автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.20
диссертация на тему: Сравнительно-сопоставительное исследование проблем морфосинтаксиса в чувашском языкознании

Полный текст автореферата диссертации по теме "Сравнительно-сопоставительное исследование проблем морфосинтаксиса в чувашском языкознании"

005006283

На правах рукописи

ми

Иванова Алена Михайловна

Сравнительно-сопоставительное исследование проблем морфосинтаксиса в чувашском языкознании

Специальность 10.02.20 - Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

1 5 ДЕК 2011

Чебоксары-2011

005006283

Работа выполнена на кафедре чувашского языкознания и востоковедения имени М. Р. Федотова ФГБОУ ВПО «Чувашский государственный университет имени И. Н. Ульянова»

Научный консультант -

Официальные оппоненты:

Ведущая организация -

доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки Чувашской Республики, заведующий кафедрой чувашского языкознания и востоковедения им. М. Р. Федотова Чувашского государственного университета имени И. Н. Ульянова Сергеев Виталий Иванович

доктор филологических наук, профессор, заслуженный работник высшей школы Российской Федерации, заведующий кафедрой общего и сравнительно-исторического языкознания Чувашского государственного университета имени И. Н. Ульянова Корнилов Геннадий Емельянович (г. Чебоксары) доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки Республики Татарстан, профессор кафедры современного татарского языка и методики преподавания Казанского (Приволжского) федерального университета Хисамова Фагима Миргалиевна (г. Казань) доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки Республики Башкортостан, заведующий кафедрой татарской филологии и культуры Башкирского государственного университета Шайхулов Алмас Галимзянович (г. Уфа)

Институт языка, литературы и искусства им. Г. Ибрагимова Академии Наук Республики Татарстан (г. Казань)

Защита состоится 30 декабря 2011 г. в 13.00 часов на заседании диссертационного совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д 212.301.03 при Чувашском государственном университете имени И. Н. Ульянова по адресу: 428034, г. Чебоксары, ул. Университетская, д. 38/1, ауд. 434.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Чувашского государственного университета имени И. Н. Ульянова.

Автореферат разослан « 30 » ноября 2011 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

А. Ф. Мышкина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Диссертационная работа посвящена сравнительно-сопоставительному изучению проблем морфосинтаксиса в чувашском языкознании.

Актуальность исследования определяется пристальным вниманием ученых-лингвистов к вопросам взаимодействия меж-уровневых явлений языковой системы, недостаточной изученностью данных проблем в чувашском языкознании.

Вопрос о тесном переплетении морфологических и синтаксических (морфосинтаксических) отношений не раз становился объектом предметного обсуждения и анализа. Еще В. В. Виноградовым было отмечено, что «в грамматической структуре слов морфологические своеобразия сочетаются с синтаксическими в органическое единство; морфологические формы - это отстоявшиеся синтаксические формы. История морфологических элементов и категорий - это история смещения синтаксических границ, история превращения синтаксических пород в морфологические. Это смещение непрерывно».

Проблема взаимодействия единиц разных уровней грамматического строя исследуется и в настоящее время и относится к числу сложных проблем лингвистики.

В основу настоящего исследования положено фундаментальное научное произведение Н. И. Ашмарина «Опыт исследования чувашского синтаксиса» (1903), из которого ученые всего мира черпают сведения о строе чувашской речи. Данный труд был подвергнут анализу разными исследователями, но никем не рассмотрен с точки зрения морфосинтаксиса. В диссертационной работе анализ морфосинтаксических явлений чувашского языка основывается на трактовке трудов Н. И. Ашмарина, как отражающих истоки развития морфосинтаксиса в чувашском языкознании.

Актуальность работы связана также с необходимостью изучения исследуемых проблем в сравнительно-сопоставительном плане. Придавая огромное значение сопоставлению и сравнению, И. А. Бодуэн де Куртенэ писал: «можно сравнить языки совершенно независимо от их родства, от всяких исторических связей между ними. Везде мы наткнемся на вопросы о причине сходств и различий в строе языка и в эволюционном процессе на той и

другой почве. Подобного рода сравнение языков служит основанием для самых обширных лингвистических исследований».

В диссертационной работе изучение проблем морфосинтак-сиса в чувашском языкознании сопровождается использованием сравнительного материала родственных тюркских языков, в основном татарского и башкирского, находящихся в контакте с чувашским языком с древних времен и выступающих в качестве титульных языков соседних республик. Большое внимание также уделено сопоставлению морфосинтаксических явлений в русском и чувашском языках.

Степень разработанности проблемы. При кажущемся большом объеме и многогранности исследований, посвященных морфологии и синтаксису, в чувашском языке проблемы морфо-синтаксиса остаются неосмысленными в системном аспекте вплоть до настоящего времени. В некоторых трудах имеются описания языковых явлений с помощью термина морфолого-синтаксический (работы В. Г. Егорова, Н. А. Андреева, И. П. Павлова, В. И. Сергеева), но авторы еще не пользуются собственно термином морфосиптаксис. Впервые вопросы морфосинтаксиса затронуты Н. И. Ашмариным в его «Опыте исследования чувашского синтаксиса».

Между тем в русистике и зарубежном языкознании уже имеется опыт специального изучения данной проблематики. Так, вопросам взаимосвязи элементов разных уровней грамматического строя посвящены работы В. Н. Ярцевой, Н. Д. Арутюновой, С. Н. Кузнецова. Проблема взаимодействия морфологии и синтаксиса получила освещение в диссертационном исследовании Н. Г. Парамоновой «Морфосинтаксис прилагательного в современных германских языках» (1985), в работе JI. С. Ермолаевой и М. К. Сабанеевой «К проблеме морфосинтаксиса».

В исследовании французского лингвиста J. Feuillet «Введение в морфосинтаксический анализ предложения» (1988) автором предложен свой собственный метод морфосинтаксического анализа предложения, который пересматривает многие классические схемы и основы теории лингвистики.

Несмотря на многоаспектность изучения проблем морфосинтаксиса, целый ряд вопросов до сих пор остается спорным и недостаточно изученным, что обусловлено сложной природой самого объекта исследования.

Диссертация имеет целью исследование проблем морфо-синтаксиса в чувашском языкознании в сравнительно-сопоставительном плане.

Эта цель определяет решение следующих задач:

1) определение предмета и объекта морфосинтаксиса;

2) анализ особенностей словосочетаний (именных, глагольных) и аналитических конструкций;

3) изучение, описание и обобщение категории падежа как объекта морфосинтаксиса;

4) рассмотрение специфики категории падежа и категории склонения;

5) характеристика морфосинтаксических конструкций со служебными словами.

Объектом исследования являются словосочетания, аналитические конструкции, словообороты, словоформы в чувашском, русском, татарском и башкирском языках.

Предмет исследования - проблемы взаимообусловленности морфологии и синтаксиса (морфосинтаксиса).

Методы исследования. Решение поставленных задач обеспечивалось применением комплекса методов исследования: лингвистического анализа, описания и обобщения, сравнительно-сопоставительный, функционально-семантический, структурно-типологический, интегральный, а также качественной и количественной обработки данных.

Теоретико-методологическую основу диссертации составили положения, разработанные в трудах отечественных исследователей: В. В. Виноградова, А. М. Пешковского, А. Ф. Лосева, А. В. Бондарко, В. Н. Ярцевой, И. Г. Милославского, Н. Ю. Шведовой, Г. А. Золотовой, Н. Д. Арутюновой, О. С. Ахмановой, Г. Е. Корнилова, С. Н. Кузнецова и др. Фундаментальные предпосылки для нашего исследования имеют работы тюркологов: Н. И. Ашмарина, Н. К. Дмитриева, М. 3. Закиева, Н. 3. Гаджиевой, Б. А. Серебренникова, Е. И. Убрятовой, А. М. Щербака, Н. А. Баскакова, Э. В. Севортяна, а также чувашских лингвистов: В. Г. Егорова, Н. А. Андреева, И. А. Андреева, С. П. Горского, М. Р. Федотова, И. П. Павлова, В. И. Сергеева, Л. П. Сергеева и др.

Материалом исследования послужили примеры из произведений художественной литературы, трудов Н. И. Ашмарина, академических грамматик русского и тюркских языков, толко-

вых и двуязычных чувашско-русских, татарско-русских, башкирско-русских словарей.

Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые проводится комплексное сравнительно-сопоставительное исследование проблем морфосинтаксиса на материале чувашского, русского языков с экскурсами в татарский и башкирский языки; в частности:

- в полном объеме изучены особенности именных и глагольных словосочетаний;

- выявлены новые типы изафетных конструкций;

- представлено многообразие временных форм глагола, выражаемых глагольными аналитическими конструкциями;

- рассмотрена морфосинтаксическая деривация словосочетаний, осуществляемая путем прогрессивного и регрессивного расширения;

- поставлена проблема необходимости особого изучения категории падежа в чувашском языке;

- дана подробная характеристика конструкций со служебными словами.

Обоснованность и достоверность результатов обеспечена опорой автора на фундаментальные методологические и теоретические принципы научного исследования, согласованностью представленных положений с данными фактологического материала, использованием комплекса лингвистических методов, апробацией основных положений и результатов диссертационной работы.

Теоретическая значимость. Теоретические положения, результаты и выводы исследования вносят существенный вклад в разработку теории и практики современного чувашского языковедения, углубляют и расширяют представление о грамматическом строе языка.

Практическая значимость исследования заключается в том, что результаты работы могут быть использованы в учебных целях при проведении теоретических и практических занятий по грамматике чувашского языка, сравнительно-сопоставительному изучению русского и чувашского языков, сравнительной грамматике тюркских языков, также при разработке содержания вузовских курсов на филологических факультетах соответствующего профиля; подготовке учебников, учебных пособий

по морфосинтаксису, при составлении «Лингвистического комментария к трудам Н. И. Ашмарина», особенно в случае издания собрания его сочинений в будущем.

Соответствие диссертации паспорту научной специальности. Полученные результаты соответствуют формуле специальности 10.02.20 - Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание по следующим указанным в паспорте определениям: «разработка и развитие языковедческой теории и методологии на основе изучения генетически связанных родственных языков и установления соотношения между родственными языками и описание их эволюции во времени и пространстве»; «изучение структурных и функциональных свойств языков независимо от характера генетических отношений между ними»; «исследование и описание языка через его системное сравнение с другими языками с целью пояснения его специфичности»; «выявление различий (контрастности) между двумя сравниваемыми языками».

Апробация работы. Основные положения диссертации были представлены в более чем 30 докладах на международных, всероссийских, региональных научно-практических конференциях и научных семинарах в период с 2002 по 2011 гг. в Чебоксарах, Москве, Томске, Елабуге, Ижевске, Краснодаре и др.

Материалы исследования внедрены в учебный процесс при изучении курсов «Теория языка: Современный чувашский язык», спецкурсов «Грамматический разбор в чувашском языке», «Синтаксические конструкции, определяющие специфику тюркских языков» в ФГБОУ ВПО «Чувашский государственный университет имени И. Н. Ульянова», «Сопоставительная грамматика чувашского и русского языков» в ГОУ «Чувашский республиканский институт образования».

Основное содержание диссертации изложено в 13 научных статьях, опубликованных в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, определенных Высшей аттестационной комиссией; монографии «Проблемы морфосинтаксиса в чувашском языкознании: типолого-контрастивный аспект» (17,9 п. л.); отдельные положения диссертационного исследования были использованы в 9 учебно-методических изданиях и нашли отражение в более чем 30 научных работах в журналах, сборниках, материалах конференций и симпозиумов.

Положения, выносимые на защиту:

1. Морфология и синтаксис в совокупности и во взаимодействии образуют грамматический строй языка, представляют сложную комбинированную языковую организацию - морфологический синтаксис, т. е. морфосинтаксис. Основньми его объектами выступают морфосинтаксема и морфосинтагма, являющиеся структурными компонентами выражений, словосочетаний и предложений, объединяющие в своем составе несколько слов и обладающие синтаксической целостностью, часто со служебными и вспомогательными словами.

2. Н. И. Ашмарин является зачинателем теории морфосин-таксиса в чувашском языкознании. Его труд «Опыт исследования чувашского синтаксиса» - это воспроизведение данных морфологии и синтаксиса экспериментальным путем, где автор рассматривает различные морфологические показатели с точки зрения их синтаксического функционирования. «Синтаксис» Н. И. Ашмарина - это морфосинтаксис.

3. Изафет как особая морфосинтаксическая категория не замыкается в рамках изафетов I, II, III; в чувашском языке можно выделить четвертый тип изафетных конструкций (изафет IV) с формообразующими аффиксами.

4. В чувашском языке представлено многообразие структур словосочетаний-адъюнктов, прономиналисов, нумералисов, бивербов, таксисных (временных) аналитических конструкций, последние, в свою очередь, обогащают традиционно сложившиеся простые временные (настоящее, прошедшее, будущее) формы глагола сложными видами морфосинтаксического времени.

5. Словосочетания имеют синтаксическую (морфосинтак-сическую) деривацию - образование новых синтаксических единиц путем расширения определенной ядерной конструкции. Любое преобразование одних конструкций в другие осуществляется при помощи трансформационного метода; существуют два вида расширения - прогрессивное и регрессивное.

6. Категория падежа и категория склонения - грамматические (как морфологические, так и синтаксические, иначе говоря, морфосинтаксические) категории, ибо в них присутствуют морфемы словоизменения, т. е. в их рамках падежные флексии рассматриваются с точки зрения их синтаксического функционирования. Категория падежа - многочленная категория. Каждый падеж

со всеми своими значениями входит в единую систему падежных значений, объединенных в парадигме, и является равноправным членом падежной категории. Структурные разновидности склонения в чувашском языке - основное (чув. тёп), притяжательное (чув. командах) и смешанное (чув. хуташ).

7. Сочетания знаменательных слов со служебными (послелогами, союзами и союзными словами, частицами) - объекты морфосинтаксиса. Они не являются словосочетаниями, целесообразно называть их словооборотами (чув. сомах давранашё).

8. Сравнение разных моделей морфосинтаксических конструкций и выражаемых ими значений в чувашском, татарском, башкирском языках показывает, что данные словоформы в основном одинаковы как по семантике, так и по структуре, что объясняется генетическим родством этих языков; несовпадение форм (при совпадении значений) в наибольших случаях встречается в русском и чувашском языках.

Структура диссертации. Работа композиционно выстроена в соответствии с поставленными в ней проблемами и задачами; состоит из введения, пяти глав, заключения, списка литературы и списка сокращений. Общий объем диссертации составляет 384 страницы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность выбранной темы, определяются объект и предмет исследования, ставится цель и формулируются задачи диссертационного исследования, обозначаются использованные в работе методы исследования, указывается теоретическая и практическая значимость, выделяются положения, выносимые на защиту, описывается структурное построение работы.

Первая глава «Введение в предмет морфосинтаксиса» -методологическая, в ней представлены основные моменты дальнейшего изучения проблем морфосинтаксиса.

В параграфе 1.1 «О межуровневом взаимодействии языковой системы. Объекты изучения морфосинтаксиса» показано, что вопросы взаимодействия языковых уровней постоянно находятся в центре внимания лингвистов. В процессе развития

языковой системы уровни взаимодействуют между собой, не будучи изолированы друг от друга непроницаемой стеной.

В современной лингвистике морфологический и синтаксический уровни рассматривают как два автономных уровня грамматической системы языка, но они неразрывно связаны друг с другом. Взаимодействие синтаксического и морфологического уровней, казалось бы, должно рассматриваться в мор-фосинтаксисе, но термин морфосинтаксис (морфологический синтаксис или морфемный синтаксис) в языкознании малоупотребителен, о чем свидетельствует отсутствие его в словарях лингвистических терминов, кроме словаря О. С. Ахмановой (1969), в котором впервые дано и определение: морфосинтаксис (англ. morphosyntax, фр. morpho-syntaxe) - раздел грамматики, рассматривающий морфемы с точки зрения их синтаксического функционирования и выступающий в качестве аналога морфонологии, рассматривающей фонемы с точки зрения их функционирования в составе морфем. Морфология - раздел языкознания, изучающий структуру слова (морфемный состав слова), способы выражения грамматических значений, грамматические категории и лексико-грамматические разряды слов (части речи). Синтаксис - раздел грамматики (то же, что и языкознания), объектом которого являются словосочетания и предложения: их строение и основные типы, правила и способы сочетания слов, их синтаксические функции и значения в словосочетании и предложении. Морфология и синтаксис в совокупности и во взаимодействии образуют грамматический строй языка, представляют сложную комбинированную языковую организацию -морфологический синтаксис, т. е. морфосинтаксис (термин В. Брендаля), последний изучает различные отношения в падежных, притяжательных и других формах и значениях, в соединениях слов и форм слов, в строении словосочетаний и предложений.

Морфосинтаксис - это морфология словосочетания (англ. morphology of word-combination) и морфология предложения (англ. morphology of sentence), изучающий морфологическую сторону словосочетания и предложения, т. е. морфологические признаки составляющих их элементов. Вопросы аналитической морфологии (буду читать, хотеть учиться, наиболее честный, самый строгий) также относятся к объектам описания морфо-

синтаксиса. Отдельные словоформы, вырванные из контекста (из словосочетания, выражения или предложения), служат объектом морфологии (например, дуллёрех «выше», пек «похожий / подобный / как», вуннамёш «десятый» и т. д.), но конструкции типа дуллёрех дурт «дом повыше», ман пек «такой как я / наподобие меня / подобно мне», вуннамёш дын «десятый человек» выступают объектами морфосинтаксиса.

Основными единицами морфосинтаксиса признаются мор-фосинтаксема и морфосинтагма, являющиеся структурными компонентами выражений, словосочетаний и предложений. В качестве морфосинтаксем и морфосинтагм выступают словоформы, речевые единицы, фразы, объединяющие в своем составе несколько слов и обладающие синтаксической целостностью, часто со служебными словами: ман вами «для / ради меня», ун хыддан «после него; после этого», дёре яхан «около ста».

Взаимосвязь морфологии и синтаксиса наиболее подробное освещение получила в диссертационном исследовании Н. Г. Парамоновой «Морфосинтаксис прилагательного в современных германских языках». Автор, изучая парадигмы рода, числа и падежа имени прилагательного, отмечает неизбежное взаимодействие, настолько тесное переплетение морфологических и синтаксических средств выражения данных значений и представляет уместным выделение морфосинтаксиса, как раздела грамматики, изучающего проблемы взаимосвязи морфологии и синтаксиса.

Л. А. Покровская, представляя системное описание синтаксиса гагаузского языка и исследование его особенностей в сравнительном аспекте, в первой части книги «Синтаксис гагаузского языка» ставит своей целью изучение предложения - простого и сложного, как минимальной коммуникативной единицы языка и речи. В работе отсутствует рассмотрение структуры словосочетания. Весьма интересной представлена в книге вторая часть -«Особенности синтаксиса гагаузского языка» (1978), где исследование автора направлено на изучение морфолого-синтак-сических средств - форм слов (разных типов составных сказуемых, особенностей употребления падежей, послелогов) и лексико-синтаксических средств (союзов, союзных слов). Вторая часть данной работы однозначно относится к исследованиям в области морфосинтаксиса.

В диссертации рассматриваются и анализируются также ранние и поздние труды других ученых-лингвистов, в которых затрагиваются проблемы взаимодействия морфологии и синтаксиса.

Второй параграф первой главы «Н. И. Ашмарин - зачинатель теории морфосинтаксиса в чувашском языкознании» посвящен обзору и анализу труда автора «Опыт исследования чувашского синтаксиса».

В чувашском языкознании термин морфосгттаксис никем из лингвистов, кроме В. И. Сергеева, не употреблялся. В. Г. Егоров, Н. А. Андреев, И. П. Павлов использовали выражение мор-фолого-синтаксический способ. Впервые вопросы морфосинтаксиса затронуты Н. И. Ашмариным в его фундаментальном «Опыте исследования чувашского синтаксиса», который никогда не подвергался всестороннему специальному рассмотрению ни чувашскими исследователями, ни тюркологами, ни, тем более, русистами и зарубежными языковедами. Синтаксисты, как правило, в данном труде не находили синтаксиса в прямом смысле этого слова. По их мнению, Н. И. Ашмарин как в первой, так и во второй частях своего исследования, традиционно называемого «Синтаксисом», глубже и основательнее занимается вопросами морфологии. Наряду с описанием строения и состава предложения автор подробно изучает синтаксис чувашских падежей. Если в современных грамматиках неизменяемые формы глагола (причастия, деепричастия), а также грамматические категории глагола (наклонения, временные формы) принято рассматривать в морфологии, они у Н. И. Ашмарина нашли место в синтаксисе. Автор в работе часто говорит о «различных синтаксических правилах», но приводит примеры с морфологическими формантами, из чего можно судить, что «Синтаксис» Н. И. Ашмарина является истоком развития морфосинтаксиса.

Однако исследователи данную работу ошибочно приняли за «чистый синтаксис», упустив из виду, что «морфологические формы и категории неразрывно связаны с синтаксическими» и не поняв замысел изложения Н. И. Ашмариным вопросов морфосинтаксиса.

Н. И. Ашмарин заложил надежный фундамент так называемой (малоизвестной в то время) общефункциональной грамматики и морфосинтаксиса, его труд - несомненный опыт воспроизведения данных морфологии и синтаксиса эксперименталь-

ным путем, в связи с чем ему можно приписать имя первооткрывателя теории морфосинтаксиса чувашского языка.

Во второй главе «Морфосинтаксис словосочетаний и аналитических глагольных конструкций» рассматриваются типы субстантивных (в том числе изафетных), адъективных, прономинативных, нумеративных словосочетаний и аналитических глагольных конструкций.

Именные словосочетания по своим структурным моделям многочисленны и разнообразны. В параграфе 2.1 «Изафетные конструкции в чувашском языке» рассмотрены словосочетания, субстантивные и по первому, и по второму компоненту.

В тюркских языках традиционно выделяют три типа изафета. Изафет I характеризуется отсутствием морфологических показателей связи компонентов: чув. тгшёр хапха, тат. тимер капка, азерб. дэмир гапы «железные ворота», ср. рус. кулак-человек, огонь-девка, камепъ-град (Нижегородский кремль).

Изафет II характеризуется наличием при определяемом слове аффикса принадлежности 3-го лица: чув. тёрёк чёлхи ~ тур. tu гk dili «турецкий язык», чув. пуд купташки (букв, «коробка черепа») ~ тат. баш свяге «череп» (букв, «костяк головы») и выражает ряд значений.

Изафет III представляет собой сочетание двух существительных, первое из которых имеет аффикс притяжательного (родительного) падежа, второе - аффикс принадлежности: кёнекен хуплашки «обложка книги», дуркуннен илемё «красота весны». Н. К. Дмитриев отмечает, что «судя по некоторым данным современных тюркских языков и по их истории, все три типа изафета представляют собой звенья одной цепи, поэтому рассматривать какой-либо один тип в отрыве от остальных будет неправильно. Равным образом было бы неправильно разбирать эту синтактико-морфологическую конструкцию в плане одного только синтаксиса или одной морфологии». Мы разделяем мысль - рассматривать изафетные конструкции в курсе морфосинтаксиса.

До сих пор в чувашском языкознании в основном писали только о простых моделях изафетных конструкций. Однако нужно отметить, что в изафетных образованиях как определение, так и определяемое могут принимать аффикс множественного числа, усложняя тем самым морфосинтаксическую кон-

струкцию: хёр ди-пудё «наряд девушки» ~ хёр ди-пудёсем «наряды девушки» ~ хёрсен ди-пудё «наряд девушек» ~ хёрсен ди-пудёсем «наряды девушек»; ял урамё «улица деревни» ~ ял урамёсем «улицы деревни» ~ ялсен урамё «улица деревень» ~ ялсеп урамёсем «улицы деревень».

В тюркологии во всех работах в основном выдерживался аспект двух- и трехчленности изафетных конструкций. Нераспространенные изафетные словосочетания составляются по формуле «определение + определяемое»: йывад кашак «деревянная ложка», дын шухашё «мысль человека», хёвел(ён) пайарки «луч солнца». Распространенные изафетные конструкции, состоящие из существительных, бывают не только трехчленными (чйваш юррин теме «красота чувашской песни», чие дырли эрехё «вино из вишневых ягод», дал шывён тути «вкус родниковой воды», тары юрриллё ир «утро с трелями жаворонка»), но и многочленными, ср.: Чаеаш патшалах университет студенчёсен диплом ёдёсем «дипломные работы студентов Чувашского государственного университета», или пыл чечек шаршиллёулах «долина с запахом цветка медуницы».

Изафет может использоваться в качестве одного из способов словообразования. Во многих тюркских языках, например, в чувашском, башкирском и др. многие сочетания, построенные по первому и второму типу изафета, осознаются как сложные слова (сотроБИа): кэзэ какал (ср. чув. качака сухая) «козлиная борода» (доел, коза + борода)', билбау (ср. чув. пилёк дыххи > пидиххи) «пояс» (доел, поясница + завязка)', каш бау (чув. хунту) «головная повязка у женщин» (доел, бровь + повязка)', баш як (чув. пуделек) «изголовье» (доел, голова + край / краешек) и т. д. В чувашском языке данная модель словообразования является весьма продуктивной: далкуд «родник», шаши куд «лампа-мигалка», ада кушак «кот», ама кишёр «морковь с мягкой сердцевиной», какар ум «передняя часть женской рубашки», алкум «крыльцо», турум «божница», шыда курак «алоэ», дула хыд «задок у саней». К этой категории также нужно отнести выявленное Г. Е. Корниловым «новое» слово хёскёч пула (перевод рус. рак (зоол., название рыбы, букв, «клешня рыба»). Сложные слова правомерно считать объектами морфосинтаксиса.

В ряде тюркских грамматик под изафетными конструкциями понимаются всевозможные определительные словосочетания, в которых компоненты выражаются разными частями речи: азерб. }сххшы (имя прил.) адам (имя сущ.) «хороший человек», тур. оп yedi (имя числ.) defter (имя сущ.) «семнадцать тетрадей», каз. цытцылдауган (прич.) тауьщ (имя сущ.) «кудахтающая курица». Подобные конструкции скорее не относятся к изафет-ным, ибо «термин изафет обозначает именные определительные словосочетания, оба или более члена которых выражены только существительными». Нужно отграничить изафет от обычных типов определительных словосочетаний и определить его содержательную и формальную (морфосинтаксическую) сторону.

Как было отмечено, по традиции в тюркских языках выделяют три типа изафета. Однако в чувашском языке обнаруживаются новые изафетные конструкции, не входящие в рамки изафетов I, II, III. Эти конструкции до настоящего времени оставались незамеченными чувашскими лингвистами. Согласно определению термина изафет, они состоят из именных компонентов, выражая значения принадлежности, обладания, владения или различные формы отношения между компонентами, но морфологически оформлены не аффиксами принадлежности, а другими формообразующими элементами. Эти изафетные конструкции нельзя назвать ни изафетом I, ни изафетом II или III, они составляют наглядный пример изафета IV в чувашском языке. К таким конструкциям можно отнести следующие мор-фосинтаксические формы:

1. Форма обладания с аффиксом -ла (-лё) в изафетной конструкции (изафет IV), указывающая на наличие чего-либо: магазинлй ял «деревня, в которой есть магазин», mäaäruiä ардын «мужчина, у которого есть тулуп», велосипедла ача «ребенок, у которого есть велосипед».

2. Форма достаточности и предназначения с аффиксом -лах (-лёх), указывающая на назначение и предел во времени, являющаяся конструкцией изафета IV: пуртлёх йывад «лес на строительство дома», костюмлах укда «деньги на костюм», вйрлахлйх тыра «зерно, предназначенное на семена», сехетлёх ёд «работа на час».

3. Уподобительная форма на -ла (-ле) в изафетных конструкциях (изафет IV): юлташла каладу «дружеская беседа / дру-

жеский разговор», ардынла хёрарам (букв, «мужеподобная женщина», гл. обр. о манерах), кашкарла куд (сем) (букв, «волчьим подобные глаза»).

4. Выделительная форма с аффиксом -хи в изафетной конструкции (изафет IV): кёрхи ёд(сем) «осенние работы», дурхи кунсем «весенние дни». В этих примерах формант -хи выступает в мор-фосинтаксической функции, является не словообразовательным аффиксом прилагательных, а формообразующим с выделительной функцией: ирхи (ирхинехи) сет «молоко утреннего надоя».

5. Форма регулярной частотности с аффиксом -серен в иза-фетных конструкциях (изафет IV): юписерен унка «на каждом столбе по кольцу»,уикисерен йёвен «на каждом кольце уздечка».

Важным фактом является участие изафетных конструкций в терминообразовании. Например, лингвистические термины строятся по разным структурным схемам изафета:

изафет I: монолог пуплев «речь-монолог», нуль паллй «нулевой показатель», реликт сомах «реликтовое слово», сомах асталаслах «словотворчество», ум самах «предисловие», тымар морфема «корневая морфема», эталон чёлхе «язык-эталон» и т. д.;

изафет II: акалчан йышанйвё «английское заимствование», тёрёк демйи «тюркская семья», самах тёпё «основа слова», самах майлашавё «словосочетание», аффикс варианчё «вариант аффикса», вырап падеже «местный падеж», ёд стиле «деловой стиль» и т. д.;

изафет III: ваттисен сймахё «пословица», ваттисен каларйгиё «поговорка», самахсен выранё-йёрки «словопорядок (словорасположение)», сасйсен килёшёвё «сингармонизм», чёлхесен классификацийё «классификация языков» и т. д.;

изафет IV: агглютинациллё чёлхесем «агглютинативные языки», алыпернативла ыйту «альтернативный вопрос», импли-цитлй форма «имплицитная форма», модалълё сймах «модальное слово», нейтрачла лексика «нейтральная лексика», сыпакла дыру «слоговое (силлабическое) письмо» и т. д.

Наиболее продуктивным способом образования лингвистической терминологии является изафет II. В изафетных конструкциях, образованных по третьему типу, аффикс притяжательного падежа, в основном, примыкает к существительным, имеющим форму множественного числа.

В параграфе 2.2 «Субстантивные, адъективные, проно-минативные, нумеративные словосочетания» в полном объеме рассмотрены различные типы субстантивных словосочетаний, в частности: модели адъективных (хитре хёрсем «пригожие девушки», лутакрах дын «человек ростом пониже», ем-ешёл улах «зеленый-презеленый дол»), нумеративных (икё качча «два парня», вуннамёш хут «десятый этаж», вуншар талак «по десять суток»), прономинативных (сан(ан) кину «твоя сноха», тахаш уйах «какой-то месяц», хаш дул? «какой год?», пикам ачи «ничей ребенок»), отымитативных (чёвёл-чёвёл чёкед «ласточка-щебетунья», кавик-кавик кавакарчан «воркующий голубь») по первому компоненту.

В настоящем параграфе автором исследуется продуктивность именных словосочетаний с вербоидами (неличными формами глагола) в роли компонента-определения и выделяются их модели: 1) «супин и инфинитив на -ма (-ме) + существительное»: ларма хёр «девушка на посиделках (обычно с рукоделием)», утма дул «тропинка», дерме худа / дёрме пуян «богатый человек», шартлама сивё «трескучий мороз», ташлама чёлё «круглый ломоть хлеба (следующий за горбушкой)»; 2) «причастие регулярное на -ан (-ей) + существительное»: килен хана «гость приходящий», веден кайак «птица» (букв, «летающая птица»), иртен-дурен (дын) «прохожий (человек)»; 3) «причастие настоящее на -акан (-екен) + существительное»: ёдлекен дын «трудящийся человек», юрлакан юра «песня, которую поют»;

4) «причастие будущего времени на -ас (-ее) + существительное»: килес / дитес дул «будущий год», дитес уяв «предстоящий праздник», калас самах «слово, которое следует сказать»;

5) «причастие возможности-невозможности на (-м)-и + существительное»: пиди-пидми дырла «недоспелые ягоды», су пи-су ими далтар «звезда недоугасшая»; 6) «причастие долженствования на -маша (-мелле) + существительное»: худмалла дёдё «складной нож», тёлёнмелле хыпар «удивительное известие» и др.

В диссертации представлено всё разнообразие структурных моделей адъективных (с именем прилагательным в роли главного компонента), нумеративных (в роли определяемого слова выступает имя числительное), прономинативных (главное слово -местоимение) словосочетаний, которые, соответственно назва-

нию изафет, обозначены терминами адъюнкт, нумералис и прономиналис.

В параграфе 2.3 «Аналитические глагольные конструкции» ставится вопрос о сложных образованиях, состоящих из основного и вспомогательного глагола. В таких образованиях два глагола, сливаясь друг с другом, приобретают новое значение, например: дыварса кай «заснуть» < дывар «спать» + аффикс -са + кай «отправиться / уйти»; кашкарса яр «закричать» < кашкар «кричать» + аффикс -са + яр «пустить». Подобные конструкции можно назвать бивербами (от bi «два» и verb «глагол»). Одни лингвисты склонны называть такие сочетания сложными или сложно-составными глаголами, другие - перифрастическими выражениями или оборотами, третьи - временными, видо-временными аналитическими формами или просто аналитическими глаголами. Данные конструкции до сих пор не были объектом пристального внимания со стороны лингвистов, в связи с этим статус указанных форм среди других языковых единиц до сих пор четко не определен, и они не нашли своего места ни в морфологии, ни в синтаксисе. Аналитические конструкции, обозначаемые термином сложный глагол, нецелесообразно рассматривать в морфологии: во-первых, части речи не могут быть сложными (тому подобно нет сложного прилагательного или сложного существительного); во-вторых, части речи, согласно мнению большинства лингвистов, объединяют только отдельные слова. Аналитические глагольные конструкции остаются в стороне также в курсе синтаксиса в связи с тем, что их невозможно причислить к словосочетаниям, так как под словосочетанием понимается синтаксическая конструкция, состоящая из двух и более знаменательных слов, а в составе би-вербов содержится вспомогательный глагол, полностью или частично утрачивающий свое основное лексическое значение. Таким образом, аналитические глагольные сочетания являются объектом исследования морфосинтаксиса. В чувашском языке в функции вспомогательного компонента наиболее часто выступает глагол пул «быть». Для обозначения этих конструкций возможно использование нового термина - таксисные аналитические конструкции. Таксис (греч. taxis «построение, расположение по порядку») - языковая категория, выражающая соотношения сообщаемых действий ко времени - их одновременности,

неодновременности, непрерывности, прерывности, предшествию или проследованию одного действия относительно другого. Если в грамматиках современного чувашского языка в системе глагола выделяют три времени: настоящее, прошедшее и будущее (каждое из них представлено спрягаемыми грамматическими формами), то таксисные аналитические конструкции с глаголом пул «быть» обогащают традиционно сложившиеся простые временные формы глагола, в них достаточно широко представлены другие (сложные) виды морфосинтаксического времени. Например, в таксисной аналитической конструкции с причастием прошедшего времени в роли основного компонента можно обозначить: а) настоящее время прошедшего причастия (причастие с аффиксом -на (-не) + пул в настоящем времени): илнё пулатап, дырна пулатап\ б) будущее время прошедшего причастия (причастие с аффиксом -на (-не) + пул в будущем времени): вулана пулйп, тупнй пулам; в) прошедшее однократное время прошедшего причастия (причастие с аффиксом -на (-не) + пул в прошедшем однократном времени): дырна пултам, кайман пултан; г) прошедшее многократное время прошедшего причастия (причастие с аффиксом -на (-нё) + пул в прошедшем многократном времени): дырна пулаттам, кулман пулаттан и т. д. В диссертации обозначены шесть видов таксисных аналитических конструкций.

Подобная сложная система временных форм глагола представлена в английском языке: The Present Continuous Tense, The Present Perfect Tense, The Future Perfect Continuous Tense, The Future in the Past и т. д. (до шестнадцати видов времён).

Нередко употребляются конструкции, в которых оба компонента имеют форму спрягаемых глаголов, например: утрам (утмарам) пулатъ, султан (суймастан) пулать; или оба компонента выражены неспрягаемыми формами: ываннй (ывйнман) пулна, кётме пулса, курмйш пулаканччё, кайса килсен.

Выявляется интересный факт - наличие двух одинаковой формы компонентов в структуре аналитических конструкций, образованных сочетанием «глагол + глагол». Каждый из компонентов этих глагольных образований может быть выражен следующими формами: а) прошедшего времени спрягаемого глагола: ячё тытрё «вдруг схватил» (букв, «протянул-схватил»), сикрё тухрё «вдруг выскочил» (букв, «прыгнул-вышел»); б) причастия

прошедшего времени: тухла тарна «вдруг убежал» (букв, «вышел-сбежал»), упённё каина, «вдруг опрокинулся» (букв, «опрокинулся-ушел»); в) причастия будущего времени: курас-тавас (пулсан) «если вдруг увидишь» (букв, «увидеть-сделать если»), килес-каяс (пулсан) «если вдруг навестишь» (букв, «прийти-уйти если»); г) субстантивированными формами причастия настоящего времени: иртен-дурен «прохожий» (букв, «проходящий-ходячий»), усен-таран (усентаран) «растение» (букв, «растущий-стоящий») и др.

В зависимости от выражения того или иного значения, в конструкциях с деепричастиями основной и вспомогательный компоненты часто могут меняться местами с изменением смысла полностью, ср.: парса яр «отдать / отдавать» - ярса пар «налить / наливать», ларса кай «уехать / уезжать» - кайса лар «занять / занимать место», кайса кил «сходить / схаживать» - килсе кай «приходить / прихаживать», тухса вёд «быстро удалиться / удаляться» - вёдсе тух «вылететь / вылетать».

Таким образом, таксисные (временные) и другие аналитические глагольные сочетания, образованные по структуре «глагол + глагол», образуют в чувашском языке целую систему, все они имеют регулярность и активность употребления.

В параграфе 2.4 «Гипотаксис глагольных словосочетаний» изучены собственно глагольные словосочетания, в которых оба компонента являются полнозначными: зависимым словом выступают имена существительные, прилагательные, числительные, местоимения, наречия, имитативы (подражательные слова), а в роли определяемого компонента - глагол. Для обозначения подобных конструкций нами употребляется термин гипотаксис (подчинение, субординация) - связь грамматически неравноценных компонентов в словосочетании: подчиняющее слово грамматически независимо, тогда как подчиненное слово имеет грамматически зависимый характер.

В параграфе выявлены модели и приведены примеры конструкций с глаголом пул «быть / стать», выступающим в функции не вспомогательного (как в предыдущем параграфе), а знаменательного слова: туе пул «быть / стать другом», ыра пул «быть / стать добрым», пёрре пул «быть / стать единственным», дапла пултар «пусть / да будет / станет так», тапал-тапал пул «быть / стать аккуратным / уютным».

В диссертации подробно рассмотрены и классифицированы типы гипотаксиса глагольных словосочетаний: 1) «имя существительное + глагол», 2) «формообразовательное + глагол», 3) «имя прилагательное + глагол», 4) «числительное + глагол», 5) «местоимение + глагол», 6) «наречие + глагол», 7) «имитатив + глагол».

В параграфе 2.5 «Морфосинтаксическая деривация словосочетаний» разработаны вопросы, связанные с синтаксической трансформацией словосочетаний. Трансформы - языковые единицы, образованные в результате различного рода трансформации определенной ядерной конструкции. Синтаксическая (морфосинтаксическая) деривация или трансформация обозначает процесс образования разных синтаксических конструкций путем трансформации (расширения) определенной ядерной конструкции. Опираясь на трансформационный метод, словосочетание И. Н, Ульянов янёллё Чаваш патшалах университетёнчи чаваш филологийёпе культура факультечён студенчёсен диплом ёдёсем «Дипломные работы студентов факультета чувашской филологии и культуры Чувашского государственного университета им. И. Н. Ульянова» дает следующие трансформы: а) диплом ёдёсем «дипломные работы»; б) студентсен диплом ёдёсем «дипломные работы студентов»; в) факультет студенчёсен диплом ёдёсем «дипломные работы студентов факультета»; г) чаваш филологийёпе культура факультечён студенчёсен диплом ёдёсем «дипломные работы студентов факультета чувашской филологии и культуры»; д) Чаваш патшалах университетёнчи чаваш филологийёпе культура факультечён студенчёсен диплом ёдёсем «дипломные работы студентов факультета чувашской филологии и культуры Чувашского государственного университета»; е) И. Н. Ульянов ячёллё Чаваш патшалах университетёнчи чаваш филологийёпе культура факультечён студенчёсен диплом ёдёсем «дипломные работы студентов факультета чувашской филологии и культуры Чувашского государственного университета им. И. Н. Ульянова».

В данном случае процесс расширения идет справа налево, что традиционно называется прогрессивным расширением. Ядерной конструкцией в этом примере является словосочетание диплом ёдёсем «дипломные работы».

Наряду с прогрессивным расширением можно наблюдать регрессивное, тогда трансформация фразы идет слева направо:

а) Иван пиччёшё «брат Ивана»; б) Иван пиччёшён кёпи «рубашка брата Ивана»; в) Иван пиччёшён кёпе данни «рукав рубашки брата Ивана»; г) Иван пиччёшён кёпе даннин туми «пуговица рубашки брата Ивана»; д) Иван пиччёшён кёпе даннин тумин тёсе «цвет пуговицы рубашки брата Ивана».

В чувашском языке можно привести множество примеров синтаксической деривации глагольных аналитических конструкций, в особенности деепричастных с аффиксом -са (-се). Например, конструкция кашкарса чупса пырса сиксе хапарса ларчё «(с) криками подбежав (и) вскочив, уселся» образована при помощи трансформ кашкарса чуп «бежать с криками», чупса пыр «подбежать», сиксе хапар «вспрыгнуть», хапарса лар «взобраться (и сесть)»; конструкция саванса шахарса юрласа ячё «радуясь с присвистом запел» - результат расширения простых трансформ саванса шахар «радуясь свистеть», шахарса юрла «петь с присвистом», юрласа яр «запеть».

Более того, соединив данные две конструкции с сочинительным союзом те «и», можно получить сложную трансформу кашкарса чупса пырса сиксе хапарса ларчё те саванса шахарса юрласа ячё «(с) криками подбежав (и) вскочив, уселся и радуясь с присвистом запел».

Словосочетание при помощи трансформационного метода ' может «вырасти» до предложения.

Своеобразие и особенности языка наиболее отчетливо выражаются в сравнении или сопоставлении его с другими языками. В параграфе 2.6 «Чувашские словосочетания в сравнении с татарскими аналогами» сравниваются структура и семантика словосочетаний в чувашском и татарском языках. Изучение языкового материала путем сравнения родственных языков позволяет четче представить картину сходств и различий сравниваемых единиц. Сравнение разных моделей и значений чувашских словосочетаний с их соответствиями в татарском языке показывает, что данные конструкции в основном одинаковы как по содержанию, так и по структуре. Лишь в некоторых случаях встречается несовпадение форм, например, вместо татарского послелога белэн «с; вместе с; посредством; по» в чувашском языке выступает аффикс совместного падежа -па (-пе), послелога очен «для; ради; из-за; с целью; благодаря; чтобы» - аффикс причинно-целевого падежа -шан (-шён); функцию татарского

послелога caen «каждый раз; еже...» в чувашском языке выполняет аффикс -серен. Сходства, обнаруживаемые между чувашским и татарским языками, объясняются не только генетическим родством этих двух языков, но и постоянными взаимоотношениями между ними, выражающимися чувашско-татарским и татарско-чувашским билингвизмом в контактных зонах.

В третьей главе «Категория падежа как объект морфо-синтаксиса» дана характеристика падежной системы чувашского языка в сравнительно-сопоставительном и историческом аспекте. Особое внимание уделено рассмотрению семантики и функций падежей, которые освещены в работе Н. И. Ашмарина «Опыт исследования чувашского синтаксиса», и их анализу с приведением комментариев.

На современном этапе развития лингвистики падежная форма предстает как носитель разных значений. Изучение падежных значений формируется на морфологическом (парадигматическом) и синтаксическом (синтагматическом) уровнях. Падеж все же является морфосинтаксической категорией, потому разграничение собственно морфологического и синтаксического подходов при анализе значений падежных форм затруднено. Хотя Н. И. Ашмарин в своих трудах не говорит об этих подходах и уровнях, но в его «Синтаксисе» на первое место выдвинуты грамматические формы (в нашем случае - формы падежей), их значения и функции. В третьей главе диссертационной работы поставлена проблема - проследить, как развиваются идеи морфосинтаксиса Н. И. Ашмарина в посташмаринский период чувашеведения.

В современной падежной системе чувашского языка признается грамматистами восемь падежей: основной, притяжательный, дательный, местный, исходный, совместный, лиши-тельный и причинно-целевой.

Именительный падеж (номинатив) (чув. тёп «основной») античные грамматисты рассматривали как исходный элемент падежной системы, из которого выходят все косвенные падежи; также номинатив очень долгое время падежом не считался, или оставался лишенным номинативного содержания. Именительный (основной) падеж в тюркских языках является особым грамматическим падежом: синтаксические функции его значительно шире функций именительного падежа в индоевропей-

ских языках, поэтому данный падеж называют по-разному: основной, главный, неопределенный, начальный безаффиксный, неоформленный, ШеШий», Мотша^уш. В форме именительного падежа выступают имена, выполняющие функции подлежащего, прямого и косвенного дополнений, определения, обстоятельства, именной части сказуемого. Основной падеж в чувашском языке имеет широкий спектр семантических функций: 1) употребляется для указания на материал, из которого сделан тот или другой предмет: тимёр карта «железная ограда», пусма кёпе «ситцевая рубашка»; 2) означает цену предмета: вуна пус «десять копеек»; 3) происхождение и местопребывание: Хаш ял эсё? «Ты из какой деревни?» - Йёлмел «Ильмовский»; 4) размеры предметов (длину, ширину, высоту, глубину, вес и др.): чиркёвён дулёшё (возможно: чирку дулёшё. — А. И.) вун пилёк чалаш «высота церкви 15 сажень»; 5) ставится во многих временных выражениях, отвечающих на вопрос когда?-, 6) обозначает национальную принадлежность: чаваш ачи «чувашский сын», тутар поэчё «татарский поэт»; 7) отношение части к целому: ту тарри «горная вершина», сётелури «ножка стола» и т. д.

При изучении семантики и функций основного падежа небезынтересным оказывается вопрос о его модальных значениях. В чувашском языкознании вопросам модальности посвящена работа М. Р. Федотова «Средства выражения модальности в чувашском языке» (1963), но в ней вопрос о модальности падежных форм и их значений не затронут. Модальные значения номинатива в чувашском языке следующие: 1. Объективно-модальное. Можно наметить два семантических типа данного значения: императивную и волюнтативную модальность. Императивная (повелительная или побудительная) модальность сопровождается императивной интонацией или интонацией модальной окраски (интонацией, имеющей целью эмоционально-волевое воздействие говорящего лица на слушающего (или слушающих): а) в ситуации собрания, митинга, урока, лекции и т. п.: Тимлёх! «Внимание!»; Шаплах! (или Шап!) «Тишина!»; б) в коммуникативной ситуации «проверки»: - Петров! Доска патне тух-ха «- Петров! Иди к доске». Волюнтативная модальность реализуется в примерах псевдоадресации: Тёвик-тёвик текерлёк, адта каян, текерлёк? «Чивик-чивик чибисок, куда путь держишь, чибисок?». 2. Акто-речевая семантика; в данном

случае подвергается анализу явление обращения. Обращение всегда выражается основным (именительным) падежом имени существительного или любой равноценной ему словоформой в сочетании с особой звательной интонацией. Для обращений характерны разные типы интонаций: а) интонация звательная: Тусйм, лар-ха юнашар «Посиди со мной рядом, друг мой»; б) интонация восклицательная: Тарас! Тарас Петрович! Эсех-и ку? «Тарас! Тарас Петрович! Ты ли это?»; в) интонация вводности: Ну, Венера, хадан тухатан ёде? «Ну, Венера, когда ты выйдешь на работу?». 3. Номинатив может иметь значение эмоциональной оценки: Чан-чан ёне «Настоящая корова» (о человеке).

Таким образом, именительный падеж семантически также нагружен, как и косвенные падежи.

Притяжательный (родительный) падеж в тюркских языках имеет различные названия: притяжательный, родительный, роди-тельно-притяжательный, относительный, Genitivus. А. М. Щербак указывает на разнообразие и многочисленность вариантов аффикса данного падежа и представляет в общем количестве пятьдесят девять их видов.

Н. И. Ашмарин, рассматривая синтаксическое функционирование притяжательного падежа, впервые в чувашском языкознании (шире - в тюркологии) поднял вопрос о так называемой категории дефинитивности. Выделение категории определенности / неопределенности в чувашском языке - вопрос спорный. Данная категория скорее соответствует статусу категории понятийной. В то же время в некоторых языках она относится к грамматической категории и может быть выражена при помощи специальных определенных и неопределенных артиклей (например, the, this, а(п) - в английском, der, die, das, ein(e) -в немецком языках). Эти артикли в указанных языках всегда препозитивные. В русском же языке подобного рода артиклей нет, но степень определенности можно выразить с помощью постпозитивных частиц, например: Мы приехали в село. А село-то большое.

Основное значение притяжательного падежа - выражение принадлежности одного предмета другому: ял(ан) урамё «деревенская улица», пулём(ён) алакё «дверь комнаты». Большинство лингвистов считает, что аффикс родительного падежа является деривационным, образующим наречие в примерах типа укданйн туле «платить деньгами», дёленён чашкар «шипеть как змея».

С нашей точки зрения, в подобных примерах аффикс -ан (-си) является не словообразовательным, а реляционным и служит для выражения формы образа (способа) действия. Интересно отметить, что в некоторых языках, например, в венгерском, для таких случаев имеется специальный падеж - образа действия (модалис), который оформляется прилепами -керреп, -керр, -кет.

Употребление форм притяжательного падежа в татарском языке подробно описано М. 3. Закиевым при рассмотрении вопроса об изафете III. Автор отмечает, что отношение принадлежности может быть различных оттенков, т. е. значений: а) выражает принадлежность: укучыныц штабы (ср. чув. вёренекен(ён) кёнеки) «книга ученика», шэНэрнец бакчасы (ср. чув. хула(н) сачё) «сад города»; б) местонахождение или место происхождения предмета или лица: авылныц егетлере (ср. чув. ял(ан) йёкёчёсем) «джигиты аула», Агыйделнец бозлары (ср. чув. Шуратал(ан) парёсем) «льды Агидели»; в) время: квзнец яцгырлары (ср. чув. кёр думарёсем / кёрхи думарсем) «осенние дожди»; г) родственные и семейные отношения: малайныц атасы (ср. чув. ардын ача(н) ашше) «отец мальчика» и др. Значения родительного падежа в чувашском и татарском языках имеют наибольшее сходство.

В башкирском языке (как и в татарском и чувашском языках), родительный падеж, выполняя функцию приименного определения, выражает специфические значения, обусловленные особенностями его употребления: 1) родительный падеж, образуя словосочетания от однокорневых словоформ, имеет актуализированное, выделительное значение: матур§ар§ын матуры «красивый из красивейших» (ср. чув.: маттуррисенчен (исх. п.) маттурри)-, 2) в составе изафета обозначает логический субъект действия, если второй член изафета входит в глагольный фразеологизм или выражен отглагольным именем: Куяндыц бик асыуы килэ быга «Заяц очень рассердился на это». В чувашском языке в таких предложениях первый компонент ставится и в притяжательном, и в основном падеже: Мулкач (осн. п.) куншан питё дилленнё; Мулкачан (притяж. п.) куншан ваша дилё килнё; 3) существительное в родительном падеже обозначает логический объект действия, когда второй член изафета выражен именем в страдательном залоге. При сочетании имени в родитель-

ном падеже с притяжательным местоимением узе «сам» подчеркиваются лицо, предмет, соотнесенные с ним: директор^ыц узендэ «у самого директора» (ср. чув.: хай директор (осн. п.) патёнче), редактор?ыц узец «самого редактора» (ср. чув.: редактора (дат. п.) хайне). Такое несовпадение форм падежей при совпадении значений могут проявляться как в родственных, так и неродственных (например, русском и чувашском) языках.

В данной главе диссертационной работы подробно рассмотрено также употребление падежей — дательного (чув. пару), местного (чув. выран), исходного (чув. туху), совместного (творительного) (чув. пёрлелёх); выявлены случаи совпадения и несовпадения семантико-синтаксических функций данных падежей в чувашском, русском, татарском и башкирском языках.

В работе поставлена проблема необходимости особого изучения категории лишителъного падежа в чувашском языке. Падежи лииштельный (чув. дуклах) и причинно-целевой (чув. пирке) считаются «новыми» потому, что их ввели в систему падежей после дискуссии по некоторым вопросам чувашской грамматики (1953-1955 гг.), поскольку было ясно, что падежи, которые приводятся в чувашском языке, не отражают достаточно полно и точно особенностей чувашского склонения.

Н. И. Ашмарин ни в одной из своих работ термин лиши-телъный падеж не употребляет, аффикс -cap (-сёр) в его сочинениях - словообразовательный формант прилагательных. Многие тюркологи (Б. А. Серебренников, Е. И. Убрятова, Н. К. Дмитриев, М. Р. Федотов) в свое время высказывали мнения, что вопрос о выделении отрицательного (лишительного) падежа в чувашском языке является спорным. Вслед за Н. И. Ашмариным и другими учеными, В. И. Сергеев также настоятельно утверждает об отсутствии этого падежа, полагая, что лииштельный падеж с аффиксом -cap (-сёр) не является тотальным (не сочетается со всеми именами без исключения), ибо этот аффикс в то же время является и словообразовательным (образует прилагательные): илем «красота» - илемсёр «некрасивый, безобразный, уродливый».

Мы полагаем, что аффикс -cap (-сёр) в чувашском языке получил развитие в нескольких направлениях - по линии словообразования и по линии словоизменения. Данный формант многофункционален и является:

1) продуктивным словообразовательным аффиксом имен прилагательных: шемсёр (укерчёк) «некрасивая картина», вййсйр (caca) «слабый голос», тухадсар (ёд) «неприбыльное дело». В данном случае аффикс -cap (-сёр) по своей семантике противостоит деривационному аффиксу -ла (-лё), -лла (-ллё): шемсёр «некрасивый, уродливый» - илемлё «красивый»; 2) показателем лишительного падежа: кёнекесёр (мёнсёр?) вёренме йывар «трудно учиться без книги», компъютерсар (мёнсёр?) кшнё «пришел без компьютера», кйранташсар (мёнсёр?) укернё «нарисовано без карандаша». В таких случаях антонимичными парами подобных примеров выступают словоформы в совместном падеже: кёнекепе (мёнпе?) вёренме дамал «легко учиться с книгой», компьютерна (мёнпе?) кшнё «пришел с компьютером», каранташпа (мёнпе?) укернё «нарисовано карандашом»; 3) аффиксом формы отрицательности имени существительного: кёнекесёр (мёнле?) ача «ребенок без книги», компъютерсар (мёнле?) класс «класс без компьютера», дудсёр ардын «мужчина без волос». Антонимичными парами подобных примеров выступают словоформы на -ла (-лё), -лла (-ллё): кёнекеллё (мёнле?) ача «ребенок с книгой», компьютерла (мёнле?) класс «класс с компьютером», дудлё (мёнле?) ардын «мужчина с волосами». Нужно подчеркнуть, что в этой группе примеров слова кёнекесёр, компъютерсар, дудсёр находятся в подчинении имени существительного; они, хотя и отвечают на вопрос прилагательного мёнле? «какой?», не могут быть отнесены к именам прилагательным, так как не принимают основной показатель этой части речи - аффикс сравнительной степени (компаратива) -тарах (-терех) (ср.: не имеется форм *кёнекесёртерех, *колтьютер-сартарах).

Согласно общепринятому подходу, падежными считаются аффиксы, присоединяющиеся ко всем существительным. В чувашском языке, подобно лишительному падежу, представляется уместным выделить также: наличественный (чув. пурлах: магазинлй «с магазином», кёсъеллё «с карманом»); терминалис (чув. тасамлах: ирччен «до утра», дедпёлччен «до подснежника»); уподобительный (чув. евёрлёх: ачалла «по-детски», шах-матла «в шахматы») падежи.

Причинно-целевой падеж в чувашском языке считается новым условно, на самом деле, это древний падеж, образовавшийся от древнетюркского послелога учун и его вариантов ичин / ичун / ужун / ужуи / ушун / учун / uhun со значением «для, ради, из-за». Г. Е. Корнилов причинно-целевой падеж называет «деловым» падежом. Автором обнаружены убедительные аналоги послелога учун со значением «цель, конец, вершина» в индоиранском, славянском языках и проанализированы примеры, иллюстрирующие происхождение компонента ради (ради этого) из праславянского архетипа арди- «дело, труд, работа». По мнению ученого, другой русский синонимичный предлог для также восходит к алломорфу архетипа в родительном падеже существительного дело, и нет никаких препятствий для выведения тюркских параллелей чувашских -шан (-шён) типа ушин / ушун из родительного падежа слова аш! эш/ иш~ совр. чув. ёд «дело, труд, работа».

По данным первых письменных памятников XVIII века можно судить о том, что формант причинно-целевого падежа -шан (-шён) к тому времени оформился полностью. В этом можно убедиться, читая первое печатное стихотворение на чувашском языке в честь Екатерины И, опубликованной в 1769 году в специальном сборнике «Духовная церемония, производившаяся во время всевожделеннейшего присутствия Ея императорского Величества... Екатерины Вторыя в Казане». В тексте оды имеются словоформырратныжанъ, сяванженъ (юратнашан, даваншан. - А. И.), оформленные причинно-целевым падежом, и формант этого падежа представлен в виде сингармонических вариантов -жанъ (-женъ). В старописьменных памятниках чувашского языка аффикс причинно-целевого падежа -шан (-шён) выступает в различных фонетических вариантах, среди них есть и -шин: силых казяртарасшин «для прощения грехов»; тытни-шин «за содержание (веры)»; -шын: палламашын Торра «познавать Бога»; -жин: хуважин мар «не за себя», хамар силыхзам-жин «за грехи наши».

Падежные аффиксы чувашского языка выступают средством связи предикативных частей в сложноподчиненном предложении, устанавливая определенные лексико-грамматические отношения между придаточным и главным предложением.

В четвертой главе «Вопрос о категории падежа и категории склонения в чувашском языке» поставлена проблема разграничения категорий падежа и склонения.

Категория падежа - словоизменительная категория, указывающая на синтаксическую функцию имени существительного и на его связи с другими словами посредством падежных флексий. Категория падежа - многочленная категория. Каждый падеж со всеми своими значениями входит в единую систему падежных, значений, объединенных в парадигме, и является равноправным членом падежной категории.

В чувашском языке представлены следующие субкатегории: категория основного, притяжательного, дательного, местного, исходного, совместного, лишительного и целевого падежей, поскольку все они подчинены принципу тотальности употребления в пределах той или иной части речи. Категория падежа выражается системой противопоставленных друг другу аффиксов (форм). Именительный падеж (чув. тёп падеж «основной падеж»), как категориальная форма падежа, названный номинативом, или прямым падежом, или падежом субъекта, противопоставлен остальным падежным категориальным формам в качестве «прямого падежа» как падежам «косвенным», это независимая падежная форма, выполняющая номинативную функцию. В категориальных формах падежей мы обнаруживаем: а) номинативный элемент, связанный с объективной действительностью; б) морфологический элемент - собственно сам формант падежа; в) синтаксический, связанный с правилами сочетания слов в языке и речи.

Склонение - изменение именных частей речи по падежам. Тюркологи, исследующие падежное склонение, в основном исходят из сформулированного Н. К. Дмитриевым положения о едином характере склонения: «В противоположность языкам других групп, тюркские языки имеют единый тип склонения. Иначе говоря, в тюркских языках нет первого, второго, третьего склонения и т. д., как в русском языке, или слабого, сильного и смешанного склонения, как в немецком языке, а есть один тип склонения, применяющийся во всех случаях <...>. Таким образом, если в других языках формы склонения имеют морфологические варианты, то в тюркских языках формы склонения могут иметь только фонетические варианты, но отнюдь не морфологи-

ческие». Данный тезис Н. К. Дмитриева его последователями стал восприниматься как аксиома, например, даже в наше время: «в татарском языке имеется лишь одна регулярная модель склонения»; «в башкирском языке падежные формы в основе своей едины для именных частей речи»; «в чувашском языке нет различных типов склонений». С появлением статьи Г. Ф. Благовой «О типах и структурных разновидностях падежного склонения в тюркских языках» эта абсолютизация о едином типе склонения изменилась. По мнению автора, структурными разновидностями склонения в некоторых тюркских языках целесообразно считать «простое склонение», «притяжательное склонение» и «местоименное склонение». В чувашском языке можно выделить три вида склонения: основное (чув. тёп), притяжательное (чув. командах) и смешанное (чув. хуташ). Основным (простым) называется склонение, когда падежные аффиксы присоединяются к основе слова (к форме основного падежа). По этому типу / виду склоняются основные (словарные) формы слова. Притяжательным называется склонение, когда падежные аффиксы присоединяются не к основе слова, а к форме притяжательного падежа. Смешанное склонение - парадигма склонения, совмещающая разные его типы, а именно - основного и притяжательного. Категория падежа и категория склонения - грамматические (как морфологические, так и синтаксические > морфосинтак-сические) категории, ибо в них присутствуют морфемы словоизменения, т. е. падежные флексии рассматриваются с точки зрения их синтаксического функционирования.

Пятая глава «Морфосинтаксическап характеристика конструкций со служебными словами в чувашском языке» посвящена анализу сочетаний знаменательных слов со служебными.

Наряду с термином самах машаишвё (калька рус. словосочетание) в чувашском языке имеется термин самах давранашё. В «Чувашско-русском словаре» (1985) самах майлашавё и самах давранашё переведены на русский язык одинаково - словосочетание. Сочетания знаменательного слова со служебным целесообразно называть термином самах давранашё «словооборот» и считать их объектами морфосинтаксиса; к компонентам слово-оборотов относятся служебные части речи: послелоги, частицы, союзы и союзные слова.

В параграфе 5.1 «Конструкции с послелогами» речь идет о том, что послелог (чув. хыдсамах) - неизменяемая или частично изменяемая служебная часть речи, которая употребляется в морфосинтаксическом сочетании со знаменательным словом: существительным (анне пек «как мама»), местоимением (ун пирки «о нем / об этом / о том»), субстантивированной формой глагола (iвулани динчен «о чтении», пуласси пирки «насчет будущего») или причастием прошедшего и будущего времени (вулана май «по мере чтения», кёд-вёд каяс пек «как будто вот-вот отправится»), причастием долженствования (саванмалла чух «когда нужно / следует радоваться»), инфинитивом (калама патне gum «быть готовым высказаться», танлавсем даралма енне кайна «виски уж начали лысеть / плешиветь»), причастием на -ан (-ен) (Кудук хутпе кёрен пек туса «как бы стараясь заступиться за Костю»),

Н. И. Ашмарин приводит имена-послелоги, которые еще не полностью перешли в послелоги, в число таких включены слова ай «низ», пат «близость», ум «перед», хыд «зад», дум «рядом», тёл «сторона»; автор относит к послелогам также аффиксы -cap (-сёр) «без», -чен (-ччен) «до», -серен «(в) каждый раз; еже...» (по И. П. Павлову послелог-аффикс), -шан (-шён) «ради; для», -шар (-шер) «по».

Следует отметить, что в тюркских языках мало совпадающих по форме и смыслу (содержанию, значению) послелогов (в качестве примеров можно привести лишь некоторые: чув. кура ~ башк. курэ «по, согласно, судя»; тув. башка (от баш «голова») ~ чув. пудне «кроме» и др. Это, видимо, говорит о том, что образование части послелогов (или превращение знаменательных слов в послелоги) в тюркских языках происходило разновременно, этот процесс продолжается и сейчас, именно поэтому мы различаем имена-послелоги и послелоги-аффиксы. Весьма интересно, что некоторые тюркские послелоги в чувашском языке превратились в падежные аффиксы: тюркский послелог учун / ичин / ичун / ужун / ужун / уисун / учун / uhim со значением «для, ради, из-за» везде пишется раздельно, но в чувашском языке как флексия причинно-целевого падежа -шан (-шён) пишется слитно; послелог белен со значением «вместе с» (туркмен. белен, биле-, тат. белэн; кум. булан; узб. бшан) в чувашском языке

редуцировался в аффикс творительного падежа -па (-пе) < -пала (-пеле) < -палан (-пелен).

Послелоги по своим функциям и значениям имеют сходство с падежными аффиксами; и те, и другие являются средством, выражающим грамматические (морфосинтаксические) отношения между управляемым и управляющим членами предложения. Ряд послелогов управляет (сочетается с) именами не только в основном, но и в дательном, исходном, притяжательном падежах. Как и во многих восточных (тюркских и др.) языках, послелоги в чувашском языке служат наиболее продуктивным средством связи частей сложноподчиненного предложения и выражают временные, причинные, объектные и др. значения.

В диссертации нашли отражение почти все послелоги чувашского языка: ваши «для / ради», витёр «через; сквозь», евёр «подобно / словно», када (кадипе) «в течение», май «по; в соответствии с», пек «как / будто / словно», пирки «о / об / про; из-за», динчен «над; поверх; о; на», тавра «вокруг; около», таран «до; вплоть до», тарах «по; вдоль», тери «до какой-либо степени», урла «через; поперёк», хута «в течение», яхан «до; приблизительно», вара «с какого-либо времени; тогда», урах «кроме», пёрле «с», юнашар «рядом», хирёд «напротив», дити «до», пудне «кроме», кура «глядя на; следуя кому-чему-либо».

В параграфе 5.2 «Конструкции с союзами» подчеркивается, что союзный способ подчинения не стал ведущим в чувашском языке. Причина в том, что бессоюзные конструкции, компоненты которых соединяются аффиксами, послелогами, порядком их расположения, были сильным конкурентом союзного способа подчинения. Синтаксическим основанием для развития союзных конструкций были противительные значения - условные, уступительные, следственные и др. Для выражения резкого противопоставления, контрастности выбирались по мере необходимости союзные образования. Союз - служебное слово со специфической синтаксической функцией: соединяет, связывает полно-значные слова, члены предложения или целые предложения.

Заслуживает особого внимания союз те... те «и... и; не то... не то; или... или». В некоторых работах по чувашскому языку указывается, что те... те - частица неведения, употребляющаяся в значении союза для указания нескольких возможностей: Те ытла ир пулнипе, те урах салтавпа, урамра пёр дын та

куранмасть «Или от того, что совсем рано, или по другим причинам, на улице никого не видно».

Не соглашаясь с этим мнением, отметим, что компонент те... те в приведенном выше примере является не частицей, а собственным союзом, так как участвует в соединении частей предложения (частицы, как правило, не обладают такой функцией); он совмещает соединительную функцию с функцией частицы (ср.: частица, выражающая значения сомнения, неуверенности: те пёлет ёнтё «то ли уж(е) знает», те каймалла мар «то ли не нужно идти»).

И. П. Павлов элемент те... те включил в число разделительных союзов и привел пример Те чёлху давнашкал турккес пулна сан, те йётёр датса яна эсё «Или язык у тебя такой грубый, или ты проглотил скалку», однако не дал никаких объяснений. И. А. Андреев считает, что парноповторяющийся те... те является сочинительным союзом {Те вал кадхи шевле, те magma ял дунатъ «То ли это зарница, то ли где-то деревня горит»), а одноместный (одиночный) те выступает в функции частицы {Те саишё ятлана ку ачана «То ли отец отругал этого мальчика»).

До сих пор ни в одной работе чувашских лингвистов, рассматривающих функции союзов, не исследовались примеры с постпозитивным те, выражающим чисто союзные функции между однородными членами: Шкулё те, ача сачё те ку урам-рах вырнадна «И школа, и детский сад расположены на этой же улице», или ташлама та, юрлама та аста «умеет и танцевать, и петь».

Выявляется интересный факт, что в примерах, сопровождающихся частицей сомнения (неуверенности) в осуществлении перечисленных событий (действий, явлений) типа те юрлатъ, те таьилать «не то поет, не то танцует; то ли поет, то ли танцует; или поет, или танцует»; те юр, те дил-таман «не то снег, не то вьюга; то ли снег, то ли вьюга; или снег, или вьюга» союз те... те всегда функционирует только в одном варианте. А в примерах, когда этот союз не совмещает значения частицы, он активно выступает в сингармонической паре: те... те, та... та: унта та, кунта та «и там, и здесь»; паян та, ыран та «и сегодня, и завтра»; кгтте те, ёдре те «и дома, и на работе».

В диссертации дана подробная характеристика каждого подчинительного и сочинительного союза в чувашском языке.

Параграф 5.3. «Конструкции с союзными словами».

Союзными словами в чувашском языке называют местоименные слова и наречия, в которых совмещены свойства знаменательной и служебной части речи: союзные слова имеют морфологическую форму (например, союзное слово кам «кто» - в именительном падеже единственного числа), в то же время выполняют синтаксическую функцию: они, подобно союзам, выступают в качестве средств связи слов - в простых предложениях, предикативных частей - в сложных конструкциях. Связь, устанавливаемая при помощи союзных слов, имеет характер подчинения; в роли связывающего средства вопросительные местоимения и наречия полностью или частично утрачивают вопросительное значение.

Наиболее интересную картину представляют союзные слова в сложноподчиненном предложении. Вопросительное (союзное) слово, находясь в придаточной части, является формальным показателем подчинительных отношений. Указательное слово в главной части, в отличие от союзов, является знаменательным словом и исполняет роль одного из членов предложения. Морфологическая форма и синтаксическая функция союзного слова не определяют вида придаточного предложения, это зависит от указательного слова, которое в функциональном отношении совпадает с придаточным предложением, т. е. придаточное предложение выполняет ту же функцию, что и указательное слово. Вопросительные и указательные слова могут иметь как одинаковую, так и разную грамматическую форму.

По сравнению с другими типами, сложноподчиненные предложения с союзными словами в современном чувашском языке не совсем активны. Они более употребительны в разговорной речи и фольклоре. Н. И. Лшмарин относит их к «новым» конструкциям. Исследователь татарского языка М. 3. Закиев утверждает, что примеры с союзными словами имеются даже в памятниках древнетюркской письменности. Судя по всему, предложения с союзными словами являются древними образованиями, но в силу ряда причин в чувашском языке они недостаточно развиты.

В параграфе 5.4 «Конструкции с частицами» анализируются служебные слова - частицы, придающие словам, словоформам, словосочетаниям или предложениям различные

смысловые оттенки. Они участвуют в выражении вопроса, отрицания, утверждения, либо вносят в значения других слов оттенки сомнения, ограничения, указания, отрицания, неопределенности и др.

В работах по морфологии чувашского языка вопросам функционирования частиц не уделено должного внимания, хотя чувашский язык располагает достаточно большим их количеством. Частицы употребляются в сочетании с любой частью речи, располагаются препозитивно или постпозитивно, некоторые имеют частичное словоизменение, активно участвуют в актуальном членении предложения. Частицы обладают способностью сочетаться друг с другом в целые комплексы, при этом прежние их значения дополняются очень тонкими смысловыми оттенками. Например, частицы, выражающие сомнение, часто контактируют с вопросительными: кайна та-ши «неужели уже ушел» или кайна та-шим-ха вара «ну неужели уже ушел» и др. Частица -ха, к примеру, настолько продуктивна, что постпозитивно может присоединиться ко всем частицам: ерду дук-ха «пока нет свободного времени» (в сочетании с отрицательными частицами), аван-дке-ха «вот как хорошо» (с утвердительными), хачь дед-ха «вот только что; вот только сейчас» (с ограничительно-выделительными), шап та лап-ха «вот как раз, вот точь-в-точь» (с уточняющими), пыратан-и-ха? «идешь что ли?» (с вопросительными), саванчёд пулё-ха «вот (об)радовались, наверное» (с частицами неуверенного предположения), манан та пур та-ха «вот и у меня тоже имеется», и даже абсолютно ко всем частям речи (ир-ха «пока (ещё) рано»; эпё-ха «это (всё ещё) я», ёнер-ха «еще вчера»).

В данной части диссертации рассмотрены основные разряды частиц в чувашском языке: 1) отрицательные, 2) вопросительные, 3) указательные, 4) утвердительные, 5) ограничительно-вьщелительные, 6) определительно-уточняющие, 7) частицы неуверенного предположения, 8) усилительные; уделено внимание многозначности некоторых частиц.

В заключении сформулированы выводы и подведены итоги диссертационного исследования.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ:

Статьи, опубликованные в рецензируемых научных журналах, определенных Высшей аттестационной комиссией Министерства образования и науки Российской Федерации:

1. Иванова, А. М. Падежная система чувашского языка в историческом освещении: основной падеж / А. М. Иванова // Вестник Чувашского университета. Гуманитарные науки. -2011.-№ 1.-С. 221-228.

2. Иванова, А. М. Падежная система чувашского языка в сравнительно-историческом освещении: притяжательный падеж / А. М. Иванова // European Social Science Journal = Европейский журнал социальных наук. - 2011. - № 2. - С. 105-113.

3. Иванова, А. М. Падежная система чувашского языка в историческом освещении: творительный падеж / А. М. Иванова // Вестник Челябинского государственного университета. Филология. Искусствоведение. - 2011. - № 8 (223). - С. 65-70.

4. Иванова, А. М. Падежная система чувашского языка в сравнительно-историческом освещении: дательный падеж / А. М. Иванова // Вестник Читинского государственного университета. - 2011. - № 9 (76). - С. 37-42.

5. Иванова, А. М. Изафетные конструкции в чувашском языке: типологический аспект / А. М. Иванова // European Social Science Journal = Европейский журнал социальных наук. — 2011.— №8.-С. 81-88.

6. Иванова, А. М. Послелоги как средство связи частей сложноподчиненного предложения в чувашском языке / А. М. Иванова // Вестник Томского государственного педагогического университета. - 2011. - Вып. 9 (111). - С. 166-171.

7. Иванова, А. М. Функциональность падежных аффиксов в сложноподчиненном предложении чувашского языка / А. М. Иванова // Вестник Челябинского государственного педагогического университета. - 2011. - № 3. - С. 235-244.

8. Иванова, А. М. Морфосинтаксис послелога в чувашском языке / А. М. Иванова // Вестник Чувашского государственного педагогического университета им. И. Я. Яковлева. Гуманитарные и педагогические науки. - 2011. - № 1 (69), ч. 1. - С. 65-70.

9. Иванова, А. М. Падежная система чувашского языка в историческом освещении: местный падеж / А. М. Иванова // Вестник Чувашского университета. Гуманитарные науки. -2010.-№4.-С. 206-211.

10. Иванова, А. М. Проблемы морфосинтаксиса в трудах Н. И. Ашмарина / А. М. Иванова // Вестник Удмуртского университета. История и филология. - 2010. - Вып. 4. - С. 152-157.

11. Иванова, А. М. О межуровневом взаимодействии в чувашском языке / А. М. Иванова // Вестник Башкирского университета. - 2010. - № 3, т. 15. - С. 693-697.

12. Иванова, А. М. Вопросы морфосинтаксиса и синтаксической деривации в чувашском языке / А. М. Иванова // Вестник Чувашского государственного педагогического университета им. И. Я. Яковлева. Гуманитарные и педагогические науки. -2010. - № 3 (67), т. 1. - С. 58-63.

13. Иванова, А. М. О причинно-целевом падеже в чувашском языке / А. М. Иванова // Вестник Чувашского университета. Гуманитарные науки. - 2010. - № 2. - С. 162-166.

Монографии:

14. Иванова, А. М. Проблемы морфосинтаксиса в чувашском языкознании: типолого-контрастивный аспект / А. М. Иванова. - Чебоксары: Изд-во Чуваш, ун-та, 2011. - 308 с.

15. Иванова, А. М. Поволжские города в истории чувашского литературного языка (дооктябрьский период) / А. М. Иванова, Э. В. Фомин. - Чебоксары: Изд-во Чуваш, ун-та, 2011. -162 с. (авт. 81 стр.).

Перечень статей, опубликованных в других научных изданиях:

16. Иванова, А. М. Морфосинтаксическое время в аналитических конструкциях с глаголом пул «быть» в чувашском языке / А. М. Иванова // Вестник юга России: сб. ст. по материалам П-й Междунар. науч.-практ. конф. «Социально-гуманитарные и юридические науки: современные тренды в изменяющемся мире» (Краснодар, 6 июня 2011 г.). - Краснодар, 2011. - С. 192-194.

17. Иванова, А. М. Омонимия чувашских аффиксов (материал доклада на научной конференции «Словообразование и формообразование в чувашском языке: вопросы теории и прак-

тики» (Чебоксары, 14 апреля 2011 г.) / А. М. Иванова // Хатах шкулё = Народная школа. - 2011. - № 4. - С. 30-31 (на чуваш, яз.).

18. Иванова, А. М. Гипотаксис глагольных словосочетаний в чувашском языке / А. М. Иванова // Lingua mobilis. - 2011. -№5 (31).-С. 38-44.

19. Иванова, А. М. Морфосинтаксические особенности союзных слов в чувашском языке / А. М. Иванова // Чувашский язык и этнос в истории евразийской цивилизации: сб. науч. ст. по материалам Междунар. тюркол. конф. (Чебоксары, 16-18 сент. 2010 г.). - Чебоксары, 2011. - С. 127-129.

20. Иванова, А. М. Краткая история изучения проблем морфосинтаксиса в зарубежном языкознании / А. М. Иванова // Актуальные проблемы лингвистики и методики обучения иностранным языкам: сб. науч. ст. по материалам I Междунар. науч.-практ. конф. (Чебоксары, 23 сент. 2010 г.). - Чебоксары, 2010. -С. 16-20.

21. Иванова, А. М. Падежная система чувашского языка в историческом освещении: исходный падеж (материал доклада на Международной тюркологической конференции «Тюркология XXI века: исследования и проблемы» (Елабуга, 5-6 окт. 2010 г.) / А. М. Иванова // Вестник Елабужского государственного педагогического университета. - 2010. - № 3. - С. 18-21.

22. Иванова, А. М. Объекты исследования морфосинтаксиса / А. М. Иванова // Актуальные вопросы когнитивной лингвистики: сб. науч. ст. по материалам VII Междунар. науч.-практ. конф. «Языковая система и социокультурный контекст в аспекте когнитивной лингвистики» (Чебоксары, 9-10 ноября 2010 г.). -Чебоксары, 2010. - С. 143-147.

23. Иванова, А. М. Синтаксическая деривация чувашских словосочетаний / А. М. Иванова, В. И. Сергеев // Исследования по филологии, педагогике, журналистике: сб. науч. статей. -Чебоксары, 2010. - С. 7-14 (авт. 5 с.) (на чуваш, яз.).

24. Иванова, А. М. Модальные значения номинатива в чувашском языке (материал доклада на Международной научной конференции «Этногенез удмуртского народа. Этнос. Язык. Культура. Религия» (Ижевск, 25-27 нояб. 2010 г.) / А. М. Иванова // Ежегодник финно-угорских исследований = Yearbook of Fínno-Ugric Studies. - 2011. - Вып. 4.

25. Иванова, А. М. Казань в истории чувашского литературного языка / А. М. Иванова // Ашмаринские чтения: сб. науч. ст. - Чебоксары, 2010. - Вып. 7. - С. 228-231.

26. Иванова, А. М. Опыт лексикографирования асемантной лексики чувашского языка / А. М. Иванова, Э. В. Фомин // Актуальные проблемы комплексного исследования алтаистики и тюркологии: сб. материалов Междунар. конгресса (Кокшетау (Казахстан), 17-20 июня 2009 г.). - Кокшетау, 2009. - Т.1. -С. 176-180 (авт. 3 е.).

27. Иванова, А. М. Характеристика чувашского сложноподчиненного предложения в сопоставлении с русским / А. М. Иванова // Грамматика и прагматика сложных предложений в языках Европы и Северной Азии: сб. материалов Междунар. лингвист, симпозиума (Томск, 27-30 июня 2006 г.). - Томск, 2007. - С. 23-30.

28. Иванова, А. М. Вариантные слова с редуцированными гласными в чувашском языке / А. М. Иванова // Инновации в теории и преподавании гуманитарных дисциплин: материалы респ. науч.-практ. конф. - Чебоксары, 2008. - С. 66-69 (на чуваш, яз.).

29. Иванова, А. М. Сложноподчиненные предложения с союзными словами в чувашском языке / А. М. Иванова // Аспекты современных филологических исследований: межвуз. сб. науч. ст. - Чебоксары, 2007. - С. 46-53.

30. Иванова, А. М. Роль Н. И. Ашмарина в исследованиях чувашского синтаксиса / А. М. Иванова // Ашмаринские чтения: материалы Всерос. науч.-пракг. конф. (Чебоксары, 19-20 окт. 2006 г.). -Чебоксары: Изд-во Чуваш, ун-та, 2007. - С. 35-41 (на чуваш, яз.).

31. Иванова, А. М. Фонетическое оформление иноязычных слов в чувашском языке / А. М. Иванова // Сопоставительное изучение разнотипных языков (научный и методический аспекты): материалы Всерос. науч.-практ. конф. (Чебоксары, 24-26 окт., 2006 г.). - Чебоксары, 2006. - Том. 1. - С. 144-146.

32. Иванова, А. М. Учение Н. И. Ашмарина о сложноподчиненных предложениях / А. М. Иванова // Ашмаринские чтения: материалы межрегион, науч. конф. (Чебоксары, 21-22 окт. 2004 г.). - Чебоксары, 2004. - С. 76-82.

33. Иванова, А. М. Звукоподражательные слова в чувашском языке / А. М. Иванова // Чувашский язык: энцикл. слов. -Чебоксары: Чуваш, кн. изд-во, 2004. - С. 40 (на чуваш, яз.).

34. Иванова, А. М. Особенности синтаксических моделей сложноподчиненного предложения в чувашском и русском языках / А. М. Иванова // Национальные традиции в культуре народов Поволжья: материалы регион, науч.-практ. конф. (Чебоксары, 19 июня 2003 г.). - Чебоксары, 2003. - С. 117-122.

35. Иванова, А. М. Порядок расположения частей в сложноподчиненном предложении / А. М. Иванова // Чувашская филология, культура и журналистика (вчера, сегодня, завтра): материалы науч. конф. - Чебоксары, 2002. - С. 45-47 (на чуваш, яз.).

36. Иванова, А. М. Краткая история исследования сложноподчиненных предложений / А. М. Иванова // Чувашская филология: культура и журналистика (вчера: сегодня: завтра): материалы науч. конф. - Чебоксары, 2002. - С. 47-50 (на чуваш, яз.).

37. Иванова, А. М. Изучение сложноподчиненных предложений в средней школе / А. М. Иванова // Таван Атал = Родная Волга. - 2002. - № 5. - С. 68-69 (на чуваш, яз.).

38. Иванова, А. М. Синтаксис поэзии Сеспеля / А. М. Иванова // Революция в художественном сознании начала XX века и поэзия Михаила Сеспеля: материалы Междунар. науч. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения поэта. - Чебоксары, 2001. -Кн. 2. - С. 33-39 (на чуваш, яз.).

39. Иванова, А. М. Формообразование и словообразование в чувашском языке / А. М. Иванова // Актуальные проблемы чувашского языка: материалы конф., посвящ. 60-летию проф. В. И. Сергеева. - Чебоксары, 2002. - С. 42-45 (на чуваш, яз.).

Учебно-методические издания:

40. Иванова, А. М. Чаваш чёлхинчи грамматика тишкерёвё: вёрену пособийё = Грамматический разбор в чувашском языке: учеб. пособие / А. М. Иванова. - Шупашкар: Чаваш ун-чё, 2010. -152 с. (с грифом Министерства образования и молодежной политики Чувашской Республики).

41. Иванова, А. М. Чаваш чёлхин ретроспективла анлантару словаре = Ретроспективный толковый словарь чувашского языка [Электронный ресурс] / Э. В. Фомин, А. М. Иванова. <Ьйр:// с1иш150щ/Ше5/г18с11уа.р(1£> 27.10.2010.

42. Иванова, А. М. Чйваш чёлхин ретроспективла анлантару словаре = Ретроспективный толковый словарь чувашского языка / Э. В. Фомин, А. М. Иванова. - Шупашкар: Чйваш ун-чё, 2009. -146 с. (авт. 73 е.).

43. Иванова, А. М. Хальхи чйваш чёлхи. Синтаксис. Хутла предложени: практикум = Современный чувашский язык. Синтаксис. Сложное предложение: практикум / А. М. Иванова. -Шупашкар: Чав. ун-чё, 2008. - 84 с.

44. Иванова, А. М. Чёлхе терминёсен чавашла-вырасла-нимё?ле-акалчанла словаре = Чувашско-русско-немецко-английский словарь лингвистических терминов / А. М. Иванова [и др.]. - Шупашкар: Чаваш ун-чё, 2008. - 148 с. (с грифом Министерства образования и молодежной политики Чувашской Республики) (авт. 45 е.).

45. Иванова, А. М. Хальхи чаваш чёлхи. Грамматика тишкерёвё: вёрену пособийё = Современный чувашский язык. Грамматический разбор: учеб. пособие / А. М. Иванова. - Шупашкар: Чаваш ун-чё, 2008. - 136 с. (с грифом Министерства образования и молодежной политики Чувашской Республики).

46. Иванова, А. М. Хальхи чаваш чёлхи. Практикум: вёрену пособийё = Современный чувашский язык. Практикум: учеб. пособие / В. В. Андреев, А. М. Иванова, С. В. Харитонова. -Шупашкар: Чаваш ун-чё, 2005. - 2-мёш хуш. кал. - 144 с. (авт. 55 е.).

47. Иванова, А. М. Хальхи чаваш чёлхи: М. Р. Федотов ячёллё чаваш тата туха? чёлхе пёлёвён пограммисем = Программы по современному чувашскому языку / В. В. Андреев, А. М. Иванова, М. Ф. Чернов. - Шупашкар: Чаваш ун-чё, 2005. - 67 с. (авт. 15 е.).

48. Иванова, А. М. Хальхи чаваш чёлхи. Практикум: вёрену пособийё = Современный чувашский язык. Практикум: учеб. пособие / В. В. Андреев, А. М. Иванова, С. В. Харитонова. -Шупашкар: Чаваш ун-чё, 2004. - 123 с. (авт. 47 е.).

Иванова Алена Михайловна

Сравнительно-сопоставительное исследование проблем морфосинтаксиса в чувашском языкознании

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Подписано в печать 07.11. 2011. Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Гарнитура Times New Roman Объем 2,5 пл. Тираж 120 экз. Заказ № f-

Отпечатано в типографии Чувашского государственного университета им. И. Н. Ульянова 428015 Чебоксары, Московский пр., 15.