автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: "Семейная хроника" и "Детские годы Багрова-внука" С.Т. Аксакова: формы письма и традиции жанра

Полный текст автореферата диссертации по теме ""Семейная хроника" и "Детские годы Багрова-внука" С.Т. Аксакова: формы письма и традиции жанра"

На правах рукописи

Николаева Наталья Геннадьевна

«Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука» СТ. Аксакова: формы письма и традиции жанра

Специальность 10.01.01 —русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Барнаул - 2004

Работа выполнена

в секторе литературоведения Института филологии ОИИФиФ СО РАН

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор

Михаил Николаевич Дарвин

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор

Людмила Алексеевна Ходанен

кандидат филологических наук, доцент

Татьяна Георгиевна Черняева

Ведущая организация: Красноярский государственный педагогический

университет

Защита состоится 22 апреля 2004 г. в часов на заседании диссертационного

совета К 212.005.03 в Алтайском государственном университете (656049, г. Барнаул, пр. Ленина, 61)

С диссертацией можно ознакомиться

в научной библиотеке Алтайского государственного университета Автореферат разослан марта 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук

М.П. Гребнева

Общая характеристика работы

Актуальность исследования. По мнению ряда исследователей (ММ. Бахтин, ЛЛ. Гинзбург, С.С. Аверинцев, М.Я. Билинкис), за счет вовлечения нелитературных жанров в структуру художественного произведения происходит зачастую образование новых художественных форм. Для русской литературы второй половины XIX века в связи формированием национальной романической традиции актуальна проблема соотношения художественной и документальной прозы. В этом аспекте творчество СТ. Аксакова осмыслено еще недостаточно.

«Семейная хроника» СТ. Аксакова (далее в тексте - СХ), и написанные в качестве ее продолжения «Детские годы Багрова-внука» (далее в тексте - ДГ) - произведения с отчетливой автобиографической основой и, в то же время, представляющие собой опыт создания художественного произведения. Специфика СХ определяется тем, что она возникала не в рамках единого замысла, а постепенно складывалась, вырастала на основе нескольких самостоятельных очерков, затем соединенных и дополненных новыми рассказами «семейства Багровых». В общей сложности СХ создавалась в течение семнадцати лет, с 1840 г., когда были написаны первые очерки, по 1857 г., когда были опубликованы «Детские годы Багрова-внука». Часто к двум названным текстам присоединяют и «Воспоминания» СТ. Аксакова, рассматривая все три произведения в качестве автобиографической трилогии.

Таким образом, вся «Семейная хроника» может восприниматься двояко. С одной стороны, как целостный художественный текст, включающий тексты СХ и ДГ, а с другой, как цикл воспоминаний, к которым, по этой логике, следует присовокуплять не только «Воспоминания», но и «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», «Литературные и театральные воспоминания», «Историю моего знакомства с Гоголем», в целом, воспринимая все позднее творчество СТ. Аксакова как единый гипертекст памяти. По нашему мнению, второй подход, распространенный в литературной критике, а также в практике публикации текстов СТ. Аксакова, приводит к нарушению эстетической целостности всей «Семейной хроники»1 и принципиально расходится с замыслом автора, настаивавшего на том, что СХ и ДГ являются двумя взаимосвязанными частями одного произведения, не имеющего отношения к «Воспоминаниям». В нашем исследовании мы будем придерживаться первой точки зрения, и поэтому далее используем общее обозначение СХ для текстов «Семейной хроники» и «Детских годов Багрова-внука».

Стремление осмыслить СХ как эстетически завершенное произведение ставит перед исследователем проблему поиска адекватных способов описания его поэтики, задействованных жанровых традиций, воссоздания определенного' историко-литературного контекста, внутренняя же гетерогенность СХ делает решение данной

1 Часто публикуются отдельно ((Детские годы Багрова-внука»: Аксаков С.Т. Детские годы Багрова-внука. М., 1953.301 с.; отдельные отрывки их СХ в качестве самостоятельных текстов: Аксаков С.Т. Помещик Куролесов. Из «Семейной хроники». М., 1926.55 е.; Аксаков С.Т. Первая весна в деревне. СПб, 1910.74 с. Есть пример публикации «Избранного», где текст «Семейной хроники» разрывается и содержит вообще только два первых отрывка Аксаков С.Т. Избранное. М.,

1975.560 с.

РОС. НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА

проблемы весьма сложным. Характерным в этом смысле является высказывание В.А. Кожинова: «В "Семейной хронике" как бы содержатся семена или, точнее, завязи всей будущей русской прозы. И охарактеризовать это произведение в целом, в его многообразных сторонах и гранях - слишком объемная задача»2.

Диапазон восприятия СХ в отечественной традиции простирается от мемуаристики (Н.1\ Чернышевский, ЯЛ. Добролюбов, В. Острогорский, Г.А Бялый, В. Кошелев и др.), до сопоставлений с архаическими жанрами (СП. Шевырев,

A.С. Хомяков. В современном аксаковедении - П.М. Тамаев, Л.К. Савина), а также историческим и семейным романами (А.П. Анненков, С.С. Дудышкин, Н.П. Гиляров-Платонов, А.А. Григорьев и др.)- При этом следует отметить, что попытка описать поэтику СХ в рамках одного какого-либо жанра (роман, цикл повестей, семейная хроника) закономерно приводила исследователей к противоречиям, поскольку СХ возникает на стыке традиций и не исчерпывается каноном одного оп-

3

ределенного жанра .

Для западного литературоведения XX века (М. Левит, А. Даркин, Э. Вахтель,

B. Шмид) можно констатировать тенденцию отказа от осмысления СХ и ДГ через дихотомию мемуары - художественная проза или через критерии изначально заданного жанра. Наиболее ярко данный подход демонстрируется в одной из последних работ В. Шмида, где исследователь заключает, что «поэтика "Семейной хроники" колеблется между несколькими нарративными стратегиями: документального повествования, сказки и семейного романа» и, по мнению исследователя, принципиально не сводима ни к одной из них.

Тенденции, сложившиеся в аксаковедении, перекликаются и с рядом иных смежных исследований. Так, в 60-е годы XX в. Ж. Старобинский, анализируя «Исповедь» Ж.Ж. Руссо, замечал, что категорию жанра в отношении автобиографических произведений целесообразнее заменить понятиями стиляи письма5. В отечественном литературоведении альтернативой «документализирующему» и жанровому подходу к мемуарной и автобиографической прозе были исследования ЛЛ. Гинзбург6, которая переносила проблему восприятия мемуаристки с категории вымысла на вопросы эстетической организованности. Сегодня Е.К. Созина рассматривает проблему формирования в русской литературе ХГХ в. «письма сознания», приходящего на смену классического «логоцентричного» письма, анализируя некоторые особенности повествовательной манеры СТ. Аксакова (на примере'«Детских годов Багрова-внука»)7. Однако, по мнению Е.К. Созиной, для текстов середины ХГХ в. еще не характерно погружение в поток воспоминаний, размывающего СПЯЗ-

'КожиновВ.В. Семейная хроника О.Т.Аксакова //Литература в школе 1995. № 1. С. 22.

3 Что мы, в частности, встречаем в монографии С.И. Машинского, который относит СХ то к мемуарной прозе, то обозначает ее кай «(Произведение, близкое к роману». // Машинский С.И. С.Т. Аксаков. Жизнь и творчество. Изд. 2-е. М., 1973. С. 415.

4 Schnjid U. Ichentwurfe Die russische Autobiographie zwischen Awakum und Gercen. Zurich, 2000 P. 302.

5 Старобинский Ж. Интерпретатор: движение к успеху // Старобинский Ж. Поэзия и знание. История литературы и культуры: В 2 т. М., 2002. Т. 1. С. 218.

Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л., 1971. 7 Созина Е.К. Сознание И письмо в русской литературе. Екатеринбург, 2002.

ную историю жизни, на которую опирается рассказ. Данное наблюдение соотносится и с мыслью Ю.М. Лотмана о том, что для текстов середины XIX в. была актуальна категория сюжетного единства. Это позволило нам выдвинуть предположение о том, что СТ. Аксаков, не пытаясь создавать свое произведение по канонам определенного жанра, все же оставался в рамках традиционного письма, предполагающего сплетение событий в единый сюжет, а не подчинение их только потоку воспоминаний, рефлексии повествователя.

Объектом нашего исследования является «Семейная хроника» СТ. Аксакова. Предметом исследования стала поэтика СХ, определяемая началами разных жанровых традиций и форм художественного письма, представляющих собой элементы единого стиля СХ. В качестве материала исследования использовались тексты «Семейной хроники» и «Детских годов Багрова-внука» СТ. Аксакова, а также тексты семейных записок XVIII—ХГХ вв., которые привлекались для сопоставления с СХ.

Целью работы является описать СХ и ДГ как формально-содержательное единство в контексте литературного процесса эпохи, что позволит нам вывести СХ за рамки восприятия ее с точки зрения только исторического документа и понять как эстетически завершенное произведение. Рассматривая СХ как «литературный факт» в аспекте проблемы формирования классического русского романа XDC века, вбирающего в себя национальную и европейскую традиции, нам необходимо выявить, какие предшествующие и современные для середины XDC века жанровые традиции соединяются в повествовательной структуре произведения, и что выступает его синтезирующей основой. Цель конкретизирована в следующих задачах:

1. Рассмотреть «Семейную хронику» СТ% Аксакова в контексте традиции семейных записок XVIH-XIX вв.

2. Описать механизм трансформации жанровой модели семейных записок в СХ через выявление структуры повествования в СХ и ДГ и используемых типов письма: документальное, литературное и фольклорное.

3. Проанализировать сюжет СХ и ДГ, выяснить место каждого элемента в структуре целого.

4. Определить черты повествовательной модели СХ в ее соотношении с жанром хроники и романа в контексте процессов жанрообразования в русской литературе второй половины XIX века.

Методологическая основа работы, Специфика предмета исследования и поставленная цель работы обусловили использование сравнительно-исторического и структурно-типологического методов. Исследование структуры повествования иг образа автора в СХ и ДГ основывалось на концепциях теории автора М.М. Бахтина, Б.О. Кормана, Ю.В. Манна. Рассмотрение СХ в контексте фольклорных и литературных традиций потребовало привлечения работ Е.М. Мелетинского, Б.Н. Путилова, Б.Н. Топорова, а также концепций: СО. Аверинцева' и

8 «Резко возрастающее в XIX веке разнообразие сюжетов привело бы к полному разрушению повествовательной структуры, если бы не компенсировалось на другом полюсе организации текста ' тенденцией к превращению больших блоков повествования и целых сюжетов в клише». // Ломан Ю М. О сюжетном пространстве русского романа 19 столетия // Лотман Ю М. О русской литературе. СПб, 1997. С. 716.

А.В. Михайлова. Выбор подхода к осмыслению поэтики СХ осуществлялся с опорой на концепции ЯЛ. Гинзбург, Ж. Старобинского, В. Шмида.

t Научная новизна работы состоит в том, что СХ СТ. Аксакова включается в историко-литературный, в том числе и западноевропейский, контекст эпохи: семейные записки XVIII-XIX вв., поэма о сельской усадьбе, традиции сентиментальных повестей начала ХБС в., готического романа, западноевропейского семейного и исторического романов, жанра путешествия и романа воспитания. Принципиальным моментом является тот факт, что единство всей СХ осмысляется через категорию сюжета и автора (а не единства «документального» материала). Впервые ставится вопрос о соотношении повествовательной модели СХ с жанром хроники в контексте тенденций формирования романа как сложного эпического единства.

Теоретическое и практическое значение работы заключается в том, что ее результаты могут быть использованы при разработке общих и специальных учебных курсов по истории русской литературы XIX века, в вузовской и школьной практике преподавания, в руководстве научной работой студентов, включая написание курсовых и дипломных работ.

Апробация работы. Фрагменты диссертации обсуждались на заседаниях сектора литературоведения Института филологии СО РАН. По результатам исследования сделаны доклады на конференциях: V межвузовская научно-практическая конференция «Текст: варианты интерпретации» (Бийск, 2000 г); конференции молодых ученых (Новосибирск, 2002 г., 2003 г.); в рамках работы V международной летней школы «Коммуникативные стратегии культуры: событие и его интерпретация в нар-ративе» 2002 г.; IV всероссийская конференция молодых ученых «Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения и журналистики» (Томск, 2003 г.). По теме диссертации имеется три публикации, одна находится в печати.

Положения, выносимые на защиту:

1. СХ и ДГ отчетливо соотносимы с традицией семейных записок XVIII-XIX вв., жанр которых запечатлел стереотипы сознания патриархального дворянства, выразившегося в мифопоэтическом образе «золотого века» прошлого, в основе которого лежит хронотоп патриархальной идиллии.

2. В СХ и ДГ мы можем наблюдать процесс романизации мемуарного жанра семейных записок, выражающийся в усложнении структуры повествования, появлении издателя, выступающего в роли творческого создателя текста, в рефлексивности стиля повествования (документальное письмо присутствует в СХ уже как прием). Кроме того, в повествовательную структуру СХ и ДГ вовлекаются модели ряда современных и исторически близких литературных традиций.

3. Появление сюжетного единства, а не просто изложения семейной истории по хронологии (семейные хроники XV—XVII вв.) или «письма памяти» (записки ЖС в) позволяет говорить о СХ как о целостном художественном произведении. Все отрывки СХ и ДГ складываются в сюжет, имеющий мифологическую природу, и образуют замкнутую структуру: от основания предком мира патриархального рая до формирования героя, «собирающего» в личностном опыте культурный опыт своей семьи.

4. СХ не может быть отнесена ни к традиционным мемуарам (запискам), ни к классической форме западноевропейского романа. Вынесенное в заглавие обозначение хроника характеризует саму повествовательную модель данного"произведения. Однако, учитывая тот факт, что жанр романа XIX в. уже не определялся каким-либо каноном, мы вполне можем рассматривать СХ и ДГ как одну из форм семейного романа, который мог использовать и форму семейной хроники.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения. Объем диссертации - 182 с. Библиографический список включает 161 наименование.

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, формулируются проблема, цель и задачи работы, на основе обзора существующих в аксакове-дении подходов к проблеме понимания поэтики СХ определяется направление и методы собственного исследования, дается характеристика работы с точки зрения ее новизны, излагаются основные положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Семейная хроника СТ. Аксакова в контексте традиции семейных записок XVHI-XIX вв.» рассматривается связь СХ с традицией семейных и автобиографических записок конца XVШ-XIX вв. В нашей работе СХ сопоставляется с записками А.Т. Болотова, И.М. Долгорукова, М.В. Данилова, И.И. Дмитриева, М.А. Дмитриева, С.Н. Глинки, С.В. Скалой. Выбор этих текстов был обусловлен двумя причинами: они репрезентируют жанр семейных записок XVШ-XIX в. до момента появления СХ и позволяют составить общее представление о данной жанровой традиции, кроме того, с текстами этих записок СТ. Аксаков был знаком.

Предметом изображения семейных записок, становилась история семьи, охватывающая несколько поколений (а не только период жизни самого повествователя), показанная в аспекте частной, чаще усадебной жизни семейства. Специфичным для семейных записок в русской мемуарной традиции создаваемых преимущественно в среде дворянства, было стремление связать историю семьи с историей отечества. Авторы, как правило, рассказывали об истории своего рода, констатируя древность происхождения и отношение предков к определенному князю или царю. Собственно рассказ о самом себе мог либо накладываться на рассказ об истории семьи (информация о том, кто есть рассказчик, когда и где родился, следовала в самом начале текста (С.Н. Глинка, И.И. Дмитриев, ИМ. Долгоруков), либо вписываться в общую хронологию событий, то есть вводиться после перечисления родословной (МЛ. Дмитриев, СВ. Скалой), но в данном случае важно само стремление начать рассказ о собственной жизни не периодом собственно биографического времени, а с установления своего места в семейной истории. Доминирование надличностного, родового начала в семейных записках проявляется в выделении момента «начала», фигуры родоначальника, образа дома, и топоса родового имения, осмысляемого в категориях «родового гнезда».

Сопоставление СХ СТ. Аксакова с указанными мемуарными записками обнаруживает сходство сюжетных ситуаций, самого стиля воспроизведения семейной истории и осмысления прошлого, предполагающего идиллическое изображение патриархальной жизни предков как «золотого века», атрибутами которого становятся описания ладно устроенного хозяйства, жизненного изобилия, хлебосольства и противопоставление этого прошлого современному состоянию общества, утратившего патриархальную цельность и гармонию жизни, рассказ о родителях, включающий историю их женитьбы, службы и далее продолжающийся рассказом о детстве рассказчика, сценами семейного быта, изображаемого чаще идиллически-безмятежным.

Однако мы не можем сказать, что СХ эквивалентна жанру семейных записок, различие касается способа организации повествования. В семейных записках повествование отражало действие двух принципов. С одной стороны, оно опиралось на структуру родословной, когда историю собственной жизни, свои воспоминания человек осмыслял через историю рода, с другой стороны, весь материал семейной истории так или иначе проецировался на личную судьбу говорящего, связывался его воспоминаниями, размышлениями, что приводило к размыванию повествования. Подобная спонтанность построения повествования и отразилась в самом жанровом обозначении: «записки». В СХ же повествование подчиняется не только работе памяти или хронологии, но уже обладает качеством каузальной связи, позволяющей говорить о наличие сюжетного единства, сближающего СХ с жанром романа.

Для СХ и ДГ вроде бы также характерна фрагментарность и спонтанность построения повествования. В рамках СХ выделяются такие различные структурные элементы, как часть «Добрый день Степана Михайловича», представляющая собой очерк одного дня из жизни помещика; написанный в духе лирических монологов Н.В. Гоголя фрагмент «Оренбургская губерния»; отрывок «Михаила Максимович Куролесов», близкий по жанру к романтической повести. Подобная эклектичность характерна для первых двух отрывков СХ, и здесь рассказчик Багров служит скорее формальньрл связующим началом. Данный способ связи частей воедино напоминает принцип «Тысячи и одной ночи» или «Декамерона», который был характерен для традиции прозаических циклов 20-30-х гг. XIX в. Однако, начиная с третьего отрывка, фрагментарный принцип начинает вытесняться сюжетным. Этот принцип отражен в заглавиях, где появляются обозначения сюжетной ситуации: «Женитьба Молодого Багрова», «Молодые'в Багрове», «Жизнь в Уфе». В ДГ нарратив организован иначе, чем в СХ: фрагменты, из которых складывается повествование, уже не обозначены" «отрывками», а озаглавлены по названию поездок героев и соединены между собой мотивом дороги: каждая новая глава начинается с отъезда в одно из имений или в город Уфу, что придает ДГ черты жанра путешествия. Итак, в первой части (СХ) внешним связующим компонентом выступает рассказчик, во втором (ДГ) - уже сюжет путешествия. Мы видим, что в СХ и ДГ нет единообразия построения нарратива.

Тем не менее, для СТ. Аксакова это сложное множество представлялось как целое, и в читательском восприятии оно не распадается на отдельные сцены, зарисовки из жизни. По нашему мнению, это целое - не цикл рассказов, ведь СХ не обо-

значена, например, как «рассказы» или <сзаписки» Багрова, что акцентировало бы логику связи, характерную для данного типа художественной целостности. В то же время, СХ и ДГ не образуют и романного единства: события не связаны интригой. СТ. Аксаков называет свое произведение хроникой.

Любопытен сам факт использования заглавия «хроника», не фигурировавшего в русской мемуаристке XVШ-XIX веков вообще, по крайней мере, до появления СХ СТ. Аксакова. Жанр «семейных хроник» восходит к флорентийским «домашним хроникам» торговцев и ремесленников XV в10. Однако европейские домашние хроники ХШ-XVBB. НОСИЛИ узкофамильный характер и не публиковались, поэтому очевидно, СТ. Аксаков не мог ориентироваться на какие-либо тексты непосредственно. В целом, семейная хроника как каноническая жанровая целостность в том ее виде, в каком она существовала в ХШ-XV вв. в Европе, не может рассматриваться как источник традиции в отношении СХ, потому что для культуры XIX в. была не характерна. Актуализация традиции западноевропейского архаического жанра могла произойти в данном случае бессознательно, как отражение специфики индивидуального восприятия прошлого, истории, времени. Ведь если записки, сложившиеся как жанр в новоевропейской индивидуализированной культуре, выводят образ пишущего, его личность в качестве организующего начала, то в семейных хрониках, традиция которых исторически предшествует жанру записок, личность еще осмыслялась в рамках рода, семьи. Такое осмысление себя через свою семью было характерно для патриархально-родового типа самосознания, выразившегося как раз в жанре семейных записок, создаваемых в среде патриархально-родового дворянства в России. Таким образом, СТ. Аксаков, называя свое произведение «семейной хроникой», обозначает в качестве сюжетообразующего сам способ осмысления истории и личности, спонтанно запечатленный в жанре семейных записок.

Однако, слово «хроника» актуализирует в СХ не только архаическую концепцию времени и способа осмысления места человека в истории, но и связано с актуальными для середины ХГХ века жанрообразовательными процессами, отражающими скорее качество нового исторического мышления. Уже с 30-х годов XIX в. для литературного процесса существенной чертой оказывается активное воздействие принципа историзма, базирующегося на представлении о развитии как непременном качестве любого явления и его индивидуальности, то есть исторически обусловленной уникальности, неповторимости. В эстетике новое качество исторического сознания выражалось в том, что авторы стремились подчинить движение времени в произведении законам реально-исторического и биографического времени. Это приводило к усложнению самих способов связи событий, стремлению отойти от простоты фабулы авантюрного романа, за счет чего интрига как основа единства повествования теряет свою приоритетность в эстетических теориях серединц века. Закономерным оказывается возникновение крупных эпических художественных произведений, имитирующих документальные конструкции и использующих, в том

9 В некоторых мемуарных повествованиях ХУШ века использовалась модель национального историографического жанра «летописи», но не хроники. См.: Тартаковский А,Г. Русская мемуаристика ХУПЬХКв. М, 1991. С. 54.

10 Коа И.С. В поисках себя: Личность и самосознание. М, 1984 С. 110.

числе, и жанровую форму хроники. Хроникальность проявляется в таких романах, как «Подросток», «Записки из Мертвого дома» Ф.М. Достоевского, «Детские годы», «Захудалый род», «Соборяне» Н.С. Лескова, «Пошехонская старина», «История одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина.

В жанре хроники синтезирующей основой повествования является не столько голая последовательность фактов (как в анналах), и не внутренняя связь событий (как в романе), не работа памяти (как в записках), а последовательность событий во времени. Поэтому в хронике историческое время разъято на завершенные эпизоды, фрагменты, которые связаны друг с другом, но не причинно-следственно, а хронологически. Таким образом, жанр хроники допускал соединение отдельных завершенных фрагментов в рамках целого, то есть позволял реализовывать принцип единства индивидуальностей, и, кроме того, давал возможность развернуть образ мира динамически, в историческом движущемся времени.

В СХ сюжетный охват событий очень невелик: из жизни первого поколения взят один год (переселение) и подробно воспроизведен только один день; из жизни второго поколения - тоже год, связанный с женитьбой сына Багрова, и два года, связанные с жизнью молодых Багровых в Уфе и рождением сына, Сережи Багрова. События ДГ охватывают четыре года из жизни Багрова-внука. Однако общий охват событий (учитывая рассказы о прошлом деда, имении Троицком) в СХ и ДГ составляет более 100 лет. Возможно, что структура хроники, менее жесткая, допускающая фрагментаризацию повествования, оказалась удобна для СТ. Аксакова. Отбирая ключевые с точки зрения общего хода семейной истории эпизоды, автор достиг возможности изображения прошлого, с одной стороны, в движении, динамично, а с другой - во множестве разнообразных исторически-конкретных явлений.

Во второй главе «Трансформация жанра семенных записок в «Семейной хронике» С.Т.Аксакова» мы рассматриваем проблему романизации мемуарного жанра семейных записок в СХ. С.Т. Аксаков использует прием публикации текста не от имени автора, а от лица издателя. То есть в СХ появляется уже две повествовательных инстанции: рассказчик (Багров-внук) и издатель (С.А). Важно в данном случае не введение этой повествовательной инстанции, а трансформация ее функции, когда издатель книги начинает выступать уже как ее творческий создатель.

Указанная структура повествования формирует и стилистическую гетерогенность СХ. Поэтика ее строится'на стыке разных - литературных и документальных традиций, и, что особенно важно, не сводима ни к одной из них. С одной стороны, герои и события преподносятся в дискурсе рассказчика и издателя-хрониста как исторически конкретные люди, с другой, введены в текст как условные литературные персонажи, обозначены автором в эпилоге как «образы», «действующие лица всемирного человеческого зрелища с давних пор разыгрываемого человечеством».

Черты документального письма последовательно воспроизводятся в СХ. Они включают: указание дат, значимых исторических событий и лиц, документальное воспроизведение топоса, ссылки на письма, документы, использование сносок и примечаний, извинения в погрешностях и неточностях цитирования, прием «сворачивания» истории и демонстрация ограниченной позиции хроникера, идущего стро-

го за фактом, либо же ироничное дистанцирование издателя от точки зрения рассказчика — Багрова-внука. Однако все эти приемы не несут в СХ прагматической функции, как это предполагает мемуаристика. Намеренное, зачастую избыточное использование приемов, характерных для мемуарного повествования доводит достоверность в СХ до уровня стилизации под нее. Здесь происходит тот «сдвиг», когда содержательной становится сама манера повествования, когда «тематические единицы приобретают вторичный смысл, а элементы формальные, сами по себе не имеющие какого бы то ни было референциального значения, наделяются смысловой функцией»11. Подобная рефлексивность документального письма в СХ свидетельствует о том, что в данном случае объектом изображения оказываются не только события прошлого, но и само слово рассказчика, становящееся внутренне диалогичным, что свидетельствует уже о романизации жанра семейных записок в СХ С.Т. Аксакова.

В то же время, издатель СХ явно переходит уровень «бесстрастного передатчика сехмейных преданий» и публикатора текста. Он выступает уже и как автор целого произведения, лицо, «написавшее "Семейную хронику" по рассказам гг. Багровых». В СХ издатель как автор отчетливо обнаруживает свое присутствие в тексте, позициируя себя как создателя внутреннего мира произведения. Он позволяет себе останавливать рассказ и мысленно переноситься в другое пространство, вводить по своему произволу новых персонажей, комментировать свой рассказ, свободно погружаться в своего героя, передавать ход его мыслей, использовать его точку зрения в качестве фокализации повествования. Специфической чертой поэтики СХ является тот факт, что художественная условность персонажей и сюжетных ситуаций здесь нередко приобретает театральный оттенок. Возникающее в финале сравнение всего изображенного в СХ с драмой кажется нам не случайным. Метафора театра снова используется и в обращении «К читателям» в ДГ: «Прежние лица "Хроники" выходят опять на сцену, а старшие в продолжение рассказа оставляют ее навсегда». Эта метафора разворачивается и в самом тексте СХ и ДГ, что проявляется в склонности СТ. Аксакова к визуализации, к сценичности именно в театральном смысле. Большинство сценических изображений в повествовании имеют обрамление, вводящееся посредством повторяющихся деталей, также используется характерный для театральной сцены вход слуги, вручение письма и прочие меняющие ситуацию детали.

Показательно для осмысления поэтики СХ, что, изменяя имена реальных людей, автор пошел по пути употребления «говорящих» фамилий (Куролесов, Дурасов, Багров). В СХ герои чаще обозначены не по именам, а по функциям, которые они исполняют в той или иной ситуации: «брат» и «сестра»; «бравый майор» и «бедная сирота»; «гость» и «хозяин»; «невестка» и «свекор», «золовки». Ощущение разыгрываемых героями ролей создается и за счет статичности образов: каждый герой здесь раскрывается в рамках обозначенной повествователем модели, и, если меняется, то резко и до неузнаваемости, словно принимая другую роль.

В изображении событий истории Багровых выделяются следы разных литературных традиций. Описание «Доброго дня Степана Михайловича» дано в рамках

Шмид В. Нарратологшг. М., 2003. С. 37.

идиллической традиции. В аксаковедении существует тенденция сопоставлять этот фрагмент со «Старосветскими помещиками» Н В. Гоголя. Не отрицая взаимосвязи этих двух текстов, обусловленной уже общностью самого идиллического хронотопа, мы должны признать, что гораздо отчетливее в данном случае в тексте С.Т. Аксакова преломилась традиция жанра поэмы о сельской усадьбе, представленного в литературе конца ХУШ-начала XIX в. формой дружеских посланий, приглашений в усадьбу. Классическим образцом данного типа текста для русской литературы является послание «Евгению. Жизнь Званская» Г.Р. Державина, сопоставление с которым мы проводим в нашей работе.

Второй отрывок, «Михаила Максимович Куролесов», герой которого восходит к архетипу «великого грешника» и подан в СХ в рамках национальной фольклорной традиции как «плут» и «разбойник Мишка Куролесов», в то же время, связан и с демоническими героями западноевропейского готического романа XVIII в. Не вызывает сомнения тот факт, что данная традиция, представленная именами А. Радклиф, X. Уолпол, М.Г. Льюиса и отчасти Ш. Бронте, была актуальна для поколения С.Т. Аксакова. Этот тип персонажа, нарушающего установленный порядок вещей, способного к падению, но и к перерождению (в русском варианте) оказался очень продуктивен для русского романа, и разрабатывался А.С. Пушкиным, М.Ю.Лермонтовым, Н.В.Гоголем, Ф.М.Достоевским. И хотя С.Т.Аксаков сузил диапазон образа своего героя, выстраивая сюжет отрывка скорее по логике сказки, потенциал этого героя гораздо шире того сюжета, в котором он введен в СХ. Куроле-сов, в отличие от Багрова, персонажа, выведенного скорее в категориях эпического героя, именно в силу своей многогранности, внутренней противоречивости, незавершенности образа мог бы оказаться героем романическим.

В третьем отрывке мы находим, с одной стороны, использование сказочных моделей в повествовании (фабула сказки о Золушке в осмыслении жизни Софьи Николаевны) и, с другой - литературной традиции. В истории женитьбы Алексея Степановича и Софьи Николаевны прослеживаются мотивы сентиментальных повестей начала ХГХ в. (Вертер, естественный человек).

Во второй части СХ — «Детских годах Багрова-внука», имеющих отчетливую автобиографическую основу, воспоминания, по нашему мнению, также послужили только материалом, их осмысление и изложение преподнесено у С.Т. Аксакова в рамках нескольких литературных традиций. Повествовательная структура ДГ включает трех субъектов речи: героя (Сережу Багрова), рассказчика (взрослого Багрова), и издателя (СА.). Каждая повествовательная инстанция формирует свой дискурсивный слой в тексте. В аспекте героя, чья точка зрения постоянно используется как фокус повествования, весь сюжет ДГ представлен в виде не лишенного авантюрности и увлекательности сюжета путешествия Это нашло отражение в самом принципе организации повествования: каждая новая глава представляет собой поездку («Первая поездка в Багрово», «Зимняя дорога до Багрова» и т.д.) Голоса же взрослого рассказчика и издателя создают хронологически и личностно-дистанцированный ракурс видения истории жизни героя, за счет чего появляется возможность осмыслить его как «становящуюся величину» (М.М. Бахтин). Принцип постоянной оценки

героя, анализа появляющихся новообразований его личности, сама логика расположения эпизодов обнаруживают связь ДГ с традицией романа воспитания.

В СХ и ДГ СТ. Аксаков, пользуясь определенными литературными традициями, преодолевает инерцию жанрового канона. Сам факт вариативности изображения героев, возможности введения в повествование разных точек зрения и разных ракурсов видения одних и тех же событий может рассматриваться как признак '«гибридной конструкции» (М.М. Бахтин), характерной для высказывания уже романного типа, внутренне диалогичного, отличающегося от высказывания любых других первичных жанров, в данном случае — мемуарных семейных записок, с одной стороны, и традиционных литературных жанров - с другой.

В третьей главе «Сюжетное единство «Семейной хроники» и «Детских годов Багрова-внука» рассматривается сюжет СХ и ДГ. Нарративная структура СХ и ДГ подчиняется хроникальному принципу только на уровне крупных блоков пове-ствованияг первое поколение Багровых (первые два отрывка), второе (последующие три отрывка СХ) и первые годы жизни Сережи Багрова (ДГ)- В центре каждого отрывка СХ оказывается кто-то один из героев: Степан Михайлович Багров, Михаила Максимович Куролесов, Молодой Багров, что, вроде бы соответствует гнездовой структуре родословной, которую мы, например, наблюдаем в записках М.В. Данилова. Однако каждый раз в фокусе повествования оказывается не судьба героя сама по себе, а только отдельный эпизод из его жизни. Так, Степан Михайлович представлен в сюжете о переселении и основании имения, Куролесов — в эпизоде вредительства семье Багровых, Алексей Степанович, сын Багрова - в сюжете о женитьбе, Софья Николаевна также в тот момент, когда она входит в семью, то есть как жена и мать. Таким образом, у каждого героя есть в общем сюжете СХ определенная функция.

Сюжет СХ связан темой собирания семьи. Повествование в СХ начинается «от начала», с истории переселения дедушки на новые места и организации нового имения. События первого отрывка развиваются по логике космогонического мифосю-жета. В дедушке Багрове акцентированы черты эпического героя, предка-основателя. Сюжет лервого отрывка включает этапы выбора места, освоения пространства, представленного как покорение человеком девственной и дикой природы «благословленного уголка». Запуск мельницы и итоговая фраза повествователя: «затолкла толчея, -замололаАмельница и толчет и мелет до сих пор» символизирует окончание акта творения и переход к историческому времени. Далее описывается основание хозяйства («хлебопашество и скотоводство»), организация социального мира. Венчает сюжет часть «Добрый день Степана Михайловича»,, гаэедставляющая собой итог творения - описание одного благословленного дня-дедушки в новом имении.

Второй отрывок («Михаила Максимович Куролесов»), выпадающий из общей хронологии событий семейной истории, мог бы быть оставлен автором в качестве отдельного произведения, подобно, например, очеркам «Буран» или «Наташа». Включение этой истории в текст СХ идет по логике выстраивания оппозиции первому отрывку. Куролесов, герой авантюрного плана, дан в СХ как антагонист идил-

лического помещика Багрова. Появление Куролесова вносит разрушающее начало в гармоническое устройство патриархального мира семейства Багровых. Любопытно, что этот герой введен в сюжет в роли «разбойника Мишки Куролесова», а, акцентируемые в Багрове черты богатыря и, буквальное упоминание: «бывал часто употребляем для поимки волжских разбойников», позволяют утверждать, что противостояние этих двух героев осмысляется в СХ по логике сказки, заканчивающейся победой положительного героя и установлением мира и порядка.

Последние три отрывка СХ («Женитьба Молодого Багрова», «Молодые в Багрове» и «Жизнь в Уфе») связаны уже со вторым поколением семьи Багровых. Если старшее поколение осознавалось в качестве основателей традиции, то роль второго заключается в продолжении рода. Именно в этой определенной функции и введен в сюжет сын Багрова — Алексей Степанович. По сравнению с образом дедушки этот герой очерчен гораздо слабее, и ни разу в тексте СХ он не обозначается словом «отец» (в то время как Степан Михайлович подчеркнуто «дедушка»). То есть рассказчик осознает себя преемником не отца, а именно деда. Этот герой, о котором до сих пор в СХ упоминалось только как о «малолетнем сыне», «единственной надежде старинного дворянского дома» и вводится в сюжет СХ в момент, когда старик Багров уже слабеет, то есть когда на первый план выходит проблема продолжения рода. Сюжет третьего отрывка также строится по логике сказки. Молодой Багров предстает в образе Иванушки-дурака волею судьбы оказавшегося обладателем чудесной невесты —Софьи Николаевны.

В четвертом отрывке невеста Багрова попадает в родное пространство героя и подвергается ряду испытаний, пройдя которые, она должна стать действительным членом семьи. Важно отметить, что в отрывке раскрывается история взаимоотношений не мужа и жены, а невестки и свекра. Таким образом, фактическим приемником традиции на втором витке семейной истории оказывается не сын Багрова, а его невеста. В отрывке показан переход свекра и невестки к отношениям отца и дочери, финальным признанием Софьи Николаевны в качестве члена семьи является просьба Степана Михайловича: «Порадуй же меня внучком».

Событие рождения наследника становится центральным в заключительном отрывке СХ — «Жизнь в Уфе», содержание которого представляет собой детальное воспроизведение в хронологическом порядке жизни молодых Багровых по возвращении в Уфу. Однако сквозь череду бытовых эпизодов развивается тема человеческого существования в двух его экзистенциальных формах: рождения и смерти, угасания жизни отца Софьи Николаевны и рождения ее сына, Багрова-внука - продолжателя семейной традиции на третьем витке семейной истории.

Самим названием второй части — «Детские годы Багрова-внука» автор сноьа делает акцент не на личной судьбе героя, а на его роли как преемника деда. В этом ракурсе весь сюжет СХ оказывается спроецированным на личность героя ДГ: СХ начинается именно с истории переселения деда в то имение, где прошло детство Сережи Багрова, хотя могла бы начаться и с описания более древнего родового имения Троицкого, и заканчивается моментом записи родившегося внука в родословную. То есть, в контексте СХ важна та временная точка и тот топос, которые были актуальны для героя ДГ. Таким образом, ДГ прочитываются как рассказ о «собирании лич-

ности героя», о вхождении ребенка в уже сложившийся мир семьи, об освоении им норм и системы ценностей выведенного в СХ мира.

Итак, сюжет СХ строится по логике последовательногр развертывания семейной истории, осмысляемой в онтологических категориях - от сакрально-эпического ядра творения первого поколения Багровых через профанное снижение второго поколения (в образе слабого сына) к обновлению рода через его женитьбу на чудесной невесте и дальнейшему воссозданию, собиранию мира в сознании маленького Сережи. Благодаря наличию сюжетной связи событий в СХ и ДГ, в читательском восприятии все составляющие произведения приводятся в завершенное единство. Особенностью СХ является тот факт, что здесь целостный образ мира (патриархальная идиллия Багровых) дан в начале, а не в финале произведения. Сюжет первого отрывка, завершающийся описанием одного дня из жизни Степана Михайловича, не имеет событийного продолжения, и если далее мир Багровых показан в историче- -ском времени, в движении и развитии, то в таком случае возможно два варианта: качественное нарастание смысла и финальная организация некоего нового образа, либо разрушение и разложение первоначального образа (по второму принципу, например, строятся семейные романы М.Е Салтыкова-Щедрина). Но в СХ СТ. Аксакова наряду с планом историческим присутствует и план мифологический, за счет чего вся семейная история осмысляется по логике вечного возвращения и повторения заложенной модели на каждом новом витке времени.

Таким образом, аксаковская псевдоавтобиография, имеющая форму хроники, которая предполагает разомкнутость композиции, в то же время, образует целостную структуру, и может быть «свернута» в модель патриархальной семейной идиллии, воспроизведенной в части «Добрый день Степана Михайловича», что и подтверждает наличие ее внутренней организованности и упорядоченности и сближает СХ с жанромромана.

Но, при этом, сам тип мироощущения, воспроизведенный в СХ, существенно отличается от романного. Роман сосредотачивается на индивидуальном опыте личности человека, стремящегося выйти за рамки существующего миропорядка (М.М. Бахтин, В.В. Кожинов, Н.Т. Рымарь). Подобное свойство мироощущения совершенно чуждо героям СХ, сознание которых должно быть определено как идиллическое, определяющееся стремлением к сохранению стабильности, неизменности жизненного уклада, что исключает возможность реализации героя через выбор индивидуального жизненного пути. М.М. Бахтин писал о таком типе героя, что он «или больше своей судьбы, или меньше своей человечности»12.

В СХ СТ. Аксакова герои показаны в рамках замкнутого мира семьи, а все, что касается их реализации во внешнем мире не включено в сюжет. Более того, категория «судьбы» применительно к аксаковским героям носит скорее негативный или трагический оттенок. В СХ выведены два героя, реализовавших себя, но при этом преступивших отведенные им сферы существования и деятельности -М.М. Куролесов, развитие незаурядной натуры которого обернулось саморазрушением и демонизмом, и мусульманка Сальма, влюбившаяся в офицера Тимашева. Ко-

12 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975. С. 479.

*

гда родители воспротивились их любви, она убежала и тайно с ним обвенчалась, но вскоре умерла от чахотки (добавлено, что, возможно, от тоски по родным) Л.Н. Толстой настаивал на том, что этот вставной эпизод лишний, однако СТ. Аксаков, в целом учитывавший его замечания, посчитал нужным оставить эту историю в СХ. Потенциал реализации другой незаурядной личности - Софьи Николаевны ограничен рамками роли матери и жены, тем самым, в семье молодых Багровых сохраняется относительная гармония и стабитьность То есть в системе СХ только герои, отказавшиеся от самореализации, обретают «счастье в ограничении» (В. Шмид)13.

В осмыслении статуса художественного единства СХ и ДГ важным является и тот факт, что вся история, вошедшая в сюжет, не дана с позиции личностного опыта какого-либо одного героя, судьба которого послужила бы нитью сцепления событий (Степан Михайлович, Алексей Степанович, Софья Николаевна, Сережа Багров, - все они главные герои СХ, но роль каждого определена временем, каждый из них рано или поздно «уходит со сцены») Позиция рассказчика Багрова-внука также не является той завершающей точкой зрения, которая придала бы произведению, например, статус мемуарных записок Введение в структуру повествования издателя, который занимает дистантную позицию «бесстрастного передатчика семейных преданий», отстраненного от событий, приводит к тому, что вся семейная история предстает не только в актуальном опыте героев, но и как течение независимого от судеб людей времени, данного в равномерной смене времен года, лет, поколений.

Таким образом, все изображенное в СХ осмысляется в двух временных планах* историческом, предполагающем качественное движение, развитие первоначальной ситуации, и органическом, для которого характерна повторяемость, дающая ощущение постоянства форм жизни. При этом историческое время в СХ поглощается органическим (мифологическим), в категориях которого все обновляется и возрождается вновь и вновь Воссозданный в СХ и ДГ в категориях мифопоэтического образа патриархального «золотого века» прошлого и особого времени детства мир не имеет будущего, поэтому продолжение СХ и ДГ «Воспоминаниями» привело бы к размыканию сюжетного времени, выпрямлению этого самодостаточного образа в историческое время, нарастанию энтропии Мир романа - все же мир исторического, меняющегося мира И с этой точки зрения СХ и ДГ обладают не романным, а, скорее, эпическим единством

В Заключении подводятся итоги исследования, намечаются перспективы изучения темы. Многими исследователями высказывалась мысль о том, что в русской литературе роман формировался не только из усвоенных образцов западноевропейского семейного и исторического нравоописательного романа (В. Скотт, Г. Филдинг), но и вырастал из собственной весьма обширной мемуарной традиции. Как правило, в исследованиях указываются два романа русской литературы, соединяющих в себе семейное и историческое начала - «Капитанская дочка» А С. Пушкина и «Война и

13 Scbmid U Ichentwurfe Die russische Autobiographie zwischen Avvakum und Gercen. Zurich, 2000 P 308

мир» Л.Н. Толстого. В этом смысле важным является изучение, соотношения жанра семейной хроники с семейным романом в целом. В нашей работе мы рассмотрели СХ преимущественно в аспекте соотношения с «первичным» мемуарным жанром семейных записок. Исследование может быть дополнено выяснением того, какое место занимает дилогия СТ. Аксакова в ряду таких произведений как «Капитанская дочка» А.С. Пушкина, «Захудалый род» Н.С. Лескова, «Господа Головлевы» М.Е. Салтыкова-Щедрина, «Братья Карамазовы» ФМ. Достоевского, «Война и мир» Л.Н. Толстого.

Проблема повествования в произведениях СТ. Аксакова актуальна в связи с формированием новой формы авторской позиции, когда в повествовательной структуре произведения появляется голос вспоминающего автора, предметом изображения становится не только образ прошлого, или становление автобиографического героя, но и само сознание, память. Тенденции, которые ведут к феноменологической прозе XX века И. Бунина, А. Белого, В. Набокова, М. Пруста, обнаруживаются уже и в произведениях СТ. Аксакова, где мы наблюдаем наслоением разных временных планов и игру точек зрения. В качестве перспективы исследования, можно отметить рассмотрение в данном аспекте таких произведений СТ. Аксакова как «Воспоминания», «Записки об ужении рыбы», «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии».

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Фольклорные мотивы в «Семейной хронике» СТ. Аксакова // Гуманитарные науки в Сибири.2001. № 4. С. 13-17.

2. К вопросу об изучении творчества СТ. Аксакова // Материалы к Словарю сюжетов и мотивов русской литературы. Вып. 5: Сюжеты и мотивы русской литературы. Новосибирск, 2002. С 106-117.

3. Черты утопической картины мира в «Семейной хронике» СТ. Аксакова // Молодая филология. Сб. научных трудов. Вып. 4. Новосибирск, 2002. Ч. 1. С. 5266. '

4. Трансформация жанра семейных записок XVIII—XIX вв. в «Семейной хронике» СТ. Аксакова // Материалы к Словарю сюжетов и мотивов русской литературы. Новосибирск, 2004. Вып. 6. (в печати). 0,7 п л.

Подписано в печать 09.03.2004 Формат 60x84 1/16 Заказ №37 Бумага офсетная, 80 гр/м1

Печл. 1 Тираж 100

Отпечатано на полиграфическом участке издательского отдела Института катализа им. Г.К. Борескова СО РАН 630090, Новосибирск, пр. Академика Лаврентьева, 8

€ 47 84

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Николаева, Наталья Геннадьевна

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1 «СЕМЕЙНАЯ ХРОНИКА» С.Т. АКСАКОВА В КОНТЕКСТЕ

ТРАДИЦИИ СЕМЕЙНЫХ ЗАПИСОК XVIII-XIX ВЕКА

1.1. Семейные записки XVIII-XIX века как источник жанровой модели «Семейной хроники»

1.2. Организация повествования в семейных записках

1.3. Актуализация жанра хроники в «Семейной хронике» С.Т. Аксакова

ГЛАВА 2. ТРАНСФОРМАЦИЯ ЖАНРА СЕМЕЙНЫХ ЗАПИСОК

В «СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКЕ» С.Т. АКСАКОВА

2.1. Структура повествования в «Семейной хронике» и «Детских годах Багрова-внука»

2.2. Взаимодействие голосов рассказчика Багрова и издателя в организации «псевдодокументального письма» в «Семейной хронике» и «Детских годах Багрова-внука»

2.3. Издатель как автор «Семейной хроники» и «Детских годов Багрова-внука»

2.4. Виды литературного письма, используемого в «Семейной хронике»

2.5. Особенности повествовательной структуры «Детских годов Багрова-внука». Традиция романа воспитания

ГЛАВА З.СЮЖЕТНОЕ ЕДИНСТВО «СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКИ»

И «ДЕТСКИХ ГОДОВ БАГРОВА-ВНУКА»

3.1. Основание патриархального рая родовой усадьбы

3.2. Борьба героя с антагонистом

3.3. Добывание сыном чудесной невесты

3.4. Введение невесты в семью и рождение наследника

3.5. «Детские годы Багрова-внука»: собирание культурного опыта семьи в личностном опыте героя

3.6. Соединение романного и эпического начал в «Семейной хронике»

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Николаева, Наталья Геннадьевна

Актуальность исследования; В истории литературы произведения, обладающие различного рода маргинальными чертами и включающие неоднородные элементы, всегда представляли собой интересное поле для исследования. Появление незаконченных, жанрово гетерогенных текстов отражает динамику литературного процесса эпохи. В литературе же Нового времени, когда в рамках становления в целом нового типа исторического сознания, определяющегося представлением о мире как о совокупности многообразных, неповторимых, исторически индивидуальных явлений1, завершается эпоха- «готового слова» и «рефлективного традиционализма»2 и вырабатывается новое понимание художественности, жанровая неоднородность, становится уже скорее закономерностью3. На смену категории жанра приходит понятие «художественной; целостности». М.М; Гиршман, развивая эту мысль,. определяет сущность понимания целого в эстетике Нового времени как единства индивидуальностей: «Художественное целое древнего искусства - этожанровое целое, которое в самом деле как целое создается многими и составляет своего рода «коллектив» индивидуальных вариаций, реализующих канон или норму. Художественная целостность искусства нового времени все в большей и в большей мере развивается, обособляется и создается как конкретное целое отдельным индивидуумом.»4.

По мнению ряда исследователей^ за счет вовлечения документальных жанров в структуру художественного произведения происходит зачастую фор

1 В статье «Девятнадцатый век» И.В. Киреевский писал о «разноречивости» современной ему культуры: . «Но взгляните на европейское общество нашего времени: не разногласные мнения одного века найдете вы в нем, нет! Вы встретите отголоски нескольких веков, не столько противоположные друг другу, сколько разноречивых между собою». (Киреевский ЯД Критика и Эстетика. М., 1979. С. 81).

2 Аверинцев С. С. Историческая подвижность категории жанра: опыт периодизации // Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. М., 1986. С. 104-116.

3 См. об этом: Аверинцев G.C. Андреев M.JI. Гаспаров M.JL, Гринцер П.А., Михайлов А.В. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С. 3-39. .

4 Гиршман М.М. Становление понятия художественная целостность // Гиршман М.М. Литературное произведение: Теория художественной целостности. М., 2002. С. 29. мирование новых художественных форм. Об этом относительно поэтики романа писал М.М; Бахтин5. По мнению Л.Я. Гинзбург, поэтика мемуарной прозы во многом определила становление жанра психологического романа XIX векаб. С.С. Аверинцев отмечал, что «изучение "младших", "гибридных", вообще полупризнанных жанров всегда очень важно для истории литературы, потому что эти жанры особенно пластичны и подвижны, в них закладываются основы более поздних жанровых явлений», в числе которых он упоминает и мемуаристику7. М.Я. Билинкис пишет о том, что из документальной литературы вырос роман ХУШ века8. Для русской литературы второй половины XIX века проблема соотношения художественной и документальной прозы особенно актуальна в связи формированием в этот период национальной романической традиции. В этом аспекте художественный опыт. С.Т. Аксакова осмыслен еще недостаточно.

Объектом нашего исследования является «Семейная хроника» С.Т. Аксакова (в дальнейшем - СХ), своеобразие которой'определяется соединением начал документальной и художественной прозы. В качестве предмета исследования мы выделяем СХ как сложное художественное образование, в повествовательной структуре которого соединяются элементы разных жанровых традиций и форм художественного письма. Материалом исследования послужили тексты «Семейной хроники» и «Детских годов Багрова-внука», а также тексты семейных записок конца XVIII - начала XIX, которые привлекались для сопоставления с СХ.

5 См;, например его высказывание: «Уже в период своего возникновения роман и предваряющие его жанры опирались на различные формы личной и общественной жизни. <.> И в последующие эпохи своего развития роман широко и существенно пользовался формами писем; дневников, исповедей, формами и методами новой и судебной риторики». (Бах-тип ММ Эпос и роман. СПб., 2000. С. 224-225).

6 См., в частности, в работе «О психологической прозе»: «Непрерывная цепь существует между художественной прозой и историей, мемуарами, биографиями, в конечном счете — бытовыми «человеческими документами». Соотношение это в различные эпохи было сложным и переменным. Литература, в зависимости от исторических предпосылок, то замыкалась в особых, подчеркнуто эстетических формах, то сближалась с нелитературной; словесностью». {Гинзбург Л.Я. О психологический прозе. Л., 1971. С. 6).

7 Аверинцев С.С. Жанр как абстракция и жанр как реальность // Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996. С. 213.

8 Билинкис М.Я. Русская проза XVIII века: документальные жанры. Повесть. Роман. М., 1995.

Специфика СХ, которая возникала не в рамках единого замысла, а складывалась постепенно, по мере того как автор дописывал новые части семейной истории Багровых, предполагает необходимость более четко оговорить, что именно мы подразумеваем под заглавием «Семейная хроника».

Текст собственно СХ состоит из пяти отрывков. Первым был написан» «Михайла Максимович Куролесов» в 1840-м году и опубликован в 1846 в «Московском сборнике». Позднее автор включил его в СХ в качестве второго отрывка. Отдельно были созданы как очерки «Оренбургская губерния» и «Добрый день Степана Михайловича», включенные затем в первый отрывок. Судя же по переписке с И.С. Тургеневым, замысел СХ как целого произведения возникает у С.Т. Аксакова не ранее 1854 года9. Планируемое издание выходит в; 1856 году ш включает пока только три отрывка: «Степан Михайлович Багров», «Михайла Максимович Куролесов» и «Женитьба Молодого Багрова». Оно выходит в одном томе с. его «Воспоминаниями» в 1856 году10. Последующие два отрывка СХ: «Молодые в Багрове» и «Жизнь в Уфе», были созданы как продолжение «Семейной хроники». Автор, воодушевленный успехом своего произведения, написал их за полгода, и они были опубликованы в этом же 1856 году в «Русской беседе»11 и «Русском вестнике»12.

После выхода СХ автор публикует в 1858 году «Детские годы Багрова-внука» (в дальнейшем - ДГ) и обозначает их как «продолжение "Семейной хроники"». Кроме того, вместе с ДГ публикуется и сказка «Аленький цветочек», о которой упоминается в тексте ДГ, но вынесенная автором в каче стве «Приложения». Таким образом, проблематичным оказывается само восприятие СХ: с одной стороны, как целостного художественного текста, включающего такие час

9 См., в частности письмо С.Т. Аксакова к И.С. Тургеневу от 22 августа.1854 г., в котором в ответ на просьбу передать что-нибудь из записок для «Современника» С.Т. Аксаков замечает: «Я не стану печатать более отдельных статей, а выдам целый том "Хроники" и "Воспоминаний"». (Письма. С. 58.).

10 Аксаков С.Т. «Семейная хроника» и «Воспоминания». М., тип. JI. Степановой. 1856.

11 Аксаков С.Т. «Четвертый отрывок^ из "Семейной хроники" "Молодые в Багровее"» // Русская Беседа. 1856 г. Кн. II. С. 1-52.

12 Аксаков С. Т. «Пятый отрывок из "Семейной хроники" "Жизнь в Уфе"» // Русский Вестник. 1856. Кн. II. С. 421-469. ти, как «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука», и, с другой стороны, как цикла воспоминаний.

Достоверность используемого материала, отсутствие видимой связи между отрывками внутри СХ, мемуарный характер иных произведений автора («Воспоминания», «Литературные и театральные воспоминания», «История моего знакомства с Гоголем»), — все это по аналогии уже заставляет воспринимать СХ, ДГ и «Воспоминания» как автобиографическую трилогию С.Т. Аксакова.

Сопоставив:текст СХ, ДГ с «Воспоминаниями», мы должны будем признать близость материала, узнаваемость топоса, действующих лиц, видимую связь событий. В отдельных изданиях первых двух отрывков СХ, написанных до оформления замысла целого текста, герои и носят еще имена реальных людей13. Судя по замечаниям самого автора, можно даже заключить, что для него художественность СХ не была принципиальным вопросом. В процессе работы над текстом С.Т. Аксаков называет свое произведение то «семейной хроникой»14, то «хроникой воспоминаний»15, поэтому возникает ощущение, что единственное; отличие между этими текстами — смена имен действующих лиц. Показательно в этом.смысле высказывание В. Кошелева:. «"Семейная хроника" не просто документальна и достоверна. Установка на достоверность — основной принцип организации художественного повествования. <.> Аксаков просто изменил имена, вот и вся дань художественному вымыслу» 16 (выделено нами. - Н.Н.). Однако, по мнению Л.Я. Гинзбург, не так однозначно осмысляющей соотношение достоверности и вымысла в мемуарном жанре, «иногда лишь самая тонкая грань '

13 Первым был опубликован текст будущего второго отрывка в «Московском литературном и ученом сборнике» за 1846, так же, как и текст первого отрывка, опубликованный в «Московитянине» за 1854 был подписан С.А., герои здесь носили реальные имена.

14 См., в частности: Письмо С.Т. Аксакова Тургеневу за 1852 г: «Попробую продолжить "Семейную хронику"». (Письма.С. 63).

15 См.: Письмо М.П. Погодину за 1854 г., где С.Т. Аксаков замечает: «Я писал вам также о своем намерении напечатать том "Хроники" воспоминаний и том "Охотничьих статей!', что вы и сами мне очень советовали. Издание первого я отлагаю до будущего года, ибо в нем целая треть еще не написана». (Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 3 т. Т. 1. Комментарии. С. 547.)

16 Кошелев В. Время Аксаковых // Литература в школе. 1993. № 4. С. 9. отделяет автобиографию от автобиографической повести или романа. Имена действующих лиц заменены другими - эта условность сразу же переключает произведение в другой ряд, обеспечивая пишущему право на вымысел»17.

Нередко этот прием автора объясняется, как проявление тактичности С.Т. Аксакова по отношению к родным, имена которых он не стал предавать огласке. Этот подход был постулирован И.С. Аксаковым, готовившим первое полное собрание сочинений отца, уже посмертное, где он писал, что изменением имен «автор надеялся прекратить толки и пересуды, неприятные для родственного чувства многих тогда еще живых членов этих семейств. <.> Одни и те же лица выступают и в отрывках из "Семейной хроники" и в "Воспоминаниях", и читатель может, не смущаясь прежним "Предуведомлением", следить развитие характеров и составить себе цельную картину семейного быта.»18. В то же время, остается непонятным, почему, выпуская в одном томе с СХ и «Воспоминания», автор не стал оберегать «родственные чувства» и не изменил имена героев во втором случае. Вызывает недоумение также и то, что, предав имена родных огласке, написав «третью» часть - «Детские годы Багрова-внука», автор снова, оберегая память близких людей, решил обозначить своих героев Багровыми.

Отсюда закономерно предположить, что хотя все три текста, и СХ, и ДГ, и «Воспоминания» имеют мемуарную основу, первые два, по-видимому, осознавались автором как нечто отличное от «Воспоминаний», для чего и были изменены названия, имена и, главное, введена фигура рассказчика Багрова-внука. Обратим внимание, что автор придавал этому факту принципиальное значение.

17 Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. С. 133.

18 Аксаков С.Т. Полное собр. соч.: В 6 т. Т. 1. СПб.: изд. Н.Г. Мартынова., 1886. Однако надо заметить, что в частной переписке с отцом И.С. Аксаков нигде не говорил о СХ как о «семейных воспоминаниях», предпочитая использовать нейтральное слово «книга». Так, в письме от 29.02. 1856 г., упоминая рецензию в «Петербургских ведомостях», возмутившую С.Т. Аксакова, Иван Сергеевич, также замечает, как неожиданность для себя: «Из этого же разбора видно, что Куролесов во многих местах назван Куроедовым, мать Багрова—то Софьей Николаевной, то Марией Николаевной, Прасковья Ивановна — Надеждой Ивановной. Рецензент прямо говорит: "Мать автора, Мария Николаевна"». (Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994.). Почему И.С. Аксаков позднее переменил свою точку зрения, остается непонятным.

В частности, первый вариант текста «Семейной хроники» он снабдил предуведомлением (которое в современных изданиях опускают), где писал: «Считаю за нужное предуведомить благосклонных моих читателей, что отрывки из "Семейной хроники" написаны мною по рассказам гг. Багровых, близких моих соседей, и что отрывки эти не имеют ничего общего с "Воспоминаниями", кроме сходства в названии местностей и в некоторых именах, данных мною произволь

19 но.» .

Во втором издании СХ автор снова пишет: «Печатая книгу мою вторым изданием, с прибавлением двух новых отрывков "Семейной хроники", я также считаю за нужное предуведомить благосклонных моих читателей, что отрывки из "Семейной хроники" написаны мною по рассказам гг. Багровых .». И далее: «некоторым из моих рецензентов, преимущественно пишущим в, газетах, не угодно было уважить моего предуведомления, изложенного в предыдущих строках. Я был неприятно изумлен таким; нарушением везде принятого приличия,, оскорбительным и для общества и для сочинителя: лаская себя надеждою, что оно не повторится. С.А.». То же недоумение звучит и в письме С.Т. Аксакова И.С. Тургеневу: «В "Петербургских ведомостях" нашел разбор моей книги. Не касаясь до похвал и осуждений, я желал бы только чтобы кто-нибудь из добрых: людей сказал г. критику,, что это верх неделикатности — печатно уверять, что лица, выведенные в "Хронике", тождественны с лицами в моих "Воспоминаниях". Неужели слова мои, что "Хроника" ничего не имеет общего с "Воспоминаниями", не заслуживают уважения пишущих о моей книге»20.

Вторая часть СХ, которую ■ редуцированно по традиции называют «Детские годы: Багрова-внука», также имеет автобиографическую основу, скрывать которую автор и не считал нужным. Посвящая повесть внучке Оленьке, он называл ее первоначально «дедушкиными рассказами». В январе 1857 года С.Т. Аксаков писал К.А. Трутовскому: «Мне также иногда хочется писать "Дедушкины рассказы", которые есть не что иное, как воспроизведение в искусстве

19 Аксаков С. Т. Семейная хроника. Воспоминания. М., 1856.

20 Санкт-Петербургские ведомости. 1856. 15 февраля. № 37. С. 532. о 1 действительной истории моего детства» (выделено нами. - Н.Н.). Следует отметить, что акцент автора на слове «искусство» современники игнорировали. Так, М.П.Погодин пишет в дневнике: «Обедал у Аксаковых с Томашевским. Слушал книгу для детей. Нет, это не книга для детей, это продолжение "Воспоминаний"» (выделено нами. - Н.Н.). И, тем не менее, автор в заглавии своего текста четко указал, продолжением чего он является. Полное название произведения звучит как «Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением "Семейной хроники "»(выделено нами. — Н.Н.).

Уже в первой публикации «Детских годов Багрова-внука» в «Русской беседе» за 1857 год, где были напечатаны три главы из будущего произведения, С.Т. Аксаков писал: «Предлагаемый отрывок составляет небольшую часть подробных рассказов молодого Багрова о своем детстве. <. .> Рассказы записаны мною с совершенною точностью: они служат продолжением "Семейной хроники".»23. Заметим, что автор при этом не назвал ДГ первой частью своих «Воспоминаний». Он писал в связи с этим сыну Ивану: «Я помещаю небольшое вступление, в котором стараюсь поставить читателя ног нужную мне точку зрения»2* (выделено нами — Н.Н.).

Тем не менее, история дальнейших публикаций текста СХ и ДГ демонстрирует явное игнорирование авторской точки зрения, всеобщее восприятие этих произведений как воспоминаний С.Т. Аксакова. Так, Н.Г. Мартынов, издатель первого полного собрания сочинений С.Т. Аксакова, называл его произведения : «воспоминаниями», имеющими «исторический интерес». Более того, в обращении «От издателя» он замечал: «Автор писал их отрывочно, безо всякого систематического, заранее определенного плана, в таком виде выпускал их в свет. .»25, что и позволило выстраивать произведения «по событиям в хроноло

21 Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 3 т. М., 1986. Т. 1. Комментарии. С. 547.

22 Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 5 т. Т.1. Примечания С.И. Машинского. С. 587.

23 Аксаков С. Т. Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением «Семейной хроники» // Русская беседа. 1857. Т. IV. Кн. 8. С. 1-33.

24 Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 5 т. М., 1966. Т. 1. Примечания С.И. Машинского.

25 Аксаков С.Т. Полное собр. соч.: В 6 т. Т. 1. СПб., 1886. изд. Н.Г. Мартынова. С. 3. гическом порядке»26, а не в порядке публикации. Этот же принцип соблюден в издании А.Г. Горнфельда27. В примечаниях к собранию сочинений в пяти томах, вышедшему в 1966 году, С.И. Машинский также писал: «В своей совокупности основные сочинения С.Т. Аксакова составляют как бы историю его жизни. Тем самым определяется порядок, в котором они должны следовать одно за» дру-18 гим.» .

Игнорирование авторского замысла, продуманной структуры, внутреннего порядка расположения частей СХ и ДГ при их видимой стилевой и содержательной завершенности повлекло и традицию свободного обращения с текстами. Часто публикуются отдельно «Детские годы Багрова-внука» и даже отдельные отрывки из СХ в качестве самостоятельных текстов: «Помещик Куролесов»30, «Первая весна в деревне»31. Есть пример даже публикации «Избранного», где текст «Семейной хроники» разрывается и содержит вообще только два первых отрывка32, то есть не соотносится ни с одной прижизненной редакцией автора.

Ограниченность подобного подхода со стороны издателей проявляется в том, что при восприятии текстов СХ и ДГ как воспоминаний С.Т. Аксакова, приобретающих в таком случае статус исторического документа, мы сталкиваемся с рядом противоречий. Целью мемуариста является запечатлеть свой опыт именно в силу его неповторимости, уникальности, следовательно, он стремится выделить индивидуальное, то что отличает единственность объекта, обеспечивающуюся в том числе и особенностями эпохи и проч. С.Т. Аксаков (как следует из воспоминаний современников), создавая свою СХ, не обращался ни к воспоминаниям близких, ни к документам, более того, он явно избегал встречи с тем местом, о котором писал. А. Даркин приводит ряд его писем к жене, в которых

26 Там же. С. 3.

27Аксаков С.Т. Собрание соч.: В 6 т. Под ред. А.Г. Горнфельда. СПб., 1909-1910.

28 Аксаков С.Т. Собрание соч.: В 5 т. Под ред. С.И. Машинского. М.: Правда, 1966.

29 Аксаков С.Т. Детские годы Багрова-внука. М., 1953.

30 Аксаков С.Т. Помещик Куролесов. Из «Семейной хроники». М., 1926.

31 Аксаков С.Т. Первая весна в деревне. СПб.,1910.

32 Аксаков С.Т. Избранное. М., 1975. сквозит сожаление и разочарование от посещения имения Аксакове, поскольку вид тех мест, где автор провел детство, напротив, разрушал образ, запечатленный в сознании, навевал мысли о старости и смерти. Так, если в СХ постоянно подчеркивается присутствие и ощущение прошлого и в настоящем, то в письмах С.Т. Аксаков писал: «Места все те же, та же вода, деревья, луга, но ни одного знакомого человека. Я едва ли встречу хоть одно знакомое лицо, за исключением нескольких стариков,. которые не найдут ничего большего, как заметить, что я постарел»33.

Подобный образ утраченного навсегда прошлого создается и в стихотворении «Осень», написанном в связи с поездкой в Аксакове: «Я был в Аксакове, и грусть / Меня нигде не оставляла, мне все тебя напоминало, / Мне дом казался скучен, пуст; <.> / Прошедшее сокрылось вечно. Его не возвратит ничто. / И, как ни больно, но, конечно, / Все будет то же - да не то»34.

В СХ же создается совсем иной образ прошлого, во многом определившийся атмосферой другого имения - Абрамцева. В шутливом стихотворении, написанном С.Т. Аксаковым, по поводу покупки этого имения, акцентируются такие характеристики, которые затем отзовутся и в СХ: уединенность, замкнутость, уютность окружающей природы, скромное благополучие, дарованное мирным трудом крестьян. Так, автор писал: «Прекрасно местоположенье, / Гора над быстрою рекой, / Заслонено от глаз селенье / Зеленой рощею густой., / Там есть и парк, и пропасть тени, / И всякой множество воды. / Там пруд — не лужа по колени, / И дом годится хоть куды. / Там вечно мужики на пашне, / На Воре нет совсем воров, / Там есть весь обиход домашний, / И белых множество грибов. / Разнообразная природа, / Уединенный уголок, / Конечно, много нет дохода,. / Да здесь не о доходах толк»35 (выделено нами. — Н.Н.).

Таким образом, возникает парадоксальная ситуация: С.Т. Аксаков, патриархальный консервативный помещик, желая «не дать погибнуть ценным свидетельствам очевидцев о прошлом, о старой Руси, о бытовой и психологической

33 Durkin A. Sergey Aksakov and Russian Pastoral. New Jersey, 1983. P. 44-45.

34 Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 5 т. Т. 4. М., 1966. С. 254-256.

35 Цит. по: Отчина. № 1. 2002. С. 50. атмосфере русской жизни последней трети XVIII века»36, что требовало от него «объективности и добросовестности:мемуариста-хрониста»37, «строгой фактичности и полной достоверности изложения»38, уезжает из Москвы, не в родовое имение Аксаково, а поселяется в имении Абрамцево, которое семья Аксаковых купила только в 1843 году. И по образу этой среднерусской усадьбы и своей собственной семьи автор и «восстанавливает» атмосферу жизни помещиков XVIII века, их быт и нравы, детали жизни соседей башкирцев и чувашей и многочисленные черты ландшафта, природы Оренбургского края.

Итак, можно заключить, что, несмотря на существование длительной традиции восприятия и публикации текстов С.Т. Аксакова как его воспоминаний, что, в частности, предполагает выстраивание трех разбираемых выше текстов в порядке, отражающем якобы хронологию жизни автора, либо разъединение текстов СХ и ДГ, а также разбиение этих произведений на отдельные отрывки, такой подход принципиально расходится с замыслом автора, обозначившего СХ и ДГ как две части одной семейной истории Багровых, не имеющей отношения к «Воспоминаниям». Этой точки зрения■>мы и будем придерживаться в своем исследовании, и поэтому далее используем общее обозначение GX.

Целью работы является изучение СХ и» ДГ как формально-содержательного единства в контексте традиций мемуарной и художественной прозы, выявление начал, определивших поэтику СХ. Цель конкретизирована в следующих задачах:

1. Рассмотреть «Семейную хронику» С.Т. Аксакова в контексте традиции семейных записок XVIII — XIX вв.

2. Описать механизм трансформации жанровой модели семейных записок в произведении С.Т. Аксакова, через выявление структуры, повествования, в «Семейной хронике» и «Детских годах Багрова-внука» и используемых типов письма: документальное, литературное и фольклорное.

36 См.: Видуэцкая И.П. «Пошехонская старина в ряду семейных хроник русской литературы» (Салтыков-Щедрин. 1826-1876. Д., 1976. С. 208).

7 Там же.

Машинский С.И. Аксаков С.Т. Жизнь и творчество. М., 1973. С. 392.

3. Проанализировать сюжет отрывков СХ и ДГ, выяснить место каждого элемента в структуре целого.

4. Описать повествовательную модель СХ и ее соотношение с жанром хроники и романа в контексте процессов жанрообразования в русской литературе второй половины XIX века.

Стремление понять СХ как, явление художественной прозы ставит перед исследователем проблему поиска адекватных способов описания поэтики данного произведения; близких жанровых моделей, того литературного контекста, в котором оно может быть осмыслено как «литературный факт» (Ю. Н. Тынянов). Внутренняя же гетерогенность СХ делает решение данной проблемы весьма сложным. Характерным в этом смысле является высказывание В.А. Кожинова: «В' "Семейной хронике" как. бы содержатся семена или, точнее, завязи всей будущей русской прозы. И охарактеризовать это произведение в целом, в его многообразных сторонах и -гранях - слишком объемная задача»39. Результат интерпретации СХ во многом .зависит от выбора читательской позиции. Это подтверждает множественность точек зрения, часто противоположных, но каждый раз аргументированных, которые существуют в исследовательской практике уже с момента публикации текста.

Один из распространенных подходов к тексту С.Т. Аксакова, сформированный уже в»рамках современной автору литературной критики - восприятие СХ в качестве мемуарного текста. Эта позиция была впервые обозначена Н.Г. Чернышевским40, и несколько позднее - Н.А. Добролюбовым41. Позднее-мему

39 Кожинов ВВ. Семейная хроника С.Т. Аксакова // Литература в школе. 1995. № 1. С. 22.

40 См., в частности, высказывание Чернышевского Н.Г.: «Семейная хроника» удовлетворила слишком явной потребности нашей в мемуарах», - писал критик (выделено нами. — Н.Н.). {Чернышевский Н.Г. Заметки о журналах // Полн. собр. сочинений.: В 15 т. Т. 3. М., 1947. С. 699).

41«Решаясь говорить о новой книге г. Аксакова, мы, прежде всего, отстраняем от себя всякое суждение о; художественных достоинствах этой книги. Распространяться; о них мы считаем излишним по многим причинам, главные состоят в том, что, во-первых, это было бы крайне скучно, а, во-вторых, что мы слишком уважаем фактическую правду мемуаров г. Аксакова, чтобы силиться отыскать в них еще правду художественную. <.> Его воспоминаниями мы будем пользоваться как мемуарами, заключающими в себе действительарная основа текстов, составляющих СХ, стала поводом к рассмотрению их в рамках документальной прозы в работах В. Острогорского42, М.А. Протопопо-ва43, П.Н. Милюкова44, С. Лонгинова45, С. Архангельского46. Характерным для указанных работ является игнорирование смены имен героев, и восприятие СХ и ДГ как первых двух частей автобиографической трилогии, куда включаются и воспоминания. Важно в данном случае даже не упоминание СХ в контексте мемуаристики, а акцент на документальности, осмысление текста С.Т. Аксакова и мемуаристики, в целом, через противопоставление художественной прозе, по принципу исторического документа.

История изучения творчества С.Т. Аксакова в XX веке также обнаруживает те или иные модификации парадигмы восприятия, заданной Н.Г. Чернышевским и Н.А. Добролюбовым. Прежде всего, такая позиция!доминирует в критических работах, монографиях, обзорах. (А именно в рамках литературной критики долгое время и оставалось аксаковедение). Прежде всего, следует указать монографии М.Лобанова47, М.Чванова48, а также статьи В:А. Кошелева49, Е. Калмановского50. В данном случае предметом внимания литературной критики становится не столько сам текст С.Т. Аксакова, сколько личность писателя, его окружение, семья. Характерным является в целом, использование текстов по принципу документального источника?1, и, как следствие, игнорирование проблемы эстетической целостности произведения. но случившиеся события, без всякой примеси поэтического вымысла». (Добролюбов Н.А. Деревенская жизнь помещика в старые годы // Современник. 1858. № 3. Отд. II. С. 1-29).

42 См., в частности, его статью в сборнике: С.Т. Аксаков. Его жизнь и сочинения. Сб. статей. Сост. В. Покровский. М., 1905. С. 101-116.

43 Протопопов М.А. С.Т.Аксаков // Литературно-критические характеристики. СПб., 1898. С. 294-298;

44 Милюков П.Н. С.Т. Аксаков // Русская мысль. 1891. № 9. С. 89-106.

45 См. его статью в сборнике: С.Т. Аксаков. Его жизнь и сочинения. С. 58-65.

46 Там же. С. 5 - 58.

47Лобанов М. С.Т. Аксаков. М., 1987.

48 Чванов М. Быль о великом семьянине // Москва. 1991. № 9. С. 178-193.

49 Кошелев В. Время Аксаковых // Литература в школе. 1993. № 4. С. 9-17.

50 Калмановский Е. Перед третьим веком // Нева. 1991. № 10. С. 167-171.

51 См., например, следующее высказывание М. Лобанова: «В двух своих главных книгах Сергей Тимофеевич воспроизвел семейное предание, историю трех родов поколений рода.

Статья Г.А. Бялого52, помещенная в десятитомной Истории русской литературы, была первой пыткой осмыслить СХ в аспекте литературоведческой проблематики. Однако автор также заключает, что «все произведения, принесшие Аксакову громкую известность и оставившие значительный след в литературе, представляют собой воспоминания»?1 (выделено нами. — Н.Н:).

В западном литературоведении в этом аспекте текст С.Т. Аксакова исследует Э. Саламан54, которая также рассматривает СХ, ДГ и «Воспоминания» как автобиографическую трилогию, сопоставляя ее с произведениями JI.H. Толстого, Де Квинси и М. Пруста, но при этом дает только анализ содержания, по сути, как пересказ произведений С.Т. Аксакова, проецируемый на его биографию.

В истории толкования текста С.Т. Аксакова можно выделить другой подход, обозначенный первоначально в; славянофильской критике, представители которой полемично воспринимали творчество С.Т. Аксакова как новое направление в литературе. Так, Константин Аксаков вообще отошел от попытки вписать СХ в ту или иную традицию современной ему литературы. В контексте его эстетических представлений, принципа противопоставления романа (связь интриги, события) и эпоса (внутренняя «органическая связь»)55, СХ и ДГ являются художественными произведениями, но обладают не романным, эпическим единством. Расценивая роман как авантюрное вымышленное повествование, С.П. Шевырев также обозначил СХ и ДГ как «биографический эпос»56. Мысль

Аксаковых (фамилия Аксаков в повествовании заменена вымышленной - Багров)». (Лобанов М. Уроки Аксаковых // Слово. 1991. № 10. С. 1).

52 Бялый Г.А. С.Т. Аксаков // История русской литературы.: В 10 т. Т. 7. М.; Л., 1955. С. 571-596.

53 Там же. С. 578.

54 Salaman Е. The great confession: from Aksakov and de Quincey to Tolstoy and Proust. London, 1973. P. 2-28.

55 См.: Письмо K.C. Аксакова к И.С. Тургеневу от авг. 1853 г., где он, в частности, замечает: «Я вовсе не думаю, чтобы целостность романа, достигалась ниткой интриги, сшивающей в одно все лица и события, напротив, я думаю, что единая живая связь жизни, связь внутренней причины и внутреннего смысла всего сильнее выставляется в "Мертвых душах", где нет никакого события». (Письма.С. 53).

5б«"Семейной хронике" и "Детским годам" менее всего прилично название романа <.> автор всего вымышленного, всего так называемого романического боится как безобразной лжи», - писал С.П. Шевырев. (Шевырев С.П. Детские годы Багрова-внука, служащие прооб «эпичности» СХ разрабатывается и у А.С.Хомякова57, но следует учесть специфичность эстетических воззрений славянофильской критики, и в частности, того, что под категорией «эпическое» понималось возрождение древней традиции Гомеровского эпоса. А.С.Хомяков считал достоинством истинного художественного произведения отсутствие вымысла, находимого у древних. И на основании этого полагал художественными все произведения С.Т. Аксакова, утверждая, что они обладают достоинствами «первоначальной поэзии» Гомера, когда образ не преломляется в тексте ни в каких литературных традициях. То есть, в каком-то смысле восприятие А.С. Хомякова, К.С. Аксакова, С.П. Шевы-рева, для которых СХ была ценна имена как проза, лишенная художественного вымысла, коррелирует с точкой зрения Н.Г. Чернышевского и Н.А. Добролюбова, воспринимавших СХ в качестве документа эпохи.

Повод к подобным заключениям давал и сам С.Т. Аксаков, который всегда оценивал свою художественную манеру как лишенную фикциональности58. Учитывая высказывания самого автора о своей художественной манере, подход к его произведениям как к воспоминаниям, конечно, не исключен, но, следуя этой логике, все творчество С.Т. Аксакова нужно рассматривать как гипертекст памяти, присовокупляя к СХ и ДГ не только «Воспоминания», но и «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», «Записки об ужении рыбы», «Театральные и литературные воспоминания», «Историю моего знакомства с Гоголем», поскольку все они связаны образом вспоминающего автора, излагающего события своей жизни, что, однако, выходит за рамки нашего исследования. должением «Семейной хроники» С.Т. Аксакова. Русская беседа. 1858. № 10. Отд. 3. С. 6392).

57Хомяков А.С. С.Т. Аксаков. Русская беседа. 1859. № 3. С. 1-8.

О .

См.:, Воспоминания Н.М. Павлова, согласно которым С.Т. Аксаков замечал: «Какой я писатель! Творчества у меня нет. Изобретение - вот в чем сила первоклассных писателей; а оно остается до сих пор, и было смолоду камнем преткновения для меня. Я только передатчик и простой рассказчик. Изобретения у меня на волос нет». Также он писал Ф.В. Чи-жову в 1857 году: «.заменить действительность вымыслом я не в состоянии. Я пробовал несколько раз писать вымышленные происшествия и вымышленных людей. Выходила совершенная дрянь, и мне самому становилось смешно». (Цит. по: Машинский С.И. Указ. соч. С. 355).

В современном аксаковедении близка славянофильской позиции идея П.М. Тамаева59 о том, что жанр аксаковских произведений связан с традицией древнерусской литературы. Исследователь находит и адекватную, с его точки > зрения, жанровую аналогию всему конгломерату аксаковских текстов. «"Записки." С.Т. Аксакова, подобно различным памятникам древнерусской литературы, представляют собой ансамбль, художественную форму, объединяющую в себе многое», - и далее: «ведущая идея книг Аксакова — идея мироустроения-навеяна "Поучением" Владимира Мономаха»60. В монографии Л.К. Савиной!1 «Детские годы Багрова-внука» рассматриваются в контексте традиции житийной литературы. Автор осмысляет сюжет, в целом поэтику произведения через указанную традицию. Однако подобные сопоставления представляются нам весьма далекой жанровой аналогией: общности текстов, подобно тому, как это делали А.С. Хомяков и К.С. Аксаков, устанавливаются по принципу подобия, без выяснения конкретных факторов и механизмов влияния или заимствования. .

Очевидно, что и рассмотрение СХ в рамках мемуаристики? (не важно в данном случае - в аспекте содержания или жанра) и поиски жанровых аналогий в древней литературе (Гомеровский эпос, древнерусская литературы) демонстрируют попытку скорее уйти от проблемы, нежели решить ее. Очевидно, что С.Т. Аксаков создавал свое произведение уже «отягощенный» культурным опытом своей эпохи. И если мы говорим о СХ как о «литературном факте», мы закономерно выходим на проблему тех литературных традиций, форм письма, которые и определяли стиль СХ.

Уже И. С. Тургенев, который присутствовал при чтении отрывков из СХ еще до публикации текста, писал автору: «Много думал я все это время об услышанном мною продолжении "Семейной хроники" <.>. "Семейная хроника?

59 Тамаев П.М. «Записки.» С.Т.Аксакова как художественное целое // Жизнь и судьба малых литературных жанров. Иваново, 1996. С. 73 - 83.

60 Там же С. 78, 80.

61 Савина JI.K. Проблематика и поэтика автобиографических повестей о детстве второй половины XIX века: (Л.Н. Толстой «Детство», С.Т. Аксаков «Детские годы Багрова-внука», Н.Г. Гарин-Михайловский). Волгоград, 2002.

- вещь положительно эпическая»62. Он также писал, что в «"Семейной хронике" есть задатки будущего русского романа»63. Заметим, что И.С. Тургенев в это же время (1855-56 гг.) работал над собственным романом и обсуждал с С.Т.Аксаковым проблемы его организации, а с Константином Аксаковым вел переписку, рассуждая о романе как повествовательной форме, что отразилось И" на восприятии «Семейной хроники».

Пожалуй, первым критиком, обозначившим подобный подход к СХ пу б-лично, был П.В1 Анненков. В рецензии на издание СХ в 1856 году он отмечал, что «в "Семейной хронике" С.Т. Аксаков оказался, по большей части, совсем не летописцем, а полным и совершенным творцом типов и характеров как любой писатель или романист.»64. Однако каких-либо определенных заключений критик не сделал.

Расплывчатость определений жанра СХ в современной Аксакову критике явление распространенное. В частности, А.С. Венгеров писал: «Что такое представляет "Семейная хроника" по форме и содержанию? Роман, повесть, мемуары? <.> Ни то, ни другое, ни третье»65. Также и В.Ф. Саводник говорил о совмещении в СХ и ДГ черт мемуаров и романа, но однозначно дать точного жанрового определения произведения не решался66. В 1856 году С.С. Дудышкин в своем критическом очерке писал, что «автор задумал создать нечто вроде романа или повести.,. но действительность не позволила, этим материалам сде

62 Тургенев И.С. Письмо С.Т. Аксакову от 25 мая 1856 года // Письма С.Т., К.С. и И.С. Аксаковых к И.С. Тургеневу. М., 1894. (Далее ссылки на это издание с сокращением названия: «Письма.» и указанием в скобках страницы).

63 Тургенев И.С. Собр. соч.: В 12-ти томах. Т. 12. М., 1956. С. 200.

64 Анненков П.В. С.Т. Аксаков и его «Семейная хроника» // Современник. 1956. Т. 56. С. 124.

65 Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых.: В 6 т. Т. 1.СП6., 1915. С. 191-192.

66 См. замечание В.Ф. Саводника о том, что С.Т. Аксаков «этою книгою создал особый, новый вид литературных произведений, до него не существующий: это не роман, в собственном смысле слова, хотя в нем есть и романный элемент; но это также и не мемуары, хотя весь рассказ основан на воспоминаниях автора о лицах, окружавших его в детстве». (Саводник В.В. Очерки по истории русской литературы XIX века. Ч. II. М., 1918. С. 3). латься романом»67, поэтому критик предлагает название «портретная галерея»™.

Двумя годами позднее С.А. Рачинский, комментируя восприятие СХ европейской критикой, назвал СХ «записками», отмечая, однако, что, хотя они «избавлены от тех условий, которые должен исполнять роман: изображение картин жизни в некоторой необходимой внутренней связи, поэтическое углубление в судьбы людей, <.> но книга г. Аксакова только по тому внешнему обстоятельству, что в ней изображается судьба одного семейства, цельнее многих других.»69 (выделено нами. — Н.Н.).

Из приведенных высказываний видно, что мысль современников блуждает около слова «роман». Более того - возникают настойчивые сопоставления с историческим и семейным романами. Так в статье П.В; Анненкова, хотя и не обозначавшего прямо «Семейную хронику» как исторический роман, содержится, однако, отсылка к В. Скотту, актуализирующая соответствующее видение. Рассуждение С.С. Дудышкина вводит «Семейную хронику» в контекст исторического романа А.С. Пушкина70. Н.П. Гиляров-Платонов также отмечал, что СХ «обладает внутренним единством взамен внешнего», а достоверность и историческая обусловленность материала позволяет ему обозначить СХ как «нечто

71 близкое историческому роману» . «Романом на старый; лад», вероятно, также имея в виду пушкинские строки из «Евгения Онегина», в которых он шутливо

67 Дудышкин С.С. «Семейная хроника» и «Воспоминания» С.Т. Аксакова// Отечественные записки. 1856. Т. 35. № 4. Отд. 3. С. 69-90.

68 Там же. С. 66.

69 Рачинский С.А. Письмо из Берлина // Библиографические записки. 1858. № 1. С. 238242.

70 См. высказывание С.С. Дудышкина: «Манера г. Аксакова, повторяем, больше всего напомнила нам манеру Пушкина в повестях последних его лет. Им суждено долго жить и жизнью этой они будут обязаны кроме художественных причин обилию исторического материала, в них скрытого. <.> После "Капитанской дочки" и "Дубровского" мы не читали рассказов, которые были бы так богаты исторически материалом и в то же время так полны в художественном отношении». (Дудышкин С.С. Указ. соч. С. 84).

71 Гиляров-Платонов Н.П: «Семейная хроника» и «Воспоминания» С.Т. Аксакова// Гиляров-Платонов Н.П. Собр. соч. Т. 2. М., 1899. С. 75-143.

ТУ наметил содержание своего будущего семейного романа , назвал СХ Ап. Григорьев73. Надо заметить, что Ю.М. Лотман в комментарии к этим строфам Пушкина также отмечает, что здесь содержится непосредственная отсылка к семейным романам XVIII века74.

Сам факт попытки осмыслить СХ в контексте романного жанра показателен и обнаруживает смещение в понимании сути романа как жанра современниками С.Т. Аксакова. В работах С.П. Шевырева, В: Титова, Н.И. Надеждина, Кс. Полевого, А.С. Пушкина, В.Г. Белинского новая теория романа складывалась под влиянием форм нравоописательного и семейного романов Г. Филдинга, Т. Смоллетта, О. Голдсмита и исторического романа В. Скотта. Видимо, имея в виду нравоописательное и историческое начала в СХ, современники и позволяли говорить о ней как о произведении романическом.

И хотя современная С.Т. Аксакову критика ограничивалась только констатацией тех или иных литературных аналогий, нам важно, что СХ была воспринята современниками как целостный художественный текст, обладающий эпическим единством. Об «эпических приемах повествования» в СХ (в ином, по сравнению со славянофилами, аспекте) говорил не только И.С. Тургеневу но и

A.К Бороздин75. Наличие «эпического тона повествования» отмечал в СХ и

B. Саводник76 и К.Ф. Головин (косвенно, сопоставляя СХ с романами JI.H. Толстого и Ф.М. Достоевского через категорию эпического • ), в XX веке об эпическом начале СХ,. сближающем манеру С.Т. Аксакова с JI.H. Толстым

72 См, в частности: строфы XIII-XIV третьей главы «Евгения Онегина»: «Бьггь может, волею небес, / Я перестану быть поэтом, / В меня вселится но вый бес, / И, Фебовы презрев , угрозы, / Унижусь до смиренной прозы; / Тогда роман на старый лад / Займет веселый мой закат. / Не муки тайные злодейства / Я грозно в нем изображу, / Но просто вам перескажу / Преданья русского семейства, / Любви пленительные сны, / Да нравы нашей старины. // Перескажу простые речи / Отца иль дяди-старика, / Детей условленные встречи / У старых лип, у ручейка; / Несчастной ревности мученья, / Разлуку, слезы примиренья, / Поссорю вновь, и наконец / Я поведу их под венец». (Пушкин А.С. Евгений Онегин. Поэмы. М:, 1970. С. 51-52.)

73 Григорьев А.А. Воспоминания. M.;J1., 1930. С. 100.

74 Лотман Ю.М. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. Л., 1980. С. 215216.

75 Цит. по: Машинский С.И. Указ соч. С. 356.

16Саводник В.Ф. Указ. соч. С. 6.

77 Головин К.Ф. Русский роман и русское общество. СПб., 1897. С. 112-115. писал В. Попов78 и М. Пришвин79. Главные аргументы в пользу эпического начала в СХ у современников - отсутствие традиционной любовной интриги, искусственно привносимой в логику сцепления событий в романе, широкий охват событий, и способность С.Т. Аксакова воссоздать в тексте «логику жизни».

Рассмотрение СХ и ДГ как художественныхпроизведений, и их отличие от «Воспоминаний», начатое критикой 60-х годов, в 80-х годах продолжил О. Миллер. Критик говорит уже не просто о наличии «внутреннего» или «эпического» единства, а об использовании С.Т. Аксаковым художественного вымысла, к необходимости которого в тексте О. Миллер приходит дедуктивно80. И; хотя О. Миллер не дает, положительного определения жанра СХ, однако важно, что он допускает саму возможность художественной переработки воспоминаний. В поисках наиболее адекватной литературной традиции, с которой можно сопоставить СХ и ДГ, он приходит к роману Гете «Поэзия и Правда».

Подобно О. Миллеру, избегая дихотомии литература - мемуары, осмыслял СХ позднее и С.Г. Смирнов. «Не голые описания фактов, встречаемые нами у летописца, находим мы в сочинениях г. Аксакова, а воспроизведение действительной жизни, прошедшее через горнило творческого духа художника»81, - писал он.

В советском литературоведении С.И. Машинский в своей монографии затронул вопрос о жанре СХ, тем не менее, хотя он и отделяет СХ и ДГ от «Воспоминаний» С.Т. Аксакова82, определяя художественную природу аксаковского

78 Попов В. Из встреч 50-х годов (JI.H. Толстой и С.Т. Аксаков) // Прометей, 1980. Т. 12. С. 50-62.

79 См. замечание М.М. Пришвина: «Эпическое творчество, Гомер, Аксаков, Толстой». (Пришвин М.М. Записи о творчестве // Контекст, 1974. М., 1975. С. 323).

80 См., в частности, статью О. Миллера, в которой он иронично замечает: «Такая феноменальная память едва ли не является авторскою фикциею. А ведь только с такою памятью и можно было написать "Детские годы Багрова-внука" и "Семенную хронику", под условием такой же феноменальной памяти и у тех, чьими рассказами пользовался автор». (Миллер О. Русские писатели после Гоголя. Чтения, речи, статьи. СПб.; М:, 1887. С. 44-45).

81 Смирнов С.Г. С.Т. Аксаков //Десять чтений по литературе. М., 1895. С. 124;

82 См., в частности, его замечсание: «Элемент поэтического обобщения здесь сильно ослаблен. Это мемуарная проза, в которой документальность преобладает над художественной типизацией. Аксаков здесь больше летописец-автобиограф, нежели мемуарист — художник». (Машинский С.И. Указ. соч. С. 521). текста, С.И. Машинский явно колеблется между двумя точками зрения и даже противоречит сам себе. С одной стороны, отталкиваясь от тезиса Н.Г. Чернышевского, он отмечает, что «документально-историческая основа и особенности художественно-композиционной структуры позволяют рассматривать это произведение при всем его неповторимом своеобразии в решках мемуарного жанров (выделено нами. - Н.Н.). В то же время, чуть ниже в своей работе он пишет: «Мемуарная основа "Семейной хроники" не мешает воспринимать ее как; произведение, в сущности, близкое к роману. <.> Многослойная композиционная структура "Семейной, хроники" сближала это произведение с романом. По существу "Семейная хроника" и есть мемуары в форме романа»84 (выделено нами. - Н.Н.).

Подход С.И. Машинского разрабатывает в своей диссертации О.Н. Белокопытова. Исследовательница, допуская возможность вымысла в художественной- мемуаристике, рассматривает СХ в рамках мемуарно-автобиографического жанра. «Художник может додумывать некоторые подробности вольно или невольно, вследствие отдаленности предмета, не искажая сущностные черты характера изображаемых им людей и общественного смысла ос исторических событий» , — пишет О.Н. Белокопытова (выделено нами. — Н.Н.). В целом, соглашаясь с заявленным подходом, мы должны признать, что вымысел в СХ касается не только уровня невольного «додумывания» фактов, свойственного любому процессу восприятия прошлого. Спорным представляется и определение автором СХ в качестве «социального романа», хотя и логичным с точки зрения общего методологического подхода к реализму XIX века как «отражению действительности».

Заметим, что в западной традиции вопрос о жанре СХ также не ставится категорично. Авторы предпочитают говорить о синтезе в ; повествовательной

83 Там же. С. 399.

84 Там же. С. 415.

ОС

Белокопытова О.Я. Семейная хроника и Детские годы Багрова-внука С.Т. Аксакова и проблема мемуарно-автобиографического жанра в русской литературе 40-50-х годов XIX века. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Воронеж, 1966. С. 6. структуре произведения и документальных, и фольклорных, и литературных традиций. Так, уже английский критик П. Мерски86 сравнивал СХ с Одиссеей и

R7

Библией. М. Левитт , ставя целью своей работы определение жанрового статуса текста, приходит к выводу о том, что «мир устных преданий, передаваемый Аксаковым в СХ, оставил глубокий след в поэтике произведения»88. Он вводит понятие «логоса» в качестве основной жанровой единицы в СХ (по аналогии с древними логографами, которые могли включать историю, миф,, сказку, легенду). Мысль о принципе наложения фольклорных моделей на документальный < йп ; материал в сюжетах СХ высказывает в своей монографии А. Даркин . О создании мифопоэтического образа прошлого в СХ с опорой не столько на литературные модели, сколько на традицию богатырского эпоса и сказки в СХ также упоминает и Э. Вахтель90. В. Шмид заключает, что «поэтика "Семейной хроники" колеблется между несколькими нарративными' стратегиями: документального повествования, сказки и семейного романа»91. При этом, как отмечает исследователь, «ни один из этих жанров повествования не доминирует в г тексте, каждый элемент определенного жанра только дозирован и введен с определенной единственной; целью: вывести систему ценностей семьи»92. Однако В. Шмид не углубляется далее в эту проблему, что, видимо, обусловлено, иной направленностью работы. Он «прочитывает» СХ и ДГ как форму автобиографии С.Т. Аксакова.

Итак, на сегодняшний день можно констатировать тенденцию отказа от осмысления подобного рода текстов, каковыми являются СХ и ДГ, через дихотомию мемуары - художественная проза или через критерии изначально заданного жанра: Ясно, что мы имеем дело с произведением середины XIX века, на

86 Prince М. Introduction // Aksakov Chronicles of Russian Family. London; New York. on

Jleeumm M. К вопросу о жанровой принадлежности «Семейной хроники»//Декабрьские литературные чтения. Ереван, 1989: С. 63—70.

88 Там же. С. 65.

89 Durkin A. Sergey Aksakov and Russian Pastoral. New Jersey, 1983.

90 Wachtell A. The battle for childhood: Creation of a Russian Myth. California., 1990. P. 16, 18.

91 Schmid U. Ichentwurfe Die russische Autobiographie zwischen Awakum und Gercen. Zurich, 2000. P. 302.

92 Там же. С. 302. писанным в эпоху уже не жанровой, а авторской поэтики, формирование которой в русской литературе начинается уже в 30-е годы XIX века93. В этот период во многом под влиянием романтической философии искусства Шеллинга в эстетике выдвигается категория органической целостности, приходящая на смену нормативного понимания < жанра: Этот подход развивается в работах А.И; Галича, С.П. Шевырева, А.А. Григорьева, В.Г. Белинского, K.G. Аксакова, И.В. Киреевского, Н.И. Надеждина94.

А.В. Михайлов так объясняет сформированное в этот период понимание художественного произведения: «Презумпция цельности не исключает того, что все построенное внутри заведомо целого. образует еще и то, что на самом деле получилось и сложилось. Итак, есть целое, которое заведомо притязает на свою цельность, однако такая* цельность заключает в себе еще и органику того, что реально сложится в произведении, сложится как результат, и у этого результата тоже будет своя мера цельности, достигнутой или же не достигнутой»95. Иллюстрацией этой мысли; могут служить рассуждения, JLH. Толстого, которые он высказывал в предисловии к «Войне и миру»: «Предлагаемое сочинение не есть повесть, <.> еще менее оно может быть названо романом» и далее вынесено в примечания: «Мы русские вообще не умеем писать романы в том смысле, в ко

93 См., в частности, коллективную работу: Аверинцев С.С. Андреев M.JL, Гаспаров M.JL Гринцер П.А., Михайлов А.В. «Категории поэтики в смене литературных эпох», в которой отмечается: «Категории поэтики в смене литературных эпох», отмечается, что в XIX веке, «центральным «персонажем» литературного процесса стало не произведение, подчиненное заданному канону, а его создатель, центральной категорией поэтики - не стиль или жанр, а автор». (Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С. 33).

94 См., например, рассуждения Н.А. Надеждина в статье Рославлев или русские в 1812 году, в которой он через категорию целостности противопоставляет современный роман роману прошлых эпох: «Характер современного возраста творческой деятельности определяется общим характером современной жизни. Сей последний состоит в стремлении к гармоническому уравниванию противоположностей, на которые распадается бытие в своем развитии». И, если, по его мнению, в предшествующие эпохи литература отражала только один аспект действительности, то «современное положение творческого духа таково», что «его идеал есть гармоническое равновесие всех элементов жизни, и следовательно, сама действительность». Н. А;. Надеждин далее утверждает, что современный роман может соединять элементы драмы, эпоса и лирики, примером чего являются романы В;' Скотта (Надеждин Н.А. Литературная критика. Эстетика. М., 1972. С. 277-278).

95 Михайлов А.В. Герой нашего времени и историческое мышление формы,// Михайлов. А.В. Обратный перевод. М., 2000. С.299. тором понимается этот род сочинений в Европе. Я не знаю ни одного художественного русского романа, если не называть такими подражания иностранным. Русская художественная мысль не укладывается. в эту рамку и ищет для< себя i новой;.». На полях сделана пометка: «Вспомнить Тургенева, Гоголя^ Аксакова»96 (выделено нами. — Н.Н.).

Итак, в рамках новой художественной парадигмы само понятие жанрового канона размывается. Показательным; в этом отношении оказывается факт, появления крупных эпических произведений, где жанр либо вообще не указывается, либо автор, наоборот, выносит его в заглавие. Роман в стихах «Евгений Онегин» А.С. Пушкина, «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова, поэма «Мертвые души» Н;В. Гоголя, роман-эпопея? «Война и мир» JI.H. Толстого. «Семейная хроника» С.Т. Аксакова, написанная в 1857 году, по-видимому, должна рассматриваться в этом же ряду.

Учитывая еще и тот факт, что в данном случае мы имеем дело с произведением с автобиографической основой, где степень индивидуального начала возрастает, мы выходим: на проблему автора и способов индивидуальной авторской организации произведения. Те или иные жанровые традиции, вовлекающиеся в структуру произведения, должны рассматриваться в данном случае скорее уже именно как традиции и формы письма, которыми пользуется автор, создавая свое оригинальное произведение.

В 60-е годы XX века этот подход к мемуарным текстам был обозначен Ж. Старобинским и был предпринят в его анализе «Исповеди» Ж.Ж. Руссо. Исследователь считает, что категорию жанра в отношении автобиографических произведений целесообразнее заменить понятиями стиля и письма91.

96 Толстой J1.H. Вступления, предисловия и варианты начал «Войны и мира». Рукопись № 39 // Толстой JI.H. Полное собр. соч. М., 1992. Т. 13. С. 55.

97 См., в частности высказывание Ж. Старобинского в статье «Интерпретатор: движение к успеху»: «Стиль - частный способ, посредством которого сочинитель автобиографии. создает правдивое повествование о своей жизни» - и далее: «как бы сомнительны ни были: излагаемые факты, письмо непременно будет содержать в себе «достоверный» образ личности того, кто «взялся за перо». (Старобинский Ж. Поэзия и знание. История литературы и культуры: В 2 т. М., 2002. Т. 1. С. 218).

В отечественном литературоведении альтернативой «документализирую-щему» и жанровому подходу к мемуарной и автобиографической прозе были

QO исследования Л.Я: Гинзбург . В ее работах демонстрируется подход к мемуарным произведениям как к сложному динамическому единству. Как отмечает исследовательница, «для эстетической значимости не обязателен вымысел и обязательна организация. <.> В сфере художественного вымысла образ возникает в движении от идеи к выражающему ее единичному, в литературе документальной - от данного единичного и конкретного к обобщающей мысли»99 (выделено нами. - Н.Н.): По мнению исследовательницы, степень структурности и сюжетности возрастает от писем и дневников к мемуарам и автобиографическому роману. Таким образом, подход Л.Я! Гинзбург выводит нас также на проблему организации нарратива.

Следует отметить, что сложная организация повествования в СХ и ДГ, «расслаивание» образа рассказчика уже являлись предметом рассмотрения в ряде исследований. Так, в монографии Н.А. Николиной100 анализируются некоторые , принципы повествования в «Детских годах Багрова-внука» в > рамках: рассмотрения общей поэтики русской автобиографической прозы. Проблема субъектной. организации повествования в ДГ разрабатывалась М.В. Грицановой101. Исследовательница рассматривает в качестве субъектов речи образ рассказчика, героя- и автора, а также ряд иных голосов, вводимых в повествовательную^ структуру повести, отмечая многоуровневость жанра? произведения. Однако М.В. Грицанова не касается этой проблемы относительно СХ, а также разделяет тексты СХ и ДГ. Целью же нашей работы является исследовать взаимосвязь этих текстов в рамках целого произведения.

98 Гинзбург Л.Я. О психологической прозе.

99 Там же. С. 10.

100 Николипа Н.А. Поэтика русской автобиографической прозы. М., 2002.

101 Грицанова М.В. Проблема повествования в произведениях С.Т. Аксакова для детей // Проблемы метода и жанра. Вып. 14. Томск, 1988. С. 183-200; Она же: Соотнесение голосов. рассказчиков в повести С.Т. Аксакова «Детские годы Багрова — внука» // Проблемы литературных жанров. Материалы научной межвузовской конференции 15-18 октября 1985 г. Томск, 1987. С. 59-60.

Т.JI. Селитрина рассматривает поэтику ДГ на фоне традиции автобиографической прозы, причем в контексте западно-европейской литературы XX века, в частности, М. Пруста102. Однако очевидно, что сопоставление может быть только косвенным, поскольку авторы принадлежат разным эпохам, и, хотя в СХ и ДГ мы и находим элементы «вспоминающего письма», манера Аксакова далека от манера Пруста.

Можно в целом сказать, что в указанных работах происходит углубление в проблему повествования, но, во-первых, только на материале ДГ. Во-вторых, отмеченные еще Л.Я. Гинзбург процессы взаимодействия литературы и документа, сам механизм трансформации документального материала в художественный, осмысление СХ в контексте литературных традиций не затрагивается.

В этом смысле более продуктивным нам представляется подход Е.К. Созиной103, которая изучает проблему формирования в русской литературе письма сознания, приходящего на смену классическому. По мнению исследовательницы, этот тип письма вырабатывается уже в XIX веке, прежде всего — в автобиографической прозе, где сама память и сознание становятся объектом изображения. Согласно Е.К. Созиной поэтика автобиографической прозы строится на пересечении «текста памяти» автора и форм «фикционального письма». И, хотя Е.К. Созина находит некоторые элементы «вспоминающе-визуалистского письма» ДГ С.Т. Аксакова, которые усложняют и размывают нарративную структуру этого произведения, все же, по мнению исследовательницы, сознание как таковое еще не самоценно для авторов середины XIX века. «В традиционном, классическом автобиографическом письме <. .> повествование облекает мимесис - историю жизни, историю души, но в нем крайне незначительны выходы в личный дискурс автора-повествователя, выходы же к дискурсу вспоми

I О*)

Селитрина Т.П. Детские годы Багрова-внука С. Аксакова и «В поисках утраченного времени» М. Пруста (опыт типологического исследования) // Аксаковские чтения (1996— 1997) Уфа, 1997. С. 71-77.

103 Созина Е.К. Сознание и письмо в русской литературе. Екатеринбург, 2002. нающего скриптора-нарратора вообще не характерны для классических автобиографий XIX века»,104 - пишет Е.К. Созина.

Это наблюдение соотносится и с мыслью Ю.М. Лотмана о том, что для текстов середины XIX века, категория сюжетного единства была актуальна105. Что позволяет нам уже выдвинуть предположение о том, что и С.Т. Аксаков, не пытаясь создавать свое произведение по канонам определенного жанра, все же оставался в; рамках традиционного, «логоцентричного» (Е.К. Созина) письма, предполагающего повествование как построение связной истории, сплетение событий в некий сюжет, а не подчинение их. одной только логике воспоминаний, потоку сознания, как это будет происходить в автобиографических произведениях XX века, например, И. Бунина или М. Пруста.

Методологическая: основа работы. Характер поставленной проблемы и специфика материала исследования определяют методологическую направленность работы, в которой сочетаются теоретический и историко-литературный подходы. Актуальным для нас явились концепция автора как единого «изображающего начала» произведения М.М. Бахтина, исследования субъектной структуры текста Б.О. Кормана и типов повествования в русской литературе, описанных Ю.В. Манном. Рассмотрение СХ в контексте фольклорных и литературных традиций: потребовало привлечения, работ Е.М; Мелетинского, Б.Н. Путилова,. а также концепций С.С. Аверинцева и А.В. Михайлова. Выбор подхода к осмыслению поэтики СХ осуществлялся с опорой на концепции Ж. Старобинского и Л.Я. Гинзбург.

104 Там же. С. 373.

105 См., в частности, высказывание Ю.М. Лотмана в работе «О сюжетном пространстве русского романа XIX столетия»: «Резко возрастающее в XIX веке разнообразие сюжетов привело бы к полному разрушению повествовательной структуры, если бы не компенсировалось на другом полюсе организации текста тенденцией к превращению больших блоков повествования и целых сюжетов в клише. <.> Закон., подразумевающий, что рост разнообразия и вариативности элементов на одном полюсе обязательно должен компенсироваться прогрессирующей устойчивостью на другом, соблюдается и на уровне романного сюжетосложения. <.> Так рождается глубинное родство романа с архаическими формами фольклорно-мифологических сюжетов». (Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб., 1997. С. 716).

Научная новизна работы состоит в том, что СХ С.Т. Аксакова включается в историко-литературный, в том числе и западноевропейский, контекст эпохи: семейные записки XVIII-XIX вв., поэма о сельской усадьбе, традиции сентиментальных повестей начала XIX в., готического романа, западноевропейского семейного и исторического романов, путешествия и романа воспитания.

В работе СХ и ДГ осмысляются как единое художественное образование, при всей его гетерогенности, не распадающееся на отдельные, не связные между собой отрывки. Принципиальным моментом является тот факт, что единство всей «Семейной хроники» осмысляется через категорию сюжета (а не единства «документального» материала), и автора, для чего предпринимается анализ сюжета отрывков СХ и сюжета ДГ и выяснение места каждого элемента в структуре целого.

Впервые ставится вопрос о соотношении повествовательной модели СХ с жанром хроники в контексте тенденций образования романа, как сложного эпического единства.

Теоретическое и прикладное значение работы заключается в том, что ее результаты могут быть использованы при разработке общих и специальных учебных курсов по истории русской литературы XIX века в вузовскош и школьной практике преподавания, в руководстве научной работой студентов, включая написание курсовых и дипломных работ.

Апробация работы. Фрагменты диссертации обсуждались на заседаниях сектора-литературоведения института; филологии СО РА№ (Новосибирск). По результатам исследования сделаны доклады на конференциях: V межвузовская научно-практическая конференция «Текст: варианты интерпретации» (Бийск, 26 - 27 апреля 2000 г); вторая школа-семинар «Лингвосинергетика: Проблемы и перспективы» (Барнаул, 2 июля 2001 г.); конференции молодых ученых (Новосибирск, апрель 2002, апрель 2003 гг.); V международная летняя школа «Коммуникативные стратегии культуры: событие и его интерпретация в нарра-тиве»; IV всероссийская конференция молодых ученых «Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения и журналистики» (Томск, 11 - 12 апреля 2003 года). По теме диссертации имеется четыре публикации, одна находится в печати.

На защиту выносятся следующие положения:

1. СХ и ДГ соотносятся с традицией семейных записок XVIII-XIX вв., жанр которых запечатлел стереотипы сознания патриархального дворянства, выразившемся в мифопоэтическом образе прошлого, в основе которого лежит хронотоп патриархальной идиллии.

2. В СХ и ДГ мы можем наблюдать процесс романизации мемуарного жанра семейных записок, выражающийся в усложнении структуры повествования, появлении уровня изображаемого мира (куда входят и рассказчик, и издатель), в рефлексивности стиля повествования (документальное письмо присутствует в СХ уже как прием), в появлении сюжетного единства; а не просто изложения семейной истории по хронологии (семейные хроники XV-XVII вв.), или «письма памяти» (мемуарные записки XIX века).

3. Все отрывки «Семейной хроники» и «Детских годов Багрова-внука» складываются в сюжет, имеющий мифологическую природу, и образуют замкнутую структуру: от основания предком мира патриархального рая до формирования героя, в личностном опыте «собирающего» культурный опыт своей семьи.

4. В данном случае мы сталкиваемся с процессом романизации мемуарного жанра семейных записок. Тем не менее, С.Т. Аксаков называет, свое произведение не семейным романом, а именно хроникой, что является оптимальным обозначением самой повествовательной модели данного произведения. СХ не может быть отнесена ни к традиционным мемуарам (запискам), ни к классической форме романа. Однако, учитывая тот факт, что жанр романа XIX века уже не определялся каким-либо каноном, мы вполне можем рассматривать СХ и ДГ как одну из возможных форм семейного романа.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, трех глав и Заключения. Библиографический список включает 161 наименование.

Заключение научной работыдиссертация на тему ""Семейная хроника" и "Детские годы Багрова-внука" С.Т. Аксакова: формы письма и традиции жанра"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Семейная хроника» С.Т. Аксакова представляет собой неоднородное художественное образование, возникшее не в рамках единого замысла текста, а выросшее на основе нескольких самостоятельных очерков, затем соединенных и дополненных новыми рассказами о «семействе гг. Багровых». Это делает актуальной проблему осмысления «Семейной; хроники» и написанных в; качестве ее продолжения «Детских годов Багрова-внука» как художественного целостного произведения. (Далее в тексте мы используем общее обозначение -СХ).

Существующие в истории критики современников, отечественном, литературоведении XX века и зарубежных исследованиях творчества; С.Т. Аксакова подходы к осмыслению СХ, в целом, включают следующие тенденции: восприятие СХ в качестве мемуаров, новой художественной прозы, возрождающей - античные традиции ; или традиции древнерусской литературы, попытка, осмыслить это произведение как семейный и; исторический, нравоописательный : роман * и; наконец, как сугубо документальный жанр семейных хроник без учета факта трансформации поэтики мемуарной прозы в этом; произведении. Проанализировав указанные концепции, мы пришли к заключению, что подход к СХ через критерии одного какого-то жанра приводит к редуцированному пониманию поэтики данного произведения.

Необходимо учитывать, что «Семейная хроника» С.Т.Аксакова была написана в середине XIX века, когда в литературе уже была; явно выражена тенденция разложения «готовых жанров», когда художественная форма произведения; стала определяться не тем или иным каноном, а жанровые традиции использовались автором для выражения сугубо индивидуального замысла произведения.

Сформулированная проблема и подход к ней потребовали от нас решения задач, касающихся вопроса соотношения документального и художественного начал в СХ, осмысления этого произведения в рамках традиции мемуарного жанра и, главное, рассмотрения трансформации этого первичного жанра на уровне повествовательной структуры и нарративной организации текста, и, наконец, осмысления самого статуса данного художественного единства. В целом, выводы по работе заключаются в следующем.

Предмет изображения в СХ (история рода, семейные предания; и быт, воспоминания о детстве и пр.) сближает СХ с семейными и автобиографическими записками конца XVIII—XIX вв. Этот мемуарный жанр, распространенный в дворянской. среде, запечатлел стереотипы патриархально-родового мироощущения, осложненного, однако, уже индивидуально-личностным началом, что отражается в; самой; нарративной структуре произведений данного жанра, повествование * в которых опирается на общую хронологию развития семейной истории, но одновременно размывается элементами «вспоминающего письма» (Е.К. Созина):

Анализ текстов записок А.Т. Болотова, И.М. Долгорукова, М.В. Данилова; И.И.Дмитриева, М.А.Дмитриева, C.Hi Глинки, Н.И. Греча, С.В. Скалон в сопоставлении с текстом С.Т. Аксакова позволяет утверждать, что СХ вырастает на основе именно данной мемуарной традиции. Сопоставляя СХ с семейными записками, можно отметить сходство сюжетных ситуаций, принципа изображения прошлого, обнаруживающего черты идиллического хронотопа: жизнь семьи, пространство дома, поместья воспроизводятся в категориях «благословленного уголка», а детство и, в целом прошлое, осмысляются через архетип «золотого века».

Однако в СХ С.Т; Аксакова мы наблюдаем процесс трансформации мемуарного жанра, выражающийся в усложнении организации нарратива, когда все события, воспоминания' связываются определенной логикой, позволяющей говорить о качестве сюжетного единства произведения. В СХ показывается собирание мира семьи, осмысляемое в онтологических категориях: от момента основания патриархального мира родового имения культурным предком (Багровым-дедом) и угрозы разрушения гармонического порядка со стороны антагониста Куролесова, заканчивающееся победой положительного героя. В основе рассказа о втором поколении Багровых лежит архетипический сюжет о добывании сыном; чудесной невесты с целью обновления и продолжения рода, результатом чего является рождение сына, Багров а-внука, продолжателя семейной традиции. Таким образом, «Детские года Багрова-внука» представляют собой повествование о «собирании; личности» героя через; постижение- культурного опыта; своей семьи, воспринимаемого им: также в: общечеловеческих категориях. Итак, можно? сделать вывод о том;, что СХ С.Т.Аксакова представляет собой целостное художественное произведение, строящееся по типу семейного романа. В основе художественного мира СХ и ДГ лежит хронотоп семейной идиллии, модель которой дана в части «Добрый день, Степана Михайловича» (первый отрывок СХ)» и- далее воспроизводится; на каждом витке семейной истории. Особенностью сюжета СХ и ДГ является его циклическая структура.

Принципиально важно, что конец ДГ коррелирует не с «третьей» частью — «Воспоминаниями», вроде бы логически являющимися^ продолжением повествования: о детстве Багрова-внука, а с началом >. СХ, которая открывается рассказом об основании нового имения Багровым-дедом и; соответственно, в ДГ завершается моментом; отъезда; Багрова-внука из; этого идиллического пространства; Рассмотрение «Воспоминаний» автора в качестве продолжения; СХ и ДГ приводит к размыканию идиллического образа в историческое время, а, значит, его разрушению. На основании чего мы; полагаем ошибочным объединение трех указанных текстов в качестве «автобиографической трилогии», что не соответствовало и замыслу самого автора.

За счет, отделения текста от самого себя; С .Т. Аксаков как автор получает возможность создавать свое произведение по законам:фикционального письма. Романизация' мемуарного жанра: в СХ заключается: в усложнении1 структуры; повествования,',введения образа;рассказчика!Багрова и издателя его рассказов. Причем, последний выступает то в роли «бесстрастного передатчика семейных преданий», то в роли- автора, «написавшего "Семейную хронику" по рассказам гг. Багровых». Данная структура' повествования формирует и стилистическую гетерогенность СХ. Поэтика данного произведения строится • на стыке разных: литературных и документальных традиций; и, что особенно важно, не сводима ни к одной из них.

В осмыслении событий истории! Багровых автор пользуется разными видами литературного письма, каждый раз подсказанного самим типом сюжетной ситуации. В СХ выделяются следы таких жанровых традиций, как: поэма; о сельской усадьбе (в осмыслении патриархальной идиллии Багровых), мотивы готических романов; XVIII века (история женитьбы Куролесова), мотивы сентиментальных повестей начала XIX века (история женитьба Алексея; Степановича и Софьи Николаевны). ДГ строится по модели сюжета путешествия и одновременно — романа воспитания. В то же время, С.Т. Аксаков тяготеет к сказочным- структурам: в- дедушке-Багрове, акцентированы следы богатыря, в Куролесове - разбойника, в; сыне Багрова - Иванушки-дурака, история жизни Софьи Николаевны укладывается в фабулу сюжета о Золушке. В " ДГ аллюзии сказок «Тысяча и одна ночь» и «Аленький цветочек» появляются в главах, связанных с посещением героями; экзотического Куролесовского имения. Таким образом, мы можем- уже говорить, что слово автора в СХ направлено не только на предмет воспоминаний, оно становится изображенным словом,, вмещающим разные дискурсы, данная особенность, если следовать мысли М.М.Бахтина5 о внутренней диалогичности романного слова, приближает СХ к жанру романа1.

Но СХ и не обладает качеством традиционного романного единства. Здесь события не собираются, в; фокусе того или иного героя, не связываются одно с другим традиционной для романа; интригой. Завершающая, позиция издателя, чей голос введен в саму структуру повествования, дистанцирована от всех

1 Бахтин М.М. Слово, в романе // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975. С. 72-134.Мысль М.М. Бахтина развивает также А.В. Михайлов. В частности, в работе «Роман и стиль» он отмечает: «Дифференциация! романного слова внутри произведения приводит к тому, что единый стиль такого романа создается так или иначе.как высшее единство различных, более или менее расходящихся стилей и видений. Направляющему все эти голоса действительности авторскому видению действительности принадлежит главная: роль; в распоряжении автора оказываются не только увиденные и услышанные им «голоса действительности», . но и .свой же собственный «голос», или даже «голоса».». (Михайлов А.В: Языки культуры. Учебное пособие по культурологи. М., 1997. С. 447). Эту особенность-языка рассматривает как одну из черт жанра романа и Н.Д. Тамарченко в кн.: Русский реалистический роман XIX века. Проблемы поэтики и типологии жанра. М., 1997. описываемых событий, что и формирует совершенно особый характер художественного единства СХ.

Показательно, что С.Т. Аксаков, создавая свое произведение на основе семейных записок,, не называет СХ «записками Багрова» (все составляющие части СХ и ДГ не распадаются на отдельные рассказы, что было бы характерно для цикла), но и нигде не упоминает о нем как о «семейном романе». Именно это, располагающееся между двумя типами целостности художественное единство С.Т. Аксаков называет «семейная хроника».

Отсылка к архаическому жанру хроники, с одной; стороны, отражает индивидуально-авторский» способ i осмысления своего героя, акцентирует стереотипы патриархально-дворянского самосознания, когда-личность человека осмыслялась в контексте истории семьи, в целом, рода. С другой» стороны,, выглядит закономерной; с точки; зрения жанрообразовательных процессов середины XIX века.

На фоне тенденции к правдоподобию, отражающейся в усложнении способов связи событий, стремлении создать исторический образ действительности во всем многообразии явлений, отойти от простоты фабулы авантюрного романа, во второй половине XIX века в: русской; литературе возникают предпосылки к использованию новых,, более сложных принципов построения эпического повествования,.что приводит к появлению в том числе и романов-хроник. Так, хроникальность проявляется в романах «Подросток», «Записки • из; Мертвого дома» Ф.М. Достоевского, «Детские годы», «Захудалый род», «Соборяне» Н.С. Лескова; «Пошехонская старина», «История одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина.

Относительная нарративная нежесткость, гибкость фрагментарного по своей природе жанра хроники позволяет и С.Т. Аксакову при отборе эпизодов достичь соединения принципа кумулятивного наращивания событий (на каждом этапе повествования отбирается ключевое с точки зрения общего хода развития семейной истории событие) и циклической повторяемости типологических моментов жизни. Другими словами, СХ мы можем назвать целостным художественным произведением, обладающим качеством эпического единства.

Тем не менее, рассматривая СХ как «литературный факт»,, мы можем сказать, что «мысль семейная», последовательно и связно развитая; вданном произведении в. сочетании * с изображением широкого' исторического фона, позволяет говорить о СХ в контексте жанра семейного и исторического романа, который в русской литературе не имел четко выраженной формы. Многими; исследователями высказывалась мысль, о том, что в русской литературе роман формировался не только из усвоенных образцов западноевропейского семейного иг исторического нравоописательного романа: (В. Скотт, Г. Филдинг, например), но и вырастал из собственной весьма обширной мемуарной традиции.

Как правило, в . исследованиях указываются два- романа русской литературы, соединяющих в себе: семейное и историческое начала: -«Капитанская дочка» А.С. Пушкина и «Война и мир» JI.H. Толстого. При этом, если в «Капитанской дочке», где используется традиция семейных записок, еще отчетливо прослеживается связь с типом вальтер-скоттовского романа2, то жанр «Войны и мира» JI.H: Толстой? вообще определить* не решался, замечая, что «русская художественная мысль не укладывается в форму романа»3, и упоминая, в качестве примера, на полях и «Семейную хронику» С.Т. Аксакова.

Показательным для; произведения, закладывающего определенную традицию в литературе, всегда оказывается» появление ряда текстов «второго плана», использующих его художественную форму. Заметим, что до публикации; СХ С.Т. Аксакова слово «хроника» в* заглавиях семейных записок не фигурировало, в то время как после:ее выхода; в. свет появляется; целый ряд произведений, использовавших подобное название: «Любимцы. Хроника одного исторического семейства» В: Михневича (1885); «Из "Семейной хроники". В оспоминания» JI.H. Павлищева; «"В ^ семье не без урода" Семейная хроника» А. Смирнова (1897); «Из "Семейной хроники". Воспоминания для> детей и внуков» Н.П. Грота (1900); «Семейная; хроника» JI.A. Растопчиной;

2 Алътшуллер М. Эпоха Вальтера Скотта в России. Исторический роман 1830-х годов. СПб., 1996.

3 Толстой JI.H. Вступления; предисловия и варианты начал «Войны и мира». Рукопись № 39 // Толстой JI.H. Полное собрание сочинений. М., 1992. Т. 13. С. 55;

Воспоминания о былом. Из "Семейной хроники 1770-1838"» E.JI. Сабанеевой4. Кроме того, выражение «семейная хроника» используется в подзаголовке романа Н.С. Лескова «Захудалый род». В романе «Пошехонская старина» М:Е. Салтыкова-Щедрина- семейный летописец ссылается в начале своего рассказа на С.Т. Аксакова. То есть современниками «Семейная хроника» С.Т. Аксакова воспринималась как некое художественное единство, обладающее канонической формой для данной группы текстов.

Незавершенность и жанровая гетерогенность СХ открывает в свою очередь и ряд перспектив для дальнейшего исследования. В' этом смысле важным является изучение соотношения жанра семейной хроники с семейным романом в- целом. В нашей работе мы рассмотрели СХ преимущественно в аспекте соотношения с «первичным» мемуарным жанром; семейных записок. Данное исследование может быть дополнено выяснением того, какое место занимает дилогия С.Т. Аксакова в ряду таких произведений, как «Капитанская; дочка» А.С. Пушкина, «Захудалый род» Н.С. Лескова, «Господа Головлевы» М.Е.Салтыкова-Щедрина, «Братья Карамазовы» Ф.М.Достоевского и западноевропейских семейных романов.

Отдельная тема; для осмысления - аксаковская «Семейная хроника» в контексте идиллической традиции в синхронии (было бы интересным сопоставить с этой точки; зрения тексты Н.В. Гоголя, И.А. Гончарова- и С.Т. Аксакова, выявив специфику каждого) и диахронии — в соотношении с идиллической традицией в целом и в перспективе - с произведениями; И. Шмелева, например.

В проекции на литературу XX века было бы. продуктивным проследить связь СХ С.Т. Аксакова с традицией автобиографической прозы. Проблема повествования в произведениях С.Т. Аксакова* актуальна! в связи с формированием новой формы авторской позиции, когда: в повествовательной структуре произведения появляется голос вспоминающего автора, предметом

4 Тексты приводятся по статьям: Дашевский В.А. Семья и история. (К проблеме традиций и новаторства в жанре семейной хроники) // Человек и общество. Проблемы современной; советской литературы. Свердловск, 1966. С. 5. Евдокимоа О.В: «Прошедшее время домашним образом» // Литература и история. СПб., 1992. С. 163;

193 изображения становится не только образ прошлого, или становление автобиографического героя, но и само сознание, память. Тенденции, которые ведут к феноменологической прозе XX века И. Бунина, А. Белого,

B.Набокова, М.Пруста, обнаруживаются уже и в произведениях

C.Т. Аксакова, где мы наблюдаем наслоением разных временных планов и игру точек зрения. В качестве перспективы исследования, можно отметить рассмотрение в данном аспекте таких произведений С.Т. Аксакова как «Воспоминания», «Записки об ужении рыбы», «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии».

Список научной литературыНиколаева, Наталья Геннадьевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аксаков С.Т. Семейная хроника. Воспоминания. М.: Тип. Л. Степановой, 1856. 565 с.

2. Аксаков С.Т. Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением «Семейной хроники» // Русская беседа. 1857. Т. IV. Кн. 8. С. 1-33.

3. Аксаков С.Т. Полное собр. соч.: В 6 т. СПб.: Изд. Н.Г. Мартынова, 1886. Т. 1. 423 с.

4. Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 6 т. Под ред. А.Г. Горнфельда. СПб.: Просвещение, 1909-1910.

5. Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 5 т. Под ред. С.И. Машинского. М.: Правда, 1966.

6. Аксаков С.Т. Помещик Куролесов. Из «Семейной хроники». М.: Гос. изд-во., 1925. 55 с.

7. Аксаков С.Т. Избранное. М.: Московский Рабочий, 1975. 560 с.

8. Аксаков С.Т. Семейная хроника; Детские годы Багрова-внука // Собр. соч.: В 3-х т. Т. 1. М.: Худож. лит., 1986. 575 с.

9. Аксаков С.Т. Литературные и театральные воспоминания // Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 3-хт.М.: Худож. лит., 1986. Т. 2. 575 с.

10. Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Т. 1. 4. 1. 1738 1760. СПб., 1871. 534 с.

11. Глинка С.Н. Записки. СПб, 1895. 384 с.

12. Греч Н.И. Записки о моей жизни. М., 1990. 392 с.

13. Данилов М.В. Записки артиллерии майора М.В. Данилова, написанные им в 1771-г. М., 1842. 131 с.

14. Дмитриев И.И. Взгляд на мою жизнь. Записки д.т.с. Ивана Ивановича Дмитриева. М., 1866. 315 с.

15. Дмитриев М.А. Главы из Воспоминаний моей жизни. М., 1998. 752 с.

16. Долгоруков И.М. Повесть о рождении моем, происхождении и всей жизни, писанная мной самим. Сочинения Долгорукого князя Ивана Михайловича. СПб., 1849. Т. 2.454 с.

17. Скалой С.В. Воспоминания // Русские мемуары. Избранные страницы. XVIII в. М.: Правда, 1988. С. 457 484.1. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

18. Аксаков К.С., Аксаков И.С. Литературная критика. М., 1981. 383 с.

19. Аверинцев С.С. Жанр как абстракция и жанр как реальность // Аверин-цевС.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996. 448 с. С. 76-150.

20. Аверинцев С.С. Авторство и авторитет // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С. 105 — 126.

21. Аверинцев С.С. Историческая подвижность категории жанра: опыт периодизации // Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. М, 1986. С. 104-116.

22. Аверинцев С.С., Андреев М.Л., Гаспаров М.Л., Гринцер П.А., Михайлов А.В. Категории поэтики в смене литературных эпох. Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С. 3 -39.

23. Аинса Ф. Реконструкция утопии. М., 1999. 207 с.

24. Альтшуллер М. Эпоха Вальтера Скотта в России. Исторический роман 1830-х годов. СПб., 1996. 336 с.

25. Анненков П.В. С.Т. Аксаков и его «Семейная хроника» // Современник. 1956. №З.Т. 56. С. 1-24.

26. Анненкова Е.И. Аксаковы. (Сер. «Преданья русского семейства»). СПб., 1998.366 с.

27. Анненкова Е.И. Творческий путь Сергея Тимофеевича Аксакова // Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 3 т. М., 1986. Т. 1. С. 5 31.

28. Афанасьев А.Н. Древо жизни: Избранные статьи. М., 1983.464 с.

29. Ауэрбах Э. Мимезис. Изображение действительности в западноевропейской литературе. СПб., 2000. 511 с.

30. Баткин Л.М. Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. М., 1989. 272 с.

31. Бахтин М.М. Слово в романе // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975. С. 72 234.

32. Бахтин М.М. К методологии литературоведения // Контекст 1974. Литературно-теоретические исследования. М., 1975. С. 203 212.

33. Бахтин М.М. Роман воспитания и его значение в истории реализма // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 188-237.

34. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 237 245.

35. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979. 320 с.

36. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб., 2000. С. 11 — 194.

37. Бахтин М.М. Эпос и роман // Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб., 2000. С. 194 -233.• 21. Бахтин М.М. Риторика, в меру своей лживости. // Бахтин М.М. Автор и герой. СПб., 2000. С. 233 286.

38. Белинский В.Г. Избранные эстетические работы: В 2 т. М., 1986. Т. 1. 260 с.

39. Белокопытова О.Н. Семейная хроника и Детские годы Багрова-внука С.Т. Аксакова и проблема мемуарно-автобиографического жанра в русской литературе 40-50-х годов XIX века. Автореф. . канд. филол. наук. Воронеж, 1966. 20 с.

40. Билинкис М.Я. Русская проза XVIII века: документальные жанры. Повесть. Роман. СПб., 1995.102 с.

41. Бялый Г.А. С.Т. Аксаков // История русской литературы: В 10 т. М.; Л., 1941 -1956. Т. 7. 1955. С. 571-595;

42. Видуэцкая И.П. Пошехонская старина в ряду семейных хроник русской литературы //Салтыков-Щедрин. 1826-1976. Статьи. Материалы. Биография. Л., 1976. С. 206-219.

43. Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых.: В 6 т. Т. 1. СПб., 1915. 436 с.

44. Гаспаров M.JI. Вергилий или поэт будущего. О поэтах // Гаспаров M.JI. Избранные труды. М., 1997. Т. 1. С. 111 136.

45. Гершензон М.О. Грибоедовская Москва. М., 1916. 152 с.

46. Гиляров-Платонов Н.П. «Семейная хроника» и «Воспоминания» С.Т. Аксакова // Сборник сочинений: В 2 т. М., 1899. Т. 2. С. 75 143.

47. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л., 1971. 464 с.

48. Гинзбург Л.Я. О литературном герое Л., 1979. 222 с.

49. Гиршман М.М. Литературное произведение: Теория художественной целостности. М., 2002. 528 с.

50. Головин К.Ф. Русский роман и русское общество. СПб., 1897. 112— 115.

51. Грачева A.M. «Семейные хроники» начала XX века // Русская литература. 1982: № 1.С. 64 -76.

52. Григорьев А.А. Воспоминания. М.;Л., 1930. 699 с.

53. Григорьев А.А. Сочинения: В 2 т. Т. 2. Статьи. Письма. М., 1990. 510 с.

54. Грицанова М.В. Формирование жанра повести для детей и подростков в русской литературе // Проблемы метода и жанра. Томск, 1985. Вып. И. С. 233-251.

55. Грицанова М.В. Проблема повествования в произведениях С.Т. Аксакова для детей // Проблемы метода и жанра. Томск, 1988. Вып. 14. С. 183 200.

56. Грицанова М.В. Жанровое своеобразие повести С.Т. Аксакова «Детские годы Багрова-внука» // Проблемы метода и жанра. Томск, 1994. Вып. 18. С. 171 -183.

57. Гумдольдт В. Эстетические опыты. Первая часть. О Германе и Доротее // Гумбольд В. Язык и философия культуры. М., 1985. С. 160 279.

58. Дашевский В.А. Семья и история (к проблеме традиции и новаторства в жанре семейной хроники) // Человек и общество. Проблемы современной советской литературы. Свердловск, 1966. Сб. 47. С. 5 32.

59. Дарвин М.Н. Стихотворный сборник как форма творчества Пушкина // Гуманитарные науки в Сибири. № 4. 1999. С. 3 — 8.

60. Дарвин М.Н. Рукопись и книга в творческом сознании автора // Сибирский филологический журнал. 2003. № 1. С. 52 58.

61. Добролюбов Н.А. Деревенская жизнь помещика в старые годы // Современник. 1858. № 3. отд. II. С. 1-29.

62. Дудышкин С.С. Семейная хроника и Воспоминания С.Т. Аксакова» // Отечественные записки. 1856. Т. 35. № 4. Отд. 3. С. 69 90.

63. Евдокимова О.В. Мнемонические элементы поэтики Н.С. Лескова. СПб., 2001.317 с.

64. Евдокимова О.В. «Прошедшее время домашним образом» // Литература и история. Исторический процесс в творческом сознании русских писателей XVIII- XX вв. Сб. ст. СПб., 1992. С. 163 178.

65. Елизаветина Г.Г. Становление жанров автобиографии и мемуаров // Русский и западноевропейский классицизм. Проза. М., 1982. С.

66. Елизаветина. Г.Г. «Последняя грань в области романа.». Русская мемуаристика как предмет литературного исследования // Вопросы литературы. 1982. № 10. С. 147- 172.

67. Есаулов И.А. Точка зрения издателя в «Капитанской дочке» // Поэтика русской литературы: к 70-летию профессора Ю.В. Манна. Сб. статей. М., 2002. С. 233 -241.

68. Женетг Ж. Повествовательный дискурс // Фигуры: Работы по поэтике: В 2 т. М., 1998. Т. 2. С. 60-282.

69. Заманская В.В. Родовая концепция и нравственная программа С.Т. Аксакова (на материале «Семейной хроники») // Индивидуальное и типологическое в литературном процесс. Межвузовский сб. науч. трудов., 1994. С. 129 — 136.

70. Зыкова Е.П. Пастораль в английской литературе XVIII века. М., 1999. 256 с.

71. Зыкова Е.П. Поэма о сельской усадьбе в русской идиллической традиции // Миф. Пастораль. Утопия. Сб. статей. М., 1998. С. 58-71.

72. Зыкова Г.В. Славянофилы о «прозрачности формы» (Из истории осмысления поэтики реализма) // Проблемы литературных жанров. Материалы IXмеждународной научной конференции 8 10 декабря 1998г. Томск, 1999. 4.1. С. 224 - 227.

73. Измайлов И.В. «Капитанская дочка» А.С. Пушкина // История русского романа.: В 2 т. М.;Л., 1962. Т.1. С. 191.

74. История русской литературы XI XVIII веков. М., 1985. С. 51 - 55.

75. Калмановский Е. Перед третьим веком // Нева. 1991. № 10. С. 167 171.

76. Киреевский И.В. Критика и Эстетика. М., 1979. 439 с.

77. Климова М.Н. Миф о великом грешнике в русской литературе // От сюжета к мотиву. Материалы к «Словарю сюжетов и мотивов русской литературы». Под ред. В.И. Тюпы. Новосибирск, 1996. С. 90-95.

78. Кожинов В.В. Происхождение романа. М., 1963.439 с.

79. Кожинов В.В: «Семейная хроника» С.Т. Аксакова // Литература в школе. 1995. № 1.С. 19-25.64: Кон И.С. В поисках себя: Личность и самосознание. М., 1984. 335 с.

80. Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения. М, 1972. 112 с.

81. Кошелев В.А. Время Аксаковых // Литература в школе. 1993. № 4. С. 9 17.

82. Кошелев В.А. Эстетические и литературные воззрения русских славянофилов 1840-1850-е годы. Л., 1984. 196 с.

83. Криничная Н.А. Персонажи преданий: становление и эволюция образа. Л., 1988: 191 с.

84. Лебедев В.А. Хроникальный жанр в творчестве Н.С. Лескова // Идейность и мастерство писателя. Ученые записки. Томский госуниверситет, 1967. № 67. С. 134-147.

85. Левитт М. К вопросу о жанровой принадлежности «Семейной хроники» // Декабрьские литературные чтения. Ереван, 1989. С. 63 70.

86. Легонькова В.Б. Образ усадьбы в произведениях С.Т. Аксакова, И.С. Тургенева и JI.H. Толстого: Опыт сопоставительного анализа // «Благословенны первые шаги.». Магнитогорск, 1999. Вып. 2. С. 3 9.

87. Лобанов М.П. С.Т. Аксаков. М., 1987. 364 с.

88. Логинов С. С.Т. Аксаков. Его жизнь и сочинения. Сб. статей. Сост. В. Покровский. М., 1905. С. 58 65.

89. Лоскутникова М.Б. Проблема художественного пафоса и бытописательства в СХ С.Т. Аксакова // Аксаковские чтения (1996 1997) Уфа,1997. С. 77 - 96.

90. Лотман Ю.М. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. Л., 1980.416 с.

91. Лотман Ю.М. Человек и общество XVIII начала XIX в .И Из истории русской культуры. Т. IV. М.,1996. С. 195 - 198.

92. Лотман Ю.М. Сюжетное пространство русского романа XIX столетия // О русской литературе. СПб., 1997. С. 713 729.

93. Лотман Ю.М. Идея исторического развития в русской культуре конца XVIII начала XIX века // Лотман Ю.М. Русская литература и культура Просвещения. Собр. соч. М., 1998. Т 1. С. 231-239.

94. Лотман Ю.М. Человек каких много и «исключительная личность» // Из истории русской культуры. М., 2000. Т. V. С. 445 460.

95. Лотман Ю.М. Память культуры // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2000. С. 614 -622.

96. Лотман Ю.М. О моделирующем значении понятий «конца» и «начала» в художественных текстах // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2000. С. 427 -403.

97. Лурье Я.С. Введение // Истоки русской беллетристики: возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. Л., 1970. С. 3 -31.

98. Майков В. Н.В. Гоголь и С.Т. Аксаков. К истории литературных влияний. СПб., 1892.24 с.

99. Малкина В.Я. Поэтика исторического романа. Проблема инварианта и типология жанра. Тверь, 2002. 140 с.

100. Манн Ю.В. Русская философская эстетика (1820-1830-е годы). М, 1969. 304 с.

101. Манн Ю.В. Автор и повествование // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С. 431 — 480.

102. Машинский С.И. С.Т. Аксаков. Жизнь и творчество. Изд. 2-е. М., 1973. 575 с.

103. Медетинский Е.М. О происхождении литературно-мифологических сюжетов // Литературные архетипы и универсалии / Под. ред. Е.М. Мелетинского. М., 2001.С. 73- 150.

104. Мелетинский Е.М. Заметки о творчестве Достоевского. М., 2001. 190 с.

105. Миллер О. Русские писатели после Гоголя. Чтения, речи, статьи.: В 3 ч. Ч. 3. СПб.; М., 1887.391 с.

106. Милюков П.Н. С.Т. Аксаков // Русская мысль. 1891. № 9. С. 89 107.,

107. Михайлов А.В. Античность. как идеал и культурная реальность // Античность как тип культуры. Сб. статей. М., 1988. С. 309 324.

108. Михайлов А.В. Герой нашего времени и историческое мышление формы // Обратный перевод. Русская и западноевропейская культура: проблемы взаимосвязей. М., 2000. С.291 —311.

109. Михайлов А.В. Роман и стиль // Михайлов А.В. Языки культуры. Учебное пособие по культурологи. М., 1997. С. 404 — 472.

110. Михайлов А.В. Проблемы исторической поэтики в истории немецкой культуры: (Очерки из истории филологической науки). М., 1989.224 с.

111. Надеждин Н.И. Литературная критика. Эстетика. М., 1972. 576 с.

112. Николина Н.А. Поэтика русской автобиографической прозы: Учебное пособие. М., 2002.424 с.

113. Острогорский В. С.Т. Аксаков. Критико-биографический очерк. СПб., 1891. 181 с.

114. Павлова И.Б. Тема рода и семьи у Салтыкова-Щедрина в литературном контексте эпохи. М., 1999. 152 с.

115. Пахсарьян Н.Т. Миф, пастораль, утопия: к вопросу о дифференциации и взаимодействии литературоведческих понятий // Миф-Пастораль-Утопия: Сборник научных трудов. М., 1998; С. 12-23.

116. Письма С.Т. и К.С. и И.С. Аксаковых к И.С. Тургеневу. М., 1894. 152 с.

117. Платонов А.П. Размышления читателя. Детские годы Багрова-внука // Платонов А.П. Собр. соч.: В 3 т. М., 1983. Т.2. С. 329 331.

118. Пришвин М.М. Записи о творчестве // Контекст, 1974. Литературно-теоретические исследования. М., 1975. С. 312 359.

119. Покровский В. С.Т. Аксаков. Его жизнь и сочинения. Сб. историко-литературных статей. М., 1905. 159 с.

120. Попов В. Из встреч 50-х годов (Л.Н. Толстой и С.Т. Аксаков) // Прометей. Историко-биографический альманах. Т. 12. М., 1980. С. 50 62.

121. Пропп В.Я. Собрание трудов. Поэтика фольклора. М., 1998. 351 с.

122. Пропп В.Я. Собрание трудов. Русская сказка. М., 2000. 416 с.

123. Путилов Б.Н. Русский и южнославянский героический эпос: Сравнительно-типологическое исследование. М., 1971. 315 с.

124. Путилов Б.Н. Героический эпос и действительность. М., 1988. 224 с.

125. Протопопов М.А. С.Т.Аксаков // Литературно-критические характеристики. СПб., 1896. 126 с.

126. Пушкин А.С. Полное собр. соч.: В 17 т. Критика и публицистика. М., 1996. Т. 11.588 с.

127. Пушкин А.С. Роман в письмах. Собрание соч.: В 8 т. М., 1970. Т. 7. С. 54 -71.

128. Рачинский С.А. Письмо из Берлина // Библиографические записки. 1858. № 1.С. 238-242.

129. Рикер П. Время и рассказ. Конфигурации времени в вымышленном рассказе. СПб., 2000. 224 с.

130. РымарьН.Т. Реалистический роман XIX века: поэтика нравственного компромисса // Поэтика русской литературы: к 70-летию профессора Ю.В. Манна. Сб. статей. М., 2002. С. 9 22.

131. Савина Л.К. Проблематика и поэтика автобиографических повестей о детстве второй половины XIX века: (Л.Н. Толстой «Детство», С.Т. Аксаков

132. Детские годы Багрова-внука», Н.Г. Гарин-Михайловский. Волгоград, 2002. 283 с.

133. Саводник В.Ф. С.Т. Аксаков // Очерки по истории русской литературы XIX века: в 2-х частях. М., 1918. Ч. 2. С. 1 19.

134. Самарин Ю.Ф. С.Т. Аксаков и его литературные произведения // Самарин Ю.Ф. Сочинения. Т.1. М., 1900. С. 250 261.

135. Селитрина T.JI. Детские годы Багрова-внука С. Аксакова и «В поисках утраченного времени» М. Пруста (опыт типологического исследования) // Аксаковские чтения (1996 -1997) Уфа., 1997. С. 71 -77.

136. Смирнов С.Г. С.Т. Аксаков // Десять чтений по литературе. М., 1895. 21 с.

137. Созина Е.К. Сознание и письмо в русской литературе. Екатеринбург, 2001.552 с.

138. Старобинский Ж. Интерпретатор: движение к успеху // Старобинский Ж. Поэзия и знание. История литературы и культуры. М., 2002. Т. 1. С. 217 -289.

139. Сурков Е.А. Русская повесть первой трети XIX века. (Генезис и поэтика жанра). Кемерово, 1991. 159 с.

140. Тамаев П.М. «Записки.» С.Т. Аксакова как художественное целое // Жизнь и судьба малых литературных жанров. Материалы межвуз. научной конференции? 10 февраля, 1995. Иваново, 1996. С. 73 - 83.

141. Тамарченко Н.Д. Русский реалистический роман XIX века. Проблемы поэтики и типологии жанра., 1997. 203 с.

142. Тамарченко Н.Д. Автор, герой и повествование (к соотношению «эпопей-ного» и «романного» у Гоголя) //Поэтика русской литературы: к 70-летию профессора Ю.В. Манна. Сборник статей. М., 2002. С. 22 29.

143. Тамарченко Н.Д. Теория литературных родов и жанров. Эпика. Тверь, 2001.-72 с.

144. Таракин П.М. Театральная и литературная критика С.Т. Аксакова. Дисс .канд. филол. наук. Самара, 2001.

145. Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика XVIII-первой половины XIX в.: От рукописи к книге. М., 1991. 288с.

146. Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика и историческое сознание XIX века. М., 1997. 357 с.

147. Творогов О.В. Древнерусские хронографы. JL: Наука, 1975. 320 с.

148. Татьянина А.Г. Ранний Л.Н.Толстой и С.Т.Аксаков. К проблеме жанра семейного романа // Проблемы литературных жанров. Томск, 1999. Ч. 1. С. 259-263.

149. Толстой Л.Н. Вступления, предисловия и варианты начал «Войны и мира» //Толстой Л.Н. Полное собр. соч. М., 1992. Т. 13. 881 с.

150. Топоров В.Н. О космологических источниках раннеисторических описаний // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 308. Тарту, 1973. С. 116-117.

151. Топоров В.Н. История и мифы // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. М., 1994. Т. 1.С. 572.

152. Тынянов Ю.Н. Литературный факт. М., 1993. 319 с.

153. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1997. 574 с.

154. Тургенев И.С. Собр. соч.: В 12 т. Литературно-критические статьи и речи. М., 1956. Т. 12. С. 147-160.

155. Тюпа В.И. Модусы художественности (Конспект цикла лекций) // Дискурс. №5. 1998. С. 163-174.

156. Успенский Б.А. Поэтика композиции: Структура художественного текста и типология композиционной формы. М., 1970. 347 с.

157. Успенский Б.А. Семиотика истории. Семиотика культуры. Избранные труды. Т. 1. М., 1996. 608 с.

158. Хомяков А.С. С.Т. Аксаков // Русская беседа. 1859. № 3. С. 1-8.

159. ШатинЮ.В. Художественная целостность и жанрообразовательные процессы. Новосибирск, 1991. 192 с.

160. Шевырев С.П. «Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением «Семейной хроники» С.Т. Аксакова // Русская беседа. 1858. № 10. Отд. 3. С. 63-92.

161. Шмид В. Нарратология. М., 2003. 312 с.

162. Щукин В.Г. Миф дворянского гнезда. Геокультурологическое исследование по русской классической литературе. Krakow, 1997. 316 с.

163. Файзуллина Э.Ш. Семья Аксаковых как явление русской культуры // Ак-саковский сборник. Уфа., 1998. Вып. 2. С. 96 109.

164. Фатеев С.П. Проблема «природа» и «человек» в творчестве С.Т. Аксакова. Дисс. . канд. филол. наук. Киев, 1987.

165. Фаустов А.А. Авторское поведение в русской литературе: середина XIX века и на подступах к ней. Воронеж, 1997. 108 с.

166. Чванов М.А. Аксаков С.Т. «Если не будете как дети.». М., 1990.429 с.

167. Чванов М.А. Быль о великом семьянине // Москва. 1991. № 9. С. 178 — 193.

168. Чернышевский Н.Г. Заметки о журналах. Сентябрь 1856 г. // Чернышевский Н:Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. М., 1947. Т. 3. С. 698-708.

169. Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза, И.А. Эфрона. Хроника Византийская. СПб., 1903. Т. 74. С. 734 735.

170. ЭлиадеМ. Космос и История // Элиаде . Избранные труды. М., 1987. 312 с.

171. Яковлева Е.С. Языковое отражение циклической модели времени // Вопросы языкознания. 1992. № 4. С. 74 83.

172. Янушкевич А.С. Русский прозаический цикл: нарратив, автор, читатель // Русская повесть как форма времени: Сб. статей. / Отв. ред. А.С. Янушкевич. Томск, 2002. С. 97-107.

173. Durkin A. Sergey Aksakov and Russian Pastoral. New Brunsvick. New Jersey, 1983. 262 p.

174. Mirsky P. Aksakov Chronicles of Russian Family. London; New York., 398 p.

175. Salaman E. The great confession: from Aksakov and de Quincey to Tolstoy and Proust. London: Lane, 1973. 312 p.

176. Schmid U. Ichentwurfe Die russische Autobiographie zwischen Avvakum und Gercen. Zurich, 2000.431 p.

177. Wachtell A. The battle for childhood: Creation of a Russian Myth. California; Stanford, 1990. 264 p.