автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Русский антинигилистический роман: генезис и жанровая специфика

Полный текст автореферата диссертации по теме "Русский антинигилистический роман: генезис и жанровая специфика"

На правах рукописи

003493666

СКЛЕЙНИС ГАЛИНА АЛЬФРЕДОВНА

РУССКИЙ АНТИНИГИЛИСТИЧЕСКИЙ РОМАН: ГЕНЕЗИС И ЖАНРОВАЯ СПЕЦИФИКА

Специальность 10.01.01 — русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва —2009 1 8 ^ Ар 2010

003493666

Работа выполнена на кафедре литературы филологического факультета Северо-Восточного государственного университета

научный консультант— доктор филологических наук, профессор

Крупчанов Леонид Макарович

официальные оппоненты— доктор филологических наук, профессор

Новикова Алла Анатольевна доктор филологических наук, профессор Старыгина Наталья Николаевна доктор филологических наук, профессор Шевцова Лариса Ивановна

ведущая организация -

Московский государственный областной педагогический университет.

Защита состоится « ъ/У » <^7 2010 г. в 12 часов на заседании диссертационного совета Д 212.154.02 при Московском педагогическом государственном университете по адресу: 119992, г. Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1, ауд. 304.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского педагогического государственного университета по адресу: 119992, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1.

Автореферат разослан 03 2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Волкова Е.В.

I. Общая характеристика работы

Степень изученности темы. Антинигилистическая проза - сфера литературного творчества, относительно недавно оказавшаяся в центре внимания литературоведов. До середины 80-х годов XX столетия интерес к произведениям антинигилистической направленности был достаточно редким, а «неприятие консервативной идеологии корректировало эстетическую оценку произведений» (Н. Н. Старыгина).

И на идеологическом этапе изучения антинигилистического романа были сделаны определенные наблюдения над его жанровыми особенностями, сюжетосложением, принципами типизации, но они носили эпизодический характер и не подкреплялись развернутой аргументацией.

В 90-е - начале 1900-х г. появились исследования, посвященные большим художникам, творчество которых так или иначе ориентировано на жанровые законы антинигилистической романистики, - прежде всего Н. С. Лескову и Ф. М. Достоевскому, а также А. Ф. Писемскому и И. А. Гончарову.

На этом этапе доминируют работы, посвященные нравственно — религиозному потенциалу антинигилистической литературы: Н. Н. Старыгина исследует роман Н. С. Лескова «На ножах» «в контексте философско-религиозного спора о природе человека»; для Т. А. Касаткиной Ф. М. Достоевский - художник, который «видел „глубину" жизни, ее евангельскую „прокладку", вечное содержание мимолетных форм».

В диссертационных исследованиях последних лет, посвященных преимущественно беллетристическому пласту антинигилистической романистики, закладываются основы подхода, который можно назвать собственно жанровым, так как в них освещены, с разной степенью полноты, различные аспекты жанровой специфики антинигилистической прозы.

Актуальность данного диссертационного исследования обусловлена последовательным жанровым подходом к антинигилистической романистике, позволяющим определить место антинигилистического романа в литературном процессе, способствущим воссозданию целостной картины литературной эволюции.

В современном литературоведении сохраняет научную актуальность и исследование различных аспектов проблемы жанра, что определяет теоретическую значимость диссертации.

Объектами исследования являются: антинигилистические романы А. Ф. Писемского «Взбаламученное море», В. П. Клюшникова «Марево», Н.С.Лескова «Некуда»; дилогия В. В. Крестовского «Кровавый пуф»; «великое пятикнижие», «Записки из подполья» и «фантастический рассказ» «Сон смешного человека» Ф. М. Достоевского.

Названные произведения, исследуемые монографически, вовлекаются в широкий историко-литературный контекст. Его составляют:

1) произведения XVIII века - эпохи «русского Ренессанса», с которой связаны истоки нигилистического миропонимания; 2) роман И. С. Тургенева «Отцы и дети», оказавший влияние на типологию и принципы типизации героев антинигилистической прозы; 3) произведения антинигилистической

направленности разных жанров; 4) «нигилистические» романы Н. Г. Чернышевского «Что делать?» и «Пролог»; 5) романы, послужившие жанровым ориентиром (в том числе полемическим) для создателей антинигилистической прозы - «Война и мир» Л. Н. Толстого как исторический роман и национально-героическая эпопея; «История одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина как сатирическая этология и политический роман; 6) художественные произведения, явившиеся литературным ориентиром или объектом полемики для конкретного писателя.

К анализу привлекаются публицистические произведения Н. И. Надеждина, литературно-критические статьи В. Г. Белинского, материалы «Дневника писателя» Ф. М. Достоевского, герценовского «Колокола»; очерк «Он!!!» из щедринского цикла «Помпадуры и помпадурши»; анализируются «Записки о моей жизни» Н. И. Греча, «Литературные воспоминания» П. В. Анненкова и А. М. Скабичевского, мемуары П. А. Кропоткина; эпистолярное наследие Ф. М. Достоевского, В. В. Крестовского, И. С. Тургенева и др.

Предмет исследования - мировоззренческий и литературный генезис антинигилистического романа, его жанровый облик, внутрижанровые эволюция и специфика.

Методология исследования

Диссертация носит по преимуществу историко-литературный характер, хотя содержит целый ряд теоретико-литературных выводов и обобщений, связанных с разными аспектами проблемы жанра.

Работа базируется на совокупности методологических подходов, выбор которых обусловлен как задачами исследования в целом, так и жанровыми особенностями творчества конкретных писателей.

В основе диссертации - историко-генетический и сравнительно-типологический методы исследования.

Привлечение историко-культурного контекста обусловило необходимость использования (в рамках историко-культурного метода) дескриптивного (описательного) подхода.

Ярко выраженной субъективностью антинигилистической романистики мотивировано обращение к элементам биографического метода.

При анализе «великого пятикнижия» Ф. М. Достоевского использованы элементы психоанализа.

Несоответствие авторских интенций и читательского восприятия обусловило обращение к элементам историко-функционалъного подхода.

Учитывая при выборе произведений и подходов к их анализу проблему интериоризации литературного произведения, мы использовали элементы тезаурусного подхода,

Методологической базой исследования послужили:

1) работы, посвященные проблемам теории жанра и внутрижанровой типологии (М. М. Бахтин, Г. Д. Гачев, В. В. Кожинов, В. А. Недзвецкий, Г. Н.

Поспелов, Л. В. Чернец, А. Я. Эсалнек и др.);

2) исследования, посвященные беллетристике как особому типу литературного творчества (Н. Л. Вершинина, И. А. Гурвич, В. А. Халюев);

3) работы по жанровой специфике антинигилистической романистики (А. И. Батюто, Ю. М. Проскурина, Ю. С. Сорокин, Н. Н. Старыгина, А. Г. Цейтлин и др.).

В диссертации учтен опыт историко-литературных исследований по творчеству Ф. М. Достоевского, В. В. Крестовского, А. Ф. Писемского, Н.С.Лескова, Н. Г. Чернышевского (В. Е. Ветловская, В. А. Викторович, Т. А. Касаткина, Л. М. Лотман, К. В. Мочульский, И. Паперно, Г. С. Померанц, П. Г. Пустовойт, Л. И. Сараскина, Н.Н. Старыгина, В.Ю.Троицкий, Г. Е. Тамарченко, Г. М. Фридлендер и др.).

При анализе творчества Ф. М. Достоевского были использованы труды психоаналитиков (учение 3. Фрейда о бессознательном, индивидуальная психология А. Адлера), а также литературоведческие иследования, в которых доминирует психоаналитический (И. П. Смирнов, А. Труайя) либо семиотический подход.

Цель диссертации - проследить генезис и исследовать жанровую природу русского антинигилистического романа в контексте и с учетом эволюции русской романистики и беллетристики.

Цель конкретизируется в постановке следующих задач:

- уточнить значение слова и историю функционирования понятия «нигилизм» в русской публицистике первой половины XIX века;

показать (на конкретном анализе художественных текстов) просветительские истоки нигилистического миропонимания;

- проследить литературный генезис антинигилистического романа;

- показать особую (специфическую) роль беллетристической сферы в антинигилистической романистике разного эстетического уровня;

- охарактеризовать жанровые признаки антинигилистической романистики через ее жанровые ориентации и жанровые составляющие:

а) особенности соотношения романической, нравоописательной и национально-героической жанровых тенденций;

б) черты исторического, политического, авантюрного романа, своеобразие их сочетания и функционирования;

в) специфику сосуществования художественного и публицистического начал; формы авторского присутствия в тексте;

- проиллюстрировать законы антинигилистической романистики наиболее «чистыми» жанровыми образцами (на примере «Марева» В. П. Клюшникова);

выявить, как соотносятся персональные модели романного творчества А. Ф. Писемского, Н.С.Лескова, В. В. Крестовского, Ф. М. Достоевского с жанровыми канонами, на которые это творчество ориентировано;

- доказать, что даже явные жанровые ориентации на законы антинигилистической прозы могут носить полемический характер, что способствует «корректировке» этих законов и их разрушению изнутри.

В соответствии с поставленными задачами автором лично получены содержащиеся в диссертации результаты: прослежен генезис антинигилистического романа; интерпретирована синкретическая жанровая природа антинигилистической романистики; показана специфическая роль беллетристической сферы; рассмотрены, через призму законов антинигилистического романа, персональные модели творчества В. В. Крестовского и Ф. М. Достоевского.

Научная новизна

В 1997 году была защищена докторская диссертация Н. Н. Старыгиной «Русский полемический роман 1860-1870-х годов: концепция человека, эволюция, поэтика», в которой антинигилистический роман рассматривается, наряду с нигилистическим, как одна из разновидностей русского полемического романа. В этом диссертационном исследовании ставится задача «понять антинигилизм как проявление христианской духовной традиции» [15; 2]. Ни разу при формулировке задач Н.Н.Старыгина не пользуется понятиями «жанр», «жанровая составляющая». Сквозной мотив и сквозная позиция работы - это противопоставление безбожия христианской духовной традиции. Во И и III частях диссертационного исследования антинигилистический роман рассматривается преимущественно на характерологическом уровне, а также на уровне мотивов и знаков-символов. При этом внимание уделяется прежде всего романам Н. С. Лескова («На ножах»), И.А.Гончарова («Обрыв»), И.С.Тургенева «Дым»),

Новизна наиболее существенных результатов, являющихся личным вкладом автора в изучение генезиса и жанровой специфики русского антинигилистического романа, заключается:

1) В последовательном применении жанрового подхода. Не отрицая принципиальной важности решения вопроса о «специфике художественного воплощения антропологических представлений» [15, /], мы аргументируем мысль о том, что для понимания жанровой сущности антинигилистической романистики не менее важно исследование ее пафоса, определяющего сосуществование противоположных жанровых тенденций (сатирическая этология, романическое становление, национальная героика); ее жанровых составляющих (особенности сочетания черт политического, исторического и авантюрного романов, своеобразие включения публицистического начала).

2). В последовательном использовании литературоведческих аналогий, что придает новаторский характер даже наиболее изученным произведениям антинигилистической прозы (Н.С.Лесков, А.Ф.Писемский).

3). В нашей диссертации избрана иная, по сравнению с предшественниками, генеральная линия исследования: мы стремимся показать не столько следование жанровым канонам, сколько роль персоналий, создающих индивидуальную модель мира, в изменении жанрового облика.

4). В диссертации дан, через призму жанровой специфики, целостный анализ дилогии В. В. Крестовского «Кровавый пуф», ни разу не

становившейся объектом монографического исследования. В главе, посвященной «Кровавому пуфу», предложен достаточно нетрадиционный путь сопоставительного анализа исторической и художественно-публицистической реальности, позволяющий оценить меру авторской объективности: факт - преломление исторической реалии в нескольких документальных источниках, официозных и оппозиционных, - особенности интерпретации жизненного материала в романистике Крестовского.

5). Диссертация представляет собой первый в литературоведческой практике опыт исследования «великого пятикнижия» Ф. М. Достоевского в целом, а не только «Бесов», как это было, например, у А.И.Батюто, Л.И. Сараскиной, И.П.Смирнова,в жанровом контексте антинигилистического романа. Нами предложена собственная типология послекаторжной романистики Ф. М. Достоевского, позволяющая не только дистанциировать «великое пятикнижие» от антинигилистической романистики, но и показать жанровое лицо каждого из великих романов.

6). Сделанные в диссертации наблюдения и выводы вносят определенный вклад в разработку проблем теории и особенно истории русской беллетристики, обогащают представление о таком явлении, находящемся на стыке художественного и научного осмысления мира, как художественная публицистика.

Некоторые разделы диссертации, не содержащие принципиальной научной новизны, выполняют «восполняющую» и уточняющую функции. Это касается, например, раздела, в котором исследуется и уточняется история функционирования слова «нигилизм» на русской почве; параграфов, посвященных конкретному текстуальному анализу литературных истоков и мировоззренческого генезиса нигилизма и антинигилизма.

Обоснованность научных положений и выводов, содержащихся в диссертации, обеспечена обращением к обширному художественному, мемуарному, публицистическому, историческому материалу, использованием совокупности методологических подходов, адекватных объекту исследования и диссертационным задачам, учетом достижений крупнейших отечественных и зарубежных специалистов по теории и истории литературы.

Практическая значимость

Материалы диссертации могут быть использованы в преподавании теоретико- и историко-литературных школьных и вузовских курсов, при чтении спецкурсов и при руководстве спецсеминарами по творчеству Ф. М. Достоевского, В. В. Крестовского, А. Ф. Писемского, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Л. Н. Толстого, И. С. Тургенева. Исторический и историко-культурный материал, содержащийся в III главе, может оказаться полезен при подготовке историко-литературного и реального комментариев к сочинениям В. В. Крестовского.

Положения, выносимые на защиту

В творчестве русских писателей-просветителей XVIII века, независимо от их идеологии и религиозных взглядов, проявляются черты

нигилистического миропонимания, прежде всего религиозный скептицизм.

- Н. И. Надеждин не только первым в России употребил слово «нигилизм», но и придал термину идеологическое значение, предвосхитив трактовку нигилизма как атеистического миропонимания, возникшую в 60-е годы XIX века.

- При анализе антинигилистического романа понятие «беллетристика» следует использовать и для «качественной» оценки литературы второго ряда, и для характеристики жанровых установок писателей-классиков, сознательно «беллетризующих» свое творчество.

Антинигилистический роман - оригинальная жанровая модификация русского романа, для которой характерны:

а) наличие противоположных жанровых тенденций (романической, нравоописательной, национально-героической), связанных с неоднородностью пафоса (отрицание сополагается утверждению);

б) нетрадиционное сочетание жанровых признаков;

в) особое соотношение художественного и публицистического начал.

- Роль писателей антинигилистической направленности в обновлении жанра неодинакова и зависит в первую очередь от масштаба таланта. Неизбежно упрощая, можно утверждать, что роль персоналий сводится к схеме: вменять (А. Ф. Писемский) - следовать (В. П. Клюшников) -корректировать (В. В. Крестовский) - разрушать (Ф. М. Достоевский).

- В каждом из произведений «великого пятикнижия» Ф. М. Достоевского можно выявить жанровые признаки антинигилистического романа. Однако его романистика в целом представляет собой отталкивание от жанровых законов антинигилистической прозы и способствует разрушению канонов жанра.

Апробация работы

Основные положения диссертации отражены в двух монографиях, двух учебных пособиях по спецкурсу, программе спецкурса, в статьях и тезисах докладов. Общее количество публикаций - 67, по теме диссертации -46 (44,5 п. л.).

Часть материалов диссертационного исследования введена в практику вузовского преподавания, руководство научными докладами студентов.

Основные положения и выводы диссертации обсуждались на заседаниях кафедры русской литературы МПГУ (г. Москва) в октябре 2005 и мае 2006 г., мае 2008 г. и октябре 2009 г., на международных, всероссийских, зональных, межвузовских конференциях в Москве, Омске, Магадане, Уссурийске, Минске, Бресте.

Структура работы

Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, списка литературы, включающего в себя более 300 наименований, из них 22 на иностранных языках.

П. Основное содержание работы

Во введении прослежена история изучения антинигилистического романа; обоснованы актуальность, новизна, теоретическая и практическая

значимость исследования; сформулированы цели, задачи диссертации, положения, выносимые на защиту; даны сведения об апробации, описана структура.

Глава I, «Нигилизм как миропонимание. Генезис и жанровая природа русского антинигилистического романа».

В § 1, «История слова "нигилизм" в России. Понятие "нигилизма" в контексте русской общественной жизни 60 - 70-х годов XIX века», комментируются дефиниции, предлагаемые для обозначения особой разновидности русского романа 60 - 80-х годов XIX века (антинигилистический, полемический, проблемный роман). Жанровое определение «полемический» явно шире понятия «антинигилистический» по своему значению. Определение «проблемный роман» неудачно потому, что затрагивает прежде всего содержательный уровень произведения.

Термин "антинигилистический", напротив, очень конкретен и, включая указание на полемическое начало, передает направленность, называет объект полемики и указывает на ее характер, акцентируя преобладающий (хотя и не единственный) пафос отрицания.

В реферируемой работе уточняется история функционирования слова «нигилизм» в России. Превращение философского термина в общественно-политический связывают с появлением тургеневских «Отцов и детей». Мы нашли катковскую статью «Старые боги и новые боги», опубликованную в № 2 «Русского вестника» за 1861 год, в которой слову «нигилизм» придается общественно-политический смысл. Поскольку И. С. Тургенев передал редактору рукопись романа только в августе, мы полагаем, что приоритет в употреблении слова «нигилист» все же принадлежит Каткову.

В диссертации сделано и уточнение, связанное с историей бытования понятия «нигилизм» на русской почве.

Как известно, впервые его употребил критик и историк Н. И. Надеждин в статье «Сонмище нигилистов (Сцена из литературного балагана)» (1829 год).

По мнению А. И. Алексеева, положившего начало исследованию истории слова советским литературоведением, Н. И. Надеждин употребил его как синоним «ничтожества». Позднейшие исследователи поддержали это мнение.

Объектом авторской иронии в надеждинской статье, как мы полагаем, служат защитники определенного миропонимания. Они бунтуют против «закоренелых староверов», верящих в тайну бытия. Речь идет, таким образом, о литературном нигилизме в двух смыслах этого слова: об отрицании предшествующего культурного наследия; о культивировании поэзии романтизма, проникнутой (в представлении «сонмища нигилистов») духом отрицания, скептицизма и безверия. Литературный нигилизм участников собрания имеет в своем основании религиозный нигилизм, то есть атеизм, что в свою очередь накладывает отпечаток на оценку современной им русской поэзии. В размышлениях Чадского возникает имя А. С. Пушкина. «Сонмище» приветствует пушкинскую поэзию, но воспри-

нимает ее как манифестацию философии гедонизма.

По словам М. П. Алексеева, слово «нигилист» употреблено в адрес Пушкина и его литературной группы. П. Тирген утперждает, что статья в «Вестнике Европы» была опубликована «в связи с резкими нападками на Пушкина и русских байронистов», следовательно, в их защиту.

Чтобы прояснить авторскую позицию в «Сонмище нигилистов», мы обращаемся к статье Надеждина «Литературные опасения на будущий год», где его отношение к творчеству Байрона выражено достаточно определенно.

Автор «Литературных опасений» называет английского поэта «великим - хотя и зловещим — светилом на небосклоне литературного мира». Он сетует на отсутствие в поэзии Байрона положительного элемента и считает, что «оригинальную печать его гения» составляло «мрачное человеконенавидение». Имя Пушкина в «Литературных опасениях» не упоминается, но скрытые и явные инвективы в его адрес разбросаны по всей статье. В финале «Сонмища нигилистов» содержится упоминание о «Графе Нулине». Надоумко объявляет его порождением «литературного хаоса».

Позиции Н. И. Надеждина и Никодима Надоумко по вопросам литературы совпадают: «экс-студент Никодим Надоумко» - псевдоним, под которым Надеждин пришел в литературу.

Таким образом, в конце двадцатых годов слово «нигилист» было употреблено Надеждиным для характеристики романтизма. Но, поскольку литературная жизнь общества неразрывно связана с духовной, понятию «нигилист» придавалось и идеологическое значение «скептик», «отрицатель».

И.П.Смирнов в своей монографии «Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней» говорит об истоках нигилизма, дает его определение, типологию и намечает эволюцию. Он выделяет два типа нигилизма - деонтологизирующий, т. е. «вынужденный выбирать между отрицанием чувственно воспринимаемого мира в пользу того, который только мыслится», и деидеализирующий, выбирающий между отрицанием мыслимого мира «в пользу непосредственно данной нам для наблюдения действительности». В нашей диссертации речь будет идти о деидеализирующем нигилизме.

Нам представляется, что суть эволюции этого типа нигилизма заключается во все большей его политизации. И именно с появлением в 1862 г. романа И. С. Тургенева "Отцы и дети" понятие нигилизма получило более широкую и одновременно конкретно-историческую трактовку: в русском общественном сознании закрепляется представление о нигилизме как особом типе миропонимания, характерном для радикально настроенной разночинной интеллигенции. Дух оппозиционности по отношению ко всему устоявшемуся, страстное желание изменить жизнь к лучшему приводят представителей молодого поколения к отрицанию прежнего духовного опыта, культурного наследия, верований - к нигилизму, то есть «отрицательству», в буквальном смысле слова. Русский нигилист — шестидесятник — это атеист, материалист, скептик, часто утилитарист.

Представители русской религиозной философии писали о православных корнях отечественного нигилизма. В «Русской идее» Н. А. Бердяева читаем: «... Тут сказалась глубинная православная основа русской души:... способность к жертве и перенесение мученичества».

Нигилисты были нетерпимы ко злу, мечтали освободить человеческую личность. Но их отрицание основывалось на "довольно жалкой" (Н. Бердяев) философии, а борьба за освобождение человека оказалась чревата новым порабощением. В их суждениях проявились максимализм молодости, полемический запал, априорность представлений о жизни. Но очевидно и другое: вульгарно-материалистические идеи, притягательные своим радикализмом и доступные примитивностью, "вышли на улицу" и выродились уже в полную беспринципность и свободу от нравственных норм.

Огромное влияние, которое начала оказывать на молодое поколение идеология шестидесятников, побудило деятелей антинигилистического лагеря заняться анализом феномена нигилизма, корней и истоков этого явления.

В § 2. «Мировоззренческие истоки нигилистического миропонимания. Русское Просвещение и нигилизм», рассматривается генезис нигилизма. Его корни следует искать в том импульсе, которые дали преобразования Петра развитию русской общественной мысли. Следствием усвоения духа Ренессанса и идеологии Просвещения явилась жажда перемен, потребность реформировать жизнь. Человек, очарованный возможностями эпохи, стал абсолютизировать человеческий разум, что неизбежно вело к гордыне, богоравенству, богоборчеству. В этом нас убеждают дальние последствия секуляризации русской культуры, деятели же послепетровской эпохи не считали себя богоборцами и разрушителями. Отрицая допетровскую культуру, они верили, что действуют во благо Отечества. Если это было заблуждение, то искреннее и трагическое.

Культуру XVIII века также отличает пафос гражданственности и дух оппозиционности по отношению к сложившимся устоям жизни, а страстное желание разрушить эти устои приводит к отрицанию прежнего духовного опыта, верований, традиций - к нигилизму в прямом смысле слова. Это нигилизм молодости самой культуры.

В реферируемой диссертации подробно анализируется сатира «На хулящих учения. К уму своему», принадлежащая перу одного из самых глубоких, тонких и мудрых представителей новой культуры А. Кантемиру.

Лирический герой выступил с обличением противников Петра с целью предостеречь от возврата к допетровским временам. Но Петровские реформы состоялись, процесс брожения в умах начался. Вольно или невольно Кантемир показал историческую необратимость свершившихся в России перемен. Именно этим можно объяснить возникающее при чтении сатиры парадоксальное впечатление от необратимости реформ, поставленных под угрозу.

Антиох Кантемир, первый светский писатель, не считавший себя атеи-

стом, выступил с резкой критикой церкви, с обличением неправедных судей, людей, желающих жить по-старому. Он искренне верил, что с помощью разума можно перестроить русскую жизнь. Кантемир был не_революционером, а отрицателем (революционером в области мысли). Он один из тех, чья литературная деятельность положила начало русскому нигилизму.

XVIII век венчается творчеством Г. Р. Державина. Жизнелюбец Державин особенно остро и трагично ощущал неотвратимость жизненного финала. За три дня до смерти он написал проникнутую мрачной безысходностью «Реку времен», где дана одна из наиболее привычных вариаций на тему смерти: размышление о бренности жизни. Оказавшись перед лицом вечности, поэт решает проблему в духе своего «безумного столетия»: умрет человек, забудутся его дела, «вечности жерлом пожрется» его наследие. Произведение стало если не образцом нигилистического понимания смерти, то плодом религиозных сомнений.

Нравственно-религиозный, социальный, политический скептицизм поэтов и писателей XVIII века - следствие усвоения духа Просвещения и секуляризации всех сфер духовной жизни — получил свое продолжение во второй половине века XIX, в нигилистическом миропонимании.

В § 3, «Проблема литературного генезиса антинигилизма. «Отцы и дети» И. С. Тургенева и антинигилистический роман», мотивируется мысль о связи антинигилистической романистики с поэзией А. С. Пушкина. К.В.Мочульский утверждал, что если пушкинский ум «был взволнован сомнением, сердце его всегда было открыто Богу»; к тому же в последние годы религиозные мотивы «звучат все громче в его творчестве». Ф. М. Достоевский, тонко почувствовавший жертвенный христианский пафос пушкинского творчества, убедительно продемонстрировал его в Пушкинской речи, интерпретируя образ Татьяны Лариной.

В то же время, несмотря на родство нравственного и гуманистического пафоса пушкинского творчества с миропониманием антинигилистической прозы, пушкинские произведения не могут быть отнесены к антинигилистическим в специальном смысле.

Иначе связан с традициями антинигилистической прозы роман И. С. Тургенева «Отцы и дети».

И. С. Тургенев пытается понять своего героя и воплотить личность нигилиста со всеми ее сильными и слабыми сторонами.

Тургеневский герой показан как нигилист и радикал в области прежде всего интеллектуальной. На первый взгляд, побудительным мотивом к отрицанию культурного наследия уходящей эпохи служит для Базарова здоровое желание преобразовать жизнь. Однако в романе есть эпизод, доказывающий, что призывы Базарова к разрушению не обусловлены исключительно заботой об оздоровлении Отечества.

В знаменитых словах героя о мужике («Ну, будет он жить в белой избе, а из меня лопух расти будет») нигилистическое толкование смысла жизни и смерти выражено с откровенностью и выразительностью. Если нет

вечной жизни, если тайна смерти заключается только в гниении тела и унавоживании почвы, какое дело смертному до счастья грядущих поколений?

Сущность Базарова не сводится к откровенной циничности суждений и непомерным притязаниям. Это личность глубокая, сложная и изменяющаяся. Сама резкость его оценок обусловлена максимализмом молодости, априорностью представлений о жизни и внутренним дискомфортом, потому высказывания героя не всегда иллюстрируют истинную сущность нигилиста.

Тоска Базарова - от потребности любить, потребности верить. Однако мотив потребности веры в романе не акцентирован. Мы предполагаем, что такая интерпретация личности Базарова не входила в художественные задачи И. С. Тургенева, так как сам художник испытывал искушение безверием.

После появления «Отцов и детей» представители антинигилистической прозы сделали тургеневский роман отправной точкой при разработке собственной концепции образа нигилиста. И тем не менее в антинигилистической романистике содержится не столько ориентация на тип Базарова, сколько полемика с тургеневской трактовкой образа нигилиста.

Причина этого - в цельности идеологической позиции большинства представителей антинигилистической прозы. Базаров - слишком неоднозначная и сложная личность, чтобы стать героем антинигилистического романа. Поэтому писатели-антинигилисты намеренно опошляли базаровский тип, пытаясь лишить трагического ореола личность тургеневского нигилиста.

§4 — «Роман как жанр. Жанровая «история», жанровая природа и жанровая сущность антинигилистической романистики. Виды художественной публицистики. Антинигилистическая романистика и беллетристика».

При характеристике жанровой сущности антинигилистической романистики мы опираемся на жанровую типологию, предложенную Г. Н. Поспеловым и разработанную Л. В. Чернец, выделяющими четыре группы жанров: мифологическую, национально-историческую, этологическую, романическую.

Важнейшей особенностью антинигилистического романа мы считаем стремление примирить национально-историческое и романическое начала, обусловленное целями и установками антинигилистической романистики.

Антинигшшстический роман откликается на злободневные события русской жизни. Кризисная эпоха начала 60-х годов XIX века представляется авторам антинигилистической прозы авантюрной, то есть наиболее «романной». Но в оценке текущих событий авторы антинигилистической прозы тяготеют к категоризму, пытаясь противопоставить хаосу жизни бесспорные нравственные истины. Чтобы понять истоки этой бесспорности, следует очертить круг идей, концептуально организующих антинигилистический роман.

Антинигилистический роман призывает к сохранению и защите

(«охранению») государственных устоев, противопоставляет республиканству - самодержавие, религиозному нигилизму — православие, радикализму — реформизм.

Для большинства создателей антинигилистической прозы одна из излюбленных мыслей заключается в том, что идеи нигилизма не только чужды русской почве, но и комичны в своей претензии на значительность. Таким подходом определяются ведущие принципы типизации: злая ирония, зоологические уподобления, гротескное заострение негативных черт характера. При этом писатели обращаются к стилевым традициям этологической литературы. Однако в антинигилистическом романе используется принцип типизации, «необязательный» для сатирической этологии - памфлетность, что сближает антинигилистический роман с публицистикой.

Русский антинигилистический роман создавался в период «смены глубинных исторических представлений», связанных с пересмотром ценностных ориентиров. В такие периоды «тексты, обслуживающие эстетическую функцию, стремятся как можно менее походить... на литературу» (Ю. М. Лотман). Для антинигилистических романистов одним из «заместителей» художественного стало публицистическое.

Резкое адресное обличение, сатира «на лицо», пародирование конкретных черт той или иной личности проявляется чаще всего в скрытой, т. е. в художественной форме (Белоярцев в лесковском «Некуда», Верховенский в «Бесах» Ф. М. Достоевского). В этом случае часто происходит выход за пределы сатиры «на лицо», преодоление памфлетности. Иногда же авторы антинигилистической прозы создают образ своего оппонента чисто публицистическими средствами, с использованием сатирического (отрицательного) публицистического пафоса. При этом публицистичность антинигилистического романа может проявляться и в использовании прямых оценочных авторских включений, заключающих в себе пафос утверждения.

В большинстве антинигилистических романов отсутствует дистанция между изображаемыми событиями и временем их воссоздания. Однако для эпического отношения к действительности временная дистанция необязательна: «и "мое время" можно воспринимать как героическое эпическое время, с точки зрения его исторического значения, дистанциированно» (Бахтин).

В антинигилистическом романе двойственна сама суть восприятия (и -как следствие - изображения) современности. Альтернативу нигилистическому хаосу авторы находят в своем, а не в историческом времени: пафос утверждения они связывают с апологией монархической государственности, православия, патриотизма. К тому же «их время», насыщенное важными политическими событиями, само является живой, свершающейся историей и дает возможность для проявления патриотизма, мужества, верности долгу.

Особенно явно столкновение эпопейного и романического начал

проявляется в произведениях, посвященных Польскому восстанию 1863-1864 г. Без обращения к историческим событиям в Польше не обходится практически ни одно произведение антинигилистической прозы 60-х годов. Трактовку исторических событий этого периода можно назвать «общим местом».

Создатели антинигилистической прозы поддержали и сюжетно воплотили официозную версию, согласно которой «лондонские агитаторы» и русские радикалы стали орудием'в руках польской шляхты и католического духовенства, стремившихся воспользоваться смутой в России, ослабить страну изнутри и добиться национальной независимости Польши.

Антинигилистический роман выработал стереотип изображения лидеров вооруженного восстания: они жестоки, высокомерны, фанатично ненавидят Россию; часто показаны как романтизированные романные злодеи. Противоположный полюс типизации в антинигилистическом романе -идеализация русских солдат и лидеров охранительного лагеря.

Обязательный герой антинигилистического романа - жертва нигилистических интриг и собственных заблуждений.

Особое соотношение эпопейного и романического, ярко выраженная публицистичность, апеллирующая к гражданским чувствам читателя, позволяют поставить вопрос о наличии в антинигилистической романистике черт политического и исторического романов.

Политический роман характеризуется: 1. Изображением гражданской жизни общества; главным критерием человеческой состоятельности героев служит их гражданская позиция. 2. Введением в художественную ткань произведения, в качестве действующих лиц, вершителей политических судеб. 3. Злободневностью политического содержания, обращенного к современникам; при этом знаком злобы дня часто становятся публицистические включения.

Мы выделяем две типологические разновидности политического романа: 1) роман-этология сатирического типа, со всеобъемлющим пафосом отрицания («История одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина); 2) роман национально-исторического типа, с доминирующим пафосом утверждения.

Любой антинигилистический роман содержит в себе жанровые признаки политического романа второго типа потому, что главным импульсом для создания антинигилистической романистики послужило желание авторов откликнуться на политическую ситуацию в пореформенной России.

В 60-е годы XIX века «движение истории стало слишком ощутимым» (Л. Е. Пинский). Восприятием современной жизни как живой, динамично свершающейся истории объясняются попытки писателей-антинигилистов придать повествованию исторический характер. Они обращаются к событиям, от которых отделены дистанцией максимум в десятилетие, но наличие дистанции позволяет итожить то, что еще не успело стать историей.

Антинигилистический роман ориентирован на массового читателя. Поэтому, полагает Н. Н. Старыгина, его следует рассматривать в ряду

беллетристических произведений, В нашей работе предлагается различать дефиниции «белетристика» и «беллетризация». Если беллетристика -понятие прежде всего качественное, то «беллетризация» — понятие жанровое, а точнее, связанное с учетом жанровых ожиданий читателя.

В 60-е годы XIX века тема нигилистического миропонимания становится особенно актуальной и вызывает интерес в широких читательских кругах. Антинигилистическая литература второго ряда, учитывая этот интерес и разрабатывая ставшую популярной проблематику, использует привычную развлекательную форму. Большая же литература, разрабатывая проблему нигилизма в ценностном аспекте, заботится об интериоризации серьезного содержания и намеренно «бсллетризует» его, прокладывая, с помощью увлекательного авантюрного сюжета, путь к широкому читателю.

Однако дело не только в том, что авантюрность - самый очевидный путь, которым реализуется установка на развлекательность. В работе указан ряд других взаимосвязанных причин тяги к авантюрности: представление писателей об авантюрном характере эпохи и о политическом авантюризме лидеров революционного движения; природа писательской индивидуальности и литературные ориентации того или иного художника (Ф. М. Достоевский, В. В. Крестовский); характер жизненных впечатлений (А. Ф. Писемский).

В главе 11, «Становление жанра антинигнлистического романа», объектами исследования являются «Взбаламученное море» А. Ф. Писемского, в котором «заданы» жанровые законы ангинигилистической романистики, и «Марево» В. П. Клюшникова, «классическое»' явление антинигилистической прозы.

Раздел I, «А. Ф. Писемский - «законодатель» жанра.

«Взбаламученное море» как антинигилистический роман», состоит из 6 §■

В § 1, «Личность А. Ф. Писемского и творческая история романа», рассмотрены как непосредственные жизненные впечатления писателя, нашедшие воплощение в романе, так и черты оригинальной натуры этого «чрезвычайно умного и вместе оригинального провинциала» (П. В. Анненков), во многом определившие интерпретацию им идей нигилизма.

В § 2, « Александр Бакланов, совмещение в его образе функций главного и сквозного героя», охарактеризованы черты "обыкновенного смертного из нашей так называемой образованной среды".

Бакланов честолюбив и тщеславен, но ничего не умеет добиться в жизни; не лишен обаяния непосредственности и часто ведет себя как ребенок; не чужд искренних и благородных порывов, но в основании его поступков лежит желание удовлетворить самолюбие и потребность самоутверждения; на протяжении всей взрослой жизни проигрывает чужие роли, считая их своей сущностью.

На правах главного героя Бакланов занимает важное место в системе романных образов, характер его выписан с тщательностью и вниманием.

В то же время свойство рядиться в чужие убеждения, принимая их за

свои, придает ему функции, сходные с функциями сквозного героя: перемещаясь во времени (от 40-х к 60-м годам) и в пространстве, он вовлекает в орбиту читательского внимания различных людей, отражая их взгляды и убеждения в своих суждениях. Одним из увлечений героя становится нигилизм.

А. Ф. Писемский - один из первых русских писателей, возведший генеалогию нигилизма к 40-м годам. Бакланов, представитель студенческой молодежи 40-х, несет долю нравственной ответственности за ошибки своего поколения. Он относится к той категории студентов, которые играли в романтиков, жили порывами и проглядели грозящую России опасность. Связующим же звеном с шестидесятниками служит в романе Проскриптский.

§3, «Личность П. Г. Чернышевского в художественном пространстве антинигилистической литературы. Проскриптский как пародия на Н. Г. Чернышевского».

Антинигилистическая литература целенаправленно занималась «демифологизацией» «властителя дум» радикальной молодежи. В работе анализируются «Школа гостеприимства» Д. В. Григоровича, «Зараженное семейство» Л. Н. Толстого, «Панургово стадо» В. В. Крестовского, в которых, с разной степенью превзятости, пародируется его личность.

Автор «Взбаламученного моря» не ограничивается памфлетным изображением героя. В диссертации комментируются портретные характеристики и романные реалии, в которых угадываются личность и судьба Н. Г. Чернышевского. Емкую семантическую нагрузку несет фамилия, вызывающая ассоциацию с римскими проскрипциями. Не наделяя героя судьбой Чернышевского, Писемский мог заложить эту информацию в его фамилию.

В отличие от других авторов антинигилистической прозы, Писемский отдает должное достоинствам Чернышевского (редкая образованность духовного вождя русских нигилистов, крайняя непритязательность).

Проскриптский - человек недурной, честный, но трагически заблуждающийся, потому что, по мнению Писемского, его суждения о жизни «кабинетные». Писатель отрицает серьезное влияние нигилистических идей на общественное сознание и даже не пытается вникнуть в их существо.

В § 4, «Катковская версия нигилизма и типология образов нигилистов в романе А. Ф. Писемского», ставится проблема соответствий авторской концепции нигилизма официозной позиции, сформулированной в программных статьях М. Н. Каткова. Редактор «Русского вестника» назвал нигилизм «общественной болезнью». Писемский стал первым из авторов антинигилистических романов, кто поддержал эту версию.

Однако художественный мир романа сложнее, чем может показаться при «сличении» авторских деклараций с катковскими рецептами. Развитие идей нигилизма дано писателем на фоне ярких картин русской жизни, с господством откупа, юридическим бесправием и всеобъемлющей властью денег.

Давая типологию образов нигилистов в статье «О нашем нигилизме.

По поводу романа Тургенева», М. Н. Катков не учитывал тонкой градации их побужде!шй, доступной художнику слова. А. Ф. Писемский, создавая образы «новых людей», сумел не только ярко очертить фигуры нигилистов, но и придать миру нигилизма разнообразие и некоторую сложность.

Особенности создания образов рассмотрены в § 5, «Проблема "отцов и детей" в интерпретации Писемского. Своеобразие сатирической типизации».

А. Ф. Писемский включает образы всех нигилистов в контекст семейных отношений. При этом автор "Взбаламученного моря" практически лишает проблему «отцов и детей» идеологичности и трагизма, присущих тургеневскому роману; драма разрыва семейных связей "снята" авторской иронией.

Братья Галкины с первых слов заявляют о себе как "отрицатели", обличая пороки родителя и его гостей. Философское отношение Галкиных-гимназистов к «неблагообразию» «отцов» закономерно приводит их в ряды радикалов. «Краснее» Галкиных только Виктор Басардин, подонок, вор, шантажист, «не могший, кажется, слышать слово "деньги" без нервного раздражения».

Еще один остро сатирический образ нигилиста — Коля Петцолов, «или очень ограниченный человек, или просто сумасшедший».

Предваряя типологию образов нигилистов в последующих антинигилистических романах, автор "Взбаламученного моря", выводит в своем произведении образы честных, но трагически заблуждающихся молодых людей (Елена Базелейн - «стриженая барышня» с развязными манерами, с набором представлений и суждений, принятых в среде нигилистов; Сабакеев — единственный герой романа, которого с полным правом можно назвать мучеником и фанатиком идеи).

В § б, «Место "Взбаламученного моря" в системе антинигилистических романов», подводятся итоги анализа романа, во многом определившего жанровые законы антинигилистической романистики.

А. Ф. Писемский возводит генеалогию нигилизма к демократическим идеям 40-х годов и утверждает его чуждость русской почве.

В романе дана ставшая впоследствии традиционной сюжетная схема антинигилистического романа: в центре - герой, увлеченный ложными идеями или втянутый в общество нигилистов силой (обманом).

Писемский - единственный автор антинигилистического романа (не считая Ф.М. Достоевского), не показавший главного идеолога нигилизма мошенником. Его Проскриптский лишен трагизма, внутреннего разлада, но это не злодей, не авантюрист, а просто книжный человек.

А. Ф. Писемский не связывает непосредственно уголовную сюжетную линию с политической, вероятно, потому, что русская жизнь еще не давала материала для подобного рода сопоставлений. Мотив «польской интриги», занимающий столь важное место в других романах, сведен автором «Взбаламученного моря» к двум-трем оговоркам.

Финал романа оставляет ощущение исторической и литературной «открытости»: он открыт навстречу потрясениям, ожидающим Россию, открыт навстречу новым попыткам воплотить текущую жизнь эпохи в литературную форму романа.

Раздел П - «"Марево" В. П. Клюшникова как явление антинигилистической прозы».

Сюжетную основу произведения составило вооруженное восстание в Польше 1863-1864 г., версия которого полностью совпадает с катковской.

Типичным является и то, что польская тема разработана Клюшниковым с явной ориентацией на авантюрность. В создании образа романтического злодея - поляка Вронского - автор ориентируется на «Некуда» Н. С. Лескова (каноник Кракувка), но еще больше сгущает авантюрную атмосферу.

Авантюрное начало поддерживается особенностями разработки любовной темы. В романе В. П. Клюшникова темы польской смуты и любви соединяются: Бронский упорно добивается любви Инны Горобец — типичной для антинигилистической прозы заблуждающейся героини, создававшейся под влиянием лесковского «Некуда» (Лиза Бахарева). Ее образ представляется нам наиболее художественно сложным и убедительным в романе.

В сатирических традициях антинигилистического романа создан образ нигилиста Коли Горобца. В его образ включены базаровские мотивы, что также является «общим местом» для антинигилистической прозы. Есть в романе и аллюзии на «Что делать?» Н. Г. Чернышевского.

Владимир Иванович Русанов - еще один герой, без которого немыслим классический тип антинигилистического романа. Это рупор авторских идей, «Дон Кихот консерватизма» (М.Е.Салтыков-Щедрин).

В романе В. П. Клюшникова «Марево» дана одна из самых субъективных, предвзятых и официозных трактовок русского революционного движения 60-х годов и, в частности, темы Польского восстания.

Глава III, «Жанровое своеобразие антинигилистической дилогии В. В. Крестовского "Кровавый пуф"».

Раздел I, «Дилогия В. В. Крестовского «Кровавый пуф»: творческая история, концепция, смысл названия», освещает те факты творческой истории, которые связаны с жизненными впечатлениями, питавшими творчество писателя и влиявшими на формирование его убеждений.

В конце 50-х В. Крестовский был «ярым радикалом и атеистом». События начала 60-х (крестьянские и студенческие волнения 1861 года; майские пожары 1862, Польское восстание 1863-1864) сыграли решающую роль в мировоззренческом повороте Крестовского. Окончательно повлияли на оформление его консервативных убеждений события в Польше, где оформился замысел дилогии «Кровавый пуф» (1875 г.).

Слово «пуф» означает «надувательство», «нелепая выдумка». Русские

нигилисты, утверждает Вс. Крестовский, стали жертвой мистификации, невольным орудием в руках польской шляхты и представителей русской эмиграции во главе с А. И. Герценом. Революционное движение в интерпретации писателя - плод политических интриг, а русские радикалы -это «панургово стадо».

М. Н. Катков называет нигилизм «общественной болезнью». В размышлениях Вс. Крестовского тоже присутствует мотив общественной болезни, трактуемой как всеобщее опьянение, чад, угар. Истоки увлечения нигилистическими идеями писатель видит в прошлом, имея в виду различные проявления деспотизма и самовластия Павла I, Александра I, Николая I. Альтернатива им — царствование Александра II — Освободителя, усилия которого, направленные на процветание России, не были поддержаны общественными силами, лишенными за годы «безвременья» инициативы.

Намечая выход из «угарного чада», Крестовский вводит в произведение традиционный для антинигилистического романа мотив «дела», но трактует его с учетом ближайшей исторической перспективы. Таким делом становится для героев романа участие в подавлении Польского восстания, составившее сюжетную основу второй книги дилогии — «Две силы».

В 1830 и 1863 годах русскому правительству приходилось отстаивать свои интересы па территории Польши. То, что происходило во время двух польских восстаний, расценивалось частью общества как борьба поляков за национальную независимость. Вс. Крестовский же представляет действия русской армии на территории Польши в героическом ореоле, давая эпическое освещение политически и этически небесспорной ситуации.

Раздел и, «История России 60-х годов XIX века в интерпретации В. В. Крестовского», посвящен особенностям художественного преломления в дилогии событий 60-х годов XIX века.

Демонстративно хроникальный характер «Кровавого пуфа» определил основной принцип анализа, положенный в основу раздела: сопоставление исторических документов и фактов, в том числе и прежде всего тех, на которые опирался В. В. Крестовский, с созданной им художественной реальностью.

£ 1 - «Крестьянские волнения 1861 года глазами В. В. Крестовского».

Сопоставив версию, принадлежащую В. В. Крестовскому, с различного рода свидетельствами, мы пришли к выводам, что интерпретация крестьянского движения, предложенная В. В. Крестовским, содержит в себе зерно истины, но отличается односторонностью. Писатель абсолютизировал кротость и богобоязненность мужиков, акцентировал их верноподданнические настроения и затушевал бунтарские, хотя бездненское восстание вошло в историю как одно из самых масштабных и организованных.

Автор, знакомый с корреспонденциями «Колокола» и рапортом графа А. С. Апраксина, оспаривает в своем романе обе версии бездненских событий. Он разделяет мнение Герцена и его корреспондентов о

несовершенстве «Положения», критикует произвол помещиков и управляющих, но не возлагает вины за «великое недоразумение» на Государя. Отвергает Крестовский и мысль А. С. Апраксина о способности крестьян к бунту.

История крестьянского восстания становится для Крестовского начальным звеном в разработке главной темы дилогии — темы «польского мятежа».

§2 — Студенческое движение 1861 года в восприятии писателя.

При всей сдержанности тона очевидно, что симпатии В. В. Крестовского на стороне студентов. В первых главах романа писатель создал коллективный образ крестьянства — теперь создает образ студенчества, охваченного чувством негодования по поводу новых университетских правил. Автор признает справедливость претензий студентов, но осуждает их за несдержанность.

Писатель стремится акцентировать не бунтарские настроения студентов, а их законопослушание.

Студенчество в романе представляет Хвалынцев. Автор симпатизирует герою, экспансивность которого объясняет «пылом юношеского увлечения». Но в более широком романном контексте Крестовский дистанцируется от него. Хвалынцев, самолюбивый, неопытный и доверчивый, дает польским эмиссарам увлечь себя ложными идеями. С участия в студенческих волнениях начинается история его трагических заблуждений. Реальная событийная канва используется Крестовским, чтобы вплести в нее авантюрную линию; судьба главного героя вписывается в политические события так, чтобы выдвинуть на первый план тему польской интриги.

В § 3, «Майские пожары 1862 года в интерпретации романиста», подробно комментируются, в широком мемуарном и литературном контексте, «пожарные» главы «Панургова стада».

Вс. Крестовский демонстративно объективен в своих суждениях и выводах. Однако и подбор, и группировка, и освещение фактов небеспристрастны и содержат внутреннюю полемику как с герценовским «Колоколом», так и с радикалами внутри страны.

Вс. Крестовский считает пожары поджогами, спровоцированными польскими эмиссарами, которые стремились усилить недовольство народа правительством, разжечь смуту в России. Писатель утверждает, что эта провокация потерпела полный крах, причина которого заключается в особенностях русского национального характера. Русский народ православен, законопослушен, слуга царю. Пожар в Духов день выявил не столько темные инстинкты народа, сколько его способность сплотиться перед общей бедой. Неоднократно варьируется мысль о кровном единстве народа и Государя. Автор пытается отвести от русского студенчества упреки в поджогах.

Тема пожаров - пролог к теме Польского восстания. Сутью и тоном «пожарных» глав интерпретация польской темы концептуально и

эмоционально предопределена.

Раздел III, «Особенности изображения Польского восстания в романе «Две силы». Традиции русского исторического романа».

Во второй части дилогии авторские размышления становятся все более пространными, а комментарии публицистически пафосньми; важным способом документирования повествования являются примечания, содержащие реальный комментарий.

§1, «Краткий экскурс в историю Польши. Царство Польское накануне и во время вооруженного восстания 1863-1864г.», - попытка уяснить непростую суть «польского вопроса» и увидеть истинную картину восстания. В § 2. 1, «Северо-Западный край накануне восстания глазами В. В. Крестовского. Специфика сатирического нравоописания в романе «Две силы». Функции мотива путешествия», анализируются главы, посвященные путешествию Константина Хвалынцева по Северо-Западному краю.

Поскольку впечатления, полученные во время путешествия, становятся толчком к перерождению убеждений героя, мотив путешествия реализует свое метафорическое значение, с которым связана романическая функция становления персонажа. Однако для В. В. Крестовского не менее важна и другая - этологическая — функция мотива путешествия, позволяющего автору вовлечь в сферу читательского внимания большое количество персонажей.

Мотив путешествия выступает как композиционный ход, позволяющий достичь эффекта повторяемости накапливаемых впечатлений.

Для развенчания польской шляхты используются: прием разрыва между сущностью и «кажимостью» явления; прием невольного саморазоблачения", характерное для сатирического бытописания зоологизированное изображение с элементами «оскотинивания» и карикатурного оглупления.

Чтобы дать герою возможность ближе познакомиться с истинными чувствами «хлопов» и намерениями панов, Вс. Крестовский дважды использует прием невольного подслушивания и подглядывания, характерный как для авантюрного повествования, так и для нравоописательных жанров.

Хвалынцев в «Двух силах» совмещает функции главного (романического) и сквозного (этологического) героя. Личность героя значима для автора не менее, чем характер событий, сыгравших роль в изменении его мироотношения.

В § 2. 2, «Крестьянские волнения в России и крестьянский «бунт» в Литве в изображении В. В. Крестовского: общее и отличное», мы приходим к следующим результатам.

И в бездненских, и в литовских главах местная власть злоупотребляет своими полномочиями, в попытке крестьян отстоять свои права хочет видеть проявление бунтарского духа; и русские, и белорусские крестьяне законопослушны и преданны Государю.

Различия в этих сценах объясняются не только тем, что действие в «Двух силах» переносится на территорию Царства Польского, но и

дальнейшей «охранительной» эволюцией Вс. Крестовского.

Сцена «бунта» белорусских крестьян отличается более циничной позицией польских панов и их служителей; большими забитостью, кротостью и послушанием крестьян, на фоне полнейшей безобидности которых подчеркнута абсурдность карательных действий посредника.

Образы белорусских крестьян даны в совершенно ином эмоциональном ключе, чем образ шляхты, - умиленно, сентиментально -проникновенно.

Несмотря на пристрастность и однобокость В. В. Крестовского, политическая атмосфера на национальных окраинах накануне восстания воссоздана писателем достаточно объективно.

£ 3, «Личность и судьба литовского диктатора в интерпретации В. В. Крестовского: Кастусъ Калиновский и Василий Свитка».

В антинигилистической прозе сложилась определенная традиция изображения идеологов польской смуты. В. В. Крестовский тоже создает (не без влияния лесковского «Некуда») нравственно непривлекательные образы ксендза Ладыслава Кунцевича, полковника Пшецыньского, ксендза Стикста. На фоне этих героев, созданных по жанровому стереотипу, выделяются фигуры Василия Свитки и поручика Бейгуша.

Василий Свитка с самого начала окружен тайной и наделен обаянием. Умный; хитрый, но умеющий продемонстрировать простодушие; проницательный; жесткий, но умеющий быть доброжелательным и добродушным. Он коварен, но не подл, высокомерен, но не спесив. Тонкая градация, ставящая его на особое место среди польских эмиссаров, сеющих смуту в России.

Автор лишь однажды выставляет Свитку в смешном свете - когда показывает неудачу его агитационной деятельности среди крестьянства. Человек, сумевший подчинить себе гимназиста, пасует перед народной мудростью.

С неожиданной стороны раскрывается герой в сцене трибунала. Он не просто сожалеет о Хвалынцеве, приговоренном к убийству кинжалом, а совершает неслыханную вещь: плачет и молит ксендза Стикста, чтобы тот спас Хвалынцева. Автор мотивирует опрометчивое поведение героя тем, что тот увлекся «человеческим порывом своего сердца». Нам кажется, что, поддавшись стремлению «смягчить» образ диктатора Литвы, Крестовский взял фальшивую ноту, допустил психологический просчет.

Сопоставляя позицию Василия С витки и его жизненного прототипа, мы опирались, в частности, на материалы «Мужицкой правды». «Мужицкая правда» — агитационный материал, а не исповедь. Она не может в полной мере отражать истинных целей и притязаний диктатора Литвы. Тем не менее во многих суждениях Василия Свитки в романе «Две силы» узнается позиция Кастуся Калиновского. Свитка, например, говорит: «...наша святая задача — вместе с политической революцией произвести и социальную». Материалы «Мужицкой правды» подтверждают, что Калиновский именно так определял для себя «святую задачу».

Сопоставляя работы историков с романной реальностью «Двух сил», мы убеждаемся, что правда Крестовского избирательна. Так, автор ни словом не обмолвился о любви и сострадании Свитки-Калиновского к белорусскому народу, хотя тому есть прямое историческое подтверждение - «Письма из-под виселицы», написанные в ожидании казни.

Василий Свитка несводим к собственным декларациям. Не случайно в «пророчески вдохновенных речах» героя Хвалынцеву, настроенному достаточно критически, многое кажется «в высшей степени симпатичным». Он интуитивно чувствует, что Свиткой руководит не только жажда славы, но и вера в величие дела освобождения.

Несмотря на пристрастность автора, проявившуюся как в отборе и освещении фактов биографии Свитки-Калиновского, так и в «фигурах умолчания», этот образ - один из самых живых и привлекательных в романе.

£ 4, «"Варшавские" главы романа "Две силы": особенности изображения польской менталъности».

В «варшавских» главах романа сатирический пафос приглушается и уступает место романтизированной атмосфере трагической значительности.

В «Двух силах» есть целый ряд выразительных эпизодов, воссоздающих настроения в Варшаве накануне восстания. Мы полагаем, что они являются плодом непосредственных жизненных впечатлений писателя. В этих сценах воссоздан неповторимый национальный колорит.

Осуждая религиозный фанатизм и национализм поляков, писатель отдает должное силе, глубине и искренности их патриотических чувств.

О том, что В. В. Крестовский при создании «варшавских» глав менее всего руководствовался антинигилистической тенденцией, свидетельствует достигнутый им художественный результат. «Этнический» аргумент, успешно использованный Крестовским при описании быта и нравов СевероЗападного края, достигает в «варшавских» главах иного эффекта, вряд ли предполагавшегося автором: если «литовские» главы убеждают читателя, что Северо-Западный край русский по духу, атмосфере, вероисповеданию, то Варшава в изображении писателя насквозь польская, и попытки с помощью грубой силы сделать ее русской могут привести лишь ко временному успеху.

£5, «Польское восстание 1863-1864 годов глазами Вс. Крестовского. Столкновение сатирического и эпико-героического начал. Документальность и документирование».

Польское восстание - идейная кульминация романа. Участие в нем показано через столкновение двух противоположных жанровых тенденций -сатирической и эпико-героической.

В сатирическом свете изображены представители шляхты. Убийственно-иронические сцены рисуют походную жизнь ополченцев, для которых участие в повстании является поводом пощеголять в красных панталонах и возможностью весело провести время в лесу за «чаем, картами и закуской».

Перед В. В. Крестовским стояла задача показать историческую правоту русской силы и нравственное превосходство православной веры.

Поэтому сатирическому пафосу во втором романе дилогии противостоит скорбно-величественный и умильно-просветленный.

Саркастические зарисовки участников банды соседствуют со скорбным и величественным описанием мученической смерти православного священника отца Сильвестра и майора Лубянского. Писатель создает монументальный, величественный образ героя, придавая противостоянию русских полякам глубокий идеологический и нравственный смысл.

В. В. Крестовский отождествляет политику русского правительства в отношении к Польше с мнением всего русского народа. Мысль эта является составной частью утверждения о глубинном единстве русского народа и царя, проявляющемся с особой силой в периоды совместных испытаний.

£ 6, «Памфлетность и идеализация — два полюса типизации в антинигилистической и "нигилистической" романистике. Личность М. Н. Муравьева в "сибирском" романе Н. Г. Чернышевского "Пролог" и в романе В. В. Крестовского "Две силы"».

Для сопоставления с «Двумя силами» Вс. Крестовского мы выбрали роман Н. Г. Чернышевского «Пролог»: произведения создавались примерно в одно время; в качестве периферийного героя в них выводится Муравьев; для создания образа использованы противоположные принципы типизации.

Чернышевский создал памфлетный образ Чаплина, в котором угадываются черты личности М. II. Муравьева. Писатель подверг своего героя испытанию бытом и раскрыл его истинную сущность в отношении к женщине.

Ведущий принцип изображения героя - анимализация, последовательно выдержанный и доведенный до уродливо-гротескной формы.

Политические решения Чаплина поставлены в зависимость от плотских притязаний героя. Убедившись, что Нина Савелова не желает «быть его наложницею», Чаплин отказывается подписать составленный либералами доклад «об основаниях, на которых будут освобождены крестьяне».

Чернышевский увлекся обытовлением своего героя и, стремясь продемонстрировать человеческую несостоятельность графа, практически не показал его в сфере политической деятельности. В этом мы видим одну из главных причин того, что образ Чаплина, прототипом которого послужил М. Н. Муравьев, получился предвзятым и однобоким.

В. В. Крестовский, давая интерпретацию личности М. Н. Муравьева, стремится достичь прямо противоположного эффекта. В «Двух силах» вилен-ский военный губернатор предстает перед читателем как реальное историческое лицо и показан через призму восприятия Константина Хвалынцева.

Настойчиво повторяются детали, создающие психологический портрет Муравьева. Создается монументальный образ человека, величественного в своей «строгой простоте», наделенного «действительной и громадной нравственной силой».

Крестовский, как и Толстой, хочет наделить своего героя

нравственной привлекательностью, человеческой значительностью. Но если толстовский образ Кутузова в своем истинном величии органичен, естественен, то образ Муравьева оставляет у читателя ощущение преднамеренности.

Мы полагаем, что и концепция дилогии в целом, и концепция личности М. Н. Муравьева полемически ориентированы на жанровый опыт «Войны и мира». Польскому восстанию придан статус события общенационального масштаба, а Муравьеву - статус эпопейного народного героя. Но для Толстого ключевым является понятие «народ», для Крестовского — «царь и народ». Кутузов - проводник воли народа, Муравьев - ставленник императора.

Муравьев поставлен обстоятельствами в иные исторические условия. Отечественная война 1812 года далеко не равноценна в общественном сознании подавлению восстания в Польше, а Крестовский настойчиво и целенаправленно пытается сопоставить эти несопоставимые события.

В разделе IV, «Дилогия В. В. Крестовского "Кровавый пуф" в жанровом контексте антинигилистического романа. "Кровавый пуф" как политический роман. Соотношение художественного и публицистического в дилогии. Особенности историзма», подводятся итоги анализу жанровой специфики произведения.

Любой антинигилистический роман содержит в себе жанровые признаки политического. В дилогии Вс. Крестовского они представлены наиболее выра-женно и последовательно. Произведение отличается объемом публицистически осмысляемого материала и степенью документирования, то есть не столько политической сутью, сколько своеобразием ее оформления.

Значительный объем и сквозной характер позволяют рассматривать публицистические включения у Вс. Крестовского в качестве особой жанровой составляющей. «Кровавый пуф» - художественно-публицистическое произведение, в котором совмещены два плана изображения.

Введя в произведение обширный документально-публицистический план повествования и назвав свою дилогию «хроникой», Вс. Крестовский выразил претензию не просто на историческую объективность, но на фактографическую точность.

Интерпретация русской истории через призму «польской интриги» позволила писателю не только отрицать бунтарские настроения крестьян и радикальные устремления студентов, но и акцентировать мысль об органическом единстве русского народа и Государя - Освободителя.

Есть в романе и претензия на высшую объективность - на уважительное изображение идеологических противников; есть картины, вступающие в противоречие с авторской тенденцией и воссоздающие искренность польского патриотического и религиозного чувства.

И тем не менее подчеркнутая документальность часто оказывается иллюзорной. Писатель не искажает смысла исторических документов, но так компонует и «окрашивает» материал, так акцентирует одни аспекты и

умалчивает о других, что документальность подменяется документированием, объективированность не всегда приводит к объективности, а трансформация исторической реальности оборачивается отказом от исторической правды.

Глава IV, «"Великое пятикнижие" Ф. М. Достоевского в жанровом контексте антинигилистического романа».

Анализ, предпринятый в разделе I, «Антннигилистический пафос "великого пятикнижия" в оценке литературной критики и публицистики XIX века», позволяет убедиться, что современники писателя, признавая или отрицая сходство его героев с нигилистами 60-70-х годов, подчеркивали антинигилистическую направленность всех пяти романов. При этом речь шла не только о концептуальном сходстве произведений Достоевского с антинигилистической прозой современников, но и об особенностях сатирической типизации, которые послужили одной из причин того, что русские радикалы отказались узнавать себя в героях Достоевского.

Раздел II, «Идеологический опыт Ф. М. Достоевского в контексте его послекаторжной романистики».

Обращение к личному идеологическому опыту Достоевского принципиально важно, поскольку критика идей нигилизма у писателя была мотивирована автобиографическими причинами в большей степени и несколько иначе, чем у других писателей - антинигилистов. Ни один из них не прошел через столь глубокое, трагическое перерождение собственных убеждений, ни один не пытался с такой страстью изжить их, воплотив в художественные образы.

Нигилистическое миропонимание послужило Достоевскому основным эмоциональным импульсом для полемики, главным «трамплином» для отталкивания. Сложность заключалась в том, что она являлась автополемикой.

Автобиографическая природа идеологического опыта писателя наложила отпечаток на интерпретацию этого опыта, придала обличению пережитого и отвергнутого страстность не только отрицания, но и до конца не изжитого сомнения. При этом Достоевский-художник таким образом смог типизировать свои заблуждения, что они предстали в перспективе, позволяющей увидеть их потенциальную опасность.

Раздел III, «Пути и формы полемики с идеями нигилизма в романном "пятикнижии" Достоевского».

§ 1, «Особенности преломления идеологического опыта в романах "Преступление и наказание" и "Бесы"».

В работе аргументируется мысль об автобиографичности образа Раскольникова, которому автор не только приписал некоторые стороны своего каторжного опыта, но и наделил его собственными почвенническими прозрениями.

Смысл использования автобиографического материала при создании образа состоит в параллели между уголовным и политическим преступлением. Убийство, совершенное Раскольниковым, - метафора

политического преступления. Метафоризация является способом обобщения и оценки писателем не только собственного докаторжного опыта, но и политического радикализма 60-х годов.

Сближая и «пробуя» идеи, Достоевский выявляет их общую атеистическую сущность, нравственную ущербность и социальную опасность. Особую страстность его художественному эксперименту придает то, что в идее героя-идеолога Достоевский «узнает» и осуждает собственные идейные заблуждения.

Ф. М. Достоевский - один из первых русских писателей, убравших «водораздел» между героями-нигилистами и другими участниками сюжетного действия. Он показал, что нигилистические идеи действительно «носятся в воздухе», заражают, искушают возможностью вседозволенности.

Антинигилистическая тенденция не стала у Достоевского ни жанро-, ни стилеобразующим элементом. Пародийное снижение, разбросанные по тексту иронические инвективы в адрес русских радикалов лишь своеобразно «разрежают» романную ткань. Сама идея сильной личности выступает как порождение нигилистического миропонимания. Нигилист оказывается не сатирическим персонажем, а трагическим лицом.

В «Бесах» пародийное и памфлетное начало в ходе эволюции замысла вбирается в трагедийный пафос и преодолевается трагической мощью и значимостью происходящего. Это, наряду с «Преступлением и наказанием», -один из самых автобиографичных романов Ф. М. Достоевского.

«Нечаевское дело» поразило Достоевского и с особой остротой напомнило ему о собственных идейных заблуждениях 40-х годов. В «Дневнике писателя» он прямо расценивает «политический социализм» конца 60-х как закономерный результат «теоретического социализма своей юности». Уголовное преступление, послужившее в «Преступлении и наказании» метафорой политического бунта, стало в реальной жизни его атрибутом.

Параллели между петрашевцами и нечаевцами нашли зримое художественное воплощение в «Бесах». Главным путем «изживания» собственного идеологического опыта стал в романе прием нарочитого анахронизма.

Одним из способов оценки идеологии нигилистов, как и в «Преступлении и наказании», становится «симбиоз идей». В шигалевской теории соединяются и доводятся до логического конца посредством абсурдизации мальтузианство, контианство, утопии Фурье - Петрашевского -Чернышевского. И вновь одной из составляющих этой зловещей и абсурдной теории оказывается собственный «изжитый» идеологический опыт писателя.

«Нечаевщина» стала для Достоевского пиком узнавания прежних заблуждений, заставила задуматься о нереализованных возможностях своей судьбы. Поэтому в «Бесах» настолько сильно беспощадное памфлетное начало, органически и парадоксально сочетающееся с глубокими художественными обобщениями.

£ 2, «Тема смертной казни в художественном целом романов

"Преступление и наказание"\ "Идиот", "Братья Карамазовы".

Тема смертной казни и связанных с ней переживаний используется в «Преступлении и наказании» исключительно для передачи душевного состояния главного героя, Раскольникова, в чем можно усмотреть дополнительное указание на автобиографический характер образа. С другой стороны, идеологический опыт автора вновь представлен здесь по-особому, опосредованно. Ведь речь идет, по сути дела, не о теме, а о мотиве. Мотив этот, выступающий параллелью' к переживаниям главного героя, служит метафорой его внутреннего состояния. Если накануне преступления он использован' как знак обреченности Раскольникова на убийство, ставшее духовным самоубийством, то после совершения преступления мотив оказывается связанным с другим, концептуально значимым для писателя мотивом жажды жизни.

В «Идиоте» мотив смертной казни вырастает в самостоятельную тему.

Вкладывая рассказ о душевном состоянии приговоренного к смерти в уста князя Мышкина, Достоевский достигает двойного эффекта.

Во-первых, он дистанцируется от собственного эмоционального опыта; во-вторых, соединяет непосредственность впечатлений с их рациональным осмыслением. Для этого ему понадобился «конфидент» особого рода, человек, наделенный острой способностью к со-переживанию, умеющий ощутить чужую боль как свою собственную, взять ее на себя.

«Отождествление автора и персонажа» является пиком эмоционального «изживания» того потрясения, которое было испытано Достоевским у эшафота. А поскольку «эшафот явился решающим событием в духовной биографии писателя» (С. В. Белов), то сцены смертной казни, введенные в роман «Идиот», стали и попыткой переосмысления идеологического опыта.

Эмоциональное изживание ощущений приговоренного к смерти откликнулось и в «Братьях Карамазовых». Представляется небезразличным то, что упоминание об ощущениях приговоренного к смерти как параллель к собственным переживаниям принадлежит Ивану Карамазову, в личности которого наиболее сложно и опосредованно преломился идеологический опыт самого писателя.

В § 3, «Проблема нигилизма и образы нигилистов в антинигилистической романистике и в романе "Идиот"», показаны особенности интерпретации нигилистического миропонимания во втором романе «пятикнижия».

Уже в «Преступлении и наказании» намечена мысль об опасности нигилистических идей для духовного здоровья русского общества. В «Идиоте» она становится доминирующей. Нигилизм и «уголовщина» разведены в нем только формально. И публицистический контекст романа, и логика сюжетного действия свидетельствуют об уголовных потенциях нигилизма. Роман буквально пронизан отсылками к современной Достоевскому уголовной хронике. Нигилистические идеи мутируют, модифицируются, дают различные результаты, оказывают разнородное

влияние на представителей разных сословий.

В антинигилистической беллетристике сатирический образ однозначен в своей негативности. В «Идиоте» же представление о членах компании Бурдовского (Келлере, самом Бурдовском) корректируется по ходу сюжетного действия. Кроме желания писателя быть объективным, неоднозначность в интерпретации сатирических образов объясняется, во-первых, антропологией Достоевского, одним из аспектов которой является убеждение в «широкости» человека, и, во-вторых, причиной, имеющей отношение к концепции «Идиота» - мотивом преображающего влияния князя на души окружающих людей.

В § 4, «Образы детей-нигилистов в романах Ф. М. Достоевского "Идиот" и "Братья Карамазовы"», на фоне традиции антинигилистического романа анализируются детские образы.

Образы «маленьких нигилистов», Коли Иволгина и Коли Красоткина, созданы Достоевским с любовью, симпатией и добрым юмором. В обоих случаях автор подчеркивает неиспорченность, непосредственность, чистоту своих героев, априорный и головной характер их нигилистических суждений. «Чужое слово» в устах юных нигилистов выполняет, как и у Клюшникова (Коля Горобец) разоблачающую «остранняющую» функцию. В то же время и речевая характеристика юных позитивистов, и их образы в целом разработаны более глубоко и психологически тонко.

В то же время априорность его нигилистических суждений намеренно подчеркнута, заострена; их «остранняющая» функция особенно очевидна. В этом отношении автор «Братьев Карамазовых близок жанровой традиции антинигилистического романа.

Тема детства играет в романах огромную роль именно в связи с темой духовного наставничества, миссионерства. В «Братьях Карамазовых» в большей степени заострены оба полюса этой темы: разлагающее влияние нигилистических идей на разум подростка и целительное воздействие наставника на душу формирующейся личности.

В § 5 - «Нигилистическое понимание смерти в художественном восприятии Ф. М.Достоевского ("Идиот" - "Бесы" - "Подросток"). Мотив "будет ли все равно? ".

Герой-идеолог в антинигилистическом романе либо лишен драматизма и целен в своей самодовольной ограниченности, либо фанатически предан идее и целен в своем стремлении к разрушению. Во втором случае нигилист может предстать в трагическом ореоле, однако его душевная трагедия не имеет онтологического смысла. Нигилисты же Достоевского наделены расколотым сознанием и влекомы «последними» вопросами бытия, среди которых далеко не последнее место занимает вопрос о бессмертии души. Идейные самоубийцы Ф. М. Достоевского обычно выстраивают изощренную казуистику, мотивируя решение покончить с собой. Однако задача писателя заключается не только в том, чтобы развенчать несостоятельность этой аргументации. В страстном отрицании героями Бога писатель прозревает потребность веры.

В ходе анализа мы аргументируем данное утверждение на примере сквозного мотива «будет ли все равно?», рассматривая различные его вариации при создании образов сомневающихся атеистов в «Идиоте» (Ипполит Терентьев), «Бесах» (Ставрогин и Кириллов), «Подростке» (Крафт), «Сне смешного человека».

§ б, «Проблема нигилизма и образы нигилистов в романе "Подросток"».

В романе содержится художественный отклик на деятельность «долгушинцев», выведенных под именем «дергачевцев». Из материалов следствия писателю было известно, что «долгушинцы» призывали население к бунту. Однако в романе об этой сфере деятельности нигилистов прямо ничего не сказано. В центре читательского внимания находятся только суждения «дергачевцев». Их мнения подчеркнуто космополитичны. Под пером Ф. М. Достоевского, одержимого мыслью об особой миссии русского народа, такая акцентировка, без сомнения, выполняет разоблачающую роль.

В ходе анализа мы обращаем внимание на фразу госпожи Дергачевой: «Надо жить по закону природы и правды», - и полагаем, что в контексте послекаторжного творчества Ф. М. Достоевского слова эти должны прочитываться как оценочная аллюзия на «человека природы и правды» Руссо. Подчеркивая «злобу дня», указывая на общество «долгушинцев» как прототип кружка «дергачевцев», фраза одновременно служит способом авторской оценки членов кружка, самодовольных и ограниченных рационалистов.

Аллюзии на Ж. Ж. Руссо ориентируют читателя и в вопросе об отношении «дергачевцев» к религии: в черновых набросках к «Подростку», а затем и в окончательном тексте романа «женевские идеи» характеризуются (устами Версилова) как «добродетель без Христа».

Еще одна реалия, нашедшая отражение в романе «Подросток», -реплика одного из «дергачевцев»: «Quae medicamentae поп sanant - ferrum sanat, quae ferrum поп sanat - ignis sanat!». Во время петербургских пожаров эти слова устойчиво связывались с действиями поджигателей, а в поджогах власти обвинили радикально настроенную молодежь, прежде всего студенческую. Вкладывая в уста героя слова Гиппократа, Достоевский, вероятно, хочет указать на связь теоретического и «политического» нигилизма.

Таким образом, с помощью аллюзий автор не только оценивает суждения нигилистов, но и выводит нас за пределы конкретного эпизода. Достоевский не убирает из текста указаний на радикализм воззрений «дергачевцев», на их космополитическую и атеистическую сущность; он просто указывает на это иначе, чем авторы антинигилистических романов.

В «Подростке» Достоевский продолжает экспериментировать, «пробовать» и испытывать нигилистические идеи и их вариации.

«Ротшильдовская» идея Аркадия Долгорукого соотнесена с идеологией нигилистов не метафорически, как раскольниковская, а иным образом. Подросток не является одним из нигилистов, но его идея находит

почву в «неблагообразии» жизни. Его отношение к нигилистам строится по принципу притяжения-отталкивания. «Ротшильдовская» идея Подростка и идеи нигилистов-членов кружка, в равной мере порожденные атмосферой безбожия, разведены, но бросают друг на друга «отсвет», проясняя авторскую позицию.

£ 7, «Особенности воплощения нигилистического миропонимания в романе "Братья Карамазовы "».

В «Братьях Карамазовых» нигилистическая тема вновь приобретает характер изживания идеологического опыта. Однако ассоциации с собственным идейным прошлым здесь более сложны и труднодоказуемы, чем в «Преступлении и наказании» или «Бесах», хотя личный идеологический опыт сконцентрирован в духовных исканиях одного героя -Ивана Карамазова: в «симбиозе идей», составляющем основу его миросозерцания, важную роль играет идеология русских нигилистов, которой в 40-е годы отдал дань автор.

Пафос «Братьев Карамазовых» - в развенчании гордыни Ивана, но автору не удается деэстетизировать идеолога «карамазовщины» в той мере, в которой он деэстетизировал Раскольникова. На наш взгляд, главная причина различий кроется в характере использования автобиографического материала. Богоборческий бунт Ивана потому и проникнут такой искушающей силой отрицания, что «замешан» на неизжитых религиозных сомнениях автора.

По характеру интерпретации уголовных сюжетов «Братья Карамазовы» наиболее близки «Идиоту». В обоих произведениях нигилизм и уголовщина формально разведены, но убийства совершаются в атмосфере вседозволенности и являются следствием безверия. В поле зрения героев романа «Братья Карамазовы» находятся громкие уголовные дела. Криминальные факты из реальной жизни обсуждаются на страницах романа, создавая своеобразный аккомпанемент сюжетному действию. Так публицистическая «злоба дня» вбирается в художественную ткань романа; реальное событие не становится фактом вымышленного сюжета, как это часто происходит в антинигилистическом романе, а составляет сюжетный ассоциативный фон.

В «Братьях Карамазовых» натура Достоевского-полемиста проявилась в использовании адресных инвектив против современных писателю «прогрессистов» и в ироническом освещении некоторых общественных тенденций. Примером того и другого служит образ госпожи Хохлаковой. Монолог героини о роли в ее жизни «писателя Щедрина» - одна из самых резких, злых и остроумных адресных инвектив в творчестве Достоевского.

Разделе IV, «"Великое пятикнижие" Ф. М. Достоевского и жанр антинигилистического романа».

В антинигилистической романистике «злоба дня» часто оставляет впечатление самоцельности; в памфлетном изображении нигилистов угадываются предубеждение, личная неприязнь автора или идеологический заказ.

В романистике Ф. М. Достоевского нигилистическая «злоба дня» вбирается в нигилистическую атмосферу цинизма, преступности, вседозволенности, пронизывающую все сферы романной реальности.

Достоевский тоже пристрастен в оценках нигилистов и нигилизма. Идеологический опыт писателя придает особую эмоциональность развенчанию того, что автор трактует как последствия собственных заблуждений. Но то же самое присутствие автобиографического начала позволяет писателю уйти от памфлетности, подняться над «злобой дня». Характер разработки антинигилистической проблематики становится при этом двойственным.

С одной стороны, периферийные герои-нигилисты часто создаются Достоевским в жанровых традициях антинигилистического романа. С другой стороны, было бы неправомерно связывать антинигилистический пафос только с этими героями.

Пафос антинигилистической беллетристики неоднороден, но прозрачен и определенен. Нигилизм, чуждое русской ментальности явление, дискредитируется, в частности, через быт и нравы, поэтому большое место в романах А. Ф. Писемского, В. П. Клюшникова, В. В. Крестовского занимает этологическое начало. Пафос «великого пятикнижия» почвеннический. На первый взгляд, он мало чем отличается от пафоса антинигилистического романа. Однако триада «православие - самодержавие - народность» понимается Достоевским иначе, чем писателями-беллетристами антинигилистического лагеря. Вяч. Иванов утверждал, что монархизм Достоевского был «славянофильский, утопический, оппозиционный современной ему форме самодержавия...».

Не менее утопичным был его идеал народности. Образ народа-«богоносца» в «великом пятикнижии» в основном декларирован, а не воплощен (одно из немногих исключений - Макар Долгорукий в «Подростке»).

В антинигилистической беллетристике альтернативой хаосу и разладу чаще всего становится то, что мыслится не просто как должное, а как реально существующее. Исполнение же «почвеннической» миссии русского народа в романистике Ф. М. Достоевского предполагается в неопределенном будущем: «Народ встретит атеиста и поборет его». Реальность романного мира Достоевского - хаос и разлад.

Публицистическое начало в «пятикнижии» чаще всего энергетически заряжает страстные монологи героев-идеологов. Существование этого типа невозможно в художественной реальности антинигилистического романа в том статусе, который приобретает носитель идеи у Ф. М. Достоевского.

Главный герой-идеолог у Ф. М. Достоевского — фигура трагическая, масштабная, величественная в самых своих заблуждениях. Он живет «высшими» интересами, а потому столь незначительное место, сравнительно с произведениями антинигилистической направленности, занимает в романах Достоевского этологическое начало. Дело в том, как относятся к бытовой повседневности сами герои. Раскольников, например, всегда выше быта,

поскольку равнодушен к нему.

Фигура главного героя-идеолога у Достоевского узнаваема и своей «русскостью», и своей социально-исторической конкретностью. Однако в большинстве случаев читателя не оставляет ощущение, что герой Достоевского, мучимый «мировыми» проблемами, возвышается над эпохой. Один из источников этого ощущения раскрыл Г. М. Фридлендер, писавший, что в романах Ф. М. Достоевского «мысль и автора, и героев... от каждодневного... переключается ко всеобщему». Г. С. Померанц объясняет «фантастичность» идеологов Достоевского тем, что они принадлежат чаще всего «сразу двум эпохам, разделенным двадцатью годами». Эффект такой контаминации достигается чаще всего с помощью приема нарочитого анахронизма.

Оба этих способа построения характера позволяют Достоевскому преодолеть антинигилистическую «злобу дня».

Каждый из романов «пятикнижия» отличается своими жанровыми особенностями.

Главный герой-идеолог «Преступления и наказания» «политический» нигилист, «бунт» которого зашифрован в уголовном преступлении. Это политический роман-метафора.

В «Идиоте», где нигилизм показан в бытовом плане, но с уголовными потенциями, наиболее сильно мифологическое начало.

«Бесы» — политический роман-символ и роман-предупреждение, формально наиболее связанный с антинигилистическими традициями.

Художественная реальность «Подростка» на первый взгляд в наименьшей степени условна, хотя в наибольшей степени авантюрна. Мы называем эффект реалистичности «Подростка» иллюзией жизнеподобия.

Для романа «Братья Карамазовы» мы считаем наиболее подходящим жанровое определение роман-завет, в финале которого, по определению И. Б. Роднянской, дается «грандиозное этическое задание».

Предлагая индивидуальную жанровую характеристику каждому роману, мы ощущаем неполноту данных определений. Возможно, это происходит потому, что определения, затрагивая существенные аспекты жанрового содержания (например, «политический роман») и жанровой формы (например, «роман-метафора») «пятикнижия», не способствуют выявлению его общей, онтологической сущности.

Творить особую реальность, в которой возможны «перетасовка» эпох, переключение от каждодневного ко всеобщему, прорыв за пределы «злобы дня», позволяет Достоевскому ощущение присутствия «высшей» реальности в эмпирической. Взгляд на эмпирическую реальность через призму метафизической позволил писателю дать особую художественную трактовку нигилистическому миропониманию, выходящую за жанровые рамки антинигилистической романистики.

В заключении характеризуются результаты, делаются выводы и намечаются возможные перспективы исследования.

Основное содержание диссертации отражено в следующих работах.

Монографии

1. Склейнис Г.А. Жанровое своеобразие дилогии В. В. Крестовского «Кровавый пуф»..- Магадан: Кордис, 2004. - 122 с. (8, 3 п.л).

2. Склейнис Г.А. «Великое пятикнижие» Ф. М. Достоевского в жанровом контексте антинигилистического романа. - М. - Магадан: Кордис, 2006. -110 с. (6,95 п. л.).

Публикации в журналах, входящих в перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, рекомендованных ВАК Минобрнауки России

3. Склейнис Г.А. Сатира А. Кантемира «На хулящих учения» // Литература в школе. - М., 2006. - № 5. С. 47-48 (0,3 п. л.).

4. Склейнис Г.А. М. Н. Муравьев в «сибирском» романе Н. Г. Чернышевского «Пролог» и в романе В. В. Крестовского «Две силы» // Россия н АТР (Азиатско-тихоокеанский регион). - Владивосток, 2006. -№ 4. - С. 191-196 (0, 5 п. л.) (Журнал включен в Перечень изданий. См. Бюллетень Высшей аттестационной комиссии МО Российской Федерации. 2005, №4)

5. Склейнис Г.А. Нравственные и психологические истоки феномена самоубийства в понимании Ф. М. Достоевского // Вестник Дальневосточного Отделения РАН. - Владивосток, 2007. - № 1. - С. 5968 (0,95 п. л.).

6. Склейнис Г.А. Особенности речи героев в комедии Л.Н.Толстого «Зараженное семейство». — Русская речь, 2008, № 5. — С. 25-28. (0,3 п.л.)

7. Склейнис Г.А. Генезис и жанровая специфика антинигилистического романа. — Вестник Вятского государственного гуманитарного университета, 2008. —№ 4. — С.143-147 (0,3 п.л.)

8. Склейнис Г.А. Атеистическое понимание смерти в интерпретации И.С.Тургенева. — Религиоведение. Научно-теоретический журнал.— 2009. — № 1. — С.179-183 (0,3 п.л.)

9. Склейнис Г.А.Особенности интерпретации идей нигилизма в романе Ф.М. Достоевского «Подросток». — Известия Санкт-Петербургского университета экономики и финансов. — 2009. — №2. (58)— С. 82-88(1 п.л.)

Учебные пособия

10. Склейнис Г.А. «Двойничество» в аспекте системности художественного творчества Ф.М. Достоевского. Учебное пособие по спецкурсу. - Магадан: Кордис, 2002. - 39 с. (2,15 п.л.).

11. Склейнис Г.А. Русский антинигилистический роман второй половины XIX века. Учебное пособие по спецкурсу. - Магадан: РИО АО «Северовостокзолото», 1996. -34 с. (2,1 п.л.).

Публикации в научных журналах и сборниках научных трудов

12. Склейнис Г.А. Природа авантюрности в антинигилистическом романе. —Вестник БрГУ. Серия филологических наук. - 2008. - № 12. - С. 88-91 (0,3 п. л.).

13. Склейнис Г.А. Своеобразие раскрытия темы праведничества в рассказе Н.С. Лескова «На краю света» // Православие. Общество. Культура. Материалы международной научной конференции «Русское православие. Четыре века в Сибири. К 100-летию Томско-Тарской епархии». - Омск: ТОО «Полиграф», 1995.-С. 178-180(0,1 п.л).

14. Склейнис ГА. Жанровая природа русского антинигилистического романа // Литература в целостном контексте культуры. Всероссийская межвузовская конференция. Доклады. - Биробиджан: БГПИ, 1996 - С. 56-60 (0,3 п.л.).

15. Склейнис Г.А. Формы полемики с идеями нигилизма в романах Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» и «Бесы» // Материалы научно-практической конференции, посвященной 40-летию Северного международного университета. - Магадан: СМУ, 2002. - С. 149-152 (0,3 п.л.) (Соавтор - A.A. Гарипов).

16. Склейнис Г.А. Литературно-критические суждения Ф. М. Достоевского как ключ к прочтению комедии Д. И. Фонвизина «Бригадир» // XIV Пуришевские чтения. Всемирная литература в контексте культуры. Сб. статей и материалов. - М.: МПГУ, 2002. - Ч. И. - С. 335-336 (0,1 п. л.)

17. Склейнис Г. А. «Преступление и наказание» и «Бесы» как жанровые модификации идеологического романа Ф.М. Достоевского // Русское литературоведение в новом тысячелетии. Материалы I международной конференции: В 2 т. Т. I.. - М.: Альфа, 2002. - С. 204-210 (0,35 п.л.).

18. Склейнис Г.А. Функционирование героя-идеолога в художественной системе Ф. М. Достоевского // Русское литературоведение в новом тысячелетии. Материалы I международной конференции: В 2 т. Т. I. - М.: Альфа, 2002. - С. 89-94 (0,35 п.л.) (Соавтор - А. А. Антипов).

19. Склейнис Г.А. Нигилистическое понимание смерти в трактовке русских писателей (Г. Р. Державин, А. С. Пушкин, И.С. Тургенев и Ф.М. Достоевский // Литература: История и современность. Материалы научно-практической конференции преподавателей кафедры литературы Северного международного университета. Выпуск 2. - Магадан: СМУ, 2003. - С. 3-11 (0,5 п.л.).

20. Склейнис Г.А. Соотношение реального и фантастического в готической прозе Э. Т. А. Гофмана и в повести Ф. М. Достоевского «Двойник» // XV Пуришевские чтения. Всемирная литература в контексте культуры: Сб. статей и материалов - М.: МПГУ, 2003. - С. 251-253 (0,1 п. л.).

21. Склейнис Г.А. Личность М.Н. Муравьева в художественной интерпретации Н.Г. Чернышевского и В.В. Крестовского // Литература: История и современность (проблемы отечественной и зарубежной литературы). Материалы научно-практической конференции преподавателей кафедры литературы Северного международного университета. Выпуск 1. -Магадан: Кордис, 2001. - С. 10-14 (0,25 п.л.).

22. Склейнис Г.А. Личность Н. Г. Чернышевского в художественном пространстве антинигилистического романа (на примере «Взбаламученного

моря» А. Ф. Писемского) // Проблемы сгшвянской культуры и цивилизации. Материалы V Международной научно-методической конференции. -Уссурийск: УГЛИ, 2003. - С. 97-99 ( 0,4 п. л.).

23. Склейнис Г.А. Сатира А. Д. Кантемира «На хулящих учения» в контексте миропонимания эпохи русского Просвещения // Вестник СМУ. Выпуск I. - Магадан: СМУ, 2003. - С. 93-97 (0, 5 п.л.).

24. Склейнис Г.А. Роман В. П. Клюшникова «Марево» как явление антинигилистической прозы // Университетский комплекс - стратегический фактор социально-экономического развития Северного региона. - Магадан: СМУ, 2003. - С. 200-203 (0,3 п. л.).

25. Склейнис Г.А. Соотношение эпического и романного мышления в антинигилистической беллетристике // Синтез в русской и мировой художественной культуре. IV научно-практическая конференция, посвященная памяти А. Ф. Лосева. - М.: МПГУ, 2004. - С. 75-80 (0,35 п. л.).

26. Склейнис Г.А. Дилогия В. В. Крестовского «Кровавый пуф»: творческая история, концепция, смысл названия // Русское литературоведение в новом тысячелетии. Материалы III международной конференции: В 2 т. Т. I. - М.: Изд. Дом «Таганка», 2004. - С. 191-195 (0,3 п.л.).

27. Склейнис Г.А. Крестьянские волнения 1861 года в интерпретации В.В. Крестовского (роман «Панургово стадо») // Проблемы славянской культуры и цивилизации. Материалы VI Международной научно-методической конференции. - Уссурийск: УГПИ, 2004. - С. 139-143 (0,55 п. л.)

28. Склейнис Г. А. Нигилизм в восприятии Н. И. Надеждина (статья «Сонмище нигилистов») // Вестник СМУ. Выпуск III. - Магадан: СМУ,

2004.-С. 66-69(0,4п.л.).

29. Склейнис Г.А. Функции мотива путешествия в антинигилистической дилогии В. В. Крестовского «Кровавый пуф» // XVII Пуришевские чтения: «Путешествовать - значит жить». (X. К. Андерсен). Концепт странствия в мировой литературе: Сб. материалов международной конференции. - М.: МПГУ, 2005. - С. 225-227 (0,1 п. л.).

30. Склейнис Г.А .Нигилистическое понимание смерти в художественном восприятии И. С. Тургенева («Отцы и дети»). // Русское литературоведение в новом тысячелетии. Материалы II международной конференции: В 2 т. Т. I. -М.: Изд. Дом «Таганка», 2003. - С. 266-270 (0,3 п.л.).

31. Склейнис Г.А. Функции и специфика нравоописания в антинигилистической беллетристике // Русское литературоведение в новом тысячелетии. Материалы IV международной научной конференции: В 2 т. Т. I. - М.: Таганка, 2005. - С. 163-166 (0,3 п. л.).

32. Склейнис Г.А. Тема пожаров 1862 года в публицистике А. И. Герцена и в антинигилистическом романе В. В. Крестовского «Панургово стадо» // Проблемы славянской культуры и цивилизации. Материалы VII международной научно-методической конференции. - Уссурийск: УГПИ,

2005. - С. 248-252 (0, 55 п. л.).

33. Склейнис Г.А. Формы проявления полемического начала в романе Ф. М. Достоевского «Подросток» // Вестник СМУ. Выпуск V. - Магадан: СМУ,

2006. -С. 52-55 (0,35 п. л.).

34. Склейнис Г.А. Проблема нигилизма и образы нигилистов в антинигилистической беллетристике и в романном творчестве Ф. М. Достоевского (на примере романа «Идиот») // Проблемы славянской культуры и цивилизации. Материалы VIII международной научно-методической конференции. - Уссурийск: УГПИ, 2006. - С. 183-186 (0, 6 п. л.).

35. Склейнис Г.А. Антинигилистическая романистика и жанр политического романа // Русское литературоведение на современном этапе. Материалы V Международной конференции: В 2 т. Т. II - М.: МГОПУ им. М А. Шолохова, 2006. - С. 272-275 (0, 3 п. л.).

36. Склейнис Г.А.Проблема нигилизма и образы нигилистов в антинигилистической беллетристике и в романном творчестве Ф.М.Достоевского (на примере романа «Идиот») // Проблемы славянской культуры и цивилизации. Материалы VIII международной научно-методической конференции. — Уссурийск: УГПИ, 2006. —С. 183-186.

37. Склейнис Г.А. Ипполит Терентьев как сомневающийся нигилист (роман Ф. М. Достоевского «Идиот») // Вестник СМУ - Магадан: СМУ, 2006. - Выпуск VII.4acTb II. - С. 45-49 (0,4 п. л.).

38. Склейнис Г.А. Драматический канун «великого пятикнижия». Идеологический опыт Ф. М. Достоевского в контексте его послекаторжной романистики // Практический журнал для учителя и администрации школы. -М, 2006. -№ 10. -С. 32-33 (0,1 п. л.).

39. Склейнис Г.А. Идеологический опыт Ф. М. Достоевского в контексте его послекаторжной романистики // Ф. М. Достоевский и мировой литературный процесс: Материалы Международной научной конференции. Под общей редакцией Т. В. Сенкевич. - Брест: БГУ им. А. С. Пушкина, 2007. -С 187-192 (0,3 п. л.).

40. Склейнис Г.А.Особенности воплощения нигилистического миропонимания в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» // Проблемы славянской культуры и цивилизации. Материалы IX международной научно-методической конференции. - Уссурийск: УГПИ,

2007,-С. 146-150 (0,5 п. л.)

41. Склейнис Г.А.Прием нарочитого анахронизма в романе Ф. М. Достоевского «Бесы» // XIX Пуришевские чтения. Сборник материалов международной конференции. - М.: МПГУ, 2007. - С. 216-217 (0,1 п. л.).

42. Склейнис Г.А. Соотношение серьезно-проблемного и развлекательного начал в антинигилистической беллетристике // Русское литературоведение на современном этапе. Материалы VI Международной научной конференции: В 2 т. Т. I. - М.: МГОПУ им. М. А. Шолохова, 2007. - С.1531156 (0,3 п. л.)

43. Склейнис Г.А.Особенности психологизма Ф. М. Достоевского в горьковской интерпретации // В мире литературы. Вып. 7: сб. науч. трудов. -Брест: БрГУ, 2007. — С. 26-29 (0,2 п. л.)

44. Склейнис Г.А. Своеобразие интерпретации пушкинских мотивов и образов в творчестве Ф.М. .Достоевского (Сальери и Ракольников) — Брест:БрГУ, 2008. - С. 143-146 (0,25 пл.).

45. Склейнис Г.А. Особенности полемики с идеями нигилизма в комедии Л.Н.Толстого «Зараженное семейство» //Вестник СВГУ. Выпуск X. — Магадан: СВГУ, 2008. - С.51-54. (0,4 пл.).

46. Склейнис Г.А. Жанровые особенности дилогии В.В.Крестовского «Кровавый пуф»// Мировой литературный процесс: автор - жанр - стиль: сборник научных трудов. - Брест: БрГУ,2009.- С.85-88 (0,3 пл.)

Заказ №. 176

Подп. к печ. 15.12.2009 Объем 2.25 пл.

Типография Mill У

Тир 100 экз.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Склейнис, Галина Альфредовна

Введение.6 - 20.

Глава I. Нигилизм как миропонимание. Генезис и жанровая при-ода русского антинигилистического романа.21 -76.

§ 1. История слова «нигилизм» в России. Понятие "нигилизма" в контексте русской общественной жизни 60 - 70-х годов XIX века. 21-34.

§ 2. Мировоззренческие истоки нигилистического миропонимания. Русское Просвещение и нигилизм.34 - 42.

§ 3. Проблема литературного генезиса антинигилистического романа. «Отцы и дети» И. С. Тургенева и антинигилистический роман.42 - 52.

§ 4. Роман как жанр. Жанровая «история», природа и жанровая сущность антинигилистической романистики. Виды художественной публицистики. Антинигилистическая романистика и беллетристика.52-76.

Глава И. Становление антинигилистического романа. 77 - 114.

Раздел I. А. Ф. Писемский - «законодатель» жанра. «Взбаламученное море» как антинигилистический роман.77 — 109.

§ 1. Личность А. Ф. Писемского и творческая история романа.77-80.

§ 2. Александр Бакланов, совмещение в его образе функций главного и сквозного героя.80 - 84.

§ 3. Личность Н. Г. Чернышевского в художественном пространстве антинигилистической литературы (Д.Григорович, «Школа гостеприимства»; Л.Н.Толстой, «Зараженное семейство»). Проскриптский как пародия на Н. Г. Чернышевского.84 - 102.

§ 4. Катковская версия нигилизма и типология образов нигилистов в романе А. Ф. Писемского.102 - 103.

§ 5. Проблема отцов и детей в интерпретации Писемского. Своеобразие сатирической типизации в романе.103 - 108.

§ 6. Место «Взбаламученного моря» в системе антинигилистических романов.108 - 109.

Раздел П. «Марево» В. П. Клюшникова как явление антинигилистической прозы.110-114.

Глава III. Жанровое своеобразие антинигилистической дилогии В. В. Крестовского «Кровавый пуф».115 - 251.

Раздел I. Дилогия В. В. Крестовского «Кровавый пуф»: творческая история, концепция, смысл названия.119 - 132.

Раздел II. История России 60-х годов XIX века в интерпретации В. В.Крестовского.132— 177.

§ 1. Крестьянские волнения 1861 года глазами В. В. Крестовского.134-151.

§ 2. Студенческое движение 1861 года в восприятии писателя .151 - 162.

§ 3. Майские пожары 1862 года в интерпретации романиста.162-177.

Раздел III. Особенности изображения Польского восстания в романе «Две силы».~ Традиции русского исторического романа .177-251.

§ 1. Краткий экскурс в историю Польши. Царство Польское накануне и во время вооруженного восстания 1863-1864г.179 - 187.

§ 2.1. Северо-Западный край накануне восстания глазами В. В. Крестовского. Специфика сатирического нравоописания в романе «Две силы». Функции мотива путешествия.188 — 194.

2. 2. Крестьянские волнения в России и крестьянский «бунт» в Литве в изображении В. В. Крестовского: общее и отличное.194 - 198.

§ 3. Личность и судьба литовского диктатора в интерпретации В. В. Крестовского: Контантин Калиновский и Василий Свитка.198-214.

§ 4. «Варшавские» главы романа «Две силы»: особенности изображения польской ментальности.214 -216.

§ 5. Польское восстание 1863-1864 года глазами Вс. Крестовского. Столкновение сатирического и эпико-героического начал. Документальность и документирование.217 - 223.

§ 6. Памфлетность и идеализация — два полюса типизации в антинигилистической и «нигилистической» романистике. Личность М. Н. Муравьева в «сибирском» романе Н. Г. Чернышевского «Пролог» и в романе В. В. Крестовского «Две силы».223 - 236.

Раздел IV. Дилогия В. В. Крестовского «Кровавый пуф» в жанровом контексте антинигилистического романа. «Кровавый пуф» как политический роман. Соотношение художественного и публицистического в дилогии. Особенности историзма.236 — 243.

Глава IV. «Великое пятикнижие» Ф. М. Достоевского в соотнесении с жанром антинигилистического романа.244 — 353.

Раздел I. Антинигилистический пафос «великого пятикнижия» в оценке русской критики и публицистики XIX века.245 — 252.

Раздел II. Идеологический опыт Достоевского в контексте его после-каторжной романистики.252 — 257.

Раздел III. Пути и формы полемики с идеями нигилизма в романном «пятикнижии» Достоевского.257 - 345.

§ 1. Особенности преломления идеологического опыта в романе «Преступление и наказание».257-268.

§ 2. Пути и формы преодоления памфлетности в романе «Бесы».268-275.

§ 3. Тема смертной казни в художественном целом романов «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы».275-286.

§ 4. Проблема нигилизма и образы .нигилистов в антинигилистической романистике и в романе «Идиот».286- 293.

§ 5. Образы детей-нигилистов в романах Ф. М. Достоевского «Идиот» и «Братья Карамазовы».293 - 300.

§ 6. Нигилистическое понимание смерти в художественном восприятии Ф. М. Достоевского («Идиот» - «Бесы» - «Подросток»). Мотив «будет ли все равно?».300 - 320.

§ 7. Проблема нигилизма и образы нигилистов в романе «Подросток».320- 334.

§ 8. Особенности воплощения нигилистического миропонимания в романе «Братья Карамазовы».335 - 345.

Раздел IV. «Великое пятикнижие» Ф. М. Достоевского и жанр антинигилистического романа.346- 353.

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Склейнис, Галина Альфредовна

Антинигилистическая проза - сфера литературного творчества, относительно недавно оказавшаяся в центре внимания литературоведов. До середины 80-х годов XX столетия интерес к произведениям антинигилистической направленности был достаточно редким и преимущественно недоброжелательным. Подход к антинигилистической прозе, как отмечает Н. Н. Старыгина, носил идеологический характер и «основывался на ее политической оценке», а «неприятие консервативной идеологии корректировало эстетическую оценку произведений этого литературного ряда» [1,3]. Антинигилистический роман в целом оценивался как «позорный памятник мракобесию и зоологической ненависти ко всему передовому и честному» [2, 311], «явление типично эклектическое» [3, 102], «мозаика литературных манер и приемов, заимствованных у других писателей» [2, 311].

Обращение больших художников (Ф. М. Достоевского, Н. С. Лескова, А. Ф. Писемского) к этой жанровой разновидности русского романа интерпретировалось как следствие творческого кризиса (П. Г. Пустовойт об А. Ф. Писемском) [4, 150 — 172], препятствие «на пути . идейно-художественного роста» (А. И. Батюто о Н. С. Лескове) [2, 311], отказ от реализма, приведший к созданию «клеветнического пасквиля, дышащего мрачной злобой» (В. В. Ермилов о Ф. М. Достоевском) [5, 217].

Конечно, и на идеологическом этапе изучения антинигилистического романа (или, лучше сказать, на этапе идеологизированной критики «слева»У были сделаны определенные наблюдения над его жанровыми особенностями, сюжетосложением, принципами типизации, но они носили эпизодический характер и не подкреплялись развернутой аргументацией.

За последние двадцать с небольшим лет не только активизировался интерес к антинигилистической романистике и публицистике, но и произош1

Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, курсив наш. ло переосмысление их художественных достоинств.

Иногда это приводило к полной аксиологической переакцентировке, и наличие охранительных тенденций расценивалось как своеобразный «залог» литературного качества. Так, в диссертации Е. В. Деревянко редактор «Русского вестника» и «Московских ведомостей» М. Н. Катков, известный не только верноподданническими настроениями, но и навязчивой их манифестацией; не только законопослушанием, но и призывами к искоренению любого инакомыслия; человек одаренный, но достаточно ограниченный, назван «великим публицистом», в «проникновенном слове» которого нуждалась Россия» [6, 7].2

К счастью, названная тенденция не стала доминирующей, и отсутствие жестких идеологических директив открыло возможность реабилитировать эстетические значимые литературные явления.

В 90-е — начале 900-х г. появились монографии и диссертации, посвященные большим художникам, творчество которых в той или иной мере ориентировано на жанровые законы антинигилистической романистики, - прежде всего Н. С. Лескову [1; 7] и Ф. М. Достоевскому [8-12], а также А. Ф. Писемскому [13] и И. А. Гончарову [14].

На этом этапе изучения антинигилистического романа доминируют работы, посвященные духовному своеобразию, нравственно - религиозному потенциалу антинигилистической литературы.

Так, Н. Н. Старыгина исследует роман Н. С. Лескова «На ножах» «в аспекте проблемы „человек и его ценностный мир"» и пытается «осмыслить произведение в контексте философско-религиозного спора о природе человека» [1, 4].

Для Т. А. Касаткиной Ф. М. Достоевский — это художник, который «не только был, но и осмысливал себя как последовательного реалиста „в высшем смысле", то есть реалиста высших духовных реальностей, иссле

Обратная сторона этой тенденции, проявившейся в литературоведении 80 - 90 г. XX века, - отрицание эстетических достоинств литературно-критической деятельности действительно великих критиков, например В. Г. Белинского. дующего глубины души и взлеты и падения духа человеческого»; который «видел „глубину" жизни, ее евангельскую „прокладку", вечное содержание мимолетных форм» [12, 49, 474. Курсив Т. А. Касаткиной].

В диссертационных исследованиях последних лет, посвященных преимущественно беллетристическому пласту антинигилистической романистики [15-19], закладываются основы того подхода, который можно назвать собственно жанровым, так как в них освещены, с разной степенью полноты, различные аспекты жанровой специфики антинигилистической прозы, прежде всего ее жанровой проблематики, идеологического содержания.

Антинигилистический роман идеологичен, и если исследование его идеологии возможно без проникновения в жанровую сущность, то исследование жанровой сущности антинигилистической романистики невозможно вне интерпретации ее идеологии, так как именно определенный круг идей концептуально организует антинигилистическую прозу и обусловливает сосуществование различных жанровых тенденций и жанровых модификаций.

Актуальность и новизна нашего диссертационного исследования определяются последовательным жанровым подходом к антинигилистической романистике. Именно жанровый подход позволяет определить место антинигилистического романа в литературном процессе, способствует воссозданию объективной и целостной картины литературной эволюции.

При этом важно отметить, что интерпретатор антинигилистической прозы, явления насквозь полемичного, остросоциального, по преимуществу политизированного, постоянно подвергается опасности поддаться искушению и использовать «статус» интерпретатора для манифестации собственных политических и национальных пристрастий. Поэтому при оценке литературного качества исследуемого материала мы стараемся выработать те критерии анализа, которые позволят сделать это максимально объективно.

В современном литературоведении сохраняет научную актуальность и исследование различных аспектов проблемы жанра: жанровые критерии, жанровые составляющие и синтез жанров, внутрижанровая типология и др., обращение к которым и определяет прежде всего теоретическую значимость диссертации.

Объектами исследования в данной диссертации являются: антинигилистические романы А. Ф. Писемского «Взбаламученное море» и В. П. Клюшникова «Марево»; антинигилистическая дилогия В. В. Крестовского

Кровавый пуф» (романы «Панургово стадо» и «Две силы»); «великое пяти книжие» (подготовительные материалы, черновые наброски, журнальные варианты и канонические тексты академического издания романов «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы»), «Записки из подполья» и «фантастический рассказ» «Сон смешного человека» Ф. М. Достоевского.

Названные произведения, исследуемые монографически, вовлекаются в широкий историко-литературный контекст. Этот контекст составляют:

1) произведения XVIII века - эпохи «русского Ренессанса», с которой связаны истоки нигилистического миропонимания (прежде всего А. Д. Кантемир);

2) пушкинская поэзия, предвосхитившая пафос антинигилистической романистики;

3) роман И. С. Тургенева «Отцы и дети», оказавший особое влияние на типологию и принципы типизации героев антинигилистической прозы;

4) произведения антинигилистической направленности разных жанров: повесть Д. В. Григоровича «Школа гостеприимства», комедии Л. Н. Толстого «Зараженное семейство» и «Нигилист» [Комедия в трех действиях], романы Н. С. Лескова «Некуда» и «На ножах», дилогия В. Авенариуса «Бродящие силы» (повести «Современная идиллия» и «Поветрие»), роман Б. Маркевича «Марина из Алого Рога»;

5) «нигилистические» романы Н. Г. Чернышевского «Что делать?» и «Пролог»;

6) романы, послужившие жанровым ориентиром (в том числе полемическим) для создателей антинигилистической прозы — «Война и мир» Л. Н.

Толстого как исторический роман и национально-героическая эпопея; «История одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина как сатирическая этология и политический роман;

7) ряд художественных произведений, каждое из которых явилось литературным ориентиром или объектом полемики для того или иного писателя («Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф. Рабле, «Последний день приговоренного к смерти» и «Собор Парижской Богоматери» В. Гюго, «Записки охотника» И. С. Тургенева и др.).

К обстоятельному анализу привлекаются также публицистические произведения: статьи Н. И. Надеждина «Сонмище нигилистов» и «Литературные мечтания»; литературно-критические статьи В. Г. Белинского, материалы «Дневника писателя» Ф. М. Достоевского и герценовского «Колокола»; очерк «Он!!!» из щедринского цикла «Помпадуры и помпадурши»; анализируются «Записки о моей жизни» Н. И. Греча, «Литературные воспоминания» П. В. Анненкова и А. М. Скабичевского, мемуары П. А. Кропоткина «Записки революционера»; эпистолярное наследие (письма Ф. М. Достоевского, В. В. Крестовского, Л. Н. Толстого, И. С. Тургенева, Н. Г. Чернышевского).

Предмет исследования — мировоззренческий и литературный генезис антинигилистического романа, его жанровое лицо, внутрижанровые эволюция и специфика.

Методология исследования

Диссертация носит по преимуществу историко-литературный характер, хотя содержит целый ряд теоретико-литературных выводов и обобщений, связанных с разными аспектами проблемы жанра и жанровой специфики антинигилистического романа. 1

Работа базируется на совокупности методологических подходов, выбор которых обусловлен как задачами исследования в целом, так и жанровыми особенностями творчества конкретных писателей.

В основе диссертации — историко-генетический и сравнительнои типологический методы исследования.

Объектами сопоставления становятся не только различные типы творчества, определившие многообразие жанровых модификаций антинигилистического романа. Так, дилогия В. В. Крестовского «Кровавый пуф», претендующая на статус. «хроники нового Смутного времени государства Российского», рассмотрена через призму исторических событий, фактов, документов.

Привлечение достаточно широкого исторического и историко-культурного контекста обусловило необходимость использования (в рамках историко-культурного метода) дескриптивного подхода.

Ярко выраженной субъективностью антинигилистической романистики ее подчеркнутой адресностью мотивировано обращение к элементам биографического метода.

При анализе «великого пятикнижия» Ф. М. Достоевского, антинигилистический пафос которого в наибольшей мере связан с неизжитым идеологическим опытом автора и нереализованными возможностями его судьбы, использованы элементы психоанализа.

Авторские жанровые «намерения» могут корректироваться читательским восприятием (в том числе профессиональным - литературно-критическим), которое, однако, неспособно изменить жанровую сущность произведения. Исследование несоответствия авторских интенций и читательского восприятия, послужившее для нас одной из отправных точек проникновения в жанровую природу антинигилистической романистики и в жанровую специфику, прежде всего, произведений Ф. М. Достоевского, обусловило обращение к элементам историко-функционалъного подхода.

Материалом для исследования послужили не только вершинные произведения русской литературы, но и беллетристика, рассчитанная на «предпочтения и ожидания» определенного круга читателей. С другой стороны, и «духовно ориентированная» классическая литература, преодолевая опасность «остаться литературой. эзотерической», ищет путей к широкой читательской аудитории [20, 39]. Учитывая при выборе круга произведений и подходов к их анализу проблему интериоризации литературного произведения, мы использовали элементы тезаурусного подхода. Добавим, что в исследуемый нами период центральная проблема антинигилистического романа — проблема нигилизма и его преодоления — вызывала особый интерес в самых широких читательских кругах, а потребность в теоретическом осмыслении действительности (и своего рода мода на такое осмысление) приводила к тому, что даже писатели второго ряда активно обращались (в доступных им степени и форме) к высшим ступеням «пирамиды тезауруса» [20, 48-49].

Сочетание элементов тезаурусного и психоаналитического подходов позволяет, как мы полагаем, сохранить баланс и избежать подмены явлений культуры писательской натурой и, наоборот, натуры - культурой.

Методологической базой исследования послужили:

1) работы, посвященные проблемам теории жанра и внутрижанро-вой типологии (М. М. Бахтин, Г. Д. Гачев, В. В. Кожинов, В. А. Недзвецкий, Г. Н. Поспелов, Л. В. Чернец, А. Я. Эсалнек) [21-30];

2) исследования, посвященные беллетристике как особому типу литературного творчества (Н. Л. Вершинина, И. А. Гурвич, В. А. Хализев) [3133];

3) работы по жанровой специфике антинигилистической романистики (А. И. Батюто, Ю. М. Проскурина, Ю. С. Сорокин, Н. Н. Старыгина, А. Г. Цейтлин и др.) [2, 3, 15, 34-37].

В диссертации учтен опыт историко-литературных исследований по творчеству Ф. М. Достоевского, В. В. Крестовского, А. Ф. Писемского, Н. Г. Чернышевского (В. Е. Ветловская, В. А. Викторович, Т. А. Касаткина, Л. М. Лотман, К. В. Мочульский, И. Паперно, Г. С. Померанц, П. Г. Пустовойт, Л. И. Сараскина, К.А. Степанян, Г. Е. Тамарченко, Г. М. Фридлендер и др.) [4, 8, 9, 10, 12, 38-47].

При анализе творчества Ф. М. Достоевского были использованы труды психоаналитиков (учение 3. Фрейда о бессознательном, индивидуальная психология А. Адлера) [48, 49] и других психологов [50], а также литературоведческие иследования, в которых доминирует психоаналитический подход (И. П. Смирнов, А. Труайя) [51, 52] либо исследуется «роль психологических механизмов и конкретного человека в формировании литературных текстов (монография И. Паперно по семиотике поведения) [43].

Цель диссертации — проследить генезис и исследовать жанровую природу русского антинигилистического романа в контексте и с учетом эволюции русской романистики.

Цель конкретизируется в постановке следующих задач:

- уточнить значение слова и историю функционирования понятия «нигилизм» в русской публицистике первой половины XIX века;

- показать (на конкретном анализе художественных текстов) просветительские истоки нигилистического миропонимания;

- проследить литературный генезис антинигилистического романа;

- показать особую (специфическую) роль беллетристической сферы в антинигилистической романистике разного эстетического уровня;

- охарактеризовать жанровые признаки антинигилистической романистики через ее жанровые ориентации и жанровые составляющие: а) особенности соотношения романической, нравоописательной и национально-героической жанровых тенденций; б) черты исторического, политического, авантюрного романа, своеоб разие их сочетания и функционирования; в) специфику сосуществования художественного и публицистического начал; формы авторского присутствия в тексте;

- проиллюстрировать законы антинигилистической романистики наиболее «чистыми» жанровыми образцами (на примере «Марева» В. П. Клюш-никова);

- выявить, как соотносятся персональные модели романного творчества А. Ф. Писемского, Н.С.Лескова, В. В. Крестовского, Ф. М. Достоевского с жанровыми канонами, на которые это творчество ориентировано;

- доказать, что даже явные жанровые ориентации на законы антинигиI диетической прозы могут носить полемический характер, что способствует «корректировке» этих законов и их разрушению изнутри.

Научная новизна

В 1997 году была защищена докторская диссертация Н. Н. Старыгиной «Русский полемический роман 1860-1870-х годов: концепция человека, эволюция, поэтика», в которой антинигилистический роман рассматривается, ^наряду с нигилистическим, как одна из разновидностей русского полемического романа. В этом диссертационном исследовании ставится цель «понять антинигилизм как проявление христианской духовной традиции». Ни разу при формулировке задач H.H. Старыгина не пользуется понятиями «жанр», «жанровая составляющая».Сквозной мотив и сквозная позиция работы - это противопоставление безбожия христианской духовной традиции. Во II и III частях диссертационного исследования антинигилистический роман рассматривается преимущественно на характерологическом уровне, а также на уровне мотивов и знаков-символов. При этом внимание уделяется прежде всего романам Н.С.Лескова («На ножах»), И.А.Гончарова («Обрыв»), И.С.Тургенева («Дым»).

Исходя из того, что было сказано нами выше, новизна наиболее существенных результатов, являющихся личным вкладом автора в изучение генезиса и жанровой специфики русского антинигилистического романа, заключается:

1). В последовательном применении э/санрового подхода. Не отрицая принципиальной важности вопроса о «специфике художественного воплощения антропологических представлений», мы аргументируем мысль о том, что для понимания синкретической жанровой сущности антинигилистической романистики не менее важно исследование ее пафоса, определяющего сосуществование противоположных жанровых тенденций; изучение ее жанровых «составляющих».

2). В последовательном использовании литературоведческих аналогий, что придает новаторский характер даже наиболее изученным произведениям антинигилистической прозы (Н.С.Лесков, А.Ф.Писемский).

3). В нашей диссертации избрана иная, по сравнению с предшественниками, генеральная линия исследования: мы стремимся показать не столько следование жанровым канонам, сколько роль персоналий, создающих индивидуальную модель мира, в изменении жанрового лица.

4). В диссертации дан, через призму жанровой специфики, г^елостный анализ дилогии В. В. Крестовского «Кровавый пуф», ни разу не становившейся объектом монографического исследования. В главе, посвященной «Кровавому пуфу», предложен достаточно нетрадиционный путь сопоставительного анализа исторической и художественно-публицистической реальности: факт - преломление реалии в нескольких документальных,,источниках - особенности интерпретации жизненного материала в романистике Крестовского.

5). Диссертация представляет собой первый в литературоведческой практике опыт исследования «великого пятикнижия» Ф. М. Достоевского в целом, а не только «Бесов», как это было, например, у А.И.Батюто, Л.И.Сараскиной, И.П.Смирнова, в э/санровом контексте антинигилистического романа.

6). Сделанные в работе наблюдения и выводы вносят определенный вклад в разработку проблем теории и истории русской беллетристики, обогащают представление о таком явлении, как художественная публицистика.

Некоторые разделы диссертации, не содержащие принципиальной научной новизны, выполняют «восполняющую» и уточняющую функции. Это касается раздела, в котором уточняется история функционирования слова «нигилизм» на русской почве; параграфов, посвященных текстуальному анализу литературных истоков и мировоззренческого генезиса нигилизма и антинигилизма.

Практическая значимость

Материалы диссертации могут быть использованы в преподавании теоретико- и историко-литературных вузовских курсов, при чтении специальных курсов и при руководстве спецсеминарами по творчеству прежде всего Ф. М. Достоевского и В. В. Крестовского, а также Н.С.Лескова, А. Ф. Писемского, М. Е. Салтыкова-Щедрина. Л. Н. Толстого, И. С. Тургенева. Часть материалов может найти применение в школьной практике, при разработке общих, специальных, факультативных курсов по истории русской литературы XIX века. Исторический и историко-культурный материал, содержащийся в главе III, может оказаться полезен при подготовке историко-литературного и реального комментариев к сочинениям В. В. Крестовского.

Положения, выносимые на защиту

В творчестве русских писателей-просветителей XVIII века, независимо от их идеологии и религиозных взглядов, проявляются черты нигилистического миропонимания, прежде всего религиозный скептицизм.

Н. И. Надеждин не только первым в России употребил слово «нигилизм» («Сонмище нигилистов», 1829 г.), но и придал термину идеологическое значение, предвосхитив трактовку нигилизма как атеистического миропонимания, возникшую в 60-е годы XIX века.

- При анализе антинигилистического романа понятие «беллетристика» следует использовать не только для «качественной» оценки литературы второго ряда, но и для характеристики жанровых установок писателей-классиков, учитывающих читательские ожидания и сознательно «беллетри-зующих» свое творчество, ориентируясь как на «своего», так и на массового читателя.

- Антинигилистический роман — оригинальная жанровая модификация русского романа, для которой характерны: а) наличие противоположных жанровых тенденций (романической, нравоописательной, национально-героической), связанных с неоднородностью пафоса (отрицание сополагается утверждению); б) нетрадиционное сочетание жанровых признаков (например, признаков исторического романа, предполагающего временное дистанцирование от описываемых событий, и политического романа, важнейшая черта которого - злободневность, обращенность к настоящему); в) особое соотношение художественного и публицистического начал, при котором публицистическое содержание то сосуществует с художественным, то проникает в него.

- «Жанр каждый раз творится заново» [53, 98], однако роль писателей антинигилистической направленности в обновлении жанра неодинакова и зависит в первую очередь от масштаба таланта. Неизбежно упрощая, можно утверждать, что роль персоналий сводится к схеме: вменять (А. Ф. Писемский) - следовать (В. П. Клюшников) - корректировать (В. В. Крестовский) — разрушать (Ф. М. Достоевский).

В каждом из произведений «великого пятикнижия» Ф. М. Достоевского можно выявить жанровые признаки антинигилистического романа. Однако его романистика в целом, учитывая (порой демонстративно, как в «Бесах») жанровый опыт антинигилистической беллетристики, представляет собой отталкивание от жанровых законов антинигилистической прозы, частью сознательное, полемическое, частью интуитивное, перерастает ее рамки и способствует разрушению канонов жанра.

Апробация работы

Основные положения диссертации отражены в двух монографиях, двух учебных пособиях по спецкурсу, тезисах программы спецкурса, в статьях и тезисах докладов. Общее количество публикаций - 60, по теме докторской диссертации — 46 (объемом около 44,5 п. л.).

Часть материалов диссертационного исследования введена в практику вузовского преподавания (курсы «Теория литературы», «История русской литературы XVIII-XIX века», спецкурсы и спецсеминары по творчеству Ф. М. Достоевского, спецкурс «Русский антинигилистический роман», руководство научными докладами, курсовыми и дипломными работами студентов).

Основные положения и выводы диссертации обсуждались на заседаниях кафедры русской литературы Mill У (г. Москва) в октябре 2005, мае 2006 и 2007г., на международных, всероссийских, зональных, межвузовских конференциях в Москве («Русское литературоведение в новом тысячелетии» и «Русское литературоведение на современном этапе», Пуришевские чтения), Минске («Славянские литературы в контексте мировой»); Бресте («Ф. М. Достоевский и мировой литературный процесс»), Уссурийске («Проблемы славянской культуры и цивилизации») и др.

Структура работы

Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, ссылок на цитируемые источники, примечаний, списка литературы, включающего в себя 305 наименований, из них 22 на иностранных языках.

Во введении прослежена история изучения антинигилистического романа; обоснованы актуальность исследования, его новизна, теоретическая и практическая значимость; сформулированы цели, задачи диссертации, положения, выносимые на защиту; даны сведения об ее апробации, описана структура.

В главе I уточняется история функционирования слова «нигилизм» в России, характеризуются истоки нигилистического миропонимания и литературный генезис антинигилистического творчества; жанровая специфика антинигилистического романа охарактеризована через соотнесение понятий «антинигилистическая романистика» и «антинигилистическая беллетристика», через исследование его жанровых «составляющих» и контаминирован-ных в нем жанровых тенденций.

В главе II прослежено становление жанра антинигилистического романа. Главными объектами исследования являются «Взбаламученное море» А. Ф. Писемского — произведения, в котором «заданы» жанровые законы антинигилистической романистики, и «Марево» Клюшникова как «классиче^ ское» явление антинигилистической прозы.

Список научной литературыСклейнис, Галина Альфредовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Авенариус, В. П. Бродящие силы. Две повести В. П. Авенариуса. — СПб, 1867.

2. Анненков, П. В. Литературные воспоминания. М.: Правда, 1989.688 с.

3. Антонович, М. А. Мистико-аскетический роман // Новое обозрение. -СПб., 1881.-Кн. III.-С.

4. Антонович, М. А., Елисеев, Г. 3. Шестидесятые годы. Воспоминания. -М.-Л., 1933.-С.

5. Белинский, В. Г. Соб. соч.: В 9 т. -М.: Худож. лит., 1976-1982.

6. Берви-Флеровский, В. В. Азбука социальных наук // Встань, человек! М.: Сов. Россия, 1986. - С. 358-404.

7. Булгаков, В. Л. Н. Толстой в последний год жизни. М.: , 1960.

8. Булгарин, Ф. В. Сочинения. М.: Современник, 1990. - 704 с.

9. Герцен, А. И. Собр. соч.: В 30 т. -М.: АН СССР, 1954-1964.

10. Григорьев, А. О правде и искренности в искусстве // Григорьев, А. Эстетика и критика. — М.: Искусство, 1980. С. 51-116.

11. Гофман, Э. Т. А. Элексиры сатаны: Роман. Новеллы. Ижевск: РИО «Квест», 1992. - 464 с.

12. Греч, Н. И. Записки о моей жизни. М.: Книга, 1990. - 396 с.

13. Григорович, Д. В. Школа гостеприимства // Библиотека для чтения. 1855. - № 9. - С. 12-75.

14. Гюго, В. Собор Парижской Богоматери (Перевод М. М. Достоевского) // Время. 1862. - № 12.

15. Державин, Г. Р. Сочинения. М.: Правда, 1985. - 576 с.

16. Достоевская, А. Г. Воспоминания. М.: Правда, 1987. - 544 с.

17. Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников: В. 2 т. — М.: Худож. лит, 1990. Т. I. - 623 с. - Т. II. - 623 с.

18. Достоевский, Ф. М. Подросток // Отечественные записки. — 1875. — № 1,2, 5,9, 11, 12.

19. Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 19721988.

20. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Т. I. Биография, письма и заметки из записной книжки. - СПб.: Тип. А. С. Суворина, 1883. - 332 с.

21. Достоевский, Ф. М. Преступление и наказание // Русский вестник. 1866. -Т. 61- 66. Январь-декабрь.

22. Зайцев, В. А. Стихотворения Н. Некрасова // Шестидесятники. -М.: Сов. Россия, 1984. С. 139-151.

23. Записка о деле петрашевцев. Рукопись Ф. Н. Львова // Литературное наследство. -М.: Наука, 1956. — Т. 63.

24. Кантемир, А. Собр. стихотворений. Л.: Сов. писатель, 1956. - 546с.

25. Катков, М. Н. Заметка для идателя «Колокола» // Русский вестник. 1862. - Т. 39 (№ 6). - С. 834-852 (без подписи).

26. Катков, М. Н. Кое-что о прогрессе // Русский вестник. 1861. - Т. 35 (№ 9,10). - 107-128 (без подписи).

27. Катков, М. Н. К какой принадлежим мы партии? // Русский вестник. 1862. - Т. 37 (№ 1, 2). - С. 832-844 (без подписи).

28. Катков, М. Н. Несколько слов по поводу одного иронического слова // Русский вестник. 1862. - Т. 38 (№ 3, 4). - С. 463-479 (без подписи).

29. Катков, М. Н. О нашем нигилизме. По поводу романа Тургенева // Русский вестник. 1862. - Т. 40 (№ 7, 8). - С. 402-426.

30. Катков, М. Н. Отзывы и заметки. Польский вопрос // Русский вестник. 1863. - Т. 43. Январь. - С. 471-488 (без подписи).

31. Катков, М. Н. Отзывы и заметки. Русский вопрос // Русский вестник. 1863. - Т. 43. Февраль. - С. 923-941 (без подписи).

32. Катков, М. Н. Роман Тургенева и его критики // Русский вестник. —1862. Т. 39. - № 5-6. - С. 923-941 (без подписи).

33. Катков, М. Н. Старые боги и новые боги // Русский вестник. — 1861.-Т. 31.-№ 1, 2. С. 891-904 (без подписи).

34. Катков, М. Н. Что нам делать с Польшей? // Русский вестник. —1863. Т. 44. Март. - С. 469-506. (без подписи).

35. Клюшников, В. П. Марево. М.: Университ. типография, 1865. Ч. I, II.-368 с. Ч. III, IV.-247 с.

36. Клюшников, В. П. Марево // Русский вестник. 1864. - Т. 49. Январь-февраль. - Т. 50. Март-апрель. - Т. 51. Май.

37. Крестовский В. В. Панургово стадо // Русский вестник. 1869. - № 2-4,6, 7, 10-12.

38. Крестовский В. В. Две силы // Русский вестник. 1874. - № 1-4,6, 9-12.

39. Крестовский, В. В. Собр. соч.: В 8 т. СПб., 1899-1904. - Т. 1-1У.

40. Письмо В. В. Крестовского // Исторический вестник. Историко-литературный журнал. 1895. Т. 59. №3. - С. 882.

41. Кропоткин, П. А. Записки революционера. М.: Моск. Рабочий, 1988.-544 с.

42. Кропоткин, П. А. Идеалы и действительность в русской литературе. СПб.: Изд-во тов-ва «Знание», 1907/- Т. 5. - 367 с.

43. Лесков, И. С. Собр. соч.: В 12 т. -М.: Правда,1989.

44. Маркевич, Б. М. Марина из Алого Рога. Современная быль. М.,1873.

45. Надеждин, Н. И. Литературная критика. Эстетика. М.: Худож. лит, 1972.-576 с.

46. Надеждин, Н. И. Сонмище нигилистов (Сцена из литературного балагана) // Вестник Европы. 1929. № 1. - С. 3-22. - № 2 . - С. 97-113.

47. Надеждин, Н. И. Сонмище нигилистов (сцена из литературного балагана) // Надеждин, Н. И. Сочинения: В 2 т. СПб., 2000. - Т. 2. - С. 817820.

48. Набоков, В. В. Дар // Собр. соч.: В 4 т. М.: Правда, 1990.

49. Островский, А. Н. Полн. собр. соч.: В 12 т. -М.: Искусство, 19731979.

50. Писарев, Д. И. Литературная критика: В 3 т. Л.: Худож. лит.,1981.

51. Писемский, А. Ф. Взбаламученное море // Русский вестник. 1863. Т. 44, 45, 46 (№ 3-8).

52. Писемский, А. Ф. Мысли, чувства, воззрения, наружность и краткая биография статского советника Салатушки // Библиотека для чтения. -СПб., 1861.-№ 1.-Раздел «Фельетон». С. 1-9.

53. Писемский, А. Ф. Мысли, чувства и воззрения статского советника Салатушки // Библиотека для чтения. СПб., 1861. - № 2. - Раздел «Фельетон». С. 1-6.

54. Писемский, А. Ф. Мысли, чувства и воззрения статского советника Салатушки // Библиотека для чтения. СПб., 1861. - № 3. - Раздел «Фельетон».-С. 35-40.

55. Писемский, А. Ф. (Старая фельетонная кляча Никита Безрылов). Разговор с детьми // Библиотека для чтения. СПб., 1861. - № 12. - Раздел «Фельетон». — С. 1-6.

56. Писемский, А. Ф. Полн. собр. соч. СПб.: Изд. Т-ва А. Ф. Маркс,1910.

57. Последний день приговоренного к смерти (Из Виктора Гюго) // Светоч. 1860.-Кн. З.-С.

58. Пушкин, А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. -М.: Наука, 1977-1979.

59. Рабле, Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. М.: Худож. лит., 1966. - 803с.

60. Русская литература XVIII века, 1700- 1775. Хрестоматия // Сост. В. А. Западов. М.: Просвещение, 1979. - 447 с.

61. Салтыков Щедрин, М. Е. Письмо в редакцию (журнала «Вестник Европы») // История одного города. -М.: Дет. лит., 1972. - 264 с.

62. Салтыков Щедрин, М. Е. Полн. собр. соч.: В 20 т. - М.: Худож. лит. - 1965-1997.

63. Салтыков Щедрин, М. Е. Собр. соч.: В 10 т. -М.: Правда, 1988.

64. Скабичевский, А. М. Литературные воспоминания. М.: Аграф, 2001.-431 с.

65. Страхов, Н. Н. И. С. Тургенев. «Отцы и дети» // Время. 1862. -№4.-С.

66. Страхов, Н. Н. Наша изящная словесность // Отечественные записки. 1867.-№ 3. - С. 330-339.- №4.- С. 515-526.

67. Сю, Э. Парижские тайны. В двух книгах. М.: Фирма Арт, 1993. -Кн. 1.-552 с.-Кн. 2.-496 с.

68. П. Н. (Ткачев) Больные люди // Дело. СПб., 1873. - № 4. - С.376.384.

69. Толстой, Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. -М.: Худож. лит., 1978-1985.

70. Тургенев, И. С. Отцы и дети // Русский вестник. 1862. - Т. 37 (№2..

71. Тургенев, И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Сочинения: В 12 т. -М.: Наука, 1978-1986.

72. Тургенев, И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Письма: В 18т.— М.: Наука, 1982-1990.

73. Фонвизин, Д. И. Избранное. -М.: Сов. Россия, 1985. 336 с.

74. Царский манифест // Северная пчела. 1863. - 3.04.

75. Шекспир, В. Комедии, хроники, трагедии, сонеты: В 2 ч. М.: Просвещение, 1996.

76. Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1982.-591 с.

77. Чернышевский, Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. М.: Гослитиздат, 1939-1949.

78. Чернышевский, Н. Г. Пролог. Роман из начала шестидесятых годов. М.: Сов. Россия, 1988. - 432 с.

79. Чернышевский, Н. Г. Что делать? Из рассказов о новых людях. -М.: Худож. лит., 1985. 399 с.1.. Исследования и критика, справочные издания и словари

80. Адлер А. Практика и теория индивидуальной психологии. М.: Изд-во Института психотерапии, 2002. - 214 с.

81. Алексеев, А. И. К истории слова «нигилизм» // Сборник статей в честь академика А. И. Соболевского. Л.: Изд-во АН, 1928. - Т. 101. - С. 413-417.

82. Альтман, М. С. Достоевский. По вехам имен. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1975. - 280 с.

83. Андреевич (Соловьев, Е. А.). Опыт философии русской литературы. СПб.: Знание, 1909. - 374 с.

84. Базанов В. Из литературной полемики 60-х годов. Петрозаводск,1941.

85. Батюто, А. И. Антинигилистический роман 60-70-х годов // История русской литературы: В IV т. Л.: Наука, 1982. - Т. III. - С. 279-314.

86. Батюто, А. И. К вопросу о происхождении слова «нигилизм» в романе И. С. Тургенева «Отцы и дети» // Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. 1953. - Т. 12. - Вып. 6. - С. 520-525.

87. Батюто, А. И. Творчество И. С. Тургенева и критико-эстетическая мысль его времени. Л.: Наука, 1990. - 298 с.

88. Батюто, А. И. Тургенев и некоторые писатели антинигилистического направления // Тургенев и современники. Л.: , 1977. - С.

89. Бахтин, М. М. Проблемы поэтики Ф. М. Достоевского. М.: Ху-дож. лит., 1972. -471 с.

90. Бахтин, М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худ. лит., 1975. -504 с.

91. Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.-424 с.

92. Бекназарова, Е. А. Памфлет // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: НПК «Интелвак», 2001. - Ст. 714-715.

93. Белов, С. В. Ф. М. Достоевский: кн. для учителя. М.: Просвещение, 1990.-206 с.

94. Белов, С. В. Роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Комментарий. Пособие для учителя. — Л.: Просвещение, 1979. 240 с.

95. Белопольский, В. Н. Достоевский и философская мысль его эпохи. Концепция человека. — Ростов: Ростовский госуниверситет, 1987. 208 с.

96. Бердяев, Н. А. Русская идея // Русская литература. 1990. - № 2. -С. 85-133; № 3. - С. 67-102; № 4. - С. 59-11.

97. Бердяев, Н. А. Миросозерцание Достоевского. Прага: Американское издательство, 1923. 238 с.

98. Борев, Ю. Б. Эстетика. М.: Политиздат, 1988. - 494 с.

99. Борщевский, С. Щедрин и Достоевский. М., 1956. - 350 с.

100. Бочков, В. Н. «Скажи, которая Татьяна?» Образы и прототипы в русской литературе. М.: Современник, 1990. - 318 с.

101. Буданова, Н. Ф. «Подпольный человек» в ряду «лишних людей» // Русская литература. 1976. - № 3. - С. 110-122.

102. Буданова, Н. Ф. Роман «Новь и процесс долгушинцев // Тургеневский сборник. Материалы к полному собранию сочинений и писем И.С.Тургенева. М.-Л.: Наука, 1966. - С. 182-185.

103. Булгаков, С. Н. Венец терновый. СПб.: Тип. «Отто унфуг», 1907.-20 с.

104. Булгаков, С. Н. Иван Карамазов (в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы») как философский тип. Публичная лекция. — М.: Библ. Русской религиозно-филос. и худ. лит-ры «Вехи», 1902. 38 с.

105. Васильев, С. Ф. Э. Т. А. Гофман и его роман «Элексиры сатаны» // Гофман, Э. Т. А. Элексиры сатаны: Роман. Новеллы. Ижевск: РИО «Квест», 1992.-С. 7-17.

106. Введенский, А. Современные литературные деятели. Всеволод Владимирович Крестовский // Исторический вестник. Историко-литературный журнал. 1890. - № 12. - С. 734-754.

107. Вересаев В. В. Живая жизнь: О Достоевском и Л. Толстом. М.: Политиздат, 1991. - С. 3-189.

108. Вершинина, Н. Л. Жанровая и стилевая структура русской беллетристики 1830-1840-х годов: Автореф. дис. д-ра филол. наук. М., 1997. -51 с.

109. Веселовский, А. Н. Историческая поэтика. — М.: Высш. школа, 1989.-406 с.

110. Ветловская, В. Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы». Л.: Наука, 1977.- 199 с.

111. Видуэцкая, И. П. Психологические течения в литературе критического реализма // Развитие реализма в русской литературе: В 3 т. М.: Наука, 1973. - Т. II, кн. I. - С. 15-148.

112. Видуэцкая, И. П. Творчество Н. С. Лескова в контексте русской литературы XX века. Автореф. дис. . доктора филол. наук. — М., 1994.

113. Викторович, В. А. Всеволод Крестовский: легенды и факты //IРусская литература. 1990. - № 2. - С. 44-58.

114. Викторович, В. А. Достоевский и Вс. Крестовский // Достоевский. Материалы и исследования. Л.: Наука, 1991. — С. 92-116.

115. Вильмонт, Н. Н. Достоевский и Шиллер // Великие спутники. -М.: Сов. писатель, 1966. С. 7-316.

116. Военная энциклопедия. Птб.: Т-во И. Д. Сытина. Репринтное издание // Полководцы, военачальники и военные деятели России. СПб.: Эко-полис и культура, 1997. Т. III. - С. 212-216.

117. Волгин, И. Л. Родиться в России. Достоевский и современники: жизнь в документах. М.: Книга, 1991. — 607 с.

118. Волгин, И. Л. Последний год Достоевского. — М.: Сов. писатель, 1991.-544 с.

119. Володин, А. И., Карякин, Ю. Ф., Плимак, Е. Г. Чернышевский или Нечаев? О подлинной и мнимой революционности в освободительном движении России 50 60 годов XIX века - М.: Мысль, 1976. Т - 295 с.

120. Гачев, Г. Д., Кожинов, В. В. Содержательность литературных форм // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. М.: Наука, 1964. - Кн. II. - С. 17-36.

121. Гачева, А. Г. Философия истории Достоевского и русская религиозно-философская мысль // Литературоведческий журнал. 2002. - № 16. -С. 53-63.

122. Гершкович, 3. И. Приложения и Примечания // Кантемир, А. Собр. стихотворений. — Л.: Сов. писатель, 1956. С. 431-525.

123. Горелов П. Г. Примечания // Чернышевский Н. Г. Пролог. Романиз начала шестидесятых годов. М.: Сов. Россия, 1988. - С. 415-427.

124. Горький, М. О «карамазовщине». «Еще о карамазовщине» // О литературе. -М.: Сов. Писатель, 1955. С. 151-154, 155-160.

125. Гроссман, Л. П. Поэтика Достоевского. М.: Гос. Академия ху-дож. наук, 1925. - 190 с.

126. Гулый, А. С. Проблема духовности и нигилизма в трилогии И. А. Гончарова. Автореферат диссертации. канд. филол. наук. — М., 2003.

127. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М.: Русский язык, 1978-1980.

128. Данилевский, Р. Ю. «Нигилизм» (к истории слова после Тургенева) // И. С. Тургенев. Вопросы биографии и тврчества. — М., 1990. С. 150156.

129. Дилакторская, О. Г. Мотив зеркала в повести «Двойник» Ф. М. Достоевского // Литература в целостном контексте культуры. Всероссийская межвузовская конференция. Доклады. Биробиджан, 1996. - С. 5-15.

130. Деревягина Е. В. «Московские ведомости» М. Н. Каткова (18631887) в русском литературном процессе. Автореферат диссертации. канд. филол. наук. Великий Новгород, 2004. - 18 с.

131. Долинин, А. С. Последние романы Ф. М. Достоевского. М.-Л.,1963.

132. Дороватовская-Любимова, В. С. Достоевский и шестидесятники // Труды Академии художественных наук. Лит. секция. М., 1928. Вып. 3.

133. Преп. Авва Дорофей. Душеполезные поучения. — М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2004. 240 с.

134. Дунаев, М. М. Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература в ХУП-ХХ вв. М.: Изд. Совет Русской Православной Церкви, 2002. - 1056 с.

135. Дьяков, В. А. Калиновский // Советская историческая энциклопедия. М.: Сов. энциклопедия, 1965. - Т. VI. - С. 857.

136. Ермилов, В. В. Ф. М. Достоевский. М.: Госиздат, 1956. - 280 с.

137. Есаулов, И. А. Пасхальность русской словесности. М.: Кругъ, 2004.-560 с.

138. Жук, А. А. Русская проза второй половины XIX века. М.: Просвещение, 1978. - 254 с.

139. Зайцев, А. И., Корыхалова, Н. В. и др. Латинский язык. Учебник. -Л.: ЛГУ, 1974.-256 с.

140. Затонский, Д. В. Искусство романа и XX век. М.: Худож. лит., 1973.-535 с.

141. Иванов, А. Ф. Общечеловеческое и типическое в творчестве Ф. М. Достоевского. Автореферат диссертации . канд. филол. наук. М, 1978. -22 с.

142. Иванов, Вяч. Лики и личины России // Родное и вселенское. М., 1917.-С. 138-143.

143. Иванов, Вяч. Достоевский и роман-трагедия // Иванов, Вяч. Борозды и межи. Опыты эстетические и критические. М.: Мусагет, 1916. - С. 3-60.

144. Иост, О. А. Сцены смертной казни в контексте автобиографических воспоминаний писателя (роман Ф. М. Достоевского «Идиот») // Анализ художественного произведения. Межвузовский сборник научных трудов. -М.: Прометей, 1992. С. 97-104.

145. Калачева, С. В. Эволюция русского стиха. М.: МГУ, 1986. - 262с.

146. Кантор, В. К. «Братья Карамазовы» Ф. Достоевского. М.: Худож. лит., 1983. - 192 с.

147. Карасев, Л. В. Онтологический взгляд на русскую литературу. -М.: РГГУ, 1995.- 104 с.

148. Карякин, Ю. Ф. Достоевский и канун XXI века. М.: , 1989.646 с.

149. Катаев, Вл. Примечания // Тургенев, И. С. Избр. соч. М.: Худ. лит., 1987.-С. 641-670.

150. Касаткина, Т. А. О творящей природе слова. Онтологичность слова в творчестве Ф. М. Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». М.: ИМЛИ РАН, 2004. - 480 с.

151. Касаткина, Т. А. Роман Ф. М. Достоевского «Подросток»: «Идея» героя и идея автора // Вопросы литературы. 2004. Январь-февраль. С. 181212.

152. Кашина, Н. В. Человек в творчестве Ф. М. Достоевского. М.: Худож. лит., 1986.-318 с.

153. Кашина, Н. В. Эстетика Ф. М. Достоевского. М.: Высш. шк. , 1989.-288 с.

154. Керсновский, А. А. История русской армии: В 4 т. М.: Голос, 1993.- T. II.

155. Кирпотин, В. Я. Достоевский и Белинский. М.: Худож. лит., 1976.-301 с.

156. Кирпотин, В. Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольни-кова. М.: Худож. лит., 1986. - 414 с.

157. Клейман, Р. Я. Сквозные мотивы творчества Достоевского в историко-культурной перспективе. Кишинев.: Штиинца, 1985. - 202 с.

158. Ковач, А. Жанровая структура романов Ф. М. Достоевского // Проблемы поэтики русского реализма XIX века. JI.: ЛГУ, 1984. - С. 144169.

159. Коган, П. С. Очерки по истории западноевропейской литературы. -М.: Сов. наука, 1943. T. I. 320 с.

160. Козьмин, Б. П. Два слова о слове «нигилизм» // Известия АН СССР. Отд. лит. и языка. 1951 - Т. 10. - Вып. 4. - С. 378-385.

161. Козьмин, Б. П. Примечания // Скабичевский, А. М. Литературные воспоминания. М.: Аграф, 2001. - С. 393- 408.

162. Кондюрина, А. А. Русский антинигилистический роман 60-70-х годов XIX века. Автореферат диссертации . канд. филол. наук. -М., 1991.

163. Коровин, В.И. Русская поэзия XIX века. -М.: Знание, 1983. 128С.

164. Коровин, В.И. А.С.Пушкин в жизни и творчестве. М.: Русское слово,2005. -205 с.

165. Костомаров, Н. Архиепископ Феофан Прокопович // http: //peoples.ru/state/ statesmen/pheofanjprokopovich/index.htmi

166. Котляревский, Н. Канун освобождения. 1855-1861. Из жизни идей и настроений в радикальных кругах того времени. Петроград: Тип. М.М. Стасюлевича, 1916. - 560 с.

167. Краткая литературная энциклопедия. Гл. ред. А. А. Сурков. Т. I-IX. -М.: Сов. энциклопедия, 1962-1968.

168. Крестьянская реформа в России 1861 года. Сборник законодательных актов. М.: Госюриздат, 1954. - 499 с.

169. Крестьянское движение в 1861 году после отмены крепостного права. Части I и II. Составитель Е. А. Мороховец. М.- Л.: АН СССР. Институт истории, 1949. - 368 с.

170. Кришталева, JI. Г. Заметки к философии поступка у Достоевского (на материале романа «Братья Карамазовы») // Вопросы философии. 1991. -№ 1.-С. 65-76.

171. Крупчанов, Л. М. История русской литературной критики XIX века: Учеб. пособие. М.: Высшая шк., 2005. - 383 с.

172. Крупчанов, Л. М. Художественно-публицистическое произведение // Введение в литературоведение: Учебник / И. Л. Вершинина, Е. В. Волкова, А. Л. Илюшин и др.; под общ. ред. Л. М. Крупчанова. М.: Изд-во Оникс, 2005.-416 с.

173. Кудрявцева, Г. Н. О жанре «Петербургских трущоб» В. Крестовского // Проблема жанра и стиля в русской литературе. Сб. трудов. М.: МГПИ, 1973.-С. 98-113.

174. Кузнецов, О. Н., Лебедев, В. И. Достоевский о тайнах психического здоровья. -М: Изд. Российского открытого университета, 1994. — 168 с.

175. Ланщиков, А. П. Н. Г. Чернышевский. М.: Современник, 1982.-399 с.

176. Лебедев, Ю. В. Алексей Феофилактович Писемский. Жизнь. Творчество. Литературная судьба // В середине века. Историко-литературные очерки. -М.: Современник, 1988. С. 314-331.

177. Лебедев, Ю. В. Трагическое в романе И. С. Тургенева «Отцы и дети» // В середине века. Историко-литературные очерки. — М.: Современник, 1988.-С. 86-115.

178. Лебедев, Ю. В. Книга века. О художественном мире «Записок охотника» И. С. Тургенева // В середине века. — М.: Современник, 1988. С. 53-85.

179. Лебедева, О. Б. История русской литературы XVIII века: Учебник / О. Б. Лебедева. -М.: Высшая школа, 2003. -415 с.

180. Литературная энциклопедия терминов и понятий. Гл. ред. и сост. А. Н. Николюкин. -М.: НПК «Интелвак», 2001. 1595 стлб.

181. Лосский Н. О. Бог и мировое зло. -М.: Республика, 1994. 432 с.

182. Лосский Н. О. Характер русского народа // Условия абсолютного добра. -М., 1991.

183. Лотман, Л. М. Писемский романист // История русского романа: В 2 т. - М.-Л: АН СССР, 1964. - Т. II. - С. 121-148.

184. Лотман, Л. М. А. Ф. Писемский // История русской литературы: В 4 т. Л.: Наука, 1982. - Т. III. - С. 203-231.

185. Лотман, Ю. М. О содержании и структуре понятия «художественная литература» // Поэтика. Хрестоматия по вопросам литературоведения для слушателей университета. М.: Изд-во Российского открытого университета, 1992. - С. 5-23.

186. Лотман, Ю. М. Очерки по истории русской культуры XVIII в. // Из истории русской культуры. М.: , 1996. Т. IV (XVIII - начало XIX века). - С. 40-75.

187. Лотман, Ю. М. Руссо и русская культура XVIII века // Эпоха Просвещения. Из истории международных связей русской литературы. Л.:Наука, 1967.-С. 208-281.

188. Луков, Вл. А. Теория персональных моделей в истории литературы. М.: Изд-во Московского гуманитарного университета, 2006. — 104 с.

189. Макеев, М. Договор с дьяволом в условиях становления капитализма в России (Экономическое значение христианской символики у Салтыкова-Щедрина) // Новое литературное обозрение. 2002. - № 58.- С. 44-54.

190. Мелетинский, Е. М. Заметки о творчестве Достоевского. М.: РГГУ, 2001.-190 с.

191. Мережковский, Д. С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. -М.: Республика, 1995 620 с.

192. Мириманян, А. М. Ф. М. Достоевский как психолог. Автореферат диссертации . доктора психол. наук. Тбилиси, 1984. - 56 с.

193. Мочульский, К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. -М.: Республика, 1995.-607 с.

194. Мочульский, К.В. Великие русские писатели XIX века. -Сб.:Алетейя,2002. 158 с.

195. Набоков, В. В. Лекции по русской литературе. М.: Изд-во «Независимая газета», 2001. - 440 с.

196. Назиров, Р. Г. Творческие принципы Ф. М. Достоевского. Саратов.: Изд-во Саратовского университета, 1982. - 160 с.

197. Недзвецкий, В. А. Русский социально-универсальный роман XIX века. Становление и жанровая эволюция. М.: Диалог МГУ, 1997. - 262 с.

198. Непомнящий, В. Лирика Пушкина. Статья 4 // Литература в школе. 1995.- № 1. - С. 2-14.

199. Николаева, Е.В. Художественное своеобразие творчества Л.Н.Толстого 1880-1900-х годов (Способы выражения основ авторского мировоззрения в позднем творчестве писателя). Автореферат диссертации . доктора филол. наук. М., 1995. - 36 с.

200. Одиноков, В. Г. Типология образов в художественной системе Ф. М. Достоевского. Новосибирск: Наука, 1981. - 145 с.

201. Окрейц, С. С. Из литературных воспоминаний // Исторический вестник. 1907. - № 5. - С. 396-419.

202. Очерки революционных связей народов России и Польши. 18151917. Под редакцией В. А. Дьякова, А. Я. Манусевича, И. С. Миллера, И. А. Хренова. -М.: Наука, 1976. 602 с.

203. Паперно, И. Н. Самоубийство как культурный институт. М.: Новое лит. обозрение, 1999. - 256 с.

204. Паперно, И. Н. Семиотика поведения: Н. Чернышевский человек эпохи реализма. - М.: Новое лит. обозрение, 1996. - 207 с.

205. Пинский, Л. Е. Исторический роман Вальтера Скотта // Магистральный сюжет.-М.: Сов. писатель, 1989. — С. 297-320.

206. Политические процессы 60-х годов. Под редакцией Б. П. Козьми-на.-М,- Пг., 1923.

207. Померанц, Г. С. Открытость бездне. Встречи с Достоевским. -М.: Сов. писатель, 1990. 384 с.

208. Попов, Л.А. Атеистический потенциал русской литературы. — М.: Просвещение, 1988. 156 с.

209. Поспелов, Г. Н. Проблемы исторического развития литературы. Учебное пособие для студентов педагогических институтов. — М.: Просвещение, 1972.-271 с.

210. Поспелов, Г. Н. Типология литературных родов и жанров // Вестник Московского университета. Сер. IX. Филология. 1978. № 4. С.

211. Поспелов, Г. Н. Теория литературы. М.: Высш. школа, 1978.351 с.

212. Пустовойт, П. Г. А. Ф. Писемский в истории русского романа. -М.: МГУ, 1969.-271 с.

213. Пустовойт, П. Г. И. С. Тургенев художник слова. - М.: МГУ, 1987.-301 с.

214. Прокурова, Н. С. Не сотвори зла. К проблеме преступления и наказания в русской художественной литературе и публицистике. М.: Асаёеmia, 2001.-344 с.

215. Рабкина, Н. А. «Антигерой» Достоевского и штрихи реальной истории // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1984. - Т. 43 (№ 4). -С. 315-326.

216. Ребель, Г. М. Герои и жанровые формы романов Тургенева и Достоевского (Типологические явления русской литературы XIX века). Автореферат диссертации. доктора филол. наук. — Ижевск, 2007. 47с.

217. Революционный подъем в Литве и Белоруссии в 1861-1862 гг. — М., 1964.-С. 124-133.

218. Роднянская, И. Б. «Братья Карамазовы» как завет Достоевского // Художник в поисках истины. — М.: Современник, 1989. С. 214-232.

219. Розанов, В. В. Легенда о великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. Опыт критического комментария. СПб.: Тип. М. Меркушева, 1902. - 178 с.

220. Романова, Т. В. Жанровая природа и идейно-эстетическое воздействие «Воскресения» Л. Н. Толстого. Автореферат диссертации. канд. филол. наук. -М., 1981. -24 с.

221. Сараскина, Л. И. «Бесы» роман-предупреждение. -М: Сов. писатель, 1990.-480 с.

222. Сараскина, Л. И. Федор Достоевский. Одоление демонов. -М.: Согласие, 1996. 462 с.

223. Седов, А. В. Исторический характер человека сороковых годов XIX столетия в романах А. Ф. Писемского. Автореферат диссертации. канд. филол. наук. Череповец, 1998. - 23 с.

224. Сердюченко, В. Футурология Достоевского и Чернышевского // Вопросы литературы. 2000. - № 3. - С. 66-84.

225. Сердюченко, В. Чернышевский в романе В. Набокова «Дар». К предыстории вопроса // Вопросы литературы. 1998. - Март-апрель. -С.333-343.

226. Скачков, И. В. Жизнь и творчество В. В. Крестовского //Крестовский В. В. Петербургские трущобы. М.: Изд-во «Правда», 1990. — С. 30-20.

227. Склейнис, Г. А. «Двойничество» в аспекте системности художественного творчества Ф. М. Достоевского. — Магадан: Кордис, 2002. — 40 с.

228. Склейнис, Г. А. Жанровое своеобразие дилогии В. В. Крестовского «Кровавый пуф». Магадан: Кордис, 2004. - 122 с.

229. Склейнис, Г. А. «Великое пятикнижие» Ф. М. Достоевского в жанровом контексте антинигилистического романа. — Москва Магадан: Кордис, 2006. - 110 с.

230. Смирнов, А. Кастусь Калиновский. — М.: Соцэкгиз, 1959. — 95 с.

231. Смирнов, И. П. Психодиахронологика. Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. — М.: Новое лит. обозрение, 1994. -351 с.

232. Сорокин, Ю. С. К историко-литературной характеристике антинигилистического романа (Дилогия Вс. Крестовского «Кровавый пуф») // Доклады и сообщения филологического факультета МГУ. М.: МГУ, 1947. -Вып. З.-С. 79-87.

233. Сорокин, Ю. С. Антинигилистический роман // История русского романа: В 2 т. М.-Л.: АН СССР, 1964.-Т. II. С. 97-120.

234. Старосельская, Н. Д. Тема русского фаустианства в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». Автореферат дис. . канд. филол. наук. -М. 1984.-25 с.

235. Старыгина, Н. Н. Образ человека в русском полемическом романе 1860-х годов (концептуальные основы и художественное воплощение). -М. Йошкар-Ола, 1996. - 176 с.

236. Старыгина, Н. Н. Роман Н. С. Лескова «На ножах»: Человек и его ценностный мир. -М.: Прометей, 1995. 114 с.

237. Старыгина, Н. Н. Русский полемический роман 1860-1870-х годов: концепция человека, эволюция, поэтика. Автореферат диссертации. доктора филол. наук. М., 1997. - 51 с.

238. Степанян, К. А. «Сознать и сказать». «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф. М. Достоевского. М.: Раритет, 2005. - 512 с.

239. Степанян, К. А. «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф. М. Достоевского. Автореферат диссертации. доктора филол.наук. — М, 2007.

240. Степун, Ф. А. Миросозерцание Достоевского // О Достоевском. -М., 1990.-С. 50-83.

241. Страхов, Н. Н. Из истории литературного нигилизма. 1861-1865. -СПб., 1890.-С. 72-114.

242. Сулейманов, А. С. Публицистика художественная // Литература: Справочные материалы; под общ. редакцией С. В. Тураева. М.: Просвещение, 1988. - 335 с. '

243. Тамарченко, Г. Е. Чернышевский романист. - Л.: Худож. лит., 1976.-464 с.

244. Тамарченко, Н. Д. Крестовский // Русские писатели. Биобиблиографический словарь. Под редакцией П. А. Николаева. М.: Просвещение, 1990. -Т. I.- С. 370-372.

245. Тарасов, Б. Непрочитанный Чаадаев. Неуслышанный Достоевский (христианская мысль и современное сознание). М.: Academia, 1999.

246. Твардовская, В. А. Достоевский в общественной жизни России (1861-1881). -М.: Наука, 1990. 330 с.

247. Твардовская, В. А. Идеология пореформенного самодержавия: М. Н. Катков и его издатели. М.: Наука, 1978. - 279 с.

248. Теория литературы: Учеб. пособие для студ. филол. фак. высш. учеб. заведений: В 2 т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. М.: Издательский центрАкадемия», 2004. Т. I. - 512 с. - Т. II. - 368 с.

249. Тирген, П. К проблеме нигилизма в романе И. С. Тургенева «Отцы и дети» // Русская литература. 1993. — № 1. - С. 37-47.

250. Ткаченко П. С. Учащаяся молодежь в революционном движении 60-70-х гг. М.: Мысль, 1978. - 245 с.

251. Томашевский, Б. В. Строфика Пушкина // Пушкин. Работы разных лет. М.: Книга, 1990. - С. 288-483.

252. Троицкий, Н. А. Россия в XIX веке. Курс лекций. М.: Высшая школа, 1999.-431 с.

253. Труайя, А. Ф. М. Достоевский. М.: Эксмо, 2004.-408 с.

254. Уильям, М. Тодд III. Достоевский как профессиональный писатель: профессия, занятия, этика // Новое литературное обозрение. 2002. — № 58.-С. 15-43.

255. Уэллек, Р., Уоррен, О. Теория литературы. М.: Прогресс, 1978. -325 с.

256. Федотов, О. И. Основы теории литературы: В 2 т. М.: Гуманитарный издат. центр «Владос», 2003. - Т. I. — 240 с. - Т. II. - 272 с.

257. Святитель Феофан Затворник. Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться. Минск: Изд-во Свято-Елисаветинского монастыря, 2006. -288 с.

258. Фрейд, 3. О психоанализе // Фрейд, 3. Я и оно. М.: Эксмо-пресс; Харьков: Фолио, 2001. - С. 311-362.

259. Фридлендер, Г. М. Достоевский и мировая литература. Л.: Сов. писатель, 1985. -456 с.

260. Фридлендер, Г. М. Романы Достоевского // История русского романа: В 2 т. М.-Л.: АН СССР, 1964. - Т. 2. - С. 193-269.

261. Хализев, В. Е. Теория литературы: Учебник / В. Е. Хализев. М.: Высш. шк., 2005.-405 с.

262. Хасанов, Р. Ф. Башкирский исторический роман (вопросы типологии, жанра и стиля). Автореферат диссертации . доктора филол. наук. -Уфа, 2005.-55 с.

263. Митрополит Антоний (Храповицкий, А. П.). Ф. М. Достоевский как проповедник возрождения // Ф. М. Достоевский и Православие. М.: Отчий дом, 1997.-С. 104-174.

264. Чередниченко, Л. В. Проблема нигилизма в русской литературе начала 70-х годов XIX века (Н. С. Лесков «На ножах», Ф. М. Достоевский «Бесы»). Автореферат диссертации канд. филол. наук. — М., 1996.

265. Чернец, Л. В. Литературные жанры (проблемы типологии и поэтики). М. : Изд-во МГУ, 1982. - 192 с.

266. Чернорицкая, О. Л. Поэтика абсурда. Вологда, 2001. - 87 с.

267. Чирков, Б. М. О стиле Ф. М. Достоевского. Проблематика. Идеи. Образы. М.: Наука, 1967. - 307 с. •

268. Чуковский, К. И. Люди и книги. М.: Гослитиздат, 1958. - 544 с.

269. Шайтанов, И. О. Жанровое слово у Бахтина и формалистов // Вопросы литературы. 1996. - Май-июнь. - С. 89-114.

270. Шалькевич, В. Ф. Кастусь Калиновский. Страницы биографии. — Минск: Университетское, 1988. 240 с.

271. Шарифуллина, С. В. Проза В. В. Крестовского в контексте антинигилистической беллетристики 60-80 г. XIX века. Автореферат диссертации. канд. филол. наук. М., 2003.

272. Шестов, Л. Достоевский и Нитше (философия трагедии). М.: Изд. дом «Грааль», 2001. - 160 с.

273. Шинков, М. А. «Бесы» Ф. М. Достоевского и русский антинигилистический роман 60-х 70-х гг. XIX века. Автореферат диссертации .канд. филол. наук. Орел, 1998.

274. Широков, А. И. Левый политический радикализм в России. (Последняя четверть XIX первая четверть XX века. Учебное пособие. - Магадан: СМУ, 2000.-71 с.

275. Шкловский, В. Б. Искусство как прием // Гамбургский счет. Статьи-воспоминания-эссе. -М.: Сов. писатель, 1990. С. 58-72.

276. Шкловский, В. Б. О теории прозы. — М.: Сов. писатель, 1983. —384 с.

277. Штакельберг, Ю. И. Материалы по истории восстания 1863 г. в архиве Н. И. Павлищева // Революционная Россия и революционная Польша (вторая половина XIX века). Сборник статей: под ред. В. А. Дьякова, И. С. Миллера, Н. П. Митиной. М., 1967. - С. 35-79.

278. Штейфон, Б. Об авторе «Истории русской армии» // История русской армии: В 4 т. T. IV. - М., 1994. - С.

279. Штирнер, М. Единственный и его собственность. СПб.: Азбука, 2001.-С. 448 с.

280. Щенников, Г. К. Художественное мышление Ф. М. Достоевского. Свердловск: Среднеуральское книжное изд-во, 1978. - 176 с.

281. Элбакян, Е. С. Революционная идея в сознании российской разночинской революционно-демократической интеллигенции второй половины XIX // Религиоведение. 2007. - № 3. - С. 43-62.

282. Эсалнек, А. Я. Внутрижанровая типология и пути ее изучения. -М.: МГУ, 1985.-184 с.

283. Эсалнек, А. Я. Типология романа (теоретический и историко-литературный аспекты). -М.: МГУ, 1991. 159 с.

284. Якунина, А. Э. Ф. М. Достоевский и русское литературное движение 80-х годов XIX в. Автореферат дис. . канд. филол наук. М., 1982. -16 с.

285. I. Источники на иностранном языке Тексты

286. Goethe, J. W. Faust I, II. Urfaust. Berlin und Weimar: AufbauiVerlag, 1983.-780 s.

287. Hoffmann, E.T.A. Märchen und Erzählungen. Berlin und Weimar:Aufbau-Verlag, 1980. 667 s.

288. KaliHoycKi, К. За нашую вольнасць. Творы, дакументы / Уклад., прадм., паслясл. i камент. Г. Кюялёва. — Мн.: Беларусю книгазбор, 1999. -464 с.

289. Schiller, F. Ausgewählte Werke: In zwei Bänden. В erlin-Weimar: Aufbau-Verlag, 1988. - В. I. - 720 s. - В. II. - 743 s.

290. Shakespeare, W. Hamlet, prince of Denmark // The Complete Works of William Shakespeare. Hertfordshire: Wordsworth Edition, 1994. - Pp. 670713.Исследования и критика

291. Brower, Daniel R. Training the Nihilists: Education and Radicalism inTsarist Russia. Ithaca : Cornell U. P., 1975. - 248 pp.

292. Bahr, H. Dostojewski // Dostojewski. Drei Essays von Hermann Bahr, Dm. Mereschkowski, Otto Bierbaum. — München: R. Piperverlag, 1914. 105 s.

293. Bruce, K. Ward. Dostoyevsky's Critique of the West. The Quest for the Earthly Paradise. — Waterloo, Ontario, Canada: Wilfried Laurier University Press, 1986.-202 pp.

294. Fuchs, I. Herausforderung des Nihilismus. Philosophische Analysen zu F. M. Dostojewskijs Werk «Dämonen» // Slavistische Beiträge. München, 1987. Band 211.- S. 34-49.

295. Hocutt, Daniel L. Tracing Byron's Influence on the Creation and Development of the Nihilist Bazarov in Ivan Turgenev's Fathers and Sons. http://www.richmond.edu/~dhocutt/bazarov/text.htm

296. Komarowitsch, W. L. Die Urgestalt der «Brüder Karamasoff». -München: Piper-Verlag, 1928. 623 s.

297. Leslie, A. Johnson. The Experience of Time in "Crime and Punishment." Columbus, Ohio: Slavica Publishers, 1985. - 146 pp.

298. Moser, Charles A. Antinihilism in the Russian Novel of the 1860's. -London: Mouton and C°, The Hague, Paris, 1964. 230 pp.

299. Mersereau, John Jr. "Don Quixote-Bazarov-Hamlet." American Contributions to the Ninth International Congress of Slavists. Vol. 2. Columbus, Ohio: Slavica, 1983. 2 vols. - 345-355.

300. Peace, R. Dostoyevsky. An Examination of the Major Novels. Cambridge: Cambridge University Press, 1971. - 347 pp.

301. Schmid, Wolf-Heinrich. Nihilismus und nihilisten. Unterschungen zur Typisierung im russischen Roman der zweiten HDlfle des neunzehnten Jahrhunderts // Forum Slavicum. München, 1974. - Bd. 38. - S. 20-48.

302. Städtke, K. Dsthetisches Denken in Russland. Berlin-Weimar: Aufbau-Verlag, 1978.-378 s.

303. Trubetzkoj, N. S. Dostoevskij als Künstler. — London Paris: Mouton und C°., 1964.- 178 s.

304. Tschizevskij, D. Dostoevskij und die Aufklärung. Skripten des Slav-ischen Seminars der Universität Tübingen. Tübingen, 1975. - № 5. - 30 s.

305. Tschizevskij, D. Zur Vorgeschichte des Wortes «nigilism» // Zeitschrift der slavischen Philologie. 1942. - Bd. 18. - S. 383-384.

306. Welt, B. «Neuer Mensch und «Goldene Mittelmässigkeit». Dosto-evskis Kritik am rationalistisch utopischen Menschenbild // Slavistische Beiträge. - München, 1986. - Band 194. - 238 s.