автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.05
диссертация на тему: Смерть как проблема нравственной философии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Смерть как проблема нравственной философии"

На правах рукописи ВАРАВЛ Владимир Владимирович

СМЕРТЬ

КАК ПРОБЛЕМА НРАВСТВЕННОЙ ФИЛОСОФИИ (на материале русской философской культуры Х1Х-ХХ веков)

Специальность 09.00.05 - этика

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

Тула 2005

Диссертация выполнена на кафедре философии и культурологии Тульского государственного педагогического университета им. Л.Н. Толстого

Научный консультант: доктор философских наук, профессор

Фетисов Владимир Петрович.

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор

Зотов-МатвеевНикопай Дмитриевич

доктор философских наук, профессор Пугачев Олег Сергеевич

доктор философских наук, профессор

Щавелев Сергей Павлович

Ведущая организация: Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова

Защита диссертации состоится «jZ-З» декабря 2005 г. в 11.00 часов на заседании Диссертационного совета ДМ 212.270.02 в Тульском государственном педагогическом университете им. Л.Н. Толстого по адресу: 300026, г. Тула, пр. Ленина, 125.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Тульского государственного педагогического университета им. Л.Н. Толстого.

Автореферат разослан ноября 2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат философских наук

w —

2

TsooE

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы диссертационного исследования. Смерть - сфера фундаментальной неопределенности и неопределимости. И вне нравственного к ней отношения, смерть делает бытие человека шатким, и бессмысленным, открывая дорогу патологическим формам морального зла, цинизму и мизантропии.

«В сущности, этика, в центре которой не стоит вопрос о смерти, не имеет никакой цены, она лишена серьезности и глубины»1 - писал Н. А. Бердяев. Этот тезис русского мыслителя очерчивает предметный контур нашего исследования.

Каждая эпоха бросает жизни свой вызов смерти. Как сегодня общество справляется с этим вызовом? Прежде всего, повышенным (часто откровенно нездоровым) интересом к проблеме смерти. В последние десять-пятнадцать лет в России тема смерти стала предметом исследования для представителей из совершенно различных областей знания. «Дискурс смерга» приобретает тотальные формы. Однако эти исследования носят по преимуществу эклектический и вненравствен-ный характер.

Обилие интерпретаций смерти позволяет охарактеризовать сложившуюся ситуацию как «танатологический ренессанс» (в терминологии К. Г. Исупова - «эклектическая танатология»). При этом стиль русского философствования явно утрачивается; «плюрализм» различных направлений свидетельствует скорее не о творческом многообразии мыслительных процессов, а о исчезновении самого философского стремления к истине.

Для нынешней ситуации характерен иммортологический импульс, захватывающий представителей различных (в том числе и биологических) специальностей. «Грех сциентизированного сознания» (Н. Д. Зотов-Матвеев) приводит к возникновению новой фазы технократического утопизма - «трансгенного утопизма»; Homo sciential утрачивает понимание онтологических и нравственных границ своей личности и дерзает осуществить нелепые, порой, абсурдные проекты.

Симптоматичным и крайне опасным в этом смысле является практика «воскрешения умерших», которая пропагандируется некоторыми представителями «эзотерической науки». Она уже пользуется популярностью у населения, что взывает к серьезному нравственно-философскому осмыслению проблемы смерти и бессмертия в рамках отечественной философской традации.

Сегодня решение проблем смерти, как правило, происходит через обращение к опыту англо-американской культуры, в которой во второй половине XX века появляется наука о смерти - танатология, сконцентрировавшая в себе наиболее распространенные позитивистские представления о жизни и смерти. Можно утверждать, что современная западная танатология является фундаментальной парадигмой существования в информативном обществе. Техно-социум, порвав с традиционными практиками общения со смертью, формирует эвтаназийную парадигму, порождающую «индустрию смерти» Таковы главные ценностные установки гедонистической культуры - обеспечить человеку максимально гарантирован-

1 Бердяев Н А Опыт парадоксальной этикн / НА. Бердаев - М ООО «Издательство ACT»; Харьков- «Фолио», 2003.-С 379.

РОС НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА ,

ный комфорт и в жизни, и в умирании, и «после» смерти. Философский вопрос о смысле жизни и смерти здесь не ставится, ибо мешает самой жизни. Эта ситуация обозначается уже как ситуация «после смерти человека» (К. Свасьян).

С нашей точки зрения, танатологический подход к смерти нуждается в серьезной критике, так как танатология, игнорируя философские размышления над смертью, переводит всю проблематику в план технологии умирания. Тем самым формируются представления о смерти (и соответственно о жизни) исключительно как о психологическом или физиологическом феномене, в которых отсутствуют духовно-нравственные измерения.

Актуальным для современной этической теории в этом плане является создание морально внятного языка смерти. Если речь идет о смерти как о юридическом, биологическом или социальном факте, то этот «дискурс» находится за границами нравственного сознания. Если же речь идет о трагедии смерти, то это нравственный язык, посредством которого возможно выйти в пространство духовного осмысления своего бытия.

В русской философской культуре Х1Х-ХХ вв. смерть рассматривается, прежде всего, как нравственная проблема. Для отечественной традиции характерна глубокая вовлеченность в бытийную трагедию человека с целью обнаружения подлинных, непреходящих основ существования. Исходя из основных духовно-нравственных интенций русской философии можно, вопреки Ницше, так сформулировать основной смысл жизни: жизнь может быть оправдана лишь как нравственный феномен.

Многие принципиально значимые тексты конца XIX - начала XX века, в которых затронута проблема смерти, еще не введены в научный оборот и практически не известны. Как современность сможет ответить на вызов смерти будет во многом зависеть от того, в какой мере будет востребован нравственный потенциал русской философии. Очевидно, что ни строго научное изучение смерти (в рамках медицинской танатологии), ни тем более псевдонаучное (в эзотерике) не смогут помочь современному человеку пережить «глубокую и мучительную трагедию» существования и обрести достойный нравственный смысл жизни.

Степень изученности проблемы. Современная гипер-рефлексия на тему смерти характеризуется многочисленными «собирательно-энциклопедическими» стратегиями. Реанимация гносеологического интереса к терминальной проблематике в ситуации философской неопределенности самого предмета изучения создает определенный методологический хаос в исследовательском пространстве. В данной работе для методологического упорядочивания материала используются следующие понятия: нравственная философия смерти, эмпирическая танатология и философская танатология.

Термин «эмпирическая танатология» встречается в работе Э Ю. Соловьева, посвященной философии М. К. Мамардашвили, для обозначения медитаций на тему «жизни после смерти» в стиле Элизабет Кюблер-Росс, Раймонда Моуди, Станислава Грофа. В диссертации происходит расширение понятия «эмпирическая танатология» через включение в него (помимо трансперсональной психологии) всех нефилософских исследований феномена смерти в различных областях гуманитарного и естественного знания. В результате мы предлагаем следующую типо-логизацию исследований по вопросу: 1) эмпирические исследования смерти; 2) ис-

следования общефилософских аспектов смерти; 3) исследования в области истории русской философии, касающиеся нравственного осмысления смерти; 4) художественная и эзотерическая литература.

Очевидно, что данные разделы не исчерпывают все имеющиеся подходы и не претендуют на полное описание источниковедческого материала. Задача в другом - определить общие тенденции изучения и осмысления смерти, представленные сегодня в России.

1 Эмпирические исследования смерти. Историко-антропологические и социально-культурные параметры смерти, раскрытые в работах А.Я. ГУревича, открывают широкую перспективу для изучения феномена в культурологическом, археологическом, этнологическом, семиотическом, литературоведческом, историческом контекстах. Этим аспектам посвящены работы таких авторов как Ю. Л. Бессмертный Ю. М. Бородай, С. Б. Борисов, П. С. Гуревич, Б. Гройс, А. Ф. Закомли-стов, М. С. Киселева, Д. С. Лихачев, Ю. М. Лотман, А. В. Малинов, О. Г. Постнов,

B. Руднев, Ю. А. Смирнов, С. М. Толстая, М. С. Уваров, Т. С. Царькова, Т. В. Чумакова, Г Чхартишвили, Е. Шифферс, О. Ясаков, М. Ямпольский, и др.

Значительное место в современной литературе уделяется практическим вопросам биоэтики, психологии смерти и умирания, механизмам психологии старения, социологии смертности населения К наиболее заметным следует отнести работы А. И. Иванюшкина, М. Ермолаева, А. Налчаджяна, А. П. Огурцова, Т. А. По-куленко, В. Л. Попова, И. В. Силуяновой, П. Д. Тищенко, Л. Е. Этинген, Б. Г. Юдина, и др. Интересная попытка сопоставить опыт реанимационной медицины с трудами христианских богословов и ученых-естественников предпринята в книге П. Калиновского «Переход. Последняя болезнь, смерть и после нее» (2002).

2 Исследования философских аспектов смерти. Многие современные отечественные философы в той или иной мере разрабатывают проблему смерти (Ю. Ю. Вейнгольд, И. И. Гарин, П. П. Гайденко, П. С. Гуревич, Ю. Н. Давыдов, Д. И. Дубровский, С. А. Исаев, Л. А. Коган, В. Кувакин, М. К. Мамардашвили, И. Д. Панцхава, В. Л. Рабинович, Н. Н. Трубников, И. Т. Фролов, А. Н. Чанышев и другие).

Среди последних исследований можно отметить работы В. Аргази, Л. Е. Балашова, М. В. Горелкина, В. Д. Губина, А. В. Демичева, В. Захарова, П. В. Калитина, Л. В. Карасева, М. Ю. Келигова, А. Я. Кравченко, В. В. Кузнецовой, В. А. Кутырева, И. Н. Лавриковой, М. А. Малышев, Б. В. Маркова, Т. В. Мордовцевой, С. А. Мухамедьянова, С. С. Неретиной, В. Подороги, С. Рога-нова, В. М. Розина, О. С. Суворовой, П. Д. Тищенко, М. С. Уварова, М. А Шенкао и др.

В частности, В. В. Кузнецова исследует эстетические формы преодоления конечности человеческого бытия. Делается вывод, что каждая культурная эпоха имеет свою «художественную модель смерти». В работах И. Н. Лавриковой исследуется феномен «социализации смерти» как инструмент выработки способов психологической защиты от страха смерти. П. Д. Тищенко рассматривает взаимоотношения самости и смерти. О. И. Николина рассматривает смерть в постиндустриальном обществе. Всесторонне рассмотрена проблема смерти в диссертации

C. А Мухамедьянова «Человеческая смерть: социально-философский анализ», в

которой затронуты онтологические, гносеологические, аксиологические аспекты исследуемого феномена.

Необычную попытку декомпозиции внешних смыслов языка с целью дешифровки потаенной семантики смерти предпринял П. В. Капитан в книге «Мертвый завет». Здесь слова распадаются на стихийные до-логические элементы, и открывается тем самым возможность через покаянный опыт автора (через его «смерть») совершить новую «сборку» языка, которая будет соответствовать уже новой, просветленной и преображенной личности2.

90-е годы отмечен повышенным интересом к западной философии и особенно к постмодернистским формам философствования. Появился постмодернистский дискурс смерти.

В последнее время интенсифицируются исследования иммортологического характера, основанных на идеях И. И. Мечникова, Ф. Купревича и др., в которых акцентируются сциентические параметры проблемы. (И В. Вишев, В. В. Минеев, В. П. Нефедов, Ю. М. Федоров).

3 Исследования в области русской философской культуры. На рубеже XIX-XX вв. стало очевидно, что как только русская мысль выходила на тему смерти, то именно здесь и выявлялась ее уникальность и самобытность. Русский философ В. Н. Ильин сказал очень выразительные слова, раскрывающие особенность отечественного подхода к смерти. «Надо быть чудовищно каменносердечным, чтобы не чувствовать и не сознавать, что «чужая» смерть - это моя смерть и смерть не только моя, но и всего человечества и даже всего космоса, что это - эсхатологическая катастрофа»3.

Смертный, по словам прот. Георгия Флоровского, «недочеловек». Как нравственное сознание может мириться с этой «недочеловечностью» своего бытия, что оно предпринимает для преодоления этой онтологической неполноты? Совокупный опыт русской философии дает увидеть, что этот мучительный, прежде всего, для нравственного сознания вопрос, вопрос о «больном бьггии» был всегда в центре построений русских мыслителей. Именно он и был основным духовным мотивом философствования, исходящего из осознания трагичности своего бытия.

В XIX - начале XX вв. проблема смерти занимала большое место в интеллектуально-духовном пространстве отечественной культуры. Она находила разностороннее осмысление в текстах различных жанров: это и художественная литература, и поэзия, и академическая философия, и богословские труды, и вольное философствование. Классики философской, религиозной, художественной мысли самым серьезным и глубоким образом рассматривали проблему смысла жизни человека как существа смертного: митрополит Платон (Левшин), Евгений (Булгар), Г. Сковорода, П. Я. Чаадаев, Н. В. Гоголь, А. С. Пушкин, Е. Баратынский, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, Ф. Тютчев, А. Фет, А. Кольцов, И. Никитин, А. И. Герцен, Н. Н. Федоров, В. С. Соловьев, В. В. Розанов, К. Н. Леонтьев, Н. А. Бердяев, Л. Шестов, С. Л. Франк, С. Н. Трубецкой, Е. Н. Трубецкой, Л. П. Карсавин, В. И. Несмелое, епископ Иоанн (Смоленский), М. Тареев, Ф. Э. Шперк, А. Токарский, С. Н. Булгаков, Б. П. Вышеславцев, П. Флоренский,

2 П В Калитмн осуществил первопубликацию на русском языке уникальнейшей в истории мировой мысли работу французского философа В Янкелевича «Смерть» (1999).

' Ильин В Н Эссе о русской культуре //В Н Ильин - СПб Акрополь, 1997 -С 254

Д. С. Мережковский, Г. Флоровский, И. А. Ильин, В. Н. Ильин, Г. Э. Ланц, А. Горский, В. П. Свентицкий, П. Страхов, Волжский (А. С. Глинка), В. Н. Муравьев, И. И. Лапшин, М. М. Бахтин, архиепископ Иоанн (Сан-Францисский), К. Бальмонт, А. Блок, Б. Пастернак, М. Цветаева, О. Мандельштам, Л. Андреев, А. Платонов, И. Бродский, Н. Н. Трубников и другие.

Создается отечественный контекст самобытной рефлексии на тему смерти: смерть как утрата нравственного сознания у Чаадаева; представления о смерти как о нравственном беззаконии В. Соловьева; философия общего дела Н. Федорова; метафизика пола В. Розанова; нравственный антиномизм смерти у Н. Бердяева; софиология смерти о. С. Булгакова; аритмологическая трагедийность мироздания о. П. Флоренского и С. Франка; недолжность хищнического миропорядка у Е. Н. Трубецкого; нравственная абсолютность идеи бессмертия души С. Н. Трубецкого; абсолютная неестественность и непостижимость смерти у Л. Шесгова и т. д. Стремление выяснить природу смерти (ее происхождение, бытийный характер, смысл) с целью ее преодоления взывают к жизни "метафизику всеединства", которая является не столько логической конструкцией, сколько нравственным заданием для личности по воссозданию распадающегося сущего.

Предметное поле понятия философская культура предполагает анализ текстов не только академических философов, но также и произведений художественной литературы. Жить для того, «чтобы увеличился смысл существования людей» (А. Платонов) - такова нравственная максима русской литературы, по своей глубинной сути совпадающая с подлинным философским деланием. В книге «На весах Иова» в главе «Откровения смерти» Шестов показывает, что значит смерть для Достоевского, Гоголя и Толстого. То, что им открылось в смерти и есть ключ к тайне их творчества. Все нравственные вопросы жизни Гоголя, Достоевского, Толстого были ими поставлены только в свете особого осознания смерти. Шестов как бы усиливает смертоносную оптику наших писателей, тем самым раскрывает вполне определенный национальный тип философской культуры, который отличает пристальнейший нравственный интерес к смерти глубочайшая личная вовлеченность в проблематику.

На сегодняшний день существует огромная исследовательская литература по различным вопросам истории, специфики, концептуального поля русской философии. Однако работ, в которых смерть рассматривается как нравственная проблема в контексте русской философской мысли, оказывается не так уж много. Среди исследований последних лет выделяются работы Н. К. Гаврюшина, И. И. Евлампие-ва, К. Г. Исупова, П. В. Капитана, В. Л. Курабцева, С. Н. Мареева, О. С. Пугачева, В. Ш. Сабирова, С. Г. Семеновой, С. С. Хоружего.

Существенный вклад в разработку проблемы внесли также следующие исследователи: Т. В. Артемьева (пневматологическая проблематика в контексте русской метафизики XVIII века), Л. В. Карасев (онтологические смыслы русской литературы), В. П. Фетисов (этические особенности русской философии смерти), В. Н. Шердаков (нравственный характер русской философии), Ю. Карякин (смерть у Достоевского), А. Корольков (духовный смысл русской философии), О. С. Соина (этические задания русской философии), А. А. Скворцов (русская религиозная этика войны), М. М. Громов (вечные ценности русской культуры), В. Н. Назаров <ду ховно-нравственные аспекты русской философии).

Особенность этих авторов в том, что фундаментальные черты национального философского мировоззрения они, так или иначе, увязывают с идей неприятия и преодоления смерти, которая составляет «суть и задачу «общего дела» человека и человечества» (С. С. Хоружий).

5. Художественная и эзотерическая литература. В силу литературоцен-тризма русской философии и философичности русской литературы, тема смерти воплощается в современных художественных текстах (С. Есин, Ю. Мамлеев, О. Павлов, Л. Петрушевская, С. Сибирцев, М. Струкова и др.).

Что касается эзотерической литературы, то, пожалуй, она наиболее полно отражает эклектический характер описываемой проблемы. В современной ситуации относительной либерализации гуманитарной тематики смерть часто эксплуатируется на оккультный манер. Образовавшаяся «мистическая лакуна» в сознании заполняется материалом самого низкого качества. Это приводит к снижению нравственной высоты проблемы, которая становится одной из «тайн» современной эзотерики.

Объект исследования: Проблема смерти в русской философской культуре.

Предмет исследования: Нравственное значение феномена смерти на материале русской философской культуры конца XIX начала XX вв.

Цель и задачи исследования: Исходя из идеи о том, что нравственное постижение смерти помогает расширить границы этической теории, обогатить ее язык и методологию была определена и цель диссертационного исследования -целостная реконструкция и анализ нравственного значения смерти на основе традиций русской философской культуры Х1Х-ХХ вв., выявление специфики и структуры нравственного сознания. Для достижения этой цели необходимо решение следующих задач:

• определение инвариантных характеристик нравственности в русской философской традиции;

• раскрытие особенностей отношения к смерти в русской и западноевропейской философии;

• методологическое и онтологическое разграничение танатологического дискурса и нравственной философии;

• раскрытие неадекватности языка рационалистической метафизики для нравственного анализа смерти;

• рассмотрение проблемы смерти в контексте христианской философии;

• раскрытие учения Н. Ф. Федорова и творчества А. Платонова в контексте нравственной философии;

• анализ феноменов нравственного сознания через отношение к смерти;

Методология исследования. Анализ нравственного значения смерти требует

решения ряда конкретных задач, связанных со спецификой исследуемого феномена, что предполагает комплексный характер методологии. В диссертационной работе используются метод систематизации, метод историко-философской реконструкции, диалектический метод, дескриптивный, компаративный, контекстуальный методы текстологического анализа источников.

Историко-философской метод используется в исследовании текстов с соответствующей реконструкцией духовных, метафизических, социальных концептов,

что составляет главную методологическую базу исследования. Он включает в себя контекстуальный и дескриптивный методы, позволяющие более точно выявить аутентичные смыслы исследуемых источников, раскрыть их проблемно-понятийный характер. Эти методы сочетаются с критическим осмыслением основных идей и принципов, высказанных русскими мыслителями по поводу нравственного значения смерти.

Диалектический метод применяется для раскрытия эволюции воззрений на исследуемую проблему в традициях отечественной философии, что позволяет установить, с одной стороны противоречивый характер феномена смерти, с другой -определенную преемственность в трактовке нравственных вопросов в рамках этой традиции.

Компаративный метод находит применение при выявлении и сопоставлении сходств и различий в отношении к смерти в отечественной и западноевропейской философии и культур«.

В целом в работе продемонстрировано стремление к преодолению ограниченности рационалистической методологии, основанной на редуцировании (или игнорировании) реальности духовного бытия личности к психофизиологическим истолкованиям.

Автор исходит из представлений о человеке, как о существе, чье бытие имеет трагический и антиномический (сверхлогический) характер. В связи с этим материалы художественных произведений (в том числе и поэтических) рассматриваются как полновесные философские данные, помогающие осознанию специфики нравственно-антропологической сущности человека.

Теоретические источники исследования. Основным теоретическим материалом исследования является осмысление человеком своей смертности, зафиксированное в текстах русской философской культуры Х1Х-ХХ вв. Наиболее сильное влияние на формирование представлений автора о неразрывном единстве нравственной сущности человека и его восприятием и переживанием смерти оказали русские мыслители, философы и писатели, прежде всего Ф. М. Достоевский, Н. Ф. Федоров и А. П. Платонов. Мы считаем, что глубина проникновения в проблему человека у этих авторов столь велика, что их размышления о смысле жизни и смысле смерти могут послужить плодотворной основой для создания духовно и социально продуктивных современных этических теорий.

Общая концепция исследования формировалась при изучении трудов русских философов, у которых наиболее ярко освящена нравственная проблематика - работы К. Н. Леонтьева, В. С. Соловьева, В. В. Розанова, Л. П. Карсавина, Б. П. Вышеславцева, И. А. Ильина, В. Н. Ильина, Н. О. Лосского, В. Н. Лосского, М. М. Бахтина и многих других выдающихся мыслителей.

Большую помощь в нашем исследовании оказали работы по истории философии, этике, культурологи, в которых раскрывается духовное своеобразие отечественной философской культуры. Среди этих авторов необходимо отметить исследования Т. А. Артемьевой, Н. К. Гаврюшина, Г. Гачева, А. А. Грякапова, М. Н. Громова, А Гулыги, И. И. Евлампиева, Е. Б. Емелянова, А. Ф. Замалеева, К. Г. Исупова, П. В. Калитина, А. П. Козырева, М. А. Колерова, А. А. Королькова, В Л. Курабцева, М. А. Маслина, А. В. Милькова, В. Н. Назарова, А. С. Панарина,

Н. С. Плотникова, Л. В. Полякова, С. Г. Семеновой, В. В. Сербиненко, А. В. Соболева, А. Г. Тихолаза, С. С. Хоружего, Л. Е. Шапошникова и др.

Автор использовал современные работы по проблемам этики, нравственной философии Р. Г. Апресяна, Г. С. Батищева, Ю. Н. Давыдова, Е. Л. Дубко, В Т. Ганжина, А. А. Гусейнова, О. Г. Дробницкого, А. Е. Зимбули, Н. Д. Зотова-Матвеева, Л .Н. Коноваловой, Т. А. Кузьминой, О. С. Пугачева, А. В. Разина, А А. Скворцова, А. П. Скрипника, В. Ш. Сабирова, О. С. Соиной, А. И. Титарен-ко, В.П. Фетисова, В. Н. Шердакова и других.

В диссертационном исследовании мы опирались на фундаментальный труд французского философа В. Янкелевича «Смерть», послужившей основой для возможности создания концептуализированного языка смерти. На формирование углубленных представлений о нравственно-непостижимой сущности человека оказали классические труды Августина, Паскаля, Шопенгауэра, Ницше, Кьеркегора, Сартра, Камю, Унамуно, Хайдеггера, Левинаса и др.

Обоснованность результатов и научная достоверность исследования. Результаты диссертационного исследования получены в ходе длительного изучения проблематики, включающего в себя анализ и критическое усвоение большого количества изучаемого материала, широкую исследовательскую базу, многообразие литературных источников, постоянные консультации с ведущими учеными в избранной тематике. Научная достоверность основывается на логической взаимосвязи целевых установок, адекватности логики исследования к объему современных методов исследования научного знания и обработки материала, смысловой соотнесенности полученных результатов с уже имеющимися данными в исследуемой области, что представляет собой научную преемственность и традицию.

Научная новизна исследования заключается в том, что целостный анализ феномена смерти на материале русской философской культуры Х1Х-ХХ вв. позволил определить специфику структуры нравственного сознания, ядром которого является категория радикального неприятия смерти, формирующая положительные и отрицательные качества личности, ориентирующие человека на конкретное этическое делание, и являющиеся факторами, определяющими смысл и назначение человеческого бытия.

Таким образом, определен чистый субстрат нравственности без его редукции к биологическим, психологическим, социальным, культурно-историческим измерениям. В связи с этим в диссертационном исследовании представлены современные модели танатологических форм рефлексии по поводу смерти систематизированы стереотипы восприятия смерти в отечественной культуре, сформировавшиеся на рациональной основе, введен ряд лексических единиц («эвтаназийная парадигма», «нравственная сотериология», «модусы смертности», «атрибуты смертности», «экзистенциальная амнезия», «паллиатив смерти», «аритмологическая сущность смерти», «нравственная метанойя»), расширяющих контекст нравственного языка смерти.

В диссертации эксплицирована христианская концепция не-бьгтайной сущности смерти в контексте тварности в терминах аритмологической онтологии. Кроме того, в работе раскрыта нравственная сторона учения Н. Ф. Федорова, рассмотрена фигура А. Платонова в контексте русской нравственной философии, дано осмысление феномену детского восприятия смерти, предложены пути осмысления ради-

кального зла (прежде всего, страдания и смерти детей), представлен и введен в научный оборот малоизученный материал.

Положения, выносимые на защиту:

1 Отношение к смерти в традициях русской философской культуры позволяет раскрыть фундаментальное значение смерти для становления нравственного сознания личности. Структура нравственного сознания формируется в контексте глубинного восприятия и переживания смерти и смертности. Ядром полноценного нравственного самосознания является основополагающая идея неприятия смерти. Зло и смертность связаны нравственно-онтологическими отношениями. Тем самым появляется возможность уровень нравственности определять через отношение к смерти, а саму смерть воспринимать через призму нравственного сознания. В смертности содержаться самые темные и непристойные мотивы человека; но именно через глубокое осознание «темной» основы души, через принятия трагизма смерти возможно нравственное преображение, которое выводит человека в пространство истинного смысла жизни, к подлинной жизни.

2. Этико-философский анализ выявляет фундаментальные характеристики смерти - анитномичность и апофэтичность. Эти характеристики следующим образом проявляются в традиционных разделах философии: онтология смерти (небытийная природа смерти, неустранимость в биологическом плане); гносеология смерти (непостижимость, неадекватность рационалистического языка); аксиология смерти (значимость смерти для нравственной рефлексии). Таким образом, в онтологии выявлен не-бытийный характер смерти (небытие смерти спасает бытие от неподлинности); в гносеологии выявлен непостижимый характер смерти (не знание смерти приводит к вере); в аксиологии выявлен трагический характер жизни, создаваемый антиномическим восприятием смерти как зла и как блага, в деонтологии выявлено сотериологическое задание жизни как неприятие и преодолейте смерти как высшего зла и несправедливости.

3. Этико-философский анализ фиксирует нравственно негативную сущность смерти (смерть - зло) для человека любой эпохи и культуры. Восприятие смерти как высшего зла порождает формы различного ее преодоления (и нравственного, и культурного, и физического). Вместе с тем именно этика раскрывает также и «позитивную» сущность смерти для человека. В силу своей конечности человек обнаруживает в себе трансцендентную способность соотноситься с высшим началом бытия, с Абсолютом. Именно это качество и делает его бытие подлинно человеческим, раскрывая его трагический характер. Игнорирование этого факта приводит к духовно-нравственной и физической деградации личности и социума. Танатофо-бия порождает некрофилию; нравственная метафизика смерти способствует преодолению страха смерти как «основного инстинкта» человека. В то же время постмодернистская эксплуатация темы смерти, внеморальная эстетизация смерти, приобретает также некрофилические формы и соответствующие некропрактики. Это так же имеет деструктивный эффект и в итоге профанирует метафизический смысл человеческой конечности.

4 Все основные категории нравственной философии (стыд, совесть, долг; работают в полную меру лишь в состоянии уязвленности смертью. Смерть заставляет максимально полно работать нравственное сознание, но в режиме не!1риятия и преодоления смерти.

5. Философия «общего дела» Н. Ф. Федорова, рассмотренная в нравственном ключе, дает принципиально новое понимание истоков человеческого зла и человеческой смертности. Принципиальное отличие учения Н. Ф. Федорова в том, что он нравственность ставит в зависимости от принятия или неприятия смерти. Тем самым на этой основе возможно ставить и решать фундаментальные смысложизнен-ные проблемы личности, минуя утопические соблазны и эгоистические цели.

6. Глубина проникновения в человеческую смертность у А. П. Платонова достигает предельной величины. Поэтому художественное творчество писателя необходимо рассматривать в традициях русской нравственной философии, а саму фигуру писателя воспринимать и соответственно изучать на уровне идей Достоевского.

8. В русской литературно-философской традиции была глубоко затронута тема детство и смерть, в которой раскрыт сотериологический смысл детства. Детство является и духовно-нравственным преодолением смерти и избавлением жизни от онтологического абсурда существования.

9. В русской философской культуре раскрыт глубокий духовно-нравственный смысл человеческих страданий, который предполагает иное к ним отношение, отличное от западно-европейской традиции утешения.

10. Мы считаем, что философско-этическое восприятие и переживание смерти в России и на Западе разное. В России отсутствуют значительные традиции танатологии в силу сотериологической доминанты культуры. В этом смысле ситуация на Западе обратная. В России экзистенциальная проблематика также поглощается сотериологией; "чистый" экзистенциализм не выделяется, для него нужны особые философско-культурные основания. На этом фоне проявляется особенности философских традиций России и Запада, их существенные отличия.

11. Русская философия раскрывает необходимость подлинного смирения перед смертью, которое не есть смирение перед смертью как биологической необходимостью (что представляет собой наиболее явную форму гедонизма). Подлинное смирение перед смертью как раз исходит из нравственного неприятия биологического детерминизма смерти, духовного протеста против зла и неправды, который несет в себе эволюционный закон. Подлинное смирение перед смертью есть нравственное осознание своей злой самости, которая стремится не к духовному преображению, а к увековечиванию неправедного, недолжного порядка

12. Полное осознание своей смертности вне нравственной рефлексии приводит личность к различным поведенческим стратегиям. Наиболее распространенными в современной эвтаназийной культуре являются две крайности - гедонизм, основанный на сознательном радикальном игнорировании размышлений о смерти и предполагающей либо лицемерно-эгоистический, либо бездумно-эгоистический образ жизни, и мизантропия, возникающая в результате грубо реалистического и натуралистического восприятия смерти вне духовно-нравственного преображения, предполагающий циничное, нигилистическое, презрительное и жестокое отношении к людям. Гедонизм часто переходит в мизантропию, а мизантропия в гедонизм, ибо в сущности это одно и тоже. Это две грани одного и того же вне-нравственного отношения к смерти. Задача нравственной философии, на наш взгляд, в том, что бы не игнорируя ужас и трагизм бытия человека, создаваемый смертью, избегая ниспадения в гедонизм, мизантропию, цинизм и нигилизм, обос-

новать достойный и оправданный смысл жизни смертного, опираясь на высокие духовные идеалы, которые являются действительными ориентирами человека. В этом смысл категории «подлинная жизнь», центральной для нравственной философии.

Теоретическая и практическая значимость исследования. Теоретическая значимость данной работы заключается в том, что рассмотрение смерти в контексте русской нравственной философии дает углубленное представление о сущности и структуре нравственного сознания человека.

Положения и выводы исследования могут быть использованы при разработке курсов по истории русской философии, этики, культурологии. Выводы могут оказаться значимыми при разработке современных образовательных стратегий. Понимание специфики национального переживания и восприятия смерти может найти применение в психотерапевтической практике сегодняшней катастрофической реальности, которая может быть наиболее продуктивной, если будет основываться на традиционных философских ценностях и предпочтениях. Нравственная философия позволяет избежать как духовно непродуктивного игнорирования смерти, так и преодолеть патологическую центрированность на смерти.

Апробация результатов исследования осуществлялась:

- в ходе публикации научных работ, общим объемом более 51 пл.;

- в ходе выступлений на 4 международных и 9 всероссийских, региональных и межвузовских научно-практических конференциях, в том числе на Федоровских и Платоновских чтениях (2003-2004) (Москва);

- в ходе лекционных курсов этики, истории русской философии и культурологии, прочитанных в 1997-2005 годах в Воронежском государственном университете, в Воронежском институте повышения квалификации работников образования.

- диссертация обсуждена на кафедре философии Тульского государственного педагогического университета им. Л. Н. Толстого и рекомендована к защите.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, пяти глав, включающих в себя шестнадцать параграфов, заключения и списка литературы, содержащего 450 наименований (всего - 448 стр.).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность и новизна избранной темы, обозначается предмет исследования, степень его разработанности (обзор и типологи-зация литературы по теме), формулируются цель, объект, предмет и задачи исследования, определяются методологические основания работы, сформулированы положения, выносимые на защиту, определены источники, научная новизна, теоретическая и практическая значимость, раскрыты формы апробации исследования.

В первой главе «Образы смерти в современной культуре» дается обзор, ти-пологизация и критический анализ тех подходов к феномену смерти, которые не учитывают ее нравственную значимость для человека, а также дается обзор представлений о смерти, сформировавшихся в отечественной философской культуре,

которые исходят, прежде всего, из нравственного характера человеческой природы, для которых смерть не биологическое, но духовное явление.

В диссертации установлено, что тотально рационалистическая установка формирует вненравственные стереотипы мышления - «идолы смерти». Это наиболее типичные псевдо-образы смерти, возникающие в натуралистическом и гедонистическом сознании, не воспринимающем бытие как трагизм и тайну. В работе рассматриваются наиболее распространенные стереотипы (идолы). В числе их позитивистские представления о смерти как законе; экзистенциалистская трактовка смерти; различные эзотерические модели; отождествление смерти и сна; постмодернистские воззрения и танатологический образ смерти, претендующий на тотальный захват сознания современного человека.

В параграфе 1.1. «Позитивистская парадигма смерти» показано, что именно позитивистский образ смерти является основным, породившим все остальные идолы смерти. Наиболее влиятельные фигуры западно-европейской рационалистической метафизики заметно способствовали распространению такого мировидения. В качестве примера рассматриваются взгляды Лейбница, Канта, Мендельсона, Гегеля, Шопенгауэра, Спенсера, Бурдо, Дастра, Фрейда, воззрения марксистов (А. А. Богомолец), марксистов-реаниматологов (В. А. Неговский) и взгляды некоторых современных отечественных авторов. Общим для них является воззрение на смерть как на естественное, необходимое и закономерное явление, не подлежащее нравственному суду и философской рефлексии.

Лейбниц сформировал тот образ смерти, который стал метафизической аксиомой для современной биоцентричной парадигмы человека. Основываясь на принципе непрерывности, Лейбниц отрицает смерть метафизически, исключая онтологическую пустоту сущего. Это отрицание коренится в монадологической телеологии,, которая накладывает на проблему смерти монадологическое табу. Тем самым был создан новый вариант эпикурейского софизма смерти, представший для новоевропейского научного мышления в качестве «идола закона». Это представление о смерти оказалось столь влиятельным, что стало не только догмой биологии и вообще науки, но и канонами массового сознания. Онтологически изгнанная из природы пустота-смерть вынуждена будет уже не в качестве софизма, но реальной, непреодолимой трагедией врываться в душу человека последующих эпох, у которого уже не будет того онтологического оптимизма, который свойствен принципиально неэсхатологичной рационалистической метафизике.

У Канта уже в ранних работах «Вопрос о том, стареет ли земля с физической точки зрения» и «Всеобщая естественная история и теория неба» можно найти совершенно определенную апологию естественности («естественной гибели»). Смерть для немецкого философа — диалектически необходимый момент существования:; она выступает в качестве фундаментального принципа сохранения миров в бесконечной вселенной. Таков абсолютный детерминизм смерти" естественно то, что гибнет, а что гибнет, то естественно. Смерть естественна - вот основа философии позитивизма, которая и есть философия естественности.

Воззрения Гегеля и Шопенгауэра представляют собой также чисто рационалистический способ осмысления смерти. В их построениях смерть находит свое логически закономерное место в универсальной системе жизни, органично в нее встраиваясь и придавая ей целостность и завершенность. Смерть у Гегеля рас-

сматривается как диалектическая стадия выхождения духа, который мыслится исключительно понятийно, как тезис и антитезис. Смерть, таким образом, есть закономерный результат фатального противоречия единичного и рода.

Взгляды классических позитивистов достаточно полно выразил Л. Бурдо, сформулировавший закон «смертной повинности» в книге «Вопрос о смерти и его различные решения» (1911), согласно которому конец человека является абсолютной безальтернативной необходимостью в общем строе природной целостности. Марксистская философия рассматривается как социологический вариант позитивистской идеологии. Классическая биологическая апология смерти высказана А. А. Богомольцем в книге «Загадка смерти» (1927). Здесь смерть воспринимается как «одна из форм внутреннего приспособления к эволюции жизни». В определенном смысле это и есть «этическое кредо» современной науки, которая, придерживаясь принципов аксиологической нейтральности, исключает любые нравственнее или метафизические выводы из человеческой конечности.

Традицию западноевропейского метафизического рационализма (и иррационализма), и на его основе возникшей метафизики позитивизма (в формах марксизма, фрейдизма и диалектического материализма), в которой обнаруживается идентичность взглядов Гегеля и Шопенгауэр - Канта и Спенсера, Фрейда и Маркса и т.д., можно охарактеризовать в терминах «пантеистического витализма» (Янкеле-вич) или «диалектического смертобожничества». Понятие «смертобожничество» (или «смертопоклонство»), принадлежащее русским мыслителям, последователям учения Н. Ф. Федорова, А. К. Горскому и Н. А. Сетницкому, довольно точно выражает тотальное умонастроение секулярной эпохи, полагающее смерть должным и необходимым явлением в жизни.

Параграф завершается критикой позитивизма с позиций русских философов (Э. Л. Радлов, Г. П. Федотов, В. Ф. Эрн, В. Н. Ильин).

В итоге метафизические принципы позитивизма, воспринимающие смерть как закон, сводятся к некоторым инвариантным положениям: 1) бесконечность и непрерывность мира во времени и пространстве; 2) диалектическое включение небытия в природный круг; 3) детерминизм существования; 4) «закон сохранения» (материи, энергии, бытия, жизни); 5) незыблемость законов логики; 6) смерть - метаморфоза вещей, не должная иметь отношения к нравственным страданиям человека; 7) исключение нравственности из философской рефлексии над смертью.

«В параграфе 1.2. Экзистенциалистская парадигма смерти» показано, что постановка вопроса о смерти в экзистенциализме оказывается лишенной нравственного смысла. Общим для всех версий экзистенциализма является идея аутентичной реализации личности в бытии, которая мыслится как подлинная свобода. Но эта реализация требует устранения из универсума высшего смысла, как инстанции, подавляющей свободное проявление «Я». «Всякий высший смысл есть ограничение для бытия-становления (а being-who-is-a-process)» (Барнес). Отрицание высшего, однако, исходит из неспособности ощущать его как духовную реальность. Это всегда приводит к построению бестайного мироздания, в котором рациональность изгоняет философию как ненужное, непрагматическое занятие. В итоге - заброшенное Dasein вынуждено одиноко и уныло «бродить» по темным коридорам «аналитики человеческого существования», будучи зажатым мрачными тисками Ничто и собственным страхом перед ним. С. А. Левицкий точно опреде-

ляет экзистенциализм как «более тонкий соблазн идолатрии свободы», усмотрев в этом проявление патологии свободы.

В параграфе 1.3. «Эзотерический образ смерти» описана ситуация, сложившаяся в нашей культуре в последние 15 лет. Рассматриваются истоки становления эзотерических представлений в XIX веке («магнетическая теория смерти»), и устанавливается связь этих представлений с нынешним временем. Ядром этого мировоззрения, узурпировавшего философские размышления о смерти человека, оказываются идея реинкарнации. «Парадигма реинкарнации» предполагает, прежде всего, сильный уклон в донаучные и дохристианские (пантеистические) идеи о «вездесущности жизни», «планетарной материи», «эфирных телах», «кармических законах» и т.д. Общим является тотальное устранение личностного начала, ведущее к трактовке смерти в механистических терминах процесса трансформации одного вида материи в другой. У чистого материализма и эзотерики оказывается общая основа - детерминизм перевоплощений. Разница лишь в том, что перевоплощается: в одном случае - нематериальная душа, в другом - бездуховная материя. Естественно, исключается духовно-нравственное осмысление трагизма этого процесса, что приводит к полной потери смысла и значения не только смерти, но уже и самой жизни.

Отождествление сна и смерти, этих феноменов «трансформированного сознания», встречается в совершенно различных философских, религиозных, культурных традициях. Шопенгауэр (брахманизм), Токарский (материализм), славянское язычество, околохристианские представления, магнетизм, танатотерапия сходятся в данном вопросе почти что полностью. В диссертации дана критика онирической модели смерти.

В параграфе 1.4. «Танатологическая доминанта» раскрыто наиболее характерное отношение к смерти в современной культуре. Здесь прослеживается становление самого института танатологии в западной культуре. Понятие «эвтана-зийная парадигма культуры», введенное автором, раскрывает танатологический стиль жизни современного западного человека, который порождает «индустрию смерти». Показано становление эвтаназийной парадигмы, которая связывается, прежде всего, с именем Г. Маркузе, для которого проблемой является не сама смерть, а преждевременная смерть, более того, смерть в страданиях Эвтаназий-ное отношение к жизни порождает высшие духовно-нравственные противоречия, связанные с «забвением смерти», «вытеснением смерти», «профанацией смерти» и т.д. В результате чего человек терпит психологическую, духовную, нравственную катастрофу. На примере взглядов Ж. Бодрийара, Г. X. Мулина и др. раскрыто современное отношение западного человека к смерти, для которого единственным способом осмысления своей конечности стали табу и эвфемизмы (или некрофили-ческая экспозиция смерти, что, по сути, является рафинированным табуированием «метафизической катастрофы смерти» (Г. Флоровский)). Homo festivus (Ф. Морэ) -таково антропологическое самоназвание человека эвтаназийной культуры.

В параграфе показан прагматический характер танатологии, являющийся разновидностью позитивистского мировоззрения. Будучи по преимуществу «технологией умирания», танатология никак не связана ни с философским постижением сущности человека, ни с духовным осмыслением его бытийной судьбы. Это некая социальная практика технологизированной жизни в культуре, потерявшей метафи-

зические основоположения своего бытия. Медико-биологические цели танатологии, поставленные В. Г. Шором в книге «О смерти человека. Введение в танатологию» (1925), вольно-невольно становятся мировоззренческой программой личности, ибо само танатологическое понимание смерти и есть уже определенная философия жизни. Современные отечественные авторы, размышляющие на темы смерти, все чаще озабочены проблемами «культуры переживания тяжелой утраты», «культуры утешения», «выработки психологической защиты от страха перед смертью». Речь не идет о нравственности, о формировании подлинной жизни, основанной на традиционных духовных ценностях, но лишь о танатотерапии, цель которой - снятие танатофобии. Исходя из перечисленных свойств танатологического мышления, современное распространение этой практики можно охарактеризовать как танатологический неопозитивизм

В параграфе показано, как произошло взаимопроникновение танатологии и постмодернизма в отечественной философской культуре в последние 10-15 лет речь. Речь идет о феномене «танатологического дискурса пастмодернизма». В центре фигура петербургского философа А. Демичева и его книга «Дискурсы смерти. Введение в философскую танатологию».

В России 90-е годы XX века прошли преимущественно под знаком постмодернистского реванша. Главное в постмодернистской стилистике, по мнению диссертанта - игровая центрированность на реальном трагизме смерти. Это и есть танатологическое ядро постмодернизма. В современной российской философии постмодернизм и танатология взаимно перетекают друг в друга, и можно говорить как о «постмодернистской танатологии», так и о «танатологическом постмодернизме». В параграфе представлена критика постмодернизма А. С. Панариным, которую автор полагает достаточно обоснованной и убедительной. В целом общая опенка этого явления такова- постмодернистский дискурс смерти упразднением высшего смысла абсурдирует реальность. Смерть «приручается» через игру и иронию и таким образом вводится в жизнь. И это есть функция танатотерапии, цель которой - устранить нравственные переживания человека.

В качестве реальной альтернативы всем вышеперечисленным способам восприятия смерти выступает тот подход, который заявил о себе в русской философии. Этот материал нашел отражение в параграфе 1.5.1. «Нравственная доминанта отечественной философии» Особенностью отечественного любомудрия является то, что в основании онто-гносеологических построений лежит нравственный опыт. Многие авторитетные исследователи отечественной мысли называли именно эту черту в качестве основополагающей (В. В. Зеньковский, Н. О. Лососий, С. А. Левицкий, Н. Полторацкий, Н. Зернов и др.). В параграфе показано этимологическое становление понятия нравственность, а также его эволюция. Отмечено значение кирилло-мефодиевской традиции в формировании «христианский | панэтазма» (М. Н. Громов).

В параграфе рассмотрены наиболее важные характеристики нравственности, выявленные русскими философами. Это - «нравственное как небиологическое» (Ф. М. Достоевский, Н. Н. Федоров, В. С. Соловьев, Е. Н. Трубецкой); «нравственное как достойное вечной жизни» (В. С. Соловьев); «личное бессмертие как основа нравственной жизни» (П. Я. Чаадаев, И. Я. Грот, А. И. Введенский, Л. М. Лопатин, С. Н. Трубецкой, П. И. Новгородцев); «сердце как средоточие нравственной жиз-

ни» (П. Д. Юркевич); «нравственность как абсолютное начало» (Б Н. Чичерин, Е. Н. Трубецкой, Л. М. Лопатин, П. И. Новгородцев, С. Н. Трубецкой), «антигедонистический и анти-утилитарного характер нравственности» (П. Я. Чаадаев, К. Н. Леонтьев, В. В. Розанов, Е. Н. Трубецкой, Н. Я. Грот, М. Тареев, П. И. Новгородцев, С.Н. Булгаков); война как итог «нравственно неверной жизни» (И А. Ильин); приоритет нравственности над правом (А. А. Мутников, В. Г. Щеглов, П. Е. Казанский, И. В. Михайловский, Л. И. Петражицкий, А. С. Ященко).

Можно говорить о целостной традиции, сформировавшейся в русской философии. традицию неприятия стремления к земному счастью в условиях непреоб-раженного, хищнического, смертного бытия.

А. Мацейна в работе «Происхождение и смысл философии» высказывает мысль о том, что страдания являются наряду с удивлением и сомнением источником философии, способным потрясти человека, разбудить в нем вопрошание. Он-то-гносеологическая позиция Запада создала доминирующую приоритетность в философии, которая исключила страдания из орбиты человеческого вопрошания. Далее приводятся рассуждения русских философов, писателей и исследователей, раскрывших глубочайшую духовную значимость страданий (Ф. М. Достоевский, И. А. Ильин, И. Шмелев, С. Н. Булгаков, Н. Зернов). Здесь делается акцент на то, что живое бытие, неумолимо движущееся к своей гибели, обречено на духовно-нравственные страдания и переживания. И оно желает не просто «знать» - беспристрастно и объективно как устроен мир, но и оправдать именно такой миропорядок, в котором имеет место бесконечное уничтожение живого. Поэтому основополагающую черту русской философии можно определить как нравственную сотериологию.

В параграфе излагаются размышлениями о природе литературоценртичности русской философии. Литературоцентризм русской мысли обусловлен, прежде всего, ее глубинным нравственным пафосом. Это принципиальная антисхоластическая традиция русской философии, которая разделялась как классическими авторами (А. Ф. Лосев, Волжский, Б. П. Вышеславцев, К. В. Мочульский), так и многочисленными современными (Ю.Н. Давыдов, С. Г. Семенова, М. Н. Громов, Дж. Клейн и др.)

В параграфе 1.5.2 «Становление и развитие нравственной философии смерти в России» рассматривается формирование взглядов русских философов на смерть за период с XII по XX век с целью показать типологическую преемствен-лость философско-культурного процесса и выявить инвариантное ядро отношения к смерга. Главный вывод параграфа заключается в том, что сущностные характеристики нравственности в русской философской культуре раскрываются в ее взаимосвязи с человеческой смертностью. Эта связь является основанием наиболее важных (бытийных) характеристик человека, ибо универсальной человеческой реакций на смерть и смертность является неприятие смерти. Для обоснования этого тезиса приводятся взгляды русских философов (С. Л. Франк, В. Н. Ильин), показавших, что трагическое осознание своей смертности подвигает человека к нравственному напряжению ума и воли, к поиску смысла и оправдания жизни, а в итоге -к преодолению ее смертного несовершенства.

Особое отношение к смерти в русской культуре в параграфе раскрывается на различном материале: этимологическом, культурно-историческом, философско-

богословском, литературном. Показано высокое нравственное значение человеческой конечности, которое ему придавали древнерусские книжники. В тексте «Диоптры» можно встретить много рассуждений нравственно-дидактического характера о сущности краткой жизни. Общеправославные представления о смерти, доминировавшие в Х1-ХУП вв., наиболее полно выражены в «Службе об усопших». Наиболее отчетливо связь смерти и нравственной проблематики показана в «Повести о горе-злочастии», где раскрыт духовный смысл несчастной судьбы человека. Свидетельством пристального интереса к смерти на Руси является факт большой популярности переводного текста «Прение живота со смертью». О бессмысленной и пустой жизни, заканчивающейся бессмысленной и пустой смертью, сказано в «Житии протопопа Аввакума». Неприятие смерти на уровне народного православного сознания выразилось в «мистике смерти», которая определяет собой нравственное поведение людей в повседневной жизни.

Конец XVIII - начало XIX века характеризуется интенсивной рефлексий над проблемой бессмертия души, с которой связывается вопрос о цели и назначении человеческой жизни. Пафос рационалистического, доказательного пути обоснования бессмертия души можно встретить в трактатах Г. Теплова, М. М. Щербатова, А. Н. Радищева, И. М. Коццорского, В. Т. Золотницкого, Д. С. Аничкова, М. В. Данилова, В. А. Левшина. Здесь проблема человеческой смертности трансформируется в проблему доказательства бытия души и ее бессмертия. Критика рационалистических представлений посмертного состояния представлена в трудах епископа Иоанна (Смоленского), С. Н. Трубецкого, о. Георгия Флоровского. Православно-догматический взгляд на проблему человеческой смертности отразился в таких разноплановых (часто анонимных монастырских) изданиях как «Смерть в отношении к безсмертию» (1877), «Смерть и воскресение человека» (1911), «Смерть пред алтарем Божиим» (1910); «Смерть и для детей не за горами» (1847), в которых рассматриваются как вопросы нравоучительного характера в форме духовного наставления детям о том, что необходимо заботиться о спасении души с самого раннего возраста, так и вопросы, связанные с происхождением слова «смерть», понятие и определение смерти, неестественность смерти, непостижимость смерти, ее аксиологическое значение.

В ХГХ - начале XX вв. проблема смерти занимает большое место в интеллектуально-духовном пространстве отечественной культуры. Она находит разностороннее осмысление в текстах различных жанров: это и художественная литература, и поэзия, и академическая философия, и богословские труды, медико-биологические работы и вольное философствование. Рассмотрено отношение к смерти у Пушкина, Чаадаева, В. Соловьева, о. Павла Флоренского. Революционно-демократическая, пролетарская критика группировалась вокруг журнала «Литературный распад». Их аргументы важны для нас, потому что они с той или иной степенью модификации будут повторяться советской официальной философией, для которой личное бессмертие - аморальная реакционная идея. В первом выпуске журнала «Вселенское дело» (1914), посвященном памяти Н. Ф. Федорова, выражено кредо «общего дела»: «Смертные всех стран, племен, народов, всех занятий, званий, состояний, всех верований, мнений, убеждений - соединяйтесь!».

К. Мочульский в своих фундаментальных работах о русских писателях (Гоголь, Достоевский, Блок) раскрывает их философское мировидение. Его работы

позволяют более глубоко понять место и роль русской литературы в пространстве философской культуры. СЛ. Левицкий в очерке «Философия жизни и смерти у Л. Толстого» показал, насколько важной для писателя была рефлексия по поводу смерти, как она формировала его философию жизни. Напряженные раздумья Толстого о смерти привели к тому, что, «в его творчестве даны лучшие в мировой литературе описания умирания». В. Свенцицкий раскрыл значимость Толстого как русского мыслителя, показавшего западному человеку бессмысленность его технически комфортной жизни в виду смерти. Здесь также представлены взгляды современных авторов, исследующих нравственные параметры творчества Достоевского и Толстого (Ю. Карякин, В. Н. Назаров, В. Л. Курабцев, А. И. Бродский, К. Партэ, К. Накамура).

Ярким показателем нравственного литературоцентризма явился альманах «Смерть», вышедший в 1910 году в Санкт-Петербурге. Проблема смерти здесь решается преимущественно с помощью средств художественной литературы, не теряя при этом философского накала и метафизической глубины. Глубоким проникновением в скорбную тайну смерти отличается повесть Вл. Ленского «Мария» Философский раздел «Альманаха» представлен именами В. В. Розанова, И. Репина, Н. Абрамовича.

Показательным для отечественной традиции является иммортологический опыт советской философии и биологии. В философской литературе советского периода сложилось, по крайней мере, три подхода к проблеме смерти. Первый («классический») свое отношение к смерти выражал не позитивно (размышляя над конечностью человеческого существования), а негативно (через радикальное отрицание бессмертия) (И. Д. Панцхава). Это позиция сциентического скепсиса: наука и философия не могут и не должны заниматься вопросами человеческого бессмертия; в сферу их исследований могут входить проблемы геронтологии и ювенологии, но не иммортологии. Второй подход к смерти можно назвать сциен-тическим оптимизмом. Он основывается на секулярном прочтении федоровских идей воскрешения (И. В. Вишев). Третий подход, проявившийся в духовной атмосфере советской эпохи, отмечается именно своей философичностью (Н. Н Трубников, Г. С. Батищев, А. Н. Чанышев, В. П. Фетисов и др.).

Общий вывод первой главы: при всем разнообразии взглядов и подходов, представленных в отечественной традиции за последних два-три столетия, можно выделить некоторый универсальный метафизический архетип, создающий целостность, уникальность и личностно-конкретную оформленность русского отношения к смерти. Именно русская философская традиция склонна бытие воспринимать в терминах «болезни бытия», тем самым не оправдывая наличное несовершенство ссылками на естественно-природную закономерность, но, стремясь преодолеть и преобразовать существующее. Нравственная философия фиксирует трагедию личного существования, чья трагичность, проблемность и антиномичность задается смертью. Смерть есть зло и тайна одновременно, постичь которую, преодолев, -значит раскрыть бытийную истину о смысле существования человека вообще.

Позитивистские образы смерти основываются на принципах западноевропейской теоретической культуры, согласно которой объяснить - значит оправдать. Рационализм становится принципом смерти: все рационально, что смертно и наоборот, что смертно, то рационально. Именно здесь возникают объяснительные

модели, в которых рационально опознанная смерть становится онтологически прозрачной, гносеологически понятной и аксиологически оправданной. Господствующей является аксиологическая максима равенства всех людей перед смертью Это своеобразный силлогизм утешения: поскольку все умрут, то острота отдельного умирания, его ужас, трагизм и абсурд здесь как бы снимаются. Человек свободный, - учил Спиноза в своей «Этике», - нисколько не должен обременять себя мыслями о смерти; ибо сила философского разума, по его учению, в том и заключается, что он может подняться над эмпирическим потоком жизни, не придавая ему никакого значения.

В русской философской традиции ситуация иная: смерть становится нравственной проблемой личности, всецело определяющей ее свойства и характер. Здесь справедливо такое утверждение: смерть нельзя ни объяснить, ни оправдать Смерть нельзя оправдать не только потому, что ее нельзя объяснить; смерть нельзя оправдать потому, что ее нельзя нравственно принять. В событии смерти в силу вступает нравственное сознание человека, которое поверх всех теоретических объясняющих моделей смерти, апеллирует к глубинному основанию человеческого бытия - совести, которая всегда дает однозначно-негативную реакцию на смерть как на недолжное событие в порядке сущего.

«Дедукция разума» абстрагирует смерть как закон, «индукция сердца» переживает смерть как трагедию. Поэтому любые теоретические конструкции, работающие в парадигме объяснения и оправдания проходят мимо самого человека, не рассматривают, что может значить смерть для человека, как смертный переживает свою смертность, и какие выводы нравственного порядка он из этого делает.

Для более детального обоснования этой мысли смерть далее анализируется в традиционных разделах философии (онтология, гносеология, аксиология) с целью расширения и обогащения представлений о человеческой конечности через инструментарий философской классики на материале русской философской культуры. Выявление «нравственного субстрата» смерти позволяет понять ее онтологическую неустранимость, гносеологическую непостижимость и аксиологическую антиномичность. Онтология, гносеология, аксиология смерти могут раскрыть различные грани феномена, но что это может значить для человека, какие духовные выводы он сделает для своего бытия, можно лишь с позиций нравственности.

В главе П «Онтология смерти» проведен анализ не-бытийной природы смерти. Для онтологической аналитики смерти важными оказываются вопросы: «Почему вообще существует смерть?», «Как взаимопринадлежат смерть и Бытие и есть ли какое-то логическое и, главное, нравственное примирение между ними»?

Ответы на эти вопросы составляют основное содержание параграфа 2.1. «Небытийный характер смерти». В парадигме тождества бытия и мышления, приведшей к забвению бытия, постановка вопроса об онтологии смерти не правомочна. Онтология в нравственном смысле — трагическое восприятие бытия, восприятие, включающее в себя одновременно и мышление, и переживание, и страдание. Острую антропологизацию онтологии придает нравственный взгляд на человека, в свете которого человек предстает прежде всего как человек страдающий, ибо он смертный, осознающий и переживающий свою смертность не как факт и закон, но как зло и несправедливость, как тоску и ужас, как несчастье и неправду. Поэтому

мы считаем, как и С. Н. Булгаков, что наличное состояние мира можно характеризовать в терминах «болезни бытия». Этизированное, антропологизированное бытие - вообще характерная особенность русской онтологии. Н. К. Бонецкая в статье «Бахтин и традиции русской философии», подчеркивает, что мыслитель воспринимает «бытие как нравственное деяние».

Нравственная философия ставит следующий вопрос: «Что значит не-бытийная сущность смерти для подлинного бытия»? «Что значит быть смертным»? Онтология может выступить как нравственная максима сознания, стремящаяся осмыслить и оправдать не только то, что есть, а почему его не будет. Это предполагает методологию возврата к Бытию, но уже не с целью выявить его логический узор (то есть познать сущее как сущее), а с задачей присмотреться к небытийной потенции сущего, таящейся в до-логических и вне-логических структурах мироздания. С онтологическим мышлением и нужно приступать, подходить к смерти, чтобы понять ее небытийность. Пока сознание не-бытийно, то смерть бытийна. Необходима иная философская стратегия, в которой сознание бытийно - смерть небытийна.

Не-бытйный характер смерти раскрывается в том, что смерть - не проблема биологии; смерть - проблема Бытия, причем трагического Бытия, «болезни бытия». Онтологический контур смерти проявляется по мере установления несходств философского (онтологического) и биологического описания человека и выявления причин его конечности. О. Георгий Флоровский в статье «Воскресение жизни» утверждает, что физическая смерть человека - «зловещее клеймо изначальной трагедии». Одно из наиболее существенных проявлений небиологичности смерти в том, что наука, чьи претензии на господство над сущим бесконечны, не может справиться с ней. Так полагают С. Л. Франк и В. Ф. Эрн.

Таким образом, онтология смерти заключается в выявлении ее небытийной и небиологической природы. Этот вопрос имеет смысл лишь применительно к человеку в его антропологической полноте, то есть в единстве его духовно-телесной организации. Метафизический взгляд на смерть раскрывает ее не в качестве конца, но качестве события, которое происходит с человеком. Конец — эмпирическое следствие, но какова метаэмпирическая причина и нравственное значение конца?

Смертность - свойство человека вообще, его метаэмпирическая сущность. Абстрактная проблема смерти неизбежно трансформируется при совестливом во-прошании в личностную проблему, и только в таком виде она и может быть адекватно поставлена. Что все-таки значит быть смертным, осознающим свою смертность? Хайдеггер раскрывает "бытийно-небытийную" сущность смерти, показывая ее одновременное свойство быть Ничто и быть храном Бытия Глубина, открываемая смертью в Бытии, это не инфернальное пространство, имеющее свои локальные метрики и определимое в системе символико-культурных категорий. Глубина смерти - это глубина Ничто, ей не соответствует никакое место, она не локализована, она есть полный онтологический провал, охраняющий Бытие от однозначно-рационалистических толкований. Парадоксально-невозможная сущность человеческого Бытия в том, что оно есть, и в том, что его нет одновременно, что оно содержит в себе Ничто и в качестве абсолютного отрицания, и в качестве абсолютного утверждения. Именно небытийиая сущность смерти делает ее небиологическим явлением.

Для полноты онтологического анализа феномена смерти рассмотрена христианская концепция творения мира «из ничто». Христианское «объяснение» смерти ни в коей мере не является ее оправданием. Наоборот, оно способствует возрастанию в личности нравственного неприятия смерти и стремления ее преодолеть — и духовно, и нравственно, и физически. По-христиански понять смерть, значит понять ее небытийность, а следовательно, недолжность и тем самым определить кардинальный смысл своей жизни, который сводится к борьбе со смертью как злом и неправдой.

В параграфе 2.2 «Смертность как модус тварности» рассмотрено отношение к смерти в контексте отечественной христианской философии. Концепция творения помогает понять как и каким образом категория «ничто» участвует в создании бытия, и соответственно, как и каким образом смерть, которая «сущностно» сопряжена с «ничто», разрушает бытие. В чем смысл этого разрушения, имеет ли оно какое-либо нравственное оправдание?

Апофатичность «механизма» творения «из ничто» приводит к апофатичности самого «ничто» как потенциальной «зоны смерти». Тем самым закрывается возможность для однозначно-спекулятивных интерпретаций смерти в однозначно-непротиворечивых пантеистических категориях классического рационализма. Для онтологического осмысления смерти оказываются немаловажными размышления русских философов об апофатичности творения. «Сверхсистемное начало» Н. О. Лосского, разведение христианской и античной концепций творения у В. В. Зеньковского, механизм фундаментального становления от небьггия к бытию и обратно у Е. Н Трубецкого, духовный восторг перед непостижимостью тварной бездны мироздания у о. С. Булгакова, небытийный антиномизм В. Н. Лосского создают необходимый контекст, в котором нетварная сущность смерти становится более очевидной на фоне тварной структуры наличного бытия.

В параграфе рассмотрена трактовка смерти через трагическую диалектику времени и вечности («адова состояния»), которую дает Е. Н. Трубецкой в книге «Смысл жизни», в которой раскрыто христианское понимание ада как «второй смерти». Мы считаем, что время есть эмпирическая транскрипция смерти, ее «невидимое» присутствие в жизни. Человек не может принять свою временность как абсолютную конечность, и не может охватить вечность. Такова нравственная антиномия временности, указывающая на трагический характер человеческого существования.

В данном параграфе рассматривается наличное состояние тварного мира, которое христианскому сознанию открывается в свете своей фундаментальной по-врежденности и ущербности, как «болезнь бытия». Приводятся взгляды Г. Сковороды, В. В. Зеньковского, Е. Н. Трубецкого, С. Н. Булгакова, Л. П. Карсавина, подтверждающие это положение. Показано, что в христианской картине к бытию правомерно применять моральные категории, ведь именно нравственное восприятие бытия открывает его подлинную суть. Более подробно рассмотрены воззрения Л. П. Карсавина, у которого наиболее глубокое взаимопроникновение онтологии и тварной антропологии («радикальное внедрение смерти в онтологию») (С. С. Хоружий).

Христианская идея творения «из ничто» позволяет в некотором роде понять «природу» смерти. Небытийное пространство смерти не улавливаемо ни одной ра-

ционалистической методологией именно потому, что коренится в области «творческого ничто», которое имеет двойственный характер. Ничто является одновременно и потенцией бытия и потенцией небытия. В качестве небытийной потенции мироздания ничто есть «лакуна смерти», «темная основа мироздания», его недолжная топика. Должная потенция ничто имеет творческий характер, смерть как зло возникает как недолжная реализация ничто. С. Н. Булгаков в «Свете Невечернем» дал наиболее сущностное понимание онтологии зла и смерти, которая, по его мнению, есть «недолжное актуализирование того ничто, из которого сотворен мир».

Для понимания природы смерти в христианстве идея прерывности бытия имеет абсолютное значение. Творение предполагает прерывность, которая допускает наличие смерти как небытийного. Прерывность выводит к аритмологической концепции бытия, которая была развита Н. Бугаевым. Применительно к человеческой конечности можно сказать, что аритмологическая сущность смерти проявляется в «разломах» бытия, будучи сама разрывом. В аритмологической онтологии бытийный разрыв (смерть) сохраняет свою таинственность «черной дыры» небытия и поэтому смерть создает и задает проблемность существованию, и прежде всего, человеческому существованию. В противоположность натурализму в истолковании природы смерти, основывающегося на концепциях «непрерывности», «сплошности» можно противопоставить квантовый образ смерти. Пространство бытия разрежается особыми точками-разрывами, локусами небытийного сгущения. Это небытийный топос смерти.

В заключении выявляются модусы/атрибуты тварности/смертности. В качестве атрибутов тварности выделяются следующие: невынужденность, необязательность, заемность, таинственность, непостижимость, беспричинность. Индетерминизм является, таким образом, интегральным свойством тварного И соответственно, модусы тварности таковы: смертность, естественность, закономерность, причинность, детерминированность. Тварное бытие онтологически свободно и поэтому смертность может выступать лишь одним (не единственным и не главным) модусом тварной реальности, свидетельствующим о ее трагическом детерминизме.

Зло, как и смертность тоже модус тварного, но не его атрибут. Тварное впадает в зло не будучи сущностно злым; тварное впадает в смерть, не будучи сущност-но смертным. Зло и смертность - трагические модусы сущностно свободного бытия Выделяются такие атрибуты смертности-, неприродность, небьггийность, нетварность, неестественность, небожественность, нечеловечность, непредсказуемость. И соответственно, модусы смертности будут выглядеть так: естественность, закономерность, нормальность, предсказуемость.

Неантиномическое мышление прибегает к «арифметическим» образам смерти. Онтологически нельзя сказать, что смерть — это отрицание жизни, жизнь с об- < ратным знаком минус, просто не-бытие. Смерть - это абсолютное небытие тайны; иноприродность смерти не позволяет совершить пантеистическое уподобление смерти жизни с обратным знаком. Смерть не есть отрицание жизни, не знак минус, но знак «степени», которая возводит тайну жизни в бесконечную степень непостижимости. Можно сказать, что жизнь есть извлеченный квадратный корень из смерти, в котором уровень извлекаемого равен вечности.

Онтологический анализ смерти приводит к некоторым выводам:

1. Небытие "спасает" бьгше, выводя его от наличного сущего и подлинному должному, если нет проблемы смерти, то нет и проблемы жизни; и кто игнорирует смерть, не живет в подлинном смысле. В этом - онтологическая сущность нравственности. Ибо недолжность небытийного может быть постигнута только нравственным началом человека.

2. Небытие "спасает" разум от однозначно-рационалистических толкований сущего; ведь никогда нельзя знать наверняка, что такое бытие, не зная «небытия»; обилие «теорий», «концепций», «гипотез», «картин мира» подтверждение этому; незнание «небытия» помогает удержать разум от скороспелых утверждений о бытии. Возможно небытийное напряжение разума не привело бы к такому количеству спекулятивных построений, ставшими догмами науки.

3. Небытие "спасает" бытие, не дает ему разрастись в абсурдную бесконечность; сжимая бытие до трагической определенности, прерывая его, «оканчивая» его, небытие тем самым спасает бытие от ужаса «дурной бесконечности» и «вечного возвращения», т.е. делая его подлинным. Принципиально бессмысленное не может быть вечным.

В главе III «Гносеология смерти» анализируются возможности человеческого постижения смерти. Здесь идет речь об адекватном нравственном языке, на котором возможно было бы раскрыть небытийную сущность смерти.

В параграфе 3.1. «Неадекватность языка классического рационализма» изложены взгляды русских мыслителей (Л. П. Карсавина, Л. Шестова, М. М. Бахтина), о нравственной природе знания, о нравственной сущности познающего, о недостаточности «объективных» знаний в отрыве от коренных духовных проблем человека. Исходя из принципиальных установок отечественной гносеологии можно заключить, что вопрос о познании мира (что и как познается) прочитывается в нашем контексте как «кто познает». Это гносеология, учитывающая смертную сущность познающего! В этом смысле гносеологизм, сформировавшийся на базе классической философии, в принципе не пригоден для изучения живой личности, не «объекта познания» с непрозрачным и глухим сознанием, сознанием бесконечно чужим, а с живым сознанием через соучастие в его бытии.

По мнению Гадамера, философия - «это постоянная мука нехватки языка». В случае смерти эта мука достигает бесконечных размеров, и «нехватка языка» именно здесь обнаруживает свой абсолютный характер. Язык как бы стирается о смерть, превращаясь в смысловое ничто, т.е. в молчание. Как душа вмещает образы смерти до определенного предела, так и речь по мере приближения к ядру смерти (ее апофатическому центру) теряет свою семантическую энергию. Иными словами, речь схватывает лишь маргинальные зоны небытия, «следы смер»ти» в жизни, но не саму смерть. «Внутреннее» смерти остается принципиально невыразимым. Здесь ставится вопрос о необходимости расширения лингвистического инструментария современной философии, у которой просто «не хватает языка» для осмысления метафизических проблем.

Инструментарий философской классики базируется на определенном, вполне сформировавшемся образе смерти как рационально постижимого феномена. Но он явно не приспособлен для решения нравственных проблем смерти. Жесткая установка на рациональность познания не позволяет постичь «темные», небытийные

пласты мироздания. Феномен смерти требует принципиально иного способа описания (не самого феномена!), но состояний и переживаний человеческой конечности, и это стимулирует на поиск адекватного языка смерти. Рефлексия над смертью, апеллирующая к художественным воплощениям проблемы, духовные и мистическим практикам, принимающая во внимание не-аристотелеву многомерную логику, расширяет границы сугубо рационалистического дискурса, тем самым, открывает новые бытийные и познавательные горизонты, которые помогут постановке и решению вопросов на современном уровне. В этом смысле представляется продуктивной мысль П. В. Капитана об «онтическом принципе бытия-ничто», посредством которого возможно достигать сверхлогического уровня познания, что и составляет своеобразие отечественной гносеологии, корни которой он усматривает в фипософско-богословском методе русских иерархов XVIII века (Платон (Лев-шин)).

В параграфе 3.2. «Апофатическая философия смерти» рассмотрены те способы постижения смерти, которые преодолевают традиции рационалистической метафизики. Онтологическая не-бытийность смерти говорит о ее абсолютной гносеологической непостижимости. В этом смысле заимствованное из богословия понятие «апофатика» оказывается оправданным при решении философских задач, связанных с возможностью рефлексии над смертью. В тексте приводится примеры апофатический философии смерти, обильно встречающиеся у русских мыслителей (В. В. Розанов, Л. М. Лопатин, Б. Н. Чичерин, о. С. Булгаков, И. А. Ильин, С. Л. Франк и др.). В статье епископа Иоанна (Смоленского) «Тайна смерти» (1869) представлена одна из первых постановок философско-богословских вопросов о состоянии сознания умирающего. Важно заметить, что у православного автора отсутствует какая бы то ни была натурализация посмертного состояния, которая будет присутствовать в дальнейших весьма популярных описаниях в стиле д-ра Моуди. Вторжение вечности делает несоизмеримым любой конечный опыт. Вечность деформирует конечность до уровня непредставимости и несоизмеримости. В тексте также представлены взгляды современных исследователей, указывающих на принципиально непостижимый характер смерти (Н. Н. Трубников, В. Кувакин, О. С. Пугачев).

Наиболее глубокое применение апофатического метода можно найти у В.Янкелевича. Вся его фундаментальная работа «Смерть» является своеобразным опытом «апофатического рационализма». Как примеры апофатики смерти в художественной литературе приведены фрагменты из произведений Б. Зайцева и В. Набокова.

Предельные вопросы жизни и смерти человека определяются противоречиями и антиномиями, образами и метафорами, а иногда и просто молчанием как наиболее адекватным выражением потаенной сути невыразимого. Философия смерти, представленная в русской поэзии, добавляет важную грань в общей архитектонике русского понимания смерти, которое отличается особым, пристальнейшим нравственным вниманием к трагической участи конечного существа - человека. При всем разнообразии образов, метафор, интонаций, есть нечто общее, объединяющее русское поэтическое понимание смерти. Обрядовые причитания (плач) также рассматриваются как своеобразная народная апофатическая философия смерти (Д. С. Лихачев).

Особое место в диссертации занимают размышления о детском восприятии смерти. Максимальная апофатичность смерти проявляется при рассмотрении вопроса детского восприятия смерти. Антиномическая диалектика рождения-смерти с особой силой показана В. Розановым, П. Флоренским, Д. Мережковским. Русские философы задают небиологический тон при рассмотрении начала и конца земного человеческого бытия. Рождение, как и смерть, оказывается кардинальным бытийно-небытийным актом по своим метафизическим параметрам дающим основание воспринимать его как чудо. Евангелическое восприятие детства бьшо глубоко осмыслено в русской философии (В. Розанов, о. В. Зеньковский, И. А. Ильин).

Основной мыслью данного раздела является идея детского неведения смерти, которая и составляет главную тайну детства. Сознание ребенка застраховано от деструктивного воздействия смертного нигилизма. Смерть неприемлема ребенком априорно. В переводе на евангелический язык, это «естественная благодать», эдемское видение, то есть мифопоэтическое восприятие целостного, гармоничного мироустройства, в котором смерть наиболее радикальное нарушение. Инвариантом детского смертовосприятия является факт стойкого неприятия смерти как смерти. Христианский взгляд интерпретирует эту танатогерметичность детского сознания не в терминах недоразвитости, а как дар Божий. Детское сознание в период неприятия смерти является уникальным антропологическим феноменом.

Осознание смертности в первом лице есть момент потери «метафизической невинности» и переход во взрослое состояние, которое со всей полнотой ужаса и трагизма воспринимает смерть. Для подтверждения идеи невместимости смерти в детское сознание анализируются наблюдения и размышления К. Чуковского.

Параграф 3.3. «Страх смерти как нравственно негативное проявление апо-фатики» посвящен анализу феномена страха смерти. Для прояснения природы страха смерти анализируется работа А. Токарского «О страхе смерти» (1897). Принципиально важным оказывается разграничение философского и психологического понимания страха смерти. Для психологии, таким образом, главное -снять страх смерти (танатофобию) любыми средствами. Такова априорная установка психотерапии, согласно которой фиксация сознания на метафизической трагедии существования приводит к негативным состояния сознаниям психики, мешающим «счастливой» жизни. Для философии важным является не игнорировать, не снимать, а наоборот, достичь максимального предела размышлений о смерти, довести рефлексию над смертью до пределов невыносимости, чтобы открылся смысл и свет. Жить не без страха смерти, а страшиться жизни без смысла. Такая жизнь не мыслима вне присутствия смерти в орбите нравственной экзистенции.

В диссертации рассмотрена работа Ф. Шперка «О страхе смерти и принципе жизни» (1895). Природа страха смерти имеет нравственный характер. От человека зависит, умножать ли зло и не-существование, тем самым отвергать бытие и утверждать себя «не-сущим в духе (мертвым)», или же способствовать утверждению истинного бытия в «процессе духовного усвоения бытия». В этом и состоит смысл жизни. В разделе рассмотрены позитивные аспекты страха смерти, как явления имеющего «духовную глубину» и «онтологическую значимость» (архиепископ Евгений (Булгар), Г. Флоровский, Л. П. Карсавин, С. А. Левицкий, епископ Варнава (Беляев), Н. Н. Трубников, В. Ш. Сабиров, В. П Фетисов). В итоге делается вы-

вод, что страх смерти как страх перед Ничто есть психо-эмоциональный язык, посредством которого смерть шлет нам свое таинственное послание. И в зависимости от того, как он воспринимает это послание, будет зависеть его нравственный облик.

Незнание смерти приводит к вере в Бога. Сущностная непостижимость смерти требует от нравственной воли человека уже не столько подвига познания, сколько подвига смирения. Высшей точкой смирения является признание онтологических границ разума, обреченного на вечное незнание ни сущностной природы смерти, ни сущностной природы бытия, ни сущностной природы человека. И на вершине подвига смирения возникает подвиг веры - главный итог гносеологической непостижимости трансцендентной тайны смерти.

В главе IV «Аксиология смерти» анализируется трагическая антиномичносгь человеческого бытия - восприятие смерти как зла и одновременно как блага. Добро-зло смерти - несимметричная дихотомия; этот дуализм располагает добро смерти и зло смерти в совершенно различных ценностных плоскостях.

Параграф 4.1. «Смерть как зло» дает картину наиболее распространенных и типичных именно для русской философии взглядов на природу бессмыслицы биологического существования. Отношение к смерти как абсолютному злу сильно именно у русских философов. Н. Ф. Федоров, Ф. М. Достоевский, В. С. Соловьев, Л. М. Лопатин, В. Несмелое, Ф. Шперк, С. Н. Булгаков, С. Л. Франк, Е. Н. Трубецкой, Д.С. Мережковский, А. Платонов и многие другие имена воспринимают смерть таким образом, что она является олицетворением зла и зло, прежде всего, ассоциируется и отождествляется у них со смертью. Реакцией нравственного сознания, которое тем и определяется как нравственное и есть негативная реакция на эту порчу бытия. Смерть, таким образом, выступает своеобразным ферментом зла, настраивающим сознание в нравственной тональности.

Как «космическую катастрофу», «перечеркнутое человеческое существование» воспринимает смерть о. Георгий Флоровский. Самое сильное действие смерти на человека заключается в том, что жизнь лишается онтологического смысла. В связи с этим подробно рассмотрена работа С. Н. Трубецкого «Вера в бессмертие», в которой дана одна из сильнейших нравственных постановок вопроса о смерти. Глубокая связь между гнетущей бессмыслицей жизни и наличием смерти также показана и нравственно обоснованно Е. Н. Трубецким в книге «Смысл жизни». Е. Н. Трубецкой употребляет, по крайней мере, три понятия для выражения нравственного негодования от бессмысленности существующего: «неудача», «суетность», «пародия». Это своеобразные инварианты нравственного сознания, которые должны возникать в человеке естественно, без принуждения. В работе «Бог и мировое зло» Н. О. Лосский указывает еще на одно существенное проявлении зла смерти: телесная смерть является основой унылых состояний духа - скуки, тоски, чувства бессмысленности, неудовлетворенности, неуспокоенности. Помимо зла физического, связанного с разрушением тела, Лосский отмечает очень важный аспект зла морального, приносимого смертью и связанного с фактом забвения.

В русской традиции философия начинается и заканчивается вопросом о смысле жизни. В. Соловьев прямо формулирует «основной вопрос философии» как вопрос о цели существования в самом начале «Философских началах цельного знания». Здесь личные вопрошания введены в ранг общей и последней цели на основа-

нии понимания общей участи всех смертных. «Захотеть» высший смысл можно лишь увидев общую бессмыслицу, злобно охватившую всех живущих в постоянной смене «тяжелого труда и гнетущей скуки».

Философские вопрошайия, поэтому, имеют еще один источник помимо чистого созерцательного восторга перед Бытием, помимо удивления перед тайной сущего; это переживание дурной ипостаси мироздания, которое ставит перед совестью тяжелые и мучительные вопросы. Обычный мир существует в режиме «неявного хищничества», которое дает иллюзию нормальности. В определенном смысле в русской философии биологическое воспринимается как кара, чуть ли не проклятие бытия. Во всяком случае, и это есть отличительная коренная черта русской мысли - наличное биологическое состояние не признавать за норму.

По мнению E.H. Трубецкого, биологизм переходит в сатанизм. Так можно было бы обозначить нравственную максиму русской философии. То, что в природе нравственность разошлась с естественностью (нравственное неестественно, а естественное не нравственно) - очевидно. Это - нравственный абсолют сознания, появившейся в духовной стихии русской философии. Он представляет реальную альтернативу «категорическому императиву», являющимся этическим фундаментом западной философии. Смерть есть своеобразное «алиби неправды» жизни. Смерть есть и поэтому есть неправда жизни, сама жизнь становится вопиющей неправдой, требующей нравственного просветления.

Страдания и смерть детей - одна из наиболее мучительных проблем нравственной философии. Разрешение этого вопроса происходит через обращение к Достоевскому. Самое важное то, что ребенок у Достоевского - «страдающий агент бытия»; дети повсеместно мучаются и умирают. Анализируется финал «Братьев Карамазовых», где «сводятся» детство и смерть. По словам старца Зосимы, который и сам (как и любой старец) являл образ детской кротости, дети «живут для умиления нашего, для очищения сердец наших, и как некое указание нам». Чудодейственная сила детства в том, что именно в нем наиболее глубоко проявлена основная евангельская тема - «смертью смерть поправ»

В качестве попытки объяснить причину детских страданий рассмотрены взгляды В. В. Розанова и Б. П. Вышеславцева, которые решают проблему посредством идеи об очищающем значении всякого страдания и о мнимой беспорочности и невиновности детей.

В дополнении тема детских страданий рассмотрена на пример творчества Платонова. Одна из его главных идей заключается в том, что ферментом, с помощью которого могло бы произойти онтологическое чудо преображения тупой и однообразной природы, растирающей "человеческий материал" в прах, являются дети. Детская вера в чудо является основным философским принципом платоновской веры в чудо преображения мира. В этом Платонов - прямой наследник Достоевского, веривший, в конечном итоге, не в силу рабочего класса и научного прогресса, а в бесконечную метафизическую мощь детства, выявленную Евангелием.

Смерть в старости раскрывает еще одну ипостась зла. Автор приводит доводы в пользу того, что смерть в старости не менее противоестественна и даже более нравственно неприемлема (С. Л. Франк, Л. Шестов). Воскрешение как чаяние рождается по поводу смерти старика. Старость - земное предначинание вечной жизни; и смерть старого человека - поражение этого нравственного стремления, обрыв

надежды. К тому же старость длила бы существование с радостью, если бы не болезнь. Смерть равно противна старости, как и любому другому возрасту. Об этом убедительно сказано у А.И. Герцена в «Концах и началах». В этом смысле ортоби-оз - суть разновидность самоубийства, основанного на исключительно ложных представлениях о духовной и нравственной сущности человека. Смерть в старости, таким образом, естественна только для вненравственного обыденного (в том числе и научного) сознания, и противоестественна для нравственного. Зло смерти в старости проявляется таким образом, что нежелание умирать входит в нестерпимое противоречие с биологической исчерпанностью организма и с нетерпимостью социальной среды, то есть более молодых поколений, которые в старости видят упрек и помеху перспективе своего «счастья». Это и есть основное нравственное противоречие старости, подтверждающее трагический удел существования человека.

Абсолютное неприятие смерти, смерти как абсолютного зла, неприятие, доходящее до высших интонаций отчаяния и протеста, проанализировано на примере рассказа Достоевского «Кроткая».

В параграфе 4.2. «Смерть как благо» представлен ряд экскурсов в историю русской мысли, в которых обнаруживается стойкая тенденция выявлять позитивное значение смерти, которое раскрывается прежде всего в рационалистическом богословии (М. М. Щербатов). Достоевский показывает в «Неточке Незвановой» высшую значимость страшной смерти как итога неправедной жизни. Смерть оказывается неким нравственным судом над жизнью. О значении смерти для пробуждения религиозного сознания писал С. Л. Франк. Несовместимость бессмертия с пустотой наличной жизни - принципиальный тезис «Смысла любви» В. Соловьева. В своем абсолютном содержании все это «бессмысленное и безнравственное времяпрепровождение», для которого смерть «не только неизбежна, но и крайне желательна». Будучи спроецированной в вечность, такая жизнь предстает абсурдной не только в вечности, но и в земном бытии. Соловьев дал убедительнейшие критерии смысловой нигилизации всякой деятельности человека. Ничто не может иметь абсолютного значения, если это не выдерживает испытание вечностью.

Своеобразную духовно-нравственную «апологию» смерти, исполненную в высшем философском регистре, можно найти у И. А. Ильина. Философ называет ее «пробным камнем», «великим мерилом» и «страшным судией». Несмотря на то, что «Бог смерти не создал», И. Ильин делает смелый теологический шаг, заявляя, что смерть есть Богоданная мера всех вещей, не позволяющая грешному человеку окончательно распасться в суете бесконечно нелепых вожделений. Смерть есть «узорешительница», «великая дверь для последнего ухода». Выстрадать все ничтожество жизни - нравственная максима, которую формулирует Л. П. Карсавин в «Поэме о смерти», опираясь и на святоотеческий опыт, и на традицию русской философии Главное зло для Карсавина - в неполной смерти, в «отвлеченном понимании смерти», которые приводят к абсолютизации зла в формах «смертопо-клонничества» и «смертобожничества». Карсавинская метафизика - это метафизика полного преодоления смерти. Истинная жизнь через истинную смерть - основной постулат философии смерти Карсавина совпадает в главной целью христианского вероучения. Рассматриваются также воззрения Илья Репина (статья «Смерть») и Н. Я. Абрамовича (статья «Смерть и художники слова»), которых

объединяют интонации В. Соловьева в нахождении положительного смысла смерти.

Особое внимание уделено статье Г. Ланца «Вопросы и проблемы бессмертия» (1910), в которой одна из серьезных попыток обоснования позитивной аксиологии смерти. Пытаясь найти логику и этику смерти, автор задает такой радикальный вопрос: «не есть ли смерть одно из величайших благ мира и не было ли бы бессмертие его величайшим злом?» Бессмертие для Г. Ланца - царство бесконечной бессмыслицы и противоречия. Нравственный смысл смертности также раскрыт

B. Н. Лосским. Смертность свидетельствует о недолжности, о катастрофичности существующего порядка. Нравственная сила смерти в том, что она есть «предел распада», ибо падшая тварная природа способна нравственно деградировать до бесконечности. Христианское преодоление смерти достигает у В. Н. Лосского высшего предела - возможность «освящения самой смерти». Это В. Н. Лосский называет «дивной возможностью».

Прот. Георгий Флоровский, указывая на катастрофизм смерти, раскрывает богословское значение смерти как «врачевание тела» для падшего человека. Б. П. Вышеславцев говорит о высокой степени нравственного значения смерти.

C. А. Левицкий пишет о «нездешней радости смерти», которая превозмогает муки развоплощения. Л. Шестов в книге «На весах Иова» с большим проникновением говорит о преображающем действии смерти. Соположение смерти, смысла и бессмыслицы, выполненное в русле духовных традиций отечественной философии, можно обнаружить у М. М. Бахтина. Философ говорит о «смысловой неудачу всей жизни». Не придавая жизни окончательное смысловое измерение, смерть, тем самым, вынуждает обретать личность высшие покаянно-молитвенные интонации своего налично-безнадежного существования. Даже Н. Ф. Федоров усматривает в смерти не только высшее зло, но и трагическую «позитивную» роль, которую она выполняет в непреображенном человечестве. Только через смерть можно осознать все более утрачиваемое родство между людьми, ибо смерть как ни что иное способствует появлению чувств одиночества, скорби, сиротства, тем самым, формируя неистребимое «стремление к оживлению». Такова парадоксальная позитивная аксиология смерти — приводя человека к скорби, она приводит человека к осознанию родства и желанию воскрешения.

Итак, смерть не только раскрывает жизнь в аспекте абсурда. Она, выявляет, по словам Янкелевича, "глубочайшую странность жизни". Смерть, будучи тайной, обнаруживает таинственную ипостась самой жизни. Важно для аксиологического анализа смерти то, что в ней не просто уничтожается жизнь, но уничтожается ее бессмысленность, которая никоим образом не может бьггь воспринята вечностью. Уничтожение бессмыслицы в смерти равносильно обретению истинного смысла. В смерти - раскрытие подлинного, нетленного смысла через разрушение иллюзорных и утопических ценностей, которые определяют жизнь смертного во времени. Смерп, выводит к абсолютному, уничтожая относительное. Нигилистическое действо смерти, имеющее позитивное нравственное значение - раскрывать субстанциональную ничтожность временных ценностей Тотально отрицающая смысл бытия смерть вынуждает человека искать для этого бытия безусловные и абсолютные начала. Смерть, не переставая быть нравственным злом, разрушая все суррогатные ценности, все частные, относительные проекты и интересы, недос-

токные существа, способного к вопрошанию, и настоятельно требует от человека обретения абсолютного смысла, сверх-смысла.

Рассмотрев двоякую ценностную ипостась смерти, автор приходит к формулировке основного нравственного противоречия жизни в параграфе 4.3. «Трагизм как выражение аксиологического антиномизма жизни». В традициях русской мысли принято трагизм рассматривать бытийно. Программное понимание трагедии как нелитературного, неэстетического, но бытийного феномена дано И. Ильиным в «Аксиомах религиозного опьгга». Философ понимает трагедию, как трагедию «живого бытия», которая заложена в «объективном порядке вещей» считая, что трагическое - основное нравственное явление и основная категория этики. Наличие «свободы зла», по Бердяеву, вне которого нет ни нравственной жизни, ни личности, делает жизнь трагической, а этику делает «философией трагедии». Но главное основание полагать жизнь трагичной бытийно заключается не только в ан-гиномизме добра и зла (Бердяев), сколько в антиномизме добра смерти и зла смерти.

Б. П. Вышеславцев в «Этике преображенного эроса», указывая на конкретную несовместимость закона и благодати в истории человечества, и в жизни каждого человека, приходит к формулировке формального принципа трагизма как столкновения несовместимых ценностей. В этом смысле трагизм имеет бытийные основания, ибо ценностный конфликт «смерти как зла» и «смерти как добра» есть неустранимый элемент в жизни человека, общества, культуры. Аксиологический анти-номизм смерти затрагивает, таким образом, предельные, сущностные основания человеческого бытия. Негативное свойство смерти в том, что она разрушает «позитивное» жизни», ее добро и «смысл» и наоборот, позитивное ее свойство в том, что она разрушает «негативное» жизни, то есть ее зло и бессмыслицу. Иными словами, жить можно нравственно (т.е. истинно, подлинно) только в том случае, если есть смысл жизни. Причем «смысл» в абсолютном значение (в том, какой ему придают С. J1. Франк и Е. Н. Трубецкой), а не в смысле life project, принятом в англо-американской культуре. Стремление к этому смыслу возникает в ситуации смерти, разрушающей одновременно бессмыслицу жизни и ее всякий смысл. Такова трагическая антиномия смысла жизни.

Глава заканчивается анализом работы «Софиология смерти» С. Н. Булгакова с позиций аксиологического антиномизма смерти. Подчеркивается, что «Софиоло-гая смерти» - совершенно уникальное произведение в истории мысли, по крайней мере, русской. Это даже не произведение, а духовно-философская исповедь умирающего православного мыслителя. Предельные вопросы Бытия здесь доведены до личного предельного состояния, обусловленные личным опытом умирания. Важным является то, что С. Н. Булгаковым постулируется центральная для всей русской философии мысль о недолжности смерти. Смерть, согласно Булгакову, имеет два лика: темный и светлый. Двуликость природы смерти, пожалуй, наиболее сложный и нравственно тяжелый момент. Ибо, если мы говорим о «темном пике», то мы говорим о смерти как о высшем зле, который страшит любого и которого пытается избежать любой. Если же речь заходит о «светлом лике» смерти, то должно говорить о некоей необходимости смерти. «Софиология смерти» еще раз наглядно подтверждает мысль о том, что смерть в русской философии, прежде

всего, духовно-нравственная, а не биологическая, психологическая или физиологическая проблема.

Заключительная пятая глава «Деонтология смерти - нравственное решение проблемы» предлагает определенный выход из тех нравственных антиномий, которые были рассмотрены по ходу исследования и обозначает возможные задачи и перспективы нравственной философии. Здесь представлены структуры нравственного сознания как традиционной для этической теории проблемы. В главе рассмотрены две ключевые, с нашей точки зрения, фигуры русской нравственной философии - Н. Ф. Федоров и А. П. Платонов. Новизна рассмотрения этих фигур заключена в том, что в учении Федорова делается акцент исключительно на его нравственной стороне, которая, как полагает диссертант, и является основополагающей во всем корпусе «философии общего дела»; в то время как Андрей Платонов рассматривается исключительно как философ, самым глубочайшим образом принадлежащий отечественной традиции любомудрия, чьи художественные образы и решения являются по сути философемами его метафизики.

В параграфе 5.1. «Нравственная сотериология Н Ф. Федорова» показано, что осознанию своеобразия нравственной философии Федорова способствует раскрытие ее принципиально негедонистического характера. Для этого необходимо рассматривать традиционно понимаемый гедонизм в контексте смысла жизни и смысла смерти, тем самым значительно расширить существующие границы гедонизма тем, что под «наслаждением» понимать не столько непосредственную реализацию телесных (или душевных) желаний, сколько исключение проблемы смерти из горизонта нравственной рефлексии. Философия «общего дела», на наш взгляд, является единственной сотериологической философией, в которой выражен абсолютный нравственный идеал, и дано обоснование абсолютному нравственному смыслу жизни человека как неприятие и преодоление смерти

Ни в одной этической системе, кроме федоровской, смерть не будет рассматриваться как высшее вселенское зло, радикально портящее бытие, и требующее радикального преодоления - искоренения как естественно-природный и метафизический факт, сопровождаемой воскрешением абсолютно всех умерших. На наш взгляд Федоров единственный мыслитель в истории мировой философии, кто так радикально связывает нравственность человека через его отношение к смерти. Отсутствие онтологически-нравственной связи между злом и смертностью, игнорирование смертности как фундаментальной естественной нищеты человека, являющейся причиной его нравственной дефективности и антропологической ущербности - такова общая черта большинства существующих этических теорий. Термин «фарисейская нравственность» и является демаркационной линией отделяющей нравственную философию Федорова от всех остальных этических систем. Далеко не случайно анти-детерминистическую систему основополагающих этических принципов своего учения Федоров назвал супраморализмом, в которой воскрешение есть «самая высокая и безусловно всеобщая нравственность». Важно и то, что, задолго до экзистенциалистской и постмодернистской антропологии Федоров самым радикальным образом заговорил о человеке как о смертном. Причем на основании нравственных критериев, показавших взаимосвязь подлинной нравственности и осознание смертности. Вообще, Федоров, можно сказать, впервые, в полной мере ставит проблему смерти как фило про-

библиотека i

СЛтИург I М Ю

блему. Федоров раскрывает фундаментальное антропологическое свойство человека: неприятие смерти не только как биологический или психологический страх перед личным уничтожением, но как самое глубинное, первичное проявление нравственности. Смерть неестественна, ненормальна, она никакой не закон, не необходимость; она зло и неправда, которая должна быть устранена радикально.

Деонгологическая максима Федорова выглядит так: не сущее, а должное является истинным предметом философского рассмотрения, которое будет подлинно философским, если не станет игнорировать факт радикальной нравственной по-врежденности и бытия, и сознания. Никакая объективная «аналитика бытия» не возможна без учета нравственной измененности сознания самого аналитика, который всегда будет давать искаженную картину мира, мера кривизны которой будет прямо пропорциональна его нечистой совести.

Итак, исходя из философских представлений Федорова, можно выделить два критерия подлинной нравственности:

1. Считать смертность источником зла в человеке (человек зол, ибо смертен, и пока он будет смертным никакие внешние усовершенствования социальных условие его бытия, ни к чему привести не могут);

2. Считать безусловным добром, истинной и справедливостью преодоление, искоренение и неприятие смерти и смертности как абсолютно недолжного состояния мира, не совместимого с велениями человеческого сердца, ума и души.

Философия Федорова и есть раскрытие подлинного понимания нравственности как нравственности, без ее сведения к иным измерениям человеческого бытия. Мы не знаем, что было бы с человечеством, восприми оно «общее дело» всерьез, заболев им, сделав основой своей жизни, но мы очень хорошо знаем, что было с человечеством, и что с ним происходит в настоящем без «общего дела». Возмож-ность-невозможнсть воскрешения - одна модальность, желание-нежелание - совершенно другая, нравственная модальность, характеризующая всецело совесть человека. «Воскрешаю, значит существую» - так можно определить онтологическую максиму Федорова, пришедшую на смену декартовскому cogito ergo sum. Желание или нежелание воскрешения - наиболее фундаментальная нравственная проверка человека, которая может быть сформулирована в виде таких вопросов: «почему люди не хотят воскрешения», «почему их устраивает жизнь в непреобра-женно-злом мире», «какова мера духовного и нравственного падения человека, что ему даже и приятно в некотором роде наличия подлости, лжи, жестокости, лицемерия, и т.д.», «почему он полагает их за «естественные условия» жизни и рабски приспосабливается к ним».

Федоровскую идею можно раскрыть не в «прямом» контексте воскрешения, а как бы «обратном», ставя вопрос так: «Не как возможно воскресение»?, а «Почему его еще нет?» В такой постановке раскрывается одна из сильнейших сторон федоровского учения - нравственная критика разобщенности людей и их радикального эгоизма. Безотносительно к «утопичности» или «еретичности» проектов воскрешения, сама идея является как бы «этической провокацией», она обладает настолько глубокой нравственной правдой и силой, что при столкновении с ней, человек вольно-невольно определяется как моральная личность. Либо он гедонистически отрицает воскрешение, либо начинает «болеть» совестью, чувствуя глубокую неличную неправду бытия.

Окончательный вывод относительно нравственной сотериологии Федорова будет выглядеть так: необходимо неустанно задавать мучительный и одновременно спасительный философский вопрос - «в чем смысл существования человечества», и не находя высшего ответа, удивляться и поражаться этому, искать причину, и в конце концов находить ее главный исток - полагание смерти законом создает безнравственный и абсурдный способ существования вселенной вообще

В параграфе 5.2. «Нравственная сотериология А Платонова» рассматриваются размышления писателя, создающие духовно-нравственный и метафизический контекст, характерный для традиций русской философии. Центральные идеи Платонова заключены в следующих положениях:

1) изначально трагический взгляд на мироздание; 2) осознание недолжного характера смерти («болезни бытия»), проявляющееся в нравственной уязвленности от уничтожения живого и мыслящего 3) раскрытие антропологической дефективности смертного (прежде всего морального зла); 4) тотально отчуждение людей (онтологическое одиночество, сиротство); 5) раскрытие духовного смысла страданий; 6) констатация бессмыслицы наличного непреображенного состояния мира; 7) интенсивное стремление к сверх-смыслу существования; 8) анти-кантовское восприятие трагической природы времени (Платонов: «время - движение горя»; Лосев: «время - боль истории»); 9) сотериология детства; 10) мотив необходимости спасения мира, вводящий Платонова в общесотериологическое русло Достоевского, Федорова и Соловьева.

Эти и другие темы, а также способ их раскрытия позволяет на нынешнем уровне платоноведения постигать Платонова не только в литературоведческих категориях, но в контексте нравственной традиции русской философии, а сам масштаб писателя-философа воспринимать на уровне идей Достоевского.

Параграф 5.3. «Структура нравственного сознания» посвящен выявлению структуры нравственного сознания, исходя из полученных данных относительно тех способов нравственного восприятия смерти, которые были обнаружены в русской философской культуре. Определено, что зло и смертность - базовая дихотомия нравственного сознания: человек зол, ибо смертен, а смертен, ибо зол. Зло и смертность не находятся в причинно-следственных связях (что позволило бы их рационально выявить и преодолеть), но в нравственно-онтологических. Ни зло, ни смертность в истории не были преодолены. Философски правомерно задать вопрос: «Почему?» Ведь человек только и озабочен тем, чтобы обуздывать проявления зла и смерти в мире, а в идеале - преодолеть их окончательно. К этому, в конечном счете, и сводится смысл человеческой культуры, которая тем и занимается, что уменьшает зло смертности и смертоносность зла. Однако полного преодоления нет. Ответ, основывающийся на нравственном постижении человека в русской философии выглядит так: зло не может быть в философии преодолено рационально, поскольку смерть не может быть преодолена в эмпирическом мире физически.

Нравственная философия, в центре которой зло смертного (смертное зло) всегда будет иметь абсолютное значение, ибо в ее ответах, вопрошаниях и молчании свершается бытийная судьба человека. Разрешить это противоречие представляется возможным только на путях духовно-нравственного неприятия зла-смертности, которое и составляет сердцевину нравственного сознания личности.

Эгя идея обосновывается в традиционной полемике с Кантом, который ставил вопрос о познании, но не о смертной сущности познающего. Кант установил, что человек должен делать, но что должен делать человек, он не определил. Мир пррдстаег именно таковым познающему сознанию, что это познающее сознание смертного. Все дефекты, все антиномии и апории, возникающие в процессе познания обусловлены смертной структурой сознания. Априорные формы чувственности определяются еще более априорными формами смертности. Все это как раз и было учтено в русской нравственной философии, которая наделила долг человека конкретным нравственным содержанием. Отсутствие положительной содержательной цели деятельности превращает нравственные постулаты кантовской этики в сугубо формальные принципы, что коренным образом отличает ее от содержательной этики Достоевского, Соловьева, Федоров, Платонова.

Неприятие смерти, является, исходя из основоположений русской нравственной философии, конкретно-содержательным этическим деланием (высшим этическим поступком), который обусловлен необходимостью освобождения человека от рабства смерти, от ее все обессмысливающего ига. Исходя из рассмотрения феномена смерти в русской философии (В. Соловьев, В. Ф. Эри, С. Н. Трубецкой, Л. Шестов, о. Г. Флоровский, о. С. Булгаков), мы можем заключить что основой (ядром) структуры нравственного сознания человека является фундаментальная идея смертности, которая только в человеческом мышлении приобретает форму радикального неприятия смерти. Этим и определяется специфика человеческого бытия во всех возможных аспектах, начиная от «антропологической тайны» до «анти-энтропийной сущности культуры».

Периферийные слои создаются за счет интенсивности работы ядра. Они будут иметь положительную и отрицательную модальность. Положительные нравственные качества личности имеют положительный модус в зависимости от степени неприятия смерти. Отрицательный модус, соответственно, формируется по мере оправдания смерти, принятие ее в качестве закона и естественности.

Положительные состояния нравственного сознания, таким образом, могут быть описаны в терминах существующих «положительных моральных качеств личности», которые жестко не иерархизированы и составляют богатство нравственного мира личности.

Идея неприятия смерти как основы нравственного сознания личности в работе подтверждается наблюдениями С.С. Хоружего о том, что изначальный импульс человеческой природы есть «Первоимпульс неприятия смерти». Он настолько глубоко укоренен в человеке, что всецело определяет его сознание и бытие. Через базовую идею неприятия смерти объясняется феномен абсолютной беспечности человека относительно собственной смерти, обратной стороной которого является животный страх за жизнь.

Итак, неприятие смерти, является в нашем понимании ядром нравственного сознания человека. Все остальные нравственные качества определяются степенью и уровнем погружения духа в идею неприятия смерти.

В своей основе результаты исследования позволили сделать выводы, нашедшие отражение в «Заключении» исследования:

1. Философская мысль XX века, продолжавшая изучать человека как человека, а не его «след» в культуре и языке, констатировала исчерпанность антрополо-

гических парадигм, базировавшихся на идеях рационально-постижимого бытия и однозначно-непротиворечивых истин. В ситуации техногенной переразвитости культуры homo sapiens окончательно вытесняет homo philosophicum, инициировав нравственный распад личности. В поисках новой антропологической модели философы все более настойчиво обращаются сейчас к целостному образу человека, в котором смерть — не «внеположенный» фактор («естественное прекращение жизнедеятельности организма»), но нечто, имеющее сущностное значение для бытийной полноты личности. Нравственное осмысление смерти в русской философии содержит ряд принципиально новых идей и концепций, способных изменить духовно непродуктивные представления о человеке и расширить тем самым границы существующего гуманитарного знания.

2. Тексты русской философской культуры XIX-XX вв. позволяют увидеть, что в отечественной духовно-интеллектуальной традиции весьма низок интерес к эмпирической танатологии (особенно к медико-психологическим аспектам). Сам термин «танатология» в классических работах отечественных философов, писавших о смерти, не употребляется. Размышления строятся в контексте «метафизики смерти», «сотериологии», «смысле жизни». Основной акцент в русской философии делается на духовных и метафизических измерениях Бытия. В англоамериканской культуре наблюдается обратная ситуация: эмпирическая танатология здесь развита весьма на высоком уровне, а вот философия смерти явно зяяима-ет периферийное положение.

3. Изучение способов восприятия смерти в русской философской культуре убеждает в том, что ее главное устремление - непрестанное движение к поиску нравственных первооснов жизни. Особенность русской мысли в том, что фундаментальные черты национального философского мировоззрения непосредственно связаны с идей преодоления смерти. Нравственное решение проблемы смерти, свойственное русской философской культуре, способствует преодолению страха смерти, принявшего патологические формы в массовой культуре и расширяв! го ризонт духовного бытия человека.

4. Этико-философский подход, характерный для отечественной культуры рас крывает одновременно и нравственно негативный и позитивный аспекты смерти. С одной стороны, смерть проявляется как абсолютное зло. Но именно в силу своей конечности человек обнаруживает в себе трансцендентную волю стремиться к подлинному Бытию, к Абсолюту. Человек - существо антропологически расколотое, и его смертная часть всегда будет искать бытийного восполнения. Совокупный опыт русской философской культуры совершенно ясно свидетельствует об одном - смерть не норма и никакие ссылки на «законы природы» не смогут удовлетворить трагические вопрошания человеческой совести, для которой преодоление смерти является нравственным решением трагической антиномии существования. Более того, сама нравственность, нравственное сознание личности определяется уровнем ее неприятия смерти.

5. Нравственное постижение смерти в русской философии способствует более глубокому постижению истоков зла, которое, имеет отнюдь не только социокультурное измерение. Современность «обогатила» нашу жизнь невероятным приливом новых более изощренных и жестоких форм зла. Смерть создает провокацию нигилизма, цинизма, абсурда, бессмыслицы, анархии, ценностного релятивизма,

иронии и проч. Эти крайние негативные состояния нравственного сознания можно преодолеть, если рассматривать смерть как нравственную проблему в традициях русской философской культуры. Наиболее актуальной проблемой для современной нравственной философии в России, как нам представляется, должна стать проблема зла во всех своих трагических ипостасях.

6. Игнорирование проблемы смерти со стороны научного сообщества и образовательных структур, равно как и завышенный вненравственный интерес к патологическим формам смерти, инспирированный современной массовой культурой и эстетствующей элитой, только повышают уровень агрессивности в обществе, создает новые формы деструктивного поведения, что приводит к общей дестабилизации жизни социума. Обращение к традициям русской философии, в которой тема смерти нашла высшее нравственное решение, будет способствовать обретению (особенно молодым поколением) достойного нравственного смысла жизни.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора:

Монографии:

1. На путях к Смыслу. - Воронеж: Полиграф, 1999. - 200 с. (8 п. л.).

2. Горизонты русского Бытия. - Воронеж: Полиграф, 2001. - 174 с. (7 п. л.).

3. Этика исчезающей благодати (опыт адогматического истолкования «злого» в человеке) -Воронеж, 2003. - 32 с. (1,5 п. л.).

4. Этика неприятия смерти. - Воронеж: Изд-во ВГУ, 2005. - 240 с. (10 п. л.).

Учебные пособия:

1. Русская религиозная философия как феномен культуры. (Программа спецкурса). - Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 1999. - 24 с. (1 п. л.).

2. Смысл жизни в русской и американской культурах. (Программа спецкурса). - Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 2000. - 12 с. (0,5 п. л.).

3. Христианство в контексте русской культуры. (Программа спецкурса). -Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 2000. - 24 с. (1 п. л.).

4. Этика. (Программа курса). - Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 2001. -12 с. (0,5 п. л.).

5. Культурология: Учебно-методическое пособие для юристов. - Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 2002.-264 с. (в соавт. с A.A. Слинько) (11 п. л.).

Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК для публикации основных результатов диссертаций на соискание ученой степени доктора наук:

1. Рец. на кн.: Смерть / В. Янкелевич. - М. : Изд-во Лит. ин-та, 1999. - 448 с. // Человек. Иллюстрированный научно-популярный журнал. - 2001. - № 6. -С. 182-188. (0,3 п. л.).

2. Вопрошайте и Откровение // Человек. Иллюстрированный научно-популярный журнал. - 2003. - № 2. - С. 80-93. (0,5 п. л.).

3. Место тендерных исследований в развитии гражданского общества // Евразия. - 2003. - №1 (11). - С. 97-105. (в соавт. Е.И. Якушкиной) (0,3 п. л.).

4. Метафизика смерти: опыт апофатической рациональности И Вопр. философии. - 2005. - №12. - С. 77-93. (0,6 п. л.).

5. Нравственная сотериология Н.Ф. Федорова // Вест. Воронеж, гос. ун-та. Сер. 1, Гуманит. науки. - 2005. - №2. - С. 180-195. (0,5 п. л.).

6. Нравственная философия Андрея Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 6. - М.: ИМЛИ РАН, 2005. - С. 260276. (0,5 п. л.).

Статьи и публикации выступлений на конференциях:

1. Проблема смерти в контексте смысложизненной проблематики в американской философии XX века // Актуальные проблемы социально-гуманитарных наук. - Воронеж, гос. лесотех. акад-я. - 1996. - Вып. 8. - С. 64-67. (0,1 п. л.).

2. Между танатологией и сотериологией: перспективы русской философии // Русская философия XX века: национальные особенности, течения и школы, политические судьбы: сб. науч. тр. - Екатеринбург, 2000. - С. 28-32. (0,1 п. л.).

3. Россия и Америка: два пути преодоления смерти // Воронежская беседа. Альманах. - Воронеж: Воронежско-Липецкая епархия, 2000. - С. 32-47. (0,6 п. л.).

4. Философия и богословие: модусы взаимодействия // Философия науки и техники: Итоги XX в.: с. науч. тр. - Новосибирск, 2000. С. 203-207. (0,1 п. л.).

5. Танатология или метафизика смерти? П Вестник научной сессии факультета философии и психологии Воронеж, гос. ун-та. - 2000. - Вып. 2. - С. 50 - 52. (0,1 п. л).

6. Переживание смерти как критерий типологизации культуры // Проблемы преподавания культурологи в высшей школе: с. науч. тр. - Воронеж, 2000. - С. 36. (0,1 п. л.).

7. Свобода и смысл // Философия и русская провинция: сб. науч. тр. - Воронеж, 2000. - С. 35-37. (0,1 п. л).

8. Глубочайшая странность жизни // Философия о смерти и бессмертии человека: межвуз. сб. науч. тр. - Воронеж, 2001. - С. 9-15. (0,2 п. л).

9. Философские параметры танатологии // Вестник научной сессии факультета философии и психологии. - Воронеж, гос. ун-та. - 2001. - Вып. 3. - С. 15 - 18. (0,1 п. л.).

10.«И возненавидел я весь труд мой...» (заметки о философии труда в православной и протестантской культурах) / В.В. Варава // Философская и правовая мысль. Альманах / Саратов-Санкт-Петербург. - 2001. - Вып.2. - С. 219-238. (0,7 п. л.).

11.Духовно-философский горизонт русской мысли и метафизика смерти // Философская и правовая мысль. Альманах / Саратов-Санкт-Петербург. - 2002. -Вып.З. - С. 175-191. (0,6 п. л).

12. «Философия общего дела» и «Философия отчего края // IX Федоровские чтения: сб. науч. тр. - Москва, 2003. - С. 83-88. (0,2 п. л.).

13. Танатологический процесс в современной России // Вестник научной сессии факультета философии и психологии Воронеж, гос. ун-та. - 2003. - Вып. 3. -С. 21-28. (03 п. л.).

14. Путь философа // Особенности преподавания философии в вузе: межвуз. сб. науч. тр. - Воронеж, 2003. - С. 19-24. (0,2 п. л.).

15. «Спасители вселенной» (детство в русской философской культуре) // Страницы воронежской прозы. - Воронеж: ЦЧИ, 2004. - С.213-228. (0 ,6 п. л.).

16. Бытийные корни трагедии: Платонов и русская философия // Трагическая философия Андрея Платонова: межвуз. сб. науч. тр. - Воронеж, 2004. - С. 9-21. (0,5 п. л).

»232 14

17. Нравственное зло и антропологические аномалии // Антропологические конфигурации современной философии: Материалы науч. конференции 3-4- декабря 2004 г. - М.: Современные тетради. - С. 25-27. (0,1 п. л.).

18. Митрополит Евгений (Болховитинов) и «Философия Отчего края» // Москва. Журнал русской культуры. - 2005. - №2. - С. 186-205. (0,7 п. л.).

19. Современная российская танатология (опыт типологического описания) // Credo New. - 2005. - №3. С. 30-48. (2,7 ал).

20. Перспективы нравственной философии в современной России // Философия и будущее цивилизации: Тезисы докладов и выступлений IV Российского философского конгресса: в 5 т. М.: Современные тетради, 2005. - Т. 2. - С. 414-415. (0,1 п. л).

РНБ Русский фонд

Заказ № 854 от 21 11.05 г. Тир 100 экз. Лаборатория оперативной полиграфии ВГУ

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора философских наук Варава, Владимир Владимирович

Введение.

ГЛАВА 1. ОБРАЗЫ СМЕРТИ В СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЕ.

1.1. Позитивистская парадигма смерти.

1.2. Экзистенциалистская парадигма смерти.

1.3. Эзотерический образ смерти.

1.3.1. Реинкарнационная модель.

1.3.2. Онирическая модель.

1.4. Танатологическая доминанта.

1.4.1. Эвтаназийная парадигма.

1.4.2. Танатологический дискурс постмодернизма.

1.5. Смерть в русской философской традиции.

1.5.1. Нравственная доминанта отечественной философии.

1.5.2. Становление и развитие нравственной философии смерти.

ГЛАВА 2. ОНТОЛОГИЯ СМЕРТИ.

2.1. He-бытийный характер смерти.

2.2. Смертность как модус тварности.

ГЛАВА 3. ГНОСЕОЛОГИЯ СМЕРТИ.

3.1. Неадекватность языка классического рационализма.

3.2. Апофатическая философия смерти.

3.3. Страх смерти как нравственно негативное проявление апофатики.

ГЛАВА 4. АКСИОЛОГИЯ СМЕРТИ.

4.1. Смерть как зло.

4.1.1. Бессмысленность биологического существования.

4.1.2. Страдания и смерть детей.

4.1.3. Нравственное противоречие старости.

4.1.4. «Кроткая» - концентрированное выражение нравственной философии Достоевского.

4.2. Смерть как благо.

4.3 Трагизм как выражение аксиологического антиномизма смерти.

ГЛАВА 5. ДЕОНТОЛОГИЯ СМЕРТИ - НРАВСТВЕННОЕ РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ.

5.1. Нравственная сотериология Н. Ф. Федорова.

5.2. Нравственная сотериология А. Платонова.

5.3. Структура нравственного сознания.

5.3.1. Зло и смертность - базовая дихотомия нравственного сознания.

5.3.2. Неприятие смерти - ядро нравственного сознания личности

Введение диссертации2005 год, автореферат по философии, Варава, Владимир Владимирович

Актуальность исследования. Смерть - сфера фундаментальной неопределенности и неопределимости. И вне нравственного к ней отношения, смерть делает бытие человека шатким, если не совсем безосновным и бессмысленным, а значит открывает дорогу патологическим формам морального зла, цинизму и мизантропии.

Этика по своей внутренней сущности не может игнорировать проблему смерти. «В сущности, этика, в центре которой не стоит вопрос о смерти, не имеет никакой цены, она лишена серьезности и глубины» [26; 379] - писал Н. А. Бердяев. Этот тезис русского мыслителя очерчивает предметный контур нашего исследования.

В 1910 году философ F. Ланц писал: «В религиозно-нравственных вопросах современный человек переживает нередко глубокую и мучительную трагедию. Его этика и его религия не могут вынести того железного мира смерти, зла и слепой необходимости, который раскрывает перед ним его наука и его логика. . Его религиозно-этическая совесть вступает в непримиримый конфликт с его логической правдивостью» [192; 249]. На вызов смерти, с которым не вполне справилась этика, религия и наука, русская культура начала прошлого века ответила беспрецендентным социальным экспериментом, имевшим целью посто-роение общества без трансцендентной перспективы существования.

Каждая эпоха бросает жизни свой вызов смерти. Как сегодняшняя отечественная культура справляется с этим вызовом?

Прежде всего, повышенным (часто откровенно нездоровым) интересом к проблеме смерти. В последние десять-пятнадцать лет в России происходит чрезмерно интенсивное (по-преимуществу эклектичное и вненравственное) обращение к теме смерти представителей из совершенно различных областей знания. «Дискурс смерти» приобретает тотальные формы. «Идея смерти и умирания человека обрамляет все размышления о современной культуре», в результате чего «смерть из тайны превращается в обыденный факт культуры» [266; 334].

Либерализация гуманитарного знания, спровоцированного постмодернистским релятивизмом, дает возможность различных безответственных интерпретаций смерти. Стимулируемые неуемной тягой человека к «запредельному», они порождает своеобразное танатологическое экспериментаторство, которое проявляется сегодня не в том, что человек дерзает вторгаться в сферу неведомого, но в том как он это делает.

Экспериментирование стимулирует большой инновационный поток танатологических технологий, которые, естественно, не могут быть адекватно усвоены традиционным отечественным менталитетом и поэтому являются избыточными, не отвечающими реальным духовным запросам общества.

Обилие интерпретаций смерти позволяет охарактеризовать сложившуюся ситуацию как "танатологический ренессанс". «Сейчас мы переживаем накат четвертой волны эклектической танатологии» [148; 106] - отмечает К. Г. Исупов. Стиль русского философствования явно утрачен; "плюрализм" различных направлений свидетельствует скорее не о творческом многообразии мыслительных процессов, а о вырождении самого философского стремления к истине. Это не могло не отразиться на общем нравственно-негативном состоянии нашего общества.

Пристальный интерес к теме смерти со стороны современной культуры имеет прагматический характер, так как последняя стремится к созданию радикально гедонистического общества, в котором человеку будет обеспечен комфорт и в жизни, и в умирании, и «после» смерти. Интенсивный рост естественнонаучного знания позволяет вторгаться в некогда запретные зоны человеческого бытия. Появился проект "геном человека", обещающий невероятные, подчас чудовищные, возможности. Гедонистическое самолюбие рыночного субъекта получило шанс реализовать свои тайные желания. Поэтому сегодня силен им-мортологический импульс, захватывающий представителей различных (в том числе и биологических) специальностей. Современный «грех сциентизирован-ного сознания» (Н. Д. Зотов-Матвеев) приводит к возникновению новой фазы технократического утопизма - «трансгенного утопизма»; Homo sciential утрачивает понимание онтологических и нравственных границ своей личности и дерзает осуществить нелепые, порой, абсурдные проекты.

Симптоматичным и крайне опасным в этом смысле является практика «воскрешения умерших», которая пропагандируется сегодня некоторыми представителями «эзотерической науки». К сожалению, она начинает пользоваться популярностью у населения, что взывает к серьезному нравственно-философскому осмыслению проблемы смерти и бессмертия в рамках отечественной философской традиции.

Но сегодня решение проблем смерти как правило происходит через обращение к опыту англо-американской культуры. Именно в ней во второй половине XX века на стыке различных междисциплинарных исследований появляется наука о смерти — танатология, сконцентрировавшая в себе наиболее распространенные позитивистские представления о жизни и смерти.

Можно утверждать, что современная западная танатология является фундаментальной смысложызненной парадигмой информативного общества. Танатология претендует на то, чтобы стать религией XXI века. Техно-социум, порвав с традиционными практиками общения со смертью, формирует эвтаназийную парадигму, порождающую индустрию смерти. На Западе создана мощнейшая информационная база, проводятся многочисленные конференции и симпозиумы, создаются различные общественные организации и ассоциации с одной единственной целью — обеспечить современному человеку комфортный уход из жизни. Философский вопрос о нравственном смысле жизни здесь не ставится, ибо мешает комфорту самой жизни. Эта ситуация обозначается уже как ситуация «после смерти человека» (К. Свасьян).

С нашей точки зрения танатологический подход к смерти нуждается в серьезной критике, так как танатология узурпирует размышления над смертью, переводя всю проблематику в план технологии умирания, тем самым, профанируя бытийную тайну, низводя человека до уровня психического и физиологического существа. Это своеобразная «приватизация смерти» гедонистическим сознанием современного человека.

Актуальным для современной этической теории является создание морально внятного языка смерти. Если речь идет о смерти как о юридическом или биологическом факте, то это находится за границами нравственного сознания. Но когда разговор переходит в плоскость трагедии смерти, то это уже нравственный язык, посредством которого человек выходит в пространство духовного осмысления своего бытия. Трагедия смерти - аксиологическое высказывание, в котором явлено глубокое переживание человеком своей конечности. Нравственная философия призвана всегда возвещать о трагедии смерти и о страданиях смертного. Только тогда она говорит подлинно человеческим языком, исходящим из глубины вопрошающего сердца.

Трагедия человеческого существования в том, что человек не просто живет и умирает, но мучается вопросом о смысле жизни. Именно мучается, ибо смерть создает наиболее радикальный прецедент абсолютной бессмысленности жизни, который человек ни понять, ни принять, ни смириться с которым не может, ибо разум и совесть не позволяют ему полностью отдаться беспечности. Смерть, таким образом, обрекает человека на вечные муки о смысле своего бытия. Понимая, что никогда не будет найден окончательный ответ на вопрос о смысле существования, человек, тем не менее, не перестает заниматься его поиском. И в этом его сильнейшее оправдание, и возможно, назначение.

Как современная культура сможет ответить на вызов смерти будет во многом зависеть от того, в какой мере будет востребован нравственный потенциал русской философии. Ясно одно, что ни строго научное изучение смерти (в рамках медицинской танатологии), ни тем более псевдонаучное (в современной эзотерике) не смогут помочь современному человеку пережить «глубокую и мучительную трагедию» существования и обрести достойный нравственный смысл жизни. Нравственная философия смерти - реальная альтернатива всем посюсторонним практикам общения со смертью.

Одна из наиболее важных задач современной мысли России, на наш взгляд, распознать свою философскую традицию среди бесконечной многоголосицы инокультурных метафизик. Необходимо искать самые неточные смыслы нравственного пафоса русской философии, раскрывать действительно главные темы о человеке, наиболее мучительные терзания его духа.

Освоение философского наследия наших предшественников, и в частности изучение вопроса о нравственном восприятии смерти в русской философии XIX

- XX веков поможет преодолению современного эклектизма, что в целом продвинет наше понимание самобытности отечественной мыслительной традиции.

Смерть как нравственная проблема со всей определенностью ставится В. С. Соловьевым в «Трех разговорах», в которых Князь выражает широко распространенное вненравственное мнение о ценностной нейтральности смерти: «.совесть не только ничего не говорит нам о смерти, но и не может говорить. При все своей огромности для наших житейских, мирских чувств и желаний смерть не в нашей воле и поэтому никакого нравственного значения для нас иметь не может. . смерть есть такой же безразличный факт, как, например, дурная погода» [332; 729]. Полагая смерть безусловным «законом», тем самым лишая ее нравственного значения, эта точка зрения стремится к тому, чтобы вычеркнуть смерть из орбиты философской рефлексии. Достоевский словами Свидригайлова очень метко выразил эту позицию: «боюсь смерти и не люблю, когда говорят о ней».

Действительно, в русской философской культуре смерть нашла глубокое осмысление. «Проблема смерти и бессмертия - это одна из самых притягательных и самых мучительных тем русской культуры» - отмечает современный исследователь [122; 18].

В. В. Розанов заметил, что для русских «близиться к смерти» и «близиться к святости» одно и тоже, раскрыв тем самым особое отношение русских к смерти, в котором проявились значимые духовные черты народа. Современные авторы подтверждают эту идею, говоря, что мистика смерти и Воскресения - архетипи-ческое ядро «этоса» русского народа [426; 130].

Характер осмысления смерти в каждой культуре и в каждой эпохе носит универсальные черты, определяющие уровень духовного самосознания нации, по которому можно судить о его нравственном достоинстве, интеллектуальной честности и метафизической укорененности.

На рубеже XIX-XX вв. стало очевидно, что как только русская мысль выходила на тему смерти, то именно здесь и выявлялась ее уникальность и самобытность. Русский философ В. Н. Ильин сказал очень выразительные слова, раскрывающие особенность отечественного подхода к смерти. «Надо быть чудовищно каменносердечным, чтобы не чувствовать и не сознавать, что «чужая» смерть — это моя смерть и смерть не только моя, но и всего человечества и даже всего космоса, что это - эсхатологическая катастрофа» [140; 254].

Это одни из самых ярких и сильных слов, сказанных по поводу смерти в русской культуре, являющиеся духовно-нравственной квинтэссенцией национального восприятия и переживания смерти.

А. И. Герцен в «Концах и началах» высказал очень глубокую и продуктивную мысль о насильственности и внеположенности смерти живому: «Смерть вовсе не лежит в понятии живого организма, она вне его, за его пределом» [92; 119]. Тем самым русский мыслитель выразил одну из наиболее важных и ценных идей для нравственной философии - идею о неестественности смерти и возможности ее преодоления.

Смертный, - по словам прот. Георгия Флоровского, — строго говоря, — недочеловеку> [382; 239]. Как нравственное сознание может мириться с этой «недо-человечностью» своего бытия, что оно предпринимает для преодоления этой онтологической неполноты? Совокупный опыт русской философии дает увидеть, что этот мучительный, прежде всего, для нравственного сознания вопрос, вопрос о «больном бытии» был всегда в центре построений русских мыслителей. Именно он и был основным духовным мотивом философствования, исходящего из осознания трагичности своего бытия.

В XIX — начале XX вв. проблема смерти занимала большое место в интеллектуально-духовном пространстве отечественной культуры. Она находила разностороннее осмысление в текстах различных жанров: это и художественная литература, и поэзия, и академическая философия, и богословские труды, и вольное философствование. Классики философской, религиозной, художественной мысли самым серьезным и глубоким образом рассматривали проблему смысла жизни человека как существа смертного: митрополит Платон (Левшин), Евгений (Булгар), Г. Сковорода, П. Я. Чаадаев, К. Н. Леонтьев, А. И. Герцен, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, Н. Н. Федоров, В. С. Соловьев, В. В. Розанов, Н. А. Бердяев, Л. Шестов, С. Л. Франк, С. Н. Трубецкой, Е. Н. Трубецкой, Л. П. Карсавин, В. И. Несмелов, епископ Иоанн (Смоленский), М. Тареев, Ф. Шперк, А. Токарский, С. Н. Булгаков, Б. П. Вышеславцев, П. Флоренский, Д. С. Мережковский, Г. Флоровский, И. А. Ильин, В. Н. Ильин, Г. Э.Ланц, А. Горский, В. П. Свентицкий, П. Страхов, Волжский (А. С. Глинка), В. И. Муравьев, И. И. Лапшин, М. М. Бахтин, архиепископ Иоанн (Сан-Францисский), Н. Н. Трубников и другие.

Метафизика смерти расширяет богословско-философский контекст и вступает в сферу художественного творчества (Гоголь, Пушкин, Лермонтов, Баратынский, Достоевский, Тютчев, Фет, Кольцов, Никитин, Толстой, Бальмонт, Блок, Пастернак, Цветаева, Мандельштам, Платонов и др). Создается отечественный контекст самобытной рефлексии на тему смерти: смерть как утрата нравственного сознания у Чаадаева; представления о смерти как о нравственном беззаконии В. Соловьева; философия общего дела Н. Федорова; метафизика пола В. Розанова; нравственный антиномизм смерти у Н. Бердяева; софиология смерти о. С. Булгакова; аритмологическая трагедийность мироздания о. П. Флоренского и С. Франка; недолжность хищнического миропорядка у Е. Трубецкого; нравственная абсолютность идеи бессмертия души С. Н. Трубецкого; абсолютная неестественность и непостижимость смерти у JL Шестова и т.д. Стремление выяснить природу смерти (ее происхождение, бытийный характер, смысл) с целью ее преодоления взывают к жизни "метафизику всеединства", которая является не столько логической конструкцией, сколько нравственным заданием для личности по воссозданию распадающегося сущего.

Многие принципиально значимые тексты конца XIX - начала XX века, затрагивавших проблемы смерти, еще не введены в научный оборот и практически не известны. Предметное поле понятия философская культура предполагает анализ текстов не только академических философов, но также и произведений художественной литературы/Глубокая правда жизни - предмет обоюдного искания и русских писателей и философов. Русский художественный текст, да и вообще русская словесность традиционно тяготели к запечатлению драматических изломов бытия. Страдание, тоска, поиск смысла, оправдание Бога и человека, осмысление зла - исконные темы русской литературы, которые нельзя выразить понятийными категориями классического рационализма. Философский статус художественной литературы в России традиционно высок, и далеко не случайно, что она «в отдельные периоды становилась едва ли не единственной формой, в которой выражалась философская мысль» [10; 94].

Жить для того, «чтобы увеличился смысл существования людей» (А. Платонов) - такова нравственная максима русской литературы, по своей глубинной сути совпадающая с подлинным философским деланием. В книге «На весах Иова» в главе «Откровения смерти» Шестов показывает, что значит смерть для Достоевского, Гоголя и Толстого. То, что им открылось в смерти и есть ключ к тайне их творчества. Все нравственные вопросы жизни Гоголя, Достоевского, Толстого были ими поставлены только в свете особого осознания смерти. Шестов как бы усиливает смертоносную оптику наших писателей, тем самым раскрывает вполне определенный национальный тип философской культуры, который отличает пристальнейший нравственный интерес к смерти глубочайшая личная вовлеченность в проблематику.

Этико-философский подход, характерный для отечественной культуры, дает по нашему мнению наиболее глубокое осмысление феномена смерти. Он раскрывает одновременно и нравственно негативный и позитивный аспекты смерти. С одной стороны, смерть проявляется как абсолютное зло. Но именно в силу своей конечности человек обнаруживает в себе трансцендентную волю стремиться к подлинному Бытию, к Абсолюту. Человек существо антропологически расколотое, и его смертная часть всегда будет искать бытийного восполнения. Совокупный опыт русской философской культуры совершенно ясно свидетельствует об одном - смерть не норма и никакие ссылки на «законы природы» не смогут удовлетворить трагические вопрошания человеческой совести, для которой преодоление смерти является нравственным решением трагической антиномии существования. Более того, сама нравственность, нравственное сознание личности определяется уровнем ее неприятия смерти. '

Тексты русской философской культуры XIX-XX вв. позволяют увидеть, что в отечественной духовно-интеллектуальной традиции весьма низок интерес к эмпирической танатологии (особенно к медико-психологическим аспектам). Сам термин "танатология" в классических работах отечественных философов, размышлявших над смертью, не употреблялся. Говорили о «метафизике смерти», «сотериологии», «смысле жизни», «софиологии». Основной акцент в русской философии делается на духовных и метафизических измерениях Бытия. В англо-американской культуре наблюдается обратная ситуация: эмпирическая танатология здесь развита весьма на высоком уровне, а вот философия смерти явно занимает периферийное положение.

В России экзистенциальная проблематика поглощается сотериологией; "чистый" экзистенциализм не выделяется, так как для него нужны особые историко-культурные и философские основания. На этом фоне проявляется особенности философских традиций России и Запада, их существенные отличия.

По мере раскрытия своих потаенных пластов, русская мысль обнаруживает ряд принципиально новых идей и концепций, способных изменить духовно непродуктивные представления о человеке и расширить тем самым границы существующего гуманитарного знания. Нравственное решение проблемы смерти, свойственное русской философской культуре, способствует преодолению страха смерти, принявшего патологические формы в массовой культуре и расширяет горизонт духовного бытия человека.

Взгляд на русскую мысль через призму смерти способствует более глубокому постижению подлинных основ русской философской ментальности, которое требует целостной вовлеченности исследователя в бытийную тематику. По словам А. А. Королькова: «Русская философия глубже, чем какая-либо иная заглянула в недра человеческой и божественной духовности, причем не только через посредство слов» [178; 24]. Исходя из основных духовно-нравственных интенций русской философии можно, вопреки Ницше, так сформулировать основной смысл жизни: жизнь может быть оправдана лишь как нравственный феномен.

Среди западных исследователей всерьез изучающих русскую философию есть авторы, которые дают высокую оценку отечественным мыслителям, прежде всего их нравственному настрою. В частности, А. Келли, на основании изучения взглядов Герцена, Достоевского, Толстого, Тургенева, призывает к тому, что бы учиться на русском опыте. Русская история трагическими коллизиями неверия и нигилизма [442; 5]. Но особенность русских мыслителей в том, что они, прежде всего, морально чувствительны к различным формам социальной жизни. Это особенно актуально сегодня, подчеркивает А. Келли, во время утраты моральных и религиозных абсолютов.

Действительно, философская мысль XX века, продолжавшая изучать человека как человека, а не его «след» в культуре и языке, констатировала исчерпанность антропологических парадигм, базировавшихся на идеях рационально-постижимого бытия и однозначно-непротиворечивых истин. В ситуации техногенной переразвитости культуры homo sapiens окончательно вытесняет homo philosophicum, инициировав нравственный распад личности. В поисках новой антропологической модели философы все более настойчиво обращаются сейчас к целостному образу человека, в котором смерть — не внеположенный фактор («естественное прекращение жизнедеятельности организма»), но нечто, имеющее сущностное значение для бытийной полноты личности. Нравственное осмысление смерти в русской философии, безусловно является ценным метафизическим опытом, необходимым для создания полноценной антропологической модели человека, учитывающей его небытийный «компонент», в которой так нуждается современная философия и культура. Нравственная философия смерти имеет все основания претендовать на статус интегральной парадигмы русской мысли.

Отечественные авторы (философы, богословы, писатели, поэты) рассматривают вопросы о причинах смерти, ее природы, ее неестественности для жизни и живущих, ее благое и отрицательное значение, непостижимый и таинственный характер. Не смотря на различную стилистику и мыслительные конструкции этих авторов, можно обнаружить общую смысловую основу, некий метафизический инвариант, позволяющий классифицировать тексты русских мыслителей как принадлежащие к одной национальной традиции. Это глубокая нравственI ная вовлеченность в проблему смерти, попытка разрешить нравственную коллизию жизни (ее трагизм) с целью обнаружить ее подлинные, непреходящие основы. Смерть создает провокацию нигилизма, цинизма, абсурда, бессмыслицы, анархии, ценностного релятивизма, иронии и проч. Все это возможно преодро-леть, рассматривая и переживая смерть, прежде всего как нравственную проблему в традициях русской философской культуры.

Состояние изученности темы. Отечественные журналы гуманитарного профиля («Вопросы философии», «Человек», «Философские науки», «Социс», «Наука и религия», «Искусство кино», «Ступени») уделяют немалое внимание вопросам смерти. Практически ежегодно в различных городах России проводятся конференции, посвященные феномену человеческой конечности: «Тема смерти в духовном опыте человечества» (Спб., 1993); «Жизнь. Смерть. Бессмертие»

СПб, 1993); «Смерть и умирание: опыт междисциплинарного исследования» (М., 1993); "Смерть как феномен культуры" (Сыктывкар, 1994); "Информационные аспекты жизни, смерти и бессмертия" (Зеленоград, 1995); "Российский Та-натос: размышления о жизни, смерти и бессмертии" (2-ая Международная Летняя школа молодых ученых по истории идей; Санкт-Петербург, 1999); "Проблематика смерти в естественных и гуманитарных науках" (Белгород, 2000); "Философия о смерти и бессмертии человека" (Воронеж, 2001). Регулярно проводятся диссертационные исследования по различным аспектам смерти (О. Н. Бо-рецкий, В. В. Кузнецова И. Н. Лаврикова, Д. В Матяш, Т. Мордовцева, С. А. Мухамедьянов О. И. Николина, Ю. Г Семикина, М. А. Шенкао и др.).

В Санкт-Петербургском государственном университете на кафедре "Философской антропологии" в 1993 г. была создана "Ассоциация танатологов" с проектом «Тема смерти в духовном опыте человечества», выпускающая альманах "Фигуры Танатоса": «Символы смерти в культуре» (1991), «Философские размышления на тему смерти» (1992), «Тема смерти в духовном опыте человечества» (1993, 1995), «Искусство умирания» (1988), «Кладбище» (2001).

Однако, несмотря на обилие работ, посвященных теме смерти, практически отсутствуют исследования нравственной стороны смерти. К тому же, реанимация гносеологического интереса к терминальной проблематике в ситуации размытости методологических критериев создает определенный методологический хаос в исследовательском пространстве. Современная гипер-рефлексия на тему смерти характеризуется многочисленными нефилософскими «собирательно-энциклопедическими» стратегиями. Междисциплинарный характер изучения феномена смерти, усиливает исследовательский волюнтаризм, что порождает ситуацию «танатологического эклектизма». Ситуация требует выработки адекватной методологии, которая, во-первых, не позволила бы духовно-нравственным смыслам смерти окончательно затеряться на территориях периферийных и прикладных для нее наук; и во-вторых, позволила бы упорядочить многочисленные разноаспектные исследования смерти.

В данной работе в качестве главных разграничительных критериев используются следующие понятия: нравственная философия смерти, эмпирическая танатология и философская танатология. Термин «эмпирическая танатология» встречается в работе Э. Ю. Соловьева, посвященной философии М. К. Мамардашвили для обозначения медитаций на тему «жизни после смерти» в стиле Элизабет Кюблер-Росс, Раймонда Моуди, Станислава Грофа [339; 395]. Мы предлагаем расширить понятие «эмпирическая танатология», включив в нее (помимо трансперсональной психологии) все нефилософские исследования феномена смерти в различных областях гуманитарного и естественного знания, и по-возможности заменить понятием «эмпирические исследования смерти».

Таким образом, существующую на сегодняшний день литературу по изучаемому вопросу можно типологизировать следующим образом: 1) эмпирические исследования смерти; 2) исследования общефилософских аспектов смерти; 3) исследования в области истории русской философии, касающиеся нравственного осмысления смерти; 4) художественная и эзотерическая литература.

Очевидно, что данные разделы не исчерпывают все имеющиеся подходы и не претендуют на полное описание источниковедческого материала. Задача в другом - определить общие тенденции изучения и осмысления смерти, представленные сегодня в России.

1. Эмпирические исследования смерти. Историко-антропологические параметры смерти раскрыты в работах А. Я. Гуревича. Данный подход открывает широкую перспективу для изучения смерти в культурологическом, археологическом, этнологическом, семиотическом, литературоведческом, историческом контекстах. Этим аспектам посвящены работы таких авторов как Ю. М. Бородай, С. Б. Борисов, А. Я. Гуревич, П. С. Гуревич, Б. Гройс, А. Ф. Закомлистов, М. С. Киселева, А. В. Малинов, О. Г. Постнов, В. Руднев, С. М. Толстая, М. С. Уваров, Е. Шифферс, Г. Чхартишвили, О. Ясаков, М. Ямпольский, и др.

Проблема времени в структуре обрядовых причитаний обстоятельно рассмотрена Д. С. Лихачевым в книге «Историческая поэтика русской литературы» (1997). Из недавних исследований этнографического и демографического характера можно выделить работы: Т. В. Чумакова «Смерть и бессмертие в русской средневековой культуре» (2002); О. Г Постнов «Смерть в России Х-ХХ вв. Историко-этногафические и социокультурные аспекты» (2001); Ю. Л. Бессмертный «Жизнь и смерть в средние века. Очерк демографической истории Франции» (1991); сборник, посвященный синтезированию результатов изучения материальной и духовной культуры славянских и балтийских народов, связанных с установлением у них типологического подобия «переходных обрядов»: «Исследования в области балтийско-славянской духовной культуры. Погребальный обряд» (1990). Смыслообразующая функция смерти для структуирова-ния литературного сюжета рассмотрена в статье Ю. М. Лотмана «Смерть как проблема сюжета». (1994); Т. С. Царькова «Русская стихотворная эпитафия XIX-XX вв. (1999); Большой археологический материал содержится в работах Ю. А. Смирнова, посвященных выявлению общих и специфических законов, действующих в сфере погребальной практики с древности до современности. Автор вводит понятия «тафология», «тафономия», «тафогенез», «некрология», «моросфера», «моротон», «мороценоз» и ряд других, которые значительно пополняют научный инструментарий, с помощью которых возможно более полное обобщение суммы традиционных знаний любого общества о смерти, и способов обращения с умершими.

Значительное место в современной литературе уделяется практическим вопросам биоэтики, психологии смерти и умирания, механизмам психологии старения, социологии смертности населения. К наиболее заметным следует отнести работы А. И. Иванюшкина, М. Ермолаева, А. Налчаджяна, А. П. Огурцова, Т. А. Покуленко, В. Л. Попова, И. В. Силуяновой, П. Д. Тищенко, Л. Е. Этинген, Б. Г. Юдина, и др.

Интересная попытка сопоставить опыт реанимационной медицины с трудами христианских богословов и ученых-естественников предпринята в книге П. Калиновского «Переход. Последняя болезнь, смерть и после нее» (2002).

Эти работы отражают симптоматичную ситуацию в нашей культуре: герон-тофобия становится одним из лидеров на шкале современных общественных психопатологий. Необходимо отметить и то, что интенсивность обращения к биоэтическим решениям находится в прямой зависимости от интенсивности забвения традиционных ценностей.

2. Исследования философских аспектов смерти. Многие современные отечественные философы в той или иной мере разрабатывали и разрабатывают проблему смерти (Ю. Ю. Вейнгольд, И. И. Гарин, П. П. Гайденко, П. С. Гуревич

A. А. Гусейнов, Ю. Н Давыдов, Д. И. Дубровский, С. А. Исаев, JI. А. Коган,

B. Кувакин, М. К. Мамардашвили, И. Д. Панцхава, В. J1. Рабинович, Н. Н. Трубников, И. Т. Фролов, А. Н. Чанышев и другие.

Среди последних исследований можно отметить работы В. Аргази, JI. Е. Балашова, М. В. Горелкина, В. Д. Губина, А. В. Демичева, В. Захарова, П. В. Калитина, J1. В. Карасева, М. Ю. Келигова, А. Я. Кравченко, В. В. Кузнецовой, В. А. Кутырева, И. Н. Лавриковой, М. А. Малышев, Б. В. Маркова, Т. В. Мордовцевой, С. А. Мухамедьянова, С. С. Неретиной, В. Подороги, С. Роганова, В. М.Розина, О. С. Суворовой, П. Д. Тищенко, М. С. Уварова, М. А. Шенкао и др.

В них исследуются разные аспекты феномена. В частности В. В. Кузнецова исследует эстетические формы преодоления конечности человеческого бытия [182]. Делается вывод, что каждая культурная эпоха имеет свою «художественную модель смерти». В работе И. Н. Лавриковой исследуется феномен «социализации смерти» как инструмент выработки способов психологической защиты от страха смерти [188]. П. Д. Тищенко рассматривает взаимоотношения самости и смерти [356]. О. И. Николина рассматривает смерть в постиндустриальном обществе [256]. Всесторонне рассмотрена проблема смерти в диссертации

С. А. Мухамедьянова «Человеческая смерть: социально-философский анализ», в которой затронуты онтологические, гносеологические, аксиологические аспекты исследуемого феномена [245].

Интересную попытку декомпозиции внешних смыслов языка с целью дешифровки потаенной семантики смерти предпринял П. В. Калитин в книге «Мертвый завет». Здесь слова распадаются на стихийные до-логические элементы, и открывается тем самым возможность через покаянный опыт автора (через его «смерть») совершить новую «сборку» языка, которая будет соответствовать уже новой, просветленной и преображенной личности*.

90-е годы отмечен повышенным интересом к западной философии и особенно к постмодернистским формам философствования. Появился постмодернистский дискурс смерти [114, 214].

В последнее время интенсифицируются исследования иммортологического характера, основанных на идеях И. И. Мечникова, Ф. Купревича и др. (И. В. Вишев, В. В. Минеев, В. П. Нефедов, Ю. Линник, Ю. М. Федоров). В этих работах сделан упор на сциентических параметрах проблемы. «Важнейшая трудность сегодня, - говорят исследователи, - отсутствие теоретически выдержанного понятия смерти человека . Важнейшим недостатком современного состояния разработки проблемы смерти и бессмертия, является отсутствие единой концепции» [233; 8].

Но это «сегодня» носит «вечный» характер. Опыт философской рефлексии свидетельствует о том, что не только «сегодня», но и никогда нельзя дать «теоретически выдержанный» ответ, определение, концепцию. Такова фундаментальная непостижимость смерти, которую научное сознание констатирует, но часто утопически пытается раскрыть эмпирически. П. В. Калитин осуществил первопубликацию на русском языке уникальнейшей в истории мировой мысли работу французского философа В.Янкелевича «Смерть» (1999).

Несмотря на обилие подходов и решений проблемы смерти, духовная и нравственная значимость смерти для жизни человека в вышеуказанной парадигме так и остается не раскрытой. Не случайно некоторые исследователи делают категорические заявления о том, что вопрос о смерти не получил сколь-нибудь удовлетворительного решения: «настоящая философия смерти еще не создана, ее только предстоит создать» [95; 129].

3. Исследования в области русской философской культуры. На сегодняшний день существует огромная исследовательская литература по различным вопросам истории, специфики, концептуального поля русской философии. Однако работ, в которых смерть рассматривается как нравственная проблема в контексте русской философской мысли, оказывается не так уж много. Среди исследований последних лет выделяются работы Н. К. Гаврюшина, И. И. Евлампиева, К. Г. Исупова, П. В. Калитина, В. JI. Курабцева, С. Н. Марее-ва, О. С. Пугачева, С. Г. Семеновой, В. Ш. Сабирова, С. С. Хоружего.

Существенный вклад в разработку проблемы внесли также следующие исследователи: Т. В. Артемьева (пневматологическая проблематика в контексте русской метафизики XVIII века), JI. В. Карасев (онтологические смыслы русской литературы), В. П. Фетисов (этические особенности русской философии смерти), В. Н. Шердаков (нравственный характер русской философии), Ю. Ка-рякин (смерть у Достоевского), А. Корольков (духовный смысл русской философии), О. С. Соина (этические задания русской философии), А. А. Скворцов (русская религиозная этика войны), М. М. Громов (вечные ценности русской культуры), В.Н. Назаров (духовно-нравственные аспекты русской философии).

Особенность этих авторов в том, что фундаментальные черты национального философского мировоззрения они так или иначе увязывают с идей преодоления смерти. С. С. Хоружий выразил это предельно ясно: «Суть и задачу «общего дела» человека и человечества можно определить одною краткою формулой: неприятие смерти» [398; 8].

5. Художественная и эзотерическая литература. Принимая во внимание литературоцентризм русской философии и философичность русской литературы, необходимо рассматривать то, как тема смерти воплощается в художественных текстах.

Последнее время в литературе, к сожалению, происходит забвение традиционных вопросов, связанных с трагичностью человеческого бытия. Однако полного забвения конечно нет, и отдельные авторы (каждый на свой лад разумеется) уделяют смерти значительное внимание (С. Есин, Ю. Мамлеев, О. Павлов, JI. Петрушевская, С. Сибирцев, М. Струкова и др.).

Что касается эзотерической литературы, то пожалуй, она наиболее полно отражает эклектический характер описываемой проблемы [272, 273, 344]. В современной ситуации относительной либерализации гуманитарной тематики смерть часто эксплуатируется на оккультный манер. Образовавшаяся «мистическая лакуна» в сознании заполняется материалом самого низкого качества. Это приводит к снижению нравственной высоты проблемы и переводит ее из «тайн» современной эзотерики.

Объект исследования: Проблема смерти в русской философской культуре.

Предмет исследования: Нравственное значение феномена смерти на материале русской философской культуры конца XIX начала XX вв.

Цель и задачи исследования: Исходя из идеи о том, что нравственное постижение смерти помогает расширить границы этической теории, обогатить ее язык и методологию была определена и цель диссертационного исследования -целостная реконструкция и анализ нравственного значения смерти на основе традиций русской философской культуры XIX-XX вв., выявление специфики и структуры нравственного сознания. Для достижения этой цели необходимо решение следующих задач:

• определение инвариантных характеристик нравственности в русской философской традиции; риптивный, компаративный, контекстуальный методы текстологического анализа источников.

Историко-философской метод используется в исследовании текстов с соответствующей реконструкцией духовных, метафизических, социальных концептов, что составляет главную методологическую базу исследования. Он включает в себя контекстуальный и дескриптивный методы, позволяющие более точно выявить аутентичные смыслы исследуемых источников, раскрыть их проблемно-понятийный характер. Эти методы сочетаются с критическим осмыслением основных идей и принципов, высказанных русскими мыслителями по поводу нравственного значения смерти.

Диалектический метод применяется для раскрытия эволюции воззрений на исследуемую проблему в традициях отечественной философии, что позволяет установить, с одной стороны противоречивый характер феномена смерти, с другой - определенную преемственность в трактовке нравственных вопросов в рамках этой традиции.

Компаративный метод находит применение при выявлении и сопоставлении сходств и различий в отношении к смерти в отечественной и западноевропейской философии и культуре.

В работе автор стремился преодолеть ограниченность рационалистической методологии, основанной на редуцировании (или игнорировании) реальности духовного бытия личности к психофизиологическим истолкованиям.

Автор исходит из представлений о человеке, как о существе, чье бытие имеет трагический и антиномический (сверхлогический) характер. В связи с этим материалы художественных произведений (в том числе и поэтических) рассматриваются автором как полновесные философские данные, помогающие осознанию специфики нравственно-антропологической сущности человека.

Автор полагает, что рассматривать смерть вне контекста нравственной философии значит обрекать себя на вненравственный (если не безнравственный) способ бытия.

• раскрытие особенностей отношения к смерти в русской и западноевропейской философии;

• методологическое и онтологически разграничение танатологического дискурса и нравственной философии;

• систематизация и критический анализ сформировавшихся представлений о смерти в отечественной гуманитарной науке и культуре за последние 15 лет;

• исследование феномена смерти в традиционных разделах философского знания (онтология, гносеология, аксиология);

• экспликация небытийного, апофатического и антиномического характера смерти;

• выявление нравственной антиномии временности;

• раскрытие неадекватность языка рационалистической метафизики для нравственного анализа смерти;

• рассмотрение своеобразия детского восприятия смерти;

• рассмотрение нравственного противоречия старости;

• раскрытие нравственной стороны учения Н. Ф. Федорова;

• анализ творчества А. Платонова в контексте нравственной философии;

• установление нравственно-онтологической связи зла и смертности;

• определение структуры нравственного сознания (ядро - периферийные слои через отношение к смерти;

Методологические и теоретические основы исследования. Анализ нравственного значения смерти требует решения ряда конкретных задач, связанных со спецификой исследуемого феномена, что предполагает комплексный характер методологии. В диссертационной работе используются метод систематизации, метод историко-философской реконструкции, диалектический метод, деск

Наиболее сильное влияние на формирование автором представлений о неразрывном единстве нравственной сущности человека и его восприятием и переживанием смерти оказали русские мыслители, философы и писатели, прежде всего Ф. М. Достоевский, Н. Ф. Федоров и А. П. Платонов. Соискатель полагает, что глубина проникновения в человека у этих авторов столь велика, что их размышления о смысле жизни и смысле смерти могут послужить плодотворной основой для создания духовно и социально продуктивных современных этических теорий.

Общая концепция исследования формировалась при изучении трудов русских философов, у которых наиболее ярко освящена нравственная проблематика - работы К. Н. Леонтьева, В. С. Соловьева, В. В. Розанова, Л. П. Карсавина, Б. П. Вышеславцева, И. А. Ильина, В. Н. Ильина, Н. О. Лосско-го, В. Н. Лосского, М. М. Бахтина и многих других выдающихся мыслителей.

Помимо вышеуказанных авторов соискатель обращался к произведениям русских писателей и поэтов - Державина, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тютчева, Баратынского, Фета, Никитина, Тургенева, Толстого, Бунина, Андреева, Ремизова, Газданова, Набокова, Мандельштама, Цветаевой, Пастернака, Прасолова, Рубцова, Бродского, Шукшина, Петрушевской, Павлова и других писателей и поэтов.

Большую помощь в работе над диссертацией оказали работы по истории философии, этике, культурологи, в которых раскрывается духовное своеобразие отечественной философской культуры. Среди этих авторов необходимо отметить исследования Т. А. Артемьевой, В. Ванчугова, Н. К. Гаврюшина, Г. Гачева, А.А. Грякалова, М. Н. Громова, А. Гулыги, И. И. Евлампиева, Е. Б. Емелянова, А. Ф. Замалеева, К. Г. Исупова, П. В. Калитина, А. П. Козырева, М. А. Колерова,

A. Королькова, В. Л. Курабцева. М. А. Маслина, А. В. Милькова, В. Н. Назарова, А. С. Панарина, Н. С. Плотникова, Л. В. Полякова, С. Г. Семеновой,

B. В. Сербиненко, А. В. Соболева, А. Г. Тихолаза, С. С. Хоружего, Л. Е. Шапошникова и др.

Автор активно использовал современные работы по проблемам этики, нравственной философии Р. Г. Апресяна, Г. С. Батищева, Ю. Н. Давыдова, А. А. Гусейнова, О. Г. Дробницкого, А. Е. Зимбули, Н. Д. Зотова-Матвеева, JI. Н. Коноваловой, Т. А. Кузьминой, О. С. Пугачева, А. А. Скворцова, А. П. Скрипника, В. Ш. Сабирова, О. С. Соиной, А. И. Титаренко, В. П. Фетисова, В. Н. Шердакова и других.

Среди западноевропейских философов автор хотел бы выделить фундаментальный труд французского философа В. Янкелевича «Смерть», послужившей основой для возможность создания концептуализированного языка смерти. На формирование углубленных представлений о нравственно-непостижимой сущности человека оказали классические труды Августина, Паскаля, Шопенгауэра, Ницше, Кьеркегора, Сартра, Камю, Унамуно, Хайдеггера, Левинаса и др.

Теоретическая значимость данной работы заключается в том, что рассмотрение смерти в контексте русской нравственной философии дает углубленное представление о сущности и структуре нравственного сознания человека. »

Положения и выводы исследования могут быть использованы при разработке курсов по истории русской философии, этики, культурологии. Выводы могут оказаться значимыми при разработке современных образовательных стратегий. Понимание специфики национального переживания и восприятия смерти может найти применение в психотерапевтической практике сегодняшней катастрофической реальности, которая может быть наиболее продуктивной, если будет основываться на традиционных философских ценностях и предпочтениях. Нравственная философия позволяет избежать как духовно непродуктивного игнорирования смерти, так и преодолеть патологическую центрированность на смерти. как следует говорить о смерти, нужно сначала выяснить, что о ней можно говорить, а чего говорить в принципе нельзя и почему нельзя. История философии дает нам различные образцы разговора о смерти. «Эпикурейский дискурс» являет собой типичный пример софистической терапии - уход от размышления над смертью из-за невозможности реальной встречи с ней. Принципиальная закрытость и непостижимость смерти для разума является основанием для эпикурейского решения вычеркнуть ее из орбиты познания и переживания. Поэтому такая позиция имеет мало отношения к нравственной философии.

Философия, конечно, не дает окончательного, однозначно-непротиворечивого ответа на вопрос о смерти (это и невозможно, и не нужно); цель в другом - так сказать о смерти, чтобы вызвать чувство благоговения перед Бытием, и пробудить интенцию поиска его смысла. Не профанировать и избегать смерть учит классическая мудрость, а принять вызов небытийного, неопределенного, непостижимого. Лишь осознание метафизической катастрофы события смерти, поможет избежать как парализующего всякую разумную и добрую волю истерического страха перед ней, так и бегства в суету бессмысленного гедонизма.

Тотально рационалистическая установка современной культуры формирует определенные вненравственные стереотипы мышления, которые можно назвать идолами смерти. Они появляются тогда, когда имеет место «натуралистическая ошибка» в рефлексии над смертью и игнорирование нравственного характера проблемы. И как в случае с дефиницией «добра» натуралистическая ошибка приводит к вульгаризации высокого и непостижимого смысла этого базового понятия нравственности, так и в случае с дефиницией «смерти» происходит профанация главного трагического события человеческой жизни.

Идолы смерти - наиболее типичные ее псевдо-образы, возникающие в натуралистическом и гедонистическом сознании, не воспринимающем бытие как трагизм и тайну. Они широко распространены во многих областях жизни и являются своеобразными «регуляторами сознания» современной массовой куль

Заключение научной работыдиссертация на тему "Смерть как проблема нравственной философии"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ПЕРСПЕКТИВЫ НРАВСТВЕННОЙ ФИЛОСОФИИ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ)

Подводя итог нашему рассмотрению вопроса о нравственном восприятии смерти в русской философской культуре XIX-XX вв., можно отметить его наиболее существенные черты. Прежде всего, это не абстрактно-теоретическое отношение к смерти как к биологическому принципу, призванному регулировать жизненный баланс человечества, здесь смерть - «крах и безумие» (о. Георгий Флоровский), вселенская катастрофа, требующая реального духовно-нравственного разрешения.

В этом наиболее глубокое отличие отечественной философской традиции, никогда не игнорировавшей смертную боль существования от западноевропейской схоластической, которая стремится с помощью апатичного разума достичь «объективности» познания. Смерть всегда остается Тайной, и в качестве тайны она определяет трагически-непостижимую судьбу человека. Трагизм не в том, что есть смерть как уничтожение, а в том, что жизнь открывается в свете смерти, в перспективе неведомого. Оттого не только «будущее», но и «настоящее» трагично.

В русской философии отчетливо видно, как теоретическое становится трагическим. Если Ницше полагал, что «сократизм морали», то есть теоретическое мышление вытеснило изначальное греческое трагическое мироощущение, сформировав стойкую традицию западноевропейской философии, то в русской философии переживание трагического положения человека составляет ее сущностную основу. Поэтому все вопросы, связанные со смертью (и соответственно с бессмертием) имеют яркую окраску личной духовной вовлеченности. Волжский справедливо отмечал, что «вопрос о личном бессмертии мучительно напряженный, глубоко истинный вопрос нашего морального сознания, он впитал в У себя всю страстную боль религиозно-нравственных алканий человечества» [77; 69].

Стремление к бессмертию в русской философии приобретает яркую нравственную окраску. В. С. Соловьев показал и обосновал сущностное единство нравственности и бессмертия. Нравственное совершенство не имеет смысла вне бессмертия, а бессмертие немыслимо вне нравственного совершенства. Два абсолюта взаимосвязаны онтологически, их разрыв приводит к обоюдному обесцениванию. Если нравственное совершенство есть как бы «причина» бессмертия, то «причина» смерти есть как раз обратное - нравственное несовершенство, проявляющееся, прежде всего, в нежелании противостоять основному злу.

Рассмотрение смерти в традиционных разделах философского знания подвело к раскрытию некоторых ее сущностных свойств, имеющих духовно-нравственное значение для бытийного самоопределения личности.

Онтология смерти обналичивает ее не-бытийный, не-природный, неестественный характер, свидетельствующий об иномирности смерти как абсолютном небытии тайны; гносеология смерти показывает ее апофатический хаr рактер, проявляющейся в неспособности рационалистического языка даже приблизиться к абсолютной непостижимости смерти; аксиология смерти обнажает ее трагический характер, раскрывшемся в глубинном нравственном антиномиз-ме (смерть - зло, смерть - благо).

Теоретический анализ смерти приводит к таким нравственно-практическим выводам: в онтологии не-бытийный характер смерти спасает бытие от неподлинности; в гносеологии непостижимый характер смерти, ее полное незнание ведет к вере; в аксиологии антиномический характер смерти открывает путь к свободе нравственного выбора личности; в деонтологии раскрывается сотерио-логическое задание жизни как неприятие и преодоление смерти как абсолютно недолжного. Поэтому деонтология есть нравственная онтология. В этом смысле нравственность имеет бытийные корни, а само бытие немыслимо вне нравственной основы.

Именно такое рассмотрение в полной мере позволяет говорить о смерти как о нравственном событии, имеющем нравственное значение для смысла жизни, ибо в отношении к нему либо раскрывается, либо не раскрывается «сотериоло-гическое достоинство человека».

Таким образом, философское постижение смерти позволяет выйти на уровень создания структуры нравственного сознания по принципу ядро-периферия, где ядром выступает идея абсолютного неприятия смерти как зла, что соответствует исконному нравственному началу человека, определяющем все остальные свойства его глубинных мотивов и поступков.

Именно здесь исток «злой» и «доброй» воли человека, которая определяется не субстанциональными качествами «быть хорошим» или «быть плохим», но способностью человека впадать в состояния хорошего или плохого (добра или зла).

Актуальность нравственной философии всегда создается смертью. Нравственная философия - это, прежде всего, философия смертного. Самый фундаментальный вопрос нравственной философии — «что-нибудь значит мое существование или нет?» возникает тогда, когда сознание сталкивается с неумолимостью смерти.

В. С. Соловьев придал этике новый духовный импульс, задав высокий критерий: способ переживания своей и чужой конечности определяется нравственным уровнем человека. Нравственная оценка человека зависит от его реакции на смерть. Такой способ глубинного постижения человека позволяет говорить о духовно-нравственной типологии личности.

Диапазон реакций на смерть весьма широк, но этически полярные, предельные состояния можно зафиксировать в категориях «гедонизм» и «сотерио-логизм». Если гедонизм предполагает уход человека (сознательный или бессознательный) от своей конечности в интенсивную эмпирическую жизнь, то соте-риологическое отношение, прежде всего, нравственное возмущение против смерти, осознание ее неправды, на фоне которого — неприятие эмпирической жизни как носительницы смерти с целью ее преображения и спасения. Особенность этического, тем самым определяется как раз невозможностью принять факт естественности, нормальности смерти.

Недолжность смерти раскрывает недолжность жизни. Разумеется не жизни вообще как позитивного принципа Бытия, но наличной, смертной жизни. Поэтому недолжность смерти, раскрывающая недолжность жизни, взывает, осознавшему это человеку к нравственному преображению этой жизни, которое может начаться только с себя, с нравственного самосовершенствования, то есть с разоблачения в себе злого начала.

Таким образом, можно дать определение нравственного и безнравственного. Безнравственный человек принимает жизнь, принимая зло смерти. Тем самым он принимает смерть и только смерть. Нравственный человек не принимает жизнь, не принимая зло смерти. Тем самым он принимает жизнь, но стремится к преображению жизни. Более того, можно сказать, что безнравственный человек все знает о смерти, не веря в бессмертие; нравственный человек верит в бессмертие, ничего не зная о смерти.

Оправданность бытия, цель, смысл, необходимость - вещи далеко не очевидные. И человек, никогда не принимающий физиологического способа существования (жизнь ради жизни) будет искать высший смысл и оправданность своей жизни. Сама нравственная философия как таковая, во многом появляется из-за того, что зло и смерть отождествляются, и, становясь «недоброй тьмой этого мира» (В. Соловьев), разрушают должный порядок сущего. Поэтому нравственное совершенствование, стремящееся к восстановлению истинного образа бытия, прежде всего, начинается с обнаружения в личности, в глубине ее эгоистической сути, злого начала как смертного и смертного начала как злого. Без этого первичного опознания в себе зло-смертной самости, никакое нравственное усилие невозможно. Нравственность будет сводиться лишь к формальному исполнению долга.

Смертный не может не творить зло. В этом суть эгоизма, исключительной характеристики смертного - осуществлять свою жизнь за счет других. Как следствие — хитрость, обман, лицемерие, подлость. Если проигнорировать в себе это «темное» и «дурное» начало, тогда нравственность становится «нормами приличия», то есть морально обыденного сознания, регулирующего свое поведение не этикой, но этикетом. Здесь лежит глубокое расхождение между моралью как системой внешних социальных стереотипов «правильного» поведения, не затрагивающих внутреннюю «темную» основу души, и нравственностью как покаянном состоянии совести, узревшей свою духовную «язву» и стремящейся к действительному внутреннему преображению.

Смерть для нравственной философии есть первый импульс к совестливой рефлексии и совестливому вопрошанию Правды. Смерть есть своеобразное духовное архэ для нравственной философии, постигая которую, нравственность выполняет исконную функцию философского постижения Бытия.

В этом смысле нравственность имеет онтологические основания, ибо смерть укоренена в непроявленно-непостижимых структурах Бытия. И если просто философия «смотрит» на Бытие, которое раскрывается как чудо, требующее, взывающее к познанию, то нравственная философия «видит» не просто Бытие, но смертное бытие, которое, будучи чудом, взывает не столько к изумлению, сколько вызывает страдания. Ибо смертное бытие не есть подлинное Бытие. А значит, истинный смысл нравственной жизни заключается не только в познании, но и в преображении и спасении смертного бытия. Такова суть нравственной философии, которая в своем онтологическом начале и есть философия по преимуществу, раскрывающая структуру нравственного сознания.

Каков реальный путь преодоления смерти в эмпирической жизни, можно ли здесь совершить нечто значимое, что будет способствовать ослаблению смертного детерминизма бытия?

Философия общего дела содержит ответ на этот вопрос. Покаяться, согласно Н. Ф. Федорову, значит признать, что не Бог создал нас ограниченными и смертными, т.е. умерщвляющими себя и других. Высшее нравственное начало «основывается на сознании действительно общего всем сынам человеческим несовершенства, смертности». Но «нынешняя фарисейская мораль», «нынешняя жалкая нравственность» требует «постоянной заботы об охранении каждым своего личного достоинства от других» и всячески препятствуют покаянию. И поэтому, нравственность есть не правильное поведение, не кодекс чести, не руководство, как быть хорошим; нравственность — признание в себе злого, каковыми являются все несовершенные, ибо смертны.

Потонувший в эгоизме человек не знает, зачем ему жить, в чем высший смысл его существования. Поэтому он и не знает, как ему жить. Когда весь мир стянут в эгоистический порыв обладания, то исчезает (по крайней мере, искажается) подлинная сущность человека. Но в своей последней глубине (совесть никогда не молчит) он ощущает неправедность своей жизни, но не в состоянии преодолеть мертвый узел эгоизма, озлобляется еще больше, становится более лицемерным.

Нравственность в свете покаяния - это состояние духовного кеносиса человека. Только лишь в умалении своей эгоистической сущности возможно раскрыть действительную истину о самом себе - кто я есть, зачем существую, зачем существуют другие.

Итак, нравственное сознание способно распознавать недолжный строй сущего за твердыней детерминизма, твердыней «естественности». Поэтому, борясь со смертью (по крайней мере, не смиряясь с ней, не полагая ее за необходимость и неизбежность), мы боремся и со злом, тем самым выполняем нравственную задачу. Осознание смертности дает нравственный импульс к ее преодолению, ибо смертный порядок сущего не соответствует онтологическим идеалам человека.

Нравственность находится вне и выше человека, но для человека. С прагматической точки зрения нравственности не должно было бы быть, но она есть вопреки всем гедонистическим позывам непреображенного человека, который от мук совести постоянно хотел бы скрыться в повседенвность. Нравственное сознание всегда вопреки «духу века сего» будет отстаивать абсолютные ценности, соприкосновение с которыми не дает человеку окончательно исчезнуть в небытийной мгле времени. Нравственность - это «репрезент» вечности, только нравственным сознанием можно уловить вневременные, нетленные основы существования.

В свете нравственной философии нужно не нравственность «пригонять» к требованиям разума, тем самым, оправдывать разум нравственно, а наоборот, -разум необходимо оценивать нравственными мерками. Разум дан, в то время как нравственность задана человеку. «Человек не обладает изначально подлинностью самого себя» - говорит Г. С. Батищев. Поэтому разум необходимо поднимать до уровня требований нравственности, стремиться к тому, чтобы разум был нравственным, то есть способным видеть зло в «естественном», не принимать смерть, протестовать и бороться.

Это идеал преображенного разума. Непреображенный разум видит «норму» и «закон» в смерти и поэтому измышляет на основании ложного смирения гедонистический образ жизни. Преображенный разум видит всю недолжность смерти («закона природы») и высказывает нравственный протест. Он также продолжает существовать в неправедном мире, но смиряясь в аскезе. Это есть идеал смиренномудрия - трагическое принятие неправды с глубокой нравственно-сердечной болью и протестом.

Не априорные формы пространства и времени определяют мировоззрение человека, но априорная нравственность, которая и составляет сущностную основу мышления. Человек познает, воспринимает, интерпретирует этот мир настолько, насколько это позволяет ему совесть.

Мир существует не как «воля и представление», но как результат совестливого вопрошания. Нельзя «объективно» изучать и постигать мир. Мир - не «объект», а человек - не «субъект», а живое, страдающее и умирающее существо, чья «объективность» или «субъективность» напрямую зависит от нравственного состояния.

Совесть всегда первична. Особенно на этапе интерпретации полученных данных, моральная честность оказывается решающим аргументом в пользу «мировоззрения». Что есть мир, что он может для меня значить - вопросы не разума, прежде всего, но совести.

Язык смерти (равно как и бессмертия) не есть язык разума, но совести. Проблема нисколько не в «верификации», ибо верификация - это про-верка, речь же должна идти о вере, полнота которой не измеряется адекватностью «логических процедур» или рациональной доказательностью. Все попытки верифицировать трансцендентные переживания свидетельствуют об отсутствии веры, следствием чего и является стремления компенсировать духовную пустоту г ссылками на возможность или невозможность опытной проверки.

То, что проблема смерти не может быть решена рационально, не есть свидетельство некоей «слабости» разума, но знак того, что поиск должен вестись на иных территориях. Ослепленные разумом, мы часто забываем, что и совесть имеет некоторые «когнитивные способности» и с ее помощью действительно можно решать бытийно значимые проблемы человека.

Мы должны глубочайшем образом вникнуть в то, что есть, что существует как наличное данное, говорил Хайдеггер. Всмотреться подлинным образом в мир, чтобы в нем увидеть чудо и тайну, величайшую непостижимость и невозможность - все это дает философское созерцание. Но это созерцание всегда остается неполным, если за познанием не последует страдание; подлинное знание всегда приносит страдание. Мир устроен не так, не праведно, не должно.

За метафизическим восторгом перед бездной непостижимости мироздания следует горькое отчаяние от прозрения того, что зло намертво сковало мир, и это не позволяет человеку успокоиться и предаться только созерцанию, только жизни по приспособлению в смертном мире, но взывает его к иным уже целям и задачам. Спасение, преобразование мира, рухнувшего во зло, и есть главное нравственное задание человека, высшая цель его бытия.

Современная культура, якобы сорвав табу со смерти, формирует танатологическое отношение к жизни, то есть такое отношение, которое не знает духовно-нравственного осмысления проблемы человеческого существования. На смену атеистической идеологии сегодня пришла гедонистическая идеология; и, соответственно, на смену атеистическому умолчанию смерти пришло гедонистическое умолчание смерти (хотя бы в форме «танатологического ренессанса»). Нравственная рефлексия над конечностью человеческого существования была изъята из мыслительного горизонта марксизма, изъятой она оказывается и сегодня. Смерть поменяла свой «семиотический» знак, но табу сохранилось. На место бессмысленного безмолвия о смерти советской эпохи приходит бессмысленное многословие постмодернистского дискурса.

Сейчас создается только видимость религии, философии, жизни. Подлинность ушла в глубокое подполье. Н. Д. Зотов-Матвеев характеризует современную ситуацию так: «Происходит замещение идеалов рационалистическими доктринами, с легкостью оправдывающими моральную вседозволенность вплоть до преступлений против человечности» [134; 10]. И философия сегодня снова оказывается в идеологических тисках. Ибо философия в гедонистическом обществе становится служанкой науки в форме эпистемологии, герменевтики, культурологии и проч. Тем самым происходит фундаментальное забвение кардинальных, основополагающих вопросов нравственного характера - о смысле жизни и смысле смерти.

Эти вопросы нелицеприятны и гедонистическое мышление стремится радикально избавиться от нравственных раздумий над смертью, ибо оно вообще стремится избавиться от нравственного как такового. Сегодня люди хотят, как в свое время очень тонко подметил утонченное лицемерие образованного общества П. Д. Юркевич, «быть нравственными без подвига». Поэтому переводит бытийную проблематику в магистральное русло танатологических исследований, тем самым, пряча проблему еще глубже, делая жизнь человека еще бессмысленней.

Все образы смерти в современной культуре, в итоге оказываются основанными на позитивистской трактовке смерти как закона. Позитивизм, который по слову И. А. Герцена, упорно занимается «аналитическими трупоразъятиями», сегодня приобретает новые формы и с новой силой навязывает абсолютно детерминистскую картину мира, в которой человеку как живому нравственному существу нет места.

Позитивистская парадигма - то умонастроение, которая сущее выдает за должное, наличное за истинное. Высшим ее выражение является гегелевский принцип: а все действительное разумно, а все разумное действительно. Тем самым происходит устранение абсолютного, идеального из горизонта бытия из сознания.

Позитивизм - фундаментальное мирочувствие секулярного общества, общества «заземленного», не желающего и не могущего стяжать трансцендентное измерение. Тем самым устраняется сфера должного как истинно-сущего. Человек намертво замыкается в границах наличного, посюстороннего, осязаемого и воспринимаемого лишь в эмпирическом опыте. Позитивизм понижает метафизический и нравственный уровень существования до жестких рамок физиологической антропологии. Здесь все высшие устремления человека эманируют из низших. В то время как для нравственной философии - высшее даруется человеку свыше, а не выводится снизу.

Позитивизм, тем самым, легитимизирует нестремление, неискания человека. Он оставляет человека доживать в унылом круге смертной самости. Постулируя закон как абсолют, позитивизм не подвигает человека к изменению. Если закон есть сущностный абсолют, то человек должен остаться в своей наличной непреображенной самости.

Это и есть та «покорность смерти», о которой говорил В. Н. Муравьев. Эта покорность видит только логически упорядоченное течение биологических ритмов, в которых смерть и рождение предстоят в качестве диалектически необходимых членов, (в котором детерминизм граничит с чудом), что парализует в итоге нравственную волю. Человек перестает видеть внутреннюю сторону этого процесса - его бессмысленность (в циклах, повторах) и трагизм - в мучительном факте реального умирания конкретного живого человека, чувствующего вселенский ужас от приближения Ничто. Категориальный детерминизм разума глушит боль страдания и тоски; ему не дано понять, что «живая тварь вздыхает и стенает в ожидании» (И. А. Ильин).

Убежденность в смерти как законе приводит к двум нелепостям: нелепости жизни на фоне смерти и нелепости смерти на фоне жизни. В. Ф. Эрн совершенно верно говорил, что прогрессистская модель жизни, основанная на позитивистском отношении к смерти приводит к созданию иллюзии нормальной жизни. «Смерть по-прежнему останется в силе. И на фоне достигнутых результатов, на фоне довольства и отсутствия безпокойства за завтрашней день, только ярче, только безжалостнее подчеркивается вся безсмысленость, вся нелепость, вся ненужность и весь ужас смерти» [424; 78].

Эрн имел в виду общество социалистической беспечности, которое, в случае его создания, согласно философу, было бы смертной казнью для человека, желающего жить и не желающего умирать, но приговоренного какой-то немыслимо-враждебной силой к насильственной смерти. Современное общество рыночной беспечности мало чем отличается от социалистического в плане создания утопических целей «счастливого», «достойного», то есть, духовно и нравственно беспроблемного существования.

Идолы смерти (вненравственные стереотипы сознания) возникают при недооценке таких характеристик смерти как ее не-природность, не-бытийность, антиномичность, апофатичность, трагичность. Эти характеристики могут быть обнаружены лишь при нравственном восприятии-переживании смерти. Вненравственное оношение к смерти порождает танатологическую экспансию, являющейся проявлением рафинированного гедонизма современной массовой культуры.

Против нравственно опустошающих человека представлений о смерти как законе выступила целостная традиция русской философии от Соловьева и Федорова до современных поисков, которую можно обозначить как традицию "неприятия смерти". Это и есть христианский идеал жизни. В. И. Несмелов в статье «Вопрос о смысле жизни в учении новозаветного откровения» выразил предельно ясно и определенно суть этого идеала: «Христианство говорит человеку, что он существует не для смерти и не для теневого существования в таинственных обиталищах мифологического Аида, а для вечной разумной жизни на небе в Бо-жием царстве света и истины» [255; 71]. Все остальное принципиально бессмысленно и нелепо.

П. Страхов в книге «Воскресение» убедительно показал, что смутные чаяния воскресения («смутная эсхатологическая идея») были широко распространены в дохристианском религиозно-философском сознании. Идея воскресения имеет не столько космологический, сколько нравственный характер. Неприятие не только смерти как высшего зла свойственно нравственному сознанию, но неприятие наличного порядка вещей, испорченных злом.

Чаяние воскресение также свидетельствует о недолжности (абсурдности и нравственной неприемлемости) разрушения человеческой личности. Апелляция к «естественным законам природы» для нравственности совершенно неприемлемы, ибо априорная благодать вечной жизни достовернее и естественнее всяческих законов природы, устанавливающих хищнический порядок вещей. Давящая абсурдность наличного порядка вещей, вопиющая бессмысленность и бесцельность мироздания как такового, нравственная порочность человека и нравственная невменяемость природы приводят к выводу о неистинности наличного порядка мироздания, необходимости его гибели и возрождения уже в новом преображенном виде. То, что бытие должно быть, не вызывает сомнения; бытие — благо. Но то, что оно должно быть другим — тоже не вызывает сомнения. Сущее не должно, а должное не сущее. Отсюда - эсхатологическое чаяние как предел надежды.

Шестов не перестает повторять, что «.смерть всегда представлялась и будет представляться как нечто в последней степени неестественное» [414; 276]. В этом контексте Шестов говорит, что очередная задача философии, ее обязанность заключается в том, чтобы «расшевелить и взбунтовать мертвую природу» [414; 251], ибо философы в течение тысячелетий проповедовали рабство и смирение перед ней.

Современная мысль продолжает и развивает эту линию отечественной философии. С. С. Хоружий пишет: «Суть и задачу" общего дела" человека и человечества можно определить одною краткою формулой: неприятие смерти. Не-исчезающей нотой в культуре должно звучать эсхатологическое напоминание и свидетельство: ига смерти не должно быть. Единственное и истинное дело человечества - преодоление смерти» [398; 18-19].

Нравственная философия Федорова и Платонова являются предельными формами этического максимализма в русской культуре. Одна посредством нравственного раскрытия неправды наличного состояния бытия, другая посредством языкового раскрытия метафизического зла существования, имеют глубинную сотериологическую интенцию восстановления должного порядка мироздания. Кантовский императив долга, очищенный от всяких эмпирических содержаний приводит к построению культуры с весьма конкретными прагматическими задачами. Федоровский же «эмпирический» идеал борьбы со смертью приводит к созданию надпрагматическими космологической культуры.

Тексты Платонова и Федорова «форматируют» сознание в особом регистре трагического мировоззрения, способствующего духовному росту личности, что позволяет данный тип письма квалифицировать как аскетическую литературу, сугубым образом реализованную и на художественном и философском уровнях в рамках единого сотериологического задания русской культуры.

Нравственная философия смерти в России имеет все основания претендовать на статус интегральной парадигмы русской мысли. Особенность русской мысли в том, что фундаментальные черты национального философского мировоззрения непосредственно связаны с идей преодоления смерти. Этой задачей, становящейся мощным духовным заданием нации, русская мысль озабочена со своих первоистоков. Все главные темы нашей культуры сосредоточены вокруг главной темы - темы о человеке. Причем человек берется в своей наличной смертной ипостаси, что задает трагическую интонацию всех вербальных и невербальных постижений человека в русской философской культуре.

Изучение способов восприятия смерти в русской философской культуре убеждает в том, что ее главное устремление - непрестанное движение к поиску нравственных первооснов жизни, необходимых для решения нравственно-мучительных проблем, извечно стоящих перед человеком. Представляется особо важным обоснование абсолютной значимости нравственной философии для сегодняшнего состояния и философской культуры и культуры вообще, которое становится уже не только не философской, но и нечеловеческой. Нравственная патология, извращающая коренные духовные и даже физические основы человеческого бытия, становится нормой все более коммерциализированной, эротизированной, политизированной, технократизированной, но совершенно безнравственной, жизни. Вот почему так важна сегодня сила нравственного протеста Толстого, обличающая все формы морального зла «приличного» цивилизованного общества.

Основной вывод работы, имеющий общественно-педагогическое значение, заключается в следующем. Игнорирование проблемы смерти со стороны научного сообщества и образовательных структур, равно как и завышенный вне-нравственный интерес к патологическим формам смерти, инспирированный современной массовой культурой и эстетствующей элитой, только повышают уровень агрессивности в обществе, создают новые формы деструктивного поведения, что приводит к общей дестабилизации жизни социума. Обращение к традициям русской философии, в которой тема смерти нашла высшее нравственное решение, будет способствовать обретению (особенно молодым поколением) достойного нравственного смысла жизни.

Сотериология, будучи нравственной доминантой русской философии, сейчас весьма актуальна для целей социальной терапии. Сотериология может и должна стать реальной альтернативой тотальному гедонизму современной культуры, имеющий самые негативные последствия и для отдельной личности, и для социума в целом. В этом плане изучение русской философии смерти оказывается важным и в качестве альтернативы современному гедонизму, приобретающему некрофилические формы.

Нравственное постижение смерти в русской философии способствует более глубокому постижению истоков зла, которое, увы, имеет отнюдь не только социокультурное измерение. Современность «обогатила» нашу жизнь невероятным приливом новых более изощренных и жестоких форм зла. Поэтому наиболее актуальной проблемой для современной нравственной философии в России, как нам представляется, должна стать проблема зла во всех своих трагических ипостасях.

Смысл культуры в русской философии - в наработке духовной энергии, энергии неприятия смерти, с ее последующим преодолением. Смерти не как всеобщей судьбы, а как абсурдно-трагической судьбы, вызывающей в человеке не смирение с природной неизбежностью, но радикальный метафизический протест. Этот протест может реализоваться и на путях Федоровской онтологической реформации космоса, и на путях христианской аскезы, предполагающей духовно-нравственное преображение личности.

Список научной литературыВарава, Владимир Владимирович, диссертация по теме "Этика"

1. Абрамович Н.Я. Смерть и художники слова / Н. Я. Абрамович // Смерть. Альманах. СПб. : Из-во «Нов. журнал для всех», 1910. - С. 269-283.

2. Аверинцев С.С. Классическая греческая философия как явление историко-литературного ряда / С.С. Аверинцев // Образ античности. СПб. : Азбука-классика, 2004. - С. 106-139.

3. Агеева О. Жизнь после жизни. Великое путешествие души / О. Агеева. -СПб.: Невский проспект, 2004. 122 с.

4. Адорно Теодор В. Проблемы философии морали. М. : Республика, 2000. -239 с.

5. Александров В.Е. Набоков и потусторонность: метафизика, этика, эстетика / В.Е. Александров. СПб.: Алетейя. - 1999. - 320 с.

6. Алипий (Кастальский-Бороздин), архимандрит, Исайя (Белов), архимандрит. Догматическое богословие. Сергиев Посад : Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1999. - 288 с.

7. Андрей Платонов писатель и философ. Материалы дискуссии / Вопросы философии. - 1989. - №3. - С. 14-37.

8. Апресян Р.Г. Постижение добра / Р.Г.Апресян. М. : Мол. гвардия, 1986. -207 с.

9. Аргази В. Смерть и время / В. Аргази. М. : Яхонт, 2000. - 320 с.

10. Артемьева Т.В. История метафизики в России XVIII века / Т.В. Артемьева. СПб. : Алетейя, 1996. - 320 с.

11. Артемьева Т.В. «Область дай уму .» / Т.В. Артемьева // Мысли о душе. Русская метафизика XVIII века. СПб.: Наука, 1996. - С. 5-75.

12. Архангельский JI.M. Марксистская этика : предмет, структура, основные направления / J1.M. Архангельский. М. : Мысль, 1985. - 239 с.

13. Ахутин А.В. София и черт (Кант перед лицом русской религиозной метафизики) / А.В. Ахутин // Вопросы философии. 1990. - №1. - С. 51-70.

14. Базаров В. Христиане Третьего Завета и строители Башни Вавилонской / В. Базаров // Литературный распад. Критический сборник. С.-Петербург : EOS, 1909.-280 с.

15. Балашов Л.Е. Жизнь, смерть, бессмертие / Л.Е. Балашов. М. : 1996.-96 с.

16. Бальбуров Э. Андрей Платонов и русский космизм: проблема живого знания / Э. Бальбуров // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества / под ред. Н.В. Корниенко. М. : ИМЛИ РАН, 2003. - Вып. 5. Юбилейный. - С. 311-318.

17. Батай Ж. О самозванстве смерти / Ж. Батай // Ступени. Философский журнал. СП. : Алга-Фонд, 1993. - №1(7).

18. Батищев Г.С. Найти и обрести себя. Особенности культуры глубинного общения / Г.С. Батищев // Вопросы философии. 1995. - №3. - С. 103-129.

19. Бахтин М.М. К философским основам гуманитарных наук / М.М. Бахтин // Автор и герой : К философским основам гуманитарных наук. СПб. : Азбука, 2000. - С. 227-232.

20. Бахтин М.М. К философии поступка / М.М. Бахтин // Работы 20-х годов. Киев : Next, 1994. - С. 9-69.

21. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности / М.М. Бахтин // Работы 20-х годов. -Киев : Next, 1994. С. 69-257.

22. Безверхняя Ж. Что скрывает смерть или правила игры «того света» / Ж. Безверхняя. М. : Амрита-Русь, 2004. - 239 с.

23. Безсмертие души. Безсмертие души с точки зрения науки и свободного разума. По Мендельсону изложил и обработал П. Полонский. С.-Петербург : Центральная Типо-лит М.Я. Минкова, 1900, 51 с.

24. Бейли А. Проблема смерти / А. Бейли. М : Амрита-Русь, 2004. - 140 с.

25. Белосельский-Белозерский A.M. Диалог на смерть и на живот / A.M. Бело-сельский-Белозерский // Вопр. философии. 2005. - №1. - С. 109-118.

26. Бердяев Н.А. Опыт парадоксальной этики / Н.А. Бердяев. М. : ООО «Издательство ACT»; Харьков: «Фолио», 2003. - 701 с.

27. Бердяев Н.А. Царство Духа и царство Кесаря / Н.А. Бердяев. М. : Республика, 1995.-383 с.

28. Бердяев Н.А. Этическая проблема в свете философского идеализма / Н.А. Бердяев // Проблема идеализма. Сборник статей 1902. М. : МОДЕСТ КОЛЕРОВ и «ТРИ КВАДРАТА», 2002. - С. 341 - 393.

29. Бердышев Г.Д. Реальность долголетия и иллюзия бессмертия / Г.Д. Бердышев. Киев : Политиздат Украины, 1989. - 254 с.

30. Бессмертный Ю.Л. Жизнь и смерть в средние века / Ю.Л. Бессмертный. — М.: Наука. 1991.-240 с.

31. Бланшо М. Литература и право на смерть / М. Бланшо // Новое литературное обозрение. 1994. -№7.

32. Богомолец А.А. Загадка смерти / А.А. Богомолец. М. : 1927. - 47 с.

33. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть / Ж. Бодрийяр. М. : Добро-свет, 2000.-387 с.

34. Больнов О.Ф. Философия экзистенциализма / О.Ф. Больнов. СПб. : Лань, 1999.-224 с.

35. Бонецкая Н.К. М.М. Бахтин и традиции русской философии / Н.К.Бонецкая // Философия не кончается . Из истории отечественной философии : XX век : в 2 кн. под ред. В.А. Лекторского. М. : РОССПЭН, 1999. - Кн. 1 : 20-50-е годы.-719 с.

36. Борецкий О.Н. Конечность человеческого бытия как проблема мировоззрения: Автореф. дис. к.ф.н. Алма-Ата, 1989.

37. Борисов С.Б. Символы смерти в русской ментальности / С.Б. Борисов // Социс. 1995. - №2. - С. 58-63.

38. Бородай Ю.М. Эротика. Смерть. Табу: Трагедия человеческого сознания / Ю.М. Бородай. М. : ГНОСИС, Русское феноменологическое общество, 1996. -416 с.

39. Бродский А.И. В поисках действенного этоса: Обоснование морали в русской этической мысли XIX века / А.И. Бродский. СПб. : Изд-во С.-Петербургского университета, 1999. - 152 с.

40. Брюсов В. О смерти, воскресении и воскрешении / В. Брюсов // Вселенское дело. Памяти Николая Николаевича Федорова. Выпуск 1. - Одесса. -1914.-С. 49-55.

41. Булгаков С. Философия хозяйства / С. Булгаков. New York, 1982 - 328с.

42. Булгаков С.Н. Свет невечерний : Созерцания и умозрения / С.Н. Булгаков. М.: Республика, 1994. - 415 с.

43. Булгаков С.Н. Трагедия философии / С.Н. Булгаков // Собр. соч. : в 2 т. -М.: Наука, 1993. Т. 1. - 604 с.

44. Булгаков С.Н. Софиология смерти / С.Н. Булгаков // Тихие думы. М. : Республика, 1996. - С. 273-308.

45. Булгаков С.Н. Основные проблемы теории прогресса / С.Н. Булгаков // Проблемы идеализма. Сборник статей 1902. / [под ред. М. Колерова]. М. : Модест Колеров и «Три квадрата», 2002. - 736 с.

46. Бурдо J1. Вопрос о жизни. Очерки общей социологии / JI. Бурдо. С.Петербург : Издание А. Большакова и Д.Голова, 1902. - 306 с.

47. Бурдо JI. Вопрос о смерти и его различные решения / JI. Бурдо. М.Петербург : Издание А.С. Суворина, 1911. - 301 с.

48. Варава В.В. Между танатологией и сотериологией: перспективы русской философии / В.В. Варава // Русская философия XX века: национальные особенности, течения и школы, политические судьбы : сб. науч. тр. Екатеринбург, 2000. - С. 28-32.

49. Варава В.В. Россия и Америка: два пути преодоления смерти / В.В. Варава // Воронежская беседа. Альманах. Воронеж : Воронежско-Липецкая епархия, 2000. - С. 32-47.

50. Варава В.В. Философия и богословие: модусы взаимодействия / В.В. Варава // Философия науки и техники: Итоги XX в. : с. науч. тр. Новосибирск, 2000. С. 203-207.

51. Варава В.В.Танатология или метафизика смерти? /В.В. Варава // Вестник научной сессии факультета философии и психологии Воронеж, гос. ун-та. -2000. Вып. 2. - С. 50 - 52.

52. Варава В.В. Переживание смерти как критерий типологизации культуры / В.В. Варава // Проблемы преподавания культурологи в высшей школе: с. науч. тр. Воронеж, 2000. - С. 3-6.

53. Варава В.В. Глубочайшая странность жизни / В.В. Варава // Философия о смерти и бессмертии человека : межвуз. сб. науч. тр. Воронеж, 2001. - С. 9-15.

54. Варава В.В. Философские параметры танатологии / В.В. Варава // Вестник научной сессии факультета философии и психологии. Воронеж, гос. ун-та. -2001. - Вып. 3,-С. 15-18.

55. Варава В.В. «И возненавидел я весь труд мой.» (заметки о философии труда в православной и протестантской культурах) /В.В. Варава // Философская и правовая мысль. Альманах / Саратов-Санкт-Петербург. 2001. - Вып.2. - С. 219-238.

56. Варава В.В. Рецензия. / В. Варава // Человек. Иллюстрированный научно-популярный журнал. 2001. - № 6. - С. 182-188. - Рец. на кн.: Смерть / В. Янкелевич. - М.: Изд-во Литературного института, 1999. - 448 с.

57. Варава В.В. Духовно-философский горизонт русской мысли и метафизика смерти / В.В. Варава // Философская и правовая мысль. Альманах / Саратов-Санкт-Петербург. 2002. - Вып.З. - С. 175-191.

58. Варава В.В. Вопрошание и Откровение /В.В. Варава // Человек. Иллюстрированный научно-популярный журнал. 2003. - № 2. - С. 80-93.

59. Варава В.В. «Философия общего дела» и «Философия отчего края» / В.В. Варава // IX Федоровские чтения : сб. науч. тр. Москва, 2003. - С. 83-88.

60. Варава В.В. Танатологический процесс в современной России / В.В. Варава // Вестник научной сессии факультета философии и психологии Воронеж. гос. ун-та. 2003. - Вып. 3. - С. 21-28.

61. Варава В.В. «Спасители вселенной» (детство в русской философской культуре) /В.В. Варава // Подъем. 2003. - №6. - С. 174-192.

62. Варава В.В. Этика исчезающей Благодати (опыт адогматического истолкования «злого» в человеке) / В.В. Варава. Воронеж, 2003, 32 с.

63. Варава В.В. Бытийные корни трагедии: Платонов и русская философия / В.В. Варава // Трагическая философия Андрея Платонова : межвуз. сб. науч. тр. -Воронеж, 2004. С. 9-21.

64. Варава В.В. Нравственное зло и антропологические аномалии /

65. B.В. Варава // Антропологические конфигурации современной философии: Материалы науч. конференции 3-4- декабря 2004 г. М. : Современные тетради. —1. C. 25-27.

66. Варава В.В. Митрополит Евгений (Болховитинов) и «Философия Отчего края» / В.В. Варава // Москва. Журнал русской кулыуры. 2005. - №2. - С. 186205.

67. Варава В.В. Нравственная сотериология Н.Ф. Федорова / В.В. Варава // Вестник Воронежского государственного Университета. 2005. - №2.

68. Варава В.В. Перспективы нравственной философии в современной России / В.В. Варава // Философия и будущее цивилизации: Тезисы докладов и выступлений IV Российского философского конгресса: в 5 т. М. : Современные тетради, 2005.-Т. 2.-С. 414-415.

69. Нравственная философия Андрея Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 6. М.: ИМЛИ РАН, 2005. - С. 260276.

70. Варава В.В. Метафизика смерти: опыт апофатической рациональности / В.В. Варава // Вопр. философии. 2005. - №12. - С. 77-93.

71. Варнава (Беляев), епископ. Основы искусства святости. Опыт изложения православной аскетики. В 4-х томах / епископ Варнава (Беляев). Нижний Новгород. : Издание Братства во имя св. князя Александра Невского, 1998. - Т. 4. -416 с.

72. Василиадис Н. Таинство смерти / Н. Василиадис. М. : Свято-Троицкая Сергеева Лавра, 1998. - 592 с.

73. Введенский А.И. Условия позволительности веры в смысл жизни / А.И. Введенский // Смысл жизни в русской философии. Конец XIX начало XX века. - СПб.: Наука, 1995. - С. 40-75.

74. Вейнгольд Ю.Ю. Смысл жизни человека и идея бессмертия / Ю.Ю. Вейнгольд. Белгород. 1998. - 62 с.

75. Виндельбанд В. От Канта до Ницше / В. Виндельбанд. М. : КАНОН-пресс, Кучково поле, 1998. — 496 с.

76. Вишев И.В. Проблема личного бессмертия / И.В. Вишев. Новосибирск : Наука, 1990.-248 с.

77. Волжский. Проблема смерти у проф. Мечникова / Волжский // Новый путь. Ежемесячный журнал. Октябрь, 1904. С.69-83.

78. Восток и Запад о жизни после смерти / сост. Н.Г. Шкляева. СПб. : Лен-издат, 1993.-476 с.

79. Вселенское дело. Памяти Николая Николаевича Федорова. Выпуск 1. -Одесса.- 1914.-250 с.

80. Вудуорд К. Отрицание ада / К. Вудуорд // Америка. 1990. - №404. -С. 12-17.

81. Вульф М. О «страхе смерти, идее безсмертия и самоубийства» (психоаналитический эскиз) / М. Вульф // Вселенское дело. Памяти Николая Николаевича Федорова. Выпуск 1. - Одесса. - 1914. - 250 с.

82. Вышеславцев Б.П. Этика преображенного эроса / Б.П. Вышеславцев. -М.: Республика, 1994. 368 с.

83. Вышеславцев Б.П. Комментированный конспект книги В. Розанова "Великий инквизитор" / Б.П. Вышеславцев // Вопр. философии. 1996. - №6. -С. 136-140.

84. Вышеславцев Б.П. Достоевский о люби и бессмертии / Б. П. Вышеславцев // Русский Эрос, или Философия любви в России. М.: Прогресс, 1991. - С.364-377.

85. Гаврюшин Н.К. Самопознание как таинство / Н.К. Гаврюшин. Вопр. философии. - 1996 . - №5. - 140-163.

86. Гаджиев К.С. Апология Великого Инквизитора / К.С. Гаджиев // Вопр. философии. 2005. - №4. - С. 3-23.

87. Гайденко П.П. Смерть / П.П. Гайденко // Этика: Энциклопедический словарь / под ред. Р.Г. Апресяна и А.А.. М.: Гардарики, 2001. - С. 440-442.

88. Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному: Новая онтология XX века / П.П. Гайденко. М. : Республика, 1997. - 495 с.

89. Гачева А.Г. «Нам не дано предугадать, Кака слово наше отзовется.» (Достоевский и Тютчев). М.: ИМЛИ РАН, 2004. - 640 с.

90. Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 2. Философия природы / Гегель. М.: Мысль, 1975. - 695 с.

91. Гегель. Энциклопедия философских наук. Т.З. Философия духа / Гегель. -М. : Мысль, 1977.-471 с.

92. Герцен А.И. Концы и начала / А.И. Герцен // Собр. соч. : в 8 т. М. : Правда. - 1975. - Т. 8. - С. 73-143.

93. Герцен А.И. Письма об изучении природы / А.И. Герцен // Собр. соч. : в 8 т. М.: Правда. - 1975. - Т.2. - С. 87-287.

94. Голубчик В.М., Тверская Н.М. Человек и смерть : поиски смысла (этические аспекты явления) / В.М. Голубчик, Н.М. Тверская. М.: Наука, 1994. - 303 с.

95. Горелкин М.В. Смерть как философская проблема / М.В. Горелкин // Истина и ценности в научном познании. -М. : ИФ АН, 1991. 144 с.

96. Горностаев А. Тяга земная. Разбор взглядов Соловьева и Федорова / А. Горностаев // Вселенское дело. Памяти Николая Николаевича Федорова. — Выпуск 1. Одесса. - 1914. - 250 с.

97. Горский А.К., Сетницкий Н.А. Тезисы о тайне беззакония: маш. рукопись, 1924 г. — 5 с. Моск. частный архив. Публикация М. Хагемайстера (ФРГ) // Русская философия: Зарубежные исследования. Реферативный сборник. - М. : ИНИОН РАН, 1994. - 158 с.

98. Гофман О. Русская книга мертвых / О. Гофман. СПб. : Питер, 2003. - 160с.

99. Гройс Б. Да, апокалипсис, да, сейчас / Б. Гройс // Вопросы философии. — 1993.-№3.-С. 28-35.

100. Гройс Б. Ленин и Линкольн отношение к смерти / Б.Гройс // Искусство кино. - 1992. -№1.

101. Громов М.Н. Структура и типология русской средневековой философии / М.Н. Громов. М. : ИФРАН, 1997. 289 с.

102. Громов М.Н., Мильков В.В. Идейные течения древнерусской мысли / М.Н. Громов, В.В. Мильков. СПб.: РХГИ, 2001. - 960 с.

103. Грот Н.Я. Устои нравственной жизни и деятельности / Н.Я. Грот // Смысл жизни в русской философии. Конец XIX начало XX века. - СПб. : Наука, 1995. -17-40.

104. Гроф С. Психология будущего : Уроки современных исследований сознания / С. Гроф. М. : Издательство ACT, 2001. - 476 с.

105. Грякалов А.А. «Завершенная современность» и антропология события /

106. A.А. Грякалов // Антропологические конфигурации современной философии : материалы научной конференции 3-4- декабря 2004 г. М. : Современные тетради, 2004. - 299 с.

107. Губин В.Д. Смерть человека и предмет философской антропологии /

108. B.Д. Губин // Рационализм и культура на пороге третьего тысячелетия : материалы Третьего Российского Философского конгресса (16-20 сентября): в 3 т. -Ростов на Дону : СКНЦВШ, 2002.-Т. З.-С. 300.

109. Гулыга А.В. Русская идея и ее творцы / А.В. Гулыга. М. : Соратник, 1995.-310 с.

110. Гуревич А .Я. Смерть как проблема исторической антропологии : о новом направлении в зарубежной историографии / А.Я. Гуревич // Одиссей. Человек в истории.-1989.-198 с.

111. Гуревич П.С. Философская антропология / П.С. Гуревич. М. : 1997.

112. Гусейнов А.А. Великие моралисты / А.А. Гусейнов. М. : Республика, 1995.-351 с.

113. Давыдов Ю.Н. Этика любви и метафизика своеволия : Проблемы нравственной философии / Ю.Н. Давыдов. М.: Мол. гвардия. - 1989. - 317 с.

114. Дастр А. Жизнь и смерть / А. Дастр. СПб.: «Прометей», 1914. - 144 с.

115. Декарт. Страсти души / Декарт // Соч.: в 2-х т. М.: Мысль, 1989. - Т. I. -С. 481-573.

116. Демичев А.В. Дискурсы смерти. Введение в философскую танатологию /

117. A.В. Демичев. СПб. : -ИНАПРЕСС, 1997. 144 с.

118. Деринг Э. Философские аспекты вопроса о смысле жизни и смерти / Э. Деринг // Dasein анализ в философии и психологии / под ред. Т.М. Кучинского. - Минск : Европейский гуманитарный ун-т, 2001. С. 39-51.

119. Диоптра или духовное зерцало. СПб.: ОЮ-92, 1996. - 352 с.

120. Домбровский И. Смерть. Этюд / И. Домбровский. С.-Петербург : Издание С.А. Корнатовского, 1894.

121. Дробницкий О.Г. Моральная философия: Избр. труды / Сост. Р.Г.Апресян. М.: Гардарики, 2002. - 523 с.

122. Дробышев В.Н. Страх смерти в русском религиозном мировоззрении /

123. B.Н. Дробышев // Ступени. Философ, журнал. СП.: 1993. - №1(7).

124. Душин О.Э. Модели совести: Фома Аквинский и Владимир Соловьев / О.Э. Душин // Вопр. философии. 2005. - №3. - С. 149-160.

125. Евгений (Булгар), архиепископ. Рассуждение против ужасов смерти / Евгений (Булгар) // Платон (Левшин; митрополит Московский). «Из глубины воз-звах к тебе, Господи.». -М. : Паломник, 1996. С. 295-343.

126. Евлампиев И.И. Кириллов и Христос. Самоубийцы Достоевского и проблемы бессмертия / И.И. Евлампиев // Вопр. философии. 1998 - №3. - С. 18-35.

127. Евлампиев И.И. История русской метафизики в XIX-XX веках / И.И. Евлампиев. Русская философия в поисках абсолюта : в 2 частях. СПб. : Алетейя, 2000. - Часть I. - 415 с.

128. Емельянов Е.Б., Пугачев О.С. Рыцарь Софии Владимир Соловьев / Е.Б. Емельянов, О.С. Пугачев. Псков : ПОИПКРО, 1996. - 155 с.

129. Житие протопопа Аввакума / под ред. Л.А. Дмитриева, Д.С. Лихачева. // Изборник. Сборник произведений литературы древней Руси. М. Художественная литература, 1969. - С. 626-675.

130. Замалеев А.Ф. Фазисы русской нравственности / А.Ф. Замалеев // Смысл жизни в русской философии. Конец XIX начало XX века. - СПб. : Наука, 1995. -С. 5-17.

131. Захаров В. Герой абсурда и его бунт (Альбер Камю: трагедия счастья) / В. Захаров // Московский эзотерический сборник. М. : ТЕРРА, 1997. - С. 106207.

132. Зеньковский В.В. Основы христианской философии /

133. B.В. Зеньковский. М. : Канон, 1997. - 560 с.

134. Зернов Н. Русское религиозное возрождение XX века / Н. Зернов. Paris. -YMCA-PRESS, 1991. -368с.

135. Зернов Н. Три русских пророка : Хомяков, Достоевский, Соловьев / Н. Зернов. М.: Моск. Рабочий, 1995. - 214 с.

136. Зигуненко С.Н. Бессмертие. Поиски, прогнозы, гипотезы /

137. C.Н. Зигуненко. М.: Дрофа, 2003. - 384 с.

138. Зиммель Г. К вопросу о метафизике смерти / Г. Зиммель // Логос. М. : Мусагет, 1910. - С. 34-49.

139. Золотницкий В.Т. Доказательство Безсмертия душа человеческой / В.Т. Золотницкий. С.-Петербург, 1780. - 43 с.

140. Иванов Вяч.Вс. Реконструкция структуры символики и семантики индоевропейского погребального обряда / Вяч.Вс. Иванов // Исследования в области балто-славянской духовной культуры (погребальный обряд). -М. : Наука, 1990. -256 с.

141. Иванов Вяч. Рассказы тайновидца / Вяч. Иванов // Весы. Научно-литературный и критико-библиографический еженедельник. 1904. - №8. - С. 47-50.

142. Иванова И.И. Философские открытия Ф. М. Достоевского / И.И. Иванова. -М.: Наука, 1995. 194 с.

143. Игнатий (Брянчанинов), епископ. Слово о смерти / епископ Игнатий Брянчанинов. М.: P.S., 1991. - 320 с.

144. Игнатьев В.А. Бессмертие в свете научных и вненаучных поисков /

145. B.А. Игнатьев // Возможность невозможного : Планетарный гуманизм для России и мира. Материалы международной научной конференции. СПб. : 2000. —1. C. 547-549.

146. Ильин В.Н. Эссе о русской культуре / В.Н. Ильин. СПб. : Акрополь, 1997.

147. Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. В 2-х томах / И.А. Ильин. М. : ТОО «Рарогъ». - 1993. - 448 с.

148. Ильин И.А. Основное нравственное противоречие войны / И.А. Ильин // Собр. соч : в 10 т. -М.: Русская книга, 1995. Т.5. С. 5-31.

149. Ильин И. А. Религиозный смысл философии. Три речи // И.А. Ильин // Собр. соч : в 10 т. М.: Русская книга, 1994. - Т.З. - С. 15-89.

150. Ильин И.А. Поющее сердце / И.А. Ильин // Собр. соч : в 10 т. М. : Русская книга, 1994. -Т.З. - С. 227-381.

151. Иоанн (Смоленский), епископ. Тайна смерти / епископ Иоанн (Смоленский) // Домашняя беседа. Санктпетербург, 1869. - Выпуск 48. - С. 1215-1220.

152. Иоанн Сан-Францисский, архиепископ. Смысл трагизма / архиепископ СанФранцисский Иоанн // Избранное. Петрозаводск : Святой остров, 1992. -С. 471-473.

153. Исаев С.А. Теология смерти : Очерки протестантского модернизма / С.А. Исаев. М.: Политиздат, 1991. - 236 с.

154. Исупов К.Г. Русская философская танатология / К.Г. Исупов // Вопросы философии. 1994. - № 3. - С. 106-115.

155. Исупов К.Г. Русская мысль о смерти / К.Г. Исупов // Ступени. Философский журнал. СП.: Алга-Фонд, 1993. - №1(7).

156. Каган М.С. Метаморфозы бытия и небытия. К постановке вопроса / М.С. Каган // Вопр. философии. 2001. - №6. - С. 52-68.

157. Казак В. Даниил Андреев и смерть / В. Казак // Новый журнал. New York. - 2001. - № 224, сентябрь.

158. Казанский П.Е. Право и нравственность как явления всемирной культуры / П.Е. Казанский // Русская философия права : философия веры и нравственности (антология) / А.П. Альбов и др.. СПб.: Алетейя, 1995. - С. 228-233.

159. Калиновский П. Переход. Последняя болезнь, смерть и после / П. Калиновский. М.: Аксиос, 2002. - 256 с.

160. Калитин П. Уравнение русской идеи / П. Калитин. М. : Едиториал УРСС, 2002.-280 с.

161. Калитин П. Мертвый Завет / П. Калитин. М.: 1998.

162. Кант И. Основы метафизики нравственности / И. Кант // Соч. : в 6 т. М. : Мысль, 1965. - Т.4.Ч. 1. - С. 219-311.

163. Кант И. Вопрос о том, стареет ли земля с физической точки зрения / И. Кант//Соч.: в 6 т. М. -.Мысль, 1963.-Т.1.-С. 93-115.

164. Кант И. Всеобщая естественная история и теория неба / И. Кант // Соч. : в бт.-М. :Мысль, 1963.-Т.1.-С.-115-263.

165. Карандашев В.Н. Жить без страха смерти / В.Н. Карандашев. М. : Смысл; Академический проект, 1999. - 335 с.

166. Карасев JI.B. Знаки покинутого детства («постоянное» у Платонова) / Л.В. Карасев // Вопросы философии. 1990. - №2. - С. 26-44.

167. Карасев Л.В. О символах Достоевского / Л.В. Карасев. Вопр. философии. - 1994. - №10. - С. 90-112.

168. Кареев Н.И. Мысли об основах нравственности / Н.И. Кареев // Смысл жизни в русской философии. Конец XIX начало XX века. - СПб.: Наука, 1995. -С. 75-120.

169. Карсавин Л.П. О личности / Л.П. Карсавин //Религиозно-философские сочинения. Т.1 М.: Ренессанс, 1992. - С. 3-235.

170. Карсавин Л.П. Поэма о смерти / Л.П. Карсавин //Религиозно-философские сочинения. Т.1.-М.: Ренессанс, 1992. С. 235-306.

171. Карсавин Л.П. Saligia. Noctes Petropolitanae / Л.П. Карсавин. М. : ACT, 2004.-237 с.

172. Карякин Ю.Ф. Встречи со смертью / Ю.Ф. Карякин // Достоевский и канун XXI века. М. : Советский писатель. - 1989. - 361-370.

173. Келигов М.Ю. Смерть как жизнеорганизующий феномен (о духовной ценности смерти) / М.Ю. Келигов // Известия высших учебных заведений Северо-Кавказского региона. Общественные науки. 1993. - №4. - С. 162-164.

174. Кирсанова JI. Смерть и розы / JI. Кирсанова // Ступени. Философский журнал. СП.: Алга-фонд, 1992. - №2(5).

175. Киселева М.С. Мера и вера (знание о жизни и смерти у древних славян и книжников Киевской Руси) / М.С. Киселева // Вопр. философии. 1995. - №8. -105-121.

176. Кларк Дж. Мистицизм и парадокс жизни после смерти / Дж. Кларк // Магический кристалл : Магия глазами ученых и чародеев. М. : Республика, 1992. - 527 с.

177. Клеман К.Х. Жизнь мертвых в религиях человечества / К.Х. Клеман. М.: Intrada, 2002. - 223 с.

178. Коган Ф. Времени нет / Ф. Коган // Вселенское дело. Памяти Николая Николаевича Федорова. Выпуск 1. ~ Одесса. -1914.-е. 105-120.

179. Коган JI.A. Жизнь как бессмертие / JI.A. Коган // Вопр. философии. 1994. -№12.-С. 39-50.

180. Кожев А. Идея смерти в философии Гегеля / А. Кожев. М.: Логос, 1998. -С. 208.

181. Колесников А.С. Современная философия : кризис или смена парадигм / А.С. Колесников // Философия на рубеже веков / под ред. Гущина Д.А. -СПб., 1996.-240 с.

182. Колин Р. Теория вечной жизни / Р. Колин. СПб. : Изд-во Чернышева, 1994. - 128 с.

183. Коренева М.Ю. Д.С. Мережковский и немецкая культура. (Ницше и Гете. Притяжение и отталкивание) / На рубеже XIX и XX веков. Из истории международных связей русской литературы / ред. Ю.Д. Левин., Л. : Наука, 1991. 326 с.

184. Корольков А. А. Русская духовная философия / А. А. Корольков. СПб. : Изд-во ЗХГИ, 1998. - 576 с.

185. Кравченко А.Я. Каким путем может быть разрешена проблема бессмертия / А.Я. Кравченко // Философские исследования. М., 1995. - №3.

186. Кувакин В.А. Личная метафизика надежды и удивления / В.А. Кувакин. -М., 1993.-224 с.

187. Кузанский Н. Охота за мудростью / Н. Кузанский // Собр. соч.: в 2 т. — М., 1980.-Т.2.-471 с.

188. Кузнецова В.В. Проблема смерти и бессмертия в западноевропейской художественной культуре (Средневековье и Романтизм) / В.В. Кузнецовав. — Автореферат диссертации уч. ст к.ф.н. СПб.: 1995.

189. Кукушкин В.Д. Эпитафии / В.Д. Кукушкин. Ярославль, 1991. - 160 с.

190. Культин С.Е. Бессмертие или реальность / С.Е. Культин // Философские науки. 1991. - №9. С. 73-84.

191. Курабцев В.Л. По ту сторону Ничто. Концепция духовности в религиозно-экзистенциальном учении Льва Шестова / В.Л. Курабцев // Историко-философский ежегодник'93. -М.: Наука, 1994.

192. Курабцев В.Л. Лев Шестов и мировая философия (Итоги «странствий по душам») / В.Л. Курабцев // Вопр. философии. 2004. - №12. - С. 109-123.

193. Кутырев В.А. Человек XXI века: уходящая натура / В.А. Кутырев // Человек.-2001.- №1.

194. Лаврикова И.Н. Человеческая смертность: пути познания и социализации: автореф. дис. . канд. филос. наук /И.Н. Лаврикова. -М., 1999.

195. Лаврикова И.Н. О смерти, о власти, а также некоторые размышления о пользе страха смерти / И.Н. Лаврикова. Тверь, 2001. - 80 с.

196. Лазарев В.В. Категорический императив И.Канта и этика В. Соловьева / В.В. Лазарев // Кант и философия в России / под ред. З.А. Каменского. М. : Наука, 1994.-С. 42-80.

197. Ламонт К. Иллюзия бессмертия / К. Ламонт. М.: 1984. - 286 с.

198. Ланц Г. Вопросы и проблемы бессмертия / Г. Ланц // Логос. М. : Муса-гет, 1910. С. 249-264.

199. Лапшин И.И. Ars moriendi / И.И. Лапшин // Вопросы философии. 1994. -№3.-С. 115-127.

200. Левинас Э. Отсуществования к существующему» / Э. Левинас // Избранное. Тотальность и бесконечное. М.: СПб., 2000. - 416 с.

201. Левицкий С.А. Очерки по истории русской философии / С.А. Левицкий. -М.: Канон, 1996.-496 с.

202. Левицкий С.А. Трагедия свободы / С.А. Левицкий. М. : Канон, 1995. -512 с.

203. Лейбниц Г.-В. Монадология / Г.-В. Лейбниц // Собр. соч. : в 4 т. М. : Мысль, 1982.-Т.1.- С.413-430.

204. Лейбниц Г.-В. Переписка с Кларком / Г.-В. Лейбниц // Собр. соч. : в 4 т. -М.: Мысль, 1982. Т.1. - С. 430-529.

205. Лейбниц Г.-В. Новая система природы / Г.-В. Лейбниц // Собр. соч.: в 4 т. М.: Мысль, 1982. - Т. 1. - С. 271 -282.

206. Лейбниц Г.-В. Размышления о жизненных началах и о пластических натурах / Г.-В. Лейбниц // Собр. соч.: в 4 т. М.: Мысль, 1982. - Т.1. - С. 370-378.

207. Лейбниц Г.-В. Переписка с Николаем Реманом / Г.-В. Лейбниц // Собр. соч.: в 4 т. М.: Мысль, 1982. - Т. 1. - С. 529-571.

208. Лейбниц Г.-В. Свидетельство природы против атеистов / Г.-В. Лейбниц // Собр. соч.: в 4 т. М. : Мысль, 1982. - Т. 1. - С. 78-85.

209. Лейбниц Г.-В. Размышление относительно учения о едином всеобщем духе / Г.-В. Лейбниц // Собр. соч.: в 4 т. М.: Мысль, 1982. - Т.1. - С. 359-370.

210. Линник Ю.В. Мифологема Ильи-пророка в философии Федорова / Ю.В. Линник // На пороге грядущего. Памяти Николая Федоровича Федорова (1829-1903). -М.: Пашков дом, 2004. С. 124-128.

211. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы / Д.С. Лихачев. — СПб.: Алетейя, 1997. 508 с.

212. Логинов А.В. Тайны вечной жизни: От египетской Книги Мертвых до учения Карлоса Кастанеды. М.: РИПОЛ классик, 2005. - 256 с.

213. Лопатин Л.М. Теоретические основы сознательной нравственной жизни / Л.М. Лопатин // Аксиомы философии. Избранные статьи. М. : РОССПЭН, 1996.-С. 84-125.

214. Лосев А.Ф. Страсть к диалектике : Литературные размышления философа / А.Ф. Лосев. М.: Сов. писатель, 1990. - 280 с.

215. Лосев А.Ф. Диалектика мифа / А.Ф. Лосев // Из ранних произведений. -М.: Правда. 1990. - С. 393- 600.

216. Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие / В.Н. Лосский. М.: Центр «СЭИ», 1991. - 288 с.

217. Лосский Н.О. Бог и мировое зло / Н.О. Лосский. М. : Республика, 1994. -331 с.

218. Лосский Н.О. Условия абсолютного добра: Основы этики / Н.О. Лосский // Условия абсолютного добра: Основы этики; Характер русского народа. М. : Политиздат, 1991. - 368 с.

219. Лотман Ю.М. Смерть как проблема сюжета / Ю.М Лотман // Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М. : Гнозис, 1994. - С. 417-432.

220. Мазин В. Кабинет некрореализма : ЮФИТ и / В. Мазин. СПб. : 1998. -208 с.

221. Малинов А.В. Предрассмертные прогулки / А.В. Малинов. СПб. : Але-тейя. — 2000. - 126 с.

222. Малышев М.А. Проблема смерти в философии "несчастного сознания"/ М.А. Малышев // Философ. Науки. 1989. - №5. - С.51-60.

223. Мамардашвили М.К. О философии / М.К. Мамардашвили // Вопросы философии. 1991. - №5. - С. 3-10.

224. Мамлеев Ю.В. Судьба бытия / Ю.В.Мамлеев // Вопросы философии. — 1993. №10. - С.169-183.

225. Манновский Р. Метерлинк о смерти / Р. Манновский // Вселенское дело. Памяти Николая Николаевича Федорова. Выпуск 1. - Одесса. - 1914. - 120130.

226. Мареев С.Н. Лев Толстой и Лев Шестов о проблеме жизни и смерти / С.Н. Мареев // Толстой. Новый век. Журнал размышлений. 2005. - №1. - С. 149-167.

227. Марков Б.В. Живое и мертвое / Б.В. Марков // Фигуры Танатоса: Искусство умирания. СПб.: Изд-во С.-Пб. 1998. - С. 136-152.

228. Маркузе Г. Эрос и цивилизация / Г. Маркузе. М. : Ермак, 2003, - 312 с.

229. Маслин М.А., Андреев A.JI. О русской идее. Мыслители русского зарубежья о России и ее философской культуре / М.А. Маслин, A.JI. Андреев // О России и русской философской культуре. М.: Наука, 1990. - С. 5-43.

230. Матяш Д.В. Танатология: социокультурный контекст: автореф. дис. . канд.философ.наук / Д.В. Матяш. Ростов-на-Дону, 1997.

231. Мацейна А. Происхождение и смысл философии / А. Мацейна // Историко-философский ежегодник'93. М.: Наука, 1994.

232. Мацейна А. Тайна беззакония / А. Мацейна. СПб. :Алетейя, 1999.-380 с.

233. Меденица В. Истина есть естина, алетейя, вечная память / В. Меденица // На пороге грядущего. Памяти Николая Федоровича Федорова (1829-1903). -М.: Пашков дом, 2004. С. 65-81.

234. Мелешко Е. О любви / Е. Мелешко // Толстой. Новый век. Журнал размышлений. 2005. - №1.-С. 115-124.

235. Мендельсон М. Федон или о безсмертии души. Санктперербург, 1837. — 127 с.

236. Мережковский Д.С. О воскресении / Д.С. Мережковский // Новая жизнь. -1907.-№1.

237. Мильков В.В. Античные, церковные и народные представления об "ином мире" / Громов М.Н., Мильков В.В. // Идейные течения древнерусской мысли. -СПб. :РХГИ, 2001.-960 с.

238. Минеев В.В., Нефедов В.П. "От смерти к жизни: Идеи русского космизма и проблема нового понимания смерти и бессмертия" / В. Минеев, В.П. Нефедов.-Красноярск, 1989.

239. Минеев В.В., Нефедов В.П. Человек и его смерть / В.В. Минеев, В.П. Нефедов.-Красноярск, 1989.

240. Миронов Е.В. Бессмертие : награда или испытание? Действительно ли мы умираем или можно жить вечно / Е.В. Миронов. СПб. : Невский проспект, 2003.-117 с.

241. Михайлов Иван, диакон. Наука о душе или ясное изображение ея совершенств, способностей и безсмертия / диакон Иван Михайлов. М. : Тип. А. Решетникова, 1796. - 184 с.

242. Мордовцева Т.В. Идея смерти в культурфилософской ретроспективе / Т.В. Мордовцева. Таганрог : Издательство ТИУиЭ, 2001. - 120 с.

243. Море Ф. После истории /Ф. Море // Иностранная литература. 2001. - №4. — С.224-241.

244. Морозов М. Перед лицом смерти / М. Морозов // Литературный распад. Критический сборник. С.-Петербург : Изд. Т-ва Издательское Бюро, 1908.

245. Москалькова Т.Н. Противодействие злу в русской религиозной философии / Т.Н. Москалькова. М.: Проспект, 1999. - 128 с.

246. Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский / К.В. Мочульский. М. : Республика. - 1995. - 607 с.

247. Мочульский К.В. А. Блок. А. Белый. В. Брюсов / К.В. Мочульский. М. : Республика. - 1997. - 479 с.

248. Мулин Г.Х. Смерть и умирание в тибетской традиции / Г.Х Мулин. СПб. : Евразия, 2001.-384 с.

249. Мур Дж. Э. Природа моральной философии / Дж. Э. Мур. М. : Республика, 1999.-349 с.

250. Муравьев В.Н. Письма. Внутренний путь. Философские заметки, афоризмы. / В.Н. Муравьев // Вопросы философии. 1992. - №1. - С. 97-115.

251. Мухамедьянов С.А. Человеческая смерть: социально-философский анализ. / С.А. Мухамедьянов. Автор, дисс. на соиск уч. ст. д.ф.н. - Уфа. - 1999.

252. Мысли о душе. Русская метафизика XVIII века / под ред. Т.В. Артемьевой. СПб.: Наука, 1996. -316 с.

253. На пороге грядущего. Памяти Николая Федоровича Федорова (1829-1903). М.: Пашков дом, 2004. - 456 с.

254. Назаров В.Н. Метафоры непонимания: JI.H. Толстой и Русская Церковь в современном мире / В.Н. Назаров // Вопросы философии. 1991. - №8. - С. 155157.

255. Назаров В.Н. Этика в России / Н.В. Назаров // Этика. Энциклопедический словарь / ред. Р.Г. Апресян, А.А. Гусейнов.- М : Гардарики. 2001. - С. 586 -589.

256. Накамура К. Чувство жизни и смерти у Достоевского / К. Накамура. -СПб.: Дмитрий Буланин, 1997.

257. Налчаджян А.А. Загадка смерти. Очерки психологической танатологии / А.А. Налчаджян. СПб.: Питер, 2004. - 224 с.

258. Неговский В.А. Об одной идеалистической концепции клинической смерти / В.А. Неговский // Философские науки. 1981. - №4.

259. Неретина С.С. Смерть как условие бессмертия / С.С. Неретина // Человек. -2002.

260. Несмелов В. Наука о человеке. Том I. / В. Несмелов // Русская религиозная антропология / под ред. Н.К. Гаврюшина. М. : Московский философский фонд, 1997. - Т. I. - С. 205-522.

261. Несмелов В. Вопрос о смысле жизни в учении новозаветного откровения / В. Несмелов // Смысл жизни: Антология / под ред. Н.К. Гаврюшина. М. : Прогресс-Культура, 1994.-С. 65-93.

262. Николина О.И. Социально-культурный контекст феномена смерти в постиндустриальном мире : автореф. дис. . канд. филос. наук / О.И. Николина. -Омск, 2003.- 19 с.

263. Новгородцев П.И. Кант, как моралист / П.И. Новгородцев // Сочинения. — М.: Раритет, 1995. С. 307-321.

264. Нравственный идеал русской философии : материалы III Санкт-Петербургского симпозиума историков русской философии / ред. А.Ф. Замале-ев. Часть 1. Проблемы методологии исследования нравственного идеала русской философии. - СПб., 1995. - 256 с.

265. О вере и нравственности по учению Православной Церкви : сб. статей / В. Стойков. -М.: Московская патриархия, 1991. -365 с.

266. О преподавании русской философии в Америке: интервью с профессором Джорджем Клейном // Вопросы философии. 2003. - №9.

267. Пазилова В.П. Религиозно-философская утопия Н.Ф. Федорова / В.П. Па-зилова // Философские науки. 1981,- №4.

268. Пазолини П.П. Смерть как смысл жизни / П.П. Пазолини // Искусство кино. 1991. - №9.-с. 161-164.

269. Панарин А.С. Постмодернизм и глобализация : проект освобождения собственников то социальных и национальных обязанностей / А.С. Панарин // Вопросы философии. 2003. - №6.

270. Панцхава И.Д. О смертности и бессмертии человека / И.Д. Панцхава. М. : 1965.

271. Партэ К. Метаморфоза смерти у JI.H. Толстого / К. Партэ // Русская литература. -1991. №3.

272. Перспективы метафизики: классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков / под ред. Г.Л. Тульчинского, М.С. Уварова. СПб. : Алетейа, 2000.-415 с.

273. Петражицкий Л.И. Право, государство и теория нравственности / Л.И. Петражицкий // Русская философия права : философия веры и нравственности (антология) / А.П. Альбов и др.. СПб.: Алетейя, 1995. - С. 302-316.

274. Платон. Апология Сократа / Платон // Соч. : в 3 т. М. : Мысль, 1968. -Т.1.-С. 81-113.

275. Плотин. О бессмертии души / Плотин // Вопр. философии. 1994. - №3. -С. 155-173.

276. Повесть о Горе-Злосчастии / под ред. Л.А. Дмитриева, Д.С. Лихачева. // Изборник. Сборник произведений литературы древней Руси. М. .'Художественная литература, 1969. - С. 597-609.

277. Подорога В. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию / В. Подорога. М.: 1995. - 340 с.

278. Поликарпов B.C. Феномен «жизнь после смерти» / B.C. Поликарпов. -Ростов-на-Дону, 1995. 576 с.

279. Полосухин Б.М. Феномен вечного бытия / Б.Н. Полосухин. М. : Наука, 1993.-176 с.

280. Полторацкий Н.П. Русская религиозная философия / Н.П. Полторацкий // Вопросы философии. 1992.-№2.-С. 123-141.

281. Порус В.Н. Как говорить о бессмертии / В.Н. Пору с // Магический кристалл : Магия глазами ученых и чародеев. М. : Республика, 1992. - 527 с.

282. Постнов О.Г. Смерть в России Х-ХХ вв. : историко-этнографический и социокультурный аспекты. Новосибирск : Изд-во СО РАН. Филиал «Гео», 2001.-224 с.

283. Проблематика смерти в естественных и гуманитарных науках: Ст. и тез. докл. науч. конф. / под ред. В.К. Харченко. — Белгород: Изд-во Белгород. Гос. ун-та.-2000.-158 с.

284. Проблемы идеализма. Сборник статей 1902. / [под ред. М. Колерова]. -М.: Модест Колеров и «Три квадрата», 2002. 736 с.

285. Психология смерти и умирания : Хрестоматия / сост. К.В. Сельченок. -Мн.: Харвест, 1998. 656 с.

286. Пугачев О.С. Идея бессмертия в русской религиозной философии. Конец XIX- начало XX века / О.С. Пугачев. Пенза : изд-во Пенз. гос. сельско-хоз. академии, 1996. - 267 с.

287. Пугачев О.С. Этический контекст проблемы бессмертия в русской религиозной философии (конец XIX- начало XX вв.) / О.С. Пугачев. Пермь : изд-во Перм. гос. техн. ун-та, 1998. - 166 с.

288. Пугачев О.С. Введение в иммортологию : историко-философский и этический анализ / О.С. Пугачев. Пенза : РИО ПГСХА, 2001.-152 с.

289. Рабинович В. «.До смерти хочется жить» / В. Рабинович // Социологические исследования. 1994. - №2. - С. 67-71.

290. Радищев А.Н. О человеке, его смертности и бессмертии / А.Н. Радищев // Русская философия второй половины XVIII века. Свердловск : Изд-во Урал, ун-та, 1990.-347-388.

291. Радлов Э.Л. Мистицизм в современной философии / Э.Л. Радлов // Новые идеи в философии. Сборник пятый. Теория познания II / под ред. Н.О. Лосско-го. СПб.: Из-ство «Образование», 1913.

292. Репин И. Смерть / И. Репин // Смерть. Альманах. СПб. : Из-во «Нов. журнал для всех», 1910. - С. 265-269.

293. Роганов С. В., Роганова Г.Н. Советская смерть как проект Homo mortem / С.В. Роганов, Г.Н. Роганова. http://anthropology.ru/ru/texts/roganova/death.html.

294. Розанов В.В. Смерть . и что за нею / В.В. Розанов // Смерть. Альманах. -СПб. Из-во «Нов. журнал для всех», 1910. С. 249-265.

295. Розанов В.В. Религия и культура / В.В. Розанов. М. : Правда, 1990. - Т.1. -635 с.

296. Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Опыт критического комментария / В.В. Розанов // Розанов В.В. Мысли о литературе. -М.: Современник, 1989. С. 41-158.

297. Розанов В.В. Цель человеческой жизни /В.В. Розанов //Смысл жизни в русской философии. Конец XIX начало XX века. - СПб. : Наука, 1995. - С. 165-220.

298. Розанов В.В. Опавшие листья / Розанов В.В. // Уединенное. М. : Правда, 1990.-Т. 2.-С. 277-421.

299. Розин В.М. Смерть как феномен философского осмысления7 В.М. Розин // Философ, науки. 1997. - №2.

300. Роолинз М. За порогом смерти / М. Роолинз. СПб. : Кормчий, 2003. -320 с.

301. Русская стихотворная эпитафия / Вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. С.И. Николаева, Т.С. Царьковой. СПб. : Академический проект, 1998. -720 с.

302. Рязанцев С. Танатология наука о смерти / С. Рязанцев. - СПб. : Восточно-Европейский институт психоанализа. - 1994. - 384 с.

303. Сабиров В.Ш. Этический анализ проблемы жизни и смерти / В.Ш. Сабиров. М.: Знание, 1987. - 64 с.

304. Сабиров В.Ш. Критический анализ философско-этических оснований современной танатологии / В.Ш. Сабиров // Философские науки. 1995. - №3. - С. 100-107.

305. Сабиров В.Ш. Русская идея спасения (жизнь и смерть в русской философии) / В.Ш. Сабиров. СПб.: СПбУ, 1995, 152 с.

306. Сабиров В.Ш. Два лика зла (размышления русских мыслителей и добре и зле) / В.Ш. Сабиров. М. : Знание, 1992. - 64 с.

307. Савчук В.В. Кровь и культура / В.В. Савчук. СПб. : СПбУ, 1995. - 180 с.

308. Свасьян К.А. Дискурс, террор и еврейство / К.А. Свасьян // Вопр. философии. 2005. - №2. - С. 56-71.

309. Свенцицкий В. Положительное значение Льва Толстого / В. Свенцицкий // Толстой. Новый век. Журнал размышлений. 2005. - №1. - С. 21-37.

310. Седов Л. Пестрая душа. Об отношении к смерти / Л. Седов // Родина. -1992.-№1.-С. 62-68.

311. Секацкий А.К. Покойник как элемент производительных сил / А.К. Секацкий // Комментарии. Журнал для читателя. М., Ст.-Петербург, 1996. - №9. - С. 24-38.

312. Семенова С.Г. Тайны царствия небесного / С.Г. Семенова. М. : Школа-Пресс, 1994.-415 с.

313. Семенова С.Г. Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов. Поэтика Видение мира - Философия / С.Г. Семенова. - М.: ИМЛИ РАН, 2001. - 590 с.

314. Семенова С.Г. Философ будущего века : Николай Федоров / С.Г. Семенова. М.: Пашков дом, 2004. - 584 с.

315. Семенова С. Учиться или не учиться умирать? / С. Семенова // Толстой. Новый век. Журнал размышлений. 2005. - №1. - С. 167-195.

316. Семикина Ю.Г. Художественная танатология в творчестве JI.H. Толстого 1850-1880 годов: образы и мотивы : автореф. дис. . канд. филолог, наук / Ю.Г. Семикина. Волгоград, 2002. - 28 с.

317. Сетницкий Н.А., Горский А.К. Смертобожничество / Н.А. Сетницкий, А.К. Горский // Из истории философско-эстетической мысли 1920-1930-х годов. Вып. 1. Н.А. Сетницкий. М. : ИМЛИ РАН, 2003. - С. 53-127.

318. Сетницкий Н.А. Идеал и трагедия / Н.А. Сетницкий // Из истории философско-эстетической мысли 1920-1930-х годов. Вып. 1. Н.А. Сетницкий. М. : ИМЛИ РАН, 2003. - С.214-231.

319. Силуянова И.В. Современная медицина и православие / И.В. Силуянова. М. : изд-во Свято-троицкой Сергиевой Лавры, 1998. - 201 с.

320. Сковорода Г.С. Сочинения / Г.С. Сковорода. Мн.: Современный литератор, 1999.-704 с.

321. Скрипник АП. Моральное зло в истории этики и культуры / А.П. Скрип-ник. М. : Политиздат. - 1992. - 351 с.

322. Смерть. Альманах. Петербург : Нов. журнал для всех, 1910. - с.

323. Смерть в отношении к безсмертию. Санктпетербург : Издание Коневско-го монастыря, 1877.

324. Смерть и последния речи Жан Жака Руссо, с присовокупленем Разговора его с Вольтером в царстве мертвых. Санктперебург, 1789. - 17 с.

325. Смерть купца, или отеческое наставление сыну при конце жизни. Сочинение Александра Орлова. М. : Типография Н. Степанова. При Императорском Театре, 1830.-36 с.

326. Смерть и для детей не за горами. Санктпетербург. 1847.

327. Смерть и воскресение Христово. Петербург, 1887. - 105 с.

328. Смерть тела безсмертие души, или умершие живут. - Варшава : Изд-е Популярного книжного магазина Св. Креста, 1908. - 64 с.

329. Смерть пред алтарем Божиим. Свящ. Н. Назаревский. С.-Петербург : Типография Алекс.-Невск. общ. трезвости, 1910. 19 с.

330. Смерть и воскресение человека. Пекин : Тип. Успенского Монастыря при Русской Духовной Миссии, 1911.

331. Смерть и бессмертие I. Новые идеи в биологии. СПб. : Образование, 1914. Сборник третий. - 149 с.

332. Смерть как феномен культуры : межв. сб. науч. тр. Сыктывкар, 1994. -188 с.

333. Смирнов Ю.А. Мустьерские погребения Евразии : Возникновение погребальной практики и основы тафологии / Ю.А. Смирнов. М. : Наука, 1991. — 341 с.

334. Соболев А.В. Философ-мудрец (О своеобразии философии C.JI. Франка) /

335. A.В. Соболев // Франк C.JI. Свет во тьме. Опыт христианской этики и социальной философии / C.JI. Франк. М.: Факториал, 1998.

336. Соина О.С. Нравственное самоопределение человека как философско-этическая как философско-этическая проблема / О.С. Соина // Проблема человека и гуманитарные науки : межвуз. сб. науч. тр. Новосибирск, 1988. - С. 28-36.

337. Соина О.С. Феномен русского морализаторства : Этические очерки / О.С. Соина. Новосибирск : Наука, 1995. - 200 с.

338. Соловьев B.C. Оправдание добра. Нравственная философия /

339. B.C. Соловьев // Соч.: в 2. т. М.: Мысль, 1988. - Т. 1. - С.47-549.

340. Соловьев B.C. Три разговора / B.C. Соловьев // Соч. : в 2. т. М. : Мысль, 1988.-Т.2-С. 635-763.

341. Соловьев B.C. Смысл любви / B.C. Соловьев // Соч. : в 2. т. М. : Мысль, 1988.-Т.2 —С. 493-548.

342. Соловьев B.C. Кризис западной философии / B.C. Соловьев // Соч. : в 2. т. -М. : Мысль, 1988.-Т. 2.-C.3-139.

343. Соловьев B.C. Философские начала цельного знания / B.C. Соловьев // Соч.: в 2. т.-М.: Мысль, 1988.-Т. 2. С. 139-289.

344. Соловьев B.C. Общий смысл искусства / B.C. Соловьев // Соч.: в 2. т. М. : Мысль, 1988.-Т.2-С. 390-405.

345. Соловьев B.C. Идея сверхчеловека / B.C. Соловьев // Соч. : в 2. т. М. : Мысль, 1988. - Т.2 - С. 626-635.

346. Соловьев B.C. Критика отвлеченных начал / B.C. Соловьев // Соч. : в 2. т. -М. : Мысль, 1988.- Т. 1.-С. 581-745.

347. Соловьев Э.Ю. Экзистенциальная сотериология Мераба Мамардашвили / Э.Ю. Соловьев // Историко-философский ежегодник' 98, М., 2000.

348. Солодухо Н.М. Бытие и небытие как предельные основания мира / Н.М. Солодухо // Вопр. философии. 2001. - №6. - С. 176-185.

349. Сон семиотическое окно. XXVI-e Випперовские чтения. - М. : ГМИИ им. А.С. Пушкина, 1993. - 148 с.

350. Спенсер Г. Опыты научные, политические и философские / Г. Спенсер. -Мн.: Современный литератор, 1998. 1408 с.

351. Спор жизни со смертью / под ред. JI.A. Дмитриева, Д.С. Лихачева. // Изборник. Сборник произведений литературы древней Руси. М. : Художественная литература, 1969. - С. 464-467.

352. Стовбчатый П. Судьба. Фатализм. Смерть / П. Стовбчатый. М. : АСТ-ПРЕСС, 2001.-432 с.345. «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества / под ред. Н.В. Корниенко. М.: ИМЛИ РАН, 2003. - Вып. 5. Юбилейный. - 984 с.

353. Страхов П. Воскресение. Идея воскресения в дохристианском религиозно-философском сознании / П. Страхов. Киев : Метанойя, 2002. - 188 с.

354. Суворова О.С. Человек: душа и тело, смерть и бессмертие. Поиски решения проблемы в истории культуры. М.: Прометей. - 1994.

355. Суицидология : Прошлое и настоящее : Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. М. : Когито-Центр, 2001. - 569 с.

356. Тайна смерти. М. : РИПОЛ, 1995. - 512 с.

357. Танатотерапии институт. fhttp://www.thanatotherapv.ru/instanat.shtml).

358. Тареев М. Цель и смысл жизни / М. Тареев // Смысл жизни: Антология / под ред. Н.К. Гаврюшина. М. : Прогресс-Культура, 1994. - С. 123- 243.

359. Теплов Г. Знания касающиеся вообще до философии . / Г. Теплов. -СПб.: Императорская Академия Наук, 1751.-301 с.

360. Тихоплав В.Ю., Тихоплав Т.С. Кардинальный поворот / В.Ю. Тихоплав, Т.С. Тихоплав. СПб. : ИД «ВЕСЬ», 2002. - 304 с.

361. Титаренко А.И. Структуры нравственного сознания (опыт этико-философского исследования) / А.И. Титаренко. М.: Мысль, 1974. - 278 с.

362. Тихолаз А.Г. Платон и платонизм в русской религиозной философии второй половины XIX начала XX веков / А.Г. Тихолаз. - К.: ВиРА «Инсайт», 2003.-368с.

363. Тищенко П.Д. Самость и смерть / П.Д. Тищенко // Постижение культуры. Концепции, дискуссии, диалоги. Ежегодник. Вып. 5-6-. - М., 1996. - С. 286310.

364. Токарский А. О страхе смерти / А. Токарский // Вопросы философии и психологии. 1897. - кн. 40. - №6. - С.

365. Толстой JI.H. Путь жизни / JI.H. Толстой. М. : Республика.1993. - 431 с.

366. Толстой Н.И. Славянские народные толкования снов и их мифологическая основа / Н.И. Толстой // Сон семиотическое окно. XXVI-e Випперовские чтения. - М. : ГМИИ им. А.С. Пушкина, 1993. - С. 89-96.

367. Толстая С.М. Иномирное пространство сна // Сны и видения в народной культуре / сост. О.Б. Христофорова. М.: РГГУ, 2001. - 382 с.

368. Толстая С.М. Славянские народные представления о смерти в зеркале фразеологии / С.М. Толстая // Фразеология в контексте культуры. М.: 1999.

369. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни / Е.Н. Трубецкой // Избранное. М.: Канон, 1995.-С. 7-292.

370. Трубецкой Е.Н. Умозрение в красках / Е.Н. Трубецкой // Избранное. М.: Канон, 1995. - С.324-354.

371. Трубецкой Е.Н. Право и нравственность / Е.Н. Трубецкой // Русская философия права : философия веры и нравственности (антология) / А.П. Альбов и др.. СПб.: Алетейя, 1995. - С. 186-209.

372. Трубецкой С.Н. Вера в бессмертие / С.Н. Трубецкой // Собрание сочинений кн. Сергея Николаевича Трубецкого. Т. И. - Философские статьи. - М. : 1908.

373. Трубецкой С.Н. Основания идеализма / С.Н. Трубецкой // Учение о Логосе в его истории: Философско-историческое исследование. М. : ФОЛИО, 2000. — С. 498-650.

374. Трубников Н.Н. О смысле жизни и смерти / Н.Н. Трубников. М. : РОС-СПЭН, 1996.-383 с.

375. Уваров М. Метафизика смерти в образах Петербурга / М. Уваров // Метафизика Петербурга. СПб. : 1993.

376. Уваров М, Ясаков О. Смерть и погребение в музыке. Фигуры Танатоса. Философский альманах. Выпуск 6.СП6., 2001.

377. Федоров Н.Н. Собрание соч. : в 4-х тт. М. : Прогресс, 1995-1999.

378. Федоров Ю.М. Сумма антропологии. Новосибирск. 1995.

379. Федотов Г.П. Рождение свободы / Г.П. Федотов // Русские философы (конец XIX середина XX века): Антология. Вып.З. - М. : Кн. палата, 1996. - С. 157-175.

380. Фетисов В.П. Философия морали / В.П. Фетисов. Воронеж : Квадрат, 1995.-110 с.

381. Фетисов В.П. Возвращение в мир : книга обо всем и ни о чем / В.П. Фетисов. Воронеж : Воронеж, гос. лесотехн. акад., 2000. - 148 с.

382. Фетисов В.П Земля и Небо. (Приглашение к разговору) / В.П. Фетисов. -Воронеж-2004 .-28 с.

383. Фигуры Танатоса. Символы смерти в культуре : сб. статей под ред. А.В. Демичева, М.С. Уварова. СПб.: Изд-во С.-Пб., ун-та, 1991. - 214 с.

384. Фигуры Танатоса : Искусство умирания : сб. статей / под ред. А.В. Демичева, М.С. Уварова. СПб. : Изд-во С.-Пб., ун-та, 1998. - 220 с.

385. Философия бессмертия и воскрешения : по материалам VII Федоровских чтений. 8-10 декабря 1995 М. : Наследие, 1996. - Вып 1. 2. - 272 с.

386. Философский дебют Н.А. Бердяева. (Письма 189901990 гг.) // Вопросы философии. 1993.-№4.-С. 150-157.

387. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины / П.А. Флоренский // Соч. : в 2 т. М.: Правда, 1990. - Т. 1. - 840 с.

388. Флоренский П.А. У водоразделов мысли / П.А. Флоренский // Соч. : в 2 т. М.: Правда, 1990. - Т. 2. - 446 с.

389. Прот.Георгий Флоровский. Догмат и история / Флоровский Георгий, прот. -М., 1998.-488 с.

390. Фокин C.JI. Со-творение смерти / C.JI. Фокин // Ступени. Философский журнал. СП.: Алга-Фонд, 1993. - №1(7).

391. Фохт Б.А. О философском значении лирики Пушкина / Б.А. Фохт // Вопр. философии. 1997. - №11. - С. 105-145.

392. Франк C.JI. Смысл жизни / C.JI. Франк // Смысл жизни: Антология / под ред. Н.К. Гаврюшина. М.: Прогресс-Культура, 1994. - С. 489-584.

393. Франк C.JI. Непостижимое / C.JI. Франк. // Сочинения. М. : Правда, 1990.-607 с.

394. Франк C.JI. Реальность и человек / C.JI. Франк. СПб. : РХГИ, 1997. - 448с.

395. Франк C.JI. Свет во тьме. Опыт христианской этики и социальной философии / C.JI. Франк. М.: Факториал, 1998. 230 с.

396. Франк C.JI. Светлая печаль / C.JI. Франк // Пушкин в русской философской критике: Конец XIX первая половина XX в. - М.: Книга. - 1990. - 527 с.

397. Франк C.JI. Предмет знания. Душа человека / C.JI. Франк. СПб. : Наука, 1995.-656 с.

398. Фрейд 3. Мы и смерть / 3. Фрейд // Рязанцев С. Танатология наука о смерти. - СПб. : Восточно-Европейский институт психоанализа, 1994. - 384 с.

399. Фролов И.Т. О смысле жизни, о смерти и бессмертии человека (Научный, реальный гуманизм и нравственно-философские искания в истории русской культуры) / И.Т. Фролов. М. : Знание, 1985. - 64 с.

400. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / Фуко М. М. : Прогресс, 1977. - 406 с.

401. Хайдеггер М. Преодоление метафизики / М. Хайдеггер // Время и бытие: Статьи и выступления. М. : Республика, 1993. - С. 177-192.

402. Хайдеггер М. Что такое метафизика / М. Хайдеггер // Время и бытие: Статьи и выступления. М.: Республика, 1993. - С. 16-27.

403. Хаймоне Ж.-М. Жертва : зрелище смерти / Ж.-М. Хаймоне // Ступени. Философский журнал. СП.: Алга-Фонд, 1993. - №1(7).

404. Херсонский Б. Смысл жизни: обретение и утрата / Б. Херсонский // Суи-цидология : Прошлое и настоящее : Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. М. : Когито-Центр, 2001.-569 с.

405. Хоружий С.С. Диптих безмолвия / С.С. Хоружий. М., 1991.

406. Хоружий С.С. К феноменологии аскезы / С.С. Хоружий. М. : Из-во гуманитарной литературы, 1998. - 352 с.

407. Хоружий С.С. О старом и новом / С.С. Хоружий. СПб.: Алетейя, 2000. -477 с.

408. Хуземан Ф. Об образе и смысле смерти. История, физиология и психология проблемы / Ф. Хуземан. -М.: Энигма, 1997. 144 с.

409. Царькова Т.С. Русская стихотворная эпитафия XIX-XX вв. / Т.С. Царькова. СПб.: Русско-Балтийский инф. Центр БЛИЦ, 1999. - 20 с.

410. Чаадаев П.Я. Статьи и письма / П.Я. Чаадаев. М. : Современник. - 1989. -623 с.

411. Чанышев А.Н. Трактат о небытии / А.Н. Чанышев // Вопросы философии. 1990.- №4.-С. 158-166.

412. Чичерин Б.Н. Нравственный мир / Б.Н. Чичерин // Русская философия права : философия веры и нравственности (антология) / А.П. Альбов и др.. — СПб.: Алетейя, 1995. С. 83-110.

413. Чуковский К.И. От двух до пяти. Живой как жизнь / К.И. Чуковский. -М.: Детская литература. 1968. - 816 с.

414. Чумакова Т.В. Смерть и бессмертие в русской средневековой культуре" // Человек. 2002, №4.

415. Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство / Г. Чхартишвили. М., 2000.

416. Швелинг И.Е. Безсмертие души основательно против безбожников и скептиков доказанное / И.Е. Швелинг. Санктпетербург, 1799. - 306 с.

417. Шенкао М.А. Смерть как социокультурный феномен / М.А Шенкао. Киев : Ника-центр, 2003. - 180 с.

418. Щербатов М.М. Разговор о бессмертии души / М.М. Щербатов // Мысли о душе. Русская метафизика XVIII века / Т.В. Артемьева. СПб. : Наука, 1996. -316 с.

419. Шердаков В.Н. Добро истина - красота / В.Н. Шердаков. - М. : Знание, 1983.-64 с.

420. Шестов JI. Добро в учении гр. Толстого и Ф. Нитше / Л. Шестов // Вопросы философии. 1990. - №7. - С. 59-133.

421. Шестов Л. На весах Иова / Л. Шестов. М.: Фолио, 2001. -464 с.

422. Шестов Л. Memento mori / Л. Шестов // Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск. : Сагуна, 1994. - С. 5-49.

423. Шестов Л. Достоевский и Нитше /Л. Шестов // Сочинения / сост. Л.В. Полякова. М.: Раритет, 1995. - С. 5-176.

424. Шифферс Е. Отношение христианства к самоубийству / Е. Шифферс // Искусство кино. 1991. - №9. - с. 4 - 10.

425. Шмелев И.С. Книга о вечном / B.C. Шмелев // И.А. Ильин // Собр. соч : в 10 т. -М.: Русская книга, 1996. Т.6 : Кн. 1. - С. 409-415.

426. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Т. I. / А. Шопенгауэр. -М.: Наука, 1993.-672 с.

427. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Т. И. / А. Шопенгауэр. -М.: Наука, 1993. 672 с.

428. Шор Г.В. О смерти человека. Введение в танатологию / Г.В. Шор. Ленинград : Кубуч, 1925. 272 с.

429. Шперк Ф. О страхе смерти и принципе жизни / Ф. Шперк. С.-Петербург, 1895.-17 с.

430. Штейнберг А.З. Достоевский как философ / А.З. Штейнберг // Вопр. философии. 1994. - №9. - С. 148-197.

431. Эрн В. Социализм и проблема свободы / В. Эрн // Новая жизнь. 1907. -№2. - С.68-87.

432. Эрн В.Ф. Смысл онтологизма Джоберти в связи с проблемами современной философии / В.Ф. Эрн // Сочинения. М.: Правда, 1991. - 576 с.

433. Этос религиозного опыта / под ред. И.Н. Михеевой. М. : ИФРАН, 1998. -130 с.

434. Юнг К.Г. Человек и его символы / К.Г. Юнг. М. : Серебряные нити, 1997.-368 с.

435. Юркевич П.Д. Сердце и его значение в духовной жизни человека / П.Д. Юркевич // Философские произведения. М.: Правда, 1990. - С. 69-104.

436. Ямпольский М. Смерть в кино / М. Ямпольский // Искусство кино. 1991. -№9.

437. Янкелевич В. Смерть / В. Янкелевич. М. : Изд-во Литературного института, 1999.-448 с.

438. Ayer A.J. The Claims of Philosophy / A.J. Ay er//Philosophy and the Social Sciences. 1963.-P. 468-486.

439. Bair K. The Meaning- of Life / K. Bair // The Meaning of Life ed. by E.D. Klemke. Oxford Univ. Press, 1981. - P. 81 -118.

440. Barnes H.E. The Far Side of Despair / H.E. Barnes // The Meaning of Life ed. by S. Sanders and P. Cheney. Englewood Cliff INJ : Pr.-hall, 1980. - P. 105-111.

441. Britton K. Philosophy and the Meaning of Life / K. Britton. Cambridge Univ. Press, 1969.

442. Dilhman I. Life and Meaning /1. Dilhman // Philosophy. 1965. - vol. 40. - P. 320-333.

443. Edwards P. The Meaning and Value of Life / P. Edwards // The Meaning of Life ed. by E. Klemke. Oxford Univ. Press, 1981. - P. 118-141.

444. Flew A. Tolstoy and the Meaning of Life / A. Flew // Ethics. 1963. - vol.73. -P. 110-118. .

445. Hare R.M. The Structure of Ethics and Morals / R.M. Hare // Essay in ethical theory. Oxford, 1989.-P. 175-187.

446. Hartshorne Ch. God and the Meaning of Life / Ch. Hartshorne // On Nature. -Notre Dame, 1984.-P. 164-168.

447. James W. Is the Life Worth Living? / W. James // The Will to Believe. Longman, 1927. - P. 39-65.

448. Joske W. The Moral Philosophy and the Meaning of Life / W. Joske // The Meaning of Life ed. by E. Klemke. Oxford Univ. Press, 1981. - P. 248-265.

449. Kelly Aileen M. Toward Another Shore. Russian thinkers between necessity and chance / Kelly Aileen M. Yale University Press. New Haven and London, 1988. - 400p.

450. Ketchman Ch. The Search for Meaningful Existence / Ch. Ketchman. N.Y., 1968.-180 p.

451. Nagel T. The Absurd / T. Nagel // The Journal of Philosophy. 1971. - vol. 68.-P. 716-729.

452. Nielsen K. Linguistic Philosophy and "The Meaning of Life" / K. Nielsen // Religion and Human Purpose ed. by Horosz and Clements. P. 3-29.

453. Perret R.W. Death and Immortality / R.W. Perret. -Nijhof, 1987.

454. Segerberg O. Living with Death / O. Segerberg. New York, 1976.

455. Taylor R. Does Life Have a Meaning? / R. Taylor // The Meaning of Life ed. by Sanders and Cheney. Prentice-Hall, 1980. - P. 60-84.

456. Thomas V.S. Death and the Meaning of Human Existence : a Phenomeno-logical-existentialist inquiry / V.S. Thomas. N.S., 1989. - vol. 16. - P. 213-223.

457. Tonne H.A. The Human Dilemma: Finding Meaning in Life / H.A. Tonne Buffalo N.Y.3 : Prometheus Books, 1980.