Русская лирика рубежа XIX-XX веков: поэтика запаха

Рогачева, Наталья Александровна

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Русская лирика рубежа XIX-XX веков: поэтика запаха

Год: 2011
Автор научной работы: Рогачева, Наталья Александровна
Ученая cтепень: доктора филологических наук
Место защиты диссертации: Екатеринбург
Код cпециальности ВАК: 10.01.01

Диссертация по филологии на тему 'Русская лирика рубежа XIX-XX веков: поэтика запаха'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Русская лирика рубежа XIX-XX веков: поэтика запаха"

На правах рукописи

РОГАЧЕВА Наталья Александровна

РУССКАЯ ЛИРИКА РУБЕЖА Х1Х-ХХ ВЕКОВ: ПОЭТИКА ЗАПАХА

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Екатеринбург 1 6 И ЮН 2011

4850458

Работа выполнена на кафедре русской литературы XX века ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им. А. М. Горького» и на кафедре русской литературы ГОУ ВПО «Тюменский государственный университет»

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Быков Леонид Петрович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Барковская Нина Владимировна

доктор филологических наук, профессор Козубовская Галина Петровна

доктор филологических наук, профессор Орлицкий Юрий Борисович

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Воронежский государственный университет»

Защита состоится «30» июня 2011 года в 11 часов на заседании диссертационного совета Д 212.286.03 по защите докторских и кандидатских диссертаций при ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им. А. М. Горького» (620000, г. Екатеринбург, пр. Ленина, 51, ком. 248)

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им. А. М. Горького»

Автореферат разослан «_»_2011 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор филологических наук,

профессор М Л- Литовская

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В диссертации рассматривается ольфакторная образность русской лирики рубежа XIX—XX веков в свете исторической поэтики.

Актуальность исследования. В работах, посвященных вопросам поэтики русской литературы Серебряного века, неоднократно высказывалась мысль об эстетическом и художественном единстве эпохи модернизма. Не отрицая очевидной дробности литературных течений и школ, объединений и групп, исследователи находят глубокую связь между поэтикой символизма и постсимволизма (П. П. Громов, 3. Г. Минц, Ю. М. Лотман, И. П. Смирнов, М. Л. Гаспаров, И. В. Корецкая, Н. А. Богомолов, О. А. Клинг, С. Я. Фрадкина, Н. В. Дзуцева, Н. Ю. Грякалова, Е. В. Тырышкина и др.), устанавливают общие закономерности на основе разных аспектов поэтической системы: субъектной организации лирического текста (Л. Я. Гинзбург, Д. Е. Максимов, С. Н. Бройтман, М. Л. Гаспаров, Ю. И. Левин, Е. Г. Эткинд, А. К. Жолковский, Е. В. Тырышкина), харизматичности художественной индивидуальности (Г. Фрейдин, Л. П. Быков), концепции человека и антропологических моделей (Л. А. Колобаева, Н. В. Мокина, Д. И. Черашняя, О. А. Берднико-ва), поэтического стиля (В. П. Григорьев, Н. А. Кожевникова, И. И. Ковту-нова, Е. А. Некрасова, Е. Г. Эткинд, В. В. Эйдинова), стиховой композиции (М. Л. Гаспаров, Ю. Б. Орлицкий), литературных традиций (М. Л. Гаспаров, Ю. М. Лотман, Л. М. Лотман, Е. Г. Эткинд, С. А. Небольсин, В. В. Мусатов, А. П. Авраменко и др.), жанровой системы (Д. М. Магомедова, Р, С. Спивак, О. В. Зырянов), литературной циклизации (Л. К. Долгополов, И. В. Фоменко). Об актуальности «системного исследования» поэтики русской литературы Серебряного века, а не только поэтики отдельных школ и течений свидетельствует и недавний выход коллективного труда, продолжающего двухтомное академическое издание «Русская литература рубежа веков» (2000-2001), -«Поэтика русской литературы конца XIX - начала XX века. Динамика жанра. Общие проблемы. Проза» (М.: ИМЛИ РАН, 2009). Если в первых книгах история литературы рубежа Х1Х-ХХ веков представлена достаточно традиционно - через смену литературных течений, то в последнем издании на первый план выступает динамика жанра, наиболее точно характеризующая поэтику прозы. Следующие тома, по словам редакторов, будут посвящены лирике и драме.

к разным литературным течениям (П. П. Громов, Л. Я. Гинзбург, 3. Г. Минц, Вяч. Вс. Иванов, О. Ронен, К. Тарановский, Д. Сегал, Р. Д. Тименчик, Л. Силард, И. В. Корецкая, И. П. Смирнов, Н. А. Богомолов, О. А. Лекма-нов, О. А. Клинг, Т. Венцлова, Л. Г. Панова, А. А. Кошемчук, Г. Г. Амелин, В. Я. Мордерер и др.), установлена взаимозависимость поэтического и философского, религиозного, оккультного, естественно-научного дискурсов в культуре рубежа Х1Х-ХХ веков. Речь идет не просто о системе повторяющихся мотивов, но о едином «интеллектуальном пространстве» (Л. Ф. Кацис, А. М. Эткинд), реконструкция которого становится все более настоятельной задачей по мере удаления эпохи от современного читателя. Единство художественных кодов может связывать прозу и поэзию («билингвизм» Б. Л. Пастернака'), художественные и документальные тексты (мистический дискурс в творчестве Вяч. И. Иванова2). Система мотивов образует специфический язык литературного течения, о чем свидетельствуют исследования символизма, предпринятые А. А. Ханзен-Лёве, М. Цимборской-Лебодой, Л. Силард, Д. М. Магомедовой. Тот или иной тип кодировки охватывает не только вербальные, но и поведенческие тексты, как убедительно показали исследования аргонавтического мифа (А. В. Лавров) и «гафизитства» (Н. А. Богомолов).

По словам А. В. Михайлова, «нет "идеи лирики", а бывает, исторически, каждый раз новое завоевание и обретение самых высших и крайних возможностей поэтического»3. На рубеже Х1Х-ХХ вв. параметры и горизонты лирики определяет новое понимание человека - поэтическая антропология, в основе которой лежат принципы релятивизма и плюрализма (М. Шелер, Я. Мукар-жовский, М. Бубер), Антропологический подход к истолкованию феномена русского модернизма (С. С. Хоружий, М.К. Мамардашвили, В. А. Подорога) выдвинул ряд новых предпосылок для изучения русской литературы рубежа веков как целостного художественного явления. Актуальной задачей литературоведения стало исследование «иной концепции человека» (Е. Г. Эткинд) и иных «форм письма» (В. П. Раков, Н. Ю. Грякалова, А. А. Житенев), соответствующих этой концепции.

«Антропологический поворот» сказывается на всех проявлениях субъективности художественных текстов, в том числе и на структуре перцептивной образности поэтического произведения как одном из типов художественного языка. К базовым принципам миропонимания и поэтического стиля эпохи относится переоценка сенсорных способностей человека, за которой стоит

' Фатеева Н. А. Поэт и проза: Книга о Пастернаке. М., 2003. 400 с.

г Обатнин Г. В. Иванов-мистик (Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907-1919)). М., 2000. 240 с.

3 Михайлов А. В. Проблема философской лирики // Михайлов А. В. Обратный перевод. М., 2000. С. 405.

не только «расширение художественной впечатлительности» (Д. С. Мережковский), но и по-новому понятый психологизм (Е. Г. Эткинд, А. М. Эткинд, И. П. Смирнов, Г. В. Обатнин, Н. Ю. Грякалова, Д. М. Магомедова, А. И. Же-ребин), лирическое освоение «опыта телесности» (В. А. Подорога). «Био-логизируюшие установки» эпохи рубежа Х1Х-ХХ веков хорошо ощущались в близкой временной перспективе. В 1930-е гг. была выдвинута социологическая концепция последовательной смены «идеационного» типа культуры «чувственным» (П. Сорокин, чьи идеи в новом научном контексте осмыслены Н. Л. Лейдерманом). О повышении статуса физиологического уровня контакта с миром в эпоху модернизма писали и первые исследователи языка ольфакции в русской поэзии рубежа Х1Х-ХХ веков А. И. Белецкий (1923) и Р. 3. Миллер-Будницкая (1930).

Подчеркнутым вниманием к «миру психических явлений» (Б. М. Эн-гельгардт) обусловлено выдвижение языков перцепции и соответствующей им сенсорной поэтической образности в центр художественной системы модернизма. Аксиология ощущений лежит в основе литературных и философских споров Серебряного века. Психофизиологическая проблематика и язык психосоматики входит в литературные манифесты разных поэтических течений и автобиографические тексты поэтов рубежа веков («мистический эмпиризм» Н. О. Лосского, теория «психофизиологического пространства» П. А. Флоренского, противопоставление мистического и ассоциативно-психологического символизма у Вяч. И. Иванова, «слово-запах» в манифестах футуризма и др.). Гипертрофия или намеренное подавление того или иного психофизиологического ощущения отмечены в работах о поэтике И. Анненского (В. Е. Гитин, Т. Венцлова, Г. П. Козубовская и др.), В. Маяковского (Н. И. Харджиев, М. Вайскопф, А. К. Жолковский), Б. Пастернака (И. П. Смирнов), И. Бунина (3. Хайнади), О. Мандельштама (М. Л. Гаспа-ров, В. Н. Топоров, Л. Ф. Кацис, Л. Г. Панова), М. Цветаевой (С. Ельницкая, Е. Г. Эткинд, М. Л. Гаспаров) и др.

В лирике Серебряного века, как и вообще в литературе, доминирует визуальная и акустическая образность. Но, наряду с ней, значительную роль начинают играть образы и мотивы, основанные на иных восприятиях - тактильных, температурных, моторных, вкусовых и др. Образно-поэтический язык запаха составляет значительный слой в эстетике и художественной практике русского модернизма в целом и в стиле отдельных писателей, но его активное изучение началось относительно недавно, и до сих пор ольфак-торное пространство русской лирики остается одной из наименее изученных областей ее эстетики и поэтики.

Объектом исследования в диссертации является образно-поэтический язык запаха в русской лирике Серебряного века. Хронологически основной

корпус рассматриваемых текстов укладывается в рамки 1890-х - 1910-х гг., однако .исторический подход потребовал привлечь произведения XVII-

XIX вв., от начала формирования системы ольфакторной образности русской поэзии до эпохи «ольфакторного взрыва», как называет модернизм X. Рин-дисбахер, связывая происхождение «взрыва» в первую очередь с именами Ф. Ницше, 3. Фрейда, А. Бергсона1.

Выбор авторов, чьи тексты рассматриваются монографически, обусловлен следующими обстоятельствами. Во-первых, существенной ролью ольфакторного начала в творческой практике. Во-вторых, наличием в метапоэ-тических текстах поэтов высказываний об эстетическом и художественном значении обонятельной образности, будь то литературно-критическая проза (И. Анненский, А. Белый, О. Мандельштам), дневники (А. Блок), письма (М. Цветаева), стихотворные тексты (В. Маяковский). Третья причина - активная реакция на обонятельную образность поэта в литературной критике рубежа Х1Х-ХХ вв. (Ф. Сологуб, К. Бальмонт, В. Брюсов).

XX в. приводит к мысли, что нет, например, общего, раз и навсегда заданного качественного состава вещи, зато есть качественность как перекрещивание разных культурных традиций, субъективных интерпретаций, ценностных смыслов. Поэтому преимущественное внимание уделяется таким историко-литературным фактам, которые вступают в противоречие с поэтикой, признанной «нормальной» для данной эпохи, вызывают полемику, осознаются как новое, как «уродство», нарушение норм художественного вкуса и представляются современникам неясными, семантически и эстетически ущербными. Тем самым обнаруживается динамическая структура ольфакторного пространства, а само оно трактуется как свидетельство расширения границ художественности.

Объект исследования включает литературную критику и литературоведческие труды Серебряного века, где затрагиваются вопросы функционирования ольфакторной образности, философские работы начала XX века, эстетические декларации литературных направлений и школ. При этом в объект исследования не входит литературный быт эпохи, не учитываются случаи «идиосинкразии», то есть отношения к запахам, вызванного психофизиологическим складом личности писателя. Объект исследования остается в рамках текстов, преимущественно - поэтических.

1 Rindisbacher H. The Smell of Books: a Cultural-Historical Study of Olfactory Perception in Literature. Ann Arbor, 1992. P. 143-153.

Единица исследования. В зависимости от научной позиции, которую занимает исследователь языка запаха в художественном тексте, единицами анализа могут выступать различные текстовые категории: слово, образ, мотив, риторическая формула. В предлагаемой работе такими единицами служат ольфакторные образы (языковые воплощения опыта обонятельных восприятий), представленные в тексте предметными символами и эпитетами; мотивы, называющие обонятельные реакции лирического субъекта; в поле исследования входит прямая номинация запахов и их восприятия, поэтическая топика и тропы, ольфакторная семантика которых формируется в историко-литературном контексте.

Предмет исследования - поэтика ольфакторного пространства в ее исторической динамике. Основной категорией, связывающей творчество поэтов разных направлений и школ конца XIX - начала XX вв., служит один из типов художественного завершения реальности в литературном тексте -это мир, воспринятый обонятельно, оцененный через запах и обозначенный языком ольфакции. Выдвижение в качестве художественной доминанты категории, не обладающей устойчивым эстетическим статусом, обусловлено спецификой самого изучаемого материала: на рубеже веков происходит становление неклассического типа художественности, вызвавшего интерес, помимо традиционных визуального и акустического, к иным формам восприятия мира, основанным на данных «низших чувств». Связь со сферой психосоматики ставит в центр предпринимаемого исследования категорию телесного опыта лирического субъекта в соотношении с художественным опытом автора.

Выбор объекта и предмета исследования продиктован спецификой самой культуры рубежа Х1Х-ХХ веков, когда к вопросам обоняния обращаются разные науки - не только медицина и психология, но и философия, история литературы, литературная критика, причем история литературы и критика -практически впервые. Тем самым поэтика запаха рассматривается в составе «грамматики культуры», где «нос» оказывается альтернативой «глазу»1.

К началу XX века относится обоснование ключевой категории предпринимаемого нами исследования. Термин «обонятельное пространство» ввел русский религиозный философ Павел Александрович Флоренский. По его мысли, наряду с визуальным пространством существуют иные типы пространств, в том числе «пространство обонятельное»2. Флоренский относит обонятельное пространство к типу психофизиологических пространств, качественные характеристики которых принципиально отличны от абстракт-

1 Кожурин А. Я. «Глаз» Платона, «ухо» Хайдеггера и «нос» Розанова // Звучащая философия: сб. материалов конференции. СПб., 2003. С. 101-105.

2 Флоренский П. А. Обратная перспектива // Сочинения: в 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 94.

ного пространства геометрии: они зависят от «организации тела» субъекта, насквозь пронизаны субъективными энергиями, наконец, каждый из типов психофизиологического пространства имеет свою структуру. Психофизиологическое пространство не предназначено только для регистрации чувственных восприятий и не является суммой вещей и их признаков по тому или иному способу их ощущения, а выступает как мыслимый принцип организации всего мира, всего целого - в том числе и художественного целого. Каждое из психофизиологических пространств представляет собой одну из разновидностей «абстрактного пространства» (А. Н. Уайтхед), и пространство Евклида лишь один из возможных его типов. Как подчеркивал П. А. Флоренский, «пространство художественного произведения может быть построено по типу пространства того или иного ощущения»1.

Развитие этой мысли находим у Ю. М. Лотмана. Он отмечает, что в качестве «моделей универсума» в художественном тексте выступают различные типы умопостигаемого абстрактного пространства: «Если при выделении какого-либо определенного признака образуется множество непрерывно примыкающих друг к другу элементов, то мы можем говорить об абстрактном пространстве по этому признаку. Так можно говорить об этическом, цветовом, мифологическом и пр. пространствах. В этом смысле пространственное моделирование делается языком (выделено нами - Н. Р.), на котором могут выражаться непространственные представления»2. Модель мира, основанная на ольфакции, будет, видимо, отличаться от других моделей и характером построения, и смысловой наполненностью. Иначе говоря, для мира запахов предназначены собственные смыслы и собственные законы сочетаемости предметов, соотношения предмета и субъекта его восприятия.

Таким образом, предметом исследования в предлагаемой работе становится образно-поэтический язык запаха русской поэзии рубежа Х1Х-ХХ веков в историко-литературной перспективе.

Цель исследования - установление закономерностей исторической динамики образно-поэтического языка запаха русской лирики, определение специфики ольфакторного пространства поэзии рубежа Х1Х-ХХ веков.

Задачи:

1) выбор текстов, репрезентативно отражающих историческую динамику ольфакторного пространства русской лирики; установление основных этапов формирования системы ольфакторных образов и мотивов в поэзии XVII - начала XX вв.;

1 Флоренский П. А. Статьи и исследования по истории и философии искусства. М„ 2000. С. 327.

2 Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. М„ 1999. С.205.

2) анализ подходов к изучению поэтики запаха в художественном тексте и поиск методов интерпретации ольфакторной образности;

3) выявление системы приемов репрезентации невербального языка запаха в поэтическом тексте с учетом исторической изменчивости этой системы;

4) установление связей образно-поэтического языка запаха с другими видами перцептивной образности в рамках отдельного текста и комплекса текстов;

5) рассмотрение поэтики и семантики запаха в структуре лирического текста, выявление взаимозависимости между исторической подвижностью поэтического языка запаха и динамикой субъектной организации лирического текста;

6) анализ индивидуальных моделей ольфакторного пространства в творчестве поэтов разных течений и школ рубежа Х1Х-ХХ вв. и установление типологических связей;

7) выявление металитературного, поэтологического содержания языка запаха в русской лирике Серебряного века.

Методологической основой работы послужили идеи исторической поэтики, в центре которой находится человек - не столько как лицо изображенное, сколько как субъект истории, носитель исторически обусловленной точки зрения на мир. Подчеркивая, что предметом книги «Поэтика ранневи-зантийской литературы» является «невыговоренная "имманентная" поэтика эпохи», С. С. Аверинцев пишет: «Вопрос о поэтике ранневизантийской литературы - двуединый вопрос. Один аспект проблемы - история и человек; второй ее аспект - человек и слово. Литературное слово должно быть соотнесено с историей, с социальными и политическими реалиями истории, но соотнесено не иначе, как через человека»1. В отличие от дескриптивной поэтики, предметом которой является литературное произведение в его неустранимой целостности, историческая поэтика (или просто - поэтика, как она представлена в трудах Д. С. Лихачева, С. С. Аверинцева, А. В. Михайлова, А. П. Чудакова, С. Н. Бройтмана, В. И. Тюпы) рассматривает произведение в комплексе его многочисленных связей и отношений. Тем самым на первый план выходит не литературный прием как функция для выражения имплицитного содержания, а содержательность («человечность» и историчность) самого приема, «исторической и очеловеченной формы» искусства.

1 Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997. С. 7.

связях с реальностью, не только как духовному субстрату творения, но как человеку, душой и телом укорененному в истории. Для так понятого субъекта художественного творчества произведение служит способом бытия, и в нем важны любые детали, среди прочего - противоречия, ошибки, следы творчества как процесса, не до конца устраненные из текста. Такое понимание динамической поэтики обосновано Ю. М. Лотманом в работах «Динамическая модель семиотической системы», «Типологическая характеристика позднего реализма Пушкина». Так, по мысли Ю. М. Лотмана, «контрастно-динамическая поэтика» позднего Пушкина включает «сложное распределение комического и трагического», «скользящую» возможность «перемещения авторской точки зрения»', неопределенность контекстных связей, запрограммированную самим автором, и другие «приемы», увеличивающие многозначность текста.

Вслед за Ю. М. Лотманом мы понимаем под динамической поэтикой такой способ организации художественного произведения, при котором видимо контрастная, «скользящая» структура указывает на смысловую многозначность текста, где принципы неопределенности и контраста обусловливают подвижность, неустранимую динамичность смысла произведения. Известно, что такого рода поэтика выступает на первый план в эпохи, которые в литературоведении характеризуются как переходные. Причем применение принципов динамической поэтики возможно в отношении разных аспектов литературного произведения: при изучении его жанровой природы, структуры персонажа, сюжета, организации повествования, системы мотивов и образов. Более того, на основании динамического подхода разрешается ключевое противоречие между структурным анализом поэтического текста и рассмотрением произведения в ,свете исторической поэтики.

1 Лотман Ю. М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С. 130.

2 Ингарден Р. Двумерность структуры литературного произведения // Ингарден Р. Исследования по эстетике / пер. с польского А. Ермилова и Б. Федорова. М., 1962. С. 29.

физическую активность читателя, однако в процессе актуализации «видов» читатель получает определенное представление о «говорящем лице». В самих пространственных «фигурах» ольфакторных восприятий угадываются следы жизненного опыта художника, узнаются его живые реакции на мир, проступает «лик» (А. Ф. Лосев). Таким образом, феноменологический метод дает основание для связи исторической динамики языка запаха с субъектной структурой лирического текста.

Научная новизна определяется объектом - системным рассмотрением образно-поэтического языка запаха в русской поэзии рубежа Х1Х-ХХ веков; предметом - исследованием исторической динамики сенсорной образности; полученными результатами: в работе выявлены основные направления в становлении и развитии поэтического языка ольфакции; показана зависимость поэтики ольфакторной образности от концепции человека, свойственной той или иной эпохе, структуры поэтического мира и субъектной организации лирического текста; диалогически соотнесены индивидуальные модели ольфакторного пространства в творчестве поэтов разных литературных течений и школ. Принципиальная новизна диссертации заключается в выделении поэтики запаха в особый тип поэтики лирического текста.

Теоретическая значимость достигается разработкой проблемы пластики художественного мира русской лирики в исторической динамике, применением принципов исторической поэтики к исследованию сенсорной образности, установлением дифференцирующих признаков функционирования образно-поэтического языка запаха в классической и неклассической лирике. Основные результаты, полученные при рассмотрении поэтики ольфакторного пространства, могут быть применены в лингвистических и литературоведческих исследованиях художественного языка запаха, при разработке исторической поэтики сенсорной образности в художественном тексте. Материалы работы могут войти в теоретико-методологическое обоснование учебных курсов по истории русской литературы, исторической поэтике.

Положения, выносимые на защиту

1. На рубеже Х1Х-ХХ веков язык запаха впервые в истории русской лирики получает поэтологическое содержание. Ольфакторная образность изначально присутствует в поэтическом языке, и к концу XIX века складывается достаточно разветвленная система художественных приемов репрезентации обонятельных впечатлений. Но только поэты Серебряного века подвергли художественно-эстетической рефлексии как способность обоняния, так и способность перевода ольфакторных восприятии на язык поэзии. Тем самым язык запаха а) остался языком художественной изобразительности (пласти-

ки) и б) стал языком для размышлений о судьбах поэзии, о возможностях и границах поэтического слова, об истории литературы и о ее будущем.

2. Образно-поэтический язык запаха как форма художественной изобразительности характеризуется исторической подвижностью. Динамика оль-факторной образности отражается в различии относительно самостоятельных этапов истории языка запаха, где доминируют: а) ольфакторные мотивы и образы в составе поэтических фигур; б) пластическое воспроизведение ольфакторных признаков в соответствии с законами стиля и жанра; в) преимущественно метафорическое употребление языка запаха для воссоздания индивидуально-субъективного чувства; г) прямое представление ольфакторных восприятий, мотивированное индивидуально-личностным опытом лирического субъекта.

3. Все многообразие приемов репрезентации обонятельных восприятий и их функций в поэзии рубежа Х1Х-ХХ веков проявляется в трех базовых тенденциях: а) в последовательном стремлении передать феноменальность, единичность обонятельных впечатлений и реакций с помощью редких и новых определений запаха, в расширении художественной реальности, заполнении ее новыми предметными символами («аромат солнца» у К. Бальмонта, «сладкий» запах керосина у О. Мандельштама или «кислый» запах ландыша у И. Бунина); б) в обусловленности языка запаха философскими, религиозными, мифологическими предпосылками (благоухание, интерпретированное как атрибут Софии и ощутимое действие Любви-Эроса, у Вяч. Иванова, в ранней лирике А. Блока; запахи мира как ответ на властный голос Бога, ожидающего жертвы, у В. Маяковского и др.); в) в феноменологическом совмещении индивидуального обонятельного опыта с опытом науки, культуры, истории (запахи осени как метафора русской поэзии у А. Ахматовой, определение растительных запахов как «нестрашных» у О. Мандельштама, «странные» запахи Африки у Н. Гумилева и др.). Причем в творчестве одного художника можно обнаружить все названные тенденции.

4. Рефлексия над образно-поэтическим языком ольфакции, осуществленная в литературе Серебряного века, позволяет выделить в особый тип поэтику запаха, имея в виду, что всякая поэтика содержит в себе элементы нормативности. Обонятельные образы и обоняние как точка зрения на мир и как доминирующий способ восприятия служат для читателя начала XX в. признаком эстетической незавершенности произведения искусства, текучести лирического субъекта, углубления в подсознание, не преодоленного цельностью мировидения, показателем этической и эстетической двусмысленности произведения. С другой стороны, к языку запаха поэты обращаются в сюжетах, посвященных визионерским видениям, что свиде-

тельствует об утопической попытке вернуть в культуру сакральный смысл ароматов и воссоздать синкретический тип поэзии.

5. Поэтика ольфакторного пространства русской лирики Серебряного века направлена на соотнесение невербального и, в соответствии с научными представлениями рубежа Х1Х-ХХ веков, архаического, а потому «немого» обонятельного ощущения - и поэтического слова. Этот процесс двунаправлен. С одной стороны, он характеризуется последовательной деформацией визуальной и логической структуры поэтического мира, когда запахи выступают как символы пограничных состояний сознания лирического субъекта или служат мотивировками перехода из одной реальности в иную, одновременного присутствия субъекта в разных реальностях, являются коррелятом хаоса. С другой - ведет к поэтическим этимологиям ольфакторных впечатлений, мотивирует появление корпуса лирических текстов, где осмысляется природа обоняния и оно вводится в систему более общего плана - в систему мировоззрения.

6. Ольфакторный взрыв в лирике конца XIX - начала XX вв. обусловлен переходным характером литературной эпохи, затронувшим все аспекты эстетики и поэтики художественной словесности. Поэтический язык запаха обладает внутренней динамикой (от эксперимента и эпатажа к семантической поэтике) и внутренней логикой («ольфакторные сюжеты» разворачиваются помимо и поверх школ и течений). Ольфакторное пространство эпохи диалогично.

Таким образом, именно на рубеже Х1Х-ХХ веков происходит формирование ольфакторного пространства как художественного языка, предназначенного для передачи индивидуально-субъективного опыта многомерной, лишенной целостности личности художника, и поэтики запаха как системы, предназначенной для декодирования (дешифровки) этого языка.

Апробация результатов исследования осуществлялась в докладах на российских и международных конференциях, проводившихся в разные годы в МГУ, Санкт-Петербургском, Уральском, Пермском, Ижевском, Тюменском госуниверситетах. Основные положения диссертации представлены в монографии, учебном пособии и ряде научных статей, указанных на заключительных страницах реферата. Материалы диссертации могут найти практическое применение при разработке историко-литературных и специальных курсов, при подготовке учебных пособий по истории русской поэзии, по теории лирики, в том числе - динамике поэтических форм.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, структура которых определена хронологическим и проблемным принципами, заключения и списка литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается выбор темы, ее актуальность, научная новизна, цели, задачи и методологические основания исследования.

В первой главе - «Историческая динамика ольфакторной образности: от виршевой поэзии к лирике Серебряного века» - рассматривается вопрос об историчности языка запахов.

Первый раздел главы («Место историко-литературного подхода к исследованию ольфакторной образности русской лирики в отечественной филологии») посвящен анализу сложившейся научной традиции описания и интерпретации языка запаха в художественном тексте. Запах как форма невербальной коммуникации изучается комплексом гуманитарных наук, в число которых входит и литературоведение. По словам Е. Фарыно, из всех классических видов искусства только художественная словесность использует запахи в качестве полноценного художественного материала. В попытках интерпретации ольфакторной символики читатель сталкивается как минимум с двумя взаимосвязанными проблемами: нетождественностью художественного символа его реальному прототипу и различием общеязыковой и художественной семантики ольфакторного образа. Обе проблемы могут быть решены только в том случае, если интерпретация опирается на законы поэтики, по которым создается и в соответствии с которыми функционирует ольфакторный образ в художественном тексте.

Заметной тенденцией современных исследований, посвященных семантике ольфакторных мотивов и образов в отдельном тексте или в целом творчестве писателя, является расширение контекста, учет не только литературных, но и иных (биографических, социокультурных, научных, национальных и др.) контекстных связей, выступающих в качестве ключа для, истолкования образа, мотива или «ольфакторного сюжета» (Т. Ю. Илыохина). Существенное значение для понимания языка запаха в художественной литературе имеет историческая динамика (Н. ШпсИзЬасЬег). Однако именно этот аспект проблемы наименее разработан в отечественном литературоведении, в то время как Риндисбахер не поднимает вопроса об исторической поэтике образно-поэтического языка запаха.

В системе обонятельной образности русской лирики достаточно четко различаются относительно самостоятельные периоды, каждому из которых посвящен соответствующий раздел реферируемой главы {1.2-1.7). Одновременно устанавливаются общие закономерности исторической динамики ольфакторного пространства русской лирики, что позволяет решить ряд проблем поэтики запаха в лирике Серебряного века. Во-первых, оценить меру новизны языка запаха, которая определена не столько расширением ольфак-

торного пространства, сколько изменением его ценностных и смысловых параметров. Во-вторых, высветить полигенетический и диалогический характер художественного языка запаха, ориентированного на комплекс оль-факторных мотивов, которые складываются в различных художественных системах и уже потому служат источником конфликта и двусмысленности. В-третьих, понять, почему сугубо художественная проблема применения обонятельной образности в поэтическом тексте получила ярко выраженную этическую окраску, оказалась в эпицентре споров о моральном содержании искусства.

1. Самым заметным показателем исторической динамики ольфакторного пространства поэзии служит изменение объема - последовательное наполнение поэтического мира новыми предметными образами с отмеченным признаком запаха. На этом процессе сказывается динамика самой жизни, о чем свидетельствуют работы, посвященные ольфакторному дискурсу в русской культуре (Г. И. Кабакова, К. А. Богданов, Д. Б. Захарьин, Е. А. Жирицкая и др.). Не меньшую роль играет литературная традиция и столкновение традиций: ольфакторная топика расширяется за счет анакреонтической лирики, французской «легкой» поэзии, переводов поэтических антропологий и др. Конкретизация мира запахов происходит неравномерно: своих пиков она достигает в лирике позднего классицизма, когда литература открывает «жизнь растений», национальный быт, в том числе гастрономию, садово-парковое искусство, парфюмерию и т. д. Вторая «волна» ольфакторной образности обусловлена развитием урбанистических и географических мотивов в литературе второй половины XIX в., вниманием к психологии личности, открытием «внутреннего» человека, для которого невербальный язык ощущений столь же значим, как и произнесенное слово, а иногда более существен.

Экстенсивностью отмечен и язык запаха модернистской лирики, в особенности на раннем этапе ее истории (В. Брюсов и поэты «брюсовской школы», К. Бальмонт, Ф. Сологуб). Поэтический мир обогащается ароматами экзотических растений, запахами духов, техники; ольфакторные признаки входят в сигнатуру геокультурных топосов. Однако есть видимый предел для экстенсивности: новые предметные образы не обязательно формируют новые художественные парадигмы. Более значимой является тенденция к феноменализации языка запахов: стремление зафиксировать в слове индивидуально-субъективное восприятие ароматов (И. Бунин и поэты, которых современники относили к «исторической» школе, например Л. Зилов).

2. Внутреннее ограничение на развитие поэтического языка ольфакции накладывает недоверие к гедонизму и опора на традиции религиозного реализма в формировании поэтической топики, особенно значимые для поэзии XVII - начала XVIII веков. У истоков русской поэтической ольфакторной

образности находится евангельский текст послания Апостола Павла, задающий четкую вертикальную ценностную структуру пространства запахов, их противопоставление на оси святости - греха, которое позднее интерпретируется в морально-этических категориях.

В исторической перспективе секуляризация ольфакторной образности совпадает с последовательной утратой сакральных основ поэтического слова. В условно-литературной семантике ольфакторной образности на первый план выступает эротика и гедонизм. Как прием художественной изобразительности ольфакторная образность адаптируется к жанровой поэтике, подчиняется законам риторического стиля. Тенденция к стилевому и жанровому закреплению обонятельных мотивов сохраняется вплоть до конца XIX века, что позволяет ввести в поэтический мир сферу телесных, низких запахов. В поэзии ХУШ-Х1Х вв. практически нет ограничений для предметного наполнения ольфакторного пространства: здесь наряду с «ароматами» присутствуют запахи нужника и навоза, тлена и гнили. Но они не затрагивают ценностной вертикали, не разрушают целостности лирического субъекта. Эстетизация «низких» ощущений осуществлена только поэтами-модернистами. В то же время художественные искания Серебряного века включают опыты возвращения языку запаха изначального религиозно-мифологического статуса и полемику с поздней секуляризацией ольфакторных образов и мотивов.

3. Показателем исторической динамики ольфакторного пространства служит изменение языковых средств и художественных приемов репрезентации запаха. В виршевой поэзии при видимой распространенности ольфакторных образов нет запахов как факта реальности, поскольку область референции перцептивного образа находится не в сфере ощущений лирического субъекта, а в сфере религиозно-этических установлений. Ольфакторная образность присутствует в составе параллелизма либо развернутого сравнения, еще не полностью отделившегося от фигуры параллелизма, так как сравнение строится на соположении отглагольных прилагательных (сопоставлении по сходству действия и состояния). В лексическом значении глагола «юхать» (испускать запах) не утрачена семантика говорения: «Юхают и цветят крины селныя в полях, / царское ж твое имя славно во всех ордах». Поэтому запахи чаще всего служат для определения качества души, осененной Божественным словом либо погруженной в смрадное дыхание дьявола.

Смена языкового оформления одорических образов, произошедшая на протяжении XVIII в., отражает исторические изменения в национальном языке: исконно славянские благовония, благоухания, вонность, вонный (со значением душистый, приятный запах) уступили место европейским ароматам. В результате энантиосемии «вонность» остается в языке церковной службы и в составе поэтизмов «благовонный», «благовоние», но в языке

обыденного общения и в языке поэзии уступает место «вони» (в значении дурной запах) и «аромату» (с оттенком специально поэтического, заимствованного образа). К концу века употребление церковнославянского «воня» приобрело яркую архаическую стилевую окраску. Тем более ощутима архаичность этого церковнославянизма в стихотворениях русских поэтов начала XX века - Вячеслава Иванова и Андрея Белого. Прием читается как намеренный отказ от литературности книжного слова и возвращение к словарю сакральных символов.

Динамика ольфакторной образности проявляется в смене предпочтений грамматических форм для обозначения обонятельных восприятий. В поэзии семнадцатого века преобладает глагол, в лирике восемнадцатого существенную роль начинают играть прилагательные, образующие тавтологические и дифференцирующие эпитеты («крины ароматны», «куреньи благовонны», «лампада благовонная»; «чай душистый», пар «левантский», «манжурский» и т. д.), и существительные, называющие запах: дух, душок, аромат, благо-вонность, фимиам (в значении приятного, а не священного запаха), духи, запах, смрад, вонь, мускус или кал (в значении приятного или дурного запаха). На протяжении ХУП-ХУШ веков в языке запахов русской поэзии произошла показательная инверсия: из фигуры сравнения одорические образы перешли в план прямого изображения. Они привносят в художественный мир поэзии предметную и качественную конкретность, но не субъективную конкретность впечатления.

В свою очередь ольфакторная образность активно используется как художественный прием для передачи неживописных представлений. В составе метонимии запах может обозначать национальный дух, служить метафорой процветания государства, творческого порыва, тленности земного бытия. К концу XVIII в. складывается достаточно развитая система ольфакторной топики: уподобление любовника мотыльку, собирающему ароматную пыльцу с цветов, мироздания - благоуханному саду или оранжерее, творчества - жертвенным воскурениям и др. Особенностью риторических тропов является двуплановая семантическая структура - показатель аллегоричности стиля: так, описывая прелесть юной невесты, Г. Р. Державин среди прочих черт называет благоухающие «соты» на «розах уст» как предвкушение сладостного поцелуя.

Преимущественно метафорическое употребление ольфакторных образов свойственно для поэзии предромантизма и романтизма. Но при этом изменяется направленность метафоры - ее семантика предопределена метафизическими основаниями. Истечение ароматов и их восприятие символизируют пневматическое взаимодействие лирического субъекта и Души Мира, запахи служат проводниками в иной мир - мир фантазий и снов, в них различают-

ся голоса иных времен и иных реальностей. Отсюда предпочтение глагола «дышать» всем остальным обозначениям обонятельных восприятий. Предметная семантика запахов уступает место неопределенным, синкретическим ощущениям, и признак текучести ароматов позволяет видеть в них символическую форму мирового дыхания.

4. Самым значительным показателем исторической изменчивости оль-факторной образности является соотношение объективного и субъективного начал в границах одного образа или мотива. Рационализм знает только «умное» обоняние, сочетания ольфакторных признаков и предметов обусловлены принципом согласования идей. И запах как качество вещей, и обоняние как «жизненное свойство» для мыслящего человека объективны, в их определенности нет никакого сомнения. Своего рода итог поэтической ольфак-ции XVIII века подвел А. Н. Радищев, введя обоняние в область «изящного». По мысли Радищева, только человек способен оценить красоту аромата, чем, собственно, и определяется эстетика запаха для «умного» художественного мироощущения. Поэтому, повторим, многообразие запахов не означает субъективной конкретности их восприятия. В поэзии XVIII века обоняние при явной физиологичности контролируется разумом, именно поэтому вполне согласуются между собой примеры употребления ольфакторных образов в руководстве по риторике, которое пишет М. В. Ломоносов, и в поэтических текстах не только Ломоносова, но и других поэтов. Запахи приятны или неприятны в соответствии с разумным представлением об удовольствиях жизни или страхе смерти, о благоустроенности быта или о нищете.

Движение языка запаха в сторону субъективности восприятий начинается с установления соответствия между дыханием природы и дыханием души у М. Н. Муравьева, В. А. Жуковского, Е. А. Баратынского, между состоянием всего «организма» лирического субъекта и состоянием воздуха у А. С. Пушкина. В ольфакторном образе важно не его «объективное» содержание (источник запаха), а характер действия на лирического субъекта, те внутренние реакции, которые вызывает запах, будь то воображение, воспоминание, сожаление об утраченном или, напротив, наслаждение гармонией мира. Теряя В предметной детализации, язык запахов приобретает значительно большую глубину выразительности. На новых эстетических основаниях складываются и новые лейтмотивы: «безуханного» или, напротив, «тайно-благовонного» цветка, волнующего и прекрасного запаха осеннего тления, безотзывного, напрасно пролитого аромата и др.

Акцент смещается с ощущения на слово о нем, отношения между словом и впечатлением принимают напряженный характер. Поэты ищут наиболее точные формы для обозначения качества, используя как семантические возможности слова, так и его стилистическую окраску, звуковую форму. Так,

в стихотворении К. Батюшкова мы встречаем многоступенчатое уточнение определения запаха - «роз», «свежих», «тонкий» в соотношении с цветом: «От каштановых волос / Тонкий запах свежих роз».

В ольфакторной топике произошел на первый взгляд незаметный, но по существу принципиальный перелом, уловленный поэтами совсем иной эпохи, эпохи модернизма. Образуя систему, поэтические loci communes приобрели индивидуальную семантику. В лирике второй половины XIX века уже присутствует рефлексия над дискурсивной природой языка запаха: характер восприятия и качественного определения поставлен в зависимость от субъекта, от его социального и жизненного опыта. С наибольшей полнотой полифоническая структура образно-поэтического языка запаха выразилась в поэзии Н. А. Некрасова, хотя сам прием осваивают в это время и другие авторы, в особенности в жанрах иронической поэзии.

5. Самостоятельной, хотя и периферийной ветвью в истории художественной ольфакции стала традиция научной лирики, где обоняние подвергается философско-поэтической рефлексии, то есть выходит за границы художественного приема, обособляется в качестве лирической темы, выступает как один из аспектов художественной антропологии. Эта традиция восходит к поэтическим трактатам Симеона Полоцкого и ведет к философско-поэтическим произведениям В. К. Тредиаковскош, Г. Р. Державина, M. Н. Муравьева, С. С. Боброва, Е. А. Баратынского и Ф. И. Тютчева. Здесь оцениваются не столько запахи, сколько способность обоняния, при-лаженность органов восприятия лирического субъекта к структуре воспринимаемого мира.

К концу XIX в. в художественном мире русской лирики сложилась довольно разветвленная область ольфакторной образности, причем образности изменчивой, наполненной исторически подвижным и многогранным смыслом. Поэтика ольфакции в литературе Серебряного века складывается как принципиально множественная, и опора на разновременные традиции служит одним из показателей ее полифоничности. Качественная новизна поэтики запаха определяется не изобретением новых приемов репрезентации запахов, не только освоением новых реальностей и новых соответствий, но и активным использованием всех предшествующих традиций, рефлексией над традицией, способностью обоняния, его метафизикой.

Цель второй главы - «Эстетический и художественный статус ольфакторной образности в критическом осмыслении русской литературы рубежа XIX-XX веков» - реконструировать взгляд на эстетику и поэтику ольфакторного пространства изнутри эпохи, для чего потребовалось восстановить реакцию современников на те изменения, которым подверглась перцептивная образность поэзии, отметить в первую очередь те моменты, кото-

рые воспринимались как нарушение нормы художественного вкуса. Чтобы судить о значении того или иного изменения в художественном мышлении эпохи, необходимо понять, в какой мере изменение было осознано не только писателями, но и читательской аудиторией, литературной критикой, теорией искусства. В этом случае возникает то общее смысловое поле, которое в исторической перспективе воспринимается как «новое слово» искусства (А.В.Михайлов).

Переоценка статуса ольфакторной образности в лирическом тексте совпала с новым осмыслением истории русской литературы и истории поэтического слова, его возможностей в воссоздании внутреннего, психосоматического мира лирического субъекта, лишенного целостности. Такой субъект как основная лирическая тема потребовал новых форм выразительности, нового языка, альтернативного языку классики.

В первом разделе главы- «Запах в системе эстетических категорий» -рассматриваются некоторые вопросы классической эстетики, позволяющие найти объяснение тому факту, что язык обоняния в текстах ранних символистов вызвал довольно резкую реакцию читателей. Традиционно обоняние, в отличие от зрения и слуха, не относится к эстетическим чувствам. Причин этому несколько. Запах не может служить материалом для эстетического завершения художественного произведения (в классической эстетике парфюмерия как искусство ароматов в сферу искусства не входит). «Из ощущения аромата мы не можем конструировать розу»1, - писал А. Шопенгауэр. Запах сильнее действует на чувства, чем визуальные или слуховые ощущения. Для запахов практически нет «эстетической дистанции», невозможно перейти от действия запаха к его бесстрастному созерцанию (Г. В. Ф. Гегель). Наконец, как отмечал И. Кант, на запахи не распространяется принцип «эстетического количества всеобщности», обонятельные ассоциации слишком субъективны, чтобы они могли быть положены в основание суждений вкуса.

Одной из основных причин неэстетичности ольфакторного образа служит неопределенность художественной модальности. Этот вопрос рассматривается в разделах 2.1.1 («Ольфакторная образность в литературной пародии Серебряного века») и 2.1.2 («Нетождественность перцептивного образа и поэтического слова: парфюмерные мотивы в стихотворном тексте»). В поле зрения пародии попадают разные аспекты языка перцепции: синкретизм восприятий и возникшая на его основе синестезия («думать он умел ноздрями»); связь гипертрофированной чувственности с жаждой удовольствий («императив эвдемонизма стучит перцепцией в главе»); чужерод-

■ ' Шопенгауэр А. О четверояком корне достаточного основания. Мир как воля и представление. Т. 1. Критика кантовской философии. М., 1993. С. 45.

ность демонстративного эгоцентризма для русской национальной традиции, алогичность и экзотика художественной образности, направленной на передачу нюансов состояния лирического «я». Запах и обоняние как компоненты лирической картины мира подвергаются пародийному осмеянию в двух планах - эмпирическом и эйдетическом. В первом случае речь идет о выборе запаха, о тематике текстов, которые содержат ольфакторные мотивы, и об этической мере обращения к языку запахов. Во втором - о стиле, о вторич-ности приема, механически перенесенного на русскую почву, и о видимой легкости формальной игры с непривычными словами и их сочетаниями. Обе проблемы составляют ядро споров о поэтике модернизма в целом.

Однако даже в контексте эпохи Серебряного века пародийная тональность текста далеко не всегда различима, а произведения, не замышлявшиеся как пародия, получают автопародийное звучание. Таково, например, применение библейской образности в стихотворении А. Рославлева «Адам и Ева»: «Как полдень, жжет ее дыханье, / И сладок запах из ноздрей». На тональности ольфакторного пространства сказывается и тот факт, что обонятельные мотивы составляют живой материал юмористической поэзии второй половины XIX века, где используются как знаки заведомо нелирических переживаний и состояний. Именно в этом поэтическом языке художники начала века находят прообразы для обозначения своих ольфакторных реакций, сохраняя основной тон источника или меняя его на противоположный. Таков, например, ольфакторный ландшафт Германии в поэме М. Цветаевой «Крысолов», практически дословно повторяющий описание запахов в поэме Д. Минаева «Демон». Но у Цветаевой «дух пошлости» отнесен не к внешнему плану, а к ландшафту души лирического субъекта, интериоризирован, представлен как интерсубъективная данность и тем самым служит показателем принципиальной ценностной амбивалентности лирического субъекта. При подобном переносе может меняться художественная модальность образа, как, например, в картинах бала у Д. Минаева («Бал») и Б. Пастернака («Заместительница»). Обоняние как чувство, имеющее в культуре статус животного, низкого ощущения, привносит в характеристику лирического субъекта не только психологизм, но и незапланированный либо намеренный физиологизм восприятия.

Пародия раньше других реагирует на изменения смыслового пространства языка запахов. Она очерчивает контуры явления, в ее задачи не входит исследование его истоков и перспектив. Эту функцию выполнила литературная критика рубежа Х1Х-ХХ вв., хотя и она не столь часто обращается к ольфакторной проблематике, как можно было бы ожидать, учитывая, какое глубокое влияние на русских поэтов оказали произведения европейского модернизма. Но первые исследователи заметили, что ольфакторное простран-

ство поэзии конца XIX - начала XX вв. пронизано иронией, которая возникает в ответ на эстетическую и этическую неопределенность обонятельных восприятий, оказавшихся в центре художественной системы. Ирония как порождение нетождествепности слова и ощущения лежит в основе целого пласта лирических текстов, где обыгрывается соотношение имени запаха и его реального денотата. Основное место в нем занимает парфюмерная образность, где названием служит макаронизм, условно закрепленный за содержанием ощущения (раздел 2.1.2).

Названия духов (не сами духи, одеколоны и пудра) вошли в русские поэтические тексты в конце XIX века (например, «Jockey Club» и «Hang Hang» в цикле К. Случевского «Мефистофель»), хотя, конечно, парфюмерные мотивы присутствуют и в произведениях XVIII - первой половины XIX вв. Но если в,«Горе от ума» Молчалин прельщает Лизу «резедой и жасмином» - духами с понятным цветочным запахом, то поэты конца века обыгрывают несовпадение имени и происхождения запаха. Тем самым ольфакторная образность включается в круг принципиально важных для нового искусства проблем. Среди них - явное бессилие слова как орудия для называния явлений жизни или восприятий. Ольфакторная проблематика приобретает характер проблематики поэтологической.

Так, на несовпадении определения запаха с его источником построен ряд текстов из цикла М. Кузмина «Фудзий в блюдечке»: «Пахнет плохими духами / Скошенная трава»; «Расцвели на зонтиках розы, / А пахнут они "fol arome"...». Запах скошенной травы, служивший для поэтов XIX в. важным ценностным ориентиром, низведен до плохой парфюмерии, поскольку с середины XIX в. налажено производство кумарина - искусственного аромата, воспроизводящего этот запах. Розы на зонтиках пахнут отнюдь не розами, так как указанный в стихотворении запах духов фирмы Герлен (1912) включает анисовые и фруктовые ноты. Этот иронический вариант «соответствий» служит отсылкой к полемической интерпретации знаменитого сонета Ш. Бодлера в стихотворении Ф. Сологуба «Есть соответствия во всем... », где единственным путем к жизни остается возвращение к самотождественности природы: «Ветвями ветер шелестит, / Трава травою так и пахнет». Духи, имитируя живой аромат, присваивая его имя, несут в себе идею театральности, маскарада, какой-то иной, неподлинной реальности. И если учесть, что аромат символически понимается как воплощение тайной сущности явления, то сама сущность, душа оказывается носителем диаволической раздвоенности, чужого опыта и чужого языка (запах «White Rose» в поэзии М.Цветаевой и А. Белого, «мерцающий» аромат роз Жакмино в сонете Ф. Coлoгyбai запах Lentheric'a в «Стихах Нелли» В. Брюсова). Как видно, ольфакторное пространство лирики Серебряного века пронизано иронией. На языке духов

поэты выразили конфликт слова и вещи, подчеркнув, что имя запаха еще не гарантирует его тождества с носителем аромата, что, став продукцией массового потребления, запахи лишились своего изначально сакрального смысла. Под сомнение поставлены символические соответствия «меж контуром и запахом цветка», поскольку имя флористического образа может оказаться всего лишь парфюмерной маркой (аромат нильских лилий в цикле А. Блока «Фаина» или запах Нила от волос лирической героини М. Цветаевой, запах персидской сирени в поэме М. Кузмина «Форель разбивает лед»).'

Запах может создаваться из звуков птичьего пения, как в стихотворении В. Шершеневича «Парфюмерная интродукция». Наряду с реальными Ароматами в поэзии присутствуют вымышленные запахи, создающие атмосферу тех пространств, которые порождены воображением художника. Один из самых известных одорических образов эпохи - благоухание «азры алой» в стихотворении Ф, Сологуба «Под сенью тилий и темал...». Этноним из стихотворения Г. Гейне («азра») Сологуб включил в ряд флористических образов и спровоцировал читателя искать запахи там, где было возможно ощутить только символическое «благоухание». Конфликт между ощущением запаха и отсутствующим для него «названьем» разовьется в самостоятельный мотив не только у Сологуба, но и у поэтов более позднего времени.

Таким образом, поэтика ольфакторного пространства русской лирики конца XIX - начала XX вв. складывается на границах этической и эстетической нормы. Для такой поэтики характерны колебания между серьезностью лирического переживания и иронической, пародийной дистанцированно-стью от этого переживания. Причем вольно или невольно оба ценностных полюса несет в себе лирический субъект.

Скрещивание разных модальностей коснулось не только определений запаха, но и предметных образов - носителей одорического признака. Анализу одного из них посвящен раздел 2.1.3 («Арум»: принцип полигенетичности в поэтике ольфакторного образа»). Экзотический арум встречается в стихах по крайней мере трех поэтов Серебряного века - 3. Гиппиус, К. Бальмонта и Б. Пастернака, но только у Пастернака проявилась колеблющаяся семантика ольфакторного символа.-В стихотворении «Елене» («Сестра моя - жизнь») реализовано контрастно-динамическое совмещение двух разнородных значений образа - флористического (арум - экзотический цветок и популярное домашнее растение) и библейского (арум - падший Адам, нагой перед лицом Бога)'. Для Пастернака актуальны оба: в лирическом сюжете стихотворения

' О библейских подтекстах заглавного образа книги «Сестра моя - жизнь», в том числе и эксплицированном в тексте мотиве грехопадения см.: Жолковский А. К. Книга книг Пастернака // Жолковский А. К. Избранные статьи о русской поэзии: Инварианты, структуры, стратегии, интертексты. М., 2005. С. 178-184.

арум - нищий Адам, изгнанный из рая, проклинающий Еву («Я и непечатным / Словом не побрезговал бы»), предавший ее. По его вине Ева/Елена становится «арумом» среди болота, а не ромашкой среди лугов или лилией в «садах Отца». Лирический герой стихотворения обречен дышать ароматом земли - хоть лилейным, дневным, солнечным, хоть гнилостным, ядовитым, ночным.

Принцип колеблющейся модальности, неопределенность семантики ольфакторной образности выдвинули язык запаха в центр художественной системы, лирический субъект которой характеризуется, по точному определению И. Анненского, «абсурдом цельности». Второй раздел главы - «От импрессионизма восприятий к "декадентству ощущений "» - посвящен обоснованию этого тезиса. Сопоставление двух поэтических миров - А. Фета и К. Бальмонта, в равной мере богатых запахами, позволяет установить границу, по которой проходит различие обонятельных восприятий в классической и неклассической поэзии.

«Ароматы» А. Фета были оценены литературной критикой начала XX века (раздел 2.2.1). Именно поэзии Фета посвящены первые отечественные исследования художественного языка запахов. В 1915 г. вышла первая монография о творчестве Фета, одна из глав которой носит название «Значение ароматов в лирике Фета». Автор книги, В. С. Федина, отмечая «редкое пристрастие Фета к ароматам», признает, что «рассмотрение следов, оставленных в поэзии тем или иным чувственным впечатлением», еще недостаточно освещено в науке. Богатство обонятельных восприятий является, по мнению В. С. Федины, условием цельности и жизненной правдивости поэзии Фета, поскольку сближает лирического субъекта и автора: запахи служат «побудительным мотивом» к творчеству, связывают разрозненные ощущения в единый образ «благоуханного» мира: «...для Фета все прекрасное и благоуханное - синонимы. Благоуханна юность, благоуханна заря, благоуханны ласки женщины...»1. Поэту не свойственно ни бодле-ровское увлечение экзотическими ароматами, ни, тем более, «болезненная восприимчивость к запахам»2. Ароматы в поэзии Фета не размывают самой существенной границы классики - границы между добром и злом, красотой и безобразием, жизнью и смертью. Заметим, например, что «благовония» Фета относятся только к летней и весенней природе. Осень с ее пафосом умирания характеризуется «тлетворным духом». В этом отношении Фет противостоит и предшественникам - романтикам, и позднему совре-

1 Федина В. С. А. А. Фет (Шеншин). Материалы к характеристике. Пг„ 1915. С. 145.

2 Там же. С. 139.

меннику И. Анненскому, в стихотворении которого «вкрадчивый осенний аромат» «волнует» «тех, кто лотоса вкусили».

Иная концепция ольфакторного пространства поэзии Фета - в духе мистического, теургического символизма - также направлена на то, чтобы создать представление о целостном характере его художественного мира. Д. Дарский, подчеркивая, что именно обилие запахов погружает поэзию Фета «в омут пола», связывает ароматы с Эросом Платона, с идеей Вечной Женственности. «Русский платоник» Фет «одухотворяет ощущения», обнаруживает «родственность всемирного бытия с глубинами собственной души»: «И Фет живет этим "родством": он прислушивается, подстерегает каждую дрожь, весь уходит вниманием в тайнодействующий ход вселенской жизни»1.

Импрессионистическая поэтика Фета, как известно, повлияла на художественную практику поэтов модернизма. Открытые им принципы репрезентации ольфакторных ощущений (эмфатическое выделение ольфакторного образа, синтез визуальных и обонятельных признаков, представление запахов в пластических, пространственных формах, полемическое использование оль-факторной топики, включение обонятельной образности в синонимические ряды с логически несочетаемыми эпитетами и др.) широко применяются в лирике новой эпохи. Но тем очевиднее отличие «идеологии» языка запахов Фета от новой поэзии.

Предметом исследования в разделе 2.2.2 служит Юльфакторное пространство лирики Константина Бальмонта». Поэзия Бальмонта представляет собой тип переходной художественной системы, где динамически сталкиваются контрастные принципы поэтики. Для Бальмонта характерна реалистичность мотивировок обонятельных восприятий, подчеркнутая ссылками на достоверность биографического и психологического опыта. Расширение ольфакторного пространства достигается привлечением разнообразных жизненных впечатлений - запахи экзотических растений (орхидея, чампак) присутствуют в поэзии Бальмонта наравне с запахом черемухи или грибов, душистые сны - наравне с запахами гниющей плоти. Как отмечает Н. А. Кожевникова, в поэзии Бальмонта встречается редкий для русской лирики случай наделения признаком запаха объекта, который этим признаком не обладает, - «аромат солнца». Но даже в этом случае поэт выстраивает стихотворение по риторической схеме - как систему доказательств реальности аромата, синтезирующего все запахи мира. Одорическим признаком может наделяться не только предмет, но и качество, состояние; в соответствии с принципом отвлечения признака ароматы присутствуют в мире Бальмонта

1 Дарский Д. «Радость земли». Исследование лирики Фета. М., 1916. С. 118-119.

как самостоятельная субстанция. Однако все перечисленные особенности еще не свидетельствуют о новизне художественного восприятия и новизне репрезентации запахов в тексте.

Действительно новым по сравнению с классической традицией является соотношение объекта и субъекта обонятельных восприятий. У Бальмонта запах обладает исключительной энергийной природой. Так, в стихотворении «Черемухой душистой...» качество разворачивается в действие, из объекта восприятия запах черемухи преобразуется в активный субъект, в свою очередь лирическое «я» стихотворения втягивается в сферу весенней реальности, которую знаменует собой запах черемухи. Человек становится одним из атрибутов весенней стихии — он уже не чувствует запаха, а сам является его порождением: «Мы были два сиянья, два признака весны, / Черемухой душистой подсказанные сны». Подобные динамические структуры характерны и для других стихотворений Бальмонта, где запах выступает в качестве сю-жетообразующего мотива: «В столице», «Осенний воздух», «Орхидея» и др.

Другим признаком новизны ольфакторнош пространства служит размывание семантики образа при видимом сохранении его пластической формы. Так, в стихотворении «Осенний воздух» называются вполне реальные запахи осеннего леса - запах грибов, перепрелого листа и горящего торфяного болота. Торфяное болото - географический термин - приближает даль, устраняет все знаки сомнения, манифестированные в сравнительных союзах и модальных частицах в начале текста. Запах болота наделяется свойствами языкового знака: «Будто бы он говорит». Но значение «речи», ее цель остается загадкой: говорит ли «дым» вообще, говорит ли он о том, что услышал человек, зачем он зовет к себе - все это вопросы без ответов.

Индивидуальность и субъективность языка запаха в лирике Бальмонта достигается и переосмыслением традиционных ольфакторных образов. Поэт разрушает устойчивые метафоры, возвращая запахи к их физическим основаниям. И тогда цветочный аромат интерпретируется в соответствии с линнеевской теорией как «любовный призыв», значимое звено процесса опыления («Влюбленные»), мускус - «пахучая утрата», то есть секреторные выделения, кабарги («Шествие кабарги»). Явный физиологизм не приводит, тем не менее, к ослаблению символического напряжения образов, объединенных темой Эроса. Той же двойственной интонацией, колебанием между физиологичностью и одухотворенностью отличаются эротические стихи Бальмонта. Запахи-афродизиаки связывают разноприродные сферы: растительный мир с животным, человеческий - с природным, предметный - со стихийным, телесный - с духовным.

Утонченное, нервное чувство обоняния, неизвестное классике, представляет самого поэта источником аромата либо объектом агрессии хищных

запахов. Поэтому среди многочисленных метаморфоз, которые претерпевает тело в символистской поэзии, наиболее частыми выступают цветы. По словам В. П. Руднева, культ цветов служит одним из самых характерных признаков истерического дискурса'. Ощущение себя цветком, аромат которого распространяется в воздухе, переносится ветром, подразумевает трансформацию мужского начала в женское, поскольку в истории культуры этот мотив прочно закреплен за понятием дефлорации («Я цветок, и счастье аромата...»). Природа поэтического таланта, тем самым, обусловливается двумя противоположными устремлениями: нарциссическим желанием сохранить «девственность» впечатлений и готовностью к жертвенному рассеянию в мире, растворению в стихиях («Поэт»).

Ольфакторная символика служит для Бальмонта одной из важнейших форм художественного завершения лирического переживания, признаком парадоксальной «безграничной целостности» лирического субъекта. Но основой этой целостности является амбивалентное устремление к жертвенному самоуничтожению и к жадному поглощению жизни. Сочетание празднично-экстатического приятия мира и вампиризма резко противопоставляет ольфакторное пространство поэзии Бальмонта классическому миру запахов поэзии А. Фета.

Третий раздел - «Категория запаха и проблема художественной целостности» - посвящен творчеству двух поэтов - И. Анненского и Ф. Сологуба. В рамках исследуемой проблемы их связывает а) авторефлексивный характер обонятельной образности; б) диалог о языке перцепции в новой поэзии; в) принадлежность к тому типу символизма, который Вяч. Иванов определил как «психологический символизм». Оба художника вырабатывали поэтические приемы для обнажения бездны бессознательного, проявления «нутряного лиризма».

Объектом анализа в разделе 2.3.1 стала литературно-критическая проза И. Ф. Анненского, поскольку, судя по всему, именно Анненский первым противопоставил «ароматы» и «запахи» в русской литературе. Характеризуя поэзию Ф. Сологуба, он писал: «Я, конечно, пропускаю все строки об ароматах - где скучно было бы отличать элементы псевдолирического, риторики, или просто-напросто клише от подлинного, нового, нутряного лиризма. Я говорю только о запахе, о нюханье, т. е. о болезненной тоске человека, который осмыслил в себе бывшего зверя и хочет и боится им быть, и знает, что не может не быть» («О современном лиризме», 1909).

В этом небольшом замечании содержится цельная теоретическая программа новой поэтики, включающая в себя вопросы о «нутряном лиризме»,

1 Руднев В. П. Характеры и расстройства личности. Патология и метапсихология. М„ 2002. С. 95.

о природных, неконтролируемых основаниях личности и, наконец, о слове, адекватном новому мироощущению. Представляя «аромат» как условный «образ», Анненский подчеркивает, что на стершемся языке ароматов невозможно выразить утонченную чувствительность современной души. В этом смысле «запахи» по принципу антитезы несут в себе семантику единичности и субъективности, отражают опыт индивидуального ощущения жизни. Запах в поэзии-результат «принюхивания» к реальности, ощутимая форма соприкосновения человека и мира. Картина мира, основанная на чувстве фатальной зависимости мысли от физического и психического процессов, заведомо обнаруживает неодолимый «юмор творения».

Тему запахов и «эстетических форм» обоняния И. Ф. Анненский поднимает в связи с творчеством трех русских писателей - Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского и Ф. Сологуба. Во всех случаях речь идет о невозможности дистанцироваться от слишком ярких впечатлений жизни, будь то радость плотского бытия или ужас перед физическим уничтожением. Если следовать за мыслью Анненского, то только в обонянии как форме художественного ощущения реальности изначально присутствует гротеск - прорыв чувственного начала в область интеллектуального созерцания, подсознания - в сферу рассудка, телесной жизни - в душевный строй человека. Художественный стиль, где доминирует обоняние, сладострастное «принюхивание» к миру или тошнота от его касания, делает художника абсолютно беззащитным («нагим») перед «зрителем». Неконтролируемые реакции больше не скрыты словом, и читатель видит ночную сторону души творца, в которой с содроганием узнает собственную душу.

Путь осмысления исторических закономерностей русской литературы сквозь призму сенсуальности И. Анненский вырабатывал с оглядкой на труды А. Н. Веселовского1. По словам поэта, Веселовский сосредоточился исключительно на истории сюжета и жанра, в то время как поэтическое слово в его изменчивости, подвижности требует самостоятельного и вдумчивого исследования. И, надо сказать, подход Анненского (возможно, не прямо) сказался на целом ряде поздних литературоведческих штудий. В 1914-1915 гг. Н. Абрамович создает историю русской поэзии, где рассматривает изменения в характере «чувственного материала» как один из основных признаков динамики художественной словесности.

В разделе 2.3.2 «Границы обонятельных восприятий и структура лирического субъекта е поэзии Федора Сологуба» рассматривается не весь комплекс ольфакторных мотивов Сологуба, а только те из них, где наиболее

1 См.: Лавров А. В. И. Ф. Анненский в переписке с Александром Веселовским И Русская литература. 1978. № 1. С. 176-180.

отчетливо проявился солипсизм писателя. Сологуб не единственный поэт Серебряного века, писавший о природной ограниченности человеческих восприятий, о пяти ощущениях как о платоновской «пещере» познания. Но он выступил исследователем границ восприятия, и обоняние становится важнейшим инструментом для такого исследования. Результатом поэтической рефлексии оказывается устранение дуальных структур: своего - чужого, радости - страдания, человеческого - природного. Запахи не разделяются на приятные - неприятные или божественные - диаволические. Обоняние («собачий нюх») служит метафорой экзистенциальной тошноты как реакции на весь мир. Бессмысленность запахов, их «немота» становится яркой формой солипсизма. Тождество номинации запаха с его предметом лишает обоняние всякой объясняющей способности, а все попытки разрушить это тождество приводят к торжеству условности.

Замена зрительного восприятия на обонятельное в «собачьем» цикле стихотворений Сологуба изменяет всю ценностную картину мира, смещает устойчивые культурные ассоциации, разрушает веру в непогрешимость мироустройства. Мерой ценности для героя-собаки становится не социальная или культурная иерархия, а пригодность для жизни - пищи: дурно пахнут несъедобные «клочья кожи», «скверно» пахнет «властелин», зато «нежный» запах юного тела напоминает «с мозгом жирным кость». «Кислый» запах роз резко контрастирует с общечеловеческим и поэтическим представлением о «деве-розе», о «благовонных розах» любовной лирики, о розе как атрибуте Вечной Женственности и Невинности, а запах мальчика - с этическими нормами.

Существенен здесь не только «антиэстетизм» запахов, не новый для поэзии со времен романтизма, или явная абсурдность определений запаха и ассоциаций, которые он вызывает, но и конфликт «свободы восприятий» с ограниченностью языка, предназначенного для называния этих «восприятий». Монолог собаки адресован человеку, но при этом автор дразнит читателя «нечеловечностью» поэтического мира. Разумное слово-логос бессильно в области непосредственного ощущения жизни.

И. Анненский справедливо полагал, что поэзия XX века все-таки нашла язык, адекватный новому «синкретизму восприятий». В современных исследованиях модернизма такой язык определяется как «меональный» (В. П. Раков). Вторая глава завершается анализом стихотворения Иннокентия Анненского «Там» (2.3.3 «Иннокентий Анненский: пластика запаха в стихотворении "Там"»). Это стихотворение, уже бывшее предметом литературоведческих интерпретаций (О. А. Лекманов, М. Рубине), рассматривается нами с точки зрения новой пластики, основанием для которой стало обоняние как доминирующий способ восприятия мира. Показано, что текучая, формально и семантически неопределенная природа запаха, будучи

положенной в основу поэтического мира, подчиняет себе весь его строй: в процесс метаморфозы втянуты пространственные образы - вещи и люди, живые существа и их тени, нематериальные духовные сущности и их аллегорические формы; семантические единицы текста - слова и морфемы - трансформируются в глоссы и квазиморфемы; чужие тексты - от платоновского «Пира» до Артюра Рембо - варьируют мотив комической ошибки творения. В центре художественного мира стихотворения находится образ лилий, чаши которых льют «огневую отраву». Аромат лилий - метафора колеблющегося света, эротического соблазна, инверсия христианского символа. Но это и реальный аромат, текучее, неопределенное ощущение которого связывает лирического субъекта с метаморфной реальностью.

Психосоматика (психология) служила более или менее пригодным орудием для передачи «невыразимых» ощущений и состояний, теперь она сама перешла в сферу «невыразимого», что привело к проблематизации отношений «умного» слова и «неразумных» ощущений, к необходимости этимологии ощущения, поиску его корней, подведению философских или мифологических оснований под способность и результаты чувственных восприятий. В качестве таких метафизических оснований для языка запаха могут выступать достаточно различные «идеологии» - государство (классовая вражда), национальность, античный Эрос, христианство, оккультные системы. Общим для них является только принцип сакрализации. С помощью этого принципа и язык запахов получает универсальную семантику, обоняние выходит за границы простого ощущения, а бессмысленное тождество предмета и запаха как его качественной характеристики видимо преодолевается.

В третьей главе работы («Художественное пространство запаха в "со-фийном тексте" русской лирики Серебряного века») рассматриваются художественные системы, для которых характерно стремление к транценди-рованию ощущений - нахождению метафизических оснований для психологической способности восприятия. Ее первый раздел посвящен теории мистического эмпиризма и поэзии, послужившей прообразом для этой теории.

С помощью «мистического эмпиризма» устраняется ключевое качество «декадентского ощущения» - его разрозненность. В границы опыта, по мысли создателя философии интуитивизма Н. О. Лосского, входят не только чувственные восприятия предметов, но и сверхчувственные восприятия связей между предметами, восприятия причин и следствий, ассоциаций, отношений'. К идеям Лосского обращался Эллис (Л. Кобылинский) в связи с проблемой лирического субъекта в символизме. Для того чтобы процесс познания не

' Лосский Н. О. Обоснование интуитивизма // Лосский Н. О. Избранное. М.. 1991. С. 100-105.

ограничивался узкой сферой видимого и ощущаемого, а распространялся на живую реальность, находящуюся в творческом становлении, необходимо изменение самой природы человеческих чувств, «ибо углубление созерцания и углубление объекта требуют прежде всего очищения и напряжения субъекта, работы над собой духа, то есть усовершенствования»1. В зависимость от метаморфозы субъекта Эллис поставил художественный метод символизма.

Символизм опущений нашел выражение в разных поэтических формах. Критика начала XX в. писала о тенденции символизма превращать живые восприятия в «аллегории»: «Иванов переложил бы всю библейскую и античную мифологию в аллегории. Притча о пяти девах вдохновляет его на аллегорию пяти чувств. "Пять нерадивых дев - пять чувств - темницы не озарив елеем брачным, дремлют..."»2. В творчестве К. Бальмонта, А. Добролюбова, И. Коневского, Вяч. Иванова возрождается классицистическая традиция поэтических антропологии - текстов-рассуждений о составе человека. Но, в отличие от риторической поэзии, антропологическая лирика рубежа XIX-XX веков имеет метапоэтическую направленность: оценка способности ощущения напрямую связана с лирическим субъектом, со спецификой индивидуальной художественной оптики, с вопросом о слове, которое способно передать индивидуально-субъективное восприятие мира.

Одним из первых образцов такой поэзии на рубеже XIX-XX вв. является творчество И. Коневского. В разделе 3.1.1 («Метафизические основания ольфакторных восприятий в поэзии Ивана Коневского'») рассматривается относительно небольшой круг текстов, лирические сюжеты которых представляют собой отражение процесса ощущения. Событием в каждом случае становится метаморфоза лирического «я», выраженная через видимое изменение физических свойств субъекта речи: расширение кругозора до полной утраты границы между субъектом и миром, переход от внешних восприятий к внутренним, растворение дыхания в ритме природы. Динамика восприятия соответствует трансформации внешнего зрения в видение иного мира. При этом поэзия Коневского обладает глубокой субъективной достоверностью -ему не свойственно «фантазирование» о «мирах иных», напротив, öh творит чувственный образ присутствия в них лирического субъекта'через динамическую картину его ощущений. Так, в раннем стихотворении «На лету» пластическая картина быстрой скачки на коне последовательно сменяется выражением ощущения полета.

! Эллис. Русские символисты. Константин Бальмонт. Валерий Брюсов. Андрей Белый. Томск, 1996. С. 17.

2 Измайлов 'A.A. Пестрые знамена. Литературные портреты безвременья: Мережковский. - Бальмонт. - Блок. - Арцыбашев. - Вячеслав Иванов. - Гиппиус. - Чириков. -Ремизов. - Вересаев. М., 1913. С. 49.

В систему символических ощущений включено обоняние, неразрывно связанное с процессом дыхания. Возвращение к традиции романтической пневматологии (Е. А. Баратынский, Ф. И. Тютчев) служит основанием для понимания запаха как голоса природы, ее властного зова («нежных тисков»). Но в противоположность романтизму лирический герой Коневского не просто слышит этот зов, он подчиняется «крепкому запаху весенней стихии», и дыхание природы возвращается в мир с новой, очеловеченной и наполненной историей, энергией как «дикий дух мятежа и войны».

Романтической метафоре запаха - сока земли, благовонного напитка, разливающегося в воздухе, придается мифологическое, неметафорическое значение: если дыхание - корень жизни, то именно через дыхание человек физически связан с землей, подобно тому как растение привязано к почве корнями, впитывающими ее соки. Запахи в лирике И. Коневского символизируют силу жизни, служат формулой родства организмов человека и мира. Глаголу обоняния возвращается его архаическое значение: «чуять» значит предвидеть, предчувствовать, улавливать те движения жизни, которые ускользают от разумного зрительного восприятия. Позже это символическое «чуянье» жизни станет одной из доминант поэтического мира А. Белого. Переживание биологического, растительного родства с землей и мотивы невольности дыхания будут по-разному развиваться О. Мандельштамом и В. Маяковским, Б. Пастернаком и М. Цветаевой.

В разделах 3.1.2 и 3.1.3 рассматривается семантическая структура оль-факторной образности Вячеслава Иванова в свете принципа системности символов, который был установлен С. С. Аверинцевым, и принципа «озна-меновательности», отмеченного И. В. Корецкой в связи с колористической образностью поэта. По С. С. Аверинцеву, художественный мир Иванова характеризуют два параметра: замкнутость («полагание символов») и бинар-ность («парность»). Оба в равной степени определяют структуру ольфак-торного пространства: его крайнюю избирательность и основополагающее противопоставление бога-запаха (мелопея «Человек») благоуханному действию Любви-Эроса.

Ольфакторный сюжет играет ключевую роль в теоретических размышлениях Иванова об антиномичной природе нового искусства, в известном противопоставлении «реального» и «идеалистического» символизма {раздел 3.1.2 «Сонет Шарля Бодлера "Соответствия" в интерпретации Вячеслава Иванова»). Ассоциативно-психологический язык запаха во второй (нисходящей) части сонета Ш. Бодлера «Соответствия» становится для Иванова критерием, позволяющим различить две сменяющие друг друга традиции в истории культуры. Первая (старшая) основана на представлении о внеличной (религиозной, объективной) природе символа, реального образа-идеи, пассив-

но воспринимаемого женственной душой художника. Историческая глубина символа восходит к наивному созерцанию древнего человека, сохраненному в коллективной памяти и вызываемому к жизни в творчестве гения. Вторая (младшая) традиция возникает в процессе постепенной утраты доверия к миру, обособления личности (индивидуальности) из синкретического единства культуры. Она представляет тип мужского, инициативного творчества, «утверждение творческой свободы в комбинации элементов, <...> и правило верности не вещам, а постулатам личного эстетического мировосприятия -красоте как отвлеченному началу». Ее субъект-«художник-тиран, художник-поработитель», чья цель - «преобразовательное изменение», метаморфоза. Поэт идет по пути «личного дерзновения», создает «произведение своей мечты, своего "творчествачтобы пленить <толпу> зрелищем красоты, только красоты, быть может не существующей в действительности...»1.

Интерпретация сонета Бодлера приводит Иванова к вопросу о собственном стиле, о том типе художественности, который казался его читателям архаичным, холодным, объективно-безличным. Но по существу это было сознательное освобождение лирики от «повышенной чувствительности» во имя «гармонии», «простоты и прямоты», веры в «реальность непризрачного смысла явлений».

Самое субъективное (по логике Вяч. Иванова) из восприятий подчиняется принципу ознаменовательности в поэтических текстах. Благоухание в художественном мире Иванова, являясь атрибутом Вечной Женственности, означает действие энергии Любви-Эроса, восстановление соборного единства мира, его софийности (раздел 3.1.3 «Одорический эпитет в поэтике тождества»). Все «ароматы», будь то качества природы или атрибуты пола, времени, поэт рассматривает как способ бытия Вечной Женственности, явление изначальной сущности (Души) мира, ее неотторжимое свойство, а не качество, лежащее в основе различения вещей и явлений. Запахи в поэтическом мире Иванова связывают множественность становящейся реальности в цельный софийный образ. Следовательно, и восприятие запахов обусловлено не ольфакторной чувствительностью субъекта, а тем, насколько душа современного человека отзывчива к голосу коллективного, соборного начала, скрытого в ее глубине. Запахи, как и цвета, знаменуют собой сущности, служат предметными знаками непредметных смыслов. Источником значения запаха Иванов считает не природу и «литературу», а религиозный ритуал.

В поэтике запаха на первый план выступают приемы, позволяющие связать современный поэтический текст с фольклорной и средневековой традицией: тавтологические эпитеты, сочетание конкретного одорического

1 Иванов Вяч. И. По звездам. Борозды и межи. М., 2007. С. 181-184.

признака с абстрактным понятием (благоуханный мрак, свет, мгла, свежесть, душа; благовонный дух, любовь; пахучая мощь), метаморфные метафоры («В нем розою дышала и цвела / Твоя любовь, и рдела благовонное), фигуры параллелизма. Ольфакторный признак направлен на выявление символической глубины явления. Так, с помощью языка запаха создается соответствие предметной символики с религиозной эмблематикой Богородицы. Запахи выступают как ощутимая форма энергии Любви - «принимать на себя общее бремя всех людей, научая самозамкнутое "аз есмь" самораскрытию навстречу Ты»1. Отсюда сочувственное благоухание чобра в момент душевного бессилия лирического героя, запахи земли в ответ на «благоухание Души» («Хоры мистерий»), благоуханный образ матери в поэме «Младенчество» и др. Среди прочих ознаменовательных символов запах цветов становится фигурой восхождения, аромат отождествляется с голосом мертвых и приобретает особую интимную тональность в Части второй сборника «Cor ardens» (1908-1911), посвященной Лидии Димитриевне Зиновьевой-Аннибал.

Показательным признаком символичности ольфакторного пространства служит распространение страдательных конструкций для передачи обонятельных восприятий: «...ты дыханием отца благоуханна / Душа невестная». Благоухание означает воспринятую благодать, а отглагольное прилагательное получает дополнительную семантику страдательного залога, утраченную в современном языке («кущ, тобой благоуханных», «благовонный Ливана крохой...»). С помощью этого языкового приема мотивирована соотнесенность образа с ритуалом жертвоприношения, отсылка к библейскому мотиву хлебной жертвы как жертвы очистительной. В то же время поэтический символ напоминает о дионисийском (а значит, по Иванову, женственном) истоке бытия в целом и истоке индивидуального существования человека.

Наделение запаха сверхличным смыслом, символизация опьфакторпои образности создает новую перспективу развития художественного языка ольфакции в литературе рубежа XIX-XX веков. Исследованию этого аспекта посвящены следующие части третьей главы диссертации.

В разделе 3.2.1 («Ольфакторное пространство в религиозно-фичософ-ских трудах П. А. Флоренского: конфликт чувственного и идеального начал») рассматривается теория психофизиологического пространства, создававшаяся о. Павлом Флоренским в диалоге с русской поэзий. Завершенную форму теория получила в материалах лекционного курса «Анализ пространственное™ и времени в художественно-изобразительных произведениях», разработанного о. Павлом Флоренским в 1922-24 гг. для слушателей Высших

1 Аверинцев С.С. Системность символов в поэзии Вячеслава Иванова // Контекст. 1989. Литературно-критические исследования. М., 1989. С. 185.

художественных мастерских (ВХУТЕМАС). Среди прочих типов пространства Флоренский говорит и о возможном «обонятельном» пространстве. Его содержание и параметры в лекциях не рассматриваются, до о них можно судить по другим работам философа - «Столп и утверждение истины», «Храмовое действо и синтез искусств».

Для П. А. Флоренского чрезвычайно важна ознаменовательная природа запаха, образцом которой является , культ. Без особого церковного аромата невозможно существование «целостного организма храмового действа»: «тончайшая завеса фимиама, растворенного в воздухе, вносит в созерцание икон и росписей <...> смягчение и углубление воздушной перспективы», достижения «искусства воздуха» «заранее учтены» творцами церковного искусства как искусства соборного. Символизм запаха основан на «энергии», связывающей феноменальный и ноуменальный миры. В запахах природы визионер различает действие Божественной благодати. В философско-религиозном труде «Столп и утверждение истины» Флоренский неоднократно прибегает к ольфакторным мотивам, включает в текст воспоминания Н. А. Мотовилова о Серафиме Саровском. Мотовилов рассказывает об испытанном им «неизъяснимом благоухании», объяснение которому дает преподобный Серафим: «Никакая приятность земного благоухания не может быть сравнена с тем благоуханием, которое мы теперь ощущаем, потому что нас окружает благоухание Святого Духа Божия». Ссылки на обонятельные ощущения как один из символов откровения встречаются в биографических текстах символизма, где особое место занимает синтетическое творчество Александра Добролюбова.

Однако представляется вполне закономерным, что П. А. Флоренский высказывает и определенное недоверие к запаху как способу выражения суждений о мире, особенно сверхчувственном. Размышляя о природе чувств, П. А. Флоренский противопоставил безусловность света иным формам прекрасного как формам несамодостаточным. Неконвенциональность языка запаха, его неопределенность, по мнению философа, разрушает целостность восприятия, порождает сомнение в реальности мистического опыта. В начале века широко известны случаи «обонятельных галлюцинаций», об одном из которых пишет В. М. Бехтерев. Кондрат Малёванный, ставший основателем религиозной секты, ощущал «неизъяснимое благоухание», считая его знаком явления Духа Божия. Проявления душевной болезни оказались трудноотличимыми от мистических откровений. Среди ольфакторных откровений символизма выделяется яркий эпизод 1912 года, о котором рассказывает Андрей Белый в воспоминаниях о Рудольфе Штейнере. Однако и Белый сомневается, действительно ли услышанный им на грязной лестнице запах роз служит мистическим знаком, а не обманом чувств.

Распространение ольфакгорных мотивов в софийном тексте русской поэзии (особенно в лирике Эллиса и С. М. Соловьева) во многом обязано В. Соловьеву и Я. Полонскому, произведения которых, как известно, послужили истоком для возрождения экстатического культа Женственности. Благоухан-ность является одним из эпитетов Софии. Но не случайно именно ольфак-торный код стал языком для выражения иронической раздвоенности этого центрального символа софийного текста русской поэзии.

Исследователи творчества А. Блока и А. Белого неоднократно писали о двойственности Софии в мифопоэтике символизма (Ж. Нива, Д. М. Магоме-дова, И. С. Приходько и др.). Эта двойственность ярко проявилась в трансформации образа благоухания в парфюмерные мотивы второго тома лирики А. Блока. Но полнее всего ирония ольфакторных ассоциаций выражена в поэзии Андрея Белого. Данный аспект его поэтики рассматривается в разделе 3.2.2 («Мотив обоняния в ироническом стиле Андрея Белого»),

Ринологические мотивы в творчестве Белого были предметом специальной работы С. В. Поляковой, но структура его ольфакторной образности по-прежнему остается на периферии исследовательского внимания. Нами рассматривается только один из аспектов этой темы - ироническая модальность ольфакторного пространства и система приемов, направленных на формирование иронического тона. Истоком иронии языка запаха служит для Белого принципиальное несовпадение невербального ощущения и его словесного двойника. В автобиографической прозе Белый неоднократно пишет о специально тренированном обонянии как способности различать любую ложь, провидеть будущее, узнавать сущность человека с первой встречи. Эту сторону своей личности Белый связывает с затянувшейся детской немотой. Память о дословесном этапе детства включает в себя запахи наряду с другими «немыми» ощущениями («Котик Летаев»), причем запахи сообщают о сущности обступивших ребенка явлений и людей. Представление о развертывании мира и своем месте в нем Белый также выразил через ольфактор-ную метафорику.

В поэзии Белого язык запахов теряет пророческую силу, его смыслы затушевываются языковой игрой. Иронически перекликается символические образы «Золота в лазури» и стилизации «Прежде и теперь»: так, текстура благоуханного воздуха соотнесена с «душистым платочком», воздушный «атлас» —-с атласным камзолом, воздух - с воздухом погребального убранства. В поздних сборниках постоянной иронической фигурой являются мотивы всевозможных «курений»: то ли сакральных «воскурений», то ли «папиросного дыма», «табачной гари», «угара». Устойчивые ольфакторные мотивы русской поэзии лишаются привычного семантического ореола, как, например, «безуханный цветок», становящийся «засохшей незабудкой» в

томе сочинений И. Канта. Иронически интонирован и ольфакторный язык символистской поэзии (в частности, символика Ивана Коневского и Вячеслава Иванова): «В озонных жилах - пламя роз! / В носу - весенние мимозы!» («Первое свидание»). Особенно явно немота поэтического слова проявляет себя в текстах, где запахи становятся предметом «изображения». В противовес бессмысленному тождеству ольфакторного признака и предмета (Ф. Сологуб) Белый создает новую тождественность восприятия и его субъекта: «Дыши, - / В который раз, - /Души / Душистый стих! / Душа, / Стихи струя, / Дыша, / Блеснет из глаз» («Алмазный напиток»).

Ирония, тем не менее, направлена на решение принципиально важной для Андрея Белого художественной задачи: она передает ощущение слова, потерявшего силу (в «Магии слов» такое слово названо «зловонным полутрупом»), и рождения «голоса Безмолвия», то есть собственно софийного слова.

Раздел 3.3.1 «Ольфакторный признак слова-плоти в поэзии Николая Клюева». Исследователь этнопоэтики Н. Клюева Е. И. Маркова убедительно доказывает, что клюевский текст выступает «в качестве метатекста национальной литературы», поэзия Клюева служит ключом к «национальному коду русской словесности», воплощая два коренных принципа - православный пафос и материнскую природу творения1. Данный тезис определил подход к анализу языка запаха в художественном мире Н. Клюева, где природные и бытовые образы-одоранты получают национальное, специфически русское значение как по этнографическим или этнолингвистическим признакам, так и по более общим мировоззренческим основаниям: запахи входят в сферу софийности мира.

Частота отмеченных поэтом ольфакторных признаков призвана подчеркнуть физическую близость лирического героя к национальному крестьянскому быту и русской природе. В сферу его восприятия входят запахи избы («От кудрявых стружек тянет смолью, / Духовит, как улей, белый сруб»), пищи («щаный пар и гречневая гарь», «духмяна коврига»), одежды. Номинация запахов и предметов - их носителей рассчитана на узнавание, подразумевает общность крестьянского национального опыта: «От гумен тянет росным медом», «Черны проталины, навозом, / Капустной прелью тянет с гряд...». И в то же время - полемически окрашена, формирует эстетический барьер восприятия (нужно помнить, чем пахнет прелый капустный лист).

Показателем софийности языка запаха служит у Клюева широкое применение библейской образности для передачи обонятельных восприятий: рос-

1 Маркова Е. И. Творчество Николая Клюева в контексте северорусского словесного искусства: Автореф. дисс.... доктора филол. н. М., 2000. С. 6-7.

ный ладан, росный мед выступают как качества обыденных предметов («дух росной конопли», то есть конопляного масла). С помощью запахов крестьянского быта поэт характеризует природу: «Где пахнет кумачом - там бабьи посиделки, / Медынью и сурьмой - девичий городок...». Ольфакторным признаком наделяется человеческое слово, в языке природы отмечена невербальная сущность, поскольку «земляное», «плотяное» слово предназначено не только для ушей, но и для глаз, рта, носа: «зеленый тайный причит», «тропарь зеленый» нужно увидеть и «учуять». Все родное пространство заполнено словами-запахами, -движением, -цветом, -пищей, которые создают не понятийный, а чувственный образ мироздания. В противоположность каноническому православному представлению Клюев соотносит дух мироздания с женственным началом, а центральным событием миротворения называет Благовещение. Подлинно русская поэзия, по мысли Клюева, пронизана теми же запахами, что и родная земля, а сам он - плоть от плоти этой земли - является носителем русского духа, не просто «познанного», а усвоенного всеми порами тела в материнском чреве.

По многим признакам ольфакторное пространство поэзии Н. Клюева перекликается с миром запахов в творчестве Вяч. Иванова и А. Белого. И все же между ними есть коренное различие: и Белому и Иванову чужда гипертрофированная чувственность языка запаха и тем более - полемическая подоплека ольфакторной символики. Однако именно общность легла в основу литературной полемики, где образно-поэтический язык запаха был использован в качестве критерия художественности.

Раздел 3.3.2 («Запах как мера художественности») посвящен литературной полемике между А. Блоком, А. Белым и Н. Клюевым. Этот эпизод литературной жизни конца 1910 - 1920-х годов хорошо известен благодаря усилиям нескольких поколений исследователей (В. Г. Базанов, С. И. Субботин, Б. Филиппов, М. К. Азадовский, Д. М. Магомедова, А. М. Эткинд). С разрывом в десять лет Блок (1919) и Белый (1929) говорят о чуждости им поэтической системы, где «большую роль начинают играть запахи» (А. Блок). Все участники эпизода вовлечены в споры о сущности современного искусства и о будущем поэзии, уже сделавшей шаг от «книжности» к «фолькло-ризму», от традиционного фольклора к массовой культуре. Каждый из них решает проблему художественности: создания искусства, адекватного мироощущению «толп», в особенности - русской стихии, получившей право на лирическое высказывание.

Предметом анализа в разделе является язык, на котором велась полемика. И Блок и Белый оценивают поэзию Клюева сквозь призму ольфакторной образности и применяют обонятельные метафоры в качестве инвективы. Размышления А. Блока отличаются цельностью: он говорит о достигнутом

в поэзии крестьянских поэтов соответствии образного строя русскому национальному духу в его современном фольклорном изводе (не только традиционный крестьянский фольклор, но и фольклор ярмарочной площади, сектантство как форма коллективной культуры, массовое искусство). Торжество телесности определяет атмосферу эпохи «крушения гуманизма», где дух пленен плотью, все ценности приобрели амбивалентный характер. Блок почувствовал глубинное родство поэзии Д. Семеновского и Н. Клюева с художественными открытиями декадентства и именно это родство обозначил языком запаха («тяжелый русский дух, нечем дышать и нельзя лететь», «липкое, парное, ржаное»). Белый развивает ту же ключевую тему: «Невыразимо чуждо мне в стихах не то, что они о "гниловатом", а то, что поэт тончайше подсмаковывает им показываемое...». Это «обаяние карамазовщины» (И. Ф. Анненский) для Белого не имеет национальных границ. Блок и Белый так же, как Анненский, видят в обонянии меру этики искусства.

Другим аспектом оценки языка запаха является отмеченное А. Белым «оплотнение символов», особенно значимое в контексте софийной проблематики. Запах вместо «духа», «пахучесть» вместо «благоуханности» соответствуют «падшей Софии», обескрыленному эросу. Для Поэзии Клюева, пронизанной пантеистическим мироощущением, характерно культовое отношение к запахам природы и крестьянского быта, его София именно «пахуча», а не «благоуханна», ее атрибутом служит материнский запах «пола», неприемлемый для поэта-теурга.

В позиции А. Блока и А. Белого есть и явное различие, обусловленное десятилетним промежутком. С помощью ольфакторных метафор Белый противопоставил красоту «имагинации» и безобразие «инспирации» в поэме Н. Клюева «Погорельщина». Для Белого, помимо этической, играет роль социально-философская оценка поэмы. В 1917 г. Белый призывал не смешивать Дух революции с духом улицы («испорчена канализация»), в 1929 году запах «трупа» поэт связывает с мыслью о замкнутости демократической среды, которой инспирировано творчество Клюева. . .. .

Как видим, для языка запаха вновь, как в поэзии XVIII века, устанавливается мера, только ее задает не нормативная поэтика, не риторические правила, а авторская идеология творчества. Тем самым поэтический язык запаха утрачивает естественную всебщность, отчетливо проявляется его дискурсивная природа.

Четвертая глава работы - «Феноменология ольфакторного пространства в русской поэзии рубежа Х1Х-ХХ веков» - связывает писателей, чья поэтика традиционно считалась контрастной. Основанием для их объединения отчасти служит современное рассмотрение постсимволизма как единой художественной системы, полемика с символистской теорией соответствий

и - что наиболее важно в рамках исследуемой проблематики - феноменоло-гизация языка запаха. Результатом феноменологической редукции в поэзии рубежа веков стало разделение предмета (носителя ольфакторных признаков) и запаха как такового. При этом происходит не утрата предметности ольфакторного образа, а формирование предметности нового типа - основанной на качестве и действии.

В первом разделе главы («"Бог-запах" в поэзии Марины Цветаевой и Владимира Маяковского») рассматриваются художественные системы, где на первый план выступает властное начало обоняния. За таким отношением к запаху стоит философия А. Шопенгауэра и Ф. Ницше. Иным источником оценки запаха служит представление об антролоцентричной структуре вселенной, о принципе обратной перспективы (П. А. Флоренский), в соответствии с которым мир является не объектом, а субъектом восприятия: он не только смотрит на поэта, но и трогает («щупает» - В. Маяковский) его, обоняет (М. Цветаева, В. Маяковский), мыслит о нем (М. Цветаева, Б. Пастернак). В крайней форме агрессия обоняния проявляется в страстном желании мира добраться до существа души, втянуть ее в себя. Три поэтические системы начала XX века - В. Маяковского, М. Цветаевой и Б. Пастернака - представляют три варианта преодоления власти запаха.

В творчестве В. Маяковского (раздел 4.1.1) «бог-запах» (В. Иванов) представляет все формы социального бытия: от классовых дефиниций до любых проявлений «соборности», не только религиозной, но и партийной. Обонятельные ощущения сопровождаются устойчивыми негативными коннотациями, причем отрицательная эмоциональная оценка распространяется на все типы запахов реальности - физического существования, быта, в особенности семейного, домашнего; социальных отношений, истории; запахи толпы, «коллективного тела»; на любые формы «парфюмерии». На ольфакторных ассоциациях (гниющая плоть) построено суждение Маяковского о смерти и размышления о собственной смертности.

Подобная отрицательная чувствительность к запахам роднит Маяковского и Фридриха Ницше с его известной неприязнью к любым одорическим характеристикам мира. По словам Г. Башляра, «обоняние, которым Ницше столь часто гордится, дано не для того, чтобы идти на запах. Сверхчеловеку оно дано для того, чтобы он удалялся, почуяв малейший признак отсутствия чистоты»1. «Вонючей» телесности Маяковский противопоставил чистоту и свежесть тела, тесноте комнат - пустой (озоновый) воздух, «прокисшему» прошлому - стерильное будущее. Антитезой «человеческим» запахам служат и немногочисленные запахи природы - единственная семантическая группа внутри ольфакторного пространства, которая не несет негативных оценок, так

1 Башляр Г. Грезы о воздухе: Опыт о воображении движения. М., 1999. С. 184-185.

как входит в семантическое поле «юниарности», ассоциируется с утопической мечтой о «вечной молодости». Тем самым конфликт, выраженный на языке запахов, на первый взгляд дублирует уже не раз отмеченную исследователями конфликтность поэтической системы Маяковского, где «я» с его безмерными претензиями сталкивается с ограниченным и посягающим на эту безмерность миром, сверхчеловек преодолевает агрессию «слишком человеческого».

Отождествление души и слова позволяет транспонировать ольфактор-ный признак на вербальные знаки: «И когда мой голос / похабно ухает - / от часа к часу, / целые сутки, / может быть, Иисус Христос нюхает / моей души незабудки». Причем Маяковский актуализирует архаическое значение слова «ухать» - испускать запах, так что приведенная цитата получает каламбурное звучание: «похабно ухает» - благо-ухает. В то же время предназначенность слова/души для услаждения чужого слуха/обоняния превращает лирического героя в объект экспансии и высвечивает комплекс, который можно определить как «страх вынюхивания», посягательства на суверенность поэта.

Характер ольфакторной образности Маяковского обусловлен полемикой художника с архетипическим образом поэта, собирающего ароматы реальности и претворяющего их в лирику, в слово: «Я 28 лет отращиваю мозг / не для обнюхивания, / а для изобретения роз». Не желая оказаться на месте творца, чьи ноздри втягивают ароматы чужой души, Маяковский противопоставил «удушливогазым командам» символистов поэзию чистого воздуха и тем самым оформил в языке запахов опыт пересозидания природы - и человеческой, и поэтической. Ближайшими объектами полемики были, судя по всему, Александр Блок (поэт, «отнимающий аромат у живого цветка») и Константин Бальмонт с его экстатически-восторженным приятием мира и готовностью к самопожертвованию.

В контексте заявленной темы олъфакторное пространство Марины Цветаевой, рассматриваемое в разделе 4.1.2, представляет антитезу Маяковскому, хотя основывается на очень близкой ему этической и эстетической оценке запаха.

Цветаеву роднит с Маяковским нарастающая негативная оценка запахов социальной реальности и резкая реакция на любые попытки «обонятельных контактов». В 1923 г. Цветаева пишет А. В. Бахраху: «Осязать, это вроде обнюхивать, я не хочу, чтобы Вы меня обнюхивали, это слово - теперь будьте внимательны - в своей отвлеченности (обоняние, осязание и пр.) более грубо, чем просто: обнять. Осязают только руки, обнимает - все-таки и всегда-душа!». Запахи характеризуют у Цветаевой всю сферу «чужого» как «слишком человеческого» (закрытые пространства, толпу, быт, все «вчерашнее» и др.), мир «своих» (поэтов) не пахнет, поэтому рай не «благоуханен», он вообще не имеет ольфакторных характеристик («сквознякам сквозняк»).

Отличие Цветаевой от Маяковского (и Ницше) определено отношением к земной ипостаси поэта: в пределах наличного существования для художника нет никаких запретов, в том числе и на ольфакторные восприятия. Об этой стороне художественного мира Цветаевой точно пишет С. Ельницкая. Ею отмечено, что запахи, которые лирическая героиня поэзии Марины Цветаевой считает «своими», относятся к области демонического: «остро и дурманяще пахнущие травы (а также растения с остро-горьким вкусом и запахом, напр. лук, чеснок)...»1. Подчеркнем, что в область «своего» парадоксально могут входить практически любые запахи, даже если они «тяжелы», лживы (как, например, парфюмерия), подсказаны книжными ассоциациями. Определяя запахи как «существенность вещи» («Крысолов»), Цветаева демонстрирует принципиальную открытость своего лирического «я» для любых сущностей: «Так внюхиваются в цветок: / Вглубь - до потери чувства». Тот же мотив варьируется ею в цикле «Куст»: «Что нужно кусту от меня? /... А нужно! ... / Не нужно б - тогда бы не цвел / Мне прямо в разверстую душу».

Утрата запахов (и восприимчивости к ним) мотивирована темой абсолютного вчувствования в жизнь и тем самым устранения всякого «чужого». Запахов нет, поскольку реальность не отграничена от субъекта, нет и властного диктата обоняния, поскольку весь мир является феноменом восприятия, отчего единственным возможным ландшафтом поэзии становится ландшафт бессмертного духа.

Второе направление феноменологизации ольфакторного пространства в большей степени соответствует феноменологии ощущений, как она представлена в классических философских трудах Э. Гуссерля и М. Мерло-Понти. В ее истоках лежит глубочайшая трансформация метафорического мотива художника - цветущего организма2. Здесь обонятельные восприятия всегда возникают как отклик на уже имеющийся опыт личности, совпадающий с опытом культуры. Поэтому в поэтике запаха определяющей является тема памяти, обоняние относится не к области перцепции, а к сфере постперцепции. Всякое новое впечатление становится возможным только через ассоциации с уже бывшим - событием биографии лирического субъекта или истории культуры, которая тем самым входит в эту биографию. Запах не может быть ничьим, но он и не принадлежит только предмету, смысл запаха всегда результат наслоений опыта - исторического, психического, художественного. Чтобы различить запах, нужно его знать, запах должен быть назван, опыт - получить вербальную форму (Э. Гуссерль, Г. Гадамер). Лишь

1 Ельницкая С. И. Поэтический мир Цветаевой. Wien, 1990. С. 88.

2 Ср., например: «Художник <...> призван<...> цвести и дарить людям подлинный, чудесный и очистительный аромат своих духовных цветов» (Ильин И. А. Путь к очевидности. М., 1993. С. 340).

в таком ключе может быть понято ахматовское: «Шиповник так благоухал, / Что даже превратился в слово». Шиповник здесь и есть слово-запах, семантика которого закреплена в других текстах. Шиповник пахнет уже не шиповником (дурное тождество в иронической интерпретации Федора Сологуба), а событием - любовной встречей, метаморфозой розы в дикий шиповник (одичанием культуры), если ключом для интерпретации ольфакторного кода служат только ахматовские тексты.

Отметим, что подобная структура ольфакторной образности принципиально неметафорична. Ни предмет, ни качество не уподобляются ничему иному, но при этом они обладают семантической глубиной и- прйдают осмысленность любым состояниям лирического субъекта и мира, Лежат в основе классификации явлений, определяют их сущность:"'

У каждого из четырех поэтов, чье творчество рассматривается во втором разделе («Образно-поэтический язык запаха в "семантической поэтике"»), смысловое пространство ольфакции обусловлено разном представлением о содержании личностного опыта.

Наибольшей степенью обобщенности обладает ольфакторное пространство поэзии Николая Гумилева (4.2.1). Оно построено на антитезе запахов, которые имеют имя, и запахов, для которых «нет названья». Эта антитеза может быть развернута как во времени, так и в пространстве, поскольку само пространство входит у Гумилева в систему «сакральной географий»' (Е. Ю. Рас-кина). Для определения ольфакторных образов первого типа поэт охотно пользуется готовым словом, нередко отмеченным как слово «чужое».

Семантика ольфакторных образов второго типа формируется с помощью отрицательных определений или эпитетов с подчеркнуто неясным значением («запах немыслимых трав», «запах странный»), сочетаний, где атрибутом запаха выступает неопределенное местоимение («чем-то»). В отличие от импрессионизма ощущений, в том числе и сложной метафоричности образов восприятия, принцип неопределенности указывает только на ограниченность словаря здесь и сейчас. Слово европейца неприменимо для называния реалий иных географических пространств, либо этика и страх не позволяют назвать содержание запаха. Точно так же слово человеческой расы непригодно для называния реалий иных рас (Е. Блаватская). Но язык низших невербальных ощущений усваивается на уровне генетической памяти, запахи дрейфуют сквозь время и пространство.

Раздел 4.2.2 «Мифологема запаха в поэзии Владимира Нарбута».

В художественной системе В. Нарбута запах входит в круг образности, призванной обозначить онтологическую связь всех явлений бытия - тела и духа, человека и природы, живого и мертвого. Общность ольфакторного кода снимает любые типы бинарных оппозиций: вещи несут в себе запахи при-

роды, человек пахнет, животным и обладает звериным нюхом, а животное по-человечески реагирует на запах (тоскует и страдает от действия запаха, обольщается им). В данном отношении поэзия Нарбута представляет один из вариантов софийного текста: через запах выражена энергия Любви-Эроса.

Диапазон эстетически допустимых определений запаха у Нарбута практически неограничен: так, поэт связывает в единый комплекс классические ароматы женских волос, рук и откровенно сексуальные телесные запахи: «И от, руки душистый теплый ток», «Но тяжелый и розовый пар / там, где окорок девки белужий, / распирает берлогу, как шар», «И бьется жила медленно и ровно, / И пахнет рот» и др. В стихию эротики, традиционным кодом которой является язык запаха, погружены персонажи лирики Нарбута. Автор решает задачу иного рода - разрушения культурных ценностных иерархий, восстановления поэтического потенциала любого слова вне зависимости от литературных стереотипов и запретов.

Сюжет метаморфозы связывает все многообразие предметной символики в единое физическое и одновременно духовное пространство, поскольку мир Нарбута характеризуется признаком «оплотнения символа» (А. Белый): нематериальные сущности имеют «вид», как и сущности вещественные. Запахи служат мотивировкой всех многочисленных трансформаций и условием самотождественности метаморфных образов. В основе художественного видения Нарбута лежит мифологическая модель реинкарнации - перевоплощения души в любые телесные формы с сохранением основного качества, выраженного запахом (ср., например, отождествление души с ароматическими веществами, отмеченное еще Дж. Фрезером в фольклоре, библейских текстах и в современной исследователю поэзии1)-

Определение лирического субъекта включает у Нарбута две аналогии с животными: тяжелый соленый дух «медвежьей души» в сочетании с бродяжьим духом души собаки/волка. Медвежий дух служит истоком грубо физиологического, плотского начала, которым пронизана вся поэзия Нарбута, с ним ассоциируется запах берложьего быта, запах страстного эротического влечения. В отличие от медвежьего духа как символа малоподвижности, собака символизирует состояние вечного скитания, это душа изгоя, бездомного и бесприютного существа. Собака/волк не столько пахнет, сколько принюхивается к миру, это бездомная душа художника, которая ищет воплощения не в «кремний», а в живое тело. Реакции на тот или иной запах и оценки его мотивированы отнюдь не психофизиологическими особенностями лирического героя - напротив, они вырастают из мифа и фольклора, носят не субъективный, а интерсубъективный характер.

1 Фрэзер Дж. Дж. Фольклор в Ветхом завете. М., 1990. С. 343.

В лирике Нарбута, как, впрочем, и в поэзии других акмеистов, запахи характеризуются признаком устойчивости, малой изменчивости. По существу, акмеизм стремился к той же цели, что и символисты-теурги, — выявить универсальный смысл ощущения, но мерой этого смысла выступает опыт личного существования.

Разделы 4.2.3 и 4.2.4 посвящены творчеству О. Э. Мандельштама и

A. А. Ахматовой. Мы учитываем, что сегодня уже существует обширнейшая область исследования ольфакторной образности этих поэтов. Она включает многочисленные и, без сомнения, важные для понимания языка запаха интерпретации ольфакторной символики (К. Тарановский, О. Ронен, Ст. Бройд,

B. Н. Топоров, М. Л. Гаспаров, Б. М. Гаспаров, Р. Д. Тименчик, Т. В. Цивьян, Д. Сегал, Т. Венцлова, А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов, О. А. Лекманов и др.). В числе этих работ присутствуют и специальные исследования поэтики запаха у Ахматовой (Е. Фарыно, Г. П. Козубовская) и Мандельштама (Л. Ф. Каиис). Еще более существенно, что в рамках «семантической поэтики» сложилась методология чтения и дешифровки ольфакторных символов, ключом для понимания которых служит чужой текст. Поэтому одной из основных задач данных разделов является систематизация ольфакторных комплексов. Второй - более важной - задачей стало рассмотрение ольфак-торного пространства Мандельштама и Ахматовой в связи с исторической динамикой образно-поэтического языка запаха.

В разделе «"Поэзия дышит ртом и носом ": семантика ольфакторной метафоры Осипа Мандельштама» предметом исследования послужили тематические комплексы мандельштамовской поэзии и прозы, в составе которых присутствует язык запаха. На ольфакторные образы распространяется принцип точности и продуманности деталей в сочетании с фантастическим преувеличением подробности, о котором писал в ранних работах о Мандельштаме В. М. Жирмунский.

Сущность обоняния, по Мандельштаму, совпадает с сущностью «поэтического дыхания» (Б. М. Гаспаров), поскольку органы обоняния служат и органами речи. Значит, именно в слове сохраняется память ощущения, но не в безличном слове, а в слове, когда-то и кем-то уже произнесенном. Поэтому у Мандельштама нет «ничьих» запахов, ключом к расшифровке значений ольфакторных образов служат языковые связи любых уровней (от фонетики и артикуляции отдельного слова до ощущения национального языка в целом). Практически все запахи в поэзии Мандельштама относятся к языку культуры, поэтому, как показали исследователи «семантической поэтики», в каждом ольфакторном образе присутствует чужое слово.

Другой формой семантизации языка запаха для Мандельштама становится композиция, ассоциация отдельных образов в единый сюжет. Так, с помо-

щью ольфакции выстраивается биография, где жизнь и смерть расположены в диапазоне щелочных и кислотных запахов, спасением от которых служит «циклический» запах ментолового карандашика («Нет, не мигрень..»); история поэзии («Стихи о русской поэзии»); рассказ о судьбе поколения («Нашедший подкову») и др. Поль Валери писал, что человек не умеет ассоциировать запахи. На этом основана принципиальная антиэстетичность ольфакторных ландшафтов: сочетания запахов не создают артефакта. Однако в поэзии Мандельштама ольфакторные комплексы направлены на выявление глубинных смыслов, вызываемых ассоциациями запахов. Так, в пластических картинах русского рынка («Сухаревка») и еврейского быта («Книжный шкап» и др.) запах мускуса обнаруживает принципиальное родство Ветхого и Нового завета, иудаизма и христианства. Поэт полемически заостряет мысль, что изначально всякая материковая культура пахнет кровью. Поэтический анализ наслоений опыта приводит Мандельштама к самим основаниям обоняния, заложенным в человеке на эмбриональном уровне. Страх смерти и любовь к жизни имеют общую основу в жирном запахе сжигаемых жертв.

Метафорически мысль о вечности обонятельных ощущений выражена подбором одорантов: источниками запаха у Мандельштама чаще всего служат не текучие и не газообразные вещества, а вещества, имеющие прочную химическую структуру (отличающиеся «малой испаряемостью»1): мускус, апельсинная корка (апельсиновая эссенция), ментол. Мандельштам является антиподом платоников, поскольку, по теории Платона, запахи возникают в результате смешения стихий. Романтическому представлению о текучести запахов Мандельштам противопоставил мысль о твердых основаниях обонятельных реакций. Следствием инверсии романтического мироощущения можно считать те трансформации, которым подвергаются одорические топосы. К ним относится, например, классический мотив душистых волос, утративший реальную семантику в риторической культуре классицизма. Когда среди признаков «душистости» женских волос возникает вкусовой образ «муравьиной кислинки», вызванный ассоциацией с запахом муравьиной кислоты, условному аромату возвращается его предметный смысл. Но одновременно достигается небывалая по точности острота впечатления, сочетающего радость с болью.

И запахи, и обоняние в текстах О. Э. Мандельштама обнаруживают свою многомерную природу: наряду с архаическим восприятием, основанным на аффективных реакциях, в ольфакторных мотивах присутствует рациональное начало, поэтому запахи могут выполнять смыслоразличительную функцию, служить основанием для компоновки предметной образности. Слово с обонятельной семантикой оказывается носителем памяти культуры,.и уже исто-

1 Вундт В. Основы физической психологии. СПб., 1912. Т. 2. С. 61.

рические наслоения, реминисценции придают ольфакторному пространству смысловую глубину и диалогичность. Запахи и слово о запахе подвергнуты поэтическому анализу, выведены из сферы «немых» ощущений в область поэтической символики. Будучи формой самого тесного контакта с миром, обоняние снимает противоположность субъекта и объекта, но при этом обнаруживает многослойность самого субъекта лирического высказывания.

Для понимания ольфакторной образности А. Ахматовой («Структура и семантика языка запаха в поэзии Анны Ахматовой») особенно важной представляется мысль Е. Фарыно о постперцептуальной, основанной на действии механизмов памяти природе ахматовских одорических образов. Подчеркнем, что речь идет не только о субъективной памяти, где ассоциации запахов и событий, запахов и людей не имеют аналогий вне сферы воспоминаний лирического субъекта, но и о памяти коллективной, памяти культуры, Точка зрения лирической героини соотнесена с более общей, родовой позицией, и в этом смысле ольфакторное пространство Ахматовой принадлежит к той ветви русской лирики, которую, по словам М. Л. Гаспарова, «современники не восприняли» «всерьез». Это поэзия А. Майкова, Л. Мея и Н. Щербины, занятая «поисками античной завершенности и строгости»'. Лирика Ахматовой, тип ее субъективности относится к той же «генератической» традиции (И. Ан-ненский), в ней отражен в большей степени «общий облик родовой» (А. Майков), чем индивидуально-психологический. Запахи получают смысл только в исторической перспективе: семантика ольфакторного образа опосредована опытом - тендерным, социальным, опытом поколения или всей культуры.

Способность запахов переводить через временные границы, не разрушая их, не подменяя прошлого настоящим, объясняет, почему для Ахматовой обоняние представляется последним ощущением жизни. Запах свидетельствует о присутствии человека или вещи безотносительно к их наличному существованию: «Но я вдыхаю тебя с каждым глотком воздуха, пью тебя в каждой капле вина... и в цветах, особенно в умирающих розах». В свою очередь исчезновение мира тоже определяется через запах: «Их выпили в вине, вдохнули с пылью жаркой / И с запахом священных роз». Лишенный признаков телесности (формы, цвета, веса), запах тем не менее вызывает чувственные ассоциации: он непосредственно связан со зрительными, слуховыми, вкусовыми характеристиками предмета.

В языке запаха пересекаются разные культурные коды, задающие направление семантизации одорического образа. Подчеркнем, что для творчества Ахматовой характерна устойчивость ольфакторных ассоциаций. Но, в отличие от классической топики запахов, ее образность формируется на

1 Гаспаров М. Л. Антиномичность поэтики русского модернизма// Гаспаров М. Л. Избранные статьи. М., 1995. С. 287.

пересечении многих контекстов, где реальные факты выступают наряду с цитатами. О таких структурах как одном из признаков модернистского стиля писала 3. Г. Минц, исследуя поэтику А. Блока1. В отличие от Блока, Ахматова в самом тексте стихотворения отмечает культурную и историческую мотивировку точки зрения лирического субъекта. Так, «запах спелой ржи» заметен не только по индивидуально-психологическим ассоциациям, но и с позиции более общего плана: «Господь немилостив к жнецам и садоводам...».

В последнем разделе главы («"Три осени" Анны Ахматовой как пневма-тологическая метафора русской поэзии») диалогические принципы поэтики ольфакторного пространства показаны на примере одного стихотворения. Его заглавный пространственный образ, пластическую структуру которого определяет запах, становится символом времени, запах и способность обоняния наделяются пневматологическим смыслом.

Первая осень - символ свободы творчества, свободного дыхания художника («таков мой организм» - А. С. Пушкин), где воображение ничем не ограничено, само себе закон2. И в то же время этот образ первой осени создан в противовес эпохе Пушкина - в нем есть греховность, которая просвечивала уже в пушкинском сравнении осени с чахоточной девой3, - «осенние пляски» Блока для Ахматовой перекликаются с образом «плясок смерти». В стихотворении «На Смоленском кладбище», входящем в тот же цикл, что й «Три осени», этот мотив выражен прямо. Вторая - осень без отзыва, без отклика, символ одиночества и острого ощущения тленности бытия, осень Баратынского, но тоже происходящая под знаком творчества. Третья - немота, наступающая в момент откровения, зияние, несказанность. Третья, неназванная, осень в контексте цикла может означать вынужденное молчание, конец эпохи, ставший следствием запрета на слово. Участником этого процесса ощущает себя Ахматова, когда говорит от лица поколения «задохнувшихся поэтов» в момент самого задыхания.

Феноменологическая поэтика обозначает своего рода предел той динамической системы, которую представляет собой язык запаха на переходе от классической к модернистской поэзии. Именно в рамках этой поэтики обна-

1 Минц 3. Г. Функция реминисценций в поэтике Ал. Блока // Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. СПб., 1999. С. 362-363.

2 См.: Бочаров С. Г. «Обречен судьбе верховной...» // Бочаров С. Г. О художественных мирах. М., 1985. С. 103.

3 О пушкинских подтекстах мотивов болезни, дыхания, творчества у Ахматовой см.: Козубовская Г. П. О «чахоточной деве» в русской литературе (Пушкин - Ахматова) // Ко-зубовская Г. П. Русская литература: миф и мифопоэтика. Барнаул, 2006. С. 284-307.

руживает себя историко-художественная сущность ольфакторного пространства русской лирики.

Основным результатом проведенного исследования можно считать обособление образно-поэтического языка запаха как художественной системы, имеющей собственную историю в русской поэзии. В диссертации установлены закономерности исторической динамики ольфакторной образности, показаны особенности художественной кодификации обонятельного восприятия в творчестве поэтов рубежа Х1Х-ХХ веков, выявлены принципы исторической поэтики ольфакторного пространства.

Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, рекомендованных ВАК РФ:

1. Рогачева, Н. А. Категория запаха в поэзии А. Белого [Текст] / Н. А. Ро-гачева // Вестник Тюменского государственного университета. - 2005. -Вып. 2.-С. 263-268.

2. Рогачева, Н. А. «Три осени» Анны Ахматовой как метафора русской поэзии [Текст] / Н. А. Рогачева // Известия Уральского государственного университета. - 2008. - Вып. 15 (55). - Сер. 2. Гуманитарные науки. - С. 244132.

3. Данилина, Г. И., Рогачева, Н. А. «Экология культуры» как университетская дисциплина: теоретико-методологический ракурс проблемы [Текст] / Н. А. Рогачева // Вестник Тюменского государственного университета. -2008. - № 5. - С. 273-278 (авторские не разделены).

4. Рогачева, Н. А. Одорический эпитет в поэзии Вячеслава Иванова: от условности литературы к субстанциальности мифа [Текст] / Н. А. Рогачева // Вестник Тюменского государственного университета. - 2009. - № 1. -С. 122-129.

5. Рогачева, Н. А. Проблема поэтики запаха в литературно-критической прозе И.Ф. Анненского [Текст] / Н. А. Рогачева// Вестник Тюменского государственного университета. -2010. -№ 1. - С. 213-220.

6. Рогачева, Н. А. Ольфакторное пространство поэзии Н. А. Некрасова [Текст] / Н. А. Рогачева // Известия Уральского государственного университета. -2010. -№ 3 (78). - Сер. 1. Проблемы образования, науки и культуры. -С. 220-227.

7. Рогачева, Н. А. Методологические проблемы изучения сибирского текста русской лирики [Текст] / Н. А. Рогачева // Вестник Тюменского государственного университета. - 2010. - № 5. - С. 240-248.

8. Рогачева, Н. А. Мифологема запаха в поэзии Владимира Нарбута [Текст] / Н. А. Рогачева // Вестник Тюменского государственного университета. -2011.-№ 1.-С. 40-46.

Монография:

9. Рогачева, Н. А. Олъфакторное пространство русской поэзии конца XIX - начала XX вв.: проблемы поэтики [Текст] / Н. А. Рогачева. - Тюмень: ТюмГУ, 2010. - 404 с.

Учебное пособие:

10. Эртнер Е. Н., Данилина Г. И., Лабунец Н. В., Рогачева Н. А., Топоркова Т. А. Экология культуры: Учебное пособие [Текст] / Н. А. Рогачева. - Тюмень: ТюмГУ, 2009.-232/64 с.

Другие публикации:

11. Рогачева, Н. А. «Миф о школе» в поэзии акмеизма [Текст] / Н. А. Рогачева // Литература и критика в системе духовной культуры времени. - Тюмень: ТюмГУ, 1996.-С. 91-101.

12. Рогачева, Н. А. «Бензина запах и сирени»: контекст стихотворения А. Ахматовой «Прогулка» [Текст] / Н. А. Рогачева // Художественная литература, критика и публицистика в системе духовной культуры: Сб. ст. - Тюмень: ТюмГУ, 2001. - Вып. 5. - С. 80-87.

13.Рогачева, Н. А. «Последняя роза» Анны Ахматовой: поэтика послания [Текст] / Н. А. Рогачева // Текст и текстовые категории: Аспекты филологического исследования. - Тюмень: ТюмГУ, 2002. - С. 90-99.

14. Рогачева, Н. А. Чем пахнет troop? Одористические мотивы поэзии Льва Лосева [Текст] / Н. А. Рогачева // Постмодернизм: pro et contra: Материалы Междунар. науч. конф. «Постмодернизм и судьбы художественной словесности на рубеже тысячелетий». Тюмень, 16-19 апреля 2002 г. - Тюмень: Вектор Бук, 2002. - С. 151-160.

15. Рогачева, Н. А. Одористические мотивы в поэзии и прозе Марины Цветаевой [Текст] / Н. А. Рогачева // Дергачевские чтения-2002: Русская литература: национальное развитие и региональные особенности. - Екатеринбург: УрГУ, 2004. - С. 326-331.

16.Рогачева, Н. А. «Ребенком воздух весь пропах...» [Текст] / Н. А. Рогачева // Детство как культурныйперекресток. - Екатеринбург: УрГУ,

2004. - С. 85-96.

17. Рогачева, Н. А. Мифологические мотивы в поэзии Владимира Нарбута [Текст] / Н. А. Рогачева // Художественная литература, критика и публицистика в системе духовной культуры: Сб. ст. - Тюмень: ТюмГУ,

2005. - Вып. 6. - С. 79-87.

18. Рогачева, Н. А. Африка и Россия в цикле Николая Гумилева «Шатер» [Текст] / Н. А. Рогачева // Зарубежная литература: историко-культурные и типологические аспекты: Материалы Междунар. науч.-практ. конф. - Тюмень: ТюмГУ, 2005. - С. 59-64.

19. Рогачева, Н. А. Поэтика «Вариаций» Тимура Кибирова [Текст] / Н. А. Рогачева // Современная русская литература: Проблемы изучения и преподавания: Сб. ст. - Пермь: ПГПИ, 2005. - Т. 1. - С. 259-264.

20. Рогачева, Н. А. Исторические аллюзии в сказке П. П. Ершова «Конек-Горбунок» [Текст] / Н. А. Рогачева // Литература Урала: История и современность: Сб. ст. / УрО РАН; Институт истории и археологии. - Екатеринбург: УрО РАН; Изд-во АМБ, 2006. - С. 210-219.

21. RogaCeva, N.A. N.S. Gumilev. ZemCuga / N.A. RogaCeva // Der russische Gedichtzyklus: Ein handbuch. - Universiatsverlag C. Winter Heidelberg, 2006. - Z. 339-344.

22. RogaCeva, N.A. N.S. Gumilev. Sater / N.A. RogaCeva // Der russische Gedichtzyklus: Ein handbuch. - Universiatsverlag C. Winter Heidelberg, 2006.-Z. 344-349.

23. RogaCeva, N.A. S.A. Esenin. Ispoved' chuligana/N.A. RogaCeva// Der russische Gedichtzyklus: Ein handbuch. - Universiatsverlag C. Winter Heidelberg, 2006. - Z. 478^183.

24. RogaCeva, N.A. T.Ju. Kibirov. Variacii / N.A. RogaCeva // Der russische Gedichtzyklus: Ein handbuch. - Universiatsverlag C. Winter Heidelberg, 2006.-Z. 542-548.

25.RogaCeva,N.A. M.A. Kuzmin. Aleksandrijskie pesni/N.A. RogaCeva// Der russische Gedichtzyklus: Ein handbuch. - Universiatsverlag C. Winter Heidelberg, 2006.-Z. 406-411.

26. RogaCeva, N.A. M.I. Cvetaeva. Stichi о Moskve / N.A. RogaCeva // Der russische Gedichtzyklus: Ein handbuch. - Universiatsverlag C. Winter Heidelberg, 2006. - Z. 422-427.

27. Rogaceva, N.A. M.I. Cvetaeva. Stichi k Cechii / N.A. RogaCeva // Der russische Gedichtzyklus: Ein handbuch. - Universiatsverlag C. Winter Heidelberg, 2006. - Z. 467-472.

28. Рогачева, H. А. Поэтика запаха в лирике Владимира Маяковского [Текст] / Н. А. Рогачева // Русская литература XX - XXI веков: проблемы теории и методологии изучения: Материалы Второй Междунар. науч. конф. 16-17 ноября 2006 года. - М.: МГУ, 2006. - С. 133-136.

29. Рогачева, Н. А. Поэтика запаха в лирике К. Бальмонта [Текст] / Н. А. Рогачева // Кормановские чтения. - Ижевск: Удмуртский госуниверситет, 2006. - Вып. 6. - С. 342-351.

30.Рогачева, Н. А. Принцип иронии в поэтическом стиле Андрея Белого [Текст] / Н. А. Рогачева // Русский язык и методика его преподавания: Традиции и современность: Материалы Всерос. науч.-практ. конф. - Тюмень: Печатник, 2007. - Ч. 1. - С. 176-181.

31. Рогачева, Н. А. Национальная одорология в поэзии Николая Клюева [Текст] / Н. А. Рогачева // Русский язык как фактор стабильности государства и нравственного здоровья нации: Труды и материалы Всерос. науч.-практ. конф. (19-20 февраля 2008 года, г. Тюмень): В 2 ч. - Тюмень: Манр и К, 2008.-С. 237-241.

32. Рогачева, Н. А. Сонет Ш. Бодлера «Соответствия» в интерпретации Вяч.И. Иванова [Текст] / Н. А. Рогачева // Франция-Россия: Проблема культурных диффузий. - Тюмень: Печатник, 2008. - С. 90-96.

33.Рогачева, Н. А. Военный ландшафт В. Маяковского в историко-литературной перспективе [Текст] / Н. А. Рогачева II Региональный литературный ландшафт в русской перспективе: Сб. науч. ст. - Тюмень: Печатник, 2008. - С. 174-187.

34. Рогачева, Н. А. Запах как мера художественности: поэзия Н. Клюева в оценке А. Белого и А. Блока [Текст] / Н. А. Рогачева // Русская литература в мировом культурном и образовательном пространстве. Материалы конгресса. Санкт-Петербург. 15-17 октября 2008 г. Русская литература в контексте мировой культуры. Место и роль русской литературы в мировом образовательном пространстве: В 2 т. - СПб.: МИРС, 2008. - Т. 11, ч. 1. -С. 232-240.

35. Рогачева, Н. А. «Тяжелый русский дух»: Н. Клюев в полемике с А. Блоком и А. Белым [Текст] / Н. А. Рогачева // Филологический дискурс: Вестник филологического факультета ТюмГУ. - Тюмень: ТюмГУ, 2009. -Вып. 7.-С. 16-27.

36.Рогачева, Н. А. Ошибки мужской речи в ранней лирике Анны Ахматовой [Текст] / Н. А. Рогачева // Национальная идентичность и тендерный дискурс в литературе Х1Х-ХХ вв.: Междунар. сб. науч. ст. - Тюмень: Печатник, 2009. - С. 33-37.

37. Рогачева, Н. А. На перекрестке документа и мифа: поэтика цикла Марины Цветаевой «Стихи к Чехии» [Текст] / Н. А. Рогачева // Лингвистические идеи В. А. Белошапковой и их воплощение в современной русистике. - Тюмень: Мандр и К, 2010. - С. 289-296.

38.Рогачева, Н. А. Сибирский текст в поэзии акмеизма [Текст] / Н. А. Рогачева // Художественная литература, критика и публицистика в системе духовной культуры - Тюмень: Печатник, 2010. - Вып. 7. - С. 320-332.

Подписано в печать 20.04.2011. Тираж 100 экз. Объем 2,5 уч. изд. л. Формат 60x84/16. Заказ 311.

Издательство Тюменского государственного университета 625003, г. Тюмень, ул. Семакова, 10 Тел./факс (3452) 46-27-32 E-mail: izdatelstvo@utmn.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Рогачева, Наталья Александровна

Введение.

Глава I. Историческая динамика ольфакторной образности: от виршевой поэзии к лирике Серебряного века.

1.1 Место историко-литературного подхода к исследованию ольфакторной образности русской лирики в отечественной филологии.

1.2 Формирование ольфакторной топики в русской поэзии.

1.3 Ольфакторная образность в риторическом стиле.

1.4 Язык запахов в системе пневматологических мотивов русской лирики

1.5 Ольфакторный образ и проблема пластичности поэтического слова.

1.6 Ольфакторное пространство и субъектная организация лирики

Н.А. Некрасова.

1.7 Ольфакторный код в русской урбанистической поэзии.

Глава II. Эстетический и художественный статус ольфакторной образности в критическом осмыслении русской литературы рубежа XIX-XX веков.

2.1 Запах в системе эстетических категорий.

2.1.1 Ольфакторная образность в литературной пародии Серебряного века

2.1.2 Нетождественность перцептивного образа и поэтического слова: парфюмерные мотивы в стихотворном тексте.

2.1.3 «Арум»: принцип полигенетичности в поэтике ольфакторного образа

2.2 От импрессионизма восприятий к «декадентству ощущений».

2.2.1 «Ароматы Фета» в русской критике Серебряного века.

2.2.2 Ольфакторное пространство лирики Константина Бальмонта.

2.3 Категория запаха и проблема художественной целостности.

2.3.1 «Ароматы» и «запахи» в историко-литературной концепции Иннокентия Анненского.

2.3.2 Границы обонятельных восприятий и структура лирического субъекта в лирике Федора Сологуба.

2.3.3 Иннокентий Анненский: пластика запаха в стихотворении «Там».

Глава III. Художественное пространство запаха в «софийном тексте» русской лирики Серебряного века.

3.1 Символизм ощущений в теории мистического эмпиризма.

3.1.1 Метафизические основания ольфакторных восприятий в поэзии Ивана Коневского.

3.1.2 Сонет Шарля Бодлера «Соответствия» в интерпретации Вячеслава Иванова.

3.1.3 Одорический эпитет в поэтике тождества.

3.2 Ольфакторная образность в системе поэтической символики.

3.2.1 Ольфакторное пространство в религиозно-философских трудах

П. А. Флоренского: конфликт чувственного и идеального начал.

3.2.2 Мотив обоняния в ироническом стиле Андрея Белого.

3.3 Образ «святой плоти» на языке запахов.

3.3.1 Ольфакторный признак слова-плоти в поэзии Николая Клюева.

3.3.2 Запах как мера художественности.

Глава IV. Феноменология ольфакторного пространства в русской поэзии рубежа XIX-XX веков.

4.1 «Бог-запах» в поэзии Владимира Маяковского и Марины Цветаевой

4.1.1 Этика художника и поэтика запаха в лирике Владимира Маяковского

4.1.2 Ольфакторное пространство в поэзии и прозе Марины Цветаевой

4.2 Образно-поэтический язык запаха в «семантической поэтике».

4.2.1 Ольфакторная образность в теоретических работах и поэзии Н.С.Гумилева.:.

4.2.2 Мифологема запаха в поэзии Владимира Нарбута.

4.2.3 «Поэзия дышит и ртом и носом»: семантика ольфакторной метафоры Осипа Мандельштама.

4.2.4 Структура и семантика языка запаха в поэзии Анны Ахматовой.

4.3 «Три осени» Анны Ахматовой как пневматологическая метафора русской поэзии.

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Рогачева, Наталья Александровна

В исследованиях поэтики русской литературы Серебряного века неоднократно высказывалась мысль об эстетическом и художественном единстве эпохи модернизма. Не отрицая очевидной дробности литературных течений и школ, объединений и групп, историки литературы находят глубокую связь между поэтикой символизма и постсимволизма (П. П. Громов, 3. Г. Минц, Ю. М. Лотман, И. П. Смирнов, М. Л. Гаспаров, И. В. Корецкая, Н. А. Богомолов, О. А. Клинг, С. Я. Фрадкина, Н. В. Дзуцева, Н. Ю. Грякалова, Е. В. Тырышкина и др.), устанавливают общие закономерности на основе различных аспектов поэтической системы: субъектной организации лирического текста1; харизматичности художественной индивидуальности2, ее «сакрального биографизма»3; концепции человека4 и антропологических художественных моделей5;

1 Гинзбург Л. Я. Литература в поисках реальности // Гинзбург Л. Я. Литература в поисках реальности: статьи, эссе, заметки. Л.: Сов. писатель, 1987. С. 4-57 (особенно с. 37-53), Максимов Д. Е.

О мифопоэтическом начале в лирике Блока (Предварительные замечания) // Творчество А. А. Блока и русская культура XX века: Блоковский сборник III. Тарту : Тартус. ун-т, 1979. С. 3-33; Бройтман С. Н. Субъектная структура русской лирики XIX - начала XX в. в историческом освещении // Известия АН СССР. Сер. Литературы и языка. 1988. Т. 47, № 6. С. 527-538; Бройтман С. Н. Историческая поэтика: учеб. пос. М. : РГГУ, 2001. С. 256-258, 270-306; Гаспаров М. Л. Поэтика «серебряного века» // Русская поэзия «серебряного века». 1890-1917 : антология. М.: Наука, 1993. С. 5-44; Эткинд Е. Г. Единство «серебряного века»//Звезда. 1989. № 12 С. 185-194; Тырышкина Е.В. Декаданс - авангард-постмодернизм: Трансформация эстетического дискурса // Moderna. Avantgarda. Postmoderna. Litteraria Humanita. XII. Brno : Masarikova Univerzita? 2003 [Электронный ресурс]. URL: http-//avantgarde.narod.iu/beitraege/ov/ettransformation.htm (дата обращения 18.01.2010). См. также методологическое обоснование дискурсивного подхода к описанию русского модернизма в монографии: Тырышкина Е. В. Русская литература 1890-х - начала 1920-х годов: от декаданса к авангарду. Новосибирск : НГПУ, 2002. С. 10-18.

В свете теории коммуникативности лирического текста Ю. И. Левин рассматривает структурную организацию поэзии О. Мандельштама, Б. Пастернака, В. Ходасевича. Выводы, относимые к частным текстам, характеризуют типологические особенности субъектной организации лирики XX века (см., например: Левин Ю. И. Лексико-семантический анализ одного стихотворения О. Мандельштама // Слово в русской советской поэзии. M.: Наука, 1975. С. 225-233).

2 Быков Л. П. Русская поэзия 1900-1930-х годов: проблема творческого поведения: автореф. дисс. . доктора филол. наук. Екатеринбург: УрГУ, 1995. 39 с.

3 Фрейдин Г. Сидя на санях: Осип Мандельштам и харизматическая традиция русского модернизма // Вопросы литературы. 1991. № 1. С. 9-16.

4 Колобаева Л. А. Введение // Колобаева Л. А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX - XX вв. M.: МГУ, 1990. С. 3-28.

5 Мокина H. В. Архетипическое и эпохальное в образе лирического героя в творчестве поэтов Серебряного века : учеб. пособие. Саратов : Саратов, ун-т, 2003. 120 е.; Черашняя Д. И. Теория автора и русская философская антропология // Черашняя Д. И. Поэтика Осипа Мандельштама: Субъектный подход: учеб. пособие. Ижевск: б/и, 2004.С. 7-40; Бердникова О. А. Антропологические художественные модели в поэтического стиля1 и «интертекстуальной топики»2; стиховой композиции3; жанровой системы4; литературной циклизации5; отношения к традиции и рецепции классической литературы6. Об актуальности «системного исследования» поэтики русской литературы Серебряного века7 свидетельствует и недавний выход коллективного труда, продолжающего двухтомное академическое издание «Русская литература рубежа веков» (2000-2001), - «Поэтика русской литературы конца XIX - начала XX века. Динамика жанра. Общие проблемы. Проза» (М.: ИМЛИ РАН, 2009). Если в первых книгах история литературы рубежа Х1Х-ХХ веков представлена достаточно традиционно - через смену литературных течений, то в последнем издании на первый план выступает динамика жанра, наиболее русской поэзии начала XX века в контексте христианской духовной традиции: автореф. дисс. . доктора филол. наук. Воронеж: ВГУ, 2009. 40 с.

1 Очерки истории языка русской поэзии XX века. Поэтический язык и идиостиль: Общие вопросы. Звуковая организация текста / В. П. Григорьев, И. И. Ковтунова, О. Г. Ревзина и др.; под ред. В. П. Григорьева. М.: Наука, 1990. 304 с. (см. также более поздние выпуски «Истории языка.» и серию «Словарей языка русской поэзии XX века», 2001,2003, 2008); Кожевникова Н. А. Словоупотребление в русской поэзии начала

XX века. М.: Наука, 1986. 368 е.; Некрасова Е. А. А. Фет, И. Анненский: Типологический аспект описания. М.: Наука, 1991. 127 с. и др. Наряду с лингвистической стилистикой, вопросами типологии поэтических стилей начала XX в. продуктивно занимается литературоведение: Небольсин С. А. В поисках стилевой соразмерности (Из опыта русской поэзии начала XX века) // Теория литературных стилей. Многообразие стилей советской литературы. Вопросы типологии. М.: Наука, 1978. С. 73-111; Эйдинова В. В. Энергия стиля.: О русской литературе XX века. Екатеринбург: Гуманитарный ун-т, 2009. С. 37-60 и др.

2 Из многочисленных исследований, посвященных данной проблеме, приведем одну работу: Амелин Г., Мордерер В. Письма о русской поэзии. М.: Знак, 2009. С. 301-409.

3 Гаспаров М. Л. Время Блока и Маяковского // Гаспаров М. Л. Очерк истории русского стиха. Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика. М.: Фортуна Лимитед, 2000. С. 214-267; Орлицкий Ю. Б. Верлибр серебряного века // Орлицкий Ю. Б. Стих и проза в русской литературе. М.: РГГУ, 2002. С. 342-387.

4 Зырянов О. В. Эволюция жанрового сознания русской лирики: феноменологический аспект. Екатеринбург: УрГУ, 2003. 548 е.; Спивак Р. С. Русская философская лирика. 1910-е годы. И. Бунин, А. Блок,

B. Маяковский: учеб. пособие. М.: Флинта : Наука, 2003. 408 е.; Козьменко М. В., Магомедова Д. М. Стилизация как фактор динамики жанровой системы. Ч. III. Стилизация в лирике // Поэтика русской литературы конца XIX - начала XX века. Динамика жанра. Общие проблемы. Проза. М.: ИМЛИ РАН, 2009.

C. 130-140.

5 Долгополов Л. К. От «лирического героя» к стихотворному сборнику // Долгополов Л. К. На рубеже веков. Л.: Сов. писатель, 1977. С. 96-122; Фоменко И. В. Книга стихов: миф или реальность? // Европейский лирический цикл: Историческое и сравнительное изучение: Материалы междунар. науч. конф., 15-17 ноября 2001 г. М.: РГГУ, 2003. С. 64-73; Магомедова Д. М. О жанровом принципе циклизации «книги стихов» на рубеже Х1Х-ХХ вв. // Там же. С. 183-196 и др.

Громов П. П. А. Блок, его предшественники и современники: монография. 2-е изд., доп. Л.: Сов. писатель, 1986. 600 е.; Мусатов В. В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины XX века. От Анненского до Пастернака: монография. М.: Прометей, 1992. 220 с. Сугай Л. Гоголь и символисты. М.: Государственная академия славянской культуры, 1999. 376 е.; Петрова Г. В. Фет и русская поэзия первой трети XX века: автореф. дисс. . доктора филол. наук. Великий Новгород, 2010 и др.

7 «Сегодня, однако, важно свести воедино наше представление о том, в чем, собственно, с точки зрения как типологического, так и конкретно-исторического подхода перестроилась литература рубежа веков. Такое знание позволит определить точку отсчета для изучения вопроса о том, в чем изменилось литературное развитие XX в. в целом» (Клинг О. А. Влияние символизма на постсимволнстскую поэзию в России 1910-х годов: Проблемы поэтики. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2010. С. 7). точно характеризующая поэтику прозы. Следующие тома, по словам редакторов, будут посвящены лирике и драме1.

Одновременно вырабатывается альтернативный подход к решению проблемы «единства Серебряного века» - через описание и анализ художественных языков эпохи. Необходимость такого подхода подготовлена основательными историко-литературными исследованиями, где выявлены многочисленные переклички между текстами поэтов, принадлежащих к разным литературным течениям2, установлена взаимозависимость поэтического и философского, религиозного, оккультного, естественнонаучного дискурсов в культуре рубежа Х1Х-ХХ веков. Речь идет не просто о системе повторяющихся мотивов, но о едином «интеллектуальном пространстве»3 (Л. Ф. Кацис), «интеллектуальной истории»4 (А. М. Эткинд), реконструкция которых становится все более настоятельной задачей по мере удаления эпохи от современного читателя. На ощутимую чуждость языка поэзии Серебряного века для современного читателя обратила внимание Д. М. Магомедова, основываясь на опыте комментирования произведений А. Блока: «То, что в классической традиции могло быть использовано либо в прямом значении, либо как метафора душевных состояний, в символистских стихотворениях семантически осложняется, связывается с принципиально новой сюжетной схемой. <.> .происходит трансформация значений "природных" реалий в контексте мистериального сюжета религиозного преображения мира»5. В иной временной перспективе проблема была поставлена В. А. Келдышем: «глубокая трансформация образного

1 Поэтика русской литературы конца XIX - начала XX века. Динамика жанра. Общие проблемы. Проза. М.: ИМЛИ РАН, 2009. С. 4.

2 В центре этого направления находятся исследования семантической поэтики, в сферу действия которой включаются не только акмеистские тексты, но и поэзия Серебряного века в целом. См.: Левин Ю. И., Сегал Д. М., Тименчик Р. Д., Топоров В. Н., Цивьян Т. В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма И Russian Literature. 1974. № 7-8. Pp. 47-82.

3 Кацис Л. Ф. Владимир Маяковский. Поэт в интеллектуальном пространстве эпохи. М.: РГГУ, 2004. С. 2324.

4 Эткинд А. М. Эрос невозможного: Развитие психоанализа в России. М.: Гнозис : Прогресс-Комплекс, 1994. С. 7.

5 Магомедова Д. М. Комментируя Блока. М.: РГГУ, 2004. С. 9. мышления» «в эстетическом сознании России»1 нацеливает исследователя на сопоставление художественных языков эпохи с предшествующей литературной традицией.

Общность кодировки связывает прозу и поэзию («билингвизм» Б. Л. Пастернака, детально проанализированный Н. А. Фатеевой2), художественные и документальные тексты (мистический дискурс в творчестве Вяч. И. Иванова, включающий жизненно-биографический, прозаический и лирический тексты3). Система мотивов образует специфический язык литературного течения, о чем свидетельствуют исследования символизма, предпринятые А. А. Ханзен-Лёве, М. Цимборской-Лебодой, Л. Силард, Д. М. Магомедовой. Тот или иной «код иносказания» (Н. А. Фатеева) охватывает не только вербальные, но и поведенческие тексты, как убедительно показали исследования аргонавтического мифа4 (А. В. Лавров) и «гафизитства»5 (Н. А. Богомолов). Таким образом, перед литературоведением встает задача, названная А. И. Гуревичем «первостепенной задачей исторической поэтики», -«расшифровка художественного языка другой эпохи»6.

По словам А. В. Михайлова, «нет "идеи лирики", а бывает, исторически, каждый раз новое завоевание и обретение самых высших и крайних возможностей поэтического»7. На рубеже Х1Х-ХХ вв. параметры и

1 Келдыш В. А. Русская литература «серебряного века» как сложная целостность // Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов). М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2001. Кн. 1. С. 13.

2 Фатеева Н. А. Поэт и проза: Книга о Пастернаке. М.: Новое литературное обозрение, 2003. 400 с. В монографии научно обоснована категория «метатропа» как единицы сопоставительного анализа поэтического языка, реализованного в двух формах - поэтической и прозаической (С. 17-21).

3 Богомолов H. А. Anna-Rudolph // Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. М.: Новое литературное обозрение, 2000. С. 23- 110; Обатнин Г. В. Иванов-мистик (Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907-1919)). М. Новое литературное обозрение, 2000. 240 с.

4 Лавров А. В. Мифотворчество «аргонавтов»//Миф - фольклор - литература. Л.: Наука, 1978. С. 137-170.

5 Богомолов Н. А. Петербургские гафизиты // Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: статьи и материалы. М.: Новое литературное обозрение, 1995. С. 67-98.

6 Гуревич А. Я. Вопросы культуры в изучении исторической поэтики II Историческая поэтика: Итоги и перспективы изучения. M.: Наука, 1986. С. 161. Туже мысль высказывает исследователь средневековой поэтики П. Зюмтор: «Слушатель какого-либо высказывания может владеть кодом практического языка, но не владеть кодом типической системы» (Зюмтор П. Опыт построения средневековой поэтики / пер. с французского И. К. Стаф. СПб.: Алетейя, 2003. С. 120).

7 Михайлов А. В. Проблема философской лирики // Михайлов А. В. Обратный перевод. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 405. горизонты лирики определяет новое понимание человека - поэтическая антропология, в основе которой лежат принципы релятивизма и плюрализма. «Человек как проблема» находится в центре естественных и гуманитарных наук. «.Самопроблематичность человека оказалась ныне максимальной за весь период известной нам истории», - писал М. Шелер в работе 1927 года, подчеркивая, что «единой <.> идеи человека у нас нет»1. Путь к. формированию этой идеи начинается для Шелера, как и для многих его современников, с осмысления «биопсихического мира». Антропологический подход к истолкованию феномена русского модернизма (С. С. Хоружий, М. К. Мамардашвили, В. А. Подорога) выдвинул ряд новых предпосылок для изучения русской литературы рубежа веков как целостного художественного явления. Актуальной задачей литературоведения стало исследование «иной концепции человека» (Е. Г. Эткинд) и иных «форм письма»2, соответствующих этой концепции.

Антропологический поворот» сказывается на всех проявлениях субъективности художественных текстов, в том числе и на структуре перцептивной образности поэтического произведения как одном из типов художественного языка. К базовым принципам миропонимания и поэтического стиля эпохи относится переоценка сенсорных способностей человека, за которой стоит не только «расширение художественной впечатлительности», «жадность к неиспытанному», погоня «за темным и бессознательным в нашей чувствительности» (Д. С. Мережковский), но и по-новому понятый психологизм3, лирическое освоение «опыта телесности»4

1 Шелер М. Положение человека в космосе // Шелер М. Избранные произведения / пер. с нем. Денежкина А. В., Малинкина А. Н., Филиппова А. Ф. М.: Гнозис, 1994. С. 132, 133.

2 Грякалова Н. Ю. Человек модерна: Биография - рефлексия - письмо. СПб.: Дмитрий Буланин, 2008.

384 е.; Раков В. П. Меон и стиль // Житенев А. А. Экстаз как категория модернистского автометаописания // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 13 ( 151). С. 52-58.

3 О влиянии психологических теорий рубежа Х1Х-ХХ вв. на поэзию и филологию Серебряного века см.: Эткинд А. М. Эрос невозможного: Развитие психоанализа в России. М.: Гнозис : Прогресс-Комплекс, 1994. 376 е.; Светликова И. Ю. Истоки русского формализма: Традиция психологизма и формальная школа М.: Новое литературное обозрение, 2005. 176 е.; Жеребин А. И. Вертикальная линия. Философская проза Австрии в русской перспективе. СПб.: Мфъ; ИД СПбГУ, 2004. С. 69-74.

4 Проблема была поставлена в цикле работ В. Н. Топорова «о психофизиологических комплексах» русской литературы См., например: О «психофизиологическом» компоненте поэзии Мандельштама// Топоров В. Н. 9

В. А. Подорога). Как подчеркивает А. В. Михайлов, «психологические пространства внутреннего мира обретают в литературе XX века небывалую широту — в них отражен в своей кризисности и сложности весь внешний мир, в них он поверяется»1. «Биологизирующие установки» эпохи рубежа XIX-XX веков хорошо ощущались в близкой»временной перспективе: В 1930-е гг. была выдвинута социологическая концепция^ последовательной смены. «идеационного» типа культуры «чувственным» (П. Сорокин, чьи идеи в. новом научном контексте осмыслены Н. Л. Лейдерманом2). О повышении статуса физиологического уровня контакта с миром в эпоху модернизма писали и первые исследователи языка ольфакции в русской поэзии рубежа Х1Х-ХХ веков А. И. Белецкий (1923) и Р. 3. Миллер-Будницкая (1930).

Подчеркнутым вниманием к «миру психических явлений», к вопросам л гносеологии обусловлено выдвижение языков перцепции и соответствующей им сенсорной поэтической образности в центр художественной системы модернизма. Аксиология ощущений лежит в основе литературных и философских споров Серебряного века. Психофизиологическая проблематика и язык психосоматики входит в литературные манифесты разных поэтических течений и автобиографические тексты поэтов рубежа веков («мистический эмпиризм» Н. О. Лосского, теория «психофизиологического пространства» П. А. Флоренского, противопоставление мистического и ассоциативно-психологического символизма у Вяч. И. Иванова, «слово-запах» в манифестах футуризма и др.).

Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Прогресс-Культура, 1995. С. 428—445. Формам художественного освоения опыта телесности в русской литературе начала XX в. посвящен цикл статей сборника «Тело в русской культуре» (М. : Новое литературное обозрение, 2005): Виноградова А. Образы «телесности» в поэзии русского символизма («диаволический символизм»); Матич О. Александр Блок: Дурная наследственность и вырождение; Буренина О. Органопоэтика: анатомические аномалии в литературе и культуре 1900-1930-х годов.

1 Михайлов А. В. Методы и стили литературы. М.: ИМЛИ РАН им. А. М. Горького, 2008.' С. 130.

2 Лейдерман Н. Л. Траектории «экспериментирующей эпохи» // Вопросы литературы. 2002. № 4. С. 3-47.

3 По словам Б. M. Энгельгардта, «мир дан символисту исключительно в акте познания трансцендентного не только в последовательности системы выводов, но и в каждом отдельном суждении, вследствие изначальной неопределенности символа. Таинственно распластованный космос, запечатлеваемый в символической поэзии, есть космос в момент его познавания» (Энгельгардт Б. М. <06 отношении форм теоретического сознания к формам творчества> // Энгельгардт Б. М. Феноменология и теория словесности. M.: Новое литературное обозрение, 2005. С. 215).

Гипертрофия или намеренное подавление того или иного психофизиологического ощущения или чувства отмечены в работах о поэтике И. Анненского1, В. Маяковского2, Б. Пастернака3, И. Бунина4, О. Мандельштама5, М. Цветаевой6 и др.

В^ лирике Серебряного века, как и вообще в литературе, доминирует визуальная,и акустическая образность. Но, наряду с ней; значительную роль начинают играть образы, и мотивы, основанные на иных восприятиях -. тактильных, температурных, моторных, вкусовых и др. Образно-поэтический язык запаха составляет значительный слой в эстетике и художественной практике русского модернизма в целом и в стиле отдельных писателей, но его активное изучение началось относительно недавно, и до сих пор ольфакторное пространство русской лирики остается одной из наименее изученных областей ее эстетики и поэтики.

Объектом исследования в диссертации является образно-поэтический язык запаха в русской лирике Серебряного века. Хронологически основной корпус рассматриваемых текстов укладывается в рамки 1890-х - 1910-х гг., однако исторический подход потребовал привлечь произведения XVII-XIX вв., от начала формирования системы ольфакторной образности русской

1 См., например, суждение В. Е. Гитина о «безжеланности» как эстетическом принципе поэзии

И. Ф. Анненского («Интенсивный метод» в поэзии Анненского // Русская литература. 1997. № 4. С. 46); наблюдения Г. П. Козубовской об «Одиссеевом мифе» в поэзии Анненского, где существенное значение имеет мотив ослепления, отказа от имени, «ад бессознательного существования» (Козубовская Г. П. Лирический мир И. Анненского: поэтика отражений и сцеплений // Русская литература. 1995. № 2. С. 79).

2 Гротескные образы персонифицированных ощущений, олицетворение органов чувств у Маяковского проанализированы Н. И. Харджиевым в широком литературном и философском контексте (Тренин В. В., Харджиев Н. И. Поэтическая культура Маяковского / предисл. Н. Коварского. М., 1970. С. 207-216); о гипертрофии физического выражения чувства как существенном мотиве поэтической мифологии Маяковского пишет А. К. Жолковский (О гении и злодействе // Жолковский А. К. Блуждающие сны и другие работы. M.: Наука: Восточная литература, 1994. С. 266-269); М. Вайскопф связывает гротескную телесность героя Маяковского с традициями манихейства и барокко (Вайскопф М. Во весь логос: Религия Маяковского. M.; Иерусалим: Саламандра, 1997. С. 5-8, 87, 124 и др.).

3 См., например: Жолковский А. К. Экстатические мотивы Пастернака в свете его личной мифологии// Жолковский А. К. Блуждающие сны и другие работы. С. 281-295.

4 Хайнади 3. Чувственное искушение слов: Бунин. «Жизнь Арсеньева. Юность» // Вопросы литературы. 2009. Январь-февраль. С. 53-70.

5 Кроме указанной выше работы В. Н. Топорова, назовем здесь одну из статей, посвященных мотиву дыхания у Мандельштама: Гаспаров Б. М. Севооборот поэтического дыхания: Мандельштам в Воронеже, 1934-1937 // Новое литературное обозрение. 2003. № 63. С. 24-38.

6 Наиболее детально формы перцепции в поэзии M. И. Цветаевой исследованы С. И. Ельницкой (Поэтический мир Цветаевой: Конфликт лирического героя и действительности. Wien : [б/и], 1990. 396 е.). поэзии до эпохи «ольфакторного взрыва», как называет модернизм X. Риндисбахер, связывая происхождение «взрыва» в первую очередь с именами Ф. Ницше, 3. Фрейда, А. Бергсона1.

Выбор авторов, чьи тексты рассматриваются монографически, обусловлен следующими обстоятельствами. Во-первых, существенной ролью ольфакторного начала в творческой практике. Во-вторых, наличием в метапоэтических текстах поэтов высказываний об эстетическом и художественном значении обонятельной образности, будь то литературно-критическая проза (И. Анненский, А. Белый, О. Мандельштам), дневники (А. Блок), письма (М. Цветаева), стихотворные тексты (В. Маяковский). Третья причина - активная реакция на обонятельную образность поэта в литературной критике рубежа Х1Х-ХХ вв. (Ф. Сологуб, К. Бальмонт, В. Брюсов).

Принципиальную роль при отборе материала исследования играет диалогический характер перцептивных художественных пространств в поэзии модернизма. Символизация перцептивной образности в литературе начала XX в. приводит к мысли, что нет, например, общего, раз и навсегда заданного качественного состава вещи, зато есть качественность как перекрещивание разных культурных традиций, субъективных интерпретаций, ценностных смыслов. Поэтому преимущественное внимание уделяется таким историко-литературным фактам, которые вступают в противоречие с поэтикой, признанной «нормальной» для данной эпохи, вызывают полемику, осознаются как новое, как «уродство», нарушение норм художественного вкуса и представляются современникам неясными, семантически и эстетически ущербными. Тем самым обнаруживается динамическая структура ольфакторного пространства, а само оно трактуется как свидетельство расширения границ художественности.

1 Rmdisbacher H The Smell of Books: a Cultural-Historical Study of Olfactory Perception in Literature Ann Arbor, 1992. P. 143-153.

Объект исследования включает литературную критику и литературоведческие труды Серебряного века, где затрагиваются вопросы функционирования ольфакторной образности, философские работы начала XX века, эстетические декларации литературных направлений и школ. При этом в объект исследования^ не входит литературный быт эпохи, не учитываются случаи «идиосинкразии», то есть отношения к запахам, вызванного психофизиологическим складом личности писателя. Объект исследования остается в рамках текстов, преимущественно — поэтических.

Единицами сравнительного анализа служат объем (предметное наполнение) ольфакторного пространства, создающий представление о подвижности парадигматической системы обонятельной образности; соотношение денотативных и коннотативных значений ольфакторного образа или мотива — колебания между преимущественно прямым и тропеическим способами репрезентации ольфакторных восприятий; особенности ассоциации ольфакторных образов и мотивов.

Методологическим основанием для сопоставления текстов стали принципы диахронного анализа, разработанные И. П. Смирновым: «Смысл всякого высказывания и mutatis mutandis всякого корпуса высказываний, вплоть до диахронических систем текстов, складывается из трех абстрактных компонентов: это объем значений (экстенсионал, мощность семантического

13 множества), содержание значений (интенсионал, набор признаков, характеризующий семантическое множество) и комбинаторная способность значений.»1.

Предмет исследования - поэтика ольфакторного пространства в, ее исторической динамике. Основной категорией, связывающей творчество поэтов разных направлений и школ конца XIX — начала XX вв., служит один из типов1 художественного завершения реальности в литературном тексте -это мир, воспринятый обонятельно, оцененный через запах и обозначенный языком ольфакции. Выдвижение в качестве художественной доминанты категории, не обладающей устойчивым эстетическим статусом, обусловлено спецификой самого изучаемого материала: на рубеже веков происходит становление неклассического типа художественности, вызвавшего интерес, помимо традиционных визуального и акустического, к иным формам восприятия мира, основанным на данных «низших чувств». Связь со сферой психосоматики ставит в центр предпринимаемого исследования категорию телесного опыта лирического субъекта в соотношении с художественным опытом автора.

Выбор объекта и предмета исследования продиктован спецификой самой культуры рубежа Х1Х-ХХ веков, когда к вопросам- обоняния обращаются разные науки - не только медицина и психология, но и философия, история литературы, литературная критика, причем история литературы и критика — практически впервые. Тем самым поэтика запаха рассматривается в составе «грамматики культуры», где «нос» оказывается, альтернативой «глазу»2.

1 Смирнов И. П. Мегаистория. М.: Аграф, 2000. С. 19.

2 Кожурин А. Я. «Глаз» Платона, «ухо» Хайдеггера и «нос» Розанова // Звучащая философия: сб. материалов конференции. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. С. 101-105.

Флоренский. По его мысли, наряду с визуальным пространством существуют иные типы пространств, в том числе «пространство обонятельное»1. Флоренский относит обонятельное пространство к типу психофизиологических пространств, качественные характеристики которых принципиально отличны от абстрактного пространства геометрии: они зависят от «организации тела» субъекта, насквозь пронизаны субъективными энергиями, наконец, каждый из типов психофизиологического пространства имеет свою структуру. Психофизиологическое пространство не предназначено только для регистрации чувственных восприятий и не является суммой вещей и их признаков по тому или иному способу их ощущения, а выступает как мыслимый принцип организации всего мира, всего целого - в том числе и художественного целого. Каждое из психофизиологических пространств представляет собой одну из разновидностей «абстрактного пространства» (А. Н. Уайтхед), и пространство Евклида лишь один из возможных его типов. Как подчеркивал П.А. Флоренский, «пространство художественного произведения может быть построено по типу пространства того или иного ощущения»2.

Развитие этой мысли находим у Ю. М. Лотмана. Он отмечает, что в качестве «моделей универсума» в художественном тексте выступают различные типы умопостигаемого абстрактного пространства: «Если при выделении какого-либо - определенного признака образуется множество непрерывно примыкающих друг к другу элементов, то мы можем говорить об абстрактном пространстве по этому признаку. Так можно говорить об этическом, цветовом, мифологическом и пр. пространствах. В этом смысле пространственное моделирование делается языком (выделено нами - Н. Р.), на котором могут выражаться непространственные представления» . Модель мира, основанная на ольфакции, будет, видимо, отличаться от других

1 Флоренский П. А. Обратная перспектива// Сочинения: в 2 т. М.: Правда, 1990. Т. 2. С. 94.

2 Флоренский П. А. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М.: Мысль, 2000. С. 327.

3 Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. М.: Языки русской культуры, 1999. С.205. моделей и характером построения, и смысловой наполненностью. Иначе говоря, для мира запахов предназначены собственные смыслы и собственные законы сочетаемости предметов, соотношения предмета и субъекта его восприятия.

Таким образом, предметом исследования в предлагаемой работе становится образно-поэтический язык запаха русской поэзии рубежа XIX— XX веков в историко-литературной перспективе.

Цель исследования — установление закономерностей исторической динамики образно-поэтического языка запаха русской лирики, определение специфики ольфакторного пространства поэзии рубежа XIX—XX веков.

Задачи:

7) выявление металитературного, поэтологического содержания языка запаха в русской лирике Серебряного века.

Методологической основой работы послужили идеи исторической поэтики, в центре которой находится человек - не столько как лицо изображенное, сколько как субъект истории, носитель исторически обусловленной точки зрения на мир. Подчеркивая, что предметом книги' «Поэтика ранневизантийской литературы» является «невыговоренная "имманентная" поэтика эпохи», С. С. Аверинцев пишет: «Вопрос о поэтике ранневизантийской литературы - двуединый вопрос. Один аспект проблемы — история и человек; второй ее аспект - человек и слово. Литературное слово должно быть соотнесено с историей, с социальными и политическими реалиями истории, но соотнесено не иначе, как через человека»1. В отличие от дескриптивной поэтики, предметом которой является литературное произведение в его неустранимой целостности, историческая поэтика (или просто — поэтика, как она представлена в трудах Д. С. Лихачева2, С. С. Аверинцева, А. В. Михайлова, А. П. Чудакова, С. Н. Бройтмана, В. И. Тюпы) рассматривает произведение в комплексе его многочисленных связей и отношений3. Тем самым на первый план выходит не литературный прием как функция для выражения имплицитного содержания, а содержательность («человечность» и историчность) самого приема, «исторической и очеловеченной формы» искусства.

Так понятые задачи исторической поэтики были заложены в классических трудах А. Н. Веселовского.

1 Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. M. : Coda, 1997. С. 7.

2 Во «Вступительных замечаниях» к работе «Человек в литературе Древней Руси» Д. СЛихачев подчеркивает: «Читатель не найдет в ней упоминаний "формы" и "содержания" как таковых, но вся она в конечном счете стремится к рассмотрению художественной формы в ее живом единстве с содержанием», то есть с исторически мотивированным представлением о человеке (Лихачев Д. С. Избранные работы: в 3 т. M. : Худож. лит. Т. 3. С. 3).

3 Как подчеркивает В. И. Тюпа, историческая поэтика изучает произведение «как многослойное культурно-идеологическое образование; в нем спрессованы пласты художественной эволюции, хранящие на себе отпечатки идеологической жизни далеких и близких эпох» (Тюпа В. И. О научном статусе исторической поэтики // Целостность литературного произведения как проблема исторической поэтики. Кемерово : Кемеров. гос. ун-т, 1986. С. 7).

Для формирования структуры предлагаемой работы имеют принципиальное значение некоторые положения динамической поэтики. Динамическая поэтика также направлена на исследование- поэтики произведения в его отношении к субъекту творчества, причем субъекту, увиденному в-его жизненных связях с реальностью, не только >как духовному субстрату творения,, но как человеку, душой и телом укорененному в истории. Для так понятого субъекта художественного творчества произведение служит способом бытия, и в нем важны любые детали, среди прочего - противоречия, ошибки, следы творчества как процесса, не до конца устраненные из текста. Такое понимание динамической поэтики обосновано Ю.М. Лотманом в работах «Динамическая модель семиотической системы», «Типологическая характеристика позднего реализма Пушкина». Так, по мысли Ю. М. Лотмана, «контрастно-динамическая поэтика» позднего Пушкина включает «сложное распределение комического и трагического», «скользящую» возможность «перемещения авторской точки зрения»1, неопределенность контекстных связей, запрограммированную самим автором, и другие «приемы», увеличивающие многозначность текста.

Вслед за Ю.М. Лотманом мы понимаем под динамической поэтикой такой способ организации художественного произведения, при котором видимо контрастная, «скользящая» структура указывает на смысловую многозначность текста, где принципы неопределенности и контраста обусловливают подвижность, неустранимую динамичность смысла произведения. Известно, что такого рода поэтика выступает на первый план в эпохи, которые в литературоведении характеризуются как переходные. Причем применение принципов динамической поэтики возможно в отношении разных аспектов литературного произведения: при изучении его жанровой природы, структуры персонажа, сюжета, организации повествования, системы мотивов и образов. Более того, на основании

1 Лотман Ю. М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.: Просвещение, 1988. С. 130.

18 динамического подхода разрешается ключевое противоречие между структурным анализом поэтического текста и рассмотрением произведения в свете исторической поэтики.

Феноменологический подход к анализу литературного произведения направлен на решение проблемы индивидуальности поэтического языка запаха. Он позволяет определить место ольфакторного пространства в структуре литературного текста. Выделяя четыре базовых слоя в структуре произведения, литературовед-феноменолог Р. Ингарден подчеркивает значимость слоя, который он называет «видом». Через последовательно сменяющиеся виды предметных образов читатель получает зримое представление о художественном мире, его «содержании». Существенно, что виды «могут быть связаны с различными органами чувств и даже быть внечувственными, хоть и не в меньшей степени наглядными, «явлениями» того, что относится к психике»1. По Ингардену, заведомый схематизм «видов» рассчитан на психофизическую активность читателя, однако в процессе актуализации «видов» читатель получает определенное представление о «говорящем лице». В самих пространственных «фигурах» ольфакторных восприятий угадываются следы жизненного опыта художника, узнаются его живые реакции на мир, проступает «лик» (А. Ф. Лосев). Таким образом, феноменологический метод дает основание для связи исторической динамики языка запаха с субъектной структурой лирического текста.

1 Ингарден Р. Двумерность структуры литературного произведения // Ингарден Р. Исследования по эстетике / пер. с польского А. Ермилова и Б. Федорова. М.: Иностранная литература, 1962. С. 29. субъектной организации лирического текста; диалогически соотнесены индивидуальные модели ольфакторного пространства в творчестве поэтов разных литературных течений и школ. Принципиальная новизна диссертации заключается в выделении поэтики запаха в особый тип поэтики лирического текста.

Положения, выносимые на защиту

1. На рубеже Х1Х-ХХ веков язык запаха впервые в истории русской лирики получает поэтологическое содержание. Ольфакторная образность изначально присутствует в поэтическом языке, и к концу XIX века складывается достаточно разветвленная система художественных приемов репрезентации обонятельных впечатлений. Но только поэты Серебряного века подвергли художественно-эстетической рефлексии как способность обоняния, так и способность перевода ольфакторных восприятий на язык поэзии. Тем самым язык запаха а) остался языком художественной изобразительности (пластики) и б) стал языком для размышлений о судьбах поэзии, о возможностях и границах поэтического слова, об истории литературы и о ее будущем.

2. Образно-поэтический язык запаха как форма художественной изобразительности характеризуется исторической подвижностью. Динамика ольфакторной образности отражается в различии относительно самостоятельных этапов истории языка запаха, где доминируют: а) ольфакторные мотивы и образы в составе поэтических фигур; б) пластическое воспроизведение ольфакторных признаков в соответствии' с законами стиля и жанра; в) преимущественно метафорическое употребление языка запаха для воссоздания индивидуально-субъективного чувства; г) прямое представление ольфакторных восприятий, мотивированное индивидуально-личностным опытом лирического субъекта.

3. Все многообразие приемов репрезентации обонятельных восприятий и их функций в поэзии рубежа XIX—XX веков проявляется в трех базовых тенденциях: а) в последовательном стремлении передать феноменальность, единичность обонятельных впечатлений и реакций с помощью редких и новых определений запаха, в расширении художественной реальности, заполнении ее новыми предметными символами («аромат солнца» у К. Бальмонта, «сладкий» запах керосина у О. Мандельштама или «кислый» запах ландыша у И. Бунина); б) в обусловленности языка запаха философскими, религиозными, мифологическими предпосылками (благоухание, интерпретированное как атрибут Софии и ощутимое действие Любви-Эроса, у Вяч. Иванова, в ранней лирике А. Блока; запахи мира как ответ на властный голос Бога, ожидающего жертвы, у В. Маяковского и др.); в) в феноменологическом совмещении индивидуального обонятельного опыта с опытом науки, культуры, истории (запахи осени как метафора русской поэзии у А. Ахматовой, определение растительных запахов как «нестрашных» у О. Мандельштама, «странные» запахи Африки у Н. Гумилева и др.). Причем в творчестве одного художника можно обнаружить все названные тенденции.

4. Рефлексия над образно-поэтическим языком ольфакции, осуществленная в литературе Серебряного века, позволяет выделить в

21 особый тип поэтику запаха, имея в виду, что всякая поэтика содержит в себе элементы нормативности. Обонятельные образы и обоняние как точка зрения на мир и как доминирующий способ восприятия служат для читателя начала XX в. признаком эстетической незавершенности произведения искусства, текучести лирического субъекта, углубления в подсознание, не преодоленного цельностью мировидения, показателем этической1 и эстетической двусмысленности произведения. С другой стороны, к языку запаха поэты обращаются в сюжетах, посвященных визионерским видениям, что свидетельствует об утопической попытке вернуть в культуру сакральный смысл ароматов и воссоздать синкретический тип поэзии.

5. Поэтика ольфакторного пространства русской лирики Серебряного века направлена на соотнесение невербального и, в соответствии с научными представлениями рубежа Х1Х-ХХ веков, архаического («животного»), а потому «немого» обонятельного ощущения - и поэтического слова. Этот процесс двунаправлен. С одной стороны, он характеризуется последовательной деформацией визуальной и логической структуры поэтического мира, когда запахи выступают как символы пограничных состояний сознания лирического субъекта или служат мотивировками перехода из одной реальности в иную, одновременного присутствия субъекта в разных реальностях, являются коррелятом хаоса. С другой - ведет к поэтическим этимологиям ольфакторных впечатлений, мотивирует появление корпуса лирических текстов, где осмысляется природа обоняния и оно вводится в систему более общего плана — в систему мировоззрения.

6. Ольфакторный взрыв в лирике конца XIX — начала XX вв. обусловлен переходным характером литературной эпохи, затронувшим все аспекты эстетики и поэтики художественной словесности. Поэтический язык запаха обладает внутренней динамикой (от эксперимента и эпатажа к семантической поэтике) и внутренней логикой («ольфакторные сюжеты» разворачиваются помимо и поверх школ и течений). Ольфакторное пространство эпохи диалогично.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Русская лирика рубежа XIX-XX веков: поэтика запаха"

Заключение

В поэтическом мире русской лирики рубежа XIX-XX веков причудливо сплетаются глубочайший физиологизм и утонченная духовность. При этом невозможно, да и не нужно однозначно «прикреплять» поэта только к одному из двух полюсов. Обращение к языку запаха относится к программным тезисам и старшего поколения поэтов Серебряного века, и авангарда, завершающего эпоху. На языке обоняния человек модернизма говорит о себе, о своей судьбе в истории, о своем месте во вселенной.

1. Проведенное исследование позволяет утверждать, что именно в литературе Серебряного века сложилась как таковая поэтика запаха. Этот вывод основан на следующих наблюдениях. Поэты разных школ и течений активно используют язык запаха как особый литературный прием и как форму сообщения лирического субъекта и мира. Существует видимая связь актуализации ольфакторных мотивов с заострением антропологической проблематики в культуре рубежа XIX—XX веков. Значимость художественного языка запаха хорошо осознается литературной критикой и самими поэтами, выступающими в качестве литературных критиков. Запахи и способ их поэтического оформления провоцируют резкую реакцию читательской аудитории, рассчитаны на такое восприятие. Вопрос о соотношении поэтического слова и «немого» языка обоняния входит в область эстетических и художественных исканий начала XX века, он носит программный характер. Конфликт между классическими приемами репрезентации запаха в поэтическом тексте и содержанием ощущений приводит к деформации всей образной структуры поэтического текста. Эстетическая и художественная природа языка запаха является предметом рефлексии, о чем свидетельствует включение «вопросов обоняния» а) в эстетические споры о современном искусстве для оценки этической и эстетической состоятельности художественного творчества и б) в историкоI литературные проекты (построение истории русской литературы по принципу доминантного восприятия).

2. Новизна поэтики запаха модернистской лирики наиболее отчетливо обнаруживает себя через систему различий с ольфакторной образностью классической литературы.

2.1 Признаком динамичности ольфакторного пространства в лирике ХУП-Х1Х веков служило последовательное расширение его объема, наполнение художественного мира новыми предметами с отмеченным одорическим признаком, своеобразная «демократизация» ольфакторной образности. Конкретизация мира запахов не линейный процесс: своих пиков он достигает в лирике позднего классицизма, когда литература открывает «жизнь растений», национальный быт, в том числе гастрономические мотивы, батальные сцены, садово-парковое искусство, парфюмерию и т.д. Вторая «волна» ольфакторной образности связана с развитием урбанистических и географических мотивов в литературе XIX в., с открытием «внутреннего» человека. Как подсказывает непосредственное читательское ощущение и подтверждают специальные исследования вопроса, в том числе и наше, своего максимума эта тенденция достигает в литературе конца XIX века, что совпадает со становлением натуралистического и импрессионистического стиля. Поэзия осваивает запахи, не нагруженные литературными ассоциациями: природные, бытовые (в особенности — гастрономические), социальные, городские — запахи асфальта, известки, керосина, газового освещения и др. Закономерным продолжением этого процесса служит экзотизм ольфакторного пространства Серебряного века, особенно заметный на рубежах эпохи — в поэзии «декадентов» и футуристов. Однако есть видимый предел для экстенсивности: новые предметные образы не обязательно формируют новые смыслы, более того - они нередко подчеркивают бессмысленность языковых тавтологий признака и его носителя.

2.2 Существенным показателем исторической динамики образно-поэтического языка запаха служит все более глубокая субъективность олъфакторных феноменов. В определениях запаха качественным признаком выступает не закрепленное за предметом свойство, а характер реакции субъекта на предмет, связь определения с конкретным состоянием лирического «я». В феноменологической традиции русской поэзии XX века язык запаха находит свое завершение, поскольку в здесь обнаруживает себя предел индивидуализации ольфакторной образности. Иначе говоря, больше нет «запаха розы» как признака растения вообще - есть «запах розы для меня». Перефразируя слова В. Н. Топорова о личностной мотивированности литературного пространства, можно сказать, что возможен только «запах розы» Бальмонта, Ахматовой, Маяковского, Цветаевой, и это разные запахи, эталоном для которых выступает опыт жизни каждого поэта.

В таком качестве «эталона ощущения» ольфакторная образность рубежа Х1Х-ХХ веков входит в тексты современной поэзии, как, например, «манделыптамовско-гумилевский» ольфакторный ландшафт Елены Фанайловой: «Призраки стоят над кораблями. / Выпуклая страшная Нева / Протекает скорбными полями. / Дивно пахнут мертвые слова». В ее же стихотворении - «ахматовско-манделынтамовские» запахи: «У меня поют мертвые голоса. / Запах Европы - холод, зола».

2.3 Субъектное, индивидуально-личностное наполнение язык запаха получает уже в поэзии первой трети XIX в., когда, как ни парадоксально, обонятельные мотивы почти исчезают из поэтического языка: они растворяются в более общей метафизической теме согласного или диссоциирующего дыхания души и мира. В романтическую эпоху начинает формироваться тема психической и физиологической зависимости лирического субъекта от действия запахов, обнаруживает себя витальная энергия обонятельных восприятий, поскольку опыт жизни лирического субъекта тождествен опыту дыхания.

На рубеже Х1Х-ХХ веков романтическая метафора выражает иной тип соотношения лирического субъекта и мира. Новизна ольфакторного пространства поэзии Серебряного века основана на представлении о текучей, нестабильной структуре лирического «я», которое соотносится с такой же текучей, метаморфной реальностью. Поэтому запахи служат симптомом состояния «я» и мира, свидетельствуя о согласованности или разлаженности поэтического дыхания. Физико-химическая природа обоняния, неопределенность ольфакторных восприятий, отсутствие для них предметной формы выдвигают запах в центр поэтической системы, где слово приобретает меональный характер. Экзистенциальное слово-запах в этом смысле является одним из вариантов вытеснения слова-логоса, основанного на зрительном, то есть логическом и раздельном, рациональном восприятии. Для древнейшего из ощущений, которыми обладает живой организм, нет тайн и запретов в сфере живого.

Вновь обратимся к современной поэзии как свидетельству освоенности ольфакторных кодов, заложенных в литературе поэтами Серебряного века: Как, Любомудр, прохудилась пелена тонкотканной культуры, Лезет из каждой дыры паховитый хаос и срам. (Л. Лосев. «Ткань») 3. Общей тенденцией эпохи рубежа Х1Х-ХХ веков стало последовательное устранение тождественности ольфакторного признака и его носителя, вытеснение природного (первичного) содержания обонятельного образа историческими и «идеологическими» значениями -социальными и культурными. В литературной практике эта тенденция находит различные воплощения.

3.1 Для многих поэтов рубежа XIX—XX вв. характерна мифологизация языка запаха, мотивировка художественного смысла ольфакторных образов 1 или мотивов архаическими кодами. Обонятельные мотивы играют важную роль в универсальном для русской культуры Серебряного века мифе о

Софии. Запах осознается как софийное слово, выражающее энергию Эроса.

Смысл такого слова — любовь, милостивое участие, душевная глубина, его

453 назначение — свидетельствовать о сверхличной природе поэтического творчества. В мифопоэтическом контексте особую ценность приобретают физиологические основы обоняния и изначальная недостаточность предметного содержания ольфакторной лексики с ее неопределенностью и зависимостью от того или иного дискурса.

Благоуханность» поэзии оказывается метафорой ее эстетической ценности и символом богодухновенной природы искусства. Но с той же вероятностью телесный, психосоматический опыт служит источником всевозможных обманов, заблуждений и галлюцинаций: наряду с дыханием Святого Духа поэт-визионер чувствует присутствие «бога-запаха» (Вяч. И. Иванов). Софийная тематика спровоцировала в символистских и не только в символистских текстах игру между священными благовониями и их парфюмерными двойниками, «благоуханностью» и «пахучестью», стало возможным перенести сакральную семантику «благоуханного слова» на плоть - будь то священная плоть женственности (В. В. Розанов), женственная сущность природы (Н. А. Клюев) или душе-телесная плоть мира (В. И. Нарбут). Подобная игра на высоком и низком регистрах эротического сюжета привела к тому, что основной стилевой модальностью языка запаха в «софийной поэзии» оказывается ирония.

Заметим, что ироническая модальность доминирует в ольфакторных пространствах поэзии XX века, свидетельствуя о точности слуха поэтов Серебряного века. ^

3.2 Художественный смысл запаха может быть обусловлен не только мифом, но и историческим, историко-культурным опытом лирического субъекта. Тогда уже вербализованная история, в том числе и история самого слова, выступает как залог осмысленности ольфакторных образов, каждый из которых несет в себе память о своих жизненных и культурных контекстах.

Запахи и их смыслы перешли в зону постперцепции, их значимость задана до восприятия, запахи узнаются лишь потому, что уже находятся в сфере исторического опыта субъекта лирики. Так формируется дискурсивный и

454 интертекстуальный характер поэтики запаха, где ольфакторный образ заключает в себе; повествование о своем прошлом, приобретает этимологию, то есть внутреннюю форму, структуру, и действительно становится художественным языком. Подобный образ рассчитан на общность опыта поэта и читателя, например принадлежность обоих к одному поколению, связанному вещами и представлением о ценности вещей. Современная поэзия, в особенности поэзия концептуалистская, прибегает к таким ольфакторным комплексам как к топосам культуры, ее готовым блокам: Я горбушку хлеба натру чесноком пахучим.

Я слюной прилеплю к порезу лист подорожника. ^ • > ' 4 ' - ^ •

Карбида вожделенного кусочки со стройки стырив, наслаждайся вонью.

Т. Кибиров. Из цикла «Младенчество») 4. В лирике рубежа ХГХ-ХХ веков язык запаха получил поэтологическое содерэюание: ольфакторные мотивы в художественном тексте служат индикаторами бедности словаря, условности и обезличенности литературного языка, нивелирующего трепет и беспокойство, текучесть состояний и восприятий личности. Запахи выступают и символами до предела сокращенной дистанции между внешней и внутренней реальностью, сном и явью, пространственными объектами и временными состояниями субъекта восприятия. Образно-поэтический язык запаха, как он сформировался в лирике рубежа Х1Х-ХХ веков, стал одним их самых ярких и показательных признаков поэтики модернизма;

Сложившаяся на рубеже XIX—XX веков поэтика запаха во многом определяет перспективу ольфакторного сюжета русской лирики XX века. С одной стороны, она создает, для нее горизонт смыслов и «эталон ощущений». Но - с другой - обнаруживает своего рода исчерпанность тех путей семантизации ольфакторцой образности, которые стали открытием начала XX века. ' \'

Список научной литературыРогачева, Наталья Александровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Брюсов В. Я.. Стихи Нелли с посвящением Валерия Брюсова. М.: Скорпион, 1913. 64 с.

2. Анненский И.Ф. Книги отражений / подгот. изд. Н. Т. Ашимбаевой, И. П. Подольской, А. В. Федорова. М. : Наука, 1979. 680 с. (Литературные памятники).

3. Анненский И. Ф. Стихотворения и трагедии / вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. А. В. Федорова. Л. : Советский писатель, 1990. 640 с. (Б-ка поэта. Большая сер.).

4. Апухтин А. Н. Сочинения: Стихотворения. Проза / сост. и подгот. текстов А. Ф. Захаркина; вступ. ст. М. В. Отрадина; примеч. Р. А. Шацевой. М. : Худож. лит., 1985. 558 с.

5. Ахматова А. А. Собрание сочинений: в 2 т. / сост. и подгот. текста М. М. Кралина. М. : Цитадель, 1996. Т. 1. 448 е.; Т. 2. 432 с.

6. Бальмонт К. Д. Избранное: Стихотворения. Переводы. Статьи / сост., вступ. ст. и коммент. Д. Г. Макогоненко. М.: Правда, 1990. 608 с.

7. Бальмонт К.Д. Избранное: Стихотворения; Переводы; Статьи / сост. В. Бальмонт; вступ. ст. Л. Озерова; примеч. Р. Помирчего. М. : Худож. лит., 1983. 750 с.

8. Бальмонт К. Будем как Солнце. Книга символов. М. : Скорпион, 1903. 293 с.

9. Бальмонт К. Сонеты солнца, меда и луны. Песня миров. М.: Изд-ие В. В. Пашуканиса, 1917. 278 с.

10. Белый А. Воспоминания: в 3 кн. / подгот. текста и коммент.

11. A. В. Лаврова. М. : Худож. лит., 1989-1990. Кн. 1-3. (Литературные мемуары).

12. Белый А. Из книги «Поэзия слова». Пушкин, Тютчев и Баратынский в зрительном восприятии природы // Семиотика: антология / сост. Ю. С. Степанов. 2-е изд. М. : Академический Проект; Екатеринбург : Деловая книга, 2001. С. 480-485.

13. Белый А. Как мы пишем. О себе как писателе / предисл. и публ.

14. B. Сажина // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. М. : Сов. писатель, 1988. С. 8-24.

15. Белый А. О Духе России и «духе» в России // Александр Блок, Андрей Белый: Диалог поэтов о России и революции / сост., вступ. ст., коммент. М. Ф. Пьяных. М. : Высш. шк., 1990. С. 509-514. (Б-ка студента-словесника).

16. БелыйА. Основы моего мировоззрения / публ. Л. А. Сугай // Литературное обозрение. 1995. № 4/5. С. 10-37.

17. БелыйА. Символизм как миропонимание / сост., вступ. ст. и прим. Л. А. Сугай. М. : Республика, 1994. 528 с. (Мыслители XX в.).

18. БелыйА. Собрание сочинений. Стихотворения и поэмы / сост., предисл. В. М. Пискунова; коммент. С. И. Пискуновой, В. М. Пискунова. М. : Республика, 1994. 559 с.

19. Блок А. А. Дневник / подгот. текста, вступ. ст. и примеч. А. Л. Гришунина. М.: Сов. Россия, 1989. 512. (Русские дневники).

20. Блок А. А. Собрание сочинений: в 6 т. / сост. и примеч. В.Н. Орлова. Л.: Худож. лит., 1990.

21. Блок А. А. Собрание сочинений: в 8 т. / под общ. ред. В.Н.Орлова, А. А. Суркова, К. И. Чуковского. М.; Л.: ГИХЛ, 1960-1963.

22. Брюсов В. Я. Переписка с Вячеславом Ивановым (1903-1925) / предисл. и публ. С. С. Гречишкина, Н. В. Котрелева и А. В. Лаврова //

23. Валерий Брюсов / под ред. А. Н. Дубовикова и Н. А. Трифонова. М. : Наука, 1976. С. 428-545. (Литературное наследство. Т. 85).

24. Брюсов В. Я. Собрание сочинений: в 7 т. М.: Худож. лит., 1973-1975. Т. 1-3.

25. Бунин И. А. Стихотворения и переводы / сост., авт. вступ. ст. и коммент. О. Н. Михайлов. М. : Современник, 1986. 526 с.

26. Венский Е. Мое копыто. Книга великого пасквиля: литературные шаржи, карикатуры, пародии, памфлеты. СПб.: Северные дали, 1910. 162 с.

27. Виршевая поэзия (первая половина XVII века) / сост., подгот. текстов, вступ. ст. и коммент. В. К. Былинина, А. А. Илюшина. М.: Сов. Россия, 1989. 480 с. (Сокровища древнерусской литературы).

28. Волошин М. А. Стихотворения. М. : Книга, 1989. 544 с. (Из литературного наследия).

29. Вяземский П. А. Стихотворения / вступ. ст., подгот. текста и примеч. Л.Я. Гинзбург. 2-е изд. Л.: Сов. писатель, 1958. 508 с. (Б-ка поэта. Большая серия).

30. Гиппиус 3. Н. (Антон Крайний). Литературный дневник (1899-1907). СПб.: Изд-е М. В. Пирожкова, 1908. 456 с.

31. Гиппиус 3. Н. Стихотворения. Живые лица / вступ. статья, сост., подгот. текста, коммент. Н.А.Богомолова. М.: Худож. лит., 1991. 472 с. (Забытая книга).

32. Гофман В. Собрание сочинений. М. : Изд. В. В. Пашуканиса, 1917. Т. 2. Книга вступлений. Искус. Стихи 1900-1904.

33. Гумилев Н. С. В огненном столпе / вступ. ст. В. Л. Полушина. М. : Сов. Россия, 1991. 416 с. (Русские дневники).

34. Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии. М. : Современник, 1990. 383 с.

35. Гумилев Н. С. Стихи. Письма о русской поэзии / вступ. ст.

36. Вяч. Иванова; сост., науч. подгот. текста, послесл. Н. Богомолова. М. :

37. Худож. лит., 1989. 447 с. (Забытая книга).458

38. Гумилев Н. С. Стихотворения и поэмы / вступ. ст. А. И. Павловского; биогр. очерк В. В. Карпова; сост., подгот. текста и примеч. М. Д. Эльзона. Л. : Сов. писатель, 1988. 631 с. (Б-ка поэта. Большая серия).

39. Державин Г. Р. Стихотворения / вступ. ст., подгот. и общ. ред. Д. Д. Благого; прим. В. А. Западова. 2-е изд. Л.: Сов. писатель, 1957. 472 с. (Б-ка поэта. Большая серия).

40. Добролюбов А. Из книги невидимой. М. : Скорпион, 1905. 208 с.

41. Добролюбов А. Собрание стихов / предисл. И. Коневского и

42. B. Брюсова. М.: Скорпион, 1900. 70 с.

43. Есенин С. А. Полное собрание сочинений: в 7 т. / гл. ред. Ю. Л. Прокушев. М.: Наука : Голос, 1995-1997. Т. 1-2.

44. Жемчужников А. М. Стихотворения / сост., вступ. ст. и примеч.

45. C. Е. Бирюкова. М. : Сов. Россия, 1988. 336 с.

46. Жуковский В. А. Стихотворения / вступ. ст., подгот. текста и примеч. Н. В. Измайлова. 2-е изд. Л. : Сов. писатель, 1956. 846 с. (Б-ка поэта. Большая серия).42.3илов Л. Стихотворения. Книга вторая. М. : Кн. изд-во «Метели», 1911. 84 с.

47. Иванов В. И. По звездам. Борозды и межи / вступ. ст., сост. и примеч. В. В. Сапова. М. : Астрель, 2007. 1137 с.

48. Иванов В. И. Стихотворения. Поэмы. Трагедия: в 2 кн. / вступ. ст. А. Е. Барзаха, сост., подгот. текста и примеч. Р. Е. Помирчего. СПб. : Академический проект, 1995. Кн. 1. 480 е.; Кн. 2. 431 с. (Новая б-ка поэта).

49. Иванов Г. И. Петербургские зимы // Собр. соч.: в 3 т. / сост., подгот. текста Е. В. Витковского, В. П. Крейда; коммент. В. П. Крейда, Г. Е. Мосешвили. М. : Согласие, 1994. Т. 3. С. 5-220.

50. Измайлов А. А. Кривое зеркало: Пародии и шаржи. СПб.: Шиповник, 1912. 240 с.

51. Кантемир А. Д. Собрание стихотворений / вступ. ст. Ф. Я. Приймы; подгот. текста и примеч. 3. И. Гершковича. 2-е изд. Л. : Сов. писатель, 1956. 546 с. (Б-ка поэта. Большая серия).

52. Карамзин Н. М< Полное собрание стихотворений / вступ. ст., подгот. текста и примеч. Ю. М. Лотмана. 2-е изд. М.; Л. : Сов. писатель, 1966. 424 с. (Б-ка поэта. Большая серия).

53. Клюев Н. А. Стихотворения и поэмы / вступ. ст. В. Г. Базанова; сост., подгот. текста и примеч. Л. К. Швецовой. Л. : Сов. писатель, 1977. 560 с. (Б-ка поэта. Малая серия).

54. Коневской И. Стихотворения / вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. А. В. Лаврова. СПб.; М. : ДНК : Прогресс-Плеяда, 2008. 298 с. (Новая библиотека поэта).

55. Кузмин М. Занавешенные картинки. Амстердам, 1920. Б/н страниц.

56. Кузмин М. А. Избранные произведения / сост., подгот. текста, вступ. ст., коммент. А. Лаврова, Р. Тименчика. Л. : Худож. лит., 1990. 576 с.

57. Лермонтов М. Ю. Полное собрание стихотворений: в 2 т. / сост., подгот. текста и примеч. Э. Э. Найдича. 3-е изд. Л. : Сов. писатель, 1989. (Б-ка поэта. Большая серия).

58. Ломоносов М. В. Избранные произведения / вступ. ст., сост. А. А. Морозова, примеч. М. П. Лепехина. Л. : Сов. писатель, 1990. 464 с. (Б-ка поэта. Малая серия).

59. Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию. Книга первая // Полн. собр. соч. / АН СССР. М.; Л. : АН СССР, 1952. Т. 7. Труды по филологии 1739-1758 гг. С. 89-378.

60. Лохвицкая М. А. (Жибер). Стихотворения. Перед закатом с приложением неизданных стихотворений из прежних лет, и портрета автора с предисл. К.Р. СПб. : типогр. А. С. Суворина, 1908. 58 с.

61. Львов Н. А. Избранные сочинения / предисл. Д. С. Лихачева; вступ. ст., сост., подгот. текста и коммент. К. Ю. Лаппо-Данилевского. Кёльн;

62. Веймар; Вена: Бёлау-Ферлаг; СПб. : Акрополь, 1994. 422 с. (Новая русская словесность и культура. Т. 1).

63. Майков А. Н. Сочинения: в 2 т. / под ред. Ф. Я. Приймы; сост. и подгот. текста Л. С. Гейро. М. : Правда, 1984. Т. 1. 576 е.; Т. 2. 576 с.

64. Манделыптам О. Э. Собрание сочинений: в 2 т. / подгот. текста и сост. С. С. Аверинцева, П. М. Нерлера; коммент. П. М. Нерлера; вступ. ст. С. С. Аверинцева. М. : Худож. лит., 1990. Т. 1. 637 е.; Т. 2. 464 с.

65. Манделыптам О. Э. Собрание сочинений: в 4 т. Репринтное воспроизведение издания 1967 г. М. : Терра, 1991.

66. Маяковский В.В. Полное собрание сочинений: В 13т./ подгот. текста и примеч. В.А. Катаняна. М.: ГИХЛ, 1955 1961.

67. Муравьев М. Н. Стихотворения / вступ. ст., подгот. текстов и примеч. Л. И. Кулаковой. 2-е изд. Л. : Сов. писатель, 1967. 386 с. (Б-ка поэта. Большая серия).

68. Надсон С. Я. Стихотворения. Репринтное воспроизведение издания 1898 г. М. : Книга Принтшоп, 1990. 322 с.

69. НарбутВ. И. Стихотворения. М. : Современник, 1990. 445 с. (Феникс).

70. Некрасов Н. А. Полное собрание сочинений и писем: в 15 т. Л. : Наука, 1981. Т. 1^.

71. Огарев Н. П. Стихотворения. 3-е изд. М. : Типография В. Грачева и К, 1863. 172 с.

72. Пастернак Б. Л. Собрание сочинений: в 5 т. / вступ. ст. Д. С. Лихачева; сост. и коммент. Е. В. Пастернак и К. М. Поливанова. М. : Худож. лит., 1989. Т. 1. Стихотворения и поэмы 1912-1931. 751 с.

73. Полонский Я. П. Стихотворения. Поэмы / сост. и вступ. ст. В. Г. Фридлянд. М.: Правда, 1986. 480 с.

74. Полоцкий С. Вирши / сост., подгот. текстов, вступ. ст. и комм. В. К. Былинина, Л. У. Звонаревой. Минск: Мает, л гг., 1990. 447 с.

75. Поэты «Искры»: в 2 т. / вступ. ст., ред. и коммент. И. Г. Ямпольского.3.е изд. Л; : Сов. писатель, 1987. Т. 2. 464 с.461

76. Поэты 1790-1810-х годов / вступ. ст. и сост. Ю. М. Лотмана; подгот. текстаМ. Г. Альтшуллера. Л. : Совет, писатель, 1971. 912 с.

77. Рембо А. Стихи. Последние стихотворения. Озарения. Одно лето в аду / пер. М. П. Кудинова; подгот. изд. Н. И. Балашова, М. П. Кудинова, И. С. Поступальского М. : Наука, 1982. 495 с. (Литературные памятники).

78. Рославлев А. В башне. Стихи. Книга первая. СПБ. : COS, 1907. 192 с.

79. Рославлев А. Цевница. 1905-1911. СПб.: Союз, 1912. 232 с.

80. Русская литература век XVIII. Лирика / сост., подгот. текстов и коммент. Н. Кочетковой, Е. Кукушкиной, К. Лаппо-Данилевского и др. М. : Худож. лит., 1990. 735 с.

81. Русская литература XX века в зеркале пародии: антология / сост. О. Б. Кушлиной. М. : Высш. шк., 1993. 478 с.

82. Русская элегия XVIII начала XX века: сборник / вступ. ст., сост., подгот. текста, примеч. и биограф, справочник авторов Л. Г. Фризмана. Л. : Сов. писатель, 1991. 640 с. (Б-ка поэта. Большая серия).

83. Случевский К. К. Стихотворения. Поэмы. Проза / вступ. ст. и прим. Е. В. Ермиловой. М. : Соременник, 1988. 428 с.

84. Соловьев В. С. Стихотворения и шуточные пьесы. Л. : Сов. писатель, 1974. 350 с. (Б-ка поэта. Большая серия).

85. Соловьев С. М. Апрель. Вторая книга стихов. 1906-1909. М.: Мусагет, 1910. 173 с.

86. Соловьев С.М. Возвращение в дом отчий: Четвертая книга стихов.1913-1915. М.: Типо-литография т-ва И.Н. Кушнерев и К, 1915. 188 с.462

87. Соловьев С.М. Цветник царевны. Третья книга стихов (1909-1912). М.: Мусагет, 1913. 158 с.

88. Соловьев С.М. Цветы и ладан: Первая книга стихов. М.: Типография А.И. Мамонтова, 1907. 226 с.

89. Сологуб Ф. Стихотворения. JL, 1979.

90. Сумароков А. П. Избранные произведения / вступ. ст. и примеч. П. Н. Беркова. JI. : Совет, писатель, 1957. 608 с. (Б-ка поэта. Большая серия).

91. Тредиаковский В. К. Избранные произведения / вступ. ст. и подгот. текста JI. И. Тимофеева. 2-е изд. М.; Л. : Сов. писатель, 1963. (Б-ка поэта. Большая серия).

92. Тютчев Ф. И. Стихотворения. Письма / вступ. ст., подгот. текста и примеч. К. В. Пигарева. М. : ГИХЛ, 1957. 626 с.

93. Фет А. А. Полное собрание стихотворений / вступ. ст., подгот. текста и примеч. Б. А. Бухштаба. 2-е изд. Л. Сов. писатель, 1959. 899 с. (Б-ка поэта. Большая серия).

94. Ходасевич В. Ф. Колеблемый треножник: Избранное / сост. и подгот. текста В. Г. Перельмутера; коммент. Е. М. Беня; под общ. ред. Н. А. Богомолова. М.: Советский писатель, 1991. 688 с.

95. Ходасевич В.Ф. Стихотворения / вступ. статья H.A. Богомолова; сост., подг. текста и примеч. H.A. Богомолова и Д.Б. Волчека. Л.: Сов. писатель, 1989. 464 с. (Б-ка поэта. Большая серия).

96. Цветаева М. И. Собрание сочинений: в 7 т. / сост., подгот. текста и коммент А. Саакянц, Л. Мнухина. М. : Терра : Книжная равка-РТР, 1997.

97. Шершеневич В. Зеленая улица: Статьи и заметки об искусстве. М.: Плеяды, 1916. 140 с.

98. Шершеневич В. Романтическая пудра: Поэзы. Opus 8. СПб. : Изд-во «Петербургского глашатая» И. В.Игнатьева, 1913. 16 с.

99. Шершеневич В. Экстравагантные флаконы. М.: Мезонин поэзии, [1913]. Б/н страниц.

100. Эллис. Stigmata: Книга стихов. М.: Мусагет, 1911. 172 с.

101. Языков Н.М. Сочинения / сост., вступ. статья, примеч. А. А. Карпова. Д.: Худож. лит., 1982. 448 с.

102. Абрамович Н. Я. (Кадмин Н.) История русской поэзии. От древней народной поэзии до наших дней: в 2 т. М. : Акционерное об-во «Московское издательство», 1914-1915. Т. 1. 256 с. Т. 2. 322 с.

103. Абрамович Н. Я. В осенних садах. Литература сегодняшнего дня. М. : Заря, 1909. 171 с.

104. Августин А. Исповедь / пер. с латинского M. Е. Сергеенко; вступ. ст. А. А. Столярова. М. : Ренессанс : СП ИВО СиД, 1991. 488 с.

105. Аверинцев С. С. Пастернак и Мандельштам: опыт сопоставления // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. № 3 (49). С. 213-218.

106. Аверинцев С. С. Поэзия Вячеслава Иванова // Вопросы литературы. 1975. № 8. С. 145-192.

107. Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М. : Coda, 1997. 343 с.

108. Аверинцев С. С. Системность символов в поэзии Вячеслава Иванова // Контекст. 1989. Литературно-критические исследования. М. : Наука, 1990. С. 42-57.

109. Аверинцев С. С., Андреев М. Л., Гаспаров М. Л., Гринцер П. А., Михайлов А. В. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания: сб. статей. М. : Наследие, 1994. С. 3-38.

110. Авраменко А. П. А. Блок и русские поэты XIX века. М. : МГУ, 1990. 248 с.

111. Адрианова-Перетц В. П. Очерки поэтического стиля Древней Руси. М.; Л. : АН СССР, 1947. 188 с.

112. Азадовский К. М. Николай Клюев: Путь поэта. JI. : Сов. писатель, 1990. 335 с.

113. Азадовский К. М. Переписка А. Блока и Н. Клюева // Александр Блок. Новые материалы и исследования: в 4 кн. М. : Наука, 1987. Кн. 4. С. 427-523. (Литературное наследство. Т. 92).

114. Айхенвальд Ю. И. Силуэты русских писателей / предисл. В. Крейда. М. : Республика, 1994. 591 с.

115. Аллен Л. Поэма А. Белого «Первое свидание» в полемическом контексте эпохи // Аллен Л. Этюды о русской литературе. Л. : б/и., 1989. С. 85-112.

116. Альфонсов В. Н. Поэзия Бориса Пастернака: монография. Л. : Сов. писатель, 1990. 367 с.

117. Альфонсов В. Н. Слова и краски. Очерки из истории творческих связей поэтов и художников. М.; Л. : Сов. писатель, 1966. 244 с.

118. Амелин Г. Г., МордерерВ.Я. Миры и столкновенья Осипа Мандельштама. М.; СПб. : Языки русской культуры, 2000. 320 с.

119. Амелин Г., МордерерВ. Письма о русской поэзии. М. : Знак, 2009. 424 с.

120. Аникин А. Е. Философия Анаксагора в «зеркале» творчества Иннокентия Анненского // Известия СО АН СССР. История, филология и философия. Новосибирск, 1992. Вып. 1. С. 14-19.

121. Анциферов Н. П. Проблемы урбанизма в русской художественной литературе: опыт построения города — Петербурга Достоевского — на основе анализа литературных традиций. М. : ИМЛИ РАН, 2009. 584 с.

122. Ароматы и запахи в культуре: в 2 кн. / сост. О. Б. Вайнштейн. М. : Новое литературное обозрение, 2003. Кн. 1. 608 е.; Кн. 2. 664 с.

123. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. 2-е изд., испр. М. : Языки русской культуры, 1999. 896 с.

124. Асафьев Б. В. Русская живопись. Мысли и думы. М.; Л. : Искусство, 1966. 244 с.

125. Афанасий Афанасьевич Фет (Шеншин). Его жизнь и сочинения: сб. ист.-лит. ст. / сост. В. Покровский. 2-е изд., доп. М., 1911.

126. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: в 3 т. М. : Индрик, 1994. Т. 1. 800 е.; Т. 2. 788 е.; Т. 3. 840 с.

127. Бавин С. П., Семибратова И. В. Судьбы поэтов серебряного века. Библиографические очерки. М. : Книжная палата, 1993. 475 с.

128. БаевскийВ. С. История русской поэзии: 1730-1980 гг. Компендиум. 2-е изд. Смоленск : Русич, 1994. 304 с.

129. Баевский В. С. Не луна, а циферблат (Из наблюдений над поэтикой О. Мандельштама) // Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. Воронеж : Воронеж ун-т, 1990. С. 314-322.

130. БаевскийВ. С. Пастернак-лирик: основы поэтической системы. Смоленск : Траст-Имаком, 1993. 240 с.

131. Базанов В. Г. Фольклор. Русская поэзия XX в. Л. : Наука , 1988. 312 с.

132. БалланшП. С. О чувстве, рассмотренном в его соотношении с литературой и изящными искусствами / пер. О. Э. Гринберг // Эстетика раннего французского романтизма. М., 1982. С. 33-70.

133. Баран X. Поэтика русской литературы начала XX века / авториз. перевод с англ.; предисл. Н.В. Котрелева; общ. редакция Н. В. Котрелева и А. Л. Осповата. М.: Прогресс-Универс, 1993. 368 с.

134. БарзахА. Е. Материя смысла // Иванов Вяч. И. Стихотворения. Поэмы. Трагедия: в 2 кн. СПб., 1995. Кн. 1. С. 5-60.

135. Барковская Н. В. Поэзия серебряного века: учеб. пособие. 2-е изд. Екатеринбург: УрГПУ, 1999. 170 с.

136. Барковская H. В. Поэтика символистского романа. Екатеринбург : УрГПУ, 1996. 283 с.

137. Барт Р. Из книги «О Расине» / пер. С.Л.Козлова // Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика / сост., общ. ред. и вступ. ст. К. Г. Косикова. М. : Прогресс, 1989. С. 142-232.

138. Баскер М. Ранний Гумилев: путь к акмеизму. СПб. : РХГИ, 2000. 160 с.

139. БахилинаН. Б. История цветообозначений в русском языке. М. : Наука, 1975. 288 с.

140. Бахтин M. М. Слово в романе // Бахтин M. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М. : Худож. лит., 1975. С. 72-233.

141. Бахтин M. М. Эстетика словесного творчества / сост. С. Г. Бочаров; подгот. текста С. Г. Бернштейна и Л. В. Дерюгина; примеч. С. С. Аверинцева и С. Г. Бочарова. М. : Искусство, 1979. 424 с.

142. Башляр Г. Грезы о воздухе: Опыт о воображении движения / пер. с французского Б. М. Скуратова. М. : Изд-во гуманитарной литературы, 1999. 344 с. (Французская философия XX века).

143. Башляр Г. Земля и грезы о покое / пер. с французского Б.М.Скуратова. М. : Изд-во гуманитарной литературы, 2001. 320 с. (Французская философия XX века).

144. Белая Г. А. Смена кода в русской культуре XX века как экзистенциальная ситуация // Литературное обозрение. 1996. № 5/6. С.111-116.

145. Белецкий А. И. В мастерской художника слова. М. : Высш. шк.,1989. 160 с. (Классика литературной науки).

146. Белый А. Мастерство Гоголя: исследование / предисл. Л. Каменева. М.; Л. : ГИХЛ, 1934. 324 с.

147. БёмеЯ. Аврора, или Утренняя заря в восхождении / пер. с нем.

148. А. Петровского. М. : Политиздат, 1990. 415 с.467

149. Беньямин В. Маски времени. Эссе о культуре и литературе / пер. с нем. и франц.; сост., предисл. и примеч. А. Белобратова. СПб. : Симпозиум, 2004. 480 с.

150. Бергсон А. Собрание сочинений: в 4 т. М. : Московский клуб, 1992. Т. 1: Опыт о непосредственных данных сознания. Материя и память / пер. с франц. С. И. Гессена, Б. С. Бычковского, А. Баулер, В. Базарова. 336 с.

151. БердяевН. А. О русских классиках / сост., коммент. А. С. Гришин; вступ. ст. К. Г. Исупов. М. : Высш. шк., 1993. 398 с. (Классика литературной науки).

152. Бердяев Н. А. Самопознание: (Опыт философской автобиографии) М. : Книга, 1991. 448 с.

153. Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. СПб. : Азбука-классика, 2001.512 с.

154. Берковский Н. Я. Ф.И.Тютчев // Берковский Н. Я. О русской литературе: сб. статей / сост., подгот. текста Е. А. Лопыревой; предисл. Г. Фридлендера. Л. : Худож. лит., 1985. С. 155-200.

155. Благой Д. Д. Мир как красота. (О «Вечерних огнях» А. Фета). М. : Худож. лит., 1975. 111 с.

156. Бобилевич Гр. Ольфакторная эстетика Михаила Кузмина // Russian Literanure. 2008. № LX (IV/I). С. 1-19.

157. БобринскаяЕ. Ранний русский авангард в контексте философской и художественной культуры рубежа веков: Очерки. М. : Государственный ин-т искусствознания, 1999. 246 с.

158. Богданов К. А. Врачи. Пациенты. Читатели. Патографические тексты русской культуры XVIII XIX веков. М. : ОГИ, 2005. 504 с.

159. Богомолов Н. А. «Мы — два грозой зажженные ствола»: Эротика в русской поэзии от символистов до обэриутов // Литературное обозрение. 1991. № 11. С. 56-65.

160. Богомолов H. А. К истории лучшей книги Бальмонта // Новое литературное обозрение. 2005. № 5 (75). С. 167-183.

161. Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: статьи и материалы. М. : Новое литературное обозрение, 1995. 368 с.

162. Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. М. : Новое литературное обозрение, 2000. 560 с.

163. Бодлер Ш. Цветы Зла. Стихотворения в прозе / сост., вступ. ст. Г. К. Косикова; коммент. А. Н. Гиривенко, Е. В. Баевской, Г. К. Косикова. М.: Высш. шк., 1993. 511 с.

164. Бойчук А. Г. «Святая плоть» земного в «Кубке метелей»: К теме «Белый и Мережковский» // Литературное обозрение. 1995. № 4/5. С. 144-152.

165. Бондарко А. В. К вопросу о перцептивности // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: Сб. в честь Н. Д. Арутюновой. М. : Языки славянской культуры, 2004. С. 276-282.

166. Бочаров С. Г. О художественных мирах. М. : Сов. Россия, 1985. 296 с.

167. Бочаров С. Г. Переход от Гоголя к Достоевскому // Смена литературных стилей: на материале русской литературы XIX-XX веков. М. : Наука, 1974. С. 17-57.

168. Бочаров С. Г. Филологические сюжеты. М. : Языки славянских культур, 2007. 656 с. (Studia philologica).

169. Бройтман С. H. «В Петербурге мы сойдемся снова.» О. Мандельштама в свете исторической поэтики // Сохрани мою речь. М. : РГГУ, 2000. Вып. 3, ч. 1. С. 138-159.

170. Бройтман С. Н. Историческая поэтика: учеб. пособие. М. : РГГУ, 2001.320 с.

171. Бройтман С. Н. Поэтика книги Бориса Пастернака «Сестра моя -жизнь». М. : Прогресс-Традиция, 2007. 608 с.

172. Бройтман С. Н. Поэтика русской классической и неклассической лирики. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2008. 485 с.

173. Бройтман С. Н. Стихотворение А. Белого «Мне грустно. Подожди. Рояль.» и русская поэтическая традиция (к вопросу о «неклассическом» типе художественной целостности) // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М. : ИМЛИ РАН, 2002. С. 228-234.

174. Бронштейн А. И. Вкус и обоняние. М.; Л. : АН СССР, 1950. 307 с.

175. Букс Н. Звуки и запахи: о романе Вл. Набокова «Машенька» // Новое литературное обозрение. 1996. № 17. С. 296-317.

176. Бутовская М. Л. Жизнь тела: природа и культура (эволюционные и кросс-культурные основы невербальной коммуникации человека. М. : Научный мир, 2004. 440 с.

177. БутыринК. М. Проблема поэтического символа в русском литературоведении (XIX—XX вв.) // Исследования по поэтике и стилистике. Л. : Наука, 1972. С. 248-260.

178. БухштабБ. Я. А.А.Фет // Фет А. А. Полное собрание стихотворений. Л. : Сов. писатель, 1959. С. 5-78.

179. Быков Л. П. От автора. Книга не только о стихах. Екатеринбург : Сократ, 2007. 368 с.

180. Быков Л. П. Русская поэзия 1900-1930-х годов: проблема творческого поведения: автореф. дисс. . д. филол. наук. Екатеринбург: УрГУ, 1995. 39 с.

181. Бычков В. В. Эстетика Владимира Соловьева как актуальная парадигма // История философии. № 4. М.: ИФ РАН, 1999. С. 3-43.

182. Вайнштейн О. Б. Денди: мода, литература, стиль жизни. М. : Новое литературное обозрение, 2005. 640 с.

183. ВайскопфМ. Во весь логос: Религия Маяковского. М.; Иерусалим : Саламандра, 1997. 176 с.

184. ВалентиновН. (Н.В.Вольский). Два года с символистами. М.:

185. Изд. дом XXI век Согласие, 2000. 384 с.470

186. Валери П. Об искусстве / пер. с французского. М, : Искусство, 1976. 622 с.

187. Васильев И. Е. Русский поэтический авангард XX века. Екатеринбург: Урал, ун-т, 2000. 320 с.

188. ВацуроВ. Э. Лирика пушкинской поры: «элегическая школа». СПб. : Наука, 1994. 238 с.

189. ВацуроВ. Э. Литературная школа Лермонтова // Лермонтовский сборник. Л.: Наука, 1985. С. 49-90.

190. Вейдле В. Умирание искусства. М. : Республика, 2001. 447 с.

191. ВеригинК. М. Благоуханность. Воспоминания парфюмера. М. : КЛЕОграф, 1996. 224 с.

192. Веселовский А. Н. Избранное: Историческая поэтика / вступ. ст., коммент., сост. И. О. Шайтанов. М. .: Российская политическая энциклопедия, 2006. 688 с. (Российские Пропилеи).

193. Веселовский А. Н. Историческая поэтика / вступ. ст. И. К. Горского; сост., коммент. В. В. Мочаловой. М. : Высш. шк., 1989. 406 с. (Классика литературной науки).

194. Ветловская В. Е. Чем пахнут сребреники Иуды? // Русская литература. 1991. № 3. С. 90-92.

195. Виницкий И. «Ветреная Геба» (Причуды сентиментального вкуса) // Новое литературное обозрение. 1996. № 21. С. 236-244.

196. Виноградов В. В. Поэтика русской литературы: Избранные труды / отв. ред. М. П. Алексеев; А. П. Чудаков. М. : Наука, 1976. 602 с.

197. Виноградова А. И. Образы «телесности» в поэзии русского символизма («диаволический символизм») // Тело в русской культуре: сб. статей. М. : Новое литеатурное обозрение, 2005. С. 277-286.

198. Винокур Г. О. О языке художественной литературы : учеб. пособие / сост. Т. Г. Винокур; предисл. В. П. Григорьева. М. : Высш. шк., 1991.448 с.

199. Виролайнен М. Н. Исторические метаморфозы русской словесности. СПб. : Амфора, 2007. 495 с.

200. Волошин М. А. Лики творчества / подгот. изд. В. А. Мануйлова, В.П.Купченко, А.В.Лаврова. Л. : Наука, 1988. 848 с. (Литературные памятники).

201. Волынский А. Л. «Книга великого гнева». Критические статьи. — Заметки. Полемика. СПб. : типогр. «Труд», 1904. 524 с.

202. Волынский А. Л. Царство Карамазовых. Н.С. Лесков. Заметки. СПб. : Типогр. М. М. Стасюлевича, 1901. 494 с.

203. ВундтВ. Обонятельные ощущения // ВундтВ. Основы физиологической психологии / пер. под ред. А. А. Крогиуса, А. Ф. Лазурского, А. П. Нечаева. Вып. 2. (Т. 2, гл. X, 1-3). Качество ощущений. СПб. : Типография П. П. Сойкина, 1908. С. 60-68.

204. ГадамерГ.-Г. Актуальность прекрасного / пер. с немецкого. М. : Искусство, 1991. 367 с.

205. Гайденко П. Соблазн «святой плоти» (Сергей Соловьев и русский серебряный век) //Вопросы литературы. 1996. Июль-август. С. 72-127.

206. ГалеевБ. М. «Буду говорить Господом данными чувствами -всеми пятью!» (о синестезии в творчестве Марины Цветаевой) // День и ночь. Красноярск. 1999. № 5/6. С. 222-224.

207. Галеев Б. М. Синестезия в эстетике и поэтике символизма // Синтез в русской и мировой художественной культуре: Материалы Четвертой науч.-практ. конф., посвященной памяти А. Ф. Лосева. М. : МГПУ, 2004. С. 50-55.

208. ГалеевБ. М. Синтез искусств и содружество чувств. М. : Знание, 1982. 64 с.

209. Гальцева Р. А. О типах символа у П. А. Флоренского // П. А. Флоренский и культура его времени. Marburg : Blaue Horner Verlag, 1995. С. 341-351.

210. Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы: Очерки по русской литературе XX века. М. : Наука : Восточная литература, 1994. 304 с.

211. Гаспаров Б. М. Поэтический язык Пушкина как факт истории русского литературного языка. СПб. : Академический проект, 1999. 400 с. (Современная западная русистика, т. 27):

212. Гаспаров Б. М. Севооборот поэтического дыхания: Мандельштам в Воронеже, 1934-1937 // Новое литературное обозрение. 2003. № 63. С. 24-38.

213. Гаспаров М. Л. Избранные статьи. М. : Новое литературное обозрение, 1995. 478 с.

214. Гаспаров М. Л. Композиция пейзажа у Тютчева // Гаспаров М. Л. Избранные труды: в 3 т. М. : Языки русской культуры, 1997. Т. 2. С. 332-361.

215. Гаспаров М. Л. Метр и смысл. Об одном из механизмов культурной памяти. М. : РГГУ, 1999. 289 с.

216. Гаспаров М. Л. Поэтика «серебряного века» // Русская поэзия «серебряного века». 1890-1917 : антология. М. : Наука, 1993. С. 5-44.

217. Гачев Г. А. Национальные образы мира. М. : Сов. писатель, 1988. 448 с.

218. Гегель Г.В.Ф. Эстетика: В 4 т. М.: Искусство, 1971. Т. 3. 624 с.

219. Гей Н. К. Сопряжение пластичности и аналитичности // Теория литературных стилей: Типология стилевого развития XIX века. М. : Наука, 1977. С. 108-151.

220. Гей Н. К. Стиль как «внутренняя логика» литературного развития // Смена литературных стилей: на материале русской литературы XIX -XX веков. М.: Наука, 1974. С. 345-383.

221. Гейко Е. В. Глаголы со значением перемещения в пространстве в высказываниях о запахе в русской языковой картине мира // Филологический ежегодник. Омск : ОмГУ, 1998. Вып. 1. С. 59-63.

222. ГельмгольцГ. О восприятии вообще // Психология ощущений и восприятия: хрестоматия по психологии / под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер и др. 2-е изд., испр. и доп. М. : ЧеРо, 2002. С. 21-46.

223. Герасимова Л. В. Эпитеты в произведениях Карамзина // XVIII век. Сб. 8. Державин и Карамзин в литературном движении XVIII -начала XIX века. Л. : Наука, 1969. С. 290-298.

224. ГердерИ. Г. Идеи к философии истории человечества / пер. и прим. А. В. Михайлова. М.: Наука, 1977. 703 с.

225. Гилберт К., Кун Г. История эстетики / пер. с англ. В. В. Кузнецова, И. С. Тихомировой. М. : Иностранная литература, 1960. 486 с.

226. Гиндин С. И. Неосуществленный замысел Брюсова // Вопросы литературы. 1970. № 9. С. 189-203.

227. Гинзбург Л.Я. О лирике. 2-е изд., доп. М. ; Л. : Сов. писатель, 1974. 406 с.

228. Гинзбург Л. Я. Литература в поисках реальности: Статьи. Эссе. Заметки. Л. : Сов. писатель, 1987. 400 с.

229. Гинзбург Л. Я. О старом и новом. Л. : Сов. писатель, 1982. 424 с.

230. Гиршман М. М. Литературное произведение: теория и практика анализа: учеб. пособие. М. : Высш. шк., 1991. 160 с.

231. Гитин В. Е. «Интенсивный метод» в поэзии Анненского (поэтика вариантов: два «пушкинских» стихотворения в «Тихих песнях») // Русская литература. 1997. № 4. С. 34—53.

232. ГоренштейнВ. Перекресток Мандельштама // Иерусалимский журнал. 2008. № 28. Электронный ресурс. http://magazines.russ.ru/ier/2008/28/go22.html (дата обращения 05.06.2009).

233. Григорьев А. Л., Гречишкин С. С. Символизм // История русской литературы : в 4 т. Л., 1983. Т. 4. Литература конца XIX начала XX века (1881 - 1917). С. 419-479.

234. Григорьев В. П. Поэтика слова: на материале русской советской поэзии. М. : Наука, 1979. 343 с.

235. Григорьева О.Н. Мир запахов в языке Чехова // Функциональные и семантические характеристики текста, высказывания, слова. М. : МГУ, 2000. (Вопросы русского языкознания. Вып. 8). С. 182—191.

236. Григорьева А. Д. Слово в поэзии Тютчева. М.: Наука, 1980. 248 с.

237. Григорьева А. Д. Судьба поэтической фразеологии в русскойIпоэзии XIX начала XX вв. // Очерки по стилистике художественной речи. М. : Наука, 1979. С. 165-198.

238. Григорьева А. Д., Иванова Н. Н. Язык поэзии XIX XX вв. Фет. Современная лирика. М. : Наука, 1985. 232 с.

239. Григорьева Е. Г. «Распыление» мира в дореволюционной прозе Андрея Белого // Учен. зап. / Тартус. ун-т. Тарту : Тартус. ун-т, 1987. Вып. 748. Актуальные проблемы теории и истории русской литературы. С. 134-142.

240. Григорьева Е. Г. Федор Сологуб в мифе Андрея Белого // Блоковский сборник. Вып. 15: Русский символизм в литературном контексте эпохи. Тарту : Tartu Ulikooli Kirjastus, 2000. С. 108-149.

241. Григорьева О. Н. Цвет и запах власти: лексика чувственного 1 восприятия в публицистических и художественных текстах: учеб.1 пособие. М. : Флинта; Наука, 2004. 248 с.1

242. Громов П. П. А. Блок, его предшественники и современники:tмонография. 2-е изд., доп. JI. : Сов. писатель, 1986. 600 с.

243. Грякалов А. А., Дорохов Ю. Ю. От структурализма к деконструкции (западные литературно-эстетические теории 70-80-хгодов XX века) // Русская литература. 1990. № 1. С. 236-249.

244. Грякалова Н. Ю. Н. С. Гумилев и проблемы эстетического самоопределения акмеизма // Николай Гумилев: Исследования и материалы. Библиография / сост. М. Д. Эльзон, Н. А. Грознова. СПб. : Наука, 1994. С. 103-123.

245. Грякалова Н. Ю. Человек модерна: Биография рефлексия -письмо. СПб. : Дмитрий Буланин, 2008. 384 с.

246. Губайдуллина А. Зрение как прозрение: Мотив «тумана» -«дыма» «яда» в творчестве Ф. Сологуба // Studia Russica. Budapest. 2004. Т. 21. P. 352-356.

247. Гудзий Н. К. Тютчев в поэтической культуре русского символизма // Известия по русскому языку и словесности Академии наук СССР. Л., 1930. Т. III, кн. 2. С. 465-549.

248. Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. М. : Худож. лит., 1965. 356 с.

249. Гульчин М. Семантика синестетических детерминантов запаха в русской речи // Науковий вюник Херсонського державного уншверситету. Сер. Лшгвютика. Сб1рник наукових праць. Херсон: ХГУ, 2009. Вып. IX. С. 147-150.

250. Гусев С. С. От «живого опыта» организационной науке // Русский позитивизм. Лесевич. Юшкевич. Богданов. СПб., 1995. С. 287—350.

251. Данилина Г. И. Историчность литературного произведения в работах А. В. Михайлова: монография. Тюмень : Тюменский гос. ун-т, 2007. 324 с.

252. Дарский Д. «Радость земли»: Исследование лирики Фета. М. : Изд-во К. Ф. Некрасова, 1916. 208 с.

253. Дикман М. И. Поэтическое творчество Федора Сологуба // Сологуб Ф. Стихотворения. Л. : Сов. писатель, 1979. С. 5-74.

254. Дмитриева Н. А. Изображение и слово. М. : Искусство, 1962. 314 с.

255. Дмитриева Т. Г. «Горько пахнуло осенним тлением.»: Запахи в прозе И. А. Бунина// Русская речь. 2003. № 5. С. 20-23.

256. Долгополов Л. К. На рубеже веков: о русской литературе конца XIX — начала XX века. Л. : Сов. писатель, 1977. 368 с.

257. Долгополов JI. К. Начало знакомства. О личной и литературной судьбе Андрея Белого // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации: сб. М. : Сов. писатель, 1988. С. 25-102.

258. ДоогеБ., Некрасова Л. «Понять тайну волос»: Запахи в художественном.мире А.П.Платонова // Russian Literature. 2007. Vol. 62. Issue 2. 15 August. P. 121-154.

259. Достоевский: Эстетика и поэтика: словарь-справочник / сост. Г. К. Щенников, А. А. Алексеев. Челябинск : Металл, 1977. 270 с.

260. Дробжева Г. М., Роом Л. А. История отечественной философии XX века (марксистская философия и становление «Нового религиозного сознания» в начале XX в.): учеб. пособие. Тамбов: Тамбов, гос. тех. ун-т, 2003. 154 с.

261. Дроботун А. В. Лексика обоняния в языке художественной прозы М. А. Шолохова: автореф. дисс. . канд. филол. н. М., 2006. 24 с.

262. Евтушенко О. В. Двести лет любовного дискурса (константы и переменные) // Художественный текст как динамическая система: Материалы международ, науч. конф., посвященной 80-летию

263. B. П. Григорьева / Ин-т рус. яз. Им. В. В. Виноградова РАН. Москва, 19-22 мая 2005 г. М.: Управление технологиями, 2006. С. 104-112.

264. Ельницкая С. И. «Возвышающий обман»: Миротворчество и мифотворчество Цветаевой // Марина Цветаева. 1892—1992 / под ред.

265. C. Ельницкой и Е. Эткинда. Норфилд, Вермонт : б/и., 1992. С. 45-62.

266. Ельницкая С. И. О некоторых особенностях цветаевского антигастрономизма и неприятия «строительства жизни» в ее лирике 1930-х годов // Ельницкая С. И. Статьи о Марине Цветаевой. М. : Дом-музей Марины Цветаевой, 2004. С. 174-253.

267. Ельницкая С. И. Поэтический мир Цветаевой: Конфликт лирического героя и действительности. Wien : б/и., 1990. 396 с.

268. Еремин И. П. Поэтический стиль Симеона Полоцкого // Труды

269. Отдела древнерусской литературы / АН СССР. Ин-т литературы477

270. Пушкинский Дом); ред. В. П. Адрианова-Перетц, И. П. Еремин. М.;Л. : АН СССР, 1948. Т. 6. С. 125-153.

271. Ермилова Е. В. Поэзия «теургов» и принцип «верности вещам» // Литературно-эстетические концепции в России конца XIX начала XX века. М. : Наука, 1975. С. 187-206.

272. Ермилова Е. В. Поэзия на рубеже двух эпох // Смена литературных стилей: на материале русской литературы XIX XX веков. М. : Наука, 1974. С. 58-122.

273. Ермилова Е. В. Теория и образный мир русского символизма. М.: Наука, 1989. 176 с.

274. Жаркова О.С. Лексика ощущения, восприятия и чувственного представления как средство номинации и предикации в поэмах С. Есенина: Автореф. дисс. . канд филол. наук. М., 2005. 22 с.

275. Жеребин А. И. Вертикальная линия. Философская проза Австрии в русской перспективе. СПб. : М1ръ; ИД СПбГУ, 2004. 304 с.

276. Живов В. М. Церковнославянская литературная традиция в русской литературе XVIII в. и рецепция спора «древних» и «новых» // История культуры и поэтика. М. : Наука, 1993. С. 62-82.

277. Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. Воронеж : Воронеж, ун-т, 1990. 544 с.

278. Жирмунский В. М. Поэтика русской поэзии. СПб. : Азбука-классика, 2001. 496 с.

279. Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л. : Наука, 1977. 408 с.

280. Житенев А. А. Экстаз как категория модернистского автометаописания // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 13 ( 151). С. 52-58.

281. Житков А. В. Функционально-семантическое поле восприятиязапаха и синестезия одорической лексики в произведениях478

282. И.С.Бунина: автореф. дисс. . канд. филол. наук. Екатеринбург : УрГУ, 1999. 20 с.

283. Жолковский А. К. Блуждающие сны и другие работы. М. : Наука : Восточная литература, 1994. 428 с.

284. Жолковский А. К. Избранные статьи о русской поэзии: Инварианты, структуры, стратегии, интертексты / отв. ред. Л. Г. Панова. М. : РГГУ, 2005. 654 с.

285. Жолковский А. К., Щеглов Ю. К. Работы по поэтике ! выразительности. Инварианты — Тема Приемы - Текст. М. :

286. ПРОГРЕСС-УНИВЕРС, 1996. 344 с.

287. Жубер Ж. Дневники / пер. О. Э. Гринберг // Эстетика раннего французского романтизма. М. : Искусство, 1982. С. 308-376.

288. Завадская Е. В. Ut pictura poesis Андрея Белого // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации: сб. М. : Сов. писатель, 1988. С. 461-^69.

289. Зайонц Л. О. «Пьянствующие архаисты» // Новое литературное обозрение. 1996. № 21. С. 220-235.

290. Захарова Л. В. Клюев и А. Блок: К проблеме идейно-творческих взаимосвязей // Время Дягилева: Универсалии Серебряного века: Третьи Дягилевские чтения: материалы. Пермь : Пермский гос. ун-т, 1993. Вып. 1.С. 177-183.

291. Захарьин Д. Ольфакторная коммуникация в контексте русскойистории // Россия/Russia: Культурная практика в идеологическойперспективе. Россия, XVIII-нач. XX вв. М., 1999. Вып. 3 (11). С. 57-70.479

292. Зобнин Ю. В. Гумилев поэт православия. СПб. : б/и., 2000. 183 с.

293. Золотницкий Н. Ф. Цветы в легендах и преданиях. Киев : Довгра, 1994. 255 с.

294. Зырянов О. В. Эволюция жанрового сознания русской лирики: феноменологический аспект. Екатеринбург : УрГУ, 2003. 548 с.

295. Зыховская Н. Л. Феномен репрезентации запаха в художественном тексте // Челябинский гуманитарий. Научный журнал Академии гуманитарных наук. Челябинское отделение. Челябинский филиал института экономики УрО РАН. 2008. № 6. С. 141-146.

296. Зыховская Н. Л. «Воздух эпохи»: отечественная словесность нулевых годов XXI века // Литературная учеба. 2010. № 5. С. 20-24.

297. Зыховская Н. Л. Запахи «Вишневого сада» // Челябинский гуманитарий. 2010. № 1 (10). С. 77-79.

298. Зыховская Н. Л. Ольфакторная агрессия в художественном тексте // Речевая агрессия в современной культуре: сб. науч. тр. Челябинск : ЧТУ, 2005. С. 196-203.

299. Зыховская Н. Л. Ольфакторная поэтика книг «Сети» и «Осенние озера» Михаила Кузмина // Авторское книготворчество в поэзии: материалы Международ, науч.-практ. конф., 19-22 марта 2008: в 2 ч. Омск, 2008. Ч. 2. С. 65-69.

300. Зыховская Н. Л. Ольфакторность как фрагмент поэтики Бродского // Взаимодействие литератур в мировом литературном процессе. Проблемы теоретической и исторической поэтики:международ, науч. конф.: в 2 ч. Гродно : ГрГУ, 2003. С. 179-184.480

301. Зюмтор П. Опыт построения средневековой поэтики / пер. с французского И. К. Стаф. СПб. : Алетейя, 2003. 544 с.

302. Иванов Вяч. Вс. Пастернак и ОПОЯЗ (К постановке вопроса) // Тыняновский сборник. Третьи Тыняновские чтения. Рига : Zinatne, 1988. С. 70-82.

303. Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. 2. Статьи о русской литературе. М. : Языки русской культуры, 2000. 880 с. (Язык. Семиотика. Культура).

304. Иванюшина И. Ю. Русский футуризм: идеология, поэтика, прагматика. Саратов : Сарат. ун-т, 2003. 311 с.

305. Измайлов А. А. Пестрые знамена. Литературные портреты безвременья: Мережковский. Бальмонт. - Блок. - Арцыбашев. -Вячеслав Иванов. - Гиппиус. - Чириков. — Ремизов. - Вересаев. М.: Изд. т-ваИ .Д. Сытина, 1913. 232 с.

306. Измайлов Н. В. В. А. Жуковский // Жуковский В. А. Стихотворения. Л. : Сов. писатель, 1956. С. 5-50.

307. Ильин И. А. Путь к очевидности. М.: Республика, 1993. 431 с. (Мыслители XX века).

308. Ильюхина Т. Ю. «Нос дан для насморков и обонянья» // Вестник Новгородского государственного унивеситета. 2010. № 57. С. 44-47.

309. Ильюхина Т. Ю. «Я стараюсь, чтобы у них был общий запах и общий тон.» // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 9. Филология. Литературоведение. Журналистика. 2005. Вып. 2. С. 3-16.

310. Ильюхина Т.Ю. «Запах счастья» у Чехова: Опыт литературно-ольфакторного анализа // Нева. 2010. № 1. С. 204-207.

311. Ингарден Р. Исследования по эстетике / перевод с польского А. Ермилова и Б. Федорова. М.: Иностранная литература, 1962. 572 с.

312. Иннокентий Анненский и русская культура XX века: сб. науч. тр. СПб.: АО АРСИС, 1996. 156 с.

313. Иоффе И. И. Культура и стиль. Система и принципы социологии искусств. Литература, живопись, музыка натурального товарно-денежного индустриального хозяйства. Л. : Прибой, 1927. 368 с.

314. История романтизма в русской литературе История романтизма в русской литературе: Возникновение и утверждение романтизма в русской литературе (1790-1825). М. : Наука, 1979. 312 с.

315. История романтизма в русской литературе: Романтизм в русской литературе 20-30-х годов XIX в. (1825-1840). М. : Наука, 1979. 328 с.

316. Кабакова Г. И. Запах // Славянские древности. Этнолингвистический словарь / под ред. Н. И. Толстого. М. : Ин-т славяноведения РАН, 1999. Т. 2. С. 266-269.

317. Кабакова Г. И. Запахи в традиционной культуре // Живая старина. 1997. № 1. С. 36-38.

318. Карасев Л. В. Вещество литературы. М. : Языки славянской культуры, 2001. 400 с.

319. Карасев Л. В. Знаки «покинутого детства». «Постоянное» у А. Платонова // Карасев Л. В. Движение по склону. О сочинениях А. Платонова. М. : РГГУ, 2002. С. 9-37.

320. Карасев Л. В. Онтологическая поэтика (краткий очерк) // Эстетика: Вчера. Сегодня. Всегда. Вып. 1. М.: ИФ РАН, 2005. С. 91113.

321. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. 2-е изд. М. : Едиториал УРСС, 2002. 264 с.

322. Карпов А. С. Неугасимый свет: Очерки. М. : РУДН, 2001.338 с.

323. Касаткина В. Н. Поэтическое мировоззрение Ф.И.Тютчева. Саратов : Саратовский гос. ун-т, 1969. 256 с.

324. Кастеллано Ш. Синэстезия: язык чувств и время повествования в романе Андрея Белого «Петербург» // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М. : ИМЛИ РАН, 2002. С. 211-219.

325. Кац Б. А. О контрапунктической технике в «Первом свидании» // Литературное обозрение. 1995. № 4/5. С. 189-192.

326. Кац Б. А., ТименчикР. Д. Анна Ахматова и музыка: Исследовательские очерки. Л. : Сов. композитор, 1989. 336 с.

327. Кацис Л. Ф. «Се черно-желтый свет, се радость Иудеи!» (Иудейские источники и подтексты в творчестве Осипа Мандельштама) // Новое литературное обозрение. 1996. № 21. С. 152— 181.

328. Кацис Л. Ф. Владимир Маяковский. Поэт в интеллектуальном пространстве эпохи. М.: РГТУ, 2004. 830 с.

329. Келдыш В. А. На рубеже художественных эпох: (О русской литературе конца XIX начала XX в.) // Вопросы литературы. 1993. Вып. 2. С. 92-105.

330. Келдыш В. А. Русская литература «серебряного века» как сложная целостность // Русская литература рубежа веков (1890-е -начало 1920-х годов): в 2 кн. М. : ИМЛИ РАН; Наследие, 2000. Кн. 1. С. 13-59.

331. Кибальник С. А. Русская антологическая поэзия первой трети XIX века. Л.: Наука, 1990. 268 с.

332. Киселева Л. А. Поэтические диалоги серебряного века: К. Д. Бальмонт и Н. А. Клюев // Русская литература накануне третьего тысячелетия. Итоги развития и проблемы изучения. Киев : Логос, 2002. Вып. 3. С. 28-41.

333. Киселева М. С. «Человек мал мир» и его тело в культуре русского барокко: «Книга любви знак в честен брак» Кариона Истомина // Человек. 2004. № 6. С. 159-172.

334. Кихней JI. Г. Акмеизм: Миропонимание и поэтика. М. : МАКС Пресс, 2001. 184 с.

335. Климова С. М. Эссенция и экзистенция любви: «Дух» и «Запах»: «Sophia» Вл. Соловьева и «Парфюмер» П. Зюскинда // Человек. 2002. № 4. С. 20-29.

336. Клинг О. А. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов: проблемы поэтики. М. : Дом-музей Марины Цветаевой, 1910. 356 с.

337. Книга о русских поэтах последнего десятилетия. Очерки. Стихотворения. Автографы / под ред. М. Гофмана. СПб.; М. : Изд. т-ва О. Вольф, 1907. 406 с.

338. КобринскийА. «Жил на свете рыцарь бедный» (Александр Добролюбов: слово и молчание) // Ранние символисты: Н. Минский, А. Добролюбов. Стихотворения и поэмы. СПб. : Академический проект, 2005. С. 429-474.

339. Ковалева И. И. Психея у Персефоны: об истоках одного античного мотива у Мандельштама // Новое литературное обозрение. 2005. №3(73). С. 203-211.

340. Кожевникова Н. А. Словоупотребление в русской поэзии начала XX века. М.: Наука, 1986. 368 с.

341. Кожевникова Н. А. Тропы в стихах Андрея Белого // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М. : ИМЛИ, 2002. С. 183-201.

342. Кожинов В. В. Книга о русской лирической поэзии XIX века: Развитие стиля и жанра. М.: Современник, 1978. 303 с.

343. Кожурин А. Я. «Глаз» Платона, «ухо» Хайдеггера и «нос»

344. Розанова // Звучащая философия. Сборник материалов конференции.

345. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. С. 101—105.484

346. Кожурин А. Я. Новоевропейский дискурс о живом и глобальные проблемы современности // Философский век. Альманах. Вып. 33. Карл Линней в России. СПб. : Санкт-Петербургский центр истории идей, 2007. С. 184-185.

347. Козлов В. И. Историчность категории художественного мира // Известия Южного федер. ун-та. Ростов н/Д, 2008. № 3. С. 38-53.

348. Козубовская Г. П. Лирический мир И. Анненского: поэтика отражений и сцеплений // Русская литература. 1995. № 2. С. 72-86.

349. Козубовская Г. П. Ольфакторный код в поэзии А. Фета: благовония // А. Фет и русская литература: XIX Фетовские чтения (Курск, 7-9 окт. 2004 г.). Курск : КГУ, 2005. С. 26-37.

350. Козубовская Г. П. Поэзия А.Фета и мифология: учеб. пос. Барнаул; М. : БГПУ, 2005. 255 с.

351. Козубовская Г. П. Русская литература: миф и мифопоэтика. Барнаул : БГПУ, 2006. 324 с.

352. Козубовская Г. П. Середина XIX века: миф и мифопоэтика: монография. Барнаул : БГПУ, 2008. 260 с.

353. Колесов И. Ю. Актуализация зрительного восприятия в языке: когнитивный аспект (на материале английского и русского языков): Автореф. дисс. . доктора филол. наук. Барнаул, 2009.

354. Колобаева Л. А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX XX вв. М. : МГУ, 1990. 336 с.

355. Колобаева Л. А. Русский символизм. М. : МГУ, 2000. 294 с.

356. Корецкая И. В. Импрессионизм в поэзии и эстетике символизма // Литературно-эстетические концепции в России конца XIX начала XX века. М. : Наука, 1975. С. 207-251.

357. Корецкая И. В. Над страницами русской поэзии и прозы начала века. М. : Радикс, 1995. 380 с.

358. Корман Б. О. Избранные труды. Теория литературы. Ижевск :

359. Институт компьютерных исследований, 2006. 552 с.485

360. Корниенко Самоидентификация в культуре серебряного века: Михаил Кузмин: учеб. пос. Новосибирск : Новосиб. гос. пед. ун-т, 2006. 150 с.

361. КосиковГ. К. Шарль Бодлер между «восторгом жизни» и «ужасом жизни» // Бодлер Ш. Цветы Зла. Стихотворения в прозе. М. : Высш. шк., 1993. С. 5-40.

362. Костяев А. И. Ароматы и запахи в истории культуры: Знаки и символы. М. : ЛКИ, 2007. 144 с.

363. Котенева И. А. Номинация запаха во французском языке: автореф. дисс. . канд. филол. наук. Белгород, 2005.

364. КотоваМ., Лекманов О. Из тотального комментария к «Египетской марке» Электронный ресурс. URL: http://community.livejoumal.com/egmarka/?skip=60 (дата обращения 3.04.2010).

365. Котрелев Н. В. «Видеть» и «ведать» у Вячеслава Иванова: (Из материалов к комментарию на корпус лирики) // Вячеслав Иванов: Творчество и судьба: К 135-летию со дня рождения. М., 2002. С. 7—18.

366. Котрелев Н. В. Вяч. Иванов и Вл. Соловьев (Заметки к проблеме понимания мистического дискурса) // На рубеже столетий: Сборник в честь 60-летия А. В. Лаврова. М. : Новое литературное обозрение, 2009. С. 330-344.

367. Кошемчук Т. А. Русская поэзия в контексте православной культуры. СПб. : Наука, 2006. 639 с.

368. Крейд В. Парижская нота и «Розы» Георгия Иванова // Культура Российского Зарубежья. М.: Рос. ин-т культурологии, 1995. С. 175-188.

369. Крейдлин Г. Е. Невербальная семиотика: язык тела и естественный язык. М. : Новое литературное обозрение, 2004. 584 с.

370. Крейдлин Г. Е. Язык тела и кинесика как раздел невербальной семиотики (методология, теоретические идеи и некоторые результаты)

371. Тело в русской культуре: сб. статей. М. : Новое литературное обозрение, 2005. С. 19-37.

372. Криничная Н. А. Клюевская концепция рая в свете легенд о невидимом граде Китеже // XXI век на пути к Клюеву. Петрозаводск : Петрозавод. ун-т, 2006. С. 31-40.

373. Критика русского символизма: в 2 т. / сост. Н. А. Богомолова. М. : Олимп: ACT, 2002. Т. 1. 396 е.; Т. 2. 441 с. (Библиотека русской критики).

374. Крюкова JI. Б. Лингвистическое моделирование ситуации восприятия в поэтическом тексте (на материале поэзии «серебряного века») // Вестник Томского государственного университета. 2007. №300. С. 13-16.

375. Кубрякова Е. С. Язык и знание. М. : Языки славянской культуры, 2004. 560 с.

376. Кудрикова А. Н. Тендерные различия в поэзии А. А. Ахматовой и Н. С. Гумилева // Наука. Университет. 2005: материалы шестой науч. конф. Новосибирск, 2005. С. 58-66.

377. Кузанский Н. О красоте // Эстетика и жизнь. Вып. 6: Общие проблемы эстетики. Ист.-эстет. вопр. М.: Искусство, 1979. С. 263 -279.

378. Кузнецов Ф. «Тихий Дон»: Судьба и правда великого романа. М.: ИМЛИ РАН, 2005. 864 с.

379. Кукулин И. История пограничного языка: Владимир Нарбут, Леонид Чертков и контркультурная революция // Новое литературное обозрение. 2005. № 72. С. 207-223.

380. Кулаков И. В. Богослужебный текст в поэзии Н. А. Клюева // Православие и культура. 1997. № 1/2. С. 39-50.

381. Куликова Н.А. Одорический код в художественном тексте: лингвоэвокационное исследование (на материале художественной прозы А. П. Чехова): автореф. дисс. . канд. филол. н. Барнаул: АлГУ, 2010. 17 с.

382. Куликова Н.А. Эвокация обонятельных образов в художественном тексте (на примере рассказов А.П. Чехова) // Филология и человек. 2009. № 4. С. 127-133.

383. Куприяновский П. В., Молчанова Н. А. Поэт Константин Бальмонт. Биография. Творчество. Судьба. Иваново: Изд-во «Иваново», 2001. 472 с.

384. Кушлина О. Б. Страстоцвет, или Петербургские подоконники. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2001. 336 с.

385. Лабунская В. Е. Невербальное поведение (социально-перцептивный подход). Ростов: Изд-во Ростовского ун-та, 1986. 246 с.

386. Лавров А. В. И. Ф. Анненский в переписке с Александром Веселовским//Русская литература. 1978. № 1. С. 176-180.

387. Лавров А. В. Мифотворчество «аргонавтов» // Миф фольклор -литература. Л.: Наука, 1978. С. 137-170.

388. Лавров А. В. Рукописный архив Андрея Белого в Пушкинском Доме // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1978 г.; на 1979 г. Л. : Наука, 1980. С. 23-63; Л. : Наука, 1981. С. 29-79.

389. Лавров А. В. Русские символисты: этюды и разыскания. М. : Прогресс-Плеяда, 2007. 632 с.

390. Лаенко Л. В. Перцептивный признак как объект номинации // Вестник Воронежского гос. ун-та. Сер. Филология. Журналистика. 2004. № 2. С. 71-77.

391. Лаенко Л. В. Трансляция перцептивных образов при переводе (на материале романа В. Набокова «Другие берега» и его автоперевода на русский язык) // Социокультурные проблемы перевода: сб. науч. тр.: в 2 ч. Воронеж : Воронеж, гос. ун-т, 2006. С. 168-180.

392. Лапин В. В. Петербург: Запахи и звуки. 2-е изд. СПб. : ЛапинЪ, 2009. 285 с.

393. Ларин Б. А. Эстетика слова и язык писателя. Л. : Худож. лит., 1974. 285 с.

394. ЛахманнР. Демонтаж красноречия. Риторическая традиция и понятие поэтического / пер. с нем. Е. Аккерман и Ф. Полякова. СПб. : Академический проект, 2001. 368 с. (Современная западная русистика. Т. 34).

395. Левин Ю. И. Заметки о «крымско-эллинских» стихах О. Мандельштама // Мандельштам и античность: сб. статей. М. : Радикс, 1995. С. 77-103.

396. Левин Ю. И. Избранные труды: Поэтика. Семиотика. М. : Языки русской культуры, 1998. 822 с.

397. Левин Ю. И. Лексико-семантический анализ одного стихотворения О. Мандельштама // Слово в русской советской поэзии. М. : Наука, 1975. С. 225-233.

398. Левинтон Г. А. Заметки о фольклоризме Блока // Миф фольклор -литература. Л. : Наука, 1978. С. 171-185.

399. Леви-Строс К. Мифологики: в 4 т. Т. 1. Сырое и приготовленное / пер. 3. А. Сокулер, К. 3. Акопян. М.; СПб. : Университетская книга, 2000. 406 с. (Книги света).

400. Леви-Строс К. Путь масок / пер с фр., сост., вступ. ст. и примеч.

401. A.Б. Островского. М. : Республика, 2001. 399 с. (Мыслители XX века).

402. Лейдерман Н. Л. Траектории «экспериментирующей эпохи» // Вопросы литературы. 2002. № 4. С. 3-47.

403. Лекманов О. А. Недотыкомка и Незнакомка (о двух подтекстах «Серебряного голубя» Андрея Белого) // Блоковский сборник. Вып. 15.

404. Русский символизм в литературном контексте рубежа XIX XX вв.

405. Тарту : Tartu Ülikooli Kirjastus, 2000. С. 150-170.

406. Лекманов О. А. «Я к воробьям пойду и к репортерам.» Поздний Мандельштам: портрет на газетном фоне // Toronto Slavic Quartery. 2008:- № 25. Электронный ресурс. URL: http://www.utoronto.ca/tsq/25/lekmanov25.shtml. (дата обращения 3.02.2009).

407. Лекманов О. А. Книга об акмеизме и другие работы. Томск : Водолей, 2000. 704 с.

408. Лекманов О. А. Мандельштам и Маяковский: взаимные оценки,Vпереклички, эпоха // Сохрани мою речь. Вып. 3, ч. 1. С. 215-228. 1 397. Лекманов О. А. О книге Владимира Нарбута «Аллилуйя» //

409. B. Я. Брюсов и русский модернизм. М. : ИМЛИ РАН, 2004. С. 158-181.

410. Лесовиченко А. М., Ликан С. Вопросы христианской одорологии. Новосибирск: НГОНБ, 2003. 20 с. Электронный ресурс. URL:ts ihttp://www.spasi.ru/biblt/likanl.htm (дата обращения 18.05.2006).

411. Лившиц Е. И. Гоголь, Байрон и Томас Мур // Поэтика русской литературы: сб. статей к 70-летию Ю.В. Манна. М. : РГГУ, 2001. С. 9099.

412. Лихачев Д. С., Панченко А. М. «Смеховой мир» Древней Руси. Л.: Наука, 1976. 204 с.

413. Лихачев Д. С. Внутренний мир художественного произведения // Вопросы литературы. 1968. № 8. С. 74-87.t

414. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы // Лихачев Д. С. Избранные работы: в 3 т. Л. : Худож. лит, 1987. Т. 1. С. 261-563.

415. Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси: монография // Лихачев Д. С. Избранные работы: в 3 т. Л.: Худож. лит., 1987. С. 3-164.

416. Лоргус А. Православная антропология. Курс лекций. Вып. 1. М. : Граф-Пресс, 2003. Электронный ресурс. URL: http://azbyka.ru/hristianstvo/chelovek/lorguspravoslavnayaantropologiya 01-all.shtml (дата обращения 1.10.2010).

417. Лосев А. Ф. Поздний эллинизм. М. : Искусство, 1980. 765 с. (История античной эстетики. Т. 6). Электронный ресурс. URL: http://www.philosophy.ru/library/losef/iae6/index.htm. (дата обращения 15. 06. 2009).

418. Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М.: Политиздат, 1991. 525 с. (Мыслители XX века).

419. Лосский Н. О. Обоснование интуитивизма // Лосский Н. О. Избранное. М. : Правда, 1991. С. 11-334.

420. Лотман Л. М. Примечания: Ася // Тургенев И.С. Сочинения: в 12 т. М. : Наука, 1980. С. 437-462.

421. Лотман Л. М. К вопросу об адаптации поэзии Фета художественным сознанием конца XIX-начала XX вв. // Классическое наследие и современность. Л. : Наука, 1981. С. 181-193.

422. Лотман М. Ю. Осип Мандельштам: поэтика воплощенного слова // Классицизм и модернизм: сб. ст. / Кафедра русской литературы Тартус. ун-та. Тарту, 1994. С. 195-217.

423. Лотман Ю. М. Динамическая модель семиотической системы // Лотман Ю. М. Избранные статьи: в 3 т. Т. 1. Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн : Александра, 1992. С. 90-102.

424. Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста: Структура стиха:пособие для студентов. Л. : Просвещение, 1972. 272 с.491

425. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек — текст -семиосфера история. М. : Языки русской культуры, 1999. 464 с.

426. Лотман Ю. М. Заметки по поэтике Тютчева // Уч. зап. Тартусского гос. ун-та. Вып. 604. Единство и изменчивость литературного процесса: Труды по русской и славянской филологии. Тарту, 1982. С. 3-16.

427. Лотман Ю. М. Поэтическое косноязычие Андрея Белого // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации, сб. М. : Сов. писатель, 1988. С. 437-443.

428. Лотман Ю. М. Сотворение Карамзина. М. : Книга, 1987. 336 с.

429. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М. Искусство, 1970. 384 с.

430. Лотман Ю. М. Типологическая характеристика реализма позднего Пушкина // Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь: кн. для учителя. М. : Просвещение, 1988. С. 124-158.

431. Лукин В. А. Художественный текст: Основы лингвистической теории. Аналитический минимум. 2-е изд., перераб. и доп. М. : Ось, 2005. 560 с.

432. Любимов Н. М. Несгораемые слова. М.: Худож. лит., 1983. 304 с.

433. Магомедова Д. М. Автобиографический миф в творчестве А. Блока. М. : Мартин, 1997. 221 с.

434. Магомедова Д. М. Александр Блок. «Незнакомка»: внутренняя структура и контекст прочтения // Вестник ПСТГУ III: Филология. 2009. Вып. 2 (16). С. 38-46.

435. Магомедова Д. М. Комментируя Блока. М.: РГГУ, 2004. 111 с.

436. Магомедова Д. М. О жанровом принципе циклизации «книгистихов» на рубеже XIX-XX вв. // Европейский лирический цикл:

437. Историческое и сравнительное изучение: Материалы междунар. науч.конф., 15-17 ноября 2001 г. М.: РГГУ, 2003. С. 183-196.492

438. МазаевА. И. Проблема синтеза искусств в эстетике русского символизма. М.: Наука, 1992. 324 с.

439. Маковский С. Портреты современников. М: XXI век-Согласие, 2000. 448 с. (Библиотека русской культуры).

440. Максимов С. В. Крестная сила. Нечистая сила. Неведомая сила. Кемерово : Кемеров. кн. изд-во, 1991. 352 с.

441. Максимов Д. Е. Брюсов. Поэзия и позиция. Л. : Сов. писатель, 1969. 240 с.

442. Максимов Д. Е. О мифопоэтическом начале в лирике Блока (Предварительные замечания) // Творчество А. А. Блока и русская культура XX века: Блоковский сборник III. Тарту : Тартус. ун-т, 1979. (Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 459). С. 3-33.

443. Мамардашвили М. К. Лекции о Прусте (психологическая топология пути). М. : Ad Marginem, 1995. 547 с.

444. Мамардашвили М. К. Сознание и цивилизация // Человек в системе наук. М. : Наука, 1989. С. 317-332.

445. Мандельштам и античность: сб. статей / под ред. О. А. Лекманова. М. : Радикс, 1995. 208 с. (Записки Манделыдтамовского общества. Т. 7).

446. Мандельштам Н. Я. Вторая книга: Воспоминания / послесл., примеч. М. К. Поливанова. М. : ACT : Олимп : Астрель, 2001. 512 с.

447. Мандельштам Н. Я. Третья книга: воспоминания. / подгот. изд. Ю. Л. Фрейдина. М. : Аргаф, 2006. 560 с.

448. Манифесты итальянского футуризма. Собрание манифестов / Перевод Вадима Шершеневича. М.: Типография РУССКОГО Товарищества, 1914. 78 с.

449. Манкевич И. А. А. П. Чехов: ольфакторные сюжеты «для небольшого рассказа» // Человек. 2010. № 6. С. 146-163.

450. Манкевич И. А. Ароматы и запахи в жизни А. С. Пушкина // Человек. 2009. № 6. С. 137-149.

451. Манн Ю. В. Поэтика русского романтизма. М. : Наука, 1976. 376 с.

452. Манн Ю. В. Русская философская эстетика (1820 1830-е годы). М. : Искусство, 1969. 304 с.

453. МарандаП. Метаморфные метафоры: сб. в честь семидесятипятилетия Елеазара Моисеевича Мелетинского // От мифа к литературе. М. : Российский ун-т, 1993. С. 81-90.

454. Марков Б. В. Метафизика лица и голоса П. А. Флоренского // Вече. 2002. № 13. С. 122-143.

455. Маркова Е. И. Творчество Николая Клюева в контексте северорусского словесного искусства. Петрозаводск : б/и., 1997. 316 с.

456. Маркова Е. И. Творчество Николая Клюева в контексте северорусского словесного искусства: автореф. дисс. . доктора филол. наук. М. : б/и., 2000. 56 с.

457. Марченко А. М. Поэтический мир Есенина. 2-е изд., доп. М. : Сов. писатель, 1989. 302 с.

458. Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому / пер. с нем. Г. Котляра. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2005. 304 с.

459. МахлинаС. Т. Семиотика культуры повседневности. СПб.: Алетейя, 2009. 232 с.

460. Мегирьянц Т. А. Пути преодоления дискретной картины мира в творчестве В. Брюсова (образ города в поэзии В. Я. Брюсова) // Русская литература и философия: постижение человека. Липецк : б/и., 2004. Ч. 1.С. 176-183.

461. Medaric M. Ароматы Рима. Заметки на полях «итальянского текста» Михаила Кузмина Электронный ресурс. // Toronto Slavic Quartery. № 21. http://www.utoronto.ca/tsq/21/medaric21.shtml. (дата обращения 15.08.2008).

462. Меерсон О. Персонализм как поэтика: Литературный мир глазами его обитателей. СПб. : Пушкинский Дом, 2009. 432 с.

463. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия / пер. с французского под ред. И. С. Вдовиной, С. Л. Фокина. СПб. : Ювента : Наука, 1999. 608 с.

464. Метерлинк М. Разум цветов / сост. и примеч. В. С. Кулагиной-Ярцевой. М. : Московский рабочий, 1995. 493 с.

465. Мещерякова O.A. Когнитивный признак в аспекте языковой личности И.А. Бунина // Вестник Московского государственного областного университета. Сер. Русская филология. М. : МГОУ, 2010. № 1. С. 19-23.

466. Миллер-Будницкая Р. 3. Символика цвета и синэстетизм в поэзии на основе лирики А. Блока // Известия Крымского пединститута. Симферополь : б/и., 1930. Т. 3. С. 133-198.

467. Минц 3. Г. Поэтика Александра Блока. СПб. : Искусство-СПб, 1999. 727 с.

468. Минц 3. Г. Поэтика русского символизма. СПб. : Искусство-СПб, 2004. 480 с.

469. Мирошниченко Н. Вопросы синестезии в теории Андрея Белого // Современный Лаокоон: Эстетические проблемы синестезии. М. : МГУ, 1992. С. 30-32.

470. Михайлов А. В. Обратный перевод. М. : Языки русской культуры, 2000. 848 с.

471. Михайлов А. В. Историческая поэтика в контексте западного литературоведения // Историческая поэтика: Итоги и перспективы изучения. М., 1986. С. 53-71.

472. Михайлов А. В. Методы и стили литературы. М. : ИМЛИ РАН им. А. М. Горького, 2008. 176 с.

473. Михайлов А. В. Судьба классического наследия на рубеже XVIII-XIX веков // Классика и современность. М. : МГУ, 1991. С. 149164.

474. Михайлов А. В.Проблемы исторической поэтики в истории немецкой литературы // Михайлов А. В. Избранное. Историческая поэтика и герменевтика. СПБ. : Санкт-Петербургский ун-т, 2006. С. 5— 224.

475. Михеев М. Ю. В мир Платонова через его язык. Предположения, факты, истолкования, загадки. М.: МГУ, 2002. 407 с. Электронный ресурс. URL: http://lib.ru/PLATONOW/miheevplatonow.txt (дата обращения 18.03.2009).

476. Мних Р. Запах как дискурс в поэзии Анны Ахматовой // Новая русистика. 2008. № 2. С. 11-19.

477. Мовнина Н. С. Идеальный топос русской поэзии конца XVIII — начала XIX века // Русская литература. 2000. № 3. С. 19-36.

478. Моисеева Н. В. Глаголы восприятия в русском языке // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1998. № 6. С. 82-92.

479. Мокина Н. В. Архетипическое и эпохальное в образе лирического героя в творчестве поэтов Серебряного века : учеб. пособие. Саратов : Саратов, ун-т, 2003. 120 с.

480. Мокина Н. В. Русская поэзия Серебряного века: концепция личности и смысла жизни в динамике художественных мотивов и образов: автореф. дисс. . д-ра филол. н. Саратов : б/и., 2003. 50 с.

481. Молчанова Н. А. «Сонеты Солнца, Меда и Луны»: проблемы творческой эволюции К. Д. Бальмонта // Вестник ВГУ. Гуманитарные науки. 2008. № 1. С. 230-237.I

482. Морозова Н. Г. Грани восприятия Германии в контексте русской литературы «путешествий» // Филология и человек: науч. журнал. Барнаул : Алтайский гос. ун-т, 2008. № 2. С. 9-17.

483. Мочульский К. В. Александр Блок. Андрей Белый. Валерий Брюсов. М. : Республика, 1997. 390 с.

484. Мукаржовский Я. Исследования по эстетике и теории искусства / пер. с чешек.; сост. и коммент. Ю. М. Лотмана и О. М. Малевича. М. : Искусство, 1994. 606 с.

485. Муравьёва Н. М. «Могущественный мир слитных запахов» романа М. Шолохова «Поднятая целина» // Вестник Тамбовского университета. Сер.: Гуманитарные науки. 2000. Вып. 3. С. 88-92.

486. Мусатов В. В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины XX века. От Анненского до Пастернака: монография. М. : Прометей, 1992. 220 с.

487. Найман А. О связи между «Поэмой без героя» Ахматовой и «Поэмой воздуха» Цветаевой // Марина Цветаева. 1892-1992: в 2 т. / под ред. С. Ельницкой, Е. Эткинда. Норфилд : Русская школа Норвич. ун-та, 1992. Т. 2. С. 196-205.

488. Небольсин С. А. В поисках стилевой соразмерности (Из опыта русской поэзии начала XX века) // Теория литературных стилей. Многообразие стилей советской литературы. Вопросы типологии. М. : Наука, 1978. С. 73-111.

489. Недошивин Г. Проблема экспрессионизма // Экспрессионизм: сб. статей. М. : Наука, 1966. С. 8-35.

490. Некрасова Е. А. А. Фет, И. Анненский: Типологический аспект описания. М. : Наука, 1991. 127 с.

491. Некрасова JI. Эстетическая функция перцептивной лексики в романе А. Платонова «Чевенгур» (запахи и звуки) // Балтийский филологический курьер. 2005. № 5. С. 234-250.

492. Нива Ж. Русский символизм / пер. с фр. В. А. Мильчиной // История русской литературы: XX век. Серебряный век. М. : Прогресс-Литература, 1995. С. 73-105.

493. НиколинаН. А. Мир запахов в художественной прозе

494. A. П. Чехова // Русский язык в школе. 2004. № 3. С. 68-74.

495. Николина Н. А. Способы обозначения запахов в современном русском языке // Русский язык в школе. 1998. № 1. С. 77-84.

496. Николюкин А. Н. Обоняние // Розановская Энциклопедия / сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. М.: Российская политическая энциклопедия, 2008. Ст. 1763-1764.

497. Ницше Ф. Ессе homo. Как становятся сами собою / пер. Ю. М. Антоновского // Ницше Ф. Сочинения : в 2 т. М. : Мысль, 1997. Т. 2. С. 693-769.

498. Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза / пер. с немецкого; сост. М. Кореневой; вступ. ст. М. Кореневой и А. Аствацатурова; коммент. А. Аствацатурова. СПб. : Худож. лит., 1993. 672 с.

499. Новикова Е. Г. Софийность русской прозы второй половины XIX века: евангельский текст и художественный контекст. Томск : Томский ун-т, 1999. 254 с.

500. Нордау М. Вырождение / пер. с нем. В. Генкена; предисл.

501. B. Авсеенко. 2-е изд. Киев: Южно-Русское книгоиздательство Ф. А. Иогансона, 1896. 452 с.

502. О Федоре Сологубе: Критика. Статьи и заметки / сост. Ан. Чеботаревской. СПб.: Навьи чары, 2002. 560 с. (Печатается по изданию: О Федоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки. Сост. Ан. Чеботаревской. СПб., 1911).

503. ОбатнинГ. В. Иванов-мистик: Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907-1919). М. : Новое литературное обозрение, 2000. 239 с.

504. Обломиевский Д. Д. Французский символизм. М.: Наука, 1973. 304 с.

505. Одинцова М. В. Лексические средства номинации запаха в произведениях И.А. Бунина // Вестник Московского государственного областного университета. Серия «Русская филология». 2008. № 1. С. 56-60.

506. Одинцова М. В. Художественно-стилевая роль слов лексико-семантического поля «запах» в произведениях И.А. Бунина (аспекты номинации и предикации): автореф. дисс. . канд. филол. наук. М. : б/и., 2008. 27 с.

507. Орлицкий Ю. Б. Стих и проза в русской литературе. М. : РГГУ, 2002. 685 с.

508. Орлова Е. «Меж контуром и запахом цветка» (Из истории методологических исканий 1910-х годов) // Вопросы литературы. 2002. №4. С. 136-169.

509. Очерки истории языка русской поэзии XX века. Поэтический язык и идиостиль: Общие вопросы. Звуковая организация текста / В. П. Григорьев, И. И. Ковтунова, О. Г. Ревзина и др.; под ред. В. П. Григорьева. М. : Наука, 1990. 304 с.

510. Павлова Л. В. «У каждого за плечами звери»: символика животных в лирике Вячеслава Иванова. Смоленск : СГПУ, 2004. 264 с.

511. Павлова M. Федор Сологуб и его декадентство (По поводу статьи «Не постыдно ли быть декадентом?») Электронный ресурс. // Toronto Slavic Quarterly, http://www.utoronto.ca/tsq/07/pavlova07.shtml.

512. Павлова H. С. Архаический код в поэзии А. М. Рильке («Часослов») // В свете исторической поэтики: Книга памяти Самсона Наумовича Бройтмана: статьи и воспоминания. М. : РГГУ : Intrada, 2008. С. 219-230.

513. Павлова Н. С. Конкретная лексика с семантическим компонентом «запах» (на материале толкового словаря немецкого языка DUDEN) // Вестник Уральского государственного университета. 2004. № 33. С.33-45.

514. Павлова Н. С. Лексика с семой "запах" в языке, речи и тексте: автореф. дисс. . канд. филол. наук. Екатеринбург : б/и., 2006. 19 с.

515. Пайман А. История русского символизма / авториз. перевод; пер. с англ. В. В. Исакович. М. : Республика, 2000. 415 с.

516. Пак Сун Юн. Органическая поэтика Осипа Мандельштама. СПб. : Пушкинский Дом, 2008. 248 с.

517. Панова Л. Г. «Мир», «пространство» и «время» в поэзии Осипа Мандельштама. М. : Языки славянской культуры, 2003. 808 с.

518. Панова Л. Г. Наука об авангарде: между солидарным и несолидарным чтением // Поэтика и эстетика слова: Сборник научных статей памяти Виктора Петровича Григорьева / под ред. 3. Ю. Петровой, Н. А. Фатеевой, Л. Л. Шестаковой. М.: ЛЕНАНД, 2010. С. 119-133.

519. Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII в. Л. : Наука, 1973. 280 с.

520. Панченко А. М. Топика и культурная дистанция // Историческая поэтика: Итоги и перспективы изучения. М. : Наука, 1986. С. 236-250.

521. Паперный 3. С. О мастерстве Маяковского. 2-е изд., доп. М.: Сов. писатель, 1957. 454 с.

522. ПаперныйВ. M. Поэтика русского символизма: персонологический аспект // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М. : Наука, 2002. С. 152-168.

523. Паперный В. М. Проблема традиции в русской литературе начала XX века и творчество Андрея Белого // Проблемы исторической поэтики в анализе литературного произведения. Кемерово : Кемеровский гос. ун-т, 1987. С. 9-19.

524. ПигаревК. В. Русская литература и изобразительное искусство. Очерки о русском национальном пейзаже середины XIX века. М. : Наука, 1972. 158 с.

525. Платон. Собрание сочинений: в 4 т. / пер. с древнегреческого; общ. ред. А. Ф. Лосева, В. Ф. Асмуса, А. А. Тахо-Годи. М. : Мысль, 1993. Т. 2. 528 с. (Философское наследие).

526. Плужников М'. С., Рязанцев С. В. Среди запахов и звуков. М. : Молодая гвардия, 1991. 270 с.

527. Погосян Е. А. Традиционная одическая фразеология в творчестве Державина // Лотмановский сборник. Т. 2. М. : РГГУ; ИЦ-Гарант, 1997. С. 449-480.

528. ПодорогаВ.А. Феноменология тела: Введение в философскую антропологию (материалы лекционных курсов 1992-1994 годов). М.: AdMarginem, 1995. 341 с.

529. ПокусаевЕ. И. Алексей Михайлович Жемчужников // Жемчужников А. М. Избранные произведения. М.;Л.: Сов. писатель, 1963. С. 5-60.

530. Половинкина О. «Родственность Гюисмансу». Джон Донн и «конец века» // Вопросы литературы. 2008. № 3. С. 188-212.

531. Полонский Я. П. Критический разбор стихотворений А. М. Жемчужникова. Стихотворения А. М. Жемчужникова (в двух томах). С.-Петербург. 1892. СПб. : Типография Императорской Академии Наук, 1893. 38 с.

532. Поляков М. Я. Вопросы поэтики и художественной семантики. М. : Сов. писатель, 1978. 448 с.

533. Полякова С. В. «Нос» Гоголя и ринологические фантазии Андрея Белого // Блоковский сборник. Вып. XI. Тарту, 1990. (Уч. зап. Тартус. гос. ун-та. Вып. 917). С. 82-89.

534. Поспелов Г. Н. Лирика среди литературных родов. М. : МГУ, 1976. 208 с.

535. Потебня А. А. Символ и миф в народной культуре / сост., подгот. • текстов ст. и коммент. А. Л. Топоркова. М. : Лабиринт, 2000. 480 с.

536. Потебня А. А. Теоретическая поэтика / сост., вступ. ст., коммент. А.Б.Муратова. М. : Высш. шк., 1990. 344 с. (Классика литературной науки).

537. Потебня А. А. Эстетика и поэтика / сост., вступ. ст., библиогр. И примеч. И. В. Иваньо и А. И. Колодной. М. : Искусство, 1976. 614 с.

538. Поцепня Д. М. Образ мира в слове писателя: монография. СПб. : СПбГУ, 1997. 264.

539. Поэтика русской литературы конца XIX — начала XX века. Динамика жанра. Общие проблемы. Проза. М. : ИМЛИ РАН, 2009. 832 с.

540. Приходько И. С. Мифопоэтика А. Блока. Историко-культурный и мифологический комментарий к драмам и поэмам. М. : МИГУ; Владимир : ВПГУ, 1994. 133 с.

541. Приходько И. С. Традиции Бодлера в брюсовской трактовке темы города // Лирическое начало и его функции в художественном произведении. Владимир : ВГПИ, 1989. С. 92—100.

542. Прокофьева В. Ю. Пространство в лирике А. Ахматовой и Н. Гумилева: тендерный аспект // Язык в пространстве и времени: Тез. и материалы междунар. науч. конф. Самара : СамПГУ, 2002. Ч. 2. С. 87-90 .

543. Прокофьева В. Ю. Русский поэтический локус в его лексическом представлении (На материале поэзии «серебряного века»): монография. СПб.: РГПУ им. А. И. Герцена, 2004. 157 с.

544. Пропп В. Я. Морфология <волшебной> сказки. Исторические корни волшебной сказки / коммент. Е. А. Мелетинского,

545. A. В. Рафаевой М. : Лабиринт, 1998. 512 с. (Собрание трудов1. B. Я. Проппа).

546. Пропп В. Я. Природа комического у Гоголя // Русская литература. 1988. №1. С. 26-49.

547. Пушкин в русской философской критике: Конец XIX первая половина XX вв. / сост., вступ. статья, биобиблиограф, справки Р. А. Гальцевой. М. : Книга, 1990. 527 с.

548. Райт Р. X. Наука о запахах / пер. с англ. Л. Г. Булавина, Т. А. Никольской. М. : Мир, 1966. 224 с.

549. Ревзина О. Г. Память и язык // Критика и семиотика. Новосибирск : НГУ, 2006. Вып. 10. С. 10-24.

550. Рогачева Н. А. «Ребенком воздух весь пропах.» // Детство как культурный перекресток. Екатеринбург: УрГУ, 2004. С. 85-96.

551. Рогачева Н. А. Военный ландшафт В. Маяковского в историко-литературной перспективе // Региональный литературный ландшафт в русской перспективе: сб. науч. ст. Тюмень : Печатник, 2008. С. 74-87.

552. Роднянская И. Б. Лирический образ вещи в поэзии нашего века // Роднянская И. Б. Художник в поисках истины. М. : Современник, 1989.1. C.321-342.

553. Розанов В. В. Люди лунного света. Метафизика христианства. М. : Дружба народов, 1990. 304 с.

554. Розанов В. В; Мысли о литературе / вступ. ст., сост, коммент. А. Николюкина. М. : Современник, 1989. 607 с. (Б-ка «Любителям российской словесности. Из литературного наследия»).

555. Розанов В: В. Собр. соч. Возрождающийся Египет / под общ. ред. А. Н. Николюкина. М. : Республика, 200. 526 с.

556. Розанов В. В. Собр. соч. Сахарна / под общ. ред. А. Н. Николюкина. М. .' Республика, 2001. 462 с.

557. Ронен О. Лексический повтор, подтекст и смысл в поэтике Осипа Мандельштама // Сохрани мою речь. Вып. 3, ч. 1. М. : РГГУ, 2000. С. 242-264.

558. Ронен О. «Не-я» // Звезда. 2006. № 5. С. 216-222.

559. Ронен О. Из груды писем // Язык. Стих. Поэзия: Памяти М. Л. Гаспарова. М. : РГГУ, 2006. С. 62-75.

560. Ронен О. Серебряный век как умысел и вымысел /пер. с англ. О. Ронена; вступ. ст. Вяч. Вс. Иванова. М. : ОГИ, 2000. 152 с.

561. Рубине М. Пластическая радость красоты. Акмеизм и Парнас. Экфрасис в. творчестве акмеистов и европейская традиция. СПб.: Академический проект, 2003. 354 с.

562. Руднев В. П. Характеры и расстройства личности. Патология и метапсихология. М. : Независимая фирма «Класс», 2002. 272 с. (Библиотека психологии и психотерапии. Вып. 102).

563. РузинИ. Г. Когнитивные стратегии именования: модусы перцепции (зрение, слух, осязание, обоняние, вкус) и их выражение в языке // Вопросы языкознания. 1994. № 6. С. 79-100.

564. Русанова Н. Б. Эпитеты Державина // XVIII век. Сб. 8. Державин и Карамзин в литературном движении XVIII — начала XIX века. Л. : Наука, 1969. С. 92-102.

565. Русская литература и изобразительное искусство XVIII начала XX века: сб. науч. трудов / АН СССР; ИР ЛИ (Пушкинский Дом). Л. : Наука, 1988. 288 с.

566. Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика: сб. статей / под ред. К. Богданова, Ю. Мурашова, Р. Николози. М. : Новое издательство, 2006. 304 с.

567. Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). М. : ИМ ЛИ РАН : Наследие, 2001. Кн. 1. 960 е.; Кн. 2. 768 с.

568. Рязанцев С. В. Тайна запахов и звуков. М. : РОСАД, 1997. 544 с.

569. Сазонова Л. И. Поэзия русского барокко (вторая половина XVII — начало XVIII в.). М. : Наука, 1991. 261 с.

570. Самоделова Е. А. Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций. М. : Языки славянских культур, 2006. 918 с.

571. Сапаров К. С. В. Я. Брюсов: у истоков русского поэтического авангарда // Брюсовские чтения 2006 года. Ереван : Лингва, 2007. С. 121-156.

572. Сапожков С. В. Русские поэты «безвременья» в зеркале критики 1880-1890-х годов. М. : МГПУ им. В. И. Ленина, 1996. 118 с.

573. Сарабьянов Д. В. Стиль модерн: Истоки. История. Проблемы. М.: Искусство, 1989. 293 с.

574. Сартр Ж.-П. Бодлер // Бодлер Ш. Цветы Зла. Стихотворения в прозе. М. : Высш. шк., 1993. С. 318-449.

575. Сарычев В. А. Кубофутуризм и кубофутуристы: Эстетика.

576. Творчество. Эволюция. Липецк : Липецкое изд-во, 2000. 256 с.505

577. Светликова И. Ю. Истоки русского формализма: Традиция психологизма и формальная школа. М. : Новое литературное обозрение, 2005. 176 с.

578. Свинцицкая Е. В. Реализация художественно-эстетического потенциала лексики восприятия в романах М. А. Булгакова: автореф. дисс. . канд. филол. н. Самара, 2004. 18 с.

579. Сегал Д. Литература как охранная грамота. М. : Водолей Publishes, 2006. 976 с.

580. Секачева С. Б. Синестезия как средство поэтики в прозе А. П. Чехова // Преподаватель XXI век: общероссийский журнал о мире образования. М. : «Прометей» МГПУ, 2006. № 3. С. 31-34.

581. Семенко И. М. Поэты пушкинской поры. М. : Худож. лит., 1970. 295 с.

582. Серова И. Г. Роль тендерной интерпретанты в высказывании: параметризация события (на материале англоязычных текстов малого формата) // Вестник ВГУ. Серия «Гуманитарные науки». 2003. № 2. С. 210-226.

583. Серова М. В. Анна Ахматова: Книга Судьбы (феномен «ахматовского текста»: проблема целостности и логика внутриструктурных взаимодействий). Ижевск; Екатеринбург : б/и., 2005. 442 с.

584. Силантьев И. Поэтика мотива. М. : Языки славянской культуры. 2004. 296 с.

585. Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIX — начала XX века (В. Брюсов, Ф. Сологуб, А. Белый) // Проблемы поэтики русского реализма XIX века. Л. : ЛГУ, 1984. С. 265-284.

586. Сильман Т. И. Заметки о лирике. Л.: Сов. писатель, 1977. 224 с.

587. Сквозников В. Д. Реализм лирической поэзии. Становление реализма в русской лирике. М. : Наука, 1975. 368 с.

588. Скрипкина В. А. Роль цветовой символики в раннем творчестве А. Блока, А. Белого, С. Соловьева: монография. М. : МГОУ, 2008. 148 с.

589. Скрипкина В. А. Сергей Михайлович Соловьев. Духовные искания. Эволюция творчества. М. : МГОУ, 2004. 307 с.

590. Смирнов И. П. Мегаистория. К исторической типологии культуры. М. : Аграф, 2000. С. 544 с.

591. Смирнов И. П. Место «мифопоэтического подхода к литературному произведению среди других толкований текста (о стихотворении Маяковского «Вот так я сделался собакой» // Миф -фольклор литература. JI. : Наука, 1978. С. 186-203.

592. Смирнов И. П. Порождение интертекста (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л. Пастернака). 2-е изд. СПб. : СПбГУ, 1995. 202 с.

593. Смирнов И. П. Причинно-следственные структуры поэтических произведений // Исследования по поэтике и стилистике. Л. : Наука, 1972. С. 212-247.

594. Смирнов И. П. Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. М. : Новое литературное обозрение, 1994. 351 с.

595. Смирнов И. П. Смысл как таковой. СПб. : Академический проект, 2001.352 с.

596. Соловьев В. С. Сочинения: в 2 т. 2 изд.; общ. ред. и сост. А. В. Гулыги, А. Ф. Лосева; примеч. С. Л. Кравца и др. М. : Мысль, 1990. Т. 1. 892 с.; Т. 2. 822 с.

597. Соловьев В. С. Философия искусства и литературная критика / сост., вступ. ст. Р. Гальцевой, И. Роднянской; коммент. А. А. Носова. М. : Искусство, 1991. 701 с. (История эстетики в памятниках и документах).

598. Соловьев С. М. Богословские и критические очерки. Томск : Водолей, 1996. 256 с.

599. Сологуб Ф. Не постыдно ли быть декадентом? / вступ. ст. и публ. М. Павловой // Toronto Slavic Quarterly. 2004. № 7 Электронный ресурс. URL: http://www.utoronto.ca/tsq/07/sologub07.shtml. (дата обращения 10.09.2008).

600. СпивакМ. Андрей Белый — мистик и советский писатель. М. : РГГУ, 2006. 577 с.

601. СпивакР. С. Ранний Маяковский и экспрессионизм: тенденция «деструктивной образности» // XX век. Литература. Стиль. Екатеринбург : УрГУ, 1998. Вып. 3. С. 150-154.

602. Спивак Р. С. Русская философская лирика. 1910-е годы. И. Бунин, А. Блок, В.Маяковский: учеб. пособие. М. : Флинта: Наука, 2003. 408 с.

603. Старостина Ю.А. Метафора как средство языковой реализации концепта ЗАПАХ (на материале романа Патрика Зюскинда «Парфюмер». История одного убийцы»): Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Волгоград : б/и., 2010. 22 с.

604. Старостина Ю. А. Концепты «запах» и «красота» в романе П. Зюскинда «Парфюмер». История одного убийцы» // Известия Волгогр. гос. пед. ун-та. Сер.: Филологические науки. 2009. № 7 (41). С. 164-169.

605. Стеблин-Каменский М. И. Историческая поэтика. Л. : ЛГУ, 1978. • 176 с.

606. Степанов Н. Л. Иван Коневской. Поэт мысли // Александр Блок. Новые материалы и исследования: в 4 кн. М., 1987. С. 179-202. (Литературное наследство. Т. 92).

607. Стихи духовные / сост., вступ. ст., подгот. текстов и коммент. Ф. И. Селиванова. М. : Сов. Россия, 1991. 336 с.

608. Субботин А. С. Маяковский: Сквозь призму жанра: монография. М.: Сов. писатель, 1986. 352 с.

609. Субботин С. И. Андрей Белый и Николай Клюев: К истории творческих взаимоотношений // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации, сб. М. : Сов. писатель, 1988. С.386-403.i

610. Сугай JI. А. Гоголь и символисты: монография. М. : ГАСК, 1999. 376 с.

611. Тайлор Э. Б. Миф и обряд в первобытной культуре / пер. с англ. Д. А. Коропчевского. Смоленск : Русич, 2000. 624 с. (Популярная историческая библиотека).

612. Тамарченко Н. Д. «Эстетика словесного творчества» Бахтина и русская религиозная философия: пособие по спецкурсу. М.: РГГУ, 2001. 200 с.

613. Тарановский К. О поэзии и поэтике / сост. М. Л. Гаспаров. М. : Языки русской культуры, 2000. 432 с. (Studia poética).

614. Тарланов Е. 3. Между золотым и серебряным веком: О } творчестве К. М. Фофанова. Петрозаводск : Петрозавод. гос. ун-т, 2001.395 с.

615. ТастевенГ. Футуризм (На пути к новому символизму). С приложением перевода главных футуристических манифестов Маринетти. М.: Ирис, 1914. 80 е.; 40 с.

616. Тело в русской культуре, сб. статей / сост. Г. Кабакова и Ф. Конт. М. : Новое литературное обозрение, 2005. 400 с.

617. Теория литературы: учеб. пособие: в 2 т. / под ред. Н. Д. Тамарченко. М. : Академия, 2004. Т. 1. 512 с.

618. Тименчик Р. Д. Заметки о «Поэме без героя» // Ахматова А. Поэма без героя: в 5 кн. М. : МПИ, 1989. С. 3-25.

619. Тименчик Р. Д. О «Библейской» тайнописи у Ахматовой // Звезда. 1995. № 10. С. 201-207.

620. Тименчик Р. Д. Послесловие // Анна Ахматова. Десятые годы в 5 кн. / сост. и примеч. Р. Д. Тименчика, К. М. Поливанова. М. : МПИ, 1989. С. 163-278. Электронный ресурс. URL: http:www.aklimatova.org/articles/timenchikll.htm (дата обращения 8.01.2009).

621. Тименчик Р. Д. Руки брадобрея, или Шесть подтекстов в поисках утраченного смысла // Новое литературное обозрение. 2004. № 67. С. 127-136.

622. Толстая С. М. Категория признака в символическом языке культуры (вместо предисловия) // Признаковое пространство культуры. М. : Индрик, 2002. С. 7-20.

623. Толстой JI. Н. Первая ступень // Полное собрание сочинений. М. : Терра, 1992. Т. 29. С. 57-85.

624. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М. : Прогресс Культура, 1995. 624 с.

625. Топоров В. Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М. : Наука, 1983. С. 227-284.

626. Тренин В. В., Харджиев Н. И. Поэтическая культура Маяковского / предисл. Н. Коварского. М. : Искусство, 1970. 328 с.

627. Трофимов И. В. Предметный мир лирики H.A. Некрасова // Жанр и композиция литературного произведения: межвуз. сб. Петрозаводск : Петрозаводский гос. ун-т, 1984. С. 91—105.

628. Трубецкой Е. Н. Смысл жизни. М. : ACT, 2003. 396 с. (Философия. Психололгия).

629. Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М. : Наука, 1977. 575 с.

630. Тырышкина E. В. Русская литература 1890-х начала 1920-х годов: от декаданса к авангарду. Новосибирск : НГПУ, 2002. 151 с.

631. Тюпа В. И. О научном статусе исторической поэтики // Целостность литературного произведения как проблема исторической поэтики. Кемерово : Кемеров. гос. ун-т, 1986. С. 3-7.

632. Тяпков С. Н. Русские символисты в литературных пародиях современников: учеб. пос. Иваново : Иванов, гос. ун-т, 1980. 82 с.

633. Тяпков С. Н. Творчество К. Бальмонта в свете принципа дополнительности Нильса Бора (К постановке вопроса) // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века: межвуз. сб. науч. тр. Иваново : ИвГУ, 1999. Вып. 4. С. 69-79.

634. Уайтхед А. Н. Наука и современный мир // Уайтхед А. Н. Избранные работы по философии / пер. с английского; сост. И. Т. Касавин; общ. ред и вступ. ст. М. А. Кисселя. М. : Прогресс, 1990. С. 56-271.I

635. Faryno J. Запах // Faryno J. Введение в литературоведение. Warszawa: Panstwowe Wydawnictwo Naukowe, 1991. С. 330-339.

636. Faryno J. Поэтика Пастернака («Путевые заметки» «Охранная грамота»). Wien, 1989. 320 с.

637. Фатеева Н. А. Поэт и проза: Книга о Пастернаке / предисл. И. П. Смирнова. М.: Новое литературное обозрение, 2003. 400 с.

638. Фаустов А. А. Миф как зрение о осязание: Введение в художественную онтологию Мандельштама // «Отдай меня, Воронеж.»: Третьи Междунар. Манделынтамовские чтения. Воронеж: Воронеж, ун-т, 1995. С. 234-241.

639. ФединаВ. С. Значение ароматов в поэзии Фета // ФединаВ. С. А. А. Фет (Шеншин). Материалы к характеристике. Пг. : Императорское акционерное об-во типогр. дела в Петрограде, 1915.

640. Федоров А. В. Иннокентий Анненский: личность и творчество. М. : Худож. лит., 1984. 255 с.

641. Филиппов Б. Николай Клюев. Материалы для биографии // Клюев Н. Сочинения. А. Neimanis. Buchvertrieb und Verlag, 1969. Т. 1. С. 5-182.

642. Фиш М. Ю. Сенсорные коды поэтики цикла рассказов И.А.Бунина «Темные аллеи»: автореф. дисс. . канд. филол. н. Воронеж : б/и., 2009. 22 с.

643. Флакер А. Живописная литература и литературная живопись / пер. с хорв. Н. Видмарович, Н. Злыдневой. М. : Три квадрата, 2008. 432,с.

644. Флоренский П. А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М. : Прогресс, 1993. 321 с.

645. Флоренский П. А. Сочинения: в 2 т. / вступ. ст. С. С. Хоружего; историограф, очерк игумена Андроника (Трубачева). М. : Правда, 1990. Т. 1.840 е.; Т. 2. 448 с.

646. Флоренский П. А. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М. : Мысль, 2000. 446 с. (Философское наследие. Т. 131).

647. Флоренский П. А. Храмовое действо как синтез искусств // Советский музей. 1989. № 4. С. 65-69.

648. Фоменко И. В. Книга стихов: миф или реальность? // Европейский лирический цикл: Историческое и сравнительное изучение: Материалы междунар. науч. конф., 15-17 ноября 2001 г. М. : РГГУ, 2003. С. 64-73.

649. Фрадкина С. Я. Русская литература XX века как единая эстетическая система // Освобождение от догм. М., 1997. С. 163-167.

650. Фрезер Дж. Дж. Фольклор в Ветхом завете / пер. с англ. 2-е изд., испр. М. : Политиздат, 1990. 242 с.

651. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра / подгот. текста, справ.-науч. аппарат, предварение, послеслов. Н. В. Брагинской. М. : Лабиринт, 1997. 448 с.

652. Хайнади 3. Чувственное искушение слов: Бунин. «Жизнь Арсеньева. Юность» // Вопросы литературы. 2009. Январь-февраль. С. 53-70.

653. Хализев В. Е. Историческая поэтика: теоретикометодологические аспекты // Вестник Московского университета. Сер.

654. Филология. 1990. № 3. С. 10-18.513

655. Хализев В. Е. Классическое видение мира и культурно-художественная ситуация XX века // Классика и современность. М. : МГУ, 1991. С. 248-253.

656. Ханзен-Лёве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопоэтический символизм. Космическая символика / пер. с нем. М.Ю.Некрасова. СПб. : Академический проект, 2003. 816 с. (Современная западная русистика).

657. Ханзен-Лёве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм / пер. с нем. С. Бромерло, А. Ц. Масевича и А. Е. Барзаха. СПб. : Академический проект, 1999. 512 с. (Современная западная русистика).

658. Харченко В.К. И.А. Бунин и С.Н. Сергеев-Ценский: ольфакторная составляющая художественной сенсорики / В.К. Харченко // Творчество И.А. Бунина и русская литература Х1Х-ХХ вв. Белгород : Белгородск. гос. ун-т, 2007. С. 205-209.

659. Харченко В.К. Художественная сенсорика С.Н. Сергеева-Ценского / В.К. Харченко // С.Н. Сергеев-Ценский и современность : материалы всероссийской научной конф. языковедов и литературоведов. Тамбов : Першина, 2005. С. 67-71.

660. Харченко В. К. Сенсорная лингвистика // Держава та репони. Сер Гумаштарш науки. 2008. № 4. С. 32-37.

661. Хмельницкая Т. Ю. Поэзия Андрея Белого // Белый Андрей. Стихотворения и поэмы. М.; Л. : Сов. писатель, 1966. С. 5-66.

662. Цивьян Т. В. ДВИЖЕНИЕ и ПУТЬ в балканской модели мира. Исследования по структуре текста / под ред. В. Н. Топорова. М. : Индрик, 1999. 376 с.

663. Цивьян Т. В. К семантике и поэтике вещи // Цивьян Т. В. Семиотические путешествия. СПб. : Изд-во Ивана Лимбаха, 2001. С. 121-158.

664. Цимборска-Лебода М. Эрос в творчестве Вячеслава Иванова: На пути в философии любви. Томск; М.: Водолей Publishers, 2004. 256 с.

665. Черашняя Д. И. Поэтика Осипа Мандельштама: Субъектный подход: учеб. пособие. Ижевск : б/и., 2004. 450 с.

666. Чеснов Я. В. Экзистенции: запах // Философия и культура. 2008. № 12. С. 106-127.

667. Чеховские чтения в Ялте. Вып. 12. Мир Чехова: звук, запах, цвет: сб. науч. трудов / Дом-музей А.П. Чехова в Ялте. Симферополь : Доля, 2008. 208 с.

668. Чудаков А. П. Предметный мир литературы (К проблеме категорий исторической поэтики) // Историческая поэтика: Итоги и перспективы изучения. М. : Наука, 1986. С. 251-291.

669. Чуковский К. И. Мастерство Некрасова. М.: ГИХЛ, 1952. 644 с.

670. Чуковский К. И. Собрание сочинений: в 6 т. М. : Худож. лит., 1969. Т. 6. Статьи 1906-1968. 768 с.

671. Чурсина Л. К. О структуре поэмы А. Белого «Первое свидание» // Русская литература. 1992. № 4. С. 39-58.

672. Шанский Н. М. и др. Краткий этимологический словарь русского языка. 2-е изд. М. : Просвещение, 1971. 544 с.

673. Шапир М. И. Символическая заумь Федора Сологуба: между ложью и фантазией // Вопросы литературы. 2007. № 3. С. 211—238.

674. Шарафадина К. И. «Алфавит Флоры» в образном языке литературы пушкинской эпохи (источники, семантика, формы) : научная монография. СПб.: Петерб. Инст. Печати, 2003. 320 с.

675. Шарафадина К. И. Обновление традиций флоропоэтики в лирике А. Фета // Русская литература. 2005. № 2. С. 18-54.

676. Шарафадина К. И. Флористическая «загадка» А. Н. Островского, или Этноботаническая интерпретация «венка Весны для Снегурочки» // Этноботаника: растения в языке и культуре / отв. ред. В. Б. Колосова,

677. А. Б. Ипполитова. СПб.: Наука, 2010. С. 164-188.515

678. Шаталов А. Н. Предмет влюбленных междометий. Ю. Юркун и М. Кузмин к истории литературных отношений // Вопросы литературы. 1996. № 11/12. С. 58-109.

679. Шелер М. Положение человека в космосе // Шелер М. Избранные произведения / пер. с немецкого А. Ф. Филлипова. М. : Гнозис, 1994. С. 129-193.

680. Шеллинг Ф. В. О мировой душе // Сочинения: в 2 т. М. : Мысль, 1987. Т. 1. С. 89-181. (Философское наследие, т. 102).

681. Шершеневич В. Зеленая улица. Статьи и заметки об искусстве. М. : Плеяды, 1916. 140 с.

682. Шестов Л. Potestas с1аушт (Власть ключей) // Шестов Л. Сочинения: В 2 т. М. : Наука, 1993. Т. 1. С. 17-312.

683. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. Опыт адогматического мышления. Л. : ЛГУ, 1991. 216 с.

684. ШиффманХ. Р. Ощущение и восприятие. СПб. : Питер, 2003. 928 с. (Мастера психологии).

685. Шкловский В. Б. Гамбургский счет: Статьи воспоминания — эссе (1914-1933). М.: Сов. писатель, 1990. 520 с.

686. Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика: в 2 т. / вступ. ст., сост., пер. с немецкого Ю. Н. Попова; примеч. А. В. Михайлова, Ю. Н. Попова. М. : Искусство, 1983. Т. 2. 448 с.

687. Шмелев А. Д. Дух, душа и тело в свете данных русского языка // Зализняк Анна А., Левонтина И. Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира: сб. статей. М. : Языки славянской культуры, 2005. С. 133-153.

688. ШокальскийЕ. «Распяться на древе с Тобою, в Тебе.»: Лес, дерево и крест в лирике Клюева // XXI век на пути к Клюеву. Петрозаводск : Петрозавод. гос. ун-т, 2006. С. 119-132.

689. Шопенгауэр А. Избранные работы. М. : Просвещение, 1992. 477 с.

690. Шопенгауэр А. О четверояком корне. Мир как воля и представление. Т. I. Критика кантовской философии. М. : Наука, 1993. 670 с. (Памятники философской мысли).

691. Шульская О. В. Слово дым в русской поэзии // Проблемы структурной лингвистики; 1979. М. : Наука, 1981. С. 218-230.

692. ЭйдиноваВ. В. Энергия стиля.: О русской литературе XX века. Екатеринбург : Гуманитарный ун-т, 2009. С. 332 с.

693. Эйхенбаум Б. М. О поэзии. Л. : Сов. писатель, 1969. 552 с.

694. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию / пер. с итальянского В. Г. резник и А. Г. погоняйло. СПб. : Симпозиум, 2004. 544 с.

695. Эллис. Русские символисты. Константин Бальмонт. Валерий Брюсов. Андрей Белый. Томск: Водолей, 1996. 288 с.

696. Энгельгардт Б. М. Феноменология и теория словесности / сост., предисл., послесловие, науч. коммент. А. Б. Муратова. М. : Новое литературное обозрение, 2005. 464 с.

697. ЭпштейнМ. Н. «Природа, мир, тайник вселенной.»: Система пейзажных образов в русской поэзии: науч.-попул. М. : Высш. шк., 1990. 303 с.

698. Эпштейн М. Н. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX-XX веков. М. : Сов. писатель, 1988. 416 с.

699. Эпштейн М. Н. Слово и молчание: метафизика русской литературы: учеб. пособие для вузов. М. : Высш. шк., 2006. 559 с.

700. Эткинд А. М. Хлыст: секты, литература и революция. М. : Новое литературное обозрение, 1998. 688 с.

701. Эткинд А. М. Эрос невозможного: Развитие психоанализа в России. М. : Гнозис : Прогресс-Комплекс, 1994. 376 с.

702. Эткинд Е. Флейтист и крысы (Поэма Марины Цветаевой

703. Крысолов» в контексте немецкой народной легенды и еелитературных обработок) // Вопросы литературы. 1992. № 2. С. 43-73.517

704. ЭткиндЕ. Г. Единство «серебряного века» // Звезда. 1989. № 12. С. 185-194.

705. Эткинд Е. Г. Проза о стихах. СПб. : Знание, 2001. 468 с.

706. Якимова JI. П. Ольфакторный мотив в произведениях Леонида Леонова // Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы. Вып. 5.: Сюжеты и мотивы русской литературы. Новосибирск : НГУ, 2002. С.214-227.

707. Якобсон Р. О. О поколении, растратившем своих поэтов // Вопросы литературы. 1990. № 11/12. С. 73-98.

708. Якобсон Р. О. Работы по поэтике: Переводы / вступ. ст. Вяч. Вс. Иванова; сост. и общ. ред. М. Л. Гаспарова. М. : Прогресс, 1987. 464 с.

709. Ямпольский И. Г. Середина века: очерки о русской поэзии: 1840— 1870. Л. : Худож. лит, 1974. 352 с.

710. Ямпольский М. Наблюдатель. Очерки истории видения. М.: Ad Marginem, 2000. 388 с.

711. Ямпольский М. О близком (Очерки немиметического зрения). М.: Новое литературное обозрение, 2001. 240 с.

712. Янкелевич В. Ирония. Прощение / пер. с фр.; послесл. В. В. Большакова. М. : Республика, 2004. 335 с. (Б-ка этической мысли).

713. Classen С. Worlds of Sense: Exploring the Senses in History and across Cultures. London and New York : Routledge, 1993. 172 p.

714. Classen C. Howes D. Synnot A. Aroma: The Cultural History of Smell. London & New York : Routledge, 1994. 256 p.

715. Ioffe D. The Poetics of Personal Behaviour. The interaction of Lifeand Art in Russian Modernism (1890-1920): dissertation for Doctoral degreeof Philosophy. Universiteit van Amsterdam, Amsterdam School for Cultural

716. Analysis, 2009. 324 p. Электронный ресурс. URL:http://dare.uva.nl/record/305851 (дата обращения 02.10.2009).518

717. Howes D. The Varieties of sensory experience a sourcebook in the anthropology of senses. Toronto : University of Toronto Press, 1991. 336 p.

718. Rindisbacher H. The Smell of Books. A Cultural-Historical Study of Olfactory Perception in Literature. Michigan : Ann Arbor, University of Michigan Press, 1992. 371 p.

719. Septimus Piesse G.W. The Art of Perfumery. The Echo Library, 2007.

720. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. СПб. : Диамант, 1996. Т. 1-4.

721. Иллюстрированная полная Библейская энциклопедия / труд-$Г"— издание архимандрита Никифора. М.: Типография А. И. Снегиревой, 1891. Репринтное издание: Библейская энциклопедия. М.: Терра, 1990. 904 с.

722. ПавловичН. В. Словарь поэтических образов: на материале русской художественной литературы VIII-XX вв.: в 2 т. 2-е изд. М. : URSS, 2009. Т. 1. 848 с. Т. 2. 896 с.

723. Русская литература XIX начала XX века: библиографический указатель / отв. ред. Е. В. Глухова. М. : ИМЛИ РАН, 2010. Т. 1. 950 с.

724. Словарь поэтического языка Марины Цветаевой: в 4 т. / сост. И. Ю Беляковой, И. П.Оловянниковой, О. Г. Ревзиной. М.: Дом-музей Марины Цветаевой. Т. 1-4.

725. Словарь языка русской поэзии XX века. T. I: А В / сост. А. П. Григорьевой (отв. ред.), JI. JI. Шестаковой (ред.), JI. И. Колодяжной и др. М. : Языки славянской культуры, 2001. 896 с.