автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Русская пословица в паремиологическом пространстве

Полный текст автореферата диссертации по теме "Русская пословица в паремиологическом пространстве"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

004683337 Селиверстова Елена Ивановна

РУССКАЯ ПОСЛОВИЦА В ПАРЕМИОЛОГИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ: СТАБИЛЬНОСТЬ И ВАРИАТИВНОСТЬ (ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)

Специальность 10.02.01 - русский язык

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Санкт-Петербург 2010

~ 3 ИЮН 20Ю

004603337

Работа выполнена на кафедре русского языка для гуманитарных и естественных факультетов Санкт-Петербургского государственного университета.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Савенкова Людмила Борисовна

доктор филологических наук, профессор Никитина Татьяна Геннадьевна

доктор филологических наук, профессор Зиновьева Елена Иннокентьевна

Ведущая организация

Волгоградский государственный педагогический университет

Защита состоится «/7'» июня 2010 года ъ '/ / часов на заседании

совета Д.212.232.18 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 119034, г. Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 11, ауд. 195.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета (199034, г. Санкт-Петербург, Университетская набережная, д. 7/9).

Автореферат разослан 2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат филологических наук, доцент С^^-

Руднев Д.В.

Нельзя составить полного представления о пословице как единице языка и фольклора, не изучив проявления в ней закономерностей образования и сосуществования различных единиц, без обращения к устойчивому и вариативному в них. Поэтому объектом данной диссертации являются русские пословицы как единицы па-ремиологического пространства - среды, в которой формируются и функционируют пословицы и которая ими же и создается.

Предметом исследования избраны особенности содержания и формы сосуществующих в различных взаимоотношениях единиц паремиологического пространства, проявляющиеся в категориях вариативного, изменяющегося и стабильного, повторяющегося.

Актуальность диссертационного исследования заключается в следующем. Вопросы, связанные с вариативностью пословиц, с факторами, влияющими на процесс варьирования, а также с механизмами его осуществления, относятся к числу недостаточно изученных. Практически не изучены явления стабильного, повторяющегося в сфере паремии. Между тем сочетание подвижности и постоянства, стабильного и вариативного признается способом существования, развития и функционирования единиц языка (Н.Д. Арутюнова, М.Я. Гловинская, В.Д. Девкин, Г.А. Золотова, В.И. Ко-духов, Т.П. Ломтев, Ю.С. Маслов, З.Д. Попова, Т.А. Расторгуева Р.П. Рогожникова, H.H. Семенюк, Н.В. Хруцкая, Д.Н. Шмелев, В.Н. Ярцева и др.), а единство и взаимопроникновение статических и динамических элементов, сплав традиционного и импровизационного - существенной чертой фольклорного текста (В .П. Аникин, В.Е. Гусев, Б.Н. Путилов, Е.М. Мелетинский, С.Ю. Неклюдов, С.Е. Никитина, Т.В. Цивьян, К.В. Чистов и др.), распространяющейся и на пословичный жанр. Преломление вариативного и стабильного, повторяющегося и неповторимого проявляется в пословицах - единицах языка, мысли и фольклора - особым образом.

Хотя за последние десятилетия в русистике был опубликован целый ряд исследований, в которых анализу подвергались различные аспекты фразеологического и паремиологического в языке (A.M. Бабкин, Н.Ф. Алефиренко, Т.Г. Бочина, К. Григас,

A.B. Жуков, В.И. Зимин, Е.Е. Иванов, М.Ю. Котова, A.M. Мелерович, В.М. Мокиен-ко, A.M. Молотков, Т.Г. Никитина, A.A. Потебня, И.А. Подюков, А.Д. Райхштейн, К.П. Сидоренко, Л.И. Степанова и др.) - как в структурном отношении (A.A. Быкова, Я.й. Гин, A.A. Крикманн, Ю.И. Левин, Е.М. Мелетинский, Т.М. Николаева, Г.Л. Пермяков, E.H. Саввина, В. Фойт), так и в аспекте культурного осознания мира через язык (М.А. Алексеенко, А.П. Бабушкин, Л.В. Басова, О.В. Белова, Е.М. Верещагин и

B.Г. Костомаров, С.Г. Воркачев, O.A. Дмитриева, В.В. Красных, Л.М. Малых, Б.Ю. Норман, Л.Б. Савенкова, Ю.С. Степанов, В.Н. Телия, H.H. Шарманова, А.Д. Шмелев), ряд проблем, связанных с природой, семантическими и структурными особенностями пословицы, остается по-прежнему нерешенным.

С другой стороны, неоднородность фольклорной культуры и наличие в качестве подсистем отдельных жанров со своей спецификой организации текста и функционирования в обществе, с особой формульностью стиля, с присущими для каждого звуковыми, языковыми и образными средствами и т.д., привела в последние годы к формированию такого направления, как лингвофольклористика, обращенная к вербальной составляющей фольклора (В.П. Аникин, Е.Б. Артеменко, Л.А. Астафьева, Я.И. Гин, В.В. Колесов, В.В. Митрофанова, Л.П. Михайлова, С.Ю. Неклюдов, И.А. Оссо-

вецкий, А.Б. Пеньковский, Н.И. Савушкина, Т.С. Садова, A.C. Степанова, З.К. Тарла-нов, O.A. Черепанова и др.). Однако изучение репертуара языковых средств и специфики их использования в пословице коснулось лишь некоторых особенностей - тематических групп лексики, тавтологических сочетаний и явления параллелизма, взаимодействия созвучных слов, стилистики пословичного контраста, сравнений в составе паремии, специфики использования имен собственных (Т.П. Артеменко, Т.Г. Бочина, Я.И. Гин, Е.А. Калашникова, С.Г. Лазутин, JI.B. Савельева, Л.И. Степанова, O.E. Фролова).

Вопросы, связанные с вариантностью в паремиях, лишь косвенно затронуты в работах Г.Ф. Благовой, Ю.И. Левина, H.H. Семененко и Г.Н. Шипициной. Между тем варьирование является одним из интереснейших явлений в паремике - в нем проявляются закономерности, характеризующие в целом существование пословиц в паре-миологическом пространстве (термин Ю.И. Левина) - среде, в которой формируются и функционируют паремии и которая ими же и создается. Рассматриваемое «пространство» многомерно, поскольку пословицы близки друг другу в разных отношениях (измерениях), по разным параметрам. Изучение пословицы в окружении иных единиц привлекает возможностью увидеть черты и закономерности общей для пословиц среды, структуру отдельных ее фрагментов, соотношения единиц и их составляющих. Паремиологическое пространство (ПП) в данной работе - это система пословиц, связанных различными типами отношений (ПП охватывает парадигматику самих паремий и их составляющих и выходит за ее пределы) и обнаруживающих разной степени общность и различия на разных уровнях (лексическом, семантическом, синтаксическом), и единиц иного порядка - с одной стороны, более дробных (общих формульных фрагментов, типичных паремийных компонентов, структурных моделей единиц) и, с другой, - более обобщенных, «надпословичных» (паремийных конденсатов).

Понятие паремиологического пространства сближается с понятием фольклорной традиции - сложной многоуровневой категории, художественной, эстетической, мировоззренческой, смысловой, ценностной. Об условиях существования и сути фольклорной традиции, о ее нерасторжимой связи с поэтикой, о показателях живой фольклорной традиции и системе ее выразительных средств много пишется в последние годы (С.Н. Азбелев, В.П, Аникин, В.М. Гацак, Н.И. Кравцов, С.Г. Лазутин, Е.М. Меле-тинский, С.Ю. Неклюдов, С.Е. Никитина, Б.Н. Путилов, З.К. Тарланов, А.Т. Хролен-ко, К.В. Чистов и др.). Однако проявление в пословицах стереотипизации накопленного носителями языка опыта в виде формул, лексического «реквизита», структурно-семантических моделей и т.д. остается практически не исследованным.

Исследование проводится с опорой на следующее понимание пословиц и пословичных изречений: это минимальные устойчивые в языке и воспроизводимые в речи тексты, логически законченные высказывания (клише замкнутого типа), устойчивые в языке и воспроизводимые в речи, представляющие собой простое или сложное предложение, имеющие одновременно буквальный и переносный план (или только переносный/ или только буквальный), подчиняющиеся законам синтаксической структуры языка и имеющие рекомендательную силу или комментирующий характер.

Необходимость настоящей работы очевидна, поскольку она может способствовать разработке морфологии пословицы, далекой пока от завершения (работа в этом направлении, хотя и в ином ключе, была начала Г.Л. Пермяковым), уточнению стату-

са и структурно-семантических особенностей паремиологической единицы (ПЕ) и как единицы языка и фольклора, уточнению некоторых проблем пословичной номинации, освещению особенностей языка одного из малых фольклорных жанров. Она может внести свой вклад в решение до сих пор не решенной проблемы разграничения фразеологизмов, пословиц и пословично-поговорочных сочетаний и проблемы вариантности в сфере устойчивых выражений русского языка. Взгляд на вариантность с учетом стабильного в паремии и на устойчивое - сквозь призму вариативного позволяют увидеть, как проявляется в ней близость к фразеологическим оборотам, с одной стороны, и принадлежность к иным жанрам фольклора - с другой.

Новизна работы предопределена тем, что использование материала, выстроенного по принципу ассоциативно-вербального блока (термин Ю.Н. Караулова), т.е. объединения паремий вокруг одного общего для них компонента, делает очевидной повторяемость в паремиологическом пространстве отдельных пословичных составляющих (пословичных формул), взаимное переплетение вариантов разной степени близости, совариантов, одномодельных пословиц и выражений с общностью в лексике, структуре, использованных мотивах и т.д. В работе вводятся и определяются новые параметры и составляющие паремиологического пространства. Впервые выстраивается детальная типология лексических вариантов паремий, в том числе - основанных на отношениях окказиональной синонимии взаимозаменяемых компонентов. Впервые рассматриваются факторы семантического порядка, связанные с вариантностью и образованием паремий по одному образцу (модели), и взаимосвязь вариантности ПЕ и отдельных явлений из области общефольклорной традиции. Впервые пословицы рассматриваются с точки зрения представленного в ПП фонда постоянных элементов разных уровней, формирующих отдельные единицы. Впервые сделаны выводы о наличии в составе пословиц более дробных единиц - входящих в паремиопро-странство биномов и представлена их классификация. Впервые предложено стоящее за паремией двух- или трехкомпонентное образование, представляющее собой сжатое семантическое содержание ПЕ, служащее своего рода инвариантом ряда пословиц.

Теоретико-методологическая основа исследования. Особенность привлекаемого к анализу материала предопределила опору настоящей работы на теоретические посылки ряда дисциплин: фразеологии и паремиологии, лексикологии, лингвофольк-лористики, словообразования, морфологии, синтаксиса, структурной лингвистики. Как особенно важные для формирования исследовательского подхода к паремийиому материалу и наиболее разработанные в современной филологической науке в работе учитываются следующие аспекты: соотношение фразеологической и паремиологической единицы и других типов устойчивых выражений в русском языке (А.Н. Баранов, С.Г. Гаврин, Д.О. Добровольский, В.П. Жуков, Т.А. Наймушина, Г.Л. Пермяков, Л.Б. Савенкова и др.); вариантность языковых единиц как способ существования, развития и функционирования единиц языка и языковой системы в целом (A.B. Бондарко, В.Г. Гак, К.С. Горбачевич, Л.К. Граудина, В.В. Виноградов, В.Л. Воронцова, Е.С. Копор-ская, Л.П. Крысин, В.Н. Немченко, В.М. Солнцев, Ю.С. Сорокин и др.) и вариантность фразеологической и пословичной единицы как их естественное свойство (Г.Ф. Благова, Е.И. Диброва, В.П. Жуков, Э.Я. Кокаре, A.B. Кунин, В.М. Мокиенко, А.И. Молотков, H.H. Семененко и Г.М. Шипицина и др.); пословица как носитель блоков информации, определенным способом организованных, сложное логическое, семио-

тическое целое со своими лексико-семантическими и структурными закономерностями (Т.Г. Бочина, А. Дандис, X. Джейсон, А.К. Жолковский, A.A. Крикманн, М. Кууси, Ю.И. Левин, Г.А. Левинтон, Я. Мукаржовский, Т.М. Николаева, Г.Л. Пермяков, Л.Б. Савенкова, М.А. Черкасский); сочетание вариативности и традиционности как характерных черт фольклора, определяющих существование единиц жанра (В.П. Аникин, П.Г. Богатырев, В.Е. Гусев, Н.И. Кравцов, Е.М. Мелетинский, С.Ю. Неклюдов, Г.Л. Пермяков, A.A. Потебня, Б.Н. Путилов и др.), специфика языка фольклора (Е.Б. Ар-теменко, А.П. Евгеньева, С.Г. Лазутин, З.К. Тарланов, А.Т. Хроленко, O.A. Черепанова и др.), понятие семантической парадигмы в лексике (Ю.Д. Апресян, Л.М. Васильев, А.П. Евгеньева, A.M. Кузнецов, Л.А. Новиков, Д.М. Поцепня, A.A. Уфимцева), понятие окказионального (Ю.Д. Апресян, О.С. Ахманова, В.В. Лопатин, В.М. Моки-енко и др.), понятие паремиологического пространства - общей среды, в которой формируются и функционируют паремии и которая ими же и создается (Ю.И. Левин).

Цель работы состоит в исследовании пословичной вариативности и пословичных стереотипов, принадлежащих сфере устойчивого, повторяющегося, - как важных параметров паремиологического пространства, а также в выявлении закономерностей, определяющих сосуществование отдельных пословиц, их вариантов и близких к ним по разным параметрам единиц.

На достижение поставленной цели направлено решение следующих задач:

1. проанализировать пословицы с точки зрения вариантности, классифицировать их и выявить закономерности варьирования пословиц и их специфику в этой области;

2. определить механизм нейтрализации различий в семантике взаимозаменяемых субститутов пословицы, связанных отношениями окказиональной синонимии;

3. выявить факторы, определяющие допустимость варьирования пословицы, облегчающие и даже провоцирующие его;

4. выявить и охарактеризовать постоянные величины (константы) паремиологического пространства, их роль в составе ПЕ, границы варьирования и взаимозаменяемости;

5. показать в действии тиражируемые в паремиях способы передачи отдельных пословичных смыслов и возможности их художественно-эстетического оформления;

6. показать проявление в паремии как фольклорной единице стереотипов народного сознания и общих мест (мотивов) фольклора;

7. обосновать наличие в паремике особых семантических структур, лежащих в основе многих ПЕ и представляющих их сжатый смысл, и показать их роль;

8. продемонстрировать универсальность паремийного бинома как единицы ПП и классифицировать бинарные комбинации пословицы в зависимости от семантических отношений между их частями;

9. показать неслучайность отдельных элементов в составе паремий, их санкцио-нированность паремиологическим пространством;

10. уточнить понятие паремиологического пространства, его состав, отношения и связи между его единицами.

Теоретическая значимость исследования состоит в попытке осмысления паремии как сложного явления, как единицы паремиологического пространства - своеобразного «поля», в котором обнаруживается не только переплетение семантических связей и отношений отдельных единиц и их рядов, но и значительный фонд общих

для этого пространства элементов; в дальнейшем развитии структурного подхода к пословице - в отличие от преобладающего в последнее время концептуального. Работа может внести вклад и в развитие теории стабильности/ вариантности и моделируе-мости устойчивых языковых единиц.

К теоретически значимым положениям диссертации следует также отнести, во-первых, выявление зависимости варьирования ПЕ от определенных пословичных параметров - образности, структуры, семантики и от воздействия на нее извне - со стороны иных единиц ПП; во-вторых - осмысление паремики с позиций теории «морфологии» фольклорного жанра, его формульности и стереотипности; в-третьих, представление пословичного бинома и конденсата как неких языковых универсалий.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования ее результатов в университетских лекционных курсах по лексикологии и фольклористике, в спецкурсах по семиотике, фразеологии и паремиологии, теории языковой вариантности, особенностям языка средств массовой информации; в фразео- и паремио-графической практике.

Положения, выносимые на защиту:

1. Статическое и динамическое проявляется в паремике в разных аспектах, на разных уровнях. Как в пределах каждого жанра фольклорная традиция характеризуется устойчивостью «элементарных единиц» и их вариативностью в известных пределах, так и в паремиологическом пространстве могут быть установлены постоянные и переменные величины и границы их подвижности.

2. Анализ пословиц, объединенных вокруг определенных компонентов по принципу ассоциативно-вербального блока, позволяет увидеть в них общее и типичное - в вариантности, в бинарных структурах, в предметном мире, отразившемся в паремии, и в его вербальном представлении, в моделях и фрагментах, в реализации паремий-ных «идей» - во всем, что доказывает наличие общего фонда, в том числе - более мелких, нежели пословица, единиц. Этот фонд обеспечивает как варьирование ПЕ, но в рамках неких параметров, так и образование новых единиц, но опять же - с соблюдением определенных правил.

3. Своеобразие семантики и формы, преимущественное устное бытование пословиц, многообразие приемов художественного оформления, долгое время бывших одним из основных направлений изучения паремий (Д.В. Бондаренко, В.М. Глухих, А.Л. Жовтис, С.Г. Лазутин, Л.А. Морозова и др.) и обеспечивающих выражению статус пословицы, создают особые условия для их варьирования.

4. Лексическое варьирование в паремике характеризуется широкой шкалой разнообразных семантических отношений между взаимозаменяемыми субститутами ПЕ, как основанных на традиционных для языка парадигматических связях - синонимических, тематических, гиперо-гипонимических и т.д., так и типично пословичных, т.е. на фоне общности черт лексического варьирования во фразеологии и паремике в последней имеются особые черты,

5. Помимо отношений между отдельными единицами, понятие «паремиологиче-ское пространство» как «среда обитания» пословиц включает в себя и представление о действии определенных факторов и проявлении закономерностей, регулирующих форму и способ выражения паремийного смысла, в том числе - варьирование ПЕ. К ним относятся неравномерность участия элементов пословичной структуры в форми-

ровании ее семантики, действие квантора всеобщности, использование в составе пословицы распространенных фольклорных мотивов и вербальных культурных кодов.

6. В паремиолошческом пространстве как системе взаимоувязанных единиц имеется соответствующий паремийный «реквизит» - лексика, арсенал фрагментов, или формул, - устойчивых образных или безобразных способов передачи элементов пословичного смысла, структурно-семантических моделей, которые повторяются от ПЕ к ПЕ, участвуют в варьировании и используются коллективным носителем языка для создания новых и новых изречений.

7. Черты стабильности в паремике проявляются не только на лексическом уровне, но и распространяются на смысловой. В паремиологическом пространстве могут быть выделены сгустки ментального свойства - «конденсаты», - во многом объясняющие как легкость взаимозамен компонентов пословицы, так и «тиражирование» синонимичных ПЕ с близкой структурой,

8. На вариантности паремий отражается и их принадлежность к общефольклорному пространству, проявляющаяся в использовании общих мифологических представлений, этнокультурных стереотипов, мотивов, явлений специфической фольклорной образности. На этом во многом основана пословичная контекстуальная синонимия, когда при попадании «внепословичных» слов в состав паремий происходит актуализации в них фоновых, имплицитных сем.

9. Паремиологическое пространство располагает меньшими, чем сама пословица, структурно-содержательными единицами с относительно стабильной функцией -структурно-семантическими биномами, участвующими в образовании самих пословиц и их вариантов. Эти комбинации двух компонентов являются пословичными маркерами и стандартным способом оформления новых паремийных смыслов.

10. Части бинома обнаруживают определенную семантическую дистанцию, что позволяет выстроить типологию биномов, способных реализовать в пословицах различные семантические отношения. ¡Многие из слов, обретающих статус компонента пословицы и элемента ПП - особенно это касается именных компонентов, - входит в несколько биномиальных пар, образуя устойчивые комбинации со словами разных лексико-семантических групп.

11. Сопоставление процессов варьирования и явлений бинарности в паремиях подтверждает наличие «отбора», закрепления за паремиологическим пространством традиционной лексики, которая активно участвует в образовании как лексических вариантов ПЕ, так и устойчивых биномов.

12. Сопоставление вариантной парадигмы паремии с примерами ее контекстуального использования позволяет говорить о наличии тенденции в ПЕ определенного структурно-семантического типа к варьированию и о реализации ее в речевых версиях паремии.

13. Особенности функционирования пословиц, поговорок и пословично-поговорочных выражений в ПП могут стать дополнительным аргументом в вопросе о статусе безобразных изречений, имеющих с паремиями много общего, но большинством исследователей исключающихся из их состава.

Выдвигаемая гипотеза диссертации: Отношения вариантности и наличие сходства между отдельными пословицами и целыми их группами в лексическом составе, семантике, образном оформлении, структурной организации - что свидетельствует об

известной повторяемости в паремике, - позволяют говорить о включенности пословиц в паремиологическое пространство как особую сферу, объединяющую как сами паремии, так и их составляющие - стереотипы и формульные комплексы, мотивы, коды и идеи, лексический «реквизит», художественно-эстетические приемы.

Материал настоящего исследования составили более 15000 пословиц и поговорок, организованных в ассоциативно-вербальные блоки вокруг наиболее активных в паремиологическом пространстве компонентов. Паремии выбраны из сводной картотеки пословиц, которая является результатом работы, осуществленной под руководством проф. В.М. Мокиенко при Межкафедральном словарном кабинете им. Б.А. Ларина факультета филологии и искусств Санкт-Петербургского государственного университета. Источниками для ее составления послужили рукописные сборники и паремиологические словари XVII - XX веков - В.К. Симони, В.И. Даля, И.М. Снегирева, И.И. Иллюстрова, М.И. Михельсона, В.П. Жукова, М.А. Рыбниковой, А.И. Соболева и др. - более 25 источников. По мере необходимости привлекались иные справочные издания. Помимо этого, для иллюстрации современного использования пословиц привлекались материалы собственной картотеки и материалы образовательного портала ассоциации «Национальный корпус русского языка» и материалы единой информационной сети Интернет. При анализе паремий мы в целом придерживаемся не принципов текстологической работы с фольклорным произведением (К.В. Чистов, С.Н. Азбелев и др.), предполагающих сохранение исполнительской позиции сказителя и достоверности текста и исключающих по этой причине сведение вместе «разночтений» в подаче текста, а фразео- и паремиографической практики, допускающей подачу вариантов одной единицы вместе - с помощью системы скобок и значков (В.П. Жуков, А.И. Молотков, A.M. Мелерович и В.М. Мокиенко).

В зависимости от решаемых задач в работе использованы следующие методы: метод структурно-семантического анализа единиц, метод компонентного анализа на основе словарных дефиниций и контекстуальной реализации пословицы, синхронно-сопоставительный и описательно-аналитический анализ исследуемых единиц, элементы метода концептуального анализа, метод количественного анализа материала, метод лингвистического прогнозирования. Обращение к большому фактическому материалу представляется принципиально важным в свете актуальной задачи лингво-фольклористики - преодоления сугубо теоретической устремленности, нередко окрашенной схематизмом и декларативностью (З.К. Тарланов).

Апробация результатов исследования. Основные положения работы неоднократно обсуждались на международных и межвузовских конференциях в Санкт-Петербургском государственном университете, в Московском государственном университете, б Костромском государственном университете, в Российском государственном гидрометеорологическом университете, в Оломоуцком университете (Чехия), в Опольском, Гданьском и Щецинском университетах (Польша), в Загребском университете (Хорватия), в Университете китайской культуры и Тамканском университете (Тайвань), на симпозиумах МАПРЯЛ (Санкт-Петербург, Варна) и РОПРЯЛ (Санкт-Петербург), а также на заседаниях кафедр русского языка и русского языка как иностранного Санкт-петербургского университета и Межвузовского фразеологического семинара при Межкафедральном словарном кабинете СПбГУ. По теме диссертации опубликованы 50 научных работ, включая монографию «Пространство рус-

ской пословицы: постоянство и изменчивость» (2009). Общий объем публикаций составляет 32 печ. л.

Структура диссертации отвечает цели и задачам исследования. Работа включает Введение, 5 глав, Заключение, Список использованных источников (34 наименования), Библиографию (525 наименований) и Приложение. Общий объем диссертации составляет 421 страницу.

Основное содержание работы

Во введении обосновывается актуальность и научная новизна исследования, определяются его объект и предмет, цель и задачи работы, ее теоретико-методологическая база, теоретическая и практическая значимость, излагаются основные положения, выносимые на защиту, указываются источники материала и методы его исследования.

В первой главе «Фразеологизм. Пословица. Вариативность (Общий взгляд)» отмечается в первую очередь то общее и различное, что отмечено в фразеологизме и пословице как устойчивых единицах языка, в особенностях их природы и, в частности, - в варьировании, кратко изложена история изучения вариантности во фразеологии и паремиологии и отмечены моменты, кажущиеся наиболее важными в свете предстоящего анализа материала.

С одной стороны, между фразеологизмом и пословицей много общего, проявляющегося в анонимности, характере образования и хранения в памяти, в основных параметрах - метафоричности (полной или частичной), устойчивости, спаянности компонентов, раздельнооформленности, лексическом составе, экспрессивности, в наличии синонимических рядов, в стилистических нюансах, в преобразованиях при функционировании в тексте и т.д. Это подтверждается и сходством в сочетании с ме-таоператорами, в способах включения обоих типов единиц в речевой контекст, несмотря на различие в степени сложности синтаксической структуры (ср. Надо прыгнуть выше головы! Забегаем поперек батьки в пекло; Что толку плакать по волосам).

Немало, однако, и различного, хотя важность такого свойства пословицы, как дидактичность, считавшаяся ранее принципиальной для различения паремии и идиомы (А.Н. Баранов и Д.О. Добровольский и сейчас приводят этот признак в качестве одного из трех маркеров пословицы), в наши дни подвергается сомнению (А.И. Ме-лерович, В.М. Мокиенко, И.И. Чернышева, С.А. Шувалова). Таким образом, основное назначение ПЕ в речи - служить средством повышения экспрессивности текста, средством выражения оценки и характеристики ситуации, эмоционального и/ или прагматического отношения - безусловно, сближает их с фразеологизмами.

Целенаправленное изучение любого из аспектов фразеологической науки - при узком или широком понимании ее объекта, - так или иначе, приводит исследователя явления вариантности как одной из коренных особенностей его формы. Длительная традиция изучения формы и семантики устойчивых оборотов позволила оформиться достаточно четкой типологии фразеологических вариантов. Между классификациями, предложенными разными исследователями - А.И. Молотковым, В.М. Мокиенко, В.П. Жуковым, A.B. Куниным и др., много общего. Помимо формальных вариантов, среди которых, в свою очередь, выделяются фонетические, орфографические, словообразо-

вательные, морфологические, структурно-морфологические, конструктивные, стилистические, квантитативные, исследователями отмечается лексическое варьирование и изменение фразеологизма одновременно по составу и по форме.

В отношении фразеологического варьирования ранее было сделано немало ценных наблюдений: о необязательности варьирования для всех фразеологизмов и наличии пределов взаимозаменяемости компонента фразеологизма, о трудности определения вариантного ряда по причине выпадения отдельных форм в ходе исторического языкового развития и индивидуально-авторских употреблений (А.И. Молотков), о важности изучения диалектной фразеологии (Л.А. Ивашко, Л.Я. Костючук, Т.Г. Никитина и др.) и исторического движения фразеологизма к современному состоянию (Б,А. Ларин, В.И. Зимин, В.М. Мокиенко, Л.И. Степанова и др.).

По мысли В.М. Мокиенко, вариантность фразеологизмов вытекает из двух основных характеристик фразеологизма - расчлененности формы и семантической слитности, - отличающих его от слова и отделяющих от свободных словосочетаний. Одно свойство делает возможным мобильность компонентов, второе - относительную стабильность значения целого.

Из всех видов вариантности фразеологизма лишь лексическое варьирование признается собственно фразеологическим и наиболее разнообразным. В качестве основных типов отношений между взаимозаменяемыми словами во фразеологизме отмечены полная синонимия, синонимия с некоторыми отклонениями в значении, тематическая близость и ритмическое сходство. На основе иных классификаций эти разряды пополняются тематическими, антонимическими, гиперо-гипонимическими группировками слов,

В.П. Жуков указал на важный фактор - непосредственную зависимость вариантности ФЕ от характера ее мотивировки, от степени семантической спаянности компонентов и констатировал отсутствие вариантов у некоторых разрядов устойчивых оборотов. Единство варьируемого фразеологизма, по его мнению, поддерживается смысловой равнозначностью, близостью или ассоциативными связями между взаимозаменяемыми компонентами, тождеством заключенного во фразеологизме значения и единством его внутренней формы, т.е. одинаковым образным представлением о факте, удобном для обобщения.

Монография Е.И. Дибровой представляется наиболее основательной работой в области изучения фразеологической лексической вариантности. Задачей исследователя при изучении этого явления было не только выявление различных типов варьирования, но и установление причин этого явления и его динамики. Придерживаясь точки зрения, согласно которой все фразеологические субституции основаны на системных взаимодействиях слов за пределами фразеологизма, Е.К. Диброва рассмотрела последовательно основания варьирования, покоящиеся на лексико-фразеологических взаимодействиях.

Хотя первые попытки разграничения пословиц и поговорок уходят далеко в прошлое - одним из первых отграничить пословицы от других устойчивых выражений попытался В.И. Даль в предисловии к сборнику «Пословицы русского народа», -пословицы долгое время не удостаивались теоретической разработки.

В 60-80-е годы, когда в лингвистике в трудах В.Л.Архангельского, A.M. Бабкина, В.В. Виноградова, С.Г. Гаврина, Ю.А. Гвоздарева, В.П. Жукова, М.М. Копылен-

ко, З.Д. Поповой, Б.А. Ларина, A.M. Мелерович, В.М. Мокиенко, Л.И. Ройзензона, А.И. Федорова, Н.М. Шанского и др. активно разрабатывалась проблема определения устойчивых выражений и их различных типов, терминологически квалифицируемых как поговорки, фразеологизмы, идиомы, устойчивые словесные комплексы и т.д., определения фразеологической единицы были направлены большей частью на выявление совокупности категориальных признаков, позволяющих провести разграничение фразеологизма и слова, а не фразеологизма и пословицы. Например, под определение «раздельнооформленная единица языка, являющаяся устойчивым полностью или частично семантически преобразованным сложным знаком» (A.M. Мелерович) с равным успехов подходили и фразеологизмы, и пословицы. Довольно частой являлась практика совместного рассмотрения пословицы и поговорки, их неразграничения (Н.М. Шанский, A.M. Мелерович, А.Н. Лисс). Таким подходом отчасти объясняется отсутствие специальных работ, освещающих особенности варьирования в паремиях.

Более четкое и детальное определение пословицы появляется несколько позже -в связи с разработкой теоретических вопросов паремиологии и лексикографической практикой. Автор-составитель словаря пословиц В.П. Жуков, руководствуясь семантическим и синтаксическим критериями, отграничивает, с одной стороны, фразеологизмы - единицы с открытой, незамкнутой структурой, в основе которых лежат понятия типа глаза на лоб лезут (у кого-либо), медведь на ухо наступил (кому-либо), - от пословиц и поговорок, имеющих замкнутую структуру, смысловую и интонационную завершенность, синтаксическую членимость (если пословица употреблена в буквальном смысле), категории предикативности и модальности, т.е. признаки предложения. Критерий наличия в суждении только переносного значения или совмещения переносного и прямого служит далее для отграничения пословиц от поговорок и посло-вично-поговорочных выражений.

Весьма последовательно, используя формальный, структурный критерий, Г.Л, Пермяков выстраивает классификацию, составляемую единицами разной величины и степени сложности: словами, фразеологизмами, паремиями в форме незамкнутых и замкнутых предложений, сверхфразовыми пословицами, баснями, анекдотами и прочими повествовательными фольклорными формами.

Несмотря на достаточно длительную традицию, вопросы, связанные с лексикографической разработкой пословиц, с отграничением их от поговорок и пословично-поговорочных выражений, по-прежнему дискутируются (Е.В. Иванова, A.B. Король-кова, Л.Б. Савенкова, H.H. Семененко, Т.В. Гоннова и др.), и во многих существующих сборниках пословицы и поговорки представлены вместе.

В работах, посвященных исключительно пословицам, отразились разные направления в их изучении - взгляды на пословицу с точки зрения ее логико-семиотической природы и выявления составляющих ее «микросхем» - логико-тематических пар (Г.Л. Пермяков), параметров, выдающих в изречении пословицу (В.М. Глухих, А. Дандис, Л.А. Морозова, Я. Мукаржовский), через показ универсальности контраста как поэтического принципа и средства пословичного жанра (Т.Г. Бо-чина), денотативной неограниченности пословицы и различных способов выражения ее семантики (A.A. Крикманн), анализ пословиц как отражающих ценностные ориентиры человека (Л.Б. Савенкова).

Важными в свете решаемых в диссертации проблем представляются исследование Э.Я. Кокаре, в которой выводится понятие пословичного типа, близкое к понятию структурно-семантической модели, работа А.Д. Райхштейн, в которой определяется зависимость семантической членимости/ монолитности пословицы от корреляции ее структурно-синтаксического аспекта и ее толкования, от особенностей семантической структуры, статья Ю.И. Левина, в которой введено и обосновано понятие паремиоло-гического пространства и показаны некоторые из его параметров, и работа К. Грига-са, показавшего способность определенного содержания быть выраженным в нескольких версиях паремии.

Сопоставление личного фонда носителя русского языка с данными отдельных паремиографических источников разного времени позволили Г.Ф. Благовой показать изменения, происходящие с пословицей во времени и вычленяемые по тому или иному признаку - композиционному, художественно-выразительному, формально-структурному, семантическому. Такое сопоставление позволяет увидеть различие в протяженности пословиц в словарях и в личном пословичном фонде, большую отточенность современной формы, лаконичность и усиление выразительности ПЕ, обновление ее образности и структуры.

В исследовании H.H. Семененко и Г.М. Шипициной (2005), помимо общих свойств семантической структуры пословицы - безадресности высказывания, хроно-топной относительности, синтаксической обусловленности значения, концептуально-сти семантики пословицы, названы и некоторые внешние факторы, обусловливающие вариантность - временные, территориальные, социальные и стилистические, - и ряд лингвистических причин. К последним относятся отсутствие визуально наблюдаемой связи между пословицей и породившим ее событием, обилие фокусов наблюдения и позиций оценки ситуации, вторичность текста пословицы, которая фиксируется на письме лишь в связи с. художественной или стилистической потребностью фиксации, в то время как основная форма ее существования - устная и т.д.

С учетом опыта изучения пословиц и существующих подходов определены критерии отбора в данной работе изучаемого материала, В наше поле зрения входят пословицы и пословичные изречения - законченные высказывания (клише замкнутого типа), имеющие, как правило, рекомендательную силу и содержащие в своей семантической структуре идею всеобщности, представляющие собой одно предложение, простое или сложное, и подчиняющееся законам синтаксической структуры языка. Помимо ряда пословичных примет и маркеров, признаваемых большинством исследователей - устойчивости, традиционности, обобщенности и коллективной санкции, рифмо-ритмических и фонических средств, образности, простоты и привычности лексики, в этих выражениях очевидна и специфичность выражаемой идеи, которая может быть представлена в паремике в развернутом и сжатом, образном и безобразном виде. Отсутствие образности, таким образом, не является в данной работе критерием, на-просто исключающим выражение из ряда рассматриваемых, поскольку идея в пословице сама по себе может служить показателем провербиальное™, общности единиц, а во-вторых, единицы с прямой и образной мотивировкой обнаруживают много общего в использовании фонда единиц, принадлежащих паремиологическому пространству.

Во второй главе «Лексическое варьирование пословиц» показаны особенности этого явления в паремике. К лексическим вариантам относятся словесные видоиз-

менения, которые происходят в рамках одной и той же синтаксической конструкции и не вносят каких-либо смысловых оттенков в содержание паремии. При замещении одного или двух (реже - трех-четырех) компонентов сохраняется тождество пословицы, т.е. характер отношений, связей или зависимостей между вещами и явлениями, составляющими логический и структурно-композиционный план паремии. А ее предметно-образный план может сохраняться полностью или частично. В ходе работы оговаривается необходимость выделения между синонимами и вариантами еще одного уровня по шкале удаленности/ близости паремий - совариантов.

Согласно мнению В.П. Жукова, которому принадлежит единственное, в сущности, определение лексического варианта пословицы, они возникают вследствие замены одного какого-либо слова другим, чаще сходным или совпадающим по смыслу, а замена словом не синонимичным создает, по его мнению, не вариантную единицу, а окказиональную, авторскую «переделку» паремии. С этим трудно согласиться, так как варианты ПЕ обнаруживают немало пар компонентов, между которыми обнаруживаются не синонимические, а иные основания для вхождения слов в вариантный ряд пословиц.

При анализе отношений между замещающим и замещаемым в лексических вариантах пословиц мы исходим из того, что он позволяет, помимо констатации разнообразия лексико-семантических связей между компонентом ПЕ и ее субститутом, увидеть, какие именно компоненты способны вливаться в вариантную парадигму паремии и что может препятствовать этому, как происходит нейтрализация дифференцирующих признаков варьирующихся компонентов в случае их семантической удаленности, каким образом природа пословиц как фольклорного жанра влияет на их вариативные способности. Комментарии, которые делаются по ходу анализа отдельных примеров относительно использования взаимозаменяемых субститутов и их встречаемости в других пословицах, важны для представления о пословицах и их элементах, обретающих статус единиц паремиологического пространства.

В пп. 1.1.-1.3 рассматриваются синонимические замены компонента паремии, в которых незначительную долю составляют замены синонимами, близкими к полным, что объясняется, с одной стороны, относительной редкостью полной синонимии в языке в целом (А.Д. Апресян, Л.А. Новиков), а с другой - спецификой ПЕ, в которой и существенные семантические расхождения нивелируются за счет семантики целого и действующих в ПП факторов (III глава). Синонимия, приближающаяся к максимальной, отмечена нами для разных частей речи - существительных (Людской стыд/ позор - смех, а свой - смерть - компоненты стыд и позор связаны и в других выражениях - например, в сочетании стыд-позор [кому], что свидетельствует об их типичности для ПП), прилагательных (Утопили мыши кота в <помойной> яме, да мертвого/ неживого), глаголов (Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет/ разобьет), наречий (Долго думал, да красно/ хорошо сбрехал), реже - для местоимений (их замены связаны с трансформацией синтаксической структуры ПЕ: Никто не знает, где башмак давит, кроме того, кто его носит-, То т знает, как башмак давит, кто носит его) и служебных слов (Хорош гость, когда/ коли редко ходит; Рад бы гость - пил и в пост, но/ да и в мясоед не дают).

Последовательно показаны явления идеографической синонимии (Хоть горшком назови, только в печь не сажай/ не ставь), различия между замещаемым и заме-

щшощим компонентами в степени сложности семантической структуры (На баснях/ лясах недалеко уедешь), в степени интенсивности проявления представленного в паремии признака, свойства, действия (Пока жирный/ толстый сохнет, худой сдохнет), в стилистической принадлежности субститутов (Дивья/ добро/ хорошо тому жить, у кого бабушка ворожит; Глаза - человеку вороги/ неприятели); отмечены се-мантико-стилистические синонимы (Не замай/ не тронь/ не вороши г...на (дерьма), <дак и> не воняет; Бык ревет, корова ревет, а кто кого бодёт/ дерет, сам черт не разберет).

Весьма характерны для пословиц замены с использованием словообразовательных возможностей языка - на стыке лексического и формального варьирования (Дареному/ даровому коню в зубы не смотрят; Не бей дубиной/ дубьем, бей полтиной/ рублем).

В качестве особенных черт лексических замен в пословице (пп. 1.4.-1.6.) отмечается нарушение при варьировании принципа частеречной однородности (Всякий бу-халень в своем болоте голосист/ голосит; Свои собаки грызутся, чужая не приставай/ а чужая под стол! Мягко стелет, да жестко спать и Приветлив стлать, да жестко спать), при котором происходят изменения в синтаксической строе предложения, использование в качестве субститута словосочетаний перифрастического характера и их взаимозамены {Дуракам и в алтаре не спускают/ нет спуску/ спуску не дают; Баба гневалась/ гнев держит на торг, а торг того и не ведает; Долго спать

- с долгом встать/ долг наспать), наличие многокомпонентных вариантных парадигм, особенно характерных для глагольных компонентов (Выше меры и конь не скачет/ не прянет/ не ступит/ не скочит; Какой палец ни укуси/ ни отруби/ ни отрежь, все больно), явлений традиционной паремийной субституции - одни и те же компоненты заменяют друг друга в нескольких ПЕ: Бог/ господь терпел и нам велел; Бог/ господь не выдаст, свинья не съест; Склад лучше/ дороже песни; Ближняя соломка лучше/ дороже дальнего сенца, - что особенно касается «экзистенциальных» глаголов (Было бы корыто, а свиньи будут/ найдутся; Была бы шея, а веревку сыщем/ а петля найдется/ хомут будет; Были бы руки, а молотило дадут/ найдем).

Особой активностью в составе пословиц отмечены особые пары компонентов, которые могут выступать в ПП в качестве взаимозаменяемых (Что голова, то ум/разум; Богатство ум/ разум рождает; Какие у бабушки денежки, чай все копеечки; Копейка/ денежка рубль бережет), в составе репрезентативных пар (А.Т, Хроленко)

- в паремиях типа Девка на ногу ступает, ума-разума пытает, а также образуют па-ремийные биномы: Ум без разума беда; Ум да разум - и денег не надо.

Обращают на себя внимание такие черты варьирования, как способность глагольного компонента втягивать в вариантную парадигму синонимичные формы, образованные от одной основы с помощью разных приставок (Не срубить/ отрубить дубка, не надсадя пупка) и, наоборот, взаимозамены глагольных субститутов, образованных от разных основ, но с сохранением префикса (Заладила/ затвердила сорока Якова одно про всякого; Клин клином вышибают/ выбивают/ выколачивай/ выживается), что можно объяснить закреплением за данной ПЕ словообразовательного стереотипа и стремлением к постоянству ее эвфонического оформления. Весьма примечательной является тенденция к сохранению в паремии словообразовательного равновесия, «масштаба», когда изменение формы одного компонента влечет за собой

изменение формы другого: Детина/ детинка с сединой/ с сединкой везде пригодится; Яблочко/ яблоко от яблоньки/ яблони недалеко падает; Мал да удал - Маленек, да удаленек. Подобные явления - из ряда тех, что объясняются в фольклорных жанрах стремлением к использованию всевозможных видов созвучий - аллитерации, ассонанса, звуковых повторов, внутренней и внешней рифмы, ритмически одинакового рисунка и т.д.

Помимо привычных для сферы фразеологии в целом замен на основе тематической близости (С паршивой собаки/ овцы хоть шерсти клок; У людей долото/ и шило бреет, а у нас и бритва не берет/ и ножи неймут) и гиперо-гипонимических отношений между субститутами (Голодной курице <всегда> просо снится/ зерна снятся; Всякая сосна своему лесу/ бору шумит), в пословицах представлены варианты, в которых обнаруживаются отношения, близкие к метонимическим заменам, и отношения логического развития и конкретизации. Примерами первых служат отношения «содержимое содержащее» (Золото/ мошна не говорит, а чудеса творит), «предмет, орудие результат, достигаемый с его помощью (состояние)» (Вору воровская и петля/ мука), «порождающее порождаемое» (Где хозяин ходит, там земля/ хлеб родит). Примеры вторых представлены в ПЕ Когда любишь меня, так и собаку мою люби/ не бей - «идея любви», распространяющейся и на собаку, представляется как «любишь - стало быть, не бей», и Резвого коня и зверь не берет/ и волк не бьет/ и волк боится - связь между глаголами рассматривается как отношения причины и следствия: «не берет/ не бьет, поскольку боится».

В ходе анализа отмечены изменения в лексическом составе паремий, являющиеся результатом различных процессов - прояснения семантического содержания отдельных компонентов и включения элементов толкования пословицы в состав ее компонентов {Резвого коня и зверь и волк не бьет/ боится), отражения реального видения мира {Ранний сев к позднему в амбар/в закрома не ходит) и одновременного развертывания содержания единицы {Свои собаки грызутся, <а> чужая не приставай/ под стол; Глаза глядят/ стращают/ боятся, а руки делают), «вмешательства» процессов вторичной номинации {За очи баба и князя бранит/лает). Чаще других в вариантности отражается процесс функционирования в языке и речи уже сформировавшейся пословицы (Какой палец ни укуси/ ни отруби/ ни отрежь, все больно; Бог не без милости, казак не без счастья/доли).

Таким образом, наблюдение за лексическим варьированием показывает весьма широкую шкалу разнообразных семантических отношений между взаимозаменяемыми субститутами пословицы, которая втягивает в свою орбиту в качестве вариантных компоненты, разные по степени семантической близости/ отдаленности - в первую очередь те, отношения между которыми могут быть квалифицированы как традиционные парадигматические связи, но также хорошо заметны на их фоне замены, менее типичные для иных разрядов устойчивых единиц. Мы отметили также проявление некоторых особых тенденций, связанных с вариантностью в пословице.

В главе III «Отношения окказиональной синонимии между конкурирующими компонентами пословицы» речь идет о дисциплине особого порядка, выстраивающей тем или иным образом линию варьирования паремии, последовательно показаны те факторы, которые «вмешиваются» в процесс варьирования и объясняют по-

явление замен в ее компонентном составе и нейтрализацию семантических расхождений между взаимозаменяемыми субститутами.

При выявлении закономерностей варьирования пословиц становится очевидной важность такого фактора, как их принадлежность к фольклорным жанрам. Из этого вытекает, в частности, проявление в них фольклорных мотивов, вербальных культурных кодов, свернутой культурно маркированной и культурно значимой информации, в той или иной степени влияющей на характер лексического варьирования.

В § 1 «Лексическая вариантность паремий и вербальные культурные коды» показано, как взаимозаменяемые компоненты паремии сближаются в ней на основании представлений, входящих в их значения в неявном виде. Прежде всего, это относится к словам, обозначающим реалии окружающего мира, которые человек уже наградил культурным смыслом (ср. душа, черт, сокол, волк, крест, борона, верба, ворона, осина и др.) и которые далее служат исходным материалом для осмысления образов иных единиц (Д.Б. Гудков, В.В. Красных, И.А. Подюков, Ю.С. Степанов, В.Н. Те-лия, Н.И. Толстой, С.М. Толстая и др.). Такие конфигурации смыслов, повторяющиеся в качестве фоновых в целом ряде языковых единиц - слов, фразеологизмов, пословиц, называют сквозными мотивами (А. Д. Шмелев).

В варьировании также проявляются динамические свойства народной культуры в целом: слово, ставшее символом в традиционной культуре, включаясь в пословицу, наделяет ее ассоциативным планом и мотивирует своими культурными коннотациями (ср.: Я за порог/ пирог, а черт поперек).

Показательны отразившиеся в пословицах этнические стереотипы. Словарное значение компонентов цыган и жид не включает характеристики 'хитрый, ушлый', актуализируемой в пословице Кто цыгана/ жида обманет, трех дней не проживет, где сближаются оба субститута. Тем не менее, о наличии связываемых со словами жид, цыган сем 'хитрость', 'склонность к обману' можно говорить как об устойчивых ассоциациях в народном сознании и в паремиологическрм пространстве, причем не только русском, но и общеевропейском. Ср. хрвт. lagati kao cigan и чеш. lie jako cikan (букв, лжет как цыган), je mazany jako zid ('хитрый как еврей'), zly by z neho byl cikan (букв, плохой бы из него вышел цыган) 'прямой, не умеет лгать, ругаться', z tebe by petzidu udelal (букв, из тебя бы пятерых евреев сделали) 'обманщик'; англ. gipsy (цыган) - 'обманщик, плут', to gipsy away 'стащить, украсть', to gip 'обманывать или отнимать посредством мошенничества; надувать, жульничать'. Восприятие цыгана и еврея (также татарина, немца - как любого чужеземца, грека) связано с этнокультурными стереотипами, которые формируются фольклорно-мифологическим сознанием и бытуют в системе традиционной культуры, причем в их оценочном компоненте преобладает негативное отношение к представителям иных этносов и конфессий.

В русском языке этот своеобразный код культуры поддерживается и иными единицами с компонентами цыган и жид - сравнениями хитрый как цыган, хитер (хитрый), как <старый> жид и паремиями: Цыгану без обмана дня не прожить-, Волк кормленый, конь лечёный, жид крещеный да недруг замиреньш ('ненадежны'); Душа христианска, да совесть цыганска и др. «Перекличку» компонентов жид и цыган можно встретить и в других устойчивых оборотах: Православного обманет цыган, цыгана - жид, жида — грек, а грека - черт', Цыган да жид - обманом сыт; Грек, жид, армянин, цыган да полтавский дворянин - век неправдой живут; Наскочил цы-

ган на жидовина и т.д. Важным для взаимозамены является и компонент обманет, показывающий семантическое основание, «роднящее» цыгана с жидом. Можно допустить использование в этом контексте и субститута хохол - с его достаточно высоким пословичным «авторитетом» в отношении хитрости (ср.: Где хохол пройдет, там еврею делать нечего).

Влияние вербальных кодов обнаруживается в рамках парадигмы взаимозаменяемых субститутов в пословице В тихом болоте/ озере/ омуте черти водятся, где компоненты болото, озеро, с одной стороны, объединены семантикой 'водное пространство', а с другой - их взаимозамена мотивирована фольклорным представлением о местах обитания нечистой силы. Черт прочно связан в фольклорных представлениях и в ПП с различными водоемами - омутом (как черт из омуту вышел 'очень грязный'), болотом (Гнилого болота и черт боится; Вольно черту в своем болоте бродить; в сравнениях - один, как черт в болоте-, правит, как черт болотом; ворочать <в доме> как лукавый в болоте), устьем (Где черт ни был, а на устье приплыл) и просто водой - без конкретизации особенностей водоема (Дошел черт броду, кинулся в воду; Черта крести, а он в воду глядит; Работа не черт, в воду не уйдет).

Нельзя не заметить активности в пословицах взаимозамен компонентов волк и медведь - и дело здесь не только в их тематической общности: Кобыла с волком/медведем тягалась, только хвост да грива осталась; И комар лошадь свалит, коли волк/ медведь пособит. Соотнесению этих слов и их взаимозаменам способствуют «знания», оформившиеся в общефольклорной пространстве в качестве коннотаций, ассоциативных связей. Волка и медведя объединяют сходные демонологические представления о знакомстве с нечистой силой, брачная и эротическая символика, способы табуирования, взаимозаменяемость в фольклорных текстах. Они выступают как персонажи ряжения; волчьи и медвежьи атрибуты используются в качестве оберега от ущерба в хозяйстве и т.д. (A.B. Гура).

Архаичными фольклорными представлениями о принадлежности волка, как и черта, сфере нечистой силы объясняется схождение этих компонентов в одной вариантной парадигме: Мужик-то сер, да ум-то у него не черт (волк) съел; У мужика (хоть) кафтан <и> сер, да ум <у него> не волк (черт) съел. Волк, как известно, противостоит человеку как нехристь - от него обороняются крестом, он боится колокольного звона и т.д.; это один из обликов человека-оборотня. Способностью превращаться в волка наделены многие герои в русском, сербском, чешском эпосе.

В пословице Бей сороку и ворону, добьешься <и> до белого лебедя/ и до ясного сокола/ до красного зверя; Бей сороку и ворону, <добьешься и до ясного сокола и до белой лебедки> не столько осуществляется замена компонента по принципу тематического тяготения двух наименований птиц - лебедя и сокола, - сколько проявляется действие закона фольклорного осмысления категории «ценности» и связанной с ней недостижимости чего-либо, о чем мечтают, к чему стремятся. Сокол и лебедь выступают в качестве своеобразных эталонов (ср.: журавль в небе), ассоциируясь с красотой, высотой полета, смелостью и проч.

Образ сокола (ясного сокола) в фольклоре - один из весьма распространенных символов: он выступает в качестве свадебной метафоры жениха; в волшебной сказке соколом называют удалого молодца (ср.: Полюбится/ понравится сатана лучше ясного сокола; Знать сокола по полету, а молодца по выходке). Лебедь в русской на-

родной традиции относится к почитаемым, «святым» птицам; в пермском варианте сказки о выборе царя птиц им становится лебедь (A.B. Гура).

Используемые в пословице интенсификаторы ясный, белый, красный призваны усилить полярность содержащихся в ней оценок. Подобные лексемы, отмеченные разветвленной многозначностью, развивают в сфере фольклора не только цветовые, но и оценочные, социальные и проч. смыслы (Н.И. Толстой, Б.Л. Березович).

Таким образом, отдельные смыслы, отражающие содержание человеческого опыта, знания, представлений, суеверий, объекгавируясь в языковом слове, проявляются и в паремиях.

В § 2 «Вариантность, поддерживаемая распространенным пословичным мотивом» в качестве условия, определяющего лексическое варьирование ПЕ, выступает наличие традиционного пословичного мотива.

В фольклористике о мотивах принято говорить в связи с членимостью фольклорного текста (В.Я. Пропп, С.Ю. Неклюдов, A.A. Панченко и др.). В первую очередь мотив как реалия фольклорного сознания имеет отношение к сказителыюй традиции, где он является минимальной единицей с сюжетно-семантической точки зрения. По А.Н. Веселовскому, мотив - это простейшая повествовательная единица, признаками которой является одночленный схематизм, неразложимость элементов низшей мифологии и сказки: «злая старуха изводит красавицу, либо ее кто-то похищает» и т.д. - из совокупности таких мотивов складывается сказочный сюжет. Е.М. Мелетинский выделяет мотивы, общие для русской былины и сказки: мотив ускоренного роста богатыря, мотив героического детства, сватовства, похищения женщин, мотив борьбы с чудовищами, мести за отца и т.д.

При отсутствии единства в трактовке фольклорного мотива общим для всех исследователей является признание его единицей фольклорной системы, представленной в виде художественных форм, составляющей вместе с образами и сюжетами фольклорного текста его строительный материал. Это повторяющиеся от текста к тексту единицы семантического, образного порядка. Из наблюдений и отношений человека с действительностью накапливается значительный фонд первичных обобщений, знаковых систем, где действуют свои коды и закономерности - обряды, обычаи, нормы быта, системы родства, традиции, верования и представления. В фольклоре этот опыт кристаллизуется в виде мотивов, сюжетных ситуаций, образов, дающих затем жизнь новым темам, сюжетам, коллизиям, персонажам, языку (Б.Н. Путилов).

Осознание «морфологии» и структуры обрядовых и других форм народной культуры, разложимости сложных культурных образований на простые элементы, повторяемости отдельных элементов или целых блоков в разных фрагментах культурной традиции (Н.И. Толстой, С.М. Толстая) позволяет говорить о возможности использования метода разложения целого на составляющие применительно и к пословицам.

В качестве примера можно привести пословицу, реализующую общую идею «от супруга не избавиться» и основанную на мотиве снимаемой обуви: Жена не сапог/ не лапоть - <с ноги> не скинешь/ не сбросишь; Жена не башмак, с ноги не сымешь/ не разуешь, да не кинешь; Жена не валенок - не сбросишь с себя. Мотив, возникая в этнографической реальности, получает дальнейшее развитие и становится неким стереотипом, обретает варианты. Представленный в пословице в компактной форме, он

встречается и в других жанрах и проецируется на элементы обряда. Пословичный сапог связан со свадебным обрядом - сниманием сапога с жениха и символизирующим покорность жены, и с девичьими гаданиями, когда за порог дома бросали башмак в надежде узнать, откуда девушке ждать женихов. С другой стороны, обувные ассоциации «муж/ жена - предмет обуви» - восприятие двух парных предметов как неразрывно связанных {Два сапога - пара) - поддерживаются отчасти и нерегулярной метонимической моделью «предмет обуви -> человек», которая приводит к формированию у слов лапоть и сапог особого значения (А.К. Бирих). Обретаемое словом лапоть содержание ('Презр. О невежественном, некультурном, отсталом человеке') послужило основанием для образования нескольких паремий: Лапоть сапогу не товарищ; Чем лаптю кланяться, так уж поклонюсь сапогу. Мотив избавления от супруга реализуется и с помощью иных выражений: Жена не седло: со спины не скинешь/ не сымешь; перм. Жена не стена, не передвинешь', ср. также «обратное» утверждение: Война не жена, со двора не прогонишь.

В паремике статус мотива можно приписать и тем повторяющимся структурам, которые, перекликаясь с иными жанрами фольклора, распространяются за пределы одного паремийного текста. Мотивы здесь - это содержательные единицы, фрагменты, способные входить в различные более крупные единицы. Например, мотив «произносимого/ произнесенного слова (речи)» используется в образовании паремий, значение которых может быть передано обобщенной идеей «Произнесенное/ сказанное слово невозвратимо» (И дорого б дал за словечко, да не выкупишь), «Сказанное слово ценно, <а несказанное - еще более>» (Сказанное слово серебряное, а несказанное -золотое), «Сказанное слово (данное обещание) надо выполнять» (Не молвя слово крепись, а молвя <слово> держись), «Сказанное/ произносимое слово бесполезно» (Из слов щей не сваришь - нужны капуста и мясо), «Сказанное слово вредит (влечет за собой неприятности)» (Из-за пустых слов пропал как пес) и т.д.

Безусловно, не все мотивы являются сквозными и вряд ли можно говорить о распространении всех или многих фольклорных кодов на сферу паремики, поскольку распространение мотива зависит от значимости, смысловой нагрузки мотива в общефольклорном контексте и от особенностей организации отдельных кодов, их способности передавать разного типа информацию.

Типичным примером пословичных и - шире - фольклорных мотивов могут быть народные представления, отразившиеся в ПЕ, загадках, приметах, оберегах, ритуальных действиях, обрядах и т.д. - о молочности коровы, о связи мыши и хлеба (злаков, крошек и проч.), о зловещем крике ворона, о близости собаки и волка, об опасности упоминания волка, о сакральности вороны и сороки, мотив антагонизма кошки и собаки, кошки и мыши и т.д. Использование распространенного пословичного мотива, представленного в нескольких паремиях - в том числе и в имеющих разные значения - и нередко принимающего на себя основную семантическую нагрузку единицы, является одним из факторов, поддерживающих лексическую вариантность.

В пословицах От вора отобьешься дубиной, от подьячего - полтиной; От вора дубинкой, от приказного (попа) полтинкой семантическая связь слов подьячий и приказный очевидна: это наименования мелких чиновников, известных своим мздоимством (ср.: Пришла смерть к подьячему, а он и с нее взятки просит), но поп к разряду чиновников не принадлежит и правомерность его присутствия в данной парадигме

может вызвать сомнение, которое, однако, снимается, если сопоставить разные ПЕ: Хорошо попам да поповичам: дураками их зовут, да пирогов им дают; Родись, крестись, женись, умирай - за все <попу> денежки подай! У попа глаза, что у погреба дыра; Попу да вору отведи хоть золотую гору - все мало. Имя поп, таким образом, обладает в ПП особым, добавочным значением, санкционируемым языковым коллективом. Подобные ассоциации находятся вне границ словарной лексической единицы, но принадлежат к значениям, хранящимся в сознании представителей определенной культуры. Семантическим множителем, объясняющим схождение в рамках пословицы неблизких слов, становится сема 'берущий, мздоимец', инициируемая компонентом полтина и общим для пословиц иным мотивом «отбиться полтиной» = 'откупиться деньгами'. Ср. также: Утиного зоба не накормишь, поповского/ судейского/ подьяческого кармана не наполнишь.

С другой стороны, отбиться полтиной, т.е. 'откупиться', можно не только от названных персон, но и от любых других (ср. потенц. *От вора дубиной, от гаишника/ чиновника/ инспектора/ пожарника полтиной), о чем свидетельствуют паремии без указания «берущего»: Не бей дубиной (дубьем), бей полтиной (рублем); Не бей дубиною, ссуди полтиною, двора не будет знать. Устойчивость паремийного бинома дубина - полтина облегчает варьирование в составе второй пары компонентов (вора -подьячего, попа...), а глагол отобьешься кажется почти необязательным.

Мотив «отобьешься полтиной» = 'спасешься, избавишься от неприятностей, проблем с помощью денег', легший в основу ПЕ, - лишь одна из версий общей идеи универсальности денег как способа решения любых проблем. Тому найдется немало подтверждений в виде ПЕ: Наличные денежки - колдунчики; Святые денежки умолят; Денежка не бог, а милует/ бережет; Стоит крякнуть, да денежкой брякнуть - все будет; Денежка и на камне дыру вертит. Показателен и комментарий В.И. Даля, сопровождающий отдельные паремии; ср.: Денежка -молитва, что острая бритва: <все грехи сбреет> 'деньги везде оправдают'.

В пословице К шубе/ коже ума не пришьешь (не пришить), <гвоздем его не прибить> общий семантический знаменатель не синонимичных компонентов шуба/ кожа высвечивается образом ума, пришиваемого 'к поверхности, с внешней стороны'. Не так важна в пословице конкретная «поверхность», актуализируемая за счет использования мотива пришиваемого ума; смысл паремии концентрируется в ее части, лаконично передающей смысл целого: ума не пришьешь 'глупый'. Концентрированное выражение значения ПЕ - в самом общем виде оно выглядит как «Ума <другому> не придашь (= умным не сделать)» - есть смысловой конденсат. Идея невозможности научить глупого весьма популярна в паремике и реализуется единицами самой разной структуры: Тупо сковано - не наточишь; глупо рожено - не научишь-, Умного учить, как доброго коня в поводу, а дурака учить, как в бездонную кадь воду лить.

Иные версии, реализующие ту же идею -Поверх плеши ума не пришьешь; Ума к голове не прицепишь; За шкурой ума нет, так и к шкуре не пришьешь - складываются, по сути, из этой же частично-образной мини-пословицы, передающей в сжатом виде смысл, и орнаментально-образной части, представленной компонентами: плешь, голова, шкура. Лишь в частностях отличаются ПЕ Кому Бог ума не дал, тому кузнец не прикует; Глупому сыну и <родной> отец ума не пришьет. Эта продуктивная мо-

дель, основанная на мотиве «придаваемого ума», вполне может обрести окказиональные реализации: *Ума горелкой не приваришь; *Ума к чубу не пришьешь, к косе не привяжешь; *Ума веревкой не привяжешь; *Ума к карману не пришьешь и т.д.

Итак, слова, обозначающие различные потенциальные «места присоединения» получаемого ума, могут отстоять в семантическом отношении весьма далеко друг от друга, но сближаются в составе различных версий ПЕ до окказиональных синонимов.

Мотив «присоединяемого ума» оттенком семантики 'со стороны' перекликается с иным мотивом - «покупаемого ума»: Ум за деньги/ и на золото не купишь; Ума за-морем не купишь, коли его дома нет; В чужой беседе всяк ума купит и др. Русскими пословицами оговаривается также возможность/ невозможность «взятия в долг» (Ума в долг не займешь), «продажи» (Ум на базаре не продается; Богатый ума купит, убогий - и свой бы продал, да не берут (не купят)!), т.е. также обретения ума «со стороны» (ср.: Свой ум не уставит, так не уставит и отец-мать).

Как видим, мотив («пришить <к поверхности?» ум») и идея пословицы («Ума не пришьешь/ не пристегнешь/ не прикуешь/ не прицепишь») близки и отличаются синтаксическим статусом и функцией: мотив формулируется с помощью словосочетания, а идея передается законченным предложением; мотив может входить в несколько пословиц различного содержания и служит одним из основных элементов их построения. Ср. также рассмотренный выше мотив исправления ситуации с помощью денег -«бить рублем/ полтиной» - и идею «Добивайся с помощью денег! = Бей рублем!» или «Деньги всесильны».

Таким образом, вариантные замены во многих ПЕ основываются на национально-культурных ассоциациях, санкционированных паремийным и шире - фольклорным пространством. Пословицы, как и другие фольклорные тексты, участвуют в создании «словаря народной традиции», фиксирующего содержательные единицы -символы, фрагменты, способные входить в различные более крупные единицы и способствующие реализации традиционных народных мировоззренческих установок.

В § 3 «Квантор всеобщности как регулятор лексических замен» показан характер регулирования замен с помощью действующего в паремиях квантора всеобщности. Квантором всеобщности называют ряд логических операций, определяющих (ограничивающих) область истинности какого-либо предиката. Это понятие по-особому детализируется применительно к пословицам.

Анализируя в пословицах градации общего и частного и характеризуя разряд обобщенных паремий, Ю.И. Левин выводит общую схему их семиотической структуры, которая выглядит следующим образом: 1) констатируется некоторый общий закон типа «Всегда (обычно) имеет место то-то» или «Всякий объект такого-то класса обладает такими-то свойствами»; 2) под этот закон подводится данная конкретная ситуация («Всякий х обладает свойством Р; вот и этот х тоже»). При этом двучленность структуры (1+2) остается имплицитной, свернутой в одно суждение - эксплицитно в ПЕ представлена обычно только первая посылка. Наиболее очевидным сигналом участия этого фактора в судьбе паремии на поверхностном уровне является присутствие соответствующих компонентов в ее составе или фрагментов смысла 'всякий', 'никто', 'все', 'каждый', 'любой', 'всегда' и т.п. - в ее толковании, а также наличие обобщенно-личной формы глагола в составе выражения (А.Н. Баранов, Д.О. Добровольский).

Действие квантора всеобщности способно объяснить появление как вариантов, так и «серийных» пословиц (совариантов, или единиц, относящихся к одному пословичному типу), объединенных предельно обобщенной семантической схемой, например, ПЕ со значением «Всяк свое хвалит» (= «Свое всегда хвалят»): Всякий купец свой товар хвалит; Всякая лиса свой хвост хвалит; Всякий цыган свою кобылу хвалит; Всяк кулик свое болото хвалит (ср. ПЕ без конкретизации субъекта: Всяк свое хвалит; Всякому свое и немыто бело).

Общая идея «Всякий у себя/ на своем месте благополучен (значителен, деятелен, смел, счастлив и проч.)» сближает и пословицы Всяк кулик в/ на своем болоте/ на своей кочке велик; Всякий бухалень в своем болоте голосист; На свой улочке и курочка храбра; На своей печи сам себе голова и т.д. Наличие усилительной частицы и, близкой по значению к частице даже, также можно рассматривать как сигнал присутствия квантора общности. Например, в ПЕ В своем гнезде и ворона глаза коршуну выклюет фрагменту и ворона соответствует семантический фрагмент «всякий, т.е. любая птица, даже ворона...» - семантику незначительности вороны высвечивает именно оппозиция компоненту коршун. Ср. также: На своем пепелище/ дворе/ на своей улице и курица скребет/ бьет/ гребет/рогата/ бойка/ храбра); И лиса около своей норы смирно живет; В своем болоте и лягушка поет, <а на чужбине и соловей молчит>.

Аналогичным образом можно объяснить появление в рамках ПЕ таких субститутов, как муха - курица (И муха сердце имеет; И у курицы есть сердце). Можно допустить, что общим семантическим звеном для этих компонентов является сема 'ущербность' или, например, 'величина' - как более конкретный признак, хотя размер представляется ущебным лишь относительно какого-либо образца; в данном случае муха и курица рассматриваются, похоже, с «высоты» человеческого роста, его ума и способности чувствовать. Признание объединяющей роли семы 'ущербность', каковая может включать в себя более конкретные признаки ('глупый', 'хитрый', 'опасный', 'иноверец', 'нечестный' и проч.), способно расширить ряд потенциальных субститутов - трудно оспорить допустимость подстановки привычных для пословицы слов, обозначающих живых существ: *и у волка/у вороны/у мужика/у ворога/у татарина и т.д.

В пословице От чего кот гладок? поел да и на бок; Оттого казак и гладок, что поел, да и на бок компоненты кот и казак с легкостью заменяют друг друга благодаря наличию общего семантического знаменателя 'всякий': Гладок - 'в теле, не измучен работой' (ср.: Где бабы гладки, там нет воды в кадке). Вариантная парадигма базируется на допущении «Всякий гладок ('упитан'), если <обычно> поел, да и на бок», а этим счастливцем может быть практически любой - *он, я, поп, дед, мужик, солдат, пес, бес, козел, сурок - с ограничениями, налагаемыми рифмой и грамматическим родом слова-компонента.

По нашим наблюдениям, весьма активны замены с нивелированием семантического «зазора» между взаимозаменяемыми субститутами в пословицах, в которых присутствует пара семантических фрагментов - элементов традиционного противопоставления 'один' - 'другой'. Квантором всеобщности объединены компоненты дочка, золовка, кошка, кобылка в пословицах Свекор дочку бранит - невестке науку дает; Свекровь кошку бьет, а невестке наветки дает; Кобылку бьют, женке навет-

ки дают; Кошку/ золовку бьют, а невестке наветки дают/ а невестка гляди да казнись со значением 'Порицание, наказание одного служит предостережением другому'. Мотив безжалостных свекрови и свекра, терроризирующих ближайших родственников, весьма распространен как в ПЕ - бином свекровь/ свекор - невестка/ сноха лег в основу многих устойчивых выражений (Блудливая свекровь и невестке не верит; брюзжит, как свекровь на невестку), - так и в иных жанрах фольклора: традиция характеризовать «чужих» людей, родни мужа как злых, неприветливых отмечена в причетах, песнях, свадебной поэзии (Л.В. Рыбакова, К.В. Соколова). Однако выражение Вам поют, а нам наветки дают без указания поучающего свидетельствуют о фиксации здесь не отношений конкретных людей, а общего наблюдения. Это подтверждается реализацией идеи на ином лексическом материале: На то цыган мать свою бьет, чтоб жена слушалась.

В § 4 «Семантическая неполновесность компонента паремии» рассматриваются случаи семантической недогруженное™ отдельных компонентов - как проявление особенностей структурно-семантической организации пословиц. О «пустых» па-ремийных компонентах упоминает Ю.И. Левин, хотя существует и иная точка зрения, согласно которой нельзя говорить о факультативности варьируемых компонентов, поскольку текст пословицы не терпит «мертвых», не работающих на общую семантику слов (H.H. Семененко, Г.М. Шипицина). На наш взгляд, семантическая ослаблен-ность не только вполне допустима, но и доказуема.

Варьирующийся компонент пословицы, воспринимаемый нами как одна из ее неотъемлемых составляющих, в действительности нередко является лишь проявлением тенденции к сохранению типичного способа художественного оформления выраженной в паремии идеи, что особенно хорошо это видно при сопоставлении ее кратких и пространных вариантов. Жанровая сущность ПЕ во многом определяется своеобразием не только содержания, но и формы, способствующим опознанию ее среди других выражений. Пословицы как образцы поэтической формы используют определенный круг выразительных средств и способов построения. К важным, ощутимым, хотя и не всегда осознаваемым характеристикам паремии относятся расстановка логических ударений, размещение акцентных слов, определенные синтаксические формы.

На фоне пространных версий ПЕ Языком болтай/ играй/ мели/ хоть лижи/ хоть залижи, а рукам воли не давай; Языком что хочешь болтай, а рукам воли не давай ее лаконичный вариант Рукам воли не давай Спир.:79 показывает, что противопоставление «свободного» языка и сдерживаемых рук отчасти искусственно, поскольку основной смысл паремии заключается все же в краткой версии запрета на физическое воздействие (ср. также Языком говори, а кулаки в ход не пускай). Этому запрету может противостоять снисходительное отношение к разглядыванию (Глазами гляди, рукам воли не давай), к брани (Бранися/ Брани как хочешь, а рукам воли не давай). В этих ПЕ наблюдается четырехкомпонентная семантическая структура: «Языком (словами, глазами) можно, а руками нельзя». Обобщенно-позитивное отношение к словесному порицанию, в отличие от его физического выражения, провоцирует возможные замены компонента, ассоциируемого с семантикой 'можно': болтай, играй, мели, хоть лижи/залижи. Последний компонент допускает двуплановое восприятие - 'облизывать' и 'говорить комплименты, хвалить, льстить'. Типовой фрагмент не давай

воли (воли не давай) используется и в других выражениях: Языку воли не давай; Глазам воли не давай; Глупому в поли не давай/не давать воли. С другой стороны, мотив своеволия языка развивается и иными паремиями: Не давай волю языку в пиру, в беседе, а сердцу в гневе-, Не давай воли языку во гневе/ во хмелю и на пиру. Таким образом, здесь сочетается довольно широкая вариантность в одной части паремии при стабильности фрагмента - в другой.

Неравномерность распределения семантической нагрузки между элементами паремии и избыточность отдельных компонентов хорошо видна при сопоставлении таких количественно неравных вариантов, как Голодному <все> хлеб на уме; У голодной кумы/ Голодной куме <все> хлеб на уме. Появление компонента кума (Голодному = Голодной куме) - а на него не приходится собственного семантического фрагмента - объясняется тяготением паремии к четырехкомпонентной структуре, с рифмой между вторым и четвертым компонентами. Функция активного в иных пословицах компонента кума здесь орнаментальна: он придает ПЕ как целому необходимое эстетическое оформление. Это расширяет возможности замен в составе пословицы; ср. по-тенц. * Голодному Фоме хлеб на уме и языковое - Голодному Федоту и репа в охоту.

Сравнение вариантов пословицы Знай толк - не давай в долг и Знай толк - не давай пьяному (пьянице, дураку) в долг показывает, что ПЕ, в сущности, советует не давать в долг вообще никому (* соседу, подруге, коллеге), а первая часть выражения (знай толк = 'правильно, умно') служит лишь оформлению, приведению паремии к типичной ритмической структуре. Подтверждением популярности мотива нерациональности и бесполезности одалживания денег служат многие выражения: В лесу - не дуги; в копнах - не хлеб(а); в долгу - не деньги', Глуп тот, кто в долг берет, а еще глупее тот, кто в долг дает\ В долг давать, под гору метать; долги собирать, в гору таскать. В ПЕ Взаймы деньги давать - что волка накормить семантика бесполезности одалживания денег имплицитна - для ее понимания требуется знакомство с частотной в русском языке паремией Сколько (как) волка ни корми, он все в лес глядит (ср. также:Докуль зайца не корми, ён все в лес глядит).

В пословице Не верь брату родному, а верь <своему> глазу кривому (худому)! сходятся компоненты кривой и худой, не являющиеся близкими вне ее пределов. Субституты связываются по принципу логического развития, домысливания: глаз кривой следовательно, видит не все, искажает (= 'плохо'); ср.: В кривом глазу и прямое криво. Компонент кривой - это понятие участвует в создании основных семиотических оппозиций фольклора - актуализирует семантику отрицательной оценю!. Аналогичным образом родной следует, наоборот, воспринимать как 'близкий' и 'надежный'. Образуется пословичный оксюморон: взаимозаменяемые компоненты с семантикой 'негодный' становятся символом надежного, а родной - 'тот, кому не стоит доверять'. С другой стороны, паремия развивает распространенный мотив превосходства своего над чужим (Свой золотничок чужого пуда дороже), который имплицитно «просвечивает» и там, где актуализируется только часть этого смысла - делается акцент на достоверности, надежности увиденного своими глазами (ср.: Чужому глазу не верь; Свой глазок - смотрок, Свой глаз - алмаз, а чужой - стеклышко).

Для передачи семантики 'Не верь другому (никому), верь самому себе' достаточным является наличие двух противопоставленных пар: не верь - верь, брату -<своему> глазу; ср.: Не верь речам (ушам), а верь <своим> глазам Спир.:150. Компо-

нент брат, выступающий чаще как носитель значения 'свой, родной, близкий, надежный' (ср.: Нет друга супротив родного брата; Солдат солдату родной брат), здесь представляется 'другим, чужим', а свой глаз, как «часть» человека (самого себя), принимает на себя семантику 'свой, близкий, надежный'. «Субъективная» позиция прилагательных родному - кривому придает паремии дополнительную экспрессию. Таким образом, наличие различных версий ПЕ с близким смыслом и наш ход рассуждений подводят к тому, что компоненты кривой/ худой и родной выполняют особую функцию - выступают в функции интенсификатора, т.е. фактора, который вносит в основное значение (лексической или паремийной единицы) дополнительный оттенок 'высокая степень манифестации качественного или процессуального признака' (Л.А. Новиков, Е.К. Николаева, И.В. Удовенко). В смысловом отношении эта пара компонентов обладает минимальным весом в составе ПЕ.

Особым видом паремийной вариантности можно считать замены целых фрагментов ПЕ, в которых одна (обычно первая) часть, аксиоматичная и семантически «стершаяся», служит «увертюрой», параллелью к мысли, высказанной во второй части и составляющей смысл всего высказывания. Модели синтаксического параллелизма весьма часто регламентируют построение пословицы. Ср. распространенный «зачин» в ПЕ Курица не птица, <заяц не зверь, прапорщик не офицер>, а баба не человек; Рак не рыба, кожан не птица, баба не человек. Здесь представлена и обычная лексическая (кожан - курица), и типично пословичная вариантность. Первая часть является достаточно стабильной (хотя и здесь бывают замены всей части целиком: Коза - не скотина/ Кобыла не лошадь, баба не человек), обретает статус клише и служит сигналом паремийности, производящим в статус пословичной мудрости вторую часть, нередко окказиональную. Так, распространилась оценка с помощью этого «зачина» зарубежных стран (Курица не птица - Финляндия/ Польша/ Болгария/ Монголия/Алжир/Прибалтика) не заграница. Сейчас можно было бы пополнить эту версию наименованиями стран, куда охотно наши соотечественники ездят отдыхать, - по принципу «подставь желаемое». По данным «Национального корпуса русского языка», клишированный элемент «Курица не птица...» встречается и в окказиональных ПЕ: Курица не птица, сталь не металл; ...август-не лето.

Аналогичным образом варьируется целый ряд ПЕ: По бабе и брага, демонстрирующая целую мозаику составляющих (По бабе и брага, по боярыне и говядина", ...по Сеньке и шапка\ По батьке и пиво, по бабе и брага-, По привету ответ, по бабе брага; По Сеньке и шапка, по бабе и шлык и т.д. Семантика частей в подобных пословицах может совпадать - (ср. Лев мышей не давит, орел мух не ловит-, С миру по нитке — голому рубаха; с миру по грошу - старшине кафтан) — тогда содержание дублируется и становится избыточным, но может и различаться: Початую кладушку домолачивай, упрямую бабу доколачивай. В таких пословицах с актуальной информацией во второй части объединяющим является прием параллелизма и рифмо-ритмическое сходство.

В § 5 «Вариантность н идея пословицы» вводится понятие смыслового конденсата как одного из параметров паремиологического пространства, определяющего процесс варьирования пословиц.

Сопоставление нескольких версий пословиц - вариантов и совариантов - в их формальном виде и семантическом звучании - нередко позволяет увидеть стоящее за развернутым значением целого словосочетание, являющееся краткой версией толко-

вания ПЕ, и определить «вклад» отдельных компонентов в общую семантическую структуру. Так, для пословиц Где пиво пьют, тут и дураков бьют; Бей дурака, не жалей кулака; <Хоть> жаль кулака, да бить/ударить дурака наиболее лаконичной формой передачи содержания представляется идея «Глупого (дурака) бьют (=надо бить)», хотя на формальном уровне не охваченными значением ПЕ остаются фрагменты Где пиво пьют..., ...не жалей кулака (хоть жаль кулака).

Подобное двухкомпонентное (реже - трехкомпонентное) безббразное выражение, отражающее в конденсированном виде значение пословицы, мы называет пословичным конденсатом (пословичной идеей). Он передает в сжатом виде - без прикрас -смысл, который традиционно паремийным способом передается не иначе, как «с прикрасами». Лаконично выраженная идея занимает положение промежуточного звена между ситуацией, ассоциирующейся с определенной паремией, и самой пословицей, которой свойствен ряд обязательных маркеров, в то время как конденсат их лишен. И если сама пословица входит в область «предзнания», то смысловой конденсат, будучи более близким к характеризуемой ситуации, такого предзнания не требует. Он относится к сфере самых простых афористических мыслей об окружающем мире.

Понятие «конденсат» перекликается с содержанием используемых Е.В. Ивановой понятий когнитемы и когнитивной модели пословицы. Исследователь оперирует этими терминами, выделяя для описания пословичной картины мира единицы, меньшие и более простые по структуре, чем пословица: когнитема - это второй основной после пословицы «строительный блок» пословичной картины мира. Например, в ПЕ Конь о четырех ногах, да и тот спотыкается Е.В. Иванова выделяет выраженную с помощью двух знаменательных слов когнитему «конь спотыкается», отражающую в сжатом виде смысл прототипа ПЕ - его образной структуры. Идеей же, сжато передающей смысл, для данной паремии является, по-нашему мнению, фраза «Опытный ошибается». Наличие стоящей за пословицей паремийной идеи можно продемонстрировать на примере единиц разной структуры.

В версиях пословицы Бабьи города/ сени <нигде> не стоят; Бабьи города/ хоромы недолго стоят, <а без баб города не стоят; Бабий огород не долголетен взаимозаменяемые компоненты сближаются на разных основаниях: хоромы и сени - как 'строение' и его 'часть'; города по метонимическому принципу предполагают и 'строения', т.е. хоромы. Огород же близок городу этимологически. Эти субституты могут быть дополнены, и иными (ср. потенциальное *серп, сноп, труд, скирда и проч.)

- их объединяет пословичная идея «Женское недолговечно».

«Сытый глух (= невосприимчив, бесполезен, неподъемен)» - таков паремийный «конденсат», на котором покоится развернутая четырехкомпонентная структура ПЕ Сытое брюхо к работе/ к ученью туго/ глухо, констатирующей «недееспособность» сытого человека сытого брюха). Таким образом, первый и последний компоненты

- носители наибольшей семантической нагрузки. Наименьшая семантическая доля приходится на компонент работа, который может быть заменен не только ученьем или, например, *пахотой, но и наименованиями иных видов работ, освоенных паре-миологическим пространством и даже предложно-падежной формой ко всему.

Паремийный конденсат выявляется не только на уровне вариантов ПЕ, но актуален и для совариантов и синонимов. Имеющие разное образное решение ПЕ Пуганая ворона куста боится; Пуганый волк и кочки боится; Пуганый заяц и пенька боится

объединены общим конденсатом «Пуганый (= опытный) опаслив (=боится)», который и представлен в паремиях соответствующими компонентами. Ту же идею выражает и ПЕ Битому псу только плеть покажи.

Общей идеей для ПЕ Стреляного/ старого воробья на мякине не проведешь/ не обманешь/ не надуешь и Старого волка в западню не заманишь/ в тенета не загонишь является формула «Опытного не обманешь», стоящая за многими славянскими выражениями, связывающими воробья и мякину - ср. белорус., укр., пол. Старбга вераб'я на мятне не правядзешь; Старого воробця на полову не зловиш; Старого го-робця на иолов! не обдуриш; Starego wröbla паplewy nie zlapiesz/nie ziowisz (ср. также приведенное C.B. Максимовым Старого моржа-казака не облукавишь). Старость и опытность, напоминающая об опасной ловушке, пишет В.М. Мокиенко, устойчиво связаны в народном сознании. Ср. ПЕ, основанные на других образах: укр. Вовк ста-рий не ,ni3e до ями, Старого лиса тяжко зловити, польск. Starego шбЫа nie zlapiesz па owies; Starego wrâbla na muchç nie zlapiesz.

Очевиден и смысловой конденсат различных по образности ПЕ Старый конь борозды не портит/ не испортит/ не скривит; Старый конь мимо не ступит; Старый ворон не каркнет мимо 'опытен'; Старый пес не обманет - они объединены идеей «Опытный не испортит», представленной и в других славянских языках; ср. укр. Старий ein борозды не зтсуе.

Ориентированность не одной, а многих единиц - вариантов и совариантов - на паремийное разворачивание одной идеи хорошо видна на примере идеи неэффективности слова - одного из распространенных направлений мысли, связанных с речевой деятельностью. Слово может приравниваться к делу, к невербальному действию, но может отождествляться и с коммуникативной деятельностью, «им можно убить, но можно и исцелить» (Л.Б. Лебедева). С одной стороны, слово противопоставляется делу в самом широком смысле - Больше дела - меньше слов; От слова до дела бабушкина верста. Слово ('речь') осмысляется как недостаточное, бесполезное, по сравнению с более весомым, позитивным делом - любыми практическими действиями.

Та же идея развивается в ПЕ, где дело представлено более конкретно - каким-то из видов реальной деятельности человека, весьма существенной или не очень важной: С твоих слов дом не выстроишь; Словами жернова не повернешь, а глухого не научишь; Словом и комара не убьешь и т.д. Сопоставление слова с делом представлено здесь имплицитно - констатацией невозможности достичь некоторого результата, что косвенно указывает на необходимость иной, не речевой, деятельности или - по метонимическому принципу - насущной необходимости вещей, инструментов, материалов для совершения действия или достижения результата. Слово бесполезно в том смысле, что им нельзя накормить и напоить: Брюхо не насыщается словами; Из слов щей не сваришь - нужны капуста и мясо; Из слов блинов не напечешь и полушубка не сошьешь. Отдельную ветвь в развитии этой идеи представляют ПЕ, связанные с благодарностью, словесное выражение которой также представляется никчемным, бесполезным носителям языка: Спасибом сыт не будешь. Эта линия продолжается и современными ПЕ Спасибо в стакан не нальешь/ не булькает; Спасибо на хлеб не намажешь. Нематериальность слов - в отличие от денег, одежды, зерна, еды - отмечена и в ПЕ От слов мошна не будет полна; Поле словами не засевают; Спасибо-то не кормит, не греет. На обобщенное значение 'непрактичность, бесполезность' указы-

вает принципиальное отсутствие альтернативы слову в ПЕ Спасибо за пазуху не положишь/ в карман не кладут; Спасибо домой не принесешь.

Идея бесполезности одного лишь слова, и даже слова, обращенного к Господу, реализуется и в ПЕ с иными компонентами - вербальными оболочками концепта «речь»: Соловья баснями/ басни/ песнь не кормят/не кормит; На баснях/лясах недалеко уедешь', Не песнями коней кормят. При этом любая речевая деятельность, мысленно сравниваемая с делом, признается 'малоэффективной, бесполезной': Баснями закрома не наполнишь; Молитвой/ аминем квашни не замесишь: молитву твори, да муку <6 квашню> клади и т.д. Во всех вариантах и совариантах паремии выявляется четкая корреляция двух блоков информации - фрагментов ее семантического содержания и элементов, участвующих в описании ситуации; ср.: 'слово (= речь, разговор)' {басня - 'выдумка, празднословие, пустословие') и 'бесполезно' (не накормишь, не наполнишь, сыт не будешь) - именно они и определяют семантическое содержание ПЕ. Это объясняет и несколько неожиданный в паремии Соловья/ журавля баснями не кормят компонент журавля, который крайне редко содержится в неволе и нуждается в том, чтобы его кормили. Оба конкурирующих компонента отчасти орнаментальны, относительно свободны и даже избыточны - в большинстве ПЕ, развивающих эту идею, отсутствует указание на то, кто «пострадает» от бесполезности слова, -но они участвуют в образном оформлении целого.

Именно различные версии ПЕ и другие реализации наремийной модели проясняют порой ее истинный смысл - через призму обобщенной схемы. Так, в ПЕ Аминем беса не отбудешь компонент бес может быть воспринят и в прямом значении ('нечистый'), и в переносном ('зло, искушение'), а вся паремия - 'Святым словом от искушения не избавиться'. Однако версия Аминем беса/лихого не избыть с заменой бес - лихое ('трудное, опасное', ср.: Лиха беда начало, лихой человек), несколько «размывает» значение отдельного компонента и заставляет нас увидеть за конкретным более общее: 'одним <святым> словом опасного, трудного не избежать' 'разговорами результата не добиться, дела не сделать'. Это подтверждается и пословицами Аминем квашни не замесишь; От аминя не прибудет и др. Обобщенная схема (генерализованная идея) «Слово бесполезно» служит посредником между множеством частных ситуаций, происходящих в реальной жизни, и, с другой стороны, - художественной реализацией в паремиях. Эта идея охватывает и унифицирует несколько более конкретных наблюдений: «Словом не накормишь/ не вспашешь/ не оденешь/ не избавишься/ не отблагодаришь».

Таким образом, варьирование в пословице, с одной стороны, отвечает представлению о ней как о жанровой разновидности фольклора, а с другой стороны, определяется рядом факторов, определяемых природой паремии.

Четвертая глава «Фрагмент и модель как проявление стереотипности пословицы» посвящена анализу паремий с точки зрения стабильного, повторяющегося в них. Формульность - неотъемлемая черта фольклора, и утверждение о том, что фольклор являет собой колоссальный фонд, «в котором каждый найдет себе нужное <.. .> и берет то, что годится ему» (В.П. Аникин), как нельзя более соответствует реализуемому в данной работе представлению о существовании в пословичном пространстве массы общих мест, жанровых универсалий, клишированных формул и конструкций, повторяющихся образов и их вербальных оболочек. Как фольклорный

текст состоит из типовых элементов - языковых, метрических, стилистических, сюжетных (Е.Б. Артеменко, А.П. Евгеньева, Е.М. Мелетинский, В Л. Пропп, Б.Н. Путилов, К.В. Чистов), так и здесь, в фольклоре речевых ситуаций, одни и те же элементы переходят из текста в текст, организуя различные содержания и структуры, обеспечивая их варьирование. Для пословиц такими типовыми составляющими можно считать не только отдельные повторяющиеся от пословицы к пословице вербальные представления тех или иных концептов, но и сочетания компонентов, составляющие определенный значимый фрагмент ПЕ, структурно-семантические модели, принципы «складывания» значений целого из отдельных элементов.

В данной главе показаны различные типы «атомарных» единиц, образные и безббразные, одни из которых могут иметь постоянный семантический ореол, другие - истолкованы в пословицах по-разному. С их помощью образуются и близкие, почти родственные, и семантически удаленные единицы. Использование повторяющихся пословичных элементов является одной из ярких тенденций, наблюдаемых в ПЛ. Это фактор, порождающий особого рода «вариантность», которую скорее можно назвать тиражированием с использованием пословичных клише.

Общий образный фрагмент в ПЕ Бабьего вранья и на свинье не объедешь и Суженого и на свинье не объедешь в сочетании с разными компонентами, задающими тему выражения, формирует принципиально различную семантику: с одной стороны, речь идет о безграничности бабьего вранья, а с другой - о предопределенности, о женихе, предназначенном Богом и судьбой. Ср. также ПЕ с иным образным элементом, которые можно рассматривать как варианты (Суженого и на коне/ конем/ и на кривых оглоблях не объедешь) или соварианты: Судьбу и на коне не объедешь; Беду и конем не объедешь.

Фрагмент ум короткий/ короток из известной ПЕ У бабы волос долог/ волосы долги, да/ а ум короток становится в паремиях знаком 'недалекости' и сочетается с мотивом противопоставляемого длинного - будь то руки, плеть, платье, язык, волосы: У пастуха плеть длинная, а ум короткий; У короткого ума длинный язык; Пошли, господи, покупателя в долгом платье, да в коротком уме; Близок локоток, да ум короток. Хотя и здесь, как нам кажется, допустимы некоторые версии толкования: пастух с коротким умом - не обязательно глупый; возможно, это человек, которому не нужно решать сложных задач, поэтому его умственные операции «коротки», т.е. примитивны, просты. На контрастном биноме длинный - короткий основаны ПЕ и без указания носителя этого признака: Руки длинны - ум короток; Волосы велики, да ум короток; Волос длинный, а ум короткий. Ср. также иносказательное Было три жены, да все не острижены - т.е. волос долог, а ум, стало быть, короток = 'неумны'.

Самым активным образом тиражируются и простые способы передачи пословичных смыслов. Так, сочетания не товарищ и не брат являются весьма распространенным способом указания на неравенство объектов, превосходство одного перед другим: Богатый бедному не брат; Медведь корове не брат; Сапог лаптю не брат; Гусь свинье/ козлу не товарищ; Пеший конному не товарищ - этот ряд продолжается паремийными сочетаниями Волк коню.., Конь корове.., Вино уму.., Горшок чугуну/ котлу.., Скороморох попу.., Черт попу.., Слуга барину.., Иван Марье...-не товарищ и т.д.

Соединяя пары компонентов с разной степенью «антагонизма», элемент не товарищ приобретает различное семантическое звучание: в ПЕ Вино уму не товарищ -'ненужный, помеха'; в ПЕ Горшок чугуну не товарищ - близко к «не чета, не пара»; в ПЕ Слуга барину не товарищ - 'не ровня' и т.д. Этот пословичный фрагмент, за которым закреплен определенный квант содержания, способен возвести в ранг ПЕ любое сочетание - при условии соблюдения грамматической структуры, что делает его безотказным средством создания окказионализмов (Евро баксу не товарищ; Бизнес энергетикам не товарищ; Уборщик грузчику не товарищ и т.д.).

В роли фрагментов-скреп выступают слова брат и словосочетание не замена, также призванные соединять различные «предметы». За счет фрагмента не замена, встраивающегося в определенную структуру, в пословице передается семантика превосходства с элементом иронии и оценки: Безмену пест не замена; Калач хлебу не замена; Борода уму не замена; Борода глазам не замена.

Образование серийных единиц происходит на основе определенной синтаксемы - при самом широком варьировании лексического состава. Ср. аналогичный синтаксический «скелет» «№ют. + НсЫ. = брат», где компонент брат являет собой знак равенства, сходства, неразрывной связи: Приказный черту брат; Сон смерти брат; Вино пляске брат; Клин плотнику брат и т.д.

Широко представлен в паремике фрагмент далеко не уедешь (на чем). В одних ПЕ он выступает в прямом смысле, указывая на качество лошади и связанную с ним невозможность хорошей езды: На хромом коне далеко не уедешь; На леченой кобыле далеко не уедешь; Не кормя, далеко не уедешь. Объективной можно считать невозможность далеко уехать на плохом извозчике - На ваньке (Иване) далеко не уедешь (ванька - 'зимний легковой извозчик на крестьянской лошаденке и с плохой упряжкой'), на неисправных санях (На одном полозе/у далеко не уедешь), на чужом коне (На чужом коне далеко не уедешь - чужой конь предполагает его утрату; ср. С чужого кош и среди грязи долой) или - пользуясь лишь кнутом и беспрестанно погоняя запряженную лошадь: На кнуте далеко не уедешь; На хомуте далеко не уедешь. Здесь благодаря метонимической связи «инструмент - действие (кнут = 'погонять')» имплицитно выражается совет кормить коня перед дорогой (ср.: Не гони коня кнутом, а гони его овсом; Не кони везут, а овес; Кнут коню не помощник).

В пословицах, не связанных с мотивом дороги - На ласке далеко не уедешь; На лясах далеко не уедешь; На обмане далеко не уедешь; На посуленном далеко не уедешь (ср. версию с «транспортной» привязкой: Посуленный мерин не везет); На правде не далеко уедешь: либо затянешься, либо надорвешься; С заказным ведром не далеко уедешь, - основа всей паремии «На ...далеко, не уедешь» соответствует семантическому фрагменту 'мало пользы; не добьешься многого; что толку?!' и с легкостью приводится в действие всякий раз новым компонентом. Ср. окказ.: на спирту далеко не уедешь; на одном впечатлении далеко не уедешь; Моральные ценности? На них далеко не уедешь; на июльском воздухе далеко не уедешь и т.д.

Довольно активны в ПЕ способы «тиражирования» безббразных выражений за счет использования фразеологизированных словосочетаний, например: Пора на ум наводит; Базар/ торг на ум наводит. Это во многом обусловлено тем, что компонент ум родственен глаголу умнеть, но не образует глагола с семантикой 'делать умным'. Именно это значение выражается сочетаниями давать ум (Убытки ум дают; Береза

ум дает; Базар/ торг ума даст; Богатство ум дает/ рождает), родить/ рождать ум (Беда ум родит; Деньга ум родит; Честь ум рождает, <а бесчестье последний отнимает>); прибавлять ум (Богатство ум прибавляет, а бедность и последний отнимает; Хорошая одежда ума не прибавит; Добрая кума прибавит ума и т.д.).

Весьма типичным для ПЕ является «прокатывание» одной идеи на широком лексическом материале с сохранением принципа структурно-семантической организации и использованием повторяющихся фрагментов. Ярким примером являются пословицы, говорящие о малости ума, контрастирующем с впечатляющей внешностью: Ослоп вырос, а ума не вынес; Большой/ велик вырос, а ума не вынес; С лешего/ с черта вырос, а ума-то не вынес! С осину/ оглоблю вырос, а ума не вынес. Первая часть ПЕ демонстрирует варианты выражения семантики 'огромный, высокий', в то время как вторая часть, отрицающая предполагаемый ум, повторяется.

Носителем семантики 'большой, значительный' может стать одна из выразительных «деталей», частей тела: Нос с локоть, а ума с ноготь/ с перст/ с локоток/ ноготок; Голова с пивной котел, а ума/ мозгу ни ложки; Голова что чан, а ума ни на капустный кочан; Ростом с Ивана, а умом с болвана. Особенно активно используется в ПЕ мотив большой бороды - символа солидности, зрелости: Борода выросла, да ума не вынесла; Борода с лопату, а ума - кот наплакал; Борода что ворота, а ума с прикалиток/ притолок <нет>. Здесь очевидно присутствие паремийного бинома борода -ум, встречающегося и в ПЕ иной семантики (ср.: Ум не в бороде/не в летах, а в голове; Ум бороды не ждет).

Тенденция к сохранению рифмы отличает паремии Данило с мотовило, а ума ни с шило; Борода велика, а ума ни на лыко, хотя этим маркером отмечены не все единицы: Велик телом, да мал умом (хотя есть версия ...да мал делом); Молодец/ борода с воз, а ума с накопыльника нет; Борода что помело, а ума ни лычка.

Общим для приведенных высказываний является реализуемое различными средствами противопоставление «X значительный, а Y маленький», где в роли X выступает тело или части тела или лица человека, рост, возраст (продолжительность жизни), а в роли У ~ ум. При этом «незначительность» ума варьируется от наличия в недостаточной степени до полного отсутствия: ср.: Век дожил/ изжил, а ума не нажил; Людей с город, а ума с горсть; к ним примыкают и ПЕ с использованием зоосемических ассоциаций: Обычай бычий, <а> ум телячий; Стар что собака, а глуп что щенок.

Родственна приведенной и структурно-семантическая модель, где в первой части ПЕ говорится о красоте - также при несоответствии ей ума: Рожей/ с рожи пригож, да умом не гож; Личиком беленек, да умом простенек; Красен как майский день, а умом пень; Молодец что орел, а ума что у тетерева; Осанка львиная, да ум куриный.

Моделируемость паремиологической системы - проявление общего принципа моделируемости языковых явлений. Образование серийных пословиц по определенной структурно-семантической модели, т.е. сводимых к одному образно-семантическому инварианту, схематически отражающему относительную регулярность фразоообразовательных процессов (В.М. Мокиенко, Д.О. Добровольский), весьма вероятно для тех ПЕ, в которых наблюдается членимость формально-семантической структуры, например: Не ломайся, овсянник, не быть калачом; Как ни дуйся лягушка, а до вола далеко; Не дмись/дуйся, коровка, не быть бычком.

Синтаксис пословиц, демонстрирующий удивительное разнообразие конструкций, ориентируется на живые продуктивные модели языка. Не случайно многие па-ремийные смыслы, выраженные с помощью таких моделей «проигрываются» неоднократно с разной образной основой и на различном лексическом материале. Активны модели ПЕ, отражающих противоречия, соответствия/ несоответствия - например, паремии о лицемерии и несоответствии слова и дела, образа и реальности (Говорит крестом, а глядит пестом; Бородка апостольская; а усок дьявольский; Аминь, <аминь> - а головой в овин; Речи как мед, а дела как полынь; Говорит бело, а делает черно; Говорит воду, а во рту сухо и др.

Удивительна продуктивность модели ПЕ с компонентами каков - таков, неизменно занимающими начальные позиции в частях сложного целого - в сборнике В.П. Аникина насчитывается более 120 подобных единиц: Каковы встречи, таковы и речи; Какова пава, такова ей и слава; Каков гость, такова ему и честь; Каково волокно, таково и полотно и т.д. Эта популярная конструкция активно используется журналистами; ср.: Но какова родословная, такова и судьба; Какова власть, такова и страна; Каково общество, такова и элита; Каков народ, таков и скот.

Паремии, построенные по модели «Был бы X, будет (налетят, найдется, найдут, сыщется, хватит, набегут и т.д.) и У», - это выражение субъективно ограниченного условия (первая часть), от которого зависит осуществление/ неосуществление действия, представленного вторым предикативным единством ПЕ: Были бы кони, ездоки будут; Была бы охота, найдут доброхота; Была б голова здорова, а в голове вши будут; Был бы конь, а уздечку найдем; Был бы сокол, а вороны налетят; Был бы пирог, найдется и едок и т.д. Эти стереотипные двучленные структуры демонстрируют большое разнообразие трактовок. В ПЕ Был бы запевала, а подголоски найдутся речь идет о лидере и его поддержке; «Было бы что-то привлекательное, дармовое, а желающие на него найдутся» - смысл ПЕ Был бы хлеб, мыши набегут и Была бы копна, а ворона сядет. С ПЕ Была бы спина, а дубья хватит связывают поиски виноватого, которого можно привлечь к ответу, и т.д. Именно моделируемое и узнаваемое становится в речи основой для образования окказиональных выражений (Были бы УФО, а уфологии будут; Был бы театр, а крыша найдется и т.д.). Подобные синтаксические структуры можно отнести к числу средств, придающих пословице национально-культурное своеобразие.

Таким образом, воспроизводимость паремийных знаков, их структур и отдельных фрагментов свидетельствует о сформировавшейся паремийной традиции. Фонд единиц, принадлежащих паремиологическому пространству, способствует трансляции культурно значимых установок, узнаванию и пониманию паремий.

В пятой главе «Бинарная структура пословицы, или пословичный бином» осуществляется анализ принципов увязывания в пословице слов-компонентов и вводится понятие пословичного бинома, дающего представление о паремиологическом тезаурусе и организации пословицы. В регулярности пар компонентов - биномов дают о себе знать стереотипы языкового сознания, проявляющиеся в постоянстве сформировавшихся ассоциаций. Именно благодаря предсказуемым векторам ассоциаций ассоциативно-вербальная сеть хранит стереотипы языкового сознания (Н.Ф. Алефи-ренко). Изучение устойчивых структур паремии способно пролить свет на природу

творческого мышления носителей фольклора и процессы создания, усвоения, хранения и воспроизведения единиц данного жанра.

Бинарная оппозиция лежит в основе многих пословиц и представляет собой универсальный способ отражения окружающего мира. Порождаемые обычными человеческими ассоциациями и наблюдениями за окружающим миром, комбинации компонентов ПЕ весьма разнообразны: это пары антонимов, синонимов, слов одного тематического ряда и т.д., часто рассматриваемых в паремиях под разным углом зрения.

Паремийный бином - это устойчивый фрагмент пословичного текста, повторяющийся в различных пословицах, состоящий из двух контактно или дистантно расположенных элементов, обнаруживающих между собой устойчивые семантические (ассоциативные или иные) связи, иногда усиленные рифмо-ритмическим оформлением, и участвующих в создании образно-семантической (в случае безббразных паремий - семантической) структуры ПЕ. В зависимости от пословицы бином допускает неоднозначную трактовку, но переосмысление при этом касается обязательно обоих компонентов. В некоторых ПЕ бином становится ее организующим центром.

Смысловая связь между частями бинома может быть стабильной или, наоборот, изменяться в зависимости от семантического содержания всей ПЕ. Эти частотные лексические пары составляют, на наш взгляд, важный элемент пословичной структуры - пословичного образа и архитектурной формулы пословицы. Таким сочетанием, составляющим основу ПЕ, в выражениях Голову сняли, да шапку вынес; Не для шапки только голова на плечах; Хватился шапки, как головы не стало и т.д. таким биномом является пара компонентов шапка - голова.

Неслучайность паремийных биномов, в которых проявляется постоянство сформировавшихся ассоциаций, подтверждается и иными данными фольклорной макросферы, проявлениями фольклорно-эстетического освоения мира (М.А. Венгранович). Например, с встретившимися нам в пословицах бинарными сочетаниями пересекаются многие образы героев и их антиподов в восточнославянских сказках о животных -лошади/ коня и волка, лисы и зайца, волка и медведя, волка и козы/ овцы, собаки и волка и т.д.

В разработанной Г.Л. Пермяковым типологии инвариантных пар «противопоставленных сущностей», являющихся «подлинной темой» пословицы, значительная доля приходится на такие оппозиции, как «темное - светлое», «начало - конец», «друг - враг» и т.д., которые находят преломление в конкретных паремийных биномах. Например, к инвариантным парам ПЕ, представляющим «физически разные, но связанные каким-то свойством объекты», относится пара «Сильный - слабый», представленная в паремиях, в частности, биномами кошка -мышь, медведь - корова, лиса - курица и т.д. К этому же конструктивному типу относится и тематическая пара «Много - мало», лексическим выражением которой можно считать биномы грош -алтын, локоть - ноготь, ворота - прикалиток, дубина - плеть и т.д. (ср.: Не было ни гроша, да вдруг алтын; Нос с локоть, а ума с ноготь и т.д.).

Однако как «инвентарные» тематические пары компонентов имеют в пословицах самые разные лексические реализации, так и части паремийного бинома могут быть связаны различными семантическими связями и иметь отношение к уже совсем иным тематическим сферам, нежели в языке. Так, например, алтын и грош могут восприниматься в составе ПЕ как синонимы понятия 'мало, маленький' (На алтын да

на грош не много утрешь Д. 1:12), а компоненты ворота и прикалиток - выступать как выразители понятий 'высокий' - 'низкий' или 'уважение' - 'неуважение' (Женина родня ходит в ворота, мужнина в прикалиток ДП. 1:292).

В § 1 «Антонимы в составе биномов» рассматриваются биномы с контрастными семантическими отношениями. Антонимы - характерный знак эстетического в пословице и в фольклоре в целом (Д.В. Бондаренко, Т.Г. Бочина, Л.А. Морозова, С.Е. Никитина и др.). В паремии антонимическими отношениями связаны слова абстрактной и конкретной семантики, слова, относящиеся к разным частям речи, слова, близкие или далекие по своей словообразовательной структуре, слова, объединенные понятием времени, качества, цвета, движения и т.д.

Наиболее очевидные и яркие биномы составляют пары компонентов, представляющие собой словарные антонимы. Антонимы являются для единиц этого жанра типичными, а для его эталонных образцов - обязательными. Не случайно новые выражения Друга нельзя купить, зато его можно продать (купить - продать); Много есть вредно, а мало скучно (много - мало) и др. легко причисляются к окказиональным ПЕ - в них соблюдено одно из правил пословичной грамматики. Складывается впечатление, что если лексема имеет в языке свой семантический «противовес», это обязательно отразится в паремике; ср.: Высоко замахнулся, да низко стегнул; Сытый конь - богатырь, голодный - сирота; Молоко бело доит и черная корова; Легко воровать, да тяжело отвечать; Мягко съел, да черство в живот дошло; совр. Лучше быть богатым, но/ и здоровым, чем бедным, но (и) больным и т.д.

Однако языковые антонимы и паремийные биномы с отношениями контраста не всегда совпадают: некоторые из антонимов - весьма регулярных в обыденной речи, -в ПЕ представлены слабо или не представлены совсем: языковым антонимам война -мир в паремике соответствует пара мир - брань в значении 'война' (Худой мир лучше доброй брани/ ссоры/ драки). Этот бином поддерживается и следующими оппозициями: Хорошо браниться, когда мир готов; На что с тем мириться, кто не умеет браниться; При счастье бранятся, при беде мирятся. Не находит отражения в ПЕ пара лексем быстро - медленно, характеризующих действие с точки зрения скорости, стремительности его совершения, хотя в паремиях немало способов передачи этих отношений: Тихо едешь - беда догонит, скоро едешь - беду догонишь; Тихо пойдешь - от беды не уйдешь, шибко пойдешь - на беду набредешь; Под гору вскачь, а на гору хоть плачь и т.д.

Единожды заняв паремийную «нишу», слово «обживается» в ПЕ, обретает постоянный пропуск на вход и достаточно стабильное лексическое окружение, часто вытесняя при этом другие слова с близким значением. Своя логика формирования биномов проявляется, например, в ПЕ, в которых пустые обещания, похвальба, праздная болтовня противопоставляются более предпочтительному - действиям: Меньше говори. <да> больше делай; Меньше бы говорил, больше бы делал; Говорит бело, а делает черно; Лысо говорить - делать кое-как. Однако по частоте употребления глагольная антитеза говорить - делать существенно проигрывает биному слово - дело, передающему ту же семантическую «пропорцию» - 'заявление, утверждение, обещание и т.д., не подкрепленное делом' - 'практическая деятельность, действие, в противоположность мыслям, словам; поступок': От слов к делу - целая верста; О погибшем деле напрасно слова терять; Слова к делу не пришивают; По словам овцы, а по делам

мошенники; На словах - Волгу переплывет, а на деле - ни через лужу и т.д. Компоненты говорить - делать, слово и дело, составляющие биномы, не являются в строгом смысле антонимами. Их можно считать оппозитами, характерными для фольклорного текста (С.Е. Никитина), или прагматическими антонимами (Л.А. Новиков).

В ходе анализа отмечается:

а) разнообразие биномов, передающих одни и те же отношения - при доминировании одной пары - ср. Барыш с накладом равны, Малый барыш лучше большого накладу:; Барыш с накладом в одних сапожках ходят/ в одном кармане живут и иные биномы, реализующие в ПЕ семантическую дистанцию «доход - расход» (выигрыш -проигрыш, наклад - прикуп, прибыль-убыль, рост-изъян, прибытки-убытки)-,

б) характерная для бинарных структур тенденция к унификации грамматического оформления частей бинома в составе ПЕ (Волос долгий, да ум короткий и Волос долог, ум короток), к закреплению за различными формами и значениями компонента определенных «амплуа» (Маленький мал, большой - велик, а середний и вряд, да негде его взять), к варьированию морфологической принадлежности бинома (Лучше нищий праведный, чем богач ябедный; Богатство живет, и нищета живет)-,

в) способность одного компонента паремии к образованию нескольких биномов с близкой семантикой; ср. пары веселиться - плакать (Есть время плакать, есть и веселиться: Все видят, как веселюсь, а никто не видит, как плачу) и веселиться -прослезиться (Торговали - веселились, подсчитали - прослезились: перм. Ели-пили -веселились, подсчитали - прослезились\ смех - слезьг (Из дурака смех слезами выпирает; Ранние смехи, поздние слезы; Слезливый слезами обольется, а смешливый со смеху надорвется) и радость - слезы (Что день, то радость, а слез не убывает; Кто сеет со слезами, получает с радостью) и т.д.

г) актуализация оппозиционных отношений именно в рамках пословицы и - шире - паремиопространства и фольклора в целом (Мышке с кошкой не надраться; Коли конь, да не мой, так волк его ешь и т.д. На примере пар компонентов, реализующих отношения «хищник - жертва», в этом разделе показаны на фоне базового, наиболее регулярного бинома (например, волк - овца) его версии, не встречающиеся с ним в составе одних и тех единиц (волк - овечий/ овчарня/ баран/ баранинка/ ягненок). Параллельными нами названы биномы, демонстрирующими аналогичные отношения между частями и выявляемые в однотипных, одномодельных пословицах (совариан-тах - по Г.Л. Пермякову): Отольются медведю коровьи слезы; Отольются волку овечьи слезки; Отольются кошке мышкины слезки; Сжалился волк над ягненком, покинул кости да кожу; Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву.

д) способность частей конкурирующих биномов - ср. В вёдро гулянка, а в дождь — молотьба; На сердце ненастье, так и в ведро дождь и Счастье с бессчастьем -ведро с ненастьем; То и счастье, что иному ведро, а иному ненастье - становить-сятся в рамках ПП взаимозаменяемыми компонентами паремии (В ведро епанчу возят, а в дождь/в ненастье и сама ездит) и образовывать третий бином - с иными отношениями: Быть было ненастью, да дождь помешал.

Другому типу биномов, менее частому в составе пословиц, посвящен § 2 «Синонимы как составляющие бинома». Синонимами по отношению друг к другу являются слова, входящие в состав следующих пословичных биномов: косой - кривой, глупый - дурак, дождь - ненастье, брань - драка, убогий - нищий, убогий - бедный

(Косой кривого не учи; С косым не толкуй о кривом; Там глупому ужина, где дураков дюжина; Быть было ненастью, да дождь помешал; Красна брань дракой; Чем долго браниться, не лучше ль подраться? Отдал убогий нищему последний пятак, а сам от богатого ушел и так), горе и беда (Горе в лохмотьях, беда нагишом; Беда женится, горе замуж идет), глаза и очи (В глаза забавляют, а за очи ругают; Не хвали <меня > в очи, не брани за глаза!).

Примером таких отношений является бином ум - разум - на комбинации этих понятий разворачиваются многие паремийные идеи: Ум да разум надоумят сразу, Ум без разума беда\ С ума сошел, да на разум набрел. Благодаря их сопоставлению в ПЕ под разным углом зрения раскрываются придаваемые уму и разуму значения: Рсь зум не велит - ума не спрашивайся; Мужа чтят за разум, а жену по уму; Не живи чужим умом, живи своим разумом. О связи этих слов в ПП свидетельствует и их взаимозамена в паремиях Что голова, то ум/разум; Пей, да ума/разума не пропей; Встречают гостя по платью, а провожают по уму и Не смотрят на платье -смотрят на разум и т.д.

Близостью фольклорного осмысления образов черта и беса можно объяснить и образование ими паремийного бинома: Бур черт, сер черт, а все один бес; Старого черта да поднял/ подпер бес; Гори кабак, и с ярыжником, все бесы в воду, а черт на берег и т.д. Черт - один из самых вездесущих и популярных героев народных поверий. У восточных славян черт и бес - синонимы, на это указывают аналогичные словосочетания (лысый бес/ черт, хромой бес/ черт); общие эвфемизмы (злой, нечистый, беспятый), общие внешние черты (Н.И. Толстой, С.М. Толстая). На паремиологиче-ском уровне близость проявляется в общности фрагментов пословичного знания о них - в частности, в аналогичности ассоциаций (с ладаном, крестом, богом, бабой и пр.) и основанных на них биномов (Ладан выкадил, а беса не выгонил; Ладан на вороту, а черт на шее; Боится бес креста. а свинья песта; От беса/ черта крестом, а от свиньи пестом; Беден бес, что у него бога нет; Бог даст денежку, а черт дырочку; и пойдет Божья денежка в чертову дырочку; Беси то ведят, что бабы бредят; Где черт не сможет, туды бабу пошли) и вариантов (Сивизна/ седина в бороду -черт в ноги/ бес в ребро; От беса/ черта крестом, а от свиньи пестом)!

Рифмопарам как особому виду паремийного бинома посвящен § 3, в котором показаны комбинации компонентов, особенно выпуклых в составе паремии, поскольку смысловая связь между ними скреплена и усилена рифмой - звуковым повтором, выполняющим в композиции целого организующую функцию (гость -кость, грязь - князь, лоза - гроза, колос - голос и т.д.). Среди подобных пар обнаруживаются различия, позволяющие выделить несколько типов рифмобиномов.

Отдельную группу (1) могут составить биномы, части которых рифмуются в одной фиксированной форме и принадлежат одной части речи, например: скоро - споро (Кто ест скоро, тот и работает споро; Горе споро: и сбудешь, да не скоро).

В ПЕ Повытчики с пером, что плотничек с топором: что захотел, то и вырубил; Напишешь пером, не стешешь/ не вырубить/ не высечешь топором. части бинома выступают преимущественно в форме Тв. п. Однако этот бином встречается и без рифмы (Перо в суде, что топор в лесу <что захотел, то и вырубил>, что доказывает важность семантической связи, а не только рифмы как одного из важных паремийных маркеров.

Совпадение по форме Им. и Вин. падежей компонентов расширяет сферу применения бинома грош -рожь (Была бы в сусеке рожь, будет в кармане грош; У меня денег куры не клюют: бросишь им грош, а они просят рожь: Не удобришь рожь -соберешь хлеба на грош). Его части могут составлять внутреннюю рифму - при особом интонационном оформлении и полном параллелизме частей ПЕ: Есть рожь в амбаре - есть грош в кармане. Синтаксические функции частей бинома по отношению друг к другу весьма разнообразны; ср.: грош - вошь в ПЕ Вошь что заемный грош: спать долго не даст; Всяка вошь хочет грош; Есть вошь, а будет и грош. Компонент вошь в метафорической структуре ПЕ получает и разное семантическое звучание - и прямое, и метафорическое: 'насекомое, паразитирующее на теле человека' и презр. 'всякий, любой <человек>'. Части биномов могут в иных пословицах стать взаимозаменяемыми субститутами (Где ногтем поскребешь, там и грош/вошь).

Принадлежащими следующему типу (2) можно считать сравнительно немногочисленные рифмопары, составляющие которых меняют свой грамматический статус, сохраняя при этом универсальную форму. Так, в ПЕ с биномом тихо -лихо речь идет уже об омоформах: компонент тихо - то наречие, то краткое прилагательное - образует бином как с наречием лихо (В болоте тихо, да жить более лихо), так и с существительным лихо (Добро не лихо; бродит по миру тихо\ Не ищи лихо, пока оно тихо.

Третий тип (3) - это наиболее мобильные биномы, имеющие два-четыре морфологических варианта: части бинома при этом грамматически адекватны и своего статуса в отдельных версиях не меняют (Лучше воровать, чем торговать; Кто чем торгует, тот тем и ворует; Свинья не боится креста, а боится песта; От смерти ни крестом, ни пестом).

Бином милый - постылый, части которого соединены отношениями контраста -'любимый' - 'нелюбимый', представлен в ГЕЕ как в краткой форме (Чужое и хорошее - постыло, а свое худое, да мило\ В нитном кума не мила и всем постыла и др.), так и в полной, причем разными падежными формами: Милого жаль, а от постылого прочь бы бежал; Лучше быть в бедности, да с милым, чем в богатстве, да с посты~ лым. Допустимо использование того же бинома с неточной рифмой (Кума не мила, а (и) гостинцы постылы) и даже без нее, но с иными видами созвучия (Приглядится милый - тошней постылого). А бином мил - гнил (Снаружи мил, а внутри гнил; Хоть гнило, да нам (только) мило; Цветы тому не милы, у кого очи гнилы) не располагает возможностями рифмовки полной формы компонентов-прилагательных, поскольку они различаются ударением. Чем больше созвучных окончаний обнаруживают две формы, связанные уже семантически, тем шире возможная зона их паремийного использования.

Интересна паремййная составляющая в виде пары кума (кум) - ума (ум), обретающая в ПЕ несколько вариантных форм за счет того, что в целях сохранения рифмы компоненты кум и кума могут взаимозаменяться: ум - кум (Кума да кум наставят на ум; На чужой ум не бери, кум, сам выбирай!), ума - кума (Добрая кума живет <и> без ума: Крепилась кума, да рехнулась ума), уме - куме (Холост о куме, а женатый о суме печется; Голодной куме хлеб на уме).

Не выделяя в отдельный тип, отметим особо биномы с неточной рифмой, которая встречается в пословице не менее часто, чем идеальная, и дополняется иными повторами, поскольку степень точности рифмы, как видно из приведенных примеров,

зависит от грамматической формы бинома в конкретной ПЕ, Если в паремии Кому полтина, а кому (а нам) ни алтына; Пожалеть алтына, потерять полтина части бинома соответствуют друг другу по ритму (количеству слогов, месту ударного слога) и рифме, то в паремиях Пить бы на полтину, да нет ни алтына и Обманешь на полтине, не поверят и алтына наблюдаются некоторые отступления от точности, а в пословицах Не сули чужой полтины, дай свой алтын; Пожалел алтын, потерял полтину - и вообще отказ от рифмы, но сохраняется аллитерация (повтор сочетания звуков лт).

Сочетание рифмы с аллитерацией (и/ или ассонансом) можно считать наиболее удачным способом оформления, каковой мы наблюдаем в паремиях с биномом ум -сума, участвующим в развитии нескольких семантических направлений - «Отсутствие ума ведет к нищете»: Без ума человеку сума; ирон. От большого ума досталась сума; «Бедность поучительна» - Сума да тюрьма дадут ума; Сума даст ума; «Без ума и богатство (=сума с деньгами) не на пользу»: Без ума не в пользу и сума - и демонстрирующим значительную амплитуду по линии точности рифмы; ср. ПЕ с максимальной точностью рифмы (За скудость ума таскать/ искать будет сума) и с меньшей степенью точности: При поре с умом, без поры с сумой; Без ума торговать — суму нажить (долги наживать); Без ума суму таскать, а с умом деньги считать и т.д. Предлоги, как видим, также включаются в создание звукового эффекта.

Таким образом, рифмованные биномы в ПЕ выступают и как смысловая скрепа, определяющая семантическое направление пословичной идеи, и как особый маркер -знак паремийности. С другой стороны, звуковой повтор важен и как явление экспрессивное и эстетическое. Эстетический параметр является нередко сдерживающим фактором, не допускающим разрушения созвучия, даже в тех случаях, когда семантическая связь между частями бинома не очевидна.

Четвертый тип биномов, основанных на ассоциативно-тематических связях, рассматривается в § 4. В языковом сознании носителя языка отдельные «предметы» и их связи прочно занимают свое место и далее способствуют косвенному «опознанию» других выражений (Б.М. Гаспаров).

В пословицах также проявляются отражающиеся в памяти человека впечатления об окружающем мире, ведущие к установлению ассоциативных связей между отдельными представлениями. Пословичные биномы позволяют увидеть «пространство ассоциирования», которым располагают в ПП и в соответствующих пословицах отдельные слова-компоненты, и, тем самым, - своеобразный способ отражения мысли в па-ремийном языке, правила пословичного «оперирования» знаниями о мире. Здесь можно очертить отдельные сферы жизни, с которыми связаны те или иные биномы: религиозно-мифологическое восприятие мира, проявившееся в восприятии вина как бесовского искушения, а человека, неумеренно пьющего вино, как связанного с нечистым: Вина напилась, вся бесу отдалась; Смелым Бог владеет, пьяным черт качает; Иван пиво пьет, а черт со стороны челом бьет; От сатаны крестом, а от пья-нииы ни шестом, ни крестом. Верой в противостояние нечистого и святого, принадлежностью к которому отмечены различные атрибуты и представители культа, объясняется распространенность таких биномов, как черт - поп (Черт попу не товарищ; Поп едет дорогою, а черт поперек), черт - молитва (И вор Богу молится, да черт молитву его перехватывает; Черт Ваньку не обманет: Ванька сам про него молитву

знает), черт-ладан (Не е ветру говорится, что черт ладану боится; ср. ФЕ бегать/ лытать от кого, чего как чёрт от ладана) и т.д.

Отдельные биномы обнаруживают связь с обрядовыми действиями. Например, в ПЕ с биномом корова - веревка (Взяв коровку, возьми и веревку/ привязь/ подойник; Съел волк корову, идет, берет и веревку) отразилась символическая функция веревки в обрядах купли-продажи скота.

Наиболее широко в паремиях представлены биномы, отражающие бытовые представления, формируемые повседневной жизнью, особенности семейного и хозяйственного уклада русского человека. Биномы фиксируют связь вещей, соседствующих в пространстве, связанных функционально, наблюдаемых в одной сфере жизни и т.д., например: печь - каша (Хороша каша, да в чужой печи стоит; На чужую кашу надейся, а своя бы в печи была), конь - хомут (Красив конь упряжью, да в хомуте; Не конь, так и не лезь в хомут}.), собака - блоха (Из собаки блох не выколотишь; С собакой ляжешь - с блохами встанешь), корова -молоко (В корове молоко не прокиснет; Которая корова умерла, та <и> к молоку добра была), нога - сапог (Хорошо тому живется, у кого одна нога: сапогов немного шьется и порточина одна; Сапоги без ног - никуда); платье - разум (Не смотрят на платье, смотрят на разум; И в новом платье, да в старом разуме). прялка - топор - инструменты, ассоциативно связанные с женщиной и мужчиной (Прялка рогата, топор комоват; Семеро топоров под лавкой <вместе> лежат, а две прялки врознь) и т.д.

Весьма разнообразны биномы, составленные словами, связанными вне паремий отношениями тематической общности: Лиха беда кафтан нажить, а рубаху и дома можно сшить; Рубаха кафтана к телу ближе; Девка убудет, баба набудет; Бабы каются, а девки замуж ладятся; Зять да сват у тещи - первые гости; Зять любит взять, тесть любит честь, а шурин глаза щурит и т.д.

Типовые отношения нередко «проигрываются» на разном лексическом материале; ср. например, отношения «домашнее животное - предметы, предназначенные для его использования» (собака - ошейник; корова - подойник, веревка; конь - седло, узда, хомут, сбруя), отношения «мать - детеныш» (свинья - порося/ поросенок; корова - теленок/ теля; собака/ сука - щенок/ щеня и т.д.

Опыт говорящих допускает трактовку пары таких компонентов как в прямом смысле (ср. ПЕ о корове и даваемом ею молоке: В корове молоко не прокиснет; Корову по удоям считать, молока не видать), так и в образно-переносном - для обозначения совсем иных сущностей. Так, ПЕ Которая корова умерла, та <и> к молоку добра была; Была корова - так черт бы ее драл, а издохла, так и к молоку добра была является воплощением идеи о склонности к преувеличению ценности утраченного, потерянного (ср. безббразное Что имеем, не храним, потерявши - плачем и образное У потерянного ковша ручка золотая; Которая чашка разбилась, та любимая была).

Биномы в паремиях, переосмысляясь, нередко демонстрируют более одной версии отношений. Это происходит под влиянием общефольклорного «окрашивания» элементов, входящих в ПП. Сопоставление сокола, символизирующего удаль, смелость, красоту и т.д., с вороной - некрасивой и недалекой, может отражать отношения сильного и слабого (Не пугай сокола вороной! Плох сокол, что ворона с места сбила), в том числе - и с «обменом» привычными местами (Подстреленного сокола и ворона носом долбит; Полно мертвым соколом ворон пугать), активного (удачливого) и пас-

сивного, неловкого (Сокол лебедя летая бьет, а ворона себе сидя и жабу жрет\ Сокол с лету хватает, а ворона и сидячего не поймает), занимающего высокое положение и посредственного (Не летать вороне выше сокола). Однако в большей части ПЕ делается акцент на безоговорочном преимуществе сокола над вороной - без конкретизации параметра оценки: Как ни бодрись ворона, а <ей> до сокола далеко; На чужой стороне и сокола вороной назовут (ср.: Орел и вороною не толкуется) и т.д.

Главу завершает таблица, демонстрирующая полную картину бинарных связей (35 биномов) весьма активного паремийного компонента голова, обнаруженного в 428 ПЕ, и частоту использования отдельных пар компонентов. С одной стороны, очевидно, что далеко не все пословицы содержат в своей структуре тот или иной (парадигматический, ассоциативный, рифмованный) бином. С другой стороны, синтаксические и семантические функции, выполняемые им в той или иной паремии, различны. Подтверждением стереотипности, универсальности бинарных структур в ПП служат и вынесенные в Приложение примеры биномов, образуемых компонентами собака, корова, черт, наглядно показывающие характер паремийного осмысления весьма разных «объектов» окружающего мира и народных демонологических представлений.

Итак, наши наблюдения показывают, что компоненты ПЕ обнаруживают значительное количество различных связей, отражающих формы восприятия и осмысления окружающего мира, что особое место в ряду типичных элементов паремиологическо-го пространства занимает бином - стабильная комбинация двух слов, допускающих различные переосмысления. Будучи в рамках ПЕ связанными линейной последовательностью, биномы формируют «сюжетную линию» ПЕ, представляют образно-конкретную форму выражения различных жизненных наблюдений, традиционных представлений, философских обобщений. Это важнейшее явление того пословичного языка, которым оформляется материальная, фактурная сторона паремии.

Весьма разные по степени активности, пословичные биномы, тем не менее, не случайны - они являются определенными константами паремиологического пространства языка. В повторяемости биномов дают о себе знать стереотипы языкового сознания, основанные на постоянстве сформировавшихся в памяти носителей языка ассоциаций.

В Заключении подводятся основные итоги исследования.

В результате рассмотрения более ста фрагментов паремиологического пространства - совокупностей единиц, объединенных по принципу ассоциативно-вербального блока, становятся очевидными две противоположные тенденции. Первая - это тенденция к достаточно активной вариативности, которая проявляется в следующем:

- в вариантности лексического состава, в субституциях компонентов словами, отнюдь не случайными, а чаще - компонентами, которые обнаруживаются и в составе паремийных биномов и, следовательно, санкционированы паремиопространством;

- в варьировании биномов, что означает не только замены в одной части бинома, но и замены одних биномов другими, - такие замены мы наблюдаем нередко в рамках пословичного типа при сравнении одномодельных паремий, а также пословиц, близких в отношении соответствующего им паремийного конденсата.

2. Пословицы представляют собой благодатный материал для наблюдения и осмысления того, как реально функционируют в пословицах - единицах фольклорного жанра - близкие по значению лексические единицы.

Наблюдение за лексическим варьированием в пословицах показало как обычные основания для замен, общие с фразеологической вариантностью - семантическую близость субститутов при некоторых различиях экспрессивно-стилистического, тематического, хронологического плана, так и некоторые характерные для паремийного варьирования явления - взаимозамены, основанные на отношениях, близких к метонимическим, отношениях логического развития и конкретизации между взаимозаменяемыми субститутами ПЕ, субституции экзистенциальных глаголов, частеречное варьирование, словообразовательное «масштабирование» в рамках паремии и т.д.

Отмечен и особый вид «вариантности» - в неклассическом ее понимании: это изменение ПЕ на уровне структуры, перевыражение паремийного смысла разными способами, что хорошо видно при сопоставлении единиц, объединенных одним паре-мийным конденсатом (Слова не вернешь и Слово не воробей, вылетит - не поймаешь).

Характерными для пословиц являются и замены их образно-орнаментальных, «вставных» элементов при сохранении основной структуры, передающей пословичную идею (Жена не рукавица, с руки не скинешь; Жена не валенок - не сбросишь с себя).

3. Наблюдение за отношениями окказиональной синонимии взаимозаменяемых субститутов - специфическим явлением в паремийном варьировании позволило выявить ряд важных факторов, влияющих на стабильность/ подвижность компонентного состава, создающих благоприятные условия для образования вариантов и новых версий ПЕ, таких как распространенность, общность многих элементов - в частности, культурных и мотивных кодов, их «привязка» не к конкретной пословице, а к паре-мике и фольклору в целом; стоящая за пословицей кратко выраженная ее сущность в виде сжатой идеи (конденсата), которая обычно соотносится с определенными формальными звеньями ПЕ. Представляя собой простые предикативные структуры, подобные конденсированные смыслы являются промежуточным звеном между ситуацией, провоцирующей употребление ПЕ, и конкретной пословицей, избираемой для характеристики ситуации. В паремиологическом пространстве немало пословичных идей (ментифакгов - по аналогии с артефактами), непреходящих, продолжающих реализоваться на новом лексическом материале, хотя эта возможность определяется во многом способом выражения идеи, структурно-семантической моделью, передающей определенный смысл.

Члены ряда, образуемого взаимозаменяемыми компонентами паремии, как правило, четко коррелируют с определенным фрагментом ее семантики как целого. На семантической дискретности ПЕ и возможности распределения семантического содержания между ее компонентами строится наш вывод относительно неполновесности отдельных компонентов, располагающей к варьированию и к относительной легкости субституций.

В ПЕ как единицах, создаваемых коллективным носителем языка с соблюдением определенного канона, и в варьировании проявляется влияние традиции эстетического оформления пословичной формы. Имеется в виду тяготение ПЕ к «четырехтактной» структуре - на уровне простого предложения или же сложного синтаксического построения, к эвфоническому оформлению пословиц, к сохранению при варьи-

ровании рифмы и ритма и т.д. - все это также сказывается на лексическом варьировании ПЕ.

Характерным для пословиц является и сближение взаимозаменяемых компонентов на основе рифмы, созвучия (И купил бы сала, да денег мало/ не стало; Будь жена хоть коса/ коза, лишь бы золотые рога; Не прогневайся в лаптях, сапоги в сенях; Не осуди в лаптях, сапоги в санях).

4. Перечисляя факторы, «примиряющие» субституты, родственные друг другу лишь контекстуально, мы тем самым указываем на вторую важную тенденцию - к сохранению и тиражированию накопленного в паремиологическом пространстве, к привлечению при создании новых единиц того, что уже ранее было использовано, «одобрено», отмечено знаком «пословичное», т.е. к структурно-семантической моделируе-мости, обусловливающей как динамику варьирования пословиц, так и их стабильность.

Арсенал пословиц не есть перечень только лишь самих паремий, совпадающих или различающихся по семантике и используемым элементам, но скорее - огромный набор составляющих, освященных фольклорной традицией, из которых «конструируются» конкретные единицы. Протяженность, характер внутренней формы и семантического переосмысления, степень семантической автономности отдельных пословичных составляющих весьма разнообразны.

Это позволило нам сделать вывод о мозаичности пословиц, о действии закона аналогии, о текучести элементов - формул, которые служат «по совместительству» созданию нескольких ПЕ. К таким элементам относятся как пословичные концепты и способы их представления в ПЕ, так и типичные пословичные комбинации компонентов, яркие паремийные структуры, пословичные идеи и способы их художественного оформления, обеспечивающие регулярность паремиообразовательных процессов, легкость создания новых пословиц - при существенной экономии арсенала составляющих.

Обретая статус составляющей ПЕ и определенный семантический ореол (но часто и наоборот - допуская неоднозначность семантического наполнения), повторяясь в нескольких единицах, пословичное слово обретает некие «амплуа», получает санкцию на использование в других выражениях, на привлечение его в качестве вариантной замены, составляющей бинома, элемента пословичной структуры, т.е. становится единицей паремиологического пространства. Именно маркированность отдельных элементов как принадлежащих паремиологическому пространству облегчает создание новых пословиц, велеризмов, загадок, антипословиц и фразеологизмов.

При кажущемся многообразии паремий, их идей, семантических и формальных составляющих паремиологическое пространство в действительности не безгранично и допускает обзор (ревизию) по тем или иным параметрам.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях автора:

Монография

1. Селиверстова Е.И. Пространство русской пословицы: постоянство и изменчивость. СПб.: ООО «Мире», 2009. - 270 с.

Статьи в рецензируемых научных изданиях, включенных

в реестр ВАК Министерства образования и науки РФ

2. Селиверстова Е.И. Проблема тождества пословицы и лексическая вариантность // Вестник Санкт-Петербургского ун-та. Сер.2. История, языкознание, литературоведение. Вып.4. СПб, 2000. - С.115-118.

3. Селиверстова Е.И. Вариативность пословиц как проявление законов жанра // Вестник СПбГУ. Сер.2. Вып.З. (№18) июль 2003. - С.44-54.

4. Селиверстова Е.И. Традиционное и новаторское в пословицах языка СМИ // Филологические науки. № 5.2004. - С. 68-76.

5. Селиверстова Е.И. Явление окказиональной лексической синонимии в пословице // Вестник Санкт-Петербургского университета. Вып. № 3. Серия 9. Филология. Востоковедение. Журналистика. Ч. 1. СПб., 2008. - С. 68-77.

6. Селиверстова Е.И. Опыт выявления пословичного бинома и проблема вариантности // Русский язык в научном освещении/ Ин-т русского языка РАН. № 1. М., 2009.-С. 182-200.

7. Селиверстова Е.И. Паремиологическое пространство в практике составления словарей // Проблемы истории, филологии, культуры: науч. журнал РАН/ Под ред. М.Г. Абрамзона. Вып. 2 (24). Москва - Магнитогорск - Новосибирск: Изд-во ООО «Аналитик»; тип. МГПК, 2009. - С. 28-32.

8. Селиверстова Е.И. Рифмованный бином как основа пословицы // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. № 10. Волгоград, 2009.-С. 63-66.

9. Селиверстова Е.И. О некоторых константах в паремике // Вестник НовГУ. Серия "Филология" (54). Великий Новгород, 2009. - С. - 66-70.

10. Селиверстова Е.И. Пословичный тип: модель, вариант, синоним // Вестник Санкт-Петербургского университета. Вып. 3. Сер. 9, Филология. Востоковедение. Журналистика. СПб., 2009. - С. 284-292.

Статьи и тезисы в иных изданиях

11. Селиверстова Е.И. Ассоциации стержневого безэквивалентного слова в составе пословиц // III Междунар. симп. МАПРЯЛ по лингвострановедению: Тез. докл. исообщ. Одесса, 1989.-С. 159-161.

12. Селиверстова Е.И. Лексикографическая разработка пословицы в аспекте русского языка как иностранного // Теория и практика преподавания рус. яз. как иностранного: Тез. докл. и сообщ. Л.: ЛГМИ, 1991. - С. 6-7.

13. Селиверстова Е.И. Пословица в аспекте лингвострановедения: проблема се-мантизации и фактор времени // Современные подходы к формированию профессиональных качеств учителя-русиста зарубежной школы: Тез. докл. и сообщ, Ш Междунар. конф. Волгоград: Наставник, 1991. - С. 104-105.

14. Селиверстова Е.И. Несколько разных аспектов страноведческой ценности пословицы в художественном тексте // Разноуровневые единицы языка и их функционирование в тексте: Теорет. и метод, аспекты. Л.: Изд-во ЛГУ, 1992. - С. 59-63.

15. Селиверстова Е.И. Пословица как обобщение опыта прошлого - в современном контексте // Функционирование фразеологии в тексте в периоды кризиса идеоло-

гаи и культуры: Междунар. симп. по вопросам фразеологии Междунар. комитета славистов: Тез. докл. и сообщ. Оломоуц, 1995. - С. 64-65.

16. Селиверстова Е.И. Нетрадиционное звучание традиционной пословицы // Rossica Olomoucensia ХХХШ (za rok 1994). Olomouc, 1995. - C.89-94.

17. Селиверстова Е.И. Пословицы с компонентом Бог в современном публицистическом тексте // Сб. докл. научн. конф. «Метод, проблемы обучения русскому языку китайских студентов по обе стороны Тайваньского пролива». Тайбэй, 1998. -С. 236-247.

18. Селиверстова Е.И. Контекстуальная лексическая вариантность пословиц: поиск закономерностей // Проблемы преподавания русского языка и литературы. СПб.: Изд-во РГГМУ, 1998. - С. 40-47.

19. Селиверстова Е.И. Функции пословиц в публицистическом контексте // Проблемы изучения русского языка и литературы. Сб. научн. трудов. СПб.: Изд-во РГГМУ, 1999. - С. 42-46.

20. Селиверстова Е.И. Сопоставительный анализ русских и китайских пословиц с зоосемантическим компонентом (совместно с Цэн Кунь-Дзяо) // Вестник факультета русского языка и литературы. Вып.2. Тайбэй: Ун-т китайской культуры, 2000. - С. 7491.

21. Селиверстова Е.И. Пословицы с прагматической точки зрения // Преподавание иностранных языков в эпоху глобализации: Докл. междунар. конф. Тайбэй: Там-канский университет, 2000. - С. 87-100.

22. Селиверстова Е.И. Пословицы как средство эмоционального речевого воздействия // Слово во времени и пространстве: Сб. научн. ст. СПб: Фолио-пресс, 2000. - С.499-507.

23. Селиверстова Е.И. Речевая трансформация пословиц: влияние контекста // Язык, культура и общение в условиях краткосрочного обучения: Мат-лы юбил. конф. Центра рус. яз. и культуры. СПб: Изд-во СПбГУ, 2000. - С. 314-324. То же: Особенности взаимодействия пословицы с контекстом // Вестник факультета русского языка и литературы. Вып. 3. Тайбэй: Ун-т китайской культуры, 2000. С. 101-117.

24. Селиверстова Е.И. Пословица и контекст: прошлое и настоящее в лексикографическом аспекте // Frazeografia slowianska / Red. M.Balowski, W.Chlebda. Opole: Unywersytet Opolski, 2001. - C. 249-256.

25. Селиверстова Е.И. Старые пословицы на новый лад // Slowo. Tckst. Czas YI: Nowa frazeologia w nowej Europie. Szczecin, Greifswald, 2002. - S. 322-327.

26. Селиверстова Е.И. Контекстуальное варьирование пословиц - «эталонов» поведения // Слово. Фраза. Текст: Сб. научн. статей к 60-летию проф. М.Л. Алексеен-ко. М.: Азбуковник, 2002. - С. 310-317. То же: Модель поведения в пословице и закономерности варьирования // Аванесовские чтения. Междунар. научн. конф. М.: Макс Пресс, 2002. - С. 240-242.

27. Селиверстова Е.И. Лексическое варьирование в пословице и рифма // Материалы XXXI Всерос. научно-метод, конф. преподавателей и аспирантов: Фразеология. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2002. - С. 28-30.

28. Селиверстова Е.И. Некоторые аспекты лексической вариантности образных ПЕ // 4-ые Славистические чтения памяти проф. П.А. Дмитриева и проф. Г.И. Сафро-нова. СПбГУ: Филологич. фак-т СПбГУ, 2002. - С. 80-82.

29. Селиверстова Е.И. Биномиальная структура пословиц: скрытое и очевидное // Русское слово в мировой культуре. Материалы X конгресса Международной ассоциации препод, рус. яз. и лит-ры. СПб., 30.06 - 5.08.2003 г.: Русский текст и русский дискурс сегодня. СПб.: Политехника, 2003. - С. 561-570.

30. Селиверстова Е.И. Чем дальше в лес, тем тише едешь — новое в пословицах // Frazeologicke Studie III. К 13. kongresu slavistov v Lubl'ane\ Red. J.Mlacek, P.Öurco. Bratislava, 2003. - S. 200-209.

31. Селиверстова Е.И. Традиционное и новаторское в пословицах языка СМИ // Русский язык: Исторические судьбы и современность: II Международный конгресс русистов-исследователей. Март 2004. М.: Изд-во МГУ, 2004. - С. 578-579.

32. Селиверстова Е.И. О вариантности паремий и синонимичности их компонентов // Язык, литература, культура; диалог поколений: Сб. науч. статей. - Чебоксары: Чуваш, гос. пед. университет им. И.Я. Яковлева, 2004. - С. 58-62.

33. Селиверстова Е.И. Отношения семантического контраста между частями па-ремийного бинома // Словарное наследие В. П. Жукова и пути развития русской и общей лексикографии (Третьи Жуковские чтения). Материалы Международного научного симпозиума. 21-22 мая 2004 г./ Отв. ред. В. И. Макаров; НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2004. - С. 289-294.

34. Селиверстова Е.И. К вопросу о причинах варьирования пословиц: образ и идея // Rossica Olomoucensia XL (za rok 2003). 2 cást. Rocenka katedry slavistiky na FF UP. - Oiomouc, 2004. - S. 617-623.

35. Селиверстова Е.И. Образы беса и черта в зеркале паремийного бинома // Проблемы изучения и преподавания русского языка и литературы. Матер. Междунар. Интернет-копф. (май 2004). - М.: МГУЛ, 2004. - С. 243-253.

36. Селиверстова Е.И. Бинарная структура паремии и ее роль в отражении картины мира // Вестник факультета русского языка и литературы: Матер. IY междунар. конф. Вып. 7. Тайбэй: Ун-т китайской культуры, 2004. - С. 19-30.

37. Селиверстова Е.И. О причинах стабильности и варьирования пословиц // Вестник ф-та рус. языка и лит-ры. Вып. 10. Тайбэй: Ун-т китайской культуры, 2007. -С. 199- 204.

38. Селиверстова Е.И. Отражение макроситуации «работа» в русских паремиях (совместно с Лень Син-и) // Вестник факультета русского языка и литературы. Вып. 8. Тайбэй: Ун-т китайской культуры, 2005. - С. 49-60.

39. Селиверстова Е.И. Как «собрать» пословицу: некоторые средства и способы // Грани слова: Сборник науч. статей к 65-летию проф. В.М.Мокиенко. М.: ООО «Изд-во Элпис», 2005. - С. 135-142. То же: How to Construct a Proverb According to Some Proverbial Rules// Hwa Kang Journal of Foreign Languages & Literature/ № 3. Taipei: CCU, 2005. - P. 49-64.

40. Селиверстова Е.И. Пословичная концепция ума в прошлом и настоящем // Frazeologia a j^zykowe obrazy swiata przelomu wiekwów I Red. W.Chlebda. Opole: Wy-dawnictwo Uniwersytetu Opolskiego, 2007. - S.151-157.

41. Селиверстова Е.И. О семантическом статусе компонента пословицы и паре-мийном варьировании // Rossica Olomoucensia XLIV (za rok 2005). 3 Cást. Rocenka katedry slavistiky na FF UP. Oiomouc, 2006. - S. 811-816.

42. Селиверстова Е.И. Какой русский не любит море по колено?! (Некоторые аспекты использования паремий в языке СМИ) // Slavenska frazeologija i pragmatika / Славянская фразеология и прагматика/ Ured.: Zeljka Fink i Anita Hrnjak / Ред.: Ж. Финк и А. Хрняк. Zagreb: Knjigra, 2007. - С. 395-400.

43. Селиверстова Е.И. Своеобразие осмысления фольклорного концепта в пословице// Проблемы языковой картины мира на современном этапе: Сб. статей по матер. Всеросс. научн. конф. молод, ученых. Нижний Новгород: Изд-во НГПУ, 2007. -С. 293-298.

44. Селиверстова Е.И. Соотношение «мотив - бином - модель - вариантность»// Мир русского слова и русское слово в мире: Матер. XI Конг. МАПРЯЛ. Т. 2. Проблемы фразеологии. Русская лексикография: тенденции развития. Варна, 2007. - С. 273-277.

45. Komparacja systemów I funkcjonowania wspólczesnych j^zyków slowiañskich: Frazeologia: (колл. монография)/ Red. W. Mokienko, H. Walter. Opole: Uniwersytet Opolski, Universität Greifswald, 2008. - S. 324-328.

46. Селиверстова Е.И. Пословичный бином как элемент паремиологического пространства языка // Фразеологизм и слово в национально-культурном дискурсе (лингвист, и лингвометод. аспекты): Междунар. научно-практ. конф. (Кострома, март 2008 г.). М.: ООО «Издательство "Элпис"», 2008. - С. 263-276.

47. Селиверстова Е.И. Понятие «смысловой конденсат» и серийность в паремиях //Фразеология и когнитивистика: материалы 1-й Междунар. науч. конф. (Белгород, 4-6 мая 2008 г.): в 2-х т./ Отв. ред. проф. Н.Ф. Алефиренко. Белгород: Изд-во БелГУ, 2008. - Т. 2. Идиоматика и когнитивная лингвокультурология. - С. 348-351.

48. Селиверстова Е.И. Однотипные выражения в языке СМИ: паремия или фантом?// Русский язык и культура в формировании единого социокультурного пространства России: Матер. I Конгресса РОПРЯЛ (14-18 октября 2008 г.)/ Под ред. Т.И. Поповой и Е.Б. Юркова. В 2-х частях. Т.1. СПб: Издат. дом «Мире», 2008. - С. 318322.

49. Селиверстова Е.И. О роли культурных коннотаций и фольклорных мотивов в варьировании пословицы// Phraseologie und Text. Материалы XXXVIII Междунар. филол. конф. Факультет филологии и искусств (март 2009)/ А. Савченко, В. Мокиен-ко, X. Вальтер. СПб. - Greifswald, 2010. - С. 166-174.

50. Селиверстова Е.И. К вопросу о паремийных константах// Русский язык: Исторические судьбы и современность: IV Международный конгресс исследователей русского языка. Труды и материалы, Март2010. М.: Изд-во МГУ, 2010.-С. 748-749.

Словари

51. Школьный словарь живых русских пословиц / Сост. Ю. Ермолаева, А. Зай-нульдинов, В. Мокиенко, Т. Наумова, Е. Селиверстова, Н. Якименко. СПб.-М.: Нева, Олма-Пресс, 2002. - 350 с.

52. Словарь русских пословиц: около 1000 единиц / В.М. Мокиенко, Ю.А. Ермолаева, A.A. Зайнульдинов и др.; под ред. В.М. Мокиенко. - М.: Астрель: ACT, 2007. -

381с.

Подписано в печать 06.04.2010. Тираж 130 экз. Заказ 825.

Отдел новых учебных технологий. СПбГУ, Филологический факультет.

199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 11.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Селиверстова, Елена Ивановна

Введение

ГЛАВА I. Фразеологизм. Пословица. Вариантность

Общий взгляд).

§ 1. Фразеологизм и его вариативность

§ 2. Пословица и фразеологизм

§ 3. Языковой статус, признаки и свойства пословиц

Выводы

ГЛАВА II. Лексическое варьирование пословиц

§ 1. Синонимические замены в составе пословицы.!.

1.1. Близость взаимозаменяемых компонентов пословицы.

1.2. Отношения смысловой и экспрессивной синонимии.

1.3. Стилистическая синонимия конкурирующих слов.

1.4. Частеречное варьирование в составе пословицы.:.

1.5. Многокомпонентные вариантные парадигмы.

1.6. Традиционные замены в составе пословицы.

§ 2. Замены на основе тематической близости.

§ 3. Гиперо-гипонимические замены в составе пословиц.

§ 4. Замены, основанные на принципах метонимии

§ 5. Отношения логического развития и конкретизации при заменах.

Выводы

ГЛАВА III. Отношения окказиональной синонимии между конкурирующими компонентами пословицы.

§ 1. Лексическая вариантность паремий и вербальные культурные коды

§ 2. Вариантность, поддерживаемая распространенным пословичным мотивом

§ 3. Квантор всеобщности как регулятор лексических замен.

§ 4. Семантическая неполновесность компонента паремии.

§ 5. Вариантность и идея пословицы

Выводы

ГЛАВА IV. Фрагмент и модель как проявление стереотипности пословиц

Выводы

ГЛАВА V. Бинарная структура пословицы, или пословичный бином

§ 1. Антонимы в составе биномов

§ 2. Синонимы как составляющие бинома

§ 3. Рифмопары как особый вид паремийного бинома

§ 4. Ассоциативно-тематические связи между частями бинома.

Выводы

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Селиверстова, Елена Ивановна

Поиски и освещение универсальных черт человеческого языка являются одной из главных задач современной науки о языке. Во всечеловеческой способности осуществлять «деятельность общения» совершенно очевидны специфические абстрактные «правила». Такими чертами, безусловно, являются языковая вариативность и языковая стабильность. Определенность и устойчивость языковых единиц обеспечивает взаимопонимание, а их гибкость и подвижность обеспечивает передачу новых смыслов. Поэтому в речевой деятельности «сбалансированы возможности сочетать старый опыт с новым, моделируемое, предсказуемое - с немоделируемым, непредсказуемым» (Звегинцев 2008: 102).

Языку свойственно изменяться, и мысль о том, что вариативность является проявлением природы языка, очевидной и бесспорной его особенностью, разделяют представители! различных лингвистических школ и направлений -Н.Д. Арутюнова, A.B. Бондарко, В.Г. Гак, В.В. Виноградов, М.Я. Гловинская, В.Д. Девкин, Г.А. Золотова, В.И. Кодухов, Т.П. Ломтев, Ю.С. Маслов, Р.П. Ро-гожникова, H.H. Семенюк, В.М. Солнцев, Н.В. Хруцкая, Д.Н. Шмелев, В.Е. Щетинин, В.Н. Ярцева и многие другие.1

Признание вариантности способом существования, развития и функционирования единиц языка и языковой системы в целом стало в настоящее время аксиоматичным, несмотря на некоторые различия в понимании вариантности и расхождения в подходах к этой проблеме. «Варьирование, — пишет Т.А. Расторгуева, — свойственно всем языкам, во все исторические периоды, во всех его формах существования. <.> Варьирование имеет место на всех этапах изменения (языка). На начальном этапе оно может указывать на потенциальные изменения, далее - на процесс их реализации с соответствующим ростом варьирования, на конечном этапе - на завершающий отбор доминантных форм, с сохранением возможных параллелей» (Расторгуева 1996: 17). Универсальность закона общеязыкового варьирования, с одной стороны, базируется на связи ва

1 Не случайно в свое время было предложено создать особую лиш вистическую дисциплину - «ортолог ию», основной категорией которой должна была стать именно категория вариантности (Семенюк 1965: 48). риантности и процессов воспроизведения и, с другой стороны, объясняется особенностями психологии и мышления человека (Гак 1982: 73-74).

Языковая вариантность — показатель языковой избыточности, но такой, которая дает толчок к движению, развитию. Убывание вариантов, как и появление новых, является непрекращающимся процессом — это следствие эволюционного развития языка (Валгина 2001: 39). Существование языка во времени и пространстве обнаруживает стабильное противостояние тенденции к обновлению языка другой тенденции — к его сохранению, т.е. «оборонительной реакции» на все новое, необычное (Горбачевич 1978: 9). Вариантность - одна из форм проявления реальной жизни языка, определенный этап в существовании его элементов, порождение противоречия между имеющимися средствами данного языка и растущими потребностями обмена мыслями, между единством системы и вариативностью ее функционирования.

В.А. Плунгян, говоря о специфике корпусных исследований и констатируя тенденцию последних десятилетий, отмеченную возведением лингвистики в статус науки не только о языке, но и о речи, отмечает в списке приоритетов; или «идеологических предпочтений», характерных для этого подхода, (а) внимание к синхронной вариативности языка, т.е. признание того факта, что не существует единой жесткой системы средств выражения смысла, а существуют различные ее реализации, в том числе зависящие от психологических, биологических и социальных факторов, и (б) внимание к диахронической вариативности языка, выражающееся в признании того факта, что язык постоянно изменяется во времени и что в каждый момент времени в языке сосуществуют «прогрессивные» и «консервативные» участки (Плунгян 2007).

К причинам порождения вариантов относятся, таким образом, возможность соединения в функционирующей языковой системе разных по времени происхождения элементов — старых с более новыми. Немало примеров сосуществования современных вариантов паремий с теми, которые были зафиксированы еще в источниках XVIII века, показано и в нашем материале. Это вариантность форм, порожденная параллелизмом системных средств. В других случаях вариаитные формы появляются за счет участия в формировании литературного языка нескольких территориальных диалектов (Семенюк 1965: 53).

Вариантность является результатом действия не одной-двух, а многих причин — внеязыковых и внутриязыковых, глубинных, системно-структурных. Устойчивость языка в его соотношениях со средой осуществляется во многом через посредство изменчивости его вещественного субстрата, т.е. из-за способности языка к варьированию, его избыточности. Но при этом перемены удерживаются в допустимых пределах, происходит саморегулирование системы (Серебренников 1970: 213). Вариативность языка уравновешивается определенной степенью его константности в использовании различных языковых средств.

Формальные видоизменения одной и той же единицы, называемые ее вариантами (Каленчук 1991: 51), сосуществование разных способов выражения одной языковой сущности, рассматриваемых как ее модицикафии, разновидности, признается онтологическим свойством, свойственным единицам разных уровней языковой системы. Выделению и изучению подлежат различные виды вариантов - фонетические и орфоэпические (Ахманова 1954, Горбачевич 1978, Торсуев 1977, Кузнецова 1981 и т.д.), акцентологические (Жинкин 1954, Воронцова 1979, Слово и грамматические законы. 1989, Перцов 2006 и т.д.), орфографические (Букчина 1988; Григорьева, Пономарева 2001, Денисова 2004 и др.), грамматические (Шведова 1966, Еськова 1971, Ломтев 1979, Гловинская 1998, Немченко 1998, Бондарко 2003, Матханова 2003, Шульга 2003, Шмелева 2007 и т.д.), лексико-семантические (Семенюк 1965, Сорокин 1965, Шмелев Д.Н. 1977, Копорская 1981, Киселева 1995, Мезенип 1996 и т.д.).

В современной научной парадигме варианты рассматриваются и в связи с проблемой взаимодействия внутренних и внешних факторов в развитии языка и повышения роли социальных факторов в современных языковых процессах (Валгина 2003, Влияние. 1988, Журавлев 2004, Крысин 1980, Токарева 2006 и т.д.). Изучение конкуренции вариантов - необходимого и важного звена в определении основных тенденций развития литературного языка и в создании теории языковой нормы — представлено в отечественной лингвистике работами Л.К. Граудиной (1980), К.С. Горбачевича (1981), В.А. Ицковича (1982) и др.2

В данной работе мы придерживаемся следующего понимания вариантности языковой единицы. Во-первых, вариантность выступает как единство изменчивого и постоянного и предполагает существование одной и той же языковой единицы — лексемы, словоформы, синтаксической конструкции — как минимум в двух различных формальных модификациях, не связанных с изменением основного лингвистического значения данной конкретной единицы (Бук-чина 1981: 215).

Во-вторых, идея вариативности предполагает изменчивость, модификацию чего-л. при сохранении некоторых сущностных свойств этого «чего-либо», остающегося «самим собой», т.е. вариативность - это такая изменчивость, которая не ведет в появлению новой сущности (Солнцев 1984: 32). Термины вариантность и вариативность мы используем как синонимы — для обозначения способа образования и функционирования единиц языка, обязательной черты, сопутствующей языковой эволюции (БЭСЯ: 80-81, 337-338). Термин варьирование используется нами при показе конкретных проявлений этой тенденции в отдельных ПЕ.

В-третьих, вариантами считаются конкретные объекты, по отношению к которым может быть выведен инвариант. В современной научной парадигме наблюдается разное понимание соотношения понятий варианта и инварианта. Наиболее очевидны две трактовки: понимание инварианта как компонента, общего для всех сополагаемых (формальных и семантических) вариантов, и понимание инварианта как некой совокупности всех имеющихся вариантов (Се-менюк 1996: 4). Мы пользуемся данным термином в рамках первой трактовки. Инвариант объединяет варианты в определенную парадигму, где каждый из вариантов «репрезентирует фундаментальное тождество ряда в целом». Единицы, составляющие парадигму, объединены на основе вариативно-инвариантного

2 См. также сборники «Литературная норма и вариантность» (1981, 1986), «Норма и социальная дифференциация языка» (1969) «Трудности словоупотребления и варианты норм русского литературного языка» (1974) и др принципа выполнения определенной функции; при этом инвариантная составляющая объединяет элементы парадигмы, а вариативная — разграничивает их как разные элементы этого единства (Блох 1996: 6). При анализе лексической вариантности в пословицах мы также не выводим инвариантной по форме паремии, а рассматриваем варианты относительно друг друга как равноправные, хотя инвариантным для всех вариантов ПЕ являются, на наш взгляд, семантическое содержание рассматриваемых ^вариантов, сходство в его образном представлении и — в большей или меньшей степени — общность синтаксической структуры (модели) и лексического наполнения. Необходимость выделения между синонимами и вариантами еще одного уровня по шкале удаленности/ близости паремий - совариантов - оговаривается нами в ходе работы.

Понимание вариативности как общего свойства, заложенного в самом «устройстве» языковой системы, как способа существования и функционирования всех без исключения (выделено нами - Е.С.) единиц языка, обнаруживающего специфические черты в пределах каждого уровня (Солнцев 1984: 31), распространяется, естественно, и на такие единицы, как пословицы, в которых мы находим все основные выделяемые в языке типы вариантов.

Критерием выделения вариантов пословицы в данной работе являются видоизменения, происходящие в рамках одной синтаксической конструкции (т.е. паремиологической модели или фразеосхемы), но с сохранением при этом семантического тождества и полным или частичным сохранением предметно-образного плана паремии и ее логического и структурно-композиционного плана.

Изречения пословичного типа, особенности их внешней и внутренней структуры в последние десятилетия привлекают значительное внимание иссле

3 Признание фольклорного текста единой структурой — в противопоставление относительно произвольному набору системных и несистемных элементов, а вариантов фольклорного текста - принципиально равноценными еще не дает оснований для отрицания применимости к фольклорному тексту понятия инварианта. «Словесные воплощения, в которых текст фолыаюрного произведения воспроизводится, варьируют по отношению друг к другу, а не к какому-то вымышленному исходному тексту», — пишет К.В. Чистов (1983: 145). Тем не менее, выделение относительно постоянных элементов - стабильны не столько сегменты текста, сколько их модели, их последовательность, выполняемые ими функции и т.д., и элементов, допускающих варьирование в пределах определенных «зон», определ яемых традицией, — даег нам представление об инварианте фольклорного текста, о его генерализованной морфологической структуре (Гацак 1975: 47). дователей. Стремление понять, что же представляет собой пословица, и прояснить закономерности ее образования и функционирования, отразившееся в работах Т.Г. Бочиной, А. Дандиса, A.A. Крикманна, Э.Я. Кокаре, М. Кууси, Ю.И. Левина, Т.А. Наймушиной, Т.М. Николаевой, Г.Л. Пермякова, Л.Б. Савенковой, З.К. Тарланова, В. Фойта, М.А. Черкасского и др., в сборниках «Proverbium», привело к выработке подхода, при котором пословица выступает не только как «кладезь народной мудрости», неписаный «кодекс поведения», украшение речи, но и как носитель блоков информации, определенным способом организованных, как сложное логическое, семиотическое целое, имеющее свои лексико-семантические и структурные закономерности, которыми, в свою очередь, могут быть объяснены многие наблюдаемые в паремиях явления. Именно структурный анализ в паремиологии, по мнению М. Кууси, является ключом, открывающим «путь от поверхностных тождеств и различий к ясному пониманию существенных соответствий и противопоставлений» (Кууси 1978: 80). Не ограничиваясь чисто функциональными определениями паремиологических единиц (ПЕ), исследователи все чаще делают попытки выявления объективных характеристик паремии, составляющих ее элементов и особенностей ее бытования в языке и речи, отличий от других устойчивых единиц языка.

Варьирование является одним из интереснейших явлений в паремике — в нем проявляются закономерности, характеризующие в целом существование ПЕ в паремиологическом пространстве.

В понимании паремиологического пространства мы следуем за Ю.И. Левиным, обозначившим с помощью данного термина среду, в которой формируются и функционируют паремии и которая ими же и создается. Пословицы в своей совокупности - это не только свод отдельных единиц (представленный, например, с определенных позиций - в собрании пословиц В.И. Даля) и не только система единиц — носителей определенных различительных признаков (грамматических, логико-семиотических, предметных), по которым они могут быть классифицированы, но и некоторое «пространство» в близком к математическому смысле слова — пространство отношений. Для каждой точки (отдельной пословицы) может быть определена ее «окрестность» — множество точек, окружающих данную и близких к ней.4 Рассматриваемое с такой точки зрения пространство оказывается многомерным: ПЕ могут быть близки друг другу в разных отношениях, по разным параметрам. Различая локальные свойства пространства и его глобальные свойства, т.е. относящиеся к структуре объекта в целом, Ю.И. Левин сосредоточил свое внимание на локальных — на структуре «окрестностей» отдельных пословиц и структуре отдельных фрагментов паремиопространства (1111). Это позволило ему отметить различные типы отношений между паремиями — синонимию, антонимию, квазисинонимию, омонимию, предметную близость, вариантность (Левин 1984: 110-117).

Изучение пословицы в окружении иных ПЕ, т.е. в паремиопространстве, привлекает возможностью увидеть черты и закономерности общей для пословиц среды, структуру отдельных ее фрагментов, соотношения отдельных единиц и их составляющих. Мы уточнили и расширили понимание ПП за счет выделения в нем иных отношений - общности для ПЕ одного пословичного типа, или совариантности (по Г.Л. Пермякову),' одномодельности — и выявления в нем иных единиц, непосредственно относящихся к паремии или входящих в нее - пословичных фрагментов (формул), биномов, паремийного конденсата.

Итак, паремиологическое пространство в нашей работе — это система (А.) пословиц, связанных различными типами отношений (ПП охватывает всю пословичную парадигматику и выходит за ее пределы), обнаруживающих разной степени общность и отличия на разных уровнях (лексическом, семантическом, синтаксическом), и единиц иного порядка — (Б) более дробных («составляющих» паремий - общих формульных фрагментов, типично пословичной лексики, структурных моделей единиц) и (В) более обобщенных, «надпословичных» (паремийных конденсатов).

Понятие паремиологического пространства, таким образом, тесно связано с понятием фольклорной традиции — сложной многоуровневой категории, ху

4 В метрических пространствах для двух любых точек определено «расстояние», поэтому окрестности вокруг одной из точек могут быть более «узкие» и более «широкие». дожественной, эстетической, мировоззренческой, смысловой, ценностной (Мальцев 1981: 28). Об условиях существования и сути фольклорной традиции, о ее нерасторжимой связи с поэтикой, о показателях живой фольклорной традиции и системе ее выразительных средств много пишется в последние годы -в работах С.Н. Азбелева, В.П. Аникина, В.М. Гацака, Н.И. Кравцова, С.Г. Лазутина, Е.М. Мелетинского, С.Ю. Неклюдова, С.Е. Никитиной, Б.Н. Путилова, З.К. Тарланова, А.Т. Хролепко, К.В. Чистова и др.

Традиционность — одна из определяющих особенностей народного творчества, историко-фольклорного процесса. С.Е. Никитина понимает под традицией способы хранения, передачи (в частности, обучение) и регулярного воспроизведения определенного круга текстов (при этом тексты могут быть весьма различного объема), осуществляемые от поколения к поколению. Понятие традиции семантически близко понятию культуры и образует вокруг себя обширное смысловое поле, в которое попадают понятия жизненного уклада, системы ценностей (народной аксиологии), воспитания и обучения, лингвистические понятия стиля, структуры и функции текста (Никитина 1993: 7). В понятие традиционного фольклористы включают и форму материального бытия фольклорного произведения и, несмотря на значительную роль импровизации, творческие принципы и арсенал поэтических средств и художественных приемов, используемых при его создании (Азбелев 1975: 22, 25; Аникин 1975: 31-33), функционально-стилистическую выдержанность фольклорных текстов (Венг-ранович 2006).

По мнению Э.С. Маркаряна, традиция представляет собой результат действия механизма селекции, аккумуляции и пространственно-временной передачи жизненного опыта5 - механизма, позволяющего «достигать необходимых для существования социальных организмов стабильности и устойчивости» (Маркарян 1981: 81).

5 Хотя при этом весьма редко учитывается, по мнению Б.Н. Путилова, то, что общефольклорные признаки по-разному провляются в различных жанрах. Коллективность творчества и синкретичность больше проявляются в обрядовых и хороводных песнях; пословицы отмечены большей традиционностью и устойчивостью; вариативность — свойство лирических песен и повествовательных жанров - сказки, предания, ленегды, былички, особенно трех последних - в силу отсутствия в них определенной композиции и поэтики (Путилов 1975: 9).

Наличие традиционной среды — этносоциальной, исторической, культурной, относительная устойчивость традиционного быта — залог существования самой традиции как эстетической и конкретно-художественной категории (Путилов 1975: 17). Благодаря сети (системе) связей настоящего с прошлым, составляющей суть традиции, происходит определенный отбор, совершается сте-реотипизация наиболее важного из опыта и передача стереотипов, которые откладываются в коллективной памяти и затем опять воспроизводятся. По мнению К.В. Чистова, спектр фиксируемых фольклорной традицией стереотипов весьма широк: это поведенческие стереотипы, мифологические представления, социальные нормы, фразеологические словосочетания, символы, правила воспроизведения речи, сами фольклорные тексты и т.п. (Чистов 1981: 105-106). При этом особенно подчеркивается важность таких свойств стереотипа, как пластичность, т.е. наличие своеобразного диапазона варьирования, и стабильность — возможность многократной применимости стереотипа. Способность к варьированию - глобальное, фундаментальное свойство фольклора (Никитина 1993). Это и естественный способ существования фольклорного текста — преимущественно устного, и способ существования самой традиции, подвижной по своему характеру и одновременно обладающей способностью накапливать и гармонически уравновешивать элементы различных временных пластов (Венг-ранович 2004: 43). Фольклорное произведение подвержено неизбежным изменениям во времени — изменениям,[во многом связанным с несовершенством человеческой памяти, в которой оно хранится в «закодированном» виде (Азбелев 1975: 25). Любой фольклорный процесс, таким образом, приобретает характер движения, но движения в рамках традиции, ее эволюции и трансформации.

Устойчивость традиционных форм, средств, приемов, текстов объясняется в конечном итоге устойчивостью самого художественного метода в фольклоре, который позволяет ему «суммировать мировоззренческий опыт», не изменяя эстетическим принципам творчества предшествующих эпох, свойственными фольклору обобщенными формами отражения реальности, принципом типизации жизненных явлений (Аникин 1996: 171-172).

Паремиологическое пространство во всей совокупности единиц и в разнообразии их элементов и отношений представляет собой динамическую систему, в которой движение к новому — образование пословиц, их варьирование и трансформации - также происходит в рамках традиции, по-особому преломляющейся в рамках данного жанра и отличающейся прочностью преемственных связей в развитии.

За термином «устойчивые сочетания», используемым в отношении широкого круга языковых единиц, кроется не статичность и неизменность в формальном и смысловом плане, а относительность фразеологической устойчивости. Еще В.В. Виноградов обращал внимание на ее диалектический характер: «В речевой деятельности, так же как и в индивидуальном стиле, границы фразы и слова особенно зыбки, текучи, неопределенны» (Виноградов 1977: 119).

Проблема соотношения устойчивости и вариантности фразеологизмов — проблема и историческая, и синхроническая. В.М. Мокиенко видит в антиномии «устойчивость — вариантность» одно из важных противоречий фразеологии, считая, что «диалектическое единство этих двух характеристик обеспечивает и функционирование, и постоянное развитие фразеологии» (Мокиенко 1989: 10). Наблюдение за явлением вариантности способно прояснить динамику фразообразования, лингвистические факторы появления и дальнейшего развития устойчивых единиц, их речевую «гибкость». Обосновывая необходимость изучения явления вариантности во фразеологии, Е.И. Диброва пишет: «Проблема вариантности сконцентрировала в себе, как в фокусе, многие важнейшие вопросы фразеологии, например: как сочетаются устойчивость единицы и, напротив, ее способность к различным преобразованиям при сохранении тождества, целостность значения и большой диапазон семантических отклонений, окаменелость формы и наличие парадигматических рядов и другие проблемы» (Диброва 1979: 3).

Не менее важным представляется изучение явления вариантности в пословицах как одном из видов устойчивых сочетаний в языке. Сопоставление данных разных паремиографических источников, например, подборок ПЕ

XVLLI-XX веков, представленных в рукописных сборниках, в словарях В.И. Даля, И.М. Снегирева, М.И. Михельсона, В.П. Аникина, В.П. Жукова, В.М. Моки-енко и Т.Г. Никитиной6 и многих других, показывает, что лексический состав варьируется весьма широко. Паремия может иметь до трех-четырех лексических вариантов {Взял корову/ коровку, возьми и подойник/ веревку/ привязь ДО. 1:111; Д.3:159), а если учесть допустимые в некоторых случаях замены практически каждого из компонентов, то и значительно больше, например: Бары (паны) дерутся (бранятся), а у холопов (хлопцев, хлопов, мирян, мужиков) чубы болят (трещат, трясутся) Сн.:320; ММ:313; КШ:184; Бл.:79.

Из всех типов варьирования лексическое является наиболее активным и значимым для фразеологии и паремиологии. Оно представляется обычной формой существования паремии, естественным проявлением ее языковой вариативности - вспомним примечание В.И. Даля: «Каждая пословица говорится на несколько ладов, особенно в случае приложения ее к делу» («Напутное»; ДП.1: 10), — а лексическая вариантность в ПЕ обнаруживает интересные закономерности.

К настоящему моменту накоплены наблюдения, позволяющие сделать выводы обобщающего характера в отношении отдельных типов пословиц. Большая заслуга в этом принадлежит Г.Л. Пермякову и его школе, давшей толчок активному изучению природы и структуры паремий в российской лингвистике. Различные направления в изучении пословиц представлены в работах В.Т. Бондаренко (1995, 2003), A.A. Быковой (1984), ЯМ. Гина (1988а), В.И. Зимина (1990), A.A. Крикманна (1978, 1984), Ю.И. Левина (1984), Г.А. Левинтона (1988), Е.М. Мелетинского (1988), Т.М. Николаевой (1995), E.H. Саввиной (1984), М.А. Черкасского (1978) и др.7

6 См. список использованных источников в конце работы.

7 Заслуживает внимания и тот факт, что усилиями единомышленников Г.Л. Пермякова были представлены в переводе на русский язык выдержки из статей зарубежных паремиологов, публикуемых, в частности, в регулярном издании «РгоуегЬшт», существовавшем как резулыат сотрудничества нескольких европейских и американских университетов и ранее издаваемом финским фольклористом и паремиологом М. Кууси, а теперь — американским паремиологом В. Мидером в Вермонте (США). «Паремиологический сборник» (1978) и сборник статей «Паремиологические исследования» (Под ред. Г.Л. Пермякова, 1984) знакомят с трудами таких ученых, как А. Дандис, М. Кууси, В. Фойт, X. Джейсон, Д. Станчу и др.

В отечественной лингвистике изучение мира пословицы становится постепенно отдельным направлением, паремиологический фонд является сегодня объектом внимания не только «чистых» лингвистов и фольклористов, но и лин-гвокультурологов, когнитивистов, этнологов; см., например, труды М.А. Алек-сеенко (1999), Н.Ф. Алефиренко (2002^), А.П. Бабушкина (1996), Г.Ф. Балыковой и Л.Б. Савенковой (1998), Л.В. Басовой (2004), О.В. Беловой (2005), Е.М. Верещагина и В.Г. Костомарова (1980, 2000), С.Г. Воркачева (1996, 2007), С. Григорук (2002), O.A. Дмитриевой (1997), Е.А. Картушиной (2004), Д. Мали-шевской (1999), Л.М. Малых (2007), Б.Ю. Нормана (2004), Л.Б. Савенковой (1996б, 1997, 2002а), Ю.С. Степанова (1997), В.Н. Телия (1994, 1996б), Т. Тийт-танен (1985), H.H. Шармановой (2007), А.Д. Шмелева (2002) и др.

Привлекают исследователей и весьма популярные «постпословицы» -окказиональные выражения игрового плана, в основе которых лежат традиционные, но «вывернутые», контаминированные, обыгранные разными способами ПЕ - так называемые «антипословицы» (Бочина 2007, Жигарина 2006, Кваша 2001, Николаева 2002, Петрова, Гюров 2007, Селиверстова 20036, словарь «Антипословицы русского народа» (2005) и т.д.) - изучение их природы, способов образования также способно пролить свет на некоторые структурно-семантические особенности классических ПЕ.

В последние десятилетия появились монографии, диссертации и статьи, исследующие пословицы с лингвистических позиций: это труды Э.Я. Кокаре (1978), К. Григаса (1987), З.К. Тарланова (1999), Г.Ф. Благовой (2000), Л.Б. Савенковой (1996<5, 2002, 2007), Т.Г. Бочиной (2002), Е.В. Ивановой (2002, 2006), М.Ю. Котовой (2003), Л.В. Гриченко (2006), Л.А. Петровой (2007), Е.К. Николаевой (2008), коллективная монография «Русские паремии: новые формы, новые смыслы, новые аспекты изучения» (2008) и т.д. Усиление внимания к пословице в последние годы подтверждается и докладами, прозвучавшими на отечественных и зарубежных конференциях, полностью посвященных проблемам фразеологии, паремиологии, крылатики - в Граце (1995), Щецине (2002, 2009), Братиславе (2003), Новгороде (2004), Ополе (2005), Загребе (2006), Косто роме (2008), Санкт-Петербурге (2007, 2008) и т.д. Те или иные аспекты проблемы вариантного в паремиях, безусловно, попадают в поле зрения исследователей, тем не менее описание процессов варьирования в пословицах и их специфики, увязывание вариантности с иными чертами ПЕ и паремиологического пространства в целом пока не состоялось. Поэтому такой аспект нашего исследования, как изучение особенностей варьирования паремий и факторов, поддерживающих и даже провоцирующих появление вариантности, представляется актуальным.

Иное направление, связанное с изучением пословиц, прослеживается в работах, осуществляемых в русле исследования языка и поэтики фольклора.9 Разработка данного направления призвана способствовать решению глобальной задачи «всестороннего описания и исследования фольклорной системы в целом и в составляющих ее слагаемых» (Путилов 1976: 14).

Установка на изучение жанра, предполагающая «выяснение не только его истории, но также установление его существенных особенностей, специфики его художественных образов и стилевых признаков» (Виноградов 1958а: 10) определила внимание исследователей к поэтике фольклора в целом и отдельных его жанров, к художественно-эстетическим особенностям сказки (Аникин 1977,

8 См. материалы конференций: Studien zw Phraseologie and Parömiologie. Eurofras 95: Europäische Phraseologie im Vergleich: Gemeinsames Erbe und kulturelle Vielfalt/ Wolfgang Eismann/ Bochum 1998; Stowo. Tekst. Czas YI: «Nowa frazeologia w nowej Enropie». Szczecin, Greifswald, 2002; Frazeologicke Studie III. К 13. kongresu slavistov v L'ubl'ane/ J. Mlacek, P. Durco. Bratislava, 2003; Словарное наследие В.П. Жукова и пути развития рус. и общей лексикографии (Третьи Жуковские чтения). Матер. Межд. научн. симпоз. 21-22 мая 2004 г. / Отв. ред. В.И. Макаров; НовГУ им. Я. Мудрого. Великий Новгород, 2004; Frazeologia i j^zykowe obrazy swiata przelonni wieköw/ Фразеология и языковые картины мира на рубеже веков: Междунар. научн. конф. (2-3 сент. 2005). Opole, 2007; Slavenska frazeologija i pragmatika/ Славянская фразеология и прагматика (сент. 2006)/ Urednice: Zeljka Fink i Anita Hrnjak. Zagreb: Knjigra, 2008; Фразеологизм и слово в наг^ионально-культурном дискурсе (лингвистический и лингвометод. аспекты): Междунар. научно-мракт. конф., посвящ. юбилею д.ф.н., проф. A.M. Мелерович (Кострома, 20-22 марта 2008 г.). М.: ООО «Издательство "Элпис"», 2008; Фразеология в тексте и словаре: Матер. XXXVII Международ, филол. конф. (март 2007)/ Под ред. В.М. Мокиенко. Вып. 19. СПб.: филологический фак-т СПбГУ, 2007; Фразеология в прошлом и настоящем: Матер. XXXVII Международ, филол. конф. Фак-т филологии и искусств СГ16ГУ (март 2008)/ Под ред. X. Вальтера, В.М. Мокиенко, A.B. Савченко. СПб-Грайфсвальд, 2009; Stowo. Tekst. Czas YI: Слов. Текст. Время - X «Фразеологическая единица в традиционных и новых научных парадигмах». Szczecin, Greifswald, 2009.

5 Это направление сформировалось во многом благодаря усилиям фольклористической школы Воронежского университета, кафедры русского языка Петрозаводского университета - одной из ведущих в России по этой теме и активной в проведении конференций и издании сборников «Язык (жанров) русского фольклора» , группы ученых Курского университета, плодотворно работающей в русле лингвофольклористики и публикующей материалы по различным ее аспектам (регулярное издание «Лингвофольклористика»), хотя постановка и осмысление вопросов об особенностях языка фольклорных жанров и, в частности, пословиц, связаны еще с именами Ф.И. Буслаева (1861), A.A. Потебни (1968, 1990), Ю.М.Соколова (1938) и др.

Ведерникова 1975а, 1980, Герасимова 1978, Гин 1977, Лазутин 1981 а, Полуби-ченко 2003, Савушкина 1975 и т.д.), былины (Аникин 1996, Астафьева 1993, Астахова 1966, Евгеньева 1963, Лазутин 1981 о, Неклюдов 1972, Селиванов

1977, Ухов 1970 и др.), лирической и исторической песни (Артеменко 1977, 1986, 1988, Астафьева 1975, Еремина 1978, Кравцов 1974, Лазутин 1965, Селиванов 1990, Хроленко 1981, 1992 и др.), частушки (Астафьева 1980, 1987, Квят-ковский 1966, Колпакова 1966, Кулагина 1981, Лазутин 1990 и др.), причитания, плача (Гусарова 1986, Колесов 1988, Круглов 1972, Степанова A.C. 1985 и т.д.), из малых жанров фольклора в большей степени — загадки (Журинский 1989, Митрофанова 1978, Михайлова 1988, Пословицы, поговорки, загадки

1978, Чернышев 1992 и т.д.) и - в меньшей степени — пословицы.

Неоднородность фольклорной культуры, включающей в качестве подсистем отдельные жанры со своей спецификой организации текста и функционирования в обществе, с особой формульностью стиля, с присущими для каждого звуковыми, языковыми и образными средствами и т.д. привела к формированию в фольклористике отдельных «поднаправлений» и, в частности, лингво-фольклористики, обращенной к вербальной составляющей фольклора (Хроленко и др. 2004: 47). Языковое явление, становясь компонентом фольклорного произведения, встраивается в систему художественного целого, регулируемую жанровыми традициями, и реализует из потенциально свойственных ему значений те, что «согласуются» с конкретным произведением (Тарланов 1977: 15). Это хорошо видно в работах сопоставительного плана, ориентированных на показ того или иного явления в текстах нескольких жанров — например, словесного наполнения отдельных формул фольклорного плача и духовного стиха (Колесов 1988), повторения предлогов в былинах, причитаниях, исторических песнях (Евгеньева 1963: 20-97), инфинитивных предложений в былине, сказке, причети (Гусарова, Коробейникова 1988), негативных конструкций в пословицах и сказках (Савельева 1977), возможностей развития текста приметы в бы-личку — рассказ о единичном событии (Агапкина 1993) и т.д. Подчеркивая важность изучения одних и тех же грамматических явлений в разных жанрах фольклора, З.К. Тарланов показал отличия в способах морфологического выражения и конструктивной роли сказуемого и типы инфинитивных предложений, реализуемые в произведениях трех жанров русского фольклора — былине, сказке и пословице (Тарланов 1977).

Другую линию представляют труды, в которых анализируется репертуар языковых средств, совокупность средств — ср. подход И.А. Оссовецкого к вопросу о составе и функциях поэтической фразеологии (Оссовецкий 1975) и Е.Б. Артеменко — к вопросу о функциональной специализации языковых элементов в фольклоре и выполнении ими эстетической функции (Артеменко 2001а) — или отдельные эстетические и стилистические качества, определяющие своеобразие текстов и их версий (редакций) в рамках одного жанра как художественно-содержательной формы. Такой подход реализуется в работах о метафоре в загадке (Лазутин 1976), о приемах обращения в народных колыбельных (Мартынова 1976), об использовании в былине наименований представителей «своего» и «чужого» мира (Пеньковский 1988), о типологии названий лихорадок в русских заговорах и заклинаниях (Черепанова 1977), о разнообразии сказочных повторов (Суханова, Сало 1977: 81-85), о конструкциях с эпитетами-прилагательными, образующими в народной лирической песне определенные семантические поля (Хроленко 1981: 38-58), а в частушке - выражающими три типа оценочного отношения (Рымарь 1992: 38-39), о жанровом своеобразии лексикона исторической песни (Степанова И.А. 2004) и т.д.

Многое из отмеченного в исследованиях по языку фольклора самым непосредственным образом касается жанра пословицы. Учеными отмечены наиболее яркие и очевидные черты ПЕ: в сопоставлении с песней и причетью рассматривается традиционная фольклорная рифма № связанное с ней семантическое взаимодействие созвучных слов (Гин 1988б). По наблюдениям С.Г. Лазутина, в пословицах и поговорках чаще, чем в других малых жанрах, используются сравнения - и самые разнообразные по форме (Лазутин 1986: 4-5). Яркой приметой фольклора, и в том числе паремии, является композиционный прием параллелизма - одного из составляющих формульности эпического текста (Калашникова 1988), который в лирической песне чаще всего «сводится к сопоставлению эпизода, факта из человеческой жизни с природным явлением» (Ар-теменко 1986: 31).10 Разнообразные тавтологические сочетания свойственны, по мнению А.П. Евгеньевой, как былине и сказке, так и пословице (Евгеньева 1963: 170). Важными для пословиц в силу малого объема оказываются их композиционно-синтаксические характеристики (Копотев 2001).

В своей работе, посвященной поэтике и синтаксису паремий, З.К. Тарла-нов исходит из того, что «пословица, как малый жанр, обнаруживает исключительную зависимость от синтаксиса», а ее обобщенное значение - главный признак ПЕ - есть не что иное, как проявление «вселичности и панхроничности» (Тарланов 1999: 44). Исследователь обратился ко многим актуальным вопросам паремиологии - к давней проблеме разграничения пословиц и поговорок, к последовательному отграничению от ПЕ мнимопословичных выражений, нередко подающихся вместе с паремиями, поскольку «не всякая продуктивная форма в языке способна выражать пословичное содержание» (ср.: Вскочил, как пузырь от доэ/сдя; Эта ворона нам не оборона) (там же: 48-49), к проблеме синтаксических архаизмов в ПЕ. Главное внимание исследователя сосредоточено на проблемах синтаксиса предложения и особенностях пословиц, воплощенных в различные синтаксические структуры. Это позволило ему прийти к выводам о пропорциональности степени архаичности языковой организации пословиц и живой разговорной речи, о наполнении пословичных синтаксических схем, о господствующих и менее частотных типах предложений — структур ПЕ, и, наоборот, опровергнуть тезис об архаичности синтаксиса пословиц и сформулировать задачи дальнейшей работы в этой области.

Однако, несмотря на очевидный рост интереса к изучению языка фольклора последних лет, к числу проблем, вопросы о специфике языка пословиц по-прежнему остаются в числе актуальных.

Пословицы являются не только единицами языка, логическими единицами, но и «художественными миниатюрами, в яркой, чеканной форме обоб

10 Немало пословиц, построенных на параллелилзме, приводится в работе Л.Г. Григорян (1993). щающими (моделирующими) факты действительности» (Пермяков 1988: 14). Это «краткие народные изречения, имеющие одновременно буквальный и переносный план (или только переносный) и составляющие в грамматическом отношении законченное предложение» (Жуков 2000: 11)." В многочисленных и весьма разнообразных определениях паремии акцентируются разные ее стороны — принадлежность как к устойчивым языковым единицам, так и к фольклорным текстам; ср. высказывания Р. Якобсона («самая большая целиком закодированная языковая единица и самое короткое поэтическое сочинение»; цит. по: Бочина 2002: 4), A.A. Крикманна («Пословицы суть <.> фонетически и/ или синтаксически упорядоченные обобщающие предложения»; Крикманн 1984: 152-153), В.В. Иванова («короткие тексты, которые (как поговорки и загадки) передаются по наследству как часть общеязыкового запаса речений; Иванов В.В. 1988: 6), 3. Канио («обобщенные включения, представляющие в логической форме выражение закономерностей»; цит. по: Крикманн 1994: 122), JI.A. Морозовой («содержанием пословицы является общеизвестное утверждение, завершенная мысль, а формой выражения - законченная фраза»; Морозова 1975: 3), Ю.В. Рождественского («ключевые тексты фольклора, содержащие все основные мотивы устного народного творчества»), А.Г. Григорян («в пословице совмещаются обобщенность, повторяемость, формальность слова и конкретность, неповторимость, осмысленность текста; Григорян 1993: 216) и др. Как видим, взгляды на пословицы весьма разнообразны и подчеркивают различные их стороны - лингвистический статус, логическую и синтаксическую форму, художественно-эстетическое оформление и принадлежность фольклору.

Будучи «простейшими повествовательными формулами» и типизируя явления объективной действительности» (Гусев 1967: 113), пословицы составляют один из жанров фольклора и, следовательно, обладают теми чертами фольклорного текста, которые свойственны иным жанрам - сказке, былине, песне, сказу, легенде и т.д., — коллективностью, узнаваемостью для членов сообщест

11 Близким к этому является определение пословицы Т.Г. Бочиной: лаконичные по форме разговорно-фольклорные клише с глубоким содержанием и стереоскопической образностью» (Бочина 2002: 4). ва, традиционностью, преемственностью, импровизационностью, вариативностью, безличностью, формульностью, наддиалектностыо (Аникин 1996: 43; Мальцева 1992: 55; Народная культура 2000; Путилов 1975: 19; Тарланов 1977: 8 и т.д.).

Важной чертой является свойственная фольклору антиномия «статика — динамика», «вариативное — стабильное». С одной стороны, повторение фольклорного произведения, многократность творческого акта, ориентация на определенный образец и стереотип приводит во многом к нивелированию индивидуальности «исполнения», хотя не исключает полностью и творчества. Вкус исполнителя проявляется в том, что он выбирает из элементов, ранее принятых всеми, а к новой образности, новым художественным подробностям и деталям, привносимым в процесс общего сотворчества, проявляет весьма избирательное отношение. Традиционность обретает в фольклоре решающее значение, а элементы личной новизны, личной инициативы — это не главное, а подчиненное (Аникин 1975: 31). Новое, проникающее в фольклорные тексты, проходит «цензуру коллектива» (Богатырев, Якобсон 1971), оценивается с точки зрения соответствия законам и правилам жанра, традиции.

Фольклор и традиция - это колоссальный фонд принадлежащих отдельным жанрам - «общих мест (loci communes)», т.е. всего того, что заполняет живую ткань фольклорного текста: клишированных формул, функций, сюжетов, деталей, действующих лиц, мотивов, художественных решений и приемов, среди которых немало и взаимозаменяемых (Богатырев 1971, Левинтон 1988, Мальцева 1992, Мелетинский 1977, Пропп 1998, Путилов 1994 и др.). Одни из этих составляющих являются общими для нескольких фольклорных жанров, другие — только для одного из них. Вот почему правомерно говорить о «морфологии» не только сказки, но и иных фольклорных жанров.

Если всякая система как жанр обладает своей грамматикой, семантикой, лексикой, кодом, набором правил и норм (Путилов 1994: 157), то и обширное паремиологическое пространство, как нам представляется, располагает целыми разрядами элементов разного уровня, которые повторяются от паремии к паремии и используются носителями языка для создания новых и новых изречений. Наличие общего санкционированного коллективным носителем языка фонда стереотипов, из которого черпают многие паремии и формируются различные пословичные структуры, представляется нам весьма важным в свете выявления в данной работе отдельных «составляющих» пословицы. Однако до сих пор эта сторона пословичной жизни практически не освещалась - и в этом состоит причина, побудившая включить данное направление в качестве одного из векторов нашего исследования.

С другой стороны, вариативность фольклорных произведений, во многом обеспечиваемая устностью их передачи, признается вторым ярким, постоянным качеством фольклора, которое обнаруживается на разных его уровнях - начиная от микроэлементов любого текста и кончая целостными национальными системами (Путилов 2003: 201). В вариативном исполнении фольклорного произведения видится его «естественное живое состояние», а в наличии множества вариантов записей - «естественное зафиксированное существование фольклорного текста» (Садова 2003: 69).

Открытость к варьированию, как известно, не беспредельна, ибо в самой сущности жанра кроются определенные ограничения. Вариационные замены в рамках фольклорного произведения используют словарь, ограниченный по своему лексическому составу, т.е. «авторское», импровизационное отклонение осуществляется в относительно узких и вполне устойчивых пределах. Именно это, по мнению С.Ю. Неклюдова, позволяет проследить, как действует механизм подобного варьирования и где заканчивается его действие (Неклюдов. Вариант и импровизация в фольклоре). Таким образом, диапазон вариативности в фольклоре определяется сочетанием двух противоположных векторов — стабильности и пластичности в определенных границах (Чистов 1986: 119).

Фольклорный текст — это всегда относительно устойчивая комбинация элементов традиции, которая возникает при каждом отдельном исполнении. Фольклорный текст воссоздается каждый раз, словно бы складываясь заново, причем почти всегда имеют место определенные изменения: от текста к тексту, от исполнения к исполнению. Важно, однако, «не расхождение вариантов, а их совпадение, общая смысловая зона. Варьирование необходимо для постоянного обновления и обогащения традиции, для освоения новаций, в конечном счете — для ее нормальной жизнедеятельности» (Неклюдов. Фольклор: типологический и коммуникативный аспекты).

Понимание фольклора как являющего собой единство и взаимопроникновение статических и динамических элементов распространяется и на пословичный жанр, хотя в пределах каждого жанра фольклорная традиция формирует свое соотношение «системности — и устойчивости» компонентов и определяет степень их подвижности в определенно-заданных границах (Аникин 1996: 46).

Специфика пословиц как фольклорного жанра очевидна — не случайно их диагностируют в отношении жанровой принадлежности с использованием дополнительных определений: их относят к единицам словесного, вербального фольклора (Б.Н. Путилов), к фольклору речевых ситуаций (В.Е. Гусев) — чем объясняется, в частности, гораздо большее количество «пользователей» пословиц, чем иных фольклорных жанров, — к разряду кратких изречений (А.Н. Афанасьев), к малым фольклорным текстам (В.В. Иванов, Г.А Левинтон) или малым повествовательным жанрам (Е.М. Мелетинский, В.Н. Морохин), т.е. признают в них наличие особого способа фиксации окружающего мира. Тем не менее поставленные А. Дандисом вопросы - Что из себя представляет пословица? Лежит ли в основании пословиц какая-либо «фольклорная структура», которую можно было бы выделить особо? (Дандис 1978: 15-16) - нельзя считать снятыми с повестки дня.

Стабильное, повторяющееся и вариативное сплавлены в пословицах весьма интересным способом, определяемым «тройственностью» ПЕ — свойственным ей статусом единицы языка, близкой к фразеологическим оборотам, единицы мысли, поскольку это законченное суждение, и единицы фольклора (Пермяков 1988: 13-14). ~ В них много яркого, но типичного, на что указывают

12 11а пограничное положение пословицы указывают также Е.В. Падучева и Л.Г. Григорян. Пословица - это верхний предел «фразеологичности» и нижний предел текста (смысла) (Григорян 1993: 216) — и это не может не проявляться в тех процессах, которые наблюдаются в ее возникновении и функционировании. Представляя соэксперименты по «узнаванию» пословицы, в результате которых к паремиям причисляются выражения, таковыми не являющиеся, но определенно имеющие некоторые паремийные маркеры (Dundes 1984: 40-42).

Признавая достаточную обоснованность большинства приведенных выше определений, характеризующих ПЕ как минимальный текст, явление мысли, краткое народное изречение в форме предложения, т.е. единицу фольклора, как устойчивое языковое клише и т.д., соответствующими задачами и аспектами их анализа, а видение их специфики - различиями в подходах и призмах, сквозь которые паремии рассматриваются, мы опираемся в данной работе на следующее понимание: пословицы и пословичные изречения — минимальные устойчивые в языке и воспроизводимые в речи тексты, логически законченные высказывания (клише замкнутого типа), представляющие собой простое или сложное предложение, имеющие одновременно буквальный и переносный план (или только переносный/ или только буквальный), подчиняющиеся законам синтаксической структуры языка и имеющие, как правило, рекомендательную силу.

Нельзя составить представления о пословице как единице языка и фольклора, не изучив соотношения в ней той и другой природы и их проявления в образовании и функционировании единиц паремиологического пространства, без обращения к устойчивому и вариативному в них. Поэтому объектом данной диссертации являются русские пословицы как единицы паремиологического пространства, а предметом — содержание и форма сосуществующих в различных взаимоотношениях единиц, проявляющиеся в категориях вариативного и стабильного, повторяющегося.

Новизна работы предопределена тем, что использование материала, выстроенного по принципу ассоциативно-вербального блока (термин Ю.Н. Карау-лова), т.е. объединения пословиц вокруг одного общего для них компонента, делает очевидной повторяемость в паремиологическом пространстве отдельных бой, с одной стороны явления речи (разновидность текста), пословицы принадлежат языку, фиксируются в нем (Падучева 1984: 246) и, будучи причисленными к разряду клишированных выражений, составляют материал одноязычных и двуязычных словарей с соответствующими толкованиями и пометами. пословичных составляющих (пословичных формул), взаимное переплетение вариантов разной степени близости, совариантов, одномодельных ПЕ и выражений с общностью в лексике, структуре, использованных мотивах и т.д. В работе вводятся и определяются новые параметры и составляющие паремиологи-ческого пространства. Впервые выстраивается детальная типология лексических вариантов ПЕ, в том числе - основанных на отношениях окказиональной синонимии взаимозаменяемых компонентов. Впервые рассматриваются факторы семантического порядка, связанные с вариантностью и образованием паремий по одному образцу (модели), и взаимосвязь вариантности ПЕ и отдельных явлений из области общефольклорной традиции. Впервые пословицы рассматриваются с точки зрения представленного в паремиологическом пространстве фонда постоянных элементов разных уровней, формирующих отдельные единицы. В работе сделаны выводы о наличии в составе пословиц более дробных единиц — входящих в паремио-прострапство биномов и представлена их классификация. Впервые предложено стоящее за паремией двух- или трехкомпо-нентное образование, представляющее собой сжатое семантическое содержание ПЕ, служащее своего рода инвариантом ряда пословиц.

Необходимость такой работы очевидна, поскольку она может способствовать разработке морфологии пословиц, обойденной пока вниманием специалистов, уточнению статуса и характера паремии как единицы языка и фольклора, уточнению некоторых проблем пословичной номинации, освещению особенностей языка одного из фольклорных жанров, внести свой вклад в решение не решенной окончательно проблемы разграничения фразеологизмов, пословиц и пословично-поговорочных выражений и проблемы вариантности в сфере устойчивых выражений русского языка. Настоящая работа дает материал для наблюдения тех взаимосвязей, которые обнаруживаются между пословицами и иными жанрами фольклора, и в то же время более четко с лингвистических позиций отграничить пословицы от последних. Сказанное определяет актуальность диссертационной работы.

Нашему обращению к изучению явлений вариантности и стабильности в паремиологии способствовали не только усилившийся интерес к пословице и разработка новых направлений в паремиологических штудиях, но и в немалой степени возможность использовать в своей работе материалы Сводной картотеки пословиц — результата огромной работы, осуществленной по инициативе проф. В.М. Мокиенко и под его руководством при Межкафедральном словарном кабинете им. Б.А. Ларина факультета филологии и искусств Санкт-Петербургского государственного университета. Не имеющий аналогов паре-мийный свод — результат максимально полного извлечения пословиц из большинства русских паремиологических источников - недавно опубликован в виде отдельного издания - «Большого словаря русских пословиц» (около 60 ООО единиц), что в значительной степени облегчит работу исследователей пареми-ки. Словарь основан на принципе лексикографической полноты, сформулироI ванном Б. А. Лариным (см.: Мокиенко 19996). Свод объединил образные (Куда конь с копытом, туда и рак с клешней), частично-образные (Ученье — свет, а неученье — тьма) и безобразные пословицы (Сказанное слово не возвращается; Красота разума не придаст), описываемые как языковые единицы одного структурно-семантического порядка - в отличие от подхода В.Г1. Жукова и его последователей, выделяющих различные разряды единиц по признаку наличия/ отсутствия образности. В пользу подобного объединения - в данной работе мы следуем именно этому принципу — говорят, во-первых, употребительность и дидактичность пословиц вне зависимости от степени их образности (ср. Учиться — всегда пригодится), а во-вторых, их афористичность, ритмичность и смысловая ёмкость, делающие их пословицами, вполне адекватными образным. «Отказаться от описания близких к пословицам единиц, — считает В.М. Мокиенко, - значило бы обеднить паремиологический фонд русского языка, склады

1' «Большой словарь русских пословиц» - это заключительный том трилогии, задуманный в жанре паремиоло-гического тезауруса и реализуемый авторами на протяжении многих лет. Два вышедших ранее тома — «Большой словарь русских поговорок. Более 40 ООО образных выражений» (Мокиенко, Никитина 2008) и «Большой словарь русских сравнений. Более 45 ООО образных выражений» (Мокиенко, Никитина 2008а) — вызвали положительный резонанс в России и за рубежом. вавшийся веками» (Мокиенко),14 исказить картину реального разнообразия пословиц.

Материал настоящего исследования составили около 15000 пословиц, организованных в ассоциативно-вербальные блоки вокруг некоторых наиболее активных в паремиологическом пространстве компонентов. Помимо этого, для иллюстрации современного использования анализируемых пословиц привлекались материалы нашей картотеки, собираемой с 1990 года, и материалы образовательного портала ассоциации «Национальный корпус русского языка»15 и материалы единой информационной сети Интернет.

При работе с материалом мы позволили себе отступить от некоторых правил и процедур, принятых в текстологии фольклора 6 — в соответствии с избранным лингвистическим направлением исследования и поставленными задачами.

Произведение народного творчества бытует, как правило, во множестве равноправных вариантов (исполнений), являющихся вариантами относительно друг друга и различающихся по времени записи, по характеру авторской интерпретации и переработок текста, по образности и используемым мотивам, языку и привлекаемым художественно-поэтическим средствам. Нередко при сохранении сюжетного и композиционного целого варьируются частности, детали — последовательность событий, языковое и стилистическое оформление и Т.д. 17

Автора в фольклоре нет (Д.С. Лихачев), но каждый из текстов-редакций при аналитическом прочтении и осмыслении в рамках фольклорной текстологии предлагается рассматривать с максимальным вниманием к позиции исполнителя, сказителя - «автора», его личному восприятию и пониманию мира,

14 Мокиенко В.М. Предисловие// В.М. Мокиенко, Т.Г. Никитина, Е.К.Николаева. Большой словарь русских пословиц. М.: ЗАО «OJIMA Медиа Групп», 2010. - С. 5-6.

15 Электронный ресурс; [сайт] URL - rus.corpora.ru. Ссылки на него даются в тексте работы с пометой [НКРЯ].

1йО разработке проблем текстологии и обобщении теоретического и практического опыта текстологического анализа см.: Принципы текстологического изучения фольклора (М.; Л., 1966), «Русская литература» (1965. № I, 2, 3), Материалы работы Текстологической комиссии Междунар. комитета славистов 1973 г., также: Коняв-ская 2002 и др.

17

Так, в казанской, тверской и других вариатах песни «Торил Ванюшка дорожку» тип традиционной песенной композиции, ее образно-смысловое ядро сохраняется, хотя и варьируется за счет стилистических, сюжетных и тематических дополнений (Аникин 1996: 177). вкусу в отборе из принятого всеми, из входящего в традицию. В статье В.Я. Проппа, специально посвященной особенностям передачи фольклорных текстов, говорилось о недопустимости их литературной обработки, особенно в сборниках, претендующих на научность, и, тем более, обработки «втихомолку, без оговорок» (Пропп 1956: 206). Произвольные изменения, пропуски и вставки, факты литературной обработки в текстах исходных записей лишают их фольклористической достоверности, считаются свидетельством непроститель

1К ного пренебрежения к аутентичности текста (Азбелев 2004: 121-123). В ходе специальной дискуссии, посвященной проблемам подготовки к публикации древних фольклорных текстов, С.Н. Азбелев отметил особую актуальность правил издания всех записей, в том числе и имеющих большие объемы, а не сведение разночтений вместе.

Говоря о работе текстолога с записями, особенно при введении в научный оборот новых фактов из истории фольклористики, К.В. Чистов отмечал важность установления отношения собирателя к варианту — не вносит ли он свой вклад в фиксируемый текст, не нарушает ли принцип «конвоя»,19 не пытается ли создать по своему усмотрению «средний», сводный, реконструированный текст, кажущийся ему «наиболее правильным, полным или архаичным, поэтичным и т.д.» (Чистов 1963: 24). Был выделен особый раздел текстологии, определяющий типы, принципы, правила записи и издания фольклорных текстов и получивший название эдиционного.

Поскольку в задачи работы не входит специальное введение в обиход нового паремийного материала, сравнение состояния паремийного фонда (и паре-миологического пространства) разных эпох и эволюция форм воплощения зна

18 В упомянутой работе С.Н. Азбелева, представляющей собой фрагмент дискуссии, разгоревшейся в связи с выходом двухтомника «Былины Печоры» (под ред. A.A. Горелова), в котором были допущены многочисленные искажения и пропуски, как нельзя лучше иллюстрируются принципиальные расхождения исследователей-текстологов п отношении к сводным публикациям и допускаемым вольностям и формулируются основные принципы текстологической подготовки фольклорных записей (подробнее см.: Азбелев С.Н. Неудавшееся начало многотомного издания «Былины Печоры/ Отв. ред. A.A. Горелов. СПб., 2001// Древняя Русь. Вопросы медиевистики. М., 2001. №4 (10). С. 82-98).

19 Под «конвоем» имеется в виду научно-справочный аппарат, включающий заголовок, предисловие, примечания, комментарии и т.д. (Козлов 2001: 25). Термин введен Д.С. Лихачевым — так названо «текстологическое сопровождение текста в составе сборников, <.> дополнительный, подкрепляющий основные выводы материал — выводы, добытые прежде всего на основе изучения самого текста произведения» (Лихачев 2001). чения ПЕ в языке, мы посчитали возможным в ходе анализа пословиц не всегда отделять варианты паремий, обнаруживаемых на одном синхронном срезе, от тех, что зафиксированы источниками со значительным временным интервалом" — к примеру, отмеченные В.И. Далем в «Пословицах русского народа» (прижизненное издание 1862 г.) и М.А. Рыбниковой (1961), И.И. Иллюстровым (словарь 1915 г.) и А.М. Жигулевым (собрание 1969 г.) и т.д. Аргументом в пользу этой позиции служит, во-первых, паремиографическая практика, «перетекание» пословиц из одного сборника в другой,21 отсутствие во многих словарях указания на источник, впервые зафиксировавший ту или иную паремию, и, следовательно, ее хронологической и ареальной параметризации (см., например: Русские пословиц и поговорки/ Под ред. В.П. Аникина. М., 1988; в толковом и пословичном словарях В.И. Даля соответствующими пометами сопровождаются отдельные слова, а не пословицы). При этом, наоборот, различные варианты ПЕ приводятся нередко в рамках одного и того же паремиографическо-го издания - это характерно, в частности, для собрания И.В. Пауса (ср. Золото и на грязи знать; Златой и в грязи видно 11113:41), словарей В.И. Даля (Аминем <от> беса не избудешь/ не отбудешь/ не отшибешь Д. 1:15; Д.2:768; ДП.2:27; ДП.1:27; Гребень/ прялка не бог, а рубаху дает ДП.2.14), М.И. Михельсона (Си-визна/ седина в бороду — черт в ноги/ бес в ребро Мих.2:249), В.П. Жукова (Думы за горами, а беда/смерть за плечами Ж.: 139), A.C. Спирина (Всяк/Каждый кулик свое болото хвалит Спир.:93, 142; Всяк кулик на/ в своел1 болоте/ на сво

20 Принцип фиксации каждого из вариантов ПЕ с указанием источника или ареальной характеристики реализуется в сравнительно небольшом по объему ««Словаре псковских пословиц и поговорок» (В.М. Мокиенко, Т.Г. Никитина, 2001) и в недавно вышедшем «Большом словаре русских пословиц» (В.М. Мокиенко, Т.Г. Никитина, Е.К. Николаева), соблюдающем принцип детально-развернутой системы подачи каждой ПЕ и ее точной паспортизации, что объясняется не столько показом аутентичности описываемых единиц, сколько стремлением дать точную и полную хронологическую и локально-географическую характеристику пословицы. Это определяется характером словаря как паремиологического тезауруса.

21 Например, среди сборников первой половины XVIII в. отмечено несколько сходных между собой, и Г.Г. Шаповаловой установлено, что так называемые Псковский и Вологодский сборники восходят к общему источнику, и не исключено, что первый списан со второго, хотя и представляет его улучшенный вариант (Путилов 1961: 7). «Собрание пословиц И.В. Пауса» в основной своей части повторяет сборник Петровской галереи «Книгу о всенародных пословицах 1714 г.». В.И. Даль и И.М. Снегирев использовали отчасти в своей паремиографическои работе записи пословиц, сделанные автором «Истории Российской с самых древнейших времен.», ревнителем русского языка В.Н. Татищевым и отправленные им в Академию наук еще в 1735 году. Об этом свидетельствуют данные Ф.М. Головенченко относительно переноса пословиц из сборника В.Н. Татищева в словарь И.М. Снегирева: перенесена 51 единица из 73 на букву «Б», а из 114 паремий на букву «В» у Татищева совпадения обнаруживают 73 единицы словаря Снегирева (Сборник пословиц 1961). ей кочке велик Спир.:15, 180, 44, 85) и др., - а также в списках пословиц, собранных разными паремиографами-современниками; ср. варианты ПЕ, приведенные в подборках И.В. Пауса (Лошадь о четырех ногах, и та пристает и потыкается III 13:41; Долг платежом хорош ППЗ:45) и А.И. Богданова (Конь о четырех ногах, и тот спотыкается 1II 13:89; Долг платежом красен ППЗ:78). Таким образом, кажется не всегда принципиально важным, каким именно источником и на каком историческом этапе зафиксирован тот или иной вариант, тем более в случаях незначительных вибраций пословичного текста.

Во-вторых, в пословицах сравнительно немного архаизмов и мало темных (трудных для понимания) мест (таких, как в ПЕ В сугонь гостя не употчевать/ не употчуешь ППЗ:7Э; Сим.:85; Сн.:57), вынуждающих обратиться к словарям, хотя пословица продолжает хранить многое из того, что было в ней в предшествующие эпохи. Так, вполне современны зафиксированные в начале XVIII века ПЕ о гостях (Гостю воля — лучшая честь 11113:51; Бесстыдного гостя пивом не выгнать 11113:40; Были бы госты, а потчевать есть чем ППЗ:69 и т.д.).

Паремии в стабильной форме фиксируются словарями с интервалом и в 100-200 лет: Не зван гость лучше и званого Сим.: 127; Незван гость лучше званого Сн.:273; Незваный гость лучше званого Рыб.: 102. Форму пословицы XVIII века сохраняют распространенные в современном русском языке и псковских говорах выражения К милому идти - семь верст не околица СП: 134; Насильно мил не будешь СП: 134; Есть мошна — будет и квашня СП: 135 и др. Варианты ПЕ, включающие архаические с позиции современного русского языка слова, зафиксированы не только старшими по возрасту источниками, но и современными. Так, ПЕ Коли орать, так не в дуду играть (орать — устар. 'Пахать' СРЯ.2:636), отмеченную в «Сборнике пословиц б. Петровской галереи» начала XVIII в. (ППЗ:29), а позже - И.М. Снегиревым (Сн.:176), мы встречам и в XX в. — у М.А. Рыбниковой (1961 г.). При этом В.И. Далем приводятся два варианта пословицы: Орать (пахать) — так в дуду не играть ДП.2:12; Д.3:25. Современ В словаре приводятся со ссылкой на сборник Г.Г. Шаповаловой «Псковский рукописный сборник пословиц XVIII в.// Русский фольклор: Материалы и исследования. IV. М.; Л., 1959. ные и старшие паремии не обнаруживают, таким образом, принципиальных различий по форме. Даже регистрация расхождений в форме ПЕ при сравнении разновременных записей еще не дает оснований для утверждения, что вариант, представленный у И.В. Пауса (Черная собака не белеет), относится к более старшему периоду, чем пословица у В.И. Даля Черного кобеля не вымоешь добела. Сопоставляемые конструкции допустимо рассматривать как пословицы, бытующие в языке параллельно, синхронно (Тарланов 1999: 68).

Многие ПЕ, как показывает В.М. Мокиенко, продолжают существовать в диалектах и в наши дни в той форме, в какой они отражены в более древних источниках. Так, пословица Не радуйся нашёд (нашот), не кайся потеряв и её варианты — Не радуйся нашёд, не тужи, потеряв; Не радуйся нашедчи, не плачь, потеряв; Не радуйся нашедши, не плачь, потерявши; Не радуйся — нашёл, не плачь — потереть; Не радуйся — нашёл, не тужи — потеряв и др. — зафиксированы в наших рукописных сборниках с начала XVIII в. (ППЗ - нач. XVIII в., с. 30, 58; Сим.:125, 184; Сн.:285). Эта пословица включена в знаменитый «Письмовник» Н.Г. Курганова, первое издание которого было в 1769 г. (Курганов 1793, с. 132) и вошла в собрание В.И. Даля (ДП.1:41) и последующие сборники русских ПЕ. В 50-60-е гг. она записана на Урале собирателем В.П. Бирюковым (Не радуйся — нашёл, не тужи — потерял Бир.:21), а в 1967 г.) — сибирскими диалектологами в Иркутской области (ФСГ:161). Пословица Треску бояться — <и> в лес не ходить (ср. более распространенный вариант Волка бояться - <и> в лес не ходить Д. 1:232; Кн.:22; Ж.:83), также фиксируемая с XVII в. (Сим.: 144; Сн.:484; Рыб.: 120), недавно записана в пермских диалектах К.Н. Прокошевой.23

В-третьих, близость по языку (иногда до полного совпадения) различных по времени записей устных произведений и минимальность архаизмов с точки зрения живого современного языка, в том числе и диалектного, отмечается и в других жанрах фольклора — былине, исторической песне." Для пословиц осо Данные приведены в Предисловии к Большому словарю русских пословиц» (2010: 8-9).

24 Л.П. Евгеньева объясняет это явление не только традиционным характером устной поэзии и степенью устойчивости жанра —этой чертой отмечена, в частности, песня. Сопоставление текста песни балладного типа 1699 бенно характерна устойчивость, традиционность, несмотря на значительно количество «исполнителей» — носителей языка, использующих пословицы в своей речи, существенно превышающее число исполняющих произведения иных фольклорных жанров.25

В-четвертых, показательным является и отсутствие в сфере использования пословиц понятий «исполнитель», «сказитель» и связанных с исполнением фольклорных произведений разных жанров — «сказочник», «певец», «вопленица», «былинщик» и т.д., обозначающих тех, кто, выстраивая свой текст, черпает «какие-то поэтические средства, пассажи, строки, формулы из резервуара своего "эпического знания" и — шире - "фольклорного знания", отбирая то, что ему казалось наиболее уместным» (Чистов 2000). В сфере вербального фольклора, к каковому относится паремика, речь может идти только о коллективном «исполнителе», о коллективной санкции (Я. Мукаржовский) на использование соответствующего арсенала — приемов, стереотипов, поэтических средств и т.д., и, следовательно, мы в большей степени говорим применительно к жанру пословиц о законах художественного творчества в целом, нежели о личном мировосприятии, предпочтениях, опыте, вкусе конкретного, нередко в других жанрах известного по имени исполнителя.

Пословица, в-пятых, в отличие от иных фольклорных текстов, в силу своего малого текстуального объема допускает «совокупный» показ вариантов — этот принцип представляется весьма наглядно демонстрирующим возможности лексического варьирования, не осложненного изменениями иного плана, например: Бары (паны) дерутся (бранятся), а у холопов (хлопцев, хлопов, мирян, мужиков) чубы болят (трещат, трясутся) Сн.:320; ММ:313; КШ:184; Бл.:79. года и записей середины XIX в. и XX в. позволило исследователю объяснить близость этих 1ексгов тем, что «подлинно художественное устное произведений опирается на основной и важнейший лексический состав языка, являющийся также основным и важнейшим для всех говоров языка, а потому и наиболее стойким» (Евгень-ева 1963: 12).

25 Существенную черту пословичных единиц видят в устойчивости Н.И. Кравцов (Кравцов 1975: 9) и Л.Л. Морозова, которая проявление пословичной устойчивости усматривает в повторяемости многих ПЕ в сборниках разных столетий — в частности, в словаре В.П. Жукова обнаруживаются ПЕ, не претерпевшие никаких изменений на протяжении четырех столетий; повторяются как сами пословицы, так и выработанные ранее их формы -синтаксические, логические, художественные (Морозова 1972: 13).

На основании сказанного представляется допустимым рассматривать в работе пословицы как совокупность сведенных вместе имеющихся в нашем распоряжении вариантов ПЕ — вне зависимости от историко-временного порядка их появления (письменной фиксации) и ареального распространения, поскольку более важным — не исключая, однако, и фактора экономии места — для нас является характер складывающихся между взаимозаменяемыми субститутами отношений и возможность проявления в них определенных тенденций и закономерностей, свойственных паремиологическому пространству в целом.

В соответствии со сложившейся в отечественной лингвистике фразео- и паремиографической традицией фиксации вариантов раздельно в данной работе приводятся те из них, которые создают трудности при графическом оформлении вариантной парадигмы — связанные с изменением порядка следования компонентов, осложненные варьированием синтаксической структуры и т.п. - или изобилующие вариантами.

Традиция паремиографической практики позволяет нам обосновать также привлечение примеров современного употребления пословиц - из Национального корпуса русского языка и собственной нашей картотеки: практически все современные словари приводят, наравне с контекстами из произведений Достоевского, Лескова и Мамина-Сибиряка, примеры из произведений В. Белова, В. Аксенова, О. Форш, братьев Стругацких.

Цель работы состоит в исследовании пословичной вариативности и пословичных стереотипов, принадлежащих сфере устойчивого, повторяющегося, -как важных параметров паремиологического пространства, а также в выявлении закономерностей, определяющих сосуществование отдельных пословиц, их вариантов и близких к ним по разным параметрам единиц.

Достижению поставленной цели подчинено решение следующих задач:

1. проанализировать пословицы с точки зрения вариантности, классифицировать их и выявить закономерности варьирования пословиц и их специфику в этой области;

2. определить механизм нейтрализации различий в семантике взаимозаменяемых субститутов пословицы, связанных отношениями окказиональной синонимии;

3. выявить факторы, определяющие допустимость варьирования пословицы, облегчающие и даже провоцирующие его;

4. выявить и охарактеризовать постоянные величины (константы) паре-миологического пространства, их роль в составе ПЕ, границы варьирования и взаимозаменяемости;

5. показать в действии тиражируемые в ПЕ способы передачи отдельных пословичных смыслов и возможности их художественно-эстетического оформления;

6. показать проявление в паремии как фольклорной единице стереотипов народного сознания и общих мест (мотивов) фольклора;

7. обосновать наличие в паремике особых семантических структур, лежащих в основе многих ПЕ и представляющих их сжатый смысл, и показать их роль;

8. продемонстрировать универсальность паремийного бинома как единицы паремиологического пространства и классифицировать бинарные комбинации пословицы в зависимости от семантических отношений между их частями;

9. показать неслучайность отдельных элементов в составе паремий, их санкционированность паремиологическим пространством;

10. уточнить понятие паремиологического пространства, его состав, отношения и связи между его единицами.

Теоретическая значимость исследования состоит в попытке осмысления паремии как сложного явления, как единицы паремиологического пространства — своеобразного «поля», в котором обнаруживается не только переплетение семантических связей и отношений отдельных единиц и их рядов, но и значительный фонд общих для этого пространства элементов; в дальнейшем развитии структурного подхода к пословице - в отличие от преобладающего в последнее время концептуального. Работа может внести вклад и в развитие теории стабильности/ вариантности устойчивых языковых единиц.

К теоретически значимым положениям диссертации следует также отнести, во-первых, выявление зависимости варьирования ПЕ от определенных пословичных параметров — образности, структуры, семантики и от воздействия на нее извне — со стороны иных единиц паремиологического пространства; во-вторых — осмысление паремики с позиций теории «морфологии» фольклорного жанра, его формульности и стереотипности; в-третьих, представление пословичного бинома и пословичного конденсата как неких языковых универсалий.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования ее результатов в университетских лекционных курсах по лексикологии и фольклористике, в спецкурсах по семиотике, фразеологии и паремиологии, теории языковой вариантности, особенностям языка СМИ; при составлении словарей пословиц.

Методы работы. В зависимости от решаемых задач в работе использованы следующие методы: метод структурно-семантического анализа единиц, метод компонентного анализа на основе словарных дефиниций и контекстуальной реализации пословицы, синхронно-сопоставительный и описательно-аналитический анализ исследуемых единиц, элементы метода концептуального анализа, метод количественного анализа материала, метод лингвистического прогнозирования. Обращение к большому фактическому материалу представляется принципиально важным в свете актуальной задачи лингвофольклори-стики — преодоления сугубо теоретической устремленности, нередко окрашенной схематизмом и декларативностью (З.К. Тарланов).

Положения, выносимые на защиту:

1. Статическое и динамическое проявляется в паремике в разных аспектах, на разных уровнях. Как в пределах каждого жанра фольклорная традиция характеризуется устойчивостью «элементарных единиц» и их вариативностью в известных пределах, так и в паремиологическом пространстве могут быть установлены постоянные и переменные величины и границы их подвижности.

2. Анализ пословиц, объединенных вокруг определенных компонентов по принципу ассоциативно-вербального блока, позволяет увидеть в них общее и типичное — в вариантности, в бинарных структурах, в предметном мире, отразившемся в паремии, и в его вербальном представлении, в моделях и фрагментах, в реализации паремийных «идей» — во всем, что доказывает наличие общего фонда, в том числе - более мелких, нежели пословица, единиц. Этот фонд обеспечивает как варьирование ПЕ, но в рамках неких параметров, так и образование новых единиц, но опять же - с соблюдением определенных правил.

3. Своеобразие семантики и формы, преимущественное устное бытование пословиц, многообразие приемов художественного оформления, долгое время бывших одним из основных направлений изучения паремий (Д.В. Бондаренко, В.М. Глухих, А.Л. Жовтис, С.Г. Лазутин, Л.А. Морозова и др.) и обеспечивающих выражению статус пословицы, создают особые условия для их варьирования.

4. Лексическое варьирование в паремике характеризуется широкой шкалой разнообразных семантических отношений между взаимозаменяемыми субститутами ПЕ, как основанных на традиционных для языка парадигматических связях — синонимических, тематических, гиперо-гипонимических и т.д., так и типично пословичных, т.е. на фоне общности черт лексического варьирования во фразеологии и паремике в последней имеются особые черты.

5. Помимо отношений между отдельными единицами, понятие «паремио-логическое пространство» как «среда обитания» пословиц включает в себя и представление о действии определенных факторов и проявлении закономерностей, регулирующих форму и способ выражения паремийного смысла, в том числе — варьирование ПЕ. К ним относятся неравномерность участия элементов пословичной структуры в формировании ее семантики, действие квантора всеобщности, использование в составе пословицы распространенных фольклорных мотивов и вербальных культурных кодов.

6. В паремиологическом пространстве как системе взаимоувязанных единиц имеется соответствующий паремийный «реквизит» — лексика, арсенал фрагментов, или формул, - устойчивых образных или безобразных способов передачи элементов пословичного смысла, структурно-семантических моделей, которые повторяются от ПЕ к ПЕ, участвуют в варьировании и используются коллективным носителем языка для создания новых и новых изречений.

7. Черты стабильности в паремике не только проявляются на лексическом уровне, но и распространяются на смысловой. В паремиологическом пространстве могут быть выделены сгустки ментального свойства — «конденсаты», — во многом объясняющие как легкость взаимозамен компонентов пословицы, так и «тиражирование» синонимичных ПЕ с близкой структурой.

8. На вариантности паремий отражается и их принадлежность к общефольклорному пространству, проявляющаяся в использовании общих мифологических представлений, этнокультурных стереотипов, мотивов, явлений специфической фольклорной образности. На этом во многом основана пословичная контекстуальная синонимия, когда при попадании «внепословичных» слов в состав ПЕ происходит актуализация в них фоновых, имплицитных сем.

9. Паремиологическое пространство располагает меньшими, чем сама пословица, структурно-содержательными единицами с относительно стабильной функцией — структурно-семантическими биномами, участвующими в образовании самих пословиц и их вариантов. Эти комбинации двух компонентов являются пословичными маркерами и стандартным способом оформления новых паремийных смыслов.

10. Части бинома обнаруживают определенную семантическую дистанцию, что позволяет выстроить типологию биномов, способных реализовать в пословицах различные семантические отношения. Многие из слов, обретающих статус компонента пословицы и элемента паремиопространства — особенно это касается именных компонентов, - входят в несколько биномиальных пар, образуя устойчивые комбинации со словами разных лексико-семантических групп.

11. Сопоставление процессов варьирования и явлений бинарности в паремиях подтверждает наличие «отбора», закрепления за паремиологическим пространством традиционной лексики, которая активно участвует в образовании как лексических вариантов ПЕ, так и устойчивых биномов.

12. Сопоставление вариантной парадигмы ПЕ с примерами ее контекстуального использования позволяет говорить о наличии тенденции в пословицах определенного структурно-семантического типа к варьированию и о реализации ее в речевых версиях паремии.

13. Особенности функционирования пословиц, поговорок и пословично-поговорочных выражений в паремиологическом пространстве могут стать дополнительным аргументом в вопросе о статусе безобразных изречений, имеющих с паремиями много общего, но большинством исследователей исключающихся из их состава.

Выдвигаемая гипотеза диссертации:

Отношения вариантности, наличие сходства между отдельными пословицами и целыми их группами в лексическом составе, семантике, образном оформлении, структурной организации - что свидетельствует об известной повторяемости в паремике, — позволяют говорить о включенности пословиц в па-ремиологическое пространство как особую сферу, объединяющую как сами паремии, так и их составляющие — стереотипы и формульные комплексы, мотивы, коды и идеи, лексический «реквизит», художественно-эстетические приемы.^

Апробация результатов исследования. Основные положения работы неоднократно обсуждались на международных и межвузовских конференциях в Санкт-Петербургском государственном университете, в Московском государственном университете, в Костромском государственном университете, в Российском государственном гидрометеорологическом университете, в Оломоуц-ком университете (Чехия), в Опольском, Гданьском и Щецинском университетах (Польша), в Загребском университете (Хорватия), в Университете китайской культуры и Тамканском университете (Тайвань), на симпозиумах МАП-РЯЛ (Санкт-Петербург, Варна) и РОПРЯЛ (Санкт-Петербург), а также на заседаниях кафедр русского языка и русского языка как иностранного Санкт-Петербургского университета и Межвузовского фразеологического семинара при Межкафедральном словарном кабинете СПбГУ. По теме диссертации опубликовано 50 научных работ, включая монографию «Пространство русской пословицы: постоянство и изменчивость» (2009). Общий объем публикаций составляет 32 печ. л.

Структура диссертации отвечает цели и задачам исследования. Работа включает Введение, 5 глав, Заключение, Список использованных источников (34 наименования), Библиографию (525 наименований) и Приложение. Общий объем диссертации составляет 421 страницу.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Русская пословица в паремиологическом пространстве"

Выводы

Итак, наши наблюдения показывают, что особое место в ряду типичных пословичных элементов занимают биномы - функциональные блоки, состоящие из слов преимущественно одной части речи. Будучи в рамках ПЕ связанными линейной последовательностью (часто — в разбивку, т.е. разделяясь иными компонентами), биномы формируют «сюжетную линию» ПЕ, представляют образно-конкретную форму выражения различных жизненных наблюдений, традиционных представлений, философских обобщений. Это важнейшее явление того пословичного языка, которым оформляется материальная, фактурная сторона паремии.

Пословичные биномы не случайны; они являются определенными константами паремиологического пространства языка. В повторяемости биномов дают о себе знать стереотипы языкового сознания, основанные на постоянстве сформировавшихся в памяти носителей языка ассоциаций.

Осознание пары компонентов как бинома происходит при выявлении нескольких ПЕ, содержащих эту пару (ср.: Был бы копь, а уздечку найдем; Уздечка в долю, а конь на воле; Не сдержать коня без узды, не велика богатства без ума; Без узды коня не удержишь), а также при сравнении ПЕ с иными биномами, части которых обнаруживают такую же семантическую дистанцию (конь — хомут, собака - ошейник, корова — веревка). Единожды зафиксированный в па-ремиологическом пространстве тип отношений, будучи определенным образом лексически оформленным, становится далее основой для образования новых пословиц. , >

Анализ ассоциативно-вербального блока ПЕ, объединенных общим компонентом, позволяет увидеть, каким образом соотносятся (пересекаются) отдельные биномы в отдельных фрагментах и в паремиойространстве в целом. Хотя среди особых лексических комбинаций в составе ПЕ чаще других называют контрастные пары, только лишь ими характерные паремийные структуры не исчерпываются. В паремике реализуются те отношения, которые связывают отдельные слова в языке — антонимические (велик — мал, черный - белый), синонимические (ведро — дождь, брань — драка, бедный — нищий). Активна в образовании биномов и лексика, входящая в общенациональном языке в тематические и лексико-семантические группы — относящаяся к наименованиям частей тела человека, птиц и животных, денежных единиц, родственных отношений, временных понятий (глаз — нос, теща — зять, свннъя — порося, алтын — грош, год — день, волк — кобыла) и т.д. Здесь максимально охватываются все возможности сочетания компонента с другими в рамках группы — компонент глаз (а), например, образует биномы в сочетании с компонентами брюхо, рука, нос, уши, язык, зубы, голова, нога и т.д. Однако общеязыковые семантические отношения между словами - частями бинома нередко оказываются в ПЕ несколько иными: если антонимы, как правило, сохраняют в составе ПЕ обычную семантическую дистанцию, то синонимы и тематически близкие слова нередко выступают в качестве оппозитов (ум —разум, беда - горе, рубаха — кафтан, корова — конь).

К распространенным типам бинома относятся и те, в которых отражаются жизненный опыт и наблюдения носителей языка, — их компоненты связаны ассоциативно. Это может быть как результатом наблюдений за смежностью денотатов в реальной жизни (голова — шапка, корова — подойник, собака — блоха, седло — лошадь), так и итогом отвлеченных рассуждений (платье - разум, волосы —ум, горе—море) или отражением мифологических и христианских представлений (черт - ладан, поп — черт, бес — лес, черт — бес), фольклорных мотивов (сокол — ворона, ворона — сорока, сокол — лебедь). Т.е. бинарные комбинации связаны с самыми разными сферами жизни.

Каждое из слов в паремиопространстве вплетается в многочисленные пары — это хорошо видно в Таблице 2 и в Приложении, - образуя биномы с компонентами, входящими в разные лексические группы и тем самым отражая своеобразие пословичного осмысления объектов окружающего мира; ср. компонент беда, входящий в бинарные пары синонимического (беда — горе), антонимического (беда — счастье), ассоциативного характера (беда — слезы, беда — деньги, беда —ум), рифмопару (беда — вода).

Одна и та же паремийная идея может найти выражение в разном лексическом материале, но с использованием биномов, реализующих однотипные семантические отношения — это еще один вектор паремиологического пространства. Так, осознание того, что скотина хорошо «трудится» в том случае, когда она хорошо накормлена, отразилось в ПЕ Коня ячменел/ не испортишь; Не гони коня кнутом, а гони овсом; Не гони коня нагайкой, гони кормом; Погоняй коня не кнутом (гладь коня не рукою), а овсом; Не спеши ездом, корлш коня тестом и породило варианты паремийного бинома конь — ячмень/ корм/ овес/ тесто. Эта же семантическая связь реализуется и в ПЕ На лошадь не плеть покупают, а овес; Не лошадь везет, а овес (хлеб). Эти биномы являются проявлением об-щепаремийного наблюдения - традиционного для паремиопространства указания на связь между животным и «кормом» (ср.: курица — просо, кура — зерно, курш{а — пшеница, а также волк — кобыла, сова — курица и т.д.).

В паремиопространстве отмечено и параллельное существование биномов, близких не только в отношении семантической связи между их частями, но и по характеру их использования в составе ПЕ; различие между ними касается только формального плана (Не бей в чужие ворота плетью, не ударили бы (б) в твои дубиной; Не бей в чужие ворота пятою, не ударят в твои целою ногою; Не указывай на чужой двор пальцем, не указали бы на твой <двор> вила-лш).

Важной чертой бинома является его способность быть осмысленным в составе пословицы различными способами - с использованием прямого значения составляющих бином компонентов и переносного смысла, реализуемого в ПЕ с яркой внутренней формой (корова — молоко, кошка — мышка, волк — собака, алтын — полтина, прялка — топор и др.). Последнее замечание, как правило, не распространяется на рифмобиномы, в которых не наблюдается переосмысления бинома целиком.

Вариативность в сфере бинарных структур весьма специфична: с одной стороны, налицо сосуществование близких биномов с одинаковой семантической дистанцией между частями (богатый — бедный, богатый — убогий, богатый — нищий), которые не пересекаются в составе одних и тех же пословиц (Богатому житье, а бедному вытье; Богатый в пиру, а убогий в миру). С другой стороны, части бинома, как любые иные компоненты ПЕ, поддаются вариантным заменам (Богатый дивится, чем бедный (убогий) живится — ан убогому (бедному) Бог дает), хотя и сравнительно редко. В «Пословицах» В.И.Даля на общее количество ПЕ с тремя указанными биномами (около 40)" приходится лишь 3 ПЕ с вариантностью в рамках бинома.

Третье и весьма важное явление — это способность компонентов ПЕ, конкурирующих в одной части бинома (при общей для них второй части), образовывать новый бином (Отдал убогий нищему последний пятак, а сам от богатого ушел и так), что также является подтверждением их статуса как элементов паремиологического пространства и неслучайности вариантных замен в составе пословицы.

Биномы различаются и по степени активности в паремиологическом пространстве: одни из них входят в две-три паремии, другие насчитывают до 25-30 пословичных реализаций — такими, например, являются пары глупый — умный, волк — овца, кошка — мышь, богатый — бедный, смех — грех, мил — гнил, велик — мал, волк — собака, сокол — ворона, муж — жена и т.д.

Биномы различаются и по своей ролевой функции. Во-первых, биномы в ПЕ могут занимать центральное положение — обозначать важные понятия, указание на связь, зависимость между которыми и составляет содержание ПЕ, смысл ее существования (Борода дороже головы; Честь головой оберегают; Царствует ум головою; Голова б не думала, ноги б не пошли; Не для шапки только голова на плечах; Не тужи по голове: душа есть; С ухватом баба хоть на Л1едведя и др.). При этом составляющие бинома могут участвовать в передаче смысла целого своими переносными значениями, многие из которых являются общеязыковыми (Хвост голове не указ; Снявши голову, по волосам не плачут; Была бы голова <здорова>, а <в голове> вши будут; Мил черт одному сатане).

Во-вторых, тот или иной бином может быть в составе ПЕ не единственным и не главным — Муж - голова, жена — шея, куда захочет, туда и повернет; Шейка — копейка, алтын — голова, по три деньги нога, а душка - по

204 Учитываем только версии с полной и краткой формой субстантивированных прилагательных, хотя немало и таких версий бинома, как богатство —убожество, богатеть — беднеть и т.д. лушка; Держи голову в холоде, желудок в голоде, а ноги в тепле; Бык с медведем тягались, голова да хвост остались ППЗ:44.

Отдельные паремийные биномы, как мы заметили, являются, по сути, фразеологизированными конструкциями (Дорога голова на плечах; И у атамана не две головы на плечах; Двум головам на одних плечах тесно и т.д.

С другой стороны, как показывает количественное сопоставление пословиц, включающих биномы, и ПЕ без таких пар, бином того или иного типа является ярким, частотным, но не строго обязательным паремийным маркером (В каждой избушке свои игрушки; Новая метла чисто метет; В семье не без урода; С дураком и найдешь, так не разделишь; Мзда глаза слепит и д.т.).

Хотя бинарная структура не является единственным и универсальным принципом построения всех пословиц, мы видим на примере отдельных матриц, что бинарные структуры охватывают около половины ассоциативно-вербального блока. Бинарная «сетка»' покрывает значительный фрагмент пространства, составляемого паремиями с компонентом голова, хотя и с разной степенью плотности (частоты) для разных блоков ПЕ.

Относительная стабильность бинома в различных условиях — при варьировании грамматической формы компонентов или семантического осмысления дистанции между левым и правым полюсами, при наличии рифмы и/ или ритмического оформления между частями бинома или при их отсутствии, при появлении вариантов в одной из его частей и т.д. — является свидетельством его укорененности в паремиологическом пространстве.

Заключение

В проведенном исследовании мы попытались дать характеристику определенным параметрам паремиологического пространства на примере отдельных его фрагментов - совокупностей единиц, объединенных в ассоциативно-вербальные блоки по принципу общности компонента. Нами рассмотрено более ста таких фрагментов — в частности, с компонентами аминь, алтын, баба, барыш, беда, веселый, глаз, гость, грош, дуб, дурак, заяг{, конь, левый, мал, милый, море, мышь, нога, палец, пес, полтина, рука, свинья, сегодня, толстый, торговать, шапка, черт, чистый и т.д.

1. В паремиологическом пространстве очевидны две противоположные тенденции. Первая — это тенденция к достаточно активному варьированию, которая проявляется в следующем: в вариантности лексического состава, в субституциях компонентов словами, отнюдь не случайными, а чаще - компонентами, которые обнаруживаются и в составе паремийных биномов и, следовательно, санкционированы паре-миопространством; в варьировании биномов, что означает не только замены в одной части бинома, но и замены одних биномов другими, которые мы наблюдаем нередко в рамках пословичного типа при сравнении одномодельных паремий, а также пословиц, близких в отношении соответствующего им паремийного конденсата.

2. Паремии представляют собой благодатный материал для наблюдения и осмысления того, как реально функционируют в пословицах — единицах фольклорного жанра - близкие по значению лексические единицы.

Наблюдение за лексическим варьированием в пословицах показало в первую очередь обычные основания для замен, общие с фразеологической вариантностью — семантическую близость взаимозаменяемых субститутов при некоторых различиях экспрессивно-стилистического, тематического, хронологического плана. Но также были отмечены некоторые особенные, характерные для паремийного варьирования явления. Специфическими, на наш взгляд, являются взаимозамены, основанные на отношениях, близких к метонимическим, отношениях логического развития и конкретизации между взаимозаменяемыми субститутами ПЕ, субституции экзистенциальных глаголов, наличие развернутых вариантных глагольных парадигм, частеречное варьирование, основанное, как правило, на созвучии взаимозаменяемых компонентов, словообразовательное «масштабирование» в рамках паремии.

Мы отметили также особый вид «вариантности» — в неклассическом ее понимании: это изменение паремии на уровне структуры, перевыражение одного паремийного смысла разными способами, что хорошо видно при сопоставлении ПЕ, объединенных одним паремийным конденсатом (Слова не вернешь; Болтнется — не воротится; Слово не воробей, вылетит — не поймаешь).

Характерными для пословиц являются и замены их образно-орнаментальных, «вставных» элементов, освященных пословичной традицией, при сохранении основной структуры, передающей паремийную идею (Жена не рукавица, с руки не скинешь; Жена не валенок — не сбросиъиь с себя).

3. Наблюдение за отношениями окказиональной синонимии взаимозаменяемых субститутов - явлением, отличающим варьирование именно в пословицах, позволило выявить ряд важных факторов, влияющих на стабильность/ подвижность компонентного состава, создающих благоприятные условия для образования вариантов и новых версий ПЕ. В них проявляются свойства паремиоло-гического пространства, определяющие дальнейшее существование и функционирование паремий и образование новых единиц.

Одним из таких важных свойств является распространенность, общность многих элементов - в частности, культурных и мотивных кодов, их «привязка» не к конкретной пословице, а к паремике и фольклору в целом.

К этим факторам принадлежит стоящая за пословицей кратко выраженная ее сущность в виде сжатой идеи (конденсата), которая обычно соотносится с определенными формальными звеньями ПЕ. Она не требует предзнания - в отличие от самой пословицы, — служит знаком паремийности, как и другие маркеры, и охватывает, как правило, несколько пословичных изречений. Представляя собой простые предикативные структуры, подобные конденсированные смыслы являются промежуточным звеном между ситуацией, провоцирующей употребление ПЕ, и конкретной пословицей, избираемой для характеристики ситуации. В паремиологическом пространстве немало пословичных идей (мен-тифактов - по аналогии с артефактами), непреходящих, продолжающих реализоваться на новом лексическом материале, хотя эта возможность определяется во многом способом выражения идеи, структурно-семантической моделью, передающей определенный смысл.

Члены ряда, образуемого взаимозаменяемыми компонентами паремии, как правило, четко коррелируют с определенным фрагментом ее семантики как целого. На семантической дискретности ПЕ и возможности распределения семантического содержания между ее компонентами строится наш вывод относительно неполновесности отдельных компонентов, располагающей к варьированию и к относительной легкости субституций.

В пословицах как единицах, создаваемых коллективным носителем языка с соблюдением определенного канона, и в варьировании проявляется влияние традиции эстетического оформления пословичной формы. Имеется в виду тяготение ПЕ к «четырехтактной» структуре — на уровне простого предложения или же сложного синтаксического построения, к эвфоническому оформлению пословиц, к сохранению при варьировании рифмы и ритма и т.д. — все это также сказывается на лексическом варьировании ПЕ.

Характерным для пословиц является и сближение взаимозаменяемых компонентов ПЕ на основе рифмы, созвучия (И купил бы сала, да денег мало/ пе стало; Будь жена хоть коса/ коза, лшиь бы золотые рога; Не прогневайся в лаптях, сапоги в сенях; Не осуди в лаптях, сапоги в санях).

4. Перечисляя факторы, «примиряющие» субституты, родственные друг другу лишь контекстуально, мы тем самым указываем и на вторую важную тенденцию — к сохранению и тиражированию накопленного в паремиологическом пространстве, к привлечению при создании новых единиц того, что уже ранее было использовано, проверено, «одобрено», отмечено знаком «пословичное», т.е. к структурно-семантической моделируемости, обусловливающей как динамику варьирования пословиц, так и их стабильность.

Арсенал пословиц не есть перечень только лишь самих паремий, совпадающих или различающихся по семантике и используемым элементам, но скорее - огромный набор составляющих, освященных пословичной традицией, из которых «конструируются» конкретные единицы. Протяженность, характер внутренней формы и семантического переосмысления, степень семантической автономности отдельных пословичных составляющих весьма разнообразны. Вот почему порой трудно отделить от ПЕ окказиональные версии паремиопо-добных высказываний, созданные намеренно и наделенные паремийными маркерами — клишированными формулами, биномами, рифмой и ритмом, параллелизмом и т.д.

Это позволило нам сделать вывод о «мозаичности» пословиц, о действии закона аналогии, о текучести элементов, которые служат «по совместительству» созданию нескольких ПЕ. К таким элементам относятся как пословичные концепты и способы их представления в ПЕ, так и типичные пословичные комбинации компонентов, яркие паремийные структуры, пословичные идеи и способы их художественного оформления, обеспечивающие регулярность паре-миообразовательных процессов, легкость создания новых пословиц - при существенной экономии арсенала составляющих.

Обретая статус составляющей ПЕ и определенный семантический ореол (но часто и наоборот - допуская неоднозначность семантического наполнения), повторяясь в нескольких единицах, пословичное слово обретает некое (некие) «амплуа» — способность выступать носителем одного или нескольких значений, в том числе переносных, получает санкцию на использование в других выражениях, на привлечение его в качестве вариантной замены, составляющей бинома, элемента пословичной структуры, т.е. становится единицей паремиологическо-го пространства. Именно маркированность отдельных элементов как принадлежащих паремийному пространству облегчает создание новых единиц — веле-ризмов, загадок, пословиц и антипословиц, фразеологизмов.

При кажущемся многообразии паремий, их идей, семантических и формальных составляющих паремиологическое пространство в действительности не безгранично и допускает обзор (ревизию) по тем или иным параметрам.

Список научной литературыСеливерстова, Елена Ивановна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Абдуллаева М.Б. Узуальное и окказиональное использование фразеологических единиц: Автореф. дис. .канд. филол. наук. Л., 1990. - 16 с.

2. Абрамов Н. Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений. СПб., 1900; электронный ресурс сайт. — http://slovari.yandex.ru/dict/abramov/ article/ abramov/

3. Агапкипа Т.А. «Несказочная проза» и паремия// Славянское и балканское языкознание: Структура малых фольклорных текстов: Сб. статей/ Отв. ред. С.М. Толстая, Т.В. Цивьян. М.: Наука, 1993. С. 152-129.

4. Азбелев С.Н. Фольклор в системе общественного сознания // Проблемы фольклора. М.: Наука, 1975. С. 21-30.

5. Азбелев С.Н. История былин и специфика фольклора. Л.: Наука, 1982. -327с.

6. Азбелев С.Н. Об ответе A.A. Горелова на мою рецензию// Древняя Русь. Вопросы медиевистики. № 3 (17). 2004. С. 120-129.

7. Айзенберг М. Власть тьмы кавычек// Знамя. 1997. № 2. С. 214-221.

8. Алексеенко М.А. Состав и особенности функционирования фразеологических единиц в произведениях В.И. Ленина: Автореф. дис. .канд. филол. наук. Львов, 1974.-24 с.

9. Алексеенко М.А. Негативные стеретипы базового концепта культуры «женщина» в паремиологическом выражении// IX Междунар. конгресс МАПРЯЛ. Русский язык, литература и культура на рубеже веков, 1. Братислава, 1999. — С. 13-14.

10. Алефиренко Н.Ф. Спорные проблемы семантики. Волгоград: Перемена, 1999.-274 с.

11. Алефиренко Н.Ф. Лингвокультурологический аспект когнитивной семантики // Русистика. Вып.2. Киев, 2002а. — С. 16-22.

12. Аллахвердов В.М. Сознание как парадокс (Новые идеи в психологии). СПб., 2000. 528 с.

13. Алтыбаев A.A. Трансформация фразеологизмов как стилистический прием в произведениях Д.Н. Мамина-Сибиряка: Автореф. дис. канд. филол. наук. Ташкент, 1977. 21 с.

14. Аминова A.A. Чужой мир в русском тексте (взгляд билингва)// Русский язык: Исторические судьбы и современность: II Междунар. конгресс русистов-исследователей. Март 2004. М.: Изд-во МГУ, 2004. С. 108-110.

15. Аникин В.П. Творческая природа традиций и вопрос о своеобразии художественного метода в фольклоре // Проблемы фольклора. М.: Наука, 1975. С. 30-40.

16. Аникин В.П. Русская народная сказка: Пособие для учителей. М.: Просвещение, 1977.-208 с.

17. Аникин В.П. Теория фольклора: Курс лекций. М.: МГУ, филол. фак-т, 1996. 408 с.

18. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика: Синонимические средства языка. М.: Наука, 1974.-367 с.

19. Апресян Ю.Д. Предисловие// Новый объяснительный словарь синонимов русского языка/ Ю.Д. Апресян, О.Ю. Богуславская, И.Б. Левотина и др./ Под общ. руковод. Ю.Д. Апресяна. 2-е изд. М., 1999. Т. 1. 552 с.

20. Арват H.H. Концептосфера лексемы душа в русском языке// Русское слово в мировой культуре. Концептосфера русского языка: константы и динамика изменений. Материалы X Конгресса МАПРЯЛ. Санкт-Петербург, 30.06. — 5.07.2003. СПб., 2003. С. 94-97.

21. Артеменко Е.Б. Синтаксический строй русской народной лирической песни в аспекте ее художественной организации. Воронеж, 1977. 160 с.

22. Артеменко Е.Б. Структурные и содержательные разновидности поэтического параллелизма в русской народной лирической песне// Язык и стиль произведений фольклора и литературы: Межвуз. сб. научн. тр. Воронеж: Изд-во Воронеж. Ун-та, 1986. С. 31 -39.

23. Артеменко Е.Б. Принципы народно-песенного текстообразования. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1988. 173 с.

24. Артеменко Е.Б. К вопросу о специфике и типологии экспрессивно-языковых средств русского фольклора// Фольклор и литература: проблемы изучения. Сб. статей. Воронеж: Воронежский гос. ун-т, 2001а. С. 87-97.

25. Артеменко Т.П. Терминологическая лексика в русских пословицах и поговорках. Автореф. дис. .канд. филол. наук. Ташкент, 1980. 22 с.

26. Артеменко Е.Б. Язык русского фольклора: опыт интерпретации// I Международный конгресс исследователей русского языка «Русский язык: исторические судьбы и современность»: Сб. тез. М., 2001. С. 248.

27. Арутюнова Н.Д. Истина: фон и коннотации// Логический анализ языка: Культурные концепты. М., 1991. С. 21-30.

28. Арутюнова Н.Д. Язык цели// Логический анализ языка. Модели действия. М., 1992.-С. 14-23.

29. Архангельский В.Л. Устойчивые фразы в современном русском языке. Ростов н/Д., 1964.-315 с.

30. Астафьева Л.А. Эстетические функции символики в народных лирических песнях//Проблемы фольклора. М.: Наука, 1975. С . 163-169.

31. Астафьева Л. А. Эпитет в частушках// Фольклор как искусство слова. М., 1980. Вып.4. С. 93-103.

32. Астафьева Л.А. Частушки. М.: Современник, 1987. -492 с.

33. Астафьева Л. А. Сюжет и стиль русских былин. М.: Наследие, 1993. 252 с.

34. Астахова A.M. Былины: Итоги и проблемы изучения. М.; Л.: Наука. Ле-нингр. отд-ние, 1966. 292 с.

35. Ахманова О.С. Фонология/ Под общ. ред. В.А. Звегинцева. М.: Изд-во МГУ, 1954.-23 с.

36. Бабкин A.M. Лексикографическая разработка русской фразеологии. М.-Л.: Наука, 1964.-76 с.

37. Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка. Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 1996. — 104 с.

38. Балыкова Г.Ф., Савенкова Л. Б. Концепт ремесло в русских паремиях // Семантика языковых единиц. Доклады VI Международной конференции. Т. 1.М., 1998.-С. 238-240.

39. Басова Л.В. Концепт ТРУД в русском языке (на материале пословиц и поговорок): Автореф. лис. Канд. филол. наук. Тюмень, 2004. 19 с.

40. Белова О.В. Этнокультурные стереотипы в славянской народной традиции. (Традиционная духовная культура славян. Современные исследования). М.: Индрик, 2005.-288 с.

41. Белова О.В. Этнические стереотипы по данным языка и народной культуры славян (этнолингвистическое исследование): Автореф. дис. . докт. филол.наук. М., 2006; электронный ресурс сайт. http://www.ruthenia.ru/folklore/ belovalQ.htm

42. Беловинский JI.B. Энциклопедический словарь российской жизни и истории: XVIII-начало XX вв. М.: Олма-Пресс, 2003. 864 с.

43. Бем А.Л. К уяснению историко-литературных понятий// Известия Отделения русского языка и литература АН. 1918. Т.23. Кн.1. СПб., 1919. С. 225245.

44. Бергман А. О специфике бинарных сочетаний в фольклорной фразеологии// Zeszyty naukowe uniwersytetu Opolskiego. Filología Rosyjska. №36. Opole, 1998. -S. 9-17.

45. Березович Е.Л. О специфике топонимической версии этнокультурной информации// Известия Уральского государственного ун-та. № 7 (1997). Гума-нит. науки. Выпуск 1. Филология. Екатеринбург. — С. 90-107.

46. Бирих А. Метонимия в современном русском языке (Семантический и грамматический аспекты). Verlag Otto Sagner, München, 1995. 192 с.

47. Благова Г.Ф. Пословица и жизнь: Личный фонд русских пословиц в исто-рико-фольклористической ретроспективе. М.: «Восточная литература» РАН, 2000. 222 с.

48. Блох М.Я. Языковая вариантность и ее функциональный аспект// Вариативность в германских языках: Функциональные аспекты/ Отв. ред. Н.Н. Семе-нюк. М.: Институт языкознания РАН, 1996. С. 6-15.

49. Бобунова М.А. Не вырубишь топором/ О заголовках в «Комсомольской правде» // Русская речь. 1992. № 5. С. 58-60.

50. Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. — 544 с.

51. Богатырев П.Г. Традиция и импровизация в народном творчестве// Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 393-400.

52. Богатырев П.Г., Якобсон Р. О. Фольклор как особая форма творчества// Богатырев П.Г. Вопросы народного творчества. М.: Искусство, 1971. С. 369383; также: электронный ресурс сайт. — http://www.ruthenia.ru/rolklore/ jackobsonl.htm

53. Бойцов С.А. Устойчивые сравнения в брянских говорах. Дис. .канд. филол. наук. Л., 1986.-209 с.

54. Бондаренко Д.В. Эстетика языка украинских народных пословиц и поговорок: Автореф. дис. канд. филол. наук. Киев, 1977. — 25 с.

55. Бондаренко В.Т. Варьирование устойчивых фраз в русской речи: Учебное пособие по спецкурсу. Тула: Изд-во Тул. гос. пед. ун-та, 1995. — 151 с.

56. Бондаренко В. Т. Пословица: движение между двумя полюсами (общее и отдельное) // Русское слово в мировой культуре. Русский текст и русский дискурс сегодня. Материалы X Конгресса МАПРЯЛ. Санкт-Петербург, 30.06. — 5.07.2003. СПб., 2003. С. 499-503.

57. Бондарко A.B. Инварианты и прототипы в системе функциональной грамматики// Проблемы функциональной грамматики: Семантическая инвариантность/ вариативность/ РАН, Ин-т лингвистических исследований. СПб.: Наука, 2003.-С. 5-36.

58. Бочина Т.Г. Семантика запретительно-побудительной инструкции// Семантика языковых единиц. Доклады VI Международной конференции. Т. 1. М.: МГОПУ, 1998. С. 240-242.

59. Бочина Т.Г. Стилистика контраста: Очерки по языку русских пословиц. Казань, 2002. 196 с.

60. Бочина Т.Г. Контраст как лингвокогнитивный принцип русской пословицы: Автореф. дис. докт. филол. наук. Казань, 2003. 53 с.

61. Бочина Т.Г. Ироническая паремия // Русистика: Сб. науч. тр. Вып.З. Киев: Издат.-полиграфич. центр «КиТвський ушверситет», 2003а. С. 27-31.

62. Бочина Т.Г. Русская пословица как диалог времен // Русское слово в мировой культуре: Материалы X Конгресса МАПРЯЛ. Пленарные заседания: Сб. докладов. В 2 т. СПб., 2003б. Т.1. С. 46-54.

63. Бочина Т.Г. Интернет-игра в антифразы: новое традиционном и традиционное в новом // Мир русского слова и русское слово в мире: Матер. XI Конг. МАПРЯЛ. Т. 2. Проблемы фразеологии. Русская лексикография: тенденции развития. Варна, 2007. С. 46-50.

64. Бочина Т.Г. Лингвокогнитивный принцип паремики// Фразеология и когни-тивистика: Материалы 1-й Междунар. научн. конф. (Белгород 4-6 мая 2008 г.): в 2 т. Белгород: БелГУ, 2008. Т. 2. Идиоматика и когнитивная лингво-культурология. С. 313-317.

65. Братчикова Н.С. Лингвокультурологическая специфика сравнительных оборотов // Русское слово в мировой культуре. Русский текст и русский дискурс сегодня. Материалы X Конгресса МАПРЯЛ. Санкт-Петербург, 30.06. -5.07.2003. СПб., 2003. С. 426-433.

66. Брудный A.A. Значение слова и психология противопоставлений // Семантическая структура слова. М., 1971. 19-27.

67. Букчина Б.З. Вопросы орфографической унификации печатных изданий. М., 1988.-59 с.

68. Бушуй A.M. Лексикографическое описание фразеологии. Самарканд: СамГУ им. А. Навои, 1982,- 114 с.81 .Буслаев Ф.И. Народный эпос и мифология; сост., вступ. ст., коммент. С.Н. Азбелева. М.: Высш. шк., 2003. 400 с.

69. Буслаев Ф.И. Русский быт и пословица// Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861. Т. 1. То же: М., 1990. -512 с.

70. Быкова A.A. Семиотическая структура велеризмов // Паремиологические исследования: Сб. статей/ Под ред. Г.Л. Пермякова. М.: Глав. ред. вост. лит-ры, 1984.-С. 274-299.

71. Вакуров В.И. Основы стилистики фразеологических единиц. М., 1983. 175 с.

72. Вакуров В.Н. Фразеологический каламбур в современной публицистике // Русская речь. 1994. № 6. С. 40-47.

73. Волгина Н.С. Активные процессы в современном русском языке: Учебное пособие для студентов вузов. М.: Логос, 2001. — 304 е.; также: образовательный портал МГУП http://www.hi-edu.ru/e-books/xbook050/01 /index.html?part-003 .htm

74. Вальтер X., Мокненко В.М. Антипословицы русского народа. СПб.: Издат. Дом «Нева», 2005. 576 с.

75. Васильев Л.М. Современная лингвистическая семантика: Учебное пособие для вузов. М.: Высшая школа, 1990. 176 с.

76. Ведерникова Н.М. Антитеза в волшебных сказках// Фольклор как искусство слова. Вып. 3. М., 1975. С. 66-77.

77. Ведерникова Н.М. Эпитет в волшебной сказке// Фольклор как искусство слова. Вып. 4. Эпитет в русском народном творчестве. М.: МГУ, 1980. С. 120-133.

78. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997. 411 с.

79. Венграиович М.А. Традиционность как базовая стилевая черта фольклорного текста// Стереотипность и творчество в тексте: Межвуз. сборник научных трудов. Вып. 7/ Отв. ред. М.П. Котюрова. Пермь: Перм. ун-т, 2004. — С. 4247.

80. Венгранович М.А. Фольклорный текст в аспекте специфики фольклорной эстетической макросферы // Relga. Научно-культурологический журнал. № 17 (197); 01.10.2006; электронный ресурс сайт. http://www.relga.ru/EnvSron/ wa/Main?textid

81. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Лингвострановедческая теория слова. — М.: Русский язык, 1980. 320 с.

82. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Национально-культурная семантика русских фразеологизмов // Словари и лингвострановедение. М., 1982. - С. 8997.

83. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Дом бытия языка. В поисках новых путей развития лингвострановедения: концепция логоэпистемы. — М.: Икар, 2000. — 124 с.

84. Веселовский А.Н. Историческая поэтика/ Вступ. ст. И.К. Горского; Сост., коммент. В.В. Мочаловой. М.: Высшая школа, 1989. — 406 с.

85. Виноградов В.В. Героический эпос народа и его роль в истории культуры // Основные проблемы эпоса восточных славян: Сб. статей / Ред. В.В. Виноградов и др. М.: Изд-во АН СССР, 1958а. С. 5-12.

86. Виноградов В.В. К изучению стиля протопопа Аввакума, принципов его словоупотребления // Труды отдела древнерусской литетаруты / АН СССР. Институт русской литературы; Отв. ред. Малышев В.И. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1958с- Т. XIV. С. 371-379.

87. Виноградов В.В. Русский язык: (Грамматическое учение о слове). 2-е изд. М.-Л., 1972.-614 с.

88. Виноградов В.В. Основные понятия русской фразеологии// Виноградов В.В. Избранные труды. Лексикология и лексикография. М.: Наука, 1977. С. 118-139.

89. Виноградов В.В. Об основных типах фразеологических единиц// Виноградов В.В. Избранные труды. Лексикология и лексикография. М.: Наука, 1977. -С. 140-161.

90. Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка ХУП-XIX веков: Учебник. 3-е изд. М.: Высш. школа, 1982. 528 с.

91. Винокур Т.Г. О содержании некоторых стилистических понятий// Стилистические исследования. М., 1972. С. 7-106.

92. Влайкова В.А. Как этнические стереотипы отражаются в русском языке // Русская речь. № 2. 2008. С. 47-50.

93. Власова М. Новая абевега русских суеверий: Иллюстрированный словарь. СПб., 1995.-382 с.

94. Влияние социальных факторов на функционирование и развитие языка/ Отв. ред. Ю.Д. Дешериев, Л.П. Крысин. М.: Наука, 1988.-200 с.

95. Вопросы терминологии по вопросам фразеологии, общему и прикладному языкознанию: Библиографический указатель / Бушуй A.M., Мокиенко В.М. Самарканд, 1986. 156 с.

96. Воркачев С.Г. Национально-культурная специфика концепта любви в русской и испанской паремиологии // Филологические науки. 1995. №3. С. 56-67.

97. Воркачёв С.Г. Этносемантика паремии: сопоставительный анализ мета-форизированных показателей безразличия в русском и испанском языках //

98. Языковая личность: культурные концепты: Сб. науч. тр. Волгоград: Перемена, 1996.-С. 16-25.

99. Воркачев С.Г. Любовь как лингвокультурный концепт. М., 2007. — 284 с.

100. Bopomfoea В. Л. Русское литературное ударение XVIII-XIX вв. Формы словоизменения. М.: Наука, 1979. 328 с.

101. Гаерин С.Г. К вопросу об отличии пословицы от поговорки в современном русском литературном языке // Ученые записки/ Перм. гос. пед. ин-т, 1958, вып. XYII.-C. 23-46.

102. Гаврин С.Г. Фразеология современного русского языка. Пермь, 1974. -269 с.

103. Гак В.Г. Языковая вариантность в свете общей теории вариантности (к проблеме факторов и роли вариантности в языке)// Вариантность как свойство языковой системы. (Тезисы докладов). Ч. 1. М., 1982. С. 72-75.

104. Гаспарое Б.М. Язык. Память. Образ. Лингвистика языкового существования. М.: Новое Литературное Обозрение, 1996; также: электронный ресурс сайт. - http://igreenlamp.narod.ru/paralleli.htm

105. Гаспарое M.JI. Оппозиция «стих проза» и становление русского литературного стиха // Русское стихосложение: Традиции и проблемы развития. -М. 1985. - С. 264-277; также: электронный ресурс сайт. -http://philologos.narod.ru/mlgaspar/ oppverspr.htm

106. Гацак В.М. Сказочник и его текст (к развитию экспериментального направления в фольклористике)// Проблемы фольклора. М.: Наука, 1975. — С. 44-53.

107. Гашева Л. Функционирование фразеологических единиц в современной публицистике// Функционирование фразеологии в тексте в периоды кризиса идеологии и культуры. Оломоуц, 1995. С. 16-18.

108. Гвоздарев Ю.А. Основы русского фразообразования. Ростов н/Д.: Изд-во Ростов, ун-та, 1977. 184 с.

109. Георгиееа Ст. Познание культуры через фразеологию // Слово. Фраза. Текст: Сборник научных статей к 60-летию проф. М.А. Алексеенко. М.: Азбуковник, 2002. -С. 108-115.

110. Герасимова Н.М. Формулы русской волшебной сказки (К проблеме стереотипности и вариативности традиционной культуры) //Советская этнография. 1978. N 5. С. 18-28.

111. Гетман И.И., Гетман Л.И. Отражение религиозной картины мира в словаре В.Даля и тезаурусе П. Роже // В.И. Даль и современные филологические исследования: Сб. научных работ. Киев, 2002. С. 292-295.

112. Гин Я.И. Из наблюдений над грамматической категорией рода в русской народной сказке// Язык жанров русского фольклора: Межвуз. научн. сб. Петрозаводск, 1977.-С. 114-127.

113. Гин Я.И. Заметки о русском провербиальном пространстве// Этнолингвистика текста: Семиотика малых форм фольклора. 1. Тезисы и предвар. материалы к симпозиуму. М., 1988а. С. 141-143.

114. Гнн Я.И. О семантической структуре традиционной фольклорной рифмы// Язык русского фольклора: Межвуз. сб. Петрозаводск, 1988б. С. 105-113.

115. Гловинская М.Я. Инвариант совершенного вида в русском языке// Типология вида: проблемы, поиски, решения. М., 1998. С. 125-134.

116. Глухих В.M. Приемы лаконичности в пословице и поговорке// Русский язык в школе. №2. 1996. С. 77-80.

117. Гоннова Т.В. К вопросу об отношении фразеологии к паремиологии// Мир русского слова и русское слово в мире: Матер. XI Конг. МАПРЯЛ. Т. 2. Проблемы фразеологии. Русская лексикография: тенденции развития. Варна, 2007.-С. 81-94.

118. Горбачевич КС. Вариантность слова и языковая норма. На материале современного русского языка. Л.: Наука, 1978. -238 с.

119. Горбачевич КС. Нормы современного русского литературного языка. Пособие для учителей. 2-е изд., испр. и доп. М., 1981. — 208 с.

120. Граудина JI.K. Вопросы нормализации русского языка: Грамматика и варианты. М.: Наука, 1980. 288 с.

121. Григас К. Литовские пословицы. Сравнительное исследование/ АН ЛитССР, Ин-т лит.яз. и лит. Вильнюс: Vaga, 1997. 331 с.

122. Григораш A.M. Фразеологические инновации театрального происхождения в современной публицистике // Frazeologické stúdie IV/ Edit. Milada Jank-ovicová, Jozef Mlacek, Jana Skladaná. Bratislava: Vyd. Slovenskej Akadémie vied, 2005.-S. 74-81.

123. Григорук С. Концепт цвета в русской и украинской народной паремиологии// Слово. Фраза. Текст. Сборник научных статей к 60-летию проф. М.А. Алексеенко. М., 2002. С. 137-144.

124. Григорьева Т.М., Пономарева C.B. Норма и вариантность в русской орфографии// Лингвистический ежегодник Сибири. Вып. 3. Красноярск: КрасГУ, 2001. — С. 20-42. Также: электрон, каталог научн. библиотеки СФУ -http://lib.krasu.ru/

125. Григорян А.Г. Пословица в зеркале пословицы // Славянское и балканское языкознание: Структура малых фольклорных текстов: Сб. статей Ин-т славяноведения и балканистики РАН; Отв. ред. С.М. Толстая, Т.В. Цивьян. М.: Наука, 1993.-С. 216-227.

126. Гриченко Л.В. Русские и английские пословицы побудительной семантики: Автореф. дис. канд. филол. наук. Ростов на/Д, 2006. 24 с.

127. Гура A.B. Символика животных в славянской народной традиции. М.: Изд-во «Индрик», 1997. 912 с.

128. Гурбиш Е. Сопоставительный анализ анималистической фразеологии русского и польского языков: Дис. .канд. филол. наук. Л., 1982. 193 с.

129. Гусарова H Д., Коробейникова М.А. О функциях инфинитивных предложений в языке фольклорных жанров // Язык русского фольклора: Межвуз. сб. Петрозаводск, 1988.-С. 157-164.

130. Гусев В.Е. Эстетика фольклора. Л.: Наука, 1967. 320 с.

131. Гусев В.Е. О специфике восприятия фольклора (К проблеме синестезии в искусстве)// Творческий процесс и художественное восприятие: Сб. статей. Л.: Наука, 1977. С. 79-90.

132. Дандис А. О структуре пословицы (перевод статьи: On the structure of the Proverb// «Proverbium». № 25. 1975. S. 961-973)// Паремиологический сборник. Пословица. Загадка (Структура, смысл, текст). М., 1978. С. 13-34.

133. Дандис А. Бинарные оппозиции в мире: ретроспективный взгляд на полемику Проппа // Фольклор: Семиотика и/ или психоанализ: Сб. статей. М.: Вост. лит-ра, 2003.-С. 108-118.

134. Денисова Н.В. Функционально-стилевая дифференциация вариантных форм существительных современного русского языка: Дис. канд. филол. наук. М., 2004.-311 с.

135. Диброва Е.И. Вариантность фразеологических единиц в современном русском языке. Ростов н/Д: Изд-во Ростов, ун-та, 1979. 192 с.

136. Дмитриева O.A. Культурно-языковые характеристики пословиц и афоризмов (На мат. франц. и русского языков): Дис. канд. филол. наук. Волгоград, 1997.-189 с.

137. Добровольский Д.О. Структурно-типологический анализ фразеологии и фразеографическая параметризация// Фразеологизм и его лексикографическая разработка. М., 1987. С. 24-28.

138. Добровольский Д.О. Типология идиом// Фразеография в Машинном фонде русского языка. М.: Наука, 1990. С. 48-67.

139. Добровольский Д.О. Образная составляющая в семантике идиом // Вопросы языкознания. №1. 1996. С. 71-93.

140. Добровольский Д.О. Национально-культурная специфика во фразеологии1.// Вопросы языкознания. №6. М., 1997. С.38-48.

141. Добровольский Д.О. Национально-культурная специфика во фразеологии2.// Вопросы языкознания. №6. М., 1998. С.49-56.

142. Евгеньева А.П. Очерки по языку русской устной поэзии в записях XVII-XX вв. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1963. - 348 с.

143. Евгеньева А.П. Предисловие// Словарь синонимов русского языка/ Глав, ред. А.П. Евгеньева. В 2-х тт. Л.: Наука, 1970. Т. 1. 683 с.

144. Еремина В. И. Поэтический строй русской народной лирики/ Отв. ред. Д.С Лихачев. Л.: Наука, 1978. 181 с.

145. Еськова H.A. О морфологических и морфонологических соотношениях между флексиями род. падеж множ. числа существительных в современном русском языке// Фонетика. Фонология. Грамматика: К семидесятилетию A.A. Реформатского. M., 1971. С. 170-177.

146. Жинкин Н.И. Восприятие ударения в словах русского языка// Известия АН РСФСР, 1954. Вып. 54.-С. 159-164.

147. Жовткс A.JI. Стих в пословице // Русское стихосложение. Традиции и проблемы развития / Отв. ред. Л.И. Тимофеев. М.: Наука, 1985. — С. 168 179.

148. Жуков В.П. Семантика фразеологических оборотов. Учеб. пос. для студентов пед. ин-тов по спец. «Рус. яз и лит.». М.: Просвещение, 1978. — 160 с.

149. Жуков В.П. Русская фразеология: Учеб. пособие для филол. спец. вузов. М.: Высш. шк, 1986. 310 с.

150. Жуков В.П. Искусство слова в пословицах и поговорках// Словарь русских пословиц и поговорок. 7-е изд., стереотип. М.: Рус. яз., 2000. — 544 с.

151. Журавлев В.К. Внешние и внутренние факторы языковой эволюции лев. 2-е изд., доп. М.: УРСС, 2004. 332 с.

152. Журинский A.M. Семантическая структура загадки. Неметафорические преобразования смысла / Отв. ред. Н.В. Охотина. М.: Наука, 1989. 126 с.

153. Залевская A.A. Введение в психолингвистику. М., 1999. 350 с.

154. Захарченко Е.Г. Астионимы в составе русских паремий// Семантика языковых единиц. Докл. VI Междунар. конф. Т.1. М., 1998. С. 256-258.

155. Звегинцев В.А. Мысли о лингвистике (Из лингвистического наследия В.А. Звегинцева)/ Предисл. В.М. Алпатова. Изд. 2-е. М.: Изд-во ЛКИ, 2008. 336 с.

156. Згшии В.И. Этимологический параметр в описании пословиц и поговорок // Фразеография в Машинном фонде русского языка. М.: Наука, 1990. С. 160-167.

157. Зиновьева Е.И. Записные кабальные книги Московского государства XVI-XVII веков: Структура. Лексика. Фразеология. Изд-во С.-Петерб. ун-та,2000. 240 с.

158. Золотова Г.А., Оннпенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка/ Под общ. Ред. Г.А. Золотовой. М., 1998. — 528 с.

159. Зырянов И. В. Поэтика русской частушки. Пермь, 1974. 173 с.

160. Иванов В.В. О некоторых принципах современной науки и их приложении к семиотике малых (коротких) текстов// Этнолингвистика текста: Семиотика малых форм фольклора. 1. Тез. и предварит, мат-лы к симпозиуму. М., 1988.-С. 5-9.

161. Иванов В.В., Топоров В.Н. О типологии систем двоичных классификационных признаков// Исследования в области славянских древностей: Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов. М.: Наука, 1974.-С. 259-305.

162. Иванов Е.Е. Предисловие// Языковая природа афоризма. Очерки и извлечения: Пособие/ Сост., общ. ред., предисл. и вступ. ст. Е.Е. Иванова; пер с бел. Е.Е. Иванова и С.Ф. Ивановой. Могилев: МГУ им. A.A. Кулешова,2001.-С. 7-11.

163. Иванов Е.Е. К разграничению понятий воспроизводимости и рекуррентности афористических фраз // Материалы XXXII Международной филологической конференции. Фразеология. Вып. 14. СПб.: Филологический фак-т, СПбГУ, 2003.-С. 14-23.

164. Иванова Е.В. Пословичные картины мира (на материале английских и русских пословиц). СПб.: Филол. фак-т Санкт-Петерб.гос. ун-та, 2002. 160 с.

165. Иванова Е.В. Проблемы пословичной лексикографии// Словарное наследие В.П. Жукова и пути развития общей и русской лексикографии: Третьи Жуковские чтения: Матер. Междунар. научн. симпозиума. Великий Новгород: Новгородский гос. ун-т, 2004. С. 52-54.

166. Иванова Е.В. Какого цвета пословичная картина мира? // Вестник СПбГУ. Серия 9. Филология, востоковедение, журналистика. Вып. 2. СПб., 2005. С. 31-43.

167. Иванова Е.В. Мир в английских и русских пословицах: Учебное пособие. СПб.: СПбГУ, 2006. 278 с.

168. Ивашко Л.А. Очерки русской диалектной фразеологии. Л.: Изд-во ЛГУ, 1981.-112 с.

169. Ивашко Л.А. Диалектная фразеология и ее формирование на базе лексики народной речи: Дис. в форме научн. доклада на соиск. учен. степ. докт. филол. наук. СПб., 1994. 38 с.

170. Ивченко А. Евреи в славянской фразеологии: восприятие и оценка (на материале восточнославянских и западнославянских языков) // Slavica Tarnopo-lensia 5. Тернопшь, 1998. С. 3-11.

171. Ивченко А. Мотив чудесного рождения в славянской фразеологии// Ros-sica Olomucensia XLII (za rok 2003). 2. cást. Olomouc: UP, 2004. S. 547-552.

172. Калашникова Е.А. Параллелизм как составляющее формульности эпического текста// Язык русского фольклора: Межвуз. сб. Петрозаводск, 1988. С. 71-82.

173. Каленчук М.Л. Об орфоэпической вариантности // Филологические науки. 1991. N3.-С. 50-57.

174. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеограия. М., 1976. — 356 с.

175. Караулов Ю.Н. Предисловие// Караулов Ю. Н., Сорокин Ю. А., Тарасова Е. Ф., Уфимцева Н. В., Черкасова Г. А. Русский ассоциативный словарь. М., 1994. С. 5-8; электронный ресурс сайт.- www.nspu.net/./article/leksika/ antonim/kraart02.htm

176. Kapmyuiima Е.А. Концепты «женственности» и «мужественности» в русской культуре// Русский язык: исторические судьбы и современность: II Международный конгресс исследователей русского языка (Москва, МГУ): Труды и материалы. М.: Изд-во МГУ, 2004. С.118.

177. Кёнгэс-Маранда Э. Логика загадок// Паремиологический сборник. Пословица. Загадка (Структура. Смысл. Текст)/ Сост., ред. и предисл. Г.Л. Пермя-кова. М.: Наука, 1978. С. 249-282.

178. Кербелите Б. Каталог литовского повествовательного фольклора: Сказки о животных// Фольклор. Комплексная текстология. М.: Наследие, 1998. С. 252-317.

179. Киприянова A.A. Об ассоциативной семантической нагрузке зоосеми-змов// Семантика языковых единиц. Докл. VI Междунар. конф. Т.1. М., 1998. С. 260-262.

180. Киселева K.JI. Инвариантное и вариативное в семантике дискурсивных слов (на примере группы слов конечно, разумеется, естественно): Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1995. 22 с.

181. Китайник М.Г. Пословицы и поговорки русских рабочих// Фольклор: Плоэтика и традиция/ Отв. ред. В.М. Гацак. М.: Наука, 1982. С. 285-305.

182. Кобелева И.А. Русская диалектная фразеография: грамматический аспект (на материале словарей говоров Русского Севера). СПб.: Наука, 2007. 200 с.

183. Козлов В.П. Теоретические основы археографии с позиций современности // Отечественные архивы. 2001. № 1. С. 10 — 33.

184. Козлова Т.В. Семантика фразеологизмов с названиями животных в современном русском языке. М., 2003. 192 с.

185. Кокаре Э.Я. Интернациональное и национальное в латышских пословицах и поговорках. Рига, 1978. 294 с.

186. Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. Л.: ЛГУ, 1986. 312 с.

187. Колесов В. В. Язык и стиль фольклорного плача и духовного стиха // Язык русского фольклора: Межвуз. сб. Петрозаводск, 1988. С. 15-24. ^

188. Колесов В.В. Философия русского слова. Санкт-Петер^^^: Юна, 2002. —J(J

189. Колесов В.В. Слово и дело: Из истории русских слов. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. 703 с.

190. Колпакова Г.В. Синонимия в лексикографии. Сб. научн. тр. / Под общ. ред. A.A. Аминовой и H.A. Андрамоновой. Казань, 2003. С. 9-10; также: электронный ресурс сайт. - http://www.ksu.ru/fil/knl/index. php?sod=l5

191. Колпакова Н.П. Типы народной частушки// Русский фольклор. М.-Л., 1966. Вып. 10.-С. 264-288.

192. Кондратьева Т.Н. Собственные имена в пословицах, поговорках и загадках русского народа// Вопросы грамматики и лексикологии русского языка. Казань, 1964. С. 98-188.

193. Кондратьева T.FL Метаморфозы собственного имени: опыт словаря.- Казань: Казанский ун-т, 1983. — 112 с.

194. Конявская C.B. Проблемы публикации текстов. Дискуссия открыта// Древняя Русь. Вопросы медиевистики. № 4(10). 2002. С. 120-122.

195. Копорская Е.С. О некоторых факторах возникновения лексической вариантности в русском литературном языке конца XVIII- начала XIX вв.// Литературная норма и вариантность. М.: Наука, 1981. С. 22- 38.

196. Копотев М.В. Структура именного предиката в пословице (к вопросу о соотношении языка и мышления). Язык и поэтика фольклора: Докл. Меж-дунар. конф./ Отв. ред. проф. З.К. Тарланов. Петрозаводск, 2001. С. 192198.

197. Королева Е.Е. Диалектная фразеология и ее истоки (на материале русских говоров Латгалии// Русское слово в мировой культуре. Русский текст и русский дискурс сегодня. Мат. X Конгр. МАПРЯЛ. Санкт-Петербург, 30.06.5.07.2003. СПб., 2003. С. 546-554.

198. Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. СПб.: Златоуст, 1999. 320 с.

199. Костомаров В.Г., Бурвикова Н.Д. Старые мехи и молодое вино. Из наблюдений над русским словоупотреблением конца XX века. СПб.: Златоуст, 2001.-72 с.

200. Костючук Л.Я. Псковская фразеология в ее прошлом и настоящем (в связи с общими вопросами фразеологии). Л., 1983. — 82 с.

201. Котова М.Ю. Очерки по славянской паремиологии. СПб.: Филол. фак-т СПбГУ, 2003.-230 с.

202. Кравцов Н.И. Поэтика русских народных лирических песен. Ч. 1. Композиция. М., 1974.-96 С.

203. Кравцов Н.И. Проблемы теории фольклора // Проблемы фольклора. М.: Наука, 1975.-С. 3-11.

204. Красных В.В. Русское культурное пространство: концепт «сторона» // Русское слово в мировой культуре. Мат-лы X Конгресса МАПРЯЛ. СПб, 30 июня 5 июля 2003 г. Пленарные заседания: сб. докл. В 2-х тт. Т. 1. СПб., 2003.-С. 256-264.

205. Крнкманн A.A. Некоторые аспекты семантической неопределенности пословицы// Паремиологический сборник. Пословица. Загадка (Структура. Смысл. Текст)/ Сост., ред. и предисл. Г.Л. Пермякова. М.: Наука, 1978. С. 82-104.

206. Крнкманн A.A. Опыт объяснения некоторых семантических механизмов пословицы// Паремиологические исследования: Сб. ст. / Под ред. Г.Л.Пермякова. М.: Глав. ред. вост. лит-ры, 1984. С. 149-177.

207. Крикманн A.A. Krikmann. The Great Chain Metaphor: An Open Sesame for Proverb Semantics? // PROVERBIUM:Yearbook of International Proverb Scholarship/ Vol.11:1994/ Published by The University ofVermont. P. 117-124.

208. Кругликова Л.Е. Структура лексического и фразеологического значения: Уч. нос. М., 1988.-86 с.

209. Круглое Ю.Г. Об импровизационном характере свадебных причитаний// Вопросы жанров русского фольклора: Сб. статей/ Под ред. Н.И. Кравцова. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1972. С. 35-57.

210. Крыга Т.Н. Национально-культурные стереотипы языкового сознания русских (на материале пословиц и поговорок, приведенных В.И.Далем)//

211. B.И.Даль и современные филологические исследования: Сб. научных работ. Киев, 2002. С. 329-332.

212. Крысин Л.П. Социолингвистическое исследование вариантов современного русского литературного языка: Автореф. дис. докт. филол. наук. М.,1980.-30 с.

213. Кузнецова И.В. Славянские устойчивые сравнения, связанные с постами// Слово. Фраза. Текст. Сб. научн. ст. к 60-летию проф. М.А. Алексеенко. М., 2002.-С. 233-242.

214. Кузнецова Л.Н. Варианты диалектного произношения в сценической речи// Литератруная норма и вариантность. М.: Наука, 1981. С. 192-214.

215. Кузьмин С.С., Шадрин Н.Л. Русско-английский словарь пословиц и поговорок: 500 единиц. М.: Рус. яз., 1989.-352 с.

216. Куканова H.H. Семантические изменения качественных прилагательных в русском литературном языке XVUI в., связанные с различными основаниями оценки// Очерки по исторической лексикологии русского языка. Памяти Ю.С. Сорокина. СПб.: Наука, 1999. С. 89-107.

217. Кулагина A.B. Параллелизм и символика в частушках // Фольклор как искусство слова. Вып. 5. М., 1981. С. 102- 125.

218. Кунин A.B. О фразеологической вариантности и структурной синонимии в современном английском языке// Проблемы фразеологии и задачи ее изучения в высшей и средней школе. Вологда, 1965. С. 32-33.

219. Кунин A.B. Замена компонентов фразеологизмов как стилистический прием (на материале английского языка) // Иностранные языки в школе. Вып. 2. М., 1977.-С. 3-12.

220. Кунин A.B. Курс фразеологии современного английского языка: Учеб. для институтов и факультетов иностр. яз. М.: Высш. школа, 1986. 336 с.

221. Лаврентьева Л.С. Символические функции еды в обрядах// Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры: Сб. научн. тр. Л.: Наука, 1990. С. 37-47.

222. Лазоркина Т.В. Стилистическое функционирование фразеологических единиц в современной публицистике // Rusky jazyk. Praha. 1982/1983. № 7.1. C. 294-297.

223. Лазутин С. Г. Русская частушка. Вопросы происхождения и формирования жанра. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1960. 262 с.

224. Лазутин С.Г. Русские народные песни. М.: Просвещение, 1965. -302 с.

225. Лазутин С.Г Метафора в загадках// Вопросы поэтики литературы и фольклора. Воронеж, 1976. С. 34-49.

226. Лазутин С.Г Сюжет и композиция былин// Лазутин С.Г. Поэтика русского фольклора. М., 1981(5. С. 26-44.

227. Лазутин С.Г. Поэтика русского фольклора: Учеб. пос. для студентов фи-лол. специальностей. М.: Высш. школа, 1981а. — 221 е.; электронный ресурс сайт. http://www.infoliolib.info/philol/lazutin/zakl.html

228. Лазутин С.Г. Поговорка — цветочек, пословица — ягодка // Русская речь.1985. №4. -С. 121 125.

229. Лазутин С.Г. Сравнения в пословицах и поговорках // Язык и стиль произведений фольклора и литературы. Воронеж, 1986. — С. 3 9.

230. Лантух Н.А. Добро как этнокультурная доминанта русской цивилизации// Русское слово в мировой культуре. Концептосфера рус. языка: константы и динамика изменений. Мат. X Конгр. МАПРЯЛ. Санкт-Петербург, 30.06. — 5.07.2003. СПб, 2003. С. 243-250.

231. Ларин Б.А. Очерки по фразеологии (О систематизации и методах исследования фразеологических материалов)// Ларин Б.А. История русского языка и общее языкознание: Уч. пос. для студ. пед. ин-тов. М.: Просвещение, 1977. -С. 125-149.

232. Лебедева Л.Б. Слово и словаЛ Логический анализ языка. Культурные концепты. М, 1991.-С. 194-197.

233. Лебединская В. Семантические процессы в современной газетной фразеологии// Функционирование фразеологии в тексте в периоды кризиса идеологии и культуры. Оломоуц, 1995. С. 38-39.

234. Левин Ю.И. Провербиальное пространство// Паремиологические исследования: Сб. статей/ Сост. и ред. Г.Л. Пермяков. М.: Глав. ред. вост. лит-ры, 1984.-С. 109-126.

235. Левинтон Г.А. Некоторые общие вопросы изучения свадебного обряда // Тезисы докладов по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1970. С. 27-35.

236. Левинтон Г.А. К вопросу о «малых» фольклорных жанрах: их функции, их связь с ритуалом// Этнолингвистика текста: Семиотика малых форм фольклора. 1. Тез. и предвар. матер, к симпозиуму: в 2 ч. М, 1988. С. 148152.

237. Лисс А.Н. Выявление оптимальных вариантов значений фразеологизмов для отбора эквиваленто-адекватных единиц в разносистемных языках// Вариативность единиц разных уровней языковой структуры: Межвуз. сб. статей. Орджоникидзе, 1978. С. 92-97.

238. Литературная норма и вариантность/ Отв. ред. Л.И. Скворцов. М.: Наука,1986.-271 с.

239. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка// Известия РАН. Сер. лит и яз. 1993. Т. 3, вып. 1.-С. 3-9.

240. Ломтев Т.П. Структура предложения в современном русском языке/ Под ред. Н.Д. Арутюновой. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979. — 198 с.

241. Малишевская Д. Базовые концепты культуры в свете тендерного подхода (на примере оппозиции «Мужчина / Женщина»)// Фразеология в контексте культуры/ Отв. ред. В.Н. Телия. М., 1999. С. 180-184.

242. Малых Л.М. Роль когнитивной процедуры сравнения в формировании смысла пословичных выражений // Вестник Удмуртского ун-та. Филологические науки. №5 (2). 2007. С. 83-94.

243. Мальцев Г.И. Традиционные формулы русской необрядовой лирики (к изучению эстетики устнопоэтического канона) // Русский фольклор.Т.21. Л., 1981.-С. 3-12.

244. Малышева Т.П. К вопросу о синтаксической формульности конструкций, репрезентирующих действующих лиц в волшебной сказке // Язык русского фольклора: Сб. научн. статей. Петрозаводск: Изд-во ПГУ, 1992. — С. 55-65.

245. Маркарян Э.С. Узловые проблемы теории культурной традиции// Советская этнография. № 2. С. 78-96.

246. Маркелова Т.В. Семантика и прагматика средств выражения оценки в русском языке// Филологические науки. №3. 1995. — С. 67-79.

247. Мартынова А.Н. Прием обращения в народных колыбельных песнях/ Вопросы поэтики литературы и фольклора. Сб. статей. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1976. С. 59-71.

248. Маслов Ю.С. Введение в языкознание. М., 1975. — 328 с.

249. Маслова В.А. Введение в лингвокультурологию. М.: Наследие, 1997. 207 с.

250. Маслова В.А. Связь языка и мифа// Фразеология в контексте культуры. М., 1999.-С. 159-163.

251. Мезенин С.М. Смысловая вариативность слова в драматургии Шекспира// Вариативность в германских языках. Функциональные аспекты. РАН. М., 1996. С. 171-181.

252. Мелерович A.M. О соотношении лексических компонентов фразеологизмов с элементами фразеологического значения// Проблемы русской фразеологии. Семантика фразеологических единиц. Тула, 1975. С. 23-33.

253. Мелерович A.M. Проблема семантического анализа фразеологических единиц современного русского языка: Учеб. пос. по спецкурсу. Ярославль: Ярославск. гос. пед. ин-т, 1979. — 80 с.

254. Мелерович A.M. Окказиональная фразеологическая деривация в текстах литературных произведений// Языковые и речевые единицы в лексике и фразеологии русского языка: Сб. научн. тр. Курск: Курский пединститут, 1986.-С. 122-132.

255. Мелерович A.M. К проблеме анализа смысловой структуры фразеологических единиц современного русского языка в системе речи// Исследования по семантике русского языка: Межвуз. сб. научн. тр. Кострома: КГПИ им. H.A. Некрасова, 1992.-С. 11-21.

256. Мелерович A.M. Смысловая структура пословиц// Семантика языковых единиц. Докл. VI Междунар. конф. Т. 1. М.: МГОПУ, 1998. С. 275-277.

257. Мелерович A.M., Мокиенко В.М. Фразеологизмы русской речи. Словарь М.: Русские словари, 1997. — 864 с.

258. Мелетинский Е.М. Проблемы структурного описания волшебной сказки / Е.М. Мелетинский, С.Ю. Неклюдов, Е.С. Новик, Д.М. Сегал // Труды по знаковым системам-IV. Тарту, 1969. С. 86-135.

259. Мелетинский Е.М. К вопросу о применении структурно-семиотического метода в фольклористике// Семиотика и художественное творчество. М.: Наука, 1977.-С. 152-170.

260. Мелетинский Е.М. О структуре малых повествовательных жанров// Этнолингвистика текста: Семиотика малых форм фольклора. 1. Тез. и предвар. матер, к симпозиуму. М., 1988. С. 10-13.

261. Мелетинский Е.М. Поэтическое слово в архаике// Историко-этнографические исследования по фольклору: Сб.ст. памяти С.А. Токарева. М., 1994.-С. 86-109.

262. Мелетинский Е.М. О былинных мотивах// Фольклор и народная культура; In memoriam. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003. С. 335-351.

263. Мелетинский Е.М. Женитьба в волшебной сказке (ее функция и место в сюжетной структуре); электронный ресурс сайт «Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика». — http://www.ruthenia.ru/folklore/ meletinskyl3.htm

264. Митрофанова В.В. Русские народные загадки. J1.: Наука, 1978. — 180 с.

265. Михайлова Л.П. Некоторые средства создания комического в малых жанрах фольклора (по материалам диалектологических экспедиций)// Язык русского фольклора: Межвуз. сб. Петрозаводск, 1988. С. 114-121.

266. Михеев М. Отражение слова «душа» в наивной мифологии русского языка (опыт размытого описания образной коннотативной семанткии)// Фразеология в контексте культуры. М., 1999. — С. 145-158.

267. Мокиенко В.М. Историческая фразеология: этнография или лингвистика?// Вопросы языкознания. 1973. № 2. С. 21-34.

268. Мокиенко В.М. Противоречия фразеологии и ее динамика. Дис. докт. фи-лол. наук. JL, 1976. 488 с.

269. Мокиенко В.М. Образы русской речи: Историко-этимологические и этнолингвистические очерки фразеологии. JI.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1986. 280 с.

270. Мокиенко В.М. Славянская фразеология. 2-е изд., испр. и доп. М.: Высшая школа, 1989.-287 с.

271. Мокиенко В.М. Загадки русской фразеологии. М.: Высшая школа, 1990. -160 с.

272. Мокиенко В.М. Зачем стреляют в старых воробьев?// Русская речь. № 5. 1991.-С. 135-140.

273. Мокиенко В.М. В глубь поговорки. М.: «Паритет», 1999. 224 с.

274. Мокиенко В.М. Принцип лексикографической полноты и славянская фра-зеография// Славянская филология. Вып. 8. СПб.: СПбГУ, 1999. С. 56-70.

275. Мокиенко В.М. Почему так говорят? От Авося до ятя: Историко-этимологический справочник по русской фразеологии. СПб.: Норинт, 2003. -512с.

276. Мокиенко В.М. За что себя хвалит гречневая каша?// У чистого источника родного языка. Сб. научных статей к 60-летию проф. В.И. Супруна. Волгоград: Изд-во ВГПУ «Перемена», 2008. С. 330-344.

277. Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русских поговорок. Более 40000 образных выражений». М.: ЗАО «OJ1MA Медиа Групп», 2008. -784 с.

278. Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русских сравнений. Более 45000 образных выражений». М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2008а. -800 с.

279. Мокиенко В.М., Никитина Т.Г., Николаева Е.К. Большой словарь русских пословиц/ Под общ. ред. В.М. Мокиенко. М.: ЗАО «OJTMA Медиа Групп», 2010.- 1024 с.

280. Молотков А.И. Основы фразеологии русского языка. Л.: Наука, 1977. — 283 с.

281. Морозова Л.А. Художественные формы пословиц // Вопросы жанров рус. фольклора: Сб. ст. М.: Изд-во МГУ, 1972. С. 3-17.

282. Мысль, вооруженная рифмами: Поэтическая антология по истории русского стиха/ Сост., автор статей и примечаний В.Е. Холшевников. Л.: Изд-во ЛГУ, 1983.-447 с.

283. Назарян А.Г. Фразеология современного французского языка. М.: Высшая школа, 1987.-318 с.

284. Наймуишна Т.А. Пословицы и поговорки в художественном тексте. Дис. . канд. филол. наук. Л., 1984. 218 с.

285. Народная культура в современных условиях: Учеб. пособие / Отв. ред. Н.Г. Михайлова. М., 2000. — 219 е.; электронный ресурс — http://www.riku.ru/lib/ narcult/ nar-cult-raw.htm

286. Народные знания. Фольклор. Народное искусство (Свод этнографических понятий и терминов)/ Отв. ред. Б.Н. Путилов, Г. Штробах. Вып. 4. М.: Наука, 1991.-168 с.

287. Насыбулина A.B. Современные трансформации русской загадки: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Великий Новгород, 2008. — 18 с.

288. Наумов Э.Б. Состав фразеологических единиц и приемы их употребления в произведениях И. Ильфа и Е. Петрова: Автореф. дис. .канд. филол. наук. М., 1973.- 17 с.

289. Неклюдов С.Ю. Время и пространство в былине// Славянский фольклор. М., 1972.-С. 18-45.

290. Неклюдов С.Ю. Вариант и импровизация в фольклоре// Электронный ресурс сайт «Фольклор и постфольклор: структура, типология, семантика». — http://www.ruthenia.ru/folklore/neckludovl6.htm

291. Неклюдов С.Ю. Фольклор: типологический и коммуникативный аспекты// Электронный ресурс сайт «Фольклор и постфольклор: структура, типология, семантика». — http://www.ruthenia.ru/folklore/neckludov 16.htm

292. Немченко В.Н. Грамматическая вариантность слова в современном русском языке и литературная норма: Учеб. пособие. Н. Новгород: Изд-во Ни-жегор. ун-та, 1998. 279 с.

293. Никитина A.B. Русские праздники: Уч пос. по чтению и развитию речи для иностр. Филологический фак-т Санкт-Петербургского ун-та. СПб., 2006. 108 с.

294. Никитина A.B. Русская демонология. 2-е изд. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2008. 400 с.

295. Никитина С.Е. О концептуальном анализе в народной культуре// Логический анализ языка: Культурные концепты. М., 1991. С. 117-123.

296. Никитина С.Е. Устная народная культура и языковое сознание. М.: Наука, 1993. 189 е.; электрон, версия - http://philologos.narod.ru/nikitina

297. Никитина Т.Г. Проблемы идеографического описания народной фразеологии. М., 1995. -441 с.

298. Никитина Т.Г. Социокультурный фон русской фразеологической неологики (90-у rr.)//Nowa frazeologia w nowej Europie: Tezy refer, mi^dzinar. konf., Szczecin Greifswald, 2001. - S. 129-131.

299. Николаева E.K. О фразеологических интенсификаторах// Вестник Ленинградского университета, 1989. Сер. 2. История, языкознание, литературоведение. Вып. 3. № 16. С. 74-77.

300. Николаева Е.К. «Красное словцо» журналистов (о фразеологизмах в газетных заголовках)// Rossica Olomoucensia XXXIII (za rok 1994). Olomouc, 1995.-С. 85-88.

301. Николаева E.K. Трансформированные пословицы как элемент современной смеховой культуры// Slowo. Tekst. Czas YI: Nowa frazeologia w nowej Europie. Szczecin, Greifswald, 2002. S. 158-164.

302. Николаева E.K Значение метаоператоров устойчивых выражений для исторической фразеологии/ паремиологии (на материале XVII XVIII вв.) // Slavia Orientalis. 2003. N 2. - S. 247-256.

303. Николаева Т.М. «Модели мира» в грамматике паремий // Филологический сборник (К 100-летию со дня рождения акад. В.В. Виноградова). М., 1995. — С. 316-325.

304. Новик Е.С. Система персонажей русской волшебной сказки / Е.С.Новик // Структура волшебной сказки. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2001. С. 122-160.

305. Новиков Л. А. Семантика русского языка. М., 1982. 272 с.

306. Новикова H.A. Концептуальная диада «жизнь-смерть» и ее языковое воплощение в русской фразеологии, паремиологии и афористике. Автореф. дис. канд. филол. наук. Череповец, 2003. 22 с.

307. Норма и социальная дифференциация языка. Отв. ред М.М. Гухман. М. Наука, 1969.-173 с.

308. Норман Б.Ю. Грамматика говорящего. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1994. 228 с.

309. Норман Б.Ю. Когнитивные аспекты паремиологии и национальная картина мира в славянских языках// Славянский вестник. Вып. 2. М.: МАКС Пресс, 2004.-С. 246-256.

310. Ожегов С.И. О структуре фразеологии (в связи с проектом фразеологического словаря русского языка)// Ожегов С.И. Лексикология. Лексикография. Культура речи. М., 1974.-С. 182-219.

311. Оркина Л.Н. Временная обусловленность фразеологизированных иронических высказываний// Семантика языковых единиц. Докл. VI Между-нар.конф. Т.1. М., 1998. -С. 282-284.

312. Оссовецкий И.А. Язык фольклора и диалект // Основные проблемы эпоса восточных славян: Сб. статей / Ред. В.В. Виноградов и др. М.: Изд-во АН СССР, 1958.-С. 172-190.

313. Оссовецкий H.A. О языке русского традиционного фольклора // Вопросы языкознания. М., 1975. № 5. С. 66 - 77.

314. Панченко A.A. «Провалившаяся церковь»: археология и фольклор // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Материалы научной конференции. № 9. 1995. С. 263-272.

315. Пеньковский А.Б. Ономастическое пространство русского былевого эпоса как модель его художественного мира// Язык русского фольклора: Межвуз. сб. Петрозаводск, 1988. С. 34-38.

316. Пермяков ГЛ. От поговорки до сказки (Заметки по общей теории клише). М.: Наука; Наука, 1970 240с.

317. Пермяков Г.Л. Основы структурной паремиологии. М.: Главная редакция восточной литературы, 1988. — 236 с.

318. Пермяков Г.Л. К вопросу о структуре паремиологического фонда// Языковая природа афоризма. Очерки и извлечения/ Сост., ред., предисл. и вступ. ст. Е.Е. Иванова. Могилев, 2001а. С.297-319.

319. Пермяков ГЛ. Пословицы и поговорки народов Востока. Систематизированное собрание изречений двухсот народов./ Научн. ред. Е.М. Мелетинско-го, Г.Л. Капчица. М.: Изд-во «Лабиринт», 2001 б- 624 с.

320. Перцов В.И. Об одном случае акцентной вариантности в русском литературном языке первой половины XIX века// Известия РАН. Серия литературы и языка. 2006. Т. 65. № 5. С. 45-58.

321. Петрова Л.А. Паремиологический минимум в лексиконе языковой личности современных учащихся: Автореф. дис. канд. филол. наук. Великий Новогород, 2007. 26 с.

322. Подюков НА. Экспрессивно-стилистическая характеристика диалектных фразеологических единиц (на материале говоров Северного Прикамья): Автореф. дис. канд. филол. наук. Л, 1982. 18 с.

323. Подюков H.A. Культурно-семиотические аспекты народной фразеологии: Автореф. докт. дис. СПб, 1997. - 39 с.

324. Полубиченко Л.В. Традиционные формулы народной сказки как отражение национального менталитета // Вестник Московского университета. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2003 . N 1 . — С. 7-22.

325. Пономарева С.Н. Функционирование полипрефиксальных глаголов в языке причитаний И.А. Федосовой// Язык русского фольклора: Сб. научн. ст. Петрозаводск, 1992: Изд-во ПГУ. С. 72-80.

326. Попов Р.Н. Формирование целостного фразеологического значения в структуре устойчивых словосочетаний/ Проблемы русской фразеологии. Семантика фразеологических единиц. Тула, 1975. С. 14-23.

327. Попов Р.Н. Фразеологизмы современного русского языка с архаичными значениями и формами слов. М.: Высшая школа, 1976. 199 с.

328. Попова З.Д., Стернин И.А. Понятие «концепт» в лингвистических исследованиях. Воронеж, 1999. 189 с.

329. Пословицы, поговорки, загадки/ Сост., авт. предисл. и коммент. А.Н. Мартынова, В.В. Митрофанова. М.: Современник, 1986. — 510 с.

330. Потебня A.A. Из записок по русской грамматике. Т. 3. Харьков, 1989. То же: М.: Просвещение, 1968. — 551 с.

331. Потебня A.A. Из лекций по теории словесности: Басня. Пословица. Поговорка (Харьков, 1894) // Теоретическая поэтика. М.: Высшая школа, 1990. -С. 55-131.

332. Проблемы фразеологической семантики/ А.К. Бирих, С.С. Волков, Н.М. Кабанова, М.Ю. Котова, В.М. Мокиенко, Т.Г. Никитина, Е.И. Селиверстова, Л.И. Степанова. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1996. 172 с.

333. Прокошева К.Н. Материалы для фразеологического словаря говоров Северного Прикамья. Пермь: Перм. ПИ, 1972. 114 с.

334. Пропп В.Я. Текстологическое редактирование записей фольклора /Русский фольклор. М.; Л., 1956. Т.1. С. 196-206.

335. Пропп В.Я. Фольклор и действительность: Избранные статьи/ Сост., ред., предисл. и примеч. Б.Н. Путилова. Л.: Наука, 1976. — 326 с.

336. Пропп В.Я. Морфология сказки. Исторические корни волшебной сказки. (Собр. трудов В. Я. Проппа)/ Коммент. Е.М. Мелетинского, A.B. Рафаевой. М.: Издательство «Лабиринт», 1998. — 512 с.

337. Путилов Б.Н. Введение// Пословицы, поговорки, загадки в рукописнсых сборниках XVIII-XX вв./ Изд. подгот. М.Я. мельц, В.В. Митрофановой, Г.Г. Шаповаловой/ Отв. ред. Б.Н. Путилов. М.-Л.: Наука, 1961. С. 5-20.

338. Путилов Б.Н. Историко-фольклорный процесс и эстетика фольклора// Проблемы фольклора. М.: Наука, 1975. С. 12-21.

339. Путилов Б.Н. Заметки об историко-типологическом изучении фольклора// Вопросы поэтики литературы и фольклора. Воронеж: Изд-во Воронеж, унта, 1976.-С. 3-20.

340. Путилов Б.Н. Проблемы типологии этнографических связей фольклора// Фольклор и этнография. Связи фольклора с древними представлениями и обрядами: Сб. статей/ Отв. ред. Б.Н. Путилов. Л.: Наука, 1977. — С. 3-14.

341. Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. СПб. Наука, 1994. 240 с.

342. Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура; In memoriam. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003. — 464 с.

343. Пушкарев JT.H. Духовный мир русского крестьянина по пословицам XYII -ХУШ веков. М„ 1994. 192 с.

344. Радзиевская Т.В. Слово судьба в современных контекстах// Логический анализ языка: Культурные концепты. М., 1991. С. 64-72.

345. Разработка лексики и фразеологии современного русского литературного языка: Пособие по выборкам/ Под общ. ред. A.M. Бабкина, Ф.П. Сорокале-това, Ф.П. Филина. Л.: Наука, 1972. 66 с.

346. Райхштейн А.Д. О семантической структуре пословиц// Теоретические вопросы романо-германской филологии. Республ. сборник. Горький, 1976. -С. 202-214.

347. Райхштейн А.Д. Сопоставительный анализ немецкой и русской фразеологии. М., 1980.-143 с.

348. Расторгуева Т.А. О синхронном варьировании и эволюции языка// Вариативность в германских языках. Функциональные аспекты. РАН. М., 1996. -С. 16-23.

349. Ройзензон Л.И. Проблемы изучения диалектной фразеологии// Вопросы фразеологии. Восточно-славянская диалектная фразеология и фразеография: Сб. ст. Вып.VI. Самарканд, 1972. С. 1-57.

350. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира/ Б.А. Серебренников, Е.С. Кубрякова, В.И. Постовалова и др. М., 1988. — 216 с.

351. Русская грамматика. В 2 тт./ Отв. ред. Н.Ю. Шведова. Т. 1. М.: 1980. 783 с.

352. Русские паремии: новые формы, новые смыслы, новые аспекты изучения: Колл. монография/ Науч. ред. проф. Т.Г. Никитина. Псков: ГТГПУ, 2008. -256 с.

353. Рыбакова Л.В. От текста к типу — и обратно// Фольклор и народная культура; In memoriam. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003. С. 394402.

354. Рымарь P.M. Эпитет в русской частушке // Язык русского фольклора: Сб. иаучн. статей. Петрозаводск: Изд-во ПТУ, 1992. — С. 36-54.

355. Саввина E.H. О трансформациях клишированных выражений в речи// Па-ремиологические исследования: Сб. статей/ Под ред. Г.Л. Пермякова. М.: Глав. ред. вост. лит-ры, 1984. С. 200-222.

356. Савельева Л.В. Отрицательные конструкции в некоторых прозаических жанрах русского фольклора // Язык жанров русского фольклора: Межвуз. научн. сб. Петрозаводск, 1977. С. 58-75.

357. Савенкова Л.Б. О некоторых закономерностях в образовании пословиц // Филология на рубеже тысячелетий: Сб. ст. — Краснодар: Кубан. ун-т, 1996а. С. 25-29.

358. Савенкова Л.Б. Русская паремиология: семантический и лингвокультуро-логический аспекты. Ростов н/Д: Изд-во Рост, ун-та, 2002. 240 с.

359. Савенкова Л.Б. Фразеология и паремика в системе русского языка: область переходных явлений // Rossica Olomucensia XLIV (za rok 2005). 3. cast. Rocenka katedry slavistiky na FF Univerzity Palackeho. Olomouc, 2006. S. 805810.

360. Савушкина Н.И. Гиперболизация в социально-бытовых сатирических сказках// Фольклор как искусство слова. Вып. 3. М., 1975. С. 35-40.

361. Сахно СЛ. Действие в контексте естественного языка// Логический анализ языка. Модели действия. М., 1992. С. 90-96.

362. Сборник пословиц В.Н. Татищева (публикация Ф.М. Головенченко)// Русская литература. Статьи, исследования, публикации. «Ученые записки» Моск. гос. пед. ин-та им. В.И. Ленина. М., 1961. С. 283-320.

363. Селиванов Ф.М. Поэтика былин. Учебное пособие. М.: Изд-во МГУ, 1977. 128 С.

364. Селиванов Ф.М. Художественные сравнения русского песенного эпоса: Систематический указатель. М., 1990. — 223 с.

365. Селиверстова E.H. Проблема перевода на чешский язык фразеологии произведений Н.С.Лескова: Дис. канд. филол. наук. Л., 1983. 345 с.

366. Селиверстова Е.И. Контекстуальное варьирование пословиц — «эталонов» поведения// Слово. Фраза. Текст: Сб. научн. статей к 60-летию проф. М.А. Алексеенко. М.: Азбуковник, 2002. С. 310-317.

367. Селиверстова Е.И. Вариативность пословиц как проявление законов жанра // Вестник Санкт-Петербургского университета, 2003а. Сер. 2. История, языкознание, литературоведение. Вып. 3. № 18. С. 44-54.

368. Селиверстова Е.И. Чем дальше в лес, тем тише едешь —■ новое в пословицах // Frazeologicke Studie III. К 13. kongresu slavistov v Lubl'ane\ Red. J.Mlacek, P.Durco. Bratislava, 20036. S. 200-209.

369. Селиверстова Е.И. Как «собрать» пословицу: некоторые средства и способы// Грани слова: Сборник науч. статей к 65-летию проф. В.М. Мокиенко. М.: ООО «Изд-во ЭЛПИС», 2005. С. 135-142.

370. Селиверстова Е.И. Пословичная концепция ума в прошлом и настоящем // Frazeologia a j^zykowe obrazy swiata przelomu wiekwow/ Red. W.Chlebda. Opole: Vedawnictwo Uniwersytetu Opolskiego, 2007. S. 151-157.

371. Селиверстова Е.И. Опыт выявления пословичного бинома и проблема вариантности // Русский язык в научном освещении/ Ин-т русского языка РАН. № 1. М., 2009а. С. 182-200.

372. Селиверстова Е.И. Пословичный тип: модель, вариант, синоним // Вестник Санкт-Петербургского университета. Вып. 3. Сер. 9. Филология. Востоковедение. Журналистика. СПб., 2009б- С. 284-292.

373. Семененко H.H., Шипицина Г.М. Русская пословица: функции, семантика, системность. Белгород: БелГУ, 2005. 172 с.

374. Семенюк H.H. Некоторые вопросы изучения вариантности // Вопросы языыкознания. 1965. № 1. С. 48-56.

375. Семенюк H.H. Предисловие// Вариативность в германских языках: Функциональные аспекты/ Отв. ред. H.H. Семенюк. М.: Институт языкознания РАН, 1996.-С. 3-5.

376. Серебренников Б.А. Роль внутренних и внешних факторов языкового развития и вопрос об их классификации // Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка/ Отв. ред. Б.А. Серебренников. М.: Наука, 1970.-С. 217-221.

377. Симина Г.Я. Языковые средства экспрессии в народных сказках (по материалам пинежских сказок, записанных автором в 1958-1975 гг.)// Язык жанров русского фольклора: Межвуз. научн. сб. Петрозаводск, 1977. — 102-113.

378. Словарь русских пословиц: около 1000 единиц/ В.М. Мокиенко, Ю.А. Ермолаева, A.A. Зайнульдинов и др.; под ред. В.М. Мокиенко. М.: Астрель: ACT, 2007.-381 с.

379. Слово и грамматические законы языка: Имя/ В.В. Лопатин, В.А. Плотников, A.C. Белоусова, М.С. Суханов, С.Н. Дмитренко. М.: Наука, 1989. 352 с.

380. Соколов Ю.М. Пословицы и поговорки // Русский фольклор. М., 1938. — С. 200-217.

381. Соколова Н.В. Фразеологические единицы в произведениях Ю.В. Бондарева (состав и функции): Дис. канд. филол. наук. J1., 1989. — 16 с.

382. Солнг(ев В.М. Вариативность как общее свойство языковой системы// Вопросы языкознания. 1984. № 2. С. 31-42.

383. Сологуб Ю.П. К проблеме разграничения пословиц и поговорок в языках различных типов// Филологические науки. №3. 1994. — С. 55-71.

384. Сорокин Ю.С. Развитие словарного состава рус.лит.языка (30-90-е годы XIX века./ Отв.ред. В.В. Виноградов. M.-JL: Наука, 1965. 566 с.

385. Специфика фольклорных жанров/ Отв. ред. Б.П. Кирдан. М.: Наука, 1973. -304 с.

386. Степанов Ю.С. Имена, предикаты, предложения (семиологическая грамматика). Изд. 3. М., 2004. 360 с.

387. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры: Опыт исследования. М.: Школа: «Языки русской культуры», 1997. 824 с.

388. Степанова A.C. Метафорический мир карельских причитаний. Л.: Наука, 1985.-224 с.

389. Степанова И.А. Жанровое своеобразие лексикона русской исторической песни: Автореф. дис. канд. филол. наук. Орел, 2004. 19 с.

390. Степанова Л.И. Фразеологические единицы с именами собственными (на материале чешского языка). Автореф. дис. канд. филол. наук. — Л., 1985. 17 с.

391. Степанова Л. И. Очерки по чешской фразеологии. СПб.: СПбГУ, 2003. -207 с.

392. Стилистика русского языка: Жанрово-коммуникативный аспект стилистики текста / В.Н. Виноградова, Т.Г. Винокур, Л.И. Еремина и др. М.: Наука, 1987.-236 с.

393. Суперанская A.B. Общая теория имени собственного. М.: Наука, 1973. -367 с.

394. Суханова B.C., Сало И.В. О некоторых типах лексических повторов в севернорусской диалектной речи и севернорусской сказке// Язык жанров русского фольклора: Межвуз. научн. сб. Петрозаводск, 1977. — С.80-87.

395. Тарланов З.К. Язык русского фольклора как предмет лингвистического изучения// Язык жанров русского фольклора: Межвуз. научн. сб. Петрозаводск, 1977.-С. 3-31.

396. Тарланов З.К. Русские пословицы: синтаксис и поэтика. Петрозаводск, 1999.-448 с.

397. Твердохлеб О.Г. Третья лабиализация звука 'е. в ['о] в древнерусском языке: к вопросу о рифмовке русских пословиц// Аванесовские чтения: Тез. докл. -М., 2002.

398. Телия В.Н. «Говорить» в зеркале обиходного сознания // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М, 1994. С. 93-98.

399. Телия В.Н. Роль образных средств языка в культурно-национальной окраске миропонимания // Этнопсихолингвистические аспекты преподавания иностранных языков. М, 1996а. — С. 82-89.

400. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лин-гвокультурологический аспекты. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996г>. 288 с.

401. Телия В.Н. Архетипические представления как источник метафорических процессов, лежащих в основе образа мира // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. М, 2-4 июня 1997 г. М, 1997. -С. 150-151.

402. Телия В.Н. Первоочередные задачи и методологические проблемы исследования фразеологического состава языка в контексте культуры// Фразеология в контексте культуры/ Отв. ред. В.Н.Телия. М.: Языки русской культуры, 1999.-С. 13-24.

403. Телия В.Н. Предисловие// Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий/ Отв. ред. В.Н. Телия. М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2006. С. 6-14.

404. Тийттанен Т. Языковой афоризм как мировоззренческое отражение бытия обыденным сознанием: Автореф. дис. канд. филол. наук. Свердловск, 1985.- 17 с.

405. Токарева И.Е. Лексико-стилистическая вариативность языка: социальный и тендерный аспекты (на материале произведений Джона Фаулза): Дис. . канд. филол. наук. Ростов н/Д, 2006. 182 с.

406. Толстая С.М. Бренное тело, или из чего сотворен человек (этнолингвистическая заметка)// 1ужнословенски филолог. Београд 2000. LVI. 3-4. S. 1191-1199.

407. Толстой НИ. О реконструкции праславянской фразеологии // Славянское языкознание: VII Международный съезд славистов. М, 1973. — С. 272-293.

408. Толстой Н.И. О природе связей бинарных противопоставлений типа правый — левый, мужской — женский// Языки культуры и проблемы переводи-мости. М, 1987.-С. 169-189.

409. Толстой Н.И. Откуда дьяволы разные? // Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М.: Изд-во «Индрик», 1995.-С. 245-249.

410. Толстой H.H., Толстая С.М. Славянские древности: этнолингвистич. словарь в 5-ти томах/ Под ред. Н.И. Толстого. Т. 1: А-Г. — М.: Междунар. отношения, 1995. - 584 с.

411. Торсуев Г.П. Константность и вариативность в фонетической системе (на материале англ. яз.)/ Г.П. Торсуев; АН СССР, Ин-т языкозн. М.: Наука, 1977. 125 с.

412. Трудности словоупотребления и варианты норм русского литературного языка. JL: Наука, 1974. — 518 с.

413. Тумаркгта И. А. Структура и вариативность эпизодов сказочного повествования// Живая старина. № 4. 2001. С. 6-8.

414. Удовенко ИВ. Структурно-семантические и функциональные особенности интенсификаторов процессуального признака. Автореф. дис. канд. фи-лол. наук. Киев, 2005; электронный ресурс сайт. http://www.rus-ang.com/about/ group/ryabinina/ state3/

415. Успенский Б.А. Грамматическая правильность и поэтическая метафора// Тез. докл. IV Летней школы по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1970.-С. 123-126.

416. Уфшщееа A.A. Лексическое значение: Принцип семиологического описания лексики/ Под ред. Ю.С. Степанова. Изд. 2-е, стереотип. М.: Едиториал УРСС, 2002.-240 с.

417. Ухов П. Д. Атрибуция русских былин. М., 1970. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1970.-190 с.

418. Федоров А.И. Сибирская диалектная фразеология. Новосибирск, 1980. -192 с.

419. Федорова H.H. Современные трансформации русских пословиц: Автореф. дис. канд. филол. наук. Великий Новгород, 2006. 20 с.

420. Феоктистова А.Б. Внутренняя форма идиом с позиций когнитологии// Фразеология в контексте культуры. «Языки русской культуры». Москва, 1999.-С. 174-179.

421. Фразеография в Машинном фонде русского языка/ Отв. ред. В.Н. Телия. М.: Наука, 1990.-208 с.

422. Фразеологизм и его лексикографическая разработка: Матер. IV Междунар. симпозиума в рамках заседания Междунар. комис. по проблемам славянской фразеологии при Междунар. комитете славистов. М., 1987. — 146 с.

423. Фролова O.E. Пословица: ситуативность, синтаксис, референция// Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. № 3. 2007. — С. 31-46.

424. Фрумкина P.M. Лингвист как познающая личность// Язык и когнитивная деятельность. М., 1989. С. 3 8-46.

425. Хлебда В. Маленький личный каталог нерешенных фразеологических задач // Rossica Olomoucensia XLIV (za rok 2005). Olomoucke dny rusistu. 3 cast. Olomouc: Filozofickä fakulta University Palackeho, 2006. S. 853-858.

426. Хроленко A.T. Поэтическая фразеология русской народной лирической песни. Воронеж, 1981.-191 с.

427. Хроленко А.Т. Блоки в фольклорном тексте: динамика и семантика// Си-натксическая и лексическая семантика (на материале языков разных систем). Новосибирск, 1986. 233-241.

428. Хроленко А.Т. Семантика фольклорного слова. Воронеж, 1992. 137 с.

429. Хроленко А.Т., Бобунова М.А., Завалииата КГ. Сопоставительная и кросскультурная лингвофольклористика// Вестник ВГУ. Серия «Гуманитарные науки». 2004. № 2. С. 47-52.

430. Чепасова A.M. Семантические и грамматические свойства фразеологизмов: Учебн. пос. к спецкурсу. Челябинск: Челябинск, гос. пед. ин-т, 1983. — 93 с. ч

431. Черепанова O.A. Типология и генезис названий лихорадок-трясавиц в русских народных говорах и заклинаниях // Язык жанров русского фольклора: Межвуз. научн. сб. Петрозаводск, 1977. — С. 44-57.

432. Черепанова O.A. Мифологическая лексика русского Севера. JL: ЛГУ, 1983.-83 с.

433. Черепанова O.A. Культурная память в древнем и новом слове: Исследования и очерки. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2005. - 331 с.

434. Черкасский М.А. Опыт построения функциональной модели одной частной семиотической системы// Паремиологический сборник. Пословица. Загадка (Структура. Смысл. Текст)/ Сост., ред. и предисл. Г.Л. Пермякова. М.: Наука, 1978.-С. 35-52.

435. Чернышев В.В. Функционально-смысловые типы речи в загадке// Язык русского фольклора: Сб. научн. статей. Петрозаводск: Изд-во ПГУ, 1992. — С. 29-35.

436. Чернышев В.И. Темные слова в русском языке// В.И. Чернышев. Избранные труды. Т. 1. — М., 1970. С. 303-317; также: электронный ресурс — http://www.philology.ru/linguistics2/chernvshev-70.htm

437. Чернышева И.И. Старые проблемы в новой лингвистической парадигме// Филологические науки. №2. 1997. С. 76-82.

438. Чистов К.В. Современные проблемы текстологии русского фольклора: Доклад на заседании Эдиционно-текстологической комиссии V Междунар. съезда славистов. М.: АН СССР, 1963. 46 с.

439. Чистов К.В. Традиция, «традиционные общества» и проблема варьирования // Советская этнография. № 2. М.: Наука, 1981. С. 105-107.

440. Чистов К.В. Вариативность и поэтика фольклорного текста// История, культура, этнография и фольклор славянских народов. IX Междунар. съезд славистов. Докл. советской делегации. М.: Наука, 1983. С. 143-170.

441. Чистов К.В. Народные традиции и фольклор: Очерки теории. Л., 1986. -304 с.

442. Шадрин H.JT. Перевод контекстуально-преобразованных фразеологических единиц как семантико-стилистическая проблема: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Л., 1969. 22 с.

443. Шанский Н.М. Фразеология современного русского языка: Учеб. пос. для вузов по спец. «Русский язык и литература». 3-е изд., испр. и доп. М.: Русский язык, 1985. 160 с.

444. Шатуновский И.Б. «Правда», «истина», «искренность», «правильность» и «ложь» как показатели соответствия / несоответствия содержания предложения мысли и действительности// Логический анализ языка: Культурные концепты. М., 1991.-С. 31-38.

445. Шаховский В.И. Эмоции и их концептуализация в различных лингвокуль-турных контекстах// Русистика. Сб. научн. тр., вып. 1. Киев, 2001. — С. 13-19.

446. Шведова Н.Ю. Активные процессы в современном русском синтаксисе. М.: Просвещение, 1966. 156 с.

447. Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики (на материале русского языка). М.: Наука, 1973. 280 с.

448. Шмелев Д.Н. Современный русский язык: Лексика. М.: Просвещение, 1977.-335 с.

449. Шмелев АД. Русская языковая модель мира: Материалы к словарю. М.: Языки славянской культуры, 2002. 224 с.

450. Шувалова С.А. «Свое» и «чужое» в русских пословицах и поговорках// Русская речь. №5. 1998.-С. 103-111.

451. Шуклин В. Мифы русского народа. Учебное пособие. Екатеринбург: Банк культурной информации, 1995. 336 с.

452. Шульга М.В. Развитие морфологической системы имени в русском языке. Монография. -М.: МГУЛ, 2003. 302 с.

453. Щур Г. С. О типах лексических ассоциаций в языке // Семантическая структура слова. Психолингвистические исследования. М.: Наука, 1971. — 140-150.

454. Эйхбаум Г.Н., Нефедов С. Т. Побуждение, побудительность и оцен-ка//Функционально-текстовые аспекты языковых единиц: Сб. статей/ Отв. ред. Л.Р. Зиндер. СПб.: СПбГУ, 1995. С. 4-7.

455. Эмарова A.M. Русская фразеология в коммуникативном аспекте. Ташкент, 1988.-90 с.

456. Arora, Shirley L. Proverbs and Prejudice: El Indio in Hispanic Proverbial Speech// Proverbium: Yearbook of International Proverb Scholarship. Vol. 11:1994. Vermont. S. 27-46.

457. Bascom, William R. Four functions of Folklore // The Journal of American Folklore. Vol. 67.No. 266 (Oct. Dec., 1954). - P. 333-349.

458. Dundes, Alan. Folk Ideas as Units of Worldview// Toward New Perspectives in Folklore/ Eds. A. Paredes, R. Bauman. Austin, London, Texas: Univ. of Texas Press, 1972. S. 94-103.

459. Dundes, Alan. On Whether Weather "Proverbs" are Proverbs // «Proverbium». Vol.l:1984.-S. 39-46.

460. Krikmann A. The Great Chain Metaphor: An Open Sesame for Proverb Semantics?// Proverbium: Yearbook of International Proverb Scholarship/ Vol.11:1994/ Published by The University of Vermont. — C. 117-124.

461. Mieder W. Popular Views of the Proverb// Proverbium/ W. Mieder. N 2. Ohio State University, 1985. S. 109-143.

462. Mlacek J. Slovenskä frazeologia. Bratislava: Slovenske pedagogicke nak-ladatel'stvo, 2. vyd., 1984. 120 s.

463. Mrhacovä Eva. Ceskä a polskä prirovnäni se zoopelativem jako bäzovym slovem II Frazeografia slowianska/ Red. naukowa M. Balowski i W. Chlebda. Opole: Uniwersytet Opolski, 2001. S. 363-377.

464. Mukarovsky Jan. Cestami poetiky a estetiky. Praha, 1971. — 364 s.

465. Skladanä Jana. Frazeologicky fond slovenciny v predspisovnom obdobi. Bratislava: Vydavatel'stvo Slovenskej akademie vied, 1993. 176 s.

466. Taylor Archer. The Study of Proverbs// Proverbium, 1 (1965), 1-10. /W. Mieder, pp. 74-83.