автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.09
диссертация на тему: Русская наука о классических древностях юга России, ХVIII - середина ХIХ вв.

Введение диссертации2002 год, автореферат по истории, Тункина, Ирина Владимировна

Не понимают науки те, которые думают, что она начинается ими

М. П. Погодин (1869)1

Изучение истории археологии как один из факторов ее самопознания является одной из сложных и малоразработанных задач современной науки.2 История науки, и в более узком понимании историография, как неразрывная часть системы археологического знания, объективно оказывает воздействие на развитие современной научной мысли, обогащая ее огромным предшествующим опытом, способствует выяснению путей и перспектив ее развития.3 Самопознание (рефлексия) археологической науки так или иначе отражает общественно-политические, общекультурные и общенаучные изменения в окружающем мире. Закономерен интерес к истории науки, особенно проявившийся в среде историков и археологов в перестроечное и постперестроечное время, в середине 1980—1990-х гг. Появились общие обзоры истории отечественной археологии и ее отдельных периодов, анализы истории региональных научных школ, порой охватывающих несколько столетий, и пр. «История отечественной археологии» в качестве лекционных курсов читается в нескольких университетах, с 1961 г. вышел ряд монографий и сборников, проведено несколько тематических конференций, защищены диссертации по этой проблематике. За последние 30 лет целенаправленными усилиями А. А. Формозова и его последователей4 в различных городах бывшего СССР изучение прошлого археологии приобрело статус сформировавшейся научной субдисциплины (так называемая «рефлексирующая археология» — термин, предложенный проф. Г.С.Лебедевым5).

Каждое поколение ученых считает свое время эпохой обобщений всех известных науке материалов.6 При этом неизбежно возникает вопрос о критическом анализе трудов предшественников, необходимом для осознания значимости пройденного пути. Крупнейший русский ученый акад. В. И. Вернадский справедливо заметил, что «история научной мысли. никогда не может дать законченную неизменную картину, реально передающую действительный ход событий», и должна каждым новым поколением изучаться заново. «Прошлое научной мысли, — писал В.И.Вернадский, — рисуется нам каждый раз в совершенно иной и все новой перспективе. Каждое научное поколение открывает в прошлом новые черты. Случайное и

1 Погодин М. П. Судьбы археологии в России // ЖМНП. 1869. Ч. 145. С. 47.

2 Формозов А. А. Некоторые итоги и задачи исследований в области истории археологии // СА. 1975. № 4.

С. 5.

3 Проблемная ситуация в современной археологии. Киев, 1988. С. 43.

4 См. например: Формозов А. А. 1) Очерки по истории русской археологии. М., 1961; 2) Пушкин и древности: Наблюдения археолога. М., 1979 (2-е изд. М., 2000); 3) Страницы истории русской археологии. М., 1986; 4) Следопыты земли Московской. М., 1988; 5) Русское общество и охрана памятников культуры. М., 1990; 6) Русские археологи до и после революции. М., 1995; 7) Классики русской литературы и историческая наука. М., 1995; Кахановский Г. А. Археологи 1 пстарычнае краязнауства Беларуа у XVI—XIX ст. Минск, 1984; Тихонов И. Л. Организация и развитие археологического отделения ЛГУ (1917—1936) // Вестн. ЛГУ. 1988. № 3. Вып. 16. С. 8— 16; Клейн Л. С. Феномен советской археологии. СПб., 1993.

5 Лебедев Г. С. Опыт периодизации истории отечественной археологии // Проблемы истории отечественной археологии: Тез. докл. конф. 11—13 декабря 1990 г. СПб., 1993. С. 4.

6 См., например: Погодин М. П. Судьбы археологии в России // Тр. I АС в Москве 1869 г. М., 1871. Т. 1. С. 1—44 (первоначально: ЖМНП. 1869. № 9; № 11); Уваров А. С. Русская археология: Введение // Сб. мелких трудов. М., 1910. Т. 3. С. 262—300 (очерк истории археологических исследований и развития археологии как науки); Спицын А. А. Археология в России // НЭСБЕ. 1911. Т. 3. Стб. 883—884. неважное в глазах ученых одного десятилетия получает в глазах другого нередко крупное и глубокое значение».7

Дискуссии последних десятилетий XX столетия о целях и методах историко-научных исследований8 так или иначе отразились на изучении истории русской археологии как единой области знания и поставили вопрос о принципах и задачах ретроспекции. По моему убеждению, историко-научные исследования должны носить междисциплинарный характер и опираться не только на традиционные приемы работы с историческими, главным образом архивными, источниками, но и на методы, разработанные науковедением, социологией и социальной психологией науки. Одной из основных задач историко-научных исследований является изучение эволюции представлений об объекте и предмете археологии,9 выявление на разных этапах развития науки господствующих исследовательских идей (программ, направлений), их взаимодействия и сменяемости, а также изучение эволюции организационных форм научной деятельности. Необходимо проследить путь от появления ученых-одиночек к возникновению сначала неформальных «незримых колледжей», а затем организационно оформившихся научных объединений, в частности научных обществ, которые вырабатывали собственные программы деятельности. Следует показать, что археология в силу имманентно присущего науке коллективизма, обусловленного как кооперацией ученых-современников, так и использованием научного труда предшественников, является продуктом деятельности множества людей10 по производству научного знания на различных исторических этапах.

Несмотря на то что наука по своей сути интернациональна, в каждой стране она имеет особые, национальные черты. Еще век назад русский зоолог, археолог и антрополог А. П. Богданов (1834—1896) отмечал: «Хотя Юпитер и Марс. движутся одинаково и для русского, и для немца, однако русский примется за наблюдение, станет описывать его не так, как немец., даже более того, подметит то, чего не подметит немец и пропустит то, что увидит последний».11 Не менее важное место в историко-научных исследованиях занимает анализ социально-психологических характеристик отдельных ученых и конкретных научных сообществ. Социально-психологическая история науки помогает ответить на вопрос, почему одни ученые смогли дать что-то новое в своих исследованиях, а другие — нет, несмотря на благоприятные творческие условия.12 Таким образом, каждое из названных направлений историко-научных исследований может быть предметом самостоятельного изучения, а их совокупность позволяет более или менее полно реконструировать целостную систему эволюции археологического знания на определенном историческом этапе.

Археология, как и любая наука, является культурной системой с рефлексией, которая сама себя осознает и функционирует в соответствии с этим осознанием.13 В теоретическом плане история археологии может быть представлена как история формирования, функционирования, взаимодействия и смены научных сообществ и существующих в их рамках школ, объединенных общей системой научных идей, оценок, методики исследований и других элементов. В ряде науковедческих концепций понятие парадигмы (Т. Кун14), эпирфтемы (М. Фуко15), традиции,

1 Вернадский В. И. Избранные труды по истории науки. М„ 1981. С. 191 (2-е изд. М., 1988).

8 Анализ историографии см.: В поисках теории развития науки. М., 1982; Маркова Л. А. Наука: История и историография. М., 1987; Микулинский С. Р. Очерки развития историко-научной мысли. М., 1988; Шмаков В. С. Структура исторического знания и картина мира. Новосибирск, 1990; Принципы историографии естествознания : Теория и история. М., 1993.

9 Для второй половины XIX—начала XX в. характерны статьи: Срезневский И. И. Несколько припоминаний о современном состоянии русской археологии // Тр. II АС в России. Киев, 1878. Т. 1. 2-я паг. С. 1—17; Покровский Н. В. Новейшие воззрения на предмет и задачи археологии // Сб. Археологического института. СПб., 1880. Кн. 4. С. 13—28; Линниченко И. А. Русская археологическая наука и археологические съезды: Соображения Иоанна Амартола. Одесса, 1884; Готье Ю. В. Что дала археологическая наука для понимания древнейшего периода русской истории // Сб. статей в честь гр. П. С. Уваровой. М., 1916. С. 132—138.

1° Анализ науки как общественного явления и вопросы общественного характера научного труда рассмотрены в многочисленных работах В. Ж. Келле, в частности в монографии «Наука как компонент социальной системы» (М., 1988). ч Зограф Н. Ю. Отрадная страница из истории русской науки // ЖМНП. 1899. № 10. С. 225.

12 Карцев В. П. Социальная психология науки и проблемы историко-научных исследований. М., 1984. С. 11.

13 Розов М. А. Об изучении познания как системы с рефлексией // Системный метод и современная наука. Новосибирск, 1971. Вып. 1. С. 214; Кузнецова Н. И. Наука в ее истории. М., 1982. С. 38.

14 Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. 2-е изд. М., 1977.

15 Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. М., 1977. личностного знания по сути являются различными определениями для обозначения одного явления — исследовательской программы, в рамках которой работает конкретное научное сообщество. Согласно Т. Куну, понятие парадигмы и смена одной парадигмы другой связано с представлением о научных революциях — резкой смене методологических концепций. Мне как историку науки гораздо ближе понятие «исследовательская программа», чем излишне радикальные «парадигма» и «научная революция». В общем виде исследовательская программа трактуется как совокупность целей, задач и методов познания. Понятие исследовательской программы, введенное в науковедение Имре Лакатошом,16 включает как типы вопросов или задач, так и соответствующие им методы независимо от того, идет ли речь о теоретическом знании или об эмпирическом описании.17

Важнейшие аспекты историко-научных исследований затрагивает историческая антропология науки, круг изучения которой очерчен в интересной статье петербургского историка науки Д. А. Александрова.18 Попытаюсь резюмировать ее содержание с добавлением собственных размышлений по интересующей меня теме. Любому историку науки необходимо понимание других культур и других форм жизни, признание их права на существование, необходимо отвергнуть традиционную в историографии позу разоблачителя науки прошлого, чтобы «без гнева и пристрастия разглядеть сквозь время человеческое лицо науки».19 Историк науки обязан понять, что жизненный мир исследователя прошлого столетия коренным образом отличается от жизненного мира специалиста XX—XXI вв. Историческая антропология изучает не только менталитет ученых, но и социальные практики, поддерживающие определенное мировоззрение, повседневные отношения научного учреждения, патронаж науки, разнообразные формы быта и научной жизни, т. е. занимается углубленным изучением исторического контекста развития науки — как жили и живут ученые, каково значение того, что они делают, в той культуре, к которой они принадлежат, каким образом повседневная деятельность ученых связана с их взглядами.20 Предмет историко-антропологического направления в истории науки — изучение науки как совокупности форм повседневной жизни людей, именующих себя учеными.

Понятие «научный быт» определяется Д. А. Александровым как феномен привычного существования во всех его аспектах (уклад жизни, общепринятые традиции, обычаи, привычки, сложившиеся нравы ученых). Само это представление связано с концепцией «литературного быта» Б. М. Эйхенбаума, историко-социологическим анализом жанров Ю. Н. Тынянова, с подходом формалистов к литературе, изучавших микросоциум литературного производства. Д. А. Александров совершенно верно подметил схожесть процессов эволюции русской литературы и науки — от придворной культуры XVIII в., от дворцовых залов к культуре частных салонов начала XIX в., а в 1820—1840-х гг. литературных, политических и научных кружков. Затем наступила пора профессионализации как литературы, так и науки — появились редакции толстых журналов, вокруг которых группировались литераторы,21 организовались научные общества со своими периодическими изданиями и т. п. Домашние интеллектуальные кружки, создававшие атмосферу неформального общения, открытости, неподцензурности, с 1840-х гг. стали существенной частью бытовой культуры образованных слоев русского общества: «Для русских ученых типично противопоставление официальной, казенной, "ненастоящей" и неофициальной "настоящей" науки., которое восходит ко второй половине XIX в. "Кружковая" организация повседневности создавала и воспроизводила стереотипы, которыми до сих пор живут русские ученые».22 Существование «незримых колледжей» имело важные последствия

16 Lakatos I. Falsification and the Methodology of Scientific Research Programmes // Criticism and the Growth of Knowledge / Ed. 1. Lakatos, A. Musgrave. Cambridge, 1970. P. 91—196; Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. М., 1978. С. 203—269. Критику всего постпозитивистского направления в историко-научных концепциях (А. Койре, Т. Кун, И. Лакатош и др.) см.: Микулинский С. Р. Очерки развития историко-научной мысли. М., 1988; Швырев В. С. Анализ научного познания: Основные направления, формы, проблемы. М., 1988; Принципы историографии естествознания: Теория и история. М., 1993.

7 Розов М. А. Понятие исследовательской программы // Исследовательские программы в современной науке. Новосибирск, 1987. С. 7, 13.

Александров Д. А. Историческая антропология науки в России // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 4. С. 3—22.

19 Там же. С. 21. готам же. С. 3—5.

21 Там же. С. 6.

22 Там же. С. 7. для науки, для ее положения в обществе и для судеб отдельных ученых — наука в России в отличие от других западноевропейских стран всегда являлась предметом не только публичного (в пределах пространства научных учреждений), но и частного дискурса. Научные, философские и политические споры «за чаем» (и не только) — чисто русское явление. При этом неформальные семинары всегда проводят границу между приглашенными и неприглашенными и по своей природе неизбежно основываются на исключении «посторонних» людей, т. е. являются недолговечной и замкнутой формой научного быта.

Не менее интересна тема возникновения патронажа науки в России, изучение влияния государства на науку, взаимоотношений науки и власти, развитие института меценатства и т. п. Для меня как историка науки очевидно определяющее влияние российских государственных и общественных приоритетов, в том числе геополитических целей правящей элиты, практических потребностей военного и государственного строительства, колонизации территорий, экономики и торговли как на развитие науки в целом, так и на судьбы отдельных исследователей. Имп. Академия наук, созданная как часть государственной машины абсолютистского государства, в определенной мере, но не всецело, как считает Д. А. Александров, была и придворным институтом. Действительно, отличительной чертой русской науки явилась «вовлеченность членов царствующего дома в деятельность научных учреждений».23 Типичным явлением стал «патронаж отдельных дисциплин "практикующими вельможами" или. "учеными аристократами"». Для дисциплин историко-археологического цикла это меценаты и лидеры соответствующих кружков — А. И. Мусин-Пушкин и Н. П. Румянцев, возглавлявшие археологические общества и комиссии М. С. Воронцов (Одесское общество истории и древностей), Л. А. Перовский (Комиссия для разыскания древностей), С. Г. Строганов (Имп. Археологическая комиссия), зять императора Николая I герцог Максимилиан Лейхтенбергский (Петербургское археолого-нумизматическое общество), великий князь Константин Николаевич (Имп. Русское археологическое общество). За счет личных связей с вельможами ученые получали средства на исследования, добивались определенных привилегий, издавали труды и т. п.

Другое направление изысканий — изучение практики науки. Главный аспект быта научных учреждений — воспроизводство научных практик, в нашем случае полевой и кабинетной работы археологов. Не менее интересны проблемы взаимоотношений практики и теории, соотнесение полевых, лабораторных и теоретических дисциплин. «Усвоенные и вырабатываемые приемы деятельности, практический опыт заставляют ученого воспринимать концепции или новые объекты через призму этого опыта, — пишет Александров. — Привычка, наработанная практикой, становится второй натурой».24 Как одна из полевых дисциплин, археология использует собственные наборы научных практик, ей свойственны «все специфические полевые навыки и практики повседневности, вплоть до определенных привычек в одежде, движении, общении. Сама практика полевой работы складывается под влиянием особенностей предмета исследования (географические особенности изучаемой зоны и т. п.), так и в связи с доступными материальными возможностями». Автор подметил, что отличия в масштабности полевых исследований приводят к глубокому различию в научных концепциях, к различному пониманию самого предмета науки. Опыты полевой, музейной, лабораторной и кабинетной работы глубоко различны и соответственно дают ученым разные представления о мире. Это тонкое наблюдение объясняет многие концептуальные столкновения между антиковедами (историками и филологами-классиками), историками искусства, полевыми археологами, нумизматами, музееведами и т. п. в процессе формирования и размывания дисциплинарных границ археологии. Они нашли отражение в дискуссиях о предмете и объекте науки, ведущихся вплоть до сего дня.

Практически не изученными остаются вопросы повседневных отношений археологов, живущих в одной стране в одно и то же время, — научного соперничества, власти и подчинения в науке, дружбы, ученичества и т. п., различий их «жизненных миров», в том числе формы и образа жизни, определявших их научные воззрения.

Родоначальницей относительно молодой науки — археологии — является археология классическая (античная). В мировой культуре классическая археология возникла как первый оформившийся раздел археологической науки, с собственным фондом источников, методами их обработки, проблематикой и системой научных организаций. Генетически она неразрыв

23 Там же. С. 11, 12.

24 Там же. С. 14. но связана с остальными разделами антиковедения — классической филологией, собственно древней историей, историей материальной и духовной культуры, историей искусств и т. п., которые в составе общекультурных ценностей в XVIII—начале XIX столетия плавно вошли в структуру культуры европейского, в том числе и русского, классицизма и неоклассицизма.25 В рамках общекультурных категорий, подходов, методов осуществлялся первоначальный поиск, накопление и систематизация античного вещевого материала, эмпирически определялись специфические задачи и приемы собственно археологических исследований.26

Поскольку почти всякая наука первоначально складывается и развивается стихийно, представления о специфике археологии, о ее месте и роли в системе наук, о ее предмете и объекте долгое время оставались расплывчато-неопределенными и со временем подверглись существенным изменениям. Внутреннее единство развития научного знания очевидно — есть некий набор понятий, методов и концепций, являющихся общим достоянием науки, но при этом в определенных странах могут получить преимущественное развитие одни его части, в других странах и в другое время — другие.27 Прежде чем перейти к рассмотрению основных этапов становления русской классической археологии, следует тезисно охарактеризовать эволюцию идей в более развитой западноевропейской науке о классических древностях, которые оказывали определяющее влияние на отечественные антиковедение и археологию в начальный период их истории.

Еще с эпохи Возрождения по всей Европе стало издаваться огромное количество книг об античности. Главное внимание антиквариев-коллекционеров и читающей публики притягивали труды о классических древностях — о произведениях древнего искусства, памятниках эпиграфики и нумизматики. Количество известных артефактов, добытых кладоискательскими раскопками, к XVIII в. насчитывало уже десятки тысяч. Первым подлинно научным сводным трудом с попыткой первичной классификации памятников по материалу, художественным формам и содержанию стал десятитомник на латинском и французском языках «Древности, истолкованные и запечатленные в картинах» (1719—1724) одного из основателей французской исторической школы, представителя конгрегации св. Мавра, бенедектинского монаха Бернара де Монфокона (dom Bernard de Montfaucon, 1655—1741 ). Достаточно дорогое издание с большим количеством гравюр, изображавших античные памятники, напечатанное тиражом 1800 экз., разошлось в течение двух месяцев, что говорит о его востребованности широкими слоями общества как результата антикварных штудий нескольких поколений исследователей. В 1724 г. к своду было издано дополнение из пяти томов in folio.28 Древности привлекали внимание автора главным образом как подтверждение изложенных в письменных источниках сведений и как материальные свидетельства жизни создавших их людей. Этим увражным изданием пользовались многие поколения антиквариев и художников вплоть до середины XIX в.

В XVIII—XIX вв. организационное оформление классической археологии в Европе шло ускоренными темпами: в 1683 г. в Париже была создана гуманитарная Академия надписей и изящной словесности (Académie des inscriptions et belles-lettres), по всему континенту начали открываться академии, научные общества и музеи, аккумулировавшие и изучавшие древности. Еще в 1711 г. в Италии были начаты первые раскопки Геркуланума, с 1738 г. правительство Неаполитанского королевства взяло их под свой контроль, хотя работы проводились бессистемно, без четко разработанного плана, с целью пополнения королевских собраний древностей. В 1766 г. раскопки были приостановлены из-за геологических трудностей — римский город покрывал 15—20-метровый слой пемзы и шлаков. Вместо Геркуланума стали раскапывать залегающие менее глубоко остатки Помпеи, на развалины которых случайно наткнулись в 1748 г.29

Интерес к античным древностям Италии проявляли и в России, где получили известность и популярность европейские своды древностей, в том числе труды Б. Монфокона и многотом

Лебедев Г. С. История отечественной археологии: 1700—1917 гт. СПб., 1992. С. 34—35.

26 Тункина И. В. Неизданная работа М. И. Ростовцева «Классические и скифские древности северного побережья Черного моря» // ПАВ. 1993. № 5. С. 23.

27 Клейн Л. С. Парадигмы и периоды в истории отечественной археологии : Рец. на кн.: Лебедев Г. С. История отечественной археологии : 1700—1917 гг.// Санкт-Петербург и отечественная археология : Историографические очерки. СПб., 1995. С. 176.

28 Montfaucon В. de. 1) Antiquité expliquée et représentée en figures. Paris, 1719—-1724. Vol. 1—10; 2) Supplément au livre de l'Antiquité expliquée et représentée en figures. Paris, 1724. Vol. 1-—5.

29 Михаэлис A. Художественно-археологические открытия за сто лет. M., 1913. С. 9, 19. ные описания находок из Геркуланума и Помпей.30 Одна из образованнейших женщин своего времени, впоследствии директор Петербургской Академии наук и президент Российской Академии Екатерина Романовна Дашкова (1743—1810),31 во время второго путешествия за границу в 1781 г. посетила Италию для знакомства с художественным наследием древности. Король Неаполя Фердинанд IV (1759—1825) в своем дворце в Портичи организовал музей, которому по богатству античных памятников в ту эпоху не было равного в мире. В одной из бесед с королем княгиня высказала мысль о необходимости полностью раскопать Помпеи и Геркуланум, «все это очистить и расставить в том порядке, в каком каждая вещь найдена», т. е. создать музей под открытым небом, куда допускать посетителей за определенную плату. Это, на ее взгляд, должно было окупить расходы на раскопки. Пораженный трезвостью суждений княгини, король подарил Дашковой многотомное увражное издание находок из Геркуланума.32 Музей под открытым небом был открыт в Помпеях почти век спустя.

Во второй половине XVIII в., на фоне растущей волны неоклассицизма, классическая археология Европы на кабинетном уровне осуществила решительный переход от рассмотрения древностей как феномена истории в русле представлений Б.Монфокона к их изучению как памятников античного искусства. Становление искусствоведчески ориентированного научного антикваризма в европейской классической археологии связано с именем немецкого историка античного искусства Иоганна Иоахима Винкельмана (Winckelmann, lili—1768), очевидца первых раскопок Геркуланума, Помпей и Пестума, создателя методики искусствоведческого анализа памятников, автора «Мыслей о подражании греческим творениям в живописи и скульптуре» (1755), «Истории искусства древности» (Geschichte der Kunst bei den Alten, 1764), «Неизданных памятников» (Monumenti antichi inediti, 1767) и др. Благодаря гениальной способности к обобщениям, умению синтезировать господствовавшие в обществе идеи Винкельман впервые ясно и логически стройно смог объяснить развитие искусства как закономерную эволюцию форм, исходя из научного сравнительно-стилистического анализа и археологической интерпретации доступного ему материала. Он первым сформулировал смелую обобщающую концепцию, ставшую поворотным пунктом в истории мировой гуманистики, что каждой исторической эпохе—периоду—культуре—этносу присущи свои, соответствующие определенной духовной структуре художественные образы, что искусство возникает, развивается и угасает в тесной связи с развитием общества и цивилизации. По Винкельману, «эпоха — это стиль», а задача антиквария — научиться распознавать стилистические особенности древних художественных памятников (стиль и манеру, свойственную тому или иному художнику, эпохе или школе) и их изменения во времени и в пространстве, научиться «смотреть и видеть», основывая свои выводы на визуальном анализе произведений, выработать умение оценивать памятники по их собственным законам («морфологии»). Морфологическая классификация античных древностей создавалась несколькими поколениями ученых, начиная с Б. Монфокона и И. Винкельмана. Сравнительно-стилистический подход Винкельмана дал антиквариям собственный метод, который позволял освободиться от прессинга филологов-классиков, не ставивших под сомнение свидетельства античной письменной традиции. Реализуя выработанную в век Просвещения общефилософскую идею прогресса, метод Винкельмана впоследствии получил развитие в других разделах искусствознания (иконографический метод академика Н.П.Кондакова, наиболее адекватно реализованный в его трудах по истории византийского и древнерусского искусства), в базовом для археологии типологическом методе, в лингвистике (компаративистике) и других науках.33

Однако созданная Винкельманом картина древности страдала идеализацией. Да и качество, и объем источников, которым он оперировал, был ограничен, так как в то время науке были известны не сами греческие подлинники, а лишь римские копии. По Винкельману, единственная цель в искусстве — достижение идеала прекрасного, и нет иного пути, чем подражание мастерам античности, которые достигли первородного совершенства. В соответствии со своей схемой циклического развития искусства, в художественном творчестве Греции Вин

30 Подробнее см.: Тункина И. В. Об одном подарке неаполитанского короля Императорской Академии наук : (Первое описание древностей Геркуланума) // Книга в России : Матер. 5-й Междунар. науч. конф. СПб., 2001 (в печати).

31 См. о ней: Лозинская Л. Я. Во главе двух академий. М., 1978; Ожигова Е. П. Е. Р. Дашкова — директор Петербургской Академии наук // Екатерина Романовна Дашкова : Исследования и материалы. СПб., 1996. С. 94.

32 Дашкова Е. Р. Записки // Записки и воспоминания русских женщин XVIII—первой половины XIX века. М„ 1990. С. 192—193.

33 Лебедев Г. С. История отечественной археологии. С. 35. кельман выделил 4 этапа: древнейший, высокий, изящный, подражательный (греко-римский). Показательно, что автора интересовала лишь эпоха расцвета греческого искусства — «подражательный» период как «время упадка» он старался исключить из своего рассмотрения. Основные выводы Винкельмана стали догмой неоклассицизма; его труды, переведенные и на русский язык, долгие годы оставались модным чтением,34 а для нескольких поколений антиквариев Европы— образцом изданий археологических памятников.

Другой ученый и коллекционер, но менее известный научный соперник Винкельмана, французский аристократ Анн Клод Филипп де Тюбьер граф де Кейлюс (Anne Claude Philippe de Tubieres, comte de Caylus, 1692—1765), автор семитомного увражного «Собрания египетских, этрусских, греческих, римских и галльских древностей» (1752—1767),35 стал инициатором первых физико-химических анализов антиков для определения их подлинности. Согласно Кейлюсу, археология обращена исключительно к анонимным предметам древности; она стимулирует ученых к выводам, исходя из изучения самого предмета. Антикварий рассматривал древности, прояснявшие лакуны в свидетельствах античных авторов о жизни и быте античности, как непосредственные свидетельства определенной эпохи, пытался классифицировать памятники по их материалу и художественным формам. Таким образом, во главу угла де Кейлюс ставил сам артефакт, затем его анализ для разъяснения художественного вкуса определенного времени, косвенно указывая на историческую и пространственную относительность понятия «стиль».36 Приобщившийся к антикварным штудиям с помощью графа де Кей-люса аббат Жан Жак Бартелеми (Jean Jeacques Barthélémy, 1716—1795), известный нумизмат, действительный член Академии надписей (1747) и Французской Академии (1789), автор известного «Voyage du jeune Anacharsis en Grèce, dans le milieu du 4e. siecle avant J. C.» (1788), с позиций идеализации античности попытался воссоздать в живой художественной форме картину древнегреческого мира на фоне рассказа о достопримечательностях Эллады. Главным героем книги по воле автора стал любознательный молодой скиф Анахарсис, который в поисках мудрости в IV в. до н. э. направился в трудное путешествие с северных берегов Понта Эвксинского в Афины и другие города Эллады. В начале XIX в. русские переводы труда Бартелеми37 получили небывалую популярность; путешественник, в будущем знаменитый историк Н.М.Карамзин в мае 1790 г. специально посетил заседание Парижской Академии надписей, чтобы выразить автору свое восхищение.38

В Германии труд Бартелеми был отмечен восторженной рецензией в «Геттингенских ученых ведомостях» немецкого филолога-классика, профессора местного университета Христиана Готлиба Гейне (Heyne, 1729—1812). Еще в 1767 г. этот известный антиковед прочел курс лекций «Археология искусства древности, преимущественно греков и римлян». В согласии с эстетикой И. Винкельмана главное внимание Гейне обратил на художественную сторону древней культуры. Гейне и его последователи понимали под археологией описание и классификацию памятников древности. Его лекции широко распространялись в списках, в том числе в России.39 В 1770 г. Лондонское общество антиквариев опубликовало первый номер журнала «Археология».40 С конца XVIII в. термин «археология» стал употребляться в контексте изучения истории античного искусства и постепенно вошел в международное употребление, укоренившись в России лишь в начале XIX в. В западноевропейских университетах читались курсы археологии («археология живописи» К. А. Бёттигера и др.), печатались руководства и периодические издания, специально посвященные изучению памятников материальной культуры классической древности. В эпоху великих археологических открытий значительно рас

24 Винкельман И. И. Руководство к точнейшему познанию древних и хороших живописцев, к скорейшему обозрению любителей сего художества и для удобности странствующих могущее служить карманной книгой. СПб., 1798.

35 Caylus A. Cl. Ph. de. Recueil d'antiquités égyptiennes, étrusques, grecques, romaines et gauloises. Paris, 1752— 1767. Vol. 1—7.

36 Подробнее см.: Базен Ж. История истории искусства от Вазари до наших дней. М., 1995. С. 71—82.

37 Бартелеми Ж. Ж. Путешествие младшего Анахарсиса по Греции в половине IV в. до Рождества Христова : В 9 т. М„ 1803—1819. То же : В 6 т. СПб., 1804—1809.

38 Карамзин H. М. Письма русского путешественника. Д., 1984. С. 251—255 (Литературные памятники).

39 См., например, рукопись из собрания Н. П. Румянцева: «Einleitung in das Studium der Antike oder Grundriss einer Anfürung zur Kenntniss der alten Kunstwerke. Zum Gebrauche bey seinen Vorlesungen entworten von Chr. Gottl. Heyne», не ранее 1779 г., готическая скоропись, с экслибрисом «Bibliotheca Jo. Sam. de Hollander» (OP РГБ, ф. 256, № 794, ин. 224, 171 л.).

40 Daniel G. A Hundred and Fifty Years of Archaeology. London, 1978. P. 23. ширился ареал регионов античной цивилизации, исследованных западноевропейскими археологами (Греция, Малая Азия, Египет и т. п.), ученые впервые получили возможность ознакомиться с величайшими произведениями греческой пластики в подлинниках, а не в копиях.

В первой трети XIX в. в Германии, традиционно оказывавшей основное влияние на развитие русского антиковедения, археология понималась как часть классической филологии — науки о древностях (Alterthumswissenschaft), которая изучала вещественные памятники античности, прежде всего изобразительное искусство древних. Так, профессор Берлинского университета, талантливый ученик создателя греческой эпиграфики А. Бёка Эдуард Герхард (Gerhard, 1795—1867), один из основателей Института археологической корреспонденции в Риме (1828), в своем труде «Grundriss der Archäologie» (1833) относил к археологии, или к «монументальной филологии» (в отличие от «литературной» филологии), не только памятники искусства и быта, но включал в круг ее изучения надписи и монеты. При анализе древностей Герхард акцентировал внимание на историко-мифологической интерпретации памятников, пытаясь проникнуть в их «содержание», в их «дух и мысль», и несколько отошел от заветов Винкельмана, отнеся стилистический анализ форм на второй план.41

Именно Э. Герхард в 1831 г. в отчете о раскопках в Вульчи (1828—1831) предпринял первую попытку хронологической классификации греческих расписных черно- и краснофи-гурных ваз, которая в общих чертах до сих пор сохраняет свое значение. Она легла в основу дальнейшей разработки истории эволюции типов и форм расписной и чернолаковой посуды. В антикварной литературе XVIII—первой половины XIX в. эта группа материала получила ошибочное именование «этрусских» из-за того, что античная художественная керамика стала впервые известна науке в ходе изучения некрополей Этрурии и других районов Великой Греции. Благодаря расписной керамике археологи смогли непосредственно, а не по описаниям античных авторов познакомиться с античной живописью (лишь в 1828 г. в Корнето были открыты первые античные стенные фрески). Вазы, ставшие предметом истового собирательства европейских антиквариев, давали хронологические реперы, позволяя относить погребальные памятники к «эпохе расцвета греческого искусства». Герхард выделил четыре главные хронологические группы расписной керамики: древнейший ориентализирующий стиль, силуэтный стиль с черными силуэтами по красному фону, красные фигуры по черному фону на разных ступенях развития и, как модификация последнего, «пестрее украшенные» вазы живописного стиля из Апулии и Лукании. Другой немец, Густав Кремен только в 1837 г., исходя из палеографического характера надписей на вазах, приписал ориентализирующие сосуды Коринфу, черно- и краснофигурные вазы, в том числе роскошного стиля, — Афинам. В труде немецкого филолога-классика, археолога и музыканта, профессора Отто Яна {Jahn, 1813— 1869) «Beschreibung der Münchener Vasensammlung» (1854) была установлена более точная хронология стилей: чернофигурный господствовал вплоть до начала Пелопоннесской войны, начало производства краснофигурных сосудов автор отнес ко времени до Персидских войн (480 г. до н. э.). О. Ян доказал, что красно- и чернофигурный стили долгое время сосуществовали, в течение всего V в. господствовал строгий стиль, в конце того же столетия его сменил «изящный» стиль, который развивался и в IV столетии.42 Так уточнялась хронологическая шкала античного керамического производства, ставшая основой организации массового археологического материала, находимого во многих странах Европы.

Еще один историк, любимый ученик А. Бёка, профессор Геттингенского университета Карл Отфрид Мюллер (Müller, 1797—1840) провозгласил целью антиковедения всестороннее изучение разных сторон жизни древних. В своем «Handbuch der Archäologie der Kunst» (1830) — первом систематическом учебнике по археологии искусства, и в «Denkmäler der alten Kunst» (1832) он рассматривал греческое искусство как составную часть культуры, которую считал стержнем исторического развития. Памятники древности, согласно Мюллеру, отличаются друг от друга в разных местностях из-за локальных и «племенных различий» эллинов. Таким образом, классическая археология стала рассматриваться как часть антиковедения, дающая материал по исторической этнологии Греции. Идею «племенных различий» подхватил и развил О. Ян, указавший на аналогию развития искусства с эволюцией во времени поэзии и философии. Ян внес большой вклад в совершенствование методов преподавания

41 Жебелёв С. А. Введение в археологию. Пг., 1923. Ч. 1: История археологического знания. С. 27—28.

42 Подробнее см.: Михаэлис А. Художественно-археологические открытия за сто лет. М., 1913. антиковедческих дисциплин: он впервые ввел в университетский курс специализированные семинары по истории античного искусства, взяв за образец занятия филологов-классиков. В своем труде «Ficoronische Cista» (Leipzig, 1852) он «требовал старательного отделения фактов от комбинаций, честного признания трудностей и сомнений, составляющего основу истинного знания»,43 т. е. разделения археологического факта от рефлексии самого исследователя.

Со второй трети XIX в. научная проблематика антиковедческих исследований в Европе значительно расширилась44 — ведется интенсивная работа по розыску, публикации и интерпретации всех видов источников, в том числе археологических, эпиграфических (гл. 8.2) и нумизматических (гл. 8.4). Как составная часть антиковедческих штудий классическая археология стала приобретать «все большую культурно-историческую направленность».45

Таким образом, еще с эпохи Возрождения археология рассматривалась как часть музей-но-антикварных изысканий для иллюстрации свидетельств античных авторов, в век Просвещения она, с одной стороны, являлась частью землеописания, с другой, — по меткому определению JI. С. Клейна, «технической экспертизой антиковедческого искусствознания» (И. Винкель-ман). На новом витке развития, в следующем XIX столетии классическая археология, используя, но не абсолютизируя сравнительно-стилистический и морфологический анализ памятников, вновь повернулась лицом к античной письменной традиции с целью максимально полной реконструкции древней истории. Выделение новых разделов археологического знания в XIX в. (первобытной, древневосточной, национальных европейских и т. п.) привело к постепенному обособлению последних от традиций классической археологии, достижения которой в области методологии исследований они использовали в полной мере. Первобытная археология, изучавшая дописьменную историю человечества и использовавшая данные естественнонаучных дисциплин, сумела создать «систему трех веков» (камень—бронза—железо) — первую периодизацию исторического процесса в древности, «археологическую версию истории»,46 основанную исключительно на археологическом материале. Система трех веков была выработана датским археологом X. Ю. Томсеном (1788—1865); его периодизация способствовала становлению «парадигмы эволюционизма» в мировой археологам. Ориентация классической археологии XIX в. лишь на гуманитарные науки историко-филологического цикла затормозила разработку собственно археологической методологии и сузила как объект, так и предмет ее изучения.

Первые и пока единственные попытки рассмотреть историю развития отечественной археологии как самостоятельной научной дисциплины с точки зрения выделения господствующих идей и направлений, но только на примере XX в., принадлежат J1. С. Клейну, В. А. Булкину и Г. С. Лебедеву 47 разделивших всю проблемную область уже развитой науки — советской археологии на семь исследовательских «направлений», объединенных в два больших блока — эмпирический и интерпретационный. По мнению критика, недостатком этого коллективного исследования является отсутствие анализа развития каждого из семи направлений и их взаимоотношений друг с другом.48 Этот пробел Л. С. Клейн и Г. С. Лебедев попытались устранить в своих книгах 1990-х гг.49

По тому же пути пошел В. Ф. Генинг, использовавший науковедческие понятия «научное направление» применительно к устойчивым концептуальным конструкциям и «научная революция» для обозначения качественных переходов в представлениях об объекте и предмете науки, определяющих направленность конкретно-научных исследований. Генинг попытался выделить этапы господства в археологическом знании классического, зволюционистского, па-леоэтнологического и социологического направлений, в каждом из которых он видел специфические представления об объекте и предмете науки, ее основных задачах, методах ис

43 ЭСБЕ. 1904. Т. 91а. Стб. 692.

44 Подробнее см.: Историография античной истории. М., 1980.

45 Генинг В. Ф., Левченко В. Н. Археология древностей — период зарождения науки (конец XVIII—70-е годы XIX в.). Киев, 1992. С. 15.

46Лебедев Г. С. История отечественной археологии. С. 50.

47 Bulkin V., Klein L., Lebedev G. Arrainments and Problems of Soviet Archaeology // World Archaeology. 1982. Vol. 13. № 3. P. 272— 295. Переработанное и дополненное издание на рус. яз.: Клейн Л. С. Феномен советской археологии. СПб., 1993.

48 Ганжа А. И. О современных методах исследований по истории археологии // Актуальные проблемы исто-рико-археологических исследований. Киев, 1987. С. 36—37.

49 Клейн Л. С. Феномен советской археологии; Лебедев Г. С. История отечественной археологии: 1700— 1917 гг. См. рец.: Клейн Л. С. Парадигмы и периоды в истории отечественной археологии. С. 173—183. следования и т. п.50 Согласно Генингу, возникнув в разные периоды развития науки, эти направления продолжали сосуществовать, испытывая взаимную рефлексию. Однако в целом его конструкция выглядит довольно схематичной, так как не дает цельной картины развития археологии как науки и не отражает всей специфики и сложности научно-исследовательского процесса. Л. С. Клейн справедливо отмечал, что господствующие в археологии концепции «формировались постепенно, обычно нечетко и неполно, долго сосуществовали друг с другом», а вне круга разделявших их ученых существовала «весьма инертная среда, работавшая без четкого ориентира, принимая как данность ту или иную "эпи^Артему" (сумму знаний фактического материала, доступную данным исследователям)». При этом отнюдь не обязательно, чтобы все парадигмы мировой археологии получили развитие или были представлены в России: здесь появились особые концепции, ставшие ее вкладом в мировую науку, примером которых могут служить исследования академиков Н. П. Кондакова (1844—1925) и его гениального ученика М. И. Ростовцева (1870—1952). Это направление названо Л. С. Клейном ком-биниционизмом, так как «возникновение новой культуры оно выводило из взаимодействия, скрещивания культур, из новой комбинации старых компонентов».51

Археология как наука включает ряд разделов, или субдисциплин, каждая из которых имеет собственную историю и взаимосвязи с другими дисциплинами или субдисциплинами как историко-филологического, так и естественнонаучного циклов. Работы предыдущих поколений ученых подготовили почву для более углубленных исследований в области истории отдельных разделов археологии. Разделяя мнение науковедов о многообразии подходов в ис-торико-научных исследованиях,52 я попыталась проанализировать процесс становления старейшей археологической субдисциплины — античной, или как ее называли в XIX в., классической археологии за полтора века ее зарождения и эволюции в России. Очевидно, что ее историю необходимо воспринимать через призму развития русской культуры, рассматривая в контексте эволюции духовной культуры Европы. С указанной точки зрения образцовыми могут считаться историографические исследования А. А. Формозова и Э. Д. Фролова.53

При работе над книгой мне пришлось сознательно ограничиться проблематикой, связанной с историей изучения античных памятников Северного и частично Западного Причерноморья54 — основной источниковой базы для отечественной классической археологии. Здесь не рассматриваются традиции общественного восприятия, научного изучения и история коллекционирования археологических памятников других регионов античного мира — Греции, Италии, Малой Азии и др.55

Хронологические рамки книги охватывают весь период становления классической археологии с момента организации в 1724—1725 гг. Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге до образования в 1859 г. общегосударственного органа, координирующего и направляющего археологические разыскания по всей территории России — Императорской Археологической комиссии. Ограничение хронологических рамок темы временем создания первых специализированных научных организаций, на мой взгляд, совершенно оправданно, так как позволяет объективно отделить границы исторического этапа становления не только археологии ан

50 Генинг В. Ф. 1) Очерки по истории советской археологии. Киев, 1982; 2) Объект и предмет науки в археологии. Киев, 1983; Генинг В. Ф., Левченко В.Н. Археология древностей — период зарождения науки (конец XVIII—70-е годы XIX в.). Киев, 1992.

51 Клейн Л. С. 1) Археология предреволюционной России. С. 5; 2) Парадигмы и периоды. С. 175, 176.

52 Кузнецова Н. И. Наука в ее истории. М., 1982. С. 5.

53 Формозов А. А. 1) Очерки по истории русской археологии; 2) Пушкин и древности; 3) Страницы истории русской археологии; 4) Русское общество и охрана памятников культуры; 5) Русские археологи до и после революции; 6) Классики русской литературы и историческая наука; Фролов Э. Д. 1) Русская историография античности (до середины XIX в.). JL, 1967; 2) Русская наука об античности: Историографические очерки. СПб., 1999. О судьбе античного наследия в русской культуре см.: Кнабе Г. С. Русская античность : Содержание, роль и судьба античного наследия в культуре России : Программа-конспект лекционного курса. М., 2000.

54 Серия общеисторических исследований о присоединении Северного Причерноморья к России и развитии Новороссийского края принадлежит московскому историку Е. И. Дружининой. См.: Дружинина Е. И. 1) Кучук-Кайнарджийский мир 1774 года : (Его подготовка и заключение). М., 1955; 2) Северное Причерноморье в 1775— 1800 гг. М., 1959; 3) Южная Украина в 1800—1825 гг. М., 1970; 4) Южная Украина в период кризиса феодализма 1825—1860 гг. М„ 1981.

55 Одну из этих тем затрагивает диссертация: Бараш А. Н. Коллекционирование памятников античного искусства в России в первой половине XIX в. (на материале частных собраний) : Автореф. дис. канд. культурол. наук. СПб., 1999. тичного Причерноморья, но и связанного с ним начального и потому ключевого этапа создания центральных звеньев научной организации дореволюционной российской археологии в целом.

Территориальный охват античных памятников, привлекших к себе внимание пионеров классической археологии, включает все Северное Причерноморье от Дуная (Молдова, Украина) до восточных границ современного Краснодарского края Российской Федерации. Немаловажным дополнением к хронике исследований в России является публикуемый в книге небольшой этюд об изучении античных древностей Болгарии и Румынии, которые в 1827— 1829 гг. также попали в поле зрения отечественных антиквариев.

В XVIII—XIX вв. в результате русско-турецких войн Россия, ранее отрезанная от южных морей, получила малозаселенную территорию и морскую границу огромной протяженности — от Дуная до Кубани. И до, и после присоединения Северного Причерноморья (1774, 1783, 1791, 1812) административные границы и названия губерний (краев) неоднократно менялись, поэтому для обозначения северопричерноморских земель в XVIII—XIX вв. я буду пользоваться традиционным обобщенным названием Новороссия или Новороссийский край, бытовавшим вплоть до 1917 г.

Чтобы более не возвращаться к истории административно-территориального деления Северного Причерноморья, кратко приведу лишь самые необходимые данные.56

В первой половине XVIII в. граница между Российской империей и Крымским ханством, вассального по отношению к Оттоманской Порте, проходила по открытой степи от Южного Буга на восток, шла вверх по Днепру и у устья р. Миус выходила к Азовскому морю. В 1751 г. между Днепром и Синюхой была образована область Новая Сербия, в 1753—1754 гг.— область Славяно-Сербия с центром в Бахмуте; в 1775 г. ликвидирована Запорожская Сечь. В 1764 г. южные пограничные области вошли в состав Новороссийской губернии, в 1775 г. была также образована Азовская губерния, включавшая земли Войска Донского, Бахмутский уезд, междуречье Южного Буга и Днепра, города Керчь и Еникале в Крыму. В 1784 г. Новороссийская и Азовская губернии образовали Екатеринославское наместничество с центром в Екатеринославе, куда вошла и Таврическая область (178Ф—1796), с землями бывшего Крымского ханства (Крым, Таманский полуостров, Северо-Западное Приазовье, причем Керчь стала центром Фанагорийского уезда), ас 1791 г. и Очаковская область (междуречье Южного Буга и Днестра). После второго раздела Польши в 1795 г. была создана Вознесенская губерния, включившая Очаковскую область и часть Брацлавщины, но уже в следующем году эта административная единица была ликвидирована.

В 1796 г. при Павле I Екатеринославское наместничество и бывшая Таврическая область составили Новороссийскую губернию, причем часть уездов отошла к Слободской Украине. Новороссийская губерния (1796—1802) простиралась от Днестра до Кубани, включая Крымский полуостров и Предкавказье с землею Войска Черноморского. В 1802 г. эта огромная территория была разделена на три губернии — Екатеринославскую, Николаевскую (с 1803 г.— Херсонскую) и Таврическую. В 1805 г. было создано Николаевское и Севастопольское военное губернаторство, просуществовавшее до 1900 г. (Севастополь входил в него до 1856 г.), так как Николаев с 1794 г. стал центром управления Черноморским флотом (командование флота было переведено в Севастополь только в 1895 г.). В 1812 г. к России отошел Буджак и вся Бессарабия с Левобережьем Дуная от устья Прута до Черного моря, составившие Бессарабскую область (после поражения в Крымской войне южная часть Бессарабии, т. е. Буджак, и о-в Фидониси, ныне Змеиный, были отрезаны от России по Парижскому миру 1856 г.).

В 1822 г. указом Александра I южным губерниям было возвращено имя, данное Екатериной II, — Новороссия. Новороссийский край включал: губернии Херсонскую, Екатеринославскую и Таврическую, иностранные колонии, военные поселения (до 1857 г.) и города и села, принадлежавшие морскому ведомству (Севастополь, Николаев и пр.), а также градоначальства: Одесское (1803—1919), Херсонское, Таганрогское (1802—1887), Феодосийское (1802—1829), Керчь-Еникальское (1821—1920), которые с 1805 г. подчинялись военным губернаторам соответствующих губерний, с 1821 г.— херсонскому военному губернатору, с 1822 г.— новороссийскому генерал-губернатору. В 1805 г. в Одессу была переведена канцелярия новороссийского, а с 1828 г. новороссийского и бессарабского генерал-губернатора, управлявшего Херсонской, Екатеринославской, Таврической губерниями и Бессарабской областью (губерния с 1873 г.). Одесское градоначальство территориально входило в состав Херсонской губернии (1805—1919), Феодосийское и Керчь-Еникальское — в состав Таврической губернии, Таганрогское, в структуру которого в 1807 г. вошли Ростов, Новая Нахичевань и Мариуполь с прилегающими территориями, — в состав Екатеринославской губернии.

Особой административной единицей были земли войска Донского, границы которых установлены в 1786 г., утверждены Жалованной грамотой войску в 1792 г., с центром в Новочеркасске (с 1807 г.). Границы не изменялись вплоть до 1887 г., когда в земли донского казачества были включены Ростовский уезд и Таганрогское градоначальство с городами Ростовом, Таганрогом и Нахичеванью. В 1870 г. эта территория получила официальное название Область войска Донского.

Другая область — Черноморская — была присоединена к России в 1774 г. (Таманский полуостров) и в 1783 г. (земли, прилегающие к Азовскому морю от Ейского залива до устья реки Кубань). В 1786 г. территория, начиная от Темрюка, вошла в Кавказскую область (наместничество) с центром в Екатеринограде. После ликвида

56 Кому-то из читателей эти сведения могут показаться излишними, но они помогут тем исследователям, кто намерен обратиться к делопроизводству региональных органов управления южных районов империи для поиска документов в архивах России и Украины об археологических памятниках, первых раскопках и случайных находках древностей в XVIII—XIX вв.

2 И.В.Тункина

17 ции Запорожской Сечи из числа «верных» казаков в 1787 г. Г.А.Потемкиным было образовано Черноморское казачье войско. В 1792 г. императрица Екатерина II пожаловала ему вновь приобретенные земли к востоку от Керченского пролива «для поселения из-за Буга и Днестра», включая территорию от Усть-Лабинской крепости вниз по правому берегу р. Кубани до ее устья, Таманский полуостров, к западу до Азовского моря и к северу — до Ростовского уезда и границ земель войска Донского. В 1794 г. был основан Екатеринодар (ныне Краснодар), главный город земель черноморских казаков, где размещалось управление войском в лице наказного атамана, а вся его территория разделена на 5 округов (с 1842 г. — на три округа: Таманский, Екатеринодарский и Ейский). В 1802 г. Таманский полуостров ненадолго вошел в состав Тмутараканского (бывшего Фанагорийского) уезда Таврической губернии с причислением к нему земель Войска Черноморского: войсковая канцелярия, созданная по примеру Войска Донского, подчинялась по военным делам инспектору Крымской экспедиции, по гражданским — таврическому губернатору, а с 1827 г. стала подчиняться командиру отдельного Кавказского корпуса. Образованное в 1832 г. Кавказское линейное казачье войско делилось на полковые округа; его гражданской частью ведало войсковое правление. В 1842 г. в связи с введением нового положения о Черноморском казачьем войске и разделением военного и гражданского управлений войсковая канцелярия Черноморского казачьего войска была ликвидирована, взамен создано войсковое правление, ведавшее хозяйственной частью. В 1860 г. из Черноморского и Кавказского линейного казачих войск было образовано Кубанское казачье войско, а из территории этих войск — Кубанская область; начальником войска и области являлся наказной атаман.

В полном объеме заявленная тема никогда не была предметом специального изучения ни в отечественной, ни в зарубежной науке. Существующие работы российских и советских ученых освещают отдельные аспекты истории классической археологии как в общем контексте развития исторической науки,57 так и русского антиковедения в целом,58 а также вспомогательных исторических дисциплин,59 истории археологического изучения отдельных регионов и памятников (правда, как правило, только на основании опубликованных источников),60 историографии конкретных проблем61 и т. п. Предпринимались попытки воссоздать историю археологических обществ, неформальных объединений ученых,62 проследить судьбы отдельных исследователей. Опубликован целый ряд работ и сборник документов по истории охраны памятников, коллекционирования и создания музеев.63 В историографии классической археологии наиболее полно освещен период 1820—1850-х гг., хотя практически не изучена ее история с точки зрения появления и развития научнцх представлений о памятниках античной археологии, эволюции научно-организационных форм исследований, создания и деятельности региональных центров, смены идейно-методических позиций ученых, развития методики исследований и т. п. В обширной отечественной как до-, так и послереволюционной историографической литературе по истории русской археологии и антиковедения до сих пор отсутствуют исследования, в которых были бы всесторонне обобщены и осмыслены не только из

57Жебелёв С. А. 1) Введение в археологию. Ч. 1: История археологического знания. Пг., 1923; 2) Источники для изучения истории античной культуры Северного Причерноморья // Античные города Северного Причерноморья: Очерки истории и культуры. М.; JI., 1955. Ч. 1. С. 5—22; Бузескул В. П. 1) Открытия XIX и начала XX в. в области истории древнего мира. Ч. 2: Греческий мир. Пг., 1924. С. 30—34; 2) Изучение древностей северного побережья Черного моря и их значение с точки зрения греческой и мировой истории. Киев, 1927; Худяков М. Г. Дореволюционная русская археология на службе эксплуататорских классов. Л., 1933; Арциховский А. В. Археология // Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1955. Т. 1. С. 523—535; М., 1960. Т. 2. С. 614—632; Формозов A.A. Страницы истории русской археологии; Генинг В. Ф., Левченко В. Н. Археология древностей.

58 Бороздин И.Н. Античная культура на юге России. М., 1918; Бузескул В. П. 1) Открытия XIX и начала XX в. в области истории древнего мира. Ч. 2. С. 30—34; 2) Изучение древностей северного побережья Черного моря.; Фролов Э. Д. Русская наука об античности.

59 Новосадский Н. И. Греческая эпиграфика. М., 1915.Ч. 1; Моисеева Т. А. Русское дореволюционное анти-коведение и эпиграфические памятники : Автореф. дис. канд. ист. наук. Воронеж, 1974.

60 Герц К. К. 1) Археологическая топография Таманского полуострова // Собр. соч. СПб., 1898. Вып. 1; 2) Исторический обзор археологических исследований и открытий на Таманском полуострове // Там же. Вып. 2; Марты Ю. Ю. Сто лет Керченского музея. Керчь, 1926; Гриневич К. Э. Сто лет херсонесских раскопок. Севастополь, 1927.

61 См., например: Семенов-Зусер С. А. Скифская проблема в отечественной науке. Харьков, 1947; Ней-хардт А. А. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. Л., 1982; Иванова А. П. Искусство античных городов Северного Причерноморья. Л., 1953. С. 30—43.

62Юргевич В. Н. Исторический очерк 50-летия Имп. Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1889; Веселовский Н. И. История Имп. Русского археологического общества за первое пятидесятилетие его существования. СПб., 1900; Козлов В. П. Колумбы российских древностей. М., 1981.

63 Овсянникова С. А. Частное коллекционирование в России в пореформенную эпоху (1861—1917) // ОИМД. 1960. Вып. 2. С. 66—144; Разгон А. М. Археологические музеи в России (1861—1917) // ОИМД. 1961. Вып. 3. С. 190—230; Белавская К. П. Дворцовые музеи и хранилища XVIII—первой половины XIX в.// Там же. С. 301—364; Охрана памятников истории и культуры в России : XVIII—начало XX в.: Сб. документов. М., 1978. данные материалы, но прежде всего архивные источники, раскрывающие процесс возникновения и первых шагов русской науки о классических древностях Северного Причерноморья. На мой взгляд, без привлечения и критического анализа архивных материалов адекватная история любой науки на уровне знаний, сложившемся к началу третьего тысячелетия, не может быть написана вообще. Эту истину в большей или меньшей степени осознали представители практически всех дисциплин, в том числе историки гуманитарных наук, фундаментального естествознания и техники, но только не археологи. Например, литературоведами в ряде специальных изданий, таких как «Литературное наследство», опубликовано и введено в научный оборот огромное количество материалов по истории русской литературы и общественной мысли, где очень широко представлено эпистолярное наследие деятелей литературы; изданы энциклопедии и многотомные биографические словари русских писателей, библиографии и т. п. Не отстают философы, востоковеды, слависты, однако историки археологии в нашей стране по существу лишь делают первые робкие шаги в этом направлении. Между тем комментированные научные публикации архивного наследия археологов и специалистов по смежным дисциплинам позволили бы освободить историю науки от многих догм и устоявшихся стереотипов, от кочующего из работы в работу схематизма, от искусственных конъюнктурных конструкций. Все это возможно только на базе широкого и углубленного изучения подлинных фактов истории археологии, немыслимого без изучения архивного наследия ученых. Западноевропейские археологи недавно приступили к изучению национальных хранилищ документов в рамках специальной программы европейской ассоциации археологов «Архивы в археологии». История археологии в Западной Европе становится модной темой — в крупнейших университетах Италии уже созданы специальные кафедры истории археологии.

Однако объемный пласт публикаций XIX—XX вв. по истории русской археологии, который имеется в отечественной историографии, из-за языкового барьера практически совершенно не известен зарубежным специалистам. Как и триста, двести, сто лет назад, да и сегодня, Rossica традиционно non leguntur.64 В западной историографии отсутствуют работы, адекватно освещающие историю российской археологии, что практически привело к игнорированию вклада русских ученых в мировой научный процесс. До сих пор в качестве одного из основных источников по истории русской науки использовалась послевоенная книга археолога-эмигранта Михаила Александровича Миллера (1883—1968) «Археология в СССР»,65 которая написана с вполне понятной тенденциозностью, на каждой странице пестрит огромным количеством грубейших фактических ошибок, исходит из неверных посылок, поэтому не может дать читателю адекватного представления о путях развития, достижениях и научном потенциале российской археологии. В более современных изданиях по истории мировой археологии о развитии этой науки в нашей стране до революции либо не сказано ни слова,66 либо ее истории уделено весьма скудное место,67 причем авторы основываются на давно устаревших публикациях, таких как тот же труд М. А. Миллера, или на сжатых обзорах советских ученых, эпизодически появлявшихся в мировой печати.68 Из-за языкового барьера и, как следствие этого, неизбежности использования сведений «из вторых рук» уровень осведомленности зарубежных коллег не позволяет им адекватно оценить современные научные разработки и перспективы сотрудничества с российскими археологами.

64 руССКИй язык не читается (лат.).

65 Миллер М. А. Археология в СССР. Мюнхен, 1954. С. 7—21 (Ин-т по изучению истории и культуры СССР : Исследования и материалы. Сер. 1. № 12). Англ. перевод: Miller М. Archaeology in the USSR. New York, 1956. P. 7—24.

66 Daniel G. A Hundred and Fifty Years of Archaeology. London, 1978 (в рамках интересующего нас периода в публикуемой автором таблице важнейших событий мировой археологии (1820—1970) отмечу характерную ошибку (или описку?) на с. 385 о раскопках Куль-Обы Дюбрюксом: «Dulrux (sic!) excavates Kul Oba near Kertch in the Crimea», здесь же говорится об открытии музея в Берлине и Глиптотеки в Мюнхене, но нет ни слова о создании Екатериной П и об открытии для публики в 1852 г. крупнейшего музея мира — Эрмитажа, не говоря уже о провинциальных археологических музеях в Одессе и Керчи, создании Исторического музея в Москве, археологических обществ и Археологической комиссии, о появлении фундаментальных трудов русских ученых (в том числе на иностранных языках).

67 Trigger В. G. A History of Archaeological Thought. Cambridge, 1989. P. 208—209; Вишняцкий JI. Б., Зуев В. Ю., Колпаков Е. М. и др. Рец. на кн.: Trigger В. G. A History of Archaeological Thought // PA. 1992. № 3. С. 251—262.

68 См. например: Mongait A. Civilta scomparce: L'archeologia nell'URSS / Pref. di Ranuccio Bianchi-Bandinelli. [Roma,] 1964; Artsikhovsky A. V. Archaeology // Great Soviet Encyclopedia. New York, 1973. T. 2. P. 245—250.

Источниками исследования в данной монографии стали документы государственных учреждений, научных обществ, музеев и личные фонды ученых начала XVIII—середины XIX в. Исходя из убеждения об огромной, но до сих пор недостаточно оцениваемой современными исследователями роли архивов для археологии,69 я по мере сил пыталась синтезировать добытые двадцатилетними изысканиями архивные данные в единую картину становления и развития нашей науки как части истории русской культуры (части 1—2), и одновременно попыталась воссоздать хронику изучения отдельных регионов Причерноморья до середины XIX в. (часть 3). И все же по ряду объективных обстоятельств и ограничений объемного характера в данной книге история археологических исследований некоторых регионов и памятников северного берега Понта осталась либо вовсе, либо недостаточно освещенной.

Современные археологи и историки античности лишь эпизодически обращаются к архивным документам по истории изучения памятников Северного Причерноморья, причем, как правило, к материалам не более чем 100—150-летней давности. Они сконцентрированы главным образом в Рукописном архиве Института истории материальной культуры РАН, где хранятся фонды Имп. Археологической комиссии (1859—1919), Русского археологического общества (1846—1924) и др. Между тем в центральных и местных архивах России и Украины погребены тысячи документов XVIII—начала XIX в. о первых раскопках на юге России, в том числе карты, планы, чертежи, описания древних городищ, святилищ, могильников, памятников античной архитектуры, скульптуры, лапидарных и нумизматических находок, многие из которых были впоследствии утрачены или депаспортизованы. Основная масса этих документов относится к периоду после присоединения Северного Причерноморья к Российской империи (1774, 1783, 1791). Среди них важнейшую роль играют картографические и видовые материалы XVIII—XIX вв., планы, разрезы, рисунки городищ и курганов, найденных древностей, копии и списки эпиграфических памятников, которые являются документами первостепенной важности и требуют сверки с опубликованными корпусами надписей, так как часть из них издана с отличиями с точки зрения сохранности текста и неверными сведениями о местах находок.

Ряд картографических документов и описаний отражает состояние археологических объектов на момент их первоначальной фиксации. Важность и ценность этих материалов прекрасно осознавали ученые XIX в. В 1876 г. известный славист, профессор Новороссийского университета, член-корреспондент АН В.И.Григорович опубликовал записку о своих архивных открытиях в Военно-ученом архиве Главного штаба.70 Библиотекарь московского архива Министерства иностранных дел И. Токмаков еще к VI Археологическому съезду в Одессе 1884 г. составил рукописный «Указатель материалов для изучения истории и археологии Новороссийского края в связи с северным и восточным побережьем Черного моря и Южной России. С приложением библиографии о Новороссийском крае, крымских древностях и вообще о курганах и археологических раскопках в Европейской и Азиатской России» (М., 1884).71

Подавляющая часть архивных материалов, обладающих ценностью первоисточника, впервые вводится в научный оборот, что может способствовать научной переоценке многих страниц истории классической археологии, наметить новые направления и подходы в исследовательской разработке той или иной проблемы. Публикуемые в книге материалы с очевидностью показывают важность использования архивных документов при обращении к памятникам, давно известным по литературе, так как многие важнейшие (по меркам современной науки) археологические открытия были сделаны на заре отечественной археологии. Несмотря на печальное состояние или даже гибель многих археологических объектов в наши дни, из архивных материалов можно извлечь принципиально важную информацию — они снимают нерешенные до сих пор вопросы и одновременно ставят новые, раскрывая дальнейшие перспек

69 Формозов А. А. Архивы и археология : (К вопросу об изучении археологической документации) // АЕ за 1974 г. М„ 1978. С. 38-48.

70 Григорович В. И. Отчет о поездке в Петербург с 25 июня по 8 октября 1875 г., заключающий записку о пособиях к изучению южнорусской земли, находящихся в военно-ученом архиве Главного штаба // Зап. Новороссийского ун-та. 1876. Т. 20. Ч. 2. С. 9—37. Отд. оттиск : Одесса, 1876.

71 ГАОО, ф. 275, оп. 1, д. 35, 335 л. Неизданная рукопись включает сведения об архивных документах, обзор картографических материалов и «опыт российской библиографии» по древностям юга России. тивы ретроспективных реконструкций памятников (в том числе погребальных комплексов), раскопанных в прошлых столетиях. Воспроизвести в иллюстрациях к монографии выявленный в архивах огромный пласт графической документации не представляется возможным, поэтому я надеюсь, что отсылочная информация на документы возбудит у исследователей, изучающих конкретные регионы и памятники, интерес к дальнейшим поискам и углубленной работе с дошедшими до нас первоисточниками.72

Документы отразили те стороны истории археологических исследований в России, о которых умалчивают публикации. Так, сохранились некоторые неизданные материалы Е. Е. Кё-лера, П. А. Дюбрюкса, И. П. Бларамберга, И. А. Стемпковского, П. И. Кёппена, в том числе научные труды, отчеты о раскопках, огромный массив научной, научно-организационной и личной переписки, раскрывающий творческую лабораторию исследователей. В первой части книги достаточно много места уделено реконструкциям биографий ученых и дилетантов-археологов, причем главное внимание приковано к малоизвестным или забытым персонажам. Сведения о знаменитых ученых, литераторах и меценатах, таких как В. Н. Татищев, В. К. Тре-диаковский, М. В.Ломоносов, Е. Болховитинов, Н. П. Румянцев, А. Н. Оленин и пр., по понятным причинам, минимальны. Объем и характер привлеченных источников позволил представить довольно полную реконструкцию истории изучения античных памятников Северного Причерноморья как в проблемном, так и в хронологическом аспекте.

Большой массив документов был привлечен мною из Санкт-Петербургского филиала Архива РАН, первого научного архива России (основан в 1728 г.), и научно-отраслевых архивов академических институтов Санкт-Петербурга — Рукописного архива Института истории материальной культуры РАН, Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения РАН, Русской секции архива Санкт-Петербургского филиала Института российской истории РАН, Рукописного отдела Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, Научно-исследовательского отдела рукописей Библиотеки РАН. Целые комплексы документов по теме обнаружены в федеральных архивах — Российском государственном историческом архиве, Российском государственном архиве военно-морского флота (Санкт-Петербург), Государственном архиве Российской Федерации, Российском государственном архиве древних актов, Российском государственном военно-историческом архиве (Москва), а также в Архиве Государственного Эрмитажа, Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (Санкт-Петербург), Отделе рукописей Российской государственной библиотеки, Отделе письменных источников Государственного исторического музея (Москва).

Использованы также материалы государственных и ведомственных архивов Украины: Института рукописей Центральной научной библиотеки им. В. И. Вернадского Национальной Академии наук Украины (Киев), Центрального государственного архива автономной Республики Крым (Симферополь), Государственных архивов Одесской и Николаевской областей, научных архивов Крымского республиканского краеведческого музея (Симферополь), Одесского археологического музея НАНУ, Керченского государственного историко-культурного заповедника, Феодосийского краеведческого музея.

Основу предлагаемого вниманию читателей исследования составил текст, написанный в 1988 г. и через полгода защищенный в качестве кандидатской диссертации на историческом

72 Отправным источником для поиска материалов по архивам Москвы и Петербурга может служить справочник с обширным библиографическим аппаратом, петербургская часть которого составлена мною: Архивы России: Москва и Санкт-Петербург : Справочник-обозрение и библиографический указатель / Гл. ред. В. П. Козлов, П. К. Гримстед; сост. П. К. Гримстед, JI. В. Репуло (отв. сост.), И. В. Тункина. М., 1997. 1070 с. Расширенное и дополненное англоязычное издание напечатано в США. См.: Archives of Russia : A Directory and Bibliographic Guide to Holdings in Moscow and St. Petersburg : Englich-language Edition / Ed. P. K. Grimsted; сотр. P. K. Grimsted, L. V. Repulo, I. V. Tunkina. New York; London, 2000. Vol. 1—2. Об архивных собраниях Украины и Молдавии см.: Archives and Manuscript Repositories in the USSR: The Ukraine and Moldavia. Book 1: General Bibliography and Institutional Directory / Сотр. P. K. Grimsted. Princeton, 1988. В настоящее время П. К. Гримстед в сотрудничестве с украинскими архивистами (ИР ЦНБ НАНУ, Л. А. Дубровина и др.) готовит новый справочник об архивах независимой Украины.

Для поиска личных фондов и коллекций наиболее ценен построенный в алфавитном порядке фамилий фон-дообразователей справочник по архивам, библиотекам, музеям бывшего СССР (за исключением архивов МИД, Министерства обороны и т. д. и документов репрессированных лиц): Личные архивные фонды в государственных хранилищах СССР: Указатель : В 3 т. М„ 1962—1963, 1980. факультете Ленинградского государственного университета.73 Переключившись на другие сюжеты историко-научных изысканий, я тем не менее постоянно возвращалась к теме, занимающей меня два десятка лет. За прошедшие годы текст исследования был существенно дополнен новыми материалами и целыми главами на основе вновь найденных архивных документов, Благодаря исследовательскому гранту РГНФ он переработан в книгу.74 Из обширной литературы, появившейся за прошедшие годы, я старалась учесть все основные публикации, но после распада СССР с каждым годом это становилось все труднее. За неизбежные пропуски в литературе приношу извинения авторам и читателям.

В заключение хочу выразить глубокую признательность всем коллегам, ныне здравствующим и, увы, ушедшим из жизни, тем, кто вдохновлял меня и содействовал созданию этой работы, а также взял на себя нелегкий труд прочесть ее в рукописи и высказал ценные критические замечаний. Это мои наставники и коллеги на археологическом и историко-научном поприще — Г. С. Лебедев, А. Д. Столяр (кафедра археологии СПбГУ), А. Н. Щеглов (Институт истории материальной культуры РАН), А. А. Формозов (Институт археологии РАН), Э. Д. Фролов (кафедра истории Древней Греции и Рима СПбГУ), И.Л.Тихонов (Музей истории СПбГУ), архивисты В.И.Александрова, Н.Я. Московченко, А. Н. Анфертьева, В.И.Осипов, И. А. Шафран, О.В.Иодко, М.Ш.Файнштейн (Санкт-Петербургский Архив РАН), В.С.Соболев (РГАВМФ), И.С.Тихонов и О.В.Маринин (ГАРФ), Н.Б.Стрижова (ОПИ ГИМ), Л.А.Дубровина (ИР ЦНБ НАНУ), Р.В.Васильева, Н.А.Белова, Т.П.Иванова (РА ИИМК РАН), а также бывшие всегда внимательными и строгими критиками моих историко-научных штудий Я.В.Доманский, А.М.Гилевич, В.Ю.Зуев (Государственный Эрмитаж), Ю.В.Андреев, К. К. Марченко, В. И. Денисова, Ю.А.Виноградов, Е.Я.Рогов, В.А.Горончаровский, М. Ю. Бахтина (Институт истории материальной культуры РАН), С. Р. Тохтасьев (Санкт-Петербургский филиал Института востоковедения РАН), А. Н. Анфертьев, А. Н. Васильев, И.В.Куклина, чл.-кор. И.П.Медведев (Санкт-Петербургский филиал Института российской истории РАН), Т. Н. Смекалова (физический факультет СПбГУ), акад. Г. М. Бонгард-Левин, Ю. Г. Виноградов, Н. К. Спиченко (Центр сравнительного изучения древних цивилизаций Института всеобщей истории РАН), Я. М. Паромов, А. А. Масленников и Т. Д. Николаенко (Институт археологии РАН), П. О. Карышковский и Т. А. Избаш (Одесский государственный университет), М.И.Золотарев (Херсонесский заповедник), В.А.Кутайсов (Крымский филиал Института археологии НАНУ), В.А.Крапивина (Институт археологии НАНУ, Киев), проф. Хайнц Хайнен (Университет Трира, ФРГ) и др.

73 Тушина И. В. Становление классической археологии в России (XVIII—середина XIX в.) : Автореф. дис. . канд. ист. наук. Л., 1989. 16 с. (на правах рукописи). Рукопись диссертации (три тома, 591 с.) хранится в Научной библиотеке им. М. Горького СПбГУ и в Отделе диссертаций РГБ.

74 Тункина И. В. Становление классической археологии в России (XVIII—середина XIX в.) // Вестник Российского 1уманитарного научного фонда. 2000. № 1. С. 44—50.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Русская наука о классических древностях юга России, ХVIII - середина ХIХ вв."

Заключение . .607