Социальные институты и мобильность в трансформирующемся обществе

Черныш, Михаил Федорович

автореферат диссертации по социологии, специальность ВАК РФ 22.00.04
диссертация на тему: Социальные институты и мобильность в трансформирующемся обществе

Год: 2005
Автор научной работы: Черныш, Михаил Федорович
Ученая cтепень: доктора социологических наук
Место защиты диссертации: Москва
Код cпециальности ВАК: 22.00.04

Диссертация по социологии на тему 'Социальные институты и мобильность в трансформирующемся обществе'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Социальные институты и мобильность в трансформирующемся обществе"

На правах рукописи

ЧЕРНЫШ

Михаил Федорович

Социальные институты и мобильность в трансформирующемся

обществе

Специальность 22.00.04 - Социальная структура, социальные институты и

процессы

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора социологических наук

Москва 2005

Работа выполнена Научный консультант

Институте социологии РАН

доктор философских наук, профессор З.Т.Голенкова

Официальные оппоненты

Академик РАН, Т.И. Заславская

Доктор философских наук, профессор А.Г. Здравомыслов

Доктор социологических наук Л.А. Беляева

ВЕДУЩАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

Кафедра социологии Московского государственного института международных отношений

Защита состоится 21 декабря 2005 г. в 14.00 на заседании Диссертационного совета Д 002.001.02 по присуждению учёной степени доктора социологических наук при Институте социологии РАН по адресу:

117218, Москва, ул. Кржижановского, д. 24/35, корп. 5.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института социологии РАН Автореферат разослан «_»_2005 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета,

Кандидат философских наук

Мещеркина Е.Ю.

'^Актуальность исследования ^^ ^^

Исследования социальной структуры общества, её изменений в новейшую эпоху потребовали нового понятийного аппарата. Обычными для подобных исследований стали понятия «ресурсные группы», «культурный» или «социальный капитал», «социальное поле», «институциональная матрица» и многие другие. Эти понятийные новации никак не коснулись исследований мобильности: в них используется традиционный набор категорий, введенный в оборот еще П.Сорокиным. В этих исследованиях в центре внимания, как правило, оказываются изменения социопрофессиональных позиций и в редких случаях - изменения материального положения индивидов или целых социальных групп. В них чаще всего преобладает констатация феномена мобильности, его объяснение оставляется другим направлениям социологии или научным дисциплинам. Одна из причин подобного подхода кроется в стремление социологов сохранить научную объективность, остаться за рамками любой из основных идеологических парадигм. Подобная замкнутость методологического аппарата ведет к целому ряду непреодолимых сложностей на этапе интерпретации эмпирических данных. Во-первых, она не позволяет дать ответ на очевидный вопрос: в какой степени перемена социопрофессиональной позиции покрывает поле социальных перемещений индивидов и социальных групп. Можно ли, опираясь на подобный подход, уравнять возвышение на один ранг в армейской иерархии и аналогичный рост в иерархии крупной корпорации? Можно ли определить, насколько значимо, с социальной точки зрения, повышение чиновника по службе, если оно не сопровождается существенной прибавкой к заработной плате? Преобладанием социопрофессионального подхода исследования мобильности обязаны американской и английской научным школам. Но в обеих школах объектом исследования было стабильное общество, в котором измерения социальной структуры имели высокую степень согласованности. Более высокому социальному статусу неизменно соответствовал более высокий доход, а получение высшего образования означало вхождение в благополучную прослойку общества - средний класс. Иное дело общество, находящееся в фазе глубоких, всеохватывающих социальных изменений. Обычной для подобной ситуации является рассогласованность позиций индивида в социальном пространстве. Получаемый доход слабо коррелирует с уровнем квалификации, а статус существует отдельно от позиций в управленческой иерархии.

Во-вторых, изучение одних только перемещений индивида в социальном пространстве не позволяет изучить первопричины его действий - мотивацию, подвигающую к изменению социального положения. Мотивы мобильности не только стимулируют индивида к тому, чтобы предпринимать действия, ведущие к мобильности, но и выступают как ценностные координаты, указывающие на желательное направление социальных перемещений, а также возможность достигнуть той или иной социальной позиции. Ценностный аспект мобильности открывает перспективы для более глубокого изучения социальных последствий групповой мобильности. Появляется возможность изучить влияние групповой восходящей или нисходящей мобильности на состояние общественного сознания, отношение к социальному порядку, баланс конформного и протестного поведения. Оценка индивидами социальной мобильности своей и своего непосредственного окружения выступает как ключевой фактор легитимации режима и, соответственно, устойчивости тех паттернов мобильности, которые им прод^щ^ру^щ^ аспект

БИБЛИОТЕКА . {

чЯЮ^у ЛКщ / ^

изучения мобильности важен не только потому, что ценности достижения подвигают людей к мобильности. Он важен еще и потому, что в более широком контексте влияет на изменения структуры социальных перемещений, состояние общества в целом, общественный дискурс по поводу жизненных возможностей, представляемых общественной системой.

Актуальность данной работы не сводится только к методологической составляющей, в ней присутствует практический аспект, заключающийся в изучении институциональных систем, обеспечивавших мобильность в двух типах общества - советском и постсоветском. В первой из упомянутых общественных систем во главу угла ставилась идея равенства. Однако подобный набор ценностей оказался возможным только в относительно неразвитом, аграрном обществе. Общество, ставшее индустриальным, урбанизированном, неизбежно столкнулось с проблемой нарастающей дифференциации в самых разных его измерениях. Более высокая степень сложности, характерная для современной общественной системы, вступала в противоречие с навязываемой ему системой унификации общественных отношений. Изучение социальных институтов показало, что подобное противоречие разрешалось посредством разрастания теневых, сетевых, неформальных практик. Социальная система, возникшая в постсоветский период, также столкнулось с рядом противоречий: ее институциональная система продуцирует крайние формы неравенства, провоцирующие ресентимент по отношению к базовым социальным институтам. Институты мобильности, ориентированные на исключение, изоляцию социальных групп, рождают подобие классового противостояния, при котором значительная часть общества отказывает социальным институтам в доверии. В этой системе координат мобильность становится не просто совокупностью социальных перемещений, но еще и символическим ресурсом, определяющим перспективы общественной системы. Именно поэтому институты мобильности, а также устойчивые формы мобильности, рождаемые ими, должны стать предметом изучения в настоящей работе.

Степень разработанности проблемы: мобильность в советской и постсоветской социологии

данного предмета в советской науке: мобильность рассматривалась в телеологической перспективе, в соотношении с теми целями, которые ставило перед собой советское государство. Рабочим инструментом для анализа мобильности была в советское время теория становления социальной однородности. Она позитивно оценивала перемещения, приводившие к сближению социальных групп и слоев по ряду выделенных показателей. Что касается фактов, свидетельствующих об углублении социальных различий, то они в некоторых случаях игнорировались, в других - оценивались в негативном плане, как явления, тормозящие социальное развитие. Несмотря на ограничения идеологического характера, советские социологи находили возможности для изучения социальных потоков, формирующих слои и классы советского общества. Некоторые важные аспекты перемещений стали предметом рассмотрения в работах Т.И. Заславской, выявлявшей мотивы и последствия потоков миграции в сельской местности1. Схожими сюжетами занимался Ю.В.Арутюнян2. О.И.Шкаратан поставил в центр своих исследований процессы, оказывающие влияние на формирование различных групп советской интеллигенции3. Л.А.Гордон и Э.В.Клопов занимались изучением социального состава рабочего класса, характером и содержанием труда советских рабочих. В центре их внимания находилась мобильность рабочего места - изменения, сопутствующие автоматизации производства4. В работах Ф.Р.Филиппова мобильность изучалась как процесс формирования социального состава рабочего класса. Кроме того, ряд работ этого автора был посвящен социологии образования, анализу мобильности в рамках жизненного цикла5. В соавторстве М.Н.Руткевич и Ф.Р.Филиппов опубликовали труд, в котором впервые за многие годы делалась попытка сформулировать теоретические основы изучения мобильности в СССР6. Профессиональные устремления молодежи подробно изучались в работах В.Н.Шубкина.7 В схожем ключе анализировал мобильность МХ.Титма, в центре исследований которого находилась молодежь, советское студенчество. В 80гт. М.Х.Титма стал одним из зачинателей крупного панельного проекта, ставившего целью изучить пути советской молодежи по мере вступления во взрослую жизнь*. В работах В.А.Ядова и А.Г.Здравомыслова мобильность рассматривалась не

' Миграция сельского населения/ Под. ред. ТИ.Заславской. М.- Мысль, 1970; Заславская ТИ, Рывкина РВ Методологические проблемы социологического исследования мобильности трудовых ресурсов. Новосибирск: Наука, 1974; Заславская Т.И. Трудовая мобильность как предмет экономико-социологического исследования // Методологические проблемы социологического исследования мобильности трудовых ресурсов / Под ред. ТИ. Заславской, РВ. Рыбкиной. Новосибирск Наука, 1974 с 7-45;

2 Арутюнян Ю В Социальная структура сельского населения СССР. М,- Мысль, 1971.

3 Бляхман Л .С, Шкарэтан О.И НТР, рабочий класс, интеллигенция. М : Политиздат, 1973, Шкарагтан О.И Проблемы социальной структуры рабочего класса СССР. М: Мысль, 1970; БляхмакЛС, Здравомыслов А.Г, Шкаратан О.И. Движение рабочей силы на промышленных предприятиях. М Экономика, 1965

4 Гордон Л А, Назимова А К Рабочий класс СССР- тенденции и перспективы социально-экономического развития. Москва: Наука. 1985.

5 Филиппов Ф Р Социальная структура общества и система образования М Советская социологическая ассоциация 1974; Филиппов Ф.Р Социология образования. М: Наука, 1980.

6 Руткевич М Н., Филиппов Ф Р Социальные перемещения М.: Мысль 1970

7 Шубкин В Н Начало пути (проблемы молодежи в зеркале социологии и литературы) М. Молодая гвардия, 1979.

1 Титма М X. Выбор профессии как социальная проблема. М.: Знание 1975

столько как перемещения в пространстве, сколько как изменения общественного сознания, возникновения новых типов отношения к труду9.

После того, как все запреты на изучение мобильности были сняты в конце 80-х гг. прошлого столетия, изучение этого предмета вошло в новую фазу. В фокусе внимания российских учёных оказались три аспекта темы. Первый был представлен в исследованиях, посвященных советскому периоду. В анализ советской системы вводились факты, свидетельствующие о массовых нисходящих перемещениях в советский период. Активно изучалось, к примеру, влияние на советское общество массовых репрессий 30-50-х гг. В работах Л.А.Гордона насилие по социальному признаку выставлялось одной из ключевых характеристик, раскрывавших репрессивную природу советского строя10. В статьях С.Г.Кордонского предметом изучения стали дифференцирующие институты советского общества и, прежде всего, институт прописки, позволявший контролировать или блокировать массовые перемещения в стране". Вторым аспектом изучения мобильности стала её структура и последствия в первой половине 90-х. В работах Т.И.Заславской, Л.А.Беляевой, Л.А.Гордона, З.Т.Голенковой, В.И.Ильина, Г.Г.Силласте, Н.Е.Тихоновой, О.И.Шкаратана12 изучалось влияние реформ на уровень социальной дифференциации в российском обществе. Отмечалось, в частности, что реформы запустили процесс поляризации социальных групп и слоев, в рамках которого мобильность имела не только индивидуальный, но и групповой характер. Эти процессы привели к возникновению так называемого андеркласса - группы маргинализированных индивидов, слабо адаптированных к условиям рынка труда. На другом полюсе, благодаря приватизации, возникла группа богатых собственников средств производства, а также средний слой, успешно приспособившийся в ситуации динамичных изменений.

О мобильности ценностей, характеризующих становление среднего класса, писали Т.М.Малева и Г.Г.Дилигенский13. Радикальные изменения в постсоветский период позволили автору данной работы говорить о становлении в России классового общества, характеризующегося высокой степенью социальной поляризации, постепенным окультуриванием социальных различий14. Механизмы дифференциации, приводившие к расслоению внутри

Человек и его работа. Социологическое исследование / Под ред А Г Здравомыслова, В П Рожина, В.АЯдова. М.: Мысль, 1967.

10 Гордон Л.А, Клопов Э.В. Потери и обретении в России 90-х: историко-социологические очерки экономического положения народного большинства. М.: Аудитория УРСС, 2001.

" Кордонский С.Г. Кристалл и кисель. М.. Модест Колеров и «Три квадрата» 2002

12 Беляева Л.А- Социальная стратификация и средний класс. М.: УРСС, 2001, Заславская Т.И Социетальная трансформация российского общества: деятельно-структурная концепция. M : Дело, 2002; Голенкова 3 Т. Основные тенденции трансформации социальных неравенств/ Россия трансформирующееся общество М.: Канон-Пресс-Ц 2001, с 90-104, Горшков M, Тихонова НЕ Богатство и бедность в представлениях россиян // Социологические исследования 2004 № 3 с 16-22; Гордон Л А Бедность, благополучие, противоречивость- материальная дифференциация в 1990-е годы // Общественные науки и современность. 2001, № 3. с 3-21, Шкаратан О.И. Государственная социальная политика и положение средних слоев в современной России // Социологический журнал 2004, № 1/2 С 106-128. и др.

" Дилигенский Г Г Люди среднего класса. М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2002, Средние классы России* экономические и социальные стратегии М. Гендальф 2003.

14 Черныш М. Социальная мобильность в 1986-1993 годах//Социологический журнал 1994 № 2 с 130133.

профессиональных групп, изучались в работах В.А.Мансурова". Влияние мобильности на культуру рассматривалось в работах Л.Г.Ионина16. Третий аспект изучения мобильности заключался в методологии исследования. Здесь следует отметить работы Н.И.Лапина, В.В.Радаева, В.В.Семеновой, настоявших на расширении методологии изучения мобильности за счёт включения в него качественных методов и, прежде всего, биографического17.

В работах российских социологов, посвященных мобильности, широко использовался аппарат и методология, принятые в западных исследованиях мобильности. Начало этим исследованиям положили работы социолога российского происхождения П.Сорокина". Именно он ввел в оборот ключевые понятия, характеризующие пространственную ориентацию и охват мобильности, поделил её на вертикальную и горизонтальную, индивидуальную и коллективную. Сорокин одним из первых подметил тот факт, что общества, в которых получает распространение мобильность на индивидуальной основе, менее чем общества коллективной мобильности, склонны к социальным потрясениям. Следующий этап изучения мобильности связан с именами американских социологов С.Липсета и Р.Бендикса. В классической работе «Социальная мобильность в индустриальном обществе» они впервые связали в единый комплекс структурные характеристики мобильности и понятие индустриального общества . Отмечались, в частности, социальные тенденции, сопровождающие становления современных производственных отношений: рост городов и сокращение сельского населения, рост среднего класса, развитие системы образования, делающего доступным для выходцев из низов любые, сколь угодно высокие социальные позиции. Работы С.Липсета пронизаны оптимизмом в отношении современного общества, в них позитивные тенденции увеличения масштабов мобильности выступают как противовес деструктивному потенциалу социального противостояния. Подобный пафос разделяли далеко не все коллеги С. Липсета в США и за рубежом. В противоположность американским исследованиям Р. Будон, к примеру, сделал предметом изучения социальные преграды, затрудняющие получение высшего образования выходцами из низов20. В его исследованиях раскрывается влияние на мобильность социального происхождения, а также особенностей устроения системы образования. Именно Р.Будон ввёл в оборот понятие мобильности «нетто», являющейся производной от совокупной работы базовых социальных институтов. В дальнейшем тот критический ракурс зрения, который он задал исследованиям проницаемости структурных перегородок, получил развитие в работах других французских социологов - П.Бурдье и Д.Берто21. Критическая

" Мансуров В. А., Семенова Л. А. Некоторые тенденции в развитии профессиональных групп российской интеллигенции/ России: трансформирующееся общество. М: Канон-Пресс-Ц. 2001, с 284-303

16 Ионин Л.Г. Социология культуры: путь в новое тысячелетие: Учебное пособие для студентов вузов -М.: Логос, 2000

17 Лапин Н И. Эмпирическая социология в Западной Европе. М. ГУ ВШЭ 2004; В В Радаев Социология рынков: к формированию нового направления. Москва. ГУ ВШЭ. 2003; Семенова ВВ. Современные концепции и эмпирические подходы к понятию «поколение» в социологии/Отцы и дети Поколенческий анализ в современной России. М. НЛО. 200}, с 80-08.

" Сорокин П. Социальная мобильность. Пер. с англ. М.: Academia, 2005.

" Lipset S Bendix R. Social Mobility in Industrial Society. Berkeley: University of California Press, 1959

20 Boudon R Education, Opportunity and Social Inequality. N Y.: Wiley 1974/

21 Pathways to Social Class. A Qualitative Approach to Mobility. /Ed By D Bertaux, P Thomson. Oxford: Clarendon Press. 1997.

школа изучения мобильности получила дополнительные доказательства своих положений в исследованиях американских социологов Д.Фетермана и Р.Хаузера22. Последние установили, что мобильность имеет устойчивые формы, не зависящие от конъюнктурных колебаний. Эти формы были названы «базовой» мобильностью, отражающей специфику социального устройства в конкретном обществе. Английский социолог Дж.Голдторп проверил гипотезу о существовании «базовой» мобильности с помощью продвинутых математических методов на базе исследований, проведенных в большинстве европейских стран23. В результате он пришвл к тому же выводу, что и его американские коллеги: существуют устойчивые формы мобильности, которые можно определить как «сердцевинные» для данного общества (core mobility) или даже сообщества государств. Так мобильность в странах Европы генетически определена теми ее формами, которые сложились в двух европейских государствах - Великобритании и Франции. Работы Д.Фетермана, Р.Хаузера и Дж.Голдторпа поставили множество вопросов, на которые количественные и статистические исследования, проводившиеся ими, не могли дать адекватного ответа. Если «базовая» мобильность - это факт, характеризующий социальные перемещения в США и странах Европы, то каково ее происхождение? В каких сферах жизни общества заключены механизмы, определяющие устойчивость форм мобильности? Наиболее вероятным является предположение, что этими механизмами являются социальные институты. Именно сходство институтов может объяснить тот факт, что структура мобильности, освобожденная от влияния экономической и политической конъюнктуры, оказывается похожей в разных странах Европы. В большинстве европейских стран социальные институты часто внедрялись в жизнь по примеру наиболее развитых стран, а в ряде случаев при их непосредственном участии. Стоит отметить в этой связи, что и Россия, находящаяся на периферии европейского континента, в разные периоды своей истории находилась под влиянием стран, расположенных в её центре. Представления о равенстве и неравенстве, достижении, справедливости развивались не только на собственной национальной почве, но и почве тех идей, которые российское общество получало из Европы. Там же изыскивались институциональные формы, с помощью которых российское общество искало пути развития.

Итак, в фокусе внимания диссертации находятся социальные институты мобильности в советском и российском обществах. Распад, эволюция или возникновение новых институтов позволяет не только констатировать нарастающую дифференциацию социальной жизни России, но и понять те явные или латентные механизмы, которые рождают структурные формы неравенства в период перехода от одной социальной системы к другой, обусловливают перемещения индивидов или целых социальных групп в социальном пространстве. Одна из сложностей подобного проекта состоит в том, что само понятие социального института имеет в социологической традиции несколько трактовок. Применительно к изучению мобильности наибольшие перспективы содержит в себе определение, предложенное в

21 Featherman D, Hauser R. Opportunity and Change N.Y • Academic Press, 1978.

° Goldthorpe 1 The Constant Flux: A Study of Class Mobility in Industrial Societies Cambridge- Cambridge

University Press. 1993

работах Т.И.Заславской24. Она рассматривает социальный институт как совокупность формально-административных норм, направляющих жизнь в какой-либо сфере, неформальные социокультурные нормы, влияющие на неё, инструменты энфорсмента (организационные формы), заставляющие людей подчиняться нормам, а также формы общественного принуждения. Комплекс норм, а также институтов принуждения рождает практики, формальные и неформальные. Т.И.Заславская выводит практики за рамки института, рассматривая их как итог взаимодействия его составляющих. В настоящей работе предлагается рассматривать практики как одну из составляющих института наряду с нормами. Расширенная трактовка понятия «институт» представляется целесообразной, поскольку, как показывают исследования, практики могут иметь немалую степень независимости от норм и могут существовать как устойчивые формы действия, не имеющие прямого референта в структуре мотивов. Предположительно, подобный механизм уклонения от моральных суждений включается в тех случаях, когда поведение не имеет легитимных соответствий в области норм. На этом фоне предпочтительным оказывается приписывание его к разряду рутинных и уже поэтому приемлемых действий.

В использовании институционального подхода исследователь неизбежно сталкивается с проблемой выбора. Мир институтов многообразен и далеко не все из них имеют прямое отношение к перемещениям в координатах социальной структуры. Существуют институты, которые напрямую регулируют потоки мобильности, такие, к примеру, как институт прописки в советскую эпоху, но наряду с ними существуют институты, влияние которых на мобильность может быть охарактеризовано как минимальное. В эту сферу мы включаем, в частности, институты, определяющие состояние культуры, например, театр или эстраду. Необходимым условием изучения мобильности должно стать предложенное Т.И.Заславской деление институтов на базовые и периферийные. Это деление возникает только применительно к изучаемому предмету, в контексте других исследовательских задач оно может быть иным. Следует признать и тот факт, что граница между на базовыми и периферийными институтами может изменяться с течением времени. В период социальных изменений некоторые из институтов могут из базовых переходить в разряд периферийных и, напротив, из периферийных - в базовые. Базовые институты находятся между собой в состоянии взаимодополнения и взаимодействия, что делает продуктивной подход, предполагающий объединение институтов в кластеры. Понятие «кластер», предложенное Н.Смелсером, облегчает понимание общего вектора развития, рождаемого их комбинацией.

24 Заславская Т И Современное российское общество Социальный механизм трансформации М «Дело» 2004

преимущество, что охватывает нормативную сферу, определяющую потоки мобильности, состояние организаций, регулирующих текучесть в обществе, и практики, порождаемые перемещениями людей и целых социальных групп в разных измерениях социальной системы.

Особого внимания заслуживает соотношение понятий «институт» и «фактор мобильности». Следует понимать, что фактором мобильности может быть любое событие, любой единичный случай, оказывающий влияние на социальные перемещения. Речь может идти, к примеру, о военном конфликте или принятии решения, которое скажется в той или иной степени на позиции социальных групп или индивидов в сетке социальных координат. Институт предполагает, во-первых, устойчивость влияний на потоки мобильности, во-вторых, комплексное, системное восприятие влияний на мобильность, представляемое формальными и неформальными аспектами общественной жизни, в-третьих, учет так называемого культурного среза, который нередко остается за рамками анализа социальной текучести. Необходимо также учитывать, что, в отличие от факторов, влияющих на мобильность, институт нередко включает в себя иерархию неравных позиций, а также систему формальных и неформальных правил, регулирующих перемещение между ними (образование, армия). В этом качестве он не только проецирует мобильность вовне, формируя жизненные возможности индивидов и социальных групп в иных, чем собственная, иерархиях, но и является иерархией, в рамках которой может происходить социальное продвижение, подчиняющееся определенным правилам.

Объект и предмет исследования

Объектом данного исследования являются базовые институты, оказывающие наибольшее влияние на социальную мобильность. Перечень этих институтов сформирован на основании (а) социологической традиции, рассматривающей некоторые институты как ключевые, оказывающие наибольшее влияние на мобильность, будучи ее каналами или устойчивыми комплексными факторами, и (б) результатов исследований, показывающих, что в ситуации социальных изменений некоторые из институтов имеют тенденцию увеличивать влияние на мобильность, выступая в этом случае в качестве эмерджентной причины, изменяющей структуру социальных перемещений в обществе. В качестве объекта, заслуживающего изучения, полагается также степень и характер влияния отдельных институтов и формируемых ими кластеров на социальную мобильность. Ключевым понятием, позволяющим оценить это влияние, являются «жизненные возможности». Распределение жизненных возможностей, выступающее как следствие согласованной работы социальных институтов, лежит в основе формирования социальных различий, социальной структуры общества. Понятие «жизненные возможности» связывает между собой институциональный план исследования и существующие в обществе формы неравенства. Оно представляет собой объективно существующий институциональный субстрат мобильности. Субъективный пласт, на котором сфокусировано внимание исследования, раскрывает себя в понятии «социальные притязания». Социальные притязания находятся под влиянием множества разнообразных факторов, включая традиции, общественные ценности, идеологии. Они способны оказывать существенное влияние на состояние социальных институтов, направления их эволюции. Благодаря этому понятию, в объекте исследования находит отражение не только прямое влияние институтов на структуру мобильности, но и обратное влияние претендентов на

мобильность, включая так называемых «институциональных антрепренеров», под которыми понимаются индивиды или другие субъекты социального действия, нацеливающие на использование социальных условий или их изменение для получения максимальной выгоды.

Предмет исследования - это методология изучения мобильности, предполагающая рассматривать ее в качестве изоморфного отражения системы влияний, продуцируемых институциональным кластером. В этом качестве институты, а также институциональные кластеры могут быть «эквализирующими» (уравнивающими жизненные шансы) и «дифференцирующими» (консервирующими разные жизненные возможности для представителей разных социальных групп, способствующими их закрытию). Подобное различение обозначает крайние точки оценочной шкалы, поскольку в любом институциональном кластере неизбежно присутствуют как «эквализирующие», так и «дифференцирующие» нормы, организации или практики. Можно говорить лишь о превалировании тех или иных тенденций, воплощенных в институциональном векторе, «эквализирующем» или «дифференцирующем». В российской истории присутствуют как первый, так и второй из названных типов. Было бы неверно представлять их в качестве дискретных социальных образований, разнесенных по времени и наблюдаемым практикам. Напротив, изучение типов показывает, что институциональный кластер на протяжении своей истории претерпевает существенные изменения, наращивая объем либо «эквализирующих», либо «дифференцирующих» норм или практик. Т.И.Заславская предлагает рассматривать увеличение зазора между формальными и неформальными нормами и практиками как свидетельство кризиса института и, соответственно, институционального кластера, преддверие радикальной трансформации его организационной и нормативной структуры. Отдельным направлением исследования стало изучение различия между идеологией мобильности, декларируемой обществом, и преобладающими в его институтах формальными и неформальными практиками распределения жизненных возможностей. В этом соотношении раскрывается дистанция между декларируемой «эквализирующей» стратегией управленческих структур и нормами, регулирующими распределение жизненных шансов. Одно из основных понятий, характеризующих влияние общественной идеологии на восприятие жизненных шансов, - это ресентимент, обозначающие состояние общественного сознания, при котором оно отвергает общественный порядок, представленный социальными институтами как несправедливый, чуждый, блокирующий реализацию законных притязаний.

Цель и задачи исследования

Цель настоящего исследования заключается в том, чтобы определить способы и границы использования институционального подхода к анализу структуры и интенсивности социальной мобильности в изменяющемся обществе. Из данной цели вытекает ряд ключевых задач, раскрывающих существо изучаемой проблемы:

1. Анализ теории социальной мобильности и, в частности, тех её элементов, которые предполагают устойчивые влияния социальных институтов. Эти элементы в разной степени присутствуют в большинстве работ, посвященных мобильности, включая классические труды по этой теме.

2. Уточнение и развитие понятия «социальный институт» применительно к сфере социальных перемещений. Следует иметь в виду, что в разных социологических и экономических школах понятие социального института имеет разные определения, отличающиеся не только и не столько отдельными деталями, сколько принципиальными подходами к его трактовке. Необходимо было, в частности, избежать психологической редукции понятия, его сведения только лишь к ценностно-нормативной составляющей, а также противоположной крайности, заключающейся в отождествления институтов с существующими отраслями экономики или организациями. Любая из приведенных крайностей могла бы существенно осложнить процесс интеграции понятия в объяснительные модели, характеризующие структуру социальной мобильности в трансформирующемся обществе.

3. Развитие системы понятий, характеризующих ценностно-нормативный аспект, характеризующей предрасположенность к разным типам социальной мобильности, а также оценку пройденного пути в завершающей фазе продвижения. Следует подчеркнуть, что в теории социальной мобильности этому аспекту традиционно уделялось недостаточно внимания. В фокусе чаще всего оказывались сами перемещения, причем мобильность традиционно сводилась к трудовой биографии индивида или перемещениям больших социальных групп. Между тем именно ценностно-нормативная компонента позволяет понять, как агенты мобильности оценивают свои жизненные возможности и как они судят о социальной системе, в которой им приходится действовать.

4. Выявление влияния институциональных кластеров на структуру и интенсивность мобильности в меняющемся российском обществе. Важно было не только указать на определяющее влияние кластеров на мобильность, но показать, как эволюционировали сами кластеры и как их эволюция формировала паттерны социальной мобильности на разных этапах жизни советского и постсоветского общества.

Эмпирическая база и методы исследования

В исследовании широко использовался метод вторичного анализа данных исследований, проводившихся сектором социальной мобильности и другими подразделениями Института социологии РАН. Ценную информацию о мобильности в советский период удалось получить в 1991 г., в ходе первого в истории советской социологии сравнительного советско-американского исследования «Классовая структура и классовое сознание» (общероссийский проект, базировавшийся на случайной, стратифицированной выборке объемом в 2100 респондентов). Это исследование рассматривалось его инициаторами (Э.О.Райт) и участниками как часть масштабного международного проекта изучения классовой структуры в разных странах мира. Ключевую роль в нем играли американские социологи, отсюда акцент в блоке вопросов, посвященных мобильности, на мобильность в уровне образования вкупе с профессиональным и должностным продвижением. Следует подчеркнуть, что уже в то время ощущалось неполное соответствие данного подхода реалиям российского общества. Номенклатура профессиональных номинаций, почерпнутая из классификатора Международной организации труда, ничего не могла сказать о действительной значимости той или иной социальной позиции в социальной системе развитого социализма. За рамками латентных структур, вызываемых к

жизни специфическими институтами, такими, к примеру, как прописка по месту жительства или КПСС, она per se не могла стать основой для продуктивных гипотез, объясняющих темпы и масштаб социальных перемещений. Недостатком этого проекта можно считать и то, что его американские участники называли «отсутствием зависимых переменных», то есть переменных, характеризующих состояние сознания, ценности и интересы респондентов.

При всех недостатках советско-американское исследование стало одним из знаковых проектов, заложивших основу для дальнейшего изучения российского социума. В 1998 г. возникла возможность провести повторное исследование, имеющее схожее концептуальное основание. Как и первое исследование, это был международный проект: помимо российской стороны, значительный вклад в разработку его концепции внесли финские социологи из университета г. Тампере (Р.Блом и Х.Мелин). Объектом изучения было в этот раз российское общество, находящееся в фазе глубокого реформирования. В структуре исследования присутствовал блок вопросов, посвященных мобильности, повторявших вопросы первого исследования. Кроме того, детальному изучению подвергся характер и содержание образования респондента, включая обучение в новых учебных заведениях, обеспечивавших переподготовку кадров в новую рыночную эпоху. Изменения коснулись не только вопросов, но и размеров выборки исследования. Ее объем стал равен 3000 респондентов, отобранных в полном соответствии с принципом случайности.

В эмпирическую базу исследования вошли также данные исследования, посвященного среднему классу, проживающему в г. Москве, проведенного в 2003 году в формате телефонного опроса. Исследование состояло из двух волн, одна из которых базировалась на случайной выборке объемом в 5000 респондентов, а вторая - на выборке в 3000 респондентов. Особенностью этого проекта было то, что в нем присутствовал обширный блок вопросов, характеризующих ценностные ориентации респондента, делалась попытка связать факт мобильности, выводящей в ряды среднего класса, с ценностями и другими компонентами мотивации.

В ряду исследований, использованных при написании данной работы, находится проект, носящий название «Социальный профиль российского менеджера», реализованный при участии Ассоциации менеджеров России. В программе исследования ставилась цель изучить социальные корни становящейся группы управленцев рыночного сектора российской экономики. Объектом исследования являлись только руководители высшего и среднего звена, занятые на российских предприятиях или работающие в иностранных компаниях на территории России. Исследование имело два этапа и проводилось с промежутком в два года (2001 и 2003 гг.). Выборка исследования охватывала все города России с населением 1 млн. человек или более. Отрасли экономики были представлены в ней пропорционально доле населения, занятого в каждой из них. Одна из целей исследования заключалась в том, чтобы выявить каналы мобильности респондентов, определить составляющие индивидуального и группового опыта, обусловившие стремление человека стать руководителем. Особое внимание уделялась образованию респондентов, их профессиональной подготовке, жизненному опыту в советский и постсоветский период.

Каждое из исследований предусматривало работу по совершенствованию методологических оснований изучения мобильности Ситуация «отсутствия

зависимых переменных» показала, что исследовать механизмы мобильности, строить модели, объясняющие ее структурные характеристики, можно только на базе данных, характеризующих ценностные ориентации респондентов, их жизненные практики, включая детский и юношеский опыт. Результаты, полученные в ходе упомянутых исследований, указывали на присутствие в жизни людей, продвигающихся в социальном пространстве, суммы влияний мощных структур, организаций, общепринятых практик и ценностей. Эти составляющие работы институтов играли роль ограничителей мобильности, задающих ее агентам границы «возможного» и «невозможного», а также ориентиров, организующих логику продвижения в пространстве «желательного» и «нежелательного».

Новизна полученных результатов

Научная новизна выносимых на защиту положений может быть сформулирована следующим образом:

1. В научный оборот автор вводит понятие «социальный институт мобильности», под которым понимается комплекс организаций, формальных и неформальных норм и практик, регулирующих продвижение индивидов и социальных групп в изменяющемся обществе. Впервые факторы, влияющие на мобильность, объединяются в единый, взаимосвязанный комплекс, формирующий поле практических возможностей и ценностную сферу мобильности.

2. В работе предлагается типологизация социальных институтов применительно к мобильности: «эквализирующие» и «дифференцирующие». «Эквализирующими» являются институты, реализующие стратегии уравнивания жизненных шансов для выходцев из разных социальных групп, «дифференцирующими» - институты, способствующие социальной закрытости, реализующие стратегию исключения, создающие дополнительные преграды на пути восходящей мобильности.

3. В изучении общества становится возможным использовать понятие «институциональный кластер мобильности». Кластер представляет собой совокупность институтов мобильности, формирующих базовую структуру социальных перемещений в обществе на определенном этапе его развития. Кластер мобильности позволяет расширить используемые в теории мобильности понятия «мобильного» и «немобильного» обществ.

4. Комплексное изучение институтов мобильности дает возможность учесть при рассмотрении мобильности влияние устойчивых факторов, относящихся к сфере культуры. В ряду таких факторов находятся репрезентативные для общества представления о справедливости, равенстве, свободе, успехе. Институциональные подход создает условия для соединения в один аналитический инструмент элементов классового и культурологического анализа мобильности.

5. В работе введены в научный оборот понятия, характеризующие ценностную сферу мобильности. Ценности, ориентирующие на мобильность, делятся на «пре-» и «постфигуративные», то есть, с одной стороны, формирующие представления о возможном и желательном в плане продвижения, с другой - помогающие оценить уже достигнутое. При подобном подходе становится возможным глубже изучить легитимирующий потенциал мобильности, ее способность обеспечивать

поддержку политическим режимам в обход традиционных демократических процедур легитимации, а также делегитимировать режим - лишать его поддержки в условиях, когда жизненные возможности индивида или группы убывают.

6. В работе дан анализ двух кейсов, двух кластеров мобильности «советского эквализирующего» и «постсоветского дифференцирующего». Показана эволюция «эквализирующего» кластера, характеризующаяся нарастанием в нём дифференцирующих практик и постепенным разрывом между формальными и неформальными нормами, регулирующими мобильность, а также эволюция «дифференцирующего» кластера постсоветской эпохи, способствующего нарастанию и окультуриванию имеющихся социальных различий.

7. Автор расширяет аппарат изучения перемещений путем включения в него представлений о «символической» или «потребительской» мобильности. Выявляется связь между «потребительской» мобильностью и оценкой агентами мобильности эффективности и приемлемости социального порядка.

8. В работе проведен анализ потоков мобильности в советский и постсоветский период, соответствующих состоянию институциональных кластеров. Показаны различия в структуре и направлениях мобильности в трех поколениях - довоенном (поколение «наследников»), послевоенном (поколение «детей послевоенной эпохи») и последнем советском (поколение «застоя»).

9 Обоснована возможность создания инструментария, позволяющего изучать и регулировать работу институтов, посредством изменений законодательства, создания новых или реформирования старых инструментов энфорсмента, ограничения или поощрения формальных и неформальных практик мобильности.

Апробация результатов исследования и их практическое использование

Основные положения диссертации представлены в книге автора «Социальная мобильность и институты» (М: Гардарики, 2005.). Все публикации автора за последние 15 лет имеют прямое отношение к теме диссертации. Идеи, изложенные в ней, присутствуют в 70 статьях автора, опубликованных в российских и зарубежных изданиях общим объемом в 65 печатных листов.

Содержание работы нашло отражение в докладах на российских и зарубежных конференциях и семинарах и, в частности, на Международных социологических конгрессах в Мадриде (1990 г., «Ценности молодежи и социальное продвижение»), Билефельде (1994 г., «Социальная мобильность молодежи») и Монреале «Религиозные ценности и мобильность в реформируемом российском обществе» (1998 г.), на конференции, посвященной молодежи в реформируемом обществе в Иерусалиме (2000 г.), конференции «Развитие Северо-Восточного региона Азии» (2004 г.), где был сделан доклад по теме «Социальные конфликты и противоречия на российских промышленных предприятиях». Тезисы или полные тексты докладов опубликованы.

Результаты изучения институтов и факторов изучения мобильности нашли выражение в учебных курсах, читаемых автором, и, в частности, в специальном курсе «Социальные изменения и социальная структура российского общества» (Университет г. Тампере, Финляндия), а также в курсе «Интерпретация данных в прикладной социологии» (Государственный университет гуманитарных наук, факультет социологии).

Еще одна область, в которой находят применение концептуальные основания изучения мобильности, это исследования социальной структуры, неравенства и социальных институтов. В 2003-2005 гг. результаты этих исследований неоднократно передавались в администрацию Президента РФ. Следует также упомянуть исследование «Миграция населения территорий Крайнего Севера», проведенного Институтом социологии РАН и Российским обществом социологов по заказу Всемирного банка в 2004 г.

Основные положения, выносимые на защиту

1. В современной социологии настоятельной необходимостью стало построение объяснительных моделей, в которых факты, характеризующие перемещения индивидов и социальных групп рассматривались в более широком институциональном контексте. Речь идет о новом подходе к мобильности, позволяющем связать ее структуру и интенсивность с устойчивыми комплексами факторов, относящихся к его организационным и культурным основам. Институты мобильности объединены в кластеры, внутри которых влияние одних институтов либо усиливается, либо компенсируется влиянием других. В результате институциональные кластеры могут иметь либо эквализирующий вектор, способствующий уравниванию жизненных возможностей, либо усиливать их дифференциацию, способствуя тем самым закрытию социальных групп, эксклюзии представителей социальных групп, имеющих ограниченные ресурсы, уступающих другим группам в доступе к культурному и социальному капиталу.

2. В моделях, объясняющих мобильность в трансформирующемся обществе, необходимо принимать во внимание не только должностные или профессиональные изменения социального положения, но и структуру общественных ценностей, позволяющих оценивать социальные приобретения и потери, успех и неудачу, справедливость и желательность происходящего. Структура ценностей, относящихся к мобильности, может быть разделена на два типа - префигуративные ценности, т.е. ценности, предваряющие акт мобильности, характеризующие область доступного и желательного, и постфигуративные ценности - пласт мотивации, посредством которого оценивается социальная значимость достигнутого, его соответствие изначальным социальным притязаниям. Пре- и постфигуративные ценности находятся в состоянии взаимосвязи и взаимодополнения. Чем выше социальные притязания, тем более жесткой является оценка достигнутого, более высокие претензии предъявляются к социальным институтам мобильности.

3. В советском и некоторых других обществах высокие темпы социальной мобильности являлись одной из стратегий легитимации режима, свергнувшего предыдущий насильственным путем. Революционное

насилие предъявлялось населению в качестве необходимого этапа построения более справедливого общества, свободного от сословных и классовых ограничений. Легитимация посредством мобильности потребовала создания особой культуры мобильности, утверждавшей желательность и возможность социального достижения. Высокая интенсивность социальной мобильности достигалась посредством пропаганды идеи равенства вкупе с построением «эквализирующего» институционального кластера.

4. Эволюция социальных институтов мобильности в советский период характеризовалась усилением дифференцирующих норм и практик. Ослаблению эквализирующих функций способствовало нарастание неформальных практик социального продвижения, противоречащих декларируемым принципам социального равенства. Анализ результатов исследований позволяет утверждать, что причиной подобного разрыва стало рассогласование между директивными организационными нормами и эволюцией социальной системы, становящейся по мере развития все более сложной и функционально дифференцированной.

5. Каждому из институциональных кластеров советской эпохи соответствует одно из поколений, выделяющихся структурой мобильности. Для первого поколения («поколения наследников») характерны высокие темпы и охват мобильности. Оно принимало активное участие в миграционных потоках, перемещавших население из деревни в города, из крестьян в рабочие, специалисты или руководители. В следующем поколении («поколение детей послевоенной эпохи») наблюдаются процессы перераспределения потоков мобильности и постепенного закрытия социальных групп. Семья выходит на первый план как один из ключевых институтов, обеспечивающих преемственность социального статуса. В наибольшей степени эта тенденция влияет на так называемый «образованный класс», людей, получивших высшее образование. В третьем поколении («поколение застоя) в полной мере заявила о себе тенденция закрытости социальных групп. Эквализирующие практики все чаще превращались в культурные инсценировки, скрывающие неформальные практики социального протекционизма в отношении элитных групп населения.

6. Распад СССР, сопровождавшийся кризисом эгалитарных ценностей, способствовал перерождению институтов мобильности советской эпохи, возникновению дифференцирующего институционального кластера, усиливающего поляризацию российского общества Поляризация жизненных возможностей в современном российском обществе связана с неравным распределением культурного и социального капитала, а также структурными факторами, ограничивающими влияние индивидуального ресурсного потенциала мобильности.

7. В современном российском обществе наблюдается конфликт между «идеологией мобильности», убеждением в том, что все граждане российского общества должны иметь равные возможности продвижения, и дифференцирующими практиками, получившими широкое распространение в институтах мобильности. Данный конфликт понижает уровень доверия к существующим социальным институтам и тем самым способствует их ослаблению. В общественном сознании усиливается ресентимент по поводу углубляющегося неравенства,

недовольство социальным порядком, сдерживающим потоки вертикальной и горизонтальной мобильности.

Содержание работы

Диссертация состоит из шести глав, введения и заключения. Во «Введении» обосновывается актуальность исследования, определяется его место в ряду других исследований, посвященных мобильности. В этой части работы сформулированы концептуальные основания исследования, сформулированы его цели и задачи исследования, раскрыта новизна проекта, изложены основные положения, выносимые на защиту. В ней охарактеризована выбранная для анализа информационная база, а также апробация полученных результатов.

Глава 1 «Социальная мобильности, неравенства и социальные институты» представляет собой концептуальные основания исследований мобильности в прошлом и наши дни. В центре внимания находится концепция мобильности, выдвинутая П.Сорокиным, сформулировавшим основные подходы к изучению социальной текучести. В работах, написанных в 20гг. прошлого столетия, он акцентирует внимание на перемещения людей в социальном пространстве, указывающих на мощные, тектонические сдвиги в современном обществе. Эти сдвиги выразились в изменении поселенческой структуры, рынка труда и структуры занятости, распределениях материальных и социальных благ. Впервые в истории человечества городское населения стало преобладать над сельским, возник обширный средний слой, имеющий относительно высокие стандарты жизни и консервативное, охранительное по отношению к существующей системе мировоззрение. Современное общества является, по мнению Сорокина, более мобильным не только потому, что стало более урбанизированным, промышленным, не только потому, что обеспечило более широкие возможности социального продвижения для значительной части населения, но еще и потому, что стало более лабильным, мобильным в ценностном отношении. Мобильность населения и мобильность ценностей объединяется в единый комплекс, свидетельствующей о более высокой динамике современного общества, его способности быстро изменяться под воздействием новых технологий. В свою очередь, более динамичное обществе потребовало новых инструментов изучения социальных перемещений. Если раньше основным предметом исследования являлась межгенерационная мобильность, то в новом обществе в поле зрения стали попадать более кратковременные изменения социального положения отдельных людей и больших социальных групп, связанные с флуктуациями экономической и политической конъюнктуры. Детализация мобильности вывела в центр исследовательской программы проблемы индивидуальной воли, ценностей и установок, побуждающих человека стремиться к социальным перемещениям, или же оценочный ракурс зрения в отношении уже совершившихся перемещений в координатах социальной структуры. Сказанное подтверждает, что мобильность - это не только явление, позволяющее отследить изменение социальной ситуации, но, помимо всего прочего, еще и аналитический инструмент, позволяющий диагностировать состояние общества в целом, тот этап эволюции, на котором оно находится. Социальная мобильность оказывается тесно связанной с возвышением и деградацией устойчивых ценностных систем. Масштабная мобильность стала в значительной степени результатом «расколдования» социального

мира, рационализации тех основ, на которых покоятся отношения между индивидом и государством, эрозией статусных разделительных линий, определяемых фактом рождения.

В работах Сорокина присутствует еще одна продуктивная идея, касающаяся научных стратегий изучения мобильности. Это концепция мобильных и немобильных обществ. Мобильными, с его точки зрения, являются общества, в которых мобильность охватывает значительную часть населения, происходит интенсивный взаимообмен между социальными группами. В иммобильных обществах, напротив, социальные перегородки перекрывают возможности возвышения, а уровень мобильности сведен к минимуму. Каждое из названных обществ может быть охарактеризовано как идеальный тип, крайняя точка оси. Большинство же реально существующих обществ располагаются на одной из точек этой оси, на дистанции от названных крайностей.

Концепция мобильности, предложенная П.Сорокиным, включала в себя ряд противоречивых суждений. В одном случае Сорокин утверждал, что вертикальная мобильность масштабнее в демократических обществах, в другом - что мобильность может быть даже менее развитой в демократических обществах, чем в автократических. Не получила в его трудах полного развития и заложенная в Основание его определения мобильности идея многомерной социальной структуры. Вертикальные и горизонтальные перемещения могут иметь место в одном из тех многих измерений, где локализован индивид. В этом случае возможно рассогласование между разными позициями, рождающие противоречивые оценки собственного жизненного пути и существующего социального порядка.

Концепция мобильных и иммобильных обществ стала одним из направлений критики марксизма - теории социального равенства, предполагающей революционный путь социальных преобразований. По мнению Р.Дарендорфа, Маркс не осознавал потенциал институциализации двух мощных сил - мобильности и равенства. Он рассматривал мобильность только как элемент нестабильности, свойственный переходному периоду от старого к новому обществу. Между тем, полагал Дарендорф, мобильность стала одной из необъемлемых характеристик новой социальной системы, эта система, утверждал он, погибнет, если в какой-то момент процесс социальной циркуляции нарушится. Подобное, однако, вряд возможно потому, что мобильность базируется на системе стабильных социальных институтов и, в частности, институте частной собственности, претерпевшем в ХХв. радикальные изменения. Собственность рассредоточилась на небольшие фрагменты (акции) и оказалась в пределах досягаемости значительной части населения, она утратила значение статусной характеристики, делящей общество на собственников и несобственников, собственником может стать любой гражданин, имеющий средний уровень доходов. Отсюда следует вьюод, согласно которому основное измерение мобильности в современном обществе - это измерение власти. Именно властные отношения, а не отношения дохода или собственности, делят общество на социальные классы. Мобильность в уровне доходов уже не так сильно зависит от распределительных практик. Гораздо сильнее на нее влияет экономический рост и степень зрелости социальных институтов, обеспечивающих распределение материальных и социальных благ. Возникновение подобных институтов возможно только в демократическом обществе, где социальные

процессы протекают при широком участии населения, и особенно наиболее активной его части - социальных антрепренеров, стремящихся увеличить собственную выгоду и свести к минимуму возможные потери. Равенство, действительно достижимое в современном обществе, - это равенство возможностей, жизненных шансов, подкрепляемое развитой экономикой и зрелой политической системой.

По мере становления новых научных направлений, таких, как эволюционная и когнитивная психология характер влияния социальных институтов на мобильность становился предметом все более острой полемики. В работах К.Лоренца, С.Линкера и других последователей упомянутых направлений жизненные возможности человека напрямую увязывались с его врожденными способностями, наследуемыми качествами. Агрессия, альтруизм, интеллектуальные способности и другие наследуемые качества включались в категорию так называемых биологических протоинсппутов, определяющих жизненные шансы индивида, обусловливающих его продвижение в обществе. Кульминационным моментом данной полемики можно считать выход в свет книги двух американских социологов Р. Хернстайна и Ч.Меррея «Кривая Белла», утверждавших, что положение, которое человек занимает в обществе, напрямую зависит от его интеллектуальных способностей. Сами же способности объявлялись наследуемым качеством, присущим в разной степени разным социальным и этническим группам. В основе этой работы лежало большое эмпирическое исследование, базирующееся на методе психологического тестирования. Именно этот метод и был подвергнут самой серьезной критике социологами, отвергающими биологическую редукцию такого явления, как социальный институт. Методика, основывающаяся на измерении 1(3, не может быть адекватным инструментом для определения реального потенциала человека. Подобные измерения фиксируют достигнутый индивидом уровень, оставляя за рамками рассмотрения факторы, формирующие человека, развивающиеся его способности и склонность к определенным видам деятельности. Критика биологизма позволила определить основные пункты «рамочного» подхода к определению института: его природа социальна, но в понятие социальности, примененное к нему, следует включать сумму долговременных факторов, обусловливающих его стабильность, таких, например, как культура.

Во второй главе «Мобильность в институциональном контексте» акцент сделан на определении социального института в целом и социального института мобильности в частности. Констатируется, что определение института варьируется в довольно широких пределах. У Дюркгейма институт - это совокупность норм, существующих объективно и являющихся социальным фактом. В работах Т.Парсонса понятие института трактуется шире - как совокупность ценностных образцов и воспроизводящих эти основы организаций. Д.Норт видит смысл института в поддержании табу и других норм, регулирующими человеческую деятельность. Подводя итоги дискуссии об институтах, российский ученый В.Г.Клейнер выделяет три типа определения, применяемых к данному явлению индивидуалистическое, «холистическое» и «бинарное». Первое акцентирует отдельную норму, рассматриваемую как основу института, второе видит в институте комплекс норм, третье объединяет нормативную составляющую с механизмами инфорсинга, обеспечивающими функционирование нормы. В каждом из определений латентным образом

присутствует три составляющих. Первая - это собственно норма, ценность или, по определению Норта, табу, управляющее действиями людей. Вторая - это норма, обретшая формальный статус, например, закон, регулирующий какую-либо деятельность. И третья составляющая заключена в организации, которую большая часть исследователей характеризует в качестве субъекта институциональной деятельности. При ближайшем рассмотрении все три составляющие института раскрываются как разные аспекты его функционирования в обществе. Нормативный аспект концентрирует внимание на структурах, характеризующих общественное и индивидуальное сознание, а также - в формальной оболочке - на устойчивые паттерны взаимодействия общественного и индивидуального сознания с организациями, обеспечивающими поддержание нормы. Взаимодействие нормативного и организационного аспекта обеспечивается приведением их в состояние взаимодополнения, более известного как процесс легитимации. В работах Т.И.Заславской понятие института интегрирует в себя четыре элемента - формальные законодательные нормы, неформальные социокультурные нормы, формальные организации, контролирующие соблюдение норм, и общественные организации, занимающиеся тем же. Совокупная работа элементов института рождает устойчивые практики, самым непосредственным образом влияющие на поведение людей.

Два аспекта определения институтов, предложенного Т.И. Заславской, могут рассматриваться как важные, с точки зрения изучения мобильности. Во-первых, это - концепция базовых и периферийных институтов. По степени влияния на перемещения людей в социальном пространстве институты могут быть разделены на ключевые и второстепенные. К первой категории относятся такие институты, как семья, система образования, рынок труда, государственная служба, армия. В современном обществе, ориентированном на зрелища, подобным институтом может стать профессиональный спорт, материализующий общественную норму достижения. Вторая категория представлена многообразием других институтов, которые, хотя и влияют на мобильность людей, но в меньшей степени и не напрямую. Во-вторых, это представления о качестве институтов. Качество института Т.И.Заславская предлагает отождествить с понятием его эффективности, а последнюю рассматривать, во-первых, как «степень соответствия формально-правовых норм неформальным социокультурным нормам, во-вторых, как соответствие реальных практик формальным нормам». Данный подход безусловно продуктивен в тех случаях, когда речь идет об обществах с устоявшейся институциональной системой и определившимися общественными целями. В меняющемся обществе, которое не определилось даже в том, что касается целей его развития, определить эффективность существующих институтов крайне сложно. Во-первых, неясно, какая из компонент института, формальная или неформальная, воплощает в себе общественную перспективу. Реальные практики, рожденные из эволюционно возникающих норм взаимодействия, могут опережать устаревшие административно-формальные нормы, унаследованные от прошлых эпох.

В условиях, когда общество находится в состоянии радикальной перестройки социальных институтов, одним из критериев, характеризующих их качество, может стать направление его эволюции. Применительно к социальной структуре и мобильности институт может быть дифференцирующим или эквализирующим, т.е. способствующим равенству жизненных шансов или, напротив, усиливающим неравенство,

способствующим закрытию и воспроизводству социальных групп. Как показывали исследования, в современных обществах институты мобильности акцентируют эквализирующие функции, расширяя жизненные возможности для тех, кто находится на нижних ступенях социальной лестницы. Из сказанного вытекает, что институты мобильности могут быть полноценно изучены как сложное социальное явление, мобильность предполагает наличие в пространстве между нормой и организацией совокупность устойчивых практик, воплощающих формальные правила организации и неформальные табу, ограничения, вытекающие из общих оснований культуры. Институт мобильности становится комбинацией административно-правовых норм, организации, устойчивых практик, а также ограничений и предписаний ценностного характера, многие из которых являются частью вековой национальной культуры. Рассмотрим более подробно базовые институты мобильности, влияющие на ее структуру и интенсивность.

I. Семья. В работах социологов рассматривалась как базовый институт, обеспечивающий трансмиссию социального статуса. В дифференцированном обществе семья становится ключевым передаточным механизмом, обеспечивающим воспроизводство социальных различий. Именно семья, согласно П.Бурдье, внедряет в сознание индивида базовые представления о «причинности возможностей», тех вариантах социального продвижения, которые рассматриваются им как наиболее вероятные. В современном обществе влияние семьи компенсируется эквализируюпщм влиянием других социальных институтов, например, институтом образования, позволяющим даже выходцам из наименее благополучных семей претендовать на высокие места в социальной иерархии. Родители оказывают меньше влияние на эволюцию ребенка, чем в прошлом, когда они определяли его жизненные перспективы и даже место в обществе.

II. Система образования. Развитие системы образования оказало огромное влияние на структуру и масштабы социальной мобильности в современном обществе. В XIX в. система образования воспроизводила социальные различия посредством закрепления привилегий для элитных слоев населения. Переход к всеобщему начальному или даже среднему образованию оказался материальным воплощением идей равенства: широкие слои населения получили возможность для вхождения в ряды высококвалифицированных высокооплачиваемых работников. Развитие системы образования способствовало его дифференциации по уровню и содержанию на начальное, среднее и высшее, техническое и гуманитарное. В результате сама система образования стала одной из самых развитых иерархий общества, внутри которой стали возможными широкие потоки вертикальной и горизонтальной мобильности. Эквализирующее влияние института образования воплотилось в его ценностной структуре, ставящей на первый план способность осваивать знания и рождать новые идеи. В этой структуре человек, добивающийся академических успехов, каким бы ни было его происхождение, оценивается более высоко, чем менее усердный учащийся Принципы, на которых держится современная система образования, имеют организационное основание - средние школы, университеты, институты, а также общенациональный уровень управления (министерства, комитеты образования). Вопрос, который имеет самое прямое отношение к

изучению мобильности, заключается в следующем: насколько автономна система образования в утверждении меритократических принципов? Уровень автономии системы ограничен уже потому, что она, как правило, опирается па широкую поддержку государства, политической системы. Она является объектом управления и вынуждена подстраиваться под тот общенациональный проект, который реализует правящая элита. В некоторых странах автономия системы образования рассматривается как важное условие ее успешного функционирования. Согласно Парсонсу, именно этот тип отношения между нею и обществом, а также государством дал рождение такому явлению, как современный университет, культивирующий критический дух и оппозиционные настроения.

Рынок труда. Рынок труда - это неотъемлемая часть любой развитой рыночной системы, продукт взаимодействия ее социальной и экономической подсистем. Социальный аспект рынка труда раскрывается следующими его характеристиками. Во-первых, на рынке труда работник вступает в прямой контакт с возможным работодателем, ведет с ним переговоры об условиях найма. В этих переговорах полностью или частично учитываются социальные качества будущего работника - его пол, возраст, уровень квалификации, этническая принадлежность и уровень притязаний. На рынке труда работник предъявляет те ресурсы, которыми он обладает, в расчете получить за них адекватное вознаграждение. Во-вторых, рынок труда, по определению, предполагает конкуренцию как между работниками, так и работодателями, и, в конечном счёте, фильтрацию и тех и других по совокупности характеристик. Эта конкуренция производит и воспроизводит иерархию предпочтений, образующуюся в сфере взаимодействия между управляющими и управляемыми. В-третьих, позиции работника на рынке труда находится в прямой корреляции не только с его карьерными успехами или поражениями, но и тем стилем жизни, который он в итоге для себя выбирает. По Веберу, рынок труда играет определяющую роль по отношению к жизненным шансам, которые обретает индивид, вступающий в трудовую жизнь. Эти шансы, в свою очередь, выступают как границы, в пределах которых он может реализовывать собственные жизненные цели. Рынок открывает новые возможности, но в то же время, как и другие социальные институты, налагает на них ограничения. В-четвертых, функционирование рынка труда имеет культурный аспект, влияющий на реализацию карьерных устремлений работника. Она выражается в том, что практики найма или увольнения имеют определенную ценностную мотивировку, аргументацию каждой из сторон совершаемого действия. Влияние рынка труда на мобильность характеризуется следующими параметрами его функционирования:

1. Напряженность, выражающаяся в соотношении между спросом и предложением; напряженность велика в том случае, если спрос на рабочие места намного превышает предложение. Такое положение способно привести к росту социальной напряженности, вызвать волну недовольства по отношению к социальной системе, допускающей подобный дисбаланс. Превышение предложения над спросом подразумевает внешние ограничения экономического роста. Неслучайно, бурный рост промышленности становился возможным лишь в те исторические периоды, когда в ее распоряжении поступали кадры, высвобождавшиеся

по мере модернизации сельского хозяйства. Уровень напряженности рынка напрямую зависит от других факторов - экономического роста, внедрения новых технологий, состояния системы образования, миграционный тенденций, демографических факторов.

2. Вторая характеристика рынка труда, имеющая прямое отношение к жизненным шансам, - это его неравномерность В ней раскрывается тот факт, что рынок неоднороден, что напряженность в одних его сегментах может быть выше, чем в других. Так в советское время предприятия испытывали постоянную нужду в рабочих кадрах средней и низкой квалификации. Что касается высококвалифицированных кадров, то они часто не могли найти достойного применения своим знаниям. Неравномерность рынка труда зачастую связана с территориальными различиями: в ситуации, когда экономика региона быстро развивается, она может ощущать нехватку кадров, в депрессивных регионах, напротив, может появиться избыток рабочей силы и, соответственно, возрастать социальная напряженность. Немалое влияние на мобильность оказывает и такое свойство рынка труда, как степень его формализации. Если формальные практики найма превалируют над неформальными, возникают условия для честной конкуренции, в которой главным критерием отбора становится квалификация. Если же преобладают неформальные практики, базирующиеся на устойчивых социальных связях, условия конкуренции нарушаются в пользу факторов, не имеющих прямого отношения к производственной или управленческой эффективности. Подобное состояние рынка труда не создает стимулов для повышения качества работника, провоцирует массовое недовольство порядком распределения в обществе социальных и культурных ресурсов. Организуя практики найма и увольнения, рынок труда неизбежно взаимодействует с системой образования, степень когерентности двух институтов в значительной степени влияет на структуру и масштаб социальной мобильности, а также оценку социальной системы в целом.

IV. Армия. Армейская служба традиционно рассматривается в социологии в качестве одного из каналов мобильности, представляющий собой альтернативу гражданской лестнице социального восхождения. В Х1Хв. в армию, как правило, попадали выходцы из крестьянских семей, не имеющие возможности наследовать землю и продолжить дело отца. Практика призыва для «младших сыновей» положила начало тесной взаимосвязи между армией и крестьянством. Военные успехи отождествлялись крестьянами с расширением шансов на продвижение, поражения приравнивались к утрате жизненных возможностей. Это позволило Марксу назвать французскую армию середины Х1Хв. «детищем крестьянства»: «Армия была point d'honneur парцелльных крестьян: она из них делала героев, которые защищали от внешних врагов новую собственность, возвеличивали только что приобретенное ими национальное единство, грабили и революционизировали мир. Военный мундир был их собственным парадным костюмом, война - их поэзией, увеличенная и округленная в воображении парцелла - отечеством, а патриотизм - идеальной формой собственности»25. Крестьяне, считал Маркс, более других социальных групп переживали упадок французской

"Марке К.. Поли соб соч М.'Политиздат т.8.1968, с 180,.

армии в период Второй республики. Обещания улучшить содержание армии привели многих из них в группу сторонников Наполеона Бонапарта, авантюриста, положившего конец демократическим экспериментам. В современном обществе армия сохраняет за собой потенциал продвижения для выходцев из низших слоев общества. Существуют три типа мобильности, связанные с армейской службой. Во-первых, это мобильность внутри вооруженных сил, лестницы солдатского и офицерского возвышения. Солдаты получают новые звания (например, сержантское звание в российской армии или повышения в классе в армии США). Офицеры получают повышение по мере выслуги лет, а также ускоренно в ходе боевых действий. Более высокий чин означает увеличение довольствия и расширение списка привилегий. Во-вторых, армия нередко включает в список вознаграждений, полагающихся солдату или младшему офицеру, льготный доступ к высшему образованию после демобилизации, оплату образования в колледже или университете. Это обстоятельство побуждает к службе тех, у кого нет другой возможности оплатить свое учение, чьи накопления недостаточны для зачисления в платное учебное заведение. В-третьих, офицерский опыт, военное образование нередко рассматривается как привилегированная стартовая позиция для продвижения в бизнесе или политике. Отставных офицеров-выпускников военных академий с удовольствием нанимают в качестве менеджеров крупнейшие корпорации в США и других странах. Считается, что качества, прививаемые офицерам этими учебными заведениями, позволяют им осуществлять эффективное управление крупными бизнес-подразделениями.

Государственная служба. В работах, посвященных социальной мобильности, государственная служба нечасто становится предметом самостоятельного рассмотрения. В трудах Маркса имеются отсылки к фактам перемещения из радов бюрократии в ряды правящего класса, который определялся как буржуазия, и противоположные типы текучести, предполагающие переход из правящего класса на бюрократические позиции. Макс Вебер уделил бюрократии несравненно больше внимания, но и он рассматривал ее, прежде всего, как совокупность социальных позиций, обладающих рядом общих устойчивых свойств. Говоря о бюрократии, Вебер видел основную свою цель в том, чтобы сконструировать идеальный тип, встроенный в общую концепцию «расколдования» общества, становления рациональных основ его управления. На этом, абстрактном уровне анализа бюрократ оказывается свободным от каких-либо устремлений, противоречащих его функциям. Находясь внутри иерархии, наполненной динамикой назначений и отставок, он, тем не менее, выглядит статичной фигурой, лишенной карьерных планов или экономических мотивов. Подобное допущение возможно только в метаисторическом, философском контексте, в реальности же оно с очевидностью конфликтует с представлением о бюрократе как «понимающем» индивиде, ориентированном на собственный интерес, далеко не всегда совпадающий с интересами иерархии в целом. По мнению Шумпетера, подобный взгляд на бюрократа как винтика большой машины, лишенного собственной воли, противоречит действительности. Стратегии мобильности, избираемые бюрократом, можно рассматривать как комбинации приватных интересов и функциональных обязанностей:

1. Стратегия I: мобильность статуса. Точное соблюдение обязанностей, собственная мотивация накрепко связана с функцией рабочего места, расчет на удержание рабочего места и регламентированное повышение по службе по мере увеличения стажа пребывания в должности.

2 Стратегия 2~ статусная и экономическая мобильность с упором на первую составляющую. Бюрократ выполняет положенные ему функции, но при этом решает возложенные на него задачи креативным образом, самостоятельно определяя политику увеличения их ресурсной базы. Он остается в рамках тех полномочий, которые отведены ему иерархией, но при этом предполагает вознаграждение, рассчитываемое по конечному результату. Подобный тип бюрократа характерен, прежде всего, для бизнес-иерархий, в которых поощряется не слепое соблюдение инструкций, а прибыльность деятельности.

3. Стратегия 3: экономическая и статусная мобильность с упором на первую составляющую. Бюрократ использует место в иерархии как стартовую площадку для ухода на высокую должность в частном предприятии или для начала собственного дела. Возникает неписанный альянс между чиновником и курируемой им компанией, предполагающий, что некоторые услуги, которые чиновник оказывает компании в настоящем, будут вознаграждены в будущем высокой позицией в иерархии предприятия и высокой зарплатой.

4. Стратегия 4: экономическая мобильность. Бюрократ полностью «приватизирует» свою должность, конвертируя ее в источник дополнительных доходов. В этом случае он манипулирует исполняемыми функциями, расставляет акценты профессиональной деятельности так, чтобы они побуждали его подопечных к установлению с ним неформальных выгодных для него отношений. Для этого используется давление в форме точного исполнения устаревших инструкций, положений, указов или других статутов, которыми изобилует законодательство переходного периода, используются просчеты или сознательный отход от соблюдения законов в сфере бизнеса.

Профессиональный спорт. Развитие спорта в ХХв. положило начало его превращению в отдельный канал социальной мобильности Три взаимосвязанных фактора позволили ему играть роль социального лифта: политизация, профессионализация и коммерциализация. Политизация стала результатом противостояния тоталитарной и демократической систем. Для государств, имеющих тоталитарное или авторитарное устройство, спорт стал способом доказать свое преимущество перед открытыми, демократическими системами. В социологии спорта вопрос о том, кто приходит в профессиональный спорт, каково социальное происхождение тех, кто претендует на высшие позиции в спорте высших достижений, ставился уже в 70-е гг. Выяснилось, в частности, что виды спорта существенно различаются между собой социальным составом участников. В одних видах спорта, таких, как гольф или теннис, преобладали спортсмены, чьи родители имели высокий социально-экономический статус, в других, таких, как бокс, напротив, статус «отцов» был невысок. В современном обществе спорт, как и вся индустрия досуга,

вырастают в мощную отрасль экономики, обеспечивающие мобильность значительной части населения.

VII. Церковь. В работах П.Сорокина предложена модель развития церкви как института - от подпольных сект в раннюю эпоху христианства до мощного, всеобъемлющего института средневекового общества, едва ли не единственного из уравнительных, а далее к институту, консервирующему традицию, в динамичном «расколдованном» обществе. Сорокин связывает постепенную утерю церковью лидирующих позиций с уменьшением влияния религиозных ценностей на умы людей. Конкуренцию этим ценностям составили культивируемые современными обществами идеи самореализации, идеи человека как вершителя собственной судьбы, получившие развитие в эпоху Возрождения. При всей справедливости подобных суждений - церковь в современном обществе действительно перестала диктовать свою волю высшим руководителям общества - нельзя обойти вниманием тот факт, что она по-прежнему является мощной иерархией, в которой воспроизводятся формальные и неформальные нормы, обеспечивающие перемещения от низших пасторских должностей к высшим и - в обратном направлении - от высших позиций к позициям маргинальным. Нельзя также упускать из виду и то, что церковь в значительной степени влияет на общественные ценности достижения, либо санкционируя некоторые виды деятельности (например, освящая деловые достижения), либо, напротив, подвергая их критике.

В главе представлена концепция институциональных кластеров -совокупности кластеров, обеспечивающих их синхронное функционирование. Процесс кластеризации институтов представляет собой их взаимное приспособление, выравнивание состояний, которое, в конечном счете, и приводит к возникновению той или иной институциональной системы. К примеру, в Средние века в Европе надежды крестьянства на социальные восхождение находили отклик только в двух институтах -армии и церкви. В капиталистическом обществе ХИв. возможности социального продвижения резервировались прежде всего за представителями высших слоев и пока еще небольшого среднего класса. Перед выходцами из этих групп открывались возможности профессиональной карьеры или карьеры государственного чиновника, священника или армейского офицера. Подобный институциональный вариант, насыщенный разнообразными фильтрами, полностью исключал из числа кандидатов случайных людей, не имевших связей или образования Рынок труда проводил четкий водораздел между теми, кто мог надеяться на мобильность, и теми, чей удел состоял в том, что повторять жизненный путь родителей. В лучшем случае вчерашнему крестьянину была уготовано место рабочего на фабрике или маргинала, пополнившего ряды городского андеркласса. Динамизм промышленности, общественных институтов и общественных отношений в XX в. существенно изменил прежнюю несложную конфигурацию институтов мобильности. Возникла развитая система образования, которая заметно смягчила социальные различия между разными слоями общества. Даже выходцы из низших слоев общества получали возможность «выйти в люди» в том случае, если они добросовестно обучались в средних и высших учебных заведениях С развитием производительных сил общества увеличивалась сфера приложения сил для специалистов-профессионалов, рос их статус по

отношению к другим социальным группам. Это обстоятельство в немалой степени способствовало возникновению современного «среднего» класса, дополнившего и усилившего «старый» средний класс, состоявший из мелких предпринимателей и чиновников. Можно констатировать, что по мере перехода общества к индустриальному, а затем к постиндустриальному, роль семьи как института мобильности, ее «спонсора» и ограничителя постепенно снижалась при одновременном возрастании роли формальных институтов, влияющих на социальную текучесть, таких как система образования, рынок труда, государственная служба.

В главе 3 «Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения» анализируются два типа установок на мобильность, преопределяющих отношение к институтам мобильности и варианты их трансформации -префигуративная и постфигуративная. Префигуративная установка на мобильность является отражением жизненных возможностей индивида в массовом сознании, представлением о достижимом и желательном в плане социального продвижения. Сердцевину этой установки составляет, по мнению Р.Мертона, понятие о «референтной группе». Это понятие рождается у человека в том случае, если он начинает сравнивать себя с другими людьми, живущими в обществе, а в эпоху развитых массовых коммуникаций с людьми, живущими за пределами его собственной страны. Процесс сравнения неизбежно рождает систему координат, в которой собственное социальное положение рассматривается как адекватное или неадекватное притязаниям. Социальные системы не просто предоставляют возможности мобильности или лишают их, они обнаруживают разную способность поощрять мобильность. Одним из качеств, предопределяющих социальное восхождение или падение, может, к примеру, быть конформность по отношению к господствующей системе ценностей. Усваивая ценности той группы, которая является его целью, индивид проходит так называемую предварительную социализацию, облегчающую ему признание тех, кто в дальнейшем составит его или ее социальное окружение. Подобная ориентация может быть функциональна лишь в том случае, если социальная система поощряет мобильность. Если же система отличается закрытостью, ограничениями мобильности, то «аут ориентация» приведет к тому, что индивид, настроившийся на более высокую или просто другую социальную страту, окажется на периферии его собственной социальной группы. Его установка латентным или явным образом нарушает сплоченность «ин-группы» и воспринимается ею как пренебрежение ее нормами со всеми вытекающими отсюда последствиями - социальными санкциями и маргинализацией.

Массовая мобильность может быть предметом оценки со стороны тех, кто пережил акт или акты социального продвижения. Оказавшись в иной социальной среде, индивид может испытывать дискомфорт, связанный с невозможностью в короткие сроки интериоризировать ценности аут-группы. В том случае, если мобильность принимает массовый характер, ценности мобильных индивидов могут серьезно повлиять на устоявшиеся ценности целевой аут-группы. Нарушение ценностной парадигмы жизни сообщества не единственное негативное последствие массовой восходящей мобильности. Лица, занявшие более высокую социальную позицию, стремятся всеми силами доказать свое право на нее, как правило, используя для этого внешнюю атрибутику стиля жизни. В этой среде чаще, чем в

каких-либо других возникает феномен демонстративного потребления, выставления напоказ внешних характеристик нового социального положения. Индивид, достигший более высокого социального положения, выбирает принцип инсценировки, копируя внешние признаки нового статута, оставаясь в мировоззренческом плане на прежних позициях. Как правило, инсценировка легко распознается группой и отвергается ею как признак дурного вкуса, характерного для низших социальных страт.

Рассогласование между жизненными возможностями продвижения во властном или статусном измерении и префигуративными ценностями мобильности, способствовало рождению такого феномена, как символическая мобильность. Данное противоречие разрешается, хотя и не полностью, в реализации материальных запросов и организации приватного пространства. Мобильность, назначение которой заключается в том, чтобы сделать человека полноценным участников процесса принятия решений, подменяется внешней символикой. Это - псевдомобильность: организация пространства частной жизни и потребительские практики, замещающие собой реальные атрибуты более высокого социального статуса. В том случае, если жизненные шансы индивида канализированы в область потребления, возникает ресентимент - социальное недовольство, не имеющее фокуса, готовое заявить о себе в момент кризиса в форме массовых, зачастую деструктивных волнений. Частным случаем ресентимента является социальная зависть - недовольство, направленное на более успешные слои населения. В современном обществе социальная зависть получает подпитку в средствах массовой информации, придающих социальным предрассудкам статус признанного факта.

Пре- и постфигуративные установки влияют друг на друга и одновременно вкупе формируют отношение к существующему социальному порядку. Расхождение между ними может стать причиной социальной травмы, связанной с необходимостью радикальным образом пересматривать взгляды на реальность, заново определять свое место в ней.

В главе 4 *Кейс 1. Становление эквапнзирующего кластера» изучены предпосылки и процессы, приведшие к становлению в России эквализирующего институционального кластера, ставящего во главу угла уравнивание жизненных шансов разных групп населения. Развивающийся капитализм Западной Европы сопровождался развитием социальных институтов равенства. Институт гражданства предполагал первоначально равенство участия в политическом процессе. Но его консолидация способствовала расширению понятия «равенство» на другие институты. Происходило становление нового институционального кластера, имеющего иной, чем прежде баланс эквализирукяцих и дифференцирующих практик. Идеологической и мировоззренческой основой кластера была идея равенства возможностей, достигнуть которого можно лишь создав условия массовой мобильности. По времени становление кластера совпало с динамичным развитием производительных сил, приведших к возникновению в большинстве стран Европы и США индустриального общества.

В России идея равенства легла на благодатную почву. Пункты, предусматривающие необходимость достижения равенства, содержались в программе большинства левых партий, включая эсеров, большевиков,

меньшевиков и прочих. Российские левые пошли дальше идеологов перемен на Западе. В их программных документах ставилась цель достигнуть не только равенства возможностей, но и полного равенства жизненных стандартов всех граждан страны. После прихода к власти партия большевиков принялась воплощать в жизнь именно эту радикальную программу. Разрушению или глубокому реформированию подверглись все институты, продуцировавшие неравенства в дореволюционном российском обществе - институт частной собственности, институт образования, институт государственной службы, армия. В каждом из институтов культивировались ценности равенства, развивались практики, повышающие социальный статус и жизненные возможности тех, кто в прошлом находился на низших ступенях социальной лестницы.

1. Институт образования. Подвергся глубокому реформированию, призванному существенно повысить его эффективность как канала мобильности. Три составляющие этих реформ должны были радикальным образом расширить жизненные шансы непривилегированных в прошлом слоев - борьба с неграмотностью, развитие начальной и средней школы, обязательной для всех, расширение и демократизация системы высшего образования. Реформы привели к тому, что большинство населения страны оказалось вовлеченньш в процесс обучения. К началу 30-х гг. в стране возникла массовая прослойка образованных людей. Развитие системы образования помогло выходцами из рабочих и крестьян преодолеть инерцию семейного влияния, строить биографии с учетом новых, более широких возможностей мобильности. Масштабные перемены в системе образования имели не только позитивные последствия. Из негативного наследия той эпохи следует упомянуть политику исключения в отношении тех, кого советский режим рассматривал в качестве социально неблагонадежных элементов. Дорога в вузы была, к примеру, закрыта для так называемых «лищенцев» - тех, кто в прошлом принадлежал к привилегированным слоям населения. Качество образования, которое получали в те годы выходцы из рабочих и крестьян, часто было невысоким. Этому способствовало пренебрежительное отношение властей к стандартам академического достижения, якобы характеризовавшим эксплуататорское общество. По мере развития система образования рождала не только эквализирующие, но и новые дифференцирующие практики. Собственная логика эволюция института привела к восстановлению ориентации на академический успех, возникло организационное деление на среднее и среднее профессиональное образование, явным образом разводящее выпускников школы по разным социальным стратам. В 70-80-е гг. прошлого столетия в системе образования расширяли своё влияние практики неформального продвижения в обход меритократических критериев, заявленных ею.

2. КПСС. О Коммунистической партии Советского Союза принято судить как об одном из столпов тоталитарного государственного механизма, вдохновлявшего и оправдывающего его репрессивные, антигуманные практики. С момента возникновения, выполняя установки В.И.Ленина, партия делилась на две неравные части - массу рядовых членов и небольшую группу профессиональных революционеров, в задачу которых входило определение ее тактики и стратегии. Уже в этом

наблюдались признаки неравенства, вертикального плана: сама подобная конструкция, предполагавшая существование партийной элиты непогрешимых вождей, готовящих революцию, и рядовых партийцев, отделенных от элиты организационно и пространственно (значительная часть ЦК многие годы проводила в эмиграции) препятствовала осуществлению внутрипартийных демократических процедур. В.И. Ленин настаивал на сохранении такого деления, видя в элите ресурс, способный противостоять социальному хаосу в стране и партии. По Ленину, партийная элита должна была полностью контролировать процесс принятия важных решений, ни в коем случае не отдавая их на откуп рядовых членам. В полном соответствии эффектом QWERTY, постулирующим устойчивость траектории, заданной институту в момент его становления, КПСС сохранила деление на элиту и массу на протяжении всей своей истории. Уже в 20-е гг. начала складываться так называемая «номенклатура», состоявшая из высокопоставленных партийных бюрократов, почти неконтролируемых массой её рядовых членов. На поздних этапах своего существования (в 50-80-е гг.) между рядовыми членами партии и ее элитой, представленной ЦК КПСС, возникла весомая «средняя» прослойка, состоявшей главным образом из бюрократов, занятых на разных этажах системы партийного и государственного управления. Как всякая большая организация, партия воплощала в себе принципы иерархии и неравенства, причем, как во всяком большом институте, огромное значение имели не только дифференцирующие процедуры, но и ценности, а также дифференцирующие практики, рожденные в национальных контекстах. Но при всех этих оговорках, необходимо признать и тот факт, что, будучи проводником эгалитарных идей, КПСС, как и многие другие институты советского общества, наряду с дифференцирующими практиками, играла роль социального лифта, уравнивающего жизненные шансы разных социальных групп и слоёв Анализ социального происхождения советских руководителей, избранных или назначенных на высшие руководящие позиции в КПСС в 1930-1989 гг. показывает, что наибольшую долю в их рядах составили выходцы из крестьян (40,3%), на втором месте - выходцы из рабочих (27,9%), на третьем - выходцы из служащих (14,7%). «Латентная» конкуренция в борьбе за высшие позиции в КПСС между выходцами из разных слоев общества сказывалась на личностных качествах ее руководителей. Выходцы из рабочих и крестьянских семей проигрывали «интеллигентам» в уровне образования, базовой культуры, компетенции, сама ситуация побуждала их к использованию иных ресурсов - демонстративной лояльности по отношению к марксистской идеологии, умению плести интриги, добиваться более высоких позиций, благодаря фактору личной преданности. Нравы, царящие в партийных верхах, заставляют вернуться к вопросу о «темных» сторонах народного сознания, зачастую нетерпимого к любому инакомыслию, не слишком уважительного по отношению к интеллектуальной сфере, но при этом готового принять волю вождя, какой бы противоестественной для человеческого достоинства она ни казалась.

Рынок труда. В СССР не было рынка труда в подлинном смысле этого слова. Почти все граждане страны были наемными работниками на государственных предприятиях. Практики той эпохи позволяют

говорить о квазирынке рабочей силы, возникшем как результат относительной автономии предприятий в том, что касалось найма работников. В условиях плановой централизованной экономики главной задачей предприятия являлось выполнение плана, но та же централизация затрудняла ее решение, вызывая сбои в поставках сырья и комплектующих. Ситуация, в которой оказывались предприятия, побуждали их к предельной мобилизации в ответственные периоды, от которых зависело выполнение плана. Отсюда стимулы к тому, чтобы иметь больше работников, чем это было бы необходимо в нормальной ситуации. К этому следует добавить и то, что от количества работников зависел статус предприятия, приписываемый ему плановой системой. В сегменте рынка труда, формируемом рабочими специальностями, спрос явным образом превышал предложение. В других сегментах рынка, например сегменте, формируемом управленческими позициями, напротив, предложение явным образом превышало спрос. В этих сегментах активно развивались неформальные, сетевые практики найма, нарушающие принципы меритократического отбора.

Советский квазирынок труда формировался системой приоритетов, которые формулировало высшее руководство страны. Во главу угла ставилось повышение обороноспособности СССР, развитие производств оборонного назначения. Оборонные предприятия имели более технологичные производства, большие фонды оплаты труда. Работа на таких предприятиях была более престижной и - в некоторых случаях -более высокооплачиваемой. Отсюда - более высокий уровень конкуренции в этой части рынка труда. Другие отрасли экономики, например, легкая промышленность, имели в глазах руководства страны второстепенный статус. Спрос на рабочую силу в этой части рынка часто превышал предложение. По мере развития советский рынок труда продуцировал все больше принципов и практик дифференцирующего характера. Подобные изменения были неизбежным следствием изменений в экономике, связанных с увеличением числа предприятий, усложнением системы взаимодействия между ними, постепенным насыщением экономики квалифицированными кадрами, ищущими наилучшие условия для реализации профессиональных амбиций.

Семья. Процессы, рожденные урбанизацией советского общества, повышение уровня образования населения, политика вовлечения женщин в производство произвели так называемый «демографический перелом» - переход к малодетной семье, характеризующейся низкой рождаемостью. Одним из результатов перелома стал более высокий уровень инвестиций в следующее поколение: дети в малых семьях лучше питались, лучше одевались, получали больше внимания со стороны родителей. В этих условиях влияние семьи на жизненный путь детей значительно выросло. По мере нарастания дифференцирующих практик в системе образования увеличилось влияние социального и культурного капитала, которым располагала семья. Суммарный социальный и культурный капитал родителей стал важным фактором, влияющим на шансы получить высшее образование или устроиться на престижную работу. Семья стала наиболее важным фактором нарастания процессов закрытия социальных групп, увеличения социальной дифференциации в советском обществе, вопреки декларируемым им принципам равенства.

5. Профессиональный спорт. В 20-е гг. прошлого столетия спорт рассматривался в советском обществе главным образом как средство повышение физической готовности населения к войне и активной производственной деятельности. В более поздний период система ценностных приоритетов спорта стала меняться: в этом виде деятельности руководство страны усмотрело возможность продемонстрировать преимущество социализма над капиталистической системой. Под стать новым ценностям трансформировалась организационная основа спорта: возникли спортивные общества, учреждались спортивные состязания, повышался уровень участия советских спортсменов в международных соревнованиях. Телевидение предоставило СССР возможность вести пропаганду в глобальном масштабе, что только ускорило процессы идеологизации, политизации и профессионализации спорта. В стране возникла мощная система подготовки профессиональных спортсменов, базирующаяся на дифференцирующих ценностях и практиках. Ставка на сильнейшего, культивировавшаяся в этой системе, принцип победы любой ценой, навязываемый ею, вошли в конфликт с базовыми ценностями системы: профессиональный советский спорт стал еще одним социальным институтом, в котором на смену эквапизирующим ценностям и практикам пришли ценности и практики, стимулировавшие социальную дифференциацию.

6. Прописка. Стала одним из важных дифференцирующих институтов советского общества. Прописка привязывала индивида к месту его проживания, затрудняя горизонтальные и вертикальные перемещения в координатах социальной структуры. Существование прописки привело к возникновению особого измерения социальной структуры -социально-учетных групп (термин С.Г.Кордонского - авт.). В этом социальном измерении некоторыми привилегиями обладали жители столиц и больших городов, меньший объемом прав и привилегий наделялись жители сел и малых городов. Прописка в немалой степени способствовала возникновению маргинальных групп - «лимитчиков», имевших лишь временное разрешение на проживание в большом городе, и «андеркласса», формировавшегося из людей, лишенных постоянного места жительства. Львиную долю данной группы составляли люди, отбывшие срок в местах заключения, лишившиеся постоянного жилья и прописки в прежнем месте проживания.

Прописка способствовала развитию неформальных практик, призванных расширить для граждан возможностей социальной мобильности. Этой цели служили, к примеру, фиктивные браки, дававшие возможность получить прописку в большом городе или же практика получения прописки в местах проживания родственников. Можно констатировать, что институт прописки в немалой степени способствовал усилению дифференцирующих тенденций в социальной структуре, причем тенденций, имевших в основе неформальные теневые практики.

В советском обществе мобильность рассматривалась как одна из ключевых стратегий легитимации режима. В советской пропаганде СССР был представлен страной широких возможностей, обеспечивающей равенство жизненных возможностей для всех

произведениях культуры советского периода мобильность представлена в трех аспектах - властном, статусном и профессиональном. Все остальные аспекты продвижения - и, в частности, мобильность в материальном измерении - занимает по отношению к ним подчиненное положение. Притом, что герои этих произведений совершают мощный рывок к вершинам иерархии, они никогда не интегрируются ее верхушкой. Вожди партии и государства рисуются в этих произведениях особой кастой, имеющей право награждать и наказывать. Они почти всегда находятся за кулисами разыгрываемого действия, выступая на первый план как udeus ex machina», как механизм разрешения конфликтных ситуаций. Общими усилиями советского пропагандистского аппарата удалось создать в советском государстве «миф о широких возможностях социального возвышения», предоставляемых советским государством. В чем-то этот миф был сродни другим мифам, акцентирующим преимущества той или иной общественной системы. «Американская мечта», рисующая преимущества американского общества, формировалась по схожим рецептам, с включением практически тех же ценностных ориентиров. В ней подчеркивалось отсутствие в обществе непреодолимых препятствий к социальному возвышению, широкие возможности, предоставляемые индивиду динамично развивающейся экономикой, размеры страны и ее экономики, раскрывающие возможности для любых новаций. Вместе с тем, нельзя не видеть и существенные различия между двумя мифами. Первый ориентирован на индивида, гарантией прав которого является свобода. Утверждается, что, воспользовавшись преимуществами американской системы, индивид может подняться сколь угодно высоко, встать на любую ступень социальной лестницы. Об этом якобы свидетельствуют биографии большинства американских «звёзд» политики, экономики и шоу бизнеса. Советский миф органически включает в себя общественный интерес-промысел индивида рассматривался как бесполезный, а возможно, и преступный в том случае, если он рассогласован с основными целями общества или отдельных коллективов. Считалось, что воля человека, ищущего более высокой социальной позиции, многократно укрепляется, если служит социальному идеалу, благим целям. Только в этом случае она может привести его к успеху.

В главе 5 «Институциональные кластеры и структура мобильности в советскую эпоху» представлены основные паттерны мобильности советского периода. Результаты исследований позволяют выделить три периода в развитии мобильности в советский период, соответствующих состоянию институционального кластера. Эти периоды могут быть охарактеризованы как поколения мобильности:

1. В поколении «наследников» (рожденные до 1941 года) наблюдается широкий охват и темпы восходящей и нисходящей мобильности. Стартовые позиции этой группы могут быть охарактеризованы как низкие: в большинстве родительских семей оба родителя либо не имели какого-либо образования, либо имели лишь элементарные знания. Это касается не только тех, кто впоследствии вошёл в группу рабочих, но и тех, кто получил образование, вошел в группу дипломированных специалистов. Наибольшие сдвиги происходят в группе управленцев: в ней весомую долю составляют выходцы из крестьянской среды.

По сравнению с поколением «наследников», структура семей, формируемая сочетанием образовательных статусов родителей, существенно изменилась. Во-первых, сократилось до минимальных значений число семей, в которых оба родителя не имели какого-либо образования. В это:.: пидна отдача образовательной стратегии борьбы с неграмотностью, работа уравнительных институтов, характерных для второго кластера. Проблема неграмотности была решена, что повысило возможности следующего поколения достичь более высокого образовательного статуса, шансы на восхождение для «послевоенного поколения» выросли, но в большинстве случаев культурный капитал семей был невысок. Примерно четверть респондентов данной возрастной когорты имела в качестве стартовой точки жизненного пути семьи, в которых оба родителя имели уровень образования ниже неполного среднего. Доля семей, имевших высокий образовательный статус, явным образом увеличилась: в 4% родительские семьи включали в себя супругов, имевших среднее специальное образование, в 2,5% случаев семьи были гетерогенными, состояли из супругов один из которых имел высшее, а другой - среднее специальное образование, и, наконец, 6,1% всех родительских семей, отправлявших послевоенное поколение в жизненный путь, имели высокий образовательный статус и весомый культурный капитал, представленный высшим образованием. В целом 17,1% данной возрастной категории имели опору в виде семей, обладавших высоким образовательным статусом - высшим или средним специальным образованием.

В этот период гомогенная среда, отмеченная более высоким статусом, формировалась не только в семьях респондентов, но и местах их проживания. В больших городах увеличилась прослойка коренных горожан: в столицах 41% жителей являлись выходцами больших или малых городов. В средних городах доля коренных горожан составляет 44,1%, в малых - 36,1%. Наблюдается явное перераспределение потоков мобильности - от больших городов, которые все чаще закрываются от мигрантов институтом прописки и прочими ограничениями, в сторону малых городов, еще достаточно открытых и - в некоторых случаях -быстро развивающихся, благодаря строительству новых предприятий. Приток мигрантов из деревень (40% - выходцы из деревень) создает в малых городах среду, неоднородную в социальном и культурном отношении. Малые города становятся своеобразным «шлюзом», посредством которого сельские жители проникают в городскую среду, не отказываясь при этом от некоторых элементов деревенского стиля жизни.

Поколение «застоя». Третий кластер институтов мобильности, определявший паттерны социальных в 70-80-е гг. прошлого столетия, явным образом способствовал социальной закрытости социальных групп, но процесс закрытия был постепенным и чаще всего принимал форму изменения содержания при сохранении формы, т. е. превращения эгалитарных процедур в разновидность культурных инсценировок. В поколении, переживавшем застой, мобильность всё еще ощущалось как важная часть семейного опыта. В группе управленцев, к примеру, притом, что ее уровень закрытости явным образом нарастал, около половины были выходцами из семей рабочих. В такой же пропорции находились выходцы из рабочих в семьях тех, кого именовали

технической или гуманитарной интеллигенцией. Более половины семей тех, кто принадлежал к «образованному классу», помнили свои рабочие или крестьянские корни, получали явные выгоды от уравнительной политики, реализуемой институтами мобильности советского общества. Кризис эгалитарных институтов мобильности нарастал, обнаруживая себя в точках их соприкосновения с реальной профессиональной структурой общества. В 1991 г. в поколении «застоя» 13,4% утверждали, что их квалификация существенно выше той, что необходима для работы», 18,2%, напротив, были убеждены, что им не хватает квалификации, и 8% заявляли, что их квалификация не имеет никакого отношения к выполняемой работе. В целом несогласованность имеющейся подготовки и ситуации на рынке труда ощущалась примерно 40% работающего населения.

В главе 6 «Постсоветский опыт реформ и дифференцирующие институты мобильности» изучается эволюция институционального кластера мобильности в период трансформации российского общества. На этом этапе его эволюции тенденции дифференциации, заявившие о себе в советский период, получили мощный дополнительный импульс. В его ценностной парадигме окончательно утвердились ценности материального благополучия, мобильности в уровне потребления. Равенство перестало быть ценностью для населения и общества в целом. Существенные изменения произошли во всех институтах мобильности:

1. Институт семьи сохранял и воспроизводил социальные различия даже в советском социалистическом обществе, но его влияние имело очевидные пределы. В обществе, продвигающемся от эгалитарной, распределительной системы к системе рыночного типа, эти ограничения были сняты Уравнительные институты мобильности либо перестали существовать, либо в ускоренном темпе трансформировались в институты, усиливающие социальную дифференциацию. Значимость тех ресурсов, которыми обладала семья, в новой ситуации резко выросла и, соответственно, увеличилось влияние ее ресурсов, на судьбы следующего поколения.

2. Институт образования. Преобразования организационных иерархий, управляющих процессами в сфере образования, происходили в значительной степени стихийно, под влиянием текущих политических приоритетов. Мощное влияние на всю систему образования оказало пропорциональное снижение объемов ее финансирования. Как только заработная плата преподавателей школ, а тем более вузов осталась за границей, обеспечивающей элементарное выживание, наиболее перспективная часть контингента преподавателей стала уходить из системы. По признанию самих педагогов, образовался широкий зазор между преподавателями старой формации, которые не мыслили себя вне системы, какой бы ни была социальная ситуация, и молодежью, которая только начинала входить в тонкости профессии В результате оказался нарушенным процесс обязательного для любой системы воспроизводства кадров, что в конечном итоге негативно повлияло на качество преподавания и соответствующее ему качество выпускников учебных заведений. Недофинансирование системы имело еще одно важное для нее следствие: в школах и вузах получали распространение коррупционные практики. Урезание преподавательских зарплат, слабое

финансирование школьных и вузовских инфраструктур имело еще одно следствие: широкое распространение получили частные школы и вузы. Особенность частного вуза заключалась в том, что в него можно было поступить практически без конкурса, единственным условием отбора была способность абитуриента платить за обучение. В частном вузе критерии успешности обучения были существенно занижены по сравнению с государственными учебными заведениями, частный институт или университет не могли позволить себе избавляться от нерадивых учащихся, являвшихся для него источником финансирования так же, как и добросовестные студенты Появление частных школ, вузов и факультетов значительно повысило роль семьи в сфере образования, а в конечном итоге - и в сфере трудоустройства. Соответственно заметно снизились стандарты обучения для тех, кто имел возможность платить за него. Пребывание в вузе, получение диплома и отсрочка от службы в армии (один из основных мотивов поступления для абитуриентов мужского пола) гарантировались, какими бы слабыми ни были их академические успехи.

Эволюция института мобильности от эгалитарного, каким было образование в советскую эпоху до дифференцирующего, каким оно стало в результате стихийной рыночной трансформации, дало дополнительный импульс ресентименту, испытываемому теми, кто потерял социальные льготы, ничего не получив взамен.

«Шоковый» переход России к рынку сформировал особые условия для становления рынка труда. Промышленные предприятия, которые в прошлом находились в государственной собственности, в короткие сроки стали частными. Как правило, наибольшие выгоды от процесса приватизации получили директора предприятий, а также лица, включенные в круг «приближенных» к фигуре первого российского президента. На процессы рынка труда повлияли и некоторые законодательные акты, принятые российским парламентом. Первый из них - это новый трудовой кодекс (одобрен Советом Федерации 26 декабря 2001 г.), дающий дополнительные свободы владельцам и менеджерам предприятий. В отличие от старого советского кодекса, новый существенно сокращал объем социальных обязательств собственника предприятия по отношению к его работникам и в равной степени уменьшал ответственность государства за то, что происходило в пределах частного предприятия.

Косвенным образом на рынок труда влияли налоговые сложности, с которыми пришлось столкнуться российскому правительству в первые годы реформ. Стремясь пополнить бюджет, государство увеличило налоговое бремя до значений, неподъемных даже для успешно работающих предприятий. Это дало толчок разрастанию в экономике теневых практик и, в частности, практике выплаты заработной платы работника в «конверте» в обход налогооблагаемых процедур. Благодаря этим практикам в частном секторе экономики заработные платы оставались относительно высокими, в государственном секторе, поддерживаемом бюджетными ассигнованиями, они, напротив, имели тенденцию к уменьшению или стабилизации на предельно низком уровне Бюджетные проблемы резко изменили уровень заработных плат школьных учителей, преподавателей вузов, врачей, государственных

чиновников, находящихся на невысоких ступенях бюрократической иерархии, научных работников.

Результаты исследования говорят о том, что в каждом из секторов экономики в 1998 г. наблюдалась резкая поляризация доходов, определяемая должностным статусом работника, а также тем состоянием, в котором находилось его предприятие. Тем не менее, даже с учетом различий между разными уровнями управленческой иерархии, нельзя не отметить существенных различий в оплате труда между государственным сектором и негосударственным секторами экономике.

Одной из характеристик современного рынка труда стало повсеместное распространение неформальных практик трудоустройства. В условиях, когда кадровые предложения явным образом превалировали над спросом, а профиль диплома большинства претендентов на должность слабо соответствовал искомой должности, в дело вступали неформальные связи. В 1998 г. получение места работы с помощью родственников отметили 28,7% специалистов и 33,0% служащих без высшего образования. В группе управленцев доля нашедших работу с помощью сети неформальных связей оказалась равной 20,0%.

Кроме того, дифференцирующая функция рынка труда нашла выражение в некоторых дискриминационных практиках, незаконных, но, тем не менее, принятых рынком, ставших обычным для него. Рынок явным образом дискриминирует женщин и людей старших возрастных групп. Практики рынка труда и новая иерархия ценностей, возобладавшая на нем, резко усилила процесс дифференциации населения по уровню благосостояния, влияния и престижа. Рынок труда, деформированный структурными реформами, экономической стагнацией, подверженный резким флуктуациям, связанным с международной конъюнктурой, заставил работника в короткие сроки конвертировать имеющиеся у него ресурсы в рыночный продукт. В этом процессе конвертации наличествующие ресурсы не сводились только лишь к соответствию квалификации запросам предприятий, они включали в себя неотторгаемые качества, такие, как пол, возраст, черты характера, а также в добавление к ним место проживания.

4. Институт государственной службы. В период реформ существенно изменился институт государственной службы. Были принят целый ряд законов и подзаконных актов, призванных четко определить функции чиновничества, оградить его от коррупционных влияний («Закон о государственной службе»). Эти законы не смогли переломить ситуацию: практики приватизации должности, неформальные практики повышения доходов стали в рядах российской бюрократии повсеместными. Современная российская бюрократия включает в себя следующие типы:

1. «Кадровое ядро», состоящее из управленцев старой закалки, не мыслящих себя вне государственной службы. Большинство чиновников, принадлежащих к данному типу, находится в преклонном возрасте.

2. «Клерки». Технические сотрудники с низкой степенью автономии труда и неясными перспективами социальной мобильности.

3. «Топ менеджеры». Это - молодая группа, стремящаяся привнести в практики управления в государственном секторе технологии рыночного сектора экономики. Как правило, нацеливаются на самые высокие посты в государстве.

4. «Молодежь». К данному типу принадлежат выпускники престижных вузов, использующие карьеру в государственных органах для налаживания неформальных связей в рыночном секторе экономики с тем, чтобы по прошествии трех-четырех лет занять в нём выгодные высокооплачиваемые позиции.

5. «Частный предприниматель». Данный тип предполагает активное использование возможностей высокой должности в государственном секторе для получения преференций в бизнесе.

Следует констатировать: аппарат государственной службы крайне слабо контролируется существующим законодательством. Неформальные практики, камуфлируемые инсценировками формальных действий, подчинили себе процессы принятия решений и во все большей степени деформируют ценностную структуру, управляющую воспроизводством бюрократической прослойки. Всё чаще не ценности государства или общества становятся мотивационным основанием для действий бюрократа, а частный интерес, направленный на личное обогащение. Результатом этой трансформации становится возрастающий уровень дифференциации общества по такому важному для него показателю, как распределение жизненных возможностей.

Институт армейской службы. Период реформ оказал огромное влияние на судьбы российской армии. Экономический кризис резко понизил оборонные возможности государства, доля бюджета, выделяемого на поддержание боеспособности вооруженных сил, упала до минимальных значений. Одновременно изменились геополитические приоритеты России: из мировой сверхдержавы она превратилась в так называемую региональную державу, чье влияние концентрируется главным образом в примыкающих к ней регионах. По мере того, как Россия выходила из состояния конфронтации с Западом, российские политики заговорили о целесообразности замены в РФ армии, формируемой по призыву, добровольной профессиональной армией, формируемой на контрактной основе. Этот лозунг постоянно присутствовал в программах некоторых политических партий праворадикального толка (СПС). Российские власти, понимающие, что патриотическая риторика не может обеспечить полноценный призыв молодежи в ряды ВС, соглашались с необходимостью создания профессиональной армии, но при этом подчеркивали, что подобный переход не может быть осуществлен в короткие сроки и что призыв будет сохранен на неопределенный срок.

Названные обстоятельства существенно снизили потенциал армии как социального института мобильности. Упала привлекательность военной службы, уменьшилось доля тех, кто считает службу в армии почётной. По данным Фонда «Общественное мнение» (опрос 14-16 февраля 2004 г.), около половины россиян полагают, что в обществе преобладает отрицательное отношение к армии. Главными проблемами армии

население считает повсеместное распространение неуставных отношений, угрожающих здоровью и жизни солдат (62%), плохое питание рядового состава (38%), коррупцию и воровство (34%), плохое материальное содержание офицеров (23%) и низкую дисциплину (21%). 72% опрошенных считают, что в современной армии больше плохого, чем хорошего и только 1% разделяет мнение, согласно которому все мужчины должны пройти службу в вооруженных силах.

Законодательная легитимация неравенства, помноженная на усиление формальных и неформальных дифференцирующих практик, привела к становлению мощного институционального кластера, реализующего в отношении широких групп населения стратегию исключения. Стратегия исключения в западном обществе компенсируется «псевдомобильностью» -реализацией надежд на материальное благополучие для среднего класса, знаковой составляющей предметно-вещной среды, позволяющей потребителю отождествить себя с элитой. В российском обществе, располагающем ограниченными потребительскими ресурсами, консюмеристская доминанта привела к усилению депривационных настроений, ощущению краха политики реформ, лишивших людей надежды на продвижение, но при этом не давшим того, что было обещано -материального благополучия. Вектор дифференцирующего кластера получил отражение в общественном сознании: большинство россиян убеждены, что ключевыми факторами продвижения в современном российском обществе являются наличие родственников, обладающих социальными, культурными или материальными ресурсами, наличие полезных связей, а также место жительства, например проживание в столице или другом мегаполисе. Важное условие успеха в современную эпоху -наличие связей за рубежом, доступ к зарубежному рынку труда. Согласно результатам исследований, подобное общественное устройство провоцирует ресентимент у тех, кто не располагает упомянутыми ресурсами. Оно рассматривается как несправедливое, не соответствующее общественном представлениям о желательном направлении реформ.

В главе «Заключение» сделан вывод о необходимости более широкого использования институционального подхода к изучению мобильности. Данный подход позволяет выявлять изменения в отдельных институтах и институциональных кластерах, формирующие потоки мобильности. Подобные наблюдения позволяют прогнозировать развитие социальной ситуации, определять заключенный в ней потенциал социальных перемещений. Социальные прогнозы станут более обоснованными, если в ходе исследований удастся получить информацию об общественных нормах, регулирующих мобильность. Ценности достижения, успеха, социальной справедливости имеют непосредственное влияние на потоки мобильности постольку, поскольку определяют область достижимого и желательного для индивида, стремящегося к восходящей мобильности. Эти ценности имеют не меньшее влияние на общественное сознание в том случае, если индивид или социальная группа вовлекаются в потоки нисходящей мобильности. В этом случае расхождение между социальными притязаниями и негативными тенденциями может стать причиной социальной травмы, преодолеваемой по мере прохождения болезненного этапа адаптации к новым обстоятельствам. Опыт исследований говорит о том, что преодоление травмы становится возможным лишь в том случае, если индивид или социальная группа отказываются от завышенных социальных ожиданий, готовы признать новую систему

ценностей и адаптироваться к ее требованиям. Это признание укрепляет социальную основу, на которой базируется социальный институт, создает благоприятные условия для развития его организационных форм и практик.

Институты мобильности, безусловно, являются продуктами социального конструирования. Агенты институционального строительства конкурируют между собой в стремлении «настроить» социальный институт для выполнения тех задач, который каждый из них считает наиболее необходимыми. Однако свобода конструирования имеет ряд существенных ограничений объективного характера. Во-первых, эти ограничения заключены в тех социальных притязаниях, которые сформированы в период, предшествующий фазе реформирования. Сердцевиной этих притязаний в российском обществе является требование высокой мобильности, проницаемости социальных перегородок, неприемлемости статусных различий, отделяющих элиту от рядовых граждан. Во-вторых, ограничения определены состоянием организационных основ, обеспечивающих функционирование институтов. К ограничениям подобного рода можно отнести, к примеру, размеры системы образования РФ, стимулирующие вовлечение молодого поколения в процесс обучения в разных его формах. Маловероятно, чтобы политические антрепренеры могли реализовать программу радикального сокращения данной системы без значительного ущерба для себя. В-третьих, ограничения связаны с базовыми цивилизационными установками, активно влияющими на формальные и неформальные практики, принятые в рамках института, В российском контексте цена преодоления этого влияния для «политических антрепренеров» будет слишком высока, поэтому решения, идущие вразрез с этими установками, вряд ли найдут поддержку.

Можно предположить, что конструирование социальных институтов мобильности будет иметь в основе идею «общества широких возможностей». Эта идея широко использовалась для легитимации советского режима, а далее, в процессе его трансформации, для легитимации политики реформ. Распространение дифференцирующих практик, вызвавших расхождение с декларировавшимися целями, породило острый кризис доверия социальным институтам. Это, в свою очередь, стимулировало попытки конкурирующих между собой «политических антрепренеров» предлагать альтернативные проекты, более гармонично сочетающиеся с социальным ожиданиями населения. В процесс разработки новых проектов неизбежно вовлекается действующая власть, что делает неизбежным ограничение дифференцирующих практик институтов при одновременном развитии свойственных им эквализирующих функций.

Результаты исследований дают основание для предположения о цикличности развития институциональных кластеров. Как правило, на смену эквализирующим нормам и практикам приходят нормы и практики, способствующие дифференциации. Дифференцирующий кластер сохраняет способность к развитию лишь до той поры, пока он не нарушает базовых представлений о справедливости. В условиях поляризации общества возникает стремление к равенству, ограничения мобильности выступают как делигитимирующий фактор. Возникают общественные стимулы к сокращению разрыва между бедными и богатыми, реформированию кластера мобильности по линии развития эквализирующих норм и практик. В эволюционирующем рыночном обществе колебания внутри кластера не имеют радикального характера и не влияют на эффективность работы ключевых общественных

институтов. В трансформирующемся обществе диапазон изменений институциональной системы шире. Однако, как уже было сказано, выше он не беспределен и тяготеет к социальному оптимуму, приемлемому как для элит, так и большинства населения.

Социальные институты мобильное ги в современном обществе находятся под влиянием целого ряда противоречивых факторов. На их функционировании сказывается наследие прошлой эпохи, сакральное отношение к высокой мобильности и равенству возможностей. Но при этом наблюдается растущее преобладание дифференцирующих практик - формальных и неформальных. Практики дифференциации стимулируют изменения организаций энфорсмента, действуя сначала как теневая альтернатива принятым эквализирующим стратегиям, а затем в силу широкого распространения - как базовая стратегия, характерная для социального института. Дифференцирующие практики получают дополнительный импульс в ходе принятия законов, подтверждающих их легитимность. Возникает, таким образом, феномен культурного противоречия эпохи реформирования: активная легитимация дифференцирующих практик, вывод теневых дифференцирующих практик в разряд легальных, подрывает доверие к новому общественному устройству и подпирающим его политическим институтам. Ресентимент, рожденный данным противоречием, выступает как один из факторов политической нестабильности, препятствующий осуществлению реформ.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора:

Монографии:

1. Социальные институты и мобильность. - М.: Гардарики, 2005 г. (12 п.л.)

2. Мотивационная сфера молодежного сознания. - М.: Институт социологии РАН, 1989, (личный вклад автора. 4 п.л). (Соавтор: к.филос.н. В.И.Чупров.). 8 п.л.

3. Корпоративная социальная ответственность: общественные ожидания. -М. .'Ассоциация менеджеров, 2004,(личный вклад автора - 4 п.л.). (Соавтор: Е.А.Иванова). 5 п.л.

Статьи и разделы в коллективных монографиях

1. Социальная дифференциация в современном обществе: множественность форм // Россия: трансформирующееся общество. - М.: Канон-Пресс-Ц, 2002. 1 п.л.

2. Социальная мобильность в переходный период и её последствия // Социальное расслоение и мобильность. - М.:Наука, 1999, 1 п.л.

3. Российский рынок труда: этап становления // Социальная стратификация российского общества. - М.: Летний Сад, 2003, 1.п.л.

4. Культурные противоречия российской экономики // Россия трансформирующаяся. - М.: Институт социологии РАН, 2003,1 п.л.

5. Перспективы капитализма в России // Новое и старое в теоретической социологии. - М.:Институт социологии РАН, 1999. 0,5 п.л.

6. Социальная мобильность в переходный период // Трансформация социальной структуры и стратификация российского общества. М.:Институг социологии РАН, 1996.1 п.л.

7. Социальная мобильность в переходный период // Трансформация социальной структуры и стратификация российского общества. - М.: Институт социологии РАН, 1998. 1,5 п.л.

8. Власть и социальная структура // Социальная структура и социальная стратификация. -М. .-Наука, ¡992.1.п.л.

9. Социальная мобильность в 1986-1993 годах // Социологический журнал. 1994, №2. 1 п. л.

10. Социальная мобильность и идентичность // Социальная идентичность. -М.: Институт социологии РАН, 1994. 0,6 п.л.

11. Социальная мобильность и массовое сознание // Социологические исследования. 1995. №1.0,7 п.л.

12. Социальная мобильность в обществе переходного периода // Социально-стратификационные процессы в современном обществе, Кн.1. - М. Институт социологии РАН, 1996. 1 п.л.

13. Новые исследования мобильности // Вопросы социологии. №1. 1995, 1 п.л.

14. Национальная идентичность: особенности эволюции // Социологический журнал. 1995. № 2. 0,7 п.л.

15. Методология классового анализа и современное общества // Новое и старое в теоретической социологии. - М.:Институт социологии РАН, 1999. 0,5 п.л.

16. Менеджеры: управление и культура // Россия реформирующаяся. - М.: 2004,1 п.л.

17. Social Mobility in the Transition Period // Transition in Eastern Europe. - В.: Gruyter, 1995. 1 пл.

18. Social Mobility and Its Consequences in Contemporary Russia // Restoration of Class Society in Russia? Ed. By J.Nikula. - L: Ashgate, 2003. 1 п.л.

19. Transformation of values in modern Russia // Restoration of Class Society in Russia. Ed. By J.Nikula. -L.: Ashgate, 2003. 1 пл.

Подписано в печать 13.10.2005 г Зак. 88. Тир. 100 экз. Объем 2,7 п Москва, Нахимовский пр-т 32.

11944

РНБ Русский фонд

2QQ6-4 20020

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора социологических наук Черныш, Михаил Федорович

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. Теоретико-методологические основы изучения мобильности 25 1.1 .Факторы и пространственные характеристики мобильности: теория П.Сорокина

1.2.Мобильные и иммобильные общества: становление концепции многомерной мобильности

1.3.Концепция социальной эволюции: от иммобильных к мобильным обществам 34 I Асоциальные институты и врожденные способности: продолжение полемики вокруг мобильности

ГЛАВА 2. Мобильность в институциональном контексте

2.1. Развитие концепции социальных институтов

2.2. Семья

2.3. Система образования

2.4. Рынок труда

2.5. Армия

2.6. Государственная служба

2.7. Профессиональный спорт

2.8. Церковь

2.9.Институциональные кластеры социальной мобильности

ГЛАВА 3. Мобильность и нормы-регуляторы социального продвижения

3.1. Пре- и постфигуративные установки на мобильность

3.2. Префигуративная установка на мобильность

3.3. Пост-фигуративная установка на мобильность

ГЛАВА 4. Кейс 1. Становление эквализирующего кластера

4.1. Равенство как телеологический идеал

4.2. Рождение новых институциональных норм мобильности в предреволюционный период

4.3. Послереволюционная ситуация: строительство новых институтов мобильности

4.4.Конструирование эквализирующего кластера

4.5. Репрессивные нормы и практики

4.6. Институт образования

4.7. КПСС

4.8. Армия

4.9. Рынок труда

4.10. Семья

4.11. Профессиональный спорт

4.12. Прописка

4.13. Сакрализация мобильности и советская культура в 30-50-е гг.

ГЛАВА 5. Институциональные кластеры и структура мобильности в советскую эпоху

5.1. Институциональные кластеры и культурные формы советской эпохи

5.2. Поколение «наследников»

5.3. Поколение «детей послевоенной эпохи»

5.4. Поколение «застоя»

ГЛАВА 6. Постсоветский опыт реформ и дифференцирующие институты мобильности 243 6.1 .Embourgeoisment: сакрализация материального благополучия

6.2. Семья

6.3. Образование

6.4. Рынок труда

6.5. Государственная служба

6.6. Армия

6.7.Влияние дифференцирующего кластера на общественное сознание 276 ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Институциональные циклы и социальный идеал

Введение диссертации2005 год, автореферат по социологии, Черныш, Михаил Федорович

1. Мобильность в советской и постсоветской социологии

В советское время мобильность присутствовала в различных измерениях социального пространства и, более того, служила одним из способов легитимации существовавшего тогда общественного устройства. Однако сам термин находился под запретом, поскольку предполагал целое древо понятий, несовместимых с идеологическими основаниями социализма. Вертикальная мобильность, к примеру, постулировала наличие в обществе вертикального измерения и, следовательно, такие формы неравенства, которые в советские времена не признавались. Признание вертикальной мобильности означало бы, что помимо тех форм неравенства, которые рассматривались как «штатные», допустимые, преодолимые по мере развития уравнительных институтов, в обществе существует измерение власти, рождающее различия, не только не уменьшающиеся, но и увеличивающиеся по мере эволюции общества. Заменой термину мобильность в советской социологии служило понятие «перемещения». В нем коренилось признание того факта, что общество не может быть статичным и что даже тот жесткий контроль над перемещениями, которые был свойствен развитому социализму, не был в состоянии полностью его регламентировать. Использование термина альтернативного тому, который был принят в зарубежной социологии, формулировало специфику понимания данного предмета в советской науке: мобильность рассматривалась в телеологической перспективе, в соотношении с теми целями, которые ставило перед собой советское государство. Рабочим инструментом для анализа мобильности была в советское время теория становления социальной однородности. Она позитивно оценивала перемещения, приводившие к сближению социальных групп и слоев по ряду выделенных показателей. Что касается фактов, свидетельствующих об углублении социальных различий, то они в некоторых случаях игнорировались, в других -оценивались в негативном плане, как явления, тормозящие социальное развитие. Несмотря на ограничения идеологического характера, советские социологи находили возможности для изучения социальных потоков, формирующих слои и классы советского общества. Некоторые важные аспекты перемещений стали предметом рассмотрения в работах Т.И. Заславской, выявлявшей мотивы и последствия потоков миграции в

1 9 сельской местности . Схожими сюжетами занимался Ю.В.Арутюнян . О.И.Шкаратан поставил в центр своих исследований процессы, оказывающие влияние на формирование различных групп советской интеллигенции3. Л.А.Гордон и Э.В.Клопов занимались изучением социального состава рабочего класса, характером и содержанием труда советских рабочих. В центре их внимания находилась мобильность рабочего места - изменения, сопутствующих автоматизации производства.4 В работах Ф.Р.Филиппова мобильность изучалась как процесс формирования социального состава рабочего класса. Кроме того, ряд работ этого автора был посвящен социологии образования, анализу мобильности в рамках жизненного цикла.5 В соавторстве М.Н.Руткевич и Ф.Р.Филиппов опубликовали труд, в котором впервые за многие годы делалась попытка сформулировать теоретические

1 Миграция сельского населения/ Под.ред. Т.И.Заславской. М.: Мысль, 1970; Заслапская Т.И., Рывкина Р.В.Методологические проблемы социологического исследования мобильности трудовых ресурсов. Новосибирск: Наука, 1974; Заславская Т.И. Трудовая мобильность как предмет экономико-социологического исследования // Методологические проблемы социологического исследования мобильности трудовых ресурсов / Под ред. Т.И. Заславской, Р.В. Рмвкиной. Новосибирск: Наука, 1974. С.7-45;

2 Арутюнян Ю.В. Социальная структура сельского населения СССР. M.: Мысль, 1971. Бляхман Л.С., Шкаратан О.И. 1ITP, рабочий класс, интеллигенция. М.: Политиздат, 1973.; Шкаратан О.И. Проблемы социальной структуры рабочего класса СССР. М.: Мысль, 1970.; II. Бляхман Л.С., Здравомыслов А.Г., Шкаратан О. И. Движение рабочей силы на промышленных предприятиях. М.: Экономика, 1965.

4 Гордон Л.А.,Назимова А.К. Рабочий класс СССР: тенденции и перспективы социально-экономического развития. M.: Паука. 1985.

5 Филиппов Ф.Р. Социальная структура общества и система образования. М.: Советская социологическая ассоциация. 1974.; Филиппов Ф.Р. Социология образования. М.: Наука, 1980. основы изучения мобильности в СССР6. Профессиональные устремления молодежи подробно изучались в работах В.Н.Шубкина7. В схожем ключе анализировал мобильность М.Х.Титма, в центре исследований которого находилась молодежь, советское студенчество. В 80-ые годы М.Х.Титма стал одним из зачинателей крупного панельного проекта, ставившего целью изучить пути советской молодежи по мере о вступления во взрослую жизнь . В работах А.Г.Здравомыслова и В.А.Ядова и мобильность рассматривалась не столько как перемещения в пространстве, сколько как изменения общественного сознания, возникновения новых типов отношения к труду9.

После того, как в конце 80-х годов прошлого столетия в советской, а затем российской социологии запреты на изучение мобильности были сняты, изучение этого предмета вошло в новую фазу. В этот период внимание ученых привлекли три аспекта темы. Первый был представлен в исследованиях, посвященных советскому периоду. В анализ советской системы вводились факты, свидетельствующие о массовых нисходящих перемещениях в советскую эпоху. Активно изучалось, к примеру, влияние на советское общество массовых репрессий 30-50 годов. В работах Л.А.Гордона насилие по социальному признаку выставлялось одной из ключевых характеристик, раскрывавших репрессивную природу советского строя10. В статьях С.Г.Кордонского предметом изучения стали дифференцирующие институты советского общества и, прежде всего, институт прописки, позволявший контролировать или

6 Руткевич М.II., Филиппов Ф.Р.Социальиыс перемещения. М.: Мысль. 1970.

7 Шубкин B.H. Начало пути (проблемы молодежи в зеркале социологии и литературы). М.: Молодая гвардия. 1979.

8 Титма М.Х. Выбор профессии как социальная проблема. М.: Знание. 1975 . 9

Человек и его работа. Социологическое исследование / Под ред. А.Г.Здравомыслова. В.П.Рожина, В.А.Ядова. М.: Мысль, 1967.

10 Гордон Л.А., Клопов Э.В. Потери и обретения в России 90-х: историко-социологические очерки экономического положения народного большинства. М.: Аудитория УРСС. 2001. блокировать массовые перемещения в стране". Вторым аспектом изучения мобильности стала её структура и последствия, проявившие себя в первой половине 90-х. В работах Т.И.Заславской, Л.А.Беляевой,

Л.А.Гордона, З.Т.Голенковой, В.И.Ильина, Г.Г.Силласте, 1

Н.Е.Тихоновой, О.И.Шкаратана изучалось влияние реформ на уровень социальной дифференциации в российском обществе. Отмечалось, в частности, что реформы запустили процесс поляризации социальных групп и слоев, в рамках которого мобильность имела не только индивидуальный, но и групповой характер. Эти процессы привели к возникновению так называемого андеркласса - группы маргинализированных индивидов, слабо адаптированных к условиям рынка труда. На другом полюсе, благодаря приватизации, возникла группа богатых собственников средств производства, а также средний слой, успешно приспособившийся к ситуации динамичных изменений. О мобильности ценностей, характеризующих становление среднего класса, писали Т.М.Малева и Г.Г.Дилигенский13. Радикальные изменения в пост-советский период позволили автору данной работы говорить о становлении в России классового общества, характеризующего^высокой степенью социальной поляризации, постепенным окультуриванием социальных различий14. Механизмы дифференциации, приводившие к расслоению внутри профессиональных групп, изучались в трудах Кордоиский С.Г. Кристалл и кисель.М.: Модест Колеров и «Три квадрата». 2002.

12 Беляева JI.А. Социальная стратификация и средний класс. М.: УРСС. 2001; Заславская Т.И. Социстальиая трансформация российского общества: деятельно-структурная концепция. М.: Дело, 2002; Голенкова 3.T. Основные тенденции трансформации социальных неравенств/ Россия: трансформирующееся общество. М.: Канон-Пресс-Ц. 2001 г. C.90-104; Горшков М., Тихонова Н.Е. Богатство и бедность в представлениях россиян // Социологические исследования. 2004. № 3. С. 16-22; Гордон J1.А. Бедность, благополучие, противоречивость: материальная дифференциация в 1990-е годы // Общественные науки и современность. 2001 г. № 3. С. 5-21; Шкаратан О.И. Государственная социальная политика и положение средних слоев в современной России // Социологический журнал. 2004. № 1/2. С. 106-128. и др.

11 Дилигснский Г'.Г. Люди среднего класса. М.: Институт Фонда "Общественное мнение", 2002; Средние классы России: экономические и социальные стратегии. М.: Гсндальф. 2003.

14 Черныш М. Социальная мобильность в 1986-1993 годах // Социологический журнал. 1994. № 2. С. 130133.

В.А.Мансурова.15 Влияние мобильности на культуру рассматривалось в работах Л.Г.Ионина.16 Третий аспект изучения мобильности заключался в методологии исследования. Здесь следует отметить работы Н.И.Лапина, В.В.Радаева, В.В.Семеновой, настоявших на расширении методологии изучения мобильности за счёт включения в него качественных методов и, прежде всего, биографического.

В работах российских социологов, посвященных мобильности, широко использовался аппарат и методология, принятые в западных исследованиях. Начало этим исследованиям положили труды социолога российского происхождения П.Сорокина18. Именно он ввел в оборот ключевые понятия, характеризующие пространственную ориентацию и охват мобильности: она была представлена как вертикальная и горизонтальная, индивидуальная и коллективная. Сорокин одним из первых подметил тот факт, что общества, в которых получает распространение мобильность на индивидуальной основе, менее чем общества коллективной мобильности, склонны к социальным потрясениям. Следующий этап изучения мобильности связан с именами американских социологов С.Липсета и Р.Бендикса. В классической работе «Социальная мобильность в индустриальном обществе» они впервые связали в единый комплекс структурные характеристики мобильности и понятие индустриального общества19. Отмечались, в частности, социальные тенденции, сопровождающие становление современных производственных отношений: рост городов и сокращение сельского населения, рост среднего класса, развитие системы Мансуров В.А., Семенова Л.А. Некоторые тенденции в развитии профессиональных групп российской интеллигенции/ Россия: трансформирующееся общество. М.: Канон-Пресс-Ц. 2001 г. С. 284-303

16 Истин Л.Г. Социология культуры: путь в новое тысячелетие. Учебное пособие для студентов вузов. -М.: Логос. 2000

17 Лапин II.И. Эмпирическая социология в Западной Европе. М.: ГУ ВШЭ. 2004; В.В.Ралаев. Социология рынков: к формированию нового направления. М.: ГУ ВШЭ. 2003: Семенова В.В. Современные концепции и 'эмпирические подходы к понятию «поколение» в социологии / Отцы и дети. I (околенческий анализ в современной России. М.: НЛО. 2005 г. С.80-108.

18 Сорокин П.Социальная мобильность. Пер. с англ. М.В. Соколовой.М.: Academia. 2005.

14 Lipset S, Bendix R. Social Mobility in Industrial Society. Berkeley: University ofCalifornia Press. 1959 образования, делающего доступными для выходцев из низов любые, сколь угодно высокие социальные позиции. Работы С.Липсета пронизаны оптимизмом в отношении современного общества, в них позитивные тенденции увеличения мобильности рассматриваются как фактор, нейтрализующий деструктивный потенциал социального противостояния. Подобный пафос разделяли далеко не все коллеги американских социологов в других странах. Р. Будон, к примеру, сделал предметом изучения социальные преграды, затрудняющие получение лл высшего образования выходцами из низов . В его исследованиях раскрывается влияние на мобильность социального происхождения, а также особенностей устроения системы образования. Именно Р.Будон ввёл в оборот понятие мобильности «нетто», являющейся производной от совокупной работы базовых социальных институтов. В дальнейшем заданный им критический ракурс зрения получил развитие в работах

•у | других французских социологов — П.Бурдье и Д.Берто .

Критическая школа изучения мобильности получила дополнительные доказательства своих положений в исследованиях американских социологов Д.Фетермана и Р.Хаузера . Последние установили, что мобильность имеет устойчивые формы, не зависящие от конъюнктурных колебаний. Эти формы были названы «базовой» мобильностью, отражающий специфику социального устройства в конкретном обществе. Английский социолог Дж.Голдторп проверил гипотезу о существовании «базовой» мобильности с помощью продвинутых математических методов на базе данных, полученных в

91 большинстве европейских стран . В результате он пришёл к тому же

20 Boudon R. Education, Opportunity and Social Inequality. N.Y.: Wiley. 1974

21 Pathways To Social Class. A Qualitative Approach To Mobility. Ed. By D.Bertaux and P.Thomson. Oxford: Clarendon Press. 1997.

22 Featherman D., Mauser R. Opportunity And Change. N.Y.: Academic Press. 1978

21 Goldthorpe J. The Constant Flux: A Study of Class Mobility in Industrial Societies. Cambridge: Cambridge University Press. 1993. выводу, что и его американские коллеги: существуют устойчивые формы мобильности, которые можно определить как «сердцевинные» для данного общества (core mobility) или даже сообщества государств. Так мобильность в странах Европы генетически определена теми её формами, которые сложились в двух европейских государствах -Великобритании и Франции. Работы Д.Фетермана, Р.Хаузера и Дж.Голдторпа поставили множество вопросов, на которые количественные, статистические исследования, проводившиеся ими, не могли дать адекватного ответа. Если «базовая» мобильность - это факт, характеризующий социальные перемещения в США и странах Европы, то каково её происхождение? В каких сферах жизни общества заключены механизмы, определяющие устойчивость форм мобильности? Наиболее вероятным является предположение, что этими механизмами являются социальные институты. Именно сходство институтов может объяснить тот факт, что структура мобильности, освобожденная от влияния экономической и политической конъюнктуры, оказывается похожей в разных странах. В большинстве европейских стран социальные институты часто внедрялись в жизнь по примеру наиболее развитых стран, а в ряде случаев при их непосредственном участии. Стоит отметить в этой связи, что и Россия, расположенная на периферии европейского континента, в разные периоды своей истории находилась под влиянием стран, расположенных в его центре. Представления о равенстве и неравенстве, достижении, справедливости развивались не только на собственной национальной почве, но и на почве тех идей, которые российское общество получало из Европы. Там же изыскивались институциональные формы, с помощью которых российское общество искало пути развития.

Итак, в фокусе внимания исследования находятся социальные институты мобильности в советском и российском обществах. Распад, эволюция или возникновение новых институтов позволяет не только констатировать нарастающую дифференциацию социальной жизни России, но и понять те явные или латентные механизмы, которые рождают структурные формы неравенства в период перехода от одной социальной системы к другой, обусловливают перемещения индивидов или целых социальных групп в социальном пространстве. Одна из сложностей подобного проекта состоит в том, что само понятие социального института имеет в социологической традиции несколько трактовок. Применительно к изучению мобильности наибольшие перспективы содержит в себе определение, предложенное Т.И.Заславской24. Она рассматривает институт как совокупность формально-административных норм, направляющих жи^ни в какой-либо сфере, неформальные социо-культурные нормы, влияющие на неё, инструменты энфорсмента (организационные формы), заставляющие людей подчиняться нормам, а также формы общественного принуждения. Комплекс норм, а также институтов принуждения, рождает практики, формальные и неформальные. Т.И.Заславская выводит практики за рамки института, рассматривая их как итог взаимодействия его составляющих. В настоящей работе предлагается рассматривать практики как одну из составляющих института наряду с нормами. Расширенная трактовка понятия институт представляется целесообразной, поскольку, как показывают исследования, практики могут иметь немалую степень независимости от норм и могут существовать как устойчивые формы действия, не имеющие прямого референта в структуре мотивов. Предположительно подобный механизм уклонения от моральных суждений включается в тех случаях, когда поведение не имеет легитимных соответствий в области норм. На этом фоне предпочтительным оказывается приписывание его к разряду рутинных, и уже поэтому приемлемых действий.

24 Заславская Т.И. Современное российское общество. Социальный механизм трансформации. М.: Дело. 2004.

В использовании институционального подхода исследователь неизбежно сталкивается с проблемой выбора. Мир институтов многообразен и далеко не все из них имеют прямое отношение к перемещениям в координатах социальной структуры. Существуют институты, которые напрямую регулируют потоки мобильности, такие, к примеру, как институт прописки в советскую эпоху, но наряду с ними существуют институты, влияние которых на мобильность может быть охарактеризовано как минимальное. В эту сферу мы включаем, к примеру, институты, определяющие состояние культуры, например театр или эстраду. Необходимым условием изучения мобильности должно стать предложенное Т.И.Заславской деление институтов на базовые и периферийные. Это деление возникает только применительно к изучаемому предмету, в контексте других исследовательских задач оно может быть иным. Следует признать и тот факт, что деление на базовые и периферийные институты может изменяться с течением времени. В период социальных изменений некоторые из институтов могут из базовых переходить в разряд периферийных и, напротив, из периферийных - в базовые. Базовые институты находятся между собой в состоянии взаимодополнения и взаимодействия, что делает продуктивной подход, предполагающий объединение институтов в кластеры. Понятие кластера, предложенное Н.Смелсером, облегчает понимание общего вектора развития, рождаемого их комбинацией.

Использование институционального подхода рождает закономерный вопрос о соотношении его базовых понятий с традиционным понятийным аппаратом изучения мобильности и, в частности, термином «канал мобильности», применявшимся ещё П. Сорокиным. С нашей точки зрения, эти понятия, хотя и родственны, имеют разное назначение и разную сферу применения. Термин «канал мобильности» использовался для фиксации масштабов и интенсивности социальной текучести. Все аспекты наблюдаемых явлений, относящиеся к объяснению, оставались за его рамками. Понятие «института» имеет то преимущество, что охватывает нормативную сферу, определяющую потоки мобильности, состояние организаций, регулирующих текучесть в обществе, и практики, порождаемые перемещениями людей и целых социальных групп в разных измерениях социальной системы.

Особого внимания заслуживает соотношение понятий институт и фактор мобильности. Следует понимать, что фактором мобильности может быть любое событие, любой единичный случай, оказывающий влияние на социальные перемещения. Речь может идти, к примеру, о военном конфликте или принятии решения, которое скажется в той или иной степени на позиции социальных групп или индивидов в сетке социальных координат. Институт предполагает, во-первых, устойчивость влияний на потоки мобильности, во-вторых, комплексное, системное восприятие влияний на мобильность, представляемое формальными и неформальными аспектами общественной жизни, в-третьих, учет так называемого культурного среза, который нередко остается за рамками анализа социальной текучести. Необходимо также учитывать, что в отличие от факторов, влияющих на мобильность, институт нередко включает в себя иерархию неравных позиций, а также систему формальных и неформальных правил, регулирующих перемещение между ними (образование, армия). В этом качестве он не только проецирует мобильность вовне, формируя жизненные возможности индивидов и социальных групп в иных, чем собственная иерархиях, но и является иерархией, в рамках которой может происходить социальное продвижение, подчиняющееся определенным правилам.

2. Объект и предмет исследования

Объектом данного исследования являются базовые институты, оказывающие наибольшее влияние на социальную мобильность. Перечь этих институтов сформирован на основании а) социологической традиции, рассматривающей некоторые институты как ключевые, оказывающие наибольшее влияние на мобильность, будучи её каналами или устойчивыми комплексными факторами, и б) результатах исследований, показывающих, что в ситуации социальных изменений некоторые из институтов имеют тенденцию увеличивать влияние на мобильность, выступая в качестве эмерджентной причины, изменяющей структуру социальных перемещений в обществе. В качестве объекта, заслуживающего изучения, полагается также степень и характер влияния отдельных институтов и формируемых ими кластеров на социальную мобильность. Ключевым понятием, позволяющим оценить это влияние, являются жизненные возможности. Распределение жизненных возможностей, выступающее как следствие согласованной работы социальных институтов, лежит в основе формирования социальных различий, социальной структуры общества. Понятие жизненных возможностей связывает между собой институциональный план исследования и существующие в обществе формы неравенства. Оно представляет собой объективно существующий институциональный субстрат мобильности. Субъективный пласт, на котором сфокусировано внимание исследования, раскрывает себя в понятии социальных притязаний. Социальные притязания находятся под влиянием множества разнообразных факторов, включая традиции, общественные ценности, идеологии. Они способны оказывать существенное влияние на состояние социальных институтов, направления их эволюции. Благодаря этому понятию, в объекте исследования находит отражение не только прямое влияние институтов на структуру мобильности, но и обратное влияние претендентов на мобильность, включая так называемых «институциональных антрепренеров», под которыми понимаются индивиды или другие субъекты социального действия, стремящиеся использовать социальные условия или их изменения для получения максимальной выгоды.

Предмет исследования — это методология изучения мобильности, рассматривающая её в качестве изоморфного отражения системы влияний, продуцируемых институциональным кластером. Институты, а также институциональные кластеры могут быть «эквализирующими» (уравнивающими жизненные шансы) и «дифференцирующими» (консервирующими разные жизненные возможности для представителей разных социальных групп, способствующими их закрытию). Подобное различение обозначает крайние точки оценочной шкалы, поскольку в любом институциональном кластере неизбежно присутствуют как «эквализирующие», так и «дифференцирующие» нормы, организации или практики. Можно говорить лишь о превалировании тех или иных тенденций, воплощенных в институциональном векторе — «эквапизирующем» или «дифференцирующем». В российской истории присутствуют как первый, так и второй из названных типов. Было бы неверно представлять их в качестве дискретных социальных образований, разнесенных по времени и наблюдаемым практикам. Напротив, изучение данных типов показывает, что институциональный кластер, эволюционируя, претерпевает существенные изменения, наращивая объем либо «эквализирующих», либо «дифференцирующих» норм или практик.

Т.И.Заславская предлагает рассматривать увеличение зазора между неформальными и неформальными нормами и практиками как свидетельство кризиса института и соответственно институционального кластера, преддверие радикальной трансформации его организационной и нормативной структуры. Отдельным направлением исследования стало изучение различия между идеологией мобильности, декларируемой обществом и преобладающими в его институтах формальными и неформальными практиками распределения жизненных возможностей. В этом соотношении раскрывается дистанция между декларируемой «эквализирующей» стратегией управленческих структур и нормами, регулирующими распределение жизненных шансов. Одно из основных понятий, характеризующих влияние общественной идеологии на восприятие жизненных шансов, - это ресентимент, отражающий состояние общественного сознания, при котором оно отвергает общественный порядок, представленный социальными институтами, как несправедливый, чуждый, блокирующий реализацию законных притязаний.

З.Цель и задачи исследования

Цель настоящего исследования заключается в том, чтобы определить способы и границы использования институционального подхода к анализу социальной мобильности в изменяющемся обществе. Из данной цели вытекает ряд ключевых задач, раскрывающих существо изучаемой проблемы:

2. Уточнение и развитие понятия социального института применительно к сфере социальных перемещений. Следует иметь ввиду, что в разных социологических и экономических школах понятие социального института имеет разные определения, отличающиеся не только и не столько отдельными деталями, сколько принципиальными подходами к его трактовке. Необходимо было, в частности, избежать психологической редукции понятия, его сведения только лишь к ценностно-нормативной составляющей, а также противоположной крайности, заключающейся в отождествления институтов с существующими отраслями экономики или организациями. Любая из приведенных крайностей могла бы существенно осложнить процесс интеграции понятия в объяснительные модели, характеризующие структуру социальной мобильности в трансформирующемся обществе.

3. Развитие системы понятий, характеризующих предрасположенность к разным типам социальной мобильности, а также оценку пройденного пути в завершающей фазе продвижения. Следует подчеркнуть, что в теории социальной мобильности этому аспекту традиционно уделялось недостаточно внимания. Изучались, прежде всего, сами перемещения, причем мобильность традиционно сводилась к трудовой биографии индивида или перемещениям больших социальных групп. Между тем именно ценностно-нормативная компонента позволяет понять, как агенты мобильности оценивают свои жизненные возможности и как они судят о социальной системе, в которой им приходится действовать.

4. Выявление влияния институциональных кластеров на структуру и интенсивность мобильности в меняющемся российском обществе. Важно было не только указать на определяющее влияние кластеров на мобильность, но показать, как эволюционировали сами кластеры, и как их эволюция формировала паттерны социальной мобильности на разных этапах жизни советского и постсоветского общества.

4. Эмпирическая база и методы исследования

В исследовании широко использовался метод вторичного анализа данных исследований, проводившихся сектором социальной мобильности и другими подразделениями Института социологии РАН. Ценную информацию о мобильности в советский период удалось получить в 1991 году, в ходе первого в истории советской социологии сравнительного советско-американского исследования «Классовая структура и классовое сознание» (общероссийский проект, базировавшийся на случайной, стратифицированной выборке объемом в 2100 респондентов). Это исследование рассматривалось его инициаторами (Э.О.Райт) и участниками как часть масштабного международного проекта изучения классовой структуры в разных странах мира. Ключевую роль в нём играли американские социологи, отсюда акцент в блоке вопросов, посвященных мобильности, на мобильность в уровне образования вкупе с профессиональным и должностным продвижением. Следует подчеркнуть, что уже в то время ощущалось неполное соответствие данного подхода реалиям российского общества. Номенклатура профессиональных номинаций, почерпнутая из классификатора Международной организации труда, ничего не могла сказать о действительной значимости той или иной социальной позиции в социальной системе развитого социализма. За рамками латентных структур, вызываемых к жизни специфическими институтами, такими как прописка или КПСС, она per se не могла стать основой для продуктивных гипотез, объясняющих темпы и масштаб социальных перемещений. Недостатком этого проекта можно считать и то, что его американские участники называли «отсутствием зависимых переменных», то есть переменных, характеризующих состояние сознания, ценности и интересы респондентов.

При всех недостатках советско-американское исследование стало одним из знаковых проектов, заложивших основу для дальнейшего изучения российского социума. В 1998 г. удалось провести повторное исследование, имеющее схожее концептуальное основание. Как и первое исследование, это был международный проект, в котором помимо российской стороны активное участие принимали финские социологи из университета г. Тампере (Р.Блом и Х.Мелин). Объектом изучения было в этот раз российское общество, находящееся в фазе глубокого реформирования. В структуре исследования присутствовал блок вопросов, посвященных мобильности, повторявший блок первого исследования. Кроме того, детальному изучению подверглись характер и содержание образования респондента, включая обучение в учебных заведениях, обеспечивавших переподготовку кадров в новую рыночную эпоху. Изменения коснулись не только вопросов, но и размеров выборки исследования. Её объем стал равен 3000 респондентов, отобранных в полном соответствии с принципом случайности.

В эмпирическую базу исследования вошли также данные исследования, посвященного среднему классу, проживающему в городе Москве, проведенного в 2003 г. в формате телефонного опроса. Исследование состояло из двух волн, одна из которых базировалась на случайной выборке объемом в 5000 респондентов, а вторая - на выборке в 3000 респондентов. Особенностью этого проекта было то, что в нём присутствовал обширный блок вопросов, характеризующих ценностные ориентации респондента, делалась попытка связать факт мобильности, выводящей в ряды среднего класса, с ценностями и другими компонентами мотивации.

В ряду исследований, использованных при написании данной работы, находится проект, носящий название «Социальный профиль российского менеджера» реализованный при участии Ассоциации менеджеров России. В программе исследования ставилась цель изучить социальные корни группы управленцев, занятых в рыночном секторе российской экономики. Объектом исследования являлись только руководители высшего и среднего звена. Исследование имело два этапа, проводившиеся с промежутком в два года (2001 и 2003гг.). Выборка исследования охватывала все города России с населением 1 миллион человек или более. Отрасли экономики были представлены в ней пропорционально доле населения, занятой в каждой из них. Одна из задач исследования заключалась в том, чтобы выявить каналы мобильности респондентов, определить составляющие индивидуального и группового опыта, обусловившие стремление человека стать руководителем. Особое внимание уделялась образованию респондентов, их профессиональной подготовке, жизненному опыту в советский и постсоветский период.

Каждое из исследований предусматривало работу по совершенствованию методологических оснований изучения мобильности. Ситуация «отсутствия зависимых переменных» показала, что исследовать механизмы мобильности, строить модели, объясняющие её структурные характеристики, можно только на базе данных, характеризующих ценностные ориентации респондентов, их жизненные практики, включая детский и юношеский опыт. Результаты, полученные в ходе упомянутых исследований, указывали на присутствие в жизни людей, продвигающихся в социальном пространстве, суммы влияний мощных структур, организаций, общепринятых практик и ценностей. Эти составляющие работы институтов играли роль ограничителей мобильности, задающих её агентам границы «возможного» и «невозможного», а также ориентиров, организующих логику продвижения в пространстве «желательного» и «нежелательного».

5. Новизна полученных результатов

Научная новизна выносимых на защиту положений может быть сформулирована следующим образом:

1. В научный оборот автор вводит понятие социального института мобильности, под которым понимается комплекс организаций, формальных и неформальных норм и практик, регулирующих продвижение индивидов и социальных групп в изменяющемся обществе. Впервые факторы, влияющие на мобильность, объединяются в единый, взаимосвязанный комплекс, формирующий поле практических возможностей и ценностную сферу мобильности.

2. В работе предлагается типологизация социальных институтов применительно к мобильности на «эквализирующие» и «дифференцирующие». «Эквализирующими» являются институты, реализующие стратегии уравнивания жизненных шансов для выходцев из разных социальных групп, «дифференцирующими» - институты, способствующие социальной закрытости, реализующие стратегию исключения, создающие дополнительные преграды на пути восходящей мобильности.

3. В изучении общества становится возможным использовать понятие институционального кластера мобильности. Кластер представляет собой совокупность институтов мобильности, формирующих базовую структуру социальных перемещений в обществе на определенном этапе его развития. Кластер мобильности позволяет расширить используемые в теории мобильности понятия «мобильного» и «немобильного» обществ.

4. Комплексное изучение институтов мобильности дает возможность учесть при рассмотрении мобильности влияние устойчивых факторов, относящихся к сфере культуры. В ряду таких факторов находится репрезентативные для общества представления о справедливости, равенстве, свободе, успехе. Институциональные подход создает условия для соединения в один аналитический инструмент элементов классового и культурологического анализа мобильности.

5. В работе введены в научный оборот понятия, характеризующие ценностную сферу мобильности. Ценности, ориентирующие на мобильность, делятся на «пре» и постфигуративные», то есть формирующие представления о возможном и желательном в плане продвижения и помогающие оценить уже достигнутое. При подобном подходе становится возможным глубже изучить легитимирующий потенциал мобильности, её способность обеспечивать поддержку политическим режимам в обход традиционных демократических процедур легитимации, а также делегитимировать режим - лишать его поддержки в условиях, когда жизненные возможности индивида или группы убывают.

7. Автор расширяет аппарат изучения перемещений путём включения в него представлений о «символической» или «потребительской» мобильности. Выявляется связь между «потребительской» мобильностью и оценкой агентами мобильности эффективности и приемлемости социального порядка.

8. В работе проведен анализ потоков мобильности, соответствующих состоянию институциональных кластеров в советский и постсоветский периоды. Показаны различия в структуре и направлениях мобильности в трех поколениях довоенном (поколение «наследников), послевоенном (поколение «детей послевоенной эпохи») и последнем советского (поколение «застоя»), 9. Обоснована возможность создания инструментария, позволяющего изучать и ре1упировать работу институтов, посредством изменений законодательства, создания новых или реформирования старых инструментов энфорсмента, ограничения или поощрения формальных и неформальных практик мобильности.

6. Апробация результатов исследования и их практическое использование

Основные положения диссертации представлены в книге автора «Социальная мобильность и институты» (Москва: Гардарики, 2005 г.). Все публикации автора за последние 15 лет имеют прямое отношение к теме диссертации. Идеи, изложенные в ней, присутствуют в 70 статьях автора, опубликованных в российских и зарубежных изданиях общим объемом в 65 печатных листов.

Содержание работы нашло отражение в докладах на российских и зарубежных конференциях и семинарах и, в частности, на Международном социологических конгрессах в Мадриде (1990г., «Ценности молодежи и социальное продвижение»), Билефельде (1994 г., «Социальная мобильность молодежи») и Монреале (1998 г.,«Религиозные ценности и мобильность в реформируемом российском обществе»), на конференции, посвященной молодежи в реформируемом обществе в Иерусалиме (2000г.), конференции «Развитие СевероВосточного региона Азии» (2004г., Сеул), где был сделан по теме «Социальные конфликты и противоречия на российских промышленных предприятиях». Тезисы или полные тексты докладов опубликованы.

Результаты изучения институтов и факторов мобильности нашли выражение в учебных курсах, читаемых автором, и, в частности, в специальном курсе «Социальные изменения и социальная структура российского общества» (Университет г. Тампере, Финляндия), а также курсе «Интерпретация данных в прикладной социологии» (Государственный университет гуманитарных наук, факультет социологии).

Еще одна область, в которой находят применение концептуальные основания изучения мобильности, - это исследования социальной структуры, неравенства и социальных институтов. В 2003-2005 гг. результаты этих исследований неоднократно передавались в администрацию президента РФ. Следует также упомянуть исследование «Миграция населения территорий Крайнего Севера», проведенного Институтом социологии РАН и Российским обществом социологов по заказу Всемирного банка в 2004г.

7. Основные положения, выносимые на защиту

1. В современной социологии теория настоятельной необходимостью стало построение объяснительных моделей, в которых факты, характеризующие перемещения индивидов и социальных групп, рассматривались бы в более широком институциональном контексте. Речь идет о новом подходе к мобильности, позволяющем связать её структуру и интенсивность с устойчивыми комплексами факторов, относящихся к его организационным и культурным основам. Институты мобильности объединены в кластеры, внутри которых влияние одних институтов либо усиливается, либо компенсируется влиянием других. В результате институциональные кластеры могут иметь либо эквализирующий вектор, способствующий уравниванию жизненных возможностей, либо дифференцирующую природу, способствующую закрытию социальных групп, исключению тех, кто проигрывает в доступе к культурному и социальному капиталам.

В моделях, объясняющих мобильность в трансформирующемся обществе, необходимо принимать во внимание не только должностные или профессиональные изменения социального положения, но и структуру общественных ценностей, позволяющих оценивать социальные приобретения и потери, успех и неудачу, справедливость и желательность происходящего. Структура ценностей, относящихся к мобильности, может быть разделена на два типа - префигуративные ценности, то есть ценности, предваряющие акт мобильности, характеризующие область доступного и желательного, и постфигуративные ценности - пласт мотивации, посредством которого оценивается социальная значимость достигнутого, его соответствие изначальным социальным притязаниям. Пре и постфигуративные ценности находятся в состоянии взаимосвязи и взаимодополнения. Чем выше социальные притязания, тем более жесткой является оценка достигнутого, более высокие претензии предъявляются к социальным институтам мобильности.

В советском и некоторых других обществах высокие темпы социальной мобильности являлись одной из стратегий легитимации режима, свергнувшего предыдущий насильственным путем. Революционное насилие предъявлялось населению в качестве необходимого этапа построения более справедливого общества, свободного от сословных и классовых ограничений. Легитимация посредством мобильности потребовала создания особой культуры мобильности, утверждавшей желательность и возможность социального достижения. Высокая интенсивность социальной мобильности достигалась посредством пропаганды идеи равенства вкупе с построением «эквализирующего» институционального кластера.

4. Эволюция социальных институтов мобильности в советский период характеризовалась усилением дифференцирующих норм и практик. Ослаблению эквализирующих функций способствовало нарастание неформальных практик социального продвижения, противоречащих декларируемым принципам социального равенства. Анализ результатов исследований позволяет утверждать, что причиной подобного разрыва стало рассогласование между директивными организационными нормами и эволюцией социальной системы, становящейся по мере развития всё более сложной и функционально дифференцированной.

5. Каждому из институциональных кластеров советской эпохи соответствует одной* из поколений, выделяющихся структурой мобильности. Для первого поколения («поколения наследников») характерны высокие темпы и охват мобильности. Поколение «наследников» принимало активное участие в миграционных потоках, перемещавших население из деревни в города, из крестьян в рабочие, специалисты или руководители. В следующем поколении («поколение детей послевоенной эпохи») наблюдались процессы перераспределения потоков мобильности и постепенного закрытия социальных групп. Семья вышла на первый план как один из ключевых институтов, обеспечивающих преемственность социального статуса. В наибольшей степени эта тенденция повлияла на так называемый «образованный класс» - людей, получивших высшее образование. В третьем поколении («поколение застоя) в полной мере заявила о себе тенденция закрытости социальных групп. Эквализирующие практики всё чаще превращались в культурные инсценировки, скрывающие неформальные отношения социального протекционизма, поощряемые элитными группами населения.

6. Распад СССР, сопровождавшийся кризисом эгалитарных ценностей, способствовал перерождению институтов мобильности советской эпохи, возникновению дифференцирующего институционального кластера, усиливающего поляризацию российского общества. Поляризация жизненных возможностей в современном российском обществе связана с неравным распределением культурного и социального капитала, а также структурными факторами, ограничивающими влияние индивидуального ресурсного потенциала мобильности.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Социальные институты и мобильность в трансформирующемся обществе"

Результаты исследования дают основание для предположения о цикличности развития институциональных кластеров. Отсылка к этой идее содержится в работах П.Сорокина и В.Кондратьева. Схожие наблюдения имеются и в работе С.Кирдиной, посвященной институциональным матрицам. В работе А. Ахиезера «Россия: критика исторического опыта» вся история России в двадцатом веке делится на три цикла - 1) становление дореволюционного авторитарного государства на основе идеологии согласия, сопровождающееся возвращением к «соборно-либеральному» варианту развития ситуации, 2) становление советского авторитарного идеала на основе согласия с последующим обращением к «соборно-либеральным ценностям» (перестройка») и 3) новый инверсионный цикл, в котором повторяется старая российская дилемма - противоречие между традиционными ценностями и либерализмом. [10] Применительно к институциональным кластерам дилемма может быть сформулирована следующим образом: эквализация, равенство жизненных шансов или крайние формы социальной дифференциации, равнозначные созданию классового общества. Но «классовый» и «статусный» варианты общественных систем оказались для российского общества крайне затратными: её человеческий потенциал уменьшался, а репрессивные практики приводили к разрушению того задела развития, который создавался предыдущими поколениями. А. Ахиезер предлагает развивать в российском обществе способность к рефлексии, ту самую способность, которая поможет сохранить всё то рациональное, что имеется в уже созданных социальных институтах, дополнив их эквализирующими нормами и практиками. Российскому обществу, ослабленному предыдущими циклами, не выдержать очередной «эквализирующей» революции, сопровождающейся великим переделом отношений собственности, перестройкой имеющихся, пока еще слабых и несовершенных общественных институтов и институтов рынка. Оно может выжить и развиваться лишь в том случае, если будет эволюционно реформировать институциональную систему, внедряя в неё практики, отвечающие социальному запросу на справедливость, равенство возможностей, перспективы самореализации для всех граждан. Новый цикл российской истории будет более успешным, если общество найдет возможность вернуть в оборот российской жизни социальный идеал «широких возможностей», идеал страны, в которой у каждого гражданина, независимо от его социального происхождения есть возможность реализовать свои способности и мечты.

Дифференцирующий кластер сохраняет способность к развитию лишь до той поры, пока он не нарушает базовых представлений о справедливости. В условиях поляризации общества растет стремление к равенству, ограничения мобильности выступают как делигитимирующий фактор. Возникают общественные стимулы к сокращению разрыва между бедными и богатыми, реформированию кластера мобильности по линии развития эквализирующих норм и практик. В эволюционирующем рыночном обществе колебания внутри кластера не имеют радикального характера и не влияют на эффективность работы ключевых общественных институтов. В трансформирующемся обществе диапазон изменений институциональной системы шире. Однако, как уже было сказано, выше он не беспределен и тяготеет к социальному оптимуму, приемлемому как для элит, так и большинства населения.

Социальные институты мобильности в современном обществе находятся под влиянием целого ряда противоречивых факторов. На их функционировании сказывается наследие прошлой эпохи, сакральное отношение к высокой мобильности и равенству возможностей. Но при этом наблюдается растущее преобладание дифференцирующих практик - формальных и неформальных. Практики дифференциации стимулируют изменения организаций энфорсмента, действуя сначала как теневая альтернатива принятым эквализирующим стратегиям, а затем в силу широкого распространения - как базовая стратегия, характерная для социального института. Дифференцирующие практики получают дополнительный импульс в ходе принятия законов, подтверждающих их легитимность. Возникает, таким образом, феномен культурного противоречия эпохи реформирования: активная легитимация дифференцирующих практик, вывод теневых дифференцирующих практик в разряд легальных подрывает доверие к новому общественному устройству и подпирающим его политическим институтам. Ресентимент, рожденный данным противоречием, выступает как один из факторов политической нестабильности, препятствующий осуществлению реформ.

Список научной литературыЧерныш, Михаил Федорович, диссертация по теме "Социальная структура, социальные институты и процессы"

1.М. Формирование среднего класса в России: определение, методология, количественные оценки // Общественные науки и современность. - 2002. - № 1. - С. 17-24.

2. Авраамова Е.М., Александрова О.А., Логинов Д.М. Современное высшее образование и перспективы вертикальной мобильности // Общественные науки и современность. 2004. - № 6. - С. 41-55.

3. Авраамова Е.М., ДискинИ.Е. Социальные трансформации и элиты // Общественные науки и современность. 1994. - № 3. - С. 14-26.

4. Авраамова Е.М., Овчарова Л.Н. Российский средний класс: год после августа // Общественные науки и современность. -2000. № 1. - С. 15-22.

5. Аминов Н.А., Янковская Н.А. Школа как субъект социокультурного анализа/ Возвращение Питирима Сорокина. Материалы научного симпозиума. М.: Московский общественный научный фонд. — 2000. - С. 296307

6. Андросова О. А. Учителя средних школ в социальной структуре трансформирующегося общества: проблемы выживания/Профессиональные группы интеллигенции. -М.:Институт социологии РАН, 2005. С. 185-203

7. Анисимова Г.В.Оплата труда и забастовочная активность трудящихся в 1990-200 годы/ Рабочие в России: исторический опыт и современное положение. Под ред. Д.Чуракова. М.:УРСС, 2004. - С.60-73

8. Антология социально-экономической мысли в России. Под ред. А.И.Кравченко. СПб.: РХГИ, 2000. - 832 с.

9. Асп Э., Ухмаваара X. Факторы, определяющие заработную плату. // Журнал социологии и социальной антропологии. 1999. - Т. 2. № 4. - С. 128-144.

10. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. Том. 1. От прошлого к будущему. Новосибирск: «Сибирский хронограф», 1997. - 798 с.

11. Бакунин М. Философия, социология, политика. М.: Изд. «Правда», 1989. - 621 с.12