автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.09
диссертация на тему: Сакральный мир бурятской Гэсэриады

Полный текст автореферата диссертации по теме "Сакральный мир бурятской Гэсэриады"

На правах рукописи

Дугаров Баир Сономович

САКРАЛЬНЫЙ МИР БУРЯТСКОЙ ГЭСЭРИАДЫ: НЕБЕСНЫЙ ПАНТЕОН И ГЕНЕЗИС ГЕРОЯ

Специальность 10.01.09 - фольклористика

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Улан-Удэ 2005

Работа выполнена в отделе литературоведения и фольклористики Института монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения Российской академии наук

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук Елизавета Очировна Хундаева доктор филологических наук академик Хорлоогийн Сампилдэндэв доктор филологических наук Эрдэни Алексеевич Уланов.

Ведущая организация: Тывинский государственный университет

Защита состоится «¿¡У» В4С%ЯбЬ£ 2005 г. ч. на заседании диссертационного совега Д 003.027.Ь2 в Институте монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения Российской академии наук (670047, г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Бурятского научного центра СО РАН (г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6).

Автореферат разослан «ру»___2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук

^¿ш

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования. В современной фольклористике и этнографии отмечается повышенный интерес1 к проблемам религиозной мифологии^ определяющим духовные аспекты этнокультурной традиции народов. Как известно, многие теологические; ¡представления древности сохранились в эпической интерпретации, о чем св идемте л кетвуют известные мифологические" поэмк Переднего Востока,'Индииг,»Ррецшг;ил1.гд. Потому исследование сакрального' мира бурятской Гэсэриады,1 представленного сонмом эпических божеств, воспринимается! как ожидаемое в бурятском гэсэроведении. 'ш" <-,■//,>.<! /и-,у, ,> /■;",„, , ( „ , ,, , ,

В связи с этим' следует отметать, что бурятский героический эпос о Гэсэре, представляющий собой свод различных мифологических сюжетов, лежащих в основе эпического сказания;1 ,не изучен с точки-зрения уранических представлений бурят, нашедших 'воплощение - в концепте небесного героя и его связи с миром божеств. Именно этА особенность бурятской Гэсэриады, обозначенная й> ее небесном прологе, видится важным обстоятельством в выборе нашей темы и необходимости ее раскрытия в контексте этнокультурной традиции бурят. Тэнгристская мифология, содержащая пантеон древних божеств и мифологическую картину сакрального мироздания, определяет статус бурятской Гэсэриады как сказания, имеющего субстанциональное значение для идентификации национальных основ духовного наследия бурятского народа и его органической связи с центральноазиатским культурным комплексом

Объектом исследования является мифологический пролог в бурятской Гэсэриаде, описывающий события в небесном мире, которые предваряют и определяют ход земного эпического действия.

Предметом исследования выступают образы теогонической мифологии, сообщество эпических божеств и система их иерархических взаимоотношений, содержащих небесную предысторию Гэсэра.

Цель исследования, заключающаяся в изучении сакрального комплекса мифологических представлений бурят, обозначенных в эпической интерпретации мира тэнгристских божеств и их пантеона, определяет следующий круг задач:

- выявить роль «тэнгристского фактора» в фольклорно-мифологической традиции бурят в контексте общемонгольских культовых представлений о небе как сакральной онтологической субстанции;

- определить семантико-генстическую связь концепта сына неба с его эпическим воплощением в полистадиальном образе' Гэсэра, являющемся обобщенным типом небесного героя в центральноазиатской традиции;

Р0С. НАЦИОНАЛЬНА* 1 ЗвИБЛИОТЕКА |

оэ £

- раскрыть значимость бурятской Гэсэриады как важнейшего источника по тэнгристской мифологии монгольских народов и реконструкции мифологического пантеона божеств;

- выявить стадиально ранний пласт уранических представлений бурят на материале архаичной эхирит-булагатской версии Гэсэриады и раскрыть образы древних божеств в контексте поколений мифологических персонажей;

- раскрыть эволюцию теологического мифотворчества бурят на вариантах унгинского пролога Гэсэриады, выявить особенности пантеона божеств, их персонажный ряд, генеалогию западных и восточных тэнгриев и характер их иерархических взаимоотношений;

- выявить дуалистическую доминанту в характеристике небесного «социума», показать теомахию как форму разрешения конфликта западных и восточных тэнгриев в борьбе за гегемонию в Верхнем мире;

- раскрыть каузальную взаимосвязанность генезиса небесного героя бурятской Гэсэриады с ее сакральным миром как'объектом эпической интерпретации тэнгристской мифологии бурят-монголов;

- выявить роль пролога в идентификации Гэсэриады как «божественного сказания» в контексте сравнительного рассмотрения прологовых аналогов в сибирско-центральноазиагской эпической традиции.

Методы исследования. Диссертационная работа построена на широком использовании сравнительно-типологического и сравнительно-сопоставительного методов, выявляющих общие и специфические характеристики небесного пролога в бурятской Гэсэриаде и его мифологические параметры в сравнении с типологически близкими соответствиями в центральноазиатском эпическом континууме. Также привлекается герменевтический метод с целью интерпретации теологического текста, раскрытия семантики персонажного ряда посредством их теонимии, хроматической, латеральной и числовой символики, определяющей особенности иерархического устройства пантеона эпических божеств.

Степень изученности темы. При рассмотрении теоретических аспектов мифологии, фольклора, религии и этнографии мы опирались на труды отечественных и зарубежных исследователей Е.М. Мелетинского, В.М. Жирмунского, А.Ф. Лосева, А.Н. Веселовского, В.Я. Проппа, О.М. Фрейденберг, С.А. Токарева, В.Н. Топорова, Вяч. Вс. Иванова, П.А. Гринцера, И.М. Дьяконова, Б.Н. Путилова, В.М. Гацака, Е.Г. Рабинович, Дж. Кэмпбелла, К. Хюбнера, С. Лангер, М. Элиаде и др.

Существенным подспорьем в исследовании мифологических аспектов бурятской Гэсэриады, связанных с темой диссертации, явились

труды по религиозно-мифологическим воззрениям и этнографии монгольских народов Д. Банзарова, Г.Н. Потанина, М.Н. Хангалова, В. Юмсунова, И.А. Подгорбунского, Б.Я. Владимирцова, Ц. Ж. Жамцарано, С.П. Балдаева, Г.Д. Санжеева, М.Н. Забанова, H.H. Поппе, Г.И. Михайлова, А.И. Уланова, Н.О. Шаракшиновой, М.П. Хомонова, C.III. Чагдурова, С.Ю. Неклюдова, H.J1. Жуковской, И.А. Манжигеева, В.А. Михайлова, Т.М. Михайлова, Д.С. Дугарова, Г.Р. Галдановой, Д.А. Бурчиной, Е.О. Хундаевой, Д.Д. Гомбоин, Ц. Дамдинсурэна, С. Дулама, X. Сампилдэндэва, С. Пурэвжава, О. Пурэва, Л. Леринца, В. Хайссига, К. Сагастера, К. Танаки, Р. Амайон, А. Бирталан и др.

Первым из монголоведов, обратившим внимание на древнюю мифологию монгольских народов, был бурятский ученый Доржи Банзаров. Опираясь на довольно ограниченный круг источников, состоящих главным образом из шаманско-буддийских обрядников, он сумел на высоком научном уровне очертить контуры исконных религиозно-мифологических представлений монгольских , кочевников, отличительной чертой которых являлся культ неба. При анализе различных аспектов культовой мифологии монголов в контексте их этнокультурной истории Д. Банзаров впервые определил ;и пантеон небесных божеств - тэнгриев, игравших значительную роль в кочевническом обществе.

Особый интерес представляет введенный в научный оборот бурятским этно1рафом М.Н. Хангаловым наиболее полный каталог божеств шаманистской мифологии с их четким разделением на западных и восточных. Автор, помимо теогонического списка персонажного ряда, приводит некоторые мифы, характеризующие жизнь небожителей, их культовую и функциональную специфику. Представляет ценность в хангаловском списке информация о тэнгриях, олицетворяющих атмосферно-метеорологические явления, тэнгриях - покровителях домашнего скота и изобилия молочных продуктов. Также показательно присутствие тэнгриев, представляющих клан небесных кузнецов и шаманов. Указаны и небожители - предстатели некоторых бурятских родов и племен. Примечательно, что тэнгристский пантеон в записи М.Н. Хангалова имеет значительное сходство с пантеоном эпических тэнгриев, представленном в прологе унгинской Гэсэриады. Триада ведущих божеств - Хан Хормуста, Атай Улан и Сэгэн С)бдэг, обозначенная в хангаловском i списке, играет сюжетообразующую роль в небесном прологе эпоса «Гэсэр». Относительно Эсэгэ Малана ученый описывает его значимость как культового бога, постоянно упоминаемого в шаманских призываниях. В целом в трудах М.Н. Хангалова содержится множество космогонических, культовых, тотемистических и др. мифов, в

которых активное участие принимают тэнгрис;тские мифологические персонажи. , , , ( К) . ' ; , , ' ,, .

Необходимо упомянуть работы Й.Д. Подгорбу некого,: в которых автор предпринял попь(тку общей характеристику пантеона божеств бурят и монголов, мифология которых, рассматривается рм как единая в добуддийский период их истории. Исследователем ^^сказан ряд точных замечаний относительно эволюции , ураническ^х/ представлений у кочевников! их тесной эмпирической связи с окружающей природой, объясняющей генезис некоторых культовых персонажей.

Важным источником по мифолргии и,ентралцнодзиатских народов являются труды этнографа, востоковеда и фольклориста Г.Н. Потанина. Собранные им полевые материалы дают щирокую панораму фольклорно-мйфологических сюжетов, бытовавших в устной традиции гюрко-монгольских народов и наглядно демонстрирующих их этнокультурную общность. Продуктивным, основанным на культовых легендах и преданиях, вйдится тезис о сыне неба, имеющем ряд знаковых модификаций в мифологическом континууме Центральной Азии. Необходимо отметить, что особую ценность для нашей диссертационной работы представляет записанный Г.Н. Потаниным у аларских бурят уникальный мифологический скщет о Хухэдэй Мэргэне, содержащий квинтэссенцию концепта небесного героя в контексте взаимосвязи эпического действия и мира божеств.

Значительный вклад в сохранение и изучение эпического наследия монгольских народов внес Ц.Ж. Жамцарано. Он первым в эпосоведении обратил внимание на субстанциональную роль тэнгристских божеств в эхирит-булагатской Гэсэриаде и важность небесного пролога, в котором «почин событий дается богами шаманского пантеона»1. Также им впервые обозначен концепт сына неба в эпической интерпретации образов Гэсэра, Хухэдэй Мэргэна и Буху Хара хубуна, представляющих тип «богоподобных» героев мифологической эпохи. Именно эти вышеуказанные обстоятельства, тесно связанные с «народной религией», придают сакральность бурятскому улигеру, который «есть нечто священное и величественное», и не случайно его исполнение носило культовый характер.

Во многом тождественные Ц.Ж. Жамцарано суждения высказывает Г.Д. Санжеев относительно шаманской окраски эпической мифологии бурят и связи рапсода с сакральной традицией. Особая мифологичность,

1 Жамцарано Ц.Ж. Введение собирателя II Произведения народной словсспоаи бурят.-Птг.. 1918.-С. 19.

присущая бурятскому эпосу, проявляется, по мнению ученого, прежде всегЬ й Жчи^ельной роли божественных персонажей - тэнгриев и их сыновШр'й^йётвующих в качестве эпических героев. Оригинальным предстйб1ля^ё'й!; предположение Г.Д. Санжеева о первоначальной связи испоЛЙёнйя1 Нигера с культом черных божеств или хара тэнгриев, сч итакЯдйхбй1 № бурятском пантеоне наиболее архаичными

HetiöMHeWftytö ценность в изучении исконных мифологических прс!д0^|вЛ01Гйй1 бурят представляет работа В.А. Михайлова «Религиозная мифологий^1 йзййнная в 1996 г., но подготовленная автором еще в 1910 году под руководством проф. Л.Я. Штернберга на основе лично собранных им ' материалов, заслуживающих большого интереса. Обстоятельная «портретная» характеристика ведущих небожителей с описанием ЙХ культовой специфики и с привлечением соответствующих мйфов и сакральных текстов служит кажным источником по тэнгристской мифологиИ бурят, нашедшей своеобразное эпическое отражение в эхирит-булагатскбй Гэсэриаде.

1 Как видно из вышеперечисленных исследований, все они тесным образом связаны с шаманизмом как системой не только религиозных верований, но и" представлений древних бурят об окружающем мире, их идеологией и мировоззрением в соответствующие периоды истории. H.H. Поппе справедливо полагает, что без основательного знакомства с шаманством невозможны углубленные исследования многих видов фольклора, как, например, героического эпоса. Ученый в неопубликованной монографии «Бурят-монгольский героический эпос» детально прослеживает элементы шаманского мировоззрения в эпическом наследии бурят.1 Им приводится анализ персонажного ряда эпических богов, рассматриваются характер и формы взаимоотношений эпических героев с их небесными покровителями - тэнгриями, культовые обряды, отраженные в эпосе, призывания, заклинания и заговоры, которые автор относит к проявлениям шаманской'поэзии.

Вышеприведенный обзор научных трудов, в которых нашли отражение теологические аспекты мифологии и их связь с эпосом, показывает, чго данная тема является акгуальной для бурятского гэсэроведения. В работах М.Н. Хангалова, Ц.Ж. Жамцарано, Г.Д. Санжеева, H.H. Поппе и др. красной нитью проходит мысль о значимости «тзнгрйстского фак+ора» в идентификации Гэсэриады как сакрального памятника в эпическом наследии бурят. Это согласуется с предложенной

' Ilontt'e Н И Бурят-монгольский героический эпос M.-J1., 1941 // ЦВРиК ИМБиТ СО PAI1, ф. Поппе Н Н. Фольклор, № 545.

Б.Я. Владимировым трехступенчатой схемой эволюции героического эпоса монгольских народов, согласно которой первую, стадиально приоритетную группу эпических сказаний составляют произведения, сохранившие элементы общемонгольской шаманской мифологии. Они характеризуются тем, что в них действуют небесные силы в образах небожителей и их сыновей, перевоплощающихся в земных героев и исполняющих «веления неба». Данная характеристика целиком соотносится с «тэнгристской доминантой» архаичного бурятского эпоса, в 'к(гК>ром, по- замечанию Б.Я. Владимирцова, «боги, по большей части первобытного шаманского па^еона, и их сыновья являются главными героями-больших эпопей, и действие захватывает не только землю, но и небо, интреисподнюю».1

Особое внияание изучению мифов в героическом эпосе монгольских народов уделяет в своих научных изысканиях Г.И. Михайлов. Несмотря на историческую эволюцию эпического жанра, роль мифа, по мнению автора, продолжает оставаться значительной, особенно в бурятской Гэсэриаде.'Ее небесный пролог, содержащий свод древних представлений об устройств^мира, описание противоборства добрых западных тэнгриев с восточными - носителями зла, определяет своеобразие тэнгристской мифологии (В. Гэсэриаде, что отличает данную эпопею от других монголоязычных эпических поэм. Оригинальной и продуктивной представляется интерпретация Г.И. Михайловым образа мангуса как низверженного на землю бывшего небесного божества, но сохраняющего определенную связь с небом. Этот вывод основан на привлечении широкого сравнительного материала из разных фольклорных произведений, в том, числе из бурятской Гэсэриады, которая в целом используется ученым в качестве важного источника для иллюстрации многих положений эпической мифологии монгольских народов.

Большая заслуга в научном исследовании мифологических аспектов улигерного творчества бурят принадлежит А.И. Уланову. Рассматривая феномен бурятской'мифологии как совокупность древних представлений человека об окружающей природе, автор выделяет как Особую, стадиально раннюк» категорию «небесных мифов», которая широко представлена в бурятском героическом эпосе. По существу речь идет о тэнгристской мифологии, ее генезисе, эволюции и характере эпической интерпретации в стадиально разных эхирит-булагатской и унгинской версиях Гэсэриады. Характерной особенностью уранического пантеона,

1 Владимирцов Б.Я. Мош оло-ойратский героический эпос / Б. Я Владимирцов -Пб.; М„ 1923. -С. 14.

отражающего идеологию отцовского рода в бурятском эпосе, является, по мнению ученого, приоритетная роль женских богинь эпохи матриархата, обобщенных в образе Манзан Гурмэ как прародительницы небесных божеств. В качестве важного источника по тэнгристской мифологии А.И. Уланов рассматривает пролог в бурятской Гэсэриаде. Он отмечает дуалистический принцип разделения эпического пантеона на западных и восточных небожителей, который определяет их оценочную характеристику посредством' функционального, агентивного, цветового кодов, бытующих в бур&тскбй з(тйокультурной традиции.

Н.О: Шаракшино'ва расЬматривает мифологию как «освященный древностыёй источник" по' 'изучению устной народной поэзии бурят и в целом их духовной культуры. Она выделяет мифы как особый жанр в системе бурятСкУ№ фольклора, группируя их по тематическому Принципу на три крупных раздела, куда вхбдйт"наряду с1 космогоническими, генеалогическими и теогонические (мифы о божес+вах - тэнгрия* и их детях - хатах и эжинах, хозяевах земны* й йЬНнык' ареалов). Данную концепцию автор реализует в работе «МифУ бурят», являющейся первым в бурятской фольклористике опытом систематизации мифологических источников и их авторской интерпретации, содержащей изложение наиболее важных и характерных для этнокультурной традиции бурят теологических концептов.

Рассматривая роль теогонических мифов в эпосе «Гэсэр», М.П. Хомонов полагает, что в устной традиции монгольских народов издавна, в течение многих веков существовали сюжеты о божествах-тэнгриях. Картина древних представлений прослеживается, по мнению ученого, б эхирит-булагатской версии, в которой образ Гэсэра обозначен в тесной связи с миром божеств, играющих существенную роль в развитии эпического сюжета и его сакрализации.

Широкий спектр мифологических представлений монгольских народов, их генезис и историческая эволюция в контексте ценгралыюазиатской этнокультурной традиции исследуются в работах С.Ю. Неклюдова. В числе источников, включающих многие важные мифологические образы, а также целые мифологические сюжеты, называется «эпос о Гэсэре в его западнобурятских версиях»'. Одной из самых оригинальных частей бурятской Гэсэриады является, по мнению С.Ю. Неклюдова, мифологический пролог, в котором излагается предыстория возрождения героя в Среднем мире: борьба светлых и темных богов, завершающаяся низвержением последних на землю и

' Неклюдов С.Ю. Монгольская мифология: религиозные и повествовательные традиции / С.Ю Неклюдов // Мифология и литература Востока - М., 1995. - С. 75-76.

вызывающая необходимость появления героя - сына неба, наделенного демоноборческой миссией. Ученым прослеживаются особенности бурятского пролога и основного персонажного ряда божеств с привлечением сравнительного материала из пролога монгольской Гэсэриады.

Бурятская мифология как наиболее архаичное звено общемонгольской мифологии и в то же время как самодовлеющая мифологическая система рассматривается в трудах Н.Л. Жуковской. При анализе персонажного ряда ранней мифологии ученый констатирует наличие общемонгольского субстрата в бурятских теологических представлениях, нашедших своеобразное отражение в эпосе «Абай Гэсэр».

Пионером в области исследования мифологии монгольских народов на Западе следует считать американского этнографа и лингвиста Дж. Куртина. Во время поездки к усть-ордынским бурятам в 1900 году им был собран уникальный мифологический материал и опубликован в книге «Путешествие в Южную Сибирь».1 Особый интерес представляют записи мифов, повествующих об архаичных божествах в эхирит-булагатской традиции и их связи с образом Гэсэра

Автором первых в истории монголоведения * специальных работ, посвященных монгольской мифологии, является венгерский ученый Л. Лёринц. Им подробно исследуется пантеон высших божеств и их сыновей, играющих первостепенную роль в дуалистических сюжегах, характерных для фольклорно-мифологической традиции. Именно героические сказания бурят, начало которых связано с небом, служат источниками многих мифов, имеющих общемонгольское значение. Рассматривая эволюцию мифологических представлений монгольских народов в историческом контексте (от концептов ранней мифологии до синкретических форм, обусловленных влиянием ламаизма), Л. Лёринц определяет значимость бурятской1 мифологии в сохранении многих элементов древнего аксиологического фонда2.

Следует отметить работу монгольского ученого С. Дулама «Образы монгольской мифологии», в которой привлекается для исследования богатый мифологический материал.3 По мнению ученого, своеобразие монгольской мифологии придает её ураническая доминанта, связанная с

1 Curtin J. A Journey in Southern Siberia. The Mongols, their Religion and then Myths. -Boston, 1909.-319 p.

2 Lörincz L. Die Mongolische Mythologie // Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hungaricae. Т. XXVII (1). - Budapest, 1972. - P. 103-126.

3 Дулам С. Монгол домог зуйн дур - Улаанбаатар: Улсын Хэвлэлийн Газар, 1989 -193 с.

культом неба. Им исследуются в историческом аспекте основная иерархическая линия от Хухэ Мунхэ тэнгри> до Хормусты, а также пантеон древнемонголъскйх божеств с привлечением шаманских и эпических те кетой. В частйости, автор рассматривает пролог бурятской Гэсэриады как общемоппольский памятник, сохранившийся у бурят в архаической форме. '

Заметным вкладом в- изучение мифологии монгольских народов является монография А. Бирталан «Мифология монгольской народной религии»1. В фундаментальном труде венгерский востоковед обобщает исследования предыдущих поколений ученых в области монгольской мифологии. Дается систематизированный синопсис по характеристике мифологических воззрений монгольских народов. Особую ценность представляет мифологический словарь в авторской редакции, в котором наиболее полно представлены персоналии бурятской мифологии.

I , >

Источниковедческая база исследования. Основным источником для раскрытия; исследуемой темы является вступительная часть к эпосу «Гэсэр», именуемая прологом. Использованы прежде всего улигерные тексты эхирит-булагатской и унгинской версий, прологи М. Имегенова, Архокова, П. Дмитриева, П. Петрова, П. Тушемилова, а таюке молькинский сводный вариант, записанный С.П Балдаевым. Кроме того, привлечены рукописные тексты в записи А. Шадаева, Д. Мадасона, С П. Балдаева, К. Хадахнэ из архивов Центра восточных рукописей и ксилографов Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН (ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, Улан-Удэ), Ц.Ж. Жамцарано, Т.К. Алексеевой из Архива Института востоковедения (Санкт-Петербург). В работе использованы полевые материалы автора, собранные им во время экспедиций в Иркутской области, Бурятии, Туве, Монголии и Внутренней Монголии ( 1997-2004).

Научная новизна работы. В бурятском эпосоведении впервые исследованы сакральные аспекты Гэсэриады, связанные с миром небесных божеств, играющих значительную роль в улигере. При общей недостаточной изученности общемонгольской религиозно-мифологической традиции впервые интерпретируется сложный комплекс уранических божеств бурятской мифологии в тесной связи с небесным генезисом эпического героя. Приводится сравнительно-сопоставительный анализ основных персонажей мифологического пантеона, фигурирующих в эхирит-булагатской и унгинской версиях, рассматривается эволюция

1 Birtalan A. Die Mythologie der Mongolischen volksteligion II Wörterbuch deT Mythologie 34. Uaiid VII. 2. - Klett-Cotta, 2000. P. 879-1097.

образов тэнгристских божеств и их дуалистического пантеона в контексте этнокультурной традиции бурят и в целом монголоязычного мира.

Впервые автором введены в научный оборот для сравнительного анализа, малоизвестные варианты эпоса (О. Хантаев, М. Шобонов, М. Алсыев), содержащие оригинальные прологовые сюжеты. Также привлекаются новые для бурятского эпосоведения материалы американского ученого Дж. Куртина, текст восточномонгольского «Сказания о кальпе», прологи монгольских, тюркских и тибетских версий эпоса.

Теоретическая и практическая значимость работы. Анализ эволюции небесной мифологии, представленной в образах эпических богов, и иерархического устройства пантеона, основанного на дуалистическом принципе, подтверждает общие закономерности развития мифологического сознания и их историческую полистадиальноаь. Исследование божественного генезиса образа Гэсэра и его аналогий в тюрко-монгольском эпосе свидетельствует об архетипической основе концепта небесного героя в контексте центральноазиатской этнокультурной традиции. Пролог, впервые изученный в качестве самодовлеющего сюжетно-тематического действа, связующего миф с эпическим нарративом, представляется важным источником для уяснения сакральных аспектов Гэсэриады в бурятском эпосоведении.

Практическая ценность диссертации обусловлена возможностью использования ее материалов в исследовании по бурятскому фольклору, анализу и изучению общих проблем монголоведения, а также в вузовском и школьном преподавании при подготовке факультативных занятий, курсов лекций и спецкурсов, посвященных мифологии, фольклору и этнографии монголоязычных народов. Некоторые результаты исследований автора по проблемам Гэсэриады и его'творческие идеи были использованы в проведении ряда мероприятий в Байкальском регионе, посвященных возрождению национальных традиций и обычаев.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации докладывались на научных конференциях Института монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения Российской академии наук, Бурятского государственного университета, Восточно-Сибирской государственной академии культуры и искусств (Улан-Удэ), Пятых Сибирских чтениях, 2001, Санкт-Петербург.

За рубежом - на конференциях PIAC (Permanent International Altaistic Conference), 1996, Szeged, Hungary; 1997, Provo, U$A; 1999, Helsinki. The Central and Inner Asia Seminar University of Toronto, Canada, 2000; International Conference of Altaic Studies and Mythology. Beijing, China, 2004. The 7th and 8* International Congresses of Mongolists. Ulaanbaatar, 1998, 2002.

International conferences: «Dialogue among Civilizations: interaction between Nomadic and Other Cultures of Central Asia». Ulaanbaatar, 2001; «Dialogue Between Cultures and Civilizations: Present State and Perspectives of Nomadism in a Globalizing World». Ulaanbaatar, 2004, The International Symposium on Mongolian studies of China. Huhhot, 2005.

По теме диссертации опубликовано 53 работы общим объемом 49 п. л. Список трудов приведен в конце автореферата.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, 3 глав, заключения и списка литературы. ,, >

Основное содержание работы

Во введении обосновывается актуальность исследования, формулируюггсягцели и задачи работы, рассматривается., степень щучкой разработанности' ,, проблемы, характеризуются методология и источниковедческая основа исследования, определяется теоретическая значимость, научная новизна, практическое применение и апробация работы. • >>

Глава I «Эхирит-булагатская версия: мифологический дискурс пролога и образы архаичных божеств» посвящена исследованию особенностей небесного пролога и его элементов, раскрывающих мир древних божеств в эхирит-булагатской версии Гэсэриады как наиболее архаичной в бурятской эпической традиции, В первом разделе «Своеобразие эхирит-булагатского пролога и- образы божеств -покровителей Гэсэра» подробно рассматривается пролог в эпопее «Абай Гэсэр-хубун» сказителя М. Имегенова, которая, будучи независимой от монгольской письменной версии, считается сохранившей «шаманскую» окраску и наиболее архаичные черты центральноазиатской тюрко-монгольской эпики, Эхирит-булагатская версия пролога отличается выразительной простотой, даже некоторой лапидарностью слога, но при этом « в тексте сохраняются многозначительные детали, свидетельствующие о своеобразии сюжета и персонажного ряда. В композиционном плане прологовое действие начинается сразу с обозначения бинарной оппозиции небесных сил - западных пятидесяти пяти и восточных сорока четырех тэнгриев, между которыми находится срединный небожитель Сэгэн Сэбдэг. Из-за него вступают в спор главы противоборствующих богов - Ханхан Хёрмос (Хан Хормуста) и Атай (в тексте Атаа) Улан Они договариваются о поединке, но первый из них забывает о назначенном сроке, в результате чего его противник считает себя победителем. Гэсэр, будучи всего лишь трехлетним младенцем, решает исправить ошибку отца. Он, настигнув Атай Улана на срединном небе, пронзает ему отцовским светло-серебряным копьем подмышку и

сбрасывает его на Замби - широкую землю. От останков поверженного Атай Улана возникает разная нечисть, вонь и смрад заполняют земную ширь до' поднебесья. Тысяча светлых небесных бурханов решают отправить на землю для ее очищения младшего сына Ханхан Хёрмоса Гэсэра.

Такова краткая метафраза эхирит-булагатского текста, содержащая все основные компоненты небесного пролога как такового в бурятской Гэсэриаде. Этр прежде всего тема противоборства западных и восточных тэнгриев, небесная теомахия, совет высших божеств, решение отправить на землю одного из сыновей главы западных пятидесяти пяти тэнгриев. Тем не менее, при всей общности сюже^тцор канвы прологового действия следует отмстить особенности трактовки некоторых важных реалий, касающихся персонажного ряда. В первую очередь обращает на себя внимание несколько бурлескная интерпретация образа Ханхан Хёрмоса, неадекватного его статусу как верховного западного божества, более известного под каноническим именем Хормуста (от согдийского Хурмазта). В варианте М. Имегенова он выглядит слабовольным тэнгрием, под «благовидным» предлогом отказавшимся в назначенный срок вступить в единоборство с Атай Уланом. На совете высших небожителей также подчеркивается его беспомощность и запоздалая осведомленность о событиях на земле и небе. Подобная характеристика Ханхан Хёрмоса является не случайной и объясняется, судя по всему, тем, что этот образ относится к числу поздних заимствований в фольклорно-мифологической традиции бурят в отличие от . Эсэгэ Малана, считающегося подлинным верховным божеством в мифологическом пантеоне.

Значимость Эсэгэ Малана в' мифопоэтической традиции эхирит-булагатов во многом связана с его высокой теологической репутацией в религиозной мифологии бурят. Он исстари считается главой девяноста девяти тэнгриев, даятелем жизни людям и их благодетелем. В контексте вышесказанного становится очевидным, почему Ханхан Хбрмосу в эхирит-булагатском сказании отводится роль формального лидера западных, тэнгриев и символического отца эпического героя. Таким образом, в контексте эхирит-булагатского пролога и самого эпического наррати^а определяется аутогенный образ Эсэгэ Малана как божестйенного отца-прародителя эпического героя. Вместе с тем в прологе творцом, I создавшим Гэсэра, называется Заян Саган тэнгри 'Творец Белый тэнгри', который в эхирит-булагатской мифологии считается главой западных пятидесяти пяти тэнгриев. В то же время в прологе М. Имегенова в качестве главы западных пятидесяти пяти тэнгриев и отца ■ Гэсэра фигурирует Ханхан Хёрмос. Это бинарное

противоречие разрешается в контексте самой "Эпопеи, ее сюжетного содержания, в котором образ Заян Сагана оказывается тесно связанным с ролью Гэсэра как эпического героя, а й Ьлане божественного предстательства Заян Саган полностью чамёняСт Ханхан Хёрмоса, который фактически остается бездеятельным ^^сййажем, лишь условно обозначенным в прологе. / '1'

В контексте эхирит-булагатской ГЭЬэрЙЩл значительная часть эпопеи, помимо традиционного пролога, п^Ь^бНН'Рйк небесах - в Верхнем мире, вследствие чего создается впечатЛенйе Структурно-фабульной бинарности эпического действия. В этом Ь+к^бйен'йЙ 'сюжет, связанный с «инициацией» Гэсэра во владения* Заян СаЙМ тгЙР^Йя - фактического главы западных пятидесяти пятИ' небож'й¥<Уйй 'Чхйри^-Й^лагатской Гэсэриаде, претендует на роль своеобрайННУ' НрбНоШ. '^н'1 как бы предваряет «улигер в улигере», повествук^йЫЙ'по 1 Угу^ЫШбтвий героя-полубога в мире небожителей, о характере вза'имоотношений Шпадных и восточных божеств, раскрываемых через женитьбу их представителей в лице Гэсэра и Гагурай Ногон. Наконец, здесь говорится о связи восточных богов с мангадхаевым кланом - бывшими небожителями

Говоря же об особенностях образа Гэсэра и его мифопоэтическом статусе в сакральном хрбнОтопе эхирит-булагатской улигерной традиции, необходимо' бтметить его органичную «привязанность» к пантеону высших боэКё^тв западного крыла в тэнгристской мифологии - Эсэгэ Малана и Заян Сагана, выступающих в роли духовных отцов и покровителей Гэсэра, к которым относится и Хухэдэй Мэргэн тэнгри -бог-фомовержец. В самом улигере Хухэдэй Мэргэн упоминается, как правило, в связке с Эсэгэ Маланом (вслед за ним), что свидетельствует об их определенной иерархической связи. Весьма символично и показательно, что Хухэдэй Мэргэн, будучи представителем старшего поколения бурятских богов, в эхирит-булагатской мифологии, сохранившей архаичные пласты сакральных воззрений, обладает особым статусом в качестве главы семидесяти семи северо-западных тэнгриев (или арыи тэнгэри 'задних небес'). При этом он считается богом-покрОйй'гелем охотников. Стало быть, в стадиальном плане он восходит к божествам доскотоводческого общества и является своего рода старейшиной бурятских богов наряду с Эсэгэ Маланом и Заян Саганом. Данная триада имеет существенное значение для интерпретации концепта эпического героя в лице Гэсэра, исходя из контекста эхирит-булагатской Гэсэриады и мифологической традиции, определившей ее эпическое своеобразие.

' Таким образом, концепция западных небесных божеств, обычно пред^вляемая традиционными пятьюдесятью пятью тэнгриями, в

эхирит-булагатской мифологии включает в себя еще два латеральных блока небожителей, что в совокупности отражает, вероятно, более раннюю стадию тэнгристских представлений предков бурят-монголов. Эпопея, исполненная М. Имегеновым, в полной. мере выразила всю специфику архаичного пантеона божеств. Поэтому Гэсэр, формально называясь сыном Ханхан Хёрмоса, в чем видится ррзулкгат* позднего привнесения^ на самом деле является органичным порождением древнебурятсюого сакрального мира. Вся триада рассмотренных нами выше богов в лице Эсэгэ Малана, Заян Сагана и Хухэдэй Мэргэна как бы олицетворяет1' истоки небесной родословной эпического героя и составляет его божественный «протекционистский фон». При этом нельзя не отметить четкую иерархическую соотнесенность этих верховных небожителей по отношению к Гэсэру, подтверждаемую самим эпическим текстом. Общепринятый концепт,»западных пятидесяти пяти тэмгриев, являющийся узловым и сюжетообразующим в бурятской Гэсэриаде, в эхирит-булагатской версии представлен Заян Саганом - главой западных пятидесяти пяти тэмгриев в эхирит-булагатской мифологии.

По всей вероятности! концепт эпического героя - сына неба отражает в эхирит-булагатской интерпретации две фазы развития представлений о верховном отце-небожителе,' который в бурятской мифопоэтической традиции приобрел самодовлеющую двоякость в лице Эсэгэ Малана и Хухэдэй МэргэНа. Таковым является и1 Гэсэр, который в эхирит-булагатской Гэсэриаде именуется пкн/гэриш хубуум 'сын неба'. Гэсэр в широком смысле считается - и по "праву - хубуном всех западных небесных божеств. ' 1 "

Следует отметить, что, помимо эпопеи М. Имегенова, существуют несколько прозаических сюжетов о Гэеэре в записи Дж. Куртина. Они, несмотря на их фрагментарный характер, дают представление о вариативности 'прологовых мотивов в эхирит-булагатской Пэсэриаде Особенно1 интересным представляется вариант Архокова. Он' обладает почти полным «набором» признаков, характеризующих небесный ^пролог. Это разрушение части божественной цитадели, вызванной «апелляцией» земных людей к небесным божествам о помощи, созыв совета тэнгриев и решение верховного небожителя послать Гэеэра на землю для борьбы с мангадхаями. Архаичность прологовому сюжету придает "роль' Эсэгэ Малана в качестве основного действующего персонажа* в небесном тгрологе, а также образ Заряа Азарги - 1ииксантроп<ической фигуры в бурятской мифологии, выступающей нередко "качестве мудрого советника богов.

Пожалуй, наиболее примечательным в архоковском прологе является сюжет о четырех старших и пяти младших, сыновьях Эсэгэ Малана,

враждующих между собой за право наследовать отцовскую власть в небесном «социуме». Данный сюжет, связанный с архаичным верховным божеством, каковым является Эсэгэ Малан в бурятской мифологии, по сути дела, имеет архетипический характер. Он содержит в себе элементы имплицитно выраженной теомахии западных и восточных богов, являющейся, как известно, центральной темой в небесном прологе бурятской Гэсэриады. Хотя никаких данных о девятке противоборствующих тэнтриев в тексте не приводится, тем не менее под тетрадой старших сыновей Эсэгэ Малана узнаваем прототип сорока четырех восточных тэнгриев, а под пятеркой младших сыновей -прообраз западных пятидесяти пяти тэнгриев. То есть в числовой символике 4 и 5 закодированы кратные 44 и 55. Указание на старшинство первых четырех сыновей Эсэгэ Малана соответствует бытующему в бурятской мифологии представлению о «возрастном» приоритете восточных тэнгриев над западными (см. миф о самом старшем тэнгри -патриархе богов Асаранги, которому в данном сюжете типологически эквивалентен Эсэгэ Малан). В изгнанной с неба четверке старших тэнгриев прослеживается очевидная связь с низвержением Атай Улана, из тела которого возникают земные мангадхаи.

Сам Гэсэр как герой небесного происхождения в эхирит-булагатской версии обнаруживает двойственность своей природы - божественной и человеческой. Она проявляется в женитьбе на земной женщине и небесной. Именно образ Гэсэра - от бога-младенца во вступительной небесной части эпоса до эпического богатыря, исполняющего свое божественное назначение на земле вплоть до финального вознесения на небо, придает сюжетную полноту и масштабную цельность имегеновской эпопее. Описание сцены возвращения бога-героя обратно на небо представляет собой своего рода небесный эпилог, логически, в композиционном плане правомерно завершающий тему небесного пролога. В целом образ Гэсэра, вобравшего в себя черты его предшественника в мифопоэзии бурят Хухэдэй Мэргэна, выступающего в двух ипостасях - тэнгрия и героя, представляет самобытную эпическую интерпретацию сына неба, органично связанного с миром древних бурят-монгольских мифологических представлений.

Во втором разделе «Образ Галта Улана как архаичного восточного божества» рассматриваются взаимоотношения между небожителем Галта Уланом и Гэсэром, история женитьбы на его дочери Гагурай Ногон, архаичный пантеон божеств в контексте мифопоэтической картины небесного пространства, который показан посредством композиционного приема - путешествия Гэсэра от западных тэнгриев к восточным. Также прослеживаются параллели между Галта Уланом и

Атай Уланом - двух разностадиальных божеств по латеральному, хроматическому, атрибутивному признакам, которые сближают их и дают представление о древней иерархической структуре восточного пантеона.

В улигере содержится ряд примечательных сюжетных линий, дополняющих образ Галта Улана. Они связаны с его дочерью -красавицей Гагурай Ногон, на которой женится Гэсэр. Брачный союз этой пары был предопределен сватовским уговором их родителей Хормусты (Ханхан Хёрмоса) и Галта Улана поженить своих детей при достижении ими соответствующего возраста. В рассматриваемом же' нами сюжете мангадхайка, дочь патриарха мангадхаев является своим «человеком» в окружении Галта Улана. Она с рождения нянчит и воспитывает его дочь Гагурай Ногон. Галта Улан обещает выдать дочь за' ее сына -Иобсоголдой мангадхая, но тут появляется Гэсэр, который нарушает планы восточного небожителя. Как показывает дальнейший ход событий, Гагурай Ногон остается верна клановым интересам своего отца и уходит от Гэсэра к Иобсоголдой мангадхаю, став его женой Гагурай Ногон проявляет себя как подлинная представительница восточных тэнгриев и последовательная сторонница мангадхаев. Скрываясь от Гэсэра, она с Иобсоголдой мангадхаем живет в северо-восточной стороне на берегу Желтого моря. Следует сказать, что «биография» Гагурай Ногон сюжетно иллюстрирует пугь улигерной героини небесного происхождения от Верхнего мира в земной с перемещением к периферии космоса, граничащей с Нижним миром. Не случайно Гэсэр видит в ней не столько жену, изменившую мужу, а достойного и опасного противника, с которым он расправляется самым суровым образом.

Фактически сюжетная линия, связанная с Гагурай Ногон, представляет собой как бы улигер в улигере, имеющий свой небесный пролог, где латентно обозначенные коллизии получают разрешение на земле. Именно этот «улигер в улигере» является оригинальной, сохранившей следы наиболее древних мифологических представлений предков бурят, частью эхирит-булагатской версии Гэсэриады, придающей ей облик одного из самых архаичных бурятских улигеров. Персонажный ряд во «внутреннем улигере» составляют, начиная с небесного пролога, древнейшие божества бурятского пантеона: Оёр Саган тэнгри "Белодонный тэнгри', Хурта Баян тэнгри 'Дождями богатый тэнгри', Манта Баян тэнгри 'Туманами богатый тэнгри', Харанхуй Бурунхуй тэнгри 'Темный Пасмурный тэнгри', олицетворяющие природные и атмосферные явления. К этой же группе относится и Галта Улан тэнгри 'Огненный Красный тэнгри', представляющий собой персофиницированное солярное божество.

Как обобщенный образ восточных небожителей и как полноправный улигерный персонаж Галта Улан, по всей вероятности, является предшественником Атай Улана в бурятской фольклорно-мифологической традиции. Хотя в эпическом тексте они представлены как два самостоятельных персонажа, их семантико-функциональное сходство, обусловленное «солярным» созвучием имен (улаан 'красный') и латеральной характеристикой, говорит об их иерархической преемственности. О возможной генетической общности образов Галта Улана и Атай Улана, восходящей к единому солярному прабожеству и связанному с ним культом огня, свидетельствует ряд архаичных мифов и обрядовых текстов, сохранившихся у бурят и некоторых монгольских этнических групп - дархатов и хотогойтов.

В качестве важного «вещного» атрибутивного компонента следует назвать красную лиственницу, связующую в качестве культового дерева образы двух вышеназванных божеств. Другим сакральным деревом, маркирующим территорию восточных небожителей и их латеральную связь с миром мангадхаев, является злато-серебряная осина.

Особый интерес вызывает образ Галта Улана с точки зрения его взаимоотношений с западными небожителями в лице Ханхан Хбрмоса и с мангадхаевым кланом, в частности с их патриархом, относящимся к категории свергнутых богов. Очевидная связь Галта Улана с бывшими обитателями Верхнего мира, подкрепленная родственными узами, расширяет в известной степени представления о гипотетической генеалогии небесных божеств в контексте тюрко-монгольской этнокультурной традиции. В этом плане эхирит-булагатская версия Гэсэриады в силу своей архаичности представляется важным фолыслорно-мифологическим источником.

В третьем разделе «Образ патриарха мангадхаев и мотив поколений богов» исследуется наиболее архаичный пласт мифологических представлений, сохранившийся в эпосе «Абай Гэсэр-хубун», проводится анализ семантики образа старейшины мангадхаев и его символики в контексте евразийской мифопоэтической традиции, прослеживается иерархическая линия в пантеоне небожителей.

Если в унгинской| версии земной метаморфизм расчлененного восточного бога несет сюжетообразующую нагрузку (например, в варианте П. Петрова голова Атай Улана принимает облик Гал Дулмэ, рука - Шэрэм Минаты,' нижняя часть тела - Лобсоголдой Хара мангадхая и его сестер, с которыми сражается герой), то в эхирит-булагатской версии антагонисты Гэсэра никоим образом сюжетно не связаны с какими-либо перевоплощениями Атай Улана. В то же время они представляют собой подлинных ' мангадхаев с подчеркнуто тератоморфными чертами,

характерными для хтонических существ. По всей видимости, данная категория мифологических персонажей относится к архаичному, стадиально раннему слою эпической демонологии. Отличительной и вместе с тем загадочной особенностью клана мангадхаев в контексте эхирит-булагатской эпопеи является их небесное происхождение и сюжетная связь с небом.

В улигерном тексте приводится чрезвычайно выразительная «портретная» характеристика старейшины мангадхаев. Составляющие его фольклорный образ детали внешнего облика, одеяние и атрибутика содержат глубокую архаику и символику, имеющие параллели в древних мифологических традициях. Наиболее характерная черта в облике мангадхая - пятьсот голов, увенчанных пятьюдесятью рогами, подобными жердям. Рогатость мангадхая подчеркивает его первобытную мощь, плодовитость и фаллическую силу, ибо такова семантика рогов в символике древнего мира, означавших верховную власть высших божеств. Эта черта типологического сходства патриарха-мангадхая с шумерско-аккадскими богами Древнего Востока и с сибирско-центральноазиатскими мифологическими персонажами косвенно свидетельствует о причастности первого к рангу небесных божеств, существовавших в ранней мифологии монгольских народов, но утративших свою власть на небе и низвергнутых на землю в результате смены поколений богов.

Дополняет «портретную» характеристику мангадхая «кабанья козья доха», чье одеяние также представляется символичным. Образ кабана как могучего представителя мира животных достаточно рельефно обозначен во многих древних культурах и приобрел на зоолатрической почве устойчивую полисемантическую символику. В связи с этим резонно предположить, что и в сибирско-центральноазиатском ареале как одном из наиболее архаичных звеньев евразийской фольклорно-мифологической традиции вполне мог оформиться свой эндогенный образ кабана, созвучный семантике мангадхая. Зооантропоморфный образ 500-голового патриарха бурятских мангадхаев (мангад гахая) демонстрирует тот же самый процесс смены «кумиров», который особенно наглядно проявляется в небесных теомахиях. Побежденные - боги и культурные герои, как правило, остаются за пределами пантеона, и сфера их пребывания, мягко говоря, уже не столь почетная, как прежде - на периферии космоса, граничащей с нижним миром - преисподней. А их образы в результате гипертрофированной дискредитации приобретают соответствующие зооморфные черты ( наиболее сильных и грозных представителей животного мира, чья символика имплицитно подчеркивает их былой уграченный статус некогда могучих божеств.

Это относится и к образу патриарха-мангадхая, образу, архаичному и синкретическому, вобравшему в себя разностаддальные мифологические и культовые представления. В пользу этого говорит ^ще одца интересная детал>.к увязанная с атрибутикой данного персчнажа как ,владельца «широкого белого топора с лезвием в восем ьдесят,, саженей». Известно, что топор (секира) является широко рапространенцым ■ символом полновластия у многих народов. Таким образом^, адрртретная» характеристика старейшины мангадхаев, основанная № совокупности символического, атрибутивного, зооморфного ,и ч^^давого/) кодов, изобличает в нем черты бывшего небесного божеству У^докодго бога, даже низвергнутого, есть своя атрибутика, растительная или двериная, выражающая стадиальные формы его историиескргр существования. Мангадхаи как активные действующие лица характерны для бурятских эпических сказаний в целом. Но в эхирит-булагатской версии Гэсэриады они сохранили наиболее архаичные черты своего мангадхаевского клана, квинтэссенцией которого являются их небесное происхождение и связь с небом.

Образ патриарха мангадхаев в совокупности его характерных признаков и типологической символики свидетельствует о былой принадлежности эти значительной мифологической фигуры к категории древнейших божеств. Данное обстоятельство указывает на то, что в эпопее М. Имегенова обрела почву улигерная интерпретация представителя первого гипотетического поколения божеств бурятской -шире общемонгольской мифологии. Образ патриарха мангадхаев проливает свет на небесный генезис данного персонажа, представляющего чрезвычайно важный и инвариантный разряд мифологических существ в эпическом мире бурят. Вместе с тем старейшину мангадхаев мржно рассматривать как предшественника Галта Улана в бурятской улигррирй традиции, а в самом мотиве его образа как низвергнутого небесного божества прослеживается возможность существования гипотетического прапролога.

Глава 2 «Унгинская версия: мир пролога и его особенности». В первом разделе «Образы теогонической мифологии и мир небожителей, в унгинском прологе» выявляется сюжетно-тематический состав. пролога, мифологическая картина сакрального пространства и иерархическое устройство пантеона божеств.

Еслиг небесный пролог в стадиально ранней эхирит-булагатской версии Гэсэриады в изложении событий в Верхнем мире отличается сжатостью и , формульной схематичностью в обозначении противоборствующих небесных сил и разрешении их божественного конфликта, то принципиально иная картина наблюдается в прологе

унгинского цикла Гэсчриады. Многочисленные варианты унгинского пролога в совокупности представляетуникальнкй образец мифотворчества бурятских сказителей. Мифологические сюжеты, повествующие о родЬсповном древе божеств и их иерархии, о жизни небожителей и борьбе межДу силами Добра и Зла свидетельствуют о детальной и полной разработке мифов о тэнгриях. При этом количество божественных персонажей достигает сакрального числа 99 с разделением на западных 55 и восточных 44 небожителя. То есть речь идёт о пантеоне эпических божеств, представляющем венец тэнгристской мифологии, прослеживаются стадиальная преемственность, генеалогические и иерархические отношения между божествами, приведенные в определенную систему. Классификация мифологических у фУгур' с выделением основных членов патриархальной семьи небожителей и акцентированное применение различных кодов, прежде бсего числового, хроматического, латерального, стягивают в единый сакрально-онтологический узел пантеона всю сохранившуюся у бурят сумму представлений о небесном мироустройстве, его генезисе и особенностях персонажного ряда, определяющих в конечном счете концептуальный образ самого пантеона. "'

Фундаментальное для бурятской мифологии дуалистическое восприятие бытия нашло адекватное воплощение в' архи^еК+бнйке уранического пространства, обозначенного в билатеральной Ь'ппози'ции обитателей Верхнего мира. По всей вероятности, Не' !беЗ! ''¿пияния общепринятой трехчленной структуры космоса, '1 имеюШей архежпическую репутацию во многих мифологических традициях, в'том числе сибирско-центральноазиатского круга, сформировалось"' Понятие третьего или срединного неба. Этот важный в прологе бурятской Гэсэриады пространственный локус олицетворяет Сэгэн Сзбдэг тэнгри, играющий видную роль в эпической интерпретации небесных событий.

Необходимо сказать, что сравнительно-сопоставительное рассмотрение персонажного ряда западных и восточных божеств, особенно их теонимии, широко представленной в'вфи&нтах унгинскою пролога, дает более углубленное представление 6 тэнгристском сообществе и их сложном генезисе. Так, средй востбчных тэнгриев просматривается пласт женских божеств, чьи теонимы свидетельствуют об их хтоническом происхождении. Как известно, женские божества во многих мифологических системах считаются стадиально более древними, архаичными. Их присутствие в восточном пантеоне у бурят подтверждает бытующее среди шаманистов мнение о старшинстве восточных небожителей в сравнении с западными. Что касается иерархического

устройства тэнгристского пантеона, оно выдержано строго ,пр дуалистическому принципу. _

Примечательно, что родоначальницами уранического по существу с<?нма божеств являются старейшие богини - сестры Марзан Гурмо и Маяс Хара. Первая из них родилась днем от лучей солнечного света, вторая - ночью от лунного света, что обусловило их изначальную бинарную оппозицию как носителей соответственно светлого доброго и темного"'злого начал. Эти полярные характеристику наследую! их сыновья, именуемые Барууни табин табан тэнгэри 'Зарадные пятьдесят пять тэнгри' и Зууни душэн дурбэн тэнгэри 'Восточные сорок четйре тэнгри'. Первые - потомки Манзан Гурмэ - носят клановый эпитет сагаай 'белые, светлые', вторые - рожденные от Маяс Хара - называются хара 'черные, темные'. ,

В концептуальном плане образы Манза^ Гурмэ и Маяс Хара восходят к архетипу Великой матери-богини, , универсальной для многих мифологических систем Евразии. В кон тексте теологических представлений монгольских народов бивалентный образ родоначальницы небрсцых богов бурятского пантеона является, по всей вероятности, персонификацией древнемонгольской богини земли Этуген и ее бурятского варианта Эхэ Улгэн 'Мать земля', олицетворяющих женское плодородное начало. С Манзан Гурмэ связан целый цикл теогонических, астральных, солярных и культовых мифов, раскрывающих ее многоаспектную роль в сакральном прошлом. Семантический комплекс унгинского пролога как результат мифотворчества передает ураническую парадигму теологической мифопоэзии в эпической традиции бурят.

В эпическом пантеоне унгинской Гэсэриады Эсэгэ Малан предстает как старший сын Манзан Гурмэ, старейшина западных тэнгриев, глава первого поколения богов Ему в некоторой степени свойственны черты так называемого с1еиа оНошх 'праздного бога', типаж которого прослеживается на уровне отцов-богов в ряде древних пантеонов. Бинарным партнером Эсэгэ Малана в эпическом' пантеоне Гэсэриады выступает Асарангуй Хара тэнгри 'Черный тэнгри Асарангуй'. Он считается старшим сыном Маяс Хара, номинально возглавляя старшее поколение восточных богов, к которому относится и Атай Улан тэнгри -его младший брат и преемник. Следующая бинарная филиация поколений богов в эпическом пантеоне происходит на сугубо патрилинейной основе.

Преемником Эсэгэ Малана по иерархической линии в качестве его сына является Хан Хормуста тэнгри, которому подчиняются западные пятьдесят пять небожителей, а во главе восточных сорока четырех божеств становится Атай Улан тэнгри, сменивший Асарангуй Хара тэнгрия. Эти два верховных небожителя фигурируют в унгинском прологе

как главные действующие лица и наделены чертами подлинных улигерных персонажей, что представляет собой оригинальное проявление эпической интерпретации богов высшего ранга. Что кабается иерархических' взаимоотношений Хай Хормусты й Эсэгэ Малана, последний в эпической интерпретаций представлен старейшиной в мире небожителей и отцом Хормусты, который; таким образом', относится к младшему поколению тэнгриев. Эта теологическая модификация отражает факт сравйительно поздней «натурализации» Хормусты в бурятской мифологической системе, о чем б!ыло выше сказано. С другой стороны, 8 этом видится пример упорядочейий Иерархии небесных богов. Согласно прологу, в борьбе за власть в Верхней мире противником Атай Улана выступает Хан Хормуста - сын Эсэгэ Макана, то есть' как представитель младшего поколения тэнгриев.

Таким образом, вышеприведенная схема иерархического устройства мира небожителей показывает, как из космогонического зачина органично вытекает серия теогонйческих мифов, описывающих генеалогию уранических богов и форму йх клановых взаимоотношений. Своеобразие бурятской теогонической мифологии придает ее ярко выраженная дуал истинность, которая наглядно раскрыта в образах противоборствующих небесных сил и особенностях архитектоники тэнгристскоГо' космоса. Картина иерархического устройства небесной общины и взаимоотношений ее членов оригинально показана в пространном описании небесного праздника-надома (тэнгэриин найр зугаа). Для полноты представления об иерархическом устройстве мира тэнгриев следует сказать об их высшем коллегиальном органе, именуемом советом небожителей (тэнгэриин сугяаан).

Эта тема, дополняющая мифотектонику небесного пролога, имеет ряд примечательных вариаций в унгинской традиции. Они отражают эволюцию теологических представлений, связанных с преодолением «матриархального» фактора в пантеоне уранических божеств и утверждением идеологии отцовского рода, в частности роли совета старейшин. Каждый вариант унгинского пролога, сохраняя общую сюжетную канву, отражает особенности мифотворчества и их эпическую интерпретацию тем или иным сказителем. Наибольшей полнотой и своеобразием сюжетно-тематической структуры отличается молькинский вариант, представляющий оригинальное явление в унгинской Г'эсэриаде. Любопытные фрагменты в описании небесного мира, представляющие своего рода хранилище мифологических древностей, содержатся в прологе, записанном М. Н. Хангаловым. В нем приводится, например, мифологема четырех гор. характеризующихся цветовой «металлической» символикой по нисходящей линии - золотой, светло-серебряной, желто-

медно-серебряной и красно-медно-серебряной, также фигурируй'образ золотой мельницы (алтан тээрмэ). |

Исполненная поэзии картина, одухотворяющая небесный ландшафт, предстает в прологе, излагаемом П. Тушемиловым в записи Т. М. Болдоновой. В его же варианте приводится красочное описание «серебряной коновязи с тринадцатью развилинами», принадлежащей главе восточных небожителей Атай Улану. Говоря об образной символике мира небожителей и сюжетно-тематическом составе унгинского пролога, нельзя не упомянуть о персонаже зооморфного происхождения - Заряа Азарге 'Еже Могучем', чей образ имеет широкие параллели в фольклорно-мифологической традиции бурят. Отметим, что в тэнгристском пантеоне, представленном в прологе бурятской Гэсэриады, значатся божества Хан Бургэд тэйгри 'Царственный Орел тэнгри' и Хон (Хун) Саган тэнгри 'Лебедь-Белый небожитель'. Они также имеют очевидное зооморфное' происхождение, связанное с эпохой тотемистического прошлЬго. Но в прологе эти небожители слабо проявлены как персонажи. В отличие от них Заряа Азарга является активным действующим лицом в мире небожителей, советником богов, обладающим даром антиципации.

В целом унгНнСкиЙ пролог в совокупности всех его вариантов является наиболее полным, приведенным в соответствующую систему сводом теологическйх сюжетов, повествующих о мире эпических небожителей, их генеалогии и иерархических отношениях, проникнутых дуализмом, свойственным бурятской мифологии. Образы небесных персонажей, в том числе зооморфного происхождения, тесно связаны с сакральным континуумом в бурятской этнокультурной традиции. Пролог как развернутый, уникальный в своем сюжетно-тематическом разнообразии миф моделирует на уровне «высшей реальности» принятые формы жизни. Он является константной, предопределенной формой повествования о мире небожителей, характере их взаимоотношений, которые в конечном счете влияют на ход земных событий.

Этиологическую обозначенноегь дуалистического мотива, рельефно проявленную в коллизии западных и восточных тэнфиев, можно считать сюжетообразующим началом в контексте эпического континуума Гэсэриады. Говоря иными словами, завязка улигерных сюжетов, характеризующих эпос, происходит на небе, и тема небесной теомахии переносится на землю, приобретая черты героической эпопеи. Подобная взаимосвязь пролога и эпического действия является типичной для всех вариантов Гэсэриады. Тем не менее, пролог, будучи вступительной частью бурятского эпоса о Гэсэре, представляет собой в известной степени самодовлеющее многосюжетное эпическое повествование о

¡1

тэнгриях с их дуалистическим пантеоном, которое можно рассматривать как оригинальный образец бурятской теогоническоймифоиоэзии.

, Во втором разделе «Небесная теомахия и ее модификации в уЦгицском ^ прологе» прослеживался' ёорьба западных и восточных тэнгриев 'за"'верховенство как' проявление дуалистического мотива с сопутствующим мотивом смены поколений, а также вариации данного

.Г^ИЪЛ-Л.^Ь!!'.')', ±;>м1 II. ¡ъп, ,

противоборства, обозначенные в различных сказительских текстах.

'./|Ц (¿¡I/" 1 ,!<)'■ 1 >)'! I I, >' Jf.^.. < , 1'

Описание борьбы западных и восточных тэнгриев за главенство в

Верхнем мире составляет сюжетное ядро пролога. Этот дуалистический

ы''г_,г кш>5' ín/Jl)■■ , I ,,¡,,1/0 , .л, •

мотив небесного конфликта' является типичным для всех бурятских

вариантов! эпоса «Рэсэр». Но слеАует отметить, что при всей Этой

принципиальной общности» существуют достаточно заметные различия

в компоновке сюжетных линий,, характеристике основных персонажей

пролога и ряде Других моментов. В этом, возможно, как раз и заключается

принцип единства в его разнообразии, свидетельствующий о богатстве

самой эпической традиции. Этому подтверждение - тема битвы богов,

наиболее 'разработанная в унгинском прологе "и представляющая

своеобразие каждой творческой интерпретации.

Сказительские варианты П! Дмитриева, П. Петрова, ГТ Тушсмилова, описывающие конфликт небожителей, обнаруживают как семантическую, так и композиционную идентичность. Тематическое поле, связанное с теомахией, является общим для ситуативного действия. Показательно, что каждый из сказителей, имея дело с одним и тем же материалом, созидает свою, не дублирующую другие образцы^ конфигурацию мифологических образов, обладающих определенной символикой ' и' функциональной направленностью. К элементам повтора, носящих инвариантный характер, относятся такие ¡сюжетообразующие компоненты, ' как отправление баторов (вар. сыновей) Атай Улана к Сэгэн Сэбдэгу с предложением присоединиться к восточным небожителям и ответная акция со стороны Гэсэра, выступающего под разными именами в качестве сына Хан Хормусты. Также сюда относятся (по восходящей линии) битва тэнгриев, олицетворяющих природные явления, схватка между сыновьями враждующих небожителей и самая драматическая ситуация -единоборство Атай Улана и Хан Хормусты, завершающаяся спарагмосом - расчленением тела побежденного противника.

Наиболее полно и живописно разработана сцена самой теомахии, имеющая очевидный бурятский колорит. В сказительской интерпретации единоборства тэнгриев и их божественных коней сохранился один из древнейших сюжетов героического эпоса ранних кочевников Южной Сибири и Монголии. Также следует иметь в виду, что богатырские функции сражающихся богов в небесном прологе древнее, чем сами боги.

В связи с' этим уместно напомнить и об атрибутике участников небесной теомахии. Это прежде всего копье (жада), которое чаще других в качестве оружия упоминается в бурятско^'эпосе. В небесном же прологе оно фигурирует в качестве воинского атрибута верховных небожителей под названием хара зорхон яда, встречающемся только в варианте П Петрова. Это копье принадлежит Хан Хормусте, но пользуется им его сын Ёухэ Ёэлигтэ, который поражает этим оружием сыновей Атай Улана, а затем его самого. Особым боевым оружием, используемым наравне с копьем 'в небесной теомахии и символизирующим победу западных небожителей, является хоорто 'меч-кинжал'. Он встречается в бурятском эпосе крайне редко, лишь в унгинском прологе Гэсэриады. В контексте прологового сюжетапроизошла контаминация двух древнейших мотивов - мифа о битве богов с мифом о жертвенном божестве. Поэтому действия Хан Хормусты в известной степени носят ритуальный характер, чему подтверждение священный меч-кинжал, которым бог-победитель рассекает на части бога поверженного, утверждая тем самым новый космический' порядок цод своим главенством.

Интерпретация небесной теомахии как борьбы западных и восточных небожителей за обладание центром небесного пространства, который олицетворяет Сэгэн Сэбдэг, является традиционной, отвечающей «канону» бурятской' " теологической традиции. Несколько иная интерпретация, но с тем же подтекстом борьбы за власть разработана в молькинском варианте и идентичном с ним варианте Н. Иванова. Здесь предметом раздора мёжду Атай Уланом и Хан Хормустой становится Сэсэг Ногон 'Цветок-трава' - дочь Сэгэн Сэбдэга. Сюжетная модификация, связанная с конфликтом небожителей из-за дочери Сэгэн Сэбдэга, демонстрирует пример фольклоризации теологической темы, каковой является небесная теомахия. Сцена сватовства используется как фабульный прием, с помощью которого сказитель стимулирует интерес к развитию событий, расширяет диапазон характеристик персонажного ряда и усиливает пафос эпического действия. Это хорошо просматривается на некоторых особенностях интерпретации модели поведения ведущих богов и обилии батальных сцен. Здесь опущена сцена богатырского поединка небожителей, являющаяся константным элементом в вышеупомянутых вариантах унгинского пролога. В молькинском варианте этот «пробел» как бы компенсируется широтой и панорамностью описания войны небожителей, которая показана большей частью как серия поединков враждующих тэнгриев. Подобного рода масштабная баталия, разгоревшаяся между западными и восточными тэнгриями, является кульминацией в развитии темы теомахии в унгинском прологе в целом.

Мотив теомахии также проявляется в сценах междоусобицы й

борьбы за власть на восточной половине неба после «ухода» Лтай Улана, выражая внутренние коллизии в сообществе восточных небожителей, через которые выявляются и определяются их иерархические отношения. Самобытной представляется эпическая интерпретация Асарангуйских тринадцати тэнгриев на фоне их динамической борьбы с многочисленными соперниками, которая в итоге знаменует их гегемонию на восточном небе. Оригинальным видится и участие трех сцнорей Агай Улана в перипетиях восточной теомахии. В данном варианте сыновья бывшего главы восточных небожителей становятся конкурентами Асарангуйцев в борьбе за власть и, потерпев от них поражение, низвергаются с неба.

В дополнение к сюжетам о войне богов следует сказать, что существует своеобразная вариация небесной теомахии с участием зооморфных персонажей божественного происхождения. Примером тому служит встречающее в некоторых вариантах Г'эсэриады, описание единоборства западного и восточного небесных быков, - оригинальный мотив, связанный с концептом Буха-нойона как сына небожителя. Так, в тункинском варианте конфликту богов по поводу срединного небожителя Сэгэн Сэбдэга предшествует спор из-за небесной кузницы, которая до этого считалась общим достоянием всех тэнгриев. Разрешение этого разногласия связано с противоборством представителей западных и восточных божеств. Поединок между сыновьями тэнгриев, начатый в Верхнем мире, переносится на землю, где соперники в образе Синего и Пестрого быков продолжают свою борьбу, завершающуюся победой первого. Особенностью тункинского сюжета является то, что он обогащен этиологическими мотивами, увязывающими эпический нарратив с местным ландшафтом. Небезынтересно отметить, что тема единоборства быков обозначена во многих бурятских мифах, притом генеалогического характера, где Буха-нойон в образе небесного быка выступает как тотемный прародитель бурят. Это обстоятельство еще раз подтверждает определенную генетическую связь ряда прологовых сюжетов с культовыми персонажами бурятской мифологии

Необходимо остановиться еще на одном немаловажном аспекте, имеющем отношение к теме теомахии. Согласно генеалогической системе эпического пантеона, Хан Хормуста относится к младшему поколению небожителей, в то время как Атай Улан - к старшему. Следовательно!, в небесном конфликте, разгоревшемся между этими двумя божествами, просматривается не только общеизвестный мотив противоборства западных и восточных тэнгриев, но и тема борьбы старых^« молодых богов, выражающейся в смене их поколений и утверждении нового правителя в Верхнем мире в качестве главного бога неба. - ' ,

Примечательно, что миф, повествующий о небесной теомахии, являющейся сюжетным стержнем пролога Гэсэриады, также содержит в себе важный этиологический аспект. Во-первых, из останков расчлененного тела Атай Улана возникают демонические существа, что объясняет космическое происхождение последних. Во-вторых, их хтоническая трансформация, происходящая с ними в Нижнем мире -Доодо замби становится источником появления Зла на земле. Отсюда каузальная необходимость прихода героя - сына небесного божества ради спасения человеческого рода.

В третьем разделе «Семантика образа небесного жаворонка в контексте сакральной традиции бурят» рассматривается миф о жаворонке, являющемся сюжетообразующим элементом в наиболее известном прологе унгинской Гэсэриады (вариан! П. Петрова). Образ жаворонка обладает полисемантичностью, отражающей ряд значимых сакральных концептов в бурятской этнокультурной традиции: солярный культ, образы орла, шамана-сказителя, певца и врачевателя.

В петровском варианте сюжетная завязка в прологе начинается с того, что Атай Улан насылает болезнь на Наран Гохон 'Солнечную красавицу' - дочь Наран Дулан тэнгрия 'Солнечно-теплого небожителя'. Ее исцелителем становится орнитоморфный персонаж - могучий белый жаворонок 'азарга сагаан булжамуур', являющийся сакраментальной тицей, хранительницей духа, жизненной силы {ИунэИэн Иулдэ) самого солнца и могущества пятидесяти пяти небожителей западного неба. Знаковой особенностью варианта П. Петрова является то, что все божественные персонажи, обозначенные в мифе о небесном жаворонке, относятся к актуальным мифологическим фигурам эпического пантеона. Они проявляют свою нуминозность и в завязке тических событий на земле. При этом важно отметить солярную семантику в характеристике данного персонажного ряда. Так, Наран Гохон становится земной матерью Гэсэра при его рождении в мире людей. 11римечательно, что ее отец Наран Дулан тэнгри с читается внуком Манзап Гурмэ, воплощающей в своем образе солярное начало. Эта «солнечность» передается ее небесному потомству и правнуку Гэсэру, которому она покровительствует и помогает в самые трудные моменты.

Миф о жаворонке, пожалуй, один из наиболее ярких, притягательных мифов в бурятской Гэсэриаде. Сила его сакрального обаяния связана, судя по всему, с культом солнца - одним из самых древних и устойчивых в религиозно-мировоззренческих представлениях кочевников Центральной Азии и сопредельных с ней территорий. В связи с этим небезынтересно напомнить о широко известном в шаманской мифологии персонаже орнитоморфного происхождения, связанном с культом солнца, - орле,

имеющем интересные параллели с небесным жаворонком в мифологическом контексте. , ,0 „ <рвете вышеприведенной аналогии жаворонка с орлом, воплощающих в своих образах птероморфизм солярных богов, с одной стороны, и связь с шаманской традицией, с другой, становится очевидной неординарность концепта жаворонка как мифологического персонажа. „

Шаманский аспект в образе жаворонка, проявляющийся в его фигуральной соотнесенности с функционально-ритуальной характеристикой шамана, органично связан с миром сакральных представлений бурят и исторической реальность^,,, в , которой значительную роль играли «избранники духов» .тгпОДУЖИтели древних культов. Поэтому в эпосе «Гэсэр» нашел отражение, образ шаманки, выступающей медиатором между землей и ¡небом. ,,Совершая обряд сасали, она призывает богов оказать помощь, для избавления людей от напастей и бед. В небесном (же}, п^нтеопр,, фигурирую! небожители, представляющие шаманские, кланы.-. В -,эзрианте П. Тушемилова называются тридцать три камлающих небожителя, которые отправляют своих сыновей с Гэсэром на, землю. Их миссия по очищению земного мира от мангадхаев, возникших из останков тела Атай Улана, тождественна функции жаворонка по спасению Наран Гохон от смертельной болезни, насланной тем же Атай Уланом.

Певческий дар небесной птицы и ее вдохновенное пение демонстрирует еще одну,грань концепта жаворонка, которая выражает сакрализацию поэтического, слова и творчества, объединяющего поэта с жрецом. В сюжетно-т ематическом плане миф р , цебесном жаворонке является важной частью прологового дейстцир,,, характеризующей значимость солярного первоначала в мире небожителей и раскрывающей особенности персонажного ряда. Тема доминанты света и добра, метафорически обозначенная в унгинском прологе с участием Гэсэра, обладает большой смысловой нагрузкой, отвечающей духовной сущности самого героического эпоса.

В главе 3 «Пролог в центральноазиатских версиях Гэсэриады и концепт небесного героя» прослеживаются аналогии между бурятской, монгольской и тибетской, а также тюркскими версиями небесного пролога. Рассматривается проблема небесного генезиса образа Гэсэра и его предтечей в контексге порко-монгольской эпической традиции. В первом разделе данной главы «Бурятские и Центральноазиатские параллели в небесном прологе» приводится анализ бурятской (унгинской), монгольской (пекинской, заинской, монгорской), тувинской, тибетской (амдоской, ладакской, камской, гуйдэской) версий пролог.

Исследователи, отмечая «глубокие совпадения» между эпическими текстами бурятской (унгинской) и монгольской Гэсэриады, подчеркивают самодовлеющую значимость унгинского пролога. Тем не менее, монгольский пролог, несмотря на его буддийскую "редакцию, сохраняет структурно-композиционное соответствие с прологом в бурятской Гэсэриаде. Так, два начальных параграфа в первой главе, составляющие пролог, называются: 1. Забытое повеление Будды, 2. Совет на небе. Бурятский пролог, как известно, начинается с описания небожителей, конфликта и войны между ними. Данное содержание начисто отсутствует в первом параграфе монгольского пролога. Здесь появляется будда Шигемуни, который прежде чем уйти в нирвану, завещает Хормусте, когда в мире настанут смутные времена и сильные начнут пожирать слабых, отправить одного из трех своих сыновей на землю, чтобы он восстановил мир и благополучие в мире людей. Хормуста забывает о повелении Будды, пока по истечению семи веков вдруг сам собой не разрушается западный угол его небесного дворца. Это обстоятельство заставляет вспомнить Хормусту о предсказании Будды и его верховном наказе. Так заканчивается первый параграф.

Что касается «Совета на небе» - второго параграфа в монгольском прологе, то в нем прослеживается большое сходство с бурятским аналогом. Подобное сходство прослеживается и в заинской версии монгольской Гэсэриады. В компаративистском плане определенный интерес представляет небесный пролог тувинской версии, именуемой «Сказание о благородном Кезер Мергене, владыке десяти стран света, победителе десяти темных сил». Особенностью тувинской версии является то, что, будучи связанной своим происхождением с монгольским книжным сводом, она бытовала в устной прозаической форме. В монографии «Исторические корни Гэсэриады» Ц. Дамдинсурэн, сопоставляя и сравнивая заинскую версию как наиболее полную с другими версиями монгольской Гэсэриады, отмечает значительное сходство ее с пекинским ксилографическим изданием, в том числе и прологов.

Устная традиция, как правило, предшествует письменной фиксации фольклорных памятников и их литературной обработке. В свою очередь книжноэпические сказания оказывают влияние на те или иные фольклорные сюжеты, то есть происходит процесс обратного взаимодействия. Что касается прологов Гэсэриады, то они - как и монгольская, так и унгинская - восходят в конечном счете к общему устному источнику, связанному с этнокультурной традицией монгольских народов и их общим этногенезом.

Сопоставление пекинской ксилографической версии с унгинской показывает большую архаичность последней', что' объясняется ее принадлежностью к устной традиции, сохранившей древнюю основу общемонгольской Гчсэриады и соответственно гипотетический

г , I ' _,, I I 41 'I I 1 1 '

Изначальный пролог, подвергшийся в письменных версиях^клерикальной обработке. В приангарских степях, где сохранились шаманские Устои с богатейшим арсеналом мифологических представлений (и во многом архаичной улигерной традицией, небесный пролог Гэсэриады приобрел благодатную почву для дальнейшего творческого. развития ' всех сюжетных линий, содержащихся в нем, что' и ' демонстрируют его многочисленные сказительские варианты (П. Петров)'ГГ.'^шемилоЬ, П. Дмитриев и др.). Отмегим, Что «прбтотипическая» версия Гзсэриады, по всей вероятности, изначально содержала пролог с признаками небесной теомахии. Это говорит о едином этнокультурном пространстве добуддийской Монголии, куда входило и Прибайкалье. Кульминационной точки эволюция небесного пролога достигает в молькинской Гэсэриаде, в которой пролог представляет собой своего рода улигер по своему объему и сюжетно-тематическому составу.

Нами также рассмотрены вкратце четыре версии пролога тибетской Гэсэриады; амдоская, падакская, камская й гуйдэская, представляющие разные регионы этнографического Тибета. Всех их'объединяет сюжет, чье действие происходит на небе. Очевидна 'значительная роль небесных божеств, определяющих выбор героя для нисхождения в мир людей, чТ($ы'устранить смуту на земле и установить там мир и справедливость.

йдея сына и посланника небес наиболее четко и выпукло выражена в амдоском прологе, где она носит явно выраженный социальный характер - «склонить головы аристократов, стать начальником черноголовых» и вместе с тем мифологический^ Константными элементами в фабуле являются схема «один из трех сыновей небожителя», выбор снаряжения при отправлении на землю, «кончина» на небе и перерождение на земле Вариативности подвержены имена главных божеств, представленных в этих прологах, и божественного героя) долженствующего спуститься на землю с миссией стать царем Кэсаром в стране Линг.

Так, в ладакской версии в качестве верховного небожителя выступает Индра, персонаж, заимствованный из древнеиндийского пантеона, который отправляет на землю младшего из своих сыновей Дончупа. В имени этого героя (от санскритского Сиддхартха - одного из имен Будды) и его рождении из бока матери прослеживается влияние легенды о Будде. В камской версии будущий царь Кэсар считается посланцем Падмасамбхавы, который заменяет Индру как в иерархическом, так и функциональном отношениях. В амдоской же версии фигурирует

божество Цанба-Карбо - эквивалент древнеиндийского Брамы, а посланником в мир людей является его.мСьш лто имени Дондуп 'Делоисполнитель'. Номинальное участие в прологе принимают и другие боги, роль которых не проявлена в сюжете, но обозначена символически в качестве божеств - покровителей и хранителей эпического героя при преодолении им различного рода препятствий на пути к исполнению своей божественной миссии.

Во втором разделе «Мифо-эпическое «Сказание о кальпе» и бурятские аналогии» впервые в бурятском эпосоведении привлекается для анализа в сравнительно-сопоставительном плане с точки зрения мифологических, оожетно-тематических и персонажных соответствий восточномонгольский (хорчинский) эпос «СказаниБ о кальпе» (Галвын упгэр). Принципиально важным в контексте общемонгольского фольклорно-мифологического континуума представляется его знаковое сходство с эхирцт-булагатской версией бурятской Гэсэриады. Оно проявляется прежде всего по основной сюжетной линии - описанию борьбы героя1 небесного происхождения с врагами человеческого рода -мангусами;»' чей персонажный ряд характеризуется общими, причем архаичными, чертами в хорчинском и бурятском улигерах. Оригинальным, сохранившимся как сюжетообразующий элемент лишь в «Сказании о кальпе» Б. Чунраа и «Абай Гэсэр-хубуне» М. Имегенова, является мотив мангусов-тэнгриев и их связи с небом. Данная тема, отмеченная своеобразием ее эпической интерпретации в вышеназванных нарративах, ' имеет особое значение для уяснения концепта мифологических поколений божественных персонажей и их небесного пантеона. Последний широко представлен в бурятской фольклорно-мифологическоЙ традиции.

В связи с этим необходимо отметить, что в восточномонгольской традиции также значительную роль играют тэнгристские боги, чей пантеон, обозначенный в хорчинском прологе, имеет ряд существенных аналогий с бурятским. Это касается фактически всех божеств, фигурирующих в небесном прологе: Хан Хурмаста, Хадарган Хар Бумана, Суунаг Цагана, Лхам Бурхана (Охин тэпгри) и др. Значительное семантико-типологическое сходство выявляется в образах Хар батора и Хухэдэй Мэргэна, выступающих в двух ипостасях - тэнгри-небожителя и эпического героя. Обоих персонажей сближает их семантико-функциональная и атрибутивная характеристика, обнаруживающая в них черты эпической интерпретации древнемонгольского бога-громовержца, каковым, по всей вероятности, являлся Хухэдэй Мэргэн тэнгри, сохранившийся в мифологии и эпосе бурят как один из старейших и могущественных небожителей.

(РОС. НАЦИОНАЛЬНАЯ ?

33 БИБЛИОТЕКА |

с.пвщ*т |

< М Ж ар '

Семантико-типологическая идентификация Хар батора и Хухэдэй Мэргэна подтверждается еще тем, что они в своей мангусоборческой рочи ее всей очевидностью выступают как предшественники Гэсэра. Данная преемственность представляется органичной, обусловленной ' самой фольклорно-мифологической традицией монгольских народов: Она свидетельствует о том, что идея героя - сына неба, воплощенная 1s Образе Гэсэра, носит архстипический характер, и' искот* присуща центральноазиатскому эпическому континууму. Также1 следует отмётить, что само «Сказание о кальпе», завершающееся в сюжетном отношении описанием рождения будущих родителей Гэсэра ; Сэнлуна' и! Сайхан Цэцэг и их свадебной церемонии, «длившейся в течение восьмидесяти лет», и возведением для них прекрасного дворца, можно рассматривать как своего рода развернутый в форме улигера пролог или вступительную часть к Гэсэриаде. фм, -икул .

Третий раздел «Концепт сына неба и проблема генезиса пролога». Безусловно, главной идеей Гэсэриады является нисхождение сына небожителя на землю для борьбы с распространившимся на ней злом. По всей видимос ти, именно эта идея была исходной и продуктивной для зарождения Гэсэриады как таковой, ибо она возвела ее в ранг особого божественного произведения, благодаря чему эпос о Гэсэре с его сакрализоваНным началом - небесным прологом приобрел статус суперсказания или верховного moca • в культурной традиции дентральноазиатских пародов. Слёдует особо подчеркнуть, что для всех полиэтнических, версий эпоса «Гэсэр» при всем разнообразии его скэжетно-тематического корпуса в каждой эпической^1 традиции константным элементом является пролог, чье действие1 неизменно происходит на небе, в мире богов. Фабульное ядро' небесного повествования составляет сакральный миф о сыне боярства, предназначенного стать героем-правителем в мире людей, исполняющим волю неба в справедливых героических деяниях. По все)й вероятности, сам пролог как композиционный зачин возник Щ" необходимоеги объяснить небесное происхождение эпического > i-ерой, чтсу 'связано со значимостью уранического фактора в религиозно-мифологической традиции Центральной Азии, получившего адекватную фольклорную интерпретацию в Гэсэриаде; i1 1 '

Понятие же о сыне неба издавна присуще мифологическим представлениям монгольских народов. Существует целый цикл легенд и сказаний, в .которых сын неба является главным действующим лицом и фигурирует'Ио'Л разными именами: Цорос, Ирин-Сайн, Гэсэр и Чингисхан, причем имя последнего имеет историческую основу. Во всех этих повествованиях вышеназванные персонажи называются сыновьями

Хормусты, являющегося олицетворением Неба и его персонификацией, что является поздним привнесенным заимствованием. Концепт же сына неба связан своим происхождением с глубинными основами религиозно-мифологических воззрений кочевых народов, которые в результате развития познания окружающей среды оформились в универсальную мировоззренческую концепцию, представленную бинарной оппозицией отец-небо и мать-земля. / ,

Идея небесного происхождения у кочевников Центральной Азии опиралась на определенную устную традицию, существовавшую у номадов со стародавних времен и связанную с их натурфилософскими верованиями. Исходя из вышеизложенного, есть основания полагать, что в легендах о небесном происхождении центральноазиатских правителей и в самом комплексе мифологических представлений кочевников древности содержались элементы гипотетического мифологического пролога Гэсэриады, связанного с идеей земного героя небесного происхождения, совершающего подвиги во имя благополучия своего рода-племени при покровительстве Неба. ,>-■ п> • ■

Думается, прототипом Гэсэра мог быть Хухэдэй Мэргэн, древнейший герой тюрко-монгольского эпоса, стадиально восходящий к его раннему «охотничьему» этапу и несущий в себе следы астролатрии/ (миф о созвездии Орион - небесных оленухах и небесном стрелке-охотнике), что свидетельствует о глубокой архаике данного эпического образа и его связи с уранической мифологией древних кочевников. О'внутренней связи с концепцией неба как высшего космического* начала и соответствии с исторически обусловленной этнокультурной'традицией! сибирско-центральноазиатского ареала свидетельствует семантика самого имени героя - Хухэдэй Мэргэн. Скорее всего, форма Хухэдэй является результатом персонификации понятия «неба» как имени .собственного, связанного с концептом сына неба. Обращает на11 себ* внимание адекватная обозначенность имени Хухэдэй Мэргэн в фолышфно-мифологической традиции как монгольских, так и тюркских народов -основных исторических носителей центральноазиатской идеи' Неба как верховного сакрального начала. . ■ < г /»

Характерной особенностью образа Хухэдэй Мэргэна является его двуединство как отца-тэнгрия и сына-небесного героя, действующих под одним и тем же именем в бурятской эпической традиции. • Данный фольклорно-мифологический феномен имплицитно указывает на органическую связь генезиса небесного пролога в бурятской Рэсэриаде с генезисом героя - сына неба. В эхирит-булагатской версии образ Гэсэра объединяет две стадии эволюции центральноазиатского небесного героя-Хухэдэй Мэргэна и собственно Гэсэра, что наглядна!иллюстрирует сам

эпос с содержащимися в нем мотивами прапролога. Герой является сыном двух разностадиапьных богов - Хухэдэй Мэргэн тэнгрия и Хан Хормусты, олицетворяющих на теологическом уровне два этапа эволюции бурят-монгол'Ьёкой эпики. ' • ,

Концепт героя - сына неба как фабульная первооснова тэнгристского пролога рельефно представлен и разработан во вступительной «небесной» части бурятской Гэсэриады. Если в эхирит-булагатской версии, помимо традиционного пролога, содержатся архаичные элементы пролог'овой сюжетики в самом эпическом ¡тексте, то в унгинской версии мы видим развитие прологовой темы в • различных модификациях, вплоть до самодовлеющего повествования о мире богов как многоактной небесной предыстории Гэсэра. Хотя имя эпического героя имеет иноязычное происхождение, сам пролог как таковой, по всей видимости, представляет аутогенное явление, связанное с основами тюрко-монгольской тэнгристской традиции. Об этом свидетельствует пролог в хорчинском «Сказании о кальпе» и якутском эпосе «Нюргун Боотур Стремительный». Якутский пролог характеризуется своеобразием интерпретации концепта героя - сына небожителя, особой сюжетной линией, раскрывающей образы божественных персонажей и их иерархический статус

Что касается Нюргун Боотура и Гэсэра, их сходство представляется особенно знаменательным. Оба они являются сыновьями небожителей, имеющими двух братьев, богатырских коней одной и той же масти -гнедой. Также обращает на себя внимание очевидное созвучие онима Нюргун с Нюргай - распространенным в унгинских вариантах детским именем Гэсэра. Сходство двух героев хорошо прослеживается и по линии солярных признаков. Например, у Гэсэра земной матерью в унгинской версии (вар. П. Петрова) считается Дочь солйца. Нюргун Боотур также исполняет солнечную миссию, недаром один из вариантов олонхо называется «Кун Нюргун» (Солнечный Нюргун).

Исходя из гипотезы о существовании некогда в Центральной Азии монгольской эпической общности, распавшейся на. ряд «ветвей», можно предположить, что тип Гэсэра, соответствующий его предшественнику Хухэдэй Мэргэну в бурятской эпической традиции (ср. Хар батор в хорчинском «Сказании о кальпе»), мог вполне существовать в ранний период центральноазиатской истории. Возможно, в устной традиции этнических предтечей монголов - тогонов, создавших в 1У-У11 вв. хунну-сяньбийское государство в пределах Кукунора, образ Хухэдэй Мэргэна или его ареальная модификация могли трансформироваться на базе встречных схожих мотивов индотибетского происхождения в образ сына небожителя, посылаемого на землю с демоноборческой миссией в качестве героя - справедливого правителя под именем Гэсэр. Поэтому

высказанная Ц. Жамцарано гипотеза о времени и ареале зарождения Гэсэриады соединяет центральноазиатскую (тюрко-монгольскую) предысторию концепта сына неба с тибетской эпической традицией в контексте «тогонского» периода истории Кукунора I и Амдо, что обусловило феномен древнего этнокультурного сотворчества. Г'эсэриада представляет собой «старинный памятник кочевой поэзии, созданный усилиями нескольких кочевых народов». Его древнее ядро принадлежит общему наследию Центральной Азии.

Таким образом, идея сына неба получает наиболее яркое эпическое воплощение в Гэсэриаде, что явилось одной из главных причин, ее универсальной популярности у народов центральноазиатской кочевой цивилизации. Необходимо отметить, что при всей необычайной вариативности эпоса о Гэсэре в пределах каждой национальной эпической традиции исходной главой неизменно является небесный пролог, повествующий о божественной предыстории героя, о богах и их решении отправить одного из своих сыновей для утверждения добра и справедливости в мире людей. Если в тибетской и монгольской версиях книжной Гэсэриады протагонистами выступают будды и бодисатвы, то совершенно иная картина, связанная с народной мифологией, наблюдается в устной бурятской версии. В ее прологе представлен фактически весь пантеон тэнгристских божеств во главе с Хан Хормустой, а их тридцать три сына во главе с Гэсэром спускаются на землю, чтобы исполнить волю своих небесных отцов-небожителей. В этом нетрудно усмотреть эволюцию концепта сына неба и ее эпическую интерпретацию, разработанную в русле исконных мифологических представлений тюрко-монгольских народов.

В заключении подводятся итоги исследования, обобщается концепция связи небесного пролога с генезисом героя и миром божеств как проявление тэнгристской мифологии. Наличие пролога как в эхирит-булагатской, так и унгинской версиях определяет своеобразие бурятской Гэсэриады. Нами проведен анализ основных существующих прологов (варианты М. Имегенова, П. Петрова, П. Тушемилова, П. Дмитриева), а также молькинского варианта, представляющего образец объемного эпического мифотворчества. Расширяет представление о мифологическом дискурсе пролога и его архаической основе малоизвестный вариант Архокова в записи Дж. Куртина. В бурятской улигерной традиции пролог приобрел форму устойчивого самодовлеющего нарратива, повествующего о мире небожителей, характере их взаимоотношений, которые определяют ход земных событий.

Всем вариантам небесного пролога присущи его типичные «родовые черты». Это тема противоборства западных и восточных тэнгриев,

основанная на дуалистическом принципе, небесная тсомахия, совет высших божеств, решение отправить на землю Гэсэра для защиты людей от мангадхаев, возникших из тела .низвергнутого Атай Улана.

Проведенный анализ, цувдрал^но, архаичной эхирит-булагатской версии показывает, в,, н^р главную роль играет триада старейших богов - Эсэгэ| ОДалан т^ш^Зая^аган тэнгри и Хухэдэй Мэргэн тэнгри, соответствие . ко>|рры,м , прослеживаю! ся в древнемонгольском пантеоне Очевидна их связь с генезисом образа Гэсэра, который выступает как сын небесбо^ре.тв в «эцтексте тех архаичных представлений родового общества^ цашедших отражение в эпическом пантеоне. Подобное родство с небом имеет множество параллелей в эпической традиции монгольских народов на примере фольклорных героев, чье неземное происхождение характеризует их избранничество и особую мощь. Концепт сына неба, существующий с давних времен у кочевых этносов Центральном »Азии, обрел органическое воплощение в образе героя имегеновскРЙРПОяеи, Лри этом мы приходим к выводу, что феномен Гэсэра и истода е,го небедной родословной имеют мубокие корни в самой системе, мифологических представлений бурят. (11/ ,, ,, ,,

Исходя из мнения ряда ведущих ученщ и основываясь на сравнительно-сопоставительно^ ада^и^е соответствующих улигерных текстов, мы предполагаем^ уро пр^уртипо^ Гэсэра в бурятской фольклорно-мифологической тра^ици^ является,?(у(хэдрй Мэргэн тэнгри, нередко выступающий в эпической эдад^таси как предшественник многих образов улигерных героев. Таким образом, Гэсэр,, фррмально называясь сыном Ханхан Хёрмоса (Хормусты), в чем видится результат позднего привнесения, на самом деле является органичным порождением древнебурятского сакрального мира. ,,

При анализе цию1а унгинской версии пролога м>х пришли к выводу, что в целом многочисленные варианты унгинского пролога в совокупности представляют образец коллективнрго мифотворчества и,его последующее развитие в бурятской эпической традиции. Если небесньш пролог в эхирит-булагатской версии отличается сжатостью и формульной ¡схематичностью изложения содержания, то более полная картина мира > небожителей вырисовывается в вариантах унгинского пролога Госэриады. Фактически выведена небесная родословная Гэсэра, восходящая , к эпохе первотворения, основанная на филиации матриархальной и уранической ветвей.

Иерархия божеств в пантеоне исходит из дуалистического принципа, согласно которому выстраивается симметричный ряд противоборствующих божеств: западные - Манзан Гурмэ, Эсэгэ Малан тэнгри, Хан Хормуста; восточные - Маяс Хара, Асарангуй Хара тэнгри,

Атай УЙН^йгри! Щй этом нарЛи 'определяется особенность эпического пантеона, заключающаяся в генеалогическом приоритете богинь-прародитеЯ^н^'ц1 в урак'Меском по существу сонме богов. ' 1

Нами особо отмечено, что концепт бинарнЬй оппозиции небесных божеств и их койф'ликт^ разрешаемый в пользу' з^падйьгх' тэнгриев -важнейший скэжетообразующий принцип в проЛвговом11 действии. Варианты 'у японского пролога демонстрируют ' разнообразно разработанную' тему теомахии, составляющей существенный элемент характеристики мира эпических богов. В контексте билатерального тэнг'рис'тского космоса выявляется значимость центра небесного мироздания, персонификацией ко'горого считается срединный небожитель - Сэгэн Сэбдэг. Стремление овладеть центром как форма борьбы за верховенство в космическом пространстве служит лейтмотивом небесной геомахии.

В небесном конфликте просматривается также тема борьбы' ¿тарых и молодых богов, выражающейся в смене их поколений' и утверждении нового правителя в качестве главного бо^а неба. Исходя из генеалогической системы эпйческого пантеона, Хан Хормуста олицетворяет собой младшее поколение тэнгриев, который сменяет Атай Улана как представителя стадиально старшего поколения восточных божеств. Отличительной особенностью теомахии как сюжетного ядра пролога является и ее этиологический финал. Земной метаморфизм расчлененного восточного бога, объясняющий появление Зла в мире людей, создает почВу для явления небесного героя и многоактного эпического действия.

Для определения значимости'пролога в идентификации Гэсэриады как «божественного сказания» впервые в отечественном эпосоведении привлечены для сравнительно-типологического анализа вступительные части ко всем основным, известным в науке национальным версиям «Илиады Центральной Азии». Так, нами рассмотрены монгольская (пекинская, заинская), монгорская, тувинская, тибетская (амдоская, ладакская, камская, гуйдэская) версии.

Таким образом, семантический комплекс пролога эпоса «Гэсэр» как результат мифотворчества выражает широкий спектр религиозно-мифологических представлений бурят о мире богов 'как сакральной части картины мира. Архетипическая в основе связь неба и земли приобретает в эпической интерпретации Гэсэриады форму двуединства тэнгристского пролога и улигерного действия, стержневым элементом которого является образ Гэсэра как выражение полистадиальных представлений об эпическом герое - сыне неба.

Список работ, опубликованных по теме диссертации

1. Дугаров Б.С. Мифология бурятской Гэсэриады: восточные тэнгри. -Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2005. - 226 с.

2. Дугаров Б.С. Бурятская Гэсэриада: небесный пролог и мир эпических ¡ божеств/- Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2005. - 297 с.

3. 1 'Дугаров' Б.С. Бытование эпоса «Гэсэр» у окинских бурят //

' "Современность и традиционная культура народов Бурятии. - Улан-

• Уд»«,-1983. - С. 109-117.

4. ' Дугаровп'Б.С. Об эволюции образа Гап Дулмэ-хана (на материале 'окинских легенд о Гэсэре) // Гэсэриада - духовное наследие народов Центральной Азии. Междунар. науч. конф. - Улан-Удэ, 1995. - С. 138-139.

5. Дугаров Б.С. Круг бурятской Гэсэриады // Восток - Запад: диалог культур: Материалы междунар. науч.-практ. конф. - Улан-Удэ, 1996. -Ч. l.-fO. 92.

6. Дугаров Б.С. Солярный культ в эпосе бурят // 100 лет гуннской археологии. Номадизм: прошлое, настоящее в глобальном контексте и исторической перспективе. Гуннский феномен: Материалы междунар. конф- - Улан-Удэ, 1996. - Ч. 2. - С. 93-96.

7. Дугаров- Б.С. К вопросу о происхождении слова Чингис // Монголо-бурятские этнонимы.-Улан-Удэ, 1996. -С. 101-106.

8. Дугаров Б.С. Пространственная колыбель бурятской Гэсэриады // Природа и цивилизации, реки и культуры. Материалы конф. - СПб, 1997.-С. 84-88.

9. Дугаров Б.С. «Абай Гэсэр» и его этническая территория // Цыбиковские чтения - 7: Материалы науч. конф. - Улан-Удэ, 1998. -С. 218-220.

10. Дугаров Б.С. Гэсэриада как этнокультурный фактор в современных условиях // Традиционный фольклор в полиэтнических странах. Материалы 3 междунар. науч. симп. - Улан-Удэ, 1998. - Ч. I. - С. 105-109.

11. Дугаров Б.С. Из истории изучения монгольской Гэсэриады // Немцы и Сибирь: история, современность: Материалы науч. конф. - Улан-Удэ,

. 1999.-С. 28-31.

12. Дугаров Б.С. Экологические мотивы в бурятской Гэсэриаде // Эпос, ландшафт, культура: Материалы конф. - СПб., 1999. - С. 128-133.

13. Дугаров Б.С. По следам монгольской повести о хане Харангуй (на материале научной экспедиции Г.Д. Санжеева в Окинский край) // Санжеевские чтения - 4: Материалы всерос, науч. конф. - Улан-Удэ, 1999.-С. 111-115.

14. Дугаров Б.С. Струна земли и неба (образ жаворонка в бурятской мифологии и поэзии) // Проблемы бурятской филологии на современном этапе. - Улан-Удэ, 1999. - С. 125-130.

15. Дугаров Б.С. Генеалогия сказителя П. Петрова (к истории рода хангин) // Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии. - Улан-Удэ, 2000. - Т. 4. - С. 89-95.

16. Дугаров Б.С. Дж. Куртин: путь к бурятскому фольклору // Сибирь в истории и культуре народов зарубежных стран: Тез. докл. и сообщ. II междунар. науч. конф. - Иркутск, 2000. - С. 26-28.

17. Дугаров Б.С. К топонимике бурятской Гэсэриады // Россия 'й Монголия в многополярном мире: итоги и перспективы сотрудничества на рубеже тысячелетий: Материалы междунар. науч,-практ. конф - Иркутск, 2000. - Вып. 3, ч. 1.-С. 115-117.

18. Дугаров Б.С. О публикации «Гэсэр Богдын Ьан» // Актуальные проблемы востоковедения: Материалы конф., посвящ. 70-летию со дня рождения Б.-Д. Бадараева- Улан-Удэ, 2001. - Ч. 2. - С. 53-58.

19. Дугаров Б.С. О восточ носая не ком обрядовом тексте культа Гэсэра // Mongolica-V. - СПб., 2001. - С. 100-102.

20. Дугаров Б.С. Гэсэр - солярный герой бурятского эпоса // VIII Международный конгресс монголоведов (Улан-Батор, 5-12 авг. 2002 г.). Докл. рос. делегации. -М., 2002. - С. 202-207.

21. Дугаров Б.С. К характеристике пантеона божеств в бурятской Гэсэриаде (Хормуста) // Мир Центральной Азии - Улан-Удэ, 2002. -Т. 4, 4.2.-С. 53-58.

22. Дугаров Б.С. Небесный пролог в эпосе «Абай Гэсэр» (унгинский вариант) // Байкальские встречи - IV. - Улан-Удэ, 2003. - С. 59-65.

23. Дугаров Б.С. К характеристике пантеона божеств в бурятской Гэсэриаде (Гужир Бома тэнгри) // Байкальские встречи - IV. - Улан-Удэ, 2003. - С. 37-49.

24. Дугаров Б.С. О культе горы Хурмаста-хан // Чингисхан и судьбы народов Евразии: Материалы междунар. науч. конф. 3-5 окт. 2002 г. -Улан-Удэ, 2003. - С. 401-404.

25. Дугаров Б.С. Буддийские влияния в эпосе «Абай Гэсэр» // Буддизм в контексте истории, идеологии и культуры Центральной и Восточной Азии.-Улан-Удэ, 2003.-С. 121-124.

26. Дугаров Б.С. К сакральной ономастике бурятской Гэсэриады (Хамхир Богдо) // Вестник Бурятского университета. Сер. 6: Филология. -Улан-Удэ, 2004. - Вып. 8. - С. 3-10.

27. Дугаров Б.С. К генезису унгинской версии Гэсэриады: хонгодорский фактор // Хонгодоры в этнической истории монгольский народов. -Улан-Удэ, 2004.-С. 11-29. ' "" г *

28. Дугаров Б.С. А тай Улан тэнгри- (к семантике' эпитета улан) // «Мункуевские чтения 7 2». - Улан-Удэ, 2004- Ч. 1: Монголоведение -С. 85-94. , ' i •>>> " j / i /

29. Дугаров Б.С. О некоторых параллелях в мифопоэГгиЧеской традиции дэнэев и бурят,// Культурные связи древней Сибири и Америки-проблемы, исследования, гипотезы. - Улан-Удэ, 2004. 28-32.

30. Дугаров Б,С,. Солнечная символика образа Гэсэра '//, Культурное наследие народов Сибири и Севера: Материалы Пяты» Сибирских чтений. СПб., 17-J9.0KT- 200J г. - СПб., 2004. - Ч. 2. С. 1 17vl22.

31. Дугаров Б.С. Иерархия небожителей в прологе бурятской Гэсэриады // , Россия - А'шя; становление и развитие национального самосознания. -У^а^-Удэ, 2Q05. - С. 141-142.

32. Дугаров Б.С. Сил|Эол|гка числа девять в фольклорно-мифологической традиции // Вестниц.Бурдтского университета. Сер. 6: Филология. -Улан-Удэ, 20QÍ гт Рьць 9. ~ С. ¡1,9-24.

33. Дугаров Б.С. ■ Хащарангуйскме / семь тэНГрИ в Гэсэриадс // Исследователь монгольских чзцкфв; (К юбилею Б.Х. Тодаевой). -Элиста, 2005.-С. 62-75. v <i(,: 'j •(

34. Дугаров Б.С. Кул|,[г горы Хормуста в Бурятии, // Этнографическое обозрение. - 2005. - 4. -„С, 103-110.,

35 Дугаров Б.С. О семантике одного 'эпического, прозвища // Россия и Азиатско-Тихоокеанскийрегдон,..-2,005. - №) 3.' С. 88-92. ' ¡, ■

36. Дугаров Б.С. К семантике теоцима Асарангуй // Вестник-Бурятского университета. Сер. 18: Востоковедение. - Улан-Удэ, 2005. - Вып. I. -С. 109-117. . , , , -

37. Дугаров Б.С. Хормуста в мифологи^ и эпосе бурят // Вестник Бурятского университета. Сер. 6; Филология. - Улан-Удэ, 2005. -Вып. 10.-С. 3-9. ' -

38. Dugarov B.S. Das Epos Abai Geser: Tradition und Gegenwart // Historical and linguistic interaction between Inner-Asia and Europe. Proceedings of the 39th Permanent International Altaistjc Conference (PIAC). Szeged, Hungary: June 16-21, 1996. - Szeged, 1997. - P. 95-98. ' ' ■

39. Dugarov B.S. «Geser Khan» - Die ■ Sage der Sagen // Mongolische Notizen. Mitteilungen der Deutsch-Mongolischen Gesellschaft e V., Nr 6. -Bonn, 1997.- P. 32-33.

40. Дугаров Б.С. оноогийн Буриадад Гэсэр нь ундэсний ухамерын хэлбэр болох нь // Тов Азийн тууль: Олон улсын симпозиум. - Улаанбаатар, 1998.-С. 284-292.

41. Дугаров, Б.С., Роль национального эпоса «Гэсэр» в развитии этнического самосознания бурят-монголов (на япон. яз.) // Развитие национального самосознания в Восточной Евразии. Материалы

междунар. симпозиума в Университете Хитоцубаши. - Токио, 1998. -С. 17-19. /

42. Dugarov B.S. Heavens in the Geser epics according to the Ungin version // Central Asian sharhanism (past and present). - Ulaanbaatar, 1999. - P. 111. - 1 ' ''

43. Dugarov B.S. Geser Boyda-yin Sang: A little-known Buryat-Mongolian sutra // Writing in the Altaic World. Proceedings of the 41st Annual Meeting of the Permanent International Altaistic Conference (PIAC). Studia Orientalia, Vol. 87. Published by the Finnish oriental society. -Helsinki, 1999.-P. 49-61.

44. Dugarov B.S. The Cult of Heaven (Tengris) in the Buryat-Mongolian Epic // Religion, Customary Law and Nomadic Technology. - Toronto: Joint Centre for Asia Pacific Studies, 2000. - P. 99-100.

45. Dugarov B.S. The First Information About the Buryat-Mongolian Epic in the West (Based on the Materials of the Scholar and Traveler Jeremiah Curtin) // Altaic Affinities Proceedings of the 40th Meeting of the Permanent International Altaistic Conference (PIAC). Provo, Utah (1997).

- Bloomington: Indiana University, 2001. - P. 285-290.

46. Dugarov B.S. The Solar characters in the Buryat Geseriada // International symposium on the Secret History of the Mongols and Mongolian Culture.

- Hohhot, 2001. - P. 79-80.

47. Dugarov B.S. The Cult of the Sky (Tenger), the Shamanic traditions of the Buryats and their relationship with the Epic Abai Geser // Dialogue among Civilizations: interaction between Nomadic and Other Cultures of Central Asia. - Ulaanbaatar, 2001.-P. 142-147.

48. Dugarov B.S. Interrelationship of landscape and epic story (based on the materials of the Buryat-Mongolian legends about Geser) // Mongolica. Vol. 12 (33). (Seventh International Congress of Mongolists. Vol. 4). -Ulaanbaatar, 2002. - P. 402-405.

49. Dugarov B.S. The Skylark Myth in Buryat Epic and the Siberian Tradition of the Bird-Shaman // Continuity and Change in Central and Inner Asia. Jte 5. - Toronto: Asian Institute, University of Toronto, 2002. - P. 281-312.

50. Dugarov B.S. Khormusta in mythology and epos of the Buryats // Papers Abstracts And Some Papers of CUN International Conference of Altaic Studies and Mythology. - Beijing, China, 2004. - P 14-15.

51. Dugarov B.S. «Abai Geser»: epic hero and patron - deities // Thesis Abstracts of the Fourth International Symposium on Mongolian studies sponsored by Inner Mongolian University. - Huhhot, China, 2004. - P. 157.

52. Dugarov B.S. The Solar Bird of Geser Epic // Mongolica. Vol. 15 (36). (Eighth International Congress of Mongolists. Vol. 3). - Ulaanbaatar, 2004,--P. 321-327. ^

53. Dugarov B.S. The Buryat Geseriada's prologue: cattle breeding motives in tengers world // Nomadic Studies. Bulletin, № 10. - Ulaanbaatar, 2005. -P. 39-42.

Подписано в печать 21.09.2005 г. Формат 60x84 1/16. Бумага офсетная. Объем 2,75 печ. л. Тираж 100. Заказ № 99.

Отпечатано в типографии Изд-ва БНЦ СО РАН 670047 г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6.

РНБ Русский фонд

2006-4 16792

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Дугаров, Баир Сономович

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I ЭХИРИТ-БУЛАГАТСКАЯ ВЕРСИЯ: МИФОЛОГИЧЕСКИЙ ДИСКУРС

ПРОЛОГА И ОБРАЗЫ АРХАИЧНЫХ БОЖЕСТВ.

1.1. Своеобразие эхирит-булагатского пролога и образы божеств покровителей гэсэра.

1.2. Образ Галта Улана как архаичного восточного божества.

1.3. Образ патриарха мангадхаев и мотив поколений богов.

• ГЛАВА II УНГИНСКАЯ ВЕРСИЯ: МИР ПРОЛОГА И ЕГО ОСОБЕННОСТИ.

2.1. Образы теогонической мифологии и мир небожителей в унгинском прологе.

2.2. Небесная теомахия и ее модификации в унгинском прологе.

2.3. Семантика образа небесного жаворонка в контексте сакральной традиции бурят.

ГЛАВА III ПРОЛОГ В ЦЕНТР АЛЬНОАЗИАТСКИХ ВЕРСИЯХ ГЭСЭРИАДЫ И

КОНЦЕПТ НЕБЕСНОГО ГЕРОЯ.

3.1. Бурятские и центральноазиатские параллели в небесном прологе.

3.2. Мифо-эпическое «Сказание о кальпе» и бурятские аналогии. ф 3.3. Концепт сына неба и проблема генезиса пролога.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Дугаров, Баир Сономович

Актуальность темы исследования. В современной фольклористике и этнографии отмечается повышенный интерес к проблемам религиозной мифологии, определяющим духовные аспекты этнокультурной традиции народов. Как известно, многие теологические представления древности сохранились в эпической интерпретации, о чем свидетельствуют известные мифологические поэмы Переднего Востока, Индии, Греции и т.д. Потому исследование сакрального мира бурятской Гэсэриады, представленного сонмом эпических божеств, воспринимается как ожидаемое в бурятском гэсэроведении.

В связи с этим следует отметить, что бурятский героический эпос о Гэсэре, представляющий собой свод различных мифологических сюжетов, лежащих в основе эпического сказания, не изучен с точки зрения уранических представлений бурят, нашедших воплощение в концепте небесного героя и его связи с миром божеств. Именно эта особенность бурятской Гэсэриады, обозначенная в ее небесном прологе, видится важным обстоятельством в выборе нашей темы и необходимости ее раскрытия в контексте этнокультурной традиции бурят. Тэнгристская мифология, содержащая пантеон древних божеств и мифологическую картину сакрального мироздания, определяет статус бурятской Гэсэриады как сказания, имеющего субстанциональное значение для идентификации национальных основ духовного наследия бурятского народа и его органической связи с центральноазиатским культурным комплексом

Объектом исследования является мифологический пролог в бурятской Гэсэриаде, описывающий события в небесном мире, которые предваряют и определяют ход земного эпического действия.

Предметом исследования выступают образы теогонической мифологии, сообщество эпических божеств и система их иерархических взаимоотношений, содержащих небесную предысторию Гэсэра.

Цель исследования, заключающаяся в изучении сакрального комплекса мифологических представлений бурят, обозначенных в эпической интерпретации мира тэнгристских божеств и их пантеона, определяет следующий круг задач: выявить роль «тэнгристского фактора» в фольклорно-мифологической традиции бурят в контексте общемонгольских культовых представлений о небе как сакральной онтологической субстанции; определить семантико-генетическую связь концепта сына неба с его эпическим воплощением в полистадиальном образе Гэсэра, являющемся обобщенным типом небесного героя в центральноазиатской традиции;

- раскрыть значимость бурятской Гэсэриады как важнейшего источника по тэнгристской мифологии монгольских народов и реконструкции мифологического пантеона божеств;

- выявить стадиально ранний пласт уранических представлений бурят на материале архаичной эхирит-булагатской версии Гэсэриады и раскрыть образы древних божеств в контексте поколений мифологических персонажей;

- раскрыть эволюцию теологического мифотворчества бурят на вариантах унгинского пролога Гэсэриады, выявить особенности пантеона божеств, их персонажный ряд, генеалогию западных и восточных тэнгриев и характер их иерархических взаимоотношений; выявить дуалистическую доминанту в характеристике небесного «социума», показать теомахию как форму разрешения конфликта западных и восточных тэнгриев в борьбе за гегемонию в Верхнем мире;

- раскрыть каузальную взаимосвязанность генезиса небесного героя бурятской Гэсэриады с ее сакральным миром как объектом эпической интерпретации тэнгристской мифологии бурят-монголов;

- выявить роль пролога в идентификации Гэсэриады как «божественного сказания» в контексте сравнительного рассмотрения прологовых аналогов в сибирско-центральноазиатской эпической традиции.

Методы исследования. Диссертационная работа построена на широком использовании сравнительно-типологического и сравнительно-сопоставительного методов, выявляющих общие и специфические характеристики небесного пролога в бурятской Гэсэриаде и его мифологические параметры в сравнении с типологически близкими соответствиями в центральноазиатском эпическом континууме. Также привлекается герменевтический метод с целью интерпретации теологического текста, раскрытия семантики персонажного ряда посредством их теонимии, хроматической, латеральной и числовой символики, определяющей особенности иерархического устройства пантеона эпических божеств.

Степень изученности темы. При рассмотрении теоретических аспектов мифологии, фольклора, религии и этнографии мы опирались на труды отечественных и зарубежных исследователей Е.М. Мелетинского, В.М. Жирмунского, А.Ф. Лосева, А.Н. Веселовского, В.Я. Проппа, О.М. Фрейденберг, С.А. Токарева, В.Н. Топорова, Вяч. Вс. Иванова, П.А. Гринцера, И.М. Дьяконова, Б.Н. Путилова, В.М. Гацака, Е.Г. Рабинович, Дж. Кэмпбелла, К. Хюбнера, С. Лангер, М. Элиаде и др.

Существенным подспорьем в исследовании мифологических аспектов бурятской Гэсэриады, связанных с темой диссертации, явились труды по религиозно-мифологическим воззрениям и этнографии монгольских народов Д. Банзарова, Г.Н. Потанина, М.Н. Хангалова, В. Юмсунова, И.А. Подгорбунского, Б .Я. Владимирцова, Ц. Ж. Жамцарано, С.П. Балдаева, Г.Д. Санжеева, М.Н. Забанова, Н.Н. Поппе, Г.И. Михайлова, А.И. Уланова, И.О. Шаракшиновой, М.П. Хомонова, С.Ш. Чагдурова, С.Ю. Неклюдова, Н.Л. Жуковской, И.А. Манжигеева, В.А. Михайлова, Т.М. Михайлова, Д.С. Дугарова, Г.Р. Галдановой, П.Б. Коновалова, Д.А. Бурчиной, Е.О. Хундаевой, Д.Д. Гомбоин, С. Дулама, X. Сампилдэндэва, С. Пурэвжава, О. Пурэва, Л. Лёринца, В. Хайссига, К. Сагастера, К. Танаки, Р. Амайон, А. Бирталан и др.

Первым из монголоведов, обратившим внимание на древнюю мифологию монгольских народов, был бурятский ученый Доржи Банзаров [1955, с. 48-100]. Опираясь на довольно ограниченный круг источников, состоящих главным образом из шаманско-буддийских обрядников, он сумел на высоком научном уровне очертить контуры исконных религиозно-мифологических представлений монгольских кочевников, отличительной чертой которых являлся культ неба. При анализе различных аспектов культовой мифологии монголов в контексте их этнокультурной истории Д. Банзаров впервые определил пантеон небесных божеств - тэнгриев, игравших значительную роль в кочевническом обществе. Принципиально важным является вывод ученого об имманентности «черной веры монголов», источником которой было двуединство внешнего мира - природы и внутреннего - духовного мира кочевника в их онтологическом взаимодействии [Банзаров, 1955, с. 52].

Особый интерес в рамках нашего исследования представляет впервые введенный в научный оборот бурятским этнографом М.Н. Хангаловым наиболее полный каталог божеств шаманистской мифологии с их четким разделением на западных и восточных. Автор, помимо теогонического списка персонажного ряда, приводит некоторые мифы, характеризующие жизнь небожителей, их культовую и функциональную специфику. Представляет ценность в хангаловском списке информация о тэнгриях, олицетворяющих атмосферно-метеорологические явления, тэнгриях -покровителях домашнего скота и изобилия молочных продуктов. Также показательно присутствие тэнгриев, представляющих клан небесных кузнецов и шаманов. Указаны и небожители - предстатели некоторых бурятских родов и племен. Примечательно, что тэнгристский пантеон в записи М.Н. Хангалова имеет значительное сходство с пантеоном эпических тэнгриев, представленном в прологе унгинской Гэсэриады. Следует сказать, что триада ведущих божеств - Хан Хормуста, Атай Улан и Сэгэн Сэбдэг, обозначенная в хангаловском списке, играет сюжетообразующую роль в небесном прологе эпоса «Гэсэр». Относительно Эсэгэ Малана ученый описывает его значимость как культового бога, постоянно упоминаемого в шаманских призываниях. Также существенно замечание М.Н. Хангалова о локализации Хан Хормусты (Хан Тюрмаса) в качестве главы западных 55 тэнгриев среди балаганских бурят, в то время как среди кудинских бурят в данном амплуа выступает Заян Саган [Хангалов, 1958, с. 289-402]. В целом в трудах М.Н. Хангалова содержится множество космогонических, культовых, тотемистических и др. мифов, в которых активное участие принимают тэнгристские мифологические персонажи.

О вариативности теологических представлений этнотерриториальных групп бурятского народа свидетельствуют сведения о шаманских верованиях, излагаемые в летописной «Истории происхождения одиннадцати хоринских родов» В. Юмсунова [1995, с. 55-56]. Автором приводятся данные о существовании у хори-бурят пантеона 99 тэнгри с разделением его на западных 55 и восточных 44 небожителей, но при этом имена ведущих божеств, за исключением Ата Улана, не совпадают с теонимами западнобурятского пантеона, отсутствует мотив противоборства билатеральных тэнгриев.

Необходимо упомянуть работы И.А. Подгорбунского [1894, с. 1-34; 1895, с. 9-19], в которых автор предпринял попытку общей характеристики пантеона божеств бурят и монголов, мифология которых рассматривается им как единая в добуддийский период их истории. И.А. Подгорбунским высказан ряд точных замечаний относительно эволюции уранических представлений у кочевников, их тесной эмпирической связи с окружающей природой, объясняющей генезис некоторых культовых персонажей. Для авторских рассуждений характерны экскурсы в сравнительную мифологию: индоиранскую, передневосточную, скандинавскую, славянскую и др. Интересны попытки этимологизации ряда теонимов на материале тюркских языков. В целом труд И.А. Подгорбунского представляет первый опыт классификации бурятского тэнгристского пантеона, при которой автор опирался в основном на материалы М.Н. Хангалова.

Важным источником по мифологии центральноазиатских народов являются труды этнографа, востоковеда и фольклориста Г.Н. Потанина. Собранные им полевые материалы и опубликованные в двух выпусках «Очерков Северо-Западной Монголии» [Потанин, 1881, 1883] дают широкую панораму фольклорно-мифологических сюжетов, бытовавших в устной традиции тюрко-монгольских народов и наглядно демонстрирующих их этнокультурную общность. Продуктивным, основанным на культовых легендах и преданиях, видится тезис о сыне неба, имеющем ряд знаковых модификаций в мифологическом континууме Центральной Азии [Потанин, 1916, с. 17-31]. Необходимо отметить, что особую ценность для нашей диссертационной работы представляет записанный Г.Н. Потаниным [1883, с. 206] у аларских бурят уникальный мифологический сюжет о Хухэдэй Мэргэне, содержащий квинтэссенцию концепта небесного героя в контексте взаимосвязи эпического действия и мира божеств.

Своеобразным дополнением к обширному собранию фольклорно-мифологических сюжетов Г.Н. Потанина являются записи его жены А.В. Потаниной, оставившей в качестве очевидца ряд интересных наблюдений и замечаний о быте и духовной жизни бурят, их отношении к культовым реалиям. Знаменательным представляется ее указание на значимость эпоса «Гэсэр» как наиболее полного свода мифологических сюжетов и его особого статуса в традиционной культуре. А.В. Потанина отмечает, что «самым лучшим руководством для ознакомления с шаманской мифологией, по словам бурят, является героическая поэма о Гэсэр-хане - сыне неба» [Потанина, 1895, с. 6-7].

Значительный вклад в сохранение и изучение эпического наследия монгольских народов внес Ц.Ж. Жамцарано. Ценным источником, расширяющим представление о шаманском характере древнемонгольских культов и пантеоне божеств, является работа ученого «Культ Чингиса в

Ордосе» [Жамцарано, 1961, с. 194-234]. Автор статьи отмечает сходство шаманских обрядов, проводимых в Эджен Хоро в честь основателя монгольского государства, с ритуалами «шаманствующих бурят». Сходство это, по мнению ученого, определяется «основными моментами шаманства — культом предков, огня и почитанием тэнгриев» [Там же, с. 229]. Бурятские параллели прослеживаются и в теонимии тэнгристских персонажей, упоминаемых в ордосских культовых инвокациях.

Синопсис, обобщающий итоги многолетней деятельности Ц.Ж. Жамцарано по сбору произведений устнопоэтического творчества бурят и фиксирующий важные положения о значимости феномена улигера в духовной истории этноса, содержится в опубликованных ученым «Заметках о монгольском героическом эпосе» в первом томе «Образцов народной словесности монгольских племен» [Жамцарано, 1918, с. XVII-XXXIV]. Ц.Ж. Жамцарано первым в эпосоведении обратил внимание на субстанциональную роль тэнгристских божеств в эхирит-булагатской Гэсэриаде и важность небесного пролога, в котором «почин событий дается богами шаманского пантеона». Также им впервые обозначен концепт сына неба в эпической интерпретации образов Гэсэра, Хухэдэй Мэргэна и Буху Хара хубуна, представляющих тип «богоподобных» героев мифологической эпохи. Именно эти вышеуказанные обстоятельства, тесно связанные с «народной религией», придают сакральность бурятскому улигеру, который «есть нечто священное и величественное», и не случайно его исполнение носило культовый характер. Говоря о сказителе как носителе устной традиции, Ц.Ж. Жамцарано апостериори отмечает его сходство с шаманом, которого сближает с первым дар поэта как знак небесного избранничества.

Во многом тождественные Ц.Ж. Жамцарано суждения высказывает Г.Д. Санжеев относительно шаманской окраски эпической мифологии бурят и связи рапсода с сакральной традицией [Санжеев, 1936, VII-XLVI]. Особая мифологичность, присущая бурятскому эпосу, проявляется, по мнению ученого, прежде всего в значительной роли божественных персонажей — тэнгриев и их сыновей, действующих в качестве эпических героев. Оригинальным представляется предположение Г.Д. Санжеева о первоначальной связи исполнения улигера с культом черных божеств или хара тэнгриев, считающихся в бурятском пантеоне наиболее архаичными [Там же, с. XX]. Следует сказать, что перу Г.Д. Санжеева принадлежит обстоятельная монография «Мировоззрение и шаманизм аларских бурят», опубликованная в 1927 - 1928 гг. в венском этнолингвистическом журнале «Anthropos». В данной работе автор классифицирует бытующие у бурят шаманистские воззрения, в контексте которых рассматривается их сакральная часть, связанная с культом неба и представляющая, по мнению Г.Д. Санжеева, достаточно разработанную «мифологическую систему». Им в общих чертах рассматривается иерархическое устройство мира небожителей, теонимия ведущих тэнгриев. В качестве конкретного примера почитания тэнгриев ученый приводит описание церемонии «тэнгэри дуудаха» -«воззвание неба» [Санжеев, 1928, с. 974-976].

Заслуживает внимания точка зрения М.Н. Забанова [1929, с. 51-53] на религиозную мифологию бурят, которую он характеризует в тесной связи с ее эпической интерпретацией. Он квалифицирует мировоззрение бурят-шаманистов как «вполне законченный антропоморфический политеизм», переросший стадию тотемизма. Из культовых персонажей им отмечается Эсэгэ Малан тэнгри, который обладает четко выраженным статусом божества-покровителя эпических героев в эхирит-булагатской улигерной традиции. По своим нуминозным качествам как бог-громовержец выделяется в архаичном пантеоне и Хухэдэй Мэргэн, также имеющий эпическую характеристику. К древнейшим мифологическим элементам в эхирит-булагатском эпосе М.Н. Забанов относит отражение культа солнца, образа не персонифицированного, но обозначенного в призываниях улигерных героев. Автор отмечает особую роль небесных кузнецов-тэнгриев в развитии эпического действия.

Существенным вкладом в изучение исконных мифологических представлений бурят является работа В.А. Михайлова «Религиозная мифология», изданная в 1996 г., но «подготовленная автором еще в 1910 году под руководством проф. Л.Я. Штернберга на основе лично собранных им материалов, заслуживающих большого интереса» [Поппе, № 771, с. 3]. Уникальную ценность представляют сведения о пантеоне западных небесных божеств, который, согласно архаичным представлениям, разделяется внутри своего сонма на передних 99 тэнгриев, западных 55 и задних 77, возглавляемых соответственно Эсэгэ Маланом, Заян Саганом и Хухэдэй Мэргэном [Михайлов, 1996, с. 60]. Обстоятельная «портретная» характеристика ведущих небожителей с описанием их культовой специфики и с привлечением соответствующих мифов и сакральных текстов представляет важный источник по тэнгристской мифологии бурят, нашедшей своеобразное эпическое отражение в эхирит-булагатской Гэсэриаде.

Как видно из вышеперечисленных исследований, все они тесным образом связаны с шаманизмом как системой не только религиозных верований, но и представлений древних бурят об окружающем мире, их идеологии и мировоззрением в соответствующие периоды истории. Н.Н. Поппе справедливо полагает, что без основательного знакомства с шаманством невозможны углубленные исследования многих видов фольклора, как, например, героического эпоса [Поппе, № 771, с. 2]. В подтверждение своих слов ученый в неопубликованной монографии «Бурят-монгольский героический эпос» [Поппе, № 545, с. 267-295] уделяет целую главу, посвященную элементам шаманского мировоззрения в эпическом наследии бурят. Им приводится подробный анализ персонажного ряда эпических богов, роль которых в эпосе, по определению Н.Н. Поппе, «чрезвычайно велика». Обстоятельно рассматриваются характер и формы взаимоотношений эпических героев с их небесными покровителями -божествами, культовые обряды, отраженные в эпосе, призывания, заклинания и заговоры, которые автор относит к проявлениям шаманской поэзии.

Также необходимо отметить труд Н.Н. Поппе «Описание монгольских «шаманских» рукописей Института востоковедения», в котором ученый вводит в научный оборот значительный круг высших культовых персонажей, в большинстве своем имеющих соответствия в прологе бурятской Гэсэриады (Хормуста тэнгри, Ата тэнгри, Милиан (бур. Малаан) тэнгри, Заячи тэнгри, Охин тэнгри и др.). Эти параллели подчеркивает и сам автор, обращая внимание на общность теологического фонда бурят и южных монголов. Так, культ Ата тэнгри «не является чем-либо возникшим в специфических бурятских условиях», но представляет собой явление общемонгольского масштаба [Поппе, 1932, с. 153-169].

Вышеприведенный обзор научных трудов, в которых нашли отражение теологические аспекты мифологии и их связь с эпосом, показывает, что данная тема является актуальной для бурятского гэсэроведения. В работах М.Н. Хангалова, Ц.Ж. Жамцарано, Г.Д. Санжеева, Н.Н. Поппе и др. красной нитью проходит мысль о значимости «тэнгристского фактора» в идентификации Гэсэриады как сакрального памятника в эпическом наследии бурят. Это согласуется с предложенной Б.Я. Владимирцовым трехступенчатой схемой эволюции героического эпоса монгольских народов, согласно которой первую, стадиально приоритетную группу эпических сказаний составляют произведения, сохранившие элементы общемонгольской шаманской мифологии. Они характеризуются тем, что в них действуют небесные силы в образах небожителей и их сыновей, перевоплощающихся в земных героев и исполняющих «веления неба» [Владимирцов, 1923, с. 41-42]. Данная характеристика целиком соотносится с «тэнгристской доминантой» архаичного бурятского эпоса, в котором, по замечанию Б.Я. Владимирцова, «боги, по большей части первобытного шаманского пантеона, и их сыновья являются главными героями больших эпопей, и действие захватывает не только землю, но и небо, и преисподнюю» [Там же, с. 14].

Тему культового происхождения эпоса о Гэсэре и его связи с народной религией монгольских племен затрагивает С.А. Козин. Он отмечает следы «шаманской натурфилософии» с ее архетипическим культом неба и земли в монгольской Гэсэриаде, что свидетельствует о конфессиональных пристрастиях самих сказителей - «творцов этого эпического цикла» [Козин, 1935, с. 227]. По мнению ученого, разрешению вопроса об «этно-и культогенезе» монгольской «Илиады» во многом будет способствовать «изучение древнемонгольской культовой мифологии, которая в удивительной неприкосновенности сохранялась у западных бурят, а ныне доживает свои последние дни в устах престарелых сказителей Советской Бурят-Монгольской республики» [Козин, 1948, с. 198].

Особое внимание изучению мифов в героическом эпосе монгольских народов уделяет в своих научных изысканиях Г.И. Михайлов. Несмотря на историческую эволюцию эпического жанра, роль мифа, по мнению автора, продолжает оставаться значительной, особенно в бурятской Гэсэриаде. Ее небесный пролог, содержащий свод древних представлений об устройстве мира, описание противоборства добрых западных тэнгриев с восточными -носителями зла, определяет своеобразие тэнгристской мифологии в Гэсэриаде, что отличает данную эпопею от других монголоязычных эпических поэм. Автором рассматривается небесный мир, населенный тэнгриями, «во многих отношениях напоминающий земной». Образ верховного небожителя Хормусты исследуется в разных аспектах с привлечением халха-монгольских и ойратских соответствий. Также в сравнительном плане отмечается небесный генезис Гэсэра и других эпических героев монгольского эпоса и их отношения с божествами-покровителями.

Оригинальной и продуктивной представляется интерпретация Г.И. Михайловым образа мангуса как низверженного на землю бывшего небесного божества, но сохраняющего определенную связь с небом. Этот вывод основан на привлечении широкого сравнительного материала из разных фольклорных произведений, в том числе из бурятской Гэсэриады, которая в целом используется ученым в качестве важного источника для иллюстрации многих положений эпической мифологии монгольских народов [Михайлов, 1964, с. 109-119; 1976, с. 3-6, 13].

Большая заслуга в научном исследовании мифологических аспектов улигерного творчества бурят принадлежит А.И. Уланову [1957, с. 7-38; 1963, с. 158-184; 1974, с. 5-11; 1982, с. 18-24]. Рассматривая феномен бурятской мифологии как совокупность древних представлений человека об окружающей природе, автор выделяет как особую, стадиально раннюю категорию «небесных мифов», которая широко представлена в бурятском героическом эпосе [Уланов, 1957, с. 9]. По существу речь идет о тэнгристской мифологии, ее генезисе, эволюции и характере эпической интерпретации в стадиально разных эхирит-булагатской и унгинской версиях Гэсэриады. Характерной особенностью уранического пантеона, отражающего идеологию отцовского рода в бурятском эпосе, является, по мнению ученого, приоритетная роль женских богинь эпохи матриархата, обобщенных в образе Манзан Гурмэ как прародительницы небесных тэнгриев. Именно образ родоначальницы богов, всесторонне рассмотренный А.И. Улановым, прежде всего с точки зрения ее атрибутивной и функциональной характеристики, служит убедительным аргументом в суждениях эпосоведа о мифологическом дискурсе бурятского улигера как «одного из самых архаичных эпосов мира» [Уланов, 1963, с. 122]. Ученым также рассмотрены образы основных эпических божеств - Эсэгэ Малана, Хан Хормусты, Заян Сагана, Хухэдэй Мэргэна, особенности их интерпретации в контексте эволюции теологических воззрений бурят и их связи с общемонгольским аксиологическим фондом.

В качестве важного источника по тэнгристской мифологии А.И. Уланов рассматривает пролог в бурятской Гэсэриаде (варианты П. Петрова,

П. Дмитриева, Б. Болдонова). Он отмечает дуалистический принцип разделения пантеона на западных и восточных небожителей, который определяет их оценочную характеристику посредством функционального, агентивного, цветового кодов, бытующих в бурятской этнокультурной традиции. В связи с дуализмом небесного мира ученый прослеживает вариативность мотива противоборства билатеральных тэнгриев и особенности их интерпретации в сказительских вариантах [Уланов, 1957, с. 14-35].

Н.О. Шаракшинова рассматривает мифологию как «освященный древностью» источник по изучению устной народной поэзии бурят и в целом их духовной культуры. Она выделяет мифы как особый жанр в системе бурятского фольклора, группируя их по тематическому принципу на три крупных раздела, куда входят наряду с космогоническими, генеалогическими и теогонические (мифы о божествах - тэнгриях и их детях - хатах и эжинах, хозяевах земных и водных ареалов) [Шаракшинова, 1959, с. 34; 1975, с. 4142]. Данную концепцию автор реализует в работе «Мифы бурят» (1980), являющейся первым в бурятской фольклористике опытом систематизации мифологических источников и их авторской интерпретации, содержащей изложение наиболее важных и характерных для этнокультурной традиции бурят теологических концептов. Н.О. Шаракшинова, опираясь в основном на работы В.А. Михайлова и М.Н. Хангалова, раскрывает истоки уранических представлений предков бурят и эволюцию культа тэнгриев, тесно связанного, по ее мнению, с культом природы и обожествленных предков. В качестве иллюстрации ученый приводит пантеон божеств бурятской мифологии -тэнгриев и хатов, разделенных по латерально-дуалистическому принципу на западных и восточных [Шаракшинова, 1980, с. 88-112].

Рассматривая роль теогонических мифов в эпосе «Гэсэр», М.П. Хомонов полагает, что в устной традиции монгольских народов издавна, в течение многих веков существовали сюжеты о божествах-тэнгриях, в том числе мотив теомахии, как предпосылки для зарождения небесного пролога в

Гэсэриаде [Хомонов, 1976, с. 51; 1989, с. 6-7, 46]. Картина древних представлений прослеживается, по мнению ученого, в эхирит-булагатской версии, в которой образ Гэсэра обозначен в тесной связи с миром божеств, играющих существенную роль в развитии эпического сюжета и его сакрализации. В качестве важного признака аутогенности персонажного ряда небесного пантеона автор расценивает его теонимию, представляющую монголо-бурятские имена. Исключение составляет оним верховного божества западных божеств - Хан Хормусты, демонстрирующий фонетические колебания в улигерном языке, что указывает на его иноземное происхождение. По мнению ученого, концепт верховного бога в бурятской эпической традиции и имя Гэсэра отражают исторические связи Центральной Азии с иранским культурным комплексом [Хомонов, 1976, с. 55-59].

Широкий спектр мифологических представлений монгольских народов, их генезис и историческая эволюция в контексте центральноазиатской этнокультурной традиции исследуются в работах С.Ю. Неклюдова. Им вводятся понятия «степной мифологии», характерной для номадических культур, связанных с раннеофеодальными и феодальными государствами Центральной Азии, и «лесной мифологии», отражающей родо-племенную идеологию охотнических доскотоводческих обществ южносибирского ареала. Последняя представляет стадиально более архаичные формы мифологического мировосприятия, искони существовавшие в русле фольклорных традиций и народных верований [Неклюдов, 1981, с. 185-186; 1995, с. 70-71]. Ученым предложена классификация основных материалов по монгольской мифологии, разделенных на семь групп по тематическим признакам. В числе источников, включающих многие важные мифологические образы, а также целые мифологические сюжеты, называется «эпос о Гэсэре в его западнобурятских версиях», в котором рельефно обозначена тема небесного посланника -освободителя людей от зла [Неклюдов, 1995, с. 75-76].

Одной из самых оригинальных частей бурятской Гэсэриады является, по мнению СЛО. Неклюдова, мифологический пролог, в котором излагается предыстория возрождения героя в Среднем мире: борьба светлых и темных богов, завершающаяся низвержением последних на землю и вызывающая необходимость появления героя - сына неба, наделенного демоноборческой миссией. Ученым прослеживаются особенности бурятского пролога и основного персонажного ряда божеств с привлечением сравнительного материала из пролога монгольской Гэсэриады и высказывается идея о «прототипической» версии пролога, содержащей сюжет небесной теомахии [Неклюдов, 1984, с. 215-219].

Бурятская мифология как наиболее архаичное звено общемонгольской мифологии и в то же время как самодовлеющая мифологическая система рассматривается в трудах H.J1. Жуковской. Она отмечает три этапа в истории мифологии монгольских народов: дошаманский, шаманский, послешаманский. При анализе персонажного ряда ранней мифологии ученый констатирует наличие общемонгольского субстрата в бурятских теологических представлениях. Та же парадигма прослеживается и в пантеоне шаманской мифологии, сохранившемся в более цельном виде в традиционной культуре западных бурят. В качестве важнейшего источника по небесной мифологии и характеристике сакрального мира бурят используется эпос «Гэсэр», содержащий «мифологическую преамбулу» [Жуковская, 1980, с. 92-113; 2000, с. 55-84].

Пионером в области исследования мифологии монгольских народов на Западе следует считать американского этнографа и лингвиста Дж. Куртина. Во время поездки к усть-ордынским бурятам в 1900 году им был собран уникальный мифологический материал и опубликован в книге «Путешествие в Южную Сибирь» [Куртин, 1909, с. 105-300]. Особый интерес представляют записи мифов, повествующих об архаичных божествах в эхирит-булагатской традиции и их связи с образом Гэсэра.

Автором первых в истории монголоведения специальных работ, посвященных монгольской мифологии, является венгерский ученый Л. Лёринц. Им подробно исследуется пантеон высших божеств и их сыновей, играющих первостепенную роль в дуалистических сюжетах, характерных для фольклорно-мифологической традиции. Именно героические сказания бурят, начало которых связано с небом, служат источниками многих мифов, имеющих общемонгольское значение [Лёринц, 1979, с. 71-73]. Рассматривая эволюцию мифологических представлений монгольских народов в историческом контексте (от концептов ранней мифологии до синкретических форм, обусловленных влиянием ламаизма), Л. Лёринц определяет значимость бурятской мифологии в сохранении многих элементов древнего аксиологического фонда [Лёринц, 1972, с. 103-114, 124-126].

Следует отметить работу монгольского ученого С. Дулама «Образы монгольской мифологии», в которой привлекается для исследования богатый мифологический материал [Дулам, 1989, с. 193]. По мнению ученого, своеобразие монгольской мифологии придает её ураническая доминанта, связанная с культом неба. Им исследуются в историческом аспекте основная иерархическая линия от Хухэ Мунхэ тэнгри до Хормусты, а также пантеон древнемонгольских божеств с привлечением шаманских и эпических текстов. В частности, автор рассматривает пролог бурятской Гэсэриады как общемонгольский памятник, сохранившийся у бурят в архаической форме.

Заметным вкладом в изучение мифологии монгольских народов является монография А. Бирталан «Мифология монгольской народной религии» (2000). В фундаментальном труде венгерский востоковед обобщает исследования предыдущих поколений ученых в области монгольской мифологии. Дается систематизированный синопсис по характеристике мифологических воззрений монгольских народов. Особую ценность представляет мифологический словарь в авторской редакции, в котором наиболее полно представлены персоналии бурятской мифологии.

Источниковедческая база исследования. Основным источником для раскрытия исследуемой темы является вступительная часть к эпосу «Гэсэр», именуемая прологом. Использованы прежде всего улигерные тексты эхирит-булагатской и унгинской версий, прологи М. Имегенова, Архокова, П. Дмитриева, П. Петрова, П. Тушемилова, а также молькинский сводный вариант, записанный С.П. Балдаевым. Кроме того, привлечены рукописные тексты в записи А. Шадаева, Д. Мадасона, С.П. Балдаева, К. Хадахнэ из архивов Центра восточных рукописей и ксилографов Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН (ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, Улан-Удэ), Ц.Ж. Жамцарано, Т.К. Алексеевой из Архива Института востоковедения (Санкт-Петербург). В работе использованы полевые материалы автора, собранные им во время экспедиций в Иркутской области, Бурятии, Туве, Монголии и Внутренней Монголии (1997-2004).

Научная новизна работы. В бурятском эпосоведении впервые исследованы сакральные аспекты Гэсэриады, связанные с миром небесных божеств, играющих значительную роль в улигере. При общей недостаточной изученности общемонгольской . религиозно-мифологической традиции впервые интерпретируется сложный комплекс уранических божеств бурятской мифологии в тесной связи с небесным генезисом эпического героя. Приводится сравнительно-сопоставительный анализ основных персонажей мифологического пантеона, фигурирующих в эхирит-булагатской и унгинской версиях, рассматривается эволюция образов тэнгристских божеств и их дуалистического пантеона в контексте этнокультурной традиции бурят и в целом монголоязычного мира.

Впервые автором привлекаются для сравнительного анализа материалы американского ученого Дж. Куртина, текст восточномонгольского «Сказания о кальпе», прологи монгольских, тюркских и тибетских версий эпоса.

Теоретическая и практическая значимость работы. Анализ эволюции небесной мифологии, представленной в образах эпических богов, и иерархического устройства пантеона, основанного на дуалистическом принципе, подтверждает общие закономерности развития мифологического сознания и их историческую полистадиальность. Исследование божественного генезиса образа Гэсэра и его аналогий в тюрко-монгольском эпосе свидетельствует об архетипической основе концепта небесного героя в контексте центральноазиатской этнокультурной традиции. Пролог, впервые изученный в качестве самодовлеющего сюжетно-тематического действа, связующего миф с эпическим нарративом, представляется важным источником для уяснения сакральных аспектов Гэсэриады в бурятском эпосоведении.

Практическая ценность диссертации обусловлена возможностью использования ее материалов в исследовании по бурятскому фольклору, анализу и изучению общих проблем монголоведения, а также в вузовском и школьном преподавании при подготовке факультативных занятий, курсов лекций и спецкурсов, посвященных мифологии, фольклору и этнографии монголоязычных народов. Некоторые результаты исследований автора по проблемам Гэсэриады и его творческие идеи были использованы в проведении ряда мероприятий в Байкальском регионе, посвященных возрождению национальных традиций и обычаев.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации докладывались на научных конференциях Института монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения Российской академии наук, Бурятского государственного университета, Восточно-Сибирской государственной академии культуры и искусств (Улан-Удэ), Пятых Сибирских чтениях, 2001, Санкт-Петербург.

За рубежом - на конференциях PIAC (Permanent International Altaistic Conference), 1996, Szeged, Hungary; 1997, Provo, USA; 1999, Helsinki. The Central and Inner Asia Seminar University of Toronto, Canada, 2000; International Conference of Altaic Studies and Mythology. Beijing, China, 2004. The 7th and 8th International Congresses of Mongolists. Ulaanbaatar, 1998, 2002. International conferences: «Dialogue among Civilizations: interaction between Nomadic and Other Cultures of Central Asia». Ulaanbaatar, 2001; «Dialogue Between Cultures and Civilizations: Present State and Perspectives of Nomadism in a Globalizing World». Ulaanbaatar, 2004, The International Symposium on Mongolian studies of China. Huhhot, 2005.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, 3 глав, заключения и списка литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Сакральный мир бурятской Гэсэриады"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Гэсэриада по праву считается венцом эпического творчества бурятского народа. Особый сакральный статус данному произведению как «священной истории» придает концепт эпического героя — сына неба, чья божественная биография связана в сюжетном отношении с небесным прологом. Впервые исследованная в бурятском эпосоведении вступительная часть Гэсэриады содержит свод космогонических и теогонических мифов, характеристику мира небожителей и небесную генеалогию Гэсэра.

Наличие тэнгристского пролога как в эхирит-булагатской, так и унгинской версиях определяет своеобразие бурятской Гэсэриады. Нами проведен анализ основных существующих прологов (варианты М. Имегенова, П. Петрова, П. Тушемилова, П. Дмитриева), а также молькинского варианта, представляющего образец объемного эпического мифотворчества. Расширяет представление о мифологическом дискурсе пролога и его архаической основе малоизвестный вариант Архокова в записи Дж. Куртина. В бурятской улигерной традиции пролог приобрел форму устойчивого самодовлеющего нарратива, повествующего о мире небожителей, характере их взаимоотношений, которые определяют ход земных событий.

Всем вариантам небесного пролога присущи его типичные «родовые черты». Это тема противоборства западных и восточных тэнгриев, основанная на дуалистическом принципе, небесная теомахия, совет высших божеств, решение отправить на землю Гэсэра для защиты людей от мангадхаев, возникших из тела низвергнутого Атай Улана.

Нами выявлено, что стадиально ранняя эхирит-булагатская версия -улигер «Абай Гэсэр-хубун» в силу своей архаичности содержит и элементы «прапролога» в ряде мифологических сюжетов. Мифы о небожителях отличаются многослойностью, представляющей причудливое отражение многовекового пути эволюции теологических представлений предков бурят.

Сакрализованная информация пронизывает теонимию персонажного ряда действующих в эпосе богов, небесную топографию и символику обрядовых действий, обращенных к тэнгриям - покровителям эпического героя.

Проведенный анализ эхирит-булагатской версии показывает, что в ней главную роль играет триада старейших богов - Эсэгэ Малан тэнгри, Заян Саган тэнгри и Хухэдэй Мэргэн тэнгри, соответствия которым прослеживаются в древнемонгольском пантеоне. Очевидна их связь с генезисом образа Гэсэра, который выступает как сын небесных божеств в контексте тех архаичных представлений родового общества, нашедших отражение в эпическом пантеоне. Подобное родство с небом имеет множество параллелей в эпической традиции монгольских народов на примере фольклорных героев, чье неземное происхождение характеризует их избранничество и особую мощь. Концепт сына неба, существующий с давних времен у кочевых этносов Центральной Азии, обрел органическое воплощение в образе героя имегеновской эпопеи. При этом мы приходим к выводу, что феномен Гэсэра и истоки его небесной родословной имеют глубокие корни в самой системе мифологических представлений бурят.

Исходя из мнения ряда ведущих ученых и основываясь на сравнительно-сопоставительном анализе соответствующих улигерных текстов, мы предполагаем, что прототипом Гэсэра в бурятской фольклорно-мифологической традиции является Хухэдэй Мэргэн тэнгри, нередко выступающий в эпической ипостаси как предшественник многих образов улигерных героев. Именно образ Гэсэра - от бога-младенца во вступительной небесной части эпоса до эпического богатыря, исполняющего свое божественное назначение на земле вплоть до финального вознесения на небо, придает сюжетную полноту и масштабную цельность эхирит-булагатской версии. Описание сцены возвращения бога-героя обратно на небо представляет собой своего рода небесный эпилог, логически, в композиционном плане правомерно завершающий тему небесного пролога. Таким образом, Гэсэр, формально называясь сыном Ханхан Хёрмоса

Хормусты), в чем видится результат позднего привнесения, на самом деле является органичным порождением древнебурятского сакрального мира.

Как известно, в мифологической традиции бурят существует представление об иерархическом старшинстве восточных тэнгриев. Убедительным подтверждением этому служит обобщенный образ представителей восточной части небесного пантеона в лице небожителя Галта Улана. Он по семантико-функциональному, латеральному и атрибутивному признакам является предшественником Атай Улана в бурятском мифологическом континууме. Их идентичность сказывается и в том, что оба эти божества представляют два разностадиальных образа одного и того же антропоморфизированного природного явления, связанного с почитанием солнца и огня. Данное предположение основано на улигерных и культовых текстах с привлечением соответствующих монгольских материалов и собственных полевых записей.

Знаковым, в известной степени сюжетообразующим персонажем фигурирует в эпосе дочь Галта Улана - красавица Гагурай Ногон. Она являет собой неординарный образ улигерной героини, ставшей небесной женой Гэсэра, но изменившей мужу и перешедшей в клан мангадхаев. Как констатируется нами, сюжетная линия, связанная с Гагурай Ногон и раскрывающая коллизию между восточным небожителем Галта Уланом и его союзниками - мангадхаями, с одной стороны, и Гэсэром — сыном западных тэнгриев, с другой, представляет собой улигер в улигере. Данная ремарка имеет существенное значение, так как значительная часть эпопеи проходит на небесах, что представляет, на наш взгляд, своеобразное дополнение к традиционному прологу. Оно содержит следы наиболее древних уранических представлений предков бурят об устройстве Верхнего мира и его архаичных небожителях, олицетворяющих небесный свод и атмосферные явления (Оёр Саган тэнгри — Белодонный тэнгри, Хурта Баян тэнгри - Дождями богатый тэнгри, Манта Баян тэнгри - Туманами богатый тэнгри, Харанхуй Бурунхуй тэнгри - Темный Пасмурный тэнгри). К этой же группе относится и Галта

Улан тэнгри - Огненный Красный тэнгри как персонифицированное солярное божество.

В значительной мере расширяет понятие о поколениях высших мифологических персонажей образ патриарха мангатхаев небесного происхождения. Посредством сравнительно-типологического анализа «портретной» характеристики старейшины мангадхаев — деталей внешнего облика (пятиста голов, увенчанных пятьюдесятью рогами), одеяния (кабаньей дохи) и атрибутики (топора) впервые выявлено, что данный образ относится к категории бывших небесных божеств, утративших свою власть на небе и низвергнутых на землю в результате смены поколений богов. Подобного рода метаморфозы вполне согласуются с общей тенденцией развития мифологических систем, характеризующейся при их распаде «превращением» небесных духов и богов в свою негативную противоположность на земле. Следовательно, в лице небожителей, обретших миксантропические черты в силу своей архаичности, просматривается древнейший пласт небесной мифологии, сохранившейся в эхирит-булагатской версии Гэсэриады. Аналогичная статусная трансформация обнаруживает выразительную параллель и в образах мангусов-тэнгриев, играющих заметную роль в восточномонгольском «Сказании о кальпе».

При анализе цикла унгинской версии пролога мы пришли к выводу, что в целом многочисленные варианты унгинского пролога в совокупности представляют образец коллективного мифотворчества и его последующее развитие в бурятской эпической традиции. Если небесный пролог в эхирит-булагатской версии отличается сжатостью и формульной схематичностью изложения содержания, то более полная картина мира небожителей вырисовывается в вариантах унгинского пролога Гэсэриады. Фактически выведена небесная родословная Гэсэра, восходящая к эпохе первотворения, основанная на филиации матриархальной и уранической ветвей. Иерархия божеств в пантеоне исходит из дуалистического принципа, согласно которому выстраивается симметричный ряд противоборствующих божеств: западные

Манзан Гурмэ, Эсэгэ Малан тэнгри, Хан Хормуста; восточные - Маяс Хара, Асарангуй Хара тэнгри, Атай Улан тэнгри. При этом нами отмечается особенность эпического пантеона, заключающаяся в генеалогическом приоритете богинь-прародительниц в ураническом по существу сонме богов. Данное обстоятельство, на наш взгляд, связано с самой этнокультурной спецификой мироощущения бурят и согласуется с универсальной значимостью матриархальных божеств в мифологических традициях древности.

Картина патриархального уклада небесной общины и внутренние семейно-родственные узы и отношения в мире эпических богов панорамно раскрываются на примере описания тэнгристского праздника (тэнгэриин найр зугаа), которому посвящена целая глава в молькинском варианте. Существенным дополнением в иллюстрации иерархического устройства мира тэнгриев являются сюжетные варианты, описывающие совет небожителей. Примечательно, что в сравнительно-типологическом плане прослеживается роль божественных советов в классических эпосах «Энума Элиш», «Рамаяне», «Илиаде» и др.

Помимо генезиса и особенностей персонажного ряда, определяющих в конечном счете концептуальный образ тэнгристского пантеона, немаловажную семантическую нагрузку несет нумерологическая и хроматическая символика мира небожителей. Сохранившиеся в унгинском прологе редкостные сюжеты и образы (например, мифологема четырех гор, миф о золотой мельнице), раскрывают значение унгинского пролога как своего рода хранилища мифологических древностей. Впервые в бурятской фольклористике рассмотрен самобытный образ Заряа Азарги (Ежа Могучего) — персонажа зооморфного происхождения, фигурирующего в тункинском варианте и имеющего выразительные параллели в мифологии бурят. Значительно расширяет представление о сюжетно-тематическом и персонажном составе унгинского пролога образ небесного жаворонка -знаковой фигуры в контексте мифопоэтических основ бурятской Гэсэриады.

Также раскрыта метафорическая полисемантичность этого орнитоморфного персонажа, чей образ символизирует ряд сакральных концептов в бурятской этнокультурной традиции.

Нами особо отмечено, что концепт бинарной оппозиции небесных божеств и их конфликт, разрешаемый в пользу западных тэнгриев -важнейший сюжетообразующий принцип в прологовом действии. Варианты унгинского пролога демонстрируют разнообразно разработанную тему теомахии, составляющей существенный элемент характеристики мира эпических богов. В контексте билатерального тэнгристского космоса выявляется значимость центра небесного мироздания, персонификацией которого считается срединный небожитель - Сэгэн Сэбдэг. Стремление овладеть центром как форма борьбы за верховенство в космическом пространстве служит лейтмотивом небесной теомахии. Подобная интерпретация темы войны богов является наиболее характерной, «канонической» для унгинской эпической традиции (варианты П. Петрова, П. Тушемилова, П. Дмитриева, М.Н. Хангалова).

Наиболее полно и живописно разработана сцена самой теомахии, имеющая очевидный бурятский колорит. Образы основных противоборствующих богов-всадников - Хан Хормусты и Атай Улана представлены как подлинные улигерные персонажи. Немаловажную роль играет в развитии сюжета и характеристике тэнгриев их боевая атрибутика. Так, копье (жада) и меч-кинжал (хоорто), имевшие культовое значение у ранних кочевников Центральной Азии, не случайно фигурируют в описании единоборства богов как элементы сакрализации божественной драмы.

Следует подчеркнуть, что теомахия как фабульная часть небесной преамбулы имеет ряд интересных модификаций в сюжетике унгинского пролога. В молькинском варианте предметом раздора западных и восточных небожителей становится Сэсэг Ногон - дочь Сэгэн Сэбдэга. Сцена сватовства с участием женихов - сыновей тэнгриев выглядит как творческий прием, с помощью которого стимулируется интерес к развитию событий, расширяется диапазон характеристик персонажного ряда и усиливается пафос эпического действия. В данном случае происходит фольклоризация основной сюжетной канвы, связанной с темой теомахии. Мотив теомахии характеризует и внутренние отношения в сообществе восточных небожителей после ухода их лидера Атай Улана с небесной авансцены. Творчески оригинальной представляется вариация вышеуказанной темы в описании гегемонии Асарангуйских тринадцати тэнгриев посредством их динамической борьбы с соперничающими с ними кланами. Многозначительной видится «зооморфная» модификация темы теомахии в виде единоборства западного и восточного небесных быков. В данном сюжете прослеживается эпическая трактовка образа Буха-нойона - известного мифологического персонажа в тесной связи пролога с культовой мифологией бурят.

В небесном конфликте просматривается также тема борьбы старых и молодых богов, выражающейся в смене их поколений и утверждении нового правителя в качестве главного бога неба. Исходя из генеалогической системы эпического пантеона, Хан Хормуста олицетворяет собой младшее поколение тэнгриев, который сменяет Атай Улана как представителя стадиально старшего поколения восточных божеств. Отличительной особенностью теомахии как сюжетного ядра пролога является и ее этиологический финал. Земной метаморфизм расчлененного восточного бога, объясняющий появление Зла в мире людей, создает почву для явления небесного героя и многоактного эпического действия.

Для определения значимости пролога в идентификации Гэсэриады как «божественного сказания» впервые в отечественном эпосоведении привлечены для сравнительно-типологического анализа вступительные части ко всем основным, известным в науке национальным версиям «Илиады Центральной Азии». Так, нами рассмотрены монгольская (пекинская, заинская), монгорская, тувинская, тибетская (амдоская, ладакская, камская, гуйдэская) версии. В результате исследования выявлено, что для вышеназванных полиэтнических версий эпоса «Гэсэр» при всем разнообразии его сюжетно-тематического корпуса в каждой эпической традиции константным элементом является небесный пролог, имеющий очевидную буддийскую направленность. При этом прослеживается определенное структурно-композиционное сходство центральноазиатских прологов с их бурятским аналогом. Главное отличие бурятской версии от родственной ей монгольской, согласно нашему выводу, состоит в том, что первая в силу ее принадлежности к устной традиции сохранила древнюю тэнгристскую основу, получившую дальнейшее творческое развитие.

Данный тезис подтверждает проведенный нами анализ хорчинского мифо-эпического «Сказания о кальпе» с точки зрения его соответствий с архаичным эхирит-булагатским эпосом. Исследование показало единство мифологического фонда монгольских народов и общность истоков их уранической мифологии, связанной с культом неба. Последнее обстоятельство сыграло, на наш взгляд, существенную роль в генезисе божественного героя и пролога, содержащего его небесную предысторию. На основе компаративистского анализа образов Хар батора из вышеупомянутого хорчинского нарратива, якутского Нюргун Боотура и бурятского Хухэдэй Мэргэна, воплощающих концепт сына неба в тюрко-монгольской эпической традиции, мы пришли к выводу об имманентности богоподобного типа героя в центральноазиатском этнокультурном континууме.

Таким образом, семантический комплекс пролога эпоса «Гэсэр» как результат мифотворчества выражает широкий спектр религиозно-мифологических представлений бурят о мире богов как сакральной части картины мира. Архетипическая в основе связь неба и земли приобретает в эпической интерпретации Гэсэриады форму двуединства тэнгристского пролога и улигерного действия, стержневым элементом которого является образ Гэсэра как выражение полистадиальных представлений об эпическом герое - сыне неба.

Список научной литературыДугаров, Баир Сономович, диссертация по теме "Фольклористика"

1. Балдаев С.П. Бабушки Манзан Гурмэ и Маяс Хара. Записано со слов А. Барбарьевой, 78 лет, шарятского рода, улус Усть-Тангут Иркутской области, 1922 г. // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Балдаева С.П. Фольклор, № 7 (492).

2. Балдаев С.П. Шаманство. Очерки по шаманству бурят-монголов (хранится в домашней коллекции Д.С. Балдаева, Санкт-Петербург).

3. Балдаев С.П. Хухэрдэй Мэргэн, 1941 г. // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Балдаева С.П. Фольклор, № 138(111).

4. Балдаев С.П. Асарангуй арбан гурбан тэнгэри. Зап. С.П. Балдаев // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Балдаева С.П. Фольклор, № 168(164).

5. Балдаев С.П. Хориин хоер басагад // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Балдаева С.П. Шаманство, № 193(323).

6. Балдаев С.П. Сорок четыре восточных небожителя. Записано от шамана Аадага Губжанова, эрхэдэева рода, 65 л., с. Матаган Осинского района Иркутской области, 1906 г. // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Балдаева С.П. Шаманство. № 247/352.

7. Балдаев С.П. Шаманство // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Балдаева С.П. Шаманство, № 347/385 (428/385).

8. Балдаев С.П" Улуухэнэй буумал шулуун. Со слов П. Тушемилова, 68 л., 1918 // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Балдаева С.П. Шаманство, № 382/267 (311/267).

9. Балдаев С.П. Клятва шамана или шаманки // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Балдаева С.П. Шаманство, №393/519.

10. Балдаев С.П. Легенда о Гэсэре. Записано со слов М. Шобоклеева, 1921340г. // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Балдаева СЛ. № 910-911.

11. Балдаев С.П. Нашан Хуйхэр Хубуун, 1941 г. // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Балдаева С.П. Фольклор, № 1851.

12. Дугаров Б.С. Личный архив. Легенда о роде тэртэ. 1993. ^ Дугаров Б.С. Личный архив. Из полевых материалов. 1997.

13. Дугаров Б.С. Личный архив. На родине М. Имегенова. 2000. Дугаров Б.С. Полевые записи во время экспедиции в Монголию. 2001. Жамцарано Ц.Ж. Конспект улигеров // Архив востоковедов Санкт-Петербургского отделения Института востоковедения РАН. Ф. 62.

14. Жамцарано Ц.Ж. Материалы по фольклору и этнографии бурят // Архив востоковедов Санкт-Петербургского отделения Института востоковедения # РАН. Ф. 62, on. 1, д. 40(4).

15. Мадасон И.Н. Аалиин шэнээн бэетэй Абай Гэсэр Богдо. Сказитель О. Хантаев, зап. А. Шадаева // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Мадасона И.Н. № 18, on. 1, д. 68.

16. Мадасон И.Н. Родословная Гэсэра и примечания // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Мадасона И.Н. № 18, оп.1, д.79.

17. Поппе Н.Н. Бурят-монгольский героический эпос. М.; Л., 1941 г. // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Поппе Н.Н. Фольклор, № 545.

18. Поппе Н.Н. Шаманская мифология западных бурят // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Поппе Н.Н. № 771.

19. Поппе Н.Н. О хронологии Гэсэра. 1940 г. // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, ф. Поппе Н.Н. Фольклор, № 1355.

20. Хадахнэ К. Заряа заргаши // ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, общий фонд, №183.

21. Хомонов М.П. Заинская версия монгольской Гэсэриады (рукопись). Хранится в личном архиве Б.С. Дугарова. Улан-Удэ, 1979.

22. Список использованной литературы

23. Абай Гэсэр / Вступ.ст., подгот. текста, пер. и коммент. А.И.Уланова; Отв. ред. С.Ш.Чагдуров; АН СССР. Сиб. отд-ние. БКНИИ. Улан-Удэ,1960.-314 с.

24. Абай Гэсэр Богдо хаан: Буряадай морин ульгэр / Сост. С.П. Балдаев; Подгот. текста: М.И. Тулохонов, Д.Д. Гомбоин; Науч. ред. А.И. Уланов; РАН. Сиб. отд-ние. БИОН; ВАРК. Улаан-Удэ, 1995. - 521 н.

25. РАН, 1995. 526 е.: ил. — (Эпос народов Евразии).

26. Абай Гэсэр-хубун: Эпопея (эхирит-булагатский вариант), Ч. 1 / Подгот. текста, пер. и примеч. М.П. Хомонова; Отв. ред. И.А. Ким; АН СССР. Сиб. отд-ние. БКНИИ. Улан-Удэ, 1961. - 231 с.

27. Алтан Дуурай мэргэн: Эпич. поэмэ / Хэблэлдэ бэлэдхэгшэ С.П. Балдаев. -Улаан-Удэ: Буряад. ном. хэблэл, 1970. 125 н.

28. Алтаргана / Сост. и пер. Б. Дугаров. Улан-Удэ: Нютаг, 1998. — 255 с. -(Из бурятской народной поэзии).

29. Амстердамская JI.A. Восточно-халхаские народные сказки: Текст и пер. / JI.A. Амстердамская; АН СССР. Науч.-исслед. ом. МНР; Тр. Монг. комис. № 35. -М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1940. 64 с.

30. Аполлодор Афинский. Мифологическая библиотека: Пер. / Аполлодор; [Рос. АН]. Репринт, воспроизведение текста изд. 1959 г. - М.: Науч.-изд. центр «Ладомир»: Наука, 1993. - 212 е.: ил.

31. Афанасьев А.Н. Древо жизни: Избр. ст. / А.Н. Афанасьев. М.: Современник, 1983.-464 е.: портр.

32. Афанасьева В.К. Энлиль / В.К. Афанасьева // Мифы народов мира. М.,• 1992.-Т. 2.-С. 662-663.

33. Базен JI. Человек и понятие истории у тюрков Центральной Азии / Л. Базен // Зарубежная тюркология. М., 1986. - Вып. 1. - С. 345-361.

34. Балдаев С.П. Буряад арадай аман зохеолой туубэри / С.П. Балдаев. -Улан-Удэ: Буряад. ном. хэблэл, 1960. 409 н.

35. Балдаев С.П. Избранное / С.П. Балдаев. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1961.-255 с.

36. Балдаев С.П. Родословные предания и легенды бурят. Ч. 1: Булагаты и эхириты / С.П. Балдаев; Отв. ред. и авт. предисл. А.Уланов; АН СССР. Сиб. отд-ние. Бурят, фил. БИОН. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1970. -463 с.

37. Банзаров Д. Собрание сочинений / Д. Банзаров; Подгот. к печати и примеч. Г.Н. Румянцева; Отв. ред. Г.Д. Санжиев; АН СССР. Ин-т востоковедения. БМ НИИК. М.: Изд-во АН СССР, 1955. - 476 с.

38. Банзаров Д.: Собранине сочинений / Д. Банзаров; РАН. Сиб. отд-ние. БИОН; Редкол.: Д.Б. Улымжиев (отв. ред.), В.Ц. Найдаков, Б.В. Базаров, Ц.П. Ванчикова; Предисл. В.Ц. Найдаков. 2-е изд., доп. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1997. - 240 с.

39. Бардаханова С.С. Сказочница Курумчинской долины / С.С. Бардаханова // Мастерство современных бурятских сказителей. Улан-Удэ, 1978. - С. 95-105.

40. Басилов В.Н. Избранники духов / В.Н. Басилов. — М.: Политиздат, 1984. -208 е.: ил.

41. Баторов П.П. Буртэ-убугун / П.П. Баторов // Сказания бурят, записанные разными собирателями. Иркутск, 1890. - С. 125.

42. Баяртуев Б.Д. Предыстория литературы бурят-монголов / Б.Д. Баяртуев; Отв. ред. М.И. Тулохонов; РАН. Сиб. отд-ние. ИМБИТ. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2001. - 224 с. - Библиогр.: с. 212-223.

43. Беннигсен А.П. Легенды и сказки Центральной Азии: (Различные монгольские сказки, новые легенды, повести и пр. в русском пересказе) / А.П. Беннигсен. СПб., 1912.-168 е.: ил.

44. Беофульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах / Вступит, ст. А. Гуревича; Прим.: О. Смирницкой, М. Стеблин-Каменского, А. Гуревича; Пер. А. Корсуна. М.: Худ. лит., 1975. - 751 е.: ил.

45. Бертагаев Т.А. Внутренняя реконструкция и этимология слов в алтайских языках / Т.А. Бертагаев // Проблемы общности алтайских языков.-Л., 1971.-С. 100-107.

46. Бертагаев Т.А. Этнолингвистические этюды о племенах Центральной Азии / Т.А. Бертагаев // Тр./ БИОН. 1976. - Вып. 27: Сер. востоковедная. Исследования по истории и филологии Центральной Азии. - С. 24-39.

47. Биткеев Н.Ц. Калмыцкий героический эпос «Джангар»: поэтика и традиции: Автореф. дис. . д-ра. филол. наук: Спец. 10.01.09 / Н.Ц. Биткеев; КИГПИ Респ. Калмыкия. Отд. джангароведения и литературы. -Улан-Удэ, 1997.-35 с.

48. Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитающих в Средней Азии в древние времена: В 3-х т. Т. 1-3 / Н.Я. Бичурин. М. — Л. - 1950-1953. - Т. 1.- М., 1950.-480 с.

49. Борджанова Т.Г. Магическая поэзия калмыков / Т.Г. Борджанова. -Элиста: Калм. кн. изд-во, 1999. 182 с.

50. Брагинская Н.В. Небо / Н.В. Брагинская // Мифы народов мира. — М., 1992.-Т. 2.-С. 206-208.

51. Бум-Очир Д. Монгол беегийн зан уйл / Д. Бум-Очир. Улаанбаатар: Менхийн усэг ХХК-д хэвлэв, 2002. - 265 с.

52. Бум-Очир Д. Менх тэнгэрийн шутлэг тахилга / Д. Бум-Очир. -Улаанбаатар: Монхийн усэг ХХК-д хэвлэв, 2002. 123 с.

53. Бурчина Д.А. Вооружение героев бурятских улигеров / Д.А. Бурчина // Традиционный фольклор бурят. Улан-Удэ, 1980. - С. 27-58.

54. Бурчина Д.А. Гэсэриада западных бурят: Указ. произведений и их вариантов / Д.А. Бурчина; Отв. ред. Ю.И. Смирнов; АН СССР. Сиб. отд-ние. БИОН. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние., 1990.-449 с.

55. Бурчина Д.А. Небожители в улигерах / Д.А. Бурчина, Д.Д. Гомбоин, А.И. Уланов // Тр./ БИОН. 1975. - Вып. 24: Бурятский фольклор. - С. 12-33.

56. Бурчина Д.А. Семантика оппозиции «Восток-Запад» в бурятской Гэсэриаде / Д.А. Бурчина // Банзаровские чтения-2: Тез. докл. Междунар. науч.-теор. конф., посвящ. 175-летию со дня рожд. Доржи Банзарова. -Улан-Удэ, 1997. С. 95-100.

57. Бурчина Д.А. Эпический образ сэргэ в бурятских улигерах / Д.А. Бурчина // Мир Центральной Азии. Улан-Удэ, 2002. - Т. 4, ч. 2: Языки. Фольклор. Литература. - С. 15-25.

58. Буряад арадай туухэ домогууд / Отв. ред. С.С. Бардаханова; Сост., предисл. и коммент. В.Ш. Гунгарова. Улан-Удэ, 1990. - 176 с.

59. Бурятские летописи / Сост. Ш.Б. Чимитдоржиев, Ц.П. Ванчикова (Пурбуева); РАН. Сиб. отд-ние. БИОН. Улан-Удэ, 1995.-198 с.

60. Бурятские народные сказки: Волшебно-фантастические и о животных / Сост.: Е.В. Баранникова, С.С. Бардаханова, В.Ш. Гунгаров; АН СССР. Сиб. отд-ние. БИОН. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1976. - 445 с.

61. Бурятско-русский словарь: 44 ООО слов / Сост. К.М. Черемисов. М.: Сов. Энциклопедия, 1973. - 803 с.

62. Буху хара хубуун: Ульгэрнууд / Ц.Ж. Жамцараногой 1906 он. бэшэжэ абаЬан; Харюусалгата ред. А.И.Уланов. Улаан-Удэ, 1972. - 289 н.

63. Ван Инуань, Хуа Цзя. Гэсыр-ван чжуань. Гуйдэ фэнь чжан бэнь (Жизнеописание государя Гэсэра. Гуйдэская версия). Ланьчжоу, 1981. -319с.

64. Веселовский А.Н. Избранные труды и письма / А.Н. Веселовский; Рос. акад. наук, Ин-т рус. лит. (Пушк. дом). СПб.: Наука, 1999. - 363 е., портр., факс.

65. Веселовский А.Н. Миф и символ / А.Н. Веселовский // Русский фольклор.-Л., 1979.-Т. 19.-С. 186-199.

66. Викторова Л.Л. Этнокультурные связи монгольских и тибетских племен в древности и раннем средневековье / Л.Л. Викторова // Центральная Азия и Тибет: Материалы к конф. Новосибирск, 1972. - Т. 1. - С. 68-72.

67. Владимирцов Б.Я. Монголо-ойратский героический эпос / Б.Я. Владимирцов. Пб.; М., 1923. - 255 с.

68. Вновь собранные драгоценные парные изречения: Факс, ксилографа / Изд. текста, пер. с тангут., вступит, ст. и коммент. Е. М. Кычанова; АН СССР. Отд-ние истории. Ин-т востоковедения. М.: Наука, 1974. — 223 с.

69. Гаадамба Ш. «Сокровенное сказание» и проблема литературных связей / Ш. Гаадамба // Литературные связи Монголии. М., 1981. - С. 76-83.

70. Гаадамба Ш. Монгол ардын аман зохиолын дээж бичиг / Ш. Гаадамба, Д. Цэрэнсодном. Улаанбаатар: Улсын Хэвлээлийн Газар, 1978. - 304 с.

71. Габен А.Ф. Древнетюркская литература / А.Ф. Габен // Зарубежная тюркология. М., 1986. - Вып. 1. - С. 294-345.

72. Галданова Г.Р. Бурятский шаманизм: прошлое и настоящее / Г.Р. Галданова // Сибирь: Этносы и культуры (традиционная культура бурят). Улан-Удэ, 1998. - Вып. 3. - С. 5-46.

73. Галданова Г.Р. Доламаистские верования бурят / Г.Р. Галданова; Отв. ред. Л.П.Потапов; АН СССР. Сиб. отд-ние. Бурят, фил. БИОН. -Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1987. 115 с.

74. Галданова Г.Р. Культ огня у монголов / Г.Р. Галданова // Тр./ БИОН. -1976. Вып. 27: Сер. востоковедная. Исследования по истории и филологии Центральной Азии. - С. 149-153.

75. Галданова Г.Р. Хонгодоры хонгираты? / Г.Р. Галданова // Монголо-бурятские этнонимы: Сб. ст. - Улан-Удэ, 1996. - С. 83-93.

76. Гацак В.М. Поэтика эпического историзма во времени / В.М. Гацак // Типология и взаимосвязи фольклора народов СССР. — М., 1980. С. 847.

77. Гацак В.М. Устная эпическая традиция во времени: Ист. исслед. поэтики / В.М. Гацак; Отв. ред. А.В. Кудияров; АН СССР. Ин-т мировой лит. им. A.M. Горького. М.: Наука, 1989. - 256 е., табл.

78. Гацак В.М. Эпический певец и его текст / В.М. Гацак // Текстологическое изучение эпоса. М., 1971. - С. 7-46.

79. Герасимова К.М. Символика орнамента на стрелохранилище / К.М. Герасимова//Зап./БМНИИКЭ.- 1948.-Вып. 8.-С. 163-175

80. Геродот. История: В 9 кн. / Геродот; Пер. и примеч. Г.А. Стратиловского; Под общ. ред. C.JI. Утченко. JL: Наука. Ленингр. отд-ние, 1972.-680 е.: ил.

81. Героический эпос о Гэсэре: Учеб. пособие для ст-тов филол. фак./ Сост. Н.О. Шаракшинова; Ред. Л.Ф. Ившина. Иркутск, 1969. - 347 е.: рис. -Библиогр.: с. 323-337.

82. Гесиод. Полное собрание текстов: Поэмы. Фрагменты. / Гесиод; Коммент. О.П. Цыбенко и В.Н. Ярко. М.: Лабиринт, 2001. - 254 с.

83. Голосовкер Я.Э. Логика мифа / Я.Э. Голосовкер. — М: Наука, 1987. 218 с.

84. Гомбоин Д.Д. Композиция улигеров Маншута Имегенова / Д.Д. Гомбоин // Традиционный фольклор бурят. Улан-Удэ, 1980. - С. 10-26.

85. Гомбоин Д.Д. Эхирит-булагатские улигеры / Д.Д. Гомбоин; Отв. ред. М.И. Тулохонов; АН СССР. Сиб. отд-ние. Бурят, науч. центр. БИОН. -Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1990. 112 с.

86. Гомер. Илиада. Одиссея: Пер. с древнегреч. / Гомер. М.: Худ. лит., 1967.-766 е.: ил.

87. Гордлевский В.А. Избранные сочинения. Т. 2: Язык и литература / В.А. Гордлевский. М.: Изд-во «Вост. лит», 1961. - 558 с.

88. Гребнев Л.В. Тувинский героический эпос / Л.В. Гребнев; АН СССР. Ин-т востоковедения. Тув. НИИЯЛИ. М.: Изд-во «Вост. лит», 1960. - 147 с.

89. Гринцер П.А. Стилистическое развертывание темы в санскритском эпосе / П.А. Гринцер // Памятники книжного эпоса. М., 1978. - С. 16-48.

90. Гринцер П.А. Эпос древнего мира / П.А. Гринцер // Типология и взаимосвязи литератур древнего мира. М., 1971. - С. 134-205.

91. Грязнов М.П. Древнейшие памятники героического эпоса народов Южной Сибири / М.П. Грязнов // Археологический сборник. Эпоха бронзы и раннего железа Сибири и Средней Азии. — Л., 1961. — Вып. 3. -С. 7-31.

92. Гумилев Л.Н. Древние тюрки / Л.Н. Гумилев. М.: Наука. Гл. ред. вост. лит., 1967.-503 с.

93. Гусейнов Г.Ч. Протей / Г.Ч. Гусейнов // Мифы народов мира. М., 1992. -Т. 2.-С. 342.

94. Гэсэр. Подг. текста, вступ. ст. и коммент. Ц. Дамдинсурэна. -Улаанбаатар, 1986. 222 с.

95. Дамдинов Д.Г. О земледельческих терминах в монгольских языках в т.ч. бурятском. / Д.Г. Дамдинов // Исследования по восточной филологии. -М., 1974.-С. 51-63.

96. Дамдинсурэн Ц. Исторические корни Гэсэриады / Ц. Дамдинсурэн. — М.: Изд-во АН СССР, 1957. 239 с.

97. Дамдинсурэн Ц. Mongol uran jokial-un degeji jayun bilig orusibai / Ц. Дамдинсурэн. Улаанбаатар, 1959.-599 c.

98. Дандекар P.H. От вед к индуизму: Эволюционирующая мифология / Р.Н. Дандекар; Сост., вступ. ст., коммент.: Я.В. Васильков. М.: Вост. лит., 2002. - 284 с. - Библиогр. в прим.: с. 266-280 и в конце ст.

99. Дмитриев П.Д. Гэсэр: Бурятский эпос / Записан у сказителя П.Д. Дмитриева Д. Хилтухиным. Улан-Удэ, 1953. - 162 с. - (Материалы по бурят-монгольскому фольклору, Вып. 1).

100. Дугаров Б.С. Буддийские влияния в эпосе «Абай Гэсэр» / Б.С. Дугаров // Буддизм в контексте истории, идеологии и культуры Центральной и Восточной Азии. Улан-Удэ, 2003.-С. 121-125.-Библиогр.: с. 125.

101. Дугаров Б.С. Бурятская Гэсэриада: небесный пролог и мир эпических божеств / Б.С. Дугаров. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2005. - 295 с.

102. Дугаров Б.С. Гэсэр солярный герой бурятского эпоса / Б.С. Дугаров // VIII Международный конгресс монголоведов (Улан-Батор, 5-12 авг., 2002 г.): Докл. рос. делегации. - М., 2002. - С. 202-207.

103. Дугаров Б.С. К характеристике пантеона божеств в бурятской Гэсэриаде (Гужир Бома тэнгри) / Б.С. Дугаров // Этнокультурное образование: совершенствование подготовки специалистов в области традиционных культур. Улан-Удэ, 2003. - Т. 2. - С . 37-49.

104. Дугаров Б.С. Мифология бурятской Гэсэриады: восточные тэнгри / Б.С. Дугаров. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2005. - 225 с.

105. Дугаров Д.С. Исторические корни белого шаманства: На материале обрядового фольклора бурят / Д.С. Дугаров; АН СССР. Сиб. отд-ние. Бурят, науч. центр. БИОН. М.: Наука, 1991. - 298 е., ил.

106. Дугаров Д.С. К проблеме происхождения хонгодоров / Д.С. Дугаров // Этническая история народов Южной Сибири и Центральной Азии. -Новосибирск, 1993.-С. 207-235.

107. Дугаров Р.Н. «Дэбтэр-чжамцо» источник по истории монголов Куку-нора / Р.Н. Дугаров; Отв. ред. Ш.Б.Чимитдоржиев; АН СССР. Сиб. отд-ние.'Бурят. фил. БИОН. - Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние., 1983. - 93 с. — Библиогр.: с. 84-88.

108. Дулам С. Монгол домог зуйн дур. Улаанбаатар: Улсын Хэвлэлийн Газар, 1989.-193 с.

109. Дулам С. Система символик в монгольском фольклоре и литературе: Дис. . д-ра филол. наук. Улан-Батор: Монг. гос. ун-т, 1997. - 458 с.

110. Дьяконов И.М. Архаические мифы Востока и Запада. М.: Наука, 1990. - 246 с. - (Исследования по фольклору и мифологии Востока).

111. Е Лун-ли. История государства киданей. (Цидань го чжи) / Е Лун-Ли; Пер. с китайского, введ., коммент. B.C. Таскина. М.: Наука, 1979. - 607 с.

112. Емельянов Н.В. Мифологические божества в олонхо «Потомки юрюнг Айыы тойона» и «Баай Барыылаах дух-хозяин черного леса» / Н.В. Емельянов // Мифология народов Якутии. - Якутск, 1980. - С. 12-25.

113. Емельянов Н.В. Происхождение якутских пословиц и поговорок / Н.В. Емельянов // Тр. / Якут. Фил. АН СССР. Якутск, 1958. - Вып. 1 (VIII). -97 с.

114. Еренсей: Бурят, улигер / Подгот., пер. и прим. М.П. Хомонова; АН СССР. Сиб. отд-ние. БИОН. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1968. - 207 с.

115. Жамцарано Ц.Ж. Введение собирателя / Ц.Ж. Жамцарано // Произведения народной словесности бурят. Птг., 1918. - С. 11-34.

116. Жамцарано Ц. Культ Чингиса в Ордосе / Ц.Ж. Жамцарано // Central Asiatic journal. Vol. 6, N. 3. Wiesbaden, 1961. - С. 194-234.

117. Жирмунский B.M. Сравнительное литературоведение: Восток и Запад / В.М. Жирмунский. Д.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1979. - 492 с.

118. Жирмунский В.М. Тюркский героический эпос / В.М. Жирмунский. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1974. - 727 с.

119. Жуковская Н.Л. Бурятская мифология и ее монгольские параллели / Н.Л. Жуковская // Символика культов и ритуалов народов зарубежной Азии. — М., 1980.-С. 92-116.

120. Жуковская Н.Л. Мир традиционной монгольской культуры. Серия Российские труды по востоковедению. — The Edwin Mellen Press. Lewiston, New York, 2000. 305 c.

121. Зимин Ж.А. Шаманистические культы в Алари / Ж.А.Зимин // Центрально-азиатский шаманизм: философские, исторические, религиозные аспекты: (Материалы междунар. науч. симпозиума, 20-21 июня, г. Улан-Удэ оз. Байкал). - Улан-Удэ, 1996. - С. 85-89.

122. Золотарев A.M. Родовой строй и религия ульчей. Хабаровск: Дальгиз, 1939.-208 е.: ил.

123. Иванов С.В. Шаманские маски бурят / С.В. Иванов // Декоративное искусство. Диалог истории и культуры. М., 1995. - № 1-2. - С. 28-29.

124. Ш.Иванов В.В., Токарев С.А. Духи / В.В. Иванов, С.А. Токарев // Мифы народов мира. -М., 1991.-Т. 1.-С. 413-414.

125. История Всемирной литературы: В 9 т. Т. 3 / С.С. Аверинцев, И.А. Агонина, Н.И. Балашов и др. -М.: Наука, 1985. 816 с.

126. Калмыцко-русский словарь / Калм. НИИЯЛИ. М.: Рус. яз., 1977. - 765 с.

127. Кан-Сулутай. Алтайская героическая сказка / Канн-Сулутай // Сиб. огни.- 1940.-№4-5.

128. Кенин-Лопсан М. Алгыши тувинских шаманов / М. Кенин-Лопсан. -Кызыл: «Новости Тувы», 1995. 528 с.

129. Кляшторный С.Г. Мифологические сюжеты в древнетюркских памятниках / С.Г. Кляшторный // Тюркологический сборник. 1977. М., 1981.-С. 117-138.

130. Козин С.А. Гесериада. Сказание о милостивом Гэсэр Мэргэн-хане, искоренителе десяти зол в десяти странах света: Пер., вступит, ст. и комм. С.А. Козина // Тр./ Ин-т антропологии, этнографии и археологии. -М.; Л., 1936. (Сер. фольклорная; № 3).

131. Козин С.А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. под названием MONGOL-UN N1RUCA TOBCIYAN. Юань Чао Би Ши Монгольский обыденный изборник / С.А. Козин. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941.-619 с.

132. Козин С.А. Эпос монгольских народов / С.А. Козин; АН СССР. М.; JL, 1948. - 248 с. - (Науч.-попул. сер.).

133. Коллингвуд Р. Дж. Идея истории: Автобиография / Р. Коллингвуд. М.: Наука, 1980. - 845 с. - (Памятники ист. мысли).

134. Коновалов П.Б. Этнические аспекты истории Центральной Азии (древность и средневековье) / П.Б. Коновалов; Отв. ред. В.И. Молодин; РАН. Сиб. отд-ние. ИМБИТ. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1999. -214 с. - Библиогр.: с. 192-212.

135. Кононов А.Н. Семантика цветообозначения в тюркских языках / А.Н. Кононов // Тюркологический сб. М., 1978. - С. 159-179.

136. Костюхин Е.А. Типы и формы животного эпоса / АН СССР, Ин-т востоковедения. М.: Наука, 1987. - 269 с. - (Исследования по фольклору и мифологии Востока / Редкол.: Д.А. Ольдерогге (пред.) и ДР-)

137. Ксенофонтов Г.В. Шаманизм: Избранные труды: (Публикации 1928-1929 гг.) / Г.В. Ксенофонтов; Сост. А.Н. Дьячкова. Якутск: Творч.-производ. фирма «Северо-Юг», 1992. - 318 с.

138. Кубарев В.Д. Кинжалы из Горного Алтая / В.Д. Кубарев // Военное дело древних племен Сибири и Центральной Азии. — Новосибирск, 1981. — С. 29-54.

139. Кузьмина Е.Н. Женские образы в героическом эпосе бурятского народа / Е.Н. Кузхьмина; АН СССР. Сиб. отд-ние. Бурят, фил. Бурят, ин-т обществ, наук. — Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1980. — 160 с. -Библиогр.: с. 154-159.

140. Кузьмина Е.Н. Изображение женщин в улигере «Гэсэр» / Е.Н. Кузьмина // Тр./ БИОН. 1975. - Вып. 24: Бурятский фольклор. - С. 33-42.

141. Кун Н.А. Легенды и мифы древней Греции / Н.А. Кун. М.: Учпедгиз, 1955.-452 е.: ил.

142. Купер Дж. Энциклопедия символов: Пер. / Дж. Купер. М.: Ассоц. духов, единения «Золотой век», 1995. - 401 е.: ил. — (Серия «Символы»; Кн. 4).

143. Куулар Д.С. Бытование «Гэсэра» в Туве / Д.С. Куулар // Уч. зап./ Тувин. НИИЯЛИ.- 1961.-Вып. 9.-С. 188-195.

144. Лангер Сьюзен Кэтрин. Философия в новом ключе: Исслед. символики разума, ритуала и искусства / Сьюзен Лангер; Примеч. Р.К. Медведевой. М.: Республика, 2000. - 286 с. - (Мыслители XX века).

145. Леви-Строс Клод. Структурная антропология: Пер. с фр. / К. Леви-Строс. М.: Наука, 1983. - 536 е.: ил. - (Этногр. б-ка).

146. Липец Р.С. Образы батыра и его коня в тюрко-монгольском эпосе / Р.С. Липец; АН СССР. Ин-т этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. М.: Наука, 1984.-263 с.

147. Лорд А.Б. Сказитель / А.Б. Лорд. М.: Вост. лит., 1994. - 368 с.

148. Лосев А.Ф. Античная мифология в ее историческом развитии / А.Ф. Лосев. -М.: Учпедгиз, 1957. 620 е.: ил.

149. Лосев А.Ф. Гесиод и мифология / А.Ф. Лосев // Уч. зап. Моск. гос. пед. ин-таим. В.И. Ленина.-М., 1954.-Т. 83.-С. 265-301.

150. Лосев А.Ф. Зевс / А.Ф. Лосев // Мифы народов мира. М., 1991. - Т. 1. -463-466.

151. Лубсан Данзан. Алтан Тобчи («Золотое сказание») / Лубсан Данзан; Пер. Н.П. Шастина. М.: Наука. Гл. ред. вост. лит., 1973. - 439 с. -(Памятники письменности Востока; Т. 10).

152. Лукач Й. Пути богов: К типологии религии, предшествовавшей христианству: Пер. с венг. / Й. Лукач. М.: Политиздат, 1984.

153. Луна, упавшая с неба: Древняя литература Малой Азии. М.: Худож. лит., 1977.-317 е.: ил.

154. НЗ.Лыгденов Д.Д. Тунхэнэй «Гэсэрые» туурээгшэ / Д.Д. Лыгденов // Ульгэршэн Майсан Алсыев. Улан-Удэ, 1995. - С. 10-17.

155. Маадай-Кара: Алтайский героический эпос / Текст и пер. Запись текста от сказителя А.Г. Калкина. М.: Наука, 1973. - 464 е.: ил.

156. Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии / С.Е. Малов; АН СССР. Ин-т языкознания. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1959.- 111 е.: ил.

157. Манджиева Б.Б. Эпический мир в героическом эпосе «Джангар» / Б.Б. Манджиева // «Джангар» в евразийском пространстве: Материалы междунар. науч. конф. (27 сент.-2 окт. 2004). Элиста, 2004. - С. 68-70.

158. Манжигеев И.А. Бурятские шаманистические и дошаманистические термины: Опыт атеистической интерпретации / И.А. Манжигеев; АН СССР. Сиб. отд-ние. Бурят, фил. БИОН. М.: Наука, 1978. - 127 с.

159. Мелетинский Е.М. Герой / Е.М. Мелетинский // Мифы народов мира. -М., 1991.-Т. 1.-С. 294-297.

160. Мелетинский Е.М. Избранные статьи. Воспоминания / Е.М. Мелетинский. М.: Рос. гос. гуман. ун-т, 1998. - 576 с.

161. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа / Е.М. Мелетинский. — М.: Изд. фирма «Вост. лит.», 2000. 407 с.

162. Мелетинский Е.М. Происхождение героического эпоса: Ранние формы и архаические памятники / Е.М. Мелетинский; Ред. В.М. Жирмунский. -М.: Изд-во вост. лит., 1963. 460 с.

163. Мелетинский Е.М. Фрейр / Е.М. Мелетинский // Мифы народов мира. -М., 1992.-Т. 2.-С. 571-572.

164. Мельхеев М.Н. Топонимика Бурятии: История, система и происхождение географических названий / М.Н. Мельхеев. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1969. - 185 е.: ил.

165. Михайлов В.А. Религиозная мифология / В.А. Михайлов. Улан-Удэ: Соёл, 1996.-111 с.

166. Михайлов Г.И. К вопросу о шаманизме и шаманской поэзии / Г.И. Михайлов // Теоретические проблемы восточных литератур. М., 1969. -С. 282-289.

167. Михайлов Г.И. Калмыцкий «Джангар» и мифы / Г.И. Михайлов // Вести./ Калм. НИИЯЛИ. 1976. - № 14: Вопросы происхождения и поэтики «Джангара». - С. 3-27.

168. Михайлов Г.И. Мифы в героическом эпосе монгольских народов / Г.И. Михайлов // Кр. сообщ./ Ин-т народов Азии. М., 1964. - Вып. 83: Монголоведение и тюркология. - С. 109-119.

169. Михайлов Г.И. О времени возникновения былин монгольских народов / Г.И. Михайлов // Зап. / Калм. науч.-исслед. ин-т языка, литературы и истории. Элиста, 1962. — Вып. 2. - С. 95-102.

170. Михайлов Г.И. Проблемы фольклора монгольских народов / Г.И. Михайлов; Калм. науч.-исслед. ин-т яз., лит. и ист. — Элиста, 1971. — 235 с.

171. Михайлов Т.М. Из истории бурятского шаманизма (с древнейших времен по XVIII в. / Т.М. Михайлов; АН СССР. Сиб. отд-ние. Бурят, фил. БИОН. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1980. - 320 с.

172. Михайлов Т.М. Опыт классификации шаманского фольклора бурят / Т.М. Михайлов // VIII Международный конгресс антропологических и этнографических наук. Токио, сент. 1968. -М., 1968. С. 10.

173. Михайлов Т.М. Развитие этнического самосознания монголов XII XIV вв. / Т.М. Михайлов // Этническая история народов Южной Сибири и Центральной Азии. - Новосибирск, 1993. - С. 179-198.

174. Михайлов Т.М. Шаманизм и эпос / Т.М. Михайлов // Эпическое творчество народов Сибири: Тез. докл. науч. конф. — Улан-Удэ, 1973. -С. 88-89.

175. Морозова И.Ю. Эпическое творчество кочевых народов / И.Ю. Морозова // Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии. Улан-Удэ, 2000. - Т. 3. - С. 244-249.

176. Мэн-да Бэй-лу. («Полное описание монголо-татар»): Факсимиле ксилографа / Мэн-да Бэй-лу; Пер. с кит., введ., коммент. и прилож. Н.Ц. Мункуева. М.: Наука. Гл. ред. вост. лит., 1975. - 286 с. - (Памятники письменности Востока; Т. 26).

177. Нармаев Б.М. Формирование монгольских и калмыцких версий Гэсэриады: Автореф. дис. . канд. филол. наук / ЛГУ им. А.А. Жданова -Л., 1987.-19 с.

178. Небесная дева лебедь: Бурятские сказки и предания / Сост.: И.Е.Тугутов, А.И. Тугутов; Пер. и предисл. А.И.Тугутова; Коммент. И.Е. Тугутов, Л.Н. Нуркаева. Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1992. - 368 с - (Б-ка «Сибирская живая старина»).

179. Невелева С.Л. Мифология древнеиндийского эпоса (пантеон) / С.Л. Невелева; АН СССР. Ин-т востоковедения. М.: Наука, 1975. - 118 с.

180. Неклюдов С.Ю. «Героическое детство» в эпосах Востока и Запада / С.Ю. Неклюдов // Историко-филологические исследования: Сб. статей памяти акад. Н.И. Конрада. М., 1974. - С. 129-140.

181. Неклюдов С.Ю. Гесериада в монгольской словесности: некоторые аспекты сопоставительного исследования / С.Ю. Неклюдов // Литература стран Дальнего Востока. М., 1979. - С. 162-168.

182. Неклюдов С.Ю. Закономерности стадиальной эволюции эпоса Центральной Азии и Южной Сибири / С.Ю. Неклюдов // Mongolica: Памяти Б.Я. Владимирцова. М., 1986. - С. 66-79.

183. Неклюдов С.Ю. Заметки о мифологической и фольклорно-эпической символике у монгольских народов: символика золота / С.Ю. Неклюдов // Etnografia Polska. 1980. - Т. 24, zesz. 1. - С. 65-94.

184. Неклюдов С.Ю. Исторические взаимосвязи тюрко-монгольских фольклорных традиций и проблема восточных влияний в европейском эпосе / С.Ю. Неклюдов // Типология и взаимосвязи средневековых литератур Востока и Запада. М., 1974. - С. 192-274.

185. Неклюдов С. Ю. Мифология тюркских и монгольских народов (Проблема взаимосвязей) / С.Ю. Неклюдов // Тюркологический сб. М., 1981.-С. 183-202.

186. Неклюдов С.Ю. Мифо-эпический синтез в монгольском фольклоре: «Сказание о кальпе» / С.Ю. Неклюдов // Фольклор и мифология Востока в сравнительно-типологическом освещении. — М , 1999. — С. 197-216.

187. Неклюдов С.Ю. Монгольская мифология: религиозные и повествовательные традиции / С.Ю. Неклюдов // Мифология и литература Востока. М., 1995. - С. 67-77.

188. Неклюдов С.Ю. Монгольское сказание о Гесере: Новые записи / С.Ю. Неклюдов, Ж. Тумурцерен; Ин-т мировой лит. им. А.М.Горького. М.: Наука, 1982.-373 с.

189. Неклюдов С.Ю. Небесный охотник в мифах и эпосе тюрко-монгольских народов / С.Ю. Неклюдов // Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока: Тез. докл. 9 науч. конф., Ленинград, 1980. -М., 1980.-Ч. 1.-С. 145-155.

190. Неклюдов С.Ю. О стилистической организации монгольской «Гесериады»: Стиль и типологические особенности / С.Ю. Неклюдов // Памятники книжного эпоса. М., 1978. - С. 49-67.

191. Неклюдов С.Ю. Тюркские сюжеты о Гесере и их отношение к монгольским версиям / С.Ю. Неклюдов // Documenta Barbarorum. Festschrift fuer Walther Heissig zum 70. Geburtstag. Hrsgb. von K. Sagaster, M. Weiers. Wiesbaden, 1983. - P. 253-261.

192. Неклюдов С.Ю. Устное предание в становлении исторической литературы монгольских народов / С.Ю. Неклюдов // Роль фольклора в развитии литератур Юго-Восточной и Восточной Азии. М., 1988. - С. 78-84.

193. Неклюдов С.Ю. Черты общности и своеобразия в центрально-азиатском эпосе: (Проблемы исторической типологии и жанровой эволюции) / С.Ю. Неклюдов // Народы Азии и Африки. 1972. - № 3. - С. 96-105.

194. Неклюдов С.Ю. Эпические повествования в традиционной монгольской литературе / С.Ю. Неклюдов // Специфика жанров в литературах Центральной и Восточной Азии. Современность и классическое наследие. М., 1985. - С. 38-53.

195. Неклюдов С.Ю. Эпос монгольских народов и проблема фольклорных взаимосвязей / С.Ю. Неклюдов // Литературные связи Монголии. М., 1981.-С. 84-100.

196. Неклюдов С.Ю. Эрлик / С.Ю. Неклюдов // Мифы народов мира. М., 1992.-Т. 2.-С. 667-669.

197. Нимаев Д.Д. О средневековых хори и баргутах / Д.Д. Нимаев // Этническая история народов Южной Сибири и Центральной Азии. -Новосибирск, 1993.-С. 144-166.

198. Новик Е.С. Обряд и фольклор в сибирском шаманизме: Опыт сопоставления культур / Е.С. Новик. М.: Наука, 1984. - 304 с.

199. Новик Е.С. Система персонажей русской волшебной сказки // Типологические исследования по фольклору: Сб. статей памяти В. Я. Проппа / Е.С. Новик. М., 1975. - С. 214-246.

200. Нюргун Боотур Стремительный / Текст К.Г. Оросина; Ред. текста, пер. и коммент. Г.У. Эргиса; НИИЯЛИ ЯАССР. Якутск: Якгиз, 1947. - 410 е.: ил. — (Богатство эпосов якутов. Вып. 1).

201. Петри Б.Э. Старая вера бурятского народа: Науч.-попул. очерк. Посвящ. памяти М.Н. Хангалова / Б.Э. Петри; ИГУ. Студ. науч. кружок краеведения. Секц. «Человек». Иркутск, 1928. - 78 с.

202. Петри Б.Э. Степные посвящения монголо-бурятских шаманов / Б.Э. Петри // Изв./ Биол. -геогр. науч.-исслед. ин-т при ИГУ. 1926. - Т. 2, вып. 4.-С. 4-16.

203. Петри Б.Э. Школа шаманов у северных бурят / Б.Э. Петри // Тр. проф. и препод. / ИГУ. 1923. - Вып. 5. - С. 404-423.

204. Подгорбунский И.А. Из мифологии бурят и монголов-шаманистов / И. Подгорбунский // Сиб. сб. Иркутск, 1894. - № 4. - С. 28-40; № 5. - С. 134.

205. Подгорбунский И.А. Шаманистические верования монголов и бурят / И.А. Подгорбунский. Иркутск, 1895. - 80 е.; То же: Прибавление к «Иркутским епархиальным ведомостям». - 1895. - № 1-8.

206. Поппе Н.Н. Бурят-монгольский фольклорный диалектологический сборник / Н.Н. Поппе. М.; Д.: Изд-во АН ССР, 1936. - 166 с.

207. Поппе Н.Н. Об отношении бурят-монгольского Гэсэра к монгольской книжной версии / Н.Н. Поппе // Зап./ Бурят-монгольского ГИЯЛИ. -1941.-Вып. 5-6.-С. 7-19.

208. Поппе Н.Н. Описание монгольских «шаманских» рукописей / Н.Н. Поппе // Зап. / Ин-т востоковедения АН СССР. Л., 1932. - Вып. 1. - С. 151-200.

209. Поппе Н.Н. Произведения народной словесности халха-монголов. Северо-халхаское наречие. (Образцы народной словесности монголов. Т. 3) / Н.Н. Поппе. Л.: Изд-во Акад. Наук СССР, 1932. - 167 с.

210. Поппе Н.Н. Халха-монгольский героический эпос / Н.Н. Поппе. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. - 125 с.

211. Потанин Г.Н. Громовник по поверьям и сказаниям племен Южной Сибири и Северной Монголии / Г.Н. Потанин // Журн. М-ва нар. Просвещ. 1882. - Ч. 219, февр. - С. 317-325.

212. Потанин Г.Н. Ерке. Культ сына неба в Северной Азии: Материалы к турко-монгольской мифологии / Г.Н. Потанин; Изд. A.M. Григорьевой. -Томск, 1916.-131 с. -Предм. указ.: с. 120-126.-Библиогр.: с. 127-129.

213. Потанин Г.Н. Очерки Северо-Западной Монголии. Вып. 2. / Г.Н. Потанин. СПб., 1881. - 268 с.

214. Потанин Г.Н. Тангутско-тибетская окраина Китая и Центральная Монголия: Путешествие 1884-1886 г. / Г.Н. Потанин. СПб., 1893. - Т. 2. - XVIII, 437 е.: ил., карт.

215. Потапов Л.П. Конь в верованиях и эпосе народов Саяно-Алтая / Л.П. Потапов // Фольклор и этнография: Связи фольклора с древними представлениями и обрядами. Л., 1977. - С. 164-178.

216. Поэзия и проза Древнего Востока: Сб. / Пер., общ. ред. и вступит, ст. И. Брагинского. М.: Худ. лит., 1973. - 735 е.: ил. - (Б-ка всемир. лит.; Т. 1; сер. 1: Лит. Древ. Востока, античного мира, Сред. Веков, Возрождения, XVII и XVIII вв.).

217. Прокофьева Е.Д. Шаманские костюмы народов Сибири / Е.Д. Прокофьева // Сб./ МАЭ. 1971. - Т. 27: Религиозные представления и обряды народов Сибири в XIX - начале XX века. - С. 5-100.

218. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки / В.Я. Пропп. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. 364 е.: ил.

219. Пропп В.Я. Фольклор и действительность: Избр. ст. / В.Я. Пропп; АН СССР. Ин-т востоковедения. М.: Наука, 1976. - 325 с. - (Исследования по фольклору и мифологии Востока).

220. Пурэв О. Монгол беегийн шашин / О. Пурэв. Улаанбаатар: АДМОН, 2002.-388 с.

221. Пурэвжав С. К вопросу о стадии развития и идеологической концепции древнемонгольского шаманизма / С. Пурэвжав // Туухийн судлал. Т. 10. Улаанбаатар, 1974. - С. 123-144.

222. Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. In Memoriam / Б.Н. Путилов. СПб., 2003. - 464 с.

223. Путилов Б.Н. Эпическое сказительство. Типология и этническая специфика / Б.Н. Путилов. М.: Изд. Фирма «Вост. лит.», 1977. - 234 с. -(Исследования по фольклору и мифологии Востока).

224. Пухов И.В. «Гэсэр» и олонхо / И.В. Пухов // Эпическое творчество народов Сибири: Тез. докл. науч. конф. Улан-Удэ, 1973. - С. 6-7.

225. Пухов И.В. Якутский героический эпос олонхо: Основные образы / И.В. Пухов. М.: Изд-во АН СССР, 1962. - 256 с.

226. Рабинович Е.Г. Боги Греции / Е.Г. Рабинович // Гомеровы гимны. М., 1995.-С. 3-30.

227. Раднаев В.Э. A Mongolian Mythological Text / В.Э. Раднаев, S. Dulam, J. Vacek // Народы Азии и Африки. 1987. - № 2. - С. 204-206.

228. Рашид-ад-дин. Сборник летописей: В 3-х т. Т. 1-3 / Рашид-ад-дин. М.: Изд-во АН СССР. - 1952. - Т. 1,кн. 1.- 219 с.

229. Ревуненкова Е.В. Миф обряд - религия: Некоторые аспекты на материале народов Индонезии / Е.В. Ревуненкова. - М.: Наука, 1992. -216 с.

230. Рерих Ю.Н. Сказание о царе Кэсаре Лингском / Ю.Н. Рерих // Декоративное искусство Диалог истории и культуры. - 1995. - № 1-2. -С. 19-24.

231. Рерих Ю.Н. Тибет и Центральная Азия / Ю.Н. Рерих. — Самара: Издательский дом «Агни», 1999. 368 с.

232. Румянцев Г.Н. Идинские буряты (родо-племенной состав) / Г.Н. Румянцев // Этногр. сб. 1969. - Вып. 5. - С. 76-104.

233. Румянцев Г.Н. Некоторые проблемы истории культуры монголов XII-XVII вв. / Г.Н. Румянцев // Материалы по истории и филологии Центральной Азии. Улан-Удэ, 1968.-Вып. 3. - С. 148-158.

234. Румянцев Г.Н. Происхождение хоринских бурят / Г.Н. Румянцев; Ред. Е.М. Залкинд; АН СССР. Сиб. отд-ние. БКНИИ. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1962. -265 с.

235. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян / Б.Я. Рыбаков; АН СССР. Отд-ние истории. Ин-т археологии. М.: Наука, 1981. - 607 е.: ил.

236. Сампилдэндэв X. Монгол ардын зан уйлийн аман зохиол / X. Сампилдэндэв. Улаанбаатар: Улсын Хэвлэлын Газар, 1987. - 344 с.

237. Сампилдэндэв X. Обрядовая поэзия монголов: Автореф. дис. . д-ра филол. наук / X. Сампилдэндэв; РАН. Сиб. отд-ние. БИОН. Улан-Удэ, 1993.-38 с.

238. Санжеев Г.Д. Монгольская повесть о хане Харангуй / Г.Д. Санжеев. -М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1937. 170 с. - (Тр./ Ин-т востоковедения; Т. 22).

239. Санжеев Г.Д. По этапам развития бурят-монгольского героического эпоса / Г.Д. Санжеев // Советский фольклор: Сб. ст. и материалов. М.; Л., 1936.-№4-5.-С. 58-67.

240. Санжеев Г.Д. Эпос северных бурят / Г.Д. Санжеев // Аламжи Мерген: Бурятский эпос. -М.; Л., 1936. С. VII-XLVII.

241. Серошевский В.Л. Якуты: Опыт этногр. исслед. / В.Л. Серошевский. -М.: «Российская политическая энциклопедия», 1993. 2 изд. - 713 е., ил.

242. Сказание о Благородном Кезер-Мергене, владыке десяти стран света, победителе десяти тёмных сил / Подг. текста, предисл. коммент Д.С. Куулара. Кызыл: Тувинское кн. изд-во, 1963. - 124 с.

243. Содном Б. Содномын намтар, бутээлууд / Б. Содном. Улаанбаатар, 1998.-786 с.

244. Суразаков С.С. Алтайский героический эпос / С.С. Суразаков; АН СССР, Ин-т мировой лит. им. A.M. Горького, Горно-Алт. НИИ истории, яз. и лит.; Отв. ред. В.М. Гацак. М.: Наука, 1985. - 256 е., 1 л. портр.: ил. -Библиогр. в примеч.: с. 242-255.

245. Суразаков С.С. Из глубины веков: Ст. о героич. эпосе алтайцев / С.С. Суразаков. Горно-Алтайск: Алт. кн. изд-во. Горн.-Алт. отд-ние, 1982. -144 с. - Библиогр. в примеч.: с. 143.

246. Сухбат Ш. Бее / Ш. Сухбат. Улаанбаатар: АДМОН, 2003. - 229 с.

247. Танака К. Бурият косё Гэсэр моногатари-ни араварета футацуно бунка со / К. Танака // Миндзокугаку кэнкю. 1964. - Т. 29., № 3. - С. 272-282 с.

248. Темкин Э.Н. Мифы древней Индии / Э.Н. Темкин, В.Г. Эрман; Худож. Л.С. Эрман. 2-е изд., перераб. и доп. - М.: Наука, 1982. - 270 е.: ил.

249. Толстов С.П. Древний Хорезм: Опыт историко-археологического исследования / С.П. Толстов; МГУ. М., 1948. — 353 е.: ил.

250. Топоров В.Н. Гора / В.Н. Топоров // Мифы народов мира. М., 1991. -Т.1. - С. 311-315.

251. Топоров В.Н. Древо мировое / В.Н. Топоров // Мифы народов мира. М., 1991.-Т.1.-С. 398-406.

252. Топоров В.Н. Об «экстропическом» пространстве поэзии (поэт и текст) / В.Н. Топоров // Русская словесность: От теории словесности к структуре текста. -М, 1997.-С. 213-226.

253. Тренчени-Вальдапфель И. Гомер и Гесиод / И. Тренчени-Вальдапфель; Авториз. пер. с венг. В.И. Авдиева. М.: Изд-во Иностр. лит., 1956. -122 с.

254. Тренчени-Вальдапфель И. Мифология / И. Тренчени-Вальдапфель; Пер. с венг. Е.Н. Елеонской; Ред. и предисл. В.И. Авдиева. М.: Изд-во Иностр. лит., 1959. - 470 е.: ил.

255. Тресиддер Джек. Словарь символов / Джек Тресиддер; Пер. с англ. С. Палько. М.: Изд.-торг. дом «Гранд»: ФАИР-ПРЕСС, 1999. - 444 е.: ил.

256. Троцкий И.М. Проблемы гомеровского эпоса / И.М. Троцкий // Гомер. Илиада: Пер. Н.И. Гнедича. М.; JI.,: Академия, 1935. (Античная литература. Поэмы Гомера). - С. XX-LXXII.

257. Трощанский В.Ф. Эволюция черной веры (шаманства) у якутов / В.Ф. Трощанский. Казань, 1902. - 208 е.: ил.

258. Туденов Г.О. О зональной общности формирования эпоса народов Центральной Азии и Южной Сибири / Г.О. Туденов // Культура Монголии в средние века и новое время (XVI начало XX в.). - Улан-Удэ, 1986.-С. 84-104.

259. Тулохонов М.И. Варианты бурятского эпоса «Гэсэр» / М.И. Тулохонов // Абай Гэсэр Могучий. М., 1995. - С. 477-504.

260. Тушемилов П.М. Абай Гэсэр / П.М. Тушемилов; Науч. зап. Т.М. Болдоновой; Пер., вступ. ст. и послесл. С.Ш. Чагдурова. — Улан-Удэ: Изд-во БГУ, 2000. 275 е.: ил.

261. Тушибалту багатур. Подг. текста и изд. Доронгуа. Пекин, 1982. - 97 с.

262. Убониев М. Легенда о похищении ласточкой огня / М. Убониев // Бурятоведческий сборник. Иркутск, 1926. - Вып. 2. - С. 75-76.

263. Уланов А.И. Бурятский «Гэсэр» и его основные идейные мотивы / А.И. Уланов // О характере бурятского эпоса «Гэсэр»: Докл. и материалынауч. сессии, посвящ. изучению эпоса «Гэсэр». Улан-Удэ, 1953. - С. 70-107.

264. Уланов А.И. Бурятский героический эпос / А.И.Уланов; Отв. ред. И.А. Ким; АН СССР. Сиб. отд-ние. БКНИИ. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1963.-219 с.

265. Уланов А.И. Бурятский фольклор и литература: Статьи и заметки / А.И. Уланов. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1959. - 160 с.

266. Уланов А.И. Гэсэриада / А.И. Уланов. Улан-Удэ: Изд-во БГУ, 1997. -24 с.

267. Уланов А.И. Древний фольклор бурят / А.И. Уланов; АН СССР. Сиб. отд-ние. БИОН. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1974. - 176 с.

268. Уланов А.И. К характеристике героического эпоса бурят / А.И. Уланов. -Улан-Удэ: Бурмонгиз, 1957. 172 с.

269. Уланов А.И. О роли мифов в древнем в фольклоре бурят / А.И. Уланов // Поэтика жанров бурятского фольклора. Улан-Удэ, 1982. - С. 18-24.

270. Уланов А.И. Пеохон Петров / А.И. Уланов // Тр./ БИОН. 1968. - Вып. 8: Сер. филол. Бурятский фольклор. - С. 77-80.

271. Уланов Э.А. Эпос в развитии бурятской словесности: аспекты поэтико-стадиальной эволюции художественного мышления / Э.А. Уланов; Отв. ред. С.Ш.Чагдуров; М-во образования и науки РБ. Улан-Удэ: «Бэлиг», 2003 .-212 с.- Библиогр.: С. 200-210.

272. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности / О.М. Фрейденберг; АН СССР. Ин-т востоковедения. М.: Наука, 1978. - 605 с. — (Исследования по фольклору и мифологии Востока).

273. Фрэзер Джеймс Джордж. Золотая ветвь: Исслед. магии и религии. / Джеймс Джордж Фрэзер; [Пер. с англ. М.К. Рыклина]. М.: ACT, 1998. -782 с. - (Классическая философская мысль).

274. Халх ардын тууль / Сост., предисл., введ. и примеч. Р. Нарантуяа. -Улаанбаатар: Улсын Хэвлэлийн Газар, 1991. 173 с.

275. Хангалов М.Н. Собрание сочинений: В 3-х т. Т. 1-3 / М.Н. Хангалов; Под ред. Г.Н. Румянцева; АН СССР. Сиб. отд-ние. БКНИИ. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во. - 1958. -Т. 1. - 1958. - 551 с.

276. Хангалов М.Н. Собрание сочинений: В 3-х т. Т. 1-3 / М.Н. Хангалов; Под ред. Г.Н. Румянцева; АН СССР. Сиб. отд-ние. БКНИИ. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во. - 1958-1961. -Т. 2. - 1959.-444 с.

277. Хангалов М.Н. Собрание сочинений: В 3-х т. Т. 1-3 / М.Н. Хангалов; Под ред. Г.Н. Румянцева; АН СССР. Сиб. отд-ние. БКНИИ. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во. - 1958. -Т. 3.-1961.-421 с.

278. Хаптаев П.Т. Материалы по устному народному творчеству верхоленских бурят / П.Т. Хаптаев // Этнографический сборник. Улан-Удэ, 1961.- Вып. 2. - 172 с.: ил.

279. Хомонов М.П. Бурятский героический эпос «Гэсэр»: Эхирит-булагатский вариант / М.П. Хомонов; АН СССР. Сиб. отд-ние. Бурят, фил. БИОН. -Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1976. 187 с.

280. Хомонов М.П. Монгольская Гэсэриада / М.П. Хомонов; Отв. ред. С.Ш.Чагдуров; АН СССР. Сиб. отд-ние. Бурят, науч. центр. Ин-т обществ, наук. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1989. - 129 с.

281. Хомонов М.П. Обычаи и нравы древних монголов / М.П. Хомонов // Байкал.- 1995.-№ 1.-С. 129-153.

282. Хомонов М.П. Пережитки древней семьи у бурят в улигере «Гэсэр» / М.П. Хомонов // Эпическое творчество народов Сибири: Тез. докл. науч. конф. Улан-Удэ, 1973. - С. 33-34.

283. Хомонов М.П. Улигеры в исполнении Буры Барнакова / М.П. Хомонов // Тр./ БИОН. 1968. - Вып. 8: Сер. филол. Бурятский фольклор. - С. 6276.

284. Хундаева Е.О. Бурятский эпос о Гэсэре: связи и поэтика / Е.О. Хундаева; Ред. М.И. Тулохонов; РАН. Сиб. отд-ние. ИМБИТ. Улан-Удэ: Изд-во БНЦСО РАН, 1999.- 165 с.-Библиогр.: с. 150-164 (308 назв.).

285. Хундаева Е.О. Бурятский эпос о Гэсэре: символы и традиции / Е.О. Хундаева; Ред. М.И. Тулохонов; РАН. Сиб. отд-ние. ИМБИТ. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1999. - 96 с. - Библиогр: с. 82-95 (293 назв.).

286. Хундаева, Е.О. «Гэсэриада» в Монголии и Бурятии / Е.О. Хундаева // Литературные связи Монголии. -М., 1981.-С. 123-130.

287. Хурэлшаа Н. Boge morgol-un sudulul / Н. Хурэлшаа. Begejin, 1998. - 646 с.

288. Хухэ Мунхэ тэнгэри: Сб. шаманских призываний, 1 / Преде, ред. совета Ц.А. Жимбиев. Улан-Удэ: Респ. тип., 1996. - 272 н.

289. Хюбнер К. Истина мифа / К. Хюбнер. М.: Республика, 1996. - 448 с.

290. Церен Э. Лунный бог / Э. Церен; Пер. с нем. Б.Д. Каллистова. М.: Наука, 1976. - 381 е.: ил. - (По следам исчезнувших культур Востока).

291. Цыбиков Г.Ц. Шаманизм у бурят-монголов // Цыбиков Г.Ц. Избранные труды. Новосибирск, 1981.-Т. 2.-С. 169-177.

292. Цыбикова Б.-Х.Б. «Абай Гэсэр» в исполнении сказителя Е. Маласова / Б.-Х.Б. Цыбикова // Гэсэриада духовное наследие народов Центральной Азии. - Улан-Удэ, 1995.-С. 123-125.

293. Цыдендамбаев Ц.Б. Бурятские исторические хроники и родословные: Историко-лингвистическое исследование / Ц.Б. Цыдендамбаев; АН СССР. Сиб. отд-ние. Бурят, фил. БИОН. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1972.-662 с.

294. Цэрэнсодном Д. Монгол ардын домог улгэр / Д. Цэрэнсодном. -Улаанбаатар: Улсын Хэвлэлийн Газар, 1989. 240 с.

295. Чагдуров С.Ш. Поэтика Гэсэриады / С.Ш. Чагдуров. Иркутск, Изд. ИГУ, 1993.-368 с.

296. Чагдуров С.Ш. Происхождение Гэсэриады / С.Ш. Чагдуров; Отв. ред. Л.Д. Шагдаров. Новосибирск, 1980. - 272 с.

297. Чагдуров С.Ш. Стихосложение Гэсэриады / С.Ш. Чагдуров; Отв. ред. В.Ц. Найдаков; АН СССР. Сиб. отд-ние. Бурят, фил. Бурят, ин-т обществ, наук. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1984. - 124 с.

298. Черкасов А.А. Записки охотника-натуралиста / А.А. Черкасов. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1962. - 504 с.

299. Шаракшинова И.О. Бурятский фольклор / И.О. Шаракшинова. -Иркутск: Кн. изд-во, 1959. 227 с.

300. Шаракшинова Н.О. Бурятское народное поэтическое творчество: (Учеб. пособие) / И.О. Шаракшинова; Иркут. гос. ун-т. Иркутск, 1975. - 234 с.- Библиогр.: с. 228-232.

301. Шаракшинова И.О. Героико-эпическая поэзия бурят / И.О. Шаракшинова. Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1987. - 304 е.: ил.

302. Шаракшинова Н.О. Мифы бурят / Н.О. Шаракшинова. Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1980. - 167 с.

303. Шаракшинова Н.О. Улигеры бурят / Н.О. Шаракшинова. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2000. - 153 с.

304. Шаракшинова Н.О. Фантастические образы врагов в героическом эпосе бурят / Н.О. Шаракшинова // Фольклор народов РСФСР. Уфа, 1977. -С. 19-24.

305. Шерхунаев Р.А. Сказитель Пеохон Петров: Очерк жизни и творчества / Р.А. Шерхунаев. Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1969. - 92 с. -Библиогр.: с. 88-92.

306. Шерхунаев Р.А. Маншут Имегеев, певец Гэсэра: Очерк жизни и деятельности / Р.А. Шерхунаев; Бурят, культ, центр Иркут. обл. -Иркутск, 1993.-48 с.

307. Шорский фольклор / Зап., пер., вступ. ст. и примеч. Н.П. Дыренковой; АН СССР. Ин-т этнографии. Фольклор, комиссия. М.; JL, 1940. - 448 е.: ил.

308. Штернберг Л.Я. Первобытная религия в свете этнографии: Исследования, статьи, лекции / Л.Я. Штернберг; Под ред. А.П. Ялькора.- Л.: Изд-во Ин-та народов Севера, 1936. 572 е.: ил.

309. Элиаде М. Шаманизм: архаические техники экстаза / М. Элиаде. Киев: «София», 2000. - 480 с.

310. Элиаде Мирна. Очерки сравнительного религиоведения / Мирча Элиаде; Послесл. и коммент. В.Я. Петрухина. М.: Ладомир, 1999. - 488 с. -(Избранные сочинения).

311. Элиаде Мирча. Шаманизм: Архаич. техники экстаза / Мирча Элиаде; Пер. с англ.: К. Богуцкий, В. Трилис. Киев: София, 2000. - 472 с.

312. Эпос о Гильгамеше. («О все видавшем») / Пер. с аккад. И.М. Дьяконова. -М.; Л.: Наука, 1961.-214 е.: ил. (Литературные памятники).

313. Эргис Г.У. Очерки по якутскому фольклору / Г.У. Эргис; АН СССР. Сиб. отд-ние. Якут. НИИЯЛИ. М., 1974. - 402 е.: ил.

314. ЗП.Эрман В.Г. Адити / В.Г. Эрман // Индуизм. Джайнизм. Сикхизм: Словарь.-М., 1996.-576 с.

315. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. / Сост. М. Фасмер. М.: Прогресс, 1986. - Т. 2. - 672 с.

316. Юмсунов Вандан. История происхождения одиннадцати хоринских родов: Пер. Н. Поппе / В. Юмсунов // Бурятские летописи. Улан-Удэ, 1995.-С. 36-102.

317. Я открою тебе сокровенное слово: литература Вавилонии и Ассирии / Пер. с аккад.: В.К. Афанасьева, И.М. Дьяконова. — М.: Худ. лит., 1981. — 351 с.

318. Яцковская К.Н. Народные песни монголов / К.Н. Яцковская; Отв. ред. Л.З. Эйдлин. М.: Наука, 1988. - 250 с.

319. Angelo de Gubernatis. Zoological Mythology. Vol. 2. London: Ttubner and Company, 1872. - 472 p.

320. Birtalan A. Die Mythologie der Mongolischen volksreligion // Worterbuch der Mythologie. 34. Band VII. 2. Klett-Cotta, 2000. - P. 879-1097.

321. Brands H.W. Bemerkongen zu einer tovanischen Variante des Geser-Motivs // Zentralasiatische Studien des Seminars fur Sprach und Kulturwissenschaffc Zentralasiens der Universitat Bonn. Bd.l 1. - Wiesbaden, 1977. - P. 267-275.

322. Curtin J. A Journey in Southern Siberia. The Mongols, their Religion and their Myths. Boston, 1909. - 319 p.

323. Doronqua. Quyurci-yin uraliy-un tobci tolub // Quyurci-yin dayula>Hi ugiileku. -Kokehota, 1980.-577 p.

324. Dulam S., Vacek J. A Mongolian Mythological Text. Praha: Univerzita Karl ova, 1983.- 152 p.

325. Franke A.N. Der Fruhlings und Wintermythus der Kesar-Sage. Beitrage zur Kenntnis der vorbuddhistischen Religion Tibets und Ladakhs. Helsingfors, 1902.-77 p.

326. Heissig W. Dominik Schroders nachgelassene Monguor (Tu-jen) Version eines Geser Khan-Epos aus Amdo // Zentralasiatische Studien des Seminars fur Sprach-Bonn. Bd. 11. - Wiesbaden. 1977. - P. 287-297.

327. Heissig W. Erzahlstoffe rezenter mongolischer Heldendichtung. Teil 1-2. -Wiesbaden, 1988.-359 p.

328. Kara G. Chants d'un barde mongol. Budapest: Akademiai Kiado, 1970 (Bibliotheca orientalis hungarica. Т. XII). - 351 p.

329. L6rincz L. Die Burjatischen Geser Varianten // Acta orientalia Academiae scientiarum hungaricae. Т. XXIX. Fasc. 1. 1975. P. 55-91.

330. L6rincz L. Die Mangus-Schilderung in der mongolischen Volksliteratur // Mongolian Studies. Budapest, 1970. - P. 309-340.

331. Lorincz L. Die Mongolische Mythologie // Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hungaricae. Т. XXVII (1). Budapest, 1972. - P. 103-126.

332. Lorincz L. Die mythische Hintergrund der burjatischen und mongolischen Epen // Die mongolischen Epen. 1979. - P. 71 -81.

333. Lorincz L. Heracles in Mongolia? // Jubilee Volume of the Oriental Collection 1951-1976.-Budapest, 1978.-P. 151-158.

334. Lorincz L. Natur und Gebrauchsgegen stande als iibernattiliche Elemente in den Heldenliedern von Mansut Emegenov // Documenta Barbarorum: Festschrift fur Walther Heissig zum 70. Geburtstag 1983. Otto Harassowits - Wiesbaden. - P. 245-252.

335. Lorincz L. Sonnenmythos, Sonnen-(Solar) Ьёгоэ und Kulturheros in der mongolischen Mythologie // Acta orientalia Academiae scientiarum hungaricae. Т. XXXI. Fasc. 3. Budapest, 1977. - P. 365-389.

336. Mansang. Mongyol uran jokiyal-un teiike. Kokehota, 1984. - 600 p.

337. Muller M. The Sacred books of the East. Vol. XXXII. Oxford: At the Clarendon Press, 1891. - 556 p.

338. Rintchen B. Les materiaux pour I'etude du chamanisme Mongol // Asiatische Forschungen II: Textes Chamanistes Bouriates. Bd 8. Wiesbaden. 1961. - P. 1-156.

339. Sagaster K. The prologue to the Jangyar Epic // Zentralasiatische Studien des Seminars fur Sprach- und Kulturwissenschaft Zentralasiens der Universitat Bonn. 22. Wiesbaden 1989/1991. - P. 287-296.

340. Sandschejew G. Weltanschauung und Schamanismus der Alaren-Burjaten // Anthropos. Bd. XXIII, № 5-6. Wien, 1928. - P. 576-986.

341. Schroder D. Aus der Volksdichtung der Monguor. Vol. 2. Wiesbaden, 1970. -Ill p.

342. Stein R.-A. Recherches sur L'epopee et le barde au Tibet. P., 1959. (Bibliotheque de L'Institut des hautes etudes chinoises. Vol. XIII). 646 p.

343. Williams Jackson A.V. Zoroastrian Studies: The Iranian Religion and Various Monographs. New York: Columbia University Press, 1928. - 325 p.