автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему: Субъектность личности как условие развития государства и гражданского общества

Полный текст автореферата диссертации по теме "Субъектность личности как условие развития государства и гражданского общества"

На правах рукописи

ГНИДИНА Юлия Александровна

СУБЪЕКТНОСТЬ ЛИЧНОСТИ КАК УСЛОВИЕ РАЗВИТИЯ ГОСУДАРСТВА И ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА

09.00.11 — социальная философия по философским наукам

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

Саратов 2003

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Саратовская государственная академия права»

Научный руководитель доктор философских наук, профессор,

Заслуженный работник высшей школы РФ Демидов Александр Иванович

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор,

Заслуженный деятель науки РФ Ярская Валентина Николаевна

доктор исторических наук, профессор Долгов Виктор Михайлович

Ведущая организация

Петрозаводский государственный университет

Защита диссертации состоится 17 сентября 2003 г. в 16 часов на заседании диссертационного совета Д 212.243.09 по присуждению ученой степени доктора философских наук в Саратовском государственном университете им. Н.Г. Чернышевского по адресу: 410026, г. Саратов, ул. Астраханская, 83, корпус IX, ауд. 406.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского.

Автореферат разослан <_» $ 2003 года.

Ученый секретарь диссертационного совета

В.П.Барышков

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования определяется тем, что в современном гуманитарном знании, предлагающем множество описаний общества, каждое из которых имеет свою методологическую основу и выражает на соответствующем ей языке «практические» явления и отношения, обострилось осознание методологических «разрывов», что проявляется в возникновении междисциплинарных отраслей знания, вызванном, с одной стороны, плюрализмом научных точек зрения, подходов, школ, с другой стороны, ростом внимания социальных дисциплин к научному аппарату друг друга, так как именно последнее открывает ресурс для их взаимного идейного обогащения. Однако, в социальной философии до сих пор недостаточно внимания уделяется такому базовому для описания социума моменту как соотношение государства и личности — личности именно в качестве экзистенциального феномена. В теоретической юриспруденции внимание исследователей сосредоточено на проблеме взаимосвязи государства и гражданского общества, при этом личность (в ее бытийственном аспекте) как основа гражданского общества оказывается за рамками научной рефлексии. Остаются неосвещенными глубинные механизмы взаимного влияния государства, личности и гражданского общества, следовательно, теряется возможность не только полноценного описания и более точного осознания характера этой взаимосвязи, но и эффективного управления протекающими на этом уровне процессами. Специфика современного состояния общества характеризуется тем, что социальная практика в сфере поиска новых механизмов управления и самоуправления ориентирована на развитие гражданского общества, обращаясь к его фундаментальным основаниям — невмешательству государства в частную жизнь граждан, их взаимной ответственности, автономности личности в реализации своих интересов и др. В гражданском обществе их разумный баланс устанавливается на уровне горизонтальных связей благодаря взаимодействию свободных личностей. Свобода принятия решений и ответственности за их реализацию в социальной практике обуславливается «субъектностью» личности, т.е. осознанием направляющих взаимодействие людей и в частной и в публичной сферах жизни целей и ценностей (тем, что традиционно принадлежит к области «духа»). Этим определяется необходимость принципиального пересмотра методологических позиций, означающая переход из области анализа социальных механизмов исключительно как «технологий» в область исследования их с точки зрения «духа» в веберовском понимании этого слова. Методологические установки выработанные философской и социально-политической мыслью XX века позволяют говорить о том, что возможна гармонизация социальной системы не только посредством политико-правовых механизмов, . ш>г.. посредством

целенаправленных, осознаваемых изменений на уровне личности. Философия позволяет описывать эти изменения на феноменологическом уровне, при этом очевидна фундаментальная невозможность технологизации этого феномена, выведения его на уровень социального института. Причиной этого является онтологическая укорененность личности, выражающаяся в субъектности. Рассмотрение соотношения между личностью (гражданским обществом) и государством в контексте поиска новой методологической взаимосвязи между ними и составляет актуальность и новизну представляемой работы, поскольку позволяет перевести исследование закономерностей социального устройства в плоскость, в которой личность, обладающая онтологическим статусом, становится «точкой отсчета» в описании публичных социальных процессов.

Заявленное направление исследования реализуется через понятийное соотношение «государство—гражданское общество», которое высвечивает «горизонтальный» срез социальной реальности, одновременно становясь методологической призмой для ее целостного описания. В любой политической системе государство играет ведущую роль, выступает своего рода формулой ее самоописания, что в масштабе целостного социального пространства означает конституирующую роль государства по отношению к политико-социальной реальности. Одновременно указанная роль подразумевает ответственность за выбор государством направления, в котором действует любая создаваемая им структура, а равно за «качество» ее действия. Однако, если посмотреть на ответственность государства с точки зрения рядового гражданина, то она, как и само государство, воспринимается в качестве абстрактного образования, ментальной конструкции. Ответственность «формально» возлагается на государство в том смысле, что «реально» (экзистенциально и онтологически) она реализуется через конкретных людей. Таким образом, исследование природы государства, его предельных оснований, должно включать идею личности как свой конститутивный момент, связывающий теоретико-правовой и экзистенциальный аспекты реальности. Итак, актуальность работы определяется необходимостью выявления и формирования новых методологических подходов к описанию и конструированию отношений между личностью, государством и обществом.

Степень разработанности проблемы. Множественность смыслов, выделяемых исследователями при описании феномена государства, обусловлена тем фактом, что государство конституирует сферу социально значимых (публичных) отношений посредством придания им определенной структуры. Так, Н. Луман в его функционально-структурном описании социальной реальности приравнивает государство к политической системе общества, тем самым «различая» государство и гражданское общество и обуславливая существование государства «вне общества», в качестве «юридического лица»

или «коллективного актера». Современные исследования государства базируются именно на таком различении государства и общества, и именно этот аспект государства становится предметом исследования политологии и теории государства, но «... как можно приписывать действие государству, если оно не существует реально само по себе — у него отсутствует свобода воли вне контекстуальных связей с обществом» (Н. Луман). Присутствие свободы воли как возможность действовать «изнутри» себя можно констатировать только в отношении личности, и это положение является общим местом только для антропологии (социальной, философской, политической), оставаясь за гранью внимания социальных, политических и иных теоретических исследований. Для установления методологически непротиворечивого соотношения между государством и гражданским обществом требуется обнаружение и рассмотрение контекстуальной связи между ними, которое выявляет наиболее широкий аспект в понимании государства, основывающийся на его общесоциальной роли — организации социальной жизни, т.е. установлении правил для социально-значимых взаимодействий.

В развитии государственности, связанном с изменением соотношения государства и гражданского общества, выделяются три принципиально различающихся подхода, воплощающиеся в конкретном политико-правовом характере социальности соответствующей эпохи и сменяют друг друга по мере «исчерпания ресурса» предыдущим.

Первый связан с эпохой античности, когда на фоне мифолого-метафорического подхода к описанию мира соотношение гражданского общества (а значит, и личности) и государства не мыслится принципиально проблемным. Социальная жизнь понимается как своеобразное воплощение порядка более высокого уровня, нежели тот, который доступен человеческому разумению. Поэтому функция управляющего субъекта состоит в должном восприятии, фиксации и адекватном транслировании этого порядка остальным гражданам. Подобное характерное для античности утверждение тесной взаимосвязи субъекта (отдельной личности) и публичной организации жизни является эвристическим моментом в понимании соотношения личности, государства и общества, а также соотнесение категорий «цели» и «государства», которое прослеживается в философской системе Аристотеля и которое нивелировалось в более позцних вплоть до современных концептах социального устройства. Античное социальное устройство «основано» на «духе» и не требует разработки соответствующих «технологий», поддерживающих упорядоченное состояние социума, созданное усилиями «мудрецов». Социальный порядок в таком случае становится неустойчивым явлением, поскольку напрямую «привязан» к конкретным личностям и определенным поколениям, выступая функцией их воли, а также к конкретным специфическим историческим

условиям, например, полисному социально-государственному устройству.

Следующий подход к соотношению государства и гражданского общества идейно сформирован проектом Нового времени, когда государство представляется жесткой технологией, машиной управления, а идея ее связи с конкретной личностью соответственно сменяется полной обезличенностью аппарата, использующего управление на основе прямого действия, без опосредования его через закон, а связь с конкретной личностью не является предметом рефлексии ни со стороны управляющего, ни со стороны управляемого. Создается такая управленческая ситуация, когда обезличенное принятие социального решения становится практикой и тем самым формируется особая реальность внутри социальной — внутренне структурированная, со специфическими технологиями, нормативными схемами и качеством связей, но, тем не менее, обладающая необходимой степенью легитимности, т.е. «независимости», теперь уже становящейся отчуждением. Субъект принятия социально значимых решений и ответственности за них как таковой отсутствует, при этом управляющий «субъект» резко противопоставляется гражданскому обществу как управляемому «объект;/». Такой принцип устроения социальной жизни справедливо может быть назван нежизнеспособным из-за необходимости постоянного перераспределения внутреннего ресурса социальности в пользу разрешения конфликтных ситуаций, что исключает возможность развития всех участников социального взаимодействия (Дж. Локк, Монтескье, Ж.-Ж. Руссо).

Становление государственности так называемого либералистского толка (третий подход) связано с перераспределением участия в социальной жизни. Наряду с государственной волей начинает являть себя и «воля закона», а также постепенно становится все более явной личность в качестве субъекта социального регулирования (И. Кант, Г. Гегель, И. Фихте). С середины XIX века, после того, как некая «тройственность» (государство — закон — гражданское общество (личность)) на социальной арене «укрепилась» как наиболее адекватно отвечающая запросам всех действующих в социуме участников, последующие изменения в поле описания устройства социальности происходят без изменения этих трех базовых элементов ее структуры. Несмотря на значительное количество отечественных исследований, уже ставших классическими для теории государства и права (работы Б.Н. Чичерина, Л.И. Петражицкого, М.М. Ковалевского, П.И. Новгородцева, H.A. Бердяева, В.М. Гессена, Б.А. Кистяковского, М.А.Бакунина, И. А. Ильина, А. Кетлеи др.), в настоящее время требуется дальнейшее расширение предметного и методологического поля рефлексии в соответствии с современным уровнем развития социальной практики.

При анализе природы государства в современном его понимании

справедливо говорить о государстве как о механизме, распоряжающемся «силой» (ресурсом) всего общества. Каким образом государство аккумулирует силу — через коллективный договор, всеобщее доверие или поклонение, — не имеет значения, так как возникающий механизм всегда становится безличным, точнее, надличностным, и в этом смысле государство родственно по своей природе закону, имеющему также надличностный характер. Кроме того, закон и государство отражают публичные отношения, точнее, государство в его традиционном понимании — это та часть социальных взаимодействий, которая публична, а значит, закреплена законом; закон же может быть издан только «от имени» государства. Формируется в некотором роде логический круг, отражающий некую замкнутость государства на самое себя. Поскольку государство не обладает «онтологическим источником», а имеет функциональный характер, оно становится в своей функциональности отчужденной (в смысле самодостаточности) структурой.

В концепции правового государства, разрабатываемой в рамках теоретической юриспруденции (С.С. Алексеев, К.С. Гаджиев, B.C. Нерсесянц, Л.С. Явич и др.), последовательное связывание государственной власти осуществляется посредством формирования для государственных структур режима правового ограничения. Оно реализуется через закон, который, с точки зрения законодательной процедуры, принимается и реализуется от имени самого же государства. Однако, очевидно, что государство само себя никогда не ограничит, и подлинным ограничением его власти может стать только власть личности, воля гражданского общества. И потому действительные изменения в политико-правовой и социальной реальности надлежит связывать именно с личностью, точнее, с процессами, протекающими в личностных структурах, обеспечивающих реализацию субъектности и связанных с категориями «смысл», «поступок», «ответственность», «свобода выбора», на уровне более глубоком, чем исследуемый в политической антропологии, социологии, психологии, рассмотрение которого невозможно в рамках юриспруденции и составляет предмет философского анализа.

Игнорирование онтологической взаимосвязи личности и государства, а именно того факта, что личность онтологически инициирует и поддерживает эту взаимосвязь, привело к тому, что в научном междисциплинарном дискурсе, в частности, политологическом и теоретико-правовом, категории «личности», «общества» и «государства» фигурируют как гомогенные, по умолчанию употребляемые как однопорядковые, принадлежащие к одному и тому логическому уровню описания, что обосновано исключительно сложившейся традицией. Однако предполагается, что использование в исследовании системного подхода позволит выявить тот уровень взаимосвязи рассматриваемых категорий, на котором происходит их методологическое

«сращивание», но сохраняются условия для дальнейшей интерпретации целостного смысла.

Основу предпринятого системного анализа взаимосвязи государства и гражданского общества составляют идеи И. Пригожина и И. Стенгерс, А.И. Пригожина, И.В. Блауберга, Э.Г. Юдина, Г.И. Рузавина,

Г.П. Щедровицкого, Г. Бейтсона, А. Менегетти, социологов Т. Парсонса, Э. Дюркгейма, П. Бергера и Т. Лукмана, К. Манхейма и П. Монсона, а также работы В.В. Васильковой, А.Л. Стризое, A.C. Панарина, И.Ю. Козлихина, И.Д. Невважая, Л.Г. Пугачевой, В.Г. Федотовой и др.

В свете теории систем взаимосвязь между государством и гражданским обществом выглядит следующим образом: государство представляется локализованным процессом, который перестраивается и перемещается в гражданском обществе (среде), адекватно встраиваясь в него и тем самым определяя его конкретные формы и пути развития.

Рассмотрение структурного характера государства в свете фундаментальной онтологии М. Хайдеггера показывает, что государство не имеет самостоятельной онтологической укорененности. Такая укорененность есть только у личности и, тем самым, у общества, представленного объединениями, ассоциациями личностей. Другими словами, не имея собственного онтологического статуса, являясь онтическим образованием, государство устанавливает для гражданского общества законы его социального бытия; отчужденное от бытия, от экзистенции, оно формирует для социального бытия параметры его воплощения. Разрешение указанного парадокса предполагает выход исследователя за пределы сущего, т.е., обращения к предельным основаниям природы государства и гражданского общества, анализ которых в работе осуществлен с привлечением идей фундаментальной онтологии М. Хайдеггера, структурного психоанализа Ж. Лакана и функционально-структурного метода Н. Лумана.

При этом государство для выполнения своего назначения должно сохранять тождественность самому себе посредством конкретных институтов и жестких отношений между ними. С другой стороны, отсутствие гибкости управляющего неизбежно создает ситуацию риска его функционального несоответствия управляемому. Кроме того, в любом обществе присутствует момент самоорганизации, имеющей личностную и одновременно надиндивидуальную природу. Предполагается, что жесткость государства как структуры должна быть жесткостью рационального осознания точного места структуры в социальном мире для реализации свободы, ответственности, ценностей и других «антропологических» гибких принципов конструирования социальной реальности, о чем свидетельствуют разработки современных теоретиков политики и права А.И. Демидова, Б.Г. Капустина, A.B. Малько, В.Н. Синюкова,

B.JI. Иноземцева, A.A. Федосеева и др. Возможность реализации указанных принципов создается на уровне структур субъективности и проявляется посредством действия сугубо личностных механизмов («иррациональная среда» К. Манхейма, «поступок» М.М. Бахтина, «политическое действие» X. Арендт), что позволяет рассматривать феномены государства и личности сопряженными в единой целостности, с точки зрения которой и должны интерпретироваться процессы, происходящие в социальной реальности. Это означает, что все государственно-правовые и политические конструкции имеют смысл только в соотнесении с личностью (Э. Баталов, А. Дугин, Г.Г. Дилигенский, М.В. Ильин, Н.С. Розов, К.С. Гаджиев, Г.Х. Шахназаров и др.), поскольку личность в социальной системе «создает» ресурс, который государством должен перераспределяться в интересах гражданского общества, так как личность в социальной системе занимает фундаментальную позицию. И потому представляется целесообразным и вполне обоснованным говорить не столько о соотношении государства и гражданского общества, сколько о соотношении государства и личности, вытекающем из соотношения гражданского общества и личности (Э. Фромм, Н. Элиас, Ч.-Х. Кули, Ж. Маритен и др.).

Для своего разрешения указанные проблемы и парадоксы требуют обращения к фундаментальным основаниям государства и гражданского общества, «организующих» социальную реальность, «качество» которой человек как существо, обладающее осознанием, рефлексирует и проверяет на своем личном опыте. Таким образом, соотношение государства и общества оказывается онтологически связанным с личностью, поскольку через нее социальные феномены получают и закрепляют свой статус в бытии.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования выступают условия развития государства и гражданского общества в связи с субъектностью личности, а предметом исследования — субъектность личности, выступающая для социального мира онтологическим основанием упорядочивающих социум институциональных связей.

Методология исследования. Теоретическую и методологическую базу исследования образуют системный подход к природе человека и общества, включая некоторые принципы синергетики, а именно, самоорганизацию и синхронизацию. Основу для рассмотрения соотношения личности, общества и государства составил функционально-структурный метод Н. Лумана. Взгляд на индивидуального человека как предельную реальность, его онтологический статус по отношению к государству и обществу методологически обосновывается путем обращения к экзистенциализму М. Бахтина и фундаментальной онтологии М. Хайдеггера. Психоанализ Ж. Лакана, а также анализ сконструированное™ феномена реальности Т. Лукмана и П. Бергера служат опорой для исследования природы государства и выявления

закономерностей развития социального, включающего государственное, устройства.

Цель и задачи исследования. Целью данного диссертационного исследования является выявление условий системного развития государства и гражданского общества, связанных с онтологическим статусом личности. Реализации данной цели способствует решение следующих эвристических задач:

1. Проанализировать феномен государства в едином смысловом поле наряду с индивидом (личностью), выступающим элементом гражданского общества.

2. Показать, что инструментальное понимание государства создает оптимальные методологические условия для описания путей развития социальности.

3. Обосновать системную взаимосвязь составляющих социальную реальность элементов, а именно, индивида (личности) и государства.

4. Выявить механизмы синхронизации личности (тем самым и гражданского общества) и государства друг с другом.

5. Выявить условия (имеющие основание в бытии личности), необходимые для действия указанных механизмов, что одновременно означает выявление закономерностей развития социального мира.

Научная новизна исследования состоит в следующих положениях:

1. Феномен государства (его природа и условия развития) рассмотрен во взаимосвязи и сквозь призму онтологических и социально обусловленных аспектов индивида (личности).

2. Функциональная природа государства проанализирована с точки зрения возможности личности как субъекта социальных отношений свободно изъявлять свою волю. Государство представлено как феномен, «производный» от укорененной позиции человека (личности) в бытии, и определяемой этим «вторичности» его положения в социальном мире.

3. В ходе анализа системной взаимообусловленности личности и государства выявлены и обоснованы личностные механизмы (гносеологические и аксиологические) по установлению социального порядка, другими словами, синхронизации частных и общественных интересов. В качестве таковых детально рассмотрены «понимание», «поступок», «политическое действие», «ценности оориентированное действие».

4. Синхронизация рассмотрена не только как одновременность, но как такое соответствие взаимодействующих элементов, которое создает возможность для возникновения единого целого в результате синергетического эффекта.

5. Введены объективные (депснхологизированные) категории «адаптивности» и «адекватности», которые рассмотрены в качестве инструмента описания системных взаимоотношений личности и общества и составляют содержание системообразующего принципа онтического, выступающего как синхронизация объективных структур общества и проявлений субъектности личности.

6. Особое внимание уделено объяснению «равноположенности» категорий «личности», «государства» и «общества» в современном политологическом и государственно-правовом дискурсе, а именно, выявлены сущностные, «объективные» основания, формирующие для данных терминов единое смысловое поле в структуре онтического.

Положения, выносимые на защиту:

1. Свобода волеизъявления личности выступает основанным на ее естественном праве способом конструирования социальной реальности. Свобода имманентна любому социальному образованию, поскольку через нее как атрибутивное свойство личности происходит укоренение «социального» в бытии.

2. Адекватность как принцип и признак истинности, а, значит, бытийственности обязывает субъекта к использованию в качестве критерия «правильности» социальных организаций. Адекватность является следствием адаптивности целей и интересов социального субъекта состоянию конкретной социальной системы и общества в целом.

3. Баланс между интересами личности и принципами общественного взаимодействия (приватным и публичным) устанавливается в результате синхронизации благодаря действию исключительно личностных механизмов, локализованных в субъективных структурах. Позитивный закон (право) является лишь формальным выражением этого баланса.

4. Субъектность является свойством, благодаря которому личность осознает свободу как фундаментальное состояние в сущем и бытии. Субъектность представляет собой онтико-онтологическое единство, средостение, личностный аспект Оа-зф'п, без активности которого невозможно вопрошание о бытии. В онтическом субъектность проявляется как осознанный выбор членами гражданского общества политической власти.

Теоретическая и научно — практическая значимость исследования

определяются обозначенной актуальностью и новизной работы. Результаты

диссертационного исследования могут быть использованы в учебном процессе в рамках курсов по философии, социальной философии, социологии и теории государства, а также в спецкурсах по философии и теории политики, политической антропологии. Основные выводы диссертации могут быть использованы при составлении учебных и учебно-методических пособий, а также рекомендованы вниманию специалистов в области теоретических '

проблем государствоведения.

Апробация результатов исследования. Теоретические положения и результаты исследования обсуждены на заседании кафедры философии >

Саратовской государственной академии права. Тезисы работы выносились на обсуждение в рамках круглых столов и коллоквиумов летней школы «Конфликты в условиях становящегося гражданского общества» (Екатеринбург, июль 1999 г.) и методологического семинара по итогам работы летней школы (Екатеринбург, 26-27 февраля, 2000 г.); международного симпозиума «Становление институтов местного самоуправления в посткоммунистическом обществе» (Саратов, 15-16 ноября 2000 г.), конференций «Толерантность и полисубъектная социальность» (Екатеринбург, 18-19 апреля, 2001 г.), «Человек. Природа. Общество.» (Санкт - Петербург, 25-29 декабря, 2001 г.), «Проблемы формирования системы социальной адаптации и содействия трудоустройству учащихся и выпускников учреждений профессионального образования» (Саратов, 18-22 июня 2001 г.), «Закон. Человек. Справедливость. Философско-правовые проблемы» (Саратов, 20-21 мая 2003 г.), а также использовались при разработке спецкурса по философии права и отражены в четырех научных публикациях.

Структура работы обусловлена и соответствует последовательному рассмотрению природы государства, его системной взаимосвязи с гражданским обществом (личностью), условиями и механизмами их синхронизации, среди которых особое место принадлежит субъектности личности. Представленное исследование состоит из введения, двух глав, включающих четыре параграфа, заключения и библиографии.

Содержание работы

Во введении к работе обосновывается актуальность исследования, демонстрируется степень разработанности темы исследования, формулируются цели и задачи работы, представляются положения новизны предпринятого исследования и тезисы, выносимые на защиту, обозначаются методологические ориентиры.

Первая глава настоящей работы («Системный характер взаимосвязи государства и личности») посвящена рассмотрению и обоснованию системной взаимосвязи личности и государства, которое рассматривается не в качестве самостоятельной и самодостаточной сущности, но как инструмент,

возникающий в рамках социальности для выполнения функций организации внутри социальной системы, при этом, внутренние горизонтальные связи устанавливаются спонтанно самими личностями, выражающими атрибутивно принадлежащую им свободу и составляющими «реальность» социальной системы.

В первом параграфе главы («Инструментальный подход к пониманию государства: вопрос о соблюдении интересов личности») анализируются два подхода к описанию природы и назначения государства. Первый, сущностный или субстанциональный (Н. Макиавелли, Т. Гоббс, К. Маркс, Д. Остин, А. Эсмен и др.), описывает государство как самодостаточную структуру, имеющую все необходимое для собственного развития и не нуждающуюся в равноправном диалоге с другими управляющими силами общества, что проявляется, например, в отсутствии внутри государственнических концепций таких тематизаций как «гражданское общество», «диалог с властью», «ответственность личности» и т.д. Тем самым государство подвергается «онтологизации», к его развитию и укреплению сводится все будущее социальности. Субстанциональный подход сосредотачивает свое внимание на феномене государства, но существенно сужает сферу определения ресурсов его действительного развития.

Функциональный (инструментальный) подход (Аристотель, И. Кант, Ж.-Ж. Руссо, Дж. Роулз, Ж. Маритен и др.), прежде всего основывается на феномене коммуникации, а значит включает аспект процессуальное™ и предполагает системные изменения в структуре и характере действий государства. Коммуникация на уровне государства приобретает политический характер. Субъектами коммуникации здесь выступают множественные социальные институты, причем одинаковую роль играют и отправитель и получатель сообщения; более того, само сообщение фактом своего осуществления порождает того и другого как актуально существующих. Если цензура общественного внимания признает сообщение как законное или незаконное, она в любом случае тем самым делает его реальным, а значит впускает в сферу реальности автора и адресата сообщения. Так, «гражданское общество» «возможно» только при наличии сообщений с его стороны, адресованных «государству»; сообщения со стороны «гражданского общества» подразумевают легитимизацию сообщений, исходящих от «государства», тем самым, по утверждению Т. Парсонса, реализуется системное свойство легитимности, необходимое для устойчивости любой системы и обуславливающее своим отсутствием или наличием форму социальной реальности.

Осознание необходимости сложившегося гражданского общества в структуре социального устройства присутствовало уже в античности. В целеориентированной онтологии Аристотеля государство представляет собой одну из сущностей, направленных на достижение общего блага, понимаемого

онтологически, являющегося основной целью существования механизма государства, состоящего из людей, добродетельных по своей природе. Благом как абстрактной целью задается контекст деятельности любого государства, но будучи инструментом, государство не может ставить цели самому себе, это функция и способность носителя ценностей — а именно, личности, так как только ценности создают тот контекст, в котором разворачивается целевая картина индивида или социальной группы. Политический натурализм Аристотеля не предполагает никаких ограничений для личности правителя, полагая ее безусловно совершенной, что составляет одну из «очевидностей» античного мышления. В современном же обществе отчуждение государства от гражданского общества «заставило» последнее через механизмы государства же выработать «противоядие» в виде законодательно регламентированных инструментов ограничения волюнтаризма личностей, находящихся на государственной службе. Однако, упомянутые механизмы не являются достаточными, они не компенсируют необходимости нахождения у власти личности, обладающей «аретэ».

Отделение политики от этики связано с государственнической концепцией Н. Макиавелли, а также Ж. Бодена и Т. Гоббса, рассматривающих государство в качестве силы, которая противостоит «природному» анархизму общества, тем самым обладая самостоятельной ценностью. Введение в научный оборот понятия Б1а1о обозначило систему взаимоотношений властвующих и подвластных, государства и гражданского общества, что послужило основанием различения и развития субстанционального функционального подходов к государству.

В XIX веке, как усложнение политической структуры общества, возрастает роль закона в деятельности государства. В политической науке стал проявляться разрыв со старой «метафизической» традицией, обращенной к сущности явлений и ориентированной на доказывание истинности неких всеобщих принципов. Политическая жизнь становится уделом лиц, занятых в официальной политической структуре, формирующих определенный язык и способы взаимодействия с данной структурой, отчуждая государственный механизм от реальных интересов личности. Государство становится «социальным фактом» (Э. Дюркгейм) для каждого конкретного индивида, поскольку оказывает в отношении него принуждающее воздействие, при этом оставаясь таинственным «новым результатом» коммуникации и взаимодействия множества людей, отчужденным пространством, лишенным субъектного начала. С понятием социального факта связан вопрос о возможности влияния личности на эту отчужденную от него реальность самого социального факта. Отчужденное от личности государство есть элемент онтического, результат отчуждения последнего от экзистенциального уровня бытия. Следовательно,

гармонизация взаимоотношений государства и гражданского общества, их методологическое «выравнивание» возможно именно в ментальном пространстве. Воплощает эту идею коммуникативный дискурс как политическая технология и принцип, организующий отношения в политическом пространстве. Однако, само по себе свободное дискутирование и распространение идей не может служить гарантом развития государства. Контекстом к данной технологии должна выступать реальная заинтересованная сила (политическая элита), рефлексирующая системную взаимосвязь государства и личности, а значит, собственные способы управления, тем самым преодолевая отчуждение государства от гражданского общества.

Во втором параграфе («Государство и общество: системная взаимосвязь») соотношение государства и гражданского общества рассматривается в свете категорий и закономерностей системного подхода: «целостность», «органичность», «рекурсивность», «порядок», «энтропия» и др. Социальная система функционирует как целостность и, как любая система, в качестве конечной (точнее, бесконечной) цели предполагает сохранение собственной идентичности, которая может быть достигнута только посредством включения всей системы в процесс поступательного развития. Тем самым, государство, выполняющее в ней функцию структуры, связывается отправлением таких функций, как поддержание динамического равновесия, используя принцип обратной связи в качестве способа управления. Прежде всего, он предполагает адекватное реагирование на изменения внутренней и внешней среды, при этом адекватность означает готовность управляющего к изменениям, потенциально и реально предотвращающих возрастание энтропии в социальной системе. Если способ управления обеспечивает для нее состояние баланса с внешней средой и внутри себя, он может рассматриваться в качестве антиэнтропийного. Управление становится таковым лишь в том случае, если государство в системе занимает соответствующую структуре «территорию». На соотнесении системы с ее структурой и построен классический принцип правового либерализма, а именно принцип правового ограничения государства. Он подразумевает, что задачи государства узкоспециальны и состоят в защите жизни, свободы и собственности индивида, а также общества от внешнего нападения, поэтому государство, во избежание выхода за пределы установленной «программы», должно ограничиваться правом и законом. Если же государство перерастает рамки, установленные в процессе становления самой системой для собственной структуры, стремится жестко упорядочить спонтанно регулируемые параметры (например, частную жизнь граждан или их культурные предпочтения), оно «угнетает» систему, так как использует энергию социального сообщества для собственного функционирования в большей степени, чем та может себе это позволить. Как результат возникает такое состояние системы, когда она не

обеспечивает сама себя необходимым количеством энергии, что, в свою очередь, приводит к увеличению энтропии в системе и установлению тенденции к ее разрушению. Другая крайность — отсутствие структуры в системе — также нарушает согласованность взаимодействия ее элементов, а значит целостность системы. В кибернетической коммуникативной стратегии Г. Бейтсона государство, являясь регулятором общественных отношений, не может извне и тотально контролировать социальную систему, поскольку не является по отношению к ней автономным образованием. Его зависимость определяется поступающей от гражданского общества информацией в виде обратной связи как реакцией системы на совершенные в отношении нее действия; для государства это «указания» по поводу • того, что можно, а что нельзя предпринимать дальше. Исходя из системной взаимосвязи государства и гражданского общества, не может быть прямого контроля за государством равно так Же, как не может быть прямого контроля за обществом со стороны государства, т.е., социальные процессы не могут быть упорядочены посредством «управленческого рационализма». «Контроль над...» предполагает выполнение определенных социально-значимых действий не осознанно, а потому, что «так надо». Его эффективность имеет относительно низкий показатель, поскольку «контроль над...» пренебрегает способностью личности к саморефлексии, а соответственно к самоконтролю, и по отношению к ней, таким образом, становится внешним, отчужденным. Кроме того, такая форма контроля провоцирует узурпацию со стороны государства на социальный контроль, а затем усугубляет степень отчужденности государства от личности, тем самым провоцируя нарастание энтропии во всей социальной системе. Олгимапьным для социальной системы является контроль как баланс, как синхронизация интересов, как адекватность управленческого процесса целостному социальному, а именно, социальный контроль и тип отношений между государством и гражданским обществом в варианте «контроля для того, чтобы...», создающий возможность возникновения таких инноваций, которые не ограничены рамками существующей структуры, а значит, способны затронуть контекстуальный по отношению к ней уровень и стать для нее и системы ресурсом развития. Эта форма контроля требует осознания человеком собственных действий и включения их в контексты разных уровней, т. е. умения предполагать их значение и для себя лично, и для значимых ему малых социальных групп, и для общества как целостной системы. В этом случае личностью прослеживается и осознается собственная включенность в социальные процессы, а функция государства сводится лишь к контекстуальному воздействию на них. «Контроль для...» сохраняет разнородность элементов («шум» по Г. Бейтсону или «иррациональную среду» у К. Манхейма), являющуюся источником энергии, инициирующей и

поддерживающей процессы самоорганизации социальной системы. Тем самым, системный подход предполагает рассмотрение личности (ассоциации личностей) базовым элементом системы, поскольку через нее каждая из подсистем и социальная система в целом, будучи объективированными образованиями, себя идентифицируют, интерпретируют, производят саморегуляцию и согласование. Личность в социальной системе выполняет функцию элемента, которая, во-первых, выражает физическое воплощение системы (человек, индивид), во-вторых, обладая экзистенцией, определяет ее * дух, в-третьих, обеспечивает ресурс жизнеспособности системы и создает тот

контекст (способ и «уровень» легитимности), в котором происходит внутрисистемная коммуникация.

Во второй главе («Субъектность личности как системообразующий принцип социальности») исследуются условия синхронизации интересов личности и принципов общественного взаимодействия, выступающие условиями и механизмами согласования частной и публичной сфер, в результате которого и происходит функционирование социального как единого целого, возникающего в результате синергетического эффекта. Природа этих механизмов связана с субъективными структурами личности. Особое место среди них занимает субъектность, которая выступает одновременно и свойством личности, и принципом конструирования социальной реальности.

В первом параграфе («Механизмы синхронизации интересов личности и принципов общественного взаимодействия»), следуя системной взаимообусловленности личности и государства, выявляются и обосновываются гносеологические и аксиологические личностные механизмы по установлению социального порядка, которые выступают механизмами синхронизации интересов личности и принципов общественного взаимодействия (частной и публичной сфер социальной жизни). Синхронизация в совокупности с ролью личности в системе как ее базового элемента сводят поиск механизмов синхронизации интересов личности с социально значимыми к личностным «субъективным структурам», «полю субъективной компетенции» (Ж. Лакан) или «экзистенциалам» (М. Хайдеггер). Основания легитимности скрываются в «экзистенциале» человека, характеризующем его «Dasein», т.е. открытую возможность, открытость бытию, и позволяющем констатировать автономность субъекта. Также процессы синхронизации связаны с личностными атрибутивными свойствами, так как личность по отношению к обществу обладает системообразующей характеристикой, основывающейся на укорененности личности в бытии. Если формирование системы происходит на уровне целого как процесс самоорганизации, то на уровне конкретной личности установление связей имеет характер целенаправленных, осознаваемых изменений социальной реальности. Ее развитие определяется степенью

осознания ее агентами своего онтологического статуса, который в качестве системной целостности, органичности представляет собой способ существования социальной организации. Личность вступает в этот процесс благодаря «пониманию» как когнитивной процедуре и «действию», «поступку» как непосредственному проявлению, экстериоризации понятого (смысла) в социальной среде.

Понимание (в онтогерменевтике М. Хайдеггера, философской герменевтике X. Гадамера) — это первый шаг в процессе становления «смысла» в качестве общего «поля напряжения», пронизывающего социальную систему и «

обеспечивающего ее целостность. Для того, чтобы смысл смог вновь «работать» на уровне системы (социума), необходимо сделать второй шаг — по его экстериоризации. Именно «действие», «поступок» (М.М. Бахтин, М.К. Мамардашвили, X. Арендт), который вносит изменения в ткань социальной жизни, является вторым механизмом, завершающим процесс синхронизации интересов личности и общества. В сфере смысла действие выступает как условие его объективации, что делает смысл доступным другим элементам и системе в целом. Таким образом, «смысл» в силу его универсального (системного) и, одновременно, уникального (элементного, принадлежащего личности) характера является предельной категорией, горизонтом, замыкающим (но и размыкающим, дающим возможность «быть») «понимание», «действие», «личность», «социальность» в единый категориальный контур. Это единство находит свое выражение в ценностноориентированном и целерациональном действиях (М. Вебер), как показывает анализ соотношения «цели» и «ценности», имеющих общую природу в том смысле, что цель конкретизирует, фиксирует возможность «выхода» человека на уровень универсального смысла, а ее осознание, подразумевающее «выход» к ценности, лежащей в основе цели, открывает ему предельные основания, «истину» его действия. И потому в общей теории систем цель является системообразующей категорией, выступая и ментальным процессом личности, и фактором, организующим пространство бытия личности, которое включает и ее «Dasein», и бытие регионов сущего. Тем ■

самым, через цель происходит различение возможных модусов хайдеггеровского «экзистенциала» «Dasein». Закрытость «Dasein» замыкает человека на самом себе, становясь препятствием целостности всей системы и его собственной, возвращая его возможность направлять социальные процессы вновь к нулевой модальности. Открытость «тут-бытия» бытию, которая выражается через осознание цели в ее системном значении, становится механизмом синхронизации устремлений личности и принципов общественного взаимодействия, поскольку выражает, атрибутивно содержит эти принципы. В современной антропологии (М. Шелер) ценность рассматривается не только как ее «знание» человеком, но и с точки зрения ее интенционального характера, как

специфическое переживание, стремление, совокупный телесный («осознание») и духовный акт. Тем самым, ценностноориентированное действие, создающее человеку его «не-алиби-в-бытии», по своей природе (как осознание смысла) целостно, реконструирует смысл поступка через осознание лежащих в его основе ценностей.

При исследовании синхронизации интересов личности и принципов общественного взаимодействия политическое действие выделяется особо, так как выступает одновременно и прерогативой государства, выражая его «волю», и личностным актом, поступком, «отправителем» которого является политическая личность. И в этом смысле политическая деятельность представляет собой проявление «поступка». В концепции политического действия X. Арендт, созвучно М. Бахтину, поступок становится ключевой характеристикой: сфера политического развертывается без всякого материального посредничества прямо между людьми, т.е., именно в этой сфере ничем не обусловленной человеческой свободы рождаются всевозможные инновации, развивающие социальную систему. Политика не обусловлена привязанностью к органической жизни человека, и потому представляет собой акт жизни во всей ее полноте. Таким образом, политическое действие выступает полем, в котором может произойти действительное развертывание личностного «Dasein». От личностных качеств политика, от его ценностных установок, гибкости его мышления и поведения, а значит и его интерпретаций «смысла» зависит, какая политическая реальность наличествует в социальном пространстве, так как принятие решения политиком представляется точкой ее конструирования, а соответственно, и изменения; политик же — активный и ответственный участник этих взаимодополняющих процессов. Профессионализм политика состоит в том, чтобы оценить адекватность созданных им интерпретаций и друг другу, и проблемной ситуации, которую интерпретации призваны разрешить. От этого выбора зависит то, как будет разворачиваться ситуация в социальной реальности. Понимание смысла и умение сделать его адекватную социальному запросу и ресурсу интерпретацию, тем самым приняв политическое решение, и составляют тот профессионально-личностный контекст, в котором осуществляется политическое действие. Но только в том случае, если «Dasein» воплощается в модусе открытости бытию, политическое действие становится «поступком» и синхронизирует интересы личности и принципы общественного взаимодействия.

Во втором параграфе («Субъектность личности в структуре социального: политологический, социологический, философский аспекты») анализируются и обобщаются известные в философии, социальной психологии, социологии значения категории «субъектност» с целью выявления роли субъектности личности в становлении социальной реальности. Субъектность рассматривается

прежде всего в качестве такого свойства личности, которое выступает условием действенности рассмотренных механизмов синхронизации личных и общественных интересов. Их системное описание позволяет представить синхронизацию через категории «адаптивности» (синхронизация как процесс) и «адекватности» (синхронизация как результат). В то же время адекватность есть принцип и признак истинности, бытийственности (М. Хайдеггер); адекватность выступает как цель и одновременно как способ существования сознания и мышления (Ж. Пиаже, М. Бахтин). Тем самым, адекватность представляет собой категорию, характеризующую оба уровня бытия, осмысляемых человеком — и онтический, и онтологический, что обязывает субъекта использовать адекватность в качестве критерия «правильности» социальных органи5аций. Адаптивность, адекватность и синхронизация являются категориями одного смыслового поля — фиксируют метафизическое положение человека (личности) как некую точку связи бытия и социальной реальности (в том числе и политической) как мира онтического. Личность, точнее говоря, человек, обладающий онтологической способностью связывать воедино бытие и сущее (социальное), занимает приоритетное (в смысле инициации процесса) место в процессе синхронизации полярных, из чего следует «вторичность» социальных институтов и «зависимость» их воплощения и качественности от способности личности транслировать и трансформировать бытийное в свойство сущего, которое становится возможным и «созданным» на основании фундаментального личностного качества, свойства — субъектности.

Субъектность, тем самым, следует понимать в нескольких смыслах: как философскую категорию, обозначающую онтологически присущий личности статус, ее укорененную в бытии позицию; также как логику социального мышления, и, наконец, как социальную технологию, формирующую эту логику на уровне индивидуальных (субъективных) реальностей. Государство, как проявление сущего, помимо нормативной (правовой) «рефлексии» своих функциональных проявлений, своей «повседневной деятельности», требует субъектности для рефлексии самое себя как целостного феномена и становится адекватным системе в целом, если обеспечивает ее поступательное развитие, выражающееся через категорию «социального порядка». При этом личность составляет основу социального развития — осознанием взаимозависимости структурно-системных процессов внутри организации общества и использованием ее при выборе способов управления. И потому на адаптивность и адекватность, критерии качества действий человека, в первую очередь следует ориентироваться политической элите, поскольку направленность вышеуказанных процессов со стороны государства может гарантировать только личность политическая, т.е., обладающая необходимой степенью осознания связи элементов в обществе (субъектностью).

Ситуация бессубъектности угрожает тем, что функция политики сводится не к конструированию адаптивных и адекватных политических систем, а лишь констатации существующих, что исключает самоорганизацию сфер социального и онтологически обуславливает отчуждение человека от власти и государственности. Отсюда и априорная легитимность последних, основанная на сакрализации через «сокрытие» собственных первооснов. И при таком понимании политического развитие государственности ориентировано на поиск трансцендентального (в онтологическом значении) субъекта через практики применения субъективности, а именно через обозначение предельной взаимосвязи заботы о себе с заботой о других (М. Фуко).

Понятие «субъектности», таким образом, объясняет «равноположенность» категорий личности, государства и общества в современном политологическом и государственно-правовом дискурсе, и выступает категорией, описывающей качество и свойство личности, способное инициировать и поддерживать процессы, направленные на развитие социальной системы. Таковое проявление субъектности наиболее значимо для политической реальности, поскольку именно в ее рамках происходит структурирование социальных отношений. Субъектность политической личности связывает воедино социальную (в том числе и политическую) ответственность за поступок с ответственностью личной, что возводит поступок (социально значимое действие) к уровню события, приближая социальную технологию к ее предельным основаниям.

Субъектность выступает и характеристикой онтического, проявляясь на экзистенциальном (личность) и социальном (общество, государство) уровнях, становясь в этом аспекте предметом исследования множества областей гуманитарного знания — социальной философии, философской антропологии, гуманистической психологии, социологии, политологии и др., оставаясь при этом «переходом» к миру трансцендентного. В указанном контексте субъектность есть системное свойство личности, проявляющееся, в частности, в осознании личных и социальных целей и ценностей и их синхронизации друг с другом. В социологии знания субъектность реализуется в моменте выбора речевых структур (Р. Барт, У. Эко и др.). Отправитель языкового сообщения становится субъектом, так как язык конструирует социальную реальность: какой дискурс выбран, такова и выбранная одновременно с ним реальность. Если признать, что сообщение является по меньшей мере двусторонним процессом, т.е., «совместное участие», то оно выступает также и формой совместного постижения смысла сообщения, а значит и «совместного видения», создавая между участниками коммуникативного процесса взаимосвязь системного характера. В современной философской антропологии субъектность тематизируется через категорию самоактуапизации, обозначающей и определенный «мотивационный статус», метамотивацию, которая организует

жизненные процессы в направлении реализации потребности в развитии (А. Маслоу). Самоактуализирующийся субъект перестает быть субъектом в общепринятом значении, поскольку происходит трансформация субъект-объектных отношений в субъект-субъектные, что для социальных процессов означает системный способ и уровень их реализации. И эта трансформация становится методологически необходимой при исследовании проблемы современности — необходимости «введения» принципа толерантности в устройство полисубъектной социальности, что означает сформировавшийся социальный запрос на субъектную личность.

В заключении подводятся итоги исследования, даются теоретические обобщения и выводы, обозначаются новые проблемы, вытекающие из результатов исследования, а также намечаются некоторые направления дальнейшей разработки темы.

Содержание работы отражено в следующих публикациях автора:

1.Гнидина Ю.А. Субъектность как категория социальной организации // Толерантность и полисубъектная социальность. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2001. С. 77-81 (0,3 п. л.).

2. Гнидина Ю.А. Человек в правовой реальности // «Человек. Природа. Общество. Актуальные проблемы.» СПб., Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2001. С. 232-234 (0,4 п.л.).

3. Гнидина Ю.А. Моделирование противоправного деяния как когнитивный процесс: философско-психологический аспект // Вестник СГАП. 2000, № 3 (22). С. 82-84 (0,4 п.л.).

4. Гнидина Ю.А. Развитие навыков эффективной коммуникации в профессиональной подготовке юристов // Проблемы формирования системы социальной адаптации и содействия трудоустройству учащих гя и выпускников учреждений профессионального образования. Саратов: Изд-во ПМУЦ, 2001. С. 109-111 (0,2 п.л.).

Подписано к печати 7.07.2003 г. Усл. печ. л. 1,5. Бумага офсетная. Печать офсетная. Гарнитура «Тайме». Тираж 100 экз. Заказ 498

Издательство Саратовской государственной академии права 410056, Саратов; Чернышевского, 135.

"ÏÏTf?

¿113 9 4

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Гнидина, Юлия Александровна

Введение.

Глава 1. Системный характер взаимосвязи государства и личности.

1.1 Инструментальный подход к пониманию государства: вопрос о соблюдении интересов личности.

1.2 Государство и общество: системная взаимосвязь.

Глава 2. Субъектность личности как системообразующий принцип социальности.

2.1 Механизмы синхронизации интересов личности и принципов общественного взаимодействия.

2.2 Субъектность личности в структуре социального: политологический, социологический, философский аспекты.

Введение диссертации2003 год, автореферат по философии, Гнидина, Юлия Александровна

Актуальность темы исследования определяется тем, что в современном гуманитарном знании, предлагающем множество описаний общества, каждое из которых имеет свою методологическую основу и выражает на соответствующем ей языке «практические» явления и отношения, обострилось осознание методологических «разрывов», что проявляется в возникновении междисциплинарных отраслей знания, вызванном, с одной стороны, плюрализмом научных точек зрения, подходов, школ, с другой стороны, ростом внимания социальных дисциплин к научному аппарату друг друга, так как именно последнее открывает ресурс для их взаимного идейного обогащения. Однако, в социальной философии до сих пор недостаточно внимания уделяется такому базовому для описания социума моменту как соотношение государства и личности — личности именно в качестве экзистенциального феномена. В свою очередь, в теоретической юриспруденции внимание исследователей сосредоточено на проблеме взаимосвязи государства и гражданского общества, при этом личность (в ее бытийственном аспекте) как основа гражданского общества опять оказывается за рамками научной рефлексии. Таким образом, остаются неосвещенными глубинные механизмы взаимного влияния государства, личности и гражданского общества, следовательно, теряется возможность не только полноценного описания и более точного осознания характера этой взаимосвязи, но и эффективного управления протекающими на этом уровне процессами. Последнее выражается, в частности, в недостаточной способности управленческих и властных структур адекватным образом реагировать на усложняющиеся запросы социальности, о чем свидетельствуют такие социальные явления как, например, бюрократизация управления и отсутствие прозрачности его механизмов, приоритет их реализации перед реализацией целей конкретного человека, связанная с этим формализация (декларирование без реального выполнения) прав личности и т. д.

Специфика современного состояния общества характеризуется тем, что социальная практика в сфере поиска новых механизмов управления и самоуправления ориентирована на развитие гражданского общества, обращаясь к его фундаментальным основаниям — невмешательству государства в частную жизнь граждан, их взаимной ответственности, автономности личностей и их объединений в реализации своих интересов и др. В сфере гражданского общества принцип установления разумного баланса интересов различных социальных слоев реализуется на уровне горизонтальных связей в гражданском обществе благодаря взаимодействию свободных личностей. Свобода принятия решений и ответственности за их реализацию в социальной практике обуславливается «субъектностью» личности, то есть, осознанием целей и ценностей (тем, что традиционно принадлежит к области «духа»), направляющих взаимодействие людей как в частной, так и в публичной сферах жизни. Поскольку функция государства состоит в регулировании социальной практики на уровне публичных отношений, при анализе условий развития государства и гражданского общества субъектность (аспект личности, в том числе политической, связанный с укорененностью личности в бытии) необходимо учитывать. Этим определяется необходимость принципиального пересмотра методологических позиций, означающая переход из области анализа социальных механизмов исключительно как «технологий» в область исследования их с точки зрения «духа» в веберовском понимании этого слова. Методологические установки выработанные философской и социально-политической мыслью XX века (фундаментальной онтологией М. Хайдеггера, политической социологией Н. Лумана, неофрейдизмом Э. Фромма и т. д.) позволяют говорить о том, что возможна гармонизация социальной системы не только посредством политико-правовых механизмов, но и посредством изменений на уровне личности, связанных с ее атрибутивными свойствами. Философия позволяет описывать эти изменения на феноменологическом уровне, при этом очевидна фундаментальная невозможность их технологизации, выведения на уровень социальной технологии или института. Причиной этого является онтологическая укорененность личности, выражающаяся в субъектности.

Рассмотрение соотношения между личностью (гражданским обществом) и государством в контексте поиска новой методологической взаимосвязи между ними и составляет актуальность и новизну представляемой работы, поскольку позволяет перевести исследование закономерностей социального устройства в плоскость, связанную с установлением личности, имеющей онтологическую укорененность, в качестве «точки отсчета» в описании тех социальных процессов, которые традиционно относятся к публичным, т.е., конституируются государством.

Заявленное направление исследования реализуется через соотношение понятий «государство—гражданское общество», которое высвечивает «горизонтальный» срез социальной реальности, одновременно становясь методологической призмой для ее целостного описания. Выбор указанных категорий в качестве понятийного аппарата настоящей работы не в последнюю очередь обусловлен проблемой установления субъекта социальной ответственности, настоятельно звучащей в исследованиях современной социальной философии, государствоведения, политологии, теории политики и права.

В любой политической системе государство играет ведущую роль, выступает своего рода формулой ее самоописания. Более того, первостепенная роль государства распространяется и на все другие подсистемы общества, что в масштабе целостного социального пространства означает конституирующую роль государства по отношению к политико-социальной реальности. Одновременно указанная роль подразумевает ответственность за выбор государством направления, в котором действует любая создаваемая им структура, а равно за «качество» ее действия. Ответственность государства перед гражданином является одним из ключевых принципов правового государства. Однако, если посмотреть на ответственность государства с точки зрения рядового гражданина, то она, как и само государство, воспринимается в качестве абстрактного образования, ментальной конструкции1. Будучи констатированной в законе, ответственность «формально» возлагается на государство в том смысле, что «реально», т.е., экзистенциально и онтологически, она реализуется через конкретных людей. Таким образом, исследование природы государства, его предельных оснований, должно включать идею личности как свой конститутивный момент, связывающий теоретико-правовой и экзистенциальный аспекты реальности. Итак, актуальность работы определяется необходимостью выявления и формирования новых методологических подходов к описанию, а, следовательно, и конструированию отношений между личностью, государством и обществом, т.е., явлениями и отношениями, которые и организуют социальный мир.

Степень разработанности проблемы. Множественность смыслов, выделяемых исследователями при описании феномена государства, обусловлена тем фактом, что государство конституирует сферу социально значимых (публичных) отношений посредством придания им определенной структуры. Так, Н. Луман в его функционально-структурном описании социальной реальности выделяет два аспекта феномена государства. Первый, самый узкий с точки зрения предмета исследования, рассматривает государство как политическую систему в политической системе, т.е., подразумевает специфичность государства как субъекта социально значимых установлений по сравнению, например, с политическими лидерами, партиями и общественными

1 Например, H. Луман обозначает государство как «юридическую фикцию коллективного лица, которому приписываются решения» или как познавательный прием, описывающий политическую систему общества. См.: Посконина О.В. Философия государства Никласа Лумана. Ижевск, 1996. С. 39, 41. движениями. Второй аспект, более традиционный для понимания, приравнивает государство к политической системе общества1, тем самым «отличает» его от гражданского общества, предполагая, что «государство существует вне общества», выступает или «юридическим лицом» или «коллективным актером». Н. Луман указывает, что современные исследования государства базируются именно на этом различении, но « . как можно приписывать действие государству, если оно не существует реально само по себе — у него отсутствует свобода воли вне контекстуальных связей с обществом» . Присутствие свободы воли как возможность действовать «изнутри» себя можно констатировать только в отношении личности, и это положение является общим местом для антропологии (социальной, философской, политической), при этом оставаясь за гранью внимания социальных, политических и иных теоретических (в частности, теория политики и государства) исследований.

Таким образом, для установления методологически непротиворечивого соотношения между государством и гражданским обществом требуется обнаружение и рассмотрение контекстуальной связи между ними, которая выявляет третий, наиболее широкий, аспект в понимании государства, основывающийся на его общесоциальной роли (организации социальной жизни, то есть, установлении правил для социально значимых взаимодействий) и выявляющийся при исследовании «позиции» государства с точки зрения «позиции» отдельной личности. Искомая взаимосвязь тем самым описывает социум «по горизонтали» и предоставляет возможность рассматривать в качестве условий развития социального мира атрибутивные свойства личности.

В контексте настоящей работы личность рассматривается, во-первых, как субъект отношений и сознательной деятельности, устойчивая система Государство, рассматриваемое в этом аспекте, является предметом исследования политологии, теории государства и теории политики и предполагает для описания общества «вертикальную» конструкцию.

2 Цит. по: Посконина О.В. Философия государства Никласа Лумана. Ижевск, 1999. С. 14. социально-значимых черт, характеризующих индивида как члена общности1, во-вторых, в качестве такого элемента социальности, который наделен онтологическим статусом, что обуславливает аналогичный статус и гражданского общества в противоположность государству, таким статусом не обладающему. В частности, обладание личностью свободой воли предполагает ее онтологическую и экзистенциальную способность «нести» ответственность, а значит, выступать таким социальным субъектом, который способен устанавливать формы публичных социальных проявлений, уже тем самым их регулируя. В том случае, если личность не проявляет субъектности, то есть, не осознает свою онтологическую основность и бытийственную свободу, при этом перекладывая ответственность на социальные условия и подчиняясь им по неосознаваемому, но от этого не менее личностному выбору, человек попадает в ситуацию отчуждения, и социальная ситуация характеризуется такими категориями как «личностная несвобода», «отчуждение», «социальная необходимость». Как отмечает М.В. Шугуров, «отчуждение начинается с того момента, когда личность перестает культивировать качественное своеобразие своего бытия» , т.е., перестает отвечать за «собственное» и «оригинальное», подпадая под стереотипы социальных взаимодействий и возлагая на них ответственность за свои поступки. И если формирование социальной системы на уровне целого происходит как самоорганизация, то на уровне конкретной личности установление связей имеет характер целенаправленных, а значит, осознаваемых изменений, которые не только являются основой для формирования гражданского общества, но могут быть распространены на публичную сферу взаимодействий, традиционно относимую к политической, а значит, регулируемую государством.

Применительно к тому, как складывалось соотношение личности, гражданского общества и государства в социальном развитии, с нашей точки Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 3 14. Шугуров М.В. Социальный конфликт и самоосуществление личности. Саратов, 1994. С.76. зрения, схематически можно выделить три описательных типа, которые воплощаются в конкретном политико-правовом характере социальности соответствующей эпохи, сменяя друг друга по мере «исчерпания ресурса» предыдущим.

Первый связан с эпохой античности (софисты, Платон, Аристотель), когда на фоне мифолого-метафорического, а, значит, целостного подхода к описанию мира, в рамках специфической полисной формы социально-государственного устройства соотношение гражданского общества (а значит, и личности) и государства не мыслится принципиально проблемным. Три сферы бытия объединены одним контекстом — идеей справедливости, — который воплощается в моральном и воздержанном (в античном смысле слова) субъекте. Используемые при описании социальной жизни аналогии с космическим порядком, душой (например, в диалогах Платона «Государство», «Законы», также диалогах Цицерона) свидетельствуют о том, что социальная (включая политическую) жизнь может пониматься как своеобразное воплощение порядка более высокого уровня, нежели тот, который доступен человеческому разумению. Поэтому функция управляющего субъекта состоит в должном восприятии, фиксации (личном осознании) и адекватном транслировании этого порядка остальным гражданам, чему способствует высокая мораль и добропорядочность данного субъекта. Таким образом, в античных воззрениях на устроение социального порядка собственно субъекта (как индивида, личности), по сути, нет. Точнее, он полагается трансцендентным и обезличенным, воплощающимся в социальной жизни как абстрактный принцип ее организации — «благо». Формы правления, социальные статусы, законы как атрибуты социально-политической жизни являются лишь отражением космического порядка, онтологического «блага». Человек, включенный в социальный процесс, т.е., любой человек, заведомо признается вступившим на путь достижения этого блага. Античная мысль, тем самым, методологически исходит из предустановленности социального мира, обусловленной «идеей единого» у Платона или «целью целей» у Аристотеля, что скорее исключает, чем предполагает возможность и необходимость его (социального мира) развития. Иначе говоря, любое социальное изменение есть отклонение от совершенной идеи, которая доступна «мудрым», и развитие форм социальности в античной трактовке представляет собой возвращение к правлению «мудрых». Эта мысль, например, воплощена в «Государстве» Платона, которое для него является эйдосом, то есть совершенным, а не эмпирическим государством. Аналогичную установку можно обнаружить и в основах государственности Древнего Востока. В основе этой, если можно так сказать, парадигмы лежит основополагающая для древнего мифологического мышления идея о том, что законы, которым подчинено человеческое общество представляют собой те же самые законы природы, только примененные к человеку и обществу. В свою очередь, это восходит к признанию идеи единого для всего мироздания принципа творения, присущего древней философии и мировым религиям. Подобное характерное для античности утверждение тесной взаимосвязи субъекта (отдельной личности) и публичной организации жизни является эвристическим моментом в понимании соотношения гражданского общества и государства. Конструктивно также, на наш взгляд, соотнесение категорий «цели» и «государства», которое прослеживается в философской системе Аристотеля и которое нивелировалось в более поздних концептах социального устройства1.

Можно сказать, что социальное устройство античности «основано» на «духе» (который М. Вебером противопоставляется «технологии») и не требует разработки соответствующих «технологий», поддерживающих упорядоченное состояние социума, созданное усилиями «мудрецов». Социальный порядок в Например, современная теория государства и права как научная дисциплина рассматривает вопрос о целях в праве, но не цель права, относя последнее к предмету философии права, тем самым выводя за рамки конкретно-научного государственно-правового дискурса. таком случае становится неустойчивым явлением, поскольку напрямую «привязан» к конкретным личностям и определенным поколениям, выступая результатом их воли, а также к конкретным специфическим историческим условиям, например, полисному социально-государственному устройству.

Следующий тип соотношения личности, гражданского общества и государства идейно сформирован проектом Нового времени, когда государство представляется жесткой технологией, машиной управления, а идея ее связи с конкретной личностью соответственно сменяется полной обезличенностью аппарата, использующего управление на основе прямого действия, без опосредования его через закон, а связь с конкретной личностью (и гражданским обществом) не является предметом рефлексии ни со стороны управляющего, ни со стороны управляемого, что, собственно, и составляет теоретическую почву тоталитаризма. Тоталитаризм предполагает для социального устройства только «вертикальную» конструкцию, которая обуславливает создание такой управленческой ситуации, когда обезличенное принятие социального решения становится практикой, и тем самым фактически формируется особая реальность внутри социальной — внутренне структурированная, со специфическими технологиями, нормативными схемами и качеством связей, но, тем не менее, обладающая необходимой степенью легитимности. Кроме традиционных источников (декларация законности и справедливости, целесообразность и т.п.), легитимность обеспечивается наличием особого ресурса (налоги, аппарат управления, армия и т. д.), и той самой «независимостью» от гражданского общества, теперь уже становящейся отчуждением. Позиция субъекта принятия социально значимых решений, и, следовательно, ответственности за их направленность и выполнение никем не занята или дрейфует от одних лиц или групп лиц к другим, что, по сути, равно отсутствию. Происходит резкое противопоставление управляющего «субъекта» гражданскому обществу как управляемому «объекту», что создает постоянную опасность актуализации латентных социальных конфликтов. Такой принцип устроения социальной жизни справедливо может быть назван нежизнеспособным, прежде всего, из-за необходимости постоянного перераспределения внутреннего ресурса (в любом его материальном и нематериальном выражении) в пользу разрешения конфликтных ситуаций, что исключает возможность развития всех участников, включенных в социальное взаимодействие (Дж. Локк, Ш. Монтескье, Ж.-Ж. Руссо), поскольку « .исключенной оказалась возможность существования в мире смыслов («духа» — Ю.Г.) как некой самостоятельной реальности»1. Но фундаментальная его несостоятельность в том, что функционирование социальной реальности связано тотальной зависимостью от нормативных и управленческих актов, «отправителем» которых выступает государство. Это влечет за собой ряд гносеологических и социально-психологических парадоксов, связанных с «онтологизацией» государства, причину которых точно сформулировал У. Эко: «Метаморфозы философского порядка случаются тогда, когда . кто-то превращает инструмент объяснения (очевидно, временного пользования и полученный благодаря абстрагированию) в философское понятие и принуждает инструментарий становиться причиной того самого явления, для исследования которого этот инструментарий и разработан»2.

В развитии государственности преодоление тенденции абсолютизации государства выражается в становлении государства так называемого либералистского толка, которое характеризуется следующим «силовым» перераспределением участия в социальной жизни: наряду с «государственной волей» начинает являть себя и «воля закона», а также постепенно становится все более явной личность в качестве субъекта социального регулирования (И. Кант, Г. Гегель, И. Фихте). С середины XIX века, после того, как некая «тройственность» (государство — закон — гражданское общество (личность))

1 Налимов В.В. В поисках иных смыслов. M., 1993. С. 29. Эко У. Отсутствующая структура. СПб., 1998. С. 12-13. на социальной арене «укрепилась» как наиболее адекватно отвечающая запросам всех действующих в социуме участников, последующие изменения в поле описания устройства социальности происходят без изменения этих трех базовых элементов ее структуры. Несмотря на значительное количество отечественных исследований, уже ставших классическими для теории государства и права (работы Б.Н. Чичерина, Л.И. Петражицкого, М.М. Ковалевского, П.И. Новгородцева, Н.А. Бердяева, В.М. Гессена, Б.А. Кистяковского, М.А. Бакунина, И.А. Ильина, А. Кетле и др.), в настоящее время требуется дальнейшее расширение предметного и методологического поля рефлексии в соответствии с современным уровнем развития социальной практики.

При анализе исследований природы государства в современном его понимании справедливо говорить о государстве как о механизме, «стягивающем» на себя и распоряжающемся «силой» (ресурсом) всего общества, и потому самим по себе становящимся «силой». «Силу» в данном случае можно понимать и буквально, и метафорически. Государство выполняет функцию мобилизации и перераспределения общественного ресурса, соответственно, оно сильно уже возможностью быстрого и свободного доступа к нему. Кроме того, отличительным признаком государства являются его органы принуждения — армия и правоохранительные органы, «благодаря» которым каждый участник социальных отношений неизменно ощущает присутствие доминирующей силы публичной власти. Каким образом государство аккумулирует силу — через коллективный договор, всеобщее доверие или поклонение, — не имеет значения, так как возникающий механизм всегда становится безличным, точнее, надличностным образованием, и в этом смысле государство родственно по своей природе закону, имеющему также надличностный характер. Кроме того, закон и государство отражают публичные отношения, точнее, государство в его традиционном понимании — это та часть социальных взаимодействий, которая публична, а значит, закреплена законом; закон же может быть издан только «от имени» государства. Так, формируется в некотором роде логический круг, отражающий определенную замкнутость государства на самое себя. Поскольку государство не обладает «онтологическим источником», а имеет функциональный характер, оно становится в своей функциональности отчужденной (в смысле самодостаточности) структурой.

В концепции правового государства, разрабатываемой в рамках теоретической юриспруденции (С.С. Алексеев, К.С. Гаджиев, B.C. Нерсесянц, JI.C. Явич и др.), последовательное связывание государственной власти осуществляется посредством формирования для государственных структур режима правового ограничения. Оно реализуется через закон, который, с точки зрения законодательной процедуры, принимается и реализуется от имени самого же государства, т.е., государство должно вводить ограничения в отношении себя самого. Однако, очевидно, что государство само себя никогда не ограничит, и подлинным ограничением его власти может стать только власть личности, воля гражданского общества. И потому действительные изменения в политико-правовой и социальной реальности надлежит связывать именно с личностью, точнее, с процессами, протекающими в личностных структурах (в частности, обеспечивающих реализацию субъектности и связанных с категориями «смысл», «поступок», «ответственность», «свобода выбора»), на уровне более глубоком, чем исследуемый в политической антропологии, социологии, психологии, рассмотрение которого невозможно в рамках юриспруденции и составляет предмет философского анализа.

Рассмотрев становление германской (по классификации Ф. Энгельса) государственности как, с нашей точки зрения, наиболее приближенной к современной, при исследовании основ современного государственного устройства, можно предположить, что сфера территориальных интересов любого правителя больше, чем он может удержать своей личной властью. Этим обусловлена необходимость выработки механизма «внеличностного» или «безличного» контроля, каковым и является государство. По своей сути, ведя свое происхождение от простейших структур личной власти и будучи отчужденным от них, этот институт сохраняет способность служить инструментом распределения ресурсов внутри общества, при этом государство «дрейфует» в исторической жизни общества, и те личности, которыми движут либо социально значимые цели, либо личные амбиции, интуитивно или разумно и осознанно стремятся проникнуть в этот институт, чтобы отождествиться с социально-профессиональными ролями института — теми или иными государственными постами. Это позволяет им менять характер распределения с помощью принятия законов либо в пользу гражданского общества, либо в собственную пользу.

Таким образом, распределение социального «ресурса» в современном государственном устройстве не привязано к харизме определенной личности, как это сложилось в древности, не является полностью «обезличенным» и потому самопроизвольным процессом, как в парадигме Нового времени, но производится социальной группой, которая может быть названа элитой1 и которая является действующей силой, синергетически «взаимодействующей» (то есть, сотрудничающей) с «силой» государства (в смысле организующих «способностей» этого института), имеет уникальную возможность как создать организованную развивающуюся социальную реальность («правовое государство»), так и задержать этот процесс на неопределенное время, что становится наиболее вероятным при ориентации ее политических (общесоциальных) действий не на пользу обществу, но на выгоду административной системы.

Имеется в виду классическое, общее по отношению к дальнейшим его разработкам значение этого термина, которое сложилось в интерпретации В. Парето, Г. Моска, отчасти X. Ортега-и-Гассета.

Предпочтение последней (выгоды), усугубляющееся отчуждением государства от личности, актуализировало кризис государственности, но его основу сформировала утрата глобальной сферы — а именно онтологической — поиска закономерностей взаимосвязей государства, гражданского общества и личности. Игнорирование того факта, что личность онтологически инициирует и поддерживает взаимосвязь государства и гражданского общества, привело к тому, что в научном междисциплинарном дискурсе, в частности, политологическом и теоретико-правовом, категории личности, общества и государства фигурируют как гомогенные, то есть по умолчанию они употребляются как однопорядковые, принадлежащие к одному и тому методологическому уровню описания, что, на наш взгляд, обоснованно исключительно сложившейся традицией. Однако, методологически более корректным, в данном случае, будет являться рассмотрение их в едином смысловом поле, которое обеспечивает системный подход. Предполагается, что использование в исследовании системного подхода позволит выявить тот уровень взаимосвязи рассматриваемых нами категорий, на котором происходит их методологическое «сращивание», но сохраняются условия для дальнейшей интерпретации целостного смысла.

Основу предпринятого нами системного анализа взаимосвязи государства и гражданского общества составляют идеи И. Пригожина и И. Стенгерс,

A.И. Пригожина, И.В. Блауберга, Э.Г. Юдина, Г.И. Рузавина, Г.П. Щедровицкого, Г. Бейтсона, А. Менегетти, социологов Т. Парсонса, Э. Дюркгейма, П. Бергера и Т. Лукмана, К. Манхейма, а также работы

B.В. Васильковой, А.Л. Стризое, А.С. Панарина, И.Ю. Козлихина, И.Д. Невважая, Л.Г. Пугачевой, В.Г. Федотовой и др.

В свете теории систем взаимосвязь между государством и гражданским обществом выглядит следующим образом: государство (структура, форма организации) представляется локализованным процессом, который перестраивается и перемещается в гражданском обществе (среде), адекватно встраиваясь в него и тем самым определяя его конкретные формы и пути развития. Более того, социология XX века, сформировавшая функционально-структурный подход к описанию общества, предполагает представить наличествующие социальные структуры не как единственно возможные для достижения необходимых обществу целей, а с точки зрения тех функций, которые они выполняют. При этом функциональном подходе появляется возможность рассматривать вариативность социальных структур. Это означает, что каждая структура может быть заменена иной структурой, эквивалентной относительно данной функции1. Рассмотрение структурного характера государства в свете фундаментальной онтологии М. Хайдеггера показывает, что государство не имеет самостоятельной онтологической укорененности. Такая укорененность есть только у личности и, тем самым, у общества как категории, выражающей простое первичное объединение, ассоциацию личностей. Государство — с точки зрения экзистенциальной — это абстрагирование отдельных модусов экзистенции личностей конкретного общества (например, модуса владения, то есть, частной собственности) и вторичное закрепление их посредством ритуала легитимизации властными, опять таки, государственными структурами. Другими словами, не имея собственного онтологического статуса, являясь онтическим образованием, государство устанавливает для гражданского общества законы его социального бытия; отчужденное от бытия, от экзистенции, оно формирует для социального бытия параметры его воплощения.

Разрешение указанного парадокса предполагает выход исследователя за пределы сущего, то есть, обращения к предельным основаниям природы государства и гражданского общества, анализ которых осуществлен нами с

1 Филиппов А.Ф. Социально-философские концепции Никласа Лумана // Социс. 1983, № 2. С. 178. привлечением идей фундаментальной онтологии М. Хайдеггера, структурного психоанализа Ж. Лакана и функционально-структурного метода Н. Лумана.

Любая управленческая структура, в том числе государство, для выполнения своего назначения должна сохранять тождественность самой себе посредством конкретных институтов и жестких отношений между ними. С другой стороны, отсутствие гибкости управляющего неизбежно создает ситуацию риска его функционального несоответствия управляемому, что в масштабе социальной системы становится угрозой непредсказуемости и неуправляемости, то есть, социальных конфликтов, имеющих социально-опасные формы проявления. Кроме того, поскольку в любом обществе присутствует момент самоорганизации, имеющей личностную и одновременно налиндивидуальную природу, его надо учитывать при формировании новых методологических установок. Предполагается, что жесткость методологических установок должна быть жесткостью рационального осознания точного места ||i структуры в социальном мире для реализации свободы, ответственности, ценностей и других «антропологических» гибких принципов конструирования социальной реальности, о чем свидетельствуют разработки современных теоретиков политики и права А.И. Демидова, Б.Г. Капустина, А.В. Малько, В.Н. Синюкова, В.Л. Иноземцева, А.А. Федосеева и др., а также выделение самостоятельной отрасли политического знания — политической антропологии. Возможность реализации указанных принципов создается на уровне структур субъективности и проявляется посредством действия сугубо * личностных механизмов («иррациональная среда» К. Манхейма, «поступок»

М.М. Бахтина, «политическое действие» X. Арендт), что позволяет нам рассматривать феномены государства и личности сопряженными в единой целостности, с точки зрения которой и должны интерпретироваться процессы, происходящие в социальной реальности.

Развитие гражданского общества характеризуется постепенной реализацией «антропологических» принципов в современном социальном устройстве, о чем свидетельствует формирование так называемой полисубъектной социальности, когда в масштабе социального пространства возникают самоорганизующиеся сферы, требующие признания себя в качестве самостоятельных субъектов социальной жизни. Спонтанно развивающаяся социальность ограничивается структурой государства, и у этого процесса следует выделять две стороны. Первая — упорядочивающая, вторая обнаруживается там и тогда, где и когда упорядочение перерастает пределы своей эффективности и становится на пути у развития, нивелируя различия социальных субъектов.

Выявление предельных основ государственности имеет целью продемонстрировать такое соотношение государства (упорядочивающей структуры) и гражданского общества (спонтанно развивающейся социальности), при котором государство сохраняет функцию регулирования публичных социальных отношений, но только в том случае, если исчерпана возможность самоорганизации на локальном уровне. При этом, направление, в котором происходит государственное регулирование, определяется целостной взаимосвязью государства и гражданского общества. Это означает, что даже в условиях жесткого регулирования все государственно-правовые и политические конструкции имеют смысл только в соотнесении с личностью (Э. Баталов, А. Дугин, Г.Г. Дилигенский, М.В. Ильин, Н.С. Розов, К.С. Гаджиев, Г.Х. Шахназаров и др.), поскольку личность в социальной системе «создает» ресурс, а функция государства состоит в его перераспределении1. Условием устойчивости и равновесного развития системы в целом является такое перераспределение, которое осуществляется в интересах гражданского общества, так как личность в социальной системе, по сравнению с

1 См., например: Словарь социологических терминов / Громов И., Мацкевич А., Семенов В. Западная социология. СПб., 1997. С. 359. государством, занимает фундаментальную позицию. Ведь в некотором смысле именно «энергия» личностей создает социальную систему, и в том числе государство как ее структурную основу, и потому представляется целесообразным и вполне обоснованным говорить не столько о соотношении государства и гражданского общества, сколько о соотношении государства и личности, вытекающем из соотношения гражданского общества и личности (Э. Фромм, Н. Элиас, Ч.-Х. Кули, Ж. Маритен и др.). Эта идея уже находит свое отражение в социально-политических и правовых установках современности, в частности, выражающихся в провозглашении прав человека первостепенной государственной и политической ценностью.

При исследовании социального устройства эвристическое значение имеет уже упоминавшееся положение М. Вебера о том, что любое социальное явление надлежит рассматривать в двух аспектах его проявления: философия (дух, смысл), которая определяется намерениями, желаниями и целями людей, ^ имеющих отношение (включенных) к данному социальному явлению, и технология—внешнее проявление и способ реализации смысла. Применительно к феномену государства мысль М. Вебера выявляет тот факт, что государство представляет собой технологию, средство, способ воплощения духа. Будучи технологией, оно не может иметь онтологической укорененности, которая, в свою очередь, есть прерогатива личности. Государство как организация потенциально может быть любым, а конкретная его форма есть результат самоорганизации «гражданского общества», при этом ее направление (рамки) Ь определяется философией (духом) среды, которой по отношению к государству выступает целостная социальность. Тем самым обозначается ее изначальный субъект — человек как существо, обладающее осознанием и в своей повседневной (социальной) жизни проверяющее «качество» произведенной рефлексии на своем личном опыте проживания в рамках, установленных этой самой рефлексией. Таким образом, соотношение государства и гражданского общества оказывается онтологически связанным с личностью, поскольку через нее получают и закрепляют свой статус в бытии.

Поставленные проблемы в совокупности с избранной методологией исследования обусловили структуру диссертационного исследования. Работа состоит из введения, двух глав, объединяющих четыре параграфа, заключения и библиографии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Субъектность личности как условие развития государства и гражданского общества"

Заключение

Проведенное диссертационное исследование, направленное на выявление условий системного развития государства и гражданского общества, связанных с онтологическим статусом личности, позволяет представить его результат в виде новой научно-мировоззренческой позиции, касающейся роли и функций государства как средства, способа организации и регулирования социальных процессов.

И если ранее взгляд исследователя, следуя укоренившейся в научно-философской мысли позитивистской традиции, неизменно возвращался к государству как единственно возможной мыслимой отправной точке любых социально-значимых изменений (и в социологическом, и в теоретико-правовом, и в процессуально-правовом аспектах), то теперь этот фокус может быть смещен в сторону гражданского общества, точнее, человека (личности), обладающего для конструирования социальной реальности, как показывает онтолого-гносеологический анализ проблемы, возможностью, которой лишен институт государства и которая в самом общем виде может быть сформулирована как онтологическая укорененность в бытии или, другими словами, возможность приближения к предельным основаниям устроения и упорядочения социальной реальности.

В результате исследования мы можем заключить, что государство как социальный институт имеет инструментальную (функциональную) природу. Только в рамках этого методологического посыла возможна реализация активно заявляющихся в современных гуманитарных исследованиях таких целей и одновременно критериев высокоразвитой социальности как гарантия и действительное соблюдение естественных прав и свобод человека, предельная демократизация всех аспектов публичной сферы жизнедеятельности, что в первую очередь требует разрешения диссонанса между свободным волеизъявлением личности и его внешней формальной связанностью в виде государственных установлений. Признание инструментальной природы государства позволяет также преодолеть конфликт, создаваемый вульгарной элитологией.

Человек, не включенный в государственный аппарат (т. е., в «структуру государства»), не имеет возможности влиять на его «состояние» и «качество», поскольку по определению не владеет (не понимает и / или не может влиять) закономерностями, конструирующими данную структуру. Тот же, кому они известны настолько, что можно изменять даже их, становится, по сути, «над» ними и тем самым, некоторым образом, вне их регулирующих функций. Очевидно, что ни первая, ни вторая позиции личности по отношению к институту государства не являются перспективными в смысле их эффективного сосуществования, если не обращаться к личностной онтологической основности.

При рассмотрении государства в качестве инструмента, как образования, не имеющего онтологической укорененности, можно сделать следующий вывод: если инструмент государства воплощает себя исключительно посредством действия, то ее отправитель (чиновник) становится «связан» реакцией получателя (гражданина) на отправленное сообщение и вынужден осуществлять самокоррекцию в соответствии с ней. Таким образом, через коммуникативную взаимообусловленность участников социальных отношений (а именно, публичных, политических) получает обоснование давно известный тезис о том, что «государство для человека», а не наоборот.

Государство, наряду с человеком (личностью) и обществом включается нами в единый смысловой контур, связанность участников в котором носит системный характер. Это, в свою очередь, означает, что взаимосвязь государства и гражданского общества объединяется общим началом, которое в терминологии системного подхода обозначается как целое, целостность или органичность. В целостной системе государство выполняет функцию структуры, то есть, упорядочивает взаимодействия элементов и подсистем, исходя из «интересов» целостности и органичности как критериев собственного действия, при этом не влияя на качественные характеристики элементов, которые спонтанно формируются и изменяются по отношению к нему.

Это положение, на наш взгляд, тесно связано с актуальной проблематикой современной онтологии, а именно, темой единства и различия (Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, Ж.Деррида, Ж. Делез), и эта связь в контексте государствоведения может стать предметом дальнейшего глубокого исследования. Целостность и органичность, неотъемлемые и концептуальные характеристики системы «создаются» на различии, на качественной разнице входящих в нее элементов, что подтверждается синергетическими исследованиями и гуманитарных, и естественных наук. Структура же в системе призвана обеспечивать тождество, некое жесткое постоянство связей и отношений, в чем, собственно и выражается ее роль структуры, но что исключает возможность реализации обусловленного понятием целостности управления антиэнтропийного характера, возможного при лишь наличии «шума» (Г. Бейтсон) или «иррациональной среды» (К. Манхейм).

Развитие социальной реальности, таким образом, есть исключительная прерогатива личности или их свободных ассоциаций. Государство же выполняет вспомогательную функцию, но закреплять за ним конструирующие социальную реальность полномочия, если смотреть «из онтологии», то есть, с позиции бытийной укорененности социальных процессов, бессмысленно и, более того, гибельно для развития социальной системы в целом.

Использование системного подхода в одном контексте с современным категориальным и методологическим аппаратом онтологии уже предпринято американским исследователем Г. Бейтсоном в рамках его «кибернетической» антропологии. Мы полагаем, что сближение в этом смысле категориального аппарата онтологии и социальной философии перспективно в целях выявления предельных оснований существующего социального устройства и определения дальнейших путей его развития, что и является одним из направлений дальнейшей разработки нашей темы.

Системной взаимосвязью между государством и гражданским обществом (личностью), обусловлена необходимость предпринятого в исследовании описания механизмов, действие которых синхронизирует участие указанных субъектов в социальных процессах. Мы пришли к выводу, что эти механизмы могут быть рассмотрены только в качестве связанных с человеком (личностью) и им же реализующихся посредством действия или мыследействия.

Государство, как объективно существующая структура, не обладает той свободой воли, которой наделена личность, и поэтому не обладает способностью к самоорганизации, а реализует себя в социальной жизни только через личность, которая, по сути, тем самым и является ответственной за адекватность соотношения сфер приватного (человек) и публичного (общество). При этом поиск универсального консенсуса всегда оказывается обращенным к трансцендентальному субъекту, поскольку субъективная компетенция личности всегда лежит за рамками доступного для описания опыта, но именно в поле субъективной компетенции и происходит «связывание» онтического и онтологического, синхронизация частного и публичного, — на основании онтологического статуса личности. Среди механизмов, обеспечивающих процесс адаптации полярных, на первый взгляд, сфер и установление их адекватности друг другу, мы выделяем понимание в его онтологическом смысле — как овладение корнями, предельными основаниями. В нашем случае речь идет о понимании оснований закона, являющегося, в свою очередь, основанием для способов «действия» государства. Именно на уровне понимания, принятия, и происходит действительная легитимация установлений позитивного права и действий государства, некое предсознательное разрешение на реализацию им прописанных в некотором смысле себе же предписаний.

Пониманию как принятию и тем самым вступлению в понятый процесс близко понятие «вчувствования» (М. Бахтин), передающее некий трансцендентный смысл поступка как «события бытия». В его «участном переживании» человек идентифицирует себя как «Я», выражая в полной мере свою свободу, в то же время осознавая и полную меру ответственности за совершенный акт. Момент осознания активности созидания, предполагающей таковую же ответственность, и есть, по сути, момент взаимопроникновения частного и публичного, трансформации ответственности социальной в личную и наоборот.

В поле субъективных структур человека находится и ценностноориентированное действие, также рассматриваемое нами в качестве механизма синхронизации личных и общественных интересов. Мы использовали известную классификацию социальных действий, предпринятую М. Вебером, при сравнении элементов которой пришли к выводу, что природа ценностноориентированного действия не может быть выявлена в рамках социологии, а философское осмысление категорий ценности, особенно в сравнении с категорией цели (цель — фиксированная или, точнее, актуализированная ценность), позволяет заключить антропологический характер их взаимосвязи, которая устанавливается человеком на иррациональном уровне.

Поскольку личность является фундаментальной основой социальной системы, в качестве метафизической ценности для нее выступает сохранение целостности, органичности всей системы в целом и себя как ее элемента. Можно сказать, что это — уровень осознания личностью условий собственного выживания, одним из которых является выживание всей системы, именно на нем и происходит синхронизация личных с общественными целей и интересов.

Мы полагаем, что в рамках системного подхода вполне обоснованно исследовать природу социального устройства через рассмотрение глубинных личностных процессов, но если буквально понимать требование классиков социологии (М. Вебер, Т. Парсонс, 3. Бауман) о рациональной «объективности» исследования, то выявляется противоречие между рациональностью социальных целей и иррациональностью порождающих их ценностей, более того, проблема соотношения хабитуса и инновации, тематизирующая, по сути, вопрос об источнике развития социальности. ^ Исследование этих проблем мы выносим за рамки настоящей работы и также полагаем одним из направлений дальнейшей разработки темы.

Сама возможность и должный уровень действия механизмов синхронизации общественных интересов с интересами личности существует при условии наличия у последней свойства, способности, которую мы обозначили как субъектность, причем речь идет именно об осознании субъектом себя владеющим этой способностью.

Субъектность — полиморфная категория, связывающая единым ■щ контекстом методологии различных сфер гуманитарного знания. В рамках заявленной темы исследования субъектность как категория онтического воплощается в экзистенциальном (личность) и социальном (общество) аспектах, которые не только не противоречат друг другу, но посредством системных свойств друг друга взаимообуславливают и взаимодополняют.

Экзистенциальный уровень субъектности подразумевает такую активность человека, которая создает баланс между его личными устремлениями и социально значимыми установлениями, баланс, позволяющий ему при * сохранении автономии (в смысле кантовской «самозаконности») находиться в процессе самоактуализации и транслировать ее принципы в онтическое и, тем самым, в социальное. Автономия обусловлена способностью субъектной личности осознавать и синхронизировать свои цели и ценности с общественными, ориентируясь, в итоге, на системное «металогическое» (термин Н.О. Лосского) начало, выступающее по отношение ко всем системным элементам и как цель, и как ценность, и как критерий «качества» действия, в котором выражается индивидуальное «Я» личности и ответственность за которое субъектом осознается и принимается.

Выделенные нами проявления субъектности в мире сущего являются результатом связанности личности через субъектность с бытием, определяющим основность человека в мире. По сути, субъектный субъект устанавливает некую связь, в которой происходит синхронизация бытия и сущего, транслируется «воля» первого, выступая критерием «качественности» второго. Через субъектность человек «открыт» бытию, и в этом смысле через него происходит «оправдание» сущего.

В современном философском, политическом, политологическом, социологическом, правовом дискурсах субъектность как логика социального мышления является востребованной категорией, так же, как субъектная личность востребована реалиями современной жизни. О последнем свидетельствуют результаты многочисленных исследований, подтверждающие приоритетную роль гражданского общества (свободных ассоциаций личностей) в установлении социального порядка в противовес ограниченным «институциональным инженериям», а также роль так называемой партикулярной культуры, формирующейся в значительной степени на уровне массового и индивидуального бессознательного, в создании адекватной социальной структуры. Можно, таким образом, констатировать социальный запрос на формирование личности, автономно и ответственно выбирающей пути социальной практики, основываясь на осознании себя субъектом, конституирующим и конструирующим социальную реальность.

Итак, нами предпринята попытка на философском уровне показать необходимость становления субъектной личности, и в первую очередь политической субъектной личности для реконструкции государства как адекватной социальной структуры, исходя из фундаментальной взаимосвязи государства и гражданского общества (личности). В то же время реконструкция государства выступает и способом его сохранения в качестве социального института, ответственного за целостность социальной системы, что для нее также является сохранением.

Субъектность личности, с нашей точки зрения, является своего рода аналогом «механизмов», вырабатывающихся социумом как необходимые для себя на каждом этапе его становления, например, требование «мудрости» вождя в догосударственных социальных образованиях, платоновская идея управления государством философами, обладающими неким «знанием» о социальности, понятие дворянской чести для чиновника в царской России. В социальной реальности настоящего времени осознание необходимости реконструкции подобных механизмов также имеет место, выражаясь, в частности, в конституционно закрепляемых принципах гуманизма, справедливости и т. п., на которых строится управление социальной реальностью. Другое дело, что на уровне технологий, реально действующих социальных механизмов, не происходит их воплощения, то есть, в действительности «сохраняющие» социальное устройство принципы остаются бездейственными. И в этом смысле субъектную личность можно рассматривать в качестве «проводника», особого рода механизма, через который обеспечивается устойчивость структуры социальной реальности (государства), а значит, и самой реальности.

Мы полагаем, что конкретизация способов формирования состояния субъектности может происходить не только в рамках социальной философии, но практически во всех отраслях гуманитарного знания. Можно предположить, что в первую очередь трансляция субъектности возможна и должна осуществляться через социальные технологии воспитания и образования. Исследование заявленных положений мы рассматриваем в качестве перспектив разработки настоящей темы.

Список научной литературыГнидина, Юлия Александровна, диссертация по теме "Социальная философия"

1. Арендт X. Истоки тоталитаризма. М.: Центрком, 1996. — 672 с.

2. Арендт X. VITA ACTIVA или о деятельной жизни. СПб.: Алетейя, 2000. — 437 с.

3. Аристотель. Собрание сочинений в 4-х тт. Т. 4 М.: «Мысль», 1984. — 830 с.

4. Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. Минск: Литература, 1998. — 1392 с.

5. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М.: Текст, 1993. — 303 с.

6. Барулин B.C. Социально-философская антропология. Общие начала социально-философской антропологии. М.: Онега, 1994. — 256 с.

7. Баталов Э. Без идеала // Свободная мысль. 1996, № 3. С. 73 — 83.

8. Бауман 3. Мыслить социологически. М.: «Аспект-пресс», 1996. — 254 с. Ю.Бахтин М. К философии поступка // Философия и социология науки итехники. М.: 1986. С. 80 — 160.

9. Бейтсон Г. Экология разума. М.: Смысл, 2000. — 476 с.

10. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М.: Прогресс — Традиция, 2000. — 384 с.

11. Беккер Д. В обществе — об обществе / Социологос. Выпуск 1. Общество и сферы смысла. М.: «Прогресс», 1991. С. 189—193.

12. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М.: Academia, 1999. — 956 с.

13. Белов В.А. В защиту индивидуальности. М.: Издательство Магистр, 1997. — 40 с.

14. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М.: Медиум, 1995,—323 с.

15. Бердяев Н.А. Духовный кризис интеллигенции. М.: Канон+, 1998. — 400 с.

16. Бердяев Н.А. О назначении человека. М.: «Республика», 1998. — 384с.

17. Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2000. — 96 с.

18. Большой толковый социологический словарь. Т.1 / Составители Д. Джери, Д. Джери. М.: Вече / ACT, 1999. —544 с.

19. Большой толковый социологический словарь. Т.2 / Составители Д. Джери, Д. Джери. М.: Вече / ACT, 1999. — 528 с.

20. Бубер М. Принцип человеческого бытия // Диалог в философии: традиции и современность. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1995, —С. 64 — 67.

21. Бурдье П. Практический смысл. Санкт-Петербург, «Институт экспериментальной социологии», М.: «Алетейя», 2001. — 562 с.

22. Бурлацкий Ф.М., Галкин А.А. Социология. Политика. Международные отношения. М.: Международные отношения, 1974. — 328 с.

23. Василькова В.В. Порядок и хаос в развитии социальных систем:

24. Синергетика и теория социальной самоорганизации). СПб.: Издательство «Лань», 1999. —480 с.

25. Василькова В.В. Самоорганизация в социальной жизни // Социально-политический журнал. 1993, № 8. С. 22 — 27.

26. Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. — 804 с.

27. Волков Ю.Г., Поликарпов B.C. Человек. Энциклопедический словарь. М.: Гардарики, 2000. — 520 с.

28. Гаджиев К.С. Опыт введения в политологию // Политические исследования. 1992, № 1 2. С. 96— 116.

29. Гаджиев К.С. Политическая культура: концептуальный аспект // Политические исследования. 1991, № 6. С. 69 — 83.

30. ЗГГайденко П.П. Прорыв к трансцендентному. М.: «Республика», 1997. — 495 с.

31. Гегель Г. Ф. Феноменология духа. СПб.: «Наука», 1999. — 444 с.

32. Государство, экономика, общество: аспекты взаимодействия. М.: Издательский центр научных и учебных программ, 2000. — 136 с.

33. Григорьева Н.Ю. Базовые категории и понятия инноватики. Саратов: Издательство СГТУ, 1997. — 25 с.

34. Григорьева Н.Ю. Образование как способ формирования социальной ^ реальности. Диссертация на соискание ученой степени кандидатасоциологических наук. Саратов: 1997. — 165 с.

35. Громов И., Мацкевич А., Семенов В. Западная социология. СПб.: Ольга, 1996.— 372 с.

36. Дебор Ги. Общество спектакля. М.: Логос, 2000. — 184 с.

37. Декарт Р. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1950. — 710 с.

38. Демидов А.И. Понимание в политике // Политические исследования. 1999, № 3. С. 131 —137.

39. Демидов А.И., Учение о политике: философские основания. М.: Норма, 2001. — 288 с.

40. Дилигенский Г.Г. Институциональные структуры и общественная трансформация // Мировая экономика и международные отношения. 1998, № 1. С. 49 — 53.

41. Дьюи Д. Общество и его проблемы. М.: Идея-пресс, 2002. — 160 с.

42. Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М.: Канон, 1995. — 352 с.

43. Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М.: Художественный журнал,1999 — 236 с.

44. Зотов А.Ф. Современная западная философия. М.: Высшая школа, 2001. — 784 с.

45. Ивин А.А. Ценности и понимание // Вопросы философии. 1987, № 8. С. 31 — 43.

46. Игамбердиев А.У. Логика организации живых систем. Воронеж: Издательство Воронежского универсистета, 1995. — 152 с.

47. Ильин И.А. Философия права. Сочинения в 2-х т. Т. 1. М.: Московский философский фонд «Медиум», 1993. — 510 с.

48. Ильин М.В. Политический дискурс: слова и смыслы // Политические исследования. 1994, № i.e. 127—140.

49. Ильин М.В. Умножение идеологий или проблема «переводимости»политического сознания // Политические исследования. 1997, № 4. С. 78—87.

50. Ильин М.В., Коваль Б.И. Две стороны одной медали: гражданское общество и государство // Политические исследования. 1992, № 1 2. С. 193 — 201.

51. Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Политические исследования. 1997, № 4. С. 6 — 32.

52. Иноземцев В.Л. Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы. М.: Логос, 2000. — 304 с.

53. Иноземцев В.Л. Современный постмодернизм: конец социального или вырождение социологии? // Вопросы философии. 1998, № 9. С. 27 — 37.

54. Иноземцев В.Л. Теория постиндустриального общества как методологическая парадигма российского обществоведения // Вопросы философии. 1997, № 10. С. 29 — 44.

55. Ионин Л.Г. Социология культуры: путь в новое тысячелетие. М.: Издательская корпорация «Логос», 2000. — 432 с.

56. История политических и правовых учений / Под ред. Нерсесянца B.C. М.: Юридическая литература, 1983. — 720 с.

57. Ищенко Ю.А. Толерантность как философско-мировоззренческая проблема // Философская и социологическая мысль. 1990, № 4. С. 48—60.

58. Капитонов В. Е. Социология XX века: история и технология. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996. — 508 с.

59. Капустин Б. Демократия и справедливость // Политические исследования. 1992, № 1 2. С. 86 — 95.

60. Кетле А. Социальная система и законы, ею управляющие. СПб.: 1866. — 313 с.

61. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетика как новое мировидение // Вопросы философии, 1992, № 12. С 29-41.

62. Козлихин И.Ю. Современная политическая наука. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1999. — 97 с.

63. Коршунов A.M., Мантанов В.В. Диалектика социального познания. М.: Политиздат, 1988. —382 с.

64. Краснов М.А. Ответственность власти (государство в открытом обществе). М.: Магистр, 1997. — 56 с.

65. Краснов Ю.К., Кривогуз И.М., Неминущий В.П. Основы науки о политике. В 2-х частях. Часть 1. М.: Издательство Московского коммерческого университета, 1993. — 187 с.

66. Краснов Ю.К., Кривогуз И.М., Неминущий В.П. Основы науки о политике. В 2-х частях. Часть 2. М.: Издательство Московского коммерческого университета, 1993. — 159 с.

67. Краткая философская энциклопедия. М.: Издательская группа «Прогресс», 1994.— 576 с.

68. Крымский С.Б. Философско-гносеологический анализ специфики понимания // Понимание как логико-гносеологическая проблема. Киев: Наук. Думка, 1992. С. 24—43.

69. Кули Ч.-Х. Человеческая природа и социальный порядок. М.: Идея-пресс, 2000.— 320 с.

70. Кутырев В.А. Современное социальное познание: Общенаучные методы и их взаимодействие. М.: Мысль, 1988. — 202 с.

71. Лакан Ж. Семинары «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа. Книга 2 (1954/1955). М.: Гнозис / Лотос, 1999. — 520 с.

72. Лапкин В.В., Пантин В.И. Политические ориентации и политические институты в современной России: проблемы коэволюции // Политические исследования. 1999, № 6. С. 70 — 80.

73. Лосев А.Ф. Дерзание духа. М.: Политиздат, 1988. — 364 с.

74. Лосский И.О. Чувственная, рациональная и мистическая интуиция. М.: Республика, 1999. — 408 с.

75. Луман Н. Тавтология и парадокс в самоописаниях современного общества / Социологос. Выпуск 1. Общество и сферы смысла. М.: Прогресс, 1991. С. 194 — 216.

76. Макиавелли Н. Государь. М.: Планета, 1990. — 84 с.

77. Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси: Мецниереба, 1984. — 80 с.

78. Манхейм К. Диагноз нашего времени. М.: Юрист, 1994. — 700 с.

79. Маритен Ж. Человек и государство. М.: Идея-пресс, 2000. — 196 с.

80. Маркс К. К критике гегелевской философии права / К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Издание 2-е. М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. — 698 с.

81. Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений / Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. М.: Политиздат, 1985. — 635 с.

82. Марков Б.В. Философская антропология. СПб.: Лань, 1997. — 384 с.

83. Маркузе Г. Одномерный человек: Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. — 341 с.

84. Маслоу А. Психология бытия. М.: Рефл-бук, 1997. — 300 с.

85. Матузов Н.И., Малько А.В. Теория государства и права. М.: Юрист, 1997. — 672 с.

86. Матц У. Идеологии как детерминанта политики в эпоху постмодерна // Политические исследования. 1992, № 1 2. С. 130 — 142.

87. Менегетти А. Система и личность. М.: Серебряные нити, 1996. — 128 с.

88. Миголатьев А.А. Социальная философия. Проблема отчуждения: грани и следствия//Социально гуманитарные знания. 1991, № 1.С. 71 —83.

89. Мнекин Д.П. Легитимация идеологии: идеология легитимности // Философская и правовая мысль. Санкт-Петербург Саратов, 2000. Выпуск 4.

90. Мосс М. Общества. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии. М.: Восточная литература, РАН, 1996. —360 с.

91. Налимов В.В. В поисках иных смыслов. М.: Издательская группа «Прогресс», 1993. — 262 с.

92. Нанси Ж.-Л. О со-бытии // Философия Мартина Хайдеггера и современность. М.: Наука, 1991. С. 91 — 102.

93. Нерсесянц B.C. Правовое государство: история и современность // Вопросы философии. 1989, № 2. С. 3 — 16.

94. Нишанов В.К. Феномен понимания: когнитивный анализ. Фрунзе: Илим, 1990, — 228 с.

95. Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве: Два типичных построения в области философии права П. Новгородцева. М.: 1904. — 245 с.

96. Новик В. Демократия как проблема меры // Вопросы философии. 1996, № 7. С. 83 — 91.

97. Панарин А.С. Философия политики. М.: Наука, 1994. — 367 с.

98. Парсонс Т. О структуре социального действия. М.: Академический проект, 2000. — 880 с.

99. Парсонс Т. Система современных обществ. М.: Аспект-пресс, 1997. — 270 с.

100. Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: Международная педагогическая академия, 1994. — 680 с.

101. Понимание как философско-методологическая проблема. (Материалы «Круглого стола». Часть первая) // Вопросы философии. 1986, № 7. С. 65— 81.

102. Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. В 2-х т. Т. 2. Пер. с англ. под ред. В.Н. Садовского. М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. — 528 с.

103. Посконина О.В. Общественно-политическая теория Н. Лумана: методологический аспект. Ижевск: 1997. — 222 с.

104. Посконина О.В. Философия государства Никласа Лумана. Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 1999. — 94 с.

105. Постмодернизм. Энциклопедия. — Минск.: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001.— 1040 с.

106. Пригожин А.И. Современная социология организаций. М.: Интерпракс, 1995. — 296 с.

107. Пригожин А.И. Цели организаций: стереотипы и проблемы // Общественные науки и современность. 2001, № 2. С. 5 — 19.

108. Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии. 1991, № 6. С. 46 — 52.

109. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М.: Эдиториал УРСС, 2001. — 312 с.

110. Проблемы теоретической социологии. СПб., Петрополис, 1994. — 248 с.

111. Психология масс / Под ред. Райгородского Д.Я. Самара: Издательский дом «Бахрах М», 2001. — 592 с.

112. Пугачева Л.Г., Гнидина Ю.А., Кащеев С.И. Логика. Саратов: Издательство СГАП, 2000. — 88 с.

113. Рац М.В. Идея открытого общества в современной России. М.: ИЧП «Издательство Магистр», 1997. — 40 с.

114. Розов Н.С. Национальная идея как императив разума // Вопросы философии. 1997, № 10. С. 13 — 28.

115. Росалес Х.М. Воспитание гражданской идентичности: об отношениях между национализмом и патриотизмом // Политические исследования. 1999, №6. С. 93 — 104.

116. Российская социологическая энциклопедия / Под общей редакцией Г.В. Осипова. М.: Норма / Инфра-М, 1998. — 672 с.

117. Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре. Трактаты. М.: Канон-пресс Ц, Терра Книжный Клуб, 2000. — 544 с.

118. Руткевич М.Н. Общество как система: Социальные очерки. СПб.: Алетейя, 2001. —444 с.

119. Санистебан И. Основы политической науки. М.: 1992. — 132 с.

120. Синюков В.Н. Российская правовая система. Введение в общую теорию. Саратов: Полиграфист, 1994. — 496 с.

121. Скрыпник В.И. Российская национальная идея целостного гармоничного общества. М.: ВНТИЦ, 1997. — 50 с.

122. Скрыпник В.И. Российское классическое государственное устройство. М.: ВНТИЦ, 1999. — 12 с.

123. Славный Б.И. Человек и власть // Политические исследования. 1991, № 6. С. 40 — 54.

124. Словарь иностранных слов / Под ред. Спиркина А.Г., Акчурина И.А., Карпинской Р.С. М.: Наука, 1987. —606 с.

125. Смирнов Н.Г., Ольшевский С.С. Легитимация власти в условиях посткоммунистического общества // Личность и общество. Калининград: Калининградский государственный университет, 1998. — С. 44-50.

126. Современная западная философия. Словарь / Сост.: Малахов B.C., Филатов В.П. М.: Политиздат, 1991. — 414 с.

127. Соловьев А.И. Политология. Политическая теория. Политические технологии. М.: Аспект пресс, 2001. — 559 с.

128. Сорокин П. Социальная и культурная динамика: исследование изменений в больших системах искусства, истины, этики, права и общественных отношений. СПб.: Русский Христианский гуманитарный институт, 2000. — 1056 с.

129. Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. — 543 с.

130. Социальные технологии: Толковый словарь / Отв. ред. В.Н. Иванов. Москва—Белгород: Луч—Центр социальных технологий, 1999. — 309с.

131. Стрельцов Н.Н. Эволюция концепций «массового общества» / Личность и общество. Материалы научно-теоретической конференции. М.: Издательство Московского университета, 1969. — С. 141 —149.

132. Стризое А.Л. Политика и общество: социально-философские аспекты взаимодействия. Волгоград: Издательство ВГУ, 1999. — 340 с.

133. Струве П.Б. Patriotica: Политика, культура, религия, социализм. М.: Республика, 1997. — 527 с.

134. Тард Г. Социальная логика. СПб.: Социально психологический центр, 1996.— 554 с.

135. Теория общества. Фундаментальные проблемы: Сборник. М.: Канон-пресс Ц, Кучково поле, 1999. — 416 с.

136. Теория организаций и организационное проектирование. Учебное пособие под ред. Фокиной Т.П., Корсакова Ю.А., Слонова Н.Н. Саратов: Издательство Саратовского университета, 1997. — 240 с.

137. Теория политики / Под ред. Коновалова И.Н., Малько А.В. Саратов: Издательство СЮИ, 1994. — 186 с.

138. Толерантность и полисубъектная социальность / Материалы конференции 18-19 апреля 2001 г. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2001. — 212 с.

139. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. М.: Издательство «Республика», 1994. — 432 с.

140. Тугаринов В.П. Избранные философские труды. JL: Издательство ЛГУ, 1988. — 343 с.

141. Укрощение Левиафана: право, государство и гражданское общество в современной России. М.: Московский общественный научный фонд, «Издательский центр научных и учебных программ», 2000. — 204 с.

142. Ушакин С. Высшее образование власти / Социальные проблемы образования: методология, теория, технологии. Саратов: Издательство СГТУ, 1999. — 170 с.

143. Федосеев А.А. Введение в политологию. СПб.: Издательство СПбГУ, 1994. — 96 с.

144. Федотова В.Г. Анархия и порядок в контексте российского посткоммунистического развития // Вопросы философии. 1998, №5. С. 3—20.

145. Филиппов А.Ф. Социально-философские концепции Никласа Лумана // Социологические исследования. 1983, № 2. С. 177—184.

146. Философский энциклопедический словарь. М.: Инфра, 1998. — 576с.

147. Фливберг Б. Хабермас и Фуко — теоретики гражданского общества // Социологические исследования. 2000, № 2. С. 127— 136.

148. Фомина З.В. Человеческая духовность: бытие и ценности / Под ред. В.Н. Гасилина. Саратов: Издательство Саратовского университета, 1997. — 190 с.

149. Франк С.Л. Реальность и человек. М.: Республика, 1997. — 479 с.

150. Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990. — 368 с.

151. Франкл Дж. Неизведанное Я. М.: Прогресс, 1998. — 246 с.

152. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М.: ACT, 1998. — 672 с.

153. Фромм Э. Психоанализ и этика. М., ACT-ЛТД, 1998. — 568 с.

154. Фуко М. Герменевтика субъекта. Курс лекций в Коллеж де Франс, 1982 / Социологос. Выпуск 1. Общество и сферы смысла. М.: Прогресс, 1991. С. 284 — 311.

155. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. Московские лекции и интервью. М.: Academia, 1995. — 250 с.

156. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб.: Наука, 2000. — 380 с.

157. Хабермас Ю. Понятие индивидуальности // Вопросы философии. 1989, №2. С. 35 —40.

158. Хайдеггер М. Время и бытие. М.: «Республика», 1993. — 447 с.

159. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики (Введение) // Вопросы философии, 1989, №9. С. 116 — 157.

160. Человек и социальное развитие. Справочник. Под ред. М.М. Авешникова. М.: Политиздат, 1989. — 319 с.

161. Чуева И.П. Социальная ответственность личности в условиях перестройки. Л.: Ленинградская организация общества «Знание», РСФСР, 1990. — 31 с.

162. Чухина Л. Человек и его ценностный мир в феноменологической философии М. Шелера / Шелер М. Избранные произведения. М.: Гнозис, 1994. — С. 379 — 398.

163. Шапиро И. Три способа быть демократом // Политические исследования. 1992, № 1 2. С. 75 — 85.

164. Шахназаров Г.Х. О концепции общественного развития // Социологические исследования. 1994, № 10. С. 103 — 105.

165. Шелер М. Формализм в этике и материальная этика ценностей / Избранные произведения. М.: Гнозис, 1994. — 490 с.

166. Штраус Л. Введение в политическую философию. М.: Логос: Праксис, 2000. —364 с.

167. Шугуров М.В. Социальный конфликт и самоосуществление личности. Саратов, Саратовская государственная академия права, 1994. — 244 с.

168. Шугуров М.В. Человек в опыте отчуждения: герменевтико-феноменологический подход. Диссертация на соискание ученой степени доктора философских наук. Саратов, 2000. — 342 с.

169. Шудра О.В. Ханна Арендт: сущность, условия возникновения и функционирования тоталитаризма. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата политических наук. Саратов: Издательство СГУ, 1996,— 18 с.

170. Щедровицкий Г.П. Избранные труды. М.: Школа культуры и политики, 1995, — 759 с.

171. Эко У. Отсутствующая структура. СПб.: Петрополис, 1998. — 432 с.

172. Элиас Н. Общество индивидов. М.: Праксис, 2001. — 336 с.

173. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. В связи с исследованиями Льюиса Г. Моргана. М.: Политиздат, 1978. — 240 с.

174. Ярская-Смирнова Е.Р., Григорьева Н.Ю., Соловьева Т.Ю., Бабич Л.Н. Целеполагание. Саратов: Издательский и книготорговый дом «Пароход», 1998. — 28 с.