автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Семантическая емкость слова в рамках теории семантического поля

Полный текст автореферата диссертации по теме "Семантическая емкость слова в рамках теории семантического поля"

На правах рукописи

Черных Надежда Всеволодовна

СЕМАНТИЧЕСКАЯ ЕМКОСТЬ СЛОВА В РАМКАХ ТЕОРИИ СЕМАНТИЧЕСКОГО ПОЛЯ (НА МАТЕРИАЛЕ ПОЭЗИИ М.И. ЦВЕТАЕВОЙ)

Научная специальность 10. 02. 01 - русский язык

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук

I

I

Ростов - на - Дону - 2003

I

[

I

Работа выполнена на кафедре общего и сравнительного языкознания Ростовского государственного университета

Научный руководитель: кандида г филологических наук, доцент

Табаченко Людмила Владимировна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Зубова Людмила Владимировна

кандидат филологических наук, доцент Изотова Наталья Валерьяновна

Ведущая организация:

Ставропольский государственный университет

Защита состоится «31» октября 2003 г. в 10®® часов на заседании ученого совета Д 212.208.09 при факультете филологии и журналистики Ростовского государственного университета по адресу:

344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 150, факультет филологии и журналистики РГУ.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Ростовского государственного университета (ул. Пушкинская, 148).

Автореферат разослан «у » ¿И&Г^ [_2003 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

кандидат филологических наук, доцент

>5 2 (О

3

Изучение языка художественной литературы, в частности особенностей идиолекта конкретного автора, - важная область исследования отечественной и зарубежной лингвопоэтики. В связи с этим представляется актуальным обращение к поэтическому идиолекту Марины Цветаевой, одной из основных черт которого на уровне лексической семантики является семантическая ёмкость слова, семантический синкретизм языкового знака.

Приращение смысла, характерное для слов в поэтическом контексте, по мысли Ю.Н. Тынянова, самый значимый вопрос в области поэтического стиля. С изучением особенностей функционирования слова в стихе связаны работы Ю.М. Лотмана, Ю.Н. Тынянова, Г.О. Винокура, В.В. Виноградова и многих других. «Единство и теснота стихового ряда», «динамизация речевого материала» (Ю.Н. Тынянов), «ежеминутная готовность языка стать внутренней формой» (Г.О. Винокур), «парадоксальность поэзии как таковой» (Ю.М. Лот-ман) - все это делает стиховое слово нетождественным слову естественного языка, с которым оно совпадает по форме.

Исследователи творчества М. Цветаевой (Л.В. Зубова, О.Г. Ревзина, И.В. Кудрова, Е. Фарыно, Л.П. Черкасова и др.) отмечают необыкновенную лингвистическую интуицию поэта, внимание к внутренней форме слова, которое связано и с активизацией образных ресурсов русского языка, и с поисками этимологического значения как первоисточника смысла. Мир в творчестве М. Цветаевой познается через языковые связи. Поэтический эксперимент, когда познание потенциальных возможностей слова становится одновременно и познанием поэтической действительности, - одна из ведущих черт ее идиолекта. Слово в творчестве М. Цветаевой, по мнению исследователей, характеризуется особой выразительностью и ёмкостью. В многочисленных работах, посвященных анализу особенностей идиолекта М. Цветаевой, так или иначе исследовались многозначность, омонимия в поэтическом контексте (см. работы Ю.М. Лотмана, Л.В. Зубовой, О.Г. Ревзиной и др.), проводился анализ синкретичных словесных знаков (монографии и статьи Л.В. Зубовой), предпринимались попытки анализа семаиггических полей в текстах Цветаевой (см., например, исследование И.М. Лисенковой, посвященное семантической мотивации как фактору формирования семантического поля художественного текста), однако комплексного анализа стихотворений Цветаевой через ключевые слова, увеличившие свою семантическую емкость, и семантические поля (далее -СП), в них пересекающиеся, не проводилось. Т.о., выбор и формулировка темы обусловлены спецификой материала, представляющего собой огромный интерес для подобного исследования. '

Потенциальные возможности слова обнаруживаются поэтом при нарушении языкового автоматизма. Посредством различных формальных приемов М. Цветаева актуализирует в тексте стихотворения сразу несколько значений полисема, увеличивая тем самым ^мацтвту.щп ^^ллп, гпоаа, прцпявая сло-

ву в поэтической речи свойства и возможное

ка. Таким

БИБЛИОТЕКА СИстербург л л

образом, объект исследования в данной работе - ключевые слова с приращением смысла, увеличением семантической емкости, являющиеся точкой пересечения двух и более семантических полей.

Предметом исследования являются смысловые приращения слова в поэтическом контексте.

Изучение слов, обладающих таким качеством, как семантическая ёмкость, исключительно важно в лексическом, словообразовательном, семасиологическом и стилистическом планах, значимо для раскрытия индивидуального стиля М. Цветаевой в целом и для выяснения потенциальных свойств языка.

Актуальность исследования обусловлена, таким образом, несколькими причинами:

1) новыми возможностями, открывающимися в изучении поэтического языка при интеграции двух семантических подходов - «полевого» и подхода, включающего элементы метода компонентного анализа, - по отношению к ключевым словам стихотворения;

2) недостаточной изученностью идиолекта одного из самых интересных поэтов XX века, в частности поэтического эксперимента в области семантики, в сфере функционально-семантических особенностей поэтического слова. Увеличение семантической емкости слова, как уже отмечалось, -одна из ведущих черт поэтики М. Цветаевой;

3) необходимостью комплексного анализа поэтических текстов М. Цветаевой, интерпретацию которых нельзя свести к определению поверхностной смысловой канвы. Лингвистическая интуиция поэта в сочетании с мастерством и сознательными поисками первоисточника смысла требуют от исследователя стихового слова (и стихотворного текста) М. Цветаевой комплексного и многопланового подхода. Только интеграция подходов ,П0 отношению к творчеству М. Цветаевой позволяет хотя бы в небольшой мере приблизиться к осознанию многочисленных граней ее таланта,

, искусства владения словом, внести вклад в изучение идиолекта поэта, в чьем лице «русская словесность обрела измерение, дотоле ей не присущее» (И.А. Бродский);

4) сложностью и дискуссионностью вопросов, касающихся семантической структуры слова, взаимосвязи значения слова и поэтического контекста, полевого подхода к изучению стихотворных текстов и т.д.

Новизна работы состоит в том, что семантическое поле рассматривается в ней как пространство поэтического текста, организованное множеством значений, имеющих общий семантический компонент (ядро, центр СП), иногда с максимальной точностью и насыщенностью представленный в ключевом слове. Понимаемое таким образом семантическое поле позволяет по-новому взглянуть на процесс анализа поэтических текстов: пространство поэтического текста, пересекаемое совпадающими в ключевом слове семантическими полями, важно рассматривать как имманентно целостное, подвергаемое интерпретации скорее

синтетического, чем аналитического характера, идущей, перифразируя И.А. Бродского, по «росту» кристаллообразной мысли в стихотворении. Новизна осуществляемого в диссертации подхода заключается, т.о., в неодномерном, комплексном анализе стихотворных текстов. В диссертационной работе впервые тексты стихотворений анализируются через ключевые слова, увеличившие семантическую емкость, и через пересекающиеся в них семантические поля.

Теоретическая значимость исследования состоит в развитии теории семантического поля, ее углублении и спецификации как инструмента анализа стихотворных текстов, в раскрытии плодотворности полевого анализа через ключевые слова, а также в исследовании приемов и механизмов, увеличивающих семантическую емкость слова. В диссертации выявляются основные для поэтического идиолекта М. Цветаевой семантические поля, предлагается алгоритм анализа, позволяющий интерпретировать стихотворные тексты других поэтов. В работе намечаются перспективы дальнейшего исследования возможностей теории семантического поля как инструмента анализа поэтического текста без ключевого слова.

Практическая значимость работы обусловлена возможностью использовать как результаты исследования, так и материал, на основе которого оно было проведено (например, Приложение № 3, содержащее список ключевых слов с указанием значений, актуализированных контекстом, а также года написания стихотворения, тома и страницы), в дальнейшем изучении идиолекта М. Цветаевой (в курсовых, дипломных работах, в спецкурсах, при составлении словаря поэтического языка М. Цветаевой).

Цель исследования - комплексный анализ функционально-семантического механизма реализации семангической емкости слова в рамках теории семантического поля в идиолекте М. ЦвеТаевой.

В связи с этим были поставлены и решены следующие задачи:

- выявление и описание слов с увеличением семантической емкости;

- исследование и систематизация закономерностей, по которым происходит актуализация семантической емкости слова (далее - CEC);

- определение основных механизмов и условий реализации CF.C в идиолекте М. Цветаевой в рамках теории СП;

- выявление и описание основных семантических полей в стихотворных текстах М. Цветаевой;

- интерпретация поэтических текстов М. Цветаевой в пределах осуществляемого в исследовании подхода;

- осмысление CEC и СП в системе поэтического идиолекта М. Цветаевой.

Изучение поэтического текста не может быть сведено к выявлению различных «приемов», используемых автором. Главная задача (вытекающая из цели исследования) - показать, каким образом реализация потенциальных возможностей языка позволяет Марине Цветаевой выразить «суть», по возможно-

сти не нарушая нашим вмешательством имманентной целостности, «живорож-денности» художественного произведения. ,,

Исследование проведено на материале стихотворений, опубликованных в Собрании сочинений в семи томах. Москва: Эллис Лак, 1994 г. Цитаты приводятся по этому изданию с указанием тома и страницы. Полевому анализу подвергаются только стихотворные тексты, в частности, в связи с тем, что возникает необходимость приводить произведение целиком, что невозможно реализовать с текстами поэм и прозаическими текстами. Исключение составляет поэма «Крысолов», из которой взяты для анализа два относительно самостоятельных отрывка, способных рассматриваться как некое законченное целое.

В работе используются следующие методы исследования: описательный, метод семантического анализа, элементы метода компонентного анализа, метод «полевого» подхода к изучению стихотворного текста, метод контекстуального анализа, интерпретация лингвистического материала, интерпретация художественного текста.

Положения, выносимые на защиту:

J, Семантическая емкость, присущая ключевым словам поэтического текста в идиолекте М. Цветаевой, является одним из основополагающих понятий при анализе стихотворений, точкой семантического напряжения, из которой возникает и через которую познается «вселенная» стихотворения.

2. СП как инструмент анализа стихотворения представляет собой пространство поэтического текста, организованное множеством значений, имеющих общий семантический компонент (ядро, центр СП), иногда с максимальной точностью и насыщенностью представленный в ключевом слове. Центр СП может приходиться на центр СП ключевого слова, а может быть и независимым, так как в конечном итоге он складывается из повторяющихся сем, принадлежащих семантической структуре разных слов. Т.о., чаще всего ключевое слово поэтического текста представляет собой не центр, а именно периферию, границу совпавших в нем семантических полей.

3. Совпадая в ключевых словах поэтического текста, семантические поля делают пространство его языка непрерывным. Ключевые слова обеспечивают компрессию не только на уровне семантики слова, но и на уровне семантики текста. За счет наличия в тексте ключевых слов сознанием читающего охватываются одновременно все те смыслы, которые заключены в семантических полях, входящих в данное ключевое слово.

4. Комплексный подход (осуществляемый через триаду понятий СП, CEC и ключевое слово) необходим при анализе поэтических текстов, особенно таких, как стихотворения М. Цветаевой, смысл и содержание которых так очевидно не исчерпываются пониманием смысла составляющих их предложений.

5. Предлагаемый в исследовании алгоритм анализа поэтического текста позволяет эксплицировать смыслы, скрытые либо не явленные в полном объ-

еме, но в то же время ключевые для понимания стихотворения, а также дает

возможность проанализировать поэтический текст целиком - он остается

«живым» и не подвергается так называемому «препарированию».

Апробация работы. Концепция и результаты работы докладывались и обсуждались:

- на международных научных конференциях «Язык и культура» в 2001 и 2003 гг. в Москве, ИИЯ;

- на международных научно-тематических конференциях, проводимых в Москве Домом-музеем Марины Цветаевой в октябре 2000 и 2002 гг.;

- на международной научной конференции «Филология на рубеже тысячелетий» в сентябре 2000 г. в г. Ростове - на - Дону;

- на международной научной конференции «История языкознания, литературоведения и журналистики. Основы современного филологического знания» в сентябре 2003 г. в г. Ростове - на - Дону;

- на конференциях аспирантов факультета филологии и журналистики Ростовского государственного университета в 1998,1999, 2000 гг.;

- в рамках «Недели науки» на студенческих конференциях факультета филологии и журналистики Ростовского государственного университета в 1997 и 1998 гг.

Структура и краткое содержание работы. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы (233 наименования), источников, словарей и сокращений, а также включает статистическую таблицу, представляющую собой количественную сводку слов с увеличением семантической емкости в поэтическом идиолекте М. Цветаевой начиная со 11-го периода; Приложение № 1, примыкающее к теоретической главе; Приложение № 2, посвященное анализу слова проходимец (на материале стихотворений М.И. Цветаевой и И.А. Бродского); Приложение № 3, содержащее список слов с увеличением семантической емкости, актуализированные контекстом значения, год написания, том и страницу; Приложение № 4 с текстами стихотворений А. Ахматовой и А. Тарковского; Примечания.

Во введении обосновывается актуальность темы, определяются цель и задачи исследования, объект, предмет, материал и методы его анализа, раскрываются теоретическая и практическая значимость работы, ее научная новизна, формулируются положения, выносимые на защиту, а также даются определения некоторых терминов, используемых в работе.

В первой главе «Семантическая емкость слова в рамках теории семантического поля» определяются теоретические! предпосылки изучения семантической емкости слова в рамках теории семантического поля на материале поэзии М.И. Цветаевой. В первом параграфе - «Стиховое слово» -рассматривается вопрос о соотношении понятий поэзия - проза, об их субординации и иерархии. Нетождественность поэтического и непоэтического слова расценивается почти как аксиома. Об этом пишут не только филологи, но и

критики, и сами поэты (П. Антокольский, Н. Заболоцкий, Н. Матвеева, Е. Винокуров, Н. Асеев). Знаменитой формулой В. Брюсова - «Стихи пишутся затем, чтобы сказать больше, чем можно в прозе» - также позиционируется понимание стиха как особого сравнительно с прозой типа речи. Избрав инструментом познания слово, Цветаева придаёт ему ту весомость и ёмкость, которые равны сумме звуковых и понятийных ассоциаций с ним, а по существу, равны всему контексту, это слово содержащему. Слово в стихе определяется как синтетическое по своей природе (A.A. Леонтьев, Л. Гинзбург, И. Бродский), отмечается его рефлексивность, обращенность на само себя (Г.О. Винокур), слово претерпевает «изменение и усложнение смыслового объема» (Ю.М. Лотман).

Семантическая сложность связана с той смысловой перестройкой поэтического слова, которая возникает в нем под воздействием ритма, и некоторыми исследователями оценивается как главный признак поэтического текста (Ю.Н. Тынянов, Ю.И. Левин). Подчеркивается смыслоразличительная функция ритма (Ю.М. Лотман), семантическая память ритма служит условием дополнительных скрытых смыслов (Л.А. Исаева). Индивидуальный поэтический ритм обладает способностью информировать о неповторимом состоянии, поскольку лежащая в его основе интонация имеет денотативный характер (Н.В. Широлапова).

Следует различать понятия «лингвистический контекст» и «поэтический контекст»: если первый представляет собой отрезок текста, вычлененный и объединенный языковой единицей, которая функционирует в нем, выявляя свое значение, - минимальный контекст лексического значения слова (В.И. Кодухов, И.С. Куликова), то второй представляет собой такое словесное окружение, в котором поэтическое слоео выявляет не только свое общесловарное значение, но и все разнообразие смыслов, ассоциаций, окказиональных значений. Т.о., понятие «поэтический контекст» совпадает с понятием «поэтический текст», стихотворение.

Во втором параграфе - «Семантическое поле как инструмент анализа поэтического текста» - дается обзор точек зрения на теорию СП в современном языкознании (см. работы Ю.Н. Караулова, Г.С. Щура, A.A. Уфимцевой и др.), позволяющий сделать вывод о -гам, что в лингвистике не существует общепринятой теории СП, объем понятия СП варьируется в зависимости от цели, преследуемой тем или иным исследователем. Дефиниции СП, даваемые различными лингвистами', в целом можно свести к следующим двум определениям; СП - 1) совокупность языковых единиц, объединенных общностью содержания, покрывающих определенную область значений; 2) совокупность явлений действительности, покрываемая в языке тематически объединенной совокупностью лексических единиц. СП, применительно к художественному тексту, определяется как сложная, иерархически организованная система семантических микрополей, образующих единое поле текста. СП как инструмент анализа поэтического текста является формой систематизации значений и смыслов в пространстве поэтического текста.

В рамках проводимого исследования мы определяем СП как пространство поэтического текста, организованное множеством значений, имеющих общий семантический компонент (ядро, центр СП), зачастую с максимальной точностью и насыщенностью представленный в ключевом слове. Например, в ключевом слове любовь («Диалог Гамлета с совестью») таким образом представлены СП любви и СП нелюбви, т.е. в данном случае уместней говорить о СП слова любовь; в ключевом слове писатель («Читатели газет») пересекаются семантические поля творчества, нетворчества и писания (как процесса графического отображения слов на бумаге), что также позволяет говорить о СП снова писатель). Центр СП может приходиться на центр СП ключевого слова, а может быть и независимым, так как в конечном итоге он складывается из повторяющихся сем, принадлежащих семантической структуре разных слов. Например, CEC альт связана с пересечением СП голоса, СП высоты и СП смерти («Нет, правды не оспаривай...»). Т.о., чаще всего ключевое слово поэтического текста представляет собой не центр, а именно периферию, границу совпавших в нем семантических полей. Такой характер носят следующие ключевые слова: слово душа, соединившее в себе семантические поля жизни и смерти («Все повторяю первый стих...»); слово петь, в котором пересекаются семантические поля голоса, звука и творчества («Пела как стрелы и как морены...»); слово сад, содержащее в себе СП смерти и СП флоры («Сад»); слово выходец - СП смерти, СП движения и СП флоры («Деревья» (7)); слово стекло - СП зрения и СП смерти («Стихи к Блоку» (17)); слово закрыть (глаза) - СП зрения, СП смерти и СП творчества («Закрыв глаза - раз иначе нельзя...») и т.д. Подобно тому, как в математике границей называется множество точек, принадлежащее одновременно и внутреннему, и внешнему пространству, граница СП - это сумма семантических «фильтров», переход сквозь которые, совершенный внутри ключевого слова поэтического текста, переводит одно СП в другое. Пространство СП текста, т.о., может неоднократно пересекаться внутренними границами, специализирующими его участки в семантическом плане. Информационная трансляция через эти границы образует порождения смысла, возникновение новой информации.

Помимо СП как инструмента анализа поэтического текста, можно выделять СП слова и СП текста. Последние представляют собой энергию, связующую форму слова/текста и содержание слова/текста. Объем понятия СП слова, за исключением субъективного фактора, совпадает с объемом понятия СП как инструмента анализа поэтического текста. А при условии эквивалентности ключевого слова произведению в целом, СП как инструмент анализа поэтического текста является субъективным аналогом СП текста, существующего объективно. Однако данная аналогия много сложнее первой, поскольку в объективном существовании текста гораздо больше простора не только для субъективных внешних (читательских) интерпретаций, но и для внутренних авторских разветвлений смысла, изначально не поддающихся адекватному прочтению. Следует также помнить один из основных постулатов тартуско-московской се-

миотической школы, гласящий, что текст по совершении акта коммуникации перестает быть равным самому себе (Ю.М. Лотман).

Существует ряд бинарных оппозиций (язык - речь; метр - ритм; значение -смысл; семантическое поле - смысловое поле и т.д.), по аналогии с которыми целесообразно наметить противопоставление внутри самого понятия СП: СП слова - СП как инструмент анализа текста.

Функциональное значение СП состоит в способности организовывать смыслы в новый смысл (а не сумму смыслов), в их синхронизации за счет охвата полем всего текста - или участка текста, зависит от распределения по нему ключевых слов одного поля, в подчинении законам воздействия поля всех элементов текста, в сообщении тексту единства и цельности.

В нашем случае для описания соотношения поэтического слова и контекста существенным является и то обстоятельство, «что устройство макроявлений -семантических полей - повторяет принципиальное устройство микроявлений -многозначных слов: цепочечно-радиальная структура между полями в словаре и значениями в слове - одна и та же» (Ю.Д. Апресян). Т.о., плодотворность принципа полевого изучения стихотворных текстов обнаруживает себя в нескольких аспектах: '

1) он обеспечивает системный подход для семантического исследования;

2) позволяет нам описать слово и текст в одних и тех же терминах, связанных с этим понятием, что, в свою очередь, позволяет глубже проникнуть в соотношение слова и текста;

3) позволяет эксплицировать смыслы, скрытые либо не явленные в полном объеме, но в то же время ключевые для понимания поэтического текста;

4) дает возможность производить анализ стихотворения целиком, оно остается «живым» и не подвергается так называемому «препарированию» (упрек в занятиях патологоанатомией в адрес исследователей, профессионально занимающихся анализом художественных произведений - будь то стиховед, критик, литературовед, лингвист и т.п., - звучит довольно часто), и если продолжать эту медицинскую аналогию, - то СП это не «скальпель», а «рентгеновские лучи».

Значения, присущие ключевому слову, одновременно предопределяют и отпажают этапы развития мысли в тексте. Ключевое слово аккумулирует в себе все многообразие смысловых единиц, заключенных в тексте, и становится по смыслу как бы эквивалентом произведению в целом. Совпадая в ключевых словах поэтического текста, семантические поля делают пространство его языка непрерывным. Ключевые слова обеспечивают компрессию не только на уровне семантики слова, но и на уровне семантики текста. За счет наличия в тексте ключевых слов сознанием читающего охватываются одновременно все те смыслы, которые заключены в семантических полях, входящих в данное ключевое слово. Как правило, в поэтических текстах М. Цветаевой ключевыми словами являются слова многозначные (либо омонимичные), увеличившие свою семантическую емкость. Понятие CEC в строго терминологическом зна-

чении связано с явлением т.н. речевого полисемантизма, т.е. одновременной актуализации нескольких семем одной лексемы (Л.А. Введенская). Цветаева почти никогда не ограничивается только одним приемом, работающим на увеличение CEC, а использует сразу несколько, раскрывающих значение слова с разных сторон, уточняющих его до «предела».

Эти и другие вопросы (понятие синкретизма языкового знака, понятие ВФС как свидетельство мифопоэтического мышления, теория мотивации и понятие эпидигматического поля), рассмотренные в теоретической главе, находят прямое и непосредственное применение в главе, посвященной анализу материала.

Часть пунктов теоретической главы вынесена в Приложение № 1, так как вопросы, рассматриваемые в них, служат необходимым фоном исследования, но не имеют непосредственного выхода на практическую часть работы. Поскольку объектом исследования являются многозначные слова, актуализировавшие в тексте два и более значения, рассматривается проблема разграничения омонимов и полисемов. Установлено, что спорные случаи решаются в пользу полисемии, если потенциальная семантическая связь между словами контекстуально обусловлена. Здесь же обсуждается ряд смежных проблем, таких как явление энантиосемии (внутренней противоречивости слова, поляризации значений). Мы присоединяемся к точке зрения, согласно которой противоположность значений не разрушает тождества слова, поскольку она предполагает одновременно полярность и соотносительность (в структуре значения наряду с полярными компоне'нтами, то есть компонентами взаимоисключающими, предельно отрицающими друг друга, обнаруживаются и общие семантические компоненты, которые являются основой противопоставления). Освещаются вопросы о соотношении многозначного слова и символа (о символизме поэтического языка, слова писал еще A.A. Потебня). По мнению исследователей, близость многозначного слова в поэтическом контексте к символу обусловлена вытеснением коммуникативной функции. Однако под определенным углом зрения, близким к позициям рецептивной эстетики, коммуникативная функция в поэтическом тексте не только не вытеснена, но гипертрофирована. Символизм поэтического слова делает его близким к концепту. Также затрагивается вопрос о различии многозначных и широкозначных слов (не только в качестве необходимого компаративного контекста для большей определенности понятия полисемии, но также в связи с присутствием определенных признаков широкозначных слов (таких, например, как синкретизм) в словах с увеличением семантической емкости в идиолекте М. Цветаевой). Кроме того, многозначность и широкозначность - два разных явлений, способные, тем не менее, встречаться в пределах одной и той же лексемы, т.е., одно или несколько значений многозначного слова могут быть с полным основанием названы широкими.

Обладая самостоятельным значением, независимо от того, рассматривается ли оно в соотносительных связях с другими словами, слово, тем не менее, актуализирует именно в контексте те или иные свои значения, смыслы, семантические валентности - иначе говоря, все то, что имманентно присуще слову.

«Опрокидывая» текстоцентрическую теорию Ю.А. Шрейдера на слово, мы можем рассматривать последнее как порождающее свою семантику. Семантика задается самим словом, которое имеет денотат прежде всего в сознании автора. Ключевые слова, имеющие столько денотатов в объективной действительности, сколько значений, в сознании автора связаны с одним общим нерасчлененным денотатом, неким «облаком», неким «смыслом» и «умыслом», из которого затем вырастает текст и в котором в свернутом виде весь текст содержится.

Метод компонентного анализа тесно связан с теорией поля и может рассматриваться как расширение и углубление ее теоретической и инструментально-методической базы. На основе метода компонентного анализа СП определяется как ряд парадигматически связанных слов или их отдельных значений, имеющих в своем составе общий (интегральный) семантический признак и различающихся, по крайней мере, по одному дифференциальному признаку. От интеграции двух семантических подходов - «полевого» и компонентного - картина полевой структуры лексики значительно усложняется, обнажаются внутренние механизмы и динамика смысловых взаимодействий. Семантическая структура целого ряда слов характеризуется тем, что отдельные значения, отчетливо разграничиваемые друг от друга в определенных позициях, в других позициях оказываются' совместимыми, выступающими нераздельно (в поэзии такое совмещение значений, в частности, создает эффект семантической емкости).

Вторая глава «Семантические поля как инструмент анализа ключевых слов с увеличением семантической емкости в идиолекте М. Цветаевой» состоит из двух частей. В первой части - «Поле основных семантических полей в стихотворных текстах М. Цветаевой» - анализируются слова с увеличением семантической емкости - ключевые слова для понимания стихотворного текста в целом. Структура части вытекает из особенностей материала исследования и избранных методов анализа, т.е. в ней мы придерживаемся «полевого» подхода при подаче материала. Выделяются следующие семантические поля: СП творчества, СП жизни / смерти, СП зрения, СП любви - с последующей внутренней классификацией каждого семантического поля как «семного» участника соответствующего ключевого слова (СП творчества: CEC альт, CEC петь, CEC писатель, СЕс/с неизвлеченный шип; СП жизни / смерти: CEC душа, CEC руки, CEC сад, CEC выходец; СП зрения: CEC окоем, CEC глаз, CEC стекло, CEC закрыть (глаза), CEC волна; СП любви: CEC любовь, CEC Германия, CEC болезный, CEC провода, CEC распущен). Анализируются также приемы приращения смысла со стороны содержания и со стороны формы в каждом из этих слов. Признаки, используемые исследователями как образующие СП, делятся на две основные группы: лингвистические (так или иначе связанные с лексическим значением слова) и экстралингвистические (ориентированные на понятийную, предметно-тематическую сферу). В рамках нашей работы лингвистическое использование СП осуществляется при непосредственном анализе стихотворных текстов. При группировке примеров

в те или иные семантические поля мы руководствуемся методикой экстралингвистического подхода, апеллирующего к понятийной сфере.

Ряд выделяемых семантических полей также образует своего рода поле, объединенное инвариантом (ядром) СП творчества. Т.о., семантические поля: жизни / смерти, любви, зрения, высоты / глубины - в большинстве своем являются вариациями темы творчества, СП творчества. Осмысление понятия творчества и личности творца с течением времени претерпевает значительные изменения в сознании М. Цветаевой. Она начинает с убеждения в том, что возможности художника не исчерпываются ни одним самым совершенным произведением, поскольку само существование художника есть залог создания им новых произведений. Творец обязан стремиться к пределу своих возможностей, к совпадению «слова» с «умыслом», дописать «до конца» произведение, однако читатель почувствовать предела возможностей творца не должен. Творение, по словам М. Цветаевой, это только повод к творцу, Гете - больше Фауста, как Бог - больше солнца. В период диалога с Р. М. Рильке у Цветаевой меняются акценты, представления о личном и вне-личном в искусстве: «Я давно перестала делить стихи на свои и чужие, поэтов - на тебя и меня. Я не знаю авторства» [СС 7, 466]. Т.о., творчество как таковое является высшей ценностью и единственным итогом жизни поэта. Здесь смыкаются СП творчества и СП жизни, творца и Творца. Поэт, по Цветаевой, не укладывается в «прокрустово ложе» обывательских представлений о чем бы то ни было и посему не подвластен суду земному. Тема творчества смыкается с темой любви, творчество без любви, как без души, неполноценно, невозможно. Творческое самоощущение Цветаевой претерпело также метаморфозу от «женщины, безумно любящей стихи» [СС 6, 229] - до поэта, называющего творчество «смыслом, заботой и радостью» жизни: «Единственная радость - стихи. Пишу как пьют - и не вино, а воду» [СС 6, 213]. Тема творчества также близка к теме смерти. Например, в поэме «Крысолов» поглощающее детей око окоема - «опрокинутый город» -тот свет, смерть является местью Поэзии - Бьпу, Крысолова - бургомистру, бюргерам. СП творчества, таким образом, формируется в стихотворных текстах М. Цветаевой на базе значений, входящих в значения ключевого слова с затекстовым, подтекстовым присутствием представлений поэта о творчестве. Под «шапкой» СП творчества объединены интерпретации ключевых слов, в которых СП творчества, пересекаясь с другими семантическими полями, приобретает определенный смысловой инвариант: творчество есть амбивалентное в сути своей явление - жизненно необходимое и одновременно смертельно опасное (CEC альт, СЕс/с неизвлеченный шип), подчиняющее тебя помимо твоей воли и в то же время неотделимое от твоих интенций, выражающее себя через тебя и тебя через себя (CEC петь), не поддающееся определению в словах, хотя и состоящее в познании слова и творении словом; неуловимое для непосвященных и неизбранных (CEC писатель). Кроме этого, творчество - это ясновидение, прозрение сути вещей, могущее сочетаться с физической слепотой (или близорукостью), а подчас являющееся ее закономерным следствием

(СП зрения); слепота сказывается на других органах чувств, обостряя их, - в частности, на слухе, абсолютном слухе поэта, «вслушивающегося» в «гул» в поисках того слова, на которое вещь перестанет упираться и скажет наконец: «меня так зовут».

Темы жизни/смерти, творчества и любви обнаруживают сложные переплетения и взаимопроникновения в идиолекте Цветаевой. Понятия жизни и смерти осмыслялись М. Цветаевой на протяжении всего творческого пути как философские категории, скорее, равные друг другу, чем самим себе (ср.: «жизнь и смерть давно беру в кавычки, / Как заведомо-пустые сплеты»), или, лучше сказать, -как философская категория, в которой, как и в большинстве других, отмечается некоторая внутренняя амбивалентность. Оставаясь живым, человек является, по существу, мертвым и, напротив, умерев, может быть живее «мертвых живых» (CEC душа), смерть (самоубийство) - выход из жизненного тупика и в то же время новый тупик, из которого уже нет выхода (CEC руки), мысли о смерти -это мысли о покое (CEC сад) и о Страшном Суде (CEC выходец). Исследователи, обращаясь к цветаевскому дискурсу о поле, который связывается с философскими идеями о «путях Эроса», опираются в основном на идеи М. Волошина, знакомство с которыми Цветаевой наиболее вероятно. Противопоставляя пол и Эрос, Волошин называл смертью «ту символическую грань, которая лежит на пути от первого ко второму» (И.Д. Шевеленко), то есть смерть, через которую, за гранью которой начинается восхождение к Эросу, «воскресение в духе» - в творчестве. Смерть, как нечто более внутреннее, интимное, замкнутое, чем жизнь («Тот Сад, а может быть - тот свет?»), имеет только один существенный изъян: невозможность прямого общения еще живого с умершим («Связь, сохраняющаяся только внутри и рвущаяся при малейшей попытке осуществления. Разговор по сорванному проводу. Единственное доказательство смерти» [СС 5, 317]), изъян, преодолеваемый опять же в творчестве.

Зрение, зрячесть, способность видеть также представляет собой сложную двойственную категорию. Зрение физическое не равно зрению духовному, поэтому, например, строка «Гомер, ты был слепцом» (1-е стихотворение из цикла «Двое») - где в слове Гомер обыграны значения 1) 'древнегреческий рапсод' и 2) 'слепец' - в переводе с одного из древнегреческих диалектов - это не тавтологическое утверждение, это уличение в непростительной поэту духовной слепоте, неспособности «увидеть» в Елене и Ахиллесе ту «пару», которая не должна быть врозь. А имманентная слепота поэта в жизни, его к ней неприспособленность (Цветаева, кроме того, как известно, была близорука) - как раз противопоставлена его провидческой сути: «Что же мне делать - слепцу и пасынку / В мире, где каждый - и отч и зряч». Т.о., СП зрения само по себе связано с СП творчества уже тем, что поэт должен быть пророком, т.е. обладать даром внутреннего зрения.

Любовь для М. Цветаевой отождествлялась с жизнью в творческом акте, в живущем = любящем = творце как активном начале, чрез кого всё «начало быть» и без кого «ничто не начало быть, что начало быть» [Ин 1, 3-5]: «Любовь

для меня -. любящий. И еще: ответно любящего я всегда чувствую третьим. Есть моя грудь - и ты. Что здесь делать другому? (действенности его?)

Ответ в любви - для меня тупик. Я ищу не вздохов, а выходов» [СС 4, 526].

Амбивалентность любви проявляется во множественности смыслов стоящих за этим словом: например, в соотношении понятий любить женщину и любить сестру - как любить и не любить (CEC любовь), в уравнивании любви и безумия (где безумие - высшая степень любви) и осмыслении их как противопоставленных и взаимоисключающих явлений (CEC Германия), в слиянии в любви - любви, боли и жалости (CEC болезный) и распутства, разврата (CEC распущен), в роковой приговоренности любящих к разлуке и невозможности разлуки как таковой, в приобретении связи через разлуку (CEC провода).

Приведем несколько примеров комплексного анализа CEC в поэтическом тексте через ключевые слова и пересекающиеся в них семантические поля.

CEC альт в стихотворении «Нет, правды не оспаривай...» [СС 2, 162].

Слово апьт, имеющее в современном русском языке, в числе прочих, значение 'низкий детский голос (мальчиков)', является по происхождению латинским энантиосемичным словом, обладающим, кроме значения высокий, значением глубокий. Ключевое слово поэтического текста альт, сфокусировавшее в себе архисемы 'музыки/голоса' и 'высоты' (которые являются - соответственно - ядрами семантических полей искусства (поэзии) и высоты), содержит сему 'глубины', входящую в состав СП смерти. Пронизывая стихотворение, семантические поля представляют собой глубинные структуры, придающие целостность тексту, связывающие его не линейно (аналитически), а, пользуясь словами И. Бродского, кристаллообразно (синтетически). СП смерти присутствует в тексте словами покойница, прах, гробовой (покров), срыв. Эти слова соотносят--1 ся с понятиями конечности человеческого существования, бренности тела, го-

ризонтали, низа.

СП смерти пересекается с СП творчества/искусства, которое соотносится с V понятием вечности (символом вечности является дважды упомянутый в тексте

луч, т.е. то, что имеет начало и не имеет конца: «Растворены вотще / Сто и одна жемчужина / В голосовом луче» и «Снопом лучей рассыпавшись / О гробовой покров»), - а также с понятиями вертикали, верха. Искусство приобретает черты смертельной болезни («Кантатой Метастазовой / Растерзанная грудь», - где обыграна омонимия корней фамилии итальянского поэта XVIII века драматурга-либреттиста Пьетро Метастазио и названия болезни - метастаз (опухоль)). Совпадение семантических полей смерти и искусства (с ядром, представленным архисемой 'музыки / голоса') вытягивает за собой архетипический образ поэта - поющего и умирающего Орфея.

СП высоты заявлено внутренней формой слова альт и введено опущенной метафорой альт-птица, которая осуществляется в тексте стихотворения только своим сопровождением - «То бьётся о розариум / Неоперённый альт», - где эпитет неоперённый подчёркивает также юность голоса. Но перенос здесь произошёл сразу на двух основаниях: птица - т.е. летает (сема 'высоты') и птица -

т.е. поёт (сема 'голоса'). Кроме того, в словах кафедра - 'некое возвышение' и Ачьпы - высокие горы - также содержится сема 'высоты'. Несколькими днями позже, 14 февраля 1923 года, в стихотворении «Лютня» Цветаева, частично цшируя себя и тут же комментируя, уточняя, напишет: «Это - хуже, чем в кровь и в прах: / Это - сорваться с голоса!» [СС 2, 167], - где семы 'голоса' и 'высоты' наконец совпадут абсолютно. С другой стороны, слово альт энантиосемично, внутренне противоречиво. Вероятно, этот языковой парадокс сказался в эссе «Кедр», посвященном князю Волконскому и также написанном в 1923 году. Говоря о карьере чиновников, которую она сравнивает с кладбищем, Цветаева пишет: «Некое постепенное зарывание в землю: чем выше, тем глубже» [СС 5, 225]. Мотив mua (СП смерти) появляется словом сорванный, в котором наряду с устойчивым выражением сорвать голос, сорванный голос возникает значение 'умерщвленный', 'сорванный подобно цветку' (поддерживается присутствием в контексте розариума). Чтобы подчеркнуть уникальность срыва («Что всех высот дороже мне / Твой срыв голосовой!»), Цветаева противопоставляет его высотам - множественное число. И, скорее всего, здесь действует закон обратный «чем выше, тем глубже», так что голос срывается и взлетает, подобно птице; его вниз - на самом деле - вверх. Иосиф Бродский в эссе «Об одном стихотворении», посвященном «Новогоднему», скажет, что «лейтмотивом цветаевского творчества» является «стремление голоса в единственно возможном для него направлении: «вверх», «к своему истоку», «от самой себя», «от своей же гортани». <...> «Сродни более птице, чем ангелу, её голос всегда знал, над чем он возвышен; знал, что - там, внизу (верней, чего - там - не дано)»' (И.А. Бродский).

CEC альт увеличивается вследствие актуализации контекстом его значений, семно входящих в состав семантических полей, глубинных внутренних структур текста. Представляя собой центр (содержа архисемы 'голоса' и 'высоты') двух семантических полей, ключевое слово включает сему 'глубины', являясь, т.о., внутренне противоречивым. Голос оказывается в одно и то же время «высоким» (бьющимся, подобно птице, «меж кафедральных Альп») и «глубоким» - сорвавшимся - вниз, в пропасть, умерщвленным, и, чем более «глубоким» (сорванным), тем более «высоким», приобретая постепенно смысл, заданный изначально метафорой альт - птица - «сорваться ввысь».

Т.о., значения, присущие ключевому слову, одновременно предопределяют и отражают этапы развития мысли в тексте, перетекающие друг в друга семантические поля. Слово альт аккумулирует в себе все многообразие смысловых единиц, заключенных в тексте и становится по смыслу «как бы эквивалентом произведению в целом» (Э.Е. Каменская).

CEC душа в стихотворении «Все повторяю первый стих...» [СС 2, 369-370].

Стихотворение М. Цветаевой, датированное 6-м марта. 1941 года, - это эхо (эхо, утысячерившее подхваченный звук), отклик на стихртворение А. Тарковского, написанное годом раньше. У кого-то в гостях, - возможно, у Н.Г. Яковлевой, где Цветаева и Тарковский познакомились (Яковлевой тогда показалось,

что между поэтами молниеносно возникла чуть ли не «любовь с первого взгляда», что это был «последний всплеск Марины»), - Тарковский прочёл своё скорбное стихотворение, обращенное к дорогой ушедшей «тени»: «Стол накрыт на шестерых...» Первая его строка, переродившись из хорея в ямб (размер сердцебиения), послужила эпиграфом стихотворению Цветаевой. И то, что оно оказалось последним, бросает на него особый, потусторонний отблеск; слишком близко подошедшая к смерти, Цветаева словно бы пишет его - уже «оттуда».

Обратимся непосредственно к анализу стихотворения. Слово душа, употреблённое в тексте дважды и оба раза выделенное графически, несёт на себе особую смысловую нагрузку. Семантическая ёмкость слова душа определяется двумя, обыгранными в тексте языковыми значениями: 1) 'человек' («ни души не задевая», т.е. никого, ни одного человека и «на шесть - душ», т.е. на шесть человек) и 2) 'духовная сущность человека, особая нематериальная бессмертная си' ла, обитающая в теле человека' («ни души не задевая», т.к. за столом - мёртвые, тени и тел с ними нету). Энантиосемичность слова в данном случае обусловлена как наличием и актуализацией в тексте этих двух значений (т.к. со значением человек - как единства души и тела - связана скорее жизнь, а со значением 'духовная сущность человека' - как того, что остаётся «по смерти» - связана скорее смерть), так и амбивалентностью слова душа в его втором значении, т.к. в смерти - в её христианском понимании - есть как смерть (бренного тела), так и жизнь (вечная жизнь души). Также, благодаря своему второму значению, слово душа является центром пересечения двух семантических полей (СП жизни и СП смерти), проходящих сквозь него и отчасти генерируемых им.

Причём, на первый взгляд, ситуация в стихотворении Цветаевой кардинально иная, чем у Тарковского: у него живые ждали мёртвую, здесь к мёрт-' вым (или находящимся в неком сне, оцепенении, напоминающем смерть, за-

колдованным) приходит живая («Чем пугалом среди живых - / Быть призраком хочу - с твоими, / (Своими)...» и «Я - жизнь, пришедшая на ужин»). Это, кста-^ ти, формально является возвратом на новом витке к «Новогодней балладе»

А. Ахматовой («Там шесть приборов стоят на столе, / И один только пуст прибор»), где пустой прибор поставлен тому, «кого ещё с нами нет», то есть ещё-живому: ибо за новогодним столом - ушедшие, тени. Стихотворение Тарковского считается подражанием Ахматовскому. Однако Цветаевой, «жизнь и смерть» берущей в кавычки, «как заведомо-пустые сплёты...», перефразируя которую, о ней же, Анна Саакянц скажет: «Да, у неё всю жизнь был роман со смертью, с небытием, с запредельностью, которые отпугивали, но чаще - манили», - для Цветаевой жизнь тела - вовсе не означает жизнь, и смерть тела -вовсе не означает смерть, и - отсюда - всё стихотворение - балансирование на грани жизни и смерти, или же за гранью... Стихотворение Цветаевой - не запредельное послание (к мёртвому, подобно «Новогоднему» - к умершему Рильке), а скорее из-за-предельное - стремящееся за предел, но уже с другой стороны, с той стороны, с которой этот свет уже называется тот. Но она жива, поскольку у неё есть душа, а они мертвы, потому что - бездушны, или -

опять же. их души заколдованы, спящи. Так что из всех названых «душами» шести - единственная душа, не названная и не позванная - седьмая (7 - число психеи: «Психея - бессмертная Душа, с её магической семёркой...Она не исчезала, она не умирала, она всё та же, она нетленна, она вечно жива» (A.A. Саа-кянц)). Т.о., с мёртвыми «живыми» (живыми, которые - по сути - мертвы, ср. Новозаветное: «...предоставь мёртвым погребать своих мертвецов» [Мф. 8.22]) связано СП смерти, статики («Бездействует графин хрустальный», «Ах! не едите и не пьёте», а также совершенно гениальный образ неподвижности изваяний (ср.: «Ты - каменный, а я - пою. / Ты - памятник, а я - летаю») в противовес воспоследующим слезам - «вся соль из глаз» - «На лицах - дождевые струи», а не слёзы). С неожиданно и некстати («Как смерть - на свадебный обед») пришедшей «на ужин» «живейшей из жён», «Душой», «Психеей», напротив, связано СП жизни, динамики, движения («Раз! - опрокинула стакан! / И всё, что жаждало пролиться, - / Вся соль из глаз, вся кровь из ран - / Со скатерти - на половицы» и раньше по тексту: «Робкая как вор, / О -ни души не задевая! - / За непоставленный прибор / Сажусь незваная, седьмая»).

Т.о., сема 'смерти' (входящая в СП смерти), присутствующая в слове душа в связи с контекстом, в котором оно употребляется, когда говорят о смерти тела (душа отлетела и др.), одновременно представляет собой сему 'жизни' (входящую в СП жизни), присутствующую в слове dyuia в связи с тем же контекстом, когда говорят о вечной жизни после смерти (ср. слова М. Цветаевой, писавшей во время тяжёлой болезни, что теперь знает, как «перестают быть, т.е. первую часть смерти - если есть вторая (быть начинают)» [СС 4, 276]). Иначе говоря, сама амбивалентность слова душа (а также амбивалентность понятий жизни и смерти) обусловила в нём те мерцающие смыслы, обращающиеся друг в друга значения, составляющие его семантическую ёмкость. Представляя собой точку пересечения (содержа семы 'жизни' и 'смерти') двух семантических полей, ключевое слово является внутренне противоречивым. Увеличение CEC душа осуществляется посредством следующих приемов:

I. Со стороны формы:

1) курсив как признак наличия в слове скрытых смыслов, подтекста;

2) двукрапшй повтор;

3) интертексгуальность стихотворения М. Цветаевой (связь с текстами А. Тарковского и А. Ахматовой).

II. Со стороны содержания:

1) совмещение в лексеме значения 'человек' со значением 'духовная сущность человека';

2) амбивалентность слов душа и человек.

Анализируя тексты стихотворений через ключевые слова и пересекающиеся в них семантические поля, мы выводим следующий алгоритм анализа поэтических текстов:

1. Прочитав стихотворение, выделить ключевое слово - слово, увеличившее свою семантическую емкость (см. определение CEC).

2. Определить значения ключевого слова, актуализированные контекстом.

3. Сформулировать основные приемы и механизмы, при помощи которых происходит увеличение CEC.

4. Определить, к какому семантическому полю относится каждое из актуализированных значений ключевого слова.

5. Выбрать и описать все слова, которые включены в семантические поля, совпавшие в ключевом слове.

6. Проанализировать ключевое слово и пересекающиеся в нем семантические поля в системе поэтического идиолекта автора.

Во второй части главы - «Основные типы совмещенных значений и основные приемы реализации семантической емкости слова в идиолекте Марины Цветаевой» - анализируются основные приемы и механизмы увеличения семантической емкости слова в идиолекте М. Цветаевой. Увеличение CEC в идиолекте М. Цветаевой происходит посредством:

1) совмещения значений одной лексемы (прямого и переносного: глаз человека и глаз дома (окно); душа горит и дом горит и т.д.; переносного и переносного: волны колоколов и волны хлеба-, лиса (мех лисы) и лиса (о хитром человеке) и т.д.; свободного и фразеологически связанного: свадебное ложе и (пред)смертное ложе', сидеть и сидеть дома; заводить речь и заводить (далеко) и т.д.; денотативного и словообразовательного значений: писатель ('тот, кто создает произведения художественной литературы') и писатель ('тот, кто пишет'); современного и архаического: свыше (надменно, высокомерно) и свыше (сверху) и т.д.);

2) оживления ВФС: бездна (как то, что не имеет дна) и бездна (как то, что имеет дно), перебить (ударом повредить, сломать кость) и перебить (прервать процесс работы), пробел (с головой белого цвета) и пробел (пропуск, ничто, ничтожество);

3) реализации значений омонимов (на уровне омографов: восхищенная и восхищённая, пропасть (инф.) и пропасть (сущ.); омофонов: совсем и со всем, нежить и не жить и т.д.; омоформ: жаль (жалко) и жаль (от жалить), гранит (твердая горная порода) и гранит (3 л. ед. ч. н. в. от гранить)-, как проявление межъязыковой омонимии: астра (цветок) и астра (лат. звезда), гений (человек, обладающий высшей степенью творческой одаренности) и гений (лат. дух), позор (бесчестье) и позор (чешек, внимание) и т.д.).

Анализ примеров, взятых из всего литературного наследия поэта, дает возможность классифицировать их не только по механизмам, в содержательном плане увеличивающим CEC, но и по приемам, относящимся к формальной стороне. Эффект приращения CEC достигается посредством фонетико-смысло-вого сцепления слов, когда между сходно звучащими словами окказионально устанавливается или угадывается (в связи с общей этимологией) смысловое

сходство. Наличие перед одним из таких слов отрицания намечает и осуществляет разлад между узуальным значением и фонетической оболочкой слова. Эксплицирование имплицитного значения (соположение в тексте слова, заимствованного из другого языка и его перевода, его русского эквивалента) создает эффект внутренней бесконечности, «бездонности слова», предельно расширяет границы допустимого смысла в сознании читателя, стимулирует реализацию тезиса о «чтении как сотворчестве». Часто также используется повтор как традиционный способ приращения смысла, о котором в теории стиха написано множество работ (Ю.М. Лотман, М.Л. Гаспаров, Ю.Н. Тынянов и др.).

Анжамбеман, накладываясь на использование полисемантичных слов, участвует в увеличении их семантической емкосги следующим образом: полисемантичное слово, находясь в конце строки (т.е. в сильной позиции), контекстом ' этой строки актуализирует одно из своих значений (напр., брань - 'битва' или лихой - 'плохой'), создавая эффект реализованное™ значения, завершенности ^ смысла. Однако следующей строкой актуализируется другое значение этого же слова, подчас противоположное, противопоставленное предыдущему по какому-либо параметру (напр., брань - 'ругань', лихой - 'удалой, хороший'). Таким образом, обеспечивается движение смысла внутри строфы / стихотворения, его развитие и «синтетический», кристаллообразный рост. Находясь в конце строки, ключевое слово имеет возможность последовательной (во времени, по движению стихотворной речи) и одновременной (по сути, по смысловому итогу приема) актуализации семантических валентностей. Фигура обманутого ожидания обеспечивает конструкции в целом предельную экспрессию и суггестивность. Многочисленные обращения поэта к такому типу анжамбемана (при котором происходит увеличение CEC), являющемуся мощным механизмом для реализации неоднократно отмечаемой исследователями «стереоскопичности» , взгляда на мир, на язык, на слово, способности различать в словах и явлениях их амбивалентность, - выводят данный прием на уникальное место не только в идиолекте М. Цветаевой, но и в русской поэзии как таковой. Возникающая в i. результате синергетика слова с приращением семантической емкости создает вокруг него особое семантическое поле. Внутренняя гармония стихотворного текста, т.о., является следствием максимального воплощения семантических полей ключевого слова - в стихотворном тексте. Подобное воплощение дает ощущение цельности, монолитности и «живорожденности» стихотворения. Из всех вышеперечисленных формальных приемов приращения смысла анжамбеман является единственным, относящимся исключительно к поэтической речи, поскольку эксплуатирует ее построчное членение.

Двойная классификация позволяет максимально точно описать то, как происходит приращение смысла со стороны содержания и со стороны формы.

Приедем несколько примеров: Пушкин убит не белой головой, а каким-то -пробелом [СС 4, 86 «Наталья Гончарова»].

Известно, что A.C. Пушкину в свое время была предсказана гибель от человека со светлыми (белыми) волосами, блондина. Презрение Цветаевой к

убийце великого русского поэта было настолько велико, что она объявила Дантеса ничем, пропуском, отсутствием (пробел - 'промежуток между буквами, знаками, словами, строками'). Увеличение семантической емкости слова пробел происходит здесь за счет актуализации его внутренней формы , которая осуществляется в связи с контекстуальной близостью с однокоренным словом белый, выступающим в окказиональной антонимической функции. Без первой части предложения, содержащей в себе отрицание («не белой головой»), утверждение «убит... пробелом» теряет первоначальный смысл, становясь вызывающе абсурдным. Т.о., корневой повтор является здесь не только средством выразительности, увеличивающим CEC, но смыслообразующим и смыслоор-ганизующим компонентом. Корневой повтор как игра слов, каламбур обычно опирается на многозначность или омонимичность слова: белый (цвет) в качестве корня в составе слова пробел - незаполненный.

Приведем примеры т.н. межъязыковой омонимии, совмещения русского и иноязычного значений, взятые из поэмы «Крысолов», в которой присутствует весьма заметный массив иноязычных слов (из фр., ит., лат. и др.) разной степени освоения. Особое место занимает немецкоязычная лексика. Обращение к немецкому фольклору (поэма «Крысолов» написана на сюжет средневековой немецкой легенды) в творчестве М. Цветаевой нельзя назвать случайным. «Моя страсть, моя родина, колыбель моей души! Крепость духа, которую принято считать тюрьмой для тел!» [СС 4, 543] - писала в эссе «О Германии» М. Цветаева, для которой всегда был «русского родней немецкий». И после всех гимнов Германии и немецкому языку - «Крысолов» с его обличением сытости, тупости и мещанства. Потому что: «...германская ли мерзость, российская ли -не различаю. Да никто и не различит. <...> Страсть к каждой стране, как к един-< ственной - вот мой интернационал. Не третий, а вечный» [СС 4,554].

CEC ратсгерры увеличивается за счет следующих приемов:

1. Нарушение синтагматической протяженности слова путем его рассредо-v точения на начала строк. Слово ратсгерры разорвано на две части не в преде-

лах одной строки, горизонтально, но вытянуто в вертикаль, чем достигается эффект абсолютной самостоятельности возникших при таком расчленении слов раты и герры, надстроенных одно над другим. Подобное расчленение призвано отображать множественность ратсгерров, давать возможность нарисовать их как хаотичную, движущуюся толпу. Причем, при всей разнонаправленное™ их действий, они представляют собой абсолютное единство, как за счет того, что возникли из одного слова, так и потому, что, в сущности, реакция на требование флейтиста у них одинаковая - возмущение. Между тем семантически - отдельно слово rat и слово herr - могут заменить собой ратс-герр, т.к. Herr - принятое в немецком языке обращение к лицам мужского пола - 'господин', а также - 'хозяин, владелец', а немецкое Rat (с а долгим) - означает 'совет, советник'. Но поскольку в русском языке долгота и краткость не являются дифференциальными фонематическими признаками, т.е. не участву-

ют в различении смысла, немецкое слово Ratte ~ крыса (с а кратким) - звучит для нашего уха совершенно идентично.

2. Включение слова в контекст, содержащий в себе потенции развития обоих значений слова рат: I

а) значение 'советник' актуализируемого эпитетами тайный, статский, причем эпитет тайный является также первым компонентом устойчивого сочетания (названия чина из Табели о рангах) тайный советник, второй компонент которого - советник - дан в немецком варианте: тайного pama Гете. Интересно, что в стихотворении «Германии» (1914 г.) Цветаева обращается к Гете -Geheimrath Goethe. Как известно, И.В. Гете был тайным советником при дворе Веймарского герцога; ему, не любившему «все нарушающее меру», страстная

и необузданная музыка Бетховена, - по словам Ромена Роллана, - внушала '

страх, одновременно чувство тайного влечения к бездне и ужаса перед ней. Цветаева, с ее безмерностью, была, разумеется, на стороне Бетховена, т.е. му- ¡

зыки, т.е. поэзии, т.е. Дьявола-соблазнителя, что явствует из ее записей в рабочей тетради (CEC окоем). А Гете был для нее богом: «...только Гете ни к кому не ревнует: Бог!»;

б) значение 'крыса', возникающее как перекличка названия поэмы «Крысолов» и отражение собственно авторского отношения к жителям г. Гаммельна. Можно сказать, что все тайное и боязливое - подспудное, темное, ассоциировавшееся у Цветаевой с крысами, косвенным образом относится к великому Гете (Тайный страх тайного рата Гете), поэту, состоящему на государственной службе, поэту, являющемуся чиновником. Еще раз Цветаева обращается к нему в тексте поэмы, цитируя слова финального мистического хора во II части трагедии «Фауст»: «Вещество - лишь знак», слова, вложенные в уста бюргеров, готовящих музыканту подмену: вместо обещанной дочери бургомистра (Души) г - футляр для флейты из папье-маше («А в переводе папье-маше - жеваная бумага», - слышим мы саркастический голос автора).

Увеличивает свою семантическую емкость окказионализм думсгерры1, в котором на основе межъязыковой синонимии.нем. Rat - совет, советник и рус. корня дум слова Дума (органа самоуправления) возникают отношения межъязыковой омонимии рус. думать и нем. du min - глупый, т.о., думьте означает 'делайте глупости, глупите'.

Увеличение CEC бургомистр обусловлено:

1) включением его в контекст однокоренных слов: бюргеры и - в авторской сноске - Burg (крепость); 2) наличием в тексте косвенного перевода на русский язык, обнажающего ВФ слова бургомистр (которому «зреть» своих вассалов и крепостных, следовательно, который является хозяином, господином крепост-

'Анализируя псевдоварваризм думсгерры, Л В. Зубова рассуждает следующим образом: "Название места действия - Думская площадь и окказиональный императив думьте от русского слова думать сообщают первой части слова думсгерры значение 'член думы, советник' - значение, синонимичное немецкому слову Rat Но по-немецки Dum значит 'глупый, дурак' Таким образом, Цветаева превращает созданное ею слово со значением 'советник' в слово дурак " [Зубова 1989, с 48}

ных, нем. Meister - господин). Как известно, этимологическое значение для Цветаевой всегда было истинным. Поэтому - если Burg - крепость, то бюргер -крепостной;

3) наличием слова бургомистр (бурмистр) в первом значении («крепостной староста») в языке дореволюционной России;

4) осмыслением слова бюргер как «крепостной духа» в более раннем творчестве Цветаевой.

Когнитивная направленность языковых приемов на действительность через слово проявляется по следующим направлениям:

1) CEC является адекватным выражением семантической емкости всякого явления и вещи в жизни;

2) с другой стороны, Цветаева склонна выявлять противоречия между сутью и видимостью, содержанием и формой, отсюда -

3) CEC представляет собой не некую статичную субстанцию, но фиксирует процесс движения мысли, повороты которой моделируются языком во всей их противоречивости и тут же у нас на глазах беспощадно вскрываются поэтом.

Увеличение CEC, т.о., обусловлено тем, что средством познания мира (заключенного для поэта в языке) является язык. В рассмотренных примерах удельный вес слова возрастает при наслоении значений русских и немецких слов, попеременно служащих раскрытию истинного смысла друг в друге.

Лаконизм поэтического слова, вмещающего в себя множество смыслов (являющихся не суммой смыслов, а новым смыслом), по возможностям компрессии превосходит большинство способов хранения и передачи информации; известно, что «небольшое по объему стихотворение может вместить информацию, недоступную для толстых томов нехудожественного текста» (Ю.М. Лот-г ман). Блестящей иллюстрацией этого положения может служить именно по-

этическое творчество М. Цветаевой, одной из основных черт которого является увеличение семантической емкости слова, приращение смысла в поэтическом ^ контексте. Увеличение CEC в идиолекте М. Цветаевой представляет собой

высшую степень проявления компрессии, свойственной поэтической речи. Явление CEC выделяется на фоне приращений смысла (возникающих за счет единства и тесноты стихового ряда, динамизации речевого материала, парадоксальности поэзии как таковой), поскольку соединяет в себе не только все черты, присущие стиховому слову, но и обладает ими вдвойне за счет актуализации контекстом не одного, а двух и более значений многозначного слова. CEC в поэтическом языке М. Цветаевой обнаруживает черты энантиосемии, амбивалентности, внутренней противоречивости, поляризации значений полисема. Амбивалентностью характеризуются также основные семантические поля ее идиолекта.

В целом, использование понятия CEC при полевом анализе является важным, но не обязательным элементом. В тех поэтических текстах, где ключевое слово, в нашем понимании, отсутствует, так или иначе выделяются полюса текста, между которыми возникает семантическое напряжение, подобное на-

пряжению внутри слова с увеличением семантической емкости, особенно, если эти значения характеризуются энантносемией. Т.о., при анализе сл'едует опираться на смысловые полюса поэтического текста. В то же бремя, комплексный подход к стихотворным текстам, включающий понятийную триаду CEC, ключевое слово, СП, не столько по итогу анализа, сколько по своей удобосовер-шаемости и эффективности использования значительно превосходит анализ, исключающий хотя бы один из компонентов триады. Это обусловлено прежде всего свойствами ключевого слова (как слова с увеличением семантической емкости): являясь смысловым эпицентром стихотворения, узлом максимального напряжения СП, ключевое слово позволяет выйти через себя на слова, входящие в семантические поля, которые совпали в ключевом слове, а затем при необходимости на семантические поля, связанные с этими словами, и т.д., до <"

тех пор пока не будет'исчерпан словарный состав поэтического текста.

В заключении излагаются основные результаты исследования, формули- ^

руются общие выводы.

В процессе предпринятого комплексного анализа функционально-семантического механизма реализации семантической емкости слова в рамках теории семантического поля в идиолекте М. Цветаевой были решены поставленные во Введении задачи. Установлено, что СП творчества является своеобразной точкой отсчета, неоговариваемым фоном всему, о чем бы ни был стихотворный текст. Будучи прежде всего поэтом, Марина Цветаева, если можно так выразиться, «сублимирует» тему творчества в теме любви, жизни, смерти и т.д. Проанализированные в диссертационной работе семантические поля отмечены внутренней противоречивостью, амбивалентностью. Проведенное исследование и систематизация закономерностей, по которым происходит приращение смысла, обнажили приемы и механизмы увеличения CEC. Основные уело- г вия реализации CEC в идиолекте М. Цветаевой в рамках теории СП: изначальная многозначность ключевого слова; контекст, генерирующий смысловые приращения слова. Кроме объективной части объема понятия CEC, существу- <ют субъективные смыслы, возникающие в сознании конкретного реципиента текста, следовательно, в качестве условия реализации CEC целесообразно отмстить наличие читателя (интерпретатора) текста. Представленные в статистической таблице количественные данные использования слов с увеличением семантической емкости на каждый период творчества поэта (начиная со 11-го периода) дают следующую картину: максимальное использование слов с увеличением .семантической емкости приходится на 20-е гг. (всего - 113 слов). Исследователи творчества М. Цветаевой единодушны в том, что это период (IV) наивысшего расцвета ее поэзии. Далее в идиолекте М. Цветаевой наблюдается спад использования приемов, увеличивающих CEC. В 1-ый период (1913 - 1915 гг.) такие приемы крайне немногочисленны. В 1916 г их число резко возрастает (22 слова) и с 1917 - по 1919 гг. держится на одном уровне (по 12 слов).

Основные положения работы отражены в следующих публикациях:

1. Черных Н.В. Семантическая ёмкость слова окоём в поэме М. Цветаевой «Крысолов» // Материалы XXV межвузовской студенческой научной конференции. - Ростов н/Д. - 1997. - С. 17-18.

2. Черных Н.В. Семантическая ёмкость слова в идиолекте М. Цветаевой // Материалы XXVI межвузовской студенческой научной конференции. - Ростов н/Д.- 1998.-С. 23-24.

3. Черных Н.В. Семантическая ёмкость иноязычных слов в поэме М. Цветаевой «Крысолов» // Материалы конференции аспирантов факультета филологии и журналистики. - Ростов н/Д. - 1998. - С. 28-31.

4. Черных Н.В. Сложение смыслов слова и текста в рамках теории семантического поля (на материале поэзии М.И. Цветаевой) // Материалы конференции аспирантов факультета филологии и журналистики. - Ростов н/Д. - 1999. -С. 14-17.

5. Черных Н.В. Семантическое поле слова и текста в поэзии М. Цветаевой // Филология на рубеже тысячелетий. Материалы международной научной конференции (11-14 сентября 2000 г.). Вып.2. Язык как функциональная система. -Ростов н/Д. -2000. - С. 215-217.

6. Черных Н.В. Семантическая ёмкость поэтического слова в идиолекте М. Цветаевой // Марина Цветаева: личные и творческие встречи, переводы ее сочинений / Восьмая цветаевская международная научно-тематическая конференция (9-13 октября 2000). Сборник докладов. - М.: Дом-музей Марины Цветаевой. - 2001. - С. 303-306.

7. Черных Н.В. Семантическая ёмкость слова болезный в 4-5 стихотворениях из цикла М. Цветаевой «Стихи сироте». // Тезисы докладов международной научной конференции «Язык и культура». - М. - 2001. - С. 240-241.

8. Черных Н.В. Семантическая ёмкость слова душа в стихотворении М.И. Цветаевой «Все повторяю первый стих...» // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века / Межвузовский сборник научных трудов. - Выпуск 5 - Иваново: Ивановский государственный университет. -2002.-С. 204-209.

9. Черных Н.В. Семантическая ёмкость слова Германия в двух стихотворных текстах М.И. Цветаевой // Тезисы докладов международной научной конференции «Язык и культура» - М. - 2003. - С. 145-146.

10. Табаченко Л.В., Черных Н.В. Вариации на тему окоема в поэме М. Цветаевой «Крысолов» // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века / Межвузовский сборник научных трудов. - Выпуск 5 -Иваново: Ивановский государственный университет. - 2002. - С. 198-204.

11. Черных Н.В. Опыт анализа семантического сдвига в стиховом слове (на материале поэтических текстов М. Цветаевой и И. Бродского) // Филологический вестник. - № 2. - Ростов-на-Дону: РГУ. - 2003. - С. 38-41.

Отпечатано в типографии ООО «Диапазон». Подп. в печать 29.09.2003 г. Тираж 100. Объем 1 печ. л. Заказ № 23/09. 344010 г. Ростов-на-Дону, ул. Красноармейская, 206.

» 15210

152 (О

!i J

i

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Черных, Надежда Всеволодовна

ВВЕДЕНИЕ.

Глава 1. Семантическая емкость слова в рамках теории семантического поля

1.1. Стиховое слово.

1.1.1. Специфика поэтического слова и текста в их отличии от прозаического.

1.1.2. Особенности стихового слова. Ритм как древнейший и наиболее обязательный элемент поэзии. Понятие «поэтического контекста».

1.1.3. Оживление ВФС в поэзии М. Цветаевой как свидетельство мифопоэтического мышления. Теория мотивации и понятие «эпидигматического поля».

1.2. Семантическое поле как инструмент анализа поэтического текста.

1.2.1. Понятие семантического поля в современном языкознании.

1.2.2. Понятие СП как инструмента анализа поэтического текста.

1.2.3. Понятие «ключевого слова» в поэтическом тексте.

1.2.4. Понятие семантической емкости слова применительно к поэтическим текстам М. Цветаевой.

ГЛАВА 2. СЕМАНТИЧЕСКИЕ ПОЛЯ КАК ИНСТРУМЕНТ АНАЛИЗА КЛЮЧЕВЫХ СЛОВ С УВЕЛИЧЕНИЕМ СЕМАНТИЧЕСКОЙ ЕМКОСТИ В ИДИОЛЕКТЕ М. ЦВЕТАЕВОЙ.

2.1. Поле основных семантических полей в стихотворных текстах творчестве М. Цветаевой.

СП творчества.

CEC альт.

CEC неизвлеченный шип.

CEC петь.

CEC писатель

СП смерти/жизни.

CEC душа.

CEC руки.

CEC сад.

CEC выходец.

СП зрения.

CEC окоем.

CEC глаз.

CEC стекло.

CEC закрыть (глаза).

CEC волна.

СП любви.

CEC любовь.

CEC Германия.

CEC болезный.

CEC провода.

CEC распущен.

2.2. Основные типы совмещенных значений и основные приемы реализации семантической емкости слова в идиолекте Марины Цветаевой.

2.2.1. Совмещение значений одной лексемы.

2.2.1.1. Прямое и переносное.

2.2.1.2. Совмещение двух или нескольких переносных значений.

2.2.1.3. Свободные и фразеологически связанные значения.

2.2.1.4. Совмещение архаического и современного значений.

2.2.2. Оживление ВФС.

2.2.3. Реализация значений омонимов (на уровне омофонов, омографов и омоформ русского языка).

2.2.3.1. Омофоны.

2.2.3.2. Омографы.

2.2.3.3. Омоформы.

2.2.3.4. Совмещение русского и иноязычного значений.

2.2.3.5. Использование анжамбемана как одного из ведущих приемов увеличения CEC.

Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Черных, Надежда Всеволодовна

В будущем возможные исследователи ее приемов, размеров, построений, словаря, мелодики и контрапункта, пожалуй, смогут разъяснить и проверить алгеброй ее создания. Затем, на основе этих «общественных» изысканий, Марине поставят «беспристрастные» отметки и определят ее степень как поэта. Такие непогрешимые весовщики, измеряющие при помощи алгебраических и геометрических фигур и формул не только картины Пруссена, готические соборы, но и слово, никогда не найдут главного: тайны избрания Марины Словом. Оно повелело и поручило ей с «сердцем гулким» прожить жизнь «без скаредства»».

Николай Еленев

Изучение языка художественной литературы, в частности особенностей идиолекта конкретного автора, - важная область исследования отечественной и зарубежной лингвопоэтики. В связи с этим представляется актуальным обращение к поэтическому идиолекту Марины Цветаевой, одной из основных черт которого на уровне лексической семантики можно назвать семантическую ёмкость слова, семантический синкретизм языкового знака.

Приращение смысла, характерное для слов в поэтическом контексте, является «самым значимым вопросом в области поэтического стиля» [Тынянов 1965, с. 22]. С изучением особенностей функционирования слова в стихе связаны работы Ю.М. Лотмана, Ю.Н. Тынянова, Г.О. Винокура, В.В. Виноградова, М.Л. Гаспарова и многих других. «Единство и теснота стихового ряда», «динамизация речевого материала» [Тынянов, 1965, с. 66], «ежеминутная готовность языка стать внутренней формой» [Винокур 1991, с. 57], «парадоксальность поэзии как таковой» [Лотман 1996, с. 45] — все это делает стиховое слово нетождественным слову естественного языка, с которым оно совпадает по форме.

Исследователи творчества М. Цветаевой (Л.В. Зубова, О.Г. Ревзина, И.В. Кудрова, Е. Фарыно, Л.П. Черкасова и др.) отмечают необыкновенную лингвистическую интуицию поэта, внимание к внутренней форме слова, которое связано и с активизацией образных ресурсов русского языка, и с поисками этимологического значения как первоисточника смысла. Мир в творчестве М. Цветаевой познается через языковые связи. Поэтический эксперимент, когда познание потенциальных возможностей слова становится одновременно и познанием поэтической действительности, — одна из ведущих черт ее идиолекта. «Исключительная лингвистическая интуиция М. Цветаевой сочеталась с исключительной аналитичностью в её языковых поисках, о чем свидетельствуют многие записи в записных книжках и черновых тетрадях. Именно поэтому слово в её творчестве приобретает такую выразительность и ёмкость» [Зубова 1989, с. 6\. В многочисленных работах, посвященных анализу особенностей идиолекта М. Цветаевой, так или иначе исследовались многозначность, омонимия в поэтическом контексте (см. работы Ю.М. Лотмана, Л.В. Зубовой, О.Г. Ревзиной и др.), проводился анализ синкретичных словесных знаков (монографии Л.В. Зубовой), предпринимались попытки анализа семантических полей в текстах Цветаевой (см., например, исследование И.М. Лисенковой, посвященное семантической мотивации как фактору формирования семантического поля художественного текста), однако комплексного анализа стихотворений Цветаевой через ключевые слова, увеличившие свою семантическую емкость, и семантические поля, в них пересекающиеся, не проводилось. Т.о., выбор и формулировка темы обусловлены спецификой материала, представляющего собой огромный интерес для подобного исследования.

Потенциальные возможности слова обнаруживаются поэтом при нарушении языкового автоматизма. Посредством различных формальных приемов М. Цветаева актуализирует в тексте стихотворения сразу несколько значений полисема, увеличивая тем самым семантическую емкость слова, придавая слову в поэтической речи свойства и возможности слова в системе языка. Таким образом, объектом исследования в данной работе являются слова с приращением смысла, увеличением семантической емкости слова. Увеличение семантической емкости слова (термин Л.А. Введенской, означающий «одновременную актуализацию нескольких семем одной лексемы» [Введенская 1988, с. 24]) присуще так называемым «ключевым словам» поэтического текста, которые выполняют роль «пусковых механизмов» для образования смысловых комплексов [Каменская 1998]. щ Значения, присущие ключевому слову, одновременно предопределяют и отражают этапы развития мысли в тексте. Ключевое слово аккумулирует в себе все многообразие смысловых единиц, заключенных в тексте, и становится «по смыслу как бы эквивалентом произведению в целом» [там же, с. 119]. Для описания соотношения поэтического слова и контекста существенным является то обстоятельство, «что устройство макроявлений — семантических полей - повторяет принципиальное устройство микроявлений — многозначных слов» [Апресян 1974, с.254]. Т.о., введение понятия семантического поля позволяет нам описать слово и текст в одних и тех же терминах, связанных с этим понятием, что, в свою очередь, позволяет глубже проникнуть в суть соотношения слова и текста.

Предметом исследования являются смысловые приращения слова в ; поэтическом контексте. I j Изучение слов, обладающих таким качеством, как синкретизм словесного знака (или семантическая ёмкость слова, далее — CEC), исключительно важно в лексическом, словообразовательном, семасиологическом и стилистическом планах, значимо для раскрытия индивидуального стиля М. Цветаевой в целом и для выяснения потенциальных свойств языка.

Актуальность исследования обусловлена, таким образом, несколькими причинами:

1) новыми возможностями, открывающимися в изучении поэтического языка при интеграции двух семантических подходов — «полевого» и подхода, включающего элементы метода компонентного анализа, - по отношению к ключевым словам стихотворения;

2) недостаточной изученностью идиолекта одного из самых интересных поэтов XX века, в частности поэтического эксперимента в области семантики, в сфере функционально-семантических особенностей поэтического слова. Увеличение семантической емкости слова, как уже отмечалось, - одна из ведущих черт поэтики М. Цветаевой;

3) необходимостью комплексного анализа поэтических текстов М. Цветаевой, интерпретацию которых нельзя свести к определению поверхностной смысловой канвы. Лингвистическая интуиция поэта в сочетании с мастерством и сознательными поисками первоисточника смысла требуют от исследователя стихового слова (и стихотворного текста) М. Цветаевой комплексного и многопланового подхода. Только интеграция подходов по отношению к творчеству М. Цветаевой позволяет хотя бы в небольшой мере приблизиться к осознанию многочисленных граней ее таланта, искусства владения словом, внести вклад в изучение идиолекта поэта, в чьем лице «русская словесность обрела измерение, дотоле ей не присущее» (И.А. Бродский);

4) сложностью и дискуссионностью вопросов, касающихся семантической структуры слова, взаимосвязи значения слова и поэтического контекста, полевого подхода к изучению стихотворных текстов и т.д.

Новизна работы состоит в том, что семантическое поле рассматривается в ней как пространство поэтического текста, организованное множеством значений, имеющих общий семантический компонент (ядро, центр СП), иногда с максимальной точностью и насыщенностью представленный в ключевом слове. Понимаемое таким образом семантическое поле позволяет по-новому взглянуть на процесс анализа поэтических текстов: пространство поэтического текста, пересекаемое совпадающими в ключевом слове семантическими полями, важно рассматривать как имманентно целостное, подвергаемое интерпретации скорее синтетического, чем аналитического характера, идущей, перифразируя И.А. Бродского, по «росту» кристаллообразной мысли в стихотворении. Новизна осуществляемого в диссертации подхода заключается, т.о., в неодномерном, комплексном анализе стихотворных текстов. В диссертационной работе впервые тексты стихотворений анализируются через ключевые слова, увеличившие семантическую емкость, и через пересекающиеся в них семантические поля.

Теоретическая значимость исследования состоит в развитии теории семантического поля, ее углублении и спецификации как инструмента анализа стихотворных текстов, в раскрытии плодотворности полевого анализа через ключевые слова, а также в обнажении приемов и механизмов, увеличивающих семантическую емкость слова. В диссертации выявляются основные для поэтического идиолекта М. Цветаевой семантические поля, предлагается алгоритм анализа, позволяющий интерпретировать стихотворные тексты других поэтов. В работе намечаются перспективы дальнейшего исследования возможностей теории семантического поля как инструмента анализа поэтического текста без ключевого слова.

Практическая значимость работы обусловлена возможностью использовать как результаты исследования, так и материал (например, Приложение № 3, содержащее список ключевых слов с указанием значений, актуализированных контекстом, а также года написания стихотворения, тома и страницы), на основе которого оно было проведено, в дальнейшем изучении идиолекта М. Цветаевой (в курсовых, дипломных работах, на спецкурсах, при составлении словаря поэтического языка М. Цветаевой).

Цель исследования — комплексный анализ функционально-семантического механизма реализации семантической емкости слова в рамках теории семантического поля в идиолекте М. Цветаевой.

В связи с этим были поставлены и решены следующие задачи:

- выявление и описание слов с увеличением семантической емкости;

- исследование и систематизация закономерностей, по которым происходит актуализация семантической емкости слова;

- определение основных механизмов и условий реализации CEC в идиолекте М. Цветаевой в рамках теории СП;

- выявление и описание основных семантических полей в стихотворных текстах М. Цветаевой;

- интерпретация поэтических текстов М. Цветаевой в пределах осуществляемого в исследовании подхода;

- осмысление CEC и СП в системе поэтического идиолекта М. Цветаевой «как отражения философской концепции одного поэта, совместившего в своём творчестве традиции и новаторство в отношении к языку» [Зубова 1989, с. 5].

Исследование проведено на материале стихотворений, опубликованных в Собрании сочинений в семи томах. Москва: Эллис Лак, 1994 г. Цитаты приводятся по этому изданию с указанием тома и страницы. Полевому анализу подвергаются только стихотворные тексты, в частности, в связи с тем, что возникает необходимость приводить произведение целиком, что невозможно реализовать с текстами поэм и прозаическими текстами. Исключение составляет поэма «Крысолов», из которой взяты для анализа два относительно самостоятельных отрывка, способных рассматриваться как некое законченное целое.

В работе используются следующие методы исследования: описательный, метод семантического анализа, элементы метода компонентного анализа, метод «полевого» подхода к изучению стихотворного текста, метод контекстуального анализа, интерпретация лингвистического материала, интерпретация художественного текста.

Изучение поэтического текста не может быть сведено к выявлению различных «приемов», используемых автором (ср.: «Часто читая какую-нибудь рецензию о себе и узнавая из нее, что «формальная задача разрешена прекрасно», я задумываюсь: а была ли у меня «формальная задача».<.> Как я, поэт, т.е. человек сути вещей, могу обольститься формой? Обольщусь сутью, форма сама придет. <.> Суть и есть форма, — ребенок не может родиться иным!<.> Поэтому подходить «формально», т.е. рассказывать мне (и зачастую весьма неправильно) мои же черновики — нелепость. Раз есть беловик — черновик (форма) уже преодолен» [СС 5, 295-296]. «Когда в ответ на мое данное, где форма, путем черновиков, устранена, я слышу: десять а, восемнадцать о, ассонансы (профессиональных терминов не знаю), я думаю о том, что все мои черновики - даром, то есть опять всплыли, то есть созданное опять разрушено. Вскрытие, но вскрытие не трупа, а живого. Убийство» [СС 5, 294].) Главная задача (вытекающая из цели исследования) - показать, каким образом реализация потенциальных возможностей языка позволяет Марине Цветаевой выразить «суть», по возможности не нарушая нашим вмешательством имманентной целостности, «живорожденности» художественного произведения. Поэтому, несмотря на то, что основное внимание уделяется изучению семантического уровня, анализ затрагивает в разной степени фонетический, морфемный, грамматический уровни функционирования языковых единиц. Все аспекты анализа подчинены смысловой интерпретации элементов текста в соответствии с особенностями идиолекта автора.

Формулировка значений анализируемых слов приводится по Словарю русского языка в 4-х тт. под редакцией А.П. Евгеньевой.

Критерии отбора исследуемых слов с увеличением семантической емкости: 1) интуитивный; 2) лексикографический; 3) сопоставительный.

Таким образом, слова с приращением смысла в контексте, интуитивно воспринимаемые как актуализировавшие словарные либо окказионально созданные значения, были затем проверены по имеющимся современным толковым словарям, а также, при необходимости, по «Толковому словарю.» В.И. Даля, «Этимологическому словарю» М. Фасмера и др. Ссылки на используемые источники содержатся в соответствующих главах диссертации, полные сведения о них можно найти в списке литературы.

Положения, выносимые на защиту:

1. Семантическая емкость, присущая ключевым словам поэтического текста в идиолекте М. Цветаевой, является одним из основополагающих понятий при анализе стихотворений, точкой семантического напряжения, из которой возникает и через которую познается «вселенная» стихотворения.

2. СП как инструмент анализа стихотворения представляет собой пространство поэтического текста, организованное множеством значений, имеющих общий семантический компонент (ядро, центр СП), иногда с максимальной точностью и насыщенностью представленный в ключевом слове. Центр СП может приходиться на центр СП ключевого слова, а может быть и независимым, так как в конечном итоге он складывается из повторяющихся сем, принадлежащих семантической структуре разных слов. Т.о., чаще всего ключевое слово поэтического текста представляет собой не центр, а именно периферию, граниг^у совпавших в нем семантических полей.

3. Совпадая в ключевых словах поэтического текста, семантические поля делают пространство его языка непрерывным. Ключевые слова обеспечивают компрессию не только на уровне семантики слова, но и на уровне семантики текста. За счет наличия в тексте ключевых слов сознанием читающего охватываются одновременно все те смыслы, которые заключены в семантических полях, входящих в данное ключевое слово.

4. Комплексный подход (осуществляемый через триаду понятий С77, CEC и ключевое слово) необходим при анализе поэтических текстов, особенно таких, как стихотворения М. Цветаевой, смысл и содержание которых так очевидно не исчерпываются пониманием смысла составляющих их предложений.

5. Предлагаемый в исследовании алгоритм анализа поэтического текста позволяет эксплицировать смыслы, скрытые либо не явленные в полном объеме, но в то же время ключевые для понимания стихотворения, а

Ь также дает возможность проанализировать поэтический текст целиком — он остается «живым» и не подвергается так называемому «препарированию».

Структура работы

Введение, в котором обосновывается актуальность темы, определяются цель и задачи исследования, объект, предмет, материал и методы его анализа, ^ раскрываются теоретическая и практическая значимость работы, ее научная новизна, формулируются положения, выносимые на защиту, а также даются определения некоторых терминов, используемых в работе.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Семантическая емкость слова в рамках теории семантического поля"

Выводы

Итак, увеличение CEC в идиолекте М. Цветаевой происходит посредством следующих приемов:

1) совмещение значений одной лексемы (прямого и переносного: глаз человека и глаз дома (окно), душа горит и дом горит и т.д.; переносного и переносного: волны колоколов и волны хлеба, лиса (мех лисы) и лиса (о хитром человеке) и т.д.; свободного и фразеологически связанного: свадебное ложе и (пред)смертное ложе, сидеть и сидеть дома, заводить речь и заводить (далеко) и т.д.; денотативного и словообразовательного значений: писатель ('тот, кто создает произведения художественной литературы') и писатель ('тот, кто пишет'); современного и архаического: свыше (надменно, высокомерно) и свыше (сверху) и т.д.);

2) оживление ВФС: бездна (как то, что не имеет дна) и бездна (как то, что имеет дно), перебить (ударом повредить, сломать кость) и перебить (прервать процесс работы), пробел (с головой белого цвета) и пробел (пропуск, ничто, ничтожество); i 3) реализация значений омонимов (на уровне омографов: проводы и провода, восхищенная и восхищённая, пропасть (инф.) и пропасть (сущ.); омофонов: совсем и со всем, нежить и не жить и т.д.; и омоформ: жаль (жалко) и жаль (от жалить), гранит (твердая горная порода) и гранит (3 л. ед. ч. н. в. от гранить); как проявление межъязыковой омонимии: астра (цветок) и астра (звезда), гений ('человек, обладающий высшей степенью творческой одаренности') и гений (дух), позор (бесчестье) и позор внимание) и т.д.).

Анализ примеров, взятых в результате сплошной выборки из всего литературного наследия поэта, дает возможность классифицировать их не только по механизмам, в содержательном плане увеличивающим CEC, но и по приемам, относящимся к формальной стороне. Эффект приращения CEC достигается посредством фонетико-смыслового сцепления слов, когда между сходно звучащими словами окказионально устанавливается или угадывается (в связи с общей этимологией) смысловое сходство. Наличие перед одним из таких слов отрицания намечает и осуществляет разлад между узуальным значением и фонетической оболочкой слова. Эксплицирование имплицитного значения (соположение в тексте слова, заимствованного из другого языка и его перевода, его русского эквивалента) создает эффект внутренней бесконечности, «бездонности слова», предельно расширяет границы допустимого смысла в сознании читателя, стимулирует реализацию тезиса о «чтении как сотворчестве». Часто также используется повтор как традиционный способ приращения смысла, о котором в теории стиха написана масса работ [Лотман 1996, Гаспаров 1995, Тынянов 1965 и др.]. Анжамбеман, накладываясь на использование полисемантичных слов, участвует в увеличении их семантической емкости следующим образом: полисемантическое слово, находясь в конце строки (т.е. в сильной позиции), контекстом этой строки актуализирует одно из своих значений (напр., брань 'битва' или лихой — 'плохой'), создавая эффект реализованное™ значения, завершенности смысла. Однако следующей строкой актуализируется другое значение этого же слова, подчас противоположное, противопоставленное предыдущему по какому-либо параметру (напр., брань — 'ругань', лихой — 'удалой, хороший'). Таким образом, обеспечивается движение смысла внутри строфы / стихотворения, его развитие и «синтетический», кристаллообразный рост. Находясь в конце строки, ключевое слово имеет возможность последовательной (во времени, по движению стихотворной щ речи) и одновременной (по сути, по смысловому итогу приема) актуализации семантических валентностей. Фигура обманутого ожидания обеспечивает конструкции в целом предельную экспрессию и суггестивность. Многочисленные обращения поэта к такому типу анжамбемана (при котором происходит увеличение CEC), являющемуся мощным механизмом для реализации неоднократно отмечаемой исследователями «стереоскопичности» взгляда на мир, на язык, на слово, способности различать в словах и явлениях их амбивалентность, - выводят данный прием на уникальное место не только ^ в идиолекте М. Цветаевой, но и в русской поэзии как таковой. Возникающая в результате синергетика слова с приращением семантической емкости создает вокруг него особое семантическое поле. Внутренняя гармония стихотворного текста, т.о., является следствием максимального воплощения семантических полей ключевого слова — в стихотворном тексте. Подобное воплощение дает ощущение цельности, монолитности и «живорожденности» стихотворения. Из всех вышеперечисленных формальных приемов Т приращения смысла анжамбеман является единственным относящимся исключительно к поэтической речи, поскольку эксплуатирует ее построчное членение. Аналогом анжамбемана в прозе может считаться парцелляция.

Двойная классификация позволяет максимально точно описать то, как происходит приращение смысла со стороны содержания и со стороны формы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Анализ ключевых слов поэтического текста в рамках теории СП, а также анализ приемов и механизмов, увеличивающих CEC в идиолекте М. Цветаевой, позволяет сделать ряд выводов. Во-первых, увеличение CEC в идиолекте М. Цветаевой происходит посредством совмещения в пределах одного словесного знака значений различного типа. Во-вторых, анализ примеров, взятых из всего литературного наследия поэта, дает возможность классифицировать их не только по механизмам, в содержательном плане увеличивающим CEC, но и по приемам, относящимся к формальной стороне. В-третьих, CEC увеличивается вследствие актуализации контекстом его значений, семно входящих в состав семантических полей, глубинных внутренних структур текста. В рамках проводимого исследования мы определяем СП как пространство поэтического текста, организованное множеством значений, имеющих общий семантический компонент (ядро, центр СП), зачастую с максимальной точностью и насыщенностью представленный в ключевом слове (например, в ключевом слове любовь (стихотворение «Диалог Гамлета с совестью») так представлены СП любви и СП нелюбви, т.о., в данном случае уместней говорить о СП слова любовь', в ключевом слове писатель (см. анализ CEC писатель) пересекаются семантические поля творчества, нетворчества и писания (как процесса графического отображения слов на бумаге), что также позволяет говорить о СП слова писатель). Впрочем, центр СП может приходиться на центр СП ключевого слова, а может быть и независимым, так как в конечном итоге он складывается из повторяющихся сем, принадлежащих семантической структуре разных слов (например, CEC альт, в котором пересекаются СП голоса, СП высоты и СП смерти). Т.о., чаще всего ключевое слово поэтического текста представляет собой не центр, а именно периферию, границу совпавших в нем семантических полей (например, ключевое слово душа, соединившее в себе семантические поля жизни и смерти (см. CEC душа)', ключевое слово петь, в котором пересекаются семантические поля голоса, звука и творчества (см. CEC петь); слово сад, содержащее в себе СП смерти и СП флоры (см. CEC сад); выходец — СП смерти, СП движения и СП флоры (CEC выходец); стекло - СП зрения и СП смерти (см. CEC стекло); закрыть глаза - СП зрения, СП смерти и СП творчества (см. CEC !с закрыть глаза) и т.д.). Полевой подход к изучению стихотворных текстов крайне плодотворен и функционален, он представляет собой необходимый инструмент анализа поэтических текстов, особенно таких, как стихотворения М.И. Цветаевой, смысл и содержание которых так очевидно не исчерпываются пониманием смысла составляющих их предложений. СП как инструмент анализа поэтического текста дает, т.о., гораздо более полную картину того, что заключает в себе стихотворение, чем только анализ приемов увеличения семантической емкости слова. И только интеграция подходов по отношению к творчеству М. Цветаевой позволяет хотя бы в небольшой мере приблизиться к осознанию многочисленных граней ее таланта, искусства владения словом, внести вклад в изучение идиолекта поэта, в чьем лице «русская словесность обрела измерение, дотоле ей не присущее» [Бродский 19996, с. 188]. Подобного комплексного анализа стихотворений Цветаевой, включающего в себя триаду понятий ключевое слово, CEC и СП, не проводилось.

Итак, в работе проведен комплексный анализ функционально-1 семантического механизма реализации семантической емкости слова в рамках теории семантического поля в идиолекте М. Цветаевой. В связи с этим были решены поставленные во Введении задачи:

1. Выявлены и описаны синкретичные словесные знаки, т.н. ключевые слова поэтического текста, слова с увеличением CEC (в Приложении № 3 представлен весь список слов с увеличением семантической емкости). В поэтических текстах М. Цветаевой отождествляются нами в качестве ключевых слов слова многозначные (либо омонимичные), увеличившие свою семантическую емкость, актуализировавшие одновременно нескольких семем одной лексемы (например, в слове петь (см. анализ CEC петь) актуализируются контекстом значения: 1. 'Издавать звук подобный звуку разрезаемого воздуха при полете стрелы'. 2. 'Издавать звук подобный звуку горных обломков при передвижении ледников' — «С звуком рвущегося атласа». 3. 'Издавать голосом музыкальные звуки, исполнять вокальное ф произведение': « — Пела! — ». 4. 'Совершать некое действие' ( здесь: выполнять назначение поэта'): 1) под воздействием со стороны; 2) стремительно, неостановимо («как стрелы»; «и целой стеной матрасной / Остановить не мог / Мир меня»). 5. 'Быть поэтом, писать стихи' — метатекстовое значение, подразумевающее как наличие в тезаурусе читателя данного значения у слова петь, так и способность читателя к совершению логической операции, выводящей данное значение из стихотворного текста). 2. Выявлены и описаны основные семантические поля в стихотворных текстах М. Цветаевой. В рамках нашей работы лингвистическое использование СП осуществляется при непосредственном анализе стихотворных текстов. При группировке примеров в те или иные семантические поля мы руководствовались методикой экстралингвистического подхода, апеллирующего к понятийной сфере. Ряд выделяемых семантических полей также образует своего рода поле, объединенное инвариантом (ядром) СП творчества. Т.о., семантические поля ^ жизни / смерти, любви, зрения, высоты / глубины в большинстве своем являются вариациями темы творчества, СП творчества. СП творчества является своеобразной точкой отсчета, неоговариваемым фоном всему, о чем бы ни был стихотворный текст. Будучи прежде всего поэтом, Марина Цветаева, если можно так выразиться, «сублимирует» тему творчества в теме любви, жизни, смерти и т.д. Проанализированные в диссертационной работе семантические поля отмечены внутренней противоречивостью, амбивалентностью. Это качество придает им в «глазах» европеизированного сознания парадоксальность восточного взгляда на мир, которому свойственно совмещать противоположности: свет и тень, ян и инь. Однако в идиолекте М. Цветаевой противоречивость и парадоксальность кажущиеся, они умопостигаемы и по размышлении оказываются предельно логичной и лаконично высказанной идеей. На первый взгляд, как может совмещаться зрение и слепота? Или даже - зрение подразумевать слепоту? Это абсурд, но если только не учитывать, что речь идет о разных измерениях человеческого существа — духовном и физическом — и тогда все становится на свои места.

3. Проведено исследование и систематизация закономерностей, по которым происходит приращение смысла, обнажены приемы и механизмы увеличения CEC (такие, как совмещение значений одной лексемы, оживление ВФС, реализация значений омонимов — на уровне содержания, как проявление синкретизма языкового знака и повтор, анжамбеман, уточнение отрицанием, экспликация имплицитного значения, курсив и мн. др. - на уровне формы). Цветаева почти никогда не ограничивается только одним приемом, работающим на увеличение CEC, а использует сразу несколько, раскрывающих значение слова с разных сторон, уточняющих его до «предела».

4. Определены основные условия реализации CEC в идиолекте М. Цветаевой в рамках теории СП: изначальная многозначность ключевого слова; контекст, генерирующий смысловые приращения слова. Кроме объективной части объема понятия CEC, существуют субъективные смыслы, возникающие в сознании конкретного реципиента текста, следовательно, в качестве условия реализации CEC целесообразно отметить наличие читателя (интерпретатора) текста.

5. Представлены в статистической таблице количественные данные использования слов с увеличением семантической емкости на каждый период творчества поэта (начиная со 11-го периода). Максимальное использование синкретичных языковых знаков приходится на 20-е гг (всего — 113 слов). Исследователи творчества М. Цветаевой единодушны в том, что это период (IV период) наивысшего расцвета ее поэзии. Далее в идиолекте М. Цветаевой наблюдается спад использования приемов, увеличивающих CEC. С 1913 - по 1915 гг. - такие приемы крайне немногочисленны. В 1916 г их число резко возрастает (22 слова) ис 1917 -по 1919 гг. держится на одном уровне (по 12 слов). См. Статистическую таблицу.

6. Осмыслены CEC и СП текста в системе поэтического идиолекта М. Цветаевой. Лаконизм поэтического слова, вмещающего в себя множество смыслов (являющихся не суммой смыслов, а новым смыслом), по возможностям компрессии превосходит большинство способов хранения и передачи информации; известно, что «небольшое по объему стихотворение может вместить информацию, недоступную для толстых томов нехудожественного текста» [Лотман 1996, с. 46]. Блестящей иллюстрацией этого положения может служить именно поэтическое творчество М.

Цветаевой, одной из основных черт которого является увеличение семантической емкости слова, приращение смысла в поэтическом контексте. Увеличение CEC в идиолекте М. Цветаевой представляет собой высшую степень проявления компрессии, свойственной поэтической речи. Явление CEC выделяется на фоне приращений смысла (возникающих за счет единства и тесноты стихового ряда, динамизации речевого материала, парадоксальности поэзии как таковой), поскольку соединяет в себе не только ^ все черты, присущие стиховому слову, но и обладает ими вдвойне за счет актуализации контекстом не одного, а двух и более значений многозначного слова. CEC в поэтическом языке М. Цветаевой обнаруживает черты энантиосемии, амбивалентности, внутренней противоречивости, поляризации значений полисема. Амбивалентностью характеризуются также основные семантические поля ее идиолекта.

В целом, использование понятия CEC при полевом анализе является важным, но не обязательным элементом. В тех поэтических текстах, где ключевое слово, в нашем понимании, отсутствует, так или иначе выделяются полюса текста, между которыми возникает семантическое напряжение, подобное напряжению внутри слова с увеличением семантической емкости, особенно, если эти значения характеризуются энантиосемией. Т.о., при анализе следует опираться на смысловые полюса поэтического текста. В то же время, комплексный подход к стихотворным текстам, включающий понятийную триаду CEC, ключевое слово, СП, не столько по итогу анализа, сколько по удобосовершаемости и эффективности его использования значительно превосходит анализ, исключающий хотя бы один из компонентов триады. Это обусловлено прежде всего свойствами ключевого слова (как слова с увеличением семантической емкости): являясь смысловым эпицентром стихотворения, узлом максимального напряжения СП, ключевое слово позволяет выйти через себя на слова, входящие в семантические поля, которые совпали в ключевом слове, а затем при необходимости на семантические поля, связанные с этими словами и т.д., до тех пор пока не будет исчерпан словарный состав поэтического текста.

Список научной литературыЧерных, Надежда Всеволодовна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Андреев 2002 Андреев В. Воспоминание-лекция о Марине Цветаевой // Марина Цветаева в воспоминаниях современников: годы эмиграции. - М.: Аграф, 2002. - С. 171 - 178.

2. Антокольский 1966 Антокольский П. Некоторые итоги // Литературная Россия. — 29 июля. — 1966.

3. Апресян 1974 — Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М.: Наука, 1974. - 367 с.

4. Арутюнова 1999 — Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. — М.: Языки русской культуры, 1999. 895 с.

5. Асеев 1962 — Асеев Н. Разговор о поэзии. — М.: Наука, 1962. — 314 с.

6. Аскольдов 1997 — Аскольдов С.А. Концепт и слово // Русская словесность. М.: Academia, 1997. - С. 267 - 280.

7. Ахматова 1995 — Ахматова A.A. Примите этот дар // Стихотворения. — М.: Искусство, 1995. —С. 314.

8. Бабенко 1998 — Бабенко Н.Г Окказиональная фразеология: опыт структурно-семантического анализа // Актуальные проблемы лингвистической семантики. Калининград, 1998. - С. 17 - 27.

9. Барсук 1991 — Барсук Л.В. Психолингвистическое исследование особенностей идентификации значений широкозначных слов (на материале существительных): Дис. канд. филол. наук. Тверь, 1991.-190 с.

10. И. Бахтин 1997 — Бахтин М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа // Русская словесность. М.: Academia, 1997. - С. 227 - 245.

11. Белкина 1998 Белкина М.И. Скрещение судеб. - М.: Книга, 1988.464 с.

12. Берестнев 1998 Берестнев Г.И Личное имя как общий фактор самосознания // Актуальные проблемы лингвистической семантики. - Калининград, 1998. - С. 27 - 34.

13. Блинова 1994 Блинова О.И. Явление мотивации слова. — Томск: Изд-во Томского госуниверситета, 1994. - 189 с.

14. Большая Советская Энциклопедия — Большая Советская f} Энциклопедия.http://www.mbricon.ru/qe.asp?qtype=4&aid=l&sRubr=0&rq==4&sletter=ac&fstringl=&id=l&cid={B27C3D92-408F-4644-BD391. EF9D0926652F}

15. Бондарко 1973 Бондарко A.B. О некоторых аспектах функционального анализа грамматических явлений // Функциональный анализ грамматических категорий. — Л., 1973. — С. 5-32.1*>

16. Бондарко 1976 Бондарко A.B. Теория морфологических категорий. -Л.: Наука, 1976.-255 с.

17. Бондарко 1978 Бондарко A.B. Грамматическое значение и смысл. -Л.: Наука, 1978.-175 с.

18. Босова 1998 — Босова Л.М. Соотношение семантических и смысловых полей качественных прилагательных: психолингвистический аспект: Дис. докт. филол. наук. Барнаул,1998.-282 с.

19. Брик 1997 — Брик О.М. Звуковые повторы: анализ звуковой структуры языка // Русская словесность. М.: Academia, 1997. — С. 116-121.

20. Бродский 1991 Бродский И.А. Нобелевская лекция, 1987 //

21. Стихотворения. Таллин, 1991. - 169 с.

22. Бродский 1999а — Бродский И.А. Поэт и проза // Меньше единицы. Избранные эссе. -М.: Независимая газета, 1999. С. 175 - 191.

23. Бродский 19996 Бродский И.А. Об одном стихотворении // Меньше единицы. Избранные эссе. - М.: Независимая газета, 1999. — С. 191-251.

24. Бродский 2000 — Бродский И. Настигнуть утраченное время / Интервью Д. Глэду // Бродский И. Большая книга интервью. — М.: Захаров, 2000. — С. 109 — 121.

25. Волгина 1978 Валгина Н.С. Стилистическая роль знаков препинания в поэзии М. Цветаевой // Русская речь. — 1978. — № 6 — С. 58-68.

26. Валери 1993 — Валери Поль. Поэзия и абстрактная мысль // Поль Валери: Об искусстве. М.: Искусство, 1993. — С. 313 338.

27. Васильев 1997 — Васильев С.А. Поэтический стиль В. Хлебникова. Словесно-звуковая образность: Дис. канд. филол. наук. — М.: Искусство, 1997. 195 с.

28. Ваулина 1993 Ваулина Е.Ю. О глагольной метафоре // Русская речь. - 1993. - № 6. - С. 32 - 39.

29. Введенская 1988 — Введенская JI.A. Этюды о мастерстве М. Стуруа. Ростов н/ Д.: РГУ, 1988. 138 с.

30. Венцлова 1997— Венцлова Т. Поэма горы и Поэма конца Марины Цветаевой как Ветхий и Новый Завет // Собеседники на пиру: Статьи о русской литературе. baitos lankos ALK, 1997. - p. 212 - 225.

31. ВЕРСИФИКАТОР 2000 — ВЕРСИФИКАТОР Выпуск 17 21/11/2000 Служба Рассылок Subscribe.Ru проекта Citycat.Ru

32. Веселовский 1989 — Веселовский А.Н. Историческая поэтика. — М.: Высшая школа, 1989. 404 с.

33. Веселовский 1997 Веселовский А.Н. Язык поэзии и прозы // Русская словесность. -М.: Academia, 1997. - С. 85 - 113.

34. Виноградов 1951 Виноградов В.В. Вопросы современного русского словообразования // Русский язык в школе . - 1951. — № 2. — С. 1 -10.

35. Виноградов 1953 Виноградов В.В. Основные типы лексических значений слова // Вопросы языкознания. — 1953. — № 5. — С. 3 - 29.

36. Виноградов 1960 — Виноградов В.В. Об омонимии и смежных явлениях// Вопросы языкознания. 1960. — № 5. - С. 3 - 17.

37. Виноградов 1977 Виноградов В.В. Избранные труды. Лексикология и лексикография. - М.: Наука, 1977. — 312 с.

38. Виноградов 1986 Виноградов В.В. Русский язык. - М.: Наука, 1986. - 763 с.

39. Виноградов 1989 — Виноградов B.C. Лексические вопросы перевода художественной прозы. -М.: Наука, 1989. — 487 с.

40. Виноградов 1997 Виноградов В.В. К построению теории поэтического языка // Русская словесность. - М.: Academia, 1997. — С. 163-178.

41. Винокур 1991 Винокур Г.О. О языке художественной литературы. -М.: Высшая школа, 1991. - 448 с.

42. Винокур 1997 — Винокур Г.О. Об изучении языка литературных произведений // Русская словесность. М.: Academia, 1997. -С. 178-202.

43. Винокуров 1966 Винокуров Е.Г. Поэзия и мысль. - М.: Наука, 1966.-268 с.

44. Выготский 1982а Выготский Л.С. Собр. соч.: в 6-ти томах. Т.1. Вопросы теории и истории психологии. - М.: Педагогика, 1982. -487 с.

45. Выготский 19826 — Выготский J1.C. Мышление и речь // Выготский J1.C. Собрание сочинений: В 6-ти т. Т.2. Проблемы общей психологии. — М.: Педагогика, 1982. 361 с.

46. Выготский 1997 — Выготский J1.C. Психология искусства. Анализ эстетической реакции. М.: Лабиринт, 1997. - 392 с.

47. Газизова 1994 — Газизова Р.Ф. Полисемия в семантическом поле зоонимов // Теория поля в современном языкознании: Материалы докл. научно-теоретического семинара. Уфа, 1994. - С. 57 — 58.

48. Газизова, Килъдибекова 1988 — Газизова Р.Ф. Кильдибекова Т.А. Семантическое поле действия // Актуальные проблемы общей семантики и семантики русского языка: Тезисы докл. Ташкент, 1988.-С. 23-25.

49. Гайсина 1979 — Гайсина P.M. Семная структура значений и типология глаголов отношения // Исследования по семантике: Лексическая и словообразовательная семантика. — Уфа, 1979. — Вып. 4.-С. 30-38.

50. Гайсина 1982 Гайсина P.M. Лексико-семантическое поле отношения в современном русском языке: Автореф. дис. докт. филол. наук. — Л.: Ленингр. Гос. ун-т. - Л., 1982. — 41 с.

51. Гак 1972а — Гак В.Г. К проблеме общих семантических законов // Общее романское языкознание. -М.: МГУ, 1972. — С. 144 156.

52. Гак 19726 — Гак В.Г. К проблеме семантической синтагматики // Проблемы структурной лингвистики. — М.: Наука, 1972. — С. 144-156.

53. Гак 1974 Гак В.Г. Семантическая структура слова как компонент семантической структуры высказывания // Семантическая структура слова. Психолингвистические исследования. - М.: Наука, 1974. — С. 78-98.

54. Гак 1977 Гак В.Г. Сопоставительная лексикология. - М.: Международные отношения, 1977.-264 с.

55. Гаспаров 1993 Гаспаров М.Л. Русские стихи 1890-х и 1925-го годов в комментариях. - М.: Высшая школа, 1993. — 257 с.

56. Гаспаров 1995 Гаспаров М.Л. Избранные статьи. - М.: Новое литературное обозрение, 1995. - 477 с.

57. Гаспаров 1997 Гаспаров М.Л. Марина Цветаева: от поэтики быта к поэтике текста // Русская словесность. - М.: Academia, 1997. — С. 258 -267.

58. Гвоздарев 1977 Гвоздарев Ю.А. Основы русского фразообразования. - Ростов н/ Д.: РГУ, 1977. - 312 с.

59. Гвоздарев 1983 Гвоздарев Ю.А. Слова-символы как компоненты фразеологических единиц // Фразеологизм и слово в русском языке. - Ростов н/ Д., 1983. - С. 43 - 53.

60. Гинзбург 1985 Гинзбург Е.Л. Конструкции полисемии в русском языке. Таксономия и метонимия. - М.: Наука, 1985. — 223 с.

61. Гинзбург 1997 Гинзбург JI. О лирике. - М.: Наука, 1997. - 408 с.

62. Голанова 1997 — Голанова Е.И. Слово и образ // Облик слова. Сборник статей памяти Д.Н. Шмелева. М., 1997 - С. 208 - 214.

63. Голев 1998 Голев Н.Д. Лексико-деривационное пространство русского текста: структура, семантика, прагматика // Фатическое поле языка. - Пермь, 1998. - С. 24 - 33.

64. Горбань /997-Горбань O.A. Семантические изменения в смысловой структуре русской церковнославянской лексики // Вестник ВолГУ, Серия 2: Филология. Вып. 2, 1997. - С. 18 - 24.

65. Григорьев 1997 — Григорьев В.П. Два идиостиля: Хлебников и

66. Мандельштам. Подступы к теме. III // Облик слова. Сборник статей памяти Д.Н. Шмелева. М., 1997 - С. 214 - 226.

67. Гриценко 1990 — Гриценко Е.С. Коннотация и некоторые другие понятия в лингвистике // Общая стилистика: теоретические и прикладные аспекты. — Калинин, 1990. С. 87 - 102.

68. Демьянков 1981 Демьянков В.З. Логические аспекты щ семантического исследования предложения // Проблемылингвистической семантики. М.: Институт научной информации по общественным наукам АН СССР, 1981. - С. 115 - 132.

69. Джанджакова 1974 — Джанджакова Е.В. Семантика слова в поэтической речи (анализ словоупотреблений А. Тарковского и А.

70. Вознесенского): Дис. канд. филол. наук. -М., 1974 168 с.

71. Дорожкина 1997 — Дорожкина Т.Н. Семантическое поле в составе функционального тезауруса // Семантическая системность языковых единиц: Сб. научных статей. Самара: Самарск. ун-т, 1997. — С. 46-52.

72. Дорфман, Сергеев 1983 — Дорфман Я.Г., Сергеев В.М., Морфогенез и скрытая смысловая структура текстов // Вопросы кибернетики. — М., 1983.-С. 137-147.

73. Еленев 2002 Еленев Н. Кем была Марина Цветаева? // Марина Цветаева в воспоминаниях современников: годы эмиграции. — М.: Аграф, 2002.- С. 16-44.

74. Ельницкая 1990 Ельницкая С. Поэтический мир Цветаевой: конфликт лирического героя и действительности. — Wien: Wiener slawistisher Almanach, 1990.-393 с.

75. Ермакова 1997а — Ермакова Е.В. О некоторых проблемах изучения подтекста в драматургическом тексте // Вопросы романо-германского языкознания. — Вып. № 12. — Саратов: Саратовский госуниверситет, 1997. С. 57 - 60.

76. Ермакова 19976 Ермакова О.П. Об иронии и метафоре // Облик слова. Сборник статей памяти Д.Н. Шмелева. - М., 1997 — С. 48 — 58.

77. Жинкин 1998 Жинкин H.H. Язык - речь — творчество. Исследования по семантике, психолингвистике, поэтике. Избранные труды. - М.: Наука, 1998. - 368 с.

78. Жирмунский 1925 Жирмунский Ю.Н. Введение в метрику: Теория стиха. - Л.: Нева, 1925. - 179 с.

79. Жирмунский 1997 Жирмунский Ю.Н. К вопросу о формальном методе //Русская словесность. - М.: Academia, 1997. - С. 125 - 128.

80. Заболоцкий 1966 — Заболоцкий Н. Поэт работает всем своим существом // Литературная газета. 20 августа. - 1966.

81. Звегинцев 1957 Звегинцев В.А. Семасиология. - М.: МГУ, 1957. -323 с.

82. Звегинцев 1973 Звегинцев В.А. Язык и лингвистическая теория. М.: Изд-во Моск. Ун-та, 1973. - 248 с.

83. Зубова 1985 — Зубова Л.В. Традиции стиля «Плетение словес» у Марины Цветаевой (Стихи к Блоку 1916-1921г., Ахматовой 1916г) // Вестн. Ленингр. ун-та. 1985. - № 9. - С. 43 - 57.

84. Зубова 1989 — Зубова Л.В. Поэзия Марины Цветаевой: Лингвистический аспект. Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. - 262 с.

85. Зубова 1997 — Зубова Л.В. Язык поэзии Марины Цветаевой (Фонетика, словообразование, фразеология). — Л.: Изд-во С-ПбГУ, 1997.-249 с.

86. Зыкова 1993 — Зыкова Г.В. Поэтические игрушки // Русская речь. — 1993. -№ 6. С. 113-117.

87. Иванов 1997 — Иванов Вяч. Вс. Структура стихотворения Хлебникова «Меня проносят на слоновых» // Русская словесность. — М.: Academia, 1997. С. 245 - 258.

88. Извольская 2002 — Извольская Е. Тень на стенах // Марина Цветаева в воспоминаниях современников: годы эмиграции. М.: Аграф, 2002.- С. 219-226.

89. Исаева 1996 — Исаева Л. А. Художественный текст: скрытые смыслы и способы их представления. — Краснодар: Краснодарский госуниверситет, 1996. 250 с.

90. Каменская 1998 — Каменская Э.Е. Слово и текст в динамике смыслового взаимодействия. Психолингвистическое исследование. -Новгород: Новгородский госуниверситет, 1998. 134 с.

91. Караулов 1976 Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. М.: Наука, 1976.-354 с.

92. Кацнелъсон 1965 — Кацнельсон С.Д. Содержание слова, значение и обозначение. М. - Л.: Наука. Ленингр. отд-е, 1965. - 110 с.

93. Климова 1975а Климова Л.И. Антонимичные значения полисемантичных слов в современном русском языке: Автореф. дис. канд. филол. наук. - Л., 1975. - 22 с.

94. Климова 19756 — Климова Л.И. Антонимичные значения полисемантичных слов в современном русском языке: Дис. канд. филол. наук. Л., 1975. - 206 с.

95. Клоков 1998 — Клоков В.Т. Символика и язык // Спецкурсы по романской филологии. — Саратов: Саратовский университет, 1998. — С. 3-64.

96. Кодухов 1973 Кодухов В.И. Контекст как лингвистическое понятие // Языковые единицы и контекст. - Л.: Нева, 1973. - 296 с.

97. Лаврова 2000 — Лаврова С.Ю. Художественно-лингвистическая парадигма идиостиля М. Цветаевой: Дис. доктора филол. наук. — М., 2000.-294 с.

98. Леонтьев 1999 — Леонтьев А.А. Основы психолингвистики. -М.: Наука, 1999.-287 с.

99. Ш Липовецкий М. 2001 — Марк Липовецкий. Критерий пустотыhttp://art.uralinfo.ru/LITERAT/Ural/Ural200107/Ural20010721 .ht m

100. Лисенкова 1997 — Лисенкова И.М. Семантическая мотивация как фактор формирования семантического поля художественного текста (на материале произведений А. Блока, М. Цветаевой): Автореф. дис..кандид. филол. наук. Краснодар, 1997. - 20 с.

101. Лихачев 1997 Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Русская словесность. -М.: Academia, 1997. - С. 280 - 288.

102. Лопатин 1973 — Лопатин В.В. Рождение слова. Неологизмы и окказиональные образования. -М.: Наука, 1973. 152 с.

103. Лотман 1992 — Лотман Ю.М. Статьи по семиотике и типологии культуры // Избранные труды. т. 1. — Таллинн: Александра, 1992. - С. 25 - 84.

104. Лотман 1996 — Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. Анализ поэтического текста. Статьи. Исследования. Заметки. С.-Пб.: Искусство-СПБ, 1996. - 828 с.

105. Лотман 1997 Лотман Ю.М. Семиотика культуры и понятие текста // Русская словесность. — М.: Academia, 1997. - С. 202 - 213.

106. Ш Лотман 2002 Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. - С.-Пб.: Искусство-СПБ, 2002. - 751 с.12L Лурия 1998 Лурия А.Р. Язык и сознание. - М.: МГУ, 1998. - 336 с.

107. Лыков 1976 Лыков А.Г. Современная русская лексикология (русское окказиональное слово). - М.: Высшая школа, 1976. - 119 с.

108. Лыков 1977 — Лыков А.Г. Окказионализм и языковая норма // Грамматика и норма. М., 1977. - С. 62 — 83.

109. Люксембург, Рахимкулова 1996 — Люксембург А.М., Рахимкулова Г.Ф. Магистр игры Вивиан Ван Бок (Игра слов в прозе Владимира Набокова в свете теории каламбура). — Ростов на / Д., 1996. — 200 с.

110. Маковский 1989 Маковский М.М. Удивительный мир слов и значений. Иллюзии и парадоксы в лексике и семантике. — М.: Высшая школа, 1989. - 199 с.

111. Маковский 1996 Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. —

112. М.: Высшая школа, 1996. 532 с. 127. Матвеева 1966 — Матвеева Н. Энергия прозы // Литературная газета.- 20 августа. 1966.12& Мейкин 1997 Мейкин Майкл. Марина Цветаева: поэтика усвоения.- М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 1997. — 310 с.

113. Михалев 1995 — Михалев М.П. Теория фоносемантического поля:

114. Никитина 1997 Никитина С.Е. О многозначности, диффузии : значений и синонимии в тезаурусе языка фольклора // Облик слова. Сборник статей памяти Д.Н. Шмелева. - М., 1997 - С. 360 - 374.

115. Новиков, Преображенский 1990 Новиков Л.А., Преображенский С.Ю. Грамматический аспект описания идиостилей: синтаксическая доминанта // Очерки истории языка русской поэзии XX века: Поэтический язык и идиостиль. - М.: Наука, 1990. - С. 54 - 78.

116. Озеров 1992 Озеров Лев. Слово и его ассоциативное поле // Литература и перевод: проблемы теории. Международная встреча ученых и писателей. - М.: Прогресс, Литера, 1992. — С. 348 — 357.

117. Орлицкий 1998 Орлицкий Ю.Б. Опыт универсальной ритмической типологии литературного текста // Филология: Международный сборник научных трудов (к 70-летию А.Б. Пеньковского). —

118. Владимир: ВГПУ, 1998. 243 с.

119. Осипова 1998 — Осипова Н.О. Художественный мифологизм творчества М. Цветаевой в историко-культурном контексте первой трети XX века: Дис. доктора филол. наук. М., 1998 - 380 с.

120. Потебня 1989 Потебня A.A. Слово и миф. - М.: Наука, 1989.-487 с.

121. Потебня 1997 — Потебня A.A. Мысль и язык // Русская словесность. М.: Academia, 1997. С. 51 - 66.

122. Потебня 1999 Потебня A.A. Мысль и язык. Собрание трудов. -М.: Лабиринт, 1999.-263 с.

123. Проблемы лингвистической семантики 1981 — Проблемы лингвистической семантики. М.: Наука, 1981. — 357 с.

124. Пушкарева 1999 Пушкарева И.А. Смысловые лексическиепарадигмы в лирике М. Цветаевой: Автореф. Дис. .кандид. филол. наук. Ростов н/ Д., 1999. - 22 с.

125. Ревзина 1996а Ревзина О.Г. Вступительная статья. // Словарь поэтического языка Марины Цветаевой в 4 тт. - М.: Дом-музей М. Цветаевой, 1996. - т.1. - С. 5 - 40.

126. Ревзина 19966 — Ревзина О.Г. Поэтика окказионального слова // Язык как творчество. М.: ИРЯ РАН, 1996. - С. 303 - 309.

127. Руднев 1999 Руднев В.П. Словарь культуры XX века. Ключевые понятия и тексты. — М.: Аграф, 1999. — 383 с.

128. Саакянц 1997 Саакянц A.A. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. - М.: Эллис Лак, 1997. - 816 с.

129. Санников 1995 — Санников В.З Каламбур как семантический феномен // Вопросы языкознания. — 1999. — № 3. С. 56 - 69.

130. Селеверстова 1975 Селеверстова О.Н. Компонентный анализ многозначных слов. - М.: Наука, 1975. - 240 с.

131. Селиверстова 1997 — Селеверстова О.Н. К вопросу о семантической структуре языковой единицы // Облик слова. Сборник статей памяти Д.Н. Шмелева. М., 1997 - С. 92 - 105.

132. Слободник 1992 Слободник Душан. Семантический простор в переводе поэзии // Литература и перевод: проблемы теории.

133. Спивак 1989 Спивак Д.Л. Язык при измененных состояниях сознания.- Л.: Наука, 1989.— 87 с.

134. Степанов 1997 — Степанов Ю.С. Слово // Русская словесность. — М.: Academia, 1997. С. 288 - 306.165Í Степанова 1978 Степанова Г.В. Семантика многозначного слова. Калининград: Изд-во Калининградского университета, 1978. - 436 с.

135. Стернин 1979 — Стернин И.А. Вопросы анализа структуры значения слова. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1979. - 156 с.

136. Ш Тарковский 1993 — Тарковский A.A. Благославенный свет // Избранные стихотворения. — С.-Пб.: Нева, 1993.— С. 42.17S Телия 1966 — Телия В.Н. Что такое фразеология. — М.: Наука, 1966. -198 с.

137. Телия 1977 Телия В.Н. Вторичная номинация, ее виды // Языковая номинация. Виды наименований. - М.: Наука, 1977. - С. 129 - 221.

138. Ш Телия 1986 Телия В.Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. — М.: Наука, 1986. - 142 с.

139. Ш Тимофеев 1987 — Тимофеев Л.И. Слово в стихе. М.: Наука, 1987. — 420 с.18Q Титова 1977 Титова Л.Н. Психолингвистический анализассоциаций в русском и киргизском языках: Дис.канд. филол. наук. Автореферат. М., 1977. - 14 с.

140. Томашевский 1923 — Томашевский Б.В. Русское стихосложение: Метрика.-Л., 1923.-281 с.

141. Томашевский 1929 — Томашевский Б.В. О стихе. — Л.: Нева, 1929. — 129 с.183L Томашевский 1959 — Томашевский Б.В. Стих и язык. Филологические очерки. М. - Л., 1959. - 467 с.

142. Туркина 1977 — Туркина Р.В. Семантическая структура слова. -Калинин: Изд-во Калининского госуниверситета, 1977. 395 с.

143. Тынянов 1965 — Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка. — М.: Советский писатель, 1965.-451 с.

144. Урынсон 1997 Урынсон Е.В. Несостоявшаяся полисемия (типы толкований с союзом 'или') // Облик слова. Сборник статей памяти

145. Д.Н. Шмелева. М., 1997 - С. 113 - 122.1991 Уфимцева 1962 — Уфимцева A.A. Опыт изучения лексики как системы (на материале английского языка). М.: АН СССР, 1962. -287 с.

146. Уфимцева 1974а — Уфимцева A.A. Семантика слова // Аспекты семантических исследований. М.: Наука, 1974. - С. 5 — 80.1951 Уфимцева 19746 — Уфимцева A.A. Типы словесных знаков. — М.: Наука, 1974.-206 с.

147. Уфимцева 1988 — Уфимцева A.A. Слово в лексико-семантической системе языка. М.: Наука, 1988. - 225 с.

148. Фалькович 1960 — Фалькович М.М. К вопросу об омонимии и полисемии // Вопросы языкознания. — 1960. — № 5. С. 85 — 88.

149. Фарыно 1985 Фарыно Е. Мифологизм и теологизм Цветаевой («Магдалена» - «Царь-Девица» - «Переулочки») // WAS, Sdb. 18. — Wien, 1985.-S. 13-45.

150. Черных 1997 ~ Черных Н.В. Семантическая ёмкость слова окоём в поэме М. Цветаевой «Крысолов» // Материалы XXV межвузовской студенческой научной конференции 1997 года. Ростов н/ Д., 1997. -С. 17-18.

151. Черных 1998а — Черных Н.В. Семантическая ёмкость иноязычных слов в поэме М. Цветаевой «Крысолов» / Материалы конференции аспирантов факультета филологии и журналистики. Ростов н/ Д., 1998.-С. 28-31.

152. Черных 19986 Черных Н.В. Семантическая ёмкость слова видиолекте М. Цветаевой // Материалы XXVI межвузовской студенческой научной конференции 1998 года. — Ростов н/ Д. , 1998. -С. 23-24.

153. Черных 1999 — Черных Н.В. Сложение смыслов слова и текста в рамках теории семантического поля (на материале поэзии М.И. Цветаевой). Материалы конференции аспирантов факультета филологии и журналистики. Ростов н/ Д., 1999. — С. 14-17.

154. Шаповалов 1997 — Шаповалов А.И. Межъязыковая интерференция в процессе изучения иностранных языков // Вопросы романо-германского языкознания. — Вып. № 12. — Саратов: Саратовский госуниверситет, 1997. С. 34 - 38.

155. Шаяхметова 1981 Шаяхметова Н.К. Семантические неологизмы в контексте М.И. Цветаевой: Дис. канд. филол. наук. - Алма-Ата, 1981.-154 с.

156. Шевеленко 2002 — Шевеленко И.Д. Литературный путь Цветаевой. -М.: Новое литературное обозрение, 2002. — 461 с.

157. Широлапова 1997 — Широлапова Н.В. Лексико-стилистические средства поэзии Марины Цветаевой: Дис.канд. филол. наук. -М., 1997.-190 с.

158. Шкловский 1997 — Шкловский В.Б. Искусство как прием // Русская словесность. М.: Academia, 1997. - С. 113-116.

159. Шкуркина 1998 — Шкуркина Ю.А. Семантическая доминанта цветообозначений в структуре художественных текстов А. Блока // Актуальные проблемы лингвистической семантики. — Калининград, 1998.-С. 95-101.

160. Шмелев 1964 Шмелев Д.Н. Очерк по семасиологии русского языка. - М.: Просвещение, 1964. - 244 с.

161. Щербина 1958 Щербина A.A. Сущность и искусство словесной остроты (каламбура). — Киев: Изд-во Киевского госуниверситета, 1958.-276 с.

162. Эткинд 1995 — Эткинд Е.Г. Там, внутри: О русской поэзии XX века. С.-Пб.: Максима, 1995. - 568 с.

163. Эткинд 1998 Эткинд Е.Г. Материя стиха. - С.-Пб.: Гуманитарный союз, 1998.-503 с.

164. Якобсон 1997 — Якобсон P.O. Новейшая русская поэзия // Русская словесность. М.: Academia, 1997. — С. 121 - 125.

165. Яковлева 1998 — Яковлева Е.С. О понятии «культурная память» в применении к семантике слова // Вопросы языкознания. — 1998. — № 3. С. 43-73.

166. Марина Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. М.: Эллис Лак, 1994-1995.-Т. 1-7.

167. Марина Цветаева. Неизданное. Сводные тетради. — М.: Эллис Лак, 1997. -640 с.1. СЛОВАРИ И СОКРАЩЕНИЯ

168. Ахм. — Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. Издание второе. — М.: Советская энциклопедия, 1969. 607 с.

169. Большой толковый словарь русского языка 1998 — Большой толковый словарь русского языка. — С.-Петербург: Диамант, 1998. — 706 с.

170. БЭС — Большой энциклопедический словарь. Языкознание. Издание второе. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. 683 с.

171. Даль — Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка в 4 тт. — С. Петербург: Диамант, 1996.

172. Лингв.с. Лингвистический энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия, 1990. - 682 с.

173. Объясн. с. синонимов — Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. М.: Языки русской культуры, 1999. - 511 с.

174. Розенталь, Теленкова 1985 — Розенталь Д.Э., Теленкова H.A. Словарь-справочник лингвистических терминов. Издание третье. — М.: Просвещение, 1985. — 399 с.

175. Семант. с. Русский семантический словарь. — М.: Азбуковник, 1998. — 800 с.

176. ССИС — Современный словарь иностранных слов. — М.: Русский язык, 1999.-607 с.

177. Ю.Фасмер — Фасмер М. Этимологический словарь русского языка в 4 тт. —

178. С. Петербург: Азбука, Терра, 1996. 11 .ЭРЯ 1997 - Энциклопедия «Русский язык». - М.: Советская энциклопедия, 1979.— 431 с.12. СС — Собрание сочинений.13. СТ- Сводные тетради.