автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Российская эмиграция Северо-Восточного Китая, середина 1920-х - середина 1930-х гг.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Писаревская, Яна Львовна

2

ПЕРВАЯ

ГЛАВА. СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ И ПРОБЛЕМЫ АДАПТАЦИИ РОССИЯН В МАНЬЧЖУРИИ (1924 -1930 ГГ).

§ 1. Политическая ситуация и социальный состав российского населения СевероВосточного Китая.

§ 2. Проблемы социальной адаптации российских беженцев и старожилов к условиям жизни в Маньчжурии.

§ 3. Политическая деятельность молодежных организаций Харбина (1924 -1930 гг.)

§ 4. Проблемы сосуществования советской и эмигрантской колоний и повседневность.

§5.0 некоторых аспектах повседневной жизни российских детей в маньчжурии.

ВТОРАЯ

ГЛАВА. РОССИЙСКАЯ ЭМИГРАЦИЯ В МАНЬЧЖУРИИ В 1930 - 1935 ГГ. РЕЭМИГРАЦИЯ 1935 Г.

§ 1. Экономическая политика СССР на КВЖД после советско-китайского конфликта. «Война компроматов» на КВЖД (1929 -1932 it.).

§ 2. Россияне в условиях японской оккупации (1932 -1934 гг.).

§ 3. Условия советско-японского соглашения о переуступке КВЖД. Организация и ход «эвакуации» советских граждан в СССР.

§ 4. Предпосылки и причины реэмиграции. Отъезд и дорога как адаптирующие факторы в процессе возвращения советских граждан на родину.

§ 5. Проблемы социально-культурной и бытовой адаптации реэмигрантов к условиям жизни СССР.

§ 6. Реэмиграция и власть: история отторжения (на примере деятельности ВЛКСМ) (1935- 1937 гг.).

Введение диссертации2001 год, автореферат по истории, Писаревская, Яна Львовна

Содержание научной проблемы и ее актуальность

Российская эмиграция Северо-Восточного Китая (Маньчжурии) является одной из наиболее своеобразных диаспор первой эмигрантской волны. В то время, как западные российские диаспоры к концу 1930-х гг. ' благополучно ассимилировались и практически прекратили свое существование, Маньчжурия с центром в Харбине продолжала оставаться «маленькой Россией» вплоть до начала 1950-х гг. «Русская Атлантида», «Аркадия», «Новый Вавилон» — как только не называли современники и исследователи Русскую Маньчжурию 1920-х - 1940-х гг. Необычайность ее судьбы, вызванная историческими, географическими, этническими и политическими особенностями дальневосточного региона, давно привлекала как российских, так и зарубежных историков.

Актуальность изучения истории российской эмиграции Дальнего Востока не вызывает сомнений в силу наличия многочисленных историографических лакун по данной проблематике. Несмотря на появление в последние годы (главным образом в российских провинциальных научных центрах) интересных исследований по истории русской эмиграции в Китае, нельзя сказать, что данная тема нашла всестороннее и исчерпывающее освещение. До сих пор terra incognita для историков остается проблема советского присутствия в Маньчжурии. Одна из уникальных особенностей дальневосточной «ветви» русского рассеяния заключалась в том, что в течение более чем десяти лет Маньчжурия являлась пристанищем не только для эмигрантов, но и для советских граждан, проживавших там благодаря советскому владению на паритетных с китайской стороной условиях Китайской восточной железной дорогой (КВЖД). Обладание КВЖД сделало советскую власть влиятельной сил ой в Маньчжурии. Не ограничиваясь вмешательством во внутреннюю политику Китая, она политически, экономически и идеологически воздействовала на жизнь российской эмиграции. Кроме того, длительное проживание рядом с беженцами огромного числа граждан СССР, их политическая, социальная и культурная деятельность не могла не сказаться на повседневной жизни эмигрантов. В связи с этим, представляется важным исследование взаимодействий и взаимоотношений между советской и эмигрантской диаспорами Маньчжурии по трем векторам: политическому, идеологическому и экономическому на всем протяжении их сосуществования (с 1924 по 1935 гг.).

До настоящего времени лишь поверхностно и фрагментарно затрагивалась российскими и зарубежными учеными проблема «красной» (советской) реэмиграции 1935 г. из Маньчжурии в СССР. Остается недооцененной уникальность этого явления - никогда в истории советского государства не имело место столь массовое, добровольное и единовременное возвращение граждан, проживавших долгое время за границей, на родину. Реэмиграция завершила десятилетие советского присутствия в Маньчжурии, явившись кульминацией исторической драмы сосуществования «двух Россий» -белоэмигрантской и большевистской. Изучение причин реэмиграции, обстоятельств, при которых происходило возвращение, дороги и прогресса адаптации на родной земле - один из основных интересов даннойкиралвдовавияемы не исчерпывается потребностью в конкретно-историческом исследовании ранее обойденных вниманием ученых факторов и событий. Не менее важным представляется исследовать историю жизни российского сообщества Маньчжурии и реэмиграции его советской составляющей на родину как социально-культурный феномен. Антропологический «поворот» в мировой историографии, перенесший исследовательский акцент с макросоциальных процессов на непосредст3

Заключение научной работыдиссертация на тему "Российская эмиграция Северо-Восточного Китая, середина 1920-х - середина 1930-х гг."

Заключение

Завершившийся XX век вошел в историю человечества как век войн и революций, прямым следствием которых явились массовые переселения больших масс людей. Феномен российской постреволюционной эмиграции состоял в том, что эмигрировала не просто группа людей - эмигрировала целая культура, отвергнутая своей родиной и, в свою очередь, отвергнувшая принципы, составившие основу нового «духовного порядка» большевистской России.

Географическое разнообразие русского рассеяния, этнографические, экономические, культурные и политические особенности регионов, ставших для россиян второй родиной, придали каждой из многочисленных русских колоний черты индивидуальности и уникальности. Именно поэтому трудно говорить о российской эмиграции как целом едином организме - обобщение может подвести итоги, может резюмировать наличие общих (политических, социально-экономических, культурно-бытовых) черт, но ни в коем случае не даст возможность увидеть жизнь эмигрантского сообщества такой, какой она была на самом деле в данном месте и в данное время. Культурно-исторический феномен общей судьбы русской эмиграции рожден был не столько фактом эмигрантской жизни, сколько самим актом эмиграции, отъезда из России. Тем единственно важным, что объединяло и делало россиян за рубежом сообществом, была безвозвратно потерянная Родина, которая десятилетиями являлась объектом воспоминаний, переживаний, пристального внимания и надежд.

На фоне прочих российских эмигрантских сообществ эмиграция Северо-Восточного Китая - Маньчжурии - выделялась рядом характерных особенностей. Одной из главных была этническая, языковая, культурная, бытовая и религиозная несовместимость с китайским окружением, практически исключающая возможность ассимиляции русского населения. Обо

205 собленности россиян способствовала и связанная с КВЖД «русскость» Маньчжурии, выражавшаяся в наличии не только старожильческого российского населения, но и мощной материальной базы с центром в Харбине. Важнейшей чертой, определившей лицо маньчжурской диаспоры в период ее расцвета (с начала 1920-х по середину 1930-х гг.) было совместное проживание под одной китайской крышей российского триумвирата - беженцев-эмигрантов, россиян-старожилов и советских граждан. К этому можно добавить необычный восточный колорит китайской жизни, сложную внутриполитическую палитру, в которой Маньчжурия оказалась точкой пересечения разновекторных (китайских, японских, советских, эмигрантских) интересов.

Долгие годы жизненные силы российской эмиграции Запада поддерживались идеей возвращения: казавшаяся реалистичной в первой половине 1920-х гг., эта идея приобрела утопические черты к началу 1930-х, когда стало ясно, что позиции большевиков в России достаточно прочны, а силы эмиграции разрозненны и слабы. В свете этого российская диаспора Маньчжурии оказалась в особом положении: с одной стороны, Харбин был слепком старой русской жизни, где все напоминало о безвозвратно ушедших временах, а, с другой стороны, шанс вернуться в Россию здесь был вполне реален до тех пор, пока КВЖД была советской. Новая Россия не была ни далекой, ни недоступной: рядом жили советские граждане, отмечались советские праздники, гастролировали артисты из СССР, проводились пропагандистские акции и пр.

Дж. Стефан называет российскую эмиграцию Маньчжурии «вырезанной из организма» частью, «жизнеподобным фрагментом дореволюционной эпохи».1 Мы можем добавить, что не менее искусственным организмом, существование которого подкреплялось «парниковыми» условиями советского покровительства и доходностью КВЖД, была и советская колония россиян. Анализ социально-политической жизни и процессов

206 адаптации российских людей к условиям жизни в Маньчжурии, взаимоотношений и взаимовлияний внутри российского триумвирата дают возможность сделать ряд следующих выводов.

Социальная адаптация беженцев из России и старожильческого русского населения Маньчжурии к постреволюционным условиям жизни имела ряд объективных и субъективных особенностей. К первым можно было бы отнести наличие русской инфраструктуры в Маньчжурии - предприятий с российским капиталом, банков, общественных организаций, мест культурного отдыха и пр. Одновременно, адаптация протекала на фоне растущего советского влияния в регионе, выражающегося как в легальной и нелегальной политической пропаганде, так и в социальной политике, которую стала проводить советская сторона сразу же по приходе на КВЖД.

Советская диаспора была сформирована под воздействием ряда факторов. Основу колонии составили советские специалисты, приехавшие в Маньчжурию после заключения советско-китайского соглашения о паритетном управлении КВЖД (1924 г.). Массовость советской диаспоре придали старожилы - русские жители, оказавшиеся в Маньчжурии задолго до революции 1917 г. в связи со строительством КВЖД и Харбина. Старожилы оказались расщеплены между эмигрантским и советским лагерями. Подоплека их перехода под советскую юрисдикцию носила сугубо экономической характер и была спровоцирована рядом факторов, связанных с советизацией КВЖД.

На протяжении всей истории сосуществования советского и эмигрантского сообществ официальная советская сторона проводила агрессивную экспансионистскую политику по отношению к эмиграции. Три вектора советского воздействия на эмиграцию - социальный, идеологический и политический - должны были соблазнить эмиграцию материальными преимуществами советского гражданства, и, во-вторых, духовно подчинить себе эмиграцию, сделав ее жертвой большевистского прозелитизма. В силу трудностей экономической адаптации к условиям Маньчжурии, наиболее зависимой от советских покровителей группой оказалась местная молодежь - именно она составила «костяк» сформировавшейся советской колонии.

Из анализа повседневных практик представителей «красного» лагеря, перешедшего в него из старожильческой среды, очевидно, что духовный инструментарий подавляющего числа членов советской диаспоры не являлся большевистским. Более того, он оказался родственней и ближе русской ментальности дореволюционного образца, нежели аналогичный инструментарий носительницы русского духа эмиграции, озабоченной проблемой выживания в сложных экономических условиях.

К началу 1930-х годов советское влияние в регионе Маньчжурии значительно ослабло, о чем свидетельствовала, в том числе, экономическая политика, проводимая администрацией КВЖД, основной целью которой было пополнение любой ценой валютных резервов СССР. Последствия советско-китайского конфликта 1929 г., сложное международное положение СССР, начало реализации планов «коллективизации» и «индустриализации» страны, массовые, затронувшие и КВЖД чистки партийного и государственного аппаратов в начале 1930-х гг., активизация Японии - все эти факторы способствовали ослаблению позиций СССР в Маньчжурии и скорому уходу большевиков с КВЖД.

Экономические условия советско-японского соглашения о переуступке прав владения КВЖД от 23 марта 1935 г. способствовали переходу под советскую юрисдикцию большого числа эмигрантов, ранее не планировавших связывать свою судьбу с Советской Россией.

Помимо экономических условий договора от 23 марта важными факторами, повлиявшими на решение о возвращении в СССР явились: - начавшийся процесс японизации эмигрантской жизни;

208

- отсутствие материальных средств для повторной эмиграции на Запад;

- ясно выраженное намерение японских властей подчинить себе политически активную часть белой эмиграции и неприятие любого «отклонения» от предложенной модели сотрудничества;

- активная советская пропаганда, обещающая лояльное отношение к бывшим участникам белого движения;

- панические настроения старых работников КВЖД, для которых продажа дороги стала апокалиптическим событием, означавшим конец благополучной и стабильной жизни;

- психологические проблемы, связанные с ностальгией и страхом за близких людей, проживающих в СССР.

Для советских граждан Маньчжурии, решившихся на возвращение в СССР, дорога на родину стала Рубиконом, перейдя который, они оказались в другом мире. Дорога стала первым практическим опытом погружения в новую действительность. Она выявила ряд несоответствий и противоречий между ожидаемым и реальным, советским мифом и настоящей жизнью. Дорога разделила жизнь реэмигрантов на две половины: ту, которая благополучно началась в Маньчжурии и ту, которая трагически закончилась в Советской России.

Процесс социально-политической, культурной и бытовой адаптации к условиям жизни в СССР был осложнен болезненностью аккультурации — начальной стадии социально-культурной адаптации. Испытанный реэмигрантами по приезде на родину культурный шок продемонстрировал недостаточную осведомленность приехавших об экономических условиях жизни в СССР, а также их неготовность к восприятию другой культуры и идеологии, равно как и новых правил игры, предложенных властью и предписывающих «бдительность и осторожность». Для большинства приехавших (бывших харбинских старожилов) наиболее стрессогенными факторами стали материальные условия жизни и невозможность воспользоваться обещанными эвакуационными властями денежными вкладами. Для интеллигенции сменовеховского толка, вернувшейся в Россию с желанием принести пользу народу своими знаниями и опытом, самым трагическим оказался фактор невписанности в новую культурно-общественную среду и быстрое осознание своей ненужности и невозможности делать то «дело», ради которого, в первую очередь, и затевалось возвращение.

С середины 1920-х гг. советская власть вела двойную игру в отношении бывших солдат белых армий, а также своих граждан, проживающих за рубежом. Издавая указы и постановления, которые должны были грозными карами испугать «невозвращенцев», она, одновременно, подыгрывала «возвращенческим» настроениям, обещая гостеприимный прием бывшим белогвардейцам при условии их лояльности и незапятнанного прошлого. С другой стороны, доверия к реэмигрантам (как раскаявшимся «белым», так и просто гражданам СССР, прожившим за рубежом несколько лет) уже к концу 1920-х гг. не было. Это хорошо видно на примере опыта бывших харбинцев, приехавших в СССР в начале - середине 1930-х гг. Трудности, возникшие при попытке сразу же по приезде восстановиться в партии или комсомоле, продемонстрировали факт отторжения реэмигрантов на уровне официальных властных структур. Механизм отторжения очевиден при рассмотрении истории отношений власти и бывших харбинских комсомольцев в течение 1930 — 1938 гг.

Безусловно, что, как и всякая научная проблема, тема данного диссертационного труда не может быть до конца исчерпана рамками одной работы. Может показаться, что угол зрения, с которого автор рассматривал историю российской эмиграции в Маньчжурии, несколько сужает или ограничивает поле исследования. Но, на наш взгляд, именно такой взгляд помог увидеть проблему в человеческом измерении, рассмотреть ее не отдельно, очерченную рамками сугубо эмигрантской тематики, но неотрывно от того конкретно-исторического контекста, который объективно выво

210 дит на авансцену проблему советско-эмигрантского тандема в Маньчжурии со всем комплексом связанных с ним вопросов.

Разработка данной темы имеет интересную исследовательскую перспективу, так как автором рассматривался лишь ограниченный период, завершившийся «красной реэмиграцией» 1935 г. До сих пор отечественная историческая наука практически не затрагивала тему белой реэмиграции из Маньчжурии конца 40 - начала 60-х гг. прошлого столетия. Между тем, добровольное возвращение бывших эмигрантов после окончания Второй мировой войны на родину носило не менее массовый характер, нежели одновременная повторная эмиграция в страны Нового Света и Австралию. Как известно, этот процесс закончился полным исчезновением русской эмиграции в Китае - некогда одной из самых многочисленных российских колоний за рубежом.

Список научной литературыПисаревская, Яна Львовна, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Неопубликованные источники

2. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ)1. Ф. 613 ЦКК ВКП(б)- Оп. 2.

3. Д. 60. Л. 1-155; Д. 62.Л. 1- 160.- Оп. 3.

4. Д. 51. Л. 114-139. Д. 194. Л. 1-73.2. Ф. 17 ЦКВКП(б)- Оп. 67.1. Д. 53. Л. 1-321.- Оп. 85.1. Д. 650. Л. 88-170.

5. Ф. 23. Дальневосточного бюро ЦК РКП(б)- Оп. 2.1. Д. 84. Л. 1 -18.4. Ф. 495. ИККИ-Оп. 154. Д. 294. Л. 1-22. Д. 430. Л. 1-3. Д. 454. Л. 76 78. Д. 478. Л. 1 - 13.5. Ф. М-1. ЦК ВЛКСМ- Оп. 4.1. Д. 209. Л. 1 278.

6. Д. 1229. Л. 1-156. Д. 1116. Л. 1-131. Оп. 23. Д. 575. Л. 1 - 84. Д. 730. Л. 54-74. Д. 917. Л. 136- 153. Д. 1067. Л. 28-41. Д. 1301. Л. 1-78. Д. 1177. Л. 1-202. Д. 1176. Л. 1-66.

7. Ф. М-19. Дальневосточного краевого бюро ЦК РКСМ г. Хабаровск-On. 1.1. Д. 93. Л. 1-15.

8. Ф. М-21. Воспоминания бывших членов ВЛКСМ, работавших в Маньчжурии.1. On. 1.

9. Д. 836. /Буръба П.Е.; переписка Буръбы П.Е. с Щудляк Н.П. и Пере-верзевым Д./. Л. 1 — 133.

10. Д. 715. /Андриянов В.В./. Л. 1 14.

11. Д. 841. /Ифлянд О.Л./. Л. 1 11.

12. Д. 34. /Куренков Н.И./. Л. 1-199.1. Д. 33. Л. 1-27.

13. Д. 840. /Глаз Д.И./. Л. 1 13.

14. Д. 834. /Аветикова (Куренкова) Н.И./. Л. 1 -5.

15. Д. 845. /Петлеванный В.И./. Л. 1 -12.

16. Д. Ш./Пигарев Ф.Ф./. Л. 1 -16.

17. Д. 849. /Третьяк П.М./. Л. 3 74.

18. Архив Центра устной истории РГГУ. Коллекция устно-исторических интервью по теме «Русская эмиграция Северо-Восточного Китая» (12 интервью):

19. Интервью с Агеевой (Устиновой) Ш.Ш., Аккуратновой М.П., Берковской Е.Н., Бородиной Л.П., Горчаковской Н.Н., Дзыгар А.А., Ильиной Н.И., Ивановым В.В., Линевой В.А.,, Макеевой З.Г., Подкаменных Ю.М., Шитухиной Г.И

20. П. Опубликованные источники

21. Вертинский А.Н. Четверть века без Родины // Москва. 1962. № 3 6.

22. Устрялов Н.В. «Служить родине приходится костями.» // Источник. Документы русской истории. 1998. №5-6.

23. Российская эмиграция в Маньчжурии: военно-политическая деятельность (1920 1945 гг.). Сб. документов /Сост.: Чернолуцкая Е.Н. Южно-Сахалинск, 1994.1.I. Периодическая печать

24. Заря. Ежедневная газета, г. Харбин.- 1932 г.- №№ 1-6, 8.10,15-21,45-50, 53 -70,251-253.- 1935 г. №№ 1 -18, 20-128, 230-355.

25. Рупор. Ежедневная газета, г. Харбин.- 1932 г.-№№20-68.- 1935 г.-№№ 1 -235.

26. День. Ежедневная газета, г. Шанхай. -1931 г.-№18.

27. Русское слово. Ежедневная газета, г. Харбин.- 1929 г. №№ 862 - 872.

28. Список использованной литературы

29. Аварии В. Независимая Маньчжурия. М., 1934.

30. Она же. Российская эмиграция в Маньчжурии в 30-40-е годы XX века: на примере деятельности Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи / Автореферат дисс. на соискание уч. ст. канд. ист. наук. Владивосток, 1996.

31. Александровский Б.Н. Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта. М., 1969.

32. Балакшин П. Смутное время Китая // Проблемы Дальнего Востока. 1992. №№ 1-3.

33. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. Белов В. Белое похмелье. М.-Пг., 1923.

34. Бендик Н.Н. Материалы русской эмиграции в Северной Маньчжурии 1922 1945 гг. в фондах Государственного архива Хабаровского края / Истори235ческий опыт российской дальневосточной эмиграции. Тезисы докладов и сообщений. Владивосток, 1993.

35. Биографический метод в социологии. Историческая социология и практика. М., 1994.

36. Блок М. Апология истории, или мастерство историка: Пер. с фр. М., 1986. Блонский П.П. Память и мышление. М.-Л., 1935. Бобрищев-Пушкин А. Война без перчаток. М., 1925.

37. Борисов О.Б. Советский Союз и маньчжурская революционная база (1945 — 1949). М., 1985.

38. Бочарова З.С. Репатриация россиян из Франции и «Союз возвращения на Родину» (20-е гг.) / В кн.: Русская эмиграция во Франции. М., 1994. Бургос М. История жизни. Рассказывание и поиск себя //Вопросы социологии. 1992. Т. 1. №2.

39. Бутенко И.А. «Практическая герменевтика» социологов-феноменологов. // Вопросы философии. 1984. № 7. С. 104-112.

40. Валевский А.Л. Методологические основания биографии. М, 1990. Гарб П. Иммигранты из США и Канады в СССР: опыт исследования социально-культурной и бытовой адаптации./ Автореферат на соискание уч. степени кандидата ист. наук. М., 1990.

41. Годы, люди, судьбы. История российской эмиграции в Китае. Материалы международной научной конференции, посвященной 100-летию г. Харбина и КВЖД. М., 1998.

42. Головаха Е.И., Кроник А.А. Психологическое время личности. Киев, 1984. Группа синдикалистов-фашистов (Харбин). Откровенное раскаяние. Шанхай, 1928.

43. Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». М., 1993. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. Гуревич А.Я. Некоторые аспекты изучения социальной истории (общественно-историческая психология). // Вопросы истории. 1964. № 10.

44. Дземешкевич JI. Харбинцы. Омск, 1998. Дильтей В. Описательная психология. М., 1924.

45. Ильина Н.И. Дороги и судьбы. М., 1991.

46. Источники по истории адаптации российских эмигрантов в XIX — XX вв. Сб. статей. М., 1997.

47. Калугин Н.П. Политехнический институт в Харбине (Исторический обзор) //Политехник. Юбилейный сборник. 1969-1979. Сидней, 1979. № 10. Киржниц А.Д. У порога Китая. Русские в полосе отчуждения КВЖД. М., 1924.

48. Китай, китайская цивилизация и мир. История, современность, перспективы: Тезисы докладов 1У Международной научной конференции (Москва, 6-8 октября 1993 г.). М., 1993.

49. Кичкасов Н. Белогвардейский террор против СССР. М., 1928.237

50. Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия. История и культурно-просветительная работа русского зарубежья за полвека 1920 1970. Париж, 1971 - 1973. Т. 1, 2.

51. Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи (голоса из хора). М., 1996.

52. Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография: Пер. с англ. М., 1980. Комин В.В. Политический и идейный крах мелкобуржуазной контрреволюции за рубежом. Калинин, 1977.

53. Костиков В.В. Не будем проклинать изгнанье. (Пути и судьбы русской эмиграции 1920-х годов. М., 1990.

54. Кочубей О.И., Печерица В.Ф. Исход и возвращение. Русская эмиграция в

55. Китае в 20-е 40-е гг. Владивосток, 1998.

56. Крадин Н.П. Харбин русская Атлантида. Хабаровск, 2001.

57. Кузнецов В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание. М., 1991.

58. Кулагина Г.М., Бочарова З.С. Идейно-политические аспекты возвращенчества (20-е гг.) //Культурное наследие российской эмиграции 1917 1940 гг.в 2-х томах. М., 1994. Т. 1. С. 42-39.

59. Культура российского зарубежья. Сб. статей. М., 1995.

60. Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. Вып. 1-2. Спб., 1910-1913.

61. Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии.1920/1930 годы. Спб., 1999.

62. Любимов Л.Д. На чужбине. Ташкент, 1965.

63. Маркизов Л. Харбин известный и неизвестный // Карта. 1995. № 10-11.

64. Медушевская О.М., Румянцева М.Ф. Методология истории. М., 1997.

65. Мейснер Д.И. Исповедь старого эмигранта. М., 1963.

66. Мелихов Г.В Российская эмиграция в Китае (1917 1924 гг.). М., 1997.

67. Он же. Маньчжурия далекая и близкая. Изд. 2-е. М., 1994.

68. Он же. Российская эмиграция в Китае (1917— 1924 гг.). М., 1997.

69. Он же. Русская профессура ХПИ // Политехник. 1992. № 13.238

70. Мельников Ю. Русские фашисты в Манчжурии // Проблемы Дальнего Востока, 1991, №2-3.

71. Мухачев Ю. В. «Новая тактика» российской контрреволюции и ее провал. 1920-1922 гг. М., 1977.

72. Он же. Идейно-политическое банкротство планов буржуазного реставраторства в СССР. М., 1982.

73. Мухачев Ю.В., Шкаренков JI.K. Крах «новой тактики» контрреволюции после Гражданской войны. М., 1980.

74. На идеологическом фронте борьбы с контрреволюцией. Сборник статей. М., 1923.

75. Общее и особенное в положении российской диаспоры первой волны. Тверь, 1992.

76. Она же. Две России в Маньчжурии: социальная адаптация и реэмиграция (20-е начало 30-х гг.) // Новый исторический вестник. 2000. № 2. С. 52 -71.

77. По дорога В. А. Функция языка в автобиографическом анализе (пример М.Пруста)./ В кн.: Познание и язык. Критический анализ герменевтических концепций. М., 1984.

78. Поппер К. Нищета историцизма: Пер. с англ. М., 1993.

79. Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1979.

80. Потебня А.А. Философия языка. В кн.: Слово и мир. М., 1989.

81. Раев М. Россия за рубежом. История культуры российской эмиграции.1919-1939. М., 1994.

82. Розовская И.И. Проблематика социально-исторической психологии в зарубежной историографии XX века. // Вопросы философии. 1972. № 7.С. 128130.

83. Российское зарубежье. Итоги и перспективы изучения. Тезисы докладов и сообщений научной конференции 17 ноября 1997 г. М., 1997. Русские без Отечества. Очерки антибольшевистской эмиграции 20-40-х годов. М., 2000.

84. Он же. Русские фашисты. Трагедия и фарс в эмиграции. 1825 1945. М. 1998.

85. Тарле Г .Я. Эмигрантское законодательство России до и после 1917 г. (анализ источников) / В сб.: Источники по истории адаптации российских эмигрантов в XIX XX вв. М., 1997.

86. Томпсон П. История жизни и анализ социальных изменений // Вопросы социологии. 1993. №1-2. С. 12-23.

87. Устрялов Н.В. В борьбе за Россию. Сб. статей. Харбин, 1920.

88. Он же. Наше время. Сб. статей. Шанхай, 1934.

89. Он же. Под знаком революции. Сб. статей. Харбин, 1925.

90. Он же. Россия: у окна вагона. Харбин, 1926.

91. Февр J1. Бои за историю: Пер. с фр. М., 1991.

92. Филонов Л.Б. Психологические способы выявления скрываемого обстоятельства. М., 1979.

93. Харбинский комитет помощи русским беженцам. День русской культуры. Харбин, 1932.

94. Шкаренков Л.К. Агония белой эмиграции. Изд 3-е. М., 1987. Шульгин В.В. Письма к русским эмигрантам. М., 1961. Grele Ronald Y. Envelopes of Sound. The art of oral history. Chicago, 1985. Tompson Paul. The voice of the past. Oxford NY, 1988.г.U J