автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.08
диссертация на тему: Стихотворный сказ как разновидность ролевой лирики: поэтика, история развития

Полный текст автореферата диссертации по теме "Стихотворный сказ как разновидность ролевой лирики: поэтика, история развития"

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМ. М.В. ЛОМОНОСОВА ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

На правах рукописи

Байдакова Наталья Николаевна

Политика российских властей по отношению к нехристианскому населению и новокрещенам в XVI -начале XX в. (ва примере Тамбовского края).

Раздел 07. 00. 00 - Исторические науки Специальность 07. 00. 02 - Отечественная история

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

МОСКВА 2006

Работа выполнена на кафедре истории России до начала XIX в. исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова

Научный руководитель:

Доктор исторических наук, доцент Арапов Дмитрий Юрьевич

Официальные оппоненты:

Доктор исторических наук Филиппов Василий Рудольфович (Центр цивилизационных и региональных исследований ОМО РАН)

Кандидат исторических наук Алексеев Игорь Леонидович (РГГУ)

Ведущая организация: Тамбовский государственный

университет им. Г.Р. Державина

Защита состоится « 3» сшихЬлл _в 16.00 на заседании

диссертационного совета К -5(£Т.ОО1.09 ^отечественной истории при МГУ им. М.В. Ломоносова по адресу: 119899, г. Москва, ул. Воробьевы горы, 1-й корпус гуманитарных факультетов, исторический факультет, аудитория 550.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. A.M. Горького (МГУ им. М.В. Ломоносова, 1-й корпус гуманитарных факультетов).

3 , щг£л

Автореферат разослан «■

Ученый секретарь диссертационного совета доктор исторических наук профессор —"" Н.В. Козлова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ.

Актуальность темы исследования.

Происходящие в России глубокие политические, экономические, социальные изменения существенным образом затронули и сферу межэтнических и межконфессиональных взаимоотношений. Для понимания современных общественных процессов и их развития необходим анализ опыта решения национльных и религиозных вопросов в Российской империи и, в частности, изучение истории нехристианских этносов. Без всестороннего изучения истории «иноверцев», проживавших в различных областях России, невозможно воссоздание целостной картины развития Российского государства.

Объектом исследования диссертации является татарское население Тамбовской губернии, оно было третьим по численности этносом на Тамбовщине, после русских и мордвы. В конфессиональном отношении мордва первоначально исповедывала язычество; затем подавляющее ее большинство перешло в православие, незначительное количество -в ислам. Татары были мусульманами либо принявшими православие «новокрещенами».

Предметом исследования диссертации является политика правительства Российского государства по отношению к конфессиональным меньшинствам, в Тамбовской губернии. В работе рассматривается история заселения Тамбовского края «иноверцами» (в данном случае под «иноверцами» понимаются язычники и мусульмане). Исследуется динамика их численности и удельного веса среди местного населения. Также изучаются наиболее важные черты миссионерской политики государства по отношению к «иноверцам» Тамбовского края вплоть до 1917 г. Анализируются основные события, связанные с мусульманским движением в России.

Территориальные рамкн исследования. Тамбовский край - это регион Центрального Черноземья, в котором в изучаемый период преобладало крестьянское население православного вероисповедания, что предопределяло отсутствие серьезных национально-религиозных конфликтов. Тамбовский уезд возник после строительства Тамбова и так называемой Тамбовской черты и вобрал в себя часть дворцовой Верхоценской волости. Исследователи подчеркивали условность термина «границы» уезда для юга Русского государства в XVII в.1. В XIX в. в Тамбовскую губернию (образована 12 декабря 1796 г.) входило 12 уездов: Борисоглебский, Елатомский, Кирсановский, Козловский, Лебедянский, Липецкий, Моршанский, Спасский, Тамбовский, Темниковский, Усманский, Шацкий.

1 Водарский Я.Е. Население России в конце XVII - начале ХУШ вв. М., 1977. С. 139-141.

3

Хронологические рамки работы. Хронологически исследование начинается с эпохи заселения Тамбовского края, когда «религиозный вопрос» на Тамбовщине только начал возникать. Нижний временной рубеж (XV -XVI в.) определяется появлением первых татарских поселенцев в Тамбовском крае. Конечной хронологической датой исследования является начало XX в. (1917 г.).

Цель диссертационной работы состоит в том, чтобы восполнить существующий пробел и создать комплексное исследование, способное восстановить полную картину заселения Тамбовского края, в том числе язычниками и мусульманами; показать процесс вхождения «иноверцев» в состав Российского государства, проследить изменение их положения после принятия ими православия или при сохранения своей веры. Важным направлением стало определение исторических условий, способствовавших эволюции государственной политики к «иноверцам» на Тамбовщине.

Исходя из поставленных целей, необходимо было решить следующие задачи: определить начальный этап проникновения «иноверцев» на территорию Тамбовского края в период до XVII в.; проанализировать национально-религиозные взаимоотношения на Тамбовщине, особенности этнического и конфессионального состава населения в Тамбовской губернии, как типичном регионе Черноземного центра Европейской России; выявить главнейшие векторы развития мусульманской общины в условиях усиления религиозно-идеологического давления на «иноверцев» в ХУН-ХУШ вв., сопровождавшегося ассимиляционными процессами; исследовать особенности жизни «иноверцев» в Тамбовской губернии и их роль в политическом развитии Российского государства.

Методологическая основа диссертации. В диссертации были применены различные общенаучные методологические принципы, применяющиеся в современной исторической науке. В их числе принципы историзма и научной объективности. Для воссоздания целостной объективной картины религиозной ситуации в Тамбовском крае и в Российском государстве был использован метод комплексного источниковедческого анализа различных актов и делопроизводственных материалов. При подсчете и характеристике отхожих промыслов «иноверцев» в Тамбовской губернии применялись количественный и статистический методы. Были задействованы для рассмотрения политики правительства по отношению к «иноверцам» в Тамбовской губернии историко-сравнительный и историко-реконструктивный методы. Это дало возможность выявить

общие закономерности жизни «иноверцев» в Российском государстве и особенности их существования в Тамбовском крае в XVII- начале XX вв.

Научная новизна исследования. Диссертационная работа является по существу первым исследованием религиозных особенностей жизни «иноверцев» и «новокрещен» в Тамбовском крае. Впервые был введен в научный оборот ряд новых исторических источников, призванных восполнить до сих пор имеющееся отсутствие исследований по данной проблеме. В диссертации были уточнены и скорректированы некоторые существующие в исследованиях факты и наблюдения относительно «иноверческого» вопроса в Российском государстве. Впервые был проведен подробный анализ миссионерской политики Российского государства к неправославным конфессиям на примере Тамбовского края.

Научно-практическая значимость исследования. Изучение положения «иноверцев» в Тамбовском крае позволяет выявить закономерности, важные для понимания причин образования, сущности и специфики существования в современных условиях этноконфессиональных меньшинств. Материалы диссертации могут быть использованы для дальнейшего исследования истории национальных и религиозных отношений в России, а также в преподавании курсов отечественной истории, краеведения, для разработки спецкурсов по национальной и религиозной проблематике.

Апробация диссертации. Выводы и результаты диссертации изложены на научной конференции в Институте истории РАН «Церковное право и государственное законодательство в истории России» (14-15 мая 2003 г.); на IV международной научно-практической конференции в г. Мичуринске «Проблемы моделирования в развивающихся образовательных системах» (20-21 октября 2004 г.); а также на Всероссийской научно-практической 1пгегпе1-конфереыции «Развитие дополнительного образования детей в условиях модернизации российского образования: теория и практика» (19-25 мая 2005 г.).

Степень научной разработанности проблемы. В историографии исследуемой проблемы можно выделить три основных этапа: дореволюционный, советский и постсоветский. Работы дореволюционных авторов содержат ценный и зачастую уникальный материал.

Среди деятелей Тамбовского края, оставивших свой след в краеведческих

исследованиях, можно отметить такие имена как: С.А. Березнеговский, Г.В. Хитров,

И. Кобякова, В.Х. Фетисова, Н. Кулиблина и др. Однако на научную основу изучение

истории Тамбовского края было поставлено лишь во второй половине XIX в. известным

5

краеведом И.И. Дубасовым, который в отличие от своего предшественника С.А. Березнеговского использовал в своих исследованиях новые источники2. Продолжателем дела И.И. Дубасова стал А.Н. Норцов, который возглавил с 1900 г. Тамбовскую ученую архивную комиссию. А.Н. Норцов основное внимание направил на изучение генеалогии тамбовских дворянских родов и историко-археологических памятников. В его работах приведены многочисленные сведения об истории заселения северной части Тамбовского края3. Последующее изучение Тамбовского края связано с работами П.Н. Черменского. Особенностью дореволюционной историографии было то, что большинство ее представителей являлись идеологами миссионерской деятельности Русской Православной церкви и священнослужителями (миссионерами)4. В особую группу следует выделить работы историков Русской церкви А.П. Доброклонского, Н. Тальберга, A.B. Карташева, И.К. Смолича.5 Миссионерская деятельность в контексте данных исследований освещалась как одна из основных задач христианской церкви.

В историографии советского периода число работ, затрагивающих политику Российского государства по отношению к мусульманам, было весьма ограниченно. В 20-е -30-е гг. появляются работы, дающие жесткую критическую оценку конфессиональной политике Российского государства до 1917 г. Проблема миссионерской деятельности в советской историографии была разработана крайне незначительно. Характерной чертой подобных исследований была резко негативная оценка миссионерства, а также стремление поместить факты в заранее заданные рамки работ «атеистического» характера. Среди работ советского периода по данной проблематике необходимо выделить фундаментальное исследование Я.Е. Водарского о населении России конца XVII-XVIII вв., где приведены статистические сведения о численности различных категорий населения Тамбовского уезда. Автор разработал и применил на практике оригинальную методику картографирования русских уездов.

2 Дубасов И.И. Очерки из истории Тамбовского края. Вып. 1-Ш. М., 1883 -1884; Вып. IV-VI. Тамбов, 1887 — 1897.

J Норцов А.Н. Археологические особенности Тамбовского края //ИТУАК. Вып. 45. Тамбов, 1902. С. 50-58.

4 Спасский Н. Потребность православной миссии для Букеевской орды, М-, 1895; Остроумов Н. Колебания русского правительства во взглядах на миссионерскую деятельность православной русской церкви. Казань, 1910; Архиепископ Серафим (Соболев). Русская идеология. СПб., 1992; Батин С. Об отпадении в магометанство крещеных инородцев Казанской епархии н о причинах этого печального явления. Казань, 1910; Матвеев С. Два дня среди крещеных и отпавших инородцев (из дневника миссионера). М., 1902.

5 Доброклонский А.П. Руководство по истории Русской церкви. М., 1999; Карташев A.B. Очерки по истории Русской церкви. М., 1997; Смолич И.К. История Русской церкви: В 8 т. М., 1997; Тальберг II. История Русской церкви, М., 1997.

В 80-е и 90-е гг., ввиду актуальности национальных проблем в СССР, в отечественной историографии заметно активизировался интерес к истории религиозно-национального движения «иноверцев», в том числе и мусульман. После распада СССР на Западе появились исследования, касающиеся имперской политики в Российском государстве. Исследуя причины распада Советского Союза, западные авторы обратились к изучению исторического наследия Российской империи. Исторический опыт империи оказался актуальным и в связи с интеграционными тенденциями в современной европейской политике. Среди зарубежных авторов можно выделить следующих исследователей: А. Беннингсен, С. Дюдуаньон, А. Франк, А. Каппелер, Девин де Виз, Н. Хабеметоглу.

В последнее время защищено ряд диссертационных исследований, так или иначе освещающих различные аспекты жизни мусульманского населения на территории Российского государства. Среди них работы ИЛ. Алексеева, Е.И. Воробьевой, Ф.М. Мухаметшиной и др. В контексте существующей в отечественной историографии тенденции осмысления государственно-конфессиональных отношений в России6 актуализируется необходимость изучения способов, характера и последствий решения религиозных, в частности мусульманского, вопросов.

Вместе с тем до сих пор нет целостного исследования, посвященного развитию неправославных религий в Тамбовском крае. Данная работа призвана в какой-то мере восполнить этот пробел. Между тем ряд сюжетов (школьный вопрос, повседневный быт «иноверцев» и др.) нуждаются в дальнейшей научной разработке.

Характеристика источников. Для раскрытия основных сторон истории «иноверцев» в Тамбовском крае потребовалось привлечение широкого круга опубликованных и неопубликованных документов. Данное диссертационное исследование основано на комплексе исторических источников, многие из которых впервые вводятся в научный оборот.

По типу и информационному содержанию источники можно объединить в несколько групп:

6 Арапов Д.Ю. Ислам в системе государственного законодательства Российской Империи //Российская

государственность: традиции, преемственность, перспективы. М., 1999; Дякин B.C. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX в.) //Вопросы истории. 1995. № 9; Кривова H.A. Власть и церковь в 19221925 гг. М., 1997; Одинцов М.И. Государство и церковь в России. XX в. М., 1994; Римский С В.

Православная церковь и государство в XIX в. Ростов-на-Дону, 1998 и др.

Первая группа источников включает в себя законодательные акты, которые регулировали отношения между государством и его подданными. Они регламентировали жизнь татарского населения в Российском государстве и в Тамбовской губернии в конце XVII - начале XX вв. Данный вид источников наиболее адекватно отражает эволюцию правительственного курса в «иноверческом вопросе». Важнейшим законодательным источником XVII в. является Соборное Уложение 1649 г.'. От предшествовавших законодательных актов Соборное Уложение отличалось не только большим объемом (25 глав, разделенных на 967 статей), но и более сложной структурой. Главы Соборного Уложения построены по рассматриваемому объекту правонарушения и тематически выделены своеобразными заголовками. Созданное в середине XVII в. Соборное Уложение на протяжении длительного времени оставалось основным кодексом российских законов. В работе также были использованы многочисленные манифесты, положения, правила, уставы, указы и другие законодательные акты. Основная масса законодательных актов, указов и постановлений Российского государства была сконцентрирована в «Полном собрании законов Российской империи» (ПСЗ РИ)8 и «Своде законов Российской империи» (СЗ РИ)9.

Отечественный опыт взаимодействия верховной власти с народами, населявшими присоединенные к России территории, оставил большой пласт законодательных актов, свидетельствующих о поисках путей определения их статуса в многонациональной империи. В развитии законодательства о мусульманах особо значимым по многим параметрам были конец XVIII -XIX вв., когда ислам обрел статус «терпимой» конфессии. Многочисленные указы определяли конкретные условия жизни татар и других «иноверцев» в Российском государстве.

Ряд актов по интересующей нас теме был опубликован в различных сборниках XIX и XX вв.10. Сборники были составлены на основе сведений подворных обследований крестьянских хозяйств губернии по разнообразным экономическим показателям. Такие исследования одновременно с подворною переписью всех селений были произведены в

' ПСЗРИ. Собрание первое, 1649-1675. СПб., 1830. T. I. № 1. С. 3.

* ПСЗРИ. Собрание первое, 1649-1825 гг. Т. 1-45. СПб., 1830; ПСЗРИ. Собрание второе, 1825-1880 гг. T. I-55. СПб., 1830-1884; ПСЗРИ. Собрание третье, Т. 1-33. СПб., 1885- 1916. 'СЗРИ.Т. 1-12. СПб., 1832.

10 Пнскарев П. И. Собрание материалов для истории западного края Тамбовской губернии и епархии. Тамбов, 1878; Он же. Мамонтова пустынь. Тамбов, 1887; Он же. Писцовая книга старых сел Верхоценской волости Тамбовского уезда. Тамбов, 1883; Акты археографической экспедиции. СПб., 1836. Т. III.; СПб., 1835. T. IV.; Акты Московского государства. СПб., 1890. T. I. СПб., 1894; Летопись занятии Археографической комиссии 1865-1866. СПб., 1868. Вып. IV.

феврале-марте 1882 г. Н, Романовым и служащими статистического отделения Н.И. Горским, З.И. Митиным, Н.Ф. Ивановским и НЛ. Благоправовым.

Вторую группу источников составляют летописи. Необходимо отметить два из наиболее важных источников летописного характера по истории Тамбовского края. Это так называемый «Древний Тамбовский летописец»", написанный в начале XVIII в., и «Бытность архиереев Тамбовских»13, составленный в конце XVIII в.

Третья группа источников представлена делопроизводственными документами тех ведомств, которые занимались мусульманским вопросом. В их числе документы, обеспечивавшие принятие и реализацию управленческих решений: переписка учреждений, донесения или рапорты об исполнении какого-либо распоряжения (различного рода промемории); прошения на имя царя и высших чинов монархии (челобитные). Как особая разновидность донесения может рассматриваться отчет. Отчеты получили распространение главным образом в XIX в. Журнал13, как форма фиксации обсуждения и решения вопросов, также был обычен для XVIII -XIX вв. В журнале ход заседания фиксировался более кратко, чем в протоколе. В нем излагался обсуждаемый вопрос, регистрировались мнения присутствовавших членов и фиксировалось принимаемое решение. В диссертации были использованы журналы заседаний строительных комиссий относительно построек мечетей в Тамбовской губернии за последнюю треть XIX в. В 70-е годы XIX в. появилась такая форма регистрации хода заседаний как стенографические отчеты.

Ценным источником по теме нашего исследования являются издания периодической печати и труды известных миссионеров в Тамбовской губернии. Это прежде всего сочинения патриарха Антиохийского Макария, переписка святителя Мисаила с царем Алексеем Михайловичем и с патриархом Никоном. Указанная группа источников ценна тем, что все эта документы составлены во многих случаях непосредственными участниками выработки и осуществления государственной политики по отношению к «иноверцам». В их трудах отразились два типа отношений православных миссионеров к исламу: жестко негативное и более умеренное.

Становление демографической статистики в Российском государстве происходило в 60-90 гг. XIX в. До 60-х гг. XIX в. подсчет народонаселения Российского государства

11 Тамбовский летописец ШТУАК. Тамбов, 1918. Выл. 58. С. 149-158.

12 Бытность архиереев Тамбовских //ИТУАК. Тамбов, 1918. Вып. 58. С. 159 -179.

13 Форма журнала утверждена Генеральным регламентом 1720 г.

9

носил оценочный характер (т.е. численность населения определялась приблизительно, на основе частичных данных). К предыстории собственно демографической статистики можно отнести составление «Списков населенных мест Российской империи» по данным на 1858 г. Работа по сбору материалов была начата Академией наук и Синодом через церковные приходы в 1856-1859 гг., но была малоуспешной. Первая всеобщая перепись населения Российской империи была проведена 28 января 1897 г., в том числе и на территории Тамбовской губернии.

Для написания данной диссертации были использованы, главным образом, архивные документы из фондов Российского государственного архива древних актов (РГАДА), Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Государственного архива Тамбовской области (ГАТО). К сожалению, отсутствует единый комплекс источников по истории Тамбовского края. Верхоценская волость и Тамбовская черта управлялись Приказом Большого дворца, архивы которого сгорели. Поэтому сохранившиеся документы разбросаны по различным архивохранилищам и не позволяют достаточно полно осветить все периоды развития межконфессиональных взаимоотношений в истории Тамбовского края.

Структура работы. Структура диссертации определяется задачами исследования и соответствует логике последовательного изложения результатов их решения. В основу структуры работы положен хронологическо-тематический принцип. Диссертация состоит из Введения, в которое входит историографический и источниковедческий разделы; трех глав, каждая из которых посвящена рассмотрению определенного этапа истории развития «иноверческого» вопроса в Тамбовской губернии и в России в целом; Заключения; списка использованных источников и литературы, таблиц и приложений.

Основное содержание работы. Во Введении обосновывается выбор темы, ее актуальность и научная новизна, выявляется степень се изученности, формулируется цель и задачи исследования, определяются его хронологические и географические рамки, дается общая характеристика историографии и источников.

В первой главе «Политика Российского правительства по отношению к нехристианским народам в Российском государстве и Тамбовской губернии (до конца XVIII в.)» рассматривается предыстория появления проблемы. Особое внимание обращено на то, вследствие каких обстоятельств, у кого и как формировалось представление об «иноверцах» в России и, в частности, в Тамбовской губернии. Показывается два

направления политики по отношению к нехристианам: политика «просвещения» мусульман и миссионерская политика по отношению к другим конфессиональным течениям.

В первом параграфе «История распространения ислама в Русском государстве» анализируется проблема распространения ислама на территории Российского государства и в Тамбовском крае. Ислам в России играл гораздо более значительную роль, чем это признавалось. Политика Московского государства по отношению к мусульманской конфессии тесным образом была связана с его отношением к татарской аристократии. Здесь освещена предыстория отношений великих князей с татарскими князьями и мурзами.

В русских источниках первые упоминания о татарских и мордовских князьях появляются в XIV в. Совершенно очевидно, что это знатные выходцы из Золотой Орды, которые оставили её из-за неурядиц, писал С.М. Соловьёв.14 Само московское правительство настойчиво приглашало на поселение ногайских мурз в Мордовию и Мещёру, обещая им землю и денежное жалование. Политика Василия Темного, Ивана III, Василия III, Ивана IV, Федора Ивановича и Бориса Годунова по отношению к высшей татарской титулованной знати, лояльно относящейся к новой власти, была в высшей степени покровительственной.

Следует учитывать, что Москва и с юга и с востока была окружена населенными пунктами, в которых татары составляли большинство. В Тамбовском крае такими районами были: Шацк, Кадом, Темников, Елатьма. В походе Ивана Грозного против Казани участвовал темниковский князь Еникей с подвластной ему мордвой. Вскоре, однако, мещерские служилые люди (мурзы и татары) стали главным объектом внимания правительства и патриархии в их планах по христианизации мусульман^ Поскольку увещевания в пользу перемены веры, обращенные к ним, давали столь же скромный результат, как увещевания казанских татар -мусульман, акцент был сделан на применение репрессивно-побудительных мер: создание худших, сравнительно с крещеными, условий службы, предоставление малопригодных земель, ограничение отпусков и пр.

Второй параграф «Заселение Тамбовского края (XIV -XVII вв.)» посвящен рассмотрению истории заселения Тамбовского края в начале XVII в., прослеживается ход освоения бассейна Цны. Он относиться к числу староосвоенных территорий, который, возможно, начал заселяться еще в эпоху позднего палеолита. В «Повести временных лет» в

м Соловьев С..М. История России. СПб, 1897. Кн. 1. Изд. 3. С. 5.

11

числе обитателей нижне-окского бассейна называются финские племена: мурома, мещера и мордва. Местные названия указывают, что первые два племени занимали северные части Рязанской и Тамбовской губерний, в то время как мордовское население жило в основном на юге Тамбовщины.

В XIV -XV вв. во время объединения русских земель вокруг Москвы и образования единого Российского государства усилилось русское влияние на мордву. К этому же периоду относится усиление процесса проникновения русского населения в мордовскую среду. Включение части мордовских земель в состав русских княжеств не всегда проходило мирно, имели место отдельные столкновения. Летописи упоминают о походах русских князей на мордву и, наоборот, о походах мордвы на русские княжества.

Освоение Тамбовского края было затруднено набегами татар. В первой половине XVII в. русское правительство для укрепления и защиты восточных границ государства построило ряд городов-крепостей в районе Тамбовского края (г. Наровчат, г. Мокшанск, г. Темников, г. Тамбов). Последний был заложен в 1636 г.15.

Недостаточная информативность источников не позволяет дать точную цифру населения сел и деревень Верхоцснской волости того времени. Писцов интересовали только владельцы бортных ухожей и размеры налога. Учитывая, что большинство мужского населения верхних деревень занималось бортничеством, можно произвести только приблизительные подсчеты числа их жителей. К середине XVIII в. ситуация начинает меняться. Тамбов теряет значение военной крепости, построенной с целью защиты южных границ государства от набегов татар. Вместе с потерей военного значения города, изменяется и соотношение групп населения. Основная роль в жизни Тамбовщины переходит от служилых людей к крестьянскому и торговому сословию.

В третьем параграфе «Политика Российского государева по отношению к «иноверцам» (XVI- конец XVIII вв.)» дается характеристика политики Российского государства по отношению к мусульманам и язычникам.

Во времена Ивана Васильевича Грозного мордва с целью обращения в христианскую веру была роздана разным частным владельцам и монастырям. Активную роль в распространении христианства играли монастыри: Троицко-Сергисвский монастырь (Пензенская область); Николаевско-Чернеев монастырь (Тамбовская область). Имеются известия о миссионерской деятельности основанного в 1629 г. Николаевско-Мамонтова

" Тамбовский летописец //ИТУАК. Тамбов, 1918. Вып. 58. С. 149.

12

монастыря Моршанского уезда Тамбовской губернии, в числе жертвователей на монастырь упоминаются новокрещены деревень Черкиной, Керши, Серкиной, Устья, Прокиной.

Активизация христианизации нерусских народов Поволжья находилась в прямой связи с церковной реформой царя Алексея Михайловича конца 40-х — начала 50-х гг. XVII в., направленной на централизацию всего внутреннего строя Русского государства. Указанный период изобилует законодательными актами, напрямую ущемляющими права мусульманской конфессии. Впервые указ, запрещающий татарским феодалам владеть крепостными крестьянами православного вероисповедания, вышел в 1628 г. В течение ХУП-ХУШ вв. он был многократно повторен, но с известными добавлениями. Примером подобной законодательной политики является Соборное Уложение 1649 г.16. Линия поведения правительства в отношении служилых татар и мордвы, основанная на учете их военно-служебного значения в стране, сохраняется и в 30-е гг. XVII в. Мысль о крещении «иноверцев» в Тамбовском крае долгое время оставалась лишь теоретическим пожеланием. Лишь в первые годы второй половины XVII в. Рязанским архиепископом Мисаилом было положено начало массовому обращению мордовского и татарского населения в христианство. Сознавая всю государственную важность этого процесса, архиепископ Мисаил привлек к участию в нем высшую церковную и гражданскую власти. Массовое обращение «иноверцев» в христианскую веру сопровождалось принудительными мерами со стороны как светской, так и духовной властей. Только к концу XVIII в. появился ряд документов, в которых указывалось, что миссионеры не должны прибегать к насильственному обращению «иноверных» в православие.

В царствование Петра I и его преемников положение мусульман резко ухудшилось. Создание регулярной армии снизило значение формирований служилых татар в составе вооруженных сил России. Петровские указы практически поставили татар в очень суровые условия. В армии была ликвидирована татарская конница. А представители служилого сословия, которые не пожелали креститься, либо стали беднеть, либо пополнять ряды торговцев, духовенства и крестьянства. Конечно же, были исключения, например крупные помещики из рода Тевкелевых.

Царствование Анны Иоанновны обозначено как один из самых тяжелых для мусульман периодов за всю их историю, начиная с 1552 г. Нехристиане в правление Анны Иоановны испытывали самое мощное давление со стороны российского правительства. Этот период начался с открытия так называемой Новокрещенской конторы в 1731 г. С ее

" ПСЗРИ. Собрание первое, 1649-1675 гг. СПб., 1830. Т. 1. № 42. С. 80.

13

учреждением возобновляется политика наступательной христианизации на неправославное население страны. Была усилена христианизация в «инородческих» регионах.

Начало царствования Елизаветы Петровны отмечено проявлением неоднозначных тенденций. С одной стороны, административный нажим на мусульман еще более усилился. При поддержке Синода Елизавета Петровна 19 ноября 1742 г. подписала доклад Сената о сносе всех построенных после 1552 г. мечетей, а в указе Синода от 24 декабря 1750 г. Мухаммед был назван «лжепророком»17. Вместе с тем, с целью организации исламской присяги царскому дому Романовых, Елизавета разрешила мусульманам Казанской, Свияжской и Симбирской губерний строить мечети в селах с населением не менее 300 человек мужского пола и в которых не проживали христиане.

Важный поворот в государственно-религиозной политике монархии произошел в царствование Екатерины Великой, которая осознала необходимость более гибких подходов в религиозной политике империи. В 1773 г. был издан закон о «терпимости всех вероисповеданий». В 1774 г. по Кючук-Кайнарджийскому мирному договору русское правительство гарантировало неприкосновенность всех религиозных свобод для российских мусульман. В 1784 г. специальным правительственным указом политический статус служилых мурз был окончательно определен: они исключались из податного сословия, их стали принимать на военную службу так же, как представителей русского дворянства.

Таким образом, российские власти во второй половине XVIII в. нашли определенный компромисс в решении вопроса о взаимодействии с подданными различных вероисповеданий. По непосредственному указанию Екатерины II впервые в типографии Академии Наук был напечатан полный арабский текст Корана. Российские власти учли неприятные события, связанные с восстанием мусульманского населения Приуралья во главе с Батыршой в 1755 г., после которых необходимо было задуматься о последствиях резкого вмешательства в исламские дела.

Вторая глава «Устройство духовной жизни мусульман Российской империи и Тамбовского края XVIII - начала XX вв.» посвящена духовному быту мусульман Тамбовского края и охватывает период XVIII - начала XX вв.

В первом параграфе главы «Хаджж и миграционные процессы в Российском государстве» рассматриваются вопросы, связанные с паломничеством и миграцией населения в царской России.

" ПСЗРИ. Собрание первое, 1749-1753 гг. СПб., 1830. Т. ХШ. № 9825. С. 392.

14

С установлением к концу XVIII в. русского контроля над Северным Причерноморьем властям Юга России пришлось столкнуться с целым рядом проблем по решению весьма непростой задачи обеспечения христианско-мусульманского паломничества. Это потребовало, в частности, принятия на протяжении XIX-XX вв. ряда законодательных документов полицейско-административного и медико-санитарного характера.

К началу XIX в. паломничество превратилось в предмет пристального внимания правительства. В 1843 г. был определен порядок совершения хаджжа мусульманами Оренбургской губернии. В начале 1891 г. было учреждено Российское консульство в Аравии, первым российским консулом стал статский советник И. Ибрагимов. 8 июня 1903 г. Николай II утвердил «Временные правила» для паломников-мусульман. По временным правилам мусульмане-паломники обязаны были возвращаться из паломничества только через обозначенные министром внутренних дел порты Черноморского и Каспийского морей и врачебно-наблюдательные пункты по сухопутной границе.

Во втором параграфе главы «Роль «иноверцев» в военной истории Российского государства» рассматриваются вопросы, характеризующие участие «иноверцев» в военной истории России. Армия, как неотъемлемая часть общества, являлась достаточно точным индикатором процессов, происходивших в России в различные исторические периоды. Набор рекрут из татарского населения Тамбовской губернии производился еще с XVIII в., в том числе и в формирующиеся батальоны мушкетерского полка. Рекруты, выставленные на службу из Тамбовского края, служили под началом генерал-фельдмаршала и кавалера Григория Александровича Потемкина18.

Военная роль мусульман в самые сложные моменты истории Российского государства, в периоды войн была существенна. Участие воинских формирований, состоящих из представителей мусульманских народов, зафиксировано почти во всех кампаниях, которым суждено было стать важнейшими вехами в истории России. Во второй четверти XVIII в. четыре конных полка башкир в составе армии Румянцева участвовали в Семилетней войне, апофеозом которой стало вступление российской армии в Берлин. А в 1768-1772 гг. более чем три тысячи мусульман были привлечены для подавления восстания польских конфедератов. Золотой страницей истории России

18 Дело по письму князя А. А. Прозоровского о направлении в г. Москву 50-ти рекрут из татар для укомплектования батальонного мушкетерского полка (25 февраля 1791 г.) /ГАТО. Ф, 2. Оп. 13. Д. 105. Л. 2.

15

является участие мусульман в Отечественной войне 1812 г. И этот список далеко не полный.

В 1798-1849 гг. татары Тамбовской губерния ежегодно выставляли на Оренбургскую пограничную линию своих рекрутов. Мещерецкое войско направляло тысячную команду на Сибирскую пограничную линию сроком на один год и на этапную службу по Сибирскому тракту. Татары несли также этапную службу на Златоустовском тракте и на западной границе России. Мещерецкое войско подчинялось непосредственно генерал-губернатору Оренбургского края.

Призывая на службу мусульман в армию, Российское государство заботилось о религиозных потребностях призывников. Предусматривались вакансии священнослужителей-муэдзинов, мулл и высшего магометанского лица - «ахуна гвардии». Но на самом деле реальная обстановка складывалась часто по-иному. Так, мусульмане-солдаты ь России далеко не всегда имели возможность совершать «намаз» в казармах или же ходить в молитвенные дома. Принятие православия среди военнослужащих российской армии всегда приветствовалось. Крестившихся солдат в армии переводили из частей с преобладанием мусульман в другие подразделения, в частности по указу от 26 декабря 1840 г. было приказано при крещении нижних чинов переводить их в полки гвардии регулярной кавалерии. По указу от 31 июля 1829 г. офицерам-мусульманам полагались денщики только из единоверцев .

При Александре I была разработана определенная форма присяги на верность службы лиц, исповедовавших ислам. Эта форма присяги была переведена на персидский, арабский, турецкий языки и на джагатайско-татарское, азербайджано-тюркское наречия. Кроме того, существовала форма торжественного обета на верность службе язычников и лиц, не приемлющих присяги по их вероучению. В целом отдельные нормы законодательства об «иноверцах» не затрагивали основы основ — права свободно исповедовать свою веру и исполнять культовые обряды, но на практике соблюдение данного правила часто проходило достаточно сложно.

Третья глава «Мусульмане империи Романовых в политической и экономической жизни Российского государства в XIX - начале XX вв.» дает представление о политической деятельности мусульман в Российской империи в XIX -начале XX вв. В ней и рассмотрены вопросы, связанные со взглядами правительственных и миссионерских кругов по отношению «иноверным» в государстве; проанализированы

"ПСЗРИ. Собрание второе, отделение 1-е, 1829 г. СПб., 1830. Т, 4. № 3054. С. 566.

16

правительственные мероприятия этого времени связанные с «иноверческими» вопросами, в связи с изменением условий общественной жизни в стране.

В первом параграфе «Особенности политики Российского государства по отношению к исламской конфессии в XIX в.» показана переходная роль этого периода в развитии подходов к мусульманскому вопросу. Именно в это столетие новые представления об «иноверцах» в Российском государстве стали достоянием правящих кругов, что стало затем причиной изменения видения и мусульманского вопроса в Тамбовской губернии. В этот период правительство все чаще сталкивалось с неповиновением со стороны «иноверных» граждан государства. По всей стране прокатилась волна отпадений от православия. Причину отпадений духовные власти усматривали в незнании новокрещеными православной веры и в совместном их проживании с мусульманами, поэтому Синод призывал к развитию миссионерской деятельности. Среди мордовского населения Тамбовщины в начале XIX в. были попытки воскресить «старую веру» хотя и в иной, проникнутой уже христианскими понятиями форме. Это проявилось в истории «Кузьки-мордовского бога», крестьянина Кузьмы Алексеева, ходившего с проповедью о новой вере и привлекавшего к себе тысячи человек. Шел процесс обрусения мордвы. Русские крестьяне, в отличие от мусульман, не являлись в глазах крещёных татар примером религиозного усердия, достойного подражанию. Подобные явления можно было наблюдать и в других губерниях Российского государства. Во многих случаях вслед за актом присоединения к официальной церкви следовала этническая ассимиляция крестившихся, что хорошо видно на примере татарской феодальной аристократии, подвергшейся насильственному крещению на рубеже XVII-XVIII вв. и в течение одного-двух поколений практически полностью обрусевшей.

Во втором параграфе «Представления миссионеров об исламской культуре» рассматривается вопрос о представлениях православных миссионеров об исламе. Знакомство российских правительственных и общественных кругов с мусульманами осуществлялось через миссионеров, востоковедов и представителей местной администрации, которые имели либо непосредственные контакты с мусульманским миром, либо изучали ислам по источникам или работам западных ориенталистов. В результате ими был выработан весьма субъективный собирательный образ мусульманского мира, которому приписывали следующие характеристики: фанатичность, религиозная нетерпимость к другим вероисповеданиям, способность быстро распространяться, религиозная замкнутость, невежество и косность. В данном параграфе рассмотрены

различные точки зрения на мусульманство, а также способы воздействия на религиозные убеждения мусульман с целью их крещения в православие.

Однако, в Тамбовской епархии миссионерская деятельность в отношении обращения мусульман в православие практически не проводилась. Богородично-Казанское братство (в 1906 г. было переименовано в Тамбовское Богородично-Серафимское миссионерско-просветительское братство) в отношении мусульман не вело никакой статистики. С 1891 г. были открыты две должности епархиальных миссионеров на средства епархии, которые Братство получало еще с 1887 г. согласно постановлению общеепархиального съезда Тамбовского духовенства. Но эти две должности имели своим предметом только миссию среди старообрядцев и сектантов, а миссия среди мусульман-татар была оставлена без внимания. Тенденция к либерализации религиозной политики особенно усилилась на рубеже XIX-XX вв., когда было принято Положение Комитета министров "Об укреплении начал веротерпимости" от 17 апреля 1905 г., расширявшее сферу применения принципа веротерпимости.

Как признавали сами миссионеры, их деятельность в начале XX в. приобрела характер "оборонительный, а не наступательный". С 1887 г. стали проводиться миссионерские съезды. В Тамбовской губернии проводились годичные собрания миссионеров православной церкви. Продолжало действовать Богородично-Серафимское миссионерское братство, в деятельности которого религиозное просвещение занимало важное место. Проводимая работа давала определенные результаты: Тамбовское епархиальное Богородично-Серафимовское миссионерско-просветительское братство в 1913 г. обратило в православие 90 раскольников, сектантов, «иноверцев», в 1914 г. - 62. Но это практически не меняло ситуацию в губернии относительно численности «иноверцев» и сектантов. Их количество с 1901 по 1914 гг. практически не изменилось.

В третьем параграфе «Численность и хозяйственное положение тамбовских мусульман в XIX-XX вв.» анализируется хозяйственное положение мусульман на Тамбовщине.

Национально-религиозный состав Тамбовской губернии на рубеже XIX-XX вв. характеризовался единообразием. Происходившие с течением времени определенные изменения в количественном составе представителей тех или иных этнических групп и религиозных конфессий не носили принципиального характера. Интересы этих групп не пересекались, за исключением некоторых разногласий. Это объективно вело к тому, что на Тамбовщине не было почвы для заметных национальных и религиозных конфликтов. К

1-му января 1903 г. у тамбовских мусульман числилось 29 мечетей и 31 мектебе, где обучалось 2084 человека. Мусульмане по данным «Сборника-календаря Тамбовской губернии», изданного в 1903 г. числились в уездах: Тамбовском, Борисоглебском, Елатомском, Спасском, Темниковском, Шацком. Всего их насчитывалось 25 875 человек. В данном параграфе дается подробная характеристика «четвертного» землевладения в Темниковком, Елатомском, Усманском, Кирсановском, Тамбовском уездах. Все татары платили подушную подать, и, таким образом, по всем своим гражданским правам принадлежали к податному крестьянскому сословию. В разделе характеризуются различные промысловые занятия, которые были распространены среди татарского населения Тамбовщины.

Последний параграф третьей главы Деятельность мусульман-«прогрессиетов» и мусульманских съездов в условиях предреволюционной ситуации в России» охватывает новый политический период, установившийся в конце XIX -начале XX вв. Нельзя не отметить важность деятельности российских мусульман в политической жизни этого периода. Ее проявлениями стали мусульманские съезды, проходившие в Санкт-Петербурге и Нижнем Новгороде, а также движение панисламистов.

Революционные события повлекли за собой изменение политического курса, в том

числе и религиозной политики. Закон 17 апреля 1905 г. о веротерпимости определил новое

отношение государства к неправославным конфессиям. По отношению к мусульманам

закон разрешал давно наболевшую проблему «отпадений». Фактически крещеным

мусульманам было позволено вернуться в прежнюю веру, хотя на практике подобное

осуществить было весьма трудно. В параграфе рассмотрены основы конфликта между

джадидами и кадимистами, выявлено, что зачатки конфликта лежали в расхождении в

определении функций и целей культурных и социальных учреждений мусульманской

общины. Неизбежным следствием этого конфликта стала непрерывная полемика между

реформаторами и традиционалистами. Рассмотрены вопросы, связанные с деятельностью

крупнейшей политической организацией мусульман партии «Иттифак» («Всероссийский

мусульманский союз»), возникшей в 1905 г. на основе либерального крыла джадидизма. В

данном параграфе проанализированы основные этапы выборов в Государственные Думы в

Тамбовской губернии. Так, например, отмечено, что православное духовенство

Тамбовской епархии, не имея политического опыта, проявило некоторую растерянность. В

целом, в Тамбовской губернии во всех четырех Государственных думах активную борьбу в

выборах принимало православное духовенство и крупные землевладельцы. В разделе

19

рассмотрены вопросы, связанные с деятельностью мусульманских фракций в Государственных Думах 1-го созыва (21.06.1906 г.), 2-го созыва (20.02 - 03.06. 1907 г.), 3-го созыва (01.11. 1907 - 09.06. 1912 гг.), 4-го созыва (15.11. 1912 - 25.02. 1917 гг.). С началом Первой мировой войны мусульманская фракция, не ограничиваясь политическими декларациями, приступила к практическим действиям по оказанию реальной помощи правительству в ведении войны.

В начале XX в. на общественную арену вышли новые силы, произошли качественные изменения в общественном сознании. На базе просветительства, религиозного реформаторства, джадидизма и других либеральных течений формировались основные направления общественной мысли. Это был период осознания новыми социальными силами национальных идей, политизации религиозной и радикализации политической мысли.

В Заключении обобщены результаты диссертационного исследования, сформулированы основные выводы и намечены перспективы дальнейшего изучения рассмотренных в работе проблем.

Проникновение мусульманского мира в Российское государство продолжалось со второй половины XVI в. до конца XIX столетия, в результате чего в составе империи оказалось около 18 миллионов мусульман, проживавших в основном в Поволжье, Приуралье, Крыму, Средней Азии и на Кавказе. На протяжении всего этого времени российские власти взаимодействовали с мусульманами, устанавливая отношения с новыми подданными. При анализе особенностей этнического и конфессионального состава населения на Тамбовщине, как типичном регионе Черноземного Центра Европейской России, было выявлено, что мордовское население являлось основным этническим элементом и изначально занимало берега реки Оки, у самого впадения её в Волгу. Впоследствии на мордовской земле возникли особые небольшие татарские владения типа мелких уделов. Проникновение татарского населения на территорию Тамбовского края началось в ХУ-ХУ1 вв., когда политика московской власти по отношению к высшей татарской титулованной знати была в высшей степени покровительственной.

Взаимоотношения между христианством и исламом и другими конфессиями в России были всегда сложными. Тем более, что к концу XIX в. «иноверцы» наравне с православным населением страны служили в армии, платили налоги, получали правительственные награды, государственные пенсии.

В эволюции российского законодательства по отношению к нехристианским конфессиям прослеживается линия от целенаправленного, а порой и насильственного обращения «иноверцев» в христианство к политике веротерпимости, которая была провозглашена в царствование Екатерины Великой.

К концу XIX в. положение этносов Тамбовской губернии существенно изменилось по сравнению с предшествующим временем. Теперь татарское и мордовское население Тамбовской губернии было достаточно глубоко интегрировано в социальном плане в сословную систему Российского государства. В целом, до последних десятилетий XIX в. национальные отношения как в России, так и в Тамбовской губернии характеризовались относительным спокойствием, отсутствием серьезных конфликтов.

Говоря о взаимодействии этнических и цивилизационных факторов, важно подчеркнуть, что долгое совместное проживание в рамках Российского государства, вековые духовные, социальные связи, совместное создание культурных ценностей и государственных структур, их общая защита все это сформировало у полиэтнического и многоконфессионального населения России ряд общих, ставших глубинными для психологии российских этноконфессиональных общностей, представлений, предпочтений, ориентации. В настоящее время многолетние поиски «национальной идеи» показали, что основой взаимоотношений россиян должна стать этническая и конфессиональная толерантность.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Байдакова Н. Н. Некоторые особенности развития мусульманства в Тамбовской губернии //Образование в регионе. Научно-методический журнал Тамбовского областного института повышения квалификации работников образования. Тамбов, 2003. Вып. 12. С. 135-140.-0,3 п. л.

2. Байдакова Н. Н. Законодательный аспект в принятии христианства «иноверцами» в Тамбовской губернии ХУН-Х1Х вв. //Религии мира: История и современность. М.: Наука, 2004. С. 138-148.-0,6 п. л.

3. Байдакова Н. Н. Мусульманство и российский политический процесс (начало XX в.) //Проблемы моделирования в развивающихся образовательных системах. Материалы IV международной научно-практической конференции 20-21 октября 2004 г. Мичуринск, 2004. С. 413-416. - 0,2 п.л.

4. Байдакова Н. Н. Особенности четвертного землевладения у татар Тамбовской губернии в XIX в. //Развитие дополнительного образования детей в условиях модернизации российского образования: теория и практика: Материалы Всероссийской научно-практической Internet-конференции 19-25 мая 2005 г. /Отв. ред. Л.Н. Макарова, М.Б. Кравченко. -Тамбов: Изд. ТГУ им. Г.Р. Державина, 2005. С. 9-13. - 0,3 п.л.

5. Байдакова H.H. Хаджж и миграционные процессы среди мусульман России в XIX в. //Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. Тамбов, 2006. Вып. 3 (43). С. 261-265. -0,3 п.л.

Отпечатано в ООО «Компания Спутник+» ПД № 1-00007 от 25.09.2000 г. Подписано в печать 25.10.06 Тираж 80 экз. Усл. п.л. 1,38 Печать авторефератов (495) 730-47-74, 778-45-60

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Каргашин, Игорь Алексеевич

Введение

СОДЕРЖАНИЕ

Глава I. КОНСТИТУТИВНЫЕ ПРИЗНАКИ

СТИХОТВОРНОГО СКАЗА

§ 1. Сказ как способ речеведения в поэзии

§ 2. Сказ и "сказоподобные" стихотворные формы

Глава 2. СТАНОВЛЕНИЕ СТИХОТВОРНОГО СКАЗА В РУССКОЙ ПОЭЗИИ

§ 1. Фольклорные корни "ролевой" поэзии

§ 2. Становление сказового типа речеведения в поэзии 17-18 вв.

§ 3. Завершение формирования сказа в русской романтической поэзии

Глава 3. ПРОБЛЕМА АВТОРА В СТИХОТВОРНЫХ

СКАЗОВЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ

§1. Варианты неоднозначного статуса лирического монолога: "ролевой" или "автопсихологический"?

§ 2. Динамика взаимоотношений автора и субъекта речи в1екстахС[С.

§ 3. Система формальных средств выражения чужого неавюрского) сознания в СтС-текстах

Глава 4. ПОЭТИКА СТИХОТВОРНОГО СКАЗА

§ 1. Специфика пространственно-временных отношений в текстах СтС

§ 2. Стихотворный сказ и каноническая ситуация коммуникации

§ 3. Проблема "родового статуса" СтС-текстов

§ 4. Содержательные функции сказового речеведения в иоэзии

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Каргашин, Игорь Алексеевич

Термин "сказ" в отечественном литературоведении обозначает несколько различных (отчасти и взаимосвязанных) явлений. Во-первых, жанр русского фольклора - народные сказания. Во-вторых, -литературные стилизации народных сказаний (ср. сказы П. Бажова, Б. Шергина, в современной прозе - "Сибирские сказы" В. Галкина и т.п.).1 В-тре1ьих, -манеру исполнения сказителями былин. Однако нас будет интересовать другое значение этого термина. Объектом рассмотрения в данной работе является сказ как способ речевой организации литературного стихотворною произведения.

Проблема в том, что стихотворный сказ (в отличие от прозаического) еще не стал предметом серьезного научного анализа. Не случайно сегодня нет удовлетворительного определения стихотворного сказа, а между тем, несомненно, данный тип речевой организации произведения - яркое и самостоятельное явление в поэзии. Поэтому, прежде чем говорить о специфике стихотворного сказа, необходимо обозначить важнейшие признаки сказового речеведения в прозе.2

Теория прозаического сказа была разработана в трудах отечественных ученых в 20-е годы XX в. В числе первопроходцев адесь следует назвать Б.М. Эйхенбаума и В.В. Виноградова. В работах этих исследователей были определены главные, системообразующие черты сказовой формы, выяснены ее природа и художес1 венные функции. Прежде всею - установка на воссоздание устной монологической речи рассказчика. Именно с этих позиций определял сказ Б. Эйхенбаум: "Под сказом я разумею такую форму повествовательной прозы, которая в своей лексике, синтаксисе и подборе интонации обнаруживает установку на устную речь рассказчика"; ср. ею же замечание: ".писатель в сказе всем повествованием стремится воспроизвести изображаемое как действительно устный рассказ определенных лиц".

В. Виноградов, называя исходные условия формирования сказового способа, также отмечал ориентацию на устное слово и при этом делал существенное уточнение. Он подчеркивал, что для сказа важна имитация устной разговорной речи, которая рождает иллюзию сиюминутного ее протекания: сказ есть "художественная имитация монологической речи, которая воплощает в себе повествовательную фабулу, как будто строится в порядке ее непосредственного говорения".4

Новый взгляд на проблему предложил М. Бахтин. В полемике с Б. Эйхенбаумом наиболее существенным моментом сказовой речи он отметил ее ориентированность не на устное, а на чужое - неав горское повествование. "Нам кажется, - утверждал исследователь, - что в большинстве случаев сказ вводится именно ради чужого голоса, голоса социально определенного, приносящего с собой ряд ючек зрения и оценок, которые именно и нужны автору. Вводится, собственно, рассказчик, рассказчик же - человек не литературный и в большинстве случаев принадлежащий к низшим социальным слоям, к народу (что как раз и важно автору), - приносит с собой устную речь".5

Н. Кожевникова, сравнивая точки зрения Эйхенбаума и Бахтина, замечает, что они "не прогивореча1 друг дру|у". 6 Действительно, можно с уверенностью сказать, что, говоря о сказе, М. Бахтин и Б. Эйхенбаум имели в виду одно и то же явление, а именно: имитацию устной спонтанной речи рассказчика. Все дело в том, что подходили исследователи к рассматриваемому явлению с совершенно разных сторон. Если Б. Эйхенбаум и В. Виноградов прежде всего стремились определить самое понятие, подчеркнуть специфические свойства сказа, его принципиальное огличие от литературно-письменных способов повествования, то М. Бахтин намечал перспективы изучения сказа в ряду других разнообразных повествовательных систем, ю ес!ь -методы и пути анализа его содержательности, его социальной и смысловой наполненности.

Иными словами, М. Бахтин, отмечая присущие сказу "чужую" речь и "чужую" точку зрения, тем самым определял не отличительные признаки сказа, но именно общие свойства и закономерности разнообразных форм "неавторского" повествования - в том числе и сказа. Еще точнее -дефиниция Бахтина в первую очередь обозначает "художественное задание", осуществляемое посредством сказового повествования ("в большинстве случаев сказ вводится именно ради чужого голоса."). Что же касается специфики, своеобразия сказа в ряду других проявлений чужой речи, то здесь позиция ученого однозначна: сказ отличает именно установка на имитацию устной, собственно разговорной речи рассказчика. Ср. ею замечание: "Элемент сказа, то есть установки на устную речь (выделено нами - И.К.), обязательно присущ всякому рассказу".

ОIметим, кроме того, что и Б. Эйхенбаум, и В. Виноградов, в свою очередь, также указывали на размежевание в сказе автора и субъекта речи, о т.е. на чужое, "неавторское слово" в основе сказового речеведения. Следовательно, основной пафос возражений Бахтина по поводу концепции Б. Эйхенбаума вовсе не сводится к "замене" установки на устную речь установкой на речь чужую - отделенную от авторской позиции. В конечном счете исследователь провозглашает возможное сущес1в0вание именно двух самостоятельных и равноправных художественных установок, поэтому и является обязательным их разграничение: "на одном мы настаиваем: строюе различение в сказе установки на чужое слово и установки на устную речь совершенно необходимо". 9 Таким образом, отличительным признаком сказа как способа речевой организации произведения является создание иллюзии устного разговорного монолога рассказчика. Однако художественные цели и возможности этой литературной формы могут быть различными.

Уточнение это имеет принципиальный характер, гак как использование концепции Бахтина (сказ - повествование с установкой на чужую речь) в качестве определения отличительных признаков сказа неизбежно ведет к чрезвычайно широкому толкованию этою понятия.

Коротко говоря, разнообразные варианты такого "широкого толкования" сводятся к тому, что главным, конститутивным свойством сказовой формы оказывается несовпадение сознаний, "кругозоров" носителя речи (рассказчика) и автора.

Например, Б. Успенский определяет сказ как воплощение точки зрения, которая фразеологически не принадлежит самому автору, т.е. ткой вариаш повествования, при котором "автор может пользоваться чужой р е ч ь ю, ведя повествование не от своего лица, а от лица какого-то фразеологически определенного рассказчика (иначе говоря, "автор" и "рассказчик" не совпадают в этом случае)".10 В. Тюпа называет сказовым ошосительно субъективное, оценочное изложение событий рассказчиком, наделенным локализованной точкой зрения и, соответственно, более или менее ограниченным кругозором - "при наличии определенной речевой маски говорящего".11

Подобные трактовки шнорируют самый способ речеведения, при помощи которого воплощается сознание персонажа - субъект повествования. Ср. характерное утверждение современного исследователя: "Литературоведами давно установлено, что сказовая форма вовсе не предусматривает во что бы то ни стало ориентации автора на устную речь".12 Показательно, что А. Жолковский, трактующий сказ как манифестацию образа мышления демонстрашвно "некулыурного" персонажа, в качестве "сказового письма" приводит образцы разнообразных и совершенно разнородных типов повествования - от повестей Гоголя или раннего Достоевского до произведений Ремизова, Платонова и даже Э. Лимонова.13

Именно поэтому, на наш взгляд, более продуктивным оказывается другой подход в трактовке сказовой формы в современном литературоведении. Например, Н. Кожевникова подчеркивает, что в чистых формах сказа осуществляется "двуединство устного и чужого слова". 14 О необходимости учитывать конкретный способ речеведения при определении специфики сказовой формы говорится также в работах Е. Клюева, М. Чудаковой, А. Чудакова, В. Эйдиновой и других исследователей.15

Отечественная художественная проза предлагает немало образцов чужого ("неавторского") повествования. Вспомним хроникеров Достоевского, пушкинского Белкина, гоголевскою пасечника, рассказчиков Лескова, Зощенко и т.п. Особый интерес к чужому слову, как известно, проявляли писатели в 20 - 30-е годы минувшего столетия (И. Бабель, Л. Добычин, Е. Замятин, Вс. Иванов, Л. Леонов, А. Неверов, М. Козырев, А. Веселый и другие). Однако "чужое слово" воплощается в самых разнообразных и разнородных способах речеведения, именно поэтому и необходимо разграничивать понятия "сказ" и "чужая" речь. Бесспорно, сказ

- всегда "чужое" слово, но не всякое "чужое" слово как таковое - сказ. Сказ

- особым образом организованное "чужое" слово. Для того чтобы чужое ' ("неавторское") повествование приняло форму сказа, необходим специфический способ реализации этого "чужого" - отделенного от автора, социально определенного "голоса".

Таким специфическим способом в сказе и является установка на устную монологическую речь рассказчика. Более того: сказовый способ предполагает ориентацию на строго определенные формы устной речи. Например, повествовательные системы, строящиеся на основе устно-поэтической речи (стилизующие фольклорные сказания) или, с другой стороны, использующие различные формы официально-публичной устой речи (ораторская проза, проповедь, лекция), существенно отличаются от подлинного сказа.

Конститутивной чертой сказовой формы является установка на воссоздание устной разговорной речи рассказчика. Очевидно, что для обнаружения художественного своеобразия сказовой формы необходимо учитывать специфику разговорной речи как таковой - природу и закономерности разговорной речевой деятельности.

Во-первых, следует помнить, что разговорную речь нельзя отождествлять с устной формой речи. Понятие устной речи шире понятия "разговорная речь". Ясно, что различные типы, виды, жанры устной вербальной коммуникации могут как угодно далеко удаляться от собственно разговорной речи (ср. образцы ораторской прозы). Устная форма речи -необходимое следствие главных, системообразующих признаков разговорной речи. С точки зрения современной лингвистики, основными условиями, формирующими разговорную речь, и ее важнейшими признаками являются:

- неподготовленность речевого акта;

- непринужденность речевого акта;

- непосредственное участие говорящих в речевом акте.16

Эти условия, без соблюдения которых невозможно существование разговорной речи, ведут к появлению ее специфических свойств. А именно: неофициальное и непосредственное, сию минуту происходящее речевое общение формирует главные отличительные особенноеI и разговорной речи: ее устный и спонтанный характер, ее обязательную диалогичность. При этом важно подчеркнуть, что указанные свойства изначально присущи разговорной речи, коренятся в самой ее природе, ¡ак что правомерно употреблять лишь термин "разговорная речь" без специального обозначения ее признаков (устная, спонтанная, диалогическая). Понятие разговорной речи с необходимостью включает их в себя. Ср.: ". разговорную речь можно определить как речь в условиях непосредственного, персонального, неофициального общения, или (что то же самое) как устную форму спонтанной диалогической речи".17

Кроме того, непосредственность общения - "живой" речевой контакт, происходящий сию минуту, в присутствии говорящих и слушающих -рождает ряд дополнительных свойств, специфичных именно для разговорной речи. Прежде всего это - "невербальный характер разговорной речи" и ее конситуативность. Непосредственное общение участников коммуникации позволяет использовать в качестве носителей информации не только собственно языковые средства. В общем содержании речевого общения здесь велика роль невербальных элементов. Помимо обязательного средства коммуникации - вербальной последовательности - подобные формы общения предполагают существование двух дополни ¡ельных каналов: слухового и визуального.

Б. Гаспаров подчеркивает, чго использование невербальных средств (мелодики и пантомимы) - одна из общих особенностей всех видов устной речи. 18 Однако наиболее полное развитие они получают именно в разговорной речи. В целом характерной особенностью разговорной речи становится активное использование говорящими невербальных средств общения: интонации, мимики, жеста, направленности взгляда и т.п. Причем в разюворной речи подобные средства даже "могут заменить вербальные компоненты, их выделять, структурно оформлять, иллюсфирова1ь и т.п." 1<;

С другой стороны, и визуальные (мимика, жест), и мелодические (интонация, ритм, темп речи) средства включены в общую внесловесную (внеязыковую) ситуацию, которая пронизывает от начала до конца разговорную речь. Это понятно, ведь на характер процесса коммуникации в целом и на формирование ее содержания огромное влияние оказывают и общая атмосфера, и конкретные условия, сопутствующие "живому" общению.

Очевидно, что количество таких экстралингвистических условий может быть сколь угодно велико, в каждом индивидуальном акте общения они различны (в зависимости от индивидуальных особенностей общающихся, их целей, установок и т.п.). Все они объединены в общем понятии конситуации. В современной науке в ряду основных типов внесловесных компонентов, формирующих характер разговорной речи, выделяются:

- визуально-чувственная ситуация (то, что видят и ощущают участники общения);

- частно-апперцепционная база (индивидуальный опыт говорящих, их намерения, цели в момент данного общения);

- общая апперцепционная база (совокупность общих знаний и опыта, свойс1венных всем носителям данного языка).

Одним словом, при анализе особенностей разговорной речи необходимо учитывать, что многие элементы коммуникации "не имеют вербального выражения, так как они даны в конситуации. Роль конситуации обнаруживается на всех участках системы разговорной речи".20

Указанные выше признаки и отличительные свойства - признаки и отличительные свойства собственно разговорной речи, то есть естественной бытовой речи в реальной действительности. Но сказ, как уже отмечалось, -иллюзия живой разговорной речи, художественная имитация разговорной речевой деятельности 1ероя (рассказчика). В связи с этим необходимо уточнить: в какой мере возможно освоение разговорной речи в художественной прозе, насколько соотве1С1вуе1 "разговор" героя-рассказчика собственно разговорной речи? И шире - каковы особенности воссоздания "непосредственного говорения" в литературном произведении? Здесь, на наш взгляд, следует выделить два существенных момента.

Во-первых, очевидно, что разговорная речь в словесном художественном произведении - одна из форм искусства слова и потому не может быть буквальной фиксацией "непосредственного говорения" какого-либо индивида. Реальная разговорная речь не имеет оIношения к искусству как таковому. Поэтому мы должны согласиться с исследователями, подчеркивающими условный (знаковый) характер разговорной речи, воплощенной в художественной прозе. Л. Гинзбург отмечала, что "прямая речь" в литературе "представляет собой художественную структуру, подчиненную задачам, которых не знает подлинная разговорная речь.

Любое - даже самое натуралистическое - изображение прямой речи условно".21

Во-вторых, с другой стороны, можно с полным правом утверждать, что художественная проза, осваивающая стихию "живого" разговора, выстраивает именно разговорную речь, то есть изображает ее как спонтанный, естественный и ситуативный речевой акт. Это становится очевидным при анализе непринужденного "прямого говорения" героя в \>дожес1 венном произведении. Рассмотрим, с этой точки зрения, "беседу" героя-рассказчика в рассказе М. Шолохова "Шибалково семя". См. начало:

- Образованная ты женщина, очки носишь, а того не возьмешь в понятие. Куда я с ним денусь9

Огряд наш стоит верстов сорок отсель, шел я пеши и его на руках нес. Видишь, кожа на noiax норепалась?

Как ты есть заведывающая эгот детского дома, то прими дитя' Местов, говоришь, нету? А мне куда его? В достаточности я с ним страданьев перенес. Горюшка хлебнул выше горла. Ну да, мой это сынишка, мое семя. Ему другой год, а матери не имеег. С маманькой его вовсе особенная история была. Что ж, я могу и рассказать. 2

Условной, знаковой эту речь героя можно считать, только сравнивая ее с реальной, подлинной бытовой речью. Но в художественном произведении мы имеем дело с изображенной речью, то есть - с художественным образом обыденной речевой практики. Разумеется, здесь отсутствуют (или редуцированы) те дезорганизующие моменты, которые так характерны для образцов подлинной разговорной речи (одновременное творение собеседников, нагромождение случайностей и т.п.). Однако в художественном мире данного рассказа речь Шибалка не менее реальна, чем, например, реальность и достоверность самого героя или его собеседницы. И представлена эта речь здесь именно как разговорная - то есть спонтанная, непосредственно произносимая, как бы рождающаяся на наших глазах.

Разговорная речь героя в художественном произведении не может рассматриваться как "неполноценная", адаптированная, как упрощенная модель подлинной речи, звучащей в момент "живого" общения. В.

Виноградов справедливо утверждал, что "изображенную устную речь нельзя pdccMciipHBaib как обедненную "нс)1н>ю запись" говорения"."

В пределах художественного произведения писатель (если он ставит такую цель) выстраивает речь персонажа как подлинно "живую" -собственно разговорную. В организации ее автор текста использует основные закономерности собственно разговорной речи. Более того: главные черты такой речи сознательно выделяются, с необходимостью подчеркиваются автором, так как только при этом условии может быть достигнута цель - изображенное (определенным образом выстроенное, организованное) высказывание героя предстает как его непринужденная "живая" речь. Следовательно, воссоздавая разговорную речь рассказчика-персонажа, писатель изображает ее как речевую деятельность, которой присущи прежде всего следующие качества: устный и импровизационный характер говорения, диалогичность, а также невербальность и сигуативность. Обратившись к приведенному отрывку из произведения Шолохова, заметим, чю все эш качесгва отличают речь его героя-рассказчика. Именно поэтому рассказ "Шибалково семя" можно с полным правом считать образцом собственно сказового принципа речеведения.

Что же касается установки на чужую речь, то здесь мнения всех исследователей сходятся: сказ воплощает самостоятельное (отделенное от авторского) мышление субъекта речеведения - т.е. рассказчика. Однако и здесь, на наш взгляд, необходимо очень важное уточнение. В современном литературоведении стало традиционным положение о неизменной соотнесенности сказового речеведения с "низовым" рассказчиком, i.e. рассказчиком - представителем низших социальных слоев общества. Ср. подобного рода утверждение:

Сказ - это двухголосое повествование, которое соотносит автора и рассказчика, стилизуется под устно произносимый, театрально импровизированный монолог человека, предполагающего сочувственно настроенную аудиторию, непосредственно связанного с демократической средой или ориентированного на эту среду" (выделено нами - И.К.).24

Иначе говоря, сказ рассматривается как повествовательная система, призванная воспроизводить слово, сознание только лишь представителя народной (обычно - собственно крестьянской) - "нелитературной" среды. В данном случае, на наш взгляд, сказу предписываются ограничения, не обязательно ему свойственные: в качестве конститутивного выдвигается нризнак, не имеющий принципиального значения. Строго говоря, сказ всегда являет читателю "человека говорящего", но не всегда - "низового" героя Классическим примером здесь может служить "Кроткая" Достоевская; в современной прозе - повесть М. Веллера "Колечко" или, например, рассказ Г. Троепольского "Экзамен на здравый смысл". Эти и подобные им произведения организованы посредством непосредственного говорения героев-рассказчиков, вовсе не являющихся представителями "демократической" (крестьянской, простонародной) социальной среды.

Таким образом, системообразующим принципом сказа как такового является единство двух установок - освоение чужого, неавторского сознания и при этом реализация этого сознания посредством имитации разговорного монолога.

Сказ - способ речевой организации художественного произведения, создающий иллюзию спонтанной и естественной (собственно разговорной) речевой деятельности отделенного от автора субъекта сознания (рассказчика).

Переходя к рассмотрению конститутивных признаков стихотворной сказовой формы, необходимо отметить, что в русской поэзии, как показал анализ, этот способ речеведения получил широкое распространение в организации произведений малой формы (причины этого рассмотрим ниже).

Обычно это собственно стихотворение - небольшое по объему стихотворное произведение, "преимущественно лирическое" (М. Гаспаров)25

В больших стихотворных формах (лиро-эпических стихотворных жанрах - поэмы, сказки, стихотворные повести и т.п.) "чистый" сказ как способ речеведения оказывается малопродуктивным. Так, сказки, сказания, народные легенды организуются, как правило, не сказовым способом речеведения, но посредством разнообразных форм фольклорной стилизации. Хрестоматийные образцы - стихотворные сказки Пушкина (см. "Сказка о медведихе", Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях", "Сказка о золотом петушке"), "Конек-Горбунок" П. Ершова, см. также "Сватовство" А.К. Толстого, "Сказание о Петре Великом в преданиях Северного края" А.Н. Майкова.

Принципиальное разграничение этих двух форм речеведения (на материале прозаических повествовательных произведений) мы находим в монографии "Поэтика сказа". Фольклорные стилизации представляют собой имитацию художественно организованной, устно-поэтической речи, в то время как сказ рождает иллюзию художественно не организованной, устно-разговорной речи (хотя, разумеется, возможны и достаточно плодотворны взаимопроникновения собственно сказа и фольклорной стилизации).26 Поэмы и стихотворные повести, использующие сказовый способ речеведения, либо организованы по принципу "нанизывания" - чередования монологов ("голосов") разных героев, либо представляют собой комбинированные формы - чередование собственно сказовых "речевых партий" героев с авторским повествованием. Образцами первого варианта могут служить поэма М. Кузмина "Лазарь", стихотворение (рассказ в стихах) И. Бродского "Посвящается Ялте". Второго - поэмы "Сирота" В. Кюхельбекера, "Смерть Фигнера" Ф. Глинки, "Машенька" А. Майкова, "В снегах" и "Поп Елисей" К. Случевского.

Примеры собственно сказового речеведения в относительно больших по объему повествовательных (лиро-эпических, эпических) стихотворных произведениях немногочисленны: сказки "Овсяный кисель", "Красный карбункул", "Две были и еще одна" В. Жуковского, "Стрелецкое сказание о царевне Софье Алексеевне", идиллия "Дурочка" А. Майкова, "Повар базилевса (Византийская повесть)" Г. Шенгели, в современной поэзии -стихотворные повести А.Дидурова и В. Антонова. Причем в подобных произведениях, как правило, "чистый" сказ сочетается с формами, элементами литературно-книжной речи - ср. в сказках Жуковского, "Дурочке" Майкова. Поэтому основным материалом исследования художес1 венных особенностей сказового типа речеведения в поэзии оказываются стихотворения - стихотворные произведения малой формы. Поэтика сказового способа речевой организации стихотворных произведений, становление и функционирование стихотворного сказа исследуются на материале русской поэзии - с конца 17 столетия до наших дней.

Таким образом, объектом рассмотрения в данной работе является сказ как способ речевой организации стихотворного произведения.

Актуальность данного исследования обусловлена тем, что стихотворный сказ еще не стал предметом серьезного научного анализа. В то же время общая тенденция эволюции искусства слова в новое и новейшее время может быть обозначена как неуклонное сближение изображенной прямой речи с реальной разговорной практикой; язык литературы в целом испытывает "экспансию" повседневного, обыденного речевого общения. Развитие сказа, в том числе вариантов стихотворного сказа, правомерно рассматривать как яркое проявление данной тенденции. В целом стихотворная сказовая форма получила широкое распространение в русской поэзии - от Жуковского и Пушкина до Бродского и Кибирова.

Научная новизна исследования. Немногочисленные работы на эгу тему либо посвящены творчеству отдельных авторов, либо ограничиваются упоминанием стихотворных произведений в ряду сказовых образцов. В данном диссертационном сочинении впервые делаегся попытка осмыслить стихотворный сказ (СтС) как целостное явление литературы. Впервые речь идет о становлении и развитии СтС-монологов в контексте эволюции форм, выражающих "неавторское" (чужое) сознание в русской поэзии 17 - 20 вв.

Предметом исследования является стихотворная сказовая форма в русской поэзии (17-20 вв.).

Материалом исследования стало около четырехсот стихотворных произведений, написанных с сер. 17 столетия по 1990-е годы.

Цель работы - показать, что сказовое речеведение характерно не только для прозаических произведений, но становится самобытным способом речевой организации собственно поэтических (стихотворных) 1екстов.

В соответствии с поставленной целью решаются следующие задачи: наметить типологию "ролевой лирики" в русской поэзии - с точки зрения способа речеведения, организующего стихотворный монолог; выявить специфику сказовой речевой организации в ряду "ролевых" стихотворных текстов; определить важнейшие функции ("художественный потенциал") сказовой формы в поэзии; выявить основные этапы становления и развития сказовой формы в русской поэзии; выяснить динамику взаимоотношений сознания субъекта речеведения, воплощенного в стихотворном сказовом монологе, с авторским сознанием.

Методологической основой и теоретической базой диссертции послужили теоретические труды С.Н. Бройтмана, H.A. Кожевниковой, Б.О. Кормана, Ю.В. Манна, Е.В. Падучевой, В.П. Скобелева, М.О. Чудаковой, посвященные проблемам субъектной организации литературного произведения; работы по теории художественной речи (в частности, речи как предмета художественного изображения в литературе) М.М. Бахтина, В.В. Виноградова, Л.Я. Гинзбург, В.Е. Хализева. В основу работы положены принципы целостного анализа литературного произведения в тесном взаимодействии с историко-литературным и сравнительно-типологическим методами исследования художественного материала.

Теоретическая значимость исследования определяв ich возможностью использования результатов работы для осмысления специфики субъектно-речевой организации произведений русской поэзии и для выхода к конкретным процедурам литературоведческого анализа "опосредованных" форм выражения авторского сознания в поэтических текстах.

Практическая ценность работы в том, что материалы диссертации могут быть использованы при анализе творчества отдельных поэтов, в вузовских курсах по теории и истории литературы, спецкурсах по анализу сшхотворных текстов.

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены на 2-х Саратовских стилистических чтениях (Саратов, 1992), на 3-х Саратовских стилистических чтениях (Саратов, 1994), на III Саранских международных Бахтинских чтениях "М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века" (Саранск, 1995), на всероссийской конференции "A.C. Пушкин и современный мир" (Калуга, 1999), на Семинаре "Логический анализ языка. Семантика начала и конца" в Институте языкознания (Москва, 2000), на Третьей международной научной конференции "Владимир Высоцкий: взгляд из XXI века" (Москва, 2003), на Международной научной конференции "Творчество Б.К. Зайцева и литература XX века" (Калуга, 2003), на международной научной конференции "Русская литература XX - XXI веков: проблемы теории и методологии изучения" (Москва, 2004). Положения работы неоднократно обсуждались на заседаниях кафедры литературы КГПУ им. К.Э. Циолковского; кроме того, они используются в спецкурсе "Речь как предмет художественного изображения в литературе", который автор в течение многих лет читает на филологическом факультете КГПУ им. К.Э. Циолковского.

На защиту выносятся следующие положения: поэтика СтС-текстов обусловлена спецификой разговорной речи как способа языковой коммуникации (устный и импровизационный характер говорения, диалогичность, опора на невербальные компоненты и ситуативность). В частности, только СтС-монологи (в сравнении с другими типами "ролевой" лирики) обладают возможностью имитировать так называемую "каноническую коммуникативную ситуацию" в поэзии; художественная имитация разговорного монолога обусловливает специфику пространственно-временных отношений, осваиваемых в СтС-текстах; важнейшими художественными функциями, реализуемыми сказовым речеведением в поэзии, являются: характерологическая, сюжетообразующая, эстетическая; родовая природа ("родовой статус") стихотворного сказового произведения определяется типом разговорного монолога, положенною в его основу. При этом произведения, организованные посредством сказовою речеведения, как правило, оказываются межродовыми образованиями (драматическая лирика, стихотворный драматический эпос); для сказовых стихотворных произведений характерна устойчивая система художественно осваиваемых "речевых жанров"; генезис и развитие сказовой формы в поэзии обусловлены общей тенденцией становления диалогических отношений в лирике (освоение чужого сознания в поэтических текстах); реализация принципов сказового речеведения в поэзии осуществляется в эпоху романтизма (в творчестве В. Жуковского, А. Дельвига, В. Кюхельбекера, Ф. Глинки); стихотворным сказовым произведениям свойственны неоднозначные и динамичные взаимоотношения между сознаниями "человека говорящего" и автора. По крайней мере, данные отношения не ограничиваются, вопреки распространенным концепциям, "возвышением" авторского сознания над сознанием субъекта речеведения.

Структура работы продиктована логикой рассматриваемых проблем. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, примечаний и библиографических ссылок и двух приложений, включающих тексты анализируемых произведений.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Стихотворный сказ как разновидность ролевой лирики: поэтика, история развития"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Анализ текстов русской поэзии 17-20 вв. показывает, что в ряду "ролевой" лирики постепенно формируется особая ее разновидность, которую (по аналогии с известным явлением в художественной прозе) правомерно назвать стихотворным сказом. Своеобразие этой коммуникативной формы в поэзии заключается в том, что воплощение чужой - неавторской - точки зрения (важнейшая установка всех "ролевых" поэтических текстов) осуществляется здесь посредством художественной имитации разговорной речи субъекта - носителя сознания. Текст стихотворения в этом случае выстраивается как разговорный монолог какого-либо "социально определенного" лица - говорящего персонажа. Именно специфические свойства разговорной речевой деятельности определяют и уникальную поэтику (языковые особенности, специфику пространственно-временных отношений, своеобразие сюжетостроения, родовую природу), и художественные функции, и содержание в целом стихотворных сказовых текстов.

В частности, только СтС-монологи (в сравнении с другими типами "ролевой" лирики) обладают возможностью имитировать каноническую коммуникативную ситуацию в поэзии, что, в свою очередь, предполагает художественное освоение настоящего (сиюминутного) момента действительности и, соответственно, резко усиливает иллюзию достоверности изображаемого. При этом собственно ситуация речеведения оказывается в произведениях стихотворного сказа первостепенным объектом художественного изображения. Сказ осваивает "речевые жанры", реализующие спонтанную и естественную (обыденную, неиерархическую) речь человека Разумеется, конкретные варианты художественно осваиваемого "говорения" героя чрезвычайно разнообразны. Однако инвариантом сказовой формы (в том числе стихотворной) в любом случае является художественный образ свободной и непринужденной речевой (речемыслительной) деятельности субъекта изображенного монолога.

Именно поэтому неплодотворны, на наш взгляд, те толкования сказа, которые игнорируют специфику "речевого наполнения" реализуемого в тексте "чужого" сознания, т.е. не учитывают собственно речевую организацию художественно воссоздаваемого высказывания. При таком подходе стираются принципиальные различия между неоднородными способами речеведения - ср. художественные имитации эпистолярного послания, устного официально-публичного высказывания, непосредственного разговорного бытового общения и т.п.

Становление и функционирование стихотворной сказовой формы связано с общей тенденцией развития отечественной литературы (в частности, осуществляется параллельно с формированием сказа в прозе) и обусловлено настоятельной необходимостью освоения искусством слова личности "реального другого" (С. Бройтман). В этом смысле возникновение и дальнейшее бытование СтС-текстов можно считать характерным проявлением общего процесса диалогизации лирики.

Разумеется, варианты и прозаического, и стихотворного сказа относятся к одному типу (способу) речевой организации текста, образуют единую систему. В то же время налицо и принципиальное своеобразие форм стихотворного сказа. Во-первых, естественно, отличие в том, что в формах СтС разговорный монолог, воплощающий "чужое" сознание, реализуется посредством стихотворной речи. Метрико-ритмические характеристики текста - обязательное "дополнительное" свойство поэтики стихотворных сказовых монологов. Во-вторых, тексты стихотворного сказа обладают спецификой и с точки зрения их родовой природы. В произведениях стихотворного сказа доминирует, как правило, лирическое начало, в отличие от эпической природы произведений прозаического сказа (что отчетливо проявляется и в двуродовых сказовых текстах - ср. драматическая лирика в СтС и драматический эпос, по Корману, в прозаическом сказе). В-тре1ьих, именно потому стихотворные сказовые произведения оказываются разновидностью "ролевой" лирики. Отсюда, в-четвертых, показательна уникальная система "речевых" и собственно литературных жанров, осваиваемая произведениями стихотворного сказа. Наконец, в-пятых, именно стихотворные сказовые монологи (учитывая небольшой объем стихотворных текстов) в полной мере способны имитировать в художественной литературе каноническую коммуникативную ситуацию.

Как и в истории становления прозаического сказа, в развитии стихотворной сказовой формы проявляется взаимодействие двух основных начал - установки на освоение чужой речи (неавторского сознания) и установки на изображение собственно разговорной речи. При этом важно подчеркнуть, что исходным стимулом становления сказовой формы было стремление литературы воплотить именно чужую точку зрения (чужое сознание). Важнейшей предпосылкой возникновения сказовой формы (в частности, в поэзии) следует считать ориентацию литературы на воссоздание чужого сознания - собственной (отличной от авторской) позиции героя-субъекта. Следующим необходимым условием становления сказа явилась индивидуализация речевой манеры героя. Наконец, последним и решающим фактором становления сказа следует считать последовательное развитие и использование литературой свойств и возможности изображенной разговорной речи (разговорного монолога субъекта сознания).

Естественно, что важнейшей функцией сказовых монолоюв становится собственно характерологическая. Причем в сфере характерологии, реализуемой введением сказового принципа речеведения, отчетливо обозначаются два предела, в равной степени свойственные произведениям СтС. С одной стороны, тексты стихотворного сказа обнаруживают возможность "овеществления" человека (М. Бахтин) -одностороннего и однозначного (преимущественно сатирического) изображения "говорящего героя". С друюй, - именно сказ (в частности, стихотворный), персонифицируя субъекта высказывания, воплощает индивидуальное сознание конкретного человека, благодаря чему оказывается эффективным средством воссоздания характера, личное I и самого говорящего.

Несомненно, что именно художественная имитация "живой" и непосредственной разговорной речи в литературном произведении обладаем с этой точки зрения, особой "достоверностью" и глубиной. Ясно, что другие формы и способы коммуникации все же так или иначе регламентируют свободное самовыражение индивида. Собственно, художественный образ подлинно разговорной речевой деятельности и есть манифестация в литературе свободного и естественного выражения личности самого говорящего героя. В то же время сказовые тексты полифункциональны. В частности, наряду с характерологической функцией, стихотворные сказовые монологи, как правило, осуществляют собственно эстетическое задание, фиксируя и сохраняя богатство и разнообразие речевой культуры той или иной эпохи.

Еще в статье "Литературное сегодня" (1924 г.) Ю. Тынянов писал: "Характерно, что многие течения, приговоренные критикой, продолжают жить и развиваться. Характерно продолжающееся и расширяющееся развитие сказа". 1 Очевидно, что развитие сказа продолжается и сегодня. В частности, характерной особенностью современной - новейшей поэзии является актуализация собственно эстетической функции изображенного "говорения"героя.

Разумеется, и сегодня мы встречаем немало "традиционных" СтС-монологов, "всерьез" осваивающих и характер самого говорящего, и те или иные сферы человеческого существования, современной жизни. См., например, такие сказовые монологи, как "Ну, делать нечего!. Пора сдаваться в плен." Ю. Белаша, "Услышанный разговор в поезде" И. Фонякова, "Солдатские сны" О. Поскребышева, "Мать перед портретом отца" А. Романова, "Отец" В. Лапшина и т.п. Однако наиболее яркие стихотворные сказовые произведения последних лет рассчитаны скорее на "игру с читателем", выявляя, в первую очередь, самоценность и самодостаточность собственно языкового плана - "речевой материи" изображаемого высказывания.

В этом смысле, действительно, правомерно говорить о случае "конструктивного доминирования коммуникативной событийности над референтной", по определению В. Тюпы. Показательно, что обычно в подобных случаях в современной поэзии используются не формы "чистог о" сказа, но "сказоподобные" и "комбинированные" формы - как наиболее плодотворные в осуществлении разнообразных вариантов "игры со сказом". Именно в этом ряду сказоподобной и игровой поэзии - многие тексты Вс. Некрасова, Дмитрия Александровича Пригова, И. Холина, А. Левина, А. Флейтмана, И. Кабыш. Так, стихотворения А. Левина ("Мы с Якличем", "Разговор с народным академиком", "Как это было. Рассказ очевидца") создают шаржированный образ речевого поведения нашего современника, а поэтика текстов Пригова рассчитана на художественное воссоздание клишированного сознания обывателя советской и постперестроечной эпохи.

Любопытный пример эстетического разыгрывания ситуации "непосредственного общения" находим мы в стихотворении Т. Кибирова "Усадьба" (см. отрывки в Приложении 2). Начинается оно как разговор владельца дворянской усадьбы со своими гостями, сказовый монолог насыщен бытовыми, речевыми и собственно литературными стереотипами культуры XIX века. Ср.: Ну, слава Богу, Александр Викентьич! // Насилу дождались! Здорово, брат!. // А это кто ж с тобой? Да быть не может! // Петруша! Петр Прокофьич, дорогой! // Да ты ли это, Боже правый?! Дочка! // Аглаюшка, смотри, кто к нам приехал! // Ах, Боже мой, да у него усы! //Гвардеец, право слово!. Ну, входите, //входите же скорее!. Петя, Петя! // Ну вылитый отец.Однако далее в текст монолога (сознательно рассчитанного автором на "узнавание" примет минувшего времени) постепенно входят реалии дня сегодняшнего (вплоть до упоминания имен современных поэтов и самого Кибирова). В финале же речь героя незаметно для читателя переходит в собственно авторский монолог, так что в ито1е текст стихотворения, обнажая прием "разрушения сказа", демонстрирует и разрушение традиционной усадебной культуры, и гибель старой России в целом. Ср.:

И в поседевший выстрелит висок наследник бравый. И кузина Кэт устроится пишбарышней в Совет. В тот самый год, России черный год, о коем вам пророчествовал тот убитый лейб-гусар. И никогда не навредит брусничная вода соседу-англоману. В старый пруд глядит луна - в солярку и мазут. И линия электропередач гудит иод кровлей минводхозных дач. Катушка из-под кабеля. Труба заржавленная. Видно, не судьба. Видать, не суждено. Мотоциклет протарахтит и скроется. И свет над фабрикою фетровой в ночи. Прощай, ма шер. Молчи же, грусть, молчи.

Отметим также, что примечательным явлением русской литературы второй половины XX века можно считать становление и развитие стихотворного песенного сказа. Имеются в виду стихотворные сказовые монологи, которые создавались как тексты песен, исполняемых бардами (сочинителями "авторской гитарной песни"), а позже и рок-певцами. Многие из "ролевых" текстов этих жанров используют именно сказовый способ речевой организации. Среди основоположников жанра авторской гитарной песни исследователи называют Б. Окуджаву, М. Анчарова, Ю. Визбора. В их песнях-монологах, а также в песнях А. Галича, Ю. Алешковского, В. Высоцкого Ю. Кима и многих других авторов в 60 - 80-х годах прошедшего столетия ярко проявилась общая тенденция стилевого развития литературы - обращение к "живой" речи народа как способ постижения точки зрения "простого человека", противопоставленной официальной идеологии или стереотипам массового мышления. Ср., например, сказовую природу песен-монологов А. Галича ("Песня-баллада про генеральскую дочь", песни из цикла "Коломийцев в полный рост" и т.п.), Ю. Алешковского ("Песня о Сталине", "Окурочек", "Личное свидание" и т.п.), Ю. Кима (см. Приложение 1). В 80 - 90-х годах "ролевые" и собственно сказовые монологи (обычно сатирической направленности) создают рок-певцы, в числе которых можно назвать, например, Ю. Шевчука, М. Науменко, Гарика (Игоря) Сукачева (см. образцы в Приложении 1).

В заключение отметим, что одной из наиболее важных (и наименее проясненных до сих пор) проблем поэтики стихотворного сказа является проблема автора. Во-первых, уже потому, что речь идет о произведениях, непосредственно воплощающих чужое сознание - заведомо "неавторских" монологах. Во-вторых, благодаря тому, что взаимоотношения позиций субъекта речеведения и автора (носителя целостной концепции произведения) в стихотворных сказовых текстах отличаются крайней динамичностью и не сводятся к пресловутому "возвышению" одною сознания над другим, к "превосходству" авторского сознания. Наконец, в-хретьих, проблема автора для СтС-текстов включает в себя и сугубо специфический аспект, существование которого обусловлено стихотворными свойствами изображенной речи.

Очевидно, что содержательными, значимыми для выражения авторской позиции могут быть любые стиховые признаки - от деления текста на соизмеримые и соотносимые между собой речевые отрезки до приемов звукописи и т.п. Но, разумеется, особенно велика здесь роль стихотворных размеров, вообще метрических и ритмических характеристик.

В частности, важным средством индивидуализации "речевой партии" героя (а тем самым - подчеркивания несовпадения его сознания с авторским) оказывается ее оформление самостоятельным стихотворным размером. Это характерно для стихотворных сказовых произведений, включающих несколько "голосов" - см. манифестацию этого приема в "Балете" Некрасова: авторский рассказ (3 Ан.) отграничен от юлоса пошлого куплетиста сменой силлабо-тонического размера (3 Я). Подобный прием используется и внутри единого сказового монолога - как способ передачи смятенного, "рвущегося" сознания; ср. смену вольного ямба 3стопным дактилем (знаменитая "лирическая вставка" - Да, васильки, васильки.) в "Сумасшедшем" Апухтина.

Любопытно отметить, что в текстах СтС наблюдается и противоположная тенденция. Например, в стихотворении Бродского "Посвящается Ялте" 5 разных голосов-монологов написаны единым размером (5 Я). По-видимому, можно говорить о силах центробежных, выполняющих характерологическую функцию, и силах центростремительных, обеспечивающих метрическое единство произведения. Изучение взаимодействий этих тенденций - одна из задач исследования СтС.

В целом же можно заключить, что стихотворный сказ - самобытное художественное явление, дополняющее наши представления о формах "неавторского сознания" в литературе.