автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Стернианские "отражения" и их функция в романе-хронике Н.С. Лескова "Соборяне"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Стернианские "отражения" и их функция в романе-хронике Н.С. Лескова "Соборяне""

На правах рукописи

ОВЧИННИКОВА Инна Васильевна

СТЕРНИАНСКИЕ «ОТРАЖЕНИЯ» И ИХ ФУНКЦИЯ В РОМАНЕ-ХРОНИКЕ Н.С. ЛЕСКОВА «СОБОРЯНЕ»

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

г 8 НОЯ 2013

005541100

Воронеж - 2013

005541100

Работа выполнена на кафедре теории, истории и методики преподавания русского языка и литературы федерального государственного бюджетного образования высшего профессионального образования «Воронежский государственный педагогический университет».

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор кафедры теории, истории и методики преподавания русского языка и литературы ФГБОУ ВПО «Воронежский государственный педагогический университет»

Дыханова Берта Сергеевна

Официальные оппоненты: Евдокимова Ольга Владимировна;)

доктор филологических паук, профессор, профессор кафедры русской литературы ФГБОУ ВПО «Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена»; Кройчик Лев Ефремович, доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры истории журнгшистики ФГБОУ ВПО «Воронежский государственный университет»

Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Северо-Кавказский

федеративный университет»

Защита состоится «18» декабря 2013 г. в 15 ч. 00 м. на заседании диссертационного совета Д212.038.14 в Воронежском государственном университете по адресу: 394006, г. Воронеж, пл. Ленина, д. 10, ауд. 3'7.

С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Воронежского государственного университета.

Автореферат разослан « ноября 2013 г.

Ученый секретарь л Александр Анатольевич

диссертационного совета Житенев

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Творчество Н.С. Лескова, писателя глубоко национального, «пронзившего всю Русь», по словам М. Горького, множеством нитей связано с мировым литературным наследием, что в первой половине XX века не ощущалось так остро, как сегодня, когда прецедентное присутствие чужих текстов становится объектом пристального и заинтересованного внимания исследователей. Установление связей русского «волшебника слова» с английскими писателями XVIII в. в особенности актуально для изучения проблемы; интертекстуальности, проявляющейся на всех уровнях моделирования художественного текста и воплощающей специфику диалога автора с читателем.

Лесков неоднократно ссылается на Шекспира, Диккенса, Дефо, Свифта, Теккерея, Сервантеса, Троллопа, Голдсмита и других английских прозаиков, но, пожалуй, чаще всего русский писатель упоминает Лоуренса Стерна, вво-дяего главное творение - «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» - в круг чтения протопопа Туберозова, героя-идеолога романа-хроники «Соборяне», произведения, казалось бы, детально изученного в разных эстетических аспектах - поэтике нарратива, связях с древнерусской литературой, жанровых традициях и новаторстве, но вопрос о том, что же именно автор «Соборян», будучи одним из наиболее самобытных писателей в истории национальной литературы, усмотрел в «книжечке острое/много английского пастора» для самого себя, все еще остается открытым.

Актуальность работы состоит в исследовании эстетической общно-стирусского автора с английским писателем-парадоксалистом XVIII века и выявлении причин их «генетического» родства. Проблема межтекстовых связей творческого наследия «неукротимого ересиарха» сегодня является острозлободневной. Специальных работ о Лескове и Стерне не существует, хотя близость повествовательной манеры Стерна и Лескова давно замечена Л.П. Гроссманом, В.Ю. Троицким, И.В. Столяровой, Б.С. Дыха-новой и др. исследователями лесковской поэтики.

Однако вопрос обэстетических мотивахобращения Лескова к Стерну требует специального рассмотрения: подобный угол зрения позволяет по-новому увидеть особенности лесковского нарратива романа-хроники «Соборяне» и содержательные пластыих текста, о которых в лесковедении еще ничего не говорилось.

Научная новизна предлагаемого исследования определяется системным изучением эстетических новаций автора «Соборян»,-возникающих в результате неявного пародийного взаимодействия с прецедентным текстом; выявлением форм эксплицитного и имплицитного присутствия стернианских приемов в нарративе романа-хроники, определением специфики лесковской характерологии, а также особенностей авторского присутствия в тексте и организации диалога с читателем.

Цель исследования - выявить интертекстуальные проекции в повествовательной структуре и стилистике «Соборян», предмет - стилевые законы текста Лескова в их внутренней связи со стилистикой автора «Жизни и мнений Тристрама Шенди, джентльмена», а объект исследования - роман-хроника Н. С. Лескова «Собряне».

Задачи исследования:

1) определение специфики повествовательной структуры лескрвскрго романа-хроники в типологическом сопоставлении со стернианскрй повествовательной моделью; :

2) выяснение эстетической функциональности нарративных форм и их скрытого семантазма в эксплицитных и эмплицитных элементах межтекстовых связей;

3) определение типологии и художественных функций образа повествователя-хроникера;

4) исследование: типа отношений повествователя с читателем;

5) выяснение специфики стилевой игры в контексте повествования;

6) рассмотрение характерологии лесковских персонажей в свете стер-нианской теории «коньков» и авторской оценки «русского шандиизма».

Методологической и теоретической базой исследования послужили работы отечественных и английских исследователей, посвященные анализу поэтики Стерна (работы Б. Бенедикта, М. Боудена, Э. Блума и Л. Блум, К. Феннинга, Ф. Кинга, В.П. Маевской, В. Шкловского и др.) и Лескова (И.В. Столярова, Б.С. Дыханова, О.В. Евдокимова, Л.А. Аннинский, И. Мотеюнайте, И.В. Кудряшов и др.). В процессе исследования материала были реализованы сравнительно-типологический, феноменологический, культурно-исторический и структурно-функциональный методы.

Основные положения, выносимые на защиту:

1) сочетание в художественной модели «Соборян» черт традиционного хроникального жанра со стернианскими приемами, синтез «прямой ли-

нии» и «зигзага» обусловлены стремлением автора к воплощению в собственной поэтике особого принципа изображения реальности - принципа «субъективного эмпиризма», что на авторском уровне в «Соборянах» мотивируется спецификой лесковской художественной задачи - эстетического выявления законов национальной ментальности;

2) на фоне образа стерновского героя-рассказчика в романе-хронике Лескова высвечиваются отличия в типе повествователя, принадлежащего одновременно двум мирам - миру героев и внешнему миру, что обуслов-леносопряженностью художественного пространства «Соборян» с хроно-топическими параметрами русского мира;

3) перенос акцента с сюжетных перипетий на «мнения» персонажей, имеющий место у Стерна,в лесковском тексте связан с необходимостью решения не «джентельмепекой», а сугубо национальной проблемы - «русского шанди изма»; " •■■■■-■■

4) смешение трагического и комического начал в «Соборянах» является проявлением алогизма русской реальности пореформенного времени;

5) художественная рефлексия на стернианскую повествовательную технику в романе-хронике Лескова служит стимулом для создания самобытной эстетической системы, получившей дальнейшее развитие в сказовых произведениях писателя;

6) «отражения» стернианской стилистики у Лескова - особый способ художественного исследования национальной ментальности русского народа.

Теоретическая значимость исследования в том, что в нем не только подтверждается продуктивность интертекстуального подхода к творчеству одного из самобытнейших русских писателей второй половины XIX века, но высвечивается новаторская суть авторской эстетической игры с1 прецедентным текстом и открываются новые перспективы изучения 'поэтики Лескова.

Практическая значимость работы в том, что ее материалы исследования могут быть использованы в научных комментариях к лесковскому роману-хронике, а также в лекционных курсах и семинарах по творчеству Лескова и Стерна.

Апробация основных положений и результатов исследования. Основные положения диссертации были доложены на международной конференции, посвященной юбилею Н.С. Лескова (Орел, 2000 г.); на меж-

вузовской конференции «Эйхенбаумовские чтения» (Воронеж, 2002 г.); на конференции молодых ученых (Сыктывкар, 2005 г.); на семинаре славистов в Кэмбриджском университете (Англия, 2012 г.); на кафедре теории, истории и методики преподавания русского языка и литературы ВГПУ (Воронеж, 2013 г.)

Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка научных трудов из 127 номинаций.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность выбранной темы, определяются цель и задачи исследования, дается обзор научной литературы, определяются объект и предмет аналитического освоения и его методологическая база, формулируются положения, выносимые на защиту, а также представляются сведения о структуре работы, апробации ее основных, положений, обосновывается научная актуальность, новизна теоретическая и практическая значимость.

В первой глаЕ.е «Повествовательная модель лесковских «Соборян» как инвариант стернианского нарратива», содержащей три параграфа (§1. Принцип «дезорганизации» линейного повествования; §2. Повествователь и читатель в сгернианском и лесковском нарративе; §3. «Игра словом» в поэтике «Соборян»), выявляются имплицитные и эксплицитные связи стилистики «Соборян» со стернианскими приемами, выясняется пародийный характер ассоциативных параллелей и их художественная семантика.

Смыслотворческая функция «дезорганизации» линейного повествования, у Стерна пронизанного посылками вперед, отступлениями и «зигзагами», в лесковских «Соборянах» проявляется в «ломаной» лирии нарратива, и повествовательная модель романа-хроники представляет собой сложно-организованное целое. Так же, как в стерновском романе, все нити повествования находятся у повествователя, однако в отличие от Тристра-ма Шенди, хроникер Лескова анонимен, не участвует в сюжетных перепе-тиях, воспринимая стар городскую жизнь в качестве наблюдателя - либо с близкого расстояния, либо изнутри.

Повествователь в «Соборянах» вполне соответствует своему художественному назначению некоего объективного свидетеля происходящего,

«записчика», пользующегося неограниченными возможностями проникновения за пределы естественных физических и психологических возможностей стороннего наблюдателя. Оставаясь вне происходящего и оценивая его с определенной интеллектуальной дистанцли, повествователь-летописец» проникает в святая святых главных героев и в сферу сугубо интимных подробностей жизни каждого из персонажей второстепенных, широко пользуясь домыслами, слухами и предположениями старгород-ских обывателей. Объективные факты, возникающие в плотном окружений этих слухов, домыслов и интерпретаций, становятся стимулом обнаружения их внутренних смыслов.

Определенность хронологических рамок повествования вуалируется внешней фрагментарностью и «случайностью» частей художественного целого, фетишизацией обыденных мелочей, значимых, на первый взгляд, лишь для живущих внутри бытового времени лесковских персонажей. Автор «Соборян» по-своему и в соответствии с собственными художественными целями реализует главный принцип стернианского повествования -его субъектно-объектную организацию, когда фактология сюжетных перепетой важна не сама по себе, а как отражение воспринимающего их сознания героев, их «мнений».

Образцом такого нерегламентированного письма, адресованного самому пишущему, являются записи Савелия Туберозова, не предназначенные для других и обусловленные личной потребностью героя, но как текст художественный несущие неявные следы авторской креативности, перекликающейся со стернианской поэтикой. Хронологическая путаница, анахронизм «Демикотоновой книги» вовсе не свидетельствуют о небрежности создателя «Соборян», так как не мешают читательскому восприятию дневниковых записей протопопа Туберозова как целостного и спонтанного текста. Предпринятый нами анализ числовых кодов убеждает в интуиции гения, обращающегося к неразрешимой проблеме синхронизации реальной жизни героя с ее описанием. Соединяя две фабулы - дневниковую и романную — автор «Соборян» достигает искомой сопряженности личного времени героя и объективного исторического времени, в котором естественным образом объединяются все персонажи лесковской хроники.

Предельно детализированная авторская обрисовка главных героев в начале хроники сосредоточивала внимание читателя не на эволюции (развитии) характеров героев, а на «великой старогородской драме, составляющей

предмет ... хроники». В авторском эпитете «великая» по отношению к старогородской драме нет иронии. Жанр предполагает изображение не личностных судеб, а драмы исторической, масштабной, затрагивающей вековой бытовой: уклад, драмы разрушения русских национальных устоев в условиях меняющейся, национальной жизни, грозящей разрушением основ русской духовности, всего духовного русского космоса. Но особенности лесковского письма - в синтезе исторического и частного, высокого и будничного, трагического и комического.

Сопоставляя двойственную структуру повествования «Тристрама Шенди» (с ее преимущественным креном в сторону внутренне драматизированной формы, растворяющей границы эпического и приводящей всю структуру к единству) с лесковским повествованием, можно уловить движение от традиционного жанра романа к его новой модификации, Эпический роман, создаваемый «Тристрамом-писателем», попросту не может, отделиться от потока его сознания, которое развертывается как драма - в противостоянии его отдельных временных моментов, отделенных и одновременно связанных, друг с другом пропущенным пространством. Это открывает внутреннюю противоречивость сознания, которая становится основой субъективного гротеска (М.М. Бахтин) в романе.

. В лесковской хронике стержнем повествования остается речевая зона «хроникера», приближающего читателя вплотную к объекту изображения - старгородскому «житью-бытью» персонажей. Когда автор «Соборян» характеризует дневник Туберозова как «значительную часть» всего повествования - «разбитых и потом сшитых на живую нитку литературных лохмотьев», то возникающая метафора, уподобляя текст «Соборян» пестрому лоскутному одеялу, обнажает связь формы и авторского замысла. Условность общения с читателем способствует возникновению иллюзии совмещения времени рассказывания и времени событийного. При этом включенные в поток времени герои возникают со «своим» словом, обращенным друг к другу. И поскольку, кроме отца Савелия, все персонажи детски непосредственны и простодушны, то поток их сознания, отделенный от авторского слова, не подчиняется линейности эпического сюжета.

Иными словами, каждый из участников событий — немножко «Трист-рам» — в любой момент может изогнуть прямую линию эпического повествования в «зигзаг», вступив в спор о том, например, кому надо молиться «о бежавшем рабе» или в подробностях вспомнив боярыню Плодомасову,

принадлежавшую другому веку. Принцип осложнения хроникального повествования неконтролируемыми отступлениями «по поводу» и «кстати» только внешним образом нарушает художественную целостность лесков-ского творения. На самом деле в «Соборянах» нет ни одного лишнего эпизода или персонажа - все они живые участники живой жизни во всей непосредственности ее проявлений.

Если у Стерна действительность почти никогда не находится в центре, появляясь для обозначения бесконтрольных событий и встреч внутри повествовательной структуры времени, а письменный текст, создаваемый рассказчиком, представляет почти неограниченную свободу для множественного описания, то у Лескова любой жизненный или литературный факт 'возникает как субъективная рефлексия персонажа в его слове, и критерий истинности заменяется критерием личной правды. Стихия лиризма у Лескова имеет иные функции, чем у Стерна, но в такой же степени противостоит рационалистическому познанию, являясь в трагикомическом восприятии жизни противовесом «правильному» догматическому мышлению.

Понимание читателя как физического существа, а книги как физического объекта побуждало Стерна к особым приемам кодировки скрытых смыслов, а именно: текст отмечен крестами и звездочками, в нем встречаются чистые страницы (способ привлечения читателя и возможность заполнить их позднее своими словами), имеет черные или мраморные страницы («сокрытие» смысла для возбуждения интереса, угрозы уничтожения страниц) и, наконец, игра с пунктуацией и длиной глав служит тем же целям - «удержать рвущегося вперед читателя» и вызвать столкновение рассудка и воображения.

Лесков, отказываясь от эротических ассоциаций и двусмысленных намеков, которыми изобилует стернианский текст, строит свои отношения с читателем в зоне прямых: обращений и скрытых рефлексий На стерниан-ские приемы. В «Демикотоновой книге» в pandant к черной странице есть чернильное пятно, которое сохраняется пишущим как мемориальный знак пережитых потрясений, но главной заменой стерновских «крестов» и «звездочек» у Лескова становятся кавычки и курсив, воплощающие особую авторскую концепцию чтения и письма, не совпадающую с аналогичной концепцией Стерна, но также создающую риторическую ситуацию.

Опыт применения стернианской повествовательной техники в «Соборянах» оказывается эстетически продуктивным, хотя отношения с читате-

лем хроники больше напоминают традиционные обращения, опирающиеся на условность этого приема. Читатель Лескова тоже включается в неопределенное множество, маркированное местоимением «мы», объединяющем персонажей с повествователем. У Стерна Лесков творчески заимствует главное - ассоциативный метод повествования, когда авторская идеология постигается через стиль рассказчика: многочисленные отклонения от прямой сюжетной линии, осуществляя «разговорное взаимодействие» с читателем, тоже предписывают читателю «Соборян» чтение, как бы не нуждающееся в рациональном интерпретировании, поскольку повествователь' видит происходящее и слышит персонажей непосредственно «вместе» с читателем. У Лескова тоже беседуют (Тристрам напрямую сравнивает свою риторическую технику с беседой) - и беседуют с разной степенью интенсивности общения на протяжении всех пяти частей хроники его герои, и читатель учитывает их «мнения» в границах взаиморефлексии беседующих, не выходя из круга ассоциаций, задаваемых в зоне повествователя, так как лесковские персонажи в основном не менее простодушны и наивны, чем окружение Тристрама. Но за их наивностью и детской непосредственностью просматриваются мудрость многих поколений и содержание их жизненного опыта.

Замечательный комментатор произведений Стерна и глубокий знаток английской литературы A.A. Франковский обращает внимание на виртуозной обращение Стерна с богатствами национального языка. Виртуозно использовавший художественные идеи Стерна и Гофмана русский «волшебник слова», в распоряжении которого был огромный диапазон народного языка, еще более усложнил «рапсодический», как его именует герой-повествователь Стерна, принцип сопряжения словесных конструкций и «далековатых идей». В «Соборянах» субъективное обращение со словом, вызывающее комический эффект, демонстрируют персонажи, чья непосредственность и детскость восприятия мира накладывают особый отпечаток на их речевую манеру. Это, прежде всего, дьякон Ахилла Десницын, так и не доживший до обращения по отчеству, а потому такового в романе-хронике «не имеющий». Именно простодушие этого героя в обращении со словом является источником подспудной знаковости истории с подаренными первым лицам старгородской поповки тростями, которые, по словам повествователя-хроникера, «пали между старгородским духовенством, как библейские змеи, которых кинули пред фараона египетские ку-

лесники». Наивное прямодушие Ахиллы побеждает спекулятивность «логики» и помогает ему проникнуть за внешние покровы якобы не имеющего «двойного дна» туберозовского следования «совету» консисторского секретаря.

В «Соборянах» лесковская «игра словом» обретает разные стилевые ракурсы и выявляет различия между пустой оболочкой слов, утративших полновесность, и словом, «началом всех начал» (Б.С. Дыханова). «Вразумление» Ахиллы духовным отцом совершается путем разоблачения лживых, прикрывающих пустоту слов петербургских «литератов». Тубе-розов открывает дьякону опасность развращающей, сбивающей с толку, выдающей себя за объективный факт (в огласовке Ахиллы - «хвакт») словесной «чепухи» (у Ахиллы - «ерунды»), заставляя понять истинный смысл его «петербургской просвещенности», когда, «идя дальше от ничтожной блохи», Ахилла кончает отрицанием религии и самого Бога. Подобно Стерну, Лесков пародирует здесь, «вырывая» из политического контекста новейших идеологических и естественно-научных дискуссий своего времени и его «передовой» литературы, споры, оснащая речевое поведение героя «модными» словечками и их контаминациями, выдающими полуобразованность Ахиллы и создающими комический, смеховой эффект.

Лесков пользуется разнообразными способами выворачивания наизнанку первичных смыслов: так, пресловутое «лампопо», сыгравшее с героем злую шутку, является перевертышем лексемы «пополам» и обозначает напиток, приготовлявшийся из пива с какими-нибудь добавлениями. «Пол-имперал», на котором «ездит» в Петербурге Ахилла, на самом деле «родственник» золотой монеге достоинством в семь рублей пятьдесят копеек, а не месту для седоков (импералу) на крыше вагона конки. Особый случай - комическое пародирование в стихах капитана Повердовни, посвященных именинам петербургской гости почтмейстерши - госпоже Мордоконаки, чья фамилия - комическая калька онима известного откупщика и золотопромышленника Бенардаки: греческий суффикс, присоединенный к русскому просторечию «морда», вносит дополнительный юмористический нюанс в портрет молодой, привлекательной, роскошно одетой столичной «штучки», ставшей объектом поклонения провинциального капитана.

, Разнообразные «рикошеты» стернианских приемов, наблюдаемые в «Соборянах», убеждают, что в творческом соревновании с английским

классиком Лесков использует необыкновенную личную изобретательность. Мощь таланта «прозеванного гения», проявляясь в остроумнейшей игре с поэтикой Стерна, отрицает подражание, переплавляя «стернианст-во» в собственную уникальную художественную систему. Автор «Соборян» не копирует творческую манеру Стерна, а использует его художественные идеи для осуществления собственных целей. Текст «Соборян», четко структурированный на пять частей, в свою очередь состоящих из фрагментов целого - отдельных главок разного объема, включает множество «историй», часто не имеющих прямого отношения к основному сюжету. Хронологическая «путаница» внутри «Демикотоновой книги» протопопа Туберозова как бы пародирует ситуацию «Тристрама Шенди», используя принцип читательского присутствия. Игра парадоксами, всевозможными ассоциациями, о наличии которых ведущие диалог персонажи не подозревают, не менее интенсивная, чем у Стерна, служит у Лескова кодировке текста, когда серьезный смысл может быть извлечен из глубин подтекста и устное слово функционирует как квинтэссенция множества значений. «Интуиция гения» (Л.А. Аннинский) ориентирует Лескова, читателя Стерна, в создании собственной риторической «машины», позднее модернизируемой в сказовой системе «волшебника слова».

Сопоставление повествовательной модели «Соборян» с главной книгой Л. Стерна позволяет констатировать наличие у Лескова стилевых аналогов, возникающих в связи с собственными задачами русского писателя. Провинциальная жизнь, сохраняющая патриархальность и ещё чуждая столичной разобщенности, способствует непринужденному обмену мнениями, а мелочи повседневности в восприятии персонажей как бы укрупняются и становятся той основой, на которой зиждятся их жизни и судьбы. Психологическое самораскрытие героев совершается в их словесных реакциях на бытовые происшествия, в которых и фиксируется движение времени. Комментарий повествователя является лишь фоном, имеет вторичный характер и ограничивается наличными фактами, наблюдаемыми воочию или передаваемыми из уст в уста. Такая установка исключает возможность тотального воздействия автора на события, умаляет его роль демиурга, и повествование действительно разворачивается «лентою, хартиею».

Однако принцип «дезорганизации» линейного сюжета используется Лесковым для создания целостной картины старгородской жизни при по-

мощи включения монологов персонажей, обращенных в прошлое, и прямая сюжетная линия "обрастает" всевозможными попутиыми новеллами «по доводу» и «кстати», а в связи с необходимостью косвенного выявления авторской рценочности символизация фактов реальности совершается за счет лексических повторов, изменения контекста, графограмм и виртуозной стилевой игры словом.

Во второй главе «Персонажи «Соборян» в свете стерниапской «теории коньков», включающей два параграфа (§1. Авторская характеристика персонажей в «Соборянах»; §2. «Коньки» лесковских героев) рассматривается характерологический аспект персонажных образов, косвенно пародирующих особенности стернианских оригиналов из семейства Шенди -носителей идеи, существования, скрепляющей поступки и мнения воедино, придающей жизни смысл и оправдание. Лесков усмотрел в чудачествах героев Стер>на нечто очень важное для понимания национального сознания и специфичности русского «шандиизма» как способности русских людей посмеяться над самими собой и обстоятельствами, при этомне отдавая отчета, как тот или иной поступок или случай отзовутся в ближайшем ¡будущем и что они означают в настоящем.

Лесков в «Соборянах», проявляя все внутрисемейные связи героев, создает еще одно «семейное объединение» из грех церковнослужителей соборной поповки, которые, как члены клана Шенди у Стерна, противопоставляются друг другу не только по возрастным, внешним особенностям или иерархическому статусу, но и по личным пристрастиям, проистекающими из индивидуальных характеров и характеризующими оригинальную самобытность каждого.

«Коньо» лесковских героев в чем-то совпадают со стернианскими (например, потребность в постоянном запечатлении повседневности на листе бумаги у Туберозова напоминает сочинительство Тристрама, увлечение лошадьми и верховой ездой у Ахиллы подобно страсти Йорика и т.п.), но характеризуют их в соответствии с разными сторонами русского национального характера и национальной ментальности. Стерпианский скептицизм но отношению к разуму, слишком многого ожидающему от индивидуума, чрезвычайно близок Лескову. Баланс между головой и сердцем, трудно достижимый для «любезного Ахиллеса», Туберозову дается как результат усилий 'длиной'в жизнь. Захария же предпочитает следовать за протопопом, не обременяясь размышлениями и сомнениями и выполняя свою миссию преумножения рода человеческого..

За истекшие полтора века исследователи так и не пришли к единому мнению об авторской доминирующей идее относительно характерологии героев лесковского романа-хроники. Соборяне - Савелий, "Захария и Ахилла - интерпретируются, с одной стороны, как духовное целое, которое необходимо воспринимать именно как целое. С другой стороны, это разные грани, типы этого целого, и соборнаяпоповкадействительно символизирует русский национальный характер, «сведенный Н.С. Лесковым по доминирующему началу к трем основным типам: Савелий - мудрость, Захария — смирение и кротость и Ахилла - сила» (И.В. Кудряшов), и в то же время патетика, связанная с мощью личностных проявлений этой рус-скости, у Лескова снижается комическим началом, вторгающимся в текст.

Для Лескова именно «капризная» манера Стерна, соединяющая патетику с шутовством и буффонадой, воплощающая жизненные парадоксы в «игре слов» и в двусмысленностях словоупотребления, была особенно ценной. Фамилия стерновского героя - Тристрама Шенди - на йоркширском диалекте означает «человек со странностями» (русский эквивалент — «без царя в голове»), а поскольку речь идет обо всем семействе, которому принадлежит Тристрам, то персонажи Стерна выглядят сборищем чудаков, где каждый имеет свои причуды и маниакальные идеи, определяющие его жизненное поведение и «мнения».

Указывая в романе английского классика на национальный культ приватности, джентльменства, причуды — то есть «конька», автор вступительной статьи к русскому переводу «Тристрама Шенди» называет Стерна «балаганным кукольником, дергающим то одну, то другую нитку, а временами вываливающимся на подмостки собственной персоной» (В. Шкловский). Все эти особенности авторской концепции Стерна оказались небезразличны русскому «волшебнику слова». Сопряжение двух понятий - «конек» и «причуда» и связь последнего с лексемами «чудак», «чудик» и «чудо» в русском живом языке трактуется гораздо шире. В словаре Владимира Даля метафорическое значение слов «конек» восходит к понятию «чья-либо слабость, охота, страсть», а синонимия слова «причуда» еще богаче: «каприз, странность во нраве, чудачество, особенность, прихоть, выдумки, выходки, затея, неразумное, произвольное и странное требование, свойства чудака или баловня» (Даль). Чудак же у составителя словаря — «человек странный, своеобычный, делающий все не по-людски, а по-своему, вопреки общему мнению и объекту» (Даль).

У Стерна же реализация словарной (языковой) метафоры, имеющей смысл «причуда», совершается в речи рассказчика и обретает прямое значение, когда тот говорит о реальной лощади. Остроумное переключение со «скаковых лошадей», то есть физического объекта из соответст вующей категории, на объекты, не имеющие с ней ничего общего или представляющие разные элементы одной и той же категории, обнажает стилевой принцип: Стерн объединяет и смешивает (микширует) разнообразные предметы окружающего мира, наделенные вещественными признаками, то сохраняя за ними эту вещественность, то лишаяих её. «Коньки» героев Стерна призваны показать несовпадения рационального и стихийного, желаемого и действительного.

В попытке перенести на лист бумаги свою жизнь Тристрам рассматривает создаваемый текст как относящийся к воспроизводству (книга как ребёнок), развлечению (книга как продукт интересной деятельности), производительности (книга как возбудитель идей и эмоций). Стерновский герой, однако, видит, что не может вполне управлять своими умственными письменными построениями, с изумлением убеждаясь, что его перо управляет им самим. Но и все остальные лица испытывают трудности в управлении: своей специфической областью интереса и не в состоянии справиться с собственной жизнью. Тем не менее, пристальное, внимание автора к усилиям его героев воплотить в жизнь их психологические установки и достигнуть искомых результатов привело Л. Стерна на новую литературную стезю, породив оригинальный способ художественного познания мира и человека во всей сложности взаимодействия персонажей, что зиждется на множестве спонтанно возникающих культурных и эстетических ассоциаций, входящих в авторский метаконтекст, который и уравновешивает пафосное и банальное, героическое и житейское, трагическое и комическое.

Чудаки Стерна интересны читателю тем, как именно они используют отпущенное Богом время и тот личный шанс, который дается каждому. Принадлежащие к категории чудаков «джентльмены» Л. Стерна и их персонажное окружение наивны и простосердечны. Лишенные чрезмерной амбициозности они, однако, сохраняют эмоциональную напряженность и максимализм в суждениях. Их «коньки», то есть слабости, пристрастия, желания, определяют их жизнь, мнения и интересы, воплощающие характерные черты каждого из персонажей. Туберозов сродни Вальтеру Шенди

в стремлении к сознательному отношению к жизни и желанию овладеть истиной. С другой стороны, «Демикотоновая книга» выявляет необходимость создания собственной книги, отражающей знаковые мгновения жизни.

«Коньки» дьякона Ахиллы Десницына определяются его натуральными дарованиями - певческим и необыкновенной силы «природной про-израстительностью». Богатырь-дьякон увлекается всем, что попадает в сферу его внимания - исполнением церковного соло; «расследованием» причин поступка протопопа, связанного с «одностойностью» подаренных тростей; искоренением вольнодумства Варнавы Препотенского, «йетер-бургским» свободомыслием; охотой и «актерством». Но больше всего Ахилла увлечен верховой ездой. Символика коня и всадника, восходящая к мифологическому образу кентавра (полуконя и получеловека), отождествляется и с диким телом вообще.

В романе Стерна лошадьми увлекается пастор Йорик. Вдовый и бездетный Ахилла, не радевший «ни о стяжании, ни о домостройстве», тоже имел при «мазаной малороссийской хате» небольшую жердяную карду, «в которой по колено в соломе бродили то пегий жеребец, то буланый мерин, то вороная кобылица». В виду явного текстологического совпадения лесковской и стернианской деталей очень важны их интерпретационные различия. Повествователь в «Соборянах» в отличие от Стерна оставляет факт смены лошадей у героя без прямых комментариев, тонко обыгрывая семантику мифопо-этическихконнотаций. ■ !•'>4 '.'

С глубокой древности считавшийся жертвенным животным кош» был связан у язычников с богами солнца и вод, культом мертвых и погребением. Три конька как собственность дьякона символически уподобляются четырём скакунам гомеровского Ахиллеса, в «Илиаде» принесенным в жертву богам у погребального костра. Даже масть коня у древних имела свою знаковость, что придает дополнительный смысл лесковским цветовым деталям.

Мотивация авторской характеристики в сцене купания старгородских обывателей, когда «нагой богатырь с буйною гривой черных волос на большой голове» показывается в волнах реки, плывя против течения воды «на достойном его могучем красном коне», выясняется в метаконтексте, в мифопоэтических параллелях. Образ огненного коня связан не только с упряжкой несущегося по небосклону солнца, но и с библейской колесни-

цей Ильи-пророка. Мифопоэтический колорит и эпическая картинность лесковского описания, внося дополнительные смысловые краски в образ «Ахиллеса», не исключают косвенную ассоциацию по противоположности с Росинантом конем, рыцаря из Ламанчи.

Тождество имени гомеровского героя Ахиллеса, правой руки Одиссея, с личным онимом старгородского «воителя» у Лескова служит авторской идее неисчерпаемости духовного потенциала национального характера и одновременно знаком некоей общности людей, предназначенных Создателем для защиты всех тварей господних. Способность Ахиллы Десницына целиком отдаваться тому, что является объектом его озабоченности, оборачивается всевозможными крайностями в поступках и их непредсказуемыми результатами. «Непомерный» дьякон, «уязвленный» всеми радостями и скорбями мира, ценою ошибок и потерь только в самом конце своей жизни обретает мудрость, примиряющую • окружающих со смертью того, «в ком в одном тысяча жизней торит». Экстравербальные приемы и алогизм анекдотических ситуаций позволяют разглядеть главное в чудачествах Ахиллы, гордящегося своим «казацким» происхождением, его детскую непосредственность и сердечную простоту. «На сердце свое надейся, - скажет ему протопоп, - оно у тебя бьётся верно».

«Коньки» лесковских героев так, или иначе ассоциируются с увлечениями персонажей Стерна, но в той части, где. последние наделены детскостью, наивностью, доверчивостью и способностью поддаваться не столько доводам разума, сколько стихии чувств. Лесков, заимствуя художественные идеи английского классика, эстетически «переплавляет» их в оригинальную авторскую стилистику. С этой точки зрения, искусство Н.С. Лескова, так же как творчество Л. Стерна, является актом эстетической игры с «прототипами» - с тем же Сервантесом, С. Джонсоном, Д. Свифтом, с одной стороны, пародирующими текст-«прототип», а с другой - демонстрирующими художественную систему, образная информативность которой в своей уникальности порождается интуицией творца. Созданный Стерном «роман мнений» подсказывает Лескову-художнику, которого интересует национальная менгальность русского народа, его коллективный разум, каким образом «спрятать», используем выражение Ф.М. Достоевского, «рожу сочинителя» и напротив, открыть и пустить в дело смыслотворческие ресурсы «живого великорусского языка». Опыт «Соборян» и «Воительницы» станет этапом творчества, с которого начинается движение писателя к сказовому повествованию.

Постоянная оглядка на главное творение Стерна - роман «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» при анализе образного содержания лесковского романа-хроники оказалась в высшей степени оправданной, поскольку очень многое в «Соборянах» открывается в этом контексте по-новому или, по крайней мере, открывает возможность более объективной аргументации гипотетических исследовательских положений.

Словесная игра, у Стерна имеющая эпизодический характер, в стилистике лесковского текста обретает основополагающее значение, становясь зеркалом народного самосознания и одновременно отражением авторского мировидения. Новаторская сущность этой игры будет осознана почти столетие спустя, тогда как ближайшему кругу критиков она казалась языковым «юродством» (А. Волынский) или филологической «эссенциозностью» (Ф. Достоевский). Семейство чудаков Шенди для Стерна олицетворяет личностную оригинальность и, благодаря «теории коньков», Стерн обосновывает необыкновенное разнообразие жизненных типов, порождаемых одними и теми же обстоятельствами и генетической природной предрасположенностью человека. И здесь социальная общность или неравенство, разность или сходство темпераментов и взглядов отодвигаются на задний план. Миром и человеком, оказывается, управляют не идеи, а интересы, и это шло вразрез с убеждениями философов - просветителей.

Стериианская «теория коньков», служащая Стернудля определения объективного критерия, позволяющего классифицировать людей, живущих в одной и той же социальной среде, в их специфических отличиях сп-других. Ирония английского пастора по отношению к фундаментальным основам государственности, права и морали, находящая поддержку у Лескова «русского» Стерна, имеет и другие последствия. В патриархальной общности, разрушаемой течением времени и отказом личности от ответственной серьезности в оценке нигилистических тенденций, с точки зрения автора «Соборян», было нечто самоценное, требующее неустанного личиостиого попечения. Вот почему Старгород, где обитают лесковские герои, для автора - не географическая точка, не среда обитания, а символическое обозначение уходящего в прошлое города чудаков, оригиналов, живущих в ладу с прошлым и настоящим, с самими собой, с природой и Богом. Своеобразный реквием идиллическим временам - «Соборяне» посвящены «старой сказке» национального быта, увековеченного усилиями ее автора. Опыт Стерна оказался для Лескова тем художественным им-

пульсом, который послужил осознанному выбору собственного творческого пути и выработке своего неповторимого писательского «почерка».

В заключении подводятся итоги исследования, формулируются основные выводы и определяются перспективы дальнейшей разработки проблемы интертекстуальных связей в творчестве Лескова.

СПИСОК ОПУБЛИКОВАННЫХ РАБОТ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ

1. Овчинникова И.В. Лоренс Стерн и Николай Лесков / И.В. Овчинникова // Эйхенбаумовские чтения : сборник научных статей. - Воронеж : ВГПУ, 2007. С. 80-86.

2. Овчинникова И.В. Художественный смысл понятия «шандиизм» в «Демикотоновой книге» протопопа Туберозова («Соборяне» Н.С. Лескова) / И.В. Овчинникова // Учёные записки Орловского гос. университета : Лесковский сборник. - Орел, 2007. С. 95-99.

3. Овчинникова И.В. Хронологические парадоксы «Демикотоновой книги» (роман-хроника Н.С. Лескова «Соборяне») / И.В. Овчинникова // Вестник Костромского гос. университета им. H.A. Некрасова. - 2009. -№ 1. — С. 85-87.

4. Овчинникова И.В. Стернианские традиции в романе-хронике «Со-боране» Н.С. Лескова («Игра словом») / И.В. Овчинникова // Вестник Воронежского государственного университета. - 2012. - № 2. - С. 72-75.

5. Овчинникова И.В. Лесковская интерпретация теории «коньков» Лоренса Стерна в романе-хронике «Соборяне» / И.В. Овчинникова // Вестник Пятигорского государственного л и н г в ист и чес ко го университета. - 2013.-№ 1.-С. 190-193.

Статьи под № 3, 4, 5 опубликованы в изданиях, утвержденных ВАКом.

Подписано в печать 13.И.2013. Формат 60*84'/!6, Печать трафаретная. Гарнитура «Тайм;». Усл. печ. л. 1,25. Уч.-изд. л. 1,16. Заказ 249. Тираж 100

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Воронежский государственный педагогический университет» Отпечатано в типографии университета. 394043, г. Воронеж, ул. Ленина, 86.

Текст диссертации на тему "Стернианские "отражения" и их функция в романе-хронике Н.С. Лескова "Соборяне""

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ «ВОРОНЕЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ

УНИВЕРСИТЕТ»

КАФЕДРА ТЕОРИИ, ИСТОРИИ И МЕТОДИКИ ПРЕПОДАВАНИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ

СТЕРНИАНСКИЕ «ОТРАЖНЕНИЯ» И ИХ ФУНКЦИЯ В РОМАНЕ-ХРОНИКЕ Н.С. ЛЕСКОВА «СОБОРЯНЕ»

диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

На правах рукописи

04201450746

Овчинникова Инна Васильевна

10.01.01 - русская литература

научный руководитель: доктор филологических наук, профессор,

Дыханова Берта Сергеевна

ВОРОНЕЖ-2013

СОДЕРЖАНИЕ

Введение 3

Глава 1. Повествовательная модель лесковских "Соборян" как вариант

стернианского нарратива: 28

§ 1.1 Принцип "дезорганизации" линейного повествования. 36 § 1.2 Повествователь и читатель в стернианском и лесковском

нарративе. 62

§ 1.3 "Игра словом" в "Соборянах". 77

Глава 2. Персонажи "Соборян" в свете стернианской теории "коньков": 88

§ 2.1 Авторская характерология персонажей в романе-хронике. 99

§ 2.2 "Коньки" лесковских героев. 109

Заключение 129 Список использованной научной литературы и других информационных

источников 134

Введение

Сопоставление мировых шедевров с выдающимися произведениями литературы национальной помогает не только выявлению интертекстуальных связей между художественными явлениями, но и демонстрирует неоднозначность восприятия творчества национальных гениев в разные эпохи.

Проблема творческой преемственности, подключения к определённой эстетической традиции, её дальнейшее развитие особенно актуальны в том случае, если разговор идёт о художнике, чья авторская индивидуальность в высшей степени самобытна. Оригинальность стиля Николая Семёновича Лескова сегодня признаётся всеми современными исследователями его прозы. Однако это не исключает многообразие связей этого писателя с предшественниками: кроме Пушкина, Гоголя, Вельтмана, на стилистику Лескова повлиял и английский прозаик Лоренс Стерн, создатель непревзойдённого "Тристрама Шенди".

В статье "Лоренс Стерн и Джеймс Джонс: к проблеме интертекстуальности" её автор справедливо замечает: "Как известно, очень часто то литературное произведение, которое некогда считалось недостойным, пошлым или вообще игнорировалось, сегодня является чем-то вроде исходной точки при критическом анализе других произведений, и наоборот" [116, с.221]. Это высказывание может в равной степени относиться не только к Стерну, его современниками воспринимаемому как явление в высшей степени алогичное, а значит, и не стоящее серьезного внимания, так и к Лескову, своей эпохой не оценённому и не понятному.

Сегодня существует внушительный по объёму пласт научных исследований о поэтике писателя и, в частности, о романе-хронике "Соборяне", но работ, посвященных сопоставительному анализу творческих манер двух оригинальнейших национальных писателей, пока не существует, что определяет

новизну темы данной работы. Необходимость подобного исследования диктуется неполнотой существующих ответов на вопросы, что именно в "книжечке остроумного английского пастора" заинтересовало Лескова-художника и как "волшебник слова" воспользовался опытом английского оригинала, "мелочника", парадоксалиста, каковым был и сам автор "Соборян", "Запечатленного ангела", "Очарованного странника", "Заячьего ремиза" и других шедевров.

В вышеупомянутой статье К. Карслян, давая краткий обзор негативных оценок писаний Стерна его соотечественниками, замечает: "Высказывания знаменитых современников Стерна способствовали формированию предвзятого отношения у литераторов XIX века к творчеству великого английского юмориста. Ими строго осуждался роман "Тристрам Шенди", вопреки той огромной популярности, которой он пользовался среди широкого круга читателей с первых же дней появления на свет: Уолпол считал его скучным, утомительным; Голдсмит - непристойным, дерзким, пустым; Ричардсон - диким, бессвязным и неприличным" [там же, с.222].

"Английские реалисты XIX века, - продолжает Карслян, - отрицательно относились как к Стерну-человеку, так и к Стерну-писателю. Теккерей и Диккенс, диктовавшие общественный литературный вкус Англии, срамили своего старшего соотечественника: "простодушный шалун", "негодный, истасканный старый негодяй". При жизни о Стерне часто предосудительно высказывались как о священнике, "поменявшем свою рясу на колпак и колокольчики шута" [там же]. Автор цитируемой статьи находит лишь два примера восхищенного восприятия искусства Стерна в начале XIX века - у русского литератора Н. Карамзина ("Стерн несравненный! В каком учёном университете научился ты столь нежно чувствовать? Какая риторика открыла тебе тайну двумя словами потрясать тончайшие фибры наших сердец? Какой музыкант так искусно звуками струн повелевает нашими чувствами?") и великого немецкого поэта Гёте ("...Я хочу обратить ваше внимание на человека, который во второй половине прошлого века

положил начало и способствовал дальнейшему развитию великой эпохи более чистого понимания человеческой души, эпохи благородной терпимости и нежной любви") [там же, с.224].

Современный литературовед К.Н. Атарова в автореферате кандидатской диссертации "Жанровое новаторство Лоренса Стерна и его влияние на европейскую литературу" отмечает: "Представители английского романтизма, многие из которых были не только поэтами, но и тонкими литературными критиками, обнаружили более глубокое понимание Стерна, чем современники писателя" [109, с.22].

Третьим, добавим, был Н.С. Лесков, отношение к которому у его современников было сходным. Достоевский, высоко оценивший в "Соборянах" дневник Туберозова, манеру письма - лесковский сказ - категорически не приемлет. Н.К. Михайловский, виднейший критик литературного народничества, считает фабулу "Очарованного странника" неким конгломератом случайных эпизодов, а Аким Волынский оценивает язык "Левши" как "набор шутовских выражений в стиле безобразного юродства" [19, с. 147].

В последние десятилетия в России были защищены две кандидатских диссертации о связях Стерна с современной зарубежной литературой, в которых ставились и находили своё разрешение общие вопросы поэтики Стерна, небезынтересные для нашего исследования. В.А. Чебинева в кандидатской диссертации "Развитие традиций Л.Стерна в творчестве В.Вульф и А. Мер док" [124] возвращается к проблеме традиций и новаторства в творческом опыте Стерна, обращая особое внимание на сходство писательского стиля с литературным импрессионизмом. Возможность появления в произведениях Стерна черт эстетики модернизма исследователь объясняет интересом автора "Тристрама Шенди" и "Сентиментального путешествия" к философии Локка, который в своей книге "Опыт" совершает "своего рода психолого-анатомический экскурс", прослеживая цепочку формирования идеи: чувственное восприятие

мира - акт, при котором ум пассивен, мышление отсутствует, информация поступает через впечатление, источником которого, в свою очередь, является ощущение, которое является первичным в цепочке формирования идей и представляется Локку единственно истинным. "В эстетических концепциях импрессионистов, - напоминает В.А. Чебинева, - впечатление имеет не менее принципиальное значение, чем в "Опыте" Локка" [там же, с.22].

Ещё одной важнейшей точкой соприкосновения философии Локка и эстетики импрессионизма, считает В.А.Чебинева, является понимание слова как инструмента передачи идеи и впечатления: ".. .для Локка слово - это чувственные знаки, необходимые для общения, обозначающие непосредственно только идеи в уме говорящих. Несовершенство слов Локк объясняет сложностью смешанных модусов, когда споры идут не о сущностях, а о словах и причиной взаимного непонимания являются разные представления о значении того или иного слова" [там же, с.28]. По оценке автора работы, "Л.Стерн обыгрывает двусмысленную ситуацию, в которой герои, разговаривая на одном языке, понимают друг друга каждый по-своему, поскольку, во-первых, в словах каждый из них видит свои идеи, а в собеседнике опять-таки свою идею этого человека".

Иллюстрируя мысли Локка, Л. Стерн ставит героев в комичные ситуации, где имитирующее наукообразие ученых трактатов эпохи Просвещения словоблудие создает условия, в которых люди не могут услышать друг друга, поскольку за "внешними" словами они не видят реального смысла. Наиболее распространенной организацией текста является полилог, оформленный как монолог с богатым синтаксисом, позволяющим безболезненно вводить и выводить персонажей из беседы, а также подчеркнуть их фактическую глухоту по отношению друг к другу. Когда же Л.Стерн сознательно оформляет текст в диалог (о штанах), он звучит до безобразия бессмысленно и тем самым ещё раз подтверждает идею о несовершенстве слов" [там же, с.28-29].

Не менее существенной для решения нашей задачи является работа М.В.Строгановой "Проповедь в творчестве английских писателей XVIII века: Джонатан Свифт, Лоренс Стерн, Сэмуэль Джонсон" [121], поскольку в романе-хронике "Соборяне " есть косвенная проекция стилистики проповедей Стерна в слове Туберозова (интересен факт перевода некоторых проповедей Стерна Петром Чичаговым для Державина). Два тома своих проповедей Стерн подготовил к печати уже после шумного успеха "Тристрама Шенди", в текст которого была включена одна из них -"О злоупотреблениях совести", вложенная в уста персонажа романа - пастора Йорика, носящего имя шекспировского шута.

о

М.В. Строганова, анализируя факт использования имени Иорика в собрании проповедей Стерна, указывает на стерновский парадокс: при помощи вымышленного автора (автора-литературного героя) проповедник "вольно или невольно разрушает самую основу проповеди как словесного жанра. Раскрывая том проповедей Йорика, читатель испытывает неуверенность в том, как к ним относиться: как к серьёзной проповеди или как к продолжению романа, литературной игре" [там же].

Подробно анализируя рефлексию Стерна на собственные проповеди и проповеди героя, пастора Йорика, М.В. Строганова приходит к выводу, что "Стерн воспринимает свои проповеди скорее как литературные, чем как религиозные сочинения, во всем, что касается авторства и новизны" <...> "Юмор и чувствительность, - продолжает исследователь, - две важнейшие составляющие литературной манеры Стерна, неразрывно связанные и постоянно переходящие друг в друга. Эти качества отличают и риторику его проповедей" [там же, с. 134135].

Что же касается формы стерновских проповедей, то М.В. Строганова обращает внимание на то, что "она почти свободна от всех формальных признаков жанра, в ней нет никакого "разделения", невозможно уловить чёткую

структуру, переход от темы к теме, от доказательства к увещеванию, как это было в проповедях Свифта и Джонсона" [121,с. 138].

Основные выводы этого исследователя сводятся к утверждению особого характера проповедей Стерна, порою выстраивающего проповедь как диалог разных точек зрения, дающего новые трактовки библейским сюжетам, а также резюме о художественности их текстов, приглашающих слушателя к сотрудничеству. М.В.Строганова замечает, что в стремлении "шлёпнуть" слушателей по сердцу Стерн-проповедник "часто оказывается на грани", когда проповедь, благодаря остроумию автора, теряет присущую ей однозначную серьёзность и нравоучительность" [там же, с. 139]. Всё сказанное имеет отношение к лесковской стилистике. Недаром автор "Соборян" испытывает пристальный интерес к "английскому пастору", отразившийся в прямых ссылках на сочинения Стерна и манеру его письма. В статье "Николай Гаврилович Чернышевский в его романе "Что делать?" и в письме к издателю "Северной пчелы" Лесков упоминает Стерна рядом со Свифтом в полемическом заходе против "умопомрачительной статьи Г.Соловьева, где за серьез рассказывается, что в литературе англичан почти не было цинизма, когда в той же литературе есть Свифт, Стерн, или что в нашей литературе не было романтизма, потому что мы православного вероисповедания" [54, т.Х, с.53].

В письме к A.C. Суворину от 24 декабря 1875 года, с похвалой отзываясь об отдельном издании суворинских публикаций "Очерки и картинки: Собрание рассказов, фельетонов и заметок", Лесков прибавляет: "...Силы Ваши, по-видимому, все в сборе: мысль о "досках", что купил гробовщик, мне очень понравилась, она напомнила мне одну превосходную речь пастора Стерна (автора Тристрама). К этому размышлению всегда полезно склонять внимание людей, особенно в эпоху, подобно той, какую мы переживаем, - эпоху пошлой скуки, умаляющей цену жизни и делающей людей, к "добру и злу постыдно равнодушных" [там же, т.Х, с.436].

В комментариях исследователя к этому письму предполагается, что Лесков мог читать речи Стерна в московском издании 1801 года "Нравоучительные речи и некоторые нравственные мнения г.Стерна" [там же, т.Х, с.581]. В другом письме тому же адресату (A.B. Суворину) от 25 декабря 1879 года Лесков приписывает: "Теперь вот нашёл чудесную проповедь Стерна (юмориста)" [там же, т.Х, с.469].

Судя по датам, интерес к Лоренсу Стерну и его проповедям у Лескова не угасает в течение всей жизни. Очередным тому подтверждением может служить статья Лескова "Геральдический туман (заметки о родовых прозвищах)". Рассуждая о том, что "крестные имена у нас часто дают без вкуса и без внимания к тому, как удобно будет с этим именем впоследствии обходится именосцу" [54,т.Х, с. 125), автор считает, что "почитать на этот счёт рассуждения Тристрама Шанди у Стерна русским было бы довольно не лишнее" [54,т.Х1, с. 125]. Наконец в письме к М.М. Стасюлевичу от 8 января 1895 года Лесков впрямую соотносит повествовательную манеру своего последнего произведения "Заячий ремиз" со стилистикой Гофмана и Стерна: "Писана эта штука манерою капризною, вроде повествования Гофмана или Стерна, с отступлениями и рикошетами" [54,т.Х1, с.125].

Если учесть, что главная книга Стерна "Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена" входит в круг чтения протопопа Савелия Туберозова в романе-хронике "Соборяне", начало которой под названием "Чающие движения воды" было опубликовано в 1867 году, то можно утверждать, что интерес к "остроумному пастору" и его творениям не угасал у Лескова, по крайней мере, в течение почти тридцати лет.

Вопрос, что именно в манере Стерна могло повлиять на поэтику лесковского сказа (а в том, что подобное влияние имело место, признается сам Лесков в вышеуказанном письме Стасюлевичу), всё ещё остаётся открытым, несмотря на полное единодушие всех исследователей лесковского творчества в этой части. И

нам представляется, что конкретные доказательства наличия и семантики "стернианских" приёмов у русского "волшебника слова" следует искать, прежде всего, там, где стернианские аллюзии могут проявиться нагляднее всего - в лесковских художественных текстах, проецирующихся на повествовательную манеру "остроумного пастора" - в нашем случае - в романе-хронике "Соборяне ", являющимся главным объектом данного исследования.

Актуальность работы связана с необходимостью уточнения и развития теоретических представлений об эстетических законах лесковского повествования, а научная новизна - с исследованием проблемы преемственности и новаторства лесковской прозы в мировом литературном процессе. Такой ракурс изучения лесковского текста в свете существующих научных работ о поэтике Стерна и Лескова, используемых для анализа конкретного художественного материала, плодотворен и при построении предварительных гипотез. Ещё раз повторимся, что специальных работ, посвящённых художественному диалогу Лескова со Стерном, пока не существует: все научные высказывания на эту тему имеют констатирующий, "проходной", тезисный характер.

Так же, как в русской литературе "волшебник слова" Н.С. Лесков, Лоренс Стерн в английской прозе XVIII века - одна из ключевых фигур, а потому его творчество до сих пор является объектом пристального внимания отечественной науки. Безоговорочно почтительное отношение к Стерну формируется примерно через полтора века после его смерти. Если суммировать имеющиеся на сегодня характеристики стернианского повествования, можно выделить главные аспекты научного осмысления его стилистики в английской критике.

Современные английские литературоведы Эдвард А. Блум и Лилиан Д. Блум в статье "Заложник судьбы: Время, Шанс и Лоренс Стерн" обнажают, как нам кажется, главный нерв того энтузиазма, который вызывал роман "Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена" у всех поколений исследователей. По их словам, "Тристрам Шенди" продолжает воодушевлять на новые аналитические

интерпретации из-за своей структурной и эстетической изобретательности: "Роман, как Стерн представлял его, установил новые направления, исследовательские пути, в которых сознательное и подсознательное содействует пониманию человеческ�