автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой

Полный текст автореферата диссертации по теме "Табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой"

□оз

На правах рукописи

РУТЕР ОЛЬГА АЛЕКСАНДРОВНА

ТАБУ В ФОЛЬКЛОРНЫХ ПОЭМАХ М ЦВЕТАЕВОЙ (ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)

Специальность 10.02.01 - Русский язык

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Ростов-на-Дону — 2007

003176933

Работа выполнена на кафедре общего и сравнительного языкознания Южного федерального университета.

Научный руководитель:

кандидат филологических наук, доцент Табаченко Людмила Владимировна

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Милевская Татьяна Валентиновна

Защита состоится 12 ноября 2007 г. в 10 часов на заседании диссертационного совета Д 212.208.09 по филологическим наукам при Южном федеральном университете по адресу: 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 150, факультет филологии и журналистики Южного федерального университета.

С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Южного федерального университета (г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 148).

Автореферат разослан 11 октября 2007 г.

Ученый секретарь

кандидат филологических наук, доцент Ахапкин Денис Николаевич

Ведущая организация: Смоленский государственный

университет

диссертационного совета кандидат филологических наук

Ф.Г Самигулина

Актуальность исследования. Одним из важных направлений современной лингвистики является исследование языка художественной литературы как совокупности поэтических идиолектов разных авторов. В связи с этим представляется актуальным обращение к идиолекту М. Цветаевой1, который отражает свойственную литературе XX в установку на поэтический эксперимент, сочетающуюся с цветаевской «исключительной лингвистической интуицией» (Л В. Зубова) Поэтический эксперимент М. Цветаевой проявился в том числе в освоении ею фольклорных языковых традиций, в частности традиции словесного табуиро-вания, основанного на древнейшем, архаическом представлении о мире. Сочетая архаические черты с современными, табу в поэтическом идиолекте М Цветаевой представляет собой уникальное, специфическое по природе, семантике и функциям образование.

Проблема табуирования в цветаевских текстах в той или иной степени затрагивалась в работах В.Ю. Александрова, К.Б. Жогиной, Л В Зубовой, Ю.В. Малковой, М Мейкина, Г.Ч. Павловской. В определенный период творчества, а именно в 20-х гг. XX в (одновременно с оформлением «русского» русла в творчестве М. Цветаевой), та-буирование было одним из наиболее ярких и часто используемых ею приемов, что отмечают некоторые исследователи, в частности Г Ч. Павловская. В связи с этим анализ цветаевских табу в рамках поэтического идиолекта особенно актуален. Тем не менее подробного и всестороннего исследования этого явления в цветаеведении нет, что, возможно, связано со сложностью, проблематичностью и дискуссион-ностью вопроса о табу в современной лингвистике. Особую значимость приобретает исследование приема табуирования в фольклорных поэмах М. Цветаевой, поскольку в этих произведениях гармонично сочетаются народная, архаическая основа и ее индивидуально-авторское переосмысление.

Объект исследования - табу на слова в цветаевских фольклорных поэмах (под фольклорными поэмами понимаются поэмы М Цветаевой, написанные ею на народные сюжеты «Переулочки», «Молодец», «Царь-Девица», «Егорушка»)

'Об идиолекте М Цветаевой см работы Л В Зубовой, К Б Жогиной, Е Б Коркиной, В А Масловой, М Мейкина, О Г Ревзиной, А А Саакянц, И А Шевеленю и др

Предмет исследования - семантические, структурные и функциональные особенности слов-табу в поэтическом идиолекте М. Цветаевой.

Цель исследования—выявить авторские особенности табу в поэмах М. Цветаевой, написанных на народные сюжеты, в сопоставлении с архаической традицией табуирования Для этого необходимо решить следующие задачи: 1) определить фонетические, семантические и функциональные особенности слов-табу в архаической традиции; 2) отобрать на этом основании все примеры словесного табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой, 3) классифицировать отобранные слова на основе семантики и способа табуирования; 4) проанализировать степень влияния традиции на процесс табуирования в поэмах М. Цветаевой путем сопоставления примеров из текста с данными этнологии; 5) выявить формальные, семантические и функциональные авторские особенности табуирования в поэмах; 6) определить место и роль табуирования в поэтическом идиолекте М. Цветаевой.

В работе используются следующие методы исследования: сравнительно-исторический метод; интерпретация художественною текста и лингвистического материала; семантический (с опорой на словарные дефиниции), фонетический и структурный анализ, сопоставление, описание.

Научная новизна работы состоит в том, что она является первым комплексным исследованием особенностей табуирования в цветаевских текстах (на примере фольклорных поэм) В данной диссертации представлена разработанная автором классификация запретных слов не только на основе семантики (деление на тематические группы, далее ТГ), но и по способу табуирования (табу, замещенные эвфемизмами, и умолчания, которые, в свою очередь, делятся на неназывания и недоговаривания). Кроме того, впервые предпринято исследование опущения (неназывания) слова как одного из приемов табуирования, который получает право на существование в связи с особой ролью молчания как ритуала в культуре многих народов. Определены в качестве стилеобразующих такие приемы, как монтаж (попеременная, параллельная подача сюжетного действия, происходящего одновременно в разных локусах) и принцип калейдоскопа (многовариантная перегруппировка эвфемизмов и эпитетов одного персонажа, явления на основе каких-либо значимых его признаков).

Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит в следующем разработаны такие вопросы теории языкового табу-

ирования, как определение слов-табу в тексте и их типология; дана характеристика табу в рамках теории семантического поля и в сопоставлении с тропами и фигурами речи, предложены термины для обозначения табу, различных по природе, структуре и функциям; развита теория словесного табуирования применительно к поэтическому идиолекту М. Цветаевой и языку художественной литературы в целом, намечены место и роль этого явления в поэтическом идиолекте М. Цветаевой, которые могут быть окончательно определены при комплексном анализе других авторских текстов; продолжена разработка концепции семантической емкости слова (термин Л А Введенской) как одной из ведущих черт поэтического идиолекта М. Цветаевой (см. исследования Н.В Черных), определена специфика цветаевского фольклоризма в усвоении традиции табуирования.

Практическая значимость:

1 Результаты исследования могут быть использованы при составлении словарей поэтического языка, при анализе других текстов М. Цветаевой и произведений иных авторов, возможно применение результатов и методов данной работы при исследовании концептов в идиолекте М. Цветаевой (см научные труды В А. Масловой) Материал диссертации, вынесенный в Приложения, может использоваться при анализе фольклоризма М Цветаевой, семантической емкости слов, языковых связей в системе поэтического идиолекта

2 Использование предложенного в работе алгоритма анализа позволяет реализовать в учебном процессе один из ведущих постулатов современного образования - межпредметные связи в обучении, поскольку табу является объектом изучения не только лингвистики, но и этнологии, фольклора, психологии.

3 Результаты исследования могут применяться в лингвистических и литературоведческих курсах и спецкурсах по творчеству М Цветаевой, фольклоризму, этнолингвистике.

Результаты работы были отражены в докладах и обсуждались на X и XII Международных научно-тематических конференциях «Марина Цветаева в русской культуре XX века» (г. Москва, 2002 г) и «Стихия и разум в жизни и творчестве М Цветаевой» (там же, 2004 г); Международной научной конференции «Языковая система и речевая деятельность1 лингвокультурологический и прагматический аспекты»

(г Ростов-на-Дону, 2007 г.); Международной научной конференции «Рациональное и эмоциональное в фольклоре и в литературе» (г. Волгоград, 2003 г), Международной научной конференции «Язык в пространстве и времени» (г Самара, 2002 г.); Всероссийской (с международным участием) научной конференции «Эстетические и лингвистические аспекты анализа текста и речи» (г Соликамск, 2002 г); конференции аспирантов и соискателей РГУ (2003 г.); конференциях аспирантов факультета филологии и журналистики РГУ (2001,2002,2004 гг.); студенческих научных конференциях РГУ (1999,2000,2001 гг.)

Содержание диссертации отражено в 15 печатных работах по теме исследования (8 статей, 7 публикаций тезисов)

Положения, выносимые на защиту:

1. Общая семантика табуированных слов (ТГ «смерть», «нечисть», «части тела», «имена», «люди», «пища» и под.) позволяет М. Цветаевой остаться в рамках традиции, в то время как их семантические оттенки свидетельствуют об авторском переосмыслении традиционных понятий.

2. В процессе табуирования проявилась специфика цветаевских оценочных характеристик окружающего мира, свойственная ей «смена знаков на противоположные»

3. Способы табуирования слов в фольклорных поэмах М. Цветаевой (эвфемизация, умолчание) традиционны, но их одновременная реализация в одной коммуникативной ситуации, применительно к одному объекту, обусловлена авторской задачей (детальное описание явления, поддержание читательского интереса и др.).

4. Эвфемизмы М. Цветаевой, как традиционные, так и индивидуально авторские, обладают семантической емкостью, которая выражается в богатстве их семантических оттенков, опредмечивании метафор и фразеологизмов.

5 Недоговаривания в фольклорных поэмах, помимо внутренних причин табуирования, всегда имеют внешнее, сюжетное обоснование.

6. Кроме традиционных функций (предохранительной, объяснительной, регламентирующей), табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой выполняют и специфические функции, обусловленные авторским замыслом (привлечение читателя к сотворению смысла произведения и поддержание его постоянного интереса к тексту, моделирование

сюжета художественного произведения, создание фона повествования, анонсирующая функция).

7 Явление словесного табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой представляет собой сочетание традиционных черт со специфическими авторскими, что, с одной стороны, позволяет говорить об усвоении автором фольклорного материала, с другой стороны, подчеркивает способность М Цветаевой переработать известный материал в соответствии с собственной концепцией, актуализирует отношение М Цветаевой к слову как сакральному и амбивалентному явлению.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованных источников и словарей, библиографии и четырех приложений, в которых в табличной форме приведен анализируемый материал со ссылкой на источник и описанием основных особенностей, а также выделены традиционные и авторские черты языкового табу в поэтическом идиолекте М. Цветаевой.

Содержание работы Во введении обоснованы актуальность и научная новизна выбранной темы, определены объект и предмет исследования, сформулированы его цели и задачи, описаны методы и алгоритм анализа материала, определены положения, выносимые на защиту, обозначены теоретическая и практическая значимость работы

В первой главе «Проблемы теории языкового табу» излагаются проблемные вопросы теории табу (в этнологическом и лингвистическом аспектах) определен круг источников информации о табу в славянской традиции; даны определение и типология этого языкового явления; в рамках теории семантического поля выявлены семантические, структурные, ассоциативные связи, лежащие в основе механизма табуирования слов

В п. 1.1 «Табу в этнологическом освещении» дается характеристика этого явления как неспецифически языкового; обоснована его связь с мифологическим мышлением Тематика табу охватывает многие значимые стороны человеческой жизни. Основные функции табу -предохранительная, объяснительная и регламентирующая, однако в поэтическом тексте словесные табу неизбежно выполняют и другие функции, обусловленные авторской природой текста (например, создание фона повествования, выделение значимых черт героя, привлечение читателя к соучастию в сотворении смысла произведения и др )

В п. 1.2 «Лингвистические аспекты изучения табу» описывается современное состояние вопроса о табу как языковом явлении

В п. 1.2.1 «Источники изучения языкового табу в традиции славян» определен круг источников, помогающих в исследовании табуирования. В качестве источников могут быть использованы данные памятников письменности, диалектов, современного русского языка, родственных славянских и индоевропейских языков, этнографические материалы, а также язык произведений фольклора (в первую очередь причитаний, заговоров, заклинаний, загадок, поверий, сказок и быличек). Некоторые произведения устного народного творчества или их элементы были использованы М. Цветаевой при создании анализируемых поэм, что позволило определить эти поэмы как фольклорные

В п. 1.2.2. рассматривается вопрос о языковом табу в современной научной литературе. Ученые (О.С. Ахманова, Ж.Ж. Варбот, С Видлак, М М. Маковский, Д.Э. Розенталь и др ) определяют табу как запрет на употребление некоторых слов, вызванный различными экстралингвистическими факторами (социально-политическими, историческими, культурными, этическими, эмоциональными и т д ) Цель табу - исключить из употребления не понятие, которое остается необходимым обществу, а слово-название. Эвфемизм—слово или выражение, заменяющее табу-ированное В качестве эвфемизма обычно используют многозначное слово, одно из значений которого совпадает со значением табу; описательное выражение или определение; слово, являющееся хвалебной характеристикой опасного явления или уничижительной - ценного предмета; обобщенное название, местоимение и тд., то есть в основе подбора эвфемизмов лежат системные языковые связи и механизмы.

Чтобы исследование табу и эвфемизмов было продуктивным, необходимо разработать алгоритм их выявления и классификации. Этому вопросу посвящен п. 1.2.3 «Проблемы выделения и типологии языковых табу». Вербальное табуирование охватывает только существительные и глаголы (крайне редко - прилагательные), причем морфологическая характеристика табу ничем не отличает их от нейтральной лексики, поэтому классификацию слов-табу по частеречной принадлежности проводить нецелесообразно. Основным критерием, по ко-

торому проводится отбор, является семантика табуированного слова. Классификация слов-табу осуществляется путем выделения в массиве запретной лексики группы слов определенной семантической направленности — ТГ Слово-ядро, определяющее ТГ, как правило, концептуально Например, в ТГ «смерть» в фольклорных поэмах М Цветаевой входят табу на называние смерти, покойника, гроба, кладбища, на использование глаголов со значением 'готовить(ся) к смерти', 'умереть', 'не умирать', 'убить', 'пропасть' и тд

По характеру запрета табу делятся на архаические (обусловленные верой в могущество слова) и этикетные (обусловленные нормами приличия, цензурой)

По способу табуирования в идиолекте М. Цветаевой выделяются табу, замещенные эвфемизмами, и табу-умолчания, которые, в свою очередь, делятся на неназывания и недоговаривания (см. п. 2.3).

П. 1.2.4 «Табу и эвфемизмы на фоне теории семантического поля». Любое слово в языке, являясь частью системы, так или иначе связано с другими словами. На основе формальных либо семантических связей слова, которые потенциально являются ядром семантического поля (далее СП), образуют вокруг себя системы, обладающие определенной структурой. Слово можно определить наиболее полно, лишь выявляя его связь (иногда даже ассоциативную) с другими словами

При анализе СП в связи с табуированием выявляются следующие проблемы.

Во-первых, одно и то же слово может относиться к нескольким системам одновременно, будучи наиболее тесно связанным с какой-то одной. Особенно это характерно для творчества М Цветаевой Она изменяет объем СП путем включения в него эвфемизмов, которые в своем прямом значении в это поле не входят К примеру, слово молодец в прямом значении входит в СП молодость, стать, красота, а в качестве эвфемизма - в СП нечисть, поскольку обозначает упыря.

Во-вторых, некоторые СП могут пересекаться Так, слово душа может принадлежать одновременно к СП душа, чувства, жизнь, смерть Можно выявить более или менее крупные лексические группы, охваченные языковым запретом; при этом деление слов на семантические группы нельзя провести одним способом Часто на основе

родо-видовых отношений определяется общее значение некоторой группы слов, объединенных семантикой Иногда эвфемизмы (все примеры -из фольклорных поэм М. Цветаевой, эвфемизмы даны курсивом) располагаются вокруг табу-доминанты, образуя синонимические ряды (например, 'черт' - шут, с кисточкой, не-наш, сам-сам и т.д.).

В п. 1.2.5 «Способы табуирования слов» описаны способы табу-ирования, которые делятся на две группы: табуирование на основе умолчания и путем эвфемистической замены

В первой группе выделяются табу-неназывания и табу-недогова-ривания (подробнее см. п. 2.3.2). Неназывания формально являются пропуском табуированного слова, например: "Уж и жар' II Уж и пляс> Н На три Волги расплелась'" (о косе). Недоговаривания представляют собой фонетически измененное табуированное слово, которое реализуется в речи в виде начального слога или звука или опускается, но восстанавливается по рифме: «Стоит наш знакомец-то, II Грызет упо —» (по рифме -упокойницу).

Замена эвфемизмом является традиционным и самым продуктивным способом табуирования слов При этом вариантов подбора эвфемизмов очень много.

На место табуированной формы может ставиться ее семантический эквивалент. В поэмах М Цветаевой эвфемизмом обычно служит неполный синоним, который близок по значению табуированному слову, но одновременно отличается от него ('упырь' -нежить, 'нечисть' -сатаны, 'болезнь' -порча, сглаз). Явление эвфемизации может основываться и на семантической противопоставленности, что выражается в использовании эвфемизмов-антонимов (в языке художественного текста - в основном контекстуальных: 'упырь' -молодец, 'хоронить' -возводить дом, то есть узуальные, внеситуативные значения табу и эвфемизма антонимами не являются) Часто табуированная лексема с негативной семантикой заменяется эвфемизмом, приукрашивающим ее, с целью «задобрить» могущественные силы ('покойник' -молодец, 'нечисть' -гости расхорошие) С той же целью в качестве эвфемизмов могут употребляться слова с уменьшительно-ласкательным суффиксом ('дрожь' - лихоманочки) Иногда в процесс табуирования в качестве эвфемистических замен вовлекаются местоимения {Сама—о волчице, не-наш, сам-сам - о чёрте).

Распространен способ замены табуированного слова описательной конструкцией ('умереть' - испустить душу, 'убить' - кость с мясом врозь развести, 'нечисть' - сброд красен-незван), то есть эвфемиза-ция строится на основе перифразы.

Таким образом, для поэтического идиолекта М Цветаевой характерны практически все традиционные способы табуирования слов Однако его авторская особенность - одновременная реализация нескольких способов табуирования слов применительно к одному объекту, в рамках одной коммуникативной ситуации. К примеру, слово со значением 'упырь' табуируется как недоговариванием (у-[пырь], см ниже), так и эвфемизацией (молодец, чужой, нежить, не свой и др.).

В п. 1.2.6 дается характеристика табу и эвфемизмов в сопоставлении с тропами и фигурами речи (эллипсисом (п. 1.2.6.1), метафорой и перифразой (п. 1.2.6.2)). Формально похожие явления табу и эллипсиса абсолютно нетождественны по семантике, обязательности смыслового восстановления, степени экспрессивности и функциям Взаимосвязь эвфемизмов, метафор и перифраз сложна, так как это явления разного уровня Явления метафоризации и эвфемизации часто перетекают одно в другое (языковое табу служит основой для возникновения некоторых метафор в современном языке, в то же время один из продуктивных способов табуирования - подбор эвфемизмов на основе метафор) Тем не менее, не всякий эвфемизм метафоричен и не всякая метафора есть эвфемизм (то же касается соотношения эвфемизмов и перифраз), хотя часто в зависимости от задач, целей исследования одно и то же слово или словосочетание можно определить и как метафору, и как эвфемизм Если эвфемизм многокомпонентный, то он перифрастичен ('незаконнорожденный ребенок' - ничей сын), если при этом обладает образностью, то и метафоричен ('кладбище' -крестовый садик, 'могила' - дом на крестовой улице)

Во второй главе «Языковое табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой» выявляются особенности фольклоризма М И Цветаевой; определяется место словесного табуирования в ее поэтическом идиолекте; классифицируются и анализируются табуированные слова; на основе сопоставлений с этнологическими данными выявляются как структурные и семантические, так и функциональные особенности слов-табу в фольклорных поэмах М Цветаевой.

В п. 2.1 «Табу в поэтическом идиолекте М. Цветаевой» отмечено, что архаические табу активно использовались М. Цветаевой в период с 1917 до конца 20-х гг., то есть в то время, когда в ее творчестве возникло фольклорное направление. Наиболее выразительны подобные табу в поэмах, написанных на народные сюжеты. Иногда архаические табу используются Цветаевой на заключительном этапе творчества - в прозе (эссе «Черт», «Мой Пушкин», «Повесть о Сонечке» и др.), публицистике, поздних стихотворениях, - однако случаи такого использования единичны и полностью обусловлены контекстом (описание детских впечатлений, смерти, нечисти, имен и т.д.). Это позволяет связать использование архаических табу с влиянием фольклорной и этнологической традиции

В п. 2.2 «Фольклорная основа поэм "Царь-Девица", "Молодец", "Переулочки" и "Егорушка"» описаны особенности фоль-клоризма М. Цветаевой, а также перечислены основные фольклорные источники ее поэм.

В п. 2.2.1 «Фольклоризм М. Цветаевой» отмечается своеобразие ее обращения к фольклорному материалу. При всей каноничности фольклор подразумевает и некоторую вариативность, вносимую в текст исполнителем. Писатель также создает вариации на тему фольклорных произведений, сохраняя источник в более или менее первозданном виде Специфика цветаевского фольклоризма заключена в переосмыслении народных произведений и их истолковании в соответствии с собственной концепцией. Часто фольклор отражается ее поэтическим языком в сугубо авторских формах, но при этом не теряет своего исконного своеобразия, что позволило исследователям обозначить фольклоризм М Цветаевой как «природный» (определение В.Ю. Александрова).

В п. 2.2.2 «Народные сюжеты как основной источник фольклорных поэм М. Цветаевой» перечислены фольклорные произведения, которые (как правило, в виде отдельных элементов) были положены в основу цветаевских текстов: «Царь-Девица» - одноименная сказка из собрания А.Н. Афанасьева, сказки о Василисе Прекрасной и Бове-королевиче; «Молодец» - сказка «Упырь» из собрания А.Н Афанасьева, былички об упыре; «Переулочки» - былина о Добры-не и Маринке. «Егорушка» не имеет фольклорного источника и основан,

вероятно, на духовных стихах и легендах о Егории Храбром Можно провести сюжетные параллели этой поэмы с легендами о Никите Кожемяке, сказками о дружбе людей и животных («Звериное молоко», «Иван-царевич и серый волк»), легендой о Ромуле и Рэме В тексты поэм также включены элементы заговоров, лирических и колыбельных песен, частушек, обрядовых действий, что позволяет при анализе слов-табу привлекать этнологический материал

В п. 2.3 «Классификация словесных табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой по форме» приведена классификация по способу табуирования, согласно которой табу делятся на умолчания (неназывания и недоговаривания) и слова, замещенные эвфемизмами

В п. 2.3.1. «Табу, замещенные эвфемизмами» дана характеристика основного способа табуирования слов. Эвфемизмами заменяются в первую очередь ТГ слов с наиболее ярко выраженной сакральной семантикой, то есть те слова, на которые изначально распространялась традиция запрета. В фольклорных поэмах М. Цветаевой это слова ТГ «смерть», «нечисть», «имена», «люди», «части тела», «действия», «небеса», «болезнь», «любовь» (группы представлены в порядке уменьшения очевидности табуирования слов). Для современных (этикетных) табу эвфемизация также является продуктивным способом соблюдения произносительного запрета В поэмах М Цветаевой это слова, связанные с половым актом 'зачатие', 'совокупление', 'согрешившая женщина', 'согрешить' (изначально эти слова обладали сакральным смыслом, но позже стали осознаваться как «неприличные»). Следовательно, наиболее продуктивным является та-буирование с эвфемистическими заменами, которое охватывает и древнейшие, и современные слова

Развитие этого способа в цветаевском идиолекте идет двумя путями. Во-первых, могут использоваться общепринятые эвфемизмы или формы слов, характерные для фольклора (нежить - 'представители темных сил', лесной шишига - 'ветер')) Во-вторых, М. Цветаева создает индивидуально-авторские эвфемизмы (кумачи, гикоты-торги -'нечисть', ладонъ-глубизна - 'небо') Как правило, для таких эвфемизмов характерна семантическая емкость слова, увеличение которой достигается несколькими способами (по Н.В. Черных). Например, путем актуализации в слове нескольких значений ('нечисть' - кумачи.

идея родства, связь с крещением (от кум - 'крестный отец'), торговлей (от кумач - 'ткань'), кровью (от кумачовый — 'цвет крови')). Второй вариант увеличения семантической емкости слова - изменение смысла слова-эвфемизма до противоположного {красная девица - от арх. и нар -поэтич 'красавица' до 'убийца, обагренная кровью'). Третий способ увеличения семантической емкости слова - опредмечивание метафор. Например, на основе метафоры подобран эвфемизм вторая земля, который опредмечивается как 'небеса - место обитания умерших' Особую значимость приобретает данный эвфемизм в контексте смерти-вознесения упыря, который вместо того, чтобы быть погребенным в земле и, продолжая путь вниз, провалиться в преисподнюю, перемещается в небо. Наконец, в цветаевском идиолекте опредмечиваются фразеологизмы Так, слово со значением 'гроб' заменяется эвфемизмом хата: «И не надо нам в ту хату—ногой», причем семантика табуиро-ваннош слова в данном примере, помимо контекста, выявляется сопоставлением с фразеологическими единицами одной ногой в могиле (стоять, быть) - 'почти умереть' -пни ногой (куда-либо) - 'категорически не стремиться куда-либо'.

Традиционно для замены слова-табу используется один эвфемизм. В фольклорных поэмах М. Цветаевой для табуированных слов часто подбирается несколько эвфемизмов, подчеркивающих тот или иной признак запрещенного к прямому называнию предмета или понятия. Так, для обозначения представителей темных сил в «Молодце» М. Цветаева использует как традиционные фольклорные эвфемизмы (нежити, гости, сатаны, воинство вечернее), так и собственные, часто созданные по народной модели (гикоты-торги, ярманка-орда, кумачи, сброд красен-незван, гости нетаковские, слободские, лести лисьи, Роман-не Роман, Иван-не Иван) Все они выделяют детали внешности и поведения этих персонажей Такое многогранное описание запретного явления в рамках одного текста не характерно для народной традиции. Следовательно, в поэтическом идиолекте М. Цветаевой это индивидуально-авторская черта табуирования, которая способствует раскрытию сути табуированного понятия, образа героя или ситуации в соответствии с авторским миропониманием.

В п. 2.3.2 «Табу-умолчания» дана характеристика подобных табу. Они делятся на неназывания (п. 2.3.2.1) и недоговаривания (п. 2.3.2.2).

Неназывания представляют собой табу, не замещенные эвфемизмами и восстанавливаемые в ритмически и рифмически достаточном контексте только по смыслу, например. «Бегут русы1 // Бегут круты' II Шелком скрученные -II Эх' II Моя - круче, II Твоя - круче, IIУМаруси -круче всех'» (неназывание косы как значимого обрядового символа и признака избранности героини). Табуированию таким способом в фольклорных поэмах подвергаются слова ТГ «люди», «части тела», «одежда, украшения», «действия», «пища / напитки», то есть в основном группы слов с «бытовым» значением.

Недоговаривания (в широком смысле), в отличие от неназываний, восстанавливаются по рифме и ритму «Ай, в самую сердь' II Прощай, моя -» (недоговаривание смерть). Исключение - на-ли-[вай? ваем? л? ть?]: восстановить это слово полностью с высокой долей вероятности не удалось никому из исследователей (см. работы Л В. Зубовой, Н.К Телетовой). Не договариваться могут как целые слова, так и отдельные слоги «Лют брачный твой пир, II Жених твой у -» (недоговаривание [-пыръ]). В последнем случае можно использовать термин недоговаривание в узком смысле. Табу-недоговаривания сближаются по форме с рифменными загадками, однако ответ не должен быть произнесен.

Еще одна особенность цветаевских табу-недоговариваний - это их обязательное сюжетное обоснование. Как правило, они являются следствием нарушения коммуникативного акта - смерти говорящего (у-\пырь\), внешних помех (бой колокола) и тп. Например, в диалоге «Сопит, пышет' Н Спеши' - Силком-натиском' // - Сплю-не слышу, II Сплю-не слышу, ма -» недоговаривание ма-[тушка] обусловлено в первую очередь смертью адресата речи, а также невозможностью для Маруси назвать мать, которую она обрекла на смерть, ее нежеланием слушать и, главное, слышать умирающую мать и резкой сменой действия (в следующих строках мать уже обряжена к погребению) Иногда недоговаривания обусловлены резким перенесением сюжетного действия в другой интерьер (на-ли-).

В п. 2.4. «Лексико-семантическая классификация слов-табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой. Особенности тематических групп» представлена классификация табуированных слов на основе семантики. В качестве названия ТГ используется семантическое ядро,

вокруг которого располагаются табуированные лексемы Под ТГ понимается группа слов, иногда различных по частеречной принадлежности, но объединяемых на основе определенной семантики. В фольклорных поэмах М Цветаевой табуированию различными способами подвергаются следующие ТГ (представлены в порядке уменьшения очевидности табу-ирования) 1) «смерть»; 2) «нечисть» (представители потусторонних темных сил), 3) «имена», 4) «люди», 5) «части тела»; 6) «действия», 7) «небеса»; 8) «одежда, украшения»; 9) «пища / напитки», 10) «болезнь»; 11) «любовь». Следовательно, общая семантика табуированных слов совпадает с традиционной, так как произнесение слов данных ТГ запрещалось у разных народов (в том числе и у славян) с древнейших времен Все ТГ различны как по объему, так и по степени соответствия народной традиции.

В п. 2.4.1 «Тематическая группа "смерть"» проанализировано табуирование слов с такими семами, как (в круглых скобках приведены эвфемизмы из текстов М. Цветаевой, в квадратных - умалчиваемые элементы или слова): 1) 'смерть' (грозный отдых, шабаш, шах и мат, [смерть]); 2) 'кладбище' (двор сквозной, крестовая улица, крестовый садик, погост)', 3) 'могила, гроб' (вечный дом, гробочек-домови-на, дом, дом на крестовой улице, дом с крестовою крышею, изба, хата)-, 4) 'покойник' (гости имениты, молодец, плотирумянисты, упо-\койницу]); 5) 'вероятность смерти' ([смерть может случиться]), 6) 'умереть' (вылетел из тела дух, (разом) вышли румяна, душа с телом расстается, зачахнуть, испустить душу, кануть без дна, [пропасть], уйти, уйти под полог)-, 7) 'не умирать' (душа нейдет из ребрышек)-, 8) 'разбиться' (тело [разбилось]); 9) 'готовить(ся) к смерти' (возводить дом, выстраивать дом, стелить постель, строить избу), 10) 'быть готовым к смерти' (дроги поданы)-, 11) 'убить' (душу развести с косточкой, кость с мясом врозь развести, уколыбелить), 12) 'загрызть' (загры-[зу])-, 13) 'не заслужить похорон по обычаю' (не заслужить земли, уйти без попа)1.

Тема смерти наиболее сакральна у большинства народов. Табуирование слов этой ТГ осуществляется всеми способами со значительным преобладанием эвфемистических замен.

1 Здесь и далее приводятся как традиционные, так и авторские замены табуированных слов, однако при анализе особое внимание уделяется собственно цветаевским семантическим, структурным и функциональным особенностям эвфемизмов

Табуирование слов ТГ «смерть» осуществляется в основном в соответствии с традиционными представлениями о ней: смерть как разделение души и тела {вылетел из тела дух, душа с телом расстается и др.); как путь в иной мир {уйти, уйти под полог, дроги поданы и др ); как переселение {крестовая улица, крестовый садик, дом, хата, выстроить дом и др ); как потеря жизненных сил {зачахнуть), изоморфизм смерти и сна {грозный отдых, стелить постель, уколыбелить (на всю вечность-неделю) и др.); похороны по-христиански как обязательное условие «чистой» смерти {не заслужить земли, уйти без попа). Трижды табуирование осуществляется на основе нетрадиционных представлений о смерти ('смерть' - шабаш (2 раза), шах и мат)

Примеров авторского отступления от мировой культурной традиции в фольклорных поэмах Цветаевой немного, что объясняется народной основой произведений и бережным отношением автора к традиционной, в частности русской, культуре Эти отступления связаны с подбором эвфемизмов на основе относительно современных ассоциаций (жизнь - игра, следовательно, смерть - конец игры, шах и мат). Например, лексема со значением 'смерть' заменяется эвфемизмом шабаш. Шабаш - это 'отдых' (ср. др -евр. ЗаЬЫк - 'суббота'); 'время, свободное от дела'; 'конец работе' В качестве сказуемого шабаш - прост, 'конец, гибель' Такое значение слова возникло на одном из поздних этапов развития языка М. Цветаева актуализирует, усиливает смысл слова, расширяя его до значения 'конец всему', что применительно к живым существам (Егорушке) означает смерть. Слово шабаш в финале поэмы-сказки «Царь-Девица» сюжетно совпадает с моментом убийства Царя мужиками При этом создается впечатление сумятицы, безудержного разгула, бесовства Актуальным становится омограф шабаш - 'ночное сборище ведьм'.

Слово ша - баш, разделенное М. Цветаевой в этом случае длинным тире, подразумевает паузу при произнесении и позволяет поставить ударение и на первом, и на втором слоге Будучи графически и ритмически нестандартным и не имея рифменной пары, оно является маркером конца текста, а в сочетании с восклицательным знаком знаменует накал эмоций, кульминацию восстания народных масс против Царя. Очевидно, что в одной форме слова М Цветаева заключает несколько значений: по принципу градации, усиления зна-

чимости- 1) финал поэмы-сказки, 2) смерть, финал жизни человека; 3) победа хаоса, разгул, то есть конец гармоничного мира Таким образом, слово шабаш характеризуется как семантически емкое, совмещающее в себе архаические и современные значения, а также различные по степени напряженности семемы. Можно сказать, что использование лексемы шабаш в значении 'смерть' характерно для творчества Цветаевой, по крайней мере, для фольклорных поэм

Отступления Цветаевой от традиции также могут быть связаны с актуализацией значимых деталей повествования. Так, эвфемистическая конструкция душа нейдет из ребрышек ('человек не умирает') отражает специфику статуса героини «Молодца» (ср с трад. парой душа и тело) Маруся сама называет себя «грешницей великой пред Богом» - на ее совести смерть матери и брата. Считалось, что душа праведника покидает тело через рот (см. статьи С М. Толстой), в то время как душа грешника должна испытать муки, поэтому выходит из тела сквозь ребра (см. «Очерки по антропологии молчания» К.А Богданова). Следовательно, приведенный эвфемизм наиболее точен при описании смерти Маруси.

Индивидуально-авторским приемом М. Цветаевой является и «смена знаков на противоположные» (В Ю. Александров) Например, упырь называет невесту не традиционным обращением жизнь моя, а антонимичным: «Ай, в самую сердъ1IIПрощай, моя —» (недоговаривание [смерть]) Такая зеркальная замена обусловлена сюжетом (от Маруси зависит судьба упыря - его новая жизнь или окончательная смерть) и амбивалентностью понятий жизнь и смерть для самой М. Цветаевой, когда обыденная жизнь есть смерть души, а физическая смерть - путь к истинной жизни

В п. 2.4.2 «ТГ "нечисть"» представлен анализ таких табу, как. 1) 'нечисть как бесформенная масса, аморфная вредоносная сила' ((верста огненна, воинство вечернее, гости (расхорошие, непрошены, залетные), кумачи и др.), 2) 'упырь' (у-[пырь], молодец, не свой, нежить, рубаха кумашная и др.); 3) 'черт' / 'дьявол' (князь, не-наш, Нечистый, с кисточкой, Сам-сам, шут /Шут)', 4) 'ветер' (лесной шишига)', 5) 'колдун' (гость дорогой, дрянь, дядька, цареви-чев усердный шептун и др ), 6) 'ведьма' (полунощная летунья)', 7) 'мифологический персонаж для устрашения детей' (Полунощны-

ца); 8) 'змей' (зверь неслыхан, зверь-он-яр, летун-хапун и др ); 9) 'волчица-оборотень' (Волчиха /Волчица, Сама) Проанализировав их, мы пришли к выводу о большей степени следования автором традиции табуирования, нежели введения индивидуальных приемов.

Наиболее выразительными являются подгруппы «упырь» и «нечисть», что обусловлено многочисленностью эвфемизмов с данными значениями, передающих мельчайшие смысловые оттенки образов

Эвфемизмы, написанные с заглавной буквы, выполняют в основном функции «величания» (Сама, Полунощница, Нечистый), эвфемизмы-антонимы - комплиментарности ('нечисть' - гостирасхоро-шие, 'колдун' -гость дорогой) Антонимичныетабуированному слову эвфемизмы могут подчеркивать амбивалентность табуированного слова, выражать авторское отношение к референту, обнажать смысл поэмы в целом, часто при этом оценочные характеристики явлений меняются М. Цветаевой на противоположные ('упырь' —молодец).

Подбор эвфемизмов чаще всего основан на: 1) характеристике внешнего облика нечисти (табор, с кисточкой, рубаха кумашная, пакостник рябой)', 2) локуса нечисти (лесной шишига, дичь), 3) времени действия (полуночная летунья, Полунощница); 4) особенностей поведения (летун, хапун, рыскун, шептун); 5) обозначении родственных связей (дядя, дядька, кумовья, братцы), 6) реализации этнологических оппозиций, в частности «свой - чужой» (не-наш, чужой, не свой, пришлый, гость).

В некоторых эвфемизмах ('нечисть' - кумачи, 'упырь'-молодец и др ) в рамках одного слова сочетаются узуальные и окказиональные значения, что соответствует принципу семантической емкости слова как одному из ведущих приемов в поэтическом идиолекте М Цветаевой. Например, в семантически емком эвфемизме чудь сконцентрировано несколько смыслов, которые связаны с опасностью, исходящей от всего незнакомого: 1) 'не принадлежащий к данному роду, племени' (ср. чужой), то есть становится яркой параллель чудь - чужой гость - заезжий купец; 2) 'странный, не такой как все' (ср чудной, чудо). В этом значении актуализируется признак инакости нечисти по сравнению с людьми, 3) 'страшный, пугающий' (ср чудовище)

В слове чудь предполагается первоначальное значение 'германцы' (из гот. Й1шс1а 'народ', отсюда и чужой), однако отмечаются как род-

ственные слова саам. норв. cutte, cudde, саам шв. cute, cude 'преследователь, разбойник, название врага, притесняющего лопарей'. Русские стали называть чудью финские племена, вероятно, вкладывая идею несходства, чуждости их быта, языка, веры, обычаев с русскими Кроме того, в слове чудь выделяется морфологическое значение собирательности, неиндивидуализированности. Заменяя эвфемизмом чудь табуи-рованное слово 'нечисть', М. Цветаева, с одной стороны, расширяет значение чудь 'финские племена' до 'чужие, чуждые вообще'; с другой стороны, подчеркивает признак инакости, неизвестности гостей, их непредсказуемости, вызывающей страх, наконец, актуализирует значение 'враг, преследователь', а вместе с ним и параллель гость - враг - чужой В данном случае семантическая емкость эвфемизма обусловлена сочетанием в нем нескольких смыслов фонетически подобных лексем В п. 2.4.3 «ТГ "имена"» дается анализ табу данной ТГ как одной из древнейших Табуированию в фольклорных поэмах подвергаются имена персонажей, которые связаны с потусторонними силами: ведуньи, заклятого богатыря, заклятой и умершей Маруси, некрещеного сына Маруси; отца Егорушки, наделившего его оборотнической природой. Некоторые эвфемизмы семантически очень емки и отражают традиционную символику {краса - красный цвет, кровь, красота) В тексте каждое значение сюжетно обосновывается (Маруся -источник крови для упыря, самая красивая и румяная девушка). Иногда эвфемизмы раскрывают истинную сущность героев (не-мужняя, кладезь лишь мне (упырю) ведомый - предназначенность Маруси упырю, несмотря на замужество; орел златоперый - образ крылатого ангела и связь героя с раем на основе символики золотого цвета) При отсутствии конкретных имен героев создается впечатление всеобщности магического слова, всеобщей зависимости человека от потусторонних сил. Скрывая имена главных героев, М Цветаева обнажает магическую сущность сюжета, подчеркивает принадлежность героев к иному миру, их уникальность и одновременное отличие от героев как традиционных народных сказок и былин, так и литературных источников. Так, наиболее интересной представляется безымян-ность Маруси от первой ее смерти до второй, то есть отсутствие имени подчеркивает пограничный статус героини, ее непринадлежность ни к одному из миров.

В п. 2.4.4 «ТГ "люди"» описаны особенности табуирования слов данной ТГ. В фольклорных поэмах М. Цветаевой табуированы слова со следующей семантикой: 1) 'незаконнорожденный младенец' (блуд, зауголъничек, ничей сын, безродный, Богдан) - эвфемизаци-ей; 2) 'девица' / 'невеста' - неназыванием; 3) 'матушка' (ма-[туш-ка], мату-[шка]) - недоговариванием. Слова ТГ «люди» характеризуются различной степенью сакральности как основного признака табу-ированного понятия. Таинственная суть запретных слов ярче в лекси-ко-семантическом ряду со значением 'незаконнорожденный ребенок'. В эвфемистических заменах этого понятия выражены народное отношение к денотату и связанные с этим особенности поведения (отрицательная коннотация - блуд, безродный, положительная - Богдан, зауголъничек (ср. с трад. нар. заугдльник, заугдлок, заугдлыш), нейтральная - ничей сын) Недоговаривание слова матушка вызвано целым рядом причин как внешнего, так и внутреннего характера и сюжетно оправданно, однако сакральная суть табу минимальна. В процессе табуирования слов ТГ «люди» раскрывается природа и истинная сущность героев (объяснение через эвфемизмы оборотнической сути Егорушки, через неназывание (в контексте) - избранности Маруси)

В п. 2.4.5 «ТГ "части тела"» проанализированы табуированные разными способами слова со значениями-1) 'грудь' (вздошный склон); 2) 'щеки', 3) 'коса', 4) 'ушко'; 5) 'тело' (домок)

Эвфемизмы, обозначающие части тела, метафоричны и семантически осложнены (термин С.А. Миняевой). К примеру, эвфемизм вздошный склон создан на основе внешнего сходства груди с холмом, склоном, которое проявляется наиболее ярко в момент дыхания, глубокого вздоха. Дыхание, как в народном сознании, так и в поэтическом идиолекте М. Цветаевой, соотносится с душой, которая мыслится локализованной в груди человека: «Грудь женская' Души застывший вздох ». Исторически слова вздох и душа — однокоренные. Таким образом, в данном эвфемизме происходит этимологическая регенерация (по Л В. Зубовой) слов вздох, вздошный в сопоставлении с понятием души — прием, характерный для поэтического идиолекта М. Цветаевой. Вздох, дыхание связаны с жизнью, их отсутствие — со смертью.

Слово душа представляет собой центр пересечения семантических полей «жизнь» и «смерть» (см. работы Н.В. Черных) Энанти-осемичность данного эвфемизма проявляется в сочетании эпитета вздошный, связанного с дыханием как жизнью, и слова склон, ассоциативно связанного со смертью (склон как могильный холм, шире — закат (ср. небосклон) жизни) В контексте поэмы-сказки «Молодец» это становится внутренним обоснованием использования данного эвфемизма- главные герои одновременно связаны с миром жизни и смерти, причем традиционные понятия жизнь и смерть для них приобретают прямо противоположные значения. Высшая ценность для них и условие, при котором Молодец и Мару-ся будут вместе, в вечной жизни, — это смерть (отсюда готовность Маруси пожертвовать своей земной жизнью во имя любви). Такое понимание оппозиции «жизнь — смерть» характерно для М. Цветаевой; главные герои являются выразителями авторского мировоззрения, а подбор данного эвфемизма можно охарактеризовать как индивидуально-авторскую особенность табуирования.

Общий семантический оттенок большинства табуированных слов ТГ «части тела» - обозначение избранности Маруси, ее отличия от других девушек. Все табуированные части тела—это потенциальные объекты магического воздействия, значимые для героини «Молодца».

В п. 2.4.6 «ТГ "действия"» описано табуирование глаголов различной семантики (за исключением глаголов, входящих в ТГ «смерть» и обладающих ярко выраженной сакральностью значения). К ТГ «действия» могут относиться как слова, передающие смысл обрядовых действий, так и лексемы, не выполняющие этой функции Среди слов данной ТГ выделяются лексемы со следующей семантикой 1) 'заколдовать' {развязать [кому-либо] кровь); 2) 'целовать' {уста прижечь, уста припечатать печатью)-, 3) 'проснуться' ((пора бы уж) выйти глазочкам из горенки), 4) 'действия, связанные с запретом на именование' (назо [вись]); 5) 'ритуальный танец' (вспля - [шем])\ 6) 'действия-обереги' (изы ~[дите\); 7) 'клятва, божба' ([клянемся]), 8) 'действия с семантикой знания' ([не знаю], [не помню]); 9) 'наливать' (на-ли - [ваЩ).

Функции слов-табу данной ТГ различны Эвфемизмы в основном передают семантические оттенки (развязать кровь — 'заколдовать по-

средством укола' и 'пустить кровь'), а недоговаривания, кроме того, моделируют сюжет. Таково, к примеру, недоговаривание слова наливай, когда его повтор совпадает с перенесением действия из комнаты, где пируют гости-нечисть и барин, в другую комнату, где героиня укачивает сына. Следовательно, недоговаривания в фольклорных поэмах, помимо внутренних причин табуирования, всегда имеют внешнее, сюжетное обоснование. Усилена функциональная значимость табу по сравнению с традиционными объяснительной и предохранительной функциями. В целом табуирование ТГ «действия» в большей степени отражает функциональные особенности табу и эвфемизмов в фольклорных поэмах М Цветаевой, в то время как их семантика традиционна.

В п. 2.4.7 «ТГ "небеса"» посредством анализа табуирования дается характеристика образа небес в цветаевском идиолекте. Замена слова небеса патронимичными (Зорь-Лазаревна, Синь-Ладановна, Высъ-Ястребовна и под.) и другими аппозитивными сочетаниями {ладонь-глубизна, Сгинъ-Бережок) подчеркивает фольклорную основу поэм. Эвфемизмы небес можно разделить на четыре семантических подгруппы: небеса как «тот» свет {вторая земля, тартарары), отражение идеи зеркальности миров {ладонь-глубизна, Синь-Озеровна); персонификация объектов природы (патронимы, круты рамена)-, внешние черты небес {лазорь). Эти подгруппы отражают основные представления о небесах в фольклорной традиции, но отдельные аспекты авторского мировосприятия также отражены в подборе эвфемизмов {крутая гора - путь на «тот» свет как безоговорочное перемещение вверх, патронимы как персонификация соблазнов).

В ТГ «одежда, украшения» (п. 2.4.8) и ТГ «пища / напитки» (п. 2.4.9) входит по одному примеру из фольклорных поэм М Цветаевой - слова со значением 'монисто' ('ожерелье', 'запястье') и 'вино' соответственно

В п. 2.4.10 «ТГ "болезнь"» представлен анализ слов-табу данной ТГ, которые табуируются только способом эвфемизации При этом эвфемизмы подбираются на основе народного объяснения причин большинства болезней {порча, сглаз) и их симптомов {люсоманочки) Табуирование слов данной ТГ обусловлено пограничным статусом больного человека, его существованием на грани жизни и смерти. В

целом табуирование ТГ «болезнь» в цветаевских поэмах соответствует народной традиции.

В п. 2.4.11 «ТГ "любовь"» проанализированы эвфемизмы двух слов: 'любовь' (гостья, Знобь-Тумановна, некаленые стрелы и др.) и 'поцелуй' (красный загар, круг, печать, слюнка идр ). Табуирование слов ТГ «любовь» в целом традиционно, соотносится с различными аспектами восприятия этого чувства в народной культуре и психологии. Актуальными кажутся представления о любви как зыбком состоянии; болезни; о связи любви с потусторонними силами, об идее избранности любимого человека; о поцелуе как способе магического воздействия и важнейшем компоненте приворотного обряда.

В п. 2.5 «Этикетные табу и их особенности в фольклорных поэмах М. Цветаевой» представлен анализ четырех слов, которые можно отнести к этикетным табу. Это слова, связанные с половым актом ('совокупление', 'зачатие', 'согрешить', 'согрешившая женщина'). Табу данной группы примечательны тем, что они основаны на архаических верованиях, когда их денотаты воспринимались как часть обрядовых действий (зачатие как создание жизни). Позже оценка этих понятий изменилась настолько, что они сами или упоминания о них стали считаться недопустимыми. Будучи семантически связанными с современными этикой и моралью, табу данной ТГ могут быть названы этикетными лишь условно, чтобы отразить их отличие от других табу, ни семантически, ни логически не связанных с этикетом.

В п. 2.6 «Функции языковых табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой» описаны основные функции слов-табу, как традиционные (предохранительная, объяснительная, регламентирующая), так и обусловленные спецификой литературного произведения (выражение авторских идей, способ наиболее полной характеристики героя, привлечение внимания читателя и поддержание его интереса к тексту).

В заключении формулируются основные выводы по итогам исследования. Табуированию в фольклорных поэмах подвергаются слова различных ТГ, связанных с древнейшей, архаической традицией. В то же время в фольклорных поэмах находит свое отражение и исторически более поздняя форма табуирования как результата внешнего запрета (этикета, цензуры и т.д.).

Семантическая классификация слов-табу в фольклорных поэмах М Цветаевой полностью совпадает с традиционной, однако оттенки смысла связаны со спецификой авторского мировосприятия Например, осознание пути грешников на «тот» свет как вознесения проявляется в эвфемизме тартарары для обозначения неба (не провал, а «вознесение в ад») Абсолютизация образа небес как высшего бытия выражена в замене слова 'небеса' патронимами (Синъ-Озеровна, Зорь-Лаза-ревиа и под) При этом подчеркивается значимость небес как конца жизненного пути человека, единственно возможного итога его существования Отсюда множество эвфемизмов неба, ассоциативно связанных со смертью: Синь-Ладановна, Сгинь-Бережок, Синъ-Савановна, Глыбъ-Яхонтовна, котел без дна, тартарары, (наш) положок.

Чаще всего табуирование в фольклорных поэмах осуществляется способом эвфемизации Большое количество эвфемизмов, подобранных М. Цветаевой для замены одного слова, способствует наиболее полной характеристике предмета, явления или персонажа, название которого табуируется, помогает читателю проследить развитие образа героя, узнать об истинной сути табуированных явлений и получить их целостную характеристику в соответствии со специфическим авторским замыслом.

Иногда слова-табу видоизменяются или опускаются вовсе (просто умалчиваются), что подчеркивает одновременно и архаичную основу их использования, и литературное структурирование поэтического текста

Помимо традиционной функции неназывания чего-либо, табу в фольклорных поэмах Цветаевой создают фон повествования, моделируют сюжет произведения на уровне языка. Таким образом, табуирование слов и необходимость дешифровки читателем цветаевскою текста способствуют не только эмоциональному восприятию произведений художественной литературы, но и их глубокому переосмыслению.

Врожденная способность Марины Цветаевой чувствовать язык и культуру своего народа позволила ей остаться в рамках традиции та-буирования, но внести максимум собственного, нестандартного, органически вплетая индивидуально-авторское в фольклорную канву

В приложении I представлена лексико-семантическая классификация архаических табу, замещенных эвфемизмами, в фольклорных

поэмах М. Цветаевой. В приложении II-лексико-семантическая классификация архаических табу-умолчаний в контексте. Приложение HI содержит перечень слов-табу, связанных с проявлением этикета, в контекстуальном окружении. В приложении IV представлен обобщающий перечень традиционных и авторских черт словесного табу в поэтическом идиолекте М Цветаевой.

Основные положения диссертационной работы были представлены в нижеперечисленных публикациях:

1. Иванова О А Табу и эвфемизмы в поэме-сказке М. Цветаевой «Молодец» Тезисы // Материалы XXVII научной студенческой конференции 1999 г. - Ростов н/Д, 1999 (0,1 пл.)

2. Иванова O.A. Модель народно-поэтических аппозитивных сочетаний в поэме-сказке М. Цветаевой «Молодец». Тезисы // Материалы XXVIII научной студенческой конференции 2000 г. - Ростов н/Д, 2000 (0,1 пл)

3 Иванова О.А Фольклорная традиция и авторские особенности та-буирования в поэме-сказке М Цветаевой «Молодец». Тезисы // Материалы конференции аспирантов факультета филологии и журналистики. -Ростов н/Д, 2001 (0,1 п.л.)

4 Иванова O.A. Проблемы теории словесного табу (применительно к языку фольклора) Статья // Эстетические и лингвистические аспекты анализа текста и речи: Сб. статей Всероссийской (с международным участием) научной конференции. В 3-х тт. - Т. 3. - Соликамск, 2002. (0,7 пл.)

5. Иванова O.A. Архаические словесные табу в идиолекте М. Цветаевой. Тезисы //Язык в пространстве и времени: Сб. тезисов Международной научной конференции. - Самара, 2002. (0,2 пл.)

6 Рутер O.A. Табу и эвфемизмы на фоне теории языковых полей (на примере фольклорных поэм М Цветаевой). Тезисы // Материалы конференции аспирантов факультета филологии и журналистики. - Ростов н/Д, 2002 (0,1 п.л)

7. Иванова О А Имена собственные и табуирование в поэмах М. Цветаевой, написанных на народные сюжеты Статья // Марина Цветаева в русской культуре XX века: Сб. докладов X Международной научно-тематической конференции. -М, Дом-музей М. Цветаевой, 2003. (0,4 пл)

8. Рутер O.A. Табуирование лексико-семантической группы «смерть» в идиолекте М. Цветаевой (на примере фольклорных поэм) Статья // Филологический вестникРГУ № 1.2003. (1 п л.).

9. Рутер О.А Табуирование лексико-семантической группы «болезнь» в поэмах М. Цветаевой «Переулочки» и «Царь-Девица». Статья // Труды аспирантов и соискателей Ростовского государственного университета. - Т. IX. - Ростов н /Д- Изд-во РГУ, 2003. (0,2 п.л ).

10. Рутер O.A. Архаические словесные табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой: от эмоционального к рациональному. Статья // Соотношение рационального и эмоционального в литературе и фольклоре: Материалы Международной научной конференции «Рациональное и эмоциональное в литературе и фольклоре». - Ч. 2. - Волгоград, 2004 (0,2 пл.).

11. Рутер O.A. Особенности этикетных табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой. Тезисы // Тезисы докладов молодых исследователей. -Ростов н/Д, 2004. (0,1 п.л.)

12 Рутер О А. Архаическое словесное табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой: от эмоционального к рациональному. Статья // Материалы XII Международной научно-тематической конференции «Стихия и разум в жизни и творчестве Марины Цветаевой». - М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2005. (0,4 п л.).

13. Рутер О.А Табуирование слов лексико-семантической группы «части тела» в фольклорных поэмах М Цветаевой («Молодец», «Царь-Девица»). Статья // Известия вузов. Северо-Кавказский регион Серия «Общественные науки» № 1.2007. (0,6 пл.).

14. Рутер О.А Табуирование слов лексико-семантической группы «люди» в фольклорных поэмах М. Цветаевой («Молодец», «Переулочки», «Егорушка»). Статья //ВестникЧувашского университета. Серия «Гуманитарные науки». № 1.2007. (0,6 пл.).

15. Рутер O.A. Произведения фольклора как источник изучения языкового табу в традиции славян. Тезисы // Материалы Международной научной конференции «Языковая система и речевая деятельность- лин-гвокультурологический и прагматический аспекты». - Вып. 1. - Ростов н/Д, НМЦ «Логос», 2007. (0,2 пл )

Подписано в печать 05.10.2007. Формат 60x84 716. Бумага офсетная. Печать цифровая. Объем 1,2 п.л. Тираж 100 экз. Заказ 30/10.

Отпечатано в типографии ООО «Диапазон». 344010, г. Ростов-на-Дону, ул. Красноармейская, 206. Лиц ПЛД № 65-116 от 29.09.1997 г.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Рутер, Ольга Александровна

Введение.

Глава I. Проблемы теории языкового табу (вопрос о табу в этнологии и лингвистике).

1.1. Табу в этнологическом освещении.

1.2. Лингвистические аспекты изучения табу.

1.2.1. Источники изучения языкового табу в традиции славян.

1.2.2. Вопрос о языковом табу в современной научной литературе.

1.2.3. Проблемы выделения и типологии языковых табу.

1.2.4. Табу и эвфемизмы на фоне теории семантического поля.

1.2.5. Способы табуирования слов.

1.2.6. Характеристика табу и эвфемизмов в сопоставлении с тропами и фигурами речи.

1.2.6.1. Табу-умолчание и эллипсис.

1.2.6.2. Эвфемизм, метафора и перифраза.

Глава II. Языковое табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой.

2.1. Табу в поэтическом идиолекте М. Цветаевой.

2.2. Фольклорная основа поэм М. Цветаевой «Царь-Девица, «Молодец», «Переулочки», «Егорушка».

2.2.1. Фольклоризм М. Цветаевой.

2.2.2. Народные сюжеты как основной источник фольклорных поэм М. Цветаевой.

2.3. Классификация языковых табу в фольклорных поэмах

М. Цветаевой по способу табуирования.

2.3.1. Табу, замещенные эвфемизмами.

2.3.2. Табу-умолчания.

2.3.2.1. Табу-неназывания.

2.3.2.2. Табу-недоговаривания.

2.4. Лексико-семантическая классификация слов-табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой. Особенности тематических групп.

2.4.1. Тематическая группа «смерть».

2.4.2. Тематическая группа «нечисть».

2.4.3. Тематическая группа «имена».

2.4.4. Тематическая группа «люди».

2.4.5 Тематическая группа «части тела».

2.4.6. Тематическая группа «действия» кроме действий, связанных со смертью).

2.4.7. Тематическая группа «небеса».

2.4.8. Тематическая группа «одежда, украшения».

2.4.9. Тематическая группа «пища / напитки».

2.4.10. Тематическая группа «болезнь».

2.4.11. Тематическая группа «любовь».

2.5. Этикетные табу и их особенности в фольклорных поэмах

М. Цветаевой.

2.6. Функции языковых табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Рутер, Ольга Александровна

Одним из важных направлений современной лингвистики является исследование языка художественной литературы как совокупности поэтических идиолектов различных авторов. В связи с этим представляется актуальным обращение к идиолекту М. Цветаевой, отражающему свойственную литературе XX в. установку на поэтический эксперимент, подкрепленную глубоким лингвистическим чутьем автора. Сама Цветаева отрицала строгое следование языковым законам в процессе творчества: «Я не лингвист, мне некогда было изучать, полагаюсь на врожденное чувство языка» (СС 4,627). Однако ее записные книжки и черновики, отражающие тщательные поиски верного слова и неоднократную правку как замыслов, так и текстов, свидетельствуют об обратном, что позволило ученым говорить о Цветаевой как «интуитивном лингвисте», «филологе в его девственном значении — "любящем слово"» [Муратова 2006,117] и о сочетании «исключительной лингвистической интуиции М. Цветаевой» с «исключительной аналитичностью в ее языковых поисках», в результате которого «слово в ее творчестве приобретает такую выразительность и емкость» [Зубова 1989,6]. '

Эксперимент М. Цветаевой проявился в том числе в освоении ею фольклорных языковых традиций, в частности традиции словесного табуирования, основанного на древнейшем, архаическом представлении о мире. Сочетая архаические черты с современными, табу в поэтическом идиолекте М. Цветаевой представляет собой уникальное, специфическое по природе, семантике и функциям образование. Такая амбивалентность табу тесно связана с особенностями фольклоризма и философско-эстетической концепции М. Цветаевой.

Научная разработка проблемы. Русская литература на протяжении всей своей истории обращалась к народно-поэтическим истокам. При этом своеобразие исторической действительности накладывало печать на особенности восприятия и освоения писателями фольклора, что в первую очередь отражалось в языке художественных произведений. Фольклоризм предполагает большую или меньшую степень вторжения автора в традиционный фольклорный процесс. С этой точки зрения творчество М.И. Цветаевой, в особенности ее фольклорные поэмы, — это богатый, но малоизученный материал для исследований.

Под фольклорными поэмами понимаются поэмы М. Цветаевой, написанные на народные сюжеты с использованием элементов фольклорного языка и поэтики фольклора («Молодец», «Царь-Девица», «Переулочки», «Егорушка»)1. Данное значение термина фольклорный отличается от академического, но является употребительным в исследованиях по творчеству М. Цветаевой.

Специфике фольклоризма М. Цветаевой посвящены статьи В.Ю. Александрова [1983,1989,1990,1993], Ли Янг Ий [1996], П.П. Червинского [1989] и др. Анализ этих работ позволил глубже разобраться в природе переосмысления поэтом народных источников. Более подробно об этом см. п. 2.2.1.

Явление табуирования напрямую связано с особенностями мифологического мышления, поэтому при анализе языкового табу в фольклорных поэмах были использованы материалы исследований цветаевского мифологизма [Афанасьева, Шишкина 2002; Жогина 2002, 2006; Малкова 1994, 2000; Мей-кин 1997; Осипова 1998; Павловская 2006; Переславцева 1998; Семенова 2002; Фарыно 1985; Фуксман 2000 и др.].

Определению символики некоторых табуированных понятий, правильной расстановке смысловых акцентов способствовали литературоведческие исследования [Бородавкина2001; Коркина 1987, 1990,1992; Ли Янг Ий 1996; Разова 1993; Телетова 1988,2000; Титова 2000 и др.].

Методика лингвистического анализа путем интерпретации художественного текста аналогична методике, принятой в работах, в которых представлен лингвистический анализ фольклорных поэм М. Цветаевой или отдельных их фрагментов [Зубова 1992а, 1999; Кудрова 1982, 1992; Черных 2006]. Исследования по другим направлениям цветаеведения и работы биографического характера привлекались в той мере, которой требовал анализ.

Проблема табуирования в цветаевских текстах в той или иной степени затрагивается в отдельных работах [Александров 1989; Жогина 2006; Зубова 1985, 1989, 1992а, 1999; Малкова 2000; Мейкин 1997; Павловская 2006]. В определенный период творчества, а именно в 20-х годах XX века (одновременно с оформлением «русского» русла в творчестве М. Цветаевой), табуи-рование было одним из наиболее ярких и часто используемых ею приемов.

1 Н.В. Крицкая называет эти поэмы «русскими» [Крицкая 2004,19].

Это отмечают некоторые исследователи: «Вспомним характерное для религиозного сознания табуирование слов, называющих (и "вызывающих") потусторонние силы. У Цветаевой этот прием — один из самых востребованных: вспомним эвфемизмы "Дог", "Мышатый" в очерке "Черт", обрыв заветного слова или его неназывание:

Рассказать, что сделала, узнав про.? Тсс. Оговорилась. По привычке. Жизнь и смерть давно беру в кавычки, Как заведомо пустые сплеты.

СС 3,132)» [Павловская 2006,374].

Тем не менее подробного и всестороннего исследования этого явления в цветаеведении нет, что, возможно, связано со сложностью, проблематичностью и дискуссионностью вопроса о табу в современной лингвистике. Особую значимость приобретает исследование приема табуирования в фольклорных по-' эмах М. Цветаевой, поскольку в этих произведениях гармонично сочетаются народная, архаическая основа и ее индивидуально-авторское переосмысление.

Чтобы проблема фольклорного языка авторских произведений в целом и цветаевских поэм в частности органично вошла в проблематику науки, необходимо глубже разобраться в ее сущности, границах и действительной сложности.

Табу (в широком смысле) является объектом исследования нескольких наук: религиоведения, истории, этнологии, психологии и т.д., причем в этих науках оно исследовано подробно. В современной лингвистике разработан более узкий аспект — вербальное табу, но только как явление современного языка, то есть как запрет на употребление определенных слов, вызванный в основном социальными факторами: этикетом, цензурой и т.д. Словесное табу в исторически первичном значении (как обусловленное религиозно-мировоззренческими архаическими требованиями) не привлекает внимания ученых как, видимо, не актуальное для языка на современном этапе. Между тем в поэмах М. Цветаевой, написанных на народные сюжеты, табу является одним из ярчайших языковых приемов. Оно сочетает архаические черты с индивидуально-авторскими особенностями и играет одну из основных смыслообразующих ролей, поэтому явление табуирования в фольклорных поэмах М. Цветаевой должно быть проанализировано с позиций современной лингвистики (в том числе этнолингвистики). Этим обусловлена актуальность выбранной темы. Кроме того, существует еще несколько причин для обращения к фольклорным поэмам и их исследования с целью выявления традиционного и индивидуально-авторского в процессе табуирования: 1) архаические элементы духовной культуры постепенно вытесняются современными реалиями. Применительно к явлению словесного табу можно говорить, например, об усилении в языке влияния цензуры. Между тем русские писатели, обращаясь к фольклору, бережно сохраняли веками накопленный культурный опыт народа, в том числе языковой. Несмотря на значительное переосмысление М. Цветаевой традиции, ее фольклорные произведения позволяют получить представление о некоторых особенностях архаического славянского мировидения, поэтому в условиях повышенного интереса общества к духовной культуре, во многом утраченной в течение XX в., подобное исследование кажется необходимым; 2) с открытием для широкой общественности дневниковых записей и писем М. Цветаевой, архивных материалов, касающихся ее жизни и творчества, увеличилось количество текстуальных «темных» мест, расшифровка и интерпретация которых затруднена. Данное исследование может помочь в разрешении некоторых проблемных вопросов анализа источников. К примеру, в сводных тетрадях и записных книжках М. Цветаевой много пропущенных слов, которые можно интерпретировать по-разному. При этом анализ подобных пропусков как проявлений словесного табуирования может оказаться плодотворным.

Научная новизна данной работы состоит, во-первых, в том, что она является первым комплексным исследованием особенностей табуирования в цветаевских текстах (на примере фольклорных поэм). Во-вторых, в данной диссертации представлена разработанная автором классификация запретных слов не только на основе семантики (тематические группы), но и по способу табуирования (табу, замещенные эвфемизмами ('умереть' - уйти под полог, 'волчица-оборотень' - Сама, 'черт' - не-наш1), и умолчания. Умолчания в свою очередь делятся на неназывания и недоговаривания. Пример неназывания (о груди): «Ходи шибче, Н Ходи выше, И Медом сыщенная - И Эх! II Моя

1 Курсивом выделены эвфемизмы, встречающиеся в фольклорных поэмах М. Цветаевой. Полный список эвфемизмов см. в Приложении I. выше, И Твоя - выше, П У Маруси - выше всех!» (СС 3, 281). Пример недого-варивания: «Лют брачный твой пир, II Жених твой у— [пырь]1» (СС 3, 290). В-третьих, впервые предпринято исследование опущения (неназывания) слова как одного из приемов табуирования, который получает право на существование в связи с особой ролью молчания как ритуала в культуре многих народов. В фольклорных поэмах М. Цветаевой такой способ табуирования является одним из основных и функционально значимых.

Цель исследования — выявить авторские особенности табу в поэмах М. Цветаевой, написанных на народные сюжеты, в сопоставлении с архаической традицией табуирования. Для этого необходимо решить следующие задачи: 1) определение фонетических, семантических и функциональных особенностей слов-табу в архаической традиции; 2) отбор на этом основании всех примеров словесного табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой; 3) классификация отобранных слов на основе семантики и способа табуирования; 4) анализ степени влияния традиции на процесс табуирования в поэмах М. Цветаевой путем сопоставления примеров из текста с данными этнологии; 5) выявление авторских особенностей табуирования в поэмах, в том числе формальных, семантических и функциональных; 6) определение места и роли табуирования в поэтическом идиолекте М. Цветаевой.

В работе используются следующие методы исследования: сравнительно-исторический метод; интерпретация художественного текста и лингвистического материала; семантический (с опорой на словарные дефиниции), фонетический и структурный анализ; сопоставление; описание.

Основные термины. Термин языковое табу представляется более широким по сравнению с термином словесное, вербальное табу и означает любой запрет, существующий в языке. Однако на практике языковое табу сводится, в основном, к словесному. Потенциально, в определенных условиях возможен запрет на употребление некоторых звуков в речи, букв на письме и т.п. (например, М.М. Маковский отмечает, что в семитских языках табуиро-вано написание гласных в виде отдельных букв, поэтому они заменяются диакритическими значками [Маковский 2000, 14]). Тем не менее, подобные та

1В квадратных скобках восстановленный элемент, не дописанный М. Цветаевой. бу не являются общеупотребительными и регулярными, поэтому во избежание тавтологии мы используем вышеперечисленные термины как равнозначные. Итак, под терминами языковое (словесное, вербальное) табу в исследовании подразумеваются запрет на употребление определенных слов (как в устной, так и в письменной речи) и сами запрещенные слова.

Языковое табу в исторически первичном (архаическом) значении — это запрет, налагаемый на произнесение определенных слов во избежание проявления негативного действия сверхъестественных сил на говорящего или слушающего. Такое табу было связано в первую очередь с внутренними опасениями и психологическими установками участников коммуникативного акта и являлось одним из механизмов социальной регламентации жизни народа. Исторически более позднее табу в современном русском языке проявляется в основном как цензурный либо этикетный запрет на произнесение слов определенной семантики1: физиологические отправления и процессы, половой акт, инвективная лексика (ругань) и т.д. Табу этой группы представляются нам более искусственными по сравнению с архаическими.

Традиционно и те и другие запретные слова заменялись эвфемизмами.

Б.А. Ларин указывал на то, что довольно трудно подобрать термины, в полной мере отражающие различия между двумя типами слов-табу, а следовательно, и эвфемизмов, их заменяющих [Ларин 1961, 119]. Наименование одних старыми, других — новыми он считает крайне неудачным и предлагает как оптимальный вариант термины переименования по запрету (для древних эвфемизмов) и собственно эвфемизмы (для более поздних). Однако по сути и те и другие лексические образования — эвфемизмы, переименования по запрету, только в одном случае запрет основан на глубокой внутренней убежденности [Жельвис 2001,22; Маковский 2000, 9; Фрезер 1986, 27, Фрейд 1997, 32], а в другом обусловлен внешними факторами. Тем не менее, подбор

1 Проявлениями более поздней формы можно считать «семейные» табу [см.: Капанадое 1989; Кукушкина 1989], табуирование из жеманства (примеры — в «Мертвых душах» Н.В. Гоголя, журналах А.И. Новикова) и сокрытие сведений, связанных с военными и разведывательными действиями, в т. ч. игровыми (позывные, кодовые названия населенных пунктов и т.д.). Задача «жеманных» табу—привлечь к себе внимание окружающих, флирт, установление контакта. Задача табу, связанных с военными действиями, — передать информацию «своим» так, чтобы сведения не стали понятны врагу — «чужим», то есть очевидна непосредственная связь с традиционной оппозицией «свой—чужой» и ее этнологическим значением. Таким образом, табуирование в более поздней форме обусловлено внешними причинами. универсальных терминов затруднен, поскольку оба проявления традиции та-буирования слов в культуре человечества тесно связаны между собой, во многом вытекают одно из другого. Предложим некоторые варианты, указав характерологический признак, положенный в основу дифференциации.

Использование применительно к запретным словам современного языка термина табу, обусловленные экстралингвистическими факторами, для причинной дифференциации неудачно, поскольку психологический запрет, боязнь негативного влияния извне — это тоже экстралингвистический фактор.

Называние одних табу древними, а других — современными по признаку времени активного использования носителями языка более удачно, но возможно лишь в определенном контексте. Многие слова, запрещенные в современном обществе (инвективная лексика, физиологическая), являются древними по происхождению сакральными словами. Например, слова со значением 'половые органы' наделялись особой семантикой в связи с сакральностью полового акта как продолжения рода [Алешковский 1999, 19; Виноградов 1993, 32; Жельвис 2001, 23-25]. Позже образовались переносные значения подобных слов как бранных выражений, поэтому на их использование в общественных местах, в литературе и СМИ был наложен запрет. Современны при этом лишь внешние условия соблюдения запрета (нормы приличия, цензура и т.д.)1. В то же время многие архаические табу соблюдаются в современном языке, не утратив сакральной семантики (запрет на называние нечисти и всего, что связано со смертью; боязнь «перехвалить», «сглазить» и т.д.).

По тем же причинам не слишком подходящими кажутся термины табу первичного/вторичного образования, построенные на основе хронологического признака возникновения.

В нашей работе применительно к табу, связанным с древнейшими верованиями и основанным в первую очередь на психологической боязни возмездия со стороны могущественных сил или попытке объяснить окружающий мир, используется термин архаичные (архаические) табу. Табу, обусловленные современными требованиями, названы этикетными, поскольку все подобные табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой так или иначе связаны с

1 Именно такими — древними по происхождению — являются примеры современных (этикетных) табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой (см. п. 2.5). нормами поведения, приличия, этикета. Слова, заменяющие любые табуиро-ванные лексемы, называются эвфемизмами.

При анализе и классификации табуированных слов используется термин тематическая группа (ТГ) как более широкий по сравнению с термином лек-сико-семантическая группа (ЛСГ). Под тематической группой понимается группа слов, иногда различных по частеречной принадлежности, но объединяемых на основе определенной семантики.

Объект исследования — табу на слова в фольклорных поэмах — может быть объектом изучения не только лингвистики, поэтому в работе используется этнологический и фольклорный материал.

Предмет исследования — семантические, структурные и функциональные механизмы, лежащие в основе приема табуирования в поэтическом идиолекте М. Цветаевой.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав и заключения. Во введении обоснованы актуальность и научная новизна выбранной темы, описаны методы исследования, сформулированы его цели и задачи, определены положения, выносимые на защиту. В первой главе излагаются проблемы теории табу и языкового табу в частности, описывается современное состояние вопроса и степень его разработанности в научной литературе, рассматриваются проблемы выделения и типологии языкового табу, а также дается характеристика табу и эвфемизмов в рамках теории семантического поля и в сопоставлении с тропами и фигурами языка. Во второй главе выявляются особенности фольклоризма М.И. Цветаевой (усвоение фольклора с обязательным глубоким авторским переосмыслением; необходимость соучастия читателя в сотворении смысла произведения, основанного на фольклорных источниках); определяется место словесного табуирования в поэтическом идиолекте М. Цветаевой. Табуированные слова анализируются и классифицируются: по форме, способу табуирования (табу, замещенные эвфемизмами, и умолчания); по семантике (слова-табу различных тематических групп); по мотивировке (архаичные и этикетные). На основе сопоставлений с этнологическими данными выявляются как структурные и семантические, так и функциональные особенности слов-табу. В заключении формулируются основные выводы по итогам исследо

Заключение научной работыдиссертация на тему "Табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой"

Выводы. В результате проведенного исследования мы пришли к следующим выводам.

О том, что поэтическое творчество имеет языческие корни и уподобляется магии, колдовству, М. Цветаева говорила не раз. Наиболее четко и полно этот тезис раскрыт в ее трактате «Искусство при свете совести» (1932). Следуя «по слуху природному и народному», М. Цветаева воспринимает магию слова подобно архаическому человеку1. Осознав суть табу как магического запрета в детстве, М. Цветаева стала использовать прием табуирования слов в своем творчестве. «.все, что мне суждено было узнать, —узнала до семи лет, а все последующие сорок — осознавала» (СС 5, 6).

Впоследствии М. Цветаева сохраняла благоговение перед словом, обозначая себя как средство, путь для выражения, проявления, воплощения сути вещей2. В начале 20-х годов вследствие обращения М. Цветаевой к фольклору именно архаические словесные табу стали одной из ведущих черт ее поэтического идиолекта3. Наиболее показательна в этом отношении поэма-сказка «Молодец» (1922). При сравнительно малом объеме поэмы архаические табу в ней сконцентрированы и выразительны. Табуированию в фольклорных поэмах подвергаются слова тематических групп «смерть», «нечисть», «небеса», «имена», «люди», «части тела», «одежда», «действия», «пища», «болезнь», «любовь», что обусловлено древнейшей традицией.

1 См. также не о слове, но о сути табу: «.Действенность предметов, являющих смерть. смерть (неподвижность) дана в движении. Все вне человека. "неодушевленные" предметы. живут и движутся. Так воспринимают дикари, так воспринимают дети, так воспринимают поэты.»(СС 5,268).

2 Об этом см. в эссе М. Цветаевой «Поэт о критике» (1926).

3 В дневниковой прозе этого периода в основном употребляются этикетные табу, например, на отправление детьми естественных нужд (НЗК 1,421; 2,18,59,246).

В то же время в фольклорных поэмах находит свое отражение и вторая, исторически более поздняя форма табуирования как результата внешнего запрета (этикета, цензуры, обстановки и т.д.), однако слова ТГ, охваченной ею («совокупление»), примечательны тем, что, возникнув в архаическую эпоху как священные, в современном мире они были переосмыслены настолько, что стали считаться категорически недопустимыми. В результате изменения коннотаций подобные табу из архаических превратились в современные.

В процесс словесного табуирования М. Цветаева привносит максимум рационального, что проявляется в разнообразии способов табуирования, подборе множества эвфемизмов, наделении слов-табу нестандартными функциями, непоследовательности соблюдения в творчестве запрета на те или иные слова. Все это говорит о тщательном осмыслении этого языкового явления и неслучайности слов-табу в фольклорных поэмах.

Чтобы дать наиболее полную характеристику табуированному понятию, не назвав его напрямую, и чтобы читатель без особого труда догадался, о чем идет речь, М. Цветаева подбирает эвфемизмы на основе различных явлений языка: этимологии (гость — в значении 'враг'), синонимии (гость / не свой / пришлый / чужой), антонимии ('колдун' — гость дорогой, 'упырь' — Молодец), метафорического и метонимического переноса ('поцелуй' — красный загар, 'умереть' — уйти под полог), многозначности (кумач — 'ткань' и 'кум') и т.д., актуализирует древние, ставшие уже архаическими значения слов (гость — 'враг', 'купец', враг — 'черт', и др.). Автор использует прием этимологической регенерации (Богдан — 'данный Богом', общее происхождение слов вздошный (склон) и душа).

Как правило, для эвфемизмов характерна семантическая емкость и компрессия значений, которые выделяются в слове в процессе исторического развития языка (чудь — 'чужой', 'странный', 'страшный'; страсть — 'страх', 'чувственное влечение', 'муки'). Актуализация в одном и том же эвфемизме нескольких смыслов — одна из самых ярких индивидуально-авторских черт табуирования в поэтическом идиолекте М. Цветаевой, поскольку реализуется в процессе табуирования слов каждой из тематических групп.

Традиционно для замены слова-табу используется какой-либо эвфемизм. М. Цветаева собирает все эвфемизмы, созданные народом ('черт' — Шут, Нечистый, шишига, не-наш), и придумывает новые, часто по народной модели ('черт' — сам-сам, с кисточкой). Такое многогранное описание запретного явления в рамках одного текста не характерно для народной традиции (например, в силу временной ограниченности коммуникативного акта по сравнению с текстом художественного произведения). Следовательно, подбор множества эвфемизмов для характеристики одного и того же понятия в одном контексте — это индивидуально-авторская черта табуирования в поэтическом идиолекте М. Цветаевой, которая помогает проследить эволюцию образа героя, получить целостную характеристику явления в соответствии со специфическим авторским замыслом.

Другая специфическая функция авторских, нестандартных эвфемизмов заключается в том, что они способствуют выражению мировоззрения поэта, его жизненных позиций. Например, хвалебная характеристика опасного явления традиционно используется в качестве эвфемизма для снятия негативного воздействия на говорящего или слушающего ('нечисть' — гости расхо-рошие, 'колдун' — гость дорогой). У М. Цветаевой ведьма — полунощная летунья, но не потому, что опасна, а потому, что для М. Цветаевой образ ведьмы, чернокнижницы, колдуньи близок, ведь творчество сродни магии, оно так же, как и колдовство, является преимущественно ночным занятием. В народе к упырю, вурдалаку отношение негативно-боязливое; М. Цветаева своего упыря любила, поэтому он Молодец, сударик, дружок.

Табу-недоговаривания в фольклорных поэмах обычно легко восстановимы по рифме и ритмической оформленности (исключение — на-ли-[вай? ваемЧ], когда ни рифма, ни ритм не соблюдены). Помимо внутренней причины (страх, боязнь), недоговаривания, как правило, имеют внешнее, сюжетное обоснование. Они связаны с нарушением коммуникативного акта (смерть говорящего, нежелание адресата речи слушать, внешние помехи — звон колокола, реплика другого лица и т.д.) или «сменой декораций» — резким перенесением действия в другое место. Это подчеркивает литературное структурирование произведений на фольклорной основе.

Иногда неназывания и недоговаривания можно объяснить тем, что умалчивается лексема, сочетающая в себе противоположные значения (амбивалентность вина; жизнь и смерть упыря, одновременно воплощенные в образе Маруси; монисто как оберег и в то же время «приманка», средство для привлечения внимания Молодца). Ментальная сущность подобных лексем воплощается в идиолекте автора.

Помимо традиционной функции неназывания чего-либо, табу в фольклорных поэмах Цветаевой создают фон повествования, моделируют сюжет произведения на уровне языка, способствуют увлечению и вовлечению читателя в авторскую игру. Таким образом, табуирование слов и необходимость дешифровки читателем цветаевского текста способствуют не только эмоциональному восприятию произведений художественной литературы, но и их глубокому переосмыслению.

Соблюдение Цветаевой запретов на определенные слова непоследовательно. С одной стороны, это связано с тем, что использование слов-табу строго подчиняется авторской идее. Например, после 30-х годов архаические табу практически не встречаются, поскольку авторское мировоззрение на этом этапе творчества изменилось, следовательно, изменились лирическая героиня, поэтика, язык. С другой стороны, черта русского менталитета — желание прикоснуться к запретному. Сама М. Цветаева видела жизненный путь человека по-особому, подразумевая «среди прочего дерзновенность как добродетель и личную ответственность перед высшими силами за последствия выбора — вне какого бы то ни было посредничества» [Лютова 2004, 14]. Того же она требовала от своего читателя-соавтора.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Табу — это определенный блок архетипов бессознательного, обязательно представленный в социуме, крепко вплетенный в картину мира одного или нескольких сообществ. Свойственное ранним стадиям развития культуры представление о природной связи между явлением, предметом и его названием породило отождествление предмета и слова, откуда произошли вера в магию слова и словесное табу, то есть запрет на употребление имен людей, названий потусторонних сил, предметов религиозного характера, частей тела и т.д. Возникнув на основе веры, чувственного восприятия, пройдя через стадию эмоционального переживания, табу на действия подверглось рациональному осмыслению, породив вторичную форму — запрет на называние табуи-рованных явлений. Такая форма табу возможна на всех, в том числе и самых поздних стадиях развития общества.

В современном мире табу, как правило, связано с нормами этикета и цензуры, то есть его эмоциональная, религиозно-магическая суть все больше стирается. При этом обычный носитель языка, ограничивая употребление тех или иных слов, крайне редко вносит что-то новое в уже сложившиеся нормы. Несколько иначе табуирование происходит в поэтической речи. Работа автора над текстом, его тщательное осмысление влечет внесение индивидуально-авторских элементов в процесс табуирования слов. Наиболее ярко это выражено в фольклорных поэмах М. Цветаевой («Царь-Девица», «Молодец», «Переулочки», «Егорушка»).

То, что использование М. Цветаевой приема табуирования было сознательным, недоговаривания и умолчания — намеренными, можно утверждать с уверенностью, поскольку необходимость сотворчества читателя, его труда, вложенного в понимание произведения, возводилась М. Цветаевой в ранг обязательного условия чтения: «А что есть чтение — как не разгадывание, толкование, извлечение тайного, оставшегося за строками, за пределом слов. Чтение — прежде всего — сотворчество» (СС 5, 292-293). Намеренность, сознательность табуирования, подтверждается записями в черновиках к фольклорным поэмам, письмах, например: «Эта вещь [«Молодец»] написана вслух. Спойте вслед!. Что могла—указала ударениями, двоеточиями, тирэ. Остальное предоставляю чутью и слуху читателя: абсолютному слуху абсолютного читателя» (НСТ, 152).

Проведенное исследование показало, что наиболее часто словесные табу использовались М. Цветаевой в конце второго (1920-1921) и в течение третьего периода (1922-1926) развития поэтического идиолекта1, хотя отдельные случаи зафиксированы и раньше, и позже. Источником многих ее произведений в это время становились народные сюжеты: сказочные, былинные, песенные. Это свидетельствует о том, что табу в поэтическом идиолекте М. Цветаевой напрямую связаны с влиянием на ее творчество фольклора, в котором отразились древнейшие народные верования.

Обращение М. Цветаевой к фольклору можно объяснить несколькими причинами, которые выделила Л.В. Зубова [Зубова 1999, 150-153]. Специфика фольклора такова, что, с одной стороны, он имеет свои законы, которые соблюдаются автором и тем самым сохраняются во времени; с другой стороны, писатель, осознающий себя как часть народа, создающего фольклор, может позволить себе разрушать стереотипы и выразить авторскую индивидуальность. Обе эти стороны обращения к фольклору ценностны.

Фольклорность основы обусловила фольклорность языка. «Фольклорный язык при всей его каноничности допускает трансформацию слова — фонетическое удлинение или сокращение, словообразование с обилием суффиксов, модифицирующих значение и прибавляющего коннотации, порождает семантическую диффузность повторением одного и того же слова в разных контекстах» [Зубова 1999, 152]. Такое свойство фольклорного языка присуще и языку поэзии М. Цветаевой.

Фольклорное слово отражает синкретизм различных образов, абстрактного и конкретного, действия, признака и предмета, что находит свое выражение и в контекстуальной смысловой множественности цветаевского слова» [Зубова 1999, 152]. В силу этих причин фольклорная форма осмысливалась Цветаевой как суть вещи, основа для максимальной реализации личности автора.

1 Согласно периодизации, предложенной О.Г. Ревзиной [Ревзина 1990].

М. Цветаева в характерной для нее манере не оформляла материал просто как удачную стилизацию под фольклор. Специфика цветаевского фолькло-ризма в том, что она никогда не брала народный сюжет, чтобы просто облечь его в поэтическую или более современную форму. Любой фольклорный мотив она переосмысливала в соответствии со своим уникальным мировоззрением и собственной философско-эстетической концепцией. Применительно к словесному табуированию это выразилось в семантической и функциональной амбивалентности ее табу, проявлявшейся на разных уровнях: в восприятии и толковании М. Цветаевой концептуальных понятий, применении способов табуи-рования, расстановке оценочных акцентов, семантических оттенках эвфемизмов и наделении словесных табу различными функциями.

Амбивалентность концептов становится очевидной при анализе слов-табу некоторых ТГ, представленных в текстах поэм более широко. Наиболее выразительно табуирование слов ТГ «смерть», «нечисть», «небеса», «имена» как понятий, занимающих огромное место в мифопоэтической, концептуальной системе М. Цветаевой. Осмысление этих тем на разных этапах жизни способствовало их яркому, разностороннему, порой противоречивому воплощению в поэтическом идиолекте автора. К примеру, М. Цветаева с ужасом думала о смерти близких людей, но всегда готовилась к своей преждевременной гибели и воспринимала ее как нечто очевидное и неизбежное.

Амбивалентно и восприятие М. Цветаевой имени (как в узком смысле, так и в широком). Имена для нее — это средство воздействия на вещь или человека. Имена вещи могущественны и сами по себе, поэтому обращаться с ними надо осторожно, к их выбору подходить избирательно. Такое восприятие и осознание двойственности имен (шире — сакральных и поэтических слов) совпадает с традиционным. Слово «и созидательно, и губительно» [Зубова 1999,153].

Менее выразительно и более традиционно табуирование слов ТГ «части тела», «болезнь», «одежда, украшения», «пища», «любовь», что может быть связано с традиционностью восприятия автором денотатов этих ТГ.

Семантическая классификация слов-табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой полностью совпадает с традиционной, однако оттенки смысла связаны со спецификой авторского мировосприятия. Например, осознание пути грешников на «тот» свет как вознесения проявляется в эвфемизме тартарары для обозначения неба (для М. Цветаевой характерна мысль не о провале, а о «вознесении в Ад»). Абсолютизация образа небес как высшего бытия выражена в замене слова небеса патронимами (Синъ-Озеровна, Зорь-Лазаревна и под.). При этом подчеркивается значимость небес как конца жизненного пути человека, единственно возможного итога его существования. Отсюда множество эвфемизмов неба, ассоциативно связанных со смертью: Синь-Ладановна, Сгжъ-Бережок, Синъ-Савановна, Глыбъ-Яхонтовна, котел без дна, тартарары, (наш) положок.

Нестандартность оценочных акцентов, специфическое деление образов и понятий на положительные и отрицательные отразилось в табуировании слов ТГ «нечисть». При достаточно подробной, яркой и разнообразной характеристике представителей темных сил (ТГ «нечисть», «имена») слова с религиозной (христианской) семантикой бледны, стандартны и идентифицируются не как эвфемизмы, а как устойчивые перифрастические выражения. Причин тому несколько. Во-первых, для христианства (в частности православия) не характерна традиция табуирования имени Бога и других сакральных слов. Во-вторых, подобная специфика передачи христианских мотивов может являться следствием равнодушия М. Цветаевой к православию, введения образов с данной семантикой только в связи с требованиями сюжета и для усиления выразительности противоположного демонического начала (нечисти, колдунов, ведьм), воспринимаемого автором как непременного составляющего творческой личности.

То, что кажется отрицательным обычному человеку, М. Цветаева часто наделяет положительной коннотацией, и наоборот. Например, жизнь в общепринятом понимании (как обустроенный быт, размеренное времяпрепровождение) для любой творческой личности есть смерть; в то же время ситуация надрыва, постоянное напряжение чувств и есть одно из проявлений истинной жизни поэта. Эта особенность цветаевского мировосприятия отразилась, к примеру, в табуировании слов ТГ «смерть».

Специфика философско-эстетических взглядов М. Цветаевой, воплотившихся в ее поэтическом идиолекте, проявляется в характеристиках главных героев фольклорных поэм: убийство предусматривает самопожертвование, отречение от принципов церковной морали во имя истинной любви; с точки зрения М. Цветаевой, это оправданно, поэтому ее герой — Молодец, а не упырь. Отсюда приятие, а не отрицание образа Маруси и ведуньи из «Переулочков». Егорушка, наделенный чертами оборотня, вскормленный волчицей буян, принимаем в раю, поскольку он бунтарь, живой, разноплановый и тем интересен автору.

В Царь-Девице меньше девичьих качеств, чем в ее возлюбленном. Неназванная в «Переулочках» Маринка активнее богатыря, что противоположно источнику-былине. Такая трактовка образов совпадает с общим цветаевским восприятием женской и мужской сути, когда женщина стремится изменить свою судьбу, более активна, смела и решительна по сравнению с мужчиной1. Интерес М. Цветаевой к нестандартным персонажам проявляется в табуиро-вании имен, подчеркивающем их необычную сущность.

Амбивалентность способов табуирования заключается в использовании для объяснения читателю/собеседнику сути запретного слова не одного из традиционных способов, а нескольких. Известно несколько традиционных способов табуирования слов: замена запретного слова эвфемизмами на основе метафоры, метонимии, синекдохи, антонимии, синонимии, видоизменение слова-табу (анаграмма, добавление отрицательной приставки, однокорневой повтор) и т.д. Обычный человек в конкретной ситуации, как правило, пользуется одним из способов. М. Цветаева, обладая поэтическим талантом и тонким чувством языка, стремится увлечь читателя, для чего использует в рамках одной ситуации или для характеристики одного денотата несколько известных способов табуирования (черт — Сам-сам, не-наш, с кисточкой', упырь — Молодец, у— [пырь]).

Чаще всего табуирование в фольклорных поэмах осуществляется способом эвфемизации. Развитие этого способа в цветаевском идиолекте идет двумя путями. Во-первых, могут использоваться общепринятые эвфемизмы или формы слов, характерные для фольклора (нежить — 'представители темных сил', шишига — 'черт' (как ругательство, о ветре), дядька — 'кол

1 Ту же «подмену» можно наблюдать в драмах У. Шекспира («Ромео и Джульетта», «Гамлет»), когда мужчины склонны к размышлениям и бездейственны, а женщины действуют импульсивно и решительно. дун', Полунощница — 'злой демон', заугольничек — 'незаконнорожденный ребенок'; гости расхорошиё). Во-вторых, М. Цветаева создает индивидуально-авторские эвфемизмы в соответствии со своими установками и задачами (кумачи, гикоты-торги — 'нечисть', рубаха кумашная — 'упырь', ладонъ-глубизна — 'небеса'). Как правило, для таких эвфемизмов характерна семантическая емкость — одна из основных черт поэтического идиолекта М. Цветаевой. Увеличение семантической емкости слова достигается несколькими способами. Например, путем актуализации в слове нескольких значений: 'нечисть' — страсти: семантическая и фонетическая связь с муками (от страдать), испугом (от страх), крайней степенью влечения; 'нечисть' — кумачи: идея родства, связь с крещением (от кум — 'крестный отец'), торговлей (от кумач — 'ткань'), кровью (от кумачовый — 'цвет крови').

Второй вариант увеличения семантической емкости слов — изменение смысла слова-эвфемизма до противоположного (выстроить дом на крестовой улице — от прямого значения 'построить жилище на перекрестке', то есть призвать к жизни, к табуированному 'похоронить' (то есть предать смерти); молодец — от прямого значения 'похвала' до табуированного 'покойник'; красная девица — от архаического и народно-поэтического 'красавица' до 'убийца, обагренная кровью'; гости — от прямого 'пришедшие в дом люди' (как правило, желанные) до табуированных значений 'нечисть' (нежеланные существа в доме), 'покойник' (ушедший из дома, покинувший дом); тартарары — от обозначения самого нижнего мира к обозначению небес как самого верхнего мира.

Третий способ увеличения семантической емкости слов — опредмечивание метафор. Например, на основе метафоры подобран эвфемизм вторая земля, который опредмечивается как 'небеса — место обитания умерших'. Особую значимость приобретает данный эвфемизм в контексте смерти-вознесения упыря, который вместо того, чтобы быть погребенным в земле, провалиться в преисподнюю, перемещается в небо. Моря небесные опредмечиваются как небеса на основе сходства сравниваемых в метафоре явлений.

Наконец, может иметь место воскрешение внутренней формы слова в процессе эвфемизации (например, котел без дна — 'бездна'; вечностьнеделя — 'не делая' (актуализация смерти как состояния покоя); царевичев усердный шептун — 'у сердца').

Основная функция цветаевских эвфемизмов — не назвать запретное явление напрямую, но дать ему как можно более полную характеристику иносказательно.

Б.А. Ларин выделял три разряда эвфемизмов: «1) общеупотребительные эвфемизмы национального литературного языка; 2) классовые и профессиональные эвфемизмы; 3) семейно-бытовые» [Ларин 1961, 122]. В фольклорных поэмах М. Цветаевой используются только эвфемизмы первого разряда, что обусловлено жанровой спецификой произведений и сюжетами. Связь между веками, между архаикой фольклорной основы и современностью создается в том числе с помощью подобных эвфемизмов.

Иногда слова-табу видоизменяются или опускаются вовсе (просто умалчиваются), что подчеркивает одновременно и архаичную основу их использования, и литературное структурирование поэтического текста.

Основные особенности табу-недоговариваний — это их восстановление по рифме и ритму (кроме на-ли-) и обязательное сюжетное обоснование. Как правило, они являются следствием нарушения коммуникативного акта, например, смерти говорящего (у-[пырь\), внешних помех (бой колокола), нежелания слушать (мату-[шка]). Иногда недоговаривания обусловлены внезапной сменой декораций, резким перенесением сюжетного действия в другой интерьер (на-ли-).

Амбивалентно одновременное выполнение цветаевскими табу как традиционных функций, представленных в архаике, так и связанных со спецификой авторских задач. Основные функции, выполняемые табу и эвфемизмами в поэмах М. Цветаевой, традиционны: предохранительная, объяснительная и регламентирующая. В то же время табуированные слова выполняют и специфические функции, которые обусловлены особенностями поэтического текста и соответствуют основным постулатам литературы XX в.: привлечение внимания читателя, создание необычного фона повествования, в некотором смысле детективность, заключенная в необходимости читательской дешифровки текста. Табу и эвфемизмы выполняют анонсирующую функцию, приобретают сюжетообразующее значение (указывают на изменение физического состояния героев, отсчитывают сюжетное время и т.д.), привлекая таким образом читателя к соучастию в сотворении смысла художественного текста.

Казалось бы, народные сюжеты и современная интерпретация трудно совместимы, однако с помощью древнейших, архаических табу М. Цветаева передает значимые детали современного ей мира. Например, символистскую трактовку синего цвета как символа абсолютного бытия, творческого начала, высокого и божественного, она реализует в эвфемизмах для обозначения небес.

М. Цветаева осознавала магическую силу слов. Знала она и то, что иногда прямое наименование потустороннего необходимо. К примеру, чтобы вызванный черт вернул потерявшуюся вещь: «Никак не иначе, как черт занес! Привяжи, Мусенька, платочек к стуловой ножке и три раза, да так — без сердца, ласково (выделено мной. — P.O.): "Черт-черт, поиграй да отдай."»1 (СС 5,42). Позже она обозначит одну из характерных черт русского менталитета в поэме «Егорушка»:

Кто черта не шумнет спроста — На той на шее нет креста. Так, стало, русский ты кругом — Коль на смерть прешь за картузом\ (СС 3, 733) Такое состояние постоянного поиска границ дозволенного и запретного -типично для русского человека вообще и тем более для М. Цветаевой с ее уникальным мировосприятием (о двоеверии самой Цветаевой см., например, [Коркина 1987]). Психологическое напряжение, эмоциональный и творческий накал для М. Цветаевой были обычными, а язычество и православие сложным образом переплетались в ее мировоззрении, что выразилось в феномене «многобожия поэта». Обращаясь к фольклорным истокам, Цветаева постоянно отражала в своем творчестве специфику духовной культуры русского народа — сосуществование в сознании одного человека веры в злых духов и христианского Бога. По нашему мнению, этим можно объяснить то, что табу на наде

1 В данном отрывке из эссе «Черт» можно проследить влияние традиции табуирования в том, что имя черта повторяется дважды (повтор — один из способов эвфемизации, хотя и не основной) и сопровождалось вызывание черта ласковыми интонациями, чтобы задобрить его. ленные сакральным смыслом слова соблюдались ею непоследовательно. Тем не менее, словесное табуирование — это одна из наиболее выразительных и интересных черт цветаевского поэтического идиолекта как совокупности лучших, наиболее ярких поэтических, языковых приемов, ведь на протяжении всей жизни М. Цветаевой табу так или иначе проявлялись в текстах ее произведений, будучи сконцентрированными в фольклорных поэмах.

Как удачно обозначила специфику цветаевского гения М.Ю. Нарынская, «талант М.И. Цветаевой — в способности превращать объект своей рефлексии в сложный концепт, который требует многоуровневого, разноаспектного толкования» [Нарынская 2004, 36]. Взглянув на фольклорные тексты М. Цветаевой с позиций этнолингвистики, используя в исследовании методы сопоставления, семантического, структурного, фонетического анализа, интерпретации текстов и лингвистического материала, мы обозначили новую яркую черту поэтического идиолекта М. Цветаевой — словесное табуирование.

Использование М. Цветаевой архаических табу — это одновременное следование литературной традиции и частичный отход от нее, пример удивительной спаянности мифа и современности, при которой фольклорный элемент, органически влившийся в художественную ткань произведения, переплавленный в глубинах авторского замысла, сливается с собственным авторским голосом. Ни один аспект табуирования не был оставлен М. Цветаевой без внимания или в неизменном виде, но каждый был тщательно осмыслен и переработан в соответствии со специфическими авторскими задачами, не утратив при этом своей сути.

Врожденная способность Марины Цветаевой чувствовать язык и культуру своего народа позволила ей остаться в рамках традиции табуирования, но внести максимум собственного, нестандартного, органически вплетая индивидуально-авторское в фольклорную канву.

Взглянув на язык (а следовательно, и смысл) произведений М. Цветаевой по-новому, нельзя разгадать загадку ее феномена, но возможно глубже постичь природу ее творчества и специфику ее поэтического идиолекта, разгадав некоторые из множества ее текстуальных загадок.

Список научной литературыРутер, Ольга Александровна, диссертация по теме "Русский язык"

1. СС 1-7 Цветаева М. Собрание сочинений в семи томах. - М.: Эллис Лак, 1993-1995.-Т. 1-7.

2. НЗК 1-2 Цветаева М. Неизданное. Записные книжки. - В 2 т. - М.: Эллис Лак 2000,2000-2001. - 560 с. (т. 1); 544 с. (т. 2).

3. НСТ Цветаева М. Неизданное. Сводные тетради. - М.: Эллис Лак, 1997.-640 с.

4. ПНГ Цветаева М. Письма к Наталье Гайдукевич. - М.: Русский путь, 2003.

5. Ахманова 2004 Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. -Изд-е 2-е. - М.: Едиториал УРСС, 2004. - 576 с.

6. Вейсман 1882 -Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь. СПб., 1882.

7. Даль 1-4 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. -В 4 т. - Т. l^i. - М.: Русский язык, 1989-1991.

8. MAC 1-4 Словарь русского языка / Под общ. ред. А.П. Евгеньевой. -В 4 т. - Т. 1-4. - М.: Русский язык; Полиграфресурсы, 1999.

9. Розенталь 1985 Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистических терминов. - М.: Просвещение, 1985. - 399 с.

10. СлРЯ XI-XVII вв. 1-26 Словарь русского языка XI-XVII вв. - Вып. 1-26. -М.: Наука, 1975-2002.

11. СРНГ 5-35 Словарь русских народных говоров / Под общ. ред. Ф.П. Филина. - Вып. 5-35. - Л. - СПб.: Наука, 1970-2001.

12. СтСл 1999 Старославянский словарь (по рукописям X-XI веков) / Под ред. P.M. Цейтлин, Р. Вечерки и Э. Благовой. - 2-е изд., стереотип. - М.: Русский язык, 1999.-842 с.

13. Фасмер 1-4 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка в четырех томах. - Т. 1-4. - М.: Прогресс, 1964-1975.

14. ФСРЯ 1987 Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А.И. Молоткова. - Изд-е 4. - М.: Русский язык, 1987. - 543 с.

15. Хазагеров, Ширина 1994 Словарь тропов и фигур // Хазагеров Т.Г., Ширина Л.С. Общая риторика. - Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 1994. - 192 с.

16. Черных 1-2 Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. - Т. 1-2. - М., 1994.1. БИБЛИОГРАФИЯ

17. Абаев В.И. Из истории слов // Вопросы языкознания. 1958. - № 2. -С.112.

18. Агапкина Т.И. Имя // Славянская мифология: Энциклопедии, словарь. -М.: Эллис Лак, 1995.-С. 210-213.

19. Агапкина Т.И. Молчание // Славянская мифология: Энциклопедии, словарь. М.: Эллис Лак, 1995. - С. 265-267.

20. Агапкина Т.А., Невская Л.Г. Гость // Славянские древности: Этнолин-гвистии. словарь. Т. 1. - М.: Междунар. отношения, 1995. - С. 531-533.

21. Агапкина Т.А., Усачева В.В. Болезнь человека // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 1. - М.: Междунар. отношения, 1995. -С.225-227.

22. Айзенштейн Е.О. Сны Марины Цветаевой. СПб.: Академический проект, 2003.-464 с.

23. Аксенова Е. Перифраз // Словарь литературоведческих терминов. -М.: Просвещение, 1974. С. 267.

24. Александров В.Ю. Фольклорно-песенные мотивы в лирике М.Цветаевой // Русская литература и фольклорная традиция. Волгоград: ВГПИ, 1983.-С. 103-112.

25. Александров В.Ю. Фольклоризм М. Цветаевой (стихотворная поэтика, жанровое своеобразие): Автореф. дисканд. филол. наук. М., 1989. - 16 с.

26. Александров В.Ю. О некоторых тенденциях построения «фольклорного» стиха М. Цветаевой // Литература и фольклор: Вопросы поэтики: Межвуз. сб. науч. трудов. Волгоград, 1990. - С. 125-130.

27. Александров В.Ю. Загадка в поэтической структуре поэмы М. Цветаевой «Молодец» // Анализ художественного произведения. Киров, 1993. -С.144-152.

28. Александров В.Ю. Евангелие от Марины // Марина Цветаева в XXI веке. XIII и XIV Цветаевские чтения в Болшеве: Сб. докладов. М.: Возвращение; Музей М.И. Цветаевой в Болшеве, 2003. - С. 139-143.

29. Алешковский Ю. Мат слова священные // Аргументы и факты. -1999.-№38.-С. 19.

30. Андреев Н.П. Фольклор и его история // Русское народное поэтическое творчество: Хрестоматия по фольклористике. М.: Высшая школа, 1986.-С. 64-77.

31. Арапова Н.С. Эвфемизм // Русский язык. Энциклопедия. М.: Большая Российская энциклопедия; Дрофа, 1998. - С. 636.

32. Арнаутова Ю.Е. Колдуны и святые: Антропология болезни в средние века. СПб.: Алетейя, 2004. - 398 с.

33. Арутюнова Н.Д. Молчание: контексты употребления // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М., 1994. - С. 106-117.

34. Архипенко H.A. Лексика мифологической системы донских казаков как части духовной культуры: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Ростов н/Д., 2000.-28 с.

35. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М.: Изд. группа «Прогресс»; Прогресс-Академия, 1992. - 528 с.

36. Афанасьев А.Н. Древо жизни: Избранные статьи. М.: Современник, 1982.-464 с.

37. Афанасьев А.Н. Живая вода и вещее слово. М.: Советская Россия, 1988.-508 с.

38. Афанасьева Н.Е., Плотникова A.A. Гроб // Славянские древности: Эт-нолингвистич. словарь. Т. 1. - М.: Междунар. отношения, 1995. - С. 553-558.

39. Афанасьева H.A., Шишкина О.Ю. Мифологема и архетип в языковой модели мира М. Цветаевой // На путях к постижению М. Цветаевой: Сб. докладов IX Цветаевской междунар. науч.-тематич. конференции. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2002. - С. 378-385.

40. Ахметов А.К. Табу и эвфемизмы в казахском языке: Автореф. дис. канд. филол. наук. Алма-Ата, 1986. - 24 с.

41. Базанов В.Г. От фольклора к народной книге. Л.: Художественная литература, 1983.-342 с.

42. Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян.-Л., 1983.

43. Байбурин А.К. Слово в ритуале // Литературный процесс и проблемы литературной культуры. Таллинн, 1988. - С. 116.

44. Байбурин А.К. Ритуал: между биологическим и социальным // Фольклор и этнографическая действительность. СПб., 1992. - С. 18-28.

45. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. СПб., 1993.

46. Байбурин А.К., Левинтон Г.А. Похороны и свадьба // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. М.: Наука, 1990.-С. 64-99.

47. Байбурин А.К., Топорков А.Л. У истоков этикета. Л.: Наука, 1990. -168 с.

48. Бакастова Т.В. Имя собственное в художественном тексте // Русская ономастика: Сб. науч. трудов. Одесса: Изд-во ОГУ, 1984. - С. 157-160.

49. Бараг Л.Г. Традиционное и новое в художественной лексике волшебной белорусской сказки // О традициях и новаторстве в литературе и устном народном творчестве. Вып. 2. - Уфа, 1972. - С. 25-42.

50. Бгажноков Б.Х. Прием почетного гостя в традиционной культуре адыгских (черкесских) народов // Этнические стереотипы поведения. Л.: Наука, 1985.-С. 179.

51. Белова О.В. Бес // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. -Т. 1. -М.: Междунар. отношения, 1995. С. 164-166.

52. Белова О.В. Инородец // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 414-418.

53. Белова О.В. Красный цвет // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 647-651.

54. Белова О.В. Крест // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 651-658.

55. Белякова И.Ю. О концептах души, судьбы и тоски в поэтическом универсуме М. Цветаевой // Формула круга. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 1999.-С. 91-98.

56. Бертагаев Т.А. Об основных типах аппозитивных сочетаний в русском языке // Ученые записки МОПИ. Т. 32. - Вып. 2. - 1955. - С. 37-52.

57. Блок А. Поэзия заговоров и заклинаний // Блок А.А. Собр. соч. в 8 т. -М.-Л., 1960-1963. Т. 5. - 1962. - С. 36-65.

58. Богданов К.А. Очерки по антропологии молчания. Homo Tacens. -СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного ун-та, 1998. 352 с.

59. Богославская Л.М. Работа Марины Цветаевой с ономастическим материалом // Русская ономастика: Сб. науч. трудов. Одесса: Изд-во ОГУ, 1984.-С. 136-140.

60. Бородай Ю.М. Эротика — смерть — табу: трагедия человеческого сознания. М.: Гнозис; Русское феноменолог, общ-во, 1996. - 416 с.

61. Булгаков С.Н. Философия имени. СПб., 1999.

62. Вагурина Л.М. Славянская мифология: Словарь-справочник. М.: Линор & Совершенство, 1998. - 320 с.

63. Валеева Н. «Мое из меня любимое» // Марина Цветаева в XXI веке. XIII и XIV Цветаевские чтения в Болшеве: Сб. докладов. М.: Возвращение; Музей М.И. Цветаевой в Болшеве, 2003. - С. 150-153.

64. Варбот Ж.Ж. Табу // Русский язык. Энциклопедия. М.: Большая Российская энциклопедия; Дрофа, 1998. - С. 552.

65. Введенская Л.А. Этюды о мастерстве М. Стуруа. Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 1988.- 138 с.

66. Велецкая Н.Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М.: София, 2003. - Изд-е 2-е, испр. и доп. - 240 с.

67. Видлак С. Проблема эвфемизма на фоне теории языкового поля // Этимология. 1965: Материалы и исследования по индоевропейским языкам. -М.: Наука, 1967. С. 267-285.

68. Виноградов В.А. Идиолект // Русский язык. Энциклопедия. М.: Большая Российская энциклопедия; Дрофа, 1998. - С. 144-145.

69. Виноградов С.М. Вам сквернословие не к лицу // Наука и жизнь. -1993.-№4.-С. 32-33.

70. Виноградова Л.Н. Заговорные формулы от детской бессонницы как тексты коммуникативного типа // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Заговор. М.: Наука, 1993. - С. 153-164.

71. Виноградова Л.Н., Толстая С.М. Мотив «уничтожения проводов нечистой силы» в восточнославянском купальском обряде // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. - М.: Наука, 1990.-С. 99-118.

72. Виноградова Л.Н., Толстая С.М. К проблеме идентификации и сравнения персонажей славянской мифологии // Славянский и балканский фольклор: Верования. Текст. Ритуал. М.: Наука, 1994. - С. 16-44.

73. Виноградова Л.Н., Толстая С.М. Ведьма // Славянские древности: Эт-нолингвистич. словарь. Т. 1. - М.: Междунар. отношения, 1995. - С. 297-301.

74. Волошина Т.А., Астапов С.Н. Языческая мифология славян. Ростов н/Д: Феникс, 1996.-448 с.

75. Генерозов Я.Г. Русские народные представления о загробной жизни. -Саратов, 1983.

76. Гимбутас М. Славяне. Сыны Перуна. М.: ЗАО Центрполиграф, 2003.-216 с.

77. Головко В.М. Факторы эволюции идиостиля Марины Цветаевой в интерпретации А.С. Эфрон П На путях к постижению М. Цветаевой: Сб. докладов IX Цветаевской междунар. науч.-тематич. конференции. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2002. - С. 375-377.

78. Горбаневский М.В. «Мне имя — Марина.»: Заметки об именах собственных в поэзии М. Цветаевой П Русская речь. 1985. -№ 4. - С. 56-64.

79. Горбаневский М.В. Ономастика в художественной литературе. -М., 1988.

80. Горькова Т. «.Вряд ли удастся умереть совсем.»: К метафизике поэтического сознания // Марина Цветаева в XXI веке. XIII и XIV цветаевские чтения в Болшеве: Сб. докладов. М.: Возвращение; Музей М.И. Цветаевой в Болшеве, 2003. - С. 25-32.

81. Григорьев В.П. Грамматика идиостиля. В. Хлебников. М., 1983.

82. Громов Д. Иная гуманность (к вопросу о психологии смерти в архаичных и современных культурах) // Велецкая H.H. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М.: София, 2003. - С. 208-237.

83. Грякалова Н.Ю. Проблема фольклоризма русской поэзии начала XX в. (литературное направление и творческая индивидуальность): Дис. . канд. филол. наук. JL, 1984. - 218 с.

84. Гура A.B. Волк // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. -Т. 1. -М.: Междунар. отношения, 1995. С. 411-418.

85. Гура A.B. Жених // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. -Т. 2. М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 202-205.

86. Гура A.B. Коршун // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь.-Т. 2.-М.: Междунар. отношения, 1999.-С. 613-615.

87. Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М., 1990.

88. Гуревич А.Я. Филипп Арьес: Смерть как проблема исторической антропологии // Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М.: Изд. группа «Прогресс»; Прогресс-Академия, 1992. - С. 5-32.

89. Гусев В.Е. Фольклоризм // Восточнославянский фольклор: Словарь научной и народной терминологии. Минск: Наука и техника, 1993. - С. 406-407.

90. Гусев В.Е., Штробах X. Фольклоризм // Свод этнографических понятий и терминов. Народные знания. Фольклор. Народное искусство. Вып. 4. -М.: Наука, 1991.-С. 150-151.

91. Даль В.И. Пословицы, поговорки и прибаутки русского народа в двух томах. Т. 2. - СПб.: Литера, ВИАН, 1997. - 416 с.

92. Де Кастро Ж. Физиология табу // Вопросы философии. 1956. - № 3. -С. 192-201.

93. Дуглас М. Чистота и опасность: Анализ представлений об осквернении и табу. -М.: КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 2000. 288 с.

94. Елеонская E.H. Сказка, заговор и колдовство в России: Сб. трудов. -М.: Индрик, 1994.-272 с.

95. Ельницкая С.И. Статьи о Марине Цветаевой. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2004. - 304 с.

96. Ерёмина В.И. К вопросу об исторической общности представлений свадебной и погребальной обрядности // Русский фольклор. Вып. 24. - Л.: Наука, 1987.-222 с.

97. Ерёмина В.И. Ритуал и фольклор. Л.: Наука, 1991. - 208 с.

98. Ерёмина В.И. Заговорные колыбельные песни // Фольклор и этнографическая действительность. СПб., 1992. - С. 29.

99. Ефимов А.И. Стилистика художественной речи. М.: Изд-во МГУ, 1961.-520 с.

100. Жельвис В.И. Поле брани: Сквернословие как социальная проблема в языках и культурах мира. Изд. 2, перераб. и доп. - М.: НИЦ «Ладомир», 2001.-349 с.

101. Жогина К.Б. Имя собственное как средство гармонической организации поэтического текста: на материале лирических стихотворений М.И. Цветаевой: Дис. канд. филол. наук. Ставрополь, 1997. - 265 с.

102. Жогина К.Б. «Поэтика имени» М. Цветаевой // М. Цветаева: Личные и творческие встречи, переводы ее сочинений: Сб. докладов VIII Цветаевской междунар. науч.-тематич. конференции. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2001. -С. 276-290.

103. Жогина К.Б. К вопросу о безымянности в поэтическом идиостиле М.И. Цветаевой // Лики Марины Цветаевой: Сб. докладов XIII Междунар. на-уч.-тематич. конференции. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2006. - С. 111-115.

104. Забылин М. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. М.: Книга Принтшоп, 1989. - 607 с.

105. Захаркин А. Эллипсис // Словарь литературоведческих терминов. -М.: Просвещение, 1974. С. 466.

106. Зеленин Д.К. Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии. Ч. 1-2 // Сб. музея антропологии и этнографии. - Т. 8-9. - Л., 1929-1930.

107. Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М.: Наука, 1991. - 512 с.

108. Зеленин Д.К. К вопросу о русалках (Культ покойников, умерших неестественною смертью, у русских и у финнов) // Избранные труды. Т. 1. -Статьи по духовной культуре, 1901-1913. -М.: Индрик, 1994. - С. 230-300.

109. Зеленин Д.К. Древнерусский языческий культ «заложных» покойников // Избранные труды. Т. 2. - Статьи по духовной культуре, 1917-1934. -М.: Индрик, 1999. - С. 17-34.

110. Зеленин Д.К. Имущественные запреты как пережитки первобытного коммунизма // Избранные труды. Т. 2. - Статьи по духовной культуре, 1917-1934.-М.: Индрик, 1999.-С. 181-261.

111. Зубова Л.В. Модель народно-поэтических аппозитивных сочетаний в поэзии М. Цветаевой // Язык жанров русского фольклора. Петрозаводск: Изд-во ПТУ, 1983. - С. 49-58.

112. Зубова Л.В. Традиции стиля «плетение словес» у Марины Цветаевой («Стихи к Блоку», 1916-1921 гг., «Ахматовой», 1916 г.) // Вестник Ленинградского университета. Серия истории, языка и литературы. 1985. -№9.-С. 47-52.

113. Зубова Л.В. Потенциальные свойства языка в поэзии М. Цветаевой: Семантический аспект. Л., 1987.

114. Зубова JI.B. «Черный, черный оку — зелен.» // Русская речь. -1988,-№4.-С. 31-36.

115. Зубова JI.B. Поэзия Марины Цветаевой: Лингвистический аспект. -Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. 264 с.

116. Зубова Л.В. Лингвистика поэтического микроконтекста (фрагмент из поэмы М. Цветаевой «Молодец») // Вестник СПбГУ. Сер. 2. - Вып. 1. -1992.-С. 19-22.

117. Зубова Л.В. Фонетическая динамика в поэзии М. Цветаевой // Вопросы стилистики: Межвуз. сб. науч. трудов. Вып. 24. - Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1992. - С. 47-57.

118. Зубова Л.В. Язык поэзии М. Цветаевой. СПб., 1999.

119. Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. М.: Наука, 1974. - 342 с.

120. Иванов C.B. Древние представления некоторых народов Сибири о слове, мысли, образе // Страны и народы Востока. Вып. 17. - Кн. 3. - М., 1975.

121. Иванова (Рутер) O.A. Модель народно-поэтических аппозитивных сочетаний в поэме-сказке М. Цветаевой «Молодец» // Материалы XXVIII научной студенческой конференции 2000 года. Ростов н/Д., 2000. - С. 10-12.

122. Итс Р.Ф. Шепот земли и молчание неба: Этнографические этюды о традиционных народных верованиях. М.: Политиздат, 1990. - 317 с.

123. Кабакова Г.И. Девушка // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 36-39.

124. ИЗ. Кабакова Г.И. Дети некрещеные // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 86-88.

125. Кагаров Е.Г. Словесные элементы обряда // Из истории русской советской фольклористики. Л., 1981.

126. Калашникова Т.В. Роль метафоры в становлении языковых значений (на примере сакральной лексики в германских языках): Дис. . канд. фи-лол. наук. М., 1995. - 227 с.

127. Капанадзе Л.А. Семейный диалог и семейные номинации // Язык и личность. М.: Наука, 1989. - С. 100-104.

128. Капица Ф.С. Славянские традиционные верования, праздники и ритуалы. М.: Флинта; Наука, 2001. - 216 с.

129. Катаева-Лыткина Н. Поэт Марина Цветаева и семья композитора Скрябина // Октябрь. 1992. - № 10. - С. 174-179.

130. Катаева-Лыткина Н. «Большевик» и Марина Цветаева: Борис Бессарабов как личность и прототип героя стихотворения «Большевик» и поэмы «Егорушка» // Вопросы литературы. 1996. -№ 9-10. - С. 272-292.

131. Кацнельсон С.Д. Язык поэзии и первобытно-образная речь // Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. М., 1947. - Т. 6. - Вып. 4. -С. 301-316.

132. Козакова A.A. Особенности употребления грамматических категорий числа и степеней сравнения в идиостиле М. Цветаевой: Дис. канд. фи-лол. наук. Ростов н/Д., 2000. - 241 с.

133. Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. -СПб.: Филол. ф-т СПбГУ, 2000. 326 с.

134. Коркина Е.Б. Лирический сюжет в фольклорных поэмах М. Цветаевой // Русская литература. 1987. - № 4. - С. 161-167.

135. Коркина Е.Б. Поэмы Марины Цветаевой (Единство лирического сюжета): Дис. канд. филол. наук. Л., 1990.

136. Коркина Е.Б. Лирическая трилогия Цветаевой // Марина Цветаева. Симпозиум, посвященный 100-летию со дня рождения. Норфилд, Вермонт: Русская школа Норвичского университета, 1992. - С. 110-117.

137. Крадожен Е.М. Литературная норма и черты идиостиля М. Цветаевой // Становление и развитие норм русского языка XVII-XX вв. Хабаровск: ХГПИ, 1986. - С. 119-132.

138. Крицкая Н.В. Специфика языковых средств в поэме М. Цветаевой «Молодец» // Марина Цветаева: Эпоха, культура, судьба: Сб. докладов X Цветаевской междунар. науч.-тематич. конференции. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2003. - С. 358-364.

139. Крицкая Н.В. Сравнение в «русских» поэмах М. Цветаевой // Разноуровневые характеристики лексических единиц: Сб. науч. статей по материалам докладов и сообщений конференции. Ч. 2. - Смоленск, 2004. - С. 19-22.

140. Крупчанов JI. Метафора // Словарь литературоведческих терминов. -М.: Просвещение, 1974. С. 208.

141. Крысин Л.П. Эвфемизмы в современной русской речи // Русский язык конца XX столетия (1985-1995). М.: Языки русской культуры, 1996. -С. 384-408.

142. Кудрова И. Лирическая проза М. Цветаевой // Звезда. 1982. - № 10. -С. 172-183.

143. Кудрова И. «Загадка злодеяния и чистого сердца»: О мотивах в творчестве М.И. Цветаевой. // Звезда. 1992. -№ 10. - С. 144-150.

144. Кукушкина Е.Ю. «Домашний язык» в семье // Язык и личность. -М.: Наука, 1989.-С. 96-100.

145. Курланд Р., Матус Л. Символическое значение слова в поэзии (на материале слов «черный» и «белый» у М. Цветаевой и слова «зима» у А. Тарковского) // Современные проблемы русской филологии. Саратов, 1985. -С. 91-94.

146. Лавров H.H. Беременность и 4 группы крови. Ростов н/Д.: Феникс, 2002.-С. 86-99.

147. Лаврова С.Ю. Художественно-лингвистическая парадигма идиостиля М. Цветаевой: Дис. доктора филол. наук. М., 2000. - 428 с. + Прил.

148. Ларин Б.А. Об эвфемизмах // Проблемы языкознания: Сборник в честь академика И.И. Мещанинова. Л.: Издательство ЛГУ, 1961. - С. 110-124.

149. Левкиевская Е.Е. Вампир // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 1. - М.: Междунар. отношения, 1995. - С. 283-286.

150. Левкиевская Е.Е. Демонология народная // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. -М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 51-56.

151. Левкиевская Е.Е. Дорога // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 124-129.

152. Левкиевская Е.Е. Замок // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 263-266.

153. Левкиевская Е.Е. Змей летающий // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 330-332.

154. Левкиевская Е.Е. Змей огненный // Славянские древности: Этно-лингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 332-333.

155. Левкиевская Е.Е. Знахарь // Славянские древности: Этнолингви-стич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 347-350.

156. Левкиевская Е.Е. Игры при покойнике // Славянские древности: Эт-нолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 386-388.

157. Левкиевская Е.Е. Колдун // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 528-534.

158. Ли Янг Ий. Поэма-сказка Марины Цветаевой «Царь-Девица» (Фольклорные контексты поэта): Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1996.-23 с.

159. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Русская словесность: Антология. -М., 1997. С. 280-287.

160. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф — имя — культура // Ученые записки Тартуского госуниверситета. Вып. 308. Труды по знаковым системам. - T. VI. - Тарту, 1973. - С. 282-303.

161. Лютова С.Н. Максимилиан Волошин и Марина Цветаева: Эстетика смыслообразования. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2004. - 192 с.

162. Лютова С.Н. Метафоры оборотничества в поэме «Молодец»: образы и образа Марины Цветаевой // Лики Марины Цветаевой: Сб. докладов XIII Междунар. науч.-тематич. конференции. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2006.-С. 391-403.

163. Маковский М.М. Удивительный мир слов и значений: Иллюзии и парадоксы в лексике и семантике. М.: Высшая школа, 1989. - 199 с.

164. Маковский М.М. «Картина мира» и миры образов (Лингвокульту-рологические этюды) // Вопросы языкознания. 1992. - № 6. - С. 36-53.

165. Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов. М.: Гум. центр «ВЛАДОС», 1996.

166. Маковский М.М. Феномен табу в традициях и языке индоевропейцев: Сущность — формы — развитие. М.: Азбуковник, 2000. - 268 с.

167. Малкова Ю.В. Мифологическое слово в поэзии М. Цветаевой (нар-ратив и архетип) // Творчество писателя и литературный процесс: Межвуз. сб. науч. трудов. Иваново, 1994. - С. 83-91.

168. Малкова Ю.В. Своеобразие мифологизма в творчестве М.И. Цветаевой 20-х гг. («После России» — «Молодец» — «Федра»): Дис. . канд. филол. наук. СПб., 2000. - 197 с.

169. Маслова В.А. Концепт 'морок' как отражение мировосприятия поэта // На путях к постижению М. Цветаевой: Сб. докладов IX Цветаевской ме-ждунар. науч.-тематич. конференции. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2002. -С.386-393.

170. Маслова В.А. М. Цветаева как поэт культуры: Концепт кружения в поэзии и культуре // Марина Цветаева: Эпоха, культура, судьба: Сб. докладов X Цветаевской междунар. науч.-тематич. конференции. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2003. - С. 493-503.

171. Маслова В.А. Поэт и культура: концептосфера Марины Цветаевой: Уч. пособие. М.: Флинта; Наука, 2004. - 256 с.

172. Мейкин М. Марина Цветаева: поэтика усвоения. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 1997.-312 с.

173. Меркулова В.А. Народные названия болезней (на материале русского языка) // Этимология. 1967. М.: Наука, 1969. - С. 158-172.

174. Михайлов В.Н. Роль ономастической лексики в структурно-семантической организации художественного текста // Русская ономастика: Сб. науч. трудов. Одесса: Изд-во ОГУ, 1984. - С. 101-109.

175. Михайлова Т.А., Николаева H.A. Номинация смерти в гойдельских языках: к проблеме реконструкции кельтской эсхатологии // Вопросы языкознания. 1998. - № 1. - С. 121-139.

176. Монич Ю.В. Проблемы этимологии и семантика ритуализованных действий // Вопросы языкознания. 1998. - № 1. - С. 97-139.

177. Муратова Е.Ю. Марина Цветаева как интуитивный лингвист // Лики Марины Цветаевой: Сб. докладов XIII Междунар. науч.-тематич. конференции. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2006. - С. 116-122.

178. Нарынская М.Ю. Структурно-семантические особенности лексико-синтаксических окказионализмов в идиолекте М.И. Цветаевой: Дис. . канд. филол. наук. Ростов н/Д., 2004. - 216 с. + Прил.

179. Науменко Г.М. Народная мудрость и знания о ребенке. Этнография детства: Сб. фольклорных и этнографич. материалов. М.: Центрполиграф, 2001.-431 с.

180. Невзорова И. М. Цветаева и читатели: «Романтизм всерьез» // Марина Цветаева в XXI веке. XIII и XIV Цветаевские чтения в Болшеве: Сб. докладов. М.: Возвращение; Музей М.И. Цветаевой в Болшеве, 2003. -С. 89-101.

181. Невская JI.P. Семантика дома и смежных представлений в погребальном фольклоре // Балто-славянские исследования 1981. М., 1982. -С. 106-121.

182. Никитина С.Е. О многозначности, диффузии значений и синонимии в тезаурусе языка фольклора // Облик слова: Сб. статей памяти Д.Н. Шмелёва. М.: ИРЯ РАН, 1997. - С. 360-373.

183. Носова Г. А. Язычество в православии. М.: Наука, 1975.

184. Осипова Н.О. Художественный мифологизм творчества М.И. Цветаевой в историко-культурном контексте первой трети XX века.: Дис. д-ра филол. наук. М., 1998. - 380 с.

185. Осипова Н.О. Архетип пляски в поэме М. Цветаевой «Молодец» // Борисоглебье М. Цветаевой: Сб. докладов VI Цветаевской междунар. науч.-тематич. конференции. -М.: Дом-музей М. Цветаевой, 1999. С. 210-217.

186. Осипова Н.О. «Танцевальная» поэтика М.И. Цветаевой в художественном контексте Серебряного века // Марина Цветаева в XXI веке: XV и XVI Цветаевские чтения в Болшеве: Сб. докладов. М.: ИД Стратегия; Музей М.И. Цветаевой в Болшеве, 2005. - С. 236-247.

187. Очерки истории языка русской поэзии XX века: Поэтический язык и идиостиль. Общие вопросы. Звуковая организация текста. М.: Наука, 1990.

188. Очерки истории языка русской поэзии XX века: Грамматические категории. Синтаксис текста. -М.: Наука, 1993.-240 с.

189. Очерки истории языка русской поэзии XX века: Опыты описания идиостилей. -М.: Наследие, 1995.

190. Павловская ГЛ. Проблемы психологии творчества в художественном мире М.И. Цветаевой. Минск: Пропилеи, 2003. - 108 с.

191. Павловская Г.Ч. «Пасхальный архетип» в мироощущении М. Цветаевой // Лики Марины Цветаевой: Сб. докладов XIII Междунар. науч.-тематич. конференции. -М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2006. С. 373-378.

192. Переславцева P.C. Поэтика трагического в творческой эволюции М. Цветаевой: Автореф. дис. канд. филол. наук. Воронеж, 1998. - 23 с.

193. Петрухин В.Я. Черт // Славянская мифология: Энциклопедич. словарь. М.: Эллис Лак, 1995. - С. 391-392.

194. Петрухин В.Я. Конь // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 590-594.

195. Плотникова A.A. Кладбище // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 503-507.

196. Плотникова A.A., Усачева В.В. Дом // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 116-120.

197. Померанцева Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М.: Наука, 1975.- 192 с.

198. Попович М.В. Мировоззрение древних славян. Киев: Наукова думка, 1985.- 168 с.

199. Потебня A.A. Из записок по теории словесности // Потебня A.A. Теоретическая поэтика. М.: Высшая школа, 1990. - 344 с.

200. Потебня A.A. Символ и миф в народной культуре. М.: Лабиринт, 2000.-480 с.

201. Причитания. Л.: Советский писатель, 1960.-436 с.

202. Проценко Б.Н. Духовная культура донских казаков: Заговоры, обереги, народная медицина, поверья, приметы. Ростов н/Д, 1998. - 322 с.

203. Пухначев Ю.С. Число и мысль. Вып. 4. Четыре измерения искусства. - М.: Знание, 1981.- 176 с.

204. Пчелинцева К.Ф. Фольклорная и мифо-ритуальная традиции в «Городских столбцах» Н. Заболоцкого: Автореф. дис. . канд. филол. наук. -Волгоград, 1996. 17 с.

205. Разова И.И. Фольклорные мотивы в поэме М.И. Цветаевой «Переулочки» // Культурно-исторический диалог: Традиция и текст. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1993.-С. 121-137.

206. Ревзина О.Г. Некоторые особенности синтаксиса поэтического языка М. Цветаевой // Лингвистическая семантика и семиотика: Уч. записки Тартуского ун-та. Вып. 481, 2. - Тарту, 1979. - С. 89-106.

207. Ревзина О.Г. Из лингвистической поэтики (Деепричастия в поэтическом языке М. Цветаевой) // Проблемы структурной лингвистики. 1981. -М.: Наука, 1983. С. 220-233.

208. Ревзина О.Г. От стихотворной речи к поэтическому идиолекту // Очерки истории языка русской поэзии XX в.: Поэтический язык и идиостиль. Общие вопросы. Звуковая организация текста. М.: Наука, 1990. - С. 27-46.

209. Ревзина О.Г. Собственные имена в поэтическом идиолекте М. Цветаевой//Поэтика и стилистика. 1988-1990.-М., 1991.-С. 172-192.

210. Ревзина О.Г. Марина Цветаева // Очерки истории языка русской поэзии XX века: Опыты описания идиостилей. М.: Наследие, 1995. - С. 305-362.

211. Ревуненкова Е.В. Представления о волосах (опыт сравнительно-типологического анализа) // Фольклор и этнографическая действительность. -СПб., 1992.-С. 108-113.

212. Романенко Н. Имена собственные в системе национальных представлений // Материалы конференции аспирантов факультета филологии и журналистики. Ростов н/Д, 1996. - С. 25.

213. Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М.: Наука, 1987. - 782 с.

214. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. -М.: Наука, 1988. 782 с.

215. Рэдклифф-Браун А.Р. Табу // Рэдклифф-Браун А.Р. Структура и функция в примитивном обществе. -М.: Восточная литература; РАН, 2001. -С. 159-179.

216. Саакянц A.A. Марина Цветаева // Цветаева М. Стихотворения и поэмы. М.: Рипол-Классик, 1997. - С. 5-36.

217. Саакянц А.А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. М.: Эллис Лак, 1997.-816 с.

218. Саакянц А., Мнухин Л. Поэмы и театр Марины Цветаевой // Цветаева М. Собрание сочинений в 7-ми тт. Т. 3. - М.: Эллис Лак, 1994. -С. 768-774.

219. Санникова О.В. Брань // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 1. - М.: Междунар. отношения, 1995. - С. 250-253.

220. Седакова И.А. Дед // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 41-43.

221. Семашко Л.А. Лексико-семантическая группа древнеанглийских существительных со значением «дом, жилище»: Дис. . канд. филол. наук. -Л., 1987.-218 с.

222. Семенова Е.А. Поэзия: магия и совесть (Александр Блок и Марина Цветаева) // На путях к постижению М. Цветаевой: Сб. докладов IX Цветаевской междунар. науч.-тематич. конференции. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2002.-С. 232-238.

223. Синельникова Л.Н. К вопросу о сущности перифразы как функционально-семантической единицы речи // Вопросы грамматического строя современного русского языка. М., 1972. - С. 255-261.

224. Славянская мифология / Автор-составитель Е.Ф. Конев. Мн.: ООО «Харвест», 2003. - 256 с.

225. Слащев В.В. Змей // Славянская мифология: Энциклопедич. словарь. М.: Эллис Лак, 1995. - С. 196-197.

226. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. М., 1997.

227. Страхов А.Б. О пространственном аспекте славянской концепции бытия // Этнолингвистика текста. М.: Наука, 1988.

228. Тайлор Э.Б. Первобытная культура. М.: Политиздат, 1989. - 572 с.

229. Тайлор Э.Б. Миф и обряд в первобытной культуре. Смоленск: Русич, 2000. - 624 с.

230. Телетова Н.К. Поэма Марины Цветаевой «Молодец» // Звезда. -1988.-№ 6.-С. 106-110.

231. Телетова Н.К. Трагедия «Фауст» Гёте и поэма «Молодец» Цветаевой // Русская литература. 2000. - № 1. - С. 78-102.

232. Титова Е.В. Жанровая типология поэм М. Цветаевой: Автореф. дис. канд. филол. наук. Вологда, 1997. - 16 с.

233. Титова Е.В. «Преображенный быт»: Опыт историко-литературного комментария десяти поэм М. Цветаевой. Вологда, 2000. - 84 с.

234. Токарев С.А. Сущность и происхождение магии // Исследования и материалы по вопросам первобытных верований. Т. 51. - М., 1959.

235. Токарев С.А. Ранние формы религии. М.: Наука, 1990.

236. Толстая С.М. Вербальные ритуалы в славянской народной культуре // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М.: Наука, 1994. -С. 172-177.

237. Толстая С.М. Нечистая сила // Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М.: Эллис Лак, 1995. - С. 271-274.

238. Толстая С.М. Душа // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 162-167.

239. Толстая С.М. Заговоры // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 239-244.

240. Толстая С.М. Имя // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 408-413.

241. Толстая С.М. Славянские народные представления о смерти в зеркале фразеологии // Фразеология в контексте культуры. М.: Языки русской культуры, 1999. - С. 229-234.

242. Толстой Н.И. Из «грамматики» славянских обрядов // Ученые записки Тартуского госуниверситета. Труды по знаковым системам. Тарту: Изд-во Тартуского госуниверситета, 1982. - Вып. 15. - С. 57-71.

243. Толстой Н.И. О природе связей бинарных противоположностей типа правый левый, мужской - женский // Язык культуры и проблемы пере-водимости. - М., 1987.-С. 169-184.

244. Толстой Н.И. Аминь // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 1. - М.: Между нар. отношения, 1995. - С. 105.

245. Толстой Н.И. Белый цвет // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь.-Т. 1.-М.: Междунар. отношения, 1995.-С. 151-154.

246. Толстой Н.И. Бог // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 1. - М.: Междунар. отношения, 1995. - С. 202-203.

247. Толстой Н.И. Богородица // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь.-Т. 1. -М.: Междунар. отношения, 1995. С. 217-219.

248. Толстой Н.И. Вино // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 1. - М.: Междунар. отношения, 1995. - С. 373-374.

249. Толстой Н.И. Славянская мифология // Славянская мифология: Эн-циклопедич. словарь. М.: Эллис Лак, 1995. - С. 5-26.

250. Толстой Н.И., Усачева В.В. Волосы // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 1. - М.: Междунар. отношения, 1995. - С. 420-424.

251. Топоров В.Н. Заметка о двух индоевропейских глаголах умирания // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. М., 1990.

252. Трубачев О.Н. Из истории табуистических названий // Вопросы славянского языкознания. Вып. 3. - М.: Изд-во АН СССР, 1958. - С. 120-126.

253. Усачева В.В. Коса // Славянские древности: Этнолингвистич. словарь. Т. 2. - М.: Междунар. отношения, 1999. - С. 615-618.

254. Фарыно Е. Мифологизм и теологизм Цветаевой («Магдалина» — «Царь-Девица» — «Переулочки») // Wiener slawistischer Almanach. S.-Bd. 18. -Wien, 1985.

255. Флоренский П. Имена. М.: ACT; Харьков: Фолио, 2001. - 336 с.

256. Фрезер Дж. Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. -М.: Политиздат, 1986. 703 с.

257. Фрейд 3. Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии. СПб.: Алетейя, 1997. - 224 с.

258. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1978. - 352 с.

259. Фуксман М.А. Об анализе музыкально-тематических процессов в поэтическом тексте: проблемы теории (на примере «Крысолова» М. Цветаевой) // Филологический вестник РГУ. 2000. - № 1. - С. 60-69.

260. Хаушильд К. Нарратив и взрыв. Поэма-сказка М. Цветаевой «Царь-Девица» // Лики Марины Цветаевой: Сб. докладов XIII Междунар. науч.-тематич. конференции. М.: Дом-музей М. Цветаевой, 2006. - С. 281-292.

261. Цивьян Т.В. Мифологическое программирование повседневной жизни // Этнические стереотипы поведения. Л.: Наука, 1985. - С. 154-178.

262. Цивьян Т.В. Защита от дурного глаза: пример из албанской традиции // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Заговор. -М.: Наука, 1993. С. 164-169.

263. Цивьян Т.В. Отгадка в загадке: разгадка загадки? // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Загадка как текст. Ч. 1. - М., 1994.-С. 182-194.

264. Червинский П.П. Семантический язык фольклорной традиции. -Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 1989. 224 с.

265. Черепанова O.A. Мифологическая лексика русского Севера. Л.: Изд-во ЛГУ, 1983.-170 с.

266. Черепанова O.A. Роль имени собственного в мифологической лексике // Язык жанров русского фольклора. Петрозаводск, 1983. - С. 74-84.

267. Черных Н.В. Семантическая емкость слова в рамках теории семантического поля (на материале поэзии М.И. Цветаевой): Дис. . канд. филол. наук. Ростов н/Д., 2003.-216 с. + Прил.

268. Чистов К.В. Причитания у славянских и финно-угорских народов // Обряды и обрядовый фольклор. М.: Наука, 1982. - С. 101-114.

269. Чистяков В.А. Представления о дороге в загробный мир в русских похоронных причитаниях XIX-XX вв. // Обряды и обрядовый фольклор. -М.: Наука, 1982.-С. 114-126.

270. Шевеленко И.Д. Литературный путь Цветаевой: Идеология поэтика - идентичность автора в контексте эпохи. - М.: Новое литературное обозрение, 2002. - 464 с.

271. Northcote W. Thomas 1957 Northcote W. Thomas. Taboo // Encyclopaedia Britannica. - Toronto - London - Chicago. 1957 (reprint of 1768). - Vol. 21.-Pp. 732-733.