автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Слово и имплицитный смысл в ранних рассказах В.В. Набокова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Слово и имплицитный смысл в ранних рассказах В.В. Набокова"

На правах рукописи

Бакланова Елена Алексеевна

СЛОВО И ИМПЛИЦИТНЫЙ СМЫСЛ В РАННИХ РАССКАЗАХ В. В. НАБОКОВА (НА МАТЕРИАЛЕ СБОРНИКА «ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧОРБА»)

Специальность 10.02.01 —русский язык

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Томск

— 2006

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Томский государственный педагогический университет»

Научный руководитель доктор филологических наук,

профессор Болотнова Пина Сергеевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор Лысакова Ирина Павловна

кандидат филологических наук, доцент Нестерова Наталья Георгиевна

Ведущая организация Пермский государственный университет

Защита состоится » р,¿^^А/ШЛ^ШЬ года в _ часов на заседании

диссертационного совета Д 212.267.05 при Томском государственном университете по адресу: 634050, г. Томск, пр-т Ленина, 36.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Томского государственного университета.

Автореферат разослан « 3 » 2006 года.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук

профессор /!, ~__Захарова Л. А.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Диссертационное исследование посвящено анализу средств лексической репрезентации имплицитного смысла в раннем сборнике рассказов В. В. Набокова «Возвращение Чорба» в аспекте идиостиля.

Актуальность работы обусловлена тем, что она выполнена в русле нового направления функциональной стилистики (Кожина, 2002 и др.) — коммуникативной стилистики, рассматривающей текст как форму коммуникации и отражение поэтической картины мира автора. Анализ процессов функционирования языка требует учета экстралингвистических факторов, «принципов организации и механизмов развертывания текста, поскольку субъектом использования языка является человек, общество в процессе деятельности» (Кожина, 1994). Изучение текста как формы коммуникации дает возможность учитывать все элементы коммуникативной модели в их текстовом воплощении: адресат, адресант, язык (код), референт (действительность), капал связи. Особое внимание в рамках данного направления уделяется факторам адресата и адресанта (автора), т. е. текст анализируется как языковая репрезентация концептосферы автора и его идиостиля, как продукт его первичной коммуникативной деятельности и объект вторичной коммуникативной деятельности.

Среди основных качеств текста рассматривается коммуникативность (Сидоров, 1986; 1987); текст исследуется с точки зрения сопряжения деятельности коммуникантов, направленного па их оптимальный диалог, в организации которого проявляется идиостиль автора (Болотнова, 1997; 1998; 2000).

Выполненное в русле коммуникативной стилистики, данное диссертационное исследование опирается на когнитивно-смысловой, герменевтический и прагматический подходы к тексту. Это связано с тем, что когнитивной лингвистикой в числе прочих проблем изучается смысловая организация текста (Абдкжова, 2003; Баранов, 1990; Баранов, Добровольский, 1997; ван Дейк, 1989; Бенедиктова, 2003; Демьянков, 1983; Кубря-кова, 1994; 1996; Лейкина, 1982; Нефедова, 2003 и др.); в рамках филологической герменевтики текст интерпретируется (Богин, 1994; 1995; Щедровицкий, 1975); прагматикой рассматривается комплекс вопросов, связанных с автором, адресатом и их взаимодействием (Арутюнова, 1990; Демьянков, 1982; Добровольский, 1983; Кузнецов, 1991; Лазуткина, 1994; Серебренников, 1988; Черняк, 2006). Сближение коммуникативной стилистики с когнитивной лингвистикой обусловлено «актуальным для того и другого направления деятельностпым подходом к тексту, рассмотрени-

ем его регулятивной основы и ассоциативного развертывания, а также исследованием лингвистического механизма формирования его смысла» (Болотнова, 2004, с. 9). Этот аспект изучения текста представлен в ряде работ: Бабенко, Орлова, 2006; Бабурина, 1998; Болотнова, 1992; 1994; 1998; 2001; 2004; 2005; 2006; Карпенко, 2004; 2006; Козловская, 1995; Ко-ростелева, 2003; Курьянович, 2006; Кусаинова, 1997; Малышева, 1997; Прокофьева, 1996; Пушкарева, 2004; 2005; Тарасова, 1994; Тюкова, 2006; Тюрина, 2004; Яцуга, 2004 и др. Под влиянием когнитивного направления современной лингвистики исследуются отдельные концепты поэтической картины мира автора (Бакланова, 2005; 2006; Гершанова, 2003; Голикова, 1997; Карпенко, 2004; Курьянович, 2004; Орлова, 2002; Пушкарева, 2004; Тюкова, 2006; Тюрина, 2006 и др.); изучается смысловая организация текстов (Болотнова, 1992; 1998; Бочкарева, 2003; Бутакова, 2006; Волегов, 1991; Григорьева, 1996; Иванова, 2000; Казарин, 1999; Клеменова, 2005; Корнякова, 2005; Купина, 1980; 1983; 1988; Мануйлова, 2003; Павиленис, 1983; Пушкарева, 1999; Станиславская, 2001; Чернухина, 1984; 1987; Штайн, 1996 и др.).

Актуальность исследования имплицитного уровня смысла объясняется тем, что любой художественный текст содержит информацию гораздо большую, чем та, которая явно выражена. Оценка текста в целом как эстетического объекта возможна в результате осмысления читателем (исследователем) эксплицитного и имплицитного смысла. Сказанное соотносится с работами Л. С. Выготского (1987) о форме и содержании произведения искусства, М. М. Бахтина (1986) о «данном» и «созданном», Ю. М. Лотмана (1998) об информативности художественного текста.

Особый интерес представляет исследование ранних произведений В. В. Набокова, позволяющее определить характерные черты его идиости-ля в начале творческой деятельности. «Разрабатывая коммуникативно-прагматические аспекты слова в художественном тексте, можно выявить не только эстетический смысл произведения и механизм его формирования, но и стиль автора, «стоящего» за текстом, который проявляет себя и свое видение мира в слове» (Болотнова, 2000). В русле коммуникативной стилистики подобные исследования имплицитного смысла ранних рассказов В. Набокова не проводились.

Обращение к глобальной проблеме имплицитного смысла в разных сферах коммуникации с учетом различных направлений исследования, включая коммуникативную стилистику текста, актуально в настоящее время (см.: Арнольд, 1982; Багдасарян, 1983; Бакланова, 1999; 2000; 2001; 2003; 2005; 2006; Брудный, 1976; Долинин, 1983; Дорофеева, 1985; Коло-

сова, 1970; Колядко, 1980; Коростелева, 1990; 2003; Кривоносое, 1986; Купина, 1993; Лнсоченко, 1982; 1992; Молчанова, 1988; 1990; Нефедова, 2001; Никитин, 1984; Панина, 1979; Прокуденко, 2003; Сермягина, 2003; 2005 и др.).

Для исследования имплицитного смысла текста выбраны условные единицы глубинного уровня текста (импликаты). Выяснено, как формируется глубинный смысл текста в результате их сопряженности. Поскольку роль слов в смысловом развертывании текста особенно велика, объектом исследования в работе являются лексические средства выражения имплицитного смысла, а предметом — идиостилевая специфика лексических средств выражения имплицитного смысла в ранних рассказах В. В. Набокова.

Цель данного диссертационного сочинения — выявить своеобразие лексического воплощения имплицитного смысла в ранних произведениях В. В. Набокова в аспекте идиостиля.

Достижение цели работы предполагает решение следующих задач:

1. Рассмотрение лексических особенностей ранних рассказов В. В. Набокова.

2. Обоснование сущности, статуса, типов импликатов как лексических регулятивов.

3. Выявление роли импликатов в выражении имплицитного смысла текста.

4. Определение глубинного смысла ранних рассказов В. В. Набокова через анализ репрезентированных в них ключевых концептов разных типов.

5. Описание идиостилевых особенностей творческой манеры писателя на основе изучения различных средств вербализации импликатов в произведениях писателя.

Материалом данного диссертационного исследования является сборник 15 рассказов В. В. Набокова «Возвращение Чорба». Ранний сборник важен и как первый опыт В. В. Набокова, и как собрание ценных в художественном отношении текстов, неоднозначных для понимания. По нашему мнению, их глубинный смысл заслуживает специального изучения.

В работе проанализировано 19 700 словоупотреблений 12 060 лексем, значимых для характеристики художественного мира рассматриваемых произведений и изучения их имплицитного смысла.

Методика исследования — комплексная, основанная на использовании методов семантико-стилистического, контекстуального, концептуального и количественного анализа, метода моделирования, применения компьютерных технологий. Выявление необходимых для исследования фактов

проводилось с помощью приема интроспекции. Опора на общенаучные методы анализа и синтеза позволила разработать оригинальную методику исследования имплицитного смысла текста на основе выделения имплика-тов и анализа их взаимосвязи в тексте.

Научная новизна работы заключается, во-первых, в том, что в ней представлен способ экспликации концептосферы автора и глубинного уровня текста на основе исследования импликатов-регулятивов. Суть анализа имплицитного уровня текста заключается в следующем. Каждый концепт в пространстве текста рассматривается как результат синтеза соответствующих ему импликатов. Их взаимосвязь и полученная в результате концептуальная структура осмысливаются (анализируются) воспринимающим субъектом на основе логических правил и ассоциаций. Во-вторых, выявлены, классифицированы и описаны характерные для писателя средства и приемы репрезентации имплицитного смысла — «маркеры» идиостиля, названные нами автоимпликатами. В-третьих, изучен лексический строй ранних произведений автора на основе количественного анализа и последующей тематической группировки лексем. В результате проведенных исследований определены некоторые особенности концептосферы автора и его идиостиля, ранее не описанные в научной литературе.

Теоретическая значимость диссертации заключается во введении в научный оборот понятия автоимпликат, важного для изучения ндиостиле-вых особенностей организации имплицитного смысла текста; в разработке методики анализа большого массива лексики (на материале сборника) на основе выделения текстовых лексико-тематических групп, репрезентирующих реалии художественного мира писателя; в уточнении методики исследования имплицитного смысла художественного текста на основе импликатов разных типов, которая может использоваться применительно к другим текстам.

Практическая значимость работы определяется возможностью применения его результатов в вузовских курсах «Филологический анализ текста», «Стилистика русского языка», в спецкурсах и спецсеминарах по коммуникативной стилистике художественного текста, факультативах, в школьном курсе «Русская словесность». Основные положения и выводы исследования представляют интерес для моделирования общей концептосферы художественного мира писателя.

Апробация работы. Основные положения данного исследования обсуждались на Сибирской научной конференции «Проблемы развития творческого потенциала личности в системе педагогического образования» (27—29 ноября 1996, Томск), II Областной конференции студентов, аспи-

рантов и молодых ученых «Молодежь и наука: проблемы и перспективы» (16—22 апреля 1998, Томск), региональной научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Сибирская школа молодого ученого» (21—23 декабря 1998, Томск), III Межвузовской научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Молодежь и наука: проблемы и перспективы» (13—24 апреля 1999, Томск), региональном симпозиуме «Национальный гений и пути русской культуры: Пушкин, Платонов, Набоков в конце XX века» (8—10 июня 1999, Омск), Межвузовской научно-практической конференции «Текст: варианты интерпретации» (26—27 апреля 2000, Бийск), IV Межвузовской конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Молодежь, наука и образование: проблемы и перспективы» (24—29 апреля 2000, Томск), юбилейных конференциях, посвященных 100-летию Томского государственного педагогического университета и 70-летию филологического факультета Томского государственного педагогического университета «Русский язык в современном культурном пространстве» (2—3 ноября 2000, Томск), научно-практическом семинаре «Лексические аспекты смыслового анализа художественного текста в вузе и школе» (26 апреля 2001, Томск), Всероссийской научной конференции, посвященной 10-летию кафедры современного русского языка и стилистики Томского государственного педагогического университета «Художественный текст и языковая личность» (29—30 октября 2003, Томск), IV Всероссийской научной конференции «Художественный текст и языковая личность» (27—28 октября 2005, Томск), VIII Всероссийском научном семинаре «Художественный текст: Слово. Копцепт. Смысл» (21 апреля 2006, Томск). Содержание работы отражено в 16 публикациях.

На защиту выносятся следующие положении:

1. Для исследования глубинного смысла текста в руслс коммуникативной стилистики в качестве единицы анализа эффективно использование «импликата», который интерпретируется в диссертации как регулятивное средство, двуплановая текстовая единица, заключающая в себе коммуникативный сигнал скрытой информации.

2. Сопряженность вербализованных в тексте импликатов позволяет эксплицировать концептосферу автора: содержание, структуру и средства репрезентации концептов. Ключевыми концептами в ранних рассказах В. Набокова являются: гиперконцепт город, концептуальная структура женщина, а также концепты — члены концептуальных пар: день — ночь и смерть — счастье.

3. Исследование ключевых слов на основе количественного анализа с использованием компьютерной технологии с последующим формированием

текстовых лексико-тематических групп позволило выявить своеобразие значимых для В. В. Набокова реалий его художественного мира: человек в социуме, человеческое тело, чувства (счастье), город, дом, транспорт, время.

4. Для изучения идиостиля автора в аспекте репрезентации имплицитного смысла его произведений значим анализ авторских имплика-тов — единиц глубинного уровня смысловой структуры текста, репрезентированных с помощью особых средств и приемов. Художественное своеобразие ранних рассказов В. В. Набокова чаще всего отражают авто-импликаты.

5. К важным особенностям творческой манеры В. В. Набокова, выявленным на основе анализа импликатов в ранних рассказах автора, относятся: 1) представление города как сложного многоуровневого гармонического пространства, в организации которого важна вертикаль земное — небесное; 2) изображение женщины как особого существа, с которым повествователь подчеркнуто дистанцируется; 3) соотнесенность темпорального континуума художественного мира произведения с внутренним состоянием героев; 4) актуализация связи между концептами смерть и счастье в смысловом пространстве ранних рассказов писателя; 5) смещение реальностей в мире текста (действительной реальности и реальности в воспоминаниях; реальности при жизни и после смерти героя; яви и сказочной реальности; смещения действительных и возможных реальностей двух текстов).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении определено место исследования в современном научном контексте, представлены различные точки зрения на соотношение поверхностного смысла текста и глубинного; определены объект, предмет, цели, задачи и методы исследования; уточнен понятийно-терминологический аппарат; рассмотрена история вопроса, включая обзор литературы по творчеству В. В. Набокова.

В первой главе «Теоретические аспекты изучения имплицитного смысла текста» изложены существующие подходы к исследованию им-лицитного смысла текста, дано определение импликата, обоснована и конкретизирована научная концепция работы. Единица имплицитного уровня текста вписана в имеющуюся научную парадигму. Представлена классификация импликатов.

В Параграфе 1-1* «Вопросы тсорин иглпликзцпй. Понятие об им-пликате» рассмотрены различные аспекты теории импликации. Обзор по-

называет, что, будучи логической операцией, находящейся изначально в области интересов философии и математической логики (см.: Бирюков, Садовский, 1962; Горский, 1963; 1967), импликация в настоящее время служит интересам различных областей лингвистики: стилистики декодирования (И. В. Арнольд), психолингвистики (Л. А. Брудный), коммуникативной лингвистики (Г. Г. Молчанова), грамматики (В. Г. Адмони), коммуникативной стилистики и т. д.

Научная концепция реферируемой работы основана на основных положениях стилистики декодирования, коммуникативной лингвистики и коммуникативной стилистики текста. Вслед за Г. Г. Молчановой (1988; 1990), условной единицей глубинного уровня текста считаем импликат, представляющий собой текстовую структуру различной длины,:характеризующуюся относительной смысловой и концептуальной законченностью, отклоняющуюся, с одной стороны, от нормы системно-семантической организации текста, с другой —- от нормы коммуникативно-текстовой дистантности. Нормы системно-семантической организации текста ориентированы на его синтагматику, парадигматику, эпидигматику. Нормы коммуникативно-текстовой дистантности включают отношения между членами литературной коммуникации. Имплицитный смысл связан с противоречием, нарушением норм: «...импульсом для поиска подтекста может стать любое реальное или кажущееся отступление от... общих принципов и ситуативных норм речи, а также любое нарушение норм языка. Так проблематика имплицитного содержания речи оказывается связанной с традиционной проблематикой тропов и фигур. Аналогичный результат может дать и отступление от индивидуальной нормы или от внутренней нормы сообщения, то есть той специфической для данного сообщения нормы, которая задается левым контекстом» (Долинин, 1983).

За основу нашего определения импликата взяты точки зрения Г. Г. Молчановой (1988, 1990) и В. X. Багдасаряна (1983). В нашей трактовке импликат — это двусторонняя единица, для понимания которой применима формула: А -> В (из А следует В), где А — текстовая структура, а В — невербализованный в тексте вывод из нес. Для читателей и исследователей с неодинаковым объемом пресуппозиций, с принадлежностью к разным культурам, с отличающимися личными приоритетами возможны разные имплицитные выводы: из А В], из А -> В2, из А В„ Формула может принимать вид: (А -> ВО В^ В„, то есть вывод может быть многомерным. Импликат рассматривается нами как «регулятивное средство, намеренно используемое автором для воздействия на познавательную деятельность адресата» (Болотнова, 1998), актуализирующее элемент глубин-

ного смысла текста. Автоимпликат — это импликат особого типа, отражающий характерные по лексическому и смысловому наполнению, способам функционирования признаки индивидуального стиля автора.

Декодируя и интерпретируя импликаты, образцовый читатель в большей мере, рядовой — в меньшей, постигают глубинный уровень смысла или подтекст, как правило, запланированный автором. В нашей формуле постижения подтекста нашло отражение мнение В. X. Багдасаряна (1983) о том, что адресат при постижении имплицитного смысла всегда применяет логические правила. Считаем, что подтекст представляет собой ассоциативно-смысловой комплекс, формирующийся на основе формулы:

Схема I

Условные обозначения: X — импяикаг, У — автоимпликат, К — художественный концепт, I. — логическое правило, Л — ассоциативная связь, / — и (или), } — объединение концептов, — знак следования

Импликаты как единицы глубинного уровня текста связаны с вербализованными на их основе концептами. Под художественным концептом мы понимаем (вслед за О. Е. Беспаловой) «единицу сознания поэта или писателя, которая получает свою репрезентацию в художественном произведении или совокупности произведений и выражает индивидуально-авторское осмысление сущности предметов или явлений» (Беспалова, 2002). Существуют разные средства репрезентации художественного концепта. Считаем, что художественный концепт может формироваться на основе импликатов и автошииикатов, которые, с одной стороны, являются единицами формы (как текстовые структуры разной длины), с другой стороны, единицами смысла, которые характеризуются относительной смысловой и концептуальной законченностью. Выявляя на основе импликатов вербализованные в текстах автора ключевые концепты и их связь, мы, таким образом, структурируем его концептосферу, которая отражает особенности его поэтического мира.

Поясним схему 1. В левой части каждого равенства —- соединение импликатов, представляющих один концепт в пространстве целого текста. Полученные концепты — результат синтеза импликатов. Их опосредован-

Х/У,.0 + Х/Уи + ... + Х/У].П = К, Х/У2.0 + Х/У2Л + ... + Х/У2.П = К2

Ь / А подтекст

Х/Уио + Х/Уи + ••■ +Х/УС.„ = К,

'С

ное отражение в сознании воспринимающего текст субъекта — смысловая структура текста (см. о ней: Болотнова, 1992). Буквенные обозначения справа от фигурной скобки (Ь / А) означают анализ концептов с опорой на уже полученный текстовый материал (см. левую часть равенств). Применение этих взаимонаправленных процедур (анализа и синтеза) позволяет выйти на имплицитный уровень текста. Таким образом, в соответствии с представленной нами формулой, может быть эксплицирован подтекст или глубинный уровень смысла.

В параграфе 1.2. «Соотношение импликата с близкими и смежными понятиями» уточнено понятие «норма текста», относительно которой в анализируемых рассказах выделялись импликаты. Она связана с языковой нормой, поскольку система языка реализуется в коммуникативной деятельности. «Норма языковая — совокупность наиболее устойчивых традиционных реализаций языковой системы, отобранных и закрепленных в процессе общественной коммуникации» (Ссменюк, 1990). Отклонение от нормы может рассматриваться с целыо извлечения скрытого, имплицитного смысла. Подтверждение возможности такого пути исследования находим у А.Н.Баранова, Д.О.Добровольского (1997): «Описание нестандартных употреблений языковых выражений может способствовать выявлению тех компонентов плана содержания высказывания, которые обычно исключались из рассмотрения».

«Норму текста» мы считаем (вслед за Г. Г. Молчановой) состоящей из норм системно-семантической организации текста и норм коммуникативно-текстовой дистантности. «Отклонения от этих норм приводят к появлению «новой нормы» художественного текста — наличию импликатов. «Новая норма» основана на том, что текстовые аномалии, при всей кажущейся бессистемности употребления и хаотичности возникновения, являются в какой-то степени системными, кодифицированными и, следовательно, узнаваемыми, — отклонения от норм сами подчиняются определенным нормам» (Молчанова, 1990).

Отклонения от норм касается теория моделей (Ван Дейк, 1989). «Нормой текста» с точки зрения теории моделей можно считать структуру, не создающую затруднений для создания частных моделей.

В этом параграфе был также очерчен круг понятий, соотносимых с интересующими нас единицами. Выяснено, что понятие импликата соотносится с текстовой категорией когезии и ее формами (И. Р. Гальперин); что регулятивные средства (Н. С. Болотнова), организующие познавательную деятельность читателя, являются формой репрезентации импликатов. Анализируемые единицы соотносятся иерархически с принципами выдви-

жения (И. В. Арнольд); могут являться прагмемами и информемами (II. С. Болотова), передающими «квант знания» и несущими определенный прагматический заряд.

В параграфе 1.3. «Классификация имплнкатов» представлена типология, основанная на классификациях Г. Г. Молчановой (1990) и К. А. Долинина (1983) с некоторыми дополнениями. Различные типы им-' пликатов соотнесены с выделенными II. С. Болотповой законами словесно-художественного структурирования текста («закон эстетически обусловленной смысловой «избыточности», закон эстетически ориентированной «экономии» языковых средств; закон гармонического соответствия текстовой парадигматики и синтагматики; закон гармонического соответствия типовых и уникальных текстовых ассоциаций»). Законы представляют собой коммуникативные универсалии самого высокого уровня обобщения. Как показало наше исследование, импликаты реализуют данные законы словесно-художсственного структурирования, подчиняются им, отражая коммуникативную и эстетическую природу художественного текста.

В работе выделены три группы импликатов как отклонений от норм, основанные па парадигматических, синтагматических отношениях в тексте и коммуникативно-текстовой дистантности (нарушении отношений между членами литературной коммуникации).

Вслед за Г. Г. Молчановой выделены четыре типа импликатов по степени имплицирования смысла: стертые, локальные, глубинные и темные. Рассмотренные в работе импликаты могут принадлежать к любому из них, но в раннем сборнике стертых и темных импликатов почти нет.

Автоимпликаты могут быть локальными, глубинными и темными. Например: «Дело было осенью: ветер, астры в скверах, сплошь белое небо, желтые трамваи, трубный рев простуженных таксомоторов» («Звонок») — детализация, глубинный импликат II типа, включающий в себя градацию, локальный импликат II типа (подчеркнуто) и олицетворение, локальный импликат I типа (выделено). Здесь актуализированы характерные для В. Набокова смысловые признаки, формирующие концепт город. Автомобили у него всегда персонифицируются.

Автоимпликаты могут подчиняться любому из четырех законов сло-всспо-художествснного структурирования. Например, в следующем фрагменте автоимпликат «сонный таксомотор» подчиняется закону гармонического соответствия текстовой парадигматики и синтагматики, который реализуется в принципе «эстетическая мотивированность текстовой синтагматики текстовой парадигматикой»: «Антон Петрович нашел на углу

сонный таксомотор, который, как дух, понес его через пустыни светающе-го города и уснул у его двери» («Подлец»), Олицетворение «сонный таксомотор» мотивирует предикат «уснул» и подкрепляется сравнением («как дух, понес его через пустыни...»), отражающим удивление скоростью передвижения. Метафора «через пустыни светающего города» образно описывает пустой ночной город. Помимо этого весь текстовый отрывок актуализирует смысл «равнодушие внешнего мира к внутреннему состоянию героя».

По нашему мнению, импликатам принадлежит ключевая роль в выражении имплицитного смысла. Вписанность же этих условных единиц глубинного уровня в парадигму соотносительных понятий необходима для определения их роли в творческом диалоге автора и читателя с учетом коммуникативной и эстетической природы художественного текста. Важно обоснование значимости этого понятия для смысловой интерпретации текста и разработки методики его анализа.

Во втором главе «Лексические особенности ранней прозы В. Набокова» определены приоритеты писателя: что он изображал (круг тем) и как это делал (какую лексику употребил по преимуществу). Для этого был применен метод количественного анализа лексики с использованием компьютерной технологии. В главе содержатся результаты исследования лексических средств, представленных в ранней прозе, отраженные в таблицах и комментариях к ним; обосновывается применяемый к исследуемому материалу метод моделирования; даны схемы расположения лексем в группах в зависимости от их частоты; связь групп лексем и их характеристика.

В параграфе 2.1. «Художественный мир ранних рассказов В. Набокова» представлены результаты подсчета и анализа всех имен существительных (в том числе имен собственных), имен прилагательных и глаголов, поскольку именно они несут основную смысловую нагрузку. «...Из этих слов перед нами складывается художественный мир произведения: из существительных — его предметный (и понятийный) состав; из прилагательных — его чувственная (и эмоциональная) окраска; из глаголов — действия и состояния, в нем происходящие» (Гаспаров, 2001).

Правила выделения слов при подсчетах в целом аналогичны указанным в работе (Частотный словарь рассказов А. П. Чехова, 1999). Основной единицей анализа является лексема: «лекссмы, слово-тины, обладающие свойством «порождать» текстовые слова (слово-знаки)» (Частотный словарь русского языка, 1977). По частям речи лексемы распределились следующим образом: имен существительных — 5 190 (43 %), глаголов — 4 160 (34,5 %), имен прилагательных — 2 700 (22,3 %). Эти данные позво-

лягот предположить, что в начале творческого пути В. Набокову было важнее описать предметный мир, чем дать его характеристику. Вместе с тем они вписываются в общую тенденцию словоупотребления в художественной речи, так как сравнение с упомянутым выше словарем показало, что такое соотношение характерно в целом для художественной литературы.

В рассказах В. Набокова наблюдается тенденция: чем больше текст, тем больше процент повтора лексем (от 52 % в рассказе «Подлец» до 23 %— в «Грозе»). Возможно, это сознательный прием. Чем больше пространство текста, тем интенсивнее автор направляет и регулирует познавательную деятельность читателя, то есть повторы у Набокова выполняют регулятивную функцию. В малых по объему текстах каждый повтор актуализирован в большей мере, поэтому повторов в них меньше.

От соотношения частей речи зависит статичность — динамичность текстов. Меньше всего процентное соотношение глаголов по отношению к другим анализируемым частям речи в рассказах «Путеводитель по Берлину» (23,3 %) и «Письмо в Россию» (23,2 %). Это статичные тексты, тексты-описания.

Самый динамичный рассказ — «Подлец», так как сюжет (супружеская измена и быстрая смена последовавших за этим событий) скоро движется к развязке, что передается преобладанием глаголов над другими частями речи (45 %). Автор задает быстрый темп текстового развертывания, отражающий резкую перемену в психологическом состоянии героя, в его статусе и, следом, в его действиях, что передается отрывистой, иногда бессвязной речью: «Станция. Опять тронулись. Почему они его так мучат? Сегодня немыслимо умереть. Совершенно немыслимо. Что, если упасть в обморок? Нужно быть хорошим актером... Что предпринять? Что делать? Такое дивное утро...» («Подлец»).

Таким образом, количественный анализ позволил сделать предварительные выводы о характере текстов, о зависимости количества повторов от величины текста, о зависимости статичности или динамичности текста от соотношения слов разных частей речи.

Как показал анализ, имена в художественном тексте являются важными лексическими регулятивами. Отсутствие имени или необычное имя усложняют смысловую структуру текста, а обычное русское имя на этом фоне получает дополнительную смысловую нагрузку. В. В. Набоков часто пользуется приемом табуирования имени героини. Неназывание персонажа или подчеркивает значимость его личности, или совершенно нивелирует эту личность, низводя ее до условной повествовательной инстанции. Нередко писатель дает героям необычные имена. Как правило, такие имена

поддаются дешифровке. Так, имя у героя рассказа «Возвращение Чор-ба» — Чорб. Автор использовал консонантный тип паронимии: Чорб — горб, а также анаграмму: горб — гроб. Полученная цепочка: Чорб — горб (в тексте — горбясь) — гроб — работает на эмоциональную доминанту текста, отражающую горе героя от смерти жены.

Возможны аллюзии, отражающие связь с героями русской литературы. Например, в рассказе «Подлец» использованы имена: Берг (ср. имя персонажа романа Jl. Н. Толстого «Война и мир») и Таня (аллюзия на пушкинскую Татьяну). Иногда для именования героев В. Набоков использует их социальный статус (писатель, критик), семейное положение (сын, дочь) и т. д. Названный так персонаж — схематичен, он формальный участник литературной коммуникации.

В реферируемой работе отмечено 180 наиболее частотных лексем, встречающихся чаще трех раз в двух и более текстах. Например, лексема черный присутствует в 10 текстах 91 раз без учета возможных единичных повторов в остальных текстах. Самая частотная лекссма — бытийный глагол быть, повторяющийся во всех 15 текстах 410 раз.

Среди частотных лексем больше всего существительных — 105, глаголов — 46, прилагательных — 29. Это в целом соответствует общему соотношению слов данных частей речи в сборнике. Абсолютное преобладание имен существительных среди частотных лексем объясняется семантической спецификой этой части речи — обозначать субъекта и объект. В художественном мире текста — свой субъектный мир, выстроенный чрезвычайно тщательно, несмотря на малый объем анализируемых рассказов. Понятийная специфика имен существительных позволяет рассматривать их как весьма существенных для понимания особенностей идиостиля писателя.

Параграф 2.2. «Классификация и общая характеристика групп лскссм».

Па основе полученных данных были выделены текстовые лексико-тематические группы, названные так потому, что они представляют собой лексемы, интегрированные по тематическому принципу. Для этого была использована синоптическая схема словаря Халлига и Вартбурга, отражающая «логику познания мира человеком» (Степанов, 1975), а значит, покрывающая массив частотной лексики, полученный при анализе текстов. Мы сочли возможным употребить термин лексико-тематическая группа, поскольку получившиеся объединения слов и не поля (см. о них: Караулов, 1976), и не тематические группы (Караулов, 1976; Клименко, 1980) в полном смысле этого слова. В представленной ниже классификации курсивом

выделены паши уточнения, продиктованные материалом, поскольку схема словаря Халлига и Вартбурга построена на высоком уровне обобщения. В скобках указано количество лексем, отнесенных к группе.

ЧЕЛОВЕК КАК ЖИВОЕ СУЩЕСТВО:

I. Часта тела; органы (19 лексем);

II. Движения и положения; пять чувств (35);

III. Пол и возраст (3);

IV. Потребности человека как живого существа: одежда и аксессуары (7);

ЧЕЛОВЕК КАК ОБЩЕСТВЕННОЕ СУЩЕСТВО:

V. Семейные и общественные связи; профессии (9);

VI. Язык (8);

VII. Комната, дом, прозрачные и отражающие предметы (18);

VIII. Транспорт (4);

СОЦИАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ И СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ:

IX. Община: город (18);

X. Религия (1); ДУША И РАЗУМ:

XI. Мышление и речь', эмоции; состояния (22); A PRIORI:

XII. Время (8);

XIII. Качества и состояния; отношение, порядок, ценность (29);

XIV. Бытие (7);

XV. Качества и состояния: цвета (7);

XVI. Пространство (1); НЕБО И11ЕБЕСНЫЕ ТЕЛА:

XVII. Небо и небесные тела; погода и ветры (4); ЗЕМЛЯ:

XVIII. Воды (2); РАСТИТЕЛЬНЫЙ МИР:

XIX. Деревья (4).

Группы представлены в работе с учетом частотности входящих в них лексем. По составу этих групп, по соотношению в них более частотных и менее частотных лексем, по корреляциям, связывающим лексемы, были сделаны выводы, значимые для понимания художественной картины мнра автора.

Лексико-тематические группы I—XI объединяют лексемы, так или иначе связанные с человеком. В результате определился круг тем, интересовавших В. Набокова. Прежде всего — это Человек во всех его проявлениях (группы I—XI). Отмечено необычайное внимание автора к человеческому телу, в том числе к руке, глазам, лицу, йогам, голове. Сама лексема человек более частотна, чем все остальные обозначения людей, что свидетельствует о своеобразии концептуальной картины мира автора. Насыщенность текстов глаголами говорения (группы XI и VI) объясняется тематикой сборника: отношения человека с подобными себе. Рассказы насыщены диалогами и монологами. В группе XI выделяется объединение слов, обозначающее эмоции. Самая частотная — лексема счастье (20). (Здесь и далее в скобках отмечено общее количество словоупотреблений лексемы в сборнике). Положительная окрашенность остальных лскссм свидетельствует о характере доминирующей эмоциональной тональности произведений В. Набокова в начале его творчества.

Кроме того, выделились группы лскссм, которые в последующих произведениях стали важнейшими носителями смысла: Община: город; Комната, дом, прозрачные и отражающие предметы; Транспорт; Время и т. д. Мы считаем, что выявленные лсксико-тсматичсские группы в целом значимы для анализа концептосферы писателя. Наиболее частотные лексемы в группах можно рассматривать в качестве номипатов эстетически значимых концептов, например: дом, свет, человек, рука и др.

Пятнадцать из девятнадцати текстовых лекснко-тематических групп, так или иначе, связаны друг с другом, что служит доказательством связи текстов в сборнике. Кроме того, становится попятным, какие реалии человеческого бытия были особенно интересны писателю в раннем творчестве.

В параграфе 2.3. «Анализ текстовых лекснко-темагнческих групп» описана специфика лексико-тсматических групп, значимых для понимания поэтической картины мира автора. Например, к группе VII (Комната, дом, прозрачные и отражающие предметы) отнесены следующие лексемы: дверь (71), окно (59), дом (52), стол (48), комната (47), стекло (23), коридор (15), зеркало (14), спальня (13), стул (13), яг/ум/с (12), лампа (12), пол (12), диван (II), стена (11), крыша (9), гостиная (8). Группа неоднородна. В ней есть лексемы, называющие помещения, мебель, предметы обихода. Все это описывается автором кратко, но емко при помощи только ярких, характерных деталей или просто упомянуто.

Самая частотная лекссма дверь (71). Дверь — это проницаемая фапица между домом и внешним миром. Ее роль чрезвычайно велика. Иногда переход из одного пространства в другое чреват катастрофой: «Фу ты, как серд-

це стучит... Он в темноте нащупал кнопку и позвонил. Затем вынул трубку из зубов и стал ждать, чувствуя, как мучительная улыбка разрывает ему рот.

— И вот — что-то звукнуло за дверью раз, еще раз — и, как ветер, качнулась дверь» («Звонок»), В этом рассказе сын, не видевший мать много лет, нашел ее. Переход «границы» из внешнего мира в ее дом влечет за собой неприятное открытие героем некоторых подробностей жизни матери, ведет к личной катастрофе. И еще: «В передней затренькал звонок. «Доктор», — подумал Фред равнодушно и, вспомнив, что Анна в церкви, сам пошел открывать.

В дверь хлынуло солнце. На пороге стояла высокая дама, вся в черном. Фред отскочил, пробормотал что-то и, запахивая халат, кинулся в комнаты» («Картофельный Эльф»). Здесь герой, впустив в свое тщательно оберегаемое от чужих пространство другого человека, получил известие, ставшее косвенной причиной его смерти.

Рассмотрение каждой группы, начиная с самой частотной лексемы, позволило сделать некоторые выводы об особенностях концептосферы автора, репрезентированной в его текстовой деятельности.

В третьей главе «Имплицитный смысл и средства его выражения в рассказах сборника «Возвращение Чорба»» дастся анализ иоминатов и репрезентантов концептов. Обращение к системе художественных концептов на основе анализа импликатов позволило выявить глубинный смысл рассматриваемых произведений.

Параграф 3.1. «Роль импликатов в формировании ключевых концептов» имеет целью «исследование языковых средств формирования концептуальной структуры текста, значимой для его смысловой интерпретации адресатом и изучения идиостиля автора на основе теории регулятивности и текстовых ассоциаций» (Болотнова, 2003).

В сборнике «Возвращение Чорба» вербализованы, наряду с другими, следующие ключевые концепты: гиперконцепт город, кот{ептуальная структура женщина, концептуальная пара (оппозиция) день — ночь. Их выбор для анализа обусловлен особой значимостью в художественной картине мира Набокова и тем, что они связаны с универсальными смыслами «человек», «время», «пространство», актуальными для любого произведения. Все концепты относятся к типовым (узуальным), согласно классификации Н. С. Болотновой (2005). Своеобразие данных концептов в рассказах В. В. Набокова заключается в особой эстетической актуализации отдельных элементов их структуры, в характерных для автора средствах и способах репрезентации, функциональной специфике, связанной с отражением имплицитного смысла произведений писателя.

Установлено, что гипсрконцент город, широко представленный в рассказах сборника, оказывается довольно типичным в плане повторяемости его лексических репрезентантов и маркеров. Составляющими гиперконцепта являются концепты улица, дом, театр, гостиница, фонари, асфальт, автомобиль, трамвай и т. д. В каждом из рассказов делается смысловой акцент на одном из этих концептов.

Гиперконцепт город является очень важным у В. Набокова для смыслового развертывания текстов. В структуре гиперконцепта отчетливо прослеживается вертикаль земное — небесное. По этому основанию, а также по принципу частотности лексических репрезентантов гиперконцепт город визуально можно представить в виде пирамиды. Необычным является восприятие автором и героями природы, которая отражена в рассказах не как самостоятельная данность, по исключительно сквозь призму восприятия города.

Так, в рассказе «Письмо в Россию» гиперконцепт город представлен 50 импликатами. Преобладает детализация (10), благодаря чему возникает эффект присутствия адресата (читателя) в ночном городе, а кроме того, отчетливо вырисовывается образ автора письма, любителя подробностей, мелочей. Метафоры (7) работают на создание атмосферы и выдают принадлежность автора письма к литераторам. Дистантный повтор (б), являясь лексическим регулятивом, фокусирует внимание адресата (читателя) на важных для автора моментах. Аллюзии (5) создают единство времени и места. Аллитерации (5) ткут звуковую ткань текста. (Остальные им плакаты представлены в количестве от 1 до 4.) Эти общие замечания не отменяют того, что в каждом конкретном случае импликат может выполнять и другую функцию.

Концепт актуализируется импликатами, формирующими образы двух городов: Санкт-Петербурга и Берлина. Первый представлен в воспоминаниях: «бывало, морозным петербургским утром (аллюзия) встречались мы в пыльном, маленьком, похожем на табакепку (сравнение), музее Суворова (детализация)». Второй — наяву, то есть в реальности текста. Оттуда герой пишет письмо в Россию. Примет Санкт-Петербурга всего две — кроме упомянутого музея, еще Таврический сад: «как обжигали нас серебряные пожары Таврического сада (аллитерация, аллюзия, весь отрывок: — метафора)». Это характерные приметы именно Санкт-Петербурга.

Описания Берлина пространны: «Ночью я выхожу погулять (аллюзия). В сыром, смазанном черным (дистантный повтор) салом (метафора), берлинском асфальте (аллюзия), текут отблески фонарей (метафора)', в

складках черного асфальта (метафора) — лужи; кое-где горит гранатовый (аллитерация, эпитет) огонек над ящиком пожарного сигнала, дома — как туманы (сравнение), на трамвайной остановке стоит стеклянный, налитый желтым светом (метафора), столб (аллитерация), — и почему-то так хорошо и грустно делается мне (потеря дистанции между автором и повествователем — слияние), когда в поздний час пролетает, визжа на повороте (олицетворение), трамвайный вагон — пустой». Но характерных примет Берлина, кроме упоминания канала, нет: «Блуждая по улицам, по площадям, по набережным вдоль канала (детализация, параллелизм)...». Берлин представлен как город вообще, некий набоковский город, в котором есть трамвай, автомобиль («Прокатывает автомобиль на столбах мокрого блеска (метонимия)»), поезд, фонари и асфальт, дома, кабачки, кинематограф. Обращает на себя внимание цвето-свстовая насыщенность описаний: «отблески фонарей», «черного асфальта», «гранатовый огонек», «желтым светом», «мокрого блеска», «мягкий свет», «освещенный, хохочущий всеми окнами своими поезд» и т. д. Цветовая доминанта ночного города: «бриллиантами зыблется стена кинематографа (аллюзия, метафора)».

Поскольку в описываемом городе ночь, людей там почти нет: «Только старый дог... нехотя водит гулять вялую, миловидную девицу (алогизм)». Герой ходит по пустому городу, как по огромному театру: «Дальше, на углу площади, высокая, полная проститутка в черных (сквозной повтор) мехах медленно гуляет взад и вперед...Я люблю видеть, как к этой пожилой, спокойной блуднице (синонимия) подходит, предварительно обогнав ее и дважды обернувшись, немолодой (синонгшия), усатый господин, утром приехавший по делу из Напенбурга (детализация)-».

В тексте постоянно подчеркивается повторяемость действий, что даст основания для сравнения с театром. Блудница тоже, в некотором смысле, зритель в театре, когда она «медленно гуляет взад и вперед, останавливаясь порой перед грубо озаренной (эпитет) витриной, где подрумяненная восковая дама показывает ночным зевакам (олицетворение) свое изумрудное текучее платье (эпитет), блестящий шелк персиковых чулок (детализация)». Возникает эффект глубины, перспективы от этого театра в театре.

Таким образом, формируется образ ночного тихого города, который мы априори принимаем за Берлин только потому, что об этом заявлено в тексте. В целом гиперконцепт город типичен для сборника ранних рассказов, но в каждом из них одна или несколько составляющих концепта выходят на первый план, становясь смысловым центром, например гостиница — в «Возвращении Чорба», театр — в «Бахмане», трамвай —г в «Катастрофе» и т. д.

Совершенно другой характер в рассказах В. В. Набокова имеет концептуальная структура женщина. В лексической репрезентации этой структуры нет единообразия. Женщины в текстовом пространстве рассказов значительно отличаются друг от друга по способу появления, по степени проявленности, по возрасту, по социальному статусу. Женщина может появляться в мире текста непосредственно, «наяву», например, в начале рассказа «Катастрофа» некто неназванный произносит: «Что ж, поплетемся пешком, хотя ты очень пьян, Марк, очень пьян... (аллитерация, ассонанс [о]-[а], ритм, произвольная аранжировка смысловых блоков)» (с. 368), и только позже читатель получает информацию, из которой он может узнать, чья это реплика. Сложный вариант представления женщины — «с чужих слов» — в рассказе «Бахман» с использованием рамочной конструкции. Отказ от авторства «развязывает руки» повествователю, который получаст возможность добавлять информацию от себя: «Я особенно ясно представляю себе (сближение дистанции между автором и повествователем — слияние), как надела она черное, открытое платье, быстрым движением надушила себе шею и плечи, взяла веер. трость с бирюзовым набалдашником (детализация) и, посмотревшись напоследок в тройную бездну трюмо {алчитерация), задумалась и оставалась задумчивой (дистантный повтор) всю дорогу от дома своего до дома (дистантный повтор) подруги. Она знала, что некрасива, не в меру худа, что бледность ее кожи болезненна (амплификация), — но эта стареющая женщина с лицом неудавшейся мадонны (алогизм) была привлекательна именно тем, чего больше всего стыдилась, — бледностью (дистантный повтор) губ и едва заметной хромотой, заставлявшей се всегда ходить с тростью ([дистантный повтор)» (с. 328). Открыто заявив, что такой он женщину себе представляет, повествователь намеренно лишается презумпции всезнания. Происходит смещение между повествовательными инстанциями: рассказчик говорит как персонаж, дистанцируясь от героини. Следствием этого является отсутствие эмоциональной со-, ставляющей ее характеристики.

В назывании женщин наблюдается большая вариативность, чем в назывании мужчии, причем по тендерному признаку писатель называет чаще всего женщин (старушка, дама, девочка, женщина). Степень участия женщины в действии рассказа не зависит от способа ее представления и называния, от возраста и социального статуса.

Концептуальная пара день — ночь по характеру лексической репрезентации и по месту в смысловой структуре текста кардинально отличается от одиночных ключевых концептов. Время суток отмечается в текстах

не формально, а в соответствии с замыслом. Во-первых, это «лента времени» (термин В.Ю.Свиридовой, Н. А. Чураковой (2001)), горизонтальная ось, на которую нанизывается действие. Кроме того, категория день — ночь соотносится с душевным состоянием героев. Установлено три варианта соответствия: гармония, дисгармония и независимость одного от другого, но при этом наблюдается общность в создании темпорального континуума, в котором нечто происходит. Примером первого варианта может служить отрывок: «...а за дверью — моя верная, моя одинокая (параллелизм) ночь, влажные отблески, гудки автомобилей, порывы высокого ветра (аллитерация, детализация)» («Письмо в Россию»). Описываемая ночь в Берлине (ветрено, после дождя) вызывает эмоциональный подъем повествователя. Интересно, что детализация, представленная только именами, дает понять, какие составляющие концепта ночь актуальны для рассказчика, какие чувства задействованы при этом — зрение, слух, тактильные ощущения. Следующий пример — несоответствие эмоционального настроя персонажа внешним обстоятельствам. В рассказе «Звонок» герой, неожиданно скоро найдя адрес матери в чужом городе, думает: «Прекрасный город, прекрасный (дистантный повтор) дождь! (Бисерный осенний дождь моросил как бы шепотом (градация, подчеркнуто: сравнение), и на улицах было темно)».

В структурном отношении, в отличие от ранее анализированных концептов, для визуального представления которых важна оппозиция низ — верх (земля — небо), члены этой концептуальной пары мысленно рисуются в одной плоскости — в виде аналогичных по конфигурации полей с ядром и периферией.

В параграфе 3.2. «Взаимосвязь имнликатов в системе текста» рассматривается на примерах, как одни и те же импликаты участвуют в формировании различных но смыслу концептов.

Анализируется связь импликатов, репрезентирующих концептуальную пару смерть — счастье. Она также является ключевой, но, в отличие от представленных выше, индивидуально-авторской.

Между членами этой концептуальной пары актуализируются разные отношения: в рассказе «Письмо в Россию» смерть и счастье определяются через одни и те же компоненты, т. е. одноименные концепты характеризуются отношениями пересечения их ассоциативно-смысловых полей; в рассказах «Катастрофа» и «Картофельный Эльф» концепт счастье поглощает, включает в себя концепты жизнь и смерть; в рассказе «Рождество» члены рассматриваемой концептуальной пары равновелики но своему смысловому наполнению и равноправны. То, на каком основании сделан

первый вывод, через какие импликаты репрезентируются концепты, и представлено ниже на материале рассказа «Письмо в Россию».

В рассказе «Письмо в Россию» герой — автор письма — дает свое определение счастья: «Слушай (сближение дистанции между внутренним и внешним адресатом — слияние), я совершенно счастлив. Счастье (контактный повтор) мое — вызов (полисемия). Блуждая но улицам, по площадям. по набережным вдоль канала (детализация), — рассеянно чувствуя губы сырости (метафора) сквозь дырявые подошвы {ассонанс), — я с гордостью чесу свое необъяснимое (эпитет, полисемия) счастье (перефразированный фразеологизм). ...все пройдет, все пройдет (контактный повтор), но счастье мое, милый друг (сближение дистанции между внутреннгм и внешним адресатом — слияние), счастье мое (сквозной повтор) останется, — в мокром отражении (.метонимия, контекстуальная синонимия к: влажные отблески) фонаря, в осторожном {эпитет) повороте каменных ступеней, спускающихся в черные воды канала, в улыбке {дистантный повтор) танцующей {сквозной повтор) четы {дистантный повтор, стилистически маркированное слово), во всем, чем Бог окружает так щедро {олицетворение) человеческое одиночество».

Из текста «Письма» понятно, что автор его — бедный литератор. Жизнь для него — это одиночество и счастье: «счастье — вызов», «счастье... необъяснимое», «счастье останется... в улыбке танцующей четы, во всем, чем Бог окружает так щедро человеческое одиночество». Н первом определении счастья остается неясным, речь идет о вызове рассказчика обстоятельствам или обстоятельств автору. Счастьем для героя является готовность первым вступить в борьбу с неблагоприятной ситуацией, то есть активная жизненная позиция, желание и возможность адекватно ответить вызову обстоятельств. Однако эпитет необъяснимое {счастье) не только нивелирует попытки со стороны автора объяснить свое состояние, но и подвергает сомнению способность читателя адекватно его понять, поэтому здесь имеет место многозначность.

В приведенном отрывке далее говорится о том, в чем останется счастье после того, как «все пройдет», — «в улыбке танцующей четы». Это важно, поскольку «чета» упоминается в тексте до этого дважды: «И вот, в здешних {стилистически маркированное слово) кабачках я люблю глядеть (параллелизм), как «чета мелькает за четой» (реминисценция на роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»), как играют простым человеческим весельем забавно подведенные глаза, как переступают, касаясь друг друга, черные и светлые ноги {параллелизм, контекстуальная антонимия), — а за дверыо — моя верная, моя одинокая ночь {параллелизм), влажные отбле-

ски {звукопись), гудки автомобилей, порывы высокого ветра (звукопись, ритм)». Итак, счастье, в числе прочего, связано с любовью и весельем (улыбкой). Конструкция и люблю глядеть реализует прием параллелизма по отношению к двум другим, ранее встретившимся в тексте: «я люблю слушать'..,» и «я люблю посмотреть...». Так рассказчик относится к описываемому.

Смерть — это легкость, нежность, детская улыбка. Такая необычная трактовка смерти изложена в рассказе о старушке, покончившей с собой на могиле умершего мужа: «В такую ночь на православном кладбище, далеко за городом, покончила с собой на могиле недавно умершего мужа семидесятилетняя старушка. Утром я случайно побывал там, и сторож, тяжкий (1стилистически маркированное слово) калека на костылях (аллитерация), скрипевших при каждом размахе тела (детализация), показал мне белый невысокий крест, на котором старушка (дистантный повтор) повесилась, и приставшие желтые ниточки там, где натерла веревка (детализация). («Новенькая», — сказал он мягко (детализация)). На-таинственнее (эпитет) и прелестнее (эпитет) всего были серповидные следы, оставленные ее маленькими, словно детскими, каблучками (усиление признака) в сырой земле у подножья. «Потопталась маленько (стилистически маркированное слово), а так, — чисто», — заметил спокойно сторож, — и, взглянув на ниточки, на ямки (подчеркнуто: стилистически маркированная форма слова), я вдруг понял, что есть детская улыбка в смерти (метафора).

Быть может, друг мой (сближение дистанции между внутренним и внешним адресатом — слияние), и пишу я все это письмо только для того, чтобы рассказать тебе об этой легкой (эпитет) и нежной (оксюморон) смерти».-Таким образом; осмысление концепта смерть связано с этой семейной парой (четой), то есть с любовью и улыбкой. Интересно, что, говоря о счастье и о смерти, рассказчик-персонаж обращает внимание на ноги в первом случае и на следы во втором: «...я люблю глядеть... как переступают, касаясь друг друга, черные и светлые ноги...» и «Но таинственнее и прелестнее всего были серповидные следы, оставленные ее маленькими, словно детскими, каблучками...». Важен не только факт упоминания, но и декларация рассказчиком своего отношения к нему. Таким образом, концепты счастье и смерть имеют общие компоненты на ассоциативном уровне, что дает возможность для их соотнесенности. Общие компоненты концептуальной пары организуются дистантным и сквозным повторами, а также общей положительной эмоциональной окрашенностью сообщаемого.

В параграфе 3.3. «Своеобразие автоимиликатов и их роль в выражении имплицитного смысла» охарактеризованы текстовые «фирменные знаки» писателя и то, как они работают на имплицитном уровне текста.

Считаем, что единицы глубинного уровня текста получают статус автоимпликатов при определенных условиях.

1. Если они в целом не характерны для художественного прозаического текста. К таким автоимпликатам относятся: пароиимия (парономазия), анаграмма, звукопись (ассонанс и аллитерация), поскольку эти явления в основном свойственны поэтической речи.

2. В случае частой повторяемости в текстах автора импликатов определенного типа, отражающих своеобразие его стиля: дистантный и сквозной повторы смысловых признаков, стилистически маркированные слова, детализация смысловых признаков.

3. В случае особой индивидуально-авторской формы репрезентации импликатов: индивидуально-авторская метафора, олицетворение, сравнение, особое именование/табуирование имени, параллелизм, «хоровод» части речи, нарушение дистанции между членами литературной коммуникации, аллюзии (часто автобиографического плана).

4. В случае характерной для произведений автора сопряженности определенных импликатов.

В соответствии с тремя первыми условиями нами выделено три группы автоимпликатов. Четвертое условие представляет собой обобщающий способ презентации автоимпликатов в текстах. В качестве примера рассмотрим автоимпликаты первой группы.

Пароиимия (парономазия), анаграмма, звукопись (ассонанс и аллитерация) часто встречаются в тексте вместе. Ассонанс и аллитерация играют, в основном, изобразительную роль, то есть участвуют в формировании зрительных или звуковых образов: «в спутанных простынях, спиной к стене» («Возвращение Чорба») — повторяющиеся в хаотичном порядке глухие согласные создают образ паутины — символа безвыходного положения, в которых оказался герой; «мрак... моста... мгновенье... могучей... музыки» («Письмо в Россию») — слышен гул медленно приближающегося поезда (ср. некоторые характеристики звука [м]: пассивный, холодный, тяжелый, печальный, могучий, медлительный (Журавлев, 1974)); «глиняные бусы да трубочки из бамбука» («Порт») — актуализирован быстрый перестук полых бамбуковых трубочек (ср. в числе характеристик звука [б]: грубый, мужественный, короткий, активный, быстрый, яркий (Журавлев, 1974)).

Ассонанс и аллитерация могут усиливать воздействие другого импли-ката, например, сравнения: «как бледные черви, двигались, лоснились

женские плечи и мужские лысины» («Бахмаи») — здесь натуралистическое сравнение вызывает неприятный зрительный образ за счст долгого, монотонного чередования [э]-[и] и согласных. Ассонанс и аллитерация могут устанавливать смысловые соответствия: «срывался лист, летел... как лоскуток оберточной бумаги. Она старалась поймать его па лету при помощи л о д.атки, которую нашла... каменщик смотрел, подбоченясь, на легкую, как блеклый лист (дистантный повтор), барышню, длясавшую с лопаткой (дистантный повтор) в поднятой руке» («Возвращение Чор-ба»). Аллитерация |л]-[с]-[т] устанавливает связь, усиленную сравнениями и двумя дистантными повторами: лист — как лоскуток -— лопатка — барышня как лист. Таким образом, все перечисленное — воздушное, летучее, невесомое. Аллитерация [п] — выражает противоположную направленность вниз, к земле: поймать — при помощи лопатки — подбоченясь — плясавшую с лопаткой в поднятой (руке).

Ассонанс и аллитерация могут встречаться в тексте вместе с анаграммой: ««женское платье, ЧУЛОК, какие-то шелковые ЛОсКУтоЧки, — кое-как сложенные и пахнувшие так хорошо» (там же). Возможно, анаграмма констатирует факт, который следует понимать так: чулок — нечто цельное, лоскуточки — разъятое на части. Противопоставленность эту можно истолковать как контраст двух периодов жизни героя: цельный, полный любви — до смерти жены и потерявший смысл, а значит, и ценность — после ее смерти. Оставшиеся после нее лоскуточки — воспоминания, вещи, принадлежавшие ей. В этом же тексте парономазия «росистое ощущение железа... было самым острым из всех воспоминаний» (там же), устанавливая соответствие между простым тактильным ощущением и единственно ценным после смерти жены — воспоминаниями, дает возможность читателю прочувствовать глубшгу человеческого горя.

В большинстве случаев, когда автор использует анаграмму и парономазию или звукопись, читателю это нелегко заметить, поскольку эти им-пликаты, являясь регулятивами, действуют на глубинном уровне смысла. Например: «Случалось, что скуластая (звукопись) ДеЛОВИтАя проститутка уВОДИЛА (анаграмма, ассонанс) его к себе» («Бахман»). Звукопись играет здесь декоративную, отвлекающую роль, обращая внимание читателя на первую часть фразы, в которой содержатся только звуковые переклички. Но квант глубинного смысла содержит анаграмма. Повтор слова ВОДИЛА подчеркивает факт, что музыкант Бахман — водимый, ведомый своей судьбой, своим гением, но сам этот герой как личность — ничтожен.

Иногда паронимия (парономазия) устанавливает не только внутритекстовые, но и межтекстовые и, шире, межкультурные связи. Так, в этом же

рассказе имя героя — Бахман (автоимпликат именование), очевидно, связано с именем композитора Баха (паронимия), а также с известным пианистом начала XX века Пахманом (парономазия).

Назовем другие автоимпликаты, которые удалось выявить в ранних рассказах В. В. Набокова. Так, сквозной повтор включает слова, характерные для языка писателя в целом, а также выражает некие намеки, ассоциативные переклички, интенции, что дает возможность говорить о важной роли этого автоимплнката на уровне глубинного смысла текстов. Детализация создает эффект «увеличительного стекла», приближая к читателю реалии художественного мира автора. Часто этот автоимпликат используется В. Набоковым при описании внешности героя. Детализацией и дистантным повтором вводятся в текст мелочи, являющиеся «фирменным» знаком набоковских текстов (обгорелая спичка в «Катастрофе», зеленая кушетка в «Возвращении Чорба», самопингущая ручка в «Подлеце» и т. д.). Сближение дистанции между повествователем и персонажем — часто используемый писателем прием, дающий возможность читателю прочувствовать ситуацию «изнутри», с позиции героя. Достаточно частотный автоимпликат стилистически маркированное слово встречается в речи повествователя и персонажей и служит для наиболее яркого представления предмета, явления, признака в мире текста или придает специфическую окраску речи персонажа; иногда входит составной частью в другой автоимпликат, например в сближение дистанции между членами литературной коммуникации, усиливая его действие. Метафоры являются автоим-пликатами в тех случаях, когда имеют в своем составе постоянные для творчества писателя элементы (например, «янтарный провал») и/или характеризуют одну и ту же реалию его художественного мира (листья). Метафоры могут быть усилены другим импликатом, например звукописью. Аллюзии часто отсылают читателя к обстоятельствам жизни В. Набокова. Для понимания имплицитного смысла текстов необычайно важен автоимпликат особое именование.

Итак, автоимпликаты неоднородны по существу, фактор частотности не играет главенствующую роль в их выделении, но присущая В. В. Набокову манера выражаться так, а не иначе дает основание считать эти единицы характерными для раннего сборника рассказов.

В Заключении подводятся итоги исследования:

1. Для изучения имплицитного смысла художественного текста достаточно оправданным является использование импликата как условной единицы глубинного смыслового уровня текста, значимой для регулирования познавательной деятельности читателя.

В связи с этим подтекст рассмотрен как ассоциативно-смысловой комплекс, формирующийся на основе анализа концептов, возникающих в сознании воспринимающего субъекта в результате синтеза импликатов.

2. Изучение лексики в раннем сборнике рассказов позволило выявить ряд закономерностей. Автор интенсивнее регулирует познавательную деятельность читателя в больших по объему текстах увеличением количества повторов. Наоборот, в малых по объему текстах повторов меньше, но их роль значительна.

Соотношение в текстах слов разных частей речи зависит от тематики рассказов, от статичности — динамичности повествования.

На основе анализа текстовых лексико-тематических групп с использованием компьютерной технологии выявлены основные реалии художественного мира В. Набокова в ранний период творчества. Это, прежде всего, Человек — как живое и как общественное существо. Затем — пространство, в котором человек существует: город, дои, транспорт, а также время, в течение которого происходят описываемые события. Заметен интерес автора к писательству как работе над словом. Следствием этого явилась простота и ясность языка. Отмечена общая жизнеутверждающая тональность сборника.

3. Использование импликата в качестве основной единицы анализа и изучение широкого спектра связанных с ним языковых средств (от слова и стилистического приема до категории текстовой дистантности) позволило описать элементы глубинного смысла текста. Идя по этому пути, мы выяснили, каким образом импликаты формируют важные для писателя ключевые концепты: гиперконцепт город, концептуальную структуру женщина, а также концепты — члены концептуальных пар: день — ночь и смерть — счастье. При этом были выявлены некоторые идиостилевые особенности творческой манеры писателя в выражении имплицитного смысла.

4. Изучены и описаны характерные для В. В. Набокова приемы, актуализирующие имплицитные смыслы в ранних рассказах автора, по которым можно узнать его тексты среди других. Такие «маркеры» идиостиля названы нами автоимпликатами. Их роль в общей смысловой структуре так же велика, как и всех остальных импликатов, поскольку имплицитный уровень смысла создает стереоэффект, обеспечивает читателю глубину восприятия текста.

Проанализированные автоимпликаты являются характерными для В. В. Набокова по смысловому наполнению (особое именование, параллелизм), форме выражения (детализация, сравнение), степени проявленности в тексте, цели их использования. Как показали наблюдения, они могут играть любую роль: от изобразительной (аллитерация, сравнение) до смыс-лообразующей (параллелизм, сквозной повтор).

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Бакланова Е. А., Чупина Г. А. Античность в поэзии В. Набокова // Античный вестник: Сб. науч. тр. — Омск: Изд-во ОмГУ, 1995. — Вып. 3. — С. 58—66.

2. Бакланова Е. А. Проблемы герменевтики и личностные аспекты смысловой интерпретации художественного текста (на мат-ле текстов В. Набокова «Бледное пламя» и J1. Кэрролла «Алиса в Стране Чудес») // Проблемы развития творческого потенциала личности в системе педагогического образования: Тез. докл. Сиб. науч. конф. 27—29 ноября 1996 г.— Томск: Изд-во ТГПУ, 1996. — С. 40.

3. Бакланова Е. А. О лингвистическом анализе произведений В. В. Набокова в школе // Молодежь и наука: проблемы и перспективы: Мат-лы филол. секции II обл. конф. студентов, аспирантов и молодых ученых (16—22 апреля 1998 г.). — Томск: Изд-во ТГПУ, 1998. — С. 34—37.

4. Бакланова Е. А. Роль лексических средств п смысловом развертывании поэмы В. Набокова «Петербург» // Вестник Том. гос. нсд. ун-та: Сер.: Гуманитарные пауки (филология). — Томск: Изд-во ТГПУ, 1998. — Вып. 6, —С. 18—23.

5. Бакланова Е. А. Виды импликатов в рассказах В. Набокова 30-х годов // Молодежь и наука: проблемы и перспективы: Докл. III межвуз. науч. конф. студентов, аспирантов и молодых ученых (Томск, 13—24 апреля 1999 г.). — Томск: Изд-во ТГ11У, 1999. — Т. II. — С. 35—37.

6. Бакланова Е. А. Особенности лексики антитетических рассказов «Катастрофа» и «Благость» из цикла «Возвращение Чорба» В. Набокова // Тр, региональной науч.-практ. конф. студентов, аспирантов и молодых ученых «Сибирская школа молодого ученого» (21—23 декабря 1998 г.). — Томск: Изд-во ТГПУ, 1999. — Т. III: Лингвистика, стилистика художественного текста, литературоведение. — С. 61—62.

7. Бакланова Е. А. Об импликативном смысле в ранних рассказах Набокова // Национальный гений и пути русской культуры: Пушкин, Платонов, Набоков в конце XX века: Мат-лы регионального симпозиума (8—10 июня 1999 г.). — Омск: Изд-во ОмГПУ, 1999. — Вып. I. — С. 162—164.

8. Бакланова Е. А. Из опыта лингвосмыслового анализа рассказа В. В. Набокова «Бахман» // Русский язык в современном культурном пространстве: Мат-лы юбилейн. конф., посвященной 100-летию Том. гос. нед. ун-та и 70-лстиго филол. фак. Том. гос. пед. ун-та (2—3 ноября 2000 г.). — Томск: Изд-во ЦИТИ, 2000. — С. 136—138.

9. Бакланова Е. А. К вопросу о классификации импликатов в художественном тексте (на мат-ле ранних рассказов В. Набокова) // Коммуникативно-прагматические аспекты слова в художественном тексте: Науч. тр. каф. совр. рус. яз. и стилистики Том. гос. пед. ун-та. •— Томск: Изд-во ЦНТИ, 2000. — С. 151—158.

10. Бакланова Е. А. Методика анализа имплицитного смысла в ранних рассказах Набокова // Текст: варианты интерпретации: Мат-лы межвуз. на-уч.-практ. конф. (26—27 апреля 2000 г.). — Бийск: Изд-во НИЦБиГПИ, 2000. —С. 155—160.

П.Бакланова Е. А. Сопоставительно-стилистический анализ рассказов В. Набокова разных лет // Молодежь, наука и образование: проблемы и перспективы: Мат-лы IV межвуз. конф. студентов, аспирантов и молодых ученых (24—29 апреля 2000 г.): В 5 т. — Томск: Изд-во ТГПУ, 2000. — Т. 2. — С. 68—71.

12. Бакланова Е. А. Имплицитный смысл в рассказе В. Набокова «Рождество» // Лексические аспекты смыслового анализа художественного текста в вузе и школе: Мат-лы науч.-практ. семинара (26 апреля 2001 г.). — Томск: Изд-во ТГПУ, 2001. — С. 86—90.

13. Бакланова Е. А. О роли стилистических фигур в механизме смыс-лообразования ранних набоковских текстов // Художественный текст и языковая личность: Мат-лы III Всерос. науч. конф., посвященной 10-летию каф. совр. рус. яз. и стил. Том. гос. пед. уи-та (29—30 октября 2003 г.). — Томск: Изд-во ТГПУ, 2003. — С. 18—22.

М.Бакланова Е. А. Лексическое воплощение концепта «Город» в сборнике ранних рассказов В. Набокова «Возвращение Чорба» // Художественный текст и языковая личность: Мат-лы IV Всерос. науч. конф. (27—28 октября 2005 г.) / Под ред. Н. С. Болотновой. — Томск: Изд-во ЦНТИ, 2005. — С. 20—25.

15. Бакланова Е. А. Лексическое воплощение концепта «Женщина» в сборнике ранних рассказов В. Набокова «Возвращение Чорба» // Художественный текст: Слово. Концепт. Смысл: Мат-лы VIII Всерос. науч. семинара (21 апреля 2006 . г.) / Под ред. Н. С. Болотновой. — Томск: Изд-во ЦНТИ, 2006. — С. 56—63.

16. Бакланова Е. А. Взаимосвязь импликатов в системе текста на материале ранних рассказов из сборника В. Набокова «Возвращение Чорба» // Вестник Томского гос. пед. ун-та: Сер.: Гуманитарные науки (филология). — 2006. — Томск, 2006. -г- Вып. 5 (56). — С. 139—144.

Подписано в печать: 16.10.2006 г. Бумага: офсетная Тираж: 100 экз. Заказ: № 653

Печать: трафаретная Формат: 60x84/16

Издательство ООО «Дельтаплан» 634034, г. Томск, ул. Пирогова, 10, Тел. (3822) 56-45-51, 20-47-80

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Бакланова, Елена Алексеевна

Введение.

Глава 1. Теоретические аспекты изучения имплицитного смысла текста

1.1. Вопросы теории импликации

1.2. Соотношение импликата с близкими и смежными понятиями

1.3. Классификация импликатов

Выводы.

Глава 2. Лексические особенности ранней прозы В. Набокова.

2.1. Художественный мир ранних рассказов В. Набокова

2.2. Классификация и общая характеристика лексико-тематических групп

2.3. Анализ текстовых лексико-тематических групп

Выводы.

Глава 3. Имплицитный смысл и средства его выражения в рассказах сборника «Возвращение Чорба».

3.1. Роль импликатов в формировании ключевых концептов

3.2. Взаимосвязь импликатов в системе текста

3.3. Своеобразие автоимпликатов и их роль в выражении имплицитного смысла

Выводы.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Бакланова, Елена Алексеевна

Диссертационное исследование выполнено в русле коммуникативной стилистики текста. Коммуникативная стилистика как особое направление функциональной стилистики исследует коммуникативно-когнитивные аспекты текстовой деятельности. Анализ процессов функционирования языка, по мнению М. Н. Кожиной, требует учета экстралингвистических факторов, что предполагает выяснение «принципов организации и механизмов развертывания текста, поскольку субъектом использования языка является человек, общество в процессе деятельности» (Кожина, 1994, с. 22). Коммуникативная стилистика изучает текст как форму коммуникации, и это дает возможность при анализе текста учитывать все параметры коммуникативной ситуации: адресата, адресанта, язык (код), референт (действительность), канал связи. Данные параметры изучаются в их текстовом воплощении. Особое внимание в рамках данного направления уделяется факторам адресата и адресанта (автора), то есть текст рассматривается как отражение идиостиля, как продукт его первичной коммуникативной деятельности и объект читательской деятельности. «Деятельностный подход в рамках коммуникативной стилистики текста связан с его рассмотрением как продукта первичной коммуникативной деятельности автора и объекта вторичной коммуникативной деятельности читателя» (Болотнова, 1998[б], с.

7).

Коммуникативная стилистика текста развивается в трех направлениях. Первое направление изучает механизм смыслового развертывания текста (Болотнова, 1992[б]; 2001; 2003; Семенова , 2003) и характер моделирования его смысловой структуры (Бабенко, 2000[а]; 2000[б]; Бакланова, 1998; 2000[а]; 2000[б]; 2003; Власова, 1999[а]; Орлова, 2000[а]; 2000[б] и др.). Второе направление исследует текстовые ассоциативные связи (Бабенко, 2003[а];

2003[б]; Болотнова, 1992; 1994; 1998; 2000[а]; 2000[б]; 2001; Васильева, 1998; 2001; 2003; Карпенко, 2000[а]; 2000[б]; Пушкарева, 1998; 1999[а]; 1999[в]; 2000[б] и др.). Третье направление разрабатывает теорию регулятивности (Болотнова, 1992[б]; 1998[в]; 2001; 2004; 2005; Бочкарева, 2003; Курьянович, 2000[а]; 2000[б]; Петрова, 2000; 2000[а]; 2003; 2005; Пушкарева, 2003; Сыпченко, 2000[а]; 2000[б]; Тюрина, 2003; 2006; Тюкова, 2003; Яцуга, 2005; 2006 и др.). В последние годы наметилось еще одно направление: коммуникативная стилистика сблизилась с когнитивной лингвистикой (Бабенко, Орлова, 2006; Болотнова, 2004; 2005[а]; 2005[б]; 2006; Карпенко, 2004; 2006; Курьянович, 2004; 2006; Пушкарева, 2004; 2005; Тюкова, 2006; Тюрина, 2004; Яцуга, 2004). Их связь обусловлена «актуальным для того и другого направления деятелъностным подходом к тексту, рассмотрением его регулятивной основы и ассоциативного развертывания, а также исследованием лингвистического механизма формирования его смысла» (Болотнова, 2004, с. 9). Данная работа выполнена в русле последнего направления (см.: Бакланова, 2005; 2006).

Среди основных качеств текста в рамках данного направления рассматривается коммуникативность (Сидоров, 1986; 1987). Текст исследуется с точки зрения сопряжения деятельности коммуникантов, направленного на их оптимальный диалог, в организации которого проявляется идиостиль автора (см.: Болотнова, 1997; 1998[а]; 1998[б]; 2000). Данная работа, выполненная в русле коммуникативной стилистики, вместе с тем учитывает другие подходы к тексту: когнитивно-смысловой, герменевтический и прагматический, поскольку когнитивной лингвистикой изучается смысловая организация текста (Баранов, Добровольский, 1997; Болотнова, 2004; ван Дейк, 1989; Лейкина, 1982); в рамках филологической герменевтики текст интерпретируется (Богин, 1994; 1995); прагматикой рассматривается комплекс вопросов, связанных с автором, адресатом и их взаимодействием (Арутюнова, 1990; Демьянков, 1983).

Когнитивный подход к языку предполагает деление текстовой информации на эксплицитную и имплицитную, которые, в свою очередь, неоднородны. Изучая словные и сверхсловные смысловые единицы (импликаты) разных типов в прозаических текстах В.В. Набокова в рамках коммуникативной стилистики, можно выявить имплицитный смысл произведений. Исследование закономерностей формирования имплицитного смысла позволило установить некоторые идиостилевые особенности ранних текстов автора.

Идиостиль - это стиль личности во всем многообразии ее многоуровневых и текстовых проявлений (в структуре, семантике и прагматике текста)» (Болотнова, 1998[б], с. 7). Текст мы понимаем вслед за Н.С. Болотновой "как коммуникативно ориентированный, концептуально обусловленный продукт реализации языковой системы в рамках определенной сферы общения, имеющий информативно-смысловую и прагматическую сущность" (Болотнова, 1992, с. 22).

Художественный текст не являет миру свою сущность прямо и непосредственно, он «неискренен». Сущность текста понимается нами как совокупность (иерархия) смыслов. Это понятие соотносится с «результирующей макроструктурой дискурса» ван Дейка. (Ср.: «результирующая макроструктура дискурса является иерархической структурой, состоящей из нескольких уровней» (ван Дейк, 1989, с. 42)). Поверхностный слой (уровень) смысла воспринимается, в целом, одинаково носителями языка и формируется на основе отношений узуальных (конвенциональных) значений слов. Глубинный слой смысла основывается на поверхностном, «сопровождает» его, - это то, что подразумевалось автором и может быть понято адресатом, или не подразумевалось, но в силу каких-то причин (социокультурных, исторических, личных) отмечено читателем. Иерархия смыслов коррелирует с уровневой организацией текста (см.: Болотнова, 1992; Гальперин, 1974; Чернухина, 1984). Есть несовпадения в подходе к поверхностному и глубинному смыслу. Так, Н.А. Купина (1985) рассматривает поверхностный смысл текста как контекстуальный смысл его языковых составляющих в линейной последовательности (Купина, 1985, с. 6). Кроме того, автор соотносит типы образности в языке и в художественном тексте. Глубинный смысл текста определяется исследователем «как система, компонентами которой являются смысловые узлы (микротемы, смысловые предикаты), рассматриваемые в отвлечении от отдельных языковых составляющих, но на их базе» (там же). В рамках нашей концепции категория лексической образности принадлежит глубинному уровню смысла. Системе, состоящей из смысловых узлов, соответствует, в нашем понимании, концептуальный строй текста.

В.Н. Комиссаров (1988) трактует поверхностный смысл текста как его языковое содержание. Вторым слоем смысла, по его мнению, является конкретно-контекстуальный смысл всего текста. Следующим «шагом в глубину» понимания текста является общекоммуникативная имплицитность, различающаяся «по характеру ассоциаций, на основе которых возникает дополнительный смысл. Между выраженным и подразумеваемым смыслом могут существовать отношения предметной тождественности {повернуть ключ в замке подразумевает 'запереть дверь'), логического следствия (он пробежал 100 м за 8 сек. и, следовательно, 'значительно превысил мировой рекорд'), символического выражения {он кивнул головой, следовательно, 'выразил согласие'), этикетного иносказания, образной репрезентации {он на нее пылинке сесть не дает подразумевает 'очень любит и заботится') и т.д.» (Комиссаров, 1988, с. 13). Соглашаясь с тем, что текстовая имплицитность возникает на основе ассоциаций, мы трактуем понятие импликации более широко, включая в нее не только тропы.

Для исследования имплицитного смысла текста необходимо проследить, как выражены его единицы - импликаты и как формируется глубинный смысл текста в результате сопряженности импликатов. В связи с этим, объектом исследования в диссертации являются лексические средства выражения имплицитного смысла, а предметом - идиостилевая специфика лексических средств выражения имплицитного смысла текста в раннем творчестве В.В. Набокова.

Термины «имплицитный уровень текста», «имплицитный смысл текста», «глубинный уровень смысла» и «подтекст» считаем связанными между собой. Все они соотносятся с выделенными И.Р. Гальпериным типами информации: содержательно-концептуальной и содержательно-подтекстовой, хотя и не совпадают с ними. Содержательно-фактуальная информация, «.всегда выраженная вербально, эксплицитна. Содержательно-концептуальная и содержательно-подтекстовая - имплицитны» (Гальперин, 1981, с. 28). По мнению исследователя, стилистические приемы не входят в область содержательно-подтекстовой информации, поскольку «по своей семантике они прямолинейны в выражении двойственного смысла высказывания» (там же, с. 45). Мы считаем, что, явно останавливая на себе внимание читателя, стилистические приемы не выражают в полном объеме смысл, узуально закрепленный в языке за соответствующими элементами, на основе которых формируются стилистические приемы, поэтому относим их к глубинному уровню смысла.

Понятия «информация» и «смысл» связаны отношениями пересечения. Согласно исследованию А. Моля (1966, с. 51), информация - это неожиданность, непредвиденность, оригинальность. По мнению Н.С. Болотновой, «под информацией понимаются знания о мире, отраженные в художественном тексте с позиций определенного эстетического идеала автора. Результатом восприятия этой информации в сознании адресата (с учетом его информационного тезауруса) становится смысл текста» (Болотнова, Бабенко, Васильева и др., 2001, с. 32). По нашему мнению, смысл - это информация, пропущенная через сознание, осознанная информация. Ср. у И.Р. Гальперина: смысл - это мысль, сообщение, заключенные в предложении или в сверхфразовом единстве (см.: Гальперин, 1981, с. 20). «Информацию. можно определить также как соотношение смыслов и сообщений, дающее новый аспект явления, факта, события» (там же, с. 38).

Актуальность исследования имплицитного уровня смысла объясняется тем, что любой художественный текст содержит информацию гораздо большую, чем та, которая следует из сопряженности узуальных значений слов. Наличие имплицитного смысла у художественного текста так же неизбежно, как тени у любого предмета материального мира. Оценка текста в целом как эстетического объекта возможна в результате осмысления читателем (исследователем) эксплицитного и имплицитного смысла. Сказанное соотносится с исследованиями JI. С. Выготского о форме и содержании произведения искусства (Выготский, 1987), М.М. Бахтина о «данном» и «созданном» (Бахтин, 1986), Ю.М. Лотмана об информативности художественного текста (Лотман, 1998).

Исследование ранних текстов В. Набокова с целью выявить особенности его идиостиля - еще одно доказательство актуальности данной работы. «Разрабатывая коммуникативно-прагматические аспекты слова в художественном тексте, можно выявить не только эстетический смысл произведения и механизм его формирования, но и стиль автора, "стоящего" за текстом, который проявляет себя и свое видение мира в слове» (Болотнова, 2000, с. 8).

Кроме того, обращение к недостаточно изученной проблеме имплицитного в русле коммуникативной стилистики текста определяется необходимостью дальнейшей разработки данной проблемы, активно разрабатываемой в настоящее время (см.: Арнольд И.В., 1982; 1992; Дорофеева, 1985; Коростелева, 1990; 2003; Кухаренко В.А., 1979; 1980; Молчанова, 1988; Прокуденко, 2003; Сермягина, 2003 и др.). Проблема имплицитного рассматривается и в других аспектах при изучении художественного текста, например, в рамках психолингвистики и теории коммуникации (Долинин, 1983); в рамках семасиологии (Никитин, 1984); в лингво-смысловом аспекте (Купина, 1993).

Цель данного диссертационного сочинения - выявить своеобразие лексического воплощения имплицитного смысла в ранних произведениях В.В. Набокова в аспекте идиостиля.

Достижение цели работы предполагает решение следующих задач:

1) определить лексические особенности ранних рассказов В.В. Набокова;

2) обосновать сущность и статус импликатов как лексических регулятивов;

3) выявить типы импликатов и их роль в выражении имплицитного смысла текста;

4) изучить возможность экспликации концептосферы автора на основе анализа единиц глубинного уровня текста;

5) эксплицировать глубинный смысл текстов через обращение к системе художественных концептов;

6) установить идиостилевые особенности творческой манеры писателя в выражении имплицитного смысла.

Материалом данного диссертационного исследования является сборник рассказов В.В. Набокова «Возвращение Чорба». (Первое издание - Берлин, 1930.) Ранний сборник интересен и как первый опыт В. Набокова, и как собрание ценных в художественном отношении текстов, неоднозначных для понимания. Кроме того, исследователей привлекают главным образом романы писателя, а рассказы и стихи упоминаются как «лабораторные» опыты, не всегда удачные, но извинительные для автора, заслужившего всемирную славу. По нашему мнению, ранние рассказы ценны сами по себе, а их глубинный смысл заслуживает внимательного изучения. В русле коммуникативной стилистики подобные исследования ранних рассказов В. Набокова не проводились. Нами проанализировано 15 рассказов, составляющих первый сборник В.В. Набокова «Возвращение Чорба», из которых по определенным правилам (см. гл. II) были выбраны 19.700 словоупотреблений, составивших 12.060 лексем.

Научная новизна работы заключается, во-первых, в том, что в ней представлен способ экспликации концептосферы автора и глубинного уровня текста на основе исследования импликатов-регулятивов. Суть анализа имплицитного уровня текста заключается в следующем. Каждый концепт в пространстве текста представляет собой результат синтеза соответствующих ему импликатов. Полученная концептуальная структура осмысливается (анализируется) воспринимающим субъектом на основе полученного текстового материала при помощи логических правил и по ассоциации. Во-вторых, выявлены, классифицированы и описаны характерные для писателя средства и приемы - «маркеры» идиостиля, названные нами автоимпликатами. В-третьих, использованы возможности исследования лексического строя произведений на основе количественного анализа и последующей тематической группировки лексем. В результате проведенных исследований определены некоторые особенности концептосферы автора и его идиостиля, ранее не описанные в научной литературе.

Теоретическая значимость работы заключается во введении в научный оборот понятия автоимпликата; в апробации метода исследования большого массива лексики (на материале сборника) на основе анализа текстовых лексико-тематических групп, репрезентирующих реалии художественного мира произведений; в разработке модели репрезентации глубинного смысла текста через анализ системы художественных концептов; в уточнении методики изучения имплицитного смысла художественного текста, которая может использоваться для исследования других текстов.

Практическая значимость определяется возможностью использования результатов исследования в вузовских курсах «Филологический анализ текста», «Стилистика русского языка», в спецкурсах и спецсеминарах по коммуникативной стилистике художественного текста, факультативах, в школьном курсе «Русская словесность». Основные положения и выводы работы могут служить основой для построения модели всей концептосферы художественного мира автора.

Методика исследования - комплексная, основанная на использовании семантико-стилистического, контекстуального и количественного анализа, метода моделирования, применения компьютерных технологий. Выявление необходимых для исследования фактов проводилось с помощью метода интроспекции. На нем же основан примененный нами метод концептуального анализа. Опора на общенаучные методы анализа и синтеза позволила разработать оригинальную методику исследования имплицитного смысла текста.

Остановимся подробнее на истории вопроса. Поскольку объектом исследования являются лексические средства выражения имплицитного смысла, необходимо кратко охарактеризовать аспекты рассмотрения слова.

Существуют разные подходы к слову: как к единице языка (структурный подход), речи (функциональный подход), как к психическому феномену (психологический и психолингвистический подход) и т.д. Слово в художественном тексте нами рассматривается в рамках коммуникативно-когнитивного подхода.

Структурный подход к слову связан с именами Н.С. Автономовой (1977), Ю. Апресяна (1966), Л.Н. Засориной (1974), Ю.М. Лотмана (1998), Я. Мукаржовского (1975), И.И. Ревзина (1977), Р. Якобсона (1987) и др.

Как единицу речевого мышления представлял слово Л. С. Выготский. Он рассматривал слово как "живое единство звука и значения" (Выготский, 1982, с. 14), как клетку, содержащую в элементарном виде все свойства, присущие речевому мышлению. В целом психология и психолингвистика имеют дело не с единицей языковой системы, а с соотношением слова как единицы индивидуального лексикона и слова как единицы языка, функционирующей при взаимодействии определенных психических процессов, стратегий и опор. "Теоретической основой научных изысканий служит психолингвистическая концепция слова как средства доступа к единой информационной базе человека при учете специфики индивидуального знания и принципов его функционирования" (Залевская, 1996, с. 149).

Психолингвистика и лингвистика едины в том, что слово двухаспектно, а его значение представляет собой подвижную структуру. Подвижную -поскольку, являясь единицей языка, оно представляет собой некоторую принципиально неисчислимую потенциально комбинацию компонентов (Стернин, 1985, с. 19-21). Будучи номинативной единицей, оно вбирает в себя смыслы из ранее написанных текстов (Мурзин, Штерн, 1991); оно является обобщением, что возможно только в коммуникативной деятельности (Выготский, 1982); оно хранит в своем значении все накопленные обществом знания (Стернин, 1985); слово само обладает коммуникативным потенциалом, который отражается в его ассоциативном поле (Бабенко, 2000; Болотнова, 1992). Слово - это единство "лингвистического" и "эстетического", несущее груз всех обозримых в ретроспективе времени употреблений (Григорьев, 1979). Номинативный и коммуникативный аспекты слова неразрывно связаны. Становясь частью высказывания, слово не теряет своей самостоятельности, но своей семной структурой приспосабливается к контексту (Стернин, 1985, с. 7). С другой стороны, оно «впитывает» оттенки значения окружающих единиц, то есть испытывает на себе влияние текста. Поэтому коммуникативный подход к изучению текстового слова осуществляется в двух направлениях: от слова к тексту и от текста к слову. Психолингвистика изучает язык в деятельностном аспекте - с акцентом на точку зрения воспринимающего (Мурзин, Штерн, 1991); существует подход к слову как к средству доступа к единой информационной базе человека (Залевская, 1996).

Все мнения, приведенные выше, соотносимы друг с другом, но при этом лингвистика и психолингвистика рассматривают языковую единицу под разными углами зрения. Крайняя позиция Ю. Тынянова о несуществовании слова вне предложения перекликается с мнением М. М. Бахтина, который считал, что, хотя слово и предложение являются единицами языковой системы, язык в его функционировании, в речи, состоит из других единиц -высказываний. Предложение и слово он считал абстрактными единицами, не имеющими автора, "ничьими". Конкретный смысл, так сказать индивидуализацию, они получают только в случае функционирования в качестве целого высказывания или в составе высказывания. (Ср. с позицией JI.H. Мурзина и А.С. Штерн относительно слова как предельно компрессированного текста). Остановимся на определении слова, данном Д.Н. Шмелевым: «Слово - это единица наименования, характеризующаяся цельнооформленностью (фонетической и грамматической) и идиоматичностью» (1977, с. 53).

Работая с художественным текстом как с речевым произведением, будем рассматривать вслед за В.П. Григорьевым (1979) слово в качестве единицы текста. Важно определить соотношение понятий значение и смысл слова в трактовке разных исследователей: JI.M. Васильева, И.М. Кобозевой, В.В. Кузнецовой, Н.А. Купиной, JT.M. Никитина и В.В. Степановой.

JI.M. Васильев трактует значение, знаковую функцию и значимость как типы языковой информации (см.: Васильев, 1998, с. 3 - 14). Знаковая функция -это, «во-первых, . номинативная функция; во-вторых, . его репрезентативная функция; в-третьих, . коммуникативная функция языковых единиц» (см.: Васильев, 1998, с. 7). Значение - «это результат знакового функционирования слова, закрепленный в сознании говорящих» (там же, с. 6). В отличие от них «смысл является единицей речи» (там же, с. 9). Автор упоминает А.А. Потебню и Г. Фреге, впервые разграничивших значение и смысл, и соглашается с А.В. Бондарко, который рассматривал значение как модель денотата, а смысл - как то, что относится к плану содержания текста, добавляющему к языковому значению контекстуальную, ситуативную и энциклопедическую информацию.

В работе (Васильев, 1979) дано определение смысла: «Смысл - это языковое значение, примененное к конкретному денотату (в этом суть актуализации), плюс энциклопедическая, ситуативная и контекстуальная информация» (Васильев, 1979, с. 23). Здесь же отмечается, что сложные отношения между значением и смыслом регулируются определенными правилами, например, правилами семантической деривации, правилами переносного употребления значений, правилами употребления родовых значений вместо видовых и т.д.

М.В. Никитин (1998), определяя семасиологию как науку, изучающую содержание, смысл языковых единиц, то, что они означают и выражают (Никитин, 1998, с. 4), предлагает свое видение соотношения понятий значение, содержание и смысл. «Значение возникает при осознанной информационной связи между двумя фактами, при которой один факт актуализирует в сознании мысль о другом и информационно настраивает сознание на этот второй. Собственно значением является мысль об этом втором факте как информационная функция первого факта» (там же, с. 16). То есть значение - это факт сознания. Смысл - тоже факт сознания. Исследователь отмечает, что в логике значение есть приблизительно то же, что и экстенсионал, а смысл - то же, что интенсионал. В психологии и, отчасти, в лингвистике значение - это постоянная часть содержания знаков, а смысл - личностные напластования на значение (там же, с. 39). Автор считает эти представления правомерными, но подчеркивает, что коммуникация совершается «не за счет оперирования блоками одинакового содержания. Это гораздо более сложный диалектический процесс непрерывного поиска общего в различном. Значения, как и понятия, в той мере сходны и различны, в какой постоянна и вариативна сущность вещей, сходен и различен опыт людей, сравнимы и отличны качественные показатели их психики, близки и разнятся их установки и намерения в речи и т.д.» (там же, с. 39). Таким образом, значение так же, как и смысл, оказывается в значительной мере подвижной, личностной категорией.

В.В. Степанова (1998, с. 3 - 10) исследует функционирование слов в тексте. Она отмечает, что функциональные свойства слова определяются внешними причинами, то есть словарными значениями слов, и внутренними причинами, то есть внутритекстовой обусловленностью (там же, с. 3). В работе (Степанова, 1985, с. 107 - 116) исследователь отмечает: «Слово в речи, закрепленной текстом, это не только и, пожалуй, не столько минимальная ступень лингвистической абстракции, сколько качественно иное его состояние, вызывающее особое его восприятие» (с. 109). Речь идет, очевидно, о смысле слова.

Э.В. Кузнецовой (1989) отмечено наличие двух статусов у слова. Как единица языка оно функционирует в качестве слова-названия. «Слово-ономатема - это знак, имеющий самостоятельное содержание, которое может быть осмыслено вне контекста» (с. 29). Слова-ономатемы вступают друг с другом в парадигматические отношения. В рамках предложений слова связываются синтагматическими отношениями, получая статус слов-синтагм и обретая актуальный смысл, который потенциально содержится в слове-ономатеме. Реализуясь же, потенциальный смысл (или системное значение) становится актуальным.

Все перечисленные мнения не отличаются друг от друга диаметрально. Приведем еще одно, более современное толкование значения и смысла, которое, по нашему мнению, может завершить перечень определений:

Значение Х-а - это информация, связываемая с Х-ом конвенционально, т.е. согласно общепринятым правилам использования Х-а в качестве средства передачи информации.

Смысл Х-а для Y-a вТ - это информация, связываемая с Х-ом в сознании Y-a в период времени Т, когда Y производит или воспринимает X в качестве средства передачи информации» (Кобозева, 2000, с. 13).

Наше понимание соотношения смысла и значения слова соотносится с мнением JI.M. Васильева, В.В. Степановой и Э.В Кузнецовой, то есть значение

- более объективное по сравнению со смыслом образование, представляющее собой совокупность прагматического и когнитивного компонентов (по типологии М.В. Никитина). Смысл же - личностно окрашенное образование, довольно субъективное, подвергающееся влиянию множества внешних факторов, в том числе времени. Сравните мнение А. Горнфельда: « .свой Гамлет у каждого поколения, свой Гамлет у каждого читателя» (цит. по: Выготский, 1987, с. 40). Подтверждение этому находим также в статье А.Ф. Лосева (1977). Исследователь рассматривает языковую действительность как явление историческое в силу того, что языковой знак абсолютно оригинален. Занимая промежуточное положение между субъективным мышлением и объективной действительностью (Лосев, 1977, с. 7), он живет по своим собственным законам. Поэтому языковой знак оказывается заряженным бесконечными семантическими возможностями (там же, с. 8). И далее: «Такая бесконечная семантическая валентность языкового знака сама собой возникает из того, что он всегда есть акт мышления, а мышление бесконечно уже по одному тому, что оно есть отражение действительности, тоже всегда бесконечной и ничем не ограниченной. Таким образом, специфически языковой знак всегда подвижен и никогда не является абсолютно устойчивым атомом. А эта подвижность заставляет рассматривать его всегда только в контексте других знаков» (там же, с. 8).

Рассматривая слово в контексте, мы неизбежно столкнемся с соотношением компонентов смысла и значения. Н.А. Купина (1985, с. 18) выделяет четыре типа соотношений: смысл равен значению, смысл больше значения (характерно для художественной речи), смысл меньше значения (не типично для нее), изменение предметной отнесенности слова за счет новой комбинации ядерных сем. Объектом нашего исследования являются лексические средства (слова и сверхсловные единицы) и их способность выражать имплицитный смысл.

Рассмотрение языкового знака, в нашем случае - слова, в контексте других знаков, то есть в тексте, неизбежно приводит к понятию смысловой структуры текста. Н.С. Болотнова (1992) определяет смысловую структуру текста «как отражение в сознании воспринимающего субъекта структурированного концептуально содержательного плана произведения» (Болотнова, 1992, с. 174). Но это не зеркальное отражение, а отражение под некоторым углом, поскольку сознание воспринимающего субъекта неизбежно корректирует получаемую информацию. Смысловая структура текста определяется его семантической структурой, которая, в свою очередь, производна от лексической структуры текста (Болотнова, 1992). Таким образом, очевидно обращение автора данных строк к лексике текста с тем, чтобы выявить имплицитный, глубинный его смысл. Но в текстах есть не только имплицитный, но и эксплицитный смысл, который необходимо учитывать.

В задачи данной работы входит анализ соотношения данных смыслов для получения объективной картины. Но нашей главной целью является выявление своеобразия глубинного, имплицитного смысла текстов, на основании лексической репрезентации которого можно судить об особенностях идиостиля автора, чье творчество всегда вызывало интерес у огромного числа исследователей. Этот интерес объясняется нонконформизмом писателя, который проявлялся, прежде всего, в его текстах. Сознательно культивируемое нежелание быть как все, помноженное на Дар, и дало феномен писателя, чью тайну пытаются разгадать более 70 лет (см.: об этом, а также общий обзор жизни и творчества в работах: Мышалова, 1995; Носик, 2000; Шаховская, 1991). Сложность, смысловое и языковое богатство, неоднозначность произведений В.В. Набокова дают возможность их изучения в разных аспектах. Литературоведческий анализ текстов выполнен в работах (Мондри, 1995; Мулярчик, 1997). Ряд авторов исследует формулу творчества художника. Так, Т.А. Голикова (1997), анализируя поэзию В.В. Набокова, выявила доминантный концепт - творчество, включающий в себя в качестве компонентов науку, труд, ремесло и игру. И.В. Петров (1999) рассматривает набоковские романы как оригинальную парадигму художественности, синтезирующую в себе искания многих философских и литературных систем. В частности, в качестве организующего центра романа «Камера Обскура» рассмотрена мифологема кино.

В русле семиотики анализирует творчество В.В. Набокова Ю.И. Левин, считающий биспациальность инвариантной моделью поэтического мира и биографии художника. Тексты подводятся им под три биспациальные модели: Е / Р (Чужбина / Родина), Re / Im (Мир реальный / Мир воображения), Мир 3 / Мир 1 (Возможный мир текста / Реальный мир). Отмечая философскую основу биспациальности (М. Бубер, К. Поппер, Вл. Соловьев) и проводя аналогию с идеями Ю.М. Лотмана и М.М. Бахтина, исследователь утверждает, что «двумирность» сама является генератором имплицитного смысла (Левин, 1998, с. 323-391).

В том же русле выполнена работа К.П. Степановой (1999), которая считает, что формулой творчества, зашифрованной в подтекстах романа «Дар», является ямб. Она рассматривает осуществление ямбической интенции на всех уровнях текста, включая смысловой, где осуществляются двучленные оппозиции: «Я - Пушкин», «Я - Отец», «Отец - Пушкин», «Я - Белый» и т.д. Существует отдельная проблема - «Набоков и Пушкин», над которой работают многие исследователи в аспекте интертекстуальности. Так, И.А. Петраков (1999) отмечает наличие пушкинского подтекста в следующих произведениях писателя: «Отчаяние», «Дар», «Весна в Фиальте», «Соглядатай», «Камера Обскура», «Лолита», «Лебеда», «Другие берега», «Подлец». Исследователь считает, что набоковские «импровизации» на заданные Пушкиным темы играют существенную роль при создании новых смыслов прозаического текста» (Петраков, 1999, с. 154). Т.Ю. Ильюхина и Л.А. Ходанен (1999), анализируя рассказ «Тяжелый дым», приходят к выводу, что в тексте содержатся два варианта пушкинской художественной разработки темы поэта и поэзии: мифологический и элегический (Ильюхииа, Ходаиен, 1999, с. 156). Многочисленные интертекстуальные пересечения текстов В.В. Набокова с текстами А.С. Пушкина, А. Белого, Н. Гоголя, Ф. Достоевского, Б. Пастернака прослеживаются в работе Н.А. Фатеевой (2000). Автор доказывает, что тема «отчаянного побега» Пушкина (см.: стихотворение «Странник» 1835 г.) получила текстовое воплощение в романе «Отчаяние», а «Дар» - это повествование, возникающее «по мере разрешения структурно-типологической оппозиции проза Пушкина / проза Белого.» (Фатеева, 2000, с. 246). Автор в указанной монографии и исследователь Н. Букс (1998) подробно исследуют такие типы ассимилятивных текстовых отношений в прозе В. Набокова, как поэтика даты, топографическая поэтика, поэтика имени героя и автора, поэтика цвета и растения. Последнему типу посвящена также работа Н.Ю. Чернышевой (1999). Как рецепцию на гоголевские «Записки сумасшедшего» рассматривает повесть «Ultima Thyle» Е.М. Куксина (1990). Интертекстуальностью в масштабе культуры можно считать реминисценции греко-латинских авторов в поэзии В.В. Набокова (об этом: Бакланова, Чупина, 1995).

Широко известен В.В. Набоков как переводчик. Этой стороне его творчества посвящены работы JI.C. Прохоровой (2000), О.В. Толоконниковой и Т.Т. Уразаевой (1999), И.А. Черемисиной (1997). И.А. Черемисина, анализируя комментарии В. Набокова к «Евгению Онегину» и его перевод, систематизировала и концептуально осмыслила весь комплекс материалов, связанных с набоковским пониманием поэтики русской литературы, прежде всего в аспекте ее взаимодействия с пушкинской художественной аксиологией (Черемисина, 1997, с. 5).

Общеизвестна любовь В. Набокова к игре. В упомянутой выше статье Т.А. Голиковой (1997) игра трактуется как компонент доминантного концепта -творчества. Н.А. Фатеевой (2000) отмечено, «что "игровой" прием разгадывания является не только доминантным принципом организации художественных текстов писателя, но и способом выражения его этикофилософской концепции» (Фатеева, 2000, с. 228). Игре со словом и словотворчеству посвящены работы В.Н. Виноградовой, И.С. Улуханова (1996), A.M. Люксембург (1997), A.M. Люксембург, Г.Ф. Рахимкуловой (1996), М.Д. Шамяуновой, Л.Г. Ефановой (2000). Авторы первой из упомянутых статей считают, что действительность художественной речи обеспечивается знаковой и семантической новизной (ср.: Моль, 1996). Обновление словообразовательной структуры слова - достаточно экспрессивный прием у В. Набокова. Сущность и функционирование приема контаминации в текстах писателя рассматриваются М.Д. Шамяуновой и Л.Г. Ефановой (2000). Авторы отмечают и другие приемы, свидетельствующие об игровом подходе автора к тексту, а именно: «.реализация в слове одновременно нескольких его значений, столкновение прямого и переносного значений слова в одном контексте, реализация метафоры, буквализация фразеологических и риторических оборотов» (там же, с. 100). Что касается контаминации, то для различных, в том числе оригинальных (например, частичное скрещивание фразеологизмов) ее видов, В. Набоковым существенно расширена область применения этого приема. Наряду с другими приемами, контаминация участвует в формировании смыслового пространства текста. Функционированию и особенностям различных художественных приемов у В. Набокова посвящена работа В. Полищук (1997). Организуя текстовое пространство определенным образом при помощи художественных приемов и особого отбора лексики, писатель регулирует познавательную деятельность читателя. Роль и особенности лексических средств в формировании смысла набоковских текстов анализируются в работах Е.А. Баклановой (1998[а]; 1999[а]), Н. Струве (1990). Художественную функцию имени собственного в лирике В.В. Набокова выявляет Я. В. Погребная (1998). В целом художественная система, то есть принципы организации текстового пространства индивидуальным, только одному писателю присущим способом, исследуется в монографии М.Т. Naumann (1978). Так, анализируя рассказ

Возвращение Чорба», автор отмечает, что данный текст - прекрасный образец поэтизации прозы, что является основным признаком этого сочинения (Naumann, 1978, с. 32). «Поэтичность набоковской прозы - отличительная черта раннего периода творчества. Поэтические тропы расцвечивают его прозу. Эти фигуры речи создаются путем использования метода остранения. Это толстовское наследие. Набоков ясно осознает метод остранения как механизм, когда он говорит "о пульсации мысли, изображенной повторяющимися особенностями идиом и интонаций". Хотя Ходасевич писал, что Набоков использует метод остранения для характеристики художников - героев своих ранних рассказов, этот механизм был, несомненно, в основе самого поэтического языка его сочинений» (Naumann, 1978, с. 33 -перевод мой - Е.Б.). В этой же монографии автором произведен скрупулезный литературоведческий анализ всех ранних рассказов В.В. Набокова, в том числе и вошедших в сборник «Возвращение Чорба». Этому же посвящена книга О. Дмитриенко (1998).

Выше говорилось о любви В.В. Набокова к игре. Следствием того, что игровой прием - доминантный принцип организации текстов писателя и способ выражения его этико-философской концепции (Фатеева, 2000, с. 228), появилась отдельная проблема в набоковедении - «тайна Набокова». Разгадыванию этой тайны посредством анализа текстов посвящены работы В. Ерофеева (1998), И.Е. Карпович (1997), Е.А. Полевой, И.И. Середенко (2000).

Идиостилю В.В. Набокова посвящена глава коллективной монографии (Очерки истории языка русской поэзии XX века, 1995, с. 230 - 235), причем авторы трактуют стиль как набор метатропов.

Конструирование универсума текстов В.В. Набокова исследует Н.В. Смирнова (1999). Универсалии художественного текста («пространство» и «время»), воплощенные в лексической структуре романа «Другие берега», изучает Т.С. Кусаинова (1997).

В стороне от всех цитируемых работ стоит исследование В. Линецкого (1994). Через все статьи сборника «"Анти-Бахтин" - лучшая книга о Владимире Набокове» проходит мысль о невозможности прочтения Текста Набокова в контексте литературы и, шире, культуры, поскольку авторский дискурс -децентрирован, выведен из состояния симметрии, подчинения коду. Пространство сочинений В.В. Набокова является, по Линецкому, анаграмматическим пространством сновидения или результатом анаграмматического взрыва пра-текста, которым является новелла Э.Т.А. Гофмана «Песочный человек». Поэтому Текст Набокова нельзя рассматривать в логике М. Бахтина. У Набокова нет Героя, поскольку все его персонажи характеризуются через одни и те же детали. Отмечая, что главным тропом писателя является синекдоха, Линецкий пишет: «.два противоположных означаемых, подведенных синекдохой под одно означающееед оказываются сняты. Как раз с этим вариантом мы постоянно сталкиваемся у Набокова» (Линецкий, 1994, с. 47).

Таким образом, выявлению своеобразия глубинного смысла текстов писателя посвящены труды, выполненные в аспекте интертекстуальности (Букс, 1998; Фатеева, 2000); работы, в которых рассматривается художественная парадигма В. Набокова (Голикова, 1997; Левин, 1998; Naumann, 1978; Петров, 1999; Степанова, 1999); исследования, содержащие филологический (Барабтарло, 2003; Долинин, 2004; Naumann, 1978), культурологический (Левинг, 2004) и лингвосмысловой анализ произведений писателя (Бакланова, 1998[б]; 2000[а]); статьи автора данных строк об имплицитном смысле текстов (Бакланова, 1999[б]; 1999[в]; 2000[б]; 2000[в]; 2001; 2003), а также статьи В. Линецкого, не подходящие ни под какую научную парадигму. Как показывает приведенный выше обзор литературы, исследований идиостилевых особенностей писателя в выражении имплицитного смысла не проводилось.

Апробация результатов исследования

Основные положения данного исследования апробировались и обсуждались на Сибирской научной конференции «Проблемы развития творческого потенциала личности в системе педагогического образования» (27 - 29 ноября 1996, Томск), II областной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Молодежь и наука: проблемы и перспективы» (16 - 22 апреля 1998, Томск), региональной научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Сибирская школа молодого ученого» (21-23 декабря 1998, Томск), III межвузовской научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Молодежь и наука: проблемы и перспективы» (13 - 24 апреля 1999, Томск), региональном симпозиуме «Национальный гений и пути русской культуры: Пушкин, Платонов, Набоков в конце XX века» (8-10 июня 1999, Омск), межвузовской научно-практической конференции «Текст: варианты интерпретации» (26 - 27 апреля 2000, Бийск), IV межвузовской конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Молодежь, наука и образование: проблемы и перспективы» (24 - 29 апреля 2000, Томск), юбилейных конференциях, посвященных 100-летию Томского государственного педагогического университета и 70-летию филологического факультета Томского государственного педагогического университета «Русский язык в современном культурном пространстве» (2-3 ноября 2000, Томск), научно-практическом семинаре «Лексические аспекты смыслового анализа художественного текста в вузе и школе» (26 апреля 2001, Томск), Всероссийской научной конференции, посвященной 10-летию кафедры современного русского языка и стилистики Томского государственного педагогического университета «Художественный текст и языковая личность» (29 - 30 октября 2003, Томск), IV Всероссийской научной конференции «Художественный текст и языковая личность» (27 - 28 октября 2005, Томск), VIII Всероссийском научном семинаре «Художественный текст: Слово.

Концепт. Смысл» (21 апреля 2006, Томск). Содержание работы отражено в 16 публикациях.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и двух приложений. Библиография работы включает более 300 наименований. Порядок следования глав соответствует логике исследования. В 1 главе обосновывается и конкретизируется научная концепция работы. Во 2 главе исследуются лексические особенности ранних рассказов В. Набокова на основе количественного анализа текстов и формирования текстовых лексико-тематических групп. В результате дается представление о картине мира автора в ее текстовом воплощении. В 3 главе анализируются номинаты и репрезентанты концептов, характеризуются текстовые «фирменные знаки» писателя, и то, как они работают на имплицитном уровне текста.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Слово и имплицитный смысл в ранних рассказах В.В. Набокова"

Выводы

Последняя глава работы посвящена репрезентации глубинного смысла текстов через обращение к системе художественных концептов. Исследование показало, что одной из форм репрезентации концептов могут быть импликаты. Выяснено, каким образом импликаты формируют следующие ключевые концепты: гиперконцепт город, концептуальную структуру женщина, концептуальную пару день - ночь. Разумеется, этим перечнем список ключевых концептов не исчерпывается. За рамками работы остался, например, концепт жизнь, хотя мы неоднократно обращались к нему, анализируя концепт счастье в § 3.2. Наш выбор объясняется интересом к совершенно разным по характеру отдельным концептам и их отличной друг от друга структуре, а также подобию, симметрии концептов -членов концептуальных пар: день - ночь и смерть - счастье (§ 3.2). Выбор концептов соотносится с выделенными И.Я. Чернухиной универсальными смысловыми категориями художественного текста: "персонаж", "время", "пространство" (Чернухина, 1984, с. 12). (В нашей работе им соответствуют концепты женщина, город, концептуальная пара день - ночь). Исследователь подчеркивает: «принципиально важной содержательной особенностью художественного текста является его абсолютный антропоцентризм: он антропоцентричен не только по форме выражения, как все тексты вообще, но и по содержанию» (там же). Поэтому рассматривается концептуальная пара смерть -счастье.

Гиперконцепт город схематично можно отразить в виде пирамиды. Во-первых, из-за частотности представляющих концепт импликатов (в основании - частотные, на вершине - уникальные), а также из-за принадлежности большей части импликатов предметному слою концепта (основание пирамиды), но меньшей части - символическому слою (вершина). В целом, импликатами формируется очень гармоничный, органичный концепт, эмоциональный слой которого неизменно положительно окрашен. Сделан вывод, что город Набокова обычно лишен индивидуальных признаков реального города. Его город - типичен для писателя Набокова на раннем этапе творчества, это космос, в котором живут герои. Особое место гиперконцепта город в художественном мире В. Набокова объясняется его личными пристрастиями и отражается в эстетической актуализации отдельных составляющих гиперконцепта: видовых концептов улица, гостиница, асфальт, трамвай и т.д.

Совершенно другой характер в рассказах В.В. Набокова имеет концептуальная структура женщина. В лексической репрезентации этой структуры нет единообразия. Женщины в текстовом пространстве рассказов значительно отличаются друг от друга по способу появления, по степени проявленности, по возрасту, по социальному статусу. В назывании женщин наблюдается большая вариативность, чем в назывании мужчин, причем по тендерному признаку писатель называет чаще всего женщин (старушка, дама, девочка, женщина). Степень участия женщины в действии рассказа не зависит от способа ее представления и называния, от возраста и социального статуса.

Эмоциональный слой концепта в целом нейтрален, поскольку автор максимально дистанцируется от своих героинь и представляет их исключительно от лица своих героев-мужчин.

Анализируя концептуальную структуру женщина на примере рассказа «Возвращение Чорба», можно отметить общность структуры этого концепта с пирамидой, но уже на том основании, что образы трех женщин занимают разное положение в иерархии с точки зрения героя (Чорба). В основании «пирамиды» -импликаты, репрезентирующие образ матери героини, воплощающей пошлость; выше - импликаты, представляющие образ проститутки - к ней отношение героя абстрактно-положительное; на вершине, ближе к небу, другой персонаж - она, обожествленная женщина, даже не названная по имени. На уровне этого текста в концептуальной структуре женщина определяющими становятся ценностный и эмоциональный слои.

Концептуальная пара день - ночь по характеру лексической репрезентации и по месту в смысловой структуре текста кардинально отличается от одиночных ключевых концептов. Поскольку время - это, в том числе, «последовательная смена минут, часов, дней, лет и т.п.» (СТСРЯ, с. 97), относительно этой последовательности развертывается действие. Кроме того, установлено три варианта соответствия времени суток и душевного состояния героя: гармония, дисгармония и независимость одного от другого, но при этом наблюдается общность в создании темпорального континуума, в котором нечто происходит. В структурном отношении, в отличие от ранее анализированных концептов, для визуального представления которых важна оппозиция низ - верх (земля - небо), члены этой концептуальной пары мысленно рисуются в одной плоскости - в виде аналогичных по конфигурации полей с ядром и периферией.

Анализ взаимосвязи импликатов в системе текста на примере индивидуально-авторской концептуальной пары смерть - счастье показал, что отношения концептов, составляющих пару, в данном сборнике представлены тремя видами: пересечением, включением и тождеством. В рассказе «Письмо в Россию» члены пары находятся в отношениях пересечения на ассоциативном уровне; в рассказах «Катастрофа» и «Картофельный Эльф» концепт счастье включает в себя концепты жизнь и смерть; в рассказе «Рождество» концепты смерть и счастье равноправны и равнозначны, а их сосуществование - гармонично.

Во всех проанализированных текстах связь компонентов концептуальной пары смерть - счастье организуется дистантными и сквозными повторами. В первом случае эмоциональный слой концептов окрашен одинаково положительно. В других двух рассказах доказано наличие общего компонента в понятийных слоях: момента осознания героем своего состояния. Говорить о гармонии сосуществования членов концептуальной пары в рассказе «Рождество» можно на уровне символических слоев концептов.

Изучение автоимпликатов - маркеров идиостиля В.В. Набокова в ранний период творчества - позволило условно выделить три их группы: по факту оригинальности существования в прозаическом тексте, по частотности типа импликата и по нестандартности исполнения любого другого импликата. Исследование показало характерную для автора сопряженность определенных импликатов. Например, паронгшия, парономазия, звукопись, анаграмма часто встречаются в тексте вместе; детализация сопровождается звукописью; автоимпликат стилистически маркированное слово входит составной частью в автоимпликат сближение дистанции между членами литературной коммуникации.

Количество реализаций в текстах автоимпликатов первой группы достаточно велико. Роль их, в основном, изобразительная; либо, входя в состав другого импликата, они могут усиливать его эффект. Анаграммы в раннем сборнике рассказов встречаются редко, смысл их достаточно сложен для интерпретации. Паронгшия и парономазия играют наиболее яркую роль среди автоимпликатов первой группы, устанавливая внутритекстовые, межтекстовые и межкультурные связи.

Относящиеся ко второй группе дистантный и сквозной повторы выполняют разные функции. Первым автоимпликатом вводятся в тексты характерные для «вещного» мира писателя «мелочи» (желтый сундук, лампа с зеленым абажуром, картонная коробка из-под английских бисквитов и многое другое). Вторым -характеризуется язык писателя в целом как отражение его поэтической картины мира. Например, при многократном повторе слова нога происходит метонимический перенос с части на целое: импликаты, выражающие негативную оценку, относятся к человеку. Детализация может квалифицировать что-то действительно важное для смыслового развертывания текста, характеризовать персонажа или вводить в текст «мелочи» (как и дистантный повтор). Смешение стилей (стилистически маркированное слово), в основном, окрашивает речь персонажей.

Представлены наиболее яркие примеры реализации автоимпликатов третьей группы. Необычны у Набокова метафоры. Их индивидуально-авторский характер проявляется в структуре, семантике, содержательно-тематической отнесенности (наличие повторяющихся элементов в составе, характеристика одной и той же реалии в разных текстах). Сравнение считаем автоимпликатом чаще всего из-за оригинального по существу, но типичного для Набокова выбора средства сравнения и основания сравнения. Этот автоимпликат используется при описании внешности человека. Но наиболее ярко характеризует персонажа имя, поэтому именование - необычайно важный автоимпликат.

Как показали наблюдения, автоимпликаты могут играть любую роль: от изобразительной (аллитерация, сравнение) до смыслообразующей (параллелизм, сквозной повтор). Автоимпликаты, как и другие импликаты, служат средством репрезентации ключевых в художественной картине мира автора концептов: гиперконцепта город, концептуальной структуры женщина, а также концептов -членов концептуальных пар: день - ночь и смерть - счастье.

Далее в Заключении будут сделаны выводы по всей работе и, как ее результат, отмечены особенности идиостиля писателя на раннем этапе.

Заключение

Целью данного диссертационного сочинения было выявление своеобразия лексического воплощения имплицитного смысла в ранних произведениях В.В. Набокова в аспекте идиостиля.

Достижение цели исследования предполагало последовательное решение ряда задач. Прежде всего были обоснованы сущность и статус импликата как условной единицы глубинного смыслового уровня текста, имеющей нежесткий характер. Мы считаем импликат регулятивным средством, намеренно используемым автором для воздействия на познавательную деятельность адресата. Установлено, что импликат является одним из возможных способов репрезентации концептов. Понятие автоимпликата, введенное нами, подразумевает авторский импликат, характерный для текстов данного писателя, своего рода его «фирменный знак». Автоимпликат характеризуется своеобразием сравнительно со стилистическим узусом и частотностью использования на протяжении всего творчества. В целом, роль импликатов в выражении имплицитного смысла текста заключается в передаче дополнительного эстетического, оценочного, эмоционального содержания за счет отклонения от норм. Импликаты создают стереоэффект, обеспечивают глубину восприятия текста квалифицированному читателю. Как было доказано, по наличию своеобразных авторских средств в выражении имплицитного смысла можно судить об индивидуальных особенностях текста и, шире, об особенностях поэтической картины мира автора.

Для решения практических задач анализа имплицитного уровня текста была представлена классификация импликатов в соотнесении с законами словесно-художественного структурирования текста Н.С. Болотновой («закон смысловой "избыточности", закон эстетически обусловленной "экономии" языковых средств, закон гармонического соответствия текстовой парадигматики и синтагматики, закон гармонического соответствия типовых и уникальных текстовых ассоциаций»). В работе выделяются три группы импликатов как отклонений от норм, основанные на парадигматических, синтагматических отношениях в тексте и коммуникативно-текстовой дистантности (нарушение отношений между членами литературной коммуникации).

На примерах показано, как импликаты подчиняются законам, проявляющимся, в свою очередь, в различных универсалиях. Установлено, что автоимпликаты и импликаты, основанные на синтагматических отношениях в тексте, подчиняются всем четырем законам.

Выявленные нами импликаты различаются по коммуникативной значимости, по силе воздействия на читателя, по глубине имплицирования смысла. Анализируя тексты В.В. Набокова по последнему параметру, мы выяснили, что большинство импликатов в текстах - локальные, стертых и темных импликатов мало, глубинных - меньше, чем локальных. Так, в тексте рассказа «Гроза» из 237 импликатов 158 локальных, 77 глубинных, 2 стертых, темных нет совсем.

Использовать в качестве единицы анализа импликат оказалось удобным, поскольку это понятие позволяет рассматривать широкий спектр языковых средств (от лексем и стилистических приемов до категории текстовой дистантности) с целью экспликации элементов глубинного смысла текста. Была представлена формула, в соответствии с которой, по нашему мнению, происходит понимание подтекста.

Подтекст рассмотрен как ассоциативно-смысловой комплекс, формирующийся на основе анализа концептов, которые, в свою очередь, складываются в сознании читателя (исследователя) в результате синтеза импликатов. Применение к концептуальной структуре текста логических правил, а также использование такого свойства мышления, как ассоциациативность, позволяет эксплицировать имплицитный уровень текстов. Так осуществляется связь концептов с имплицитным смыслом текста. В целом художественный мир автора рассмотрен как отражение в вербальной форме его концептуальной картины мира.

Исследование лексических особенностей ранних рассказов В.В. Набокова на основе количественного анализа показало следующую зависимость: рост числа повторов лексем с увеличением объема текста. Это свидетельствует об усилении интенсивности регулирования познавательной деятельностью читателя в больших по объему текстах. В малых по объему текстах каждая актуализация наиболее значима эстетически, поэтому повторов в них меньше.

Установлена зависимость соотношения в текстах слов разных частей речи от тематики и статичности - динамичности рассказов. Чем статичнее рассказ, тем больше в нем имен существительных и прилагательных. Они могут даже преобладать над глаголами в текстах-миниатюрах и в текстах-описаниях.

Доказана роль имен в художественном тексте в качестве лексических регулятивов. Отсутствие имени или необычное, иногда напоминающее прозвище, имя усложняет смысловую структуру текстов. Как правило, такие имена поддаются дешифровке. Обыкновенное русское имя на этом фоне получает дополнительную смысловую нагрузку. В рассказах писателя возможны аллюзии с героями русской литературы. Иногда имена или инициалы героя и реального писателя (поэта) у Набокова совпадают.

На основе количественного анализа лексики сборника были выделены текстовые лексико-тематические группы. Их состав, соотношение частотности лексем, корреляции, связывающие лексемы, позволили сделать некоторые выводы. Установлено, что В.В. Набокова особенно интересовал Человек во всех его проявлениях. В текстах писателя не просто упоминаются, но и часто подробно описываются все части тела человека. Среди обозначений людей социальный статус мужчины оказался предпочтительнее женского. Отмечена насыщенность текстов глаголами говорения, что объясняется наличием в тематике сборника проблемы взаимоотношений людей.

В сборнике встречаются метатекстовые фрагменты, например, лексема слово. Среди лексем, обозначающих эмоции, самая частотная - счастье, что служит доказательством общей жизнеутверждающей тональности сборника.

Состав самой многочисленной группы лексем (Движения и положения; пять чувств) свидетельствует о том, что В. Набоков, позднее известный своим рафинированным стилем, первые рассказы писал простым языком. Хотя часто это кажущаяся простота - доказательством служат материалы III главы реферируемой работы.

Индивидуально-авторской особенностью в ранних рассказах писателя является особая значимость «вещного» мира. Об этом свидетельствует наличие групп лексем, которые во всех произведениях В. Набокова становятся важнейшими носителями смысла: Община: город; Комната, дом, прозрачные и отражающие предметы; Транспорт; Время и т.д. Таким образом, распределив частотную лексику сборника по лексико-тематическим группам и выделив в них лексемы, занимающие центральную по частотности и, следовательно, по значимости позицию, мы предварительно в статике выделили области актуализизации некоторых ключевых концептов в ранних рассказах В. Набокова.

Исследование репрезентации глубинного смысла текстов через обращение к системе художественных концептов показало, каким образом импликаты формируют некоторые ключевые концепты: гиперконцепт город, концептуальную структуру женщина, а также концепты - члены концептуальных пар: день - ночь и смерть - счастье. При этом были выявлены некоторые идиостилевые особенности творческой манеры писателя в выражении имплицитного смысла.

По нашим наблюдениям, город Набокова обычно лишен индивидуальных признаков реального города, но в текстовом пространстве сборника он по своим характерным признакам и по способам их лексической репрезентации узнаваем как набоковский город - абсолютно гармоничное пространство. Во всех рассказах сборника повествователь (и солидарный с ним автор) воспринимает город одинаково - как космос, в котором живут герои. Составляющими гиперконцепта город являются концепты улица, дом, театр, гостиница, фонари, асфальт, автомобиль, трамвай, извозчики, таксомоторы, поезд. В каждом из рассказов одна или несколько составляющих гиперконцепта выходят на первый план.

Гиперконцепт город занимает особое место в художественной картине мира В. Набокова. Это отражается в эстетической актуализации отдельных составляющих гиперконцепта и в особой наполненности его эмоционального и символического слоев. Особенность его в том, что в смысловом наполнении гиперконцепта отчетливо прослеживается вертикаль земное - небесное. Характерным является положительное восприятие автором-урбанистом и персонажами природы сквозь призму города.

Концептуальная структура женщина в художественном мире рассказов писателя имеет иной характер. Лексическая репрезентация этой структуры характеризуется разнообразием. В раннем сборнике рассказов женщины отличаются по способу появления в мире текста, по степени проявленности, по возрасту, по социальному статусу. Реализация первых двух отличий является идиостилевой особенностью текстов В. Набокова. Способы существования женщины в мире текста разнообразны. Она может «жить» в текстовом пространстве, о ней мы можем узнать со слов другого персонажа. Встречаются ирреальные варианты присутствия женщины в тексте, например, герой слышит голос героини и вспоминает ее. Она может фигурировать в мире текста как адресат письма, в том числе как мыслимый адресат в записи дневника. Появление изображения женщины на экране кинематографа или в виде манекена в витрине магазина - гротескное воспроизведение ее образа. Эмоциональный слой рассматриваемой концептуальной структуры, в целом, нейтрален, так как автор максимально отделяет себя от своих героинь и представляет их исключительно от лица и с точки зрения героев-мужчин. В этом подчеркнутом дистанцировании -характерная набоковская черта: отношение к женщине как к существу другому. Эта идиостилевая особенность текстов писателя, скорее всего, осталась бы незамеченной без анализа имплицитного смысла текстов.

Исследование лексической репрезентации концептуальной пары день - ночь позволило установить три варианта соответствия времени суток и душевного состояния героя: гармония, дисгармония и независимость одного от другого. При этом сохраняется основная функция времени - создание темпорального континуума, в котором совершается действие. Как правило, указание времени суток в рассказах сопровождается характеристикой внешних обстоятельств. Простое упоминание времени суток важно для привязки сюжета к четким временным границам. С указания на время рассказчик начинает свое повествование в девяти из пятнадцати рассказов сборника. Для смыслового развертывания текста ночь как временной отрезок обычно важнее, чем день.

Анализ текстов показал взаимосвязь импликатов в системе текста на примере индивидуально-авторской концептуальной пары смерть - счастье. Установлены типы отношений концептов, составляющих пару, в данном сборнике: пересечение (смерть и счастье определяются через одни и те же компоненты, то есть одноименные концепты находятся в отношениях пересечения на ассоциативном уровне), включение (концепт счастье поглощает, включает в себя концепты жизнь и смерть) и тождество (члены рассматриваемой концептуальной пары равновелики по своему смысловому наполнению и равноправны). Все три типа отношений организуются, в основном, дистантными и сквозными повторами лексем и смысловых признаков. Первый тип отношений характеризуется тем, что эмоциональный слой концептов смерть и счастье окрашен одинаково положительно. Второй тип - тем, что на понятийном уровне концептов имеет место общий компонент - момент осознания героем своего состояния. Третий тип - тем, что тождество членов концептуальной пары прослеживается на символических уровнях концептов.

В целом, функциональный смысл гиперконцепта город, концептуальной структуры женщина, концептуальных пар день - ночь и смерть - счастье можно определить как глобальный, поскольку они соотносятся с выделенными И .Я. Чернухиной объективноми универсальными смысловыми категориями художественного текста: "персонаж", "время", "пространство" (Чернухина, 1984, с. 12) и отражают абсолютный антропоцентризм художественного текста (там же).

По этой же причине выделенные и проанализированные нами концепты занимают ведущее место в художественной картине мира автора.

Автоимпликаты, как и другие импликаты, служат средством репрезентации концепта. Как показали наблюдения, они могут выполнять любую функцию: от изобразительной (звукопись) до смыслообразующей (дистантный и сквозной повторы смысловых признаков).

В результате анализа было выделено три группы автоимпликатов по следующим основаниям: по факту нехарактерного для прозаического текста употребления регулятивных средств, репрезентирующих импликаты; по доминированию типа импликата и по нестандартности формы выражения содержания любого другого импликата. Автоимпликаты могут встречаться в тексте, определенным образом группируясь, например: звукопись, анаграмма; детализаъ(ия и звукопись; стилистически маркированное слово может входить составной частью в другие автоимпликаты, например, в детализацию и сближение дистанции между членами литературной коммуникации; ассонанс и аллитерация могут усиливать метафору или сравнение; парономазия и звукопись часто сопровождают особое именование.

Проанализированные автоимпликаты отличаются по смысловой нагруженности (ср.: именование и аллитерагщя), форме выражения (ср.: детализация и параллелизм), цели использования автором, степени проявленности в тексте. Все эти параметры могут работать группируясь или одновременно. Например, имя героя чрезвычайно нагружено смыслом. Обычно его можно расшифровать благодаря паронимии и (или) аллюзии (Бахман - Бах - Пахман), парономазии (Чорб - Горб), аллитерации (Келлер - Крюгер). Автоимпликаты, основанные на игре со звуками, в разной степени узнаваемы и имеют разную глубину имплицирования смысла: ассонанс и аллитерация обычно обращают на себя внимание, паронимию и парономазию сразу можно выявить, но сложнее понять цель их применения автором, анаграмма скрыта всегда - это глубинный импликат, который сложно дешифровать. Часто применяемый автором параллелизм может передавать однородную информацию, создавать эффект драматизации смысла, соотносить факты, связанные ассоциативно или логически. С помощью сравнения автор чаще всего описывает внешность, выделяя главные, броские черты. Это характерный набоковский прием, имеющий специфическую конструкцию, в начале которой субъект и предикат (пропозиция), затем - предиката, как правило, нет, а есть субъект и его признаки. Детализация может использоваться автором при описании и внешности героя, и предметного мира. Этот автоимпликат создает эффект присутствия читателя в мире текста, а также может характеризовать нечто важное для смыслового развертывания текста, но делает это кратко, ярко и емко. Нами, как и другими исследователями, отмечена характерная черта набоковских текстов - наличие в них «мелочей», которые вводятся в текст дистантными повторами смысловых признаков и детализацией.

В раннем сборнике рассказов становится заметна особенность, которая впоследствии займет в творчестве писателя очень важное место - смещение реальностей в мире текста. Например, действительная реальность и реальность в воспоминаниях, реальность при жизни и после смерти героя, явь и сказочная реальность, а также движение, смещение действительных и возможных реальностей двух текстов.

Данное диссертационное сочинение выявило своеобразие лексического воплощения имплицитного смысла в ранних произведениях В.В. Набокова. Таким же образом можно исследовать подтекст и в других произведениях писателя, поскольку методика анализа, использованная в данной работе, применима к изучению других текстов. Выйдя на уровень концептосферы автора, мы ограничились ее фрагментом. В перспективе несомненный интерес представляет задача моделирования всей концептосферы писателя.

Список научной литературыБакланова, Елена Алексеевна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Абдюкова Л.А. Когнитология как новая парадигма XX1.века // Слово, высказывание, текст в когнитивном, прагматическом и культурологическом аспектах: Материалы II Международ, науч. конф. Челябинск, 5-6 дек. 2003 г. - Челябинск, 2003. - С. 3 - 4.

2. Автономова Н.С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. (Критический очерк концепций франц. структурализма). -М.: Наука, 1977.-271 с.

3. Агуреева Е.В. Языковое моделирование пространства в романах Набокова: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Кемерово, 2006. - 20 с.

4. Адмони В.Г. Синтагматическое напряжение в стихах и прозе // Инвариантные синтаксические значения и структура предложения. М.: Наука, 1969.-С. 16-26.

5. Антошина Е.В. «Чужое слово» в прозе В.В. Набокова 20 40-х годов: Автореф. дис. . канд. филол. наук. - Томск, 2002. - 28 с.

6. Аркадьева Т.Г., Проничев В.П. Этимон как концептуализирующий признак номинации // Слово. Семантика. Текст: Сб. научн. трудов, посвященный юбилею проф. В.В. Степановой. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2002.-С. 72-75.

7. Арнольд И. В. Стилистика декодирования. Л: Ленингр. гос. пед. ин-т им. А.И.Герцена, 1974.-76 с.

8. Арнольд И.В. О понимании термина «текст» в стилистике декодирования // Стилистика художественной речи. Л.: ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1980. -С.3-11.

9. Арнольд И. В. Импликация как прием построения текста и предмет филологического изучения. // Вопр. языкознания, 1982 № 4. - С. 83-91.

10. Арнольд И. В. Проблемы интертекстуальности // Вестник Санкт-Петерб. ун-та, 1992. Сер.2. -Вып.4 (№23). - С. 53 - 61.

11. Арутюнова Н.Д. Прагматика // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1990. - С. 389 - 390.

12. Аскольдов С.А. Концепт и слово // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология / Под общ. ред. докт. филол. наук проф. В.П. Нерознака. М.: Academia, 1997. - С. 267 - 279.

13. Апресян Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. (Краткий очерк). М: Просвещение, 1966. - 302 с.

14. Бабайлова Д.Э. "Образ текста" и понимание текста в тексте // Слово и текст: актуальные проблемы психолингвистики. Тверь: Тверской ун-т, 1994.- 160 с.

15. Багдасарян В.Х. Проблема имплицитного (логико-методологический анализ). Ереван: Изд-во Армян. ССР. - 1983. - 137 с.

16. Бакланова Е. А., Чупина Г. А. Античность в поэзии В. Набокова. // Античный вестник. Сборник научных трудов. Омск: Изд-во ОмГУ, 1995. -Вып. 3.-С. 58-66.

17. Бакланова Е. А. Роль лексических средств в смысловом развертывании поэмы В. Набокова «Петербург» // Вестник Том. гос. пед. ун-та. Вып. 6. -Сер.: Гуманит. науки (филология). - Томск: Изд-во ТГПУ, 1998. - С. 18 -23.

18. Бакланова Е. А. Особенности лексики антитетических рассказов «Катастрофа» и «Благость» из цикла «Возвращение Чорба» В. Набокова //

19. Труды регионал. научно-практич. конф. студентов, аспирантов и молодых ученых «Сибирская школа молодого ученого» (21-23 декабря 1998г.). Т. III: Лингвистика, стилистика художественного текста, литературоведение. - Томск: Изд-во ТГПУ, 1999. - С. 61 - 62.

20. Бакланова Е. А. Методика анализа имплицитного смысла в ранних рассказах Набокова // Текст: варианты интерпретации: Материалы межвузов, научно-практич. конференции (26 27 апреля 2000 г.). - Бийск: Изд-во НИЦБиГПИ, 2000. - С. 155 - 160.

21. Бакланова Е. А. Имплицитный смысл в рассказе В. Набокова «Рождество» // Лексические аспекты смыслового анализа художественного текста в вузеи школе: Материалы научно-практич. семинара (26 апреля 2001 г.). -Томск: Изд-во ТГПУ, 2001. С. 86 - 90.

22. Барабтарло Г. Сверкающий обруч: О движущей силе у Набокова. СПб.: Гиперион, 2003. - 324 с.

23. Баранов А.Н. Лингвистическая теория аргументации (когнитивный подход): Автореф. дис. . докт. филол. наук. М., 1990. - 48 с.

24. Баранов А.Н., Добровольский Д.О. Постулаты когнитивной семантики // Известия АН: Сер. литературы и языка. 1997. - Том 56. - № 1. - С. 11 — 21.

25. Барт Р. Воображение знака // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989. - С. 246 - 252.

26. Барт Р. Критика и истина // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. -М.: Прогресс, 1989. С. 347 - 353.

27. Барт Р. Литература и значение // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989. - С. 276 - 296.

28. Барт Р. Литература и метаязык // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика.-М.: Прогресс, 1989.-С. 131-132.

29. Барт Р. Литература сегодня // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989. - С. 233 - 245.

30. Барт Р. Писатели и пишущие // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика.-М.: Прогресс, 1989.-С. 133-141.

31. Бахтин М.М. Слово в поэзии и прозе // Вопр. литературы. -1972. № 6. -С. 55- 85.

32. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. - С. 250- 324.

33. Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского. Серия "Бахтин. Под маской". Маска четвертая. -М.: Алконост, 1994. 172 с.

34. Беспалова О.Е. О соотношении художественного и культурного концептов (на материале поэзии Н. Гумилева) // Слово. Семантика. Текст. СПб: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2002. - С. 89 - 95.

35. Бирюков В., Садовский В. Имплицитно // Философская энциклопедия: В 5 т. М: Сов. энциклопедия, 1962. - Т. 2. - С. 256 - 257.

36. Битов А. Ясность бессмертия. Смерть как текст // В.В. Набоков: pro et contra: Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. СПб.: Изд-во РХГИ, 1999. -С. 12-24.

37. Бобылев Б.Г. Теоретические основы филологического анализа художественного текста: Монография. Орел: ОрелГТУ, 2003. - 206 с.

38. Богин Г.И. Интенциональность как средство выведения к смысловым мирам // Понимание и интерпретация текста. Тверь.: Изд-во: Твер. гос. ун-т, 1994.-С. 8-19.

39. Богин Г.И. Жанроустановление как условие разумного чтения // Понимание менталитета и текста: Сб. науч. трудов. Тверь: Изд-во: Твер. гос. ун-т, 1995.-С. 106-118.

40. Болотнова Н.С. Гармонизация общения и лексическая структура художественного текста. СПб., 1992. - 56 с.

41. Болотнова Н.С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня. Томск: Изд-во ТГПУ, 1992.-313 с.

42. Болотнова Н. С. Лексическая структура художественного текста в ассоциативном аспекте. Томск: Изд-во ТГПУ, 1994. - 212с.

43. Болотнова Н.С. Краткая история стилистики художественной речи в России (к истокам коммуникативной стилистики текста). Томск: Изд-во ТГПУ, 1996.- 48с.

44. Болотнова Н.С. Коммуникативная стилистика текста и ее особенности // Материалы Международ, съезда русистов в Красноярске (1-4 октября 1997).-Красноярск: Изд-во КГПУ, 1997.-Т. 1.-С. 103 105.

45. Болотнова Н.С. О статусе коммуникативной стилистики текста и перспективах ее развития // Изв. Алтайс. гос. ун-та. 1998. - №3. - С. 9195.

46. Болотнова Н.С. Задачи и основные направления коммуникативной стилистики художественного текста // Вестник Томе. гос. ун-та. Вып. 6. -Сер.: Гуманитарные науки (Филология). - Томск: Изд-во ТГПУ, 1998. - С. 6-8.

47. Болотнова Н.С. О теории регулятивности художественного текста // Stylistyka. Вып. VII. - Opole, 1998. - С. 179 - 188.

48. Болотнова Н.С. Ассоциативное поле текста и слова // Коммуникативно-прагматические аспекты слова в художественном тексте: Науч. тр. каф. совр. рус. яз. и стилистики Том. гос. пед. ун-та. Томск: Изд-во ЦНТИ, 2000.-С. 9-22.

49. Болотнова Н.С., Бабенко И.И., Васильева А.А. и др. Коммуникативная стилистика художественного текста: лексическая структура и идиостиль / Под ред. проф. Н.С. Болотновой. Томск: Изд-во Том. гос. пед ун-та, 2001. - 331 с.

50. Болотнова Н.С. Поэтическая картина мира и ее изучение в коммуникативной стилистике текста // Сибир. филолог, журнал, 2003. № 3/4.-С. 198-207.

51. Болотнова Н.С. Филологический анализ текста. Ч. IV: Методы исследования: пособие для филологов. Томск: Изд-во Том. гос. пед. ун-та, 2003.- 119 с.

52. Болотнова Н.С. Лексические средства репрезентации художественных концептов в поэтическом тексте // Вестник Том. гос. пед. ун-та / Вып. 3 (47) 2005. Серия: Гуманитарные науки (филология). - Томск, 2005. - С. 18 -24.

53. Болотнова Н.С. Типы концептуальных структур поэтических текстов // Художественный текст: Слово. Концепт. Смысл: Материалы VIII Всероссийс. науч. семинара (28 апреля 2006 г.) / Под ред. проф. Н.С. Болотновой. Томск: Изд-во ЦНТИ, 2006. - С. 34 - 40.

54. Бондарко А.В. Грамматическое значение и смысл. Л.: Наука, 1978. - 175 с.

55. Бочкарева Ю.Е. О роли вариативного лексического повтора в смысловом анализе поэтического текста (на материале стихотворения М.Цветаевой «Ошибка») // Лингвосмысловой анализ художественного текста:

56. Материалы VI регион, науч.-практ. семинара (25 апр. 2003 г.). Томск: Том. гос. пед. ун-т, 2003. - С. 24 - 27.

57. Брудный А.А. Подтекст и элементы внетекстовых знаковых структур // Смысловое восприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации).-М.: Наука, 1976.-С. 152- 158.

58. Бубер М. Я и Ты. -М.: Высшая школа, 1993. С. 6 - 61.

59. Василевич А. П. Исследование лексики в психолингвистическом эксперименте. -М.: Наука, 1987. 138 с.

60. Васильев JI.M. О природе значения и типах языковой информации // Исследования по семантике русского языка. Лексическая и словообразовательная семантика. Межвузов, науч. сб. Уфа: Башкир, ун-т, 1979.- С. 18-23.

61. Васильев Л.М. Значение в его отношении к действительности, системе языка и акту коммуникации // Исследования по семантике. Лексическая и грамматическая семантика. (Межвузов, науч. сб.). Уфа: Изд-во Башкир, ун-та им. 40-летия Октября, 1988. - С. 3 - 14.

62. Виноградов В. В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1963. -255 с.

63. Виноградов В.В. Проблемы русской стилистики. М.: Высшая школа, 1981.-298 с.

64. Виноградова В. Н., Улуханов Н. С. Словотворчество В. Набокова. // Язык как творчество: Сб. ст. к 70-летию В. П. Григорьева. М.: Рос. акад. наук. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова, 1996. - С. 267 - 276.

65. Витгенштейн Людвиг. Логико-философский трактат. // Витгенштейн Людвиг. Философские работы. Часть 1. Перевод с нем. М.С. Козловой и Ю.А. Асеева. -М.: Гнозис, 1994. С. 5 - 73.

66. Воробьева О.П. Роль рефлексии в актуализации адресованности художественного текста // Понимание и интерпретация текста: Сб. науч. тр. Тверь: Изд-во: Твер. гос. ун-т, 1994. - С. 3 - 8.

67. Выготский JI.C. Мышление и речь. // Выготский JI.C. Проблемы общей психологии. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 2. - М.: Педагогика, 1982. -504 с.

68. Выготский JI.C. Психология искусства. М.: Педагогика, 1987. - 341 с.

69. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988.-700 с.

70. Галеева H.JI. Достоверность интерпретации художественного текста как предпосылка его понимания. // Слово и текст: актуальные проблемы психолингвистики. Тверь: Твер. гос. ун-т, 1994. - 160 с.

71. Галеева H.JI. Понимание и интерпретация художественного текста как составная часть подготовки филолога // Понимание и интерпретация текста: Сб. науч. тр. Тверь: Твер. гос. ун-т, 1994. - С. 79 - 87.

72. ЮО.Гальперин И.Р. Информативность единиц языка: Пособие по курсу общего языкознания. М.: Высшая школа, 1974. - 175 с.

73. Гальперин И.Р. Грамматические категории текста // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз., 1977.-Т. 36-№6.-С. 522-533.

74. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Наука, 1981.- 137 с.

75. ЮЗ.Гаспаров M.JI. О русской поэзии: Анализы, интерпретации, характеристики. СПб.: Азбука, 2001. - 480 с.

76. Ю4.Гершанова А.Ф. Концепты «рай» и «ад» в языковой картине мира В.В.Набокова (по роману «Дар»): Автореф. дис. . канд. филол. наук. -Уфа: Башкире, гос. ун-т, 2003. 18 с.

77. Ю5.Гиржева Г.Н. Об одной особенности портрета в прозе В.В.Набокова // Говорящий и слушающий: языковая личность, текст, проблемы обучения:

78. Материалы Международ, научно-метод. конф. (Санкт-Петербург, 26 28 февраля 2001г.). - СПб.: Изд-во «Союз», 2001. - С. 371 - 372.

79. Голикова Т.А. Слово как интегративный компонент репрезентации концептуальной картины мира (на материале творчества В.В.Набокова): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Барнаул, 1996. -22 с.

80. Голикова Т.А. Содержание концепта «творчество» в поэзии В.В. Набокова // Текст: Структура и функционирование: Сб. ст. Вып. 2. - Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1997. - С. 48 - 61.

81. Ю8.Головин Б.Н. Язык и статистика. М.: Просвещение, 1971. - 189 с. 109.Голуб И.Б. Стилистика русского языка. - 3-е изд., испр. - М.: Рольф, 2001. -448 с.

82. О.Городецкий Б.Ю. К проблеме семантической типологии. М.: Изд-во

83. Моск. гос. ун-та, 1969. 563 с. Ш.Горский Д.П. Логика. -М.: Учпедгиз, 1963.-292 с.

84. Грайс П. П. Логика и речевое общение. // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16.: Лингвистическая прагматика. - М.: Прогресс, 1985. - С. 217 -237.

85. Григорьев В.П. Поэтика слова: На материале русской советской поэзии. -М.: Наука, 1979.-343 с.

86. Стилистика. Язык и культура: Памяти Т.Г. Винокур. М.: Наука, 1996. -325 с.

87. Грин X. Мистер Набоков // В.В. Набоков: pro et contra: Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. СПб.: Изд-во РХГИ, 1999. - С. 202 - 212.

88. Грузберг Л.А. Концепт // Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М.Н. Кожиной. М.: Флинта: Наука, 2003. - С. 181 - 184.

89. Демьянков В.З. Понимание как интерпретирующая деятельность // Вопр. языкознания. 1983. - № 6. - С. 58 - 76.

90. Дмитриенко О. Восхождение к Набокову: Кн. для учителя. СПб, 1998. -136 с.

91. Долинин А. Истинная жизнь писателя Сирина: Работы о Набокове СПб.: Академический проект, 2004. - 400 с.

92. Долинин К.А. Имплицитное содержание высказывания // Вопр. языкознания. 1983. - №6. - С. 37 - 47.

93. Дорофеева С.М. Специфика реализации импликации в тексте художественного произведения // Лингвистические средства текстообразования: Межвузов, сб. науч. Ст. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1985.-С. 42-51.

94. Емельянова О.Н. Троп // Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник / Под ред. Л.Ю. Иванова и др. М.: Флинта: Наука, 2003. - С. 718-720.

95. Ерофеев В. Русский метароман В. Набокова, или В поисках потерянного рая // Вопр. литературы. 1988. - №10.- С.125- 160.

96. Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. -М.: Наука, 1982. 159 с.

97. Журавлев А.П. Фонетическое значение. Д.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1974. -159 с.130.3алевская А. А. Вопросы теории овладения вторым языком в психолингвистическом аспекте. Тверь: Твер. гос. ун-т, 1996. - 195 с.

98. Иванова А.Д. Нонсенс-текст как форма общественного сознания // Текст: варианты интерпретации: Материалы межвузов, научно-практ. конф. -Бийск: Изд-во НИИЦБиГПИ, 2000. 248 с.

99. Инфантова Г.Г. Организация мысли, выраженной высказыванием с невербализованным звеном, и семантика грамматических форм // Семантика грамматических форм. Ростов н / Д.: РГПИ, 1982. - С. 65 - 73.

100. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. М.: Наука, 1976. - 354 с.

101. Том. гос. пед. ун-та (2-3 ноября 2000 года). Томск: Изд-во ЦНТИ, 2000. -С. 96-98.

102. Карпович И.Е. «Я» и «Мы» в художественном мире Владимира Набокова (на материале рассказа из сборника «Весна в Фиальте и другие рассказы») // Текст: Структура и функционирование: Сб. ст. Вып. 2. - Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1997. - С. 102 - 107.

103. Клименко А.П. Проблема лексической системности в психолингвистическом освещении: Автореф. . докт. филол. наук. М., 1980,- 41 с.

104. Кобозева И.М. Лингвистическая семантика: Учебное пособие. М.: Эдиториал УРСС, 2000. - 352 с.

105. Кожевникова Н.А. О соотношении тропа и реалии в художественном тексте//Поэтика и стилистика: 1988 1990.-М.: Наука, 1991. - С. 37 - 63.

106. Кожина М.Н. К вопросу о единицах текста в аспекте коммуникативной теории языка // Всесоюз. науч. конф. «Коммуникативные единицы языка». Тезисы докладов (12-13 декабря). М., 1984. - С. 54 - 56.

107. Кожина М.Н. Стилистика русского языка. М.: Просвещение, 1993. - 223 с.

108. Козловская Н.В. Лексика предметного мира в организации лексической структуры текста произведения В.Набокова «Другие берега»: Автореф. дис. . канд. филол. наук. СПб.: Рос. гос. пед. ун-т им. А.И. Герцена, 1995. -17 с.

109. Колосова Т.А. Опыт логического анализа семантики некоторых «импликативных» конструкций в русском языке // Структурно-математические методы моделирования языка. Киев, 1970. - С. 64 - 65.

110. Колядко Л.Г. Об имплицитном характере высказывания // Грамматика, лексикология и стилистика романских и германских языков. Минск: Мин. гос. пед. ин-т иностр. яз., 1980. - С. 33 -41.

111. Комиссаров В.Н. Смысловая стратификация текста как переводческая проблема // Текст и перевод / В.Н. Комиссаров, Л.А. Черняховская, Л.К. Латышев и др. М.: Наука, 1988. - С.6 - 17.

112. Копнина Г.А., Сковородников А.П. Стилистический прием // Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник / Под ред. Л.Ю. Иванова и др. М.: Флинта: Наука, 2003. - С. 692 - 695.

113. Котюрова М.П. Континуальность текста // Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М.Н. Кожиной. М.: Флинта: Наука, 2003. - С. 181.

114. Кривоносов А.Т. Имплицитный смысл в структуре текста с точки зрения логики // Проблемы семантики предложения: выраженный и невыраженный смысл. Красноярск: Краснояр. ГПИ, 1986. - С. 135 - 137.

115. Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX века (опыт парадигмального анализа) // Язык и наука конца 20 века: Сб. ст. -М.:Рос. гос. гуманит. ун-т, 1995. С. 144 - 238.

116. Кубрякова Е.С. Концепт // Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Ю.Г. Панкрац и др. Краткий словарь когнитивных терминов. М.: Филолог, фак-т МГУ им. М.В. Ломоносова, 1996. - С. 90 - 93.

117. Кузнецова Э. В. Лексикология русского языка. М.: Высшая школа, 1989. -216с.

118. Кузьмина Н.А. Концепты художественного мышления: к постановке вопроса // Проблемы деривации: Семантика и поэтика: Межвуз. сб. науч. тр.-Пермь, 1991.-С. 57-65.

119. Куликова И.С. Словесные эстетические парадигмы в художественном тексте // Семантические и эстетические модификации слов в тексте. Л.: ЛГПИ, 1988.-С. 74-86.

120. Купина Н.А. Смысл художественного текста и аспекты лингвосмыслового анализа. Красноярск: Изд-во Красноярск, ун-та, 1983. - 160 с.

121. Купина Н.А. Принципы и этапы лингвосмыслового анализа художественного текста: Автореф. дис. . докт. филол. наук. М., 1985. -31 с.

122. Купина Н.А. Модель целостного анализа художественного текста // Структура и семантика текста: Межвуз. сб. науч. тр. Воронеж: Воронеж, гос. ун-т, 1988.-С. 5-12.

123. Купина Н.А. Замысел автора или вымысел читателя? // Речевое мышление и текст: Межвуз. сб. науч. тр. Воронеж: Воронеж, гос. ун-т, 1993. - С. 5 -15.

124. Кусаинова Т.С. Темы «пространство» и «время» в лексической структуре художественного текста (По роману В. Набокова «Другие берега»): Автореф. дис. . канд. филол. наук. СПБ., 1997. - 16 с.

125. Кухаренко В.А., Горшкова К.А., Емельянова JI.JI. и др. Индивидуально-художественный стиль и его исследование. Киев; Одесса: Вища школа, 1980.- 168 с.

126. Кухаренко В.А. Интерпретация текста. Д.: Просвещение, 1979. - 327 с.

127. Лавыш М.А. Организация лексики малого прозаического текста: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Минск, 1988. - 19 с.

128. Левин Ю.И. Биспациальность как инвариант поэтического мира В.Набокова // Левин Ю.И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры, 1998. - С. 323 - 391.

129. Левин Ю.И. Зеркало как потенциальный семиотический объект // Левин Ю.И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры, 1998. - С. 559 - 577.

130. Левин Ю.И. Вл. Набоков. О «Даре» // Левин Ю.И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры, 1998. - С. 287 - 322.

131. Левин Ю.И. Вл. Набоков. О «Машеньке» // Левин Ю.И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры, 1998. - С. 279 - 287.

132. Левинг Ю. Вокзал Гараж - Ангар: Владимир Набоков и поэтика русского урбанизма. - СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2004. - 400 с.

133. Лейкина Б.М. Когнитивная лингвистика к постановке проблемы. Речевые постулаты. // Вопр. кибернетики. Общение с ЭВМ на естественном языке / Под ред. В.Ю. Розенцвейга. М., 1982. - С. 35 - 62.

134. Ш.Линецкий В. «Анти-Бахтин» лучшая книга о Владимире Набокове. -СПб: Типогр. им. Котлякова, 1994. - 216 с.

135. Лисоченко Л. В. Об имплицитном содержании высказывания и семантических формах мышления // Семантика грамматических форм. -Ростов н / Д.: РГПИ, 1982. С. 73 - 85.

136. Лисоченко Л. В. Высказывания с имплицитной семантикой (логический, языковой и грамматический аспекты): Монография. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1992. - 160 с.

137. Лисоченко Л. В. Лингвистический анализ художественного текста. -Таганрог, 1997.-224 с.

138. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Известия РАН. Сер. лит. и яз., 1993.-Т. 52. - № 1.-С.З-9.

139. Лосев А.Ф. О бесконечной смысловой валентности языкового знака // Изв. АН СССР: Сер. лит. и яз.-Т. 36.-№ 1, 1977.-С. 3-8.

140. Лотман Ю.М. Об искусстве. С.-Петербург: Искусство-СПб, 1998. - 704 с.

141. Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике. П Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М.: Гнозис, 1994. - 560с.

142. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек текст - семиосфера -история. - М.: Языки рус. культ., 1996. - С. 16-41.

143. Лысакова И.П. Язык газеты и типология прессы: социолингвистическое исследование. СПб, 2005. - 256 с.

144. Люксембург A.M., Рахимкулова Г.Ф. Мастер игры Вивиан Ван Бок: (Игра слов в прозе Владимира Набокова в свете теории каламбура). Ростов-на-Дону: Рост. гос. ун-т, 1996. - 201 с.

145. Люксембург A.M. Вивиан Дамор Блок и вивисекция слова: Английская проза Владимира Набокова // Набоков В.В. Собр. соч.: В 5 т.: Пер. с англ. -СПб.: Симпозиум, 1997. - Т. 1.-608 с.

146. Медведева И. Л., Юрьева Н. М. Лингвистическая и психолингвистическая трактовки понятия «внутренней формы» // Слово и текст: актуальные проблемы психолингвистики. Тверь, 1994. - С. 43 - 49.

147. Миллер Л.В. Художественный концепт как смысловая и эстетическая категория // Мир русского слова. 2004. - Вып. 4. - С. 39 - 45.

148. Молчанова Г.Г. Семантика художественного текста (импликативные аспекты коммуникации). Ташкент: ФАН, 1988. - 161 с.

149. Молчанова Г.Г. Импликативные аспекты семантики художественного текста: Автореф. дис. . докт. филол. наук. -М., 1990. 47 с.

150. Молчанова Н.А. Концептуальность стилистического приема в ранней прозе В.Набокова // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер.2: История, языкознание, литературоведение. - Вып. 4. - СПб., 1992. - С. 83 - 86.

151. Моль А. Теория информации и эстетическое восприятие. М.: Изд-во «Мир», 1966.-347 с.

152. Мондри Генриетта. Вновь раскрытые литературные пародии. М.: Изд. фирма "Вост. лит." РАН, 1995. - 92 с.

153. Москальчук Г.Г. Структурная организация и самоорганизация текста: Монография. Барнаул: Изд-во Алт. гос. ун-та, 1998. - 240 с.

154. Мукаржовский Я. Преднамеренное и непреднамеренное в искусстве // Структурализм: «за» и «против». М.: Прогресс, 1975. - С. 164 - 192.

155. Мулярчик А. С. Русская проза Владимира Набокова. М.: Изд-во МГУ, 1997.- 144 с.

156. Мурзин Л. Н., Штерн А. С. Текст и его восприятие. Свердловск: Изд-во Урал, ун-та, 1991.-171 с.

157. Мухин М.Ю. Синтагматическое напряжение в романах Владимира Набокова: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Екатеринбург, 1998. - 19 с.

158. Набоков В. В. Собрание сочинений: В 4 т. T.l. -М.: Изд-во «Правда», 1990. -414 с.

159. Набоков В. В. Собрание сочинений: В 4 т. Т.З. М. : Изд-во «Правда», 1990.-478 с.

160. Набоков В. В. Собрание сочинений: В 4 т. Т.4. М. : Изд-во «Правда», 1990.-478 с.

161. Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М.: Независимая газета, 1996.-440 с.

162. Набоков В. В.: pro et contra: Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. СПб.: Изд-во РХГИ, 1999.-976 с.

163. Нестерова Н.Г. К проблеме соотношения значеия и смысла слова // Актуальные проблемы русистики: Сб. статей / Под ред. Т.А. Демешкиной. -Томск, 2000.-С. 91-96.

164. Нефедова Л.А. Фреймовое представление имплицитной информации // Слово, высказывание, текст в когнитивном, прагматическом и культурологическом аспектах: Тезисы Междунар. научно-практ. конф. Челябинск, 7-9 дек. 2001 г. -Челябинск, 2001. С. 56 - 57.

165. Нефедова Л.А. Когнитивный подход к интерпретации текста II Слово, высказывание, текст в когнитивном, прагматическом и культурологическом аспектах: Материалы II Междунар. науч. конф. Челябинск, 5-6 дек. 2003 г. Челябинск, 2003. - С. 50 - 53.

166. Никитин М.В. Лексическое значение в слове и словосочетании (на материале английского языка): Автореф. дис. . докт. филол. наук. Л.: Ленингр. гос. пед. ин-т им. А.И. Герцена, 1974. - 43 с.

167. Никитин М.В. Имплицитные значения в структуре вербальной коммуникации // Всесоюзная научная конференция «Коммуникативные единицы языка». Тезисы докладов (12 13 декабря). - М., 1984. - С. 87 -90.

168. Никитин М.В. Основы лингвистической теории значения: Учеб. пособие. -М.: Высшая школа, 1988. С. 4 - 73.

169. Орлова О.В. Коммуникативные аспекты лексической репрезентации концепта язык в лирике И. Бродского: Автореф. . канд. филол. наук. -Томск: Изд-во Том. гос. пед. ун-та, 2002. 23 с.

170. Основные понятия и категории лингвостилистики: Межвуз. сб. науч. тр. / Гл. ред. М.Н. Кожина. Пермь, 1982. - 169 с.

171. Очерки истории языка русской поэзии XX века. Образные средства поэтического языка и их трансформация. М.: Наука, 1995. - 263 с.

172. Панина Н.А. Имплицитность языкового выражения и ее типы // Значение и смысл речевых образований. Калинин: Калинин, гос. ун-т, 1979. - С. 48 -59.

173. Петраков И.А. «Пушкинский текст» Набокова // Национальный гений и пути русской культуры: Пушкин, Платонов, Набоков в конце XX века. Материалы регионал. симпозиума (8-10 июня 1999 г.). Вып. I. - Омск: Изд-во ОмГПУ, 1999.-С. 151-155.

174. Петрова Н.Г. К вопросу о типологии лексических регулятивов в художественном тексте // Материалы Между народ, съезда русистов в Красноярске (1-4 октября 1997г.). В 2-х т.: Т. 2. - Красноярск: Изд-во КГПУ, 1997.-С. 135 - 137.

175. Петрова Н.Г. Лексические средства регулятивности в поэтических текстах К.Д. Бальмонта: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Томск: Изд-во ТГПУ, 2000. - 23 с.

176. Пшцальникова В.А. К становлению лингвосинергетики // Москальчук Г.Г. Структурная организация и самоорганизация текста: Монография. -Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1998. 240 с.

177. Полева Е.А., Середенко И.И. «Тайна» В. Набокова: «Приглашение на казнь» // Молодежь, наука и образование: проблемы и перспективы.

178. Материалы IV межвузов, конф. студентов, аспирантов и молодых ученых (24 29 апреля 2000 г.). - В 5 т. - Т.2. - Томск: Изд-во ТГПУ, 2000. - С. 171 -173.

179. Поляков И.В. Структура лингвистического знания и проблема выбора исходных положений // Логико-семантический анализ структур знания: Основания и применение. Новосибирск: Наука, 1989. - С. 3 - 22.

180. Попова 3. Д., Стернин И. А. Лексическая система языка. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1984. - 147 с.

181. Рафикова Н. В. Вариативность понимания художественного текста в свете данных психолингвистического эксперимента // Слово и текст: актуальные проблемы психолингвистики. Тверь: Твер. ун-т, 1994. - С. 96 - 105.

182. Ревзин И.И. Структура языка как моделирующей системы. М.: Наука, 1978.-287 с.

183. Рогова М. В. Имя в поэтическом тексте: значение определенности / неопределенности // Филологический сборник (к 100-летию со дня рождения акад. В.В. Виноградова). М.: РАН. Отд. лит. и яз., Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова, 1995. - 430 с.

184. Роднянская И.Б. Олицетворение // Литературный энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1987. - С. 259.

185. Сабиров В.Ш. Русские сны наяву (философский анализ художественных произведений): Методическое пособие. Пермь: Изд-во ПОИПКРО, 1996. -64 с.

186. Салимовский В. А. Семантический аспект употребления слова в функциональных стилях речи: (На материале ряда семантических групп глаголов). Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1991. - 136 с.

187. Свиридова В.Ю., Чуракова Н.А. Литературное чтение: Учебник для 2 класса (I IV), I часть. - Самара: Корпорация «Федоров», Издательский дом «Федоров», 2001. - С. 44.

188. Сидоров Е. В. Коммуникативный принцип исследования текста // Изв. АН СССР. Сер. лит. и языка. М., 1986. - Т. 45. - №5. - С. 425 - 432.

189. Сидоров Е. В. Проблемы речевой системности. М., 1987. - 140 с.

190. Смирнова Н.В. Референциальность художественного текста (на материале рассказов В. Набокова): Автореф. дис. . канд. филол. наук. М.: Предпр. операт. полигр. «Принт Центр», 1999. - 19 с.

191. Соваков Б. Н. Значащее переживание как смысл. // Понимание и интерпретация текста: Сб. науч. тр. Тверь: Изд-во: Твер. гос. ун-т, 1994. -С. 34-41.

192. Сильман Т.И. Подтекст как лингвистическое явление // Филолог, науки. -1969.- № 1.-С. 84-91.

193. Степанов Ю.С. Основы общего языкознания. М.: Просвещение, 1975. -271 с.

194. Степанов Ю.С. Альтернативный мир, Дискурс, Факт и принцип Причинности // Язык и наука конца XX века: Сб. ст. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1995. - С. 35 - 73.

195. Степанова В. В. Границы слова в тексте // Проблемы лексико-синтаксической координации. Л., 1985. - С. 107 - 116.

196. Степанова В. В. Обусловленность функционирования слов в тексте // Семантические и эстетические модификации слов в тексте. JL, 1988. - С. 3-10.

197. Стернин И. А. Лексическое значение слова в речи. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1985. - 169 с.

198. Стилистика и прагматика: Тез. докл. междунар. науч. конф. (25 27 нояб. 1997 г.). / Отв. ред. М.П. Котюрова. - Пермь, 1997. - 108 с.

199. Стилистика текста в коммуникативном аспекте: Межвуз. сб. науч. тр. / Гл. ред. М.Н. Кожина. Пермь: ПГУ, 1987. - 168 с.

200. Столярова С. О пограничной ситуации в произведениях В.Набокова // Типология литературного процесса и творческая индивидуальность писателя: Межвуз. сб. науч. тр. Пермь: Перм. ун-т, 1993. - С. 109 - 120.

201. Струве Н. Роман-загадка // Агеев М. Роман с кокаином. Роман. Паршивый народ. Рассказ. -М.: Худож. лит., 1990. С. 200 - 221.

202. Сулименко Н.Е. О соотношении стилистических и эстетических качеств слова в тексте // Семантические и эстетические модификации слов в тексте. -Л.: ЛГПИ, 1988.- С. 10-27.

203. Сулименко Н.Е. Субъектный план лексической структуры текста // Слово. Семантика. Текст: Сб. науч. тр., посвященный юбилею проф. В.В. Степановой. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2002. - С. 132 - 137.

204. Топоров В.Н. Тропы // Лингвистический энциклопедический словарь. -М.: Сов. энциклопедия, 1990.-С. 520-521.

205. Фатеева Н.А. Типология интертекстуальных элементов и связей в художественной речи // Изв. АН. Сер. лит. и яз., 1998. - Т. 57. - № 5. - С. 25-38.

206. Фатеева Н.А. От «отчаянного побега» А.Пушкина к «Отчаянию»

207. R Ня^гмугмэя // ТТлГГГГЧСП-ПгаПУТ ТХ-игГ(=Ч-\Т&Ъ'ПгГЛТО ТТТ- Х.ТМГ'^ГТТ ТТТТТТ тэ Л^Т/ПЛА

208. X^tXXMWlWiJM // 11X4 rxxxx wj^y ХЧ/XV^X^i ujxx^xxu^ xrx, XXJXXX IUllW^/lUiV4/l xi ifixxpvтекстов. M.: Агар, 2000. - С. 227 - 269.

209. Фрумкина P.M. Есть ли у современной лингвистики своя эпистемология? // Язык и наука конца 20 века: Сб. ст. М.: Российс. государствен, гуманитар, ун-т, 1995.-С. 75-113.

210. Шамяунова М.Д., Ефанова Л.Г. Прием контаминации в прозе В.В.Набокова // Коммуникативно-прагматические аспекты слова в художественном тексте: Науч. тр. каф. совр. рус. яз. и стилистики Томского гос. пед. ун-та. -Томск: Изд-во ЦНТИ, 2000. С. 100 - 116.

211. Шахнарович А. М., Юрьева П. М. Психологический анализ семантики и грамматики. М.: Наука, 1990. - 167 с.

212. Шаховская 3. А. В поисках Набокова. Отражения. М.: Книга, 1991. - 319 с.

213. Шендельс Е.И. Имплицитность в грамматике // МГПИИЯ им. М.Тореза /

214. ГК wow тп RLrrr 119 Л/Г 1077 Г 1Q-KO

215. V/V» nnj It X 1M) X» X«J А У /ft V-s* S S Jm* •

216. Шмелев Д.Н. Современный русский язык. Лексика. Учебное пособие. М.: Просвещение, 1977. - 335 с.

217. Шульмейстер А.П. О лексическом мастерстве Владимира Набокова // Текст: проблемы изучения и обучения: Сб. науч. тр. Алма-Ата: Казах, гос. жен. педагог, ин-т, 1989. - С. 57 - 60.

218. Щемелева Л.М. Антитеза // Литературный энциклопедический словарь. -М.: Сов. энциклопедия, 1987. С. 29.

219. Эстетическая природа художественного текста, типы его изучения и их методическая интерпретация: Междунар. конф.-семинар, Санкт-Петербург, 11-14 мая 1993 г.: Тез. докл. / Отв. ред. К.А. Рогова. СПб: Изд-во С.Петербург. ун-та, 1993. - 116 с.

220. Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987. - 461 с.

221. Яцуга Т.Е. К особенностям лексической репрезентации концептуальной структуры «молчание-слово» в поэтических текстах 3. Гиппиус //

222. Поэтическая картина мира: слово и концепт в лирике серебряного века: Материалы VII Всероссийс. научно-практ. семинара (27 апреля 2004 г.) / Под ред. проф. Н.С. Болотновой. Томск: Изд-во Том. гос. пед. ун-та, 2004. -С. 85 -93.

223. Яцуга Т.Е. Регулятивные стратегии в поэтических текстах 3. Гиппиус // Художественный текст и языковая личность: Материалы IV Всероссийс. науч. конф. (27 28 октября 2005 г.) / Под ред. проф. Н.С. Болотновой. -Томск: Изд-во ЦНТИ, 2005. - С. 58 - 66.

224. Coulthard Malcolm. An Introduction to Discourse Analysis. London and New York: Longman, 1985. P. 17-36.

225. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М.: Сов. энциклопедия, 1966. - 607 с.

226. Баранов О.С. Идеографический словарь русского языка. М.: Прометей, 2000.- 1142 с.

227. Библейская энциклопедия: В 2-х книгах. Том 1. NB - press. -Центурион - АПС - М., 1991. - 496 с.

228. Бидерманн Г. Энциклопедия символов: Пер. с нем. М.: Республика, 1996.-335 с.

229. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка : В 4 т. Т. 1. М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2002. - 752 с.

230. Краткая философская энциклопедия. М.: АУО Издательская группа "Прогресс", 1994.-576 с.

231. Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Ю.Г. Панкрац и др. Краткий словарь когнитивных терминов. М.: Филолог, фак-т МГУ им. М.В. Ломоносова, 1996. -245 с.

232. Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник / Под ред. Л.Ю. Иванова и др. М.: Флинта: Наука, 2003. - 840 с.

233. Лексико-семантические группы русских глаголов: Учеб. слов.-справ. / Под ред. Т.В. Матвеевой. Свердловск: Изд-во Урал, ун-та, 1988. - 151 с.

234. Лексико-семантические группы русских глаголов / Под ред. Э.В. Кузнецовой. Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1989. - 180 с.

235. Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1990.-683 с.

236. Литературный энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1987.-752 с.

237. Макаров В.И., Матвеева Н.П. Словарь лексических трудностей художественной литературы. Киев, 1989. - 367 с.

238. Мюллер В. К. Англо-русский словарь. М.: Русский язык, 1989. - 848 с.

239. Ожегов С. И. Словарь русского языка / Под общ. ред. Скворцова Л.И. -М.: Оникс 21 в.: Мир и образование, 2003. 895 с.

240. Петровский Н.А. Словарь русских личных имен. М.: Русские словари, Астрель, 2000. - 480 с.

241. Русский ассоциативный словарь. Книга 1. Прямой словарь: от стимула к реакции. Ассоциативный тезаурус современного русского языка.

242. Часть I / Ю.Н. Караулов, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов и др. М.: «Помовский и партнеры», 1994. - 224 с.

243. Словарь синонимов русского языка / Под ред. J1. А. Чешко. Изд. 4-е. -М.: Русский язык, 1975. - 600 с.

244. Словарь современного русского литературного языка: В 17-ти томах. -М., 1948- 1965.

245. Современный словарь иностранных слов. М.: Русский язык, 1992. -740 с.

246. Современный толковый словарь русского языка. СПб: Норинт, 2001. -959 с.

247. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. М.: Академический проект, 2001. - 990 с.

248. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М.Н. Кожиной. М.: Флинта: Наука, 2003. - 696 с.

249. Философский словарь / Под ред. И. Т. Фролова. Изд. 6-е. - М.:, Изд-во политич. лит-ра, 1991. - 560 с.

250. Частотный словарь рассказов А.П. Чехова / Под ред. Г.Я. Мартыненко; Автор-составитель А.О. Гребенников. СПб.: СПбГУ, 1999. - 172 с.

251. Частотный словарь русского языка / Под ред. Л.И. Засориной. М.: Русский язык, 1977. - 934 с.