимений, так и глагольных показателей лица) ностратического праязыка Эта цель, по мнению автора, может быть достигнута посредством выполнения нескольких задач.

1 Сравнительный анализ систем показателей лица в языках, входящих в ностратическую макросемью, и последующая реконструкция материальной формы и грамматических значений показателей лица в ностратических языках

2 На основании реконструкции отдельных показателей, реконструкция целостной, синтаксически обоснованной парадигмы показателей лица в ностратическом праязыке

3 Анализ диахронических процессов в языках мира, сходных с процессами и явлениями в ностратических языках, и демонстрация типологической обоснованности реконструированной парадигмы показателей лица в ностратическом праязыке

4 Выявление тенденций эволюции систем показателей лица, свойственных ностратическим языкам, реконструкция путей развития от реконструированной ностратической системы показателей лица к системам языков-потомков,

прежде всего к системе индоевропейских систем личных местоимений и глагольных аффиксов лица

Источники исследования. В качестве основных источников исследования в работе использованы материалы по сравнительно-исторической морфологии индоевропейских языков А Мейе, К Уоткинса, О Семереньи, Р Бикеса, А Н Савченко, Т В Гамкрелидзе и Вяч Вс Иванова, по исторической морфологии ряда языковых семей Евразии и Африки, в т ч входящих в состав ностратической макросемьи алтайской (Г Рамстедт, В Котвич, Н Н Поппе, С А Старостин, А В Дыбо), уральской (Б Коллиндер, П Хайду, Я Янхунен), картвельской (И Кипшидзе, Г А Климов, Я Г Тестелец), дравидийской (Р Колдуэлл, Б Кришнамурти, К Звелебил, М С Андронов, Г С Старостин), афразийской (И М Дьяконов, Б М Гранде), чукотско-камчатской (О А Мудрак) и других, а также ряда отдельных языков Работа опирается на данные наиболее надежных этимологических словарей индоевропейских и ностратических языков Ю Покорного, В М Иллич-Свитыча, А Б Долгопольского, С А Старостина (с соавторами), К Редей, Г А Климова, Г Фэнриха и 3 Шаршвеладзе и других

Отдельно следует отметить труды по структурной типологии показателей лица и их описаниям в языках мира, в т ч работы И А Мельчука, В А Плунгяна, Дж Гринберга, А Северской, М Сисоу, Г Корбетта, Т Гивона, П Хоппера, Э Трауготг и других исследователей

Помимо перечисленного, при составлении диссертации были использованы следующие источники

а) труды отечественных и зарубежных специалистов по индоевропейскому и ностратическому языкознанию,

б) различного рода словари и словарные списки, преимущественно этимологического характера

Методология исследования. Основным научным методом для автора послужил классический сравнительно-исторический метод, разработанный в XIX веке представителями т н «младограмматической» школы (К Бругман, А Мейе) и доработанный для исследований дальнего родства в двадцатом столетии (В М Иллич-Свитыч, С А Старостин) Кроме того, в ряде случаев применяются результаты сопоставительного метода, присущего т н «американской» школе описательной и типологической лингвистики (Т Гивон, П Хоппер, Г Корбетт)

Научная новизна диссертации.

1 В диссертации впервые в сравнительно-историческом языкознании делается попытка реконструировать и обосновать не отдельные личные показатели, а логичную и целостную парадигму показателей лица в ностратическом праязыке, а также проследить пути ее развития в языках-потомках ностратического, прежде всего в индоевропейских языках

Впервые суммируются достижения ностратического языкознания последних лет в области морфологии, последовательно анализируются все основы показателей лица в индоевропейских языках - как глагольные, так и местоименные - на основе чего воссоздается синтаксическое значение ностратических личных маркеров и структура их парадигматического противопоставления

2 Впервые при анализе синтаксиса и построении парадигмы показателей лица в ностратическом праязыке широко используются данные исследований в области структурной типологии языков мира, осуществляется последовательный синтез достижений сравнительно-исторического и синхронного языкознания, применение типологического подхода к данным праязыковой реконструкции

Подобная опора на типологические параллели позволяет оценить реалистичность и функциональность воссоздаваемой системы показателей, обосновать результаты сравнительного анализа

3 В диссертации выдвигается и обосновывается ряд важных гипотез в области реконструкции морфологии личных показателей ностратического и индоевропейского праязыков

а) доказана ошибочность реконструкции множества синонимичных показателей лица, существование которых предполагалось в предыдущих исследованиях,

б) прослежен генезис двойственного числа личных местоимений и глагольных аффиксов лица в индоевропейском праязыке, доказано отсутствие данной категории в ностратическом праязыке и ее инновационность в индоевропейском праязыке,

в) доказано отсутствие категории инклюзивное™ / эксклюзивности в ностратическом праязыке, показаны источники формирования данной категории в отдельных ностратических языках,

г) установлено неместоименное происхождение личного показателя *пУ, широко представленного в системах местоимений и личных аффиксах глагола ностратических языков

Практическая значимость работы. Диссертация может быть использована в учебном процессе на кафедрах и отделениях общего, сравнительно-исторического, типологического и сопоставительного языкознания при чтении курсов по введению в компаративистику, индоевропейскому языкознанию, общей морфологии, лингвистической типологии, введению в ностратическое языкознание

В научных целях диссертация может использоваться как пособие при дальнейшем исследовании спектра вопросов ностратической и

индоевропейской морфологии, а также при исследованиях дальнего родства языков мира

Апробация работы. Диссертация выполнена и обсуждена на расширенном заседании Центра компаративистики Института восточных культур и античности Российского государственного гуманитарного университета 22 ноября 2007 года и рекомендована к защите

По теме диссертации прочитан ряд докладов на научных конференциях, семинарах, а также заседаниях Центра компаративистики в 2006-2008 годах Некоторые из основных положений диссертации отражены в публикациях, список которых приводится в конце автореферата

Структура диссертации. Работа состоит из введения, четырех глав и заключения Диссертацию завершает список использованной литературы В качестве приложений в диссертации приводятся сравнительные таблицы парадигм показателей лица в индоевропейских (Приложение 1) и других ностратических (Приложение 2) языках

СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Введение начинается с краткого обзора основных достижений сравнительно-исторического языкознания в области реконструкции индоевропейской морфологии Рассматривается процесс постепенного совершенствования сравнительно-исторического метода, появление в арсенале сравнительного языкознания новых данных, существенно расширяющих кругозор исследователя таких, как данные диалектологии, материал «малых» древних языков Европы и Малой Азии, новые открытия в области индоевропейской лингвистики в двадцатом веке

За этим следует краткий экскурс в историю изучения дальнего родства индоевропейского с языками других семей Европы, Азии и Африки Указаны основоположники ностратической гипотезы и их труды, посвященные реконструкции ностратической морфологии Особо отмечается, что реконструкция индоевропейских показателей лица per se достигла потолка своих возможностей, т к, по выражению В М Иллич-Свитыча, породила гигантское количество «бесконечно разнообразных и недоказуемых» гипотез, проверить которые можно, по мнению автора настоящего исследования, только привлекая данные внешнего сравнения

Приводится также обзор трудов по типологическому и сопоставительному языкознанию, посвященных классификации показателей лица, парадигматических структур личного маркирования в языках мира, а также описанию процессов грамматикализации, тесно связанных с развитием личных показателей

Первая глава диссертации посвящена подробному анализу истории реконструкции показателей лица в индоевропейских языках В параграфе 1 1 перечисляются важнейшие достижения компаративистов XIX-XX веков в вопросах реконструкции парадигмы личных местоимений индоевропейского праязыка Отмечается, в частности, что исследования личных местоимений в индоевропейских языках прошли несколько этапов развития На первом этапе лингвистами был сделан вывод о противопоставлении собственно личных местоимений 1-2 лица и местоимений 3 лица, имеющих изначально дейктическое значение и изменяющихся по отдельным законам, что дало возможность Э Бенвенисту назвать 3 лицо «не-лицом»

Исследователями было также установлено наличие в праязыке прямой и косвенной основ личных местоимений Родилось предположение о возможности реконструкции полноценной падежной системы для индоевропейского праязыкового состояния Кроме того, опора на данные ряда

индоевропейских языков дает возможность говорить о наличии в индоевропейском праязыке категории двойственного числа Указанные достижения были оформлены в младограмматический период в виде комплексной парадигмы личных местоимений для индоевропейского праязыка, приводимой в диссертации

Открытие данных анатолийских языков в начале двадцатого века внесло свои коррективы в реконструкцию парадигмы, так как данные языки демонстрируют полное отсутствие надежных следов категории двойственного числа Появляется гипотеза о позднем возникновении дуалиса в индоевропейском, после отпадения анатолийских диалектов Во второй половине двадцатого века было также выдвинуто предположение о наличии в индоевропейском праязыке (или на более раннем этапе) категории инклюзивности / эксклюзивности

В завершение параграфа 1 1 диссертации подчеркивается, что реконструкция парадигмы личных местоимений для индоевропейского праязыка по сей день содержит множество вопросов, ответы на которые, очевидно, не могут быть должным образом обоснованы в рамках внутренней реконструкции

Параграф 1 2 посвящен изложению истории систематизации личных окончаний глагола в индоевропейских языках Приводится последовательный обзор парадигматических классификаций флексий индоевропейского глагола, реконструированных на протяжении Х1Х-ХХ веков Будучи языком с высокофлективной системой морфологии, индоевропейский праязык использовал целый ряд т н «серий» личных окончаний для различных видо-временных, залоговых и модальных форм Вместе с тем не подлежит сомнению, что в составе флексии наряду с темпоральными или аспектными показателями можно выделить собственно показатели категории лица (или лица/числа), сводимые к нескольким базовым морфемам

Глубокий анализ флексии позволил исследователям середины и второй половины двадцатого века (Е Курилович, Вяч Вс Иванов, Ф Кортландт, Р Бикес) свести показатели лица индоевропейского глагола к двум основным сериям - в то время как лингвисты «младограмматической» школы выделяли от шести до восьми серий окончаний

Гипотеза о двух сериях (типах) спряжения индоевропейского глагола коррелирует с данными анатолийских языков, где имеется четкое противопоставление между сериями спряжения на -пи и -И: (названными так по соответствующим окончаниям 1 л ед ч настоящего времени действительного залога) Кроме того, подобное объяснение позволяет увязать между собой формы индоевропейского перфекта и медия, которые еще в первой половине двадцатого века сравнивал и объединял общим происхождением Е Курилович

В параграфе 1 3 приводится разбор существующих гипотез о происхождении личных показателей в индоевропейском праязыке В частности, дается обзор широко известной дискуссии, происходившей в девятнадцатом и начале двадцатого века между сторонниками теорий «агглютинации» и «эволюции» Достижения сравнительно-исторического языкознания последних десятилетий позволяют надежно обосновать, что индоевропейские личные окончания глагола и личные местоимения представляют собой единую систему показателей лица и объединяются общим генетическим происхождением

В качестве типологического подтверждения этой точки зрения приводится сопоставительный анализ процесса происхождения и формирования показателей лица в различных языках мира. Указывается, что основными источниками обновления системы показателей лица в языке являются лексические единицы с определенными значениями - имена, наречия, числительные, а также дейктические частицы и более ранние сложные конструкции с глаголом Данные лексические единицы грамматикализуются в виде независимых показателей лица, т е личных местоимений В ходе

дальнейшего развития личное местоимение может трансформироваться в местоименную клитику, а затем в связанный именной или глагольный показатель лица Именно таким, по мнению автора, был процесс развития показателей лица в индоевропейском праязыке

В конце первой главы делается вывод, что личные местоимения и глагольные личные окончания в индоевропейских языках необходимо объединять в единую систему, выделяя ряд морфем со значениями первого и второго лица Реконструкции парадигмы показателей лица в ностратическом праязыке как результата анализа каждой из этих морфем посвящен материал второй и третьей глав диссертации

Вторая глава диссертации занимает основной объем и посвящена анализу данных внешнего сравнения индоевропейских показателей первого лица

На основе внутрииндоевропейской реконструкции восстанавливается обычно пять индоевропейских личных показателей со значением первого лица

показатель значение

*тУ • *-т основной показатель 1 л ед -мн ч глагола • *те- основа личного местоимения 1л ед ч в косвенных падежах • *те(.^) личное местоимение 1 л мн ч • *-)т- хетт посессивный личный показатель 1 л ед ч при имени

*НУ • *-На глагольный показатель 1 л ед ч перфекта, • *-На глагольный показатель 1 л ед ч среднего залога, • *-оН глагольный показатель 1 л ед ч тематического спряжения

• -Ы/-Ьа глагольный показатель 1л ед ч /»-спряжения в анатолийских языках

*„у • *пе- основа личного местоимения 1 л дв -мн ч • «К- основа личного местоимения 1л ед ч в тохарских языках

• *-\\х>(.ч/п) глагольный показатель 1 л дв -мн ч • *к'<?- основа личного местоимения 1 л дв -мн ч

*eg 'Но(т) личное местоимение 1л ед ч в именительном падеже

В главе второй проводится анализ системы личных местоимений и глагольных аффиксов лица индоевропейского праязыка, выявление ее внутренних противоречий и непоследовательностей Делается вывод, что подобная система не могла сложиться независимо на индоевропейском этапе развития языка Следовательно, необходимо широкое привлечение данных внешнего сравнения индоевропейских языков с другими языками ностратической макросемьи для построения системы, развитие и распад которой привели к созданию индоевропейской парадигмы показателей лица

Далее проводится анализ морфологии личных показателей в других семьях ностратических языков На основании системы фонетических соответствий реконструируются отдельные морфемы показателей лица в ностратическом праязыке При этом делается вывод, что, так как мы не видим тривиальной сводимости систем показателей первого лица в языках-потомках к ностратическому праязыку, необходима комплексная реконструкция парадигмы показателей как первого, так и второго лица

Основные выводы, сделанные из анализа материала второй главы, изложены в параграфе 2 6

Показатель *т V восстанавливается для индоевропейского праязыка в двух основных функциях как показатель первого лица глагольных форм «первой»

серии спряжения и как основа ряда личных местоимений 1 лица В обоих случаях его употребление носит значения косвенности и переходности - этот признак просматривается и в системе глагола, где серия спряжения на *-т1 была противопоставлена стативно-перфективной серии и маркировала в индоевропейском праязыке транзитивные глаголы В ряде индоевропейских языков *-т- употребляется в качестве посессивного показателя при имени, что, в согласии с приводимыми в диссертации данными типологии, также указывает на происхождение от некой формы местоимения, построенной на косвенной основе Показатель *тУ употребляется в формах единственного и множественного числа местоимений и глагольных форм, при этом множественное число в праязыке формировалось с помощью плюрального маркера *-(е)з Реконструируется для праязыка и ряд падежных форм личного местоимения 1л ед ч , в частности, форма генитива *тег-п-

Данные внешнего сравнения указывают на существование личных показателей, производных от *тУ, в большинстве семей языков ностратической макросемьи Во многих из них просматриваются схожие синтаксические условия употребления личного показателя *т У

Делается вывод, что показатель *тУ служил в ностратическом праязыке для обозначения субъекта переходного глагола В то же время отмечается наличие ностратической косвенной (возможно, генитивной) основы данного показателя *тУ-п-, образованной, по мнению автора, на более позднем этапе оформления падежной парадигмы личных местоимений в праязыке

Опираясь на данные различных семей языков Евразии, легко предположить, что в ностратическом праязыке показатель *тУ не носил связанного характера и выступал в качестве независимого личного местоимения Об этом свидетельствуют вариации его синтаксической роли в предложении и позиции в словоформе - префиксы в картвельских языках (а также в афразийских), суффиксы в уральских и индоевропейских языках, приименное (притяжательное и предикативное) и приглагольное положение,

функционирование в качестве как независимых местоимений, так и клитик, и аффиксов

Вторым индоевропейским показателем 1 лица, реконструируемым с помощью данных внешнего сравнения, является ларингальный показатель *НУ, функционирующий в формах перфекта, среднего залога и тематического спряжения глагола

В индоевропейских языках глагольный показатель *-НУ служит основой для формирования аффиксов так называемой второй серии - перфекта-статива и медия При этом строгое морфологическое различие между спряжением переходных и непереходных глаголов начинает довольно рано размываться, что заметно уже в анатолийских языках, где вторая серия спряжения сохранилась наиболее отчетливо В прочих же индоевропейских языках формируется ряд видо-временных и залоговых категорий, в разной степени наследующих семантические характеристики прежнего статива перфект, средний залог, тематическое спряжение

Данные различных языков ностратической семьи позволяют убедительно реконструировать показатель первого лица *дУ, характеризовавшийся в ностратическом праязыке синтаксическими значениями стативности и интранзитивности Ностратический личный показатель *дУ, таким образом, противостоит *тУ по своим синтаксическим свойствам В отличие от последнего, в ностратическом праязыке он обозначал прямую форму местоимения (абсолютивный субъект) и служил субъектом непереходного глагола Впоследствии глагольное употребление данного показателя становится основным, в то время как в системе местоимений он повсюду вытесняется в результате выравнивания косвенным показателем *тУ или новообразованиями (одним из которых и может являться индоевропейская форма *eg'Ho(m))

Необходимо отметить безразличие ностратического личного показателя *ц V к категории числа он засвидетельствован в языках-потомках как в формах единственного, так и в формах множественного числа

Существующая реконструкция системы регулярных фонетических соответствий между ностратическими языками подтверждает, что индоевропейский личный показатель *ПУ должен быть возведен к ностратическому что логично объясняет особенности системы

глагольного словоизменения в анатолийских и других индоевропейских языках Вывод об их генетическом родстве подкрепляется и убедительным синтаксическим сходством между формами с индоевропейским *Н и формами других ностратических языков

Распределение личных показателей *тУ и *Н¥ в индоевропейском праязыке, таким образом, может восходить к системной дихотомической оппозиции в ностратическом праязыке

Что касается других личных показателей 1 лица, рассмотренных подробно во второй главе, то с помощью данных внешнего сравнения обосновывается их сравнительно позднее происхождение в индоевропейском праязыке

Индоевропейский личный показатель *и'V характеризуется рядом особенностей, позволяющих предположить его позднее происхождение на почве индоевропейского праязыка Данный показатель употребляется в формах как двойственного, так и множественного числа, а также не различает лица, присутствуя в местоимениях и первого, и второго лица - для индоевропейского праязыка реконструируется также показатель 2 лица не-единственного числа V (подробнее об этом в Главе 3, параграф 3 3) Как показывают данные внешнего сравнения, в других ностратических языках убедительных параллелей индоевропейскому не обнаруживается, как, собственно, и не может быть реконструировано единого ностратического показателя двойственного числа Категории двойственного числа в ностратическом праязыке не существовало - в тех же диалектах, где оно

образуется, его источником нередко также служит числительное «два» Делается вывод, что показатель *п'У является индоевропейской инновацией При этом нет оснований предполагать особого «инклюзивного» характера индоевропейского *у\гУ в связи с тем, что инклюзивных форм в засвидетельствованных индоевропейских языках не существует, а в инклюзивных формах других ностратических языков *и>У не восстанавливается

Если же признать, что показатель *п>У зародился на индоевропейской почве, он, вероятнее всего, происходит из синтаксически независимого числительного «два» В диссертации приводятся примеры, подтверждающие, что образование личных местоимений двойственного числа с помощью лексемы «два» - распространенный феномен в языках мира (в т ч индоевропейских, напр в литовском языке, в славянских языках), при этом типологически нормальным является образование от формы дуалиса местоимения множественного числа при помощи аффикса плюральное™

Более того, анализ языкового материала ностратических языков позволяет утверждать, что не только типологические, но и сравнительно-исторические данные не дают весомых доказательств наличия в ностратическом праязыке категории эксклюзивности / инклюзивности Представляется, что реконструкция этой категории для индоевропейского праязыка является лишь попыткой объяснить существование сразу нескольких основ показателей первого лица

Происхождению показателя *и> V из синтаксически независимого числительного «два» хорошо соответствует реконструкция одного из вариантов корня данного индоевропейского числительного как *мУ-

Показатель индоевропейских косвенных основ местоимений 1л дв ч и мн ч *п V- прослеживается на ностратическом уровне по материалу алтайских, картвельских, дравидийских языков Он не имеет четкой привязки к категории числа, однако демонстрирует синтаксический признак косвенности Кроме

того, в ностратических языках (а именно в алтайских и уральских, возможно, также в дравидийских) функционирует показатель 2 л, также выводимый из ностратического *пУ Следовательно, данные обоих лиц необходимо рассматривать в комплексе, что делается в Главе 4

В конце второй главы для ностратического праязыка восстанавливаются два основных показателя лица, различающихся по признакам стативности / активности и интранзитивности / транзитивности, а также вспомогательный маркер посессивности для транзитивного показателя лица

статив/интранзитив актив/транзитив

прямая форма дУ т У

косвенная форма - (тУ)пУ

В третьей главе диссертации рассматриваются показатели второго лица в индоевропейских языках с точки зрения как их внутренней реконструкции, так и внешнего сравнения

Для индоевропейского праязыка восстанавливается четыре показателя второго лица

*-еН1 глагольный показатель 2 л ед ч тематического спряжения

основной глагольный показатель 2 л ед ч неперфектных форм

*(У • личное местоимение 2 л ед ч • глагольный показатель 2 л ед ч перфекта • глагольный показатель 2 л дв и мн ч

*уи- / *\\>У • личное местоимение 2 л мн ч • глагольный показатель 2 л дв ч и мн ч

Анализ особой формы личного окончания 2 л ед ч тематического типа спряжения в индоевропейских языках *-еНг позволяет утверждать, что он, скорее всего, происходит из тематической формы *-ел7, подтверждая распространенную гипотезу в индоевропеистике

По итогам последовательного анализа остальных форм личных местоимений и глагольных аффиксов в финальной части Главы 3 сделаны следующие выводы

Двумя основными показателями второго лица в индоевропейских языках являются *яУ и */У Их бинарное противопоставление имеет древнее происхождение и уходит корнями в ностратическую языковую общность, так как рефлексы двух указанных основ, обнаруживаемые в индоевропейских системах местоимений и личного спряжения глагола, присутствуют в большинстве ностратических диалектов, где также являются центральными в парадигмах независимых местоимений и личных показателей 2 лица глагола

На основании рассмотренного материала делается вывод о сущности этого противопоставления в ностратическом праязыке дихотомии интранзитивно-стативного показателя */У и объектно-транзитивного * 5 У, то есть ситуации, аналогичной разобранной в Главе 2 для парадигмы показателей первого лица

Стативная природа личного показателя *(У отчетливо проявляется в индоевропейских перфектных окончаниях, восходящих к древнему стативу, в дравидийском связанном форманте *-//, а также в афразийских перфективных префиксах Производные от обычно выступают в функции прямой формы независимого личного местоимения Во многих ностратических языках показатель 1 л статива *дУ и 2 л *(У функционируют в составе единой парадигмы К сожалению, ситуация в ностратических языках во многом затемнена процессами аналогического выравнивания и, возможно, поздним смешением (в отдельных диалектах после распада общности) зубных *? и их взаимной ассимиляцией - так, к примеру, в тюркских языках в качестве личного показателя сохраняется только а в монгольских - только */, и лишь

форма тунгусо-маньчжурского инклюзива 1л мн ч *Ь1-и позволяет реконструировать для алтайского праязыка оба показателя

В то же время показатель * V V реже играет роль прямой формы личного местоимения - эти немногочисленные случаи объясняются механизмом вытеснения прямой основы косвенной В глагольной же системе ностратических языков V реконструируется как маркер 2 лица транзитивных глаголов При перестройке морфологической структуры от противопоставления транзитива / интранзитива к противопоставлению актива/перфекта и далее к созданию временной системы настоящее/прошедшее логично становится показателем субъекта презентных форм глагола Особенно четко это проявилось в индоевропейском праязыке

Транзитивный показатель в ряде языков функционирует с маркером косвенности *п V, которого, по-видимому, не мог присоединять интранзитивный показатель Наличие основы *сшV- в монгольских языках уникально и свидетельствует о раннем слиянии двух личных показателей и в один, т к следов показателя * ? V в монгольских языках не обнаружено Другие основы показателей 2 лица, употребляющиеся в индоевропейских языках, имеют сравнительно позднее происхождение в этом качестве Так, показатель *н'Кво множественном и двойственном числах имеет абсолютную параллель в системе 1 лица и, как уже говорилось в Главе 2, происходит из числительного «два», распространившегося на формы двойственного и множественного числа обоих лиц

Элемент *у- как компонент личного местоимения номинатива *уи-наименее понятен и не находит убедительных параллелей в ностратических языках Самостоятельных показателей лица в индоевропейском он не образует, присоединяясь в качестве проклитики к основе *н>У Можно, таким образом, вслед за рядом исследователей постулировать его позднее неличное происхождение - возможно, из древней указательной частицы */-, надежные параллели которой находятся в некоторых других ностратических языках

В завершении третьей главы для ностратичеекого праязыка восстанавливаются два основных показателя второго лица, различающихся по признакам стативности/активности и интранзитивности/ транзитивности

статив/интранзитив актив/транзитив

прямая форма (V

косвенная форма - (зУ)пУ

В четвертой главе диссертации представлены выводы из проведенного исследования

Отдельно рассматривается вопрос происхождения форманта *п V, который обнаруживается в ностратических языках как в первом, так и во втором лице, во всех числах, и имеет преимущественно синтаксическое значение косвенности

Показатель индоевропейских косвенных основ местоимений 1л дв ч и мн ч *пУ- имеет генетические параллели в алтайских, картвельских, дравидийских языках Во втором лице данный показатель выступает в виде личного местоимения и глагольного аффикса в алтайских (японский, корейский, тюркские) языках, показатель 2 л *п V демонстрируют уральские (обско-угорские) и юкагирские языки Отдельные следы данного показателя могут предполагаться в дравидийских языках

В диссертации делается предположение, что изначально *пУ не носил местоименного характера и являлся ностратическим показателем косвенности / посессивности *пУ, служившим для обоих лиц и обоих чисел *пУ маркирует родительный падеж и косвенную основу во множестве ностратических языков Он функционирует в связанном положении в индоевропейских гетероклитических основах имени (хетт \vatar - \vetenas), в дравидийских языках в виде «инкремента» косвенной основы, в уральских, алтайских и афразийских языках как показатель генитива В независимом положении он

обнаруживается в японском показателе род п по, в литовском послелоге пгю со значением удаления, в уральских пространственных послелогах (нганасан на 'к', венг пуп 'к', -по! 'от'), в ряде афразийских языков

Выдвигается гипотеза, что показатель *пУ восходит к ностратической лексеме со значением «сторона» и служил на раннем этапе в качестве показателя косвенности (притяжательности) для транзитивных местоимений 1 л *тУ и 2 л *у У Таким образом, парадигма транзитивных местоимений изначально выглядела следующим образом

1 лицо 2 лицо

прямая форма тУ яУ

косвенная форма (171 У) п У (зУ)пУ

Впоследствии при оформлении падежной парадигмы личных местоимений трансформация может проходить в различных направлениях

1 Показатель *п У присоединяется к собственно местоимениям *тУ / *V V для оформления косвенных основ *тУп- / *бУп- (в индоевропейских, уральских, алтайских, картвельских языках)

2 Показатель *п V вытесняет прямую форму, выравнивая парадигму одного из двух лиц либо первого (в латинском, албанском, японском и др языках), либо второго лица (в афразийских, корейском, ряде финно-угорских и др языках) При этом другое из этих двух лиц, естественно, сохраняет противопоставление или выравнивает его в другую сторону, с тем чтобы сохранить материальное различение форм лица

3 Показатель *пУ сохраняется в своей изначальной форме косвенных падежей при наличии основы *тУ в номинативе Такая архаичная ситуация засвидетельствована в самодийских языках, а для 1 л также в славянских, индоиранских, монгольских языках (см Приложения 1, 2) В самодийских языках сохранилась уникальная ситуация, при которой *пУ- сохраняется и как

основа пространственных послелогов, и как основа форм косвенных падежей личных местоимений 1 и 2 лица

Исходя из изложенного, для ностратического праязыка реконструируется парадигма показателей 1 -2 лиц в следующем виде

статив/интранзитив актив/транзитив

1 лицо прям яу тУ

косв - (тУ)пУ

2 лицо прям IV эУ

косв - (эУ)пУ

Изложенный в диссертационной работе материал позволяет предположить, что основным критерием противопоставления личных показателей в ностратическом был признак транзитивности / интранзитивности Безусловно, это противопоставление действовало прежде всего в глагольной конструкции

В такой системе показатель интранзитива имеет следующие синтаксические сферы употребления

1 Независимое употребление в качестве абсолютивной формы личного местоимения (в конструкциях типа «Кто здесь вождь"?» - «Я») В этой функции личный показатель чаще всего приобретает эмфатический оттенок В индоевропейском праязыке данный личный показатель трансформируется в номинативную (прямую) форму независимого личного местоимения Другой путь трансформации интранзитивного показателя в языке - превращение в предикативный маркер при именном сказуемом в конструкциях типа «я отец» Такое грамматическое значение показатели *дУ и *(У приобретают в уральских, дравидийских и эскимосско-алеутских языках

2 Употребление в качестве личного показателя при глаголах состояния, т е непереходных (конструкции типа «я сплю») Стативная функция остается крайне значимой в языках, где происходит оформление глагольного спряжения,

и два типа ностратических личных показателей формируют две серии глагольного спряжения Так происходит в индоевропейских языках, а также в алтайских и уральских языках При этом стативный маркер становится связанным глагольным показателем статива, перфектива, позже из перфективного значения развивается значение предшествования и оформление претерита (в индоевропейских, алтайских, афразийских языках) В языках, где развивается полиперсональное спряжение, стативный маркер принимает значение субъекта (картвельские языки) и противопоставляется маркеру прямого объекта

С другой стороны, транзитивный личный показатель может употребляться в ностратических языках следующим образом

1 Как местоимение в функции прямого или косвенного объекта («меня бьет», «мне дает») Представляется верным, что на этапе ностратического праязыка в его морфологии начинает формироваться падежная парадигма местоимений, и транзитивный маркер, изначально употреблявшийся в общекосвенной функции, начинает принимать падежные клитики типа посессивного *п¥ Впоследствии, в языках-потомках, транзитивный личный показатель трансформируется в объектную (косвенную) основу независимых личных местоимений (в индоевропейских и алтайских языках), которая весьма часто затем вытесняет супплетивную ей прямую основу, ставшую изолированной в рамках падежной парадигмы

2 Употребление в значении притяжательного местоимения («мой дом») Общекосвенное употребление включало в себя и обозначение посессивности, и в этом качестве транзитивный показатель позже клитизируется к имени в качестве притяжательного маркера (в некоторых индоевропейских, а также в уральских, алтайских, эскимосско-алеутских языках)

3 Приглагольное использование в качестве маркера субъекта переходного глагола (т е глагола, подразумевающего наличие прямого объекта «я бью кого-либо») В этом значении показатели *тУ и * V У становятся

универсальными маркерами субъекта в глагольном спряжении форм настоящего времени в тех языках, где дихотомия «переходность -непереходность» сменяется дихотомией «настоящее - прошедшее» Именно так происходит в индоевропейских и ряде других ностратических языков (уральских, алтайских, дравидийских) В то же время в глагольных системах с маркированием нескольких актантов (а именно картвельских) транзитивный маркер логично берет на себя обозначение объекта (типологические параллели такого перехода широко засвидетельствованы и приведены в тексте диссертации)

В Заключении диссертации рассматриваются вопросы, представляющие интерес для дальнейших исследований морфологии показателей лица в ностратических языках

Свидетельства ностратических языков демонстрируют большое число отклонений от реконструированной в ходе настоящего исследования системы морфологии показателей лица, вызванных тысячелетними языковыми изменениями Однако важно заметить, что отклонения эти носят исключительно системный характер и вызваны рядом естественных языковых процессов

Одним из них является известный типологический процесс выравнивания личных местоимений в составе парадигм Личные (как, впрочем, и другие) местоимения-«соседи» по парадигме нередко уподобляются друг другу как по горизонтали (формы прямой и косвенной основ), где они чрезвычайно часто полностью уподобляются друг другу, так и по вертикали (первое и второе лицо), где они «рифмуются» друг с другом по вокализму, ударению, количеству слогов Подобные процессы, примеры которых из различных языков мира приводятся в диссертации, засвидетельствованы и в ностратических языках

Так, в парадигме индоевропейских местоимений второго лица прямая основа *tV вытеснила косвенную, в первом же лице, напротив, в ряде индоевропейских языков происходит обратный процесс - вытеснение изолированного личного местоимения *eg'Ho(m) косвенной основой *т V- - что произошло и во многих других языках ностратической макросемьи В этом конкретном случае роль, по-видимому, сыграла универсализация *mV как показателя первого лица

Примеры взаимного уподобления форм разных лиц типа латинского nos -vos или чувашского ерё - esë также свидетельствуют о том, что изменения систем личных местоимений (и - шире - личных показателей) представляют собой структурные перестройки парадигм, а не хаотические сдвиги отдельных формем и граммем Необходимо поэтому при диахроническом анализе рассматривать не отдельные показатели лица - их реконструкция .может являться лишь первым этапом исследования - но системы показателей в комплексе Именно отсутствие системного, парадигматического подхода при описании ностратических местоимений являлось причиной неудач многих предыдущих исследований

Во многих языках ностратические соотношения были нарушены в связи с коренной перестройкой морфологии, в ходе которой многие показатели могли выпасть из системы или испытать сдвиг значения в связи с модификацией синтаксического строя Показатель интранзитива 1л *qV в алтайских языках повсюду отмирает в связи с элиминированием старого перфекта, и лишь в тюркских языках его след рудиментарно сохраняется - вполне логично - в парадигме претерита (ср параллель в эскимосско-алеутских языках, которые принято сближать с алтайскими)

Фонетические процессы, обычные при грамматикализации, также существенно видоизменили первоначальное состояние показателей лица Сильно затемнены многие фонетические процессы, в частности, приведшие в ряде языков к смешению близких по месту образования фонем и в

различных ностратических языках (напр, в уральских, алтайских), в то время как на ностратическом уровне этого смешения не отмечается Фонетическое развитие в рамках грамматикализации всегда приводит к укорачиванию и звуковому выравниванию морфем, и ностратические языки не являются исключением

Важно также указать, что местоимения, хотя и принадлежат к числу наиболее стабильных единиц базовой лексики языка, не являются вечными и точно так же подвержены выпадению и замене, как и другие лексемы Ошибкой многих исследователей ностратики (в т ч А Бомхарда, Дж Гринберга, отчасти А Б Долгопольского) является именно подход к местоимениям как к «извечной» категории - что не может не приводить к реконструкции 5-10 параллельных форм одного лица и числа с неясными синтаксическими различиями

По нашему же мнению, члены парадигмы показателей лица, как и любой элемент морфологии, со временем начинают испытывать давление новых форм и формировать новые парадигмы Это особенно касается связанных приглагольных форм показателей лица, произошедших из прежде независимых ностратических лексем В процессе грамматикализации эти маркеры, прежде употреблявшиеся независимо, трансформируются в клитические, а затем и аффиксальные формы, в то время как на их месте могут возникнуть новые независимые местоимения

Этим процессом объясняется принятие в домен показателей лица новых и новых лексем, которые мы видим в различных ностратических языках Источниками новых местоимений являются независимые лексические единицы имена, наречия, числительные В семантическую сферу личных местоимений могут добавляться (в т ч в качестве связанных морфем) демонстративные, анафорические и прочие частицы, которые со временем, безусловно, затемняют первоначальную картину праязыкового состояния При

их анализе очень важно отделять рудименты древнего состояния от инноваций, а не сводить все показатели к единому синхронному состоянию

Отдельно проводится анализ вопроса о противопоставлении ностратических показателей лица по числу Рассмотренные в диссертации данные не позволяют постулировать изначальный признак определенного числа ни для одного из четырех реконструированных показателей лица По видимому, противопоставление личных местоимений и личных глагольных показателей по числу формируется уже на базе индоевропейского праязыка и других ностратических диалектов, ставших отдельными языками

Приводимые в диссертации свидетельства аналитического характера ностратической морфологии доказывают независимый характер личных показателей в ностратическом праязыке Система глагольного спряжения, развитое состояние которой наблюдается во множестве более поздних языков различных семей, является инновацией, основы которой, тем не менее, были заложены еще на ностратической почве

Представляется, однако, очевидным, что в ностратическом праязыке уже начиналось формирование падежных отношений Зачатком будущего местоименного склонения были, по-видимому, аккузативная форма с частицами *-т и *-/ (первая из которых засвидетельствована в этом качестве в алтайских, уральских и индоевропейских языках), а также «общекосвенная» или притяжательная конструкция, оформляемая независимой постпозитивной частицей *пУ Впоследствии эта морфема оформляет генитивный падеж в большинстве семей ностратических языков

Важно добавить, что падежные формы в составе парадигм личных местоимений во многих случаях заимствованы из именного склонения Именные элементы прослеживаются в склонении местоимений во всех без исключения семьях ностратических языков Это еще раз подтверждает тезис автора о том, что процессы перестройки парадигм личных местоимений постоянны и не завершаются на этапе праязыка

Обширный объем материала, который необходимый использовать при анализе данных внешнего сравнения индоевропейских языков, позволяет на сегодняшний день лишь наметить основные штрихи картины В ходе работы перед исследователем встает множество вопросов,требующих дальнейшего исследования Необходимо доработать подход к реконструкции путей развития ностратических показателей лица в различных языках макросемьи По нашему мнению, настоящая работа является одним из первых шагов в направлении научного изучения и реконструкции морфологии ностратических личных показателей

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях

1 К вопросу о происхождении личных показателей в языках Евразии // «Восточные языки и культуры» Материалы Международной научной конференции М,2007 Стр 15-20

2 Ностратический личный показатель *q II Orientaba et Classica XIX Труды Института восточных культур и античности Аспекты компаративистики 3 М , 2008 Стр 473-498

3 О реконструкции двух серий показателей лица в ностратических языках // «Вопросы филологии» М , 2008

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Бабаев, Кирилл Владимирович

Введение.

Глава 1. История реконструкции и гипотезы происхождения индоевропейских показателей лица.

1.1. История реконструкции парадигмы личных местоимений индоевропейского праязыка.

1.2. История систематизации парадигмы показателей лица индоевропейского глагола.

1.3. История исследований происхождения личных показателей глагола.

Глава 2. Данные внешнего сравнения при реконструкции показателей первого лица в индоевропейском праязыке.

2.1. Показатель 1 лица *mV.

2.2. Показатель 1 лица *HV.

2.2. Местоимение 1 лица ед.ч. ^eg'Ho(m).

2.4. Показатель 1 лица *nF.Ill

2.5. Показатель 1 лица *wV.

2.6. Выводы о реконструкции показателей первого лица.

Глава 3. Данные внешнего сравнения при реконструкции показателей второго лица в индоевропейском праязыке.

3.1. Показатель 2 лица *sF.

3.2. Показатель 2 лица *tF.

3.3. Показатель 2 лица *-eHi.

3.4. Показатели 2 лица *уи- / *w V.

3.5. Выводы о реконструкции показателей второго лица.

Глава 4. Опыт реконструкции парадигмы показателей лица в ностратическом праязыке.

Введение диссертации2008 год, автореферат по филологии, Бабаев, Кирилл Владимирович

В 2008 году сравнительно-историческое языкознание отмечает свой двухсотлетний юбилей. В 1808 году в Германии была опубликована книга Фридриха Шлегеля «Uber die Sprache und Weisheit der Inden» («О языке и мудрости индусов»), где впервые прозвучал термин, обозначивший рождение новой научной дисциплины - «сравнительная грамматика».

До Шлегеля европейские ученые не шли дальше сопоставления отдельных слов, хотя и делали попытки сравнивать, по лексическому признаку отдельные языки и группы языков (Иозеф Скалигер еще в 16 веке писал о «языке со словом deusv> и «языке со словом Gott», разделяя» таким -образом романские и германские языки). Шлегель стал первым, кто описал системный метод сравнения языков по их внутренней- грамматической структуре. Сходство грамматик индоевропейских языков, по его словам,, «не' является случайным, таким,, которое можно было бы объяснить, смешением; напротив, оно затрагивает саму сущность и указывает на общее происхождение».

В своем исследовании Ф.Шлегель указал и на важность глагольной морфологии как основной, по его мнению, сферы сравнительного исследования: «Склонение дает меньше всего или почти ничего. Значительно показательнее спряжение».

Основу фундаментального труда Франца Боппа «Система спряжения санскритского языка» также составило описание систем глагольного спряжения индоевропейских языков. Бопп стал первым, кто поставил вопрос не только о том, в каком виде можно реконструировать индоевропейские форманты личного спряжения, но и о том, каково происхождение личных окончаний в индоевропейском.

На сегодняшний день глубина сравнительного изучения индоевропейской морфологии чрезвычайно велика. Тщательно и последовательно изучены все известные языки семьи, проведен анализ едва ли не каждой отдельно взятой морфемы как древних, так и новых индоевропейских языков и диалектов.

Вместе с тем глубокая проработка индоевропейской сравнительной морфологии поставила множество новых вопросов о происхождении и развитии отдельных ее элементов. В частности, по сей день не прекращается дискуссия об источниках происхождения системы индоевропейских показателей личных показателей: личных местоимений и личной глагольной флексии, их первоначальной семантике и путях развития от языка-основы до исторически засвидетельствованных языков.

Достижение ответов на эти вопросы в течение десятилетий движется по нескольким направлениям. В первую очередь, за истекшие двести лет была многократно расширена материальная база исследований в области морфологии. Компаративисты первой половины девятнадцатого века оперировали данными пяти-шести групп индоевропейских языков, преимущественно классических: древнегреческого, санскрита, латинского, германских языков. Постепенное привлечение к анализу данных других языков индоевропейской семьи позволило уточнить, а во многих случаях и пересмотреть первоначальную реконструкцию праязыка. Открытие и описание множества древних индоевропейских языков в двадцатом веке дало возможность сопоставить гипотезы с новыми данными и, в результате, существенно модифицировать взгляд на индоевропейскую морфологическую систему. Прежде всего речь идет об исследовании анатолийских и тохарских языков, а также, в меньшей степени, т.н. «малых» языков древней Европы и Малой Азии, таких как фракийского, иллирийского, фригийского и некоторых других.

Второе направление расширения исследований — работа по интенсификации, углублению внутренней реконструкции языков индоевропейской семьи. Важнейшую роль здесь сыграла разработка такой дисциплины, как диалектология. Эта отрасль лингвистики, интерес к которой резко усилился^ в эпоху «младограмматизма» второй половины XIX века в Европе, позволила значительно увеличить корпус грамматических и лексических данных множества языков, выйти за пределы канонических текстов, в. том числе и древних литературных языков.

Первые шаги сравнительного языкознания сопровождались созданием упрощённых схем постепенного диалектного дробления первоначального праязыкового единства. В основе этих схем лежала концепция разрастания «языкового древа», обоснованная в 1850-х годах и далее А.Шлейхером и Э.Лоттнером, а также представление о том, что факты исторических языков дадут возможность полностью воссоздать праязыковое состояние. Однако углубление в языковой материал довольно скоро рассеяло эти иллюзии, поставив исследователей перед лицом разнообразных и сложных фактов, не укладывавшихся ни в одну из схем диалектного членения праязыкового древа и не сводившихся к исходному единству.

В 60-е годы девятнадцатого века Х.Эбелем, А.Пикте и И.Шмидтом была выдвинута «теория волн», ставшая своеобразной альтернативой теории «языкового древа». В основе концепции И.Шмидта лежала идея о том, что древняя индоевропейская языковая область, подобно области распространения любого современного языка, представляла собой лингвистическую непрерывность, в разных направлениях пересекавшуюся многочисленными линиями распространения отдельных диалектных признаков, позже названных изоглоссами.

В ходе дальнейшего исследования' проблемы диалектного членения индоевропейского праязыка две обозначенные концепции не только не стали антиподами, но и фактически были объединены исследованиями В.Порцига, А.Мейе, И.А.Шмеллера, Ж.Жильерона, Г.Асколи, Х.Краэ, А.И. Соболевского и других выдающихся диалектологов. В двадцатом веке рождается такая дисциплина, как лингвистическая география- с её методикой выделения и анализа изоглосс, раскрывшая новые перспективы исследования диалектов праязыка.

На сегодняшний день данные индоевропейских диалектов? признаются одним из ценнейших источников исследования сравнительной морфологии, и работа по их изучению продолжается. Пока ещё не достигнуты однозначные решения относительно конкретных путей и этапов> разделения индоевропейского лингвистического единства. Споры продолжаются как. вокруг вопросов членения, группировки различных языковых общностей в пределах индоевропейского праязыкового ареала, так и вокруг вопросов относительной хронологии языковых фактов.

Проблема хронологии занимает центральное место в тематике исследований по сравнительной индоевропеистике. С одной стороны, постоянно отмечается некорректность соотнесения и сравнения фактов отдельных индоевропейских языков, письменно зафиксированных в различные эпохи (от середины II тысячелетия до н.э. до XVI века н.э., как древнеиндийский и литовский). С другой стороны, перед исследователями встаёт в полный рост комплекс вопросов, связанных с периодизацией развития самой индоевропейской общности и определением относительной степени архаичности или консервативности структуры отдельных языков, независимо от времени их письменной фиксации.

Именно поэтому метод внутренней реконструкции индоевропейского праязыка нуждался во внешнем подспорье, которым и стало в двадцатом веке открытие метода дальнего родства языков.

Исследования, посвящённые анализу сходств в различных семьях языков Евразии, появились в сравнительном языкознании сразу же после того, как были установлены границы между языками различных семей, то есть уже в первой половине девятнадцатого века. В эпоху становления сравнительно-исторического метода учёные, занимавшиеся такими сопоставлениями, вынуждены были ограничиваться констатацией отдельных лексических и, реже, морфологических схождений, большинство из которых в ходе дальнейшего анализа было безусловно отвергнуто — как совпадения или заимствования. Однако надо признать, что уже в девятнадцатом столетии среди множества фантастических теорий сближения различных языковых семей можно выделить ряд вполне надёжных и очевидных из существующих сходств.

В частности, логичные сравнения индоевропейских и финно-угорских языков были проведены в ранних работах И.Куно, Н.Андерсона, Ф.Кеппена. В дальнейшем эти исследования были систематизированы в более строгих рамках сравнительно-исторического метода. В частности, подробную сводку грамматических и лексических схождений между индоевропейскими и уральскими языками даёт в своих работах начала двадцатого века К.Виклунд, а первый опыт разработки фонетических соответствий между двумя семьями языков предпринимает Х.Шелд в 1927 году. Наконец, крупнейший уралист двадцатого века Б.Коллиндер систематизировал методику сравнения и предложил сближения между семьями на основании разработанных им фонетических соответствий — большинство из этих сближений принимаются современными исследователями как верные.

Большую роль в сравнительном изучении языков Евразии сыграла урало-алтайская гипотеза, развитие которой шло практически параллельно с развитием алтайского языкознания. Исторически урало-алтайская гипотеза, еще на «донаучной» стадии исследования, возникла раньше собственно алтайской. Выдающиеся исследователи XVIII-XIX столетий Й. фон Страленберг, М.Мюллер и особенно М.А. Кастрен в своих трудах пытались обосновать родство финно-угорских, самодийских языков и языков трех групп алтайской семьи. Урало-алтайская гипотеза процветала в Европе в середине и второй половине девятнадцатого века, когда были написаны труды М.А. Кастрена, Ж.Шимони, Г.Асколи, В.Шотта, Г.Винклера и других.

В двадцатом веке наиболее яркими последователями урало-алтайской теории стали крупнейшие уралисты Б.Коллиндер, М.Рясянен, а также Д.Шинор. Эти исследователи в своих трудах справедливо указывали на значительное сходство морфологической структуры уральских и алтайских языков, их агглютинативный характер, пытались обосновать лексические схождения, в частности, в системе личных местоимений — где они больше всего бросаются в глаза. Вместе с тем, урало-алтайская гипотеза, став безусловно полезным шагом вперед в исследовании языков Евразии, в то же время существенным образом негативно повлияла на восприятие лингвистическим научным сообществом гипотез родства алтайских языков.

Причина этого лежит в том, что урало-алтайская гипотеза с самого ее возникновения и вплоть до двадцатого столетия была проработана слабо и предоставляла лишь неубедительные доказательства, к которым скептически относилось большинство ученых. Делались попытки «привязать» к урало-алтайским языкам и другие языки континента, как вымершие, так и современные: аккадский (и другие семитские), шумерский, нивхский, айнский и прочие. Эти попытки, будучи не подтвержденными научными данными, не могли не вызвать рост скепсиса в лингвистическом сообществе по поводу дальнего родства вообще и генетической аффилированности уральских и алтайских языков между собой.

Частично охлаждение интереса к алтаистике и урало-алтаистике в середине двадцатого века было связано и с расовыми теориями фашистской Германии, пропаганда которых на некоторое время сделала политически некорректным изучение удаленного родства языков. Кроме того, ставшие популярными на Западе труды Н.Н. Поппе, не сумевшего должным образом отделить заимствования от исконно родственных лексем, подготовили благодатную почву для «опровержений» алтайской теории. При этом, к сожалению, в трудах западных ученых не упоминались выдающиеся труды советских алтаистов.

Родоначальником индоевропейско-картвельского сравнения стал ещё Франц Бопп, в 1847 предпринявший попытку описания морфологических сходств двух семей языков. Однако на тот момент картвельское языкознание находилось ещё в зачаточном состоянии, что не могло не привести этот опыт к неудаче. В дальнейшем сопоставления картвельских языков с индоевропейскими и уральскими продвинулись более существенно в работах конца девятнадцатого века Б.Мункачи и А.Глейе.

Основатель научного исследования дравидийских языков Р.Колдуэлл в своей сравнительной грамматике, изданной в 1875 году, сопоставляет лексический, морфологический и словообразовательный материал дравидийских языков с соответствующими данными уралистики и алтаистики, что приводит его к гипотезе об их едином происхождении в рамках т.н. «скифской» семьи языков. В двадцатом веке урало-дравидийское сравнения серьёзно продвинулось вперёд усилиями таких учёных, как Т.Бэрроу, Ф.Шрадер, К.Боуда, а также М.С. Андронов.

Работы Г.Мёллера и его последователя А.Кюни, изданные в первой половине двадцатого столетия по вопросам индоевропейско-семитских языковых связей, во многом предопределили направления исследований этих вопросов на протяжении многих десятилетий. К сожалению, Г.Мёллер в своей реконструкции фонетических соответствий предложил такое количество схождений, что каждой фонеме индоевропейского праязыка соответствовало до 5-6 фонем семитского, и наоборот. Это, безусловно, не могло не привести к массовым ошибкам, многие из которых, надо признать, на сегодняшний день повторяются западными исследователями, такими как А.Бомхард и А.Кернс. Кроме того, в работах Г.Мёллера не учитываются данные других групп афразийской языковой семьи, кроме собственно семитской.

Отдельные исследования по вопросам генетических взаимоотношений языков различных семей Евразии в начале двадцатого века наконец были объединены и систематизированы. В 1908 А.Тромбетти стал первым, кто детально сравнил личные местоимения шести языковых семей и на основании этого сравнения сделал вывод об их общем происхождении. В том же 1908 году независимо от него Х.Педерсен использовал аргумент общности личных показателей для обоснования генетического родства между индоевропейскими, уральскими и алтайскими языками, которые он причислил к постулированной им «ностратической» общности языков. В своей работе (Pedersen 1908: 342343) автор предположил также гипотетическое родство ностратических с эскимосскими языками - опять же на основании сходства систем личных показателей.

Системное сравнение ностратических языков и изучение ностратического наследия в индоевропейских языках началось в 60-х годах двадцатого века с появлением трудов В.М. Иллич-Свитыча и А.Б. Долгопольского. В начале 1960-х годов, двигаясь по стопам более ранних исследователей, советский ученый В.М. Иллич-Свитыч разработал и обосновал ностратическую гипотезу о родстве индоевропейского, алтайского, уральского, дравидийского, картвельского и афразийского праязыков между собой. и

Ностратическое языкознание существенно расширило кругозор исследований. Как писал Платон, научный исследователь «продвигаясь к неизвестному, приходит к истинным началам всего и, лишь постигнув их, . вновь нисходит» («Государство», §509d-). Именно такое значение имеет ностратика для исследования индоевропейских языков. Появилась возможность подтвердить многие гипотезы о развитии и происхождении отдельных элементов и целых систем грамматической структуры языка. Если до возникновения ностратики исследователи индоевропейской морфологии вынуждены были ограничиваться внутренними данными семьи, то с ее появлением область исследований многократно расширилась. Доказательство родства языков ностратической макросемьи позволяет уточнить и более детально проанализировать многие аспекты морфологической системы индоевропейских языков.

В первом томе «Опыта сравнения ностратических языков» (1971) В.М. Иллич-Свитыч приводит краткий сравнительный анализ реконструкции ностратических личных местоимений и показателей лица глагола, подробный анализ некоторых из них нашёл отражение в томе втором (1976). Многим из приводимых форм сопутствует знак вопроса, которым автор показывал свою недостаточную уверенность в правильной реконструкции форманта или его семантики.

Последние изыскания В.М. Иллич-Свитыча в области морфологии личных местоимений нашли отражение в черновике его статьи «Основные черты праязыка ностратической языковой семьи», написанной, по-видимому, в 1965 году. Материалы этого черновика были систематизированы и опубликованы В.А. Дыбо в его статье (Dybo 2004).

А.Б. Долгопольский впервые уделяет особое внимание реконструкции личных местоимений ностратического праязыка в отдельном исследовании (Dolgopolsky 1984), касаясь этого вопроса также в ряде других работ (Долгопольский 1972, Dolgopolsky 2005), а также в готовящемся к печати «Ностратическом словаре» (ND). Черновая версия словаря содержит детальные статьи по отдельным формантам лица, не делая разграничения между независимыми и связанными показателями. А.Б. Долгопольскому принадлежит обоснование гипотезы о преимущественно аналитическом характере ностратической морфологии и последующей грамматикализации ранее самостоятельных синтаксических элементов при создании системы индоевропейского глагольного спряжения (Dolgopolsky 2005).

Важную роль в разработке аппарата данных внешнего сравнения для реконструкции индоевропейской морфологии показателей лица сыграли работы Вяч.Вс. Иванова (1979, 1981, а также совместно с Т.В. Гамкрелидзе 1984). В частности, Вяч.Вс. Иванов значительно продвинул вперед обоснование на ностратическом материале известной современной гипотезы о двух сериях индоевропейских личных глагольных окончаний, а также (в т.ч. совместно с Т.В. Гамкрелидзе) разработал гипотезу об активной типологии раннеиндоевропейского глагола. Описанная в той же работе точка зрения о ранговой структуре индоевропейских глагольных словоформ позволила более точно систематизировать личные показатели в языке.

В последнее время Вяч.Вс. Иванов пришёл к выводу о существовании в ностратическом праязыке двух серий личных местоимений - а именно прямого и косвенного (устное сообщение, 2007). Эта точка зрения поддерживается и обосновывается в настоящей работе.

В 1980-е годы С.А. Старостину удалось доработать методику дальнего сравнения между праязыками и сделать важный шаг в направлении доказательства теории макросемей. В. своем исследовании (1984) С.А. Старостин доказал существование второй - сино-кавказской — макросемьи языков, чем в значительной степени упрочил теоретический базис всей теории дальнего родства языков.

Внешнему сравнению изучаемого аспекта индоевропейской морфологии с морфологией других языков ностратической макросемьи посвятили ряд исследований российские и зарубежные исследователи: Е.А. Хелимский (1982, 2000), П.Хайду (1985), Б.Коллиндер (Collinder 1960), А.Бомхард (Bomhard 2003), Дж.Гринберг (Greenberg 2000), Ф.Кортландт (Kortlandt 2004), В.Блажек (Blazek 1995), И.Хегедюш (Hegediis 1994) и другие.

В данной работе мы придерживаемся ностратической гипотезы В.М. Иллич-Свитыча в том доработанном виде, в каком она представлена в трудах его последователей в течение последних двух десятилетий. Мы исходим из положения, что ностратическая макросемья языков существует, и в её рамках может быть проведено внешнее сравнение индоевропейских языков с языками других семей Евразии.

Подобное убеждение автора настоящего исследования основывается на нескольких базовых соображениях.

Прежде всего, мы исходим из наличия регулярных фонетических соответствий, установленных для языков различных семей Евразии В.М. Иллич-Свитычем (1971), А.Б. Долгопольским (Dolgopolsky 1998), С.А. Старостиным с соавторами (EDAL) и другими представителями ностратического языкознания. Данные соответствия хорошо обоснованы с помощью обширного корпуса лингвистических данных и со строгой опорой на общепринятый сравнительный метод в языкознании. Система фонетических соответствий между ностратическими языками и реконструкция фонетической системы самого ностратического праязыка, впрочем, продолжают постоянно уточняться в настоящее время в трудах как российских, так и зарубежных лингвистов, многие из которых названы выше.

Во-вторых, наличие ностратической макросемьи языков доказывается данными лексикостатистики и глоттохронологии, успешно применяющимися в последние десятилетия для уточнения генеалогической классификации языков мира. Уточнённый метод глоттохронологии, доработанный С.А. Старостиным (Старостин 1989), значительно повысил планку достоверности анализируемых данных и позволяет на сегодняшний день исследовать генетические связи языков на глубине до 15-18 тысяч лет, в то время как существование ностратического праязыка постулируется.на уровне 12-15 тысяч лет назад.

В-третьих, существует значительный корпус сравнительного материала морфем, реконструируемых для ностратического праязыка. Безусловно, одной из наиболее разработанных категорий ностратической морфологии являются личные показатели (точнее, личные местоимения), однако существуют и другие классы морфем, реконструкцию которых на ностратическом уровне можно считать доказанной. Это ряд именных показателей синтаксических ролей, близких по значению падежным (аккузатив, генитив, возможно, датив), словообразовательные аффиксы, некоторые показатели глагольных категорий, указательные местоимения, показатели множественного числа. И хотя работа по реконструкции логичной и взаимосвязанной ностратической морфологии на сегодняшний день находится лишь на начальном этапе, уже можно говорить о некоторых подсистемах морфологии, существование которых доказано с использованием сравнительно-исторического метода.

В этой связи, автор настоящей работы считает возможным опираться -в своём исследовании на достижения ностратического языкознания.

Следует отдельно остановиться на вопросе о классификации ностратических языков, так как от этой нашей позиции зависит объём привлекаемого для анализа языкового материала.

Ностратическая гипотеза, предложенная в 1960-х годах двадцатого века В.М. Иллич-Свитычем, включает в состав макросемьи шесть семей языков: индоевропейскую, дравидийскую, алтайскую, уральскую, картвельскую и семито-хамитскую (афразийскую). А.Б. Долгопольский, приблизительно в то же время разработавший свою «сибироевропейскую» гипотезу, вводит в состав макросемьи также эскимосско-алеутские языки — их ещё в начале двадцатого века причислял к ностратическим Х.Педерсен, - однако исключает дравидийские (Долгопольский 1964; 1965). В своих последующих работах (Dolgopolsky 1984) он также принимает гипотезу о генетическом родстве ностратических языков - уже вместе с дравидийскими - с чукотско-камчатскими и нивхским языками.

В 1990 году С.А. Старостин сделал вывод о значительно более отдалённом родстве афразийских языков с другими ностратическими, чем последних между собой (Starostin 1990). В дальнейшем эту точку зрения поддержали другие исследователи, в т.ч. А.Ю. Милитарёв, а также А.Манастер-Рамер и В.В. Шеворошкин, заметив, что афразийский является скорее «сестрой» ностратического, нежели «дочерью» (Shevoroshkin -Manaster Ramer 1991). Подобное мнение в настоящее время разделяет, кажется, большинство ностратистов.

В* то же время учёные ностратической школы провели ряд исследований, сблизивших языки основных семей Евразии с чукотско-камчатскими и эскимосско-алеутскими. Особенно следует отметить работы А.Н. Головастикова, А.Б. Долгопольского (Dolgopolsky 1972), а также О.А. Мудрака (Mudrak 1989; Мудрак 2000).

Представители американской школы дальнего родства занимают по вопросу классификации языков позиции, всё более сближающиеся с современными воззрениями т.н. «московских ностратистов». В частности, Дж.Гринберг объединяет в состав «евразийской» макросемьи индоевропейские, алтайские, уральские, чукотско-камчатские, эскимосско-алеутские, нивхский и айнский языки, признавая в то же время, что картвельские и афразийские также имеют основания для констатации генетического родства с «евразийскими» (Greenberg 1987; 2000).

Последняя работа А.Бомхарда объединяет позиции Гринберга и точку зрения классической ностратики, добавляя сюда же этрусский, шумерский и эламский языки (Bomhard 2003).

Таким образом, можно считать общепризнанным тот факт, что основные языковые семьи Евразии находятся между собой в отношениях генетического родства. При этом степень этого родства может быть различной между отдельными семьями.

В настоящей работе мы принимаем именно такую точку зрения. При сравнительном анализе в настоящей работе используются данные следующих языков, генетическое родство которых с индоевропейскими может считаться доказанным:

• алтайские;

• дравидийские;

• картвельские;

• уральские;

• афразийские;

• чукотско-камчатские;

• эскимосско-алеутские.

В то же время «ностратическими» будут именоваться по традиции лишь первые четыре из них, а также собственно индоевропейский, составляющие вместе «ядро» макросемьи. Материал трёх последних языковых семей используется в качестве вспомогательного или даётся в качестве информации для будущего анализа. В отдельных случаях привлекаются также данные древних языков Европы и Передней Азии -таких, как этрусский, шумерский, эламский, а также малых изолированных языков Дальнего Востока - нивхского и айнского. Несмотря на недоказанность их генетического родства с ностратическими, их включение в анализ оправдывается в том числе и тем, что все они находились в тесном контакте с теми или иными индоевропейскими и — шире — ностратическими языками, а следовательно, могли разделять с ними определённые ареальные особенности.

Большую роль в анализе происхождения и развития индоевропейских показателей лица играют работы по лингвистической типологии, ставшей в двадцатом веке одним из важнейших направлений научного развития лингвистики.

Значение данных лингвистической типологии для сравнительной морфологии в современный период неуклонно возрастают, позволяя оценить многие гипотетические реконструкции с теоретической точки зрения, и построить логичные парадигмы морфологических показателей: Современная сравнительная морфология не может уже, подобно трудам середины XX века, ограничиваться реконструкцией некоторого количества служебных морфем с расплывчатыми синтаксическим значением. Сегодня реконструкция морфологии праязыка - это воссоздание целостных систем, функционирующих в языке и подверженных таким же закономерностям, как и системы живых языков. Данные типологии позволяют провести более качественный системный анализ, построить непротиворечивые парадигмы морфологических показателей и, таким образом, аргументировать многие процессы доисторического развития языка либо, напротив, отклонить многие гипотезы из-за их типологической необоснованности.

Особенное развитие типологическое языкознание получило в трудах американской лингвистической школы, . основанной на трудах Дж.Гринберга (Greenberg 1963), Т.Гивона (Givon 1971), П.Хоппера и Э.Трауготт (Hopper - Traugott 2003) и других. В Европе такое же значение имели труды участников Пражского лингвистического кружка, в т.ч. Н.С. Трубецкого (1987), P.O. Якобсона (1963).

В частности, учение Дж.Гринберга о лингвистических универсалиях, хотя и носит явно несовершенный характер, внесло свой вклад в типологическую систематизацию языков мира.

Необходимо особенно отметить работы по синхронному исследованию и систематизации маркеров лица в различных языках мира. В качестве особо важных и наиболее современных научных вех в этой области можно отметить работы Г.Корбетта (Corbett 2006), А.Северской (Siewierska 2004), М.Сисоу (Cysouw 2003), в которых детально анализируются и сопоставляются различные системы и парадигмы показателей лица в различных языках, приводятся важные статистические данные на больших массивах языкового материала, делаются отдельные выводы по диахроническому развитию маркеров лица в языках мира, в т.ч. в индоевропейских языках.

В отечественной литературе также существует ряд качественных современных работ по типологическому языкознанию. Применительно-к грамматическим исследованиям, можно выделить труды. И.А. Мельчука (1997-2006) и В.А. Плунгяна (2003) по общей морфологии.

Материал и выводы данных работ широко используются в настоящем исследовании.

Описанные выше источники литературы по индоевропейскому и ностратическому языкознанию, теоретической морфологии и лингвистической типологии позволяют построить комплексное и системное исследование генезиса личных показателей индоевропейских языков в свете данных внешнего сравнения.

Основной целью работы является сравнительный анализ морфологии показателей лица в индоевропейских языках и других языках ностратической макросемьи и реконструкция системы личных показателей (как личных местоимений, так и глагольных показателей лица) ностратического праязыка. Эта цель, по мнению автора, может быть достигнута посредством выполнения нескольких задач:

1. Анализ морфологии показателей лица в языках, входящих в ностратическую макросемью, и последующая реконструкция материальной формы и грамматических значений показателей лица в ностратических языках.

2. На основании реконструкции отдельных показателей, реконструкция целостной, синтаксически обоснованной парадигмы показателей лица в ностратическом праязыке.

3. Анализ диахронических процессов в языках мира, сходных с процессами и явлениями в ностратических языках, и демонстрация типологической обоснованности реконструированной парадигмы показателей лица в ностратическом праязыке.

На, сегодняшний день такого исследования в литературе не существует. Между тем данная тема, безусловно, требует детальной проработки в рамках отдельного исследования, призванного описать современное состояние изучения вопросов зарождения и развития системы показателей лица в индоевропейских языках, проанализировать гипотезы ее происхождения с привлечением данных внешнего сравнения с другими языками ностратической макросемьи.

Научная новизна данного исследования заключается в следующем.

1. Впервые в сравнительно-историческом языкознании делается попытка реконструировать и обосновать не отдельные личные показатели, а логичную и целостную парадигму показателей лица в ностратическом праязыке, а также проследить пути её развития в языках-потомках ностратического, прежде всего в индоевропейских языках.

Впервые суммируются достижения ностратического языкознания последних лет в области морфологии, последовательно анализируются все основы показателей лица в индоевропейских языках - как глагольные, так и местоименные - на основе чего воссоздаётся синтаксическое значение ностратических личных маркеров и структура их парадигматического противопоставления.

2. Впервые при анализе синтаксиса и построении- парадигмы показателей лица в ностратическом праязыке широко используются данные исследований в области структурной типологии языков мира, осуществляется последовательный синтез достижений сравнительно-исторического и синхронного языкознания, применение типологического подхода к данным праязыковой реконструкции.

Подобная опора на типологические параллели позволяет оценить реалистичность и функциональность воссоздаваемой системы показателей, обосновать результаты сравнительного анализа.

3. В диссертации» выдвигается и обосновывается ряд важных гипотез в области реконструкции морфологии личных показателей ностратического и индоевропейского праязыков: а) доказана ошибочность реконструкции множества синонимичных показателей лица, существование которых предполагалось в предыдущих исследованиях; б) прослежен генезис двойственного числа личных местоимений и глагольных аффиксов лица в индоевропейском праязыке, доказано отсутствие данной категории в ностратическом праязыке и её инновационность в индоевропейском праязыке; в) доказано отсутствие категории инклюзивности / эксклюзивности в ностратическом праязыке, показаны источники^ формирования данной категории в отдельных ностратических языках; г) установлено неместоименное происхождение личного показателя *nV, широко представленного в местоименных системах ностратических языков.

Настоящая работа построена по традиционному принципу анализа данных внешнего сравнения индоевропейской морфологии с языками других семей, входящих в ностратическую макросемью. В Главе 1 даётся краткое описание истории исследований и реконструкции индоевропейских личных местоимений и показателей лица глагола. Приводятся реконструкции основных парадигм показателей лица в праязыке, наиболее устоявшиеся в языкознании гипотезы о происхождении личных маркеров. Также в первой главе дана ретроспектива современных исследований в области типологии генезиса показателей лица в языках мира.

В Главах 2 и 3 представлен детальный анализ развития и функционирования рефлексов основных показателей 1 и 2 лица в индоевропейских языках в сравнении с данными других языков ностратической макросемьи. Глава 2 полностью посвящена показателям первого лица, в Главе 3 описаны показатели второго лица. Основы показателей приводятся в последовательном порядке в рамках отдельных параграфов. Обе главы завершаются выводами о реконструкции ностратических показателей первого и второго лица, соответственно.

Глава 4 настоящего исследования является наиболее инновационной частью работы и посвящена реконструкции парадигматической структуры личного маркирования в ностратических языках, а также объяснению её функционального и семантического полей в рамках тех сведений о структуре ностратического праязыка; которыми мы обладаем на данный момент.

Основные выводы работы и проблемы для дальнейшего исследования ностратической морфологии личных показателей содержатся в Заключении.

В качестве приложений к диссертации добавлены сравнительные таблицы парадигм показателей лица в индоевропейских (Приложение 1) и других ностратических (Приложение 2) языках. Таблицы разработаны для языков различных групп, представляющих более или менее репрезентативную выборку из общего массива языков, и содержат сведения как о независимых (личные местоимения), так и связанных (глагольные и именные аффиксы) показателях лица.

Основным научным методом для автора настоящего исследования служит классический сравнительно-исторический метод, разработанный в XIX веке представителями т.н. «младограмматической» школы (К.Бругман, А.Мейе) и доработанный для исследований дальнего родства в двадцатом столетии (В.М. Иллич-Свитыч, О.А. Старостин). Кроме того, в ряде случаев применяются результаты сопоставительного метода, присущего т.н. «американской» школе описательной и типологической лингвистики (Т.Гивон, П.Хоппер, Г.Корбетт).

В ходе анализа, проводимого в настоящем исследовании, рассмотрение личных показателей будет ограничено первым и вторым лицами. Подобное ограничение принято с учётом того, что маркеры третьего лица в индоевропейских языках происходят из указательных местоимений и требуют совершенно иного подхода к их реконструкции и морфологическому анализу, нежели показатели 1-2 лица. Во множестве случаев, кроме того, формы третьего лица являются немаркированными, т.е. не имеют личного окончания, что позволяет предположить аналогичное положение вещей и для праязыка.

В лингвистической литературе принято мнение, что «существует фундаментальная разница между первым и вторым лицами, с одной стороны, и третьим лицом, с другой» (Lyons 1977: 638). Эта разница обычно объясняется тем, что первое и второе лица обозначаются личными показателями, в то время как третье лицо может быть выражено любой именной лексической единицей. Очевидно, именно поэтому во множестве языков при наличии показателей первых двух лиц третье лицо не имеет особых показателей и нередко использует указательные местоимения. Типологически демонстративы в абсолютном большинстве языков мира являются источником происхождения личных местоимений третьего лица, то же можно с уверенностью сказать о многих языках ностратической макросемьи, напр. дравидийских (Старостин 2006: 102), алтайских, уральских, а также афразийских (Гранде 1972: 203). В результате многие лингвисты называют третье лицо «не-лицом», т.е. не включают его в систему анализа показателей лица (Benveniste 1971).

Научно-практическое значение исследования вопросов внешнего сравнения индоевропейских показателей лица можно оценить как высокое. Происхождение показателей лица, в особенности личных глагольных аффиксов, в индоевропейских языках многими исследователями воспринималось как заведомая terra incognita. Во второй половине девятнадцатого века Ф. де Соссюр писал: «Лингвисты бесконечно спорят об индоевропейских формах *es-mi, *ed-mi и т.д. Были ли элементы es-, ed-когда-то, в отдаленном прошлом, подлинными словами, которые впоследствии агглютинировались с другими словами mi, ti, или же *es-mi, *es-ti явились в результате соединения с элементами, извлеченными из иных сложных единиц того же порядка, что означало бы отнесение агглютинации к эпохе, предшествовавшей образованию индоевропейских окончаний? При отсутствии исторической документации вопрос этот, по-видимому, неразрешим» (1999: 179).

Подобная точка зрения свидетельствует о некоем существовавшем во второй половине девятнадцатого столетия «потолке» исследования вопроса при опоре на внутреннюю реконструкцию индоевропейского праязыка.

Преодоление этого барьера с помощью данных внешнего сравнения и с дополнительной опорой на широкий корпус типологических данных -задача современного сравнительно-исторического языкознания, и можно ответить Ф. де Соссюру словами одного из основателей ностратического языкознания В.М. Иллич-Свитыча о том, что только внедрение в анализ данных внешнего сравнения поможет «вывести индоевропеистику из тупика бесконечно разнообразных и в равной степени недоказуемых интерпретаций только индоевропейских фактов» (1971: 41).

Сегодня, после двух столетий существования научной дисциплины сравнительно-исторического языкознания, эта задача может считаться разрешимой. Ее успешное решение, без сомнения, выведет индоевропеистику на новый уровень познания праязыка в широком смысле, путей его развития и трансформации.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Роль данных внешнего сравнения для реконструкции индоевропейских показателей лица"

3.5. Выводы о реконструкции показателей второго лица

Двумя показателями второго лица в индоевропейских языках, восходящими к ностратическому праязыку, являются *sV и *tV. Их бинарное противопоставление имеет древнее происхождение и уходит корнями в ностратическое языковое состояние, так как рефлексы двух указанных показателей присутствуют в большинстве ностратических диалектов.

Представляется, что на основании рассмотренного материала можно сделать вывод о сущности этого противопоставления в ностратическом праязыке. Здесь, по-видимому, мы имеем дело с ситуацией, аналогичной первому лицу: дихотомией интранзитивно-стативного показателя *tV и транзитивного *sV.

Действительно, стативная природа *tV отчётливо проявляется в индоевропейских перфектных окончаниях, восходящих к стативу, в дравидийском связанном форманте *-ti, а также в афразийских перфективных префиксах. Производные от *tV обычно выступают в функции независимого личного местоимения в прямом падеже. Во многих языках показатель 1 л. субъекта интранзитива *qV и 2 л. *tV функционируют в составе одной парадигмы. К сожалению, ситуация в ностратических языках во многом затемнена процессами аналогического выравнивания и, возможно, поздним смешением зубных *t и *s, их поздней взаимной ассимиляцией (но не на уровне ностратического!) - так, к примеру, в тюркских языках сохраняется только *sV, а в монгольских -только *tV, и лишь приведённые выше данные тунгусо-маньчжурского инклюзива позволяют, возможно, реконструировать для общеалтайского оба показателя.

В то же время показатель *,уКреже играет роль личного местоимения - можно назвать лишь те случаи, где эта косвенная основа в парадигме местоимений вытесняет прямую. В глагольной же системе *s V появляется чаще, так как служит маркером субъекта транзитивных глаголов. При перестройке морфологической структуры и появлении противопоставления актива / перфекта, а далее к созданию временной системы настоящее / прошедшее время *sV логично становится показателем субъекта презентных форм глагола. Особенно чётко это проявилось в индоевропейских языках.

Другие показатели 2 лица, употребляющиеся в индоевропейских языках, имеют, по-видимому, позднее происхождение и являются собственно индоевропейскими инновациями.

Так, показатель *wV во множественном и двойственном числах имеет абсолютную параллель в системе 1 лица и, как было показано выше, происходит из числительного «два», распространившегося на формы двойственного и (позже?) множественного числа обоих лиц.

Показатель *уи- наименее понятен, находит немного убедительных параллелей в ностратических языках и может иметь демонстративное или другое неличное происхождение. Самостоятельных показателей лица в индоевропейском он не образует14, присоединяясь в качестве проклитики к показателю *wV. Можно, таким образом, предположить его позднее неличное происхождение.

Суммируя вышесказанное, для ностратического праязыка можно восстановить два основных показателя второго лица, различающихся по признакам активности/стативности и транзитивности/абсолютивности:

Заключение.

В заключение необходимо рассмотреть несколько важных вопросов, представляющих интерес для дальнейших исследований морфологии показателей лица в ностратических языках

Прежде всего необходимо констатировать, что свидетельства языков-потомков ностратического демонстрируют различные пути трансформации указанной парадигмы показателей лица в рамках ряда естественных языковых процессов.

Одним из них является известный типологический процесс выравнивания личных местоимений в составе парадигм. Личные местоимения-«соседи» по парадигме нередко уподобляются друг другу как по горизонтали (формы прямого и косвенных падежей), где они чрезвычайно часто полностью уподобляются друг другу, так и по вертикали (первое и второе лицо), где они «рифмуются» друг с другом по вокализму, ударению, количеству слогов. Подобные процессы, примеры которых из различных языков мира приводятся в диссертации, засвидетельствованы и в ностратических языках.

Так, в индоевропейском втором лице прямая основа *tV вытеснила косвенную; в первом же лице, напротив, в ряде индоевропейских языков происходит обратный процесс - вытеснение изолированного личного местоимения *eg'Ho(m) косвенной основой *mV— что произошло и во многих других языках иостратической макросемьи. В этом конкретном случае роль, по-видимому, сыграла универсализация *т V как показателя первого лица.

Примеры взаимного уподобления форм разных лиц типа латинского nos — vos или чувашского ерё - ese также свидетельствуют о том, что изменения систем личных местоимений (и - шире - личных показателей) представляют собой структурные перестройки парадигм, а не хаотические сдвиги отдельных форм и граммем. Необходимо поэтому при диахроническом анализе рассматривать не отдельные показатели лица - их реконструкция может являться лишь первым этапом исследования - но системы показателей в комплексе. Именно отсутствие системного, парадигматического подхода при описании ностратических местоимений являлось причиной неудач многих предыдущих исследований.

Во многих языках ностратические соотношения были нарушены в связи с коренной перестройкой морфологии, в ходе которой многие показатели могли выпасть из системы или испытать сдвиг значения в связи с модификацией синтаксического строя. Ностратический показатель интранзитива-статива 1 л. *qV в алтайских языках повсюду отмирает в связи с элиминированием старого перфекта, и лишь в тюркских языках его след рудиментарно сохраняется - вполне логично — в парадигме претерита (ср. параллель в эскимосско-алеутских языках, которые принято сближать с алтайскими). Дальнейшее выравнивание парадигмы вполне может привести к исчезновению и его, т.к. показателем претерита в тюркском является сегодня уже не личный маркер, а специальный аффикс типа тур. -di-.

Фонетические процессы, обычные при грамматикализации, также существенно видоизменили первоначальное состояние показателей лица. Сильно затемнены многие фонетические процессы, в частности, приведшие в ряде языков к смешению близких по месту образования фонем *s и */ в различных ностратических языках (напр., в уральских, алтайских), в то время как на ностратическом уровне этого смешения не отмечается. Фонетическое развитие в рамках грамматикализации всегда приводит к укорачиванию и звуковому выравниванию морфем, и ностратические языки не являются исключением.

Важно также указать, что местоимения, хотя и принадлежат к числу наиболее стабильных единиц базовой лексики языка, не являются вечными и точно так же подвержены выпадению и замене, как и другие лексемы. Ошибкой многих исследователей ностратики (в т.ч. А.Бомхарда, Дж.Гринберга, отчасти А.Б. Долгопольского) является именно подход к местоимениям как к «извечной» категории - что не может не приводить к реконструкции 5-10 параллельных форм одного лица и числа с неясными синтаксическими различиями.

По нашему же мнению, члены парадигмы показателей лица, как и любой элемент морфологии, со временем начинают испытывать давление новых форм и формировать новые парадигмы. Это особенно касается связанных приглагольных форм показателей лица, произошедших из прежде независимых ностратических лексем. В процессе грамматикализации эти маркеры, прежде употреблявшиеся независимо, трансформируются в клитические, а затем и аффиксальные формы, в то время как на их месте могут возникнуть новые независимые местоимения. «Новые формы конкурируют с более старыми, потому что кажутся более выразительными, чем те, что имелись ранее. Эта конкуренция позволяет и даже способствует угасанию или потере более старых форм. Свидетельства письменного языка скорее подтверждают точку зрения о сосуществующих и конкурирующих друг с другом формах и конструкциях, нежели о циклах утери и обновления»15 (Hopper - Traugott2003: 124).

Этим процессом объясняется принятие в домен показателей лица новых и новых лексем, которые мы видим в различных ностратических языках. Источниками новых местоимений являются независимые лексические единицы: имена, наречия, числительные. Источниками новых местоимений являются независимые лексические единицы: как уже подробно описывалось выше в Главе 1, а также при анализе показателя *nV (параграф 2.4.), это могут быть имена (индонез. soya 'я' < малай. sahaya

15 ".Innovated forms compete with older ones because they are felt to be more expressive than what was available before. This competition allows, even encourages, the recession of coexisting competing forms and constructions, rather than a cycle of loss and renewal". слуга') (Cysouw 2003: 13), сочетания с именем (исп. Usted 'вы' < vuestra merced 'ваша милость'), другие местоимения (тибет. rang 'сам' > 'я'; рус. сам не знаю), а также числительные, к которым относится и индоевропейский показатель 1-2 л. дв.ч. и мн.ч. *wV. В семантическую сферу личных местоимений могут добавляться (в т.ч. в качестве связанных морфем) демонстративные, анафорические и прочие частицы, которые со временем, безусловно, затемняют первоначальную картину праязыкового состояния. При их анализе очень важно отделять рудименты древнего состояния от инноваций, а не сводить все показатели к единому синхронному состоянию.

В качестве ещё одного процесса, трансформирующего систему показателей лица, можно назвать процесс контаминации морфем в системах личных местоимений и глагольных аффиксов. Это явление, классическим случаем которого является построение множественного числа с помощью плюральных маркеров, а двойственного числа с помощью добавления числительного «два», широко засвидетельствовано в ностратических языках. Существуют и более редкие случаи контаминации, напр. приводимый Г.Корбетгом пример новоиндийского языка майтхили: tohar bap aelth-un твой отец пришёл.3.2 'пришёл твой отец'

В этом предложении глагол содержит персональный аффикс, выражающий как второе лицо (адресата), так и третье (субъекта высказывания), причём разных стилей вежливости (Corbett 2006: 61). Разумеется, речь здесь идёт о поздней контаминации, а не об индоарийском архаизме.

Сочетания маркеров разных лиц - также один из примеров контаминации при образовании, например, инклюзива, и уже цитируемая в данной работе монгольская форма bida < *bi-ta 'я и вы' может быть дополнена тунг, biti, miti, маньч. muse с инклюзивным значением (Рамстедт 1957: 71).

Отдельно проводится анализ вопроса о противопоставлении ностратических показателей лица по числу. Рассмотренные в диссертации данные не позволяют постулировать изначальный признак определённого числа ни для одного из четырёх реконструированных показателей лица. По видимому, противопоставление личных местоимений и личных глагольных показателей по числу формируется уже на базе индоевропейского праязыка и других ностратических диалектов, ставших отдельными языками. Нет несоответствия и в тех случаях, когда плюральный маркер местоимений не соответствует именным формантам множественного числа: как писал Э.Бенвенист, «в подавляющем большинстве языков местоименное множественное число не совпадает с именным»16 (Benvesniste 1966: 233).

Парадигма без морфологического различения числа, какой предстаёт перед нами ситуация в ностратическом - сравнительно редкое явление с точки зрения типологического языкознания. Дж.Гринберг в своей ранней и одной из самых известных работ (Greenberg 1963: 96) утверждает, что противопоставление личных местоимений по числу - универсальная категория языка. Это, безусловно, не так: современные работы по анализу показателей лица приводят довольно много примеров парадигм без признака числа. Таковы амазонский язык мура пираха, знаменитый отсутствием категории числа вообще, язык марикопа (группа юман), древнеяванский (кави), а также и менее экзотический классический китайский язык, где значение числа у имён и местоимений не грамматикализуется, а выражается только синтаксически (Siewierska 2004:

16 "Dans la grande majorite des langues, le pluriel pronominal ne coincide pas avec le pluriel nominal".

79; Cysouw 2003: 83-84). Представляется, что для изолирующих языков это вполне оправданная черта, а ностратическая морфология, как представляется, носила ярко выраженные характеристики аналитической.

Приводимые в диссертации свидетельства аналитического характера ностратической морфологии доказывают независимый характер личных показателей в ностратическом праязыке. Система глагольного спряжения, развитое состояние которой наблюдается во множестве более поздних языков различных семей, является инновацией, основы которой, тем не менее, были заложены ещё на ностратической почве.

Некоторый разбор типологии ностратической грамматической структуры произведён А.Б. Долгопольским в его статье (Dolgopolsky 2005). В ней обозначены следующие типологические критерии аналитизма праязыковой морфемы, основные из которых мы попробуем разобрать на примерах показателей лица:

1. Мобильность: в некоторых дочерних языках морфема предшествует лексической единице, в других - следует за ней. Здесь можно указать на префиксальный характер картвельских (и афразийских) личных показателей при суффиксальных маркерах аналогичного происхождения: *т, *s, *q. Недостаточная представительность «префиксальных» языков среди ностратических легко объяснима: в языках мира префиксальные системы вообще встречаются на порядок реже суффиксальных (Плунгян 2003: 89-90; Siewierska 2004: 164-165).

2. Морфема хранит следы первоначального аналитизма. Действительно, многие глагольные формы в ностратических языках сохраняют аномальное фонетическое развитие на стыках морфем, о чём свидетельствует и И.Хегедюш (Hegedus 1994).

3. В отдельных языках морфема сохраняет своё первоначальное независимое состояние, в то время как в других является связанной. Это правило верно в огромном множестве ностратических языков, сохранивших независимое личное местоимение наряду с однокоренным связанным глагольным или именным показателем - напр., индоевропейский глагольный аффикс *-те и уральское (как и картвельское) личное местоимение *те.

4. Наконец, важно сохранение в ностратических языках порядка слов типа SOV, отчётливо видного в т.ч. в системе личных показателей. В частности, говоря словами А.Б. Долгопольского, местоименное подлежащее в большинстве языков следует за сказуемым, а местоименное определение (притяжательный аффикс) — за именем существительным. Такой порядок слов сохраняется в индоевропейских, уральских, алтайских, дравидийских, а также в афразийских (кушитских) языках. Он же, весьма вероятно, может быть реконструирован для пракартвельского состояния.

Представляется, однако, очевидным, что в ностратическом праязыке уже начиналось формирование падежных отношений. Зачатком будущего местоименного склонения были, по-видимому, аккузативная форма с аффиксами *-т и *-t (первая из которых засвидетельствована в этом качестве в алтайских, уральских и индоевропейских языках), а также «общекосвенная» или притяжательная конструкция, оформляемая независимой постпозитивной частицей *nV. Впоследствии эта морфема оформляет генитивный падеж в большинстве семей ностратических языков.

Важно добавить, что падежные формы в составе парадигм личных местоимений во многих случаях заимствованы из именного склонения. Именные элементы прослеживаются в склонении местоимений во всех без исключения семьях ностратических языков (см. Приложения 1, 2). Это ещё раз подтверждает тезис автора о том, что процессы перестройки парадигм личных местоимений постоянны и не завершаются на этапе праязыка.

Обширный объём материала, который необходимый использовать при анализе данных внешнего сравнения индоевропейских языков, позволяет на сегодняшний день лишь наметить основные штрихи картины. Необходимо доработать подход к реконструкции пути развития ностратических показателей лица в различных языках макросемьи. По нашему мнению, настоящая работа является лишь одним из первых шагов в направлении научного изучения и реконструкции морфологии ностратических личных показателей.

Список научной литературыБабаев, Кирилл Владимирович, диссертация по теме "Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание"

1. Андронов 1978 - Андронов М.С. Сравнительная грамматика дравидийских языков. М., 1978.

2. Андронов 1994 Андронов М. Сравнительная грамматика дравидийских языков. М., 1994.

3. Баскаков 1981 Баскаков Н.А. Алтайская семья языков и ее изучение. М., 1981.

4. Бурлак 2000 Бурлак С.А. Историческая фонетика тохарских языков. М., 2000.

5. Бурлак Старостин 2001 - Бурлак С.А., Старостин С.А. Введение в лингвистическую компаративистику. М., 2001.

6. Бурлак Старостин 2005 - Бурлак С.А., Старостин С.А. Сравнительно-историческое языкознание. М., 2005.

7. Бюлер 2000 Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка. М., 2000.

8. Гамкрелидзе Иванов 1984 - Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Т. 1-3. М., 1984.

9. Головко 1997 Головко Е.В. Алеутский язык. // Языки мира. Палеоазиатские языки. М., 1997. С. 101-116.

10. Гранде 1972 Б.М. Гранде "Введение в сравнительное изучение семитских языков". М., 1972.

11. Груздева 1997 Груздева Е.Ю. Нивхский язык. // Языки мира. Палеоазиатские языки. М., 1997. С. 139-154.

12. Дельбрюк 1904 Дельбрюк Б. Введение в изучение языка. СПб., 1904.

13. Дини 2002 Дини У. Балтийские языки. М., 2002.

14. Долгопольский 1964 Долгопольский А.Б. Гипотеза древнейшего родства языковых семей Северной Европы с вероятностной точки зрения. // Вопросы языкознания, 1964, 2.

15. Долгопольский 1965 Долгопольский А.Б. Методы реконструкции общеиндоевропейского языка и сибироевропейская гипотеза. // Этимология 1964. М., 1965, стр. 259-270.

16. Долгопольский 1972 Долгопольский А.Б. Опыт реконструкции общеностратической грамматической системы. // Материалы Конференции по сравнительно-исторической грамматике индоевропейских языков. М., 1972. 32-34.

17. Дыбо 2006 Дыбо А.В. Реконструкция праогузского спряжения. // Orientalia et classica. Труды Института восточных культур и античности. Аспекты компаративистики 2. М., 2006. С. 257-281.

18. Дьяконов 1967 Дьяконов И.М. Языки древней Передней Азии. М., 1967.

19. Дьяконов 1979 Дьяконов И. М. Эламский язык. Языки Азии и Африки. Т. III. - М., 1979. - С. 37-49.

20. Дьяконов 1988 Дьяконов И.М. Афразийские языки. М., 1988.

21. Дьяконов 1991 Дьяконов И.М. Афразийские языки. Кн. I. Семитские языки. М., 1991.

22. Иванов Поливанов 2001 - Иванов А.И., Поливанов Е.Д. Грамматика современного китайского языка. М., 2001.

23. Иванов 1959 Иванов Вяч.Вс. Тохарские языки. М., 1959.

24. Иванов 1981 Иванов Вяч.Вс. Славянский, балтийский и раннебалканский глагол: индоевропейские истоки. М., 1981.

25. Иллич-Свитыч 1971, 1976 Иллич-Свитыч В.М. Опыт сравнения ностратических языков. Т.1-2. М., 1971, 1976.

26. Канева 2006 Канева И.Т. Шумерский язык. СПб., 2006.

27. Кипшидзе 1914 И.Кипшидзе. Грамматика мингрельского языка. СПб., 1914.

28. Климов 1964 Климов Г.А. Этимологический словарь картвельских языков. М., 1964.

29. Климов 1977 Климов Г.А. Типология языков активного строя. М., 1977.

30. Кононов 1980 Кононов А.Н. Грамматика языка тюркских рунических памятников VII-IX вв. Д., 1980.

31. Костеркина и др. 2001 Костеркина Н.Т., Момде А.Ч., Жданова Т.Ю. Словарь нганасанско-русский и русско-нганасанский. СПб., 2001.

32. Котвич 1962 Котвич В. Исследование по алтайским языкам. М., 1962.

33. Коуп 1963 Коуп А.Т. Грамматическая структура языка зулу. // Африканское языкознание. М., 1963.

34. Красухин 2004 Красухин К.Г. Аспекты индоевропейской реконструкции. М., 2004.

35. Майсак 2002 Майсак Т.А. Типология грамматикализации конструкций с глаголами движения и позиции. Диссертация на соискание учёной степени кандидата .филологических наук. М., 2002.

36. Майтинская 1955 Майтинская К.Е. Венгерский язык. Т. 1. М., 1955.

37. Мейе 1938 Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М., 1938.

38. Мейе 1951 Мейе А. Праславянский язык. М., 1951.

39. Мельчук 1997-2006 Мельчук И.А. Курс общей морфологии. Т. 15. Москва - Вена, 1997-2006.

40. Меновщиков 1997 Меновщиков Г.А. Азиатских эскимосов язык. // Языки мира. Палеоазиатские языки. М., 1997. С. 75-80.

41. О'Коррань 2007 О'Коррань А. Перфектные конструкции в островных кельтских языках. // ВЯ, 5, 2007. Стр. 73-88.

42. Ониани 1965 Ониани А.А. Относительно категории эксклюзива-инклюзива в картвельских языках. // Вестник ООН, 1965, 1.

43. ОФУЯ Основы финно-угорского языкознания. Марийский, пермские и угорские языки. М., 1976.

44. Палмайтис 1972 Палмайтис JI. Личные местоимения в связи с вопросом реконструкции бореальной грамматической системы. // Материалы Конференции по сравнительно-исторической грамматике индоевропейских языков. М., 1972. Стр. 63.

45. Палмайтис 1975 — Палмайтис JI. О личных местоимениях в бореальных языках. // Африканский этнографический сборник, 10, 1975, стр. 165-174.

46. Парфионович 2003 Парфионович Ю. Тибетский письменный язык. М., 2003.

47. Перельмутер 1953 Перельмутер И. А. Общеиндоевропейский и греческий глагол. М., 1953.

48. Перельмутер 1977 Перельмутер И.А. Общеиндоевропейский и греческий глагол. JL, 1977.

49. Плунгян 2003 Плунгян В.А. Общая морфология. М., 2003.

50. Поливанов 1931 Поливанов Е.Д. За марксистское языкознание. М., 1931, с. 10-35.

51. Порциг 1964 Порциг В. Членение индоевропейской языковой общности. М., 1964.

52. Рамстедт 1957 Рамстедт Г.И. Введение в алтайское языкознание. М., 1957.

53. Савченко 1960 Савченко А.Н. Проблема происхождения личных окончаний глагола в индоевропейском языке. Ростов-н-Д., 1960.

54. Савченко 1974 Савченко А.Н. Сравнительная грамматика индоевропейских языков. М., 1974.

55. Семереньи 1980 Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. М., 1980.

56. СИГТЯ Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Региональные реконструкции. М., 2002.

57. Сорокина 2001 Сорокина И.П. Нганасанский язык. // Языки Российской Федерации и соседних государств. М., 2001. Стр. 330338.

58. Соссюр 1999 де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. Екатеринбург, 1999.

59. Старостин 1984 Старостин С.А. Гипотеза о генетических связях синотибетских языков с енисейскими и северокавказскими языками. // Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока. М., 1984, стр. 19-38.

60. Старостин 1989 Старостин С.А. Сравнительно-историческое языкознание и лексикостатистика // Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока. Часть 1. 1989.

61. Старостин 2006 Старостин Г.С. Еще раз к вопросу о личных местоимениях в дравидийских языках. // Orientalia et Classica.

62. Труды Института восточных культур и античности. Аспекты компаративистики 2. М., 2006.

63. Суник 1978 Суник О. Местоимения "сам", "свой" и их морфологические дериваты в алтайских языках. // Очерки сравнительной морфологии алтайских языков. М., 1978, 232-268.

64. Тестелец 1995 Тестелец Я.Г. Сибилянты или комплексы в пракартвельском? (Классическая дилемма и некоторые новые аргументы). // ВЯ, 2, 1995, стр. 10-28.

65. Топоров 1961 Топоров В.Н. К вопросу об эволюции славянского и балтийского глагола. // Вопросы славянского языкознания, 5, 1961.

66. Тронский 2001 Тронский И.М. Общеиндоевропейское языковое состояние (вопросы реконструкции). М., 2001.

67. Трубецкой 1987 Трубецкой Н.С. Избранные труды по филологии. М., 1987.

68. Фасмер 1986 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1986.

69. Хайду 1985 Хайду П. Уральские народы и языки. М., 1985.

70. Хелимский 1979 Хелимский Е.А. Древнейшие угорско-самодийские языковые связи. Тарту, 1979.

71. Хелимский 1982 Хелимский Е.А. Древнейшие венгерско-самодийские языковые параллели: Лингвистическая и этногенетическая интерпретация. М., 1982.

72. Хелимский 2000 Хелимский Е.А. Компаративистика, уралистика. Лекции и статьи. М., 2000.

73. Чикобава 1976 Чикобава А. К генезису личного спряжения в грузинском языке. // Ежегодник иберийско-кавказского языкознания. III, 1976. Стр. 21-27.

74. Юдахин 1965 Юдахин К.К. Киргизско-русский словарь. М., 1965.

75. Якобсон 1963 Якобсон P.O. Типологические исследования и их вклад в сравнительно-историческое языкознание. // Новое в лингвистике. Вып. III. М., 1963. Стр. 95-105.

76. Adams 1988 Adams D. Tocharian Historical Phonology and Morphology. New Haven, 1988.

77. Adams 1999 Adams D. A dictionary of Tocharian B. Amsterdam, Atlanta, 1999.

78. Bader 1976 Bader F. Le present du verbe "etre" en l'indo-europeen. // BSL, 1976, LXXI, l,p. 27-111.

79. Beekes 1990 Beekes R.S.P. Vergelijkende taalwetenschap. Tussen Sanskrit en Nederlands. Utrecht, 1990.

80. Beekes 1995 Beekes R. Comparative Indo-European Linguistics: an Introduction. Amsterdam - Philadelphia, 1995.

81. Benveniste 1971 Benvenste E. Problems in General Linguistics. Miami, 1971.

82. Bergsland 1959 Bergsland K. The Eskimo-Uralic Hypothesis. // JSFO 61: 3-29.

83. Bergsland 1986 Bergsland K. Comparative Eskimo-Aleut phonology and lexicon. // Journal de la Societe Finno-Ougrienne, vol. 80, pp. 63137.

84. Blake 1934 Blake F.R. The origins of pronouns of the 1st and 2nd person. //American Journal of Philology, 55: 244-248, 1934.

85. Blazek 1992 Blazek V. The new Dravidian-Afroasiatic parallels. Preliminary report // Nostratic, Dene-Caucasian, Austric and Amerind, ed. V. Shevoroshkin. Bochum: Brockmeyer, 1992.

86. Blazek 1995 Blazek V. Indo-European Personal Pronouns (1st and 2nd persons). // Dhumbadji! Journal for the History of Language, 2:3, Dec 1995, pp. 1-15.

87. Bloch 1954 Bloch J. The Grammatical Structure of the Dravidian Languages. // Deccan College Handbook Series 3. Poona, 1954.

88. Bogoras 1922 Bogoras W. Chukchee. // Handbook of Americal Indian Languages, p. II. Washington, 1922. P. 631-903.

89. Bomhard 2003 Bomhard A. Reconstructing Proto-Nostratic. Charleston, 2003.

90. Bomhard Kerns 1994 - Bomhard A., Kerns J. The Nostratic Macrofamily: A Study in Distant Linguistic Relationship. Berlin, 1994.

91. Brugmann 1904 Brugmann K. Kurze vergleichende Grammatik der indogermanischen Sprachen. Hdlb., 1904.

92. Brugmann Delbruck 1897-1916 - Brugmann K., Delbruck B. Grundriss der vergleichenden Grammatik der indogermanischen Sprachen. 2.Bd, 2. Teil in 2. Aufl. Hdlb., 1897-1916.

93. Burrow 1968 Burrow T. Collected Papers on Dravidian Linguistics. Annamalainagar, 1968.

94. Bybee 1985 Bybee J. Morphology: A Study of the Relation between Meaning and Form. // Typological Studies in Language, 9. Amsterdam, 1985.

95. Bybee 1994 Bybee J. et al. The Evolution of Grammar: Tense, Aspect and Modality in the Languages of the World. Chicago, 1994.

96. Bybee Dahl 1989 - Bybee J., Dahl 6. The Creation of Tense and Aspect Systems in the Languages of the World. // Studies in Language, vol. 13, p. 51-103. 1989.

97. Chantraine 1927 Chantraine P. Histoire du parfait grec. Paris, 1927.

98. Clauson 1972 Clauson G. An etymological dictionary of pre-13th century Turkish. Oxford, 1972.

99. Cohen 2004 Cohen P.S. Relationships Between Initial Velar Stops and Laryngeals in PIE. // Nostratic Centennial Conference: the Pecs Papers. Pecs, 2004. Pp. 51-62.

100. Collinder 1960 Collinder B. Comparative Grammar of the Uralic languages. Part 3. Uppsala, 1960.

101. Collinder 1965 Collinder B. An Introduction to the Uralic Languages. Berkeley & Los Angeles, 1965.

102. Cooke 1968 Cooke J.R. Pronominal reference in Thai, Burmese and Vietnamese. // Univ. of California Publications in Linguistics, 52, 1968.

103. Cowgill 1965 Cowgill R. Greek Evidence // Evidence for Laryngeals. The Hague, 1965, 142-180.

104. Cuny 1924 Cuny A. Etudes pregrammaticales sur le domaine des langues indo-europeenes et chamito-semitiques. Paris, 1924.

105. Cysouw 2003 Cysouw M. The Paradygmatic Structure of Person Marking. Oxford, 2003.

106. Dahl 1985 Dahl, 6. Tense and aspect systems. Oxford, 1985.

107. Decsy 1990 Decsy G. The Uralic Protolanguage: A Comprehensive Reconstruction. Bloomington, 1990.

108. Deny 1924 Deny J. Les langues du monde. Paris, 1924.

109. Dolgopolsky 1984 Dolgopolsky A. On personal pronouns in the Nostratic languages // Linguistica et philologica. Gedenkschrift fur B. Collinder / Hrsg. von O. Geschwantier et al. Vienna, 1984.

110. Dolgopolsky 1998 Dolgopolsky A. The Nostratic Macrofamily & Linguistic Paleontology (Papers in the Prehistory of Languages). 1998

111. Dolgopolsky 2005 Dolgopolsky A. Nostratic Grammar - Synthetic or Analytic? // Orientalia et classica. Труды Института восточныхкультур и античности. Аспекты компаративистики 1. М., 2005. Стр. 13-36.

112. Dybo 2002 Dybo V.A. Balto-Slavic Accentology and Winter's Law. // Stadia Lingvarum 3, 2002. 295-515.

113. Dybo 2004 Dybo V.A. On Illic-Svityc's Study "Basic Features of the Protolanguage of the Nostratic Language Family". // Nostratic Centennial Conference: the P6cs Papers. Pecs, 2004. Pp. 115-119.

114. EDAL Starostin S., Dybo A., Mudrak O. An Etymological Dictionary of Altaic Languages. Leiden, 2003.

115. Ehret 1980 Ehret K. The Historical Reconstruction of Southern Cushitic Phonology and Vocabulary. Berlin, 1980.

116. Ehret 1995 Ehret K. Reconstructing Proto-Afroasiatic (Proto-Afrasian): Vowels, Tone, Consonants, and Vocabulary. Berkeley and Los Angeles, 1995.

117. Erhart 1954 Erhart A. Ke genesi slovesne flexe v jazycach indoevropskich, I. SPFFBU A2, 1954.

118. Erhart 1970 Erhart A. Studien zur indoeuropaischen Morphologie. Brno, 1970.

119. Erhart 1989 Erhart A. Das indoeuropaische Verbalsystem. Brno, 1989.

120. Fahnrich Sardshweladse 1995 - Fahnrich H., Sardshweladse S. Etymologisches Worterbuch der Kartwel-Sprachen. Leiden, 1995.

121. Gabelentz 1891 von der Gabelentz F. Die Sprachwissenschaft Ihre Aufgaben, Methoden, und bisherigen Ergebnisse. Leipzig, 1891.

122. Givon 1971 Givon T. Historical Syntax and Synchronic Morphology: an Archaeologist's Field Trip. // Chicago Linguistic Society, vol. 7. Chicago, 1971. P. 394-415.

123. Greenberg 1963 Greenberg J. Some Universals of Grammar with Particular Reference to the Order of Meaningful Elements. // Universals of Human Language. Cambridge, 1963. Pp. 73-113.

124. Greenberg 1987 Greenberg J. Language in the Americas. Stanford, 1987.

125. Greenberg 2000 Greenberg J. Indo-European and Its Closest Relatives: The Eurasiatic Language Family. Vol 1: Grammar. Stanford 2000.

126. Gruzdeva 1998 Gruzdeva E. Nivkh. Miinchen, 1998.

127. Hajdu 1966 Hajdu P. Bevezetes az urali nyelvtudomanyba. A magyar nyelv finnugor alapjai. Budapest, 1966.

128. Halliday 1961 Halliday M. Categories of the Theory of Grammar. // Word, vol. 17, 1961, p. 241-292.

129. Hegedus 1994 Hcgedus I. On Grammaticalization in Nostratic. // Festschrift for V.Shevoroshkin. Bochum, 1994. Pp. 105-115.

130. Heine Reh 1984 - Heine В., Reh M. Grammaticalization and Reanalysis in African Languages. Hamburg, 1984.

131. Hopper Traugott 2003 - Hopper P.J., Traugott E.C. Grammaticalization. Cambridge, 2003.

132. Itabashi 1998 Itabashi Y. The Old Japanese Personal Pronouns as an Etymological Problem. UAJ, vol. 70, 1998.

133. Janhunen 1977 Janhunen J. Samojedischer Wortschatz. Helsinki, 1977.

134. Janhunen 1998 Janhunen J. Samoyedic. // The Uralic Languages. London and New York, 1998. Pp. 457-479.

135. Jensen 1930 Jensen H. Bemerkungen zum urgeschlechtigen Personalpronomen des indogermanischen. IF, 1930, bd. 48, 117-126. 1930.

136. Kammenhuber 1969 Kammenhuber A. Hethitisch, Palaisch, Luwisch und Hieroglyphenluwisch. // Handbuch der Orientalistik, Erste Abteilund II, Band 1-2. Leiden, 1969, S. 119-357.

137. Kawamoto 1977 Kawamoto T. Toward a comparative Japanese -Austronesian II. // Bulletin of Nara Univ. of Education, 26:1, 1977.

138. Klimov 1998 Klimov G. Etymological Dictionary of the Kartvelian Languages. Berlin and New York, 1998.

139. Knobloch 1953 Knobloch J. La voyelle thematique -e/o-: serait-elle un indice d'objet indo-europeen? // Lingua, 1953, vol. 3.

140. Kortlandt 2004 Kortlandt F. Hittite AMMUK 'me'. // Orpheus 15, 2005, pp. 7-10.

141. Krause 1955 Krause W. Zur Entstehung des lateinishen -ui und -vi Perfekts. // Corolla linguistica. Wiesbaden, 1955.

142. Krishnamurti 2003 Krishnamurti B. The Dravidian Languages. Cambridge, 2003.

143. Kurylowicz 1932 Kurylowicz J. Les desinences moyennes du indo-europeen et du hittite. // BSL. 1932, vol. 33.

144. Kurylowicz 1964 Kurylowicz J. The Inflectional Categories of Indo-European. Hdlb., 1964.

145. Lehmann 1982 Lehmann C. Thoughts on Grammaticalization. Munich, 1982.

146. Lehmann 2002 Lehmann W.P. Pre-Indo-European. // Journal of Indo-European Studies Monograph no. 41. Washington, 2002.

147. Lipinski 1997 Lipinski E. Semitic Languages: Outline of a Comparative Grammar. Leuven, 1997.

148. Ludvig 1893 Ludvig A. Die Geschichte der Flexion in Sanskrit. Prague, 1893.

149. Lyons 1977 Lyons J. Semantics. Vol. 1-2. Cambridge, 1977.

150. McAlpin 1981 McAlpin D., Proto-Elamo-Dravidian, Philadelphia 1981.

151. Meillet 1912 Meillet A. L'evolution des formes grammaticales. // Scientia, vol. 12, no. 26,6. 1912.

152. Meriggi 1980 Meriggi S. Schizzo grammaticale dell'anatolico. // Memorie, Classe di Scienze morali, storiche e filologiche, ser. 8, vol. 24, fasc. 3. Roma, 1980.

153. Miller 1967 Miller R.A. The Japanese Language. Chicago, 1967.

154. Miller 1971 Miller R.A. Japanese and the Other Altaic Languages. Chicago, 1971.

155. Moscati 1964 Moscati S. et al. An Introduction to the Comparative Grammar of the Semitic Languages. Wiesbaden, 1964.

156. Mudrak 1989 Mudrak O.A. Reconstructing Eskaleutian Roots. // Reconstructing Languages and Cultures. Bochum, 1989. P. 112-124.

157. ND — Dolgopolsky A. Nostratic Dictionary (forthcoming).

158. Pedersen 1908 Pedersen H. Die indogermanische-semitische Hypothese und die indogermanische Lautlehre. // IF 22: 341-365, 1908.

159. Pedersen 1938 Pedersen H. Hittitisch und die anderen indoeuropaische Sprachen. 1938.

160. Pokorny 1959 Pokorny A. Indogermanisches Etymologisches Worterbuch. Bern, 1959.

161. Poppe 1955 Poppe N. Introduction to Comparative Mongolian Studies. // Memoires de la Societe finno-ougrienne, 110, 1955.

162. Ramsey 1978 Ramsey S.R. Accent and Morphology in Korean Dialects: A Descriptive and Historical Study. Seoul, 1978.

163. Ramstedt 1952-1957 Ramstedt G.J. Einfuhrung in die Altaische Sprachwissenschaft, vol. 1-2. // Memoires de la Societe finno-ougrienne, 1952-1957.

164. Rasmussen 1974 Rasmussen J. Glottogonic reflections on the IE personal endings - in the light of some Arctic parallels. // Haeretica Indogermana. Copenhagen, 1974, pp. 16-32.

165. Redei 1988 Redei K., ed. Uralisches etymologisches Worterbuch. Wiesbaden, 1988.

166. Schmalstieg 1980 Schmalstieg W. Indo-European Linguistics: a New Synthesis. University Park, 1980.

167. Schmidt 1899 Schmidt J. Die Kretischen pluralnominative auf -en und verwandtes. 11 ZfVS, 36, S. 400-416.

168. Schmidt 1978 Schmidt G. Stammbildung und Flexion der indogermanischen Personalpronomina. Wiesbaden, 1978.

169. Schmidt 1984 Schmidt G. Lat. amavi, amasti und ihre indogermanische Grundlagen. // Glotta, Bd. 63. 1984.

170. Seebold 1971 Seebold E. Versuch tiber die Herkunft der indogermanischen Personalendungssysteme. //KZ 85. S. 185-210.

171. Shevoroshkin Manaster Ramer 1991 - Shevoroshkin V., Manaster Ramer A. Some Recent Work on the Remote Relationships of Languages. // Sprung from Some Common Source. Stanford, 1991, pp. 178-199.

172. Siewierska 2004 Siewierska A., Person. Cambridge, 2004.

173. Sinor 1988 Sinor D. The Problem of the Ural-Altaic Relationship. // The Uralic Languages. Description, History and Foreign Influences. Leiden, 1988. P. 706-741.

174. Sridhar 1990 Sridhar S.N. Kannada. London, 1990.

175. Starostin 1990 Starostin S. A Statistical Evaluation of the Nostratic Macrofamily. // Evolution: from Molecules to Culture. Cold Spring Harbor, 1990.

176. Szemerenyi 1990 Einfuhrung in die vergleichende Sprachwissenschaft. Darmstadt, 1990.

177. Thurneysen 1946 Thurneysen R. A Grammar of Old Irish. Dublin, 1946.

178. Vaillant 1950-1966 Vaillant A. Grammaire comparee des langues slaves. Vol. I-III. Lyon, 1950-1966.

179. Wackernagel 1926 Wackernagel J. Vorlesungen iiber Syntax. Bd. 1. Basel, 1926.

180. Walde Hoffmann 1938 - Lateinisches Etymologisches Worterbuch. Hdlb., 1938.

181. Watkins 1969 Watkins C. Indogermanische Grammatik. Band III: Formenlehre. Hdlb., 1969.184. van Windekens 1979 van Windekens A.J. Le Tokharien confronte avec les autres langues indo-europeennes. Vol. 3. Louvain, 1979.

182. Zvelebil 1990 Zvelebil K. Dravidian linguistics : an introduction. Pondicherry, 1990.