автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Русская энтомологическая лексика в этнолингвистическом освещении

Полный текст автореферата диссертации по теме "Русская энтомологическая лексика в этнолингвистическом освещении"

На правах рукописи

КРИВОЩАПОВА Юлия Александровна

РУССКАЯ ЭНТОМОЛОГИЧЕСКАЯ ЛЕКСИКА В ЭТНОЛИНГВИСТИЧЕСКОМ ОСВЕЩЕНИИ

Специальность. 10 02 01 - русский язык

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Екатеринбург 2007

003159718

Работа выполнена на кафедре русского языка и общего языкознания ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им А М Горького»

Научный руководитель

доктор филологических наук, профессор Елена Львовна Березович

Официальные оппоненты

доктор филологических наук, профессор Татьяна Александровна Гридина

ГОУ ВПО «Уральский государственный педагогический университет»

кандидат филологических наук Татьяна Валерьевна Леонтьева

ГОУ ВПО «Российский государственный профессионально-педагогический университет»

Ведущая организация ГОУ ВПО «Пермский государственный

педагогический университет»

Защита состоится «30» октября 2007 г в 11 часов на заседании диссертационного совета Д 212 286 03 при ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им А М Горького» (620083, г Екатеринбург, К-83 пр Ленина, 51. коми 248)

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Уральского государственного университета им А М Горького

Автореферат разослан сентября 2007 I

Ученый секретарь диссертационного совета,

доктор филологических наук, ^^Х.———М А Литовская

профессор

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В настоящей работе предложен опыт лингвистической реконструкции русских народных представлений, связанных с микромиром насекомых Данное исследование относится к этнолингвистическому направлению современного языкознания, сосредоточенного на реконструкции традиционной картины мира в зеркале языка.

Объектом анализа послужили наименования насекомых в общенародном русском языке и русских народных говорах, а также семантические дериваты, образованные на базе энтомологической лексики, фразеологические образования, компонентами которых являются обозначения насекомых

Данная группа слов рассматривается как результат интерпретации, обобщения и закрепления в языковых единицах свойств объектов действительности и отношения к ним носителя языка

Выбор объекта исследования был продиктован следующими причинами Во-первых, диалектные и общенародные наименования насекомых — одна из недостаточно изученных областей лексики русского языка, поэтому специальное исследование данной группы слов может иметь значимость в этимологическом, ономасиологическом и семасиологическом отношении Во-вторых, это одна из «наполненных» групп русской лексики, которая обладает ярко выраженным деривационным потенциалом В-третьих, избранная для анализа группа слов представляет значительный интерес с точки зрения антропологической парадигмы исследования языка прежде всего в силу специфического отношения человека к миру насекомых Насекомые представляют собой особую «касту» среди представителей животного мира, благодаря своей мизерности и ощутимой вовлеченности в мир человека, что создает яркую палитру их наименований в языке и символическую разработанность в народной культуре

Привлечение к анализу диалектного лексического материала, «архивирующего» особенности традиционной духовной культуры, предопределило этнолингвистический характер исследования и позволило использовать комплексный подход к языку, предполагающий рассмотрение языковых фактов в широком контексте фольклора, верований и ритуалов

В современной славистике этнолингвистическое направление связано в первую очередь с трудами представителей Московской этнолингвистической школы Н И Толстого и С М Толстой и Люблинской школы Е Бартминского В русле этнолингвистической проблематики выполнены работы Т А Агапкиной, Н П Антропова, О В Беловой, Ь Л Березович, Т В Вендиной, Т В Володиной, А В Гуры, А Ф Журавлева, В И Коваля, Д Младеновой, А Б Мороза, С Е Никитиной, И А Подюкова, М Э Рут, И А Седаковой, А В Юдина и др

Нацеленность этнолингвистики на выявление комплекса народных представлений о мире определяет преимущественное внимание к наиболее информативным в этом плане языковым явлениям — семантике и мотивации языковых единиц Исходя их этого, предметом данного исследования стали семантические особенности и мотивационные связи энтомологической лексики как наиболее надежные «хранители» этнокультурной информации

Актуальность предпринимаемого исследования обусловлена значимостью реконструкции традиционных представлений о мире в зеркале языка, а также отсутствием в современной русистике работ, в которых производится комплексный этнолингвистический анализ энтомологической лексики русского языка

Цель исследования - этнолингвистическая характеристика русской энтомологической лексики

Данная цель предполагает решение ряда задач 1) определить состав изучаемой лексической группы в русских диалектах и общенародном языке, 2) охарактеризовать наивную (в противовес научной) энтомологическую категориальную систему по данным языковой системы, 3) проанализировать названия насекомых в русском языке с точки зрения признаков номинации, 4) выявить и описать регулярные мотивационные модели (концептуальные коды), которые реализуются в русских названиях насекомых и в дериватах на базе энтомосемизмов, 5) прокомментировать «темные» в мотивационном отношении лексические факты, 6) реконструировать этнолингвистические «портреты» отдельных насекомых, 7) выявить для названий насекомых и их дериватов мотивационные параллели во внеязыковой сфере- в системе фольклора, ритуала, верований

Материал для исследования был извлечен путем сплошной выборки из различных лексикографических источников - как опубликованных (словарей), так и неопубликованных (лексических картотек) Из диалектных словарей фронтально были посмотрены Словарь русских народных говоров, Толковый словарь живого великорусского языка В И Даля, Архангельский областной словарь, Новгородский областной словарь, Словарь русских говоров Среднего Урала (и дополнения), Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей, Словарь вологодских говоров, Опыт областного великорусского словаря, изданный Вторым отделением Императорской академии наук, Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении др , всего 63 словаря Основной массив материала составили данные словарей севернорусского наречия (архангельских, вологодских, новгородских, псковских и др говоров), а также говоров, расположенных на территории вторичного заселения (Среднего Урала, За-

падной Сибири и др) Именно эти говоры наиболее полно представлены в русской лексикографической традиции

Отдельную и очень важную группу источников представляет собой лексические картотеки К анализу привлекаются данные картотек, составленных на основе полевых записей топонимической экспедиции Уральского государственного университета (ТЭ УрГУ), которые хранятся на кафедре русского языка и общего языкознания УрГУ картотеки Словаря говоров Русского Севера, лексической картотеки топонимической экспедиции (ЛКТЭ) по территории Костромской области, картотеки Этноидеографиче-ского словаря русских говоров Свердловской области, картотеки антропо-нимических материалов ТЭ УрГУ по территории Русского Севера В полевой работе в составе ТЭ УрГУ в 1999-2007 пг принимал участие автор настоящего исследования

Кроме того, использовались материалы картотеки Словаря русских народных говоров и картотеки Общеславянского лингвистического атласа, хранящиеся в Институте лингвистических исследований РАН, г Санкт-Петербург

Для системного освещения материала в работе анализируется также общенародная энтомологическая лексика, зафиксированная в словарях русского литературного языка В некоторых случаях к анализу привлекаются жаргонизмы, извлеченные из Большого словаря русского жаргона.

Источниками фольклорных и этнографических данных стали собрания материалов В И Даля, В Н Добровольского, М Забылина, Д К Зеленина, сборник русских загадок Д Н Садовникова, Каргопольский архив этнолингвистической экспедиции Российского государственного гуманитарного университета, картотека этнографических материалов ТЭ УрГУ и др

В качестве славянского фона нами были привлечены факты лексики и фразеологии украинского, белорусского, болгарского, сербского, польского, чешского языков, которые были извлечены из соответствующих диалектных, литературных и этимологических словарей Кроме того, использованы этнографические материалы по различным славянским традициям

Для анализа материала используются следующие методы метод семасиологического анализа, метод семантической реконструкции, ономасиологического и этимологического анализа В работе реализуется принцип комплексного анализа языковых фактов с опорой на семантико-мотивационные параллели - как языковые (междиалектные и межъязыковые), так и внеязы-ковые, относящиеся к сфере фольклора, ритуала, верований

Научная новизна исследования определяется комплексным этнолингвистическим подходом к изучению языковых и культурных источников информации о мире насекомых, который позволяет реконструировать фрагмент русской народной языковой (и шире - символической) картины мира, связанный с насекомыми В научный оборот вводится обширный лексический материал, в том числе содержащийся в неопубликованных источниках и собранный в полевых условиях

Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней выявлено семантическое и мотивационное своеобразие русской народной энтомологической лексики, разработана методика этнолингвистического портретирова-ния, основанного на семантико-мотивационном анализе лексического материала, который рассматривается на широком культурном фоне, предложены семантические реконструкции и этимологии для ряда лексем и фразеологизмов с затемненной внутренней формой

Практическая значимость работы заключается в возможности использования полученных результатов в учебной практике при подготовке курсов по этнолингвистике, этимологии, ономасиологии, сравнительной славянской лексикологии, при лексикографическом описании русской диалектной лексики, при разработке методики полевых диалектологических и этнолингвистических исследований

Апробация работы. Основные положения были изложены автором в докладах на ежегодной региональной научной конференции «Актуальные проблемы лингвистики Уральские лингвистические чтения» (Екатеринбург, 2001), всероссийской конференции «Язык Система. Личность» (Екатеринбург, 2002), IV международной научной конференции «Русская диалектная этимология» (Екатеринбург, 2002), У-У1 межвузовских конференциях молодых исследователей «Языки традиционной культуры» (Москва, 2003, 2004), международной научной конференции «Ономастика в кругу гуманитарных наук» (Екатеринбург, 2005), международной научной конференции «Сны и видения в славянской и еврейской традиции» (Москва, 2006) По теме исследования опубликовано 16 работ (в том числе 12 статей и 4 тезисов докладов)

Структура работы. Работа включает введение, 3 главы, заключение и приложение Общий объем работы страниц, из которых страниц составляет основной текст

Положения, выносимые на защиту.

1 Общенародные и диалектные обозначения насекомых составляют особую подсистему, сформированную под влиянием наивной языковой картины мира и существенно отличающуюся от научной энтомологической системы Представления о насекомых детально разработаны не только в

языке (в русской народной лексике выделяется обширный комплекс энтомо-семизмов и их дериватов), но и в культуре, о чем свидетельствует богатство и разнообразие фольклорных текстов, ритуалов и верований, связанных с этими животными

2 Объединение насекомых в один класс на уровне номинации и языковой семантики происходит на основании таких категориальных признаков, как маленький размер и множественность Внутри рассматриваемого класса насекомые могут подразделяться на «чистых» (божья коровка, муравей, пчела) и «нечистых», «поганых» (оводы, гнус), домашних (блохи, клопы, тараканы) и обитающих в открытом природном пространстве (бабочка, жуки, комар, кузнечик, стрекоза)

3 Среди номинативных признаков, выявленных в результате ономаси-олго-этимологического анализа русской энтомологической лексики, наиболее востребованными оказываются звук, место обитания и время биологической активности насекомых

4 Среди регулярных мотивационных моделей номинации, реализующихся в обозначениях насекомых, а также семантических дериватах на базе энтомосемизмов, следует выделить зоонимическую, антропонимическую, этнонимическую и хрононимическую модели

5 Некоторые энтомосемизмы выступают в качестве «доноров» для наименования а) внутренних болезней домашнего скота, б) умственных отклонений человека, в) особенностей характера, г) физического состояния человека Это свидетельствует о существовании особой энтомосемической модели в обозначениях аномальных психофизических состояний человека или животного

6 Для характеристики народных представлений о насекомых, отраженных в языке и народной культуре, целесообразно использование методики этнолингвистического портретирования, позволяющей выявить основные черты культурно-языкового образа конкретного персонажа Образ насекомого воссоздается через систему мотивационных признаков, среди которых выделяются дескриптивные свойства, отражающие реальные особенности объекта, и эмпатические, связанные с ирреальными характеристиками насекомого

7 Образы насекомых в народной языковой картине мира разработаны неравномерно выявляются символически более (бабочка, божья коровка, вошь, муха) и менее (клещ, тля, моль) «нагруженные» представители класса Такая неравномерность определяется разными факторами степенью вовлеченности объекта в сценарий взаимодействия с человеком, «антропоморфным» потенциалом реалии, уникальными внешними особенностями насекомого и др

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ Во Введении обосновывается актуальность выбранной темы, рассматривается литература по теме, характеризуется материал и принципы его отбора, формулируется цель и основные задачи исследования, описывается структура работы

В первой главе «Характеристика организации семантико-мотивационной группы «насекомые» осуществляется семантическая и мотивационная характеристика названий насекомых и их дериватов, рассматриваются общие закономерности формирования наивной энтомологической категориальной системы, отраженной в системе языка, проводится ономасиологический анализ материала и выявляются номинативные и прагматические особенности русских обозначений насекомых

В первом разделе главы I комплекс энтомосемизмов и их производных рассматривается в аспекте языкового отражения наивной (в противовес научной) энтомологической категориальной системы

В результате семасиологического и ономасиологического анализа материала было установлено, что в сознании носителя языка насекомые объединяются в класс на основании признака «мелкий», позволяющего выделить их из всего животного мира. В большой степени на признак размера ориентированы вторичные наименования, образованные от названий насекомых и обозначающие, в частности, маленького ребенка или человека небольшого роста, ср диал жуклёнок 'малый ребенок', клопышка 'маленький ребенок', мушиха 'прозвище малорослой женщины', разг клоп 'шутл о маленьком ребенке', козявка 'прозвище человека маленького роста' При этом нейтральный признак «маленький размер» легко трансформируется в оценочный «презренный, ничтожный» диал вошь, дай мне грош 'о самонадеянном мальчике', вшйвик 'бранное слово (по отношению к детям)', ср также многочисленные просторечные примеры экспрессивных наименований ничтожного, «мелкого» человека белая моль, вошь, гнус, насекомое, тля и проч

В некоторых паремиях насекомые выступают как своеобразный эталон мизерности, микроскопичности, ср литер сделать из мухи слона, сделать из комара вола На признак множественности указывают в основном прямые собирательные наименования - блохота 'блохи', вдшва 'вши', заедь 'гнус', мура 'мошкара, гнус', наречия со значением 'совокупное множество насекомых' - комарно, ¿водно, мошкарно

Кроме того, благодаря признаку нечистоты, насекомые включаются в класс гадов, внутри которого они противопоставлены другим «гадким» животным по признаку множественности и маленького размера. Об этом свидетельствуют собирательные обозначения летающих и кусающих насекомых, образованные на базе слов *gad-, *g^гus-, *каэ1- и проч с доминирую-

щей семантикой 'нечто вызывающее отвращение, пакость', ср гад, гаведь, дрянь, нёгодь, гнус, касть, поганые мухи, страм Подобные экспрессивные номинации свидетельствуют о преобладающем негативном восприятии насекомых как определенных представителей животного мира

Несмотря на то, что насекомые объединяются в отдельный денотативный класс, границы этого объединения довольно зыбкие В результате внутрикатегориальных сближений насекомые часто «смешиваются» друг с другом, о чем свидетельствуют случаи, когда одна и та же лексема соответствует разным реалиям (веретно 'стрекоза' и 'кузнечик', кобылка 'сверчок' и 'стрекоза', поп 'вид бабочки', 'стрекоза', 'навозный жук'), а также ситуации, когда насекомое одного вида определяется через наименование насекомого другого вида (муха 'пчела', муравей 'комар', овод 'колорадский жук', светляк 'майский жук') Это говорит о тенденции неразличения отдельных видов насекомых внутри класса и «размытости» народной таксономии, что связано с «незначительностью» самой реалии

В результате межкатегориальных сближений класс насекомых пересекается с такими классами, как грызуны (мыши, крысы), пресмыкающиеся (змеи), птицы, черви

Внутри класса насекомые подразделяются на две группы В первую группу входят «нечистые», вредные насекомые, тесно смыкающиеся с гадами, о чем свидетельствуют их экспрессивно-негативные обозначения типа гадина, гнусье, поганая муха и проч Вторую группу составляют так называемые «чистые», «богоугодные» насекомые (пчела, божья коровка, муравей, светлячок), характеризующиеся положительной оценкой номинатора, что проявляется в наименованиях типа божий огонек, божья угодница, божья мушка, душа

Второй раздел содержит ономасиологический анализ русских энтомосемизмов, сохранивших прозрачную внутреннюю форму или же такую, которая может быть подвергнута этимолого-словообразовательной интерпретации в рамках русского языка В этой части работы материал представлен в виде классификации мотивационных признаков, участвующих в образовании энтомосемизмов

В ходе анализа был выделен следующий комплекс номинативных признаков

Номинация по собственному признаку предмета ♦ признак, характеризующий объект по звуку (гудок, дундырь, жужга, пискун, свйря, строка), ♦ признак, характеризующий объект по цвету (бусая мошка [ < бусый 'серый'], зелёная блоха, краснёц, пеструшка, полосатка, рыжий таракан), ♦ признак, характеризующий объект по запаху (бздунья, вонючий жук, душной клоп), ♦ признаки, характеризующие другие внешние особен-

ности (долгоносики, жестокарь [имеет твердый хитиновый покров], крестовка [имеет рисунок в виде креста], плоскушка, пузанок, рогач), ♦ признаки, характеризующие особенности перемещения в пространстве (бегуны, медляк, плавун, полетушка, поползуха, поскакушка, скачок), ♦ признак, характеризующий поведение насекомого (посикаха 'муравей' [ < ссать], плевок 'муха' - «Плевок - летает муха така, ниче не клади, наплюет - и червь будет» [ < плевать], толкачи 'мошки, которые собираются в большом количестве и как бы толкутся в воздухе')

В группе признаков, характеризующих поведение насекомого, были выделены акциональные, определяющие действия насекомых безотносительно другого объекта, например, «прыгучесть» (скачок 'кузнечик'), и интерактивные признаки, проявляющиеся в ситуации взаимодействия насекомого с человеком или животным (кпевачка 'о жалящем насекомом' - «Эта клевачка оса, она и клюнет, так, знаешь, больно» [ < клевать], конежар 'овод' [ < жарить 'кусать'], стриж-балда, стриж, стригун 'большой жук с черными усами' - «Не ори, вот стриж-балда тебя обреет, стриж волосы дер-гат с корнем» [ < стричь])

Номинация по относительному признаку предмета ♦ локативный признак (вошь рыбья, говённик, житничек, моль шубная, прудовой таракан, хатный паук), ♦ темпоральный признак (веснянки, майка, минутка, муха-сентябрюха, обыденка, сумёря)

В качестве наиболее продуктивной была отмечена звукоподражательная номинативная модель Многими фактами подтверждается тенденция к номинации по локативному признаку, указывающему на место обитания насекомого, и номинации по темпоральному признаку, указывающему на время биологической активности или продолжительность жизни насекомого В качестве раритетной следует выделить модель по признаку, указывающему на размер насекомого, ср только урал большая муха Признак размера внутри класса оказывается недистинктивным, так как все насекомые малы

Третий раздел посвящен анализу наименований насекомых с точки зрения ономасиологической прагматики Целью данной части исследования стало выявление и описание номинативных реакций, отражающих прагматические (оценочные) установки номинатора, возникшие в результате взаимодействия человека с насекомыми Выделенная в процессе анализа совокупность номинативных черт, присущих конкретной лексической группе, позволила уже на когнитивном уровне обобщить их в виде первичной прагматической установки номинатора. Такой оценочной установкой стало общее резко негативное отношение человека к большинству насекомых, которое получило вербальное воплощение в следующих номинативных реакциях ♦ использование при именовании насекомых лексем, содержа-

щих сему 'нечто неприятное', примеры см выше, ♦ возникновение семантических дериватов на базе переноса «насекомое» —► «негативная характеристика человека», ср экспрессивные отэнтомологические обозначения ничтожного, подлого человека вошь, вшивый граф, гнус, клоп, тля, ♦ использование эвфемистических наименований насекомых-паразитов 1) отантро-понимические обозначения - диал марфушка 'вошь', простореч стасики 'тараканы', 2) наименования в детской речи - амка 'блоха' - «Смотри, кота-то амки заели» (ср амкать 'детск лаять (о собаке)', 'кусать, глотать', ср еще амки в значении глагола 'детск кушать, есть')

Во второй главе «Регулярные мотивационные модели в сфере энтомологической лексики» рассматриваемое энтомологическое лексическое пространство характеризуется с точки зрения «левых» и «правых» семанти-ко-мотивационных связей По словам С М Толстой, любое поле характеризуется «воплощенными в его лексике мотивационными моделями» («левая» мотивация) и «моделями, в которых составляющее его [поле] слова участвуют в качестве мотивирующих по отношению к лексике других семантических полей»1 («правая мотивация») В случае с «левой» мотивацией в создании энтомосемизма принимает участие лексема из другой предметно-тематической сферы (например, зооним), развивающая энтомологическое значение, ср кобылка 'кузнечик', черепашка 'мелкое насекомое, букашка' В случае с «правой» мотивацией название насекомого служит номинативной платформой для создания отэнтомологического наименования, демонстрирующего связи с «принимающей стороной», т е другой лексической группой это могут быть обозначения человека (литер жук 'о пронырливом, хитром человеке, плуте', диал мураш 'кропотливый, заботливый хозяин'), наименование болезни (диал мотыль 'болезнь скота'), названия растений (диал желтый комар 'растение Agrimonia enpatoria'') и др Применительно к семантико-мотивационной группе «насекомые» реализуется как «левый», так и «правый» потенциал

Некоторые из таких мотивационных связей, как «левых», так и «правых», становятся регулярными, что «проявляет себя в существовании мотивационных моделей, охватывающих не единичные пары слов, а целые классы слов » и «затрагивающих» названия насекомых разных видов (т е «пронизывающих» все энтомологическое лексическое пространство) Например, регулярной является мотивационная модель «крупное животное» —► «насекомое», которая лежит в основе обозначений насекомых разных видов,

' С М Толстая Мотивационные семантические модели и картина мира // Русский язык в научном освещении -2002 -№1(3) - С 116

2 Там же -С 114

ср литер жук'олень, диал ср -урал коровушка-бурёнушка божья коровка' костр лошадка 'кузнечик', ряз попова собака гусеница , терск кобелек ночная бабочка', пек медведок жук дубовый усач', ср -урал пчелиный вопк и др

Повторяемость соотнесения энтомологической сферы с другими областями действительности, носящая системный характер потребовала использования более крупной, по сравнению с мотивационной моделью, единицы описания материала, которую мы определили как концептуальный код Это своего рода предметно-тематический «язык», посредством которого мы можем «говорить» об одной сфере действительности через регулярное со-поставпение ее с другими сферами (в нашем случае - о насекомых «через» крупных животных, человека, предметы или о болезнях, психосоматических состояниях человека «через» насекомых)

В результате анализа материала были выделены зоологический, ан-1 ропологический и хронологический концептуальные коды

В первом случае насекомые осмысляются через крупных животных (в частности, через домашний скот) Этот концептуальный код имеет разное субстанциональное воплощение как вербальное- «животные» названия насекомых (примеры см выше), так и невербальное - в ряде обрядов с участием насекомых, направленных на лечение и сохранение плодовитости скота (например, в Вологодской губернии тараканов прикармливали по большим праздникам — считалось, что чем больше будет черных тараканов, тем лучше будет водиться скотина)

В основе антропологического концептуального кода лежит идея сопоставления мира насекомых и мира человека Выделенный код имеет несколько вариантов воплощения это и энтомологические обозначения человека — простореч белая моль 'неприметный человек , диал новг букаха'о человеке небольшого роста' и проч , и напротив - антропологические обозначения насекомых - диал урал казачок 'букашка', волог майор'таракан', карел (рус ) американец 'слепень', смол жидовский писарь 'водомерка и проч

В центре нашего внимания оказались две наиболее яркие мотивацион-ные модели, отражающие антропологический «потенциал» насекомых Первая модель— этнонимическая — именование насекомых через обозначения чуждых номинатору народов или этнических групп (этнонимы) литер прусак диал пек киргиз, волог цыган, пек швед 'различные виды тараканов Эта модель охарактеризована по лексическим данным не только русского языка но и других славянских языков и диалектов В ряде случаев приводятся также мотивационные параллели из неславянских языков - германских, романских, балтийских и финно-угорских Такой широкий охват

материала позволяет утверждать, что рассматриваемая модель претендует на статус типологической, ср рус француз таракан' чеш nëmci 'муравьи обитающие в траве', франц espagnol 'вошь' Изучаемые наименования, в основном, являются экспрессивными сравнение представителя чужого народа с насекомым (как правило, вредителем или паразитом) не может восприниматься нейтрально

Логическим продолжением антропоморфизации, характерной для восприятия класса насекомых, можно считать функционирование в диалекте антропонимической модели номинации, ср дон опенка 'майский жук', тул антипка 'майский жук', дон вася 'божья коровка', арх павка 'паук', волог степушка 'таракан', арх павлушко 'паук' Отантропонимические наименования насекомых были распределены на три группы в зависимости от типа имен, участвующих в их возникновении

В первую группу включены энтомосемизмы, восходящие к так называемым «беспрецедентным» именам Под «беспрецедентным» именем понимается антропоним, не имеющий явной культурной «предыстории» или коннотации и не связанный с именами святых, исторических личностей, мифологических персонажей и проч - это своего рода «имя вообще», ср просто-реч стасик 'таракан', диал костр марфушка' вошь'

Вторую группу составили энтомосемизмы, восходящие к прецедентным именам (так мы условно обозначили названия церковных праздников и имена мифологических персонажей), ср пауты' прокопьевичи 'в поговорке, означающей, что оводы пропадают с Прокопьева дня' мошка семеновна фольк мошка, которая пропадает после Семенова дня' и ванечка, иванчик божья коровка' (номинации с корнем иван- некоторыми учеными связываются с купальскими обрядами и с гаданиями о женихе) Отметим что все отантропонимические наименования, образованные от имен мифологических персонажей, принадлежат конкретному насекомому - божьей коровке

В третью группу вошли энтомосемизмы приобретшие статус квазиантропонима в процессе фонетического сближения с именем, ср макар (мн иакары) 'шутл комар', созвучное видовому наименованию насекомого комар, сев -рус названия паука павел, павка, павко павлушко, возникшие из па(в)ук по созвучию с антропонимом Павел [Фасмер 3, 181,218]

Проведенный мотивационно-семантический анализ отантропонимиче-ских наименований насекомых показывает, что культурная «прецедент-ность» имени может лежать на поверхности (например, обозначение бабочки егорик, егорьевский пекалек- «Весной лятают егорьефськие пекальки», вероятнее всего, связано с тем, что в день св Георгия запрещалось уничтожать насекомых), а может и не прочитываться синхронным языковым сознанием (например, трудно подозревать в обозначении божьей коровки иванчик

«отсылку» к мифическому жениху, персонажу народного сюжета «свадьба Солнца»3 Нельзя исключать и того, что некоторые энтомосемизмы, для которых мы не можем точно указать прецедент (опенка, тимошка), на самом деле соотносимы с именами, имеющими культурное «настоящее» или «прошлое» Верно и то, что энтомосемизмы, в основе которых лежат имена, на самом деле могли не иметь связи с прецедентом и возникнуть на «волне» антропоморфизации насекомых

Хронологический концептуальный код основан на осмыслении насекомых в связи с категорией времени Языковым воплощением этого кода является использование хрононимов в номинациях насекомых (майский жук, минутка), а также участие энтомосемизмов в обозначениях определенных временных периодов (Лукёрья-комарница 'праздник Святой Лукерьи 13 мая по ст ст, время, когда появляются комары') Результатом анализа хронологического концептуального кода стал реконструированный нами энтомологический календарь

В основу названий насекомых могут быть положены обозначения различных временных периодов 1) время года веснянка 'насекомое ручейник', осенняя муха, комарщина 'пора, когда водятся комары'), 2) месяц майская букашка, муха-сентябрюха, 3) день (как правило, день памяти какого-либо святого) пауты прокдпьевичи 'в поговорке, означающей, что оводы пропадают с Прокопьева дня (21 июля по нов ст)', комары ильичй, ср «С Ильина дня комары и пауты пропадают», 4) другие отрезки времени, не входящие в природный календарь, но имеющие определенное значение для человека ледокол, сев, первый снег, а также периоды активности и пассивности насекомых (например, засеватель 'овод, появляющийся в период, когда надо начинать сев' - «Овод к обедне сходит, после Ильина дня умирают, потом засеватели, красный, крупный овод, - значит, сеять надо»)

Способность энтомосемизмов выражать хронологическую семантику обусловлена тем, что насекомые вместе с природой проживают свой жизненный цикл и, таким образом, являются удобным мерилом для дополнительной (энтомологической) регламентации годового круга Кроме того, летающие и жалящие насекомые в достаточной степени вовлечены в бытийное пространство человека (особенно это проявляется в летний период, когда насекомые не только уничтожают урожай, но и досаждают человеку и домашним животным физически) Изменение поведения этих животных в лучшую или худшую сторону не проходит незамеченным и подобные вре-

3 См об этом, например, в работе О А Терновская Божья коровка и народный календарь Заметки по истории культуры // Мифологические представления в народном творчестве -М, 1993-С 50-51

менные вехи органично помещаются в народный (например, полевой или животноводческий)календарь

Отметим, что выделенные концептуальные коды - далеко не все возможные варианты способов осмысления мира насекомых Так, в рамках животного кода можно выделить орнитонимический код (модель «птица» —* «насекомое», ср ласточка 'бабочка'), мифологический код (использование в наименованиях насекомых обозначений мифологических существ, ср мавка 'кузнечик' и 'домовой') При этом большинство кодов находит свое отражение не только на уровне языка, но и в невербальной культурной традиции

Как говорилось выше, названия насекомых имеют также регулярные «правые» семантико-мотивационные связи, что позволяет говорить о существовании энтомологического кода, проявляющего себя, в частности, в обозначениях болезней (и шире - аномальных психофизических состояний животного или человека), ср диал калуж бабочка 'внутреннее заболевание у овец', волог улита 'то же', пек с тараканами в голове 'о человеке, ведущем себя странно, придурковатом', метлячкй в глазах бегают 'о пьяном', ср метлячок 'мотылек' Отметим, что модель «насекомое» —» «болезнь» оказывается однонаправленной (работающей преимущественно «направо»)

В третьей главе «Этнолингвистические портреты насекомых»

осуществляется реконструкция этнолингвистических портретов отдельных насекомых Данный раздел, в отличие от предыдущих, имеет «индивидуализирующий» характер и ориентирован на описание отдельных персонажей мира насекомых Реконструкция образов насекомых производится через систему мотивационных признаков, которые выделяются в результате ономасиологического анализа энтомосемизмов и их дериватов и представляют собой несколько типов Большинство таких признаков следует обозначить как дескриптивные, так как они, отражаясь в номинации, соответствуют реальным характеристикам денотата. Отдельную категорию составляют эмпатические мотивационные признаки, связанные с ирреальными свойствами денотата, приписанными ему извне волей номинатора. Объект в подобных случаях воспринимается как «вжившийся в миф» и функционирующий в рамках того или иного сценария Так, например, наименование бабочки ворогуша, тождественное обозначению лихорадки, связано с мифическим представлением о том, что эта бабочка способна накликать болезнь своим появлением или вступлением в контакт с человеком

Описание образов насекомых производится с привлечением инославянских языковых и культурных данных, «дублирующих» ту или иную номинативную модель, выявленную в русском языке, ср, например, рус литер

мухи в голове 'о странном, глупом, легкомысленном человеке', словно муху проглотил 'о странном, недовольном виде', блр он mpoxi з мухамi 'ненормальный', укр мухи в гловг, поена голова мух, дружити з мухами 'о придурковатом', чеш та ten mouchu v nose 'о странном человеке' В результате анализа были представлены 11 этнолингвистических портретов насекомых бабочка (мотылек), блоха, божья коровка, вошь, жуки, комар, кузнечик (сверчок, медведка), муравей, муха, паук, пчела (оса)

Помимо языковых фактов, используются разного рода фольклорные и этнографические данные Богатый материал для раскрытия символики насекомых дают обряды, в которых насекомые фигурируют как центральные персонажи (например, обряд изведения тараканов) Важные сведения для реконструкции культурных представлений содержат тексты малых фольклорных жанров, имеющие устойчивый, формульный характер (загадки, формулы увещевания и задабривания, а также короткие прибаутки, пословицы и поговорки) В качестве справочной информации в каждом портрете приводятся этимологии общенародных видовых обозначений насекомых (бабочка, муха, комар ит д)

Выбранная текстовая форма подачи материала и результатов анализа позволила избежать жесткого порядка представления мотивационных признаков Однако мы старались подавать признаки по степени их объективности, начиная с дескриптивных характеристик (цвет, размер, особенности поведения и т д) и заканчивая эмпатическими свойствами (например, способность провоцировать болезни и проч).

Приведем пример одной этнолингвистической зарисовки

Кузнечик (сверчок, медведка)

В одну группу этих насекомых позволяет объединить не только их биологическое (все они относятся к отряду прямокрылых), но и номинативное родство, которое проявляется в лексике У русских, как отмечает В И Даль, сверчки делятся по месту обитания на запечных (собственно сверчок), полевых или лесных (кузнечик) и земляных (земляной сверчок или земляной рак — насекомое медведка) У украинцев кузнечик тоже иногда называется польо-вий сверщок (сверщук) В восточнославянских диалектах названия кузнечика нередко совпадают с названием сверчка рус ленингр, моек, смол сверчок, калуж свяршок, твер сверкун, смол свяркун, укр волын сверщок, свиргун, евгркун, ровен цвгркун Кузнечик может сближаться с саранчой, ср полтав саран Из других лексических сближений следует отметить общие наименования для кузнечика, сверчка и стрекозы онеж веретно 'стрекоза' и забайк 'кузнечик', вят кобылка 'сверчок' и сиб 'стрекоза', конек 'кузнечик', волог конек-щелкун 'сверчок', калуж, смол кузнец 'кузнечик' и брян 'стрекоза' Функциональное сходство кузнечика и медведки обнаруживается в приме-

тах, связанных с началом сева в некоторых районах Польши сев овса начинают с появления кузнечиков, а в южной России крестьяне примечают «Медведки закричали - сей пшаницу'»

Из объективных свойств данных насекомых наиболее номинативно востребованной оказывается звуковая характеристика эти представители отряда прямокрылых, вибрируя надкрыльями, издают особое стрекотание, слышное человеческому уху Именно с этим свойством связано литературное сверчок4 слово образовано от звукоподражательного глагола сверчать {*эЬ>ьгсаЫ) 'производить стрекочущий звук, верещать'5, ср укр сверщок, блр цвыркун, польск Ь#1ег82С2, чеш счгсек, с -хорв цврчак [Черных 2, 145]

Общенародный энтомологический термин кузнечик, как и диалектизм без уменьшительно-ласкательного суффикса калуж, смол кузнец в том же значении, соотносимы с лексемой кузнец и являются результатом семантического переноса «профессиональный деятель» —» «насекомое» на базе мотивирующего признака «издающий мерный звук, шум»- очевидно, звук ударов молота о наковальню сравнивается со стрекотанием кузнечика (так, например, про сверчка говорят, что он «кует», когда стрекочет)

Звуковая характеристика насекомого активизируется также в следующих наименованиях арх пискун 'сверчок', волог чирок, новг пескарь 'кузнечик', ленингр свистун 'сверчок', новг стрекотун 'сверчок, кузнечик', яросл стукач 'сверчок', арх конек-щелкун 'сверчок'

Благодаря своей звуковой активности непосредственно в доме человека, сверчок, в отличие от кузнечика, шире представлен в поверьях и запретах, связанных с периодичностью и интенсивностью стрекотания этого насекомого Присутствие в доме стрекочущего сверчка может приносить его обитателям счастье Это поверье известно в Чехии и в некоторых районах Польши Гуцулы запрещают убивать сверчка, так как это может повлечь за собой несчастье В Малопольше считают, что если мешать сверчку стрекотать, тот впрыгнет в еду Ничего хорошего не предвещает внезапное исчезновение (замолкание) сверчка в Полесье «Сверчок указывает на то, что доброго пошлет нам Бог Если он замолчит, то с грустью и беспокойством говорят "Сверчок ушел, наверное, и у нас кто-то уйдет (умрет)"» Стрекотание сверчка может оцениваться положительно в целом и восприниматься в качестве прославления Бога рус «Сверчок поет, Бога хвалит»

Не менее распространено «обратное» поверье о том, что стрекотание кузнечика (сверчка) - плохая примета Своим стрекотанием сверчок (кузне-

4 Ср также диал пек сверч, дон сверчун, орл, тул свершдк, сверкун, сверлушка, сверляк (без указ места) и др

5 Слово сверчок употребляется еще и как название певчей птицы ¿.осиз/еИа [Черных 2, 145], ср также диал калуж, яросл сверчок 'птица-королек'

чик) может накликать смерть или уход хозяев из дома Ср у русских «Кузнечик кует Когда он заберется в жилые покои, будет трещать, то значит, по народному поверью, выживет хозяев из дома», «Бирюк [сверчок] сверчит к покойнику», по мнению белорусов, сверчки в избе предвещают смерть кого-либо из домашних, так как в их стрекоте слышны слова «смерть, смерть» Польское поверье о связи сверчка со смертью проиллюстрировано таким рассказом «У матери была больная дочь, и она слышала стрекотание сверчка за окном И состояние дочери ухудшилось Через несколько дней стрекотания уже не было слышно у кровати больной, которая наутро умерла»

В данном случае маркированным оказывается аномальное поведение насекомого - сверчок стрекочет сначала за окном, а потом уже в доме Для русских неестественным оказывается перемещение сверчка по дому - если он летает по избе - это к смерти или к пожару Поляки называют сверчка вгмеНеЫу 2е%1ег (смертельные часы) Думается, здесь, помимо связи стрекотания сверчка со смертью, присутствует уподобление мерного потрескивания насекомого тиканью часов, отмеряющих время жизни человека

Стрекотание или, напротив, молчание сверчков (кузнечиков) может указывать на грядущие перемены погоды рус «Кузнечики не стрекочут -погода будет плохая и дождь», укр «Цвиркун [сверчок] цвирчить - на годы-ну, а мовчить - на дощь», болг «Если сверчки полевые много на нивах во время жатвы кричат - будет хорошая погода», польск «Стрекотание сверчка ночью - к ненастью»

Задумываясь об объективных причинах такой культурной и номинативной значимости стрекота сверчка, следует отметить, что издаваемые звуки- практически единственный ощутимый признак, по которому можно определить присутствие этого насекомого в доме (обнаружить его «физически» довольно сложно)

В ряде отэнтомологических обозначений человека фиксируется маленький размер сверчка или кузнечика, ср. определение низкорослого человека новг сверчок, чиркун 'кузнечик' и 'малорослый мужчина' Кроме того, сверчком называют озорного, непоседливого и шаловливого ребенка (калуж, яросл) - думается, в этом случае к признаку маленького размера прибавляется звуковая характеристика (озорной ребенок много шумит) Эти два признака (звук и размер) часто выступают «в паре» - «Не велик сверчок, да громко поет», «Маленькая птичка, а громко поет»

Сверчок, в отличие от других насекомых, лишен признака множественности - напротив, некоторые его обозначения указывают на «одиночный» образ жизни в донских говорах его называют бирюкам, ср литер бирюк 'одинокий, нелюдимый человек'

В редких случаях находим указание на цвет кузнечика, ср дон зелёнка 'зеленый кузнечик', или окраску части его тела, ср дон желтопузка

Некоторые русские диалектные названия кузнечика- арх смолка, смолик, смол дегтярь- связаны с его способностью выпускать из своего рыльца каплю густой жидкости (сперматофлакса), которая по цвету уподобляется смоле или меду, ср арх - «Ой, богов конек [кузнечик], посадишь на крест богов конек, дай медку' Он маленько плюнет» Этой жидкости приписываются целебные свойства. В Польше, например, дети играют с кузнечиком, держат его в горсти (кулаке) и говорят «Daj mi, komu, masci na moje boleáci, jak mi dasz maáci, rzuc^ ci? na przepasci1» (Дай мне, конёк, мази для моих болячек, если дашь мне мази, отпущу тебя пастись1)

Достаточно важным для номинатора оказывается признак локуса, места обитания сверчка или кузнечика. За сверчком закреплено внутреннее пространство (жилище человека), а за кузнечиком - внешнее, например, поле (трава, злаки), ср чкал овсяночка, зап жйтничек 'кузнечик, кобылка', полес «Много кузнечиков - будет ядреное жито» (примета), зап -укр коник дикий (травляний), польск koniczek polny (букв полевой конек)

Пространство обитания сверчка связано с печью место под печью (тамб подпечйй), угол за печью (дон кутляк 'насекомое сверчок или кузнечик', ср повсеместн кут 'угол в избе, доме', смол 'место за печью'), шесток (знай всяк сверчок свой шесток6) С печью связаны польские поверья о том, что сверчков может наслать печник, если хозяева его чем-нибудь обидят или мало заплатят

Факультативным оказывается место под крышей, за стрехой (ряз застре'шник). Сверчку как обитателю человеческого жилища отводится роль своего рода домашнего покровителя, необходимого атрибута жилья и быта, ср «Была бы изба нова, а сверчки будут», «Живем не мотаем, а пустых щей не хлебаем хоть сверчок в горшок, а все с наваром бываем», «Сверчки наперед хозяина перебрались в новый дом»

Как и некоторые другие насекомые, кузнечик соотносится со скотом - с конем (кобылой) и козой (козлом) Практически у всех славян названия кузнечика связаны с конем рус конек, конёк-щелкун, коник, чеш кип, котсек, пол котк, котк polny, pasikonik, словен kunjek, хорв коте, болг зелено кончя, зелен кон, зап -укр коник, котк dum Гурали польских Бескид даже стрекотание кузнечика называют ржанием Ср еще русские диалектные названия кузнечика арх кобылка-стремянушка, киров кобыла, вят кобылица, нижегор , костр лошадка, забайкал сивка

6 Сверчок, «знающий» свой шесток, становится своеобразным символом ничтожного человека, должного знать свое место, ср орл , тул Всяк свершок знай свой шесток, а баба свое веретено

Иногда кузнечика называют «божьим» конем, ср рус арх богов (бдго-вый) конек (коничек), богов конек, богова кобылка (лошадка), боговушкин конек, волог боговый (богов) конек При этом в некоторых диалектах возникает лексическая оппозиция кузнечика и божьей коровки «божий конь» -«божья корова» Например, у русских Архангельской области божий кони-чок — божья короушка, божий конек — короука «Божественность» кузнечика проявляется и в поверьях Так, в Жешовском воев считают, что кузнечик носит Бога - Иисуса Христа С наименованиями животных связаны и диалектные названия медведки, которые соотносят это насекомое чаще всего с медведем (рус медведка, медведок, укр медведик, медведок, медведюх, зем-ледух ведмедюшок, польск тейЪмшйек), раком (рус земляной рак, укр рак, рачок, рак земляний, болг див рак, рачец, рачък, рачка), а также волком (укр вовчок), свиньей (болг попово прасе) и собакой (укр земляна сучка, сучка, сучечка, собачка, болг сляпо куче)

Биологическая активность кузнечика может быть кзлендарно или тем-порально приурочена. Русские и украинцы считают, что сверчки начинают стрекотать в день св Феодула (5/18 04), ср рус «На Федула сверчки просыпаются» Обозначение кузнечика арх здрник, волог зорничок, скорее всего, мотивировано особенно интенсивным стрекотанием насекомого на вечерней заре Согласно народно-этимологической версии, слово зорник является производным от яросл, симб, волог зорить 'смотреть пристально, внимательно, всматриваться, наблюдать', - кузнечику приписывается способность наблюдать за созреванием хлеба Об этом свидетельствует контексты типа «Хлеба станут поспевать, так зорник их зорит баско зорит зорник» Древнерусское (русско-церковнославянское) обозначение кузнечика изокъ развивает значение 'месяц июнь' (активность сверчков приходится как раз на июнь), этой лексеме соответствуют польск гок 'июнь', болг и серб изок 'июнь' и укр диал зоки 'косоглазый' Само слово изокъ, первоначально прилагательное, представляет собою сложение префикса *]ьг 'из' с корнем *ок (*око 'глаз') с наиболее вероятным значением 'пучеглазый' [Фасмер 2, 123]

Индивидуальная характеристика образов насекомых по данным системы языка и культурной традиции позволяет увидеть, что семиотическое «освоение» реалий происходит неравномерно Подобная избирательность сказывается уже на предварительном этапе отбора персонажей для этнолингвистического портретирования В данном случае мы учитывали степень (полноту) языковой и культурной «воплощенности» того или иного персонажа Некоторые насекомые, например, моль или клещ, представлены в языке (и шире - в народной культуре) очень скупо для них имеется общенарод-

ное видовое обозначение, минимум семантических дериватов, несколько фразеологических образований и слабая репрезентативность в фольклорной и обрядовой традиции Такие насекомые (и соответственно - их этнолингвистические портреты) не попали на нашу энтомологическую «выставку» Образы же других насекомых, напротив, детально разработаны и характеризуются ощутимой лингво-культурной маркированностью и этнолингвистической информативностью К ним относятся, например, бабочка, божья коровка, муха, таракан

Как отмечает Е Л Березович, с точки зрения когнитивного генезиса подобная символическая избирательность этнокультурной информации «связана скорее с работой чувственно-эмпирического мышления, нежели рационально-логического»7 Можно выявить некоторые критерии «особого» внимания языка и культуры к отдельным фрагментам объективной действительности (те, по сути, закономерности, определяющие мотивационную активность энтомологической лексики)

В качестве первого критерия следует выделить степень вовлеченности/невовлеченности объекта в сценарий взаимодействия с человеком Так, например, культурно-языковой образ вши детально разрабатывается именно благодаря активному (даже агрессивному) вторжению этого насекомого в индивидуальное пространство человека. Это касается и других домашних паразитов, например, блохи, клопа и таракана

Другим критерием может стать своего рода «антропоморфный» потенциал, присутствующий у некоторых насекомых Например, таким потенциалом обладают насекомые, обитающие в организованном сообществе (пчелы и муравьи) Образ жизни этих насекомых, вероятно, метафорически соотносится с формами организации человеческого существования Сложная организация пчелиного сообщества провоцирует появление «социально-ролевых» наименований, классифицирующих этих насекомых по сферам деятельности, ср рабочая пчела, трутень, матка, приемщица По поверью, счастье пчеловодам приносит большая длинная пчела, которая называется князек В пчелиной семье имеется самка - пчелиная матка, ср без матки пчелки - пропащие детки Этим насекомым приписываются и другие человеческие свойства (выносливость муравья, трудолюбие пчелы и проч )

Существенным фактором, влияющим на степень символического освоения объекта, является «выразительность» самой реалии, ее внерядо-положенность по отношению к другим объектам действительности Важным оказывается наличие уникального дифференцирующего признака, который позволяет «опознать» конкретное насекомое Например, божья коровка «выгодно выделяется» на фоне своих собратьев особенностями облика и пове-

7 Е Л Березович Язык и традиционная культура - М Индрик, 2007 - С 9

21

дения Она, в отличие от других жуков, имеет на спине 7 пятнышек, ср лат Соссте1а яергетрипсшш (думается, важную роль здесь может играть и сакральное число 7) Светлячок обязан своей семантической «нагруженно-стью» внешним особенностям, а именно способностью светиться в темноте (этот признак отражен в первичном наименовании этого насекомого) Особая культурная семантика пчелы, очевидно, связана с ее индивидуальной способностью производить мед Объективная польза пчел и, как следствие, включенность их в прагматическое пространство человека, а также «социальный» образ жизни этих насекомых обусловливают «качественную» проработку образа пчелы в языке и культуре

Достаточно активное использование в работе невербальных данных народной традиции позволяет сопоставить особенности языкового и культурного «освоения» реалии В ряде случаев мы можем говорить о «синонимичности» семиотических систем языка и культуры Например, важная с этнокультурной точки зрения информация о том, что бабочка может символизировать душу предка, закреплена как лексически, ср д)Ниенька, богова душа 'бабочка', так и акционально, на уровне поверий, сюжет которых сводится к тому, что летающая бабочка - это душа человека. Таким образом, происходит знаковое мультиплицирование одной и той же этнокультурной информации, которая используется двумя разными семиотическими системами Однако здесь перед нами не только проявление изоморфизма вербального и акционального кодов, но и пример культурной мотивации Так, «раскручивая» лексему душечка 'бабочка' с точки зрения семантической мотивации, мы вернее всего обнаружим некий существующий или предполагаемый культурный сценарий (бабочка - это душа умершего), в «недрах» которого слово душечка сначала стало частью словесного клише (вон, душечка прилетела), а затем лексикализировалось и превратилось в обозначение бабочки

Фиксируются также случаи полного отсутствия каких бы то ни было «перекличек» в разных субстанциональных кодах (вербальном и невербальном) Например, пауку в народной культурной традиции присваивается «высокий» семиотический статус (о)снователя мира (срабатывает идея тканья как миротворения) В то же время эта его почетная функция в языковом «режиме» не активизируется в вербальном пространстве признак плетения эксплицируется напрямую (сетник, тенётник) и никак символически не переосмысляется Пристально вглядевшись в мир насекомых через «лупу» не только языка, но и культурной традиции, мы попытались охарактеризовать по отдельности и создать в некоторым роде «список избранных» энтомологических персонажей, выступающих в своем знаковом культурно-языковом «облачении» в качестве символов культуры

В Заключении обобщаются результаты исследования и намечаются перспективы дальнейшей разработки темы

Основные положения диссертации отражены в следующих работах

1 Об одной символической модели в славянской народной энтомологи // Славяноведение -2007 -№6-С 57-70

2 Вошкать медлить // Русская речь - 2007 (В печати )

3 Об одной модели номинации кузнечика (Tettigoma) в русских говорах // Актуальные проблемы лингвистики Ежегодн регион науч конф Мат-лы - Екатеринбург, 2001 -С 53-54

4 К вопросу о языковых и культурных параллелях (на материале образов насекомых в русских народных говорах и традиционной культуре) // Язык Система Личность Национально-культурные стереотипы сознания и их отражение в языке Материалы докладов и сообщений Всероссийск науч конф - Екатеринбург, 2002 - С 53-56

5 Об одной мифологической семантической модели («животное» —► болезнь») // Русская диалектная этимология Материалы IV Междунар науч конф - Екатеринбург, 2002 - С 85-87 (В соавторстве с M А Гурьяновой )

6 Языковой и культурный портрет реалии таракан - Режим доступа http //www ruthenia ni//follclore laboratorv/Krivoschapova htm 2003

7 Образы птиц и насекомых в русских обозначениях интеллекта человека // Ко-дови словенских култура Београд - 2003 - № 8 - С 7-16 (В соавторстве с Т В Леонтьевой )

8 Номинативные особенности лексико-семантической группы «насекомые» (на материале лексики русских народных говоров) - Режим доступа http //www auditorium ru/aud/v/mdex php9a 2004

9 Диалектная лексика и народные представления о мире //Живая старина -2004 - № 2 - С 42-44 (В соавторстве с К В Пьянковой )

10 Номинативные особенности ЛСГ «Насекомые» (на материале русских народных. говоров) // Ономастика и диалектная лексика Сб науч тр - Екатеринбург,

2004 -Вып 5 -С 169-179

11 Антропологическая модель в наименованиях насекомых // Ономастика в кругу гуманитарных наук Тез докл междунар науч конф Екатеринбург, 19-23 сентября 2005 г - Екатеринбург, 2005 - С 88-92

12 Домашние насекомые-паразиты в языке и фольклоре //Живая старина -

2005 - № 4 - С 40-43

13 Образы насекомых в славянских толкованиях снов и гаданиях // Сны и видения в славянской и еврейской культурной традиции Сб статей - M , 2006 - Вып 16 - С 198-210

14 Энтомологический календарь в зеркале русского языка и народной культуры //Антропологический форум -2006 - № 4 - С 313-326

15 Этнонимическая модель в славянских названиях насекомых // Studia Ety-mologica Brunensia -Praha,2006 -№4 -C 17-35 (В соавторстве с E Л Березович)

16 Языковой и культурный портрет реалии паук //Ономастика и диалектная лексика Сб науч тр - Екатеринбург, 2007 - Вып 6 - С 83-87

Подписано в печать 25 09 2007 Формат 60*84 1/16 Уел печ л 1,4 Тираж 100 экз Отпечатано в ООО «Копимаркет» 620026, г Екатеринбург, ул Луначарского, 194 Тел 261-60-96

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Кривощапова, Юлия Александровна

Введение.

I. Характеристика организации семантико-мотивационной группы «насекомые»

1.1. Наивная энтомологическая категориальная система и ее реализация в языке.

12. Русская энтомологическая лексика: ономасиологический аспект.

I.3. Наименования насекомых с точки зрения ономасиологической прагматики.

II. Регулярные мотивационные модели в сфере энтомологической лексики

II.1. К методике анализа материала.

II. 2. «Животная» модель в славянской народной энтомологии.

II. 3. Этнонимическая модель в славянских названиях насекомых.

И. 4. Антропонимическая модель в наименованиях насекомых.

II. 5. Энтомологический календарь в зеркале языка и народной культуры.

III. 6. Энтомологическая модель в названиях болезней.

Ш. Этнолингвистические портреты насекомых

К методике анализа материала.

Блоха.

Вошь.

Жуки.

Муха.

Комар.

Паук.

Кузнечик (сверчок, медведка).

Муравей.

Пчела, оса.

Бабочка, мотылек.

Божья коровка.

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Кривощапова, Юлия Александровна

Идея предлагаемого исследования, сконцентрированного на изучении русской энтомологической лексики, сформировалась в рамках этнолингвистики - науки, ориентирующей исследователя на «рассмотрение соотношения и связи языка и духовной культуры, языка и народного менталитета, языка и народного творчества, их взаимозависимости и разных видов их корреспонденции» [Толстой 1995, 27]. Основной задачей этнолингвистики как науки «является "субъектная" реконструкция культуры и изучение менталитета ее носителей (субъектов), их способов концептуализации мира, запечатленных в языке» [Бартминьский 2005, 33]. В качестве ключевого момента этнолингвистика оперирует понятием языковой (культурно-языковой) картины мира, которая понимается как «заключенная в языке интерпретация действительности, которую можно представить в виде совокупности суждений о мире» [Бартминский 2001,17].

Этнолингвистика имеет дело с такими фактами действительности и человеческого сознания, которые обладают закрепленными, разработанными формами символической репрезентации, имеют не только языковое, но и культурно-символическое воплощение. В данной работе в качестве символически значимого фрагмента действительности был выбран денотативный класс «насекомые». Благодаря своей мизерности и ощутимой вовлеченности в мир человека, насекомые представляют собой особую «касту» среди представителей животного мира, что обусловливает богатую палитру их наименований в языке и символическую разработанность в народной культуре. Кроме того, энтомологическая лексика выступает как богатый источник разного рода метафорических обозначений, в том числе и определений человека.

В контексте обозначенной проблематики объектом настоящего исследования послужили наименования насекомых в общенародном русском языке и русских народных говорах, а также семантические дериваты, образованные на базе энтомологической лексики, фразеологические образования, компонентами которых являются обозначения насекомых.

Нацеленность этнолингвистики на выявление комплекса народных представлений о мире определяет преимущественное внимание к наиболее информативным в этом плане языковым явлениям- семантике и мотивации языковых единиц. Исходя их этого, предметом данного исследования стали семантические особенности и мотивационные связи энтомологической лексики как наиболее надежные «хранители» этнокультурной информации.

Целью работы является этнолингвистическая характеристика русской энтомологической лексики.

В рамках этнолингвистики принято выделять «широкий» и «узкий» ее «варианты» (терминология, предложенная Н. И. Толстым). «Широкая» этнолингвистика нацелена па комплексное описание того или иного фрагмента картины мира, производимое на материале всех форм культуры: «.этнолингвистика также может пониматься как комплексная дисциплина, предметом изучения которой является "план содержания" культуры, народной психологии и мифологии независимо от средств и способов их формального воплощения (слово, предмет, изображение)» [Толстой 1995, 39]. Объектом изучения «широкой» этнолингвистики является уже не только язык (хотя он признается главным выразителем и хранителем культурной информации во времени), но и другие формы и субстанции, в которых выражает себя коллективное сознание, народный менталитет, сложившаяся в том или ином этносе или вообще социуме «картина мира», т. е. восприятие окружающей человека действительности, ее категоризация и интерпретация.

Выход в знаковое пространство культуры при анализе языковых фактов -принципиальная позиция Московской этнолингвистической школы Н. И. Толстого и С. М. Толстой. Изыскания представителей этой школы находят свое воплощение, в частности, в словаре «Славянские древности» [СД], где сделана попытка «выделить и истолковать основные семантические единицы "языка культуры", т. е. самые существенные для культуры смыслы, независимо от того, в какой форме и в какой субстанции они выражены- в слове, или в действии, закреплены ли эти смыслы за предметом, за свойством предмета и т. п. "Узкая" этнолингвистика предполагает рассмотрение соотношения и связи языка и духовной культуры, языка и народного менталитета, языка и народного творчества, их взаимозависимости и разных видов их корреспонденции» [Толстой 1995,27].

В рамках «узкой» этнолингвистики основными языковыми источниками знания о мире (т. е. источниками этнокультурной информации1) считаются «внутренняя форма слова; деривационные связи; концептуальное ядро значения; коннотация, а также типовая (узуальная сочетаемость; парадигматические связи (синонимия, антонимия и проч.)»

1 Этнокультурную информацию можно определить как некую «смысловую (содержательную) составляющую этнокультурного феномена (слова, верования, обряда), которая отражает определенный способ видения окружающего мира носителем традиции» [Якушкина 2003, 5].

Березович 2000, 34]. Подобному лингвоцентрическому подходу отдали свое предпочтение такие исследователи, как Е. Бартминский, Е. J1. Березович, А. Ф. Журавлев, Д. Младенова, С. Е Никитина, И. А. Подюков, М. Э. Рут, С. М. Толстая, Н. И. Толстой, А. В. Юдин, Е. И. Якушкина и др.

Настоящее исследование следует вписать в рамки «узкой» этнолингвистики, так как оно построено на этимолого-ономасиологическом (мотивационном) и семантическом анализе данных, прежде всего, языковой традиции. Последнее, впрочем, не исключает привлечение внеязыковых элементов традиционной культуры (фольклорных текстов, паремий, обрядовых практик, фактов народной медицины, примет, поверий и проч.), имеющих «энтомологическую направленность» и так или иначе связанных с миром насекомых. Учет не только языковой, но и культурной семантики часто позволяет прояснить лексические факты, затемненные с точки зрения мотивации и этимологии.

Работа также может быть вписана в общий контекст исследований, проводимых кафедрой русского языка и общего языкознания Уральского государственного университета и опирающихся на методы ономасиолого-этимологического анализа и семантической реконструкции лексического (в первую очередь - диалектного) материала.

Отметим, что энтомологическая лексика уже подвергалась разноаспектпому анализу в лингвистических и этнолингвистических работах исследователей из России и других славянских стран.

Комплексному лингвистическому анализу лексико-семантической группы энтомосемизмов в современном русском литературном языке посвящена диссертация О. А. Корнилова «Лексико-семантическая группа энтомосемизмов в современном русском языке» [Корнилов 1993]. Целью этой работы явилось лингвистическое описание двух лексических микросистем: лексико-семантической группы энтомосемизмов и соответствующей терминосистемы, которые представляют собой результат вербализации фрагмента материального мира двумя видами человеческого сознания - языковым (обыденным) и научным, а также установления корреляций между двумя микросистемами.

Такой подгруппе насекомых, как паразиты человека, посвящена диссертация Е. В. Калединой «Система наименований паразитов человека в современном русском языке» [Каледина 2002]. В работе описывается структура лексико-семантического поля «паразиты», проводится ономасиолого-этимологический анализ наименований паразитов человека, функционирующих в русском литературном языке.

В большинстве случаев лексика и фразеология энтомологического «происхождения» интерпретируется в отдельных главах исследований, посвященных наименованиям животных в целом, а также разного рода метафорическим обозначениям, образованным на базе зоонимов. Так, в диссертации О. Г. Хабаровой «Оценочные фразеологизмы, восходящие к образам животного и растительного мира» [Хабарова 2004] затронут вопрос о семантике и функции фразеологических оборотов, в состав которых входят в качестве компонентов слова-зоонимы, анималистическая лексика и слова-фитонимы. Автор, среди прочего, исследует оценочную семантику и коннотативный потенциал фразеологизмов, в состав которых входят наименования таких насекомых, как блоха, вошь, жук, оса, пчела, пиявка, рак, сверчок, стрекоза, саранча, червяк.

Диссертационное исследование О. В. Чериан «Зоофитоморфизмы в русском арго XIX-XX вв: (семантико-словообразовательный аспект)» [Чериан 2000] представляет собой попытку системного описания семантики и словообразования русских арготических зоофитоморфизмов XIX -XX вв., в том числе и отэнтомологических наименований (под зоофитоморфизмами автор понимает «названия животных, растений, а также их свойств и качеств, употребляемых в переносном значении» [Чериан 2000,4]).

Диссертация JI. А. Сычуговой «Наименования животных в семиосфере английской этнокультуры» [Сычугова 1996] посвящена системному описанию особенностей семантики и функционирования лексико-семантической группы наименований животных (в том числе насекомых) и выявлению ее семантического и прагматического потенциала.

В работе Чжэе Инкуй «Русские зоонимы в комплексном лингвистическом рассмотрении» [Инкуй 2001] затрагивается проблема формирования массива русских языковых единиц, являющихся названиями животных (в эту группы включены также и насекомые). Диссертация посвящена всестороннему лингвистическому изучению слов, входящих в этот массив, установлению разнообразия производных, лексико-семантических вариантов слов, которые являются названиями животных.

Ономасиолого-этимологическому и семантическому анализу подвергнуты славянские наименования животных (в том числе насекомых) в исследовании Ванды Будзишевской (W. Budziszewska) «Славянская лексика живой природы» («Slowianskie slownictwo dotycz^ce przyrody zywej») [Budziszewska 1965].

В работах некоторых лингвистов анализируются наименования отдельных насекомых. В частности, названиям бабочек в словацких диалектах посвящена монография Вацлава Важного (V.Vazny) «О названиях бабочки в словацких диалектах» («О jnrenech motylfi v slovenskych narecich») [Vazny 1955]. В данном исследовании более ста диалектных обозначений бабочек, бытующих на территории Словакии, подвергнуты скрупулезному ономасиолого-семасиологическому, этимологическому и лингвогеографическому рассмотрению.

Систематизацию славянских названий божьей коровки, собранных по программе Общеславянского лингвистического атласа, предпринял С. Утешены [Утешены 1977].

Работы Н. М. Бунько «Назвы мурашю, мурашшку i чмеля у беларусюх народных гаворках» [Бунько 2003] и «Лшгвагеаграф1я и находжание пазвау божай KapoyKi у народных гаворках беларускай мовы» [Бунько 2005] посвящены белорусским диалектным наименованиям насекомых: обозначения муравья, шмеля, божьей коровки и др. подвергаются ономасиологическому и лингвогеографическому анализу.

Наконец, уделим более пристальное внимание работам этнолингвистического характера, посвященным символике насекомых в языке и народной культуре. Наиболее полно комплекс народных представлений о классе насекомых реконструируется А. В. Гурой в монографии «Символика животных в славянской традиции» [Гура 1997]. Книга посвящена народным представлениям о животном мире как особому фрагменту традиционной картины мира. На базе контрастивного анализа материала разных славянских традиций, который представлен во всем многообразии (народные верования, фольклорные, обрядовые и языковые факты), выявляется набор смыслоразличительных признаков животных (в том числе насекомых) как особых мифологических персонажей. Помимо общей классификации признаков, автор предлагает своего рода «картинную галерею» образов, что позволяет увидеть как специфику каждого животного в отдельности, так и всю народную систему животного мира в целом, которая, по мнению исследователя, распределяется на такие классы, как дикие звери, гады, насекомые, птицы и рыбы. Автор рассматривает насекомых в составе класса гадов. Отдельные главы монографии посвящены символике домашних насекомых-паразитов (блоха, вошь, клоп, таракан), летающих кусающих насекомых (муха, овод, комар, мошкара). Особое внимание уделяется в работе и народным представлениям, связанным с конкретными персоналиями мира насекомых, среди которых бабочка, мотылек, божья коровка, жуки, паук, муравей, кузнечик, сверчок, медведка, саранча, стрекоза и др.

В монографии Т. И. Вендиной «Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (макрокосм)» [Вендина 1998] отдельная глава посвящена насекомым. В этом разделе народные представления о насекомых рассматриваются сквозь призму словообразования.

Довольно большое число этнолингвистических работ специально посвящено символике отдельных насекомых. В частности, к символике божьей коровки обращены работы В.Н.Топорова [Топоров 1978; 1981]. Славянские и балтийские наименования божьей коровки рассматриваются в них в соответствии с концепцией так называемого основного мифа. Интересная интерпретация славянских названий божьей коровки предложена в работах О. А. Терновской, в частности, в статье «Божья коровка или ночь накануне Ивана Купалы (соотношение микро- и макроструктур)» [Терновская 1993]. По гипотезе исследовательницы, славянские названия божьей коровки соотносятся с персонажами мифологического сюжета «свадьбы Солнца» и с реалиями обрядности летнего солнцестояния.

Болгарская диалектная терминология божьей коровки подвергнута глубокому и скрупулезному анализу, в том числе ономасиологическому и лингвогеографическому, в работе болгарской исследовательницы Д. Младеновой «Етнолингвистично изследване на българските названия за калинка-малинка (Coccinella septempunctata) в балканска и славянска перспектива» [Младенова 1994]. Ею систематизирован и картографирован отсутствующий в Общеславянском лингвистическом атласе обширный болгарский материал, который рассмотрен в сравнительном плане на широком балканском и славянском фоне.

В монографии А. Петровой «Езиковата метафора и балканската картина на света» [Петрова 2003], посвященной языковой метафоре в балканской картине мира, анализируется ряд отэнтомологических обозначений разного рода психо-физических состояний человека, функционирующих в болгарском языке: хат го мухата 'беспокойный, раздражительный (о человеке)', имам муха в главата 'глупый, несерьезный, легкомысленный', хапе го мухата 'нервный, беспокойный', влизат ми бълхи в угиите 'подозревать, сомневаться в чем-либо' и проч. Подобные определения трактуются в рамках народного представления о том, что муха (как и пчела) олицетворяет душу человека и, следовательно, может находиться внутри него и влиять на его состояние.

Бабочке в славянских народных демонологических представлениях посвящена статья О. А. Терновской «Бабочка в народной демонологии славян: 'душа-предок' и 'демон'» [Терновская 1989]. В статье подвергаются подробному анализу общеславянские представления о бабочке как душе живого или умершего человека (предка).

Некоторые исследования посвящены отдельным фразеологизмам, содержащим энтомосемизмы. В статье О. А. Терновской «Ведовство у славян. II. Бзык (мухи в голове)»

Терновская 1984] рассматривается комплекс славянских фразеологических выражений, где в качестве опорного компонента выступает словосочетание мухи в голове.

Подобная фразеологическая модель используется для характеристики целого спектра психических характеристик человека (гнев, вздорность, грусть, хитроумие, капризность, сумасбродство, нетрезвое состояние, глупость, колдовские способности и проч.) и является, по мнению автора, «чистым вариантом собственно мифологической модели» [Терновская 1984, 125], иными словами, элементом архаического представления о мухе как олицетворении человеческой души. Еще одна работа исследовательницы «Белые мухи (две жатвы)» [Терновская 1979] посвящена распространенной в разных славянских традициях метафоре снега - белые мухи.

Приведем еще несколько работ этнографического характера, посвященных символике насекомых в русской народной традиции: А. Б. Мороз «Комариный праздник» [Мороз 2004], И. А. Морозов «Из рязанского этнодиалектного словаря: "похороны таракана"» [Морозов 1996], О. А. Терновская «К описанию народных славянских представлений, связанных с насекомыми. Одна система ритуалов изведения домашних насекомых» [Терновская 1981], Н. И. Толстой «Пчелиные песни в сербской и македонской традиции» [Толстой 2003].

Завершая обзор «энтомологической» литературы в области лингвистики, следует отметить, что до сих пор учеными не предпринималось комплексного этнолингвистического изучения русской энтомологической лексики.

Таким образом, актуальность предпринимаемого исследования обусловлена значимостью реконструкции традиционных представлений о мире в зеркале языка, а также отсутствием в современной русистике работ, в которых производится комплексный этнолингвистический анализ энтомологической лексики русского языка.

Основная цель работы - этнолингвистическая характеристика русской энтомологической лексики - потребовала решения следующих частных задач:

1) определить состав изучаемой лексической группы в русских диалектах и общенародном языке;

2) охарактеризовать наивную (в противовес научной) энтомологическую категориальную систему по данным языковой системы;

3) проанализировать названия насекомых в русском языке с точки зрения признаков номинации;

4) выявить и описать регулярные мотивационные модели, которые реализуются в русских названиях насекомых и в дериватах на базе энтомосемизмов;

5) прокомментировать «темные» в мотивационном отношении лексические факты;

6) реконструировать этнолингвистические «портреты» отдельных насекомых;

7) выявить для названий насекомых и их дериватов мотивационные параллели во внеязыковой сфере - в системе фольклора, ритуала, верований.

Материал для исследования был извлечен путем сплошной выборки из различных лексикографических источников - как опубликованных (словарей), так и неопубликованных (лексических картотек). Из диалектных словарей фронтально были посмотрены: Словарь русских народных говоров, Толковый словарь живого великорусского языка В. И. Даля, Архангельский областной словарь, Новгородский областной словарь, Словарь русских говоров Среднего Урала (и дополнения), Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей, Словарь вологодских говоров, Опыт областного великорусского словаря, изданный Вторым отделением Императорской академии наук, Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении др., всего 63 словаря. Основной массив материала составили данные словарей севернорусского наречия (архангельских, вологодских, новгородских, псковских и др. говоров), а также говоров, расположенных на территории вторичного заселения (Среднего Урала, Западной Сибири и др.). Именно эти говоры наиболее полно представлены в русской лексикографической традиции.

Отдельную и очень важную группу источников представляют собой лексические картотеки. К анализу привлекаются данные картотек, составленные на основе полевых записей топонимической экспедиции Уральского государственного университета (ТЭ УрГУ), которые хранятся на кафедре русского языка и общего языкознания УрГУ: картотеки Словаря говоров Русского Севера, лексической картотеки топонимической экспедиции (ЛКТЭ) по территории Костромской и Ярославской областей, картотеки Этноидеографического словаря русских говоров Свердловской области, картотеки антропонимических материалов ТЭ УрГУ по территории Русского Севера, Поволжья, Среднего Урала. В полевой работе в составе ТЭ УрГУ в 1999-2007 гг. принимал участие автор настоящего исследования.

Кроме того, использовались материалы картотеки Словаря русских народных говоров и картотеки Общеславянского лингвистического атласа, хранящиеся в Институте лингвистических исследований РАН, г. Санкт-Петербург.

Для системного освещения материала в работе анализируется также общенародная энтомологическая лексика, зафиксированная в словарях русского литературного языка. В некоторых случаях к анализу привлекаются жаргонизмы, извлеченные из Большого словаря русского жаргона.

Источниками фольклорных и этнографических данных стали собрания материалов В. И. Даля, В. Н. Добровольского, М. Забылина, Д. К. Зеленина, сборник русских загадок Д. Н. Садовникова, Каргопольский архив этнолингвистической экспедиции Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ), картотека этнографических материалов ТЭ УрГУ и др.

В качестве славянского фона нами были привлечены факты лексики и фразеологии украинского, белорусского, болгарского, сербского, польского, чешского языков, которые были извлечены из соответствующих диалектных, литературных и этимологических словарей . Кроме того, использованы этнографические материалы по различным славянским традициям, преимущественно польской, украинской и белорусской.

Для анализа материала используются следующие методы: метод семасиологического анализа, метод семантической реконструкции, ономасиологического и этимологического анализа. В работе реализуется принцип комплексного анализа языковых фактов с опорой на семантико-мотивационные параллели- как языковые (междиалектные и межъязыковые), так и внеязыковые, относящиеся к сфере фольклора, ритуала, верований.

Научная новнзпа исследования определяется комплексным этнолингвистическим подходом к изучению языковых и культурных источников информации о мире насекомых, который позволяет реконструировать фрагмент русской народной языковой (и шире- символической) картины мира, связанный с насекомыми. В научный оборот вводится обширный лексический материал, в том числе содержащийся в неопубликованных источниках и собранный в полевых условиях.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней выявлено семантическое и мотивационное своеобразие русской народной энтомологической лексики; разработана методика этнолингвистического портретирования, основанного на семантико-мотивационном анализе лексического материала, который рассматривается на широком культурном фоне; предложены семантические реконструкции и этимологии для ряда лексем и фразеологизмов с затемненной внутренней формой.

2 Материалы по славянским традициям преимущественно были собраны в ходе стажировки в научных центрах Польши (Люблин, Краков, Варшава), которая была организована Кассой Мяновского (Kasa Mianowskiego, Warszawa). Пользуясь случаем, выражаем глубокую благодарность этой организации.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования полученных результатов в учебной практике при подготовке курсов по этнолингвистике, этимологии, ономасиологии, сравнительной славянской лексикологии; при лексикографическом описании русской диалектной лексики; при разработке методики полевых диалектологических и этнолингвистических исследований.

Апробация работы. Основные положения были изложены автором в докладах на ежегодной региональной научной конференции «Актуальные проблемы лингвистики: Уральские лингвистические чтения» (Екатеринбург, 2001), всероссийской конференции «Язык. Система. Личность» (Екатеринбург, 2002), IV международной научной конференции «Русская диалектная этимология» (Екатеринбург, 2002), V-VI межвузовских конференциях молодых исследователей «Языки традиционной культуры» (Москва, 2003, 2004), международной научной конференции «Ономастика в кругу гуманитарных наук» (Екатеринбург, 2005), международной научной конференции «Сны и видения в славянской и еврейской традиции» (Москва, 2006). По теме исследования опубликовано 16 работ (12 статей и 4 тезисов докладов).

Цели и задачи работы предопределили ее структуру. Характеристика семантико-мотивационной группы3 «насекомые» предполагает: рассмотрение наивной энтомологической системы и ее воплощения в системе языка (раздел 1.1.), анализ русской энтомологической лексики с точки зрения реализующихся в ней признаков номинации (раздел I. 2.), выявление и описание номинативных реакций, отражающих прагматические (оценочные) установки номинатора, возникшие в результате взаимодействия человека с насекомыми (раздел 1.3). Поставленные задачи решаются в первой главе диссертационного исследования («Характеристика организации семантико-мотивационной группы "насекомые"») путем ономасиологического, ономасиолого-прагматического и семасиологического анализа материала. Следует отметить, что в дайной части работы семаптико-мотивационная группа «насекомые» рассматривается скорее с синхронной точки зрения: характеризуется современное состояние народной энтомологической терминосистемы в рамках русского языка.

Вторая глава диссертации («Регулярные мотивационные модели в сфере энтомологической лексики») посвящена регулярным мотивационным моделям, «пронизывающим» русскую энтомологическую лексику. Например, анализируется мотивационная модель «крупное животное» —> «насекомое», которую можно считать регулярной, так как среди названий многих насекомых встречаются «животные»

3 О данном термине подробнее см. в I гл. настоящего диссертационного сочинения, с. 15. номинации типа божья коровка, кобылка, медведка, конёк, козлик, волчок и проч. Выявление данной модели позволяет говорить о существовании особого зоологического концептуального кода, через который осмысляются насекомые. Под концептуальным кодом мы понимаем своего рода предметно-тематический «язык», посредством которого мы можем «говорить» об одной сфере действительности через регулярное сопоставление ее с другими сферами (т. е. в нашем случае - о насекомых «через» крупных животных). Кроме зоологического кода, выделяются также антропологический и хронологический. Отдельно характеризуется энтомологический код, проявляющий себя, в частности, в отэнтомологических обозначениях болезней (и шире - аномальных психофизических состояний животного или человека). Помимо характеристики выявленных концептуальных кодов и их репрезентаций в языке прослеживается их отражение в невербальной культурной традиции.

В третьей главе («Этнолингвистические портреты насекомых») производится реконструкция образов насекомых через систему мотивационных признаков, которые выделяются в результате ономасиологического анализа энтомосемизмов и их дериватов. Внутри предложенных «портретных зарисовок» нами представлен ряд мотивационных и этимологических интерпретаций некоторых затемненных лексических фактов.

В приложении приведен указатель лексических фактов, рассмотренных в работе.

Положения, выносимые на защиту:

1. Общенародные и диалектные обозначения насекомых составляют особую подсистему, сформированную под влиянием наивной языковой картины мира и существенно отличающуюся от научной энтомологической системы. Представления о насекомых детально разработаны не только в языке (в русской народной лексике выделяется обширный комплекс энтомосемизмов и их дериватов), но и в культуре, о чем свидетельствует богатство и разнообразие фольклорных текстов, ритуалов и верований, связанных с этими животными.

2. Объединение насекомых в один класс на уровне номинации и языковой семантики происходит на основании таких категориальных признаков, как маленький размер и множественность. Внутри рассматриваемого класса насекомые могут подразделяться на «чистых» (божья коровка, муравей, пчела) и «нечистых», «поганых» (оводы, гнус); домашних (блохи, клопы, тараканы) и обитающих в открытом природном пространстве (бабочка, жуки, комар, кузнечик, стрекоза).

3. Среди номинативных признаков, выявленных в результате ономасиолго-этимологического анализа русской энтомологической лексики, наиболее востребованными оказываются: звук, место обитания и время биологической активности насекомых.

4. Среди регулярных мотивационных моделей номинации, реализующихся в обозначениях насекомых, а также семантических дериватах на базе энтомосемизмов, следует выделить зоонимическую, антропонимическую, этнонимическую и хрононимическую модели.

5. Некоторые энтомосемизмы выступают в качестве «доноров» для наименования: а) внутренних болезней домашнего скота; б) умственных отклонений человека; в) особенностей характера; г) физического состояния человека. Это свидетельствует о существовании особой энтомосемической модели в обозначениях аномальных психофизических состояний человека или животного.

6. Для характеристики народных представлений о насекомых, отраженных в языке и народной культуре, целесообразно использование методики этнолингвистического портретирования, позволяющей выявить основные черты культурно-языкового образа конкретного персонажа. Образ насекомого воссоздается через систему мотивационных признаков, среди которых выделяются дескриптивные свойства, отражающие реальные особенности объекта, и эмпатические, связанные с ирреальными характеристиками насекомого.

7. Образы насекомых в народной языковой картине мира разработаны неравномерно: выявляются символически более (бабочка, божья коровка, вошь, муха) и менее (клещ, тля, моль) «нагруженные» представители класса. Такая неравномерность определяется разными факторами: степенью вовлеченности объекта в сценарий взаимодействия с человеком, «антропоморфным» потенциалом реалии, уникальными внешними особенностями насекомого и др.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Русская энтомологическая лексика в этнолингвистическом освещении"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Данное исследование представляет собой опыт лингвистической реконструкции народных представлений, связанных с микромиром насекомых.

Объектом анализа послужила семаптико-мотивационная группа «насекомые», сформированная наименованиями насекомых в общенародном русском языке и русских народных говорах, а также семантическими дериватами, образованными на базе энтомологической лексики, фразеологическими образованиями, в состав которых входят обозначения насекомых. Данная группа слов была рассмотрена как результат интерпретации, обобщения и закрепления в языковых единицах свойств объектов действительности и отношения к ним носителя языка.

Диалектный лексический материал, «архивирующий» особенности традиционной духовной культуры, предопределил этнолингвистический аспект исследования, который позволил использовать комплексный подход к языку, предполагающий рассмотрение языковых фактов в широком контексте не только лингвистических, но и мифологических, фольклорных, обрядовых данных.

В качестве языковых источников этнокультурной информации мы выбрали семантические особенности и мотивациопные связи языковых единиц, полагая их наиболее надежными «хранителями» смыслов, отражающих логику человеческого восприятия действительности.

На первом этапе исследования рассмотрены общие закономерности формирования наивной энтомологической категориальной системы, отраженной в системе языка, осуществлен ономасиологический и ономасиолого-прагматический анализ материала, в ходе которого выявлен номинативные и прагматические особенности русских обозначений насекомых.

Было установлено, что в сознании носителя русского языка насекомые объединяются в класс прежде всего на основании признака «мелкий», позволяющего выделить их из всего животного мира. Признак размера отражают, к примеру, вторичные наименования, образованные от названий насекомых и обозначающие, в частности, маленького ребенка или человека небольшого роста (ср. диал. жуклёнок 'малый ребенок', клопьшка 'маленький ребенок', мушйха 'прозвище малорослой женщины', разг. клоп 'шутл. о маленьком ребенке', козявка 'прозвище человека маленького роста').

На признак множественности указывают в основном прямые собирательные наименования - блохота 'блохи', вбшва 'вши', заедь, мура 'мошкара, гнус'; наречия со значением 'совокупное множество насекомых' - комарно, бводно, мбшкарно.

Кроме того, благодаря признаку нечистоты', насекомые включаются в класс гадов, внутри которого они противопоставлены другим «гадким» животным по признаку множественности и маленького размера. Об этом свидетельствуют собирательные обозначения летающих и кусающих насекомых, образованные на базе слов *gad-, *gnus *kast- и проч. с доминирующей семантикой 'нечто вызывающее отвращение, пакость'. Подобные экспрессивные номинации свидетельствуют о преобладающем негативном восприятии насекомых как определенных представителей животного мира.

Несмотря па то, что насекомые объединяются в отдельный денотативный класс, границы этого объединения довольно зыбкие. В результате внутрикатегориаль-ных сближений насекомые часто «смешиваются» друг с другом, о чем свидетельствуют случаи, когда одна и та же лексема соответствует разным реалиям (веретнд 'стрекоза' и 'кузнечик'; поп 'вид бабочки', 'стрекоза', 'навозный жук'), а также ситуации, когда насекомое одного вида определяется через наименование насекомого другого вида (муха 'пчела', муравей 'комар', светляк 'майский жук'). Это говорит о тенденции неразличения отдельных видов насекомых внутри класса и «размытости» народной таксономии, что связано с «незначительностью» самой реалии.

В результате межкатегориальпых сближений класс насекомых пересекается с такими классами, как грызуны (мыши, крысы), пресмыкающиеся (змеи), птицы, черви.

Внутри класса насекомые подразделяются на две группы. В первую группу входят «нечистые», вредные насекомые, тесно смыкающиеся с гадами, о чем свидетельствуют их экспрессивно-негативные обозначения типа гадина, гнусье, поганая муха и проч. Вторую группу составляют так называемые «чистые», «богоугодные» насекомые (пчела, божья коровка, муравей, светлячок), характеризующиеся положительной оценкой номинатора, что проявляется в наименованиях типа божий огонёк, божья угодница, божья мушка, душа.

В результате ономасиологического анализа русских энтомосемизмов, сохранивших прозрачную внутреннюю форму или же такую, которая может быть подвергнута этимолого-словообразовательной интерпретации в рамках русского языка, был выделен следующий комплекс номинативных признаков.

Номинация по собственному признаку предмета: ♦ признак, характеризующий объект по звуку (гудок, дуидырь, .жужга, пискун, свйря, строка)', ♦ признак, характеризующий объект по цвету (бусая мошка, зелёная блоха, краснёц, рыжий таракан)', ♦ признак, характеризующий объект по запаху (бздунья, вонючий жук, душной клоп); ♦ признаки, характеризующие другие внешние особенности (долгоносики, жестокарь, крестовка, плоскушка, пузанок, рогач); ♦ признаки, характеризующие особенности перемещения в пространстве (бегуны, медляк, плавун, полетушка, поползуха, поскакушка, скачок); ♦ признак, характеризующий поведение насекомого (посикаха 'муравей', плевок 'муха', толкачи 'мошки, которые собираются в большом количестве и как бы толкутся в воздухе').

В группе признаков, характеризующих поведение насекомого, были выделены акциональные, определяющие действия насекомых безотносительно другого объекта, например, «прыгучесть» (скачок 'кузнечик'), и интерактивные признаки, проявляющиеся в ситуации взаимодействия насекомого с человеком или животным (клевачка 'о жалящем насекомом', конежар 'овод', стриж-балда, стриж, стригун 'большой жук с черными усами').

Номинация по относительному признаку предмета: ♦ локативный признак (вошь рыбья, говенник, жйтничек, моль шубная, прудовой таракан, хатный паук); ♦ темпоральный признак (веснянки, майка, минутка, муха-сентябрюха, обыденка, су меря).

В качестве наиболее продуктивной была отмечена звукоподражательная номинативная модель. Многими фактами подтверждается тенденция к номинации по локативному признаку, указывающему на место обитания насекомого, и номинации по темпоральному признаку, указывающему на время биологической активности или продолжительность жизни насекомого.

В результате анализа наименований насекомых с точки зрения ономасиологической прагматики были выявлены и описаны номинативные реакции, отражающих прагматические (оценочные) установки номинатора, возникшие в результате взаимодействия человека с насекомыми. Выделенная в процессе анализа совокупность номинативных черт, присущих конкретной лексической группе, позволила уже на когнитивном уровне обобщить их в виде нервичной прагматической установки номинатора.

Такой оценочной установкой стало общее резко негативное отношение человека к большинству насекомых, которое получило вербальное воплощение в следующих номинативных реакциях: ♦ использование при именовании насекомых лексем, содержащих сему 'нечто неприятное', примеры см. выше; ♦ возникновение семантических дериватов на базе переноса «насекомое» —> «негативная характеристика человека», ср. экспрессивные отэитомологические обозначения ничтожного, подлого человека вошь, вшивый граф, гнус, клоп, тля; ♦ использование эвфемистических наименований насекомых-паразитов: 1) отантропонимические обозначения- диал. марфушка 'вошь', просторен, стасики 'тараканы', 2) наименования в детской речи-амка 'блоха' (ср. амкать 'детск. лаять (о собаке)'; 'кусать, глотать', ср. еще амки в значении глагола 'детск. кушать, есть').

Второй этап исследования был связан с выделением и описанием «сквозных» мотивациоппых моделей (концептуальных кодов), образующих регулярные «правые» и «левые» семантико-мотивациопные связи внутри изучаемого лексического множества. В результате анализа материала были выделены зоологический, антропологический и хронологический концептуальные коды.

В рамках зоологического кода насекомые осмысляются через крупных животных (в частности, через домашний скот). Этот концептуальный код имеет разное субстанциональное воплощение: как вербальное- «животные» названия насекомых (кобылка, попова собачка), так и невербальное - в ряде обрядов с участием насекомых, направленных на лечение и сохранение плодовитости скота (например, в Вологодской губернии тараканов прикармливали по большим праздникам- считалось, что чем больше будет черных тараканов, тем лучше будет водиться скотина).

В основе антропологического концептуального кода лежит сопоставление мира насекомых и мира человека. Выделенный код имеет несколько вариантов воплощения: это и энтомологические обозначения человека - просторен, белая моль 'неприметный человек', диал. повг. букаха 'о человеке небольшого роста' и проч., и напротив- антропологические обозначения насекомых - диал. урал. казачок 'букашка', волог. майор 'таракан', карел, [рус.] американец 'слепень', смол, жидовский писарь 'водомерка' и проч.

В центре нашего внимания оказались две наиболее яркие мотивационные модели, отражающие антропологический «потенциал» насекомых. Первая модель - этпо-нимическая - именование насекомых через обозначения чуждых номинатору народов или этнических групп (этнонимы): литер, прусак, диал. пек. киргиз, волог. цыган, пек. швед 'различные виды тараканов'. Рассматриваемая модель претендует на статус типологической, ср. рус. француз 'таракан', чеш. wmci 'муравьи, обитающие в траве', франц. espagnol 'вошь'. Изучаемые наименования, в основном, являются экспрессивными: сравнение представителя чужого парода с насекомым (как правило, вредителем или паразитом) не может восприниматься нейтрально.

Логическим продолжением антропоморфизации, характерной для восприятия класса насекомых, можно считать функционирование в диалекте антропонимическон модели номинации, ср. доп. опёнка 'майский жук', тул. антйпка 'майский жук', дон. вася 'божья коровка', арх. павка 'паук', волог. стёпушка 'таракан', арх. павлушко 'паук'. Отантропонимические наименования насекомых были распределены на три группы в зависимости от типа имен, участвующих в их возникновении.

В первую группу включены энтомосемизмы, восходящие к так называемым «беспрецедентным» именам. Под «беспрецедентным» именем понимается антропоним, не имеющий явной культурной «предыстории» или коннотации и не связанный с именами святых, исторических личностей, мифологических персонажей и проч. - это своего рода «имя вообще», ср. просторен, стасик 'таракан', диал. костр. марфушка 'вошь'.

Вторую группу составили энтомосемизмы, восходящие к прецедентным именам (так мы условно обозначили названия церковных праздников и имена мифологических персонажей), ср. мошка семёновна 'фольк. мошка, которая пропадает после Семенова дня', иванчик 'божья коровка' (номинации с корнем иван- некоторыми учеными связываются с купальскими обрядами и с гаданиями о женихе). Все отантропонимические наименования, образованные от имен мифологических персонажей, принадлежат конкретному насекомому - божьей коровке.

В третью группу вошли энтомосемизмы, приобретшие статус квазиантропонима в процессе фонетического сближения с именем, ср. макар (мн. макары) 'шутл. комар', созвучное видовому наименованию насекомого комар, сев.-рус. названия паука павел, павка и др., возникшие из па(в)ук по созвучию с антропонимом Павел.

Хронологический концепту альный код основан на осмыслении насекомых в связи с категорией времени. Языковым воплощением этого кода является использование названий временных промежутков в обозначениях насекомых (майский жук, муха-сентябрюха, минутка) и наоборот - участие энтомосемизмов в номинации временных периодов (Лукёръя-комарница 'праздник Святой Лукерьи 13 мая по ст. ст.; время, когда появляются комары'). Результатом анализа хронологического концептуального кода стал реконструированный нами энтомологический календарь.

Способность энтомосемизмов выражать хронологическую семантику обусловлена тем, что насекомые вместе с природой проживают свой жизненный цикл и, таким образом, являются удобным мерилом для дополнительной (энтомологической) регламентации годового круга. Кроме того, летающие и жалящие насекомые в достаточной степени вовлечены в бытийное пространство человека и его хозяйственную деятельность. Изменение поведения этих животных в лучшую или худшую сторону не проходит незамеченным: подобные временные вехи органично помещаются в народный (например, полевой или животноводческий) календарь.

Отметим, что выделенные концептуальные коды - далеко не все возможные варианты способов осмысления мира насекомых. Так, в рамках животного кода можно выделить орнитонимический код (модель «птица» —> «насекомое», ср. ласточка 'бабочка'), мифологический код (использование в наименованиях насекомых обозначений мифологических существ, ср. мавка 'кузнечик' и 'домовой'), и др. При этом большинство кодов находит свое отражение не только на уровне языка, но и в невербальной культурной традиции.

Как говорилось выше, названия насекомых имеют также регулярные «правые» семантико-мотивационные связи, что позволяет говорить о существовании энтомологического кода, проявляющего себя, в частности, в обозначениях болезней (и шире -аномальных психофизических состояний животного или человека), ср. диал. калуж. бабочка 'внутреннее заболевание у овец', волог. улита 'то же'; пек. с тараканами в голове 'о человеке, ведущем себя странно, придурковатом', метлячки в глазах бегают 'о пьяном', ср. метлячок 'мотылек'. Отметим, что модель «насекомое» —► «болезнь» оказывается однонаправленной (работающей преимущественно «направо»).

Третий этап работы связан с реконструкцией этнолингвистических портретов отдельных насекомых. Воссоздание образов насекомых производится через систему мотивационных признаков, которые выделяются в результате ономасиологического анализа энтомосемизмов и их дериватов и представляют собой несколько типов. Большинство таких признаков следует обозначить как дескриптивные, так как они, отражаясь в номинации, соответствуют реальным характеристикам денотата (цвет, размер и др.). Отдельную категорию составляют эмпатические мотивационные признаки, связанные с ирреальными свойствами денотата, приписанными ему извне волей номинатора (например, способность «накликать» болезнь).

В результате анализа были представлены 11 этнолингвистических портретов насекомых: бабочка (мотылек), блоха, божья коровка, вошь, жуки, комар, кузнечик (сверчок, медведка), муравей, муха, паук, пчела (оса).

Индивидуальная характеристика образов насекомых по данным системы языка и культурной традиции позволяет увидеть, что семиотическое «освоение» реалий происходит неравномерно. Подобная избирательность сказывается уже на предварительном этапе отбора персонажей для этнолингвистического портретирования. В данном случае мы учитывали степень (полноту) языковой и культурной «воплощенности» того или иного персонажа. Некоторые насекомые, например, моль или клещ, представлены в языке (и шире - в народной культуре) очень скупо: для них имеется общенародное видовое обозначение, минимум семантических дериватов, несколько фразеологических образований и слабая репрезентативность в фольклорной и обрядовой традиции. Такие насекомые (и соответственно - их этнолингвистические портреты) не попали на нашу энтомологическую «выставку». Образы же других насекомых, напротив, детально разработаны и характеризуются ощутимой лингвокультурной маркированностью и этнолингвистической информативностью. К ним относятся, например, бабочка, божья коровка, муха, таракан.

Можно выявить некоторые критерии «особого» внимания языка и культуры к отдельным фрагментам объективной действительности (т. е., по сути, закономерности, определяющие мотивациопиую активность энтомологической лексики).

В качестве первого критерия следует выделить степень вовлеченности/невовлеченности объекта в сценарий взаимодействия с человеком. Так, например, культурно-языковой образ вши детально разрабатывается именно благодаря активному (даже агрессивному) вторжению этого насекомого в индивидуальное пространство человека. Это каеается и других домашних паразитов, например, блохи, клопа и таракана.

Другим критерием может стать своего рода «антропоморфный» потенциал, присутствующий у некоторых насекомых. Например, таким потенциалом обладают насекомые, обитающие в организованном сообществе (пчелы и муравьи). Образ жизни этих насекомых, вероятно, метафорически соотносится с формами организации человеческого существования. Сложная организация пчелиного сообщества провоцирует появление «социально-ролевых» наименований, классифицирующих этих насекомых по сферам деятельности, ср. рабочая пчела, трутень, матка, приёмщица. По поверью, счастье пчеловодам приносит большая длинная пчела, которая называется князёк. В пчелиной семье имеется самка - пчелиная матка, ср. без матки пчелки - пропащие детки. Этим насекомым приписываются и другие человеческие свойства (выносливость муравья, трудолюбие пчелы и проч.).

Существенным фактором, влияющим на степень символического освоения объекта, является «выразительность» самой реалии, ее внерядоположенность по отношению к другим объектам действительности. Важным оказывается наличие уникального дифференцирующего признака, который позволяет «опознать» конкретное насекомое. Например, божья коровка «выгодно выделяется» на фоне своих собратьев особенностями облика и поведения. Она, в отличие от других жуков, имеет на спине 7 пятнышек, ср. лат. Coccinela septempunctata (думается, важную роль здесь может играть и сакральное число 7). Светлячок обязан своей семантической «нагруженностыо» внешним особенностям, а именно способностью светиться в темноте (этот признак отражен в первичном наименовании этого насекомого). Особая культурная семантика пчелы, очевидно, связана с ее индивидуальной способностью производить мед. Объективная польза пчел и, как следствие, включенность их в прагматическое пространство человека, а также «социальный» образ жизни этих насекомых обусловливают «качественную» проработку образа пчелы в языке и культуре.

Достаточно активное использование в работе невербальных данных народной традиции позволяет сопоставить особенности языкового и культурного «освоения» реалии. В ряде случаев мы можем говорить о «синонимичности» семиотических систем языка и культуры. Например, важная с этнокультурной точки зрения информация о том, что бабочка может символизировать душу предка, закреплена как лексически, ср. душенька, ббгова душа 'бабочка', так и акционально, на уровне поверий, сюжет которых сводится к тому, что летающая бабочка - это душа человека. Таким образом, происходит знаковое мультиплицирование одной и той же этнокультурной информации, которая используется двумя разными семиотическими системами. Однако здесь перед нами не только проявление изоморфизма вербального и акциопального кодов, но и пример культурной мотивации. Так, «раскручивая» лексему душечка 'бабочка' с точки зрения семантической мотивации, мы вернее всего обнаружим некий существующий или предполагаемый культурный сценарий (бабочка - это душа умершего), в «недрах» которого слово душечка сначала стало частью словесного клише (вон, душечка прилетела), а затем лексикализировалоеь и превратилось в обозначение бабочки.

Фиксируются также случаи полного отсутствия каких бы то ни было «перекличек» в разных субстанциональных кодах (вербальном и невербальном). Например, пауку в народной культурной традиции присваивается «высокий» семиотический статус (о)снователя мира (срабатывает идея ткапья как миротворения). В то же время эта его почетная функция в языковом «режиме» не активизируется: в вербальном пространстве признак плетения эксплицируется напрямую (сётник, тенётник) и никак символически не переосмысляется. Пристально вглядевшись в мир насекомых через «лупу» не только языка, но и культурной традиции, мы попытались охарактеризовать по отдельности и создать в некоторым роде «список избранных» энтомологических персонажей, выступающих в своем знаковом культурно-языковом «облачении» в качестве символов культуры.

В качестве перспектив данного исследования видятся следующие: этимологическая интерпретация затемненных энтомосемизмов с учетом выявленных внутриязыковых и культурных мотивационных закономерностей; углубление сопоставительного и лингвогенетического аспекта: использование данных контактных (финно-угорских) и генетически родственных языков; рассмотрение функционирования наименований насекомых в текстах художественной литературы с целью выявления «новой» текстовой символики наименований насекомых и ее соотношения со «старой», системно-языковой и культурной; рассмотрение образов насекомых «на фоне» класса «гадов», характеристика особенностей восприятия животных, принадлежащих к этому типологически близкому классу представителей фауны.

Список научной литературыКривощапова, Юлия Александровна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Словари, лексические картотеки и архивы1. АОС1. Аркушин1. АРФС1. БАРС1. БД1. Бенвенист 1995 БЕР1. Бирих 20051. БИРС БПРС1. БСЖ1. БТДК ВЭС1. ВРС1. Геров1. Геров-Панчев1. Глинских, 1998

2. Петрова Гринченко Даль Даль21. Деул.словарь1. Дзендзел1вський1. Добровольский1. ДСРГСУ1. ЕСУМ ЖС1вченко 1999

3. Архангельский областной словарь. М., 1980-. Вып. 1-.

4. Г. Л. Аркушии. Словник захщюполюьких гов1рок. Луцьк, 2000. Т. 1-2.

5. Англо-русский фразеологический словарь. М., 1955.

6. Большой англо-русский словарь. Т. 1 -2. М., 1972.

7. Българска диалектология. Проучвания и материали. Кн. 1-Х.1. София, 1962-1981.

8. Э. Бенвенист. Словарь индоевропейских социальных терминов: Пер. с франц. М., 1995.

9. Български етимологичен речник. София, 1962-. Т. 1-.

10. A. К. Бирих. Русская фразеология. Историко-этимологический словарь: ок. 6000 фразеологизмов. М., 2005. 926 с.

11. Большой немецко-русский словарь. М., 1998. Т. I—III.

12. Д. Гессен, Р. Стынула. Большой польско-русский словарь. М.,1. Варшава, 1980. Т. 1-Й.

13. B. М. Мокиенко, Т. Г. Никитина. Большой словарь русского жаргона. СПб., 2000.

14. Большой толковый словарь донского казачества. М., 2003.

15. Материалы к словарю полесской этнокультурной лексики (Опыт компьютерной обработки восточнославянской диалектной лексики) // Восточнославянский этнолингвистический сборник М., «Индрик», 2001. С. 300-379.

16. Венгерско-русский словарь /Сост. Л. Хадрович, Л. Галди. Budapest, 1952.1.. Геров. Речникъ на блъгарския език. Пловдивъ, 1895-1904. Ч. I-V. Допълнение на българския рЪчникъ отъ Н. Геровъ / Събралъ, наредилъ и изтълкувалъ Т. Панчевъ. Пловдивъ, 1908.

17. Г. В. Глинских, О. В. Петрова. Введение в языкознание. Н. Новогород, 1998.

18. Словарь украТнськоТ мови / Упор. Б. Гринченко. КиТв, 1907-1909. Т. 1-4.

19. В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М„ 1998.

20. В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. СПб.; М,, 1880-1882 (1955). 2-е изд. Т. 1-1V.

21. Словарь современного русского народного говора (д. Деулино Рязанского района Рязанской области) / Под ред. И. А. Осовецкого. М., 1969.

22. Й. О. Дзендзел1всъкий Програма для збирання матер1агив до Лексичного атласу укра'шськоТ мови. Кшв, 1987.

23. В. Н. Добровольский. Смоленский этнографический сборник. Ч. II. СПб., 1894

24. Словарь русских говоров Среднего Урала. Дополнения. Екатеринбург, 1996.

25. B. И, Ковалъ. Славянские этнофраземы, основанные на «синонимичности» и «антонимичности» мифологем // Слово во времени и пространстве: К 60-летию проф. В. М. Мокиенко. СПб., 2000. С. 75-87.

26. Картотека Словаря русских народных говоров (Институт лингвистических исследований РАН, Санкт-Петербург).

27. Г. И. Куликовский. Словарь областного олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1898.

28. Картотека Этпоидеографического словаря русских говоров Свердловской области (кафедра русского языка и общего языкознания УрГУ, Екатеринбург).

29. Лексическая картотека Топонимической экспедиции Уральского университета (кафедра русского языка и общего языкознания, Уральский университет)

30. Н. М. Малеча. Словарь говоров уральских (яицких) казаков. Оренбург, 2002. Т. 1-1V.

31. Словарь русского языка: В 4-х т. М., 1981-1984.

32. И. С. Меркурьев. Живая речь кольских поморов. Мурманск, 1979.

33. Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А. И. Молоткова. 4-е изд., стереотип. М., 1986.

34. Новый большой англо-русский словарь. М., 2002. Т. 1-3.

35. Новый большой русско-финский словарь. М.; Хельсинки, 2000.

36. Новгородский областной словарь. Новгород, 1992-1995. Вып. 1-12.

37. Немецко-русский словарь. М., 1996.

38. C. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. Толковый словарь русского языка. М., 1995.

39. Общеславянский лингвистический атлас. Серия лексико-словообразовательная. Вып. 1.: Животный мир. М., 1988.

40. Опыт областного великорусского словаря, изданный Вторым отделением Императорской академии наук. СПб., 1852.

41. А. Подвысоцкий. Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1885.

42. Псковский областной словарь с историческими данными. Л., 1967-Вып. 1-.

43. А. Г. Преображенский. Этимологический словарь русского языка. Т. 1-2. М, 1959.

44. Словарь русских говоров Приамурья /Сост. Ф.П. Иванова, Л. В. Кирпикова, Л. Ф. Путятина, Н. П. Шенкевец. М., 1983. Речник на българския език. София, 1977-. Т. 1-. Рсчник српскохрватског кн>ижевног и народног езика. Београд, 1959-. Юь. К

45. Речник српскохрватскога шьижевног .езика. Нови Сад; Загреб, 1967-1976. Юь. 1-6.

46. Словарь брянских говоров. Л., 1976—. Вып. 1-.

47. Словарь вологодских говоров. Вологда, 1983- Вып.1

48. Т. В. Кириллова, Н. С. Бондарчук, В. П. Куликова, А. А. Белова. Опыт словаря говоров Калининской области. Калинин, 1972.

49. Славянские древности: Этнолингвистический словарь. М., 1995—. Т. 1-3-.

50. Словарь русских донских говоров / Авторы-сост. 3. В. Валюсинская, М. П. Выгонная и др. Ростов-на-Дону, 1975— 1976. Т. 1-3.

51. Словарь карельского языка (ливвиковский диалект) / Сост. Г. Н. Макаров. Петрозаводск, 1990.

52. Словацко-русский словарь. М.; Братислава, 1976.

53. Словарь русского языка XI—XVII вв. М., 1975-. Вып. 1-.

54. Пятиязычный словарь названий животных. Насекомые. М., 2000.

55. Словарь орловских говоров. Ярославль, 1989-1991. Вып. 1-4; Орел, 1992- Вып. 2-.

56. Смоленский областной словарь / Сост. В. Н. Добровольский. Смоленск, 1914.

57. Словарь пермских говоров. Пермь, 2000-2002. Вып. 1-2. Словарь псковских пословиц и поговорок. СПб., 2001. В. П. Коровушкип. Словарь русского военного жаргона Екатеринбург, 2000.

58. Словарь русских донских говоров. Росгов-на-Дону, 1975-1976. Т. 1-3. Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей. СПб., 1994-2005. Вып. 1-6.

59. Словарь русских говоров Новосибирской области. Новосибирск, 1979.

60. Словарь русских народных говоров /Под ред. Ф. П. Филина, Ф. П. Сороколетова. М.; Л., 1965—. Вып. 1-.

61. Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейна р. Оби (дополнение). Томск, 1975. Ч. 1-2.

62. Словарь русских старожильческих говоров Среднего Прииртышья. Томск, 1992-1993. Вып. 1-3.

63. Л. К. Бирих, В. М. Мокиепко, JI. И. Степанова. Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический справочник. СПб., 1999.

64. Словарь смоленских говоров. Смоленск, 1974- Вып. 1-. Словарь современного русского города. М., 2003. Словарь современного русского литературного языка. М.; Л., 1948-1965. Т. 1-17.

65. Janow Kalima Karfowicz Kluge1. Komenda1. Kott(pr.l)1. KSGP1. МасЬекг1. Pokorny1. PSJC

66. Словник украТнськоТ мови. Кшв, 1970-1980. Т. 1-11. Советский энциклопедический словарь. М., 1990. TypaycKi слоушк. MincK, 1982-1987. Т. 1-5.

67. В. Ужченко, Д. Ужченко Фразеолопчний словник схщнослобожаньских i степових roeipoK Донбасу. Луганьск, 2000.

68. М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка / Пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачева. М., 1964-1973. Т. I-IV.

69. В. П. Федотова. Фразеологический словарь карельского языка. Петрозаводск, 2000.

70. К. Ничева, С. Спасова-Михажова, К. Чолакова. Фразеологичен речник на българския език: В 2 т. София, 1974-1975. Т. 1-2. Финско-русский словарь. Таллинн, 1998.

71. В. В. Химик. Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи. СПб., 2004.

72. М. И. Михелъсон. Ходячие и меткие слова. СПб., 1896.

73. П. Я. Черных. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2 т. М., 2002.

74. Л. Е. Элиасов. Словарь русских говоров Забайкалья. М., 1980. Этымалапчны слоушк беларускай мовы. Mi'hck, 1978-. Т. 1-.

75. Atlas j£z>ka i kultury ludowej wielkopolski. T. 2. Cziowiek Przyroda. Wroclaw; Warszawa; Krakow; Gdansk, 1979.

76. A. Briikner. Slownik etymologiczny j^zyka polskiego. Warszawa, 2000.

77. B. Dembowski. Slownik gwary podhalskiej. Krakow, 1894.

78. The English Dialect Dictionary /Ed. by J. Wright. Oxford, 1981. Vol. I-VI.

79. J. Janow. Slownik Huculski. Krakow, 2001.

80. J. Kalima. Die Lehnworter im Russischen. Helsinki, 1919.

81. J. Karlowicz. Slownik gwar polskich. Krakow, 1900-1911. T. I-VI.

82. F. Kluge. Etymologisches Worterbuch der deutschen Sprache. 24. Bearbeitet von E. Seebold. Berlin; New York, 2002.

83. B. Komenda. Holendrowac z angielskim humorem: Slownik znaczen sekundarnych nazw narodowosci i krajow w j?zyku niemeckim i polskim. Szczecin, 2003.

84. F. Kott. Prispevky k cesko-nemeckemu slovniku. Praha, 1896. Sv. 8. kartoteka Slownika gwar polskich (Krakow).

85. V. Machek. Etymologicky slovnik jaz\ka ceskeho / Druhe, opravene a doplncne vydani. Praha, 1968 (1971).

86. J. Pokorny. Indogermanisches etymologisches Worterbuch. Bd. I-II. Bern, 1949-1959.

87. Pnrucni slovnik jazyka ceskeho. Praha, 1935-1957. D. 1-8.1. Rejzek SEJP1. SGOWM1. SGP SGSC SJP 2005 SJP-Dor1. SJP-Szym1. SKES Skok1. Skorupka1. Szymczak1. Snoj1. Sobol1. SP1. SSJ SSN SSSL Sychta1. VULI1. Warsz.1. Zariba

88. J. Rejzek. Cesky etymologicky slovni'k. Praha, 2001.

89. F. Slawski. Slownik etymologiczny j^zyka polskiego. Krakow, 1952— 1982. T. 1-5.

90. Slownik gwar Ostrodzkiego, Warmii i Mazur. Wroclaw etc., 1987— 2004. T. I-IV.

91. Slownik gwar polskich. Krakow, 1979-2005-. Т. 1-7-Slownik Gwarowy Sl^ska Cieszynskiego. Wisla, Vstron, 1995. Slownik j^zyka polskiego. Warszawa, 2005.

92. Slownik j^zyka polskiego / Red. W. Doroszewski. Warszawa, 1958— 1969. T. 1-11.

93. Slownik j^zyka polskiego / Red. M. Szymczak. Warszawa, 1982-1984. T. I—III.

94. Suomen kielen etymologinen sanakirja. Helsinki, 1958-1981. T. 1-7.

95. P. Skok. Etimologijski rjecnik hrvatskoga ili srpskoga jezika. Zagreb, 1971-1974. Bd. I-IV.

96. S. Skorupka. Slownik frazeologiczny j?zyka polskiego. Warszawa, 1967-1968. T. 1-2. (2-е изд. 1974.)

97. M. Szymczak. Slownik gwary Domaniewka w powiecie t^czyckim. Wroclaw, 1962-1970. T. 1-7.

98. M. Snoj. Slovenski etimoloski slovar. Ljubljana, 2003.

99. E. Sobol. Slownik j^zyka polskiego. Warszawa, 2005.

100. Slownik prastowianski / Pod red. dr. F. Stawskkiego. Wroclaw ets., 1974-1995-. Т. 1-7-.

101. Vocabulario universale della lingua italiana. Mantova, 1845-1856. Vol. I-VIH.

102. J. Karlowicz, A. Krynski, W. Niedzwiedzki. Slownik j^zyka polskiego. Warszawa, 1904-1927 (1952-1953). T. I-VIII.

103. A. Zarqba. Slownik starych Siolkowic w powiecie Opolskim. Krakow, 1960.

104. Этнографические и фольклорные источники1. БВК1. БДКА БДГТА1. Белова 2004 Власова1. Гальковский 1913

105. Быт великорусских крестьян-землепашцев. Описание материалов этнографического бюро князя В. Н. Тенишева. (На примере Владимирской губернии). СПб., 1993.

106. Каргопольский архив этнолингвистической экспедиции РГГУ: база данных (лаборатория фольклора РГГУ, Моска)

107. Даль ПРН Ермолов 1995 Жигулев Забылин 18801. Ивлева1. Князев1. Коринфский1. КЭИС1. МД МЖРФ1. Морозов, Слепцова19971. Носович1. ОП1. Павловский 1940пвнс1. РЭФ1. Садовников 19961. Танчук1. Терещенко1. Ткаченко1. Торэн1. Шангина 2000 ЭМТЭ1. Adalberg Cercha

108. Ciszewski 1887 Gustawicz 1881 Gustawicz 1881 Gustawicz 1893

109. В. И. Даль. Пословицы русского народа. М., 1994. А. С. Ермолов. Народное погодоведение. М., 1995.

110. A. В. Жигулев. Где труд, там и счастье. М., 1962.

111. Русский народ: его обычаи, предания, суеверия и поэзия / Сост. М. Забылиным. М., 1880.

112. Представления восточных славян о нечистой силе и контактах с ней. Материалы полевой и архивной коллекции JI. М. Ивлевой. СПб., 2004. 448 с.

113. B. В. Князев. Книга пословиц. JL, 1991.

114. А. А. Коринфский. Народная Русь. Смоленск, 1995. картотека Эгпоидеографического словаря русских говоров Свердловской области (кафедра русского языка и общего языкознания УрГУ, Екатеринбург)

115. Мудрость народная. Жизнь человека в русском фольклоре. Вып. I. Младенчество; Детство. М., 1991.

116. Малые жанры русского фольклора. Пословицы, поговорки, загадки. М„ 1986.

117. И. А. Морозов, И. С. Слепцова, Е. Б. Островский, и др. Духовная культура Северного Белозерья: Этнодиал. словарь. М., 1997. И. Носович. Сборник белорусских пословиц. СПб., 1874

118. Обрядовая поэзия: Кн. 1. Календарный фольклор / Сост. Ю. Г. Круглова. М., 1997.

119. Загадки русского народа: Сборник загадок, вопросов, притч и задач / Сост. Д. Н. Садовников. М., 1996.

120. Сборник пословиц русского языка / Сост. В. Танчук. Нью-Йорк, 1986.

121. A. В. Терещенко. Быт русского народа. М., 1999. Ч. 1V-V.

122. П. Ткаченко. Кубанские пословицы. М., 1999

123. М. Д. Торэн. Русская народная медицина и психотерапия. СПб., 1996.

124. И. И. Шангина. Русские дети и их игры. СПб., 2000. картотека фольклорных и этнографических материалов ТЭ УрГУ (кафедра русского языка и общего языкознания УрГУ, Екатеринбург).

125. S. Adalberg. Ksi^ga przyslow przypowiesci i wyrazeri przystowiowych polskich. Warzawa, 1889.

126. St. Cercha. Pogl^dy ludu na przyrod? // Wisla. 1894. Т. VIII.

127. St. Ciszewski. Lud rolniczo-gomiczy z okolic Stawkowa о powiecie Olkuskim // ZWAK. Т. XI. 1887. S. 1-129.

128. B. Gustawicz. Podania, przes^dy, gadki i nazwy ludowe w dziedzinie przyrody. Cz. 1 // ZWAK. Т. V. 1881. S. 102-186.

129. B. Gustawicz. Podania, przes^dy, gadki i nazwy ludowe w dziedzinieprzyrody. Cz. 1 //ZWAK. 1881. Т. V. S. 102-186.

130. B. Gustawicz. Zagadki i tamiglowki ludowe w dziedzinie przyrody1. Kolberg1. Kolbuszowski 18961. Majewski 1901

131. Majewski, Jarecki Moszyriski 19671. NKPP1. Ondrusz1. Petrow 18781. Pietkiewicz1. Plichta1. Siarkowski1. Stelmachowska1. Szukiewicz Treder1. Udziela 18861. Udziela 18901. Ulanowska 1891

132. Wasilewski 1889 -Wierzchowski Wisla 19001. ZWAK.T. XVII. 1893.

133. O. Kolberg. Dziela wszystkie. Wroclaw; Poznan, 1961-2001. T. 1-LXXV. E. Kolbuszowski. Materyafy do medycyny i wierzeri ludowych // Lud. № 2. (Z. 2.) 1896.

134. Novva ksi^ga przyslow i wyrazen przyslowiowych polskich. W oparciu о dzielo S. Adalberga. Warszawa, 1969-1978. T. 1-4. J. Ondrusz. Przyslowia i przymowiska ludowe ze Sl^ska Cieszyriskiego Wroclaw, I960.'

135. A. Petrow. Lud ziemi Dobrynskiej, jego charakter, mowa, zwyczaje, obrz^dy, piesni, pzyslowia, zagadki i t. p. // ZWAK. 1878. Т.П. S. 3128.

136. Cz. Pietkiewicz. Kultura duchowa Poiesia Rzeczyckiego. Warszawa, 1938.

137. P. Plichta. PojQcia ludu о przyrodzie // Wisla. Т. VII. 1893. W. Siarkowski. Potrawy, ciasta i chleby ludowe // Wisla. Т. VII. 1893.

138. B. Stelmachowska. Podkoziolek w obrz^dowosci zapustnej Polski Zachodniej. Poznan, 1933.

139. W. Szukiewicz. Wierzenia i praktyki ludowe// Wisla. Т. XVII. 1903. J. Treder. Frazeologia kaszubska a wierzenia i zwyczaje (na tie porownawczym). Wejherowo, 1989. 312 s.

140. S. Udziela. Materiaty etnograficzne zebrane z miasta Ropczyc i okolicy //ZWAK.T. X. 1886.

141. S. Udziela. Lud polski w powiecie Ropczyckim w Galicyi //ZWAK. Т. XIV. 1890.

142. S. Ulanowska. Lotysze Inflant Polskich a w szczedolnosci, z grniny Wieloriskiej powiatu Rzezyckiego. Obraz etnograficzny // ZWAK. Т. XV. (Cz. III.) 1891. S. 181-281.

143. Агапкина 2002 Т. А. Агапкипа. Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл. М.: «Индрик», 2002.

144. Апресян 1995 Ю. Д. Апресян. Избранные труды: В 2 т. М., 1995. Т. II: Интегральное описание языка и системная лексикография.

145. Афанасьев А. Н. Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. Т. 1-3. М., 1984-1869. Репринт. М., 1994.

146. Бабушкин 1996 А. П. Бабугикин. Типы концептов в лексико-фразеологической системе языка. Воронеж, 1996. 103 с.

147. Бартминский 2001 Е. Бартмипский. Некоторые спорные проблемы этнолингвистики // Язык и культура. Проблемы современной этнолингвистики. Материалы международной научной конференции. Минск, 2-4 ноября 2000. Минск, 2001. С. 16-22.

148. Бартминьский 2005 —Е. Бартминьский. Языковой образ мира: очерки по этнолингвистике / Пер. с польск. М., 2005.

149. Бей-Биенко 1950-Л Я. Бей-Биенко. Фауна СССР. Насекомые таракановые. М., 1950.

150. Белова 2004 «Народная Библия»: Восточнославянские этиологические легенды / Сост. и коммент. О. В. Беловой. М., 2004.

151. Белова 2005 О. В. Белова. Этнокультурные стереотипы в славянской народной традиции. М., 2005.

152. Березович 2000 Е. Л. Березович. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. Екатеринбург, 2000.

153. Березович 2007 Е. Л. Березович. Язык и традиционная культура: Этнолингвистические исследования. М.: «Индрик», 2007.

154. Березович, Рут 2000 Е. Л. Березович, М. Э. Рут. Ономасиологический портрет реалии как жанр лингвокультурологического описания //Известия Уральского государственного университета. № 17. Гуманитарные науки. Вып. 3: Филология. Екатеринбург, 2000. С. 3338.

155. Бондарева 2003 А. Г. Бондарева. Формирование и развитие состава денотативного класса «лес»: Автореф. дис. . канд. филол. наук /Помор, гос. ун-т им. М.В.Ломоносова. Северодвинск, 2003. 24 с.

156. Бунько 2003 Н. М. Бунько. Назвы мураиш, мурашнжу i чмеля у беларусюх народных гаворках // Беларуская лшгастыка. Мшск, 2003. Вып. 53. С. 85-91.

157. Бунько 2005 Н. М. Бунько. 7Пнгвакеаграф1я и находжание назваубожай кароую у народных гаворках беларускай мовы // Беларуская л'шгвютыка. Мшск, 2005. Вып. 55. С. 79-86.

158. Б.елетиЬ 2001 -М. Bje.iemuti. Беле пчеле // Кодови словенских култура. Београд, 2001.

159. Вендина 1998 Т. И. Веидина. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (макрокосм) М., 1998. 240 с

160. Виноградова-Л. Н. Виноградова. Народная демонология и мифо-ритуальная традиция славян. М., 2000.

161. Гак 1995 В. Г. Гак. Этимолого-семантические поля в лексике // Филологический сборник (к 100-летию со дня рождения академика В. В. Виноградова). М., 1995.

162. Гура 1997 -А. В. Гура. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997.

163. Дронова 2006 Л. II. Дронова. Становление и эволюция модально-оценочной лексики русского языка: этнолингвистический аспект. Автореф. дис. . докт. филол. наук. Томск, 2006.

164. Журавлев 2000— А. Ф. Журавлев. Наивная этимология и «кабинетная мифология» (Из наблюдений над мифологизмом А. Н. Афанасьева) // Этимология. 1997-1999. М., 2000. С. 45-58.

165. Журавлев 2001 -А. Ф. Журавлев Рец. Аникин А. Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири. Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. Новосибирск, 2000. // Русский язык в научном освещении. 2001. № 2. С. 250-256.

166. Журавлев 2005 А. Ф. Журавлев. Язык и миф. Лингвистический комментарий к труду А. Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу». М., 2005.

167. Зеленин 1991 -Д. К Зеленин. Восточнославянская этнография. М., 1991.

168. Игушев 1972 -Е. А. Игушев. О некоторых коми заимствованиях в севернорусских говорах // СФУ. №4.1972. С. 265-267.

169. Инкуй 2001 Чжэе Инкуй. Русские зоонимы в комплексном лингвистическом рассмотрении Автореф. дисс. . канд. филол. наук /Гос. ун-т рус. яз. им. А.С. Пушкина М., 2001. 22 с.

170. ИСРФ Идеографический словарь русских фразеологизмов с названиями животных. М., 2001.

171. Каледина 2002 Е. В. Каледина. Система наименований паразитов человека в современном русском языке. Автореф. дис. канд. филол. наук. Таганрог, 2002. 18 с.

172. Корнилов 1993 О. А. Корнилов. Лексико-семантическая группа энтомосемизмов в современном русском языке Автореф. дис. . канд. филол. наук / Московский гос. ун-т им. М. В. Ломоносова. М., 1993. 23 с

173. Кралик 2006 Л. Кролик. Из словацкой диалектной лексики: deethnonymica // Ad fontes verborum. Исследования по этимологии и исторической семантике. К 70-летию Жанны Жанновны Варбот. М, «Индрик», 2006. С. 161-168.

174. Кривощапова, Леонтьева 2003 -10. А. Кривощапова, Т.В. Леонтьева. Образы птиц и насекомых в русских обозначениях интеллекта человека //Кодови словенских култура. Београд, 2003. Бр. 8: Птице. С. 7-16.

175. Кривощапова 2005 Ю. А. Кривощапова. Домашние насекомые-паразиты в языке и фольклоре // Живая старина. 2005. № 4. С. 40-43.

176. Кубрякова 2004 Е. С. Кубрякова. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. М., 2004. 506 с.

177. Лакофф 2004 ~Дж. Лаккоф. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении / Пер. с англ. И. Б. Шатуновского. М., 2004. 792 с.

178. Леонтьева 2003 Т.В. Леонтьева. Интеллект человека в зеркале русского языка: Дис. . канд. филол. наук / Уральский гос. университет. Екатеринбург, 2003.

179. Мариковский 1969 -II. Мариковский. Тайны мира насекомых. Алма-Ата, 1969.

180. Младенова 1994 Д. Младенова. Етнолингвистично изследване на българските названия за калинка-малинка (Coccinella septempunctata) в балканска и славянска перспектива // Етнографски проблеми на народната култура. София, 1994. Т. III.

181. МНМ Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. М., 1991-1992.

182. Мороз 2004 А. Б. Мороз. «Комариный праздник» / Праздник - обряд - ритуал в славянской и еврейской культурной традиции. Сборник статей. М., 2004.

183. Морозов 1996 И. А. Морозов. Из рязанского этнодиалектиого словаря: «похороны таракана» // Живая старина, 1996. № 4. С. 2-6.

184. Морозов, Слепцова 2004 И. А. Морозов, И. С. Слепцова. «Круг игры». Праздник и игра в жизни севернорусского крестьянина (XIX-XX вв.). М., 2004.

185. Неклюдов 2004 С. Ю. Неклюдов. Западный и восточный этнический вектор в русском эпическом сознании // На перекрестке культур: русские в балтийском регионе. Калининград, 2004. 4.1. С. 39-45.

186. Неклюдов 2005 С. Ю. Некчюдое. «Черненькое, маленькое, царя шевелит» // Живая старина. № 4. 2005. С. 32-36.

187. Охмуш 1991 К. А. Охмуш,А. Т. Стъко. АрхаУчн! елсменти народно!' духовпо'У культури стспновоТ УкраТни: Навчальний пос'Убник. Дшпропетровськ, 1991.

188. Петрова 2003 А. Петрова. Езиковата метафора и балканската картина на света / Университетское издательство «Св. св. Кирилл и Методий». Велико Търново, 2003.

189. Родионова 199$-И. В. Родионова. Центральная субъективная оппозиция христианства в народной языковой картине мира: Опыт верификации (на материале русских народных говоров // Ономастика и диалектная лексика. Вып. 2.Екатеринбург, 1998.

190. Симашко 1998 Т. В. Симашко. Денотативный класс как основа описания фрагмента мира. Архангельск, 1998.

191. Сычугова 1996 Л. А. Сычугова. Наименования животных в семиосфере английской этнокультуры. Автореф. дисс. . канд. филол. наук / Рос. гос. пед. ун-т им. А. И. Герцена. СПб., 1996. 18 с.

192. Теллалова 1996 С. Техшчива. Етноними с деетнонимни значения в българските говори (Мизия, Тракия и Македония) // Лингвистични студии за Македония. София, 1996. С. 550-588.

193. Терновская 1979 О. А. Терновская. Белые мухи (две жатвы) // Balcano-Balto-Slavica. Симпозиум по структуре текста. Предварительные материалы и тезисы. М., 1979.

194. Терновская 1981 О. А. Терновская. К описанию народных, славянских представлений, связанных, с насекомыми. Одна система ритуалов изведения домашних насекомых // Славянский и балканский фольклор. Текст. М., 1981.

195. Терновская 1984 О. А. Терновская. Ведовство у славян. II. Бзык (мухи в голове) // Славянское и балканское языкознание. Язык в этнокультурном аспекте. М., 1984. С. 118-130.

196. Терновская 1988 О. А. Терновская. Еще раз о божьей коровке (К проблеме форм взаимосвязи микро- и макроструктур) // Этнолингвистика текста. Семиотика малых форм фольклора. Ч.2.М., 1988.

197. Терновская 1989 О. А. Терновская. Бабочка в народной демонологии славян: 'душа-предок' и 'демон' // Материалы к VI Международному конгрессу по изучению стран Юго-Восточной Европы. София, 30.III.89-6.IX.89. Проблемы культуры. М., 1989. С. 151-160.

198. Терновская 1993 О. А. Терновская. Божья коровка и народный календарь. Заметки по истории культуры // Мифологические представления в народном творчестве. М., 1993.

199. Толстая 2002 С. М. Толстая. Мотивационные семантические модели и картина мира // Русский язык в научном освещении. № 1(3). М., 2002. С. 112-127.

200. Толстая 2005 С. М. Толстая. Полесский народный календарь. М., Индрик, 2005.

201. Толстой 1995 Я. И. Толстой. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995.

202. Толстой 2003 -Я И. Толстой. Очерки славянского язычества. М., 2003.

203. Толстые 1995 Я. И. Толстой, С. М. Толстая. Культурная семантика славянского *vese/-// Н. И. Толстой Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995. С. 289-316.

204. Трубачев О. Н. Трубачев. Труды по этимологии: Слово. История. Культура. Т. 1. М.: Языки славянской культуры, 2004. 800 с.

205. Утешены 1977 С. Утешены. Названия божьей коровки (Coccinella septempunktata) в Общеславянском лингвистическом атласе // Общественный лингвистический атлас: Материалы и исследования, 1975. М., 1977.

206. Фрумкина, Михеев 1991 Р. М. Фрумкина, А. В. Михеев, А. Д. Мостовая, Я. А. Рюмина. Семантика и категоризация. М., 1991.

207. Хабарова 2004 О. Г. Хабарова. Оценочные фразеологизмы, восходящие к образам животного и растительного мир: Автореф. дис. . канд. филол. наук / Моск. гос. обл. ун-т. М., 2004. 24 с.

208. Чериан 2000 О. В. Чериан. Зоофитоморфизмы в русском арго XIX-XX вв: (Семантико-словообразовательный аспект) Автореф. дисс. . канд. филол. наук /Нижегор. гос. лингвист. Ун-т им. А. М. Добролюбова. Н. Новгород, 2000.23 с.

209. Шанский 1966 Я. М. Шанский. О некоторых названиях собаки в русском языке (коррективы к «Русскому этимологическому словарю М. Фасмера» // Этимологические исследования по русскому языку. М., 1966. Вып. 5.

210. Щеголев 1964-5. Я. Щеголев. Энтомология М., 1964.

211. Якушкина 2003 Е. И. Якушкина. Сербохорватская этическая лексика в этнолингвистическом освещении: Дис. канд. филол. наук. М., 2003.

212. Ясинская М. В. Ясинская. «Восточнославянские названия зрачка: этнолингвистический аспект» // Русская диалектная этимология. Русская диалектная этимология. Материалы IV Междунар. науч. конф. Екатеринбург, 2002. С. 135-137.

213. Bartminski, Tokarski 1986 J. Bartminski, R Tokarski. J^zykowy obraz swiata a spojnosc tekstu // Teoria tekstu / Red. T. Dobrzynska. Wroclaw, 1986. S. 65-81.

214. Birken-Silverman G. Birken-Silvermart. Bedeutungsentwicklungen ethnischer Appellativa in den romanischen Sprachen // Sprache - Kommunikation - Informatik. Akten des 26. Linguistischen Kolloquiums. Poznan, 1991. Tubingen, 1993. Bd. 2.

215. Dzwigot R. Dzwigol Polskie ludowe slownictwo mitologiczne. Krakow, 2004. 223 s.

216. Krawczyk-Tyrpa 2001 -A. Krawczyk-Tyrpa. Tabu w dialektach polskich. Bydgoszcz, 2001. 345 s.

217. Muller K.-L Muller. Ubertragener Gebrauch von Ethnika in der Romania. Eine vergleichende Untersuchung unter Berlicksichtigung der englischen und der deutschen Sprache. Meisenheim amGian, 1973.

218. Vazny 1955 V. Vdzny. О jmenech motylu v slovenskych narecich. Studie semasiologika se zretelem jazykove zemepisnym. Bratislava, 1955.

219. Winkler A. Winkler. Ethnische Schimpfworter und ubertragener Gebrauch von Ethnika // Muttersprache. 1994. № 4. S. 320-337.

220. Wysoczanski W. Wysoczanski. Jgzykovvy obraz swiata w porownaniach zleksykalizowanych (na materiale wybranych j^zykow). Wroclaw, 2005.

221. Zuk M. Zuk. Pszczola, osa, trzmiel i szerszen w polszczyznie ludowej. Analiza leksykalmo-semantyczna. Praca magisterska. Zaklad Tekstologii i Gramat>ki Wspolczesnego J^zyka Polskiego UMCS. Lublin, 1995.