автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Социально-психологическая идентичность Петра 1 в контексте специфики процессов российской модернизации
Полный текст автореферата диссертации по теме "Социально-психологическая идентичность Петра 1 в контексте специфики процессов российской модернизации"
На правах рукописи
МУХИН ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ
СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ ПЕТРА I В КОНТЕКСТЕ СПЕЦИФИКИ ПРОЦЕССОВ РОССИЙСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ
Специальность 07.00.02 - Отечественная история
АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук
7 ФЕВ 2013
Томск-2013
005049104
Работа выполнена в федеральном государственном бюджетно? образовательном учреждении высшего профессионального образовани «Национальный исследовательский Томский государственный университет» н кафедре истории древнего мира, средних веков и методологии истории
Научный консультант:
Доктор исторических наук, профессор Николаева Ирина Юрьевна
Официальные оппоненты:
Минц Светлана Самуиловна, доктор исторических наук, профессор федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшеп профессионального образования «Кубанский государственный университет» кафедра дореволюционной отечественной истории, профессор
Демин Михаил Александрович, доктор исторических наук, профессор федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшеп профессионального образования «Алтайская государственная педагогически академия», кафедра отечественной истории, профессор
Куперт Юрий Васильевич, доктор исторических наук, профессор федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшеп профессионального образования «Национальный исследовательский Томскш государственный университет», кафедра истории и документоведения, профессор
Ведущая организация:
Федеральное государственное бюджетное образовательное учрежден» высшего профессионального образования «Пермский государственны! национальный исследовательский университет»
Защита состоится 15.03.2013 г. в 15.00 на заседании диссертационного совет; Д 212.267.03, созданного на базе федерального государственного бюджетной образовательного учреждения высшего профессионального образовани «Национальный исследовательский Томский государственный университет», ш адресу: 634050, г. Томск, пр. Ленина, 36.
С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке ФГБОУ ВПС «Томский государственный университет».
Автореферат разослан
Учёный секретарь диссертационного совета
Шевцов Вячеслав Вениаминович
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность исследования. Проблематика изучения российской модернизации имеет как общественную, так и научную актуальность. Первая связана с тем, что наше общество и государство в данный момент находится на очередном этапе модернизационных преобразований, результаты которых многими экспертами оцениваются негативно. Обращение за историческим опытом именно к петровской эпохе закономерно, так как она считается фактически первым серьезным, к тому же достаточно успешным этапом модернизации в отечественной истории.
Россию принято относить к странам неорганической модернизации, одной из важнейших отличительных черт которой является ведущая роль государства, так как именно оно выступает инициатором преобразований. Более того, так как период радикальных реформ, каковым являлась эпоха Петра I, требовал максимальной мобилизации общества для действий в выбранном «свыше» направлении, анализ преобразовательной политики тесно связан с проблемой роли великой личности в истории, чья деятельность находится в тесной взаимосвязи и взаимообусловленности с социокультурным ландшафтом, на фоне которого она протекает.
Отсюда вытекает научная значимость заявленной в данном диссертационном исследовании проблематики. Дело в том, что состояние теоретической базы изучения как модернизационных процессов, так и петровской эпохи не может быть признано удовлетворительным по причине ее противоречивости и чрезмерной эмоциональной нагруженности, что требует, избегая оценочных интерпретаций, попытаться найти ответ на вопрос о причинах и истоках специфического личного и политического поведения Петра в соотнесении со своеобразием исторических процессов того времени.
Степень изученности проблемы. Среди дореволюционных работ по петровской эпохе в первую очередь следует назвать фундаментальные труды С. М. Соловьева1, В. О. Ключевского2 и С. Ф. Платонова3, значительное число глав которых посвящено общему обзору петровского царствования и в том числе
' Соловьев С. М. Сочинения : в 18 кн. М„ 1991-1993. Кн. У11-1Х.
2 Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций : в 3 кн. М., 1997. Кп. 2-3.
3 Платонов С. Ф. Полный курс лекций по русской истории. Петроград, 1917.
обстоятельствам жизни царя-реформатора, а также специальные биографические исследования А. Г. Бриннера4, Н. Г. Устрялова5 и М. М. Богословского6.
Все названные работы отличает ряд общих особенностей, которые сохранятся и в последующие периоды развития петровской историографии. Прежде всего, в них охватываются все основные обстоятельства как личной, так и общественной жизни Петра, причем излагаются они вперемешку, так сказать, в хронологическом порядке их возникновения, хотя те или иные вопросы могут выделяться в отдельные разделы (основания у различных авторов отличаются). Таким образом, господствовал не проблемный, но скорее повествовательный принцип изложения.
Вторая важная особенность - проблема критичности в изложении материала. Формы критики, а также поводы для нее у каждого автора были свои, что демонстрировало сложность, неоднозначность, а зачастую и повышенную идеологическую ангажированность проблематики. Соответственно, такая разноголосица снижает познавательное значение каждой из авторских концепций (притом, что они зачастую содержат и внутренние противоречия), требуя использовать сделанные выводы комплексно и подвергая перепроверке.
Ключевые работы в петроведении советского периода принадлежат перу Н. И. Павленко и Е. В. Анисимова.
Труд Н. И. Павленко «Пётр Первый»7 представляет собой обстоятельную биографию Петра, основанную на обильном источниковом и историографическом материале и является наиболее законченной версией «положительного» образа царя-реформатора. Работа Е. В. Анисимова «Время петровских реформ»8, созданная в годы Перестройки, отразила пересмотр взглядов в нашей историографии, (не ставший всеобщим), на Петра I. Исследователь, при всей явной симпатии к царю-реформатору, уверенный в закономерности и необходимости его деяний, тем не менее, негативно отзывается о стилистике его властвования, которую характеризует как крайне авторитарную, заложившую основы тоталитарного режима XX столетия.
Оба исследования и сегодня не утратили своего значения и особенно выигрывают при их совместном использовании. Единственным серьезным их недостатком является использование без всяких оговорок клишированной и
4 Брикнер А. Г. История Петра Великого : в 2т. СПб., 1882. Т. 1-2.
5 Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великаго : 8 6 т. СПБ., 1958-1863. Т. 1-4,6.
6 Богословский М. М. Пётр [: Материалы для биографии : в 5 т. / под ред. В. И. Лебедева. М., 1940-1948. Т. 1-5.
7 Павленко Н. И. Пётр Первый. М., 1975.
8 Анисимов Е. В. Время петровских реформ. Л., 1989.
анекдотической информации (чаще всего о детстве Петра и его семейной жизни), отчасти уже опровергнутой ранее (особенно в работах Е. Ф. Шмурло9 и М. М. Богословского).
Помимо отечественных можно назвать несколько зарубежных книг, посвященных личности Петра I. Это, прежде всего, трехтомная работа Р. К. Масси «Пётр Великий»10 и «Россия в эпоху Петра Великого» JI. Хьюз11. Обращение к иностранным исследованиям нередко заставляет взглянуть на известные события и явления под другим углом. Кроме того, их отличают такие выгодные черты как обращение для сравнения к европейскому материалу и интерес к придворной культуре и мировоззрению элиты.
Однако целый ряд тем, связанных, прежде всего, с обстоятельствами личной жизни, а также придворной культуры, исследователями петровской эпохи если и затрагивались, то как второстепенные, и тем более уж никак не связанные со спецификой социопсихологической идентичности общества и эпохи, а также происходивших преобразований, что открывает новую перспективу для данного диссертационного исследования.
Так, фактически, во всех научных и научно-популярных изданиях, посвященных Петру, подразумевается харизматический характер его личности. Однако историками не предпринимался последовательный анализ основ прижизненной петровской харизмы, не ставился вопрос о значении ее для самого царя-реформатора. Более того, не принято ссылаться (как, собственно, и опираться) на теоретический первоисточник - концепцию харизматического типа властвования М. Вебера. Исключение составляет новейшая работа Э. Зицера «Царство Преображения: Священная пародия и царская харизма при дворе Петра Великого»12, специально посвященная данной проблеме. Американский историк создал цельную, но чрезвычайно спорную концепцию, согласно которой придворная культура петровского времени формировалась на основе простроенной идеи апостольского и рыцарского братства, состоящего из приближенных, причастных к чуду и следующих за помазанником, сознательно подражающим в выстраивании своего харизматического образа Христу.
9 Шмурло Е. Ф. Критические заметки по истории Петра Великого // Журнал министерства народного просвещения. 1900. 4. 329-331, 338, 340, 341.
10 Масси Р. К. Петр Великий : в 3 т. Смоленск, 1996. Т. 1-3.
" Hughes L. Russia in the Age of Peter the Great. New Haven, 1998.
12 Зицер Э. Царство Преображения: Священная пародия и царская харизма при дворе Петра Великого. М., 2008.
Что касается конкретных реформ петровского времени, то в современно! литературе существует наиболее обстоятельный, взвешенный и целостный их обзор содержащийся в монографии А. Б. Каменского, причем, что особенно важно, в контексте европеизаторской политики всех российских правителей XVIII в.1: Помимо этой работы для написании диссертации привлекались некоторьк специальные публикации, как например, статьи М. М. Богословского14 или монография Е. В. Анисимова «Государственные преобразования и самодержавие Петра Великого»'5, однако, в первую очередь, речь идет о нескольких базовых сферах деятельности царя-реформатора, которые, по мнению автора диссертационного исследования, либо напрямую связаны с проблемами модернизации, либо проясняют социокультурный фон формирования идентичности первого императора.
Так как ведущими участниками модернизационных преобразований в незападных обществах являются представители элиты, а кроме того именно на них в первую очередь и сказываются результаты реформ, то это вызывает необходимость обращения к специальной литературе, посвященной ее судьбам в петровское время. В отечественной русистике специальных работ, посвященных истории элит в Новое время, крайне мало. Можно назвать коллективную монографию «Правящая элита русского государства IX - начала XVIII в.»16, где дается подробный очерк основных тенденций трансформации политической и церковной элиты под воздействием изменений в запросах формирующегося самодержавного государства, прослеживается формирование основных слоев правящего сословия и прежде всего ее столичной прослойки, непосредственно влиявшей на политическую жизнь страны.
Новейшее исследование Е. М. Болтуновой посвящено царской гвардии, которую автор определяет как корпорацию с особым, привилегированным статусом17. В связи с особой привязанностью и доверием, испытываемым Петром I к
" См.: Каменский А. Б. От Петра I до Павла I: реформы в России XVIII века (опыт целостного анализа). М., 2001. Следует помнить, что характеристика преобразований Петра I содержится, с той шш иной степенью полноты, во всех его биографиях, а -также в названных выше обобщающих трудах по истории России. Систематизированный историографический обзор, описывающий имеющуюся литературу по различным аспектам реформ Петра I представлен в монографии X. Багтера (Баггер X. Реформы Петра Великого: обзор исследований М 1985)
1 См., например: Богословский М. М. Исследования по истории местного управления при Петре Великом // Богословский М. М. Российский XVIII век. М., 2008. С. 41-147; Он же. Введение подушной подати и крепостное право // Там же. С. 166-178; Он же. Значение реформы Петра Великого в истории русского дворянства /V Там же С. 21-35.
Анисимов Е. В. Государственные преобразования и самодержавие Петра Великого в первой четверти XVIII века СПб.. 1997.
" Правящая элита русского государства IX - качала XVIII в.: Очерки истории / отв. ред. А. П. Павлов. СПб., 2006.
Болтунова Е. М. Гвардия Петра Великого как военная корпорация. М., 2011.
своим гвардейцам, они играли важнейшую роль не только в военной, но и в административной сфере как исполнители многочисленных ответственных поручений царя. Статьи Б. Михан-Уотерс18 и Р. Крамми19 дают возможность оценить влияние петровских реформ на состав властной элиты и проследить ее судьбу при наследниках царя-реформатора.
Именно для элиты оказались наиболее значимыми последствия культурной политики Петра I, которой посвящены статьи В. М. Живова20, А. М. Панченко21, Б. А. Успенского22. Для данного диссертационного исследования, главным образом, интересны наблюдения данных авторов по поводу праздничной и культуры петровской придворной среды (и, прежде всего, феномена всешутейшего собора). При этом общей чертой работ сторонников семиотического направления является чрезмерная рационализация и модернизация поведения, в данном случае смехового, царя-реформатора, которое предстает в названных статьях продуманной политикой дискредитации русской культуры в целом и отдельных ее сторон (прежде всего, церкви и патриаршей власти).
Единственным в своем роде на сегодняшний день специальным исследованием всешутейшего собора является названная выше монография Э. Зицера, который считает это явление одним из важнейших механизмов выстраивания харизматического образа Петра I. К сожалению, выводы Э. Зицера по большей части представляются излишне натянутыми.
Стоит упомянуть еще две работы, посвященные пародийно-кощунственным мероприятиям Петра. Первая, принадлежащая перу дореволюционного историка М. Семевского23, дает обильный фактический материал, так как основывается на документах, сохранившихся в Российском государственном архиве древних актов в особом деле. Автор второй - Л. А. Трахтенберг - впервые наглядно показал связь смеховых действ Петра с многочисленными западновропейскими аналогами, что
24
позволяет правильнее понять суть этого явления .
18 Meehan-Waters В. The Russian Aristocracy and the Reforms of Peter the Great // Canadian-American Slavic Studies. 1974. Vol. 8, №2. P. 288-302.
"Crammey R. O. Peter and Boiar Aristocracy, 1689-1700//Canadian-American Slavic Studies. 1974. Vol. 8, X'i, 2. P. 274-287.
20 Живов В. M. Культурные реформы в системе преобразований Петра I // Из истории русской культуры. М., 2000. T. Ill : XVII - начало XVIII века. С. 528-583.
21 Панченко А. М. Церковная реформа и культура петровской эпохи // Там же. С. 487-502.
23 Успенский Б. A. Historia sub specie semioticac // Там же. С. 519-527.
23 Семевский М. Пётр Великий как юморист//Семевский М. Слово и дело? 1700-1725. СПб., 1884. С. 277-334.
24 Траетенберг Л. А. Сумасшедший, Всешутейший и Всепьянейший собор // Одиссей: Человек в истории. М., 2005. Правда, на эту связь указывал еще M. М. Бахтин, однако мысль эта осталась без развития в дальнейших исследованиях.
При всех весьма интересных наблюдениях, сделанных названными исследователями, проблемы игрового и смехового поведения Петра имели более сложный смысл, нежели это отражено в имеющихся работах. Главный вопрос в понимании сути смеховых действ Петра остается следующий - в чем их смысл для самого царя-реформатора и какова их связь с его преобразовательной деятельн о стью?
Движущей силой трансформации мировоззрения и культурных ориентации в петровское время стало внедрение западных основ науки и знания. В той или иной мере эта проблема затрагивается в большинстве обобщающих трудов по истории данного периода и в биографических сочинениях о Петре, однако специальных исследований не так много. Первое объемное исследование, до сих пор не утратившее своего значения, принадлежит перу П. Пекарского25. Историк рассматривал отношение самого Петра к науке и образованию, основы педагогической практики, применявшейся к его наследнику — царевичу Алексею, формы передачи западных знаний в России - создание учебных заведений, переводы различных трудов. Много внимания уделено обучению русских учеников за границей.
Интересны статьи британского исследователя М. Дж. Окенфусса, одна из которых специально посвящена специфике заграничного обучения «волонтеров» петровского времени, причем дается краткий историографический обзор существующих в западной литературе мнений по поводу его качества и результатов26. Чаще же речь идет об изданиях, посвященных истории образования в России, где петровская эпоха - лишь один из периодов27. Соответственно, остается недостаточно проясненной роль петровской реформы образования в подготовке модернизационных трансформаций, при том что именно она оказала, пожалуй, наибольшее влияние на создание в России условий Перехода, хотя обнаружить это влияние можно лишь в режиме большого времени.
Есть одна сфера жизни Петра, а также область применения его преобразовательных усилий - тендерные отношения. В литературе рассматривались лишь два аспекта - отношения Петра с женщинами и изменения в положении
25 Пекарский П. Наука и литература в России при Петре Великом : в 2 т. СПб., tS62. Т. I : Введение в историю просвещения в России XVIII столетия.
26 Okenfuss М. J. Russian Students in Europe in the Age of Peter the Great // The Eighteenth Century in Russia / ed. by J. G. Ganard. Oxford, 1973. P. 131-145. См. также: Okenfuss M. J. The Jesuit Origins of Petrine Education It The Eighteenth Century in Russia / ed. by J.G. Ganard. Oxford, 1973. P. 106-130.
27 См., например: Владимирский-Буданов M. Ф. Государство и народное образование в России XVIII века. Ярославль, 1874. Ч. 1: Система профессионального образования (от Петра I до Екатерины II).
последних под воздействием его преобразований. Специальные работы по первому пункту появились в XIX в. и носили скорее научно-популярный характер, основываясь при этом зачастую на малодостоверной информации. Таковы книги С. Либровича28 и Е. Оларта29. Некоторым сюжетам из личной жизни Петра посвящен очерк М. Семевского30.
В обстоятельном труде Н. Л. Пушкаревой, посвященном положению русской женщины на протяжении большей части дореволюционного периода, рассматриваются изменения, вызванные реформами Петра31. Исследовательница затрагивает такие вопросы как законодательное оформление прав и обязанностей женщин, их положение в семье и обществе и др.32
При этом проблема гендерного облика Петра I, то есть его маскулинного образа в контексте принятых в то время стереотипов, в науке не ставилась, точно также как нет и аналитических работ о его сексуальной жизни. Между тем, учитывая интегральную целостность всех указанных сторон идентичности, ее корректная реконструкция без восполнения указанных лакун невозможна.
Таким образом, в целом в историографии накоплен огромный материал, касающийся всех сторон жизни и деятельности Петра I, однако едва ли не большая часть вопросов, с ними связанных, и сегодня далеки от окончательного решения33.
Цели и задачи диссертационного исследования. Целью исследования является выявление основных черт психосоциальной идентичности Петра I как инициатора модернизационных преобразований в их взаимной корреляции с социокультурным и историко-психологическим ландшафтом эпохи начального периода российского Перехода.
Для достижения поставленной цели предполагается решение следующих задач: - проследить начальные этапы становления идентичности Петра I (с момента рождения до юности) в контексте социокультурной действительности кон. XVI -пер. чет. XVIII в.;
28 Либрович С. Пётр Великий и женщины. Исторический очерк. Ярославль, 1991.
29 Оларт Е. Петр I и женщины. Киев, 1991.
Семевский М. Царица Катерина Алексеевна, Анна и Виллим Монс // Семевский М. Тайный сыск Петра I. Смоленск, 2003. С. 425-614. Стоит заметить, чтп отношения Петра с двумя его женами и Анной Монс так или иначе затрагиваются всеми биографами царя-реформатора.
3! Пушкарева Н. Л. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X — начало XIX в.). М., 1997.
32 Некоторые интересные наблюдения по поводу положения женщин царской семьи раннего Нового времени содержатся в известном труде И. Е. Забелина (Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. Новосибирск, 1992).
33 В связи с активным использованием в диссертационном исследовании историко-сравншельного анализа привлекалась и литература, посвященная более ранним и, отчасти, более поздним эпохам истории России (хронологический диапазон - XV- XIX вв.), а также истории зарубежных - западных и восточных - стран в Новое время. Объем автореферата не позволяет дать даже краткий обзор этих исследований. Стоит отметить, что, по вполне понятным причинам, речь не могла идти о масштабном историографическом списке, однако автором диссертация отбирались работы, принадлежащие перу ведущих специалистов, чаще обзорного и биографического характера.
- исследовать особенности формирования зрелой идентичности Петра I, сконцентрировав внимание на формировании его харизматического образа, игровой, смеховой и гендерной идентичности;
- проанализировать специфику российских процессов модернизации, выявить особенности этих процессов в петровскую эпоху;
- проанализировать результаты реформ Петра I для элиты и их роль в модернизационных процессах в России.
Объектом диссертационного исследования является специфика модернизационных процессов раннего Нового времени в России.
Предмет исследования — социально-психологическая идентичность Петра I как инициатора преобразований модернизационного характера, отражавших названную специфику.
Методологической базой исследования является технология полидисциплинарного синтеза, разрабатываемая в рамках томской методологической школы под руководством И. Ю. Николаевой34. В ее рамках для анализа исторических реалий используется ряд наработок из смежных гуманитарных дисциплин: психологии, социологии, культурологии, единой скрепляющей которых является фокусировка на сфере бессознательного. При этом каждый из концептов в рамках технологии подвергается переформатированию с учетом их особых ресурсов и методологических допусков, которые вынужден делать историк. Данная методология дает возможность предпринять серьезный анализ психологических черт характера и мотивов деятельности царя-реформатора и получить верифицируемые результаты. В первую очередь речь идет о ряде взаимодополняющих друг друга психологических концепций, авторами которых являются признанные величины - Э. Эриксон35, Э. Фромм36, Э. Берн37, К. Хорни38.
Другой важнейшей составляющей технологии полидисциплинарного синтеза являются социологические теории, а точнее те из них, которые имеют выход на
34 См. об этом: Репина Л. П. Pea: Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза и верификации в истории в свете современных концепций бессознательного. Томск : Изд-во Том. гос. ун-та, 2005. 302 с. // Новая и новейшая история. 2007. № 5. С. 224-227; Она же. Теоретические основания исторического знания после «постмодерна» // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Томск, 2007. Вып. 28. С. 37-52: Она же. Историческая наука на рубеже XX-XXI веков. М., 2011. С. 156 и далее; Минц С. С. Рец. на кн.: Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза и верификации в истории в свете современных концепций бессознательного / И. Ю. Николаева. Томск : Изд-во Том. ун-та, 2005. 302 с. // Вестник РГГУ : ежемес. науч. журн. Сер. Ист. науки. 2009. № 4. С. 285-289.
35 Эриксон Э. Детство и общество. СПб., 2000. С. 250; Он же. Идентичность: юность и кризис. М., 2006.
36 Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990.
37 Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. СПб., 1992.
38 Хорни К. Невротическая личность нашего времени. Самоанализ. М., 2000.
бессознательное. Это теории габитуса П. Бурдье39 и харизматического типа властвования М. Вебера40.
По тому же критерию отобраны и культурологические концепции смеха, те, что трактуют роль смеха в культуре как компенсаторную, направленную на временное снятие психологических барьеров, порождаемых в индивидуальном и массовом сознании культурными нормами (М. М. Бахтин41, А. Г. Козинцев42 и др.).
Еще одна составляющая используемой технологии связана со сферой тендерных отношений, отображающей специфические черты данного общества, процессы трансформаций и сдвигов и, прежде всего отношения власти-подчинения, конструируемых на уровне бессознательного. Кроме того, тендерная идентичность является важной составляющей социально-психологической идентичности и, так же как и смех, отражает ее основные особенности и характеристики.
Характерной чертой используемой методологической стратегии является ее работа в челночном режиме, строящаяся на пересечении микро- и макроуровневого анализа. В связи с этим особенности формирования идентичности Петра I как исторической личности в диссертации рассматриваются в контексте социокультурных процессов раннего Нового времени, которые в современной литературе принято связывать с понятием «модернизация».
В данном исследовании за основу будет взята первая, одномодельная редакция теории модернизации, представляющаяся автору наиболее удачной для использования в качестве исследовательского инструмента. В этой версии под модернизацией понимается переход от традиционного общества именно к капиталистическому, в чистом виде совершившийся на Западе в Новое время.
Ключевыми базовыми характеристиками современных, то есть прошедших модернизацию, обществ, являются три: капитализм, демократия и рационализм. Так или иначе, именно по наличию этих характеристик оценивается степень приближения любого общества к современности. И дело не только в теоретических выкладках. Сами исторические реалии таковы, что процессы модернизации в незападных обществах в той или иной мере были завязаны на европеизации, на перенятой основных параметров западной цивилизации. Для данного случая употребляется специальное понятие догоняющей модернизации.
39 Бурдье П. Социология политики. М., 1993.
40 Вебер М. Харизматическое господство // Социологические исследования. 1988. № 5. С. 139-147.
Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и ренессанса. М., 1965.
42 Козинцев А. Г. Об истоках антиповедения, смеха и юмора (эпод о щекотке) // Смех: истоки и функции / под ред. А. Г. Козинцева. СПб., 2002. С. 5-41.
В качестве дополнительного инструмента в диссертации привлекается теорш процесса цивилизации Н. Элиаса43, позволяющая оценивать в сравнительном ключ« изменения социокультурной обстановки в России (и прежде всего в среде элиты) е период активной европеизации. Н. Элиас понимает под цивилизацией процесс наращивания все более рациональных и «цивилизованных» или «культурных» форм поведения и взаимоотношений, который выражался в утверждении норм приличия и подавления аффектов, причем важнейшим здесь является переход этих норм из числа навязываемых индивиду извне предписаний на уровень психологической автоматики.
Важным базовым инструментом исследования является историко-сравнительный метод, который используется как в диахронном (сравнение с предшественниками Петра на российском престоле), так и в синхронном (сопоставление с современными ему европейскими монархами) разрезе. Объектами сопоставления станут Иван Грозный и Алексей Михайлович, Людовик XIV Французский, Вильгельм III Английский, Август II, курфюрст Саксонский и король Польский, Фридрих Вильгельм I Прусский, Карл XII Шведский.
Фигуры для сравнения подобраны на основании нескольких критериев. Во-первых, большинство из них являлись в той или иной мере образцами для Петра. Сравнение с этими монархами позволяет понять, какие качества могли являться значимыми для его самоидентификации, а какие нет, чтобы в дальнейшем понять причины, влиявшие на выбор. Кроме того, таким образом можно вернее оценить степень оригинальности личности Петра, не впадая в свойственное большинству его биографов преувеличение.
Во-вторых, многие из выбранных для сравнения исторических персонажей находились в сходных с Петром обстоятельствах личной и/или общественной жизни. При этом все названные правители демонстрировали как сходные, так и различные формы личного и политического поведения, в зависимости от нюансов биографии и особенностей социокультурного климата, так что сравнение и здесь позволяет лучше уяснить степень специфичности личности и деятельности Петра и прояснить факторы, ее определявшие.
В совокупности, охарактеризованные методологические концепты и инструментарий должны послужить методологическим основанием для достижения
3 Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования : в 2 т. М., СПб., 2001. Т. 1-2.
12
главной цели диссертационного исследования. Подчерку, что избранная исследовательская стратегия полностью соответствует классическим принципам историзма, опирается на историко-генетический метод, метод сравнительного исследования и ряд других.
Анализ использованных источников. В диссертационном исследовании использованы несколько видов источников, как архивных, так и опубликованных.
К числу первых относятся делопроизводственные материалы. В данном исследовании задействовано значительно число дел, отложившихся в фонде 371 «Преображенский и Семеновский приказы» Российского государственного архива древних актов. Речь идет об органах политического сыска, куда стекались обвиненные по «статье» «слово и дело», то есть преступлениях против государства и монарха. Следственная документация является источником информации не столько о конкретных фактах и событиях, сколько об умонастроениях различных слоев общества, их отношении к самому царю и различным аспектам его жизни и деятельности.
Также делопроизводственными материалами является деловая переписка Петра с различными должностными лицами и учреждениями, основной массив которой отложился в фонде № 9 Российского государственного архива древних актов «Кабинет Петра I». Значительная часть исходящих писем (до 1713 г.) опубликована в «Письмах и бумагах Петра Великого». В комментариях этого издания содержится большое количество входящих в кабинет писем, донесений и прошений разных лиц.
Деловая переписка важна для данного исследования благодаря наличию в них информации о личности Петра и специфике его отношений с окружающими, так как он легко смешивал государственные занятия и личные отношения, что проявилось и в его бумагах.
Большую ценность представляет переписка иностранных дипломатов, находившихся в России в петровское царствование, которая также большей частью может быть отнесена к виду делопроизводственных материалов. Вращаясь при дворе и постоянно встречаясь с царем, европейцы оставили массу зарисовок поведения верхов русского общества и самого Петра.
Другим важнейшим для данного исследования видом являются источники личного происхождения: дневники, частная переписка (эпистолярные источники), мемуары-автобиографии, как отечественные, так и иностранные. Их авторы передают
массу подробностей придворной жизни, беседы с Петром, дают характеристики ему и его приближенным.
К виду источников личного происхождения относится и личная переписка Петра с друзьями, сподвижниками и родственниками, активно используемая в диссертационном исследовании. Помимо того, что личная переписка дает нам в руки некоторые сведения о повседневной, интимной жизни авторов и адресатов, она также позволяет нам прояснить стиль отношений между ними, проявляющийся в самом эпистолярном этикете.
Используются в диссертации и авторские публицистические произведения XVI-XVII вв. Несмотря на специфику властных отношений в России, затруднявшую свободное волеизъявление общественного мнения, публицистика имела здесь давние традиции, причем часто носила критический в отношении отечественных устоев характер, что дает возможность выявить специфику ментальности образованных слоев русского общества, их отношение к различным сторонам современной им действительности.
Немаловажное значение имеют и публицистические сочинения иностранцев о России, содержащие, как правило, обстоятельное описание самых разных аспектов ее истории и актуальной обстановки. В отличие от дневников в данном случае речь как правило идет о текстах, специально подготовленных для публикации и содержащих систематизированный свод сведений, собранных авторами о России во время пребывания в этой стране.
Специфическим видом источников являются исторические анекдоты о Петре I, скомпонованные в несколько сборников. Несмотря на примесь фольклора и использование «бродячих» сюжетов, это весьма ценный источник, демонстрирующий представления образованной элиты о личности и деятельности царя-преобразователя.
В целом раннее Новое время в истории России весьма широко освещено в
44
источниках разных видов , что, при их перекрестном использовании, дает довольно надежную и обстоятельную базу для исследования.
Хронологические рамки исследования определяются периодом раннего Нового времени - XVI - первая четверть XVIII в.
Территориальные рамки - Россия в границах первой четверти XVIII в.
44 В диссертации активно использовались источники личного происхождения и публицистика XV!-XVII вв., помимо собственно петровского периода.
Основные научные положения, выносимые на защиту.
1. Социально-психологическая идентичность Петра I подвергалась трансформации на протяжении его жизненного цикла, что необходимо учитывать при оценке его личности наряду с социокультурными реалиями и особенностями ментальности эпохи. Речь идет прежде всего о таких качествах как жестокость, нецивилизованность и нерациональность, степень проявления которых значительно снижалась в зрелые годы царя-реформатора и в целом оставалась гораздо ближе к «норме» того времени, чем кажется на современный взгляд.
2. Определяющим качеством личности Петра I являлось базовое недоверие (по терминологии Э. Эриксона), выработанное в результате детских стрессов и во многом определявшее как стиль его поведения, так и специфику государственной деятельности. В связи с этим бессознательной целью Петра на протяжении всей его жизни было достижение максимальной безопасности путем подавления неуверенности в себе и укрепления собственного статуса правителя великой державы.
3.Пётр I выстроил (частью бессознательно, частью осознанно) собственную харизматическую идентичность, включавшую как творчески переработанные элементы российских властных традиций (образ Учителя), так и новые, авторские (образ Демиурга). Харизма Петра имела как позитивную, так и негативную форму (последняя была сформулирована в рамках легенды о царе-Антихристе). Личная харизма царя-реформатора поспособствовала укреплению должностной царской харизмы, находившейся в кризисном состоянии из-за наследия Смуты, а также легла в основу родовой харизмы Романовых, до того времени отсутствовавшей вследствие выборного характера династии и отсутствия экстраординарных качеств у ее основателя.
4. Вопреки господствующим представлениям об отсутствии самозванчества в петровскую эпоху, источники позволяют проследить его проявления в означенный период, хотя и в лишенной политической окраски, так сказать, «бытовой» или «народной» его версии, которая, тем не менее, тесно связана с самозванчеством «царским».
5. Формы игрового и смехового поведения в личной и придворной жизни Петра и его окружения, и прежде всего «игра в службу» и всешутейший собор носили в первую очередь бессознательный и компенсаторный характер, позволяя царю-
реформатору смягчать прессинг, оказываемый на его психику со стороны традиционных норм, нарушавшихся в ходе преобразовательной деятельности. Этот тип поведения существенно отличался от такового у Ивана IV, маркируя приращения позитивной идентичности царя-реформатора.
6. Устойчивые представления о сексуальной гиперактивности и неразборчивости Петра, имеющие в виду обилие внебрачных связей, в том числе и гомосексуального характера, не находят подтверждения в достоверных источниках, базируясь в первую очередь на исторических анекдотах. Имевшие место случаи адюльтера с женщинами (более частые в период юности) в зрелые годы носили скорей всего казусный характер, к тому же Пётр склонен был скрывать эти факты, не считая их нормой (в отличие от его европейских коллег-современников). На языке теории эти особенности интерпретируются в пользу снижения порога невротичности, свойственного авторитарной личности, умению обуздывать аффекты, что также свидетельствует о перекристаллизации его идентичности в более позитивную.
7. Пётр I не преследовал цель сделать Россию полноценной европейской державой, вполне осознанно комбинируя западные достижения в области экономики, технологий, военного дела, образования и культуры с «выгодными» для него традиционными отечественными политическими и идеологическими устоями (прежде всего, самодержавием и православием), что является типичной чертой догоняющего типа развития.
8. Самодержавие являлось специфической формой политического режима, отличной от европейского абсолютизма в силу отсутствия тенденций активного развития третьего сословия, наличие которых давало западным монархам возможность укрепления своих позиций благодаря балансу между дворянством и буржуазией. На первом этапе своего становления, в XVI-XVII вв. по основным параметрам самодержавие приближалось к восточной деспотии, однако в XVIII в., во многом вследствие реформ Петра, специфика отечественного властного кода выявилась в полной мере, в силу оформления привилегированного дворянского сословия, являвшегося единственной опорой монархии, что делало последнюю более уязвимой перед лицом первого и препятствовало модернизационным сдвигам.
9. Известное изменение положения женщин-представительниц элиты в результате петровских реформ носило неоднозначный характер. Помимо хорошо
известного расширения форм публичной жизни речь шла о повышении зависимости от государства в связи с «командным» характером всех сторон бытования двора в этот период. Женское правление, хотя и растянувшееся на большую часть XVIII столетия, было лишь временным явлением, следствием психологического утомления российского общества от радикальных реформ начала века, не сопровождавшимся получением российскими женщинами политических прав.
10. Как сам Пётр I, так и российская элита в пер. чет. XVIII в. были вовлечены в активный процесс оцивилизовывания (в понимании Н. Элиаса) в его европейском варианте, подразумевавшем прирост рациональности и культуры общения и быта.
11. Модернизация, включающая индустриализацию, демократизацию и рационализацию, может быть только органической. Реформы, проводимые государством, как таковые модернизацией не являются, но могут либо стимулировать, либо тормозить ее процессы, растянутые во времени. В незападных обществах, и в том числе в России, целью преобразований в Новое время являлось в первую очередь усиление военной мощи государства, требовавшее той или иной степени индустриализации и внедрения технических и научных достижений Запада. Знакомство с европейской наукой и культурой способствовало приросту рациональности в среде образованной элиты, что через определенное время приводят к трансформации мировоззрения части общества и в том числе к зарождению демократических настроений. Дальнейшее укоренение модернизаторских тенденций зависит от социокультурной специфики общества. В связи со спецификой самодержавия, базировавшегося на связке «монархия -дворянство», в России вплоть до начала XX в. базовые компоненты модернизации не приобрели органического характера.
Новизна предлагаемого исследования заключается в попытке реконструкции целостной идентичности Петра I не как «безвестной кометы Галлея», по выражению Ю. М. Лотмана, но, при всей историко-психологической уникальности, как знаковой фигуры Перехода. Эта попытка осуществляется на новой методологической основе, благодаря чему в диссертации выявляется интегрированный образ Петра посредством соотнесения его социально-психологических составляющих -харизматической, смеховой, гендерной, причем в широком сравнительно-историческом контексте. Такой подход позволяет, учитывая взаимную корреляцию идентичности исторических личностей и социокультурной обстановки, в которой
она формируется, выявить исторически выверенные типологические черты отечественной модернизации.
Практическое значение диссертационного сочинения. Оригинальные выводы, полученные в ходе исследования, могут быть использованы для дальнейшего изучения петровской эпохи и прежде всего вопросов, связанных с трансформацией политической традиции, развития культуры, изменения в тендерной сфере.
Теоретические обобщения, сделанные в диссертационном исследовании (авторская трактовка процессов модернизации в незападных обществах, скорректированные представления об отечественной версии системного кризиса, выводы о влиянии имперского характера государственности на процессы Перехода), могут способствовать разработке различных аспектов истории России раннего Нового времени в целом.
При дальнейшей разработке основных положений диссертации возможно нарисовать более корректную картину специфики процессов российской модернизации вплоть до наших дней, что делает их потенциально полезными в рамках государственного проектирования будущих модернизационных преобразований.
Результаты исследования могут быть использованы в преподавательской деятельности при подготовке курсов по Новой истории России и различных спецкурсов по проблематике, рассматриваемой в диссертации.
Апробация работы. Выводы, сделанные в результате исследования, были апробированы в рамках докладов на восьми всероссийских и трех международных конференциях (на базе Томского государственного университета, Томского государственного педагогического университета, Кемеровского государственного уиверситета), а также в ходе работы семинара «Проблемы компаративистики в современном гуманитарном знании» в Институте всеобщей истории РАН (2002 г.), летней школы «Ментальные кризисы культуры: компаративный подход», организованной Институтом филологии и истории Российского государственного гуманитарного университета при поддержке Института «Открытое Общество» (Фонд Содействия) (2002 г.), серии научно практических семинаров, организованных Межрегиональным институтом общественных наук при участии Российского государственного гуманитарного университета (2004 г.), научно-практического симпозиума в Кемерово (2008 г.) и международной молодежной школы в ТГПУ (2012 г.).
Ряд аспектов диссертации разрабатывались в ходе выполнения научно-исследовательских работ в качестве исполнителя по трем грантам: Министерства образования РФ (2002-2004 гг.); международной женской сетевой программы и института «Открытое общество» «Гендерное образование» (2003 г.); ИНО-Центра и Института социологии РАН «Исследования в области гуманитарных дисциплин» на 2003 г.
По проблемам, рассматриваемым в диссертации, подготовлено около тридцати работ, в том числе две главы в коллективных монографиях и семь статей в журналах, входящих в перечень рецензируемых научных журналов и изданий.
Диссертационная работа состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованных источников и литературы.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
Во введении обоснованы актуальность и научная значимость темы, дана оценка степени ее изученности, обозначены объект и предмет исследования, хронологические и территориальные рамки, цель и задачи работы, охарактеризованы методологическая основа, источниковая база исследования, его научная новизна и практическая значимость.
В первой главе «Пётр I и кризис идентичности российского общества в конце XVII в.» рассматривается ранний этап формирования социально-психологической идентичности Петра (детство и юность) в контексте социокультурной обстановки, сложившейся в России в кон. XVII столетия; в историко-сравнительном разрезе прослеживается взаимная корреляция обстоятельств социализации монарха и особенностей развития общества и государства.
В параграфе «Самодержавие У5 абсолютизм: цивилизациоипая специфика властного кода раннего Нового времени в России» анализируется влияние обстоятельств детства и специфики властных традиций на формирование авторитарного характера личного и политического поведения Петра I.
Первые четыре стадии жизни, выделяемые Э. Эриксоном (примерно до 11 лет), были пройдены Петром относительно благополучно, привнеся в его идентичность такие позитивные качества как базовое доверие, любознательность, работоспособность, инициативность. Однако в дальнейшем, вследствие событий,
сопровождавших его воцарение (стрелецкий бунт 1682 г. и борьба политических группировок «Нарышкиных» и «Милославских»), первое, основное качество было утрачено, обратись в свою противоположность - базовое недоверие, которое станет определяющим для всей последующей биографии царя-реформатора, наложившись к тому же на базальную тревожность (термин К. Хорни), отражавшую повышенный уровень невротизма, свойственного традиционным обществам, в особенности в кризисные периоды.
Можно выделить следующие важнейшие следствия этих потрясений для психики Петра: психосоматический изъян в виде судорог и конвульсий (породивших, по-видимому, некоторую стеснительность в ситуациях, сопровождавшихся повышенным вниманием окружающих), отторжение идентичности старомосковского царя, ассоциировавшейся для него со смертельной опасностью, потеря на долгие годы интереса к власти (которая, согласно П. Бурдье, объяснялась отсутствием возможности ее достижения), диалектически связанная с болезненным властолюбием, которое будет толкать его к достижению в дальнейшем максимально возможной безопасности (причем рационализировано это стремление будет в форме преобразований, направленных на становление России как великой державы), страх за собственную безопасность, недоверие к окружающим и одновременно болезненная тяга к близким доверительным отношениям, а также увлечение освоением различными сферами практической деятельности (являвшееся, возможно, средством преодоления направленного на себя базового недоверия, способом самоубеждения в правомочности претензий на всемогущество).
Все эти качества и формировали агрессивный характер поведения Петра. При этом сравнительный анализ позволяет выявить корректирующее влияние социокультурной обстановки на психическое развитие «неблагополучных» монархов. Такие правители, как Иван IV и Людовик XIV также пережили в детстве или юности сходные потрясения. При этом можно обнаружить как явное сходство в личном и политическом поведении трех названных исторических персонажей, так и значительные отличия. Все они склонны были к той или иной форме реформирования проявившей себя в негативном облике социокультурной реальности, от которой дистанцировались даже территориально (Опричный двор, Версаль, Петербург) и стремились к максимальному укреплению собственной власти. Однако стиль правления Людовика далек по степени жесткости от такового
его российских коллег. Это объясняется различиями европейского абсолютизма и самодержавия.
Если оперировать классическим определением абсолютизма как политического режима, базирующегося на временном равновесии дворянства и буржуазии, то следует отличать от него самодержавие как особый тип властных отношений, отличныЛ от абсолютизма в силу отсутствия в России упомянутого баланса социальных сил (ввиду отсутствия развитого третьего сословия). Специфика самодержавия проявляется, с одной стороны, в неограниченности с точки зрения законодательства полномочий российского монарха, а с другой, во все более увеличивающейся зависимости последнего от единственной опоры - дворянства, успешно отстаивавшего в течении XVIII в. свои монопольные привилегии.
Таким образом, жесткий формат управленческой деятельности Петра I был вполне логичным продолжением самодержавного стиля властвования его предков, закрепленного благодаря стрессогенному влиянию обстоятельств детства.
В параграфе «Россия последней четверти XVII в.: особенности системного кризиса в незападных обществах» выявляются типологические черты системного кризиса в России раннего Нового времени, тесно связанные со спецификой отечественной модернизации.
Если на Западе речь шла о переходе от феодального к новому капиталистическому укладу, то в России, как и в ряде восточных стран (в XVIII-XIX вв.) кризис носил скорее циклический характер, и лишь активные, часто военные контакты с европейцами заставляли правителей инициировать реформы, направленные на укрепление существующего режима и повышение обороноспособности государства, тогда как экономика и во многом социальные отношения оставались традиционными (в отечественном варианте речь идет о сохранении крепостничества и самодержавия, не исчерпавших на рубеже XVII-XVIII вв. своего потенциала).
Специфика российской версии системного кризиса отчетливо проявилась в ходе борьбы за власть между сторонниками Петра и приверженцами царевны Софьи. Сравнение со сходными конфликтами в Англии, лидере модернизации, (война Алой и Белой Роз или Славная революция 1688 г.) показывает, что в случае России речь не шла о противоборстве двух укладов (за спиной Тюдоров и в еще большей степени Вильгельма III Оранского стояли силы, буржуазноориенированные), но о
верхушечном перевороте, не затрагивавшем социокультурных основ. Выбор большинства элиты в пользу Петра был мотивирован консервативной ее ориентацией, так как он представлял на тот момент традиционалистский вариант развития, в отличие от Софьи, само появление которой во главе государства являлось проявлением кризиса. Кроме того, большую роль в выборе Петра сыграла его внешность, ех1$, по терминологии П. Бурдье, выгодно отличавшая его от болезненного и слабоумного старшего брата Ивана. Здоровый, подвижный Пётр давал надежду на благополучное правление.
В связи с этим необоснованными кажутся утверждения ряда исследователей (например, А. П. Богданова) о том, что агрессивному типу петровского реформирования имелась реальная альтернатива «либерального» толка в лице царя Фёдора Алексеевича, царевны Софьи и кн. В. В. Голицина. Во-первых, в стране не было сил, которые востребовали бы иной путь развития, во-вторых, до реализации масштабных преобразований в случае названных деятелей так и не дошло, так что судить о методах, которые были бы ими использованы, сложно (жесткие меры против раскольников заставляют усомниться в «либеральности» царевны и ее «канцлера»), а в-третьих, представления о реформаторских планах последних скорей всего преувеличены и не подтверждаются достоверными источниками.
Период регентства Софьи оказал значительное влияние на формирование идентичности Петра. Будучи отстранен от реальной власти, он получил возможность свободного выбора занятий и увлечений, отдавая предпочтение военным играм, освоению корабельного дела и различных ремесел. Результатом сниженного контроля и возможности несоблюдения придворных церемониалов стали пробелы в традиционном воспитании (облик и поведение Петра значительно расходились с таковыми его предшественников), а также ослабление негативного воздействия придворной обстановки, из которой юный царь был фактически выключен (последствия иного варианта биографии демонстрирует пример Ивана IV, остававшегося в эпицентре борьбы боярских кланов).
Таким образом, несмотря на переживаемый в юные годы кризис идентичности (в терминологии Э. Эриксона), связанный с неспособностью конструирования позитивной идентичности, Пётр получил и положительный опыт, в отличие от Грозного приучившись канализировать свою энергию в русло созидательной деятельности, успешность которой позволяла ему в на протяжении всей жизни справляться с жизненньми и психологическими трудностями.
Состояние спутанной идентичности Петра сохранялось и в ближайшие годы после устранения Софьи. С одной стороны, он показывал себя вполне способным к исполнению царских обязанностей (взятие Азова), с другой, по-прежнему сторонился официальной стороны монаршего статуса, все реже участвуя в традиционных церемониях (даже в ходе Азовских походов, истинным руководителем которых он являлся, Пётр не занимал командных постов). Фактически в это время молодой царь находился в состоянии психологического моратория (термин Э. Эриксона), подразумевавшего бессознательную отсрочку вступления во взрослую жизнь.
Таким образом, индивидуальное психическое состояние Петра совпадало с системным кризисом российского общества. Дальнейшая деятельность царя-реформатора будет направлена на поиск выхода, как из личного, так и из общественного кризиса, что вполне согласуется с ролью великой личности.
В параграфе «Россия и Запад в конце XVII — начале XVIII в.: проблема европеизации» ставится проблема форм и степени западнических заимствований в петровское время.
До конца XVII в. контакты россиян с Западом осуществлялись преимущественно через жителей Немецкой слободы, которую наполняли представители самых разных стран и вероисповеданий (причем значительным было присутствие и русских элементов, что проявлялось, в том числе, и во внешнем облике поселения), причем чаще всего авантюристы, многие из которых довольно давно покинули родину. Таким образом, общение с жителями слободы не позволяло россиянам получить адекватное представление о специфике национальных вариантов западной цивилизации, а также о самых современных ее достижениях.
Тем не менее, Пётр, после 1689 г. много времени проводивший в слободе, как верно отмечает Е. В. Анисимов, имел достаточно познаний о Европе, чтобы выбрать для своей поездки те страны, которые могли удовлетворить его интересы, вращавшиеся вокруг военного дела и кораблестроения, а именно страны протестантского Севера.
На отбор впечатлений, вынесенных Петром из путешествия в Европу повлияли несколько факторов, как субъективного, так и объективного характера. Период поездки стал для него продолжением моратория, отсрочкой от принятия на себя всей полноты власти, причем в своем поведении в это время он демонстрировал все
особенности и противоречия своей идентичности: скованность в ситуациях, связанных с пристальным вниманием посторонних, стремление избегать официального этикета (при том, что отдельные эпизоды показывают умение получать удовольствие от почестей), нежелание соблюдать нормы «цивилизованного» поведения (при умении ему следовать).
Именно последнее противоречие помогает охарактеризовать тот культурный «фильтр», который приводил к отбору Петром зарубежного опыта. В основе «нецивилизованного» поведения царя-реформатора лежало не столько отсутствие должного воспитания, сколько вполне осознанный выбор (впрочем, в значительной мере базировавшийся на бессознательном психическом опыте). Пётр, испытывавший отрицательные эмоции по отношению к официальной стороне властных отношений, имел возможность нарушать нормы в силу самодержавного характера своей власти, не имевшей писанных законодательных ограничений.
Знакомство с западными властными традициями конца XVII в. не давало особых оснований для «демократических» заимствований, в отсутствии которых принято упрекать Петра, проводившего европеизаторские реформы самодержавными и крепостническими методами. Царь застал Европу на пике абсолютизма и этатизма, то есть в период наименьшего ограничения монархической власти (ростки будущей демократии можно было увидеть лишь в Англии с ее конституцией 1688 г., или в олигархической Голландии, которая, как республика, априори не могла стать для него образцом). При этом Пётр смог убедиться, что самодержавный вариант правления превосходит абсолютистский по уровню концентрации власти в руках монарха и по возможностям мобилизации ресурсов подвластного населения в его интересах.
Выборочность европеизаторских заимствований была также обусловлена имперским характером российской государственности, складывавшимся начиная с XVI в., и в корне отличным от пути развития национальных государств, возобладавшего в Европе.
Таким образом, в петровское время (как и далее) речь шла не о европеизации в чистом виде, но о творческом комбинировании отечественных и западных традиций. Полное копирование едва ли было возможно, даже при наличии такой цели, в связи с проблемой так называемой периферийной коррупции (термин У. Ганнерса): достижения и ценности культуры-донора как правило отфильтровываются
культурой-реципиентом по «нижней планке» в связи с невозможностью в короткое время перескочить те стадии, которые первая прошла в своем длительном поступательном развитии.
Важнейшим последствием знакомства российской элиты с европейской культурой стали вступление на путь оцивилизовывания (в понимании Н. Элиаса) ее представителей, как и самого монарха. Биография царя-реформатора отчетливо демонстрирует успехи в подавлении аффектов, что проявлялось в частности в снижении уровня агрессии, даже в случаях судебных расправ и подавления восстаний (например, Астраханского бунта). При этом, безусловно, речь идет лишь о ранней стадии этого процесса. Стоит учитывать и то, что агрессивность и аффективность поведения Петра вполне соответствовали «нормальному» уровню тогдашнего российского общества, базовой характеристикой которого являлся авторитарный социальный характер (Э. Фромм), и чрезмерными кажутся лишь с современной точки зрения, либо в сравнении с европейскими монархами того времени.
Вторая глава «Формирование харизматической идентичности Петра I и специфика ранней модернизации в России» посвящена исследованию зрелой стадии формирования идентичности Петра, с которой связано конструирование его харизматического образа, а также активная преобразовательная деятельность.
В параграфе «Кризис царской харизмы в России в конце XVII в.» рассматривается важнейшая составляющая системного кризиса — кризис власти, истоком которого являлись события Смутного времени. Опираясь на концепцию харизматического типа властвования М. Вебера можно заключить, что кризис должностной царской харизмы, вызванный обилием самозванцев и частой сменой государей, «неправильных» из-за их «холопского» происхождения и выборных, а не прирожденных, усугубился отсутствием у новой династии Романовых родовой харизмы, в силу отсутствия экстраординарных качеств у ее основателя — Михаила Фёдоровича.
Тяжесть этого кризиса для России усугублялась повышенным, в сравнении с европейскими аналогами, уровнем сакральности царской власти, фактически не поколебленным ни событиями Смуты, ни промахами в социальной политике правителей «бунташного века». Речь могла идти о возможности критического отношения к конкретным монархам, но не к царскому посту как таковому (недаром
старообрядцы, враги Алексея Михайловича и Петра, объявляли их Антихристами, отказываясь признавать их «правильными» царями).
Таким образом, перед Петром стояла задача (отчасти им осознаваемая) создания собственного харизматического образа для преодоления кризиса власти и успешного проведения реформ. Формирование его харизмы началось по возвращении из заграничного путешествия. Расправа со стрельцами в ходе розыска 1698-1699 гт. и начало первых преобразований ознаменовали выход Петра из состояния психологического моратория. Кроме того, приобретение иноземного опыта должно было сработать на повышение его властного авторитета, так как инаковый опыт, наряду с чудесными, в восприятии окружающих, качествами является базовым основанием для появления и укрепления харизмы его носителя, что проявляется в таком распространенном в традиционных обществах и в том числе в России ХУ1-ХУН вв. явлении как генетические мифы.
К построению собственного харизматического образа Петра подталкивали и стрессогенные обстоятельства его детства, вследствие которых должностная царская харизма приобрела в глазах юного монарха характер негативной идентичности. Образ этот конструировался Петром (как осознанно, так и бессознательно) с активным привлечением западных элементов. Однако, это не означало полного отказа от отечественных традиций, переплавлявшихся с заимствованными в авторскую версию харизмы, которая является новаторской и революционной по определению (М. Вебер).
Параграф «Царь-Учитель и Царь-Демиург: две ипостаси петровской харизмы» посвящен изучению механизмов выстраивания Петром своего харизматического образа. Две его ипостаси имели различные истоки, играя каждый свою роль в функционировании идентичности царя-реформатора.
Учительный статус царя имел давние корни в российской традиции, прослеживаясь, по крайней мере, со времен Ивана Грозного, и был связан с представлениями о его роли хранителя и покровителя мирового православия. При этом еще в допетровскую эпоху царское «учительство» не ограничивалось религиозной сферой, но распространялась и на государственную, и даже военную.
Следовательно, рбраз Царя-Учителя играл для психики Петра стабилизирующую роль, сохраняя привязку к отечественным традициям. При этом психологические проблемы, завязанные на базовом недоверии, усложняли для него
построение этого образа. Дело в том, что, претендуя на статус учителя с юности (первое такое обращение к нему зафиксировано в 1692 г.), Пётр долгие годы пребывал в состоянии «учащегося», из которого, по собственному признанию, вышел окончательно лишь по завершении Северной войны. Таким образом, речь идет о затянувшемся смешении ролей (понятие Э. Эриксона).
Характерно, что формирование харизматического образа Петра начиналось с военной сферы, что является наиболее типичным путем для монарха. В случае царя-реформатора очевидна связь между харизмой военачальника и Учителя. Флот и армия, для Петра служили образцовой моделью социума, выстроенного им самим и подчиненного четким предписаниям.
Военная карьера отразила все противоречия идентичности Петра. Базовое недоверие долгие годы не позволяло ему занимать командные посты в армии, притом, что он на самом деле играл важнейшую роль в планировании компаний и отдельных сражений. Это же качество заставляло царя проходить службу с низших званий, получая повышение за те или иные достижения, что давало ему ощущение собственной значимости и заслуженности руководящей позиции.
Важнейшим рубежом на этом пути стала Полтавская виктория, продемонстрировавшая упрочение его уверенности в себе, так как царь, наконец, решился дать сражение, которого долго избегал, к тому же лично возглавил армию. Это стало возможным благодаря шедшему в предыдущие годы процессу фиксации актуально-моментальных установок в психике Петра в ходе активной деятельности по организации боевых действий, приносившей все больше успехов.
Этот процесс, при всей его поступательности, сопровождался срывами, свидетельствовавшими о непрочности позитивной идентичности Петра, что отчетливо проявилось в его поведении накануне Нарвской «конфузии» и во время Прутского похода, которое заставляло современников и историков сомневаться в личной храбрости царя, особенно при сопоставлении с Карлом XII. Однако, во-первых, мужество Карла имело избыточный характер, делая его поведение типично средневековым, то есть аффективным, тогда как сомнения и опасения Петра были связаны не столько с нерешительностью, сколько с более «современным» для начала XVIII в. стремлением рационально контролировать ситуацию (как раз отсутствие такой возможности и порождало у русского царя панику).
Во-вторых, важной положительной чертой Петра, отличавшей его как от Карла XII, так и от Ивана IV, являлось умение делать выводы из совершенных ошибок и избегать их повторения в дальнейшем (Грозный в случае неудач предпочитал прибегать к репрессиям, отыскивая «козлов отпущения»). Это также свидетельствовало об успехах Петра на пути приращения рациональности.
Связь образа Учителя с прошлым делал его недостаточным для Петра, имевшего целью обновление страны. Эти его стремления нашли выражение в образе Демиурга, создателя «из ничего» новой России, наилучшее выражение нашедшем в популярном сюжете «Пигмалион, ваяющий Галатею-Россию». Современники, как россияне, так и иностранцы, подчеркивали потрясающий размах и результативность преобразовательной деятельности Петра, придавая статус небывалых и тем его деяниям, которые имели свои прецеденты в прошлом (как в случае истории с захватом двух шведских фрегатов в устье Невы в 1703 г.). При этом сама склонность царя-реформатора и его современников к такому восприятию его личности и деяний перекликалась, по-видимому, с барочным умонастроением, склонным к преувеличениям и экзальтации.
Основным средством выстраивания образа Демиурга (как, собственно, и Учителя) являлась гражданская деятельность Петра. Здесь мы снова видим как отражение его неуверенности в себе, так и умение справляться с нею. Первая, в частности, проявлялась в чрезмерной, выходящей за рамки необходимости склонности Петра к объяснению своих решений в рамках законотворчества. Вторая же демонстрируется его умением менять свои установления, признавая допущенные промахи. Именно это качество, а вовсе не отсутствие продуманности, как представляется, лежит в основе постоянных корректировок в петровском законодательстве.
Кроме того, вопреки устойчивым представлениям о безжалостности и безкопромиссности царя-реформатора, на протяжении всей его жизни мы можем наблюдать постоянные уступки с его стороны социокультурным обстоятельствам, на фоне которых проходила его преобразовательная деятельность. Пытаясь внедрять рациональные, европейского типа формы государственности и культуры, Пётр часто вынужден был возвращаться к традиционным отечественным методам под давлением сопротивления общества (как это произошло, например, с планами внедрения выборного самоуправления).
Более того, Пётр в зрелые годы редко прибегал к жестким формам наказаний, даже если речь шла о нарушении его собственных законов и установлений. Причина крылась как в базовом недоверии, порождавшем в психике царя-реформатора болезненную тягу к привязанности и близости, ради которых он прощал проступки и преступления в среде своих приближенных, а также в сути самодержавия, делавшей монарха зависимым от поддержки дворянства.
Еще одна важная черта, влиявшая на стиль петровских преобразований, и работавшая на образ Учителя - склонность царя к сверхконтролю за деятельностью своих сподвижников. Здесь также можно проследить влияние отмеченных выше субъективных и объективных факторов. Безусловно, в этом можно увидеть наиболее очевидное проявление базового неверия, подкрепляемого противозаконными действиями представителей элиты. Но речь идет и о специфике догоняющих реформ, так как при их подготовке и проведении в незападных обществах ключевая роль при"надлежала монарху и узкой инициативной группе, сплоченной вокруг него, так что цель и смысл преобразований полностью были понятны только им. Отсюда и актуализация учительного образа царя в петровскую эпоху.
Характеристика реформ Петра I сквозь призму триединой структуры модернизации, включающей процессы демократизации, индустриализации и рационализации выглядит следующим образом. Ни о какой демократизации, даже в той начальной форме, которая тогда имела место в Западной Европе, в России XVIII в. речь не шла (хотя можно вспомнить о попытках Петра внедрить дворянское и городское самоуправление, а также об успешном привитии коллегиальности в административной сфере).
В плане развития индустрии количественные показатели были весьма впечатляющими, однако механизация отставала от европейского уровня, к тому же большинство рабочих были крепостными, а большая часть предприятий работали на госзаказ. Пётр не ставил целью развитие частной предпринимательской и торговой деятельности, речь шла лишь об укреплении экономической базы государства.
Фактически, можно говорить о том, что петровские реформы представляли собой политику самоусиления (так именовали инициированные государством преобразования второй половины XIX в. в Китае, типологически близкие). Стартовым ее мотивом (как и в случае иных стран Востока в Новое время) являлось создание военного паритета (или даже превосходства) в отношении Запада (для
Петра это было вопросом достижения и максимальной собственной безопасности, поиск которой связан с базальной тревожностью). Для решения этого вопроса проводилась частичная индустриализация и рационализация управления. При этом речь не шла об изменении социальных и идеологических устоев. Те подвижки, которые имели место в этих сферах (переконфигурация сословного устройства или секуляризация культуры и ментальное™) являлись своего рода побочным эффектом самоусиления.
Однако со временем подобные процессы могли подталкивать общество и государство к стадии собственно модернизации. Более того, как представляется, реформы раннего Нового времени в любых странах (в том числе и в европейских) преследовали цель военного и политического усиления государства. Отличия в случае Запада заключались в присутствии эндогенных факторов модернизации, в отношении которых инициированные правительством реформы выступали либо в качестве катализатора, либо тормоза. Отсюда следует вывод, корректирующий существующие в гуманитарии устойчивые представления: модернизация может быть только органической. Пока почва в том или ином обществе не подготовлена, о модернизации речь не идет. Таким образом, петровские реформы суть не модернизация как таковая, но предмодеркизиационные преобразования, которые лишь создавали потенции для нее (будут ли они реализованы, зависело от дальнейшего развития общества и государства).
Наибольших успехов при Петре в этом плане Россия достигла в приращении рационализации. Сам Пётр представлял собой, при всех многочисленных эксцессах в поведении, личность весьма рациональную, в том отвлеченном от реалий смысле, каковой отличается, например, математика. Это отчетливо проявилось в ходе податной реформы, когда за основу были приняты расходы на содержание армии, а не нужды подданных, или при введении принципа единонаследия, не учитывавшего эмоционального фактора при дележе наследства, хотя и предполагавшего явную пользу для государства и помещиков в будущем.
Конечно, речь идет лишь о ранней стадии рационализации. В целом преобразовательная политика Петра отличалась повышенной степенью агрессивности, которая объяснялась психологическими особенностями царя-реформатора, неготовностью основной массы населения к столь серьезным изменениям, а также наличием готового образца в лице стран Запада, порождавшим
стремление достичь сходных результатов в сжатые сроки. Одной из основных проблем являлась слабость социальной базы преобразований, которые (как и в других незападных странах) проводились, исходя из чаяний государства как надличностной силы, для общества в целом, но не для пользы конкретных людей. В эпоху Петра это выразилось в утверждении мифологемы «общей пользы» как конечного адресата изменений, которая во многом потеснила в сознании и бессознательном царя-реформатора идею ведомости Богом, что являлось свидетельством секуляризации сознания.
Обе ипостаси петровской харизмы - Учителя и Демиурга, большую роль в становлении которых сыграл и образ победоносного военачальника, были успешно воплощены в жизнь, увенчавшись принятием почетных титулов императора, Великого и Отца отечества.
В параграфе «Царь и элита: итоги преобразований» рассматривается финальная стадия становления социально-психологической идентичности Петра I, а также результаты его преобразований для элиты как главного их участника и основной социальной базы.
Последние годы жизни Петра демонстрируют изживание многих психологических проблем и приращение тех пластов идентичности, которые указывают на все большую динамику в сторону позитивной ее версии. Так, он стал проявлять способность следовать старым традициям, разрыв с которыми ранее старательно подчеркивал. Показательны в этом смысле коронация Екатерины, свершенная в московском Кремле, а также нередко отмечаемые очевидцами выходы Петра в парадной одежде.
Стоит отметить, что пристрастие царя-реформатора к скромным формам быта преувеличена (он использовал дорогие предметы одежды и имел вкусы гурмана в еде). Возможно, что те черты, которые принято воспринимать как признак «демократизма» Петра, связаны с сознательным его подражанием идеальному образу монарха, восходящему к античности и транслируемому сборниками апофтегм и флорилегий, которые были хорошо известны в петровское время. Этот образ включал следующие качества: справедливость, скромность в быту, простота обращения с народом, склонность к странствиям в простой одежде, то есть именно те, которые в российской традиции приписывают царю-реформатору.
Еще одно проявление позитивной идентичности - склонность Петра самокритично анализировать собственную деятельность (согласно Э. Эриксону, главное качество последней стадии жизни - умение спокойно принимать пройденный путь как должный). Царь-реформатор уделял большое внимание созданию исторических сочинений, в том числе посвященных его царствованию. При этом в его собственноручных текстах можно нередко встретить нелицеприятную оценку собственных промахов.
Однако можно выявить и сохранение проблем в психике Петра, связанных с неуверенностью в себе. Так, одним из ведущих мотивов в написании исторических текстов, видимо, было стремление подавить базовое недоверие путем поиска в прошлом России оснований и оправданий собственной преобразовательной деятельности. Характерен сходный интерес к истории другого новатора - Ивана Грозного. Разрушая многие, в том числе базовые установки русского общества, оба деятеля нуждались в обращении к признанным авторитетам. При этом отличительной чертой Петра являлось стремление в своей борьбе с базовым недоверием опираться более на собственные конструктивные достижения, нежели на некие наследственные основания.
Ряд обстоятельств последних лет жизни Петра усугубляли его психологические проблемы. Современники неоднократно отмечали его подавленность и замкнутость. Причиной являлась неуверенность в прочности своих начинаний и в будущности государства, порожденная отсутствием достойного наследника, ненадежностью сподвижников, замешанных в криминальной деятельности и отметившихся в симпатиях к царевичу Алексею, и негативной реакцией подданных на преобразования.
Будучи личностью харизматической, в глазах народа Пётр обладал не только позитивной, но и негативной харизмой, воплощенной в легенде о царе-Антихристе. Имевшая истоки во времена никоновской реформы, эта легенда была подпитана нестандартным поведением молодого царя, его заграничной поездкой и начавшимися сразу после нее реформами в культурной сфере.
При этом важно отметить, что Пётр проявлял изрядное терпение и рационализм в ходе этих преобразований. Во-первых, и это типично для догоняющего варианта модернизации, большинство из них касалось лишь элиты и горожан, то есть абсолютного меньшинства населения. А во-вторых, он предпочитал действовать
методом многократно повторявшегося убеждения и делал частые исключения, сообразуясь с реалиями времени и места (в особенности это видно из отношения Петра к старообрядцам, а также к участникам Астраханского бунта).
Таким образом, речь идет о рациональной форме реформирования (вопреки распространенному мнению о неистовом характере Петра). Долгое время процессы рационализации ограничивались средой дворянства и предпринимательскими кругами, имевшими доступ к образованию и восприимчивых к ним в силу профессиональных склонностей. Значительная же часть низов реагировала на происходившие изменения весьма болезненно, зачастую преувеличивая их «антирусский», «апокалиптический» характер, что объясняется базалыюй тревожностью. Однако со временем рационализация станет концентрическими кругами расходится от элиты «в массы».
Касательно самого Петра можно сделать вывод, что благодаря наличию положительных результатов в своей деятельности (прежде всего на ниве внешней политики) Пётр сумел изжить базальную тревожность, хотя по причине непрочности результатов в других сферах базовое недоверие сохранило свое влияние на его личность. Полностью им была достигнута лишь его личная, бессознательная цель - максимальная безопасность и самоутверждение. По всем остальным направлениям результаты были либо неокончательными (что вполне нормально при краткости периода реформ и глобальности начинаний), либо сомнительными, так как европеизированная прослойка общества была крайне тонкой, степень ее цивилизованности оставалась далекой от совершенства, народ не был способен оценить начинаний императора, усиливавших поборы и повинности.
Однако, как показало дальнейшее развитие событий, опасения Петра были по большому счету напрасными. Большинство его начинаний имели долгую судьбу и после его смерти, чему во многом способствовало непосредственное окружение харизматического правителя, которое М. Вебер определяет как управленческий штаб, а также более широкая харизматическая группа (термин Н. Элиаса), представленная гвардией, игравшей огромную роль в политической жизни страны на протяжении XVIII в.
Важно отметить, что в обоих случаях речь идет по большей части о представителях дворянства, что расходится с устойчивыми представлениями о демократизме Петра. Как показывают исследования судьбы высших слоев элиты
после смерти царя-реформатора (Р. Крамми, Б. Михан-Уотерс), ключевые посты в государстве и армии сохранялись за представителями древних родов. Что же касается известной склонности Петра привлекать к управлению лиц незнатного происхождения, то главный ее результат состоял в привлечении свежей крови в ряды дворянства для его укрепления. В этом плане Пётр выглядит скорее традиционалистом, действуя вполне в согласии с коренной сутью самодержавия, единственной социальной опорой которого оставалось дворянство.
Соответственно, именно дворян касались основные результаты петровских преобразований. С точки зрения теории модернизации речь, в первую очередь, идет о прирастании рационализации, и, в более широком смысле, оцивилизовывании в европейском понимании. Главнейшей формой их распространения стало новое образование, получаемое избранными россиянами либо за границей, либо через посредство западных учителей и книг. Прививка европейской культуры с ее просветительскими тенденциями, оформленными еще в конце XVII в. в виде идеи общественного договора, предполагавшей ограничение монаршей власти рамками закона, с представлениями о человеческом достоинстве, дала свои плоды. Петровская эпоха породила особый тип государственного человека, считающего своей отличительной чертой и важнейшей прерогативой активную деятельность на благо государства. Первоначально возросшее самосознание дворянства толкало его на решение узкосословных интересов, прежде всего освобождения от обязательной службы и телесных наказаний, присвоения монопольного права на землю и крепостных. Однако со временем именно в среде привилегированного слоя впервые зародятся идеи смягчения и ограничения самодержавного режима, отмены крепостного права, распространения образования и т. д.
Таким образом, реформы Петра запустили механизмы модернизации, результаты которых могут быть прослежены лишь в режиме большого времени. Открытие «окна в Европу» дало толчок развитию частичной индустриализации и рационализации, которая, в конце концов, поспособствует появлению демократических тенденций. Ничего необычного в растянутости этих процессов во времени нет, так как и в колыбели модернизации - Западной Европе - они протекали веками.
Пережила Петра и его харизма, причем как в позитивном, так и в негативном изводе, хотя все же основной вектор - положительный, так как и в наши дни он
регулярно называется россиянами в числе наиболее популярных исторических личностей. Более того, петровские реформы представляются фактически эталоном успешных модернизационных преобразований как таковых. И это неслучайно, так как такие их черты как авторитарность, поверхностность (ориентация на элиту), избирательность, являлись отражением и воплощением социокультурной специфики российской государственности (а также догоняющего типа развития, свойственного незападным обществам).
Глава 3 «Специфика петровской модернизации через призму игровых и смеховых черт эпохи» посвящена рассмотрению таких феноменов эпохи Петра как всешутейший собор и «игра в царя» в их связи с модернизационными процессами.
В параграфе «Всешутейший собор: истоки и социокультурный смысл» прослеживается происхождение всешутейшего собора, его место в придворной культуре и значение для личности Петра I, а также связь с церковной политикой царя-реформатора.
Сложность с пониманием этого феномена во многом обусловлена взглядом на него как на явление уникальное, якобы свидетельствующее о неких особых качествах Петра, как то слабая религиозность, низкий уровень культуры, а то и психологическая патология. Однако сравнительный анализ позволяет поставить всешутейший собор в типологический ряд сходных явлений как в российской, так и в европейской культуре. В первом случае речь идет о святочных и масленичных увеселениях, имевших черты антиповедения (собрания «всепьянейшей» компании Петра как правило были приурочены к этим праздникам), во втором о праздниках карнавального типа и комических сообществах, чьи атрибуты имеют прямую параллель во всешутейшем соборе: особая иерархия, «форменная» одежда, набор «канонических» текстов. О том, что Пётр был хорошо знаком с этой традицией, свидетельствует «Великобританский славный монастырь» - аналог всешутейшего собора для иностранцев.
Черты карнавала явственно прослеживаются и в других особенностях праздничной придворной культуры петровского времени, таких как обилие шутов, карликов и великанов. При всей оригинальности, имели свои корни в традициях и пародийные свадьбы и похороны с участием членов собора, а также всех вышеперечисленных карнавальных персонажей. Во-первых, они, как правило, были приурочены к календарным праздникам. Во-вторых, смеховые элементы в России
были традиционно присущи свадебным торжествам (некоторые комические сообщества в Европе также собирались и во время свадеб). Были связаны с перевернутыми отношениями и похоронные обряды, в рамках которых у славян, как и у других народов, имело место и ритуальное веселье, включавшее шутки над покойником.
Кроме того, при объяснении петровского пристрастия к карликам и великанам следует учитывать и особенности культуры барокко, которой свойственно увлечение разного рода «курьезами», что также отразилось в присутствии при дворах тогдашних монархов представителей иных рас и народов, прежде всего арапов. Арапы находились и в окружении Петра. Кроме того, в России имелся и свой «человеческий материал» для таких увлечений - самоеды, которых, кстати, отправляли и за границу, европейским государям.
Наиболее важным является вопрос о смысле пародийно-кощунственных мероприятий для самого Петра, ибо при всей их типичности в плане истоков и характерных черт, само пристрастие царя к ним и их обилие и частота требуют объяснений. Безусловно, имеется рациональное зерно в классической версии, зародившейся еще в петровское время, о связи между преобразованиями в церковной сфере и пародийным высмеиванием религиозных институтов. Однако, как представляется, задачи петровского смеха шире и лежат они более в сфере бессознательного. Согласно современным культурологическим концепциям (в частности, А. Г. Козинцева), в значительной мере восходящим к построениям М. М. Бахтина, смех является знаком коллективной негативистской игры, направленной против культуры, как свода обременительных правил и запретов, и связан с необходимостью периодического игрового освобождения от этих правил. В случае Петра (как и Ивана Грозного) речь идет о переходе этой игры в перманентную форму в связи с постоянным нарушением норм в ходе преобразовательной деятельности.
Экспансия смеха достигла таких размеров именно в эпоху Петра в связи с особенностями российской модернизации, которой свойственны больший разрыв между традициями и европеизированными новациями и поверхностность, вызванная заимствованным, зачастую искусственным характером новшеств. Все это порождало обостренную ситуацию неуверенности монарха в правомочности своих действий. Смех же являлся средством снятия стресса от нарушения традиций для
самого реформатора скорей, нежели их осмеяния в глазах подданных, как это принято считать (пародирование в первую очередь церковных институтов не случайно и связано с тем, что основой культуры традиционного общества являлась религиозная идеология).
В жизни Петра смех вполне успешно выполнял свою компенсаторную функцию, не давая ему перейти, при всех психологических проблемах, к тому уровню неконтролируемой агрессии, которой прославился Иван Грозный. Кроме того, в русле процесса оцивилизовывания и смеховая составляющая идентичности Петра демонстрировала явное смягчение в зрелые годы, когда всешутейший собор сохранялся скорее в форме реликта, и придворные празднества приобретают все более цивилизованную форму.
В параграфе «Феномен "игры в царя" в политической культуре России раннего Нового времени: психосоциальные корни» рассматривается специфика игрового поведения Петра I в контексте его преобразовательной деятельности.
Формы «игры в царя» можно проследить на протяжении всей жизни Петра. Олицетворением ее являлся Ф. Ю. Ромодановский, носивший титул князя-кесаря, сопровождавшийся вполне реальными полномочиями главы Преображенского приказа, органа политического сыска. Пётр, известный своим стремлением проходить ступени службы наравне со своими подданными, демонстрировал свое иерархически подчиненное положение рядового служащего по отношению к этому псевдомонарху. В эту игру были вовлечены и сподвижники царя-реформатора, также вынужденные именовать Ромодановского своим государем, однако все ее участники никогда не забывали об условности ситуации.
Проявления «игры в царя» встречаются на протяжении XVII в., причем среди ее участников отметились как крестьяне, так и представители элиты. И. И. Полосин, введший в это само понятие, справедливо связывает данное явление с обилием самозванцев в годы Смуты, приведшим к падению авторитета царской власти. Недаром наиболее распространенная в историографии версия объявляет игру в царя разновидностью самозванчества (Б. А.. Успенский). Однако игровое поведение Петра больше напоминает некоторые эпизоды из жизни Ивана IV, прежде всего знаменитый казус с возведением на трон в 1575 г. Симеона Бекбулатовича.
Очевидно, что «игра в царя» маркировала собой кризисные, переходные периоды, которые требовали выработки новых парадигм царской власти. Отсюда
напрашивается предположение о компенсаторной функции «игры в царя», чт> вполне согласуется с психоаналитической концепцией Э. Берна, который понимае-под игрой вид деятельности или поведения человека, имеющий, помимо очевидной также и некую скрытую мотивацию. Роль такой игры - облегчение бессознательны; психологических проблем.
В случае Петра I «игра в царя» была составной частью более широкой п< размаху «игры в службу», в рамках которой он позиционировал себя в качеств! моряка и военнослужащего, постепенно повышавшегося в чинах от имени князя кесаря. Это было связано с отторжением идентичности московского царя, чт( проявлялось и в нежелании исполнять традиционные обряды и церемонии, а также < базовым недоверием, которое толкало Петра к многогранной активноГ деятельности, успешность которой укрепляла его уверенность в себе.
Для «игры в службу» необходим был формальный «начальник», которыГ поощрял бы карьерный рост царственного «подданного», но при этом Пётр не жела) признавать над собой реальной власти, так как главная цель его жизни -максимальное усиление собственного могущества как преодоление базовой недоверия. Отсюда пародийное снижение образа Ромодановского: на маскарадах то' должен был являться в традиционных царских одеждах, что подчеркивалс несерьезность его властных полномочий, так как в это время русское платье сталс маскарадным, каковым раньше, напротив, было «немецкое».
О таком противоречивом отношении Петра к власти и подчинению говорит то' факт, что на самом деле он далеко не всегда проходил все ступени службы согласно выслуге, нередко перескакивая через ранги. То же самое он допускал и в отношении своих приближенных, особенно гвардейцев. То есть результат - достижение командных постов - был для Петра важнее, нежели соблюдение формальностей иерархии, что лишний раз подтверждает игровой характер царской службы. Все это подмывает устоявшуюся версию о ее воспитательном характере.
Возможно также, что Пётр специально позволял Ромодановскому сохранять приверженность к старине, сделав его своим главным «заплечных дел мастером», как бы перекладывая непопулярные черты своего правления на представителя старой идентичности. Здесь можно проследить перекличку с «жертвенными царями» архаики, прорывы которой являются приметой кризисных периодов развития общества. Дело в том, что психические процессы, идущие на
подсознательном уровне, более «консервативны», нежели сознательные, подвергающиеся социальным «деформациям». Поэтому в сходных ситуациях в самые различные эпохи человек может демонстрировать, повинуясь бессознательным инстинктам, сходные модели поведения. Испытывая подсознательные страхи перед отправлением властных функций, Пётр с юного возраста вместо себя выставляет подставную фигуру, как бы стремясь тем самым отвести от себя беду (такое предположение имеет еще более конкретные основания в случае с Симеоном Бекбулатовичем, который оказался на престоле, по одной из версий, в связи с предсказанием о смерти царя Московского в 1575 г.).
Можно согласиться также с мнением Л. Хьюз, что «игра в службу» служила самоутверждению монарха, демонстрировавшего с ее помощью полную свободу в саморепрезентации, возможность пренебрегать чьим бы то ни было мнением и существовавшими устоями.
Как и всешутейший собор, «игра в службу» играла свою позитивную роль в становлении идентичности Петра. В зрелые годы отношения «господства-подчинения» с князем-кесарем явно теряют свое значение для царя-реформатора, приобретая характер реликта, отголоска юности.
Таким образом, «игра в царя», очевидно, являлась отражением политико-идеологического кризиса и одновременно способом решения вызванных этим кризисом психологических проблем самими монархами. И Иван IV и Петр I с помощью этой игры пытались снизить, перевести в несерьезный план свои бессознательные страхи, источником которых являлись не столько окружавшие их конкретные люди, сколько груз нарушаемых ими традиций. Однако и различия в стиле этой игры двух монархов весьма показательны: при наличии сходных проблем, Пётр, сделавший «игру в царя», как важный компенсаторный механизм, постоянной частью своей жизни, умел справляться со своими страхами и комплексами, благодаря чему и оставил после себя мощную в политическом и военном плане империю, тогда как наследием правления Ивана IV, не умевшего совладать со своими психологическими проблемами, стала многолетняя смута.
Глава 4 «Трансформация тендерных ролей в среде российской властной элиты в петровскую эпоху» посвящена анализу изменений, произошедших в сфере тендерных отношений российской элиты в результате петровских преобразований и находящихся в связи с особенностями его собственной личной жизни.
В параграфе «Изменения в гендерном коде сознания и поведения в царской семье в начале Нового времени» рассматриваются проявления системного кризиса в тендерной сфере, выражавшиеся в изменении норм тендерного поведения в рамках царской семьи, повлиявшем на элиту в целом.
Первым проявлением кризиса стало появление во властном поле женщины -царевны Софьи. Часть российского общества сочла возможным поддержать ее властные притязания, однако новые установки в массовом сознании не могут зафиксироваться быстро, так что только после петровского царствования женское правление смогло получить устойчивый характер. Это было самым наглядным проявлением трансформации тендерного кода российской элиты.
Изменился и сам мужской образ российского монарха. Вместо отдаленной от простых смертных сакральной фигуры, появлявшейся на людях лишь в торжественном облачении и в рамках сложных церемоний, отличавшейся благообразием, выраженным в (желательно) полноте, статности фигуры и густой растительности на лице (таков был Алексей Михайлович, до сих пор считающийся воплощением «правильного» русского царя), Пётр явил собой тип государя, близкого европейским стандартам - худощавого, безбородого, носившего в повседневной обстановке простое, часто военного покроя, платье, доступного для подданных. Это образ станет нормой для российских императоров вплоть до середины XIX в.
Царь, подобно западным монархам, становится образцом для подражания в среде дворянства. Идеалом этого времени, которому вполне соответствовал сам Пётр, был образ «политичного кавалера» со следующими характерными чертами: образованность, любовь к науке, бесстрашие и отвага воина, честность и достоинство гражданина как «сына Отечества» преданность «общему благу» и «всенародной пользе», политес в обращении с дамами, музыкальность.
Огромное влияние на трансформацию гендерного кода оказали особенности семейной жизни Петра. Первый брак Петра, заключенный по государственным соображениям, был расторгнут. В отличие от Европы, где монаршие браки заключались исходя из внешнеполитических интересов и являлись междинастическими, женитьба русского царя являлась делом внутригосударственным, царская невеста выбиралась среди дворянских родов не
самого высшего ранга. Соответственно, расторгнуть брачные узы в таком случае можно было без особых осложнений.
Однако обратной стороной авторитарности в случае российских монархов являлась большая возможность проявления эмоциональности при заключении браков: царские невесты выбирались самими государями из большого числа претенденток в ходе смотрин. Так что второй брак Петра с Екатериной, основанный на любви и привязанности, имел свои основания в русской традиции.
При этом после Петра и именно в результате его преобразований в России сформируется традиция междинастических браков в «западном стиле», так что второй брак Петра - очередной маркер переходной эпохи, времени экспериментов, проделываемых великой личностью в ходе сознательного и бессознательного конструирования своей и общегосударственной идентичности. Как разъясняет К. Хорни, у невротиков, каковым являлся Пётр, при выборе партнера решающим оказывается дух соперничества, так как его отношения с другими людьми, включая и противоположный пол, слишком нарушены, чтобы позволить сделать адекватный выбор. В таком случае мужчину сексуально влечет лишь к женщинам, стоящим ниже его по положению. В отношении же членов своей семьи (старшей дочери Анны, племянниц Анны и Екатерины Ивановн и сына Алексея Петровича) Пётр избрал европейскую версию брака, когда супругов подбирали из княжеских германских родов.
В петровское время кардинально меняется и образ царицы, превратившейся из теремной затворницы в верную спутницу государя, фигуру если не политическую, то, несомненно, публичную. Отсюда оставался один шаг до самостоятельных властительниц XVIII в. Показательно, однако, что дабы сделать этот шаг, необходима была санкция (пусть не зафиксированная на бумаге) мужчины, к тому же обладавшего ярко выраженной харизмой. Безусловно, родственная близость к Царю-Демиургу останется решающим фактором при выборе российских императриц вплоть до узурпации власти Екатериной II.
В параграфе «Гендерный облик Петра I в контексте эпохи» рассматривается вопрос о гиперсексуальности, обычно приписываемой царю-реформатору.
Сексуальная невоздержанность, по мнению К. Хорни, является одним из признаков невротизма. При этом обращение к сравнительному контексту показывает, что наличие любовниц - явление обычное для личной жизни
европейских монархов того времени, к которому общественное мнение относилось как к свидетельству здоровья и могущества своего государя.
При этом и в России реального противодействия «непристойное» поведение царя-реформатора не встречало, даже со стороны церкви. В бумагах Преображенского приказа среди дел об оскорблении величества есть несколько таких, где в негативной форме преподносится личная жизнь Петра, однако высказывания простых россиян на эту тему чрезвычайно противоречивы, и приведенная в них информация не подтверждается иными, более достоверными источниками (вообще, большинство сведений о якобы имевших место многочисленных внебрачных связях царя-реформатора носит анекдотический характер). Помимо осуждения в народе пытались дать и объяснение неправедному поведению Петра и иногда даже оправдать его, приписав его дурному влиянию иностранцев или, как и в Европе, считая его признаком царского благополучия. Здесь проглядывается глубокий архаический пласт народного сознания, в котором главной задачей правителя являлось обеспечение материального благополучия подданных — плодородия и воспроизводства. Однако если в Европе такие воззрения давно стали частью единой нефиксированной установки (сочетаясь с реминисценциями античной, более свободной, нежели христианская, традиции и с раскрепощенными придворными нравами), то в России они скорее свидетельствовали об актуализации архаики в переходной ситуации, характеризовавшейся расшатыванием устоев и расширения вариативности норм.
Представляется, что наибольшей распущенностью поведение Петра отличалось в период до женитьбы на Екатерине. В дальнейшем, если внебрачные связи и имели место, то речь шла о единичных случаях. Причем показательно, что Пётр стыдился таких приключений, агрессивно реагируя на их публичное обсуждение, что связано, видимо, с его протестантскими симпатиями (в странах, где господствовал протестантизм, правители в это время, как правило, отличались большей строгостью моральных устоев, что видно из примеров Фридриха Вильгельма I и Карла XII), а также прессингом российской традиции, которая возлагала повышенную ответственность на монарха, считавшегося воплощением православного идеала.
Еще более сложная ситуация сложилась вокруг версии о гомосексуальных наклонностях Петра, скудная информация о которых содержится, в смутной форме, в ряде источников, как опубликованных, так и архивных. Полностью сбрасывать со
щитов эти подозрения нельзя. К. Хорни считает гомосексуализм одним из наиболее характерных свидетельств невротической потребности в любви, демонстрирующим полную неразборчивость и неуемность в выборе партнеров. Более того, одной их характерных черт гендерного кода российского традиционного общества, если верить отзывам современников, являлась значительная распространенность гомосексуализма. Такие сообщения относятся как к XVI (хорошо известно пристрастие к «содомскому греху» Ивана Грозного), так и к XVII столетиям. Правда, некоторые исследователи критически относятся к этим сообщениям иностранцев, приписывая их проблемам межцивилизационного непонимания (например, Г. Зеленина). Кроме того, против этой версии работают жесткие репрессивные меры против гомосексуализма, впервые зафиксированные в российском законодательстве именно при Петре. Так что имеющаяся в нашем распоряжении информация не позволяет дать четкого ответа на вопрос о бисексуальности Петра.
Важно, что после Петра в сфере тендерных отношений намеченные им тенденции приняли характер фиксированных установок, так как для российского двора XVIII в. столь же характерна свобода нравов, как и для европейских.
В параграфе «Власть, насилие и кровные узы: "проблема отцов и детей " в монаршей семье» анализируется специфика отношений Петра I с родителями и детьми, которые позволяют дополнить его тендерный облик и прояснить связь личной жизни монарха и стилистики властных отношений.
Отношения Петра с родителями, которых он потерял довольно рано, характеризуются как однозначно уважительные, что было вполне типичным для монархов того времени. Царю-реформатору было особо важно выстроить преемственную линию со своими предками для обоснования своих претензий, как в глазах подданных, так и в собственных. При этом можно проследить следующую закономерность: преклонение перед памятью отцов отмечается именно в ситуации их ранней смерти, когда покойные не могли ассоциироваться с каким-то негативным влиянием на наследника, с подавлением личности и соперничеством.
Пётр явно выбивается из ряда современников-европейцев тем, что стал инициатором гибели своего сына царевича Алексея. При всей сложности их отношений следует учитывать, что отсутствие пристального внимания со стороны Петра к процессу воспитания своего сына было вполне типичным для семейной
жизни всех слоев общества того времени как в России, так и в Европе. Кроме того, Н.Л. Пушкарева отмечает, что на Руси ХУЬХУП вв. представления о воспитании отцами сыновей предполагали изрядную строгость.
По-видимому, Пётр воспринимал Алексея скорее как политическую фигуру, нежели как свое дитя, что в том числе связано с базовым недоверием, порождавшим повышенный уровень подозрительности и бессознательного страха за свой властный статус, что было не редкостью в семьях правителей (ср. пример Фридриха Вильгельма I и Георга I Английского). Пётр вполне терпимо относился к единственному сыну до того, как прочно связал себя с Екатериной. Вскоре после этого и начинается охлаждение, что наталкивает на мысль о возможном стороннем влиянии заинтересованных лиц (прежде всего А. Д. Меншикова и новой царицы), провоцировавшем и без того имевшую место тревогу царя за будущность своих преобразований.
При этом цивилизационная специфика имела место. В отличие от Западной Европы, где со времен Средневековья частью единой нефиксированной установки становится более толерантное отношение монархов к своим сыновьям, являвшимся крупными феодальными владетелями, Россия в московский период истории не знала политической или хотя бы экономической самостоятельности царских отпрысков, которые уже в середине XVI в., с исчезновением уделов, превращаются «просто» в царевичей без какой-либо иной титулатуры.
Принципиальная разница между Петром и Иваном IV, еще одним «сыноубийцей» на российском престоле, отражала специфику структуры личности обоих монархов в целом. Если Грозный собственной рукой нанес наследнику смертельный удар в порыве гнева, то Пётр подверг сына суду за поступок, который расценивался бы как преступление для любого другого его подданного, продемонстрировав тем самым высшую форму беспристрастия - в рамках создаваемого им образа Отца Отчества Пётр просто не мог поступить иначе. Однако нельзя сбрасывать со счетов и бессознательные мотивы (стремление обезопасить себя от соперника), которые и были рационализированы в рамках концепции «служения отечеству».
Хотя к детям от Екатерины Пётр относился очень тепло, ранняя смерть наследника, Петра Петровича, не дает нам возможности сравнить отношение царя-реформатора к нему и к Алексею. Если бы «Шишечка» дорос до возраста
потенциального соперничества, все могло измениться (на это указывал еще М.П. Погодин).
Интересно, что, несмотря на сторонние любовные связи Петра, у нас нет достоверных сведений о его внебрачных детях, помимо анекдотов и преданий. В правдивости этой информации заставляет сомневаться тот факт, что Пётр никогда не скрывал своих детей от Екатерины, появлявшихся задолго до их официального брака. Кроме того, подобные слухи касательно царской семьи были довольно типичными (начиная с подозрений насчет незаконнорожденности Ивана IV), что было связано с кризисными периодами истории и с расшатыванием должностной царской харизмы в XVII в.
При этом именно Пётр вводит в России ряд мер по смягчению проблемы «байстрюков», которые по Уложению 1649 г. лишались всех прав на свободу и гражданство (в отличие от Западной Европы, где бастарды в среде элиты никогда не были изгоями; замечательный пример — семья Людовика XIV, где внебрачные дети занимали положение, практически ничем не уступавшее законным). Речь идет об обязательстве выплаты содержания на детей отцом и создании приемных домов.
В целом петровские эксперименты в личной жизни оказали большое влияние на положение представительниц российской элиты, получивших возможность участия в публичной жизни. Более того, после смерти Петра в России начинается длительный период женского правления, вызванный не столько отсутствием мужских претендентов на престол (таковые все же были), сколько психологическим переутомлением элиты бурными перипетиями петровского царствования, вызывавшим стремление наиболее активной ее части к «умиротворению». Однако речь шла лишь о временной аберрации российского властного кода, маркировавшей собой переходный период. К концу века престол вернется в мужские руки, в коих и останется до конца имперского периода.
В заключении подводятся основные итоги.
Проведенное исследование позволяет скорректировать ряд устойчивых представлений о личности Петра I.
Во-первых, уровень агрессии, проявляемой Петром в своем политическом и личном поведении, не выходил за пределы нормального в тогдашнем российском обществе уровня, несколько превышая таковой в Западной Европе. При этом отчетливо прослеживается тенденция снижения этого уровня на протяжении
жизненного цикла царя-реформатора, что демонстрирует успешность процесса оцивилизовывания, подразумевающего прирастание рациональности и подавление аффектов.
Во-вторых, пристрастие Петра к пародийно-кощунственным действам не свидетельствовало ни о его патологических наклонностях, ни о слабой религиозности. Всешутейший собор, как и иные смеховые явления придворной среды петровского времени, вполне вписывались в рамки культурных традиций, как российских, так и европейских. При этом их обилие в данный период объясняется компенсаторной функцией смеха, особо востребованной в период радикальных реформ, и необходимой для психики их инициатора.
В-третьих, представления о гиперсексуальности Петра основывается на информации, анекдотичной по характеру и не подтверждаемой достоверными источниками. Наибольшей активностью в этой сфере царь-реформатор отличался, видимо, в молодые годы. После его женитьбы на Екатерине речь могла идти лишь об отдельных казусах, причем, что особенно важно, Пётр свои адюльтеры не афишировал и пресекал их обсуждение в обществе, чем сильно отличался от своих западных «коллег», для которых наличие любовниц считалось нормой.
В-четвертых, нельзя характеризовать Петра как личность, не знавшую сомнений и преград на пути преобразований. Напротив, в силу того, что в основе его идентичности лежали такие негативные по сути качества как базальная тревожность и базовое недоверие (результат стрессов, пережитых в детстве, а также отражение повышенного невротизма окружавшего его социума), одним из ведущих движущих мотивов его деятельности стала неуверенность в себе, стремлением преодолеть которую можно объяснить его огромную работоспособность и разносторонность интересов.
Благодаря наличию очевидных успехов на пути государственного строительства, а также приобщению к европейской культуре и педалированию игровых и смеховых элементов идентичности, Петру удалось сохранить позитивный, при всех издержках и срывах, вектор личностного развития. Благодаря обозначенным особенностям, сохранив базовое недоверие как определяющее качество идентичности до конца дней, Пётр сумел избавиться от базапьной тревожности, если не преодолев, то в значительной мере снизив уровень невротизма.
Специфика становления социально-психологической идентичности Петра отражала особенности социокультурного ландшафта эпохи, в то же время в значительной мере влияя на последний. Несправедливыми представляются обвинения Петра в непоследовательности проводимой им политики европеизации. Делом в том, что он и не ставил перед собой задачи превращения России в европейскую страну как таковую, преследуя цель возвести ее в ранг великой державы, для чего выборочно использовались как европейские, так и отечественные методы. И если цель, поставленная Петром в конкретный исторический период, была успешно достигнута, то с точки зрения процессов модернизации, разворачивавшихся в рамках большого времени, оценки его деятельности не однозначны (важно помнить, что правительственные реформы Нового времени в любой стране сами по себе не являлись модернизацией, но лишь могли способствовать ее развитию).
Самодержавие и крепостничество, остававшиеся основой российской социокультуры, мешали привитию на местной почве капиталистических и демократических тенденций. В первом случае речь при Петре шла о частичной индустриализации (в основном завязанной на укрепление военного потенциала). Во втором дело ограничилось попытками внедрения выборного дворянского и городского самоуправления (при этом немаловажным достижением стало введение коллегиальности в административном управлении и укрепление законодательной базы последнего; стоит помнить и о том, что среди монархических стран Европы того времени явственные успехи в плане демократизации демонстрировала лишь Англия).
Однако внедрение начал европейской культуры и образования значительно ускорили процессы оцивилизовывания российской элиты, важнейшей составляющей которых являлось приращение рациональности. В рамках большого времени это привело к росту самосознания дворян, а затем и других слоев общества, что в свою очередь способствовало развитию потенциала модернизации, выражавшемуся в появлении демократической идеологии и генезисе капитализма. Ощутимые результаты стали заметны в конце XIX - начале XX в., однако дальнейшие события показали, что процессы модернизации так и не приобрели в России органического характера, без чего невозможна ее реализация как таковая. (Эти выводы могут быть распространены и на современную ситуацию в нашей стране).
Основные положения диссертации нашли отражение в следующи. публикациях:
Главы в коллективных монографиях:
1. Мухин О. Н. Специфика петровской модернизации через призму игровых i смеховых черт эпохи / О. Н. Мухин // Полидисциплинарные технологи] исследования модернизационных процессов / под ред. Б. Г. Могильницкогс И. Ю. Николаевой. - Томск : Изд-во Том. гос. ун-та, 2005. - С. 188-219 (1,48 пл.).
2. Мухин О. Н. Пётр I: личность и эпоха в поисках идентичносп (перспективы изучения) / О. Н. Мухин // Методологический синтез: прошлое настоящее, возможные перспективы / под ред. Б. Г. Могильницкого ] И. Ю. Николаевой. -М.: Логос, 2005.-С. 91-110 (1,01 пл.).
Статьи, опубликованные в научных журналах, рекомендованных ВАК:
3. Мухин О. Н. Пётр I и «женский вопрос»: власть и тендер в Росси] XVIII в. / О. Н. Мухин // Вестник Томского государственного педагогическог университета. Сер. Гуманитарные науки (история, археология, этнология). - 2004. Вып. 4 (41). - С. 5-9 (0,52 пл.).
4. Мухин О. Н. Трансформация образа правителя в петровскую эпоху контексте российских властных мифологем (на материале американско историографии) / О. Н. Мухин // Вестник Томского государственног педагогического университета. Сер. Гуманитарные науки (история, этнология). 2006. - Вып. 1 (52). - С. 59-63 (0,57 пл.).
5. Мухин О. Н. Иван Грозный и Пётр I: к вопросу о роли личности правител в процессах модернизации / О. Н. Мухин // Вестник Томского государственног университета. История. - 2009. - № 2 (6). - С. 80-83 (0,28 пл.).
6. Мухин О. Н. Феномен «игры в царя» в политической культуре Росси раннего Нового времени: психосоциальные корни / О. Н. Мухин // Вестни Томского государственного университета. — 2010. -№ 339. - С. 62-69 (1,1 пл.).
7. Мухин О. Н. «Я Пётр Алексеевич»: к проблеме самозванчества в России конце XVII - первой четверти XVIII в. / О. Н. Мухин // Вестник Томског государственного педагогического университета. - 2010. - Вып. 9 (99). - С. 20-2 (0,75 пл.).
8. Мухин О. Н. Пётр Великий vs Иван Грозный: личность в контекст специфики российских процессов модернизации / О. Н. Мухин // Диалог с
временем : альманах интеллектуальной истории. - 2011. - Вып. 35. - С. 153-174 (1,24 пл.).
9. Мухин О. Н. «Царь наш Пётр Алексеевич свою царицу постриг, а живет блудно с немками...»: тендерный облик Петра I в контексте эпохи / О. Н. Мухин // Вестник Томского государственного университета. - 2011. - № 353. — С. 117-124 (1,14 пл.).
Статьи в других научных изданиях:
10. Мухин О. Н. Игровые аспекты петровской модернизации / О. Н. Мухин // Междисциплинарный синтез в истории и социальные теории: теория, историография и практика конкретных исследований / под ред. Б. Г. Могильницкого, И. Ю. Николаевой, JI. П. Репиной. - М. : Изд-во ИВИ РАН, 2004.-С. 146-152(0,53 пл.).
11. Мухин О. Н. Трансформация женских тендерных ролей в царской семье при Петре I. (Постановка проблемы) / О. Н. Мухин // Методологические и историографические вопросы исторической науки / отв. ред. Б. Г. Могильницкий, И. Ю. Николаева. - Томск : Изд-во Том. гос. ун-та, 2007. - Вып. 28. - С. 255-262 (0,42 пл.).
12. Мухин О. Н. Женщины царской семьи в эпоху петровских реформ: роли и судьбы / О. Н. Мухин // Мир Клио : сборник статей в честь Лорины Петровны Репиной : в 2 т. / под ред. О. В. Воробьевой. - М. : Изд-во ИВИ РАН, 2007. — Т. 2. -С. 396-412 (0,79 пл.).
13. Николаева И. Ю. Психосоциальная и культурная символика властных мифологем в сравнительно-историческом контексте их бытования / И. Ю. Николаева, О. Н. Мухин, А. Ю. Соломеин // Credo new. : теоретический журнал.-2008.-№3 (55).-С. 208-224 ; № 4 (56). - С. 195-215 ; 2009.-№ 1 (57).-С. 198-213 (2,6 пл. / 0,75 пл.).
14. Мухин О. Н. Пётр I - царь-харизматик: изменение сакрального образа правителя в России раннего Нового времени / О. Н. Мухин // Политическая культура в истории Германии и России / отв. ред. Л. Н. Корнева, С. А. Васютин. - Кемерово : Кузбассвузиздат, 2009. - С. 373-385 (0,8 пл.).
15. Мухин О. Н. Власть, жестокость и кровные узы: семейные отношения европейских монархов раннего Нового времени (типичное и особенное) / О. Н. Мухин // Медиевистика XXI века / науч. ред. А. А. Мить и др. - Томск : Изд-во
Том. гос. педагог, ун-та, 2009. - Вып. IV : Власть, социальные связи, насилие период перехода от средневековья к новому времени. - С. 128-155 (1,7 п.л.).
16. Мухин О. Н. Карл XII и Пётр I: к вопросу о специфике становлет идентичности монарха раннего нового времени / О. Н. Мухин // Проблем методологии и историографии всеобщей истории / отв. ред. Т. И. Зайцев О. Н. Мухин. - Томск : Изд-во Том. гос. педагог, ун-та, 2010. - Вып. 1. - С. 161-1S (1,34 пл.).
17. Мухин О. Н. Империи и империализм: о роли «имперского гена» процессах модернизации (предварительные замечания) / О. Н. Мухин III Исторические чтения Томского государственного педагогического университета материалы международной научной конференции 11-12 ноября 2010 г. - Томск Изд-во Том. гос. педагог, ун-та, 2011. - С. 404-407 (0,3 пл.).
18. Мухин О. Н. Пётр I - Царь-Учитель (истоки и смысл образа) О. Н. Мухин // Дни науки - 2012 : материалы VIII международной научнс практической конференции (27 февраля - 5 марта 2012). - Прага : Publishing Нош «Education and Science» s.r.o., 2012. - С. 75-77 (0,18 пл.).
Подписано в печать 15.01.2013 г. Формат А4/2. Ризография . л. 2,5. Тираж 100 экз. Заказ № 02/01-13 Отпечатано в ООО «Позитив-НБ» 634050 г. Томск, пр. Ленина 34а