автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.09
диссертация на тему: Школы исследования русского летописания

Полный текст автореферата диссертации по теме "Школы исследования русского летописания"

Российская Академия наук Санкт-Петербургский институт истории

На правах рукописи

005017245

Бовина Варвара Гелиевна

Школы исследования русского летописания (XIX - середина XX вв.)

Специальность 07.00.09 - историография, источниковедение и методы исторического исследования

1 о г.;ап ¿ш

Автореферат диссертации на соискание ученой степени^доктора исторических наук

С.-Петербург-2012

Работа выполнена в Санкт-Петербургском институте истории РАН Официальные оппоненты:

Алексей Алексеевич Гиппиус, доктор филологич. наук, член-кор. РАН, ведущий научный сотрудник факультета филологии Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ);

Алла Александровна Севастьянова, доктор исторических наук, профессор кафедры истории России Рязанского гос. университета им. С. А. Есенина;

Алексей Владимирович Сиренов, доктор исторических наук, доцент кафедры источниковедения истории России С.-Петербургского гос. университета

Ведущая организация; Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств

Защита состоится 29 мая в 14.30 на заседании диссертационного совета при СПбИИ РАН по адресу: 197110 С.-Петербург, ул. Петрозаводская, д. 7.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Санкт-Петербургского института истории РАН

Автореферат разослан /9.0*/- ¿О/^

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат исторических наук

П. В. Крылов

Общая характеристика работы

Актуальность исследования

Летописи - важнейшие памятники письменности русского средневековья, и их используют специалисты всех гуманитарных специальностей, занимающиеся древней Русью. Интерпретация летописных известий определяет понимание проблем истории и культуры. В ходе исследования летописей вырабатывались методы критики и приемы публикации. Важнейшие особенности летописания и его истории всегда оставались спорными, и в последнее десятилетие эти споры не только не утихли, но даже обострились.

Именно поэтому работа по истории изучения летописей актуальна. С одной стороны, все исследователи летописания начинали с изложения историографии вопроса. Существует множество обзоров такого рода. Они редко касаются истории методов, различие которых и привело к образованию научных школ. Исключения составляют статьи на эту тему Я. С. Лурье, но они были написаны в рамках одной из школ, ставили задачу показать только это направление и не учитывали другие тенденции и другие методы, которые предлагались в течение более чем двухсотлетней истории критического исследования вопроса.

В других областях история научных школ стала весьма актуальным направлением истории науки конца XX - начала XXI века. Но чаще всего школы рассматриваются историко-антропологически или просопмрафически. И гораздо меньше внимания уделяется методам исследования.

В данном диссертационном исследовании объектом являются научные школы как сообщества ученых, объединенных общностью методов исследования летописания в XIX - середине XX вв.

Предметом исследования являются методы, которые авторы использовали в своих трудах, то есть, те исследовательские процедуры, которые они считали необходимыми и допустимыми в отношении летописей, а также черты общности и различия между, различными подходами к летописанию и индивидуальные особенности в творчестве каждого из изучаемых исследователей. Школы не

рассматриваются как системы социальных связей или социальные сети. Вопрос об издании летописей специально не исследуется, кроме нескольких случаев, когда это помогает раскрыть тему.

Цель исследования - выявить научные школы в области изучения летописей создать максимально полную картину научного взаимодействия в этой области.

Достижение этой цели предполагает решение некоторых задач:

- изучить историографию летописания конца XVIII - XIX вв. на фоне западноевропейского опыта и практики исследования и публикации древних текстов, выяснить степень влияние этого опыта на складывание школ в изучаемой области

- определить начало складывания научных школ в области исследования летописания и их развитие

- исследовать истоки научного метода А. А. Шахматова, степень влияния на этот метод его опыта работы в области компаративной лингвистики

- изучить различия в подходе к летописанию филологов и историков

- ввести в научный оборот данные о научном творчестве тех исследователей летописания, которые были мало или совершенно не изучены до настоящего времени, в том числе - оставшиеся неопубликованными работы ученых, погибших в годы Великой Отечественной войны.

Еще одна цель книги - изучить жизнь идей в целом, проследить, как возникают новые направления и могут ли они развиваться после смерти создателя направления другими исследователями - учениками и последователями. В этом смысле все исследователи, хотя вклад каждого в исследование летописания и различен, поставлены в этой работе в один ряд, и автором диссертации не даются собственные оценки тем или иным выводам по истории летописания. Задача состоит в том, чтобы определить, какие разнообразные возможности исследования летописания предлагались на протяжении более, чем полутора .... . столетий, безотносительно к тому, были ли они поддержаны другими исследователями, были поддержаны лишь некоторыми или же остались маргинальными.

Хронологические рамки исследования обозначены в его заглавии. Исследование начинается с того момента, когда критический метод был впервые применен к материалу русских летописей. Верхней границей является, таким

образом, начало XIX в. Творчество А. JI. Шлёцера специально не рассматривается, но описывается его метод, и его работы привлечены для сравнения. Нижней границей диссертационного исследования стали 1960-е гг., за рамки которых автор диссертации выходит только для того, чтобы написать о Я. С. Лурье - последнем представителе школы, идущей непосредственно от А. А. Шахматова, в трудах которого возможности этой традиции достигли пика, но, вместе с тем, и известного предела.

Методы исследования. Исследование носит междисциплинарный характер. Оно выполнено на стыке историографии, источниковедения, текстологии и истории литературы.

Сравнительно-исторический метод использован в приложении к трудам ученых. Во всех случаях показана преемственность научных методов и связь учителей с учениками. Актуально также сравнение школ историков и филологов. Главную роль играет сопоставление исследовательских процедур, которые применяли представители разных школ. Особое значение имеет также анализ научных споров.

В диссертации решается вопрос о том, можно ли связать все важнейшие течения в изучении летописей в одно генеалогическое «древо» как его ответвления или же нет. Частично используется биографический метод, хотя воссоздание биографий ученых не являлось специальной темой работы.

Степень изученности темы.

Специальных работ по историографии летописания немного, но эти сюжеты затрагивались также в общих работах по историографии русской истории. В работах конца XIX в. обращалось внимание на вклад в исследование летописания А. JI. Шлёцера, М. П. Погодина, на дискуссию между «скептиками» и «антискептиками». Это было время, когда уже сложились школы исследования русской средневековой письменности, и многие авторы статей по историографии сами к ним принадлежали. В 1885 г. появилась статья ученика Н. С. Тихонравова, профессора Казанского университета А. С. Архангельского.' А. С. Архангельский

1 Архангельский A.C. Первые труды по изучению начальной русской летописи. Историко-литературные очерки // Ученые записки Казанского университета по историко-

филологическому факультету. 1885 год. Казань., 1886. с. 298 - 359.

3

обратил внимание на вопрос об источниках летописи. Проанализировав основную работу A. JI. Шлёцера, его «Нестора», А. С. Архангельский охарактеризовал методы работы Шлёцера. А. С. Архангельский считал, что большинство возражений «скептиков» против «Начальной летописи» (понятие, которое, наряду с понятием «Нестор» употреблялось в XIX в. по отношению к «Повести временных лет»), было устранено их критиками. А. С. Архангельский показал преувеличенность представлений о научности скептицизма М. Т. Каченовского и высоко оценил его критика М. П. Погодина. В работе А. С. Архангельского впервые намечены линии исследования летописания, которые рассматривались потом другими исследователями.

Следующая крупная работа по историографии летописания - многотомный труд профессора киевского университета св. Владимира В. С. Иконникова.2 В отличие от А. С. Архангельского, он сосредоточился на выяснении конкретных выводов ученых. В труде В. С. Иконникова видим позитивистский подход, когда главным вопросом исследования текста является вопрос об авторстве и об изданиях текста. В его понимании труды А. Л. Шлёцера не составили рубежа в исследованиях летописания, поскольку он был продолжателем В. Н. Татищева, М. М. Щербатова и И. Н. Болтина. В. С. Иконников занял другую, чем А. С. Архангельский, позицию в отношении «скептиков». Он показал, что М. Т. Каченовский - продолжатель Б. Г. Нибура в сомнениях относительно источников по ранней истории Рима/ и подчеркнул связь скептицизма М. Т. Каченовского с А. Л. Шлёцером. В этом отношении В. С. Иконников повторил некоторые идеи С. М. Соловьева. От них пошла традиция оценивать скептическую школу как направление, наиболее продвинувшееся в области критики текста.

Совершенно другие позиции по этому, и по остальным вопросам, занял П. Н. Милюков.4 В основу рассмотрения историографии он положил не накопление наблюдений, а развитие идей. А. Л. Шлёцер для П. Н. Милюкова - важнейшая

2 Иконников B.C. Опыт русской историографии. Киев., 1908. Т.2. Кн.1. С. 326 - 414.

3 Иконников В С. Скептическая школа в русской историографии и ее противники. Киев., 1871.

4 Мшюков П.Н. Главные течения русской исторической мысли. М., 1897. Т. 1. С. 62 - 73; 206 - 226.

фигура не только в изучении летописей, но и в осмыслении задач истории вообще, так как он выступил против идеи национальной историографии, противопоставив ей принцип «научного безразличия». Как и А. С. Архангельский, П. Н. Милюков высоко ценил М. П. Погодина и рассматривал его как продолжателя критического метода А. Л. Шлёцера. Но и скептики, по Милюкову, были также производным явлением от А. Л. Шлёцера. Таким образом, внутри последователей Шлёцера образовалось два направления: положительное и отрицательное. П. Н. Милюков полагал, что традиция преувеличенной оценки «скептиков» можно объяснить тем, что к ученому спору скептиков и их противников прибавилась борьба общественных идей, так как критики скептиков обвиняли их с точки зрения, близкой к теории официальной народности. Но мысль об особенной учености и критической работе с летописью со стороны М. Т. Каченовского и остальных скептиков, по мнению Милюкова, было ложной.

Подробный разбор историографии летописания, оставшийся неопубликованным, хранится в Архиве РАН, в фонде А. И. Яковлева.5 Рукопись анонима, озаглавленная как «Историческая литература о летописях», датирована 1916 годом. В диссертации она обозначена как Ап. Эта работа была написана после выхода основных работ А. А. Шахматова, и ее автор оценил этот новый этап в изучении летописей. Наиболее значительные историографические выводы Ап. касаются оценки разных периодов XIX в. Он полагал, что с начала 1840-х годов началась «пора спокойного изучения» летописи, углубления тех общих выводов, которые были выдвинуты в предшествующей литературе, и специальных разысканий по частным вопросам. К этому времени Ап. отнес и начало издания «Полного собрания русских летописей» (далее - ПСРЛ), и первые независимые от скептического положения сомнения в принадлежности «Начальной летописи» Нестору. В итоге, по мнению Ап., произошел постепенный отход от основных идей А. Л. Шлёцера: о единстве текста «Начальной летописи» и принадлежности всего его Нестору и о наличии у Нестора только устных русских источников. Период 1840-х - 1860-х гг. был наивысшим достижением науки о летописях, и с ним нельзя сравнивать историческую литературу о летописях последующих десятилетий XIX в. Последняя часть работы Ап. посвящена А. А. Шахматову. Это

5 Архив РАН. Ф. 665.0п.1.№ 116

первый обстоятельный разбор его сочинений. Ап. рассмотрел все труды А. А. Шахматова о летописях, сравнил его меняющиеся взгляды. Ап. впервые указал на схожесть метода Шахматова с методом Шлёцера. Но он также показал А. А. Шахматова как продолжателя науки XIX в., потом это стало характерной особенностью многих работ по историографии, в основном, исторических.

Между тем, другие исследователи не считали, что шахматовский метод был продолжением историографии XIX в., и ставили акцент на новаторстве А. А. Шахматова: А. Е. Пресняков, М. Д. Приселков, а также ученики последнего (А. Н. Насонов, Я. С. Лурье). Такой же позиции придерживался Д. С. Лихачев. Наиболее последовательно этот взгляд выразил Я. С. Лурье. Он прямо писал о том, что предшествующий А. А. Шахматову период, связанным с именами П. М. Строева и К. Н. Бестужева-Рюмина, - это период «расшивки» летописей, противоположный шахматовскому, т. к. он основан на ошибочном представлении о летописном своде как о механическом соединении отрывков из разных местных летописей. Я. С. Лурье неоднократно подчеркивал, что даже в понятие «летописного свода» А. А. Шахматов внес иное содержание, чем П. М. Строев. По мнению П. М. Строева, «сводами» нужно считать все дошедшие летописи, а по мнению А. А. Шахматова -лишь их гипотетические протографы. Я. С. Лурье резко противопоставлял школу А. А. Шахматова другим работам о летописях, написанным в советский период. Подробнее о Я. С. Лурье сказано в главе 12.

В общих работах по историографии России, как правило, признавался выдающийся вклад А. А. Шахматова в изучение летописей, но признавались и достижения предшествующего периода, а также отмечалась преемственность как между А. Л. Шлёцером и историческими сочинениями XVIII в., так и между А. А. Шахматовым и историографией XIX в. Сами же ученые связь с предшественниками или прямо отрицали (А. Л. Шлёцер) или просто не принимали предшествующую историографическую традицию в расчет (А. А. Шахматов).

П. Л. Рубинштейн дал высокую оценку творчеству А. Л. Шлёцера как представителя немецкой библеистики и ученика И. Д. Михаэлиса. В отличие от большинства советских историографов, он считал, что именно Шлёцер определил дальнейшее изучение летописания не только в XIX в., но и высказал идеи, остающиеся современными. По мысли Н. Л. Рубинштейна, у Шлёцера было много

последователей в России, трудами которых шлёцеровская установка «очищения Нестора» сменилась задачей установить его источники. А. А. Шахматов, по мнению Н. Л. Рубинштейна, - это продолжение историко-критического метода, сформировавшегося в XIX в.

Если сравнить книгу Н. Л. Рубинштейна с более поздней работой С. А. Пештича,6 а также с курсом историографии А. Л. Шапиро,7 можно увидеть существенные различия. С. А. Пештич считал, что Н. Л. Рубинштейн преувеличил значение А. Л. Шлёцера, как это ранее сделали П. Н. Милюков и В. С. Иконников, которые, по его мнению, исходили из того, что русская историческая наука была заложена трудами иностранных ученых, работавших в Петербургской Академии наук. Что касается А. Л. Шапиро, в его курсе лекций вся проблема рассматривалась как историческая проблема. У Шлёцера, которого он относил к просветительской историографии, прежде всего, анализировались оценки крепостного права, деспотизма и раздробленности

В работах Л. В. Черепнина (в том числе в его сохранившихся в рукописи лекциях по истории летописания) обращено особое внимание на мировоззрение летописца, а также мировоззрение исследователей летописания. Для Л. В. Черепнина, как и для Н. Л. Рубинштейна, летописи были, прежде всего, историческим источником. Формальность подхода Шлёцера, по мнению Черепнина, заключалась в том, что Шлёцер не видел в летописных списках сознательных изменений, вызванных политическими мотивами, а потому и не мог определить, что из того или иного списка принадлежит Нестору, что нет. Среди последующих ученых Л. В. Черепнин особенно выделял П. М. Строева, полагая, что именно его взгляд на летописи лежит в основе современных трудов в этой области. Взгляды Л. В. Черепнина подробно рассмотрены в гл. 14 диссертации.

Наиболее обстоятельный историографический обзор советских работ по летописанию принадлежит В. И. Буганову, ученику М. Н. Тихомирова.8 Книга построена как обзор содержания работ по летописанию и откликов на них, разбитых по этапам летописания (начальное летописание, летописание периода

6 Пештич С.А. Русская историография XVIII века. Л., 1965.4. 2.

7 Шапиро А.Л. Историография с древнейших времен до 1917 года. СПб., 1993.

8 Буганов В.И. Отечественная историография русского летописания. М., 1975.

7

феодальной раздробленности, летописание конца XV - XVII вв., хронографы, обобщающие труды) и по периодам его изучения (1918 - середина 1930-х гг.; советская историография середины 1930-х - середины 1950-х гг.; советская историография середины 1950-х - начала 1970-х гг.). Такое построение предполагало, что автор не ставил целью рассматривать отдельные научные направления. Дореволюционные исследования выходили за рамки исследования, но В. И. Буганов написал о них в предисловии и во введении. В. Н. Татищев, по его мнению, положил начало критическому анализу списков, так как отмечал в них противоречия и недостоверные известия. В. И. Буганов придавал, вслед за своим учителем М. Н. Тихомировым (о котором подробно говорится в гл. 14 диссертации), особенное значение работам И. И. Срезневского. Сильной стороной К. Н. Бестужева-Рюмина В. И. Буганов полагал «разработку вопроса о расслоении, разложении летописных текстов на составные части». Таким образом, В. И. Буганов хвалил Бестужева-Рюмина как раз за то, за что его метод отвергал Я. С. Лурье. И, конечно, по мнению В. И. Буганова «шахматовский» период нельзя отрывать от «дошахматовского». Кроме того, методологию Шахматова В. И. Буганов называл «глубоко ошибочной» из-за игнорирования классового подхода. Он отметил у Шахматова «приоритет формально-текстологического анализа над историческим», написав, что борьба против такого направления «проходила на первом этапе развития науки» (1918 - 1930-е гг.) и «завершилась на втором ее этапе» (т.е. в 1930-х - 1950-х гг.).

Несмотря на гипотетичность построений, схема Шахматова, по Буганову, -широкое и смелое научное построение, а сущность его метода заключалась в соединении текстологического анализа летописных списков с логически-смысловым, историческим анализом текста летописей. Таким образом, В. И. Буганов оценил А. А. Шахматова за то, что он не все выводы делал на основе сравнительного анализа, то есть, за то, за что другие авторы (в основном, филологи) - его критиковали. Противопоставление внутренней критики как «дошахматовского метода» сравнительному методу, характерное для Я. С. Лурье, В. И. Буганов назвал «несколько искусственным». М. Д. Приселкова В. И. Буганов охарактеризовал как продолжателя дела Шахматова, но оспорил его тезис о бедности содержания составляемых после «Повести временных лет» летописей и

об их придворном характере. Тем не менее, курс «Истории летописания» М. Д. Приселкова, по мнению В. И. Буганова, был значительным вкладом в науку. В. И. Буганов впервые разобрал содержание работ Е. Ю. Перфецкого, высоко ценимого его учителем М. Н. Тихомировым. Из других исследователей летописания он высоко ставил труды А. Н. Насонова, Я. С. Лурье и К. Н. Сербиной. В. И. Буганов не обратил внимания на то, что работы двух последних исследователей и по выводам, и по методу противоположны. Что касается М. Н. Тихомирова и Л. В. Черепнина, то В. И. Буганов особенно подчеркивал, что они оба стремились решить вопрос о начале летописании с использованием новых материалов.

После выхода книги В. И. Буганова долгое время не появлялось работ по историографии летописания, кроме уже отмеченных статей Я. С. Лурье. В основном, выходили историографические очерки по отдельным сюжетам истории летописания. Несколько лет назад появилась статья С. Н. Кистерева,9 вернувшая внимание к общей оценке всего периода исследования летописей. В значительной мере она была построена как развернутый комментарий к высказываниям различных ученых об истории изучении летописания. Упомянем также статью К. В. Петрова.10 В своем понимании школ К. В. Петров исходил из формального критерия, и главную роль отвел тому, кто являлся научным руководителем кандидатской диссертации исследователя.

Если попытаться выделить в работах по историографии летописания основные проблемы (т.к. не все они написаны в проблемном ключе), то видно, что историки науки обращали внимание, главным образом, на несколько вопросов:

- как следует оценивать роль А. Л. Шлёцера в изучении летописей

- являются ли работы XIX в., и если да, то какие, продолжением А. Л. Шлёцера

9 Кистерев С.Н. Вехи в историографии русского летописания // Очерки феодальной России. М., 2003. Вып. 7. С.5 - 28.

10 Петров К. В. Петербургские научные школы по изучению истории феодальной России в постсоветский период: современное состояние и перспективы // Историография, источниковедение, история России X - XX вв. Сборник статей в честь Сергея Николаевича Кистерева. М., 2008. С. 539 - 563.

9

- следует ли появление работ Шахматова считать переворотом в изучении летописей, или они связаны с предшествующим этапом, причем, не только с работами А. Л. Шлёцера, но и с работами других авторов XIX в.

- кого из авторов, писавших о летописях нужно считать последователями А. А. Шахматова и каковы критерии этого выделения.

Источниковая база диссертации была продиктована целями и задачами, предполагающими работу как с тем материалом, который вошел в историографию, так и с забытыми, утраченными ныне идеями и не получившими развития мнениями. Исследование основано на опубликованных и не опубликованных источниках, хранящихся в Архиве РАН, Санкт-Петербургском филиале архива РАН (СПФ АР АН), Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ), архиве Санкт-Петербургского Института истории РАН, Бахметьевском архиве, хранящемся в Отделе рукописей и редких книг библиотеки Колумбийского университета (США), Отделе рукописей Пушкинского Дома (ОР Пушкинского Дома), архиве Университета Коменского и архива философского факультета этого университета (Братислава). Это материалы из фондов Института истории РАН, Археографической комиссии, Санкт-Петербургского отделения Института истории РАН, личных фондов А. А. Шахматова, В. М. Истрина, Н. К. Никольского, А. Е. Преснякова, М. Д. Приселкова, А. Н. Насонова, Н. Ф. Лаврова, В. Л. Комаровича, М. Н. Тихомирова, Л. В. Черепнина, В. Г. Вернадского, Е. Ю. Перфецкого.

Первый вид использованных источников - труды изучаемых ученых. Внутри этого вида можно выделить несколько групп.

Первая группа - это законченные и опубликованные монографии и научные статьи, вошедшие в научный оборот. В диссертации исследованы труды ученых, являвшихся лидерами школ и научных направлений, а также их учеников. Примером являются работы Й. Добровского, М. П. Погодина, К. Н. Бестужева-Рюмина, И. А. Тихомирова, А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова, А. Н. Насонова, Я. С. Лурье, Е. Ю. Перфецкого, К. Н. Сербиной и др. Наибольшее внимание уделено сравнительному анализу работ А. А. Шахматова и трудов его последователей.

Ко второй группе источников относятся отзывы этих ученых о сочинениях коллег, рецензии. Примером является отзыв А. А. Шахматова о работах И. А.

Тихомирова, или же отклики М. Д. Приселкова на исследования М. Н. Тихомирова и др.

К третьей группе относятся подготовительные материалы, конспекты и наброски научных работ. Примером являются черновые бумаги А. А. Шахматова, хранящиеся в его фонде в СПФ АРАН. Для некоторых разделов работы такие источники были основными. Так, гл. 10 была целиком написана на основе черновых материалов из фонда Н. Ф. Лаврова, хранящихся в фонде Н. Ф. Лаврова в Архиве СПбИИ РАН. В гл. 8 исследованы рукопись неопубликованной монографии В. Л. Комаровича и неопубликованный текст докторской диссертации Д. С. Лихачева, хранящиеся в ОР Института русской литературы (Пушкинского дома).

К источникам второго вида относится переписка между учеными. В наибольшей степени использованы письма корреспондентов А. А. Шахматова, хранящиеся в его фонде. Письма самого А. А. Шахматова рассредоточены по фондам корреспондентов.

Третий вид - источники личного характера. В них содержится материал не столько аналитический, сколько биографический, позволяющий восстановить творческий путь ученого. Эти источники можно разделить также на несколько групп:

- мемуары исследователей летописания (примером могут служить неопубликованные мемуары М. II. Тихомирова, хранящиеся в фонде М. Н. Тихомирова в Архиве РАН)

- биографические статьи и некрологи, написанные учеными о своих коллегах

- делопроизводственная документация: личные дела ученых, отчеты о выполнении ими плановых заданий, сами плановые задания (как индивидуальные, так и планы работы институтов), хранящиеся, в основном, в фондах Архива РАН или СПФ АРАН.

Научная новизна исследования. Диссертация является первым опытом монографического изучения школ исследования летописания. В работе используются неопубликованные материалы, большинство из них впервые вводится в научный оборот. Изучение и издание летописей в России рассмотрено в контексте мировой практики. Впервые предпринят анализ научного творчества в

области летописания Н. Ф. Лаврова, В. Л. Комаровича, И. М. Троцкого, проведен историографический анализ работ Е. Ю. Перфецкого и В. А. Пархоменко как представителей школы А. А. Шахматова в сравнении в трудами М. Д. Приселкова. Впервые исследованы попытки создания в 1930-х и 1940-х - 1950-х гг. новой серии издания летописей. Исследованы различия в подходах к летописанию историков и филологов.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Начало применения к летописям критического метода было связано с традициями гёттингенской школы критики текста, развитыми затем в трудах Й. Добровского и других славистов.

2. В формировании методов исследования и издания летописей в первой половине и середине XIX в. сыграл роль западноевропейский опыт, повлиявший на С. С. Уварова, П. М. Строева и др.

3. История школ сравнительного исследования русских средневековых текстов началась творчеством Ф. И. Буслаева, его учеников Ф. Ф. Фортунатова и Н. С. Тихонравова.

4. Метод исследования летописей А. А. Шахматовым во многом определялся его принадлежностью к школе Ф. Ф. Фортунатова, также как особенности творчества в этой области его оппонентов В. М. Истрина, С. А. Бугославского и

И. П. Еремина восходили к школам Н. С. Тихонравова и В. Н. Перетца (как ученика А. И. Соболевского).

5. Круг ученых, которые были продолжателями и учениками А. А. Шахматова, следует расширить, включив туда, кроме М. Д. Приселкова и его учеников, также Е. Ю. Перфецкого, В. А. Пархоменко, С. П. Розанова, а также отчасти А. Е. Преснякова и П. Г. Васенко. Все они видоизменяли схему Шахматова в разных направлениях, поскольку из творчества Шахматова можно было вывести не один, а много путей исследования летописания.

6. В истории исследования летописей в 1930-х гг. значительное место принадлежит Н. Ф. Лаврову, а также В. Л. Комаровичу, повлиявшему на творчество Д. С. Лихачева.

7. Историки школы С. В. Бахрушина (Л. В. Черепнин), также могут быть причислены к последователям А. А. Шахматова в исследовании летописания, но

они развивали лишь некоторые его идеи, пытаясь приспособить его к нуждам исторической науки, и отходили от него все дальше (М. Н. Тихомиров).

Практическая значимость работы

Результаты работы могуг быть использованы в исследованиях по истории науки и высшего образования, по истории древней Руси и России XIX - XX вв., русской историографии, в учебных пособиях по историографии и источниковедению.

Апробация результатов исследования

Диссертация была обсуждена на заседании Отдела древней истории России Санкт-Петербургского института истории РАН. Основные положения главы, посвященной научному творчеству Д. С. Лихачева, обсуждались на заседании Отдела древнерусской литературы Института русского литературы (Пушкинского Дома). Основные положения диссертации были отражены в докладах автора на международных (С.-Петербург, 2006, Москва, 2000, 2005, 2008, Новгород, 2010, Псков, 2011) и всероссийских (Саратов, 2004, Рязань, 2011) научных конференциях.

Основные результаты были опубликованы в 31 научной работе, в том числе в монографии «Школы исследования русских летописей: XIX - XX вв.» (58 п. л.), учебном пособии для студентов «Над страницами летописей. Ученые Петербурга XIX-XX в.» (9, 25 п. л.), 24 статьях и тезисах докладов общим объемом 18,5 пл. (из них в 9 статьях, помещенных в журналах, рекомендованных ВАК для опубликования основных результатов диссертаций на соискание ученой степени доктора наук, 6 в опубликованных материалах международных научных конференций), 6 представляют публикации источников.

Различные аспекты диссертационного исследования освещались в курсе лекций по истории летописания, прочитанных на историческом факультете Европейского университета в Санкт-Петербурге и курсах истории С.-Петербурга, методам изучения культуры, прочитанных на кафедре истории, философии и культурологии гуманитарного факультета Санкт-Петербургского технологического университета растительных полимеров.

Структура работы

В основу работы положены хронологический и, одновременно, проблемный принципы. Диссертация состоит из введения, трех частей, разделенных на четырнадцать глав, и заключения. Справочный аппарат включает постраничные сноски, список использованных источников и литературы. Общий объем диссертации составляет 885 страниц.

Основное содержание диссертации

Во Введении обоснована актуальность и новизна темы, степень ее разработанности в научной литературе, определяется объект, предмет, хронологические рамки, цели и задачи исследования, дается характеристика методов и источников.

Часть 1 «Применение критического метода к русским летописям (конец XVIII - начало XX вв.)» состоит из пяти глав, в которых речь идет о первом этапе исследования летописей с точки зрения критики текста, а также о зарождении школ исследования летописания.

Глава 1 «И. Добровский и его критический метод» посвящена рассмотрению того, как критический метод исследования древних текстов был применен на материале летописей. А. Л. Шлёцер впервые" подошел к русским летописям как лингвист и текстолог, прошедший школу критики классических текстов в центре гуманитарной мысли того времени - Гёттингенском университете.12 С гётгингенскими традициями были знакомы некоторые из профессоров Московского университета и их русские ученики. Им было ясно, что А. Л. Шлёцер первым применил к средневековой хронике метод, выработанный на материале Священного Писания и текстов античности (на что обратил внимание И. Ф. Буле). Опыт Шлёцера был продолжен И. Добровским. Только через полвека, когда в исследовании|издании древних текстов появились новые имена и приемы, а Шлёцер был уже забыт, критический метод был применен к французским средневековым текстам Г. Пари (о котором говорится в гл. 2 диссертации). Немецкая герменевтика в целом повлияла на возникновение славяноведения.

" SchlözerA. L. Probe Russischer Annalen. Bremen; Göttingen, 1768.

12 [Schlözer A. L.] Несторъ. Russische Annalen in ihrer slavonischen Grund-Sprache verglichen,

übersetzt und erklärt. Göttingen, 1802-1809. Vol. 1-5.

14

Добровский во многих отношениях считал себя учеником Шлёдера. Прежде всего, это видно из текстов, помещенных в «Славине», а также в предисловии Й. Добровского к работе Й. Миллера,13 на которое обратил внимание А. Е. Пресняков. И. Добровский применял критический метод к летописям также, как и к другим видам текстов (хроникам, преданиям и легендам, песням, сказкам, житиям святых).14 В главе использована переписка Добровского с К. Г. Антоном и Г. С. Бандтке, изучен вопрос о том, как критический Й. Добровского метод проявился в его работе о Кирилле и Мефодии.15

Иозеф Добровский был первым исследователем, предпринявшим сравнительное изучение русских летописей (а не издание «очищенного» текста). Шлёцер и Добровский, несмотря на черты близости, не сходились в своих оценках летописей как источников и в понимании русского средневековья. Й. Добровский был гораздо глубже, чем А. JI. Шлёцер, интегрирован в ученую среду России благодаря переписке с А. X. Востоковым и связям с Н. П. Румянцевым. К этому же кругу лиц принадлежали, несмотря на сложные отношения друг с другом, В. Копитар, В. Ганка, М. П. Погодин, И. Т. Каченовский, А. X. Востоков, о чем свидетельствует переписка Й. Добровского с этими учеными.

Глава 2 «Европейские школы критики текста и исследования летописей в XIX в.» посвящена спорам, которые развернулись вокруг «Повести временных лет» после смерти Й. Добровского. В споре между «скептиками» и «антискептиками» по поводу ценности летописей как источника принимали участие ученики геттингенских профессоров, например Хр. Гейне, и ученики этих учеников. Это было продолжение классической немецкой традиции, но в применении к новому материалу. Школы в гуманитарных дисциплинах в России в это время только зарождались. Многие русские ученые видели своими

13 Müller I. Altrussische Geschichte nach Nestor. Berlin, 1812.

14 Dobrovsky J. Kritische Versuche die ältere bömische Geschichte von späteren Erdichtungen zu reinigen. 1) Boriwoj's Taufe. Zugleich eine Probe wie man alte Legenden für die Geschichte benutzen soll. Prag, 1803; 2) Ludmila und Drahomir. Fortgesetzte Probe wie man alte Legenden für die Geschichte benutzen soll. Prag, 1807; 3) Wencel und Boleslaw. Die älteste Legende von Wenzel als Probe, wie man alte Legenden für die Geschichte benutzen soll. Prag, 1819.

15 DobrowskyJ. Cyrill und Method, der Slaven Apostel. Prag, 1923.

15

наставниками европейских знаменитостей, с которыми знакомились по книгам или во время поездок за границу. М. П. Погодин, так же как П. М. Строев и К. Ф. Калайдович - главные деятели Археографической экспедиции при ее возникновении - был учеником Р. Ф. Тимковского. Как классик, как ученик Хр. Гейне и И. Ф. Буле, Р. Ф. Тимковский использовал сложившиеся в гёттингенской школе приемы критики текста. В лице «скептиков» и «антискептиков» в первой половине и середине XIX в. явились два направления в исследовании летописей, очень близкие, несмотря на внешнюю противоположность. И уже можно проследить в этих направлениях определенную преемственность, идущую от учителей к ученикам, хотя учителя и ученики занимались, чаще всего, разными темами и даже разными предметами. Другой учитель П. М. Строева М. Т. Каченовский приложил к летописанию идеи Б. Г. Нибура. Кроме того, и М. П. Погодин, и М. Т. Каченовский исходили в своих сочинениях из выводов A. JI. Шлёцера, но из иного, чем Шлёцер, видения истории летописания в целом.

М. П. Погодин обращал внимание на «несообразности» в летописи. Впоследствии А. А. Шахматов показал, что это - следы предыдущих сводов. Оба они исходили из того, что противоречия в тексте - вещь ненормальная, требующая объяснения, а первоначальный текст должен быть логичным, связным, непротиворечивым. Такой же взгляд был присущ одной из наиболее значимых величин европейской критики текста, современнику М. П. Погодина К. Лахману.16 Эти идеи уже были распространены в западноевропейской текстологии. Метод эклектицизма, распространенный в европейской практике издания древних и средневековых текстов, исходил из представления о постоянной порче текста в процессе его переписывания. Из этого делался вывод, что ни один дошедший до нас список не может содержать полностью исправный текст и его можно лишь воссоздать в ходе очистки дошедших списков и реконструкции первоначального текста на основе исправных чтений. Постепенно был выработан тип издания текста по одному лучшему списку с подведением разночтений по остальным. Такое издание предполагало возможное частичное исправление испорченных мест основного списка по аналогичным чтениям других списков или же по смыслу. Этот

16 Lachmann Karl. Betrachnungen über Homer's Iliad // Abhandlungen der Berliner Academie. Hist.-philol. Klasse. 1837, 1841, 1843. (Отдельное издание: Berlin, 1847).

16

тип издания был осуществлен в России Р. Ф. Тимковским. В диссертации показано, что впоследствии издатели ПСРЛ ориентировались на серию Monumenta Germaniae Histórica.

С. С. Уваров, тесно связанный с кругом П. М. Строева, М. П. Погодина и издателей ПСРЛ, а также с Гётгингенским университетом, был одной из центральных фигур русского неоклассицизма. В этой среде получили распространения идеи Фр. Вольфа, который впервые предположил, что песни, из которых состоит текст Гомера, первоначально существовали отдельно, и лишь позднее были сведены воедино.17 После трудов К. Лахмана, расчленение источника на составные части, не связанные происхождением, из которых выделяют более ранние и более поздние, причем их нужно еще реконструировать, постепенно становился важным методом филологической критики. На русской почве этот метод сразу получил отражение, на что до сих пор не обращали внимания исследователи: начинался новый этап в развитии того критического метода, которым пользовались А. Л. Шлёцер и его учителя.'8 Не случайно и М. П. Погодин начал выявлять в составе ПВЛ более ранние фрагменты, заимствованные из греческих и византийских хроник. Вывод П. М. Строева о летописях как сводах первоначально не связанных материалов нашел широкий отклик в научной среде. В диссертации делается предположение, что этот вывод связан с современной П. М. Строеву немецкой практикой критики текста по методу Вольфа-Лахмана. Правда, П. М. Строев никогда прямо не ссылался ни на Вольфа, ни на Г. Германа, ни на К. Лахмана или кого-либо другого из современных ему немецких текстологов. Но предисловие П. М. Строева к «Софийскому временнику» обнаруживает совпадение с широко распространенными уже тогда идеями.

В этом предисловии П. М. Строева в неразвитом виде были заложены две тенденции, которые могли затем быть подхваченными: о том, что можно воссоздать в составе сводов фрагменты первичных летописей, и о том, что все своды связаны друг с другом. Последний вывод не был замечен последователями.

17 См.: WolfFr. A. Prolegomena to Homer, trs. A. Grafton, C. W. Most and J. E. G. Zetze. Princeton, 1985 (orig. ed. 1795).

18 Ouwarof/S., von. Über das Vor-Homerische Zeitalter. Ein Anhang zu den Briefcn iiber Homer und Hesiod von Gottfried Hermann und Friedrich Creuzer. StPetersburg, 1819.

17

И только позднее по этому пути пошел А. А. Шахматов, хотя он отталкивался от другой основы. Идея Строева о летописях как сводах вылилась в конкретную методику исследования в трудах его последователей: И. И. Срезневского, М. И. Сухомлинова, И. Д. Беляева, Н. И. Костомарова и др. Наиболее полное воплощение строевский подход к летописанию нашел в работе К. Н. Бестужева-Рюмина «О составе русских летописей до конца XIV в.».'9 Но у Бестужева-Рюмина процесс складывания сводов стал представляться уже не просто работой «невежественных собирателей» (как это выглядело по Строеву), разрезавших на куски и заново сшивших древние княжеские летописи, но в значительной степени творческой работой. Поэтому полное уподобление К. Н. Бестужева-Рюмина П. М. Строеву не верно.

Как раз в этот момент в спор о методах исследования средневековых текстов включились французские филологи, которые, как и русские адепты, использовали методы немецкой классической текстологии при исследовании французских средневековых хроник. Первым французским филологом, который стал изучать русские летописи, был Л. Леже. В диссертации проанализирована его работа над летописями, во многом исходящая из уже установленных принципов их изучения в России.

Глава 3 «А. А. Шахматов: истоки метода. Школа Ф. Ф. Фортунатова»

посвящена новому периоду в истории гуманитарного знания в России, связанному со складыванием научных школ. На историю изучения древних текстов наибольшее влияние оказали мифологическая и культурно-историческая школы. В первой части главы речь идет о школе Ф. И. Буслаева, который стал первым в Московском университете последовательно применять сравнительный метод к разным областям гуманитарных наук, используя немецкую традицию «школы мифологов». От Буслаева можно впоследствии провести линию к школе его ученика Н. С. Тихонравова с одной стороны, и к школе его ученика Ф. Ф. Фортунатова - с другой. Именно принадлежность к школе сравнительного языкознания Ф. Ф. Фортунатова стало важнейшим основанием для появления того метода, каким исследовал летописи его ученик А. А. Шахматов. В диссертации

19 Бестужев-Рюмин К. Н. О составе русских летописей до конца XIV в. // Летопись занятии Археографической комиссии. СПб., 1868. Вып. 4.

18

выделены общие черты, отличающие работы А. А. Шахматова по языкознанию и истории летописания, и восходящие к школе Фортунатова: привлечение с возможно большей полнотой всех доступных источников; внимание к деталям; постоянный возврат к пересмотру своих прежних положений; особое отношение к догадкам в научном исследовании; желание снять все логические противоречии при анализе текста; убежденность р неограниченных возможностях сравнительно-исторического метода, как при исследовании явлений текста, так и при исследовании явлений языка; связанное с этим стремление дать объяснение абсолютно всем имеющимся у него фактам (как языковым, так и касающимся летописей), что обусловило и особый способ построения аргументации; строгость логических построений, присутствие в них сильного элемента формальной логики; склонность к реконструкции. А. А. Шахматов стремился не только определить моменты сходства и различия в текстах летописей и выделить общую основу, но объяснить причины, которые побудили древнерусского книжника сознательно переделывать текст. При этом Шахматов, как и Фортунатов, подчеркивал различие между фактами реконструкций и фактами, полученными в результате сравнительного анализа реальных данных (как языка, так и текста). Позднейшие критики-историки (Л. В. Черепнин и М. Н. Тихомиров и др.) обычно хвалили Шахматова за сравнительный метод, но порицали за реконструирование. Между тем, путь к реконструкции сводов лежит в основе его метода. Кроме школы Фортунатова (к которой А. А. Шахматов принадлежал), на его формирование как исследователя летописания, повлияла, как предполагается в диссертации, сама эпоха начала XX в., отмеченная кризисом позитивистской науки и внедрением в гуманитарные исследования элементов новых философских систем, что сбивало старые позитивистские представления об обязательности следования определенной иерархии исследовательских процедур.

Во второй части главы анализируется наиболее значительный результат, к которому наука пришла в отношении летописания к началу XX в. - схема летописания по А. А. Шахматову, но она не всеми современниками была принята, поскольку разрушала представления о летописи, усвоенные в XIX веке.

В главе 4 «Начало применения метода А. А. Шахматова нелингвистами: А. Е. Пресняков, П, Г. Васенко, С. П. Розанов» идет речь о первых последователях

А. А. Шахматова (историках и филологах). В главе анализируются работы по летописанию А. Е. Преснякова как представителя школы С. Ф. Платонова. От своих учителей в отношении летописания А. Е. Пресняков мог воспринять лишь господствующий тогда строевско-бестужевский метод. Но в 1890-е гг. Пресняков провел работу по сравнительному исследованию московских сводов XVI в. В результате в его статьях этого времени ясно виден отход от бестужевско-рюминского метода. Материал диссертации подтверждает уже высказанную С. В. Чирковым мысль о том, что в 1890-х гг. А. Е. Пресняков самостоятельно подошел к мысли о предшествующих сводах, лежащих в основе известных нам летописных текстов, и о необходимости их сравнительного изучения и был более других готов к пониманию того направления, которое открылось в исследовании летописей с появлением работ А. А. Шахматова. Но при этом сам Пресняков не внес под их влиянием какие-либо существенные коррективы в свое исследование московских сводов XVI в. Его статьи 1900-х гг. не представляют собой ничего принципиально нового по сравнению с работами 1890-х гг. Исследование летописных компиляций XVI в. не могло строго идти по тому же пути, что и исследование более ранних летописей, которыми занимался А. А. Шахматов. Особенности творческой индивидуальности А. Е. Преснякова были таковы, что он в исследовании летописей не был склонен к построению общих схем, и более тяготел к анализу отдельных памятников. Позднее А. Е. Пресняков выразил отношение к А. А. Шахматову при написании обобщающих глав о летописях в «Истории русской литературы».20 Он особо ценил ту черту Шахматова, которая вызывала восхищение также у М. Д. Приселкова и почти у всех историков: летописные своды явились живыми отражениями текущей жизни, политической и общественной борьбы. Представляется, что у самого Шахматова никогда связь летописания с политикой не выступала в таком непосредственном виде.

В работах другого ученика С. Ф. Платонова П. Г. Васенко проявились два влияния: С. Ф. Платонова и А. А. Шахматова. От школы Платонова шел у П. Г. Васенко сам принцип построения работ, в частности, подробный разбор взглядов

20 Пресняков А.Е. Древнерусское летописание. Летописное дело в Х1У-ХУ1 вв. // История русской литературы до XIX в. Под ред. А. Е. Грузинского. М„ 1916. Т.1. С.148-169; 248270.

уже существующих в литературе. Влияние А. А. Шахматова проявилось в стремлении к сплошному сопоставительному анализу дошедших списков и попытке на этой основе определить первоначальный вид изучаемого произведения. Однако ни Пресняков, ни Васенко не могут быть отнесены к прямым последователям Шахматова (каким стал, впоследствии, М. Д. Приселков). Прежде всего, оба несли в себе черты платоновской школы. Хотя последняя и не была напрямую связана с изучением летописей, но она означала приверженность определенной процедуре, и ее представители не видели себя вне традиции. Черты школы Платонова сказывались у А. Е. Преснякова и П. Г. Васенко также в большей по сравнению с Шахматовым осторожности выводов и оценок. По этой же причине они не были склонны, изучая историю текста, к догадкам и гипотезам, а также к реконструированию. Они признавали шахматовский сравнительный метод, но на позднем материале, это, в сущности, означало просто, что нужно тщательно сравнивать между собой списки летописей.

По опубликованным текстам и переписке можно заключить, что С. П. Розанов также может быть причислен к первым последователям А. А. Шахматова, а все его выводы и наблюдения прямо исходили из работ А. А. Шахматова. Однако С. П. Розанова, как и П. Г. Васенко, отличало от А. А. Шахматова негативное отношение к догадкам и гипотезам. В фонде А. А. Шахматова сохранились письма С. П. Розанова, из которых следует, что он воспринимал Шахматова как учителя. При этом С. П. Розанов, в отличие от А. Е. Преснякова и П. Г. Васенко, в занятиях Русским Хронографом был теснее вовлечен в анализ построений Шахматова.

Содержание главы 5 отражено в ее названии: «Историки и филологи. Первая волна обсуждений. (В. 3. Завитневич, М. Грушевский, В. М. Истрин, Н. К. Никольский и др.)». Появление в 1890-х-1910-х гг. работ А. А. Шахматова по истории летописания вызвало неоднозначные отклики в среде историков и филологов. Они показали, что работы Шахматова стали рубежом в исследовании древнейшей истории русской письменности. Поскольку Шахматов на основании предложенного им подхода сумел определить место и связи почти каждого летописного памятника, ему известного, и поскольку почти все наиболее важные летописи до XVI в. включительно были уже в это время открыты, то все дальнейшее изучение истории летописания в XX в. неизбежно должно было

превратиться в уточнение или исправление отдельных моментов этой схемы и в полемику с Шахматовым по частным и общим вопросам. Одним из первых критиков стал В. 3. Завитневич. Сделанные им упреки, в том числе в том, что построения Шахматова разрушают единство текста летописи, в дальнейшем повторялись в основном филологами, которые стремились подходить к «Повести временных лет» как к цельному памятнику древнерусской литературы. Что касается исторических работ, то их авторы зачастую стремились использовать летопись без учета истории текста. Текстологический анализ летописи, предпринятый Шахматовым, казался представителям этого направления формальным и противопоставлялся анализу внутреннему, то есть разбору собственно содержания летописи.

Другим направлением в оценке творчества А. А. Шахматова была критика гипотетичности его построений. В диссертации рассмотрены многочисленные рецензии на А. А. Шахматова, написанные М. С. Грушевским. Более глубоко к творчеству Шахматова подошел В. М. Истрин. В отличие от Грушевского, сразу же откликавшегося на выход каждой работы Шахматова, В. М. Истрин позволил себе дать им оценку лишь после смерти Шахматова. Ученик Н. С. Тихонравова, В. М. Истрин был историком литературы, тогда как А. А. Шахматов - лингвистом. Но оба они исходили, хотя и не в первом поколении, из одной школы, будучи «внуками» Ф. И. Буслаева. Таким образом, В. М. Истрин был независимо от А. А. Шахматова связан со школой, основанной на использовании сравнительно-исторического метода, и поэтому не совсем верно утверждать, что В. М. Истрин стал применять его в своих исследованиях хронографов под влиянием трудов Шахматова. Н. С. Тихонравов был очень осторожен в отношении выводов и обобщений. Несогласие В. М. Истрина с изменчивостью выводов А. А. Шахматова, по-видимому, шло именно от школы Н. С. Тихонравова. Переписка с Шахматовым, сохранившаяся в фонде последнего, показывает, что В. М. Истрин советовал А. А. Шахматову не публиковать своих выводов, если он не уверен в них и собирается их пересматривать. В. М. Истрин не принял главные выводы Шахматова о возникновении летописания. Кроме того, В. М. Истрин критиковал Шахматова за склонность к сложным построениям там, где вопрос, по его мнению,

можно было разрешить более простым путем. Это относится к анализу А. А. Шахматовым разных временных слоев в «Повести временных лет».

Существует традиция, идущая от Б. Д. Грекова, выделять две фигуры - В. М. Истрина и Н. К. Никольского - как главных критиков Шахматова. Ей следовали все позднейшие исследователями (Я. С. Лурье, А. Л. Шапиро, А. Н. Насонов, В. И. Буганов и др.). Сохранившаяся в фонде Шахматова переписка с Никольским, которая велась на протяжении многих лет, говорит о близких отношениях и представляет интерес для реконструкции интеллектуальной среды, к которой они принадлежали, также как и переписка Н. К. Никольского с В. М. Истриным, сохранившаяся в фонде Истрина. Никольского как критика Шахматова нельзя ставить в один ряд с Истриным. Полемика последнего с Шахматовым носила характер спора о взаимном отношении конкретных летописных текстов и о методах их изучения. Никольский же, не критикуя Шахматова по сути, показал недостаточность выводов его работ, и выдвинул собственную гипотезу культурно-исторического плана.21

Часть 2 диссертации называется «Наследие А. А. Шахматова в первой половине XX в.». В ней рассмотрены труды по летописанию историков и филологов, принадлежащих к различным исследовательским школам. За рамки середины века текст выходит лишь при обращении к творчеству Д. С. Лихачева, однако, и в этом разделе, основное внимание сосредоточено на ранних работах последнего. В части 2 диссертации сосредоточены главные сюжеты, касающиеся творчества ученых, забытых или мало упоминающихся в связи с исследованием летописания.

В главе 6 «Сравнительный метод в использовании учеников А. А. Шахматова - историков» проанализированы работы М. Д. Приселкова, В. А. Пархоменко и Е. Ю. Перфецкого, а также их переписка с Шахматовым. Молодой М. Д. Приселков пытался применить в историко-политическом исследовании тот же метод, который Шахматов применял к текстам летописей. Эта реконструкция подверглась критике как со стороны Шахматова, так и современников-историков.

21 Никольский Н.К. Повесть временных лет как источник для истории начального периода русской письменности и культуры // Сборник по русскому языку и словесности. Л., 1930. Т 2. Вып.1.

Все критики отмечали, что Приселков выводил заключения из цепи нанизанных одно на другое предположений. Другой особенностью книги М. Д. Приселкова, по Шахматову, являлись содержащиеся в ней модернизация прошлого. Для сравнения творческих отношений А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова 1910-х гг. использована полемика между М. Д. Приселковым и В. А. Пархоменко. Приселков обвинял Пархоменко в том, что тот не признал некоторых важнейших предположений Шахматова, и вместо этого давал собственные трактовки летописных текстов, тогда как Приселков в этот момент целиком исходил из всех выводов Шахматова как полностью доказанных. В. А. Пархоменко, в свою очередь, подверг критике работа М. Д. Приселкова, считая, что тот в ряде случаев строил свои обобщения на неверно понятом выводе Шахматова. Многолетняя переписка А. А. Шахматова с В. А. Пархоменко касались критики трудов М. Д. Приселкова. В главе делается вывод, что В. А. Пархоменко можно причислить к лицам, близким к Шахматову, к его окружению и его ученикам. Однако, по мнению Шахматова, выделению исторических фактов должна предшествовать работа над «литературным составом источников», а этой предварительной работы Шахматов не увидел ни в работах М. Д. Приселкова, ни в работах В. А. Пархоменко.

Самостоятельное обращение М. Д. Приселкова к летописным текстам произошло после смерти Шахматова. Вероятно, это было связано с невозможностью продолжать историко-церковные исследования. М. Д. Приселков сразу обратился к летописанию XIV в. и к истории северо-западных сводов, лежащих в основе летописей XIV в., очевидно, полагая, что в истории киевского и новгородского летописания древнейшего периода Шахматовым сделано уже все, что можно. В главе проанализированы ранние статьи М. Д. Приселкова и «История русского летописания», представляющая собой университетский курс лекций. В диссертации делается вывод, что Приселков внес принципиально другой по сравнению с шахматовским принцип разделения текста летописи на источники -политические суждения автора. Основные идеи Шахматова и его схема были сохранены. Анализ разбора М. Д. Приселковым южнорусского летописания XII -XIII вв. выявляет тенденцию: при общем следовании схеме Шахматова более мелко дробить исследуемый летописный текст на источники, в результате чего у Приселкова появилось значительно больше гипотетических сводов-протографов,

причем выявлялись они главным образом логическим путем, внутри одного текста. В отличие от Шахматова, Приселков не пересматривал своих старых взглядов, а. скорее дополнял в более поздних работах, развивал их.

Реконструкция М. Д. Приселковым Троицкой летописи стала итогом применения шахматовского метода к летописанию московского периода. По типу она ближе к шахматовскому изданию «Повести временных лет», чем к реконструкциям древнейших летописных сводов и их источников в «Разысканиях о древнейших русских летописных сводах» Шахматова. У Приселкова, в результате изучения московского летописания, получилась картина длительного параллельного существования великокняжеского и митрополичьего летописания. Она оказала большое влияние на историографию, в том числе на А. Н. Насонова, как показано в главе 11. Собственный вклад Приселкова в исследование общерусских сводов заключался в том, что он отказался от некоторых, наиболее уязвимых звеньев шахматовской схемы, но, с другой стороны прибавил к ней некоторые гипотетические своды, которые отсутствовали у Шахматова, то есть, сделал ее еще более сложной. В итоге, схема Шахматова оказалась с одной стороны укрепленной, с другой - приобрела новые уязвимые звенья.

К ученикам и последователям А. А. Шахматова следует отнести Е. Ю. Перфецкого. Его наиболее известная работа вышла в свет в 1922 г.,22 Причину долгого неупоминания работ Е. Ю. Перфецкого в советское время можно видеть в его эмигрантской биографии. Сохранились письма Е. Ю. Перфецкого Шахматову, которые показывают научную близость между ними. С опорой на материалы Архива Университета Коменского в Братиславе и архива Философского факультета этого университета в главе изложены ранее неизвестные обстоятельства творческой биографии Е. Ю. Перфецкого. Главной темой книги Е. Ю. Перфецкого являлось летописание после «Повести временных лет». Но если М.Д.Приселков в работах 1920-х гг. сосредоточил внимание на владимирских и общерусских сводах, то Е. Ю. Перфецкий взял более широкую тему, исследовав новгородское летописание. Основная идея, на которой базируются все разыскания Е. Ю. Перфецкого, - возникновение в XII в. двух крупных летописных ветвей: южной и северной. Эта идея шла от А. А. Шахматова. Вслед за А. А. Шахматовым Е. Ю.

22 Перфецкий Е Ю. Русские летописные своды и их взаимоотношения. Братислава. 1922.

25

Перфецкий выделил отдельную группу текстов, восходящих к древнейшему общерусскому своду - Владимирскому Полихрону и, поэтому, соединяющих в себе южный и северный материал. Он называл эту группу текстов «группой Полихрона», но историю ее видел иначе, чем Шахматов. Впоследствии. Е. Ю. Перфецкий исследовал текст хроники Яна Длугоша и определил ее место в иерархии русских средневековых текстов.23 Принципы шахматовской школы проявились и в его работах о древненемецких, древнечешских и древнепольских хрониках, появившихся в конце 1920-х - начале 1930-х гг.

Таким образом, от А. А. Шахматова шли различные линии в исследовании летописей, воплощенные разными его учениками, нет оснований полагать, что М.Д.Приселков в данном случае явился более последовательным сторонником шахматовского метода, чем Е. Ю. Перфецкий. Картина истории владимирского летописания получилась у М. Д. Приселкова в некоторых сюжетах очень похожей на ту, которую нарисовал до него Е. Ю. Перфецкий. Хотя Е. Ю. Перфецкий предложил целостный взгляд на летописание XII - XIV вв., включая новгородскую, южную и северо-восточную традиции, увязывая между собой почгги все существующие тексты, большинство исследователей схему Е. Ю. Перфецкого не восприняло. Тем не менее, являя собой развитие шахматовской традиции, Е. Ю. Перфецкий, как представляется, может считаться оригинально мыслящим и сильным текстологом.

В главе 7 «Филологи школы В. Н. Перетца» изучено отношение к творчеству Шахматова А. И. Соболевского (ученика Н. С. Тихонравова, Ф. И. Буслаева и Ф. Ф. Фортунатова) и творческие отношения между Соболевским и его ближайшим учеником В. Н. Перетцем. Школа В. Н. Перетца в исследовании древнерусской письменности явилась одним из наиболее заметных явлений первой половины XX в. В. Н. Перетц состоял в многолетней переписке как с А. И. Соболевским, так и с А. А. Шахматовым, сохранившейся в фонде Соболевского и фонде Шахматова. Особое значение для историографии летописания имело творчество двух учеников В. Н. Перетца - С. А. Бугославского и И. П. Еремина. Оба они строили свои исследования в полемике с Шахматовым, и пришли к иным выводам по истории летописания в оценках природы летописания. И. П. Еремин

23 Perfeckij Evgenij. Historia Polonica Jana Dlugosze a ruské letopisectvi. V Praze, 1932.

26

критиковал Приселкова (и в определенной степени Шахматова) за то, что у того летописец выступает как политик, а летопись рассматривалась как политическое произведение, моральные же моменты и психологические особенности древнерусского писателя и читателя не учитывались. С точки зрения И. П. Еремина, текст древнейшей летописи един, а непонятные и «темные» его места -не знак вставок, а следствие особой философии истории, присущей летописцу. По Еремину, в летописи отражалось «допрагматическое историческое мышление», и многие ее особенности объясняются характером мировоззрения ее составителей и переписчиков, а не на путях текстологического анализа.

В главе содержится анализ работ С. А. Бугославского по систематизации списков «Повести временных лет» и текстам борисоглебского цикла, изданных Ю. А. Артамоновым,24 рассмотрена критика в адрес Бугославского со стороны Д. С. Лихачева, а также переписка Бугославского с Шахматовым. С. А. Бугославский в своих классификациях использовал только дошедшие до нас тексты и стремился, по возможности, вывести их друг из друга, тогда как для А. А. Шахматова реальные тексты являлись лишь верхушками кроны, венчавшей сложный генеалогический ствол, уже не сохранившийся. По мнению Бугославского, мы вправе выделить и анализировать «Повесть временных лет» из состава различных сводов, не касаясь истории этих летописных сводов в целом. Классификация Бугославского - это классификация текстов «Повести временных лет», а не списков, эти тексты содержащих. Большую по сравнению с А. А. Шахматовым роль отводил С. А. Бугославский анализу общих ошибок в тексте списков, в соответствии с теорией К. Лахмана, хотя на нее и не ссылался. Он строил свою схемы на анализе не индивидуальных, а общих чтений. С. А. Бугославский был уверен, что у каждой родственной группы списков можно восстановить архетип, затем, сопоставляя эти восстановленные архетипы, выйти к реконструкции первоначального текста. Недостатком метода А. А. Шахматова, по его мнению, являлся, прежде всего, отход от традиционной процедуры анализа древних текстов, который привел к произвольности выводов и модернизации. В итоге, С. А. Бугославский не признал заключений Шахматова о «существовании

24 Бугославский С.А. Текстология Древней Руси. Т.1. Повесть временных лет М., 2006.; Т.2. Древнерусские литературные произведения о Борисе и Глебе. М., 2007.

27

документально не засвидетельствованных сводов». А. А. Шахматов и С. А. Бугославский воплотили два различных подхода к исследованию древних текстов: подход аналитически-содержательный (А. А. Шахматов) и формально-текстологический (С. А. Бугославский). Первый базировался на фундаменте школы сравнительного языкознания, второй - на фундаменте классической европейской текстологии своего времени. Этот последний подход, плодотворно реализованный в начале XX в. в трудах самого В. Н. Перетца и его учеников, продолжал и позднее применяться в работах по текстологии древнерусской литературы, однако, уже не на материале летописей.

Глава 8 «Филологи других школ. Отличие филологического и исторического взглядов на летопись» посвящена рассмотрению творчества В. Л. Комаровича и Д. С. Лихачева. В работах учителя В. Л. Комаровича А. К. Бороздина не видно близости шахматовской школе.25 Но в части лекций, посвященной фольклору, А. К. Бороздин прививал ученикам идеи, в целом близкие тихонравовской школе. Очевидно, В. Л. Комарович самостоятельно познакомился и с работами А. А. Шахматова, и с ним самим. О последнем свидетельствует его сохранившееся письмо Шахматову 1919 г. С 1930-х гг. древнерусская литературы стала главным предметом изысканий В. Л. Комаровича. Ему было поручено писать разделы о летописании (совместно с В. П. Адриановой-Перетц) в первых двух томах «Истории русской литературы».26 Одновременно он писал монографию по истории летописания, оставшуюся незаконченной и хранящуюся в Отделе рукописей Пушкинского Дома. В этой работе некоторые звенья схемы Шахматова подвергнуты пересмотру. Особенностью Комаровича как ученого было соединение интереса к летописям и к фольклорным и историко-культурным сюжетам, а также мысль о том, что в поздних летописях можно найти известия значительно большей древности, чем в некоторых из старших сводов. Это привело его к необходимости ретроспективного анализа поздних летописных сводов XVI. И это же обстоятельство объясняет его особое пристрастие к Никоновской летописи, которая стоит часто в центре его построений. Корни подобного подхода кроются,

25 Бороздин. А.К. Очерки по истории русской литературы. СПб.; Киев., 1913.

26 История русской литературы. Т.1. Литература XI - начала XIII века. М.; Л., 1941; Т.2. Литература 1220-х - 1580-х гг. М.; Л., 1945.

возможно, в занятиях В. Л. Комаровича фольклорными сюжетами, при исследовании которых такой ретроспективный анализ иногда очень поздних сочинений широко применялся, как, например, в книге В. Л. Комаровича о Китежской легенде.27 Кроме неизданной монографии, в архиве Пушкинского дома хранятся заметки В.Л.Комаровича, озаглавленные в описи как «Заметки его относительно источников Никоновской летописи». Введение в научный оборот этих источников позволяет выделять научное творчество В. Л. Комаровича как самостоятельное ответвление шахматовской школы.

Под влиянием трудов Шахматова находился и учитель Д. С. Лихачева Д. И. Абрамович. Об этом свидетельствуют его работы, а также письма Д. И. Абрамовича А. А. Шахматову, которые сохранились в фонде последнего. Но Д. И. Абрамович ставил Шахматова в определенный ряд исследователей, исходивших из представления о летописи как своде. Во многих аспектах Абрамович был согласен с Шахматовым, но мыслил не как реконструктор, и его больше интересовали сами реально сохранившиеся рукописи, чем гипотетические своды, лежащие в их основе. Д. И. Абрамовичу, как и почти всем ученым современникам Шахматова, была свойственна осторожность в выводах и неприятие гипотез. Расхождения Д. И. Абрамовича и ученых школы А. И. Соболевского, хоть и носящие частный характер, повлияли на творческие отношения между их учениками.

Д. С. Лихачев близко общался в предвоенные годы с В. Л. Комаровичем, -человеком, уже построившим свое исследование на основе схемы А.А.Шахматова, хотя и несколько изменившим ее. Анализ неопубликованных кандидатской и докторской диссертаций Д. С. Лихачева показывает, что Д. С. Лихачев развивал некоторые идеи В. Л. Комаровича об областных сводах. Отзыв А. Н. Насонова о кандидатской диссертации Лихачева показывает расхождение между их подходами к летописанию. В докторской диссертации Д. С. Лихачев дал оценки концепции А. А. Шахматова, отмечая, что результатом ее явилась модернизация психологии деятелей древней Руси. Продолжая развивать идею связи письменного и устного текста в летописи, уже высказанную в кандидатской диссертации, Д. С. Лихачев обнаружил в составе «Повести временных лет» два основных слоя: с одной стороны, церковные сказания о первых русских христианах, а, с другой, - устные

27 Комарович В.Л. Китежская легенда. Опыт изучения местных легенд. М.; Л., 1936.

29

народные предания о первых русских князьях-язычниках. Как и Шахматов, он выделял эти слои на основании противоречия одних летописных сообщений другим. Но, как и у Д. И. Абрамовича, построения Лихачева не требовали преобразования текста летописи, и он прямо извлекал свои «устные летописи» из текста «Повести временных лет». Так из старого, еще шлёцеровского предположения о большой роли устных источников для «Нестора», развитого несколькими поколениями исследователей вплоть до Шахматова, Лихачев, опираясь на опыт В. Л. Комаровича, создал стройную и логически связную концепцию. Если в начальных работах он широко использовал критерий политической заинтересованности летописца, то впоследствии, во многом отошел от этого. Это связано с развитием концепции об особом складе мысли древнерусского человека, о невозможности судить его с точки зрения современного человека. При таком взгляде, было уже невозможно последовательно использовать критерий политической ангажированности летописца, как это делали историки вслед за А. Е. Пресняковым, М. Д. Приселковым и Л. В. Черепниным. Возможно, именно поэтому, Д. С. Лихачев не продолжил заниматься текстологией летописания и так и не издал текста своих диссертаций. Мысль о нетождественности средневекового образа мысли современному, и о невозможности, поэтому, оценивать строение текста с точки зрения здравого смысла, вызывала активное неприятие у других текстологов шахматовского направления, таких как Я. С. Лурье, верно оценивший несовместимость данного направления с шахматовским логически-смысловым и сравнительным анализом.

В главе 9 «Группа («бригада») по изданию русских летописей 1936 г. Ее судьба. Изучение летописания в ЛОИИ 1930-х гг.» исследуется попытка создать новую серию издания летописей, которая должна была сменить ПСРЛ. В 1930-х гг. в Ленинграде и Москве сложился круг историков, которые стали заниматься летописями, используя сравнительный метод, хотя и не будучи прямыми учениками А. А. Шахматова: М. Д. Приселков и его ученики (А. Н. Насонов, К. Н. Сербина, В. Л. Гейерманс), ученики А. Е. Преснякова (Н. Ф. Лавров), ученики Б. Д. Грекова (И. М. Троцкий), а также В. П. Любимов. Большая их часть была объединена участием в двух больших проектах - в бригаде по изданию летописей, существовавшей под руководством Н. Ф. Лаврова на протяжении 1936 г., и потом

распущенной, и в издании Русской Правды, первый том которой вышел в свет перед войной.

В фонде М. Д. Приселкова, сохранились протоколы заседаний группы («бригады») по изданию летописей в Ленинградском отделении Института истории СССР АН СССР (ЛОИИ). Из них явствует, что М. Д. Приселков и Н. Ф. Лавров были инициаторами продвижения этого проекта. Новая серия изданий летописей должна была стать высоконаучным изданием, вобравшим все знания о публикуемом тексте, но при обсуждении конкретных вопросов возникали острые дискуссии. Неожиданный скорый конец группы дают возможность проследить материалы, хранящиеся в фонде Института истории. Проект ленинградских коллег был подвергнут критике в Москве, в частности, со стороны А. И. Яковлева. С другой стороны, А. Н. Насонов, судя по сохранившимся письмам М. Д. Приселкову, подверг план доброжелательной критике. Она касалась нескольких вопросов, по которым, как видно, мнения расходились даже между членами самой «бригады». Из писем Насонова видно, что у него была собственная концепция классификации и издания летописей (подробнее в гл. 14). Как раз в это время несколько ленинградских сотрудников были арестованы по обвинению в троцкизме, в связи с этим в Ленинград была прислана специальная комиссия для проверки работы ЛОИИ. В главе делается предположение, что это также повлияло на роспуск группы и крах всего плана переиздания ПСРЛ. После роспуска группы по изданию летописей двое её бывших членов, Н. Ф. Лавров и Г. Л. Гейерманс, были включены в другую группу - по изданию Русской Правды, возглавляемую Б. Д. Грековым. Работа с текстом Русской Правды также предполагала исследование летописания, так как древнейшие списки ее сохранились в составе новгородских летописей. Важнейшим был вопрос о классификации списков, и он был связан, в том числе, и с вопросом о классификации летописных текстов. В основу издания была положена классификация В. П. Любимова, но она подверглась критике при обсуждении работы. В июне 1937 г. в ЛОИИ состоялось совещание, главным вопросом которого был вопрос о классификации списков Русской Правды, связанный с общими проблемами текстологии древнерусских памятников письменности. О взглядах на летописание В. П. Любимова говорят его тезисы

доклада 1948 г. «Правда Русская и Киевская летопись», сохранившиеся в фонде А. Н. Насонова.

Новгородское летописание оказалось в центре интересов сразу многих историков, связанных как с идеей нового плана ПСРЛ, так и с изданием Правды Русской. Одним из них был И. М. Троцкий. Статьи И. М. Троцкого о новгородских летописях дают представление о школе историков, отличной от школы А. Е. Преснякова. Но это направление не было развито, так как И. М. Троцкий был репрессирован.

В главе 10 «Н. Ф. Лавров как представитель школы А. Е. Преснякова в работе над летописями» показана трагическая судьба ученого, погибшего в блокаду Ленинграда, не успев опубликовать своего главного труда (и труд этот

также погиб). В главе исследуется единственная опубликованная статья Н. Ф.

28

Лаврова по летописанию, посвященная Никоновской летописи, рассмотрено положение Н. Ф. Лаврова в научных кругах конца 1930-х гг. и планы его научных работ. В отношении Шахматова и его метода Лавров стоял на тех же позициях, что и другие ученики С. Ф. Платонова и А. Е. Преснякова. Он считал возможным указывать на малоубедительность некоторых шахматовских выводов и методов, которые к ним вели. Лавров проводил сплошной сопоставительный анализ известий по большому количеству летописных вариантов и обращал особое внимание на редакции отдельных летописных чтений, из которых выделял старшие или младшие, и это было одним из важнейших приемов его работы. У Шахматова имеются элементы такого подхода, и они всякий раз отмечались Лавровым. Некоторые работы Н. Ф. Лаврова, связанные с летописями, увидели свет лишь после его смерти. Речь идет о подготовленных им к печати двух неоконченных трудах А. А. Шахматова.29 В фонде Н. Ф. Лаврова сохранился текст, в котором рассматриваются принципы работы над летописями М. Д. Приселкова, что было связано со смертью последнего.

28 Лавров Н. Ф. Заметки о Никоновской летописи // Летопись занятий Постоянно историко-археографической комиссии. Л., 1927. Вып. 1 (34). С. 55 - 90.

29 Шахматов А, А. 1864 - 1920. Сборник статей и материалов. Под редакцией академика С. П. Обнорского. М.; Л., 1947. С. 105 - 115; 117-160.

32

Судя по материалам фонда Лаврова, работа его над книгой о московском летописании в 1941 г. должна была быть закончена, что подтверждает свидетельство К. Н. Сербиной о гибели уже законченной монографии Лаврова. Вероятно к 1936 - 1937 гг. относятся выписки Лаврова из шахматовских «Разысканий о древнейших русских летописных сводах», содержащие немало практических поправок по разным частным моментам. Сличая заметки Н. Ф. Лаврова с самим текстом книги А. А. Шахматова, мы можем получить некоторое представление о взглядах Лаврова на историю летописания. Замечания Н. Ф. Лаврова помогают понять при почти полном отсутствии других возможностей хотя бы некоторые из его собственных взглядов. Отношение к догадкам и реконструкциям на их основе несохранившихся текстов у Лаврова иное, чем у Шахматова. Исторические картины, нарисованные Шахматовым в подтверждение гипотез о происхождении текстов, не внушали ему полного доверия. В частности, Лавров сомневался в существовании Древнейшего Новгородского свода и оказывается первым, кто поставил его под сомнение среди последователей Шахматова. Только позднее, уже после гибели Лаврова, исследователи один за другим стали подвергать сомнению это звено шахматовской схемы.

Часть материалов фонда Лаврова атрибутирована в диссертации как подготовительные материалы к его погибшей монографии. Они охватывают русское летописание в целом. Материалы сохранились в виде тетрадей с материалами сличения летописей и комментариями к ним, сделанными рукой Н. Ф. Лаврова. Взятые вместе, они являют постатейную роспись новгородских, южнорусских и общерусских летописных известий XI - XVI вв. Лавров разбивал текст летописи на известия и анализировал каждое, отмечая места, где расходились чтения разных летописей. В некоторых случаях наблюдения и выводы, сделанные Лавровым в 1930-х гг., были позднее заявлены другими исследователями, не знавшими об этой работе Лаврова, и сейчас прочно вошли в историографию. Если бы книга Лаврова увидела свет, то она стала бы событием в изучении летописания, вызвала бы, вероятно, дискуссии, и могла бы повлиять на ход научных исследований в этой области, проводимых во второй половине XX века. Многие моменты истории летописания были позднее изучены отдельно, и ученые пришли к иным выводам, чем Н. Ф. Лавров. Во многих случаях он предвосхитил поздние

дискуссии. Это касается, например, сомнений Лаврова в существовании ряда общерусских сводов первой половины XV в. Н. Ф. Лавров критиковал выводы Шахматова полученные путем внутренней критики текста. Но многочисленные схемы, помещенные в его тетрадях, показывают, что он собирался строить собственную схему летописания, в которой много места занимали гипотетические протографы сохранившихся летописных текстов. Н. Ф. Лавров был творчески близок к работам своих коллег - учеников А. Е. Преснякова. Но полностью мы их сравнивать не можем, так как ни один из них, кроме Н. Ф. Лаврова, не занимался летописями более раннего, чем XVI в., периода. К каким бы выводам мы теперь не пришли относительно конкретных наблюдений Н. Ф. Лаврова, масштаб его научного творчества придется оценить по-новому. Он был одной из значительных фигур науки 1930-х гг., активным участником научных дискуссий, одним из главных участников крупного проекта нового издания летописей, автором первого после А. А. Шахматова монографического исследования русского летописания (поскольку книга М. Д. Приселкова была курсом лекций).

Часть 3 озаглавлена «Школы историков середины XX в.». После того, как Д. С. Лихачев отошел от текстологии летописания и обратился к проблемами древнерусской литературы и культуры, в середине прошлого столетия исследованием истории летописания занялись историки. Им и посвящена данная часть диссертации (исключение составляет глава, посвященная Н. Е. Андрееву, филологу, но вовлеченному в споры по истории летописания, в основном, с историками).

В главах 11 и 12 рассмотрена школа М. Д. Приселкова - творчество его ближайших учеников. Глава 11 «А. Н. Насонов как ученик М. Д. Приселкова и последователь А. А. Шахматова» посвящена исследованию трудов по летописанию А. Н. Насонова и определению его позиции внутри шахматовского направления. Исследование опирается на творческую биографию А. Н. Насонова, написанную В. А. Кучкиным на основе автобиографии, хранящейся в фонде ученого в архиве РАН,30 а также на неопубликованные письма ученого. В главе

30 Кучкин В. А. Арсений Николаевич Насонов. Биография и творческий путь //Летописи и хроники. Сборник статей 1973 г. Посвящен памяти Арсения Николаевича Насонова. М., 1974. С.5-25.

проанализированы ранние работы Насонова по политической истории Руси,3' и специальные работы по летописанию.32 В ранней работе о тверских летописях А. Н. Насонов уже использовал тот метод, который стал позднее его излюбленным орудием при работе с летописанием. Историю тверского летописания можно воссоздавать, только препарируя материал, дошедший в составе московских сводов. Уже тогда А. Н. Насонов пришел к выводу, который он затем развивал на материале других летописей до конца жизни: о митрополичьем летописании второй половины XV - начала XVI вв. Осуществленное им издание псковских летописей было задумано как часть работы группы Лаврова,33 на что указывает, в частности, отзыв М. Д. Приселкова об этой работе. Издание псковских летописей повлекло за собой дальнейшее исследование темы.34 Позднее А. Н. Насонов развил идеи, к которым пришел гораздо раньше, защитив в качестве кандидатской диссертации книгу «Монголы и Русь». Стенограмма заседания ученого совета сохранилась в фонде Института истории. В 1944 г. состоялось обсуждение и защита докторской диссертации А. Н. Насонова. Изучение материалов обсуждения работы в Институте истории, хранящихся в фонде Насонова, позволяет увидеть реакцию на нее коллег ученого, в частности, С. В. Бахрушина и М. Н. Тихомирова, выразивших свое отношение не только к диссертанту, но и ко всему шахматовскому направлению.

Этапной для А. Н. Насонова стала подготовка им издания новгородских летописей. В фонде А. Н. Насонова сохранился отзыв об этой работе, написанный

31 Насонов А.Н. 1) Князь и город в Ростово-Суздальской земле // Века. Исторический сборник. Пг., 1924. Вып. 1. С. 3 -27; 2) Монголы и Русь. (История татарской политики на Руси). М.; Л., 1940.

32 Насонов А. Н. 1) Летописные своды Тверского княжества // Доклады АН СССР. Серия В. Ноябрь - декабрь 1926 г. Л., 1926. С. 125 - 128; 2) Летописные памятники Тверского княжества // Известия АН СССР. Отделение гуманитарных наук. 1930. № 9. С. 709 - 738; №10. С. 739-773.

33 Псковские летописи. Вып.1. М.; Л. 1941. Вып.2. М.; Л., 1955.

34 Насонов А.Н. 1) Летописные памятники Пскова// Историк-марксист. 1937. № 5 - 6. С. 271 - 272; 2) Из истории псковского летописания // Исторические записки. 1946. Т. 18. С. 255 - 294.

В. П. Любимовым. Сохранился также набросок текста Насонова о Шахматове. Он касается вопроса о переменчивости шахматовских выводов, который вызвал наибольшие споры среди его последователей. Большая работа А, Н. Насонова о летописях так и не была издана при его жизни, и опубликована посмертно.35 В ней ясно выступают все особенности творческой личности А. Н. Насонова. Прежде всего, это развитие идей Шахматова, но А. Н. Насонов внимательно относился к трудам и других своих предшественников. Взгляд Насонова на летописи - это взгляд не только текстолога, но и историка, для которого были важны исторические аргументы, тогда как для А. А. Шахматова большую ценность представляли особенности текста, противоречии в нем, особенности языка. Но исторические аргументы А. Н. Насонова - другого рода, чем исторические аргументы его учителя М. Д. Приселкова. А. Н. Насонов никогда не видел в летописях так прямо, как это делал Д. М. Приселков, заказного, политически ангажированного текста. И этапы в летописном деле он прямо не связывал с политикой. Осторожность в выводах - важная черта А. Н. Насонова. В разных частях книги А. Н. Насонов неоднократно указывал на «соблазнительные» пути, которые он отвергал, так как «избрав такой путь, легко допустить произвольные, субъективные решения». А. А. Шахматов использовал не только сравнительный метод, но и внутреннюю критику текста, его смысловую интерпретацию. А. Н. Насонов этого не предпринимал почти никогда. Все выводы делались им исключительно на сравнительном материале. Причем, самые важные выводы делались на основе особым образом препарированных летописных текстов, в которых снимался один из слоев, отделялся от другого слоя, и в результате обнаруживались гипотетические протографы, почти всецело читающиеся в сплетенном виде в дошедших до нас текстах. В отличие от Шахматова, Насонов почти не выходил за рамки реально существующих списков, не переставлял их части местами, не воссоздавал иной первоначальный смысл и иной первоначальный текст. А. Н. Насонов иначе, чем А. А. Шахматов, относился к противоречиям в тексте. Поэтому и к шахматовским «вставкам» относился с осторожностью. С этим связано и отношение А. Н. Насонова к догадкам в

35 Насонов А.Н. История русского летописания XI - начала XVIII века. Очерки и исследования. М., 1969.

исследовании. По мнению Насонова, обойтись без догадок и предположений нельзя, но всякое исследование будет тем совершеннее, чем меньше в нем догадок, которые он противопоставлял «твердо обоснованным выводам».

Материалы фонда Насонова позволяют посмотреть на черновой этап его работы, поскольку сохранились тома ПСРЛ, содержащие пометы А.Н.Насонова, а также черновые материалы к его последней книге. Они не попали в его изданные работы. Возможно, он планировал как-то использовать их в дальнейшем. Все они представляют опыт внутреннего анализа одного текста, тогда как в своих законченных работах Насонов в основном использовал сравнительный материал нескольких текстов.

В главе 12 «Младшие ученики М. Д. Приселкова: отсутствие единства» рассматривается творчество К. Н. Сербиной и Я. С. Лурье. Творчество Я. С. Лурье представляет особое, наиболее рационалистическое ответвление приселковской школы и шахматовского направление вообще. При анализе его творчества использованы опубликованные труды, а также неопубликованная многолетняя переписка с А. А. Зиминым. В 1960-е гг. и особенно, начиная с 1970-х гг. вышла в свет серия статей Я. С. Лурье по летописанию XIV - XV вв., получивших широкое признание и в значительной мере объединенных впоследствии в книге «Общерусские летописи XIV - XV вв.».36 По мнению Я. С. Лурье, А. А. Шахматов создал схему истории русского летописания, которая затем была приведена в систему М. Д. Приселковым и дополнена А. Н. Насоновым. Примерно с 1960-х гг. наступил новый этап в развитии этой школы. От создания и уточнения общей схемы истории летописания нужно было перейти к более тщательному изучению отдельных ветвей летописного древа с учетом новых обнаруженных к тому времени памятников, раскрыть «большие скобки», по определению М. Д. Приселкова, заложенные А. А. Шахматовым в его схеме. А. Н. Насонов сделал это по отношению к тверскому и псковскому летописанию. Я. С. Лурье занялся общерусскими летописями. Над общей картиной летописания XIV-XV вв. он продолжал работать постоянно и после написания монографии об общерусских летописях XIV- XV вв., детализируя, внося изменения, если того требовали новые данные и новые появившиеся работы других исследователей.

36 Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV - XV вв. Л., 1976.

37

Другой аспект его работы по летописному источниковедению можно назвать теоретическим. Сначала была написана статья, посвященная его учителю М. Д. Приселкову.37 Затем появилась серия статей об А. А. Шахматове и М. Д. Приселкове, о сущности шахматовского метода, задачах, стоящих перед исследователями летописания. Я. С. Лурье считал, что шахматовский метод совершил переворот в отечественном источниковедении в начале XX в. и является единственно научным подходом к изучению летописания, дающим к тому же и наиболее плодотворные результаты, и считал, что всякий отход от шахматовского метода воскрешает устаревший метод «расшивки» летописных текстов. Своеобразие шахматовского метода, по мнению Я. С. Лурье, состояло «в соотношении между доказанными и предположительными элементами построений». По мнению Я. С. Лурье, особенно важно различать и в каждом конкретном случае учитывать, о чем идет речь - о научно аргументированной гипотезе, опирающейся на сходство реальных текстов летописей, об атрибуции выделенных путем такого сличения текстов гипотетических сводов-протографов, об источниках этих сводов или же об определении целых групп сводов. Я. С. Лурье дал описание конкретных стадий работы ученого над летописными текстами. В этой серии работ большое внимание уделялось гипотезам и догадкам в исследовании. У Шахматова, по мнению Лурье, догадки появлялись лишь тогда, когда не было текстов для сравнения. Тем не менее, представляется, что у самого Шахматова не существовало такого четкого, как у Я. С. Лурье, разделения на догадки и гипотезы, и стадии творчества возможно и не были так четко разделяемы, а приселковские «большие скобки» в самих текстах Шахматова не всегда ясно выступают.

Я. С. Лурье наметил задачу провести на основе пересмотренной и дополненной схемы Шахматова сопоставление летописей, созданных в рамках великокняжеской и царской официальных традиций, с другими - более ранними, а также неофициальными. Я. С. Лурье считал необходимым, опираясь на результаты

37 Лурье Я. С. 1) Михаил Дмитриевич Приселков - источниковед // Труды Отдела древнерусской литературы. 1962. Т. 18. С. 464 - 475; 2) Михаил Дмитриевич Приселков и вопросы изучения русского летописания // Отечественная история. 1995. № 1. С. 146 -159.

такого рода изысканий, заново исследовать средневековую историю России. Сам он реализовал этот замысел на материале истории XV в.38 На той же методической основе была написана последняя работа Я. С. Лурье, в которой исследуется восприятие новым временем истории Древней Руси. Таким образом, те основные задачи, которые ставил перед собой Я. С. Лурье, начиная заниматься летописным источниковедением, были им решены.

К. Н. Сербина в студенческие годы, кроме занятий с М. Д. Приселковым, слушала лекции С. Н. Валка по источниковедению, и была близка к А. И. Андрееву. В фонде Археографической комиссии хранится большой отзыв М. Д. Приселкова на подготовленную К. Н. Сербиной в рамках «бригады» Н. Ф. Лаврова публикацию Устюжского летописца. Анализ ранних статей Сербиной по устюжскому летописанию приводит к выводу, что в них виден интерес к языку летописи, ее стилю, который проявился и в последующих работах. К. Н. Сербина проявила себя, скорее, не «проблемщиком» и не автором, решающим общие вопросы истории летописания (как Шахматов, Насонов, Приселков, Лурье), но как исследователь особого, редкого типа: она вглядывалась в слово, в детали текста, видела за ними жизнь. Здесь она была сильнее, чем в оценках социально-политического лица летописца, которые делались ею вслед за Приселковым, и в текстологических построениях, в которых она шла вслед за Насоновым. А. Н. Насонов оценивал ее вклад высоко, полагая, что К. Н. Сербина подтвердила итоги его наблюдений. Она была более ученым, развивающим уже существующие направления, чем новатором, предлагающим собственные. Ей была интереснее сама история, жизнь города, чем «большая текстология». С этим, в значительной степени, было связано критическое отношение к работам К. Н. Сербиной со стороны Я. С. Лурье, ясно видимое в его письмах А. А. Зимину. Лурье неоднократно отмечал, что К. Н. Сербина не приемлет шахматовский метод, ей чужды шахматовские построения. Представляется, что это не вполне верно. Просто она была более историк, чем текстолог, и скорее тяготела к наблюдению над частностями списков, чем к построению общих схем, тогда как для Лурье именно последнее было главной задачей историка летописания. Все это проявилось в

38 См.: Лурье Я. С. Две истории Руси XV в. Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. СПб., 1994.

39

поздних трудах К. Н. Сербиной, особенно в книге «Устюжское летописание XVI -XVIII вв.», вышедшей в свет в 1985 г., и в подготовленных ею публикациях летописей,

Глава 13 «Н. Е. Андреев» посвящена русскому ученому, стоявшему как эмигрант несколько особняком среди современников в России. Начало его творчества проходило среди членов пражского Семинария Н. П. Кондакова. Н. П. Кондаков, ученик Ф. И. Буслаева, воплотил в своем творчестве многие особенности его школы, сближавшие его также и со школой Н. С. Тихонравова. Их восприняли от него участники Беттапиш Копс1акоу1апит. В рамках семинария Андреев начал заниматься временем Ивана Грозного. Этой теме была посвящена

39

большая статья, сделавшая его имя известным среди европейских русистов, а также почти все последующие крупные работы, касающиеся псковского летописания и культуры Псково-Печерского монастыря. Его взгляд отличался от принятого тогда в советской историографии мнения о Псково-Печерском монастыре, и особенно о его игумене Корнилии, как об оплоте антимосковских, сепаратистских тенденций. Н. Е. Андреев настаивал на том, что источники ничего не сообщают нам о нестяжательской позиции Корнилия и конфликте с московскими властями. Н. Е. Андреев провел ту же работу по сличению текстов псковских летописей, что и А. Н. Насонов, однако, пришел к другим выводам. Н. Е. Андреев полагал, что А. Н. Насонов находился под воздействием схемы, согласно которой всегда следовало искать если не классовую, то политическую борьбу. Сам Андреев делал акцент не на противостоянии, а, наоборот, подчеркивал преемственность русской культуры, как в целом, так и в отдельных ее проявлениях. Выводы Н. Е. Андреева об истории псковского летописания, как и вся система его аргументации не были затем ни внимательно рассмотрены, ни опровергнуты. В работе использованы письма Н. Е. Андреева Г. В. Вернадскому, хранящиеся в Бахметьевском архиве.

В главе 14 «Историки школы С. В. Бахрушина. Особенность восприятия ими летописей и метода их исследования» проанализированы труды по летописанию Л. В. Черепнина и М. Н. Тихомирова. Л. В.Черепнин может считаться

39Андреев Н. Е. О деле дьяка Висковатого // Беттапит Кош1акоу5агшт. Прага.,1932. № 2. (Переиз. в сб.:«Философия русского религиозного искусства. XVI - XX вв.» М., 1993.)

40

также и учеником А. И. Яковлева. С. В. Бахрушин и А. И. Яковлев были учениками В. О. Ключевского. О позиции А. И. Яковлева свидетельствует его выступление по вопросу об издании летописей и Русской Правды (гл. 9), мнение С. В. Бахрушина о

A. А. Шахматове и его методе, проявилось в выступлении на защите А. Н. Насонова. Метод исследования С. В. Бахрушина виден из его работ о сибирском летописании. В фонде Бахрушина сохранилась также его неопубликованная статья о Начальном своде.40

Л. В. Черепнин воплотил характерные особенности отношения к средневековым текстам советских историков. В главе проанализированы статьи Л.

B. Черепнина,41 труды по историографии и рукописный текст его лекций по русскому летописанию. Определенные черты позволяют говорить о влиянии на Черепнина трудов Шахматова: внутренний логический анализ одного текста, реконструкция внутри него более ранних текстов, сравнение этих выделенных новых текстов с остальными частями летописи, восстановление широкого политического и культурного слоя, за ним стоящего, показ его как часть некогда существовавшего, но утраченного целого. Таким образом, Черепнин использовал как раз ту сторону шахматовского метода, которая с осторожностью принималась даже некоторыми его ближайшими последователями, полагавшими, что только на пути сравнительного исследования, а никак не внутреннего анализа, могут быть получены весомые результаты. Другая точка соприкосновения Черепнина с Шахматовым, и, в особенности, с Приселковым, - это его размышления над социально-политической природой текстов летописей. В этой же плоскости лежит

40 Бахрушин С. В. [К вопросу о достоверности Начального свода] // Бахрушин С. В. Труды по источниковедению, историографии и истории России эпохи феодализма / сост. Л. Г. Дубинская, А. М. Дубровский. М.: Наука, 1987. С. 15 - 35.

4' Черепнин Л. В. 1) Летописец Даниила Галицкого // Исторические записки. 1941. Т. 12.

C. 228 - 253; 2) «Повесть временных лет», ее редакции и предшествующие ей летописные своды // Исторические записки. 1948. Т. 25. С. 293 - 333; 3) Ред.: Еремин И.П. «Повесть временных лет»: Проблемы ее историко-литературного изучения. Л., 1947 //. Советская книга. 1948. № з. С. 104 - 106; 4) Русская Правда (в краткой редакции) и летопись как источники по истории классовой борьбы // Академику Борису Дмитриевичу Грекову ко дню семидесятипятилетия: Сб. статей. М., 1952. С. 89 - 99.

41

полемика Л. В. Черепнина с филологами школы В. Н. Перетца (С. А. Бугославским и И. П. Ереминым). Это была разница между школами в понимании не только летописания, но и средневековья в целом.

Отличие работ Л. В. Черепнина заключается в том, что: Л. В.Черепнин не делал настоящих реконструкций текстов, к чему всегда стремился А. А. Шахматов; А. А. Шахматов никогда так прямо, как это делал Черепнин, не подходил к тексту летописей с политическими оценками и, тем более, не использовал аргументы о соответствии или не соответствии того или иного летописного чтения исторической обстановке. Л. В. Черепнин позиционировал себя как продолжатель Шахматова, но с учетом новых достижений исторической науки. Однако, в действительности, он не занимался текстологией в духе Шахматова. Он развивал мысль о политическом значении летописи и летописания, и о летописце как политике, но, по-видимому, взял ее даже не непосредственно у Шахматова, а из работ М. Д. Приселкова и других историков. В неопубликованном курсе лекций по летописанию Л. В. Черепнина видно, что у Шахматова и других текстологов Черепниным были взяты, прежде всего, их конечные выводы о соотношении текстов. Всю сложность пути к установлению этих соотношений Черепнин не рассматривал.

В главе проанализированы опубликованные работы Тихомирова по историографии и источниковедению 1940 - 1960-х гг., неопубликованные варианты его последней книги о начале летописания, а также неопубликованные мемуары М. Н. Тихомирова, в которых он написал, в частности, о начале занятий историей летописания и о своих ученических отношениях с В. Н. Перетцем. В мемуарах описывается находка М. Н. Тихомировым списка Московского свода конца XV века. Сохранился крайне резкий отзыв М. Д. Приселкова о статье М. Н. Тихомирова, посвященной анализу этого свода. М. Д. Приселков не отметил в ней решительно ничего положительного. Позднее эту оценку повторил Я. С. Лурье. Причина заключалась в том, что Тихомиров не использовал некоторых работ Шахматова. Но М. Н. Тихомиров осуществил исследование самой рукописи и ее палеографических особенностей, что совершенно не было оценено его критиками, как и то значение, которое обнаружение данной рукописи имело для истории летописания.

В позднейших работах по историографии М. Н. Тихомиров стремился показать, что А. А. Шахматов применил к изучению летописи филологический метод исследования, но затем посмотрел на них как историк. К положительным чертам трудов Шахматова Тихомиров отнес четкость, отчетливость, определенность. Это отличалось от восприятия творчества Шахматова другими исследователями, которые, как показано в гл. 5, подчеркивали как раз неопределенность, переменчивость взглядов Шахматова, гипотетичность его построений. М. Н. Тихомиров претендовал на собственное видение А. А. Шахматова и на право преемственности ему, минуя М. Д. Приселкова. Мысль о том, что работы Шахматова можно подправить и приспособить, как и сам метод Шахматова, к нуждам исторической науки, долго не покидала Тихомирова и была высказана во многих его работах. В главе разобрано отношение М. Н. Тихомирова к работам А. Н. Насонова как самого яркого для его времени представителя шахматовского направления. С привлечением неопубликованного архивного материала рассмотрен спор М. Н. Тихомирова с А. Н. Насоновым по поводу оценок книги Н. Н. Ильина о летописной статьи о Борисе и Глебе,42 а также высказывание Тихомирова по поводу «гипноза» и давления, какой, по его мнению, на А. Н. Насонова оказывали работы Шахматова.

Эволюцию взглядов М. Н. Тихомирова на русские летописи показывает анализ нескольких вариантов его неопубликованной последней книги «Начало русской историографии». Основные идеи будущей книги были высказаны в отдельной статье.43 Наброски первой редакции книги и черновик второй датируются 1963 - 1964 гг., черновик третьей редакции - 1964 г., а третья редакция - 1965 г. (последним годом жизни М. Н. Тихомирова). Следуя в русле некоторых представлений о Начальном своде своего учителя С. В. Бахрушина, М. Н. Тихомиров обратил внимание не «чрезвычайную гипотетичность» предположений Шахматова и его последователей о начале русского летописания. С поисками иного, чем у Шахматова, начала летописания было связано и другое понимание Тихомировым «летописного свода», который по Тихомирову есть «соединение

42 Ильин H.H. Летописная статья 6523 года и ее источник. М., 1957.

43 Тихомиров М.Н. Начало русской историографии // Вопросы истории. 1960. N° 5. С. 41 -56.

многих источников в единое целое». Это представление о своде отличалось не только от представления А. А. Шахматова, но и от П. М Строева. Летописным сводам, по Тихомирову, предшествовали записи об исторических событиях и отдельные сказания, которые лишь частично отразились в некоторых поздних памятниках. Позднее М. Н. Тихомиров предположил существование «Сказания о русских князьях», написанного еще в конце X в. или (в третьей редакции книги) в начале XI в. Применительно к тому первоначальному тексту, который (под разными названиями) он помещал в начало всей истории летописания, М. Н. Тихомиров использовал понятие «прагматической истории». Особенность этой «прагматической истории», существовавшей до появления летописных сводов, -то, что в ней повествование не было разделено на годы, а события излагались «вне непосредственной связи друг с другом». Некоторые известия этого древнего сказания, по Тихомирову, не вошли в «Повесть временных лет», но отразились в позднем летописании. Из этого делался вывод о существовании таких летописей, которые не были связаны с традицией, идущей из XII в. Таким образом, ставилось под сомнение наличие единого летописного «древа», на существовании которого основан метод Шахматова.

В определенном смысле эти утверждения были итогом научного творчества М. Н. Тихомирова в области летописания. Развивая критику своего учителя С. В. Бахрушина в адрес Шахматова, в начале своей научной деятельности, он был движим желанием лишь подправить шахматовскую схему и приспособить ее к нуждам историков. Правда, уже тогда он принимал Шахматова не во всей сложности его построений, и во многом - внешне. Но в конце жизни Тихомиров был движим идеей «освобождения от Шахматова», хотя и продолжал оценивать его как гениального ученого. Только освободившись от влияния работ Шахматова, Тихомиров смог развивать новые, захватившие его идеи, которые касались древнейших пластов летописных текстов. Эти идеи не были поддержаны ни историками - учениками М. Д. Приселкова, ни филологами школы Д. С. Лихачева и И. П. Еремина (при всем различии их собственных подходов).

Проявлением противоречий между школами, показывающим все достижения и расхождения во взглядах, определившиеся к этому времени, можно считать последнюю попытку подготовить новую серию издания летописей. Главные

участники предыдущего проекта - М.Д.Приселков и Н.Ф.Лавров - уже ушли из жизни, но их идеи продолжали обсуждаться оставшимися в живых: А. Н. Насоновым, К. Н. Сербиной и М. Н. Тихомировым. Новый этап дискуссии начался в 1948 г., когда М, Н. Тихомиров предложил на обсуждение Археографического совета Института истории АН СССР доклад «Об издании русских летописей» и проект инструкции или Правил издания летописей.44 В 1949 г. М. Н. Тихомиров издал в формате ПСРЛ том, в котором поместил текст Московского летописного свода. Затем была образована специальная групп в составе Сектора источниковедения Института истории СССР АН СССР, выделившаяся из него и ставшая самостоятельной. В таком виде возобновление ПСРЛ выглядело как естественное продолжение прежнего издания. Но на самом деле, этот путь не был единственно возможным. М. Н. Тихомиров, как когда-то и М. Д. Приселков, полагал устарелым старую серию. Но Тихомиров подверг план Приселкова жесткой критике, хотя в 1936 г., судя по сохранившимся источникам, он занимал более мягкую позицию. В одном вопросе мнения Тихомирова и Приселкова совпали: в том, что издание летописей в первую очередь преследует интересы историков, и в этом очевидна скрытая полемика с Шахматовым, который был сторонником филологического типа издания летописей. Взгляды Тихомирова отражены в «Правилах издания летописей», в основу которых было положено два основных принципа: возможное приближение к подлиннику, и удобство чтения и единообразие в цитировании. Дальнейший ход обсуждения можно восстановить при помощи неопубликованного материала фонда А. Н. Насонова и фонда К. Н. Сербиной. Основные возражения Тихомирову были сделаны со стороны «ленинградских специалистов», под которыми нужно понимать К. Н. Сербину. Позицию К. Н. Сербиной поддержал А. Н. Насонов. Таким образом, обозначилось противодействие плану М. Н. Тихомирова со стороны ученых школы Приселкова. В фонде Насонова сохранился текст его записки с разработкой собственного плана издания летописей. Сравнение показывает, что, во-первых, план Насонова гораздо более детален с точки зрения истории летописания, чем план Тихомирова. Но главное отличие заключается в том, что в основу плана Тихомирова положена периодизация истории России, как он ее понимал и как она в это время официально

44 Тихомиров М.Н. Русское летописание. М., 1979. С. 342 - 354.

45

трактовалась. В основе же плана Насонов лежал географический принцип (которого придерживался ранее Приселков), хотя полностью он не выдерживается, и с самого начала сочетался с хронологическим принципом. Но это была хронология не истории России, а хронология истории летописания. Все сознавали, что необходимо возобновить издание летописей, но спор шел о том, по какому пути пойдет это издание. Можно было начать новую серию ПСРЛ. Можно было, как планировал М. Н. Тихомиров, продолжать это издание, начиная с 26-го тома, и, одновременно, переиздавать старые тома. Насонов же предложил план, не связанный с традицией старой серии, как это хотел сделать и Приселков: все тексты должны были издаваться заново, с учетом всего, сделанного в области истории летописания, и в сопровождении текстологического введения. Это был не просто спор о принципах издания летописей. Это был спор о том, что в летописи является наиболее важным, и насколько она представляет ценность сама по себе, как культурный феномен, вне зависимости от содержащейся в ней информации. Точка зрения М. Н. Тихомирова победила, и план А. Н. Насонова не был принят к осуществлению. Дальнейшее издание ПСРЛ пошло по пути, намеченному М. Н. Тихомировым, хотя его план не был выполнен полностью.

В Заключении подведены итоги работы.

В конце XVIII - начале XIX в. к занятиям русскими летописями приступили ученые, связанные с ведущей в это время школой текстологии Гёттингенского университета (А. Л. Шлёцер, позднее Р. Ф. Тимковский и его ученики). Впервые методы критики текста, выработанные на материале текстов древности, были использованы для разбора текста средневекового. От Шлёцера пошло несколько направлений в исследованиях. Самой крупным ученым среди его преемников был Йозеф Добровский, но его метод на несколько десятилетий был оставлен, не найдя продолжения. Другим направлением в первой половине XIX в. стало изучение источников летописи, и тут главными фигурами оказались сначала М. П. Погодин, затем П. М. Строев и его последователи. Представление о летописи как своде отражало распространенную тогда в европейской текстологии идею о том, что в древних текстах нужно, прежде всего, выделять первоначально независимые составляющие.

В середине и второй половине XIX в. начали складываться школы исследования русских древностей (сначала среди филологов), в основе которых лежало использование сравнительного метода. Главенствующее положение тут заняла школа Ф. И. Буслаева как последователя европейской «школы мифологов». Ученики Ф. И. Буслаева (Ф. Ф Фортунатов, Н. С. Тихонравов, Н. П. Кондаков, А. И. Соболевский) образовали школы, основанные на применении сравнительного метода к разным типам памятников. Их собственные ученики уже во многом по-разному смотрели на то, как исследовать, в частности, летописи (А. А. Шахматова, В. М. Истрин, ученики В. Н. Перетца).

Метод А. А. Шахматова родился из соединения разных течений, некоторые из которых опосредованно восходили к Шлёцеру, но представление об этой связи было тогда уже утрачено. Более очевидно было влияние на А. А. Шахматова лингвистической школы Ф. Ф. Фортунатова. А. А. Шахматов - ученый, соединивший многие научные подходы, опыт которого не смог повторить ни один из его преемников. Однако эти преемники впоследствии стали развивать отдельные направления, намеченные А. А. Шахматовым, пересматривая и дополняя многие его наблюдения, вступая в спор и, во многом, расходясь все далее.

В рамках филологической школы В. Н. Перетца его ученики С. А. Бугославский и И. П. Еремин предложили, каждый, свои методы исследования летописания, основанные на отказе от многих шахматовских положений. Д. С. Лихачев показал в своих ранних работах как картину истории летописания по Шахматову, так и внимание к устному, фольклорному материалу в летописи, идущее от В. Л. Комаровича. В первой половине XX в. к текстологии летописания обратились также историки (А. Е. Пресняков, П. Г. Васенко, Н. Ф. Лавров, М. Д. Приселков). Ученые школы С. Ф. Платонова и А. Е. Преснякова, признавали высокие заслуги А. А. Шахматова, но не соглашались с ним по многим вопросам. В середине - второй половине XX в., самыми заметными направлениями стали, работы текстологов школы М. Д. Приселкова (А. Н. Насонова и, после его смерти, Я. С. Лурье), которые претендовали на преимущественную принадлежность к шахматовской линии, но на собственном понимании творчества Шахматова настаивали также историки школы С. В. Бахрушина (Л. В. Черепнин, М. Н. Тихомиров), желавшие, прежде всего, рассматривать летописи как исторические

источники. Таким образом, изучение истории школ как истории методов дает возможность нового понимания смены историографических парадигм и оказывается плодотворным при восстановлении картины научного взаимодействия на протяжении длительного периода.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях:

Монография:

1. Бовина-Лебедева В. Г. Школы исследования русских летописей: XIX - XX вв. СПб.: Дмитрий Буланин, 2011. 927 с. (58 п. л.).

Учебное пособие'.

Вовина-Лебедева В. Г. Над страницами летописей. Над страницами летописей. Ученые Петербурга XIX - XX в. Учебное пособие и практикум для студентов. СПб.: Нестор-История, 2009. 148 с. (9,25 п. л.).

Статьи в ведущих научных журналах, рекомендованных ВАК:

1. Бовина В. Г. Новый летописец и спорные вопросы изучения позднего русского летописания // Отечественная история. 1992. № 5. С. 117 - 130. (1 п. л.).

2. Бовина В. Г., Панеях В. М. Я.С.Лурье - источниковед // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. 26. СПб.: Дмитрий Буланин, 1998. С. 354 - 364. 19/ 9,5 с. (1/0,5 п. л.).

3. Бовина В. Г. К вопросу о методах исследования нарративных текстов // Отечественная история. 2002. № 4. 124 - 135 (1 п. л.).

4. Бовина - Лебедева В. Г. В. Л. Комарович - исследователь русских летописей // Труды Отдела древнерусской литературы. ЬУИ. СПб.: Дмитрий Буланин, 2006. С. 359 - 367. 17 с. (1 п. л.).

5. Вовина-Лебедева В. Г. Николай Федорович Лавров - исследователь летописания и критик А. А. Шахматова // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2008. № 3(33). С. 16 - 19. 3 с. (0,3 п. л.).

6. Вовина-Лебедева В. Г. Н. Ф. Лавров за чтением А. А. Шахматова // Российская история. 2009. № 4. (1 .п. л.).

7. Бовина-Лебедева В. Г. К истории больших школ: школа М. Д. Приселкова // Исторические записки. М., 2010. Т. 131 (13). С. 409 - 452. 47 с. (2 п. л.).

8. Бовина-Лебедева В. Г. Е. Ю. Перфецкий - исследователь летописания // ВИД. Т. XXXI. СПб.: Дмитрий Буланин, 2010. С. 436 - 455. 20 с. (1 п. л.).

9. В овина-Лебедева В. Г. Издания и исследования русских летописей в первой половине XIX в. на фоне европейского опыта // Вестник СПбГУ. Серия 2. Вып. 4. 2011. С. 3 - 12. (0, 5 пл.).

Тексты докладов и тезисы международных научных конференций:

1. Бовина В. Г. Особенности позднего русского летописания // Спорные вопросы отечественной истории XI - XVIII веков. Первые Зиминские чтения. Тезисы докладов и сообщений международной научной конференции. М., 1990. С. 35 -38. (0,3 п. л.).

2. Вовина-Лебедева В. Г. Переписка А. А. Зимина и Я. С. Лурье (1951 - 1963 гг.) // Историк во времени. Третьи Зиминские чтения. Доклады и сообщения международной научной конференции. М., 2000. С.114 - 120. (0,6 п. л.).

3. Вовина-Лебедева В. Г. Йозеф Добровский - исследователь русского летописания // Европейское Просвещение и развитие цивилизации в России. Материалы международного научного коллоквиума. Саратов, 2002. С.25 - 27. (0,4 п. л.).

4. Вовина-Лебедева В. Г. Лев Владимирович Черепнин - исследователь летописания // Общество, государство, верховная власть в России в Средние века и раннее Новое время в контексте истории Европы и Азии (X - XVIII столетия). Тезисы докладов и сообщений. Препринт. М., 2005 г. С. 14 - 15 (0,3 п. л.).

5. Вовина-Лебедева В. Г. К истории изучения псковских летописей // Псков -Москва: 500 лет в едином государстве: Сборник трудов международной научной конференции 19-21 мая 2010 г. Псков: Псковская областная типография, 2011. С. 416-442.(1 п. л.).

6. Вовина-Лебедева В. Г. К истории исследования новгородского летописания: летописи и Русская Правда // Новгородика 2010. Материалы Международной научно-практической конференции. 4.1 Великий Новгород, 2011. С. 40-50. (0,8 п. л.).

Публикации источников:

1. Приселков М. Д. История русского летописания XI - XV вв. / подготовка текста к публикации В. Г. Вовиной. СПб.: Дмитрий Буланин, 1996. 325 с. (20,5 п. л.).

2. Валк С. Н. «История Российская» В. Н. Татищева в советской историографии // Валк С. Н. Избранные труды по историографии и источниковедению / вступительная статья, комментарии (Текст) / В. Г. Вовина-Лебедева. СПб. : Наука, 2001. С.441 - 451. 10 с. (О, 4 п. л.).

3. Валк С. Н. «История Российская» В. Н. Татищева в трудах H. М. Карамзина // Валк С. Н. Избранные труды по историографии и источниковедению / вступительная статья, комментарии (Текст) / В. Г. Вовина-Лебедева. СПб.: Наука, 2001. С. 458-461. 4 с. (0, 3 п. л.).

4. Валк С. Н. «История Российская» В. Н. Татищева в трудах отечественных исследователей XIX - начала XX века. Подготовительные фрагменты II Валк С. Н. Избранные труды по историографии и источниковедению / вступительная статья, комментарии (Текст) / В. Г. Вовина-Лебедева. СПб.: Наука, 2001. С. 508 - 515. 8 с. (0, 5 п. л.).

5. Вовина-Лебедева В. Г., Андреева Т. В. «О смысле жизни». Предсмертное письмо А.А.Шахматова И Государство и общество в дореволюционной России XV - начала XX века / подготовка текста к публикации, вступительная статья, комментарии / В. Г. Вовина-Лебедева, Т. В. Андреева / Сб. ст. памяти Н. Е.Носова / отв. Ред. А.П.Павлов. СПб.: Наука, 2007. (0,7 / 0,4 п. л.).

6. Вовина-Лебедева В. Г. Переписка Я. С. Лурье и В. Д. Бонч-Бруевича / подготовка текста к публикации, вступительная статья, комментарии (Текст) / В. Г. Вовина-Лебедева // Лурье Я. С. Избранные статьи и письма. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2011. С. 215 - 263. 48 с. (2, 5 п. л.).

Другие публикации:

1. Вовина-Лебедева В. Г. Школа А. А. Шахматова в изучении русских летописей // Культура исторической памяти. Сборник материалов научной конференции. Петрозаводск. 2004. (0,5 п. л.).

2. Бовина В. Г. Н. Е. Андреев - исследователь русских летописей // Перекресток культур. Междисциплинарные исследования в области гуманитарных наук. М.: Логос, 2004. С. 32 - 50. (0,5 п. л.).

3. Вовина-Лебедева В. Г. М. Д. Приселков и школа академика А. А. Шахматова: к вопросу о судьбах научных школ в России // Историческое сознание и власть в зеркале России XX века. Научные доклады. СПб.: Нестор-История, 2006. С. 22-42.(1 п. л.).

4. Вовина-Лебедева В. Г. Вовина-Лебедева В. Г. А. А. Шахматов и «русские младограмматики» // Отечественная история и историческая мысль в России XIX -XX веков. Сборник статей к 75-летию Алексея Николаевича Цамутали. СПб.: Нестор-История, 2006. С.76 - 88. (1 п. л.).

5. Вовина-Лебедева В. Г. «Геттингенская метода» или пражская школа? (К вопросу о А. Л. Шлёцере и И.Добровском как исследователях русских летописей) // 8шсНа 81аУ1са й Ва1сашса РйгороШапит. Т.1 Комментарии. Сборник памяти В. П. Денисенко. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2007. С. (0,7 п. л.).

6. Вовина-Лебедева В. Г. А. А. Шахматов и другие... (оценки работ А.А.Шахматова о летописании в историографии конца XIX - первой половины XX в.) // Поэтика русской литературы в историко-культурном контексте. Новосибирск: Наука, 2008. С. 40 - 59. 0, 8 (п. л.).

7. Вовина-Лебедева В. Г. Н. Ф. Лавров, А. Н. Насонов, М. Д. Приселков и группа по изданию русских летописей 1936 г. // Летописи и хроники. Новые исследования. СПб.: Альянс-Архео, 2008. С. 290 - 308. (1 п. л.).

8. Вовина-Лебедева В. Г. Русские средневековые тексты в восприятии французских историков: Луи Леже - исследователь славянства и публикатор русских летописей // Санкт-Петербург - Франция: наука, культура, политика. СПб.: Европейский дом, 2010. С. 305 - 317. (1 п. л.).

9. Лев Владимирович Черепнин - исследователь летописания // Сословия, институты и государственная власть в России. Средние века и раннее новое время. Сборник статей памяти Л.В.Черепнина. М.: Языки славянских культур, 2010. С. 35 -44. 0,5 (п. л.).

Формат бумаги 60*90 1/16. Бумага офсетная. Печать ризографическая. Тираж 100 экз. Отпечатано в ПК «Объединение Вента» с оригинал-макета заказчика. 197198, Санкт-Петербург, Большой пр. П. С., д. 29а, тел.718-46-36.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Вовина, Варвара Гелиевна

Введение.

Часть 1. Применение критического метода к русским летописям конец XVIII-начало XX в.).

Глава 1. И. Добровский и его критический метод.

1.1. А. Л. Шлёцер и И. Добровский: от геттингенской библеистики к изучению средневековых текстов.

1.2. Предисловие И. Добровского к работе И. Миллера - первый опыт сравнительной текстологии летописей. Й. Добровский о А. Л. Шлёцере, отношение к «баснословию».

1.3. Критический метод И.Добровского в споре о Кирилле и Мефодии.

Глава 2. Европейские школы критики текста и исследование русских летописей в XIX в.

2.1. Скептики и антискептики - методические споры с участием «русских потомков» Хр. Гейне, последователей Б. Г. Нибура, К. Лахмана и русских эклектицистов (Р. Ф. Тимковский, М. Т. Каченовский, М. П. Погодин,

С. С. Уваров, Я. И. Бередников).

2.2. Метод П. М. Строева, его новизна и его ограничения. Связь с методом Вольфа-Лахмана. Спор о принципах издания летописей.

2.3. Установление классических приемов изучения летописей во второй половине XIX в. К. Н. Бестужев-Рюмин и его последователи. Французская школа критики текста Луи Леже.

2.4. И. А. Тихомиров - последний прямой адепт метода К. Н. Бестужева-Рюмина.

Глава 3. А. А. Шахматов: истоки метода. Школа

Ф. Ф. Фортунатова.

3.1. Буслаевцы и тихонравовцы.

3.2. Применение к летописям методов сравнительного языкознания.

3.3.Схема летописания по А. А. Шахматову.

Глава 4. Начало применения метода А. А.Шахматова нелингвистами: А. Е. Пресняков, П. Г. Васенко,

С. П. Розанов.

4.1. А. Е. Пресняков: метод И. Добровского, А. А. Шахматова или

К. Н. Бестужева-Рюмина?.

4.2. П. Г. Васенко: сравнительный метод А. А. Шахматова или классификация списков?.

4.3. С. П. Розанов: ученик и оппонент А. А. Шахматова.

Глава 5. Историки и филологи за и против метода А.А.Шахматова. Первая волна обсуждений (В. 3. Завитневич, М. Грушевский, В. М. Истрин, А. Брюкнер, Н. К. Никольский, Ап.).

Часть 2. Наследие А. А.Шахматова в первой половине XX в.

Глава 6. Сравнительный метод в трудах историков-учеников А. А. Шахматова.

6.1 .М.Д.Приселков и В.А.Пархоменко - ученики А.А.Шахматова.

6.2. Особенности научного творчества М. Д. Приселкова.

6.3. Е. Ю. Перфецкий как ученик А. А. Шахматова. Особенность судьбы и научного творчества.

Глава 7. Филологи школы В. Н. Перетца.

7.1. А. А. Шахматов и А. И. Соболевский. А. И. Соболевский и В. Н. Перетц. В. Н. Перетц и А. А. Шахматов. А. А. Шахматов и ученики В. Н. Перетца. И. П. Еремин.

7.2. С. А. Бугославский и его метод исследования летописей.

Глава 8. Филологи других школ. Отличие филологического и исторического взглядов на летопись.

8.1. В. Л. Комарович.

8.2. Д. С. Лихачев как ученик Д. И. Абрамовича и В. Л. Комаровича.

Глава 9. Группа («бригада») по изданию русских летописей 1936 г. Ее судьба. Изучение летописания в ЛОИИ 1930 гг.

9.1. Новый план издания летописей, его обсуждения, сторонники и противники.

9.2. Конец «летописной бригады». И. М. Троцкий.

Глава 10. Н. Ф. Лавров как представитель школы А. Е. Преснякова в работе над летописями.

10.1. Опубликованные труды Н. Ф. Лаврова. Проявление в них особенностей его метода. Положение Н. Ф. Лаврова в научных кругах конца 1930-х гг. и планы его научных работ.

10.2. Оценка Н. Ф. Лавровым «Разысканий.» А. А. Шахматова. Погибшая книга Н. Ф. Лаврова о летописях. Опыт реконструкции.

Часть 3. Школы историков середины-второй половины XX в.

Глава 11. А. Н. Насонов как ученик М. Д. Приселкова и последователь А. А. Шахматова: особенности научного метода.

Глава 12. Младшие ученики М. Д. Приселкова: отсутствие единства.

12.1. Я. С. Лурье - рационалистическое ответвление шахматовского метода.

12.2. К. Н. Сербина и ее приемы работы с летописными текстами.

Глава 13. Н. Е. Андреев.

Глава 14. Историки школы С. В. Бахрушина. Особенность восприятия ими летописей и метода их изучения.

14.1. Л. В. Черепнин.

14.2. М. Н. Тихомиров.

Введение диссертации2012 год, автореферат по истории, Вовина, Варвара Гелиевна

Летописи - важнейший вид источников, сохранившихся от русского средневековья, и их используют специалисты всех гуманитарных специальностей, занимающиеся древней Русью. Именно трактовка тех или иных летописных известий зачастую лежит в основе понимания целого ряда важных научных проблем. На основе исследования летописей разрабатывались методы критики текста, приемы работы с памятниками письменности и приемы публикации этих памятников. Важнейшие особенности летописания и его истории оставались спорными на протяжении всего XX в., и в последнее десятилетие эти споры не только не утихли, но даже обострились. Объектом исследования являются научные школы как сообщества ученых, объединенных общностью методов исследования летописания в XIX - середине XX вв. Предметом исследования являются методы, применявшиеся различными школами, черты школы и индивидуальные черты в творчестве каждого из изучаемых исследователей. В диссертации не рассматриваются школы как как система социальных связей, сети или кланы, не ставится также вопрос о причинах жизненности этого явления в России в то время, как оно уже не существует в этом виде на Западе.1

Цель исследования - реконструировать и проананализировать процессы формирования научных школ в области изучения летописей как формирование общности научных методов и создать максимально полную картину взаимодействия научных школ в этой области. Достижение этой цели предполагает решение некоторых задан: изучить историографию летописания конца XVIII - XIX вв. на фоне западноевропейского опыта и практики исследования и публикации древних текстов, выяснить степень влияние этого опыта на складывание школ в изучаемой области; определить начало складывания научных школ в области исследования летописания; выделить

1 См., например: Школы в науке. М. 1977; Research Schools: Osiris. А Research journal devoted to the history of science and its cultural influences. школы изучения летописания и средневековой русской книжности в XIX -середине XX вв., определить общие методы исследования летописей, особенности выучки и представления о допустимости тех или иных исследовательских процедур; исследовать истоки научного метода А. А. Шахматова, степень влияния на этот метод его опыта работы в области компаративной лингвистики; изучить различия в подходе к летописанию филологов и историков; ввести в научный оборот данные о научном творчестве тех исследователей, которые были мало или совершенно не изучены до настоящего времени, в том числе - оставшиеся неопубликованными работы.

Еще одна цель книги - изучить жизнь идей в целом, проследить, как возникают новые направления и могут ли они развиваться после смерти создателя. Все школы и все исследователи поставлены в данном случае один ряд, и автором диссертации не даются собственные оценки тем или иным их выводам. Задача состоит в том, чтобы изучить в целом, какие разнообразные возможности исследования летописания предлагались за двести лет, безотносительно к тому, были ли они поддержаны другими исследователями, были поддержаны лишь некоторыми или же остались маргинальными.

Хронологические рамки исследования обозначены в его заглавии. Исследование начинается с того момента, когда критический метод был впервые применен к материалу русских летописей. Верхней границей является, таким образом, конец XVIII в. и творчество А. JI. Шлецера. Что касается нижней границы диссертационного исследования, то ею является рубеж 60-х гг. прошлого века, за рамки которого автор диссертации выходит только для того, чтобы написать о Я. С. Лурье - последнем представителя школы, ведущей происхождение непосредственно от А. А. Шахматова. В работе не пишется о здравствующих исследователях, процесс творчества которых еще не закончен. Они только упоминаются в некоторых случаях, если это важно для понимания научного творчества их предшественников.

Philadelphia. 1993. Vol.8.; Byford Andy. Literary Scholarship in Late Imperial Russia. Rituals of Academic Institutionalisation. London. 2007.

Методология и методы исследования. Исследование носит междисциплинарный характер. Оно выполнено на стыке историографии, просопографии и филологии. Частично используется биографический метод, хотя воссоздание биографий ученых не являлось специальной темой работы. Главную роль играет характеристика тех исследовательских процедур, которые применяли представители разных школ, а также идеи о допустимости тех или иных методов и мысли об этом конкретных исследователей, в том числе, ученых одного направления. Особое значение имеет воссоздание атмосферы научных споров, существующих в среде ученых.

Во всех случаях в работе показана преемственность научных методов и связь учителей с учениками. Поскольку принадлежность к разным школам влияла и на работы историографов, то следует изучить, что исследователи летописей могли взять и взяли из своей выучки, а к чему пришли самостоятельно. Значит, важно сравнивать работы учителей и учеников. Актуально также сравнить в этом отношении школы историков и филологов. В диссертации решается вопрос о том, можно ли связать все важнейшие течения в изучении летописей в одно генеалогическое «древо» как его ответвления или же нет. Другими словами, к текстам историков и филологов, писавших о летописях, применяется тот же сравнительный метод, который используется в текстологии в отношении средневековых текстов, например, летописей.

Источниковая база диссертации была также продиктована целями и задачами работы, предполагающими работу как с тем материалом, который вошел в историографию, так и с забытыми, утраченными ныне идеями и не получившими развития мнениями. Исследование базируется на комплексной источниковой базе, включающей как опубликованные, так и не опубликованные источники, хранящиеся в Архиве РАН, Санкт-Петербургском филиале архива РАН (СПФ АРАН), Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ), архиве Санкт-Петербургского института истории РАН, Бахметевском архиве, хранящемся в Отделе рукописей и редких книг библиотеки Колумбийского университета (США), Отделе рукописей

Пушкинского Дома (ОР Пушкинского Дома), архиве Университета Коменского и архива философского факультета этого университета (Братислава). Это материалы из фондов Института истории РАН, Археографической комиссии, Санкт-Петербургского отделения Института истории РАН, личных фондов А. А. Шахматова, В. М. Истрина, Н. К. Никольского, А. Е. Преснякова, М. Д. Приселкова, А. Н. Насонова, Н. Ф. Лаврова, В. Л. Комаровича, М. Н. Тихомирова, Л. В. Черепнина, В. Г. Вернадского, Е. Ю. Перфецкого.

Подробный анализ этих источников дан в соответствующих главах диссертации. Здесь лишь обозначим их виды. Первый вид использованных источников - это труды изучаемых ученых. Внутри этого вида можно выделить несколько групп.

Первая группа - это законченные и опубликованные монографии и научные статьи, вошедшие в научный оборот. В диссертации исследованы труды ученых, являвшихся лидерами школ и научных направлений, а также их учеников. Примером являются работы И. Добровского, М. П. Погодина, К. Н. Бестужева-Рюмина, И. А. Тихомирова, А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова, А. Н. Насонова, Я. С. Лурье, Е. Ю. Перфецкого, К. Н. Сербиной и др. Наибольшее внимание уделено сравнительному анализу работ А. А. Шахматова и трудов его последователей.

Ко второй группе источников относятся отзывы этих ученых о сочинениях коллег, рецензии. Примером является отзыв А. А. Шахматова о работах И. А. Тихомирова, или же отклики М. Д. Приселкова на исследования М. Н. Тихомирова и др.

К третьей группе относятся подготовительные материалы, конспекты и наброски научных работ. Примером являются черновые наброски к трудам А. А. Шахматова, хранящиеся в фонде А. А. Шахматова в СПФ АРАН. Для некоторых разделов работы такие источники были основными. Так, гл. 10 была целиком написана на основе черновых материалов из фонда Н. Ф. Лаврова, хранящихся в фонде Н. Ф. Лаврова в Архиве СПбИИ РАН. В гл. 8.1. исследована рукопись неопубликованной монографии В. Л. Комаровича, хранящейся в ОР Института русской литературы (Пушкинского дома), а в гл. 8.2. - рукописи неопубликованных кандидатской и докторской диссертаций Д. С. Лихачева.

К источникам второго вида относится переписка между учеными. Больше всего писем обнаружено в составе фонда А. А. Шахматова. Письма самого А. А. Шахматова рассредоточены и хранятся в фондах корреспондентов.

Третий вид - источники личного характера. В них содержится материал не столько аналитический, сколько биографический, позволяющий восстановить творческий путь ученого. Эти источники можно разделить также на несколько групп:

- мемуары исследователей летописания (примером могут служить неопубликованные мемуары М. Н. Тихомирова, хранящиеся в фонде М. Н. Тихомирова в Архиве РАН)

- биографические статьи и некрологи, написанные ими о своих коллегах или их коллегами о них и помещенные в юбилейных сборниках

- делопроизводственная документация: личные дела ученых, отчеты о выполнении ими плановых заданий, сами плановые задания (как индивидуальные, так и планы работы институтов), хранящиеся, в основном, в фондах Архива РАН или СПФ архива РАН.

Новизна исследования заключается в следующем:

- предложен новый подход, заключающийся в том, чтобы весь процесс исследования летописей рассматривать как историю научных школ

- выявлено и изучено начало применения к летописям критического метода, исходящего из приемов гёттингенской школы критики текста, развитой затем в трудах Й. Добровского и других славистов

- определена роль западноевропейского опыта в формировании методов исследования летописей в первой половине и середине XIX в.

- определена роль школ Ф. И. Буслаева, Ф. Ф. Фортунатова и Н. С. Тихонравова в формировании сравнительного метода исследования средневековых письменных памятников

- определена связь метода исследования летописей А. А. Шахматова с его принадлежностью к школе Ф. Ф. Фортунатова

- проведен историографический анализ работ Е. Ю. Перфецкого и В. А. Пархоменко как представителей школы А. А. Шахматова в сравнениями в трудами М. Д. Приселкова

- осуществлено сравнительное исследование взглядов на летописание ученых школы В. Н. Перетца и школы А. А. Шахматова

- исследовано творчество В. Л. Комаровича

- восстановлено место в истории науки XX в. Н. Ф. Лаврова и осуществлена реконструкция его взглядов на летописание и его погибшей книги о летописях

- исследованы попытки создания новых серий издания летописей, предпринимаемые в 1930-х и 1940-х - 1950-х гг.

История изучения проблемы

Желающий писать историю изучения летописей по школам оказывается в трудном положении. Имеется множество обзоров, но все они, за некоторыми исключениями, или рассматривают каждого автора отдельно, или же подводят общие итоги изучению какой-то группы летописных списков и только вскользь упоминаются школы и направления, а также методы, - а ведь именно это является нашей темой. Единственная книга, специально посвященная у историографии летописания, - монография В. И. Буганова" - построена по одному их этих принципов. Книги по историографии русской истории касаются и истории изучения летописей, хотя это, как правило, не главный для авторов сюжет. Ниже остановимся на работах Н. Л. Рубинштейна, С. А. Пештича, А. Л. Шапиро, Л. В. Черепнина.

Сразу оговоримся, что работы, посвященные отдельным сюжетам историографии летописания, например трудам отдельных ученых, будут рассматриваться в соответствующих главах. Мы не упоминаем обзоры, у Буганов В. И. Отечественная историография русского летописания. М., носящие библиографический характер. Здесь речь пойдет только об общих научных концепциях. Обзор всей историографии летописания XX в. (до середины 1970-х гг.) можно найти в книге В. И. Буганова.

Хотя специальных работ по истории научных школ в области русской истории немного, в них, как и в общих работах по историографии русской истории и по историографии летописания, есть важные для нашей темы мысли, касающиеся истории науки о летописях.

В 1885 г. появилась статья ученика Н. С. Тихонравова, профессора Казанского университета А. С. Архангельского.3 Он отметил отдельные наблюдения, которые были сделаны предшественниками А. Л. Шлёцера в первой половине XVIII в., например, то, что, по мнению В. Н. Татищева, летопись Нестора оканчивалась на 1093 г., а дальше шел текст Сильвестра. Но только А. Л. Шлёцеру первому «принадлежит честь научного критического исследования о Несторовой летописи». А. С. Архангельский основывался на русском переводе Шлёцера (хотя, конечно, знал его немецкий текст и упоминал его в работе). Шлёцер, по его мнению, первым «сличил слово в слово, буква в букву» текст разных вариантов летописи, исследовал списки с точки зрения языка и содержания, а кроме того, рукописи - формат, редакции и различия. Вспомогательными источниками для него были также Степенная книга, хронографы, разрядные книги. Лишь затем Шлёцер занялся «очисткой» текста от позднейших наслоений, после чего предполагал произвести критику его как источника.

А. С. Архангельский обратил внимание на вопрос об источниках летописи. Он заметил, что Шлёцер «сильно сомневается в существовании письменных источников», отмечая только труды византийцев и устные источники «Нестора». Он выделил в летописи текст «Нестора» и его «продолжателей». «Нестора» Шлёцер ставил очень высоко и все недостатки

3 Архангельский А. С. Первые труды по изучению начальной русской летописи. Историко-литературные очерки // Учен. зап. Казанского ун-та по историко-филол. фак. 1885 год. Казань, 1886. С. 298-359. относил за счет «продолжателей». А. С. Архангельский обратил внимание на то, что Шлёцер хотел показать пристрастность этих «позднейших редакторов», связав это с исторической ситуацией, в которой они писали. А. С. Архангельский убедительно показал это на основании важной цитаты из Шлёцера: «Когда мирская власть в России начала ослабевать, духовная стала делать частые покушения возвыситься над нею. Некоторые митрополиты походили на Гильдебрандта, а монахи, рабы их, подделкою летописной старались помогать им в достижении их намерения, и с этой целью заставили даже древних великих князей не приказывать своим митрополитам, а только просить».

Исследовав весь текст основной работы Шлёцера, его «Нестора», доведенного, как известно, лишь до времени князя Ярополка А. С. Архангельский пришел к важному выводу о методах работы Шлёцера. Он заметил, что большинство списков использовалось Шлёцером лишь в начале работы, а уже начиная с княжения Олега, он «пользовался меньшим количеством списков», и далее в истории Игоря критические заметки Шлёцера 4 встречаются еще реже, тексты он сравнивает «не с прежней тщательностью». Это наблюдение не повторялось затем другими авторами.

Обратившись далее к работам П. М. Строева, А. С. Архангельский не ограничился изложением содержания его знаменитого предисловия к «Софийскому временнику», а обратил также внимание и на его последующую статью «О византийских источниках Нестора».3 А. С. Архангельский определил, что именно П. М. Строев открыл, причем случайно, кто был тот таинственный «Георгий», которого использовал «Нестор». Еще Ф. И. Круг предположил, что это может быть Георгий Амартол. Но именно П. М. Строев нашел перевод Георгия Амартола на древнерусский язык, сличил его с «Нестором» и сделал вывод, что это тот самый Георгий, которым пользовалась

4 Там же. С. 321.

3 Строев П. М. О византийских источниках Нестора // Труды и летописи ОИДР. М., 1828. Ч. 4, кн. 1. С. 167-138. летопись, так как обнаружил семь «буквально» сходных мест и много «переделок». А. С. Архангельский отметил, что Шлёцер предполагал тут совершенно другого византийского автора, причем для этого ему понадобилось существенно «исправить» текст летописи.

Перейдя к анализу скептической школы, А. С. Архангельский выразил мнение, что большинство возражений М. Т. Каченовского против Начальной летописи (понятие, которое наряду с понятием «Нестор» употреблялось в XIX в. по отношению к Повести временных лет) было устранено его критиками М. П. Погодиным, П. Г. Бутковым и др. Так же оценивал значение трудов М. Т. Каченовского, как увидим далее, П. Н. Милюков. Но А. С. Архангельский заметил кроме того, что П. М. Строев изменял свое мнение о летописи. Он сравнил две упомянутые работы П. М. Строева и сделал вывод, что в предисловии к «Софийскому временнику» последний еще не являлся скептиком, тогда как в статье о византийских источниках он - уже поклонник М. Т. Каченовского. А. С. Архангельский даже причисляет его «к числу первых последователей Каченовского».6

В отличие от скептиков, А. С. Архангельский высоко оценивал критика М. Т. Каченовского М. П. Погодина, написав, что «по своему научному достоинству труды Погодина стоят неизмеримо выше всего написанного до того времени по данному вопросу и почти целиком приняты позднейшими исследованиями».7 Не совсем понятно, правда, включал ли А. С. Архангельский в число авторов, которых превзошел, по его мнению, М. П. Погодин, и А. Л. Шлёцера. К основным открытиям М. П. Погодина он относил следующие: Начальная летопись - это в основном летопись города Киева; она составлена в начале XII в. (или в конце XI в.), ее текст указывает на современность описываемым событиям; в нем есть пропуски, свидетельствующие о смене летописцев, но основной текст принадлежит Нестору; Нестор пользовался русскими письменными документами (договорами Руси с греками, Русской

6 Архангельский А. С. Первые труды. С. 339.

7 Там же. С. 340.

Правдой и др.) Последний вывод М. П. Погодина А. С. Архангельский полагает особенно важным, так как Шлёцер видел источниками «Нестора» только византийцев и устные известия.

Работа А. С. Архангельского важна, так как в ней намечены многие линии, которые будут, как увидим, рассматриваться другими исследователями: оценка поиска источников «Нестора», в том числе иностранных; оценка работы позднейших редакторов; вклад А. Л. Шлёцера и М. П. Погодина как главных исследователей «Нестора» в ХУШ-первой половине XIX в. Кроме того, А. С. Архангельский сделал много тонких наблюдений о текстах Шлёцера и авторов XIX в.

Следующей работой по историографии летописания, на которой мы остановимся, будет многотомный труд профессора Киевского университета св. Владимира В. С. Иконникова.8 Глава 5 первой книги второго тома была посвящена вопросам историографии летописания, преимущественно XVIII-XIX вв. В. С. Иконников начал с В. Н. Татищева, но подробно разобрал лишь вопрос о Татищеве и Иоакимовской летописи. В. Н. Татищев и литература о нем не входят в тему нашего исследования. Отметим только, что, по мнению В. С. Иконникова, В. Н. Татищев - не фальсификатор, поскольку он оговорил особенности текста Иоакимовской летописи и даже высказался о ней с подозрительностью. По мнению В. С. Иконникова, В. Н. Татищев прямо подошел уже к критике текста («считал необходимым ввести в оценку летописи критику текста»).9 Особо в этой связи отметил В. С. Иконников идею Татищева о том, что Нестор был не первым летописцем и что он имел разные устные и письменные источники, что повторил затем М. М. Щербатов. По В. С. Иконникову М. М. Щербатов и И. Н. Болтин - «литературные антагонисты на поприще русской истории». Один шел более от Татищева, другой - от Г. Ф. Миллера (Болтин). Так, по Болтину, Нестор не был первым «русским

Иконников В. С. Опыт русской историографии. Киев, 1908. Т. 2, кн. 1. С. 326-414.

9 Там же. С. 338. списателем». В. С. Иконников обратился к мысли Щербатова о том, что летописи могли потерпеть большой вред от «невежества списателей», поскольку позднее на этом строил свой труд А. Л. Шлёцер. По Болтину, Нестор писал не со слов других, а пользовался письменными сочинениями предшественников. А. С. Архангельский полагал, что впервые на это обратил внимание М. П. Погодин (см. выше).

Затем В. С. Иконников переходит к А. Л. Шлёцеру. Он отметил прежде всего, что, по Шлёцеру, весь Нестор сделан «на манер византийской образованности». В. С. Иконников увидел, что Шлёцер допускает существование летописцев до Нестора (выше он писал, что это уже делал И. Н. Болтин). Сличением текста по разным спискам, подведением вариантов, выявлением правильных чтений Шлёцер, по В. С. Иконникову, подтвердил и полнее развил мысли Миллера. Он обратил также внимание, что текст «Нестора» Шлёцер берет «большей частью по Радзивиловскому списку».

В. С. Иконников пишет о подозрительности Шлёцера к мнениям о русских летописях, о скептицизме, «свойственном его критике вообще», его высокомерии и высказываниях о предыдущих изданиях отрывков из «Нестора» как о «жалких» попытках.

Если сравнить труд В. С. Иконникова в этой его части со статьей А. С. Архангельского, видно, что для последнего более важны приемы исследования, метод. В. С. Иконников сосредоточился на выяснении того, как тот или иной автор ставил вопрос о Несторе, о том, каким образом составлялась летопись - т. е. на рассмотрении конкретных выводов. Мы видим типичный позитивистский подход, для которого главный вопрос при исследовании текста - вопрос об авторстве, и затем - об изданиях текста. В. С. Иконников почти не писал о методах исследования. Поэтому у него получалось, хотя он прямо этого и не утверждал, что Шлёцер не составил особенного рубежа в исследовании летописания и что он был продолжателем Татищева, Щербатова и Болтина. Если бы во главу угла был поставлен метод, то такая оценка была бы, вероятно, невозможна.

В свете проблемы Нестора и его продолжателей рассматривал В. С. Иконников вклад в изучение летописей П. М. Строева. Он уделил внимание почти всем, кто писал о летописях, кратко характеризуя работы Г. Розенкампфа, Н. А. Полевого, И. П. Сахарова, М. А. Оболенского, В. М. Ундольского и других, посвященные иногда частным вопросам или описанию рукописей.

В других частях книги В. С. Иконникова дан обзор изучения летописей в конце XIX в., в том числе рассмотрены работы И.А. Тихомирова.

Еще раньше труды над гигантским «Опытом русской историографии» В. С. Иконников специально занимался историей скептической школы. Он показал, что М. Т. Каченовский - продолжатель Б. Г. Нибура в его сомнениях относительно источников по ранней истории Рима.10 В. С. Иконников выяснил детали того, как и когда критика Нибура стала известной в России. Он подробно разобрал работы М. Т. Каченовского, подчеркивал связь скептицизма М. Т. Каченовского с А. Л. Шлёцером. В частности, он нашел слова самого М. Т. Каченовского о том, что «надобно с крайнею осторожностию читать историю, а особливо не очищенную строгою, рассудительною и ученою критикою».11 Это, разумеется, выражение основной идеи А. Л. Шлёцера. Заслугой В. С. Иконникова является также то, что он выделил этапы в складывания школы скептиков, привязывая их к определенным событиям в духовной жизни этого времени, например к выходу «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, а затем - к появлению в печати трудов Б. Г. Нибура.

Вслед за С. М. Соловьевым В. С. Иконников подчеркнул, что именно критический метод лежал в основе работ Каченовского. Все это направление

10 Иконников В. С. Скептическая школа в русской историографии и ее противники. Киев, 1871. См.: Каченовский М. Т. Параллельные места в русских летописях // Вестник Европы. 1809. Т. 47. № 18. С. 133-145. См. также: Шевцов В. И. «Скептическая школа» М. Т. Каченовского в оценке В. С. Иконникова // он, в отличие от А. С. Архангельского, оценивал очень высоко, полагая его и полемику вокруг него важным этапом в развитии науки о летописях и в критическом изучении источников вообще.

Совершенно другие позиции по этому и остальным вопросам занимал П.

12

Н. Милюков. В основу рассмотрения историографии он положил не накопление наблюдений, а развитие идей. Исходя из этого, А. Л. Шлёцер для П. Н. Милюкова прежде всего ученый, который выступил против идеи национальной историографии и выдвинул принцип «научного безразличия, при котором весь человеческий материал становится достоянием исторической и общественной науки и изучается только в интересах знания, в интересах науки».13 П. Н. Милюков подчеркивает, что Шлёцер был статистиком и реалистом, причем это - «трезвый и рассудочный рационализм XVIII в.», а не аристократизм гегельянства. Недаром Шлёцера, по мнению П. Н. Милюкова, упрекали за игнорирование народной психологии.

Идея исторической критики, которую А. Л. Шлёцер воплотил в своих работах о летописи, - это переход от «наивной компиляции источников» к современному Милюкову пониманию научного метода. Критика XVIII в. до Шлёцера не шла дальше содержания рассказа, «критиковать самого автора никому не приходило в голову». Поэтому «при нескольких различных показаниях у компилятора не было никаких оснований предпочесть один вариант другому, - кроме здравого смысла, - и не оставалось никакой возможности восстановить факт, как он был в действительности». Можно себе представить, писал П. Н. Милюков, «что при таком положении критики было настоящим открытием применение нового критического приема: разбирать не самый рассказ, а его источник, из изложения, тенденции, степени осведомленности рассказчика выводить вероятность рассказываемого». По П.

Некоторые проблемы отечественной историографии и источниковедения.

Днепропетровск, 1976.

1 ^

Милюков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. М., 1897. Т. 1. С. 62-73, 206-226.

13 Там же. С. 65, 66 и др.

Н. Милюкову, «таким образом устанавливалась объективная мерка для взвешивания сравнительной цены противоречивых показаний и становилось возможным восстановление факта, по крайней мере, в наиболее вероятном виде». На это и направлена критика текста «Нестора», предпринятая Шлёцером: только после тщательной обработки собранных материалов можно переходить к составлению исторического рассказа.

Из этого понимания развития идей ясно, что А. Л. Шлёцер для П. Н. Милюкова - важнейшая фигура не только в изучении летописей, но и в осмыслении задач истории вообще. Он сравнивает шлёцеровский подход с подходом последующего поколения, а тот - с современным ему подходом: «По этой классификации мы можем составить себе понятие об отношении шлёцеровских идеалов к идеалам нашего времени. Уже в следующем за Шлёцером поколении, которое отчасти застал он сам, задачи историка несколько изменились. Роль «исторического исследователя» была отодвинута на задний план перед речью «рассказчика». Исторический рассказ сделался ближайшей целью, а вместе с тем поднялись бесконечные споры о роли художественного чувства в рассказчике. Так как существование этого элемента, эстетического и художественного. нельзя было отрицать, то возникал неразрешимый спор о границах субъективного творчества в рассказе». К этому поколению исследователей, очевидно, следует, по П. Н. Милюкову, отнести позитивистскую историографию XIX в. «Их работа, - пишет он, - кончается восстановлением факта, наша - только начинается над фактом, уже восстановленным».14

Как и А. С. Архангельский, П. Н. Милюков высоко ценил М. П. Погодина и рассматривал его как продолжателя критического метода А. Л. Шлёцера. М. П. Погодин, по его мнению, прочитав Шлёцера, уже был разочарован Карамзиным («Какую дичь написал Карамзин.»). Но и скептики были также производным явлением от А. Л. Шлёцера. Таким образом, П. Н. Милюков видит внутри «школы Шлёцера» два направления: положительное и отрицательное (скептическое).15 Это был важный и новый вывод, который, кстати, обходили стороной многие позднейшие исследователи.

Скептики, для П. Н. Милюкова, - это та «молодежь», которая «захотела идти дальше Шлёцера» в критике источника. П. Н. Милюков писал о том, что А. Л. Шлёцер отвергал некоторые показания памятника, но верил в сам памятник и «спасал» древнюю летопись от нареканий, объявляя все подозрительные места позднейшими вставками. А. Л. Шлёцер, таким образом, заранее оправдывал подлинного Нестора, которого, добавим мы, ему еще предстояло «очистить». П. Н. Милюков (и этого нет у В. С. Иконникова), непосредственно показал влияние А. Л. Шлёцера на М. Т. Каченовского. Он вообще, в отличие от В. С. Иконникова, не увидел в ранних работах М. Т. Каченовского скептицизма, а только следование Шлёцеру в объявлении всего летописного «баснословия» вставками.

В дальнейшем скептицизм нибуровского толка и критика Шлёцера развивались у М. Т. Каченовского одновременно. По представлениям П. Н. Милюкова, настоящим скептиком Каченовский стал после того, как в 1821 г. перешел на кафедру русской истории и начал более внимательно готовиться к лекциям, читать литературу и источники. Согласно Б. Г. Нибуру, всякая история должна начинаться с преданий, это нормально, и если их нет - даже можно заподозрить текст в подложности. Баснословие - нормальный период у «младенческих народов». В этом - взгляд на романтизм XIX в., который пришел на смену рационализму XVIII в. Но, «подняв восстание против Шлёцера, Каченовский в сущности продолжал стоять ближе к Шлёцеру, чем к новому направлению», заметил П. Н. Милюков. Разногласие заключалось, таким образом, только в том, «кто виноват в этой выдумке: сам летописец или позднейшие переписчики и компиляторы». Как и в случае со Шлёцером, П. Н. Милюков сравнивал Каченовского со своим поколением историков: «Вместе с новым направлением он провозгласил "баснословность" летописных преданий;

14 Там же. С. 206.

15 Там же. С. 207-208. но то, что представлялось ему в этих "баснословных" преданиях голой "выдумкой", которую следует просто отбросить, - людям нового поколения представлялось "мифом", в котором следует доискаться правды.».16

За определяющую черту русских скептиков П. Н. Милюков принимал их постулат о неизбежной «баснословности» Начальной летописи. Эта идея была принята ими, как полагал П. Н. Милюков, за аксиому, он придает ей большое значение в анализе метода работы скептиков с текстами. По Милюкову, для того чтобы утверждать ложность ранних сказаний, скептикам «даже не нужно было критиковать показания летописи или заниматься их анализом». Это была априорная уверенность в правоте дела. П. Н. Милюков считает, что нет оснований предполагать поэтому какую-то особую ученость Каченовского, не учившегося в университете, добавим мы, и не имевшего серьезной подготовки. Следовательно, все построения, как его самого, так и последователей, сами по себе были не очень серьезны: «При отсутствии серьезного специального изучения и вся система гипотез, которыми скептики стремились доказать позднее происхождение источников, оказывалась построенной на песке. Разрушить это скороспелое построение было весьма благодарною задачей, и скоро нашлись критики, не оставившие в нем камня на камне»,17 которую и выполнил М. П. Погодин, начинавший как слушатель Каченовского (и перенявший затем у него кафедру русской истории), а также Бутков. Последнего, впрочем, Милюков ставит не очень высоко, полагая, что его «безусловная вера в Нестора» принадлежит к кругу идей прошлого XVIII века.

П. Н. Милюков обратился к оценке историографической ситуации. Он полагал, что только С. М. Соловьев сформировал благожелательное отношение к скептикам, которое перешло далее, например, к В. С. Иконникову и пр. Это произошло потому, что в свое время «к ученому спору» скептиков и их противников прибавилась «борьба общественных партий», и многие критики скептиков обвиняли их с точки зрения, близкой к теории официальной

16 Там же. С. 210-218.

17 Там же. С. 219-220. народности. В наше время, по П. Н. Милюкову, «пора снять это ложное освещение», т. е. мысль об особенной учености и критической работе с летописью со стороны М. Т. Каченовского и остальных скептиков. Милюков сомневался даже в том, читал ли Каченовский самого Нибура, так как представление о нем можно было получить из статей о Нибуре, переведенных в русских журналах. К серьезному же изучению источников ученики Каченовского, по мнению П. Н. Милюкова, не успели приступить.

Обратимся теперь к одному странному тексту, хранящемуся в Архиве РАН, в фонде А. И. Яковлева.18 Объемная рукопись на 116 л. (формата F) почерком неустановленного лица озаглавлена как «Историческая литература о летописях». Она датирована 1916 г. Первые 8 л. перепечатаны на машинке. Затем на л. 9-108 помещен основной текст рукой неустановленного лица, но с правкой другим почерком, отчасти похожим на почерк А. И. Яковлева. Несмотря на правку, рукопись явно - беловик, переписанный с какого-то черновика. На л. 109-116 находится окончание ее, написанное той же рукой, что и правка основного текста. Речь там идет о А. А. Шахматове.

Хотя основной текст написан не рукой Яковлева, все вышеперечисленное дает некоторое основание считать, что это текст, возможно, кого-то из учеников Яковлева, им правленый и дописанный. Маловероятна другая возможность: что это его собственный текст, переписанный в основной части какой-то другой рукой, но им правленый и дописанный. Правка стилистическая, а не смысловая, но известно, что сам А. И. Яковлев никогда не занимался изучением летописей, хотя интересовался этой темой (см. гл. 9).

Рукопись, которую будем в дальнейшем называть Anonyme (An.), важна потому, что была составлена уже после выхода всех основных работ А. А. Шахматова, в отличие от исследований А. С. Архангельского, В. С. Иконникова и П. Н. Милюкова. Текст начинается с обрисовки роли A. JI. Шлёцера в изучении русских летописей и первых опытов издания летописных текстов. Затем сразу происходит переход к П. М. Строеву (таким образом, В. Н.

Татищев и другие ученые XVIII в. совсем исключаются из рассмотрения). Как и А. С. Архангельский, автор рукописи обратил внимание на статью П. М. Строева о византийском источнике Нестора. Но если в изложение воззрений А. Л. Шлёцера автор рукописи, пожалуй, не внес ничего особенно нового, то его взгляд на историографию XIX в. представляет большой интерес. Как и все предшественники Ап. считает, что «Шлёцер не остался без продолжателей». Эти продолжатели, с одной стороны, «приступают к работе над "Критическим изданием Нестора"; в поисках за лучшим текстом Нестора открывают ценные летописные списки; отдельными экскурсами подкрепляют некоторые из шлёцеровских выводов, продолжая размышлять над общими выводами Шлёцера, углубляя и осложняя его рассуждения, формулируют новый взгляд на летопись». Очевидно, речь шла об историографии первой половины XIX в. Скептиков Ап. расценивал как последователей Шлёцера «другого порядка». Эти «другие последователи приветствовали критицизм, но не разделяли шлёцеровского энтузиазма по отношению к "Нестору"; критический метод приводил их к скептицизму, к отрицанию ценности летописи как исторического источника».19

Итак, подобно П. Н. Милюкову, автор рукописи возводил скептиков к последователям Шлёцера, так как «в своем рассуждении Каченовский исходит из того положения Шлёцера, что в основе летописного текста лежит устное предание». Шлёцер оценивал эти предания как важный и достоверный источник, но, по Каченовскому, предания - самый недостоверный источник. Автор обратил также внимание на то, что, по мысли Каченовского, летописи -это сборники, компиляции из разнородных частей. Но он не развил это наблюдение, показывающее, что не только Каченовский влиял на П. М. Строева, но и последний со своей идеей летописных сборников-сводов влиял на Каченовского. Из последователей Каченовского самым выдающимся

18 АрхивРАН, ф. 665, оп. 1, №116.

19 Там же, л. 10 об. называется С. М. Строев, писавший под псевдонимом «Сергей Скромненко», со статьями 1830-х гг., направленными против М. П. Погодина.

Большой сюжет Ап. посвятил М. П. Погодину. По мнению автора рукописи, его значение состояло в том, что Погодин произвел сравнение летописи с византийскими авторами и другими иностранцами. Кроме того, для доказательства достоверности летописи он пользовался данными, «добытыми методом, который теперь назвали бы методом реконструкции». Суть его заключалась в следующем: если в позднейшие эпохи сохраняются следы ушедших эпох, то на основании их можно заключить о тех или иных фактах древнейших времен. Так, на основании «несомненных фактов» ХП-го и последующих веков можно заключить о фактах древнейшей эпохи русской истории. И эти заключения, по М. П. Погодину, оказываются согласными с общей картиной, которую рисуют летописи.

Кроме того, по мнению автора рукописи, М. П. Погодин значительно расширил аргументацию А. Л. Шлёцера об авторстве Нестора и о его «продолжателях», выступил против тезиса А. Л. Шлёцера о невежественных переписчиках. По мнению М. П. Погодина, Начальная летопись дошла в том виде, в каком ее написал Нестор, т. е. не было никакой последующей «порчи». По вопросу об источниках Погодин выступил фактически против Шлёцера и считал, что у Нестора были письменные источники - какие-то прежние записки, церковные или монастырские, краткие записи, вроде тех, которые ведутся помещиками в провинции на календарях. Идея письменных источников «Нестора» была важна Погодину для доказательства его достоверности. Кроме того Ап. отметил, что в одной из своих работ («Обозрение Несторовой летописи по источникам») Погодин разделяет летописный текст на «Шлёцеровы сегменты» и расписывает его на источниками. При этом все «сказки» в летописи оказываются, по Погодину, норманнскими источники, родственными исландским сагам. Причем другой критик скептиков, П. Г. Бутков, по мнению Ап., расходился с Погодиным в этом вопросе и возвратился к точке зрения об основных устных источниках Нестора, так как не допускал мысли, что у последнего были какие-то «монастырские записки» (письменные источники).

Наиболее интересные историографические выводы касаются оценки Ап. разных периодов XIX в. и его периодизации. Он полагает, что «с начала 40-х годов начинается пора спокойного изучения древнерусской летописи, пора углубления тех общих выводов, которые были выдвинуты в предшествовавшей литературе, пора специальных разысканий по частным вопросам».20 К этому времени он относит начало издания ПСРЛ и статью В. М. Перевощикова «О русских летописях и летописателях по 1240 г.», в которой впервые независимо от скептического положения высказывалось сомнение в принадлежности Начальной летописи Нестору. Значение этой статьи и в том, что Перевощиков определил критерии выделения отдельных летописцев-продолжателей Нестора по различному отношению к описываемым событиям, различию в тоне и манере изложения, особенностям в выражениях, случайным обмолвкам о себе.

Кроме того, Ап. причисляет к этому периоду работу А. Кубарева, несколько статей И. Д. Беляева, поздние работы М. П. Погодина - например, его статью о новгородских летописях, где М. П. Погодин высказывается по поводу авторства Тимофея и его продолжателей. Сюда же, по мнению Ап., относится и И. И. Срезневский. Последний изучал не только Начальную летопись, но и новгородские летописи, находил общие известия новгородских летописей и Повести временных лет и пришел к выводу, что Нестор воспользовался летописями, которые велись в разных городах (но не во всех), в том числе - новгородскими. И. И. Срезневский также производил различение в позднейших летописях текста древнейшей летописи. Идею же сходства летописей со средневековыми анналами и предположение, что их первоначальной основой были пасхальные таблицы, воспринял затем М. И. Сухомлинов. Ап. подчеркнул, что М. И. Сухомлинов, в отличие от большинства русских авторов XIX в., классифицировал списки Начальной летописи, разделив их на три группы.

В течение этого периода, по мнению Ап., произошел постепенный отход от основных идей А. Л. Шлёцера: о единстве текста Начальной летописи и принадлежности всего его Нестору и о наличии у Нестора только устных русских источников. Как работу, окончательно «порывающую связь с построениями Шлёцера», расценивает Ап. первый выпуск «Лекций по русской истории» Н. И. Костомарова.

Ап. указал на связь и других работ периода между собой. Так, К. Н.

Бестужев-Рюмин, по его мнению, очень близок И. И. Срезневскому («Очень близки к рассуждениям Срезневского о Повести временных лет рассуждения

21

Бестужева-Рюмина.»). Но, в отличие от последующих историографов, работе К. Н. Бестужева-Рюмина Ап. не придал особого значения, ставя ее в ряд прочих работ современников.

В третьей части работы Ап. (первые две посвящены одна А. Л. Шлёцеру, а другая - послешлёцеровской историографии) характеризуется ситуация второй половины XIX в. К концу 1860-х гг. «на место старинного шлёцеровского взгляда на Начальную летопись как на произведение одного автора - Нестора окончательно утверждается иной взгляд на дошедшую до нас Начальную летопись как на свод предшествовавших ей более древних летописей».22 Но одна, притом основная, мысль Шлёцера не утратила своей силы. Шлёцер стремился «очистить» дошедший до нас летописный текст, чтобы прочитать «чистого» Нестора. К концу 1860-х гг. ученые, по мнению Ап., «в сложном составном тексте Повести временных лет также стремятся разглядеть черты первоначального, легшего в основу ее летописного труда, и некоторые из них пишут о возможности реставрации текста этой предшествовавшей Повести временных лет летописи». Итак, по мнению Ап., главная идея Шлёцера продолжала жить на протяжении всего XIX в.

20 Там же, л. 21 об.-22. у | Там же, л. 52.

92 Там же, л. 56 об-57.

Период 1840-1860-х гг., по его мнению, был наивысшим достижением науки о летописях, и «с рассмотренными выше сочинениями ученых 40-60-х годов не может равняться историческая литература о летописях, относящаяся к последующим десятилетиям XIX в.». Итак, «до самого последнего времени - до трудов академика Шахматова - в исторической литературе не появляется новых оригинальных построений истории древнерусской летописи, и основные выводы, добытые учеными к концу 60-х годов, оставались в силе до наших 23 дней».

Тем не менее Ап. перечисляет работы о летописях, написанные в конце XIX в. Он выделяет работу Н. Н. Янгиша,24 в которой автор ставил вопрос об утраченном начале Синодального списка Н1, и делает другие важные наблюдения, например, о том, что в Новгороде существовала особая летопись, не дошедшая до нас, и что в основе Архивского списка Н1 лежит летописец Лисьегорского монастыря.25

Четвертая часть работы Ап. (с л. 65 об.) посвящена А. А. Шахматову. Это первый по времени обстоятельный разбор его сочинений, и остается только сожалеть, что он никому не был известен. Все исследования А. А. Шахматова разбираются и анализируются очень подробно, Ап. сопоставляет точки зрения А. А. Шахматова, высказанные в разное время, показывает, как они изменялись. Но одна мысль, начинающая раздел, о том, что А. А. Шахматов - это продолжение критического метода XIX в., кажется у автора далеко не случайной: «Шахматов исходит от тех достижений в области изучения летописи, которые были сделаны совокупными усилиями ученых - его предшественников». Эти достижения, по мнению Ап., следующие: 1) Повесть временных лет - «летописный свод, а не первоначальная летопись»; 2) в составе ПВЛ можно «различить следы другого древнейшего летописного труда

23 Там же, л. 59.

24 Янгиш Н. Н. Новгородская летопись и ее московские переделки //ЧОИДР. 1874. Кн. 2. С. 1-96. ъ Оценку этих положений исследования Н. Н. Янгиша см.: Бобров А. Г. Новгородские летописи XV в. СПб., 2001. С. 51-52. и вполне законна с научной точки зрения попытка его реставрации»; 3) Новгородская летопись представляет собой своеобразное явление среди других, дошедших до нас летописей, и изучение Новгородской летописи важно для исследования вопроса о древности русского летописания.

Ап. сравнивает А. А. Шахматова с предшественниками: «До Шахматова близость к летописному тексту Жития (Бориса и Глеба. - В. В.), приписываемого Иакову Мниху, побудила Срезневского признать это Житие одним из источников летописи; наоборот, отдаленность от летописи Несторова Чтения (Чтения о Борисе и Глебе. - В. В.) послужила тому же Срезневскому основанием для заключения, объявляющего Несторово Чтение и летописный текст совершенно независимыми друг от друга. Но для Шахматова эта близость или отдаленность от летописного текста того или другого сказания уже не играет этой решающей роли: текст летописи вырабатывался постепенно и то, что теперь является далеким от текста дошедшего до нас позднейшего летописного свода (Повести временных лет), могло стоять совсем близко к летописному тексту не дошедших до нас предшествовавших ему сводов (Начального или Древнейшего Киевского)».

По мнению Ап., существовали «положения, которые формулированы были в русской исторической науке еще задолго до первого выступления Шахматова в области изучения летописи и которые легли в основание первого его исследования о летописи». В связи с вопросом о древнейшем летописном своде, послужившем основой для ПВЛ, А. А. Шахматов, по его мнению, также возвращается «к поставленному до него в исторической литературе вопросу о новгородском летописании и в частности о взаимоотношении древнейшего списка и позднейших списков Новгородской 1-ой летописи». Таким образом, Ап. не признал принципиально новаторского характера работ А. А. Шахматова, хотя и уделил им справедливо большое место.

Далее, Ап. обратил внимание лишь на выводы и некоторые аргументы Шахматова, которые изложил очень подробно, составив добросовестный экстракт из его работ. Но он не делал акцента на том, как добыты эти выводы, т. е. на сравнительном методе - главной новации Шахматова, по мнению большинства позднейших историографов.

Заключительная часть рукописи, написанная другим почерком, посвящена последней работе А. А. Шахматова - его изданию ПВЛ. Сам реставрированный текст, по мнению Ап., показывает, что Шахматов отказался от некоторых старых взглядов: варяжскую теорию происхождения Руси приписывает теперь не автору ПВЛ, а как будто автору Нсв. и, может быть, -даже автору Дрнсв., «так как весь рассказ о призвании варягов обозначен у Шахматова заимствованием из Новгородского свода». Далее, в своей «реставрации», как называет это издание Ап., Шахматов дает текст сразу по двум редакциям, но в основе лежит вторая редакция Сильвестра, и лишь местами приводятся варианты 3-й киево-печерской редакции. Задача текстуального восстановления каждой из этих редакций, по Шахматову, -неразрешима. В предисловии к изданию Шахматов меняет кое-что из своих воззрений на отношение текста летописи, Сказания о Борисе и Глебе и Чтения о Борисе и Глебе под влиянием работы С. А. Бугославского.

27

В заключении к рукописи Ап. дана общая оценка всего периода. Тон Ап. здесь несколько меняется, и от изложения позиций авторов он переходит к их оценкам, прежде всего к оценке работ А. А. Шахматова. Подчеркивается связь начала и конца в исследовании летописей, указывается на связь А. А. Шахматова с А. Л. Шлёцером. Нужно сказать, что именно Ап. указал на нее впервые. Ап. отталкивается в этом сравнении от слов самого Шахматова. Он цитирует высказывание последнего о том, что «научное изучение древней русской летописи начато великим Шлёцером», которым был «намечен вопрос, подлежавший дальнейшей разработке, им были определены способы и приемы исследования». А. А. Шахматов считал, что «после Шлёцера в основание исследования должна была быть положена критическая разработка древнего

26 Архив РАН, ф. 665 оп. 1, № 116, л. 102-102 об.

27 Там же, л. 115-116. текста, а той разработке должно было предшествовать восстановление текста по дошедшим до нас данным». Это слова, которыми открывается предисловие А. А. Шахматова к его «Разысканиям о древнейших русских летописных сводах». Ап. полагает, «Шахматов подчеркивает связь своей работы над летописями с трудом Шлёцера, и, несомненно, никто из ученых, занимавшихся летописью, не заслужил более, чем он, права называться преемником Шлёцера. Более ста лет тому назад Шлёцер мечтал о реставрации подлинного Несторова труда и с энтузиазмом предался этому делу». Такая же реставрация утраченного летописного текста увлекает, по мнению Ап., и Шахматова.

Но задача А. А. Шахматова была много сложнее. За сто лет ученой работы над летописями старый шлёцеровский взгляд на летопись как на произведение одного Нестора, не имевшего предшественников в летописном деле и впервые создавшего древнерусскую летопись на основании предания и книжных источников, «признан ученой критикой несостоятельным и навсегда уже оставлен». Здесь Ап. опирается на собственные исследования, проведенные в предыдущих частях работы. Во второй половине XIX в., по его мнению, окончательно утверждается другая точка зрения на дошедшую до нас Начальную летопись. Ученые пришли к выводу что шлёцеровский «Нестор» -это не «первообразная летопись», а свод многих летописей. Летопись, сохранившаяся до нас, сравнивается с «архивом, в котором хранятся следы погибших для нас произведений первоначальной нашей литературы» (К. Н. Бестужев-Рюмин), или с «палимпсестами, на которых сквозь начертанные вновь, хотя и древние письмена, виднеются другие вытертые, еще более древние» (И. И. Срезневский).

По мысли Ап., А. А. Шахматов, «заимствуя у Шлёцера его замысел реставрации первоначальной летописи», сочетал эту идею с теми новыми точками зрения на летопись, которые возникли в первой половине XIX в. Поэтому, «прежняя трудная задача Шлёцера воскресить текст Нестора» заменяется теперь другой, еще более сложной. А. А. Шахматов решил заняться «разложением дошедшего до нас летописного текста на ряд последовательно сменявших друг друга и предшествовавших Повести врем<енных> л<ет> летописных сводов и реконструировать их текст». Учитывая сложные взаимоотношения отдельных летописных списков и привлекая сохранившиеся до нас памятники древнерусской письменности, А. А. Шахматов «упорно трудится над текстуальной реставрацией этих древнейших сводов, которые легли, по его мнению, в основу Повести врем<енных> л<ет>».

Таков взгляд на историю изучения летописей, высказанный в 1916 г. Ап. Мы видим, что в основе его лежит идея глубокой преемственности всех работ о летописях, начиная со Шлёцера и заканчивая Шахматовым. Увидим, что в дальнейшем большинство авторов делало акцент не на преемственности, а на перевороте, совершенном А. А. Шахматовым.

Прежде всего, это были последователи А. А. Шахматова А. Е. Пресняков и М. Д. Приселков, а также ученики последнего А. Н. Насонов, Я. С. Лурье. Такой же позиции придерживался Д. С. Лихачев. В основе этой оценки было подчеркивание принципиального нового периода в изучении летописей, который начался с работ А. А. Шахматова. В главах, посвященных этим исследователям летописей, будет сказано об их отношении к творчеству А. А. Шахматова.

В Архиве СПбИИ РАН хранится работа А. Е. Преснякова по историографии летописания. С. В. Чирков датировал ее 1902 г. Он опубликовал также текст доклада А. Е. Преснякова на эту же тему,

99 прочитанного в русской секции Исторического общества 16 февраля 1916 г." В этом докладе в сжатом виде переданы основные мысли оставшейся неопубликованной работы.

А. Е. Пресняков попытался отойти от традиционного изложения историографии летописания. Так, он выделил Щербатова как историка, который «близко подошел. к понятию свода», повествуя о работе

28 Архив СПбИИ РАН, ф. 193, оп.1, ед. хр. 55. Работа А. Е. Преснякова по историографии русского летописания / Подготовил С. В. Чирков // АЕ за 1968. М., 1970. С. 416-432. переписчиков, а также «поднял немало частных вопросов по изучению летописей».30 И на А. Л. Шлёцера А. Е. Пресняков посмотрел с новой точки зрения. Основное значение его трудов А. Е. Пресняков увидел «не в тех результатах, к которым привело его изучение летописей, а в строгости и широте требований, какие он предъявлял к исторической науке». Таким образом, отношение к Шлёцеру оказывалось похожим на то, что потом писали многие авторы, в том числе и сам А. Е. Пресняков, о А. А. Шахматове: главное в его творчестве - сам метод исследования летописей, тогда как конкретные выводы могут быть пересмотрены. Главной же причиной неудачи Шлёцера, по Преснякову, было то, что он рассматривал ПВЛ как труд одного писателя -Нестора. При этом «разница списков, не разделенных на редакции», оказалась для него слишком сложной.

Дойдя до этого момента, А. Е. Пресняков показал себя настоящим историком. Положение историка после труда Шлёцера было, по его словам, «затруднительным»: может ли пользоваться историк летописями, если они, как выяснилось, «переполнены искажениями, выдумками - либо невежественными, либо злонамеренными?».31 Карамзина Пресняков расценил как художника, который появился в этот момент, и этой художественностью спасся «от скептического уныния». Кроме того, он нашел выход ссылаться прямо на рукописи, без какого бы то ни было критического изучения «Нестора».

Не останавливаясь на других исследователях XIX в., А. Е. Пресняков сразу перешел далее к П. М. Строеву. Строева, по Преснякову, питала надежда найти в результате археографических поисков подлинник Нестора или хотя бы отдельные списки его труда. Но находились только «сборники», где «Нестор» пребывал наряду с другими текстами, продолжающими его: «впечатления от хаотичности этих сборников и привели Строева в лагерь скептиков», а «идеал "полноты" и "достоверности", очень прямолинейный, был легко разрушен археографическим опытом». С другой стороны, у М. П. Погодина А. Е.

Пресняков увидел сходную отправную точку, не останавливаясь на полемике «скептиков» и «антискептиков». По мнению Преснякова, не следует преувеличивать влияние на братьев Строевых Каченовского, так как у того скепсис был «навеян течениями западной историографии», а у Строевых он был следствием «археографических разочарований». Пресняков показал, что Погодин, как и Строев, видел в летописи «компиляцию из разных источников», и эта компилятивность была заложена уже в «родоначальнике летописания».32

Из других авторов XIX в. А. Е. Пресняков выделил И. Д. Беляева за то, что он пытался отделить официальные летописцы от частных, И. И. Срезневского как родоначальника исследования летописи в качестве литературного явления и М. И. Сухомлинова с Н. И. Костомаровым как развивающих его взгляды. У Костомарова он видит выделение двух форм летописания - сказаний и записок. В развитом виде эта мысль была подхвачена К. Н. Бестужевым-Рюминым, положившим ее в основу своего метода. Его труд оказался этапным и надолго определил «и метод изучения летописных сводов и основные понятия об их составе».33

Наиболее интересно обращение А. Е. Преснякова к трудам И. Добровского, забытого к его времени в русской науке о летописях. Отличие Добровского от Шлёцера заключалось в том, что Добровский предлагал идти от текста поздних памятников к более древним, а не наоборот. Его метод - метод выделения «общего текста» («при попытке восстановить древнейшую рецензию заслуживает внимания только общий текст») при продвижении вглубь. «Смелый план Добровского» напомнил Преснякову труды Шахматова. Определение творчества последнего в этой речи Преснякова передают те мысли, которые он высказывал позднее неоднократно (см. гл. 3). Здесь у Преснякова впервые написано, что «в центре трудов Шахматова стала гипотеза об общерусских сводах Х1У-ХУ вв.». Такой точки зрения позднее придерживались многие историки, например Я. С. Лурье, который тоже считал главными те выводы, которые Шахматов сделал на материале общерусского летописания этого времени, а не древнейших этапов летописания. Правда, когда Пресняков это писал, еще не была опубликована главная книга Шахматова «Разыскания о древнейших русских летописных сводах», в которой основное внимание было уделено реконструкции древнейших сводов.

Из работ других историков - последователей А. А. Шахматова -специально историографический характер носили некоторые статьи Я. С. Лурье. Так, в статье, посвященной своему учителю М. Д. Приселкову, Я. С. Лурье дал общий взгляд на историю изучения летописей. Он прямо пишет о том, что предшествующий А. А. Шахматову период, связанным с именами П. М. Строева и К. Н. Бестужева-Рюмина, - это период «расшивки» летописей. А. А. Шахматов этот метод отверг, показав, что он основан на ошибочном представлении о летописном своде как о механическом соединении отрывков из разных местных летописей. Я. С. Лурье противопоставлял этому методу метод А. А. Шахматова и неоднократно подчеркивал, что даже в понятие «свод» последний внес иное содержание, чем П. М. Строев. По мнению П. М. Строева, «сводами» нужно считать все дошедшие до нас летописи, а по мнению А. А. Шахматова, - только гипотетические протографы этих летописей. Я. С. Лурье выделял школу А. А. Шахматова (куда он относил кроме своего учителя еще А. Н. Насонова, а также Б. М. Клосса) на фоне других работ о летописях, написанных в советский период.34

Нечто среднее представляет взгляд на историю изучения летописей, который найдем в общих работах по историографии России. Как правило, их авторы признают выдающийся вклад А. А. Шахматова в изучение летописей, но выделяют и достижения более раннего периода, а также отмечают преемственность, с одной стороны - между А. Л. Шлёцером и предшествующими ему работами о летописях, а с другой стороны - между

34 Лурье Я. С. Схема истории летописания А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова и задачи дальнейшего исследования летописей // ТОДРЛ. Л., 1990. Т. 44. С. 185-195.

А. А. Шахматовым и работами, выполненными до него. Любопытно, что именно эти два ученых такую связь сами или прямо отрицали (А. Л. Шлёцер), или просто не принимали всю историографическую традицию в расчет (А. А. Шахматов).

Н. Л. Рубинштейн уделил изучению летописания довольно много места, причем он обращал внимание именно на метод исследования. Он дал очень высокую оценку творчеству А. Л. Шлёцера как представителя немецкой библеистики и ученика И. Д. Михаэлиса. Н. Л. Рубинштейн, в отличие от большинства советских историографов, считал, что именно Шлёцер не только определил дальнейшее изучение летописания в XIX в., но и высказал идеи, остающиеся современными. В связи с этим он рассмотрел содержание не только «Нестора» Шлёцера, но обратил внимание на его раннюю работу «Probe Russischen Annalen», в которой тот уже занимался сличением текстов летописи. По мнению Н. Л. Рубинштейна, в работе Шлёцера с летописными списками (речь шла о разделении Шлёцером летописного текста на сегменты и сличении каждого сегмента по очереди по всем известным Шлёцеру спискам) «дан уже современный принцип сличения списков по так называемым фамилиям (семьям. - В. В.) списков и путь к установлению их взаимоотношения, их генеалогии, дающей необходимую научную основу для их сличения и внутренней критики».33 Н. Л. Рубинштейн высказал также важную мысль о связях работ Шлёцера о русском языке с его работами о Несторе и отметил, что языковая критика памятников у Шлёцера была связана с выявлением заимствований из иностранных языков.36

Главными достижениями А. Л. Шлёцера (мы бы добавили: с точки зрения метода), по мнению Н. Л. Рубинштейна, были следующие поставленные задачи, которые он начал решать в своем «Несторе»: установить сравнением наиболее близкий к оригиналу текст; установить и выявить вставки. Так, в сравнении русских летописей и византийских хроник Шлёцер, по Н. Л. Рубинштейну,

33 Рубинштейн Н. Л. Русская историография. М., 1940. С. 161.

36 Там же. С. 154. подошел вплотную к современному разрешению этого вопроса в источниковедении».37

По мысли Н. Л. Рубинштейна, у Шлёцера было много последователей в России. Как таковых он рассматривает, например, М. П. Погодина, К. Н. Бестужева-Рюмина, А. А. Шахматова, т. е. основные фигуры в дальнейшей истории изучения летописей. Труды М. П. Погодина, по Н. Л. Рубинштейну, -это шаг вперед от Шлёцера. На этом этапе шлёцеровская установка «очищения Нестора» сменилась новой: установить его источники. И в этом ключе Н. Л. Рубинштейн рассматривак труды М. П. Погодина и К. Н. Бестужева-Рюмина.

Скептической школе Н. Л. Рубинштейн также дал высокую оценку, следуя в этом отношении за С. М. Соловьевым и В. С. Иконниковым. По мнению Н. Л. Рубинштейна, у М. Т. Каченовского мы видим продолжение линии Шлёцера по выявлению легенд и заимствований в ПВЛ. Его скептицизм - продолжение Шлёцеровой критики. Н. Л. Рубинштейн цитирует Каченовского, написавшего, что «для науки нет ничего приличнее, как скептицизм». У М. Т. Каченовского он увидел, прежде всего, стремление

38 гизучить внутреннее состояние источников, условия их возникновения» . С этих позиций Н. Л. Рубинштейн критиковал П. Н. Милюкова за стремление оторвать скептическую школу Каченовского «от критического направления в русской историографии». Все «острые углы и крайности» работ Каченовского и всей скептической школы, по мнению Н. Л. Рубинштейна, со временем сгладились, стерлись, но основная задача - «расчистка пути для новой науки» -была выполнена.39

А. А. Шахматов, по мнению Н. Л. Рубинштейна, - это продолжение историко-критического метода, сформировавшегося в XIX в. Он занимался «подлинной исторической критикой источников», за что и ценится более всего (таким образом, тут Н. Л. Рубинштейн, не зная этого, совпадает с Ап.). В своих

37 Там же. С. 163.

38 Там же. С. 235 и след.

39 Там же. С. 233.

Разысканиях.» он «превратился в историка Киевской Руси». Причем «свой историко-критический метод Шахматов переносит и на другие разряды исторических памятников», распространяет на языковой материал, устанавливает «связи истории с языкознанием». Важность последнего замечания Н. Л. Рубинштейна в том, что он, по сути, обнаружил связь всех работ А. А. Шахматова (и лингвистических, и текстологических) между собой. На это мы обратим внимание в главе о А. А. Шахматове (см. гл. 3).

Для Н. Л. Рубинштейна, пользующегося терминами историков, А. А. Шахматов - «источниковед», как будто текст летописи был для Шахматова именно источником.40 Н. Л. Рубинштейн впервые заметил, что «своими источниковедческими приемами, техникой исследования» с трудами А. А. Шахматова связан А. Е. Пресняков, которого до этого не рассматривали как последователя А. А. Шахматова.41 Впоследствии этот взгляд был развит исследователем творчества А. Е. Преснякова С. В. Чирковым (см. гл. 4.1).

Если сравнить книгу Н. Л. Рубинштейна с более поздней работой С. А. Пештича,42 посвященной, правда, только XVIII в., а также с курсом историографии А. Л. Шапиро,43можно увидеть отличия. С. А. Пештич считал, что Н. Л. Рубинштейн преувеличил значение А. Л. Шлёцера, как это ранее сделали П. Н. Милюков и В. С. Иконников, которые, по его мнению, вообще исходили из того, что русская историческая наука была заложена трудами иностранных ученых, работавших в Петербургской Академии наук. Что касается А. Л. Шапиро, в его курсе лекций вся проблема рассматривается как историческая. У Шлёцера, которого он относил к просветительской историографии, прежде всего рассматриваются оценки крепостного права, деспотизма и раздробленности. Кроме того, как это характерно для всех рассмотренных курсов историографии России, А. Л. Шапиро подчеркивал, что

40 О другом понимании А. А. Шахматова Д. С. Лихачевым см. в гл. 8.2.

41 Рубинштейн И. Л. Русская историография. С. 496.

42 Пештич С. А. Русская историография XVIII в. Л., 1965. Ч. 2.

43 Шапиро А. Л. Историография с древнейших времен до 1917 года. СПб., критическое отношение к тем или иным летописям и к содержащимся в них известиям было характерно для русской историографии задолго до Шлёцера». В том числе как предшествующий Шлёцеру пример «русской источниковедческой критики» А. Л. Шапиро упомянул фразу Синопсиса о том, что Нестор «изряднее свидетельствует», чем другие летописи, и т. п. Однако, в отличие от С. А. Пештича, А. Л. Шапиро утверждал, что «Нестор» Шлёцера был «первым в исторической науке капитальным. трудом», хотя и назвал этот труд «источниковедческим». А. Л. Шлёцер, как отметил А. Л. Шапиро, «отказывается от узко потребительского отношения к источнику, от его использования без предварительного анализа достоверности». С этой же источниковедческой точки зрения А. Л. Шапиро обозревал и других авторов, писавших о летописях, правда, это не было его главным интересом, и они упоминаются вскользь, за исключением А. А. Шахматова, которому уделено особое внимание. А. А. Шахматов, кроме того, охарактеризован А. Л. Шапиро

44 как «самый талантливый русскии источниковед».

Мы располагаем также лекциями Л. В. Черепнина как по историографии России, так и его сохранившимися в рукописи лекциями по истории летописания, в которых содержится большой раздел по историографии летописания.

Рассмотрим сначала курс лекций.45 Истории изучения летописей уделено в нем не так много места. Зато как памятник историографии рассматриваются сами летописи. Отношение Л. В. Черепнина к работам А. А. Шахматова здесь можно понять только из косвенных высказываний. Так, например, Л. В. Черепнин написал, что до ПВЛ, как «обычно считают», существовало еще четыре летописных свода, но он не будет касаться этих «достоверно не известных летописных сводов», а будет разбирать «реально дошедший до нас

44 Там же. С. 270-277, 648.

43 Черепнин Л. В. Русская историография до XIX века: Курс лекций. М., текст Повести временных лет».46 Рассматривая исторические идеи, заложенные в ПВЛ и более поздних сводах, Л. В. Черепнин обратил особое внимание на мировоззрение летописца, в частности, на выражение его классовой идеологии. Опирался он в основном на работы Д. С. Лихачева и текст ПВЛ.

Одновременно Л. В. Черепнин критиковал Н. Л. Рубинштейна «за представление о механическом характере летописания» и И. П. Еремина - за недооценку политических позиций летописца и опять-таки за то, что летопись рассмотрена «как механический ряд единичных фактов». Д. С. Лихачева, наоборот, Черепнин похвалил за полемику с Н. Л. Рубинштейном и И. П. Ереминым. Л. В. Черепнин при этом сослался на статью Д. С. Лихачева в «Вопросах истории», где автор утверждает, что летописец «имел представление о причинно-следственной связи явлений».47

Оценки, которые даются другим авторам, явно находятся в связи со временем, когда писалась книга (чего нельзя сказать о книге Н. Л. Рубинштейна). Так, Л. В. Черепнин написал о П. Н. Милюкове, о котором в 1950-х гг. не поощрялось писать в хвалебных тонах, что он «незаконно противопоставляя теорию и практику, теоретические предпосылки научного исследования и его объективные результаты», говорит, что предметом его книги является «не столько ученая работа сама по себе, не столько ее положительные результаты, сколько направлявшие ее теоретические побуждения.». Но в целом, если убрать негативный оттенок этого высказывания, с Л. В. Черепниным тут, конечно, нужно согласиться.

Совершенно другую картину представляет курс лекций Л. В. Черепнина по истории русского летописания, читанный, вероятно, в 1950-е гг. и

48 хранящийся в фонде Л. В. Черепнина в Архиве РАН.

Для Л. В. Черепнина, как и для Н. Л. Рубинштейна, летописи оказываются прежде всего источником. Он сразу же говорит об этом во

46 Там же. С. 30.

47 Лихачев Д. С. О летописном периоде русской историографии // ВИ. 1948. №9. С. 34. введении: источник фактов, того, как современники эти факты воспринимали, «непосредственный остаток прошлого». С другой стороны, это «первый опыт историографического характера».49 Таким образом, и здесь, что неудивительно, применяется тот же подход к летописанию, что и заявленный в печатном курсе по русской историографии. Но вопросы изучения летописей занимают Л. В. Черепнина не меньше («Дать связный очерк, посвященный вопросам изучения русского летописания очень вкусно»30). По его мнению, в этом случае «действительно отчетливо вскроется лаборатория источниковедческой работы, исследовательская техника». Он сразу же заявляет, что «ряд приемов, которыми пользовались наши предшественники, мы отбросим, считаем их несовершенными», что это «пройденный этап». Другие приемы он намеревался «привести в систему и использовать для дальнейшей работы по изучению летописания». В соответствии с этим намерением Л. В. Черепнин начинает курс «с подробного рассмотрения историографического вопроса», в котором он старается «проследить смену критических приемов в изучении летописей» и «сделать выводы, какова же должна быть исследовательская техника в этом деле», т. е. обращать главное внимание на методы исследования.51

Одна из причин создания курса, как явствует из Введения, - желание изложить свои наблюдения и выводы над летописями: «В ходе моих личных занятий по изучению источников накопился ряд наблюдений над летописными текстами. Частично они опубликованы, частично нет».

Л. В. Черепнин, в противоположность своему опубликованному курсу 1957 г., начинал историографию прямо со Шлёцера, пропуская всех остальных (Татищева, Щербатова, Болтина и т. д.). Он подробно проанализировал «Нестора» и характеризует его как «труд, в котором делается попытка разработать приемы критического издания и изучения летописи». Он увидел у Шлёцера ряд противоречий, показывая, что это «формальный. взгляд на

48 АрхивРАН, ф. 1791, оп.1, № 142.

49 Там же, л.З.

50 Там же, л. 4. летописи», так как, по Шлёцеру, все списки списаны с одного оригинала и разночтения появляются лишь в результате ошибок при переписке. «Вот это-то и неверно, - пишет Л. В. Черепнин, вступая, таким образом, в полемику с книгой полуторастолетней давности. - Летописи не просто переписывались и механически искажались. Летописи не раз переделывались, перерабатывались, изменялись, дополнялись. Эти переделки, дополнения и изменения диктовались часто соображениями политическими». Главное, чего, по Черепнину, не понимал Шлёцер, что ему «не было свойственно», - это существование редакций, т. е. таких текстов, «которые имеют резкие редакционные отличия друг от друга». Именно поэтому Шлёцер «с точки зрения своей методологии и не в силах дать истории развития летописного дела», так как «формальный подход этому мешал».32

Формальный подход Шлёцера, по мнению Черепнина, заключался в том, что он не видел в летописных списках сознательных изменений, «вызванных политическими мотивами», а потому не мог определить, «что из того или иного списка принадлежит Нестору, что - нет», и оставалось «поле для домыслов».33 Большое значение Л. В. Черепнин придает работам П. М. Строева, полагая, что «его взгляд на летописи лежит в основе современных трудов в этой области». Ему кажется особенно важным, что П. М. Строев «впервые высказал мысль о составлении летописей по инициативе князей, а не только монахов и монастырей».34 Л. В. Черепнин противопоставляет П. М. Строева Шлёцеру, пишет, что это «две различные системы и методы в изучении летописей».

Однако один сюжет в исполнении Строева вызывал его неприятие. По мнению Л. В. Черепнина, Строев «пришел к весьма категорическому и, в общей форме, неверному выводу» о том, что «русское летописание это неоспоримо пересаждение византийских», «устное предание мало

31 Там же, л. 9.

32 Там же, л. 24-25.

33 Там же, л. 26.

34 Там же, л. 27-29. руководствовало Нестора», «домашних источников на письме не было», поэтому «оставалось придерживаться византийцев».53

Итак, Л. В. Черепнин увидел у П. М. Строева в основном интерпретацию событий. На особенность метода, предложенного Строевым, он обратил меньше внимания. Вероятно, именно этим можно объяснить то, что труды Строева, как уже говорилось, воспринимались Черепниным как основа для современных исследователей.

Далее Л. В. Черепнин дал обзор литературы о летописях XIX в., включая туда работы В. М. Перевощикова, А. Кубарева, М. П. Погодина, М. И. Сухомлинова, И. И. Срезневского, Н. И. Костомарова и др. В них он, как и Ап., отмечал те моменты, которые потом были подняты А. А. Шахматовым: вопрос о том, где кончается «Нестор», какие своды отразились в ПВЛ, вопрос об авторстве Нестора и Сильвестра и т. п.

Когда Л. В. Черепнин дошел до К. Н. Бестужева-Рюмина, то в его работе стали подчеркиваться места, связанные с вопросом о существовании предыдущих сводов: «Не было ли свода ранее? Отвечать утвердительно на этот вопрос нельзя, но едва ли можно вполне добросовестно отвечать и отрицательно». Возможно, существовали уже своды 1074 и 1093 гг. Так отвечал Бестужев-Рюмин, и Л. В. Черепнин цитировал его, тем самым становясь уже на точку зрения преемственности всех работ о летописании, которая выражена и в его печатном курсе.

Источники Начальной летописи рассматривались Л. В. Черепниным по Срезневскому и Сухомлинову. Интересно, что эти два автора, которым уделяется такое большое внимание в старой историографии, Я. С. Лурье в своем обзоре даже не упоминает.56 э:> Там же, л. 33.

36 Лурье Я. С. 1) Схема истории летописания А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова.С. 185-195; 2) Михаил Дмитриевич Приселков и вопросы изучения русского летописания // Отечественная история. 1995. № 1. С. 146159.

Когда Л. В. Черепнин дошел до А. А. Шахматова, он прежде всего отметил его природные способности: «Исключительная способность к. большим обобщениям на основе громад<ного> колич<ества> фактов». При этом он опирался на высказывания В. П. Обнорского и большую статью о А. А. Шахматове Д. С. Лихачева, о которой пойдет речь в гл. 3 и 8. В статье В. П. Обнорского о А. А. Шахматове Л. В. Черепнин выделил мысль о том, что «Шахматов знал за собой способность к гипот<етическим> построениям и, видимо, дорожил этой способностью». И действительно, «гипотеза, даже неверная, - продолжал Обнорский, очевидно, имея в виду самого Шахматова, -будит мысль, которая исправит ее, если она неверна» (см. гл. 3.2). Метод А. А. Шахматова Л. В. Черепнин определял как «метод текстологически-смыслового анализа».37 В дальнейшем мы увидим, что и сам Л. В. Черепнин в своих работах о летописях был не чужд такого подхода. И все же понятно, что не текстология интересовала Л. В. Черепнина в первую очередь, а исторические оценки А. А. Шахматова или тех, кто пользовался результатами его труда.

Л. В. Черепнин впервые поставил вопрос, чем отличается от А. А. Шахматова его ученик М. Д. Приселков. И отметил, что последний сделал попытки уточнить даты сводов, попытки уточнить авторов, определить тенденцию каждого свода и историческую оценку, в которой он создавался.58 Л. В. Черепнин подверг критике книгу М. Д. Приселкова «Очерки церковно-политической истории Киевской Руси», заявляя, что «методологически она вызывает возражения». Повторяя сказанное на магистерском диспуте М. Д. Приселкова (см. подробнее в гл. 6), Л. В. Черепнин пишет, что «Приселков прибегал в своей работе к гипотезам, предположениям». Гипотезы же, по мнению Л. В.Черепнина, - это «небезопасный элемент научного творчества», и к ним прибегаем лишь там, «где чувствуется недостаток источников». Но надо проводить грань между гипотезой и «бесспорным историческим фактом», а

57 АрхивРАН, оп. 1,№ 116, л. 67.

38 Там же, л. 70.

Приселков этого часто не делает и «выдает свои собственные соображения за реальную историческую действительность».39

Относительно книги Д. С. Лихачева «Русские летописи и их культурно-историческое значение» Л. В. Черепнин заметил, что она «при всей ее талантливости и внешней яркости (она написана художественно) носит слегка импрессионистический характер». Он проявляется в том, что «часто строго аналитический метод подменяется непосредственным впечатлением от источника».60 Т. е. фактически Л. В. Черепнин увидел отличие взгляда филолога, историка литературы от взгляда просто историка: «Чувствуется, что перед нами не историк, а историк литературы. И летописный свод для него не столько исторический источник, сколько литературное произведение». Наиболее интересный момент у Д. С. Лихачева, по мнению Л. В. Черепнина, -определение двух ранних слоев в летописи (сказания о первых русских князьях и народные предания). Между тем выявление этого момента связано как раз с филологическим взглядом Д. С. Лихачева на летопись.

Критически воспринял Л. В. Черепнин работы оппонентов А. А. Шахматова - В. М. Истрина и С. А. Бугославского, а также Н. К. Никольского. Оценивать именно их как «критиков» было принято, начиная уже с момента смерти Шахматова, т. е. с 1920-х гг., после выступления Б. Д. Грекова (о нем пойдет речь в гл. 5). У всех критиков Шахматова Л. В. Черепнин находил прежде всего недооценку уровня русских летописей, летописца как «мыслителя» и «стилиста». В результате картина становилась «упрощенной», «механистической» (у Истрина). В методические расхождения он не вдавался, оценив, например, выделенные С. А. Бугославским группы списков ПВЛ как «замечательное достижение», не замечая того, что тот исходил из совершенно другого, чем А. А. Шахматов, представления о работе с летописями.61

39 Там же, л. 7.

60 Там же, л. 8.

61 С. А. Бугославскому и школе, к которой он принадлежал, посвящена отдельная глава (см. гл. 7).

Резко негативно Л. В. Черепнин оценил книгу И. П. Еремина о ПВЛ, которая вышла в свет, очевидно, за несколько лет до составления этого курса.

Еремин, по Черепнину, - это «шаг назад», «регресс в науке» и вообще

62 отриц<ательное> явление» и даже «вредная книжка». У Л. В. Черепнина сложилось впечатление, что И. П. Еремин поставил цель «зачеркнуть Шахматова и всю науку, ему предшествующую». Обратим внимание, что и тут опять Шахматов поставлен в связь с предшествующей наукой.63

Историографический обзор Л. В. Черепнина был действительно связан с его собственными работами о летописях (о которых пойдет речь в гл. 15.1).

Обратимся теперь к наиболее подробному и обстоятельному историографическому труду, принадлежащему В. И. Буганову, ученику М. Н. Тихомирова. Речь идет о его монографии, по которой, вероятно, многие поколения историков знакомились с ситуацией в изучении летописей.64 Книга построена как обзор содержания работ по летописанию и откликов на них, разбитых по периодам (начальное летописание, летописание периода феодальной раздробленности, летописание конца ХУ-ХУП вв., хронографы, обобщающие труды), и времени изучения (1918-середина 1930-х гг.; советская историография середины 1930-х-середины 1950-х гг.; советская историография середины 1950-х-начала 1970-х гг.). Такое построение уже предполагает, что автор не будет рассматривать особенности творчества отдельных ученых, а тем более - целых направлений. Тем не менее в книге содержится много замечаний и характеристик, которые можно использовать в нашей работе.

Дореволюционные исследования выходили за рамки его монографии, но В. И. Буганов написал о них в Предисловии и во Введении. В. Н. Татищев, по его мнению, положил «основание критического анализа» списков летописей, «сравнивал. между собой», отмечал противоречия и недостоверные известия. Он сослался на мнение своего учителя М. Н. Тихомирова о том, что в ряде

62 Архив РАН, ф. 1791, оп. 1, № 142, л. 89-92.

63 О сути критики И. П. Ереминым А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова см. в гл. 7. случаев суждения Татищева «более близки к нашему времени», чем Шлёцера, и даже полагал, что последний «исходил из идей Татищева».63 Метод Шлёцера по исправлению Нестора В. И. Буганов назвал «субъективным методом в текстологии». Шлёцеру он противопоставил Г. Эверса присоединяясь в этом отношении к А. Г. Кузьмину.66 Главный вывод П. М. Строева и других исследователей начала XIX в. заключался в том, что «Нестор» - не авторское сочинение, а свод. Как и М. Н. Тихомиров (см. гл. 15), В. И. Буганов придал особенное значение работам И. И. Срезневского. Сильной стороной К. Н. Бестужева-Рюмина была названа «разработка вопроса о расслоении, разложении летописных текстов на составные части». Таким образом, В. И. Буганов хвалил Бестужева-Рюмина за то, за что его отвергали А. А. Шахматов, Д. М. Приселков и Я. С. Лурье, называвшие его метод «методом расшивки».

По мнению В. И. Буганова, Д. С. Лихачев и другие исследователи, которые писали о «перевороте», совершенном Шахматовым, имели к этому «серьезные основания», но он тут же отмечает, что «некоторые его идеи (о сводном характере летописей, тенденциозности их составителей, приемах работы и др.) высказывались или в той или в иной степени исследовательски разработывались до него», а некоторые шахматовские выводы «были впоследствии уточнены или отвергнуты». Потом В. И. Буганов возвращается к этой мысли еще раз и поясняет, что «шахматовский» период нельзя отрывать от «дошахматовского». Тем не менее труды А. А. Шахматова внесли большой вклад в изучение летописей, «но его методология. глубоко ошибочна и

67 неприемлема» из-за игнорирования классового подхода. В данном случае эта фраза - не дань эпохе, а принципиальная позиция, идущая, как увидим, от учителя В. И. Буганова М. Н. Тихомирова (см. гл. 15). В. И. Буганов находит у Шахматова «приоритет формально-текстологического анализа над историческим» и отмечает, что борьба против такого направления «проходила

64 Буганов В. И. Отечественная историография.

65 Там же. С. 8.

66 О взглядах А. Г. Кузьмина см. в гл. 14.2. на первом этапе развития науки» (1918-1930-е гг.) и «завершилась на втором ее этапе» (т. е. в 1930-1950-х гг.).

В. И. Буганов подчеркивал: гипотетичность построений Шахматова признавалась им самим; он часто менял взгляды, когда убеждался в их ошибочности, и это - «качество истинного ученого». Гипотезы же были неизбежны, как и догадки, так как некоторые звенья истории летописания «восстановить крайне трудно». Шахматовская схема - широкое и смелое научное построение. Для его сравнительного метода «характерны выявление сходных чтений списков, в том числе сходных искажений, учет описок, переделок, сокращений, дополнений», выяснение обстоятельств, места и времени составления сводов и их редакций. Сущность метода - «в блестящем соединении текстологического анализа массового материала летописных списков с логически-смысловым, историческим анализом летописей». Таким образом, В. И. Буганов оценил А. А. Шахматова за то, что он не все выводы делал на основе сравнительного анализа, т. е. как раз за то, за что, как увидим, представители другого направления (в основном филологи) его критиковали. Противопоставление внутренней критики как «дошахматовского метода» сравнительному методу, характерное для Я. С. Лурье, В. И. Буганов называет «несколько искусственным» и пишет: «Вряд ли исследователь должен воздерживаться от анализа в тех случаях, когда нельзя прибегнуть к классическому сравнительному анализу параллельных текстов летописных

68 сводов».

В. И. Буганов вслед за своим учителем отверг критику по адресу А. А. Шахматова со стороны В. М. Истрина, С. А. Бугославского и И. П. Еремина. Кроме того, В. М. Истрина он осуждал за тезис о связи русских летописей с византийскими хронографами и о зависимости от них.

Много места уделено разбору содержания работ Е. Ю. Перфецкого, высоко ценимого, как мы увидим в гл. 15, М. Н. Тихомировым. Однако В. И.

67 Буганов В. И. Отечественная историография. С. 5, 35, 321.

68 Там же. С. 45-47.

Буганов соглашался, например, с И. М. Троцким в том, что Е. Ю. Перфецкому недоставало «изучения внутреннего состава» летописи, тогда как путь сличения с другими текстами И. М. Троцкий называл «подсобным».69 Не все выводы Перфецкого убедительны для В. И. Буганова, да и «его творческая лаборатория в значительной степени читателю не видна».70

Это же замечание делает В. И. Буганов и М. Д. Приселкову, в некоторых работах которого «сравнительно-текстологический материал представлен

71 недостаточно». Кроме того, он повторил замечания, сделанные М. Д. Приселкову на обсуждении его магистерской диссертации (см. гл. 6). В. И. Буганов противостоит мнению М. Д. Приселкова, о том, что митрополичье летописание не прекращается во второй половине XV в. Приселков назван «достойным продолжателем дела Шахматова, но оспаривается его тезис о «бедности и однообразности» содержания составляемых после ПВЛ летописей, а также об их «придворном характере». Тем не менее, «История летописания» М. Д. Приселкова, по В. И. Буганову, «является значительным вкладом в отечественное летописеведение», в котором «значительное место занимает разработка собственно исторического подхода к пониманию летописей,

72 объяснению их появления в определенной общественной среде».

Критически в целом В. И. Буганов относился к Н. Л. Рубинштейну, когда последний оказывался уже не историографом, а исследователем летописания. В. И. Буганов не принимал у него тезиса о том, что у летописца «голая хронологическая последовательность целиком заменяет вопрос об исторической связи», о значении византийских образцов для ПВЛ, об «узости кругозора» летописца, об «оторванности» летописей друг от друг и о

73 прекращении общерусского летописания в середине XVI в. По мнению В. И. Буганова, здесь много «противоречивого, спорного и неприемлемого».

69 Там же. С. 79-80.

70 Там же. С. 73.

71 Там же. С. 83.

72 Там же. С. 203-204.

73 Там же. С. 208-210.

A. Н. Насонов получил очень высокую оценку В. И. Буганова. Он подробно рассматривает и высоко ставит работы Я. С. Лурье и К. Н. Сербиной.

Творчество М. Н. Тихомирова и Л. В. Черепнина заслужило также горячее одобрение В. И. Буганова. У М. Н. Тихомирова Буганов особенно отмечает стремление решить вопрос о начале летописания с использованием новых материалов для сравнения. Среди историков, которых выделяет В. И. Буганов, и А. Г. Кузьмин (он, как и сам В. И. Буганов, был учеником М. Н. Тихомирова - см. гл. 15.2). В том числе, по его мнению, «важными представляются соображения Кузьмина о существовании в Х1-ХП вв. ряда центров летописания», из-за чего «нельзя рассматривать летописание только как постепенное обосложнение [так!] одного предыдущего текста: например, текста Начального свода "Повестью временных лет"». В данном случае В. И. Буганов противоречил той высокой оценке, которую он дал ниже методу Шахматова, так как концепция А. Г. Кузьмина направлена именно против этого метода. Кроме того, А. А. Шахматов никогда не смотрел на процесс складывание летописных сводов как на нарост одного текста на другом.

B. И. Буганов также хвалил А. Г. Кузмина за требование сочетать «исторический и текстологический методы изучения летописей».74 Вообще, особенностью работы В. И. Буганова является противопоставление авторов-историков, которые вслед за Б. Д. Грековым основывали свои исследования летописей «на классовом анализе исторических явлений», концепции других ученых (филологов, хотя сам В. И. Буганов такого деления на историков и филологов не проводил), «основанной на формально-текстологическом анализе источников» и на «игнорировании их классовой направленности».75 К этим ученым В. И. Буганов относил И. П. Еремина и С. А. Бугославского. У последнего отмечается «формально-литературный характер» сопоставления текстов. Работы И. П. Еремина критикуются особенно сильно за «антиисторичность», за «ошибочные по существу, крайне неудачно

74 Там же. С. 243.

75 Там же. С. 143. сформулированные положения», вызвавшие «справедливую критику советской научной общественности».76 Речь идет, например, об идее И. П. Еремина о «допрагматическом характере» древних летописей (см. об этом подробнее в гл. 7.2). С другой стороны, В. И. Буганов высоко оценил работы Д. С. Лихачева, хотя и полагает, что последний «несколько преувеличивал значение дружинного эпоса в смысле связи его с народом, отсутствия враждебности к народу и противопоставление дружинного и монастырского устнопоэтического творчества».77

После выхода книги В. И. Буганова некоторое время не появлялось значительных работ по историографии летописания. В основном выходили статьи или историографические введения к изучению отдельных вопросов истории летописания. Среди них выделим, например, большой раздел, посвященный, правда, истории изучения только новгородского летописания, но

78 затрагивающий и тему научных школ, в книге А. Г. Боброва.

79

Несколько лет назад появилась статья С. Н. Кистерева. В значительной мере она была построена как развернутый комментарий к высказываниям различных ученых по истории изучения летописания. С. Н. Кистерев рассматривает изучение летописей как часть источниковедения, называя «летописеведение» (термин, которым пользуются в основном историки, но не текстологи и не филологи) «одной из древнейших и сложнейших проблем» источниковедения. Источниковедение же, по мнению автора, в свою очередь является частью социальной истории. Первым историком и, одновременно, первым исследователем летописей С. Н. Кистерев называет, как многие авторы, В. Н. Татищева. Исследовательский метод В. Н. Татищева, как можно понять из статьи С. Н. Кистерева, заключался в том, что тот не просто использовал известные ему летописные тексты, но, во-первых, раскрывал круг своих

76 Там же. С. 144-145 и др.

77 Там же. С. 146-147.

78

Бобров А. Г. Новгородские летописи XV в. С. 41-65.

79 Кистерев С. Н. Вехи в историографии русского летописания // Очерки феодальной России. М., 2003. Вып. 7. С. 5-28. источников (этим он отличается от летописца), а во-вторых, стремился дать читателю понять, что представляли собой эти летописи, давал их описания. «Первая схема развития отечественного летописания» также была намечена, как полагает С. Н. Кистерев, В. Н. Татищевым.

Следующим этапом в изучении летописания, по мнению С. Н. Кистерева, был А. Л. Шлёцер. Определяя его значение, С. Н. Кистерев цитирует известное мнение А. А. Шахматова о том, что «научное изучение древней русской летописи начато великим Шлёцером.» и т. д. Отметим, что это несколько противоречит вышеприведенному высказыванию, что первым исследователем летописания стал В. Н. Татищев. Далее русские исследователи, по С. Н. Кистереву, длительное время «шли путями, указанными им Шлёцером» и видели в позднейших памятниках «искаженного и дополненного Нестора». Здесь С. Н. Кистерев как будто выступает против мнения о том, что русские авторы XIX в. уже отошли от представления о Начальной летописи как об авторском тексте Нестора. Но, с другой стороны, далее можно прочесть, что XIX век «принес новые идеи». Новые идеи принадлежали П. М. Строеву и заключались, по выражению С. Н. Кистерева, в том, что эти летописи теперь стали пониматься как «своды ранее существующих материалов, дополненные сводчиком». С. Н. Кистерев в оценке П. М. Строева идет за В. И. Бугановым и цитирует его высказывание о том, что мысли Строева привели к пониманию «чрезвычайно сложного состава текста летописей». В этом и В. И. Буганов, и С. Н. Кистерев расходятся с Я. С. Лурье. По мнению Я. С. Лурье, все обстояло наоборот, и свод в понимании Строева - это механическое, т. е. простое, соединение разновременных частей, и сложным представление о летописях стало только после трудов А. А. Шахматова. Кажется, правда, поспешным утверждение С. Н. Кистерева о том, что после Строева главным направлением в изучении летописей явилось «воссоздание истории появления многочисленных летописных памятников», как дошедших до нас, так и не дошедших «в своем истинном виде». Дело в том, что П. М. Строев считал погибшими те летописи, из которых составлены своды, и думал, что восстановить их невозможно.

Работы К. Н. Бестужева-Рюмина - это, по С. Н. Кистереву, развитие от Строева «по наиболее очевидному пути», заключающемуся в том, чтобы «попытаться ол установить происхождение каждого известия путем анализа его содержания». Следующим этапом, по Кистереву, являются работы Шахматова. Здесь С. Н. Кистерев повторил мысль Л. В. Черепнина, В. И. Буганова и др. о том, что Шахматов развивал предшествующую традицию изучения летописей: «А. А. Шахматов . с самого начала представлял существующие летописи как своды ранее возникшего материала, и в этом отношении явился продолжателем традиции, заложенной П. М. Строевым и К. Н. Бестужевым-Рюминым». Нужно, правда, заметить, что С. Н. Кистерев, несмотря на такую формулировку, понимает: свод в понимании Строева и свод по Шахматову - разные явления. Далее он пишет о том, что в шахматовском смысле свод основывается на предшествующих сводах (а вовсе не на «материале»). С. Н. Кистерев понимает «элементы метода Шахматова» как «систематическое сличение списков, установление дублировок и таким путем выявление вставок, анализ хронологии и находимых описок, извлечение хронологических указаний из встречающихся в летописях перечислений князей и митрополитов, посадников или русских епархий».81

Определяя то, что нового внес Шахматов в метод изучения летописей, С. Н. Кистерев вступил в полемику с Я. С. Лурье. Последний полагал, что методика Шахматова не являлась «абсолютной новостью в современной ему филологической науке» и во многом сходилась со сравнительно-историческим методом в языкознании. Но новость заключалась в том, что эти приемы еще не применялись к текстам такого масштаба. С. Н. Кистерев не согласился, считая новым то, что А. А. Шахматов «усмотрел в каждой реконструируемой ступени в истории летописания в большей или меньшей степени самостоятельного автора». По мнению С. Н. Кистерева, именно это позволило Шахматову видеть личные, в том числе политические, интересы летописца. Ученик Шахматова М.

80 Там же. С. 8.

81 Там же. С. 10.

Д. Приселков, по мнению С. Н. Кистерева, понимал эту особенность летописи как «характерное и типичное» свойство летописи как исторического

82 источника.

Правда, трудно согласиться со следующим мнением С. Н. Кистерева: задача реконструкции ПВЛ, которую поставил А. А. Шахматов, могла быть решена «лишь с использованием текстологических методов изысканий», что «обусловило некоторую односторонность методики работы как его самого, так и его последователей, а в их лице всего летописеведения на длительный срок». Непонятно, каким образом текстология способствует односторонности работы, так как она не исключает ни источниковедческого анализа, ни изучения рукописей. Неудачно, на наш взгляд, противопоставление текстологических

01 работ изучению рукописей, содержащих летописи.

С. Н. Кистерев сделал несколько критических высказываний по адресу Я. С. Лурье в связи с проблемой использования ранних, а не поздних летописных текстов для воссоздания событий. Еще учитель Я. С. Лурье М. Д. Приселков предпочел для анализа событий X в. не текст ПВЛ, а текст договоров русских

82 Там же. С. 14.

83

В частности, работы Б. М. Клосса, приводимые С. Н. Кистеревым как пример наступления «новых времен», как раз являются образцами текстологии в сочетании с тщательным внешним изучением рукописей, на что указывал еще Я. С. Лурье (см. гл. 13.1), особенно с точки зрения филигранологии и изучения почерков. Но есть разница между исследованием одного памятника, дошедшего в большом количестве списков, как Ник., которую изучал Б. М. Клосс, когда датировки рукописей действительно имеют первостепенное значение для филиации списков, и исследованием текста ПВЛ, дошедшего только в составе более поздних памятников. В последнем случае датировка списков, да и вообще внешнее изучение рукописи, не имеет такого принципиального значения, как в первом. Непонятно, как в этом случае палеографическое и кодикологическое изучение рукописей позволит «существенным образом корректировать построения текстологов» и «устранить из их стемм некоторые гипотетические звенья». Значит, тут у нас не новый этап, а просто памятники разного времени. Кстати, все исследователи памятников той же эпохи, что и Ник., например, А. Е. Пресняков, Н. П. Лихачев и др. - занимались исследованием рукописей, их внешней атрибуцией и датировкой - теми способами, которые тогда были разработаны. Разумеется, работы Б. М. Клосса и других современных авторов далеко продвинули это направление вперед. князей с греками, что вызвало критику со стороны некоторых ученых. Я. С. Лурье выступил с объяснениями позиции М. Д. Приселкова, аргументируя ее тем, что договоры были современными источниками, а летопись отстояла на сто с лишним лет. С. Н. Кистерев полагает это неубедительным. Он справедливо отметил, что датировка сама по себе не является решающим аргументом, а таковыми являются только результаты критического исследования источника, и что в ряде случаев поздние источники могут быть предпочтительнее ранних. Правда, в связи с договорами это замечание С. Н. Кистерева непонятно, так как критическое исследование их как раз проводилось многократно, и сомнений в аутентичности текста и достоверности известий ни у кого не возникало. Однако здесь важно другое. С. Н. Кистерев пишет, что Я. С. Лурье не занимался специально изучением поздних памятников и просто «избегал обращаться к летописям XVI и последующих веков при изучении истории летописания предшествующих столетий».84 Я. С. Лурье действительно предпочитал этого не делать, если имелся более ранний летописный материал. Но он аргументировал это, посвятив целую книгу доказательству того, что в официальных сводах XVI в. версии более ранних летописей подвергались тенденциозному искажению и идеологической обработке, что отражалось не только на оценках тех или иных событий, но и в появлении новых деталей и, наоборот, исчезновении прежних сюжетов.

По мнению С. Н. Кистерева, тенденциозность «еще не делает летописные известия совершенно недостоверными и недостаточна для объявления их выдуманными автором нового свода, а не восходящими к одной из древних летописей». Значит, этого недостаточно и «для отрицания истинности

85 сообщаемых сведений». Но опора на одну только возможность восхождения известия к одной из древних летописей - это как раз тот подход к источникам, против которого Я. С. Лурье сознательно выступал всю жизнь, называя его «рассуждением по принципу "почему бы нет?"». Таким образом, выпад против

84 Там же. С. 19.

85 Там же. С. 19-20.

Я. С. Лурье можно расценить как то, что С. Р. Кистерев является адептом именно этого подхода. Что касается Я. С. Лурье, то, повторим, он не «избегал» обращаться к поздним сводам, а как раз обращался к ним, и в результате источниковедческой критики отказывал им в первенстве как летописям, которые дают совершенно «другую историю XV в.» по сравнению с летописями более ранними. Замечание же С. Н. Кистерева о том, что было много примеров, «когда истина о событиях куда лучше сохранялась в людской молве, чем в писаниях придворных историографов» кажется столь удивительным, что мы оставляем его без комментариев и отсылаем читателя к гл. 1, в которой будет рассматриваться сюжет о «баснословии» и отношении к нему ученых рубежа ХУШ-Х1Х вв.

Явно несправедлив и еще один выпад против Я. С. Лурье. С. Н. Кистерев заметил, что число сводов XV в., которые реконструирует Я. С. Лурье, «слишком велико», а их состав «крайне разнообразен» (тем более, что они составлялись «часто в одних и тех же учреждениях»), чтобы «все построение было достаточно убедительным». Но поскольку не приведено никакой аргументации и построения Я. С. Лурье подробно не разобраны, то замечание, сделанное тут же, о «некорректности» Я. С. Лурье, само собой возвращается С. Н. Кистереву.

В целом, заглавие, данное С. Н. Кистеревым своей статье, не вполне оправдало себя. Он, собственно, показал не «вехи», т. е. не этапы в изучении летописания, а отдельные спорные проблемы истории летописания (например, о приоритете ранних текстов над поздними, об отношении к некоторым работам М. Д. Приселкова, Я. Л. Лурье, к полемике В. А. Кучкина с Б. М.

Клоссом и т.п.). Видно, что, как и большинство историков, занимающихся летописями, его интересует прежде всего содержание выводов о текстах летописей и наблюдения над ними, а не методы, которыми все это

86 производится на свет, несмотря на заявление о противном. Когда он выделяет

86

Отдельно хочется отметить недопустимый тон возражения, сделанного С. Н. Кистеревым В. М. Панеяху по поводу тезиса последнего о том, что Я. С. новые вехи в отношении приемов исследования, как в случае с изучением (или неизучением) рукописей памятников, это оказывается неудачным. Исключение составляет только характеристика метода А. А. Шахматова, сделанная с помощью цитаты из Я. С. Лурье.

Наконец, упомянем статью К. В. Петрова, которая появилась недавно в оп посвященном С. Н. Кистереву сборнике. Автор поставил задачу выделить различные научные школы в изучении феодальной России и посмотреть, какие исследователи, работающие в С.-Петербурге, относятся к ним. Можно согласиться с К. В. Петровым в том, что «ученик несет на себе отпечаток личности своего учителя», хотя, к сожалению, в работе это положение не развито. В своем понимании школ К. В. Петров исходит из формального критерия и главную роль отводит тому, кто являлся научным руководителем кандидатской диссертации исследователя. Между тем это далеко не всегда соответствует реальной ситуации. Ученые, формально не являющиеся учениками, могут в действительности быть ими, тогда как формальные ученики

Лурье придерживался не ленинского варианта марксизма, а близкого к Г. В. Плеханову, Э. Бернштейну и К. Каутскому. С. Н. Кистереву не понравилась эта идея, но заявление о том, что, возможно, «специфические профессиональные занятия маститого исследователя холопства в Русском государстве не позволили ему достаточно внимательно ознакомиться с некоторыми работами В. И. Ленина» (что, по выражению С. Н. Кистерева, остается, «на его совести»), не может рассматриваться в качестве аргумента в ученой полемике. Что же касается «марксистского направления в области летописного источниковедения» (по выражению В. Т. Пашуто), то С. Н. Кистерев, кажется, недооценивает обязательность этого и подобных выражений в книгах 19501980-х гг. Поэтому бессмысленно и даже выглядит как курьез (учитывая содержание всего творчества Я. С. Лурье) предложение С. Н. Кистерева «специально изучить», насколько к складыванию марксистского направления был причастен Я. С. Лурье. Если же речь идет об учете политических пристрастий летописца, то марксизм здесь ни при чем, так как все это было высказано еще А. А. Шахматовым, и развито А. Е. Пресняковым и М. Д. 1 Приселковым. Об этом см. далее в гл. 4, 6.

87

Петров К. В. Петербургские научные школы по изучению истории феодальной России в постсоветский период: современное состояние и перспективы // Историография, источниковедение, история России Х-ХХ вв.: Сб. статей в честь Сергея Николаевича Кистерева. М., 2008. С. 539-563. могут не иметь отношения к школе своих научных руководителей. Если посмотреть только на то, что получилось в итоге у К. В. Петрова с исследователями летописания, мы увидим прежде всего последствия избранной классификации. Так, М. Д. Приселкова он относит к числу учеников школы С. Ф. Платонова, с чем невозможно согласиться. Хотя М. Д. Приселков был историком, учился у С. Ф. Платонова, но он как раз серьезно критиковался С. Ф. Платоновым. М. Д. Приселков всю жизнь был настоящим, преданным учеником А. А. Шахматова и давно оценивается в историографии именно как таковой. А. Н. Насонова, другого крупнейшего исследователя летописания в XX в., К. В. Петров охарактеризовал как ученика А. И. Заозерского. Но для А. Н. Насонова было гораздо важнее то, что он занимался в семинаре М. Д. Приселкова и был, разумеется, его и А. А. Шахматова последователем. Уже давно А. Н. Насонов воспринимается (и обозначается в историографии) прежде всего как ученый шахматовской школы. Ученицей М. Д. Приселкова была К. Н. Сербина. К. В. Петров считает ее ученицей А. И. Андреева, хотя и упоминает, что она «в равной мере считала себя» ученицей М. Д. Приселкова. Но дело в том, что К. Н. Сербина сама писала о том, как предпочла занятиям у А. И. Андреева работу над летописями с М. Д. Приселковым. Из филологов К. В. Петров упоминает учеников В. Н. Перетца. При этом он утверждает, что Д. С. Лихачева «в значительной степени. можно назвать учеником В. П. Адриановой-Перетц». Можно согласиться с тем, что влияние В. П. Адриановой-Перетц было значительным для всех сотрудников Отдела древнерусской литературы Пушкинского Дома, но известно, что учителем Д. С. Лихачева был Д. И. Абрамович.

Приходится констатировать, что предложенный К. В. Петровым метод классификации научных школ очень несовершенен. Очевидно, что только анализ работ исследователя может дать материал, на основании которого его можно отнести к тому или иному направлению. Именно с этих позиций мы будем рассматривать научные школы далее в тексте книги.

Если попытаться выделить в работах по историографии летописания основные проблемы (так как не все они написаны в проблемном ключе), то видно, что историки науки обращали внимание главным образом на несколько вопросов:

- как следует оценивать роль А. Л. Шлёцера в изучении летописей;

- являются ли работы XIX в., и если да, то какие, продолжением А. Л. Шлёцера;

- следует ли появление работ Шахматова считать переворотом в изучении летописей, или они все-таки генетически связаны с предшествующим этапом, причем не только с работами Шлёцера, но и с достижениями других авторов, которые писали о летописях в XIX в.;

- кого из авторов, писавших о летописях, нужно считать последователями А. А. Шахматова и каковы критерии этого выделения.

Мы предлагаем на эти и некоторые другие проблемы взглянуть с новой точки зрения и посмотреть на изучение летописей как на историю научных школ. Важно понять, что исследователи летописей могли взять и взяли из своей выучки, а к чему пришли самостоятельно, попробовать сравнить в этом отношении школы историков и филологов, решить, можно ли связать все важнейшие течения в изучении летописей в одно генеалогическое древо - как его ветви, или же они окажутся отдельными самостоятельными деревьями. Другими словами, мы применим к текстам историков и филологов, писавших о летописях, тот же сравнительный метод, который используется в текстологии в отношении средневековых текстов, например летописей.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Школы исследования русского летописания"

Заключение

В диссертации шла речь об одном срезе истории науки. Зарождавшиеся на Западе гуманитарные науки выражали в XVIII веке главные черты нового общества и мира - дух познания, уверенность в том, что человек может познавать и создавать, но несет ответственность. Именно в это время происходил переход от средневековой экзегетики к научному анализу, становление научных методов. Для летописца текст - часть божественного замысла. Поэтому попытки исправления чаще всего касались, как известно, его технической стороны, когда старый текст был непонятен переписчику. В отличие от этого, рационально мыслящий ученый руководствуется идеей исправления, поиском неправильностей, ищет ошибки, которые допустили люди, испортив первоначальный замысел. Ученые брали на себя ответственность за исправление таких ошибок. Первые опыты такого рода делались при изданиях новозаветных и ветхозаветных, а также античных текстов.

В конце XVIII - начале XIX в. к занятиям русскими летописями приступили филологи, связанные с ведущей в это время школой герменевтики Гёттингенского университета (А. Л. Шлецер, позднее в России Р. Ф. Тимковский и его ученики). Впервые методы критики текста, выработанные на материале текстов древности, были использованы А. Л. Шлецером для разбора текста средневекового - «Повести временных лет», или, на языке того времени - «Нестора». От Шлецера пошло несколько направлений в исследованиях русских летописей. Самой крупной фигурой среди его преемников был Йозеф Добровский, но его метод на несколько десятилетий был оставлен, не найдя продолжения. Добровский с одной стороны явился продолжателем Шлецера, с другой - пошел далее, составив первую генеалогическую стемму соотношения летописных текстов.

Другим направлением в первой половине XIX в. стало изучение источников летописи, и тут главными фигурами оказались историки - сначала

М. П. Погодин, затем П. М. Строев и его последователи. Представление о летописи как своде отражало распространенную тогда в европейской текстологии идею о том, что в древних текстах нужно, прежде всего, выделять первоначально независимые составляющие. Эта идея шла от анализа Фр. Вольфом, Г. Германом и К. Лахманом текстов Гомера. Позднее К. Лахман применил этот прием в работе со средневековым эпосом.

Издание «Полного собрания русских летописей» ориентировалось в принципах издания также на европейский опыт Monumenta Germaniae Histórica. Этот опыт отражал определенных этап в развитии эклектицизма как принципа публикации и исследования текстов.

Идея разложения сводов на отрывки первоначальных летописей стала основный методом исследования летописания во второй половине XIX в. Наиболее полное выражение она получила в работах К. Е. Бестужева-Рюмина, который, однако, не может расцениваться только как преемник П. М. Строева, т.к. сформулировал собственные принципы работы с летописями, определенную последовательность исследовательских процедур и не отрицал возможность того, что в основе своде лежали не «первичные летописи», а более ранние своды.

Параллельно с этим в середине и второй половине XIX в. в России начали складываться школы исследования русских древностей (сначала среди филологов), в основе которых лежало использование сравнительного метода. Этот метод зародился сначала среди европейских лингвистов, но почти сразу же был применен к исследованиям сказок и мифов, а также сюжетов литературных произведений средневековья.

Главенствующее положение среди филологов-компаративистов в России первоначально заняла школа Ф. И. Буслаева как последователя европейской «школы мифологов». Ученики Ф. И. Буслаева (Ф. Ф Фортунатов, Н. С. Тихонравов, Н. П. Кондаков, А. И. Соболевский) образовали школы, основанные на применении сравнительного метода к разным типам памятников. Их собственные ученики уже во многом по-разному смотрели на то, как исследовать, в частности, летописи (А. А. Шахматова, В. М. Истрин, ученики В. Н. Перетца).

Метод А. А. Шахматова родился из соединения разных течений, некоторые из которых опосредованно восходили к Шлецеру, но представление об этой связи было тогда уже утрачено. Более очевидно было влияние на А. А. Шахматова лингвистической школы Ф. Ф. Фортунатова. А. А. Шахматов -ученый, соединивший многие научные подходы, опыт которого не смог повторить ни один из его преемников. Однако эти преемники впоследствии стали развивать отдельные направления, намеченные А. А. Шахматовым, пересматривая и дополняя многие его наблюдения, вступая в спор и, во многом, расходясь все далее.

В рамках филологической школы В. Н. Перетца его ученики С. А. Бугославский и И. П. Еремин предложили, каждый, свои методы исследования летописания, основанные на отказе от многих шахматовских положений. Д. С. Лихачев соединил в своих ранних работах как картину истории летописания по Шахматову, так и внимание к устному, фольклорному материалу в летописи, идущее от В. Л. Комаровича. В первой половине XX в. к текстологии летописания обратились также историки (А. Е. Пресняков, П. Г. Васенко, Н. Ф. Лавров, М. Д. Приселков). В середине - второй половине XX в, «исторический» поток в историографии летописания истончился из-за ранней смерти А. Е. Преснякова, затем И. М. Троцкого, М. Д. Приселкова и Н. Ф. Лаврова. После этого надолго лидирующая роль перешла к ученикам М. Д. Приселкова (А. Н. Насонову и, после его смерти, Я. С. Лурье). Ученые школы С. Ф. Платонова и А. Е. Преснякова, признавали высокие заслуги А. А. Шахматова, но не соглашались с ним по многим вопросам. С другой стороны, ученики М. Д. Приселкова, претендовали на преимущественную принадлежность к шахматовской линии, но на собственном понимании творчества Шахматова настаивали и историки школы С. В. Бахрушина (Л. В. Черепнин, М. Н. Тихомиров), желавшие, прежде всего, рассматривать летописи как исторические источники.

Хотя тихомировское направление победило в издании летописей, этого нельзя сказать об исследовании летописных текстов и об истории летописания. Во второй половине XX в. (период, кторый остался за рамками диссертации) самыми важными направлениями в течении этих научных потоков оставались, с одной стороны, работы текстологов школы М. Д. Приселкова (главным из которых был Я. С. Лурье), а с другой стороны, - работы филологов школы Д. С. Лихачева и И. П. Еремина. В начале XXI в. заметным явлением стали работы лингвистов, предложивших новые пути решения старых проблем истории летописания. Таким образом, исследование летописей вернулось к своим истокам, если вспомнить, что именно лингвисты (А. Л. Шлёцер и И. Добровский) начинали его в конце XVIII- начале XIX вв. и лингвист А. А. Шахматов дал мощное ускорение этому потоку сто лет назад.

Что касается историков, продолжавших направление, заданное школой С. Ф. Платонова-А. Е. Преснякова, то это течение в исследовании летописей после смерти Н. Ф. Лаврова нельзя назвать мощным, несмотря на появление отдельных важных работ. Зато в конце Х1Х-начале XX в. к русским летописям на новом этапе обратилась герменевтика, и на этом пути оказалось возможным продвинуться в некоторых направлениях. Посмодернизм не обошел своим влиянием потоки мысли, направленные на исследование летописания. В результате сильнее стал общий скепсис в отношении наших возможностей понять летописцев, принципы составления летописей и существование самого феномена летописания.

В целом, можно сказать, что современность дает гораздо большую пестроту мнений по разным вопросам, чем это было и во времени Шлёцера, и во времена Шахматова. Особенность настоящего момента состоит в появилении множества трудно сопоставимых друг с другом течений. Что из этого выйдет дальше - сейчас трудно судить.

В книге был исследован тот период науки, когда еще не было такого разнообразия направлений, и главное - когда разные школы реагировали друг на друга, и этот спор аргументов был понятен читателю.

Научные школы и присущие им методы были главными объектами рассмотрения. Но один из выводов диссертации парадоксален, если учесть ее общую направленность: к какому бы течению, к какому бы мощному направлению ни принадлежал автор, он в определенном смысле одинок. Смысл его работы - соединение выучки, идущей от школы, с особенностью творческой личности. Такое соединение всегда уникально и не может быть повторено. I

Список научной литературыВовина, Варвара Гелиевна, диссертация по теме "Историография, источниковедение и методы исторического исследования"

1. Архивные фонды Архив РАН Ф. 665 (А. И. Яковлев). Ф. 693 (М. Н. Тихомиров). Ф. 1547 (А. Н. Насонов).

2. Ф. 1577 (Институт истории Академии наук СССР). Ф. 1791 (Л. В. Черепнин).

3. С.-Петербургский филиал Архива РАН (СПФ АР АН)

4. Ф. 90 (Ф. Ф. Фортунатов). Ф. 108 (А. X. Востоков). Ф. 176 (А. И. Соболевский).

5. Ф. 133 (Археографическая комиссия АН (1834-1931); Историко-археографический институт АН (1931-1936); ЛО Института истории АН (с 1936)).

6. Ф. 134 (А. А. Шахматов). Ф. 332 (В. М. Истрин). Ф. 1060 (М. Д. Приселков).

7. Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского Дома)

8. Ф. 769 (архив Д. С.Лихачева).

9. Ф. 1, оп. 12, № 388, 390 (В. Л. Комарович).

10. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ)

11. Ф. 370 (А. А. Шахматов). Ф. 846 (Б. И. Коплан).

12. Архив С.-Петербургского Института истории РАН

13. Ф. 193 (А. Е. Пресняков). Ф. 269 (Н. Ф. Лавров)

14. Псковский государственный областной историко-архитектурный и художественный музей-заповедник (ПГОИАХМЗ)1. Ф. 766 (Л. А. Творогов).

15. Отдел рукописей и редких книг библиотеки Колумбийского университета

16. Вологодско-Пермская летопись. ПСРЛ. Т. 26. М.; Л.: Изд.-во Акад. наук., 1959. Репринт: М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2006.

17. Воскресенская летопись. ПСРЛ. Т. 7 8. СПб.: Тип. Эдуарда Праца,1856. Репринт: М. : Яз. рус. культуры, 2000.

18. Ермолинская летопись. ПСРЛ. Т.23. СПб.: Тип. М. А. Александрова, 1910. Репринт: М.: Кошелев, 2004.

19. Западнорусские летописи. ПСРЛ. Т.П. СПб.: Археогр. комис., 1907. Подг. текстов и ред. С. Л. Пташицкого и А. А.Шахматова.

20. Иоасафовская летопись / Текст подгот. А. А. Зиминым и С. А. Левиной. М.: Изд-во АН СССР, 1957.

21. Ипатьевская летопись. ПСРЛ. Т.2. 2-е изд. СПб.: тип. М. А. Александрова, 1908. Репринт: М. : Яз. славян, культуры : Кошелев, 2001. Ипатьевская летопись. ПСРЛ. Т. 2. СПб.: Археогр. комис., 1843.

22. Книга степенная царского родословия. СПб.: Археогр. комис., 1908

23. Лаврентьевская и Троицкая летописи. ПСРЛ. Т.1. СПб.: Археогр. комис., 1846; 2-е изд. Вып.1. Л., 1926. Вып.2. Л., 1928. Репринт: М.: Яз. славян, культуры : Кошелев, 2001.

24. Летопись Несторова по древнейшему списку мниха Лаврентия: Напеч. при Обществе истории и древностей российских / Издание проф. Тимковского, прерывающееся 1019 годом. М.: Унив. тип., 1824.

25. Летопись Несторова с продолжателями по Кенигсбергскому списку до 1206 года. В СПб., при имп. Академии наук. 1767.

26. Львовская летопись. 4.1. ПСРЛ. Т.20. Вып.1. СПб.: Археогр. комис., 1910; Вып. 2. СПб., 1914. Репринт: М.: Яз. рус. культуры, 2000.

27. Московский летописный свод конца XV века. ПСРЛ. Т. 25. М.;Л.: Изд-во Акад. наук, 1949. Репринт: М. : Яз. рус. культуры, 2000.

28. Никоновская летопись. ПСРЛ. Т.11 13. СПб.: В тип. Э. Праца, 1862, СПб.: Тип. И.Н. Скороходова, 1901.

29. Новгородская четвертая летопись. Вып.1. ПСРЛ. Т. 4. 4.1. Пг.: Археогр. комис., 1915. Вып.2. Л.,1925. Вып.З. Л.,1929. Репринт: М.: Яз. рус. культуры, 2000.

30. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. (Под ред. и с предисл. А. Н. Насонова). М.; Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1950. Репринт: М.: Яз. рус. культуры, 2000.

31. Новгородские летописи. ПСРЛ. Т.З. СПб.: Археогр. комис., 1841.

32. Повесть временных лет. 4.1 . Текст и перевод. 4.2. Приложения. М.;Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1950.

33. Правда Русская. Под ред. акад. Б. Д. Грекова. Т.1. Тексты. М.;Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1940; Т. 2. Комментарии. М.; Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1947.

34. Псковские летописи. Вып.1. М.;Л.: Изд.-во АН СССР, 1941; Вып. 2. М.;Л.: Изд.-во АН СССР, 1955.

35. Радзивиловская или Кенигсбергская летопись. T. I. Фотомеханическое воспроизведение рукописи, типолит. Р. Голике и А. Вильборг, 1902; Т. 2. Статьи о тексте и миниатюрах рукописи: И.Н. Скороходов. ОЛДП. Вып. 118. 1902.

36. Рогожский летописец. Тверской сборник. ПСРЛ. Т. 15. Пг., 1922. Репринт: М. : Яз. рус. культуры, 2000.

37. Русская летопись по Никонову списку. Изданная под смотрением имп. Академии наук. 4.1, до 1094 года. СПб.: при имп. Академии наук, 1767.

38. Русский хронограф. Хронограф западнорусской редакции. ПСРЛ. Т. 22 Ч. 1. Хронограф редакции 1512 г. СПб.: Археогр. комис., 1911. Т.22. 4.2. Пг.: Археогр. комис., 1914.

39. Сибирские летописи. 4.1. Группа Есиповской летописи. ПСРЛ. Т. 36. М.: Наука, 1987.

40. Сибирские летописи. Под ред. Л. Н. Майкова и В. В. Майкова. СПб.: Археогр. комис., 1907.

41. Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т.18. СПб.: Археогр. комис., 1913. Репринт: М.: Знак, 2007.

42. Собрание государственных грамот и договоров. 4.1. М.: тип. Всеволожского, 1813.

43. Софийская первая летопись. ПСРЛ. Т.6. Вып.1. 2-е изд. Л. 1925. Репринт: М. : Яз. рус. культуры, 2000.

44. Chronique de Nestor / Léger L. Paris. S. 1, s. a, 1884.

45. Chronique de Nestor (Récit des temps passés): naissance des mondes russes, traduite du vieux-russe par Jean Pierre Arrignon. Toulouse-Marseille: Anacharsis. 2007.

46. Extraits des Chroniqueurs français, Villehardouin, Joinville, Froissait, Commines, publiés avec des notices, des notes, un appendice, un glossaire des termes techniques et une carte par Gaston Paris et A. Jeanroy. Paris: Hachette, 1891.

47. Handbuch zur Nestor Chronik / Herausg. von L. Müller. München: Fink, 1977.

48. Histoire poétique de Charlemagne, par Gaston Paris. Paris. 1865; De Pseudo Turpino disseruit Gaston Paris. Parisiis, 1865.

49. MGH. Scriptorum. T. 1. Scriptores rerum Sangallensium. Annales et chronica aevi Carolini / Ed. Georgius Haenricus Pertz. Hannoverae. MDCCCXXVI.

50. MGH. Scriptorum. T. 2. Annales, chronica et historiae aevi Carolini / Ed. Georgius Haenricus Pertz. Hannoverae. MDCCCXXVIIII.

51. I. Публикации материалов (письма, дневники, мемуары,некрологи и др.)

52. А. А. Шахматов. 1864 1920. Сборник статей и материалов. Под редакцией академика С. П. Обнорского. М.; Д.: Изд.-во Акад. наук СССР, 1947.

53. Адрианова-Перетц В. 77. Владимир Николаевич Перетц (1870 1935) // Перетц В. Н. Исследования и материалы по истории старинной украинской литературы XVI - XVIII веков. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962.

54. Адрианова-Перетц В. П. Начало пути: В киевском семинаре В. Н. Перетца // Воспоминания о Николае Калинниковиче Гудзии. М., 1968.

55. Александр Евгеньевич Пресняков: Письма и дневники. 1889 1927. СПб.: Дмитрий Буланин, 2005.

56. Андреев Н. Е. То, что вспоминается. Таллинн: Авенариус. 1996; То же.: Дмитрий Буланин. СПб., 2008.

57. Андреева Т. В., Смирнова Т. Г. 1928 1935 годы в судьбе С.Н.Чернова: Письмо С. Н. Чернова П. Г. Любомирову от 9 - 10 ноября 1935 г. // Деятели русской науки XIX - XX веков. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. Вып. 1.

58. Буслаев Ф. И. Мои воспоминания. М.: В. Г. фон-Бооль, 1897.

59. Гудзий Н. К. С.А. Бугославский (Некролог) // ТОДРЛ. М.; Л., 1948. Т. 6. С. 410.

60. Гуревич А. Я. История историка. М.: РОССПЭН, 2004.

61. ИваскЮ. Памяти Н. Е. Андреева // Русское возрождение. 1982. № 18.

62. Левицкий С. Профессор Николай Ефремович Андреев // Русское возрождение. 1982. № 18.

63. Магистерский диспут М. Д. Приселкова в С.-Петербургском университете // Научный исторический журнал, издаваемый под редакцией проф. Н. И. Кареева. 1914. Т. 2. Вып. 1 3. № 3. С. 133 - 139.

64. Материалы по истории СССР. Вып. 2. Документы по истории XV XVII вв. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1955.

65. Памяти Николая Саввича Тихонравова. Имп. Московское Археологическое общество и Общество любителей Российской словесности. Сб. статей. М.: печатня А. И. Снегиревой, 1894.

66. Пархоменко В. 1з листування з акад. О. О. Шахматовим // Украша. Науковый двохмюячник украшозвавства. Кшв, 1925. Кн. 6. 125 128.

67. Переписка А. X. Востокова в повременном порядке с объяснительными примечаниями И. Срезневского II Сборник статей, читанных в Отделении русского языка и словесности Императорской Академии наук. 1873. Т. V. Вып.2. С. 55.

68. Переписка А. А. Шахматова и И. В. Ягича // А. А. Шахматов. 1864 1920. Сб. статей и материалов. М.- Л.: Изд. Акад. наук, 1947. С. 13-104.

69. Переписка государственного канцлера графа Н.П. Румянцева с московскими учеными: Ко дню пятидесятилетнего юбилея Румянц. музея / С предисл., примеч. и указ. Е. В. Барсова. М.: О-во истории и древностей рос. при Моск. ун-те, 1882.

70. Перетц В. Н. Академик А.И. Соболевский (Некролог) // Известия АН СССР. Отделение гуманитарных наук. 1930. С. 17 61.

71. Письма из Кембриджа. Е. А. Андреева Н. П. Жемчужиной. 1958 - 1959 гг. (Подготовка текста и комментарии Н. С. Андреевой) // Исторический архив. 2008. № 2. С. 42 - 52.

72. Погодин М. П. Год в чужих краях. Вып. 1 4. М.: Унив. тип.; тип. Н. Степанова, 1844.

73. Рукописное наследие академика М. Н. Тихомирова в Архиве Академии наук СССР / Староверова И.П. М.: Изд.-во Акад. наук, 1974.

74. Протоколы заседаний Археографической комиссии. Вып.1. (1835 1840). СПб.: Археографии, ком., 1885.

75. Семинарий русской филологии при имп. Университете св. Владимира под руководством В. Н. Перетца: 1-ое пятилетие. 1907 1912. Киев.: Семинарий русск. филолог., 1912.

76. Сербина К. Н. А. И. Андреев ученый и педагог. (Из воспоминаний об учителе) // ВИД. Т. 17. Л., 1985. С. 360 - 363.

77. Шахматов А. А. Ф. Ф. Фортунатов (некролог ) // Известия Академии наук. 1914. № 14. С. 967 974.

78. Ягич И. В. Источники для истории славянской филологии. Т. 1. Письма Добровского и Копитара в повременном порядке. СПб.: тип. В. С. Балашева, 1885.

79. Apocryphal Not Apocryphal? A critical analysis of the discussion concerning the correspondance between Tsar Ivan IV Groznyj and Prince Andrej Kurbskij by N.Rossing and B.Ronne (review) // SEER. 1982. Vol. 60. Pt. 2.

80. August Ludwig von Schlözer und Russland, Briefe und Rapporte von und an Schlözer 1764-1803. Hrsg. von E. Winter (Quellen und Studien zur Geschichte Osteuropas, 9). Berlin /,1961.

81. Dobrovsky J. Der Briefwechsel zwischen Josef Dobrovsky und Karl Gottlob von Anton / Institut für Slawistik (Berlin). Veröffentlichungen des Instituts für Slawistik / Krbec M., Michâlkovâ V. Deutsche Akad. der Wissenschaften zu Berlin. Berlin, 1959.

82. Dobrovsky J. Korrespondenz Josefa Dobrovskégo. Dil. 1. Vzajemne dopisy Josefa Dobrovskeho a Fortunata Duricha z let 1778-1800 / К vyd. upravil Adolf Patera. Praga. 1895.

83. Dobrovsky J. Korrespodence Josefa Dobrovského. Dil. II. Vzajemne dopisy Josefa Dobrovského a Jiriho Samuele Bandtkeho z let 1810 1827. К vydâni upravil V.A.Francev. V Praze. 1906.1.ger L. Souvenir d'un slavophile (1863 1897). Paris, 1905.

84. Odlozhilik О. E. Perfecky // Journal of Central European Affairs. 1952. Vol. 12. No. 2.

85. Univerzita Komenskeho. Prehlad profesorov 1919 1966. Prehlad pracovisk 1919 - 1948. Bratislava. 1968. L. 113.1.. Опубликованные труды исследователей XVIII середины XX вв., посвященные летописям и другим памятникам средневековой письменности

86. Адрианова-Перетц В. 77. Рец.: А.А.Шахматов. 1864 1920. Сборник статей и материалов. М.,-Л. 1947 // Вестник АН СССР. 1947. № 8. С. 147 - 148.

87. Андреев H. Е. Иван Грозный и иконопись XVI в. // Seminarium Kondakovianum. Prague, 1938. V. X.

88. Андреев H. Е. Мнимая тема: о спекуляцих Э. Л. Кинана // Новый журнал. 1972. № 109.

89. Андреев H. Е. О деле дьяка Висковатого // Seminarium Kondakovianum. Прага, 1932. No. 2. (Переиз. в сб.: «Философия русского религиозного искусства. XVI XX вв.» М., 1993.)

90. Андреев H. Е. О мнимой теме Э. Кинана (письмо издателю) // Новый журнал. 1973. № 111

91. Андреев 77. Е. О характере третьей псковской летописи // Essays in honor of Georges Florovsky. Russia and Orthodoxy. Mouton, The Hague. 1975. Vol. 2.

92. Андреев 77. E. Об авторе приписок в Лицевых сводах Грозного // ТОДРЛ. Л., 1962. Т.18.

93. Андреев 77. Е. Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Изд. Я. С. Лурье и Ю. Д. Рыковым (review) // SEER. 1981. Vol. 59.

94. Бахрушин С. В. Легенда о Василии Мангазейском // Известия АН СССР. Отд. гуманит. наук. Л., 1929. № 6. С. 479 509.

95. Бахрушин С. В. Очерки по истории колонизации Сибири в XVI и XVII вв. M.: М. и С. Сабашниковы, 1927.

96. Бахрушин С. В. Основные течение сибирской историографии // Северная Азия. 1925 г. Кн. 1-2. С.104- 113.

97. Бахрушин С. В. Туземные легенды в «Сибирской истории» С. Ремезова // Исторические известия. М., 1916. № 3 4. С. 3 - 28.

98. Бахрушин С. В. К вопросу о достоверности Начального свода. // Бахрушин С. В. Труды по источниковедению, историографии и истории России эпохи феодализма / сост. Л. Г. Дубинская, А. М. Дубровский. М.: Наука, 1987. С. 15-35.

99. Бестужев-Рюмин К. Н. А. Е. Пресняков. Царственная книга, ее состав и происхождение. СПб., 1893 // ЖМНП. СПб., 1893. Июнь.

100. Бестужев-Рюмин К. Н. О составе русских летописей до конца XIV в. // ЛЗАК. СПб., 1868. Вып. 4.

101. Бестужев-Рюмин К. Chronique dite de Nestor traduite sur le texte slavon-russe avec introduction et commentaires critiques pas Louis Léger. París. 1884. Рецензия // ЖМНП. 1884. Октябрь. С. 367 380.

102. Бугославский С. А. К вопросу о характере и объеме литературной деятельности преп. Нестора // ИОРЯС. Т. 19. Пг., 1914. Кн. 3.

103. Бугославский С. А. М. Д. Приселков. Нестор-летописец. Опыт историко-литературной характеристики // Печать и революция. 1923. Кн.6.

104. Бугославский С. А. Несколько замечаний к теории и критике текста. Чернигов, 1913.

105. Бугославский С. А. "Повесть временных лет" (списки, редакции, первоначальный текст ) // Старинная русская повесть. М.;Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1941. С. 7-37.

106. Бугославский С. А. Рец. на кн.: Абрамович Д. И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им // ЖМНП. Пг., 1917. Октябрь. С. 233 245.

107. Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. Т. 1. Повесть временных лет. М.: Яз. славян, культур, 2006; Т.2. Древнерусские литературные произведения о Борисе и Глебе. М.: Яз. славян, культур, 2007.

108. Бугославский С. А. УкраУно-русью пам'ятки XI XVIII вв. про княз1в Бориса та Гл1ба. (Розвщка й тексти). У Кшш: 3 друкарнгВсеукрашськсн Академп наук, 1928.

109. Будде Е. Ф. Ответ академику А. А. Шахматову и разбор его последнего мнения об образовании русских наречий // ЖМНП. 1899. Ч. 325. Отд. II. С. 163 -178.

110. Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб.: Д. Е. Кожанчиков, 1861. Т. 2.

111. Буслаев Ф. И. О преподавании отечественного языка. М.: Унив. тип., 1844. Ч. I. С. V.

112. Бутков П. Г. Оборона летописи русской, Несторовой, от навета скептиков. СПб.: тип. Рос. акад, 1840.

113. Бычков А. Ф. II Отчеты о занятиях и изданиях Археографической комиссии за двадцатипятилетние ее существования (с 1834 по 1859). СПб., 1860. С. 73-74

114. Бычков А. Ф. Разбор сочинения Н. П. Ламбина «Опыт восстановлении и объяснения Несторовой летописи. 1. О Свенгелде и Угличах». СПб.: Тип. Акад. наук, 1872.

115. Валк С. Н. Татищевские списки Русской Правды // Валк С.Н. Избранные труды по археографии. СПб.: Наука, 1991. С. 197- 211.

116. Васенко П. Г. Академический список Латухинской Степенной // Доклады Академии наук СССР. Серия В. N0. 15.1929. С. 280 282.

117. Васенко П. Г. Заметки к Латухинской Степенной книге. СПб.: тип. Имп. Акад. наук, 1902.

118. Васенко П. Г. Заметки к статьям о Смуте, включенным в Хронограф редакции 1617 г.// Сб. статей по русской истории, посвященным С. Ф. Платонову. Пб.: «Огни», 1922. С.248 269.

119. Васенко П. Г. Книга степенная царского родословия и ее значение в древнерусской исторической письменности. СПб.: тип. И.Н. Скороходова, 1904. Ч. 1.С.П.

120. Васенко 77. Г. Кто был автором "Книги Степенной Царского родословия?" СПб.: Сенат, тип, 1902. С. 1 20.

121. Васенко 77. Г. Печатное издание "Книги степенной царского родословия" и типы ее списков. СПб.: тип. имп. Акад. наук, 1903. С. 1 68.

122. Васенко 77. Г. Составные части книги Степенной царского родословия // ЛЗАК. СПб, 1908.

123. Васенко 77. Г. Трегубовская "Степенная". СПб.: тип. Акад. наук, 1907.

124. Васенко 77. Г. Хрущовский список "Степенной книги" и известие о земском соборе 1550 года. СПб.: Сенатская тип, 1903.

125. Веселовский А. 77. Сравнительная мифология и ее метод // Вестник Европы. 1873. Кн. 10. С. 637 680.

126. Виноградов В. О скудости и сомнительности происшествий первого века нашей древней истории от основания государства до смерти Игоря, т.е. до 945 года// Вестник Европы. 1830. Ч. 172. № 15 16; Ч. 173. № 17 - 18.

127. Гейерманс Г. Л. Татищевские списки Русской Правды // Проблемы источниковедения. М.-Л, 1940. Вып. 3. С. 163-174.

128. Греков Б. Д. Итоги изучения истории СССР за двадцать лет // Известия АН СССР. Отд. обществ, наук. М.-Л, 1937. №. 5. С. 1101 1113.

129. Грушевський М. Истор1я Украши-Руси. Кшв: 1913. Т. 1.

130. Грушевський М. Записки наукового товариства iM. Шевченка. Отд. Б1блюграфш. Льв1в, 1903. Т. 51, кн. 1; Лымв, 1909. Т. 88, кн. 2; Льв1в, 1912. Т. 109. Кн. 3.

131. Добровский И. Кирилл и Мефодий: словенские первоучители. Историко-критическое исследование Иосифа Добровского. М.: тип. С. Селивановского, 1825. Перевод с немецкого М. П. Погодина.

132. Еремин 77. 77. «Повесть временных лет». Проблемы ее историко-литературного изучения. Л, 1947.

133. Завитневич В. 3. О месте и времени крещения св. Владимира и о годе крещения киевлян // Труды КДА. 1888. Январь. С. 126 152.

134. Завитневич В. 3. Происхождение и первоначальная история имени "Русь"// Труды КДА. 1892. Декабрь. С. 553 594.

135. Завитневич В. 3. Рец. М. Д.Приселков «Очерки церковно-политической истории Киевской Руси Х-ХН вв.» (СПб., 1913) // Труды КДА. 1914. Апрель. С. 628-651.

136. Зимин А. А. Краткие летописцы XV XVI вв. // ИА. 1950. Кн. 5. С. 3 - 39. Зимин А. А. «Летописец начала царства» - памятник официальной политической идеологии середины XVI в. // Докл. и сообщ. АН СССР. М., 1956. Вып. 10. С. 78-88.

137. Зимин А. А. О методике изучения древнерусского летописания // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1974. Т. 33. № 5. С. 454 463.

138. Зимин А. А. Русские летописи и хронографы конца XV XVI вв.: Учеб. пособие. М.: Мое. Гос. ист.-архивн. ин-т., 1960.

139. Зимин А. А., Насонов А. Н. О так называемом Троицком списке Новгородской первой летописи // ВИ. 1951. N0. 2. С. 89-91.

140. Ильин Н. Н. Летописная статья 6523 года и ее источник. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1957.

141. Истрин В. М. А. А. Шахматов как ученый // ИОРЯС. Пг., 1922. Т. 25. С. 23 -43.

142. Истрин В. М. Замечания о начале русского летописания: По поводу исследований А. А. Шахматова в области древнерусской летописи // ИОРЯС. Пг., 1923. Т.26. Л., 1924. Т. 27.

143. Истрин В. М. К истории заимствованных слов и переводных повестей. (По поводу статьи Соболевского). Одесса: «Экон» тип., 1905.

144. Истрин В. М. Один только перевод Псевдокаллисфена, а древнеболгарская энциклопедия X века мнимая // Византийский временник. 1903. Т. 10. № 1-2.

145. Каченовский М. Т. Мой взгляд на Русскую Правду // Вестник Европы. 1829. Ч. 166. № 13.

146. Каченовский M. Т. О баснословном времени в российской истории // Ученые записки имп. Московского Университета. 1833. 4.1. No.2. Отд.Ш. С. 273 298.

147. Каченовский М. Т. О кожаных деньгах // Учен. зап. Моск. имп. Ун-та. 1835. Ч. VII. № 9. Отд. 1. Ч. VIII. № ю.

148. Каченовский М. Т. О Римской Истории Нибура. Отделение первое. Histoire romaine de В.G. Niebuhr, traduite de Г Allemand par M., de Golbery; première livraison; 2 vol, in 8 // Вестник Европы. 1830. № 17-18. (перевод Каченовского).

149. Каченовский M. Т. О трудах Шлецера и Тунманна для русской истории // Цветник. 1810. Ч. VIII. № 10. С. 131 138.

150. Каченовский М., Т. Параллельные места в русских летописях // Вестник Европы. 1809. Т. 47. № 18. С. 133 145; № 3. С. 674 - 689.

151. Клосс Б. М., Лурье Я. С. Русские летописи XI XV вв. // Методические рекомендации по описанию славяно-русских рукописей для сводного каталога рукописей, хранящихся в СССР. М., 1979. Вып. 2. Ч. 1.

152. Корф С. А. Древлянский князь Мал // ЖМНП. 1912. № 2. Костомаров Н. И. Лекции по русской истории. СПб.: изд. П. Гайдебуров, 1861. Вып. 1.

153. Кочубинский А. А. Начальные годы русского славяноведения: Адмирал Шишков и канцлер граф Румянцев. Одесса: тип. «Одес. вестн.», 1887 1888.

154. Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М.: Изд. Моск. ун-та, 1977.

155. Кузьмин А. Г. Спорные вопросы методологии изучения русских летописей // ВИ. 1973. № 2.

156. Кузьмин А. Г. Статья 1113 г. в «Истории Российской» В.Н.Татищева // Вестник МГУ. 1972. № 5. С. 79 89.

157. Кузьмин А. Г. Татищев. ЖЗЛ. М.: Мол. гвардия, 1987. Кузьмин А. Г. Хронология Начальной летописи // Вестник МГУ. 1968. История. № 6. С. 40 53.

158. Лавров H. Ф. Заметки о Никоновской летописи // Летопись занятий Постоянной историко-археографической комиссии. Л. 1927. Вып. 1 (34). С. 55 -90.

159. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М.: Наука,1979.

160. Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. Л.: Изд. Акад наук СССР, 1947.

161. Лихачев Д. С. «Софийский временник» и новгородский политический переворот 1136 г. // ИЗ. 1948. Т. 25. С. 240 265.

162. Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М.: Наука, 1970. Лихачев Д. С., Лурье Я. С., Янин В. Л. Подлинные и мнимые вопросы методологии изучения летописей // ВИ. 1973. № 8. С. 194 203.

163. Лурье Я. С. Борьба церкви с великокняжеской властью в 70-80-х годах XV в. // ТОДРЛ. Т. 14. М.; Л, 1958. С. 219 228.

164. Лурье Я. С. Вопросы внешней и внутренней политики в посланиях Ивана IV // Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951. С. 468 519. (Сер. «Лит. Памятники»).

165. Лурье Я. С. Генеалогическая схема летописей X XVI вв., включенных в "Словарь книжников и книжности Древней Руси" // ТОДРЛ. Л., 1985. Т. 40. С. 190-205.

166. Лурье Я. С. Еще раз о своде 1448 г. и Новгородской Карамзинской летописи // ТОДРЛ. Л., 1977. Т. 32. С. 199 218.

167. Лурье Я. С. Идеологическая борьба в русской публицистике конца XVI в. М.; Л.: Наука, 1960.

168. Лурье Я. С. Из истории русского летописания конца XV в. // ТОДРЛ. М.; Л., 1955. Т. 11. С. 156- 186.

169. Лурье Я. С. К изучению летописного жанра // ТОДРЛ. Л., 1973. Т. 27. С. 76-93.

170. Лурье Я. С. Михаил Дмитриевич Приселков источниковед // ТОДРЛ. М.; Л., 1962. Т. 18. С. 464 - 475.

171. Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV XV вв. Л.: Наука, 1976. Лурье Я. С. О возможности и необходимости при исследовании летописей // ТОДРЛ. Л., 1981. Т. 36. С. 13 - 36.

172. Лурье Я. С. О гипотезах и догадках в источниковедении // Источниковедение отечественной истории: Сб. статей. 1976. М., 1977. С. 26 -55.

173. Лурье Я. С. (Рец. на кн.) Б. М. Клосс. Никоновский свод и русские летописи XVI XVII веков // История СССР. 1981. № 1. С. 173.

174. Лурье Я. С. О путях доказательства при анализе источников (на материале древнерусских памятников) // ВИ. 1985. № 5. С. 65 68.

175. Лурье Я. С. О так называемой «презумпции невиновности» источника // Актуальные проблемы изучения и издания письменных исторических источников: Всесоюзная сессия, посвященная 60-летию образования СССР. Тезисы докладов. Тбилиси, 1985. С. 44 51.

176. Лурье Я. С. 50 лет книге «История русского летописания XI XV вв.» М. Д. Приселкова // Памятные книжные даты. М., 1990. С. 59 - 62.

177. Лурье Я. С. Схема истории летописания А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова и задачи дальнейшего исследования летописей // ТОДРЛ. Л., 1990. Т. 44. С.192.

178. Лященко А. Летописное сказание о мести Ольги древлянам (По поводу статьи проф. А.Брюкнера) // ИОРЯС. Л., 1929. Т.2. Кн. 1. С. 320 336.

179. Лященко А. И. К 25-летию ученой деятельности ак. А. И. Соболевского // Литературный вестник. 1904. Т. 8.

180. Мартос И. Р. Исследование банного строения, о котором повествует летописец Нестор. СПб.: в тип. Ивана Глазунова, 1809.

181. Масленникова Н. Н. Идеологическая борьба в псковской литературе в период образования Русского централизованного государства // ТОДРЛ. 1951. Т. 8.

182. Насонов А. Н. Из истории псковского летописания // ИЗ. 1946. Т. 18. С. 255-294.

183. Насонов А. Н. История русского летописания XI начала XVIII вв. М.: Наука, 1969.

184. Насонов А. Н. Князь и город в Ростово-Суздальской земле // Века. Исторический сборник. Пг. 1924. Вып. 1. С. 3 27.

185. Насонов А. Н. Летописные памятники Пскова // Историк-марксист. 1937. №5-6. С. 271 -272.

186. Насонов А. Н. Летописные памятники Тверского княжества // Известия АН СССР. Отд. гуманит. наук. 1930. № 9. С. 709 738; № 10. С. 739 - 773.

187. Насонов А. Н. Летописные памятники хранилищ Москвы: новые материалы // Проблемы источниковедения. М., 1955. Вып. 4. С. 243 285.

188. Насонов А. Н. Летописные своды Тверского княжества // Доклады АН СССР. Серия В. Ноябрь-декабрь 1926 г. Л., 1926. С. 125 128.

189. Насонов А. Н. Материалы и исследования по истории русского летописания // Проблемы источниковедения. М.,1958. Вып. 6. С. 235 274.

190. Насонов А. Н. Монголы и Русь. (История татарской политики на Руси). М.; Л., 1940.

191. Насонов А. Н. Московский свод 1479 г. и его южнорусский источник// Проблемы источниковедения. М., 1961. Вып. 9. С. 350 385.

192. Насонов А.Н. Новые источники по истории Казанского взятия // Археографический ежегодник за 1960 год. М., 1962. С. 3 26.

193. Насонов А. Н. О неизданной рукописи A.A. Шахматова: Обозрение летописных сводов // Проблемы источниковедения. М.;Л., 1936. Сб. 2. С. 279 -298.

194. Насонов А. Н. Псковские летописи. Приготовил к печати А. Насонов. М.; Л., 1941. Вып. 1.

195. Некрасов И. С. Н. С. Тихонравов (Некролог) //Летописи Историко-филологического Общества при Императорском Новороссийском университете. Одесса: тип. окр. штаба, 1894. Т. 3.

196. Никольский Н. К. Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений (X XII вв.) СПб.: ОРЯС, 1906.

197. Никольский H. К. Повесть временных лет как источник для истории начального периода русской письменности и культуры / К вопросу о древнейшем русском летописании. Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1930.

198. Оленин А. Краткое рассуждение об издании Полного собрания русских дееписателей //ЖМНП. 1837. Т. 14. С. 158- 169.

199. Пархоменко В. А. В какой мере было тенденциозно не сохранившееся древнее "Житие Антония Печерского"? // ИОРЯС. 1914. Т. 18. С. 237 241.

200. Пархоменко В.А. Начало христианства Руси. Очерк истории Руси IX X вв. Полтава, 1913.

201. Пархоменко В. А. Несколько замечаний о норманнской теории происхождения Руси // ЖМНП. 1915. Ч. 55. № 2. С. 430 432.

202. Пархоменко В. А. Три момента начальной истории русского христианства: Игорь «Старый» и Ярослав Мудрый (по поводу нового исследования М. Д. Приселкова) // ИОРЯС. 1914. Кн. 4. С. 371 380.

203. Пагиуто В. Т. За марксистско-ленинскую историю литературы // ВИ. 1950. №3. С. 114-120.

204. Пашу то В. Т. A.A. Шахматов буржуазный источниковед // ВИ. 1952. № 2. С. 47-73.

205. Перевощиков В. M О русских летописях и летописателях по 1240 год. Материалы для истории российской словесности. СПб.: тип. Рос. акад., 1836.

206. Перетц В. Н. Из лекций по методологии истории русской литературы. История изучения. Методы. Источники. Киев: тип. 2-й артели, 1914. Корректурное изд. на правах рукописи.

207. Перетц В. Н. Краткий очерк методологии истории русской литературы. Пособие и справочник для препод., студентов и для самообразования. Пг.: «Academia», 1922.

208. Перетц В. Н. Памяти Аркадия Иоаникиевича Лященко // Труды института славяноведения АН СССР. JL, 1932. Т. 1. С. 354 375.

209. Перетц В. H. И Slavia. Praha, 1927. Roc. 6. Ses. 1. S. 180 182ю

210. Перфецъкий Е. Новгородський княжий л1топис його вщношення до украшського л1Тописання XII стол1ття // Записки наукового товариства ¡мени Т. Шевченка. Льв1в, 1924. Т. 134-135. С. 1-18.

211. Перфецкий Е. Ю. Общий источник чешского и польского летописания // Труды института славяноведения Академии наук СССР. Л, 1932. Т. 1. С. 207 -238.

212. Перфецъкий Е. Перемишльський лшшисний кодекс першо1 редакцп в склад1 хроники Яна Длугоша // Записки Наукового товариства 1мени Т. Шевченко. Льв1в, 1928. Т. 149. С. 31 83; У Львове, 1931. Т. 151. С. 19-56.

213. Перфецкий Е. Ю. Русские летописные своды и их взаимоотношения. Братислава, 1922.

214. Платонов С. Ф. Автобиографическая записка // Академическое дело 1929 1931 гг.: Документы и материалы следственного дела, сфабрикованного ОГПУ. СПб.: Библ. Рос. Акад. наук, 1993. Вып. 1: Дело по обвинению академика С. Ф. Платонова.

215. Платонов С. Ф. Летописный рассказ о крещении Ольги в Царьграде // Известия Таврической ученой архивной комиссии. № 54. Симферополь, 1918. С. 182- 186.

216. Платонов С. Ф. Обзор источников русской истории летописного типа. Лекции, читанные в имп. Археологическом институте в 1904/ 1905 акад. году. СПб, Изд. слушателей института. 1905.

217. Погодин М. П. Борьба не на живот, а на смерть с новыми историческими ересями. М.: тип. Ф. Б. Миллера, 1874.

218. Погодин М. П. Исследования, замечания и лекции М. Погодина о русской истории. Т. 1. М.: Моск. ОИДР, 1846.

219. Погодин М. П. Нестор, историко-критические рассуждения о начале русских летописей. М.: Унив. тип., 1839.

220. Погодин М. П. Последние исторические толки // Русский исторический сборник. Т. 1. Кн. 3. М., 1838.

221. Попов А. Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. Приложение к Обзору хронографов русской редакции. М.: тип. Лазаревского ин-та, 1869.

222. Попов А. Н. Обзор хронографов русской редакции. Вып.1 2. М.: тип. Лазаревского ин-та, 1866 -1869.

223. Пресняков А. Е. Архивский летописец // Памяти Леонида Николаевича Майкова. Сб. статей и материалов. СПб.: тип. Акад. наук, 1902. С. 1-2.

224. Пресняков А. Е. Древнерусское летописание. Летописное дело в XIV-XVI вв. // История русской литературы до XIX в. Под ред. А.Е.Грузинского, А. Н. Овсянико-Куликовского, проф. П. Н. Сакулина. Т.1. М.: т-во «Мир», 1916.

225. Пресняков А. Е. Заметки о лицевых летописях // ИОРЯС. СПб., 1903. Т. 6. Кн. 4. С. 295 304.

226. Пресняков А. Е. Мелкие заметки к Воскресенской летописи // ЛЗАК. СПб., 1901. Вып. 13. С.1 -10.

227. Пресняков А. Е. Московская историческая энциклопедия XVI в. // ИОРЯС. 1900. Т. 5. Кн. 3. С. 824 876.

228. Пресняков А. Е. Отзыв на И. А. Тихомирова. "Обозрение состава московских летописных сводов" // ЖМНП. 1896. Сентябрь. С. 153-154.

229. Пресняков А. Е. Речь перед защитой диссертации под заглавием "Образование Великорусского государства" // ЛЗАК за 1917 г. Пг., 1920. Вып. 13.

230. Пресняков А. Е. А. А. Шахматов в изучении русских летописей // ИОРЯС. Пг. 1922. Т. 25.

231. Пресняков А. Е. Царственная книга, ее состав и происхождение. СПб.: тип. И. Н. Скороходова, 1893.

232. Приселков М. Д. Афон в начальной истории Киево-Печерского монастыря//ИОРЯС. 1912. Т. 17. Кн. 3. С.186- 197.

233. Приселков М. Д. Задачи и пути дальнейшего изучения «Русской Правды». По поводу выхода академической «Правды Русской» под редакцией акад. Б.Д.Грекова. М.;Л., 1940 // ИЗ. 1945. N0. 16. С. 238 250.

234. Приселков М. Д. История рукописи Лаврентьевской летописи и ее издания // Ученые записки Ленинградского гос. Педагогического института им., А. И. Герцена. Т. 19. Л, 1939. С. 175 197.

235. Приселков М. Д. История русского летописания XI XV вв. 1 изд.: Л., 1940. 2-е изд: СПб.: Дмитрий Буланин, 1996.

236. Приселков М. Д. Лаврентьевская летопись (история текста) // Ученые записки Ленинградского гос. Университета. Серия исторических наук. N0. 32. Вып.2. Л., 1939. С. 76- 142.

237. Приселков М. Д. Летописание XIV в.// Сб. статей по русской истории, поев. С. Ф. Платонову. Пг., 1922. С.25-26.

238. Приселков М. Д. Летописец 1305 года // Века. N0. 1. Пг., 1924. С.28-35.

239. Приселков М. Д. Магистерский диспут М., Д. Приселкова в С.-Петербургском университете// Научный исторический журнал, изд. под ред. проф. Н. И. Кареева. 1914. Т. 2. Вып. 1-3. № 3. С.133 139.

240. Приселков М. Д. Нестор-летописец. Опыт историко-литературной характеристики. Пб.: Брокгауз-Ефрон, 1923. 2-е изд.: СПб.: Русский миръ, 2009.

241. Приселков М. Д. О реконструкции текста Троицкой летописи 1408 г., сгоревшей в Москве в 1812 г. // Ученые записки Ленинградского гос. Педагогического института им., А. И. Герцена. Кафедра истории СССР. Л., 1939. Т. 19. С. 5-42.

242. Приселков М. Д. Отзыв М. Д. Приселкова на описание летописца ГИМ, собр.Уварова, № 1366 // Приселков М. Д. История русского летописания ХЗ-ХУ вв. СПб., 1996. С. 305-309.

243. Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X XII вв. СПб. тип. М. М. Стасюлевича, 1913.

244. Приселков М. Д. Русское летописание в трудах А. А. Шахматова // ИОРЯС. Пг., 1922. Т. 25. С. 128 135.

245. Приселков М. Д. «Слово о полку Игореве» как исторический источник // Историк-марксист. 1938. Кн.6. С. 112 133.

246. Приселков М. Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.; Л.: изд. АН СССР, 1950. 2-е изд. СПб.: Наука, 2002.

247. Присъолков М. Д. Швденно-руське лггописання в стародавньому суздальському лггописанш XII XIII вв.// Юбшейний зб1рник на пошану академика Дмитра Ивановича Багагпя. Кшв, 1927. С. 447 - 461.

248. Работа А. Е. Преснякова по историографии русского летописания (подготовил С. В. Чирков) ПАЕ за 1968. М., 1970. С. 416 432.

249. Розанов С. П. Заметки по вопросу о русских хронографах // ИОРЯС. 1904. Т. 151. С. 92- 136.

250. Розанов С. П. Записка. К вопросу о переиздании так называемых Типографского и Архангелогородского летописцев // ЛЗАК. СПб., 1914. Вып. 26. Извлечения из протоколов. С. 45 48.

251. Розанов С. П. «Никоновский» летописный свод и Иоасаф, как один из его составителей // Известия по русскому языку и словесности АН СССР. Л., 1930. Т. 3. Кн. 1.С. 269-287.

252. Розанов С. П. Хронограф западно-русской редакции. К вопросу об его издании // ЛЗАК за 1912. СПб., 1913.

253. Сендерович С. Я. Метод Шахматова, раннее летописание и проблема русской историографии // Из истории русской культуры. Т. 1 (Древняя Русь). М., 2000.

254. Сербина К. Н. Двинской летописец // ВИД. Л., 1973. Т. 5. С. 196 219.

255. Сербина К. Н. Из истории русского летописания конца XV в. // Проблемы источниковедения. Т. XI. М., 1963. С. 391 498.

256. Сербина К. Н. Летописный свод 1518г.// Вопросы историографии и источниковедения истории СССР. М.;Л.: изд. АН СССР, 1963.

257. Сербина К. Н. Устюжский летописный свод // ИЗ. М., 1946. Т. 20. С. 239

258. Сербина К. Н. Устюжское летописание XVI XVIII вв. Л., 1985. Сербина К. Н. Устюжское летописание XVI - XIX вв.: (Краткий обзор списков) // ВИД. Л., 1979. Т. 11. С. 42 - 48.

259. Скрынников Р. Г. Курбский и его письма в Псково-Печерский монастырь //ТОДРЛ. 1962. Т. 18.

260. Скрынников Р. Г. Подложна ли переписка Грозного и Курбского // ВИ. 1973. №6. С. 53-63

261. Скрынников Р. Г. Переписка Грозного и Курбского: парадоксы Эдварда Кинана. Л.: Наука, 1973.

262. Соболевский А. И В каком году крестился Владимир? // ЖМНП. 1888. Ч. 257. № 6, отд. 2. С. 403.

263. Соболевский А.И. Древняя переделка начальной летописи // ЖМНП. 1905. Ч. 358. № 3. С. 100-105.

264. Соболевский А. И Заметки о Степенной книге. СПб.: тип. имп. Акад. наук, 1907.

265. Соболевский А.И. Несколько слов по поводу заметки А. Е. Преснякова // ИОРЯС. СПб., 1903. Т. 6. Кн. 4. С. 305 311.

266. Соболевский А. И. Рец. А. А. Шахматов. Исследования в области русской фонетики. Варшава. 1893 //ЖМНП. 1894. № 4. С. 424.

267. Соболевский А. И. Рец.: История русской этнографии А.Н. Пыпина. Т. 1 -2. СПб., 1890- 1891 //ЖМНП. 1891. Т. 273. №2. С. 412-430.

268. Соболевский А. И. Рец. на кн.: Н. П. Лихачев. Палеографическое значение бумажных водяных знаков // Вестник археологии и истории, изд. С.-Петербургским археологическим институтом. СПб., 1901. Вып. 14. С. 227 238;

269. Срезневский И. И. Древние жизнеописания русских князей // ИОРЯС. 1853. Т. 2. С. 113-130.

270. Срезневский И. И. Исследования о летописях новгородских // Срезневский И.И. Статьи о древних русских летописях (1853 1866). СПб.: тип. Акад. наук, 1903. С. 1 -255.

271. Срезневский И. И. Чтения о древних русских летописях. СПб.: тип. Имп. Акад. наук, 1862.

272. Строев С. М. Описание памятников славяно-русской литературы, хранящихся в публичных библиотеках Германии и Франции. М., 1841.

273. Строев С. М. О пользе изучения русской истории в связи с всеобщей // Телескоп. 1834. Т. 30.

274. Строев В. Н. По вопросу о «старцах градских» русской летописи // ИОРЯС. Пг., 1919. Т. 23. Кн. 1. С. 64.

275. Строев С. М. (Скромненко). Кто писал ныне нам известные летописи // Сын отечества. 1834. № 49 50.

276. Строев С. М. (Скромненко). О мнимой древности, первобытном состоянии и источниках наших летописей. СПб.: тип. Н. Греча, 1835.

277. Строев С. М. (Скромненко). О недостоверности древней истории и ложности мнения касательно древних русских летописей. СПб.: тип. Н. Греча, 1834

278. Сухомлинов М. И. Записка об ученых трудах экстраординарного академика доктора славянской и русской филологии А. А. Шахматова // Сб. ОРЯС. СПб, 1901. Т. 69. Декабрь. LV.

279. Сухомлинов М. И. О древней русской летописи как памятнике литературном. СПб.: тип. Акад. наук, 1856.

280. Татищев В. Н. История Российская. М.; Л.: Изд-во Акад. наук, 1962. Т.1.

281. Творогов Л. А. Вновь открытая псковская летопись // Псковская правда. 1945. 27 нояб. С. 2.

282. Творогов Л. А. Источник по истории псковской земли: псковские летописи // Печорская правда. 1946. 5 февр.

283. Творогов Л. А. Источник по истории псковской земли. Летописные заметки на книгах // Печорская правда. 1946. 2 марта. С. 2.

284. Творогов Л. А. К столетию издания псковской первой летописи (1848 -1948) // Псковская правда. 1948. 11 июля. С. 2.

285. Творогов Л. А. Неизвестные отрывки старой псковской летописи // Псковская правда. 1951. 17 нояб.

286. Творогов Л. А. Новое издание псковского летописного свода 1647 года // Псковская правда. 1946. 31 июля. С. 1.

287. Творогов Л. А. Памятник старой псковской письменности (к 400-лети псковского летописного свода 1547 г.) // Псковская правда. 1947. 30 мая. С. 3.

288. Творогов Л. А. Псковские летописи // Печорская правда. 1946. 5 февр.

289. Творогов Л. А. Холмогорский список Псковской летописи // Псковская правда. 1945. 2 дек. С. 2.

290. Тихомиров М. Н. Курс источниковедения истории СССР древнейших времен до конца XVIII вв. М.: Соцэкгиз, 1940. Т. 1.

291. Тихомиров М. Н. Начало русской историографии // ВИ. 1960. № 5. С. 4156.

292. Тихомиров М. Н. Отзыв о работе Н. Н. Ильина «Летописная статья о Борисе и Глебе» // Тихомиров М. Н. Русское летописание. М, 1979. С.328 — 329.

293. Тихомиров М. Н. Рецензия на книгу М. Д. Приселкова «Троицкая летопись» // Тихомиров М. Н. Русское летописание. М.: Наука, 1979. С. 329 -332.

294. Тихомиров М. Н. Русский летописец в «Истории Польши» Яна Длугоша // Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969. С. 226-237.

295. Тихомиров М. Н. Русские летописи, вопросы их издания и изучения // Тихомиров М., Н. Русское летописание. М., 1979. С. 7 11.

296. Тополъский Е. О роли внеисточникового знания в исторических исследованиях // Вопросы философии. 1973. № 5.

297. Троцкий И. М. Возникновение новгородской республики // Известия АН СССР. VII серия. Отд. общ. наук. Л., 1932. № 4. с. 271 291; № 5. С. 349 - 374.

298. Троцкий И. М. Опыт анализа первой новгородской летописи // Известия АН СССР. VII серия. Отд-ние. обществ, наук. Л., 1933. № 5. С. 337 362.

299. Троцкий И. М. Рецензия на книгу: Перфецкий Е. Русские летописные своды и их взаимоотношения. Прага, 1922 // Борьба классов. 1924. № 1 2. С. 305-307.

300. Устрялов Н. Г. Правила для руководства Археографической комиссии. СПб.: Археогр. комис., 1837.

301. Фортунатов Ф. Ф. Сравнительное языковедение. Общий курс // Ф. Ф. Фортунатов. Избранные труды. М.: Учпедгиз, 1956. Т. 1. С. 25.

302. Черепнин Л. В. К спорам о методологии изучения начального летописания: (Ответ А. Г. Кузьмину) // История СССР. 1973. № 4. С. 231 237.

303. Черепнин Л. В. Летописец Даниила Галицкого // ИЗ. Т. 12. 1941. С. 228253.

304. Черепнин Л. В. «Повесть временных лет», ее редакции и предшествующие ей летописные своды // ИЗ. 1948. Т. 25.С. 293 333.

305. Черепнин Л. В. Русская Правда (в краткой редакции) и летопись как источники по истории классовой борьбы // Академику Борису Дмитриевичу Грекову ко дню семидесятипятилетия: Сб. статей. М., 1952. С. 89 99.

306. Черепнин Л. В. «Смута» и историография XVII века: (Из истории древнерусского летописания) // ИЗ. 1945. Т. 14. С. 81 128.

307. Черепнин Л. В. Спорные вопросы изучения Начальной летописи в 50 -70-х годах // История СССР. 1972. № 4. С. 46 64.

308. Шахматов А. А. Буслаев, как основатель исторического изучения русского языка. С. 7 Четыре речи о Ф.И.Буслаеве, читанные на заседании Отдела Коменского 21 января 1898 года. СПб., 1898.

309. Шахматов А. А. Древнейшие редакции Повести временных лет // ЖМНП. 1897. Октябрь. Отд. 2. С. 209 259.

310. Шахматов А. А. Заметки по истории звуков лужицких языков. По поводу книги Л. В. Щербы: "Восточно-лужицкое наречие". Т. 1. (С приложением текстов). Пг., 1915 //ИОРЯС. 1916. Т. 21.

311. Шахматов А. А. Записка об ученых трудах члена-корреспондента

312. Академии, ординарного профессора Императорского С.-Петербургского университета А. И. Соболевского. СПб., 1900.

313. Шахматов А. А. Киевский Начальный свод 1095 г. // А. А. Шахматов: 1864 1920. (Сб. статей и материалов под ред. акад. С.П.Обнорского). М.; Л.: Изд. АН СССР, 1947. С. 47 - 160.

314. Шахматов А. А. Корсунская легенда о крещении Владимира // Сб. статей в честь В. И. Ламанского. СПб., 1906. С. 103 120.

315. Шахматов А. А. Начальный Киевский летописный свод и его источники // Юбилейный сб. в честь Вс. Ф. Миллера. М.: тип.-лит. А. В. Васильева, 1900.

316. Шахматов А. А. Начальный киевский свод 1095 г. // А. А. Шахматов. 1864 1920. Сб. статей и материалов. М.; Л.: Изд. АН СССР, 1947. С. 117 - 160.

317. Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М.; Л.: изд-во АН СССР, 1938.

318. Шахматов А. А. Общерусские летописные своды XIV и XV веков // ЖМНП. 4.331. 1900. С. 90-176; Ч. 332. 1900. С. 135-200; Ч. 338. 1901. № Ц. С. 52-80.

319. Шахматов А. А. О Начальном Киевском летописном своде // ЧОИДР. 1897. Кн. I III. Отд. 3. С. 1 - 58.

320. Шахматов А. А. Повесть временных лет. Т. 1. Пг.: Археогр. комис., 1916. Шахматов А. А. «Повесть временных лет» и ее источники // ТОДРЛ. Т. 4. М.; Л., 1940. С. 9-150.

321. Шахматов А. А. Предисловие к Начальному киевскому своду и Несторова летопись//ИОРЯС. 1909. Т. 13. Кн. 1.

322. Шахматов А. А. Разбор сочинения И. А. Тихомирова «Обозрение летописных сводов Руси Северо-восточной» // Отчет о сороковом присуждении наград графа Уварова. СПб., 1899. С. 103 236.

323. Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб.: тип. М. А. Александрова, 1908.

324. Шахматов А. А. Рецензия на книгу: Пархоменко В.А. Начало христианства Руси. Полтава, 1913 // ЖМНП. Новая серия. Ч. 52. 1914. С. 352.

325. Шахматов А. А. Сказание о преложении книг на славянский язык // Zbornik k slavy Vatroslava Jagica. Berlin, 1908. С. 172 188.

326. Шахматов А. А. Хронология древнейших русских летописных сводов // ЖМНП. 310. 1897. № 4. Отд. 2. С. 463-482.

327. Шлёцер А. Л. Нестор. Русские летописи на древлеславянском языке, сличенные, переведенные и объясненные Августом Лудовиком Шлецером. Ч.1.3. СПб. Печатано в императорской типографии. 1809-1819. (Перевод Дм. Языкова).

328. Шлёцер А. Я. Общественная и частная жизнь Августа Людвига Шлёцера, им самим описанная // Сборник ОРЯС. 1875. Т. 13.

329. Юшков С. В. Об академическом издании «Правды Русской» // Историк-марксист. 1941. № 2. С. 95 102.

330. Andreev N. Е. The authenticity of the correspondence between Ivan Grozny and Prince Andrey Kurbsky (review article) // SEER. 1975. Vol. 53. No. 133. P. 582 -588.

331. Andreev N. E. The Correspondence between Prince A. M. Kurbsky and Tsar Ivan IV of Pussia, 1564 1579 ed. J.L.I. Fennell (review) // SEER. 1956. Vol. 35. No. 84. P. 304 - 306.

332. Andreyev N. E. G. V. Vernadsky (article and bibliography) // Transactions ofthe Association of Russian-American Scholars in the USA. New-York. 1975.th

333. Andreev N. E. Interpolations in the 16 -century Muscovite chronicles // SEER. 1956. Vol. 35. No. 84. P. 95 115.

334. Andreev N. E. Kurbsky" s letters to Vas'y an Muromtsev // SEER. 1955. Vol. 33. No. 81. P. 414-436.

335. Andreev N. The Pskov-Pechery monastery in the XVI th century // SEER. 1954. Vol. 32. No.79. P. 318 343.

336. Andreev N. E. Was the Pskov-Pechery monastery a citadel of the Non-Possessors? // Jahrbucher fur Gechichte Osteuropas. Wiesbaden, 1969. Vol. 17. No. 4. P. 481 -493.

337. Bédier J. Tradition manuscrite du «Lai de l'Ombre». Réflexions sur l'art d'éditer les anciens textes // Romania. 1928. T. 54. P. 3 171. См. также факсимильные переиздания (Paris: Champion, 1929, 1970).

338. Bruckner Al. Rozdzial z "Nestora" // Записки Наукового товариства ¡мени Шевченка. У Львову 1925. Т. 141 142. С. 1 - 15.

339. Dobrowsky J. Cyrill und Method, der Slawen Apostel. Prag, 1823.

340. Dobrovsky J. Fragmentum Pragense Evangelii S. Marci vulgo autographi. Edidit lecciones que variants critice recensiut Josefas Dobrovsky, clericus ecclesiasticus. Pragae. MDCCLXXVIII.

341. Dobrowsky I. Wie soll Nestors Chronik aus so mancherlei Recensionen des Textes, die in Handschriften zu finden sind, rein hergestellt werden // Müller I. Altrussische Geschichte nach Nestor. Berlin, 1812.

342. Perfecky E. Die deutschen Quellen der Sazaver Chronik // Archiv für Slavische Philologie. Bd. 40. Y. 1 -2. Belin, 1925.

343. Perfecky E. Historia Polonica Jana Dlugosze a nemecke letopisectvi. Bratislava, 1940.

344. Perfeckij E. Historia Polonica Jana Dlugosze a ruske letopisectvi. V Praze,1932.

345. Perfecky E. Die Opatovitzer Annalen. Eine böhmisch-mährische Kompilation // Jahrbücher für Kultur und Geschichte der Slaven. Breslau, 1927. Bd. III / 1. S. 48 -78.

346. Perfecky E. Die Opatovizer Annalen // Jahrbücher für die Kultur und Geschichte der Slaven. Bd. III, H. 1. Breslau, 1927.

347. Pogorelov V. Rysky letopis Nestorov a Slovensko// Kultura. Bratislava, 1933. No. 5. S. 536-539.

348. Pogorelov V. Die russische Nestorchronik und die Slowakei // Carpatica Slovaca. Acta Academiae Scientarum et Artium Slovacae. Bratislava, 1943 1944. T. X (1/2). S. 195-199.

349. Quentin H., dorn. Memoire sur l'établissement du texte de la Vulgate. Rome; Paris: Desclée et Cie, 1922.

350. Азадовский М. К. История русской фольклористики. М.: Учпедгиз, 1963.1. Т. 2.

351. Академические научные школы Санкт-Петербурга. К 275-летию Академии наук. (Статьи участников семинара "Науч. шк.: место в структуре науч. сообщества и роль в развитии науки") / РАН. С.-Петерб. науч. центр. СПб., 1998.

352. Алешковский М. X. Повесть временных лет: судьба литературного произведения в древней Руси. М.: Наука, 1971.

353. Алпатова В. Д. Обзор фондов ученых-историков, погибших во время блокады Ленинграда. (По материалам Архива ЛОИИ СССР АН СССР) // АЕ за 1973 год. М., 1974. С. 246.

354. Амосов А. А. Лицевой летописный свод Ивана Грозного. Комплексное кодикологическое исследование. М.: Эдиториал УРСС, 1998.

355. Андреев А. Ю. А. Л. Шлёцер и русско-немецкие университетские связи во второй половине XVIII начале XIX в. // История и историки. 2004. Историографический вестник. М., 2005. С. 136 - 157.

356. Андреев А. Ю. "Геттингенская душа" Московского университета (Из истории научных взаимосвязей Москвы и Геттингена в начале XIX столетия) // Вопросы истории естествознания и техники. 2000. № 2. С. 71 113.

357. Андреева Т. В. Вопросы источниковедения в работах П. М. Строева // ВИД. Л., 1987. Т. 18. С. 33.

358. Андреева Т. В. Археографическая экспедиция Академии наук. 1829 — 1834 гг.//ВИД. Л. 1990. Т. 21. С. 107-119;

359. Андреева Т. В., Бовина-Лебедева В. Г. О смысле жизни: Предсмертное письмо А.А.Шахматова // Государство и общество в России XV начала XX века: Сб. статей памяти Н.Е.Носова. СПб.: Наука, 2008.

360. Андреева Т. В., Смирнова Т. Г. 1928 1935 годы в судьбе С. Н. Чернова (Письмо С. Н. Чернова П. Г. Любомирову от 9 -10 ноября 1935 г.) // Деятели русской науки XIX - XX веков. СПб., 2000. Вып. 1.

361. Андреева Т. В., Соломонов В. А. Историк и власть: Сергей Николаевич Чернов. 1887 1941. Саратов: «Научная книга», 2006.

362. Аньиин Ф. Д., Алпатов В. М. «Дело славистов»: 30-е годы. М.: Наследие,1994.

363. Артамонов Ю. А. Жизнь и научное наследие Сергея Алексеевича Бугославского // Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. Т.1. Повесть временных лет. М.: Языки славянских культур, 2006. С. 40-45.

364. Артамонов Ю. А. Бугославский С. А. // Православная энциклопедия. М., 2003. Т. 6. С. 295-296.

365. Архангельский А. С. Из лекций по истории русской литературы: Несколько заметок по поводу книги: Проф. В. Н. Перетц. (Из лекций по методологии истории русской литературы). Киев, 1914 г. Пг.: типолит. Акц. об-ва «Самообразование», 1914.

366. Архангельский А. С. Первые труды по изучению начальной русской летописи. Историко-литературные очерки //Учен. Зап. Казанского ун-та по историко-филол. ф. 1885 год. Казань, 1886. С. 298 359.

367. Архангельский А. С. Ученые труды Н. С. Тихонравова в связи с более ранними изучениями в области истории русской литературы. Казань. 1894; Разбор "Истории рус. словесности" Галахова // Отчет о XIX прис. нагр. гр. Уварова. СПб, 1878. С. 27, 31.

368. Архангельский А. С. Ф. И. Буслаев в своих «Воспоминаниях» и ученых трудах. Казань: типолит. Имп. Ун-та. 1889.

369. Базанов H. П. Русский ученый-эмигрант Н.Е.Андреев в Англии. // Культурное научное наследие российской эмиграции в Великобритании (1917— 1940 гг.): Междунар. науч. конф. М., 2002. С. 158 165.

370. Баландин А. И. Мифологическая школа в русской фольклористике. М.: Наука, 1988.

371. Барсуков Н. 77. Жизнь и труды М. П.Погодина. 2-е изд. СПб.: А. Д. и П. Д. Погодины, 1888. Кн. 1.

372. Барсуков Н. П. Жизнь и труды П. М. Строева. СПб.: тип. В. С. Балашева,1878.

373. Беляев С. А. Семинарий имени академика Н. П. Кондакова -неотъемлемая часть русской национальной культуры // Древняя Русь. 2000. № 1.

374. Березин Ф. М. Очерки по истории языкознания в России (конец XIX -начало XX в.) М.: Наука, 1968.

375. Бернштейн С. И. Основные вопросы синтаксиса в освещении А. А. Шахматова // ИОРЯС. Пг., 1922. Т. 25. С. 231, 233.

376. Бобров А. Г. Новгородские летописи XV в. СПб.: Дмитрий Буланин, 2001. Бобров А. Г. В. Л. Комарович // Дмитрий Лихачев и его эпоха: Воспоминания. Эссе. Документы. Фотографии. СПб., 2002. С. 356 362.

377. Бобров А. Г. Д. С. Лихачев и В. Л. Комарович // Арзамас. Нью-Йорк. 2000. №8. С. 110-113.

378. Бобров А. Г. Д. С. Лихачев как исследователь новгородских летописей: Диссертация «Новгородские летописные своды XII века» // ТОДРЛ. СПб., 2010. Т. 61. С. 128-141.

379. Богданова О. Василий Леонидович Комарович // Вопросы литературы. 1988. №9. с. 130-151.

380. Брандль В. Йосиф Добровский в новейшей характеристике В. Брандля / Пер. с чешского М., Попруженко. Воронеж: типо-лит. Губ. правл., 1887.

381. Брачев В. С. Петербургская Археографическая комиссия (1834 1929 гг.). СПб.: Нестор: Афина, 1997.

382. Брачев В. С. Русский историк А. Е. Пресняков (1870 1929). СПб.: Стомма, 2002. С.ЗЗ.

383. Бубрих Д. В. О трудах А. А. Шахматова в области славянской акцентологии // ИОРЯС. Пг, 1922. Т. 25. С. 199.

384. Буганов В. И. Источниковедение в трудах академика М. Н. Тихомирова (к 70-летию) // Проблемы источниковедения. М, 1963. Вып. 11.

385. Буганов В. И. М. Н. Тихомиров и отечественное летописеведение // АЕ за 1973 год. М, 1974. С. 5-11.

386. Буганов В. И. Отечественная историография русского летописания. М.: Наука, 1975.

387. Будовниц И. У. Об исторических построениях М. А. Приселкова // ИЗ. Т. 35. С. 200-231.

388. Буланин Д. М. Таинство или игра: Русская историко-филологическая наука рубежа XIX XX веков и ее ритуалы // РЛ. 2011. № 1. С. 242 - 254.

389. Валк С. Н. Археографическая деятельность М. Н.Тихомирова // АЕ за 1962 год. К 70-летию М. Н. Тихомирова. М, 1963. С. 5 20.

390. Валк С. Н. Избранные труды по историографии и источниковедению. СПб.: Наука, 2000. 436 438.

391. Валк С. Н. «История Российская» В. Н. Татищева в советской историографии // С. Н. Валк. Избранные труды по историографии и источниковедению. СПб, 2000. С. 412 -451.

392. Валк С. Н. «История Российская В. Н. Татищева в трудах Н. М, Карамзина // С. Н. Валк. Избранные труды по историографии и источниковедению. СПб, 2000. С. 452 461.

393. Валк С. Н. «История Российская» В. Н. Татищева в трудах отечественных исследователей XIX начала XX века. Подготовительные фрагменты // С. Н. Валк. Избранные труды по историографии и источниковедению. СПб.: Наука, 2000. С. 462-515.

394. Валк С. Н. Советская археография. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948.

395. Васильева 3. К. Переписка А. Н. Насонова с J1. А. Твороговым. (Из истории издания Псковских летописей) // Земля Псковская древняя и современная: Тезисы докладов к научно-практической конференции. Псков, 1993. С. 64-74.

396. Вейде В. В. Об исторических трудах Н. Е. Андреева // Новый журнал. 1971. Кн. 105.

397. Виноградов В. В. А. А. Шахматов как исследователь истории русского литературного языка (К 100-летию со дня рождения) // Вестник АН СССР. 1964. № 10. С. 119.

398. Виноградов В. В. А. А. Шахматов как исследователь истории русского литературного языка (К 100-летию со дня рождения ) // Вестник АН СССР. 1964. № 10.

399. Виттекер Ц. X. Граф Сергей Семенович Уваров и его время. СПб.: Гуманит. агентство «Акад. проект», 1999.

400. Бовина-Лебедева В. Г. Русские средневековые тексты в восприятии французских историков: Луи Л еже исследователь славянства и публикатор русских летописей // Санкт-Петербург - Франция. Наука, культура, политика. СПб.: Европейский Дом, 2010. С. 306 - 314.

401. Бовина-Лебедева В. Г., Панеях В. М., Я. С.Лурье источниковед // ВИД. СПб., 1998. Т. 26. С. 345 - 354.

402. Гарбулева Л. Жизнь и творчество русских эмигрантов-гуманитариев в Словакии // Российские ученые-гуманитарии в межвоенной Чехословакии. М.: Славян, ин-т., 2008. С. 51 52.

403. Гаррисон В., Пайман А. Николай Ефремович Андреев: 1908 1982 // Новый журнал. 1982 . Кн. 147

404. Гиппиус А. А. О критике текста и новом переводе-реконструкции «Повести временных лет» // Russian Linguistics. 2002. Vol. 26. No. 1. P. 63 126.

405. Гиппиус А. А. «Рекоша дроужина Игореви»: К лингвотекстологической стратификации Начальной летописи // Russian Linguistics. 2001. Vol. 25. No. 2. P. 147-181.

406. Горяинов А. Н. В России и эмиграции: Очерки о славяноведении и славистах первой половины XX века. М.: Институт славяноведения РАН, 2006.

407. Готье Ю. В. Шахматов-историк // ИОРЯС. Пг, 1922. Т. 25. С.250.

408. Гудзий Н. К. Николай Савич Тихонравов. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1956.

409. Гуревич А.Я. История историка. М.: РОССПЭН, 2004. С. 109 110.

410. Данилова О. С. Луи Леже основоположник научного славяноведения во Франции // Славяноведение. 2007. N0. 1. С. 81 - 89

411. Депретто К. Литературная критика и история литературы в России конца XIX начала XX века // История русской литературы. XX век: «Серебряный век» / Под ред. Ж. Нива, И. Сермана, В. Страды, Е. Эткинда. М.: Прогресс, б. г. 1994. С. 242-257.

412. Добрушкин Е. Н. «История Российская» В.Н.Татищева и русские летописи: (Опыттекстологического анализа): Автореф. дис.канд. ист. наук. Л, 1972.

413. Добрушкин Е. Н. К вопросу о происхождении сообщений «Истории Российской» В.Н.Татищева // ИЗ. 1976. Т. 97.

414. Добрушкин Е. Н., Лурье Я. С. Историк-писатель или издатель источников? (К выходу в свет академического издания «ИсторииРоссийской» В.Н.Татищева // РЛ. 1970. N0. 2.

415. Добрушкин Е. Н. О методике изучения «татищевских известий» // Источниковедения отечественной истории. М.: Наука, 1977.

416. Досталь М. Ю. Перфецкий Е.Ю. популяризатор славянской идеи в Словакии в 20-е годы XX в. // Берасцейсю хранограф: Зборшк навуковых прац. Брэст, 1999. Вып.2. С. 273 - 279.

417. Журавлев В. И. Ф. Ф. Фортунатов и фонология // Сравнительно-исторические и сопоставительно-типологические исследования (Докл. Фотрунатов. чтений). 1979. г. М.: Изд-во МГУ, 1983. С. 62 67.

418. Зиборов В. К. О летописи Нестора: Основной летописный свод в рус. летописании XI в. СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 1995.

419. Иконников В. С. Опыт русской историографии. Киев, 1908. Т. 2. Кн. 1. С. 326-414.

420. Кистерев С. Н. Вехи в историографии русского летописания // Очерки феодальной России. М.: Альянс-Архео, 2003. Вып. 7. С. 5 28.

421. Кистерев С. Н. Хронологические заметки о летописании рубежа XV -XVI веков // Рукописная книга Древней Руси и славянских стран: от кодикологии к текстологии. СПб.: Дмитрий Буланин, 2004.

422. Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI XVII вв. М.: Наука, 1980.

423. Козлов В. П. Исторический источник и основные проблемы его анализа в исторической мысли России конца XVIII первой четверти XIX в. // ВИД. Л.,1989. Т. 20. С. 9-27.

424. Козлов В. П. Исторический источник и основные проблемы его анализа в исторической мысли России конца XVIII первой четверти XIX в. // ВИД. Л.,1990. Т. 21. С. 5.

425. Козляков В. Н. Обзор коллекций документов Г. В. Вернадского в Бахметевском архиве библиотеки Колумбийского университета в Нью-Йорке // Вернадский Георгий. Русская историография. М.: Аграф, 1998. С. 396 398.

426. Кочубинский А. А. Начальные годы русского славяноведения: Адмирал Шишков и канцлер гр. Румянцев. Одесса: Тип. «Одесск. Вестника», 1887 -1888.

427. Крапошина Н. В. Академик Н. К. Никольский (1863 1936): этапы научной биографии. Автореферат дис.канд. ист. наук. СПб., 2010.

428. Крапошина Н. В. Академик Н. К. Никольский. Дис. канд. Ист. наук. СПб., 2010. 131 132.

429. Кулаковский 77. А. Вук Караджич, его деятельность и значение в сербской литературе. М.: тип. Б. Ф. Б. Миллера, 1882.

430. Кучкин В. А. Арсений Николаевич Насонов. Биография и творческий путь // Летописи и хроники: Сборник статей. 1973 г. Посвящен памяти Арсения Николаевича Насонова. М.: Наука, 1974. С.5 25.

431. Лавров П. А. Памяти JI. Леже. Н. В. Ястребов и его ученая и преподавательсткая деятельность // Известия II отделения Рос. Акад. наук. 1923. Т. 28. С. 427-444.

432. Лавров 77. А. Первые годы научной деятельности А.А.Шахматова // ИОРЯС. Пг., 1922. Т. 25. С. 44 60.

433. Лавров П.А. Ученая деятельность Иосифа Добровского. К столетию со дня его кончины // Известия по русскому языку и словесности АН СССР. 1929. Т. 2. Кн. 2. С. 528 620.

434. Лаптева Л. П. Йозеф Добровский и русское славяноведение в XIX веке // Славяноведение. 2003. № 6. С. 19 23.

435. Лаптева Л. П. Йозеф Добровский как родоначальник критического изучения источников чешской истории // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. No. 1/2. 2007. C. 69 86.

436. Лаптева Л. П. О влиянии творчества Й. Добровского на развитие славяноведения в России в XIX веке (по данным лекционных курсов российских профессоров) // Josef Dobrovsky. Fundator studiorum slavicorum. Praha, 2004.

437. Лихачев Д. С. О летописном периоде русской историографии. // ВИ. 1948.9.

438. Лурье Я. С. Михаил Дмитриевич Приселков и вопросы изучения русского летописания // Отечественная история. 1995. № 1. С. 146 159.

439. Лурье Я. С. О гипотезах и догадках в источниковедении // Источниковедение отечественной истории: Сб. статей. 1976 г. М.: Наука, 1977.

440. Лурье Я. С. О шахматовской методике исследования летописных сводов // Источниковедение отечественной истории. 1975 г. М.: Наука, 1976. С. 87 107.

441. Любима Г. И. Россия и Франция: История научного сотрудничества (вторая половина XIX начало XX в.). М.: Янус, 1996.

442. Макаренкова Е. М. Луи Леже первый французский славист // Французский ежегодник. Статьи и материалы по истории Франции 1986 г. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1988.

443. Маркелов Г. В. Совещание в Институте русской литературы АН СССР, посвященное памяти А. А. Шахматова. (Вступительное слово академика Д. С. Лихачева. Хроника заседания) // АЕ за 1970 год. М, 1971.

444. Материалы международной конференции «Повесть временных лет и начальное летописание» // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2008. № 3 (33). Сентябрь. С. 5 75.

445. Милюков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. М.: типолит. Т-ва И. Н. Кушнерев и К°, 1897. Т.1. Переизд. М.: Государственная публичная историческая библиотека России, 2006.

446. Милютенко Н. И. Рассказ о прозрении Ростиславичей на Смядыни (к истории смоленской литературы XII в.) // ТОДРЛ. СПб, 1993. Т. 48. С. 121 -128.

447. Митрофанов В. Р. С. Ф. Платонов и П. Г. Васенко (творческие и личные взаимоотношения) // ВИ. 2006. № 7. С. 155 167.

448. Моисеева Г. Н., Крбец M., М., Иозеф Добровский и Россия. Л.: Наука,1990.

449. Наливайко Р. А. О русских известиях "Annales Poloniae" Яна Длугоша // Рукописная книга Древней Руси и славянских стран: от кодикологии к текстологии. СПб.: Дмитрий Буланин, 2004.

450. Насонов А. Н. О неизданной рукописи А. А. Шахматова: Обозрение летописных сводов // Проблемы источниковедения. М.; Л, 1936. Сб. 2. С. 279 -298.

451. Науменко Г. П. Великий чешский ученый Иозеф Добровский // Славяноведение. 2003. № 6. С. 3 18.

452. Никольский Н. К. Памяти А. А. Шахматова // ИОРЯС. Пг., 1922. Т.25. С.160-161.

453. Никулина М., В. Добровский и русские ученые // Историографические исследования по славяноведению и балканистике. М.: Наука, 1984. С. 43 63

454. Носов С. Н. Проблемы истории русской культуры в трудах Н.Е.Андреева // ТОДРЛ. СПб., 1992. Т. 45. С. 439 444.

455. Обнорский С. П. Академик А.А.Шахматов: К 25-летию со дня смерти // Вестник АН СССР. 1945. № 10 11.

456. Палацкий Ф. Биография Иосифа Добровского. М.: тип. Августа Семена при Мед.-хирургич. акад., 1838. (Пер. с немецкого А. Царского).

457. Панеях В. М. Творчество и судьба историка: Борис Александрович Романов. СПб., 2000.

458. Панеях В. М. Вспомогательные исторические дисциплины в научном наследии А. А. Зимина // ВИД. 1983. Т. 14. С. 107 135.

459. Панеях В. М., Яков Соломонович Лурье и петербургская историческая школа // In memoriam: Сб. памяти Я. С. Лурье. СПб.: ATHENEUM Феникс, 1997. С. 133- 146.

460. Пашу то В. Т. Русские историки-эмигранты в Европе. М.: Наука, 1992.

461. Перетц В. Н. Из лекций по методологии истории русской литературы. Киев, 1914.

462. Петровский Н. М. Копитар и «Institutiones linguae slavicae dialecti veteris». СПб.: Сенатская тип., 1911.

463. Петровский Н. М. Первые годы деятельности В. Копитаря. Казань, типолит. Имп. ун-та, 1906.

464. Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Л.: Изд-во Ленингр. унта, 1965. Ч. 2.

465. Пиотровская Е. К. Из истории подготовки издания Радзивиловской летопис и в серии полного собрания русских летописей // ВИД. СПб., 2000. Т. 27. С. 263-272.

466. Платонов С. Ф. А. А. Шахматов как историк // ИОРЯС. Пг., 1922. Т. 25. С. 136- 140.

467. Поппэ А. В. Родословная Мстиши Свенельдича // Летописи и хроники. 1973. М.: Наука, 1974. С.64-91.

468. Поржезинский В. К. Филипп Федорович Фортунатов. М.: печатня А. И. Снегиревой, 1914.

469. Пресняков А. Е. А. А. Шахматов в изучении русских летописей // ИОРЯС, Пг., 1922. Т.25. С. 163-171.

470. Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства: Очерки по истории ХШ-ХУ столетия. Пг. : Тип. Я. Башмаков и К0, 1918.

471. Прийма Ф. Я. «Слово о полку Игореве» в научной и художественной мысли первой трети XIX века // Слово о полку Игореве. Сборник исследований и статей под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1950.

472. Прийма Ф. Я. Р. Ф. Тимковский как исследователь «Слова о полку Игореве» // ТОДРЛ. М.; Л., 1958. Т. 14. С. 89 95.

473. Прохоров Г. М. Летописные подборки ГПБ, Б. IV. 603 и проблема сводного общерусского летописания // ТОДРЛ. Л., 1977. Т. 32.

474. Робинсон М. А. Судьбы академической элиты: Отечественное славяноведение (1917 начало 1930-х годов). М.: Индрик, 2004.

475. Рубинштейн Н. Л. Русская историография. М.: Госполитиздат., 1940. 2-е изд.: СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2008.

476. Русское языкознание в Петербургском Ленинградском университете. Л.: ЛГУ, 1971.

477. Свердлов М, Б. Василий Никитич Татищев автор и редактор «Истории Российской». СПб.: «Европейский Дом», 2009.

478. Свешников А. В. Петербургская школа медиевистов начала XX века. Попытка антропологического анализа научного сообщества. Омск: Изд-во ОмГУ, 2010.

479. Серов Д. О. П. Г. Васенко. Материалы к библиографии // Герменевтика древнерусской литературы. М., 1992. Вып. 2.

480. Сиренов А. В. Степенная книга. История текста. М.: Яз. славян, культур,2007.

481. Соловьев А. В. Был ли Владимир Святой правнуком Свенельда? // Записки Русского научного института в Белграде. 1941. Вып. 16 17. С. 37 - 64.

482. Соловьев С. М. Шлёцер и антиисторическое направление // Русский вестник. 1857. Т. 8. Апрель. Кн. 2. С. 431 480.

483. Солодкин Я. Г. П. Г. Васенко. (К истории изучении русской публицистики XVI XVII вв. в Санкт-Петербургском университете) // Российские университеты в XVIII - XX веках. Воронеж, 2002. Вып. 6.

484. Софтов 77. Г. Из истории русской дореволюционной археографии. М.: Глав. Архивное упр., 1957.

485. Строев 77. М. О византийских источниках Нестора // Труды и летописи ОИДР, 1828. Ч. 4. Кн.1. С. 167 138.

486. Творогов О. В. Древнерусские хронографы. Л.: Наука, 1975.

487. Творогов О. В. Повесть временных лет // Словарь книжности и книжников Древней Руси XI перв. пол. XIV вв. Л., 1987. С. 341.

488. Творогов О. В. Повесть временных лет и Начальный свод: (Текстологический комментарий) // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 30. С. 3-26.

489. Творогов О. В. Повесть временных лет и Хронограф по великому изложению // ТОДРЛ. Л., 1974. Т. 28. С. 99 113.

490. Творогов О. В. Существовала ли третья редакция "Повести временных лет"? // 1п тетопат. Сборник памяти Я.С.Лурье. СПб., 1997. С. 203-209.

491. Толочко А. П. «История Российская» Василия Татищева: Источники и известия. М.: Новое литературное обозрение; Киев: Критика, 2005.

492. Топорков А. Л. Теория мифа в русской филологической науке XIX века. М. : Индрик, 1997.

493. Умбрашко К. В. Исторические труды Б.-Г. Нибура в творчестве Н. А. Полевого и «скептической школы» // История и историк. 2002. № 1. С. 245 -263.

494. Умбрашко К. В. Скептическая школа в исторической науке первой половины XIX в.: Автореф. дис. д-ра ист. наук. М., 2002.

495. У о Д. История одной книги: Вятка и «не-современность» в русской культуре петровского времени. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003.

496. Фомина Т. Ю. Новгородское летописание XI XVII вв.: Отечественная историография. М.: «Университетская книга», 2008.

497. Францев В. А. Очерки по истории чешского возрождения. Варшава, 1902 Фролов Э. Д. У истоков русского неоклассицизма: А. Н. Оленин и С. С. Уваров // Деятели русской науки XIX XX веков. СПб, 2008. Вып. 4. С. 293 -330.

498. Хартанович М. Ф. К истории издания первых томов «Полного собрания русских летописей» (30-60-е гг. XIX в.) // ВИД. СПб, 1993. Т. 24.

499. Хлопников А. М. Профессор Московского университета И. Ф. Буле // Философский век: Альманах. Вып. 2. Просвещенная личность в Российской истории: проблемы историософской антропологии: Материалы междунар. конф. СПб, 23-26 июля 1997. СПб, 1997.

500. Хлопников А. М. Русскоязычные труды профессора Московского университета И. Ф. Буле // История философии. М, 1998. № 2.

501. Чемоданов Н. С. Сравнительное языкознание в России. Очерк развития сравнит.-ист. метода в русском языкознании. М.: Учпедгиз, 1956.

502. Черепнин Л. В. Русская историография до XIX века: Курс лекций. М,

503. Чернышев В.И. Ф. Ф. Фортунатов и А. А. Шахматов реформаторы русского правописания (по материалам архива Академии наук СССР и личным воспоминаниям) // А. А. Шахматов. 1864 - 1920: Сб. статей и материалов. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1947. С. 167 - 252.

504. Чирков С. В. А. А. Шахматов и А. Е. Пресняков (По материалам архива А. Е. Преснякова) // ИЗ. М., 1971. Т. 88.

505. Чирков С. В. Вопросы публикации летописей Археографической комиссией в начале XX в.// АЕ за 1974 год. М., 1975. С. 24-37.

506. Чирков С. В. К истории разработки правил издания исторических источников в начале XX В.//АЕ за 1984 год. М., 1986. С. 64 74.

507. Чирков С. В. Обзор архивного фонда А. Е. Преснякова // АЕ за 1970 год. М„ 1971. С. 309.

508. Чистякова Е. В. Михаил Николаевич Тихомиров (1893-1965). М.: Наука,1987.

509. Шапиро А. Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 года: Учеб. пособие. М.: Ассоц. «Россия»: Культура, 1993.

510. Шефтель М. Николай Ефремович Андреев // Новый журнал. 1982. Кн.147.

511. Шибаев М. А. Младшая редакция Софийской 1 летописи и проблема реконструкции истории летописного текста XV века // Опыты по источниковедению: Древнерусская книжность. СПб., 2001. Вып. 4. С. 340 385. Школы в науке: сб. статей. М.: Наука, 1977.

512. Шмидт С. О. Памяти учителя (Материалы к научной биографии М. Н. Тихомирова) // АЕ за 1965 год. М., 1966. С. 7 30.

513. Щапов Я. Н. (сост.). Восточнославянские и южнославянские рукописные книги в собрании Польской Народной Республики. М.: Ин-т Истории СССР, 1976. Вып. 1.С. 19-20.

514. Щепкин В. Н. Ф. Ф. Фортунатов // Русский филологический вестник. 1914. № 3, 4. С. 417 420; 58 и др.

515. Щерба JI. В. Методы лингвистических работ А. А. Шахматова // ИОРЯС. Пг., 1922. Т. 25. С. 315.

516. Эльзон М. Д. Творогов Леонид Алексеевич // Сотрудники Российской национальной библиотеки деятели науки и искусства. Биографический словарь. СПб.: «Алетейя», 1999. Т. 2. С. 561 - 582.

517. Ягич И. В. История славянской филологии. Вып.1. СПб.: ОРЯС, 1910.

518. Янгиш H. Н. Новгородская летопись и ее московские переделки // ЧОИДР. 1874. Кн. 2.

519. Bédier J. Hommage à Gaston Paris. (Leçon d'ouverture du cours de langue et littérature françaises du Moyen Age prononcée au Collège de France le 3 février 1904 par Joseph Bédier). Paris, 1904.

520. Byford A. Literary Scholarship in Late Imperial Russia. Rituals of Academic Institutionalisation. London, 2007.

521. Chrobâk T. Pour la Patrie, pour les Slaves. Les slavisants français et leur rôle dans la vie publique (1863 1920). Paris: Sorbonne, 2008.

522. Dostal 'ovâ M. Ju. Bratislavské roky historika Eugena Julianovica Perfekégo // Slovanské stûdie. Bratislava, 1995. C. 1. S.l 56.

523. Fowler R. The Homeric question II The Cambrige companion to Homer. Ed. by Robert Fowler. Cambrigde, 2004. P. 220 235.

524. Grabmüller H. J. Die Pskover Chroniken. Wiesbaden, 1975.

525. Grabmüller H. J. Die russischen Chroniken II Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1976. T. 24; 1977. T. 25.

526. Greetham D. C. Textual Scholarship. New-York, London, 1994

527. Greetham D. C. Theories of the text. Oxford. 1999.

528. Habib R. A history of literary criticism: from Plato to the present. Cambridge MA, 2005.

529. Keenan E. L. Josef Dobrovsky and the Origins of the Igors' Tale. Cambridge,2003.

530. Klinger H. Konstantin Nikolaevic Bestuzev-Rjumins Stellung in der russischen Historiographie und seine gesellschaftliche Tätigkeit. (Ein Beitrag zur russischen Geistesgeschichte des 19. Jahrhunderts). Frankfurt am Main; Bern; Cirencester, 1980. S. 74.

531. Kudelka M. Spor Gelasia Dobnera о Hajkovu kroniku. Praha, 1964. Maas P. Textual criticism. (Transi, from German). Oxford, 1958. (Orig. publ.1957).

532. Mares A., Berelowitch W. La découverte de la Russie en 1872: La première voyage de Louis Léger à Moscou // Revue des études slaves. Paris, 1997. T. 63. Fas. 3.

533. Müller L. К критике текста, к тексту и переводу Повести временных лет // Russian Linguistics. 2006. Vol. 30. No. 3. P. 401 436.

534. Peters M. Altes Reich und Europa. Der Historiker, Statistiker und Publizist August Ludwig (v.) Schlözer (1735 1809) / Forschungen zur Geschichte der Neuzeit. Münster: Lit. 2005. Bd. 6.

535. Research Schools: Osiris. A Research journal devoted to the history of science and its cultural influences. Philadelphia, 1993. Vol. 8.

536. Sheppard William P. Recent Theories of Textual Criticism // Modern Philology. Vol. 28. Nov. 1930. No. 2. S. 123 141.

537. Timpanaro S. La genesi del metodo dei Lachmann. Florenz, 1963. Timpanaro S. The genesis of Lachmann's method. Chicago, 2005.

538. Vasmer M. Bausteine zur Geschichte der deutsch-slavischen geistigen Beziehungen. I. Berlin. 1939 // Abhandlungen der Preussischen Akademie der Wissenschaften. Philos.-historische Klasse. Jahrgang 1938. No. 6. S. XVII XXXI.

539. Vojtisek V Historickä prace J.Dobrovskeho // Josef Dobrovsky 1753 1953. Sbornik studii k dvoustemu vyroci narozeni. Praha, 1953V

540. Vojtisek V. Josef Dobrovsky a kritika historickych pramenu // Slavia. Casopis pro slovanskou filologii. Sesit 2-3. Roc. 23. Praha, 1954.

541. Waugh D. A. A. Zimin's Study of the Sources for Medieval and Early Modern Russian History // Essays in Honor of A. A. Zimin. Slavica Publishers Inc. Columbus, 1985. P. 1-58.