автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Русская колонизация Зауралья в XVII-XVIII вв.: общее и особенное в региональном развитии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Русская колонизация Зауралья в XVII-XVIII вв.: общее и особенное в региональном развитии"

На правах рукописи

Менщиков Владимир Владимирович

РУССКАЯ КОЛОНИЗАЦИЯ ЗАУРАЛЬЯ В XVП-XVПI ВВ.: ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ В РЕГИОНАЛЬНОМ РАЗВИТИИ

07.00.02 - отечественная история

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Курган - 2004

Работа выполнена на кафедре отечественной истории Курганского государственного университета

Научный консультант: доктор исторических наук, профессор Пундани Валерий Владимирович

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

Черноухое Анатолий Владимирович;

доктор исторических наук, профессор Сорокин Юрий Алексеевич;

доктор исторических наук, профессор Смирнов Сергей Сергеевич.

Ведущая организация: Институт истории и археологии Уральского отделения РАН

Защита состоится «-Л/» ¿¡и/^^Се^ 2004 г. в /С*

на заседании

диссертационного совета Д 212.103.02 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Курганском государственном университете по адресу: 640000, г. Курган, ул. Пушкина, 137. С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Курганского государственного университета.

Автореферат разослан « //

2004 г.

И.о. ученого секретаря диссертационного совета

и

■¡Ф?

Федченко М.Н.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. С эпохи Великих географических открытий начинается беспрецедентное расширение сферы влияния европейских обществ. Произошло это в результате различных потоков колонизации. Результат именно этих процессов стал отправной точкой в формировании системного единства всей человеческой ойкумены..

Русская колонизация северо-восточной части Евразии синхронизировалась с указанными процессами. Расширение России в эпоху становления империи привело к созданию одного из самых больших, государств в истории человечества и самой большой по территориальному распространению этнической популяции - русские расселились на площади от Балтийского моря до Тихого океана. Это наложило существенный отпечаток на особенности российского исторического процесса. Территориальная экспансия и миграции являлись неотъемлемой частью российской истории на протяжении столетий. Исследователи фиксируют, что «в массовом сознании крестьянства XVШ-XIX вв. обнаруживается миграционная парадигма, которая делала крестьянина психологически подготовленным для переселения... Крестьяне идеализировали акт миграции, рассматривая его как уход от неправедной «новизны» и перенесение на новое место справедливой «старины», как поиск рая на земле на далеких землях». Полагаем, что подобная парадигма была характерна и для более ранних периодов отечественной истории.

Все указанные обстоятельства делают очевидным актуальность изучения колонизационных процессов. Безусловно, что они уже являлись объектами пристального внимания исследователей, в том числе современников и участников колонизации новых территорий. Но особенности и логика развития научного познания заставляет постоянно возвращаться к, казалось бы, давно изученным явлениям и процессам. Это происходит, как правило, в периоды существенных методологических перестроек исторического и гуманитарного знания в целом. Современниками именно такой перестройки мы являемся. Можно сказать, что практически любая историческая проблема, когда-либо изучавшаяся, может вновь стать предметом актуального исследования в контексте новых методологических подходов, причем даже с привлечением уже имеющейся и введенной в научный оборот источниковой базы. Главным в этих условиях становится корректное формулирование целей и задач исследования, определение объектной и предметной исследовательских областей, новое прочтение источников в соответствии с избранной новой методологической базой.

Одной, из существенных характеристик современного мира является активно разворачивающийся процесс регионализации, который проявляется и в сфере научного сознания. Мы имеем в виду не «провинциализм» в творчестве местных научных сообществ, а усиленную сосредоточенность исследователей

на местной, региональной, истории или рассмотрение известных явлений и процессов в региональном измерении. Накопленные предшествующими поколениями историков знания и принципиально новая теоретико-методологическая ситуация позволяют нам вновь обратиться к изучению событий отечественной истории XVII-XVIII вв., творчески, насколько это возможно, соединяя традиционные методы с новыми.

Объектом исследования является структурно сложный процесс русской колонизации XVII-XVIII вв. Сложность и неоднозначность этого процесса привели к существованию различного понимания термина «колонизация». В большинстве исследований, под ним в явной или в скрытой форме подразумевается совокупность процессов заселения и хозяйственного освоения представителями не автохтонного (пришлого) для колонизируемой территории населения. Но есть и иные точки зрения. Так, П.Ю. Черносвитов считает, что «колонизация» - это процесс, при котором ресурсы территории (колонии) используются для снабжения метрополии. А «освоение территории» - это процесс, при котором приходящее на некую территорию население строит: на ней. автономную и в целом самодостаточную систему хозяйствования, направленную на удовлетворение потребностей данного населения: Сходное определение предлагает А.И. Алексеев, под которым он подразумевает открытие территории, ее исследование, заселение, формирование границ, хозяйственное использование. В этом смысле для процесса присоединения. Сибири больше подходит термин «освоение». Но, по нашему мнению, П.Ю. Черносвитов слишком категоричен, так как создание автономных хозяйственных систем является неотъемлемой частью любых колонизируемых, территорий от Америки до Австралии. С другой стороны, Сибирь в первоначальный период для властей и первых переселенцев рассматривалась, прежде всего, как источник меха, большая часть которого сосредотачивалась в руках царской администрации. Имея в виду упомянутое определение А.И. Алексеева, понятие освоение является более узким, имеющим отношение исключительно к непосредственным субъектам освоения новых территорий; Термин «колонизация» включает в себя дополнительный, контекст -государственная политика по присоединению земель. Тем самым, мы считаем, что первое определение термина «колонизации» более приемлемо и может быть использовано в описании процессов включения Урало-Сибирских территорий в состав России:

Русская колонизация восточных территорий развертывалась в различных пространственно-временных условиях, что придавало ей в каждой точке пространственно-временного континуума специфические черты, что и предопределяет необходимость более дифференцированного рассмотрения этого процесса.

Предметом исследования является становление территориальных структур Зауральского историко-географического района в процессе русской колонизации в XVП-XVIП вв.

Хронологические рамки исследования охватывают начальный период русской колонизвции Зауралья - XVП-XVШ вв. Нижняя грань (начало XVII в.)

- появление первых русских поселений в Зауралье и начало земледельческо-промыслового освоения территории. Верхняя грань (конец XVIII в.) - время окончательного приобретения территорией функциональной определенности как ресурсного региона, играющего важную транзитную роль в системе межрегиональных коммуникаций. Одновременно происходит стабилизация военно-политической ситуации и административно-территориальной структуры, что также сказалось на стабилизации демографической ситуации и оформления поселенческой структуры. Именно к концу XVШ в. происходит завершение собственно колонизации территории, в дальнейшем при сохранении притока мигрантов определяющими факторами развития территории становятся внутренние- Комплекс региональных структур приобретает к этому времени характер внутренней целостности и самодостаточности.

Территориальные рамки исследования. Определить территориальные рамки довольно сложно, что связано с изначальной семантической неопределенностью ойконима «Зауралье». В буквальном смысле этого слова -это все, что находится за Уралом. Кстати, отметим в этом примере словообразования элемент русского исторического самосознания, а именно представление об основной пространственной направленности роста территории Российского государства с запада на восток. Ко, з известном смысле, конвенционально сложилось представление о Зауралье как территории, непосредственно прилегающей с востока к Уральским горам. Если западная граница этой территории и, в меньшей степени, южная достаточно легко локализуются, то северная и восточная остаются неопределенными- В исторических исследованиях, сделанных в рамках традиционных для отечественной историографии подходов, эту проблему не удалось разрешить. Использование для задач историко-географического районирования административно-территориальных границ (Зауралье как

сельскохозяйственные уезды, расположенные на востоке Пермской губернии) не может быть признано удовлетворительным, ввиду произвольности последних и постоянной их перекройки. К.И. Зубков справедливо замечает, что «территориальные рамки региона... до сих пор, как правило, задаются не столько сознательным и научно строгим выделением региона как объекта изучения, сколько формальными, а в этом смысле - вненаучными, факторами, прежде всего, сложившимся административным делением страны». Поэтому в качестве критериев выделения изучаемой территории должны выступать более устойчивые признаки, имеющие под собой и более объективные основания. Наибольшей объективностью и устойчивостью в этом случае может обладать природно-географический критерий в сочетании с основными социально-экономическими характеристиками данной территории как результата адаптации людей к конкретной природной среде. Как отмечают исследователи «традиционно территория в географии рассматривается с точки зрения пространственной упорядоченности и позиционного принципа. Взаимосвязанная совокупность компонентов окружающей среды природно-обшественного характера проектируется в виде особой «территориальной»

организации и создает своеобразную структуру социально-географического пространства».

Исходя из этого, под Зауральем мы понимаем исторически сложившийся первым земледельческий район Сибири, названный В. И. Шунковым Верхотурско-Тобольским. Однако, на наш взгляд, этот историк неоправданно расширил его границы, включив в его состав комплексы поселений в низовьях Тавды, Вагая и Иртыша, пространственно отделенных от основной массы компактного расположения земледельческих слобод, расположенных в среднем и нижнем течении левых притоков речной системы Тобола - Исети, Пышмы, Ницы и Туры. Именно эти слободы играли важную роль в хлебном и другом ресурсном обеспечении территорий Урало-Сибирского региона в течение XVII-XVIII вв. Отметим также, что применительно к XVШ-XIX вв. термин «Верхотурско-Тобольский» практически не применяется исследователями, что свидетельствует о существенной ограниченности этого ойконима. Поэтому термин «Зауралье» более предпочтителен, для наименования указанной территории в том числе и с целью избежать совмещения его с термином В.И. Шункова. Таким образом, под Зауральем мы понимаем территорию, ограниченную с севера рекой Турой, с юга - рекой Уй, с востока - Средним Притобольем, с запада - средним течением рек Пышма, Ница, Нейва, Исеть.

Цель исследования - определить общие и особенные черты русской колонизации Зауралья в XVП-XVШ вв. в контексте регионального развития. Достижение этой цели возможно путем решения конкретных исследовательских задач:

- выявить степень изученности процессов русской колонизации зауральских территорий XVH-XVШ вв.;

- определить важнейшие факторы регионального развития Зауралья (характеристики вмещающего ландшафта территории, этно- и военно-политической ситуации и ее эволюции);

- выявить основные тенденции и пространственные параметры демографического развития регионального сообщества (количественные и качественные показатели роста народонаселения, его источники);

- определить основные характеристики социально-экономического развития Зауралья как колонизируемой' территории (формирование агропромысловых структур, продуктивность и уровень товарности аграрного производства, место региона в системе экономических взаимосвязей и особенности социальной структуры зауральского общества).

Теоретико-методологическая основа исследования. Принцип

историзма является базовым принципом нашего исследования.

В определении методологической базы нашего исследования мы исходим из возможности конструирования особой методологии регионального исследования. И некоторые тенденции развития гуманитарных и естественных наук в XX в. подтверждают это. В частности, это выразилось в появлении особого направления в пограничной области истории и географии, так

называемого «географического поссибилизма», который генетически связан, прежде всего, с «географией человека» Видаля де ля Блаша и близкими ему теоретическими построениями Л. Февра и других представителей французской историографии, близких к школе «Анналов». Данное направление исходит в своих конструкциях из модели сознательной оптимизации человеком некоторой совокупности альтернативных видов жизнедеятельности, которые наилучшим образом подходят к данной среде.

Таким образом, географический поссибилизм выступает в нашем понимании теоретической базой активно развивающейся в настоящее время исторической регионалистики. Одним из важнейших постулатов этого направления является тезис о невозможности редукционистского сведения национальной истории (макроисторический аспект) к совокупности региональных историй (микроисторический аспект). Так. К.И. Зубков пишет: «Принято думать, что регион и классическое национальное государство соотносятся между собой как «часть» и «целое»... Чисто феноменологически это выглядит именно так, но только феноменологически... Поэтому исследования истории государства и истории региона лежат в разных аналитических проекциях и соотносятся с разным бытийным наполнением исторического времени». Тем самым, на региональном и национальном уровнях исследования историк сталкивается с различным «бытийным наполнением», то есть онтологически разными объектами. Уточняют этот подход утверждения А.В. Ремнева о том, что «не стоит подменять историю регионов историей народов, в них проживающих, стоит взглянуть на регион как на целостную социокультурную, экономическую и политико-административную систему», а также А.С. Макарычева о том, что «значительная часть понятийного аппарата современного регионоведческого дискурса связана с пространственными категориями», причем, «как правило, эти термины употребляются для описания процессов, разворачивающихся вне официальных, формальных границ государств».

Как нам представляется, региональное измерение познания исторического процесса обладает существенными эвристическими возможностями. Одновременно справедливым будет утверждение о том, что любое событие попадающее в поле зрения историка, может быть наполнено разным значением в зависимости от рассматриваемого контекста. Но своеобразной сверхзадачей историка в этих условиях становится поиск пересечения или возможного взаимодействия указанных контекстов. Как раз одним из наилучших способов решить подобные задачи является методология регионального исследования как составной части исторической локалистики, которую мы взяли в качестве основы методологии нашего исследования. Именно поиск пересечения контекстов разного масштаба (макро-, мезо- и микроисторического) в рамках конкретно-исторического регионального исследования дает возможность определить общие и особенные черты изучаемых явлений и процессов.

Источники. Источниковая база нашего исследования достаточно разнообразна. Она включает комплекс опубликованных и неопубликованных (архивных) источников. Часть использованных нами документов уже вошла в

сферу интересов исследователей и анализировалась. Однако, придерживаясь принципа информационной неисчерпаемости исторического источника, мы посчитали возможным вновь обратиться к ним и предпринять попытку нового их прочтения, исходя из поставленных нами исследовательских задач. Именно цели и задачи исследования создают необходимый инструментарий для извлечения новой информации из источника. Тем более, что известный отечественный историк Б.Н. Миронов справедливо утверждает: «В отечественной и зарубежной русистике в настоящее время широко распространено мнение, что только новые данные, извлеченные из долго закрытых для исследователей архивных фондов, могут помочь обнаружить истину. Отсюда архивная лихорадка. Что касается советского периода, то это часто справедливо. Относительно же досоветского периода, на мой взгляд, главная проблема здесь, по крайней мере, для отечественной историографии, состоит в том, чтобы переосмыслить уже собранные данные с точки зрения современной социальной науки».

Прежде всего, рассмотрим опубликованные источники. Уже в XIX в. были изданы первые сборники документов, отражавших историю русской колонизации Урало-Сибирского региона в XVII-XVIII вв. Во-первых, отметим среди последних «Акты исторические» и «Дополнения к актам историческим». Но издания этого периода отличались некоторой случайностью подбора документов для публикации, определяемой личными пристрастиями и вкусами издателей. Преобладающим мотивом издания было стремление отразить в издаваемых сборниках решающую роль государства в деле завоевания Сибири. Это предопределило характер этих документов - это в основном актовые материалы, отражающие военно-политическую информацию. Не избежал подобной однобокости и Г.Н. Потанин, сторонник идей сибирского областничества, близкого к народнической идеологии, при составлении сборника «Материалы для истории Сибири».

Более разнообразный характер приобрели публикуемые документы в советский период. Марксистская социология, ставшая ведущей методологической базой советской исторической школы, определила и основное направление в деле публикации письменных источников -первостепенное внимание стало уделяться документам хозяйственного характера, а также документам, отражавшим факты классовой борьбы. Существенно повысился и общий научный уровень публикаций документов, содержащих подробные комментарии и пояснения, подбор документов стал осуществляться на основе строго продуманных критериев достоверности и комплексности информации, содержащейся в публикуемых исторических источниках. Подобный подход продолжился и в постсоветское время.

Из опубликованных источников в поле нашего исследовательского внимания попали следующие. Записки путешествий академиков П.С. Палласа и И.П. Фалька, в которых содержится разнообразный материал о природе края, хозяйственной жизни, демографии.

Летописные источники представлены рядом редакций Сибирского летописного свода, опубликованных в 36 томе «Полного собрания русских

летописей». К ним примыкает Тобольская редакция 1673 г. «Книги Большому Чертежу», которая помогает представить пространственную динамику развития поселенческой структуры в Зауралье.

Важную роль в источниковой базе исследования сыграли сборники документов «История Сибири. Первоисточники», издаваемые в Новосибирске и содержащие разнообразные документы по политической, хозяйственной, демографической истории Сибири и Зауралья.

Преимущественно 'социально-экономическая - информация содержится в сборниках «Верхотурские грамоты конца XVI-начала XVII в.» и «Вкладные книги Далматовского монастыря». Этнополитическая и военная история Зауралья в значительной степени была воссоздана на основе документов, опубликованных в сборниках «Памятники Сибирской истории», «Материалы по истории Башкирской АССР», а также в Приложениях к «Истории Сибири» Миллера.

Из архивных источников нами были использованы материалы 11 фондов из 3 центральных (Архив Академии наук в г. Санкт-Петербурге, Российский государственный архив древних актов, Российский государственный военно-исторический архив) и 2 местных архивов (Государственный архив Курганской области, Государственный архив города Шадринска). Наиболее значимыми для нашего исследования стали фонды Сибирского приказа, «портфели Миллера», Верхотурской приказной избы (фф. 214, 199, 1111 РГАДА), фонд Далматовского Успенского монастыря (ф. 224 ГАГШ), фонды Общего архива Главного штаба и позиций и проектов обороны (фф: 20, 23, 424 РГВИА). В них содержатся материалы переписей зауральских слобод и монастырей XVII-XVIII вв., «наказные» грамоты на основание, слобод, воеводская переписка, хозяйственная документация.

Научная новизна. Впервые в отечественной историографии предпринята попытка анализа становления пространственно-территориальных структур Зауральского историко-географического района в ходе русской колонизации в XVII-XVШ вв. Показана роль колонизации как важнейшего фактора в процессе территориальной дифференциации и становления новых региональных образований.

Предпринята попытка нового прочтения уже известных источников, введенных в научный оборот на основе новых методологических подходов.

В диссертации доказывается тезис о военном характере присоединения Зауралья к Российскому государству, что требует коренного пересмотра устоявшейся в отечественной историографии представления о преимущественно мирном характере присоединения азиатских территорий к России.

Дан более точный и подробный анализ движения зауральского населения в изучаемый период. Впервые показаны основные направления миграций в зависимости от масштаба исследовательского рассмотрения - от межрегиональных до микротерриториальных. Показаны особенности восприятия крестьянами категорий времени и возраста в контексте внутренней колонизации территории.

Определены и уточнены важнейшие факторы и особенности сельскохозяйственного освоения Зауралья. Впервые проанализировано место Зауралья в системе межрегиональных хозяйственных связей в XVП-XVШ вв.

На основе представления о Зауралье как пограничном регионе доказывается маргинальный характер основных социальных категорий населения данной территории (общие условия жизни, задаваемые региональными особенностями, формировали сходные образы жизни для, например, крестьян и беломестных казаков, что неизбежно и приводило к их маргинализации).

Научно-практическая значимость диссертации. Положения и выводы диссертационного исследования могут быть использованы при написании обобщающих трудов па социально7политической и социально-экономической истории Урало-Сибирского региона в XVП-XVШ вв. Теоретико-методологические положения могут стать основой для дальнейших теоретических и конкретно-событийных разработок исторической регионалистики.

Фактический материал, положения и выводы диссертации могут быть использованы в учебном процессе при чтении курсов по истории Урала и Сибири, отечественной истории, исторической географии и демографии, этнологии, регионоведению.

Апробация исследования. Основные положения диссертации получили отражение в трех монографиях и трех учебных пособиях, в более чем пятидесяти публикациях в центральных и местных изданиях. Отдельные аспекты и положения диссертации были изложены в виде докладов и сообщений на 5 международных (Курган, 1993; Челябинск, 1995; Екатеринбург, 1999; Уфа, 2002; Санкт-Петербург, 2003), 9 всероссийских (Екатеринбург, 1992, 1993, 1998, 2000, 2002, 2003; Омск, 1998; Тюмень, 2000; Челябинск, 2003), 7 региональных (Шадринск, 1994, 1998; Екатеринбург, 1995; Курган, 2001, 2002, 2003; Челябинск, 2002) конференциях, а также на XI съезде Русского географического общества в Архангельске в 2000 г. и V Конгрессе этнографов и антропологов России в Омске в 2003 г.

Диссертация была обсуждена на заседаниях кафедры отечественной истории Курганского государственного университета, где получила положительную оценку.

Структура диссертации предопределена целью и задачами исследования и состоит из введения, четырех глав, разбитых на девять параграфов, заключения и списка использованных источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность избранной темы, определены объект, предмет, хронологические и территориальные рамки, сформулированы

ю

цель и задачи исследования, дана характеристика теоретико-методологической и источниковой базы диссертации, указана научная новизна, научно-практическая значимость и апробация основных выводов и положений исследования.

В первой главе — «Историография истории заселения и освоения-

Зауралья» проанализировано развитие исторических знаний о заселении и хозяйственном освоении зауральских территорий.

Конкретно-исторический характер целей и задач нашего исследования освобождает нас от необходимости полного и всестороннего анализа историографии истории русской колонизации всего сибирского субконтинента, так как это по объему работы может составить предмет отдельного самостоятельного исследования. Поэтому в сферу наших историографических интересов, прежде всего, попали исследования отечественных и зарубежных ученых, оказавших наибольшее влияние на развитие исторических представлений о русском освоении Сибири в целом и Зауралья в частности. Также мы подвергли анализу работы историков, непосредственно посвященные или частично затрагивающие интересующую нас территорию - Зауралье. Выделим ряд исследований историографического характера. Отметим, во-первых, одну из первых действительно глубоко научных обобщающих историографических работ - «Историография Сибири (домарксистский период)» В.Г. Мирзоева. Но впервые более или менее полное отражение история развития исторических представлений о Сибири досоветской эпохи получила в исследовании Л.М. Горюшкина и Н.А. Миненко. Помимо монографических форм довольно подробный историографический анализ традиционно присутствует в вводных главах обобщающих трудов. Среди них мы отметим второй том «Историю Сибири», «История Урала с древнейших времен до 1861 г.», «Крестьянство Сибири в эпоху феодализма». Не менее обстоятельные историографические обзоры содержатся во введениях к первым трем томам «Истории Курганской области», в которых отражена историография истории, Южного Зауралья. Безусловное историографическое значение имеют статьи Н.Ф. Емельянова, В.В. Пундани, В.И. Усанова, В.В. Менщикова, посвященные развитию исторических знаний о Зауралье.

Основоположником научного изучения Сибири, ее освоения и заселения русским населением является Г.Ф. Миллер. В ходе его путешествия по Сибири в 1733-1743 гг. в рамках Второй Камчатской экспедиции им был собран огромный исторический материал, результатом этих изысканий стала двухтомная «История Сибири», в которой была заложена первая историческая концепция характера присоединения Сибири. Г.Ф. Миллер доказывал военный характер этого процесса, Сибирь была, по его мнению, завоевана, решающую роль в этом сыграло государство.

Традиционным по тематике и принципам изложения для своего времени стало еще одно исследование XVIII в. - «История Оренбургская» П.И. Рычкова. Но в совокупности с еще одним исследованием - «Топографией Оренбургской» - научные изыскания П.И. Рычкова были во многом новаторскими для своего времени. Соединение воедино сведений исторического, географического и

экономического характера сделало труды исследователя непревзойденным образцом страноведческого (хорологического) анализа на протяжении почти века.

В 1770-х гг. территория Зауралья оказалась на пути следования очередной академической экспедиции. Академики П.С. Паллас и И.П. Фальк в результате экспедиции оставили путевые заметки. Историографическая оценка трудов П.С. Палласа и И.П. Фалька осложняется внутренне сложной структурой этих произведений. Они включают как личные наблюдения, в рамках которых авторы выступают беспристрастными фиксаторами природно-географических условий, особенностей хозяйственной жизни местного населения, так и, порою, пространные исторические экскурсы и рассуждения об экономической жизни в сочетании с личными оценками. В первом случае данные произведения выступают как исторический источник по истории края XVIII в., во втором же являются составной частью предмета историографии истории Зауралья. В последнем случае налицо реальная личностная интерпретация первичного материала. Это дает возможность считать подобного рода сочинения одновременно и источником, и авторским исследованием.

В 1804 г. по программе Вольного экономического общества пермский историк-краевед Н.С. Попов выпускает двухтомное издание «Хозяйственное описание Пермской губернии». По своей внутренней специфике, по стремлению к максимальной статистической точности изложения материала, к труду Н.С. Попова примыкают труды К. Арсеньева и Ю. Гагемейстера, относящиеся к более позднему времени.

Плеяду историков XIX в., внесших вклад в развитие исторических представлений о Сибири, чьи труды до сих пор сохраняют научную ценность, открывает П.А. Словцов с его трудом «Историческое обозрение Сибири». Еще одним автором, оставившим в XIX в. комплексное исследование истории Сибири, был П.Н. Буцинский. Его работа - «Заселение Сибири и быт ее первых насельников». Примечательной чертой этого труда является пристальное внимание автора к хозяйственной жизни крестьянского населения Сибири, к уровню продуктивности сибирского земледелия; как и П.А. Словцов, П.Н. Буцинский проводит поуездный анализ экономических показателей. Интерес представляет также «Очерк колонизации Сибири» С.К. Патканова, в котором представлены помимо прочего личные впечатления автора о своих поездках по деревням Тобольской губернии в конце XIX в. Появление в XIX в. подобных произведений свидетельствовало о нарастающем внимании исследователей к экономической истории и хозяйственной проблематике, существенно раздвигая исследовательское поле.

В конце XIX в. существенно продвинулось вперед изучение Урала с сопредельными территориями. Решающее значение в этом имели труды пермских историков-краеведов А.А. Дмитриева и В.Н. Шишонко. Они оказались практически одними из последних историков, продолжавшими традиции так называемого «летописного» изложения исторического материала.

Уже в XIX в. в отечественной историографии наряду с исследованиями, отражающими общий совокупный ход развития общественных процессов в

рамках крупных территориальных образований на значительных хронологических отрезках (например, русская история в целом, история Сибири, «История Оренбургская» и т.п.), появляются труды проблемного характера. Внимание историков стали привлекать отдельные аспекты исторического процесса и локальные объекты (города, остроги, слободы, монастыри, локальные территории). Исследования эти были различны по научному уровню, степени обобщения исторического материала и научной значимости. Среди них мы отметим работы Н. Самойлова и F.C. Плотникова о Далматовском монастыре, Н.А. Абрамова о слободе Царево Городище, П. И. Соколова о развитии земледелия в Западной Сибири, Б.Н. Чичерина о местных органах власти в XVII в.

На рубеже XIX-XX вв. в отечественной историографии появляются и первые теоретические работы, посвященные процессам колонизации Сибири. Наиболее примечательными из них являются труды А.А. Кауфмана. Творческое наследие этого исследователя достаточно многообразно. В поле его интереса находились проблемы развития русской общины,. темпов и характера хозяйственного освоения сибирских территорий. Наибольший интерес для нас представляют его теоретические выводы об особенностях русской колонизации и ее емкости.

В целом можно констатировать, что в досоветский период развития отечественной исторической науки был накоплен значительный фактографический материал по истории Зауралья и Урало-Сибирского региона. В сферу исследовательского интереса попали не только общие характеристики процесса заселения и освоения края, но и отдельные аспекты этих процессов. Историки ввели в научный оборот значительный комплекс архивных монастырских, приказных, воеводских документов, определили даты основания слобод и острогов, сделали выводы об особенностях хозяйственного освоения сибирских и уральских земель. Были сделаны и некоторые обобщения теоретического характера.. Однако господство позитивистских представлений обусловило сосредоточенность историков, прежде всего, на историческом факте, вопросы теоретического и концептуального осмысления историко-событийного ряда оставались, как правило, на периферии исследовательского интереса. Но упрекать ученых XVШ-XIX вв. в этом было бы антиисторично. Благодаря указанной тенденции накопленный фактический материал до сих пор остается востребованным современным поколением историков.

В 20-30-е гг. XX в. отечественная историческая наука постепенно переходит на новую методологическую базу - марксистскую социологию. Но переход этот осуществился не сразу. 1920-е гг. ознаменованы крупным подъемом в развитии краеведения, имевшим две составляющие -исследовательский процесс и общественное движение. Сосредоточенность на истории локальной территории сугубо в фактографическом контексте, по всей видимости, было обусловлено общим кризисом отечественного исторического знания, связанного как раз с указанным методологическим переходом. Подъем же краеведения как общественного движения был связан с общим подъемом общественной активности, произошедшим в связи с революцией 1917 г.

Настоящим олицетворением «золотого» десятилетия отечественного краеведения стал В.П. Бирюков. Из огромного творческого наследия этого историка-краеведа мы выделим, прежде всего, его работы по истории Приисетья, Шадринского края, в которых впервые была опубликована наказная грамота на основание Шадринской слободы, получили освещение первые годы существования Далматовского монастыря. Одним из первых В.П. Бирюков провел историко-антропонимический анализ фамилий населения исетского края, подтверждавший тесную взаимосвязь между Зауральем и Поморьем. Близким по тематике и содержанию к трудам В. П. Бирюкова являются работы Н.М. Чернавского и Л.М. Каптерева. Однако краеведческий подъем 1920-х гт. был связан, в первую очередь, с деятельностью краеведов-любителей. Работ историков-профессионалов, посвященных освоению зауральских территорий, в это время выходило незначительное количество.

Новый этап в развитии отечественного сибиреведения начинается в послевоенное время. Количество исследований и публикаций по истории Сибири и Зауралья неизмеримо возросло, что определяет необходимость проблемно-хронологического анализа историографии. Указанный этап начался с публикации работ В.И. Шункова и СВ. Бахрушина. В четырехтомном собрании научных трудов последнего значительное место занимают работы ученого по Сибири. Первостепенное внимание СВ. Бахрушин уделил изучению путей проникновения первых русских переселенцев в Зауралье и деятельности тобольских воевод в XVII в. В отечественной историографии уже отмечалось, что СВ. Бахрушин преувеличивал роль частной инициативы в освоении Сибири и, прежде всего, промысловой деятельности, а земледельческое освоение являлось лишь условием вхождения сибирских территорий в состав России.

Заметным событием в развитии отечественного сибиреведения стали работы известного советского историка В.И. Шункова. На протяжении нескольких десятилетий именно он являлся ведущим специалистом в области изучения хозяйственного освоения Сибири и Зауралья. В.И. Шунков выделил пять земледельческих районов Сибири, сформировавшихся в основном уже в XVII в. - Верхотурско-Тобольский, Томско-Кузнецкий, Енисейский, Ленский и Забайкальско-Амурский. Анализ порайонной специфики хозяйственного освоения сибирских территорий дал возможность В.И. Шункову убедительно доказать ведущую роль именно земледелия в деле общего хозяйственного освоения Сибири. В противоположность мнению СВ. Бахрушина В.И. Шунков в своих работах проводил мысль, что земледельческое освоение было не только условием, но и необходимой основой вхождения сибирских территорий в состав России. Именно В.И. Шунков обосновал тезис, ставший господствующим в советской историографии, о преимущественно, мирном характере присоединения Сибири к России.

Важное значение в области историко-географических исследований Урало-Сибирского региона имели работы P.M. Кабо, Л.Е. Иофа, В.В. Покшишевского, в которых получили отражение пространственные параметры русской колонизации Урала и Сибири.

Существенный вклад в изучение Зауралья внес А.А. Кондрашенков. Первостепенное значение в его работах отводилось истории крестьянства, его роли в освоении и заселении Зауралья в XVII-XVTII вв. В поле научного зрения А.А. Кондрашенкова попали разнообразные аспекты жизни зауральского крестьянства, от хозяйственной деятельности до социальной борьбы. А.А. Кондрашенкову удалось уточнить даты основания многих зауральских слобод, в частности, он предложил свою оригинальную систему аргументов в пользу конкретной даты основания слободы Царево Городище. Однако мы считаем, что аргументация А.А. Кондрашенкова довольно противоречива, поэтому нами выдвинута собственная точка зрения по этой проблеме. Несмотря на то, что главным объектом исследований историка являлось крестьянство, в работах А.А. Кондрашенкова значительное внимание уделено другим вопросам истории Зауралья - военному противостоянию русских с кочевниками, монастырской колонизации, деятельности слободчиков и т.п. Именно работы А.А. Кондрашенкова стали отправной точкой в наших исследованиях.

В начале 1960-х гг. появилась статья Н.В. Устюгова «Основные черты русской колонизации Южного Зауралья в XVIII в.», в которой была предпринята попытка исследовать главные особенности процесса русского заселения Южного Зауралья. Автор изучил демографические процессы на территории Исетской провинции Оренбургской губернии. ,На наш ззгляд, при всей несомненной научной значимости этой статьи, Н.В. Устюгов неоправданно сузил как понятие колонизации, сведя его лишь к процессам заселения, так и «Южное Зауралье», не включив в его состав территорию Среднего Притоболья, что существенно ограничило значение выводов данной статьи. В 1965 г. появляется комплексное исследование по истории хозяйственного освоения и заселения Западной Сибири в XVIII в. М.М. Громыко. В рамках этой работы впервые объектом исследования стало крупное региональное образование (Западная Сибирь, а не весь сибирский субконтинент) в контексте экономического и демографического развития.

Развитие демографических процессов в Западной Сибири и Зауралье в XVIII в. получили отражение в работах А.Д. Колесникова. В его трудах получил подтверждение тезис о преобладании естественного прироста над механическим в Западной Сибири уже со второй четверти XVIII в. Поистине фундаментальными для исторической демографии являются исследования Я.Е. Водарского и В.М. Кабузана, в которых в том числе отражены основные тенденции роста народонаселения Сибири, Урала и Зауралья. Немаловажное значение в области историко-демографических исследований Зауралья имеют работы Н.Ф. Емельянова. Примыкают к исследованиям историко-демографического характера работы Н.А. Миненко о русской крестьянской семье в Сибири, на Урале и Зауралье, в которых автор исследовала широкий крут проблем, в том числе и демографического характера (населенность крестьянского двора, традиции семьи, уровень многодворности поселений и т.п.).

Важным событием в развитии отечественного сибири- и ураловедения стало появление книги А.А. Преображенского, посвященной сравнительно-

историческому анализу заселения и освоения Урала и Западной Сибири в конце XVI-начале XVIII в. В своем исследовании историк существенно расширил и углубил исторические представления о хозяйственном развитии ведущего хлебопроизводящего района Сибири - Верхотурско-Тобольского. Конкретно-исторический анализ земледельческого освоения зауральского региона, проведенный А.А. Преображенским, убедительно доказывает важное стратегическое значение Зауралья как ресурсной и транзитной территории.

Важное значение для понимания особенностей процесса хозяйственной адаптации к новым условиям переселенцев имеют исследования И.В. Власовой. Проблемам социально-экономического характера посвящена большая часть работ известного новосибирского историка О.Н. Вилкова. В своих исследованиях историк первостепенное внимание уделял торговым отношениям в Сибири в XVII в. Сплошной анализ тобольских таможенных книг позволил О.Н. Вилкову определить места товарного хлебопроизводства в Зауралье. Проблемы социально-экономических взаимосвязей, торговых отношений внутри- и межрегионального характера получили отражение в работах А.С. Черкасовой, B.C. Чернышова, Т.Е. Квецинской, в коллективной работе СВ. Голиковой, Н.А. Миненко и И.В. Побережникова. Социально-экономическая тематика также получила развитие в работах Т.С. Мамсик. В ее исследованиях по хозяйственному освоению и заселению Южной Сибири сформулированы основные закономерности колонизационных процессов, одним из которых является постоянное «забегание вперед» передовых отрядов переселенцев по отношению к основной линии колонизационного фронта. Т.С. Мамсик также отразила в своих работах тесные взаимосвязи Зауралья с другими территориями Сибири, тем самым показав роль этого региона как важного перевалочного пункта для переселенческого потока. Разным аспектам социально-экономического развития Урало-Сибирского региона посвяшены работы Н.А. Балюк, А.А. Лебедевой, С.С. Смирнова.

Закономерности миграционных процессов на Урале и сопредельных территорий получили отражение в исследованиях В.А. Оборина, Г.Н. Чагина, Ю. М. Тарасова.

Русская колонизация Зауралья сопровождалась острыми конфликтами с местным населением, поэтому проблемы межэтнических взаимодействий также стали предметом исследований историков. Истории башкирского народа, его контактам с русскими переселенцами посвящены работы Р.Г. Кузеева, М.В. Мурзабулатова, И.Г. Акманова, А.И. Акманова, У.Х. Рахматуллина, Р.З. Янгузина. Развитие казахского общества и его взаимодействия с Российской империей стали предметом исследований СЕ. Толыбекова, А. Сабырханова, К.К Абуева. А.Ю. Огурцов первостепенное внимание в своих работах уделил военно-инженерной политике России на юге Западной Сибири в связи с агрессивными действиями казахского батырства. Именно этот историк, пожалуй, был первым в новейшей историографии, кто поставил под сомнение тезис о преимущественно мирном характере присоединения Сибири к России. Эту линию продолжил в своих исследованиях А.С Зуев. Военная

конфронтация с кучумовичами и калмыками получила отражение в исследованиях В.Д. Пузанова и Е.В. Вершинина.

При изучении Зауралья невозможно обойти вниманием творческую деятельность курганских историков 1990-х гг. Мы выделим работы комплексного характера, посвященные истории Зауралья. В трудах Н.Ф. Емельянова получили отражение демографические и социально-экономические процессы. В.В. Пундани сосредоточил свое внимание на анализе развития государственной деревни Урала, Западной Сибири и Зауралья в XVШ-XIX вв. В.В. Менщиков, Г.Г. Павлуцких и В.А. Никитин в трех монографиях проследили процесс колонизации Южного Зауралья в. XVII-XDC вв. Эвристически плодотворными выглядят исследования В.В. Пестерева по использованию информационной теории в конкретно-историческом изучении процессов русской колонизации.

Интерес к вопросам колонизации Урало-Сибирских территорий проявляла и зарубежная историография. Наиболее активно эти проблемы изучались англоамериканскими историками. Наиболее значительный вклад внесли Дж. Форсайт, А. Вуд, М. Ривкин, В. Брюс Линкольн, Д, Коллинз, Б. Дмитришин, Г. Хаттенбах, Ф. Толдер, Д. Бэддли, Р. Кернер, Дж. Лантцеф, Т. Армстронг, Дж. Гибсон, Дж. Ленсен, Р. Фишер. В целом можно отметить, что западная историография сосредоточена преимущественно на общих вопросах присоединения Сибири, роли пушной торговли, этнокультурных взаимодействиях, заостряет внимание на исторической судьбе «малых» народов сибирского субконтинента. Подавляющая часть англоязычных авторов придерживается концепции завоевания азиатских территорий.

Таким образом, за многолетний период изысканий накоплен значительный комплекс фактического материала по истории Зауралья, апробированы разнообразные подходы в изучении источниковой базы. Сделаны выводы о характере русской колонизации урало-сибирских территорий. Однако, в историографии, безусловно, имеются существенные лакуны, которые и определяют необходимость нашего исследования. Во-первых, до сих пор не предпринимались попытки определить границы зауральского региона, имеющего историко-географическии характер. Использование этого термина в большинстве исследований, как правило, носило крайне неопределенный характер. Во-вторых, в работах, попавших в сферу нашего внимания, отсутствует комплексность в исследованиях колонизации Зауралья. Преимущественно историки изучали демографическую, военно-политическую, этнокультурную или социально-экономическую составляющие по отдельности указанного процесса. В-третьих, существование различных оценок характера колонизации, особенно в региональном контексте, требует дополнительного обращения к этой проблеме и выработки собственной позиции. И, наконец, в-четвертых, региональные исследования требуют, на наш взгляд, особых методологических подходов, не использовавшихся раньше ввиду совершенно определенной идеологической ситуации. Подавляющая часть исследований советской эпохи были сделаны на базе марксистской социологии, но, нисколько не умаляя безусловных достижений советской историографии, мы считаем, что

использование нового методологического инструментария позволит обогатить историческое знание, создать новые исторические образы прошлого.

Вторая глава «Факторы регионального развития Зауралья» состоит из двух параграфов. В первом - «Природно-географическая среда (вмещающий ландшафт)» дается подробная характеристика пространственно-географических, ландшафтных, почвенных условий Зауралья.

С физико-географической точки зрения территория Зауралья расположена на одной из крупнейших равнин мира - Западно-Сибирской. Как отмечают географы, на территории Западно-Сибирской равнины отчетливо выявляется геоморфологическая зональность. Имеет место и географическая зональность, она имеет ярко выраженный широтный характер по отношению ко всем компонентам природы, которые сформировались в послеледниковое время: климат, почвы, растительность, водные ресурсы, животный мир. Их сочетание, взаимосвязь и взаимообусловленность создают широтные географические зоны. Природные зоны Западно-Сибирской равнины являются частью географических зон, простирающихся через всю территорию Евразии с запада на восток, и сохраняют общие их черты. Но благодаря местным природным условиям: (равнинности, широко развитым глинисто-песчаным отложениям с горизонтальным залеганием, климату с переходными чертами между умеренно континентальной Русской равниной и континентальной Сибирью, 'сильной заболоченности, особой истории развития территории в доледниковое и ледниковое время) зоны Западно-Сибирской низменности имеют свои особенности. Так, например, подзона смешанных лесов Русской равнины простираются на восток только до Урала. Дубовая лесостепь Русской равнины за Урал не переходит. Для Западной Сибири характерна осииово-березовая лесостепь.

Реки на протяжении столетий играли роль важнейших коммуникаций, а также выступали в качестве организующих пространство той или иной территории конструкций. Таковой для-Зауралья стала система реки Тобол. Отметим также, что главным первоначальным речным путем проникновения русских в Сибирь был приток Тобола река Тура с со своими притоками. Особенностью речной системы Тобола является то, что наиболее крупные притоки находятся с левой стороны, что определяется пространственным расположением реки по отношению к Уральским горам, с которых и стекают подавляющее большинство левых притоков Тобола. С правой стороны количество притоков значительно меньше. Кстати, это стало одним из важнейших факторов заселения Зауралья - первоначально заселялась как раз западная часть Зауралья, по западным, левым притокам Тобола. Так называемое Затоболье (территория по восточному, правому, берегу Тобола) длительное время оставалось явно выраженной периферией региона, входя в состав Ишимской лесостепной ландшафтной провинции.

Из всех природных условий наиболее влияющими на хозяйственную деятельность русских переселенцев стали почвенные характеристики. Наиболее плодородными, как известно, являются черноземные почвы. Так в Приисетье они составляли до 45% всех почв. В период русской колонизации уральских и

сибирских земель природные условия были предметом внимания и анализа индивидуального и общественного сознания. В писцовых и дозорных книгах XVI-XVII вв. описывалось качество земли. Земля делилась на «худую», «среднюю» и «добрую». По мнению В.А. Оборина, ссылающегося на И.В. Комара, «в Зауралье «худая» земля совпадает с подзолами и песчаными, средняя - с торфяно- и подзолисто-болотными и серыми лесными, а добрая - с выщелоченными и оподзоленными черноземами и луговочерноземными почвами».

Таким образом, характер природно-географической среды, ее конкретные характеристики довольно существенно должны были определить характер хозяйственной деятельности местного населения. Территория Зауралья обладала всеми признаками так называемого «вмещающего ландшафта», так как обладала внутренним природным единством. Если до прихода русских территория могла быть использована как угодья для кочевого и полукочевого хозяйствования, то с XVII в. она стала использоваться как преимущественно земледельческая.

Во втором параграфе «Этнополитический и военный факторы»

анализируется этническая структура (населения Зауралья в период русской колонизации и военная ситуация в связи с этим процессом.

К моменту прихода русских Зауралье являлось составной частью Сибирского ханства. Ведущим, политически господствующим этносом здесь являлись сибирские татары. Как отмечает В.А. Оборин, «в XIV-XV вв. началась сначала стихийная, а затем и регулированная миграция в лесостепное и лесное Зауралье сибирских татар, осваивавших плодородные земли по Исети, Пышме, нижнему и среднему течению р. Туры». В северной, лесной части Зауралья проживали финно-угорские народы. - ханты и манси. В западной части Зауралья, то есть непосредственно прилегающей к Уральским горам, проживали башкиры, которые с середины XVII в. усиливают свой натиск на восток, приведший к столкновениям с русскими поселенцами. С конца XVII в. в Зауралье начинают вторгаться киргиз-кайсаки (казахи), а в начале данного века серьезным препятствием для русской колонизации стали калмыки-торгоуты, кочевавшие в южных пределах региона вплоть до XVIII в. Принципиально калмыцкая угроза начинает исчезать с 1640-1660-х гг., когда калмыки из Зауралья начинают уходить на восток в Джунгарию и на запад в прикаспийские степи.

Опасность для русских поселений помимо калмыков в первой половине XVII в. представляли потомки хана Кучума. Е. Вершинин задает вопрос: «Претендовали ли потомки Кучума на утраченное отцом наследство?» и дает на него ответ: «Возможно, но вот реальных сил вернуть его у них не было. Кочевые юрты отдельных царевичей редко превышали одну-две сотни мужчин. И. тем не менее, в течение полувека Кучумовичи являлись серьезным-дестабилизирующим фактором на южных границах от Уфы до Томска». Видимо, можно согласиться с тем. что у Кучумовичей действительно не было реальных возможностей возродить Сибирское ханство. Но сам же Е. Вершинин признает, что наследники Кучума создавали серьезные препятствия для

русской колонизации на довольно значительной территории. Это, прежде всего, объяснялось тем, что царевичи могли стать консолидирующей силой всего кочевого мира, противостояшего русским в контактной зоне Зауралья, да и всей Южной Сибири в целом. «В своей антирусской политике Кучумовичи старались - и небезуспешно - использовать военные силы ногаев и калмыков. Отдельные ногайские мурзы и беки, несмотря на отдаленность кочевий, время от времени участвовали в грабительских набегах царевичей». В 1649-1651 гг. были совершены набеги кучумовичей и калмыков на русские поселения по р. Исеть, была сожжена Исетская пустынь (Далматовский монастырь). Только после построения в середине XVII в. в Зауралье крупных острогов, прежде всего, в Приисетье, а также успехов крестьянской колонизации, совершать набеги степнякам становится все труднее. Кучумовичи все в меньшей степени воспринимаются аборигенным населением как возможные претенденты на обладание верховной властью в Зауралье и во всей Сибири. Происходит и своеобразное «распыление» этого некогда могущественного клана. Некоторые из них окончательно переходят на русскую службу, другие породнились с калмыцкими тайшами и постепенно растворились в иной этнической среде.

Таким образом, южная часть Зауралья в первой половине XVII в. хотя и входила в сферу интересов Российского государства, но еще не стала зоной активной русской колонизации. Эта территория была своего рода «буферной» зоной между освоенными районами Зауралья и территорией основных кочевий калмыков, кучумовичей и чуть дальше - ногайских татар.

Во второй половине XVII в. в Зауралье происходят изменения в системе межэтнических отношений. На первый план в отношениях с русскими переселенцами выходят взаимоотношения с башкирами и киргиз-кайсаками (казахами). Башкирское население начинает постепенно перемещаться на восток, начинается башкирская колонизация Зауралья. Эти обстоятельства имели важные последствия для значительного изменения военно-политической ситуации в Зауралье вплоть до конца XVIII в. Теперь российское правительство отходит от политики покровительства в отношении башкир (хотя и не последовательно), так как калмыки вскоре перестают быть серьезным противником, а затем и откочевывают в прикаспийские степи и на восток, и потребность в союзниках отпадает сама собой. Башкиры же в это время стали вести практически полуоседлое хозяйство, проникновение в Зауралье же способствовало воспроизводству полукочевых элементов в образе жизни башкир-мигрантов, именно зауральские башкиры максимально долго сохраняли полукочевой образ жизни. Это начинало создавать серьезные помехи для хозяйственного освоения этой территорий русскими. Возникло два встречных колонизационных потока - башкирский с запада и русский с севера.

В 1662-1664 гг. вспыхнуло первое крупное башкирское восстание. Первоначально нападению подверглись Катайский острог, Ирбитская слобода и Далматовский монастырь. Катайский острог осаждался четыре дня, но так и не был взят. Под Далматовским монастырем были сожжены все деревни, женщины и дети были уведены в плен, многие были убиты, был угнан весь домашний скот. В восстании принимали участие не только башкиры, но и

примкнувшие к ним татары и вогулы. Следующие крупные военные столкновения башкир с русскими относятся к 1665-1667 гг., а затем к 1680-1685 гг. В это время нападения совершались уже на новые слободы в Среднем Притоболье.

Ухудшение военно-политической ситуации, связанное с началом массовых башкирских восстаний, потребовало от русских властей обратить более пристальное внимание на защиту русских поселений. В период воеводства П.И. Годунова (1667-1670 гг.) была предпринята первая попытка создать единую линию оборонительных сооружений в Зауралье. Она должна была Начинаться при впадении речки Тарханки в Тобол Тарханским острогом, затем 'через Ялуторовский острог вверх по Исети располагались Исетский: острог, Шадринская слобода, Далматовский монастырь, Катайский острог. В каждом из указанных пунктов должны были размешаться воинские силы в размере от полуроты до роты драгун.

В 1690-х гг. в пределах Зауралья появляется еще один грозный соперник русских поселенцев - киргиз-кайсаки (казахи). Их кочевья подошли вплотную к русским поселениям на юге региона. Приход новых кочевников не мог не отразиться в документальных источниках, например, в летописях. Эти первые набеги запомнились русским поселенцам надолго. Так в ответах на анкету Г.Ф. Миллера в 1741 г. жители слободы Царево Городище (в частности, деревни Шкоцкой) вспоминали не только ближайшие разорения 30-х гг. XVIII в., но и набеги 1695 г.

На рубеже XVII-XVIП вв. русская колонизация обеспечила формирование в регионе устойчивой зоны компактного русского населения. Но вся первая половина XVIII в. отмечена достаточно ожесточенными столкновениями русских с кочевниками. В 1704-1711 гг. в Башкирии вновь вспыхнуло крупное восстание, захватившее и Зауралье. В рамках только одного 1708 года с июня по сентябрь в рамках изучаемого региона произошло 87 столкновений башкир с русскими. С 1709 г. по 1711 г. нападению подвергались Крутихинская, Красномысская слободы, Катайский острог, Далматовский монастырь. Отмечены военными столкновениями и 1720-е гг., а в мае-июне 1736 г. нападения башкир приняли массовый характер. Вооруженный конфликт охватил территорию полосой от Среднего Притоболья до верховьев р. Исеть.

Активизация военного противостояния башкирского населения была, прежде всего, связана в это время с ущемлением вотчинных прав башкир на свои земли в связи с активным горнозаводским строительством на Урале. Это вызвало в свою очередь усиление колонизационного натиска башкирского населения на территорию Зауралья. Теперь, в отличие от XVII в., башкирские набеги вплотную охватывают и Притоболье. Вопрос о владении землей стал одним из центральных в XVIII в., он был одним из главных мотивов башкирских восстаний. Так, в мае 1709 г. во время нападения на Крутихинскую слободу один из предводителей восставших подъезжал к стенам острога и кричал русским: «То де все наша земля Башкирская». Необходимо отметить еше одно важное обстоятельство, которое неизбежно должно было приводить к конфликту двух сторон в межэтнических взаимодействиях. Это различное

понимание одних и тех же терминов, прежде всего, касающиеся властных отношений, что было связано с разным уровнем политической культуры. Р.Г. Кузеев отмечает, что «стремление подойти к коренным народам Сибири с мерками русского общества XVII в., непонимание особого менталитета туземцев было, пожалуй, слабой стороной... системы взаимоотношений представителей российской государственности с сибирскими автохтонами», и далее - «разное понимание характера присоединения со стороны царского правительства (подданство) и со стороны башкир («свободный вассалитет») стало центральным моментом дальнейшего взаимодействия двух сторон». Это как раз и приводило к периодическому нарушению политического равновесия. В целом в XVII в., по словам того же Р.Г. Кузеева, в отношении башкирского населения «Москва осуществляла своеобразный российский вариант политики функционализма (активно используя местные родоплеменные структуры, влияние элит и т.д.)». Но уже с XVIII в. «политика России... круто меняется в сторону прямого, военного осуществления целей социально-политической интеграции».

Несмотря на безусловные успехи русской колонизации края в первой половине XVIII в., русской администрации так и не удалось создать мирные условия жизни в регионе. Зауралье оставалось зоной постоянных столкновений с башкирским и киргиз-кайсацким населением. Все это требовало более эффективных действий. Таковыми стали действия по наращиванию воинских ресурсов в регионе. Одну из центральных ролей в этом деле сыграл в середине XVIII в. расквартированный в зауральских слободах и острогах Сибирский драгунский полк. Однако какими бы крупными ни были профессиональные воинские формирования, большинство населения в Зауралье составляло крестьянство. В отечественной историографии уже давно закрепилось устойчивое выражение «мирная крестьянская колонизация». Хотя с точки зрения функциональных целей этой части русской колонизации деятельность крестьян-переселенцев по освоению территорий, безусловно, являлась мирной деятельностью, но повседневная жизнь на так называемом «фронтире», в зоне постоянных конфликтов, неизбежно накладывала отпечаток, причем далеко «не мирный», на образ жизни русских крестьян в Зауралье. Крестьяне не только пассивно оборонялись от набегов, но и с оружием в руках активно добивались права на освоение и заселение новых земель. Сохранение военной опасности в первой половине XVIII в. продолжало требовать от крестьян быть готовыми к военным опасностям «фронтирной» (пограничной) жизни. Русская администрация специально обращала внимание на необходимость крестьянскому населению быть готовым к участию в боевых действиях. Так, в Указе от 24 августа 1723 г. говорилось: «... чтобы во всех Тобольского уезду острогах и слободах всякого чина людей от внезапного приходу воинских людей Казачьи Орды и Башкирцов жили с великим опасением и осторожностью и ко обороне имели ружье, как огненное, так и острое...». Чреватая постоянной военной опасностью повседневная жизнь русских поселенцев заставляла крестьян самим, без специальных решений администрации, обзаводиться собственным оружием. В 1748-1749 гг.

командующий сибирскими войсками генерал Киндерман, выясняя воинские ресурсы Западной Сибири, приказал в первую очередь переписать крестьянское мужское население в возрасте от 16 до 50 лет, количество дворов в селениях, а также наличное огнестрельное оружие, имевшееся у крестьян. Пр данным этой переписи, крестьяне имели следующее количество огнестрельного оружия: Тебеняцкая слобода - 32 единицы, Солтосарайская - 16 единиц, Иковская - 106 единиц, Царево Городище - 154 единицы, Утятская - 123 единицы, Белозерская - 93 единицы, Верх-Суерская - 56 единиц, Усть-Суерская - 117 единиц. Таким образом, в восьми зауральских слободах у крестьян имелось 697 стволов огнестрельного оружия.

Русская администрация не могла смириться с наличием постоянной военной угрозы по всему югу Сибири, понимая заключенные соглашения с казахскими правителями как отношения подданства. Поэтому борьба с агрессивными действиями казахского батырства до построения пограничной линии сводилась к мерам, изложенным в Указе от 6 ноября 1749 г.: «... если казахские батыры уведут людей, угонят скот или совершат грабежи, то в таком случае нужно писать хану с требованием возвращения людей и скота с возмещением убытков. Если же поблизости нет хана, то можно принять ответные меры». Только строительство пограничных линий могло как-то сдержать натиск, кочевников. В условиях лесостепи это стало достаточно эффективной мерой обороны. Важнейшее значение в снижении уровня военной опасности в Зауралье имела так называемая Пресногорьковская сторожевая линия.

Однако в последнее время в ряде исследований современных казахстанских историков указанные меры русской администрации рассматриваются как проявление активной колониальной политики, например, в работах К. К. Абуева. Но наш анализ показывает, что подобная оценка является все-таки односторонней. Нисколько не сомневаясь в колониальных устремлениях российской политики в указанное время, мы должны видеть и вынужденность строительства подобных пограничных линий. Полагаем, что в отсутствии постоянных набегов казахов на русские поселения в Зауралье российские власти навряд ли стали бы затевать столь дорогостоящие проекты. Другое дело, что и строительство русских поселений в степи и лесостепи могло рассматриваться казахами как посягательство на свои жизненные интересы. Поэтому в очередной раз мы убеждаемся в том, что исторической реальности наиболее адекватно соответствуют неоднозначные, более сложные, порою более противоречивые, оценки и суждения.

Только к 1780-м гг. произошла военно-политическая стабилизация в Зауралье. С этого времени начинается процесс исключительно мирного развития региона, не отягощенного военной опасностью извне или наличием внутренней этнополитичсской опасности.

Третья глава «Демографическое развитие Зауралья» состоит из четырех параграфов.

В первом параграфе «Места выхода переселенцев» были выявлены и подверглись анализу основные пути миграций переселенцев в Зауралье.

В литературе уже достаточно давно утвердилось мнение, и вполне обоснованное, о преобладающей роли Поморья и всей Северной Руси в заселении сибирских территорий. Не является в этом смысле исключением и Зауралье. Однако постараемся выяснить этот вопрос более подробно.

Одной из первых в исследуемом регионе была перепись 1668/69 гг. ряда приисетских духовных вотчин (Далматов монастырь, Кодская заимка, Архангельская заимка, Рафаилов монастырь). Дня большей детальности анализа разделим данные этой переписи по местам выхода переселенцев. Мы выделили четыре основных региона, обладавших внутренней экономической, природно-географической и социальной целостностью. Это Поморье, Предуралье (Прикамье), Центральная Россия и непосредственно само Зауралье. Выделение последнего обусловлено стремлением проанализировать и внутренние региональные миграции. Среди переселенцев из Поморья существенно преобладают выходцы из Устюга Великого, затем идут переселенцы с Ваги. Примечательно, что подобное распределение было характерно и для некоторых других сибирских территорий. Переселенцы из этих двух поморских центров в церковно-монастырских вотчинах Приисетья составили 51,9%. Более половины переселенцев из Предуралья дал Кунгур, что может, в частности, свидетельствовать о важности этого центра как перевалочного, транзитного пункта. А также, что, по всей видимости, более важно, Кунгур из всех указанных населенных пунктов был максимально приближен к Зауралью. Наибольшее количество переселенцев из самого Зауралья принял наиболее продвинутый вглубь Сибири Рафайлов монастырь. А дали наибольшее количество переселенцев самые западные районы Зауралья. Далматовский монастырь, как наиболее близко расположенный к Европейской России, принял максимальное количество переселенцев из Центральной России. Чем дальше расположено место выхода переселенца (Подмосковье), тем меньше количество новоприходцев, и наоборот (Мензели). Итак, места выхода переселенцев в духовно-монастырские вотчины Приисетья по данным рассмотренной переписи распределяются следующим образом: Предуралье - 56 человек. Поморье - 51, Зауралье - 48, Центральная Россия - 6. Отметим, что в количественных показателях Поморье и Предуралье вполне сопоставимы.

Для сравнения обратимся к данным 1680 г. по Верхотурскому уезду. В отличие от данных по церковно-монастырским вотчинам Приисетья, в целом по Верхотурскому уезду среди выходцев из Предуралья преобладали выходцы из северной части Прикамья - Соликамского и Чердынского уездов. Представители Кунгура и других более южных территорий занимают последние места. В данном случае, по всей видимости, вновь важнейшую роль играет пространственно-географический фактор. Преобладающим направлением миграций является широтноориентированное, или приближающееся к нему. Выходцы из Кунгурского уезда предпочитали переселяться в более южные и плодородные места Зауралья. Население же северных Соликамского и Чердынского уездов перемещались в рамках привычной для них природно-географической зоны по направлению к восточным склонам Урала, большую часть которых занимал как раз

Верхотурский уезд. Всего переписью Л. Посконина 1680 г. в Верхотурском уезде было зафиксировано 957 переселенцев, из них на Поморье приходилось 52,9%, на Предуралье - 39,1%, на Центральную Россию и Поволжье -5,5%, на Зауралье - 2,5%. Эти обобщенные данные несколько расходятся с данными по отдельным населенным пунктам, причем находящимися южнее (Приисетье) в пределах Тобольского уезда. Незначительная доля внутрирегиональных переселений объясняется значительным территориальным охватом анализа, в пределах Верхотурского уезда внутриуездные миграции, не учитывались. Естественно, что подобные данные по отдельным населенным пунктам дают более подробную информацию по внутрирегиональным миграциям.

Пространственная близость Приисетья к более заселенной, южной, части Предуралья по сравнению с основной частью Верхотурского уезда определило более важную роль именно Предуралья в заселении Зауралья, прежде всего его южной части. С этим утверждением вполне корреспондируется информация 1698-99 гг. по Чусовской слободе, среди переселенцев существенно преобладали выходцы из Кунгурского уезда, а затем шли поморцы. Отмеченная нами значительная роль Предуралья в процессе заселения Зауралья доказывает глубокую историческую взаимосвязь между этими регионами. Данная взаимосвязь не могла не сказаться и на особенностях, в частности, демографического развития этих территорий.

Проведенный нами анализ по предуральским уездам в XVII в. показывает значительную роль внутрирегиональных миграций, порой превышающих по количественным показателям внешнюю миграцию населения, в частности из Поморья. Это существенно отличает данный регион от Зауралья в этот исторический период. Изучаемый нами регион на протяжении всего XVII в. являлся активно осваиваемой и заселяемой территорией и внутрирегиональные перемещения населения со всей очевидностью не могли быть преобладающими над внешними. Еще одно важное наблюдение. Во второй половине XVII в. становится вполне заметным главный поток переселений внутри Предуральского региона — с севера на юг. Если в конце XVI в., как мы отмечали выше, наиболее населенными являлись северные уезды — Чердынский и Соликамский, то через столетие наиболее плотно заселенными стали Кунгурский уезд и территория вокруг Новоникольской (Осинской) слободы. Интересно, что еще для дорусского периода заселения Предуралья В.А. Оборин отмечал, что «основными направлениями миграций было встречное движение по рекам: с юга на север и с севера на юг - по Каме и Оби с их притоками. Меньшее значение имели широтные перемещения с запада на восток и с востока на запад». И далее: «Переселение с севера на юг преобладало на обоих склонах Урала». Данное утверждение оказывается справедливым как для русской колонизации Предуралья, так и Зауралья. Первоначально русские переселенцы из Поморья на ранних этапах заселяли север данных регионов, а затем население постепенно как бы «сползало» в южном направлении, а для Зауралья было еше характерным активное перемещение в его южную часть населения из южных районов Предуралья (Кунгур). Немаловажную, если не

определяющую, роль в этом играло наличие соответствующих водных путей проникновения на восточный склон Уральских гор.

Безусловный интерес представляет собой информация о том, какие конкретные места тех или иных территорий дали наибольшее количество переселенцев. Мы вновь обратимся к уже рассмотренным нами данным XVII в. по приисетским слободам и церковно-монастырским вотчинам и Верхотурскому уезду. Итак, безусловным лидером для Зауралья стал Важский уезд, из которого прибыло 315 переселенцев. На втором месте находится Кунгурский уезд - 189 человек, затем идет Соликамский - 175 человек, Устюжский уезд занимает четвертое место - 168 переселенцев, и, наконец, на пятой позиции находится Чердынский уезд - 95 человек. Как видим, подобный количественный расклад лишний раз подтверждает наши предшествующие выводы о значительной роли Предуралья в заселении Зауралья.

Во втором параграфе «Пространственные параметры русской колонизации Зауралья» отмечается, что с точки зрения пространственного распространения миграционного потока русских можно сказать следующее -восточная ориентация рек обусловила первоначальное продвижение русских по течению этих рек по направлению к р. Тобол. Продвижение же вверх по р. Тобол затруднялось сложной военно-политической ситуацией. С точки зрения колонизации Сибири как макроисторического процесса южная часть Зауралья находилась как бы на периферии основного колонизационного потока. Это подтверждает вывод В.В. Покшишевского о характере колонизационных процессов, как во всей России, так и в Сибири: «Русское движение как бы скользило по касательной «вдоль» лесостепи и степи, и незначительное проникновение на юг влялось пока лишь слабым, вторичным отражением движения на восток». Однако, с точки зрения регионального масштаба рассмотрения колонизационного процесса в рамках Зауралья, в сравнении с прилегающей территорией Предуралья картина оказывается несколько иной, перед нами предстает другой образ исторической действительности, более точно описанный В.А Обориным - о преобладании меридиональных миграций по обе стороны Урала. В Зауралье, по нашим данным, также преобладающим было направление миграционных движений русского населения с севера на юг. Поэтому для данного региона именно южное направление было первичным, а движение на восток, выражаясь словами В.В. Покшишевского, «вторичным отражением» первого.

Анализ времени основания наиболее крупных зауральских слобод достаточно убедительно свидетельствует о том, что значительная часть наиболее крупных и важных населенных пунктов Зауралья была основана уже в XVII в. Это дает нам возможность уточнить утверждение Я.Е. Водарского о значительном росте сибирского населения на рубеже XVII-XVШ веков: «Большое увеличение численности населения (Сибири. - В. М.) с последней четверти XVII века по 1710 год должно быть поставлено в связь со значительной убылью населения за этот же период в Европейской России. Бежали, главным образом, в первое десятилетие XVIII века, то есть после начала войны и вызванных ею тягот». Не отрицая общую правоту данного

утверждения, заметим, что этот тезис отражает макроисторический аспект демографических процессов в России и в Сибири. В связи с этим уместно вновь вспомнить тезис Б.Н. Миронова о существовании в массовом крестьянском сознании так называемой миграционной парадигмы.. Стремление уйти от неправедной «новизны», как важная составляющая этой парадигмы, вполне вписывается в ситуацию начала активной модернизации, начавшейся с XVIII в. В результате - массовый уход населения из Европейской России.

Возвращаясь к тезису Я.Е. Водарского о значительном росте населения в Сибири на рубеже XVII-XVIП вв., отметим, что если мы обратимся к региональному масштабу исторического видения, то перед нами может возникнуть иной образ исторической действительности. Не менее значимыми, чем начало XVIП в., для Зауралья в процессе механического прироста населения стали 1680-е гг. Одной из причин этого было состояние межэтнических взаимоотношений в этот период в Зауралье. Как отмечает В.Д. Пузанов, «доминирующая тенденция русско-калмыцкого сближения (особенно с 50-60-х гг. XVII в.) стала своеобразным внешним прикрытием русской колонизации Зауралья, что и обусловило возможность ее очень быстрых темпов в 50-80-х гг. XVII в.».

Можно сконструировать следующую модель формирования слободских территориальных структур Зауралья. Первоначально основывалось укрепленное поселение (острог, слобода, монастырь), а затем иногда вокруг по концентрической траектории или по направлению к югу возникали новые поселения (села и деревни), основателями которых были выходцы из этой слободы, острога или монастыря, причем обязательно формально связанные с ними, откуда были отпущены с разрешения местной администрации. Центры слобод становились своеобразными перевалочными пунктами в процессе внутренней и внешней колонизации. В результате складывалась определенная микротерриториальная целостность, имевшая административно-территориальный характер. Данная территориальная единица в итоге может быть нами охарактеризована как структурная, иерархичная, целостная и относительно автономная, что придает ей определенный системный характер.

Принципиально важным вопросом в рамках регионального анализа процесса русской колонизации отдельных зауральских территорий является то. когда конкретно были основаны те или иные населенные пункты. В первую очередь это касается наиболее важных центров (экономической, военно-оборонительной и тому подобной значимости). Одним из таких центров являлось Царево Городище, очень быстро ставшее главным центром Среднего Притоболья. До сих пор внятного ответа на вопрос о дате основания этого населенного пункта нет. Тем не менее, в разное время различные исследователи на основании исключительно косвенных данных предлагали свои варианты датировки основания слободы. Это 1596 г., 1616 г., 1633 г., 1639 г., 1663 г. Но. к сожалению, в подавляющем большинстве авторы не удосуживались указывать источники, на которых они основывали свои выводы. Первыми исследователями, кто решил окончательно разобраться с этой проблемой, были курганские историки А.А.Кондрашенков и Н.А.Лапин. В начале 1960-х гг. они

попытались обосновать наиболее приемлемую дату основания. Это 1662 г. Однако, на наш взгляд, более глубокий источниковедческий анализ приводимых Н.А.Лапиным и А.А.Кондрашенковым - документов показывает ошибочность выводов этих исследователей. В отписке верхотурского воеводы Камынина тобольскому воеводе князю Хилкову, на которую ссылаются исследователи, действительно говорится о новой слободе Царево Городище в 1662 году, однако здесь речь идет совсем о другом населенном пункте, не на Тоболе, а на Исети! С исетским Царевым Городищем мы вновь встречаемся в материалах 1668 г. по делу Юрия Малечкина: «... в прошлом во 170-м году (1662 г. - В.М.)... велено Юшку Соловью в Тобольском уезде по Иссте реке на. Царево Городище слободу строить и крестьян призывать и вольных гулящих людей...».

Наши изыскания позволяют создать более логичную и внутренне не противоречивую картину проникновения русского колонизационного потока на юг Зауралья. В 1660-х и даже в начале 1670-х гг., когда река Исеть и пограничные укрепления по ней (Исетская пограничная линия П.И. Годунова) являлись передовой линией продвижения русских на юге Зауралья, появление более или менее крупных населенных пунктов южнее было практически невозможно. Об этом довольно красноречиво свидетельствует неудачная попытка основания в 1672 г. Утятской слободы (сделать это удалось в 1680 г.). Лишь в 1678-1680 гг. с почти одновременным основанием в Среднем Притоболье четырех слобод - Белозерской, Иковской, Царева Городища и Утятской - данная территория становится неотъемлемой частью русской зауральской поселенческой системы.

Периферией Зауралья к началу XVIII в. являлась юго-западная территория, еще слабо освоенная. Активное заселение этой территории начинается в 30-е гг. XVIII в., прежде всего, это связано с образованием Исетской провинции в 1737 г. В 1740-50-х гг. возникает еще ряд слобод в юго-западном районе Зауралья. Это Куртамышская, Таловская и Каминская слободы. Далее возникает еще ряд слобод. Это - Нижнеувельская (Ильинская) - 1751 г., Верхнеувельская - 1752 г., Кундравинская - 1755 г., Кочердыкская - 1782 г. Своеобразной естественной южной границей Зауралья, отделяющей его от степей Казахстана, был приток Тобола река Уй. По течению этой реки в 1740-е гг. появился целый ряд казачьих поселений, бывших до построения Пресногорьковской сторожевой линии живым заслоном от набегов кочевников (киргиз-кайсаков). Основная масса этих станиц была основана в 1743 г. Это были поселки Озерный и Кочердыкский, Луговой, Крутоярский, Березовский, Подгорный, Кидышевский, Ахуновский, станицы Усть-Уйская, Ключевская и Степная.

Проведенный нами анализ позволяет сделать выводы о типологии заселения Зауралья в рассматриваемый период. Исходя из особенностей приспособления человека к среде обитания и влияния физико-географических условий на топографию поселений, принято выделять два типа заселения -речной и водораздельный. Что касается прибрежно-речного типа, то он является древнейшим. Для большинства переселенцев из Северной Руси он являлся наиболее традиционным. Первоначально и для Зауралья он был

преобладающим. Но по мере хозяйственного освоения и стабилизации военно-политической ситуации все более заметным становится водораздельный тип заселения. Зауралье в этом отношении существенно отличалось от соседних регионов (Урала и Предуралья), где максимальная доля поселений водораздельного типа составляла не более четверти от числа всех населенных пунктов. По данным Г.Н. Чагина в XVIII в. в Шадринском уезде 45,3% всех поселений было водораздельного типа. В итоге, в Зауралье сложилась такая поселенческая структура, при которой максимальная отдаленность одного поселения от другого в XVIII в. была не больше 12 верст.

Таким образом, можно утверждать, что к 1780-м гг. в целом сформировалась пространственная структура региона со своими специфическими особенностями.

В третьем параграфе «Количественные параметры русской колонизации Зауралья» подвергнуты анализу, прежде всего, количественные характеристики процесса движения населения.

Мы уже говорили о феномене демографического развития России на рубеже XVII-XVIП вв., подмеченном Я.Е. Водарским - значительное сокращение населения в Европейской России при одновременном увеличении населения в Сибири. Об этом красноречиво свидетельствуют данные по некоторым зауральским слободам: с 1686 по 1710 гг. число крестьянских дворов увеличилось по слободе Царево Городище в 5,5 раза, по Усть-Суерской - в 35 раз, по Белозерской - в 41 раз. За 14 лет такое увеличение могло произойти только за счет механического прироста, тем более, что в этот период в крестьянской среде существовала тенденция объединяться в один двор несколькими семьями с целью сокращения налоговых выплат, ввиду существования подворного налогообложения. Об этом убедительно говорят данные переписи 1710 г. По Крутихинской слободе в среднем на один крестьянский двор приходилось 9,6 человек. Чуть меньший показатель по Белозерской слободе - 8,04 человека на один двор и по Цареву Городищу - 7,11 человека на двор. Под одной крышей, в рамках одного двора собиралось по несколько семей, как родственных между собой, так и не имевших никаких родственных связей - различные подворники из числа бобылей, пришлых и «гулящих» людей.

Определение абсолютных количественных показателей населения исследуемого региона в XVII-начале XVШ в. является делом весьма сложным ввиду отсутствия достаточного количества источников и их репрезентативности. Значительно легче это сделать в отношении 1720-60-х гг., когда создается устойчивая система учета населения.

Общее количество населения Среднего Притоболья и земель по западным притокам Тобола в пределах основной сельскохозяйственной зоны по первой ревизии (1719 г.) составило по нашим подсчетам 78516 человек. По второй ревизии 1743 г. население Зауралья составило 141677 человек. Для определения численности населения региона в 1763 г. (третья ревизия) мы взяли за основу территорию будущих Курганского и Ялуторовского уездов Тобольской губернии и Шадринского. Далматовского, Камышловского уездов Пермской

губернии. Население составило 195550 человек. В тех же территориальных рамках население по четвертой ревизии (1782 г.) составило 299192 человека. Сами по себе эти данные не несут значимой исторической информации, для этого необходим широкий сравнительный анализ, сопоставление показателей. Нас, прежде всего, интересует динамика демографических процессов, поэтому проведем сравнительный анализ во временном аспекте. С 1695 по 1710 гг. население увеличилось на 230%, среднегодовое увеличение составило 15,3%. За следующий период с 1710 по 1719 гг. рост населения составил-137,9%, среднегодовой прирост - 15,3%. С 1719 по 1744 гг. - 80,4%, среднегодовой -3,2%. С 1744 по 1763 гг. - 38%, среднегодовой - 2%. С 1763 по 1782 гг. - 53%, среднегодовой - 2,8%. Мы видим явную тенденцию снижения темпов роста населения. Среднегодовой показатель свидетельствует о выходе на первое место естественного прироста (обычно считается, что для колонизируемых территорий естественный прирост составлял для этого времени около 1,5-2%, все, что сверх этого показателя - механический прирост). Заметим, что для рубежа XV1I-XVШ вв. приведенные нами данные, мы это уже отмечали, носят условный характер, слишком, велика возможная погрешность. Однако показатели весьма красноречиво -говорят о действительном превышении механического прироста населения над естественным в период с 1695 по 1719 гг., что вполне корреспондируется с уже приводимыми нами данными о резком росте населения в Сибири и в Зауралье на рубеже XVII-XV1П вв. Примерно со второй четверти XVIП в. можно говорить о снижении притока переселенцев из-за пределов региона.

При макрорегиональном анализе общее увеличение населения не вызывает сомнения, однако, как только мы «спустились» на более низкий уровень исторического видения, то картина демографических процессов изменяется. Она приобретает новые, ранее не замечаемые подробности. Проанализируем темпы прироста населения на внутрирегиональном уровне. Среднегодовой прирост в Шадринском уезде с первой по вторую ревизии составил 0,7%, за следующий промежуток - 0,5%. В Исетской провинции соответственно - 5,8% и. 1,3%. В Ялуторовском уезде со второй по третью ревизии - 1,8%. Низкие среднегодовые темпы прироста населения в Шадринском уезде и высокие в соседней Исетской провинции вполне корреспондируются между собой. Мы еще раз можем убедиться в том, что в исследуемый период начинается довольно заметный отток населения из достаточно освоенных районов в районы, где колонизация шла еще полным ходом, это касается и более отдаленных районов, поэтому можно говорить не только о внутри-, но и о межрегиональных миграциях.

Еще одним важным количественным параметром демографических характеристик является средняя населенность, двора. По XVII в. определить точно среднюю населенность двора в Зауралье весьма сложно ввиду отсутствия полных переписных данных. Однако некоторые относительные выводы сделать можно. К примеру, рассмотрим данные по Усть-Ницынской слободе, принадлежавшей Тобольскому Софийскому дому. В 1636 г. средняя населенность двора составила 3,2 человека, в 1651 г. - 4.5 человека. Имея в

виду наличие погрешности в этих данных, более приближенные к. действительности показатели чуть больше - на одну-две единицы. Хотя это довольно низкий показатель, но видна и определенная тенденция к увеличению, что вполне естественно для роста семей переселенцев. Н.А. Миненко отмечала характерное для северорусской традиции строительство малых семей, что сохранялось переселенцами и в Сибири. Как отмечают екатеринбургские исследователи: «У старожилов преобладали малые, двухпоколенные семьи, состоявшие из родителей и детей (54,6%)». Но уже в XVIII в. ситуация существенно меняется. Средняя населенность крестьянского двора значительно увеличивается (до 9-10 человек на двор). Как отмечает Н.А. Миненко, 3,4-3,5 д.м.п. (примерно 7 человек на один двор. - В.М.) на один двор являлось оптимальным размером для таежной зоны Зауралья. На более южных территориях характерны более высокие показатели, как свидетельствует наше исследование. «Северорусская крестьянская традиция строительства малых семей, успешно сохранявшаяся в условиях относительно плотно заселенной и бедной плодородными землями таежной зоны Западной Сибири, не выжила в столкновении со специфическими условиями сибирского юга», а именно, обилие плодородных земель и наличие военной опасности, требующих аккумуляции населения.

В четвертом параграфе «Половозрастная структура населения» отмечается, что на начальном этапе заселения вполне естественным было преобладание мужского населения. На протяжении XVII в. население Сибири росло за счет механического прироста населения, за счет все новых и новых переселенцев из европейской России, среди которых первоначально преобладали мужчины. Наглядно показывают преобладание мужского населения среди переселенцев в XVII в. данные переписи 1669 г. приисетских монастырей - мы наблюдаем практически двукратное превышение числа мужчин над женщинами. Уже с начала XVIII в. ситуация меняется, данные переписей 1710 г. показывают примерное равенство мужского и женского населения. Так, например, по данным этой же переписи по исетской Крутихинской слободе на 707 душ мужского пола приходилось 739 душ женского пола.

По данным 1781 г. (Ялуторовский дистрикт) соотношение мужского и женского населения достигло оптимального состояния. Однако отметим интересный факт, что в сравнении с данными 1710 г. в трех населенных пунктах мужское население так и осталось преобладающим. Это слободы Тебеняцкая, Иковская и Емуртлинская. Видимо, в этом проявлялась местная демографическая особенность, обусловленная, скорее всего, какими-то генетическими особенностями данных локальных человеческих популяций.

Среди демографических характеристик населения важное место занимают, возрастные показатели. Однако для изучаемого нами периода выяснить это оказывается весьма трудно, хотя материалы переписей содержат данные о возрасте жителей слобод, ими самими заявленные. Отсутствие в то время системы точной документальной фиксации дат рождения придавало возрастным показателям относительный характер. Подобное относительное

отношение ко времени 9 целом характерно для традиционного общества. Как отмечает Г.В. Любимова, «также как и время, возраст воспринимался крестьянами в значительной степени как относительная величина... В целом, сама категория «возраст» означала не столько количественное выражение прожитых лет, сколько определенное состояние: человека, фиксировавшее уровень его физического, умственного и нравственного развития, включая брачный и социальный статус». По данным 1710 г., средний возраст дворохозяев Крутихинской свободы составил 49 лет. Несколько меньший показатель характерен для Белозерской, Утяцкой и Царевогородищенской слобод - чуть больше 40 лет. Учитывая не точный, относительный характер этих данных, предположим, что реальный средний возраст дворохозяев как раз находился где-то в районе 40 лет, что выглядит вполне достоверно. В 1719 г. средний возраст дворохозяев Крутихинской слободы несколько увеличился и составил 52 года, что также укладывается в возможную логику развития демографических процессов по мере стабилизации населения на колонизируемых территориях.

Распределение населения по возрастным категориям полностью укладывается в структуру населения традиционного общества. При высоком уровне рождаемости (детская смертность тоже весьма высока) значительную часть населения составляют дети до пятнадцатилетнего возраста. Так, в Крутихинской слободе в 1710 г. (без деревень) дети до пятилетнего возраста составляли 20% от всего населения, а до пятнадцатилетнего возраста - 43%. В 1719 г. эти показатели составили соответственно 26% и 48%. Практически такие же показатели половозрастной структуры характерны и для Колчеданского острога и Багаряцкой слободы в 1719 г.

Вернемся к тезису об относительности восприятия времени и возраста крестьянским традиционным сознанием. Так исследователь XIX в. Н.П. Григоровский отмечал, что крестьянин, женивший старшего сына, считал себя уже стариком, хотя бы ему и было «еще с небольшим 40 лет». Очень ярко подобное явление может быть проиллюстрировано сравнительным анализом возрастных данных переписей 1710 и 1719 гг. в Крутихинской слободе. Так, в 1710 г. «оброчный крестьянин Фрол Артемьев сын Юровский сказал себе от роду 45 лет», помимо прочих у него зафиксирован старший сын Алексей 14 лет. Уже в 1719 г. тот же крестьянин Фрол Артемьевич Юровский сказал, что ему 60 лет, старшему сыну Алексею 25 лет и он уже женат и имеет двухлетнего сына Ивана. Таких примеров можно привести достаточно много. Действительно, изменение брачного и социального статуса меняло представления крестьян об их собственном возрасте. Однако мы встречаем не только увеличение реального возраста, хотя это явление по нашим подсчетам является преобладающим, но и уменьшение, хотя нами зафиксировано всего восемь подобных, случаев. Так, в 1710 г. крестьянин Меркурий Михайлович Пономарев сказал, что ему 50 лет, у него было два ребенка - восьмилетняя дочь Марфа и трехлетний сын Иван. К 1719 г. он переселился в село Уксянское и назвался также пятидесятилетним. Нечто подобное мы встречаем в случае с еще одним крестьянином Крутихинской слободы, переселившемся между

двумя переписями в деревню Татарскую. В 1710 г. Семену Семеновичу Буркову по его словам было 50 лет, а в 1719 г. он также заявляет себе такой же возраст.

Проведенный нами анализ и приведенные примеры наводят на ряд размышлений. Стабильность в жизни крестьянина, повышение его брачного статуса, превращение в, отца или деда со временем увеличивало осознание своего возраста. И наоборот, уменьшение стабильности, переезд в другое место, приводившее к необходимости как бы начинать все с начала, своего рода «омолаживало» человека, заставляло увеличивать свою жизненную перспективу за счет сокращения осознаваемого возраста. Все это еще раз указывает на условный характер представлений крестьянского сознания о времени.

Глава четвертая «Социально-экономическое развитие региона» состоит из трех параграфов.

В первом параграфе «Формирование и развитие;агропромысловых

структур» анализируется процесс развития земледелия, животноводства, промыслов и ремесел.

Центральным, интегрирующим процессом в ходе колонизации определенной территории является хозяйственное освоение, так как в ходе его происходит создание устойчивых жизнеобеспечивающих хозяйственных структур на колонизируемых территориях. Иначе говоря, именно в результате процесса хозяйственного освоения пришлое население становится оседлым («местным») населением. При высоких темпах продвижения русских переселенцев вглубь Сибири хозяйственное освоение новых территорий, безусловно, не успевало за стремительно продвигающимся «фронтиром». Тем не менее, земля вокруг первых русских поселений сразу же стала вводиться в хозяйственный оборот. Не только переселявшиеся крестьяне, но и служилые люди в Сибири активно занимались хлебопашеством. Это было жизненно необходимо, ввиду крайней сложности в обеспечении продовольствием растущего населения Сибири.

Главным элементом формирующейся хлебопроизводящей системы было, конечно же, крестьянское хозяйство. Именно крестьяне-переселенцы стали центральным звеном в хозяйственном освоении Сибири. Хотя первоначально далеко не последняя роль в этом процессе принадлежала другим категориям населения - казакам, стрельцам, посадским и др. Но по мере русского освоения сибирского субконтинента роль крестьянства постоянно возрастала. Именно Зауралье стало основной хлебопроизводящей базой Урало-Сибирского региона уже в XVII в. Это определялось и высоким уровнем товарности земледелия в. Верхотурско-Тобольском земледельческом районе. На тобольский рынок приходило 14,3% всего хлеба, производимого в Тобольском уезде. Причем, реальный уровень товарности был еще выше, так как в приведенном показателе не учтены закупки хлеба, непосредственно производимые в слободах.

Регулирующая функция государства в хозяйственном освоении сибирских территорий проявлялась, в частности, в организации так называемой «десятинной пашни» - своеобразной формы овпабочочной денты (баршины) а

Р'ОС. ИАЦИОНдльндд Г

33 | "оХ?"** I

пользу государства, весь урожай с которой направлялся на обеспечение, прежде всего, служилого населения сибирских острогов неземледельческой зоны освоения. В.И. Шунков отмечал, что «пашенные крестьяне (т.е. работавшие на десятинной пашне в XVII в. - В.М.) жили в 22 слободах Тобльского уезда в количестве 4390 дворов, равняясь по. численности половине всех государственных крестьян, в 3 раза превышая численность хлебооброчных и на одну треть денежнооброчных». Обратим внимание на то, что среди оброчных крестьян явно преобладали те, кто выплачивал денежный оброк. Видимо, сложности жизни (растянутость коммуникаций, нехватка рабочей силы, этнополитическая нестабильность и т.п.) делали в конечном итоге более эффективной денежную форму ренты, нежели натуральную. Крестьяне тяготились обработкой десятинной пашни, стремясь перейти на разные формы оброка.

В конце XVII в. местная воеводская администрация все чаще. начинает сразу предусматривать хлебный или денежный оброк в наказных грамотах на основание новых слобод. К рубежу XVII-XVШ вв. явно намечается тенденция к увеличению числа хлебо- и денежнооброчных крестьян. В 1667 г. в Тобольском уезде насчитывалось 76 оброчных дворов, а на десятинной пашне - 890 дворов (соответственно - 8,2% и 91,8%). Через 14 лет, в 1681 г., 501 двор (23,8%) был хлебооброчным, на десятинной пашне - 1591 двор (76,2%). Доля оброчных дворов возросла почти в три раза. Росло число и денежнооброчных слобод, к началу XVIII в. таковых уже насчитывалось 40%.

Регулирующая функция государства проявлялась также в предоставлении крестьянам-переселенцам, различных льгот, что также способствовало убыстрению темпов хозяйственного освоения Зауралья. Наиболее часто повторяющиеся временные промежутки льгот - от полугода до двух лет. Но были и больше - четыре года для первых поселенцев Шадринской слободы. Таким образом, администрация давала переселенцам возможность обзавестись хозяйством, встать на ноги, сделать определенный задел на будущее, а уже более или менее обжившиеся крестьяне вполне могли справляться с налоговым бременем. Однако система льгот имела и другие последствия. Многие крестьяне, прожив льготный период на одном месте, уходили на новые, еще не обжитые земли. А на уже созданное хозяйство приходили представители следующей волны переселенцев. Это и порождало процесс так называемой «ползучей» колонизации, постепенного и поступательного освоения вновь присоединяемых территорий.

В документах XVII в. мы постоянно встречаем формулу: «... в одном поле, а в дву потому ж», что наталкивает на мысль о полном господстве трехпольного севооборота в Сибири уже в это время. Для подобного утверждения имеются логические основания. В отечественной исторической литературе достаточно давно существует мнение о том, что трехпольный севооборот окончательно утвердился в европейской России в XV-XVII вв. Поэтому привнесение его в Сибирь вместе с переселенцами из Поморья выглядит вполне очевидным. Однако конкретно-исторический и историографический анализ корректирует наши представления о судьбах

классического трехполья в Зауралье. По утверждению Л.В. Милова. «традиционализм в области земледельческой культуры сочетался с необыкновенным умением русского крестьянина приспособиться к тем или иным местным условиям и даже превратить недостатки в своего рода достоинства». Как раз в Сибири в целом и в Зауралье, в частности, эти умения крестьян-переселенцев и проявились. Как отмечает И.В. Власова, «в целом Западную Сибирь по распространению систем земледелия можно разделить на две зоны: северную таежную и южную степную и лесостепную. В первой в условиях малоземелья развивалось трехполье, во второй при многоземелье -залежное хозяйство в сочетании с паровыми севооборотами».

В первоначальный период освоения сразу вводить трехполье, конечно же, было невозможно. Переселенцам необходимо было распахивать целинные земли. В этом случае нередко использовались и методы одной из самых архаичных систем земледелия - подсечно-огневой.

Трехпольный севооборот предусматривает не только наличие озимого, ярового полей и пара, но и постоянную практику применения удобрений (навоз) на паровом участке. Но в Сибири в XVII, да в значительной мере и в XVIП в. унаваживались в лучшем случае лишь участки, расположенные максимально близко к соответствующему населенному пункту. В дальние поля практически не вносилось органических удобрений. Тем не менее, земля нуждалась в культивации и периодическом повышении плодородия. В этих условиях наиболее приемлемой и эффективной становилась залежно-переложная система земледелия. В XVIII в. залежно-переложная система продолжала функционировать в Зауралье и в Западной Сибири в целом.

Отметим еще одну особенность функционирования различных систем земледелия в Сибири: в рамках десятинной пашни чаще всего встречалось именно трехполье, по крайней мере, его разновидность, максимально приближенная, насколько это было возможно в зауральских условиях, к классическому. В крестьянских хозяйствах наблюдалось большее разнообразие в применяемых системах земледелия (четырехполье, когда к традиционному набору полей присоединяется отдельное ячменное поле, перелог и т.п.). Применительно к XVIII в., по мнению Н.А.. Миненко, «классические трехпольные севообороты с применением навозного удобрения существовали лишь на части старозаселенных земель Зауралья, где хлебопашество обычно не приносило значительных выгод». Таким образом, становится очевидной неоднозначность в оценках тенденций развития различных систем русского земледелия и, в первую очередь, трехпольного севооборота. Видимо, необходимо согласиться с утверждением Л.В. Милова, «что в историографии, посвященной проблемам земледелия XIV-XV вв., весьма четко проступала тенденция к преувеличению темпов становления классического парового трехполья. Действительность была, вероятно, сложнее. И в этот период, и позднее, в XVI столетии, было паровое трехполье, но оно не только сосуществовало с двупольем и перелогом (подсекой), но, как показывают источники XVIII в., соединялось с этими архаичными системами, образуя

комбинированные системы земледелия, сочетающие трехпольный севооборот с периодическим забрасыванием и обновлением участков полевой пашни».

Какова же была подворная и подушная обеспеченность землей в Зауралье? Обратимся к ряду конкретных показателей. Усть-Ницынская слобода к сентябрю 1625 г. насчитывала 20 крестьянских дворов. Общий земельный фонд пахотных земель составлял 181,5 десятины. В среднем на один двор приходилось примерно, по 9 десятин в трех полях. Но большинство крестьянских хозяйств имело от 3,5 до 8 десятин в трех полях. Общий средний показатель повышается за счет ряда довольно крупных хозяйств. В Усть-Ницынской слободе имелись значительные неосвоенные земельные ресурсы: «за тою роспашною землею осталась заложная земля, непаханая, немерена...». Трехкратное превышение среднего показателя обеспеченности пахотою в Усть-Нииынской слободе по сравнению с ближними митрополичьими вотчинами во многом нивелируется наличием значительного количества пустошей в обоих владениях.

А.А. Кондрашенков приводит усредненные данные подворной земельной обеспеченности по всей Сибири - 6,6 десятины в трех полях на один крестьянский двор. В Солтосарайской и Крутихинской слободах средний показатель колебался от почти 3 десятин до 13 (при 9 десятин по Усть-Ницынской слободе). В нашем случае средний показатель составляет 8 десятин, то есть превышает среднесибирский на две десятины. Картина количественных показателей XVII в. выглядит вполне правдоподобной и внутренне не противоречивой. Среднесибирский показатель очевидно должен был быть меньше, поскольку в нем учитывалось и население неземледельческой зоны Сибири, где значительную часть населения составляли служилые люди, все-таки в меньшей степени занимавшихся земледельческой деятельностью, чем крестьяне. Зауралье же являлось основной житницей Сибири, поэтому средние показатели выше. Однако оперирование средними показателями является эффективным для построения моделей, в которых с неизбежностью происходит отсечение части исторической реальности, что приводит к некоторому искажению этой реальности. Для более адекватного образа исторической действительности необходимо учитывать в данном случае все известные нам показатели. Таким образом, в XVII в. средняя обеспеченность крестьянского двора в Зауралье колебалась в пределах от 3 до 13 десятин в трех полях, имея минимальные показатели в северной его части, увеличиваясь по мере продвижения на юг.

В 1795 г. в среднем на одну мужскую душу в Курганском округе приходилось 14,6 десятины пашни. В Ялуторовском округе - 10,8 десятины. К концу XVIII в. освоение Зауралья достигло явных успехов, значительная часть пустошей прочно вошла в хозяйственный оборот, что и отразилось на количественных показателях обеспеченности пахотными угодьями.

Уже на самом раннем этапе освоения Зауралья первое место в структуре посевов занимает озимая рожь - основная зерновая культура русского земледелия на протяжении столетий. Второе место прочно занимает ячмень, значительна доля овса и ярицы (яровая рожь). Как отмечает Л.В. Милов, «рожь,

занимавшая все озимое поле и составлявшая 50% всех возделываемых культур, была для крестьян и в XVIII в. нужнее «на пишу всякого другого хлеба»... Ее отличала наиболее надежная урожайность... и рациональность затрат труда по ее возделыванию. Аналогичное ржи место среди яровых культур занимал овес. По мнению П.И. Рычкова, «овес же из ярового севу почитает земледелец за главной по той причине, что онаго... на... домашний расход к содержанию лошадей требуется больше...». Он не прихотлив, поэтому успешно растет и на плохих «безнавозных» землях, требует минимальной обработки. Ячмень обладал самым коротким вегетационным периодом (от 8 до 9 недель, для сравнения - пшеница вызревает в течение 12-18 недель). Правда, давая сравнительно высокий урожай, ячмень в спелых колосьях очень быстро осыпался. Пшеница — наиболее прихотливая из всех указанных зерновых культур, поэтому и занимала меньшую долю в посевах. Наибольшую урожайность пшеница показывала на нови, «из лугов и лесов расчишенной», на степных черноземах.

Разброс в показателях урожайности, как показывает наш анализ, весьма велик. Подобные колебания могут быть объяснены рядом обстоятельств. Во-первых, погодные условия оказывали существенное воздействие на уровень аграрного производства. Во-вторых, при активном использовании залежно-переложной системы земледелия характерными являются резкие колебания урожайности - от очень высоких на полях, которые введены в хозяйственный оборот первый год, до крайне низких на уже выпаханных землях". Таким образом, если и можно согласиться с мнением Л.В. Милова, что в Европейской России существовал «более или менее постоянный низкий уровень урожайности, статистической модой которого был уровень сам-3 и даже сам-2», то на вновь осваиваемых территориях, в частности в Зауралье, урожайности колебалась в более значительных пределах — от сам-2 до сам-12.

Одной из важнейших традиционных отраслей крестьянского хозяйства изначально являлось животноводство. Развитие этой отрасли началось одновременно с земледелием. Уже у первых поселенцев в Зауралье имелся домашний скот. В одном из наиболее ранних хозяйственных комплексов Зауралья - вотчине Тобольского архиерейского дома - наряду с запашкой имелись лошади и крупный рогатый скот. В 1625 г. в 20 крестьянских дворах Усть-Ницынской слободы имелось 48 лошадей, 53 головы крупного рогатого и 19 голов мелкого рогатого скота (овцы). Имелась конюшня с 12 госпрдскими лошадьми. В среднем (арифметически) каждый крестьянский двор имел 2,4 лошади и 2,65 головы крупного рогатого скота. Во всех крестьянских дворах имелись лошади. По одной лошади имели шесть дворов, по две - девять дворов, по три - два двора, по четыре и больше - 3 двора (среди них выделялся двор В. Калинина, у которого имелось «два коня колмацких, семь лошадей русских»). Таким образом, наибольшее количество дворов - девять - имели по две лошади, что может быть признано своеобразной нормой для данного поселения в это время. Если к этому прибавить еше шесть дворов однолошадных, то подавляющая часть крестьянских хозяйств слободы владела 1-2 лошадьми. Это и будет реальным средним показателем.

Овец держали только в двух дворах. С. Самойлов имел 11 овец, а А. Иванов - три овцы и двух баранов. Столь незначительная доля овец может быть объяснена представлениями крестьян о низкой эффективности содержания их. Овцы и коровы, как отмечает Л.В. Милов, получали практически одну норму корма - 37-38 пудов сена (причем овцы питались .исключительно сеном, в то время как коров кормили и соломой).

Если лошади в Усть-Ницынской слободе были в каждом хозяйстве, то крупный рогатый скот был не в каждом дворе, правда, таковых было всего два. Необходимость иметь лошадь в каждом хозяйстве объяснялось потребностью в тягловой силе для ведения полевых работ, а без коровы, в крайнем случае, можно было, хотя и с трудом, но обойтись. По одной голове крупного рогатого скота имели семь дворов, по две - два двора, по три - три двора, по четыре -три двора, по пять и более - три двора. В отличие от лошадей, распределение крупного рогатого скота отличается большей дифференциацией. Но больше всего (хотя и меньше половины) дворов с одной коровой - семь. Животноводство Зауралья уже в XVII в. начинает приобретать черты товарного характера.

Природные условия Сибири и Зауралья, а также особенности функционирования русского крестьянского хозяйства требовали длительного стойлового содержания скота в зимний период, что делало в высшей степени актуальным проблему заготовки кормов. Рассмотрим обеспеченность сенокосными угодьями зауральских крестьянских хозяйств. В конце XVIП в. в Ялуторовском округе в среднем на душу приходилось 6,6 десятин сенокосов, но в 14 волостях округа из 27 этот показатель колебался в пределах 1,4-8 десятин. В Курганском округе — 1,9 десятины на душу, в 8 волостях из 24 показатель варьировался от 1 до 4 десятин покосов на душу. В это же время, например, в Усть-Ницынской волости этот показатель составлял 0,5 десятины сенокосов. В то же самое время в центре Европейской России в расчете на мужскую душу приходилось всего 0,4-0,7 десятины сенокоса. Как видим, более высокая обеспеченность скотом зауральских хозяйств требовала и больших сенокосных угодий, однако в данном случае может присутствовать и обратная зависимость, так как сами природные условия создавали возможность содержать большее количество скота. Обращает на себя внимание большее количество сенокосов в притобольных округах (Ялуторовский и Курганский). Этому способствовало наличие достаточно большого количества заливных лугов, расположенных на аллювиальных почвах довольно широкой поймы реки Тобол, к тому же в этих округах большее место занимали лесостепные ландшафты, создававшие лучшие условия для создания кормовой базы.

Еще одной важной чертой крестьянского традиционного хозяйства являлось наличие обеспечивающего основные отрасли, земледелие и животноводство, ремесленного производства, которое играло не только вспомогательную роль, но и носило, порою, товарный характер. Как отмечает А.А. Лебедева, крестьяне в Западной Сибири издавна многое вырабатывали на сбыт, для продажи. На тобольский рынок в XVII в. из исетских и миасских слобод везли ржаную и пшеничную муку, воск, хмель, бревна, тесницу.

драницу, готовые срубы, рыбу. В то же время из Притоболья вывозили преимущественно продукты присваивающего хозяйства - беличьи шкурки, лосиные кожи, хмель, воск, мед.

Отмеченное уже наличие в Зауралье большого количества, озер и достаточно разветвленной речной системы способствовало развитию рыболовства.

Важным промыслом, имевшим значение для всей Западной Сибири, был хмелевой. Основным рынком сбыта хмеля был Тобольск.

Активное развитие в Зауралье земледелия и наличие среди товаров муки свидетельствует о существовании в регионе мукомольного производства. Как отмечает Т.С. Мамсик, наличие у зауральских крестьян собственных мельниц было делом весьма обычным.

Таким образом, хозяйственное освоение территории шло путем создания комплексного по своей природе традиционного крестьянского хозяйства.

Во втором параграфе «Внутренние и внешние экономические связи региона» рассматривается место Зауралья в общей системе межрегиональных экономических связей.

Зауралье как территория с вполне определенными природными условиями внутренне, конечно, была неоднородна. Неоднородность проявлялась и в ландшафтном отношении и в историческом, но в соприкосновении, во взаимодействии с близлежащими территориями (Уралом, Казахстаном, таежной Сибирью) внутренняя неоднородность имеет тенденцию к нивелированию. По мере освоения Зауралья, этот край все больше приобретал сельскохозяйственную, земледельческую направленность, превращаясь в ведущий хлебопроизводящий регион Сибири. На протяжении XVII в., по мере развития различных частей Зауралья, разные территории региона выполняли функцию главных поставщиков хлеба на тобольский и верхотурский рынки. Чаще других на верхотурском рынке встречались невьянские, тагильские, мурзинские, арамашевские, ирбитские и. ницынские крестьяне. Среди них первоначально преобладали невьянские и тагильские крестьяне. В 1635/36 гг. они составляли 79,12% всех продавцов, в 1653/54 гг. - 70,76%. Затем на первый план выходят арамашевские и мурзинские крестьяне, в 1687/88 гг. они составляли 48,18%.

Однако ведущим центром хлебной торговли Сибири был Тобольск. Данные о поставках хлеба на тобольский рынок на протяжении XVII в. населенными пунктами, расположенными по основным рекам Зауралья показывают основную тенденцию пространственного развития русского земледелия в изучаемом регионе. По мере хозяйственного освоения происходит постепенное смешение основных хлебопроизводящих центров на юг. Первоначально существенно преобладали среди основных поставщиков хлеба крестьяне туринских и ницынских населенных пунктов, особенно последние. Поставки с р. Ницы в течение четырех лет составляли более 50% всего продаваемого на тобольском рынке хлеба (1644/45 гг. - 72.6%, 1655/56 гг. -84,4%, 1661/62 гг. - 54,2%, 1668/69 гг. - 55,5%). Со второй половины 80-х гг. XVII в. на первый план стали выходить исетские слободы - доля исетского

хлеба стала стабильно превышать 60%. Еще одно важное наблюдение -увеличение количества населенных пунктов, участвовавших в поставках. Если в 1644/45 гг. в этих поставках участвовали всего пять населенных пунктов, то в 1703 г. таковых было 35 (всего с 1639 по 1703 гг. хлеб поставлял 51 населенный пункт). Тем самым, практически вся территория Зауралья, с достаточно высокой степенью равномерности распределения земледельческих центров по ней, к рубежу XVII-XVTII вв. втянулась в систему межрегиональных связей. Наибольшее количество населенных пунктов, участвовавших в поставках хлеба в Тобольск, располагалось в Приисетье - 20, по 8 селений на реках Нице и Тоболе.

С XVIII в. система внутренних и внешних связей региона претерпевает существенные изменения, происходит ее усложнение. Это было связано, прежде всего, с появлением крупного экономического региона -горнозаводского Урала. Появился новый рынок сбыта сельскохозяйственной продукции. Верхотурско-Тобольский Земледельческий район превращается в один из главных ресурсных источников промышленного Урала. Именно с этого времени семантически более корректно называть изучаемую нами территорию Зауральем. Первоначально власти пытались решить проблему продовольственного обеспечения горнозаводского населения наиболее легким для себя путем административного подчинения. Предпринимались попытки заставить крестьян доставлять сельскохозяйственную продукцию в порядке отбывания повинностей. Но окрестным и приписным крестьянам не под силу было удовлетворить все нужды в продовольствии горнозаводского Урала. Поэтому уже в первой половине XVШ в. на заводском рынке появляются жители из более отдаленных слобод Зауралья. Товарные потоки продовольствия стремились, прежде всего, в те места, где складывались наиболее приемлемые для производителя цены. А цены были выше в заводских центрах Урала.

Развитие крупной промышленности на Урале в определенной степени стимулировало здесь и развитие крупных крестьянских промыслов сельскохозяйственной направленности, которые были тесно связаны с зауральским хозяйством. Обращает на себя внимание то, что в поставках на Урал активно участвовали не только самые близкие территории (Шадринский уезд Пермской губернии), но и более отдаленные (Ялуторовский и Курганский уезды Тобольской губернии).

Промышленный Урал притягивал к себе и значительные людские ресурсы с сопредельных территорий. Как отмечает С.С. Смирнов, значительная часть «отходников» на уральские заводы были из Тюменского, Тобольского, Ишимского, Ялуторовского, Курганского, Томского округов.

С возникновением крупного производства на Урале Зауралье все-таки не стало сырьевым придатком исключительно Урала. Сырьевые потоки из зауральского региона продолжали идти и в традиционном для XVII в. направлении - в Тобольск, в другие сибирские центры. Таким образом, система экономических взаимосвязей, с одной стороны, свидетельствовала об

усложнении внутренней структуры региона, а с другой стороны, показывала реальность существования регионального единства Зауралья.

В третьем параграфе «Особенности социальной структуры зауральского общества» говорится, что в период хозяйственного освоения и заселения любой территории социальная структура формирующегося общества всегда отличается большой подвижностью и маргинальным характером. В основе этой структуры лежит специфика экономического и политического развития региона.

Анализ наказных грамот на основание ряда зауральских слобод -Шадринской (1662 г.), Иковской (1680 г.), Утятской (1680 г.), Красноярской (1684 г.), Солтосарайской (1693 г.), косвенно доказывает заметную роль маргинальных слоев населения в освоении зауральских земель. Люди, переселявшиеся в Сибирь, безусловно, имели какой-либо первоначальный социальный статус, но, уходя по собственной инициативе, теряли его. У них возникал широкий выбор в приобретении новой социальной роли. Но различные регионы Сибири, обладавшие различными специфическими чертами, ограничивали этот выбор определенным набором. Зауралье, как изначально сельскохозяйственный регион, создавало условия для крестьянского, прежде всего, наполнения социального пространства. С другой стороны, сложная военно- и этнополитическая ситуация здесь требовала наличия достаточного количества военнослужилого населения. Конечно, среди новоприходцев были и крестьяне, не собиравшиеся порывать со своим социальным прошлым, причем, среди прибывавших в Зауралье их было большинство.

Уже неоднократно упоминавшаяся нами военно-политическая ситуация в Зауралье требовала от властей создания в регионе достаточно крупных воинских формирований, что в первоначальный период освоения сделать было довольно сложно. Поэтому администрация в решении этой проблемы пошло традиционным путем — формируя в пограничье особые категории населения, одновременно участвовавшие в хозяйственном освоении края и в его обороне. Как нельзя кстати для этой двойственной функции подходило казачество. В Зауралье сформировалась особая категория этого сословия - беломестное казачество. В научной литературе по разному оценивали эту категорию. А.А. Кондрашенков считал их «военно-обязанной» категорией крестьянства. Но, на наш взгляд, беломестное казачество являлось, скорее всего, промежуточной категорией между крестьянством и служилыми людьми «по прибору». Пограничный, переходный (маргинальный), по своему характеру регион порождал и пограничные, промежуточные (маргинальные), категории населения. Иначе говоря, особые условия территории нивелируют сословные качества, общество адаптируется к историко-географическому пространству формированием тенденции к формированию единого образа жизни для всех сословий. Отсюда проистекает и возникновение схожих ценностных установок. Получается, что точно определить социальный статус той или иной группы населения можно только исходя из определенного контекста, в данном случае регионального.

Важной региональной особенностью социальной структуры населения Зауралья являлось увеличение доли служилого населения к югу территории и, наоборот, при продвижении на север доля военных снижается и увеличивается доля крестьян, что отражало общую тенденцию в направлениях освоения данной территории и свидетельствовало о местах наибольшей военно-политической напряженности.

В целом можно с уверенностью утверждать, что на. протяжении всего изучаемого периода крестьянство существенно преобладало в социальной структуре Зауралья. Однако крестьянство не было однородным, специфика регионального развития накладывала отпечаток и на эту социальную категорию. Как мы уже отмечали, одними из первых поселений в Зауралье были монастыри и комплексы поселений вокруг них. С первых шагов освоения Зауралья стала формироваться категория зависимых монастырских крестьян.

Формирование Уральского промышленного региона оказало существенное воздействие на различные стороны . жизни сопредельных территорий, в том числе и на социальную структуру. Это, прежде всего, выразилось в возникновении такой специфической категории как приписные крестьяне. Приписка осуществлялась преимущественно среди крестьян близлежащих к заводам территорий. Однако дефицит рабочей силы заставлял власти искать дополнительные трудовые ресурсы и в более отдаленных районах. Применительно к Зауралью таковыми стали территории по левым притокам Тобола и, в первую очередь, Исети. Таким образом, наибольшая степень дифференциации крестьянского населения была характерна для Приисетья. Восточные районы Зауралья в этом отношении отличались большей социальной однородностью.

В заключении подводятся, итоги диссертационного исследования. Анализ природно-географических условий позволил нам выделить относительно внутренне однородную территорию, являющуюся, по нашему мнению, природным субстратом зауральского историко-географического региона. Это пространство по правым притокам речной системы Тобола - Тура, Ница, Нейва, Пышма, Исеть, Миасс и Уй, а также Среднее Притоболье. Оно характеризуется переходными ландшафтными условиями от зоны подтайги (смешанных, преимущественно березово-сосновых лесов) к лесостепной зоне. Характер ландшафтов напрямую связан с почвенными условиями. Здесь преобладали, выражаясь языком XVII в., «добрые» и «средние» земли, доля «худых» была значительно меньше. Эти земли соответствовали лесным подзолам и черноземам. Наиболее плодородные земли концентрировались в районе рек Исети, Пышмы и Ницы. Среднее Притоболье характеризовалось наличием значительного количества лугов и других сенокосных угодий. В целом указанная территория являлась в высшей степени благоприятной для традиционной для русского крестьянства хозяйственной деятельности.

Как показывает конкретно-исторический и историографический анализ, утверждение о преимущественно мирном характере включения Сибири в состав России требует существенной корректировки. Она возможна в процессе порайонного изучения данного процесса. Не исключая принципиальной

возможности мирного, комплиментарного взаимодействия русских с аборигенным сибирским населением, этно- и военно-политическая ситуация в Зауралье в период русской колонизации свидетельствовала об обратном. Ожесточенный характер столкновений русских с кучумовичами, башкирами, калмыками, казахами, их длительность дают возможность говорить о возможности использования термина «завоевание» применительно к колонизации Зауралья.

Преобладание среди переселенцев в Сибирь выходцев из Поморья в целом характерно и для Зауралья. Но более детальный анализ несколько уточняет это утверждение. По крайней мере, во второй половине XVII в. определяющую роль в заселении Зауралья играло Предуралье. В целом для заселения Сибири справедлив вывод о том, что главное направление русского колонизационного потока шло в широтном направлении с запада на восток, движение же по линии север - юг длительное время было второстепенным, проникновение русских в лесостепную зону шло как бы по касательной к линии основного переселенческого потока. Для Зауралья более характерным было как раз меридиональное направление миграций с севера на юг. Это оказывается характерным и.для дорусского периода, и свидетельствует о существовании трансвременных закономерностей миграций, определяемых пространственно-географическими условиями того или иного региона. В случае с Зауральем определяющими факторами основных направлений миграционных движений стали меридиональная направленность речной системы Тобола,- а также тормозящий эффект встречных колонизационных потоков башкир и киргиз-кайсаков (казахов). На микротерриториальном уровне выявляются и иные направления. Так, первоначально продвижение русских идет в широтном направлении вдоль долин рек Исети, Пышмы, Нейвы, Ницы с запада на восток. Затем усиливается южное направление вверх по течению Тобола. И, лишь в XVIII в. начинается активное заселение долины Миасса и Миасско-Уйского междуречья, с преобладающим направлением на юго-запад.

Наиболее активно территория Зауралья заселялась в период с 1680-х по 1710-е гг. Среднегодовой показатель прироста населения составлял около 15%. Примерно со второй четверти XVIII в. преобладающим становится естественный прирост населения. С этого времени в процессах движения населения усиливается роль внутрирегиональных миграций, что косвенным образом свидетельствует о внутренней региональной стабилизации.

Природные условия благоприятствовали развитию земледелия. В Зауралье сложилась традиционная система хозяйствования с ведущей ролью земледелия. На протяжении колонизации в регионе происходило формирование сложной системы землепользования, сочетавшей трехполье, многополье, перелог с залежью и даже элементы подсеки. Структура возделываемых зерновых культур в Зауралье была аналогичной общерусским традициям. Но их продуктивность отличалась от Европейской России большей амплитудой колебаний (от сам-2 до сам-15), что определялось колонизируемым характером территории. Вследствие этого использование архаичных форм

землепользования на целинных землях позволяло порою получать довольно высокие урожаи. :

Важнейшим фактором формирования регионального единства является включенность территории в систему межрегиональных взаимосвязей. Уже с самых ранних этапов освоения Зауралье превращается в один из основных хлебопроизводящих районов Урало-Сибирского региона. С появлением Уральского горнозаводского региона система межрегиональных связей существенно усложняется. Все в большей степени Зауралье начинает ориентироваться на уральские заводские центры, но сохраняется ресурсная взаимосвязь и с сугубо сибирскими центрами» Зауралье превращается в важную транзитную территорию между Уралом, Сибирью и Казахстаном. Маргинальность региона, его буферность, как это ни покажется странным, стало важным фактором внутренней стабилизации региональных структур. Регион черпал ресурсы для своей стабильности из дополнительного характера своей территории. Это определялось в свою очередь пограничным характером Зауралья. Пограничность региона повлияла и на особенности: социальной структуры зауральского общества. Конкретные: региональные условия приводили к нивелированию социальных особенностей. Иначе говоря, в процессе адаптации к маргинальным условиям среды формировалась соответствующая социальная структура, тоже характеризующаяся значительной маргинальностью.

Проведенный нами региональный анализ показывает значительные эвристические возможности методов исторической локалистики и микроистории, позволяющие получить новые образы исторической реальности микротерриториального и регионального масштаба, отличные от макроисторических. Это обстоятельство делает актуальным данный подход в дальнейшем изучении Зауралья и других регионов и для иных периодов.

По теме диссертации автором опубликованы следующие работы:

Монографии

1. Менщиков В.В. Русская колонизация Зауралья в XVII-XVШ вв.: общее и особенное в региональном развитии. Курган, 2004. - 200 с. - 12,5 п.л.

2. Менщиков В.В., Павлуцких Г.Г., Никитин В.А Заселение Южного Зауралья в XVII-XIX вв. Курган, 1992. - 92 с. - 6 пл.

3. Менщиков В.В., Павлуцких Г.Г., Никитин В.А. Освоение Южного Зауралья 8 XVII-XIX вв. Курган, 1993. - 108 с. - 6,75 пл.

4. Менщиков В.В., Павлуцких Г.Г., Никитин В.А. Социально-политическая история Южного Зауралья в XVII-XIX вв. Курган, 1994. -82с.-5п.л.

5. История Курганской, области (с древнейших времен до 1861 г.). Т. I. Курган, 1995, С. 5-26, 103-194. - 7 п.л.

6. История Курганской области (города Южного Зауралья в досоветский период). Т. 3. Курган, 1998. С, 5-64, 157-165. - 4,2 п.л.

Статьи, тезисы докладов и сообщений

7. Менщиков В.В. Особенности демографических процессов в Южном Зауралье в XVII-XVШ вв.// Историческая демография: новые подходы,

методы, истояники. Тезисы докладов УШ Всероссийской конференции по исторической демографии. М, 1992. С. 47-48. - 0,1 п.л.

8. Менщиков В.В. Роль казачества в освоении Южного Зауралья в XVII в.// Казачество на государевой службе. Материалы к научной конференции. Екатеринбург, 1993. С. 20-22.-0,2 п.л.

9. Менщиков В.В. Влияние природно-географического фактора на русскую и западноевропейскую колонизацию в эпоху позднего феодализма// Россия и Западная Европа: диалог культур. Тезисы докладов международной научной конференции. Курган, 1993.. С. 46-47.-0,1п.л.

10.Менщиков В.В. Воинские ресурсы Южного Зауралья в первой половине XVШ в7/ Земля Курганская: прошлое и настоящее. Краеведческий сборник. Вып. 7. Курган, 1994. С. 79-81. - 0,3 п.л.

11.Менщиков В.В. Переписи населения как источник по истории Южного Зауралья в XVTI-первой половине XУШ в.// Земля Курганская: прошлое и настоящее. Краеведческий сборник. Вып. 8. Курган, 1994. С. 87-90.-0,3 п.л.

12.Менщиков В.В. Особенности межэтнических конфликтов в Южном Зауралье в XУII-XVIП вв.// Россия и Восток: проблемы взаимодействия. III Международная научная конференция, тезисы докладов. Часть И. Челябинск, 1995. С. 35-37. - 0,2 пл.

13.Менщиков В.В. Южное Зауралье во второй половине XУII-70-x гг. XVШ вв.// Хрестоматия по истории Курганской области (досоветский период). Курган, 1995. С. 5-79. - 4,6 п.л.

14.Ершов М.Ф., Менщиков В.В. Проблемы обособленности в период формирования региона// Проблемы истории России: от традиционного к индустриальному обществу. Сборник научных трудов. Екатеринбург, 1996. С. 65-67.-0,3 пл.

15.Менщиков В.В. Основные проблемы историографии истории феодального Зауралья// Земля Курганская: прошлое и настоящее. Краеведческий сборник. Вып. 20. Курган, 1997. С. 35-50. - 1 п.л,

16.Меншиков В.В. К вопросу об историко-географическом районировании исетского земледелия в XVII веке// Шадринская провинция. Материалы второй региональной краеведческой конференции. Шадринск, 1998. С. 56-57. - 0,2 п.л.

17.Ершов М.Ф., Меншиков В.В. Историко-географические аспекты формирования Зауральского региона// Урал в прошлом и настоящем. Материалы научной конференции. Екатеринбург, 1998. С. 290-291 -0,2 пл.

18.Менщиков В.В. К итогам работы курганских краеведов// Вопросы истории. 1998. № 3. С. 70-71.-0,3 пл.

19.Менщиков В.В., Никитин В.А. Роль городов в пространственной локализации южнозауральского региона в XУII-XIX вв.// Культурное

наследие российской провинции: история и современность. К 400-летию г. Верхотурья. Екатеринбург, 1998. С. 208.-210. - 0,3 п.л.,

20.Бубнов С.Е., Менщиков В.В. Использование анализа ценностных ориентации при изучении беломестного казачества Южного Зауралья в XVII вУ/ Катанаевские чтения-98. Материалы докладов Второй всероссийской научно-практической конференции. Омск, 1998. С. 202-2О4.-О,3п.л.

21.Менщиков В.В. Далматово// Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 1998. С. 172.-0,1 пл.

22.Менщиков> В.В. Утятское// Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 1998. С. 172.-0,1 пл.

23.Менщиков В.В. Основные проблемы историографии истории Зауралья в XVIП-XIX ьъЛ Культура Зауралья: прошлое и настоящее. Сборник научных трудов. Вып. 2. Курган, 1999. С. 9-12. - 0,3 п.л.

24.Менщиков В.В. Русско-казахские отношения в Южном Зауралье в XVIII вУ/ Этнокультурная история Урала XVI-XX вв. Материалы международной научной конференции. Екатеринбург, 1999. С. 42-43. -ОД пл.

25.Менщиков В.В. Историко-географические исследования Зауралья в 1990-х годах// Известия Русского Географического Общества. 1999. Т. 131. Вып. 6. С. 62-64. - 0,4 п.л.

26.Менщиков В.В. Проблемы развития исторической регионалистики на примере изучения Зауралья// Историческая наука и историческое образование на рубеже XX-XXI столетия. Четвертые Всероссийские историко-педагогические чтения. Екатеринбург, 2000. С. 359-362. - 0,3 пл.

27.Менщиков В.В. Использование методов синергетики в цивилизационной интерпретации российского исторического процесса// Историческая наука на пороге третьего тысячелетия. Тезисы докладов Всероссийской научной конференции. Тюмень, 2000. С. 31-32.- 0,1 пл.

28.Горин Н.И., Ершов М.Ф., Менщиков В.В. Анализ социодинамики процессов градсобразования на примере исторической судьбы города Шадринска// Монопрофильные города и градообразующие предприятия: аналитическое исследование проблемы градообразующих предприятий и моногородов в национальном масштабе. М., 2000. Т.2. С. 90-101. - 0,75 п.л.

29.Менщиков В.В. Зауралье в контексте исторического развития территориальных структур// Урал на пороге третьего тысячелетия. Материалы всероссийской научной конференции. Екатеринбург, 2000. С. 78-79. - 0,2 пл.

30.Горин Н.И., Ершов М.Ф., Менщиков В.В. Три облика Шадринска: сошюдинамика города// Шадринская старина. Краеведческий альманах. Вып. 8. Шадринск, 2000. С. 4-8. - 0,5 п.л.

31.Менщиков В.В. Перспективы историко-географического изучения сельских населенных пунктов Зауралья// Географическая наука и образование, геополитика и история. Тезисы докладов XI съезда РГО. СПб., 2000. С. 177-178.- 0,2 п.л.

32.Менщиков В.В. Общее и особенное в процессах колонизации: системно-функциональный аспект// «Музей - ты мир!» Материалы региональной научно-практической конференции,, посвященной 50-летию Курганского областного краеведческого музея. Курган, 2001. С. 72-75. - 0,4 п.л.

33.Менщиков В.В. Юридический аспект исторической регионалистики// Юрист XXI века: реальность и перспективы. Материалы Всероссийской научно-практической конференции. Екатеринбург, 2002. С. 497-500. - 6,3 п.л.

34.Менщиков В.В. Государственно-правовые аспекты российской исторической регионалистики// Юридическая наука и практика: проблемы теории и истории. Сборник научных статей. Курган, 2002. С. 16-20.-0,45 п.л.

35.Менщиков В.В. Евразийство в контексте цивилизационной парадигмы// Межкультурный диалог на Евразийском пространстве: История народов, государств и международных связей на евразийском пространстве сквозь тысячелетия. Материалы международной «научной конференции. Уфа, 2002. С. 114-116. - 0,3 п.л.

36.Менщиков В.В. Сельские населенные пункты как объект исторического исследования (Вместо предисловия)// История сел и деревень Зауралья. Сборник научных трудов. Курган, 2002. С. 3-4. -0,1 пл.

37.Менщиков В.В., Жданов В.П. Переписи начала XVIII в. как источник по истории Крутихинской слободы// История сел и деревень Зауралья. Сборник научных трудов. Курган, 2002. С. 37-41 - 0,4 пл.

38.Менщиков В.В. О дате основания города Кургана (источниковедческий аспект)// 50-летие историко-правоведческого факультета Курганского государственного университета. Материалы региональной научно-практической конференции. Курган, 21 ноября 2002 г. Курган, 2002. С. 36-38. - 0,45 пл.

39.Менщиков В.В. К вопросу о цивилизационной интерпретации Российского исторического процесса в X-XVII вв.// Система ценностей человека как социокультурная реальность. Сборник научных трудов. Курган, 2002. С 44-50. - 0,5 пл.

40.Менщиков В.В. Характер этнических взаимодействий в Южном Зауралье в XVII-XVШ вв// Этнические взаимодействия на Южном Урале. Тезисы докладов регион, научн.-практ. конф. Челябинск, 2002. С. 172-173.- 0,1 пл.

41.Меншиков В.В. Зауральская деревня: народные промыслы и ремесла/7 Ветер времен. Курган, 2003. С. 58-63. -0,5 пл.

42.Менщиков В.В. Историческая локалистика (микроистория) в системе гуманитарного знания// Парадигмы исторического образования в контексте социального . развития. Сборник научных статей. Екатеринбург, 2003.Часть 1.С. 132-134.-0,3 п.л.

43.Менщиков В.В. Противоречия евразийства'., как качественной характеристики национальной идентичности российского общества// Россия в поисках национальной стратегии развития. Материалы Всероссийской научной конференции. Екатеринбург, 2003. С. 93-96. -0,3 п.л.

44.Менщиков В.В. Евразийство как характеристика социокультурной идентичности российского общества// Историческое пространство России: инерция и трансформация: Материалы Всероссийской научной конференции (12 мая 2003 г.) - Челябинск, 2003. С. 16-18. -0,3 п.л.

45.Ментиков В.В. Историческая; локалистика и краеведение// Краеведческо-патриотическое образование в современных условиях: Тезисы научно-практической конференции (14 мая 2003 г.). Курган, 2003. С. 9-11.-0,2 п.л.

46.Менщиков В.В. Использование методов наукометрии в историографическом анализе истории Южного Зауралья// Культура Зауралья: прошлое и настоящее. Сборник научных трудов. Вып. 5. Курган, 2003. С. 251-255. - 0,4 п.л..

47.Менщиков В.В. Межэтнические конфликты и их последствия в Зауралье в период русской колонизации// V Конгресс этнографов и антропологов России. Тезисы докладов. М., 2003. С. 61. - 0,1 пл.

48.Менщиков В. В. Историческая регионалистика в контексте юридических проблем// Межпредметные связи в преподавании дисциплин гуманитарного и юридического циклов: Материалы научно-практического семинара. Екатеринбург, 2003. С. 4-5. - 0,1 п.л.

49.Менщиков В.В. Беломестное казачество Зауралья как объект микроисторического (регионального) анализа// Социальная стратификация российского общества: история и современность. Труды II Международной заочной научно-практической конференции. СПб., 2003. С. 31-32.-0,2 пл.

50.Менщиков В.В. Историческое краеведение в контексте современного гуманитарного знания// Регионология. 2003. № 3. С. 293-300. - 0,5 п.л.

51.Менщиков В.В., Никитин В.А. Города Зауралья в системе межрегиональных связей в XVIП-XIX вв.// Зыряновские чтения. Материалы межрегиональной научно-практической конференции. Курган, 2003. С. 43.-0,2 п.л.

Научное издание

Менщиков Владимир Владимирович

Русская колонизация Зауралья в XVП-XV11I вв.: общее и особенное в региональном развитии

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Подписано в печать Бумага тип. № 1 Формат 60x84 1/16 Усл. п.л. 2,5 Уч. изд. л. Заказ № 7 5_Тираж 100 экз._

Издательство Курганского государственного университета.

640669. г. Курган, ул. Гоголя, 25.

Курганский государственный университет, ризограф.

»-6550

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Менщиков, Владимир Владимирович

Введение.

Глава 1.

Историография истории заселения и освоения Зауралья.

Глава 2.

Факторы регионального развития Зауралья

2.1. Природно-географическая среда (вмещающий ландшафт).

2.2. Этнополитический и военный факторы.

Глава 3. j

Демографическое развитие Зауралья

3.1. Места выхода переселенцев.

3.2. Пространственные параметры русской колонизации Зауралья.:.

3.3. Количественные параметры русской колонизации Зауралья.

3.4. Половозрастная структура населения.

Глава 4.

Социально-экономическое развитие региона

4.1. Формирование и развитие агропромысловых структур.

4.2. Внутренние и внешние экономические связи региона.

4.3. Особенности социальной структуры зауральского общества.

Введение диссертации2004 год, автореферат по истории, Менщиков, Владимир Владимирович

С эпохи Великих географических открытий начинается беспрецедентное расширение сферы влияния европейских обществ. Произошло это в результате различных потоков колонизации. Результат именно этих процессов стал отправной точкой в формировании системного единства всей человеческой ойкумены.

Русская колонизация северо-восточной части Евразии синхронизировалась с указанными процессами. Расширение России в эпоху становления империи привело к созданию одного из самых больших государств в истории человечества и самой большой по территориальному распространению этнической популяции — русские расселились на площади от Балтийского моря до Тихого океана. Это наложило существенный отпечаток на особенности российского исторического процесса. Территориальная экспансия и миграции являлись неотъемлемой частью российской истории на протяжении столетий. Исследователи фиксируют, что «в массовом сознании крестьянства XVIII-XIX вв. обнаруживается миграционная парадигма, которая делала крестьянина психологически подготовленным для переселения. Крестьяне идеализировали акт миграции, рассматривая его как уход от неправедной «новизны» и перенесение на новое место справедливой «старины», как поиск рая на земле на далеких землях» [1]. Полагаем, что подобная парадигма была характерна и для более ранних периодов отечественной истории.

Все указанные обстоятельства делают очевидным актуальность изучения колонизационных процессов. Безусловно, что они уже являлись объектами пристального внимания исследователей, в том числе современников и участников колонизации новых территорий. Но особенности и логика развития научного познания заставляет постоянно возвращаться к, казалось бы, давно изученным явлениям и процессам. Это происходит, как правило, в периоды существенных методологических перестроек исторического и гуманитарного знания в целом. Современниками именно такой перестройки мы являемся. Можно сказать, что практически любая историческая проблема, когда-либо изучавшаяся, может вновь стать предметом актуального исследования в контексте новых методологических подходов, причем даже с привлечением уже имеющейся и введенной в научный оборот источниковой базы. Главным в этих условиях становится корректное формулирование целей и задач исследования, определение объектной и предметной исследовательских областей, новое прочтение источников в соответствии с избранной новой методологической базой.

Одной из существенных характеристик современного мира является активно разворачивающийся процесс регионализации, который проявляется и в сфере научного сознания. Мы имеем в виду не «провинциализм» в творчестве местных научных сообществ, а усиленную сосредоточенность исследователей на местной, региональной, истории или рассмотрение известных явлений и процессов в региональном измерении, которые раньше недооценивались. Накопленные предшествующими поколениями историков знания и принципиально новая теоретико-методологическая ситуация позволяют нам вновь обратиться к изучению событий отечественной истории XVII-XVIII вв., творчески, насколько это возможно, соединяя традиционные методы с новыми.

Объектом исследования является структурно сложный процесс русской колонизации XVII-XVIII вв. Сложность и неоднозначность этого процесса привели к существованию различного понимания термина «колонизация». В большинстве исследований под ним в явной или в скрытой форме подразумевается совокупность процессов заселения и хозяйственного освоения представителями не автохтонного (пришлого) для колонизируемой территории населения. Но есть и иные точки зрения. Так, П.Ю. Черносвитов считает, что «колонизация» - это процесс, при котором ресурсы территории (колонии) используются для снабжения метрополии. А «освоение территории» — это процесс, при котором приходящее на некую территорию население строит на ней автономную и в целом самодостаточную систему хозяйствования, направленную на удовлетворение потребностей данного населения. Сходное определение предлагает А.И. Алексеев, под которым он подразумевает открытие территории, ее исследование, заселение, формирование границ, хозяйственное использование [2]. В этом смысле для процесса присоединения Сибири больше подходит термин «освоение». Но, по нашему мнению, П.Ю. Черносвитов слишком категоричен, так как создание автономных хрзяйственных систем является неотъемлемой частью любых колонизируемых территорий от Америки до Австралии. С другой стороны, Сибирь в первоначальный период для властей и первых переселенцев рассматривалась, прежде всего, как источник меха, большая часть которого сосредотачивалась в руках царской администрации. Имея в виду упомянутое определение А.И. Алексеева, понятие «освоение» является более узким, имеющим отношение исключительно к непосредственным субъектам освоения новых территорий. Термин «колонизация» включает в себя дополнительный контекст - государственная политика по присоединению земель., Тем самым, мы считаем, что первое определение термина «колонизации» более приемлемо и может быть использовано в описании процессов включения Урало-Сибирских территорий в состав России.

Русская колонизация восточных территорий развертывалась в различных пространственно-временных условиях, что придавало ей в каждой точке пространственно-временного континуума специфические черты, что и предопределяет необходимость более дифференцированного рассмотрения этого процесса.

Предметом нашего исследования является становление территориальных структур Зауральского историко-географического района в процессе русской колонизации в XVII-XVIII вв.

Хронологические рамки исследования охватывают начальный период русской колонизации Зауралья - XVII-XVIII вв. Точно определить крайние даты не представляется возможным, так как практически любые исторические процессы обладают синкретичностью, а историческая периодизация является идеальным исследовательским конструктом, вследствие чего носит условный характер. Нижняя грань (начало XVII в.) — появление первых русских поселений в Зауралье и начало земледельческо-промыслового освоения территории. Верхняя грань (конец XVIII в.) — время окончательного приобретения территорией функциональной определенности как ресурсного региона, играющего важную транзитную роль в системе межрегиональных коммуникаций. Одновременно происходит стабилизация военно-политической ситуации и административно-территориальной структуры, что также сказалось на стабилизации демографической ситуации и оформления поселенческой структуры. Можно утверждать, что именно к концу XVIII в. происходит завершение собственно колонизации территории, в дальнейшем при сохранении притока мигрантов определяющими факторами развития территории становятся внутренние. Комплекс региональных структур приобретает к этому времени характер внутренней целостности и самодостаточности. В этой связи справедливым является i / утверждение М.Ф. Ершова, что «в результате возрастания устойчивости с конца XVIII в. процесс формирования Зауралья вступил в новый этап», и далее - «лесостепное 1 Зауралье в целом перестало быть заселяемой территорией. Экстенсивное развитие сменилось интенсивным» [3].

Определить территориальные рамки тоже довольно сложно, что связано с изначальной семантической неопределенностью ойконима «Зауралье». В буквальном смысле этого слова — это все, что находится за Уралом. Кстати, отметим в этом примере словообразования элемент русского исторического самосознания, а именно представление об основной пространственной

4 / направленности роста территории Российского государства с запада на восток. Но, в известном смысле, конвенционально сложилось представление о Зауралье как территррии, непосредственно прилегающей с востока к Уральским горам. Если западная граница этой территории и, в меньшей степени, южная достаточно легко локализуются, то северная и восточная остаются неопределенными. В исторических исследованиях, сделанных в t / рамках традиционных для отечественной историографии подходов, эту проблему не удалось разрешить. Использование для задач историко-географического районирования административно-территориальных границ (Зауралье как сельскохозяйственные уезды, расположенные на востоке Пермской губернии) не может быть признано удовлетворительным, ввиду произвольности последних и постоянной их перекройки. К.И. Зубков справедливо замечает, что «территориальные рамки региона. до сих пор, как правило, задаются не столько сознательным и научно строгим выделением региона как объекта изучения, сколько формальными, а в этом смысле —

4 / вненаучными, факторами, прежде всего, сложившимся административным делением страны» [4]. Поэтому в качестве критериев выделения изучаемой территории должны выступать более устойчивые признаки, имеющие под собой и более объективные основания. Наибольшей объективностью и устойчивостью в этом случае может обладать природно-географический критерий в сочетании с основными социально-экономическими характеристиками данной территории как результата адаптации людей к конкретной природной среде. Как отмечают исследователи, «традиционно территория в географии рассматривается с точки зрения пространственной / упорядоченности и позиционного принципа. Взаимосвязанная совокупность компонентов окружающей среды природно-общественного характера проектируется в виде особой «территориальной» организации и создает своеобразную структуру социально-географического пространства» [5].

Исходя из этого, под Зауральем мы понимаем исторически сложившийся первым земледельческий район Сибири, названный В.И. Шунковым

Верхотурско-Тобольским. Однако, на наш взгляд, этот историк неоправданно расширил его границы, включив в состав комплексы поселений в низовьях

Тавды, Вагая и Иртыша, пространственно отделенных от основной массы / компактного размещения земледельческих слобод, расположенных в среднем и нижнем течении левых притоков речной системы Тобола — Исети, Пышмы,

Ницы и Туры. Именно эти слободы играли важную роль в хлебном и другом ресурсном обеспечении территорий Урало-Сибирского региона в течение XVII-XVIII вв. На это же обстоятельство обратил внимание Е.В. Вершинин:

Географически основные гнезда сельских поселений компактно * располагались по нескольким рекам Зауралья: Нейве, Нице, Пышме, Исети, Тоболу». [6]. Отметим также, что применительно к XVIII-XIX вв. термин «Верхотурско-Тобольскцй» практически не применяется исследователями, что свидетельствует о существенной ограниченности этого ойконима. Поэтому термин «Зауралье» более предпочтителен для наименования указанной территории, в том числе и с целью избежать совмещения его с термином В.И. Шункова. Таким образом, под Зауральем мы понимаем территорию, ограниченную с севера рекой Турой, с юга — рекой Уй, с востока — Средним Притобольем, с запада — средним течением рек Пышма, Ница,

4 /

Нейва, Исеть.

Отметим также, что на протяжении XVII-XVIII вв. территориальная структура изучаемого * нами сегмента географического пространства претерпела существенные изменения. Это связано с выделением Урала как отдельной системы отличной от Сибири. Как отмечает Е.В. Вершинин, «для XVII в. необходимо использовать термин «урало-сибирский регион». Верхотурско-Тобольский земледельческий район невозможно искусственно разделить на Урал и Сибирь в их современных административных границах».

7]. В XVIII в. подобное разделение уже возможно осуществить. Заметим, что ' теоретическое осмысление процессов регионообразования в Зауралье было предпринято в работах М.Ф. Ершова и В.В. Менщикова [8].

Определив предметную область исследования, ее хронологические и территориальные рамки, сформулируем конкретную цель и задачи нашей работы. Цель исследования — определить общие и особенные черты русской колонизации Зауралья в XVII-XVIII вв. в контексте регионального развития. Достижение этой цели возможно путем решения конкретных исследовательских задач:

- выявить степени изученности процессов русской колонизации зауральских территорий XVII-XVIII вв.;

- определить важнейшие факторы регионального развития Зауралья (характеристики вмещающего ландшафта территории, этно- и военно-политической ситуации и ее эволюции);

- выявить основные тенденции и пространственные параметры демографического развития регионального сообщества У количественные и качественные показатели роста народонаселения, его источники);

- определить оснрвные характеристики социально-экономического развития Зауралья как колонизируемой территории (формирование агропромысловых структур, продуктивность и уровень товарности аграрного производства, место региона в системе экономических взаимосвязей и особенности социальной структуры зауральского общества).

Характеристики предметной исследовательской области, цель и задачи у работы определяют выбор соответствующих методологических принципов и комплексы конкретных методов исследования.

Традиционным ведущим методологическим принципом исторического исследования в отечественной историографии является принцип историзма, который и был нами взят за основу наших изысканий.

Однако, современная интеллектуальная ситуация, характеризующаяся мировоззренческим плюрализмом, заставляет любого историка определить свое место в методологически многообразном исследовательском поле. Основной вопрос этого самоопределения — возможно ли в рамках одного У исследования применять разные методологические подходы? Мы исходим из того, что ни одна методология не может претендовать на универсальность, следовательно, ее выбрр будет зависеть от предмета исследования и конкретных целей и задач его. Если предмет и конкретная цель его изучения обладают внутренней однородностью (к примеру, отдельные сферы жизни общества - экономика, культура, политика и т.п.), то однрродной може7 быть и методологическая база исследования, в данном случае выбор в пользу той или иной методологии достаточно очевиден. Однако существуют и более сложные предметы исследования, гетерогенные по своему характеру, когда в сферу интереса ученого попадают самые разнообразные стороны человеческой жизни, объединенные либо одной территорией, либо временными рамками. В этой ситуации выбор оказывается значительно сложнее, и возникает возможность использования разных методологий для исследования разных сторон изучаемого предмета. Эта характеристика в максимальной степени подходит к региональным исследованиям. Т,ем не менее, методологическая база не может быть механической совокупностью разнородных, а порою - противоположных и взаимоисключающих исследовательских принципов. Поэтому научное сознание, все-таки, стремится к какому-либо единству, основой которого выступает научное самосознание конкретного исследователя. Получается, что, даже применяя разные методологические подходы, историк вынужден конструировать из них некий единый операциональный комплекс конкретных методов и приемов исследования.

Эти теоретические рассуждения наталкивают на мысль о возможности конструирования особой методологии регионального исследования. И некоторые тенденции развития гуманитарных и естественных наук в XX в. подтверждают это. В "частности, • это выразилось в появлении особого направления в пограничной области истории и географии, так называемого географического поссибилизма», который генетически связан, прежде всего, с «географией человека» Видаля де ля Блаша и близкими ему теоретическими построениями JI. Февра. Данное направление исходит в своих конструкциях из модели сознательной оптимизации человеком некоторой совокупности альтернативных видов жизнедеятельности, которые наилучшим образом подходят к данной среде [9]. Относительно близка к географическому поссибилизму так называемая «социоестественная i история», разрабатываемая московским философом и историком Э.С. Кульпиным [10]. Таким образом, идеи географического поссибилизма могут выступать в качестве основы методологии историко-регионального исследования.

Возникшее еще в годы «перестройки» ощущение эвристической ограниченности универсалистских концепций (например, марксистской I социологии) с неизбежностью вывело гуманитарное знание на изучение локальных исторических объектов. Отметим, что подобное направление стало развиваться в рамках западноевропейской историографии еще в 1970-х гг., прежде всего в работах ряда итальянских историков, получивших общее название «микроистория» [11].

Историческая локалистика (этот термин, на наш взгляд, более четко и содержательно фиксирует новые направления в исторических исследованиях, чем микроистория), как научное направление чаще всего ассоциируется в отечественной историографии с историческим краеведением, как оппозиция по отношению к изучению глобальных, по крайней мере, национального масштаба, процессов. Однако это не совсем адекватно отражает ситуацию, поскольку предметная область данного направления значительно шире и включает в себя локальные объекты самого разного масштаба — от конкретного человека до целого региона. При этом термин «локальность» может пониматься не только в территориальном и человеческом измерении, но и во временном аспекте (причем не только как исследовательский объект истории, но и других наук). Тем самым локальный исторический объект приобретает самостоятельный онтологический статус. Как отмечает отечественная исследовательница Г.Э. Галанова: «В рамках классического подхода к проблемам культуры рассматривалось, прежде всего, общественное бытие человека. Частное, понимаемое как частичное и случайное, исключалось из рассмотрения, преобладал интерес ко всеобщему.

Неклассический подход характеризуется, во-первых, интересом к повседневности и, во-вторых, возникновением интереса к случайному и в / этой связи к теме "маленького человека" и его частной жизни. В корне изменения представлений о бытии и оппозиции "существенное — несущественное" лежит онтологический поворот, произошедший в рамках неклассической философии» [12]. Существенным оказывается все, «Всемирная история», которая по своему статусу вынуждена и должна абстрагироваться от частных фактов, распадается на мириады равно существенных событий. Сам термин «глобальность» превращается в фикцию.

Однако, по нашему мнению, это лишь видимость. Глобальность как определенный масштаб рассмотрения человеческой истории все-таки имеет место, историк вправе ставить перед собой и решать задачи макроисторического масштаба, так как без него невозможно адекватно описать, например, такие явления как мировые войны или процессы современной глобализации. В этой связи очень точно характеризуют внутренний смысл исторической локалистики или микроистории слова Ж. Ревеля: «Микроистория, вводя разнообразные и множественные контексты, постулирует, что каждый исторический актер участвует прямо или опосредованно в процессах разных масштабов и разных уровней, от самого локального до самого глобального и, следовательно, вписывается в их контексты. Здесь нет разрыва между локальной и глобальной историей и тем более их противопоставления друг другу. Обращение к опыту индивидуума, группы, территории как раз и позволяет уловить конкретный облик глобальной истории. Конкретный и специфический, ибо образ социальной реальности, представляемый микроисторическим подходом, это не есть уменьшенная, или частичная, или урезанная версия того, что' дает макроисторический подход, - а есть другой образ» [13]. Видимо в этом соединении авторского ^ видения несхожих образов и может возникнуть ощущение тотальности истории (соединение макро- и микроисторического масштаба), обозначаемого Ж. Ревелем как «конкретный облик глобальной истории».

Однако, применяя термин «микроистория», мы не сводим его исключительно к ментальному измерению истории на уровне отдельной человеческой личности. Екатеринбургский историк В.Н. Земцов утверждает, что «решение проблемы применимости или неприменимости микроисторических подходов заключается в том, чтобы не оставлять микроисторические сюжеты в одиночестве, но вписывать их в более широкий социологизированный, либо «ментализированный», контекст» [14J. Поэтому-то более точным, как мы отмечали выше, является термин «историческая локалистика», не имеющий двойного толкования.

В рамках отечественной историографии наибольшего развития' идеи исторической локалистики получили в рамках так называемой исторической регионалистики или регионологии, которая, с 1980-х гг. переживает процесс I институализации как новой научной дисциплины [15]. Одним из важнейших постулатов этого направления является тезис о невозможности редукционистского сведения национальной истории (макроисторический аспект) к совокупности региональных историй (микроисторический аспект). Так, К.И. Зубков пишет: «Принято думать, что регион и классическое национальное государство соотносятся между собой как «часть» и «целое». Чисто феноменологически это выглядит именно' так, но только феноменологически. Поэтому исследования истории государства и истории региона лежат в разных аналитических проекциях и соотносятся с разным бытийным наполнением исторического времени» [16]. Таким образом, на региональном и национальном уровнях исследования историк сталкивается с различным «бытийным наполнением», то есть онтологически разными объектами. Уточняют этот подход утверждения А.В. Ремнева о том, что «не стоит подменять историю регионов историей народов, в них проживающих, стоит взглянуть на регион как на целостную социокультурную, экономическую и политико-административную систему», а также' А.С. Макарычева о том, что «значительная часть понятийного аппарата современного регионоведческого дискурса связана с пространственными категориями», причем, «как правило, эти термины употребляются для описания процессов, разворачивающихся вне официальных, формальных границ государств» [17].

• /

В целом регионалистика, по мнению географов, - это «совокупность дисциплин и направлений, методологических подходов и методических приемов, объектом исследования которых выступает регион или район. К ним относятся: 1) теория районирования; 2) районистика как совокупность методов идентификации (определение таксонов, их ядер), делимитации оконтуривание, проведение границ между таксонами), построение иерархических сеток районов и их преобразований; 3) регионология районология, регионика), исследующая закономерности функционирования и развития конкретных регионов (районов); 4) районоведение как часть / страноведения; 5) в смежных с географией науках - региональная экономика, региональная социология, региональная демография и другие», отметим также, что «в гуманитарном знании в целом наблюдается плюрализм в отношении названия нового направления науки и методологического оформления его предмета» [18]. С полным основанием мы можем отнести приведенное определение и к исторической регионалистике, добавив лишь то, что все указанные совокупности рассматриваются в исторической динамике.

Одними из основных операциональных элементов исторической / регионалистики выступают историко-географические и геоэкономические образы. Попытку создания основ общей теории историко-географических образов предпринял в с^оих работах московский географ Д.Н. Замятин [19].

Некоторые положения ее вполне могут быть вписаны в методологию регионального исследования. Так, по мнению Д.Н. Замятина, «мощность и структурированность конкретного геоэкономического образа, по существу, зависит от его историко-географического фундамента», то есть от возраста территории и ее места в генеалогическом древе территории. Д.Н. Замятин совершенно справедливо отмечает, что «сама специфика освоения

• / пространств России привела к слабой структурированности ее регионов и неоднозначности различного рода геоэкономических границ» [20]. Именно вследствие этого в отечественной традиции принято оперировать такими неопределенными и семантически размытыми понятиями как Зауралье, Забайкалье и т.п. «Нечеткость границ геоэкономических пространств способствует выделению своеобразных геоэкономических образов, которые < выступают в данном случае как их устойчивые ядра» [21]. Поэтому оказывается легче выявить основное ядро, к примеру, Зауралья, чем определить конкретные ^его границы. Большая часть российских историко-географических областей осознаются как ярко выраженные ядра с весьма расплывчатой периферией — Прикамье, Приобье, Приамурье, Поволжье (территория вдоль соответствующей реки); Предуралье, Забайкалье, Зауралье, Закавказье, Приморье (территории, прилегающие к горам или крупным водным объектам) и т.п. Но где границы всех перечисленных территорий, где, например, заканчивается Забайкалье и начинается Приамурье, оказывается, определить очень сложно. К примеру, историко-географические образы в большинстве европейских стран носят не относительный характер (отношение к какому-либо географическому объекту - реке, озеру, горам и т.п.), а абсолютный и вполне определенный содержательный характер, уходящий, порою, своими корнями в античность. Французы точно знают, где заканчивается Прованс, а где начинается Гасконь или Лангедок, причем современное административно-территориальное деление на департаменты не соответствует границам исторических областей Франции.

I <

Но указанные сложности и противоречия историко-географического районирования как важного элемента исторической регионалистики определяются не только^ конкретно-историческими особенностями развития Российского государства, но и трудностями самого научного познания.

Географы отмечают, что «многолетние дискуссии об объективности районирования и природе границ не уточнили и не поколебали мнение об условности границ, понимание их как менее реальных, чем собственно районы» [22]. Выходом из этого, как считает B.JI. Каганский, может быть процесс «оборачивания» реальностей. «Тогда реальность границы будет доминирующей, а сами границы — исходными и первичными, базисными феноменами» [23]. То есть для определения Зауралья мы должны были бы в первую очередь искать не ядро этой территории, а его границы. Но, как показывает «опыт районирования на основе осознанных и сформулированных постулатов, предполагающих измерение контрастности граничных линий, что некоторые границы остаются незамкнутыми» [24]. Отсюда следует, что в историческом измерении территории могут изменяться в своей конфигурации и при разном масштабе рассмотрения перед нами могут возникать и разные образы этой территории. Например, хлебопроизводящая база Сибири и Урала может выступать то в виде Верхотурско-Тобольского района, то в виде Зауралья, с разной территориальной наполненностью.

Известный отечественный географ Б.Б. Родоман обратил внимание еще на один парадокс границ — их двоякая размерность. Происходит это по причине трех обстоятельств: «1) граничная полоса — ареал не хуже прочих и следовательно сама имеет границы; 2) переходную зону, служащую границей, мы представляем достаточно узкой по сравнению с разграничиваемыми ареалами, но теоретически мыслимы такие ряды зон, в которых переходные зоны шире чистых; 3) возможны системы, в которых каждая зона — переходная между соседними, как цвета в спектре» [25]. Указанные теоретические положения находят подтверждение в конкретной истории. Зауралье по своей природе стало такой пограничной зоной, особенно после возникновения Уральского . горнозаводского региона. Но, исходя из тезисов Б.Б. Родомана, Зауралье может рассматриваться не как периферия Урала или Западной Сибири, а как самостоятельный пограничный регион с системой сложных незамкнутых границ. Причем социальное содержание этой региональной структуры накладывается на соответствующую природно-географическую составляющую — тоже носящую пограничный характер, зону лесостепи и южной зоны смешанных лесов. Полагаем, что это совпадение социального и ландшафтного субстратов в их пограничной сущности является не случайным и отражает объективную региональную наполненность понятия «Зауралье».

Как видим, региональное измерение познания исторического процесса обладает существенными эвристическими возможностями. Одновременно справедливым будет утверждение о том, что любое событие, попадающее в поле зрения историка, может быть наполнено разным значением в зависимости от рассматриваемого контекста. Но своеобразной сверхзадачей историка в этих условиях становится поиск пересечения или возможного взаимодействия указанных контекстов. Как раз одним из наилучших способов решить подобные задачи является методология регионального исследования как составной части исторической локалистики, которую мы взяли в качестве основы методологии нашего исследования. Именно поиск пересечения контекстов разного масштаба (макро-, мезо- и микроисторического) в рамках конкретно-исторического регионального исследования дает возможность определить общие и особенные черты изучаемых явлений и процессов. По существу об этом же пишет И.В. Побережников: «В этом плане перспективным представляется изучение механизмов взаимодействия между индивидуальными стратегиями на микроуровне и макросоциальными изменениями. Также плодотворным является изучение социальных изменений на мезоуровне (уровень, промежуточный между микро- ' и макро-уровнями), который может воплощаться в региональной (в данном случае имеется в виду субстрановая региональность) динамике» [26].

Немаловажное значение для результатов исследования имеет конкретный исследовательский инструментарий. Традиционно ведущим конкретным методом исторического • исследования является повествовательный, не отходим мы от него и в рамках нашего исследования.

Не менее традиционными являются методы сравнительно-исторического анализа, комплекс количественных методов. Методы ретроспекции (своеобразная обратная экстраполяция) тоже получили применение в нашем исследовании. Региональный характер работы предопределил использование методов историко-географического районирования. Изучение демографических процессов предопределило активное использование методов статистики и количественного анализа.

Источниковая база нашего исследования достаточно разнообразна. Она включает комплекс ойубликованных и неопубликованных (архивных) источников. Часть использованных нами документов уже вошла в сферу интересов исследователей и анализировалась. Однако, придерживаясь принципа информационной неисчерпаемости исторического источника, мы посчитали возможным вновь обратиться к ним и предпринять попытку нового их прочтения, исходя из поставленных нами исследовательских задач. Именно цели и задачи исследования создают необходимый инструментарий для извлечения новой информации из источника. Тем более, что известный отечественный историк Б.Н. Миронов справедливо утверждает: «В отечественной и зарубежной русистике в настоящее время широко распространено мнение, что только новые данные, извлеченные из долго закрытых для исследователей архивных фондов, могут помочь обнаружить истину. Отсюда архивная лихорадка. Что касается советского периода, то это часто справедливо. Относительно же досоветского периода, на мой взгляд, главная проблема здесь, по крайней мере, для. отечественной историографии, состоит в том, чтобы переосмыслить уже собранные данные с точки зрения современной социальной науки» [27].

Прежде всего, рассмотрим комплекс опубликованных источников. Уже в XIX в. были изданы йервые сборники документов, отражавших историю русской колонизации Урал о-Сибирского региона в XVII-XVIII вв. Во-первых, отметим среди последних «Акты исторические» и «Дополнения к актам историческим» [28]. Но издания этого периода отличались некоторой случайностью подбора документов для публикации, определяемой личными пристрастиями и вкусами издателей. Преобладающим мотивом издания было стремление отразить в издаваемых сборниках решающую роль государства в деле завоевания Сибири. Это предопределило характер этих документов — это в основном актовые материалы, отражающие военно-политическую информацию. Не избежал подобной однобокости и Г.Н. Потанин, сторонник идей сибирского областничества, близкого к народнической идеологии, при составлении сборника «Материалы для истории Сибири» [29].

Более разнообразный характер приобрели публикуемые документы в советский период. Марксистская социология, ставшая ведущей методологической базой советской исторической школы, определила и основное направление ' в деле публикации письменных источников — первостепенное внимание стало уделяться документам хозяйственного характера, а также документам, отражавшим факты классовой борьбы. Существенно повысился и общий научный уровень публикаций документов, содержащих подробные комментарии и пояснения, подбор документов стал осуществляться на основе строго продуманных критериев достоверности и комплексности информации, содержащейся в публикуемых исторических источниках. Подобный подход продолжился и в постсоветское время.

На протяжении XVIII в. Сибирь была посещена рядом академических экспедиций, руководители которых оставили после себя весьма содержательные путевые заметки и дневниковые записи. Среди них мы привлекли в качестве источников сочинения П.С. Палласа и И.П. Фалька, посетивших Зауралье во второй половине XVIII в. [30]. В этих сочинениях представлен материал о природе края, хозяйственных занятиях местных жителей, краткие экскурсы в историю заселения и освоения территории.

Особое место среди источников по отечественно^ истории занимают летописи. Изучаемый нами период — это время завершения русской летописной традиции. Но для XVII в. этот источник является необходимой составной частью документальной основы исследования. Нами привлекались различные редакции Сибирского летописного свода, опубликованные в 36 томе «Полного собрания русских летописей» [31], из которых мы использовали информацию о военных столкновениях русских с кочевниками. Именно в этом источнике сообщается о первых столкновениях с киргиз-кайсаками (казахами). Определенный интерес представляет издание 1907 г., подготовленное А. Титовым, содержащее отрывки из разных сибирских летописей [32]. Но отрывочный характер публикаций этого издания существенно снижает их иформативную ценность.

К летописным источникам примыкает так называемая «Книга Большому Чертежу», являющаяся по существу словесным пояснением к ряду географических карт Сибири, составленных в XVII в. [33]. Данные Тобольской редакции этой Книги 1673 г. помогли более /точно хронологически локализовать время основания одной из важнейших слобод Зауралья - Царево Городище.

Привлеченные нами источники актового характера более разнообразны и многочисленны. Большая часть изданий актового материала, использованных нами, вышла в свет в советское время и в последнее десятилетие. Наибольший интерес, по нашему мнению, представляет в этом ряду новая серия сборников, издаваемая в Новосибирске, - «История Сибири. Первоисточники». Среди этих изданий отметим два, — «Первое столетие сибирских городов. XVII в.» [34] и «Тобольский архиерейский дом в XVII веке» [35]. В первом представлены довольно разнообразные документы, отражающие практически все стороны социальной жизни- -сибирского общества, причем, не только городского. Здесь опубликованы царские указы, переписка воевод с Сибирским приказом, статистические материалы (данные о необходимых объемах денежного, соляного и хлебного жалованья для служилых людей, размеры крестьянской запашки и десятинной пашни в сибирских уездах и т.п.). Во втором издании наш интерес вызвали документы хозяйственного характера - переписные книги 1625, 1636 и 1651 гг. митрополичьих вотчин, из которых можно узнать о демографической динамике в зауральских владениях Тобольского архиерейского дома, степени освоенности земельных ресурсов, уровне продуктивности сельского хозяйства в это время.

По преобладающему характеру содержащейся информации в опубликованных документах к вышеперечисленным примыкают «Вкладные книги Далматовского монастыря», подготовленные к печати екатеринбургской исследовательницей И.Л. Маньковой [36]. Вкладные книги дают представление о хозяйственной жизни крупнейшего зауральского монастыря, его доходкх, об общем экономическом и материальном состоянии.

О начальном этапе освоения и заселения Зауралья и практике поставок продовольствия в Сибирь из Поморья сообщают документы, опубликованные в сборнике «Верхотурские грамоты конца XVI-начала XVII в.» [37].

Этнополитическая история Зауралья была изучена нами на основе анализа документов, опубликованных в сборниках разных лет изданий XIX-XX вв. В первую очередь отметим двухтомник «Памятники Сибирской истории», изданный в 1$80-х гг. [38]. В нем помещены документы о военных столкновениях с киргиз-кайсаками, башкирских восстаниях, о строительстве пограничных линий в Зауралье, о военных контингентах, расквартированных в зауральских острогах и слободах. Однотипным по содержанию является издание 1867 г. «Материалы для истории Сибири» [39]. Существенным недостатком последнего является произвольное сокращение ряда публикуемых документов, а порою и вольный их пересказ составителем этого сборника Г.Н. Потаниным.

Значительный объем информации о русско-башкирских отношениях и башкирских восстаниях в Зауралье содержат «Материалы по истории Башкирской АССР» [40].

В 1871 г. были опубликованы материалы переписи зауральских слобод 1749 г., проведенной по приказу командующего сибирскими войсками генерала Х.Х. Киндермана [41]. Особенность этой переписи заключалось в том, что переписчиков интересовали, прежде всего, воинские ресурсы края t количество мужского боеспособного крестьянского населения в возрасте от 15 до 50 лет, а также наличие оружия в крестьянских семьях (власти были обеспокоены возможным нападением на русские поселения киргиз-кайсаков).

Основатель отечественного сибиреведения Г.Ф. Миллер во время своего путешествия по Сибири скопировал значительное количество документов конца XVI-XVII в., многие из которых не сохранились 'до нашего врёмени.

Часть из этих документов была опубликована в приложениях к главному труду этого историка - «История Сибири» [42]. Отбор документов вполне t соответствовал историческим представлениям Г.Ф. Миллера, они преимущественно отражали ведущую роль государства в завоевании Сибири, поэтому данные документы в основном дают возможность проследить военно-политическую историю Зауралья.

Однако для решения поставленных нами исследовательских задач опубликованных источников явно не достаточно. Поэтому мы обратились к I комплексу архивных источников, хранящихся в ряде цен'гральных и ме'стных архивов. Нами были использованы материалы 11 фондов из 3 центральных (Архив Академии наук в г. Санкт-Петербурге, Российский государственный I архив древних актов, Российский государственный военно-исторический архив) и 2 местных архивов (Государственный архив Курганской области,

Государственный архив города Шадринска).

Среди архивных источников особое место занимает комплекс документов, хранящихся в личном фонде известного зауральского краеведа

Е.С. Селеткова в Государственном архиве Курганской области [43]. Большую

часть документов этого фонда, конечно, нельзя отнести к'разряду источников исторических остатков») нашего исследования, так как в фонде преимущественно содержатся статьи этого краеведа, в которых уже дана i определенная интерпретация исторического материала. Однако ряд материалов в известном смысле может быть условно отнесен к разряду источников. В нашем случае — это сведения о структуре посевов зерновых и их урожайности в вотчине Далматовского монастыря в 1740 и 1750 гг., которые были взяты Е.С. Селетковым из фонда Далматовского монастыря. Минимальное интерпр^таторское вмешательство исследователя в этот материал дало нам основание отнести данные документы к разряду неопубликованных источников.

Одно из ведущих мест в рамках источниковой базы нашего исследования занимает комплекс переписей XVII-XVIII вв. Данные, содержащиеся в них, отражают не только информацию о тенденциях и параметрах демографического развития Зауралья, но и были использованы для реконструкции элементов исторической действительности. В частности, сравнительный анализ переписных данных может помочь в выявлении особенностей некоторые элементов крестьянского самосознания и т.п.

Одной из самых ранних в Зауралье была перепись 1669 г. [44], в ходе которой были обследованы церковно-монастырские вотчины Приисетья. Ее проводил тобольский сын боярский Ефим Шубин и подьячий Иван Аксентьев. В результате были определены численность населения, число дворов, места выхода переселенцев.

Роспись» зауральских слобод 1686 г. была проведена с целью выяснения военного ресурсного потенциала, прежде всего, притобольных слобод и возможности отбора из состава местного служилого населения представителей для отправки на службу в Даурию [45]. Эти цели несколько ограничили результаты переписи, в поле зрения переписчиков попало только количество служилых людей, поверстанных в службу, и общее количество крестьянских дворов.

Перепись 1680-1683 гг. Льва Поскочина дала возможность более точно определить дату основания слободы Царево Городище [46].

Информационно значимыми для нашего исследования оказались / переписи ряда приисетских слобод 1695, 1699-1700 гг. [47]. Последняя, проведенная сыном боярским Василием Шульгиным, интересна данными о численности населения, количестве дворов, а также важна в сравнительно-историческом аспекте (мы сравнивали данные этой переписи с материалами 1669 г. по местам выхода переселенцев).

В XVIII в. переписи населения становятся периодическими, что дает возможность исследователям более точно судить о динамике демографических процессов в рамках длительной временной перспективы. Однако первые ревизии отличались значительной неточностью, как было выяснено, происходила утайка населения. Также постоянные перекройки административных границ внутри государства создают сложности в сопоставлении данных по административно-территориальным единицам. Поэтому интерпретация данных ревизий XVIII в. сопряжена с серьезной внутренней критикой данного вида источников. Напомним, что подробный источниковедческий анализ данных этих ревизий был осуществлен В.М. Кабузаном.

Среди переписей XVIII в. выделяется подворная перепись 1710 г., поскольку она фиксировала всех жителей населенных пунктов, тогда как последующие содержали информацию исключительно о мужских ревизских душах. Нами были привлечены для анализа перепись Василия Турского притобольных слобод и Андрея Парфентьева, который переписывал исетские слободы [48]. Заметим, что материалы этих переписей впервые подверглись серьезному научному анализу в работах А.А. Кондрашенкова. Данные переписи 1719 г. использовалась нами для сравнения показателей с 1710 г. по одной отдельно взятой слободе — Крутихинской, что дало возможность сделать своеобразный «точечный», микроисторический анализ отдельно взятой территориальной структуры за десятилетний период [49].

Особо выделим комплекс вотчинных переписей Далматовского монастыря за 1722, 1725, 1727, 1757, 1758 гг., который отразил поступательный процесс освоения и дальнейшего заселения монастырской вотчины [50]. Первичный анализ этих данных был проведен Г.С.

Плотниковым еще в XIX в. к

Архивный фонд Далматовского монастыря содержит не только данные переписей, но и значительное количество документов, свидетельствующих о хозяйственной деятельности этой монастырской вотчины, ее экономических связях с горнозаводским Уралом и другими соседними территориями [51].

Необходимой составляющей источниковой базы любого исследования по истории Сибири и Урала XVII в. является комплекс деловой переписки воевод, слободских приказчиков, дьяков и других представителей приказной, воеводской и местной низовой администрации. Эти документы содержат разнообразную по своему характеру информацию — сведения о военных i столкновениях, хозяйственном освоении территорий, регламентации деятельности представителей администрации и т.п. В рамках нашего исследования были проанализирована переписка тобольского и верхотурского воевод, различные распоряжения политического и хозяйственного характера, челобитные основателя Шадринской слободы

Юрия Малечкина с сопутствующими документами, сформировавшими особое «дело» этого персонажа истории Зауралья 1660-х гг. [52].

Уже упоминавшийся нами исследователь Сибири Г.Ф. Миллер оставил после себя огромный фонд материалов, значительная часть которых еще не i • опубликована и сохраняет до сих пор значение ценных источников по истории Сибири и Зауралья. В так называемых «портфелях Миллера» содержатся ответы на анкету этого исследователя начала 1740-х гг., в которых слободская администрация сообщала о состоянии подведомственных им территорий, в том числе об истории соответствующих слобод и острогов [53]. Однако эта информация с трудом подвергается проверке, поэтому данные этих анкет не могут безоговорочно приниматься на веру, особенно это касается сообщаемых администрацией дат основания слобод и острогов (например, Царева Городища). Большее доверие вызывают скопированные самим исследователем документы XVII в., в тех же портфелях» содержатся копии наказных грамот на основание зауральских слобод (например, Солтосарайской слободы).

В фондах Российского государственного военно-исторического архива содержится комплекс документов, отражающих состояние военных ресурсов в Западной Сибири, наличие оборонительных сооружений, их конкретную пространственную конфигурацию [54].

Описания конкретных природно-географических характеристик Зауралья, максимально приближенных по времени их составления к изучаемому нами периоду и играющих роль источников, содержатся в фонде 245 Государственного архива Курганской области, где приводятся топографо-статистические описания дач, волостей и населенных пунктов Курганского округа [55].

В заключении источниковедческого анализа отметим еще один документ, представляющий несомненную ценность в качестве источника по истории Зауралья. Это летопись истории Далматовского монастыря, написанная в середине XIX в. на основе монастырских документов предшествующего времени, многие из которых не сохранились до нашего времени [56]. Эта рукопись содержит информацию комплексного характера, вмещая в себя сообщения о событиях политической, экономической, социальной, религиозной и повседневно-бытовой истории. i /

Комплекс опубликованных и архивных источников, благодаря своей внутренней информационной комплексности, как нам представляется, достаточен для решенщ задач нашего исследования, позволяет определить общие и особенные черты регионального развития Зауралья в контексте русской колонизации XVII-XVIII вв.

Научная новизна диссертации заключается в том, что впервые в отечественной историографии предпринята попытка анализа становления пространственно-территориальных структур Зауральского историко-географического района в ходе русской колонизации в XVII-XVIII вв.

I /

Показана роль колонизации как важнейшего фактора в процессе территориальной дифференциации и становления новых региональных образований.

В диссертации доказывается тезис о военном характере присоединения Зауралья к Российскому государству, что требует коренного пересмотра устоявшейся в отечественной историографии представления о

I / преимущественно мирном характере присоединения азиатских территорий к России.

Дан более точный и подробный анализ движения зауральского населения в изучаемый период. Впервые показаны основные направления миграций в зависимости от масштаба исследовательского рассмотрения - от межрегиональных до микротерриториальных. Показаны особенности восприятия крестьянами категорий времени и возраста в контексте внутренней колонизации территории.

Определены и уточнены важнейшие факторы и особенности / сельскохозяйственного освоения Зауралья. Впервые проанализировано место Зауралья в системе межрегиональных хозяйственных связей в XVII-XVIII вв.

На основе представления -о Зауралье как пограничном регионе доказывается маргинальный характер основных социальных категорий населения данной территории (общие условия жизни, задаваемые региональными особенностями, формировали сходные образы жизни для, например, крестьян и беломестных казаков, что неизбежно и приводило к их маргинализации).

Научно-практическая значимость диссертации заключается в том, что ее

• / основные положения и выводы могут быть использованы при написании обобщающих трудов по социально-политической и социально-экономической истори^ Урало-Сибирского региона в XVII-XVIII вв. Теоретико-методологические иыскания в области исторической регионалистики могут стать отправной точкой в дальнейшем изучении как Зауралья, так и других историко-географических районов России, а также способствовать оформлению регионалистики и исторической локалистики как нового научного направления. Материалы диссертации будут полезны при использовании в преподавании учебных дисциплин — отечественная история, история Урала и Сибири, историческая география и демография, этнология, регионоведение.

Основные положения и выводы диссертации были апробированы в виде докладов и сообщений на 5 международных (Курган, 1993; Челябинск, 1995; Екатеринбург, 1999; Уфа, 2002; Санкт-Петербург, 2003), 9 всероссийских (Екатеринбург, 1992, 1993, 1998, 2000, 2002, 2003; Омск, 1998; Тюмень,, 2000; Челябинск, 2003), 7 региональных (Шадринск, 1994, 1998; Екатеринбург, 1995; Курган, 2001, 2002, 2003; Челябинск, 2003) конференциях, а также на XI съезде Русского географического общества в Архангельске в 2000 г. и V Конгрессе этнографов и антропологов России в Омске в 2003 г.

Таким образом, имеющийся теоретико-методологический багаж и источниковая база позволяют провести исследовательскую работу по решению поставленной цели и задач, которыми определяется и структура диссертации, состоящая из введения, четырех глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

Примечания

1. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII-начало XX вв.). Т. 11999. С. 28.

2. Черносвитов П.Ю. 1 Русская -колонизация Севера: становление и разрушение «генофондов культуры»// Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII-XIX вв. (историко-археологические исследования). Владивосток, 1994. Т. 1; Алексеев А.И. Освоение русскими людьми Дальнего Востока и Русской Америки (до конца XIX в.). М., 1982. С. 3; о термине «освоение» см. также: Алексеева Е.В. Проблема освоения окраинных территорий в отечественной и американской историографии// Проблемы истории регионального развития: население, экономика, культура Урала и сопредельных территорий в советский период. Свердловск, 1992. , ,

3. Ершов М.Ф. Специфика культурного развития Зауралья в период позднего феодализма// Шадринская провинция. Материалы региональной краеведческой конференции. Шадринск, 1993. С. 27.

4. Зубков К.И. Структурный метод в региональных исторических исследованиях// Историческая наука и историческое образование на рубеже XX-XXI столетия. Екатеринбург, 2000. С. 20.

5. Трофимов A.M., Шарыгин М.Д. Основные тенденции развития идей современной географии// Территория и общество. Междуведомственный сборник научных трудов. Пермь, 2000. С. 7; Шарыгин М.Д., Столбов В.А. Концептуальные предпосылки развития теоретико-методологических основ социально-экономической географии// Там же. С. 143.

6. Вершинин Е.В. Городская администрация и сельские округи в Западной Сибири XVII в.// Аграрный рыйок в его историческом развитии. XXIII сессия Всесоюзного симпозиума по изучению проблем аграрной истории. М., 1991. С. 233.

7. Вершинин Е.В. Государственные крестьяне Среднего Зауралья в первой половине XVII в.// Государственные крестьяне Урала в эпоху феодализма. Сборник научных трудов. Екатеринбург, 1992. С. 3.

8. Ершов М.Ф., Менщиков В.В. Проблема обособленности в период формирования региона// Проблемы истории России: от традиционного к индустриальному обществу. Сборник научных трудов. Екатеринбург, 1996; они же. Историко-географические аспекты формирования Зауральского региона// Урал в прошлом и настоящем. Материалы научной конференции. Часть I. Екатеринбург, 1998.

9. Подробно о современном состоянии социальной и исторической географии см.: Са>ш1кин ЮХ- Географическая наука в прошлом, настоящем, будущем. М., 1980; Хаггет П. География: синтез современных знаний. М., 1979; Джонстон Р.Дж. География и географы: очерк развития англо-американской после 1945 года. М., 1987; Джеймс П., Мартин Дж. Все возможные миры (история географических идей). М., 1988. Подробный анализ концепции Видаля де ля Блаша в отечественной литературе см.: Витвер И.А. Французская школа «географии человека» (Geographie humaine)// Ученые записки Московского университета. Вып. 35. География. М., 1940.

Ю.Кульпин Э.С. Феномен России в системе координат социоестественной истории// Иное. Хрестоматия нового российского самосознания// www. russ. ru/ antolog/ inoe/ kulpin. htm.

11 .Группа итальянских историков, публиковавшихся в основном на страницах журнала «Quademi storici». См., например: Grendi Е. Micro-analisi е storia sociale// Quademi storici. 1977. №35; Ginzburg C., Poni С. II nome et il come. Mercato storiografico e scambio disuguale// Quademi storici. 1979. №40.

12.Галанова Г.Э. Постмодернистские тенденции в развитии современной истории и проблема частной жизни// http:// old. ssu. Samara, ru/ research/ philosophy/ journal7.

1 З.Ревель Ж. Микроисторический анализ и конструирование социального// http:// www. tuad. nsk. ru/~history.

Н.Земцов B.H. Микроистория и перспективы изучения Отечественной войны 1812 года// Парадигмы исторического образования в контексте социального развития. Сборник научных статей. Екатеринбург, 2003. Часть 1.С. 33.

15. Алексеев В.В., Артемов Е.Т. Регионализм в России: история и перспективы// Уральский исторический вестник. Екатеринбург, 1996. № 3; см. также: Зубков К.И. Концепт региона в геополитическом измерении// Там же; Алексеев В.В. Регионализм в России. Екатеринбург, 1999; Орешина М.А. Регион как объект социально-гуманитарных исследований// Политическая наука. Пространство как фактор политических трансформаций: Сб. науч. тр. М., 2003. С. 150. '

16.Зубков К.И. Структурный метод в региональных исторических исследованиях// Историческая наука и историческое образование на рубеже ХХ-ХХ1 столетий. Екатеринбург, 2000. С. 22.

17.Ремнев А.В. Региональные параметры имперской «географии власти» (Сибирь и Дальний Восток)// Ab imperio. 2000. № 3-4. С. 343-358 или www. zaimka. ru./ power/ remnev2. Shtml; Макарычев A.C. Глобальное и локальное: меняющаяся роль государства в управлении пространственным развитием// Политическая наука. Пространство как фактор политических трансформаций. С. 8.

18.Голубчик М.М., Евдокимов С.П., Максимов Г.Н., Носонов A.M. География, региональные исследования и региональная наука (некоторые исходные положения)// Регионология. 2000. № 3-4. С. 139-140. Орешина М.А. Указ. соч. С. 151. , ,

19.3амятин Д.Н. Историко-географические аспекты региональной политики и государственного управления в России// Регионология. 1999. № 1; он же. Образ страны: структура и динамика// Общественные науки и современность. 200Q,. № 1; он же. Феноменология географических образов// http:// ruthenia. ru/ logos/ kofr/ samjatin. htm.

20.Он же. Историко-географические аспекты. С. 167.

21.Там же.

22.Каганский B.J1. Географические границы: противоречия и парадоксы// Географические границы. М., 1982. С. 11-12.

23.Там же. С. 12.

24.Там же. С. 13.

25.Родоман Б.Б. Основные типы географических границ// Там же. С. 22.

26.Побережников И.В. Пространственные аспекты развития: теоретико-методологические проблемы// Историческое пространство России: Инерция и трансформация. Материалы Всероссийской научной конференции. Челябинск, 2003. С. 24.

27.Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII-начало XX вв.). Том I1. СПб., 1999. С. 13.

28.Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. СПб., 1841-1842; Дополнения к актам историческим, собранным и изданным Археографическою комиссиею. СПб., 1846-1887.

29.Материалы для истории Сибири/ Сост. Г.Н. Потанин. М., 1867.

30.Паллас П.С. Путешествие по разным местам Российского государства. СПб., 1789. Ч. 1. Кн. 2; Полное собрание ученых путешествий по России. Записки путешествия академика Фалька. СПб., 1824. Т. 6.

31.Полное собрание русских летописей. Т. 36. М., 1987.

32.Титов А. Сибирские .йетописи. М-., 1907.

33.Книга Большому Чертежу. M.-JL, 1950.

34.Первое столетие сибирских городов. XVII век. Серия: История Сибири. Первоисточники. Вып. VII. Новосибирск, 1996.

35.Тобольский архиерейский дом в XVII веке. Серия: История Сибири. Первоисточники. Вып. IV. Новосибирск, 1994.

36.Вкладные книги Далматовского Успенского монастыря. Сборник документов. Свердловск, 1992.

37.Верхотурские грамоты конца XVI-начала XVII в. М., 1982.

38.Памятники Сибирской истории XVIII в. В 2-х книгах. СПб., 1882-85v

39.См. примечание 27.

40.Материалы по истории Башкирской АССР. M.-JL, 1949. Т. III.

41.Список населенных мест Тобольской губернии. СПб., 1871. С. 101-109.

42.Миллер Г.Ф. История^Сибири. M.-JL, 1941. Т. 2. Приложения.

43.Государственный архив Курганской области (ГАКО), ф. 2260.

44.Российский государственный архив древних актов (РГАДА), ф. 214, Сибирский приказ, д. 535.

45.РГАДА, ф. 214, д. 100.

46.РГАДА, ф. 214, оп. 5, д. 261.

47.РГАДА, ф. 214, д. 1444, л. 72-168; РГАДА, ф. 214, оп. 5, д. 434.

48.РГАДА, ф. 214, дд. 1525, 1526.

49.РГАДА, ф. 214, д. 1587.

50.Государственный архив города Шадринска (ГАГШ), ф. 224, Далматовский Успенский монастырь, дд. 96, 120, 584, 3142, 3144.

51.ГАГШ, ф. 224, дд. 25, 27, 72, 154, 212, 764, 786.

52.Архив Академии наук в г. Санкт-Петербурге (ААН), ф. 21, оп. 4, д. 2; РГАДА, ф. 214, д. 535; РГАДА, ф. 1111, on. 1, д. 156, оп. 2, д. 754.

53.РГАДА, ф. 199, оп. 1,'№365, ч. 2,-оп. 2, №477, ч. 1, 2, №481, ч. 2.

54.Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 20, оп. 1/47, д. 68; ф. 23, on. 1, д. 812, ф. 416, дд. 358, 519; ф. 424, д. 7, 8, 11, 41.

55.ГАКО, ф. 245, on. 1, дд. 1019, 1772. Подробный анализ фонда см.: Павлуцких Г.Г., Желнова А.П. Топографо-статистические материалы как источник по истории Южного Зауралья конца XVIII-первой половины XIX вв.// Историография и источниковедение.

56.ГАГШ, ф. 224, д. 3243.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Русская колонизация Зауралья в XVII-XVIII вв.: общее и особенное в региональном развитии"

Заключение

В результате проведенного нами комплексного анализа с использованием как традиционных исторических методов исследования, так и относительно .новых (исторические локалистика и регионалистика, микроисторический анализ), мы выявили общие и особенные черты русской колонизации Зауралья в XVII-XVIII вв.

Колонизация означенного региона являлась составной частью крупного исторического процесса — территориального расширения Российского государства в ходе заселения и освоения огромных территорий северо-востока Евразии, сибирского субконтинента. В процессе колонизации происходило становление новых региональных структур, можно сказать, что колонизация являлась важнейшим фактором пространственной дифференциации.: В частности, именно процесс хозяйственного освоения привел к выделению крупного региона — Урала. Однако, и меньшие по размерам региональные образования возникали под воздействием колонизационных процессов, одним из таких и являлось Зауралье.

Анализ природно-географических условий позволил нам выделить относительно внутренне однородную территорию, являющуюся, по нашему мнению, природным субстратом зауральского историко-географического региона. Это пространство по правым притокам речной системы Тобола — Тура, Ница, Нейва, Пышма, Исеть, Миасс и Уй, а также Среднее Притоболье. Оно характеризуется переходными ландшафтными условиями от зоны подтайги (смешанных, преимущественно березово-сосновых лесов) к лесостепной зоне. Характер ландшафтов напрямую связан с почвенными условиями. Здесь преобладали, выражаясь языком XVII в., «добрые» и «средние» земли, доля «худых» была значительно меньше. Эти земли соответствовали лесным подзолам и черноземам. Наиболее плодородные земли концентрировались в районе рек Исети, Пышмы и Ницы. Среднее Притоболье характеризовалось наличием значительного количества лугов и других сенокосных угодий. В целом указанная территория являлась в высшей степени благоприятной для традиционной хозяйственной деятельности русского крестьянства. Отметим, что близка к указанной территории по выделенным нами характеристикам Ишимская лесостепная ландшафтная провинция, но мы исключили ее из нашего анализа по причине свойств уже иного характера — социального. Территория Затоболья (составная часть указанной ландшафтной провинции) стала зоной активной русской колонизации значительно позже, поэтому политически и социально-экономически оказалась включенной в иную систему территориальных связей.

Русская колонизация Зауралья сопровождалась практически на протяжении двух столетий ожесточенными военными столкновениями с местными народами. Как показывает конкретно-исторический и историографический анализ, утверждение о преимущественно мирном характере включения Сибири в состав России требует существенной корректировки. Она возможна в процессе порайонного изучения данного процесса. Не исключая принципиальной возможности мирного, комплиментарного взаимодействия русских с аборигенным сибирским населением, этно- и военно-политическая ситуация в Зауралье в период русской колонизации свидетельствовала об обратном. Ожесточенный характер столкновений русских с кучумовичами, башкирами, калмыками, казахами, их длительность дают возможность говорить о возможности использования термина «завоевание» применительно к колонизации Зауралья. Еще одной важной особенностью регионального развития было то, что в ходе межэтнических взаимодействий в Зауралье происходило столкновение разных колонизационных потоков - русского, башкирского, калмыцкого и казахского - в различные временные отрезки изучаемого периода, что создавало повышенную степень конфликтности в межэтнических отношениях на протяжении всего этого времени. Указанные обстоятельства существенно тормозили процесс освоения территории и существенно влияли на социальный состав населения и его повседневную жизнь.

Преобладание среди переселенцев в Сибирь выходцев из Поморья в целом характерно и для Зауралья. Но более детальный анализ несколько уточняет это утверждение. По крайней мере, во второй половине XVII в. определяющую роль в заселении Зауралья играло Предуралье. Анализ мест выхода переселенцев в Зауралье подтверждает тезис о том, что процесс русской колонизации шел путем медленного, но поступательного «сползания» в восточном направлении. Отдельные миграции были незначительными по расстоянию, население постепенно продвигалось из европейской части в азиатскую.

В целом для заселения Сибири справедлив вывод о том, что главное направление русского колонизационного потока шло в широтном направлении с запада на восток, движение же по линии север — юг длительное время было второстепенным, проникновение русских в лесостепную зону шло как бы по касательной к линии основного переселенческого потока. Для Зауралья более характерным было как раз меридиональное направление миграций с севера на юг. Это оказывается характерным и для дорусского периода, и свидетельствует о существовании трансвремепных закономерностей миграций, определяемых пространственно-географическими условиями того или иного региона. В случае с Зауральем определяющими факторами основных направлений миграционных движений стали меридиональная направленность речной системы Тобола, а также тормозящий эффект встречных колонизационных потоков башкир и киргиз-кайсаков (казахов). На микротерриториальном уровне выявляются и иные направления. Так, первоначально продвижение русских идет в широтном направлении вдоль долин рек Исети, Пышмы, Ней вы, Ницы с запада на восток. Затем усиливается южное направление вверх по течению Тобола. И лишь в XVIII в. начинается активное заселение долины Миасса и Миасско-Уйского междуречья, с преобладающим направлением на юго-запад.

Наиболее активно территория Зауралья заселялась в период с 1680-х по 1710-е гг. Среднегодовой показатель прироста населения составлял около 15%. Примерно со второй четверти XVIII в. преобладающим становится естественный прирост населения. С этого времени в процессах движения населения усиливается роль внутрирегиональных миграций, что косвенным образом свидетельствует о внутренней региональной стабилизации.

Для Зауралья, особенно со второй половины XVII в., характерно преобладание много дворных поселений и высокий уровень средней населенности крестьянского двора. Еще раз отметим, что «северорусская крестьянская традиция строительства малых семей, успешно сохранявшаяся в условиях относительно плотно заселенной и бедной плодородными землями таежной зоны Западной Сибири, не выжила в столкновении со специфическими условиями сибирского юга».

Природные условия, как отмечалось выше, благоприятствовали развитию земледелия. В Зауралье сложилась традиционная система хозяйствования с ведущей ролью земледелия. На протяжении колонизации в регионе происходило формирование сложной системы землепользования, сочетавшей трехполье, многополье, перелог с залежью и даже элементы подсеки.

Характерным для Зауралья было наличие значительных размеров «собинной» запашки и сенных угодий. Особенности почвенных условий предопределили активное освоение междуречий, что было не характерно для других сибирскихи уральских территорий. В результате к концу изучаемого периода Зауралье оказалось более равномерно заселенным, чем соседние регионы.

Структура возделываемых зерновых культур в Зауралье была аналогичной общерусским традициям. Но их продуктивность отличалась от Европейской России большей амплитудой колебаний (от сам-2 до сам-15), что определялось колонизируемым характером территории. Вследствие этого использование архаичных форм землепользования на целинных землях позволяло порою получать довольно высокие урожаи, по средние показатели все-таки приближаются к общерусским показателям (в среднем сам-3).

Важнейшим фактором формирования регионального единства является включенность территории в систему межрегиональных взаимосвязей. Уже с самых ранних этапов освоения Зауралье превращается в один из основных хлебопроизводящих районов Урало-Сибирского региона. Основным центром экономического притяжения становился в XVII в. Тобольск, где сбывалась большая часть хлеба из Зауралья. Отметим также высокий уровень товарности сельского хозяйства Зауралья в это время. Важнейшими поставщиками хлеба были пышминские, ницынские и исетские слободы.

С появлением Уральского горнозаводского региона система межрегиональных связей существенно усложняется. Все в большей степени Зауралье начинает ориентироваться на уральские заводские центры, но сохраняется ресурсная взаимосвязь и с сугубо сибирскими центрами. Зауралье превращается в важную транзитную территорию между Уралом, Сибирью и Казахстаном. Маргинальность региона, его буферность, как это пи покажется странным, стало важным фактором внутренней стабилизации региональных структур. Регион черпал ресурсы для своей стабильности из дополнительного характера своей территории. Это определялось в свою очередь пограничным характером Зауралья.

Пограничность региона повлияла и на особенности социальной структуры зауральского общества. Хотя крестьянство и являлось преобладающей частью населения, в XVII-первой половине XVIII в. значительную долю составляли военнослужилые категории (до 30%). Специфическими категориями являлись беломестные и выписные казаки, по образу жизни близкие к крестьянству. В свою очередь, и образ жизни крестьянства приближался к военным. Постоянная военная опасность заставляла крестьян быть всегда готовыми к отпору и участию в военных конфликтах, иметь довольно значительное количество огнестрельного оружия. Конкретные региональные условия приводили к нивелированию социальных особенностей. Иначе говоря, в процессе адаптации к маргинальным условиям среды формировалась соответствующая социальная структура, тоже характеризующаяся значительной маргинальностыо.

Проведенный нами региональный анализ показывает значительные эвристические возможности методов исторической локалистики и микроистории, позволяющие получить новые образы исторической реальности микротерриториального и регионального масштаба, отличные от макроисторических. Это обстоятельство делает актуальным данный подход в дальнейшем изучении Зауралья и других регионов и для иных периодов.

Список научной литературыМенщиков, Владимир Владимирович, диссертация по теме "Отечественная история"

1. ЛИТЕРАТУРЫисточники1. Архивные

2. Архив Академии наук в г. Санкт-Петербурге (ААН), ф. 21, оп. 4, д. 2.

3. Государственный архив города Шадринска (ГАГШ), ф. 224, Далматовский Успенский монастырь, дд. 25, 27, 72, 96, 120, 154, 212, 530, 584, 764, 786, 3142,3144,3243.

4. Государственный архив Курганской области (ГАКО), ф. 245, Тобольское губернское управление земледелия и государственных имуществ, on. 1, дд. 1019, 1772; ф. 2260, Е.С. Селетков, on. 1, д. 97.

5. Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. СПб., 1841-1842.

6. Верхотурские грамоты конца XVI-начала XVII в. М., 1982.

7. Вкладные книги Далматовского Успенского монастыря. Сборник документов. Свердловск, 1992.

8. Дополнения к актам историческим, собранным и изданным Археографическою комиссиею. СПб., 1846-1887.

9. Книга Большому Чертежу. M.-JL, 1950.

10. Материалы для истории Сибири/ Сост. Г.Н. Потанин. М., 1867.

11. Материалы по истории Башкирской АССР. Т. 1. M.-JL, 1936. Т. III. M.-JL, 1949.

12. Миллер Г.Ф. История Сибири. M.-JI., 1941. Т. 2. Приложения.

13. Памятники Сибирской истории XVIII в. В 2-х книгах. СПб., 1882-1885.

14. Первое столетие сибирских городов. XVII век. Серия: История Сибири. Первоисточники. Вып. VII. Новосибирск, 1996.

15. Полное собрание русских летописей. Т. 36. Сибирские летописи. М., 1987.

16. Список населенных мест Тобольской губернии. СПб., 1871. С. 101-109.

17. З.Титов А. Сибирские летописи. М., 1907.

18. Тобольский архиерейский дом в XVII веке. Серия: История Сибири. Первоисточники. Вып. IV. Новосибирск, 1994.1. ЛИТЕРАТУРА

19. Абрамов Н. Слобода Царево Городище// Тобольские губернские ведомости. 1860. № 5.

20. Абуев К.К. Деятельность хана Абылая по объединению казахских земель и развитию казахско-российских отношений. Автореферат диссертации. докт. ист. наук. Омск, 2002.

21. Абуев К.К. Хан Абылай и его время. Кокшетау, 2002.

22. Аграрный рынок в его историческом развитии. XXIII сессия Всесоюзного симпозиума по изучению проблем аграрной истории. М., 1991.

23. Акишин М.О. «Старый полковник» на «обереговой службе» Тобольска// Казачество на государевой службе. Материалы к научной конференции. Екатеринбург, 1993.

24. Акманов А.И. Именной указ от 11 февраля 1736 г. — начало нового этапа в политике русского царизма на территории Башкортостана// Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Часть II. Челябинск, 1995.

25. Акманов И.Г. Восстание 1662-1664 гг. первое массовое движение в Башкирии// Крестьянство и крестьянские движения в Башкирии в XVII-началеХХвв. Уфа, 1981.

26. Акманов И.Г. Башкортостан и Россия: взаимоотношения в середине XVI-XVIII вв. (К историографии вопроса)// Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Часть II. Челябинск, 1995.

27. Алексеев А.И. Освоение русскими людьми Дальнего Востока и Русской Америки (до конца XIX в.). М., 1982.

28. Ю.Алексеев В.В. Регионализм в России. Екатеринбург, 1999.

29. П.Алексеев В.В., Артемов Е.Т. Регионализм в России: история и перспективы// Уральский исторический вестник. Екатеринбург, 1996. № 3.

30. Алексеева Е.В. Проблема освоения окраинных территорий в отечественной и американской историографии// Проблемы истории регионального развития. Свердловск, 1992.

31. Аполлова Н.Г. Экономические и политические связи Казахстана с Россией в XVIII-начале XIX вв. М., 1960.

32. М.Арсеньев К. Статистические очерки России. СПб., 1848.

33. Байдин В.И. История Верхотурья: функции города и его социокультурное развитие (опыт сравнительного обзора)// Культурное наследие Российской провинции: история и современность. К 400-летию г. Верхотурья. Екатеринбург, 1998.

34. Балюк Н.А. Тобольская деревня в конце XVI-XIX вв. Тобольск, 1997.

35. Балюк Н.А. Развитие земледельческого хозяйства Западной Сибири в конце XVI-начале XX вв. Тюмень, 2001.

36. Бахрушин С.В. Научные труды. Т. 3. М., 1955.

37. Бирюков В.П. Природа и население Шадринского округа Уральской области. Шадринск, 1926.

38. Буцинский П.Н. Сочинения в двух томах. Т. 1. Заселение Сибири и быт ее первых насельников. Тюмень, 1999.

39. Бучинский И.Е. О климате прошлого Русской равнины. Д., 1957.

40. Вершинин Е.В. Городская администрация и сельские округи в Западной Сибири XVII в.// Аграрный рынок в его историческом развитии. XXIII сессия Всесоюзного симпозиума по изучению проблем аграрной истории. М., 1991.

41. Вершинин Е.В. Государственные крестьяне Среднего Зауралья в первой половине XVII в.// Государственные крестьяне Урала в эпоху феодализма. Сборник научных трудов. Екатеринбург, 1992.

42. Вершинин Е.В. Беломестные казаки Зауралья в XVII в.// Казаки Урала и Сибири в XVII-XX вв. Екатеринбург, 1993.

43. Вершинин Е.В. Неверность «бродячих царевичей». Зауральское степное пограничье в XVII веке// Родина. 1998. № 1.

44. Вибе П.П., Михеев А.П., Пугачева Н.М. Омский историко-краеведческий словарь. М., 1994.

45. Вилков О.Н. Тобольск центр хлебной торговли Западной Сибири XVII в.// Русское население Поморья и Сибири (период феодализма). М., 1973.

46. Вилков О.Н. Бухарцы и их торговля в Западной Сибири в XVII в. //Торговля городов Сибири конца XVI-начала XX в. Сборник научных статей. Новосибирск, 1987.

47. Вилков О.Н. Очерки социально-экономической истории Сибири в конце XVI-начале XVIII в. Новосибирск, 1990.

48. Вилков О.Н. Торговля Сибири собственным хлебом в XVII в.// Аграрный рынок в его историческом развитии. XXIII сессия Всесоюзного симпозиума по изучению проблем аграрной истории. М., 1991.

49. Витвер И.А. Французская школа «географии человека» (Geographie humaine)// Ученые записки Московского университета. Вып. 35. География. М., 1940.

50. Витов М.В. Историко-географические очерки Заонежья в XVI-XVJI вв. М, 1962.

51. Власова И.В. Землепользование в Поморье и Сибири XVII-XVIII вв.// Хозяйство и быт западно-сибирского крестьянства XVII-начала XX в. М., 1979.

52. Власова И.В. Традиции крестьянского землепользования в Поморье и Западной Сибири в XVII-XVIII вв. М., 1984.

53. Власть, право и народ на Урале в эпоху феодализма. Свердловск, 1991.

54. Водарский Я.Е. Население России за 400 лет (XVI-начало XX вв.). М., 1973.

55. Водарский Я.Е. Численность русского населения Сибири в XVII-XVIII вв.// Русское население Поморья и Сибири. М., 1973.

56. Водарский Я.Е. Земельные угодья и землевладение на Урале в XVII-первой половине XIX в.// Крестьянство Урала в эпоху феодализма. Свердловск, 1988.

57. Вопросы аграрной истории Урала и Зауралья (XVII-XX вв.). Свердловск, 1990.

58. Вопросы истории Сибири. Вып. 1. Томск, 1964.

59. Вопросы истории Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1961.

60. Вопросы экологии Зауралья. Земля Курганская: прошлое и настоящее. Краеведческий сборник, вып. 12. Курган, 1995.

61. Гагемейстер Ю. Статистическое обозрение Сибири. В 3-х тт. СПб., 1864.

62. Галанова Г.Э. Постмодернистские тенденции в развитии современной истории и проблема частной жизни// http:// old. ssu. Samara, ru/ research/ philosophy/journa!7.

63. Географические границы. M., 1982.

64. Голикова С.В., Миненко Н.А., Побережников И.В. Интеграция аграрного окружения в заводское производство (Урал и Западная Сибирь XVIII-первой половины XIX в.). Екатеринбург, 1995.

65. Голубчик М.М., Евдокимов С.П., Максимов Г.Н., Носонов A.M. География, региональные исследования и региональная наука (некоторые исходные положения)// Регионология. 2000. № 3-4.

66. Горюшкин J1.M., Миненко Н.А. Историография Сибири досоветского периода. Новосибирск, 1984.

67. Государственные крестьяне Урала в эпоху феодализма. Сборник научных трудов. Екатеринбург, 1992.

68. Григоровский Н.П. Крестьяне-старожилы Нарымского края// Записки Западно-Сибирского отдела РГО. Омск, 1879. Кн. 1.

69. Громыко М.М. Западная Сибирь в XVIII в. Русское население и земледельческое освоение. Новосибирск, 1965.

70. Давыдова М.И., Каменский А.И., Неклюкова Н.П., Тушинский Г.К. Физическая география СССР. М., 1966.

71. Демин М.А. Коренные народы Сибири в ранней русской историографии. СПб.; Барнаул, 1995.

72. Демографические процессы на Урале в эпоху феодализма. Сборник научных трудов. Свердловск, 1990.

73. Демографическое развитие Сибири периода феодализма. Сборник научных трудов. Новосибирск, 1991.

74. Деревня и горрд Урала в эпоху феодализма. Сборник научных трудов. Свердловск, 1986.

75. Джеймс П., Мартин Дж. Все возможные миры (история географических идей). М., 1988.

76. Джонстон Р.Дж. География и географы: очерк развития англоамериканской географии после 1945 года. М., 1987.

77. Дмитриев А.А. Пермская старина. Пермь, 1889-1900. Вып. 1-8.

78. Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 1. Культурный космос Евразии. Новосибирск, 1999.

79. Емельянов Н.ф. Развитие краеведческой работы в Зауралье// Земля Курганская: прошлое и настоящее. Краеведческий сборник. Вып. 1. Курган, 1990.

80. Емельянов Н.Ф. Состав русского населения Сибири между первой и второй ревизиями// Вопросы аграрной истории Урала и Зауралья (XVII-XX вв.). Свердловск, 1990.

81. Емельянов Н.Ф. Условия формирования поземельных отношений Сибири при феодализме. Курган, 1991.

82. Емельянов Н.Ф. Спорные вопросы истории феодальной Сибири. Курган, 1992. ■

83. Ерохина Е.А. Народы Сибири: к вопросу о специфике межэтнических взаимодействий// Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 1. Культурный космос Евразии. Новосибирск, 1999 или «Сибирская заимка», 2001, № 3// www. zaimka. ru.

84. Ершов М.Ф. Специфика культурного развития Зауралья в период позднего феодализма// Шадринская провинция. Материалы региональной краеведческой конференции. Шадринск, 1993.

85. Ершов М.Ф., Менщиков В.В. Проблема обособленности в период формирования региона// Проблемы истории России: от традиционного киндустриальному обществу. Сборник научных трудов. Екатеринбург, 1996.

86. Ершов М.Ф., Менщиков В.В. Историко-географические аспекты формирования Зауральского региона// Урал в прошлом и настоящем. Материалы научной конференции. Часть I. Екатеринбург, 1998.

87. Жеравина А.Н. Рост крестьянского населения Западной Сибири в XVIII в.//Вопросы истории Сибири. Вып. 1. Томск, 1964.74.3авалишин И. Описание Западной Сибири. Т. 1. М., 1862.

88. Замятин Д.Н. Историко-географические аспекты региональной политики и государственного управления в России// Регионология. 1999. № 1.

89. Замятин Д.Н. Образ страны: структура и динамика// Общественные науки и современность. 2000. № 1.

90. Замятин Д.Н. Феноменология географических образов// http:// ruthenia. ru/ logos/ kofr/ samjatin. htm.

91. Замятина H.IO. Сибирь и Дикий Запад: образ территории и его роль в общественной жизни// Восток. Афро-азиатские общества: история и современность. 1998. № 6.

92. Зубков К.И. Концепт региона в геополитическом измерении// Уральский исторический вестник. Екатеринбург, 1996. № 3.

93. Зубков К.И. ; Структурный метод в региональных исторических исследованиях// Историческая наука и историческое образование на рубеже XX-XXI столетий. Екатеринбург, 2000.

94. Зуев А.С. «Немирных чукчей искоренить вовсе»// Родина. 1998. № 1.

95. Зуев А.С. О характере присоединения Сибири к России (постановка проблемы)// Региональные процессы в Сибири в контексте российской и мировой истории. Новосибирск, 1998.

96. Зуев А.С. Характер присоединения Сибири в новейшей отечественной историографии// Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 1. Культурный космос Евразии. Новосибирск, 1999.

97. Зуев А.С. Русская политика в отношении аборигенов крайнего Северо-Востока Сибири (XVIII в.)// Вестник НГУ. Серия: История, филология. Т. 1. Вып. 3.: История. Новосибирск, 2002 или «Сибирская заимка», 2002, № 7// www. zaimka. ru.

98. Из истории освоения юга Западной Сибири русским населением в XVII-начале XX вв. Сборник научных трудов. Кемерово, 1997.

99. Иофа Л.Е. Города Урала. М., 1951.

100. Историография и источниковедение истории Южного Зауралья (XVIII-XX вв.). Курган, 1999.

101. Историческая наука и историческое образование на рубеже XX-XXI столетий. Екатеринбург, 2000.

102. Историческое описание Далматовского Успенского мужского монастыря, состоящего в Пермской губернии. Составленное Общества истории и древностей российских соревнователем Н. Самойловым. М., 1830.

103. Историческое пространство России: инерция и трансформация. Материалы Всероссийской научной конференции. Челябинск, 2003.

104. История Казахстана. Алма-Ата, 1979. Т. 3.

105. История крестьянства СССР с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. Т. 2. Крестьянство в периоды раннего и развитого феодализма. М., 1990.

106. История Курганской области. Т. 1-7. Курган, 1995-2002.

107. История Сибири. Л., 1968. Т. 2.

108. История Урала с древнейших времен до 1861 г. М., 1989.

109. Источники по социально-экономической истории Урала дооктябрьского периода. Сборник научных трудов. Екатеринбург, 1992.

110. Кабо P.M. Города Западной Сибири. М., 1949.

111. Кабузан В.М. Народы России в XVIII веке. Численность и этнический состав. М., 1990.

112. Кабузан В.М. Население Урала в 20-60 гг. XVIII в.// Демографические процессы на Урале в эпоху феодализма. Свердловск, 1990.

113. Каганский В.Л. Географические границы: противоречия и парадоксы// Географические границы. М., 1982.

114. Казаки Урала и Сибири в XVII-XX вв. Екатеринбург, 1993.

115. Казахстан в эпоху феодализма (Проблемы этнополитической истории). Алма-Ата, 1981.

116. Казачество на государевой службе. Материалы к научной конференции. Екатеринбург, 1993.

117. Каптерев Л.М. Русская колонизация северного Зауралья в XVII-XVIII вв. Свердловск, 1924.

118. Кауфман А.А. Обзор способов полеводства и севооборотов в Западной Сибири. СПб., 1893.

119. Кауфман Д. А. Земельный вопрос и переселение. Сибирь, ее современное состояние и нужды. СПб., 1907.

120. Кауфман А.А. Сибирь// Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1900. Т. XXIX.

121. Кауфман А.А. Русская община в процессе ее зарождения и роста. М., 1908.

122. Кауфман А.А. Сборник статей. Община. Переселение. Статистика. М., 1915.

123. Квецинская Т.Е. Хлебная торговля г. Верхотурья в XVII в.// Торговля городов Сибири конца XVI-начала XX в. Сборник научных статей. Новосибирск, 1987.

124. Кириков С.В. Исторические изменения животного мира нашей страны в XIII-XIX вв.// Изв. АН СССР, серия географическая. 1955. № 1.

125. Колесников А.Д. Русское население Западной Сибири в XVIII-начале XIX вв. Омск, 1973.

126. Колтышев А.Ф. П.С. Паллас и Зауралье// Земля Курганская: прошлое и настоящее. Краеведческий сборник. Вып. 1. Курган, 1990.

127. Комар И.В. Урал. Экономико-географическая характеристика. М., 1959.

128. Кондрашенков А.А. Очерки истории крестьянских восстаний в Зауралье в XVIII в. Курган, 1962.

129. Кондрашенков А.А. Русская колонизация Зауралья в XVII-XVIII вв.// Ученые записки Курганского пединститута. Вып. 6. Курган, 1964.

130. Кондрашенков А.А. Зауральские слободчики XVII в.// Сибирь периода феодализма. Вып. 2. Новосибирск, 1965.

131. Кондрашенков А.А. Крестьяне Зауралья в XVII-XVIII вв. Ч. 1-2. Челябинск, 1966-1969.

132. Кондрашенков А.А., Лапин Н.А. Об основании города Кургана// Вопросы истории. 1962. № 10.

133. Крестьянство и крестьянские движения в Башкирии в XVII-начале XX вв. Уфа, 1981.

134. Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск, 1982.

135. Крестьянство Урала в эпоху феодализма. Свердловск, 1988.

136. Кузеев Р.Г.' Тюрки и славяне на Южном Урале: демографический аспект// Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Часть II. Челябинск, 1995.

137. Кузеев Р.Г. Особенности присоединения Башкирии к Русскому государству// Урал в прошлом и настоящем. Материалы научной конференции. Часть 1. Екатеринбург, 1998.

138. Кузнецкая старина. Вып. 2. Новокузнецк, 1994.

139. Кульпин Э.С. Феномен России в системе координат социоестественной истории// Иное. Хрестоматия нового российского самосознания// www. russ. ru/ antolog/ inoe/ kulpin. htm.

140. Культурное наследие Российской провинции: история и современность. К 400-летию г. Верхотурья. Екатеринбург, 1998.

141. Курганские башкиры: Историко-этнографические очерки. Уфа, 2002.

142. Лапин Н.А. Слобода Царево Городище в XVII в.// Ученые записки Курганского пединститута. Вып. 4. Курган, 1962.

143. Лебедева А.А. Русские Притоболья и Забайкалья. Очерки материальной культуры, XVII-начало XX в. М., 1992.

144. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.

145. Любимова Г.В. Возраст и время в традиционном мировосприятии крестьян-сибиряков// Сибирский этнографический вестник. № 1. Новосибирск, 1999// www. sati. archaeology, nsc. ru.

146. Макарычев А.С. Глобальное и локальное: меняющаяся роль государства в управлении пространственным развитием// Политическая наука. Пространство как фактор политических трансформаций: Сборник научных трудов. М., 2003.

147. Мамсик Т.С. Хозяйственное освоение Южной Сибири: механизм формирования и функционирования агропромысловой структуры. Новосибирск, 1989.

148. Мацук М.А. Влияние финансовой политики государства на социально-демографическую ситуацию в Восточном Поморье и Приуралье в XVII в.// Демографические процессы на Урале в эпоху феодализма. Сборник научных трудов. Свердловск, 1990.

149. Мацук М.А. Государственный феодализм: формы феодальной эксплуатации черносошных крестьян и посадских людей европейского севера и Приуралья в XVII в.// Власть, право и народ на Урале в эпоху феодализма. Свердловск, 1991.

150. Менщиков В.В. Основные проблемы историографии истории феодального Зауралья// Земля Курганская: прошлое и настоящее. Краеведческий сборник. Вып. 20. Курган, 1997.

151. Менщиков В.В. К итогам работы курганских краеведов// Вопросы истории. 1998. № 3.

152. Менщиков В.В. Историко-географические исследования Зауралья в 1990-х годах// Известия Русского Географического Общества. 1999. Т. 131. Вып. 6.

153. Менщиков В.В., Павлуцких Г.Г., Никитин В.А. Заселение Южного Зауралья в XVII-XIX вв. Курган, 1992.

154. Менщиков В.В., Павлуцких Г.Г., Никитин В.А. Освоение Южного Зауралья в XVII-XIX вв. Курган, 1993.

155. Менщиков В.В., Павлуцких Г.Г., Никитин В.А. Социально-политическая история Южного Зауралья в XVII-XIX вв. Курган, 1994.

156. Методология, историография и источники изучения исторического опыта регионального развития. Вып. I. Методология и историография. Свердловск, 1990.

157. Миллер Г.Ф. История Сибири. М.-Л., 1937-1941. Т. 1-2.

158. Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 2001.

159. Миненко Н.А. Русская крестьянская семья в Западной Сибири (XVIII-первая половина XIX в.). Новосибирск, 1979.

160. Миненко Н.А. Культура русских крестьян Зауралья: XVIII-первая половина XIX в. М., 1991.

161. Миненко Н.А. Источники по истории народной агрономии Зауралья в XVIII-первой половине XIX вв.// Источники по социально-экономическойистории Урала дооктябрьского периода. Сборник научных трудов. Екатеринбург, 1992.

162. Миненко Н.А. Традиции и новации в народной агрономии Зауралья в XVIII-первой половине XIX в.// Государственные крестьяне Урала в эпоху феодализма. Сборник научных трудов. Екатеринбург, 1992.

163. Мирзоев В.Г. Историография Сибири (домарксистский период). М., 1970.

164. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII-начало XX вв.); Т. 1-2. СПб., 1999.

165. Мосин А.Г. Уральские фамилии. Материалы для словаря. Фамилии жителей Камышловского уезда Пермской губернии. Т. 1. Екатеринбург, 2000.

166. Мурзабулатов М.В. Зауральские башкиры в XIX-начале XX веков// Урал в прошлом и настоящем. Материалы научной конференции. Часть 1. Екатеринбург, 1998.

167. Мурзабулатов М.В. Этнополитическая история башкир// Курганские башкиры: Историко-этнографические очерки. Уфа, 2002.

168. Налимов В.В., Мульченко З.М. Наукометрия. Изучение развития науки как информационного процесса. М., 1969.

169. Науменко Н.И. Ботанико-географические границы в лесостепном Зауралье// Вопросы экологии Зауралья. Земля Курганская: прошлое и настоящее. Краеведческий сборник, вып. 12. Курган, 1995.

170. Нечаева М.Ю. Структура научных публикаций по истории православной церкви в России периода феодализма (к постановке проблемы)// Власть, право и народ на Урале в эпоху феодализма. Свердловск, 1991.

171. Оборин В.А: Заселение и освоение Урала в конце XI-начале ХУП века. Иркутск, 1990.

172. Огурцов АЛО. Особенности русско-башкирского территориального спора в конце XVII века// Проблемы истории Сибири: общее и особенное. Новосибирск, 1,990.

173. Огурцов АЛО. Военно-инженерная политика России на юге Западной Сибири в XVIII в. Автореферат диссертации. канд. ист. наук. Свердловск, 1990.

174. Огурцов А.Ю. Русская экспансия в Южной Сибири (постановка вопроса)// Кузнецкая старина. Вып. 2. Новокузнецк, 1994.

175. Орешина М.А. Регион как объект социально-гуманитарных исследований// Политическая наука. Пространство как фактор политических трансформаций. Сборник научных трудов. М., 2003.

176. Павлуцких Г.Г., Желнова А.П. Топографо-статистические материалы как источник по истории Южного Зауралья конца XVIII-первоц половины XIX вв.// Историография и источниковедение истории Южного Зауралья (XVIII-XX вв.). Курган, 1999.

177. Паллас П.С. Путешествие по разным местам Российского государства. СПб, 1786. Ч. 1. Кн. 2.

178. Памятная книжка Тобольской губернии на 1884 г. Тобольск, 1884.

179. Патканов С.К. Сочинения. В 2 т. Очерк колонизации Сибири. Т. 2. Тюмень, 1999.

180. Пестерев BJB. Общество колонизирующее: экспансия, диссипация и репродукция целостности// Россия в новое время: единство и многообразие в историческом развитии. Материалы Российской межвузовской научной конференции. М, 2000.

181. Пестерев В.В. К теории колонизационных процессов: общество и его информационно-семиотический контекст// Многокультурное измерение исторического образования: теория и практика. Екатеринбург, 2001.

182. Пестерев В.В. Географическая среда и факторная природа социального развития в свете информационной теории// Историческое пространство

183. России: инерция и трансформация. Материалы Всероссийской научной конференции. Челябинск, 2003.

184. Плотников Г.С. Описание мужского Далматовского Успенского общежительного монастыря. Екатеринбург, 1906.

185. Побережников И.В. Влияние природно-климатического фактора на хозяйственно-экономическое развитие Урала XVIII-XIX вв.// Проблемы истории России: от традиционного к индустриальному обществу. Сборник научных трудов. Екатеринбург, 1996.

186. Побережников И.В. Пространственные аспекты развития: теоретико-методологические проблемы// Историческое пространство России: инерция и трансформация. Материалы Всероссийской научной конференции. Челябинск, 2003.

187. Побережников И.В., Томилов А.Г. Переписные книги как источник по истории населения уральских слобод начала XVIII в.// Источники по социально-экономической истории Урала дооктябрьского периода. Сборник научных трудов. Екатеринбург, 1992.

188. Покшишевский В.В. Заселение Сибири (Историко-географические очерки). Иркутск, 1951.

189. Полное собрание ученых путешествий по России. Т. 6. Записки путешествия академика Фалька. СПб., 1824.

190. Попов Н.С. Хозяйственное описание Пермской губернии. Ч. 1-2. Пермь, 1804. Ч. 3. СПб., 1813.

191. Преображенский А.А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI-начале XVIII в. М., 1972.

192. Проблемы истории регионального развития: население, экономика, культура Урала и сопредельных территорий в советский период. Свердловск, 1992.

193. Проблемы истории России: от традиционного к индустриальному обществу. Сборник научных трудов. Екатеринбург, 1996.

194. Проблемы истории Сибири: общее и особенное. Новосибирск, 1990.

195. Прохоров М.Ф. Крестьянская колонизация Оренбургского края в середине XVIII в.// Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Часть II. Челябинск, 1995.

196. Пузанов В.Д. К проблеме контактов русских и кочевников первой половины XVII века в Южном Зауралье// Урал в прошлом и настоящем. Материалы научной конференции. Часть 1. Екатеринбург, 1998.

197. Пузанов В.Д. Этнополитическая ситуация на юге Зауралья в XVII-XVIII вв.// Этнокультурная история Урала XVI-XX вв. Материалы международной научной конференции. Екатеринбург, 1999.

198. Пузанов В.Д. Кочевые миграции на сибирском юге. (XVII-XVIII'вв.)// Парадигмы исторического образования в контексте социального развития. Ч. 1. Екатеринбург, 2003.

199. Пундани В.В. Аграрная история досоветского Зауралья в исторической литературе// Земля Курганская: прошлое и настоящее. Краеведческий сборник. Вып. 3. Курган, 1993.

200. Пундани В.В. Государственная деревня Урала и Западной Сибири во второй половине XVIII-первой половине XIX вв. Курган, 1999.

201. Пундани В.В. Южное Зауралье в исторической литературе XVIII-начала XX вв.// Историография и источниковедение . истории Южного Зауралья (XVIII-XX вв.). Курган, 1999.

202. Рахматуллин У.Х. Крестьянское заселение Башкирии в XVII-XVIII вв.// Крестьянство и крестьянские движения в Башкирии в XVII-начале XX вв. Уфа, 1981.

203. Ревель Ж. Микроисторический анализ и конструирование социального// http:// www. tuad. nsk. ru/~history.

204. Региональные процессы в Сибири в контексте российской и мировой истории. Новосибирск, 1998.

205. Резун Д.Я.,' Ламин В.А., Мамсик Т.С., Шиловский М.В. Фрон^гир в истории Сибири и Северной Америки в 17-20 вв.: общее и особенное. Новосибирск, 2001.

206. Ремнев А.В. Региональные параметры имперской «географии власти» (Сибирь и Дальний Восток)// Ab imperio. 2000. № 3-4 или www. zaimka. ru/ power/ remnev2. shtml.

207. Родоман Б.Б. Основные типы географических границ// Географические границы. М., 1982.

208. Романов С.В. К вопросу о характере взаимоотношений русского и аборигенного населения в XVII-первой половине XVIII вв.// Из истории освоения юга Западной Сибири русским населением в XVII-начале XX вв. Сборник научных трудов. Кемерово, 1997.

209. Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Часть II. Челябинск, 1995.

210. Россия. Полное географическое описание нашего отечества. СПб., 1907. Т. XVI.

211. Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII-XIX вв. (историко-археологические исследования). Т. 1. Владивосток, 1994.

212. Русское население Поморья и Сибири (период феодализма). М., 1973.

213. Рычков П.И. История Оренбургская. СПб., 1759 или издание 1896 г. вL1. Оренбурге.

214. Рычков П.И. Топография Оренбургская. Ч. 1-Й. СПб., 1762.

215. Сабырханов А. Исторические предпосылки ликвидации ханской власти в Казахстане// Казахстан в эпоху феодализма (Проблемы этнополитической истории). Алма-Ата, 1981.

216. Савич А.А. Из истории монастырской колонизации и хозяйства на Урале XVI-XVII вв. Пермь, 1928.

217. Саушкин Ю.Г. Географическая наука в прошлом, настоящем, будущем. М., 1980.

218. Сергеев Ю.Н. Православная церковь и хозяйственное освоение Южного Урала в XVI-середине XVIII в.// Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Часть II. Челябинск, 1995.

219. Сибирь периода феодализма. Вып. 2. Новосибирск, 1965.

220. Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири. СПб., 1837 или издание 1995 г. в Новосибирске.

221. Смирнов С.С. Приписные крестьяне Урала в XVIII-начале XIX в. Челябинск, 1993.

222. Смирнов С.С. Приписные крестьяне на горных заводах Урала. Челябинск, 1994.

223. Смирнов С.С. О некоторых закономерностях русской колонизации Урала в XVII-XVIII вв.// Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Часть II. Челябинск, 1995.

224. Советский Союз. Урал. Географическое описание. М., 1969.

225. Соколов П.И. Исторический ход развития земледелия в Западной Сибири. СПб., 1891.

226. Статистическое обозрение Сибири. СПб., 1810.

227. Тарасов Ю.М. Русская крестьянская колонизация Южного Урала. Вторая половина XVIII-первая половина XIX в. М., 1984.

228. Территория и общество. Междуведомственный сборник научных трудов. Пермь, 2000.

229. Толыбеков С.Е. Кочевое общество казахов в XVII-начале XX века. Алма-Ата, 1971.

230. Торговля городов Сибири конца XVI-начала XX в. Сборник научных статей. Новосибирск, 1987.

231. Традиционная культура русского крестьянства Урала XVIII-XIX вв. Екатеринбург, 1996.

232. Трофимов А.Н., Шарыгин М.Д. Основные тенденции развития идей современной географии// Территория и общество. Междуведомственный сборник научнйх трудов. Пермь, 2000.

233. Трофимов С.В., Коновалов Ю.В. К вопросу о дате основания города Кургана и его основателе// 50-летие историко-правоведческого факультета Курганского государственного университета. Материалы межрегиональной научно-практической конференции. Курган, 2002.

234. Урал в прошлом и настоящем. Материалы научной конференции. Часть 1. Екатеринбург, 1998.

235. Усанов В.И. Колонизация Урала русскими: к истории изучения вопроса// Уржумка. Челябинск, 1996.

236. Устюгов Н.В. Основные черты русской колонизации Южного Зауралья в XVIII в.// Вопросы истории Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1961.

237. Уханов И.С. Рычков. М., 1996.

238. Фронтир в истории Сибири и Северной Америки в 17-20 вв.: общее и особенное. Вып. 2. Новосибирск, 2002.

239. Хаггет П. География: синтез современных знаний. М., 1979.

240. Хайтун С.Д. Наукометрия: состояние и перспективы. М., 1983.

241. Хозяйство и быт западно-сибирского крестьянства XVII-начала XX в. М., 1979.

242. Чагин Г.Н. Этнокультурная история Среднего Урала в конце XVII-первой половине XIX века. Пермь, 1995.

243. Черкасова А.С. Социально-экономические связи горнозаводских центров и деревень Урала в середине XVIII в.// Деревня и город Урала в эпоху феодализма. Свердловск, 1986.

244. Черносвитов П.Ю. Русская колонизация Севера: становление и разрушение «генофондов культуры»// Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII-XIX вв. (историко-археологические исследования). Т. 1. Владивосток, 1994.

245. Чернавский Н.М. Сборник материалов по изучению Челябинского округа. Кн. 1. Челябинск, 1927.

246. Чернышов B.C. Водные пути сообщения исетских поселений с Кодой и Тобольском в XVII-XVIII вв.// Шадринская провинция. Шадринск, 1998.

247. Чичерин Б.Н. Областные учреждения России в XVII веке. М., 1856.

248. Шабанов М.П. Роль ссыльных в земледельческом освоении Западной Сибири в XVII-XIX вв.// Из истории освоения юга Западной Сибирирусским населением в XVII-начале XX вв. Сборник научных трудов. Кемерово, 1997.

249. Шадринская летопись (1649-1916). Шадринск, 1997.

250. Шадринская провинция. Материалы региональной краеведческой конференции. Шадринск, 1993.

251. Шадринская провинция. Шадринск, 1998.

252. Шарыгин М.Д., Столбов В.А. Концептуальные предпосылки развития теоретико-методологических основ социально-экономической географии// Территория и общество. Междуведомственный сборник научных трудов. Пермь, 2000.

253. Шишонко В.Н. Пермская летопись. Пермь, 1882-1889. Т. 1-7.

254. Шнитников А.В. Изменчивость общей увлажненности материков северного полушария// Записки Географического общества СССР. Т. 16. М.-Л., 1957.

255. Шунков В.Й. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII-начале XVIII веков. М.-Л., 1946.

256. Шунков В.И. Очерки по истории земледелия Сибири (XVII век). М., 1956.

257. Шунков В.И. Вопросы аграрной истории России. М., 1974.

258. Этнокультурная история Урала XVI-XX вв. Материалы международной научной конференции. Екатеринбург, 1999.

259. Ямзин И.Л., Вощинин В.П. Учение о колонизации и переселениях. М.-Л., 1926.

260. Янгузин Р.З. Переход башкир от полукочевого скотоводства к оседлости и земледелию (XVIII-XIX вв.)// Этнокультурная история Урала XVI-XX вв. Материалы международной научной конференции. Екатеринбург, 1999.

261. Янгузин Р.З. Этнодемографические процессы в Башкортостане в конце XVIII-середине XIX в.// Этнокультурная история Урала XVI-XX вв. Материалы международной научной конференции. Екатеринбург, 1999.

262. Bruce Lincoln W. The Conquest of a Continent. Siberia and the Russians. New York, 1994.

263. Collins D.N. Russia's conquest of Siberia: envolving Russian and Soviet historical interpretations// European Studies Review. 1982, vol. XII, no. I.

264. Collins D.N. Subjugation and settlement in seventeenth and eighteenth century Siberia// The History of Siberia. From Russian conquest to Revolution. London-New York, 1991.

265. Dmytryshyn B. Introduction// Russia's Conquest of Siberia, 1558-1700. Documentary record. The press of the Oregon Historical Society, 1985.

266. Donnelly A. The Mobile Steppe Frontier. The Russians Conquest and Colonization of Bashkiria and Kazakhstan to 1850// Russian Colonial Expansion to 1917. London-New York, 1988.

267. Forsyth J. A history of the Peoples of Siberia. Russian's North Asian Colony. 1581-1890. Cambridge University Press, 1992.

268. Ginzburg C, Poni С. II nome et il come. Mercato storiografico e scambio disuguale// Quademi storici. 1979. № 40.

269. Grendi E. Micro-analisi e storia sociale// Quademi storici. 1977. № 35.

270. Huttenbach H.R. Muscovy's Penetration of Siberia. The Colonisation Process, 1555-1689// Russian Colonial Expansion to 1917. London-New York, 1988.

271. Kerner R. J. The Urge to the Sea: The Course of Russian History. The Roul of Rivers, Portages, Ostrogs, Monasteries and Furs. Berkeley, 1946.

272. Russia's Conquest of Siberia, 1558-1700. Documentary record. The press of the Oregon Historical Society, 1985.

273. Russian Colonial Expansion to 1917. London-New York, 1988.

274. The History of Siberia. From Russian conquest to Revolution. London-New York, 1991.

275. Wood A. Introduction: Siberia's Role in Russian History// The History of Siberia. From Russian conquest to Revolution. London-New York, 1991.