автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Старообрядческие таежные монастыри: условия сохранения и воспроизводства социокультурной традиции

Полный текст автореферата диссертации по теме "Старообрядческие таежные монастыри: условия сохранения и воспроизводства социокультурной традиции"

На правах рукописи

ДУТЧАК ЕЛЕНА ЕРОФЕЕВНА

СТАРООБРЯДЧЕСКИЕ ТАЕЖНЫЕ МОНАСТЫРИ: УСЛОВИЯ СОХРАНЕНИЯ И ВОСПРОИЗВОДСТВА СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ТРАДИЦИИ ; (вторая половина XIX - начало XXI в.)

07 00 02 — отечественная история

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

1111111111111111)11

; ООЗ165235

Томск - 2008

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Томский государственный университет» на кафедре отечественной истории

Научный консультант: доктор исторических наук, доцент

Керов Валерий Всеволодович

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, доцент

Данилевский Игорь Николаевич

доктор исторических наук, профессор Куперт Юрий Васильевич

доктор исторических наук Смилянская Елена Борисовна

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Московский государственный

университет» им МВ Ломоносова

Защита состоится 14 марта 2008 г в 15 00 на заседании диссертационного совета Д 212.267.03 при ГОУ ВПО «Томский государственный университет» (634050, г Томск, пр Ленина 36, ауд 41)

С диссертацией можно познакомиться в Научной библиотеке ГОУ ВПО «Томский государственный университет» (г. Томск, пр. Ленина, 34 а).

Автореферат разослан « </ г

Ученый секретарь диссертационного совета, д и н, профессор ОА.Харусь

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ Актуальность темы исследования. Социокультурные трансформации последних десятилетий, изменившие вектор исторических исследований, не могли не отразиться на изучении старообрядчества второй половины XVII -начала XXI в Возрождение общественного интереса к староверию как хранителю национальных культурных традиций, возможность использовать новейшие достижения зарубежной гуманитарной мысли вкупе со стремлением «избавиться» от наследия классового подхода создали в данной области исторического знания непростую ситуацию. Дискредитация практики изучения старове-рия в терминах конфликта (социального, культурного) не предложила альтернативного объяснения его феноменального многообразия и уникальной способности к самосохранению, и исследовательский поиск вновь оказался сфокусирован на частных вопросах истории и культуры старообрядчества

В свое время, в конце XIX в , такой подход позволил отойти от односторонних и предвзятых трактовок и увидеть в староверии явление, затронувшее разные социальные слои и распространившееся на несхожих по базовым характеристикам территориях Сейчас — возвращение к описательному изучению региональных вариантов, теперь «подпитываемому» искренним интересом и участием самих староверов, создает опасность этой части русской истории остаться калейдоскопом разрозненных имен и событий. Сегодня из сложившейся ситуации предлагаются разные выходы, рассмотрение истории староверия в контексте теорий модернизации или идентичности, в плане изучения форм, которые приобретает культура старообрядчества и его социальная организация в современном обществе1 На наш взгляд, одним из путей может стать выявление

' См , например Поздеева И В Комплексные исследования современной традиционной культуры русского старообрядчества. Результаты и перспективы//Мир старообрядчества Вып 4 Живые традиции Результаты и перспективы комплексных исследований М , 1998 С 12-20, Дергачева-Скоп Е И Алексеев 8 Н Книжная культура старообрядцев и их четья литература// Культурное наследие средневековой Руси в традициях Уражь Сибирского старообрядчества Новосибирск, 1999 С 91-120, Покровский Н Н Золышкова Н Д Староверы-часовенные на востоке России в ХУШ-ХХ вв Проблемы творчества и общественного сознания Новосибирск, 2002, Смилянская Е. Б Роль запрета в сохранении идентичности конфессиональной группы (по материалам старообрядческих общин) // Проблемы идентичности человек и общество на пороге третьего тысячелетия М 2003 С 143-152, Керов В В «Се человек и его дело » Конфессионально-этические факторы старообрядческого предпринимательства в России М , 2004, Данилко Е С Социальные механизмы самосохранения русских и финно-угорских старообрядческих общин Урапо-Поволжья автореф дис д-ра ист наук М, 2007

3

условий - факторов, механизмов и ресурсов - не только сохранения, но и воспроизводства социокультурной традиции старообрядчества во времени и пространстве.

О важности этих вопросов говорится сегодня практически во всех работах, посвященных истории, литературному творчеству старообрядцев, особенностям их бытового уклада. Однако до сих пор их решение, в сущности, сводится к констатации тезиса о непрекращающихся поисках староверием форм включения в социальную реальность или иллюстративным примерам сложной динамики консервативного и инновационного, возникающих в их результате Очевидно, что для объяснения жизнеспособности конфессиональной традиции этого явно недостаточно и для продвижения дальше требуется разработка исследовательских подходов, позволяющих анализировать адаптационные ресурсы (идейные, хозяйственные, соционормативные, организационные и пр) ста-роверия системно и в исторической динамике

Идеальной исследовательской «площадкой» для изучения адаптационных способностей староверия в заведомо неблагоприятных условиях являются миграции. Закрепление старообрядческого коллектива на «чужой территории» без утраты культурной самобытности как раз означает, что избранная им поведенческая стратегия адекватна новым/меняющимся жизненным обстоятельствам, позволяет своевременно реагировать на модернизационные процессы и избежать (преодолевать) конфронтационную модель развития, типичную для ситуации фронтира.

Странническое (бегунское) согласие - одно из мало изученных и интереснейших направлений староверия - в этом смысле представляет собой уникальный исследовательский объект С одной стороны, его вероучение — единственная из старообрядческих доктрин полностью подчинена мифологеме движения и называет физический уход («побег из мира антихриста») единственной формой спасения «древлего благочестия» С другой, его повседневный уклад демонстрирует, что конфессия-изолят2 обладает высокой социальной гибкостью.

Конфессия -изолят — религиозное сообщество, строящее свою идеологию, организацию и систему взаимодействий на принципах изоляционизма

Следовательно, изучение генезиса замкнутых скитских микромиров староверов-странников, их разнообразных внутренних и внешних связей на протяжении длительного исторического периода дает необходимый материал для комплексной реконструкции символов и социальных практик, с помощью которых обеспечивается воспроизводство и трансляция эсхатологической доктрины, ценностных установок и жизненного стиля На примере их истории и современного состояния можно ставить и решать вопросы о способах и формах реагирования радикального крыла староверия на макросоциальную модернизацию и адаптационных ресурсах, помогающих ему сохранять социокультурные особенности старообрядческого движения в целом.

Объект исследования — скитские общины староверов-странников том-ско-чулымской тайги, образованные в 30-е гг XIX в выходцами из Европейской России, создавшие собственную идейно-литературную традицию и по сей день не утратившие культурно-хозяйственной автономии

Предмет исследования — адаптационные способности конфессии-изолята, позволяющие ей осваивать новые поведенческие стратегии, оставаясь в рамках прежних культурных ценностей, норм и предпочтений

Территориальные рамки исследования — на микроуровне ограничены томско-чулымским таежным массивом3, на макроуровне — включают в себя, во-первых, территории выхода жителей нелегальных поселений Казанскую и Ярославскую губернии, во-вторых, западносибирский регион в целом, где на протяжении ХУШ-ХХ в существовали аналогичные сообщества

Хронологические рамки исследования — вторая половина XIX— начало XXI вв Выбор нижней границы объясняется тем, что сведения об истории том-ско-чулымских страннических общинах до середины XIX в отрывочны и потому не могут быть использованы для комплексного анализа условий сохранения и воспроизводства социокультурной традиции. Верхнюю границу определяет ситуация продолжающихся полевых археографических исследований в регионе.

' Ранее район находился в составе образованного в 5708 г Томского уезда, сегодня -это северо-восточные и северные территории Томской и Кемеровской областей

Устойчивое положение томско-чулымских страннических общин, рассмотренное в контексте истории западносибирских старообрядческих пустыней конца XIX - начала XXI в., свидетельствует о том, что современные друг другу скитские сообщества, находящиеся в естественной близости и развивающиеся под действием одних и тех же факторов, отличаются по способности к самосохранению во времени и пространстве В частности, об этом говорит пример старообрядческого освоения компактного томско-чулымского таежного массива Бегунские общины на протяжении последних полутора столетий оставались его «хозяевами», но в последней трети XIX в. здесь появился скит белокриницкого согласия — умеренного течения в староверии, сохраняющего организационную структуру русской православной церкви и не настаивающего на радикальной эсхатологической трактовке происходящего К началу XX в эта таежная община сумела вывести из-под влияния странников значительное число староверов-мирян, но уже в 1930-е гг она сама исчезла.

Факт в сопоставлении с сегодняшними результатами адаптационных процессов в страннических коллективах позволяет решать вопрос о механизме воспроизводства локальных конфессиональных групп и объяснять разные «сроки жизни» нелегальных скитских сообществ при равных внешних обстоятельствах Следовательно, считать их объектом, на основе которого возможно решение научной проблемы - факторы и механизмы сохранения традиционной конфессиональной культуры в условиях модернизации Сравнение похожих скитских групп4, в свою очередь, создает основу для преодоления описательного изучения конфесии и введения в научный оборот не только новых исторических источников, но и методов их интерпретации.

См Беликов ДН Томский раскол (Исторический очерк от 1834 по ¡880-е годы) Томск, 1901, Покровский Н Н Крестьянский побег и традиции пустынножительства в Сибири XVIII в // Крестьянство Сибири XVIII -начала XX в Классовая борьба, общественное сознание и культура. Новосибирск, 1975 С !9-49, Липинская В А Об устойчивости малых конфессиональных групп в однонациональной среде (по материалам юга Западной Сибири) // Традиционная духовная и материальная культура русских старообрядческих поселений в странах Европы, Азии и Америки Новосибирск, 1992 С 213-217, Покровский НН, Зольникова НД Староверы-часовенные , Приль Л Н Старообрядческие общины Прикетья и Причулымья в XIX - 80-х гг XX в (опыт реконструкции жизнедеятельности) Дис канд. ист наук Томск, 2002, Куприянова И В Старообрядческие общины Алтая в 1920-30-х гг Барнаул, 2006

Цель исследования - выявление адаптационных ресурсов таежных монастырей староверов-странников, обеспечивающих в условиях модернизации их способность к самосохранению и воспроизводству социокультурной традиции.

Адаптационные ресурсы — интеллектуальные и социальные практики, позволяющие конфессиональной группе сохранять свою целостность, привычные формы жизнеобеспечения и корректировать вероучение и поведение в соответствии с реальными макросоциальными трансформациями Конфессия-изолят как системное образование обладает всем возможным их спектром - хозяйственными, организационными, соционормативными, информационными и т д , а также способностью устанавливать их иерархию в зависимости от текущей проблемной ситуации

Достижение цели предполагает решение следующих задач:

1) реконструкция социокультурных особенностей генезиса конфессиональной миграционной установки, в том числе - степени участия в ее формировании географических утопий, эсхатологических представлений и доктрин,

2) установление социальных факторов и механизма переноса историко-эсхатологической доктрины странничества в индивидуальную и коллективную программу поведения потенциальных мигрантов,

3) характеристика ресурсов адаптации конфессиональных мигрантов к условиям таежной Сибири - символических, идеологических, экономических, социальных и организационных — на начальной стадии колонизации,

4) определение функционального значения эсхатологических символов и конфессиональных обрядов в конструировании «сибирской» идентичности странников-мигрантов,

5) раскрытие характера, динамики и результатов адаптационных и модифи-кационных процессов в таежных общинах староверов-странников в контексте мякросоциальной модернизации конца XIX - начала XXI в ,

6) обнаружение корреляций между «зонами адаптации», составом книжных собраний таежных монастырей и технологиями работы с конфессиональным текстом их насельников,

7) определение механизма и способов самосохранения и воспроизводства социокультурной традиции в локальных скитских сообществах с помощью сравнительного анализа идейно-конфессионального, организационного и социального потенциала скитских сообществ страннического и бе-локриницкого старообрядческих согласий

Историография проблемы.

История странничества ранее не рассматривалась в рамках обозначенной научной проблемы, но этапы ее изучения дают основания для определения отправных точек при реализации заявленной программы Отметим, что представление историографии странничества по хронологическим периодам или отдельным научным направлениям не продуктивно, поскольку тем самым затрудняется понимание исследовательских перспектив. Более оправданным является установление социокультурной доминанты, которая позволяет говорить, во-первых, о преемственности или разрывах в исследовании согласия; во-вторых, о разных подходах к решению вопроса о природе странничества и причинах устойчивости его скитских вариантов. В качестве таких доминант выделено рассмотрение странничества как политического, религиозного явления и явления культуры.

Странничество как преимущественно политическое явление Социально-политическая природа странничества Это самая первая точка зрения на странничество. Ее происхождение связано с итогами работы специальной комиссии министерства внутренних дел, проводившей в 1850-е гг следствие по делу «сопелковской ереси». Докладные записки ее членов5 сформировали официальную оценку странничества как явления антигосударственного и антиобщественного

5 Алябьев Записка о страннической или сопелковской ереси и о мерах к преграждению ее влияния // Сборник правительственных сведений о раскольниках / Сост В Кельсиев Вып 2 Лондон, 1861 С 39-75, Синицы» И О расколе в Ярославской губернии //Там же Вып 4 Лондон, 1862 С 59-183, Липранди ИЛ.- Краткое обозрение русских расколов, ересей и сект М,1870 С ¡5-16

Действительно, на фоне других течений бегунов отличали и отличают выраженная оппозиционность гражданским, духовным властям и обществу Она фундирована «учением о побеге», теоретически обоснованным в трудах одного из выдающихся старообрядческих мыслителей XVIII в. инока Евфимия Концепция отвечала идейной традиции радикального крыла, но представляла собой самостоятельный вариант спасения «древлего благочестия» догматическое признание наступления «последних времен» влекло за собой требование вернуться к изоляционизму раннего христианства

С точки зрения государственного законодательства эти особенности вероучения делали странников «бродягами» и «вреднейшими сектантами», что автоматически исключило их из числа тех направлений староверия, по отношению к которым в пореформенный период предприняты робкие попытки расширения гражданских и религиозных прав Не только власть была не готова начать социальную адаптацию конфессий, отрицавших ее основы, не стремились к ней и странники Признание в императорской фамилии воцарившегося антихриста и понимание побега (ухода «из мира») как единственного пути спасения православия также не позволяли им идти навстречу Отсутствие каких бы то ни было точек соприкосновения и специфический характер источниковой базы привели к складыванию весьма показательных характеристик бегунства.

Основным и часто единственным источником для исследователей второй половины XIX столетия оставались выписки из страннических сочинений чиновников МВД Поскольку принцип их отбора определялся оценкой движения как политического, то переписывались преимущественно свидетельства в пользу официального мнения - «секта бегунов содержит самое дерзкое и возмутительное учение даже против Священной особы Государя»6 Материалы следствия, доступные их издателю В И. Кельсиеву в таком виде, сначала позволили ему самому считать согласие авангардом в «крестовом походе на правительство и на всех носящих печать антихриста», а позднее предопределили интерес к

6 Цит по Пругавин А С Вредные секты Очерки уральского сектантства по официальным данным // Русская

старина. 1884 №3 С 641

нему либеральной и демократической печати. Взгляды расходились в одном - в вопросе о рациональности/осмысленности протеста бегунов и народного движения в целом7.

К началу XX столетия стремление оценить революционный потенциал старообрядчества, органично вписывающееся в позитивистскую программу многофакторного анализа исторической реальности, сформировало научную установку на выявление общего и особенного в идеологии и жизнедеятельности разных согласий и толков. Закономерно, что в дальнейшем дифференцированный метод дал наибольшие результаты именно в плане объяснения социально-политической стороны движения и протестного поведения староверия. Явные признаки оппозиционности по отношению к династии Романовых не позволили подчинить исследование утилитарным задачам атеистической пропаганды, но самодовлеющий характер марксисткой теории строго очертил крут подлежащих изучению вопросов. «Методологическим ключом» формационно-классового подхода к религиозной истории стала выявленная с его помощью генетическая связь старообрядчества (странничества в том числе) и народных движений Она выстроена в работах историков-марксистов, первыми поместившими историю странничества в контекст российского процесса модернизации- Г В Плеханов рассматривал его вероучение как форму народного самосознания, Н.М Никольский как результат политики секуляризации и закрепощения, В Д. Бонч-Бруевич как частное проявление классовых противоречий в доиндустриальных обществах8

Несмотря на общую идейную платформу, судьба научного наследия историков-марксистов в советской историографии оказалось различной Расширение круга анализируемых сочинений староверов поставило под сомнение тезисы Г В Плеханова о том, что «склонность народной массы к расколу была прямо пропорциональна ее вере в возможность собственными силами победить царящее зло» и что «раскол с особенным успехом распространялся после вы-

'См Харламов И Н Странники Очерк из истории раскола//Русская мысль 1884 № 4-6, Щапов Л П Земство и раскол II (Бегуны) // Щапов А Я Сочинения в 3-х т Т1 СПб, 1906 С 505-579 См Плеханов Г В Сочинения В 24-х т М , Л , 1925 Т 20, Никольский И М История русской церкви М , 1983, Бонч-Бруевич ВД Избранные сочинения ВЗ-хт М, 1959 Т I

10

павших на долю народа крупных поражений» Положение о растущем с течением времени уровне сознательности крестьянина было оставлено в силе, но внимание теперь переносилось не на противопоставление политических моментов религиозным, а на выявление их единства в эсхатологических учениях староверов

В то же время выводы Н М. Никольского о внутренней полемике как факторе эволюции старообрядческих вероучений, о различиях в социальном составе согласий были не просто восприняты, но и развиты советской историографией. Прежде всего, нуждались в уточнении вопросы о социальной базе радикального крыла, о причинах сосуществования в бегунских общинах пауперов, крестьян «с достатком» и представителей купечества. Требование изучать объект только в связи с исторической действительностью и классовый подход к общественным движениям в совокупности создавали достаточно стройную концепцию, в которой интерес податной среды к идеям Евфимия объяснялся особенностями генезиса капитализма в России Пауперизация населения, переплетение феодальных и капиталистических отношений назывались основными факторами для возникновения и массовых побегов, и условий для эксплуатации находящихся вне закона и потому беззащитных единоверцев зажиточными слоями города и деревни9

В итоге, научные принципы позитивизма и широкомасштабный археографический поиск сформировали стержневой тезис советской историографии «раскола»- староверие - сложное, противоречивое и разноплановое явление, требующее детального изучения истории и литературной традиции отдельных направлений и сообществ10. Несмотря на это, самостоятельных исследований, посвященных странническому согласию, до 1980-х не было Причина очевидна Идейная и литературная традиция конфессии с ярко выраженным антиправи-

' См Рындзюнский П Г Городское гражданство дореформенной России М , 1958, Клибанов А И Народная социальная утопия в России Период феодализма М, 1977

10 Его практическое воплощение отражено историей складывания ведущих археографических центров страны (Москва, Петербург, Екатеринбург, Новосибирск и др), деятельность которых восстановила региональную компоненту истории старообрядческого движения и открыла литературное творчество староверов второй половины ХУН-ХХ вв

тельственным вероучением, строящая жизнь на принципах конспирации, оказывалась недоступной исследователям и вынуждала их полагаться большей частью на изданные В И. Кельсиевым источники.

Находки сочинений странников создали основу для изучения бегунской идеологии в двух взаимосвязанных направлениях - как часть идейного наследия староверия в целом и как особый вариант решения проблем между «антихристовым» государством и хранителями «древлего благочестия». Заслуга этого нового, теперь уже научного открытия согласия странников принадлежит новосибирским археографам Сначала Н.С Гурьянова, обнаружив ряд программных сочинений, убедительно показала механизм взаимовлияния «народного монархизма» русского крестьянства и эсхатологической доктрины странников' 1 Позже изучение согласия было продолжено А И Мальцевым

А И Мальцев по праву считается ведущим специалистом в области изучения социально-политических взглядов странничества Его работами сформирована источниковая база по истории согласия и выявлены обстоятельства генезиса бегунского вероучения, причины и последствия его эволюции на протяжении XVIII - первой половины XIX в 12

Введение в научный оборот сочинений инока Евфимия и целого ряда текстов, созданных его последователями, сделали возможным решение спорных вопросов истории странничества Так именно А И Мальцев доказал, что первые общины, исповедовавшие идею ухода «из мира антихриста», возникли в 60-е гг XVIII в и, не сумев адаптироваться к условиям современной им действительности, в 70-е гг ушли с исторической сцены. В то же время сама идея сохранения «древлего благочестия» в максимально «чистых» условиях оказалась небезынтересной для лидеров староверия екатерининской эпохи, поэтому уже в 1784 г появилась новая странническая община. Ее идейным вождем стал

11 См Гурьянова Н С Крестьянский антимонархический протест в старообрядческой эсхатологической литературе периода позднего феодализма. Новосибирск, 1988, Она же Эсхатологическое учение староверов и мессианское царство // Гуманитарные науки в Сибири 2000 № 2 С 6-11

12 См Мальцев А И Староверы-странники в XVIII - первой половине XIX в Новосибирск, 1996 , Он же Старообрядческие беспоповские согласия в XVIII - начале XIX в проблема взаимоотношений Новосибирск, 2006 С 436-478, Сочинения инока Евфимия (тексты и комментарии) / Сост подготовка текстов, предисловие, комментарии, приложения А И Мальцева. Новосибирск, 2003

12

инок Евфимий - беглый солдат, до этих пор принадлежавший к филипповско-му согласию, которым создано цельное и аргументированное вероучение, впоследствии превратившее небольшую группу во влиятельное беспоповское течение Оно провозглашало неповиновение императору-антихристу, гражданским властям и официальной церкви непременным условием исповедания веры, но, как было опять же установлено А И. Мальцевым, не предполагало активного участия в политической борьбе

Многоаспектный анализ в традициях школы Н Н Покровского, позволил А И Мальцеву не только «защитить» странничество от чрезмерно широких интерпретаций политически ориентированной научной литературы, но и предложить модель исследования его социально-политических и религиозных представлений Обнаруженные А.И. Мальцевым связи между народной утопией и ключевыми идеями радикального крыла староверия, безусловно, сегодня могут уточняться, но установленные им узловые блоки, на которых по сей день строится отношение странников к государству, обществу, происходящим событиям, вряд ли утратят свое эвристическое значение

В целом, к полученным на сегодняшний день результатам изучения странничества в аспекте его социально-политических представлений и идеалов можно отнести всестороннее и глубокое понимание истоков внутреннего конфликта между властью и податным населением дореволюционной России, логики осмысления религиозным сознанием истории и современности В настоящее время они, дополненные междисциплинарными технологиями и новыми группами источников, являются основанием для расширения круга исследовательских задач. В частности, для понимания средств и способов, с помощью которых протестное поведение и альтернативная общепринятой система ценностей воспроизводятся во времени и пространстве безотносительно к изменению политических реалий.

Странничество как преимущественно религиозное явление Религиозная природа странничества Именно в рамках неоднократно критикуемого советской историографией синодального (синодально-охранительного) направления

в дореволюционный период появились работы, посвященные догматическим и обрядовым особенностям странничества, их социальной организации и создан самый значительный в этот период труд — монография И.К. Пятницкого13 Это своеобразная «этапная» работа, в которой присутствует квалифицированный анализ открытых к началу XX века источников по истории согласия и его историография, содержатся сведения об особенностях генезиса бегунских толков, причинах изменений их эсхатологических и социально-политических представлений

Традиционно основной пункт «обвинений» исследований, акцентирующих религиозную сторону старообрядческого движения, состоял в «забвении» его социальной обусловленности Однако сегодня утверждение, что религиозное движение может и должно иметь именно «религиозное лицо» не выглядит крамольным и косным Сейчас назрела необходимость пересмотра и объективной оценки работ синодальных историков второй половины XIX - начала XX в. Часть их со всей очевидностью демонстрирует результаты внедрения позитивистских методов, применение которых в целях решения главной задачи русской православной церкви той поры - искоренение раскола, привело к появлению принципиально новой исследовательской установки

Стремление «знать врага в лицо» заставляло синодальных историков первыми поставить вопрос о расширении источниковой базы Во всяком случае, именно в работах синодального направления (и ориентирующихся на них сообщениях и отчетах миссионеров) апробировано привлечение разнородных групп исторических источников: статистики, судебных материалов, устных рассказов участников и очевидцев событий. Результат не заставил себя ждать их фактографически богатые исследования показывают и сложность социальной природы странничества, и неправомерность его одиозных оценок Например, негативно относящийся к странничеству И К. Пятницкий, тем не менее, отмечал. «Уголовники, авантюристы не составляют собственно секты, хотя в их

''См Розов А И Странники или бегуны в русском расколе//Вестник Европы ¡872 №11 С 260-302, №12 С 519-542, 1873 № 1 С 262-295, Ивановский НИ Внутреннее устройство секты странников или бегунов СПб, 1901, Пятницкий И К Секта странников и ее значение в расколе Сергиев Посад, 1906

14

присутствии нет ничего не естественного: сами странники называют их «не Бога ради живущими», а благодаря профессору Казанской духовной академии НИ. Ивановскому, кстати, неоднократно бравшему на поруки арестованных бегунов, был развеян слух о ритуальных убийствах в их общинах14

Сегодняшнее значение сочинений историков синодального направления состоит не только в их информативности. Обращение к ним во второй половине XX века, пусть даже с целью критики, для исследователя староверия было единственной возможностью познакомиться с теологическим взглядом на социальную реальность и в условиях атеистического научного мировоззрения все же не утратить понимание того, что религиозное сознание есть особый объект научного анализа Причем, в силу специфической интеллектуальной ситуации в отечественной гуманитаристике оно сохранено скорее исследованиями филологов, чем историков. Проблема базового сходства старообрядческой и древнерусской литератур создавала несопоставимо больше возможностей для объяснения феномена религиозности в трактовке Л П Карсавина — во что верит индивид, как он верит и почему у индивида возникают «характерные религиозные реакции» и «навыки в области мысли, чувства и воли»'5 Именно эта сторона страннической картины мира, ее корреляции с ценностными ориентирами христианского сознания вообще и древнерусской книжности в частности отражена в исследованиях Е И. Дергачевой-Скоп, В Н Алексеева, Е.М. Сморгуновой, АЮ Бородихина, Е В Прокуратовой16.

Итоги такого ракурса исследования не сводимы к введению в научный оборот некоторых страннических текстов Правильнее говорить о выполненной им теоретико-методической задаче Признание того, что работа с религиозным сознанием требует овладения специальной терминологией и предполагает по-

'''Пятникций И К Секта странников С 169, Ивановский И И Экспертиза о секте странников или бегунов // Журнал министерства юстиции 1897 №6 С 162-173

15 См Карсавин Л П Основы средневековой религиозности в XII—ХШ веках, преимущественно в Италии Пг, 1915 С 3, 11

16 См Дергачева-Скоп Е И Алексеев В И Книжная культура старообрядцев , Сморгунова Е М Старец Никита Семенович и догматика бегуиства (по рукописям пермской коллекции МГУ) // Старообрядческий мир Волго-

Камья Проблемы комплексного изучения Пермь, 2001 С 87-108, Бородгапн А Ю «Кадес» - старообрядческий сборник бегунского согласия // Культурное наследие средневековой Руси С 120 -147, Прокуратова ЕВ К вопросу об изучении вопросо-ответных сочинений странииков-статейников Х1Х-ХХ в // Старообрядчество история, культура, современность М , 2002 С 339-347

15

гружение в процесс мышления верующего человека через созданные (читаемые) им тексты17 обеспечило реконструкцию фольклорных и литературных образов, вне которых не существует ни идеологии, ни жизненного уклада старо-верия. Тем самым заложена основа для изучения конфессиональных ценностей уже как специфических форм коммуникации и организации поведения.

Внутреннюю активность символики, на которой базируется культура странничества, способность ее становиться моделью объяснения истории и современности, попыталось обнаружить еще одно исследовательское направле-

18

ние, интерпретирующее странничество как явление культуры

Речь и здесь идет лишь о некоторой тенденции, объединяющей работы авторов разных эпох и историографических течений Причем, она проявляет себя не сходством выводов (они как раз различны), сколько методом анализа -в попытках увидеть за духовными и жизненными ориентациями странников некую имманентную связь вербализованных идей, неявных моделей сознания и социальных практик

Начало такому ракурсу исследования было положено либеральной историографией, особенностью которой Н С Гурьянова назвала стремление представить староверие воплощением нравственных и интеллектуальных народных качеств и идеалов19. Появившиеся в итоге оценки отразили заметное влияние славянофильства — церковный раскол есть общественная реакция на иноземные нововведения и одновременно результат культурного надлома Так, по мнению И.С. Аксакова, участвовавшего в работе следственной комиссии по делу странников, это старообрядческое согласие, «несмотря на строгость своих принципов, является каким-то безобразным порождением раскола и трактирной цивилизации»20. К дореволюционным исследованиям этой группы принадлежит и работа И.Н. Харламова, в которой впервые ставился вопрос о персонализме бе-

" См Никитина С £ Устная народная культура и языковое сознание М , 1993, Бахтина О Н Старообрядческая литература и традиции христианского понимания слова. Томск, 1999

|а Наиболее близким к задачам диссертации является определение культуры как системы жизненных ориентации См Гуревич А Я Социальная история и историческая наука//Вопр философии 1990 №4 С 23-25 1 Гурьянова И С Крестьянский антимонархический протест С 11

20 См Аксаков И С Краткая записка о странниках или бегунах (1851 г)//Русский архив 1866 №4 С 627-644

гунов как стержне их картины мира, сформировавшимся в ответ на невозмож-

21

ность легально реализовать сотериологические ценности староверия

Несмотря на очевидную перспективность исследовательской установки, нацеленной на реконструкцию внутренней точки зрения участников исторического процесса, ее осуществление тормозилось обстоятельствами информационного и источниковедческого свойства Жесткость и бескомпромиссность имперского законодательства по отношению к старообрядческим скитам, передвижениям без документов, сокрытию имени и «звания» и, тем более, отказ странников признавать легитимность власти не способствовали количественному росту согласия Антирелигиозная политика советской власти и курс на колхозное строительство для большинства страннических общин, локализованных в населенных пунктах, стали завершающим аккордом

«Таежное странничество» смогло сохраниться значительно лучше, но и в этом случае имеющиеся в архивах документы о «кроющихся от мира» скорее можно отнести к разряду курьезов, чем к материалам, способным дать разностороннее знание о явлении Приведем пример В 1923 г инструктор райкома так докладывал о технических сложностях подобных акций странник, заметив незнакомцев, просто убегает в тайгу, и «взять его невозможно, так что он категорически заявляет, что я не повинуюсь и никуда не пойду, мне Бог велел бороться духовно и страдать, а отделение от центра будет 800 верст в тайге, а нас двое взять невозможно»22 В 30—40-е гг. речи о переписи уже не возникало Отряды НКВД либо расстреливали странников на месте23, либо насильно выводили их из тайги и выясняли необходимое на допросах, о чем свидетельствуют единичные дела, сохранившиеся в архивах ФСБ24.

Полевые археографические обследования старообрядческих поселений, начавшиеся во второй половине XX в., застали в подавляющей массе разроз-

21 См Харламов И И Странники

!гТЦНИТО Ф б Оп I Д. 103 Л 2 об

23 Колпашевский район // НБ ТГУ ОРКП ААЭ Тетр II Л 2

24 См Каленова Г М Репрессии против старообрядцев-странников на территории Томской области в 1933-1941 гг (по материалам архивных дел ФСБ Томской области)// Проблемы истории, историографии и источниковедения России ХШ-ХХ вв Томск, 2003 С 293-295, Приль Л И Информационный потенциал источников УФСБ по Томской области и проблемы изучения жизнедеятельности старообрядческих общин // Документ в меняющемся мире Томск, 2004 С 211-215

ненные и небольшие группы бегунов, число которых уменьшалось. Это отражено исследованиями позднего странничества - работ крайне мало и посвящены они отдельным общинам25 Вряд ли положение изменится в ближайшем будущем- преклонный возраст странников и объективные изменения системы жизнеобеспечения в широком смысле — приводят к физическому исчезновению их традиционной культуры во многих регионах страны

Это одна из причин, почему позднее странничество изучено фрагментарно Другие - порождены спецификой советской науки. В качестве объекта исследования бегунство имело «право на существование» только в трех ипостасях - как пример крестьянского антимонархического протеста, как хранитель (буквальный и символический) традиций древнерусской книжности и как сообщество, законсервировавшее в своем укладе этнографические особенности «народного православия» и доиндустриального хозяйства Все остальные аспекты этой специфической конфессиональной культуры автоматически попадали в разряд «религиозных пережитков», требующих искоренения26 В итоге, своеобразное «разделение труда» между специалистами-гуманитариями создавало все условия для упрочения лишь позитивистского подхода с самостоятельным изучением экономического, политического и культурного планов жизни общества и наложило отпечаток на деятельность археографических экспедиций

Археографический поиск доставил в руки исследователей оригинальные литературные памятники, но в большинстве случаев они, уже утратив связь со средой бытования, объективно ограничивают анализ оппозиции старое/новое ее «высокими формами» Здесь есть и была своя логика - именно конфессиональный текст (переписанный, прокомментированный или созданный старовером-идеологом) содержит базовые, ценностные характеристики представляемого им сообщества, но вырванный из естественной среды он оказывается малопригод-

25 См Агеева Е А, Лукин П В, Стефанович П С «Странники-познамы» нижней Волги (по материалам полевых исследований 1995-1997 гг)//Старообрядчество история М, 1998 С 153-156,Дан«лкоЕС Староверы-странники в Башкирии (некоторые архивные я этнографические материалы) // Там же С 193-194, Чагии ГН Старообрядческий мир верховьев Колвы и Печоры в Х1Х-ХХ вв // Уральский сборник История Культура Религия Екатеринбург, 1998 С 258-272 См Шутова В Н Реакционная сущность идеологии и деятельности ИПХС (по материалам Казахстана) Дис канд ист наук Томск, 1967, Гагарин Ю В Религиозные пережитки в Коми АССР и их преодоление (по материалам конкретно-социологических исследований) Сыктывкар, 1971

18

ным для ответа на вопросы — в какой степени он был известен единоверцам-современникам, служил ли реальным ориентиром в повседневной практике общины, в течение какого времени и в силу каких причин это имело место и т д

Вследствие указанных обстоятельств теоретико-методического и источниковедческого характера интерес, возникший уже на волне новых подходов к культуре странничества, «обнаружил» противоречивую ситуацию Современные технологии восстановили связь между православными символами и поведенческими стратегиями странничества27, но, оставив без внимания идеологию и историческую эволюцию бегунства, при их участии репродуцируется упрощенный образ согласия с более чем двухсотлетней историей, собственной литературной традицией и моделью мироустройства

Таким образом, сегодняшний объем научного знания о странниках может быть описан не только в виде суммы установленных фактов происхождения согласия, развития его вероучения, локализации и т д, но и через предметное поле разных подходов к объяснению эсхатологии и жизненного стиля староверия Культурологический ракурс установил духовно-символические основания мировоззрения бегунов, религиозный - выявил методы осмысления ими окружающей действительности, а в политическом аспекте максимально явными стали социальные результаты первого и второго, их форма и историческая динамика

Достигнутый в рамках разных подходов совокупный результат сегодня может быть использован при выявлении причин жизнеспособности страннической (и старообрядческой, в целом) скитской традиции, но при соблюдении баланса между исследованием макроявлений и положением, доказанным Н Н Покровским, о неэффективности изучения староверия «как единого и нерас-члененного понятия» ,

27 См Дорофеев Д Феномен странничества в западноевропейской и русской культурах // Мысль философия в преддверие XXI столетия СПб, 1997 С 208-227, Воронцова Л, Филатов С Старообрядчество в поисках потерянного града Китежа // Религия и общество Очерки религиозной жизни современной России М, СПб 2002 С 247-267, Щепанская ТВ Культура дороги в русской мифоритуальной традиции Х1Х-ХХ вв М . 2003

28 Покровский Н И Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян-старообрядцев в XVIII в Новосибирск, 1974 С 7

Задача нахождения приемлемого ракурса для сопоставления историко-социальных объектов разного уровня и степени сложности крайне остро стоит при изучении страннических общин Сибири, «присутствующих» на страницах дореволюционных и современных исследований в двух параллельных плоскостях - как безликая компонента макропроцессов вольнонародной колонизации и побегов податного населения или как упоминание о конкретных людях, живших или живущих на конкретной территории Еще более очевидна пропасть между разными уровнями анализа при выяснении обстоятельств возникновения конфессиональной мотивации бегунов29, презентация ее как побочного продукта буржуазной модернизации не раскрывает, почему люди - внешне благополучные, оседлые и с достатком - пополняют их сообщества по сей день

На современном этапе исторической науки условиями преодоления в равной мере как методологического эклектизма, так и абсолютизации поиска исторического факта признается построение объясняющей модели, в которой выводы макро- и микроанализа взаимно эксплицированы Для того, чтобы некоторый набор переменных мог быть использован для объяснения класса регу-лярностей и наоборот, необходимо совмещение внешнего и внутреннего ракурса исследования Только тогда история локальных общин странников в таежных районах страны, существующих в течение длительного времени и создавших собственную литературную и идеологическую традицию, становится материалом для выявления, анализа и в дальнейшем сопоставления способов, которые конфессиональные изоляты используют для адаптации к современной им действительности и трансляции основных черт жизненного уклада и менталитета.

Методология, исследовательские модели и методы.

Настоящий этап развития научного знания предлагает для установления «механизма жизни» социокультурных явлений использовать системный под-

® Конфессиональная мотивация - ориентация индивида и группы на определенную религиозную систему ценностей, осознанное желание овладеть присущими ей интеллектуальными и социальными практиками

ход30 Понимание системы как открытой, невсецелонадежной и саморегулируемой предполагает

• Описание строения системы

В каждый момент своей истории внутренняя жизнь конфессии-изолята может быть представлена через 1) «культурный текст» - совокупность идеоло-гем и мифологем, определяющих отношение религиозного сообщества к внешнему миру и устанавливающих способы достижения равновесия между сакральным и профанным, 2) воспроизведение «культурного текста» - индивидуальные и коллективные мотивы, интересы и переживания, служащие непосредственным импульсом для действий и предопределяющие конкретные формы соотнесения этих действий с конфессиональными ценностями, 3) социальная оболочка «культурного текста» - организационные, коммуникативные и дискурсивные практики, обусловливающие трансляцию и эволюцию конфессиональных идей, норм поведения, стратегий реагирования на импульсы извне Установление устойчивых и регулярных пространственно-временных связей между названными уровнями составляет основу системного анализа конфессиональной общности и позволяет учесть не только очевидные формы деятельности, но и верования и убеждения, не всегда поддающиеся прямому наблюдению.

• Выявление резерва самоизменяемости системы в контексте макросоци-альных процессов.

Для решения поставленной задачи разработаны две исследовательские модели - конфессиональной миграции и адаптационного реагирования

Модель конфессиональной миграции строится на выявлении взаимосвязи между социальными обстоятельствами поиска «праведной земли» и символическим оформлением разных этапов пространственного перемещения — «исхода-дороги-обретения места» Она позволила анализировать миграции старове-

10 См Блаубгрг И В Юдин Э Г Системный подход в социальных исследованиях // Вопр философии 1967 № 9 С 100-! 11, Мордасов В И О системном подходе к проблеме «культура и религия» // Культура и религия Л 1977 С 31 —48, Афанасьев В Г Системность и общество М, 1980, Жидков В С Эволюция культуры системный подход//Системные исследования Методологические проблемы Ежегодник 1998 Ч 2 М,2000 С 252-281 Резник Ю М Введение в социальную теорию Социальная системология М 2003

21

ров комплексно — как явление социально-экономического, политического, культурного и психологического характера и, тем самым, рассматривать старообрядческую колонизацию Сибири как конструирование социокультурной среды на новом месте в соответствии с религиозными ценностями и идеалами Предлагаемый подход строится, во-первых, на включении легенд о «далеких, святых и праведных землях» и религиозных идеалов староверия в сферу повседневного индивидуального и коллективного опыта переселенцев, во-вторых, с учетом отличительных черт страннической миграции- она есть не только реальное движение в пространстве, но и символическое - по социальной шкале конфессии

Модель адаптационного реагирования использована для исследования, во-первых, взаимоотношений конфессиональных мигрантов со сложившимися на территории переселения властными институтами и местной социокультурной средой, во-вторых, для системного изучения форм жизнеобеспечения, эволюции системы ценностей и социальных структур конфессиональной группы Это позволило изучать адаптационный процесс как единый комплекс без искусственного деления на политический, экономический, религиозный и пр уровни С помощью данной исследовательской модели в диссертационном исследовании раскрыты: а) направленность и характер изменений конфессиональной системы в ходе модернизационных процессов, б) механизм, на основе которого кириллический (сакральный) текст становится организатором жизни таежного монастыря

• Определение параметров сравнения конфессиональных систем, их адаптационного потенциала3'.

Параметрами сравнения скитских сообществ странников и белокриниц-ких избраны их: 1) идейно-конфессиональный потенциал («культурные тексты»), 2) организационный потенциал (здесь ритуальная и хозяйственная деятельность, их корреляции с доктринальными идеями и культурными символа-

31 Степень устойчивости субъекта адаптации в отношении макросоциальных процессов, которая обеспечивается совокупностью средств и свойств, присутствующих в скрытом виде См Корель Л В Социология адаптации Этюды апологии Новосибирск, 1997 С 132

ми, логика отбора поведенческих стратегий, причины и характер бытовой регламентации), 3) коммуникативный потенциал (внутригрупповые отношения и взаимодействия, которые определяются "вероучением и формируются в результате объективных условий существования коллектива)

Совокупность и комбинация указанных характеристик в определенный момент времени - событий и структур дает основание для установления причин и результатов изменений, происходящих в старообрядческих общинах, и, значит, решения вопроса об их адаптационных способностях

Поставленная в настоящем исследовании цель обусловила использование междисциплинарных методов сбора и обработки материалов. Поскольку эффективность подхода (или комплекса подходов) определяется точным определением сфер, в которых их применение может быть признано корректным, то требуется различение типов обрабатываемой информации: 1) фактическая, отражающая реальные обстоятельства событий; 2) скрытая, контекстная

Работа с информацией 1-го типа велась в рамках рационалистической позитивистской парадигмы, настаивающей на обязательной проверке и сопоставлении информации показаниями других (независимых от изучаемого объекта) исторических источников Основой такой верификации по праву считается сравнение информации разных источников, описывающих одно явление или типологически сходные события. Соответственно, методами работы в данном случае стали - микроисторический, биографический и компаративистский анализ

К числу нетрадиционных для исторического исследования подходов, используемых в работе, относятся методы, разработанные в рамках теории референтных групп и социологии повседневности Они привлекались при изучении социальной среды, в которой непосредственно происходит воспроизводство культурной традиции, мотивации неофитов и при установлении черт повседневного восприятия окружающей действительности.

При работе с информацией 2-го типа (контекстной) были задействованы герменевтический и социально-археографический анализ Герменевтический

метод использовался: 1) при изучении сборников выписок, чьи составители не указывают причины и цели работы; 2) при рассмотрении тех читательских маргиналий и помет, «происхождение» которых может быть отнесено к первому этапу поиска адаптивной стратегии, а содержание - к «поступкам» конструктивной, деструктивной или иллюзорной направленности

Методика социально-археографического анализа в настоящее время находится в стадии становления32 Его институализация дополнит исследовательские программы по сбору сведений о памятниках древней письменности и среде их бытования выяснением функций, которые выполняет конфессиональный текст и книжное собрание в целом в передаче социокультурной традиции Созданная в настоящее время инструментальная модель, на наш взгляд, обладает способностью к раскрытию внутренней связи «человек-книга-социум» и объясняет механизм «включения» конфессионального текста (идеологического императива) в повседневную жизнь скитского коллектива В диссертации разработанная модель апробируется и уточняется.

Источниковая база исследования. Критерием для классификации источников служит их видовая принадлежность

Законодательные материалы В группу вошли светские и церковные, центральные и местные постановления второй половины XIX — начала XXI в. по отношению к староверию вообще и странничеству в частности33 Они позволяют определить правовое поле, в котором существовали и существуют скитские сообщества и оценить степень административного давления на протяжении рассматриваемого исторического периода.

Статистические и картографические материалы дают возможность уточнить региональные особенности мест выхода странников-мигрантов, дина-

4 Его обоснование см БахтгшаОН, Базаров А А ,Дутчак ЕЕ. Роль священной книги в традиционных культурах Сибири («социальная археография»)// Проблемы сибирской ментальное™ СПб,2004 С 147-1.64, Бахтина ОН, Керов В В, Дутчак ЕЕ «Егда чтем, Господь к нам беседует » к вопросу об институализации социальной археографии // Вестн РУДН Сер История России 2006 № 2 (6) С 75-85

л Собрание постановлений по части раскола. СПб, 1875, Законы о раскольниках и сектантах М , 1897, Обзор мероприятий Министерства внутренних дел по расколу с 1802 по 1881 г СПб, 1903, Указ «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г //URL http //www humanities edu ru. О религии и церкви Сборник высказываний классиков марксизма-ленинизма, документов КПСС и Советского государства М, 1981, Новый сборник законов Российской Федерации М , 2000, Постановления Совета по делам религий при совете министров СССР//ГАТО Ф р 1786 On I Д 296,438,439,441,442,444,446,448,450, Решения и распоряжения совета народных депутатов Томской области//ГАТО Ф 1786 On I Д 418 и др

24

мику старообрядческих конфессиональных миграций в Сибирь, природно-географические особенности томско-чулымской тайги и численность жителей таежных монастырей34

Делопроизводственные и судебно-следственные материалы в архивных фондах РГАДА (ф 1431- Дела местных судебных учреждений о старообрядцах и сектантах), ГАТО (ф 3 — Томское губернское правление, ф 30 — Томский окружной стряпчий, ф 170 - Томская духовная консистория, р1786 - фонд уполномоченного по делам религии при Томском облисполкоме), ТЦНИ ТО (ф 6 -Нарымский уком ВКП(б), ф.358 - Томский РК ВКП(б)). Они содержат документы судебно-следственных процессов над жителями томско-чулымских скитов, переписку властных структур по поводу открытых нелегальных поселений. Наибольший интерес для понимания особенностей страннической миграции представляет собой выявленная группа уголовных дел35, на материалах которых удалось доказать не только существование связей между общинами Поволжья и Томской губернии, но и реконструировать особенности формирования конфессиональной миграционной установки

Особо следует выделить собственно «старообрядческие фонды», сформированные путем изъятия государственными органами «архивов» общин - ОР РГБ (ф 246 - архив Рогожского кладбища); ОРКП НБ ТГУ (ф 24 - архив общины староверов-странников Бакчарского района Томской области). Находящиеся в их составе документы очерчивают хозяйственные возможности скитников в 1870-1930 гг., социальные позиции патронов таежных монастырей и круг единоверцев Европейской России, Урала и Сибири, с которыми томско-чулымские насельники поддерживали контакты

Материалы периодической печати Газетной публицистикой официального, церковного и либерального характера второй половины XIX - начала XX в отражены активные дифференцирующие процессы в среде сибирских старо-

34 Списки населенных мест Российской империи, составленные и издаваемые Центральным статистическим комитетом МВД Т 14,50 СПб, 1866, Старообрядческое население России по всеобщей переписи 1897 М , 1909, Атлас Азиатской России -СПб, 1914, Статистические отчеты о деятельности незарегистрированных религиозных объединений и их численности на территории Томской области//ГАТО Ф р178б Оп 1 Д 29 232 247,266 270, 278,284,292, 308, 331, 359, 366, 380,393,434,436, 440, 445 15 РГАДА Ф 1431 Оп 1 Д 1324-1326, 1352, ГАТО Ф 3 Оп 4 Д 763, Ф 30 Оп 1 Д 168

25

веров, что позволяет соотнести направления миграций с местами расселения тех или иных согласий, выявить наиболее авторитетные старообрядческие центры Наиболее информативными с этой точки зрения являются отчеты томских миссионеров, опубликованные в «Томских епархиальных ведомостях» за 1883— 1816 гг, содержащие, помимо прочего, уникальные сведения об эсхатологических представлениях, особенностях хозяйственного уклада и социальной организации томско-чулымских староверов.

Материалы научных полевых исследований Археографическая экспедиция ТГУ начала работу в томско-чулымских поселения в 1985 г, с 1987 г по настоящее время руководителем группы является автор диссертационной работы Для интервьюирования жителей таежных поселений был разработан опросник, с помощью которого собиралась информация о людях, событиях прошлого и настоящего, эсхатологических представлениях и социокультурных реалиях скитской действительности36 Сформированная в результате бесед и наблюдений группа материалов (полевые дневники, аудио-, видео- и фотоисточники)37 дает возможность сравнивать степень модификации томско-чулымских общин с прочими старообрядческими сообществами региона и адекватно оценить их способность на современном этапе к сохранению социокультурной традиции

Литературные источники Эта группа составлена из тематически разных источников исторической информации В нее вошли историко-литературные памятники христианской традиции, отражающие смысл конфессиональной топонимики и эсхатологической православной символики , и эпистолярные тексты, раскрывающие разные аспекты миграционного движения в Сибирь податного населения39.

Однако главную информационную ценность для реализации поставленной цели имеют опубликованные сочинения староверов страннического и бе-

*Дутчак Е Е Археографическая практика, учебно-методическое пособие Томск, 2003

НЕ ТГУ ОРКП Архив археографической экспедиции ТГУ

Апокрифы Древней Руси Тексты и исследования М , 1997, Летописец Еллинский и Римский Т 1-2 Текст и комментарии СПб, 1999-2001 идр

Письма крестьян-переселенцев 1881-1895 гг//Сибирские переселения Документы и материалы Вып I Новосибирск, 2003 С 150-166

локриницкого согласий40 и книжные собрания страннических общин Верхока-мья, Поморья и Сибири. В диссертационном исследовании задействованы как хранящиеся в фондах государственных учреждений (НБ МГУ, ГПНТБ СО РАН, ИИ СО РАН, КИАМЗ, НБ ТГУ), так и остающиеся в томско-чулымских скитах (Приложения I, И)

Именно последняя группа источников, вводимая в научный оборот, объясняет логику отбора актуальных адаптационных стратегий. Представленные в томско-чулымских общинных собраниях эсхатологические, нравоучительные, богослужебные и уставные сочинения в совокупности составляют «культурный текст», лежащий в основании этой конфессиональной системы и формирующий мировоззрение скитников, их знания об окружающей действительности Создаваемые на его основе толкования позволяют с высокой степенью надежности реконструировать границы девиации и нормы, тем самым определять степень изменяемости конфессиональной системы в инокультурной среде

Научная новизна исследования определяется, во-первых, объектом исследования - странничество является одним из малоизученных старообрядческих течений, посвященные ему работы немногочисленны и, как правило, ограничены периодом существования согласия в ХУ1П-Х1Х вв

Во-вторых, используемая методология системного анализа позволяет изучать закрытую конфессиональную группу на разных этапах ее жизни (стадии генезиса, развития и возможного исчезновения) и, значит, выявить факторы, ресурсы и механизмы ее самосохранения и воспроизводства в исторической перспективе В диссертационном исследовании она применена для реконструкции условий, необходимых и достаточных для трансляции старообрядческой скитской традиции во второй половине XIX - начале XXI в.

В-третьих, диссертационным исследованием вводятся в научный оборот ранее не известные памятники кириллической книжности конца ХУ-ХХ в и апробируется опыт презентации старообрядческого книжного собрания как

40 Мельников Ф Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви Барнаул, 1999, Духовная литература староверов востока России ХУШ-ХХ вв Новосибирск, 1999 и др

единого комплекса историко-культурной информации, отражающего особенности социальной среды его создания, хранения и бытования

На защиту выносятся следующие основные положения, в которых нашла отражение научная новизна диссертационного исследования

1 Конфессиональная миграция представляет собой особый вариант колонизации, ее природу необходимо изучать не только с точки зрения социально-политических, экономических и/или идеологических факторов «выталкивания» и факторов-«стимуляторов», но и с учетом специфики пространственных перемещений и обстоятельств формирования социокультурной среды на новом месте Только на этой основе возможно продолжение исследования географических утопий в русской крестьянской культуре Х1Х-ХХ вв и их роли в освоении Сибири

2 Эсхатологические доктрины староверия при исследовании конфессиональных миграций необходимо рассматривать в ракурсе не онтологических характеристик, а гносеологических возможностей - не когда и почему они возникли, а кто мог стать их потенциальным адресатом и какими средствами достигалось желаемое воздействие на аудиторию

3 Конструктивная адаптация конфессиональных мигрантов к новым условиям существования не исчерпывается формированием системы жизнеобеспечения, главным показателем ее успешности является реализация сотериоло-гических целей и ценностей. Поэтому лишь сохранение или утрата способности воплощать конфессиональный символ в социальные практики (хозяйственные, организационные, коммуникативные) могут считаться ключевыми показателями при оценке устойчивости скитского мира перед факторами средового воздействия

4 Ведущим при оценке адаптационного потенциала скитского коллектива в условиях макросоциальной модернизации является не только сохранность книжных собраний и технологий работы с кириллическим текстом, но и принятый им тип социальной сплоченности

5 В обстановке начавшихся активных модернизационных процессов не утратить способность к самостоятельному восстановлению социокультурных деформаций таежному скитскому сообществу позволяет а) обоснованная вероучением идея исторического регресса, нацеливающая коллектив на поиск и периодическое обновление адаптационных стратегий; б) доминирование в системе ценностей отношения «личность - спасение веры», обеспечивающей устойчивую индивидуальную мотивацию потенциальных неофитов, в) наличие в эсхатологической доктрине положений, позволяющих совмещать идеи изоляционизма с хозяйственной активностью, г) наделение функциями трансляции конфессиональных смыслов в равной степени ритуала и конфессионального творчества, дающее возможность противостоять кардинальным изменениям в сфере бытия и сознания и находить альтернативы в ситуации вынужденного отказа от необходимых для полноценного существования таинств и обрядов

Научно-практическая значимость диссертации, во-первых, состоит в опыте применения междисциплинарных технологий Обоснование их аналитических возможностей и практическое использование создает условия для дополнения позитивистского подхода к изучению староверия новыми методами проведения исторического исследования

Во-вторых, использование методов компаративистики выявило неизвестные прежде интегрирующие и дифференцирующие процессы в среде сибирских староверов второй половины XIX - начала XXI в., анализ которых в дальнейшем дает возможность накопить необходимый материал для построения методологии исследования оппозиционных религиозных движений нового и новейшего времени Потребность в этом определяется девальвацией парадигмы «протеста», в свое время вскрывшей важный пласт конкретной социальной реальности, но не способной убедительно объяснить механизмы культурного наследования протестного поведения

В-третьих, комплексное исследование идейной традиции и жизненного уклада таежных старообрядческих монастырей на протяжении полутора столетий детализирует картину хозяйственного освоения таежной Сибири Этот ре-

гиональный материал может быть привлечен при решении вопросов об исторических и культурных формах общероссийских модернизационных процессов и использован для подготовки обобщающих трудов по истории России и Сибири, истории старообрядчества, учебников, учебных пособий и учебных курсов для высшей школы.

Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации апробированы на заседании кафедры отечественной истории Томского государственного университета Промежуточные результаты исследования изложены в докладах на 8 международных, 12 всероссийских и 3 региональных конференциях и были поддержаны РГНФ и ACLS (American Council of Learned Societies)

Предварительные результаты разработки проблемы исследования опубликованы автором в коллективных монографиях, статьях, докладах и тезисах общим объемом 32,9 п л. По теме исследования опубликована монография41

Структура диссертации определяется целями, задачами исследования и логикой изложения его результатов Работа включает введение, четыре главы, заключение и два приложения, характеризующие вводимые в научный оборот исторические источники

П. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ Во Введении обоснованы актуальность и научная новизна темы, дана оценка состояния научной разработанности проблемы, сформулированы цели и задачи, определены объект и предмет, хронологические и территориальные рамки исследования, охарактеризованы методологическая основа диссертации, ее источниковая база и аналитические возможности примененных методов и моделей исследования

Первая глава «Переселения староверов-странников в Сибирь: генезис конфессиональной миграционной установки» посвящена выявлению и изучению социокультурных факторов, приводивших к формированию самостоятельных групп странников-мигрантов

41 Дутчак Е.Е Из «Вавилона» в «Беловодье» адаптационные возможности таежных обшин староверов-странников (вторая половина XIX - начало XXI в) Томск, 2007

История появления страннических общин в Сибири является частью вольнонародной колонизации. Но в силу того, что сведения о местах концентрации бегунов отрывочны, очевидно, что максимальной эвристической ценностью обладают лишь реконструкции, связанные с историей локальных групп, складывание которых объясняет обстоятельства и способы включения конфессиональных мигрантов в колонизационные процессы

Эта установка последовательно реализована во втором и третьем разделе главы. Содержание раздела «Учение о побеге инока Евфимия и культурные факторы конфессиональной миграции» определило современное состояние изученности эсхатологических доктрин староверов. В настоящее время исследованы их генезис, эволюция и специфика, но остаются открытыми вопросы об истоках их популярности в среде податного населения Российской империи XVIII—XIX вв. Несмотря на известную преемственность социальных процессов на протяжении этого периода, факт многовекового существования религиозной оппозиции к ним не сводим. Причины того, почему аргументы, предложенные идеологами староверия в середине XVII в. находят свою аудиторию в другие эпохи, следует искать, во-первых, в особенностях восприятия христианской эсхатологии обыденным (традиционным) сознанием, во-вторых, в механизме «приложения» эсхатологического знания к событиям прошлого и настоящего

Для их обнаружения в аналитический инструментарий диссертации введено понятие «коммуникационный потенциал апокалиптики». С его помощью установлено, что втягивание в орбиту влияния катастрофической парадигмы42 не взаимодействующих непосредственно социальных слоев обеспечивает исто-рико-прогностическая форма эсхатологической рефлексии, а длительность и наследуемость нелегитимного поведения индивидов и групп обусловлена объективными противоречиями между светской природой государства и представлениями о его конфессиональной миссии

«Правила» апокалиптических ожиданий, созданные старообрядческой литературой, сложились в ходе взаимодействия идеологических (книжных) и

42 О феномене катастрофического сознания см Катастрофическое сознание в современном мире в конце XX века (по материалам международных исследований) М , 1999

народных представлений о религиозных функциях политической власти Они вобрали в себя отдельные черты сложной символики Иерусалима / «Святой Земли» и Рима / «священного царства» и вылились в противопоставление царь и царство - благочестивые, а государство - «антихристово» Автономное существование в массовом сознании Х\Ш-Х1Х вв. понятий «царь», «царство» и «государство» непротиворечиво объясняет, во-первых, аргументацию части беспоповских согласий, отстаивающих право не молиться за государя и государство и считаться при этом православными людьми; во-вторых, формирование убежденности в том, что «Святая земля» на заключительном этапе мировой истории будет находиться в России Указанный комплекс идей стал ментальной основой, на которой в условиях модернизационных реформ протестные настроения могли, как зарождаться, так и продлеваться На этом фундаменте "возникло и «учение о побеге» инока Евфимия, анализируемое в работе в плане его способности выступить поведенческой программой для реальных мигрантов

Его социальная привлекательность (концепт исхода) определялась, как минимум, тремя моментами; содержание строилось на понятной традиционному сознанию символике власти и конфессиональной избранности, логика рассуждений инока Евфимия отвечала православным представлениям об «истинности» апокалиптического знания и «правильных» способах его получения, а выводы - социокультурным (жизненным и религиозным) потребностям податного населения

В третьем разделе на примере томско-казанской общины староверов-странников показываются формы и результаты воздействия бегунского учения на представителей разных социальных слоев города и деревни и рассматриваются «способы» включения историко-эсхатологической доктрины в миграционную установку Определение причин и обстоятельств ее складывания включило в себя 1) исследование социальных процессов в Среднем Поволжье в 4070-е гг XIX в., выступивших объективными факторами миграций на восток, 2) анализ народных представлений о нормах христианского (правильного) поведения в экстремальной ситуации, 3) реконструкцию жизненных траекторий

староверов-странников, непосредственно участвовавших в освоении томско-чулымской тайги

Промежуточным звеном между оценкой человеком личных последствий социальных трансформаций, активным внедрением бегунскоЙ эсхатологии и началом миграции с религиозными целями стало переосмысление института покаяния и органично связанных с ним практик обета, паломничества Их тесная связь с идеей спасения бессмертной души, присущая православной культуре43, являлась толчком для «ухода в странство» и становилась тем самым механизмом, о котором упоминает К В Чистов, предполагая связь между легендой о Беловодье и массовыми крестьянскими переселениями44

Относительно быстрый и массовый перевод негативных настроений в регистр адаптивного поведения страннической апокалиптике удавался потому, что учение о побеге инока Евфимия предлагало приемлемый и понятный обычному человеку выход Оно маркировало ситуацию модернизационных реформ с помощью знакомого православному сознанию ряда - Вавилон / смущение / безумие, и тем самым превращало ключевые для христианской культуры понятия «страха Господня» и «духовной смерти» из абстракции в форму социального контроля, средство стабилизации и саморегуляции традиционного коллектива Причем, при внешнем радикализме оно не требовало от человека сразу и в корне менять свою жизнь — миграция (странствование) становилась нормой для нонконформистов и идеалом, возможной перспективой для обывателя Этим объясняются причины его растущей популярности в XIX столетии и факты создания на его основе идейно-сплоченных и экономически-независимых переселенческих партий.

Вторая глава «Факторы закрепления конфессиональной группы в таежных районах Сибири (вторая половина XIX в.)»- Исследование побегов и переселений в Сибирь имеет колоссальную научную традицию, но далеко не все вопросы культурной истории вынужденных и добровольных, тайных и от-

43 См об этом Сморгунова Е М Слова «грех» и «покаяние» в русских памятниках ХУ-ХУП веков II Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции М , 2000 С 44-71

44 Чистов К В Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд) СПб 2003 С М8-319

крытых миграций изучены с равной полнотой. Прежде всего, это касается «степени участия» в их регулировании конфессиональных символов, норм и институтов. История возникновения страннических таежных монастырей, генетически связанных с мифологемой дороги, представляет собой уникальный материал для анализа регулятивной, адаптационной, идентификационной роли утопии места в процессах переселения и организации жизни в новой реальности

Для понимания переселения/побега как особого типа конфессионального поведния ключевым является понятие «чувственная пустыня» Оно содержит очевидные корреляции с символикой сакральных локусов - Иерусалима, града Китежа, Беловодья и «земного рая»45 и потому служит основой при рассмотрении миграций староверов-странников одновременно как физического и символического движения (концепт дороги)

Комплексный анализ страннического вероучения и повседневности бе-гунских пустыней на стадии освоения таежного района показал, что сакральный статус у конфессионального мигранта получал тот географический объект, обнаружение которого сопровождалось благоприятным стечением обстоятельств и, главным образом, возможностью коллектива в относительно короткие сроки наладить систему жизнеобеспечения и полноценный в его понимании ритуал Идеологическое и хозяйственное приспособление к новым условиям позволяло прибывшим считать некоторую территорию воплощением описываемых легендами о «святых и далеких землях» качеств и становилось фундаментом, на котором религиозное сознание замещало физическую реальность моделью ирреального пространства

Характеристики найденного объекта могли отражать два вида символики «белого» - белое как святое и белое как чистое. Последний вариант закрепился

- ~ - 46

в действующей топонимике томско-чулымскои таиги , на основе которой раскрываются сущностные черты страннической «чувственной пустыни» она размещена в тайге — чистой (первозданной, божественной) среде, сохранять кото-

45 В страннической сотериологии и эсхатологии им обозначаются и реальное место пребывания христианина эпохи «последних времен», и идеальная среда обитания для «остальцвв благочестия», и способ обретения будущего райского блаженства.

Самоназвание поселений - «Белобородовская пустыня» появляется в последней трети XIX в

34

рую призван монашеский уклад жизни ее насельников Данный комплекс представлений, органично дополнив крестьянский идеал старца-пустынника — мудрого старика, дающего советы47, формировал в таежных районах Сибири особую структуру местности с неформальным центром - старообрядческим скитом, определял правила дорожного поведения странника и превращал обряд крещения/инициации в символическое окончание пути к «чувственной пустыни»

Установленная взаимосвязь «побег-крещение-статус/идентичность» показывает, что миграции странников оказывались успешными потому, что согласию удалось соединить идеологическую/вертикальную и миграционную/горизонтальную линии поисков сакрального локуса. Символика исхода из Вавилона обосновывала идею духовного преображения человека, реальное переселение решало задачу физического выживания конфессии, а вместе они делали «мессианскую программу» согласия открытой новым интеллектуальным и поведенческим алгоритмам.

Это проявилось, в частности, в процессах формирования томско-чулымской модели жизнеобеспечения. К концу XIX в бегунскими общинами налажено планомерное и устойчивое хозяйство48 Рациональный подход к приему неофитов, выраженный не только в регулировании их количества, но и в определении статуса - «христианин», «познамый» или «благодетель», давал возможность для быстрого перераспределения видов деятельности при изменении внешних условий Символика «чувственной пустыни» организовывала пространство скита как самодостаточной единицы и, тем самым, доктринально обосновывала право скитников самостоятельно определять объемы помощи и степень участия мирян в решении внутренних вопросов

Томско-чулымское промыслово-земледельческое хозяйство второй половины XIX в. призвано было обеспечивать самое себя, но этот тип экономики нельзя безоговорочно классифицировать как экстенсивный и потребительский

47 См Громыко ММ Проблемы и источники исследования этических традиций русских крестьян XIX в И Советская этнография 1979 .N2 5 С 39

48 Материалы обследования хозяйств томско-чулымской тайги, проведенного в 1896 г по инициативе Императорского московского общества сельского хозяйства, убедительно показывают, что таежная экономика конкурентоспособна и стабильна См Волков ВТК вопросу о заселении таежных окраин Томской губернии Томск, 18% ДуховичА К вопросу о колонизации тайги Очерк попыток поселений в южной части мариинской-чулымской тайги Томск, 1896

Хотя в его основе и лежало количественное расширение производства при относительно небольших капиталовложениях, во главу угла все же следует ставить не столько уровень производительных сил и технического оснащения, сколько конфессиональное осмысление труда и его результатов

Для жителей страннических сибирских монастырей второй половины XIX - начала XX в оно воплотилось в своеобразной «концепции бедности», в которой отказ от ориентации на растущий доход компенсировался догматически обоснованной системой принятия милостыни. Именно в ней заключались истоки непротиворечивого соотнесения в сознании странника идеи дистанцирования от «мира» ради спасения веры и в то же время убежденность, что с этой же целью в дозированной форме «никонианский мир» можно и должно использовать В такой реализации доктрины о побеге не было расхождений с учением Евфимия, о котором писали все исследователи согласия Она явилась логичным результатом религиозного, а не рационального обоснования связей с обществом, потому оценивала существование страты «благодетелей» и ее помощь правомерной

Освоение новых территорий всегда идет в двух системах координат -общество-природа и общество-индивид, поэтому исследование адаптационных ресурсов коллектива мигрантов на этой стадии не ограничивается хозяйственной сферой «Строительство» самого коллектива переселенцев является не менее важным фактором для закрепления группы на новом месте сегодня и ее жизнеспособности завтра В таежных монастырях странников второй половины XIX в выработка приемлемых форм и способов социальной сплоченности диктовалась тремя условиями вероучением, сложившимися связями с мирской аудиторией и тенденциями развития бегунского согласия староверия в общероссийском масштабе Их действие в совокупности устанавливало скитникам пределы социального экспериментирования

В диссертационном исследовании характеристика организационных ресурсов скитского сообщества дается на материалах внутренней полемики странников в 1860-90-х гг, поднявшей вопрос об оптимальном устройстве не-

легальных коллективов - о статусе и объеме полномочий наставников, методах внутригрупповой консолидации и принятия решений Ее результатами для том-ско-чулымских скитников стало оформление собственной идейно-литературной традиции и сознательная ориентация на идеалы «коллективного пустынножительства» — приоритет соборного решения, недопущение имущественной дифференциации и доминирование внутренних форм контроля личности над внешними С помощью этой адаптационной технологии они смогли стабилизировать взаимодействия и обеспечить привлекательность своей модели мироустройства в глазах потенциальных неофитов - жителей европейской части страны

Проведенный во второй главе комплексный анализ обстоятельств «нахождения» сакрального локуса и ресурсов, используемых конфессиональной группой для закрепления в таежных районах Сибири, показал, что во второй половине XIX в в эсхатологии странников-мигрантов утопия святого/ освященного присутствием праведника места объединилась с идеями избранничества и мессианизма Этот вариант легенды о «далеких землях», фундированный апокрифическими и библейскими текстами, формировал представления о божественном патронаже именно томско-чулымского «остатка верных» и «каналы» перевода конфессионального текста в социальную действительность. В результате, мифологема «чувственной пустыни» становилась реальным фактором освоения Сибири русским этносом. На стадии пространственного перемещения, выбора и первоначального освоения места она «запускала» адаптационный механизм- личная идентификация скитников с «истинными христианами» позволяла в дальнейшем в логике вероучения решать задачи практического, социо-нормативного, ритуально-культового и мировоззренческого характера

В третьей главе «Адаптационные способности скитских сообществ староверов-странников в контексте модернизационных процессов (конец XIX - начало XXI в.) рассматриваются проблемы, с которыми сталкивались таежные монастыри на протяжении этого периода, формы и результаты их решения (концепт обретения места)

Нелегальный коллектив, проживший в однотипных условиях в течение достаточно длительного времени (в пределах нескольких десятилетий) эволюционным путем формирует технологии адаптационного реагирования на «вы-

зовы» модернизации Необходимость в их коррекции возникла в конце XIX в усложнение общества в целом привело к тому, что влияние, которое теперь испытывают таежные монастыри, становится интенсивным, а, главное, многовекторным Привычные алгоритмы решения проблем утрачивают или снижают свою эффективность, что требует разработки новых

Исходя из этого, первый раздел главы посвящен раскрытию связи между политическими, экономическими или идеологическими условиями существования скитов в конце XIX - начале XXI в, составом их книжных собраний и характером адаптационных процессов Соответственно, вопрос о целях, методах и формах работы старовера с авторитетным конфессиональным сочинением рассматривается в контексте темы - причины, порядок (тексты и технологии) и результат новых интерпретаций В указанном ключе в последующих разделах главы говорится о собрании кириллических книг как об адаптационном ресурсе, позволяющим таежной общине адекватно, своевременно и с минимальными потерями отвечать на происходящие в окружающем ее мире структурные изменения

На рубеже XIX—XX вв возрастающая хозяйственная интеграция сибирского региона поставила под угрозу систему жизнеобеспечения таежных монастырей и заставила их искать средства для сохранения дистанции с «никонианским миром». Последовавшее за этим разделение странников на умеренных-«ярославских» (принимающих деньги) и радикалов-«турецких» (безденежных)49 догматически оформило два варианта устройства нелегальных поселений в условиях экономической модернизации

Привлечение для доказательства исторических прецедентов и рационалистических доводов позволило «ярославским» санкционировать использование денег и на основе христианского концепта «милостыни» строить отношения с окрестными жителями по принципу дарообмена Стержнем идеологии «турецких» стало понятие «жертвы», что означало принятие установки на доброволь-

Названия толков связаны с местами выхода их руководителей - ярославской общиной странников и средой казаков-некрасовцев - русской диаспоры, которая после разгрома восстания Кондратия Булавина 1708 г осела на подвластной турецкому султану Кубани, а позже переместилась в Малую Азию

ный аскетизм. Данный тип адаптационной стратегии основывался уже не на расширении связей с внешней средой, а на перестройку имеющихся.

Для рубежа Х1Х-ХХ в обе стратегии могут быть описаны как адекватные «вызовам» внешней среды. «Наращивание» общинных библиотек и высокий статус конфессионального творчества в общинах-конкурентах стали фундаментом для гибкого реагирования на модернизационные процессы в регионе и для приобретения «запаса экономической прочности» Поэтому раскол общины не привел к делению на «слабых» и «сильных» - хозяйственные модели обоих микро-коллективов за счет владения текстами, необходимыми для обнаружения прецедентов, и методами их истолкования демонстрировали способность к самоорганизации при изменениях метасистемы

Рабочей гипотезой при рассмотрении адаптационных способностей скитских сообществ в ситуации политико-юридической дискриминации первой половины XX в выступило предположение, что характер и глубина внутренних трансформаций определялись не только масштабами карательных акций В большей степени, они зависели от оценок происходящего - был ли это, по мнению скитников, естественный, запрограммированный или экстраординарный ход событий

Переход жизнедеятельности конфессий-изолятов в «аварийный режим» ускорила политика коллективизации и директива Политбюро ЦК ВКП(б) от 24 01.1929 г, согласно которой все органы религиозного самоуправления попадали в разряд действующих контрреволюционных организаций Для скитской корпорации это означало сведение к минимуму контактов с сельской округой, ревизию с позиции душеспасительности поступающих из «мира» книг и переход к практике самокрещения и перекрещивания50.

История томско-чулымских поселений доказывает, что подобная адаптационная стратегия была характерна для староверческих монастырей, вероучение которых не было ориентировано на дальнейшие миграции5' Ее принятие оказалось максимально благоприятным для бегунских скитов Психологическая

50 40% известной нам «рукописной продукции» белобородовских скитов 1930-40-х гг посвящены теме иночества как жительства удаленного от «мира» и вопросам о природе «пиши торжышной»

51 Это отличало странников, например, от староверов-часовенных Н Н Покровский и Н Д Зольникова отметили постоянные миграции в период репрессий как характерную черту их монастырского уклада См Покровский НН Зольникова НД Староверы-часовенные С 29-35

39

готовность к «гонению всемирному» заблаговременно формировала поведенческие образцы таежных нелегалов и их «благодетелей», основанные на представлении о социальной ценности жизни скитника - человека, умеющего проникать в суть вещей и могущего молитвой приблизить или отдалить трагический исход истории.

Итогом исторических процессов к середине XX в стала натурализация хозяйства скитников, но это не означало разрушения скитского организма. Непрекращающаяся разработка эсхатологической доктрины не позволила упростить ни систему взглядов и ценностей, ни структурную организацию общин. Ведущим фактором в деле самосохранения для скитников вновь стала символика «чувственной пустыни» она, однажды найденная, не может погибнуть Отсюда вытекали и соответствующие стратегии выживания - следовало любыми путями держаться за обретенное место и укреплять, а не расширять «внутренние» границы собственного мира

К концу XX в положение таежных общин кардинально изменилось, они получили право открытого исповедания веры и значительно «помолодели» Современный скитник теперь должен не только искать варианты противостояния «никонианскому миру», к которому не так давно принадлежал сам, но и адаптировать свои ценностные установки и бытовые привычки к условиям авторитетного, но во многих отношениях уже чужого или, как минимум, полузабытого уклада

Взаимопроникновение двух культур - светской и религиозной - наряду с новыми попытками власти ликвидировать скиты уже ненасильственно, а методом убеждения и тотального контроля над их жизнью52 и составляют «идеологический вызов» модернизации. Реставрационные процессы, начавшиеся под его воздействием, только наблюдателю, незнакомому с особенностями старообрядческого менталитета, могут представляться как анахронизм В действительности, их характер в полной мере отвечает современному/светскому пони-

я Отказ от репрессивных мер а 1960-1970-е гг произошел по нескольким причинам 1) в связи с принятием нового государственного курса в отношении религий, в котором приоритет отдавался убеждению и перевоспитанию, 2) вследствие оценки томско-чулымской пустыни как идеального полигона для проведения атеистической работы См ГАТО Фр1786 Оп 1 Д.218 Л 76.Д.368 Л 17-18, Д. 436 Л 227

40

манию факторов сохранения культурного своеобразия в условиях глобализации оно возможно на основе усиления личностной доминанты. Отличаться будут лишь инструменты, которые для достижения этой цели использует конфессиональное сознание- например, переписывание/составление для личного обихода канонников Многократное обращение к ним в течение дня служит инструментом поддержания состояния «бодрствования», которое требует от всякого христианина эсхатология

В результате, обоснованный кириллическим текстом приоритет личного выбора в деле спасения веры и души вывел отбор приемлемых жизненных стратегий в белобородовских общинах из границ как потребительских, явно выраженных адаптивных реакций, так и чрезмерно строго традиционализма Сейчас это позволяет им постоянно переорганизовывать существующие и водить новые представления, образы и понятия, но и сохранять в качестве главной конфессиональной ценности «социально обращенный персонализм» -«Мир будет стоять до тех пор, пока жив хоть один странник, пусть даже самый немощный»53

В четвертой главе «Сохранение и воспроизводство социокультурной традиции в локальных скитских сообществах: сравнительный анализ»

рассматривается идейно-конфессиональный, организационный и социальный потенциал томско-чулымских общин странников и белокриницких

Монастыри, насчитывающие в разные периоды своей истории от 5 до 100 и более человек, возникли в идентичных природно-климатических условиях, имели равные возможности для хозяйственной деятельности, испытывали сопоставимое давление со стороны властных структур и социальной среды Они преследовали одну цель - реализацию мессианского предназначения старове-рия, но противоположность их вероучений и обрядовой практики, несходство моделей внутренней организации и способов контактов с внешним миром в совокупности дали разные «сроки жизни» этих сообществ54 и разную степень сохранности кириллической культурной традиции

"КрасныйЯр аудиозапись//НБТГУ ОРКП ААЭ Кассета№2

54 Таежные монастыри белокриницких ликвидированы в 1930-е гг, сообщества странников существуют в том-ско-чулымской тайге по сей день

Страннические общины к концу XIX в. смогли создать относительно стабильную систему жизнеобеспечения и адекватную условиям их существования социальную организацию. Сохранив предельный радикализм в идейной и бытовой сфере для скитников, они признали допустимыми послабления в исповедании веры странноприимцев. Деление сообщества по степени аскетизма позволило им отчетливо разделить сакральное и профанное в обыденности и выработать представление, что у каждой из областей есть свои правила устройства. Признав, что детальная регламентация поведения обоснована и оправдана лишь для крещеных христиан, им удалось соблюсти равновесие между эсхатологическим восприятием настоящего и насущными задачами адаптации к мо-дернизационным процессам

Белокриницкие, напротив, считая ответственными за «древлее благочестие» и скитников, и мирян и создавшие для реализации этой установки церковную иерархию, функционально не различают приходскую общину и монашеские коллективы В идеале эти социальные корпорации должны были дополнять друг друга, в реальности таежной Сибири 1870-1930-х гг - при отсутствии необходимого для полноценной приходской жизни количества священников отдельно взятому скиту приходилось выполнять слишком разные задачи, диктуемые ему вероучением - богослужебные, благотворительные, миссионерские и просветительские

Эсхатологическая доктрина поповства выступила в качестве идейно-конфессионального фактора самосохранения для скита в момент его появления Она позволила консолидировать заинтересованную в умеренном варианте эсхатологии аудиторию - жителей притаежных деревень, в отличие от «заимщи-ков», более втянутых в модернизационные процессы Однако для создания обособленной, как это предусматривает идеология пустынножительства, инфраструктуры требовалось еще и наличие развитых церковно-иерархических отношений. На рубеже Х1Х-ХХ в. белокриницое согласие в таежных районах Сибири лишь начинает их формирование

Отсюда понятно, что умеренность или радикализм эсхатологической доктрины, предрасположенность к конструктивному диалогу с властью и обществом или отказ от него сами по себе не оказывали влияния на «сроки жизни» старообрядческого скита, его способность и готовность адаптироваться к изменяющимся социальным условиям

Решающими оказывались различия продуцируемых эсхатологическими доктринами типов сплоченности Преимущества ее культурно обусловленного варианта (странники) по сравнению с организационно поддерживаемым (бело-криницкие) определялись не только подготовленностью скитских сообществ к репрессиям со стороны государства. Лежащий в основании первого конфессиональный символ, и как следствие — забота о пополнении книжных собраний «правильными» (древними) христианскими текстами, обучении приемам толкования содержали больше возможностей для своевременной коррекции форм коммуникаций и социального устройства.

В то же время пример страннических таежных общин показывает, что конфессиональное творчество и религиозный рационализм в условиях скитской действительности могут стать самостоятельным фактором трансляции культурной традиции только при формировании коллективных методов ограничения интеллектуального поиска. Для староверия периода постмодерна это является единственной возможностью подчинить растущую индивидуализацию сознания конфессиональным целям и найти жизненно необходимый ему вариант сочетания «максимально подвижной личности» и «неподвижной» общины

В заключении подведены итоги исследования, подтверждающие новизну поставленной проблемы и полученных результатов.

Странническое «учение о побеге» по сей день остается одной из наиболее радикальных моделей, созданных старообрядчеством в целях спасения «древ-лего благочестия» Сегодня бегунское согласие серьезно уступает другим течениям по численности и влиянию на общественную жизнь, но его присутствие на конфессиональной карте России говорит о том, что идея фактического раз-

рыва с «никонианским миром» по-прежнему востребована «староверческим социумом»

В бегунском учении получили религиозную санкцию возникшие задолго до его оформления феномены русской действительности - побеги податного населения и крестьянская колонизация окраин Однако причины конфессиональной миграции как их специфического варианта не исчерпываются установлением социально-политических, экономических или идеологических факторов «выталкивания» Такая миграция подчинена символическим целям и ценностям, поэтому ее истоки следует искать в связях между старообрядческими эсхатологическими доктринами и народной религиозностью Историко-прогностическая форма эсхатологии облегчала ее использование в ситуациях, провоцирующих сравнение с прежней жизнью, и обеспечивала ее вхождение в сферу индивидуального и коллективного мышления и поведения

Проведенный анализ эсхатологического восприятия действительности показал, что этот тип знания актуализируется в том случае, когда нынешнее, повседневное существование расценивается человеком как опасное для самосохранения личности Пример страннических миграций второй половины XIX в доказывает, что модернизационные реформы выступили для них объективным социальным фактором переселений, прежде всего, потому что оценка бегун-скими идеологами их влияния сфокусировалась на вопросе о возможностях спасения христианской души в новых условиях В результате, для втянутых в орбиту бегунской проповеди представителей разных слоев города и деревни антитезы благочестие/«злочестие», правда/ «кривда» начали осознаваться стержневой проблемой физического и нравственного выживания и выступили основой для формирования переселенческих партий.

Истолкованная в эсхатологическом ключе христианская пространственная символика стала культурной основой конфессиональных миграций крестьян центральных губерний за Урал Ее системообразующим элементом явилось убеждение в том, что «чистое» и защищенное от «антихристова мира» пространство, можно не только искать, но и создавать. Этапы складывания томско-

чулымских общин говорят о том, что переселения на восток организовывала и финансировала странническая корпорация в целом, она же заботилась о регулярной помощи тайным обителям Это облегчало адаптацию мигрантов к сибирским условиям на начальной стадии колонизации, позволяло им отождествлять себя с носителями высокой миссии спасителей веры, а собственное место с «чувственной пустыней» - бегунской версией легендарного Беловодья На этом символе строилась новая, уже «сибирская» идентичность переселенцев - приобретаемая через ритуал «инициации», она становилась мощным фактором для закрепления группы на определенной территории

В дальнейшем самосохранение в условиях вынужденных контактов с «большим миром» обусловливала системная природа конфессии-изолята Иными словами, ее многоуровневая семиотическая организация с разной степенью упорядоченности отдельных элементов потенциально содержала в себе формы приспособления к альтернативным вариантам будущего Несхожие хозяйственные, соционормативные и коммуникативные практики, принесенные мигрантами, нивелировала эсхатологическая парадигма. Она, являясь центром этого социокультурного образования, создавала возможности для осмысления идущей извне информации и отбора из богатейшей христианской традиции наиболее подходящих для конкретной ситуации поведенческих образцов Наделение апокалиптики ролью хранителя идей, имеющих вневременной и вселенский смысл, давало небольшой группе силы для противостояния государственной машине царской и советской России, а обязательная для пустынножительства норма подчинения монашескому уставу служила основой для активного хозяйствования и внутригрупповой консолидации.

В то же время историю сибирского пустынножительства не стоит идеализировать Она знает примеры выдавливания аборигенного населения из облюбованных староверами территорий и получения материальных выгод от использования труда беглых Вероучение позволяло легко обходить христианскую мораль в общении с иноверными, но оно же заставляло подчиняться нормам народной этики Так возникала характерная для таежного быта трудовая

община из нелегалов-«христиан» и мирян-«благодетелей» Последствия ее существования не однозначны- природно-климатические условия и отсутствие регулярной транспортной связи делали невозможной товарную ориентацию страннических пустыней, но их хозяйство не было и в полном смысле натуральным В нужный момент скитники находили пути для преодоления собственной автономии.

Это еще раз подтверждает, что таежные бегунские общины не были изолированы от модернизационных процессов Характер их реакции на вторжение извне — экономическое, административное, идеологическое - отвечал общему для староверия отношению к контактам с «никонианским миром», что всегда означало постановку вопроса об их объеме и формах мирской помощи Как свидетельствует история разделения некогда единого томского-чулымского сообщества на умеренных-денежных и радикалов-безденежных, ориентация на разные концепции «конфессиональных барьеров» меньше всего зависит от внешних объективных обстоятельств и не укладывается в рамки понятий «строгость» или «послабление» религиозно-бытовой сферы, часто используемых для описания адаптационных и модификационных процессов в староверии

Представляется, что выявлять механизмы самосохранения и воспроизводства социокультурной традиции в изолированных конфессиональных сообществах следует, учитывая их системную организацию- вернее, соотношение, в котором в данный момент находились, «отвечающие» за принятие инноваций -символическая, нормативная и ценностная подсистемы Первая создавала новые символические проекты деятельности, вторая определяла способы принятия новых алгоритомов взаимодействия, а третья - формировала комплексное обоснование того и другого Возникающая в итоге совокупность идей, образов и эмоций оформлялась в правила и навыки поведения и мышления Особенностью конфессиональной среды с культивируемым мессианским чувством является лишь то, что вся эта ментальная конструкция не просто воспринималась как некоторая данность, как часть коллективной памяти Она становилась именно адаптационными ресурсами - интеллектуальными и социальными

практиками, автоматически наделяемыми «правом» воспроизводства и изменения унаследованных из прошлого социальных условий (знаний, технологий, коммуникаций)

В сущности, как раз здесь расположена «пружина» диалектического развития староверия С одной стороны, оно объявляет своей главной задачей следование «старине» и положительно оценивает конфессиональное творчество только в том случае, если оно направлено на консервацию эсхатологической доктрины. С другой, доминирующая консервативная тенденция в сфере идеологии не превратила староверие в маргиналов, христианская апокалиптика стала для него своеобразным «стартегическим запасом», набором культурно-значимых поведенческих и мыслительных приемов, используемых для включения современную действительность

Соответственно, при изучении способности конфессии-изолята к самосохранению и воспроизводству ключевым является ответ на вопрос, какие социокультурные реалии в ситуации нестабильности и пониженной предсказуемости индивидуального поведения направляют энтропию в заданное эсхатологическим учением русло и возвращают систему в равновесное состояние.

Факт длительного и устойчивого существования страннических поселений в Белобородовской тайге свидетельствует о том, что адекватность и динамика реагирования на «вызовы» модернизации и, значит, степень модификации конфессии-изолята напрямую зависят, как минимум, от двух обстоятельств - от состава книжных собраний и сохранности технологий работы с сакральным текстом Их «наличие» служит источником конструирования оптимальной социально-хозяйственной модели, помогает четко определить «зоны адаптации», не выходя за пределы собственного вероучения. Напротив, «отсутствие» снижает адаптационный потенциал скитского сообщества, поскольку лишает формирование необходимых для выживания поведенческих привычного обоснования авторитетным сочинением или прецедентом и с помощью освященных традицией интеллектуальных процедур

История складывания и история бытования томско-чулымской «скитской библиотеки» в полной мере отражают зависимость между составом собрания, присутствием человека, умеющего читать и толковать кириллический текст, и степенью целостности конфессиональной системы В этой корреляции явственно прослеживается механизм воспроизводства и эволюции социокультурной организации ее владельцев способность к саморегуляции в разных исторических условиях для них обеспечивается постепенным наращиванием книжных собраний - и количественным, и тематическим В ходе такого накопления конфессия получала информационный ресурс, необходимый ей, во-первых, для решения прогностических задач и, соответственно, нахождения способов противостояния случайным (непрогнозируемым) изменениям собственной автомодели и перевода их в контролируемое системой русло. Во-вторых, для установления необходимой в регулировании повседневности связи между доктриналь-ным и обыденным, на основе которой строились и транслировались конфессионально-обоснованное взаимодействие с окружающим природным и социальным миром. Тем самым, «умение» извлекать из кириллического текста практическую информацию становилось особым фактором для противостояния экономическим, политическим и идеологическим влияниям извне

Социоархеографический анализ томско-чулымского книжного собрания объясняет еще одну важную закономерность функционирования общинных библиотек. Во второй половине XIX в. странникам, осваивающим «чувственную пустыню», необходимы были традиционные тексты, с помощью которых кристаллизировалась и упрочивалась генетическая память коллектива мигрантов - выходцев из разных социальных слоев и губерний В дальнейшем, диктуемое реалиями времени расширение книжных собраний создало условия для ее переорганизации Последствия с максимальной полнотой проявились уже к началу XXI столетия. На первый взгляд, количественное увеличение объема знаний, привлечение сведений принципиально иной природы, чем конфессиональный кодекс, на фоне естественной смены поколений привело к тому, что рациональное объяснение кириллического текста вытесняет собой все прочие

практики христианской экзегетики В действительности, история развития том-ско-чулымского пустынножительства в последнее столетие позволяет утверждать, что изменение формы интерпретации не означало утраты системообразующих для конфессии-изолята понятий, ценностей и типов связей В концентрированном виде они отражены концептом «чувственной пустыни» / Беловодья / белого как чистого и защищенного пространства вообще

В случае со староверием мы видим, что «классическое» Беловодье как вольная и плодородная земли, где скрываются от власти, а не «от мира», переосмысливается в русле народных представлений о «правильном хранении» благочестия Отсюда идет и разница между его трактовками беспоповских и поповских согласий, и одновременно их глубинное сходство. Первые приняли энергичное участие в его реальных поисках, вторые - хотя и считали, что существование их иерархии и центра снимает вопрос о них вообще, тем не менее, в самоназвании (белокриницкие) сохранили контаминации с понятием «белой воды» Этим также объясняется и более бескомпромиссное отношение староверческих сообществ друг к другу, чем к «никонианам» — претензия на право лишь себя считать «корпорацией» хранителей благочестия и одновременно существование в одном и том же смысловом поле заставляли придавать исключительное значение ритуалам «инициации» и расценивать институт пустынничества либо как императив, либо как желательную, но не обязательную форму жизнеустройства

По-видимому, к перечню явлений, которые принято считать «визитной карточкой» староверия - оригинальной литературной традиции, предпринимательству и особой социальной организации, органично сочетающей элементы средневекового коммунализма с восприимчивостью к новому - следует отнести и феномен старообрядческого пустынножительства Именно наличие наряду с коллективами мирян монастырских сообществ стало одной из причин предотвращения социокультурной однородности староверия в условиях модернизаций второй половины XIX - XX в Во многом благодаря институту пустынножительства на этом историческом этапе была сохранена вся палитра эсхатологи-

ческих доктрин «остальцев древлего благочестия» и, соответственно, конфессиональная граница и между разными согласиями, и между староверием и обществом в целом

Вместе с тем, очевидно, что ни одна нормативная система (конфессиональная или любая другая) не является абсолютно структурированной и потому могущей полностью снять вопросы о границах человеческой свободы и рациональности, о «правилах» манипуляции правилами, возникающих в ситуации социального разъема Отсюда идут различия в способах сохранения равновесия между частной жизнью и некоторой совокупностью общественных условий если для скитников белокриницкого согласия бесспорным прорывом станет выход за пределы собственной корпорации и обнаружение индивидуальной инициативы и самосознания, то для странников, напротив, чтобы транслировать собственную явно выраженную традицию персонализма необходимо всегда ограничивать личность коллективным интересом

Символика «чувственной пустыни» смогла стать мировоззренческим фундаметом страннического пустынножительства, главным образом, потому, что содержала в себе два плана истолкования и реализации - вероучитель-ный/эсхатологический и практический/социальный В ходе ее активной разработки скитские миры получали знание о мире и устойчивое перед внешними воздействиями представление о своем предназначении Каждое новое поколение скитников, сталкиваясь с принципиально иными проблемами, нежели их предшественники, вынуждено было в очередной раз доказывать, прежде всего себе, действенность учения о побеге и тем самым обеспечивать центральное место именно своему сообществу в общей схеме христианской истории В итоге, автомодель страннической культуры оказывалась способной выполнять функции смыслового ядра и организовывать повседневную деятельность, формировать не только цели и одобряемые способы их достижения, но и уверенность, что реальность познаваема и, значит, управляема

В такой логике естественная эволюция вероучения и поведенческих эталонов стала восприниматься как необходимое условие для сохранения базовых

ценностей собственного вероучения, а конфессиональный текст и собрание в целом в очередной раз, как показывает сама история русского староверия, выполнило для его приверженцев генерирующие, регулирующие и консервирующие функции Потому даже очевидные изменения в бытовом укладе таежных монастырей, происшедшие за последние десятилетия, не привели к разрушению их социокультурной организации, а лишь укрепили убеждение, что «последним остальцам будет спастись труднее, чем всем прежним христианским мученикам и страдальцам»55

На этом фундаменте по сей день строится идентификация страннических общин томско-чулымской тайги себя не столько с трансляторами культурных ценностей староверия, сколько с их создателями и адаптерами И в этом заключались и заключаются социокультурные основания старообрядческого пустынножительства, позволяющие отдельным скитским мирам, несмотря на очевидные потери, устоять перед влиянием макросоциальных модернизационных процессов

Основное содержание диссертации изложено в публикациях:

Монографии, разделы в коллективных трудах

1 Бахтина О Н., Базаров А А, Дутчак Е Е. Роль священной книги в традиционных культурах Сибири («социальная археография») // Проблемы сибирской ментальности. Монография / Под общ. ред. А О Бароноева -СПб Астерион, 2004. - С 147-164 / 0,4 п л.

2 Бахтина О Н., Дутчак Е Е, Захарова Е.Г. Старообрядческая «библиотека Нифантовых» (из фондов Томского областного краеведческого музея) Каталог / Под ред. Н А. Кобяк (Серия «Монографии», вып 12). - Томск Изд-во Том ун-та, 2005 - 104 с /1,5 п л

3 Дутчак Е.Е Из «Вавилона» в «Беловодье», адаптационные возможности таежных общин староверов-странников (вторая половина XIX - начало XXI в) / Под ред В В Керова - Томск. Изд-во Том ун-та, 2007 - 412 с (17 пл.)

,5 Красный Яр аудиозапись // НБ ТГУ ОРКП ААЭ Кассета 7

51

Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых научных журналах, определенных ВАК

4 Дутчак Ё Е. «Слоеный пирог» обыденного повседневность таежного скита и исследовательские практики // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «История России» - 2003 - № 1 — С 55-64 (0,8 пл)

5 Дутчак Е Е. Путь в Беловодье (к вопросу о современных возможностях изучения конфессиональных миграций) // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «История России» - 2006 - № 1 (5) - С 81-94 (0,7 пл.)

6 Бахтина О Н., Керов В.В , Дутчак Е.Е. «Егда чтем, Господь к нам беседует» к вопросу об институционализации социальной археографии // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «История России» - 2006 -№ 2 (6) - С 73-85 / 0,3 п л.

7 Дутчак Е Е Христианская историко-эсхатологическая легенда и особенности ее восприятия традиционным сознанием // Вестник Томского государственного университета. - 2007. - № 300(1) - С 91- 95 (0,4 п л)

8 Дутчак ЕЕ. Биография старовера-странника вопросы реконструкции // Вестник Томского государственного университета - 2007 - № 302 - С 80-84 (0,5 п л)

Учебно-методические пособия

9 Дутчак Е Е Археографическая практика учебно-методическое пособие -Томск- Изд-е Томского гос. ун-та, 2003 - 32 с. (1,6 п л )

Тезисы докладов и статьи

10 Дутчак Е Е. Современные подходы к изучению старообрядчества // Культура Отечества, прошлое, настоящее, будущее- Тезисы докладов III Духовно-исторических чтений - Томск: Красное знамя, 1993 - С 16-18. (0,1 п. л.)

И.Дутчак ЕЕ. Странничество как образ жизни и образ мыслей // Старообрядчество: история, традиция, современность - М Изд-е Музея истории и культуры старообрядчества, 1996 - С 73- 75 (ОД п.л )

12 Дутчак EJE Географическое пространство в картине мира старообрядцев-странников второй половины XX в // Исторический источник Человек и пространство Тезисы докладов и сообщений науч конф ( г Москва, 1997 г) - М Изд-е РГГУ, 1997 - С. 95- 97 (0,1 п л )

13 Дутчак Е.Е Старообрядческие поселения Америки и Сибири: опыт сравнительной историко-культурной характеристики // Американские исследования в Сибири. - Вып. 2 Американский и сибирский фронтир Материалы межд науч. конф (г Томск, 1996 г ) - Томск. Томск. Изд-во Том ун-та, 1997 - С 106-114 (0,5 п л)

14 Дутчак Е.Е Учение о побеге старообрядцев странников второй половины XIX-XX вв (по материалам книжных собраний Москвы, Новосибирска, Томска) // Мир старообрядчества - Вью 4 Живые традиции, результаты и перспективы комплексных исследований Материалы межд науч конф (г. Москва, 1995 г ) - М.- РОССПЭН, 1998 - С.183-191. (0,7 п л)

15 Дутчак Е.Е Человек и трансцендентный мир в представлениях старообрядцев-странников второй половины XIX-XX вв // Старообрядческая культура Русского Севера - М, Каргополь КИАХМЗ, 1998. - С 49-53 (0,3 п.л)

16 Дутчак Е.Е Вероучение странников-безденежных конца XIX-XX вв (по материалам археографических экспедиций 11 У) // Старообрядчество история, традиция, современность - М.. Изд-е Музея истории и культуры старообрядчества, 1998 - С 190-192 (0,1 п л )

17 Дутчак Е.Е Системный подход в изучении старообрядчества // Историческая наука на рубеже веков Материалы Всерос науч конф. (г Томск, 1999 г ) - Томск- Изд-во Том. ун-та, 1999 Т 2 С. 20-28 (0,7 пл.)

18 Дутчак Е Е Полемические традиции в староверии XX в (на материале Цветника старообрядца-странника) // Культурное наследие Средневеко-

вой Руси в традициях урало-сибирского старообрядчества Материалы Всерос. науч. конф. (г. Новосибирск, 1999 г). - Новосибирск Изд-е Но-восиб гос. консерватории им М И Глинки, 1999. - С 167-177. (0,8 п л )

19 Дутчак Е.Е. Общины старообрядцев-странников Белобородовской пустыни // Человек в истории. Памяти профессора 3 Я. Бояршиновой Сб науч статей и материалов - Томск. Изд-во Том. унта, 1999 - С 207-214 (0,7 п л)

20 Дутчак Е Е Изучение старообрядчества в контексте междисциплинарного синтеза // Социальное знание в поисках идентичности Сб науч статей - Томск: Водолей, 1999 -С 172-178 (0,3 пл)

21 Дутчак Е Е «Иноческое жительство» сочинения Максима Грека и читатель-старообрядец // Старообрядчество- история, культура, современность - М.: Изд-е Музея истории и культуры старообрядчества, 2000 -С 269-284 (1 п л )

22 Дутчак Е Е «Власти праведные и неправедные» сочинения Максима Грека и читатель-старообрядец // Старообрядчество история и современность, местные традиции и зарубежные связи Материалы межд. научно-практической конференции (г Улан-Удэ, 2001 г). - Улан-Удэ Изд-во БНЦ СО РАН, 2001 - С. 332- 334 (0,3 п л )

23 Дутчак Е Е Старообрядческая община п. Гарь возможности социологического дискурса // Старообрядчество- история, культура, современность - М . Изд-е Музея истории и культуры старообрядчества, 2002 - С 189198 (0,9 п.л.)

24.Дутчак Е Е Неофит в пространстве традиционной культуры (к вопросу об использовании теории референтных групп в исследованиях локальных конфессиональных сообществ) // Проблемы методологии гуманитарных исследований Научный ежегодник Томского МИОН-2002 Сб статей -Томск- Изд-во Том ун-та, 2004. - С 204- 216 (0,6 пл.)

25 Дутчак Е.Е. «Белобородовская пустынь»- итоги полевых сезонов 20022004 гг. археографической экспедиции Томского университета // Старо-

обрядчество Сибири и Дальнего Востока. История и современность. Местные традиции. Русские и зарубежные связи. Материалы Межд. науч конф ( г Владивосток, 2004 г ) - Владивосток: Изд-е Приморского гос музея, 2005 - С 116-121. (0,5 пл )

26.Бахтина О H, Есипова В А., Дутчак Е Е Археографический поиск в Сибири: находки последних лет // Археографический ежегодник за 2004 г -М. Наука, 2005. - С. 531-533 / 0,1 п л.

27 Дутчак Е.Е. Дорожный быт старовера-странника (Сибирь, XIX в ) // Ли-поване- история и культура русских старообрядцев - Вып 3. - Одесса. Одесский гос ун-т, 2006. - С. 5-61 (0,6 п л )

28 Дутчак Е Е «Что есть истина»: теория и практика старообрядческих «бесед о вере» (XX век) // Древнерусское духовное наследие Сибири научное изучение памятников традиционной русской книжности на востоке России (1965-2005 гг.) - Новосибирск- ГПНТБ, 2007 - С 470-490 (1,4 пл.)

!

Тираж 100 экз. Отпечатано в Щ «Позитив» 634050 г Томск, пр Ленина 34а

Заключение научной работыдиссертация на тему "Старообрядческие таежные монастыри: условия сохранения и воспроизводства социокультурной традиции"

Заключение

Каждая религиозная традиция воспроизводит и транслирует присущий именно ей тип внутреннего устроения человека. Даже в генетически родственных культурах сходство богословских формул, морально-аскетических учений, литургических действий не означает безусловного совпадения картин мира, жизненных установок и форм включения в социальную реальность. В этом кроется причина отличий между разными направлениями староверия.

Странническое учение о побеге по сей день остается одной из наиболее радикальных моделей, созданных старообрядчеством в целях спасения «древ-лего благочестия». Сегодня бегунское согласие серьезно уступает другим течениям по численности и влиянию на общественную жизнь, но его присутствие на конфессиональной карте России говорит о том, что идея фактического разрыва с «никонианским миром» по-прежнему востребована «староверческим социумом».

Приверженность к какому-либо верованию есть некоторый центр, где переплетается множество самых различных аспектов жизни индивида и коллектива. Несомненно, в бегунском учении получили религиозную санкцию возникшие задолго до его оформления феномены русской действительности - побеги податного населения и крестьянская колонизация окраин. Однако причины конфессиональной миграции как их специфического варианта не исчерпываются установлением социально-политических, экономических или идеологических факторов «выталкивания». Такая миграция подчинена символическим целям и ценностям, поэтому ее истоки следует искать в связях между старообрядческими эсхатологическими доктринами и народной религиозностью. Странническая апокалиптика выступила самостоятельным культурным стимулом миграций по двум причинам: ее содержание строилось на понятной традиционному сознанию символике власти и конфессиональной избранности, а логика рассуждений отвечала обыденным представлениям о «правильных» способах получения сотериологического знания. Историко-прогностическая форма эсхатологии облегчала ее использование в ситуациях, провоцирующих сравнение с прежней жизнью, и обеспечивала ее вхождение в сферу индивидуального и коллективного мышления и поведения.

Проведенный анализ эсхатологического восприятия действительности показал, что этот тип знания актуализируется в том случае, когда нынешнее, повседневное существование расценивается человеком как опасное для самосохранения личности. Пример страннических миграций второй половины XIX в. доказывает, что модернизационные реформы выступили для них объективным социальным фактором переселений, прежде всего, потому что оценка бегун-скими идеологами их влияния сфокусировалась на вопросе о возможностях спасения христианской души в новых условиях. Промежуточным звеном между оценкой человеком личных последствий социальных трансформаций и активным внедрением бегунской эсхатологии стало переосмысление института покаяния, органично связанных с ним практик обета, паломничества. В итоге, для втянутых в орбиту бегунской проповеди представителей разных слоев города и деревни антитезы благочестие/«злочестие», правда/ «кривда» начали осознаваться стержневой проблемой физического и нравственного выживания и выступили основой для формирования переселенческих партий.

Истолкованная в эсхатологическом ключе христианская пространственная символика стала культурной основой конфессиональных миграций крестьян центральных губерний за Урал. Ее системообразующим элементом явилось убеждение в том, что «чистое», находящееся под непосредственным протекторатом сакрального, пространство можно не только искать, но и создавать. В результате, территория таежных монастырей стала расцениваться их жителями как абсолютно защищенная от испорченного, погрязшего в грехах мира. Этапы складывания томско-чулымских общин говорят о том, что переселения на восток организовывала и финансировала странническая корпорация в целом, она же заботилась о регулярной помощи тайным обителям. Это облегчало адаптацию мигрантов к сибирским условиям на начальной стадии колонизации, позволяло им отождествлять себя с носителями высокой миссии спасителей веры, а собственное место с «чувственной пустыней» — бегунской версией легендарного Беловодья. На этом символе сторилась новая, уже «сибирская» идентичность переселенцев - приобретаемая через ритуал «инициации», она становилась мощным фактором для закрепления группы на определенной территории.

В дальнейшем самосохранение в условиях вынужденных контактов с «большим миром» обусловливала системная природа конфессии-изолята. Иными словами, ее многоуровневая семиотическая организация с разной степенью упорядоченности отдельных элементов потенциально содержала в себе формы приспособления к альтернативным вариантам будущего. Несхожие хозяйственные, соционормативные и коммуникативные практики, принесенные мигрантами, нивелировала эсхатологическая парадигма. Она, являясь центром этого социокультурного образования, создавала возможности для осмысления идущей извне информации и отбора из богатейшей христианской традиции наиболее подходящих для конкретной ситуации поведенческих образцов. Наделение апокалиптики ролью хранителя идей, имеющих вневременной и вселенский смысл, давало небольшой группе силы для противостояния государственной машине царской и советской России, а обязательная для пустынножительства норма подчинения монашескому уставу служила основой для активного хозяйствования и внутригрупповой консолидации.

В то же время историю сибирского пустынножительства не стоит идеализировать. Она знает примеры выдавливания аборигенного населения из облюбованных староверами территорий и получения материальных выгод от использования труда беглых. Вероучение позволяло легко обходить христианскую мораль в общении с иноверными, но оно же заставляло подчиняться нормам народной этики. Так возникала характерная для таежного быта трудовая община из нелегалов-«христиан» и мирян-«благодетелей». Последствия ее существования не однозначны: природно-климатические условия и отстутсвие регулярной транспортной связи делали невозможной товарную ориентацию страннических пустыней, но их хозяйство не было и в полном смысле натуральным. В нужный момент скитники пытались найти и находили пути для преололения собственной автономии.

Это еще раз подтверждает, что таежные бегунские общины не были изолированы от модернизационных процессов. Характер их реакции на вторжение извне — экономическое, административное, идеологическое - отвечал общему для староверия отношению к контактам с «никонианским миром», что всегда означало постановку вопроса об их объеме и формах. Причем, как свидетельствует история разделения некогда единого томского-чулымского сообщества на умеренных-денежных и радикалов-безденежных, ориентация на разные концепции «конфессиональных барьеров», во-первых, меньше всего зависит от внешних, объективных обстоятельств — обособившиеся общины жили в абсолютно идентичных природных, юридических, технологических условиях. Во-вторых, не укладывается в рамки часто используемых для описания адаптационных и модификационных процессов в староверии оценочных понятий «строгость» или «послабление» конфессионально-бытовой сферы.

Представляется, что выявлять механизмы самосохранения и воспроизводства социокультурной традиции в изолированных конфессиональных сообществах следует, учитывая их системную организацию: вернее, соотношение, в котором в данный момент времени находились, «отвечающие» за принятие инноваций — символическая, нормативная и ценностная подсистемы. Первая создавала новые символические проекты деятельности, вторая определяла способы принятия новых алгоритомов взаимодействия, а третья - формировала комплексное обоснование того и другого. Возникающая в итоге совокупность идей, образов и эмоций оформлялась в правила и навыки поведения и мышления. Особенностью конфессиональной среды с культивируемым мессианским чувством является лишь то, что вся эта ментальная конструкция не просто воспринималась как некоторая данность, как часть коллективной памяти. Она становилась именно адаптационными ресурсами - интеллектуальными и социальными практиками, автоматически наделяемыми «правом» воспроизводства и изменения унаследованных из прошлого социальных условий (знаний, технологий, коммуникаций).

В сущности, как раз здесь расположена «пружина» диалектического развития староверия. С одной стороны, оно объявляет своей главной задачей следование «старине» и положительно оценивает конфессиональное творчество только в том случае, если оно направлено на консервацию эсхатологической дорктрины. С другой, доминирующая консервативная тенденция в сфере идеологии не превратила староверие в маргиналов: христианская апокалиптика стала для него своеобразным «стартегическим запасом», набором культурно-значимых поведенческих и мыслительных приемов, используемых для включения современную действительность.

Соответственно, при изучении способности конфессии-изолята к самосохранению и воспроизводству в условиях модернизационных «вызовов» ключевым является ответ на вопрос, какие социокультурные реалии в ситуации нестабильности и пониженной предсказуемости индивидуального поведения направляют энтропию в заданное эсхатологическим учением русло и возвращают систему в равновесное состояние.

Факт длительного и устойчивого существования страннических поселений в Белобородовской тайге свидетельствует о том, что адекватность и динамика реагирования на «вызовы» модернизации и, значит, степень модификации конфессии-изолята напрямую зависят, как минимум, от двух обстоятельств - от состава книжных собраний и сохранности технологий работы с сакральным текстом. Их «наличие» служит источником конструирования оптимальной социально-хозяйственной модели, помогает четко определить «зоны адаптации», не выходя за пределы собственного вероучения. Напротив, «отсутствие» снижает адаптационный потенциал скитского сообщества, поскольку лишает формирование необходимых для выживания поведенческих привычного обоснования авторитетным сочинением или прецедентом и с помощью освященных традицией интеллектуальных процедур.

История складывания и история бытования томско-чулымской «скитской библиотеки» в полной мере отражают зависимость между составом собрания, присутствием человека, умеющего читать и толковать кириллический текст, и степенью целостности конфессиональной системы. В этой корреляции явственно прослеживается механизм воспроизводства и эволюции социокультурной организации ее владельцев: способность к саморегуляции в разных исторических условиях для них обеспечивается постепенным наращиванием книжных собраний - и количественным, и тематическим. В ходе такого накопления конфессия получала информационный ресурс, необходимый ей, во-первых, для решения прогностических задач и, соответственно, нахождения способов противостояния случайным (непрогнозируемым) изменениям собственной автомодели и перевода их в контролируемое системой русло. Во-вторых, для установления необходимой в регулировании повседневности связи между доктриналь-ным и обыденным, на основе которой строились и транслировались конфессионально-обоснованное взаимодействие с окружающим природным и социальным миром. Тем самым, «умение» извлекать из кириллического текста практическую информацию, актуальную «здесь и сейчас» и воплощать религиозный символ в хозяйственные, организационные практики и становилось особым фактором для противостояния экономическим, политическим и идеологическим влияниям извне.

Социоархеографический анализ томско-чулымского книжного собрания объясняет еще одну важную закономерность функционирования общинных библиотек. Во второй половине XIX в. странникам, осваивающим «чувственную пустыню», необходимы были традиционные тексты , с помощью которых кристаллизировалась и упрочивалась генетическая память коллектива мигрантов - выходцев из разных социальных слоев и губерний. В дальнейшем, диктуемое реалиями времени расширение книжных собраний создало условия для ее переорганизации. Последствия с максимальной полнотой проявились уже к началу XXI столетия. На первый взгляд, количественное увеличение объема знаний, привлечение сведений принципиально иной природы, чем конфессиональный кодекс, на фоне естественной смены поколений привело к тому, что рациональное объяснение кириллического текста вытесняет собой все про

Список научной литературыДутчак, Елена Ерофеевна, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Источники Архивные фонды

2. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 1431. Дела местных судебных учреждений о старообрядцах и сектантах. On. 1. Д. 1324-1326,1352,1979, 2341, 3152, 3195, 3262, 3963, 3967, 3460.

3. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ). Ф.246. Архив Рогожского кладбища. К. 188. Ед. 4; К. 197. Ед. 3; К. 200. Ед. 5;К.219.Ед. 13.

4. Государственный архив Томской области (ГАТО).

5. Ф. 3. Томское губернское правление. Оп. 2. Д. 2839, 3174, 4766, 6699; Оп.

6. Д.721, 763; Оп.11. Д. 1109, 1480; Оп. 13. Д. 213, 216; Оп. 19. Д. 595; Оп. 54. Д. 99, 261; Оп. 67. Д. 113, 400.

7. Центр документации новейшей истории Томской области (ЦДНИ ТО). Ф. 6. Нарымский уком ВКП(б). Оп.1. Д. 103.

8. Ф. 358. Томский РК ВКП(б). Оп. 68. Д.26.

9. Отдел книжных памятников и рукописей Научной библиотеки ТГУ (ОРКП НБ ТГУ). Ф. 24. Община староверов-странников Бакчарского района Томской области.

10. Материалы отделов редких книг и рукописей

11. Научная библиотека МГУ им. М.В. Ломоносова. Верхокамское собрание. № 625, 1434, 1974, 1975, 1977, 1978, 2154.

12. Государственная публичная научно-техническая библиотека СО РАН. Собрания М.Н. Тихомирова (№ 490), Томское (№ F.II.8, Q.II.9, Q.II.11,380

13. Q.II.12, Q.IL14, Q.II.15, Q.II.21, Q.II.46, Q.II.50); Кемеровское (№ Q.IX,2) Красноярское (№ Q.IV.24), Новосибирское (№ F.I.6).

14. Институт истории СО РАН. Новокузнецкое собрание. № 9/86, 15/86, 19/86, 24/86, 25/86, 30/86-33/86, 35/86, 65/86, 102/86, 103/86, 110/86, 111/86, 115/86, 143/86, 147/86, 148/86,230/86, 237/86,241/86.

15. Каргопольский историко-архитектурный музей-заповедник. Собрание рукописей. № 10239.

16. Научная библиотека ТГУ. Собрание рукописей XIX-XX вв. № В-5409, В-5439, В-5445, В-5473, В-5537, В-5515, В-5611, В-5635; В-5642, В-5688, В-5906, В-5691, В-8472.

17. Материалы археографической экспедиции Томского государственного университета

18. Асиновский район // НБ ТГУ. ОРКП. ААЭ. Тетр. I-VI.

19. Бакчарский район // НБ ТГУ. ОРКП. ААЭ. Тетр. I-XI.

20. Колпашевский район // НБ ТГУ. ОРКП. ААЭ. Тетр. 1-Й.

21. Красный Яр // НБ ТГУ. ОРКП. ААЭ. Тетр. I-XI.

22. Красный Яр: видеозапись // НБ ТГУ. ОРКП. ААЭ. Кассета 1,2.

23. Красный Яр: аудиозапись // НБ ТГУ. ОРКП. ААЭ. Кассета 1-7.

24. Парабельский район // НБ ТГУ. ОРКП. ААЭ. Тетр. I-V.

25. Томский район // НБ ТГУ. ОРКП. ААЭ. Тетр. I—III.

26. Чаинский район // НБ ТГУ. ОРКП. ААЭ. Тетр. I.

27. Опубликованные источники Законодательные и нормативные материалы

28. Классификация раскольнических сект: циркуляр министерства внутренних дел от 4 марта 1847 г. // Обзор мероприятий Министерства внутренних дел по расколу с 1802 по 1881 г. СПб., 1903. - С. 149-152.

29. О порядке рассмотрения дел о раскольниках, обвиняемых в оскорблении Величества»: указ от 9 дек. 1852 г. // Собрание постановлений-по части раскола. 2-е изд., испр. и доп. - СПб., 1875. - С. 454-455.

30. Об упразднении раскольнических скитов и монастырей: указ от 10 апр. 1853 г. // Собрание постановлений по части раскола. 2-е изд., испр.и доп. - СПб., 1875. - С. 470.

31. О воспрещении отлучек раскольникам, проживавшим в скитах: указ от 10 апр. 1853 г. // Собрание постановлений по части раскола. 2-е изд., испр.и доп. - СПб., 1875. - С. 470-471.

32. Об учреждении особых комиссаров в местах, где наиболее распространено странническое учение: циркуляр министерства внутренних дел от 29 мая 1855 г. // Обзор мероприятий Министерства внутренних дел по расколу с 1802 по 1881 г. СПб., 1903. - С. 203.

33. О порядке рассмотрения дел о раскольниках, обвиняемых в оскорблении Величества: указ от 20 мая 1857 г. // Собрание постановлений по части раскола. 2-е изд., испр. и доп. - СПб., 1875. - С. 525-526.

34. О неприменении Всемилостивейших Манифестов к раскольникам, подвергаемым духовным увещаниям: указ от 9 июля 1857 г. // Собрание постановлений по части раскола. — 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1875. - С. 527.

35. О крестах, иконах, книгах и других богослужебных принадлежностях, отбираемых у раскольников: указ от 3 апр. 1858 г. // Собрание постановлений по части раскола. 2-е изд., испр. и доп. - СПб., 1875. — С. 553556.

36. О распространении давности на вину совратителей из православия в раскол: указ от 5 мая 1859 г. // Собрание постановлений по части раскола. -2-е изд., испр. и доп. СПб., 1875. - С. 567-568.

37. Статистические и картографические материалы

38. Атлас Азиатской России. СПб., 1914. - Карта № 23.

39. Списки населенных мест Российской империи, составленные и издаваемые Центральным статистическим комитетом МВД. — Т. 14: Казанская губерния. СПб., 1866. - 336 с.

40. Списки населенных мест Российской империи, составленные и издаваемые Центральным статистическим комитетом МВД. — Т. 50: Ярославская губерния. СПб., 1866. - 382 с.

41. Списки населенных мест Томской губернии за 1983 г. Томск, 1893. -381 с.

42. Списки населенных мест Томской губернии за 1911 г. Томск, 1911. -577, XXVI с.

43. Старообрядческое население России по всеобщей переписи 1897. М., 1909.-24 с.

44. Историко-литературные памятники

45. Апокрифы Древней Руси: Тексты и исследования. М.: Наука, 1997. — 256 с.

46. Апокрифы древних христиан: Исследование, тексты, комментарии. М.: Мысль, 1989.-336 с.

47. Барсов Е.В. Древнерусские памятники священного венчания на царство в связи с историческими оригиналами, с историческим очерком чинов царского венчания в связи с развитием идеи царя на Руси. М., 1883. - 96 с.

48. Летописец Еллинский и Римский. Т. 1—2. Текст и комментарии / Публ. О.В. Творогов, С.А. Давыдова; Вступ.ст., археограф, обзор, исслед. О.В. Творогова. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999-2001.

49. Откровение Мефодия Патарского // Мильков В.В. Древнерусские апокрифы. — СПб.: Изд-во Христианского гуманитарного ин-та, 1999. С. 654711.

50. Повесть временных лет / Подгот. текста, пер., ст. и коммент. Д.С. Лихачева. 2-е изд., испр. и доп. - СПб.: Наука, 1996. - 670 с.1. Периодическая печать

51. Беневоленский И. Миссионерство и раскол в Мариинском уезде в 18991900 г. // Томские епархиальные ведомости. 1900. - № 23. - 1 дек. - С. 1-14; 1900. - № 24. — 15 дек. - С. 1-11; 1901.-№ 1.- 1 янв.-С. 1-14; № 2. - 15 янв. - С. 1-19.

52. Беневоленский И. Миссионерство и раскол в Мариинском уезде Томской губернии в 1901 г. // Томские епархиальные ведомости. — 1902. № 5. - 1 марта. - С. 1-6; №7.-1 апр. - С. 17-26.

53. Беседа миссионера Угрюмова со старообрядцами в д. Красный Яр и Но-во-Александровке Томского округа // Томские епархиальные ведомости.- 1890. -№ 14. 15 июля. - С. 6-9.

54. Волков П. О «самосожигателях» в расколе Томской епархии // Томские епархиальные ведомости. 1916. - № 4. - 15 февр. - С. 116-121; №5.-1 марта.-С. 151-159.

55. Выдержки из записок миссионера священника Михаила Кандаурова // Томские епархиальные ведомости. 1891. - № 4. - 15 февр. - С. 8-13.

56. Костров H.A. О расколе в Томской губернии// Томские епархиальные ведомости. 1883. - № 17. - 1 сент. - С. 497-502; №18.-15 сент. - С. 528-529.

57. Новиков И. К истории страннической безденежной (турецкой) секты в Томско-Чулымской тайге // Томские епархиальные ведомости. — 1899. -№ 23. 1 дек. - С. 1-8.

58. Ю.Новиков И. Раскол в Мариинском уезде и в пределах благочиния № 12 и в тайге по р. Чети // Томские епархиальные ведомости. — 1900. — № 22. -15 нояб.-С. 1-11.

59. П.Новиков И. Раскол и сектантство в Томской епархии в 1896-97 г. // Томские епархиальные ведомости. — 1898. — № 10. — 15 мая. — С. 15-22; №11.- 1 июня. С. 6-14; № 12.-15 июня. - С. 12-17. Эпистолярные источники

60. Аксаков И.С. Письма из провинции. Присутственный день в уголовной палате / И.С. Аксаков. М.: Правда, 1991. - 542 с.

61. Письма крестьян-переселенцев. 1881-1895 гг. // Сибирские переселения. Документы и материалы. Новосибирск: изд-во НГУ, 2003. - Вып. 1. - С. 150-166.

62. Сочинения староверов страннического и белокриницкого согласий

63. Викулов М.С. Краткое описание жизни скитников Чулымской тайги /Публ. И. Беневоленского // Томские епархиальные ведомости. 1900. -№ .24.- 15 дек.-С. 8-11.

64. Вопросы и ответы о крещении // Рукописи XVI-XX вв. из коллекции Института истории СО РАН / Сост. А.И. Мальцев, Т.В. Панич, JI.B. Титова.- Новосибирск: изд-во СО РАН. Научно-издательский центр ОИГГМ СО РАН, 1998.-С. 326-328.

65. Выписки из сочинений и показаний других наставников и простых странников // Сборник правительственных сведений о раскольниках / Сост. В. Кельсиев. Вып. 4. - Лондон, 1862. - С. 279-294.

66. Иван Ипатов. Разлагольствие тюменского странника // Гурьянова Н.С. Крестьянский антимонархический протест в старообрядческой эсхатологической литературе периода позднего феодализма. Новосибирск: Наука. Сиб.отд-ние, 1987. - С. 122-144.

67. Исторический рассказ инокини Раисы о древнем старце Никите Семенове / Публ. А.И. Мальцева // Исследования по истории литературы и общественного сознания феодальной России. Новосибирск: ВО «Наука», Сиб. изд. фирма, 1992. - С. 191-206.

68. Киприан Васильев. Послание к Ивану Иванову // Духовная литература староверов востока России XVIII—XX вв. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. - С. 553-562.

69. Косаткин Н.И. Рассказ бывшего странника о своем уклонении в раскол и возвращении в православную церковь // Братское слово. — 1875. — № 4. — С. 292-328.

70. Ю.Мельников Ф.Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви / Ф.Е. Мельников. Барнаул: изд-во БГПУ, 1999. - 557 с.

71. П.Мельников Ф.Е. Старообрядческие скиты в Сибири // Слово Церкви. -1917. № 43. - С. 708-710; № 44. - С. 722-725.

72. Никита Семенов. Сказание и рассуждение о книгах // Духовная литература староверов востока России ХУШ-ХХ вв. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. - С. 541-542.

73. Послание Иосифа Семенова и Евтихия Маркелова к Маркелу Яковлеву и Кириллу Афанасьеву // Духовная литература староверов востока России XVIII-XX вв. — Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. С. 549-551.

74. Послание неизвестного странника к Сергею Фомичу на Шунгу // Духовная литература староверов востока России XVIII—XX вв. — Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. С. 568-575.

75. Сочинения инока Евфимия (тексты и комментарии) / Составление, подготовка текстов, предис., коммент., прил. А.И. Мальцева. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2003. - 340 с.1. Литература

76. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. M.: Coda, 1987.-343 с.

77. Аверинцев С.С. Судьбы европейской культурной традиции в эпоху перехода от античности к Средневековью // Из истории культуры средних веков и Возрождения. М., 1976. - С. 17-64.

78. Агеев А.Д. Сибирь и американский Запад: движение фронтиров. М.: Аспект Пресс, 2005. - 335 с.

79. Агеева Е.А. Старообрядческая полемика об антихристе на исходе XX века // Уральский сборник: История. Культура. Религия. Екатеринбург, 1997.-С. 9-16.

80. Агеева Е.А., Лукин П.В., Стефанович П.С. «Странники-познамы» нижней Волги (по материалам полевых исследований 1995-1997 гг.) // Старообрядчество: история, культура, современность. М., 1998. - С. 153—156.

81. Агеева Е.А., Кобяк H.A., Поздеева И.В., Смилянская Е.Б. Итоги и перспективы комплексных археографических исследований МГУ // Археографический ежегодник за 1986 г. -М., 1987. С. 170-176.

82. Агеева Е.А., Робсон P.P., Смилянская Е.Б. Пути народного богословия и формы I самосохранения традиционных обществ в России XX столетия // Revue des Études slaves. Paris, 1997. - LXIX/1-2. - P. 101- 117.

83. Аксаков И.С. Краткая записка о странниках или бегунах (1851 г.) // Русский архив. 1866. - № 4. - С. 627-644.

84. Алексеев А.И. Под знаком конца времен: Очерки русской религиозности конца XIV начала XVI в. - СПб.: Алетейя, 2002. - 352 с.

85. П.Анучин E.H. Исследования о проценте сосланных в Сибирь в период 1827-1846 годов: Материалы для уголовной статистики России. СПб., 1873.-246 с.

86. Аргудяева Ю.В. Старообрядчество в Приамурье и Приморье // Конфессии народов Сибири в XVII-начале XX в.: развитие и взаимодействие. Иркутск, 2005. - С. 204-215

87. Артюнов С.А., Мкртумян Ю.И. Проблемы типологического исследования механизмов жизнеобеспечения в этнической культуре // Типология основных элементов традиционной культуры. М., 1984. - С. 19-33.

88. Ассманн Я. Монотеизм и память. Моисей Фрейда и библейская традиция //Анналы на рубеже веков — антология: Пер. с франц. М., 2002. - С. 130-146.

89. Афанасьев В.Г. Системность и общество. М.: Политиздат, 1980. - 368 с.

90. Ахиезер A.C. Архаизация в российском обществе как методологическая проблема // Общественные науки и современность. 2001. - № 2. - С. 89100.

91. Байбурин А.К. Ритуал: свое и чужое // Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. JL, 1990. — С. 3—17.

92. Бакаев Ю.Н. Власть и религия: история отношений (1917-1941 гг.). Хабаровск: Изд-во Хабар, гос. техн. ун-та, 2002. - 123 с.

93. Бакусев В. «Тайное знание»: архетип и символ // Литературное обозрение. 1994. -№ 3-4. - С. 14-19.

94. Бардина П.Е. Быт русских сибиряков Томского края Томск: Изд-во Том. ун-та, 1995.-223 с.

95. Бардина П.Е. О роли старообрядцев в русском освоении Сибири // Смены культур и миграции в Западной Сибири. Томск, 1987. — С. 64-67.

96. Бардина П.Е. Особенности повседневного уклада жизни старообрядцев таежного Притомья // Система жизнеобеспечения традиционных обществ в древности и современности: Теория, методология, практика. — Томск, 1998.-С. 85-88.

97. Баренбаум И.Е. История читателя и чтения в системе книговедческих дисциплин // Федоровские чтения. 1976. Читатель и книга: Сб. науч. трудов.-М., 1978.-С. 22-29.

98. Баткин Л.М. Европейский человек наедине с собой. Очерки о культурно-исторических основаниях и пределах личного самосознания. — М.: РГТУ, 2000.-1005 с.

99. Бахтина О.Н. Проблема идентичности и полемическая старообрядческая литература XVIII-XX в. // Американские исследования в Сибири. Вып. 7. - Томск, 2003. - С. 173-186.

100. Бахтина О.Н. Проблемы изучения миграции старообрядцев (Сибирь и Дальний Восток) // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Благовещенск, 2001. - Т. 2. - С. 8-14.

101. Бахтина О.Н. Старообрядческая литература и традиции христианского понимания слова. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1999. - 261 с.

102. Безрогов В.Г., Пушкарева Н.Л. Конфессиональный аспект социализации индивида, проблема трансляции религиозных ценностей и толерантности в межпоколенных отношениях (обзор работ зарубежных исследователей) // Религиоведение. 2002. - № 2. - С. 111-123.

103. Беликов Д.Н. Томский раскол (Исторический очерк от 1834 по 1880-е годы). Томск, 1901.-246 с.

104. Белоусов А.Ф. Из заметок о старообрядческой культуре: «Великое понятие нужды» // Вторичные моделирующие системы. Тарту, 1979. - С. 68-73.

105. Беляева Л.А. Эмпирическая социология в России и Восточной Европе: учеб. пособие. М.: Изд. дом ГУВШЭ, 2004. - 408 с.

106. Бендин А.Ю. Эволюция понятия веротерпимости и указа 17 апреля 1905 г. // Исторические записки. Вып. 9 (127). - М., 2006. - С. 113-136.

107. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. М.: Медиум, 1995. - 323 с.

108. Бергер П., Бергер Б. Социология: Биографический подход // Личностно-ориентированная социология. М., 2004. - С. 25-396.

109. Березович Е.Л. Географический микромир и макромир в русской народной языковой традиции (к изучению культурных коннотаций русских топонимов) // Славяноведение. 2002. - № 6. - С. 60-71.

110. Березович Е.Л. Топонимия Русского Севера: Этнолингвистические исследования. -Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1998. -338 с.

111. Бернштейн Б.М. Традиция и социокультурные структуры // Советская этнография. 1981. - № 2. - С. 107-109.

112. Библер B.C. Диалог. Сознание. Культура (идея культуры в работах М.М. Бахтина) // Одиссей. Человек в истории. 1989. М., 1989. - С.21-59.

113. Бидерманн Г. Энциклопедия символов: Пер. с нем. / Общ. ред. и предисл. И.С. Свенцицкой. -М.: Республика, 1996. С. 103-104.

114. Блауберг И.В., Садовский В.Н., Юдин Э.Г. Системный подход: предпосылки, проблемы, трудности -М.: Знание, 1969. — 48 с.

115. БлаубергИ.В., Юдин Э.Г. Системный подход в социальных исследованиях // Вопросы философии. 1967. - № 9. - С. 100-111.

116. Блок М. К сравнительной истории европейских обществ // Одиссей: Человек в истории. 2001. -М., 2001. С. 65-93.

117. Бобрецова A.B. Некоторые особенности питания старообрядческого населения Нижней Печоры (устьцилемов) в XX веке // Традиционная пища как выражение этнического самосознания. М., 2001. - С. 87—98.

118. Богданов А.П. Конец «Третьего Рима» и утверждение имперского самосознания накануне крушения Московского царства // Человек между Царством, и Империей: Материалы междунар. науч. конф. М., 2003. - С. 47-59.

119. Боровик Ю.В. «В нашей стране таковых разных толков и разных понятий. перенаполнено»: К истории некоторых старообрядческих согласий

120. Урала и Зауралья в начале XX в.: спасовцы, рябиновцы, самокресты // Проблемы истории России. Вып. 6. - Екатеринбург, 2005. - С. 295.-315.

121. Бородихин А.Ю. «Кадес» — старообрядческий сборник бегунского согласия // Культурное наследие средневековой Руси в традициях Урало-Сибирского старообрядчества. — Новосибирск, 1999. С. 120 —147.

122. Бородкин JI.H., Максимов C.B. Крестьянские миграции в России/СССР вкпервой четверти XX века: Макроанализ структуры миграционных потоков // История СССР. 1993. - № 5. - С. 124-143.

123. Бубнов Н.Ю. Протопоп Аввакум: поиск третьего пути// Человек между Царством и Империей: Материалы междунар. науч. конф. М., 2003. - С. 143-154.

124. Бубнов Н.Ю. Старообрядческая книга в России во второй половине XVII в.: источники, типы, эволюция — СПб.: Изд-во БАН, 1995. 434 с.

125. Буганов A.B. Личности и события истории в памяти русских крестьян XIX начала XX в. // Вопросы истории. - 2005. - № 12. - С. 120-126.

126. Буланин Д.М. Классическая культура в Древней Руси и проблемы ее изучения // Русская и грузинская средневековые литературы. Л., 1979. - С. 30-39.

127. Бълхова М.И. Игумен в монастыре (к вопросу о выборе) // Церковь в истории России. Вып. 5. - М., 2003. - С. 33-41.

128. Вальденберг В. Древнерусские учения о пределах царской власти: Очерки русской политической литературы от Владимира Святого до конца XVII в.-Пг.,1916.-455 с.

129. Вальденфельс Б. Повседневность как плавильный тигль рациональности //Социо-логос: Социология. Антропология. Метафизика. М.,1991. - С. 40-50:

130. Вебер М. Теория ступеней и направлений религиозного неприятия мира // Избранные произведения: Пер. с нем. М., 1990Г- С. 307-344.

131. Веселовский А.Н. Сказания о Вавилоне, скинии и св. Граале. — СПб., 1896.- 52 с.

132. Витковская М.Г., Витковский В.Е. Иудейская и христианская апокалип-тика // Апокрифические апокалипсисы / Пер., сост., вступ. ст. М.Г. Вит-ковская, В.Е. Витковский. СПб., 2000. - С. 5^45.

133. Власова И.В. Традиции крестьянского землепользования в Поморье и Западной Сибири в XVII-XVIII вв. М.: Наука, 1984. - 231 с.

134. Вознесенский A.B. Канонник как тип книги у старообрядцев // Тр. / Отдел древнерусской лит. Ин-та русской лит. (Пушкинский дом) — СПб., 1993. -Т. 48.-С. 355-368.

135. Волкова Т.Ф. Печорские крестьяне читатели старинной книжности (по материалам записей из рукописных и старопечатных книг) // Уральский сборник: История. Культура. Религия. - Вып. 2. - Екатеринбург, 1998. С. 42-51.

136. Воронцова JI.M. Мотивы социальной борьбы в легенде о граде Китеже // Стили мышления и поведения в истории мировой культуры. — М., 1990. -С. 158-173.

137. Вургафт С.Г., Ушаков И.А. Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы: Опыт энциклопедического словаря. — М.: Церковь, 1996. -317 с.

138. Гагарин Ю.В. Религиозные пережитки в Коми АССР и их преодоление (по материалам конкретно-социологических исследований). Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1971. - 255 с.

139. Гагарин Ю.В. Старообрядчество. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1973. -144 с.

140. Гадамер. Г.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. — М.: Прогресс, 1988.-700 с.

141. Гайва Е.В. Средневековый символизм в отечественной науке второй половины XX в. // Вестн. Омск, ун-та. 2000. - №4. - С. 56- 59.

142. Гайденко В.П., Смиронов Г.А. Символизм и логика: два полюса средневековой рациональности // Рациональность на перепутье. — Кн. 2. — М., 1999. С.136-165.

143. Геллер JI., Нике М. Утопия в России: Пер. с фр. СПб.: Гиперион, 2003. -312 с.

144. Гене Б. История и историческая культура средневекового Запада: Пер. с фр. М.: Языки славянской культуры, 2002. - 496 с.

145. Герасимов И.В. Российская ментальность и модернизация // Общественные науки и современность. 1994. - № 4. - С. 63-73.

146. Гирц К. «Насыщенное описание»: в поисках интерпретативной теории культуры // Антология исследований культуры. СПб., 1997. - Т. 1: Интерпретация культуры. - С. 171-202.

147. Гладышева Е.В. Интерпретация христианства в этических представлениях Нила Сорского// Вестн. МГУ. Серия 7. - 2000. - № 1. - С. 68-80.

148. Головко A.B. «Ромейская империя» в представлениях древнерусских мыслителей // Славяне и их соседи. Этнопсихологические стереотипы в средние века. -М., 1990. С. 82-94.

149. Голосенко И.А. Нищенство в России (из истории дореволюционной социологии бедности) // Социс. 1996. - № 8. - С. 18-25.

150. Голубев A.B. Мифологизированное сознание как фактор российской модернизации // Мировосприятие и самосознание русского общества (XI-XX вв.). М., 1994. - Вып. 1. - С. 187-204.

151. Гольдберг А.Л. Идея «Москва третий Рим» в цикле сочинений первой половины XVI в. // // Тр. / Отдел древнерусской лит. Ин-та русской лит. (Пушкинский дом) - Л., 1983.-Т. 37.-С. 139-149.

152. Горский A.A. Представления о «царе» и «царстве» в Средневековой Руси (до середины XVI в.) // Мировосприятие и самосознание русского общества. М., 1999. - Вып. 2: Царь и царство в русском общественном сознании.—С. 17-37.

153. Гролимунд В. Между отшельничеством и общежитием: скитский устав и келейные правила; их возникновение, развитие, распространение до XVI в. // Монастырская культура: Восток и Запад. СПб., 1998. - С. 122-135.

154. Громыко М.М. Проблемы и источники исследования этических традиций русских крестьян XIX в. // Советская этнография. 1979. - № 5. - С. 35-48.

155. Громыко М.М. Странноприимство в русской крестьянской традиции// Проблемы истории, русской книжности, культуры и общественного сознания. — Новосибирск, 2000. С.9- 15.

156. Громыко М.М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М., 1986. - 274 с.

157. Гурвич И.А. Переселение крестьян в Сибирь // Юридический вестник. -1887.-№ 1.-С. 81-107.

158. Гуревич А .Я. Социальная история и историческая наука // Вопросы философии. 1990. - № 4. - С. 23-25.

159. Гуревич А.Я. «Новая историческая наука» во Франции: достижения и трудности (критические заметки медиевиста) // История и историки: Историографический ежегодник. 1981. М., 1985. - С. 99-127.

160. Гуревич А.Я. Представление о времени в средневековой Европе // История и психология. М., 1971. - С. 159-198.

161. Гурьянова Н.С. История и человек в сочинениях старообрядцев XVIII века. Новосибирск: Наука. Сиб. изд. фирма, 1996. - 232 с.

162. Гурьянова Н:С. Крестьянский антимонархический протест в старообрядческой эсхатологической литературе периода позднего феодализма. Новосибирск: Наука. Сиб.отд-ние, 1987. - 187 с.

163. Гурьянова Н.С. Монарх и общество: к вопросу о народном варианте монархизма // Старообрядчество в России (XVII—XX вв.). М., 1999. - С. 126-148.

164. Гурьянова Н.С. Старообрядческое эсхатологическое учение как социальный миф // Источники по русской литературе: Средневековье и Новое время. Новосибирск, 2000. - С. 94-122.

165. Гурьянова Н.С. Эсхатологический миф у старообрядцев XVII в. //Традиция и литературный процесс. Новосибирск, 1999. — С. 410-418.

166. Гурьянова Н.С. Эсхатологическое учение староверов и мессианское царство // Гуманитарные науки в Сибири. 2000. - № 2. - С. 6-1 Г.

167. Даишев С.И. Отходничество в Казанской губернии //Очерки истории народов Поволжья и Приуралья. Казань, 1967. - Вып. 1. - С. 166—173.

168. Данилевский И.Н. Русский социокультурный тезаурус // Русский исторический журнал. 1998. - Т. 1.-С. 117-127.

169. Данилевский И.Н.Повесть временных лет: Герменевтические основы изучения летописных текстов. М.: Аспект Пресс, 2004. - 383 с.

170. ЮО.Данилко Е.С. Социальные механизмы сохранения традиционных ценностей (на примере старообрядческой общины г. Миасса Челябинской области) // Этнографическое обозрение. 2006. - № 4. - С. 98-108.

171. Данилко Е.С. Староверы-странники в Башкирии (некоторые архивные и этнографические материалы)// Старообрядчество: история, культура, современность. М., 1998.-С. 193-194.

172. Дейк, ван Т.А. Когнитивные и речевые стратегии выражения этнических предубеждений// Коммуникативные стратегии культуры: Маргиналь-ность в переходном обществе. Новосибирск, 2001. - С.79- 81.

173. Дергачева-Скоп Е.И., Алексеев В.Н. Книжная культура старообрядцев и их четья литература // Культурное наследие средневековой Руси в традициях Урало-Сибирского старообрядчества. Новосибирск, 1999. - С. 91-120.

174. Дергачева-Скоп Е.И., Алексеев В.Н. Старообрядческие библиотеки в Сибири (проблемы реконструкции) // Традиционная духовная имматериальная культура русских старообрядческих поселений в странах Европы, Азии и Америки. Новосибирск, 1992. - С. 125-130.

175. Дергачева И.В. Посмертная судьба и «иной мир» в древнерусской книжности. М.: Кругъ, 2004. - 352 с.

176. Дерунов С.Я. Из русской народной космогонии // Сб. сведений для изучения быта крестьянского населения России (обычное право, обряды, верования и пр.). Вып. 1. -М., 1889. - С. 324-333.

177. Джемс У. Многообразие религиозного опыта: Пер. с англ. М., 1910. -518 с.

178. Дмитриев М.В. Научное наследие А.И. Клибанова и перспективы сравнительно-исторического изучения истории христианства в России// Отечественная история. 1997. - № 1. - С. 77- 93.

179. Дорофеев Д. Феномен странничества в западноевропейской и русской культурах // Мысль: философия в преддверие XXI столетия. СПб., 1997. - С. 208-227.

180. Дробленкова Н.Ф. К вопросу о средневековом историзме («обежанин» Сказания о Вавилоне граде) // Русская и грузинская средневековые литературы.-Л., 1979.-С. 116-128.

181. Духович А. К вопросу о колонизации тайги: Очерк попыток поселений в южной части Мариинско-чулымской тайги. Томск, 1896. - 37 с.

182. Евсеев И. Книга пророка Исайи в древнеславянском переводе: в 2 ч. -СПб., 1897.

183. Ершов В.П. Плач об утраченном времени (мифологическое время в сюжете иконы «Архангел Михаил — воевода») // Старообрядчество: история, культура, современность. М., 2000. - С. 352- 356.

184. Ершова О.П. Старообрядчество и власть. М.: Уникум-центр, 1999. - 204 с.

185. Еферина Т.В. Социальные проблемы крестьянства и модели социальной поддержки населения (вторая половина XIX конец XX в.). - Саранск: Изд-во Мордов. ун-та 2003. - 308 с.

186. Жданов И.И. Повести о Вавилоне и «Сказание о князьях Владимирских». -СПб., 1891.-147 с.

187. Живов В. Два пространства русского средневековья и их позднейшие метаморфозы // Отечественные записки. 2004. - № 5. - С. 8-27.

188. Живов В.М. Время и его собственник в России переходной эпохи XVII-XVIII веков // Человек между Царством и Империей: Материалы между-нар. науч. конф. М., 2003. - С. 18- 26.

189. Живов В.М. Особенности рецепции византийской культуры в Древней Руси // Из истории русской культуры. М., 2000. - Т. 1.: Древняя Русь. -С. 586-617.

190. Живов В.М. Царь и Бог: Семиотические аспекты сакрализации монарха в России/ В.М. Живов, Б.А. Успенский // Языки культуры и проблемы пе-реводимости. М., 1987. - С. 47-153

191. Жидков B.C. Эволюция культуры: системный подход // Системные исследования. Методологические проблемы: Ежегодник 1998. — М., 2000. -Ч. 2. С.252-281.

192. Жидков B.C., Соколов В.Б. Десять веков российской ментальности: картина мира и власть. — СПб.: Алетейя, 2001. — 640 с.

193. Журавель О. Д. «Мать-пустыня» (к проблеме изучения народно-христианских традиций в культуре старообрядчества) // Проблемы истории, русской книжности, культуры и общественного сознания. — Новосибирск, 2000.-С. 32-41.

194. Замятин Д.Н. Власть пространства: от образов географического пространства к географическим образам // Вопросы философии. — 2001. — № 9.-С. 144-153.

195. Зарубина H.H. Деньги в социальной коммуникации // Социс. 2006. - № 6.-С. 3-12.

196. Збровский Г.Е.Социальное сравнение как повседневное явление и социологическая проблема // Социс. 2005. - № 12. - С. 13-23.

197. Зверев В.А. Образ жизни сельского населения Сибири в начальный период модернизации общества: проблемы и исследования // Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития. Сб. науч. тр.: в 3 ч.-Омск, 2004.-Ч. 1.-С. 18-23.400

198. Зеленин Д.К. «Красная смерть» у русских старообрядцев // Этнографическое обозрение. 1904. - № 3. - С. 67-68.

199. Зелинский А.Н.Конструктивные принципы древнерусского календаря // Контекст. 1978: Литературно-теоретические исследования. М., 1978. -С. 62-135.

200. Земсков В.Б. Одноликий Янус. Пограничная эпоха пограничное сознание // Общественные науки и современность. - 2001. - № 6. - С. 132-139.

201. Зольникова Н.Д. «Свои» и «чужие» по нормативным актам сибирских староверов-часовенных // Гуманитарные науки в Сибири. Сер. Отечественная история. 1998. - № 2. - С. 54-59.

202. Зольникова Н.Д. «Стихотворение о всеядцах» (памятник старообрядческой полемики) // Проблемы истории, русской книжности, культуры и общественного сознания. Новосибирск, 2000. - С: 42—51.

203. Зольникова Н.Д. Историко-эсхатологическое сочинение XX века // Исследования по истории литературы и общественного сознания феодальной России. Новосибирск, 1992. - С. 160-190.

204. Зольникова Н.Д. Таежный писатель // Традиция и литературный процесс. Новосибирск, 1999. - С. 418- 433.

205. Зольникова Н.Д. Урало-сибирские староверы в первой половине XX в.: древние традиции в советское время // История русской духовной культуры в рукописном наследии XVI—XX вв. Новосибирск, 1998. - С. 174-190.

206. Зольникова Н.Д. Урало-сибирские старообрядческие монастыри в первой половине XX века // Церковь в истории России. М., 1997. - Сб. 1. - С. 173-176.

207. Зольникова Н.Д. Современные старообрядческие толкования на Апокалипсис // Социально-политические проблемы истории Сибири XVII—XX вв.: Бахрушинские чтения, 1994 г. Новосибирск, 1994. - С. 134-142.

208. Иванов К.Ю. Старообрядческие миграции и Томский край // Из истории освоения юга Западной Сибири русским населением в XVII — начале XX в. Кемерово, 1997. - С. 57-64.

209. Ивановский Н.И. Внутреннее устройство секты странников или бегунов. -СПб., 1901.-102 с.

210. Ивановский Н.И. Замечательное присоединение из раскола // Собрание сочинений: в 3 т. Казань, 1898. - Т. 1. - С. 455-467.

211. Ивановский Н.И. Руководство по истории и обличению старообрядческого раскола с присовокуплением сведений о сектах рационалистических и мистических. Казань, 1886. - 258 с.

212. Ивановский Н.И. Старообрядческое бегунство в прошлом и настоящем: Публичная лекция // Странник. 1892. - № 6-7. - С. 249-265; № 8. - С. 457-480.

213. Ивановский Н.И. Экспертиза о секте странников или бегунов // Журнал министерства юстиции. 1897. № 6. - С. 162-173.

214. Инговатов В.Ю., Старухин H.A. К вопросу об истории отношения старообрядчества к государственной власти на примере общин Алтая в 1917— 1920 гг. // Старообрядчество: история, культура, современность. М., 1998.-С. 37-38.

215. Итс Р.Ф. Этнокультурное развитие во внешних и внутренних изолятах // IX Международный конгресс антропологических и этнографических наук. Чикаго, сентябрь 1973 г. М, 1973. - С. 1-14.

216. Каленова Г.М. Репрессии против старообрядцев-странников на территории Томской области в 1933-1941 гг. (по материалам архивных дел ФСБ Томской области) // Проблемы истории, историографии и источниковедения России XIII-XX вв. Томск, 2003. - С. 293-295;

217. Камчатнов A.M. История и герменевтика славянской Библии. — М.: Наука, 1998.-223 с.

218. Каптерев Н.Ф. Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях. Сергиев Посад, 1914. - IV, 567, IX с.

219. Каравашкин A.B. Мифы Московской Руси: Жизнь и борьба идей в XVI в. // Каравашкин A.B., Юрганов A.JI. Опыт исторической феноменологии: Трудный путь к очевидности. М., 2003. - С. 116—186.

220. Карсавин Л.П. Основы средневековой религиозности в XII-XIII веках, преимущественно в Италии. Пг., 1915. - XVI, 360 с.

221. Катастрофическое сознание в современном мире в конце XX века (по материалам международных исследований). М.: Моск. обществ, науч. фонд: Ин-т социологии РАН: Университет штата Мичиган, 1999. - 346 с.

222. Кауфман А. Переселенцы на новых местах (по данным новейшего правительственного исследования). М., 1914. - 22 с.

223. Кауфман А. Переселение и колонизация. СПб., 1905. - 349, 81 с.

224. Каштанов С.М. К предыстории идеи «Москва — третий Рим» // Общественное сознание, книжность, литература периода феодализма. Новосибирск, 1990.-С. 262-273.

225. Керов В.В. «Се человек и его дело.»: Конфессионально-этические факторы старообрядческого предпринимательства в России. М.: ЭКОН-ИНФОРМ, 2004.-658 с.

226. Киселева М.С. Учение книжное: текст и контекст древнерусской книжности. М.: Индрик, 2000. - 256 с.

227. Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России: Период феодализма. М.: Наука, 1977. - 335 с.

228. Клибанов А.И. Протопоп Аввакум и апостол Павел // Старообрядчество в России (XVII-XVIII вв.). М., 1994. - Вып.2. - С. 12- 43.

229. Клюкина Ю.В. Старообрядцы и политические партии (1905-1917 гг.) // Проблемы истории России. Вып. 5: На перекрестках эпох и традиций. -Екатеринбург, 2003. - С. 327-349.

230. Кобко В.В. К истории пустынножительства на северном побережье Приморья (начало XX 30-е годы XX в.) // Мир старообрядчества. - Вып.4:

231. Живые традиции. Результаты и перспективы комплексных исследований. -М., 1998.-С. 340-348.

232. Ковалев Е.М., Штейнберг И.Е. Качественные методы в полевых социологических исследованиях. -М.: Логос, 1999. 383 с.

233. Козик О.М. «Понятие «богатства» в контексте истории: учение св. Кирилла Туровского // Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории. Вып. 1.-М., 1999. - С. 84-108.

234. Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПб.: Филологический факультет С.-Петерб. ун-та, 2000. - 326 с.

235. Коллинз Р. Социологическая интуиция: Введение в неочевидную социологию // Личностно-ориентированная социология. М., 2004. - С. 399-603.

236. Комарова O.A. Старообрядцы и война (по страницам старообрядческой периодики 1914-1915 гг.) // Старообрядчество: история, культура, современность. М., 1997. - С.74—76.

237. Компаративистика: Альманах сравнительных социогуманитарных исследований. СПб.: Социологическое общество им. М.М. Ковалевского, 2001.-388 с.

238. Корель Л.В. Классификация адаптаций: Словарь основных понятий. -Новосибирск: ИЭОПП СО РАН, 1996. 44 с.

239. Корель Л.В. Социология адаптаций: Этюды апологии. Новосибирск: ИЭОПП СО РАН, 1997. - 160 с.

240. Котельников В.А. О смысле и границах понятия «аскетическая культура» // Монастырская культура: Восток и Запад. СПб., 1998. - С. 31-35.

241. Крапивин М.Ю., Далгатов А.Г., Макаров Ю.Н. Внутриконфессиональные конфликты и проблемы межконфессионального общения в условиях советской действительности (октябрь 1917 — конец 1930-х гг.). СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2005. - 624 с.

242. Краткий очерк колонизации Томской губернии—Томск, 1911. — 24 с.

243. Крестьянство Сибири в эпоху капитализма. — Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1983.-399 с.

244. Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1982. - 502 с.

245. Криничная Н.А. Легенды о невидимом граде Китеже: мифологема взыскания сокровенного града в фольклорной и литературной прозе // Евангельский текст в русской литературе XVII-XX вв. Вып. 4. — Петрозаводск, 2005. - С. 53-66.

246. Крутова М.С. Сборники с названием «Цветник» в русских списках XVI-XX в. в рукописных собраниях РГБ // Письменная культура: источниковедческие аспекты истории книги. — М., 1998. — С. 161—174.

247. Куандыков Л.К. Выговские сочинения XVIII в. о скитском житии // Общественное сознание, книжность, литература периода феодализма. Новосибирск, 1990. - С. 30-36.

248. Куандыков Л.К. Идеология общежительства у старообрядцев-беспоповцев Выговского согласия в XVIII в. // Источники по культуре и классовой борьбе феодального периода. Новосибирск, 1982. — С.87-100.

249. Куандыков Л.К. Филипповские полемические сочинения XIX в. о скитской жизни // Древнерусская рукописная книга и ее бытование в Сибири. -Новосибирск, 1982.-С. 113-124.

250. Кудрина Т.А., Пинкевич В.К. Вероисповедные реформы в России в начале XX века. -М.: РАГС, 2003. 198 с.

251. Кудюкина М.М. Отношение российского крестьянства к власти во второй половине 20-х гг. XX в. // Мировосприятие и самосознание русского общества. — Вып. 3: Российская ментальность: методы и проблемы изучения. -М., 1999. С. 160-176.

252. Куприянова И.В. Старообрядческие общины Алтая в 1920-1930-х гг. -Барнаул: Изд-во Барнаул, гос. пед. ун-та, 2006. 148 с.

253. Кураев А. Человек перед иконой (Размышления о христианской антропологии и культуры) // Квинтэссенция: Философский альманах. 1991. М., 1992. - С. 237-262.

254. Лабынцев Ю.И. Читатели супрасльских старообрядческих изданий и их записи на экземплярах собрания отдела редких книг Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина // Федоровские чтения. 1976. Читатель и книга. -М., 1978. С. 22-29.

255. Лавренова O.A. Географическое пространство в русской поэзии XVIII -начала XX вв. (геокультурный аспект). М.: Институт наследия, 1998. -128 с.

256. Левада Ю.А. Социальная природа религии.-М.: Наука, 1965 263 с.

257. Леви Дж. Биография и история // Современные методы преподавания новейшей истории: Материалы из цикла семинаров при поддержке TACIS. -М., 1996.-С. 191-206.

258. Леонтьева Т.Г. Жизнь и переживания сельского священника (1861-1904 гг.) // Социальная история. Ежегодник. 2000. М., 2000. — С. 34-56.

259. Лидов A.M. Образ Небесного Иерусалима в восточнохристианской'иконографии // Иерусалим в русской культуре. М., 1994. - С. 15-33.

260. Лидов A.M. Создание сакральных пространств как вид творчества и предмет исторического исследования // Иеротопия. Создание сакральных пространств в Византии и Древней Руси. М., 2006. - С. 9-31.

261. Липинская В.А. Конфессиональные группы православного населения Западной Сибири // Этнографическое обозрение. — 1995. — №2. С. 113127.

262. Липинская В.А. Старожилы и переселенцы: Русские на Алтае. XVIII -начало XIX века. М.: Наука, 1996. - 269 с.

263. Литягина A.B. Уровень религиозности населения Западной Сибири (1861-1917 гг.) // Вопросы истории. 2006. - № 3. - С. 117-124.

264. Лончакова Г.А. «Послание о земном рае» в прочтении древнерусских книжников XIV—XVI вв. // Русская книга в дореволюционной Сибири: Рукописная и печатная книга на востоке страны. Новосибирск, 1992. -С. 112-133.

265. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек — текст — семиосфера -история. М.: Языки русской культуры, 1996. - 464 с.

266. Лотман Ю.М. Культура и взрыв.-М.: Прогресс: Гнозис,1992 271 с.

267. Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в-русских средневековых текстах // Труды по знаковым системам. — Тарту, 1965. — Т. 2. -С. 210-216.

268. Лотман Ю.М. Проблема «обучения культуре» как ее типологическая характеристика // Труды по знаковым системам. Тарту, 1971. - Т. 5. - С. 167-176.

269. Лотман Ю.М. Символ в системе культуры // Труды по знаковым системам.-Тарту, 1987.-Т. 21.-С. 10-21.

270. Лотман Ю.М. Статьи по типологии культуры-Тарту: Изд-во Тарт.ун-та, 1973.-95 с.

271. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. О семиотическом механизме культуры // Труды по знаковым системам. Тарту, 1971. - Вып.5. - С. 144-166.

272. Лукин П.В. Народные представления о государственной власти в России XVII века. М.: Наука, 2000. - 292 с.

273. Лукин П.В. Особенности русского общественного сознания в старообрядческих сочинениях XVII в.// Мировосприятие и самосознание русского общества. Вып. 4: Ментальность в эпохи потрясений и преобразований. - М., 2003. - С. 23- 46.

274. Лукин П.В. Представления старообрядческих писателей XVII в. о «правилах поведения» царя в отношении церкви // Старообрядчество: история, культура, современность. М. 1997. - С. 77-79.

275. Лурье C.B. Этнокультурные особенности восприятия народом осваиваемой территории // Вестн. РГНФ. 1996. - № 1. - С. 46-52.

276. Львов А. Запрет и его нарушение ( к постановке вопроса о механизмах власти традиционной культуры) // Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2000. - С. 179-194.

277. Малинин В. Старец Елеазарова монастыря Филофей и его послания. — Киев, 1901.-768, 144 с.

278. Мальцев А.И. «Орловщина» малоизвестное старообрядческое согласие (вторая половина XVIII1- первая половина XIX в.) // Вестн. РУДН. Сер:: История России. - 2006. - № 1(5). - С. 18-23.

279. Мальцев А.И. Конфессиональный фактор в истории колонизации Сибири и Северной Америки // Фронтир в истории Сибири и Северной Америки в XVII-XX вв.: общее и особенное. — Новосибирск, 2002. Вып.2. - С. 5062.

280. Мальцев А.И. Краткая формула исповедания веры у староверов-странников // Старообрядчество: история, культура, современность. М., 2000. - С. 62- 69.

281. Мальцев А.И. Об одном из основных аспектов вероучения староверов-странников // Книга и литература в культурном контексте: Сб. науч. ст., посвящ. 35-летию начала археограф, работы в Сибири (1965— 2000 гг.). -Новосибирск, 2003. С. 447-452.

282. Мальцев А.И. Проблема чиноприема новообращенных в сочинениях старообрядцев-беспоповцев XVIII-начала XIX в. // Старообрядчество: история; культура, современность. М., 2002. - С. 474- 481.

283. Мальцев А.И. Староверы-странники в XVIII первой половине XIX в. -Новосибирск: Сибирский хронограф, 1996. - 266 с.

284. Мальцев А.И. Старообрядческие беспоповские согласия в XVIII— начале XIX в.: проблема взаимоотношений. Новосибирск, 2006. — 572 с.

285. Мальцев А.И. Статьи Никиты Семенова (1860 г.) и раскол страннического согласия // История церкви: изучение и преподавание. — Екатеринбург, 1999.-С. 193-197.

286. Мальцев А.И. Странники-безденежники в первой половине XIX в. // Христианство и церковь в России феодального периода (материалы). Новосибирск, 1989. - С. 330-351.

287. Мальцев А.И. Страннический наставник XX века Христофор Иванов и его учение // Проблемы истории, русской книжности и общественного сознания. Новосибирск, 2000. — С. 57- 64.

288. Мамсик Т.С. Крестьянское движение в Сибири: Вторая четверть XIX в. -Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1987. 269 с.

289. Мамсик Т.С. Побеги как социальное явление: Приписная деревня Западной Сибири в 40-90-е гг. XVIII в.- Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1978.-204 с.

290. Мамсик Т.С. Расселение крестьян-раскольников в Западной Сибири по материалам официальной статистики первой половины XIX в.// Социально-демографическое развитие сибирской деревни в досоветский период. -Новосибирск, 1987. С. 44-56.

291. Мамсик Т.С. Хозяйственное освоение Южной Сибири: Механизмы формирования и функционирования агропромысловой структуры. — Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1989.-240 с.

292. Маркарян Э.С. Очерки теории культуры. Ереван: Изд-во АН Армянской ССР, 1969.-228 с.

293. Маркарян Э.С. Узловые проблемы теории культурной традиции // Советская этнография. 1981. - № 2. - С. 78-96.

294. Матхаузерова. С. Две теории текста в русской литературе XVII в.// Тр. / Отдел древнерусской лит. ин-та русской лит. (Пушкинский дом) — СПб., 1976.-Т. 31.-С. 271-284.

295. Машковцев A.A. Старообрядцы-странники Сарапульского уезда Вятской губернии'в конце XIX — начале XX в. // Старообрядчество: история, культура, современность. М., 2000. - С. 131- 141.

296. Медушевская О.М. Исторический источник: человек и пространст-во//Исторический источник: человек и пространство.-М., 1997 С. 35-61.

297. Мертон PI Референтная группа и социальная структура. М.: Изд. ин-та социологии, 1991. — 258 с.

298. Мирамон ИГ. де. Принятие монашества в . сознательном возрасте (10501200 гг.): Исследование феномена обращения в зрелом возрасте // Анналы на рубеже веков — антология: Пер. с фр. М., 2002. - С. 194—221.

299. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII начало XX в.): в 2 т. - СПб: Дмитрий Буланин, 1999.

300. Митин И.И. На пути к мифогеографии России: «игры с пространством» // Вестн. Евразии. 2004. - № 3 (26). - С. 140-161.

301. Мордасов В.И. О системном подходе к проблеме «культура и религия» // Культура и религия. JI., 1977. - С. 31-48.

302. Моррис Р. Старообрядческие общины в Северной Америке: история происхождения, социальные ценности и моральные установки // Чердынь и Урал в историческом и культурном наследии России. Пермь, 1999. - С. 307-314.

303. На путях из Земли Пермской, в Сибирь. Очерки'этнографии североуральского крестьянства XVII-XX вв. М.: Наука, 1989. - 352 с.

304. Нагорная С.Ю. Паспорта старообрядцев-странников в рукописном сборнике конца XIX начала XX в.: языковой аспект // Старообрядчество: история и культура. -Вып. 1. -Барнаул, 1999. - С. 158—166.

305. Невская Л.Г. Концепт «гость» в контексте переходных обрядов // Символический язык традиционной культуры. М., 1993. - С. 103-114.

306. Невская Л.Г., Николаева Т.М., Седакова И.А., Цивьян Т.В. Концепт пути в фольклорной модели мира (от Балтии до Балкан) // Славянское языкознание. XII Международный съезд славистов: доклады российской делегации. М., 1998. - С. 442-459.

307. Неретина С.С. Слово и текст в средневековой культуре: История, миф, время, загадка. — М.: Гнозис, 1994. 208 с.

308. Никитина С.Е. Келья в три окошечка (о пространстве в духовном стихе) // Логический анализ языка: Языки пространств. М., 2000. - С.348-356.

309. Никитина С.Е. Пение и говорение в народном восприятии // Логический анализ языка: Язык речевых действий. М., 1994. - С. 159-165.

310. Никитина С.Е. Устная народная культура и языковое сознание. М.: Наука, 1993.- 189 с.

311. Николаев Г.А. Сельское народонаселение Казанской и Симбирской губерний в конце XIX -начале XX вв. // Состав и положение населения Чувашии в XVIII начале XX в. - Чебоксары, 1990. - С. 74-96.

312. Новик Е.С. Прагматический аспект магических обрядов // Лотмановский сборник. Тарту, 1995. - С. 655-666.

313. Опарина Т.А. Иван Наседка и полемическое богословие киевской митрополии. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 1998. - 431 с.

314. Опарина Т.А. К вопросу об использовании III Книги Ездры в русской публицистике XVI—XVII вв. // Общественное сознание, книжность, литература периода феодализма. Новосибирск, 1990. - С. 143-149.

315. Опарина Т.А. Число 1666 в русской книжности середины третьей четверти XVII в. // Человек между Царством и Империей: Материалы меж-дунар. науч. конф. - М., 2003. - С. 287-317.

316. Островский А.Б. Старообрядцы и православные в русском сельском социуме XX в. (поведенческие стратегии взаимодействия) // Этнографическое обозрение. 2005. - № 6. - С. 85-104.

317. Панова Л.Г. Грех как религиозный концепт (на примере русского слова «грех» и итальянского «peccato») // Логический анализ языка: языки этики. М., 2000. - С. 167-177.

318. Панченко A.A. Сновидение и фольклор: Сон в народной религиозной традиции // Русский фольклор. Т.31. - СПб., 2001. - С. 112-122.

319. Панченко A.A. Христовщина и скопчество: фольклор и традиционная культура русских мистических сект. — М.: ОГИ, 2002. 544 с.

320. Панченко A.M. Русская культура в канун петровских реформ. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1984. -205 с.

321. Петров М.К. Язык, знак, культура. М.: Наука, 1991. - 328 с.

322. Петрова Е.В. Социокультурная адаптация семейских Забайкалья: Этносо-циологический анализ. Улан-Удэ, БНЦ СО РАН, 1999. - 129 с.

323. Пиков Г.Г. Эсхатология как обязательная «предпосылка» цивилизацион-ной историософии //Учен. зап. фак. истории и международных отношений Кемеров. гос. ун-та. Вып. 2. - Кемерово, 2004. - С. 66-70.

324. Пихоя Р.Г. Книжно-рукописная традиция Урала XVIII начала XX в. (к постановке проблемы) // Источники по культуре и классовой борьбе феодального периода. - Новосибирск, 1982 - С. 101-114.

325. Плеханов Г.В. Сочинения: в 24 т. М.;Л.: Госиздат, 1925. - Т. 20. -XXVIII, 363 с.

326. Плигузов А.И. Полемика в русской церкви первой трети XVI в. — М.: «Индрик», 2002. 424 с.

327. Плюханова М.Б. Казань и Царьград. О монтаже источников в «Казанской истории» // Монтаж: литература, искусство, театр, кино. М., 1988. - С. 190-213.

328. Плюханова М.Б. Сюжеты и символы Московского царства. СПб.: Акрополь, 1995.-336 с.

329. Побережников И.В. Дела об оскорблении императорской фамилии (Сибирь, вторая половина XIX века) // Проблемы истории, русской книжности, культуры и общественного сознания. — Новосибирск, 2000. С. 383-390.

330. Поздеева И.В. Древнерусское наследие в истории традиционной книжной культуры старообрядчества // История СССР. 1988. - № 1. — С. 84-99.

331. Поздеева И.В. Записи на старопечатных книгах кирилловского шрифта как исторический источник // Федоровские чтения. 1976. Читатель и книга.-М., 1978.-С. 39-54.

332. Поздеева И.В. Книга, личность, община инструменты воспроизводства народной традиционной культуры (30 лет изучения старообрядческих общин Верхокамья) // Старообрядческий мир Волго-Камья: Проблемы комплексного изучения. - Пермь, 2001. - С.7-30.

333. Поздеева И.В. Комплексные исследования современной традиционной культуры русского старообрядчества. Результаты и перспективы // Мир старообрядчества. Вып. 4.: Живые традиции: Результаты и перспективы комплексных исследований. - М., 1998. - С. 12-20.

334. Поздеева И.В. Литургический текст как исторический источник // Вопросы истории. 2000. - № 7. - С. 112-120.

335. Поздеева И.В. Личность и община в истории русского старообрядчества// Старообрядчество: история, культура, современность. — М., 1997. С. 2426.

336. Поздеева И.В. Полевая археография: некоторые проблемы практики и теории // Вопросы истории. 1986. - № 7. - С. 17-32.

337. Поздеева И.В. 30 лет полевой археографии Московского университета (1966-1995 гг.) // Археографический ежегодник за 1995 г. — М., 1997. С. 48-59.

338. Покровский H.H. Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян-старообрядцев в XVIII в. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1974. - 394 с.

339. Покровский H.H. Биография оренбургского казака //Исследования, по истории общественного сознания эпохи феодализма в России. — Новосибирск, 1984. С. 103—130; Памятники литературы и общественной мысли эпохи феодализма. - Новосибирск, 1985. - С. 135—163.

340. Покровский H.H. За1 страницей «Архипелага ГУЛАГ» // Новый> мир. — 1991.-№ 9.-С. 77-103.

341. Покровский H.H. Из истории первых новосибирских археографических экспедиций // Книга и литература в культурном контексте: Сб. науч. ст., посвящ. 35-летию начала археогр. работы в Сибири (1965-2000 гг.). Новосибирск, 2003. - С. 15-22.

342. Покровский H.H. К постановке вопроса о Беловодской легенде и бухтар-минских «каменщиках» в литературе последних лет // Общественное сознание и классовые отношения в Сибири в XIX- XX вв. Новосибирск, 1980.-С. 115-133.

343. Покровский H.H. Крестьянские традиции освоения востока страны и старообрядческие миграции // Социально-демографические процессы в российской деревне (XVI начало XX в.). - Таллинн, 1986. - С. 115-122.

344. Покровский H.H. Крестьянский побег и традиции пустынножительства в Сибири XVIII в. // Крестьянство Сибири XVIII — начала XX в.: Классовая борьба, общественное сознание и культура. Новосибирск, 1975. - С. 19-49.

345. Покровский H.H. Мирская и монархическая традиция в- истории российского крестьянства // Новый мир: 1989. - № 9: - С. 225-231.

346. Покровский H.H. О роли древних рукописных старопечатных книг в складывании системы авторитетов.старообрядчества // Научные библио414теки Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1973. - Вып. 14. — С. 19-40.

347. Покровский H.H. Пути изучения истории старообрядчества российскими исследователями // Археографический ежегодник за 1998 г. — М., 1999. -С. 3-20.

348. Покровский H.H., Зольникова Н.Д. Староверы-часовенные на востоке России в XVIII—XX вв.: Проблемы творчества и общественного сознания. М.: Памятники исторической мысли, 2002. - 471 с.

349. Покшишевский В.В. Заселение Сибири (историко-географические очерки). Иркутск: областное гос. изд-во, 1951. - 208 с.

350. Полетаева Е.А. «Уход в пустыню» в> древнерусской и старообрядческой традиции (на материале северно-русской агиографии и старообрядческих сочинений) // Уральский сборник. История. Культура. Религия. Вып. 2. -Екатеринбург, 1998.-С. 198-215.

351. Понырко Н.В. Проблема «культурной оседлости» на примере одного эпизода из истории Выговской поморской пустыни // Исследования по древней и новой литературе. JL, 1987. - С. 297-303.

352. Попова И.М. Представления о настоящем, прошедшем и будущем как переживание социального времени //Социс.- 1999 —№ 10.-С.135-145.

353. Приль JI.H. Информационный потенциал источников УФСБ по Томской области и проблемы изучения жизнедеятельности старообрядческих общин // Документ в меняющемся мире. Томск, 2004. - С. 211-215.

354. Приль JI.H. Ново-архангельский скит по документам томских архивов // URL: http:// cdnito. tomsk.ru

355. Приль JI.H. Проверяя прошлое: новые источники об издании антибольшевистских листовок в Ново-Архангельском скиту // Вестн. НГУ. Сер. История, филология. 2006. - Т. 5. - Вып.З. - С. 140-152.

356. Приль JI.H. Староверы: этноформирующий потенциал конфессионально-сти // Народы Евразии: этнос, этническое самосознание, этничность. Проблемы формирования и трансформации. Новосибирск, 2005. С. 125-135.

357. Приль Л.Н. Старообрядческие общины Прикетья и Причулымья в XIX -80-х гг. XX в. (опыт реконструкции жизнедеятельности): дис. . канд. ист. наук. Томск, 2002. - 233 с.

358. Прокуратова Е.В. К вопросу об изучении вопросо-ответных сочинений странников-статейников XIX—XX в. // Старообрядчество: история, культура, современность. М., 2002. - С. 339-347.

359. Прокуратова Е.В. Эпистолярное наследие удорских староверов // Старообрядчество: история, культура, современность. — М., 2000. — С. 323-334.

360. Пятникций И.К. Секта странников и ее значение в расколе. — Сергиев Посад, 1906. 196 с.

361. Пятницкий И.К. Русский сектант в своей истории // Странник. 1884. -№ 5. - С. 73-85; № 6. - С. 235-249; № 7. - С. 513-540.

362. Раскин Д.И. Миграции в общественном сознании русского крестьянства периода позднего феодализма // Социально-демографические процессы в российской деревне (XVI — начало XX в.). Таллин, 1986. - С. 75—82.

363. Резник Ю.М. Введение в социальную теорию: Социальная системология.- М.: Наука, 2003. 433 с.

364. Репина Л.П. «Персональная история»: биография как средство исторического познания// Казус: индивидуальное и уникальное в истории. — 1999.- Вып.2. М., 1999. - С. 76- 100.

365. Репина Л.П. Личность и общество, или История в биографиях (Вместо1предисловия) // История через личность: Историческая биография сегодня.-М., 2005.-С. 5-16.

366. Репина Л.П. Образы прошлого в памяти и в истории // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени. — М., 2003.-С. 9-18.

367. Репина JI.П. От «истории одной жизни» к «персональной истории» // История через личность. Историческая биография сегодня. М., 2005. - С. 55-74.

368. Рикер П. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера: Пер. с фр. М.: Искусство, 1996.-270 с.

369. Рождественская М.В. Образ Святой земли в древнерусской литературе // Иерусалим в русской культуре. М., 1994. - С. 8-14.

370. Розов А.И. Странники или бегуны в русском расколе // Вестн. Европы. -1872. № 11. - С. 260-302; № 12. - С. 519-542; 1873. - № 1. - С. 262295.

371. Романенко Е.В. Нил Сорский и традиции русского монашества / Е.В.Ро-маненко. -М.: Памятники исторической мысли, 2003. 252 с.

372. Романенко Е.В. Повседневная жизнь русского средневекового монастыря. М.: Молодая гвардия, 2002. - 329 с.

373. Романова А.П. Проблема религиозного комплекса в современном религиоведении. Астрахань: Изд-во АГПИ, 2000. - 178 с.

374. Романчук P. Lectio divina: монастырское чтение на Востоке и на Западе // Монастырская культура: Восток и Запад. СПб., 1998. - С. 36-42.

375. Рубчевский В. Леса и население Завасюганья. (Из путевых заметок лесничего). Томск, 1909. - 70 с.

376. Русская культура в сравнительно-типологическом освещении (материалы «круглого стола») // Одиссей: Человек в истории. 2001. — М., 2001. С. 564.

377. Русские старожилы и переселенцы Сибири в историко-этнографических исследованиях. Новосибирск: Ин-т археологии и этнографии СО РАН, 2002.-216 с.

378. Рындзюнский П.Г. Городское гражданство дореформенной России. М.: Изд-во АН СССР, 1958. - 559 с.

379. Савельева И.М., Полетаев A.B. История и время: В поисках утраченного. М.: Языки русской культуры, 1997. - 800 с.

380. Савельева'O.A. Образ «чужого» в старообрядческом фольклоре // Одиссей: Человек в истории. 2000. -М., 2000. С. 207-222.

381. Сахаров А.Н. Политическое наследие Рима в идеологии Древней Руси // История СССР. 1990. - № 3. - С. 71-83.

382. Сахаров В. Эсхатологические сочинения и сказания в древнерусской письменности и влияние их на народные духовные стихи / В. Сахаров. -Тула, 1879.-248 с.

383. Сванидзе А. Средневековый коммунализм: истоки гражданского'общества // Европейский альманах: История. Традиции. Культура. М., 1994. -С. 89-102.

384. Свенцицкая И.С. Народное христианство в апокрифах II—V вв. Формирование представлений о сатане, демонах и аде // Одиссей: Человек в истории. М., 1999. - С. 109-122.

385. Синицын И. О расколе в Ярославской губернии // Сборник правительственных сведений о раскольниках / Сост. В. Кельсиев. Вып. 4. — Лондон, 1862.-С. 59-183.

386. Синицына Н.В. Типы монастырей и русский аскетический идеал (XV—XVI вв.) // Монашество и монастыри в России. XI-XX века: Исторические очерки. М., 2002. - С. 116-149.

387. Синицына Н.В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции (XV—XVI вв.) / Н.В. Синицына. М.: Индрик, 1998. - 416 с.

388. Скрипиль М.О. Сказания о Вавилоне граде // Тр. / Отдел древнерусской лит. ин-та русской лит. (Пушкинский дом) — СПб., 1953. Т. 9. - С. 119144.

389. Смилянская Е.Б. Волшебники. Богохульники. Еретики. Народная религиозность и «духовные» преступления в России XVIII в. М.: Индрик, 2003.-464 с.

390. Смилянская Е.Б. О некоторых особенностях крестьян-старообрядцев Верхокамья // Традиционная народная культура населения Урала. -Пермь, 1997. С. 119- 124.

391. Смилянская Е.Б. Роль запрета в сохранении идентичности конфессиональной группы (по материалам старообрядческих общин) // Проблемы идентичности: человек и общество на пороге третьего тысячелетия. М., 2003.-С. 143-152.

392. Смилянская Е.Б., Денисов Н.Г. Старообрядчество Бессарабии: книжность и певческая культура. М.: Индрик, 2007. - 432 с.

393. Сморгунова Е.М. Исход староверов вчера и сегодня: уход от мира и поиски Земли Обетованной // История церкви: изучение и преподавание. — Екатеринбург, 1999.-С.2 11-219.

394. Сморгунова Е.М. Слова «грех» и «покаяние» в русских памятниках ХУ-ХУП веков // Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2000. - С. 44-71.

395. Смыков Ю.И. Крестьяне Среднего Поволжья в период капитализма (социально-экономические исследования). -М.: Наука 1984. -231 с.

396. Согомонов А.Ю. Открытие социального (парадокс XVI века) / А.Ю. Со-гомонов, П.Ю. Уваров // Одиссей: Человек в истории. 2001. М., 2001. — С. 199-215.

397. Согрин В.В. Идеология и историография в России: нерасторжимый брак? // Вопросы философии. 1996. - № 8. - С. 3-18.

398. Соколова В.К. Русские исторические предания. М.: Наука, 1970. -287 с.

399. Соколова В.Ф. Старообрядческий Китеж на озере Светлом Яре // Старообрядчество: история, культура, современность. -М., 2002. С. 360-364.

400. Соколовская М.Л. Северное раскольничье общежительство первой половины XVIII века и структура его земель // История СССР. 1978. - № 1. — С. 157-167.

401. Соловьев Э.Ю. Биографический анализ как вид историко-философского исследования // Вопр. философии. 1981. - № 7. - С. 115-128; № 9. - С. 132-148.

402. Сравнительная история: методы, задачи, перспективы. М.: ИВИ РАН, 2003.-320 с.

403. Срезневский И.И. Крута каличья. Клюка и сума, лапотики, шляпа и колокол. СПб., 1862. - 16 с.

404. Стремоухов Дм. Москва третий Рим: источники доктрины // Из истории русской культуры. - Т. 2. — Кн. 1. Киевская и Московская Русь. - М.: Языки славянской культуры, 2000. — С. 425- 441.

405. Супоницкая И.М. Колонизация земель: Сибирь и американский Запад (вторая половина XIX в.) // Одиссей: Человек в истории.2005. М., 2005. -С. 219-240.

406. Сыров В.Н. О статусе и структуре повседневности (методологические аспекты) // Личность. Культура. Общество.-2000.-№.2. — С. 147—159.

407. Тарабулина A.B. Категории пространства и времени в мировосприятии современных «церковных людей» // Русский фольклор: Материалы и исследования. СПб., 1999. - С. 186-197,

408. Тихонов Б.В. Переселения в России во второй половине XIX в. (по материалам переписи 1897 г. и паспортной статистики). М.: Наука, 1978. -213 с.

409. Толстая С. Грех в свете славянской мифологии // Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2000. - С. 9—43.

410. Толстиков A.B. Представления о государе и государстве в России второй половины XVI первой половины XVII в. // Одиссей: Человек в истории. 2002. - М., 2002. - С. 294- 310.

411. Топоров В.Н. Об одном из парадоксов движения. Несколько замечаний о сверх-эмпирическом смысле глагола "стоять", преимущественно в специализированных текстах // Концепт движения в языке и культуре. М., 1996. -С. 7-88.

412. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М., 1983.-С. 227-284.

413. Трубецкой Е. «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке. М., 1922. 48 с.

414. Трушкова И.Ю. Система природопользования и организации труда у старообрядцев Вятского края // Старообрядчество: история, культура, современность. М., 2000. - С. 480^485.

415. Тюпа В.И. Три стратегии нарративного дискурса // Коммуникативные стратегии культуры: Маргинальность в переходном обществе. Новосибирск, 2001.-С. 65-67.

416. Удальцова З.В. Византийская культура. М. Наука, 1988. - 288 с.

417. Удальцова З.В. Культурные связи Византии с Древней Русью // Проблемы изучения культурного наследия. М., 1985. - С. 13-21.

418. Усенко О.Г. Об отношении народных масс к царю Алексею Михайловичу // Мировосприятие и самосознание русского общества. Вып. 2: Царь и царство в русском общественном сознании. - М., 19991 - С. 70-93.

419. Успенский Б.А. Historia sub specie semioticae //Культурное наследие Древней Руси: Истоки. Становление. Традиции-М., 1976.-С.286-292.

420. Успенский Б.А. Влияние языка на религиозное сознание // Труды по знаковым системам. Тарту, 1969. - Т. 4. - С. 159-168.

421. Успенский Б.А. Древнерусское богословие: проблема чувственного и духовного опыта (представления о рае в середине XIV в.) // Русистика. Славистика. Индоевропеистика: Сб. к 60-летию A.A. Зализняка. М., 1996. -С. 105- ХЪХ.У^

422. Успенский Б.А. История и семиотика (Восприятие времени как семиотическая проблема). Статья 1, 2. // Труды по знаковым системам. Тарту, 1988-1989.-Т. 22.-С. 66-84; Т. 23.-С. 18-38.

423. Успенский Б.А. К символике времени у славян: «чистые» и «нечистые» дни недели // Сб. статей к 60-летию Ю.М. Лотмана. Таллин, 1982. - С. 70-75.

424. Успенский Б.А. Царь и патриарх: харизма власти в России (Византийская модель и ее русское переосмысление). М.: Школа «Языки русской культуры», 1998.-680 с.

425. Утопия и утопическое мышление: антология зарубежной литературы. -М.: Прогресс, 1991.-405 с.

426. Учение об антихристе в древности и средневековье. СПб.: Алетейя, 2000. - 523 с.

427. Федоров В.А. Крестьянские слухи о «черном переделе» земель в 70- 80-х гг. XIX в. // Сельское хозяйство и крестьянство Среднего Поволжья в периоды феодализма и капитализма. Чебоксары, 1982. — С. 82-88.

428. Федотов Г.П. Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам)/ Всупит.ст. Н.И. Толстого; послесл. С.Е. Никитиной; подготовка текста и коммент. А.Л. Топоркова. -М.: Прогресс. Гнозис, 1991. 192 с.

429. Фестингер Л. Теория когнитивного диссонанса. — СПб.: Речь, 2000 — 317с.

430. Филюшкин А.И. Модель «царства» в русской средневековой книжности ХУ-ХУ1 вв. // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 10. - М., 2000. - С. 262-279.

431. Флоря Б.Н. Исторические судьбы Руси и этническое самосознание славян в ХП-ХУ веках (к вопросу о зарождении восточнославянских народностей) // Этническое самосознание славян в XV столетии. — М., 1995. — С. 10-38.

432. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М.: Наука, 1978. -605 с.

433. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук: Пер. с фр. -СПб.: А-саё, 1994. 404 с.

434. Хамитбаева Н.С. Хозяйственная конъюнктура и крестьянское движение в Среднем Поволжье в 60-90-е гг. XIX в. // Вопросы аграрной истории Среднего Поволжья. Дооктябрьский период. Йошкар-Ола, 1978. - С. 102-112.

435. Харламов И.Н. Странники. Очерк из истории раскола // Русская мысль. -1884. № 4. - С. 196-229; № 5. - С. 93-135; № 6. - С. 44-69.

436. Хвостов В. О Томской губернии и о населении большой сибирской дороги до иркутской границы. СПб., 1809. - 107 с.

437. Хвостова К.В. Постмодернизм, синергетика и современная историческая наука // Новая и новейшая история. 2006. - № 2. - С. 22-33.422

438. Хвостова К.В. Развитие правовых понятий в эпоху Средних веков (методологический и конкретно-исторический аспекты проблемы) // Вопр. философии. 2004. - № 1.-С. 128-136.

439. Чагин Г.Н. Старообрядческий мир верховьев Колвы и Печоры в Х1Х-ХХ вв. //Уральский сборник. История. Культура. Религия. Вып. 2. - Екатеринбург, 1998. - С. 258-272.

440. Чагин Г.Н. Этнографические исследования и полевая археография // Традиционная народная культура населения Урала. Пермь, 1997. - С. 1824.

441. Черная Л.А. Русская культура переходного периода от Средневековья к Новому времени: Философско-антропологический анализ русской культуры XVII — первой трети XVIII века. М.: Языки русской культуры, 1999.-288 с.

442. Черносвитов П.Ю. Эволюция картины мира как адаптационный процесс. — М.: Гос. ин-т искусствознания, 2003. — 463 с.

443. Чистов К.В. Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд). СПб: Дмитрий Буланин, 2003. - 539 с.

444. Чичуров И.С. Политическая идеология средневековья (Византия и Русь) / И.С. Чичуров. -М: Наука, 1991. 176 с.

445. Чумакова Т.В. «Человек странствующий»: от «хожения» к путешествию // Человек между Царством и Империей: Материалы междунар. науч. конф. М., 2003. - С. 143- 154.

446. Чуркин М.К. Переселения крестьян черноземного центра Европейской России в Западную Сибирь во второй половине XIX начале XX в.: детерминирующие факторы миграционной мобильности и адаптации. -Омск: Изд. Омского гос. пед. ин-та, 2007. - 376 с.

447. Шамаро А.Затерянный мир//Наука и религия.-1968.-№ 9.-С. 17—22.

448. Шамаро А. Кержацкие тропы //Наука и религия. 1959. - № 4 - С. 68-76.

449. Шамаро А. Стихи на бересте // Наука и религия. 1971. - № 7. - С. 9-15.

450. Шартье Р. История и литература // Одиссей: Человек в истории. 2001. — М., 2001.-С. 162-175.

451. Шахов М.О. Философские аспекты староверия. М.: Изд. дом «Третий Рим», 1997.-205 с.

452. Шацкий Е. Утопия и традиция: Пер. с польск. М.: Прогресс, 1990. - 456 с.

453. Шевеленко А.Я. Апокалипсис и его сюжеты в истории культуры // Вопросы, истории. 1996. - № 11-12. - С. 16-38.

454. Шелегина О.Н. Адаптационные процессы в культуре жизнеобеспечения русского населения Сибири в XVIII начале XX вв. (к постановке проблемы).- Новосибирск: Изд-во Сибирская научная книга, 2005.- 192 с.

455. Шемякин Я.Г., Шемякина О.Д. Старообрядчество и процесс формообразования в российской цивилизации // Общественные науки и современность. 2006. - № 2. - С. 98-108.

456. Шенников A.A. Земледельческая неполная оседлость и «теория бродяжничества» // Этнография народов СССР. Л., 1971. - С. 76-93.

457. Шиловский М.В. Крестьянское переселение в Сибирь в конце XIX — начале XX в.: организация и социальные последствия // Сибирская деревня: история, современность, состояние, перспективы развития: сб. науч. тр.: в 3 ч. Омск, 2004. - Ч. 1. - С. 62-66.

458. Шмитт Ж.-К. К вопросу о сравнительной истории религиозных образов // Другие средние века. К 75-летию А.Я. Гуревича. М.-СПб., 1999. - С. 343-357.

459. Шутова В.Н. Реакционная сущность идеологии и деятельности ИПХС (по материалам Казахстана): дис. . канд. ист. наук. Томск, 1967. - 233 с.

460. Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом: Пер. с нем. и англ. -М.:«Российская политическая энциклопедия»(РОССПЭН), 2004.-1056 с.

461. Щапов А.П. Сочинения: в 3 т. — СПб., 1906. — Т.1: Земство и раскол. II. (Бегуны) С. 505- 579.

462. Щапов Я.Н. Достоинство и титул царя на Руси до XVI в. // Мировосприятие и самосознание русского общества. — Вып. 2: Царь и царство в русском общественном сознании. — М., 1999. — С. 7-16.

463. Щепанская Т.Б. Власть пришельца: атрибуты странника в мужской магии русских (XIX начало XX вв.) // Символы и атрибуты власти: генезис, семантика, функции. - СПб., 1996. - С. 72-101.

464. Щепанская Т.Б. Кризисная сеть (традиции духовного освоения пространства) // Русский Север: К проблеме локальных групп. СПб., 1995. - С. 110-176.

465. Щепанская Т.Б. Культура дороги в русской мифоритуальной традиции Х1Х-ХХ вв. М.: Индрик, 2003. - 528 с.

466. Щепанская Т.Б. Странные люди (о некоторых традициях социального управления у русских) // Этнические аспекты власти. СПб., 1995. - С. 211-240.

467. Эксле О.Г. Проблема возникновения монашества // Другие средние века: К 75-летию А.Я. Гуревича. М.; СПб., 1999. - С. 358-375.

468. Юдина Т.Н. Социология миграций: к формированию нового научного направления. М.: Дашков и К°, 2004. - 397 с.

469. Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры. М.: МИРОС, 1998.-448 с.

470. Юрганов А.Л., Данилевский И.Н. «Правда» и «вера» русского Средневековья // Одиссей: Человек в истории. 1997. М: Наука, 1998. - С. 144— 170.

471. Юхименко Е.М. Выговская старообрядческая пустынь: Духовная жизнь и литература: в 2 т. — М.: Языки славянской культуры , 2002.

472. Юхименко Е.М. Старообрядческий центр за Рогожской заставою. М.: Языки славянской культуры, 2005. - 240 с.

473. Яковлева Е.С. День и час: время Ветхого и Нового завета // Сотворение мира и начало истории в апокрифической и фольклорной традиции (на материале славянских и европейских текстов). М., 1995. — С. 73-78.