автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Своеобразие психологизма в рассказах Всеволода Иванова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Своеобразие психологизма в рассказах Всеволода Иванова"

На правахрукописи

ХАНИНОВА Римма Михайловна

СВОЕОБРАЗИЕ ПСИХОЛОГИЗМА В РАССКАЗАХ ВСЕВОЛОДА ИВАНОВА (1920-1930-е гг.)

Специальность 10.01.01 — русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Ставрополь - 2004

Работа выполнена на кафедре истории новейшей отечественной литературы Ставропольского государственного университета

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор Егорова Людмила Петровна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор Гордович Кира Дмитриевна

кандидат филологических наук, доцент Петренко Александр Филиппович

Ведущая организация: Астраханский государственный

университет

Защита диссертации состоится 25 марта в 11 часов 00 мин. на заседании диссертационного совета Д 212.256.02 в Ставропольском государственном университете по адресу: 355009, Ставрополь, ул. Пушкина, 1-а, ауд. 416.

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале библиотеки СГУ по адресу: 355009, Ставрополь, ул. Пушкина, 1.

Автореферат разослан

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук,

доцент

Т. К. Черная

Художественное наследие Всеволода Иванова в жанровом отношении многообразно, но, думается, автор был недалек от истины, когда посчитал главным своим вкладом в искусство томик рассказов. Этот жанр для него - плацдарм творческих экспериментов, новаций, исканий, так как малая проза, мобильная, динамичная, особенно в 1920-е гг., всегда была на переднем фланге. В этот период писатель наиболее активно обращался к рассказам, создав ряд циклов и книг (в 1930-е гг. приоритет постепенно отдавался средним и большим эпическим формам).

Судьба рассказов Вс. Иванова драматична. Еще современники обратили внимание на то, что он — мастер малой формы: некоторые рассказы ("Дите", "Пустыня Тууб-Коя", "Сервиз") сразу были отнесены к шедеврам мировой классики. В то же время то, что было истинно оригинальным, новаторским, критиковалось (цикл и книга рассказов "Тайное тайных"), отвергалось ("Фантастические рассказы"). По сути его творчество - часть возвращенной литературы XX века: публикация неизданного наследия, дневников, новое осмысление опубликованного в работах Т. Ивановой, Л. Гладковской, Вяч. Вс. Иванова, Е. Папковой, М.Чер-няк. И до сих пор Всеволод Иванов остается писателем, "непрочитанным нами" Мнение В. Шкловского и через сорок лет остается справедливым. Это связано как с современной возможностью написания новой истории русской литературы XX века со стиранием белых пятен на творческой карте, пересмотром классического наследия, с учетом обретенных реалий истории, культуры, философии, психологии, новых концепций в литературоведении. Сейчас заново перечитывается история литературной группы "Серапионовы братья" (Б. Фрезинский, В. Перхин, А. Генис и др.), в которую входил Вс. Иванов. Все это дает основания для новой интерпретации ранних рассказов писателя, для выявления своеобразия его психологизма. В этом актуальность диссертационного исследования.

Объект исследования - художественный психологизм рассказов Вс. Иванова 1920-1930-х 1г.; предмет - признаки его проявления в структуре текста, авторские приемы манифестации и активизации.

Материалом исследования стали рассказы из книг "Седьмой берег", "Экзотические рассказы", "Тайное тайных", "Дикие люди" и др.;

дневники, статьи, письма писателя, воспоминания современников. Поскольку вопросы циклизации рассказов уже рассматривались в ивано-ведении, то выбраны, произведения, репрезентативные в аспекте поставленной проблемы. Среди текстов спорных, но малоизученных, "реабилитированы" "Смерть Сапеги", "Бог Матвей", "Долг", "Барабанщики и фокусник Матцуками", пересмотрены "Дитё", "Полынья", "Ночь", "На покой", "Мельник", "Особняк", "Б. М. Маников и его работник Гриша", намечены пути к исследованию "Поединка" и т. д. Особое внимание уделено выявлению и обоснованию связей психологизма рассказов с другими жанрами в раннем творчестве Иванова — "Партизанскими повестями", повестями "Возвращение Будды", "Чудесные похождения портного Фокина", романом "Похождения факира". Кроме того, художественные искания писателя в области психологизма соотносятся с исканиями его современников — И. Бабеля, А. Платонова, А. Веселого, А. Н. Толстого, К. Вагинова, Д. Хармса, что также расширило фонд материалов исследования. Традиции и новаторство Иванова; рассматриваются в аспекте русской классической (Н. Гоголь, Л. Толстой, Ф. Достоевский, А. Чехов) и зарубежной литературы (Апулей, Гофман). В диссертации учтены статьи о Вс. Иванове М. Бахтина, А. Воронского, А. Лежнева, В. Полонского, Л. Лунца, М. Гельфанда, Д. Пажитнова и др., труды ивановедов разных лет, в том числе монографии и диссертации Л. Гладковской, Е. Краснощековой, Ант. Иванова, Е. Папковой, М. Черняк.

Становление психологизма в русской прозе первой трети XX века отличалось своеобразием не только в творческой практике литературных групп и направлений, но и в рамках индивидуального писательского опыта, что не всегда учитывалось в критике. Так, вначале Вс. Иванову в период "Партизанских повестей" (1921-1923) отказывали в психологизме (А. Воронский), после выхода в свет "Тайного тайных" (19261927) обвиняли в гипертрофированном увлечении фрейдистско-бергсо-нианскими штудиями (А. Фадеев, В. Ермилов, В. Полонский, Г. Горбачев), то есть в усиленной психологизации характеров героев.

Цель диссертационного исследования — выявить своеобразие художественного психологизма в малой прозе Вс. Иванова 1920-1930-х гг.

Конкретные задачи исследования сформулированы следующим образом:

♦ Рассмотреть концепцию личности в малой прозе Вс. Иванова в аспекте традиций и новаций психологизма в условиях новой антропоцентрической парадигмы XX века;

♦ Изучить функции психологизма в области психопоэтики ("внутренний человек" и внешняя речь) и онтологической поэтики.

♦ Исследовать сюжетно-композиционные, стилевые доминанты рассказов писателя на разных структурных уровнях текста с использованием системного подхода;

♦ Определить значение рассказов в творческой эволюции писателя, в формировании психологизма, выявив степень актуальности проблемы психологизма для общей характеристики творчества Вс. Иванова.

Методология исследования представляет собой комплексное сочетание историко-литературного, биографического, сравнительно-типологического, семиотического методов анализа и интерпретации художественного текста.

Методологическую основу диссертационного исследования составили труды М. Бахтина, Б. Томашевского, Б. Эйхенбаума, Ю. Тынянова, В. Шкловского, Ю. Лотмана, Б. Успенского, В. Топорова, Е. Эткинда, Л. Карасева, Г. Крейдлина, А. Вежбицкой. Мы опирались на теоретические аспекты работ П. Флоренского, А. Зверева, С. Аверинцева, А. Жолковского, И. Смирнова, А. Бема, Л. Колобаевой, А. Эткинда, Ю. Борева, Г. Белой, Г. Гачева, В. Тюпы и рассматривали психологизм Иванова через призму приемов психоанализа русской литературы в исследованиях Л. Выготского, И. Страхова, Л. Гинзбург, А. Есина, А. Буланова и др. Были привлечены материалы по классическому, современному психоанализу и аналитической психологии (психология бессознательного, природа сновидения и т. п.).

Научная новизна исследования заключается в многоаспектном системном анализе изучения психологизма Вс. Иванова, в выявлении его типизирующей функции в структуре рассказов писателя, в исследовании авторских приемов манифестации и активизации психологизма (идейно-эстетические, сюжетно-композиционные, стилевые доминанты).

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. В XX в. исчезает доверие к слову литературного героя как исчерпывающей доминанты внутреннего монолога и диалогического контакта- основных векторов модуса классического психологизма. "Внутренний человек" у Вс. Иванова, показанный в свете антиномий, малоразговорчив, косноязычен, его внешняя речь и внутренний душевный хаос взаимосвязаны.

2. В рассказах Вс. Иванова исследуемого периода психология "измененного сознания" личности в условиях тоталитаризма несет в себе деструктивное начало, противопоставленная нормальному, разумному сознанию, актуализирует социальную мимикрию; поведенческая психология персонажа определяется через концепты "стыд" и "страх".

3. Вс. Иванова интересует бессознательное, алогичное, иррациональное в психологии личности: внимание к онейросфере (сон-аллегория, сон-притча, сон-бред, заказной сон, управляемый сон, сон-эмблема и др.) как составной части сознания; влияние онейросферы на уровне контактов "автор - герой", раскрывающем психологию творчества.

4. Психология абсурда у Иванова транспонируется как выпадение человека из общепринятого поведения, как вольное или невольное противопоставление себя миру и обществу в ракурсе собственного осознания понимаемого смысла событий.

5. Сюжетно -композиционная манифестация психологизма в рассказах Иванова явлена авторской "орбитной" схемой сюжета, фантастическим в сюжетных коллизиях, особой ролью лейтмотива, своеобразием хронотопа.

6. В рассказах Вс. Иванова психологически многозначны образы-символы, воспринимаемые как в свете традиционного, так и современного психоанализа; указанные образы сочетаются с колористической символикой, звуковым кодом, антропонимами, которые также психологически -многозначны и раскрывают внутренний мир литературных героев.

7. Стилевое своеобразие рассказов Вс. Иванова, рассмотренное в ракурсе неизученных или малоизученных особенностей "жестового" психологизма (А. Белый) и обсценной лексики, проявляется в доминировании "внешних" форм психологического анализа, определяющих типологию героя.

Теоретическая значимость диссертации в том, что в современном литературоведении впервые представлено обобщающее исследование психологизма Вс. Иванова с новым научным подходом в изучении художественных текстов писателя. Это позволило создать интерпретационную модель комплексного изучения форм и приемов психологического анализа, которая может быть использована в качестве исходной для типологии психологизма в русской литературе XX века.

Практическая значимость исследования состоит в том, что материалы диссертации могут быть использованы в вузовских и школьных курсах истории русской литературы XX века, а также при дальнейшем изучении типологии психологизма в творчестве писателей XX-XXI веков.

Апробация работы. Основные положения диссертации докладывались и обсуждались на III Всесоюзной научной конференции молодых ученых-филологов (Ленинград, 1983), региональной теоретической конференции молодых ученых Северного Кавказа (Майкоп, 1990), VI научно-практической республиканской конференции молодых ученых и специалистов (Элиста, 1990), республиканской научной конференции "Ки-чиковские чтения" (Элиста, 2001), Третьей российской научной конференции "Буддийская культура и мировая цивилизация" (Элиста, 2003), Международных научных конференциях "Материальные и духовные основы калмыцкой государственности в составе России (К 360-летию со дня рождения хана Аюки) (Элиста, 2002), "Русское литературоведение в новом тысячелетии" (Москва, 2002, 2003), "Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века" (Москва, 2003), "Антропоцентрическая парадигма в филологии" (Ставрополь, 2003), "Монголоведение в новом тысячелетии (К 170-летию организации первой кафедры монгольского языка в России)" (Элиста, 2003), "Национальная политика советского государства: репрессии против народов и проблемы их возрождения" (Элиста, 2003).

По теме диссертационного исследования опубликована 21 работа.

Объем и структура диссертации. Общий объем работы — 225 страниц. Диссертация состоит из введения, 4 глав, заключения, библиографического списка (279 наименований).

Основное содержание работы

Во Введении определяются цели и задачи исследования, его актуальность, новизна, научно-практическая значимость, методологическая основа работы, формулируются основные положения, выносимые на защиту.

В первой главе "Психологизм как особенность характерологии в рассказах Вс. Иванова" рассматривается концепция личности в аспекте философии поступка (Бахтин) как отражение новых форм психологизма в прозе писателя (параграф 1.1. Психология литературного героя

в аспекте философии поступка), а также редукция диалога "Я — Другой" (Бахтин) на основе идентификации и самоидентификации героя: "я-для-себя", "я-для-другого", "другой-для-меня" (параграф \2.Диалог "Я-Другой "и деструкция деяния персонажа).

Отказ личности от "инициативы поступка", изображение "поступающего сознания", моделирование двух типов поведения одной личности через противопоставление ретроспективного и реального времени (активный поведенческий потенциал и напряженное бездействие), молчаливое алиби бытия, анти-поступок — в основе конфликта героя с обществом, миром, природой. Самосуд Омехина над Палейкой, самовольно устремившегося за беглянкой, оттеняет нерешительность действий командиров в отношении пленной: невразумительный допрос, задержка с отправкой ее в штаб, спровоцированное дезертирство конвоиров ("Пустыня Тууб-Коя"). В рассказе "Бог Матвей" комиссар полка Дени-сюк, боясь массового дезертирства, вначале медлил с разоблачением старика, выдававшего себя за бога и убеждавшего красноармейцев бросить воевать. Изображение "непоступающего сознания" Богдана Шестакова определяют уклонение от выяснения отношений с дружком, псевдодействие (охота на селезня в полынье) и как следствие фабульную редукцию ("Полынья"). Рассказ "На покой", где модус воспоминаний воссоздавал активный поведенческий потенциал героя, типологически в коллизии инцеста сопоставлен с рассказом Л. Леонова "Уход Хама". Можно наблюдать, как правило, несколько вариантов поведения героя в ивановских рассказах через антиномию ложь - правда: самооговор и заведомая ложь ("На покой"), неумелая ложь ("Мельник") и молчание

("Жизнь Смокотинина") или совмещение того и другого ("Ночь"). Бездейственная робость Смокотинина и Афоньки в отношениях с отцом и вдовой приводит их к анти-поступкам (конокрадство, попытка убийства, убийство), неумение Тумакова объяснить причины своего преступления судьям и людям (сожительство со снохой) связано, как у предыдущих героев, с неустойчивостью их жизненной позиции, самоопределения и самооценки. Семейно-социальный хаос в рассказах коррелирует с личным, психологическим (коллизия отцы и дети — при всем различии форм протеста младших). Конфликт индивидуальной страсти и социальной функции героя по-своему продуцирует известный архетип поединка отца с сыном.

На первый взгляд, эти характеры сближает общий признак: нарушение внутреннего равновесия, вызванное деструктивным и иррациональным балансированием между двумя полюсами. На самом деле, свобода выбора между Добром и Злом имеет место только на первой стадии конфликта, когда еще можно противостоять стихийным инстинктам саморазрушения личности через осознание, истолкование и изменение причин. При этом огромна роль подсознания, когда все связи с внешним миром отключены и человек обращен не к действию, а к восприятию себя (Э. Фромм). Но фальшь и ложь — и во взаимоотношении с самим собою (Бахтин).

Попытка самоопределения - константа взаимоотношений ивановских героев с миром в ситуации выбора. Поэтика диалогизма в рассказах обнаружила тенденцию к изображению редукции диалогического—раз-рыва диалога "Я и Другого" и деструкции деяния — разрушения контактов со-бытия с Другим на разных уровнях: регенерации, восстановления утраченных позиций, выхода на новый виток диалога или чаще принципиального отказа от контактов в поведенческом и речевом пространстве. Поэтому для автора важна внутренняя незавершимость героя.

Рассказ "Б. М. Маников и его работник Гриша" интересен в психологическом плане как трансформация отработанного уже в романе "Кремль" сюжета. Гиперболизация способности людей понимать друг друга, но только не Маникова—это активизация внутренней потенции к восстановлению диалогического общения с миром. С другой стороны,

неосознание адекватногопоступка-деяния навстречу людям роднит героя со многими персонажами "Тайного тайных", с загадками их внутренней жизни, неясной и невнятной для них и окружающих. Так, в романе история долга скромно уместилась на двух страницах, как одна из историй пестрого периода нэпа. В рассказе же два основных ракурса истории: один - автора-повествователя, часто пересекающийся с мани-ковским, другой - сказовый, Гришин. Здесь биографический уровень личности переходит в трансперсональный, являя связи теологические и космические, расширяя "внутреннюю Вселенную" человека. Оппозиция "свой/чужой" в контексте рассказа сменяется позицией "чужой как свой", типологически перекликаясь с рассказом Л. Н. Толстого "Хозяин и работник", в романе остается по сути неизменной как в социальном, так и в этическом планах.

Для других психологических рассказов Вс. Иванова, в которых он оставлял героев на пороге новой или иной жизни ("Киргиз Темербей", "Полынья", "Мельник" и др.), также характерен открытый финал, расширение психологической реальности за границами текста.

На рассказах Вс. Иванова 1920-х гг. есть отпечаток садистского опыта гражданской войны (в этом сходство с "Конармией" Бабеля). "Насилие в разных его формах, сексуальных и военных, торжествует в этой прозе" (Вяч. Вс. Иванов). Два инстинкта (Эроса и Танатоса) саморазрушают командира, оказавшегося во власти стихийных сил и не желавшего противопоставить этому хаосу эмоций волю сознания ("Смерть Сапеги"). Но "художник подошел к хаосу не затем, чтобы его оправдать, а чтобы его преодолеть" (С. Пакентрейгер).

В рассказах конца 1920-х гг. мотив старения определял необходимость осмысления (ощущения) прожитой жизни, но часто "поступающее" сознание спровоцировано присутствием смерти в традициях Ф. Достоевского - смерти-поступки ("Листья", "Сервиз"); интерес к самоубийствам, как к сознательным смертям - звеньям сознательной цепи, "где человек завершает себя сам изнутри" (Бахтин), наблюдаем в рассказе "Крест благочестия".

Определенную эволюцию героя в рассказах конца 1920-х-начала 1930-х гг. подчеркивает смена цветовой палитры. Колористическая символика

пейзажа, интерьера, одежды выдержана в пастельных тонах, ассоциатив-но-метафорически маркируя внешний и внутренний мир героев в трансляции народной фольклорной культуры и в традициях русской классики.

Итак, философия поступка в малой прозе Вс. Иванова раскрывала многозначность бытия и его законов, сложность жизненных коллизий и прямолинейность судебных приговоров, драму инстинктов, неупорядоченных сознанием и волей и определяемых как социумом, так и универсумом существования героя. Вариации диалектики диалога "Я—Другой" в гносеологическом аспекте предполагали обретение искомой истины, в онтологическом - понимание тайны бытия, в общем - утверждение мировоззренческих позиций, когда в процессе диалога возникала новая форма, созидательная или разрушительная, через философию поступка.

Во второй главе "Реальное и ирреальное в аспекте психологизма Вс. Иванова" рассматривается соотношение нормального и "измененного" сознания человека, феномен его психологической неопределенности.

В параграфе 2.1. "Психология "измененного сознания"личности в условиях тоталитаризма" проблема состояния сознания автора и его героя раскрывается как составляющая часть биографии литературного героя, своеобразие творческой индивидуальности Вс. Иванова и как особенность литературного процесса на рубеже 1920-1930-х гг. Главной загадкой XX века становится проблема свободы и несвободы - от стихии случая, насилия, исторических катаклизмов, от власти, от бремени "больших чисел"—непросветленной человеческой массы (Л. Колобаева). Суть происходящего в стране Вс. Иванов понимал уже в конце 1920-х гг., и инстинкт художественного самосохранения дался ему не просто. В творчестве же писателя, как и у многих его современников (М. Булгаков, Ю. Тынянов, А. Платонов), нашла отражение с помощью иронии, сарказма, гротеска одна из главных примет тоталитарного режима—организа-ция доносов, репрессий (рассказы "Особняк", "Барабанщики и фокусник Матцуками", повесть "Хабу", пьеса "Двенадцать молодцев из табакерки", неоконченный рассказ "Генералиссимус"). "Человек как симптом" (А. Зверев) представлен в поведенческой психологии персонажа через концепты "стыд" и "страх".

Типология абсурда в прозе Вс. Иванова раскрывается в свете экспе-

риментальных опытов писателя, когда в полемике с современными концепциями скорой "перековки" человека и "переделки" действительности в условиях тотального вторжения государства и идеологии в силовое поле личности, он обращается к пороговым, пограничным ситуациям ("Тайное тайных", романы "У", "Кремль", "Похождения факира") (параграф 2.2. "Психология абсурда"). "Быть-в-абсурде" ощущается Ивановым, как и обэриутами, не только как конфликт мира и человека, но и как некая внутренняя реальность, не зависящая от исторических эпох и условий человеческого существования. Рассказ "Мельник" рассмотрен нами в психоаналитическом и в сравнительно-типологическом аспектах ("Старуха" Д. Хармса). "Покойники-беспокойники" порождают деструкцию деструктивного выхода из безвыходной ситуации (И. Смирнов), а мотивы еды, сундука (чемодана), путешествия трупа создавали устойчивые коннотации жизни и смерти, важные для понимания поэтики абсурда. Функция неостранения (О. Меерсон) типологически перекликается у Иванова в заключительном эпизоде с рассказом Телефрона в "Золотом осле" Апулея и служит выявлению алогизма психологии персонажей. На разных уровнях поведение героев манифестирует не бессмыслицу, а "обратный смысл" (Р. Барт), обретаемый по-своему каждым из участников событий.-

В романе "Похождения факира" (1934-1935) наблюдение рассказчика за психологией измененного сознания (пьяный мужик) типологически близко "Случаям" Д. Хармса ("Вываливающиеся старухи"), когда порочный круг реализуется не как логическая, а как фабульная структура (А. Кобринский). Другие эпизоды романа (любопытство С. Кочетковой, братская могила с тремя рядами гробов друг на друге) отвечают поэтике абсурда в духе Гоголя и Хармса (рассказ "Рыцари"). На историко-литературном фоне конца 1920 -начала 1930-х гг. смеховая, карнавальная стихия в произведениях Вс. Иванова становилась средством "преодоления страха", освобождения от "внутреннего цензора" (Бахтин), условием свободы слова.

Попытка классификации снов и сновидений в рассказах Иванова представлена в параграфе 2.3. "Онейросфера". Полифункциональная природа онейросферы становится "семиотическим зеркалом" (Ю. Лот-

ман), отражающим индивидуальный опыт сновидца через вербализацию мемората. Опираясь на работы 3. Фрейда, К. Г. Юнга, П. Флоренского, Б. Успенского, Н. Малкольма, мы утверждаем, что сновидения и воспоминания (говорения) о сновидениях, будучи не тождественными, требуют "семантической доминанты"—ключа к пониманию знакового и значимого в нулевом пространстве. Это первичная интерпретация самим сновидцем, умноженная истолкователем, - окно во внутренний мир человека. Скрытый образ источника сообщения может дешифровываться сновидцем как на сознательном, так и на бессознательном уровнях, определяя и направляя его мысли, речи и поступки, символически конструируя судьбу на аксиологическом и онтологическом уровнях.

Сновидение у Иванова, как правило, сопровождается комментированием его сновидцем и разгадыванием. Часто наблюдается повторяемость сновидений, фрагментарность, незаконченность. В немногих рассказах в одном тексте встречается несколько снов, принадлежащих разным героям ("Садовник эмира Бухарского", "Поединок"). В некоторых рассказах внутритекстовые маркеры сновидения включают название произведения (жаровня архангела Гавриила). Проблема субъективного и объективного у писателя (при всей иррациональной природе онейриз-ма) может быть детерминирована с точки зрения не случайности, а закономерности смыслового содержания сна, связанного как с темой, так и с типом героя. Так, сновидение-аллегория Лапушкина о своем удостоверении определено его передвижением из плена по многим фронтам на родину с предъявлением мандата ("Жиры"). "Сновидения-аллегории" апеллируют к вещему статусу, предопределяя сюжетно-фабульный план и структурируя композицию. В рассказе "Долг" содержание сна красного командира актуализирует инстинкт самосохранения: внутри все словно зарастает волосом. Жизненная сила трансформируется извне вовнутрь, таким образом магически удваиваясь и в то же время скрываясь от окружающих: Фадейцев выдает себя за солдата-дезертира. Природа бессознательного как отражение внутренней жизни человека, вытесненной сексуальности явлена в сновидениях героев ("На покой"). Аника представляет себя бревном (фаллос), наряду с эротическим аспектом соседствует и похоронный обряд - телега как атрибут похоронной процессии,

- кроме того, здесь аллюзия на афанасьевские и ремизовские заветные сказы ("Смерть Сапеги"). Сновидения - одна из особенностей психологической характеристики персонажей: неспособность запомнить сны ("Мельник"), бессонница ("Пустыня Тууб-Коя"), сонливость как бездуховность ("Плодородие"). В попытках героини бежать в "заказные" сны

- мотив бегства от действительности ("Садовник эмира Бухарского"). Если вспомнить гомеровскую объективность сна, то Иванову ближе платоновский тезис о том, что созерцаемое подобно созерцающему.

В романе "Похождения факира" есть и другие виды снов - "управляемые" и сны-эмблемы. В повести "Чудесные похождения портного Фокина" фантасмагорическое сновидение в духе Гоголя определено сати-рико-ироническим повествованием. Описание сна-бреда как средство саморазоблачения героя встречаем в повести "Возвращение Будды". В поэтике сновидений Иванова, как у Достоевского, важна вариация кризисных снов (Бахтин), нисходящих снов (Флоренский), приводящих человека к обновлению ("Листья", "Долг", "Жаровня архангела Гавриила").

Внимание писателя к онейросфере также интересно и в плане психологии творчества: связь немногих литературных сновидений с реальными в творчестве и в жизни Иванова взаимоположены (ср. с Ф. Кафкой). К примеру, создание ранней повести "Возвращение Будды" и сон о Будде в конце жизни. Сновидения персонажей включены в парадигму мифо-ритуальных, религиозно-мистических и культурно-психологических аспектов народного миропонимания средствами реалистического, сюрреалистического, фантастического письма. Онейрос-фера Иванова создается и в русле модернистской эстетики серапио-нов, где "сон становится парадигмой целостной картины мира, в которой реальное и ирреальное, логика и фантастика, банальное и высокое формируют неразложимое и необъяснимое целое" (А. Хаузер). Таким образом, отказ от "диалектики души" в детерминированном мире привел Вс. Иванова к идее релятивизма, к сфере бессознательного, к "гибридной" прозе (орнаментальный психологический рассказ), к психологии абсурда, к онейросфере. Реальное и ирреальное в прозе писателя — это внимание к сознательному и бессознательному в психике человека, в сопряжении первой и второй реальности при постижении уни-

версума человеческого существования через символико-мифологичес-кий психологизм.

В третьей главе "Сюжетно-композиционные формы манифестации психологизма" изучается творческая лаборатория писателя. Орбит-ная схема сюжета и монтаж наплывов как несущие сегменты каркаса психологизма в малом жанре рассматриваются в параграфе 3.1. "Орбит-ная схема сюжета". Оригинальная авторская гипотеза орбитной схемы сюжета построена на основе астрономического закона Боде, перекликаясь с законом "внутренней Вселенной" Жан-Поля, и эта схема использована во многих рассказах. В "Полынье" намечавшийся конфликт между героями не получил прямого развития, потому что "орбиты их прохождений" после первой драки не пересеклись. Но "воображаемая точка столкновения лучей воздействия" Степана такова, что эта возможность в будущем очевидна. В рассказе "Жизнь Смокотинина" орбитная схема любовного сюжета - в пересечении жизней молодой вдовы и молодого парня: столкновение планет-людей закончилось трагически. Отдельные фазы сюжета передаются монтажом наплывов: неудачная кража коней и неудачное покушение на человека. Характерно удвоение орбитной схемы сюжета: внутреннее ядро — отец и сын (тема блудного сына), внешнее ядро - Катерина и Тимофей (тема неразделенной любви). И всюду ядро личности заглавного персонажа подчинено центробежной силе влияния более сильных планет-людей. Такой же тип удвоенной ор-битной схемы в рассказе "На покой", где внутреннее ядро - отец и сын, внешнее ядро - свекр и сноха. Пересечение орбит отца и сына сокрушительно: первый убит, второй осужден. Интересным в плане горизонта читательского ожидания представляется возможное продолжение "орбит-ных" схождений: появление ребенка от свекра у снохи. Еще одна молодая вдова и драматическое влечение к ней младшего брата мужа - в центре другой "орбитной" схемы сюжета ("Ночь"). Пересечение их жизней-планет, в добровольно-принудительном брачном союзе из-за материальных выгод семей не состоялось: Глафира уходит в свою орбиту (память о муже), но точка воздействия ее лучей такова, что Афонька (из зависти к любовной памяти) убийством старухи пытается изменить траекторию жизненной орбиты. В рассказе "Пустыня Тууб-Коя" схождение орбит жизней

пленной Елены и партизан на ближнем и дальнем расстоянии захватывает в смертельном столкновении многие мужские жизни.

Столкновение двух орбит - вражеского генерала и красного командира - демонстрирует схему воздействия лучей и редкий случай: две планеты людей сходятся дважды и расходятся, оставляя процесс мистически незавершенным ("Долг"). Тема долга в рассказе "Б. М. Маников и его работник Гриша" являет оздоровительное повторное схождение планет хозяина и работника, редукция такой схемы в "Особняке". Таким образом, орбитная схема сюжета использовалась писателем как одна из продуктивных форм сюжетообразования, актуализируя параллельно "пара-дигмальную матрицу мирового археосюжета" (В. Тюпа). Монтаж наплывов передавал определенные фазы развития сюжета и биографии героя.

В параграфе 3.2. "Фантастическое в сюжетных коллизиях" исследуется "фантастический" реализм Вс. Иванова, формирующийся на рубеже 1920-1930-х гг., для которого "всего характернее сочетание невероятных событий и вполне достоверных подробностей" (Вяч. Вс. Иванов). Напомним, что "серапионы" в поисках оригинального эффекта разрабатывали особенные сюжетные формы введения иррационального начала в художественную ткань. Они осваивали ту пограничную зону, где жизнь становится литературой, обычное - необычным, реальное — ирреальным, и переносили фантастику из сюжета в позицию рассказчика (А. Генис). У Вс. Иванова фокус резкости совмещения реального и ирреального, обычного и фантастического также обусловлен прежде всего позицией рассказчика ("Барабанщики и фокусник Матцуками"). Это рассказ в рассказе, обрамленный речью повествователя от первого лица, и речевая - сказовая - установка в выборе рассказчика: случайный пьяный прохожий. Финал рассказа любопытен обнажением авторского приема - возможной сменой рассказчика. Игра со словом и с читателем оправдана выбором героев, имеющих отношение к цирку, то есть к игре со зрителем. И, как всякая игра, которая может быть незаконченной, а фокус - неразгаданным, так и автор прерывает свой рассказ о необычной любви на самом интересном месте. Интертекстуальность произведения - фольклорная, авантюрно-бытовая, рыцарская, притчевая. Приемы неостранения и самотек интриги (О. Меерсон), как и в рассказе

"Мельник", призваны передать, с одной стороны, психологическую неопределенность человека, с другой, - неуправляемость жизни. "Правила фантастического" использует Иванов в рассказе "Поединок", где необычная дуэль с героем картины "Георгий Победоносец накануне поражения дракона" реалистически подкрепляется описанием "странной картины", отсутствием секундантов, последующей гибелью офицера на войне, определением вдовой рассказа оставшегося свидетеля, слуги Трошки, как сна, который требуется поскорее забыть. Здесь также есть сказовая форма сменяющихся рассказчиков (сам рассказчик-повествователь и рассказчик-провожающий), границы которой маркированы так, что голоса сливаются. Фантастический реализм был способом самосохранения художника и утверждения аксиологических норм в эпоху деформации личности и литературного процесса.

В параграфе 3.3. "Лейтмотив" анализируется роль лейтмотивов в орнаментальной прозе Вс. Иванова. Центральный образ вынесен в заглавие ("Лога", "Синий зверюшка", "Бык времен", "Пустыня Тууб-Коя") и лейтмотивно берет на себя организующую функцию сюжета. Удвоенный сюжетный лейтмотив (револьвер и волосы) в "Долге" сочетается с элементами пародии на шаблонные историко-революционные повести. Роль лейтмотива просматривается на двух уровнях: параллель сюжету и замена сюжета. Лейтмотив (характера, предмета, пейзажа, цвета, запаха, звука, образа, слова) способствует раскрытию психологического состояния героя (пуантилизм, психология эллипсов, ретардация, остранение).

Параграф 3.4. "Хронотоп". Через хронотопические формы психологизма исследуется вначале инонациональный художественный мир Иванова. Определенный интерес вызывает авторская концепция создания монгольского мира природы и человека, так как "всякое вступление в сферу смыслов совершается только через ворота хронотопов" (Бахтин). В рассказах локус географический обозначен топонимикой, монгольский народ не показан. В повести "Возвращение Будды" наоборот - изображение монголов вне родины: Дава-Дорчжи вступает в диалогические отношения с профессором Сафоновым, другие участники охраны экспедиции не владеют русским языком и, значит, "закрыты" для общения. Поэтика ракурса изображения, с одной стороны, вызвана незнанием ав-

тором этой страны и ее народа, с другой, - презентацией "петербургского" текста. И статуя Будды, и человек (Сафонов) не возвращаются к искомому ни в географическом локусе (Монголия, Петроград), ни в фокусе "внутренней Вселенной": они погибают. Сами рассказы написаны в период увлечения орнаментальной прозой, поэтому собственно психологический дискурс скорее имплицитен, чем эксплицитен. Авторский взгляд на "внутреннее" пространство текста субъективен: пустыни Ной-Кой и Тууб-Коя (ср. Нубелгайм в "Чудесных похождениях портного Фокина"). Иванов "дает формулу некоторого пространства и предлагает слушателю или читателю по его указанию самому представить конкретные образы, которыми данное пространство должно быть проявлено" (Флоренский). Лейтмотив движения (бегства-преследования) в рассказах "Дитё", "Пустыня Тууб-Коя" - в психологическом параллелизме: отторжение от всего навязанного (страны, народа) переносится и на природный мир, неподвластный и непонятный. В рассказах о гражданской войне ("Отец и мать", "Лощина Кара-Сор", "Встреча") исторические экскурсы актуализируют реальное географическое пространство, связывая Семиреченский тракт, Голодную степь и долину Заравшана с монгольскими завоеваниями через ойконимы, оронимы, антропонимы. Синтетизм хронотопа - в осмысленном и конкретном целом. Уплотненная форма хронотопа "прежде'/'теперь", "здесь'/'там" (руины древних цивилизаций и разрушенная мирная жизнь, перекрестки народов и войн, гибель великих империй) призвана отразить авторскую концепцию о связи времен и народов. Оппозиция "внешнее" - "внутреннее" здесь основа создания остранненного художественного пространства и времени (М. Новикова). Хронотоп Иванова интересен мифопоэтическим характером, отражением лабиринтности сознания героя. Особый хронотоп автора, памяти ("Долг"), воображения, сновидения, идеального и реального пространства изобразительного искусства ("Поединок"), серийности времени в событийности также определяют хронотопический психологизм нарратива.

В четвертой главе "Стилевые доминанты психологизма" три параграфа представляют некоторые особенности идиостиля Вс. Иванова. В параграфе 4.1. "Жестовый" психологизм" предметом исследования

являются невербальные аспекты поведения персонажей в ситуации коммуникативного взаимодействия и проблема соотношения невербальных языковых кодов с естественным языком. Психологический анализ в ранних рассказах писателя предполагает большее внимание не столько к внутренней, сколько к внешней форме проявления характера персонажа. Важную роль при этом приобретает кинетическая сторона поведения людей: жесты - знаковые движения рук, ног и головы, а также выражение лица, позы и знаковые телодвижения, дистанция общения (Г. Крей-длин). В некоторых произведения Иванова, как у его современников, микросцены демонстрируют превалирующую роль невербального компонента. Жесты и кинетическое поведение в целом могут противоречить внутреннему состоянию человека ("Полынья"), походка манифестировать изменение социального статуса человека, его лидерства ("На покой", "Б. М. Маников и его работник Гриша"), указывать профессию ("Жаровня архангела Гавриила", "Долг"), возраст ("Бык времен"). Тендерное проявление походки определяет доминанту характера и эволюцию жизненного пути: сравнение старых дочерей со снохой ("На покой"), трагедию дочери генерала ("Смерть Сапеги"). В ряде примеров рассмотрены разные виды жестов — кукиш, порча пальцев (укус) ("Лощина Кара-Сор") в аспекте онтологической поэтики, поклон ("Ночь", "Пустыня Тууб-Коя"), выпячивание груди, щупанье головы ("Долг", "Смерть Сапеги"), подмигивание ("Дите", "На покой"), а также иронические и ложные толкования жестов ("Бог Матвей"), жесты эротического характера ("Смерть Смокотинина", "Ночь"). Вс. Иванов идет здесь по линии традиции не Н. Гоголя (объясняющие или гротескные жесты), а Л. Н. Толстого с его существенным, глубинным толкованием внешнего выражения чувств (непрямое авторское комментирование ведущего смысла жеста и выражения лица); экспериментальный характер творчества определил формы и приемы психологизма в русле и модернистской эстетики (А. Белый, К. Вагинов).

Параграф 4.2. "Приемы комического". Комические положения и характеры представлены в аспекте психологического анализа современной провинции в рассказах "Комендант", "Старик", "Пейзаж", "Фотограф" и др. При этом модификация глупости амбивалентна, а тупость однозначна (Бахтин). Здесь "двоякое сочетание мира с человеком: из-

нутри его - как его кругозор и извне - как его окружение" (Бахтин). Уборщица Мелитка, случайно став комендантом, не зная, что значит слово "комендант", сходит с ума ("Комендант"). "Чужое" слово исключает героиню из привычного круга "я как все", при этом непонимание всегда автопортретно (В. Айрапетян). Ирония и гротеск в "Старике", "Фотографе", "Пейзаже" даны на уровне фабульной и речевой характеристики, комических характеров. Оксюморон — и средство, и жанр, и предмет в рассказах "Особняк", "Барабанщики и фокусник Матцука-ми". В целом приемы комического выявляют аксиологическую позицию автора в изобличении "законов пустой жизни".

В параграфе 4.3. "Обсценнаялексика" определяются функции обсцен-ной лексики в стилевой организации повествовательного пространства ранней прозы Вс. Иванова на широком литературном фоне как современников (И. Бабель, А. Веселый, А. Н. Толстой), так и постмодернистов (В. Сорокин, В. Пелевин). Стихия народной речи, определенный тип героя отражали, как правило, низкую речевую культуру, манифестированную обсценной лексикой, которая характеризует непристойную речь, манеру говорения, сами поступки. Этот художественный прием у Иванова был целенаправленным, проясняя авторские задачи в моделировании психологической ситуации, речевой характеристики деструктивной направленности ("Дитё", "Долг", "Смерть Сапеги", "На покой" и др.).

Выявленные в четвертой главе стилевые доминанты - "жестовый" психологизм, приемы комического, обсценная лексика — завершают характеристику рассказов Вс. Иванова 1920-1930-х ГГ.

В Заключении подводятся итоги исследования.

Основные положения диссертации отражены в публикациях:

1. К полемике о сборнике "Тайное тайных" Вс. Иванова в советском литературоведении//Ш Всесоюзная научная конференция молодых ученых-филологов. Тезисы докладов. — Тбилиси: Мецнириеба, 1983. - С.

110-111.

2. К проблеме психологизма в творчестве Вс. Иванова (философско-романтическая проза40-60-х годов) // Депонирована в ИНИОН АН СССР, № 14445 от 22 ноября 1983 г. - 45 с.

3. К проблеме героя в литературе 20-х годов (Вс. Иванов и Н. Манджи-

ев) // Региональная теоретическая конференция молодых ученых Северного Кавказа. Тезисы докладов и сообщений. - Майкоп, 1990. - С. 169-171.

4. Некоторые особенности психологического анализа в новеллистике Вс. Иванова 20-х годов // Труды VI научно-практической конференции молодых ученых и специалистов. — Элиста, 1990. - С. 89-91.

5. Своеобразие психологизма в новелле "Сокол" Вс. Иванова // Роль традиции в формировании авторского стиля. Межвуз. сб. научных тру-дов.-Элиста:КалмГУ,1991. - С. 123-131.

6. Новелла "Сизиф, сын Эола" Вс. Иванова в аспекте литературной традиции // Традиции и творческая индивидуальность писателя. Меж-вуз. сб. научных трудов. - Элиста: КалмГУ, 1995. - С. 141-149.

7. К проблеме психологизма в русской и калмыцкой прозе 20-х годов (рассказы Вс. Иванова и Н. Манджиева) // Теегин герл. - 2000. - № 6. -С.90-97.

8. Функция сюжета в поэтике рассказов Вс. Иванова ("Полынья", "Жизнь Смокотинина") // Наука и высшая школа Калмыкии. - 2000. -№№3-4 (5-6). - С. 222-229.

9. Тема нэпа в рассказе "Особняк? Вс. Иванова // Традиции и творческая индивидуальность писателя. Межвуз. сб. научных трудов. - Элиста: КалмГУ, 2001.-С. 108-116.

10. К вопросу о названии рассказов Вс. Иванова // Каспий. Гуманитарные науки и спорт. Международный сб. научных трудов. На англ. яз. / Ассоциация университетов Прикаспийских государств. Вып. III. - Астрахань: Изд-во АГПУ, 2002. - С. 22-26.

11. Лейтмотивы как организующая функция сюжета в орнаментальной прозе Вс. Иванова // Материалы научных чтений, посвященных памяти профессора А. Ш. Кичикова. - Элиста: АПП "Джангар", 2002. - С. 239-250.

12. Мотив "птичьего греха" в рассказе Вс. Иванова "На покой" // Русское литературоведение в новом тысячелетии. Материалы 1-й Международной конференции. В 2 т. Т. II. - М.: РИЦ "Альфа", МГОПУ, 2002.-С. 153-158.

13. Мотив суда в ранних рассказах Всеволода Иванова// Материальные и духовные основы калмыцкой государственности в составе России

(к 360-летию со дня рождения хана Акжи). Материалы международной научной конференции. В 2 ч. Ч. 2. — Элиста: КалмГУ, 2002. — С. 62-64.

14. Прием иронии в ранней прозе Вс. Иванова // Проблемы эволюции русской литературы XX века. Материалы межвузовской научной конференции. Вып. 7. - М.: Изд-во МГЛУ, 2002. - С. 223-227.

15. Художественная ситуация суда в малой прозе Всеволода Иванова / / Три века русской литературы. Актуальные аспекты изучения. Межвуз. сб. научных трудов. Вып. 1. — Иркутск: Изд-во ИГЛУ, 2002. - С. 84-105.

16. Жанровая концепция человека в прозе Вс. Иванова (роман "Кремль" и рассказ " Б. М. Маников и его работник Гриша") // Антропологическая > парадигма в филологии. Материалы Международной научной конференции. В 2 ч. 4.1. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2003. - С. 419-427.

17. Сон и сновидение в аспекте художественного психологизма раннего рассказа Всеволода Иванова // Творческая индивидуальность писателя: традиции и новаторство. Межвуз. сб. научных статей. — Элиста: КалмГУ, 2003.-С. 143-156.

18. Обсценная лексика как художественный прием (на материале ранней прозы Вс. Иванова) // Русская речь в инонациональном окружении. Межвуз. сб. научных статей. Вып. Г-Элиста: КалмГУ, 2003.-С.138-149.

19. Буддийские мотивы диалога Запад-Восток в русской прозе XX века (Вс. Иванов, Г. Газданов, В. Пелевин) // Буддийская культура и мировая цивилизация. Материалы третьей Российской научной конференции. - Элиста: КалмГУ, 2003. - С.72-78.

20. Мир Монголии в ранних рассказах Всеволода Иванова // Монголоведение в новом тысячелетии (К 170-летию организации первой кафедры монгольского языка в России). Материалы Международной научной конференции. - Элиста: КалмГУ, 2003. - С.99-103.

21. Психология "измененного сознания" личности периода тоталитаризма в ранней прозе Вс. Иванова // Национальная политика советского государства: репрессии против народов и проблемы их возрождения. Материалы Международной научной конференции. - Элиста: КалмГУ, 2003.-С.134-137.

Подписано в печаль 06.02.04 .Формат 60x84/16. Уч.-изд. л. 1,28. Тираж 100 экз. Заказ № 254. Отпечатано в Центре новых информационных технологий Калмыцкого государственного университета 358000 г. Элиста, ул. Пушкина, 11.

»-4102

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Ханинова, Римма Михайловна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. Психологизм как особенность характерологии в рассказах

Вс. Иванова.

1.1 .Психология литературного героя в аспекте философии поступка.

1.2.Диалог «Я — Другой» и деструкция деяния персонажа.

ГЛАВА 2. Реальное и ирреальное в аспекте психологизма Вс. Иванова.

2.1. Психология «измененного сознания» личности в условиях тоталитаризма.

2.2. Психология абсурда.

2.3. Онейросфера.

ГЛАВА 3. Сюжетно-композиционные формы манифестации психологизма.

3.1. Орбитная схема сюжета.

3.2. Фантастическое в сюжетных коллизиях.

3.3. Лейтмотив.

3.4 Хронотоп.

ГЛАВА 4. Стилевые доминанты психологизма.

4.1.«Жестовый» психологизм.

4.2. Приемы комического.

4.3. Обсценная лексика.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Ханинова, Римма Михайловна

Специфика литературного труда такова, что его «конечные результаты вынесены за обычные рамки жизни (воздействие творчества художника на историю можно полно понять лишь через много лет после выхода произведения в свет)», поэтому «для полного самоосуществления писателю необходимо «дополнительное» время» (Борев, 2001. С. 456-457). Все эти особенности писательского бытия в XX веке в равной степени приложимы к биографии Всеволода Иванова (1895-1963).

Лабиринтность жизни» новейшего времени способствовала тому, что «художественно-творческий процесс в XX в. похож на лабиринт, по которому бродит художник, иногда имея возможность зажечь свечу» (Борев, 2001. С. 457). Это неизменное стремление к творческому эксперименту, заявленное уже с первых шагов писателя, с его участия в группе «Серапионовы братья», с увлечения орнаментальной прозой, фантастическим реализмом, не покидало его, к какому бы жанру он ни обращался - рассказу, повести, роману, драме. Результаты были различны: классик при жизни, автор знаменитых «Партизанских повестей», он большую часть литературного пути в условиях деформации литературного процесса провел в борьбе с собой и властью за свою художническую самобытность. Показательно понимание им своего положения: «Обо мне Горький всегда думал неправильно. Он ждал от меня того реализма, которым был сам наполнен до последнего волоска. Но мой «реализм» был совсем другой, и это его не то чтобы злило — а приводило в недоумение, и он всячески направлял меня в русло своего реализма. Я понимал, что в этом русле мне удобнее и тише было бы плыть, и я пытался даже. но, к сожалению, мой корабль был или слишком грузен, или слишком мелок, короче говоря, я до сих пор все еще другой» [III, 8, 335-336]. То, что было истинно оригинальным, новаторским, не признавалось, критиковалось (повесть «Возвращение Будды», книга рассказов «Тайное тайных»), отвергалось (романы «У», «Кремль», «фантастические рассказы»), потом выяснялось, что в фарватер за ним устремлялись другие. И то, что было ивановским, с горечью констатировал писатель (о «Партизанах» и «Бронепоезде»), становилось общим, чужим. «Принимали, пока не было лучшего. А когда появились Фадеев и Фурманов, мои идеи, согласно мнению критики, оказались не моими. Когда-нибудь, после смерти, они вновь будут моими, но тоже как-то по-другому» [III, 8, 516]. То, что это не было субъективистской позицией, подтверждается В. Кавериным: «Без сомнения, уже тогда Иванова больше всего интересовала та неожиданная, явившаяся как бы непроизвольной, фантастическая сторона революции и гражданской войны, которая никем еще тогда не ощущалась. Он раньше Бабеля написал эту фантастичность в революции как нечто обыкновенное, ежедневное.» (Каверин, 1975. С. 33). В то же время не самые его лучшие вещи (роман «Пархоменко»), созданные в духе социалистического реализма, принимались. По сути его творчество — часть возвращенной литературы XX века: публикация неизданного наследия, дневников, писем, новое осмысление опубликованного в работах Т. Ивановой, JI. Гладковской, Вяч. Вс. Иванова, Е. Папковой, М. Черняк.

И до сих пор Иванов остается писателем, «не прочитанным нами». Мнение В. Шкловского, высказанное в 1964 году, и через сорок лет остается справедливым. Это связано как с современной возможностью написания новой истории русской литературы XX века со стиранием белых пятен на творческой карте, пересмотром классического наследия, с учетом обретенных реалий истории, культуры, философии, психологии, новых концепций в литературоведении, так и с особым интересом ко времени становления новейшей русской литературы 1910 - 1920-х гг. Это, возможно, наиболее сложный, противоречивый, но необыкновенно продуктивный период в плане сосуществования, борьбы и взаимодействия различных литературных направлений, течений, школ, групп.

Сейчас заново перечитывается история литературной группы «Серпионовы братья» (Б. Фрезинский, В. Перхин, А. Генис и др.). Несмотря на скорый распад группы «Серапионовы братья», ее итоги сегодня усматривают, в частности, в том, что «Серапионы» считали себя поколением революции (точнее — Революции): они ничего не потеряли в результате ее совершения, наоборот, революция, убрав массу старых фигур, расчистила перед ними литпространство; они приобрели редкую возможность совсем молодыми энергично войти в литературу и быстро стать «классиками» (другое дело, что «расплата» за это оказалась тяжкой и губительной для них для всех») (Фрезинский, 2003. С. 22). История этой группы не привлекала действительно внимания ни в оттепельные, ни в застойные годы, поскольку список Серапионов фактически не включал запретных и, как казалось, ярких имен; это в основном были здравствующие «классики», лауреаты, авторы многотомных собраний сочинений. И, когда «их ранние, живые страницы заклеили поздними и подчас - мертвыми», они, по убеждению исследователя, «особенно не настаивали на перепечатке раннего и прочно забытого, как бы смирившись с установкой, что если они чего и добились в литературе, то исключительно вопреки своей молодости, а отнюдь не благодаря ей» (Фрезинский, 2003. С. 3). Поздний интерес к «Серапионам» в связи с изучением советской литературы как социокультурного феномена XX века симптоматичен и в плане деформационного влияния времени на их судьбы, которому они сопротивлялись по-разному (Иванов, 2000, Литературная группа «Серапионовы братья», 1995, «Серапионовы братья», 1998).

Первые книги Иванова «Партизанские повести» (1921—1922), «Седьмой берег» (1922), «Экзотические рассказы» (1925) сразу объявили о приходе в литературу оригинального талантливого писателя и обратили на себя внимание критики, которая в целом была доброжелательна и обстоятельна в своих суждениях. В этих первых вещах образ множеств, человека массы» отвечал бродильному духу эпохи, передавая стихийное и сознательное участие народа в исторических катаклизмах (Д. Фурманов, А. Фадеев, Б. Пильняк, А. Малышкин, А. Веселый, А. Серафимович). Но почти одновременно с этим Иванов приходит к пониманию того, что позже определили как «взрыв антропоцентрической цивилизации» (Г. Федотов), опасную тенденцию к нивелированию личности, дегуманизации (X. Ортега-и-Гассет).

В жанровом отношении художественное наследие Всеволода Иванова, как известно, многообразно. Но, думается, автор был недалек от истины, когда еще в 1942 году посчитал главным своим вкладом в искусство «томик рассказов» [III, 8, 325]. Действительно, Иванов вошел в большую литературу как автор рассказов. Они «производили впечатление, будто в реку бросил солдат ручную гранату и рыба всплыла на поверхность, удивленно блестя белыми брюхами. Даже те, что не были оглушены, сильно бились от изумления», - вспоминал В. Шкловский. Оценивая сделанное другом, заключал: «Я думаю, что модель мира, которая была в тех вещах Всеволода, правильна. Действительность одна, но способы ее анализа, ее моделирование может быть разнообразно. То, что писал Всеволод, было истиной. Познанием. Познанием прежде не бывшего» (Шкловский, 1975. С. 20). В то же время, подводя творческие итоги, Иванов прозорливо заметил, что «уже само по себе написание «рассказа» совершенно неточное и неправильное дело», так как рассказ, если он удался, покажется правильным только «через сто лет» [III, 8, 401].

Это парадоксальное заключение Иванова, перекликающееся с интенцией К. Чуковского («Русский писатель должен жить долго»), актуализирует внимание к его любимому жанру Из многих книг рассказов мастера сегодня можно составить скорее всего «томик рассказов», но такой,

1 При современном разграничении рассказа и новеллы мы придерживаемся мнения, что малая форма писателя тяготеет к рассказу, а не к новелле, учитывая удельный вес собственно рассказов в его наследии. Кроме того, авторская атрибуция - рассказ. В то же время не отрицаем того факта, что есть у Иванова рассказы новеллистического типа («Дитё», «Пустыня Тууб-Коя», «Долг», «Сервиз»), которые рассмотрены в этом ракурсе современной ему критикой (В. Шкловский) и новейшей (Е. Краснощекова). который выдержал нелегкое испытание временем, хотя срок, отведенный для этого автором, еще не истек.

Еще современники обратили внимание на то, что Иванов -мастер малой формы: некоторые рассказы («Дитё», «Пустыня Тууб-Коя», «Сервиз») были отнесены к шедеврам мировой классики.

К жанру рассказа Вс. Иванов обращался прежде всего как к плацдарму творческих экпериментов, новаций, исканий, так как малая проза, мобильная, динамичная, всегда была на переднем фланге, особенно в 1920-е гг. Эта точка зрения на литературный процесс разделялась не всеми. «Ассоциация «монументальных форм», особенно романа, с периодами культурного расцвета, а малых форм с периодами упадка - это общее место марксистской критики 1920-х гг., » — подытожил теоретическую дискуссию того времени Р. А. Магвайр (Магвайр, 1993. С. 188). Поэтому для марксистов от литературы лучшим оправданием избытка малых форм становилось то, что «они отражали реальности общества, потрясенного войной, распавшегося на «тысячи мелочей», полного «смешных, уродливых и трагических подробностей» (Магвайр, 1993. С. 188-189). В этот период Иванов активно обращался к рассказам, создав ряд циклов и книг (в 1930-е гг. приоритет постепенно отдавался средним и большим эпическим формам).

Жизненный и творческий путь Вс. Иванова с разной степенью полноты освещен в ряде монографий (Яновский, 1956; Гладковская, 1972, 1988; Краснощекова, 1980; Иванов, 1982). Основная часть работ о Вс. Иванове связана с ранним периодом его творчества, с «Партизанскими повестями», с рассказами, повестями и романами 1920-1930-х гг. (Асеев, 1922; сб. Всеволод Иванов, 1927; Воронский, 1963; Лежнев, 1987; Пакентрейгер, 1927; Полонский, 1929; Минокин, 1966; Пудалова, 1966; Бурова, 1973; Скобелев, 1982; Дарьялова, 1989, 2000 и др.). Последний период творчества (1940-1960-е гг.) представлен в диссертационных работах (Сердобинцева, 1978; Зимин, 1987; Папкова, 1990). Художественное наследие Be. Иванова рассматривалось в контексте литературного процесса и эпохи (Бузник, 1975; Грознова, 1976), литературно-эстетических взглядов писателя (Цейтлин, 1977), русской драматургии (Кошелева, 1975), стилевого своеобразия (Соловьева, 1970), традиций (Иванова, 1985, Пудалова, 1984). Характер творческой индивидуальности писателя вызвал проблему атрибуции художественного метода/методов: критический и социалистический реализм (Минокин, 1970, Бурова, 1973), романтизм и реализм (сб. Всеволод Иванов и проблемы романтизма, 1976, Эльяшевич, 1975), фантастический реализм (Черняк, 1994, Иванов, 2000).

На сегодняшний день не утратили в основном своего значения исследования JI. Гладковской «Жизнелюбивый талант. Творческий путь Всеволода Иванова» (1988), Е. Краснощековой «Художественный мир Всеволода Иванова» (1980). Новый взгляд в ракурсе изучения возвращенного наследия Иванова — романов «Кремль» и «У» — в диссертации М. Черняк (Черняк, 1994). Характерно, что прошедшее десятилетие не отмечено новыми диссертационными исследованиями, что свидетельствует, с одной стороны, об исчерпанности прежних методов и приемов арсенала литературоведения в отношении писателя, так и о необходимости осмысления его творчества с учетом современных требований.

Несмотря на многообразие подходов к изучению художественного своеобразия ранних рассказов Вс. Иванова, на наш взгляд, превалирующим оставался инерционный стереотип — представление Иванова как художника революции и гражданской войны, орнаменталиста и антипсихолога/психолога с гипертрофией психобиологического в своем герое, в лучшем случае, наследника психологических традиций Бунина и Чехова. Главными нашими предшественниками в этом плане являются, прежде всего, Е. А. Краснощекова (Краснощекова, 1980), JI. Гладковская (Гладковская, 1988). Указанные труды показывают, что достижения Вс. Иванова в плане психологического анализа весьма значительны, его книга рассказов «Тайное тайных» (1927) до сих пор не перестает будоражить как со стороны формы, так и со стороны содержания, каждый раз органично вписываясь в контекст споров о психологизме русской литературы первой трети XX века, о национальном характере, об историзме, об авторской позиции (сб. Проблемы психологизма в советской литературе, 1970; сб. Русский советский рассказ, 1970; Белая, Павлова, 1972; Бурова, 1972, 1973; Краснощекова, 1970, 1980; Компанеец, 1980, 1982; Иванова, 1985; Гладковская, 1972, 1988; Иванов, 2000; Мекш, 2002; Егорова, 2003 и др). Однако современных обобщающих работ о психологизме Вс. Иванова пока нет, и они должны быть представлены с учетом новых достижений в области истории и теории художественного психологизма.

Еще на рубеже XIX-XX веков выдвигались идеи своеобразного антипсихологизма символистами (А. Белый), акмеистами (О. Мандельштам), футуристами, реалистами. Сознательная установка на апсихологизм советской литературы декларировалась демонстративным отказом от классических традиций предшествующей культуры и была, с одной стороны, отражением дискуссий о «новом», «живом» человеке 19201930-х гг., с другой, - идеологическим манипулятором в управлении «массами», что сразу прозорливо увидели Е. Замятин («Мы»), Б. Пильняк («Повесть непогашенной луны»), М. Булгаков, А. Платонов, Б. Пастернак и другие. «Авгиевы конюшни» (А. Белый) и «душные клетки» (А. Воронский) психологизма парадоксальным образом определяли изменившуюся парадигму феномена человека. Исчезало традиционное, по словам Н. Автономовой, «представление о линейном совершенствовании предзаданных свойств разума в истории культуры, о «прозрачности» для познающего субъекта собственного сознания, о сводимости всех слоев и уровней сознания к единому рациональному центру, о предустановленном единстве человеческой природы и принципиальной однородности всех цивилизаций» (цит. по: Колобаева, 1999. С. 7).

Поэтому «основная и общая тенденция в эволюции психологизма в литературе XX века — это отталкивание от способов аналитических в пользу синтетических, отказ от прямых и рационалистических приемов в сторону косвенных, сложно опосредованных и все пристальнее обращенных к сфере подсознательного» (Колобаева, 1999. С. 8).

Для Вс. Иванова опыт как русской классической литературы (Н. Гоголя, Ф. Достоевского, Jl. Н. Толстого, А. П. Чехова), так и зарубежной (JI. Стерн, Э. Т. Гофман) со временем становится самоопределяющим, что прослеживается в авторских высказываниях, и в творческой практике, особенно конца 1920-х-начала 1930-х гг., периода обращения к психологическим рассказам («Тайное тайных»), романам («У», «Кремль»), В то же время многие новации Вс. Иванова на этом пути были близки поискам современников (Л. Лунц, К. Федин, Л. Леонов, А. Платонов, А. Н. Толстой, И. Бабель, А. Веселый, Д. Хармс, К. Вагинов), раскрывающих особенности русского национального характера в уникальных понятиях русской культуры: эмоциональности, иррациональности, соборности, неагентивности. Последняя характерна для некоторых героев («Жизнь Смокотинина», «Ночь», «Смерть Сапеги» и др.) Вс. Иванова в том понимании, какое мы находим у А. Вежбицкой. «Неагентивность -ощущение того, что людям неподвластна их собственная жизнь, что их способность контролировать жизненные события ограничена; склонность русского человека к фатализму, смирению и покорности; недостаточная выделенность индивида как автономного агента, как лица, стремящего к своей цели и пытающегося ее достичь, как контролера событий» (Вежбицкая, 1977. С. 33).

Все сказанное выше подтверждает актуальность предпринятого нами диссертационного исследования.

Объект исследования - художественный психологизм рассказов Вс. Иванова 1920-1930-х гг.; предмет - признаки его проявления в структуре текста, авторские приемы манифестации и активизации.

Материалом исследования стали рассказы из книг «Седьмой берег», «Экзотические рассказы», «Тайное тайных», «Дикие люди» и др., дневники, статьи, письма писателя, воспоминания современников. Поскольку вопросы циклизации рассказов уже рассматривались в ивановедении, то нами выбраны произведения, репрезентативные в аспекте избранной проблемы. Среди текстов спорных, но малоизученных, «реабилитированы» «Смерть Сапеги», «Бог Матвей», «Долг», «Барабанщики и фокусник Матцуками», пересмотрены «Полынья», «Ночь», «На покой», «Мельник», «Особняк», «Б. М. Маников и его работник Гриша», намечены пути к исследованию «Поединка» и т. д. Особое внимание уделено выявлению и обоснованию связей психологизма рассказов с другими жанрами в творчестве Иванова — «Партизанскими повестями», повестями «Возвращение Будды», «Чудесные похождения портного Фокина», романами «Кремль», «Похождения факира». Кроме того, художественные искания писателя в области психологизма ^ соотносятся с исканиями его современников — И. Бабеля, А. Платонова, А.

Веселого, А. Н. Толстого, К. Вагинова, Д. Хармса, что также расширило фонд материалов исследования. Традиции и новаторство Иванова рассматриваются в аспекте русской классической и зарубежной литературы.

Цель диссертационного исследования — выявить своеобразие художественного психологизма в малой прозе Вс. Иванова 1920-1930-х гг.

Конкретные задачи исследования сформулированы следующим образом:

• Рассмотреть концепцию личности в малой Вс. Иванова в аспекте традиций и новаций психологизма в условиях новой антропоцентрической парадигмы XX века;

Л'1

• Изучить функции психологизма в области психопоэтики («внутренний человек» и внешняя речь) и онтологической поэтики; и

• Исследовать сюжетно-композиционные, стилевые доминанты рассказов писателя на разных структурных уровнях текста с использованием системного подхода;

• Определить значение рассказов в творческой лаборатории писателя, в формировании психологизма, выявив степень актуальности проблемы психологизма для общей характеристики творчества Вс. Иванова.

Методология исследования представляет собой комплексное сочетание историко-литературного, биографического, семиотического, сравнительно-типологического методов анализа и интерпретации художественного текста.

Методологическую основу диссертационного исследования составили труды М. Бахтина, Б. Томашевского, Б. Эйхенбаума, В. Шкловского, Ю. Тынянова, Ю. Лотмана, Б. Успенского, В. Топорова, Е. Эткинда, JI. Карасева, Г. Крейдлина, А. Вежбицкой. Мы опирались на теоретические аспекты работ П. Флоренского, А. Зверева, С. Аверинцева, А. Жолковского, А. Бема, И. Смирнова, JI. Колобаевой, А. Эткинда, Ю. Борева, Г. Белой, Т. Цивьян, Г. Гачева, В. Тюпы и рассматривали психологизм автора через призму приемов психологического анализа классической русской литературы в исследованиях JI. Выготского, И. Страхова, JI. Гинзбург, А. Есина, А. Буланова и др. Были привлечены материалы по классическому, современному психоанализу и аналитической психологии (психология бессознательного, природа сновидения и т. п.).

Научная новизна исследования заключается в многоаспектном системном анализе изучения психологизма Вс. Иванова, в выявлении его типизирующей функции в структуре рассказов писателя, в исследовании авторских приемов манифестации и активизации психологизма (идейно-эстетические, сюжетно-композиционные, стилевые доминанты). При этом вырабатывается методика комплексного изучения приемов психологизма, которая может быть использована в качестве исходной интерпретационной модели для изучения типологии психологизма в русской литературе XX в.

Практическая значимость исследования состоит в том, что материалы диссертации могут быть использованы в вузовских и школьных курсах истории русской литературы XX века, а также при дальнейшем изучении типологии психологизма в творчестве писателей XX-XXI веков.

Апробация работы. Основные положения диссертации докладывались и обсуждались на III Всесоюзной научной конференции молодых ученых-филологов (Ленинград, 1983), региональной теоретической конференции молодых ученых Северного Кавказа (Майкоп, 1990), VI научно-практической республиканской конференции молодых ученых и специалистов (Элиста, 1990), республиканской научной конференции «Кичиковские чтения» (Элиста, 2001), Третьей российской научной конференции «Буддийская культура и мировая цивилизация» (Элиста, 2003), Международных научных конференциях «Материальные и духовные основы калмыцкой государственности в составе России (К 360-летию со дня рождения хана Аюки) (Элиста, 2002), «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, 2002, 2003), «Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века» (Москва, 2003), «Антропоцентрическая парадигма в филологии» (Ставрополь, 2003), «Монголоведение в новом тысячелетии (К 170-летию организации первой кафедры монгольского языка в России)» (Элиста, 2003), «Национальная политика советского государства: репрессии против народов и проблемы их возрождения» (Элиста, 2003).

По теме диссертационного исследования опубликована 21 работа.

Объем и структура диссертации. Общий объем работы -225 страниц. Диссертация состоит из введения, 4 глав, заключения, библиографического списка (279 наименований).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Своеобразие психологизма в рассказах Всеволода Иванова"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Как мы постарались доказать, многие общие особенности художественно-исторического процесса XX века в прозе Всеволода Иванова нашли свое отражение: деструкция характера, обнажающая феномен психологической неопределенности человека, развитие символико-мифологического психологизма и утверждение хронотопических способов выявления психологии героя через его «внутреннее время», образы-наплывы памяти и воображения» (Колобаева, 1999. С. 8, 11).

Одна из ведущих форм психологизма у Вс. Иванова - символико-мифологическая, связанная и с деструкцией характера, и с углубленным осознанием сложности человеческой души, непредсказуемости ее проявлений. Это психологизм «условный, «скрытый» и синкретический, в отличие от психологизма аналитического, каузального, «объясняющего», логически прозрачного, который преобладал в классической литературе прошлого. Это новаторство Иванова в свое время было понято и оценено далеко не всеми (исключение составили публикации, к примеру, А. Лежнева, С. Пакентрейгера). Большей частью его новаторство представлялось отказом от прежних аксиологических и онтологических позиций художника революции, даже контрреволюционностью взглядов ее вчерашнего певца, автора «Партизанских повестей». И нужны были десятилетия, чтобы понять, как и предсказывал автор, что книга «Тайное тайных» может быть любима как прорыв в новое, неизведанное измерение человеческой личности. Иванов-художник опередил свое время, оставив психологические загадки, не пытаясь определенно связать причины и следствия в мотивах поведения человека, но, дав нам такие подсказки, которые позволят читателю и исследователю выбрать возможный путь из лабиринта загадок и открытий писателя, отыскать вероятный ответ - и не один — на них. А это открывает путь не только к перечитыванию и переосмыслению художественного наследия истинного классика русской литературы XX века, но и к появлению «нового Иванова» (а не просто «нового Горького» (Львов-Рогачевский, 1922), как это было в начале творческого пути, или «нового Иванова», но под знаком недоумения и неприятия).

Обращение к бахтинским категориям идентификации и самоидентификации человека через философию поступка (деяния и деструкции) и диалога «Я — Другой» через художественную коммуникацию «своего» и «чужого слова», на наш взгляд, представляется перспективным в плане понимания природы психологического анализа у Иванова, его авторской позиции и как формы взаимодействия личности с социумом. Можно говорить о том, что чеховская традиция — непонимание человеком самого себя (Эткинд, 1998. С. 357), продолженная Ивановым в разных аспектах, перекликается у него и с традицией Достоевского: «Чем глубже чувство, чем сложнее мысль, тем беднее речь, тем затрудненнее ее рождение» (Эткинд, 1998. С. 257).

Тип символико-мифологического психологизма практиковался уже в прозе Серебряного века. Обращение к символу, поэтике метаморфозы, мифу определяет закономерность нашего внимания к понятию архетипа (К. Г. Юнг), к исследованию переживаний персонажа в образах и картинах его видений, подобных по структуре мифу или сну, к фольклору. Психологизм в прозе Вс. Иванова явлен не только через время и место событийного уровня, но и как «внутренняя Вселенная» (Жан-Поль) героя с маркированием этих координат через сон, память, воображение. В то же время можно также говорить и о использовании им приема остранненного хрототопа (Новикова), помимо распространенного приема остранения (В. Шкловский) и, как выяснилось, неостранения (О. Меерсон). А такие концепты, как «стыд», «страх», позволяют существенно обогатить арсенал приемов исследования прозы Иванова, ибо концепт является результатом контаминации значения слова с индивидуальным опытом человека (Д. Лихачев). Невербальный код в кинетическом поведении персонажа у

Иванова отвечает общей установке на невозможность для ивановского героя только вербальными средствами выразить «внутреннюю Вселенную» личности. Отсюда — мастерство «жестового» психологизма при постулировании традиций Л. Н. Толстого. По наблюдениям А. Белого, «Лев Толстой широко применил способ Гоголя, заменяя характеристику жестом-рефреном; у каждого из героев - свой жест; остроту стилизации, гиперболизм Гоголя он умягчил; онатураленный жест стал круглее и мягче; Толстой сделал гибким его, омногообразив вариациями; у Гоголя жест-рефрен, как атом-зерно; у Толстого зерно проросло; выхват из жеста раскрылся, как круг рода жестов» (Белый, 1934. С. 163).

Ждет своего изучения и звуковой код организации художественного текста, чему мы в рамках предпринятого исследования не смогли уделить должного внимания, хотя отдельные наблюдения опровергают расхожее представление современников писателя о том, что его слух уступает зрению и обонянию художника. Например, молчание как атрибут смерти в рассказе «Киргиз Темербей», символика колокольного звона в «Ночи», звуковое оформление сновидений («Жаровня архангела Гавриила») и т. п. А в тяготении к иронии, абсурду, смеху на протяжении всего литературного пути также явлена целостность мировоззренческих и художнических позиций Иванова в воссоздании не просто бинарного, амбивалентного, а противоречивого, сложного, разнообразного универсума человеческого существования. Поэтому природа художественного таланта Иванова не поддается однозначному определению, так как она синкретична - в духе художественных открытий русской литературы первой трети XX века, — и особенности его психологизма манифестируют как индивидуальное, так и всеобщее.

Несомненно, что Всеволод Иванов еще не открыт в полной мере для новых поколений и читателей, и исследователей, но несомненно и то, что это открытие не только впереди, но уже на пороге.

Список научной литературыХанинова, Римма Михайловна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аверинцев С. С. Бахтин, смех, христианская культура // Михаил Бахтин: pro et contra. Антология. В 2 т. Т. 1. СПб.: РХГИ, 2001. - С. 468-483.

2. Айрапетян В. Русские толкования. — М.: Языки русской культуры, 2000.

3. Акишина А. А. и др. Жесты и мимика в русской речи. Лингвострановедческий словарь. М.: Русские языки, 1991.

4. Апулей. Золотой осел. -М.: ЭКСМО-ПРЕСС, 2000.

5. Асеев Н. Всеволод Иванов («Цветные ветра», «Лога») // Печать и революция. 1922. - № 7 - С. 311-313.

6. Афанасьев А. Н. Древо жизни. Избранные статьи. — М.: Современник, 1982.

7. Бабель И. Соч.: В 2 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

8. Бакалдин И. П. Homo prostituens в русской литературе рубежа XIX-XX веков: этико-экзистенциальный и художественный аспекты. — Автореферат дисс. .канд. филол. наук. Ставрополь, 2002. - 22 с.

9. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989. Ю.Бахтин М. М. Автор и герой. К философским основам гуманитарныхнаук. СПб.: Азбука, 20006.

10. Бахтин М. М. Всеволод Иванов // Бахтин М. М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 2. М.: Русские словари, 2000а. - С. 393-395.

11. Бахтин М. М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. 1984-1985 гг.-М., 1986а.-С. 80-160.

12. З.Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. — М.: Худож. лит., 19866.

13. Н.Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. — М.: Сов. Россия, 1979.

14. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. — М.: Искусство, 1986в.

15. Белая Г. А. Закономерности стилевого развития советской прозы двадцатых годов. -М.: Наука, 1977.

16. Белая Г. А., Павлова Н. С. Диалектика сознательного и подсознательного в концепциях человека (из опыта советской и немецкой литератур) // Советская литература и мировой литературный процесс. Изображение человека.-М., 1972. —С. 106-165.

17. Белая Г. Дон-Кихоты 20-х годов. «Перевал» и судьба его идей. — М.: Сов. писатель, 1989.

18. Беленький Н. Всеволод Иванов. «Тайное тайных». Рассказы» //Звезда. 1927.—№ 3. - С. 197.

19. Белый А. Мастерство Гоголя. Исследование. — M.-JL: Гослитиздат, 1934.

20. Бем A. J1. Исследования. Письма о литературе.— М.: Языки русской культуры, 2001.

21. Бер У. Что означают цвета. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1997.

22. Борев Ю. Особенности литературы в XX веке // Теория литературы. Т. IV. Литературный процесс. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001.— С. 456-468.

23. Боровой Л. Жизнь, как слово, — слаще и горче всего (Всеволод Иванов) // Боровой Л. Язык писателя. — М.: Сов. писатель, 1966. — С. 73-129.

24. Брайнина Б. На перевале. Всеволод Иванов за 1930 год // Литература и искусство. 1931.-№2-3.-С. 118-127.

25. Бузник В. В. Русская советская проза двадцатых годов. — Л.: Наука, 1975.

26. Буланов А. М. «Ум» и «сердце» в русской классике. — Саратов, 1992.

27. Бунин И. А. Собр. соч.: В 9 т. -М.: Худож. лит., 1965-1967.

28. Бурова Г. М. Метод и особенности психологизма «Тайного тайных» Вс. Иванова // Некоторые вопросы русской литературы XX века. — М., 1973.-С. 95-112.

29. Валенцова М. М. Полесская традиция о сновидениях // Сны и видения в народной культуре. Мифологический, религиозно-мистический и культурно-психологический аспекты. М.: РГГУ, 2001.- С. 44-54.

30. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. — М.: Русские словари, 1997.

31. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. -М.: Высшая школа, 1989.

32. Веселый А. Избранная проза. Л.: Лениздат, 1983.

33. Власова М. Русские суеверия: Энциклопедический словарь. СПб.: Азбука, 2000.

34. Воронский А. Всеволод Иванов // Воронский А. К. Избранные статьи о литературе. М. Худож. лит., 1982.

35. Выготский Л. С. Психология искусства. — М.: Искусство, 1968.

36. Галузо А.В. Средняя Азия и Казахстан в прозе Вс. Иванова. Алма-Ата, 1964. Автореферат дисс. канд. филол. наук.-21 с.

37. Гарфилд П. Управление снами // Психология сновидений: Хрестоматия. Минск: Харвест, 2003. - С. 266-288.

38. Гачев Г. Русский Эрос. -М.: Интерпринт, 1994.

39. Гельфанд М. От «Партизан» к «Особняку». К характеристике одной писательской эволюции // Революция и культура. — 1928. № 22. — С. 70-76.

40. Генис А. «Серапионы»: опыт модернизации русской прозы // Звезда. -1996.-№12.-С. 201-209.

41. Гинзбург Л. О психологической прозе. Л.: Сов. писатель, 1971.

42. Гладковская Л. Всеволод Иванов. Очерк жизни и творчества. М.: Просвещение, 1972.

43. Гладковская JI. Жизнелюбивый талант. Творческий путь Всеволода Иванова.-Л.: Худож. лит., 1988.

44. Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2,3. М.: Правда, 1968.

45. Головко В. М. Историческая поэтика русской классической повести. -М Ставрополь: Изд-во СГУ, 2001.

46. Голубков М. М. Русская литература XX в.: После раскола. М.: Аспект Пресс, 2001.

47. Горбачев Г. Всеволод Иванов // Современная русская литература. — Л., 1929.-С. 229-246.

48. Горбов Д. Итоги литературного года // Новый мир. — 1925 — № 12. — С. 141-142.

49. Горбов Д. Поиски Галатеи. — М.: Федерация, 1929.

50. Гордович К. Д. История отечественной литературы XX века. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: СпецЛит., 2000.

51. Горький М. Собр. соч.: В 30 т. T.l 1, 29, 30. М.: ГИХЛ, 1951-1955.

52. Гречнев В. Я. Русский рассказ конца XIX-XX века. (Проблематика и поэтика жанра). Л.: Наука, 1979.

53. Григорьев И. Психоанализ как метод исследования художественной литературы // Зигмунд Фрейд, психоанализ и русская мысль. М.: Республика, 1994. - С. 221-236.

54. Гришакова М. Визуальная поэтика В. Набокова // Новое литературное обозрение. 2002. - № 54. - С. 205-228.

55. Гришин А. С. Русский советский рассказ второй половины 20-х годов (к проблеме характера и психологизма) // Проблемы литературных жанров. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1979. - С. 145-147.

56. Грознова Н. А. Ранняя советская проза. 1917-1925. — JI.: Наука, 1976.

57. Гроссман-Рощин И. С. Напостовский дневник. Без мотивов и без цели («Ночь» и «Особняк» Всеволода Иванова) // На литературном посту. -1928.-№20-21.-С. 43-48.

58. Груздев И. Всеволод Иванов // Книга и революция. — 1922.—№ 6 (18). -С. 24-26.

59. Давыдов Д. Ночное искусство (Сон и фрагментарность прозы) // Новое литературное обозрение. 2002. — № 54. - С. 246-250.

60. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. Т. 4. — М.: Госиздат иностранных и национальных словарей, 1955.

61. Дарьялова JI. Н. «Возвращение Будды» Г. Газданова и «Возвращение Будды» Вс. Иванова: опыт художественной интерпретации // Газданов и мировая литература. Калининград, 2000. — С. 175-187.

62. Дарьялова JI. Н. Тема Востока в прозе 20-х годов («Маленькая трилогия» JI. Леонова и «Возвращение Будды» Вс. Иванова) // Филологические науки. 1987. -№ 6. - С. 3-9.

63. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 30, кн. 1. — Л.: Наука, 1972.

64. Друзин В. Стиль современной литературы. — Л.: Красная газета, 1929.

65. Егорова Л. П. Легенда и жизнь // Большой мир. Статьи о творчестве Леонида Леонова. М.: Моск. рабочий, 1972. - С. 187-201.

66. Егорова Л. П. Романтическая трактовка инонационального характера в прозе Вс. Иванова // Всеволод Иванов и проблемы романтизма. М., 1976.-С. 23-34.

67. Егорова О. Г. О новых принципах создания циклического целого в прозе орнаментализма (на примере произведений Вс. Иванова) в свете литературно-теоретических взглядов В. К. Тредиаковского // В. К.

68. Тредиаковский и русская литература XVIII-XX веков. Материалы Международной научной конференции. Астрахань: Изд-во АГУ, 2003.- С. 102-110.

69. Ермилов В. За живого человека в литературе. — М.: Федерация, 1928.

70. Есенин С. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. М.: Правда, 1983.

71. Есин А. Б. Литературоведение. Культурология. Избранные работы. — М., 2002.

72. Есин А. Б. Психологизм русской классической литературы. М.: Просвещение, 1988.

73. Жельвис В. И. Вербальная дуэль: история и игровой компонент // Жанры речи. Саратов, 2002. Вып. 3. - С. 200-205.

74. Жельвис В. И. Инвективы в парадигме средств фатического общения // Жанры речи. Саратов, 1997. - С. 137-144.

75. Жельвис В. И. Поле брани: Сквернословие как социальная проблема в языках и культурах мира. Изд. 2-е, перераб., доп. - М.: Ладомир, 2001.

76. Зимин A. JI. Проза Всеволода Иванова военных лет. Дисс. .канд. фил. наук. — М., 1987.201 с.86.3онин А. На перепутьи. // На литературном посту. — 1927. № 4. — С. 8-15.

77. Зощенко М. Кружевные травы. Всеволод Иванов // Литературные записки. 1922. - № 2. - С. 9.1. V88.3усман В. Концепт в системе гуманитарного знания // Вопросы литературы. 2003. - март-апрель. - С. 3-29.

78. Иваницкий А. И. Архетипы Гоголя // Литературные архетипы и универсалии. М.: РГТУ, 2001. - С. 248-281.

79. Иванов Ант. Всеволод Иванов: Литературный портрет. — М.: Сов. Россия, 1982.

80. Иванов Be. I Собр. соч.: В 7 т. -М.-Л.: Гослитиздат, 1928-1930.

81. Иванов Be. II Собр. соч.: В 8 т. -М.: Худож. лит., 1958-1960.

82. Иванов Be. III Собр. соч.: В 8 т. М.: Худож. лит., 1973-1978.4; 94.Иванов Вс. Дневники. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001.

83. Иванов Вс. и проблемы романтизма. Материалы IV межвузовской научной конференции. -М., 1976.

84. Иванов Вс. Истинное искусство всегда современно. М.: Сов. Россия, 1985. (Писатели о творчестве).

85. Иванов Вс. Кремль. У: Романы. М.: Сов. писатель, 1990.

86. Иванов Вс. Переписка с А. М. Горьким. Из дневников и записных книжек. — М.: Сов. писатель, 1969.

87. Иванов Вс. Труды межвузовской конференции, посвященной 70-летию со дня рождения (март 1965). Омский пед. ин-т им. А. М. Горького. Уч. зап., вып. 47. Омск, 1970.

88. Иванов Вс. «У»: Роман. Дикие люди: Рассказы. — М.: Книга, 1988.

89. Иванов Всеволод. Сб. критических статей. — М.: Никитинские субботники, 1927.

90. Иванов Вяч. Вс. Голубой зверь. Воспоминания // Звезда. 1995. -№№ 1-3.

91. Иванов Вяч. Вс. Значение идей Бахтина о знаке, высказывании и диалоге для современной семиотики // Михаил Бахтин: pro et contra. Антология. В 2 т. Т. 1. СПб.: РХГИ, 2001. - С. 266-311.

92. Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. В 2 т. Т. II. М.: Языки русской культуры, 2000.

93. Иванова JI. И. Сборник Вс. Иванова «Тайное тайных» и традиции русской психологической прозы // Классические традиции в русской советской литературе. Куйбышев: КГПИ, 1985. — С. 3-18.

94. Иванова Т. Мои современники, какими я их знала: Очерки. — М.: Сов. писатель, 1987.

95. Иванова Т. Писатель обгоняет время // Иванов Вс. Кремль. У: Романы. -М.: Сов. писатель, 1990.-С. 512-526.

96. Исаев Г. Г. Восток в творчестве Леонида Леонова. — Душанбе, 1991.

97. Каверин В. Брат Алеут // Всеволод Иванов — писатель и человек. Воспоминания современников. — М.: Сов. писатель, 1975. Изд. 2-е, доп. -С. 28-41.

98. Каверин В. Бунт // Иванов Вс. «У»: Роман. Дикие люди: Рассказы. — М.: Книга, 1988. С. 395-399.

99. Карасев Л. В. Вещество литературы. — М.: Языки славянской культуры, 2001а.

100. Карасев Л. В. Движение по склону. О сочинениях А. Платонова. -М.: РГГУ, 2002.

101. Карасев Л. В. Онтология и поэтика // Литературные архетипы и универсалии. М.: РГТУ, 20016. - С. 293-347.

102. Карен Хорни: гуманистический психоанализ // Фрейджер Р., Фейдимен Д. Личность: теории, эксперименты, упражнения. — СПб.: прайм-ЕВРОЗНАК, 2001. (Психологическая энциклопедия). С. 183220.

103. Карпов Н. А. Фабула об игроке в «Защите Лужина» В. Набокова // Русская литература. 2002. - № 1. - С. 206-210.

104. Карташова И. В., Емельянова Т. П., Семенов Л. Е. Историческая психология и литературоведение: возможности и перспективы взаимодействия // Филологические науки. — 1995. — № 3. С. 3-13.

105. Кафка Ф. Собр. соч.: В 4 т. СПб.: Северо-Запад, 1995.

106. Килганова Г. В. Рассказ И. А. Бунина «Сын». Опыт психоаналитической интерпретации // Проблемы эволюции русской литературы XX века. Материалы межвузовской научной конференции. Вып. 7. М.: Изд-во МПГУ, 2002. - С. 108-110.

107. Клитко А. И. О реализме Вс. Иванова (повесть «Хабу» и рассказы середины 20-х годов) // Научные труды. Новосибирский пед. ин-т. В. 92. Новосибирск, 1973. - С. 51-67.

108. Кобринский А. А. ОБЭРИУ: история и поэтика // Русская литература XX века: Школы, направления, методы творческой работы. СПб.: Издательство «Logos»; М.: «Высшая школа», 2002. — С. 185-220.

109. Кобринский А. А. Повесть Даниила Хармса «Старуха»: финальный центон // Русская литература XX века: Школы, направления, методы творческой работы. — СПб.: Издательство «Logos»; М.: «Высшая школа», 2002. С. 486-511.

110. Кожевникова Н. Из наблюдений над неклассической (орнаментальной) прозой // Известия АН СССР. Серия литература и язык. 1976. Т. 35. № 1.-С. 55-56.

111. Кожевникова Н. О типах повествования в советской прозе // Вопросы языка современной русской литературы. — М., 1971. — С. 97163.

112. Колобаева Л. «Никакой психологии», или Фантастика психологии? (О перспективах психологизма в русской литературе нашего века) // Вопросы литературы. 1999. - № 2. - С. 5-20.

113. Компанеец В. В. «Тайное тайных» Вс. Иванова и «Сокровенный человек» А. Платонова (к проблеме подсознания) // Литературно-критические статьи и наблюдения. Кишинев, 1982. - С. 102-112.

114. Компанеец В. В. Художественный психологизм в советской литературе (1920-е годы).-Л.: Наука, 1980.

115. Кормилов С. «Внутренний человек» в литературе // Вопросы литературы. 2000. - № 4. - С. 349-364.

116. Кормилов С. И. Имена, отчества и фамилии литературных персонажей (к проблеме изучения) // Литературные произведения XVIII-XX веков в историческом и культурном контексте. — М.: Изд-во МГУ, 1985.-С. 160-178.

117. Краснощекова Е. А. А. Платонов и Вс. Иванов (вторая половина 20-х годов) // Творчество А. Платонова. Статьи и сообщения. Воронеж: Изд-во Воронежского университета, 1970.— С. 147-156.

118. Краснощекова Е. А. Комментарии // Иванов Вс. Собр. соч. : В 8 т. -М.: Худож. лит., 1973-1978.

119. Краснощекова Е. А. Художественный мир Всеволода Иванова. — М.: Сов. писатель, 1980.

120. Крейдлин Г. Е. Невербальная семиотика: Язык тела и естественный язык. М.: Новое литературное обозрение, 2002.

121. Крутикова Л. В. «.В этом злом и прекрасном мире.» // Иван Бунин: pro et contra. Личность и творчество Ивана Бунина в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. Антология. — СПб.: РХГИ, 2001. С. 479-507.

122. Крученых А. Заумный язык у : Л. Сейфуллиной, Вс. Иванова, Леонова, Бабеля, И. Сельвинского, А. Веселого и др. — М.: Изд. Всерос. союза поэтов, 1925.

123. Кузмин М. Печка в бане (Кафельные пейзажи) // Эрос. Россия. Серебряный век. М.: Серебряный бор, 1992. - С. 168-171.

124. Курт Левин: исследования жизненного пространства // Фрейджер Р., Фейдимен Д. Личность: теории, эксперименты, упражнения. — СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2001. (Психологическая энциклопедия). С. 708741.

125. Лаврова Э. А. Идейно-эмоциональная субструктура сновидения в романе Вс. Иванова «У» // Перечитывая заново: Забытые страницы русской литературы XX века. М.: МПУ, 1996. - С. 110-121.

126. Ламзина А. В. Заглавие литературного произведения // Русская словесность. 1997. -№ 3. - С. 75-80.

127. Левина Е. Секс и общество в мире православных славян. 900—1700 гг. // «А се грехи злые, смертные.». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X первая половина XIX в.). — М.: Ладомир, 1999.-С. 239-491.

128. Лежнев А. Альманахи и сборники // Печать и революция. 1925. -кн. 5-6.-С. 229-238.

129. Лежнев А. Всеволод Иванов. Гафир и Мариам. Рассказы // Печать и революция. 1926. - кн. 5.-С. 212-213.

130. Лежнев А. О литературе. Статьи. М.: Сов. писатель, 1987.

131. Лежнев А. Путь к человеку (О последних произведениях Всев. Иванова) // Прожектор. 1927. -№ 3. - С. 22.

132. Лежнев А., Горбов Д. Литература революционного десятилетия. 1917-1927. Харьков, 1929. - С. 46-48, 67-68.

133. Лелевич Г. 1923 год. Литературные итоги // На посту. — 1924. № 1(5).-С. 71-102.

134. Леонов Л. Собр. соч.: В Ют. Т. 1.-М.: Худож. лит., 1981.

135. Литературная группа «Серапионовы братья»: истоки, поиски, традиции, международный контакт. Тезисы докладов Международной конференции 13-16 марта 1995 г.-СПб., 1995.

136. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: НПК «Интелвак», 2001.

137. Литературное наследство. Т. 70. Горький и советские писатели. Неизданная переписка. М.: АН СССР, 1963.

138. Лотман Ю. М. История и типология русской культуры. — СПб.: Искусство-СПб., 2002.

139. Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб., 2001.

140. Львов-Рогачевский В. Новый Горький // Современник. 1922. - № 1. -С. 155-169.

141. М. Горький. Материалы и исследования. Т. 3. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1941.

142. Магвайр Р. А. Конфликт общего и частного в советской литературе 1920-х годов // Русская литература XX века. Исследования американских ученых. СПб.: Петро-РИФ, 1993. —С. 176-213.

143. Макина М. А. «Зримое» и «осязаемое» в романтической новелле Всеволода Иванова 20-х годов // Всеволод Иванов и проблемы романтизма. М., 1976. - С. 87-95.

144. Макина М. Русский советский рассказ. Л., 1975.

145. Малкольм Н. Состояние сна. М., 1993.

146. Мандельштам О. Соч.: В 2 т. Т. 2. -М.: Худож. лит., 1990.

147. Маньковская Н. Б. Эстетика постмодернизма. — СПб.: Апетейя, 2000.

148. Мацумото Д. Психология и культура. СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2002.

149. Меерсон О. «Свободная вещь». Поэтика неостранения у Андрея Платонова. Новосибирск: Наука, 2001.

150. Мекш Э. Б. Мифологический архетип в искусстве и в жизни (Всеволод Иванов и Варлам Шаламов) // Русская литература. 2002. -№2.-С. 226-234.

151. Мелетинский Е. М. Историческая поэтика новеллы. — М.: Наука, 1990.

152. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М.: Наука, 1976.

153. Минокин М. В. Путь Всеволода Иванова к роману (20-е годы). — Орел, 1966.

154. Минокин М.В. Всеволод Иванов и советская литература 20-х годов. — М.: МОПИ, 1987.

155. Могилянский М. Всеволод Иванов. Седьмой берег // Книга и революция. 1923. -№ 3. - С. 72-74.

156. Ничипоров И. Б. Творчество И. А. Бунина и модернизм. М.: Метафора, 2003.

157. Новикова М. JI. Хронотоп как остранненное единство художественного времени и пространства в языке художественного произведения // Филологические науки. — 2003. № 2. — С. 60-69.

158. Новичкова Т. А. Русский демонологический словарь. СПб., 1995.

159. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. — М.: Азъ Ltd, 1992.

160. Падучева Е. В. Феномен Анны Вежбицкой // Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997. — С. 5-32.

161. Пажитнов Д. Мещанин Чижов и «напостовские» гуси // Журнал для всех. 1928. - № 4. - С. 109-114.

162. Пакентрейгер С. По следам зверя (Вс. Иванов) // Печать и революция. 1927. — кн. 3. — С. 65-70.

163. Папкова Е. А. Неоконченный рассказ Вс. Иванова «Генералиссимус» // Русская литература. — 1988. — № 1. С. 140-176.

164. Папкова Е. А. Предисловие // Иванов Вс. Дневники. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001. - С. 3-16.

165. Папкова Е. А. Проблемы истории культуры и культурного наследия в творчестве Всеволода Иванова 40-60-х годов. Автореферат дисс. . канд. филол. наук. М., 1990. - 25 с.

166. Пелевин В. Чапаев и Пустота. Желтая стрела. М.: Вагриус, 2001.

167. Повесть о Горе-Злочастии // Изборник. — М.: Худож. лит., 1969.

168. Полонский Вяч. Очерки современной литературы. О творчестве Всеволода Иванова. — Новый мир. 1929. — № 1. — С. 216-235.

169. Проблемы психологизма в советской литературе. — Л.: Наука, 1970.

170. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л.: Изд-во ЛГУ, 1986.

171. Протопопова И. А. Сновидение у Гомера и Платона: 0NEIR02 И QXRA // Сны и видения в народной культуре. Мифологический, религиозно-мистический и культурно-психологический аспекты. — М.: РГГУ, 2001.-С. 340-360.

172. Психология процессов художественного творчества. — Л.: Наука, 1980.

173. Психология сновидений: Хрестоматия. Минск: Харвест, 2003.

174. Пудалова Л. А. Проза Всеволода Иванова и фольклор. — Томск: Изд-во Томского ун-та, 1984.

175. Пудалова Л. А. Сибирские рассказы Вс. Иванова (становление жанра рассказа в раннем творчестве писателя). — Иркутск, 1966. Автореферат дисс. канд. филол. наук. — 19 с.

176. Ремизов А. Заветные сказы. Эрос. Россия. Серебряный век. — М.: Серебряный бор, 1992.-С. 188-215.

177. Руднев В. Энциклопедический словарь культуры XX века: Ключевые понятия и тексты. — М.: Аграф, 2003.

178. Русские цветы зла. М.: Зебра Е, ЭКСМО, 2002.

179. Русский советский рассказ. Очерки истории жанра. JL: Наука, 1970.

180. Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. — М.: Наука, 1988.

181. Сердобинцева Г. М. Философско-романтическая проза Вс.Иванова 40-60-х годов. Автореферат дисс. . канд. филол. наук. М., 1978. -15с.

182. Скобелев В. П. Масса и личность в русской советской прозе 20-х годов (К проблеме народного характера). — Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1975.

183. Скобелев В. П. Поэтика рассказа. — Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1982.

184. Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. — СПб.: Невский Простор, 2001.

185. Скороспелова Е. Б. Идейно-стилевые течения в русской советской прозе первой половины 20-х годов. М.: МГУ, 1979.

186. Славянские древности: Этнолингвистический словарь. В 5 т. Т. 1-2-М.: Международные отношения, 1995, 1999.

187. Смирнов И. П. О смысле краткости // Русская новелла. Проблемы теории и истории. — СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1993. — С. 5-13.

188. Смирнов И. П. Психодиахронологика. Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. М.: Новое литературное обозрение, 1994.

189. Смирнов Ник. Вс. Иванов. «Тайное тайных» // Новый мир. 1927. — №8.-С. 198-199.

190. Соловьева И. Заметки о стиле Вс. Иванова (к 75-летию со дня рождения писателя) // Новый мир. 1970. - № 2. - С. 224-236.

191. Сологуб Ф. Мелкий бес. Белый А. Петербург: Романы. — Ставрополь: Кн. изд-во, 1988.

192. Страхов И. В. Методы психологического анализа в художественном изображении характеров. Психологический анализ портретов-характеров в романах И. А. Гончарова. — Саратов, 1978.

193. Страхов И. В. Психологический анализ в литературном творчестве. Ч. II.-Саратов, 1974.

194. Страхов И. В. Психологический анализ в литературном творчестве. Ч. III.-Саратов, 1975.

195. Страхов И. В. Психологический анализ в творчестве Л. Н. Толстого (К 150-летию со дня рождения) // Вопросы психологии. 1978. — № 4. -С. 9-21.

196. Т. Лобсанг Рампа. Мудрость древних. — Киев: София, 1997.

197. Токарев Д. В. Курс на худшее: Абсурд как категория текста у Даниила Хармса и Сэмюэля Беккета. М.: Новое литературное обозрение, 2002.

198. Толстая С. М. Зеркало в традиционных славянских верованиях и обрядах // Славянский и балканский фольклор: Верования. Текст. Ритуал. М.: Наука, 1994. - С. 111-129.

199. Толстая С. М. Иномирное пространство сна // Сны и видения в народной культуре. Мифологический, религиозно-мистический и культурно-психологический аспекты. М.: РГГУ, 2001.- С. 198-219.

200. Толстой А. Н. Гадюка // Советский рассказ. В 2 т. Т. 1. — М.: Худож. лит., 1975.-С. 125-158.

201. Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 20 т. Т. 12. -М.: ГИХЛ, 1964.

202. Томашевский Б. Теория литературы. — М.: Аспект Пресс, 2002.

203. Топоров А. Крестьяне о писателях. — М.: Книга, 1982.

204. Топоров В. Н. Поэтика Достоевского и архаические схемы мифологического мышления // Михаил Бахтин: pro et contra. Антология. В 2 т. Т. 1. СПб.: РХГИ, 2001. - С. 244-265.

205. Туниманов В. А. О «фантастическом» в произведениях Тургенева и Достоевского // Русская литература. 2002. - № 1. - С. 22-37.

206. Тынянов Ю. Литературное сегодня // Русский современник. — 1924. — № 1.-С. 291-306.

207. Тынянов Ю. Н. «Серапионовы братья». Альманах I // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. - С. 132-136.

208. Тюпа В. Аналитика художественного (введение в литературовеческий анализ). М.: Лабиринт, РГГУ, 2001.

209. Тюпа В. Новелла и аполог // Русская новелла. Проблемы теории и истории. — СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1993. — С. 13-25.

210. Уолтер Мишел и когнитивно-аффективная теория личности // Фрейджер Р., Фейдимен Д. Личность: теории, эксперименты,упражнения. СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2001. - (Психологическая энциклопедия). - С. 761-774.

211. Успенский Б. Поэтика композиции. СПб.: Азбука, 2000.

212. Успенский Б. Избранные труды, т. I-III. Изд. 2-е, испр. и перераб. — М., 1996-1997.

213. Федин К. Тишина // Антология советской прозы (1920-1940). — М.: Русский язык, 1991. С. 204-218.

214. Федотов Г. Carmen saeculare // Вопросы философии. 1990. — № 8 — С. 137-146.

215. Флоренский П. А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. — М., 1993.

216. Флоренский П. А. Иконостас // Флоренский П. А. Соч.: В 4 т. Т. 2. -М.: Мысль, 1996.-С. 419-526.

217. Флоренский П. А. Символика видений // Флоренский П. А. Соч.: В 4 т. Т. 3 (1). М.: Мысль, 2000. - С. 422-433.

218. Фрезинский Б. Судьбы Серапионов. Портреты и сюжеты. — СПб.: Академический проект, 2003.

219. Фрейд 3. Психология бессознательного. — М.: Просвещение, 1990.

220. Фрейд 3. Соч.: В 5 т. СПб.: Алетейя, 2000.

221. Фриче В. В защиту «рационалистического» изображения человека // Красная новь. 1928 - № 1. - С. 237-244.

222. Фромм Э. Душа человека. М.: Республика, 1992.

223. Хазан В. И. «Уход Хама» JI. Леонова: секуляризация библейского мифа//Филологические науки. — 1990. — № 1.-С. 99-103.

224. Хармс Д. Горло бредит бритвою. — Глагол. — 1991. — №4.

225. Хармс Д. Цирк Шардам. СПб.: Кристалл, 2001.

226. Хлебников В. Творения. -М.: Сов. писатель, 1986.

227. Цейтлин Е. Л. Вс. Иванов. Новосибирск: Зап.- Сиб. кн. изд-во, 1983.

228. Цивьян Т. В. Путешествие Одиссея — движение по лабиринту // Славянский и балканский фольклор: Верования. Текст. Ритуал. — М.: Наука, 1994.-С. 306-323.

229. Цивьян Т. Семиотические путешествия. СПб.: изд-во Ивана Лимбаха, 2001.

230. Чеботарева В. Г. Фольклоризм новеллы Л. Леонова «Уход Хама» // Творческая индивидуальность писателя и фольклор. — Элиста, 1985. — С. 157-169.

231. Чернец Л. В. Ирония как стилистический прием // Русская словесность. 2001. - № 5. - С. 69-72.

232. Черняк М. А. Романы Вс. Иванова «Кремль» и «У» в творческой эволюции писателя. Дисс. .канд. филол. наук.— СПб., 1994.— 221 с.

233. Чудакова М. О. Избранные работы. Т. I. Литература советского прошлого. -М.: Языки русской культуры, 2001.

234. Чуковский К. Смерть, красота и любовь в творчестве И. А. Бунина // Иван Бунин: pro et contra. Личность и творчество Ивана Бунина в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. Антология.-СПб.: РХГИ, 2001.-С. 335-343.

235. Шагинян М. Литературный дневник. Изд. 2, доп. — М. Пбг.: Круг, 1923.-С. 128-133, 133-142.

236. Шарифуллин Б. Я. Обсценная лексика: терминологические заметки // Речевое общение. Вестник Российской риторической ассоциации. Вып. 1(9).-Красноярск, 2000.-С. 108-111.

237. Шешуков С. И. Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов. М.: Моск. рабочий, 1970.

238. Шишков В. Спектакль в селе Огрызове // Советский рассказ. В 2 т. Т. 1. —М.: Худож. лит., 1975.-С. 41-54.

239. Шкловский В. Всеволод Иванов // Всеволод Иванов писатель и человек. Воспоминания современников. — М.: Сов. писатель, 1975. Изд. 2-е, доп. - С. 8-27.

240. Шкловский В. Гамбургский счет. Статьи. Воспоминания. Эссе. (1914-1933).-М.: Сов. писатель, 1990.

241. Шкловский В. О теории прозы. — M.-JL, 1925.

242. Шкловский В. Семена жизни // Литературная газета. — 1939. — № 9.- 15 февраля С. 3.

243. Шкловский В. Современники и синхронисты // Русский современник. 1924. -№ з. с. 232-237.

244. Шмид В. Нарратология. — М.: Языки славянской культуры, 2003.

245. Щеглов М. Всеволод Иванов // Щеглов М. Литературная критика. — М., 1971.-С. 289-326.

246. ЭйхенбаумБО прозе. О поэзии. — Л.: Худож. лит., 1986,

247. Эльяшевич А. Лиризм. Экспрессия. Гротеск. О стилевых течениях в литературе социалистического реализма. Л.: Худож. лит., 1975.

248. Энгельштейн Л. Ключи счастья: Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX и XX веков. М.: Терра, 1996.

249. Эпштейн М.Н. Парадоксы новизны. О литературном развитии XIX-XX веков. М.: Сов. писатель, 1988.

250. Эткинд А. «У» Всеволода Иванова: интеллектуальный роман из жизни нэпманов, или пародия на советский психоанализ // Знамя. — 1993.-№8.-С. 192-200.

251. Эткинд А. М. Эрос невозможного: Развитие психоанализа в России.

252. М.: Гнозис; Прогресс Комплекс, 1994.

253. Эткинд Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь. Очерки психопоэтики русской литературы XVIII-XIX вв. — М.: Языки русской культуры, 1999.

254. Юнг К. Г. Об архетипах коллективного бессознательного // Вопросы философии.-1988.-№ 1.-С. 133-152.

255. Юнг К. Г. Психологические типы. М.: Университетская книга: ACT, 1998.

256. Юнг К. Г. Психология бессознательного. — М.: ACT: Канон +, 2001.

257. Юхт В. В поисках утраченного Эроса // Литературное обозрение. — 1991. —№ 9. С. 24-28.

258. Якимова С. И. Историческая проза Вс. Иванова. Дисс. .канд. фил. наук. М., 1992. 202 с.

259. Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987.

260. Якубовский Г. Литературные блуждания. Психологические приключения трех писателей // Журнал для всех. — 1929. — № 3. С. 117-126.

261. Яновский Н. Н. Всеволод Иванов. — Новосибирск: кн. изд-во, 1956.