автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Семантика грамматики

Полный текст автореферата диссертации по теме "Семантика грамматики"

На правах рукописи

ИЛЬЧЕНКО ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА

СЕМАНТИКА ГРАММАТИКИ: ОППОЗИЦИЯ ОДУШЕВЛЕННОСТИ-НЕОДУШЕВЛЕННОСТИ В СИНХРОНИЧЕСКОМ И ДИАХРОНИЧЕСКОМ АСПЕКТАХ

10.02.01 - русский язык

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических иаук

Краснодар 2004

Работа выполнена на кафедре теоретической и прикладной лингвистики Кубанского государственного университета

Научный руководитель - доктор филологических наук,

профессор Е.Н.Рядчикова

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор Г.ФХаврилова

кандидат филологических наук, доцент С.О.Малеви некий

Ведущая организация - Государственный институт русского языка

им. А.С.Пушкина (Москва)

Защита состоится марта 2004 г. в 9.00 на заседании диссертационного совета Д 212.101.01 по филологическим наукам в Кубанском государственном университете по адресу: 350040, г.Краснодар, ул. Ставропольская, 149, ауд. 231.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Кубанского государственного университета.

Автореферат разослан февраля 2004 г.

Ученый секретарь , р

диссертационного совета Н.М.Новоставская

аоо?-4

0 %

Актуальность темы. Исторические изменения языковой структуры по-разному трактуются в лингвистической литературе (Будагов 1965,1977). Нет единообразия и согласия в понимании движущей силы и самой природы языковых изменений {Николаева 1991, 1996). До снх пор остаются неопределенными не только многочисленные факторы развития, но и понятия языкового прогресса, языковой эволюции (Степанов J 981). В последние десятилетия среди проблем исторической грамматики существенное место стал занимать вопрос о семантике грамматических категории, об их содержательной стороне1, т.к. понимание семантических отношений важно для установления путей возникновения формальных различий (Супрун 1939).

Категория одушевленности как специфически русская (великорусская) грамматическая особенность является одним та интереснейших и до снх пор еще недостаточно изученных, особенно в историческом плане, объектов исследования, несмотря на ее многолетнее и разностороннее рассмотрение как в отечественной, так и в зарубежной лингвистике. Предприняты попытки установить причины возникновения и последовательность распространения В=Р на различные группы существительных (Булаховский 1939; Ушакова 1949; Шахматов 1957; Кузнецов 1959; Кедайтсне 1961; Степанов 1975; Мадоян 1980; Klenin 1983; Хабургаев 1990 и др.), достаточно подробно описано проявление категории одушевленности в современном русском языке (Зализняк 1964, 1967; Еяьмслев 1972; Ревзина 1973; Бовдарко 1976а; Ицкович 1980, 1982; Кедайгене 1982; Виноградов 1986; Чеснокова 1987, 1991; Нарушевкч 1996 и др.). Правда, предыдущие исследования были узконаправленными: исторический аналю осуществлялся или на материале одного или нескольких памятников письменности (Frink 1962; Болек 1977; Мадоян 1980; ЛигаЙ 1987), или развитие категории рассматривалось отдельно от ее современного состояния (Лещинская 1949; Кедайгене 1958; Крысько 19946 и др.), гаи исследовалось проявление категории одушевленности только в современном русском языке (Ицкович 1980; Нарушевич 1996) вне связи с ее историческим развитием. Однако еще АА.Шашатов обращал внимание лингвистов на то, что «факты современного языка в их взаимоотношении могут быть, поняты только в историческом освещении» (Шахматов 1941),

Несмотря на такой объем исследований, вопрос о происхождении и развитии категории одушевленности до сих пор остается дискуссионным в русистике. Прежде всего это касается движущих сип развития категории одушевленности, причин колебаний и неравномерности распространения данной категории на различные лексико-семапгические группы существительных. Кроме того, основания, по которым вместо В.п. стал использоваться именноР.п., не вполне ясны. Не уделялось должного внимания и содержательной стороне оппозиции одушевленности / неодушевленности на протяжении всего периода существования русского языка, назрела также необходимость выявить тенденции ее развития. В последние годы появилось много новых публикаций памятников письменности, что дает возможность более достоверно установить картину развития категории одушевленности в русском языке.

Объектом исследования в диссертации является оппозиция одушевленности / неодушевленности в письменном языке древнерусского (X1-XIV вв.), среднерусского (XV-XVII вв.) и новорусского (XVIH-XXI вв.) периодов2.

«Итогом развитая морфологии в течение века явилось смещение акцентов в сфере исследовательских интересов и переход от формально-грамматических классификаций слов и словоформ к изучению их содержательных характеристик, причем все чаше в функциональном плане, с точки зрения участия той или иной категории в формировании смысла высказывания и дискурса» (Кобозева 1996)

Периодизация в соответствии с (Крысько 1994а). —и

рее. к iiKwK 'uCM-i '.n 1 (..Г'ртс^Слэт I

Предметом исследования избрана семантика анализируемой яшковой оппозиции с точки зрения синхронии н диахронии.

Научная но виз ш работы. В отличие от традиционного, формального подхода к категории одушевленности, ставящего деление имен существительных на одушевленные и неодушевленные в зависимость от формы В.п., в настоящем исследовании выдвигается и аргументируется положение о том, что в основе возникновения и развили, многочисленных колебаний и отклонений от последовательного выражения данной категории на протяжении рассматриваемого периода (с XI в. по XXI в.) лежат прежде всего семантические факторы. Впервые проблема развития категории одушевленности рассматривается в лингвистическом и лингвокультурологическом ракурсах. Раскрывается масштабная сфера одушевленности в многообразии ее проявлений с опорой на синтез синхронического и диахронического подходов3 к исследованию данного лекси-ко-грамматичсского образования. Прослеживается функционирование и эволюция лек-сико-граммагической оппозиции одушевленности / неодушевленности практически во всех жанрах и стилях определенного периода и ее изменения в одном и том же стиле от века к веку. Новыми представляются обнаруженные контекстуальные закономерности функционирования различных форм В.п. у существительных с колеблющимся показателем одушевленности / неодушевленности в современном русском языке. Привлекаются факты родственных индоевропейских языков - не только славянских (болгарского, польского), но н романо-германских (латинского, испанского, английского) - с целью демонстрации общелингвистической сущности рассматриваемых явлений русского языка.

Цель исследования - изучить и описать категорию одушевленности в русском языке с помощью диахронического подхода и синхронического аналюа4.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих з адач:

- проанализировать различные трактовки оппозиции одушевленности / неодушевленности в современной лингвистической науке;

- рассмотреть истоки категории одушевленности в русском языке, выдвинуть и обосновать авторскую гипотезу о происхождении В=Р;

- провести наблюдения за вариативностью В=Р и В=И в письменных памятниках различных стилей, жанров и происхождения;

- определить причины неодинаковой частоты использования В=Р существительными различных лексико-с ем ангических групп;

- выявить основания, способствующие появлению В=Р в языке, и факторы, тормозящие этот процесс;

- изучить особенности проявления категории одушевленности н установить причины колебаний грамматического показателя одушевленности / неодушевленности в современном русском языке;

- вскрыть причины несоответствия объективного статуса обозначаемых реалий грамматической характеристике обозшчающих эти реалии слов по одушевленности / неодушевленности в современном русском языке, т.е. найти мотивировку в фактах субъективной оценки говорящих (пишущих).

* Положения о возможности адекватной характеристики синхронной системы языка без обращения к ее истории, а также о примате синхронного анализа над днахрошшм неоднократно подвергались сомнению и критике в работах ИАБодуэна де Кургенэ, Н.С.Трубецкого, Р.ОЛкобсоиа и др. (Кубрякова 1990>

Н.АЛуценко, говоря о возможности исследования категории одушевленности «в трех аспектах: 1) как явление истории; 2) системы; 3) яегорни и системы языка», отмечает, что «наибольшими объяснительными возможностями обладает третий аспект» (Луценко 2003).

Методы всследовании. В соответствии с поставленными задачами в работе использовались следующие метода исследования: метод наблюдения и описания (в терминах структурно-семантического подхода), позволяющий проанализировать форму и семантику рассматриваемых языковых единиц; метод компонентного анализа, позволяющий вскрыть глубинную семантику рассматриваемых языковых единиц; сопоставительный и сравнительный методы, помогающие понять происхождение и сущность исследуемой оппозиции в русском языке.

Мегодологнческон основой исследования явились труди отечественных н зарубежных лингвистов по теории грамматики и истории языка, касающиеся содержательной функции языковых форм, семантических универсалий, «прототипических сценариев» (М.В. Ломоносов, А.А. Потебия, А.А. Шахматов, А.И. Томсон, ВВ. Виноградов, С.Д. Кациельсон, Ю.С. Степанов, ОТ. Ревзина, А.В. Бондарко; А. Мейе, Л. Ельмслев,

0. Есперсен, А. Вежбнцкая).

Направление исследования - от истоков категории одушевленности через формирование вариативности В =Р и В=И в письменном языке древнерусского и среднерусского периодов и их постепенной морфологизации к современному состоянию и тенденциям дальнейшего развития рассматриваемой категории.

На защшу выносятся следующее положения;

1. Одушевленные пациенсы получают в русском языке дифференцированную падежную маркировку <В.п. =/= Им .п.) прежде всего как отступающие от прототипическо-го сценария переходности. Родительный падеж в значении винительного (В=Р) появляется в русском языке в качестве маркера неполной синтаксической переходности у семантически одушевленных субстангивов, выступающих в роли прямого объекта.

2. Первоначально форма В=Р употреблялась по отношению к объектам, которые воспринимались в контексте как потенциально или реально активные и поэтому не полностью подвергались действию (ср. Р.п. части). Форме В=Р, которая служила для выражения объекта, являющегося потенциальным агенсом, противопоставлялась форма В=Й, употреблявшаяся по отношению к объектам, которые воспринимались в контексте как пассивные и таким образом полностью подвергались действию со стороны субъекта (ср. В.п. целого).

3. В основе развития категории одушевленности в русском языке лежат прежде всего семантические факторы: многочисленные колебания и отклонения от последовательного выражения категории одушевленности в современном русском языке и, особенно, в языке периода диглоссии (ХГ-ХУП вв.) свидетельствуют, как правило, об изменении контекстной семантики субстангивов под влиянием собственно лингвистических или экстралингвистических факторов. При вариативном употреблении В=Р сигнализирует о ситуативно обусловленной актуаяшации «виртуальных» понятий, выражаемых нарицательным и именами.

4. В случае колебаний падежной формы объекта в современном русском языке В=Р,как семантически маркированная форма, служит средствам образной выразительности преимущественно в разговорном, публицистическом и художественном стилях речи.

5. Несоответствие объективного статуса некоторых реалий грамматической характеристике обозначающих эти реалии слов по одушевленности / неодушевленности в современном русском языке вызвано тем, что на статус некоторых объектов в народном языковом сазиаиии оказали влияние мифологические, религиозные и анимистические представления.

Теоретическое и практическое значение работы. Диссертация дополняет исследования, посвященные именной морфологии, рассматривающие историю категории одушевленности и ее функционирова ние в современном русском языке.

одушевленности и се функционирование в современном руссксм языке. Результаты исследования могут способствовать формированию целостных представление о рассматриваемом явлении и осознанию специфики лингвистической оппозиции одушевленности / неодушевленности, а также решению обшей проблемы соотношения объективных н субъективных факторов в языке. Материалы и выводы могут быть рекомендованы для использования в лекционных курсах современного русского языка, исторической грамматики; при разработке спецкурсов к спецсеминаров по проблемам грамматической семантики, истории категории одушевленности на филологических факультетах университетов и педагогических институтов; при создании учебно-методических пособий дня вузов и общеобразовательных учреждений; в процессе проведения занятий на курсах повышения квалификации учителей-словесников; в практике преподавания русского языка как иностранного.

Материалом доследования послужили опубликованные памятники письменности. иллюстративные материалы исторических словарей русского языка разных эпох, в большинстве случаев Словаря русского языка Х1-ХУ11 вв. Привлекались примеры из текстов художественных и публицистических произведений русских писателей от Пушкина до наших дней, а также из научных изданий, детской литературы (художественной и научно-популярной) и периодической печати второй половины XX - начала XXI века. Количество языковых единиц в картотеке - свыше 1700.

Апробация работы. Основные идеи исследования получили отражение в докладах на Международной тучно-практической конференции в г Краснодаре (4-7 апреля 2003 г.); на двух Всероссийских научно-практических конференциях в г.Тихорецке (2829 марта 2002 г. и 27-28 марта 2003 г.); на двух Всероссийских научно-практических конференциях в г.Славяиске-на-Кубани (29 сентября -1 октября 2003 г. и 9-10 октября 2003 г.); на научной конференции, посвященной 80-летию д-ра филол. наук, проф. А.Г.Лыкова в г.Краснодаре (апрель 2002 г.); на 2-й межвузовской докторантско-аспирантской научной конференции в г Краснодаре (26 апреля 2003 г.); на П межвузовской научно-практической конференции в ^Новороссийске (16 мая 2003 г.); на научно-практических семинарах фшшала КубГУ в г.Новороссийске (секция языкознания) в 2001,2002 гг., а также в тринадцати публикациях по теме исследования.

Результаты диссертационного исследования внедрены в учебный процесс филиала КубГУ в г.Новороссийске (использованы при чтении лекционного курса «Введение в языкознание», проведении практических занятий по дисциплинам «Русский язык» и (Латинский язык» для студентов специальности «Филология»), а также в практику преподавания русского языка учащимся среднего звена НОУ «Школа "Личность"» гЛовороссиЙска.

Структура диссертации. Диссертация состоит ю введения, трех глав, заключения и библиографического списка, насчитывающего 220 наименований научной литературы и 251 наименование источников иллюстративного материала. В основной части также имеются чертежи (10 таблиц и 5 схем). Общий объем работы -231с.

Содержание работы

Во ВВЕДЕНИИ обосновываются актуальность проблемы и выбор темы, указываются предмет и объект исследования, цели и задачи, методы и приемы, методологическая основа, материал исследования, определяется научная новизна, теоретическая и практическая зтчимость работы, описывается структура диссертации, формулируются положения, выносимые на защиту.

В первой главе «ПРОБЛЕМА ГЕНЕЗИСА КАТЕГОРИИ ОДУШЕВЛЕННОСТИ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ» рассматриваются истоки категории одушевленности в русском и

других славянских языках, предпринимается попытка установить возможные основания замены В .п. прямого одушевленного объекта формой именно Рл. - выдвигается и аргументируется авторская гипотеза о происхождении В=Р в русском языке.

Аналш трактовок оппозиции одушевленности / неодушевленности в русистике показал, что отсутствие единого мнения среди ученых относительно статуса данной оппозиции обусловлено различием классификаций существительных. Рассмотрение дискуссионного вопроса об истоках категории одушевленности в русском и других славянских языках привело к выводу о том, что современная категория одушевленности в своих семантических основах восходит к общенвдоевропейскому состоянию, т.к. представляет собой перестройку (на новом основании) системы древних родов. В подтверждение этой теории, принадлежащей А.Мейе, приводятся факта латинского языка.

Имг^льсом к вторичному введению оппозиции Nom. : Асс. в славянских языках, вероятно, послужило то обстоятельство, что в скл. сущ. с исторической основой на *-о (*-jo) нарушилось древнее подразделение родов: Nom. совпал с Асс. не только у neutra (что было характерно дня индоевропейского неодушевл. рода), но и у mascuiina (что нарушало древнюю традицию). Это совпадение вызвало, по мнению А-Мейе, значительные затруднения при определении рода в названиях одушевл. предметов, для которых различие субъекта и объекта имеет большое згачение, что и создавало потребность5 различать оба падежа в названиях одушевл. предметов. Однако грамматические причины подготовили, на наш взгляд, только почву для возникновения категории одушевленности.

В скл. сущ. с основой на *-а, объединившем *-a-femmina (преимущественно) и *-a-mascuHna, исконное различие прямых падежей, вероятно, способствовало тому, что подобные сущ. оказались в ед.ч. не затронуты категорией одушевленности. Эти два рода восходят к праиндоевропейскому одушевл. роду, когда в соответствии с мифологическими воззрениями персонифицировались различные явления природы, что подтверждается данными латинского языка. Видимо, древнейшее языковое сознание относило к м.р, сущ., обозначающие изменчивые природные явления (названия ветров, месяцев, большинства рек и т.п.), а кж.р. - сущ., обозначающие статичные объекты (названия городов, стран, островов ht.il). Возможно, именно в силу своего «одушевленного» генезиса сущ. скл. на в ед.ч. парадигматически не маркируются по признаку одушевленности / неодушевленности, И дело здесь не только в наличии у них особой, отличной от Им.п., формы B.il Ведь во мн.ч. необходим ость в морфологическом выделении объекта была именно у сущ. *-а скл., однако В=Р во м&ч. появляется у них позднее, чем у сущ *-о скл. Косвенным подтверждением можно считать и тот факт, что сущ. др. типов скл. (math, свекры), несмотря на отличную от И.п. форму В.п„ в церковнославянских памятниках и некоторых современных говорах иногда встречаются в роли прямого дополнения в форме Р.а

Позднее появление формы В=Р во мн.ч. объясняют различием форм И.п. и B.n. у сущ. всех вышеназванных типов склонения, однако мы пытаемся показать, что, возможно, причина заключается в принципиальном отличии семантики множественности or семантики единичности.

Реконструируемый современной лингвистической таукой «прототипический сценарий» переходности (А.Вежбицкая, T.Givon, PJ.Hopper and S.A.Thompson) дает основания полагать, что одушевленные тциенсы получают в славянских языках диффереи-

Подобная потребность в некоторых нндоевропейсках языках (например, в испанском) привела к различению формы, выражающей прямое дополнение, у одушевленных и неодушевленных предметов.

s

цированную падежную маркировку (Аес.=/= Nom.) прежде всего как отступающие от «прототипического сценария». Вероятно, семантическая одушевленность сущ. снижает степень синтаксической переходности, и показателем этого снижения выступает форма Рл. субстангива.

На наш взгляд, поиск формы, будто бы повлиявшей на обозначение Р.п. прямого одушевленного объекта (у А.Мейе, В.Вондрака и К.Мюяенбаха - это местоимение, у Э.Еернекера - отрицательные предложения, у НЛХНекрасова - имена собственные), уводит исследователей от истины: необходимо искать прежде всего причину, которая побуждает менять падежную форму прямого объекта. По этому пути шел А.ИЛомсон, который исходный момент в процессе возникновения B=P видел в семасиологической стороне языка. М.В.Ломоносов показал различие семантики падежных форм прямого Объекта.

Можно думать, что в русском языке в связи с необходимостью различения субъекта и объекта действия дня одушевл. сущ. форма В.п. не получила, как в индоевропейском праязыке, специальный «одушевленный» показатель потому, что семантика Рл., к тому времени уже закрепленная в языке, оказалась соответствующей необходимым синтаксическим отношениям. Древнейшие функции Р.п. <Р.п. части,?.tl при отрицании и Р.п. потенциального агенса), в сущности, имеют много общего. В обоих случаях речь идет о неполном охвате действием объекта (хотя и по разным причинам), например: дай ммат (не все молоко, немного) и вижу брата (брат может «выйти» из поля зрения, он может двигаться, может тоже меня видеть, т.е. наши действия могут- пересекаться). Следуя мысли А^А.Потебни об обозначении формами В=И и В=Р разпой степени страдательности, мы можем предположить, что в период диглоссии варьирование падежных форм в функции прямого объекта передавало различные семангико-синтаксические оттенки: форма Р.п. служила показатели! неполной переходности (неполного охвата действием объекта) и противопоставлялась форме В.п., которая показывала полную переходность (охват действием объекта). Т.о., форма падежа сигнализирует о «силе действия» переходного глагола, которая шправлена на объект. В современном русском языке эта «сила» зависит, как правило, только от семантической одушевле шгастн / неодушевленности сущ. В языке древнерусского и среднерусского периодов «сила действия» переходного глагола зависела, по нашему мнению, и от таких семантических характеристик одушевл, объекта, которые способствуют его акгуалгоации. В=Р употреблялся по отношению к объектам, которые воспринимались как потенциально или реально активные (не обязательно лица и не обязательно социально активные), т.е. такие, которые не полностью подвергаются действию (ср. Рл части), тле. сами готовы действовать. В=И употреблялся по отношению к объектам, которые воспринимались в контексте как пассивные и таким образом полностью подвергались действию со стороны субъекта (ср. В.п. целого). Эта гипотеза логично объясняет варьирование различных падежных форм одного и того же слова в роли прямого объекта в одном и том же памятнике письменности: И перенгцкой иод те гггнцы от царя принимает (пассивность объекта, полностью охваченного действием - птицы как дар царя, важно не что дарят, а кто дарит) и А ловят тех птиц под Москвою н s городе^ к в Онвнрн (Котош.) (актив' пасть объекта - птицы летают, их трудно поймать, они «уходят» ю-под действия). Можно предположить, что древнейшее состояние языка демонстрирует большую гибкость в передаче степени страдательности, чем в современном русской языке.

Во второй главе «РАЗВИТИЕ КАТЕГОРИИ ОДУШЕВЛЕННОСТИ В ЯЗЫКЕ ДРЕВНЕРУССКОГО И СРВДНЕРУССКОГО ПЕРИОДОВ» анализируются результаты наблюдений за регулярностью В=Р в письменных памятниках различной жанрово-

стилевой отнесенности и различного происхождения, списки или оригиналы которых относят к периоду диглоссии, Существует мнение, что как омонимия форм В.п. и Р.п. категория одушевленности развилась на базе древнерусской категории лица, т.е. исторически выделяют несколько этапов: 1) формирование категории лица, 2) перерастание категории лица в категорию одушевленности. С целью проверить, действительно ли такой факт имеет место в обшей картине развития одушевленности, сначала рассматриваются формы В.п. наименований человека, а затем идет речь о самом спорном вопросе в истории языка - о времени возникновения категории одушевленности в обозначениях животных.

По нашей гипотезе, формирование категории одушевленности связано с необходимостью морфологического выражения различных субъектно-пергходно-объектных отношений, не в последнюю очередь зависящих от семантики субстангива. Т.е. можно говорить о влиянии семантики на грамматическую форму сущ. С этой целью нами рассматриваются формы В.п. у имен собственных и нарицательных. Т.к., по единодушному мнению исследователей, категория одушевленности первоначально охватила имеш в ед.ч. и гораздо позднее - во мн.ч., нами исследуются падежные формы прямого и косвенного объектов от различных ЛСГ сущ, сначала в ед.ч., а потом во мн.ч., т.е. в хронологической последовательности.

При рассмотрении дополнений в ед.ч. следует выяснить, насколько активно принимают форму ВНР сущ. различной семантики; влияет ли контекст на выбор падежной формы объекта; какова роль грамматических факторов. После XIV века личные существительные в ед.ч. в основном встречаются в форме В=Р. Поэтому, анализируя язык памятников среднерусского периода, мы обран&ем внимание только ш немногочисленные (из дошедших до нас) примеры сохранения личными существительными в ед.ч. В=И.

Несмотря на довольно редкие случаи употребления В=И от имен собственных м.р., напр., възложн Б*ь на Адамъ с<о>нъ и Б*ь госдднл<ь тя и князь ЛндуЬн на отчингк своей н на д-кдннн в Кыотк (ЛаврлетД в которых обрашет на себя внимание семантика контекста (всемогущий субъект (Бог) противопоставлен объектам (людям) как исполнителям непререкаемой божественной воли), очевидно, что форма В=Р наиболее регулярно проявляется именно в кругу личных имен собственных уже в древнейших славянских памятниках. Однако в объяснениях историками языка этого феномена не учитывалась специфика семантики имен собственных вообще, в отличие от имен нарицательных. А веда собственные сущ. точно обозначают лицо или предмет, чтобы выделить его из ряда подобных. Думается, именно специфика семантики имен собственных, невзирая ни на какие иные условия, диктует выбор формы В=Р как единственно приемлемой для обозначения згачимого, конкретного, определенного6, известного объекта. Именно поэтому при любых морфолого-синтаксических условиях они остаются потенциальными агенсами, Т.о., сама отнесенность сущ. к лексико-семангическому разряду имен собственных влияет на грамматические показатели. А грамматика, наоборот, служит отражением конкретной семантики: Канна же еллеять (Ефр.Корм.).

Известно предположение, что в древнерусский период употребление форм В.п. от имен нарицательных регулировалось семантикой слова. Правда, семантический подход

6 Показ агельпо, что в болгарском языке, в ослом разрушившем надежную флексию, в м. р, тем не менее, могут различаться именительный и косвенный падежи. Такое различие проявляется, только если имя существительное м.р. в ед.ч. употребляется со значением определенности (с постпозитивным артиклем, «детерминирующим» определением) или является именем собственным (Ельмслев 1972).

обычно сводился к решению вопроса о социальном полноправии: предполагалось, что слова, обозначавшие полноправных лиц, употреблялись в форме В^Р, а слова, обозначавшие зависимых лиц, имели старую форму В.п, На наш взгляд, точнее называть подобный подход соцггологическгт, т.к. в подобных случаях ученые обращают внимание только на один аспект семантики - статус человека в обществе - и оставляют без внимания семантические характеристики слова, обусловленные конкретной речевой ситуацией. Причина разнобоя во мнениях ученых (O.Guldenstubbe, ЕМ.Уивковой, ЕИ.Кедайтеце, П.С.Кузнецова, А.Болек, Ю.П.Ульянова, Г.А.Хабургаева) вшшгся в том, что нет полной ясности в вопросе: каких людей - лишенных личной свободы, занимавших низшие должности или и тех и других - считать социально неполноправными. Отсюда и разнообразие терминов: «свободные мужчины», «общественно полноправные лица», «общественно активные лица», «потенциальные агенсы» и, наоборот, - «не свободные мужчины», «социально зависимые лица», «социально неполноправные лица». По нашему мнению, не только и даже не столько социальное полноправие / неполноправие обусловливает соответственно активность / пассивность объекта. Поэтому социологическую концепцию не подтвердили исследования А.Болек, ЕИЖедангенс, Ю.П.Ульянова, В.Б.Крысько.

Показания текстов различных жанров свидетельствуют о том, что форма В=Р ед.ч у сущ. м.р,. (причем для названий лиц различной социальной квалификации, для сущ с различными основами (не только на *-о) и ие только в функции прямого объекта, но даже в предложном употреблении) обнаруживается уже в самых ранних (XI в.) памятниках письменности: ксцНын отрока (Остр.ев.,Лук.); нлгЬя н некоего ученика сь собою е"ь пустыни (Йзб.Св.). Все ранние примеры извлечены из переводных памятников, однако ювестно, что переводчики обычно не просто копировали оригинал, а творчески перерабатывали его, приспосабливая к местным языковым особенностям. Несмотря на многочисленность примеров В^Р от сущ. м.р. ед.ч. в переводных церковных памятниках XI в., В°И в них также имеет место: Не еудн лъжт» послух^ мл скон гражданина енр'кчъ на свои еднноБ^рьннкг (Панц.Анг.). По нашему мнению, причина сохранения В=И в приведенном примере кроется в контекстной семантике рассматриваемых сущ: налицо обобщающий смысл лексем. Предложная конструкция не являлась препятствием для употребления переводчиками В=Р: и ндвддншд нд епепд своего, гдюще къ папе7 (Пат.Син.).

Есть основания полагать, что объекты, являющиеся значительными для пишущего, употреблялись в форме B=í, По наблюдениям Л Б Левшу и, факты и действующие лица, описываемые средневековой книжностью, представляются сотериологически значимыми и органически включенными в мировую историю. Поэтому и в ХП-ХШ вв. в текстах религиозного содержания (при любых морфолого-сингаксических условиях) часто встречается форма В=Р для выражения одушевленного объекта; Внд'Ьх|}л,ть блгогое'Ькьнддго и егочьстнкллго enctia (Ефр.Корм.).

Много примеров В=Р (особенно в летописях) от нарицательных имен м.р., стоящих в ед.ч., - названгт должностей и родства: къзятн рукы нд врата своего (Ж.Бор.Глеб.); яко кзгоннтн князя своего Всеволода (Новг.1 лет.). Однако мы склонны считать, что не социальное положение названных объектов диктует выбор новой формы: имена нарицательные, называющие лиц высокопоставленных и их родственников, как и имена собственные, называющие конкретных, определенных лиц, просто чаще выступают в роли активного и значимого деятеля. Не лишено оснований и мнение

7 По техническим причинам здесь и далее надетрочпие знаки в древних текстах не воспроизводятся.

и

ВЗ-Мэдояна о том, что в тех контекстах, где слово князь указывает на титул, должность, а не на конкретное лнцо, оно стоит в ферме В=И, если же речь идет о князе как об определенной личности, используется В*Р,

Несмотря на семантическую одушевленность, названия маленьких детей обычно не воспринимаются как потенциальные агенсы в сшгу своей возрастной «недееспособности»8, с чем и связано преимущественное употребление таких сущ. в форме В =41: зри на мя, акн мдтн нд мл длена! (Мол.Дан.Зат.).

Примеры из сам сто раннего (ХЩ в.) га дошедших до нас списков «Русской Правды» - пространного - показывают, что социологическая концепция (по крайней мере, в том виде, в каком она была заявлена) не может объяснить вариативность В=Р и В=И у слов хологгъ, тнунъ. Многочисленность случаев употребления формы В=Р от самых разных сущ. свидетельствует в пользу того факта, что ни социальный статус, ни наличие или отсутствие предлога не являются основными определяющими для оформления объекта. На наш взгляд, именно особенности контекстной семантики влияют на выбор падежной формы. Так, в предложении йже кто перенметь чюжь уолопг. к длсть в*Ьсть господину его, то «¡идти ему пере&къ грн(внл) (Др.Рус.) обращает на себя внимание определение объекта чюжь - речь идет не о конкретном лице, а о любом «чужом», не своем, неизвестном, а следовательно, неинтересном холопе - именно поэтому здесь уместна форма В=И. Вели в деловых контекстах говорится о том, чтобы заплатить за что-то, то это «что-то» в такой ситуации, видимо, приравнивается к веши, покупаемой и продаваемой, что находит свое выражение в выборе падежной формы, например: Л за ткуиъ за огннщнын к за "конюшни, то вО грнкент, (там же). В предложении Холопа поятн, да платить господин за нь (там же) именно различия в семантике обусловливают, на наш взгляд , различное оформление дополнений: вначале В^Р- смысловое выделение объекта с помощью инверсии, затем В=И- приравнивание к вещи (платят за «вещь»).

Такие примеры, как КонъдрАтъ ... река такс ... а над'Ыса на Ет> и на та (Ишт.лст.), подтверждают вывод В.ККрысысо о том, что «трудно указать такое существительное (вплоть до обозначении "сверхлица"), которое не отражало бы в древнерусских памятниках чередования обеих возможных форм аккузатива».

В XIV в. в культуре Руси выявились результаты постепенной трансформации преобладавшей в раннем средневековье системы цешюстных ориентации. Как пишет Л-ВЛевшун, тема человека в его психофизической социокультурной и исторической целостности, значимости и своеобразии стала, пожалуй, основной, сквозной темой книжности той поры. Поэтому при семантическом анализе необходимо учитывать, по нашему мнению, не только лингвистический контекст, но и экстрапшгвистнческий, т.к. смена ценностной ориентации, «модуса бытия вещи в представлении изображающего ее» не метла не оказать влияния на семантическое «представление» личных сущ.

Заслуживает внимания предположение лингвистов (АМейе, П.СЛСузнецова и др.) о тем, что В=Р и В=И передавали соответственно отношения определенности и неопределенности форм. Представляется убедительным мнение О.Фринка о специфике значения объекта в В=И: «некое точно не определенное лнцо, чье имя не обязательно известно читателю». Такая точка зрения логично объясняет многочисленные колебания в употреблении В-И и В=Р для большинства сущ., например: ди/жд твоего увнхомъ (Лавр.лет.) - определенный человек, о котором уже шла речь (князь Игорь), инверсия

* Ср.; в английском языке местоимение ¡1 может употребляться по отношению к маленькому ребенку или животному, если его пол неизвестен говорящему ига если ребенок или животное его мало интересует (Есперсен 1958).

выделяет объект по смыслу: прямой объект маркируется, т.к. важно, не кто убил, а кого убили»; Ёыпустншд печен-Ьзи мужь свои (там же) - неопределенное значение «представитель»: прямой объект не маркируется,т.к. важен не человек сам по себе, а то, чьим представителем он является, чью волю исполняет, кто его выпускает. Ср. также згаче-ние определенности у имен собственных, которые среди всего класса субстантивных лексем наиболее регулярно используют форму В=Р даже в древнейших гшмятниках.

До сих пор среди историков языка вызывает споры правомерность выделения «особых условий», способствующих закреплению ВеР или же сохранению В=И. Так, многочисленные примеры В=Р от сущ, сочетающегося со словом свой, не дают оснований связывать выбор падежной формы только с наличием пригяж. мест., как это делают многие исследователи. На наш взгляд, выбор В-Р порождает не сам факт наличия этого местоимения. Пассивную роль объекту, вероятно, потенцирует такая семантика конструкции, в которой свои указывает на несамостоятельность, подчтенное пто-жение объекта, к тому же нередко выступающего в качестве исполнителя вопи субъекта, акцентирует внимание на принадлежности объекта субъекту действия. Кстати, в конструкциях типа посла отрокъ свои подобную семантику объекта потенцирует и сам предикативный признак. Именно тем, что при глаголах посълатн к приеллтн объект часто мыслится как несамостоятельное лицо, исполнитель воли субъекта, его представитель, объясняется, на таш взгляд, преобладающее количество форм В=И в примерах типа по-сьллти nocture.. Многочисленность таких однотипных выражений в памятниках письменности даже более позднего периода свидетельствует о речевом штампе.

Наш материал отражает большее количество форм В=И в предложной конструкции. Полагай«, что наличие при В.п. предлога не только грамматически однозначно оформляет объект, но и во многих случаях юменяет лексическое значение сущ., что впоследствии приводит к фразеологюации сочетаний. Тйк, несмотря на очень раннее закрепление формы В=Р щхл, в предложной конструкции продолжала употребляться со временем онареченпая форма за мужь (совр. выйти замуж). Этому способствовал обобщенный характер сущ.: в предложной конструкции лмркь - понятие «виртуальное», обозначающее не конкретного человека, а переход девицы в новое состояние. Осмысление указанного сочетания как наречия грамматически оформилось примерно к XVII в., на что указывают уже господствующие слитные написания: кышла замуж-ь. (АМГ). Показателен в качестве наглядной семантической модели пример «онаречивания» аналогичного сочетания предл. с мест.: хотя дщерь свою ддтн зднь (Ст. Авр.Палнцына).

Считается, что некоторое «сопротивление» В=Р оказывали сущ,, принадлежавшие ранее к другим типам скл. (в особенности с основами на *-и и на *-/). В подтверждение обычно приводят факт многочисленности примеров с В=И от слов сынъ и гость и объясняют это тем, что в кругу слов м.р. с древними основами на *-и и на *-i в течение длительного времени, до XIV-XV вв., происходила перестройка способов словоизменения. Представляется более убедительным мнение В.Б,Крысько о тш, что сущ. м.р. на *-и и на *~i должны были развить В=Р параллельно с именами на *-о. Показательно, что П.СКузнецов, анализируя возможные причины долгого сохранения сущ, сынъ. В=И, на первое место ставит значение лексемы: «...раньше это существительное употреблялось в значении "ребенок"». Назвав вторую возможную причину -принадлежность к старому скл. с основой на *~и, а не на - лингвист iyr же ее опровергает, сравнивая сущ., принадлежавшее издавна к скл. с основой на *-о и также обозначавшее первоначально, вероятно, ребенка, в таком сочетании: лослаша по 1Дрослдед по всеволодовнцл по поргевч. сноукт» (Новг.1 лет.). По нашему мнению, в подобных

контекстах употребление намаркированной формы В л. позволяет сместить смысловой акцент: актуалшнруется то лицо, о чьем внуке говорится, т.е. более важной представляется информация о том, чьим внуком является объект. Поэтому не случайно исследователи уже давно обратили внимание на особое поведение названий родства. Многочисленные случаи сохранения В=И в кругу слов данной ЛСГ можно объяснить при глубинном семантическом анализе активизацией сем «подчинение родителям», «принадлежность кому-то, чья-то собственность, родственная связь с кем-то». Т.о., использование В=И служит тлям акщ>аива1рш того лица, с которым объект связан родственными отношениями. Во всех контекстах с В=И слово гость употреблено в собирательном или обобщенном значения "всякий чужеземец": н всякие сласти ... про гость к за нел\01Ц<ь.> всегда ее<гь> (Дм.). Ср. также В=И чюжь х®лмгь, *иожь конь в Пр.Рус. Подобные факта требуют обоснования не столько в плане особенностей леке. знач. слова, сколько в плане сшпуативной семантики.

Итак, в памятниках письменности до XV века наблюдается вариативность В=Р и В=И. Поэтому для древнерусского периода, на. наш взгляд, более корректно говорить о наличии категории потенциального агенса. Видимо, к началу среднерусского периода она в основном переросла в категорию единичного лица мужского пола5, т.к. и в книжно-литературных, н в деловых текстах названия лиц мужского пола в функции как прямого, так и косвенного объектов представлены в основном в форме В=Р: Д кто учиннт рувеж а вывод, рувещнкд н аыаодщикд по нслрдв'к выдлтн (ЦЦГ). Особо отмечены примеры В=Р от слов, семантика которых часто способствовала сохранению В=И: А шдх> Аббдсъ меня, уодопа твое?^, прннялъ сь великою любовью (Пос. Васияьчико-ва). Имея в качестве свидетельства о языке среднерусского периода около 70 контекстов книжно-литературного характера с формой В=Р от личных тс&сиПпа 51п§и1агю, ограничимся наиболее показательным примером: Лще нзв"Ьсго довро иллши рава то нм-Ьи дкн врата нлн сна (И}м.). Процесс антропоцентрюации всей восточнославянской книжности, наиболее активно происходившей в ХШ-Х1У вв., мог способствовать тому, что личные сущ. к XV в. закрепили форму В=Р независимо от контекстной семантики.

Считалось, что только в XIV в. категория одушевленности проникает во мн.ч., где приблизительно к ХШ в. в словах м.р. уже стираются различия между И.п. и В.п., исконно различавшимися. Однако В.ЕКрысько относит начало этого процесса кХП в. Наглядно иллюстрируют факт более позднего проникновения формы В=Р во мн.ч. такие предложения, в которых сосуществуют в объектной функции В=Н и В=Р: ©диною дин ПЛОкуЩЕО £ КОрАЕЛН ПО Л\0р[0, НЛфсЪ ЛШОГЫ ВСЛДННКН, ЛЩЖЛ к жены ((Пролог) Лавр.), что наблюдается в книжно-лнтературных текстах до конш среднерусского периода.

По мнению многих исследователе^ и во мил. процесс охватил первоначально лишь слова м.р., обозтчавшие лиц, т.е. В=Р появился во мн.ч. сначала у сущ., закрепивших В=Р в ед.ч. Это дало основание ВЛЗМадояну утверждать, что В=Р у личных имен м.р. во мн.ч. начал распространяться по аналогии. Представляется, что не только синтаксическая необходимость диктует выбор формы В.п., отличной от формы И-п.

В книжно-лнтературных текстах формы В=Р мн.ч. на протяжении всего среднерусского периода нерегулярны. Форма В=И и в беспредложном употреблении довольно часто встречается в летописях, даже если не принимать во внимание В=И в сгереотип-

9 Что подтверждается данпымк других славянских языков, демонпрнруюппк это наследие о5щевосгочнославявского периода.

ных конструкциях: шслошд послы своя е*ь Ноаъгород'ь (Симеоалет.). Причина сохранения В=И в подобных примерах видится в особой семантике объектов, которую потенцируют как лексическое значение сущ., так и сам предикативный признак. Субъект, облеченный властью, «манипулирует» объектом, повинующимся его приказам. Т.е. объект движется или оказывается в каком-то месте не зшзроые, а как исполнитель воли властителя. Названия народов в летописях также часто употребляются в форме В=И, даже в роли прямого объекта, что, видимо, связано с абстрактностью здачения существительных: свнша угры (Итоглет.}; скнфн .. гокящл (Ншслет. IX). Материал летописных источников дает основания полагать, что выбор формы В.п. мн.ч. в этих текстах, как правило, семантически мотивирован. Форта В=Р употребляется для обозначения конкретного объекта (в таких случаях часто указываются имена людей): прислали ... послоат. свонуь, Ндздрд подвойского да Злхлрл дкякд в*Ьчного (Соф лет.).

Что касается деловых текстов, то многочисленность примеров В=Р в нашем языковом материале подтверждает мнение В.Б.Крысько об их обычности к XIV в. в функции прямого дополнения: [Послали] есмы свопу». поедосъ (ДДГ). Встретившиеся нам примеры с В=И представляют фразеологю ированиые сочетания: Мнхандо вослал в ндшю отчину... нал1ткстннк(н) нлн волостели (там же).

В памятниках книжно-литературного характера (как переводных, так и оригинальных) в XV веке господствуют формы В=И от личных тсксШпар!игаИа: На всяккд роды возстдвдял своя покорннкы (Поуч.мигр.Фог.> Однако в беллетристическом произведении с чертами деловой письменности, наряду с формами В=И от собирательных сущ. гости и люд«, которые в книжных текстах сохраняли В -И вплоть до XVII в., встречается и В=Р: князей везд'Ь кьшыли (ХАф.Ник.).

В деловых текстах XV в. подобные формы отмечены не только в функции прямого дополнения: И тЬуь всЬуъ монуь уодоповт. егЬглых'ь моя женд и мои д-Ьтн по моей дневной грдмот-Ь, шцютъ нхъ (АЮ); по и в предложных конструкциях: нд своиу недругоеъ (Крым.д.). Огдельпые продеры с формой В=И, встречающиеся в деловых текстах, обычно семантически мотивированы: представляют собой или ф разеологиз ировапные сочетания: & тое"Ь сбоя данщнки сдатн с моими данщнкн км*ЬсгЬ ЩДГ), или обозначают объекты, полностью подвергающиеся действию со стороны субъекта: Ткунн н доводщнки судят с<ша (Пр.). Примечателен следующий найденный нами пример: И овщежителство, госудлрь, Кнрнлсвское рдзоря-еп>, сл^гн н лошади держктъ соеннше (Арх.Стр.). Думается, форма В=И, объединяющая грамматически личное и неличное сущ., свидетельствует об их семантической близости в данном контексте: слуги и лошади представлены как собственность владельца

Наш материал подтверждает мнение историков языка о тем, что более консервативными в отношении форм В=Р оказываются сущ, д*Ьтн, люди, гости, которые до конца XVII в. в текстах книжного характера (как переводных, так и оригинальных) довольно последовательно употребляются в форме В=И независимо от конструкции. Форма В^И дети часто встречается в сочетаниях типа (на) жену его (жены) идет которые, на наш взгляд, следует считать стереотипными дл юридической документации формулировками, содержащими архисему «подчиняющиеся главе члены семьи», В деловых текстах ХУ1-ХУП вв. В=И сущ. д'Ьтн, люди употребляется чаще в предложных конструкциях и очень редко при беспредложном В.п. В XVII в. для этих сущ. в беспредложных конструкциях уже обычна форма В=Р не только в деловых, но и книжно-литературных текстах: д'Ьтей своих учдт*ъ грамоте; грдсят торговцу люден (Коем.).

По нашему мнению, консерватизм трех указанных сущ., которые вплоть до конца XVII в. в текстах книжного характера продолжают употребляться в В=И, обусловлен спецификой семантики этих лексем: они часто несут обобщенный, собирательный смысл или же мыслятся как пассивные объекты, слепо подчиняющиеся (в соответствии со своим статусом в семье или в социуме) чужой воле.

В памятниках религиозного содержания, где форма В=Р ед.ч. от сущ. встречается , чаще всего, сущ, во мн.ч., наоборот, вплоть до XVII в. сохраняют В=Й. Это позволяет

сделать вывод о том, что для книжно-литературного языка среднерусского периода нормой считалась форма В=И для личных р1шаИа. Такое предпочтение, видимо, объясняется особенностями религиозного миросозерцания. Мы пришли к выводу, что множество людей в средневековом созшнии книжников зачастую ничем не отличается от множества других живых существ как божественных созданий: Помилуй челов'Ьш н скоты, окрлтн ведро ид землю, огЬяй срдзды земкыя (Гребпик). Религиозное мировоззрение выделяет как определенное и самостоятельно активное только единичное.

В деловой документации формы В=Р мн.ч. довольно часто встречаются приблизительно с XIV в., т.е. намного раньше, чем в книжно-литературных текстах. Видимо, в деловых текстах чаще возникает необходимость в акгуалшации «виртуальных» понятий, обозначаемых нарицательными именами, в связи с конкретностью и реальностью объектов, о которых вдет речь. В ДАИ XVII в. находим В=Р расколникоБч,, ловцов, работников!», воголлолцовъ, драгуков-ь, ворокъ, л1ятежшк0вт» и др. В XVII в. для этих сущ. уже обычш форма В=Р независимо от стиля и конструкции: нлндшл рлЕовт» своиуъ нд волю отпуекдтн (Сказ.Авр.Паяишна); въ полкн Еерутъ ид ЛЛоске-к н из"ь городовт» уд-квинковт., прнрожнншп.; лшсннкокт.. ввАсовлрокт, то-иерь де пс под*ь Олова козаковъ еозятъ коюкалш (Дон.д.); елеедть стали на от-Ц^ъсвощ^Ь (АвЖ.).

И во мн.ч. форма В=Р наблюдается у им. сущ. независимо от социального статуса денотата. 1Ьм не менее, как и в ед.ч., большое значение для выбора той или иной формы В.п, имеет, на наш взгляд, отношение к объектам как важным или неважным, восприятие их как конкретных или неопределенных и т.п. (ср. в ед.ч.), что зависит от ситуации речи. Так, В.ВМадоян замечает, что в большинстве примеров с Вкосвенных объектов последние обозначают не конкретных людей, а народы и жителей городов. Найденные нами многочисленные примеры ю самых разных по стилю и жанру памятников письменности (как переводных, так и оригинальных) подтверждают справедливость этого вывода: каадныкн на крымские улусы войною нттк похотятт. (Дон.д.) н др. Т.о. еще раз подтверждается наше предположение, основанное на наблюдениях за падежным оформлением косвенных объектов в ед.ч., о том, что сохранению В=И способствует не сам факт наличия предлога, а то, что в предложной конструкции часто происходит трансформация лексического значения сущ. Несмотря на предложную конструкцию, в копкргтнт значении такие сущ. употребляются в форме В=Р: И со града меТАХУ на татары кдмеине сь сгЬнт» (Ник.лег.Х> Аналогично и в роли прямого объекта В=Р во мн.ч. у подобных сущ. наблюдается в конкретном значении; И рукнлн казаки татаръ с полуночи до велаго свету (Аз.пов.(сказ.)), а В=И - в згачешн народности: Пов'Ьдк же [Иван Цнлшсхкн] к волгары н первый грддъ н^ъ взя (Ннк.лет.К).

В «Домострое» уже встречаются формы В=Р для сущ. ж.р. во мяч.: учитн ... ра-бын<ь> всякому стрдху ежню (Цм.). Такие примеры с В=И, как А матн твоя лшогне двцы к вдовы пустотные и уеогне воспитала в доере наказании, изучила рукоделию ... н кдд'клнв'ь за мужь давали (Дм ЛСД наводят на мысль об использовании

фермы В=Й для обозначения незначительного объекта, вевмажно, даже презрительного отношения к нему, что подтверждается диалектными данными, почерпнутыми у АЛШеньковского. В говорах, сохраняющих следа прежнего состояния языка, В=И употребляется по отношению к объекту жалкому, страдающему, плохонькому10. Кстати, АМейе отмечал употребление неодушевленного рода (ср.р.) для уменьшительных га-именований человека и животных как характерную черту индоевропейских языков.

В деловых текстах XVI в. В=Р от сущ ж.р. представлен единичными примерами и только к середине XVII в. новые формы становятся обычными: Их жонть н детей ... отпустите ь> (Астраха.). В текстах же книжно-литературных аналогичные формы отсутствуют вплоть до ХУД в.: И ндчдшд у ННХ^ проентн сестры как дщери нд доже «л слудъ (Пов.Ннкол.обр.).

Только к концу ХУД в. формы В=Р в ед.ч. к мн.ч. укрепились у всех сущ., обозначающих человека (независимо от жанрово-стилевой разновидности памятника и его происхождения): новиуь сдуть, къ монастырь пршшдтн (Стоглав); на нась, уолопен твоих, з&елт, нзм'Ьну (Якуг.а.); иноземцы ... идет» сироп» тнонуь грДЕЯТЪ (ДАИ VII); Дьявола ндучилъ попова и мужиков^ и вдет> (АвЖ.).

Определение времени возникновения и рассмотрение становления категории одушевленности в обозтчениях животных, птиц и рыб приблизит нас к пониманию статуса животных в языковом сознании русского народа. Считалось, что долго сохраняют В=И названия животных, даже относящиеся к скл. с основой на *-о. Однако собранный нами материал ставит под сомнение истинность классической трактовки. Многие историки языка не принимали во внимание тот факт, что, в сравнении с употреблением сущ, обозшчающих лиц, названия животных в функции прямого дополнения встречаются намного реже. Кроме того, животные реже, чем люди, являются производителями действия. Поэтому сравнительно-статистические данные о количественном соотношении разных форм В.п. от названий лиц и от названий животных не могут быть, на наш взгляд, релевантными дам истории вопроса. Даже при наличии в лингвистической литературе «более двадцати примеров В=Р от названий животных го восточнославянских источников Х1-ХГУ веков» (Крысько 1994), эти факты рассматривались обычно как случайные, эпизодические, в целом не характерные для древнерусского языка. Заключения о закреплении новой формы для тех или иных лексем делались на основе ее количественного преобладания в каком-либо тексте. Немногочисленные колебания, которые отмечал почти каждый исследователь, рассматривались как пережитки, случайности, влияние стиля. Однако еще Л.Ельмслев призывал заложить новый фундамент для семантического изучения грамматических родов и добиться прогресса в исследованиях, освободив их от таких бесплодных понятий, как «пережиток», «произвольные исключения» и под., которые заранее обрекают на неудачу любое решение вопроса. На наш взгляд, именно игнорирование причин колебаний не позволило многим исследователям выйти за рамки чисто формальных наблюдений. Акцентируя внимание на статистических фактах, многие упускали из вицу содержательную сторону явления. Но еще А.И.Том сон объяснял консервативность поведения названий животных в плане приобретения повой формы В.П. тем, что даже при свободном порядке слов в ряде случаев и так понятно, что название животного является в предложении дополнением, а не подлежащим, например: зовет. Брдтъ пьет, - ясно, что брат зовет пса, а не наоборот.

10 Интересно сопоставил, этот диалектный факт с аналошяпым явлением s польском языке. Так, окончание -у, характерное для животных н неодушевленных предметов, может применяться и к личным именам для выражения препебрежитепьло-претрнтельдого отношения к липу: ср. сЫор • chlopi - "крестьяне", но сЫору - "мужичье" н т.д. (Кондратов1956).

Действительно, анализ языковых фактов убеждает, что В=И в самоочевидных речевых ситуациях сохраняется чаще.

В=Р от названий животных габлюдается уже в древнейшем литературном языке -старославянском. Закономерность употребления той или иной формы В.п. раскрыта А.Вайаном, В самых ранних памятниках письменности (Х1-ХН вв.) находили В=Р в обозначениях животных в ед.ч. МХЛещинская, Ю.П.Ульянов, ЕШСедайтене, ГАХабургаев, ВЗ.Мадоян, В.М.Марков, А-Болек, В.БЖрысько.

Мы полагаем, что причина довольно раннего и более частого появления В=Р в церковных памятниках и довольно позднего и более редкого - в деловых текстах кроется в различием способе изображения действительности в указанных источниках. В деловой письменности животным отводится совсем другая роль, нежели в литературе религиозной. В юридических документах животные - это, как правило, объекты купли-продажи, «вещи», собственность владельца. Можно предположить, что именно подчиненная, пассивная роль животных требовала сохранения старой формы В.п. Наоборот, в церковной книжности животные часто являются полноправными участниками религиозного сюжета. Именно поэтому так много примеров с В=Р от таких сущ. в конфессиональных памятниках. Нельзя исключить и влияния сборников рассказов о животных -«бестиариев», распространенных в ХП-ХШ вв. О символической роли животных говорится в таком из найденных нами примеров: А орел-ь - знамение крестьянское, а злшй - зндменне весермекское, и понеже длшн одол'к орлд. являеть яко весермдн-стко одол'Ьбть хрестъянстЕА Ров. о Царьграде) Феномен трансформации лексического значения сущ, в предложной .конструкции, обозначающей переход в новое состояние (ср. в солдаты), стал возможен только благодаря переносному смыслу слова в<мкъ в рассматриваемом контексте: преже овцн вышд сожни, ншгй же вт. водки претво-рншнея (Львов.лег.)

По данным памятников, ранее всего В=Р от названий животных появляется в форме ед.ч. существительных м.р. (т.е. так же, как и в названиях лиц) Примеры таких форм нами засвидетельствованы в самых разных по жанру переводных церковных текстах древнерусского периода: нже е-Ь осьда поял-ь (Паг.Син.); въеплдшншд и осла ((Откр.Авраама) П.огреч.); нд въея зк-Ьря (Сл.Меф.Пат.> Особенно примечателен пример В=Р от сущ. зв'Ьрь, т.к. это слово довольно часто встречается в В=И вплоть до конца XVII века, причем в памятниках самой разной жанрово-стияевой отнесенности и различного происхождения: кнД'Ьх^ зв'Ьрь нз моря осходящь. (Апокал,); какой зк'Ьрь довятт, (ПосЖир. -Засекина); зв*Ьрь всякой бьють (Деяние собора), зв'Ьрь окк выловили (Астраха.) Именно специфика семантики лексемы зв'Ьрь (во всех контекстах слово передает обобщающее (родовое) понятие) требует форму В=И. В тех же контекстах, где это слово употреблено в перен. значении, находим форму В=Р: а еже вдекдкоеы ешн слободы грдЕНЛ*ь, въ томт» еемн прдвъ, не человека еемн обн-д'Ьлт., но зв'Ьря (Ник.лег.Х)

В деловых текстах и в более позднее время довольно часты примеры с В=И: & купклч. мернкт» Бурой н лысой у вдрышкнкд (Кн.расх.Болд.м.).

Т.к. В=Р раньше всего встречается в переводных текстах, и не только в церковных, напр.: Но пддъ дерево и укнетъ вода нли осла (Кнлаконные), то возникает мысль о влиянии оригинала. Однако В.Б.Крысько при анализе славяно-греческих параллелей переводных текстов обнаружил много примеров несоответствия между оригиналом и переводом, а частности, в передаче отношений определенности / неопределенности. Поэтому можно предположить, что могло иметь место не непосредственное влияние форм греческого языка, а необходимость выражения определенной семантики,

для грамм атикалю ации которое языковым сознанием стали отбираться наличные средства, видимо, еще в эпоху общеславянского языка.

Что же касается деловых текстов, то в лингвистической литературе фигурировал единственный до XVQ в. пример В=Р (рядом с формой В=И); И мы к тосЬ петь вор-зон да сокдку посоколмо н кречета послали в Гр.1521 г., найденный В.Уибегаунач. Нами обнаружен еще один аналогичный пример из делового текста: колн из моря б т&х'ъ чуках*ь выкипеть л\орем"ь китл. или моржа нлн какого иного морского зв^ря (ГрЛСольск., 1556 г.) Однако ПА.Хабургаев «старейший случай» датирует рубежом XIV-XV вв., а МАЛСолосов приводит самый ранний пример из грамоты ок.1300 г. Встречается В=Р и в «Домострое»: Купнти ворднцд. д дома ОЕлупитн. Примеры В=Р ед.ч. названий животных в памятниках XVII в. достаточно многочисленны: мерннд, жеревцА, коня, оленя, быка, дргдлмчкд (лошадь), бола, жереБенкд, скотд, Едрднд,

ПСА, ОСЛА, ЛЕД, ЗЛШЯ, ОрЛД И Др.

По количеству употреблений в собранном нами материале на первом месте стоит лексема коль. Не исключено, что именно ее частотность в письменных памятниках способствовала длительному сохранению архаичной формы В.п. по типу речевого шгамш. Семантика слова в контексте - и коня погнд, конь ж<е> по мосту кдменну пополз ув-ся, на землю всддннкд сьверже (ХронГ.Амарг.) - такова: конь не является «претерпе-вателем», животное сопротивляется направленному на него действию всадника и, в конце концов, свергает последпего. Вполне вероятно, что именно активность животного обусловила выбор формы В=Р. Сохранению В=И способствует употребление данной лексемы в значении «вещь», «снаряжение», «средство передвижения». В XVII в. В=Р слова конь можно обнаружить в текстах любого стиля.

Нами на^цеиы несколько примеров названий животных во мн.ч с формой В.п. из церковных памятников XV в.: И поять супруги воловь (Библ.Генн,); В=И встретился при собир, сущ.: пояшд люди стада н вуволи к грвядд (там же). В следующем контексте форма В=И также семантически мотивирована - используется для обозгачения животных наравне с другими «богатствами»: Тдко но кордвдн црвы ... отношдху от-туду злато н с р евро н евур*ь и обезьяны н павы (там же).

Считалось, что до сер. XVII в, названия животных в формах В-Р мн.ч. в деловых текстах вообще не встречаются. Однако нами найдены примеры, относящиеся к более раннему времени. Похоже, что и в живом языке «сила действия» переходного глагола зависела от таких семантических характеристик объекта, как: 1) активность / пассивность: А по^дуп. посланников» лошадей поить (Польск.д.) - соучастие в действии, т.е лошади будут пить; Вел'Ьл'к спускать Баранова концовъ ... вегЬлч. спускдтк бы-ков*ь бойцокъ же, и быки енлнся (Пос.Баряг.) - активность объекта, становящегося субъектом действия - быкн енлнся; 2) определенность / неопределенность: людей его Яковлевы^, подговаривать н лошеден сводить (АЮБ) - конкретных, известно каких лошадей. Ср.: й соломка под лошади сдати (Дм.,); Они вьютъ. куницы и лисицы и волки и медведи и лоси и вепри и всякой зверь и рыву девять (БапМаг.) - неопределенное значение, просто названия видов животных.

С сер. XVII в. примеры употребления названий животных в форме В=Р мн.ч. довольно часты: свиней, слонов, змий, еленен, вепрей, бычков, лошадей, желвей, гу-сятъ, гусей, утятъ, пчелт. и др. Однако, наряду с В=Р, в памятниках XVII в. еще достаточно многочисленны примеры с В=И мн.ч.: лошади, конн, комонн, вордны, зв*Ьрн, соболи, волы, в ель слюды, овцы, коровы, солки, медведи, гуси, ковры и др.

Итак, для общеславянского языка можно говорил, о зарождении категории потенциального агенса, которая продолжала существовать, постепенно перерастая в категорию одушевленности, в восточнославянских диалектах вплоть до конца XVII века. Т.к. лица чаще являлись потенциальными агенсами, то личные сутц. наиболее активно принимали В4*. Для животных такая роль почти не характерна, однако уже в древнейших славянских памятниках религиозного содержания, где животным отводилась особая роль, сущ., обозначающие представителей зоомира, начинают употребляться в форме В=Р. В свете этих фактов говорить о категории лица как первоначальной стадии в развитии категории одушевленности вряд ли правомерно. Представляется справедливым вывод А.И.Томсона: «Очевидно, когда род.-вш. явился въ язьпНз, названы живот-ныхъ стали также пользоваться имъ> хотя надобность въ знак-к Pat была р^дка въ на-звашяхъ животныхъ». Именно этим объясняется факт только спорадического появления В=Р от названия животных (особенно в деловых текстах) вплоть до конца XVII в. Охват В=Р имен, обозначающих животных, не завершен в некоторых русских говорах и в настоящее время. У Н.В.Гоголя еще ваходим: отдавай волы за двадцать! (Сороч.ярм.). Правда, трудно с уверенностью сказать, отражением системы какого языка - «осколками» древнерусского или состоянием современного писателю украинского - явились формы В=И от названий животных в его произведениях.

Употребление Р.п. вместо В л в ед.ч. в раннедревнерусский период было характерно для сущ. м.р. со значением актуализированного объекта. В языке древнерусского и среднерусского периодов «сила действия» переходного глагола зависела от ситуативных характеристик прямого объекта, способствующих его восприятию в качестве потенциального агенса и поэтому потенцирующих его актуализацию: единичность, опрг-деленность, конкретность, значительность, известность, ВНИ, как правило, сохраняют сущ, служащие дня обозначения пеакгуалпзированных понятий, чему способствуют знач. множественности, неопределенности, обобщенности, абстрактности, собирательности, подчиненности. Можно говорить, что на всем протяжении среднерусского периода книжно-литературные тексты демонстрируют существование довольно устойчивой нормы употребления В^*. Русско-церковнославянские памятники довольно последовательны в проведении принципа «одушевленное -значит активное, определенное, единичное», «неодушевленное - значит шссивное, неопределенное, множественное». Возможно, поэтому сущ во мн.ч. всех родов вплоть до XVII в. довольно часто, особенно в книжно-литературных текстах, употребляются в В=И. На наш взгляд, такой выбор обусловлен спецификой религиозного мировоззрения в средние века, что нашло отражение в «представлении» объектов божественного мироздания.

Форма, условно названная нами как В=Р, в разные эпохи развития языка имела неодинаковое значение. По отношению к языку древнерусского и раннесреднерусского периодов, когда набирала силу категория потенциального агенса, более корректно говорить о замене В.п. формой Р.п. Только к концу XVII в. категория потенциального агенса перерастает в современную категорию одушевлешюсти, т.е. происходит морфологиза-цня первоначально в основном семантико-сингаксических отношений, в связи с чем форма Р.п. в позиции прямого объекта переосмысляется как форма B.il, омонимичная Рл. Поэтому о категории одушевленности можно говорить, на ваш взгляд, не ранее начала ХУШ в., когда ситуативное распределение статусов объектов, выражающееся в выборе одной из форм В.а, фиксируется как постоянное распределение величин. На протяжении XVIII-XIX вв. происходит окончательное оформление категории одушевл. в русском языке: закрепляется В=Р у семантически одушевл. сущ во мн.ч. вне зависимости от контекстной семантики и речевой ситуации.

В третьей главе «НЕСООТВЕТСТВИЕ ЛЖСИКО-1РАММАТИЧЕСКОГО ПРИЗНАКА "ОДУШЕВЛЕННОЕ / НЕОДУШЕВЛЕННОЕ* И НАУЧНОГО ПОНЯТИЯ "ЖИВОЕ / НЕЖИВ ОЕГ» представлена попытка выявить причины несоответствия объективного статуса обозначаемых реалий грамматической характеристике обозначающих эти реалии слов.

Причины грамматической неодушевленности названий деревьев и растений видятся в том, что обыденное сознание отказывает им в способности становиться активными производителями действия. Человек относит растения к явлениям «неподвижной» природы, т.к. у них отсутствует видимая двигательная активность. Кроме того, «осой в мире растений отличается степенью и качеством индивицности от особи в мире животных» (Степанов 1981).

Акцентировка различных содержательных элементов может приводить к колебаниям падежной формы объекта. Для выбора формы В.п. в речевой практике играет роль субъективная оценка предмета, степень его важности, полезности, желательности, проявление к нему повышенного интереса и внимания со стороны участников речевого акта Объекты пристального внимания обычно маркируются. Так, редкое употребление некоторых названий грибов в форме В=Р (наиш рыжша), на ваш взгляд, характерно для речи заядлого грибника: именно его сознанием гриб может восприниматься как живое существо (ср. грибы прячутся). Фразеологизм растут как грибы после дождя является отражением реального факта: процесс роста этого биологического вноа может осуществляться на глазах человека, что, видимо, и сближает грибы в представлении грибников с живыми существами, способными к самостоятельному перемещению.

Колебания в выборе формы В.п., наблюдаемые в современном русском языке у названий микроорганизмов, объясняют неопределенностью статуса называемых объектов в языковом сознании говорящих. В литературном языке нормативным считается склонение их как неодушевленных. Это объясняется определенными законами восприятия человеком окружающего мира. Видимо, человек не относит к живым те организмы, чью деятельность, активность он не имеет возможности наблюдать непосредственно. Употребление этих слов как одушевленных в профессиональной речи обусловлено тем, что ученые имеют возможность наблюдать в микроскоп движение, изменения, т.е. жизнь микроорганизмов. Можно предположить, что довольно частое употребление слова микроб в форме В=Р и обычное употребление слова вирус в форме В=Й отражают последовательность тучных открытий в области микробиологии и соотносительную с ней степень проникновения гаучных представлений в обыденное сознание. Именно специфика семантики слова вирус (в отличие, например, от семантики слова микроб), определяет его грамматическую неодушевленность, несмотря на олицетворяющий контекст: обезвредить вирус или даже заставить его служить себе (ЕМар).

Факты современного русского языка дают основание не согласиться с мнением, что в непрофессиональной речи употребление названий микроорганизмов как одушевл. - форма архаическая. Разные формы В.п. мотивированы контекстной семантикой слов. По нашим наблюдениям, для сущ., испытывающего колебания в показателе одушевленности / неодушевленности, форма В=Р выступает в роли «увеличительного стекла», позволяющего «приблизить» объект, «рассмотреть» его более подробно, «оживить» (прием олицетворения). Каждая разновидность В.п., как нам представляется, выполняет свою семантическую функцию в представлении объекта: форма В=И используется для обозначения абстрактных, неопределенных объектов, т.е. объектов вообще, гак класса каких-либо предметов; форма В=Р - для обоз шчения конкретных, определенных, непосредственно наблюдаемых объектов. Однако подобная «гибкость» формы В.п. у назва-

ний микроорганизмов чаще наблюдается в публицистических текстах и в детской литературе. Т.о., для подобных лексем форма В=Р оказывается более яркой в семантическом плане - она сильнее приковывает внимание читателя к предмету и часто используется в олицетворяющем контексте как средство образной выразительности. Много таких примеров на сайтах Интернета: изменение климата сводитмикрпбй& сума.

Вследствие отвлеченности, а не конкретности значения склоняются как неодушевленные слова тип, образ, характер в применении к действующим лицам художественных произведений. А.Н.Гвоздев отмечает, что в ед.ч. сущ. персонаж склоняется как неодушевл., во мн.ч. - как одутевл.: вывести комический персонаж, перечислить лер? спважей. АК.Панфилов, выделяя два значения слова персонаж: 1) «продукт творческой деятельности писателя, проявившейся в создании образа человека» (ср. образ, тип, характер) и 2) «живой человек, с действиями которого мы знакомимся при чтении художественного произведения» (ср. герой), считает, что наличие этих двух значений почти не влияет на грамматические особенности слова. Наш материал свидетельствует, скорее, об обратном: 1) Анализ с классе должен... помочь ученику более ярко, осознанно воспринимать перстаж (Методика 1994); 2) С него же, кстати, списывая популярный автор того времени О.И.Сенковский... персонажа своей повести (Стеллифер. 1991).

Невзирая на разнобой во мнениях, касающихся определения границ категории одушевленности / неодушевленности и содержания понятия «конкретные существительные», можно сделать вывод, что причина сохранения формы В=И у сущ,, обозначающих совокутость лиц (народ, толпа, отряд, войско, армия, команда) или животных (табун, стадо, стая), а также у сущ. типа крестьянство, студенчество, человечество, учительство кроется именно в собирательном значении рассматриваемых лексем, которое, как показывает диахронический анализ, всегда являлось серьезным препятствием для получения сущ. статуса одушевлешюго (см. древнейшие примеры с сущ. зв^фь, гость, люди). Возможно нарушение грамматического согласования в пользу семантического (в результате чего актуализируется значение одушевленности) в синтагмах со значением «совершение действия совокупностью лиц». Случаи, подобные сочетанию несколько человек выступили, демонстрируют проявление одушевленности как скрытой категории (крипготипа), При наличии колебаний обращает на себя внимание преобладание случаев грамматического согласования, таких как несколько человек пришло. Обычно более частотные случаи словоупотребления считают грамматической нормой. Однако, принимая во внимание богатство выразительных возможностей русского языка в плане передачи тончайших оттенков смысла, мы склонны рассматривать отмеченную вариативность как свидетельство смещения смысловых акцентов. Тип согласования соотносится - с учетом языковой антиномии говорящего (пишущего) и слушающего (читающего) - с общим значением предикативной синтагмы - «совершение действия совокупностью лиц». Причем при грамматическом согласовании в значении «совокупность лиц» на первый план выходит сема «совокупность», т.е. подчеркивается единство или совокупность предметов. Напротив, при согласовании по смыслу в значении «совокупность лиц» на первый план выступает сема «лицо». Т.о., улучай семантического согласования, которые, как правило, уступают в процентном соотношении относительно регулярным формам грамматического согласования, связаны с актуализацией семантики одушевленности и изменением значения предикатив-

ной синтагмы, которое более точно можно охарактеризовать как «совместность действий педальных лиц»1

Далее рассматривается языковая репрезентация неживых (с биологической точки зрения) объектов реальности и ирреальности. Утверждения, что слова, обозначающие мертвого человека, по грамматическим свойствам относятся к одушевленным вопреки семантическом у содержанию слов и вопреки логике, явно недостаточны. Поэтому представлена попытка показать, как на статус рассматриваемых объектов в языковом сознании говорящих оказали влияние анимистические и религиозные представления. Издревле человек уподоблял смерть жгани, она была для него лишь границей, после которой начиналась «новая жизнь» в «новом мире». В фольклоре и мифологии многих народов встречаются представления о «живых мертвецах», наделенных особой сверхъестественной силой, которые могли выходить из могилы. Это были злые мертвецы, они нападали на людей, могли насылать болезни и смерть. Хотя вера в мстительных покойников встречается повсеместно в Европе и в других частях света, «классическою странного веры в упырей нужно признать Россию и вообще славянские земли (особенно Белоруссию, Украину и область южных славян).., Вера в упырей упоминается в древнерусских христианских поучениях, в летописи (в Лавренгьевсшм списке)» (Катаров 1918). Интересно, что с древнейших времен слово мерткець встречается в форме В=Р: мертвеца сожьжод (Пов.времлет).

Классический пример художественного воссоздания одного из народных поверий об «активном» мертвеце находим у А.С.Пушкина в стихотворении «Утопленник». Поэт, чуткий к глубинам семантики, умело варьирует различные названия мертвого человека: Тятя! тятя! паши сети // Притащили мертвща. Дети испугались мертвого человека. И не зря. В конце стихотворения мы узнаем, что «калсдый год... В день урочный ...ушпшеинж скучится/Под окном и у вороту). Безобразно труп ужасны й// Посинел и весь распух - речь вдет отеле как физической оболочке.

А.Вежбицкая считает, что имя «человек» и соответственно подчиненные ему индивидные имеш скрывают две различные семантические сущности. Одну из них можно описать как «тело человека}), а другую — как «то в человеке, что не является только его телом». Однако вторую семантическую сущность нельзя свести к «духу», скорее, это «тело и дух человека одновременно». Придерживаясь этой точки зрения, мы можем предположить, что если в значении доминирует первая семантическая сущность, то сущ. может получить статус нсодуш. В том случае, когда на первый план выходит вторая семантическая сущность, сущ , скорее всего, получит статуе одушевл. Видимо, в современном языковом сознании одушевленность субстангивов, называющих мертвых людей, связывается не с биологической жизнью, а, скорее, с древними архетипически-ми представлениями о сохранении связи с духом / душой (эти слова - родственные термину «одушевленность»), следствием чего являются представления носителей русского языка о способности мертвецов к перемещению, к совершению каких-либо действий. Данные ассоциативного опроса современных реципиентов подтверждают вышеприведенные доводы.

Даже морфологическая структура слов, называющих, мертвых людей, свидетельствует о присутствии в их значении семы «человек» (суффиксы со значением лица -ец-, -ык-). Поэтому и значение подобных слов объясняется по аналогии со словами с тожде-

Ср. аналогичное проявление категории одушевленности как скрытой категории в английском языке. Так, при собирательных существительных возможен глагол во мн.ч. только для одушевленных имен, например: My family are here /My library is here.

ственными формальными показателями: пис-ец, уче-ник и т.п. Ькрте-ец - это мертвый человек, покой-ник - человек с упокоенной душой, умерший - это умерший человек, еще недавно бывший живым (вспомним религиозные представления о сохранении связи души/духа и тела в течение 3,9 и 40 дней). Кроме того, по результатам опроса информантов, приводимых ЛДЛесноковой, к словам, обозначающим неживых людей, задается вне предложения вопрос кто? (а вне контекста на выбор вопроса оказывает влияние только семантика сущ.)

В слове же труп отсутствует сема «человек», что подтверждается возможностью сочетаний труп человека и труп животного. На это различие в значении слов обратил внимание Д.Э.Розенгаль. Труп—это тело, которое оставил дух, т.е. только материальная оболочка. Об этом свидетельствует и этимология слова: «ТРУП. Общеслав.*^((ръ -«пега, ствол, дерево», затем - «туловище» и «труп». Ср. одеревенеть, околеть» (Шанский, Боброва 1994).

Как виним, утверждение некоторых лингвистов о том, что у субстангивов, называющих мертвых людей, формальное выражение категории одушевленности сохраняется вопреки семантическому содержанию слов н вопреки логике, не отвечает действительному положению вещей, т.к. не учитывается особый, субъективный характер осмысления фактов объективного мира, в результате че!~о формируются обыденные понятия о живом / неживом.

Склоняются как одушевл. и названия фантастических, мифических существ, никогда не имевших места в реальности, в силу того что человек представляет их как живые, напр.: Научил его один монах; видевший всю лсшнь своюждьи и иемметых^хт (Н.В.Гоголь). Мифологические персонажи, олицетворяющие те или иные силы природы, являются наиболее яркими примерами ангропоценгргома первобытного мышления. Уже в памятниках письменности древнерусского периода названия богов и др. религиозных персонажей, как н собственные имена людей, регулярно употребляются в форме В=Р независимо от конструкции, например: А'Ьрують в Перуид, к в Хорсд, и в ДЬ-кошь, н в Сима (Бусл.Хрисг.); дзъ вкжю нлудьндго е*&сд (Пролог (Сра.)). Обращение к грамматике А.Востокова позволило убедиться в справедливости тенденции сохранения В=Р для предметов неодушевл., когда им в переносном смысле придается имя предмета одушевл. Раньше говорили: ©мсгрсЬть вт. телескопъ нд Юпетерд, нд.ОрЬ-нд, кд Пле1дд-ь. В настоящее время ситуация изменилась: названия планет и приборов по имени античных богов склоняются как неодушевл. (чтить Юпитера- изучать Юпитер). Видимо, в сознании носителей русского языка произошел разрыв ассоциативной цепочки. Для современного человека названия планет в обыденной жтни (а в научной тем более) вряд ли ассоциируются с представляемыми живыми (даже для специалистов, хорошо знающих мифологию) богами древних римлян. У ребенка (да и то не у всякого) только с возрастом, в результате знакомства с античной мифологией, формируются представления об античных бегах - только тогда он и узнает об истоках подобных наименований. Однако актуальными эти знания не становятся, т.к. языковое саз наше довольно консервативно, и только то, что человек впитывает с детства, что связано с народной памятью, с архетипами (коллективным бессознательным) прочно закрепляется в речи носителей языка.

В субъективном восприятии объектов реальности большую роль играет- внешнее и функциональное подобие живому существу, реальное или воображаемое, поэтому названия игрушек и механизмов, изображающих человека и животных, склоняются как одушевленные. Утверждение ВАИцковича о том, что в русском литературном языке 2-ой пол. XX века явно прослеживается тенденция к исключению из категории одушев-

ленности нелогичных включений типа кукол, на шш взгляд, не вполне обосновано. Так, приводимые нм примеры из периодической печати 60-70-х годов XX века с В=И куклы даются в следующих контекстах: вручил т подарок - куклы; делала стилизованные куклы; чинил куклы; Ребята все делают сами. И куклы, и декорации. Однако в указанных случаях употребление сущ. как неодушевл. обусловлено, по всей вероятности, особенностями лексического значения глаг., управляющего сущ. Действие, обозначаемое глаголами делать, вручить, чинить, как правило, ориентировано на неживые предметы. В настоящее время носители языка употребляют В=Р нукал, шпр.: Лиля разглядывала стоявших рядсм с ней грубых^куказ. с мертвыми главами (В.Вигкович, ГЛгдфеяьд) Однако еще в XVII веке это слово имело только форму В=И: коровку он, Ивдкъ, вскрыл-ь к почалъ т-Ь куклы осмдтриклти (Док.моск.театра), На наш взгляд, следует говорить о существовании тенденции, прямо противоположной той, о которой писал В.А.Иикович: сущ., обоз тачающие антропоморфные и зооморфные «неживые» предметы, нормативно стали склоняться как одушевленные.

Названия карт и шахматных фигур склоняются как одушевленные. В сравнении с шахматными фигурами пешку характеризует слабая степень пвдпвшшости, приводящая к грамматической неодушевленности сущ Особенности восприятия любителями бильярда виновника удач и неудач в игре также находят отражение в разговорной речи: играть шара. (Ср. похожую ситуацию с восприятием заядлыми грибниками и микробиологами объектов своего пристального внимания.)

Речевые реализации одущевл. и неодушевл. суш. в переносном значении также обнаруживают несоответствие грамматических характеристик по одушевленности / неодушевленности нашим представлениям о живом / неживом.

Значение одушевленности у сущ,, называющих художественные произведения по их героям, вызвано актуальным именем - именем героя произведения, поэтому оно оказывается сильнее «вторичного» значения - названия неодушевл. объекта, как менее актуального для читателя.

Названия блюд, кушаний по названиям животных, птиц и рыб в большинстве случаев выступают как одушевл.: Обжаренного и охлажденного кролика нарубить с костями (Кулин.). Отдельные названия рыб в значении блюда обычно употребляются как неодушевл. Это связано с тем, что названия «шпроты», «кильки», йсардины» стали обозначением не столько рыбы, сколько рецептуры, способа приготовления. Можно согласиться с В.А.Ицковичем в том, что некоторые вицы морской рыбы, морских моллюсков, ракообразных, употребляемых в пину, стали известны сначала как экзотическое блюдо и лишь позднее - как живые существа, поэтому они в значении блюда употребляются в форме В=И: На бмодо... пололсить уапршра в раковинах; Консервированные /фобы замариновать (там же). В некоторых выражениях, за неимением других средств одно-зтчного определения семантики, форма В.а выполняет дифференцирующую функцию: люблю крабы, (кушанье) и люблю крабов, (живущих в морс существ). Из 24 наеденных нами примеров только в 3 (ш одного и того же источника) слово креветки имеет В=Р.

Показательно, что даже в одном тексте сосуществуют разные формы В.п. (в скобках указан вероятный пошаговый ход рассуждений автора текстов, могущий, как представляется, отразить логику употребления той или иной формы): Вареных крепетпк (мы сразу «видим» их в отдельности, они еще сохраняют форму, позволяющую их узнать) очистить от панциря (т.е. каждую отдельно) и нарезать. На середину порционной сковороды положить кусочки креветок, вокруг - ломтики жареного картофеля. Можно вначале положить картофель, а на него креветки (т.е. не отдельных особей, а шмель-

ченные ^очки креветок, их мясо)». В контексте форма В=Р представляет конкретные, единичные объекты, позволяет «увидеть» их поштучно, с присущими им свойствами, цельной формой, панцирем -т.о., объекты ассоциируются (цустьдаже в вареном вше) с живыми обитателями моря. Форма же В=И используется в том случае, когда речь идет о готовом блюде (мадии и креветки уже измельчены, в результате кулинарной обработки они потеряли свою прежнюю форму). Рассматриваемые примеры подтверждают наше предположение о распределении семантических ролей между разными формами В.п. при наличии колебаний (ср. склонение названий микроорганизмов и слова персонаж).

Названия вещей, предметов, сделанных по образу и подобию соответствующих им одушевл. сущ., в современном русском языке обычно употребляются как сущ одушевл.: видеть живого шея - изготовить бумажного змея. Впрочем, иногда указывается на возможность колебаний. Однако тот факт, что при выполнении упр.166 (РЯ 2002) девятиклассники посчитали опечаткой форму прямого объекта в предложении Отец любил делать бумажные змеи (Ю.Трифонов), дает основание полагать, что в сознании современных школьников воздушный змей представляется одушевл. предметом, и, следовательно, форму В=И для названия данного объекта можно считать устаревшей.

Хотя названия автомобилей нормативно склоняются как неодушевл., в разг. речи возможно употребление слов подобного типа как одушевл.: покрасить аЫзсквтаж Думается, так - как о близком и дорого« существе - мсисет говорить автолюбитель о своей машине1 2, По мнению Ю.С.Степанова, названия марок автомобилей, подобные именам лиц. приобретают формы словоизменения имен лиц по мере индивйдуалгоацнн.

В предложных конструкциях происходит трансформация лексического значения сущ. (от конкретного к обобщенному^ чем и продиктовано изменение падежной формы одушевл. сущ в фразеологизмах выйти замуж; идти (позвать, пригласить) в гости, выйти в люди и под. В.А.Ицковнч считает, что «иррадирующее воздействие» модели одушевл. сущ. сказывается в спорадическом изменении по этой модели слов, называющих разного рода группы (объединения) людей: нарвались на патрулей». Однако в подобных примерах актуализация одушевленности обусловлеш, по нашему мнению, конкретизацией семантики подобных лексем в сторону активизации семы «человек».

Только выражения села баба на баран; на конь; на чуэнж галки, которые встречаются в фольклоре, являются остаточными явлениями и представляют собой «законсервированные» формы, отражающие состояние языковой системы предшествующих эпох. Интересно, что в приписываемой князю Святославу фразе Иду налы, ставшей крылатым выражением, В=И сохранился у личного местоимения. Среди возможных причин этого отметим и предложную конструкцию, и императивное сказуемое в определенно-личной форме, исключающие возможность субъектного истолкования местоимения. Однако «живучесть» этого выражения наводит на мысль о том, что использование «неодушевленного» В=И от личного местоимения могло исконно передавать и пренебрежительное отношение к врагам, намекая на их неспособность к активному сопротивлению (ср. и поелк» съмрьть нл вы (Изб.Св.).

Проявления категории одушевленности / неодушевленности в современном русском языке служат ярким примером влияния субъективного фактора на отражение языковой картины мира в сознании носителей русского языка. Бесспорная связь современной языковой категории одушевленности / неодушевле нности с разделением человеком окружающего М1фа на живое и неживое обусловливается не научными понятиями, а обы-

Интересно, что аналогичное явление есть и в английском языке: у автомобилистов наблюдается тенденция употреблять одушевленное местоимение she в применении к своей машине (Есперсен 1958>

денными представлениям и, которые формируются в результате повседневного опыта, основанного на непосредственном наблюдепин объектов окружающего мира, а также отражают архетипические, мифологические, атыисттескт. религиозные представления, закрепленные в народной памяти и относящиеся к коллективному бессознательному. Т.о., признак одушевленности / неодушевленности отражает субъективные представления об окружающем мире и его интерпретацию, языковое мышление народа. Случаи отступления, уступающие по численности относительно регулярным формам, служат целям актуализации «виртуальных» понятий (при этом происходит активизации сем единичности, активности, конкретности, известности, значительности, важности, желательности, полезности, взаимодействия, предназначенности) и являются более яркими в семантическом плане. Поле одушевленности постепенно расширяется, во многом благодаря персонификации и метафоре; колебания, первоначально, видимо, вызванные неопределенностью статуса некоторых объектов в языковом сознании говорящих, получают семантическую мотивировку в контексте: за каждой формой В.п. язык стрем игся закрепить определенную семантическую функцию.

В ЗАКЛЮЧЕНИИ формулируются основные выводы и обобнщюгся результаты исследования, под твердившие, что в ходе языкового развития постепенно меняется характер мотивировки разных форм В.п. - частое, типичное использование становится единственно возможным, т.е. на смену относительным, ситуативно обусловленным характеристикам приходят абсолютные, не зависящие от конкретных условий употребления. Вццимо, это общая закономерность изменений в языке. Наше исследование позволяет предположить, что антропоцентразщия, как основа языкотворческого процесса, является одной из движущих сил развития грамматической семаитики русского языка.

В качестве дальнейшего развития темы отмечается актуальность межъязыкового сопоставления проявлений одушевленности в целях отграничения универсальных элементов в ее содержании от идиоэтническнх.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях автора:

1. Причины возникновения категории одушевленности как великорусской грамматической особенности // Вопросы филологической теории и методики обучения. Новороссийск, 2000. С.бб-бЁ.

2. Формирование древнерусской категории лица как базы для развития категории одушевленности (в единственном числе) // Вопросы филологии: теория и методика обучения. Краснодар, 2002. С.91-96.

3. Падежная форма как отражение пересечения семантических н грамматических, факторов (к вопросу о развитии категории одушевленности в русском языке) // Сборник научных трудов НГМА. Вып.7. Новороссийск, 2002. С.159-160.

4. Об особенностях проявления категории одушевленности в современном русском языке Н Актуальные проблемы профессиональной подготовки кадров для регионов: Мат-лы Всероссийской научно-практической конф. с между нар. участием. (г.Тнхорецк, 28-29 марта 2002 г.). Краснодар, 2002. С. 129-130.

5. Категория одушевленности как протокатегорня для трехродовых систем // Актуальные проблемы профессиональной подготовки кадров для регионов: Мат-лы Всероссийской научно-практической конф. с между нар. участием. (г.Тихорецк, 27-28 марта 2003 г.> Краснодар, 2003. С.185-187.

6. Одушевленность в русском языке как результат субъективной оценки объективной действительности человеком // Вопросы гуманизации и модернизации коммуникационных и учебных инфраструктур в странах Ближнего Востока н Черноморского

побережья: Мат-лы Межаунар. научно-практической конф. 4-7 апреля 2003 г. Афины; Москва; Краснодар, 2003. С.55-57.

7. О трактовках оппозиции одушевленности-неодушевленности в современной лингвистике // Совершенствование методики вузовского преподавания как условие модернизации высшего образования: Мат-лы 2-й межвуз. научно-практнч. конф. (г.Новороссийск, 16 мая 2003 г.). Пятигорск, 2003. С .28-29.

8. Певцы родной природы // Литература в школе. 2003. № 4. С.34-36.

9. Урок на тему «Дополнение» в VIII классе // РЯШ. 2003. № 4. С.46-48. Ю.Знакомство с одушевленными и неодушевленными существительными на уроках

русского языка // Творческий поиск: образование XXI века. Вып.1. Новороссийск, 2003. С.48-51.

11. Одушевленность существительного и реконструкция «наивной» картины мира // Русская словесность. 2003, Кг 5. С.36-39.

12.Категория одушевленности / неодушевленности в обозначениях мертвого человека// РЯШ. 2003. №5. С.83-85.

13.Одушевленность как отражение статуса объекта в языковом сознании русского народа // Актуальные проблемы современной русистики и литературоведения: Мат-лы 2-ой межвуз. докторантско-аспирантской науч. конф., г.Краснодар, 26 апреля 2003 г. В 2-х ч. - 4.1. Краснодар, 2003. С.16-21.

Формат 60x84 1/16. Тираж 100. Заказ 530. Отпечатано в редамшошго-издательском отделе Новороссийской государственной морской академии 353918, г. Новороссийск, пр. Лсннна,93

РНБ Русский фонд

2007-4 16767

2 5 ФЕВ 200Í

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Ильченко, Ольга Сергеевна

ВВЕДЕНИЕ.

1 ПРОБЛЕМА ГЕНЕЗИСА КАТЕГОРИИ ОДУШЕВЛЕННОСТИ

В РУССКОМ ЯЗЫКЕ.

1.1 Истоки категории одушевленности в русском языке.

1.2 Родительный падеж в значении винительного как маркер неполной синтаксической переходности в русском предложении.

Выводы.

2 РАЗВИТИЕ КАТЕГОРИИ ОДУШЕВЛЕННОСТИ В ЯЗЫКЕ ДРЕВНЕРУССКОГО И СРЕДНЕРУССКОГО ПЕРИОДОВ.

2.1 Становление категории одушевленности в обозначениях человека.

2.1.1 Оформление винительного падежа в единственном числе.

2.1.2 Оформление винительного падежа во множественном числе.

2.2 Становление категории одушевленности в обозначениях животных, птиц и рыб.

2.2.1 Оформление винительного падежа в единственном числе.

2.2.2 Оформление винительного падежа во множественном числе.

Выводы.

3 НЕСООТВЕТСТВИЕ ЛЕКСИКО-ГРАММАТИЧЕСКОГО ПРИЗНАКА «ОДУШЕВЛЕННОЕ-НЕОДУШЕВЛЕННОЕ» И НАУЧНОГО ПОНЯТИЯ «ЖИВОЕ-НЕЖИВОЕ».

3.1 Речевые реализации существительных, обозначающих живые объекты, в аспекте несоответствия обыденных представлений и научных знаний о них.

3.2 Речевые реализации существительных, обозначающих неживые объекты, в аспекте несоответствия обыденных представлений и научных знаний о них.

3.3 Речевые реализации одушевленных и неодушевленных существительных в переносном значении.

3.3 Трансформация значения одушевленных существительных в предложных конструкциях.

Выводы.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Ильченко, Ольга Сергеевна

Актуальность темы. Исторические изменения языковой структуры по-разному трактуются в лингвистической литературе (Будагов 1965, 1977). Нет единообразия и согласия в понимании движущей силы и самой природы языковых изменений (Николаева 1991, 1996). До сих пор остаются неопределенными не только многочисленные факторы развития, но и понятия языкового прогресса, языковой эволюции (Степанов 1981). В последние десятилетия среди проблем исторической грамматики существенное место стал занимать вопрос о семантике грамматических категорий, об их содержательной стороне1, так как понимание семантических отношений важно для установления путей возникновения формальных различий (Супрун 1989, с.437).

Категория одушевленности как специфически русская (великорусская) грамматическая особенность является одним из интереснейших и до сих пор еще недостаточно изученных, особенно в историческом плане, объектов исследования, несмотря на ее многолетнее и разностороннее рассмотрение как в отечественной, так и в зарубежной лингвистике. Предприняты попытки установить причины возникновения и последовательность распространения В=Р на различные группы существительных (Булаховский 1939; Ушакова 1949; Шахматов 1957; Кузнецов 1959; Кедайтене 1961; Степанов 1975; Мадоян 1980; Klenin 1983; Хабургаев 1990 и др.), достаточно подробно описано проявление категории одушевленности в современном русском языке (Зализняк 1964, 1967; Ельм-слев 1972; Ревзина 1973; Бондарко 1976а; Ицкович 1980, 1982; Кедайтене 1982; Виноградов 1986; Чеснокова 1987, 1991; Нарушевич 1996 и др.). Правда, предыдущие исследования были узконаправленными: исторический анализ осуществлялся или на материале одного или нескольких памятников письменности (Frink 1962; Болек 1977; Мадоян 1980; Лигай 1987), или развитие категории

1 «Итогом развития морфологии в течение века явилось смещение акцентов в сфере исследовательских интересов и переход от формально-грамматических классификаций слов и словоформ к изучению их содержательных характеристик, причем все чаще в функциональном плане, с точки зрения участия той или иной категории в формировании смысла высказывания и дискурса» (Кобозева 1996, с. 10-11). рассматривалось отдельно от ее современного состояния (Лещинская 1949; Ке-дайтене 1958; Крысько 19946 и др.), или исследовалось проявление категории одушевленности только в современном русском языке (Ицкович 1980; Наруше-вич 1996) вне связи с ее историческим развитием. Однако еще А.А.Шахматов обращал внимание лингвистов на то, что факты современного языка в их взаимоотношении могут быть поняты только в историческом освещении (Шахматов 1936).

Несмотря на такой объем исследований, вопрос о происхождении и развитии категории одушевленности до сих пор остается дискуссионным в русистике. Прежде всего это касается движущих сил развития категории одушевленности, причин колебаний и неравномерности распространения данной категории на различные лексико-семантические группы существительных. Кроме того, основания, по которым вместо В.п. стал использоваться именно Р.п., не вполне ясны. Не уделялось должного внимания и содержательной стороне оппозиции одушевленности / неодушевленности на протяжении всего периода существования русского языка, назрела также необходимость выявить тенденции ее развития. В последние годы появилось много новых публикаций памятников письменности, что дает возможность более достоверно установить картину развития категории одушевленности в русском языке.

Объектом исследования в диссертации является оппозиция одушевленности / неодушевленности в письменном языке древнерусского (Х1-Х1У вв.), среднерусского (ХУ-ХУН вв.) и новорусского (ХУШ-ХХ1 вв.) периодов1.

Предметом исследования избрана семантика анализируемой языковой оппозиции с точки зрения синхронии и диахронии.

Научная новизна работы. В отличие от традиционного, формального подхода к категории одушевленности, ставящего деление имен существительных на одушевленные и неодушевленные в зависимость от формы В.п., в настоящем исследовании выдвигается и аргументируется положение о том, что в

1 Периодизация в соответствии с (Крысько 1994а). основе возникновения и развития, многочисленных колебаний и отклонений от последовательного выражения данной категории на протяжении рассматриваемого периода (с XI в. по XXI в.) лежат прежде всего семантические факторы. Впервые проблема развития категории одушевленности рассматривается в лингвистическом и лингвокультурологическом ракурсах. Раскрывается масштабная сфера одушевленности в многообразии ее проявлений с опорой на синтез синхронического и диахронического подходов1 к исследованию данного лексико-грамматического образования. Прослеживается функционирование и эволюция лексико-грамматической оппозиции одушевленности / неодушевленности практически во всех жанрах и стилях определенного периода и ее изменения в одном и том же стиле от века к веку. Новыми представляются обнаруженные контекстуальные закономерности функционирования различных форм В.п. у существительных с колеблющимся показателем одушевленности / неодушевленности в современном русском языке. Привлекаются факты родственных индоевропейских языков - не только славянских (болгарского, польского), но и романо-германских (латинского, испанского, английского) - с целью демонстрации общелингвистической сущности рассматриваемых явлений русского языка.

Цель исследования - изучить и описать категорию одушевленности в русском языке с помощью диахронического подхода и синхронического анали-за2.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:

- проанализировать различные трактовки оппозиции одушевленности / неодушевленности в современной лингвистической науке;

- рассмотреть истоки категории одушевленности в русском языке, выдвинуть и обосновать авторскую гипотезу о происхождении В=Р;

1 Положения о возможности адекватной характеристики синхронной системы языка без обращения к ее истории, а также о примате синхронного анализа над диахронным неоднократно подвергались сомнению и критике в работах И.А.Бодуэна де Куртенэ, Н.С.Трубецкого, Р.О.Якобсона и др. (Кубрякова 1990, с.136).

2 Н.ЛЛуценко, говоря о возможности исследования категории одушевленности «в трех аспектах: 1) как явление истории; 2) системы; 3) истории и системы языка», отмечает, что «наибольшими объяснительными возможностями обладает третий аспект» (Луценко 2003, с. 155).

- провести наблюдения за вариативностью В=Р и В=И в письменных памятниках различных стилей, жанров и происхождения;

- определить причины неодинаковой частоты использования В=Р существительными различных лексико-семантических групп;

- выявить основания, способствующие появлению В=Р в языке, и факторы, тормозящие этот процесс; изучить особенности проявления категории одушевленности и установить причины колебаний грамматического показателя одушевленности / неодушевленности в современном русском языке;

- вскрыть причины несоответствия объективного статуса обозначаемых реалий грамматической характеристике обозначающих эти реалии слов по одушевленности / неодушевленности в современном русском языке, т.е. найти мотивировку в фактах субъективной оценки говорящих (пишущих).

Методы исследования. В соответствии с поставленными задачами в работе использовались следующие методы исследования:

- метод наблюдения и описания (в терминах структурно-семантического подхода), позволяющий проанализировать форму и семантику рассматриваемых языковых единиц;

- метод компонентного анализа, позволяющий вскрыть глубинную семантику рассматриваемых языковых единиц;

- сопоставительный и сравнительный методы, помогающие понять происхождение и сущность исследуемой оппозиции в русском языке.

Методологической основой исследования явились труды отечественных и зарубежных лингвистов по теории грамматики и истории языка, касающиеся содержательной функции языковых форм, семантических универсалий, «прото-типических сценариев» (М.В.Ломоносов, А.А.Потебня, А.А.Шахматов, А.И.Томсон, В.В.Виноградов, С.Д.Кацнельсон, Ю.С.Степанов, О.Г.Ревзина, А.В.Бондарко; А.Мейе, Л.Ельмслев, О.Есперсен, А.Вежбицкая).

Направление исследования - от истоков категории одушевленности через формирование вариативности В=Р и В=И в письменном языке древнерусского и среднерусского периодов и их постепенной морфологизации к современному состоянию и тенденциям дальнейшего развития рассматриваемой категории.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Одушевленные пациенсы получают в русском языке дифференцированную падежную маркировку (В.п. =/= Им.п.) прежде всего как отступающие от прототипического сценария переходности. Родительный падеж в значении винительного (В=Р) появляется в русском языке в качестве маркера неполной синтаксической переходности у семантически одушевленных субстан-тивов, выступающих в роли прямого объекта.

2. Первоначально форма В=Р употреблялась по отношению к объектам, которые воспринимались в контексте как потенциально или реально активные и поэтому не полностью подвергались действию (ср. Р.п. части). Форме В=Р, которая служила для выражения объекта, являющегося потенциальным агенсом, противопоставлялась форма В=И, употреблявшаяся по отношению к объектам, которые воспринимались в контексте как пассивные и таким образом полностью подвергались действию со стороны субъекта (ср. В.п. целого).

3. В основе развития категории одушевленности в русском языке лежат прежде всего семантические факторы: многочисленные колебания и отклонения от последовательного выражения категории одушевленности в современном русском языке и, особенно, в языке периода диглоссии (Х1-ХУН вв.) свидетельствуют, как правило, об изменении контекстной семантики субстанти-вов под влиянием собственно лингвистических или экстралингвистических факторов. При вариативном употреблении В=Р сигнализирует о ситуативно обусловленной актуализации «виртуальных» понятий, выражаемых нарицательными именами.

4. В случае колебаний падежной формы объекта в современном русском языке В=Р, как семантически маркированная форма, служит средством образной выразительности преимущественно в разговорном, публицистическом и художественном стилях речи.

5. Несоответствие объективного статуса некоторых реалий грамматической характеристике обозначающих эти реалии слов по одушевленности / неодушевленности в современном русском языке вызвано тем, что на статус некоторых объектов в народном языковом сознании оказали влияние мифологические, религиозные и анимистические представления.

Теоретическое и практическое значение работы. Диссертация дополняет исследования, посвященные именной морфологии, рассматривающие историю категории одушевленности и ее функционирование в современном русском языке. Результаты исследования могут способствовать формированию целостных представлений о рассматриваемом явлении и осознанию специфики лингвистической оппозиции одушевленности / неодушевленности, а также решению общей проблемы соотношения объективных и субъективных факторов в языке. Материалы и выводы могут быть рекомендованы для использования в лекционных курсах современного русского языка, исторической грамматики; при разработке спецкурсов и спецсеминаров по проблемам грамматической семантики, истории категории одушевленности на филологических факультетах университетов и педагогических институтов; при. создании учебно-методических пособий для вузов и общеобразовательных учреждений; в процессе проведения занятий на курсах повышения квалификации учителей-словесников; в практике преподавания русского языка как иностранного.

Материалом исследования послужили опубликованные памятники письменности, иллюстративные материалы исторических словарей русского языка разных эпох, в большинстве случаев Словаря русского языка Х1-ХУ11 вв. Привлекались примеры из текстов художественных и публицистических произведений русских писателей от Пушкина до наших дней, а также из научных изданий, детской литературы (художественной и научно-популярной) и периодической печати второй половины XX - начала XXI века. Количество языковых единиц в картотеке - свыше 1700.

Апробация работы. Основные идеи исследования получили отражение в докладах на Международной научно-практической конференции в г.Краснодаре (4-7 апреля 2003 г.); на двух Всероссийских научно-практических конференциях в г.Тихорецке (28-29 марта 2002 г. и 27-28 марта 2003 г.); на двух Всероссийских научно-практических конференциях в г.Славянске-на-Кубани (29 сентября - 1 октября 2003 г. и 9-10 октября 2003 г.); на научной конференции, посвященной 80-летию д-ра филол. наук, проф. А.Г.Лыкова в г.Краснодаре (апрель 2002 г.); на 2-й межвузовской докторантско-аспирантской научной конференции в г.Краснодаре (26 апреля 2003 г.); на II межвузовской научно-практической конференции в г.Новороссийске (16 мая 2003 г.); на научно-практических семинарах филиала КубГУ в г.Новороссийске (секция языкознания) в 2001, 2002 гг., а также в тринадцати публикациях по теме исследования.

Результаты диссертационного исследования внедрены в учебный процесс филиала КубГУ в г.Новороссийске (использованы при чтении лекционного курса «Введение в языкознание», проведении практических занятий по дисциплинам «Русский язык» и «Латинский язык» для студентов специальности «Филология»), а также в практику преподавания русского языка учащимся среднего звена НОУ «Школа "Личность"» г.Новороссийска.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, насчитывающего 220 наименований научной литературы и 251 наименование источников иллюстративного материала. В основной части также имеются чертежи (10 таблиц и 5 схем). Общий объем работы - 231 с.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Семантика грамматики"

Выводы

Итак, на основании изложенного в данной главе материала сделаем следующие выводы.

Бесспорная связь современной языковой категории одушевленности / неодушевленности с разделением человеком окружающего мира на живое и неживое обусловливается не научными понятиями о живом / неживом, а обыденными представлениями людей, которые формируются в результате повседневного опыта, основанного прежде всего на непосредственном наблюдении объектов окружающего мира, а также отражают архетипические, мифологические, анимистические, религиозные представления, закрепленные в народной памяти и относящиеся к коллективному бессознательному.

В современном русском языке многочисленные колебания и отклонения от последовательного выражения категории одушевленности являются следствием семантических факторов, важнейшим из которых следует признать неопределенность статуса называемых объектов в языковом сознании говорящих. Для существительного, испытывающего колебания в показателе одушевленности / неодушевленности, В=Р используется для своеобразной актуализации семантики субстантива: понятийной, визуальной, олицетворяющей. В таких случаях В=Р, как семантически маркированная форма, свидетельствует о семантическом «наполнении» существительного в зависимости от конкретной речевой ситуации. Таким образом, можно говорить о том, что процесс семантизации падежных форм прямого (по аналогии и косвенного) объекта идет по прежнему руслу, повторяя механизм развития категории одушевленности, наблюдаемый с древнейших времен (с XI в.). В точках неустойчивости возникает спонтанность, движимая сиюминутными потребностями говорящего в сложившейся речевой ситуации. По мере накопления частных видоизменений идет переосмысление относительных характеристик, обусловленных ситуативно, в абсолютные, не зависящие от конкретных условий употребления.

Принимая во внимание богатство выразительных возможностей русского языка в плане выражения тончайших оттенков смысла, мы рассматриваем вариативность падежей как результат смещения смысловых акцентов. Более частотные случаи, считающиеся грамматической нормой, мы относим к семантически нейтральным. Случаи отступления, уступающие в процентном соотношении относительно регулярным формам, служат целям актуализации «виртуальных» понятий (при этом происходит активизации сем активности, единичности, конкретности, известности, значительности, важности, желательности, полезности, взаимодействия, предназначенности), они являются более яркими в семантическом плане. В выборе той или иной формы В.п. играет роль субъективная оценка объекта, степень его важности, полезности, желательности, проявление к нему повышенного интереса и внимания со стороны участников речевого акта. Объекты пристального внимания обычно маркируются. В субъективном восприятии объектов реальности и ирреальности большую роль играет внешнее и функциональное подобие живому существу, реальное или воображаемое.

Каждая разновидность В.п., как нам представляется, выполняет свою семантическую функцию в представлении объекта: форма В=И используется для обозначения абстрактных, неопределенных объектов со слабой степенью инди-видности, т.е. объектов вообще, как класса каких-либо предметов; форма В=Р -для обозначения конкретных, определенных, существующих в данный момент, непосредственно наблюдаемых, индивидуализированных. Вариативность форм В.п. можно рассматривать как средство образной выразительности преимущественно в разговорном, публицистическом и художественном стилях речи (особенно в детской литературе). Семантически маркированная форма В=Р часто используется в олицетворяющем контексте. Немаловажное значение для оформления В.п. при колебаниях имеет смысл глагола, управляющего существительным.

Трансформация лексического значения существительного в предложных конструкциях (изменение значения с конкретного на обобщенное) диктует изменение падежной формы одушевленных существительных с В=Р на В=И.

При возможности колебаний принадлежность к категории одушевленности / неодушевленности определяется по грамматической форме слова в конкретном тексте, а не по его лексическому значению, так как в подобных случаях контекстная семантика, исходя из речевой ситуации, определяет выбор той или иной формы В.п.

В современном русском языке сохранились немногочисленные остаточные явления, наблюдаемые исключительно в предложных конструкциях: наречие замуж (от за мужь); словосочетания в смысле наречий «глагол + предлог «в» + сущ. в В.п.» выйти в люди и т.п. Во всех этих конструкциях произошло переосмысление значений субстантивов от конкретного к абстрактному - именно это и послужило основанием для сохранения старой формы В.п. Только выражения села баба на баран; на конь; на чужие галки, встречающиеся в фольклоре, являются в буквальном смысле остаточными явлениями, так как представляют собой «законсервированные» формы, отражающие состояние языковой системы предшествующих эпох.

Таким образом, проявления категории одушевленности / неодушевленности в современном русском языке служат ярким примером влияния субъективного фактора на отражение языковой картины мира в сознании носителей русского языка.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Многомерное рассмотрение объекта (диахроническое, типологическое, синхронно-функциональное) позволяет утверждать, что именно семантические факторы играли и играют ведущую роль в процессе возникновения и развития категории одушевленности в русском языке.

Современная категория одушевленности в своих семантических основах восходит к индоевропейскому состоянию. Импульсом к вторичному введению оппозиции Nom : Асс в славянских языках, вероятно, послужило то обстоятельство, что в склонении существительных с исторической основой на *-о (*-jo) нарушилось древнее подразделение родов.

Реконструируемый современной лингвистической наукой «прототипиче-ский сценарий» переходности дает основания полагать, что одушевленные па-циенсы получают в славянских языках дифференцированную падежную маркировку прежде всего как отступающие от «прототипического сценария». Вероятно, семантическая одушевленность существительного снижает степень синтаксической переходности, и показателем этого снижения выступает форма Р.п. субстантива.

Проведенное исследование свидетельствует о безосновательности узкосоциологической концепции развития В=Р в русском языке, закрепляющей за социально полноправными лицами форму В=Р, а за социально неполноправными лицами и животными - форму В=И. Языковые факты свидетельствуют в пользу семантической концепции развития В=Р в широком смысле, постулирующей «подвижность» статуса объекта, обусловливаемую разнообразием речевых ситуаций и интенций говорящего (пишущего). Хотя лица высокопоставленные чаще выступают в роли активного и значимого деятеля, однако именно семантика контекста в целом приводит к актуализации объекта. Таким образом, употребление Р.п. вместо В.п. в ед.ч. в древнерусский период было характерно для существительных м.р. со значением «актуализированного» лица независимо от его социального статуса и от древней основы соответствующего существительного. Представляется, что форма прямообъектного падежа сигнализирует о «силе действия» переходного глагола, которая направлена на объект. В современном русском языке эта «сила» зависит, как правило, от семантической одушевленности / неодушевленности существительного. Что касается языка периода диглоссии (Х1-ХУ11 вв.), то анализ памятников различных жанров и различного происхождения дает основание говорить о том, что «сила действия» переходного глагола зависела от таких семантических характеристик прямого объекта, которые способствуют или препятствуют его актуализации и являются результатом осмысления объекта с разных сторон. К таким характеристикам, в частности, относятся активность / пассивность; определенность / неопределенность; конкретность / абстрактность; единичность / собирательность; значительность / незначительность; известность / неизвестность объекта говорящему (пишущему). Похоже, что древнейшее состояние языка демонстрирует большую гибкость в передаче степени страдательности, чем в современном русском языке.

Процесс постепенной антропоцентризации всей восточнославянской книжности (независимо от жанрово-стилевой разновидности и происхождения памятника), наиболее активно происходившей в ХШ-Х1У вв., вероятно, способствовал тому, что личные существительные к XV в., как правило, закрепили форму В=Р независимо от контекстной семантики. Однако нет оснований считать, что развитию категории одушевленности предшествовало развитие категории лица. Видимо, еще для общеславянского языка можно говорить о зарождении категории потенциального агенса, которая существовала вплоть до конца XVII века, постепенно, тем не менее, ослабляя свои позиции. Лица чаще являлись потенциальными агенсами, и поэтому наиболее активно принимали новую форму В.п. Для животных такая роль почти не характерна, однако уже в древнейших славянских памятниках религиозного содержания, где животным отводилась особая роль, существительные, обозначающие представителей зоомира, начинают употребляться в форме В=Р.

Различный способ изображения действительности в деловых и церковных памятниках обусловил различные семантические роли животных, что способствовало или препятствовало их актуализации.

Форма, условно названная нами как В=Р, в разные эпохи развития языка имеет неодинаковое значение. Для языка древнерусского и среднерусского периодов, когда набирала силу категория потенциального агенса, более корректно говорить о замене В.п. формой Р.п. И только к концу XVII века категория потенциального агенса перерастает в современную категорию одушевленности, т.е. происходит морфологизация первоначально в основном семантико-синтаксических отношений, в связи с чем форма Р.п. в позиции прямого объекта переосмысляется как форма В.п., омонимичная Р.п. Последние десятилетия XVII - начала XVIII века - начальный период формирования литературного языка русской нации - представляются моментом перехода из одной грамматической системы в другую, качественно отличную: ситуативное распределение статусов объектов, выражающееся в выборе одной из форм В.п., фиксируется как постоянное распределение величин. Поэтому о перерастании категории потенциального агенса в категорию одушевленности (в современном понимании) можно говорить не ранее XVIII века. На протяжении XVIII-XIX вв. происходит окончательное оформление категории одушевленности в русском языке: закрепляются формы В=Р у семантически одушевленных существительных во мн.ч. и у названий животных (особенно в предложных конструкциях) вне зависимости от контекстной семантики и речевой ситуации.

Причины несоответствия объективного статуса некоторых предметов их современной характеристике по одушевленности / неодушевленности на уровне языка обусловлены обыденными понятиями о живом / неживом, которые формируются в результате повседневного опыта, основанного прежде всего на непосредственном наблюдении объектов окружающего мира, а также отражают архетипические, мифологические, анимистические и религиозные представления, закрепленные в народной памяти и относящиеся к коллективному бессознательному. Таким образом, признак одушевленности / неодушевленности обусловлен спецификой семантики и отражает представления людей об окружающем мире и его интерпретацию, т.е. языковое мышление народа.

В современном русском языке многочисленные колебания и отклонения от последовательного выражения категории одушевленности являются следствием семантических факторов, важнейшим из которых следует признать неопределенность статуса называемых объектов в языковом сознании говорящих. Форма В=Р используется для понятийной, визуальной, олицетворяющей актуализации семантики подобных субстантивов и, как семантически маркированная форма, свидетельствует о смысловом «наполнении» существительного в зависимости от конкретной речевой ситуации.

Исследование категории одушевленности в синхроническом и диахроническом аспектах позволяет поставить вопрос о едином языковом механизме, действующем как в исторический, так и в современный период развития русского языка и связанном с отличительной особенностью человека - врожденной склонностью к ассоциативному мышлению. Поле одушевленности постепенно расширяется, во многом благодаря персонификации и метафоре; колебания, первоначально вызванные неопределенностью статуса некоторых объектов в языковом сознании говорящих, получают семантическую мотивировку в контексте: за каждой формой В.п. язык стремится закрепить определенную семантическую функцию. Таким образом, можно говорить о том, что процесс семан-тизации падежных форм прямого (по аналогии и косвенного) объекта идет по прежнему руслу, повторяя механизм развития категории одушевленности, наблюдаемый с древнейших времен (с XI в.). В точках неустойчивости возникает спонтанность, движимая сиюминутными потребностями говорящего в сложившейся речевой ситуации. По мере накопления частных видоизменений идет переосмысление относительных характеристик, обусловленных ситуативно, в абсолютные, не зависящие от конкретных условий употребления. Видимо, это общая закономерность изменений в языке.

Наше исследование позволяет предположить, что антропоцентризация, как основа языкотворческого процесса, является одной из движущих сил развития грамматической семантики русского языка.

В качестве дальнейшего развития темы исследования отметим актуальность межъязыкового сопоставления (не только в славянских языках, но и в других индоевропейских) проявлений понятийной категории одушевленности / неодушевленности, выражающейся в естественном языке самыми разнообразными средствами, в целях отграничения универсальных элементов в ее содержании от идиоэтнических.

Список научной литературыИльченко, Ольга Сергеевна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Использованная литература

2. Абрамов В.П. Семантические поля русского языка: Монография. М.: Краснодар: Акад. пед. и соц. наук РФ, Кубан. гос. ун-т, 2003. - 338 с.

3. Адмони В.Г. Основы теории грамматики. М. - Л.: Наука, 1964. - 108 с.

4. Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания // Вопросы языкознания. 1995. - № 1. - С. 37-67.

5. Аристотель. Физика // Аристотель. Соч. в 4-х т. Т.З. - М.: Мысль, 1981. -С. 123-245.

6. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл (логико-семантические проблемы). 2-е изд., стереотип. - М.: Едиториал УРСС, 2002. - 384 с.

7. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. 2-е изд., стереотип. -М.: Сов. энциклопедия, 1969. - 607 с.

8. Бабайцева В.В. Русский язык. Теория. 5-11 классы: Учебник для школ и классов с углубл. изуч. рус. яз. 3-е изд., испр. - М.: Дрофа, 2000. - 432 с.

9. Богородицкий В.А. Общий курс русской грамматики. 5-е изд. - М. - Л.: Соцэкгиз, 1935. - 356 с.

10. Болек А. Становление категории одушевленности (на материале Синайского патерика, Успенского сборника и Русской правды): Дис. . канд. филол. наук.-Л., 1977.-207 с.

11. Бондарко A.B. Теория морфологических категорий. Л.: Наука, Ленинградское отд-ние, 19766. - 255 с.

12. Борковский В.И., Кузнецов П.С. Историческая грамматика русского языка. -М.: АН СССР, 1963.-512 с.

13. Борковский В.И. Синтаксис древнерусских грамот: (Простое предложение). Львов: Изд-е Львовского гос. ун-та, 1949. - 392 с.

14. Будагов P.A. Проблемы развития языка. М. - Л.: Наука, 1965. - 74 с.

15. Будагов P.A. Что такое развитие и совершенствование языка? М.: Наука, 1977.-264 с.

16. Буланин Л. Л. Трудные вопросы морфологии: Пособие для учителей. М.: Просвещение, 1976. - 208 с.

17. Булаховский Л.А. Исторический комментарий к русскому литературному языку. Киев: Радянська школа, 1939. - 392 с.

18. Булаховский Л.А. Курс русского литературного языка. Киев: Радянська школа, 1952.-Т. 1.- 446 с.

19. Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. М.: Учпедгиз, 1959.-626 с.

20. Вагнер К.Г. Канон и стиль в древнерусском искусстве. М.: Искусство, 1987.

21. Вайан А. Руководство по старославянскому языку. М.: Изд-во иностр. лит., 1952.-448 с.

22. Волгина Н.С., Розенталь Д.Э., Фомина М.И. Современный русский язык / Под. ред. Н.С.Валгиной: Учебник для вузов. 6-е изд., перераб. и доп. - М.: Логос, 2001.-528 с.

23. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков: Грамматическая семантика. Ключевые концепты культур. Сценарии поведения / Пер. с англ. А.Д.Шмелева под ред. Т.В.Булыгиной. М.: Языки русской культуры, 1999. - 777 с.

24. Виноградов В.А. Одушевленности-неодушевленности категория // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н.Ярцева. М.: Сов. энциклопедия, 1990. - С. 342-343.

25. Виноградов В.В. Русский язык: (Грамматическое учение о слове). 2-е изд. -М.: Наука, 1972.-614 с.

26. Виноградов В.В. Русский язык: (Грамматическое учение о слове): Учеб. пособие для вузов / Отв. ред. Г.А.Золотова. 3-е изд., испр. - М.: Высшая школа, 1986.-639 с.

27. Виноградов В.В. Современный русский язык. Ч. И. - М.: Учпедгиз, 1940. -590 с.

28. Виноградов В.В. Современный русский язык: Морфология (курс лекций). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1952.

29. Воинов И.Н., Солоухин В.З. Вирусы, птицы, люди. Минск: Вышэйш. школа, 1977.- 159 с.

30. Востоков А.Х. Русская грамматика. 12-е изд. - СПб.: Тип. Импер. академии наук, 1874.-216 с.

31. Гвоздев А.Н. Современный русский литературный язык. Ч. I. Фонетика и морфология: Учеб. пособие для вузов. 4-е изд. - М.: Просвещение, 1973. -432 с.

32. Георгиев В. Причините за възникването на родително-винителен падеж в славянските езици // Славистичен сборник. София, 1973. - С.9-18.

33. Голуб И.Б. Стилистика русского языка. 4-е изд. - М.: Айрис-пресс, 2003. -448 с.

34. Горшкова КВ., Хабургаев Г.А. Историческая грамматика русского языка: Учеб. пособие. 2-е изд., испр. - М.: Изд-во МГУ, 1997. - 383 с.

35. Грамматика русского языка. Т. I. Фонетика и морфология / АН СССР, Ин-т языкознания. М.: Изд-во АН СССР, 1953. - 720 с.

36. Грамматика современного русского литературного языка / Отв. ред. Н.Ю.Шведова. М.: Наука, 1970. - 768 с.

37. Граудина JI.K, Ицкович В.А., Катлинская Л.П. Грамматическая правильность русской речи. Опыт частотно-стилистического словаря вариантов. М.: Наука, 1976. - 455 с.

38. Гуревич B.B. О «субъективном» компоненте языковой семантики // Вопросы языкознания. 1998. - №1. - С.27-35.

39. Дибров A.A., Овчинникова B.C. Историческая грамматика русского языка: Учеб. пособие. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1968. - 329 с.

40. Добровский Й. Грамматика языка славянского по древнему наречию. СПб., 1834. - Ч. 2 и 3. - 156 с.

41. Древнерусская грамматика XII-XIII веков. М.: Наука, 1995. - 520 с.

42. Дурново H.H. Грамматический словарь: Грамматические и лингвистические термины / Под ред. О.В.Никитина; Сост., вступит, ст., послесл. и прим. О.В.Никитина. М.: Флинта: Наука, 2001. - 184 с.

43. Дурново H.H. Очерк истории русского языка.- M.-JL: Госиздат, 1924. 376 с.

44. Ельмслев И.О. О категориях личности-неличности и одушевленности-неодушевленности // Принципы типологического анализа языков различного строя. М.: Наука, 1972. - С. 114-152.

45. Еремина В.И. Ритуал и фольклор. JL: Наука, Ленинградское отделение, 1991.-208 с.

46. Есперсен О. Философия грамматики. М.: Изд-во иностр. лит., 1958.- 404 с.

47. Журавлев В.К. Диахроническая морфология / Ин-т языкознания АН СССР; Отв. редактор В.П.Мажюлис. М.: Наука, 1991. - 208 с.

48. Загадки бестиариев // Альманах непознанного (пер. с английского). -Сидней-Лондон-Нью-Йорк-Москва: Ридерз Дайджест, 2002. С. 13 6-137.

49. Зализняк A.A. К вопросу о грамматических категориях рода и одушевленности в современном русском языке // Вопросы языкознания. -1964. №4. - С.25-40. .

50. Зализняк A.A. Русское именное словоизменение. М.: Наука, 1967. - 370 с.

51. Земский A.M., Крючков С.Е., Светлаев М.В. Русский язык: Учебник для студентов общеобразоват. учреждений среднего проф. образования: В 2-х ч. Ч. 2. Синтаксис / Под ред. В.В.Виноградова. 13-е изд., дораб. - М.: Дрофа, 20036. - 272 с.

52. Зиборов В.К. История русского летописания XI-XVIII веков: Учеб. пособие.- СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2002. 512 с.

53. Иванов В.В. Историческая грамматика русского языка: Учебник для студентов пед. ин-тов. 3-е изд., перераб. и доп. - М.: Просвещение, 1990. -400 с.

54. Иванов В.В. Развитие грамматического строя русского языка. М.: Учпедгиз, 1960.

55. Иванов В.В., Потиха З.А. Исторический комментарий к занятиям по русскому языку в средней школе: Пособие для учителя. 2-е изд., перераб. -М.: Просвещение, 1985. - 160 с.

56. Ильченко О.С. Знакомство с одушевленными и неодушевленными существительными на уроках русского языка // Творческий поиск: образование XXI века. Вып.1. - Новороссийск, 2003а. - С.48-51.

57. Ильченко О.С. Одушевленность существительного и реконструкция «наивной» картины мира // Русская словесность. 20036. - №5. - С.36-39.

58. Ильченко О.С. Певцы родной природы // Литература в школе. 2003в. -№4.- С.34-36.

59. Истрина Е.С. Руководство по исторш русскаго языка. Петроград: Я. Башмаковъ и К0, 1915. - 114 с.

60. Ицкович В.А. Существительные одушевленные и неодушевленные в современном русском языке (норма и тенденция) // Вопросы языкознания. -1980.- №4. С.84 - 96.

61. Ицкович В.А. Очерки синтаксической нормы. М.: Наука, 1982. - 198 с.

62. Кагаров Е.Г. Религия древних славян // Культурно-бытовые очерки по мировой истории. М., 1918. - №4.

63. Камчатное A.M., Николина H.A. Введение в языкознание: Учеб. пособие для филол. ф-тов ун-тов и педагог, вузов. 3-е изд. - М.: Флинта: Наука, 2001.-232 с.

64. Канкава М.В. и др. Современный русский язык. Морфология. Тбилиси: Ганатлява, 1985.

65. Касаткин JI.JI., Клобуков Е.В., Лекант П.А. Краткий справочник по современному русскому языку / Под ред. П.А.Леканта. М.: Высш. шк., 1991.-383 с.

66. Кацман Н.Л., Покровская З.А. Латинский язык: Учебник для вузов. 4-е изд., перераб. - М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 1996. - 432 с.

67. Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1972. - 216 с.

68. Кедайтене Е.И. Из наблюдений над категорией лица в памятниках русского языка старшей поры // Вопросы языкознания. 1955. - № 1. - С.124-128.

69. Кедайтене Е.И. Категория одушевленности в русском языке (становление и развитие): Учеб. пособие к спецкурсу по истории русского языка. М.: Изд-во Ун-та дружбы народов им. П.Лумумбы, 1982. - 60 с.

70. Кедайтене Е.И. К вопросу о развитии форм родительного-винительного падежа (на материале восточнославянских языков) // Исследования по лексикологии и грамматике русского языка. М.: Изд-во АН СССР, 1961. -С.185-193.73