Становление древнерусской государственности: социально-политические и этнокультурные трансформации общества в контексте восприятия современников (VIII - начало XII в.)

Пузанов, Виктор Владимирович

автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Становление древнерусской государственности: социально-политические и этнокультурные трансформации общества в контексте восприятия современников (VIII - начало XII в.)

Год: 2009
Автор научной работы: Пузанов, Виктор Владимирович
Ученая cтепень: доктора исторических наук
Место защиты диссертации: Ижевск
Код cпециальности ВАК: 07.00.02

Диссертация по истории на тему 'Становление древнерусской государственности: социально-политические и этнокультурные трансформации общества в контексте восприятия современников (VIII - начало XII в.)'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Становление древнерусской государственности: социально-политические и этнокультурные трансформации общества в контексте восприятия современников (VIII - начало XII в.)"

На правах рукописи

Пузанов Виктор Владимирович

СТАНОВЛЕНИЕ ДРЕВНЕРУССКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ: СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ ОБЩЕСТВА В КОНТЕКСТЕ ВОСПРИЯТИЯ СОВРЕМЕННИКОВ (VIII - НАЧАЛО XII В.)

Специальность 07.00.02 - Отечественная история

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Ижевск 2009

О 3

003472223

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Удмуртский государственный университет»

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

Кирпичников Анатолий Николаевич доктор исторических наук, профессор Пушкарева Наталья Львовна доктор исторических наук, профессор Майоров Александр Вячеславович

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Казанский государственный университет»

Защита состоится 25 июня 2009 г. в 10.00 часов на заседании диссертационного совета ДМ 212.275.01 при ГОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» по адресу: 426034, Ижевск, ул. Университетская, 1. корп. 2.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ГОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» по адресу: 426034, Ижевск, ул. Университетская, 1. корп. 2.

Автореферат разослан 19 мая 2009 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат исторических наук, доцент

Г.Н. Журавлева

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования. Научная актуальность проблемы определяется рядом факторов. Прежде всего, это одна из наиболее «наукоемких» тем с точки зрения методологического наполнения, объектов и подходов рассмотрения, вариантов построения концептуальных схем, междисциплинарной составляющей. Процессы политогенеза воздействуют практически на все сферы общественной жизни. Они, с одной стороны, обусловливаются и сопровождаются глубинными социальными, экономическими, этнокультурными, идеологическими и ментальными трансформациями, а с другой - сами являются причиной таких трансформаций. Кроме того, гносеологическая значимость проблемы определяется ее первостепенной важностью в общеисторическом ракурсе: изучение процессов зарождения того или иного социального института или явления для историка всегда представляет особую ценность с точки зрения понимания механизмов и закономерностей исторического развития, выработки и апробации методологических и концептуальных схем. Вряд ли погрешим против истины, если скажем, что от того или иного решения проблемы генезиса древнерусской государственности во многом зависит понимание характера и природы общественного и государственного строя Древней Руси, особенностей и закономерностей отечественного исторического процесса.

Начиная с противостояния киевской и новгородской летописных традиций, вопрос становления древнерусской государственности остается одним из наиболее значимых в общественно-политическом плане. В истории России, в жизни нашего общества, государство играет огромную роль. Поэтому каждый новый этап в истории российской государственности сопровождается всплеском интереса к ее прошлому. Особую значимость эта проблема приобретает в настоящее время, когда в науке и обществе усиливается интерес к вопросам отечественного политогенеза, своеобразию российской политической традиции, вырабатываются новые методологические подходы к осмыслению прошлого. Поэтому научные разработки по истории древнерусской государственности, прямо или опосредованно ретранслируются в общество и оказывают воздействие на формирование коллективного исторического сознания, этнополитической идентичности и, как следствие, на процессы дальнейшего государственного строительства.

' См.: Кистяковский Б. А. Философия и социология права. СПб. 1999. С. 451—452; Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. 4-е изд., доп. Киев, 1905.

ложенных на государственной территории»2. Иными словами, государство не сводится к узкой группе лиц, монополизировавшей право на управление, и к институтам, обеспечивающим это право. К тому же в древности связь главы государства с населением и территорией не ограничивалась административными связями. Последние даже не являлись основными, обеспечивая лишь внешнюю сторону взаимоотношения между субъектами взаимодействия. Главной являлась сакральная связь правителя с народом и территорией, что обеспечивало и сакральную защиту территории и населения, и легитимность обладателя власти.

Государство - это не только юридические или социальные институты, но и система отношений. Государство «является выражением социальных, экономических и политических отношений, существующих в данном обществе, и идей, касающихся силы, власти, принуждения, правосудия и собственности»3.

Хронологические рамки исследования охватывают период VIII - начала XII столетия. Исходный пункт - выделение восточной ветви славянства, в ходе расселения которой в Восточной Европе закладывались предпосылки формирования особой модели восточнославянского социо- и политогенеза. Конечный этап - киевское правление Владимира Мономаха, когда завершается становление городов-государств, что предопределило, несмотря на временное восстановление господствующих позиций Среднеднепровской Руси и Киева, переход к новой форме политического существования русских земель. В условиях скудости источниковой базы по истории восточных славян VIII—IX вв., для более глубокого осмысления особенностей их расселения в Восточной Европе, межэтнических контактов, закономерностей социо- и политогенеза использовался материал по истории скла-винов и антов VI—VII вв. Такой подход правомочен, учитывая высокую степень консервации общественных институтов у восточных славян VIII—IX столетий.

Степень изученности проблемы. Истоки научного изучения проблемы уходят корнями в XVIII столетие. За первые два века историография прошла сложную качественную эволюцию в понимании восточнославянского политогенеза: от признания основателем государства Рюрика (В.Н. Татищев, Г.З. Байер, Г.Ф. Миллер, М.В. Ломоносов и др.) до представления о государстве как результате длительного развития общества, обусловленного внутренней связью явлений (И.Ф.Г. Эверс, С.М. Соловьев, К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин, В.О. Ключевский, М.Ф. Владимирский-Буданов и др.). Советские исследователи стали рассматривать государство как продукт классового общества. Наибольшее распространение получило мнение, согласно которому Древнерусское государство сформировалось в форме раннефеодальной монархии, а в XII в. распалось на ряд независимых или полунезависимых княжеств (Б.Д. Греков, C.B. Юшков, В.В. Мавродин, Б.А. Рыбаков и др.). Работы В.И. Довженка, В.Т. Пашуто, J1.B. Че-репнина, И.Б. Грекова, П.П. Толочко, Н.Ф. Котляра внесли коррективы в эту схему,

2 Головко О.Б. Корона Данила Галицького: Волинь i Гапичина в державно-псштичному розвитку Централыю-Схщно! Европи раннього та класичного ссрсдньов1ччя. Ки1в, 2006. С. 14.

3 Классен Х.Дж.М. Было ли неизбежным появление государства? // Раннее государство, его альтернативы и аналоги / Под ред. JI.E. Гринина, Д.М. Бондаренко, H.H. Крадина, A.B. Коротаева. Волгоград, 2006. С. 73.

показав, что и в эпоху феодальной раздробленности продолжало сохраняться общерусское единство, только в другой форме.

Важное методологическое значение для изучения проблемы политогенеза имели работы ряда советских медиевистов, востоковедов и этнографов 19601970-х гг. Так, А.И. Неусыхин обосновал точку зрения о существовании особого «дофеодального» периода, предшествовавшего классовому обществу, и предположил, что «варварские королевства» в Европе представляли своеобразную форму доклассовой государственности («варварское государство»). М.А. Виткин пришел к выводу о возникновении государственности на древнем Востоке в доклассовую эпоху. Большую роль в понимании процессов политогенеза сыграли наблюдения Ю.В. Бромлея, Л.Е. Кубеля и их последователей, выделивших «потестарные институты», предшествовавшие государственным.

На древнерусском материале новые методологические подходы развивал И.Я. Фроянов, выступивший против устоявшихся представлений о классовой природе древнерусского общества и государства. В Киевской Руси X в. он увидел грандиозный суперсоюз племен с центром в Киеве. Государственность на Руси XI - начала XIII в., по его мнению, имела доклассовый характер и существовала в виде городов-государств, оформившихся на обломках племенных союзов.

В начале 1990-х гг. отход от признания классовой обусловленности образования Древнерусского государства в постсоветской историографии становится массовым. Изменяются подходы к пониманию характера ранней государственности, трактовке сущности и этапов политогенеза. Русь X в. все больше рассматривается как доклассовое образование, разновидность «варварского» государства (А.П. Новосельцев). Важным рубежом в изучении темы стали «Чтения памяти чл,-корр. АН СССР В.Т. Пашуто» (апрель 1992 г.), посвященные спорным проблемам образования Древнерусского государства, положившие начало прямому переносу на восточнославянскую почву достижений западной политантропологии (в частности - теории вождества).

Особую роль в плане методологических новаций и влияния на последующее изучение вопроса сыграли работы Е.А. Мельниковой. По ее мнению, «переход от родового к классовому... обществу в Восточной и Северной Европе... осуществлялся через несколько... типов социально-политических систем: вождийство, являющееся еще догосударственным образованием, дружинное государство, в котором потестарные структуры представлены военной организацией, и раннефеодальное государство». Положения о дружинном государстве, как и вождестве получили развитие в работах Н.Ф. Котляра и, постепенно, завоевали прочные позиции в постсоветской историографии (Е.В. Пчелов, С.М. Никольский, К.А. Соловьев, В.М. Рычка, Л.В. Войтович, А.П. Моця). О вождестве, как универсальной форме социальной организации, непосредственно предшествующей государству ведут речь Я.В. Баран, Д.М. Котышев, А.Ю. Дворниченко.

Ряд исследователей видят в вождествах лишь один из возможных путей политогенеза. На восточнославянском материале такой подход характерен для Е.А. Шинакова. Другие историки вообще не включают этап вождества в выстраиваемую ими эволюционную схему. М.Б. Свердлов в начале 1990-х гг. стал использовать понятие «варварское государство», а потом заменил его «потестар-

ным государством». И.Н. Данилевский выделил «две общие характерные черты» раннего государства 1) использование силы, «с целью добиться подчинения своим командам»; 2) претензия «на право командовать и право подчинять, т.е. на то, чтобы быть легитимным». По мнению Г. Сагановича, «определенный тип государственности у восточных славян» в виде неустойчивой конфедерации «сложился уже в доваряжский период». Г. Семенчук, относя образования, предшествовавшие Киевской Руси, к типу «варварских королевств», для характеристики государства, созданного при Олеге, использовал терминологию А.П. Новосельцева (федерация княжеств) и JI.B. Черепнина (ассоциация «светлых и великих князей»).

Менее заметны новации в изучении последующих этапов развития государственности. По мнению Е.А. Мельниковой и Н.Ф. Котляра, на смену дружинному государству в конце X в. приходит раннефеодальная монархия. К кругу раннефеодальных монархий относит Русь («семейное владение Рюриковичей») и A.B. На-заренко. Напротив, В.Я. Петрухин считает Киевскую Русь генеалогической федерацией, которая после Любечского съезда превращается в политическую. Как политическую конфедерацию рассматривает Русь X-XI вв. А.Б. Головко. Нередко в отношении Руси X-XI и даже XII-XIII вв. применяется понятие «империя» (Г. Са-ганович, Г. Семенчук, А.Б. Головко, А.П. Моця, В.П. Даркевич, Е.А. Мельникова, Я.Н. Щапов, В.Д. Перхавко, С.Д. Федака.), что вызвало возражения со стороны

A.A. Горского. По его мнению, Киевская Русь «типологически... ближе... моноэт-ничным европейским государствам средневековья».

Важное значение для понимания раннего этапа восточнославянского поли-тогенеза имеют работы археологов, изучающих проблемы скандинавско-славянских отношений и истории раннегородских (протогородских) образований в Восточной Европе (Д.А. Авдусин, А.Н. Кирпичников, Г.С. Лебедев, E.H. Носов,

B.Л. Янин, C.B. Белецкий, В.А. Булкин и др.).

Рад исследователей попытался рассмотреть вопросы государственного и общественного устройства домонгольской Руси в терминологии изучаемого времени (A.A. Горский) и в соответствии с представлениями эпохи (И.Н. Данилевский, А.П. Толочко, В.М. Рычка, В.В. Долгов).

Особо следует остановиться на специальных монографических исследованиях В.В. Мавродина, Н.Ф. Котляра и Е.А. Шинакова4. Работа В.В. Мавродина, новаторская для своего времени, в значительной своей части устарела. Монография Н.Ф. Котляра написана с учетом современных историографических тенденций, охватывает весь домонгольский период (IX - начало XIII в.). Развивая идеи теории вождества и дружинного государства, Н.Ф. Котляр рассматривает последующую историю государственности в классическом ракурсе, в единстве развития социальных, политических, экономических, идеологических и этнических процессов. Е.А. Шинаков принял положение Е.А. Мельниковой о дружинном государстве, но лишь как одном из возможных путей политогенеза. Вождества, по его . мнению, также не являлись единственным и универсальным потестарно-

4 Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. Л!, 1945; Котляр Н.Ф. Древнерусская государственность. СПб , 1998; Шинаков Е.А. Образование древнерусского государства: Сравнительно-исторический аспект. Брянск, 2002.

политическим организмом, предшествовавшим государству. Он выделяет в Восточной Европе 1Х-Х вв. 5-6 зон потестарности, соответствующих если не форме, то этапу вождеств. «Империя Рюриковичей» представляется автору сложным образованием, в рамках которого реализовывались несколько потенциальных направлений и форм политогенеза. В то же время, попытки выделения археологических критериев вождеств, предпринятых исследователем, вряд ли можно считать убедительными. О том, насколько упрощенными могут являться наши представления о реалиях глубокой древности, свидетельствует история монументального строительства. Едва ли не аксиомой считалось положение, согласно которому возводить такие сооружения могли лишь сложные, иерархически устроенные цивилизации. Однако, открытие К. Шмидтом монументального комплекса Гобекли-Тепе на территории Турции (датируется приблизительно серединой X тыс. до н.э.) переворачивает устоявшиеся представления: эти сооружения возведены охотниками, не знавшими земледелия и ведшими полукочевой образ жизни.

В зарубежной историографии темы выделяется два больших блока: труды в той или иной степени касающиеся норманнской проблемы и сопутствующим ей вопросам (Т. Арне, А. Стендер-Петерсен, X. Арбман, X. Пашкевич, А. Стальсберг, Т.С. Нунан, А.-С. Греслунд, Г. Штокль, И. Янсон, К. Хелпер, X. Станг, Г. Шрамм, П. Сойер, Й.П. Нильсен, А. Латвакангас и др.5) и работы, посвященные проблеме генезиса раннегосударственных образований, которые для современной историографии имеют методологическое значение (Э. Сервис, М. Фрид, X. Классен, Р. Кар-нейро и др.). Повышенный интерес к хазарской проблеме обусловил и внимание к хазарскому фактору в древнерусском политогенезе, в изучении которого в последние десятилетия роль катализатора играют труды О. Прицака. Особо эмоциональную полемику вызывает трактовка известий еврейско-хазарских документов (О. Прицак, Н. Голб, К. Цукерман, П. Голден, С. Шварцфукс и др.), свидетельства которых существенно расходятся с показаниями древнерусских источников, на основе которых выстроено большинство современных концепций становления Древнерусского государства. Важную роль торговых путей в создании Хазарской «даннической империи» и Русского государства обосновывал Т.С. Нунан.

К числу вопросов, традиционно вызывающих значительный интерес зарубежных исследователей, следует отнести историю древнерусской литературы и христианизацию Руси (Л. Мюллер, Г. Подскальски, А. Поппе, Д.М. Шахов-ский, С. Франклин, Г.Д. Депман, Р. Пиккио), князей и межкняжеских отношений (М. Димник, Д. Шепард, С. Франклин), веча (К. Расмуссен, Ю. Гранберг, К. Цернак, К. Герке, и др.), взаимоотношения государства и церкви (А. Поппе), социальной структуры (К. Рабек Шмидт, Ю. Корпела).

Отдельный интерес представляют труды русских историков-эмигрантов (Г.В. Вернадского, М.Т. Флоринского, Е.Ф. Шмурло и др.), продолжавших развивать традиции дореволюционной историографии и оказавших значительное влияние на изучение проблемы за рубежом.

5 Даже в обобщающих работах по истории Руси, ранний ее период, обычно, рассматривается сквозь призму деятельности норманнов (С. Франклин, Д. Шепард, Г. Шрамм и др).

Таким образом, проблема становления древнерусской государственности изучалась, в основном, в социально-политическом, социально-экономическом и, в определенной степени, этнокультурном аспектах. Усилиями поколений отечественных и зарубежных исследователей восстановлены и прочитаны многие страницы ранней истории Руси. Однако многие вопросы остаются остродискуссионными: соотношение внутреннего и внешнего факторов в образовании Древнерусского государства; формы социально-политической организации на разных стадиях социальной эволюции восточнославянского общества; факторы и особенности формирования древнерусской правящей элиты; роль личности на переломных этапах развития государства и общества и др. По ряду вопросов традиционные подходы и методы практически исчерпаны, что требует выработки новых исследовательских дискурсов. Историко-антропологический аспект изучения проблемы едва намечается, но на этом пути уже получены интересные результаты. Дальнейшее развитие этого перспективного направления должно осуществляться как за счет расширения объектов изучения, так и ракурсов их рассмотрения.

Целью настоящего исследования является анализ процессов становления древнерусской государственности в социально-политическом, этнокультурном и историко-антропологическом ракурсах.

Поставленная цель определила необходимость решения следующих исследовательских задач :

- выявление и анализ факторов политогенеза у восточных славян;

- периодизация и характеристика основных этапов становления древнерусской государственности;

- типологический анализ предгосударственных и раннегосударственных образований у восточных славян;

- анализ места и роли межкультурного взаимодействия в процессах социо-и политогенеза;

- исследование факторов и механизмов формирования древнерусской правящей элиты;

- реконструкция, на основе письменных и фольклорных источников, восприятия современниками процессов расселения славян в Восточной Европе, социально-политических, этнокультурных и социокультурных трансформаций, связанных со становлением государственности и усложнением социальной стратификации;

- изучение процессов идеологического оформления социально-политических трансформаций в обществе;

- характеристика индивидуальных стратегий и способов мышления конкретных людей «первого плана» для выявления не замеченных ранее тенденций или явлений в жизни изучаемой эпохи.

Источпиковая база работы в основе своей традиционна для исследований по истории Древней Руси. Важнейшим источником по рассматриваемой проблеме являются летописи, в первую очередь Лаврентьевская, Ипатьевская (и их группы), Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов (далее - Н1Л). Большое значение для реконструкции социальных и политических процессов рассматриваемого времени и, особенно, менталитета древнерусского населения,

формирующихся идеологических конструктов имеет учительная (Слово о законе и благодати Илариона [далее - Слово]; труды Кирилла Туровского), агиографическая (Сказание о Борисе и Глебе [далее - Сказание]; Чтение о святых мучениках Борисе и Глебе [далее - Чтение]; Сказание о чудесах святых мучеников Романа и Давида [далее - Сказание чудес]; Память и похвала князю русскому Владимиру Иакова Мниха [далее - Память]; Житие Феодосия Печерского [далее - Житие]; Жития Авраамия Смоленского, князя Владимира, Александра Невского; Киево-Печерский патерик [далее - КПП]), аскетическая (Послание митрополита Ники-фора Владимиру Мономаху о посте), каноническая (Ответы митрополита Киевского Георгия на вопросы игумена Германа, Вопрошание Кириково) литература, торжественные проповеди (Слово о князьях), молитвы (Молитва Илариона). Особое место занимает Поучение Владимира Мономаха - единственный древнерусский памятник подобного рода.

Ценная информация для реконструкции процессов социо- и политогенеза содержится в средневековых законодательных актах (Русская Правда Краткой и Пространной редакций, княжеские уставы и грамоты, ставленническая запись митрополита Илариона, документы международного права).

Наиболее демократическим видом древнерусских письменных источников являются берестяные грамоты (далее - БГ), написанные представителями различных социальных слоев и наиболее адекватно отражающие жизнь и настроения широких масс населения, общественное сознание того времени. Интересные сведения по рассматриваемым в работе вопросам дает ретроспективный анализ документов удельного и московского периодов (Повесть об убиении князя Михаила тверского в Орде царем Озбяком, Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским, Состояние Российской империи Ж. Маржерета), в том числе законодательных актов (Псковская судная грамота, Судебники 1497 и 1550 гг., Новгородские и псковские договорные грамоты).

Для реконструкции ранних периодов истории славян и Древней Руси, с целью сравнительно-исторического анализа активно использовались античные (Корнелий Тацит), византийские (Иордан, Прокопий Кесарийский, Псевдо-Кесарий, Иоанн Эфесский, Агафий Миринейский, Маврикий, Феофилакт Симо-катга, Менандр Протектор, патриарх Никифор, Чудеса св. Дмитрия Солунского, Феофан Исповедник, Пасхальная хроника, Патриарх Фотий, Константин Багрянородный, Лев Диакон, Иоанн Скилица, Хроника Георгия Амартола и др.), западноевропейские (Григорий Турский, Беда Достопочтенный, Павел Диакон, Хроника Фредегара, Анналы королевства франков, Рихер Реймский, В иду кип д, Адам Бре-менский, Гельмольд, Титмар Мерзербургский, Генрих из Ливонии, Гервазий Тильберийский и др.), западнославянские (чешские /Козьмы Пражского/ и польские хроники /Галла Анонима, Великопольская/) сочинения. Особое место среди источников европейского происхождения занимает «Оррозий короля Альфреда», в котором сохранился доклад норвежского хевдинга Отара о порядке сбора и составе дани, взимаемой им с лопарей. Эти известия, полученные Альфредом «из первых рук», имеют огромное значение для реконструкции системы даннических отношений в Древней Руси. Из скандинавских источников были задействованы исландские саги, географические сочинения, рунические надписи.

Значительной информативной ценностью обладают известия мусульманских авторов, особенно Ибн-Фадлана и ал-Гарнати, как непосредственно контактировавших с русами и восточными славянами.

Все большее значение в современной историографии приобретает интерпретация хазарско-еврейских документов (Письмо Хасдая ибн-Шафрута к хазарскому царю Иосифу; Ответное письмо хазарского царя Иосифа /Краткой и Пространной редакций/; текст Шехтера; «Киевское письмо»), ввод которых в научный оборот поставил под сомнение сообщения традиционных источников.

Важнейшим резервом для изучения древнерусской истории являются цитирующиеся в древнерусской литературе тексты и «переводы Священного Писания, богослужебной, святоотеческой и апокрифической литературы»6. При анализе древнерусских текстов в диссертации использовались тексты Ветхого и Нового заветов, экзегетическая литература (толковые Псалтири Афанасия, Василия Великого, Евфимия Зигабена, Чудовская).

При исторических реконструкциях задействовались также этнографические, археологические и лингвистические материалы.

Методологическая основа исследования формировалась на принципах синтеза различных систем исторического познания, поскольку каждая из них обеспечивает особый исследовательский ракурс, обладает «родовыми» эвристическими возможностями и открывает дополнительные возможности для научного поиска. Такое видение проблемы близко позиции исследователей, считающих, что современный методологический синтез, «плюралистический по определению», основывается «на использовании различных исследовательских стратегий.. ,»7.

Генетически настоящая работа связана с исследовательской традицией изучения Древней Руси, заложенной трудами И.Я. Фроянова.

В настоящее время невозможно заниматься проблемами политогенеза без учета достижений «американского неоэволюционизма» (М. Салинз, Э.Р. Сервис, М.Х. Фрид, Р. Карнейро, Р.Н. Адаме и др.), оказавшего огромное влияние на развитие политантропологических исследований в мире (ХДж.М. Классен, Э.Ч.Л. ван дер Влит /Нидерланды/, Э. Саутхолл /Франция/, П. Скальник /Чехия/, Д.М. Бовда-ренко, A.B. Коротаев, H.H. Крадин, В.А. Попов /Россия/ и др.). Особое значение для изучения раннегосударственных образований имеет теория раннего государства, разработанная под руководством Х.Дж.М. Классена. О близости идей представителей неоэволюционизма и «потестарно-политической этнографии» неоднократно говорилось в историографии8. Сейчас это два основных направления в осмыслении политогенеза.

6 Данилевский И.Н. На пути к антропологической истории России // Историческая антропология: место в системе социальных наук, источники и методы интерпретации: тез. докл. и сообщ. науч. конф. Москва, 4-6 февр. 1997 г. М., 1998. С. 48.

7 Мопшьницкий Б.Г. О марксистской традиции в отечественной историографии // Историки в поиске новых смыслов / Отв. ред. Г.П. Мягков, Е.А. Чиглинцев. Казань, 2003. С. 64-65 и др.

8 См.:. Крадин H.H. Вождество: современное состояние и проблемы изучения // Ранние формы политической организации: от первобытности к государственности / Отв. ред. В.А. Попов. М„ 1995. С. 12-13 и др.

Одним из наиболее значимых явлений в современной историографии стало широкое распространение историко-антропологических исследований, представленных «целым спектром историографических течений»: новая экономическая история, новая социальная история, историческая демография, история менталь-ностей, история повседневности, микроистория, историко-политическая антропология и др.4 Несмотря на то, что применение методов исторической антропологии к древнерусскому материалу сопряжено с серьезными трудностями, обусловленными скудостью источниковой базы, отечественными исследователями (Н.Л. Пуш-карева, И.Н. Данилевский, А.П. Толочко, В.Я. Петрухин, В.В. Долгов и др.) на этом пути уже достигнут значительный прогресс. В данной диссертационной работе предпринята попытка частичной реализации принципов историко-антропо-логического изучения Древней Руси, намеченных И.Н. Данилевским. Исследователь ведет речь о методиках выявления соответствующей информации, приемах «и правилах корректной ее интерпретации», изучении «отдельных событий или сторон исторического процесса с точки зрения их психологической подоплеки, с описанием значений и смыслов, которые вкладывали их участники в свои поступки или которыми наделяли их современники». Надежной опорой для таких «семантических реконструкций» он считает «тексты, прямо или косвенно цитирующиеся автором источника для передачи смысла происходящего»10. В то же время, учитывая степень сохранности источников, речь, видимо, следует вести об элементах антропологической истории Древней Руси.

Анализ представлений древнерусских книжников о расселении славян в Восточной Европе, этнокультурных контактах, стране, власти, обществе, неизбежно сталкивается с проблемой исторической памяти в средневековой Руси. По словам Дж. Сапелли, «необходимость методологического разграничения "памяти"... и "истории"» весьма актуальна при анализе средневековых хроник, сотканных из различных пластов «памяти»". Для решения этой задачи важное значение имеют исследования: Я. Ассмана, разработавшего теорию «культурной памяти»; П. Рикера, показавшего, что «проблема репрезентации прошлого - это в первую очередь не проблема истории, а проблема памяти», с которой «история связана самым тесным образом»; отечественных представителей «новой культурно-интеллектуальной истории» (Л.П. Репина); Е.А. Мельниковой и В Л. Петрухина, рассмотревших отдельные аспекты проблемы на древнерусском материале.

Историки, изучающие Древнюю Русь, испытывая острый дефицит источников, уделяют много внимания совершенствованию методики работы с текстами, с целью увеличения объема извлекаемой из них информации и более корректной ее интерпретации. В то же время вне сферы их внимания, вследствие сложившейся исследовательской традиции, нередко, остается значительный пласт информации, содержащейся в «нетрадиционных» источниках. «Нетрадиционных» в том плане,

9 История ментальностей, историческая антропология: Зарубежные исследования в обзорах и рефератах / Сост. Е.М. Михина. М., 1996. С. 6, 10-11; Кром М.М. Историческая антропология. СПб., 2004.

10 Данилевский И.Н. Указ. соч. С. 47-48.

" Сапелли Дж. Методология социальных наук: новые подходы // Европейский опыт и преподавание истории в постсоветской России. М., 1999. С. 102.

что они не привлекались, либо привлекались поверхностно, к изучению той или иной проблемы. Это, как правило, по терминологии М. Блока, свидетельства «ненамеренные», либо та информация «намеренных» свидетельств, которая не является «основной», существенной для автора, приводится им «не умышленно» - известия наиболее ценные и заслуживающие доверия историка12. Наряду с «фоновой» («сопутствующей») информацией, представляют ценность описания событий или явлений (связанных, например, с иной этнокультурной средой) непонятных, странных для автора (информатора и т.п.). Ценно именно описание явления/события, а не его восприятие автором. Расширение ракурсов рассмотрения информации источника - один из важнейших резервов изучения истории русского средневековья.

Другой резерв - максимально широкий охват и анализ всех прямых или косвенных известий об изучаемом институте и явлении в отдельно взятом источнике, с последующим сопоставлением полученных реконструкций.

Наконец, широкие перспективы и огромное поле деятельности у исследований, учитывающих все упоминания изучаемых понятий и сопутствующих им явлений, с учетом общего контекста такого рода упоминаний13.

Диссертация основывается на принципах историзма, объективности и системности. Реализация методологических подходов и принципов потребовала применения специальных методов исторического исследования: сравнительно-исторического, ретроспективного, диахронного, микроисторического, исгорико-психологического, историко-социологического, метода реконструкции.

Научная новизна исследования заключается в постановке проблемы, в подходах к рассмотрению отдельных ее сегментов и источников, в расширении круга изучаемых объектов, предлагаемых новых научных решениях. В исследовании особое внимание уделяется историко-антропологическому анализу проблемы -восприятию современниками сложных процессов общественных и культурных трансформаций, связанных со становлением древнерусской государственности. Это, в свою очередь, в сочетании с использованием новейших достижений историографии и источниковедения, позволило решить многие «традиционные» спорные и запутанные вопросы, по-новому посмотреть на социально-политическую и этнокультурную историю Руси рассматриваемого времени, факторы, механизмы и этапы политогенеза.

На защиту выносятся следующие основные положения:

- Высшей формой организации восточнославянского общества в догосудар-ственную эпоху являлись «суперсоюзы племен», типологически различающиеся по степени интеграции составлявших их «племенных союзов». Всего можно выделить три уровня интеграции. В образованиях, достигших третьего, высшего, уровня уже просматриваются основные контуры ранней государственности.

12 См.: Блок М. Апология истории или ремесло историка. 2-е изд., доп. М., 1986. С. 36-38.

13 См., наприм.: Ведюшкина И В. «Русь» и «Русская земля» в Повести временных лет и летописных статьях второй трети XII - первой трети XIII в. // Древнейшие государства Восточной Европы: Материалы и исследования. 1992-1993 годы / Отв. ред. А.П. Новосельцев. М„ 1995. С. 101-116 и др.

- Ведущую интеграционную роль на начальном этапе становления древнерусской государственности играл внешний фактор, прежде всего - война.

- Власть Рюрика и его преемников на восточноевропейские племенные объединения распространялась посредством завоевания, а не «призвания».

- Первые государствообразующие процессы в восточнославянском регионе прослеживаются на севере, в зоне скандинавской экспансии. Вокняжение Олега в Киеве привело к расширению северного раннегосударственного ядра на юг и переносу княжеской резиденции в Киев, положило начало последующему постепенному огосударствлению зон 1-й и 2-й стадий интеграции.

- Киевская Русь X в. представляла собой сложный (включающий элементы, связанные разным уровнем интеграции) суперсоюз племен. По мере оформления городов-государств, это образование трансформировалось в федерацию земель (городов-государств) с центром в Киеве. В середине XI в. окончательно оформляется сложная федерация земель, состоявшая из Киевской, Черниговской и Переяславской федераций, с разным уровнем интеграции входящих в них земель по отношению к центру. Конец XI - первая половина XII в. - распад этой сложной конструкции на независимые города-государства.

- Смена исторических эпох сопровождалась и сменой правящих элит. Не было генетической преемственности, за отдельными исключениями, между «племенной знатью» и знатью древнерусской.

- Анализ использования древнерусскими книжниками эпитетов для характеристики социальных и этнических групп позволяет реконструировать градацию «качеств» и, соответственно, градацию этнополитических образований и социальных групп в общественном сознании по степени престижности. Самые элитарные социальные и этнические качества с точки зрения древнерусского населения, в порядке возрастания - сила, храбрость и мудрость.

- В сочинениях Мономаха проводится идея нового принципа княжого первенства, основанного не на родовом старшинстве, а на Божьей воле, фактически же - на личных качествах, умении сформировать привлекательный образ князя в общественном сознании. Здесь имели место и дань новым общественно-политическим реалиям, связанным с усилением городских общин, и попытка практической реализации библейских принципов в княжой деятельности. Эти обстоятельства, в сочетании с особенностями исторической ситуации, и сформировали феномен Владимира Мономаха.

- В литературе XI - начала XII вв. в качестве взаимозаменяемых использовались понятия Русская земля и Русская страна. Однако авторы отдельных произведений отдавали предпочтение либо Русская земля, либо Русская страна. Понятия земля, города, люди, мы нередко употреблялись как синонимы. В то же время не отмечено взаимоналожения понятий страна и люди. Понятия Русская земля/страна применялись «широком смысле» слова.

- В произведениях XI - начала XII в. город - важнейшее звено несущей конструкции Русская земля/страна - области, волости. В большинстве произведений, город - средоточие власти. Сакрализация города, как социокультурного явления, сильна в «Слове» Илариона, тогда как в «Житии» и «Сказании» сакральная роль города определяется фактом расположения в нем захоронений святых.

- Для литературы XI - начала XII в. («Слово», «Житие», «Чтения», «Сказание») характерен высокий уровень русской самоидентификации, а любовь к родной земле — естественное чувство («Чтения», «Сказание»). Только у Иакова Мниха русская самоидентификация затушевана христианской.

- Центральное место в политической и социальной картине мира древнерусских книжников занимал князь. Важным явлением этого времени стало формирование книжных представлений об идеальном князе, что нашло наиболее полное отражение в «Слове», «Сказании», «Чтении» и «Поучении» Мономаха.

- Важную информацию об отношении древнерусских авторов к тому или иному Рюриковичу, их представлениях о сущности княжеской власти, элитарных княжеских качествах, можно извлечь из анализа эпитетов, прилагаемых к князьям. Не менее важная информация о своих героях закладывалась книжниками в проводимых параллелях с персонажами ветхозаветной и христианской истории.

- Законными и естественными способами занятия княжого стола большинство книжников считали волю отца и родовое старшинство. Преимущество отдавалось отцовской воле. Ни один из авторов не являлся сторонником единодержавия.

- Начиная с князя Владимира, церковная десятина являлась не только средством содержания церкви, платой ей за выполняемые общественно-полезные функции, но и материально обеспечивала должное исполнение этих функций, том числе «социального обеспечения». В условиях развития социальной стратификации и роста контингента обездоленных, церковная организация компенсировала ограниченные возможности княжеской власти в деле централизованного обеспечения нуждающихся за счет своей инфраструктуры. Часть средств на это закладывалась князем в десятину, часть - шла из других доходов церкви. Практика выделения церковными учреждениями десятой части своих доходов на содержание социально необеспеченных слоев населения имела достаточно широкое распространение.

- В Древней Руси пропасть между свободными и несвободными была огромной, но легко преодолимой. Главным связующими мостиками, соединяющими оба края этой «социальной бездны», служили плен и долговое рабство.

- В литературе XI - начала XII в. представления о социальной структуре древнерусского общества находились в стадии формирования. Для обозначения социальных групп использовались, в основном, книжные термины. Исключение -князья, отроки, купцы, гражане... Отдельные книжные понятия накладывались на реальные социальные персонажи (сироты, вдовицы, убогие...), другие - постепенно становились социальной реальностью Древней Руси.

- На Руси XI- начала XII в., как и в раннесредневековой Европе14, общество рассматривало свою структуру в дуалистических формах. Реконструируется и троичная схема: духовенство - знать - простые люди. Однако она имеет другую основу, чем знаменитая трехфункционапьная схема западноевропейского «высокого средневековья»: молящиеся - воюющие - пашущие. Русская триада соответствует дофеодальному, варварскому обществу с его делением на знать и простых людей. Включение в эту бинарную схему третьего социального элемента - духо-

14 См.: 1сторги европейсько* мектальности / За ред. П. Дшцельбахера. Льб|в, 2004. С. 63.

венство - выделенного по функциональному принципу, усложняло представления о структуре социума, но не меняло их существенно.

Практическая значимость диссертации. Материалы и выводы исследования могут быть использованы при создании обобщающих трудов по истории России, Украины и Белоруссии, при подготовке общих и специальных курсов для высших учебных заведений, при написании учебников, учебных пособий, научно-популярных и публицистических сочинений. Часть материалов диссертационного исследования нашла отражение в коллективном учебном пособии «История России: Народ и власть» (СПб., 1997; СПб., 2001), выдержавшем два издания, используется в учебном процессе на факультетах Удмуртского госуниверсигтета.

Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации отражены в монографиях, статьях и тезисах автора. Отдельные вопросы и сюжеты исследования излагались на международных, всероссийских, региональных и межвузовских конференциях, круглых столах: Междунар. теор. конф. «Историческое познание: традиции и новации», Ижевск (1993); Междунар. науч. конф. «Исторические истоки, опыт взаимодействия и толерантности народов При-уралья», Ижевск (2002); Междунар. науч. конф. «Этнос - Культура - Человек», по-свящ. 60-летию В.Е. Владыкина, Ижевск (2003); Междунар. науч. симпозиум «Великое переселение народов - один из важнейших факторов, определяющих новый этап взаимодействия и толерантности народов Евразии», Ижевск (2003); Междунар. науч. конф. «Этноцентризм и толерантность: альтернативы социокультурной интеграции», Ижевск (2004); Междунар. науч. конф. «Проблемы этносоциального и этнокультурного развития Киевской Руси и славянский мир», Киев (2005); Междунар. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения акад. JI.B. Черепнина «Общество, государство, верховная власть в России в Средние века и раннее Новое время в контексте истории Европы и Азии (X-XVIII столетия)», Москва (2005); Междунар. науч. конф. «Осмысление наследия Древней Руси: Галицко-Волынское княжество в историографии», Львов (2007); Мавродинских чтениях, С.-Петербург (1994, 2004); Российских университетско-академических науч.-практ. конф., Ижевск (1995, 1997); Всерос. науч.-практ. конф. «Государство и общество: проблемы федерализма и самоуправления», Ижевск (1999); Всерос. науч.-практ. конф. «Российская государственность: уровни власти. Историческая динамика», Ижевск (2001); Всерос. науч. конф. «Российская государственность: история и современность», С.Петербург (2002); Всерос. науч. конф., посвящ. 85-летию со дня рождения проф. В.Е. Майера, Ижевск (2003); Всерос. науч. конф. «Историки в поиске новых смыслов», посвящ. 90-летию со дня рождения проф. A.C. Шофмана и 60-летию со дня рождения проф. В.Д. Жигунина, Казань (2003); Всерос. науч. конф. «Межкультурное взаимодействие и его интерпретации», Москва (2004); Всерос. науч. конф. «Историческое знание: теоретические основания и коммуникативные практики», Казань (2006); Всерос. науч.-практ. конф. «Общественно-политическая мысль в России: традиции и новации», Ижевск (2006); Всерос. науч. конф. «Россия и мир глазами друг друга: история взаимовосприятия», Москва (2008) и др.

Структура исследования. Диссертация состоит из введения, 6 глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

Основное содержание работы

Во введении обосновывается актуальность темы, определяются объект и предмет, хронологические рамки исследования, анализируется степень изученности проблемы, формулируются цель и задачи исследования, характеризуются ис-точниковая база и методологическая основа диссертации, определяется новизна и практическая значимость работы.

Глава первая - Славяне в «эпоху расселения»: межэтнические контакты и социальная организация (взгляд из Византии, Западной Европы и Древней Руси) - состоит из двух параграфов. В первом параграфе - Славяне глазами византийских и западноевропейских авторов У1-УШ вв.: стереотипы восприятия - реконструируются стереотипные образы славян в литературной традиции их соседей. Уделяется внимание представлениям о характере славянского расселения в Европе, этнокультурном взаимодействии с иноэтнич-ным миром, социальном строе и потестарных институтах.

В параграфе втором - Отражение славянского расселения в Восточной Европе и межэтнических противоречий в древнерусской фольклорной и книжной традиции — реконструируется восприятие древнерусским обществом процессов славянского расселения в Восточной Европе и связанных с ним межэтнических противоречий, происходившее на двух уровнях - низовом («устная история») и высшем («книжном»). Эти «уровни», несмотря на особенности, не разделялись «полосой стерильности», а имели множество точек взаимодействия и пересечения. Главное внимание уделяется известиям «Повести временных лет» (далее - ПВЛ), отражающим древнейший пласт народной памяти о межэтнических противоречиях: от эпохи праславянского единства до начального этапа формирования древнерусской государственности. Проводится сравнительный анализ репрезентаций этнической идентичности ПВЛ и единовременных, а также стадиально-близких ей памятников.

В древнейших преданиях, зафиксированных в ПВЛ, отсутствуют указания на насильственный характер славянского расселения. Ни малейших намеков на победоносные войны, покорение либо вытеснение автохтонов, ни других следов «завоевания родины». Проблема заключается в системе отбора информации летописцем. В первую очередь, он отбирал те сюжеты народных преданий, которые укладывались в библейскую традицию либо не противоречили ей. Во вторую -согласовывал их с имевшимися в его распоряжении другими письменными источниками. Проблема происхождения славян и их последующего расселения решалась им в русле библейской традиции, которая убеждала его в том, что славяне, как и другие народы, постепенно расселялись с мест первоначального обитания на Ближнем Востоке, осваивая пустующие ранее территории. Это убеждение могло входить в противоречие с преданиями, которые, поэтому, отбрасывались как выдумка. Данное предположение подтверждается и сравнительно-историческими параллелями (чешская хроника Козьмы Пражского, болгарская «Апокрифическая летопись» XI в., Великопольская хроника и др.).

Важной особенностью ПВЛ был «синдром пораженчества»: под пером летописца славян длительное время преследуют сплошные неудачи. Такая позиция

летописца не являлась следствием особенностей древнерусского менталитета, о чем свидетельствует анализ Н1Л и других древнерусских произведений. Причину следует искать в той идеологической программе, которую реализовывал автор ПВЛ. Книжник пытался создать свою версию нового богоизбранного христианскою народа, идеальные черты которого, вероятно, он отразил в характеристике полян: смысленность, мудрость, стыдение, братолюбие (столь важное для древнерусской книжной общественно-политической традиции). Поэтому, славяне, под пером летописца, даже будучи язычниками, ведут себя едва ли не по канонам Нового завета. Славяне становятся жертвой народов, обуянных гордыней, они гонимы, гонимы несправедливо. Они всей своей дохристианской предысторией как бы подготавливают себя к будущей жизни во Христе.

«Конфессиональный патриотизм», игравший важную роль на высоком (книжном) идеологическом уровне, не являлся доминирующим в Древней Руси. Для основной массы населения важное значение имел этнический патриотизм (славяне/неславяне; русские/нерусские) и патриотизм местный (новгородцы/неновгородцы; кияне/некияне и т.п.).

В последнее время усиливается интерес к устной истории, народным преданиям. Параллельно нарастают и скептические настроения в отношении глубины народной памяти, ее возможностей для исторических реконструкций. Как показывает компаративный анализ, для прочности исторической памяти требовались особые условия, из которых главнейшие, вероятно, суть - свобода личности и собственности, колонизация. Данное обстоятельство требовало легитимации мигрантов на осваиваемых местах, своеобразного идеологического сопровождения процессов формирования там системы новых общественных связей.

Исследования Г.Н Чагина на русском материале Среднего Урала середины XIX - начала XX в. показали, что глубина исторической памяти крестьян могла быть значительной - от 200 лет и больше. Поэтому в конце XI — начале XII в. на Руси должны были еще жить те, кому в детстве деды могли рассказать о событиях времен Святослава и даже Игоря.

Глава вторая - Образование Древнерусского государства - состоит из шести параграфов. В первом параграфе рассматриваются факторы и этапы по-литогенеза у восточных славян. Анализируется историография проблемы, новейшие методологические концепции социальной эволюции. Особое внимание уделяется вопросу соотношения внутренних и внешних факторов восточнославянского политогенеза. Марксистская историография проблему возникновения государственности трактовала с точки зрения становления классов, акцентируя внимание, прежде всего, на глубинных, внутренних процессах развития общества. Роль внешнего фактора занижалась, а порой и, практически, отрицалась. Работы X. Ловмяньского, А.П. Новосельцева, И.П. Шаскольского (вторая половина 19501960-е гг.), И.В. Дубова, А.Н. Кирпичникова, Г.С. Лебедева, Д.А. Мачинского, И.Я. Фроянова и др. (1970-1080-е гг.) положили начало отхода от этой тенденции. В настоящее время большинство исследователей учитывают всю совокупность внутренних (производящее хозяйство, ведущее к стратификации общества, определенный уровень плотности населения) и внешних (война, внешняя торговля) факторов политогенеза. Вместе с тем, во многих регионах планеты уровень плот-

ности населения в древности и средневековье оставался незначительным. Здесь недостаток связей внутренних должен был компенсироваться внешними импульсами. Можно предположить, что для таких регионов, Восточной Европы в частности, особо значимую роль играли внешние факторы, прежде всего война и тесно связанная с ней внешняя торговля.

Внешняя торговля в тех условиях не имела самостоятельного значения. Она могла существовать лишь благодаря войне и грабежу и не оказала определяющего влияния на стратификацию и имущественное расслоение в восточнославянском обществе. Более важная, самостоятельная и универсальная роль в интеграционных процессах в Восточной Европе, как, наверное, и везде, принадлежала войне, которая являлась средством интеграции в более крупные объединения, способом легитимации внешней эксплуатации, и эксплуатации человека человеком, средством достижения высокого социального статуса, причем более престижным, чем торговля. Потребности войны и внешней эксплуатации обусловливали необходимость формирования властных институтов, действие которых, первоначально, было направлено вовне. Важнейшие из них - институты военного вождя, народного ополчения и дружины. В любом случае, трансформация родоплеменного общества в дофеодальное (как и дофеодального в феодальное) не могла осуществляться сугубо на базе внутреннего развития. Требовался известный внешний импульс (завоевание, экономические, военные и культурные контакты и т.п.).

Изменения в обществе, происходящие под воздействием внутренних и внешних факторов, закреплялись на уровне идеологии, выражавшейся в мифе, который не только легитимировал складывавшуюся систему социальных связей, но и, в известной степени, являлся ее первоисточником, хотя и был внешне направлен в прошлое, а не будущее.

К важнейшим факторам, действовавшим в эпоху раннего и развитого средневековья, следует отнести процессы христианизации. Новая религия не только идеологически освящала формирующиеся политические и социальные институты, но и активно участвовала в их формировании, выводила на новый качественный уровень мифологическую составляющую процесса политогенеза, как в плане идеологического осмысления, так и в плане широты охвата всех сторон жизнедеятельности общества, глубины проникновения в общественное сознание.

Усложнение и эволюция потестарно-политических институтов шли по линии интеграции родоплеменных образований различного уровня в более емкие и сложные системы. Высшей формой таких объединений на догосударственном уровне являлись «суперсоюзы племен» [далее - ССП] (объединения, состоявшие из двух и более племенных союзов). На материале Восточной Европы выделяется три основных типа ССП (не считая переходных форм), соответствующих различным уровням (стадиям) интеграции составлявших их «племенных союзов» [далее - ПС]. Первичным объединением такого рода (1-я стадия интеграции) является военный союз ПС с целью противодействия общей внешней опасности. Такие объединения недолговечны и распадаются после исчезновения причин их породивших (либо вследствие раздоров), если только не выходят на более высокий уровень интеграции.

2-я стадия интеграции - объединение ПС под эгидой сильнейшего из них, который представлял по отношению к ним зародыш публичной власти. Зависимость устанавливалась, в основном, силовым путем, выражалась в уплате дани и совместных военных акциях. Порядок управления в подвластных ПС оставался прежним. 3-я стадия интеграции начинается с того момента, когда господствующий ПС от периодического «наезда» за данью переходит к прямому управлению подвластными ПС, посредством ликвидации (либо ограничения) местных органов власти и замены их наместниками с «центра». Достижение этого уровня интеграции предполагает далеко зашедший процесс распада родоплеменных отношений, известную степень деструкции родоплеменной обособленности и начальную стадию формирования системы территориальной организации общества. Кроме того, оно предусматривает, по крайней мере, для подчиненных территорий, известный отлет публичной власти от основной массы населения и наличие аппарата принуждения, представленного княжескими дружинами и ополчением господствующего ПС. Поэтому в образованиях данного типа уже просматриваются основные контуры ранней государственности.

Следующий этап политогенеза у восточных славян - формирование городов-государств. Особенностью этого процесса было то, что он происходил не автономно, а в рамках Киевской Руси, способствуя ее трансформации из сложного суперсоюза племен (включающего в себя элементы, связанные разным уровнем интеграции) в сложную федерацию земель.

Второй параграф посвящен анализу хазарской проблемы, которой уделяется все большее внимание в современной историографии. Показательно в этом плане усиление интереса к трудам О. Прицака, в которых преувеличивается роль хазар в истории восточных славян. В частности он ведет речь о хазарском происхождении полян, основании хазарами Киева, господстве хазар в Киеве вплоть до 30-х гг. X в. и т.п. Эти идеи, в той или иной степени, получившие развитие у ряда зарубежных и отечественных историков, основываются на интерпретации еврей-ско-хазарских документов X в., которым многие исследователи склонны доверять больше, чем ПВЛ.

В параграфе анализируется полемика вокруг еврейско-хазарских документов, их содержание и обстоятельства возникновения. Особое внимание уделяется «Кембриджскому документу» (текст Шехтера) и «Киевскому письму», на которых базируется основная система доказательств О. Прицака и его последователей. Проведенный анализ не дает основания для кардинального пересмотра той схемы славяно-русо-хазарских отношений, которая представлена в ПВЛ. В то же время, текст Шехтера может пролить свет на некоторые темные страницы древнерусской истории, свидетельствуя о том, что Хазарский каганат оказывал ожесточенное сопротивление русской экспансии в его сферу влияния. Вопреки идиллической картине ПВЛ, на этом пути у русов были не только победы, но и тяжелые поражения. Отголоски этого противостояния и нашли отражение в тексте Шехтера, только в панегирическом для хазар тоне.

«Киевское письмо» не содержит известий, подтверждающих мнение о принадлежности Киева, на момент составления документа, Хазарскому каганату и о господствующем положении в городе иудейской общины. Не дают оснований для

кардинального пересмотра традиционной схемы славяно-русо-хазарских отношений и новейшие археологические данные.

Параграф третий - «Призвание» или «завоевание»: о природе «варяжской дани» - посвящен анализу полемики вокруг летописного «Сказания о призвании варягов», определению характера скандинавского присутствия в Восточной Европе 1Х-Х вв.

Важное значение для понимания характера варяжского присутствия в Восточной Европе имеет реконструкция системы даннических взаимоотношений между пришельцами и туземными «племенами». С этой целью были привлечены восточнославянские письменные и этнографические источники, сравнительно-исторический материал (прежде всего - данные о скандинавах и западных славянах). Особо следует вьщелить «Орозий короля Альфреда», содержащий рассказ норвежца Оттара о том, как он взимал дань с лопарей (конец IX в.). По словам От-тара, дань распределялась по принципу знатности: чем знатнее плательщик - тем больше плата. Порядок раскладки общественных расходов в зависимости от социального статуса существовал практически повсеместно, в том числе и у славян. На Руси он продержался до установления ордынского «выхода», основанного на иных принципах раскладки. При характеристике системы даннических взаимоотношений первых русских князей со славянскими и финно-угорскими племенами необходимо учитывать и другие особенности, характерные для скандинавов. Согласно сагам, размер и качество дани зависели от личности сборщика и количества сопровождавших его воинов. Данное обстоятельство проливает свет на обстоятельства гибели князя Игоря. Нет также оснований считать, что «варяжская» дань была легче «хазарской».

Даннические отношения Киева с подвластными «племенами» конца IX -X в. - это отношения между завоевателями-варягами и подчиненными восточнославянскими и финно-угорскими ПС. Для варяго-русов, а потом и для русо-полян, и простое население, и знать подданных «племен» - данники. Союз отдельных представителей местной знати с предводителями варяжских дружин был возможен, но только в плане организации совместной эксплуатации других «племен» и народов.

Комплексный анализ отечественных и зарубежных источников, особенности геополитической ситуации в Европе «эпохи викингов», не подтверждают летописную версию о «призвании Рюрика», а свидетельствует в пользу непопулярной в отечественной историографии концепции «варяжского завоевания». «Призвание» на княжение, скорее всего, вымысел летописца второй половины XI - начала XII в., отразившего более реалии своего времени, чем IX столетия.

В четвертом параграфе - Объединение племенных союзов под властью Киева. Политическая природа «Киевской Руси» X в. — раскрывается процесс формирования Киевской Руси, выделяются этапы огосударствления «племенных территорий», анализируется интеграционная роль скандинавского фактора. Реконструируется следующая картина. В IX в. скандинавы активизируются в Восточной Европе. Для противодействия им объединяются словене, кривичи, чудь, меря и, возможно, весь. Видимо, это был первичный ССП, который со временем мог перерасти в более высокую форму интеграции. Однако произошло вмеша-

тельство третьей силы. Приблизительно, в середине IX в. варяжскому конунгу Рюрику удалось утвердиться в Ладоге и объединить под своей властью ряд славянских и финно-угорских ПС. Подвластная Рюрику территория реконструируется наложением на карту известий ПВЛ, сведений скандинавских географических сочинений и археологических данных. Основу ее составили земли «племен», фигурирующих в «Сказании о призвании». Летописные известия о раздаче Рюриком городов своим мужам отразили процесс перехода сформировавшегося под эгидой варягов Северного С СП в третью, заключительную стадию интеграции. Это обстоятельство позволило преемникам Рюрика начать новую волну экспансии. Взятие Смоленска и Киева привело к расширению Северного суперсоюза на юг и перенесению резиденции русов в Киев. Поскольку Северный ССП находился уже на высшей стадии интеграции, можно вести речь о первоначальном раннегосударст-венном ядре, его расширении, последующем огосударствлении зон 1-й и 2-й стадий интеграции.

В середине X в. ядром развивающегося ССП была территория, очерченная городами Киев, Вышгород, Чернигов, Любеч (Полянская земля, включая, возможно, западно-северянское пограничье), Смоленск (смоленские кривичи), земли Северного ССП. Она охвачена 3-й стадией интеграции. Лишь Полоцк на каком-то этапе выпал из этой «обоймы», до взятия его Владимиром Святославичем. «Все славинии» (лендзяне /волыняне?/, северяне, дреговичи, древляне, часть кривичей) Константина Багрянородного, платившие дань Руси, находились на 2-й стадии интеграции по отношению к Киеву. Наконец, некоторые ПС вступали в военный союз с Киевом (вятичи, хорваты, дулебы, тиверцы). В середине X в., после погрома, устроенного Ольгой, 3-я стадия интеграции распространяется на древлян.

Завершается формирование Киевской Руси при Владимире Святославиче, когда окончательно покоряются под дань восточнославянские «племена», а в важнейшие городские центры назначаются княжеские наместники. Повторные завоевания ПС были обусловлены не только попытками освободиться из-под опеки Киева, но и стремлением киевских князей охватить их 3-й стадией интеграции.

Распад родоплеменных связей, далеко зашедший ко второй половине X в., ускорил трансформацию ПС в города-государства, по мере оформления которых сложный (включающий в себя элементы, связанные разным уровнем интеграции) ССП эволюционировал в федерацию земель (городов-государств) с центром в Киеве. Асинхронность политогенеза в разных частях восточнославянского мира придавала Руси конца X - начала XI в. сложный и неоднородный характер - она сочетала в себе элементы и суперсоюза племен, и федерации земель (то есть, являлась образованием переходным от суперсоюза «племен» к союзу /федерации/ земель). Окончательно «федерация» оформляется в середине XI в. Ядром ее станет бывшая Полянская земля, включая и районы наиболее сильного русо-полянского влияния - так называемая Русская земля в «узком смысле слова».

Пятый параграф - «Русь», «Руская земляж борьба новгородской и киевской книжных традиций. В древнерусских летописях, как давно установлено наукой, названия «Русь», «Русская земля» использовались в двух значениях: широком (применительно к территории всей Руси) и узком (к территории Среднего Поднепровья). Первичным, как показали изыскания Д.С. Лихачева и И.В. Ведюш-

киной, было широкое значение, тогда как более узкое получает распространение в XII и XIII вв. О начале формирования «Русской земли» в Среднем Поднепровье можно говорить с момента появления здесь Аскольда и Дира. Их поход на Константинополь стал для автора ПВЛ исходным хронологическим рубежом датировки событий русской истории, когда собственно и стала «прозывати Руская земля». Особый статус «среднеднепровской Руси» и ее главных городов определялся тем, что они сформировались на основе Полянской земли - в территориальном, и норманно-полянского синтеза - в этнополитическом плане, что обеспечило господствующее положение региона в восточнославянском мире. Этим же обстоятельством (зона русо-полянского синтеза) объясняется и использование в летописях названия «Русская земля» в «узком смысле». Эксплуатация подвластных «племен» осуществлялась коллективными усилиями всех русо-полянских центров, что обусловливало особый характер отношений между этими центрами и сохранение за крупнейшими из них ведущей роли в восточнославянском мире на протяжении XI столетия.

Обстоятельства утверждения династии Рюриковичей у восточных славян, особенности исторического развития, способствовали становлению на Руси своеобразного двоевластия Киева и Новгорода, боровшихся за право называться «старейшим градом». Противостояние велось не только в политической, но и в идеологической плоскости. Учитывая особенность менталитета эпохи, борьба новгородских и киевских книжников за первенство вращалось вокруг права преемственности с варяжской «русью». Так, Н1Л, касаясь вопроса «о начале Русьския земля» исходила из примата Новгорода. Преимущество новгородцев подчеркивалось и тем, что киевляне ведут свое происхождение от полян, а новгородцы, якобы, от варягов, от которых «прозвашася Русь». Тем самым новгородские книжники проводили мысль, что Русская земля «прозвашася» от их предков.

Полностью отбросить эти аргументы киевские книжники не могли. Поэтому проблему «начала Руси» они перевели в иное русло, акцентировав внимание на вопросе, «кто въ Киеве нача первее княжити». Не отрицая того, что «людье Ноо-угородьци от рода Варяжьска», южный летописец попытался генетически связать с варяго-русами полян.

По-разному решали киевский и новгородский книжники вопрос о соотношении руси и варягов.

Перед нами борьба двух традиций - киевской и новгородской, полянской и словенской, которые, при всем собственном этноцентризме, основываясь на сложившейся иерархии этнических общностей, не могли не признать высокую, по сравнению с другими восточнославянскими группами, престижность друг друга. Эта традиция диалектического единства борьбы и признания выросла из исторических реалий, определивших особую сакральную и политическую роль двух «старейших» городов на Руси и двух основавших их «племен».

Шестой параграф - Место и роль скандинавских элементов в военно-политической системе формирующегося Древнерусского государства (Х-первая половина XI в.). Ведущую роль в политических процессах X - начала XI в. на Руси играли те регионы и центры, где зафиксировано наиболее активное присутствие скандинавов. Такая роль сравнительно малочисленных варяжских элемен-

тов была обеспечена рядом факторов: больший культурно-исторический опыт по сравнению с восточнославянскими и финно-угорскими объединениями; военно-техническое превосходство и др. По мере деструкции родоплеменных связей, роста славянских городов и консолидации местных общин, приобретения славянами военного опыта, а так же в связи с затуханием «эпохи викингов» эти преимущества постепенно сходят на нет. Варяжские князья для укрепления своей власти над подвластными ПС, достижения победы в междоусобной борьбе, организации дальних грабительских походов должны были не только пополнять дружину славянскими элементами, но все больше опираться на народное ополчение, повышать его боеспособность. И хотя окончательно норманнская эпоха завершилась при Владимире, уже применительно к правлению Игоря и Святослава уместно вести речь о норманно-полянском периоде. С князя Владимира начинается собственно славянский (Полянский) этап в истории восточных славян. «Варяжский ренессанс» при Ярославе протекал под контролем русской администрации. А главное, роль варягов была иной, чем в норманнский период, как в плане участия в аппарате управления, так и в плане удельного веса в системе военной организации Древней Руси. Тем не менее, в междоусобных войнах еще побеждал тот, кто опирался на варягов. Ни Владимир, ни Ярослав Мудрый, будучи новгородскими князьями, не могли противостоять Киеву без привлечения варягов.

Однако, военное превосходство варягов таяло на глазах. Битва на Листвине 1024 г. - первый известный случай, когда их участие на стороне одного из претендентов на власть не принесло ему дивидендов. Подходила к концу «эпоха викингов», да и в военных услугах варягов Русь нуждалась все меньше. Формирование городов-государств вступало в завершающую стадию. Повышалась тактико-техническая оснащенность народного ополчения, что обусловливалось как приобретавшимся опытом и заимствованиями у варягов и южных соседей, так и развитием ремесленного производства, добившегося в X в., как показал А.Н. Кирпичников, значительного прогресса в производстве вооружения. Следствием всех этих процессов стала трансформация племенных ополчений в ополчения земель, ядром которых, постепенно, становилась тяжеловооруженная пехота горожан. Вскоре от былого превосходства скандинавов не осталось и следа.

Варяги на территории Восточной Европы преследовали собственные интересы. Но для наиболее полного и оптимального их удовлетворения они вынуждены были заключать союзы с отдельными местными племенными объединениями, что видно на примере словен и полян. Норманны не создавали для восточных славян государственности, однако на протяжении достаточно длительного времени выступали в качестве организующей военно-политической силы. Тем самым, они содействовали формированию институтов публичной власти и налоговой системы, возвышению ряда местных племенных объединений, что привело, в итоге, к доминированию полянской общины, а потом и Киевской земли над остальными восточнославянскими землями. Варяжский фактор не только «подтолкнул» госу-дарствообразующие процессы у восточных славян, но и придал им масштабность, катализировав интеграционные явления на огромных пространствах Восточной Европы. Эта масштабность являлась результатом взаимодействия многих факторов, важнейшим из которых стало наложение двух колонизационных потоков -

славянского и скандинавского. Будучи различными по силе и по конечным целям, они, несмотря на временную гегемонию в отдельных регионах скандинавов, привели в итоге к господству восточнославянского элемента.

Третья глава - Формирование политических элит в эпоху становления Древнерусского государства (межэтнический симбиоз и социальная стратификация) - состоит из четырех параграфов. В первом - Вождь-харизматик древних славян: представления о сакральной сущности правителя в традиционном обществе — предпринимается попытка реконструкции сакральных функций вождя у древних славян, выявления элитных качеств и факторов, способствовавших достижению высокого социального статуса. Особое внимание уделяется происхождению такого распространенного в древности явления, как признание власти иноэтничного правителя. Существование феномена добровольного признания власти иноплеменников, передача им статуса правящей элиты объясняется, в первую очередь, двумя факторами: 1) особенностями традиционного мышления, склонного к сакрализации власти вождя, вере в особую удачу избранных богами личностей; 2) иерархией этнических общностей, с точки зрения престижности принадлежности к ним.

Во втором параграфе - Пути формирования древнерусской правящей элиты и судьба «родоплеменной» знати - анализируются пути и факторы формирования высшей правящей элиты в эпоху образования Древнерусского государства. Особое внимание уделяется проблеме преемственности «племенной» и древнерусской правящих элит.

Наблюдения над восточнославянским материалом, сравнительно-исторический анализ, показывают, что смена исторических эпох сопровождалась и сменой элит. Не было генетической преемственности, за небольшими исключениями, между «племенной знатью» и знатью древнерусской, равно и как между нобилитетом «киевской» и «московской эпох» (на последнее обстоятельство обращал внимание В.Б. Кобрин). Масштабная трансформация системы социальных связей вела не только к смене форм, но и содержания, перемещению различных социальных сегментов по вертикали и горизонтали, замене одних элементов социальной конструкции другими, в том числе и на личностном уровне.

Особое значение в процессах социальных трансформаций периода становления древнерусской государственности играл этнокультурный фактор, компенсировавший, в известной степени, недостаток социально-экономических и политических связей. В тех исторических условиях это вело к существенным сдвигам в иерархии элит, вытеснением отдельных «туземных» сегментов «инородными». Вследствие варяжского завоевания сформировался высший, «над-племенной», элитарный правящий слой, представленный варяго-русами. Завершение формирования Киевской Руси и выход ее на 3-й уровень интеграции вели к ликвидации, в основной своей массе, «племенного» нобилитета. Таким образом, и на уровне «земель» высший элитный слой оказался представлен наместниками киевского князя и его дружинами. «Туземные» элиты теперь преобладали, в основном, на низовых общинных уровнях. Дальнейший процесс формирования древнерусской правящей элиты, первоначально варяжской в своей

основе, шел по пути кооптации в нее иноэтничных, прежде всего - славянских, элементов.

Третий параграф - Этпополитическая иерархия и качественные характеристики правящей элиты в «Повести временных лет». У каждого этноса имеется определенная градация других этносов по уровню престижности и, в той или иной степени, разработанная система представлений о собственном месте в этой иерархии. Сказанное справедливо и к этносам в целом, и к правящим в них элитам. Собственная шкала этнических ценностей сложилась и в Древней Руси. На высшей ступени этнической иерархии ПВЛ стояла Русь, пришедшая с Рюриком, и собственно славяне. Среди восточных славян имелась своя градация, которая, в несколько упрощенной троичной конструкции, может быть представлена так: поляне-словене-остальные. Особый статус полян и сло-вен обосновывался и их особым отношением к Руси. Из иноэтничного окружения особое место занимали представители тюркского и германского миров, во многом определявших политические процессы в Восточной Европе VIII - начала XI в. Но если авары и хазары воспринимались однозначно как враги, то восприятие варягов было двояким: среди них были и свои, и чужие. Отношение к варягам, во многом, как к своим объясняется не только соответствующим происхождением значительной части древнерусской правящей элиты, но и большей этнокультурной близостью, более высокой позицией, занимаемой ими в выстроенной общественным сознанием иерархии этносов. Свои варяги, судя по элитным качествам (смысленые, храбрые), которыми характеризуются их представители в ПВЛ, стоят выше основной массы восточнославянских «племен», но уступают полянам {смысленым и мудрым). Показательно, что эпитеты высшего качества (смысленый и мудрый) прилагаются еще к византийцам и не прилагаются к представителям тюрских (аварам, хазарам, печенегам) и восточнославянских (кроме полян) этнообразований.

Смысленый и мудрый - это и социальные качества, позволяющие выполнять соответствующие функции. Показательно, что летописец использует их для характеристики представителей древнерусской правящей элиты, тогда как в отношении «племенной» знати употребляет понятия «лучьшие» и «нарочитые» мужи. «Лучьшие», судя по всему, добились высокого статуса личными достоинствами, а «нарочитые» приобрели его по рождению.

Такая «качественная» градация, проводимая в ПВЛ на социальном и этническом уровнях, достаточно прозрачна. Понятия «мудры» и «смыслены» обладают не только выраженной позитивной семантикой, но и «абсолютным», «безотносительным» качеством. Тогда как «лучшие» и «нарочитые» - качества «относительные». Даже у заведомо непрестижных этнополитических общностей (печенегов и пр.) могли быть своп «лучшие» и «нарочитые». Но среди них не могло быть «добрых», «смысленых» и, тем более, «мудрых».

Представления о мудрости, смысленности как элитарных качествах были достаточно широко распространены не только в Древней Руси («Слово», «Житие», «Сказание» и др.), но и в Античном мире (Аристотель), и средневековой Европе (Регинон Прюмский и др.).

В четвертом параграфе - «Боярв/боляре» «Повести временных лет»: особенности книжного образа - предпринята попытка реконструировать летописный портрет древнейшего боярства, определить его место в отображаемой книжником общественной иерархии, посредством анализа выполняемых функций и занимаемого места по отношению к другим социальным группам.

В ПВЛ упоминаются бояре/боляре у русских, болгар, византийцев, венгров, поляков и даже египтян. Бояр из «племенных союзов» ПВЛ не знает. Практически все «русские» бояре, так или иначе, связаны с Рюриковичами и упоминаются в контексте с ними, за исключением сообщений под 1015 и 1018 гг. о новгородских боярах и вышгородских боляръцах. В тех случаях, когда наряду с князьями и боярами фигурируют другие слои населения, бояре, по значимости, следуют сразу же за князем. Характерна триада: князь - бояре - люди. Здесь налицо бинарная оппозиция бояре - люди = знать - простые люди, которая сохраняется и тогда, когда перечень социальных групп расширяется. К качественным характеристикам боярина, относится богатство, но, в отличие от знатности, оно не является его главной отличительной чертой. Среди бояр существует градация. Наряду с бояра-ми/болярами, по одному разу упоминаются великие бояре (договор 911 г.) и бо-ляръце. В первом случае речь может идти об этикетной, возвеличивающей форме обращения в договоре, а во втором - о «мелких» боярах из младшего города. Как младший город не вполне город, а пригород, так и его бояре, не вполне бояре, а болярьце.

В ПВЛ содержится лишь одно (под 1093 г.) ясное указание на то, что бояре входят в состав дружины. Оно же является единственным свидетельством участия бояр в сражении. В остальных сообщениях ПВЛ русские бояре никак не связаны с войной или войском. В битве место мужам. Поэтому, когда отрок-кожемяка победил печенежина, Владимир «великимь мужемъ створи того и отца его», а не боярином. Показательно, что когда речь идет о вопросах войны и мира, строи земленем и оуставе земленем, то князья советуются с дружиною; выборе веры - с боярами и старцами', суде над младшим князем - с боярами и людьми.

В эпизодах, в которых присутствуют бояре и мужи, мужи играют активную, а бояре пассивную роль. Мужи - действуют, бояре, как правило, - сопутствуют князю. Функции бояр в ПВЛ четко не определены. Дважды они выступают в роли советчиков князя, но ни разу самостоятельно (в выборе веры Владимир советуется с боярами и старцами градскими; Святополк в 1097 г. советуется с боярами и киянами по делу Василька Теребовльского). Обычно же на долю бояр в ПВЛ достается участие в княжеских пирах и обедах, оплакивание умерших/погибших князей и участие в их похоронах. Напротив, мужи вполне самостоятельны и самодостаточны.

На страницах ПВЛ, бояре не играют сколько-нибудь важной роли при князьях. По-крайней мере, она менее значительна, чем роль бояр при византийском императоре. Складывается впечатление, что бояре выполняли, если так можно выразиться, «представительские функции». И по своему статусу, и по поведению, бояре ПВЛ ближе к «былинным боярам», чем к «старшим дружинникам».

Глава четвертая - Эволюция древнерусской государственности в XI -начале XII столетия - состоит из трех параграфов. Параграф первый - Государственный строй Руси первой половины XI в. «Ряд Ярослава». Киевская Русь конца X - начала XI в. являлась образованием переходным от суперсоюза племен к союзу (федерации) земель. Ядром ее была «Русская земля» в узком смысле слова, главные города которой (Киев, Чернигов и Переяславль) осуществляли совместное управление и эксплуатацию ПС, а потом и формирующихся на их основе земель. Сфера влияний разделялась Днепром: Правобережье и Новгородская земля находились в сфере «ответственности» Киева, Левобережье - Чернигова и Пе-реяславля. Черниговская и Переяславская земли формировались в зоне поляно-северянского синтеза. На первых порах здесь главную роль играл Чернигов, а потом, не без влияния Киева, происходит раздел сфер влияния на черниговскую и переяславскую, окончательно закрепленную завещанием Ярослава Мудрого.

Вследствие «ряда Ярослава» Киевская Русь окончательно приобретает черты сложного союза (федерации) земель, состоящего из союзов (федераций) земель: Киевской (Киевская, Туровская, Волынская и будущая Галицкая земли), Черниговской (Чернигово-Северская, Муромо-Рязанская земли, Тьмутаракань с волостью), Переяславской (Переяславская, Ростово-Суздальская земли и тянувшие к последней территории). Новгородская и Полоцкая земли обладали особым статусом, при этом первая входила в сферу влияния Киевской федерации. Что касается Полоцкой земли, то Киев претендовал, с разной степенью успешности, на ее включение в орбиту своего влияния, хотя, судя по сообщению Лаврентьевской летописи под 1128 г., мало был уверен в положительном результате и историческом праве на нее. Смоленская земля, вероятно, находилась в «общерусском» владении. Сложная федерация держалась на триединстве трех главных Полянских центров при сохраняющемся старшинстве Киева.

Вместе с тем, ряд Ярослава создавал прецедент для легитимации сепаратистских устремлений как Чернигова и Переяславля по отношению к Киеву, так и Владимира-Волынского и Смоленска по отношению к старшим городам. Сам факт передачи Ярославом городов в княжение сыновьям играл роль внешней санкции и для их потомков, и для самих городов. Вторая половина XI в. стала временем выхода на политическую сцену нового сильного «игрока» - городских общин, позиция которых начинала все более определять политический расклад.

Второй параграф - На пути к новой политической системе: от восстания в Киеве 1068 г. до Любечского съезда. Важной гранью для межкняжеских отношений и последующего развития политической ситуации на Руси стало восстание в Киеве 1068 гг., завершившееся бегством Изяслава Ярославича и посажением на киевском столе Всеслава Брячиславича. Это первый известный случай изгнания и избрания киевлянами князя. С помощью поляков Изяслав вернулся в Киев, однако его второе княжение было менее прочным, чем первое. Новгородская и Волынская земли оказались под властью его братьев, вследствие чего он стал слабее и Святослава, и Всеволода. Да и с киевской общиной отношения были безвозвратно испорчены. Попытки Изяслава пойти на союз с Всеславом, принадлежавшим к другой ветви Рюриковичей, дали основания Святославу и Всеволоду на изгнание старшего брата из Киева. В свою очередь, нарушение принципа родового

старшинства при вокняжении Святослава в Киеве Всеволод попытался потом использовать для исключения прав Святославичей на Киев. Интересную картину в этой связи дает анализ мест захоронения Ярославичей и их сыновей. У гроба Ярослава, «дом» которого (за исключением Полоцкой земли) княжил на Руси, были положены только Всеволод и его сыновья. Это подчеркивало особую связь «рода Всеволодова» с родоначальником на сакрально-генеалогическом уровне, легитимировало его особые права на Киев. Сходным образом захоронение Святослава в Чернигове (в церкви св. Спаса, где лежал Мстислав Владимирович - первый черниговский князь-Рюрикович) должно было символизировать исключение прав Святославичей на Киев.

Смерть Святослава в 1077 г. и возвращение Изяслава в Киев привели к перераспределению столов и восстановлению раздела сфер влияния по Днепру. В условиях жесткого дуумвирата Ярославичей на положении изгоев оказались их родные племянники, двоюродный брат Давыд Игоревич, внучатые племянники (Ростиславичи). Занявший в 1078 г. великокняжеский стол Всеволод меняет отношение к подразросшейся родне. Однако главной его заботой было укрепление позиций собственного семейства: 1) волости «сыновцам» он дает на Правобережье, в «отчине» Изяслава; 2) пытается «нейтрализовать» старших в родовой иерархии племянников, наиболее опасных доя его сыновей (Роман Святославич и Ярополк Изяславич погибают при загадочных обстоятельствах, а Олег Святославич оказывается в заточении в Византии); 3) делает сына Владимира Мономаха соправителем. Решил для своей семьи Всеволод и «новгородскую проблему», посадив там внука - Мстислава Мономашича. Поэтому Святополк, сев на великое княжение по смерти Всеволода, оказался намного слабее своего отца. Он не контролировал не только Новгород, но и Юго-западную Русь, где дальновидный Всеволод посадил Игоревича и Ростиславичей. Вряд ли Святополк готов был смириться с такой ситуацией, равно как и Святославичи, лишенные черниговской отчины. Разгоревшаяся междоусобная война показала, что никто не мог быть уверен в победе. На все это накладывалось усиление половецкой экспансии. В этих-то условиях и собрались князья на съезд в Любече.

В третьем параграфе —Любечский съезд и его последствия - анализируются причины и обстоятельства созыва Любечского съезда, последствия принятых на нем решений для социально-политического развития Руси. Анализ «Поучения» Владимира Мономаха (особенно реконструкция «гадания»), КПП, Н1Л, «Сказания» и других источников позволили по новому взглянуть на сведения ПВЛ и реконструировать сложную картину межкняжеских и межволостных отношений рассматриваемого времени. Рассмотренный материал позволяет сделать вывод, что на Любечском съезде 1097 г. конституируется новый союз Киева, Чернигова и Переяславля («триумвират»), предусматривавший фактическое равенство сторон и направленный как против половецкой угрозы, так и против сепаратизма оформлявшихся городов-государств, стремившихся выйти из единого политического пространства. «Триумвират» являлся непрочным образованием, раздираемым как междукняжескими, так и межволостными противоречиями. Тем не менее, он позволил ослабить внешнюю опасность, замедлить процесс распада Киевской Руси, смягчить его Негативные последствия. Когда внешняя угроза уменьшилась, ослаб-

ли скрепы поддерживавшие единство Руси. Завершение процесса формирования городов-государств привело к окончательному распаду и самой сложной федерации, и федераций, ее составлявших. Со второй трети XII в. центробежные тенденции переходят в решающую, необратимую стадию. Заканчивалась эпоха зыбкого политического единства, начинался новый этап развития древнерусской государственности - этап независимого существования городов-государств.

Сложная федерация распадается. Но сохраняется генеалогическая федерация (выражавшаяся в единстве княжеского рода и праве его на корм в Русской земле), которая накладывается на систему самостоятельных городов-государств и сохраняющиеся элементы былой иерархии городов. Продолжало сохраняться, следовательно, не только единое культурное, идеологическое, социально-экономическое, но и, в известной степени, политическое пространство. Продолжалась история народа, ощущавшего себя не только «киянами», «смольнянами», «новгородцами» и т.п., или «православными», но и «русскими».

В пятой главе - Личность на переломном этапе развития государства и общества: феномен Владимира Мономаха - предпринята попытка проникнуть во «внутренний мир» Владимира Мономаха, реконструировать его взгляды на социум, современников, судьбоносные политические события, место князя в обществе и его предназначение, способы репрезентации княжеской власти в условиях трансформирующейся социально-политической системы и социокультурной среды. Это позволило по-новому взглянуть на ментальные установки древнерусского общества, распутать сложные клубки политических коллизий рубежа Х1-ХН вв. Выбор Владимира Мономаха в качестве объекта исследования обусловлен не только его выдающейся ролью в общественно-политической жизни Руси того времени, но и особенностями источниковой базы - Владимир единственный из князей, от кого сохранилось литературное наследие.

Параграф первый - «Гадание» Владимира Мономаха как источник по истории межкняжеских отношений конца XI - начала XII в.: проблема политического и нравственного выбора князя. Использование нетрадиционных источников имеет особое значение для изучения Древней Руси, учитывая скудость источниковой базы и ограниченные перспективы ее расширения. В этой связи представляет интерес запись «гадания» Владимира Мономаха и составленная им по этому поводу подборка стихов из Псалтири, сохранившиеся в его «Поучении». Записи были сделаны князем зимой-весной 1101 г., по горячим следам встречи на Волге с послами от Святополка и Святославичей, которые в ультимативной форме предложили ему принять участие в изгнании Ростиславичей. Оказавшись перед судьбоносным выбором и для него, и для его потомков, и для Руси в целом, Владимир отказался преступить «крест», который целовал Ростиславичам. Последствия этого решения могли быть для него трагическими. В этих условиях он и решил «узнать волю Божью», обратившись к Псалтири. Полученное предзнаменование оказалось в высшей степени благоприятным для Владимира и его «семени», почему он не преминул его записать в назидание потомкам, как необычайную милость, проявленную Господом.

В параграфе предпринята попытка реконструкции процедуры «гадания» Владимира Мономаха, содержания заданного им Господу вопроса и полученного

на него ответа. С этой целью проведен детальный анализ не только соответствующего текста Поучения, но и наиболее репрезентативных русских, западноевропейских и византийских средневековых известий о «гаданиях» по священным книгам, рассмотрены все наиболее вероятные способы «гадания».

Первый выпавший стих (результат «гадания») повторяется в Псалтири трижды (Пс. 41: 6, 12; 42: 5). Следующие за ним выписки сознательно подбирались князем, о чем свидетельствует порядок расположения псалмов и анализ их по надписям. Интерпретация содержания «гадания» и подборки из псалмов осуществлялась как методом буквального толкования, так и с использованием методов экзегетической традиции. Эффективность такого подхода была проверена на «гадании» Михаила Тверского и псалмах, которые пел перед смертью Борис («Чтение» и «Сказание» о Борисе и Глебе).

В пс. 41 и 42, по мнению Феодорита, Феодора Антиохийского и Иоанна Златоуста, Давид пророчествует о предстоящем вавилонском пленении евреев, а выпавший стих (Пс. 41: 6, 12; 42: 5) свидетельствует о будущем возвращении в Иерусалим, о чем Давид получил «удостоверение от Бога». С пророчеством о вавилонском пленении иудеев и последующим счастливым возвращением в Иерусалим связаны также пс. 123 и 55, из которых сделал выписки Владимир. Учитывая актуальность темы «вавилонского пленения» и возвращения в Иерусалим, можно предположить, что вопрос, на который искал ответ Мономах, был связан с Киевским столом: «Стану ли я великим князем киевским?»; «Займу ли я киевский стол?» и т. п. Не будем забывать, что Киев ассоциировался с Иерусалимом.

В таком случае ответ был получен прямой и исчерпывающий, поскольку выпавший стих пророчествовал о благополучном возвращении иудейского народа в Иерусалим; причем, трижды.

И в псалтирных выписках, и в «Поучении» в целом, и в «Письме» Олегу Святославичу Владимир ассоциирует себя с Давидом. Под врагами, прежде всего Саулом, видимо, подразумеваются Святополк и его сообщники. О том, что Владимиру угрожала смертельная опасность могут свидетельствовать выписки из пс. 55, 57, 58,62, 33 (связаны с чудесным избавлением Давида от врагов). Однако будущее, благодаря открывшейся Божьей воле, видится князю в радужном свете, о чем говорят выписки из пс. 29 (содержит пророчество об обновлении «дома», причем к лучшему), 57 и 62 (об истреблении гонителей), 63 (об «освобождении» Давида), 62 (о воцарении Давида) и др.

В сочинениях Мономаха и ряде других древнерусских произведений, проводивших его взгляд, прослеживается еще одна оппозиция, органически связанная с вышеотмеченной: св. Борис=Владимир Мономах - Святополк Ока-янный=Святополк Изяславич.

Предсказания Псалтири сбылись. Род Владимира оказался и самым многочисленным, и самым удачливым на Руси. Потомки Мономаха сидели и на Московском столе вплоть до пресечения «династии Калитовичей».

Второй параграф - Конфессиональная составляющая политического успеха Владимира Мономаха. Лукавил ли Владимир, выставляя себя в «Поучении» и в «Письме» Олегу примерным христианином? Думается, нет. Князь собственным примером являл миру преимущества и добродетели христианина, выделяясь

на полуязыческом фоне своих современников. Набожность Владимира объясняется не только воспитанием матери-гречанки. В бурной, наполненной опасностями жизни князя имели место особо знаковые события, которые должны были укрепить его в вере. Так, по сообщению Киево-Печерского патерика, в период черниговского княжения Владимир Мономах тяжело заболел и находился при смерти. Только зелье Агапита-лечца поставило его на ноги. Попытки князя материально отблагодарить спасителя не увенчались успехом. Мних отверг дары, но передал Мономаху наставление, суть которого сводится к следующему: материальные богатства князя ему не принадлежат, так как их не взять в иной мир; князь должен раздать все свое имение нуждающимся, поскольку ради этого его Бог избавил от смерти; если князь ослушается - подвергнется, по воле Божьей, новой смертельной опасности. Владимир, действительно, воспринял спасение как милость Господа, избавившего его от смерти для того, чтобы он защищал и «набдил» нуждающихся, что следует из его наставлений детям, содержащих параллели с наставлениями Агапита.

Другой судьбоносный эпизод в жизни Мономаха - обстоятельства гибели в 1093 г. единственного родного брата Ростислава. Когда русские у Треполя побежали от половцев и стали переправляться через Стугну, Ростислав, совершивший страшный грех (убийство инока), начал тонуть на глазах Владимира, как и было ему предсказано. Пытаясь помочь согрешившему брату (вернее - помешать свершиться Божьему правосудию), Мономах сам едва не тонет. Господь в очередной раз спасает Владимира, но и предупреждает...

В «Поучении» Мономаха имеются косвенные указания на болезнь и исцеление, и на спасение в водах Стугны.

Была в жизни князя и уже рассматривавшаяся встреча на Волге с послами от «братьев» со всеми ее последствиями.

Можно привести еще пример из жизни князя - избиение Итларевой чади, несмотря на то, что «роте с ними ходивъ». Только христианская мораль, отрицающая языческую «роту», могла оправдать его перед лицом своей совести. Не в этом ли отношении христианина к язычникам заключался секрет особого успеха Мономаха в борьбе с половцами? В отличие от других князей, в той или иной степени скованных «языческими условностями», он поступал в отношении врагов рода русского, христианского, как библейские герои в отношении врагов иудейского народа. В то же время, Мономах был терпим к «языческим слабостям» своих подданных.

Параграф третий - Идеальные образы князя-христианина в «Поучении» Владимира Мономаха и древнерусские реалии. «Поучение» Владимира Мономаха - один из наиболее ценных источников по истории Древней Руси, предоставляющий исследователю возможность получить информацию из «первых рук». Мономах, «поучая детей», рисует идеальный образ князя в жанре «автопортрета». Но «портрет» этот пишет не просто «с себя», а с библейского образа правителя, которому придает свои индивидуальные черты.

Главное для Владимира - достичь царствия небесного и наставить на тот же путь спасения своих детей. Тем не менее, создается впечатление, что у Владимира Мономаха в повседневной жизни «руки не доходили» до воспитания детей в духе

христианского благочестия. И необходимость учиться, о которой он неоднократно упоминает, рассматривалась им, скорее, как средство повышения престижа, чем возможность, скажем, изучать Св. Писание. И если сам Мономах Священные тексты знал не плохо по меркам того времени, то его сыновья, судя по всему, не знали другой молитвы, кроме «Господи помилуй». Но и этого, по мнению Владимира, достаточно, чтобы в период вынужденного безделья не пускать в голову пустые мысли и использовать время с пользой для души.

Дорога князю и «земная безопасность» его чад. Умудренный опытом, он дает им вполне практические советы, которые должны были помочь победам на рати и сохранить жизнь. Особо заботится князь о престиже своих сыновей, как хозяев и правителей, о том, чтобы их деятельность воспринималась обществом в выгодном ракурсе. Для этого они должны, помимо надлежащего исполнения своих функций, быть близки людям, буквально каждому, и в повседневной будничности, и в печали. Ну и конечно, высокому социальному статусу князя должен соответствовать его моральный облик.

Ведя речь о живучести языческих представлений в домонгольской Руси, не стоит забывать, что в эпоху Мономаха христианство пустило достаточно глубокие корни в сознании высших слоев общества и населения крупных городов. Конечно, по формальным меркам даже князья оставались во многом язычниками... Но сами то эти язычники считали себя христианами! И Владимир оперировал к этому христианскому самосознанию «язычников», наглядно показывая, что он тверже других в вере, а, следовательно, и выше. Эти своеобразные «проповеди» ложились на благодатную почву, особенно в условиях обострения противостояния с половцами. Говоря об определенной исключительности Владимира, о том, что его мать была гречанкой, носительницей богатых христианских традиций, не будем забывать, что и по отцовской линии князь являлся христианином в 4-м поколении. И если мы внимательнее присмотримся к княжой и боярской среде, то христианский феномен Мономаха, конечно, не померкнет, но и не покажется таким уж исключительным явлением.

Глава шестая - Государство и общество Древней Руси X - начала XII в. глазами современников - состоит из двух частей. В первой части - Представления древнерусских книжников XI - начала XII в. о «земле»/стране, власти, социуме - анализируются наиболее информативные и ранние древнерусские источники (укладывающиеся хронологически в изучаемую эпоху - до начала XII в.). Часть состоит из 6 параграфов, посвященных отдельным древнерусским произведениям: § 1 - Слово о законе и благодати митрополита Илариона-, § 2- Память и похвала князю русскому Владимиру, § 3 -Житие Феодосия Лечерского; § 4 - Чтение о святых мучениках Борисе и Глебе; § 5 - Сказание о Борисе и Глебе; § - б Сказание о чудесах святых мучеников Романа и Давыда. В заключении первой части осуществлен синтез результатов полученных по итогам анализа отдельных документов. Для синтезного анализа были взяты пересекающиеся представления о Русской земле/стране, власти, социуме. Уникальные известия проанализированы в тексте соответствующих параграфов.

В сочинении Илариона страна, область, земля выступают синонимами. Однако, к Руси понятие страна не применяется: в основном - земля, один раз -

область. Понятия Руская земля, наша земля и т.п., с одной стороны, и рускай язык (русский народ), или все (в смысле - люди Русской земли) могут выступать синонимами. Показательно смысловое взаимоналожение понятий град и земля, Киев и Русская земля.

Квинтэссенцией земли у Илариона являются грады. Он знает формулу земля-грады-веси-люди, но применительно к Греческой земле, а в отношении Русской применяет вся земля = все грады=вселюди.

Иаков Мних использует понятие Русская земля, употребляемое в территориальном смысле (чаще всего) и в значении русские люди (один раз отождествляет с домом князя). Состоит Русская земля из городов и сел. В тоже время вся Русская земля = все грады.

Нестор («Чтение» и «Житие») применительно к Руси в основном использует понятие страна: Руская страна, вся страна, сея страна, его [князя Владимира. -В.П.] страна. Русь, как страна, состоит из множества стран. При этом страной могла называться как отдельная земля, так и (в «Житии») составляющие ее городовые волости. Упоминаются иные и чужие страны. В «Чтении» по одному разу используется вся Руская земпя и земля сея. Областью может называться как княжеское владение, так и земля с главным городом. В «Житии» в качестве синонимов могут выступать град, область, княжеский стол, а в «Чтении» - земля -страна - область.

В «Сказании» используются понятия Русская земля (чаще всего), Русская страна (сторона), Русь, Русская волость. Русская волость может пониматься и как Русская земля, и как власть над Русской землей. Вся Русская земля состоит из отдельных земель, городов и весей. Синонимом понятия Русская земля могут выступать мы, наш язык (народ), противопоставляемые, соответственно, всей земле/всему миру и населяемым ее/его народам.

В «Сказании чудес» также встречается Русская земля, вся Русская земля. Однако, в отличие от «Сказания», вся Русская земля состоит из областей (синоним - волость), во главе с городами. Понятием область могла обозначаться и совокупность населения области.

Тема города присутствует во всех рассматриваемых произведениях, однако представлена в них неравномерно. Наиболее значима она в «Слове», «Житии», «Чтении» и «Сказании чудес». Город - главная составляющая несущей конструкции Русская земля/страна ~ область/волость и средоточие власти. Зачастую понятия город, земля и волость взаимозаменяемы.

Центральное место в политической и социальной картине мира древнерусских книжников XI - начала XII вв. занимал князь. Его социальный образ многогранен и дифференцирован, в зависимости от характера и сюжетной линии произведения. Важным достижением рассматриваемого времени стало начало выработки представлений об идеальном князе, что нашло наиболее полное отражение в «Слове», «Сказании» и «Чтении».

Важная информация об отношении древнерусских книжников к тому или иному Рюриковичу, их представлениях о сущности княжеской власти, элитарных княжеских качествах, можно извлечь из анализа эпитетов, прилагаемых к князьям. Эпитеты подчинены определенной системе, как в рамках отдельного произведе-

ния, так и применительно к рассматриваемому корпусу источников в целом. Типологически их можно разделить на три основных группы: социальные (характеризующие качества, присущие князю-правителю); политические (характеризующие пределы княжеской власти); христианские (характеризующие князя как христианина). Показательно, что по отношению к князьям языческой эпохи применялись эпитеты, связанные непосредственно с княжой деятельностью, а в отношении князей-христиан (исключение - Владимир и Борис, для характеристики которых применяются все виды эпитетов) - христианские. Данное обстоятельство может свидетельствовать о сакральном значении княжеской власти: от того, насколько князь являлся добродетельным христианином, зависел успех его правления и сакральная защита вверенной ему Господом земли. Социальные добродетели были подчинены христианским и вытекали из них.

Важную информацию о своих героях древнерусские авторы могли закладывать в параллели с персонажами ветхозаветной и христианской истории. Такие параллели не только говорили о многом читателю, сведущему в Св. Писании и Святоотеческой литературе, но и формировали в его сознании сакральную иерархию русских князей. В конструировании такой иерархии не последнюю роль играл генеалогический фактор.

Законным и естественными способами занятия княжого стола в «Житии», «Чтении», «Сказании» и «Сказании чудес» считались воля отца (либо старшего в роду князя) и родовое старшинство. При этом правило старшинства не ограничивало волю отца, которой отдавалось предпочтение («Житие», «Чтение», «Сказание» и «Сказание чудес»). Сыновья рассматривались как наследники отца и преемники престола («Сказание чудес»). Все эти произведения пытались обосновать принцип замещения столов, провозглашенный «Рядом Ярослава», внешней санкцией для которого и служил подвиг Бориса и Глеба. В то же время, ни один из авторов не являлся сторонником единодержавия. Более того, попытка Святополка сконцентрировать власть в одних руках, устранив братьев, и в «Чтении», и в «Сказании» рассматривалась как преступление, как акт, противный Господу. Идеал книжников - наследственная власть всех сыновей «по отцу». Власть над Русью одна, но делится она между князьями — наследниками своего отца. Особенно последовательно эта мысль проводится в «Сказании». В то же время, в «Житии», как о само собой разумеющемся говорится о призвании князя жителями Тмутаракани при посредничестве Великого Никона. «Сказание чудес» сообщает о призвании киевлянами Мономаха. Инициатива в его приглашении отводится большим и нарочитым мужам, хотя не отрицается и участие всех людей.

Принцип наследования власти, видимо, наиболее близок и Илариону, который акцентировано указывает на генеалогическую преемственность Владимира со Святославом и Игорем, Ярослава - с Владимиром. Иаков Мних также подчеркивает, что Владимир сел в Киеве на место своего отца и деда. В то же время, Ила-рион больше делает упор на сакральную составляющую передачи власти: Господь вверяет князю власть и людей. Представления о сакральном способе приобретения власти, покоящиеся на фундаменте провиденциализма, естественны и для других авторов.

Среди княжеских функций особо выделяются сакральная, социальная и военная. Правда, авторы, как правило, не акцентируют на этом внимание и общая картина их представлений на этот счет реконструируется из «сопутствующей», по большей части, информации.

Глубина отражения сакральной роли князя в жизни общества зависела не только от личных убеждений книжников (вряд ли здесь были существенные различия), их литературного таланта, но и от характера произведения.

От характера произведения зависела и трактовка материальной стороны бытия князей. Особо ярко она выражена в «Житии» и «Сказании». Для Нестора важно было, путем противопоставления, показать, что князья и бояре, в отличие от Феодосия, приверженцы, прежде всего, ценностей «сего мира». Автор «Сказания» стремился продемонстрировать читателю, от каких благ княжения «сего мира» отказался Борис в пользу «царства небесного». Прием контрастного противопоставления не только усиливал мотивацию и значимость духовного подвига Бориса, но и, «от обратного», гиперболизировал истинные, вечные, ценности по сравнению с преходящими - земными, материальными.

Анализ «Жития» и «Сказания» не оставляет сомнений в том, что и книжники, и население Древней Руси главную отличительную черту княжого быта видели в необычайном материальном богатстве.

Мотив злоупотребления властью силен в древнерусской литературе. Вряд ли это был литературный топос. Берестяные грамоты (источник достаточно объективный) свидетельствуют о том же. Но в обществе было не только понимание проблемы, но и попытка решать ее на разных уровнях.

В литературе XI - начала XII в. представления о социальной структуре древнерусского общества находились в стадии формирования. У древнерусского книжника превалировало не целостное, а дискретное восприятие социума, представлявшее собою набор бинарных оппозиций по самым разным признакам: духовенство-миряне, свободный-несвободный, богатый-нищий, знатный-простой и т.д. Однако имелось и «цельное», системное видение социума. Реконструкция социальной структуры по рассматриваемым произведениям дает четырехчастную модель: духовенство - знать - простое свободное население - рабы. Однако в цельном, системном виде у книжников фигурирует троичная модель (духовенство - знать - простое свободное население), в которой места для несвободных не находилось. Это могло быть следствием того, что несвободные, в отличие даже от нищих и убогих, не являлись субъектом социальных отношений, поэтому не попадали в конструируемые книжником социальные иерархии. Несвободные, обычно, упоминались в казуальном плане, оттеняли социальный фон знати либо упоминались в оппозициях свободный-несвободный.

Вторая часть - Взгляд «со стороны»: древнерусское общество глазами представителей иной этнокультурной традиции - состоит из двух параграфов. Иностранные свидетельства отбирались по двум критериям: 1) хронологическое соответствие изучаемому периоду; 2) непосредственный контакт автора с объектом описания. Им наиболее соответствуют известия Ибн-Фадлана и ал-Гарнати. Первый не был на Руси, однако непосредственно общался с русами. Второй - «единственный мусульманский автор, побывавший на Руси и сообщивший

нам такие сведения, которые мы не найдем даже в русских источниках»15. Правда, это путешествие произошло в 1150 и 1153 гг., что несколько выходит за рамки изучаемого периода. Наконец, был отобран еще источник, составители которого принадлежали к иной этнокультурной традиции, но жили на Руси, в русской социокультурной среде. Это так называемое «Киевское письмо» - послание киевской еврейской общины к единоверцам, «разбросанным по всему миру», о помощи, содержащее уникальную информацию о социальной и правовой жизни древнего Киева. Специфика документа, уникальность содержащейся в нем информации обусловила и особые приемы его анализа, направленные не только на реконструкцию социальных и правовых институтов времени написания письма, но и корреляции его сведений с древнерусскими источниками.

В параграфе первом рассматриваются известия Ибн-Фадлана и Ал-Гарнати о древнерусском социуме. Русы ибн Фадлана - воины и купцы. Между ними имеется социальное неравенство по принципу свободные, несвободные. Свободные обладают разным социальным статусом, важнейшим средством повышения которого являлось богатство. Отношение к неимущим, на взгляд стороннего наблюдателя, мало отличалось от отношения к невольникам. Но разница имелась, и существенная. Неимущий рус считался человеком и подлежал соответствующему погребению, только не такому пышному как знатные соплеменники. Невольник приравнивался к скотине, поэтому после смерти его не хоронили, а выбрасывали (подобно падали) на съедение зверям и птицам.

Рабы, согласно Ибн Фадлану, составляли основной предмет русского экспорта. Невольницы выступали в качестве наложниц и прислуги, а невольники - в роли отроков (оруженосцев?) главарей русов. То, что именно девушки в первую очередь следовали за господином в иной мир, несмотря на страх перед мучительной смертью, можно объяснить большим социальным статусом «женской» жертвы перед «мужской».

Абу Хамид ал-Гарнати (середина XII в.) сообщает о двух разновидностях долгового рабства Руси, к которым вели: 1) несостоятельность преступника; 2) банкротство. Из текста вытекает, что раб-должник не становился полным рабом, поскольку имел право выкупа, причем, независимо от воли господина. Не исключено, что речь идет об определенном виде закупничества - принудительно-долговом.

Восточные авторы свидетельствуют о большом удельном весе различных форм рабской зависимости. Они дополняют сведения русских источников, но не противоречат им.

Параграф второй - «Киевское письмо» как источник по социальной и правовой истории Древней Руси. «Киевское письмо», введенное в научный оборот в 1960-е гг. Н. Голбом и О. Прицаком, представляет собой рекомендательное письмо, выданное Map Яакову Бен Р. иудейской общиной Киева, для предъявления в других единоверческих общинах. Из документа явствует, что Баков выступил поручителем за.брата, взявшего «деньги у иноверцев». Брата ограбили и уби-

15 Большаков О.Г. Ал-Гарнати и его сочинения К Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131-1153 гг.) / Публ. О.Г. Большакова, А.Л. Монгайта. М., 1971. С. 10-11.

ли разбойники. «Тогда пришли кредиторы (и в)зяли» поручителя, наложив «железные цепи на его шею и кандалы на его ноги». В таком состоянии Яаков провел «целый год», пока киевские единоверцы не поручились за него и не заплатили 60 монет. Оставшиеся 40 монет они его отправили собирать по «святым общинам», снабдив указанным сопроводительным письмом16. Если датировка издателей верна (первая треть X в.), то это древнейший аутентичный документ, вышедший с территории Древней Руси. В историографии за ним закрепилась слава источника малоинформативного. Однако информативные возможности источника рассматривались однобоко, под углом зрения русо-хазаро-славянских отношений X в., тогда как письмо содержит уникальную информацию, углубляющую наши представления о социально-экономическом и правовом развитии Древней Руси. Уникальность Киевского письма не только в его древности, но и в содержащейся в нем информации, единственной такого рода для Древней Руси: в письме дано не частичное, а практически полное описание юридического казуса, связанного с порукой и ответственностью поручителя. Более того - описан случай двойного поручительства (Яакова за брата, иудейской общины за Яакова) и выкупа поручителя новыми поручителями со своеобразным залогом. В нем содержатся первые упоминания о долговом рабстве на Руси, поручительстве, процедуре ареста должников, освобождении под поручительство с залогом. При этом залог, как способ имущественного обеспечения обязательства, и поручительство, обеспечивавшее выполнение обязательства личностью и имуществом поручителя, фактически, совпадали (о чем свидетельствует и БГ № 235 XII в.). Сопоставление данных «Киевского письма» с данными других источников (БГ, Русской Правдой, международными договорами Смоленска, Новгорода и Пскова, Двинской уставной грамотой, Псковской Судной грамотой) позволяет приблизиться и к пониманию особенностей средневекового письменного законодательства, отдельные нормы которого существенно (порой на столетия) отставали от сложившейся юридической практики. Свидетельства «Киевского письма», «Чтений», «Сказания чудес», БГ № 725 позволяют подойти к решению и еще одной проблемы правовой практики Древней Руси - заковывания преступников в железо и времени возникновения дополнительной ст. ПП. «О ковании мужем». О широких масштабах данного явления, свидетельствует, если верить «Житию», использование оков в быту, для усмирения непокорных домочадцев.

В заключении подводятся итоги исследования, формулируются основные положения и выводы, определяются направления дальнейшего изучения проблемы.

Методологический синтез, основанный на использовании различных научных стратегий, позволил всесторонне изучить процессы восточнославянского по-литогенеза и их отражение в общественном сознании. Одним из резервов получения новой информации стало широкое использование учительной и житийной литературы, ряда иноязычных источников, не применявшихся ранее при рассмотрении заявленной темы. Использование экзегетической литературы для «декодиро-

16 Голб Н-, Прицак О. Хазарско-еврейские документы X века. Москва; Иерусалим, 1997. С. 18-29, 3031.

вания» информации, содержащейся в цитатах, записях молитв и «гаданий» на священных текстах, позволило выявить систему жизненных представлений и ценностей выписавшего их автора, реконструировать отдельные звенья социально-политических и межличностных отношений рассматриваемой эпохи.

Дальнейшая перспектива изучения темы видится в увеличении количества объектов исследования, поисков новых ракурсов их рассмотрения. Для более глубокого понимания особенностей и закономерностей отечественного полигогенеза необходимо расширение хронологических рамок исследования, охват всей домонгольской эпохи, выход в последующие столетия. Перспективным представляется метод системного анализа источников на предмет реконструкции целостных представлений книжников о стране, власти, социуме, максимально учитывающий содержащуюся в источниках информацию, с последующим синтезом полученных результатов. В сочетание с традиционными методами, это позволит корректно «вписать» реконструированные социальные и политические явления в региональные, общеевропейские и, шире, мировые процессы, сделать еще один шаг на пути к достижению баланса между микро- и макро исследованиями.

Основные положения и выводы диссертации нашли отражение в следующих публикациях

Монографии, учебные пособия, разделы в коллективных трудах

1. Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты: монография. Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2007. 624 с. (39, 7 пл.).

2. Древние славяне и «инии языци»: Традиционное сознание и нормы поведения //Долгов В.В., Котляров Д.А., Кривошеев Ю.В., Пузанов В.В. Формирование российской государственности: разнообразие взаимодействий «центр -периферия» (этнокультурный и социально-политический аспекты): монография. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2003. С. 9-98 (5,2 п.л.).

3. Образование Древнерусского государства: межэтнический симбиоз и иерархия территорий // Долгов В.В., Котляров Д.А., Кривошеев Ю.В., Пузанов В.В. Формирование российской государственности: разнообразие взаимодействий «центр - периферия» (этнокультурный и социально-политический аспекты): монография. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2003. С. 99-194 (5,5 п.л.).

4. Княжеское и государственное хозяйство на Руси Х-ХП вв. в отечественной историографии XVIII - начала XX в.: учебное пособие. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1995. 194 с. (12,2 пл.).

5. У истоков восточнославянской государственности // История России: народ и власть: учебное пособие. СПб.: Изд-во «Лань»,1997. С. 5-48 (2,5 пл.); (Изд. 2-е / Под ред. В.П. Сальникова. СПб.: Изд-во «Лексикон», 2001).

6. Народ и власть в городах-государствах Древней Руси // История России: народ и власть: учебное пособие. СПб.: Изд-во «Лань», 1997. С. 49-94 (2,5 п.л.); (Изд. 2-е / Под ред. В.П. Сальникова. СПб.: Изд-во «Лексикон», 2001).

Статьи, опубликованные в ведущих научных рецензируемых журналах, определенных ВАК

7. К вопросу о верховной собственности на землю в Древней Руси в дореволюционной историографии // Вестн. Ленингр. ун-та. 1988. Сер. 2. Вып. 4. С. 7-14 (0,7 пл.).

8. Проблема верховной княжеской собственности на землю в Древней Руси в русской историографии второй половины XIX - начала XX в. // Вестн. Ленингр. ун-та. 1989. Сер.2. Вып. 3. С. 20-25 (0,5 пл.).

9. Рец. на: Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки отечественной историографии. Л, 1990. 328 с. // Вопр. истории. 1991. № 7-8. С. 248-249 (0,35 пл.).

10. К вопросу о формировании «Русской земли» в Среднем Поднепровье // Известия Самарского научного центра РАН. 2006. Спец. вып. «Новые гуманитарные исследования». С. 183-189 (0,6 пл.).

11. «Киевское письмо» как источник по социальной и правовой истории Древней Руси // Вестн. Тюмен. ун-та. 2006. № 2. С. 154-160 (0,8 пл.).

12. К вопросу о политической природе древнерусской государственности в постсоветской историографии // Вестн. С.-Петерб. ун-та. 2006. Вып. 3. Сер. 2. История. С. 3-17 (1, 25. пл.).

13. Вождь-харизматик древних славян: сакральный и этнический факторы // Ученые записки Казан, ун-та. Сер. Гуманитарные науки. 2008. Т. 150, кн. 1. С. 713 (0,5 пл.).

14. Владимир Мономах и христианство // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 24. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2008. С. 365— 379 (0,9 пл.).

15. Пути формирования высшей правящей элиты в эпоху образования Древнерусского государства // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 2. История. 2008. Вып. 2. С. 3-10 (0, 65 пл.).

16. Отражение иерархии этнических статусов эпохи образования Древнерусского государства в «Повести временных лет» // Вестн. Тюмен. ун-та. Сер. История и филология. 2009. № 1. С. 25-28 (0,3 пл.).

Публикации в других изданиях

17. Княжеская власть и государственное устройство в Древней Руси в русской историографии XVIII-XIX вв. // Актуальные проблемы истории дореволюционной России / Отв. ред. И.Я. Фроянов, С.Г. Кащенко. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1992. С. 34-41 (0,5 пл.).

18. Введение // Актуальные проблемы историографии дореволюционной России: Межвуз. сб. науч. тр. / Отв. ред. В.В. Пузанов. Ижевск: Изд-во Удм. унта, 1992. С. 3-6. (0,25 пл.).

19. Проблема верховной земельной собственности в Древней Руси в отечественной историографии // Актуальные проблемы историографии дореволюционной России: Межвуз. сб. науч. тр. / Отв. ред. В.В. Пузанов. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1992. С. 7-27 (1,3 пл.).

20. О содержании понятия «феодализм» // Историческое познание: традиции и новации: Тез. Междунар. теор. конф. Ижевск, 26-28 октября 1993 г. /

Сост. и общ. ред. В.В. Иванова и В.В. Пузанова. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1993. Ч. 1.С. 150-154(0, 25 п.л.)(В соавт. с В.В. Ивановым).

21. К вопросу о генезисе восточнославянской государственности // Актуальные проблемы дореволюционной отечественной истории: материалы науч. конф., посвящ. 20-летнему юбилею УдГУ, 23 окт. 1992 г., Ижевск / Отв. ред. В.В. Пузанов. Ижевск, Изд-во Удм. ун-та, 1993. С. 21-44 (1,4 пл.).

22. Летописное сказание о призвании варягов и норманнский вопрос // Актуальные проблемы дореволюционной отечественной истории: материалы науч. конф., посвящ. 20-летнему юбилею УдГУ, 23 окт. 1992 г., Ижевск / Отв. ред. В.В. Пузанов. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1993.С. 102-110 (0,6 п.л.) (В соавт. с С.А. Михайловым).

23. К вопросу об этапах становления древнерусской государственности // Исторический опыт русского народа и современность. Мавродинские чтения: материалы к докладам. С.-Петербург, 10-12 октября 1994 г. СПб.: Изд-во СПб.-го ун-та, 1994. С. 6-11 (0,45 п.л.).

24. К вопросу о княжеской власти и государственном устройстве в Древней Руси в отечественной историографии // Древняя Русь: новые исследования (Славяно-русские древности. Вып. 2). 1995 / Под ред. И.В.Дубова, И.Я.Фроянова. СПб.: Изд-во СПб.-го ун-та, 1995. С. 204-211 (0,6 п.л.).

25. О природе налога с черных земель в XIV-XVII вв. // Тез. докладов 2-й Российской университетско-академической науч.-практ. конф. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1995. Ч. 1. С. 29-30 (0,1 пл.).

26. К вопросу об особенностях и тенденциях развития феодализма в России // Исторический факультет: история, современное состояние и перспективы. Тез. докл. Республиканской науч.-практ. конф., посвящ. 65-летию исторического факультета УГПИ-УдГУ. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1996. С. 22-24 (0,25 пл.).

27. О спорных вопросах изучения генезиса восточнославянской государственности в новейшей отечественной историографии // Средневековая и новая Россия: сб. научных статей. К 60-летию И.Я. Фроянова / Отв. ред. В.М. Воробьев, А.Ю. Дворниченко. СПб.: Изд-во СПб.-го ун-та, 1996. С. 148-167 (1,5 пл.).

28. О содержании понятия «феодализм» // Историческое познание: традиции и новации: Материалы Междунар. теор. конф. Ижевск, 26-28 октября 1993 г. / Сост. и общ. ред. В.В. Иванова и В.В. Пузанова. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1996. Ч. 1. С. 242-249 (0,5 пл..) (В соавт. с В.В. Ивановым).

29. Историко-правовое изучение Древней Руси в отечественной науке // Тез. докладов 3-й Российской университетско-академической науч.-практ. конф. / Отв. ред. В.А. Журавлев, С.С. Савинский. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1997. Ч. 1.С. 27-28 (0,1 пл.).

30. Послесловие // Эммаусский A.B. Мстислав Удалой. Из истории Древнерусского государства накануне монголо-татарского завоевания. Киров: КОГУП Кировская областная типография, 1998. С. 129-140 (0,8 пл.).

31. Комментарии // Эммаусский A.B. Мстислав Удалой. Из истории Древнерусского государства накануне монголо-татарского завоевания. Киров: КОГУП Кировская областная типография, 1998. С. 141-165 (1,6 пл.).

32. О вечевых собраниях в X веке // Государство и общество. История. Экономика. Политика. Право. Ижевск, 1999. № 1. С. 13-20 (0,5 п.л.).

33. О феодализме в России // Государство и общество. История. Экономика. Политика. Право. Ижевск, 1999. № 3-4. С. 187-219 (2,2 п.л.).

34. Этапы становления и развития древнерусской государственности // Государство и общество: проблемы федерализма и самоуправления: материалы Всерос. науч.-практ. конф. Ижевск, 14-15 января 1999 г. / Отв. ред. М.Ю. Малышев, В.В. Пузанов. Ижевск: Изд-во Ин-та Экономики и Управления УдГУ, 1999. С. 8-14(0,5 п.л.).

35. Главные черты политического строя Киевской Руси X-XI вв. // Исследования по русской истории: сб. статей к 65-летию профессора И .Я. Фроянова / Отв. ред. В.В. Пузанов. СПб.; Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 2001. С. 19^7 (1,65 п.л).

36. Война и внешняя торговля как факторы образования древнерусской государственности // Российская государственность: уровни власти. Историческая динамика: материалы Всерос. науч.-практ. конф. Ижевск, 24—26 апреля 2001 г. / Отв. ред. В.В. Пузанов. Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2001. С. 3-16 (1 п.л.).

37. Особенности формирования городов-государств в Среднем Поднеп-ровье X-XI вв. II Российская государственность: уровни власти. Историческая динамика: материалы Всерос. науч.-практ. конф. Ижевск, 24—26 апреля 2001 г. / Отв. ред. В.В. Пузанов. Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет»,

2001. С. 24-30 (0,5 п.л.).

38. Норманнское военное присутствие на Руси в правление Владимира Святославича и Ярослава Мудрого // В кругу учеников, коллег, друзей: К 70-летию И.П. Ермолаева / Отв. ред. М.А. Усманов. Казань: Изд-во Казан, ун-та,

2002. С. 120-136(1 п.л.).

39. Славяно-норманнский симбиоз и становление русской государственности // Этнотолерантность: философские, психологические и культурологические аспекты / Гл. ред. A.A. Грызлов. Ижевск: Издательский дом Удмуртский университет, 2002. С. 232-291 (3,3 пл.).

40. Институт гостеприимства у древних славян // Исторические истоки, опыт взаимодействия и толерантности народов Приуралья: Материалы между-нар. науч. конф. / Гл. ред. Р.Д. Голдина. Ижевск, 2002. С. 391-399 (0,7 п.л.).

41. Феномен И.Я. Фроянова и отечественная историческая наука // Фроя-нов И.Я. Начало христианства на Руси / Отв. ред. В.В. Пузанов. Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2003. С. 5-30 (1,34 п.л.).

42. Византийские и западноевропейские свидетельства VI—VIII веков о язычестве древних славян // Фроянов И.Я. Начало христианства на Руси / Отв. ред. В.В. Пузанов. Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2003. С. 237-274 (2 пл.).

43. Институт рабства у антов, склавинов и восточных славян: традиции и новации //Вестн. Удм. ун-та. 2003. Сер. «История». С. 17-42 (1,5 п.л.).

44. Рец. на: Майоров A.B. Галицко-Волынская Русь: Очерки социально-политических отношений в домонгольский период: князь, бояре и городская

община. СПб.: Унив. книга, 2001. 640 с. // Вестн. Удм. ун-та. 2003. Сер. «История». С. 205-206 (0,13 п.л.)

45. «Киевское письмо» как источник эпохи становления древнерусской государственности // Российская государственность: История и современность / Отв. ред. М.В. Ходяков. СПб.: Изд-во СПб.-ro ун-та, 2003. С. 6-14 (0, 65 п.л.).

46. Особенности даннических отношений на Руси X в. и последний поход Игоря Рюриковича // Историк и его дело: Сб. науч. статей, посвящ. 85-летию со дня рождения проф. В.Е. Майера: Материалы Всерос. науч. конф. Ижевск, 9 декабря 2003 г. / Отв. ред. Д.А. Черниенко. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 2003. С. 273284 (0,76 п.л.).

47. Некоторые методологические аспекты изучения проблемы генезиса восточнославянской государственности в постсоветской историографии // Историки в поиске новых смыслов: Сб. науч. ст. и сообщ. участников Всерос. науч. конф., посвящ. 90-летию со дня рожд. проф. A.C. Шофмана и 60-летию со дня рожд. проф. В.Д. Жигунина. Казань, 1-9 октября 2003 г. Казань: ЗАО «Новое знание», 2003. С. 193-200 (0, 6 п.л.).

48. «Хроника Ливонии»: военная организация на Руси первой четверти XIII века глазами крестоносца // Вестн. Удм. ун-та. 2004. № 3. Серия «История». С. 92-106.

49. Рец. на: И.Б. Михайлова. Служилые люди Северо-Восточной Руси в XIV-первой половине XVI века: Очерки социальной истории. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2003. 640с. // Вестн. Удм. ун-та. 2004. № 3. Серия «История». С. 237-239 (В соавт. с Д.А. Котляровым).

50. Рец. на: A.B. Петров. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы (к изучению древнерусского вечевого уклада). СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2003. 352 с. // Вестн. Удм. ун-та. 2004. № 3. Серия «История». С. 245248 (В соавт. с Д.А. Котляровым).

51. Рец. на: Е.Б. Заболотный, В.Д. Камынин, И.Г. Шишкин. Очерки современной историографии истории России с древнейших времен до начала XX века. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2003. 388 с. // Вестн. Удм. ун-та. 2004. № 3. Серия «История». С. 249-250.

52. Историческая память народа. Особенности восприятия межэтнических и межплеменных противоречий в древнерусской фольклорной и литературной традиции // Межкультурное взаимодействие и его интерпретации: Материалы науч. конф. 22-23 апреля 2004. М.: ИВИ РАН, 2004. С. 21-24 (0,3 п.л.).

53. Генезис древнерусской государственности в современной отечественной историографии: традиции и новации // Мавродинские чтения. 2004. Актуальные проблемы историографии и исторической науки: матер, юбилейной конф., посвящ. 70-летию исторического факультета СПбГУ / Под ред. А.Ю. Дворниченко. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. С. 16-17 (0.2 п.л.).

54. Образование древнерусской государственности и особенности политического строя на Руси XI—XIII вв. в трактовке Н.П. Загоскина // Казанский университет как исследовательское и социокультурное пространство: сб. науч. статей и сообщ. / Сост. и отв. ред. Г.П. Мягков и Е.А. Чиглинцев. Казань: Казан. ун-т, 2005. С. 180-189 (0, 55 п.л.).

55. К вопросу о политической природе древнерусской государственности X - начала XIII в. в постсоветской историографии // Общество, государство, верховная власть в России в Средние века и раннее Новое время в контексте истории Европы и Азии (X-XVIII столетия): Междунар. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения акад. Л.В. Черепнина. Москва, 30 ноября - 2 декабря 2005 г.: тез. докл. и сообщ. / Отв. ред. В.Д. Назаров. М.: ИВИ РАН, 2005. С. 122-124 (0, 2 п.л.).

56. «Гадание» Владимира Мономаха: опыт реконструкции // Исследования по Русской истории и культуре: сб. статей к 70-летию профессора Игоря Яковлевича Фроянова / Отв. ред. Ю.Г. Алексеев, А.Я. Дегтярев, В.В. Пузанов. М.: Издательский дом «Парад», 2006. С. 186-225 (2,6 п.л.).

57. Проблемы истории средневековой Руси в трудах И.Я. Фроянова // Исследования по Русской истории и культуре: сб. статей к 70-летию профессора Игоря Яковлевича Фроянова / Отв. ред. Ю.Г. Алексеев, А.Я. Дегтярев, В.В. Пузанов. М.: Издательский дом «Парад», 2006. С. 3-23 (1,5 п.л.) (В соавт. с Ю.Г. Алексеевым).

58. Межэтнические контакты эпохи великого переселения народов: славяне и авары (вторая половина VI - первая треть VII в.) // Взаимодействие народов Евразии в эпоху великого переселения народов / Гл. ред. Р.Д. Голдина. Ижевск, 2006. С. 151-156 (0,58 п.л.).

59. К вопросу о «дофеодальном» периоде // Историческое знание: теоретические основания и коммуникативные практики: материалы науч. конф. / Отв. ред. Л.П. Репина. М.: ИВИ РАН, 2006. С. 437-439 (0, 21 п.л.).

60. Восприятие межэтнических противоречий в Повести временных лет: к вопросу об особенностях фольклорной и книжной традиции // ROSSICA ANTIQUA: Исследования и материалы. СПб.: Изд-во СПб.-го ун-та, 2006. С. 8392 (0, 8 п.л.).

61. «Киевское письмо» как источник по истории древнерусского права (К вопросу о корреляции с русскими источниками и особенностях средневекового законодательства)// Слов'янсьи o6pi'í. Кшв, 2006. Вип. 1. С. 370-381 (1 п.л.).

62. Религиозные представления древних славян: взгляд из Византии и Западной Европы (VI—VIII вв.) // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. Вып. 3. М.: ИРИ РАН, 2006. С. 9-29 (1 п.л.).

63. Норманны на Руси в конце X - первой половине XI в. // Ученые записки Мурман. пед. ун-та. Исторические науки / Отв. ред. С.А. Никонов. Мурманск: МГПУ, 2007. Вып. 7. С. 3-17 (1,2 п.л.).

64. Социокультурные конструкты и образы повседневности в «Житии Феодосия» // Вестн. Удм. ун-та. 2007. № 7. Сер. «История». С. 3-28 (1,75 п.л.).

65. Феномен И.Я. Фроянова и отечественная историческая наука // Фроя-нов И.Я. Загадка крещения Руси. М.: Алгоритм, 2007. С. 5—36 (1,34 п.л.).

66. Византийские и западноевропейские свидетельства VI—VIII веков о язычестве древних славян // Фроянов И.Я. Загадка крещения Руси. М.: Алгоритм, 2007. С. 287-332 (2 п.л.).

67. Качественные характеристики великокняжеской и «племенной» элиты IX- X вв. в «Повести временных лет»: социальные образы и этнический фактор //

Общественно-политическая мысль в России: традиции и новации. Сб. материалов Всерос. науч.-практ. конф. Ижевск, 24-25 октября 2006 г. Т. 1. Средневековая Русь: проблемы идентичности / Отв. ред. В.В. Пузанов. Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2007. С. 91-107 (1 п.л.).

68. Любечский съезд и его последствия: К вопросу о формировании Га-лицкой земли // Осмислення спадщини Давньо? Pyci: Галицько-Волинське княз|'вство в ¡сторюграфп: Мтжнарод. наук, конф., 26-27 жовтня 2007. Льв1'в: 1нститут укра'шознавства ¡м. I. Крип'якевича HAH Укра'ши, 2007. С. 16 (0,05 п.л.).

69. Социокультурные образы «Слова о законе и благодати» Илариона // ROSSICA ANTIQUA: Исследования и материалы. 2007-2008 / Отв. ред. А.Ю. Двор-ниченко, A.B. Майоров. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2008. С. 133-155 (1,8 пл.).

70. Рец. на: H.H. Юсова. Генезис концепцн давньорусько'1 народности в ¡сторичшй науш СРСР (1930-Ti - перша половина 1940-х рр.). Монограф1я. Вшниця: TOB «Консоль», 2005. 545 с. + И. // Белоруссия и Украина: История и культура. Ежегодник 2005/2006 / Гл. ред. Б.Н. Флоря. М.: Индрик, 2008. С. 343351.

71. «Бе же тогда нужда велика от иноплеменникъ...»: образ врага в «Житии Александра Невского» // Россия и мир глазами друг друга: история взаимовосприятия: Тезисы докладов Всерос. науч. конф., Москва, 25-26 ноября 2008 г. / Отв. ред. A.B. Голубев. М.: ИРИ РАН, 2008. С. 24-28 (0,25 п.л.).

Отпечатано с оригинал-макета заказчика

Подписано в печать 15.05.2009. Формат 60x84 1/16. Тираж 150 экз. Заказ № 799.

Типография ГОУВПО «Удмуртский государственный университет» 426034, Ижевск, ул. Университетская, 1, корп. 4.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Пузанов, Виктор Владимирович

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. Славяне в «эпоху расселения»: межэтнические контакты и социальная организация (взгляд из Византии, Западной Европы и Древней Руси).

§ 1. Славяне глазами византийских и западноевропейских авторов

VI— VIIIвв.: стереотипы восприятия.

§ 2. Отражение славянского расселения в Восточной Европе и межэтнических противоречий в древнерусской фольклорной и книжной традиции

ГЛАВА 2. Образование Древнерусского государства.

§ 1.Факторы и этапы политогенеза у восточных славян.

§ 2. Хазарская проблема.

§ 3. «Призвание» или «завоевание»: о природе «варяжской дани».

§ 4. Объединение племенных союзов под властью Киева. Политическая природа «Киевской Руси» X в.

§ 5. «Русь», «Руская земля»', борьба новгородской и киевской книжных традиций.

§ 6. Место и роль скандинавских элементов в военно-политической системе формирующегося Древнерусского государства (X— первая половина XI в.).

ГЛАВА 3. Формирование политических элит в эпоху становления Древнерусского государства (межэтнический симбиоз и социальная стратификация).

§ 1. Вождь-харизматик древних славян: представления о сакральной сущности правителя в традиционном обществе.

§ 2. Пути формирования древнерусской правящей элиты и судьба «podo племенной» знати.

§ 3. Этнополитическая иерархия и качественные характеристики правящей элиты в «Повести временных лет».

§ 4. «Бояре/боляре» «Повести временных лет»: особенности книжного образа.

ГЛАВА 4. Эволюция древнерусской государственности в XI - начале XII столетия .'. 33Q

§ 1" Государственный строй Русипервой половины XI в. «Ряд Ярослава». ^

§ 2. На пути к новой политической системе: от восстания в Киеве г. до Любечского съезда.

§ 3. Любечский съезд и его последствия.

ГЛАВА 5. Личность на переломном этапе развития государства и общества: феномен Владимира Мономаха.

§ 1 .«Гадание» Владимира Мономаха как источник по истории межкняжеских отношений конца XI— начала XII в.: проблема политического и нравственного выбора князя.:.

§ 2. Конфессиональная составляющая политического успеха Владимира

Мономаха.V.

§ 3. Идеальные образы князя-христианина в «Поучении» Владимира Мономаха и древнерусские реалии.

ГЛАВА 6. Государство и общество Древней Руси X - начала XII в. глазами современников.

Часть 1. Представления древнерусских книжников XI — начала XII в. о земле»/стране, власти, социуме.

§ 1. Слово о законе и благодати митрополита Илариона.

§ 2. Память и похвала князю русскому Владимиру.

§ 3 Житие Феодосия Печерского.

§ 4. Чтение о святых мучениках Борисе и Глебе.

§ 5 Сказание о Борисе и Глебе.

§ 6. Сказание о чудесах святых мучеников Романа иДавыда.

Часть 2. Взгляд «со стороны»: древнерусское общество глазами представителей иной этнокультурной традиции.

§ 1.Известия Ибн-Фадлана и Ал-Гарнати о древнерусском социуме.

§ 2. «Киевское письмо» как источник по социальной и правовой истории

Древней Руси.

Введение диссертации2009 год, автореферат по истории, Пузанов, Виктор Владимирович

Актуальность темы исследования. Научная актуальность проблемы определяется рядом факторов. Прежде всего, это одна из наиболее «наукоемких» тем с точки зрения методологического наполнения, объектов и подходов рассмотрения, вариантов построения концептуальных схем, междисциплинарной составляющей. Процессы политогенеза воздействуют практически на все сферы общественной жизни. Они, с одной стороны, обусловливаются и сопровождаются глубинными социальными, экономическими, этнокультурными, и ментальными трансформациями, а с другой — сами являются при: чиной таких трансформаций. Кроме того, гносеологическая значимость проблемы определяется ее первостепенной важностью в общеисторическом ракурсе: изучение процессов зарождения того или иного социального института или явления для историка всегда представляет особую ценность с точки зрения понимания механизмов и закономерностей исторического развития, выработки и апробации методологических и концептуальных схем. Вряд ли погрешим против истины, если скажем, что от того или иного решения проблемы генезиса древнерусской государственности во многом зависит понимание характера и природы общественного и государственного строя Древней Руси, особенностей и закономерностей отечественного исторического процесса.

Объектом исследования является становление древнерусской государственности (политогенез). Предметом - процессы политогенеза и их восприятие современниками. Государственность рассматривается как сложное социокультурное явление, в исторической динамике и неразрывном единстве его трех основных элементов: власти, территории, народа. Такое понимание следует в русле классического подхода1, наиболее соответствующего древнерусским реалиям. Правомочность такого подхода никем не отрицается, так как «государство — это многоаспектное явление, которое выступает, с одной стороны, как особый аппарат управления обществом, а с другой -как ассоциация всех членов общества, расположенных на государственной территории»2. Иными словами, государство не сводится к узкой группе лиц, монополизировавшей право на управление, и к институтам, обеспечивающим это право. К тому же в древности связь главы государства с населением и территорией не ограничивалась административными связями. Последние да7 же не являлись основными, обеспечивая лишь внешнюю сторону взаимоотношения между субъектами взаимодействия. Главной являлась сакральная связь правителя с народом и территорией, что обеспечивало и сакральную защиту территории и населения, и легитимность обладателя власти.

Государство это не только юридические или социальные институты — это система отношений. По словам Х.Дж.М. Классена, «государство» - продукт «социальных отношений», «особый вид социальной организации, выражающий специфический тип общественного строя. Оно является выражением социальных, экономических и политических отношений, существующих в данном обществе, и идей, касающихся силы, власти, принуждения, правосудия и собственности»3.

Хронологические рамки исследования охватывают период VIII - начала XII столетия. Исходный пункт — оформление восточной ветви славянства, в ходе расселения которой в Восточной Европе закладывались предпосылки формирования особой модели восточнославянского социо- и политогенеза. Конечный этап — киевское правление Владимира Мономаха, когда завершается оформление городов-государств, что предопределило, несмотря на временное восстановление господствующих позиций Среднеднепровской Руси и Киева, переход к новой форме политического существования русских земель. В условиях скудости источниковой базы по истории восточных славян VIII—

1 См.: Кистяковский Б.А. Философия и социология права. СПб. 1999. С. 451-452; Вла-димирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. 4-е изд., доп. Киев, 1905.

Головко О.Б. Корона Данила Галицького: Волинь i Галичина в державно-полггичному розвитку Центрально-СхщноТ Свропи раннього та класичного середньов1ччя. Ки'ш, 2006. С. 14.

Классен Х.Дж.М. Было ли неизбежным появление государства? // Раннее государство, его альтернативы и аналоги / Под ред. JI.E. Гринина, Д.М. Бондаренко, H.H. Крадина, A.B. Ко-ротаева. Волгоград, 2006. С. 73.

IX вв., для более глубокого осмысления особенностей их расселения в Восточной Европе, межэтнических контактов, закономерностей социо- и полито-генеза использовался материал по истории склавинов и антов VI—VII вв. Такой подход правомочен, учитывая высокую степень консервации общественных институтов у восточных славян VIII-IX столетий.

Степень изученности проблемы. Научное изучение проблемы образования древнерусской государственности уходит корнями в XVIII столетие. Русская историография того времени являлась, за небольшим исключением, монархической как по своей идейной направленности, так и по основному предмету исследований. Историки писали историю государства, на которую смотрели сквозь призму деятельности государей. И структура работ, и периодизация исторического процесса строились обычно по временам правления представителей правящей династии. Сам ход истории как бы «окняжи-вался». Было принято отождествлять начало русской истории с началом монархии, истоки которой большинство авторов возводили к приходу Рюрика С братьями1, а некоторые даже к более раннему времени. И хотя в определении реального характера власти великих и удельных князей оценки исследователей расходились, они были согласны в том, что в Древней Руси существовало правление монархическое, самодержавное, и исключение делалось, да и то не всегда и не всеми, лишь для Новгорода. Как правило, история России в историографии XVIII - начала XIX в. сводилась, к истории монархии: ее образованию (со смертью братьев Рюрика), потом раздроблению (со смертью Ярослава Мудрого или Мстислава Великого) и новому соединению под властью уже великих князей московских эпохи образования Русского единого государства . Эти представления оказались настолько живучими, что Ф.И. Леон-тович с полным основанием мог заявить, что вплоть до 40-х гг. XIX в. в русской историографии был «один политический культ - монархии Киевской и республики Новгородской»3.

С внедрением в исторические исследования социологических схем, совершенствованием методики научных изысканий, расширением объектов исследования историки начинают смотреть на государство, как результат дли

1 Историографию «норманнской проблемы» см. в гл. 2.

2 См.: Пузанов В.В. Княжеское и государственное хозяйство на Руси X-XII в. в отечественной историографии XVIII - начала XX в. Ижевск, 1995. С.8-9, 58-59; Он же. К вопросу о княжеской власти и государственном устройстве в Древней Руси в отечественной историографии // Древняя Русь: новые исследования. Вып. 2 / Под ред. И.В. Дубова, И.Я. Фроянова. СПб., 1995. С. 204-205.

Леонтович Ф.И. Задружно-общинный характер политического быта древней России // ЖМНП. 1874. Ч. 174. С. 206. тельного развития общества, обусловленного внутренней связью явлений. Важную роль в становлении новых подходов к изучению исторического процесса, как естественного хода развития рода человеческого, сыграли работы И.Ф.Г. Эверса. В его трактовке государство и другие общественные институты представали продуктом длительной эволюции общества, а не результатом деятельности отдельных личностей, которые сами, как показал автор, дейстг вуют под влиянием господствующих в обществе отношений и представлений1. На базе направления, заложенного И.Ф.Г. Эверсом и его последователями (А.М.Ф. Рейц, Ф.Л. Морошкин2), выросла знаменитая «государственная школа», у истоков которой стояли С.М. Соловьев, К.Д. Кавелин и Б.Н. Чичерин3. Они довели до совершенства схему длительного процесса становления государственных отношений через родовые, семейные (или вотчинные), однако так и не смогли выйти за рамки «культа монархии Киевской и республики Новгородской». Такой отход был осуществлен в работах Н.И. Костомарова, Ф.И. Леонтовича, В.И. Сергеевича, М.Ф. Владимирского-Буданова, С.А. Корфа и других исследователей. Древняя Русь стала рассматриваться как совокупность «волостей-земель», во главе со старшими городами. В историографию того времени прочно вошли понятия «вечевое государство», «вечевой период»4. Однако это направление не получило развития после победы Октябрьской революции5.

1 Ewers I.Ph.G. Geschichte der Russen. Dorpat, 1816; Ewers I.Ph.G. Studien zur grundlichen Kenntnis der Vorzeit Russlands. Dorpat, 1830.Он же. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии: Пер. с нем. И. Платонова. СПб., 1835. - См.: Рубинштейн H.JI. Русская историография. М., 1941. С. 223-233; Шевцов В.И. Густав Эверс и русская историография // ВИ. 1975. № 3. С. 55-70; Пузанов В.В. Княжеское и государственное хозяйство. С. 15.

2 Рейц А.М.Ф. Опыт истории российских государственных и гражданских законов: Пер. с нем. Ф.Л. Морошкина. М., 1836; Морошкин Ф.Л. О владении, по началам российского законодательства. М., 1837; Он же. Гражданское право по началам Российского законодательства // Юридический вестник. 1861-1862. Вып. 15-17,19-24.

3 Кавелин К.Д. Взгляд на юридический быт древней России // Современник, 1847. Т. 1. Отд. 2. С. 1—52; Соловьев С.М. История отношений между русскими князьями Рюрикова дома. М., 1847; Он же. История России с древнейших времен: В 29 т. // Он же. Соч.: В 18 кн. М., 1988-1995. Кн. 1-15; Чичерин Б.Н. Опыты по истории русского права. М., 1858 и др.

Костомаров Н.И. Мысли о федеративном начале Древней Руси // Костомаров Н. И. Исторический монографии и исследования. СПб., 1872. Т. 1. С. 1-49; Ф.И. Леонтович. Указ. соч.; Владимирский-Буданов М.Ф. Указ. соч.; Сергеевич В.И. Вече и князь. Русское государственное устройство и управление во времена князей Рюриковичей: Исторические очерки. М., 1867; Корф С.А. История русской государственности. СПб., 1908. Т. 1 и др. - См.: Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988. С. 8-12; Пузанов В.В. К вопросу о княжеской власти и государственном устройстве в Древней Руси. С. 208.

5 Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Указ. соч. С. 13.

В 1930-е гг. окончательно складывается марксистская концепция русской истории1. В изучении проблем Древнерусского государства в то время особый упор делался на работу К. Маркса "Секретная дипломатия"», в которой проводилась мысль «о невысоком уровне социально-экономического и политического развития восточных славян IX — первой половины XI в.». Киевская Русь X—XI вв. рассматривалась одними исследователями (Б.Д. Греков) как единое государство с сильной княжеской властью, а другими (C.B. Бахрушин, H.JI. Рубинштейн, В.А. Пархоменко) - как «непрочное», «эфемерное», «лоскутное» объединение, с примитивными отношениями «вассалитета без ленов». При этом C.B. Бахрушин, H.JI. Рубинштейн и , в известной степени, C.B. Юшков вели речь о дофеодальной природе восточнославянского го2 сударства на начальном этапе его развития .

В 1940—50-е гг. в советской историографии изменяются приоритеты в использовании методологического наследия классиков марксизма-ленинизма. «Секретная дипломатия» К. Маркса предается забвению, а приоритеты в осмыслении процессов становления восточнославянской государственности и классового общества отдаются работам Ф. Энгельса («Происхождении семьи, частной собственности и государства») и В.И. Ленина («О государстве» и др.)3. Наиболее заметным исключением из общих тенденций и ярким явлени-, ем в научной жизни рассматриваемого времени стала первая обобщающая монография, посвященная проблеме образования Древнерусского государства, написанная В.В. Мавродиным, увидевшая свет в 1945 г. Исследователь, в какой-то мере, отдавал дань наметившимся в науке тенденциям и углублялся в поисках начального этапа истории русского народа и русской государственности в эпоху антов4. «Далекими предшественниками Киевского государства -писал он, — были первые примитивные политические образования антских времен. Это были огромные межплеменные объединения, объединения не родовые, а политические». Союзы десятков племен, возглавляемые Бозом, Ида-ризием, Ардагастом, Мусокием, по мнению В.В. Мавродина, «смело можно

1 См.: Алексеев Ю.Г., Пузанов В.В. Проблемы истории средневековой Руси в трудах И .Я. Фроянова // Исследования по Русской истории и культуре: Сб. статей к 70-летию проф'. Игоря Яковлевича Фроянова / Отв. ред. Ю.Г. Алексеев, А.Я. Дегтярев, В.В. Пузанов. М., 2006. С. 3-4.

См.: Шишкин И.Г. Проблемы образования Древнерусского государства в отечественной историографии (1917-1990-е годы). Автореф. канд. дисс. Екатеринбург, 1997. С. 1314; Он же. К вопросу о становлении марксистской концепции образования древнерусского государства в отечественной историографии 1920-1930-х гг. // Государство и общество. 1999. №3-4. С. 23-40.

3 См.: Он же. Проблемы образования Древнерусского государства. С. 18.

4 Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. Л., 1945. С. 33-43. назвать предтечами "варварских государств", а в отдельных случаях, повиди-мому, даже больше того, самими "варварскими государствами"». В стоящем «особняком» мощном политическом объединении «прикарпатских дулебов У1-УП вв.» (Валинана Масуди) В.В. Мавродин увидел «восточнославянскую предшественницу державы Само»1. «Первым крупным государственным образованием древней Руси» исследователь считал «Русский каганат Вертинских анналов», который он локализовал в Среднем Поднепровье . Образованием же собственно «древнерусского Киевского государства» исследователь связывал с полным слиянием «двух центров древней Руси - Новгорода и Киева, двух областей - "Славии" и "Куявы"» при Олеге3. В то же время, исследователь отмечал, что покорение Олегом племен «было в значительной степени условным» и выражалось «в несистематическом сборе дани и в участии их воинов в войнах и походах киевского князя. Зачастую это были скорее. союзники.»4. Завершение «успешного окончания создания древнерусского государства» и расцвет «Киевской державы» В.В. Мавродин относил к периоду правления Владимира Святославича5.

Показательно, что В.В. Мавродин не стремился к удревнению классового строя у восточных славян, полагая, что в IX—X вв. «древнейшие центры Руси» были окружены морем общин, а класс феодалов «во всем своем разнообразии» сложился в XI столетии6. Однако работа В.В. Мавродина подверглась критике как со стороны партийных структур, так и со стороны коллег7. В отечественной историографии взяла верх тенденция на удревнение процессов становления классового общества и государственности у восточных славян8.

В 1940-50-е гг. сложился, в основных чертах, тот взгляд на генезис и природу древнерусской государственности, согласно Древнерусское государство, являясь продуктом классового общества, сформировалось в форме раннефеодальной монархии, а в XII в. распалось на независимые или полунезависимые

1 Там же. С. 175-177.

2 Там же. С. 202.

3 Там же. С. 221-226.

4 Там же. С. 227.

5 Там же. С. 289.

6 Там же. С. 173. у

См.: Дворниченко А.Ю. Владимир Васильевич Мавродин. Страницы жизни и творчества. СПб., 2001; Юсова H.H. Генезис концепцй' давньорусько1 народносп в ¡сторичнш наущ СРСР (1930-ti-перша половина 1940-х рр.). 2-е вид. Кшв, 2006. С.314-316.

8 См.: Фроянов ИЛ. Киевская Русь: Очерки отечественной историографии. JL, 1990. С. 263-279 и др.; Шишкин И.Г. Проблемы образования Древнерусского государства. С. 15-19. княжества1. В.И. Довженок, В.Т. Пашуто, JI.B. Черепнин, И.Б. Греков и П.П. То-лочко внесли коррективы в эту схему. В.И. Довженок первым выступил против противопоставления единой Руси IX-XI вв., русским княжествам периода фео: дальной раздробленности. Последние, по его мнению, возникли вместе с Киевским государством, являлись структурными его составляющими и не могли заменить собой единого государства. Киев сохранял роль общерусского центра и в период феодальной раздробленности.2 Однако, наибольший резонанс получила точка зрения В.Т. Пашуто. По его мнению, «и после триумвирата Ярослави-чей, и после Мономаха на Руси сохранялась общерусская форма правления, при которой киевский стол стал объектом коллективного сюзеренитета наиболее сильных князей».3 Эти взгляды, в основных чертах, принял JT.B. Черепнин. Исследователь полагал, что о раннефеодальной монархии можно вести речь лишь применительно к княжениям «Владимира, Ярослава, Святополка, Мономаха, Мстислава». С распадом этой формы «Русь представляет собой средневековую федерацию - союз князей, оформленный договорными отношениями на началах сюзеренитета-вассалитета»4.

Советские историки, ведя речь о межкняжеских отношениях X-XI вв., наполняли их феодальным содержанием. С таким подходом не согласился

A.B. Назаренко. Модифицируя теорию семейно-родового владения Русью Рюриковичами, он пришел к выводу, что на Руси, как и в других феодализи-рующихся государствах, власть князя/короля являлась «прерогативой не одной личности, а всего правящего рода». Это вытекало из традиционных представлений о сакральной природе княжеской власти и праве «всякого сонаследника на часть наследства». Поэтому уделы эпохи родового сюзерени

1 Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 368, 450-514; Юшков C.B. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949. С. 67, 139-144, 391-403; Мавро-дин В.В. Образование древнерусского государства. С. 395-396; Он же. Образование Древнерусского государства и формирование древнерусской народности. М., 1971. С. 144 и др.; Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества ХП-ХП1 вв. М., 1982. С. 403-589; Рогов В.А. Государственный строй Древней Руси: Учебное пособие. М., 1984. С. 5-6, 44, 62-70, 79. - Советские историки, на ином методологическом уровне, вернулись к старой «татшцевско-карамзинской» схеме «монархии Киевской и республики Новгородской» (См.: Пузанов В.В. К вопросу о княжеской власти и государственном устройстве в Древней Руси. С. 208-211).

2 Довженок В.Й. Кшв - центр Pyci в перюд феодально'1 роздробленосп // У1Ж. 1959. № 6. С. 89-98.

Пашуто В.Т. Черты политического строя Древней Руси // Новосельцев А.П., Пашуто

B.Т., Черепнин JI.B., Шушарин В.П., Щапов Я.Н. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 76 и др.

4 Черепнин JI. В. К вопросу о характере и форме Древнерусского государства X - начала Х1П в. // ИЗ. М.,1972. Вып. 89. С. 353-408; Он же. Пути и формы политического развития русских земель XII- начала XIII в. // Польша и Русь: Черты общности и своеобразия в историческом развитии Руси и Польши XII-XTV вв. М., 1974. С. 23-50. тета (до конца XI в.), и уделы эпохи феодальной раздробленности, «явления совершенно различные как по происхождению; так и по государственно-политической сути»1.

Однако эти новации следовали в русле, проложенном предшествующей историографией, рассматривавшей генезис государственности сквозь призму становления и развития классового общества. Между тем, уже со второй половины 1960-х гг. в советской науке наметились новые методологические подходы. Это было время, когда, с одной стороны, доминировало убеждение в незыблемости официальных научных концептов, превратившихся в совокупность догматов, а с другой — все больше и больше исследователей начинали тяготиться избыточной детерминированностью и жесткостью пяти-членной формационной схемы. Следствием этого явились попытки ее корректировки, выражавшиеся в выделении межформационных периодов, поиске новых формаций и т.п. В рамках таких поисков возобновляется прерванная на рубеже 1920-1930-х гг. дискуссия об азиатском способе производства, а А.И. Неусыхин, на новом уровне осмысления, вновь поднимает вопрос о существовании особого «дофеодального» периода, предшествующего классовому обществу. Не остались без внимания и «надстроечные явления», в частности проблема генезиса государственности. А.И. Неусыхин высказал мысль о том, что т.н. «варварские королевства» в Европе представляли своеобразную форму доклассовой государственности («варварское государство»). Тогда же М.А. Виткин пришел к выводу о возникновении государственности на Древнем Востоке еще до оформления классового общества. Важную роль в понимании процессов становления раннегосударственных образований сыграли наблюдения советских этнографов, выделивших т.н. «потестарные институты», предшествовавшие государственным (Ю.В. Бромлей, JI.E. Ку-бель и др.)2.

В изучении Древней Руси революционное значение имели труды И.Я. Фроянова, которые не укладывались в рамки догматического марксизма и содержали элементы цивилизационного подхода. Исследователь выступил против устоявшихся взглядов о классовой природе древнерусского общества и государства. В Киевской Руси X в. он увидел грандиозный суперсоюз племен с центром в Киеве. Государственность на Руси XI-начала XIII в. имела доклас

1 Назаренко A.B. Родовой сюзеренитет Рюриковичей над Русью (X-XI вв.) // Древнейшие государства на территории СССР: 1985 год. М., 1986. С. 149^157.

См: Пузанов В.В. Феномен И.Я. Фроянова и отечественная историческая наука И Фроянов И.Я. Начало христианства на Руси. Ижевск, 2003. С. 6-11; Алексеев Ю.Г., Пузанов В.В. Указ. соч. С. 3-23. совый характер и была представлена городами-государствами, оформившимися на обломках племенных союзов1. Вследствие этого исследователь выступил против господствовавшего в историографии тезиса о феодальной раздробленности на Руси Х11-ХШ вв. По его мнению, главной причиной «раздробленности Руси XII в.» стало образование городов-государств.

Работа, написанная совместно с А.Ю. Дворниченко окончательно оформляет концепцию городов-государств. В ней, придавая логическую завершенность научной конструкции, делается еще один принципиальный вывод: «социально-политическое развитие Руси XI— начала XIII вв. протекало в едином русле», что, конечно, не исключало местных особенностей.

В наиболее методологически законченном и несколько откорректированном виде, процесс генезиса государственности показан И.Я. Фрояновым в статье 1991 г. В ней генезис государственности представляется как длительный, «с VI по XI или XII вв.», последовательный процесс становления основных его элементов (признаков). Еще в племенную эпоху, на стадии суперсоюзов племен, появляются два элемента государственности — публичная власть и налогообложение в виде даней.4 «С крушением родоплеменного строя публичная власть сбрасывает с себя племенную оболочку, покрываясь общинной. К двум элементам государственности добавляется третий и последний — размещение население на территориальной основе. Это означало, что складывание государства на Руси в главнейших его чертах», и в форме города-государства, «завершилось»5. Применительно к «Х1-ХН вв. мы можем говорить о наличии трех признаков государства.»6.

И.Я. Фроянов первым из советских историков7 начал широко применять на древнерусском материале результаты палеопсихологических исследований, рассматривая, например, многие социальные катаклизмы в Древней Руси как проявление первобытной психологии, а не как акты «классовой борьбы». Учитывал он особенности первобытной психологии и при комплексном анализе системы социальных связей, содержания политических процессов в домонгольской Руси (княжеские пиры и раздачи, сущность княт

1 Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980.

2Там же. С. 236 и др.

3 Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Указ. соч. С. 252,265-267 и др.

Фроянов И. Я. К истории зарождения русского государства // Из истории Византии и византиноведения. Л., 1991. С. 61-93.

5Там же. .С. 83-84,92-93.

6 Там же. С. 92.

На данное обстоятельство уже обращалось внимание в литературе (Писаренко Ю.К поиску смысла посмертного ограбления правителей // У13. Вип. 10. 2007. Кшв, 2007. С. 9-13). жеской власти и представления о ней, место и роль знати в обществе, представления о собственности и т.п.).

В 1980-е гг. начинается научная деятельность ряда учеников И.Я. Фроя-нова, развивавших положения новой концепции, главным образом, на материале отдельных регионов Древней Руси1. К числу новационных по интересующей нас проблеме следует отнести статью А.Ю. Дворниченко, представлявшую собой удачную попытку реконструкции образа города в традиционной картине мира восточных славян.2 На основе новейших методологических подходов, сравнительно-исторического анализа, использования широкого круга самых разнообразных источников автор показал сложность и многообразие представлений древнерусского человека о городе. В общественном сознании того вре: мени город, как в целом, так и отдельные элементы его структуры, не только нес мощную сакральную нагрузку, но и представлялся сценой, на которой протекала драма жизни, сопереживаемая горожанином, местом, с которым «связан и такой важнейший элемент общественного сознания, как представления о богатстве». Но город, «в представлении древнерусского человека, - это еще и "гражане", городская община», не только самоуправляющаяся, но и правящая, это неразрывное единство главного города, пригородов и волости . Автор пришел к выводу, «что понятия, символы и т.д., связанные с городом, были системообразующими в традиционной восточнославянской модели мира», и это неудивительно, поскольку «основой социально-политической структуры Древней Руси были города-государства»4.

Несомненный интерес представляли и попытки представителей «ленинградской университетской школы» выйти за рамки домонгольского периода, проследить эволюцию социальных и политических институтов в

1 Дворниченко А.Ю. Городская община и князь в древнем Смоленске // Город и государство в древних обществах. JL, 1982. С.140—146; Он же. Эволюция городской общины и генезис феодализма на Руси // ВИ. 1988. № 1. С. 58-73; Кривошеев Ю.В. Социальная борьба в Северо-Восточной Руси и проблемы генезиса феодализма // ВИ. 1988. № 8. С. 49-63; Пашин С С. Галицкое боярство XII-XIII вв. // Веста. Ленингр. ун-та. 1985. Сер. 2. Вып. 4. С. 15-21; Петров A.B. Социально-политическая борьба в Новгороде в середине и второй половине XII в. // Генезис и развитие феодализма в России. Вып. 11. Проблемы истории города / Отв. ред. И.Я. Фроя-нов. Л., 1988. С. 25-41, и др.

2 Дворниченко А.Ю. Город в общественном сознании Древней Руси EX- XII вв. // Генезис и развитие феодализма в России: Проблемы идеологии и культуры: К 80-летию проф. В.В. Мавродина. Л., 1987. С. 20-30.

3 Там же.

4 Там же. С. 30. - А.Ю. Дворниченко близок к истине. В некоторых русских источниках начало Русской земли связывается с возникновением городов и, как следствие, волостей (См., наприм.: «.Летописание князей и земля Русския, и како избра богъ страну нашу., и грады почаша бывати по местом, преже Новгородчкая волость и потом Кыевская, и о поставлении Киева.» (ПСРЛ. Т. 3. М. 2000. С. 103). сложных условиях ордынского ига, формирования «русско-литовской» и московской государственности1.

Новые веяния в науке не обошли стороной белорусскую и украинскую науку. Показательны взгляды белорусского исследователя Н.И. Ермаловича, который отказался рассматривать развитие феодализма в качестве главной, и даже серьезной причины генезиса Древнерусского государства. По его мнению, «трудно говорить» о наличии феодализма даже в середине X в. «Скорее всего в это время существовала еще военная демократия, приспособленная прежде всего для организации набегов на другие, обычно более богатые земли с целью захвата добычи». «Империю Рюриковичей» исследователь считал «искусственным и потому недолговечным военно-административным объединением», в которое «наспех и вопреки их воли и интересам включались племенные земли». В' этой связи он пытался оспорить тезис о существовании единой древнерусской народности . Взгляды Н.И. Ермаловича оказали существенное влияние на изучение Древней Руси в последующей белорусской историографии3.

Украинский историк Ю.В. Павленко в 1980-е гг. использовал элементы цивилизационного подхода к изучению древних обществ и вел речь о раннеклассовых городах-государствах как всемирно-историческом явлении, в том

Дворниченко А. Ю. Эволюция городской общины. С. 58-73; Он же. Русские земли Великого княжества Литовского: Очерки истории общины, сословий, государственности (до начала XVI в.). СПб., 1993; Кривошеев Ю.В. О средневековой русской государственности (К постановке вопроса). СПб., 1995; Пашин С.С. Боярство и зависимое население Галицкой (Червонной) Руси XI-XV вв.: Автореф. канд. дисс. Л., 1986; Он же. Каланные и ордынцы в Червонной Руси XV в. (к вопросу о происхождении королевских слуг) // Вестн. Ленингр. ун-та. 1986. Сер. 2. С. 90-93; Петров A.B. О борьбе «старейших» с «меньшими» и выступлениях «крамольников» в Новгороде во второй половине XIII в. // Вестн. Ленингр. ун-та. 1991. Сер. 2. Вып. 1. С. 20-27 и др.

2 Ермалов1ч M.I. Старажытная Беларусь: Полацга i новагародск1 перыяды. 2-е выд. Мн., 2001. С. 55-56.

3 Это проявляется: в отрицании существования древнерусской народности; в тенденции рассматривать формирование белорусской государственности сквозь призму Полоцкого и Туровского княжеств, объявляемых «первыми белорусскими государствами»; в изображении Киевской Руси конгломератом разных племен и народов, искусственным и кратковременным военно-политическим образованием и т.п. - См., наприм.: Псторыя Беларуси У 6 т. Т. 1. Старажытная Беларусь: Ад першапачатковага засялення да сярэдзшы XIII ст. Мн., 2000. С. 215-222, 323-330; Тарасау C.B. Полацкая зямля X-XI стст. Перадумовы утварэння Полацкай зямл! // Труды VI Международного Конгресса славянской археологии. Т. 1. Проблемы славянской археологии / Отв. ред. В.В. Седов. М., 1997. С. 92-98; Крауцэв1ч А. Асноуныя храналапчныя ру-бяжы этшчнай ricTopbii Беларуа // Пстарычны Альманах. 2002. Т. 7 и др. - Впрочем, среди белорусских ученых имеют место и другие мнения (См., напр.: Загарульсш Э.М. Заходняя Русь'. IX—XIII стст. Мшск, 1998; Лысенко П.Ф. Туровская земля IX—XIII вв.: 2-е изд. Минск, 2001. Марзалюк I. Пстарычная самащэнтычнасць насельшцтва Беларуа у 11-17 стст. // Пстарычны Альманах. 2001. Т. 5 и др.). числе в отношении Восточной Европы1. Вместе с тем, он жестко увязывал процессы формирования городов государств и «перехода от первобытности к цивилизации» с процессом становления классовых обществ, пути формирования городов-государств «с той или иной формой становления классового о общества» .

В начале 1990-х гг. отход от признания классовой обусловленности образования древнерусского государства становится массовым. Изменяются подходы к пониманию характера ранней государственности, трактовке сущности и этапов политогенеза. Русь X в. все больше видится историкам доклассовым образованием, разновидностью «варварского» государства, пред-государственным образованием более близким к суперсоюзам племен, чем к государству. Например, А.П. Новосельцев, охарактеризовал Русь X века, как «типичное варварское государство», представлявшее по форме «федерацию о княжеств, возглавляемую Великим князем Киевским» .

Ряд исследователей в поиске новых методологических ориентиров обратился к идеям представителей западной политантропологии. Речь идет-, прежде всего, о теории вождества, (Э. Сервис, М. Фрид и др.4) получившей широкое признание на Западе. С конца 1970-х гг. эти идеи стали распространяться в советской историографии, но особое развитие получили в постсоветской науке5. Однако проникновение термина вождество (сЫеГс!от) в понятийный аппарат исследователей восточнославянского политогенеза затянулось на два десятилетия. При этом на начальном этапе инфильтрация новых идей осуществлялась посредством работ представителей «потестарно-политической» этнографии (Л.Е. Кубель и др.). Показательный пример -труды киевского археолога А.П. Моци, который одним из первых попытался использовать теорию вождества в изучении восточнославянского политогенеза. Так, касаясь проблемы союзов племен и племенных княжений, А.П^

1 Павленко Ю.В. Основные закономерности и пути формирования раннеклассовых городов-государств // Фридрих Энгельс и проблемы истории древних обществ. Киев, 1984. С.169-217.

2 Там же. С. 183-184 и др.

3 Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990 и др.

4 Service E.R. Primitive Social Organization: An Evolutionary Perspective. N.Y., 1962; Idem. Origins of the State and Civilization. The Process of Cultural Evolution. N.Y., 1975; Fried M.H. The Evolution of Political Society: An Essay in Political Anthropology. N.Y., 1967.

5 См.: Крадин H.H. Вождество: современное состояние и проблемы изучения // Ранние формы политической организации: от первобытности к государственности / Отв. ред. В.А. Попов. М., 1995. С. 11-61; Крадин Н.Н., Скрынникова Т.Д. Империя Чингис-хана. М., 2006. С. 35-36.

Моця соотнес их с «двумя историческими периодами: военной демократии и вождества» — промежуточным этапом «от первобытного общества к классовому». Методологической основой для этих построений послужили труды JI.E. Кубеля и В.П. Алексеева1. В более поздних работах автор, не изменяя сути своих выводов, ссылается уже на труды JI.C. Васильева и Э. Сервиса . Эти идеи А.П. Моця синтезировал с традиционными наработками советской историографии об этапах становления и раннефеодальной природе Древнерусского государства.

Однако с распадом СССР и кардинальными социально-экономическими, политическими и идеологическими изменениями на постсоветском пространстве столбовая дорога постсоветской историографии проблемы восточно-славянского политогенеза пошла в несколько ином направлении. Важным рубежом в изучении генезиса древнерусской государственности стали «Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто» (апрель 1992 г.), посвященные спорным проблемам образования Древнерусского государства. Они положили начало не только прямому переносу теории вождества на восточнославянскую почву непосредственно из трудов представителей западной политантропологии, но и массовому отказу исследователей от классового подхода к проблеме восточнославянского политогенеза .

Особую роль, как в плане методологических новаций, так и в плане влияния на последующую историографию вопроса сыграли доклад и статья Е.А. Мельниковой.4 Она выступила против доминировавшей в советской науке тенденции проводить прямую и тесную связь между такими явлениями как формация, классовое общество, государство. «Переход от родового к классовому (феодальному) обществу в Восточной и Северной Европе», по ее мнению, «осуществлялся через несколько последующих типов социально

1 Моця А.П. Давньоруська народшсть // У1Ж. 1990. № 7. С. 5.

2 Там само. С. 5; Його ж. Населения твденно-русысих земель IX- XIII ст. Кшв, 1993. С. 54; Його ж. Схщнослов'янське суспшьство напередодш утворення КиГвско!' Pyci // Давня ieropifl Украши. Т. 3. Слов'яно-Руська доба. Кит, 2000. С. 477.

3 Подр. см.: Пузанов В.В. О спорных вопросах изучения генезиса восточнославянской государственности в новейшей отечественной историографии // Средневековая и новая Россия: К 65-летию проф. Игоря Яковлевича Фроянова/ Отв. ред. В.М. Воробьев, А.Ю. Дворни-ченко. СПб., 1996. С. 148-167.

4 Мельникова Е.А. К типологии становления государства в Северной и Восточной Европе (Постановка проблемы) // Образование Древнерусского государства. Спорные проблемы: Чтения памяти чл.-кор. АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. Москва, 13-15 апреля 1992 г. Тез. докл / Отв. ред. А.П. Новосельцев. М., 1992. С. 38-41; Она же. К типологии предгосударственных и раннегосударственных образований в Северной и Северо-Восточной Европе (Постановка проблемы) // Древнейшие государства Восточной Европы (далее - ДГ): 1992-1993 годы. М., 1995. С. 16-33. политических систем: вождийство, являющееся еще догосударственным образованием, дружинное государство, в котором потестарные структуры представлены военной организацией, и раннефеодальное государство». Дружинное государство в концепции Е.А. Мельниковой заняло место так называемого военного государства, выделяемого в работах ряда зарубежных авторов. Основной особенностью политической системы этого «зарождающегося государства - по Е.А. Мельниковой — является то, что его функции выполняются главным образом военной организацией — дружиной», или аналогичной ей организацией. При этом и воэюдеству, и дружинному государству Е.А. Мельникова придает универсальный характер.

Идеи Е.А. Мельниковой о дружинном государстве развил украинский историк Н.Ф. Котляр. Основные положения Е.А. Мельниковой и Н.Ф. Котля-ра приняли Е.В. Пчелов, С.М. Никольский, К.А. Соловьев, украинские исследователи В.М. Рычка, JI.B. Войтович, А.П. Моця и др.1

На разработку концепции дружинного государства известное влияние оказали работы A.A. Горского. В 1980-е гг., в рамках концепции «государственного феодализма», он выдвинул положение, согласно которому дружина — корпорация, объединявшая всю светскую часть господствующего класса, во главе с князем. Дружина играла ведущую роль в обществе, являлась корпоративным верховным собственником земли, осуществлявшим корпоративную у эксплуатацию населения посредством полюдья . Особо важное положение для формирования новой концепции имели выводы автора, согласно которым «в раннее средневековье военнослужилая знать» (дружина) «и государственный аппарат совпадали»3. Сам A.A. Горский, анализируя выводы исследователей о

1 Котляр Н.Ф. О социальной сущности Древнерусского государства IX- первой половины X в. // ДГ. 1992-1993. С. 33-49; Он же. Древнерусская государственность. СПб., 1998; Иого ж. Останнш князь дружинноТ Pyci // У1Ж. 1999. № 2. С. 134—141; Пчелов Е.В. К вопросу о времени возникновения Древнерусского государства // Альтернативные пути к ранней государственности. Междунар. симпозиум / Отв. ред. H.H. Крадин, В.А. Лынша Владивосток, 1995. С. 117-127; Соловьев К.А. Властители и судьи: Легитимация государственной власти в Древней и Средневековой Руси: ЕХ-первая половина XV в. М., 1999. С. 29-30; Никольский С.Л. О дружинном праве в эпоху становления государственности на Руси // Средневековая Русь. Вып. 4 / Отв. ред. A.A. Горский. М., 2004. С. 5, 41; Ричка В.М. Кишська Русь: проблеми, пошуки, пгтерпретацш // YDK. 2001. № 2. С. 26-28; Войтович Л.В. Середт виси в У крапп: хронолога, проблеми перюдизацп // У1Ж. 2003. № 4. С. 138; Моця А.П. Поляни-руси та шил лггописш племена швдня СхщноТС Свропи // А се его сребро: 36. праць на пошану члена-кореспондента HAH Украши Миколи Федоровича Котляра з нагоди його 70-р1ччя / Вщп. ред. В. Смолш. Ки'Св, 2002. С. 17—18; — Подр. см.: Пузанов В.В. Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты. Ижевск, 2007. С. 11-14.

2 Горский A.A. Дружина и генезис феодализма на Руси // ВИ. 1984. № 9; Он же. Древнерусская дружина. М., 1989.

3 Он же. Древнерусская дружина. С. 33,59-74 и др. дружинном государстве, считает, во-первых, что «подобное определение. правомерно лишь в качестве одного из условных обозначений государства — по типу организации в нем элитного слоя. Во-вторых, если исходить из данного признака, о "дружинной государственности" на Руси можно говорить не до начала XI в., а примерно до второй половины XII в.», поскольку «даже во второй половине XII столетия» встречаются «указания на "дружину" как на совокупность представителей знати того или иного княжества». И «лишь в конце XII—XIII в. дружину в этой роли заменяет двор»1. Кроме того, A.A. Горский не использует категорию вождество, предпочитая племенные княжения, 2 союзы племенных княжении или — славингш .

Вместе с тем, историографические предпосылки взглядам A.A. Горского и Е.А. Мельниковой можно найти еще в дореволюционной историографии, например, в работах Ф.Л. Морошкина3 и, особенно, Н.П. Ламбина4.

Концепция «дружинного государства» встретила возражения со сторо: ны ряда исследователей5.

Имеется пример, как представляется, и вторичной, независимой постановки проблемы «дружинного государства». Так, Л.Е. Гринин, со ссылкой на А.Я. Гуревича, писавшего о взаимосвязи между могуществом правителя и размером его дружины, отмечал: «Русь, Норвегия и другие страны являли

1 Он же. Русь: От славянского Расселения до Московского царства. М., 2004. С. 109-114.

2 Он же. О «племенной знати» и «племенах» у славян // Florilegium: К 60-летию Б.Н. Флори. М., 2000. С. 65-66 и др.

3 Ф.Л. Морошкин выделял следующие государственные элементы («стихии»): дружины, кровнородственные объединения (семейства, роды, племена), городские общины. Государство - следствие союза первых двух элементов: «Семейства и роды составляли материальный элемент государства; дружина — формальный элемент» (Морошкин Ф.Л. Гражданское право по началам Российского законодательства // Юридический вестник. 1862. № 1. С. 2-4). Городские общины были представлены вольными городами - Новгородом и Псковом (Там же. С. 5-6).

4 Н.П. Ламбин первым в отечественной историографии выступил с концепцией о существовании в Древней Руси верховной дружинно-корпоративной собственности, основанной на феодальных началах (Ламбин Н.П. Объяснение сказаний Нестора о начале Руси. На статью профессора Н.И. Костомарова «Начало Руси», помещенную в «Современнике» №1, 1860 г. Возражения учителя Н. Ламбина. СПб., 1860; Он же. Источники летописного сказания о происхождении Руси // ЖМНП. 1874. Ч. 173, отд.2. С. 225-263; Ч. 174, отд. 2. С. 53-119). - Подр. см.: Пузанов В.В. Княжеское и государственное хозяйство. С. 39-40.

5 Пузанов В.В. О спорных вопросах. С. 160-162; Тимонин А.Н. Проблемы генезиса Древнерусского государства. Уфа, 1997. С. 59-60; Свердлов М.Б. Становление и развитие правящей элиты на Руси VI-XTV вв. // Правящая элита Русского государства IX - начала XVIII в.: Очерки истории / Отв. ред. А.П. Павлов. СПб., 2006. С. 40, примеч. 58; Майоров A.B. Галицко-Волынская Русь: Очерки социально-политических отношений в домонгольский период: Князь, бояре и городская община. СПб., 2001. С. 30. - Подр. см.: Пузанов В.В. Древнерусская государственность. С. 15-16. пример дружинного государства, в котором могущество правителя "измерялось в первую очередь размерами его дружины"»1.

Достаточно прочно в постсоветской историографии Древней Руси утвердились и представления о вождестве, как универсальной форме социальной организации, непосредственно предшествующей государству. Помимо уже рассматривавшихся исследований, следует отметить работы украинского археолога Я.В. Барана, а также представителей «школы И.Я. Фроянова» -Д.М. Котышева и А.Ю. Дворниченко2. Я.В. Баран, вслед за Л.С. Васильевым, полагает, что «племя как социальное образование совпадает с понятием "чиф-дом"»3. Со временем у славян появляются сложные чифдомы, свидетельства о которых он находит уже в известии Иордана об антском вожде Боже4. В «Русской земле», выделенной в трудах А.Н. Насонова и Б.А. Рыбакова, Я.В. Баран видит «классический пример возникновения и все большего усложнения чиф-дома, который эволюционировал в сложное вождество, а впоследствии стал государством»5. «В феномене чифдома с характерной для него системой власти-собственности - по словам Я.В. Барана — было заложено по-меньшей мере два пути дальнейшего развития. Там, где власть-собственность оставалась недифференцированной, после появления8 легализованного аппарата принужде1 ния создавались государства типа восточных деспотий. Если же происходила дифференциация власти и собственности, то возникали государства европейского типа, каковым и являлось первое государство восточных славян — Киевская Русь»6.

Д.М. Котышев попытался совместить наработки представителей западной политантропологии с концептуальными построениями И.Я. Фроянова и

1 Гринин JI.E. Раннее государство и демократия // Раннее государство, его альтернативы и аналоги. С. 340.

2Дворниченко А.Ю. О восточнославянском политогенезе в VI-X вв. // ROSSICA ANTIQUA: Исследования и материалы. 2006 / Отв. ред. А.Ю. Дворниченко, A.B. Майоров. СПб., 2006.С. 184-195; Котышев Д.М. Княжеские элиты и городские общины в Южной Руси XI-XII вв. // Eni™ i цившЬацшш процеси формуванння нацш / Головн. ред. О.О. Рафальский. Киш, 2006. Т. 1. С. 235-240; Баран Я.В. Суспшьний лад та сощальш вщносини // Давня icTopk Украши. С. 145-163.

Баран Я.В. Вказ. пр. С. 145-163. - «В славянское время простые вождества археологически отодествляются с гнездами поселений» (Його ж. До проблеми сощально! штерпретацп слов'янських градов // Роль раншх мюьких центр1в в становленш КшвськоТ Pyci / Вщп. ред. О.П. Моця. Суми, 1993. С. 14).

4 Баран Я.В. Суспшьний лад та сощальш вщносини. С. 157. - Как сложные вождества Я.В. Баран рассматривает также «летописные племена» (Його ж. До проблеми сощальноТ нггерпретаци слов'янських 1рад1в. С. 14).

5 Його ж. Суспшьний лад та сощальш вщносини. С. 160.

6 Там само. С. 145-163.

A.B. Назаренко1. На представления И .Я. Фроянова о Киевской Руси X в. как грандиозном суперсоюзе племен, возглавляемом полянской общиной, Д.М. Котышев наложил построения H.H. Крадина о суперсложном вождестве2. Путем такого совмещения суперсоюз (Киевская Русь) превратился в суперсложное вождество — переходный этап «от родовой эпохи к раннегосударствен-ной»3. По мнению исследователя, термин суперсложное вождество {территориальное раннее государство или мультиполития) «близок определению "суперсоюза племен", но представляется. более корректным и точным»4.

А.Ю. Дворниченко, напротив, солидаризируется с теми исследователями, кто ставит под сомнение правомочность использования понятия «племя»1. По его мнению, на смену военной демократии (VI—VIII вв.) у славян приходит вождество, развивающееся «от более ранней, примитивной, формы к более развитой (IX-X вв.). Если использовать терминологию Р. Карнейро, это было движение от простого вождества через компаудное к консолидированному». Последнее «предшествовало формированию гражданской общины, которое приходится на XI — первую половину XII в.». Сформировавшиеся города-государства (гражданские общины) являлись лишь по форме государствами.

Выведенная на этнографических материалах Океании, теория вождества логично объясняет процессы политогенеза в большинстве регионов Азии, Африки и Америки. Однако этнографические материалы в отношении европейского континента отсутсвуют5. Попытки выделения археологических критериев вождеств вряд ли можно считать убедительными. Создается впечатление, что ученые ухватились за очередную «универсальную теорию», вносящую методологическую стройность и упорядоченность в исторические сочинения, но имеющую те же недостатки в плане применения к конкретному историческому материалу, что и другие «универсальные» теории. Понимая уязвимость такого «универсализма», отдельные исследователи отказываются

1 Котышев Д.М. Указ. соч.С. 235-240.

Необходимо иметь ввиду, что о суперсложном вождестве H.H. Крадин ведет речь применительно к кочевым империям. Например, в одной из последних работ H.H. Крадина, написанной совместно с Т.Д. Скрынниковой подчеркивается, что «те общества, которые ранее интерпретировались как зачаточные ранние государства [речь идет о типологии ранних государств Х.Дж.М. Классена и П. Скальника. - В.П.], правильнее было бы определять как сложные или (если речь идет о кочевых империях) суперсложные вождества» (Крадин H.H., Скрынни-кова Т.Д. Указ. соч. С. 504).

3 Котышев Д.М. Указ. соч. С. 235.

4 Он же. Киев-Белгород-Вышгород: из истории взаимоотношения города и пригородов Киевской земли // Слов'янсыа обрй. Кшв, 2006. Вип. 1. С. 119.

5 Крадин H.H. Указ. соч. С. 13-15. от использования теории вождества, а другие усматривают в вождествах лишь один из возможных путей политогенеза.

На древнерусском материале такой подход характерен для Е.А. Шина-кова. Исследователь принял положение Е.А. Мельниковой о дружинном государстве, но лишь как одном из возможных путей политогенеза.1 Вождества, по его мнению, также не являлись единственным и универсальным потес-тарно-политическим организмом, предшествовавшим государственности. Он выделяет в Восточной Европе IX—X в. 5-6 зон потестарности, соответствующих если не форме, то этапу вождеств. «Империю Рюриковичей» второй половины IX-X в. Е.А. Шинаков представляет как двухуровневое государство, «верхний ("федеральный", "имперский") уровень которого образует правящая военно-торговая корпорация "Русь", нижний — князья, вожди, старейшины отдельных подчиненных ей субгосударств — территориальных вож-деств-княжеств и протогородов-государств» . «Для Руси конца Х- середины XI в. основной являлась корпоративно-дружинная* форма ранней государственности с элементами (в регионально-, или структурно-политическом плане) линий развития к городам государствам (не только Новгород, Псков и Полоцк, но и такой институт как "вече", во многих городах,.а также боярско-аристократические тенденции в Ростове, Галиче и др.). Эта основа дополнялась некоторыми,элементами "политарной". и феодально-иерархической. л форм государственности» .

Попытка многолинейного и сравнительно-исторического подхода к решению проблемы генезиса Древнерусского государства, синтеза концептуальных положений и элементов основных современных теорий («вождеств», «потестарных обществ», «дружинного государства», «городов-государств», «государственного феодализма» и т.д.) предпринятая Е.А. Шинаковым, весьма интересна и нашла сторонников в историографии4. Вместе с тем, трудно признать удачной разработанную им методику «использования археологических источников с целью выявления признаков. тех или иных

1 Шинаков Е.А. Образование древнерусского государства. Брянск, 2002. С. 12, 30-33.

Он же. Племена Восточной Европы накануне и в процессе образования Древнерусского государства // Ранние формы социальной организации: генезис, функционирование, историческая динамика / Сост. и отв. ред. В.А. Попов. СПб, 2000. С. 309-314,333-334.

Он же. Образование древнерусского государства. С. 297.

Так, по словам A.C. Щавелева, «бурный и кровавый процесс складывания "лоскутной империии Рюриковичей" (К. Маркс) завершается во второй половине X в.рождением "двухуровневого дружинного государства" (Е.А. Мельникова, Е.А. Шинаков). .Своего рода золотым веком этой политической системы» стала эпоха Владимира Святого (Щавелев A.C. Родовой сюзиринитет династии Рюриковичей в системе политического устройства Древней Руси // Проблемы славяноведения. Вып.2 / Отв. ред. С.И. Михальченко. Брянск, 2000. С. 13). элементов, этапов, линий процесса государствообразования и форм потес-тарно-политических структур». В этой связи в очередной раз возникает вопрос об эффективности использования археологических методов при изучении сложнейших процессов социо-культурной эволюции. Даже при наличии параллельной базы письменных источников, археологический материал, в силу своего характера, малоинформативен при рассмотрении указанной проблемы. Для анализа потестарных общностей не отраженных в письменных источниках он оказывается просто бессильным. О том, насколько упрощенными могут являться наши представления о реалиях глубокой древности, свидетельствует история изучения строительства монументальных объектов. Едва ли не аксиомой считалось положение, согласно которому возводить подобные сооружения могли лишь сложные, иерархически устроенные цивилизации. Однако, открытие К. Шмидтом монументального комплекса Гобекли-Тепе на территории Турции (датируется приблизительно серединой 10 тысячелетия до н.э.) переворачивает устоявшиеся представления: эти монументальные сооружения возведены охотниками; не знавшими земледелия и ведшими полукочевой образ жизни.

Новые веяния не обошли стороной и историков права1. Однако говорить о сколько-нибудь выверенной современной историко-правововой концепции становления древнерусской государственности, видимо, преждевременно2.

Восточнославянские вождества» стали результатом не столько изучения конкретного материала, сколько следствием механического переноса готовых теоретических схем на отечественную почву. Как следствие - методологическая неопределенность, наложение новой дефиниции на традиционные: «племенное княжение» = простое вождество и «союз племен или племенных княжений» = сложное вождество (Е.А. Мельникова); «племенное княжение» = вождество (Н.Ф. Котляр, Е.В. Пчелов, А.Н. Тимонин3), суперсоюз племен = суперсложное вождество (Д.М. Котышев) и т.д. Е.В. Пчелов, фактически, отождествляет понятия, «военная демократия» и «вождество»,4 «княжеская власть» и «вождество».5 Украинский археолог Я.В. Баран, вслед

1 К.А. Соловьев. Указ. соч.; Тимонин А.Н. Указ. соч.; Момотов В.В. Формирование русского средневекового права в IX-XTV вв. М., 2003.

2 Подр. см.: Пузанов В.В. Древнерусская государственность. С. 13-14; 19-21

3 Тимонин. А.Н. Указ. соч. С. 102.

Пчелов Е.В. Указ. соч. С. 119, 121. - На принципиальное различие этих понятий указывал H.H. Крадин (Крадин H.H. Указ. соч. С. 19).

5 Пчелов Е.В. Указ. соч. С. 121. за JI.С. Васильевым, полагает, что «племя как социальное образование совпадает с понятием» воэ/сдество1 и т. п.

Более логичной, на первый взгляд, выглядит позиция А.Ю. Дворничен-ко, последовательно проводящего взгляд на вождество, как универсальное явление, и не менее последовательно отказывающегося от традиционных для отечественной историографии дефиниций. Вместе с тем, А.Ю. Дворниченко, как и другие сторонники универсализма вождества, не может внятно объяснить, почему однолинейная эволюция на этапе от эгалитарных обществ к вот ждеству, в итоге, не дает однолинейного же развития на последующих стадиях развития. Не логичнее ли исходить из положения о том, что общества изначально подвержены многолинейной эволюции. Как показывают исследования, «нет ни одной пары значимых эволюционных показателей, между которыми наблюдалась бы 100%-ная корреляция. По крайней мере за более чем 100 лет поисков подобных корреляций ни одной реальной функциональной зависимости между какими-либо социоэволюционными показателями обнаружено не было»2.

Конечно, не все исследователи находят место .вождеству в качестве одного из звеньев в цепи политогенеза. Например, И.Н. Данилевский, на основании летописного сказания о призвании варягов, приходит к выводу о том, что первоначально народное вече «было источником власти князя».3 Принимая точку зрения И.Я. Фроянова о- нераздельности «военной силы и общественной власти» у восточных славян в период зарождения древнерусской государственности, И.Н. Данилевский предполагает существование «более или менее» устойчивого равновесия сил «между властью князя», опиравшегося на дружину, и «властью веча, за которым стояла военная организация горожан»4. Исследователь соглашается с все больше распространяющимся в историографии мнением о «общенародном» характере раннего государства, главной функцией которого являлась защита интересов граждан (подданных)5. Отвергая господствовавшие в отечественной историографии «жесткие» характеристики государства, И.Н. Данилевский, опираясь на положения Р.Вольфа, Ю.В. Бромлея и Ю.И. Семенова, выделяет «две общие

1 Баран Я.В. Суспшьний лад та сощальш вщносини. С. 156,157,160.

2 См.: Бондаренко Д.М., Коротаев A.B. Политогенез, "гомологические ряды" и нелинейные модели социальной эволюции (К кросскультурному тестированию некоторых полиантропологических гипотез) [Электронный ресурс] - Режим доступа: http // ons.gfns.net/1999/5/12.htm

3 Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (1Х-ХП вв.). М., 1999. С. 78.

4 Там же. С. 80.

5 Там же. С. 164. характерные черты» государства: 1) использование силы, «с целью добиться подчинения своим командам»; 2) претензия «на право командовать и право подчинять, т.е. на то, чтобы быть легитимным»1.

И.Б. Губанов предпринял попытку решить проблему типологии Киевской Руси X в. опираясь на признаки государства, разработанные Х.Дж.М. Классе-ном, с использованием сравнительно-исторического материала. Проведенный анализ убедил автора в том, что «Древняя Русь первой половины X в. имела. примитивную и архаичную структуру, которой всякая придворная иерархия и чиновная система была органически чужда, это было рыхлое образование из множества славянских и древнефинских племен, с которых скандинавская дружина князя-конунга собирала дань посредством полюдья». Позднее, «некоторые элементы древнескандинавской системы управления вошли . и в структуру раннефеодального христианского государства — Киевской Руси» . Немного погодя, это «зародышевое государство» И.Б. Губанов характеризует как прото-государственное многоплеменное образование, и датирует трансформацию последнего в «раннесредневековое государство» серединой X в.3 Таким образом, понятия «раннефеодальное» и «раннесредневековое» государство используются автором как синонимы.

Кардинальные изменения претерпели взгляды М.Б. Свердлова. В начале 1990-х гг. он ввел в свою схему восточнославянского политогенеза понятие «варварское государство»4, против которого активно выступал в 1980-е гг.5. В последнее время вместо понятия «варварское государство» в его работах фигурирует «потестарное государство»6. «Потестарными» он считает го1

7 8 сударство Само и Русь до середины X в. (которые еще недавно считал «вар

1 Там же. С. 163.

Губанов И.Б. X век на пути к раннему государству (Возникновение Древней Руси - о гипотетическом и очевидном в современном норманнизме) // Скандинавские чтения 2000 года: Этнографические и культурно-исторические аспекты. СПб., 2002. С. 88.

3 «.В середине X столетия происходит коренная трансформация протогосударствен-ной многоплеменной структуры с преобладанием даннических отношений, описываемой Константином Багрянородным, в Древнерусское раннесредневековое государство» (Там же. С. 89).

4 См.: Пузанов В.В. О спорных вопросах. С. 151-153.

5Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С. 88-89. - См.: Пузанов В.В. О спорных вопросах. С. 149—153.

6Свердлов М.Б. Домонгольская Русь: Князь и княжеская власть на Руси У1-первой трети XIII в. СПб., 2003. С. 84,657 и др.

7 Там же. С. 84.

8 Там же. С. 657 и др. варскими»)1. Реформы Ольги «имели следствием создание средневекового государства» с раннефеодальной княжеской монархической властью2.

Следует отметить некорректность использования термина «потестарт

3 4 ное государство» как с методологической точки зрения , так и с терминологической5.

Белорусский исследователь Г. Саганович полагает, «что определенный тип государственности у восточных славян сложился уже в доваряжский период. Первоначальная Русь представляла. видимо, неустойчивую конфедерацию государствообразующих центров», вокруг которых «объединялись другие восточнославянские племена» и их данники. «В середине IX в. восточнославянское государственное объединение распалось на "Русскую землю"» (Среднее Поднепровье) и «Верхнюю Русь» — полиэтничную конфедерацию на северо-западе Восточной Европы. В 882 г. Олег окончательно объединил эти две Руси, а Владимир Святославич «реформировал восточнославянскую конфедерацию, превратив ее в единое государство». Однако, «более-менее единой Русь была только в государственно-политическом плане, однако государство не могло ликвидировать племенных границ»6.

Другой белорусский историк, Г. Семенчук, считает, что на этапе существования «племенных княжений» создаются предпосылки для зарождения раннефеодальных отношений и формирования межплеменных государственных образований». «Княжество Рогволода», «государство Рюрика»4 и «государство Аскольда и Дира» он рассматривает как самостоятельные политико-административные образования, подобные «варварским королевствам» в Западной Европе. Образовавшееся в 80-е гг.1Х в. «государство с центром в Киеве» исследователь, используя терминологию А.П. Новосельцева и Л.В.

1 См., наприм.: Свердлов М.Б. Образование Древнерусского государства (историографические наблюдения) // Образование древнерусского государства. С. 65; Он же. Образование Древнерусского государства (историографические наблюдения) //ДГ. 1992-1993. С. 12-13; Он же. Становление феодализма в славянских странах. СПб., 1997. С. 50-51, 123 и др.

2 Он же. Домонгольская Русь. С. 657-658. См. также: Он же. Становление и развитие правящей элиты на Руси VI-XTV вв. С. 30-31,40, примеч. 58.

3 Пузанов В.В. К вопросу о политической природе древнерусской государственности в постсоветской историографии // Вестник С.-Петерб. ун-та. 2006. Вып. 3, август. Серия 2 история. С. 9.

4 Т.е., «догосударственное государство»?

5 Буквально - «властное государство». «Не слишком удачным» показалось это «понятие», введенное М.Б. Свердловым, также П.В. Лукину и П.С. Стефановичу: Лукин П.В., Стефанович П.С. [Рецензия] // Средневековая Русь. Вып. 6 / Отв. ред. A.A. Горский. М., 2006. С. 380. Рец. на: Свердлов М.Б. Домонгольская Русь: Князь и княжеская власть на Руси VI-первой трети XIII в. СПб.:Академический проект, 2003. 736 с.

6 CaraHOBiq Г. Нарыс псторьи Беларуа ад старажытнасщ да канца XVIII ст. Míhck, 2001.

Черепнина, считает или федерацией княжеств (А.П. Новосельцев), или ассоциацией «светлых и великих князей» (JI.B. Черепнин) во главе с великим князем киевским.1

Менее заметны новации в изучении последующих этапов развития государственности. Например, по мнению Е.А. Мельниковой и Н.Ф. Котляра, на смену дружинному государству в конце X в. приходит раннефеодальная монархия. К кругу раннефеодальных монархий относит Русь («семейное владение Рюриковичей») и A.B. Назаренко2. Напротив, В .Я. Петрухин склонен считать Киевскую Русь «генеалогической» «федерацией», которая, после Любечского л съезда 1097 г., превращается в «политическую». Как «политическую конфедерацию» рассматривает Русь X-XI вв. украинский исследователь А.Б. Головко/ С точки зрения И.Н. Данилевского, Киевская Русь - зыбкое и довольно аморфное объединение, «которое громко именуется Киевской Русью или Древнерусским государством». «.B качестве рубежа существования» оного «принято считать рубеж первой-второй четвертей ХП в.». Однако эта «эфемерная конструкция» начала «рассыпаться на "составляющие". гораздо раньше», когда «еще в самом начале XI в.» из ее состава выпало Полоцкое княжество5.

В трактовке политической природы древнерусской государственности XII - первой трети XIII в., в значительной степени, сохраняются подходы, выработанные еще в советской науке. Особо жизненными оказались идеи В.И. Довженка, В.Т. Пашуто и JI.B. Черепнина (П.П. Толочко, Н.Ф. Котляр и др.), И.Я. Фроянова (А.Ю. Дворниченко, Ю.В. Кривошеев, A.B. Майоров, A.B. Петров и др.), присутствующие в современных исследованиях как в прямом, так и в трансформированном виде. С одной стороны, речь ведется о «феодальной раздробленности», которая, однако, не привела к разрушению Древнерусского государства, а лишь изменила его форму, превратив из еди

1 Семянчук Г. Полацкая зямля у спстэме палпычных адносш Усходняй Еуропы IX—XI стст. // Беларусь пашж Усходам i Захадам: Праблемы м1жнацыян., \пжрелтйн. i \пжкультур. узаемадзеяння, дыялогу i антэзу. Мшск„ 1997. Ч. 2. С. 11-12; Он же. Усяслау i Яраслашчы'. Спецыфжа палпычных адносшау Полацка i Юева у другой палове XI ст. // Укрш'на в Централь-но-Схщнш Сврот (з найдавшших час1в до XVIII ст.). Вип. 2. Кшв, 2002. С. 42-43.

2Назаренко A.B. Указ. соч. С. 149-157; Он же. Порядок престолонаследия на Руси X-XII вв.: Наследственные разделы, сеньорат и попытки десигнации (типологические наблюдения) // Из истории русской культуры. М., 2000. Т.1 (Древняя Русь). С. 500-520.

Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия // Из истории русской культуры. Т. 1.С. 195-198.

4 Головко О.Б. Формування державних утворень у Схщшй Сврош в EX - nepuuiü половши XIII ст. // Украша в Центрально-Схщшй Сврот. 2004. № 4. С. 78-79. - Подр. см.: Пузанов В.В. Древнерусская государственность. С. 26-27.

5 Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII-XTV вв.): Курс лекций. М., 2001. С. 21-22. ноличной монархии в федеративную1, а с другой - о «дофеодальном периоде» и городах-государствах, как форме древнерусской, доклассовой по природе, государственности. Однако у большинства представителей «санкт-петербургской школы» в последнее время наблюдается значительный спад интереса к рассматриваемой проблеме, преобладает стремление выйти за рамки домонгольского периода, проследить эволюцию социальных и политических институтов в сложных условиях ордынского ига, формирования «русско-литовской» и «московской» государственности . Собственно древнерусской тематикой в последние годы наиболее активно занимается A.B. Майоров

Некоторые историки придерживаются традиционной схемы. Например, М.Б. Свердлов ведет речь о трех основных типах социально-политических систем второй трети XII — первой трети XIII в.: «1) княжеской монархической власти в княжествах Северо-Восточной, Юго-Восточной и Западной Руси (с различиями в мере полновластия); 2) Новгородской боярской республики с избираемыми магистратами и. договорными отношениями с князьями; 3) княжеств Юго-Западной и Южной Руси, где в равно мере оказались воздействующими на политический процесс княжеская власть, городское население и местная знать - бояре»4.

Рядом исследователей были предприняты попытки рассмотреть проблемы государственного устройства домонгольской Руси в терминологии рассматриваемого времени (A.A. Горский), и в соответствии с представлениями той эпохи (И.Н. Данилевский, А.П. Толочко, В.М. Рычка, В.В. Долгов). Например, по мнению A.A. Горского, сформировавшееся государство «состояло из волостей», управлявшихся князьями. «В XII в. на основе волостей. формируется система самостоятельных политических образований -земель.5

1 Разновидностью «федеративной теории» являются представления о «конфедерации земель-княжеств» (Головко О.Б. Формування державних утворень у Схщнш Сврош. С. 79-80; Коваленко В.П. Полтине становище гпвденноруських земель в XII—XIII ст. // Украша в Цен-трально-Схщшй Сврот. Вип. 2. С. 77. - Ср.: Коваленко В.П. Полщентризм давньорусько1 icTopií ХП-Х1П ст. // Rus Kiyowska i Polska w Sredniowieczu (Х-ХП1 w.). Киевская Русь и Польша в Средние века (Х-Х1П вв.): Materialy konferencji Instytutu Historii PAN. Warszawa, 6-7. X. 1998 / Pod. red. S. Byliny. Warszawa, 2003. S. 94) и др.

2 Данная тенденция наметилась уже в 80-е гт. в работах А.Ю. Дворниченко и С.С. Па-шина (см. выше). В настоящее время - это исследования самого И.Я. Фроянова, А.Ю. Дворниченко, С.С. Пашина, Ю.В. Кривошеева, A.B. Петрова, И.Б. Михайловой.

3 Майоров A.B. Указ. соч.; Он же. Великая Хорватия: Этногенез и ранняя история славян Прикарпатского региона. СПб., 2006 и др.

4Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 659-660.

5 Горский A.A. Русь. С. 130-146, 334-335 и др.; Он же. О древнерусских "землях" // ОИ. 2001. № 5. С. 144-150.

И.Н. Данилевский, исходя из представлений о теологическом по преимуществу характере «древнерусского "государства"» (и вообще милленари-стского характера русских государств, «от Руси Киевской и. до Российской империи»),1 пришел к выводу, что «Русь как единое целое» сохраняется в период "раздробленности"2. «Новая "модель" существования единой "Русь-ской земли", представляющей теперь систему множества суверенных "государств", была найдена и легитимирована» во второй половине XI в. «Прежняя "государственная" идея была сохранена: все князья отныне держали "отчину свою", но при этом над "Русьской землей" "была рука Божия, даровавшая им единое сердце, чтоб исполнить повеление царей и князей, по слову Господню". Связующим звеном при этом. выступала церковная организация, глава которой носил титул митрополита Киевского и "всея Руси"» .

По мнению А.П. Толочко, отрицание существования древнерусского государства противоречит источникам: «.для современников такое государство существовало». Более того, «образ государства, то, как оно себя мыслило на самом деле» в науке был найден давно, «благодаря разным вариациям так называемой родовой теории». Однако ее представители искали государство за пределами «родового быта». «Между тем, государство уже существовало. Семья - это и была "форма" государства. Рюриковичи. были сакральным княжеским родом, для которого власть является имманентной сущностью, а государство — единым возможным способом существования. Государство. является самим этим родом, оно непосредственно индентифициру-ется с ним»4. Другими словами — «государство Русь является формой сожительства одной семьи, которая является и историческим собственником этого государства, и эмпирическим ее отождествлением, и, что самое главное, идеальной формой существования этого государства».5

Положения А.П. Толочко принял В.М. Рычка. По его мнению, о Киевской Руси, как государстве, можно вести речь со времен княгини Ольги. Ее переговоры в Константинополе имели «определяющее значение для легитимации Киевского государства в тогдашнем христианском мире. Став крестницей императрицы Елены, киевская княгиня продемонстрировала. свое духовное родство с византийским императорским домом. Соответственно с

1 Данилевский И.Н. Древнерусская государственность и «народ Русь»: возможности корректного описания// Ab Imperio. 2001. № 3. С. 147-168; Он же. Древняя Русь. С. 180-181.

2 Он же. Руссские земли. С. 26-27.

3Там же. С. 39.

4 Толочко О.П. Русь: держава i образ держави. КиТв, 1994. С. 9-10 и сл.

5Там само. С. 30-31. тогдашними представлениями восточных и южных славян их государственность будто-бы происходила из Византии». Принятие христианства при Владимире «окончательно закрепило эту легитимность или угосударствило государственность» 1.

Тенденции, заложенные в трудах И.Я. Фроянова и А.Ю. Дворниченко развил В.В. Долгов. По его мнению, каждая городовая волость воспринималась древнерусским населением в качестве «своеобразной коллективной личности», в каковом качестве они «сменили в общественной психологии л древние племена». Касаясь восприятия Руси глазами современников, автор отметил, что «пути осмысления феномена Руси летописцем. отличались от того шаблона, с которым часто подходят к его произведению» современные исследователи. В центре внимания летописца «не народ и не государство», а «земля/страна», в неразрывном единстве территории, общности (этниче-ской?-В.П.), культурного и политического пространства .

Упорно пытаясь взглянуть на древнерусскую1 государственность «глазами современников» исследователи, на наш взгляд, не учитывают в должной мере тот факт, что восприятие того, что они сами понимают под государств вом не было единым у «современников». Поэтому корректнее рассматривать такие «образы» по отдельным источникам (ведь здесь отражается индивидуальное восприятие автора) и в контексте полисемантичности самого восприятия. Не следует также забывать, что попытки «подстраиваться» под мироощущения далеких предков, стремление их глазами посмотреть на современную им действительность эффектны с точки зрения постановки исследовательской задачи. Однако, в любом случае, это будет восприятие современным человеком (да простится такой литературный прием) восприятия человека древнего.

Совсем недавно были опубликованы статьи Е.А. Мельниковой, Б.Н. Флори и A.A. Турилова, В.Я. Петрухина. Е.А. Мельникова рассмотрела проблему возникновения восточнославянской государственности в представлениях древнерусских летописцев, в контексте «сказания о призвании» Рюрика. По ее мнению, «составитель ПВЛ связал происхождение Древнерусского государства с вопросом, "кто в Киеве нача первее княжити". Объединение

1 Ричка В.М. КшвськаРусь. С. 26-28; Його ж. Витоки державносп на Pyci очима Pyci // Ruthenica. Т. 2. Кигв, 2003. С. 93-108.

2 Долгов В.В. Очерки истории общественного сознания Древней Руси Х1-Х1П веков. Ижевск, 1999. С. 222 и др.

Он же. Древняя Русь: мозаика эпохи. Очерки социальной антропологии общественных отношений XI-XVI вв. Ижевск, 2004. С. 7-17. обеих проблем было естественным результатом, с одной стороны, "династического" восприятия государства, свойственного средневековому политическому сознанию, и "киевоцентризма" летописца, с другой. В его представлениях Древнерусское государство (Русь, Русская земля) возникает тогда, когда в Киеве утверждается легитимная княжеская династия»1.

В.Я. Петрухин посвятил свою работу проблеме становления государств и власти правителя в германских и славянских традициях. Исследователь рассмотрел в соответсвующем ракурсе генеалогические и переселенческие сказания, репрезентации власти и культ усыпальниц, скандинавскую и древнерусскую «социологические системы»2. Обзорная статья Б.Н. Флори и A.A. Турилова, посвященная представлениям «древнерусского общества о государстве и власти», выдержана в классическом для работ по истории общественной мысли стиле3.

Нередко в отношении Руси X-XI, и даже XII—XIII вв. применяется понятие «империя»4. Более осторожен Г. Семенчук, согласно которому «государственно-политическая история народов Восточной Европы IX-XIII вв.» развивалась в «диалектическом разнообразии форм. Так, моментами существовало средневековое государство-империя с центром в Киеве, так же существовали лоскутные конфедерации, дуумвираты, и триумвираты; в другие периоды мы наблюдаем яркие факты конфронтации между политическими субъектами и бесспорную государственную самостоятельность этносов и территорий»5. По мнению А.Н. Тимонина, «Древнерусское государство так и

1 Мельникова Е.А. Рюрик и возникновение восточнославянской государственности в представлениях древнерусских летописцев XI - начала XII в. // ДГ. 2005 год. Рюриковичи и Российская государственность / Отв. ред. Е.А. Мельникова. М., 2008. С. 47.

2 Петрухин В.Я. Становление государств и власть правителя в германо-скандинавских и славянских традициях: аспекты сравнительно-исторического анализа // Общественная мысль славянских народов в эпоху раннего средневековья / Отв. ред. Б.Н. Флоря. М., 2009. С. 81-150.

3 Флоря Б.Н., Турилов A.A. Общественная мысль Древней Руси в эпоху раннего средневековья // Там же. С. 60-64.

4 Саганов1ч Г. Нарыс псторьп Беларусь.; Семянчук Г. Полацкая зямля. С. 10 и др.; Моця О. 3 «MicJjiB народ1в свггу» // Ruthenica. Т. 1. Кшв, 2002. С. 67; Даркевич В.П. Происхождение и развитие городов Древней Руси // ВИ. 1994. № 10. С. 43-60; Баран В.Д., Затоняк JLJI., Зубар В.М., Имчук В.В., Отрощенко В.В., Сегеда С.П. Етшчна та етнокультурна icTopbf Украши. Т. 1, кн. 2. Кит, 2005. С. 279; Щапов .Я.Н. Очерки русской истории, источниковедения, археографии. М., 2004. С. 122; Мельникова Е.А. К типологии становления государства в Северной и Восточной Европе. С. 41; Перхавко В.Б. Этнические, политические и конфессиональные особенности «империи Рюриковичей» // Ad fontem / У источника: Сб. статей в честь Сергея Михайловича Каштанова. М., 2005. С. 205-207; Федака С.Д. Полггична icropk Украши-Pyci доби трансформаЩ1 iwnepii Рюрикович1в (XII столтя). Ужгород, 2000. С. 291-292; Головко А.Б. Формування державних угворень у Схщшй Сврош. С. 81-82.

Семянчук Г. Полацкая зямля. С. 10. не смогло развиться в настоящую империю — оно представляло собой нечто среднее между конфедерацией и ранней империей»1.

Взгляды на Древнюю Русь как империю подверглись обоснованной критике со стороны A.A. Горского. По его мнению, «серьезных оснований видеть в Киевской Руси государство имперского типа нет. Типологически она ближе не Византийской империи и империи Каролингов, а моноэтнич2 ным европейским государствам средневековья» .

Важное значение для понимания раннего этапа восточнославянского поли-тогенеза имеют работы археологов, изучающих проблемы скандинавско-славянских отношений и истории раннегородских (протогородских) образований в Восточной Европе (Д.А. Авдусин, И.В. Дубов, А.Н. Кирпичников, Г.С. Лебе7 о дев, E.H. Носов, В.В. Седов, B.JI. Янин, C.B. Белецкий, В.А. Булкин и др.) .

Динамичность историографической ситуации на постсоветском пространстве, обусловленная сменой научных парадигм, активизацией тенденций на многолинейный подход в изучении процессов социогенеза и политогенеза, обострением национальных, социальных и политических противоречий (которые, увы, не могли не сказаться на исторической науке), не располагает к серьезным обобщающим выводам. Можно вести речь лишь о предварительных итогах и тенденциях развития.

Новые направления в изучении восточнославянского политогенеза, наметившиеся в 1960-е гг. и нашедшие логическое завершение к началу 1990-х гг., представляли собой, с одной стороны, отход от ортодоксального марксизма в его советском варианте. С другой стороны — это была попытка, не

1 Тимонин А.Н. Указ. соч. С. 179.

2 Горский A.A. Русь. С. 115-120.

3 Авдусин Д.А. Актуальные проблемы изучения древностей Смоленска и его ближайшей округи // Смоленск и Гнездово (к истории древнерусского города) / Под ред. Д.А. Авдуси-на. М., 1991. С. 3—20; Он же. Об изучении археологических источников по варяжскому вопросу // Скандинавский сборник. Вып. 20. 1975. С. 146-157; Он же. Происхождение древнерусских городов (по археологическим данным) // ВИ. 1980. № 12 С. 24-42; Дубов И.В. СевероВосточная Русь в эпоху раннего средневековья (историко-археологические очерки). Л., 1982; Кирпичников А'.Н. Каменные крепости Новгородской земли. Д., 1984; Кирпичников А.Н., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Русь и варяги (русско-скандинавские отношения домонгольского времени) // Славяне и скандинавы: Пер. с нем. / Общ. ред. Е.А. Мельниковой. М., 1986. С. 189-297; Булкин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Археологические памятники Древней Руси IX-XI веков / Под ред. В.В. Мавродина. Л., 1978; Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе: Историг ко-археологические очерки. Л., 1985; Он же. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб., 2005; Носов E.H. Новгородское (Рюриково) городище. Л., 1990; Седов В.В. Древнерусская народность: Историко-археологическое исследование. М., 1999; Янин В.Л. Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода (к постановке проблемы) // История СССР. 1971. № 2. С. 3262; Янин В.Л. Средневековый Новгород: Очерки археологии и истории. М., 2004; Он же. Очерки истории средневекового Новгорода. М., 2008; Белецкий C.B. Начало Пскова. СПб., 1996. J отрываясь от глубинной сущности системообразующего учения, использовать другие системы познания (например — элементы цивилизационного подхода). По сходному сценарию, но с хронологическим «запаздыванием»1, развивалось другое направление в изучении политогенеза, начало которому положило проникновение на отечественную почву неоэволюционистской схемы развития социальной организации, с ее теорией вождества. Новые идеи, в принципе, не противоречили основополагающим выводам советских ученых, полученным в ходе изучения т.н. потестарных и позднепотестарных обществ и, на определенном этапе, как и последние, следовали (или пытались следовать) в русле творческого развития марксизма (наглядный пример - работы А.П. Моци). Эта тенденция, направленная на синтез, а не на противопоставление отечественных и зарубежных традиций, в известной мере, присутствует и на современном этапе изучения древнерусского политогенеза. (Е.А. Мельникова, Н.Ф. Котляр, Е.А. Шинаков и др.), несмотря на то, что в работах отдельных представителей данного направления наметился полный (как правило, более демонстративный, чем сущностный) разрыв-с марксистской традицией (например: Е.В: Пчелов). Помимо прочего, такому положению вещей способствует то, что теория- вождества, родившаяся' в недрах западной историографии, не является антимарксистской по своей направленности и коррелируется с наработками советской «потестарной» этнографии. •

Наибольший интерес в западной историографии, традиционно, вызывает норманнская проблема2 и сопутствующая ей тематика: история варяжского с« -3 вопроса (И.П. Нильсен, А. Латвакангас и др. ), деятельность норманнов в Восточной Европе (А. Стендер-Петерсен, X. Арбман, Т.С. Нунан, А. Стальсберг, К. Хеллер, П. Сойер, Э. Роэсдаль, И. Янсон4), происхождение названия Русь .

1 Как следствие - в новых социальных и общественно-политических условиях, со всеми вытекающими отсюда нюансами.

Историографический анализ состояния проблемы на первую половину 1960-х гг. см.: Шаскольский И.П. Норманнская теория в современной буржуазной науке. М.; JL, 1965; Шуша-рин В.П. Современная буржуазная историография Древней Руси. М., 1964.

3 Rahbek Schmidt К. The Varangian Problem. A Brief Histoty of the Controversy // Varangian Problems. Report on the first International Symposium on the Theme «The Eastern Connections of the Nordic Peoples in the Viking Period and Early Middle Ages». Aarhus, 7л-11th Octoberl968 (Scando-Slavica. 1970. Supl. 1). P. 10-17; Нильсен Й.П. Рюрик и его дом: Опыт идейно-историографического подхода к норманнскому вопросу в русской и советской историографии. Архангельск, 1992; Latvakangas A. Riksgrundarna: Vaijagproblemet i Sverige fran runinskrifter till enhetlig historisk tolkning. Turku, 1995.

4 Stender-Petersen A. Das Problem der altschen byzantinisch-russisch-nordlischen Beziehungen // Relazioni del X Congress Internationale di Sciente Storiche. Firenze, 1955. Vol. 3. S. 165-188; Арбман X. Викинги. СПб., 2003; Heller К. Die Normannen in Osteuropa. Berlin, 1993; Т.С. Нунан. Зачем викинги в первый раз прибыли в Россию // Американская русисти

Даже в работах, посвященных непосредственно истории Руси, ранний ее период, обычно, рассматривается сквозь призму деятельности норманнов (X. Пашкевич, С. Франклин, Д. Шепард, Г. Шрамм и др)2. И хотя большинство исследователей согласны в том, что «государство это комплексный процесс, з который нельзя свести только к деятельности воинов, пришедших извне» , особая роль варягов в исследованиях проступает достаточно отчетливо, а роль восточных славян, порой, нивелируется в рассуждениях о полиэтничном балт-ско-финнско-славянского конгломерате, на базе которого сформировалась Киевская Русь4. Ряд исследователей считают возможным вести речь о земледельческой скандинавской колонизации в Восточной Европе5

Большой интерес к хазарской проблеме обусловил внимание к хазарскому фактору в древнерусском политогенезе, в изучении которого «возмутителем спокойствия» в последние десятилетия является О. Прицак. Особый интерес вызывает трактовка известий еврейско-хазарских источников, расходящихся существенно с древнерусскими свидетельствами, на основе которых и ка: Вехи историографии последних лет. Период Киевской и Московской Руси: Антология / Сост. Дж. Маджеска. Самара, 2001. С. 22-64; Stalsberg А. The Scandinavian Viking Age finds in Rus'. Overview and analysis // Oldenburg - Wolin - Staraja Ladoga - Novgorod - Kiev: Handel und Handelsverbindungen im südlichen und östlichen Ostseeraum während des frühen Mittelalters: Bericht der Römisch-Germanischen Kommission. Bd. 69. Mainz; Frankfurt, 1988. P. 448471; Idem.Skandinavisk handel i Austerveg: to aspekter arkeologisk belyst // Норна у источника Судьбы: Сб. статей в честь Елены Александровны Мельниковой / Отв. ред. Т.Н. Джаксон. М., 2001. С. 384—389; Она же. О скандинавских погребениях с лодками эпохи викингов на территории Древней Руси // Историческая археология: Традиции и перспективы. К 80-летию со дня рождения Д.А. Авдусина / Отв. ред. B.JT. Янин. М., 1998. С. 277-287; Роэсдаль Э. Мир викингов. СПб., 2001. Сойер П. Эпоха викингов. СПб., 2002; Янссон И. Русь и варяги // Викинги и славяне: Ученые, политики, дипломаты о русско-скандинавских отношениях. СПб., 1998. С. 19-55 и др.

1 Rahbek Schmidt К. The Varangian Problem. Р. 10-17; Schramm G. Die Herkunft des namens Rus': Kritik des Forschungsstandes // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. Berlin, 1982. Bd. 30. S. 1-A9\ Idem. Altrusslands Anfang: Historische Schlüsse aus Namen, Worten und Texten zum 9. und 10. Jahrhundert. Freiburg, 2002; Прицак О. Происхождение имени Rüs/Rüs' // Вопр. языкознания. 1991. № 6. С. 115-131; Stang Н. The Naming of Russia // Meddelelser. Universiteteti Oslo, Slavisk-baltisk avdeling. 1996. № 77. Oslo, 1996; Он же. Наименование Руси (герульская версия): Тезисы. СПб., 2000 и др.

2 Paszkiewicz Н. The Origin of Russia. London, 1954. Р. 107-181; Франклин С., Шепард Д. Начало Руси: 750-1200. СПб., 2000; Schramm G. Altrusslands Anfang.

3 Янссон И. Указ. соч. С. 24; Stokl G. Russische Geschichte: Von den Anfängen bis zur Gegenwart. Stuttgart, 1973. S. 42.

4 Такой подход, например, характерен для К. Герке (Goehrke С. Frühzeit des Ostslaven-tums. Darmstadt, 1992), который учитывает роль и варяжского, и автохтонного (балтского, финнского и славянского) элементов (Подр. см.: Назаренко A.B. [Рецензия] // Средневековая Русь / Отв. ред. A.A. Горский. Вып. 1. 1996. С. 154-185. Рец. на: Goehrke С. Frühzeit des Ost-slaventums. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgeselschaft, 1992.273 s).

5 Stender-Petersen A. Die älteste russische Staat // Historische Zeitschrift. Bd. 71. H. 1. München, 1960. S. 1-17. выстроено большинство современных концепций генезиса древнерусской государственности. Последнее обстоятельство обусловило высокий эмоциональный накал дискуссиям (О. Прицак, Н. Голб, М. Эрдаль, П. Голден, К. Цу^ керман, С. Шварцфукс' и др.). Важную роль в изучении торговых путей, их роли в создании Хазарской «даннической империи» и Русского государства обосновывал Т.С. Нунан .

К числу вопросов, традиционно разрабатываемых зарубежными исследователями следует отнести историю древнерусской литературы и христианизации Руси (А. Стендер-Петерсен, Л. Мюллер, Г. Подскальски, С. Франклин, Д. Оболенский, А. Поппе, Р. Пиккио и др.3), института княжеской власти и межкняжеских отношений (М. Димник, Д. Шепард, С. Франклин, М. Мил-лард4), взаимоотношения государства и церкви (А. Поппе1), социальной структуры (К. Рабек Шмидт, Ю. Корпела ).

1 Golb N., Pritsak О. Khazarian Hebrew Documents of the Tenth Century. Ithaca; London, 1982; Они же. Хазарско-еврейские документы X века / Науч. ред., послесловие и коммент. В.Я. Петрухина. Москва; Иерусалим, 1997; Они же. Хазарско-еврейские документы X века / Науч. ред., послесловие и коммент. В.Я. Петрухина: 2-е изд., испр. и доп. Москва; Иерусалим, 2003; Голб Н. Значение древнееврейских рукописей для исторических исследований, в особенности для истории хазар // Евреи и славяне. Т. 16. Хазары / Ред. кол. В. Петрухин, В. Москович, А. Федорчук, А. Кулик, Д. Шапира. Иерусалим; Москва, 2005; Эрдаль М. Хазарский язык // Там же. С. 125-139; Golden Р.В. A New Discovery: Khazarian Hebrew Documents of the Tenth Century // Harvard Ukranian Studies. 1984. VIII. № Ъ-А. P. 474—486; Цукерман К. Про дату навернення хо-зар до ¡удаому // RUTHENICA. Т. 2 / Наук. ред. В. Ричка, О. Толочко. Кшв, 2003. С. 53-84; Schwarzfuchs S. [Рец. Ha:]Golb N., Pritsak О. Khazarian Hebrew Documents of the Tenth Century. Ithaca; London: Cornel University Press, 1982 // Revue de l'Histoire de Religions. 1984. Vol. 201. P. 433—434; — См. также: Голден П. Достижения и перспективы хазарских исследований // Евреи и славяне. Т. 16. С. 27-68.

2 Noonan T.S. Why Dirhams First Reached Russia: The Role of Arab-Khazar Relations in the Development of the Earliest Islamic Trade with Eastern Europe // Archivum Eurasiae Medii Aevi. 1984. № 4. P. 151-282; Idem. Fluctuations in Islamic Trade Into Eastern Europe During the Viking Age // Harvard Ukranian Studies. 1992. XVI. № P. 237-259.

3Stender-Petersen. A. Die Variigersage als Quelle der altrussischen Chronik. Aarhus, 1934; Idem. Geschichte der russischen Literatur. 2 Bde. Miinchen, 1957; Poppe A. Chronologia utworow Nestora hagiografa // Slavia orientalis. 1965. Rocz. 14. № 3. S. 287-305; Franklin S. Some Apocryphal Sources of Kievan Russian Historiographi // Oxford Slavonic Papers. 1982. New series. Vol. 15. P. 615; Obolehsky D. Chrzest Olgi, ksi^znej kijowskiej. Problem zrodel // Teologia i kultura duchovva starej Rusi / Red. W. Hryniewicz, J.S. Gajek. Lublin, 1993. S. 23^10; Poppe A. Rrzyj^cie chrzescijan-stwa na Rusi w opiniach XI wieku // Teologia i kultura duchowa starej Rusi. S. 89—105; Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988-1237 гг.). 2-е изд., испр. и доп. Перев. с нем. А.В. Назаренко / Под ред. К.К. Акентьева. СПб., 1996. Мюллер JI. Значение Библии для христианства на Руси: (От крещения до 1240 года) // Славяноведение. 1995. № 2; Пиккио Р. История древнерусской литературы. М., 2002.

4 Millard М. Sons of Vladimir, brothers of Iaroslav // Cahiers du Monde Russe et Sovietique. 1971. Vol. XII. P. 286-287; Франклин С., Шепард Д. Указ. соч.; Dimnik М. The Dynasty of Chernigov, 1054-1146. Toronto, 1994; Idem. The Dynasty of Chernigov, 1146-1246. Cambridge, 2003; Idem. The First Grand Prince in Kievan Rus' // Русь на nepexpecTi свшв (МЬкнародш впливи на

Отдельно следует остановиться на трудах русских историков эмигрантов, трактовка которыми государственного устройства Руси не утратила научного значения и оказала влияние на зарубежную историографию. В'.Г. Вернадский, Е.Ф. Шмурло, М.Т. Флоринский развивали идеи дореволюционной историографии об удельно-вечевом строе Древней Руси. В.Г. Вернадскому Кит евская Русь представлялась в виде федерации, с тремя взаимно уравновешивающимися элементами власти: монархическим (князь), аристократическим (боярский совет), демократическим (народное вече) По его мнению, завещание Ярослава Мудрого устанавливало иерархию политического старшинства городов для соотнесения с генеалогическим старшинством князей4. Даже когда единство Руси рухнуло (со смертью Ярополка в 1139 г.), «оставалось слабое ощущение изначального единства Руси как таковой». Оставалось «нечто вроде. очень непрочной федерации», а за князьями стояли «более могущественные силы» - города и княжества5. В виде рыхлой федерации городов-государств представлялась Древняя Русь М.Т. Флоринскому6.

Е.Ф: Шмурло считал варягов, основателями Русского государства. После смерти Ярослава Мудрого выделял два периода в домонгольской историй Руси - Киевский (1054-1169) и Оуздальско-Волынский (1169-242). Внутренняя история Руси в это время определялась «взаимодействием двух сил: населения и княжеской семьи — это преимущественно время- вечевой деятельности и отчинно-родовых отношений». В-1169-1242 гг. «единство Русской земли еще держится - однако с перенесением великокняжеского стола на северо-восток оно уже дает некую трещину», и .«центробежные силы-начинают брать перевес.» .

Необходимо также указать на ставшие классическими работы В.А. Мошина, в которых, он дал подробный историографический обзор и библиоформування ДавньоруськоТ держави). IX-X ст.: Матер1али кпжнар. польового археолопчного семшару (Черншв-Шестовиця, 20-23 липня 2006 р.) / Голов, ред. П.П. Толочко. Чершпв, 2006. С. 57-64.

1 Poppe А. Panstwo i kosciol na Rusi w XI wieku. Warszawa, 1968.

2 Rahbek Schmidt K. Sociale Terminologie in russischen Texten des frühen Mittelalters (bis zum Jahre 1240). Kopenhagen, 1964; Korpela J. Beiträge zur Bevölkerungsgeschichte und Prosopog-raphie der Kiever Rus' bis zum Tode von Vladimir Monomah. Iyväskylä, 1995.

3 Подр. см.: Пашуто B.T. Русские историки эмигранты в Европе. М., 1991. С. 105-107.

4 Вернадский Г.В. Киевская Русь / Под. ред. Б.А. Николаева. Тверь; Москва, 1996. С. 93.

5 Там же. С. 235-236.

6 Florinsky М.Т. Russia // А History and an Interpretation. 1953. Vol. 1. Р. 8.

Шмурло Е.Ф. Курс русской истории: Возникновение и образование Русского государства (862-1462). СПб., 1998. С. 68-76,104-155. графию варяжского вопроса1, а также попытался решить проблему «нор2 маннской колонизации» Восточной Европы .

Среди зарубежных работ, посвященных рассматриваемой проблеме особо значимы исследования по проблеме генезиса раннегосударственных образований (Э. Сервис, М. Фрид, X. Классен, Р. Карнейро и др. ). Они не касаются непосредственно восточнославянского политогенеза, но имеют 4 важное методологическое значение .

В данном историографическом обзоре основное внимание было сосредоточено на методологических аспектах политогенеза, общих направлениях и тенденциях изучения проблемы становления древнерусской государственности. Историографические обзоры по конкретно-историческим вопросам, поднимаемым в диссертации, даются в основной части исследования. При этом автор руководствовался принципом «достаточности», иначе существовала угроза «утонуть» в историографических нюансах, в ущерб собственно историческому исследованию.

Усилиями поколений отечественных и зарубежных исследователей восстановлены и прочитаны многие страницы ранней истории Руси. Однако многие вопросы остаются остродискуссионными: соотношение внутреннего и внешнего факторов в образовании Древнерусского государства, формы социально-политической организации на разных стадиях социальной эволюции восточнославянского общества, факторы и особенности формирования древнерусской правящей элиты, роль личности на переломных этапах развития государства и общества и др. По ряду вопросов традиционные подходы и методы практически исчерпаны, что требует выработки новых исследовательских дискурсов. Историко-антропологический аспект изучения проблемы ед

1 Мошин В.А. Варяго-русский вопрос // Slavia. 1931. Т. 10. С. 109-136, 343-379, 501—

537.

Мошин В.А. Начало Руси. Норманны в Восточной Европе // Byzantinoslavica. Praha, 1931. R. 3. Sw. 1. С. 33-58; Sw. 2. С. 285-307. - Обе статьи являлись частями одной большой работы, которая так и не была опубликована полностью.

3 Service E.R. Primitive Social Organization.; Idem. Origins of the State and Civilization; Fried M.H. The Evolution of Political Society.; Ciaessen H.J.M. The Earle State: A Structural Approach // The Earle State. The Hague; Paris; New York, 1978. P. 533-596; Idem. Lawgiving and the Administration of Justice in Some African and Other Early States [Электронный ресурс], African Studies Quartely. The Online Journal for African Studies. Режим доступа: http // web.africa.ufl.edu/asq/v2/v2i3a4.htm; Он же. Было ли неизбежным появление государства? С. 7184; Карнейро P.JI. Было ли вождество сгустком идей? // Раннее государство, его альтернативы и аналоги. С. 211-228; Он же. Процесс или стадия: ложная дихтомия в исследовании истории возникновения государства // Альтернативные пути к цивилизации: Кол. монография / Под ред. H.H. Крадина, A.B. Коротаева, Д.М. Бондаренко, В.А. Лынши. М, 2000; Он же. Теория происхождения государства// Раннее государство, его альтернативы и аналоги. С. 55-70.

4 См. ниже. ва намечается, но на этом пути уже получены интересные результаты. Дальнейшее развитие этого перспективного направления должно осуществляться как за счет расширения объектов изучения, так и ракурсов их рассмотрения.

Поставленная цель определила необходимость решения следующих исследовательских задач: выявление и анализ факторов политогенеза у восточных славян; периодизация и характеристика основных этапов становления древнерусской государственности; типологический анализ предгосударственных и раннегосударствен-ных образований у восточных славян; анализ места и роли межкультурного взаимодействия в процессах со-цио- и политогенеза; исследование факторов и механизмов формирования древнерусской правящей элиты; реконструкция, на основе письменных и фольклорных источников, восприятия современниками процессов расселения славян в Восточной Европе, социально-политических, этнокультурных и социокультурных трансформаций, связанных со становлением государственности и усложнением социальной стратификации; изучение процессов идеологического оформления социально-политических трансформаций в обществе; характеристика индивидуальных стратегий и способов мышления конкретных людей «первого плана» для выявления не замеченных ранее тенденций или явлений в жизни изучаемой эпохи.

Источниковая база исследования достаточно традиционна для исследований по истории Древней Руси. В основной своей массе эти источники не только хорошо известны, но и досконально изучены. Вряд ли уместен поэтому подробный источниковедческий экскурс во введении. Ограничимся лишь кратким обзором, перенеся детальный источниковедческий анализ и обоснования методов интерпретации источников непосредственно в ткань исследования. Это целесообразно сделать и потому, что каждый конкретный источник, в каждом исследовательском случае может требовать особого методологического подхода.

Важнейшим источником по теме диссертации являются летописи. Особую ценность для рассматриваемой темы представляют Лаврентьевская, Ипатьевская летописи (й их. группы);- Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. Также были задействованы Новгородская IV летопись, Софийская первая летопись старшего извода,. Никоновская летопись, Московский летописный свод конца XV века, Рогожский летописец и Тверт ской сборник.

Важное значение для реконструкции социальных и политических процессов рассматриваемого времени; и, особенно, менталитета древнерусского населения, формирующихся идеологических конструктов имеет учительная (Слово о законе и благодати Илариона; произведения Кирилла Туровского), агиографическая (Сказание о Борисе и Глебе, Чтения о святых мучениках Борисе и Глебе, Сказание;0'чудесах святых стратостерпцев Христовых Романа и Давида, Память и похвала, князю русскому Владимиру Иакова, Мниха, Жития . Феодосия Печерского, Авраамия Смоленского, князя Владимира; Александра Невского, Киево-Печерский патерик), аскетическая1 (Послание митрополита Никифора Владимиру Мономаху о посте), торжественные проповеди (Слово о князьях), каноническая; (Ответы митрополита Киевского Георгия на вопросы игумена Германа; Вопрошание Кириково) литература, молитвы (Молитва Илариона)» Особое: место- занимает Поучение Владимира Мономаха — единственный памятник древнерусского времени подобного рода как по композиции, так и по происхождению.

Ценная информация для реконструкции.процессов социо- и политогене-за содержится в средневековых законодательных актах (Русская Правда Краткой и Пространной редакций, княжеские уставы и грамоты, ставленническая запись митрополита Илариона, документы международного права, /Русско-византийские договоры X в.; договоры Смоленска с Ригою и Готским берегом, Новгорода с Готским берегом конца XII - первой трети XIII в./).

Наиболее демократическим видом древнерусских письменных источников являются берестяные грамоты (написанные представителями различных социальных слоев), которые, в силу этого, наиболее адекватно отражают жизнь и настроения широких масс населения, общественное сознание того времени. В настоящем исследовании за основу была взята сводная публикация берестяных грамот А.А. Зализняка1, использованы также отдельные тома 2 серииного издания грамот .

Интересные сведения по рассматриваемым в работе вопросам дает ретроспективный анализ документов «ордынского» и «московского» периодов русской истории (Повесть об убиении князя Михаила тверского в Орде царем Озбяком, Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским, «Состояние Российской империи» Ж. Маржерета), в том числе законодательных актов (Псковская судная грамота, Судебники 1497 и 1550 гг., Новгородские и псковские договорные грамоты).

Для реконструкции ранних периодов истории славян и Древней Руси, с целью сравнительно-исторического анализа активно использовались сочинения античных (Корнелий Тацит), византийских (Иордан, Прокопий Кесарий-ский, Псевдо-Кесарий, Иоанн Эфесский, Агафий Миринейский, Маврикий, Феофилакт Симокатта, Менандр Протектор, патриарх Никифор, Чудеса св. Дмитрия Солунского, Феофан Исповедник, Пасхальная хроника, Патриарх Фотий, Константин Багрянородный, Лев Диакон, Иоанн Скилица, Хроника Георгия Амартола и др.), западноевропейских (Григорий Турский, Беда Достопочтенный, Павел Диакон, Хроника Фредегара, Анналы королевства франков, Рихер Реймский, Видукинд, Адам Бременский, Гельмольд, Титмар Мер-зербургский, Генрих из Ливонии, Гервазий Тильберийский и др.), западнославянских (чешские /Козьмы Пражского/ и польские хроники /Галла Анонима, Великопольская/) авторов . Особое место среди источников европейского происхождения занимает «Оррозий короля Альфреда», в котором содержится запись доклада норвежского хевдинга Отара о характере и составе дани4. Эти известия имеют, имеют огромное значение для реконструкции системы даннических отношений в Древней Руси. Из скандинавских источников были задействованы исландские саги (Сага о Ньяле, Сага об Ингваре Путешественнике, Сага об Эймунде, Сага об Эгиле, Красивая кожа, Прядь об

1 Зализняк А.А. Древненовгородскии диалект. 2-е изд., перераб. с учетом материала находок 1995-2003 гг. М., 2004.

Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977-1983 гг.). М., 1986; Янин B.JL, Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1990— 1996 гг.). М, 2000.

Анализ известий польских источников о Руси см.: Головко О.Б. Русь i русыа кшшвства на сторшках польських наративних джерел // Terra Cossacorum. Студи з давньо!" i hoboï icTopiï Украши. Ки"ш,2007. С. 358-382; Щавелева Н.И. Польские латиноязычные средневековые источнки: Текст, перевод, комментарий. М., 1990.

Орозий короля Альфреда // Матузова В.И. Английские средневековые источники IX-XIII вв. Тексты, перевод, комментарий. М., 1979; Valtonen I. The Nortn the Old English Orosius: A Geographical Narrative in Context. Helsinki, 2008.

Эймунде Хрингссоне, Легендарная сага об Олаве Святом, «Круг земной» Снори Стурлусона), географические сочинения1, рунические надписи".

Среди восточных источников большой информативной ценностью обладают известия мусульманских авторов3. Особо важны для темы настоящего исследования известия Ибн-Фадлана и ал-Гарнати, как непосредственно кон4 тактировавших с русалш и восточными славянами .

Все большее значение в современной историографии приобретает интерпретация хазарско-еврейских документов (Письмо еврейского сановника Хасдая ибн-Шафрута к хазарскому царю Иосифу; Ответное письмо хазарскот го царя Иосифа. Краткая редакция; Ответное письмо хазарского царя Иосифа. Пространная редакция; текст Шехтера; Киевское письмо) ввод которых в научный оборот поставил под сомнение сообщения традиционных источников. Для иллюстрации уровня этнической солидарности евреев в эпоху средневековья привлекалось известие Эльдада Дашта.

Важнейшим резервом для изучения древнерусской истории, как показали исследования И.Н. Данилевского, являются цитирующиеся в древнерусской литературе тексты и «переводы Священного Писания, богослужебной, святоотеческой и апокрифической литературы» 5. При анализе древнерусских текстов в диссертации использовалась тексты Ветхого и Нового заветов, экзегетическая литература (толковые Псалтири Афанасия, Василия Великого, Евфимия Зигабена, Чудовская).

При исторических реконструкциях применялись также этнографические, археологические и лингвистические материалы.

1 Мельникова Е. А. Древнескандинавские географические сочинения. М., 1986.

2Она же. Скандинавские рунические надписи: Новые находки и интерпретации. Тексты, перевод, комментарий. М., 2001.

3 Публикации источников: Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских (с половины VII до конца X в. по Р.Х. СПб., 1870; Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв. // Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин JI.B., Шушарин В.П., Щапов Я.Н. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965 (ссылки даются по изданию: Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв. // ДГ: 1998 г. М., 2000; Коновалова И.Г. Ал-Идриеи о странах и нарог дах Восточной Европы: текст, перевод, комментарий. М., 2006 и др.

4 Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу / Перевод и коммент. А.П. Ковалевского, под ред. акад. И.Ю. Крачковского. M.;JI., 1939; Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131-1153 гг.) / Публ. О.Г. Большакова, А.Л. Монгайта. М., 1971.

Данилевский И.Н. На пути к антропологической истории России // Историческая антропология: место в системе социальных наук, источники и методы интерпретации: Тез. докл. и сообщ. науч. конф. Москва, 4-6 февр. 1997 г. / Отв. ред. О.М. Медушевская. М., 1998. С. 4748; Ои же. Повесть временных лет: Герменевтические основы источниковедения летописных текстов. М., 2004. - См. также ниже.

Принципы формирования методологической базы исследования вырабатывались на основе выводов, полученных автором в результате многолетних занятий историографической проблематикой1: 1) о преемственности двух этапов развития отечественной исторической науки: дореволюционного и советского; 2) о непродуктивности жесткого деления исторической науки на дореволюционную и советскую, марксистскую и немарксистскую', 3) о том, что наука, несмотря на меняющиеся методологические подходы, стереотипы, историографические традиции едина в своей основе, и между отдельными периодами ее развития (равно как и между отдельными системами познания) не существует жесткой непроницаемой стены . Поэтому более продуктивно для исследователя акцентировать внимание не на противопоставлении, а на синтезе различных систем исторического познания. Ведь каждая из таких систем и подсистем обеспечивает определенный исследовательский ракурс, обладает «родовыми» эвристическими возможностями и, следовательно, открывает исследователю дополнительные возможности для научного поиска3.

Сформулированное видение проблемы весьма близко позиции тех исследователей, которые считают, что современный методологический синтез, «плюралистический по определению», основывается «на использовании различных исследовательских стратегий. Игнорирование очищенного от догматических и идеологических извращений учения Маркса. как и любой другой обладающей эвристической ценностью методологии социально-исторического исследования, обедняет познавательные возможности нашей науки в создании плюралистического образа истории и поиска путей его по

1 В том числе вопросами историографических предпосылок современных научных концепций древнерусской истории.

2 Пузанов В.В. К вопросу о верховной собственности на землю в Древней Руси в дореволюционной историографии //Вести. Ленингр. ун-та. 1988. Сер.2. Вып.4. С.7-14; Он же. Проблема верховной княжеской собственности на землю в Древней Руси в русской историографии второй половины XIX - начала XX в. // Вестн. Ленингр. ун-та. 1989. Сер.2. вып.З. С. 20-25; Он же. Введение II Актуальные проблемы историографии дореволюционной России / Отв. ред. В.В. Пузанов. Ижевск, 1992. С. 3—4; Он же. Проблема верховной земельной собственности в Древней Руси в отечественной историографии // Там же. С. 7-27; Он же. Княжеское и государственное хозяйство.; Он же. К вопросу о княжеской власти и государственном устройстве в Древней Руси. С. 204-211.

3 Он же. О спорных вопросах. С. 163-164; Он же. Некоторые методологические аспекты изучения проблемы генезиса восточнославянской государственности в постсоветской историографии // Историки в поиске новых смыслов: Сб. науч. ст. и сообщ. участников Всерос. науч. конф., посвященной 90-летию со дня рождения проф. A.C. Шофмана и 60-легию со дня рождения проф. В.Д. Жигунина. Казань, 1-9 октября 2003 г. Казань, 2003. С. 199-200. стижения»1». Возможно, следует стремиться к такому идеалу, согласно которому «изучению каждого аспекта развития общества должна максимально соответствовать своя методологическая система» . В то же время наука не может обходиться и без «синтезных историософских систем», таких, например, как марксистская или неоэволюционистская. Более того, в период необычайного увеличения числа объектов исследования, «раздробления истории»3 вопрос о «синтезных» методологических схемах становится все более актуальным. По наблюдениям В.Д. Жигунина, современная «западная историософия приближается к пониманию компонентов "синтезного подхода" к исторической реальности. В современных условиях ядром этого "синтезного подхода" является культурный детерминизм.»4. Видимо, отмеченные тенденции взаимосвязаны с усилением в мировой науке интереса к общим закономерностям исторического процесса5.

Настоящая работа генетически связана с исследовательской традицией т.н. «ленинградской (санкт-петербургской) школы университетских истори7 ков», основы которой были заложены трудами И.Я. Фроянова. Концепция И .Я. Фроянова формировалась в рамках марксистской научной традиции. Но традиции не догматической, а творческой. Важное методологическое значение для становления фрояновской концепции истории Древней Руси имели исследования А.И. Неусыхина (и его последователей, прежде всего, А.Я. Гу-ревича и С.Д. Ковалевского) о «дофеодальном периоде» и наработки представителей «потестарно-политической этнографии» (JI.E. Кубель, и др.)6. Концепция «дофеодального периода» имеет важное методологическое значе

1 Мопшьницкий Б.Г. О марксистской традиции в отечественной историографии // Историки в поиске новых смыслов. С. 64-65. - См. также: Келле В.Ж. Проблема многомерности в методологии социально-исторического познания // Проблемы исторического познания. М., 2002. С. 28-41.

Менщиков В.В. Использование методов синергетики в цивилизационной интерпретации российского исторического процесса // Историческая наука на пороге третьего тысячелетия: Тезисы докл. Всерос. науч. конф. Тюмень, 2000. С. 31. вследствие чего «беспорядочно множащиеся объекты исследования не складываются в ясную картину» (История и социальные науки: поворотный момент? // Анналы на рубеже веков - антология / Пер. с франц.; Отв.ред. А.Я. Гуревич, сост. С.И. Лучицкая. М., 2002. С. 11-12).

Жигунин В.Д. Древность и современность. Человечество на пути к синтезу. Казань, 2000.С. 48-49. - «. .С экономическим детерминизмом, - полагает В.Д. Жигунин, - нам все-таки придется расстаться, - по крайней мере, в тех формах, в которых этот детерминизм у нас существовал» (Там же).

5 По наблюдениям И.М. Дьяконова, широко распространенное в западной науке XX в. отрицание общих закономерностей в развитии человечества в настоящее время уходит в прошлое (Дьяконов И.М. Пути истории: От древнейшего человека до наших дней. М., 1994. С. 6).

См: Пузанов В.В. Феномен И.Я Фроянова. С. 6-11; Алексеев Ю.Г., Пузанов В.В. Указ. соч. С. 3-23. ние для изучения предпосылок, этапов, форм и путей складывания раннеклассовых обществ, их типологии. Она также создает возможности более углубленного изучения т.н. рабовладельческого и феодального обществ как в региональном, так и во всемирно-историческом аспектах1. Исследования E.JI. Куббеля и его последователей позволили выделить пути и этапы политогене-за, показали, что государственная организация, в большинстве случаев, возникает на основе уже существовавших позднепотестарных форм управления л обществом . Особое значение для понимания процессов социогенеза и поли-тогенеза имело появление обобщающего трехтомника «История первобытного общества»3, в котором нашли отражение новые подходы к пониманию со-цио- и политогенеза и самой формационной теории. Важную роль в окончательном оформлении новой концепции восточнославянского политогенеза, разработанной И .Я. Фрояновым, сыграли методологические положения (развивающие идеи Ф. Энгельса) ряда советских востоковедов (М.А. Виткина, JT.C. Васильева, Г.Ф. Кима, К.Х. Ашрафяна и др.) согласно которым государство на древнем Востоке возникло еще в доклассовую эпоху4.

В настоящее время не возможно заниматься проблемами политогенеза без учета достижений «американского неоэволюционизма» (труды М. Салин-за, Э.Р. Сервиса, М.Х. Фрида, Р. Карнейро, Р.Н. Адамса и др.5), оказавшего ог

1 См.: Пузанов В.В. К вопросу о «дофеодальном» периоде // Историческое знание: теоретические основания и коммуникативные практики: Матер, науч. конф. / Отв. ред. Л.П. Репина. М., 2006. С. 437-439. л

Куббель JI.E. Очерки потестарно-политической этнографии. М., 1988; Ранние формы социальной стратификации: генезис, историческая динамика, потестарно-политические функции. М., 1993; Ранние формы политической организации.; Ранние формы социальной организации. о

История первобытного общества: Общие вопросы. Проблемы антропосоциогенеза / Отв. ред. Ю.В. Бромлей. М., 1983; История первобытного общества: Эпоха первобытной родовой общины / Отв. ред. Ю.В. Бромлей. М., 1986; История первобытного общества: Эпоха клас-сообразования / Отв. ред. Ю.В. Бромлей. М., 1988.

4 См.: Фроянов И. Я. К истории зарождения русского государства. С. 59; Он же. Мятежный Новгород: Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX - начала XIII столетия. СПб., 1992. С. 8-9. - С началом 1990-х гг. такой взгляд стал преобладающим и в историографии древнерусской государственности (см.: Пузанов В.В. О спорных вопросах. С. 148-167; Он же. Некоторые методологические аспекты изучения проблемы генезиса восточнославянской государственности в постсоветской историографии. С. 193-200; Он же. .К вопросу о политической природе древнерусской государственности в постсоветской историографии. С. 3—17 и др.

5Салинз М. Экономика каменного века. М., 1999; Service E.R. Primitive Social Organization; Idem. Origins of the State and Civilization; Fried M.H. Op. cit.; Carneiro R.L. The Muse of History and the Science of Culture. N.Y., 2000; Он же. Было ли вождество сгустком идей? // Раннее государство, его альтернативы и аналоги. С. 211-228; Он же. Теория происхождения государства //Там же. С. 55-70; Adams R. Energy and Structure. A Theory of Social Power. Austin; London, 1975 и др. ромное влияние на развитие политантропологических исследовании в мире (Х.Дж.М. Классен и Э.Ч.Л. ван дер Влит /Нидерланды/, Э. Саутхолл /Франция/, П. Скальник /Чехия/2) и в нашей стране (Д.М! Бондаренко, A.B. Коротаев, H.H. Крадин, В.А. Попов, JI.E. Гринин и др.3). Особое значение для изучения ранне-государственных образований имеет теория раннего государства, разрабатывавшаяся под руководством Х.Дж.М. Классена4. Вначале Х.Дж.М. Классен оперировал понятием «примитивное государство», но затем остановился на термине «раннее государство», который предложил П. Скальник. По словам последнего, «это была реакция на неадекватность российского марксистского термина "раннеклассовые государства"»5. В то же время, построения представителей неоэволюционизма весьма близки к идеям представителей «потестарно-политической этнографии», о чем неоднократно говорилось в историографии6. В настоящее время это два основных направления в осмыслении проблем поли-тогенеза в традиционных обществах.

Использование методологических схем, возникших в рамках марксистской историографии, но,, во многом, избавленных от жесткой детерминированности и однолинейной заданности ортодоксальной формационной теории,

1 О возникновении и развитии неоэволюционизма см.: Классен Х.Дж. М. Эволюционизм в развитии // Раннее государство, его альтернативы и аналоги. С. 37-52; Карнейро P.J1. Процесс или стадия: ложная дихтомия в исследовании истории возникновения государства // Альтернативные пути к цивилизации. С. 84—94; Крадин H.H. Указ. соч. С. 11-61.

2 Ciaessen H.J.M., Skalnik P.Theories and Hypotheses // The Early State. The Hague; Paris-New York: Mouton, 1978. P. 3-29; Ciaessen H.J.M., Skalnik P. The Early State: Models and Reality // The Early State. The Hague; Paris; New York, 1978. P. 637-650; Влит ван дер Э.Ч.Л. Полис: проблема государственности // Раннее государство, его альтернативы и аналоги. С. 387-412; Саутхолл Э. О возникновении государств // Альтернативные пути к цивилизации. С. 130-136; Чэбел П., Фейнман Г.М., Скальник П. По ту сторону государств и империй: вождества и неформальная политика//Раннее государство, его альтернативы и аналоги. С. 229-243.

3 Бондаренко Д.М., Гринин JI.E., Коротаев A.B. Альтернативы социальной эволюции // Раннее государство, его альтернативы и аналоги. С. 15-36; Гринин JI.E. Раннее государство и его аналоги // Там же. С. 85-163; Он же. От раннего к зрелому государству // Там же. С. 523556; Он же. Политический срез исторического процесса. Государство и исторический процесс. М., 2007; Коротаев A.B. Становление и развитие государственных структур в евразии и Северной Африке (VI-I тыс. до н.э.): мир-системный контекст // Раннее государство, его альтернативы и аналоги. С. 267-279; Крадин H.H. Кочевники, мир-империи и социальная эволюция // Альтернативные пути к цивилизации. С. 314-336; Крадин H.H., Скрынникова Т.Д.Указ. соч. -JT.E. Гринин дополнил эволюционную теорию концепцией «аналогов раннего госудасрства».

4Claessen H.J.M. The Earle State. P. 533-596; Классен Х.Дж.М. Было ли неизбежным появление государства? С. 71- 84.

5 Skalnik Р. Chiefdoms and Kingdoms in Africa: why they are neither States nor Empires [Электронный ресурс], African Studies Quartely. The Online Journal for African Studies. Режим доступа: http // web.afiica.ufl.edu/asq/v2/v2i3a4.htm

0 См., наприм.: Крадин H.H. Вождество: современное состояние и проблемы изучения. С. 12-13 и др.; Крадин H.H., Скрынникова Т.Д. Указ. соч. С. 503; Данилевский И.Н. Древняя Русь. С. 161-162 ; Пузанов В.В. Древнерусская государственность. С. 22,36 и др. позволяет корректно вписать процессы социо- и политогенеза, реконструи7 рованные на восточнославянском материале, в региональные, общеевропейские и, шире, мировые процессы. Понимание же общих закономерностей (регионального и более широкого масштабов) позволяет реконструировать отдельные, недостающие «детали» соответствующих процессов в восточнославянском обществе. То же самое можно сказать и об эволюционистском направлении, которое, как и марксистские схемы исторического процесса, претендует на универсализм. По мнению Б.Г. Могильницкого, ценность марксистской методологии, потенциал которой отнюдь не исчерпывается советской версией марксизма, предоставляет «в распоряжение исследователя некоторые опорные пункты, необходимые для широких историко-социологических обобщений, что особенно важно для современной науки с ее трудным поист ком баланса между микро- и макроисторией»1. Поиск путей достижения такого «баланса» - актуальнейшая задача современной историографии2

Однако, ведя речь о закономерностях исторического процесса и используя «универсальные» методологические схемы для их выявления и описания, следует признать, что разработка «универсальной теории, объясняющей все стороны общественной жизни», принципиально невозможна . Не следует забывать ни об уязвимости «универсальных теорий» при применении их к конкретному историческому материалу, который всегда богаче любой теории, ни об имевших место исторических альтернативах и случайностях. Кроме того, изучение многих вопросов под традиционным углом зрения, фактически, исчерпало себя. В качестве примера, возьмем изучение социальной структуры древнерусского общества, которому уделяли пристальное внимание и дореволюционные, и советские исследователи, и которое важно не только для понимания природы общественного строя домонгольской Руси, но и процессов политогенеза. Детальный историографический анализ показывает, что, практически, невозможно высказать принципиально новую точку зрения как на отдельную социальную категорию, встречающуюся в источниках, так и на природу социального строя Руси в целом. Различные методологические принципы, которых придерживались авторы, далеко не всегда являлись определяющими в трактовке конкретно-исторических и, нередко, концептуальных проблем4. Однако данное обстоятельство не должно

1 Могильницкий Б.Г. Указ. соч. С. 64.

См., наприм: История и социальные науки: поворотный момент? С. 11-14; Попробуем поставить опыт // Анналы на рубеже веков - антология. С. 15-22.

3 См.: Данилевский И.Н. На пути к антропологической истории России. С. 45.

См.: Пузанов В.В. Княжеское и государственное хозяйство. С. 46-53 и др.

46 служить препятствием для поиска научных инструментариев, которые позволили бы, все же, добиться принципиально новых результатов и реконструкций и по «конкретно-историческим» вопросам.

Одним из наиболее значимых явлений в современной историографии стало широкое распространение историко-антропологических исследований, представленных целым спектром историографических течений: новая экономическая история, новая социальная история, историческая демография, история ментальностей, история повседневности, микроистория, историко-политическая антропология и др.1 Если в работах представителей ранней исторической антропологии (Ж. Дюби, Ж. Ле Гоффа, Э. Jle Руа Ладюри и др.), внимание «на длительных процессах. устойчивых безличных структурах (аграрных, семейно-родственных, ментальных и т.п.), которые как в плену держат человека», то современные исследования характеризуются все большим интересом к микроистории, «повседневным практикам и стратегиям поведения индивидов и групп»2. В центре интересов микроистории (у истоков которой стояли итальянские ученые К. Гинзбург, Э. Гренди, К. Пони, Д. Ле-ви3), «поступки личностей или единичное событие»4. «Микроскопическое рассмотрение дает нам возможность увидеть такие вещи, которых раньше не замечали.»5. Именно микроистория, по признанию «Анналов», «после длительного периода» изучения историками «исключительно» глобальных процессов и общих структур, «выдвинула ряд положений, над которыми было бы полезно поломать голову». Успехи микроистории подтолкнули «Анналы» выступить с программным предложением к историкам «обсудить и уточнить формы адекватного соотнесения размера изучаемых объектов, модальности их наблюдения и проблематики. Как разграничить уровни наблюдения и определить модальности необходимого обобщения, поднимаясь от отдельного

1 См.: Гуревич АЛ. Исторический синтез и Школа «Анналов». М., 1993; Михина Е.М. От составителя // История ментальностей, историческая антропология: Зарубежные исследования в обзорах и рефератах / Сост. Е.М. Михина. М., 1996. С. 6, 10-11; Анналы на рубеже веков - антология; Кром М.М. Историческая антропология. СПб., 2004; Репина Л.П., Зверева В.В., Парамонова М.Ю. История исторического знания. М., 2004; Крадин H.H. Политическая антропология. 2-е изд., испр. и доп. М., 2004 и др.

2 Кром М.М. Указ. соч. С. 135.

3 Ряд их работ переведен на русский язык: Гинзбург К. Приметы: Уликовая парадигма и ее корни // Новое литературное обозрение. 1994. № 8. С. 32-61; Он же. Мифы-эмблемы-приметы: Морфология и история. Сб. статей / Пер. с ит. и послесловие С.Л. Козлова. М., 2004; Он же. Шпроты, рабы, и Библия: опыт микроистории [Электронный ресурс], НЛО. 2004. № 65. Режим доступа: http // magazines.russ.ru/nlo/2004/65/gin3.html и др.

4 Леви Дж. К вопросу о микроистории // Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996. С. 184.

5 Там же. С. 171. человека к группе и обществу в целом, от локального к глобальному? И, если двигаться в обратном направлении, как создать условия для совмещения и сравнения результатов и более глубоко разработать компаративный метод, о необходимости которого говорится постоянно, но который применяется лишь в виде исключения?»1. ,

Для темы настоящего исследования важное значение имеют наработки историко-политической (или политической) антропологии (термин в в 1980-е гг. ввел в научный оборот Ж. Ле Гофф, сфера интересов — представления о власти, символика власти), религиозной (изучает субъективные аспекты веры, народную религиозность), экономической («фоксирует внимание на мотивах экономического поведения людей в прошлом», «изучает экономику сквозь призму жизненных обстоятельств, людей и способов истолковании ими мира»)". Возвращается в историческую антропологию и; становится «одним из самых перспективных направлений» правовая проблематика: «изучение обычая, правосознания,: правовых норм и представлений»3. Тем не менее, развитие данного направления^ сдерживается неразработанностью собственно юридической составляющей4.

Естественно встает вопрос о том, насколько применимы методы историт ческой антропологии к древнерусскому материалу. К. Гинзбург, К. Пони и др., выдвигая идею детального анализа «реальной жизни и взаимоотношений множества простых людей», опирались на мощную источниковую базу - богатые итальянские архивы, сохранившие имена простых людей5. В отношении Древней Руси ничего такого нет в принципе. Поэтому, например, М.М. Кром пессимистически относится к возможностям историко-антропологического исследования применительно к Древней Руси: «.На мой взгляд, едва ли возможна историческая антропология Киевской Руси: сохранившиеся источники позволяют реконструировать определенные социальные типы (как это блестяще сделал Б.А. Романов), но документов личного характера (переписки, дневников и т.п.) до нас не дошло, и голосов конкретных людей "из народа" мы не слышим»6.

Более оптимистично настроен И.Н. Данилевский. Но и он указывает на невероятные трудности, поджидающие исследователя на данном пути: ску

1 История и социальные науки: поворотный момент? С. 12-13.

2. Кром М.М. Указ. соч. С. 91-92,94 -95; Михина Е.М. Указ. соч. С. 10-11.,

3 Михина Е.М. Указ. соч. С. 11.

4 См.: Рулан Н. Юридическая антропология / Отв. ред. B.C. Нерсесянц. М., 1999. С. 11.

5 Кром М.М. Указ. соч. С. 74. бТам же. С. 140. дость источниковой базы; отсутствие «богословской и схоластической традиций» (вследствие чего «большинство понятий, скрывающихся за терминами и фразеологизмами русских источников, остались невербализованными современниками»); сохранность подавляющего большинства источников по ранней истории Руси «в сравнительно поздних списках XV—XVII вв.»1. И.Н. Данилевский выступает против как некритического переноса западноевропейских «саженцев» на русскую почву, так и против априорных утверждений о невозможности «возделывания» отечественной почвы с помощью западного инструментария, в силу своеобразия русской истории. Несмотря на трудности, считает исследователь, «антропологическое изучение истории Руси-России не только необходимо, но и возможно». Речь идет о методиках выявления соответствующей информации, приемах «и правилах корректной ее интерпретации. Возможно также изучение отдельных событий или сторон исторического процесса с точки зрения их психологической подоплеки, с описанием значений и смыслов, которые вкладывали их участники в свои поступки или которыми наделяли их современники. Надежной опорой для таких семантических реконструкций становятся тексты, прямо или косвенно цитирующиеся автором источника для передачи смысла происходящего. При этом резко возрастает роль огромного массива источников, до сих пор практически не привлекающихся историками, — древнерусских переводов Священного Писания, богослужебной, святоотеческой и апокрифической литературы» .

Позиция И.Н. Данилевского представляется обоснованной как с методологической точки зрения, так и с точки зрения историографической практики. Несмотря на то, что применение методов исторической антропологии к древнерусскому материалу сопряжено с серьезными трудностями, отечественными и украинскими исследователями (Н.Л. Пушкарева, И.Н. Данилевский, А.П. То л очко, В.Я. Петрухин, В.В. Долгов и др.3) на этом пути к настоящему времени достигнут значительный прогресс.

1 Данилевский И.Н. Древняя Русь. С. 6-7;Он же. На пути к антропологической истории России. С. 45-46; Он же. Повесть временных лет. С. 361, примеч. 57.

2Он же. На пути к антропологической истории России. С. 47-48; Он же. Повесть временных лет.

3 Пушкарева Н.Л. Женщины Древней Руси. М., 1989; Она же. Частная жизнь русской женщины: Невеста, жена, любовница (X - начало ХЕХ в). М., 1997; Данилевский И.Н. Древняя Русь.; Он же. Русские земли.; Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси IX - XI веков. Смоленск; Москва, 1995; Толочко О.П. Вказ. пр.; Долгов В.В. Быт и нравы Древней Руси. Миры повседневности XI - XIII в. М., 2007; Он же. Древняя Русь: мозаика эпохи.; Он же. Очерки истории общественного сознания Древней Руси.; Ричка В. Витоки державносп на Руа очима Русь

В данной диссертационной работе была предпринята попытка частичной реализации озвученных И.Н. Данилевских принципов. В то же время, учитывая специфику источниковой базы, видимо, речь следует вести не об антропологической истории Древней Руси, а об элементах таковой. Например, у нас практически нет материала, для детального исследования реальной жизни и взаимоотношений простых людей. Поэтому неизбежен выход на «непростых людей» (в отношении которых материала тоже не густо), комбинация различных методов. Такой подход не выходит за рамки антропологической истории, поскольку, она, как справедливо отмечалось исследователями, «начав с народных низов. включила в свой предмет поведение, обычаи, ценности, представления, верования всех социальных классов и групп, независимо от их положения в общественной иерархии (включая отражение меры взаимного противостояния в их представлениях друг о друге), причем интересы историков, не ограничиваясь наиболее устойчивыми и всеобщими стереотипами обыденного сознания, распространялись и на обширный слой более изменчивых представлений, во многом специфичных для разных социальных групп»1.

Анализ представлений древнерусских книжников о расселении славян в Восточной Европе, этнокультурных контактах, стране, власти, обществе, неизбежно сталкивается с проблемой исторической памяти в средневековой Руси. По словам Дж. Сапелли, «необходимость методологического разграничения "памяти". и "истории"» весьма актуальна при анализе средневековых хроник, сотканных из различных пластов «памяти»2. Для решения этой зада- -чи важное значение имеют исследования: Я. Ассмана, разработавшего теорию «культурной памяти» 3; П. Рикера, показавшего, что «проблема репрезентации прошлого - это в первую очередь не проблема истории, а проблема памяти», с которой «история связана самым тесным образом» 4; отечествен

1 Репина Л.П., Зверева В.В., Парамонова М.Ю. Указ. соч. 234-235.

2 Сапелли Дж. Методология социальных наук: новые подходы // Европейский опыт и преподавание истории в постсоветской России. М., 1999. С. 102.

3 Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004; Он же. Монотеизм и память. «Моисей» Фрейда и библейская традиция // Анналы на рубеже веков - антология. С. 130-146 и др. - См. также: Репина Л.П. Актуальные проблемы истории и историографии // Казанский университет как исследовательское и социокультурное пространство / Сост. и отв. ред. Г.П. Мягков и Е.А. Чиг-линцев. Казань, 2005. С. 304.

4 Рикер П. Историописание и репрезентация прошлого // Анналы на рубеже веков - антология С. 23-29,40-41. ных представителей «новой культурно-интеллектуальной истории» Е.А.

Мельниковой и В.Я. Петрухина, рассмотревших отдельные аспекты пробле2 мы на древнерусском материале .

Новая культурно-интеллектуальная история «проявляет особый интерес к изучению динамики взаимодействия представлений о прошлом, зафиксированных в коллективной памяти различных этнических и социальных групп, с одной стороны, и исторической мысли той или иной эпохи - с другой стороны. Комплексное изучение исторического сознания и исторической культуры опирается на анализ явлений интеллектуальной сферы в широком контексте социального бытия, исторической ментальности и общих процессов духовной жизни общества, включающий и теоретическое, и идеологическое, и обыденное сознание»3. Следуя в русле данного направления, автор пытался, выражаясь словами Л.П. Репиной, проанализировать «репрезентации прошлого, выступавшие в качестве важных элементов социальной, политической, этнической и конфессиональной идентичности, а также проблему взаимосвязи исторического сознания с социальным контекстом, сложные процессы функционирования, трансляции и трансформации исторических знаний и представлений»4 в эпоху становления Древнерусского государства и древнерусской историографической традиции. Под «историографией» в данном случае понимается не история исторической науки, а историю «исторического знания в целом (от мифологии до философии истории)»5.

1 Репина Л.П. Образы прошлого в памяти и истории // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени / Отв. ред. Л.П. Репина. М., 2003. С. 9-18; Арнаутова Ю.Е. Memoria: «Тотальный социальный феномен» и объект исследования // Там же. С. 19-37; Суприянович А.Г. Память чувства: коллективное и индивидуальное в средневековом сознании. Там же. С. 156-167 и др.

2 Мельникова Е.А. Историческая память в устной и письменной традициях (Повесть временных лет и «Сага об Инглингах») // ДГ: 2001 год: Историческая память и формы ее воплощения / Отв. ред. Е.А. Мельникова. М., 2003. С. 48-92; Она же. Устная историческая традиция в раннем историописании: «Повесть временных лет» и «Сага об Инглингах» // Восточная Европа в древности и средневековье: Автор и его текст: XV Чтения памяти чл.-кор. АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. Москва, 15-17 апреля 2003 г. Матер, конф. / Отв. ред. Е.А. Мельникова. М., 2003. С. 156-162; Она же. Устная традиция в Повести временных лет: к вопросу о типах устных преданий // Восточная Европа в исторической ретроспективе: К 80-летию В.Т. Пашуто / Под ред. Т.Н. Джаксон и Е.А. Мельниковой. М., 1999. 153-165; Пегрухин В.Я. История славян и Руси в контексте библейской традиции: миф и история в Повести временных лет//ДГ: 2001 год. С. 93-112.

Репина Л.П. Актуальные проблемы истории и историографии. С. 304.

4Там же. С. 304.

5 См.: Калимонов И.К. О предмете социокультурной истории // Казанский университет как исследовательское и социокультурное пространство. С. 333; Заболотный Е.Б., Камынин В .Д. Историческая наука в конце XX - начале XXI века. Тюмень, 2004. С. 17-23.

В заключение данной части обзора следует еще раз отметить, что историческая антропология не набор непререкаемых догматических принципов, а открытая для дискуссии развивающаяся система на междисциплинарном стыке истории, социальной и культурной антропологии, этнологии1. Сами «Анналы», родоначальники историко-антропологического направления, не устают подчеркивать, что «мы - не школа. и мы не почтовый ящик.; мы -экспериментальный полигон», что «новаторство не наследуется: оно процесс постоянной переоценки идей под воздействием сил, находящихся в непрерывном развитии»2.

Не следует забывать, что любая методологическая система не самоцель, а инструментарий научного познания. В деле же научного поиска исследовательская интуиция, умение нетрадиционно посмотреть на традиционный вопрос или «вдоль и поперек», казалось бы, изученный источник, играют, порой, не меньшую роль, чем строго выверенные научные приемы исследования. Наверное, многим историкам, особенно историографам, при разработке той или иной историографической проблематики приходилось обращать внимание на два любопытных обстоятельства. Во-первых, вектор исследования той или иной проблемы задается, как правило, еще на начальном этапе ее изучения. Последующие разработки, при всех концептуальных отличиях, следуют в том же русле. Иными словами, «первоисследователь» расставляет определенные «вешки» на проблемном поле, а остальные исследователи, вольно или невольно, «играют» от них. При этом они могут ставить собственные «вешки», но, как правило, «привязываясь» к уже имеющимся. В итоге получается «замкнутый круг». Видимо, данное обстоятельство имел в виду известный византинист, И. Шевченко, когда формулировал свой «закон собаки и леса». «Собака входит в девственный лес, приближается к дереву и делает то, что делают собаки у дерева. Дерево выбрано наугад. Оно ничем не отличается от любого другого. Однако можно не без оснований предсказать, что следующие собаки, заходя в лес, обратят внимание на то же самое дерево. Так часто происходит и в науке: "запах" аргумента по поводу какой-то проблемы побуждает ученых вступать в новые и новые дискуссии, касающиеся этой проблемы»3.

1 См.: Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов»93. С. 275; Кром М.М.

Указ. соч. С. 12. 2

Попробуем поставить опыт. С. 15-16.

3 «Закон собаки и леса» приводится в пересказе С. Франклина и Д. Шепарда (Франклин С., Шепард Д. Начало Руси: 750-1200. СПб., 2000. С. 11).

Во-вторых, отмеченный историографический феномен способствует соответствующему отбору источникового материала. Как известно, источники по истории древних славян и домонгольской Руси весьма ограничены. Поэтому исследователи уделяют много внимания совершенствованию методики работы с текстами, с целью увеличения объема извлекаемой из них информации и более точного ее восприятия. В то же время, в соответствии с принципами «закона собаки и леса», вне внимания исследователей, нередко, остается значительный пласт прямой информации, содержащейся в широко известных источниках. Наглядный пример — история изучения «Киевского письма», которое было введено в научный оборот как источник по славяног русо-хазарским отношениям и в итоге признано малоинформативным документом. Однако письмо не рассматривалось как источник по социальной и правовой истории Древней Руси, хотя содержит уникальную информацию на этот счет1. То же самое можно сказать, например, и по ряду письменных источников, содержащих сведения о религиозных воззрениях древних славян, о моделях поведения и т.п. . Это, как правило, по терминологии М. Блока, свидетельства «ненамеренные», либо та информация «намеренных» свидетельств, которая не является «основной», существенной для автора3, приводится им «не умышленно». Следовательно, это известия наиболее ценные для историка, наиболее заслуживающие его доверия?. Серьезные перспективы открывает более широкое привлечение житийной, учительной и канониче7 ской литературы для реконструкции социальных, политических и экономических процессов рассматриваемого времени, менталитета древнерусского населения и т.п. Вообще расширение ракурса рассмотрения сведений того

1 См.: Пузанов В.В. «Киевское письмо» как источник эпохи становления древнерусской государственности // Российская государственность: История и современность / Отв. ред М.В. Ходяков. СПб., 2003. С. 6-14; Он же. «Киевское письмо» как источник по истории древнерусского права (К вопросу о корреляции с русскими источниками и особенностях средневекового законодательства) // Слов'янсыа обри. Кш'в, 2006. Вип. 1. С. 370-381 и др.

2 См.: Пузанов В.В. О боевой магии древних славян // Этнос - Культура - Человек: Сб. мат. Междунар. науч. конф., посвящ. 60-летию В.Е. Владыкина. Ижевск, 2003. С. 59-64; Он же. Византийские и западноевропейские свидетельства У1-УШ веков о язычестве древних славян // Фроянов И Я. Начало христианства на Руси. С. 237-274.

3 Это информация не основная, если так можно выразиться, «фоновая»,или «сопутствующая». Отдельную ценность представляют описания событий или явлений (связанных, например, с иной этнокультурной средой), непонятных, странных для автора (очевидца/информатора и т.п.). В рассматриваемом случае ценно именно описание явления/события, а не восприятие его автором (см., наприм.: Пузанов В.В. Византийские и западноевропейские свидетельства.).

4 См.: Блок М. Апология истории или ремесло историка. 2-е изд., доп. / Перев. Е.М. Лысенко; примеч. и статья АЛ. Гуревича. М., 1986. С. 36-38. или иного источника — один из важнейших исследовательских резервов для историков русского средневековья.

Другой резерв — максимально широкий охват и анализ всех прямых или косвенных известий об изучаемом институте и явлении в отдельно взятом источнике, с последующим сопоставлением полученных реконструкций. Эта методика комплексного анализа была успешно апробирована при изучении палеоэтнических проблем, когда встала непростая задача выработки методики сопоставления данных различных дисциплин1. Данный метод эффективен и при изучении другой проблематики, и при анализе собственно письменного корпуса источников, особенно когда речь идет об анализе соционормативных моделей Только в последнем случае сопоставляются реконструкции, полученные в ходе изучения отдельных документов.

Естественно, что полностью освободиться от воздействия «закона собаки и леса» невозможно, да и, вероятно, не нужно. Тем не менее, сознательный поиск нового ракурса рассмотрения традиционных вопросов и обеспечивающих их решение источников необходим. Также как и расширение ис-точниковой базы за счет «нетрадиционных» источников. «Нетрадиционных» в том плане, что они не привлекались, либо привлекались поверхностно, к изучению конкретной проблемы.

Наконец, широкие перспективы и огромное поле деятельности у исследований, учитывающих все упоминания'изучаемых понятий и сопутствующих им явлений, с учетом общего контекста такого рода упоминаний2.

1 По словам В.Д. Королкжа, «в данном случае комплексное изучение предполагает не столько прямое сопоставление данных лингвистики, археологии, антропологии и письменных памятников, сколько сопоставление полученных в результате их изучения реконструкций». -Королюк В.Д. Славяне и восточные Романцы в эпоху раннего средневековья (политическая и этническая история) / Отв. ред. Е.П. Наумов. М., 1985. С. 140.

2 См., наприм.: Ведюшкина И.В. «Русь» и «Русская земля» в Повести временных лет и летописных статьях второй трети XII-первой трети XIII в. //ДГ. 1992-1993 гг. С. 101-116; Она же. Этногенеалогии в Повести врехменных лет // ДГ: 2002 год: Генеалогия как форма исторической памяти / Отв. ред. Е.А. Мельникова. М., 2004. С. 52-60; Лукин П.В. Вече, «племенные» собрания и «люди градские» в начальном русском летописании // Средневековая Русь. Вып. 4. М., 2004. С. 70-130; Пузанов В.В. Пузанов В.В. «Хроника Ливонии»: военная организация на Руси первой четверти ХШ века глазами крестоносца // Вестн. Удм. ун-та. 2004. № 3. Серия «История». С. 92-106; Он же. Качественные характеристики великокняжеской и «племенной» элиты 1Х-Х вв. в «Повести временных лет»: социальные образы и этнический фактор // Общественно-политическая мысль в России: традиции и новации. Сб. матер. Всерос. науч.-пракг. конф. Ижевск, 24-25 октября 2006 г. Т. 1. Средневековая Русь: проблемы идентичности / Отв. ред. В.В. Пузанов. Ижевск, 2007. С. 91-107 и др. исследовании особое внимание уделяется историко-антропологическому анализу проблемы - восприятию современниками сложных процессов общественных и культурных трансформаций, связанных со становлением древнерусской государственности. Это, в свою очередь, в сочетании с использованием новейших достижений историографии и источниковедения, позволило решить многие «традиционные» спорные и запутанные вопросы, по-новому посмотреть на социально-политическую и этнокультурную историю Руси рассматриваемого времени, факторы, механизмы и этапы политогенеза.

Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации отражены в монографиях, статьях и тезисах автора. Отдельные вопросы и сюжеты исследования излагались на международных, всероссийских, региональных и межвузовских конференциях, круглых столах: Ме-ждунар. теор. конф. «Историческое познание: традиции и новации», Ижевск (1993); Междунар. науч. конф. «Исторические истоки, опыт взаимодействия и толерантности народов Приуралья», Ижевск (2002); Междунар. науч. конф. «Этнос - Культура - Человек», посвящ. 60-летию В.Е. Владыкина, Ижевск (2003); Междунар. науч. симпозиум «Великое переселение народов - один из важнейших факторов, определяющих новый этап взаимодействия и толерантности народов Евразии», Ижевск (2003); Междунар. науч. конф. «Этноцентризм и толерантность: альтернативы социокультурной интеграции», Ижевск (2004); Междунар. науч. конф. «Проблемы этносоциального и этнокультурного развития Киевской Руси и славянский мир», Киев (2005); Междунар. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения акад. Л.В. Черепнина «Общество, государство, верховная власть в России в Средние века и раннее Новое время в контексте истории Европы и Азии (Х-ХУШ столетия)», Москва (2005); Междунар. науч. конф. «Осмысление наследия Древней Руси: Галицко-Волынское княжество в историографии», Львов (2007); Мавродин-ских чтениях, С.-Петербург (1994, 2004); Российских университетскоакадемических науч.-практ. конф., Ижевск (1995, 1997); Всерос. науч.-практ. конф. «Государство и общество: проблемы федерализма и самоуправления», Ижевск (1999); Всерос. науч.-практ. конф. «Российская государственность: уровни власти. Историческая динамика», Ижевск (2001); Всерос. науч. конф. «Российская государственность: история и современность», С.-Петербург (2002); Всерос. науч. конф., посвящ. 85-летию со дня рождения проф. В.Е. Майера, Ижевск (2003); Всерос. науч. конф. «Историки в поиске новых смыслов», посвящ. 90-летию со дня рождения проф. A.C. Шофмана и 60-летию со дня рождения проф. В.Д. Жигунина, Казань (2003); Всерос. науч. конф. «Межкультурное взаимодействие и его интерпретации», Москва (2004); Всерос. науч. конф. «Историческое знание: теоретические основания и коммуникативные практики», Казань (2006); Всерос. науч.-практ. конф. «Общественно-политическая мысль в России: традиции и новации», Ижевск (2006); Всерос. науч. конф. «Россия и мир глазами друг друга: история взаимовосприятия», Москва (2008) и др.

Диссертация состоит из введения, 6 глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Становление древнерусской государственности: социально-политические и этнокультурные трансформации общества в контексте восприятия современников (VIII - начало XII в.)"

Заключение

На большей части Восточной Европы, на которой сформируется так называемая Киевская Русь, славяне не являлись коренным населением. Они расселялись на огромных пространствах, населенных финно-угорскими, балтскими и ираноязычными племенами. Пришельцы частично истребили автохтонных жителей, частично — оттеснили или ассимилировали. Ассимиляционные процессы протекали неравномерно и могли затягиваться на долгие столетия, порождая проблему взаимной культурной, экономической и политической адаптации. Первоначально, судя по всему, славяне расселялись оазисами, окруженными островками местных племенных территорий и «морем» незаселенных, неосвоенных пространств. Затем следовали новые волны колонизации как из этих освоенных славянами оазисов, так и из других территорий. При этом, согласно представлениям того времени, приоритет оставался за славянами-первопоселенцами, что в идеале должно было вести к формированию той иерархии общин и занимаемых ими территорий, которая постепенно кристаллизировалась в процессе трансформации союзов и суперсоюзов племен в сложную федерацию земель и, впоследствии, в систему независимых городов-государств.

Становление государственности - сложное политическое, социальное, этнокультурное и идеологическое явление, определяемое совокупностью внутренних и внешних факторов. Для регионов с низкой плотностью населения, прежде всего, восточнославянского, недостаток внутренних связей компенсировался внешними импульсами. Ведущую роль в формировании древнерусской государственности сыграл внешний фактор, прежде всего - война.

Изменения в обществе, происходящие под воздействием внутренних и внешних факторов закреплялись на уровне идеологии, выражавшейся в мифе, который не только закреплял складывавшуюся систему социальных связей, но и, в известной степени, являлся ее первоисточником, хотя и был внешне направлен в прошлое, а не будущее.

Усложнение и эволюция потестарно-политических институтов шли по линии интеграции родоплеменных образований различного уровня в более емкие и сложные системы. Высшей формой организации общества в догосу-дарственную эпоху являлись суперсоюзы племен, типологически различающихся по степени интеграции составлявших их «племенных союзов». Всего можно выделить 3 уровня (стадии) интеграции: 1) военный союз «племенных союзов» с целью противодействия общей внешней опасности; 2) объединение двух и более «племенных союзов» под эгидой сильнейшего, который представлял по отношению к ним зародыш публичной власти (зависимость устанавливалась, в основном, силовым путем, выражалась в уплате дани, порядок управления в подчиненных объединениях оставался прежним); 3) ликвидация местных институтов власти и замена их наместниками, посылаемыми из господствующего «племенного союза». Достижение 3-го уровня интеграции предполагает далеко зашедший процесс распада родоплеменных отношений, известную степень деструкции родоплеменной обособленности и начальную стадию формирования системы территориальной организации общества, известный отрыв публичной власти от основной массы населения и наличие аппарата принуждения (прежде всего, по отношению к подчиненным «племенным союзам»). Поэтому в образованиях данного типа уже просматриваются основные контуры ранней государственности.

Первые государствообразующие процессы в восточнославянском регионе прослеживаются на севере, в зоне скандинавской экспансии. Вокняже-ние Олега в Киеве привело к расширению северного раннегосударственного ядра на юг и переносу княжеской резиденции в Киев, положило начало последующему постепенному огосударствлению зон 1-й и 2-й стадий интеграции. Именно активностью скандинавского элемента и следствием славяно-норманнского синтеза объясняется как особая роль «Русской земли» в «узком смысле», так и сохраняющееся особое положение Новгорода — восприемника политической роли старого центра (Ладоги и «Рюрикова. городища»). Следствие этого — сложная иерархия территорий, отражающая иерархию общин и князей.

Киевская Русь X в. представляла собой сложный (включающий элементы, связанные разным уровнем интеграции) «суперсоюз племен». По мере оформления городов-государств, это образование трансформировалось в федерацию земель (городов-государств) с центром в Киеве. Асинхронность процессов социо- и политогенеза в разных частях восточнославянского мира, придавала Киевской Руси конца X - начала XI в. неоднородный характер — она сочетала в себе элементы и «суперсоюза племен» и федерации земель.

В середине XI в. окончательно оформляется сложная федерация земель, состоящая из Киевской, Черниговской и Переяславской федераций, с разным уровнем интеграции входивших в них земель по отношению к центру. Конец XI - первая половина XII в. - распад этой сложной конструкции на независимые земли (города государства). В самих землях, основных «субъектах федерации», а со временем и независимых городах-государствах, иерархия формировалась по принципу деления на старшие и младшие общины: старший город — пригород, город — сельская округа, уличанская — кончанская — городовая общины, вервь — мир — волость и т.п.

Существовали, выражаясь словами летописца, и «инии языци, иже дань дають Руси». Они не входили в волостную организацию русских земель и являлись объектом эксплуатации внешнего типа. Та часть их, которая находилась в зоне славянской колонизации, мало-помалу втягивалась в древнерусскую политическую структуру, адаптируясь постепенно и в социально-экономическое, и в этнокультурное поле древнерусской народности.

Смена исторических эпох сопровождалась и сменой правящих элит. Не было генетической преемственности, за небольшими исключениями, между «племенной знатью» и знатью древнерусской, высший слой которой являлся полиэтничным по происхождению, впитавшим в себя славянские, германские, иранские, тюрские, финоугорские компоненты. Первоначально он формировался на скандинавской основе, а потом пополнялся иноэтничными, прежде всего славянскими элементами. Анализ использования древнерусскими книжниками эпитетов для характеристики социальных и этнических групп позволяет реконструировать градацию «качеств» и, соответственно, градацию этнополитических образований и социальных групп в общественном сознании по степени престижности. Самые элитарные социальные и этнические качества с точки зрения древнерусского населения, в порядке возрастания — сила, храбрость и мудрость.

Представления древнерусских книжников XI — начала XII вв. о стране, власти и обществе находились в стадии формирования и, в значительной степени, отмечены печатью индивидуальности. Тем не менее, можно выявить общие тенденции и образы. В литературе рассматриваемого времени понятия Русская земля и Русская страна использовались в качестве взаимозаменяемых. Однако отдельные авторы отдавали предпочтение либо Русская земля, либо Русская страна, которые применялись в «широком смысле» слова. Понятия земля, город, люди, мы нередко употреблялись как синонимы. Встречается также отождествление люди и область, но не отмечено взаимоналожения понятий страна и люди. В наиболее завершенном и идеологически выдержанном виде взгляд на Русь, как единство земли, городов и людей, находящихся под общей властью, оформил Иларион. Русь ему представлялась ему в виде триединой конструкции: в основании - земля/народ; на основании стоял престол (центр) земли — Киев', венчал и украшал эту конструкцию князь — честная голова. На этот социально-политический конструкт Иларион накладывал конструкт идеологический: центральный храм (Десятинная церковь, Софийский собор) - церкви — христианство.

Важнейшим звеном несущей конструкции Русская земля/страна-области/ волости являлся город — основа древнерусской цивилизации. По представлениям того времени, с города начинается интеграция родов в более крупные образования, власть вождя становится властью князя с того времени, когда появляется город. Вне города княжеская власть немыслима. Н1Л прямо связывает начало Руси со строительством городов. Без города невозможна власть (волость), а без власти (волости) невозможна Русская земля. Сакрализация города, как социокультурного явления, сильна в Слове Илариона, тогда как в Житии и Сказании сакральная роль города определяется фактом расположения в нем захоронений святых.

Для литературы XI - начала XII в. (Слово, Житие, Чтения, Сказание) характерен высокий уровень русской самоидентификации, а любовь к родной земле — естественное чувство (Чтения, Сказание). Только у Иакова Мниха русская самоидентификация затушевана христианской.

Центральное место в политической и социальной картине мира древнерусских книжников занимал князь. Важным явлением этого времени стало формирование книжных представлений об идеальном князе, что нашло наиболее полное отражение в Слове, Сказании, Чтении и Поучении Мономаха. Важная информация об отношении древнерусских книжников к тому или иному Рюриковичу, их представлениях о сущности княжеской власти, элитарных княжеских качествах, можно извлечь из анализа эпитетов, прилагаемых к князьям. Эпитеты подчинены определенной системе, как в рамках отдельного произведения, так и применительно к рассматриваемому корпусу источников в целом. Типологически их можно разделить на три основных группы: социальные (характеризующие качества, присущие князю-правителю); политические (характеризующие пределы княжеской власти); христианские (характеризующие князя как христианина). Показательно, что по отношению к князьям языческой эпохи применялись эпитеты, связанные непосредственно с княжой деятельностью, а в отношении князей-христиан (исключение — Владимир и Борис, для характеристики которых применяются все виды эпитетов) - христианские. Данное обстоятельство может свидетельствовать о сакральном значении княжеской власти: от того, насколько князь являлся добродетельным христианином, зависел успех его правления и сакральная защита вверенной ему Господом земли. Социальные добродетели были подчинены христианским и вытекали из них.

Ценную информацию о своих героях древнерусские авторы могли закладывать в параллели с персонажами ветхозаветной и христианской истории. Такие сопоставления не только говорили о многом читателю, сведущему в Св. Писании и Святоотеческой литературе, но и формировали в его сознании сакральную иерархию русских князей. В конструировании такой иерархии не последнюю роль играл генеалогический фактор.

Законным и естественными способами занятия княжого стола большинство книжников считали волю отца и родовое старшинство. Преимущество отдавалось отцовской воле, что обосновывалось авторитетом Святого Писания. Ни один из авторов не являлся сторонником единодержавия. Завершение процесса формирование городов-государств, рост политической активности и влияния городских общин внесли определенные коррективы в эти идеологические конструкции. Раньше других новые политические реалии осознал Владимир Мономах, который в своих произведениях и практической деятельности отстаивал новый принцип княжого первенства, основанный йена родовом старшинстве, а на Божьей воле (фактически же - на личных качествах), умении сформировать привлекательный образ князя в общественном сознании. Здесь имели место и дань новым общественно-политическим реалиям, связанным с усилением городских общин, и попытка практической реализации библейских принципов в княжой деятельности. Несмотря на то,, что вокняжение Мономаха в Киеве привело к временному усилению и Киева, и власти самого князя, объективно деятельность Владимира способствовала усилению центробежных тенденций и знаменовала начала новой эпохи в системе взаимоотношений князь - земля, народ — власть.

Таким образом, основными несущими конструкциями политической системы Древней Руси являлись князь и город. В князе персонифицировалась сила и удача племени, а потом земли (города-государства). Иерархия князей в сакральном княжеском роде определялась родовым старшинством и личными качествами. Иерархия между городами также отражалась в терминах родства (старший, младший). Поэтому старейшинство того или иного города, как правило, на начальном этапе древнерусской государственности, персонифицировалось в княжении в нем старейшего, а потом - наиболее удачливого представителя сакрального княжеского рода. Равным образом, союз (федерация) земель персонифицировался в союзе князей (правящем княжеском роде).

В литературе XI - начала XII в. представления о социальной структуре древнерусского общества находились в стадии формирования. У древнерусского книжника превалировало не целостное, а дискретное восприятие социума, представлявшее собою набор бинарных оппозиций по самым разным признакам: духовенство—миряне, свободный—несвободный, богатый—нищий, знатный-простой и т.д. Однако имелось и «цельное», системное видение социума. Реконструкция социальной структуры по рассматриваемым произведениям дает четырехчастную модель: духовенство — знать — простое свободное население - рабы. Однако у самих книжников, в цельном, системном виде фигурирует троичная модель (духовенство — знать — простое свободное население), в которой места для несвободных не находилось. Это могло быть следствием того, что несвободные, в отличие даже от нищих и убогих, не являлись субъектом социальных отношений, поэтому не попадали в конструируемые книжником социальные иерархии. Несвободные, обычно, упоминались в казуальном плане, оттеняли социальный фон знати, либо упоминались в оппозициях свободный—несвободный.

Для обозначения социальной структуры использовались, в основном, книжные термины. Исключение — князья, отроки, купцы, граэюане, древоде-ли. Отдельные книжные понятия накладывались на реальные, порождаемые жизнью социальные персонажи (сироты, вдовицы, убогие.), другие, постепенно становились социальной реальностью Руси. Речь идет не только о терминах, обозначавших разные категории духовенства, но и, например, о понятии бояре, которое впоследствии не только будет обозначать конкретную социальную группу, но и станет нарицательным в речевом обиходе.

Среди свободных слоев населения лучше представлены верхи и низы общества. Это объясняется как социальными предпочтениями авторов-христиан, каноническими традициями, так и составом контактной группы мирян, с которой наиболее активно общались представители духовенства. Христианство не пустило еще глубоких корней в глубинах народных. Наиболее христианизированными оказались верхи общества, в силу своего господствующего социального статуса, предусматривавшего приверженность господствующей религии, и низы - наименее социально защищенные, шедшие под покровительство князя и церкви. Естественно, вследствие этого, равно как и в силу своего бедственного положения, наиболее восприимчивые к христианству.

Возможно, повышенное внимание к низам свободного люда объясняется особенностями восприятия в обществе процессов социально-имущественной дифференциации. Оппозиция знатный-простой, являлась традиционной, и, в силу этого, не обращала на себя особого внимания в условиях той переходной эпохи, сочетавшей элементы старого и нового. Другое дело — постоянно увеличивавшаяся в результате общественных трансформаций масса обездоленного, выпадавшего из системы традиционных социальных связей люда, не характерная для родо-племенного строя. Это было и ново, и страшно, и не вполне привычно. Вся эта масса незащищенная и в то же время социально опасная требовала особого попечения, которое и легло на плечи князя, а потом и церкви. Имеются основания вести речь о более-менее централизованной системе организации материальной поддержки нуждающихся, в основе которой лежала церковная десятина. В условиях развития социальной стратификации и роста контингента обездоленных, церковная организация компенсировала ограниченные возможности княжеской власти в деле их централизованного обеспечения за счет своей инфраструктуры. Часть средств на это закладывалось князем в десятину, часть — шла из других доходов церкви. 1

Не развитая социальная дифференциация в среде свободных не должна подразумевать общественную идиллию. Напротив, в условиях практически разрушившихся традиционных и не до конца сформированных новых структур, постоянно увеличивавшейся пропасти между верхним и нижним общественными полюсами, произвол сильных над слабыми имел меньше ограничений, чем в более позднюю эпоху, с уже более-менее устоявшимися социальными и общественно-политическими институтами. Не случайно, в произведениях выражен мотив произвола со стороны тех, кто имел силу и власть. Вряд ли это был литературный топос. И иностранные источники, и берестяные грамоты (источник достаточно объективный) свидетельствуют о том же. Но в обществе было не только понимание проблемы, но и попытка решать ее на разных уровнях.

Особо болезненно воспринимался в обществе институт долгового рабства, в котором мог оказаться, практически, каждый. Князья пытались этому помешать, но на этом поприще они могли реально поднять свой социальный престиж, но не кардинально изменить ситуацию. По-крайней мере, до восстания 1113 г. и устава Владимира Мономаха.

Древнерусское общество и его книжная элита были озабочены не положением рабов, как таковых, а тем, чтобы соплеменники не оказывались в рабстве. В самом же рабстве ничего плохого не видели: самые положительные герои изображены в окружении рабов, и даже в монастырях применялся труд невольников. Пропасть между свободным и несвободным в Древней Руси была огромной, но, как мы видели, легко преодолимой. Наиболее реалистичная картина состояния древнерусского рабства представлена в сочинении Илариона и подтверждается иноэтничными источниками.

Таким образом, на Руси XI- начала XII в., как и в раннесредневековой Европе1, общество рассматривало свою структуру в дуалистичных формах. Реконструируется и троичная схема, однако она имеет другую основу, чем знаменитая трехфункциональная схема западноевропейского «высокого средневековья»: молящиеся — воюющие — пашущие (работающие) . Русская триада соответствует дофеодальному, варварскому обществу с его делением на знать и простых людей. Включение в эту бинарную схему третьего социального элемента — духовенство - выделенного по функциональному принципу, усложняло представления о структуре социума, но пока не меняло их существенно.

Методологический синтез, основанный на использовании различных научных стратегий, позволил всесторонне изучить процессы восточнославянского политогенеза и их отражение в общественном сознании. Одним из резервов получения новой информации стало широкое использование учительной и житийной литературы, ряда иноязычных источников, не применявшихся ранее при рассмотрении заявленной темы. Использование экзегетической литературы для «декодирования» информации, содержащейся в цитатах, записях молитв и «гаданий» на священных текстах, позволило выявить систему жизненных представлений и ценностей их автора, реконструировать отдельные звенья социально-политических и межличностных отношений рассматриваемой эпохи.

1 См.: 1сторш европейськоТС ментальности. С. 63.

2 Эта трехфункциональная структура выходит «на первый план» в начале второго тысячелетия «наряду с дуалистическими структурами или вместо них» (Там само. С. 67).

633 цию, с последующим синтезом полученных результатов. В сочетание с традиционными методами, это позволит корректно «вписать» реконструированные социальные и политические явления, в региональные, общеевропейские и, шире, мировые процессы, сделать еще один шаг на пути к достижению баланса между микро- и макро исследованиями.

Список научной литературыПузанов, Виктор Владимирович, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Агафий Миринейский. О царствовании Юстиниана. М.: Арктос, 1996. 254 с.

2. Анналы королевства франков // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (VII-IX вв.) / Сост. С.А. Иванов, Г.Г. Литаврин, В.К. Ронин; Отв. ред. Г.Г. Литаврин. М.: Вост. лит. 1995. С. 464-469.V

3. Анналы Петау // Свод древнейших письменных известии о славянах. Т. 2 (YII-IX вв.). М.: Вост. лит. 1995. С. 449^50.

4. Беда Достопочтенный. Церковная история народа англов / Перев. с лат., вступит, ст., коммент. В.В. Эрлихмана СПб.: Алетейя, 2001. 363 с.

5. Бревиарные записи // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (VII-IX вв.). М.: Вост. лит. 1995. С. 502-506.

6. Былины и исторические песни из южной Сибири / Записи С.И. Гуляева. Ред., вступ. ст. и коммент. М.К. Азадовского. Новосибирск: Новосиб-гиз, 1939. 196 с.

7. Василий Великий. Творения иже во святых отца нашего Василия Великаго, Архиепископа Кесарии Каппадокийския. Ч. 1 Электронный ресурс. Режим доступа: http: // www.orthlib.ru/Basil/psalms.html

8. Галицько-Волинський л1топис: Дослщження. Текст. Коментар / За ред. М.Ф. Котляра. Кшв: Наук, думка, 2002. 400 с.

9. Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских (с половины VII до конца X в. по Р.Х. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1870. VIII, 308 с.

10. Гельмольд. Славянская хроника. М.: Изд-во АН СССР, 1963. 300 с.

11. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии / Введ., перев. и коммент.

12. С.А. Аннинского. М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1938. XVI, 608 с.

13. Георгий Писида. Ираклиада, или на окончательное падение Хосроя, царя Персидского // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (VII-IX вв.). М.: Вост. лит. 1995. С. 65-74.

14. Гервазий Тильберийский. Императорские досуги // Матузова В.И. Английские средневековые источники IX—XIII вв.: Тексты, перевод, комментарии. М.: Наука, 1979. С. 60-68.

15. Глазырина F.B. Сага об Ингваре Путешественнике: Текст. Перевод. Комментарий. М.: Вост. лит, 2002. 464 с.

16. Грамоты Великого Новгорода и Пскова / Под ред. С.Н. Валка. М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1949. 409 с.

17. Григорий Турский. История франков / Изд. подг. В.Д. Савукова. М.: Наука, 1987. 463 с.

18. Двинская уставная грамота // Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 2. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М.: Юрид. лит., 1985. С. 180-186.

19. Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть XI в.): Тексты. Перевод. Комментарий. М.: Ладомир, 1994. 256 с.

20. Древнерусские города в древнескандинавской письменности: Тексты. Перевод. Комментарии / Сост. Г.В. Глазырина и Т.Н. Джаксон. М.: Наука, 1987. 209 с.

21. Древнерусские патерики: Киево-Печерский патерик: Волоколамский патерик / Отв. ред. A.C. Демин; Изд. подг. Л.А. Ольшевская и С.Н. Травников. М.: Наука, 1999. 496 с.

22. Древние российские стихотворения собранные Киршею Даниловым. 2-е изд., доп. / Подгот. А.П. Евгеньева и Б.Н. Путилов; Отв. ред. Л.А. Дмитриев. М.: Наука, 1977. 488 с.

23. Житие Авраамия Смоленского (Житие и терпение преподобнаго отца нашего Аврамья, просетившагося в терпении мнозе, новаго чюдотворца въ свя-тыхъ града Смоленьска) // БЛДР. Т. 5. Х1П век. СПб.: Наука, 2000. С. 30-65.

24. Житие Александра Невского. Древнерусский текст // Древнерусские княжеские жития / Сост., вступит, ст., подгот. текстов, коммент., перев. В.В*. Кускова. М., 2001. С. 194-200.

25. Житие князя Владимира (Во тьж день святаго князя Володимера, крестившаго всю Рускую землю // Древнерусские княжеские жития / Сост., вступит, ст., подгот. текстов, коммент., перев. В.В. Кускова. М.: Кругъ, 2001. С. 41-42.

26. Житие св. епископа Аманда // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (VII-IX вв.). М.: Вост. лит. 1995. С. 406-408.

27. Житие св. Аббата Колумбана и его учеников Ионы из Бобьо // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (VII-IX вв.). М.: Вост. лит. 1995. С. 359-363.

28. Иже во. святых отца нашего Никифора, Патриарха Константинопольского, сокращенная история, начинающаяся1 с царствованиям Маврикия'// Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (VII-IX вв.). М.: Вост. лит. 1995. С. 221-247.

29. Изборник 1076 г. / Изд. подг. B.C. Голышенко, В.Ф: Дубровина, В.Г. Демьянов, Г.Ф. Нефедов; Под ред. С.И. Каткова. М.: Наука, 1965. 1091 с.

30. Из Пролога // БЛДР. Т. 2. XI-XII века. СПб. Наука, 1999. С. 388^05.

31. Иоан Малала. Хроника // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 1. (IV-VI вв.) / Сост. Л.А. Гиндин, С.А. Иванов, Г.Г. Литаврин; Отв. ред. Л.А. Гиндин, Г.Г. Литаврин. Изд. 2-е, испр. М.: Вост. лит., 1994. С.265-275.

32. Иоанн Скилица. О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия / Перев. С.А. Иванова // Лев Диакон. История / Отв. ред. Г.Г. Литаврин. М.:Наука, 1988. С. 121-133.

33. Иоан Эфесский. Церковная история // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 1. (IV-VI вв.). Изд. 2-е, испр. М.: Вост. лит., 1994. С. 276-283.

34. Иордан. О происхождении и деяниях гетов (Getica) / Вступ. статья, пер., коммент. ЕЛ. Скржинской. СПб.: Алетейя, 2000. 512 с.

35. Иордан. О происхождении и деянииях гетов // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 1. (IV-VI вв.). Изд. 2-е, испр. М.: Вост. лит., 1994. С. 98-160.

36. Истрин В.М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха: Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе. Текст, исследование и словарь. Пг.: Изд. Отделения рус. яз. и словесности Акад. наук, 1920. Т. 1: Текст. XVII, 612 с.

37. Киевское письмо. Комментированный текст и перевод манускрипта // Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы X века / Научн. ред., после-слов. и коммент. В.Я. Петрухина. Москва; Иерусалим: Гешарим, 1997/5757. С.24-35.

38. Козьма Пражский. Чешская хроника / Всупит. ст., перев. и коммент. Г.Э. Санчука. М.: Изд-во АН СССР, 1962. 296 с.

39. Коновалова И.Г. Ал-Идриси о странах и народах Восточной Европы: Текст, перевод, комментарий. М.: Вост. лит., 2006. 328 с.

40. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М.: Наука, 1989. 496 с.

41. Крыжанич Юрий. Политика. М: Новый свет, 1997. 527 с.

42. Лев Диакон. История / Отв. ред. Г.Г. Литаврин. М.: Наука, 1988. 239 с.

43. Лоршские и Мозельские анналы // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (VII-IX вв.). М.: Вост. лит. 1995. С. 442-446.

44. Маржерет Жак. Состояние Российской империи. Ж. Маржерет в документах и исследованиях: (Тексты, комментарии, статьи) / Под ред. Ан. Бе-реловича, В.Д. Назарова, чл.-кор. РАН П.Ю. Уварова. М.: Языки славянских культур, 2007. 532 с.

45. Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения: Тексты, перевод, комментарий. М.: Наука, 1986. 231 с.

46. Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи: Новые находки и интерпретации. Тексты, перевод, комментарий. М.: Вост. лит., 2001. 496 с.

47. Менандр Протектор. История // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 1. (TV-VI вв.). Изд. 2-е, испр. М.: Вост. лит., 1994. С. 311-356.

48. Месяца того же 11. Успение преподобныа княгини Ольги, бабы Владимеря. Канон и стихиры. Творение Кирила Мниха // Творы Юрыла Тураускага // Мельнжау A.A. Kipbm, ешскап Тураусю: Жыццё. Спадчына. Светапогляд. Мшск: Беларуская навука, 2000. С. 299-305.

49. Монемвасийская хроника // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (VII-1X вв.). М.: Вост. лит., 1995. С. 325-344.

50. Московский летописный свод конца ХУвека (ПСРЛ. Т. 25). М.: Языки славянской культуры, 2004. 488 с.

51. Мученичество Орентия и его братьев // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (VII-IX вв.). М.: Вост. лит. 1995. С. 514-516.

52. Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв. // Новосельцев5 А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В., Шушарин В.П., Щапов Я.Н. Древнерусское государство и его международное значение. М.: Наука, 1965. С. 355-419.

53. Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв. // Древнейшие государства Восточной Европы: 1998 г. Памяти чл.-кор. А;П. Новосельцева. М.: Вост. лит., 2000. С. 264-323.

54. Слово о князьях (Неделя 18 по всехъ святыхъ. Слово о князьяхъ) // БЛДР. Т. 4. XII век. СПб.: Наука, 2000. С. 226-229.

55. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977-1983 гг.) // Янин В.Л., Зализняк A.A. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977-1983 гг.). М.: Наука, 1986. С. 13-86.

56. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1990-1996 гг.) // Янин В.Л., Зализняк A.A. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1990-1996 гг.). М.: Русские словари, 2000. С. 10-80.

57. Новгородские грамоты на бересте. Тексты с комментариями // Зализняк A.A. Древненовгородский диалект. 2-е изд., перераб. с учетом материала находок 1995-2003 гг. М.: Языки славянской культуры, 2004. С 277-694.

58. Новое издание и новый перевод текста Шехтера // Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы X века / Научн. ред., послеслов. и коммент. В.Я. Петрухина. Москва; Иерусалим: Гешарим, 1997/5757. С. 128-149.

59. Ответное письмо хазарского царя Иосифа. Краткая редакция // Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л.: Изд-во АН СССР, 1932. С. 72-89.

60. Ответное письмо хазарского царя Иосифа. Пространная редакция // Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л.: Изд-во АН СССР, 1932. С. 89-103.

61. Памятники русского права. Вып. 2. Памятники права феодально-раздробленной Руси. XII-XV вв. / Под ред. C.B. Юшкова; сост. A.A. Зимин. М.: Гос. издат-во юридич. лит-ры, 1953. 444 с.

62. Пасхальная хроника // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (VII-IX вв.). М.: Вост. лит. 1995. С.75-82.73 .Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским / Текст подгот. Я.С. Лурье и Ю.Д. Рыков. М.: Наука, 1993. 431 с.

63. Письмо еврейского сановника Хасдая ибн-Шафрута к хазарскому царю Иосифу // Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л.: Изд-во АН СССР, 1932. С. 55-71.

64. Повесть временных лет / Под ред. В.П. Андриановой-Перетц. Изд. 2-е, испр. и доп. СПб.: Наука, 1996. 669 с.

65. ПСРЛ. Т. 1. Лаврентьевская летопись. М.: Языки русской культуры,1997. 496 с.

66. ПСРЛ. Т. 2. Ипатьевская летопись. М.: Языки русской культуры,1998. 648 с.

67. ПСРЛ. Т. 3. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.: Языки русской культуры, 2000. 720 с.

68. ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. Новгородская четвертая летопись. М.: Языки русской культуры, 2000. 728 с.

69. ПСРЛ. Т. 6, вып. 1. Софийская первая летопись старшего извода. М.: Языки русской культуры, 2000.1—VIII, 312 с.

70. ПСРЛ. Т. 9. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. М.: Языки русской культуры, 2000. 288 с.

71. ПСРЛ. Т. 15. Рогожский летописец. Тверской сборник. М.: Языки русской культуры, 2000. XXVIII, 432 с.

72. ПСРЛ. Т. 25. Московский летописный свод конца XV века. М.: Языки славянской культуры, 2004. 488 с.

73. Правда Роськая: Краткая редакция. Текст по Академическому списку // Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 1. Законодательство Древней Руси. М.: Юрид. лит., 1984. С. 47-49.

74. Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайнаяистория / Перев., ст., комментарий A.A. Чекаловой. М.: Наука, 1993. 572 с.

75. Прокопий Кесарийский. История, войн. Тайная история. О посторой-ках // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 1. (IV-VI вв.). Изд. 2-е, испр. М.: Вост. лит., 1994. С. 170-250.

76. Псевдо-Кесарий // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 1. (IV-VI вв.). М.: Вост. лит., 1994. С. 251-259.

77. Псковская Судная грамота // Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 1. Законодательство Древней Руси. М.: Юрид. лит., 1984. С. 321-389.

78. Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131-1153 гг.) / Публ. О.Г. Большакова, А.Л. Монгайта. М.: Наука, 1971. 136 с.

79. Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу / Перевод и коммент. А.П. Ковалевского, под ред. акад. И.Ю. Крачковского. М.;Л.: Изд-во АН ССР, 1939. 195 с.

80. Рихер Реймский. История / Перев. с лат., сост., ст., коммент. и указатели A.B. Тарасовой. М.: РОССПЭН, 1997. 336 с.

81. Сага об Эгиле // Исландские саги: в 2-х т. / Под общ. ред. .А. Смир-ницкой. СПб.: Журнал «Нева», «Летний сад», 1999. Т. 1. С. 21-216.

82. Сага об Эймунде // Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в IX-XIV вв. (Материалы и исследования). М.: Наука, 1978. С. 89-104.

83. Се есть въпрашание Кюриково, еже въпраша епископа ноугородьско-го Нифонта и инехъ // Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1. Памятники XI-XVbb. // РИБ. СПб., 1906. Т. 6. Стб. 21-62.

84. Семена епископа тферьскаго наказание // БЛДР. Т. 5. СПб.: Наука, 2000. С. 394.

85. Святитель Афанасий Великий. Творения в четырех томах. Т. 4. М.: Спасо-Преображенский монастырь, 1994. Электронный ресурс. Режим доступа, http://orthlib.narod.ru/Athanasius/ps029.html

86. Сказание о Борисе и Глебе Съказание и страсть и похвала святюю мученику Бориса и Глеба . // БЛДР. Т. 1. XI-XII века. СПб.: Наука, 2000. С. 328-351.

87. Сказание о Борисе и Глебе. Древнерусский текст // Древнерусские княжеские жития / Сост., вступит, ст., подгот. текстов, коммент., перев. В.В. Кускова. М.: Кругъ, 2001. С. 44-57.

88. Съказание чюдесъ святою страстотьрпьцю Христову Романа и Давида // Милютенко Н.И. Святые князья-мученики Борис и Глеб / Исслед. и подг. текстов Н.И. Милютенко. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2006. С. 318— 341.

89. Сказание о чудесах святых стратостерпцев Христовых Романа и Давида. Древнерусский текст / Сост., вступит, ст., подгот. текстов, коммент., перев. В.В. Кускова. М.: Кругъ, 2001. С. 71-80.

90. Слово о законе и благодати Илариона. Тексты с разночтениями // Молдован А.М. «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев: Наукова думка, 1984. С. 77-239.

91. Слово о законе и благодати митрополита Илариона // БЛДР. Т. 1. XI-XII века. СПб.: Наука, 2000. С. 26-61.

92. Смоленские грамоты XIII XIV веков / Под ред. Р.И. Аванесова. М.: Изд-во АН СССР, 1963. 139 с.

93. Снори Стурлусон. Круг земной. Репринтное воспроизведение текста 1980 г. М.: Ладомир, Наука, 1995. 688 с.

94. Ставленическая запись митрополита Илариона // БЛДР. Т. 1. XI-XII века. СПб.: Наука, 2000. С. 60.

95. Стратегикон Маврикия // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 1. (IV-VI вв.). Изд. 2-е, испр. М., 1994. С. 364-393.

96. Стратегикон Маврикия / Изд. подг. В.В. Кучма. СПб.: Алетейя, 2004. 244 с.

97. Суд Ярославль Володимерич. Правда Русьская: Пространная редакция // Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 1. Законодательство Древней Руси. М.: Юрид. лит., 1984. С.64- 73.

98. Судебник 1497 года // Российское законодательство Х-ХХ веков. В 9 т. Т. 2. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М.: Юрид. лит., 1985. С. 54-62.

99. Судебник 1550 года // Российское законодательство Х-ХХ веков. В 9 т. Т. 2. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М.: Юрид. лит., 1985. С. 97—120.

100. Схолия Арефы // Свод древнейших письменных известий о мсла-вянах. Т. 2 (VII-IX вв.). М.: Вост. лит., 1995. С. 345-348.

101. Тацит Корнелий. О происхождении германцев и местоположении германцев // Тацит Корнелий. Соч. В 2-х т. СПб.: Наука, 1993. С. 337-356.

102. Титмар Мерзебургский. Хроника: В 8 кн. / Перев. с лат. И.В. Дьяконова. M.: SPSL-Русская панорама, 2005. 256 с.

103. Титмар Мерзебургский Хроника // Назаренко A.B. Немецкие лати-ноязычные источники IX-XI веков: Тексты, перевод, комментарий. М.: Наука, 1993. С. 131-205.

104. Не позднее 1417 г. Грамота Великого Новгорода Колывани о суде над колыванцем Иваном Мясо, должником новгородцев Федора и Осипа // Грамоты Великого Новгорода и Пскова / Под ред. С.Н. Валка. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. № 56. С. 94-95.

105. Три еврейские путешественника XI и XII ст. Эльдад Дашт, Р. Вениамин Тудельский и р. Петахий Регенсбургский (еврейский текст с русским переводом) / Перев., примеч. и карты П. Марголина. СПб., 1881. 316 с.

106. Уставная и жалованная грамота смоленского князя Ростислава Мстиславича церкви Богородицы и епископу, связанная с учреждением епи-скопии в Смоленске // Древнерусские княжеские уставы Х1-ХУ вв / Изд. подг. Я.Н. Щапов. М.: Наука, 1976. С. 141-145.

107. Феофан Исповедник. Хронография // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (УП-1Х вв.). М.: Вост. лит. 1995. С. 248-324.

108. Феофилакт Симокатта. История // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (УП-1Х вв.). М.: Вост. лит. 1995. С. 10-64.

109. Хроника Фредегара // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (УП-1Х вв.). М.: Вост. лит. 1995. С. 364-397.

110. Хроника и деяния князей и правителей польских / Предисл., перев. и коммент. Л.М. Поповой; Отв. ред. В.Д. Королюк. М.: Наука, 1961. 171 с.

111. Чтение о житии и погублении блаженую страстотерпцю Бориса и Глеба // Милютенко Н.И. Святые князья-мученики Борис и Глеб / Исслед. и подг. текстов Н.И. Милютенко. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2006. С. 357-402.

112. Чтения о святых мучениках Борисе и Глебе. Древнерусский текст // Древнерусские княжеские жития / Сост., вступит, ст., подгот. текстов, коммент., перев. В.В. Кускова. М.: Кругь, 2001. С. 91-110.

113. Thietmari Merseburgensis episcopi chronicon / Hg. von R. Holtzmann // Monumenta Germaniae Histórica. Scriptores rerum Germanicarum. Nova Series. Bd; 9. В., 1935.LV, 631s.1. Список литературы

114. Авдусин Д.А. Скандинавские погребения в Гнездове // Вестник МГУ. 1974. Серия «История». № 1. С. 74-86.144: Агеева P.A. Страны и народы: Происхождение названий. М.: Наука, 1990. 256 с.

115. Алексеев JI.B. Западные земли домонгольской Руси: очерки истории, археологии, культуры: В 2 кн. М.: Наука, 2006. Кн. 1. 289 е.; Кн. 2. 167 с.

116. Алексеев JI.В. Полоцкая земля // Древнерусские княжества X-XIII вв. / Отв. ред. Л.Г. Бескровный. М.: Наука, 1975. С. 202-239.

117. Алексеев Л.В■ Смоленская земля в IX-XIII вв.: Очерки истории Смоленщины и Восточной Белоруссии. М.: Наука, 1980. 262 с.

118. Алексеев С.В. Формирование института соправительства в Киевской Руси //Проблемы политической истории и историографии / Отв. ред. Б.А. Рыбаков. Mi: Издательское предприятие «Аванта+», 1994. С. 126-130.

119. Алексеев Ю.Г. Псковская Судная грамота и ее время: Развитие феодальных отношений на Руси XIV-XV вв. Л.: Наука, 1980. 243 с.

120. Алпатов М.А. Варяжский вопрос в русской дореволюционной историографии//Вопросы истории. 1982. №5. С. 31-45.

121. Андреев Ю.В. Раннегреческий полис (гомеровский период). Избранные статьи / Вступ. ст. Ю.А. Виноградова. СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2003. 448 с.

122. Андреев Ю.В. Ранние формы урбанизации // ВДИ: 1987. № 1. С. 3-18.

123. Андреев Ю.В; Цена свободы и гармонии: Несколько штрихов к портрету греческой цивилизации. СПб.: Алетейя, 1998. 401 с.

124. Андреева Л.А. Сакрализация власти в истории христианской цивилизации: Латинский запад и православный Восток. М;: Ладомир, 2007. 304 с.

125. Андрощук Ф.О. Нормани i слов'яни у Подесешп (Моделi культурноУ B3aiMOflii'i доби раннього середньов1ччя). Кшв, 1999. 140 с.

126. Андрощук Ф. Скандинавские древности в социальной топографии древнего Киева //Ruthenica. Т. 3 / Наук. ред. В. Ричка, О. Толочко. Кшв: ПУ НАНУ, 2004. С. 7-47.

127. Антонов В;А. Становление генеалогической мысли в Дании // Древнейшие государства Восточной Европы: 2002 год: Генеалогия как форма исторической памяти / Отв. ред. Е.А. Мельникова. М.: Вост. лит, 2004. С. 7-37.

128. Арбман X. Викинги. СПб.: Издательская группа Евразия, 2003. 320 с.

129. Арнаутова Ю.Е. Метопа: «Тотальный социальный феномен» и объект исследования // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени / Отв. ред. Л.П. Репина. М.: Кругъ, 2003. С. 19-37.

130. Артамонов М.И. История хазар. 2-е изд. СПб.: Лань, 2001. 688 с.

131. Артамонов Ю.А. Житие Феодосия Печерского: проблемы источниковедения // Древнейшие государства Восточной Европы: 2000 г.: Проблемы источниковедения / Отв. ред. Л.В. Столярова. М.: Вост. лит., 2003. С.173-277.

132. Архив Маркса и Энгельса / Под ред. В. Адаратского. М.: Госполитиздат, 1938. Т. 5. 424 VII. с.

133. Архипов А.А. Об одном древнем названии Киева // Из истории русской культуры. Т. 2. Кн. 1. Киевская и Московская Русь. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 30—46.

134. Арциховский А.В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. Томск; Москва: Водолей Publishers, 2004. 352 с.

135. Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М.: Языки славянской культуры, 2004. 368 с.

136. Ассман Я. Монотеизм и память. «Моисей» Фрейда и библейская традиция // Анналы на рубеже веков — антология / Пер. с франц.; отв. ред.

137. A.Я. Гуревич, сост. С.И. Лучицкая. М.: XXI век, Согласие, 2002. С. 130-146.

138. Баглай В.Е. Социально-классовая структура древнеацтекского общества // Ранние формы социальной стратификации: генезис, истоическая динамика, потестарно-политические функции. Памяти Л.Е. Кубеля. М.: Вост. лит, 1993. С. 169-196.

139. Баран В.Д. Давш слов'яни. Ки1'в: Альтернативи, 1998. 336 с.

140. Баран В.Д., Зал1зняк Л.Л., Зубар В.М., Имчук В.В., Отрощенко

141. B.В., Сегеда С.П. Етшчна та етнокультурна icTopk Украши. Т.1, кн.2. Киш: Наукова думка, 2005. 512 с.

142. Баран Я.В. До проблеми сощальноТ штерпретаци слов'янсысих град1в // Роль раншх мюьких центр1в в становленш КшвськоТ Pyci: Матер1алипольового юторико-археолопчного семшару / Вщп. ред. О.П. Моця. Суми, 1993. С. 13-15.

143. Баран Я.В. Суспшьний лад та сощальш вщносини // Давняя ютор1я Украши: В 3 т. Т. 3. Слов'яно-Руська доба / Вщп. ред. П.П. Толочко. Khïb: IA НАНУ, 2000. С. 143-163.

144. Бедина H.H. Псалтирь и ранняя русская книжность (XI-XIII вв.). Архангельск: Поморский университет, 2004. 140 с.

145. Белеций C.B. Начало Пскова.СПб., 1996.

146. Белков П.Л. Раннее государство, предгосударство, протогосударство: игра в термины? // Ранние формы политической организации: от первобытности к государственности / Отв. ред. В.А. Попов. М.: Вост. лит., 1995. С. 165-187.

147. Белова О.В. «Чужие» в Полесье // Живая старина. 2000. № 3: С. 9-10.

148. Белова О.В. Этнокультурные стереотипы в славянской народной« традиции. М.: Индрик, 2005. 288 с.

149. Беляев Н.Т. Рорик Ютландский и Рюрик начальной летописи // Seminariuniv Kondakovianum. Recuiel d'études. Archéologie. Histoire de l'art. Études Byzantines. Prague: Институт Кондакова, 1929. T. 3. С. 215-270.

150. Бибиков M.B. Византийские источники по истории древней Руси и Кавказа. СПб.: Алетейя, 1999. 316 с.

151. Бибиков М.В. К вопросу об иноземцах в Византийской государственной элите // Элиты и этнос средневековья / Отв. ред. A.A. Сванидзе. М.: ИВИ РАН, 1995. С. 135-148.

152. Бикеева (Герасимова) Н.Ю. Рабыни в римском обществе (II в. до н.э. II в.н. э.) // Адам и Ева. Альманах тендерной истории / Под. Ред. Л.П. Репиной М.: ИВИ РАН; СПб: Алетейя, 2003. С. 68-76.

153. Бикерман Э. Государство Селевкидов / Пер. с франц. Л.М. Галу-скиной. М.: Наука, 1985. 264 с.

154. Блок М. Апология истории или ремесло историка. 2-е изд., доп. /

155. Перев. Е.М. Лысенко; примеч. и статья А .Я. Гуревича. М.: Наука, 1986. 256 с.1s 189.Блюменфельд Г.Ф. О формах землевладения в древней России.

156. Одесса: Тип. П.А. Зеленого, 1884. X, 346 с.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Пузанов, Виктор Владимирович

Введение диссертации2009 год, автореферат по истории, Пузанов, Виктор Владимирович

Список научной литературыПузанов, Виктор Владимирович, диссертация по теме "Отечественная история"

Похожие темы диссертаций