автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Социально-политический строй и хозяйство калмыков в XVII - ХVIII вв.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Батмаев, Максим Манчиевич

Введение.

Глава 1. Образование калмыцкого ханства и его этнополитическаяктура.

1.1. Проблема времени и процесса образования ханства.

1.2. Этнополитические объединения.

1.3. Структура этнополитических объединений.

Глава 2. Калмыцкая семья в XVII-XVIII веках.

2.1. Формы и численность семьи.

2.2. Имущественные и наследственные права.

Глава 3. Социальная стратификация и формы эксплуатации.

3.1. Привилегированные сословные группы.

3.2. Полупривилегированные слои и котечинеры.

3.3. Податные сословия.

3.4. Низшие зависимые социальные группы.

3.5. Формы эксплуатации.

Глава 4. Административно-управленческая система Калмыцкого ханства.

4.1. Административная система.

4.2. Ханская власть и система управления.

Глава 5. Традиционное хозяйство.

5.1. Скотоводство.

5.2. Домашняя промышленность.

5.3. Охота и рыболовство.

Глава 6. Новые хозяйственные явления.

6.1. Земледельческие занятия.

6.2. Развитие отходничества и денежных отношений в улусах.

Введение диссертации2002 год, автореферат по истории, Батмаев, Максим Манчиевич

Актуальность исследования. Отечественная историография номадизма насчитывает многие сотни работ, однако немалое количество проблем и вопросов истории и общественного строя кочевых народов Евразии древности, средневековья и нового времени продолжает оставаться дискуссионным. Дореволюционные авторы называли общество кочевников даже и нового времени «родоплеменным» или просто «родовым». В советской историографии сложилось несколько определений сущности общественного строя номадов Евразии средневековья и нового времени. Их общественные отношения называли раннефеодальными, с сохранением родовых пережитков; феодальными, но с сильными патриархальными традициями («патриархально-феодальные» отношения); аналогичными европейскому феодализму - теория так называемого «кочевого феодализма»; наконец, четвертая группа исследователей полагала, что у кочевников издавна сложились развитые феодальные отношения1.

С начала 70-х годов XX века стали появляться работы, в которых утверждалось, что «возможности возникновения сколько-нибудь прочной и длительной государственности в чисто кочевых обществах и даже в тех, в которых существовал оседло-земледельческий уклад, но кочевой над ним решительно превалировал, представляются очень ограниченными»2. Утверждалось также, что в силу экстенсивности экономики и застойности развития классовые отношения у кочевников не сложились3, что кочевые общества не принадлежали ни к одной из классовых социально-экономических формаций и их общественные отношения были предклас-совыми4. В 90-е годы XX века в некоторых работах проводится мысль, что «не представляется возможным говорить о сколько-нибудь устойчивой и узаконенной структуре политической власти в большинстве кочевых обществ и, следовательно, о государственности» и что в целом концепция вождества (чифдома) вполне применима к номадизму5. Если прибавить к 4 сказанному, что до сих пор дебатируется вопрос об основном средстве производства у кочевников, о земельной собственности у них, то, несомненно, актуальной остается необходимость дальнейшего изучения общественного строя и хозяйства всех кочевых народов Евразии, каковыми были и калмыки, чтобы на этой основе решать общетеоретические проблемы кочевниковедения.

Что касается историографии собственно Калмыкии, то здесь абсолютно актуальной является необходимость ответа на ряд принципиально важных вопросов, без чего невозможна дальнейшая плодотворная работа над историей калмыцкого народа досоветского периода. Что представляли собой в прошлом большие объединения - торгуты, дербеты, хошуты - на которые делились калмыки, какова была их внутренняя структура? Какие этапы прошел процесс образования Калмыцкого ханства, когда он завершился, как выглядела административно-управленческая система ханства?

Исключительно важными являются вопросы социальной структуры калмыцкого общества XVII -XVIII вв., основы власти господствующих слоев, форм эксплуатации, применяемых ими по отношению к непосредственным производителям. Ждет своего разрешения проблема наличия или отсутствия частной собственности на землю в Калмыцком ханстве. Наконец, не менее актуальной для калмыцкой историографии остается задача изучения форм семьи у калмыков в XVII - XVIII вв., имущественных и наследственных прав членов этих семей, организации ими традиционного хозяйства и приспособление их к новым хозяйственным явлениям.

Ответам на названные вопросы и посвящено данное исследование. Необходимость его диктуется не в последнюю очередь и тем обстоятельством, что ответы по некоторым указанным вопросам, сделанные в советской историографии Калмыкии, не могут быть оценены удовлетворительными, так как делались они зачастую не в результате изучения 5

- исторических реалий на основе расширяющейся источниковой базы, а исходя из умозрительных методологических установок.

Степень разработанности проблемы. Пробуждение интереса к различным сторонам жизни калмыков - не в последнюю очередь связанного с планами российского правительства по более активному освоению юго-восточных территорий Европейской части России и изменения характера отношений и форм управления тамошними нерусскими народами -достаточно четко проявилось начиная с 60-х годов XVIII в. Видимо, в правительственных целях взялся за составление своего труда В.М. Ь

Бакунин . В 20-х годах XVIII века он входил в штат сотрудников астраханского губернатора А.П. Волынского переводчиком калмыцкого языка и чиновником по особым поручениям, а позже перешел в Коллегию иностранных дел секретарем Калмыцких дел.

По роду своей деятельности В.М. Бакунин хорошо знал все стороны жизни калмыков его времени, и поэтому его труд можно оценить не только как историческое повествование, но в ряде случаев и как немаловажный источник. К сожалению, написанный в 1761 году, он долгие десятилетия пылился на архивной полке, и только в 1939 году большая его часть увидела свет. Многие из приводимых В.М Бакуниным фактов и документов к моменту опубликования его работы были уже известны из работ историков XIX - начала XX века, в частности Н.Н. Пальмова.

Вместе с тем, будучи непосредственным участником и современником описываемых им событий, В.М. Бакунин приводит такие сведения, которые не нашли отражения в документах и других материалах того времени, и стали известны только благодаря ему. Наибольшую ценность в -этом плане представляют те страницы, где описывается административное устройство ханства, функции и прерогативы Зарго и некоторых должностных лиц, организация калмыцкого войска. Только у него мы находим описание придворных должностей и чинов и ряд других деталей 6 административно-управленческого характера. Остается только пожалеть, что в этих описаниях автор временами слишком лаконичен и что он обошел своим вниманием вопросы хозяйственной жизни, социальных отношений и культуры. Впрочем, может быть эти сюжеты он хотел осветить во второй части своего труда» которая планировалась, но так и не была -написана *.

Летом 1772 года астраханский губернатор Н.А. Бекетов получил от профессора С.Г. Гмелина письмо, отправленное из колонии немецких поселенцев Сарепты (близ Царицына) 16 августа. Маститый профессор ботаники, член Императорской Академии наук, проезжая через калмыцкие степи на Северный Кавказ, сообщал адресату письма: «На сих днях студента моей экспедиции Ивана Михайлова, которой во время моего в Персии пребывания был у калмык, намерен я опять отправить к калмыкам дербетьева владения для описания некоторых обстоятельств, который для истории о сем народе изследовать осталось» - и просил содействия8.

Менее чем через два года, 7 апреля 1774 года, академик П.С. Паллас запрашивал от Астраханской губернской канцелярии различные сведения о калмыках и их правителях9. Он же в июне того же года просил оказывать помощь оставляемому им в улусах переводчику монгольского и калмыцкого языка сарептскому немцу Иоганну Эриху (Йериг), в задачу которого входили изучение тибетского языка и сбор различных исторических, этнографических и прочих сведений о калмыках10.

Все названные лица, - а касательно изучения Калмыкии сюда нужно в первую очередь, добавить имена И. Георги и И.И. Лепехина, - были активными участниками академических экспедиций 1768-1774 годов. Под общим руководством П.С. Палласа исследовались районы Урала, Повол-жья1 Северного Кавказа, Сибири, Персии и Китая; кроме естественнонаучных наблюдений и изысканий собирались исторические, этнографические и т.п. сведения11. Впоследствии по собранным материалам ими были напи7 саны и опубликованы книги, в которых имеются зарисовки быта калмыков. Несмотря на то обстоятельство, что для своего времени значение названных сведений трудно переоценить, основным их недостатком является, в смысле освещения истории и общественного строя, фрагментарность и получение части их из вторых или даже третьих рук. Основная их заслуга: сбор этнографических сведений, рукописей и ксилографов, изучение местных языков и сбор лексического материала12.

В ряду названных ученых особо нужно отметить П.С. Палласа. Как справедливо отмечается в «Истории отечественного востоковедения», «особенно важна его заслуга в организации комплексных экспедиций. Как член Академии наук он не только разработал план командировок, но и сам принимал в них активное участие»13. Во время экспедиций академик вел путевой дневник, куда записывал все, что входило в круг его интересов, в частности различные сведения о калмыках. Этнографические характеристики дополнялись рисунками с изображением национальных костюмов и т.п14. На основании русских и калмыцких источников П.С. Паллас подготовил и издал на немецком языке в Санкт-Петербурге в 1776 и 1801 годах две части «Собрания исторических сведений о монгольских народах». Большую помощь П.С. Палласу оказал упоминавшийся И. Йериг, материалы и переводы которого использовал академик при написании своих сочинений. Кстати, П.С. Паллас был одним из первых, кто опубликовал вариант Монголо-ойратских законов 1640 года, правда, на немецком языке15.

Новый всплеск появления историко-этнографических работ о калмыках относится к 30-40-м годам XIX века, когда происходили существенные изменения в системе управления калмыками16. Не останавливаясь на их сути, отметим только, что они были вызваны дальнейшим процессом освоения Калмыцкой степи, проникновением туда русских крестьян и иных переселенцев, возраставшими административно-управленческими задачами, изменениями социально-экономического характера. Знамена8 тельно и то обстоятельство, что многие авторы публикаций о калмыках были как раз администраторами или членами различных контролирующих комиссий и наблюдали быт калмыков будучи в улусах в служебных командировках.

В 1834 году увидели свет два труда, повествующие о калмыках. Один из них принадлежал перу монаха и ученого, русского востоковеда, основоположника научного китаеведения в России Н.Я. Бичурина, извест

1 -7 ного под монашеским именем Иакинфа . Его работа состоит из двух частей; первая повествует о джунгарских ойратах, а вторая о волжских калмыках. Обе части посвящены в основном политическим событиям, на долю же вопросов, касающихся общественных отношений, приходится несколько мимоходом брошенных фраз, вроде следующей: «У кочевых владельцев подданные составляют родовое недвижимое их имущество, и по

18 теря каждого человека считается потерею личной собственности» .

Большая часть труда Н.А. Нефедьева, опубликованного в том же 1834 году, посвящена описанию быта и обычаев калмыков. Достаточно подробно автор говорит о бытовых условиях, нравах, семейных отношениях, религии и церковной организации. Как сообщает сам автор, в 1832-33 годах он был в служебной командировке в улусах и имел возможность наблюдать калмыков в их повседневной жизни непосредственно, а исторические сведения добавил в Астрахани, черпая их в основном из немногих тогда трудов его предшественников19.

При знакомстве с трудом Н.А. Нефедьева не раз приходит в голову мысль, что автор рассматривает повседневную жизнь калмыков, их верования и обычаи как-то отстранено, извне и свысока, короче говоря; глазами европейца^ не пытаясь особо проникнуть в их суть, понять их истоки. Это временами приводит его к неверным, пристрастным и даже пренебрежительным выводам. Подобное обстоятельство тем более досадно, что в целом тон работы достаточно благожелателен к калмыкам, в отличие, ска9 жем, от труда HJ1 Бичурина.

Например, Н.А. Нефедьев считал, что леность и празднолюбие, якобы «на каждом шагу в сем народе встречаемыя, суть свойства общия всем кочующим племенам», так как, по мнению автора, кочевое скотоводство дает достаточные средства существования без всяких забот. В другом месте он заканчивает свои рассуждения следующим красноречивым пассажем: «Наконец нравы калмыков дополняются смесью хитрости, любопытства, легковерия и непостоянства»20. Впрочем, не будем слишком придирчивы; Н.А. Нефедьев был сыном своего времени и исходил из уровня тогдашних исторических знаний и тех представлений и предубеждений, которые были присуши большинству его ученых коллег.

Для нас же здесь важно подчеркнуть, что первые главы своего труда автор посвящает краткой политической истории калмыцкого народа за время пребывания его в пределах России, затем переходит к освещению социальной структуры и хозяйственной жизни, заканчивая эту часть описанием буддийского вероучения, организации ламаистского монашества и хурульных богослужений. Н.А. Нефедьев считал, что во всех улусах Астраханской губернии насчитывается до 30 ООО кибиток населения. Выделив в калмыцком обществе четыре сословия: владельцев, то есть нойонов, зай-сангов, духовенство и простолюдинов - он вкратце описывает их положение, права и обязанности, не слишком много прибавляя нового по сравнению со сведениями членов академических экспедиций XVIII века. Заключая рассмотрение работы Н.А. Нефедьева, считаем нужным подчеркнуть на будущее, что описания авторами XIX века, хозяйства, социальных отношений, административно-управленческой системы, положения ламаистского духовенства, быта калмыков отражают положение, существовавшее в этих областях в их время, так что применение их для изучения и освещения более ранних состояний требует соответствующей корректировки и уточнений.

10

В 1827 году положение дел в Калмыцкой степи ревизовала комиссия барона Ф.И Энгеля, в состав которой входил другой барон^Ф.А Бюлер. Вторично последний побывал в улусах в 1844 году; результатом этих посещений явилась серия статей, опубликованных в журнале «Отечествен

21 ные записки» . Касаясь истории отношений российского правительства с калмыцкой знатью и отождествляя последнюю со всем калмыцким народом, Ф.А. Бюлер утверждал: «Весь период от прихода калмыков в Россию до этого события (ухода большей части калмыков в Джунгарию - МБ.) резко отличается от времен последующих характером отношений этого народа к русскому правительству».

По мнению барона, «калмыки были в продолжение этого столетия скорее плохие союзники, чем безпокойные подданные России; правительство почти не входило в их внутреннее управление, которое предоставляло то хану, то наместнику ханства^ словом - их народному начальнику, и с ним уже вело переговоры-сношения скорее дипломатические, чем властелинские»22. Так как подобные утверждения не соответствовали историческим реалиям, то вскоре барон впал в противоречие с самим собой: «После смерти Аюки (в 1724 году), раздоры в его семействе представили правительству удобный случай присвоить се

23 бе право назначения правителя калмыцкому народу» . Вынужден Ф.А Бюлер признать и факты применения правительством военной силы для пресечения неугодных ему действий представителей калмыцкой знати и реорганизацию Зарго в 1762 году, ущемлявшую власть наместника Убаши

24

И Т.Д.

По сравнению со своими предшественниками Ф.А. Бюлер обратил большее внимание на общественный строй. В примечании на странице 21 он остановился на определении сущности понятий «улус», «оток», «аймак»; обрисовал, как ему виделось, функции Зарго и, как упоминалось, его

О S реорганизацию российским правительством . Барон считал, что Убаши

11 уходом из России «не сокрушил образ древнего управления калмыками, ибо он заключался в управлении владельцев, а не в самоуправстве ханов, или наместников их, и не в произвольных решениях Найман - Зарго. Глава орды и его совет составляли. лишь центр внутреннего, степнаго управления». Далее Ф.А Бюлер справедливо отметил, что власть ханов и наместников ханства ограничивалась российскими губернскими учреждениями и нойонами-владельцами улусов, «независимое управление которых состав

26 ляет любопытный период степнаго феодализма» . Наконец, Ф.А. Бюлер обрисовал социальную структуру калмыцкого общества, выделив, как и

27

Н.А. Нефедьев, четыре сословия .

К работам 30-40-х годов примыкает по своему содержанию, преимущественно этнографическому, очень интересный во многих отношени

28 ях труд П. И. Небольсина, хотя он был опубликован несколько позже . Автор в 1851 году прожил 4,5 месяца в Астрахани, откуда ездил в калмыцкое кочевье на р. Ашулук, где прожил около 3 недель. Несмотря на столь короткий срок, П.И. Небольсин сумел многое увидеть, многое узнать и многих порасспросить. В меру возможностей он описал почти весь жизненный путь калмыка, начиная от появления на белый свет и кончая неизбежным финалом - смертью и похоронами.

Несомненным достоинством его повествования является то, что он довольно широко и порою красочными мазками обрисовывает картину социальных и семейных отношений, хозяйственно-бытовых реалий. В связи с этим он делает экскурсы в историческое прошлое. «Калмыки - начинает П.И. Небольсин - принесли к нам из-за Алтая то же устройство, какое имели и все монголы. Устройство это было основано на началах патриархаль-наго родоваго их быта». Основой рода он считал хотон, который определял как «купу близких родственных семей, сообща, нераздельно живущих на

12

29 данной местности» .

В последующем изложении П.И. Небольсин дает определение таким хозяйственно-административным единицам как аймак, анги, улус. Одним из первых он упомянул такие крупные объединения улусов как «тангачи» и «орон». По его сведениям, правителем «тангачи», разделявшегося на улусы, был тайша. «Лучшим и обширнейшим улусом тайша заведывал сам непосредственно, а менее обширные раздавал, в управление, и в кормле-нье, сыновьям и братьям, которые и чередовались между собою по обстояо А тельствам» . П.И. Небольсин был, без сомнения, очень наблюдательным исследователем. Например, он заметил, «что большою кибиткою называется кибитка главы целой семьи, которая может, смотря по числу членов,

31 занимать и несколько кибиток, или отдельных шатров» - можно предположить, что речь идет о большой неразделенной семье.

В 1868 году вышли две работы - первая опубликована в Астрахани32, а вторая в Санкт-Петербурге33 - составленные главным попечителем калмыцкого народа К.И. Костенковым. Основное содержание обеих работ было посвящено хозяйственно-экономическому положению калмыков, сложившемуся к середине XIX века. Вместе с тем, автор временами, особенно во вводных частях, делал в сравнительных целях экскурсы в прошлое калмыцкого народа. В «Статистических сведениях» К.И. Костенков, согласно сложившейся традиции, объявлял общественный строй калмыков «патриархальным родовым бытом»34.

В «Статистическо- хозяйственном описании» автор начинает краткое рассмотрение главных событий калмыцкой истории с откочевки Хо-Орлюка со своими подвластными из Джунгарии. В связи с этим он замечает, что «дербен-ойраты управлялись своими тайшами и нойонами, которые относились к тайшам как их вассалы». Причину откочевки части ойрат-ских улусов К.И. Костенков, - и здесь он прав - видит в следующем: «В на

13 чале XVIII столетия тайша Хара-Хула (зюнгарского рода), покорив своей власти мелких владельцев и желая ввести единодержавие и преобразования в союзе, начал стеснять права ойратов до такой степени, что некоторые нойоны, с подвластными им калмыками, отдалились от союза. Из числа их Хо-Урлюк откочевал в 1621 году с торгоутовым родом на север и распо

3 5 ложился в пределах Сибири, по берегам Оби, Иртыша и Тобола» . Как нетрудно увидеть, К.И. Костенков, совершенно верно уловив централизатор-ские устремления Хара-Хулы и его начальные усилия по созданию ойрат-ской государственности, показывает себя совершенно беспомощным в определении сущности рода и родовых отношений.

3 6

Через два года К. И. Костенков издал новую работу , где интересующие нас темы были рассмотрены несколько полней, чем в предыдущих публикациях того же автора. Первый раздел своего нового труда главный попечитель, получивший к тому времени звание генерал-майора, посвящает «историческому очерку происхождения калмыцкого народа и отношениям к нему русского правительства». В целом автор в данном разделе не вносит особых новшеств; можно отметить лишь несколько моментов.

Упомянув факт пожалования Далай-ламой Аюке титула хана, особой печати и прочих атрибутов ханского достоинства, К.И. Костенков правильно отметил, что «титул кон-тайши ойратов, которым в сущности никто не пользовался из прибывших в Россию тайшей, был заменен званием хана калмыцкой орды»37 - понятие «орды» оставляем на совести главного попечителя калмыцкого народа. Вновь отходя от исторической реалии, К.И. Костенков пытался доказать, что «существовавшие в продолжение почти всего прошедшего столетия в городах, пограничных со степью, правительственные учреждения. не могли иметь влияния на дела калмыков, так как правительство, договорами с ханами и особыми своими указами, разрешило ханам для разбора дел калмыков с русскими назначать в эти учреждения особых бодокчеев, которые обязаны были судить и разбирать

14

38 жалобы» . Анализ документального материала показывает, что правительственные учреждения в XVIII веке уже активно вторгались во все стороны жизни калмыков и что бодокчеи не играли той роД^.которую приписывает им К.И. Костенков.

Не прав главный попечитель - хотя по должности он обязан был знать - и тогда, когда утверждает, что правительство только с 1752 года» ввиду якобы беспрерывных смут и столкновений в улусах за ханскую власть (которых как раз в это время и не было), «учредило особые должности «дворян» в пограничных городах и в улусах при нойонах для разбора жалоб и наблюдения как за нойонами, так и за потомками ханов, и для извещения о ходе дол «командующих при калмыцких делах»39. Названные должности были введены намного раньше, начиная с 1715 года.

Второй раздел работы К.И. Костенкова носил многообещающее название «Историческое происхождение прав высших сословий калмыцкого народа», однако с первых же строк автор признавался: «Происхождение прав высших сословий монгольскаго народа теряется в глубокой древности; определить начало их положительно невозможно, по совершенному отсутствию каких-либо документов или исторических указаний». Тем не менее К.И Костенков высказал предположение, «что первоначально это было право сильнаго, перешедшее впоследствии в потомственное, и что этот переход совершился до XIV столетия»40.

К чести главного попечителя калмыцкого народа необходимо подчеркнуть, что он добросовестно стремился разобраться в сословной структуре и сословных отношениях монголов, ойратов и калмыков, в административно-управленческой и государственно-политической организации их: в этой области он проделал намного большую работу, чем его предшественники. К. И. Костенков считал, что «все высшее сословие ойратов имело общее название нойон. Звание нойона первоначально принадлежало одним только потомкам Чингис-Хана и его братьев по мужскому колену, но

15 впоследствии его стали присваивать себе дальние родственники ханов, происходившие из побочных линий».

Рассказывая об ойратском обществе, К.И Костенков рассмотрел властные функции тайшей, отметив их ограниченность в мирное время; права и обязанности зайсангов; сущность отоков, аймаков и хотонов; коснулся происхождения деления семей-кибиток на сотни и сорока. По его мнению, сотни (зун) насчитывали такое количество «кибиток или хошей, в котором находилось сто котлов или семейств, члены которых живут общим хозяйством, едят из одного родительского котла»41. Калмыки, продолжал К.И Костенков, «принесли в Россию из Зюнгарии вышеозначенное общественное устройство, основанное на началах воинственно-патриархального родового их быта. Власть калмыцкого тайши, относительно подчиненных ему нойонов и подвластного народа, была ничем не ограничена; он творил суд и расправу по преданиям монгольского народа и составленному в 1640 году. уставу взысканий (Цааджин-бичик), но нередко также по своему усмотрению и произволу»42.

К заслугам К.И Костенкова нужно отнести обращение внимания на положение народных масс во времена Калмыцкого ханства. Он подчеркивал, что произвол нойонов не имел границ и «в известных случаях они брали от простолюдинов сколько вздумается, нередко лишая их последнего достояния»43 . Сама жизнь калмыка-простолюдина зависела от воли и каприза лиц, присвоивших себе власть над народом. В подтверждение своих слов К.И. Костенков сослался на материалы архива Калмыцкого управления, в которых «сохранилось множество указаний существовавшего произвола нойонов, относительно подвластных им калмыков, которых они продавали, дарили и отдавали за свои долги целыми семействами разным лицам других сословий»44. Наконец, достаточно подробно К. И Костенков остановился на происхождении и положении зайсангов, хотя и здесь он допускал необоснованные предположения45.

16

Основное внимание М.Г. Новолетова, выступившего со своей работой в 1884 году46, было обращено на политические события, но он был первым исследователем, сделавшим серьезную попытку периодизации калмыцкой истории со времени прихода калмыков в пределы России. В основание ее он положил развитие отношений российского правительства с правящей калмыцкой знатью и их влияние на эволюцию политического строя Калмыцкого ханства47.

В своей работе М.Г. Новолетов выделил рубрику «Ханская власть и суд над народом». Здесь он вновь повторил распространенное в его время мнение, что «монгольские племена с древнейших времен управлялись на началах патриархальности». Простота нравов и благосостояние народа якобы вели в прошлом к почти полному отсутствию серьезных («которыя в наше время имеют юридическое значение») преступлений. Далее автор отмечает отсутствие сведений о системе управления улусами во времена тайшей Дайчина и сына его Мончака. Во времена же правления хана Аюки «суд над народом принадлежал исключительно ему и он поставлял от себя в городах и других пунктах особых бодокчеев, которые и судили калмыков по всем родам преступлений с русскими. В делах более важных, в неправильно разобранных бодокчеями, а равно внутри улусов и между калмыками, судил сам хан; но тут власть ханская стала перепутываться с русскими учреждениями, так как правительство, при всяком случае, старалось

48 понемногу вводить в народ свои распоряжения» . В своем месте мы увидим неточности МГ. Новолетова в описании функций бодокчеев.

Хотя дореволюционные авторы относили завершение ханского периода в национальной истории к 1771 году, но вопрос о существовании у калмыков государственности как таковой конкретно ими не ставился. В связи с этим не стали предметом специального рассмотрения вопросы складывания Калмыцкого ханства, основные этапы его развития и т.п. Кроме того, признание существования у калмыков ханства, ханской вла

17 сти, сословии, административно-управленческого аппарата мирно уживалось с тезисом об их патриархально-родовом быте.

Из всех исследователей дореволюционного периода пожалуй только один A.M. Позднеев в рецензии на книгу МГ. Новолетова счел необходимым подчеркнуть, что «правление Дайчина, равно и сына его Пунцука (Мончака -МБ.), замечательно в истории астраханских калмыков, главным образом, объединением и сплочением воедино многочисленных калмыцких поколений (в данном случае подразумеваются улусы - МБ.), откочевавших из Зюнгарии»49. A.M. Позднеев не развернул свой тезис ^ но верно уловил основную тенденцию развития и указанный период справедливо выделял как один из переломных в истории калмыцкого народа. К месту будет заметить, что как бы мы не подходили ко времени правления тайши Мончака (60-е годы XVII века), -считать ли его периодом окончательного оформления Калмыцкого ханства или же временем, когда были заложены основы для дальнейшего развития государственности, - следует признать это время важнейшим рубежом калмыцкой истории50.

Выдающийся монголовед A.M. Позднеев внес значительный вклад в калмыковедение» особенно по части публикации материалов на калмыцком языке и переводе их на русский язык. В своей практической деятельности он выходил за узкие рамки официальной идеологии. «При всем консерватизме своих политических убеждений Позднеев всегда оставался энергичным, добросовестным ученым, открывавшим новые горизонты для научного поиска»51. Подобное противоречие между его практической научной деятельностью и политическими убеждениями и пристрастиями наглядно проявилось и в его калмыковедческой практике.

В отзыве на работу М.Г. Новолетова рецензент с гневом обрушился на автора: «Если судить калмыков по историческому очерку г. Новолетова, то они являются чуть ли не благодетелями России». Между тем, убежден

18

A.M. Позднеев, за все время своего пребывания в России они «не переста

52 вали на каждом шагу обманывать и эксплуатировать Россию» . Ко времени начала правления Аюки, продолжает рецензент, «начавшие объединяться еще при Дайчине калмыки уже достаточно сознали солидарность своих интересов, и в ту пору, как Россия не только не успела составить себе точных планов для правильных отношений к калмыкам, но и обратить должное внимание на этот народ, последний уже прозрел в ней богатую поживу. Аюка, приняв в свои руки власть над калмыцкими улусами, по с i первоначалу продолжал дело их объединения» .

Исследуя причины постоянных волнений «в Калмыцкой орде», российское правительство не могло не заметить, по мнению маститого монголоведа, «что исходным пунктом всех этих волнений была именно ханская и владельческая власть, тяготевшая над всем народом; следовательно, чтоб уничтожить волнения, нужно было изменить образ правления у калмыков». Для этого, по мнению A.M. Позднеева, царское правительство и предприняло реорганизацию Зарго в 1762 году, после чего «ханская власть должна была потерять почти все свое значение, и это обстоятельство прежде всего возбудило Убаши и дало ему повод задумать побег из России»54.

Проделанный нами обзор работ дореволюционных исследователей, в которых в той или иной мере затрагивались вопросы общественно-политического строя калмыков в ХУП-ХУЦ1 веках, показывает их очевидные заслуги и достижения. Первая из них - заинтересованность (в данном случае не важно, чем она диктовалась) в изучении и освещении различных сторон исторической жизни калмыцкого народа с возможно древнейших времен. Вторая заслуга - несомненно крупные достижения в этнографическом изучении хозяйства, быта, обычаев, религиозных верований и служб, культуры калмыков и публикация собранного материала. Третье, и главное ^что нужно бесспорно поставить им в заслугу - закладка и постоянная

19 забота о расширении источниковой базы калмыковедения.

Вместе с тем приходится признать, что из-за современного им уровня развития исторической науки, методологических принципов и методических приемов, - а временами из-за личных политических пристрастий и служебного долга, - указанным авторам не удалось ни поставить, ни подвергнуть действенному анализу ряд принципиальных сюжетов, вопросов и проблем. В определении уровня общественного развития калмыков они не пошли дальше утверждения о существовании у них «патриархально-родового» или же «военно-кочевого» быта, не пытаясь серьезно и аргументировано вникнуть в объективное содержание, которое они вкладывали в эти понятия.

Достаточно субъективно, а в случае с A.M. Позднеевым открыто предубежденно, освещались ими русско-калмыцкие отношения в ХУ11-ХУШ веках, политика царского правительства и их влияние на эволюцию общественно-политического строя калмыцкого общества. Фактически не до конца понятыми ими, а порою просто искаженными, оказались функции и прерогативы власти ханов и нойонов, взаимоотношения глав ханства и владельцев улусов, социальная структура и социальные отношения, административно-управленческая система, сущность и формы этно-политических объединений, формы эксплуатации в Калмыцком ханстве.

Как нам кажется, итогом развития дореволюционной историографии Калмыкии являются трупы Н.Н. Пальмова35, хотя основные из них написаны уже в советское время. Будучи сотрудником Калмыцкого архива, он имел возможность привлечь в своих исследованиях новые материалы, ранее не известные специалистам. Но не только, и не столько в этом факте новизна его работ, а в том, что будучи затронут новыми веяниями в отечественной историографии, он обратил свое внимание на ряд важных вопросов и проблем калмыцкой истории, выпадавших из поля зрения его предшественников. В частности, он первым начал рассмотрение процесса огра

20 ничения царским правительством ханской власти, а в целом вообще самостоятельности калмыцкой знати56.

Принадлежа по своим взглядам в целом к последователям «государственной школы» в русской историографии, Н.Н. Пальмов много внимания уделил эволюции политического строя Калмыцкого ханства, деля его на

57 два периода; «патриархальный быт» и «новый порядок» . Правительство России, преследуя свои цели, по временам укрепляло власть хана, внося таким образом элемент централизации в патриархальный быт. Под последним Н.Н. Пальмов понимал общественно-политический строй, когда между ханом и подвластными не было бюрократического аппарата, и хан непосредственно обращался к своим подданным и непосредственно управлял ими сам,«Выше отмечено, что Аюка был и в душе, и на практике империалист. Однако, тот империалист Аюка, который в конце XVII столетия сумел сосредоточить власть над народом в своих руках, чтобы удобнее было управлять кочевниками, вступая с ними в непосредственное соприкосновение, как это бывает в патриархальном быту, и тот Аюка, которому в XVIII веке пришлось ближе познакомиться с русским административно-политическим строем, многое усвоить из него и применить к калмыкам, это были два разные лица»58.

Под влиянием российских правил, - продолжал Н.Н. Пальмов свои выводы, - патриархальные отношения сильно изменились. Хан стал деспотически управлять подвластными нойонами, те, в свою очередь, усилили давление на зайсангов, а последние - на народные массы. Хан теперь стал трактоваться как царь, а подчиненные ему нойоны и зайсанги превращались как бы в «придворную свиту», а по отношению к простым калмыкам - в помещиков. Исподволь нарастало недовольство, начавшее обнаруживаться в последние годы XVII века. Вот как это звучит дословно у Н.Н. Пальмова «Калмыцкие тайши, нойоны и зайсанги, считавшиеся раньше только предводите

21 лями больших или меньших калмыцких групп, начали превращаться в администраторов и владельцев, облеченных широкими полномочиями и правами, напоминающими права и полномочия русских воевод и помещиков. Связь простолюдинов с владельцами, прежде покоившаяся на моральных началах, когда владельцы являлись как-бы опекунами подчиненных им простолюдинов, приняла другой от-тенок5владельцы стали проявлять власть над подчиненными, стали даже распоряжаться ими, как рабами. Момент насилия начинает привходить в прежние патриархальные отношения между владельцами и их подвластными» .

Человеку, мало-мальски знакомому с калмыцкой историей, нет нужды доказывать, что картина, нарисованная Н.Н. Пальмовым, далека от исторических реалий. В традициях историко-правовой науки XIX века трактовал Н.Н. Пальмов и содержание законов 1640 года60. Мало оригинален он и в рассмотрении частных вопросов и событий калмыцкой истории, в некоторых случаях даже отступая от достижений ряда дореволюционных авторов. В целом же работы Н.Н. Пальмова были несомненным шагом вперед в изучении истории Калмыкии и добротной основой для дальнейших исследований.

Если отвлечься от работ Н.Н. Пальмова, то до начала 30-х годов в редких публикациях в Калмыкии, посвященных в основном текущим проблемам и принадлежащих по преимуществу перу партийных работников, продолжалось утверждаться о господстве в прошлом у калмыков родовых отношений61. В 1933 году появилась работа Г.З. Минкина, посвященная проблеме дореволюционного общественного строя калмыков62. «Он был первым историком, увидевшим в общественных отношениях старой Калмыкии отражение существовавшего в ней феодального способа производ

63 ства» .

1939 год явился заметной вехой в историографии Калмыкии. В этом

22 году в двух номерах журнала «Красный архив» было опубликовано, за исключением небольшой заключительной части, «Описание калмыцких народов» ВМ. Бакунина Другое важное исследование было опубликовано в «Исторических записках»64. Автор, С.К. Богоявленский, привлек для написания своего труда обширный корпус новых архивных материалов, что расширяло источниковую базу изучения истории калмыцкого народа. Для наших целей важно то обстоятельство, что С.К. Богоявленский предпринял попытку анализа общественных отношений.

По его мнению, в калмыцком обществе намечаются три социальных слоя: воины, черны-*? люди и рабы. С.К. Богоявленский высказывал предположение, что черные люди и рабы тоже ходили на войну, по крайней мере, когда это было необходимо. По другому предположению автора в калмыцком феодальном обществе были полусвободные, зависимые от феодалов группы населения, из которых одни жили во дворах феодалов, а другие имели свои хозяйства, но несли повинности в пользу феодалов65. Данное предположение не лишено оснований, но нуждается в уточнении.

С.К. Богоявленский считал, что в своих улусах калмыки держали только рабов иностранного происхождения, а рабов-калмыков отдавали на сторону. Из захваченных пленных тайши некоторое количество оставляли в своем хозяйстве, но так как последнее, по мнению автора, было развито слабо, тайшам было невыгодно держать у себя многочисленных рабов, и пленные раздавались улусным людям. Важно отметить, что даже в конце 30-х годов некоторые вопросы социальных отношений у дореволюционных калмыков были настолько слабо разработаны, что С.К. Богоявленский вынужден был задаваться вопросом: «Не являются ли черные люди тем эксплуатируемым классом, который должен был работать на феодалов?»66

Скот находился, по мнению С.К. Богоявленского, в индивидуальном владении, был меновой единицей. Очень характерно, что наш автор принадлежность скота определяет расплывчато: во владении ли он был или в

23 частной собственности? В связи с этим не вызывает особого удивления утверждение, что «содержание скота должно было производиться на общест

67 венных началах» . Из ремесел более или менее распространено было кузнечное ремесло; приготовление лат, наконечников стрел и копий и, возможно, сабельных клинков. Если приготовление лат было натуральной повинностью улусных людей, то оно должно было быть обеспечено, по мысли С.К. Богоявленского, наличием местных средств. Во многом последнее убеждение было неверным; также был не прав взгляд, что монеты, приобретаемые калмыками тем или иным путем, шли больше на украшения, так как не имели внутреннего обращения в качестве денежных зна-68 ков .

В период депортации калмыцкого народа 1943-1957 годов работа над его историей, разумеется, заглохла, и возобновилась после восстановления калмыцкой автономии и возвращения народа к родным пенатам. Кроме этого, значительное оживление исследовательской работы в области калмыцкой истории было связано также с 350-летним юбилеем добровольного вхождения калмыцкого народа в состав России. В 60-х годах появились работы П.С. Преображенской по истории русско-калмыцких отношений и социально-экономического положении в улусах в XVII веке69 и M.JI. Кичикова о процессе вхождения калмыков в состав России и образования

70

Калмыцкого ханства . В анализе общественного строя калмыков в XVII веке они продолжали линию Б.Я. Владимирцова, то есть исходили из предпосылки о существовании у них зрелых феодальных отношений.

М.Л. Кичиков безоговорочно поддерживал концепцию Б.Я. Владимирцова, Г.З. Минкина и И.Л. Златкина, «утверждавшей, что калмыки пришли в степи Приуралья и Поволжья имея давно сложившийся феодальный общественный строй с довольно развитыми правовыми установлениями, получившими дальнейшее развитие в «Великом Уложении» 1640 года». Освещая административно

24 управленческую систему улусов первой половины XVII века, MJ1 Ки-чиков, в отличие от предшествующего традиционного взгляда на хотон как па группу близко родственных семей, - утверждал, что последний «состоял из нескольких кочевых семей, связанных главным образом (подчеркнуто мной - МБ.) общим хозяйствованием на данной пастбищной территории». В подтверждение своего мнения он ссылался на свидетельство П.С. Палла-са71.

Трудно согласиться с M.JI. Кичиковым, когда он заявляет без какой-либо аргументации: «С общественно-экономической точки зрения аймак можно рассматривать как кочевую сеньорию - основную феодальную еди

72 ницу» . Наоборот, известно по источникам, относящимся к собственно калмыкам, что зайсанги находились в подчинении нойонов и могли по распоряжению последних лишиться как аймака, так и, в определенных случаях, самой жизни. Нуждаются в серьезном уточнении и следующие выводы M.J1. Кичикова: «Черные люди находились в полной экономической и личной зависимости от нойонов (езен) на том основании, что земли, угодья и основная масса скота (подчеркнуто мной - МБ.) находились в прямой собственности нойона.». «Подавляющая масса скота принадлежала сравнительно небольшому числу нойонских хозяйств. Но главную экономическую основу политического господства нойонов составляла их полная собственность на землю, пастбищные угодья, являвшиеся решающим средством производства кочевых скотоводов. В руках нойонов находились скот и пастбища - основные средства производства и существования кочевого общества калмыков»73.

По мнению М.Л. Кичикова, Калмыцкое ханство образовалось следующим образом: « С решением территориальной проблемы и налаживанием торгового обмена был тесно связан процесс централизации власти, первые успехи которого проявились в 50-х годах XVII столетия, положив начало формированию особой калмыцкой

25 государственности в форме ханства в составе России». Процесс складывания ханства облегчался еще и потому, что, по убеждению М.Л. Кичикова, встречал поддержку со стороны царского правительства, заинтересованного в использовании калмыцкой конницы. Первым объединителем улусов и всекалмыцким правителем был тайша Дайчин, опиравшийся, по мысли автора^ «главным образом на средних и мелких нойонов, а также на массы улусных людей, чьим интересам соответствовало вхождение в состав России и образование единого калмыцкого государства в привычной для них форме ханства»74.

Завершение образования ханства было связано, как это рисовалось М.Л. Кичикову, со следующими обстоятельствами: военная служба калмыков имела существенное значение и соответствующим образом оценивалась российским правительством. Оно не только разрешило им кочевание в Придонье, но и приняло меры к укреплению позиции Мончака, сына Дайчина, которого «летом 1664 года официально признало верховным правителем калмыцкого народа и наделило его символами государственной власти - серебряной с позолотой, украшенной яшмами, булавой и белым с красной каймой царским знаменем»75.

В рецензии на рассматриваемую работу М.Л. Кичикова,/, П.С. Преображенская, отметив ее несомненные достоинства, выдвинула против основных доводов автора ряд контаргументов: среди калмыцких тайшей и в первой половине XVII века имелись главные тайши, как Далай-Батыр, Хо-Орлюк и другие; булава и знамя были присланы в ознаменование успешных действий калмыцкой конницы против Крымского ханства. Наконец, рецензент упрекнула автора, что «следовало более основательно разобрать точку зрения, имеющую широкое хождение в нашей литературе, об

76 оформлении Калмыцкого ханства при Аюке-тайше в начале XVIII в. »

Обобщением всей предшествующей разработки истории Калмыкии явились «Очерки истории Калмыцкой АССР. Дооктябрьский

26 период», опубликованные в Москве в 1967 году. Автором 3-ей главы «Добровольное вхождение калмыков в состав Русского государства была знакомая нам П.С. Преображенская. Во втором и третьем разделах главы автор рассматривает хозяйство и общественный строй калмыков, который «с достаточной определенностью» называет «феодальным, осложненным пережитками патриархально-родовых отношений». Калмыцкое общество - классовое общество с резко выраженным социальным неравенством знати и рядовой массы калмыков. В согласии с господствовавшей тогда концепцией утверждалось: «Право распоряжения кочевьями составляло ту специфическую форму, в которую облекалась феодальная собственность на землю в рамках кочевого общества»77.

В главе IV «Калмыкия во второй половине XVII- начале XVIII в.» (авторы И.В. Устюгов, M.JI. Кичиков, Т.И. Беликов) повторена схема образования Калмыцкого ханства в составе России, принадлежащая MJI. Ки-чикову. Правда, необходимо подчеркнуть, что авторы с самого начала заявили, что «процесс формирования и ранней истории этого ханства еще не вполне изучен. Имеются неясности. в таких вопросах, как этапы его формирования, время его формального и фактического становления, роль в этом процессе тех или иных калмыцких деятелей и т.п. В настоящее время ответы на них возможны лишь в общей форме, причем в некоторых случаях они будут носить характер более или менее обоснованных предположе 78 НИИ» .

В главе V «Калмыцкое ханство в XVIII в. Кризис 70-х годов и его ПОСЛЕДСТВИЯ» (авторы М.Я. Попов, Н.В. Устюгов, Т.И. Беликов) интерес представляет попытка анализа новых явлений в экономике калмыков. Отмечалось расширение рыболовства, значительный отход калмыцкой бедноты на заработки в низовья Волги на русские рыбные промыслы, появление первых попыток сенокошения и земледелия. В связи с тем, что многие

27 архивные материалы не были тогда исследованы, авторы главы неправомерно оговорились, что последние два вида хозяйственных занятий появились не у астраханских, а у ставропольских крещеных калмыков, живших

79 около крепости Ставрополь-на-Волге . Много внимания в главе было уделено торговым отношениям калмыков с соседним населением80. В описании социальной структуры и отношений имеются неточности, о которых будет сказано в соответствующем месте ниже.

17-19 мая 1972 года в г.Элисте состоялась Всесоюзная научная конференция, посвященная актуальным проблемам алтаистики и монголоведения, по результатам которой были позже опубликованы доклады, прочитанные на секциях81. Среди них мы должны отметить как непосредственно соприкасающиеся с нашей темой доклады И.Я. Златкина82 (прочитан на пленарном заседании), А.М Хазанова83 и Г. Г. Стратановича84.

A.M. Хазанов выделил в евразийских степях пять основных форм кочевого или полукочевого хозяйства. Кочевое скотоводство калмыков он отнес к третьей форме кочевого хозяйства: «Все население кочует по стабильным маршрутам, имея постоянные зимники. Хозяйство основано на круглогодичном содержании скота на подножном корму. Земледелие отсутствует»85. Рассмотрев в сравнительном плане некоторые стороны хозяйства сарматов и калмыков, A.M. Хазанов пришел к выводу: «Формы кочевого хозяйства сарматов и калмыков демонстрируют принципиальную и очень существенную близость. Эту близость можно объяснить только однонаправленным действием адаптационных процессов в одинаковой экологической среде. Следовательно, по крайней мере в том, что касается форм кочевого хозяйства, нет никаких оснований для противопоставления ранних кочевников поздним»86.

В 1970 году известный в Калмыкии ученый и преподаватель профессор У.Э. Эрдниев издал историко-этнографические очерки о калмыках, основное содержание которых охватывает период конца

28

XIX - начала XX веков. Работа с дополнениями и уточнениями переиздавалась в 1980 и 1985 годах. В сфере анализа общественного строя У.Э. Эрдниев оставался в традиционном русле. По его мнению, «в период добровольного вхождения в состав России калмыцкое общество переживало стадию развитого феодализма и сравнительно высокой культуры. Калмыцкое общество имело довольно сложную классовую структуру. Так называемые четыре «племени», из которых состояли калмыки, представляли собой четыре феодальные группировки - удельные владения отдельных калмыцких нойонов, у которых

87 были многочисленные подвластные тайши» . Тезис о подвластности тай-шей нойонам или описка, или же недоразумение.

У.Э. Эрдниев считал, что правительство России, заинтересованное в военной помощи калмыков по обороне южных границ, «хотело иметь централизованное калмыцкое ханство». «Эту историческую необходимость поняли калмыцкие тайши. Феодалам нужна была сильная класть для подавления эксплуатируемого большинства, для охраны и защиты феодальной собственности не только на пастбища и водные источники, но и на скот». Чуть ниже, в определенной мере противореча себе, У.Э. Эрдниев

88 говорит о межплеменной розни . Образование Калмыцкого ханства он относил, вслед за M.JI. Кичиковым, к 50-60-м годам XVII века. Большие сомнения вызывает обоснованность предположения У.Э. Эрдниева, что возникшее государство получило название «Хальмг Тангчи», и что «данное название могло появиться только тогда, когда этноним «калмык» стал самоназванием» .

В сборниках, изданных в различные годы Калмыцким научно-исследовательским институтом истории, филологии и экономики (прежнее название - НИИЯЛИ) был опубликован ряд статей сотрудников института: В.Т. Бембеева90, И.В. Борисенко91. Б.Э. Боваева92, JI.C. Бурчиновой93, А.Г. Митирова94, В.П. Санчирова95, К. П. Шовунова96, К.О. Эрдниевой97, в ко

29 торых так или иначе затрагивались отдельные вопросы или сюжеты истории хозяйства и общественного строя калмыков в ХУП-ХУШ ветках. В этих же изданиях опубликованы некоторые статьи и пишущего эти стро

98 ки .

Отдельные вопросы, проблемы и сюжеты интересующей нас темы нашли отражение в нескольких монографических исследованиях, вышедших в свет в 90-х годах. Автору этих строк принадлежит исследование в двух книгах, где среди прочего рассматриваются вопросы хозяйства, общественных отношений и политического строя Калмыцкого ханства". В 2002 г. нами же опубликована монография «Социально-политический строй и хозяйство калмыков в XVII-XVIII вв!'100 Соответствующие главы и выводы названных работ нашли отражение в данной диссертационной работе. Правовой статус буддийской церкви в Калмыкии и обряды жизненного цикла освещены в книге Э.П. Бакаевой101. Вызывает определенный интерес глава 1 «История Калмыкии в составе Российского государства (ХУИ-начало XX вв.)» в монографии К.Н. Илюмжинова и К.Н. Максимова, где рассматриваются этапы и различные уровни федеративных связей Калмыкии в составе России102. Институту ханской власти и демографической ситуации в калмыцком обществе в течение трех веков посвятил свои исследования ВИ. Колесник103. Наконец, в сравнительно недавно вышедшей книге А.Г. Митирова основное внимание обращено на политические события104. Вся остальная привлеченная литература, не касающаяся непосредственно Калмыкии, найдет отражение в последующем изложении.

Несмотря на несомненные достижения советской историографии Калмыкии в изучении и освещении общественно-политического строя и хозяйства Калмыцкого ханства, остается ряд вопросов, проблем и конкретных тем, не нашедших удовлетворительного разрешения, или же являю

30 щихся дискуссионными. Разумеется, подобное состояние в историческом калмыковедении предопределено в значительной степени общим состоянием отечественного кочевниковедения. Вместе с тем, некоторые вопросы общественно-политического развития калмыцкого общества в ХУП-ХУШ веках не разрабатывались на должном уровне из-за недостаточности внимания к ним или же слабой источниковой базы.

Ныне уже очевидно, что нуждаются в уточнении или же, более того, критическом анализе утверждения о том, что «социальные отношения в калмыцком обществе в XVIII в., как и в XVII в., носили отчетливо выраженный феодальный характер, хотя и с пережитками дофеодального, патриархальнородового строя», что «феодальная собственность на землю по-прежнему составляла основу общественных отношений у калмыков», что «земля, используемая как пастбище, являлась главным средством производства кочевников-калмыков», что «феодальная земельная собственность выступала у них в завуалированной форме хотонного землепользования»105. Необходимо преодолеть схематизм и трафаретность в описании сущности калмыцкой государственности в ХУП-ХУШ веках, административно-управленческой системы, социальной стратификации и социальных отношений, форм и степени социально-экономической зависимости различных категорий населения, методов их эксплуатации, влияния на развитие калмыцкого общества тогдашней российской социально-экономической и политической реальности и окружающего населения.

Цель исследования. Целью настоящего исследования является рассмотрение социально-политического строя и хозяйства калмыков в XVII -XVIII вв. В ходе исследования были поставлены следующие задачи:

1. Рассмотреть процесс и этапы складывания Калмыцкого ханства в составе России;

2. Выявить формы и численность калмыцкой семьи рассматриваемого време

31 ни, имущественные и наследственные права её членов;

3. Проанализировать социальную стратификацию и формы эксплуатации в калмыцком обществе XVII -XVIII вв.;

4. Обрисовать административно-управленческую систему Калмыцкого ханства и влияние на неё политики российского правительства;

5. Описать традиционное скотоводческое хозяйство калмыков XVII -XVIII вв. и показать развитие новых хозяйственных явлений в связи с внутренними процессами в самом калмыцком обществе и под влиянием российской социально-экономической и политической действительности.

Хронологические рамки. В диссертации рассматривается социально-политическое и хозяйственное состояние калмыцкого общества в XVII -XVIII вв. Хронологическими рамками исследования являются следующие даты: 1640 г. — время составления монголо-ойратских законов 1640 г., и 1771 г. - дата ухода большей части калмыцкого народа из пределов России. В исследовательских целях приходилось обращаться к документам и материалам, время происхождения которых выходит за хронологические рамки диссертации в более ранние или поздние периоды калмыцкой истории.

Методологическая основа исследования. Методологической основой диссертационного исследования является принцип историзма, требующий рассматривать каждое общественное явление в движении от прошлого к настоящему, фиксируя последовательность и связь сменяющих друг друга состояний, выявлять изменения прямых и опосредованных, внутренних и внешних отношений, в которых проявляется конкретное историческое содержание каждого общественного явления или процесса. Он предполагает всестороннее исследование изучаемого объекта с точки зрения его специфики, его собственной сущности, поскольку каждая ступень развития общественной жизни оправдана для своего времени и в своих условиях. Поэтому необходимой стороной принципа историзма является конкретно-исторический подход к исследуемым явлениям и событиям. Автор опирал

32 ся также на принципы объективности и научности. Что касается методов исследования, то более всего применялись исторический, сравнительно-исторический и проблемно-хронологический методы.

Источниковая база. Обзор источников целесообразно начать с опубликованных, а именно с монголо-ойратских законов 1640 г., бесспорно выдающегося памятника права и ценного источника по общественному строю Северной (Халха) и Западной Монголии (Джунгарии). В литературе законам давались различные названия; по-калмыцки же они назывались двояко: «Цааджин бичиг» («Устав взысканий») или «Ики цааджин бичиг» («Великий устав взысканий»). История приобретения списков законов и их переводов и публикаций на русском языке известна и не требует дополнительных комментариев106. Наиболее известно издание ойратского (калмыцкого) текста и переводов на русский язык с комментариями монголо-ойратских законов 1640 г., дополнений к законам Галдана Бошокту-хана и законов калмыцкого хана Дондук-Даши, осуществленное монголоведом К.

107

Ф. Голстунским .

К.Ф. Голстунский довольно критически отзывался о переводах законов его предшественников, и более всего о немецком переводе П.С. Палла-са108. Однако и его перевод получил неоднозначного оценку специалистов: от хвалебных до критических109.

С.Д. Дылыков предпринял весьма важную и трудоемкую работу. «Рассматривая «Их цааз» как важнейший источник по социально-экономическому строю монголов и истории монгольского феодального права» мы решили опубликовать сводный текст памятника, составленный из всех пяти известных нам ойратских списков в латинской транслитерации, поскольку подготовка и издание сводного текста на ойратском алфавите тод бичиг сопряжены с большими техническими трудностями». Считая, и совершенно справедливо, что переводы списков законов 1640 года В.М. Бакунина и К.Ф. Голстунского «явно устарели и страдают множест

33 вом досадных ошибок и неточностей», С.Д Дылыков представил на суд специалистов «новый вариант русского перевода» но уже со сводного ой-ратского текста уложения по.

Дореволюционные исследователи были единодушны в оценке «Устава взысканий» как памятника обычного права. Например, Ф. И Леонто-вич считал, «что их содержание квалифицируется основными началами, присущими патриархально-родовой жизни народов кочевого типа». Законами 1640 года регулируются принципы родовых отношений, положение «жречества», «военно-дружинное устройство племен» и, наконец, «примитивный, хищнические же порядки и обычаи экономического и социального быта», вот к чему, по мнению Ф.И. Леонтовича «возводится все содержание монголо-ойратского устава 1640 г.»111

Характеристику Ф. И Леонтовича буквально слово в слово повторил Н. Н. Пальмов. Кроме того, он утверждал, что под влиянием русских порядков во времена хана Аюки «момент насилия начинает привходить в прежние патриархальные отношения между владельцами и их подвласт

112 ными. Ойратское право 1640 года почти не знало этого насилия» . Не продвинулся вперед в этой области и В.А. Рязановский; говоря о монгольском праве, он шел даже дальше своих предшественников: «Здесь мы встречаемся не только с чертами предшествовавшего настоящему - патриархального родового строя, но и с многочисленными пережитками более древнего состояния - эпохи матриархата»113.

Б.Я Владимирцов, признавая феодальное содержание памятников монгольского права ХУП-ХУШ веков, считал необходимым подчеркнуть, что их анализ «показывает, что они часто отражают эпоху, предшествовавшую их опубликованию». В противоположность мнению вышеуказанных авторов Б.Я. Владимирцов отмечал, что законы 1640 года ни разу не упоминают о роде и его влиянии на жизнь монголо-ойратского общества. Анализируя памятники монгольского права, Б.Я Владимирцов подчерки

34 вал, что они отражали «степное феодальное право, получившее санкцию закона». Вместе с тем он не отрицал возможности известного влияния на них обычного права114.

Оценка монголо-ойратских законов 1640 года как «выдающегося памятника кочевого феодального права» долгое время после Б.Я. Владимирцова не претерпевала принципиальных изменений. Дело стало меняться после появления работ A.M. Хазанова, Г.Е Маркова и др. Несомненно, что общество, социальные отношения в котором призваны были регулировать законы 1640 года, было значительно стратифицированным. Существовала и эксплуатация высшими социальными слоями рядовых членов общества, с них также взимались различные подати, поборы и «добровольные» подношения. Проблема заключается в том, что если даже и признать, что монголо-ойратское общество первой половины XVII века было феодальным, остается все же открытым вопрос о степени развитости феодальных отношений и их специфике в кочевом обществе. В связи со сказанным представляется интересной мысль Ф.И Леонтовича о возможности сравнения законов 1640 года со статьями «Русской Правды» Киевской Руси115.

Применение норм законов 1640 года при анализе социально-экономического и государственно-политического развития Калмыцкого ханства, особенно в XVIII веке, нуждается в осторожности и критичности. Не говоря уже об изменениях внутреннего характера, в силу собственного развития калмыцкого общества, невозможно не учитывать влияния российской объективной реальности будь, то правительственные мероприятия или различные связи с окружающим российским населением. В связи со сказанным уместно будет напомнить высказывание A.M. Хазанова об эпохе кочевников нового времени: «Она была временем кризиса кочевого хозяйства и базировавшихся на нем обществ. Изменившееся соотношение сил привело к тому, что кочевники все больше вовлекались в сферу влияния своих оседлых соседей, но теперь уже в качестве подчиненной и экс

35 плуатируемой стороны. В результате в их обществе развивались феодальный и капиталистический уклады, своеобразно сочетавшиеся с остатками и пережитками прежних социальных отношений»116. От себя остается добавить: трудность как раз заключается в определении сущности «прежних социальных отношений».

Очень важным дополнением к законам 1640 года являются два указа хунтайджи Галдана Бошокту-хана (1645-1697), ставшего главой Джунгар-ского ханства в 1671 году. Первый указ не имеет датировки, зато второй датирован точно - годом земли-лошади, что соответствует 1678 году. Особое значение указам придает, кроме всего прочего, то обстоятельство, что в них довольно четко рисуется административно-управленческая система, которую с необходимыми уточнениями можно применить и к анализу таковой в Калмыцком ханстве.

К.Ф. Голстунский вместе с законами 1640 года и указами Галдана Бошокту-хана издал на калмыцком языке вместе со своим переводом законы Дондук-Даши. Последний был назначен российским правительством наместником Калмыцкого ханства в 1741 году. Будучи вызван ко двору, он письмом от 6 июля 1742 года просил, как и его предшественник хан Дон-дук-Омбо, о сочинении особого правам 3 «понеже между роосиан и калмык. суд и росправа производится не одинаково, но разными образы и по подобию жребия, от чего. калмыцкий народ несет великую тягость»117.

Правительство положительно откликнулось на очередную просьбу, так как оно понимало выгодность составления требуемого права и для собственных целей. К астраханскому губернатору В.Н. Татищеву был послан из Коллегии иностранных дел перевод законов 1640 г. (возможно, с бекле-мишевского списка) со следующими разъяснениями: «I) у них за убийство человека положена плата, а смерти нет; 2) за кражу вместо наказания ворам великая плата же; 3) если кто покраденного скота след приведет в чей

36 улус, который того следа в другое место не отведет, то оный платить должен». Здесь же предлагалось в новом праве установить наказание по российскому законодательству, за кражу назначить еще больший денежный штраф и добавить «жестокое наказание» сверх платы, а третий пункт оставить по-прежнему118.

В.Н. Татищев взялся было за подготовительные мероприятия, возложив непосредственную работу по составлению текста на поручика С. Неклюдова, которому также был послан из Коллегии иностранных дел перевод законов, но делю далеко не пошло. 26 августа 1750 года руководитель Калмыцких дел Н.Г. Спицын имел беседу с приближенным к наместнику зайсангом Даши-Дондуком. Правительственный администратор напомнил, чтобы для решения судебных дел между русским и калмыцким населением «наместник приказал дать списать с их калмыцкого права копию», на что получил ответ, «что бывших ханов калмыцкое их право в замешательство калмыцкого народа растерено, а ныне наместником сочиненное хотя и есть, точию небольшее»119.

К.Ф. Голстунский, издавая свой перевод, пытался определить время создания законов калмыцкого правителя, и пришел к выводу, что это мог

190 ло произойти между 1741 и 1753 годами , а Н.Н. Пальмов довел крайний

121 срок до 20 февраля 1758 года . Нам удалось внести уточнение в этот вопрос: во вводной части законов среди составителей названо имя одного из представителей высшего калмыцкого духовенства Абу-гелюнга. Между тем, сохранилось документальное свидетельство, что он умер в 20-х чис

122 лах мая 1745 года ; значит, законы не могли быть составлены и одобрены позже данного срока123.

Авторы соответствующей главы «Очерков истории Калмыцкой АССР» попытались дать общий анализ законов Дондук-Даши и причины их составления. Можно согласиться с их мнением, что они «в известной мере раскрывают картину внутренней жизни калмыков», что в них отрази

37 лось «усиление роли и значения денег в жизни калмыков, как рядовых, так и нойонов» и т.п.124 Вместе с тем, слишком категоричные, безоговорочные утверждения, что составление законов было вызвано «стремлением калмыцких феодалов укрепить в новых условиях свое господство», что в них «сказалось и влияние русского законодательства», что они «заботливо охраняли феодальную собственность и строго карали покушавшихся на нее», что «законы., о тайшах и зайсангах были направлены к тому, чтобы ограничить их сепаратизм и своеволие»; укрепив таким образом ханскую власть» 3 сделав ее способной держать в повиновении эксплуатируемые массы калмыков»125 нуждаются в большом уточнении и критическом подходе.

Названные утверждения вызваны были, разумеется, в первую очередь господствовавшей тогда методологией, идеологическим диктатом, а порою просто некритической традицией. Вместе с тем, вновь необходимо подчеркнуть то обстоятельство, что подобное положение определялось и слабой источниковой базой - недостаточной разработкой архивных документов и материалов, а также собственно калмыцких источников, написанных заяпандитским алфавитом. Внимательный же и более объективный анализ законов Дондук-Даши показывает, что они в первую очередь были направлены на наведение общественного, так сказать, порядка: дисциплины и исполнения обетов среди духовенства, военной дисциплины, уменьшения случаев воровства, регламентацию отправления судебных обязанностей и судопроизводства и т.д Особо важно подчеркнуть, что защищались интересы не только господствующих слоев, но и рядовых членов общества, защищалась вообще собственность, а не только феодальная. Законы, касающиеся зайсангов (о тайшах вообще нет упоминаний), направлены не на ограничение «их сепаратизма и своеволия» (они в силу своего социального по

38 ложения не могли этим заниматься), а на исправное исполнение ими своих обязанностей.

Некоторые дополнительные сведения для освещения нашей темы, -по крайней мере сравнительно- уточняющего характера,- дают опубликованные монгольские законодательные акты и летописи ХУП-ХУШ веков. В 1970 году археологическая группа Советско-монгольской историко-культурной экспедиции под руководством X. Пэрлээ и Э.В. Шавкунова обнаружила на территории Булганского аймака Монгольской республики коллекцию берестяных книг. Среди них оказались тексты 18 монгольских уложений, созданных в конце XVI- первой трети XVII веков. По мнению С.Д. Дылыкова, вновь открытые и изданные X. Пэрлээ уложения явились, безусловно, письменными источниками более поздних монгольских законодательных сборников, в том числе монголо-ойратских законов 1640 года126. Ниже мы пользуемся сведениями о содержании отдельных статей уложений, приведенными в работе А.Д. Насилова127. Из «Халха Джиру-128 ма» нами использованы в основном статьи, касающиеся семейно-брачных отношений. Издания монгольских летописей с предисловиями, переводами и подробными комментариями специалистам, да и многим интересующимся историей монгольских народов, хорошо известны; они как источники многократно использовались в различных исторических исследованиях, что избавляет нас от источниковедческого их анализа129.

Как нам кажется, в отдельную группу источников необходимо выделить, хотя они также рассказывают о монголах средневековья, труд Рашид-ад-дина , сведения П. Карпини, В. Рубрука и Марко Поло . И это следует сделать не потому, что названные авторы были иностранцами, и это обстоятельство могло сыграть свою отрицательную роль в понимании ими виденного и слышанного. Как это не парадоксально, но нужно предположить, и со значительной долей вероятия, что многое из рассказанного ими является более точным и полным в передаче, чем у монгольских летопис

39 цев, в том числе и «Сокровенного сказания».

Последние писали свои сочинения находясь, так сказать, внутри самого монгольского общества и для монголов, и многое, что представляет интерес для нас с социально-экономической, общественной, культурно-бытовой стороны, было для них обыденной реальностью и повседневностью, а потому не интересовало и не привлекало их внимания. Многие монгольские летописцы более или менее добросовестно переписывали «Сокровенное сказание») и становились все лаконичнее на факты по мере приближения повествования к их времени, завершая их чаще всего сухими генеалогическими таблицами.

П. Карпини, В. Рубрук и М. Поло были в большинстве случаев очевидцами того, о чем они рассказывают, и если они даже и ошибаются в понимании того, о чем они повествуют, перед исследователем развертывается сама картина происходящего, и он может делать свои выводы исходя из самой картины, тем более» что авторы, будучи как раз иностранцами, старались запомнить и описать малейшие детали. Касательно же Рашид-ад-дина нужно подчеркнуть, что он писал (а скорее, будучи визирем, руководил написанием) свои «летописи» («Джами ат-таварих») по велению Хула-гуидов Газан-хана (1295-1304) и Ольджайту-хана (1304-1316) и, видимо, был в достаточном количестве снабжен различными источниками и прочими материалами.

К числу нарративных источников, . можно найти некоторые сведения по нашей теме, относится биография виднейшего ойратского цер-ковно-политического деятеля и просветителя, составителя ойратско-калмыцкого алфавита Зая-Пандиты (1599-1662), написанная его учеником монахом Ратнабхадрой в конце XVII века. С описаниями известных исследователям списков ее, публикациями на разных языках можно познакомиться в нескольких вышедших в свет работах133.

К «Биографии Зая-Пандиты» примыкают по содержанию и идеоло

40 гической направленности три работы, написанные собственно калмыцкими авторами на старокалмыцкой письменности: «Сказание об ойратах» Га-бан Шараба (1737); «Сказание о дербен-ойратах» хошутского нойона Ба-тур-Убаши Тюменя (1819) и анонимная «История калмыцких ханов» (первая половина XIX века). Две последние работы в конце 50-начале 60-х годов XIX века были переведены на русский язык калмыковедом Г.С. Лыт-киным, коми по национальности. В сборнике А.В. Бадмаева, на который мы уже сослались, были опубликованы полный перевод «Сказания о дербен-ойратах» и часть перевода «Истории калмыцких ханов», а также не совсем удачный перевод на русский язык неизвестного автора труда Габан Шараба134. Тексты «Сказания о дербен-ойратах» и «Истории калмыцких ханов» были изданы на старокалмыцкой письменности A.M. Позднее-вым135. Наконец, тексты трудов Габан Шараба, БаТур-Убаши Тюменя и «Истории калмыцких ханов» были опубликованы на современном калмыцком языке А.В. Бадмаевым .

Биография Зая-Пандиты рассказывает о его жизни и деяниях, как и положено произведению этого жанра. Нас должны интересовать в первую очередь годы его деятельности на родине - Джунгарии и среди волжских калмыков. И здесь надо отметить его политическую активность, особенно по урегулированию весьма запутанных отношений представителей джунгар-ской правящей знати, и успешную проповедь ламаизма среди калмыков на Волге. Хроники, если их так можно назвать, - но и наименование их историко-литературными произведениями также условно, - Габан Шараба и Батур-Убаши Тюменя сходны по структуре и содержанию: это и неудивительно, так как последний активно пользовался трудом первого. В них приводятся не слишком обширные и разрозненные факты из истории ойра-тов и калмыков, легенды о происхождении княжеских династий, их родословные таблицы, знаменательные чем-либо с точки зрения авторов

41 высказывания и поступки известных тайшей и нойонов. Анонимный автор «Истории калмыцких ханов» повествует кратко об основных вехах истории калмыков со времени их прихода на Волгу до ухода большей части в Джунгарию в 1771 году, следя за главными событиями по годам правления тайшей и ханов.

Несмотря на несомненную значимость охарактеризованных выше источников законодательного и нарративного характера, надо сразу признать, что их совершенно недостаточно для удовлетворительного изучения и освещения общественно-политического строя и экономики калмыков в XVII-XVIII веках в их возможной полноте и конкретности. Для этого необходимо привлечение широкого комплекса архивных документов. Мы уже говорили, что дореволюционные исследователи в целом не справились с задачей создания объемной и детализированной истории калмыцкого народа в пределах России. Помимо методологических принципов, им помешала сделать это и слабая источниковая база: многие из них не только не знали ряда названных нами нарративных источников, но и почти не привлекали архивный материал.

Историки Калмыкии советского периода стали больше обращать внимание на архивные материалы , особенно фондов центральных архивов. В 60-х годах интенсивно разрабатывались материалы первой половины XVII века, что было связано с исследовательской деятельностью П.С. Преображенской и M.JI. Кичикова. По этому поводу надо сказать, что тематика их работ не касалась напрямую общественного строя калмыков. В целом же надо отметить, что и в этот период в исследованиях, посвященных ХУП-ХУШ векам упор делался на опубликованные архивные материалы.

Как только калмыки появились в пределах России и завязали отношения с воеводами ряда сибирских городов, в Москву стали поступать отписки этих воевод, то есть обращение к царю с кратким изложением со

42 держания ранее полученного царского указа и с сообщением о событиях и принятых мерах. В ответ от имени же царя, а фактически из соответствующего приказа - вначале это были Посольский и Сибирский приказы -воеводы получали наказ, то есть инструкцию. Такие же наказы получали другие должностные лица.

По мере дальнейшего развития отношений появились царские указы (грамоты), жалованные грамоты, отчеты послов и записи приема калмыцких посольств - статейные списки, шерти тайшей - присяги и т.п. Весь этот делопроизводственный материал откладывался в соответствующих приказах. Многие документы до нас не дошли из-за пожаров в Москве и других превратностей. Документы московских приказов сосредоточены в настоящее время в Российском Государственном архиве древних актов (ранее -ЦТ А ДА).

Сведения о калмыках отложились во многих фондах РГАДА. Однако абсолютно подавляющая их часть хранится в фонде 119 «Калмыцкие дела». Когда-то фонд насчитывал 1789 единиц хранения, охватывая дела с 1616 по 1800 год. В настоящее время здесь хранятся 417 дел с 1616 по 1719 год включительно, остальные были переданы в московский Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Документы расположены по годам составления, причем нумерация дел в пределах годов начинается заново. Заголовки дел часто не отражают всего содержания входящих в них материалов.

В документах фонда мы найдем материалы различного делопроизводственного характера: царские наказы различным должностным лицам, грамоты царей к тайшам, статейные списки воевод и посланников, копии шертных записей, письма тайшей, записи о приезде калмыцких посланцев и т.д. На основе материалов фонда можно создать подробную картину русско-калмыцких отношений, особенно по поводу взаимосвязей калмыков и соседнего российского населения, переговоров по вопросам

43 участия калмыцких воинских сил в борьбе России с внешними неприятелями. К сожалению, очень редки сведения по вопросам общественного строя калмыков в охватываемый документами период. Дополнительные сведения по нашей теме имеются в делах некоторых других фондов РГА-ДА, например: 407 «Казанская губернская канцелярия», 16 «Внутреннее управление».

К материалам фонда 119 тесно примыкают документы фонда 178 «Астраханская приказная палата» Архива Санкт-Петербургского филиала Института российской истории РАН (ранее - ЛОИИ). Часть документов фонда 119 РГАДА опубликована Институтом востоковедения в серии

1 ло

Материалы по истории русско-монгольских отношений» . В эти сборники вошли документы по сношению России с Монголией и Джунгарией, выявленные в различных фондах РГАДА и Санкт-Петербургского отделения архива РАН (старое название - ЛОА АН СССР): Портфелях Миллера, Сибирского приказа, Монгольских дел, Зюнгарских дел, Сношений России с Китаем - мы использовали имеющиеся в них материалы, нужные для нашей работы.

Как уже сказано, большая часть фонда 119 «Калмыцкие дела» РГАДА была передана в АВПРИ, где она и хранится в настоящее время. Номер, название фонда и принцип расположения материалов, охватывающих период времени с 1720 по 1800 год остались прежними, как и в РГАДА. Особенностью содержания дел АВПРИ является то обстоятельство, что оно перекликается с содержанием дел ряда фондов Национального архива Республики Калмыкия (НАРК), так как с документов, отправляемых в центр, власти на местах оставляли копии. Отличие же в том, что в делах фонда 119 АВПРИ имеются оригиналы писем калмыцких ханов и наместников ханства, протоколы записей совещаний по калмыцким делам в Коллегии иностранных дел и т.п., хотя о результатах многих из них и принятых решениях сообщалась астраханским губернаторам.

44

В начале XVIII века возникли трудности в отношениях Калмыцкого ханства с рядом соседних народов, входивших и не входивших в тот период в состав России. В письме канцлеру Г.И Головкину в 1715 году хан Аю-ка указывал на одну из главных причин сложившегося положения: «Ради многих российских дел воевался было с башкирцами, с крымцами и кубанцами, и донскими казаками, и с астраханцами, и с казачьею ордою (ка *5 О захами - МБ.), и с каракалпаками, и оные все со мною неприятели»

Действительно, начиная с 50-х годов XVII века калмыцкая конница оказывала активную помощь русским армиям в борьбе против южных неприятелей, что вызывало ответные набеги врагов на калмыцкие улусы. С этого же времени калмыцкая знать, выполняя просьбы и указы царского правительства, принимала участие в подавлении народных движений в соседних регионах. Действия царского правительства, знати соседних народов и самих калмыцких владельцев обостряли межнациональные отношения в рассматриваемом регионе. Не надеясь собственными силами справиться с внешней опасностью, хан Аюка неоднократно просил оказать ему вооруженную помощь.

Российское правительство давно изыскивало возможность установить более эффективный контроль над Калмыцким ханством. Воспользовавшись просьбами хана Аюки Петр I распорядился послать из Казани стольника Д.Е. Бахметева с 600-ми солдат и казаков для пребывания при

139 ставке хана «в зиму и лето всегда неотлучно» " . Официально цель стольника состояла в оказании помощи и охране ставки хана в случаях внезапных нападений неприятелей. Однако, тогда же в секретной инструкции особое внимание стольника обращалось на то, чтобы он держал под неусыпным наблюдением внешнеполитические акции калмыцкой знати и по возможности пресекал ее связи с рядом иностранных государств, а в первую очередь с Турцией и ее вассалами140.

Так было положено начало существованию особого исполнительно

45 надзирательного административного органа - Калмыцкие дела. Возглавлял его руководитель из числа военнослужащих, назначаемых указом Коллегии иностранных дел. Он подчинялся астраханскому губернатору или, что случалось реже, непосредственно упомянутой коллегии. В отдельных случаях обязанности руководителя Калмыцких дел выполнял непосредственно астраханский губернатор.

Со временем к функциям Калмыцких дел по надзору за внешними связями ханства стали прибавляться новые, и, наконец, правительственный орган стал вмешиваться чуть ли не во все сферы жизни улусов, отчасти или полностью подменяя органы национальной власти. Период формирования структуры Калмыцких дел продолжался до 1720 года. Структура эта без существенных изменений просуществовала до 1 марта 1771 года, до момента, когда после ухода большей части калмыков из России астраханский губернатор Н.А. Бекетов отстранил от должности последнего главу Калмыцких дел полковника И.А. Кишенского, ликвидировал само учреждение, а штат и функции его передал Калмыцкой экспедиции, созданной при Астраханской губернской канцелярии.

Штат Калмыцких дел состоял, кроме руководителя, из приставов, назначаемых из числа дворян и офицеров нижневолжских городов, учеников калмыцкого языка, переводчиков, толмачей и воинской команды, чаще всего из казаков. Приставы и ученики калмыцкого языка, которые зачастую также выполняли приставские обязанности, постоянно, до очередной смены, проживали при ставках ханов и крупных нойонов, наблюдая за их деятельностью и поведением. Они контролировали выполнение правительственных распоряжений в улусах, посредничали во взаимоотношениях калмыков с соседним населением. В помощь приставам назначались (при незнании языка) переводчики, толмачи, рассыльные и небольшая воинская команда.

За 50 с небольшим лет работы учреждения накопился разнообразный

46 делопроизводственный материал. Ныне он хранится в Национальном архиве Республики Калмыкия (далее - НАРК), в фонде 36 «Состоящий при калмыцких делах при астраханском губернаторе»141. Начальные материалы фонда датируются 1713 годом. Документы же, происхождение которых связано с деятельностью собственно Калмыцких дел, начинаются с дела № 8, датируясь 1722 годом.

Состав материалов фонда разнообразен. Это указы царского правительства местной администрации и другие документы распорядительно-исполнительного характера; грамоты к калмыцким ханам, наместникам ханства и отдельным владельцам; переписка местной администрации с центральными учреждениями и между собой; письма ответственных государственных лиц к представителям местной администрации и к калмыцким ханам и нойонам; рапорты, отчеты и донесения приставов и других должностных лиц; журналы встреч и бесед царских администраторов с представителями калмыцкой знати; различные материалы судебно-следственного характера, возникавшие при разборе уголовных и гражданских дел между калмыками и соседним населением и т.п.

Материалы в фонде отложились в подлинниках, копиях и черновиках. Письма ханов, нойонов и ряд других документов, написанных на калмыцком языке, снабжены переводами на русский язык. Особенностью фонда, затрудняющей работу над ним, является бессистемность в группировке материалов, отсутствие какого-либо тематического принципа, Единственный признак, придающий видимость системности - хронологическая последовательность, да и то она не всегда выдерживалась в процессе комплектования документов в отдельные дела. Иначе и не могло быть, так как учреждение не имело структурных делопроизводственных подразделений.

Значительный документальный массив фонда составляют материалы, освещающие политику царского правительства по отношению к кал

47 мыкам, - а лучше сказать к знати, - методы и средства, применяемые им для реализации поставленных целей и задач. Особенно четко прослеживается постоянная направленность ее на ограничение ханской власти. Наличие в составе фонда правительственных документов, адресованных как местной администрации, так и хану и нойонам, облегчает их сравнительный анализ. По материалам фонда отношение калмыцкой знати к мероприятиям правительства детально проследить труднее, чем замыслы и планы правительства. Переписка нойонов между собой, сведения об их связях и переговорах в фонде не отложились, за исключением нескольких писем, случайно попавших в руки Н.А. Бекетова.

Начиная с XVIII века стал обостряться вопрос о территориальных границах калмыцких кочевий и о праве пользования калмыками водными участками на Волге для рыбной ловли. По вопросам, связанным с названной проблемой, в фонде отложилась большая масса документов. Они отражают отношения калмыков с соседним населением, в первую очередь с русским. Содержание их посвящено решению дел о взаимных угонах скота, пропаже и розыске его, потраве сенокосных угодий, нарушении сроков возврата заемных денег, столкновениях при торговых операциях на базарах и т.п. При анализе подобных материалов может создаться не совсем верное и даже ложное впечатление, что отношения калмыков с соседним российским населением в основном были негативными, на что часто акцентировали внимание дореволюционные авторы.

В данном случае нужно помнить, что одной из немаловажных функций Калмыцких дел было разрешение различных спорных ситуаций между калмыками и их соседями. В силу того нормальные, то есть бесконфликтные отношения названных сторон выпадали из поля зрения Калмыцких дел, да и остальной русской администрации.

Начиная с 20-х годов XVIII века в силу ряда причин, - главной из которых было обеднение из-за участившихся междоусобных столкновений и

48 взаимных разорений, дополняемых неблагоприятными погодными условиями, -значительная часть калмыков начала заниматься рыболовством. Данная хозяйственная отрасль развивалась в двух направлениях: с одной стороны, промышляли рыбу собственными орудиями лова лично для своих нужд, с другой - в поисках заработка нанимались на казенные или частновладельческие ватаги, учуги и т.п. В последнем случае употреблялись собственные орудия лова, или же таковые арендовались у нанимателей.

Все это создавало массу повседневных вопросов, решением которых занимались Калмыцкие дела и администрация нижневолжских городов. Принимаемые ими решения и проведение их в жизнь можно проследить на основе большой массы документов. Очень важными являются материалы двух совещаний при астраханских губернаторах В.Н. Татищеве и И.А. Брылкине -первое в 1742, а второе в 1746 годах. На этих совещаниях, где присутствовали и представители заинтересованного купечества, были выработаны положения о правилах и сроках ловли рыбы теми калмыками, которые ловили для себя. Анализ содержания принятых решений не оставляет сомнения, что под защиту брались интересы казны, местного купечества, владельцев промыслов и откупных вод142.

Не меньший интерес представляют многочисленные договоры, фиксирующие права и обязанности сторон при найме калмыков на рыбные промыслы. Пользование материалами договоров облегчается тем обстоятельством, что основная масса их собрана в нескольких больших прошнурованных книгах. В договорах фиксировались сроки начала и окончания работ, стоимость каждого вида выловленной рыбы, правила их замера, обеспечение продуктами питания и орудиями лова, размеры задатков, условия окончательного расчета. В XVIII веке получил широкое распространение наем калмыцких бедняков и на другие работы в приволжских городах и селах - это также нашло отражение в материалах фонда.

Далее, материалы фонда позволяют четко проследить возрастание

49 роли денег в калмыцких улусах, торговые отношения с соседним населением и внутри самого калмыцкого общества. В документах фонда немало сведений, отражающих правовые вопросы и эволюцию правовых норм у калмыков, социальную структуру и социальные отношения, административно-управленческую систему ханства, систему сбора податей, функции должностных лиц, семейно-брачные отношения и т.п.

Мы сравнительно подробно остановились на характеристике содержания материалов фонда 36-го по следующей причине: после ухода большей части калмыков из пределов России в 1771 году Калмыцкие дела были ликвидированы и вместо их последовательно создавались и реорганизовывались новые административно-управленческие учреждения, все больше забиравшие в свои руки процесс управления калмыцким населением. Первой в этом ряду была уже упоминавшаяся Калмыцкая экспедиция при Астраханской губернской канцелярии, созданная 1 марта 1771 года.

Ее сменила Калмыцкая канцелярия, образованная 5 апреля 1788 года с местоположением в г.Енотаевске. 29 июня 1797 года вместо нее открыло свои заседания Калмыцкое правление, последнее из которых произошло 26 июля 1801 года, так как и оно, в свою очередь, было заменено управлением Главного пристава при калмыцком народе. Все названные учреждения оставили после себя, естественно, свою делопроизводственную документацию, которая ныне хранится в соответствующих фондах Национального архива Республики Калмыкия, они будут названы в своем месте. Принципы комплектования материалов этих фондов, основные категории, направления и параметры содержательной их части схожи с таковыми фонда 36-го, что избавляет нас от необходимости повторяться. Такова основная ис-точниковая база нашего исследования.

Научная новизна. В диссертации впервые в историографии Калмыкии последовательно доказывается, что Калмыцкое ханство окончательно сложилось не в 50-60-х годах XVII в. и не в начале XVIII в., как это было

ПРИНЯТО сгоЩь , А В gG-х ГГ. XVIi &. imAm т осн*&

50 ственно архивных материалов показано, что крупные группировки улусов калмыцкого народа - торгуты, дербеты и хошугы - являлись в XVII -XVIII вв. ничем иным, как этнополитическими объединениями, и этнический фактор играл в них главную интегрирующую роль. Впервые описывается внутренняя структура данных объединений, в связи с чем диссертант впервые вводит понятие «субэтносы» для обозначения более мелких этнических единиц калмыцкого народа того времени.

В исследовании впервые подробно рассматриваются формы и численность калмыцкой семьи XVII - XVIII вв., имущественные и наследственные права её членов. Много новых данных вносится в изучение социальной структуры калмыцкого общества» особенно зависимых категорий; в описание административно-управленческой системы Калмыцкого ханства; в анализ традиционного хозяйства и новых хозяйственных явлений в калмыцких улусах в XVIII в.

Практическая значимость диссертации. Практическая значимость диссертации состоит в использовании полученных результатов в дальнейших научных исследованиях различных проблем истории калмыцкого народа XVII -XVIII вв., введении в научный оборот большого пласта архивных материалов, некоторых терминов и понятий, связанных с анализом социально-политического строя Калмыцкого ханства. Материалы и выводы диссертации могут использоваться в преподавании истории калмыцкого народа в высших и средних специальных учебных заведениях и в школах Республики Калмыкии, при написании учебных пособий по истории калмыков, разработке спецкурсов. Результаты исследования представляют общественный интерес.

51

Список научной литературыБатмаев, Максим Манчиевич, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Архив внешней политики Российской империи. Фонд 119 «Калмыцкие дела». Опись 1.

2. Российский государственный архив древних актов.Фонд 119 «Калмыцкие дела». Опись 1.Фонд 407 «Казанская губернская канцелярия». Опись 1.

3. Балданжапов П.Б. Алтан Тобчи. Монгольская летопись XVIII в. Улан-Удэ, 1970.

4. Голстунский К.Ф. Монголо-ойратские законы 1640 года, дополнительные указы Галдан-хун-тайджия и законы, составленные для волжских калмыков при калмыцком хане Дондук-Даши. СПб., 1880.383

5. Джиованни дель Плано Карпини. История монгалов. Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны. Редакция, вступительная статья и примечания Н.П. Шастиной. М., 1957.

6. Дылыков С.Д. Их цааз («Великое уложение»). Памятник монгольского феодального права XVII в. М., 1981.

7. Калмыцкие историко-литературные памятники в русском переводе. Составитель А.В. Бадмаев. Элиста, 1969.

8. Книга Марко Поло. Перевод старофранцузского текста И.П. Минаева. Редакция и вступительная статья И.П. Магидовича. М., 1956.П.Козин С.А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. Том I. М.-Л., 1941.

9. Леонтович Ф.И. Древний монголо-калмыцкий или ойратский устав взысканий (Цааджин-Бичик). Одесса, 1879.

10. Лубсан Данзан. Алтан Тобчи («Золотое сказание»). Перевод с монгольского, введение, комментарий и приложения Н.П. Шастиной. М., 1973.

11. Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Том I. Книга первая. М.-Л., 1952; Том I. Книга вторая. М.-Л., 1952; Том II. М.-Л., 1960; Том III. М.-Л., 1946.

12. Русско-монгольские отношения 1607-1636. Сборник документов. М, 1959.

13. Русско-монгольские отношения 1636-1654. Сборник документов. М., 1974.

14. Шара Туджи. монгольская летопись XVII века. Сводный текст, перевод, введение и примечания Н.П. Шастиной. М.-Л., 1957.

15. Халха Джирум. Памятник монгольского феодального права XVIII в. Сводный текст и перевод Ц.Ж. Жамцарано. Подготовка текста к384изданию, редакция перевода, введение и примечания С.Д, Дылыкова. М., 1965.Литература.

16. Абрамзон С.М. Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи. Л., 1971.

17. Абрамзон С.М. Некоторые вопросы социального строя кочевых обществ // СЭ, 1970, № 6.

18. Авляев Г.О. К вопросу о системе этнических делений в быту калмыков (В порядке постановки проблемы) // Этнографические вести, № 3. Элиста, 1973.

19. Авляев Г.О. К вопросу о «шебенерах» и «кетчинерах» в составе калмыцких улусов Астраханской губернии // Вестник Калмыцкого НИИ ЯЛИ, № 9, серия историческая. Элиста, 1974.

20. Авляев Г.О. Опыт классификации калмыцких этнонимов (в порядке постановки проблемы) // Этнографические вести, № 3. Элиста, 1973.

21. Авляев Г.О. Этнический состав и расселение калмыков Икицохуровского улуса Астраханской губернии в конце XIX и начале XX в. (на базе полевых исследований) // Этнографические вести, № 3. Элиста, 1973.

22. Агеева Р.А. Страны и народы: происхождение названий. М., 1990.

23. Алексеев В.П., Першиц А.И. История первобытного общества. М, 1990.

24. Алексеев В.П. Становление человечества. М., 1984.

25. Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. Перевод с английского Ю.В. Готье. Без указания места и года издания.385

26. Андреев И.JI. О характере социальных связей в эпоху перехода от первобытнообщинного строя к классовому обществу // СЭ, 1971, №2.

27. Андреев И.Л. Происхождение человека и общества. 2-е издание, переработанное и дополненное. М., 1988.

28. Андрианов Б.В. Некоторые замечания о дефинициях и терминологии скотоводческого хозяйства// СЭ, 1982, № 4.

29. Антонов А. Микросоциология семьи. Методология исследования структур и процессов. М., 1998.

30. Арутюнов С.А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. М., 1989.

31. Архимандрит Гурий (Степанов). Очерки по истории распространения христианства среди монгольских племен. Том I. Части 1 и 2. Казань, 1915.

32. Бакаева Э.П. Буддизм в Калмыкии. Элиста, 1994.

33. Бакунин В.М. Описание калмыцких народов, а особливо из них торгоутского, и поступков их ханов и владельцев. Сочинение 1761 года. Элиста, 1995.

34. Басаева К.Д. Семья и брак у бурят (вторая половина XIX начало XX века). Новосибирск, 1980.

35. Батмаев М.М. Внутренняя обстановка в Калмыцком ханстве в конце XVII в. // Из истории докапиталистических и капиталистических отношений в Калмыкии. Элиста, 1977.386

36. Батмаев М.М. Первые опыты земледелия у калмыков в XVIII в. (до 1771 г.) // Проблемы аграрной истории дореволюционной Калмыкии. Элиста, 1982.

37. Батмаев М.М. Новые хозяйственные явления в Калмыцком ханстве в 40-60-х гг. XVIII столетия // Общественный строй и социально-политическое развитие дореволюционной Калмыкии. Элиста, 1983.

38. Батмаев М.М. Отражение русско-калмыцких отношений в процессе шертования // Добровольное вхождение калмыцкого народа в состав России: исторические корни и значение. Элиста, 1985.

39. Батмаев М.М. Политическая история Калмыцкого ханства в русской историографии // Калмыковедение: вопросы историографии и библиографии. Элиста, 1988.

40. Батмаев М.М. Некоторые вопросы положения податного населения в Калмыцком ханстве (к постановке проблемы) // Социально-экономическое и политическое положение крестьянства Калмыкии в дооктябрьский период. Элиста, 1989.

41. Батмаев М.М. Калмыки в XVII-XVIII вв. События, люди, быт. Книга первая. Элиста, 1992.

42. Батмаев М.М. Калмыки в XVII-XVIII веках. События, люди, быт. В двух книгах. Элиста, 1993.387

43. Батмаев М.М. В.М. Бакунин и его «Описание калмыцких народов» // Бакунин В.М. Описание калмыцких народов, а особливо из них торгоутского, и поступков их ханов и владельцев. Элиста, 1995.

44. Батмаев М.М. Формы калмыцкой семьи в XVII-XVIII вв. // Вестник Калмыцкого университета. История. Экономика. Право. Элиста, 2000.

45. Бембеев В.Ш. О родо-племенных делениях и особенностях улусно-аймачной административной системы калмыков (XVII-XIX вв.) // Проблемы этногенеза калмыков. Элиста, 1984.

46. Бентковский И.В. Женщина калмычка Болыпедербетовского улуса в физиологическом, религиозном и социальном отношениях // Сборник статистических сведений о Ставропольской губернии. Вып. 2. Ставрополь, 1869.

47. Беспрозванных E.JI. Лидеры Тибета и их роль в тибето-китайских отношениях XVII-XVIII вв. Волгоград, 2001.

48. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени. Элиста, 1991.

49. Блок Марк. Апология истории или ремесло историка. Издание второе, дополненное. М., 1986.

50. Богоявленский С.К. Материалы по истории калмыков в первой половине XVII века // Исторические записки, 1939, № 5.

51. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М., 1983.

52. Бромлей Ю., Подольный Р. Человечество это народы. М., 1990.

53. Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973.

54. Бурчинова Л.С. Определение правового статуса калмыцкого крестьянства в системе российской государственности // Общественный строй и социально-политическое развитие дореволюционной Калмыкии. Элиста, 1983.388

55. Бюлер Ф.А. Кочующие и оседло-живущие в Астраханской губернии инородцы. Их история и настоящий быт. // Отечественные записки, 1846, т. 47, № 7; т. 47, № 8, отд. II; т. 48, № 10; т. 49, № 11.

56. Вайнштейн С.И., Семенов Ю.И. Рец. на: Марков Г.Е. Кочевники Азии // СЭ, 1977, №5.

57. Вайнштейн С.И. Мир кочевников центра Азии. М., 1991.

58. Васильев Л.С. История Востока. Том 1. М., 1998; Том 2. М., 1998.

59. Васильев Л.С. Протогосударство чифдом как политическая структура // НАА, 1981, № 6.

60. Васильев Л.С. Становление политической администрации (от локальной группы охотников и собирателей к протогосударству -чифдом // НАА, 1980, № 4.

61. Васильченко И. Еще раз об особенностях феодализма у кочевых народов//ВИ, 1974, №4.

62. Викторова Л.Л. Монголы: Происхождение народа и истоки культуры. М., 1980.

63. Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. Л., 1934.

64. Георги И.Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов и их житейских обрядов, обыкновений, одежд, жилищ, вероисповеданий и прочих достопамятностей. СПб., 1799.

65. Гольман М.И. Изучение истории Монголии на Западе. XIII -середина XX в. М., 1988.

66. Гольман М.И. Русские переводы и списки монголо-ойратских законов 1640 г. // Монгольский сборник. Экономика, история, археология. М., 1959.

67. Горохова Г.С. Материалы об ойратах, содержащиеся в монгольских исторических сочинениях (с древнейших времен до389конца XVI в.) // Вестник Калмыцкого НИИ ЯЛИ, № 9, серия историческая. Элиста, 1974.

68. Горохова Г.С. Очерки по истории Монголии в эпоху маньчжурского господства (конец XVII начало XX в.). М., 1980.

69. Гумилев Л.Н. В поисках вымышленного царства. СПб., 1994.

70. Гумилев Л.Н. Роль климатических колебаний в истории народов степной зоны Евразии // История СССР, 1967, № 1.

71. Гуревич А.Я. Теория формаций и реальность истории // Вопросы философии. 1990, №11.

72. Дуброва Я.П. Быт калмыков Ставропольской губернии до издания закона 15 марта 1892 года. Казань, 1899.

73. Егоров В.Л. Государственное и административное устройство Золотой Орды // ВИ, 1972, № 2.

74. Еремеев Д.Е. Кочевники в мировой истории // Азия и Африка сегодня, 1978, № 1.

75. Еремеев Д.Е. Кочевничество и особенности развития феодализма на Востоке // НАА, 1981, № 2.

76. Житецкий И.А. Очерки быта астраханских калмыков. Этнографические наблюдения 1884-1886 гг. М., 1893.

77. Жуковская Н.Л. Категории и символика традиционной культуры монголов. М., 1988.

78. Зиманов С.З. О патриархально-феодальных отношениях у кочевников-скотоводов. // ВИ, 1955, № 12.

79. Златкин И.Я. История Джунгарского ханства. 1633-1758. Издание второе. М., 1983.

80. Златкин И.Я. К вопросу о сущности патриархально-феодальных отношений у кочевых народов. // ВИ, 1955, № 4.

81. Златкин И.Я. Некоторые проблемы социально-экономической истории кочевых народов. // НАА, 1973, № 1.390

82. Златкин И.Я. Основные закономерности развития феодализма у кочевых скотоводческих народов. // Типы общественных отношений на Востоке в средние века. М., 1982.

83. Златкин И.Я., Тверитинова А.С. Рецензия на: С.Е. Толыбеков. Общественно-экономический строй казахов в XVII-XIX веках. Алма-Ата, 1959. //ВИ, 1961, № 1.

84. Золотарев A.M. Родовой строй и первобытная мифология. М., 1964.

85. Иванов Вяч.Вс. Двоичная символическая классификация в африканских и азиатских традициях // НАА, 1969, № 5.

86. Иванов Вяч.Вс. Дуальная организация первобытных народов и происхождение дуалистических космогоний // Советская археология. 1968, № 4.

87. Ильясов С.И. О сущности патриархально-феодальных отношений у кочевых народов Киргизии // Материалы объединенной сессии, посвященной истории Средней Азии и Казахстана в дооктябрьский период. Ташкент, 1955.

88. Илюшечкин В.П. О происхождении и эволюции понятия «феодализм» // НАА, 1987, № 6.

89. Илюшечкин В.П. Эксплуатация и собственность в сословно-классовых обществах. (Опыт системно-структурного исследования). М., 1990.

90. История Монгольской народной Республики. Издание 3-е. М., 1983.

91. История народов Восточной и Центральной Азии с древнейших времен до наших дней. М., 1986.

92. История отечественного востоковедения до середины XIX века. М., 1990.391

93. История отечественного востоковедения с середины XIX века до 1917 года. М., 1997.

94. История стран Азии и Африки в средние века. Часть I. М., 1987.

95. Итс Р.Ф. Введение в этнографию. Учебное пособие. Издание второе, исправленное и дополненное. JL, 1991.

96. Калиновская К.П., Марков Г.Е. Общественное разделение труда у скотоводческих народов Азии и Африки // Вестник МГУ. Серия «История». 1987, № 6.

97. Калиновская К.П., Марков Г.Е. Скотоводы Азии и Африки. Проблемы истории типологии и периодизации // Вестник МГУ. Серия 8. История. 1983, № 5.

98. Капустин Б.Г. «Неомарксистская социология», исторический материализм и развивающиеся страны. М., 1988.

99. Карагодин А.И. Дуальная организация у приволжских калмыков// СЭ, 1984, №5.

100. Карагодин А.И. У наган боголы (об эволюции форм зависимости у монголоязычных кочевников) // СЭ, 1987, № 2.

101. Кисляков Н.А. Наследование и раздел имущества у народов Средней Азии и Казахстана (XIX начала XX в.). JL, 1977.

102. Кичиков А.Ш. Дербетский говор (фонетико-морфологическое исследование). Элиста, 1963.

103. Кичиков М.Л. Исторические корни дружбы русского и калмыцкого народов. Образование Калмыцкого государства в составе России. Элиста, 1966.

104. Козлов В.И. О понятии этнической общности // СЭ, 1967, № 2.

105. Козьмин Н.Н. К вопросу о турецко-монгольском феодализме. М., Иркутск, 1934.

106. Колесник В.И. Институт ханской власти у калмыков в XVII -XVIII вв. Элиста, 1996.392

107. Колесник В.И. Демографическая история калмыков в XVII -XIX вв. Элиста, 1997.

108. Коротаев А.В., Кузьминов Я.И. Некоторые проблемы моделирования социально-экономической структуры раннеклассовых и феодальных обществ // НАА, 1989, № 3.

109. Корсункиев Ц.К. О терминах родства у калмыков. // Культура и быт калмыков (этнографические исследования). Элиста, 1977.

110. Корсункиев Ц.К. Сравнительный анализ текстов двух списков монголо-ойратского закона 1640 г. на «тодо узег» // Проблемы алтаистики и монголоведения. Элиста, 1972.

111. Косвен М.О. Семейная община и патронимия. М., 1963.

112. Костенков К.И. Исторические и статистические сведения о калмыках, кочующих в Астраханской губернии. СПб., 1870.

113. Костенков К.И. Статистическо-хозяйственное описание Калмыцкой степи Астраханской губернии. СПб., 1868.

114. Крадин Н.Н. Вождество: современное состояние и проблемы изучения // Ранние формы политической организации: от первобытности к государственности. М., 1995.

115. Крадин Н.Н. Кочевые общества (проблемы формационной характеристики). Владивосток, 1992.

116. Крадин Н.Н. Некоторые аспекты экологии древних кочевников Забайкалья // Сезонный экономический цикл населения СевероЗападного Прикаспия в бронзовом веке. Труды Государственного исторического Музея. Выпуск 120. М., 2000.

117. Кульпин Э.С. Цивилизационный феномен Золотой Орды. (Колонизация южнорусских степей в XIII-XIV веках) // ОНС. Общественные науки и современность. М., 2001, № 3.

118. Кшибеков Досмухамед. Кочевое общество: генезис, развитие, упадок. Алма-Ата, 1984.393

119. Кычанов Е.И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М., 1997.

120. Лашук Л.П. Историческая структура социальных организмов средневековых кочевников // СЭ, 1967, № 4.

121. Лашук Л.П. Кочевничество и общие закономерности истории // СЭ, 1973, №2.

122. Лашук Л.П. Опыт типологии этнических общностей средневековых тюрок и монголов // СЭ, 1968, № 1.

123. Леви-Строс К. Структурная антропология. ML, 1983.

124. Лурье С.В. Историческая этнология. Учебное пособие для вузов. М., 1997.

125. Марков Г.Е. Кочевники Азии. Структура хозяйства и общественной организации. М., 1976.

126. Марков Г.Е. Некоторые проблемы общественной организации кочевников Азии. // СЭ, 1970, № 6.

127. Марков Г.Е. Проблемы дефиниций и терминологии скотоводческого хозяйства и кочевничества (ответ оппонентам). // СЭ, 1982, №4.

128. Марков Г.Е. Проблемы этнических общностей и этнических процессов // Вопросы философии, 1970, № 12.

129. Марков Г.Е. Скотоводческое хозяйство и кочевничество. Дефиниции и терминология // СЭ, 1981, № 4.

130. Марков Г.Е. Теоретические проблемы номадизма в советской этнографической литературе // Историография этнографического изучения народов СССР и зарубежных стран. М., 1989.

131. Маркович Д. Общая социология. Ростов-на-Дону, 1993.

132. Масанов Н.Э. Кочевая цивилизация казахов (основы жизнедеятельности номадного общества). Алматы М., 1995.394

133. Масанов Н.Э. Особенности функционирования традиционного кочевого общества казахов // Сезонный экономический цикл населения Северо-Западного Прикаспия в бронзовом веке. М., 2000.

134. Матвеев В.В. Средневековая Северная Африка (развитие феодальных отношений в VII-IX вв.). М., 1993.

135. Материалы объединенной научной сессии, посвященной истории Средней Азии и Казахстана в дооктябрьский период. Ташкент, 1955.

136. Народы мира. Этнографические очерки. Народы европейской части СССР. Том И. М., 1964.

137. Насилов А.Д. Новые сведения о монгольском феодальном праве (по материалам «Восемнадцати степных законов») // Mongolica. Памяти академика Бориса Яковлевича Владимирцова. 1884-1931. М., 1986.

138. Небольсин П. Очерки быта калмыков Хошоутовского улуса. СПб., 1852.

139. Нефедьев Н. Подробные сведения о волжских калмыках, собранные на месте. СПб., 1834.

140. Никифоров В.Н. Восток и всемирная история. М., 1975.

141. Новолетов М.Г. Калмыки. Исторический очерк. СПб., 1884.

142. Ольдерогге Д.А. Эпигамия. Избранные статьи. М., 1983.

143. О патриархально-феодальных отношениях у кочевых народов. (К итогам обсуждения) // ВИ, 1956, № 1.

144. Очерки истории Калмыцкой АССР. Дооктябрьский период. М., 1967.

145. Павленко Ю.В. Раннеклассовые общества (генезис и пути развития). Киев, 1989.395

146. Паллас П.С. Путешествие по разным провинциям Российской империи. Часть I. СПб., 1778.

147. Паллас П.С. Путешествие по разным провинциям Российской империи. Часть первая. Издание II. СПб., 1809.

148. Пальмов Н.Н. Этюды по истории приволжских калмыков. Часть1. Астрахань, 1926.

149. Пальмов Н.Н. Этюды по истории приволжских калмыков. Часть1.. Астрахань, 1927.

150. Пальмов Н.Н. Этюды по истории приволжских калмыков. Части III и IV. Астрахань, 1929.

151. Пальмов Н.Н. Этюды по истории приволжских калмыков. Часть V. Астрахань, 1932.

152. Першиц А.И., Хазанов A.M. Община у кочевых скотоводов // НАА, 1979, № 2.

153. Першиц А.И. О сущности патриархально-феодальных отношений у кочевников-скотоводов // ВИ, 1955, №11.

154. Плетнева С.А. Закономерности развития кочевнических обществ в эпоху средневековья // ВИ, 1981, № 6.

155. Плетнева С.А. Кочевники средневековья. Поиски исторических закономерностей. М., 1982.

156. Позднеев A.M. Астраханские калмыки и их отношения к России до начала нынешнего столетия // Журнал Министерства народного просвещения, 1836, ч. 244, март, отд. 2.

157. Попов А. Краткие замечания о приволжских калмыках // Журнал Министерства народного просвещения. Часть XXII, отд. И. СПб., 1839.

158. Попов Н. В.Н. Татищев и его время. М., 1861.

159. Потапов .П. О сущности патриархально-феодальных отношений у кочевых народов Средней Азии и Казахстана // ВИ, 1954, № 6.396

160. Преображенская П.С. Из истории русско-калмыцких отношений в 50-60-х годах XVII века // Записки Калмыцкого НИИ ЯЛИ, вып. I. Элиста, 1960.

161. Преображенская П.С. К вопросу о социально-экономических отношениях калмыков // История СССР, 1963, № 5.

162. Преображенская П.С. Рецензия на: М.Л. Кичиков. Исторические корни дружбы русского и калмыцкого народов. Образование Калмыцкого государства в составе России. Элиста, 1966 // ВИ,1968, №8.

163. Пьянков А.П. Социальный строй восточных славян в VI-VIII вв.// Проблемы возникновения феодализма у народов СССР. М.,1969.

164. Рычков Н.П. Дневные записки путешествия капитана Николая Рычкова в киргиз-кайсацкой степи в 1771 г. СПб., 1772.

165. Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. М., 1997.

166. Санчиров В.П. «Илэтхэл шастир» как источник по истории ойратов. М., 1990.

167. Семенов Ю.И. Категория «социальный организм» и ее значение для исторической науки // ВИ, 1966, № 8.

168. Семенов Ю.И. Кочевничество и некоторые общие проблемы теории хозяйства и общества // СЭ, 1982, № 2.

169. Семенов Ю.И. На заре человеческой истории. М., 1989.

170. Семенов Ю.И. Происхождение брака и семьи. М., 1974.

171. Семенюк Г.И. Проблемы истории кочевых племен и народов периода феодализма (на материалах Казахстана). Калинин, 1974.

172. Симаков Г.Н. Опыт типологизации скотоводческого хозяйства у киргизов (конец XIX начало XX в.) // СЭ, 1978, № 6.397

173. Симаков Г.Н. О принципах типологизации скотоводческого хозяйства у народов Средней Азии и Казахстана в конце XIX -начале XX века. // СЭ, 1982, № 4.

174. Советский энциклопедический словарь. М., 1982.

175. Стратанович Г.Г., Эрдниев У.Э. Опыт анализа социальной терминологии. Доклад на VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук. М., 1964.

176. Типы общественных отношений на Востоке в Средние века. М., 1982.

177. Токарев С.А. История зарубежной этнографии. М., 1978.

178. Толстов С.П. Генезис феодализма в кочевых скотоводческих обществах // Известия государственной Академии истории материальной культуры. M.-JL, 1934, вып. 103.

179. Толыбеков С.Е. Кочевое общество казахов в XVII начале XX века. Алма-Ата, 1971.

180. Толыбеков С.Е. Общественно-экономический строй казахов в XVII -XIX вв. Алма-Ата, 1959.

181. Толыбеков С.Е. О патриархально-феодальных отношениях у кочевых народов // ВИ, 1955, № 1.

182. Убушаев Н.Н. Фонетика торгутского говора калмыцкого языка. Элиста, 1979.

183. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966.

184. Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. М., 1973.

185. Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй кочевников в средневековую эпоху // ВИ, 1976, № 8.

186. Хазанов A.M. «Военная демократия» и эпоха классообразования //ВИ, 1968, № 12.398

187. Хазанов A.M. О периодизации истории кочевников европейских степей // Проблемы этнографии Востока. М., 1973.

188. Хазанов A.M. Разложение родового строя и возникновение классового общества // Первобытное общество. Основные проблемы развития. М., 1975.

189. Хазанов A.M. Социальная история скифов. М., 1975.

190. Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А. Народы. Расы. Культуры. Издание второе исправленное, дополненное. М., 1985.

191. Чебоксаров Н.Н. Проблемы типологии этнических общностей в трудах советских ученых // СЭ, 1967, № 4.

192. Чулууны Далай. Монголия в XIII-XIV веках. М., 1983.

193. Шалхаков Д.Д. Семья и брак у калмыков (XIX начало XX вв.). Историко-этнографическое исследование. Элиста, 1982.

194. Шишлина Н.И., Булатов В.Э. К вопросу о сезонной системе использования пастбищ носителями ямной культуры Прикаспийских степей в III тыс. до н.э. // Сезонный экономический цикл населения Северо-Западного Прикаспия в бронзовом веке. М., 2000.

195. Шишлина Н.И. Потенциальный сезонно-хозяйственный цикл носителей катакомбной культуры Северо-Западного Прикаспия: проблема реконструкции // Сезонный экономический цикл населения Северо-Западного Прикаспия в бронзовом веке. М., 2000.399

196. Шнирельман В.А. Происхождение скотоводства. М., 1980.

197. Эрдниев У.Э. Из этнической истории ойратов и калмыков // Вестник Калмыцкого НИИ ЯЛИ, № 10, серия этнографии. Элиста, 1974.

198. Эрдниев У.Э. Калмыки. Историко-этнографические очерки. Издание третье, переработанное и дополненное. Элиста, 1985.

199. Эрдниев У.Э. К истории формирования калмыцкой народности // Вестник Калмыцкого НИИ ЯЛИ, № 10, серия этнографии. Элиста, 1974.

200. Эрдниев У.Э. О так называемых калмыцких родах // Ученые записки Калмыцкого НИИ ЯЛИ, вып. 5, серия историческая. Элиста, 1967.

201. Эрдниев У.Э. Проблемы калмыцкой этнонимии (О происхождении некоторых «этнонимов») // Вестник Калмыцкого НИИ ЯЛИ, № 10, серия этнографии. Элиста, 1974.

202. Эрдниев У.Э. Этнический состав и происхождение калмыков // Ученые записки Калмыцкого НИИ ЯЛИ, вып. 5, серия историческая. Элиста, 1967.

203. Эрдниев У.Э. Этнический состав калмыков на рубеже XIX -XX вв. // Вестник Калмыцкого НИИ ЯЛИ, № 10, серия этнографии. Элиста, 1974.

204. Эрдниева К.О. Списки монголо-ойратских законов 1640 г. и их изучение // Малоисследованные источники по истории дореволюционной Калмыкии и задачи их изучения на современном этапе. Элиста, 1987.

205. Эфендиев М.М., Першиц А.И. О сущности патриархально-феодальных отношений у кочевников-скотоводов // ВИ, 1955, № 11.400

206. Юдин В.П. Орды: Белая, Синяя, Серая, Золотая. // Казахстан, Средняя и Центральная Азия в XVI-XVIII вв. Алма-Ата, 1983.

207. Khazanov A.M. Nomads and the Outside World. Cambridge. 1984.

208. Khodarkovsky M. Where Two Worlds Met: The Russian State and the Kalmyk Nomads, 1600-1771. Cornell University Press. Jtaca and London. 1992.

209. Schorkowitz Dittmar. Die soziale und politische Organisation bei den Kalmucken (Oiraten) und Prozesse der Akkulturation. Worn 17. Jahrhundert bis zur Mitte des 19. Jahrhunderts. Peter Lang. Frankfurt am Main. Bern. New Jork Paris. 1992.