автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему:
Социально-философский анализ феномена российской провинциальности

  • Год: 2005
  • Автор научной работы: Орлова, Вера Александровна
  • Ученая cтепень: кандидата философских наук
  • Место защиты диссертации: Тверь
  • Код cпециальности ВАК: 09.00.11
Диссертация по философии на тему 'Социально-философский анализ феномена российской провинциальности'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Социально-философский анализ феномена российской провинциальности"

На правах рукописи

<

Орлова Вера Александровна

СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЙ АНАЛИЗ ФЕНОМЕНА РОССИЙСКОЙ ПРОВИНЦИАЛЬНОСТИ

Специальность 09.00.11 - социальная философия

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

*

Тверь 2005

i

аооМ

&SS4

На правах рукописи

Орлова Вера Александровна

СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЙ АНАЛИЗ ФЕНОМЕНА РОССИЙСКОЙ ПРОВИНЦИАЛЬНОСТИ

Специальность 09.00.11 - социальная философия

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

»

Тверь 2005

ЛШТтн; ¿«4

J и»» u4* íf,

Диссертация выполнена на кафедре теории и истории культуры Тверского государственного университета

Научные руководители: заслуженный деятель науки РФ,

доктор философских наук, профессор Телятников Георгий Викторович; доктор культурологии, профессор Федоров Виктор Владимирович

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор

Яблокова Наталья Игоревна; кандидат философских наук, доцент Герасимов Николай Дмитриевич

Ведущая организация - Военная академия воздушно-космической

обороны им. Маршала СССР Г.К. Жукова

Защита состоится « » 2005 г. в часов на заседании

диссертационного совета по философским наукам К. 212.263.05 в Тверском государственном университете по адресу: 170000, Тверь, ул. Желябова, д 33.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Тверского государственного университета по адресу'170000, Тверь, ул. Скорбященская, д. 44а.

Автореферат разослан 2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат философских наук, доцент ^ С.П. Бельчевичен

1РОС. НАЦИОНАЛЬНАЯ 1 БИЬЛИвТЕКА I

. ¡та \

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Культура вообще, любая национальная культура в особенности могут быть поняты, осмысленны, определены только через осознание и принятие ценности всех их компонентов. Современная культура как «пространственно-временная жизнь и ориентация ценностей, ценностных предпочтений народа, организованных нередко особым образом в каждой национальной культуре»,1 включая территориальный аспект (т.е. наличие центра и провинции), является порождением данной истории и культуры именно в их «месторазвитии» (П.Н. Милюков).

Тема российской провинции (в самом широком ее понимании) является актуальной уже потому, что обычно рассматривается в плане перманентного многоаспектного противостояния центра и периферии, имеет ярко выраженную политическую, идеологическую и эмоциональную окраску. Но одновременно это обстоятельство во многом затушевывает главное: Россия существовала и продолжает существовать, прежде всего, как совокупность социокультурных сообществ. Осмысление особенностей их взаимодействия в русле национальных культурных традиций - путь к пониманию основных черт образа места, его культурного мифа (провинциальных мифов - содержания локальных текстов).

За последние два десятилетия реформ страна пережила не одну волну «переформатирования социального пространства, при которых рождались новые общности, формировалась непривычная в своей откровенности бедность и столь же шокирующая роскошь, зарождались новые культурные правила и принципы».2 Россия преобразилась в новое, во многом незнакомое социальное пространство, понимание строения которого - ключ к пониманию его устройства. Изменения в разной степени коснулись провинции и центральных мест расселения (столиц и региональных центров). Поэтому, признавая уникальность российского общества, его исторически и этнопро-странственно сформированной культуры и следуя логике социально-философских концептуализации, мы видим особую актуальность обращения к феномену провинциальности.

Для исследования характерен подход к провинциальности не только как географическому (геоурбанистическому) понятию, а, прежде всего, как к «характеристике способа восприятия ценностей культуры, удержания лишь таких значений и смыслов, которые приобретают форму общепри-

1 Егоров В К Еще раз об осмыслении культуры- чтобы новые предложения не затмили проверенные // Синергсгическая парадигма Человек и общество в условиях нестабильности. М., Прогресс-Традиция, 2003 С.370-385.

2 Мостовая И В. Социальное расслоение, символический мир метаигры. М., 1997. С.5.

пятых мнений, лишенных модуса оригинальности, проблематичности, субъективностичто определило его комплексный характер.

Страна переживает столкновение с «новым», которое вторглось во все без исключения сферы жизни. Это «новое» стремительно разрушает старые механизмы формирования и регулирования социальных отношений, наделяя их неожиданностями, риском, жестокими конфликтами, труднопредсказуе-мостью даже на ближайшее будущее. Актуальное социально-философское исследование различных аспектов провинциальности, проявляя новые черты развития феномена, раскрывает тем самым и важные черты социокультурного развития реформируемой России в целом.

Несмотря на обилие публикаций (преимущественно социологического и филологического плана), разнообразие точек зрения и суждений проблема провинциальности еще не получила достаточно глубокого и полного социально-философского осмысления, что подтверждает актуальность избранной темы.

Степень разработанности проблемы. Идея единства социально-политического и культурного развития в их историческом контексте, обусловленности характера и темпов трансформации общества типом менталь-ности и поведенческих образцов лежит в основе исследований, затрагивающих рассматриваемую тему. Социально-философское видение феномена провинциальности опирается на теоретические начала и использование методов и приемов, имеющих разные корни и восходящих к разным научным дисциплинам. Ориентация на комплексный характер исследования определила выбор в качестве методологической основы идей классиков философии, психологии, социологии, геоурбанистики, работ современных отечественных и зарубежных социологов и философов.

Масштаб проблемы взаимоотношений в системе «провинция-центр» во многом определили работы О. Шпенглера,2 Т.В. Лдорно, Э. Фромма, М Хоркхеймера 3 Исследования особенностей регионального развития, причины которых лежат в историческом прошлом, в том числе достаточно давнем, начаты работами таких ученых, как В. Ключевский, А. Зимин, Д. Зеленин, Ф. Бродель, Р. Патнэм, D. Segert, С. Machos, A. Agh, F. Lingworth и др

Обращение к теме регионального сообщества предопределило взгляд многих исследователей на региональную культуру как систему воспроизвод-

1 Гудков Л Амбиции и рссентимент идеологического провинциализма // Новое литературное обозрение 1998. №3 С 369-370.

2 Шпенглер О Закат Европы Том 2 Раздел «Города и народы»//Культурология XX век Антология М , 1995 С 432-453

3 Исследования Франкфуртской социологической школы раскрыли, прежде всего, ксенофобиче-ский характер «отношений с теми, кто не относится к данной общности, кто находится за ее пределами».

ства отличий этого сообщества от иных (прежде всего, понимание культуры как информационного фильтра в его интракоммуникативной функции) Этот пласт исследований тесно связан с исторической психологией и историей ментальности (Б Поршнев, А. Сусоколов, А Кузьмин, Е. Кузьмина, С Рок-кан, Д. Дахин и др.).

Важным источником понимания объекта исследования - провинции (как следствия господствующей модели расселения и специфического способа преобразования национальной культуры в реальные формы жизни) послужили совместные работы групп исследователей Тверского государственного университета, Бергамского университета (Италия), Славянского семинара при Амстердамском университете (11идерланды), Научного совета по истории мировой культуры РАН (1997 - 2002 гг), а также Международного института гуманитарно-политических исследований (Москва) и Центра исследований Восточной Европы (ФРГ, Бремен).1

Значительную роль в определении содержания предмета исследования -феномена провинциальности/провинциализма принадлежит художественным произведениям, монографиям, обзорам и статьям, выступающим в качестве эмпирического эквивалента явления.

В работах отечественных и зарубежных исследователей рассмотрены различные моменты возникновения и развития феномена провинциальности. Однако в научной литературе отсутствует самостоятельное исследование, отражающее влияние характера взаимодействий между провинцией и крупными городами (столицами) на структуру и содержание феномена провинциальное™ Теоретическая неразработанность и практическая значимость этой проблемы обусловили выбор темы исследования, объектом которого является провинция как следствие господствующей модели расселения и специфического способа преобразования национальной культуры в реальные формы жизни, а предметом - феномен провинциальности как способ восприятия ценностей культуры, удержания лишь таких значений и смыслов, которые ► имеют форму общепринятых мнений, лишенных модуса оригинальности,

проблематичности, субъективности.

Цель и задачи исследования. Целью диссертационной работы является анализ специфики формирования и развития феномена провинциальности и его роли в социокультурном развитии общества Реализация поставленной цели предполагает решение ряда задач- исследовать многомерное пространство провинциальной жизни в геоурбанистическом, социокультурном и временнбм измерениях;

1 Политика и культура в российской провинции/Под ред С Рыженкова. М-СПб,2001, Русская провинция миф - текст - реальность / Сост А Ф Белоусов, Т В Цир.ьян М - СПб , 2000; Провинция как реальность и объект осмысления/Сост АФ Белоусов, М В Строшгов Тверь 2001

- определить современное понимание физических и культурных границ провинции как социального явления;

- раскрыть содержание и функции социального времени в провинции;

- рассмотреть феномен провинциальности как стереотип социальной идентификации;

- изучить феномен провинциальной ксенофобии как модус провинциальности;

- провести сравнительный анализ характера социокультурных процессов в провинции и центральных местах расселения.

Эмпирическую базу диссертации составляют данные исследований социального, культурного и урбанистического развития общества в историческом контексте, опубликованные в отечественных и зарубежных монографических изданиях, научной периодике. Ни их основе выполнены теоретические обобщения, раскрывающие закономерности формирования и развития феномена провинциальности.

Методологические основы исследования определяются задачами анализа проблемы и структурой диссертационной работы. В ходе рассмотрения темы синтезированы на основе герменевтического подхода и использованы общеметодологические положения, принятые в работах В Дильтея, М. Вебера, X -Г. Гадамера, А. Гидденса, К. Поппера, X. Альберта, Ю. Хаберма-са, О. Шпенглера, Т.В. Адорно, Э. Фромма, М. Хоркхеймера.

В работе использованы исторический, сравнительно-исторический, структурный, структурно-функциональный и другие методы изучения материала, позволяющие сформировать не только социологическую, но и геоур-банистическую/экономгеографическую модель провинции (провинциальной жизни). Выбор методов решения задач исследования обусловлен необходимостью анализа содержания, структуры и общих закономерностей функционирования феномена провинциальности, а также и их конкретизации с учетом специфики современной России.

Структура диссертации и ее основное содержание. Работа состоит из введения, двух глав (каждая из которых включает четыре параграфа), заключения и библиографического списка. Общий объем диссертации 154 страницы.

Во «Введении» обосновывается актуальность темы диссертации, дается характеристика степени ее разработанности, сформулированы цель и задачи исследования, раскрывается его новизна и практическая значимость, изложены основные положения, выносимые на защиту.

Первая глава «Многомерное пространство провинциальной жизни» посвящена теоретическому анализу многообразия трактовок провинции (провинциальной жизни) как аспекта господствующей модели расселения и спе-

пифического способа преобразования национальной культуры в реальные формы жизни.

В первом параграфе «Провинция и столица (центр)» анализируется диа-хронное и синхронное развитие представлений о провинции как общности, выделяемой по признаку социальной активности Показано, что существование провинции как экономгеографического образования является следствием доминирующей модели расселения.

Во втором параграфе «Социокультурное измерение провинциальной жизни» анализируются разнообразные коннотации современного понимания провинции, а также «культурное засилье» образа столицы в национальной культуре.

В третьем параграфе «Социальное время как измерение провинциальной жизни» особенности социального времени в провинции и крупных городах: а) характер «количественного» и «качественного» времени; б) преобладающие временные ориентации; в) универсальные функции социального времени.

В четвертом параграфе «Феноменология провинции» выстроена таксономия признаков провинции, иерархия которых позволяет создать «шкалу оценок провинциальности»

Вторая глава «Феномен провинциальности» включает исследование базовой черты провинциального мировоззрения, прежде всего, особенностей восприятия, понимания и трансляции культурных ценностей. При этом провинциальность понимается как характеристика доминирующего способа восприятия ценностей культуры, удержания лишь таких значений и смыслов, которые приобретают форму общепринятых мнений, лишенных оригинальности, проблематичности, субъективности

В первом параграфе «Провинциальность как стереотип социальной идентификации» особенности провинциальной идентичности и контридентичности рассматриваются как система координат, в которой индивид определяет свою социальную позицию (характер «встроенности в социально конструируемые категории»).

Во втором параграфе «Ксенофобия как модус феномена провинциальности» анализируется эта опредмеченная, снабженная идеологической концепцией иллюзия «чужого», при обязательной осозпагаюй беспомощности перед ним, являющаяся следствием ослабевания естественных механизмов консолидации провинциальной общности.

В третьем параграфе «Социокультурный план феномена провинциальности» исследуется процесс преобразования национальной культуры в реальные формы провинциальной жизни, определяющие характер социальных процессов и новых поколений.

В четвертом параграфе второй главы «Провинциальность в системе взаимодействия социальных фрагментов» рассматриваются различные аспекты фрагментарности общества: а) провинциальность как групповой социальный фрагмент; б) провинциальность как индивидуальный социальный фрагмент.

В «Заключении» подводятся теоретические итоги исследования, формулируются основные выводы.

II. НАУЧНАЯ НОВИЗНА ИССЛЕДОВАНИЯ И ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ, ВЫНОСИМЫЕ НА ЗАЩИТУ

Научная новизна исследования заключается в следующем'

- предлагается рассматривать феномен провинции как результат контаминации геоурбанистических и социокультурных параметров социальной жизни, а провит шальное сообщество - как «человеческое наполнение ареала провинции»;

- существование провинции оценивается как следствие господствующей модели территориального расселения и сложившейся ступенчатой схемы трансляции культурных новшеств (столица - региональный центр - малые населенные места и далее по социально-статусной вертикали);

- критически переосмыслены различные стороны провинциальной вре-меннбй ориентации: а) уровня и глубины осознания социального времени; б) «формы организации времени» (линейной или циклической); в) превалирующих ориентации на прошлое или будущее; г) особенностей интерпретации (активной или пассивной) возможного будущего; д) временнбго аспекта предпочитаемых ценностей;

- рассмотрены устойчивые черты социального восприятия и понимания провинциальной жизни в диапазоне от дихотомии природного и культурного до противопоставления физических характеристик провинции и столиц;

- определены «паттерн-переменные» провинциальности' а) уровень отчетливости социальной структуры; б) статусные основания; в) эмоциональность отношений в сообществе; г) суженная роль экономической активности;

- провинциальная ксенофобия понимается как поведенческая девиация, порождаемая социальным кризисом, как сообщества, так и общества в целом, различные аспекты которого интериоризируются личностью;

- социокультурный план феномена провинциальности исследуется как особый способ преобразования национальной культуры в реальные формы провинциальной жизни, доминирование функции сохранения культурных традиций, способность трансформировать культурные образцы и ценности «столичной жизни».

Опираясь на научную новизну исследования и содержание работы, на защиту выносятся следующие положения.

Основные положения, выносимые на защиту

1 Эмпирически сложное определение провинциальной общности в ее пространственных границах («человеческое наполнение ареала провинции»') спонтанно проявляется в устойчиво повторяющихся пространственных взаимодействиях. обусловливающих функционирование общества в целом. Люди в провинции и люди в столицах - это две общности, разделяемых по потенциальным признакам социальной активности. Контаминация представлений о социальной и пространственно-экономической структуре общества отражает характер социального взаимодействия, динамику его самовоспроизводства и функционирования.

При рассмотрении вопросов, связанных с системой территориальной организации населения страны необходимо учитывать аксиологическую неоднородность различных населенных мест, обусловленную, среди прочего, мерой близости/удаленности от крупных городов, и социокультурный аспект проблемы, охватывающий вопросы социально-психологического, экономического и организационного плана.

Нарастающая динамика современного общества, разнонаправленные внешние воздействия, сложность функционального положения России в зонах ее традиционного экономического и политического влияния, с одной стороны, а также исторически сложившаяся культурно-пространственная организация российского социума, с другой стороны, поддерживают и постоянно воспроизводят структуру государства в форме совокупности достаточно автономных образований, устройство и характер взаимодействия которых обеспечивает существование системы в целом (государство/регионы, региональная столица/провинция, малое населенное место/сельская местность)

2. Современная наука не отождествляет термин «территория» просто с участком земной поверхности, а обязательно оперирует совокупностью понятий «население», «организация», «территория», «система расселения» Наличие провинции (в геоурбанистическом понимании) является следствием доминирующей в России «коридорной модели расселения», обусловленной:

а) географическим разнообразием территории страны (с точки зрения возможности обустройства для расселения и размещения производства):

б) невозможностью осуществления технологических нововведений одновременно на больших территориях («лучевой» характер их распространения):

в) действие принципа «наименьших усилий», проявляющимся в инерции осуществляемых воздействий на систему территориальной организации населения.

В последней четверти XVIII века Россия пережила «урбанистический взрыв». Изданием «Учреждения для управления городов» (1775 г), согласно которому наиболее крупные и целесообразно размещенные города, приобрели статус губернских, в стране было начато преобразование системы управления. В течение длительного времени губернские города формировались как уменьшенные (а уездные - как миниатюрные) копии столиц. Естественным образом устанавливается схема трансляции культурных новшеств: столица -губерния уезд, а далее по сословной вертикали. Для периода с конца XVIII до середины XIX века характерен минимальный временнбй разрыв в освоении нового в различных местах российской империи

К середине XIX века провинциальный город «осознает» свою самодостаточность, обнаруживая меньшую склонность к копированию столиц (воспроизводству культурного опыта), что воспринимается современниками (И.А. Гончаров, Салтыков-Щедрин М.Е., А.П. Чехов и др.) как «провинциальная лень и благодушие».

События 1917 года коренным образом повлияли на провинциальную жизнь России. На смену «провинции» приходит «периферия» («глубинка»), радикально меняется система расселения при сохранении основополагающих звеньев традиционалистского устройства государства Быстрый рост и концентрация населения в «назначенных точках» огромной территории страны заметно опережали процессы адаптации вчерашних провинциалов к «столичному» (городскому) образу жизни, усвоение ими городской культуры и новой сис гемы ценностей Набирает масштабы процесс «маргинализации» городского населения. На смену «упраздненным» (иногда в самом страшном смысле слова) социальным группам приходят маргинальные слои населения с размытыми жизненными ориентирами, неадекватностью реакций, «пограничным» (между «столичными» и провинциальными нормами) сознанием, провинциально-деревенским мировосприятием. Одновременно утверждается явление «маятниковой» ежедневной миграции, получившей распространение в пригородных зонах и внутри агломераций.

Не только для России, но и для всего современного мира характерны последствия увеличивающейся территориальной циркуляции людей: а) состав любой местности становится все менее закрытым; в нем неизбежно увеличивается число лиц, родившихся вне ее; б) постепенно исчезают специфические культурные черты определенной местности (индивидуальность местной группы населения растворяется в потоке общего смешения); в) ослабевают проявления местного патриотизма; г) рост циркуляции людей означает и рост циркуляции социальных ценностей (идей, верований, вкусов, нравов, обычаев, убеждений); д) уменьшается социокультурная изолированность и проявления провинциализма, смягчается, как правило религиозная и языковая нетерпимость, ослабляется действие факторов социального расслоения

3 Современному пониманию «провинции» свойственна собирательность и многозначность (с одной стороны, это место отдаленное от крупного центра, с другой - символ косности, отсталости, низкой культуры), отсылающая к чему-то. что «не столица» При этом появляются как положительные (реже), так и отрицательные (чаще) коннотации. При восприятии провинции и столиц возникает устойчивый набор различий в диапазоне от дихотомии природного и культурного (в ландшафтном и поведенческом смыслах) до противопоставления физических характеристик среды.

Эти различия обладают очевидной способностью к метафоризации и символизации, порождению разноплановых образов восприятия. Их иерархия. в свою очередь, выступает как «шкала оценки провинциальности». Ее низший ранг - собственно маркировочные свойства провинциала/столичного жителя (одежда, манеры, говор); высший уровень - показатели уровня культуры.

Исследователи подчеркивают двойственный характер, неравновесное состояние поведенческих черт провинциала и столичного человека, способность этих черт к инверсии. Каждому историческому момету свойственно преобладание той или иной оценки, как провинции, так и столиц. Но в целом многие из них взаимозаменяемы, прежде всего, в силу их очевидной субъективности. Вмесите с тем, существуют и «константные» характеристики, закрепленные либо за провинцией, либо за столицами. И хотя степень их выраженности меняется в очень широком диапазоне (от индифферентной до интенсивной) они имеют потенциально противоположную оценку.

Во-первых, наиболее очевидным признаком провинции является ее подчиненность, ущербность в иерархическом отношении: столица всегда ассоциирована с властью, ей автоматически приписываются функции социального контроля в самом широком смысле.

Во-вторых, односторонне зафиксированной характеристикой провинции является ограничешюсть поведенческих девиаций («чудак в провинции заметен, в столице - нет»). Провинция не терпит экстравагантности, единообразие во всем - атрибут правильного поведения, образа жизни.

В-третьих, для провинции характерна суженность пространства (географического, культурного, информационно-образовательного), обделен-ность культурной жизни.

Во взаимодействии спектра различий социальной жизни провинции и столиц и рождается феномен провинциальности, как качество людей, готовых (в зависимости от социально-психологического типа и жизненных обстоятельств): а) принять свое положение как должное; б) изменить ситуацию; в) жить в состоянии психологического дискомфорта, сетуя на судьбу.

4 Социальное время, пронизывающее все стороны жизни общества, находит свое отражение в сознании, его субъективное восприятие и понимание

неустранимо участвует в формировании человеческого опыта. Сравнение провинциальной жизни со столичной обнаруживает фундаментальные (социально-психологические и культурные) различия в восприятии социального времени. Они фиксируются в определенных кодексах и включаются в массовое сознание, приобретая характер норм и правил общежития.

Говоря о социальном времени, временнбй ориентации провинциала и столичного жителя, различают:

а) уровень осознания времени (в столицах - одержимая озабоченность течением, нехваткой времени, синдром «время - деньги»; в провинции, зачастую. пренебрежение временем, вседозволенность в обращении с ним, синдром «отложим на завтра»:

б) глубину осознания времени (такими характеристиками, как значение и важность, наделяются лишь непосредственное, ближайшее время, синдром «презентизма/сиюминутности» или, напротив, и весьма отдаленное время):

в) «форму» или «вид» времени (циклическую или линейную: провинциальной жизни во многом свойственно циклическое видение времени, связанное с ритмической сущностью жизни: дневной, привычный круг действий, недельный оборот и времена года):

г) различную ориентацию на прошлое и настоящее (провинция в большей степени соотносит свою жизнь с традициями, достижениями прошлого, она зачастую «живет в истории»: столицы проще порывают с традициями, игнорируют прошлое, ориентированы, главным образом, в будущее; внутри обоих социальных фрагмент ов существует своя дифференциация по рассматриваемому признаку, но доля жителей больших городов, ориентирующихся на настоящее или будущее, в целом больше, чем в провинциальной среде):

д) особенности интерпретации будущего (провинция ориентирована на постепенное согласие и адаптацию, столицы - на планирование и формирование будущего, конечно, в той мере, насколько это возможно):

е) временной аспект предпочитаемых ценностей (прогрессивная ориентация большинства столичных жителей на изменения, новизну и консервативное предпочтение провинциалами повторяемости, сходства, порядка).

Фактор времени входит в провинциальную жизнь не только в качестве способности людей к той или иной временной ориентации, но и в виде правил (нормативных ожиданий), регулирующих различные аспекты человеческого поведения. Они действуют среди различных институтов - средоточий норм и ценностей, связанных с важными социальными функциями (система образования, институт семьи, экономические организации, социальные статусы и т.д.). Иначе говоря, временные закономерности структурно встроены в более широкую сеть правил социальных (столичных или провинциальных) нормативных систем.

Социальное время выполняет универсальные функции, однако роль его в провинции и центральных населенных местах существенно разнится:

а) первая универсальная функция социального времени - синхронизация деятельности (это требование выступает в исключительно жесткой форме, преимущественно, в больших городах, люди должны встретить друг друга в одном и том же месте в одно и то же время);

б) координация индивидуальных действий (также характерно преимущественно для жизни в столицах, в меньшей степени - провинции);

в) еще одна социальная функция времени - диктуемая последовательность (социальные процессы проходят различные стадии, события идут одно за другим, множество действий обретают смысл только в том случае, если они совершаются в определенный момент и в определенной последовательности; это требование в равной степени распространяется и на провинцию, и на большой город);

г) последняя универсальная функция социального времени - дифференциация социальной жизни (очень сложно устранить монотонность и рутину повседневной провинциальной жизни, отводя определенные моменты времени под разные виды деятельности, как это часто практикуется в крупных городах; экстраординарные случаи «уклонения от повседневности» в равной степени приветствуют и в провинции, и в столицах, а разграничение и вычленение подходящих моментов простирается в очень широком диапазоне - от примитивного бытового пьянства до общегородских мероприятий - дней города, карнавалов и пр.).

5. Феномен провинциальности заключается: а) в ориентации на восприятие ценностей культуры, получаемых преимущественно «из вторых и третьих авторитетных рук»: б) в способности удержания лишь таких значений и смыслов, которые приобрели форму общепринятых мнений, лишенных модуса оригинальности, проблематичности, субъективности.

Провинциальность, свойственная субъекту жизнедеятельности независимо от места проживания (в провинции или столице), - это не ощущаемое и не осознаваемое человеком «отставание» от жизни. Формально представляя собой органическую часть общества, жители провинции фактически ограничены в возможностях полной реализации своего потенциала. Социально-экономические и культурные барьеры ограничивают им доступ на рынок труда, профессионального образования, к учреждениям культуры и здравоохранения. Все более очевидно формирование условий маргинализации этой группы населения на фоне быстрого изменения условий жизни в российских столицах - Москве и Санкт-Петербурге (в меньшей степени - в региональных центрах).

Феномен провинциальности, включающий «особые» черты социальной жизни и личности жителя провинции, обусловленные ее спецификой, явля-

ются очевидным препятствием на пути национальной идентификации - воспитания природного национализма - чувства большой семьи (не ограниченной рамками места проживания), единой Родины-матери. Для того чтобы Россия могла органично вписаться в неизбежный процесс глобализации, чтобы «чужие/дальние» могли стать «друзьями семьи», должна бьггь, как минимум, в наличии сама «национальная семья».

Пока же, российская провинция - это не востребованная в полной мере и быстро утрачивающий свой потенциал «социальный фрагмент» России. К сожалению, актуальная задача инкорпорации (преобразования, приспособления, включения) провинциальной составляющей в процесс развития страны не то, что не решается, но даже и не ставится на должном уровне, как не терпящая отлагательства.

Провинциализм/провинциальность - явление очевидное только со стороны и едва ли может быть манифестировано самим носителем его. Некоторые исследователи разводят понятия провинциализм и провинциальность. При этом провинциализм определяется как осознанное стремление жителя провинции возместить недостатки своего местожительства некоей амбициозностью, родственной амбициозности «маленького человека». Провинциализм - это, таким образом, точка зрения самого жителя провинции. Провинциализм вызывает резко негативную оценку (сатира, гротеск-обличение). Провинциальность же гораздо симпатичнее и поправимее, чем агрессивный провинциализм и вызывает то, что можно было бы назвать снисходительной иронией.

6 Провинциальная ксенофобия, понимаемая как «страх и ненависть ко всему чуждому для образа жизни данного сообщества» — явление актуально существующее, более того, набирающее размах в современной России.

Ксенофобия выражает особую степень внешней и внутренней конфликтности замкнутой личности или социальной группы, их болезненно-отчужденный характер взаимоотношений с внешним миром. Ксенофобия трактуется как интенция отчуждения от тех, кто в общность не входит и его воле не подчиняется. Она не очевидна в самых острых общественных коллизиях. но можно обнаружить себя и в самых простых, бытовых ситуациях.

Речь идет именно о модусе Ст.е. характеристике провинциальности, значимо проявляющейся лишь в определенных обстоятельствах), а не об атрибутивном. постоянно присутствующем параметре феномена. Границы ксенофобии не вполне установлены, они в состоянии интерферировать с достаточно знакомыми феноменами, например с антисемитизмом явлением в культуре и цивилизации достаточно устойчивым Это страх перед всем незнакомым н чужим или тем, что кажется незнакомым, чужим, а потому и опасным.

В рамках современно культуры «чужое» должно быть не совсем понятно, затемнено, умышленно мистифицировано. Поэтому ксенофобия - это оп-

редмечеиная, снабженная идеологической концепцией иллюзия «чужого» и «незнакомого», при обязательной осознанной беспомощности перед ним, когда появляется тот самый страх, который освобождает от всякой ответственности за образ мыслей, а в крайних экстремальных состояниях - и за образ действий. Коннотативный смысл понятия значительно шире. Он включает в себя подозрительность, страх, недоверие и ненависть ко всем, кто не относится к данной общности, кто находится за ее пределами, кто не может быть полезным или оказывается вредным для общности, кто самим фактом своего существования может быть заподозрен в том, что он способен нарушить или разрушить структурную целостность, иерархию и единство общности.

Во всех случаях наиболее солидарными и одновременно склонными к ксенофобическому синдрому оказываются социальные группы, подобные семье или семейному клану. Большие социальные группы (в том числе - жители провинции) могут, в известных обстоятельствах, рассматриваться как модель традиционного общества с его органическими связями и центрированностью всех ценностных установок Здесь очерчивался некий персонифицированный, харизматический центр, который может быть выражен в личности «отца семейства», или «крестного отца», или некоего олигархического совета, обладавшего так называемой «твердой сущностью», признаками иррационального авторитета. Эти группы спаяны не столько общим делом, сколько общим интересом (иногда очень корыстным и асоциальным).

Созданная по естественно-органическим законам группа типа «общность», как правило, авторитарна и патриоцентрична. Состояния ксенофобии (страха, подозрительности, агрессивного противостояния окружающим) возникают тогда, когда связи между членами оказываются недостаточными, когда «отец» теряет авторитет, когда ослабевают органические естественные законы и необходимо прибегать к силовым механическим методам, восстанавливающим статус консолидации. На смену распадающейся целостности провинциальной общности, «холизму» группы, основанной на «естественных» связях, идет индивидуализм жителя большого города Прежде всего -личный интерес, который и выделяет индивидуальность из целостного коллектива, когда все или многие начинают ощущать себя индивидуальностями, строя свое поведение на социальном или экономическом интересе. Провинциальная общность разрушается, на смену ей идет общество.

Смысл ксенофобии — в иррациональности, фантомности, вымыш-ленности причин этого конфликта, в психологической «рационализации» (по Фрейду) подлинных его мотивов. Но ксенофобия не исчерпывается взаимоотношениями между этническими группами. Этнический элемент важен в той степени, в какой он является фактором сплоченности, однако подлинные причины лежат в совершенно другой области социальных отношений.

В социально-психологической плоскости ксенофобия выражается в обостренном чувстве границ: территории, общности, государства Вспышки ксенофобии, чреватые эксцессами, переходящими в прямые столкновения, происходят тогда, когда границы между этническими или иными замкнутыми группами становятся прозрачными, когда начинает происходить слияние различных замкнутых «общностей» в более широкое и открытое общество. Например, молодое поколение стремится или вынуждается покидать провинцию, делая ее «границы» прозрачными и проницаемыми.

7. Социокультурный план феномена провинциальности включает оригинальные черты общественной жизни в провинции, главная из которых -у особый способ преобразования национальной культуры в реальные формы жизни, определяющие характер социальных процессов и новых поколений.

Во-первых, провинциальной жизни свойственно доминирование функции сохранения культурных традиций (т.е. транслирующей, консервативно-охранительной. ориентированной преимущественно на сохранение сущест-вуютих форм и традиций культуры). Провинция сопротивляется засилью «столичной моды», сохраняет базовые ценности и смыслы. И. напротив, во все времена и в любом обществе исключительно крупные города являются «локомотивами» культурного развития.

Во-вторых, культурные потоки в пределах ойкумены (региональной, государственной, глобальной) не симметричны. Большинство из них однона-правленны. имеют бесспорный центр (где формируются культурные послания) и провинции (периферии), где они воспринимаются. Культурные потоки противоположного направления - от провинции к центру - ограничены, затруднены.

В-третьих, провинция по-своему, медленно впитывает в себя культурные образцы центра, постепенно насыщается ими. На протяжении достаточно длительного отрезка времени провинциальные культурные нормы приходят в соответствие с уже ушедшими образцами культурной жизни больших городов по «сценарию сатрапии (насыщения)». Иначе говоря, культурная жизн^ провинции развивается с некоторым временным лагом относительно событий. происходящих в больших городах. С одной стороны, это процесс линеарный; с другой - свободный от эксцессов, асимметрий и завихрений, свой-1' ствснных культурной жизни столиц и крупных региональных центров

В-четвертых, воспринимаемые провинцией культурные образцы и ценности «столичной жизни» во многом трансформируются, приспосабливаются к привычному образу жизни провинциалов. Это не слепое копирование, но и не равный культурный диалог. Воспринятые культурные образцы неизбежно приобретают специфические черты сообразно провинциальным условиям. В некотором смысле представители провинциальной культуры одновременно выступают в качестве посредников и хранителей - они отбирают явления

столичной культуры в соответствии со своими вкусами и потребностями, наделяют содержание культурного потока своими собственными смыслами, существенно модифицируют, адаптируют его.

Провинция на Руси исторически рассматривалась как источник, питающий столицы деньгами, товарами, природными и людскими ресурсами Эксплуатируя провинцию, используя ее как источник ресурсов и место нахождения примет уходящей действительности, столица позволяла ей, однако, жить собственными правилами и особенно не вмешивалась в ее внутреннюю жизнь. Столица привыкла брать на себя роль полного вырази! сля национальных и государственных интересов и общественных мнений. Она всегда представала культурным столпом, рассматривала себя как нечто главное. Концентрируя в себе властные возможности, столица создает видимость единения в себе самой некоего национального представительства, пока на каком-то этапе не сосредотачивается в себе самой, ревностно охраняющей свои шефские полномочия в национальной политике и культуре.

Естественно, что провинция всегда обладает гораздо меньшими возможностями развития. Особенно это касается культуры, ибо само противостояние «культурной» столицы и «культурной» провинции оборачивалось в реальности установкой на одинаковость.

Затрагивая явление провинциальной культуры, следует отметить ее несовпадение с культурой русской усадьбы, которая была не только гораздо более приближена к столице, но и выглядела сколком культуры «всемирной» Феномен русской усадьбы типологически отличается от феномена провинции Помещичья усадьба второй половины XVIII - начала XIX вв воссоздавала не просто образ места, предназначенного для свободной жизни богатого человека. Она становилась сложным и многогранным социальным и культурным явлением мировоззренческого порядка

Провинциальная культура (в отличие от усадебной) всегда строится с оглядкой на столицу, соотносится со столичным уровнем В итоге явления культурной жизни провинции вынужденно сопрягают две принципиальные качественные возможности: а) построение по «местному» счету («плохонький, но свой»); б) постоянная оглядка на «большой, столичный, российский» счет.

Культура имеет своих вполне реальных носителей («взрослый» в своей интериндивидуальной деятельности, знак, слово, символ, миф, смысл) и когда субъект в ходе своего развития овладевает их содержанием его «реальная форма становится идеальной, культурной». Национальная культура всегда очень чувствительна и простое «неучастие в ней даже отдельного индивида тоже есть форма ее разрушения» (В.П. Зинченко). Культура столичная и культура провинциальная - это не просто среда, растящая и питающая личность. Это «приглашающая сила» (О. Мандельштам), которая может захва-

тить, а может и отголкнуть человека. Культура - это всегда «усилие человека быть человеком». Провинциал в большом городе или столичный житель в провинции в равной степени испытывают психологический дискомфорт, преодоление которого требует известных (иногда очень значительных и длительных) усилий.

III. НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ ИССЛЕДОВАНИЯ И АПРОБАЦИЯ ЕГО РЕЗУЛЬТАТОВ

Научно-практическая значимость исследования. Работа представляет собой социально-философский анализ проблемы социокультурного взаимодействия провинции и столиц (крупных населенных мест) и рождающегося в этом взаимодействии феномена провинциальности. Проблема, впервые целостно раскрытая в диссертационной работе, обладает как научно-теоретической, так и практической значимостью, непосредственной связью с совокупностью проблем стоящих перед Россией. Это позволило автору сформулировать ряд практических рекомендации.

Во-первых, выводы диссертации могут найти применение в процессе преподавания социальной философии, культурологии, геоурбанистики, теории архитектуры и градостроительства, а также ряда других учебных курсов в высших учебных заведениях.

Во-вторых, обобщения, выполненные автором, применимы к конкретной практике стратегического планирования изменений в разноуровневых системах расселения и территориального самоуправления.

В-третьих, поставленная проблема может быть более подробно исследована в будущем в аспекте разнопланового анализа интегрального потенциала российской провинции, инкорпорации (преобразования, приспособления, включения) провинциальной составляющей в процесс развития страны.

Апробация результатов исследования. Основные результаты диссертационного исследования нашли отражение в 4 публикациях автора. Они доложены на Всероссийской научно-практической конференции «Патриотическое и национальное воспитание: опыт, проблемы, перспективы» (Тверь, 2003), Международной научно-практической конференции «Модернизаци-онные процессы в обществе: общее и особенное» (Тверь, 2003), V-ой региональной научно-практической конференции «Современные проблемы развития гуманитарной науки» (Тверь, 2003), региональной научной конференции «Современные проблемы социально-экономического развития общества» (Тверь, 2004).

Публикации

1 • Орлова В. А., Федоров В.В. Феномен российской провинциальности // Актуальные проблемы психологии труда. Коллективная монография. Том 1. Тверь: Изд-во ТвГУ, 2005. С. 13 - 19.

2. Федоров В В., Орлова В. А. Культурный миф провинциального города // Социально-гуманитарное знание и современное общество. Сборник научных трудов. Тверь: Изд-во ТГТУ, 2005. С. 44 - 52.

3. Орлова В.А. Миф провинциальности и система образования: структурно-функциональная гомология // Социально-гуманитарное знание и современное общество. Сборник научных трудов. Тверь: Изд-во ТГТУ, 2005. С. 64 - 67.

4. Орлова В. А. Феномен провинциальности и глобализация общества // Актуальные проблемы психологии труда. Коллективная монография. Том 1. Тверь: Изд-во ТвГУ. С. 19-23.

Подписано к печати 30/05/05/ Формат 60x84/16

Бумага офсетная. Печать офсетная. Уч.-шд. л. 1Д Тирах 100 экз. Заказ №50

Отпечатано в типографии Тв ГУ 170000,Тверь, ул. Желябова^З

»12757

РНБ Русский фонд

2006-4 8554

 

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Орлова, Вера Александровна

Введение.

Глава 1. Многомерное пространство провинциальной жизни.

1.1.Провинция и столица (центр) в геоурбанистическом измерении.

1.2.Социокультурное измерение провинциальной жизни.

1.3.Социальное время как измерение провинциальной жизни.

1.4. Феноменология провинциальной жизни.

Выводы по главе «Многомерное пространство провинциальной жизни».

Глава 2. Феномен провинциальности.

2.1. Провинциальность как стереотип социальной идентификации

2.2. Ксенофобия как модус феномена провинциальности

2.3. Социокультурный план феномена провинциальности.

2.4. Провинциальность в системе взаимодействия «социальных фрагментов».

Выводы по главе «Феномен провинциальности».

 

Введение диссертации2005 год, автореферат по философии, Орлова, Вера Александровна

Культура вообще, любая национальная культура в особенности могут быть поняты, осмысленны, определены только через осознание и принятие ценности всех их компонентов. Современная культура как «пространственно-временная жизнь и ориентация ценностей, ценностных предпочтений народа, организованных нередко особым образом в каждой национальной культуре»,1 включая территориальный аспект (т.е. наличие центра и провинции), является порождением данной истории и культуры именно в их «место-развитии» (П.Н. Милюков).

Тема российской провинции (в самом широком ее понимании) является актуальной уже потому, что обычно рассматривается в плане перманентного многоаспектного противостояния центра и периферии, имеет ярко выраженную политическую, идеологическую и эмоциональную окраску. Но одновременно это обстоятельство во многом затушевывает главное: Россия существовала и продолжает существовать, прежде всего, как совокупность социокультурных сообществ. Осмысление их особенностей, их взаимодействия в русле национальных культурных традиций - путь к пониманию основных черт образа места, его культурного мифа (провинциальных мифов - содержания локальных текстов).

За два последних десятилетия реформ Россия пережила не одну волну «переформатирования социального пространства, при которых .рождались новые общности, формировалась непривычная в своей откровенности бедность и столь же шокирующая роскошь,

1 Егоров B.K. Еще раз об осмыслении культуры: чтобы новые предложения не затмили проверенные // Си-нергетическая парадигма. Человек и общество в условиях нестабильности. М., Прогресс-Традиция, 2003. С.370-385. зарождались новые культурные правила и принципы».1 Россия преобразилась в новое, во многом незнакомое социальное пространство, «понимание строения которого - ключ к пониманию его устройства». Изменения в разной степени коснулись провинции и центральных мест расселения (столиц и региональных центров). Поэтому, признавая уникальность российского общества, его исторически и этнопространственно сформированной культуры и следуя логике социально-философских концептуализации, мы видим особую актуальность обращения к феномену провинциальности.

Для исследования характерен подход к провинциальности не только как географическому (геоурбанистическому) понятию, а, прежде всего, как к «характеристике способа восприятия ценностей культуры, удержания лишь таких значений и смыслов, которые приобретают форму общепринятых мнений, лишенных модуса оригинальности, проблематичности, субъективности», что определило его комплексный характер.

Страна переживает столкновение с «новым», которое вторглось во все без исключения сферы жизни. Это «новое» стремительно разрушает старые механизмы формирования и регулирования социальных отношений, наделяя их неожиданностями, риском, жестокими конфликтами, труднопредсказуемостью даже на ближайшее будущее. Актуальное социально-философское исследование различных аспектов провинциальности, проявляя новые черты развития феномена, раскрывает тем самым и важные черты социокультурного развития реформируемой России в целом.

1 Мостовая И.В. Социальное расслоение: символический мир метаигры. M., 1997. С.5.

2 Гудков Л. Амбиции и ресентимент идеологического провинциализма // Новое литературное обозрение. 1998. №3. С. 369-370.

Несмотря на обилие публикаций (преимущественно социологического и филологического плана), разнообразие точек зрения и суждений проблема провинциальности еще не получила достаточно глубокого и полного социально-философского осмысления, что подтверждает актуальность избранной темы.

Идея единства социально-политического и культурного развития в их историческом контексте, обусловленности характера и темпов трансформации общества типом ментальности и поведенческих образцов лежит в основе исследований, затрагивающих рассматриваемую тему. Социально-философское видение феномена провинциальности опирается на теоретические начала и использование методов и приемов, имеющих разные корни и восходящих к разным научным дисциплинам. Ориентация на комплексный характер исследования определила выбор в качестве методологической основы идей классиков философии, психологии, социологии, геоурбанистики, работ современных отечественных и зарубежных социологов и философов.

Масштаб проблемы взаимоотношений в системе «провинция-центр» во многом определили работы О. Шпенглера,1 Т.В. Адорно, Э. Фромма, М. Хоркхеймера.1 Исследования особенностей регионального развития, причины которых лежат в историческом прошлом, в том числе достаточно давнем, начаты работами таких ученых, как В. Ключевский, А. Зимин, Д. Зеленин, Ф. Бродель, Р. Патнэм, D. Segert, С. Machos, A. Agh, F. Lingworth и др.

Обращение к теме регионального сообщества предопределило взгляд многих исследователей на региональную культуру как сис

1 Шпенглер О. Закат Европы. Том 2. Раздел «Города и народы» // Культурология. XX век. Антология. М., 1995. С.432-453. тему воспроизводства отличий этого сообщества от иных (прежде всего, понимание культуры как информационного фильтра в его интракоммуникативной функции). Этот пласт исследований тесно связан с исторической психологией и историей ментальности (Б. Поршнев, А. Сусоколов, А. Кузьмин, Е. Кузьмина, С. Роккан, Д. Дахин и др.).

Важным источником понимания объекта исследования - провинции (как следствия господствующей модели расселения и специфического способа преобразования национальной культуры в реальные формы жизни) послужили совместные работы групп исследователей Тверского государственного университета, Бергамского университета (Италия), Славянского семинара при Амстердамском университете (Нидерланды), Научного совета по истории мировой культуры РАН (1997 - 2002 гг.), а также Международного института гуманитарно-политических исследований (Москва) и Центра исследований Восточной Европы (ФРГ, Бремен).

Значительную роль в определении содержания предмета исследования - феномена провинциальности/провинциализма принадлежит художественным произведениям, монографиям, обзорам и статьям, выступающим в качестве эмпирического эквивалента явления.

В работах отечественных и зарубежных исследователей рассмотрены различные моменты возникновения и развития феномена провинциальности. Однако в научной литературе отсутствует самостоятельное исследование, отражающее влияние взаимодействий

1 Исследования Франкфуртской социологической школы раскрыли, прежде всего, ксенофобический характер «отношений с теми, кто не относится к данной общности, кто находится за ее пределами».

2 Политика и культура в российской провинции / Под ред. С. Рыженкова. М,- СПб., 2001; Русская провинция: миф - текст - реальность / Сост. А.Ф. Белоусов, T.B. Цивьян. М.- СПб., 2000; Провинция как реальность и объект осмысления / Сост. А.Ф. Белоусов, М.В. Строганов. Тверь: 2001. между провинцией и крупными городами (столицами) на структуру и содержание феномена провинциальности. Теоретическая неразработанность и практическая значимость этой проблемы обусловили выбор темы исследования, объектом которого является провинция как следствие господствующей модели расселения и специфического способа преобразования национальной культуры в реальные формы жизни, а предметом - феномен провинциальности как способ восприятия ценностей культуры, удержания лишь таких значений и смыслов, которые имеют форму общепринятых мнений, лишенных модуса оригинальности, проблематичности, субъективности.

Целью диссертационной работы является анализ специфики формирования и развития феномена провинциальности и его роли в социокультурном развитии общества. Реализация поставленной цели предполагает решение ряда задач:

- исследовать многомерное пространство провинциальной жизни в геоурбанистическом, социокультурном и временном измерениях;

- определить современное понимание физических и культурных границ провинции как социального явления;

- раскрыть содержание и функции социального времени в провинции;

- рассмотреть феномен провинциальности как стереотип социальной идентификации;

- изучить феномен провинциальной ксенофобии как модус провинциальности;

- провести сравнительный анализ характера социокультурных процессов в провинции и центральных местах расселения.

Эмпирическую базу диссертации составляют данные исследований социального, культурного и урбанистического развития общества в историческом контексте, опубликованные в отечественных и зарубежных монографических изданиях, научной периодике. На их основе выполнены теоретические обобщения, раскрывающие закономерности формирования и развития феномена провинциальности.

Методологические основы исследования определяются задачами анализа проблемы и структурой диссертационной работы. В ходе рассмотрения темы синтезированы на основе герменевтического подхода и использованы общеметодологические положения, принятые в работах В. Дильтея, М. Вебера, Х.-Г. Гадамера, А. Гид-денса, К. Поппера, X. Альберта, Ю. Хабермаса, О. Шпенглера, Т.В. Адорно, Э. Фромма, М. Хоркхеймера.

В работе использованы исторический, сравнительно-исторический, структурный, структурно-функциональный и другие методы изучения материала, позволяющие сформировать не только социологическую, но и геоурбанистическую/экономгеографическую модель провинции (провинциальной жизни). Выбор методов решения задач исследования обусловлен необходимостью анализа содержания, структуры и общих закономерностей функционирования феномена провинциальности, а также и их конкретизации с учетом специфики современной России.

Работа состоит из введения, двух глав (каждая из которых включает четыре параграфа), заключения и библиографического списка. Общий объем диссертации 154 страницы.

 

Заключение научной работыдиссертация на тему "Социально-философский анализ феномена российской провинциальности"

Выводы по главе «ФЕНОМЕН ПРОВИНЦИАЛЬНОСТИ»

1. Феномен провинциальности заключается: а) в ориентации на восприятие ценностей культуры, получаемых преимущественно «из вторых и третьих авторитетных рук»; б) в способности удержания лишь таких значений и смыслов, которые приобрели форму общепринятых мнений, лишенных модуса оригинальности, проблематичности, субъективности.

Провинциальность, свойственная субъекту жизнедеятельности независимо от места проживания (в провинции или столице), — это не ощущаемое и не осознаваемое человеком «отставание» от жизни.

2. Формально представляя собой органическую часть общества, жители провинции фактически ограничены в возможностях полной реализации своего потенциала. Социально-экономические и культурные барьеры ограничивают им доступ на рынок труда, профессионального образования, к учреждениям культуры и здравоохранения. Все более очевидно формирование условий маргинализации этой группы населения на фоне быстрого изменения условий жизни в российских столицах - Москве и Санкт-Петербурге (в меньшей степени — в региональных центрах). В результате, феномен провинциальности, включающий «особые» черты социальной жизни и личности жителя провинции, обусловленные ее спецификой, являются очевидным препятствием на пути национальной идентификации - воспитания природного национализма - чувства большой семьи (не ограниченной рамками места проживания), единой Родины-матери. Пока же, российская провинция - это не вос

1 Гудков Л. Амбиции и ресентимеит идеологического провинциализма // Новое литературное обозрение. 1998. №3. С. 369-370. требованная в полной мере и быстро утрачивающий свой потенциал «социальный фрагмент» России. Актуальная задача инкорпорации (преобразования, приспособления, включения) провинциальной составляющей в процесс развития страны не то, что не решается, но даже и не ставится на должном уровне, как не терпящая отлагательства.

3. Провинциализм/провинциальность - явление очевидное только со стороны и едва ли может быть манифестировано самим носителем его. Некоторые исследователи разводят понятия провинциализм и провинциальность. При этом провинциализм может быть определен как осознанное стремление жителя провинции возместить недостатки своего местожительства некоей амбициозностью, родственной амбициозности «маленького человека».

4. Провинциальная ксенофобия, понимаемая как «страх и ненависть ко всему чуждому для образа жизни данного сообщества» — явление актуально существующее, более того, набирающее размах в современной России. Ксенофобия выражает особую степень внешней и внутренней конфликтности замкнутой личности или социальной группы, их болезненно-отчужденный характер взаимоотношений с внешним миром. Провинциальная ксенофобия трактуется как интенция отчуждения от тех, кто в провинциальную общность не входит и его воле не подчиняется. Речь идет именно о модусе (т.е. характеристике провинциальности, значимо проявляющейся лишь в определенных обстоятельствах), а не об атрибутивном, постоянно присутствующем параметре феномена. Это страх перед всем незнакомым и чужим или тем, что кажется незнакомым, чужим, а потому и опасным; это опредмеченная, снабженная идеологической концепцией иллюзия «чужого» и «незнакомого», при обязательной осознанной беспомощности перед ним, когда появляется тот самый страх, который освобождает от всякой ответственности за образ мыслей, а в крайних экстремальных состояниях и за образ действий. В социально-психологической плоскости провинциальная ксенофобия выражается в обостренном чувстве границ.

5. Социокультурный план феномена провинциальности включает оригинальные черты общественной жизни в провинции, главная из которых - особый способ преобразования национальной культуры в реальные формы жизни, определяющие характер социальных процессов и новых поколений.

Во-первых, провинциальной жизни свойственно доминирование функции сохранения культурных традиций (т.е. транслирующей, консервативно-охранительной, ориентированной преимущественно на сохранение существующих форм и традиций культуры). Провинция сопротивляется засилью «столичной моды», сохраняет базовые ценности и смыслы. И, напротив, во все времена и в любом обществе исключительно крупные города являются «локомотивами» культурного развития.

Во-вторых, культурные потоки в пределах ойкумены (региональной, государственной, глобальной) не симметричны. Большинство из них однонаправленны, имеют бесспорный центр (где формируются культурные послания) и провинции (периферии), где они воспринимаются. Культурные потоки противоположного направления - от провинции к центру - ограничены, затруднены.

В-третьих, провинция по-своему, медленно впитывает в себя культурные образцы центра, постепенно насыщается ими. На протяжении достаточно длительного отрезка времени провинциальные культурные нормы приходят в соответствие с уже ушедшими образцами культурной жизни больших городов по «сценарию сатурации (насыщения)». Иначе говоря, культурная жизнь провинции развивается с некоторым временным лагом относительно событий, происходящих в больших городах. С одной стороны, это процесс линеарный; с другой - свободный от эксцессов, асимметрий и завихрений, свойственных культурной жизни столиц и крупных региональных центров.

В-четвертых, воспринимаемые провинцией культурные образцы и ценности «столичной жизни» во многом трансформируются, приспосабливаются к привычному образу жизни провинциалов. Это не слепое копирование, но и не равный культурный диалог. Воспринятые культурные образцы неизбежно приобретают специфические черты сообразно провинциальным условиям. В некотором смысле представители провинциальной культуры одновременно выступают в качестве посредников и хранителей - они отбирают явления столичной культуры в соответствии со своими вкусами и потребностями, наделяют содержание культурного потока своими собственными смыслами, существенно модифицируют, адаптируют его.

Естественно, что провинция всегда обладает гораздо меньшими возможностями развития. Особенно это касается культуры, ибо само противостояние «культурной» столицы и «культурной» провинции оборачивалось в реальности установкой на одинаковость.

Затрагивая явление провинциальной культуры, следует отметить ее несовпадение с культурой русской усадьбы, которая была не только гораздо более приближена к столице, но и выглядела сколком культуры «всемирной». Феномен русской усадьбы типологически отличается от феномена провинции. Провинциальная культура (в отличие от усадебной) всегда строится с оглядкой на столицу, соотносится со столичным уровнем. В итоге явления культурной жизни провинции вынужденно сопрягают две принципиальные качественные возможности: а) построение по «местному» счету («плохонький, но свой»); б) постоянная оглядка на «большой, столичный, российский» счет.

Национальная культура всегда очень чувствительна и простое «неучастие в ней даже отдельного индивида тоже есть форма ее разрушения». Культура столичная и культура провинциальная -это не просто среда, растящая и питающая личность. Это «приглашающая сила», которая может захватить, а может и оттолкнуть человека, это «усилие человека быть человеком». Провинциал в большом городе или столичный житель в провинции в равной степени испытывают психологический дискомфорт, преодоление которого требует известных (иногда очень значительных и длительных) усилий.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Нарастающая динамика современного общества, разнонаправленные внешние воздействия, сложность функционального положения России в зонах ее традиционного экономического и политического влияния, с одной стороны, а также исторически сложившаяся культурно-пространственная организация российского социума, с другой стороны, поддерживают и постоянно воспроизводят структуру государства в форме совокупности достаточно автономных образований, устройство и характер взаимодействия которых обеспечивает существование системы в целом (государство/регионы, региональная столица/провинция, малое населенное место/сельская местность).

Эмпирически сложное определение провинциальной общности в ее пространственных границах («человеческое наполнение ареала провинции») спонтанно проявляется в устойчиво повторяющихся пространственных взаимодействиях, обусловливающих функционирование общества в целом. Люди в провинции и люди в столицах -это две общности, разделяемых по потенциальным признакам социальной активности. Контаминация представлений о социальной и пространственно-экономической структуре общества отражает характер социального взаимодействия, особенности его воспроизводства и функционирования.

Современная наука не отождествляет термин «территория» просто с участком земной поверхности, а обязательно оперирует совокупностью понятий «население», «организация», «территория», «система расселения». Наличие провинции (в геоурбанистическом понимании) является следствием доминирующей «коридорной модели расселения», обусловленной: а) географическим разнообразием территории страны (с точки зрения возможности обустройства для расселения и размещения производства); б) невозможностью осуществления технологических нововведений одновременно на больших территориях («лучевой» характер их распространения); в) действие принципа «наименьших усилий», проявляющимся в инерции осуществляемых воздействий на систему территориальной организации населения.

Для современного мира характерны последствия увеличивающейся территориальной циркуляции людей: а) состав любой местности становится все менее закрытым; в нем неизбежно увеличивается число лиц, родившихся вне ее; б) постепенно исчезают специфические культурные черты определенной местности (индивидуальность местной группы населения растворяется в потоке общего смешения); в) ослабевают проявления местного патриотизма; г) рост циркуляции людей означает и рост циркуляции социальных ценностей (идей, верований, вкусов, нравов, обычаев, убеждений); д) уменьшается социокультурная изолированность и проявления провинциализма, смягчается, как правило, религиозная и языковая нетерпимость, ослабляется действие факторов социального расслоения.

Поэтому современному пониманию «провинции» свойственна собирательность и многозначность (с одной стороны, это место отдаленное от крупного центра, с другой - символ косности, отсталости, низкой культуры), отсылающая к чему-то, что «не столица».

При этом появляются как положительные (реже), так и отрицательные (чаще) коннотации. При восприятии провинции и столиц возникает устойчивый набор различий в диапазоне от дихотомии природного и культурного (в ландшафтном и поведенческом смыслах) до противопоставления физических характеристик среды.

Эти различия обладают очевидной способностью к метафори-зации и символизации, порождению разноплановых образов восприятия. Их иерархия, в свою очередь, выступает как «шкала оценки провинциальности». Ее низший ранг - собственно маркировочные свойства провинциала/столичного жителя (одежда, манеры, говор); высший уровень - показатели уровня культуры.

Каждому историческому моменту свойственно преобладание той или иной оценки, как провинции, так и столиц. Но в целом многие из них взаимозаменяемы, прежде всего, в силу их очевидной субъективности. Вместе с тем, существуют и «константные» характеристики, закрепленные либо за провинцией, либо за столицами. И хотя степень их выраженности меняется в очень широком диапазоне (от индифферентной до интенсивной) они имеют потенциально противоположную оценку. Наиболее очевидным признаком провинции является ее подчиненность, ущербность в иерархическом отношении: столица всегда ассоциирована с властью, ей автоматически приписываются функции социального контроля в самом широком смысле. Односторонне зафиксированной характеристикой провинции является ограниченность поведенческих девиаций («чудак в провинции заметен, в столице - нет»). Провинция не терпит экстравагантности, единообразие во всем - атрибут правильного поведения, образа жизни. Для провинции характерна значительная суженность пространства (географического, культурного, информационно-образовательного), обделенность культурной жизни.

Во взаимодействии спектра различий социальной жизни провинции и столиц и рождается феномен провинциальности, как качество людей, готовых (в зависимости от социально-психологического типа и жизненных обстоятельств): а) принять свое положение как должное; б) изменить ситуацию; в) жить в состоянии психологического дискомфорта, сетуя на судьбу.

Социальное время, пронизывающее все стороны жизни общества, находит свое отражение в сознании, его субъективное восприятие и понимание неустранимо участвует в формировании человеческого опыта. Сравнение провинциальной жизни со столичной обнаруживает фундаментальные (социально-психологические и культурные) различия в восприятии социального времени. Они фиксируются в определенных кодексах и включаются в массовое сознание, приобретая характер норм и правил общежития.

Феномен провинциальности заключается: а) в ориентации на восприятие ценностей культуры, получаемых преимущественно «из вторых и третьих авторитетных рук»; б) в способности удержания лишь таких значений и смыслов, которые приобрели форму общепринятых мнений, лишенных модуса оригинальности, проблематичности, субъективности. Провинциальность, свойственная субъекту жизнедеятельности независимо от места проживания (в провинции или столице), - это не ощущаемое и не осознаваемое человеком «отставание» от жизни.

Провинциализм/провинциальность - явление очевидное только со стороны и едва ли может быть манифестировано самим носителем его. Провинциальная ксенофобия, понимаемая как «страх и ненависть ко всему чуждому для образа жизни данного сообщества» — явление актуально существующее, более того, набирающее размах в современной России. Ксенофобия выражает особую степень внешней и внутренней конфликтности замкнутой личности или социальной группы, их болезненно-отчужденный характер взаимоотношений с внешним миром. Провинциальная ксенофобия трактуется как интенция отчуждения от тех, кто в провинциальную общность не входит и его воле не подчиняется. Речь идет именно о модусе (т.е. характеристике провинциальности, значимо проявляющейся лишь в определенных обстоятельствах), а не об атрибутивном, постоянно присутствующем параметре феномена. Это страх перед всем незнакомым н чужим или тем, что кажется незнакомым, чужим, а потому и опасным; это опредмеченная, снабженная идеологической концепцией иллюзия «чужого» и «незнакомого», при обязательной осознанной беспомощности перед ним, когда появляется тот самый страх, который освобождает от всякой ответственности за образ мыслей, а в крайних экстремальных состояниях - и за образ действий.

Социокультурный план феномена провинциальности включает оригинальные черты общественной жизни в провинции, главная из которых - особый способ преобразования национальной культуры в реальные формы жизни, определяющие характер социальных процессов и новых поколений. Провинциальной жизни свойственно доминирование функции сохранения культурных традиций (т.е. транслирующей, консервативно-охранительной, ориентированной преимущественно на сохранение существующих форм и традиций культуры). Провинция сопротивляется засилью «столичной моды», сохраняет базовые ценности и смыслы. И, напротив, во все времена и в любом обществе исключительно крупные города являются «локомотивами» культурного развития.

Культурные потоки в пределах ойкумены не симметричны. Большинство из них однонаправленны, имеют бесспорный центр (где формируются культурные послания) и провинции (периферии), где они воспринимаются. Культурные потоки противоположного направления - от провинции к центру - ограничены, затруднены. Провинция по-своему, медленно впитывает в себя культурные образцы центра, постепенно насыщается ими. На протяжении достаточно длительного отрезка времени провинциальные культурные нормы приходят в соответствие с уже ушедшими образцами культурной жизни больших городов по «сценарию сатурации (насыщения)». Иначе говоря, культурная жизнь провинции развивается с некоторым временным лагом относительно событий, происходящих в больших городах. С одной стороны, это процесс линеарный; с другой - свободный от эксцессов, асимметрий и завихрений, свойственных культурной жизни столиц и крупных региональных центров. Воспринимаемые провинцией культурные образцы и ценности «столичной жизни» во многом трансформируются, приспосабливаются к привычному образу жизни провинциалов. Это не слепое копирование, но и не равный культурный диалог. Воспринятые культурные образцы неизбежно приобретают специфические черты сообразно провинциальным условиям. В некотором смысле представители провинциальной культуры одновременно выступают в качестве посредников и хранителей - они отбирают явления столичной культуры в соответствии со своими вкусами и потребностями, наделяют содержание культурного потока своими собственными смыслами, существенно модифицируют, адаптируют его.

Провинция обладает гораздо меньшими возможностями развития. Особенно это касается культуры, ибо само противостояние «культурной» столицы и «культурной» провинции оборачивалось в реальности установкой на одинаковость. Национальная культура всегда очень чувствительна и простое «неучастие в ней даже отдельного индивида тоже есть форма ее разрушения». Культура столичная и культура провинциальная - это не просто среда, растящая и питающая личность. Это «приглашающая сила», которая может захватить, а может и оттолкнуть человека, это «усилие человека быть человеком». Провинциал в большом городе или столичный житель в провинции в равной степени испытывают психологический дискомфорт, преодоление которого требует известных (иногда очень значительных и длительных) усилий.

Формально представляя собой органическую часть общества, жители провинции фактически ограничены в возможностях полной реализации своего потенциала. Социально-экономические и культурные барьеры ограничивают им доступ на рынок труда, профессионального образования, к учреждениям культуры и здравоохранения. Все более очевидно формирование условий маргинализации этой группы населения на фоне быстрого изменения условий жизни в российских столицах. В результате, феномен провинциальности, включающий «особые» черты социальной жизни и личности жителя провинции, обусловленные ее спецификой, являются очевидным препятствием на пути национальной идентификации — воспитания природного национализма - чувства большой семьи (не ограниченной рамками места проживания), единой Родины-матери. Пока же, российская провинция - это не востребованная в полной мере и быстро утрачивающий свой потенциал «социальный фрагмент» России. Актуальная задача инкорпорации (преобразования, приспособления, включения) провинциальной составляющей в процесс развития страны не то, что не решается, но даже и не ставится на должном уровне, как не терпящая отлагательства.

 

Список научной литературыОрлова, Вера Александровна, диссертация по теме "Социальная философия"

1. Абельс X. Интеракция, идентификация, презентация. Введение в интерпретативную социологию. СПб.: Aleteia, 1999. 384 с.

2. Абульханова-Славская К.А. Принцип субъекта в философско-психологической концепции C.JI. Рубинштейна// Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки, воспоминания, материалы. М.: Дело, 1989. С.19 -31.

3. Аванесова Г.А. Синергетические аспекты межцивилизацион-ного взаимодействия // Синергетическая парадигма. Человек и общество в условиях нестабильности. М.: Прогресс-Традиция, 2003. С.463 479.

4. Аванесова Г.А. Астафьева О.Н. Социокультурное развитие российских регионов: механизм самоорганизации и региональная политика. М.: РАГС, 2001. 284 с.

5. Авраамова Е.Н. Социальные ресурсы адаптации населения (количественная оценка) // Обзор экономики России. М.: РЦЭПР РФ, 2002. №3. С. 46 49.

6. Алексеева Л., Зубаревич Н. Кризис урбанизации и сельская местность России // Миграция и урбанизация в СНГ и Балтии в 90-е годы. М.: ИРГО, 1999. С. 27-32.

7. Аршинов В.И., Савичева Н.Г. Гражданское общество как проблема коммуникативного действия // Синергетическая парадигма. Человек и общество в условиях нестабильности. М.: Прогресс-Традиция, 2003. С.426 436.

8. Астафьева О.Н. Преодоление оппозиционной бинарности в понимании хаоса и порядка в культуре // Синергетическая парадигма. Человек и общество в условиях нестабильности. М.: Прогресс-Традиция, 2003. С.385 412.

9. Ахапкина Я.Э. Провинция, периферия проблема номинации // Провинция как реальность и объект осмысления: Материалы научной конференции / Сост. А.Ф. Белоусов, М.В. Строганов. Тверь: Тверской гос.ун-т, 2001. С.6 - 11.

10. Ахиезер А.С. Город фокус урбанизационного процесса // Город как социокультурное явление исторического процесса. М.: Дело, 1995. С. 12 - 19.

11. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта (социокультурная динамика). Т.1. От прошлого к будущему. Новосибирск, 1997. 324 с.

12. Барбер Б. Структура социальной стратификации и тенденции социальной мобильности //Американская социология. М., 1972. С. 232 -238.

13. Беляева J1 .А. Социальный портрет возрастных когорт в постсоветской России// СОЦИС. 2004. № 10(246). С. 31-42.

14. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., Механик, 1995.-412 с.

15. Богданов А.А. Тектология. Всеобщая организационная наука. Т. 1 и 2. М.: Экономика, 1989.

16. Браде И.А. Районная планировка и разработка схем расселения. М.: Международные отношения, 2000. 324 с.

17. Бурлов А.В., Татарова Г.Г. Логическая организация данных, полученных методом неоконченных предложений // СОЦИС. 1999. №8. С. 27 34.

18. Важенин А.А. Эволюционные процессы в системах расселения. Екатеринбург: УГААИ, 1997. 132 с.

19. Вишневский А.Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М., 1998. 274 с.

20. Востряков JI.Е., Чирикова А.Е. Субъекты культурной политики региона при переходе к рынку // СОЦИС. 2004. № 10(246). С. 80 86.

21. Голенкова З.Т., Игитханян Е.Д. Поли- и монозанятые в российском обществе: социально-структурный анализ // СОЦИС. 2004. № 2(238). С.43 50.

22. Гольц Г.А. Транспорт и расселение. М.: Наука, 1981. 324 с.

23. Голышев А.И. Социально-культурная жизнь региона. Псков: Изд-во ОЦНТ, 1999. 173 с.

24. Григас Р. Контуры социологической концепции полей социальных напряженностей // СОЦИС. 2004. №5. С. 29 -35.

25. Давыдов А.А. Системный подход в социологии: законы социальных систем. М., РАГС. 244 с.

26. Давыдов А.А., Чураков А.Н. Системный подход к анализу данных мониторинга общественного сознания // Социологические исследования. 2002. № 7. С. 131 138.

27. Давыдов А.А. Теория «социальных фрагментов» общая социологическая теория // СОЦИС. 2004. № 8. С.131 - 138.

28. Данилова Е.Н. Идентификационные стратегии: российский выбор // СОЦИС. 1995. №6.

29. Данилова Е.Н., Ядов В.А. Нестабильная социальная идентичность как норма современного общества // СОЦИС. 2004. № 10(246). С. 27 30.

30. Егоров В.К. Еще раз об осмыслении культуры: чтобы новые предложения не затмили проверенные // Синергетическая парадигма. Человек и общество в условиях нестабильности. М.: Прогресс-Традиция, 2003. С. 370-385.

31. Ельчанинов П.М. Проблемы трудовой занятости сельской мо-ложежи // СОЦИС. 2004. № 2(238). С. 133 135.

32. Ерасов Б.С. Социальная культурология. М.: Аспект-Пресс, 1996. 644 с.

33. Ершов А.Н. Хайруллина Ю.Р. Качество жизни и местное самоуправление в условиях социальной модернизации // СОЦИС. 2004. №8. С. 63 70.

34. Зеленов JI.A. Социология города. М.: ВЛАДОС, 2000. 192 с.

35. Журавский А.В., Садов О.В., Фетисов А.В. Политические субъекты и политэкономические инструменты глобализации // Глобализация и столкновение идентичностей. М.: КноРус, 2003. С. 60 -84.

36. Зайонц Л.О. «Провинция» как термин // Русская провинция: миф текст - реальность /Составит. А.Ф. Белоусов и Т.В. Цивьян. М. - СПб.: Тема, 2000. С.12 - 20.

37. Заславская Т.И. Современное российское общество: Социальный механизм трансформации. М.: Дело, 2004. 400 с.

38. Захаров А.В. Традиционная культура в современном обществе // СОЦИС. 2004. №3. С. 105 115.

39. Зинченко В.П. Проблемы психологии развития (Читая О. Мандельштама) // Вопросы психологии, 1991, №4-6; 1992, №3-6.

40. Зинченко В.П. Посох Мандельштама и трубка Мамардашвили. М.: Новая школа, 1997.- 336 с.

41. Иоффе Г.В., Грицай О.В. Центр и периферия в региональном развитии. М.: Наука, 1991.- 416 с.

42. Кельберг Г.А. Национальная идентичность и ксенофобия // Вестник СпбГУ. 1994. Сер. 6. № 4. С. 67 73.

43. Кельберг А.А. Ксенофобия как социально-психологический феномен // Вестник СпбГУ. Сер.6. 1996. Вып.2 (№13). с. 46 58.

44. Кларк С., Кабалина В., Введение // Занятость и поведение до-мохозяйств: адаптация к условиям перехода к рыночной экономике. М.: РОСПЭН, 1999. С. 4 7.

45. Климова С.Г. Социальная идентификация в условиях общественных перемен // Человек. 1995. №3. С. 18 24.

46. Климова С.Г. Опыт использования методики неоконченных предложений в социологическом исследовании // Социология. М., 1995. № 5-6.

47. Климова С.Г. Стереотипы повседневности в определении «своих» и «чужих» // СОЦИС. 2000. №12. С.27 32.

48. Клубкова Т.В., Клубков П.А. Русский провинциальный город и стереотипы провинциальности // Русская провинция: миф текст - реальность /Составит. А.Ф. Белоусов и Т.В. Цивьян. М. - СПб.: Тема, 2000. С. 20 - 30.

49. Ковалев В.А., Кротов П.Н. Региональная власть и бизнес: правила взаимодействия // // СОЦИС. 2004. № 7(243). С.95 104.

50. Кольев А.Н. Политическая мифология: Реализация социального опыта. М.: Логос, 2003. 384 с.

51. Константинов О.А. Типология и классификация городских поселений в экономико-географической науке // Материалы по географии населения. Вып. 2. JL: ЛИСИ, 1963. С. 24-32.

52. Кошелев В.А. О «литературной» провинции и «провинциальности» нового времени // Русская провинция: миф текст - реальность /Составит. А.Ф. Белоусов и Т.В. Цивьян. М. — СПб.: Тема, 2000. С.37 - 55.

53. Крапивенский С.Э. Социальная философия. М.: ВЛАДОС, 2000. 432 с.

54. Курицын И.И. Закономерности и факторы пространственной дифференциации. Пенза: ПГТУ, 1991. 112 с.

55. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М.: Едиториал УРСС, 2004. 256 с.

56. Лаппо Г.М. География городов. М.: ВЛАДОС, 1997. 480 с.

57. Лексин И.В. Территориальное устройство государства // РЭЖ, 2003. №1. С.214-216.

58. Литовка О.П. Проблемы пространственного развития урбанизации. Л.: Стройиздат, 1976. 466 с.

59. Малинецкий Г.Г. О «рисках культуры» в условиях системного кризиса // Синергетическая парадигма. Человек и общество в условиях нестабильности. М.: Прогресс-Традиция, 2003. С. 412 426.

60. Майергойз И.М. Географическое учение о городах. М.: АП, 1991. 532с.

61. Маркович Д.Ж. Общая социология. М.: ВЛАДОС, 200. 432 с.

62. Матулионис А.В., Микенене С., Рауляцкас Р. Изменение ценностных ориентаций в сфере демократии у руководителей местного самоуправления // СОЦИС. 2004. № 5. С. 35 39.

63. Мерфи Р. Американский город. М.: Прогресс, 1972. 446 с.

64. Мостовая И.В. Социальное расслоение: символический мир метаигры. М.: Механик, 1997. 208 с.

65. Наумова Н.Ф. Рецидивирующая модернизация в России: беда, вина, ресурс человечества? М.: ИС РАН, 1999. 244 с.

66. Нечаев В.Д. Миф провинциальности: содержание и сеханизмы возникновения // Формирование и функция политических мифов в постсоветских обществах. М.: РГГУ, 1997. С. 123 133.

67. Нугаев М.А., Нугаев P.M. Концептуальные пожходы к исследованию качества жизни: постановка проблемы // Научные труды ИСЭПН АНТ. Том XVI. Казань: КГУ„ 2001. С. 21 25.

68. Олимпиева И., Паченков О. Неформальная экономика как социальная и исследовательская проблема // Неформальная экономика в постсоветском пространстве. СПб.: ЦНСИ, 2003. С.12 — 17.

69. Перси У. Русские столицы и русская провинция в мемуарных текстах Ивана М. Долгорукова // Русская провинция: миф — текст — реальность /Составит. А.Ф. Белоусов и Т.В. Цивьян. М. СПб.: Тема, 2000. С. 56 - 72.

70. Перцик Е.Н. География городов (геоурбанистика). М.: Техиз-дат, 1991. 478 с.

71. Пивоваров Ю.Л. Основы геоурбанистики: урбанизация и городские системы. М.: ВЛАДОС, 1999. 312 с.

72. Пивоваров Ю.Л. Урбанизация в России: представления и реальность // ОНС. 2001. №6. С. 17-21.

73. Пименов П. Происхождение ксенофобии // Новое время. 1992. № 4. С. 57 59.

74. Пойзнер Б.Н., Ситникова Д.Л. Воспроизводство неустойчивости в культуре: репликационный аспект // Синергетическая парадигма. Человек и общество в условиях нестабильности. М.: Прогресс-Традиция, 2003. С. 479 490.

75. Политика и культура в российской провинции / Под ред. С. Рыженкова и Г. Люхтерхандт-Михалевой. М.- СПб.: Летний сад, 2001. 267 с.

76. Полосин B.C. Миф, религия, государство. М.: Логос, 1998. — 384 с.

77. Померанц Г.С. Выход из транса. М.: Дело, 1995. С. 254 261.

78. Поппер К. Открытое общество и его враги. T.l. М.: Наука, 1992. 446 с.

79. Провинция как реальность и объект осмысления: Материалы научной конференции / Составит. А.Ф. Белоусов, М.В. Строганов. Тверь: Тверской гос.ун-т, 2001. 228 с.

80. Разумова И.А., Кулешов Е.В. К феноменологии провинции // Провинция как реальность и объект осмысления: Материалы научной конференции / Составит. А.Ф. Белоусов, М.В. Строганов. Тверь: Тверской гос.ун-т, 2001. С. 12 25.

81. Рассадина Т.А. Нравственные ориентации жителей российской провинции // СОЦИС. 2004. № 7(243). С. 52 61.

82. Русская провинция: миф текст - реальность / Составит. А.Ф. Белоусов и Т.В. Цивьян. М.- СПб.: Тема, 2000. - 491 с.

83. Семенов-Тян-Шанский В.П. Город и деревня в Европейской России. СПб., 1910. 478 с.

84. Сикевич З.В. Этносоциология. Национальные отношения. Межнациональные конфликты. СПб.: Питер, 1994. 384 с.

85. Синергетическая парадигма. Человек и общество в условиях нестабильности. М.: Прогресс-Традиция, 2003. 584 с.

86. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. 542 с.

87. Сорокин П.А. О русской нации. Россия и Америка. М.: Политиздат, 1992. 114 с.

88. Сорокин П.А. Система социологии. В 2-х т. М.: Наука, 1993. Т.1- 226 е.; т.2 688 с.

89. Сорокин П. Причины войн и условия мира // Социологические исследования. 1993. № 12. С. 140 145.

90. Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М.: Наука, 1997. 351 с.

91. Социальная идентичность и измерение ценностного сознания в кризисном обществе / Под ред. Н. Шмитко. М.: ИС РАН, 1992. -257 с.

92. Социальная психология в современном мире / Под ред. Г.М. Андреевой, А.И. Донцова. М.: Аспект Пресс, 2002. 335 с.

93. Строганов М.В. Провинциализм/провинциальность: опыт дефиниции // Русская провинция: миф текст - реальность /Составит. А.Ф. Белоусов и Т.В. Цивьян. М. - СПб.: Тема, 2000. С. 30 - 37.

94. Терентьев В.Г. Экономическая генетика. Теория и практика применения. М.: Инфограф, 2003. 216 с.

95. Территориальная организация населения. Новосибирск: Си-6АГС, 2001. 124 с.

96. Территориальная организация населения / Под ред. Е.Г. Чистякова. М: Вузучебник, 2005. 188 с.

97. Территориальная организация общества в современных условиях / Под ред. Т.М. Калашникова и В.Б. Нефедова. М.: МГУ, 1990. 214 с.

98. Территориальная организация общества / Под ред. В.Б. Сам-сонова. Саратов: СГАСХ, 1999. 196 с.

99. Территориальная организация общества и управление в регионах: Материалы IV международной конференции. Воронеж: ВГАСУ, 2000. 214 с.

100. Территориальная организация сельской местности Нечерноземья: Сб. научн. трудов. Тверь: 1993. 196 с.

101. Тихонова Н.Е., Давыдова Н.М. Русский этнос: региональные особенности менталитета // Куда идет Россия? Социальная трансформация постсоветского пространства. М.: АспектПресс, 1996. -456 с.

102. Тощенко Ж. Кентавр-анализ как особый случай парадоксальности общественного сознания // Вопросы философии. 2002. № 6. С. 29 38.

103. Урсул А.Д., Романович A.JI. Культура, образование, безопасность в новой парадигме развития // Синергетическая парадигма. Человек и общество в условиях нестабильности. М.: Прогресс-Традиция, 2003. С.436 439.

104. Фрейд 3. Будущее одной иллюзии // Сумерки богов. М.: Политика, 1990. С. 102 125.

105. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности.М.: Юрист, 1994. 464 с.

106. Хайруллина Ю.Р. Качество трудовой жизни населения (теоретико-методологические подходы изучения) // Научные труды ИСЭПН АНТ. Том XVII. Казань: КГУ, 2003. С.84 90.

107. Шаванс Б. Типы и уровни правил в организациях, институтах и системах // Вопросы экономики, 2000. №3. С.32-36.

108. Шафиков М.Т. Научно-образовательный потенциал региона: сущность, структура, состояние и динамика. Уфа: Гилен, 2002. -107 с.

109. Шилз Э. Общество и общества: макросоциологический подход // Американская социология. М., 1972. С. 340 348.

110. Шкунденков В.Н. Нелинейность времени // Синергетическая парадигма. Человек и общество в условиях нестабильности. М.: Прогресс-Традиция, 2003. С. 561 582.

111. Шлихтер А. Местное самоуправление в системе федерализма: проблемы России и опыт США // МЭиМО, 2002. №6. С. 16-21.

112. Ядов В.А. Социальные идентификации личности в условиях быстрых социальных перемен. М.: ИС РАН. 1994. Кн.2. 214 с.

113. Яргина З.Н., Косицкий Я.В., Владимиров В.В. и др. Основы теории градостроительства. М.: Архитектура, 1986. 644 с.

114. Ярошенок С.С. Северное село в режиме социального исключения // // СОЦИС. 2004. № 7(243). С. 71 83.

115. Adam В. Time and Social Theory. Cambridge: Polity Press, 1988. 384 p.

116. Giddens A. Central Problems in Social Theory. London: Macmil-lan, 1979. 464 p.

117. Gurvitch G. Varietis of social time. Hassard, 1990. p. 67- 76.

118. Shils E. Tradition. Chicago: UCP, 1981. -234 p.

119. Sorokin P., Merton R.K. Social time. A methodological and functional analysis. AJS, 1937. № 42 (5). p.615 629.

120. Zerubavel E. Hidden Rhythms: Schedules and Calendars in Social Life. Chicago: UCP, 1990. p. 168 177.