автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.06
диссертация на тему: Технология обработки бивня мамонта в эпоху верхнего палеолита

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Хлопачев, Геннадий Адольфович

Введение. Изделия из бивня мамонта как источник изучения верхнего палеолита

Постановка проблемы, цель и программа исследования).

Археологический источник: границы понятия.—

Костяной инвентарь — археологический источник верхнего палеолита. Общая характеристика.

Значение сырья для изучения костяного инвентаря.

Проблемы изучения изделий из бивня мамонта.

Цель и программа исследования.

Глава 1. Технология расщепления как способ обработки бивня мамонта.

Форма и внутренняя структура бивня мамонта.

Способы расщепления бивня.

Механизмы управления расщеплением бивня.

Система основных понятий и терминов в технологии расщепления бивня.

Глава 2. Продукты расщепления бивня: приемы отделения и морфологические особенности.

Методика исследования.—

Скалывание.

Поперечные отщепы.

Продольные отщепы.

Продольные пластинчатые неизолированные сколы.

Продольные изолированные сколы.

Поперечные изолированные стержневидные сколы.

Разламывание.

Поперечное разламывание бивня.

Продольное разламывание бивня.

Расслоение.

Плоские доотщепленные продукты расслоения.

Глава 3. Технология расщепления бивня на стоянках Русской равнины конца ранней-средней поры верхнего палеолита (28 —21 тыс.л.н.).

Памятники конца ранней поры верхнего палеолита (28-26 тыс.л.н.).

Сунгирьская стоянка.

Стоянка Русаниха.

Памятники средней поры верхнего палеолита (25-21 тысл.н.).

Стоянки костенковско-авдеевской культуры.

Авдеево (старый объект) - ABC.

Авдеево (новый объект) - АВН.

Костенки 1,1слой (первый комплекс).

Стоянка Хотылево 2.

Стоянка Гагарино.

Женские статуэтки из бивня: типы заготовок и способы построения фигуры

Глава 4. Технология расщепления бивня на стоянках Русской равнины поздней поры верхнего палеолита (20 -12 тыс.л.н.).

Стоянка Елисеевичи 1.

Стоянка Супонево.

Стоянки тимоновско-юдиновской культуры.

Стоянка Юдиново.—

Стоянка Тимоновка 1.

Стоянка Пушкари 1.

Стоянка Мезин.

Введение диссертации2004 год, автореферат по истории, Хлопачев, Геннадий Адольфович

Изделия из бивня мамонта как источник изучения верхнего палеолита (Постановка проблемы, цель и программа исследования)

Археология как область научного знания занимается сбором, изучением и интерпретацией данных об археологическом контексте, пространственном распространении и времени существования древних вещественных объектов. Цель археологии — познание закономерностей в изменении древней материальной культуры и на их основе переход к исторической интерпретации событий прошлого. Роль такой основы для перевода языка вещей на привычный исторический язык выполняют археологические источники. От того, насколько широкий смысл вкладывает исследователь в это понятие, часто зависит сама процедура археологического исследования. Поэтому, обращаясь к теме значения изделий из бивня в исследованиях эпохи верхнего палеолита, считаем необходимым пояснить сложившиеся у нас представления о границах понятия археологический источник.

Археологический источник: границы понятия

Понятие источник применительно к наукам о прошлом предполагает наличие объекта, содержащего информацию об интересующем нас другом, не существующем уже объекте. Археологический источник— это вещественный источник, извлечение информации из которого требует преодоления двойного разрыва, существующего, с одной стороны, между традициями прошлого и нашего времени, а с другой — между миром вещей и миром идей, которыми оперирует наука. Присутствие подобного двойного разрыва служит основанием для обособления археологических источников как от исторических, так и от этнографических источников (Клейн, 1995, с.115-119, 258), что создает возможность четкого определения предмета археологии как науки. В то же время при работе с конкретными археологическими материалами исследователи нередко ощущают потребность в сужении значения понятия источник (Колпаков, 1987). В самом деле, восстановление «разорванной дважды нити в понимании» древней вещи само по себе еще не означает, что археолог получил необходимую для него информацию. Так, например, факт того, что древний каменный скол является случайной находкой, никак не мешает путем трасологического анализа установить, что он не просто отщеп, а орудие для разрезания мяса, которое использовалось в вертикальной позиции. Двойной разрыв преодолен, но совершенно очевидно, что вне временного и культурного контекста полученная информация носит столь частный характер, что ее археологическая интерпретация может быть самой широкой (в древности острым могли резать мясо). Что же определяет меру познавательной ценности той или иной вещи как археологического источника?

Наш подход к проблеме предполагает, что в археологии источником информации служит не сама вещь, а древняя структура (культурный слой, совокупность предметов материальной культуры и др.), неотъемлемой частью которой она является. Древняя вещь существует как археологический источник только при наличии других идентичных ей археологических остатков и при условии общей для всех них связи с древним пространственно-временным контекстом. В качестве такого контекста могут выступать и геологические отложения, и особенности палеогеографии, и древние письменные свидетельства, и ситуация намеренного захоронения материальных древностей (например, погребальная практика), и уже установленные структуры существования тех или иных древностей. Аналогом таких условий служат ведущие ископаемые или фаунистические комплексы при определении геологических эпох. Полноценными археологическими источниками становятся лишь те вещественные древности, которые определенное время воспроизводились в материальной культуре человека и для которых известен древний контекст, позволяющий проследить путь и характер изменений их форм во времени и пространстве. Обнаружение такой динамики в мире вещей возможно либо благодаря определенному взаиморасположению вмещающих их древних объектов или слоев, и такой источник можно назвать ситуационным, либо в результате типологического, технологического, трасологического и других методов исследования — этот вид источников мы предлагаем называть аналитическим.

Типичными образчиками ситуационных источников в палеолите являются четко стратифицированные многослойные памятники. В качестве примера можно назвать стоянку Виллендорф II, где сменяющие друг друга слои (от 4 до 9-го) послужили основой для ряда гипотез о генезисе памятников восточно-граветтийского круга в Центральной Европе (Felgenhauer, 1952; Григорьев, 1968, с.60-62, 67). Другой пример — группа многослойных стоянок в районе с. Костенок на Дону (Костенки 8, Костенки 4 и др.). Условия залегания здесь так называемых «ориньяко-слютрейских» и «мадленских» слоев в свое время стали неоспоримым аргументом для установления иной, отличной от Западной Европы, схемы развития верхнепалеолитических культур в Восточной Европе (Рогачев, 1953, с.41, 53-55; Рогачев, 1957, с.133-134).

Наиболее распространенным видом аналитических источников в палеолитоведении являются технико-типологические разработки на основе каменных орудий. Классическими примерами в этой области являются тип-лист Франсуа Борда (Borde, 1961), функционально-трасологический метод С.А. Семенова (Семенов, 1957), опыт планиграфического исследования в Пенсеване (Leroi-Gourant, ВгёгШоп, 1972).

Любой археологический источник — ситуационный (выявленный в ходе полевых изысканий) или аналитический как результат кропотливых кабинетных исследований — это всегда лишь фрагмент существовавшей некогда древней структуры, которая позволяет исследователю получить представление о целом, изучая лишь его часть. Именно этот уровень структурной организации источника позволяет использовать его в роли самостоятельного пространственно-временного контекста в археологических исследованиях, что, в конечном счете, и определяет порог понимания другого археологического материала. Если в результате дальнейших научных исследований открываются факты, которые входят в явное противоречие с представлениями о структуре археологического источника, то последний теряет этот свой статус.

Археологический (вещественный) источник — это понятие, которое имеет две границы. «Внешняя» граница, отделяющая археологические источники от других их видов, задается феноменом «двойного разрыва». «Внутренней» границей для археологического источника служит особый, отражающий динамику изменений материальной культуры, пространственно-временной характер организации его структуры, которая и определяет познавательную ценность вещей-источников в ряду других археологических остатков.

Костяной инвентарь — археологический источник верхнего палеолита

Кость хорошо сохраняется в погребенном состоянии и поэтому часто обнаруживается на стоянках каменного века. Костные остатки со следами обработки нередко находят в памятниках мустье (Martin, 1906; Бонч-Осмоловский, 1931; 1940, с.92-93; Семенов, 1953; Гвоздовер и Формозов, 1960; Филиппов и Любин, 1994, с. 142-147 и др.) и ашеля (Брейль, 1932, с.10-14). Однако широкое использование кости в качестве поделочного материала для изготовления разнообразных орудий, украшений, предметов искусства фиксируется только в эпоху верхнего палеолита. Костяные изделия этого времени являются полноценным археологическим источником.

1. Сам факт присутствия среди находок каменного века многочисленных совершенных поделок из кости воспринимался как эпохальный признак еще на заре палеолитоведения. Во второй половине XIX в. Габриэль де Мортилье в своей периодизации предлагал даже выделить особую эпоху обработки кости, которая открывалась позднепалеолитическими материалами мадленской культуры (Mortillet, 1859). Свою роль эпохального репера костяной инвентарь сохраняет и в современной периодизации палеолита. Его отличительной чертой является присутствие изделий, изготовление которых предполагало не просто подработку естественной формы кости, не воспроизведение форм каменных орудий на костяном материале, как в ашеле и мустье, а конструктивное сочетание в одном предмете сразу нескольких элементов с разными объемными характеристиками (стержня, плоскости, объема по принципу сферы, емкости и т. п.).* Такие изделия известны и для ранней (ориньякский наконечник с расщепленным основанием), и для средней (женские фигурки, «колотушка»), и для поздней (мадленские гарпуны, наконечники типа орансан, «птички») поры верхнего палеолита.

2. Однако костяной инвентарь способен выступать не только в качестве признака эпохи. Данные исследований костяных индустрий в рамках отдельных регионов представляют собой разнообразные и одновременно тонкие инструменты типологического исследования в археологии. Так, ориньякские и мадленские памятники Южной Германии различаются по способу получения заготовок из бивней. Изучение обработанных бивней, проведенное И. Ханом, показало, что на стоянках ранней поры верхнего палеолита отделение заготовок осуществлялось как посредством вбивания в край торца бивня каменного орудия долотовидной формы (рис. 1, 2С, 2D), так и поперечными ударами по краю паза, вырезанного вдоль его длинной оси (рис. 1, 2С) (Hahn, 1992, с. 119-120). На мадленских памятниках существовала другая, не известная в ориньяке технология. Она состояла из трех последовательных этапов: уплощения наружной поверхности бивня, вырезания на ней двух продольных параллельных глубоких пазов (рис. 1, 1А) и вычленение при помощи клина массы материала, заключенного между пазами (рис. 1, 1А, IB) (Hahn, 1992, с. 122).

В отличие от Германии, критерием для различения материалов ранней и поздней поры верхнего палеолита на территории Западной Европы служит не способ получения заготовки, а техника изготовления насадов у внешне очень похожих костяных наконечников — ориньякского, с расщепленным основанием (sagaies к base fendue) (рис. 2, 2), и наконечника с раздвоенным основанием, он же наконечник типа орансан (sagaies a base fourchue, pointe В технике стержень считается одномерным объемом, плоскость — двухмерным, а объем, построенный по более сложному геометрическому принципу,— трехмерным (Щапова, 2000. с. 57-59). d'Aurensan) (рис.2, J). Способ изготовления насада ориньякских наконечников крайне специфичен (рис. 2, 3). Недалеко от проксимального конца заготовки наконечника, по обеим ее широким сторонам делалось два надреза. Они использовались в качестве «площадок», с которых в глубь заготовки, под острым углом друг к другу «впускались» две трещины. Затем заготовка разделялась на две части — готовый наконечник (рис. 2, 2Ь, 2с) и изделие в виде язычка (отходы производства) (рис. 2,2а) (Hahn, 1988, с. 9; Nuzhnyi, 1998).

Раздвоенное основание наконечника типа орансан изготавливалось по другой технологии. Полость между зубцами основания здесь вырезалась (рис. 2, 1а-с). Резание производилось сразу с двух наиболее широких сторон заготовки, что создавало иную, нежели у ориньякских наконечников, ориентацию выемки между зубцами на заготовке. Она располагалась перпендикулярно широким сторонам заготовки (Delporte, Mons, 1981, с. 13). Эта технология не была известна в раннюю пору верхнего палеолита, а появляется несколько позже.

3. В то же время проведенный теми же исследователями картографический анализ распространения ориньякских наконечников (J. Hahn) и наконечников типа орансан (Н. Delporte и L. Mons) позволил обнаружить куда более специфические пространственно-временные структуры существования этих изделий в рамках верхнепалеолитической эпохи.

Наконечники ориньякского типа с расщепленным основанием оказались не только элементом материальной культуры, характеризующим раннюю пору верхнего палеолита Западной и Центральной Европы, но и признаком, присущим лишь стоянкам пещерного типа (рис. 5, 2). В основном это памятники ориньякской культуры. В селетских и шательперонских стоянках, одновременных ориньякским, находки этих наконечников единичны (Hahn, 1988, с. 16-17).

Наконечники типа орансан являются отличительными признаками памятников еще более узкого круга. Они характерны только для стоянок мадлена IV, V, Via, VIb, которые концентрируются на территории Южной и Западной Франции (Дордонь, Ланды), Южных Пиренеев (Пиренеи-Атлантик, Верхние Пиренеи, Верхняя Гаронна, Арьеж, Од). Причем находки наконечников с раздвоенным основанием как в мадленских, так и в азильских слоях стоянки Истюриц служат одним из основных аргументов, на которых обосновывается связь между этими культурами (Delporte, Mons, 1981, с. 1-2).

4. Костяные материалы в исследованиях эпохи верхнего палеолита способны выступать в роли хронологических индикаторов. Форма, конструктивные особенности метательных костяных орудий позволяют использовать их в качестве достаточно точного индикатора относительной датировки палеолитических стоянок. Анри Брейль, опираясь на восстановленную им по остаткам прилипшего к находкам грунта стратиграфию пещеры

Плакар (раскопки Маре) и на морфологические особенности костяных дротиков этого памятника в 1912 г., разработал детальную хронологию мадленской культуры Франции. По А. Брейлю, начало мадлена (мадлен I) характеризовалось массивными наконечниками «копьевидной формы» с округлым сечением и скошенным основанием (£ base en biseau convexe). На стволе этих наконечников нет продольного паза, а скошенная поверхность основания испещрена бороздами. Позднее (мадлен II) появляются наконечники конической или пирамидальной формы с удлиненным туловом, на котором присутствует неглубокий тонкий паз. Затем (мадлен III) наконечники становятся значительно короче, паз на тулове тоже укорачивается, а их скошенное основание, наоборот, удлиняется. Одновременно с ними существуют длинные тонкие острия с одним или двумя расположенными напротив друг друга глубокими продольными пазами. Далее (верхний мадлен) хронологически следовали наконечники, основание которых скошено с двух сторон (pointe a biseau double). Они существовали одновременно с одно- (harpons a simple) и двухрядными гарпунами (harpons а double rang de barbelure) (Breuil, 1937, c.48-50). Для материалов нижнего мадлена подобная последовательность развития форм костяных наконечников была полностью подтверждена в ходе раскопок 1970-х гг. в Ложери-От профессором Франсуа Бордом (Bordes, 1992, с.276-283). Выдержала испытание временем и предложенная Анри Брейлем в 1912 г. хронологическая последовательность существования форм костянных метательных орудий в верхнемадленское время (время мадлена с гарпунами), где мадлену IV соответствовал примитивный гарпун, мадлену V — гарпун с одним рядом зубцов (рис. 3,1), а мадлену VI — гарпун с двумя рядами зубцов (рис.3, 2) (Breuil, 1937,с.52-55). Впоследствии эту схему удалось только значительно детализировать после новых раскопок навеса Моран (Жиронда) Р. Дефаржем. Автор раскопок выделил 6 слоев, нижний из которых относился к мадлену V, а все остальные — к мадлену VI. При полной гомогенности кремневого инвентаря во всех культурных слоях, относящихся к мадлену VI, форма гарпунов плавно эволюционирует: меняется форма зубцов, их положение на тулове и взаиморасположение. В Моран фиксируется развитие от однорядного гарпуна (нижний слой) до плоского азильского гарпуна с петлицей в основании (рис. 4) (Deffarge и др., 1975, с.216).

5. Наконец, костяные изделия дают возможность использовать их в качестве критерия, определяющего степень культурной близости археологических стоянок, объединяемых в рамках одной общности. Проведенное М.Д. Гвоздовер сопоставление типового набора костяных изделий двух, бесспорно, однокультурных стоянок — Костенки 1 (верхний слой) и Авдеево показало, что они типологически близки (Гвоздовер, 1953; 1983, с.5 859; Gvozdover, 1995). Причем типологическая схожесть костяного инвентаря Костенок и Авдеево столь же велика, сколь велика степень его отличия от костяных поделок других памятников костенковско-виллендорфской общности на Русской равнине. Разница в наборе костяного инвентаря между различными комплексами (объектами) Костенок и Авдеево сводится лишь к присутствию/отсутствию единичных форм. Так, «ложечка» (рис. 39, 1), «совочек» (рис. 39, 6), роговая «поделка серповидной формы» (рис. 39, 4) из нового объекта Авдеево отсутствуют как в обоих комплексах Костенок 1, так и в старом объекте Авдеево. И, наоборот, «колотушка» (рис. 47, 5), «предмет яйцевидной формы» (рис. 47, 2), обнаруженные в первом комплексе Костенок 1, неизвестны не только для поселенческих объектов Авдеева, но и для второго комплекса самих Костенок (см.: Гвоздовер, 1983, с.58-60). Сходство костяного инвентаря стоянок Костенковско-Виллендорфской общности носит иной характер. Оно касается только отдельных предметов. Например, «серповидная поделка» из рога в Авдеево больше всего напоминает таковую же (рис. 51,8) из Хотылево 2, а авдеевская статуэтка №4 (рис.21, 3) из старого объекта— статуэтку из Гагарино №3 (рис. 26,1) (Гвоздовер, 1983, с.54; 1977а, с.82).

Итак, все приведенные примеры доказывают, что выявленные на базе костяной индустрии источники позволяют детально анализировать структуру верхнего палеолита как по вертикали — «эпоха-пора-период-хронологическая ступень», так и по горизонтали — «мир-общность-археологическая культура». А значит, в этом смысле костяной инвентарь ни в чем не уступает более привычной для исследователей палеолита каменной индустрии. Между тем распространено мнение, что поделки из кости следует рассматривать в качестве источников второго плана*. Однако есть все основания не согласиться с такой оценкой. С одной стороны, в эпоху верхнего палеолита кость в определенном смысле постепенно замещала и «подчиняла» себе кремневый инвентарь. Костяные орудия становились черезвычайно разнообразными. Подтверждением тому служит возрастание роли каменных орудий, использовавшихся для обработки кости, — резцов и долот. С другой стороны, сложившаяся в это время традиция широкого использования кости для изготовления самых различных предметов бытовой утвари стала причиной того, что этот материал оказался в роли физического носителя культурных норм и стилистических традиций, которые трудноуловимы в каменных орудиях. Столь глубокое проникновение костяных изделий в самые различные сферы жизни древнего человека заставляет рассматривать их в качестве важного самостоятельного, не дублирующего камень, источника для изучения верхнепалеолитической эпохи. И исследования последнего времени убеждают нас в этом. Приведем некоторые примеры.

Причина этого заключается в том, что, по сравнению с каменным инвентарем, костяных поделок меньше и применительно к ним куда более остро стоит проблема сохранности в слое. Иными словами, в настоящее время выявлению источников среди поделок из кости предшествует крайне длительный процесс их накопления.

Периодичность или даже сезонность заселения грота Анлен (Арьеж, Франция) группой мадленских охотников была установлена благодаря изучению технологии обработки рога северного оленя. Просверленные стержни (batons perces) и копьеметалки (propulseurs) изготавливались из рога молодых оленей на месте стоянки в конце зимы-весной. Известен полный технологический цикл их производства, от начальных операций до законченного изделия. Костяные дротики (sagaies), стержни с полуокруглым сечением (baguettes demi-rondes) из рога северного оленя, добытого во время зимней охоты, были принесены на стоянку или уже в готовом виде, или в виде полуфабрикатов. Отходы, связанные с обработкой этих изделий, свидетельствуют лишь об оформлении или переоформлении их на месте поселения (Averbouh et al., 1999).

Важным фактом, подтверждающим генетическую связь ориньяка Германии (Фогельхерд, V) и Бельгии (Спи, III) с ориньякской культурой Франции, являются находки подвесок (pendeloques) для ожерелий в виде морских ракушек из бивня мамонта. Технология их изготовления была ориентирована на воспроизведение формы, фактуры и цвета настоящих морских раковин, которые традиционно использовались в качестве украшения на памятниках типичного ориньяка Франции (White, 1996; Otte, 1995). Ярким свидетельством продвижения мадленской культуры из Западной Европы в Центральную Европу служат мадленские роговые гарпуны. Нередко лишь благодаря этим изделиям удается связать различные, удаленные друг от друга на значительные расстояния, памятники мадленского времени (рис. 5,1) (Otte, 1992).

В настоящее время активно развиваются исследования, нацеленные на выявление сложных структур, отражающих динамику существования древней материальной культуры в пространстве. Эти работы связаны с изучением гравированных или нанесенных краской изображений на предметах искусства малых форм, происходящих с территории Западной Европы.

Выделение целого ряда очагов или школ изобразительной деятельности в границах единой пиренейской культурной верхнепалеолитической провинции базируется на изучении техники нанесения гравировок на костяной материал. Обнаружение последних возможно благодаря изучению движений руки древнего мастера и выделению на их основе отдельных этапов реализации художественного произведения (D'Errico, 1988; 1993; Fritz et al., 1993).

He менее интересно направление исследований, связанное с изучением химических компонентов, входящих в состав палеолитических красок на некогда раскрашенных костяных изделиях, с одной стороны, и на фресках из пещер — с другой. Данные такого анализа создают уникальную основу для установления связи между мадленскими стоянками и «пещерными святилищами» верхнего палеолита на территории Франции. Подобная основа представляется нам более надежной, нежели корреляция между этими типами памятников мадленской культуры на основе единого стиля исполнения (стиль IV по А. Леруа-Гурану) предметов искусства малых форм и наскальных изображений, которая была предложена А. Леруа-Гураном (Leroi-Gourhan, 1964; Леруа-Гуран, 1992, с.18).

Зачение сырья для изучения костяного инвентаря

Помимо особенностей гносеологического плана, источники, разработанные на базе костяной индустрии, отличаются от традиционных источников каменного инвентаря тем, что успешность их обнаружения обычно жестко связана с типом сырьевой базы костяной индустрии.

Роль сырьевого фактора в процессе анализа каменного инвентаря хорошо известна исследователям. Каменное сырье в эпоху палеолита по своей сути было безальтернативным. Отдельные категории каменных орудий (такие, как проколки, наконечники), конечно, могли при определенных обстоятельствах замещаться изделиями из кости или другого материала. Однако это могло вызвать лишь сужение области применения каменного материала. Ведь для производства тех же костяных поделок должны были использоваться каменные орудия. В условиях подобной неразрывной связи каменного инвентаря с материальной культурой палеолитической эпохи данные о характере сырья являлись, скорее, лишь одним из дополнительных контекстов в ходе его археологического изучения. Так, петрографический анализ кремня дает указание на месторасположение выходов сырья, которыми пользовались в древности. В случае удаленности выходов качественного кремня значение сырьевого контекста возрастало. Например, в случае с Костенками 1,1 подобный «сырьевой голод» стал причиной постоянного переоформления на стоянке каменных орудий, что создало хорошие возможности для установления морфологической вариабельности в пределах формы ножей и наконечников костенковского типа (Беляева, 1977а; 19776).

Костяное сырье в полной мере назвать безальтернативным сложно. Существовали дерево, глина, наконец, тот же камень, которые были способны достаточно легко компенсировать его отсутствие. Успех выявления источников на базе костяной индустрии не в последнюю очередь зависит от того, насколько глубоко практика обработки этого материала проникла в традиции материальной культуры. И здесь тип хозяйства имел, с нашей точки зрения, решающее значение. В эпоху верхнего палеолита высокий уровень костяной индустрии известен в культурах, хозяйство которых оказалось тесно связанным с охотой на оленей и мамонтов. В условиях подобной специализации рог и бивень выступили своеобразными мощными катализаторами развития практики обработки кости. Объемность, высокая прочность, податливость к обработке рога и бивня, наряду с изобилием этого сырья, сделали их крайне привлекательными для использования — этот факт часто отмечается самыми разными исследователями (Ефименко, 1938, с.327, 333-334; Леруа-Гуран, 1992, с. 19; Hahn, 1992, с. 116, и др.). Из рога изготавливались дротики, гарпуны, копьеметалки, «жезлы начальников», фигурки животных, женские статуэтки, украшения. Не менее разнообразен и бивневый инвентарь— фигурки зверей и человека, наконечники, подвески, «нашивки», землекопные орудия. Подобная широта категориального состава, достигнутая благодаря универсальным поделочным качествам рога и бивня, предопределила доминирование этих изделий в качестве археологических источников. Однако анализ известных современных разработок в этой области показывает, что изделия из рога значительно чаще становились объектом археологических исследований, чем поделки из бивня. И этому есть свое объяснение.

Проблемы изучения изделий из бивня мамонта

Аналитические разработки в археологии палеолита традиционно опираются на контекст многослойных памятников, имеющих четкую культурно-хронологическую атрибутацию. Взаиморасположение культурных слоев создает условия для отслеживания* плавных эволюционных изменений в морфологии древностей, как, например, в ранее ч рассмотренном случае с гротом Моран (Франция). В настоящее время такой совершенный контекст в сочетании с развитой костяной индустрией представлен только на территории Франции, а если быть совсем точными, то в ее юго-западной части. Подобная географическая подоснова очень существенна, поскольку индустрия обработки кости в верхнем палеолите Франции развивалась именно на базе рогового, а не бивневого сырья. На ее территории, начиная с ориньякского времени, роль рогового материала в костяной индустрии постоянно возрастала. Пик использования рога приходится на время верхнего мадлена (мадлен IV), когда культура оказалась своего рода погруженной в «мир кости». Изделия из бивня на территории самой Франции крайне немногочисленны (см.: Vialou, 1995, с.85; Kandel, 1995, с.101). Многие из них к тому же изготовлены не из бивня мамонта (defense de mamouthe), а из зуба гиппопотама, клыка нарвала и др. (Гivoire) (Poplin, 1974; 1977).

Стоянки Западной и Центральной Европы, укладывающиеся во французскую схему развития верхнего палеолита, такие, как 2-й слой пещеры Спи (Бельгия), 5-й слой Фогельхерд, Андернах, Геннерсдорф (Германия) и некоторые другие, дают основание говорить об активном использовании бивня мамонта в качестве поделочного материала (Otte, 1995; Hahn, 1986, 1993). Однако практика работы с бивнем на стоянках этого круга была далеко не повсеместной и к тому же имела затухающий характер. Индустрия обработки бивня лучше всего представлена на ориньякских стоянках. На памятниках граветта использование бивневого сырья уже заметно сократилось, а на мадленских стоянках становится и вовсе эпизодическим (Otte, 1995; Hahn, 1995; Bordes, 1992). Таким образом, факт существования на территории Центральной Европы «французских» памятников с индустрией бивня не создает тех же условий для ее изучения, как в случае с роговой индустрией на памятниках Западной Европы.

Регион, где индустрия обработки бивня представлена широко и развивалась поступательно в течение длительного времени, подобно роговой индустрии во Франции, находится в Восточной Европе— в центральной части Русской равнины. Эта территория чрезвычайно насыщена стоянками, давшими огромное число находок бивневых поделок. Первые опыты работы с бивнем мамонта имели место здесь уже в раннюю пору (30-26 тыс.л.н.) верхнего палеолита (Костенки 14, IV; Костенки 1, III; Костенки 8, Ш; Костенки 17, II). На памятниках средней поры (25-20 тыс.л.н.) бивневое сырье становится уже традиционным поделочным материалом (Авдеево, Костенки 1,1, Хотылево II, Гагарино, Костенки 4 и др.). Наибольшее же количество бытовой утвари, орудий труда, украшений и предметов искусства, изготовленных из бивня мамонта, содержат стоянки позднего периода (19-12 тыс.л.н.) верхнего палеолита (Елисеевичи, Тимоновка, Юдиново, Супонево, Межиричи и др.). Однако археологическое изучение изделий из бивня мамонта в этом регионе сопряжено с целым рядом сложностей. Просторы Русской равнины не создавали подобно территории Юго-Западной Франции уникальных условий «культурного угла» для установления направлений развития форм отдельных вещей, а характерный для ее ландшафтов открытый тип памятников не обладал особенностями детальных геологических разрезов, присущих пещерным стоянкам. Структура верхнего палеолита Восточной Европы в ее сегодняшнем виде не позволяет анализировать смену форм отдельных категорий изделий в узкой культурной вертикали. Она представляет собой горизонтальную структуру отдельных, как правило «точечных», археологических культур. Таким образом, условия для разработок на базе изделий из бивня мамонта на стоянках Русской равнины оказываются иными, объективно куда менее благоприятными, чем при изучении роговой индустрии во Франции.

С другой стороны, существование незначительного числа аналитических работ по изучению изделий из бивня на Русской равнине объясняется исторически сложившимися традициями отечественной археологии. Проведение подобных исследований стало возможным лишь к 1930-м гг., когда в руках археологов оказались богатейшие материалы из раскопок Мезина, Супонева, Костенок 1, Тимоновки, Елисеевичей, Гагарина, Мальты и других стоянок. Эта возможность совпала с переходом отечественной археологии на марксистские рельсы. Процесс перехода сопровождался широкой социологизацией науки, беспощадной критикой «голого вещеведения», использованием фактов археологии для иллюстрации работ классиков марксизма о доклассовом обществе. Результатом таких методологических изменений стало утверждение в археологии «теории стадиальности» академика Н.Я. Марра (Марр, 1926а; 19266; 1927; 1928), которая в социально-политической обстановке сталинизма очень скоро приобрела статус единственно возможного направления исследований (Клейн, 1993, с. 18,21-22). Влияние новой парадигмы проявилось в переосмыслении универсальности французской схемы древнекаменного века и провозглашением новой стадиальной схемы развития палеолита в Европе, в основу которой был положен уровень социальной организации первобытного общества древности (Ефименко, 19586, с.154-158; 328-329).

Самобытность поделок из кости в различных частях Европы создавала ощутимые трудности для использования их в качестве индикатора ступени развития. Чуть ли не единственным примером такого рода были женские статуэтки восточного граветьена, которые рассматривались в то время как свидетельство синстадиальности (общей ступени) развития культуры в ориньякско-солютрейское время европейского палеолита (Ефименко, 1931; Ефименко, 1958б,с.403-404; Замятнин, 1935, с.55). Причем и в этом случае речь шла не столько о фигурках из бивня, сколько о традиции скульптурного изображения женщины вообще. Эти обстоятельства снизили интерес к типологическому изучению поделок из кости. Акцент исследований сместился в сторону извлечения социокультурной информации (Ефименко, 1931; Громов, 1935; Замятнин, 1935) и выявления функциональных связей между костью и каменным инвентарем внутри единого археологического комплекса (Громов, 1935; Герасимов, 1941). Таким образом, на базе идей стадиальности возникло два различных по своей сути направления изучения палеолитической кости: социокультурное и технико-функциональное. Именно они получили наибольшее распространение в отечественной археологии.

Социокультурный подход базируется на изучении материалов, позволяющих исследователю без специальных археологических процедур, опираясь прежде всего на данные этнологического изучения народов с традиционной культурой, получать некоторую информацию о быте и идеологических представлениях палеолитического населения. Носителями такой информации являются почти исключительно предметы палеолитического искусства, исполненные в яркой реалистичной манере, которая, собственно, и дает основание видеть в них непосредственное отражение древней культурной реальности. Среди изделий Русской равнины в качестве таковых выступают в основном все те же женские статуэтки. Реалистичность, присущая этим изображениям, позволила обратиться к ним как к информатору-зеркалу, позволяющему напрямую получить представление о социальном устройстве (Ефименко, 1931; Городцов, 1934), об идеологии (Столяр, 1985), о виде верхнепалеолитической одежды (Громов, 1935; Окладников, 1941; Абрамова, 1960а, с. 13 О, 136), традиции ношения разного рода украшений (Абрамова, 1960а, С. 132-134), особенностях позы при родах (Праслов,Рогачев, 1982, с. 144), конституции тела (Ефименко, 1931), антропологической принадлежности оставивших их людей (Окладников, 1941, с. 105; Абрамова, 1987, с.34-35) и т.д. Подобные сведения образуют важную канву для интерпретационного уровня изучения верхнепалеолитической эпохи. В то же время именно эта особенность данных фактов крайне затрудняет их использование в процессе разработки археологических источников в том смысле, который мы вкладываем в это понятие.

В основе другого, технико-функционального, направления лежит исследование широкого круга костяных изделий, куда входят как законченные поделки, так и их фрагменты. Целью изучения костяных артефактов в рамках данного направления является установление функциональных связей между каменными и костяными изделиями на стоянке. Первым исследователем, обратившим внимание на существование такой связи между приемами обработки костяного материала и категориальным набором каменных орудий, был М.М. Герасимов (Герасимов, 1941). В 1950-е гг. эта идея получила дальнейшее, значительно более глубокое развитие в технико-функциональном методе С.А. Семенова (Семенов, 1957а, 19576). В основу исследования им был положен технологический критерий интерпретации следов, оставленных каменными орудиями на костяном материале. Первоочередной интерес С.А. Семенова к изучению каменных орудий в полной мере проявился в предложенной им системе описания костяной индустрии, в основу которой он положил конкретные технические приемы обработки — пиление, продольное и поперечное членение резцом, строгание, мягчение, скалывание отщепов и ударную обработку (Семенов, 1957а, с. 187). В отличие от социокультурного направления, особое внимание здесь уделялось технологическим свойствам сырья — пластическим и структурным особенностям разных видов кости (трубчатой, рога, бивня) (Семенов, 1957а, с.9, 21). Во многом именно от этих качеств зависит характер микроследов, возникающих в ходе обработки изделия. Таким образом, технико-функциональный подход в настоящее время является единственным направлением, изучающим любые бивневые изделия, будь то разломанный пополам бивень или поделки различной степени завершенности— женские статуэтки (Филиппов, 1978а; White, 1992;), наконечники (Филиппов, 19786), подвески (Whait, 1996) и т. п. Однако существующий в данной системе очевидный акцент на определение функциональной роли каменных орудий в процессе обработки бивня позволяет выделять структуры, которые, в конечном счете, все-таки лучше характеризуют сами эти орудия. Бивневое сырье здесь играло лишь вспомогательную роль.

Функционально-технологический подход С.А. Семенова к изучению изделий из бивня получил мировое признание (Dauvois, 1977; Marshack, 1979; Hahn, 1993; D'Errico, 1993; Christensen, 1996 и др.), а сам метод, надолго определивший приоритеты технологического направления в исследовании древностей, вошел, наряду с открытием палеолитических жилищ, в число наиболее выдающихся достижений советской археологии. Эта запоздалая реализация идей «стадиализма» (Клейн, 1993, с.22) совпала по времени с упразднением его догматов в советской археологии. В отечественном палеолитоведении новой точкой отсчета официально считается 7 сентября 1953 г. —дата знаменитого совещания в Костенках, работа которого подтвердила выводы А.Н. Рогачева о несостоятельности стадиального расчленения верхнепалеолитической эпохи (см.: Рогачев, 1955, с. 162-163). В археологии палеолита утвердилась новая конкретно-историческая (локально-культурная) концепция, которая, в отличие от стадиальных построений, основной акцент делала на изучении и хронологизации отдельных археологических культур, что создало условия для развития традиционно-археологического направления исследования костяной индустрии.

Под традиционно-археологическим направлением мы понимаем такие способы изучения поделок из бивня и кости, при которых первоочередное внимание уделяется анализу формы изделия, установлению его связи с определенным древним контекстом. В качестве такого контекста могут выступать как условия обнаружения, так и базовые аналитические разработки в области структуры верхнего палеолита. В методологическом плане традиционно-археологический способ представляет собой альтернативу как социокультурному, так и технико-функциональному изучению костяных артефактов. В этом новом направлении мы выделяем два исследовательских подхода: археосемантический и типологический.

Археосемантический подход к изучению костяных поделок оказался противопоставлен социокультурному. Он позволял, опираясь только на собственный археологический контекст, без прямого привлечения данных этнографии, подойти к решению вопроса о семантике предметов палеолитического искусства. Так, изучение условий нахождения женских статуэток в культурном слое Костенковской и Авдеевской стоянок не только выявило несостоятельность «хрестоматийных» представлений о связи этих поделок с очагом и жилищем, но и дало основание говорить о ритуальном характере обращения с этой категорией изделий (Гвоздовер, 1987, с. 18-19, 26). А проведение в археологическом ключе стилистического анализа женских статуэток позволило установить единство Европы в периоды средней и поздней поры верхнего палеолита (Григорьев, 2000, с. 24-25).

Типологический подход по своей сути является альтернативой технологическому. Типологический способ не предполагал выявления функциональных связей между костяным и каменным инвентарем внутри одного археологического комплекса, а использовал форму поделки для установления культурных связей между разными стоянками. В большинстве случаев типологическое изучение костяных изделий проводилдось на самом высоком категориальном уровне (Шовкопляс, 1952; 1965; Гвоздовер, 1953; Бадер О.Н., 1978; Григорьева, 1997а, и др.). Исследования на более низком, типологическом, уровне были единичны. Выше мы уже приводили пример подобной разработки тип-листа костяных поделок для костенковско-авдеевской культуры (Gvozdover, 1995).

Эпохальными для типологии костяной скульптуры малых форм стали исследования М.Д. Гвоздовер (Гвоздовер, 1977, 1985а). Ею впервые типологическим методом, подобно каменным орудиям, были изучены восточнограветтийские женские статуэтки. Автор разработал критерии оценки позы статуэтки относительно единой системы координат (рис. 8, 7). В результате было выделено четыре типа статуэток.

Типологическая однородность женских статуэток и других костяных поделок из Костенок I и Авдеева дали основание М.Д. Гвоздовер предположить, что «предметы искусства, орнамент и весь костяной инвентарь дают возможность выделять культуры так же, как и типология каменных орудий, а может быть и более точно, так как содержат больше информации» (Гвоздовер, 1983, с.58). Однако на практике типологическое изучение костяных поделок происходит крайне редко. Это можно объяснить не только объективными трудностями, о которых говорилось выше, но и сложностью корреляции технологических и типологических данных. Существующая традиция независимого, раздельного описания законченных изделий и техники расчленения бивня исключала возможность использования технологических критериев для типологической оценки (Шовкопляс, 1952; Ефименко, 1958; Григорьева, 1997а; 19976). До сих пор процесс изготовления любой поделки из кости реконструируется на основе изделий различной степени готовности, которые выстраиваются в единый ряд. Не часто удавалось включить в такую цепь продукты начального расчленения бивня. Одним из таких редких случаев является, например, реконструкция процесса изготовления тесел на Авдеевской стоянке, когда удалось установить, что он включал отделение дистального конца бивня молодого мамонта (диаметром 3-5 см), создание на нем широкого лезвия и в некоторых случаях — декоративное оформление рукояти (Гвоздовер, 1953, с. 199). Однако чаще в качестве исходного куска сырья использовались фрагменты, получение которых было связано лишь с наружными слоями бивня. В подобных случаях, при отсутствии «переходных» форм для построения операционной цепи, установить связь того или иного приема начального расчленения бивня с изготовлением конкретного вида поделки бывает практически невозможно (см. напр.: Hahn, 1995, с.120-123). Ведь отделение фрагментов с наружной поверхности бивня могло осуществляться разными способами. В среднем ориньякском слое грота Спи зафиксировано отламывание отслоившихся наружных слоев бивня (рис.6, 1) (Otte, 1974), в Елисеевичах— скалывание отщепов (рис.7, 2) (Семенов, 1957), на мадленском памятнике Андернах— выламывание из цельного бивня куска, ограниченного с двух сторон глубокими пазами (рис. 6, 7а, lb) (Veil, 1982, с.412^414; Hahn, 1995, с. 112) и т.д. Данные о специфических особенностях формы таких продуктов расчленения бивня, об их зависимости от того или иного способа отделения в настоящее время отсутствуют. При изучении каменных орудий типологическим методом такие критерии, наоборот, всегда учитываются. Здесь не существует столь явного противопоставления типологии и технологии. Любое типологическое исследование всегда содержит оценку формы заготовки, тип ретуши и т. п. Таким образом, типологическое исследование костяных изделий вынужденно ограничивается изучением «чистых» форм. Как показывает опыт, такой путь возможен, но сопряжен с очень жесткими требованиями к структуре контекста, морфологической яркости и повторяемости формы изделий. В настоящее время этим требованиям отвечают лишь отдельные категории бивневых изделий стоянок костенковского круга. Типологическая же оценка форм вещей из не менее богатых бивневых индустрий поздней поры верхнего палеолита в Подесенье оказывается возможной лишь на самом высоком категориальном уровне (Шовкопляс, 1965; Поликарпович, 1968; Григорьева, 1997а; 19976, и др.).

Итак, проблема оценки изделий из бивня как археологических источников имеет две составляющие: ситуационную, которую определили особенности географического положения и условия залегания культурного слоя стоянок Русской равнины, и аналитическую, связанную с присутствием целого ряда ограничений для использования типологического метода. Причину таких ограничений мы видим в том, что в существующем виде технико-функциональный метод изучения начального расчленения бивня не дает представления о взаимосвязи между способом отделения фрагмента, морфологическими особенностями последнего и формой законченного изделия. Именно эта проблема единства процесса обработки бивня, начиная с разделения бивня на фрагменты и до законченной, готовой к употреблению поделки, стала основной темой нашего исследования.

Цель и программа исследования

Наш подход к проблеме основывается на изучении и описании этапа начального расчленения бивня как технологии расщепления— способа обработки, основаннного на умении создавать внутри сырья трещины, приводящие к его разделению на отдельные части. Цель исследования— создание системы описания технологии расщепления бивня как индустрии, которая позволила бы успешно анализировать самые разнообразные категории изделий из бивня как археологические источники.

Современные представления об использовании техники расщепления на этапе начальной обработки бивня мамонта отрывочны и противоречивы. В западной археологии широко распространено мнение о том, что процесс расщепления бивня нельзя сравнивать с техникой расщепления камня. Начальная обработка бивня рассматривается по аналогии с классическими приемами разделки дерева пилением. Расщепление же рассматривается прежде всего как естественный природный процесс расслоения бивня, который древний человек использовал для доотщепления отдельных кусков сырья (Otte, 1974; Poplin, 1995, с. 17, 22). Подобный взгляд на расщепление возник в результате изучения коллекций обработанного бивня стоянок Западной Европы. На этой территории, как уже отмечалось, они представлены в основном в материалах ранней поры верхнего палеолита, когда индустрия бивня находилась в стадии зарождения. Исследователи, изучавшие обработку бивня на стоянках средней и поздней поры верхнего палеолита Восточной Европы, когда эта индустрия уже достигла пика своего развития, напротив, склонны говорить именно о намеренном расщеплении бивня, в основе которого лежат те же принципы, что и при раскалывании камня (Гвоздовер, 1953, с.194; Шовкопляс, 1952; Семенов, 1957, с.185-188; Ефименко, 1958, с.324; Филиппов, 1978; Григорьева, 1997а). Однако техника расщепления бивня здесь понимается как ударный способ получения отщепов или пластин (отщепов более правильной формы), который представлялся значительно более простым, нежели в случае получения каменного скола. Для этого обычно считается достаточным нанесение сильных ударов камнем по поверхности бивня (Семенов, 1957; Ефименко, 1958, с.324; Гвоздовер, 1953). Кажущаяся простота стала причиной большого количества умозрительных описаний способов расщепления. Проявление этой тенденции иногда можно обнаружить даже в такой работе, как «Первобытная техника» С.А. Семенова. Такова, например, описанная в ней реконструкция получения отщепов на Елисеевической стоянке. Она предполагает невозможное— отделение сколов с округлой поверхности бивня острым отбойником (рис. 7,2) (Семенов, 1957, с. 187).

Другим следствием упрощенного понимания раскалывания бивня стало несовершенство разработок дефиниций и терминологии в изучении его первичной обработки.

В настоящее время нам известно только одно исследование, представляющее собой опыт создания строгой иерархической системы дефиниций и терминов для изучения технологии обработки кости на археологических материалах. (Averbouh, Provenzano,1999). Однако с предложенной в ней передачей сущности расщепления как приема обработки кости мы согласиться не можем. В основу своей системы Авербух и Провензано положили особенности микроследов на костяных и роговых изделиях, которые и использовались для выявления техник («минимальных технических действий») обработки костяного материала. Авторы статьи разделили эти техники на две большие группы, предложив для их различения использовать критерий длительности приложения усилия, вызывающего трансформацию первоначальной формы материала. В первую группу вошли техники, связанные с обработкой кости, вызывающей мгновенный разрыв материала (различные виды разбивания, рубки, разламывание через сгиб и скалывание), для которых авторы предложили использовать терминологию из обработки камня. Во вторую группу были объединены техники, основанные на постепенном удалении мелких частиц материала (скобление, абразивная обработка, шлифование, прорезание пазов, пиление) (Averbouh, Provenzano, 1999, с.9-17). Однако данный принцип не позволяет жестко противопоставить эти две группы техник друг другу, что признают и сами исследователи, оговаривая существование «переходных» техник, таких, как техника перочинного ножа («taille au canif»). В то же время последовательность используемых техник в рамках одной из фаз обработки кости, будь то начальное расчленение сырья (debitage), вырезание формы (fafonnage) и окончательная доводка, украшение орнаментом (finition), понимается как способ/метод обработки. Таким образом, термин «расщепление кости» в системе предложенных дефиниций ограничивается только уровнем техники — «минимального технического действия», а если быть совсем точными, то одной-единственной техникой — скалывания по краю на манер ретуширования (enlevement par percussion lancee diffiisee) (Averbouh, Provenzano, 1999, с. 12-13). Следовательно, в рамках данной системы расщепление не может рассматриваться ни как способ обработки, ни как техника, связанная с начальным расщеплением бивня. Техника оказалась связанной исключительно с фазой проработки формы (fafonnage), а значит, ей придается еще более узкое значение, чем в отечественной литературе.

Технология расщепления бивня, по нашему мнению, должна пониматься шире, и не только как процесс скалывания отщепов. Сюда следует включать все совокупности используемых техник, подчиненные общей цели расчленения бивня. Имеется в виду и продольное членение целого бивня с использованием резца, и случай его переламывания пополам, и образование трещин при высыхании бивня и др. Подобное разнообразие в способах расщепления является чертой, свойственной только обработке бивня мамонта, которой до настоящего времени не уделялось должного внимания.

Обозначенные выше проблемы определили программу создания системы технико-морфологического описания индустрии бивня. Она предусматривает (требует) последовательного решения следующих задач: 1) определение дефиниций понятия «технология расщепления бивня мамонта»; 2) изучение приемов расщепления бивня и установление морфологических признаков их диагностики на продуктах расщепления;

3) Анализ технологий расщепления бивня на стоянках Русской равнины конца ранней, средней и поздней поры верхнего палеолита (28-12 тыс.л.н.) и установление зависимости между формами продуктов расщепления бивня и формами законченных поделок;

4) Выявление закономерностей и характера изменений в традициях начальной обработки бивня на памятниках центра Русской равнины.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Технология обработки бивня мамонта в эпоху верхнего палеолита"

Результаты исследования статуэток из Хотылево 2, Гагарина, Костенок 1 и Авдеева показали, что для их изготовления использовались всего три типа бивневых заготовок: 1) поперечно-вычлененные куски целого бивня (конусы и цилиндры); 2) продольные пластинчатые сколы; 3) массивные стержни.

Первый тип заготовок представлен в Хотылево 2, Авдееве (старый объект), Костенки 1 (II комплекс) и Гагарино. В четырех случаях женские статуэтки были изготовлены из заготовок-конусов (Хот./№1 (рис. 23, б); Хот./№3 (рис. 23,2); АВС/№2 (рис. 21,2); АВС/81г. (рис.21,4), в семи — из цилиндров (Хот./№4 (рис.23,5); АВС/№3 (рис.21, i); К1,1/к-2-83 г./2 (рис. 24,2); Гаг./№1 (рис. 26,5); Гаг./№2 (рис. 26,3); Гаг./№5 (рис. 26,2); Гаг./№9-62г. (рис. 26, 7) и в одном — из цилиндра со следами снятий на поверхности (АВН/75 г. (рис. 22, б).

Второй тип заготовок характерен для первого (рис. 25) и второго (К1,1/к-2-51 г.; К1,1/к-2-83 г./1;) (рис. 24,3,4) комплексов Костенок 1,1, Авдеева (АВН/76 г. (рис. 22, 4)\ АВН/78 г. (рис. 22,5); АВН/№2-77 г. (рис. 22,1); АВС/№4-49г. (рис. 21,3) и Гагарино (Гаг./№3 (рис. 26,1).

Третий тип заготовки — массивные стержни — были использованы в Гагарино (Гаг./68 г. — двойная статуэтка (рис. 26,4), Костенках 1,1 (второй комплекс) (К1,1/к-2-73 г. — мужская статуэтка (рис. 24,1), Авдееве (новый объект) (АВН/№2-77 г. (рис. 22,2) и Хотылево 2 (Хот./№2 (рис. 23,1).

См. работы Ефименко (1931,1958), Замятнина (193 5), Гвоздовер (1953, 1977, 1985а, 1987), Абрамовой (1962), Столяра (1985), Григорьева (1997а, 1999,2000), White (1997) и др.

Данные о форме заготовок были использованы нами для выявления технологических схем построения фигуры каждой из них. Реконструируя схемы, мы обратились не к последовательной смене технических приемов обработки, как это было сделано в работе А. К. Филиппова (Филиппов, 1978а), а к выяснению связи между формой бивневой заготовки и позой статуэтки, задаваемой треугольными вырезами между спиной и ягодицами, задними поверхностями бедер и голеней. В оценке позы статуэтки мы опирались на опыт М.Д. Гвоздовер (1985), предложившей использовать для типологического анализа фигурок единую систему координат, основой для которой стала плоскость касания, проходящая через наиболее выступающие точки поверхности спины статуэток. Плоскость касания и проведенная параллельно ей центральная ось статуэтки позволили выразить ее позу величиной ряда углов (рис. 8, 7). Данные о характере позы, дополненные целым рядом описательных и метрических признаков, позволили М.Д. Гвоздовер выделить четыре типа статуэток - костенковский (К1,1/к-1-23г.; К1,1/к-1-31г. К1,1/к-1-36г.; К1,1/к-2-51г.; АВС/№4-49г.; АВН/№1-77г.; АВН/№2-77г.; АВН/-76г.; АВН/-78г.; Гаг./№3), авдеевский (АВС/48г.; АВН/75г.; К1,1/к-2-73г.), обобщенный (АВС/81г.; АВС/№3) и гагаринско-хотылевский (Гаг./№1; Хот./№1; Хот./№3). Исследовательница установила корреляцию между типом статуэтки и характером приданной ей позы. Костенковскому и авдеевскому типу соответствует вытянутая поза, гагаринско-хотылевскому — склоненная. Скульптуры обобщенного типа имеют неопределенную позу. Стройность построения отчасти нарушается лишь тем, что разброс величины углов, задающих позу скульптуры, внутри каждого из типов статуэтки крайне разнятся. Например, у статуэток «костенковского» типа углы построения позы всегда очень близки (рис. 8, 4) независимо от места их находки, будь то Костенки, Авдеево или Гагарино. У статуэток «гагаринско-хотылевского» типа, напротив, величины таких углов заметно варьируют. Это можно заметить даже у фигурок, происходящих с одного поселения. Помимо этого, еще существуют и статуэтки (Гаг./62 г.(рис. 26,7), Гаг./68 г. (рис. 26,8), Хот./№1 (рис. 23,6), которые М.Д. Гвоздовер не сочла возможным с уверенностью отнести ни к одному из выделенных ею типов скульптуры.

Ориентация статуэток не в статичной системе координат, а в объеме конкретных бивневых заготовок позволяет снять подобное противоречие. Анализ характера расположения основных углов позы статуэтки относительно поверхности заготовки дал основание говорить о существовании всего двух технологических схем построения скульптуры, которые условно названы нами костенковской и хотылевской.

Костенковская схема изготовления статуэток ориентируется (см. рис. 8, 66) только на вертикальную ось симметрии скульптуры. Поза статуэтки задавалась в результате обработки двух, наиболее широких, расположенных напротив друг друга поверхностей заготовки.

Поверхность спины статуэтки обозначалась двумя последовательными одинаковыми вырезами V-образной формы, которые располагались симметрично друг другу относительно горизонтальной оси изделия. Они позволяли обозначить заднюю поверхность ног и отклоненную назад спину. С лицевой стороны в промежутке между ними впускался только один вырез такой же формы. Он служил для разделения объема груди и живота. В целом, это приводило к своеобразному разделению фигуры статуэтки на две части: торс-грудь-живот, с одной стороны, и таз-ноги, — с другой.

Следуя за М.Д.Гвоздовер (Гвоздовер, 1985), мы привели профильные обводы статуэток, выполненных по костенковской схеме, к одному масштабу и совместили их таким образом, чтобы совпали воссозданные нами со стороны спины поверхности заготовок. В результате оказалось, что координатная «плоскость касания» (по М.Д. Гвоздовер) и поверхности заготовок совпали, точно так же выяснилось и полное соответствие основных углов, задающих позу фигурок со стороны спины (рис. 8, 4\ Гвоздовер, 1985).

Выявленные особенности костенковской схемы позволяют отнести к числу незавершенных, находящихся в фазе обозначения позы статуэтки, еще одно изделие из первого комплекса Костенок 1, которое было опубликовано П.П. Ефименко как стержень с фигурной рукоятью (Ефименко, 1958, с.320). «Фигурная рукоять» этого массивного стержня (22,4x2,5x2,7 см) и является, с нашей точки зрения, статуэткой на самом начальном этапе своего изготовления (МАЭ, 6218-1544) (рис. 25,1). Высота фигурки около 10,0 см. Помимо характерного расположения V-образных пазов с противоположных поверхностей стержня, на принадлежность изделия к категории статуэток указывает наличие достаточно хорошо смоделированной головы и правого плеча. С учетом этой фигурки из Костенок 1, старый объект Авдеева оказывается единственной из всех стоянок, где не было обнаружено свидетельств изготовления женских статуэток из заготовок в виде массивного стержня.

Хотылевская схема изготовления статуэток (рис. 8, ба) требовала заготовок, имеющих сопоставимое значение ширины и толщины и учитывала сразу две оси симметрии скульптуры — горизонтальную и вертикальную. Наибольшее значение для передачи позы статуэтки имела горизонтальная ось, которая проходит через среднюю часть фигуры, там, где переданы в одном объеме живот, грудь и таз женщины. Изготовление статуэтки начиналось с обработки концов заготовки, которым придавалась конусообразная форма. На этом этапе обозначалась поверхность спины, которая располагалась под острым углом к горизонтальной оси, и задавался угол между ягодицами и задней поверхностью бедер. Вертикальная ось, совпадающая с осью симметрии заготовки, использовалась лишь для передачи угла между задними поверхностями голеней и бедер скульптуры. Его задавал широкий V-образный вырез на поверхности конуса со стороны спины. Отличительной чертой обработки лицевой поверхности статуэток, изготовленных по хотылевской схеме, являлось отсутствие V-образного выреза, разделяющего грудь и живот.

Наложение профильных обводов статуэток, изготовленных по хотылевской схеме, которое было выполнено точно так же, как и в предыдущем случае. Совпадение воссозданных нами со стороны спины поверхностей заготовки, выявило несовпадение «плоскости касания» системы координат, предложенной М.Д.Гвоздовер и поверхности заготовок. В тоже время обнаружилась значительная близость углов, создающих ее объемы со стороны спины (рис. 8,3). Аналогичное наложение обводов статуэток, построенных по разным схемам, выявило разительное отличие в расположении и величине подобных углов (рис. 8,5).

На основе произведенного анализа можно утверждать, что между технологической схемой построения фигуры статуэтки и типом бивневой заготовки существовала достаточно определенная связь. Хотылевская схема построения фигуры была ориентирована на укороченную стержневидную заготовку в форме цилиндра. Статуэтки, выполненные по хотылевской схеме, изготавливались, главным образом, из поперечно-вычлененных кусков целого бивня (АВС/81 г., АВС/№2, Хот/№1, Хот./№3, Хот./№4, Гаг./№1, Гаг./№5,). Только в одном случае схема была реализована на фрагменте короткого массивного стержня (Хот./№2). Костенковская схема построения скульптуры была более универсальна. Чаще всего она реализовывалась на заготовке, в роли которого выступал продольный пластинчатый скол (АВС/№3-49 г., АВН/№2-77 г., АВН/78 г., АВН/76 г., Гаг./№3, К1,1/к-1-23 г., К1,1/к-1-36 г., К1,1/к-1-31 г., К1,1/к-1-51 г., К1,1/к-2-51 г.; К1,1/к-2-83 г./1; К1,1/к-2-83 г./2). Пропорциональные особенности формы пластинчатого скола были таковы, что превратить этот тип заготовки в статуэтку можно было, только используя приведенную схему, однако на практике схема могла быть реализована и на массивном стержне (К1,1/к-2-73 г., К1,1/к-1-№1544, АВН/№1-77 г.,), и на поперечно-вычлененном куске целого бивня (АВС/№3-48 г., АВН/75 г., Гаг./68 г. — маленькая фигурка, Гаг./62г., Гаг./№2). Таким образом, можно предположить, что изначально костенковская схема создавалась с ориентацией именно на заготовку уплощенной формы.

Ориентированность на разные типы заготовок костенковской и хотылевской схем построения скульптуры находится в соответствии с особенностями общей стратегии расщепления бивня на восточнограветтийских стоянках. Костенковская схема построения фигуры статуэтки представлена только на стоянках, на которых роль базовой заготовки выполняли продукты начального расщепления плоской формы (Костенки 1, Авдеево, Гагарино). В Хотылево 2, где вся стратегия начальной обработки бивня была ориентирована на получение заготовки стержневидной формы, статуэтки, напротив, изготавливались только по хотылевской схеме.

Однако, наряду со стоянками, где для изготовления фигурок использовалась только костенковская схема (Авдеево (новый объект), Костенок 1,1 (I и II комплексы) и стоянкой Хотылево 2, на которой применялась лишь хотылевская схема, существовала и другая, «смешанная» группа стоянок. Она объединяет Гагарино и Авдеево (старый объект). На этих памятниках представлены статуэтки, выполненные как по хотылевской, так и по костенковской схемам. Для шести гагаринских статуэток существуют следующие схемы изготовления: две из них (Гаг./№1 (рис. 26, 5), Гаг./№5 (рис. 26,2) сделаны по хотылевскому варианту, а четыре — по костенковскому (Гаг./№2 (рис. 26,3), Гаг./№3 (рис. 26,1), Гаг./№4-62 г. (рис. 26, 7), Гаг./№6-68 г. (рис. 26,4) — маленькая фигурка). В Авдеево (старый объект) — две по костенковской (ABC №3-48 г. (рис. 21,/), АВС/№4-49г. (рис. 21,5), и две по хотылевской схемам (АВС/81 г. (рис. 21,4), ABC №2 (рис. 21,2).

Интересные результаты дал анализ корреляции между выделенными М.Д.Гвоздовер типами статуэток и технологической схемой их построения/изготовления. Напомним, что, согласно ее классификации, выделяются «костенковский», «авдеевский», «обобщенный» и «гагаринско-хотылевский» типы статуэток. Костенковский и гагаринско-хотылевский типы представлены законченными бивневыми статуэтками, а авдеевский и обобщенный — исключительно, так называемыми, эбошами. Наше исследование показало полное соответствие между костенковской схемой построения скульптуры и всеми статуэтками «костенковского» типа. О полной корреляции между хотылевской схемой и «гагаринско-хотылевским» типом можно говорить только применительно к статуэткам из Хотылева2. Что касается статуэток «гагаринско-хотылевского» типа Гагаринской стоянки, то две из них были изготовлены по хотылевской (Гаг./№1, Гаг./№5-67 г.), а одна по костенковской схеме (Гаг./№2 — с поднятыми руками). Статуэтки из бивня мамонта, относящиеся к «обобщенному» типу по Гвоздовер, известны только в Авдеево (старый объект) (АВС/№3; АВС/81 г.). В основе построения их позы использована хотылевская схема. Статуэтки «авдеевского» типа представлены в Авдеево (новый и старый комплекс) и Костенках 1 (2-ой комплекс). Они изготовлены по упрощенной костенковской схеме, отличительной особенностью которой является отсутствие выреза, разделяющего объемы груди и живота (АВН/75 г., АВС/№3-48 г., К1,1/к-2-73 г.). В Гагарино подобная упрощенность была присуща статуэткам, изготовленным по костенковской схеме. Это две статуэтки (Гаг./68 г. — маленькая фигурка, Гаг./62 г.) которые М.Д.Гвоздовер с рядом оговорок считала возможным отнести к костенковскому типу и одна (Гаг./№2) гагаринско-хотылевского типа.

Итак, на Хотылевской стоянке, где скульптура создавалась только по хотылевской схеме, статуэтки наиболее однородны. Типологическое разнообразие статуэток является чертой, характерной для стоянок, где существовала костенковская схема построения скульптуры. В Костенках 1,1 (второй комплекс) и Авдееве (новый объект) представлено не менее двух (костенковский и авдеевский) типов статуэток, которые всегда изготавливались на базе костенковской схемы. В Авдеево (старый объект), наряду со статуэтками костенковского и авдеевского типов, изготовленных по костенковской схеме, существовали также фигурки «обобщенного» типа, построеные по хотылевской схеме. На Гагаринской стоянке в одном очень узком полузамкнутом комплексе (жилой западине) представлены статуэтки костенковского и гагаринско-хотылевского типов, изготовленные соответственно по костенковской и хотылевской схемам. В Гагарино авдеевский тип скульптуры, построенный по костенковской схеме, отсутствует, но ряд статуэток костенковского (?) типа изготовлен по упрощенной костенковской схеме, а часть статуэток гагаринско-хотылевского типа созданы по костенковской схеме.

Таким образом, выявленные технологические особенности построения фигуры женской скульптуры подтверждают иерархическое единство типов, выделенных М.Д. Гвоздовер. В тоже время сосуществование на ряде стоянок сразу двух технологий изготовления женских фигурок, позволяют различать в восточном граветте Русской равнины две генерации памятников (рис. 27). К первой мы относим стоянки, на которых для изготовления всех статуэток применялась какая-либо одна определенная технологическая схема (Хотылево 2, Авдеево (новый объект) и Костенок 1,1 — 1 и 2), а ко второй — стоянки, где эти традиции были смешанными (Авдеево (старый объект) и Гагарино). Причем применительно к Гагарину, где подобные традиции оказались не просто смешанными, но и измененными, этот факт заставляет воспринимать стоянку как хронологически несколько более позднюю, нежели другие известные памятники костенковского круга на Русской равнине. ♦ *

Подведем общие итоги проделанного анализа бивневых индустрий стоянок стрелецкого (Сунгирь, Русаниха) и восточнограветтийского кругов (Авдеево старое, Авдеево новое, Костенки 1,1 (первый комплекс), Костенки 1,1 (второй комплекс), Хотылево 2, Гагарино).

1. Технология начальной обработки бивня в период ранней — средней поры верхнего палеолита была ориентирована на расщепление сырья трещиноватого качества. Процесс расслоения бивня являлся технологически значимым. Эта особенность бивня органично сочеталась с приемами скалывания (Сунгирь, Костенки 1, Авдеево, Хотылево 2), продольного (Сунгирь, Хотылево 2) и поперечного разламывания (Костенки 1, Авдеево, Хотылево 2). Практика обработки бивня исключала возможность единовременного получения из одной основы сразу целой серии однотипных бивневых заготовок.

2. В рассматриваемый период на территории Русской равнины существовал целый ряд отличающихся друг от друга технологий расщепления бивня. На стоянках, обладающих наибольшим сходством материальной культуры (Сунгирь — Русаниха, Костенки 1,1 — Авдеево), были обнаружены одинаковые технологии, которые были названы нами сунгирьской и костенковской. Технологии расщепления Хотылево 2 и Гагарино имеют свою специфику и поэтому именуются хотылевской и гагаринской.

Сунгирьская технология представляется наиболее простой. Роль массовой заготовки здесь выполняли плоские продукты расщепления. Технология основывалась на приеме скалывания продольных отщепов. Процесс расслоения наружной поверхности бивня также позволял получать плоские доотщепленные заготовки. Комбинация расслоения и продольного разламывания давала заготовки в виде массивных отщепов. Одновременно существовала очень специфическая технология получения крупных стержневидных заготовок, которые использовались для получения копий и наконечников.

На стоянках восточнограветтийского круга (Хотылево 2, Костенки 1, Авдеево, Гагарино) технологии расщепления бивня имели более сложную организацию. Одним из основных технологических приемов было поперечное разламывание, позволяющее вычленять цельные куски бивня. Торцевая поверхность многих из них была удобна для проведения дальнейшего скалывания. Некоторые из них были настоящими нуклеусами. Специальные приемы поперечного разламывания позволяли получать на торцах бивней негативы разломов, форма которых помогала скалывать длинные пластинчатые заготовки — продольные пластинчатые сколы. Кольцеобразные заготовки создавались путем отделения полой части проксимального конца бивня — как результат комбинации расслоения с приемом поперечного разламывания.

Принципиальное различие между хотылевской, костенковской и гагаринской технологиями определяется присутствием в них особых, специфических способов расщепления. Основным отличием технологии расщепления бивня в Хотылево 2 является широкое применение приема продольного разламывания (при получении массивных отщепов) и техники продольного скалывания стержневидного скола с края глубокого V-образного паза. Особенностью костенковской технологии является техника поперечного скалывания крупных и массивных стержней, а также специфический прием получения крупных продольных пластинчатых сколов. Для Гагарина характерен способ подготовки поперечного разламывания (дугообразный паз), позволявший создавать на конце бивня скошенный торец, который использовался для получения поперечных отщепов.

3. На большинстве рассмотренных стоянок (Сунгирь, Русаниха, Костенки 1, Авдеево и Гагарино) роль базовой бивневой заготовки выполняли разнообразные продукты расщепления плоской формы. Изготовление крупных стержней на них было выделено в отдельную, узкоспециализированную технологию. Резко отличается от них стоянка Хотылево 2. Хотылевская технология была ориентирована на получение многочисленных и разнообразных по форме стержней, которые играли на стоянке роль основной массовой заготовки.

4. Форма массовой (базовой) заготовки определяла метрические и морфологические особенности законченных изделий на каждой из рассмотренных стоянок. Применительно к стоянкам восточно-граветгийского круга удалось установить взаимосвязь между традициями расщепления бивня и каноном изготовления антропоморфной скульптуры. Результаты изучения ориентации женских статуэток в объеме бивневых заготовок позволили обнаружить две разных технологических схемы (традиции) построения скульптуры — костенковскую и хотылевскую. Особенности каждой из этих схем указывают на существование прямой корреляции между позой, приданной статуэтке, технологической схемой построения ее тела и общей стратегией расщепления бивня на стоянке (типом массовой заготовки).

107 Глава 4

Технология расщепления бивня на стоянках Русской равнины поздней поры верхнего палеолита (20-12 тыс. л. н.)

В главе представлены результаты изучения технологии расщепления бивня на стоянках поздней поры верхнего палеолита (20-12 тыс.л.н.), которые располагаются в бассейне р. Десны (рис. 66). Позднепалеолитические памятники Подесенья традиционно рассматриваются как определенное этнокультурное (Шовкопляс, 1965; Пидопличко, 1976, с. 149; Абрамова, 1997; Грехова, 1970, с. 14) или историко-культурное единство (Тарасов, 1991, с.41). Для исследования нами были выбраны коллекции обработанной кости ПушкарейI (раскопки В.И.Беляевой 1981-1997 гг.1), Елисеевичей 1 (раскопки К.М. Поликарповича 1935, 1936 гг.2 и JT.B. Греховой 1970,1972,1976 г.3), Супонево (раскопки П.П. Ефименко 1926 г.4 Б.С. Жукова 1928 г.5), Юдиново (раскопки З.А. Абрамовой 1980-1994гг., Г.В. Григорьевой 1988,1989гг., 1995-1999гг.6), Тимоновки 1 (раскопки В.А. Городцова 1928-1933 гг.7 и Мезина (раскопки П.П. Ефименко 1909 г., Л.Е. Чикаленко 1914 г.8, И.Г. Шовкопляса 1954-1962 гг.9).

Среди отобранных стоянок Пушкари I являются наиболее ранним памятником. Серия радиоуглеродных датировок указывает на время существования стоянки около 22-19 тыс. л. н. (Беляева, 20026). Материальная культура Пушкарей 1 самобытна. По каменному инвентарю она очень близка Клюссам — памятнику, в настоящее время еще не достаточно раскопанному. Стоянки Елисеевичи 1, Супонево, Тимоновка 1, Юдиново существовали позднее, во временной отрезок между 15 и 12 тыс. л. н. (Синицын, Праслов, 1997). Радиоуглеродные датировки Мезинской стоянки имеют значительный разброс от 27,5 до 15 тыс. л. н. Однако по геоморфологическим условиям залегания культурного слоя она не может датироваться древнее 20 тыс. л. н. (Величко, 1961). Мезинскую, Елисеевическую, Супоневскую, Тимоновскую и Юдиновскую стоянки принято характеризовать как памятники Среднеднепровской этнокультурной общности. Она была выделена

1 Место хранения — Археологический музей (Киев, Украина).

2 Коллекции № 5298, 5687. Место хранения — МАЭ РАН (СПб, Россия).

3 Коллекции № 1833. Место хранения — ГИМ (Москва, Россия).

4 Коллекции № 5081. Место хранения — МАЭ РАН (СПб, Россия).

3 Коллекции № 346. Место хранения — МА МГУ (Москва, Россия).

6 Место хранения — ИИМК РАН, МАЭ РАН (СПб, Россия).

7 Коллекции № 5120,5410,5401. Место хранения — МАЭ РАН (СПб, Россия); Коллекции № 78098,147. Место хранения — ГИМ (Москва, Россия). s Коллекция № 4268. Место хранения — МАЭ РАН (СПб, Россия);

Коллекция № а/1. Место хранения — НМИУ (Киев, Украина).

9 Коллекция № AM 2850-2854. Место хранения — Археологический музей (Киев, Украина).

И.Г. Шовкоплясом в 1960-е гг. (Шовкопляс, 1963; 1965)10. Общность понималась автором как сосуществование на одной терриории культурно и этнически близких родов палеолитического населения и была названа им мезинской культурой. В развитии мезинской культуры И.Г. Шовкопляс выделял два хронологических этапа. Все рассматриваемые нами стоянки были отнесены им к первому этапу этой культуры. Особое место в этой схеме было отведено Тимоновской стоянке, которая выступала в качестве переходного звена от первого ко второму этапу развития мезинской культуры, т. е. к таким стоянкам, как Гонцы, Добраничевка, Бугорок и Чулатово II.

В настоящее время Мезин, Елисеевичи 1, Юдиново, Тимоновка 1 и Супонево соотносятся сразу с несколькими археологическими культурами. Стоянка Елисеевичи 1 представляет собой памятник «островной» культуры. Памятники с аналогичной материальной культурой ни в Поднепровье, ни за его пределами пока не известны (Величко, Грехова и др., 1997; Абрамова, 1997). Стоянки Тимоновка 1 и Юдиново включаются в одну, тимоновско-юдиновскую археологическую культуру (Грехова, 1971; Тарасов, 1991; Абрамова, Григорьева, 1997; Гаврилов, 1994; и др.). К ней исследователи единодушно относят также стоянки Бугорок, Чулатово II, Тимоновку2 (Грехова, 1971; Абрамова, 1997; Тарасов, 1991). Генетически близкой к стоянкам тимоновско-юдиновской культуры считают также стоянку БоршевоП на Дону (Грехова, 1970, с.12; Цыганов, 1995, с.20). Место Супоневской стоянки в деснинской культурной среде оценивается по-разному. По мнению JI.B. Греховой, культура Супонево резко отличается от культуры тимоновско-юдиновских стоянок (Грехова, 1971, с.22). П.П. Ефименко и И.Г. Шовкопляс отмечали наибольшее сходство Супоневской стоянки с Мезиным (Ефименко, 1938, с.554; Шовкопляс, 1952, с.183). Эту точку зрения разделяет З.А. Абрамова, которая объединяет Супонево и Мезин в одну мезинскую археологичекую культуру, а существующие различия между ними объясняет за счет более позднего возраста Супонева и незначительности раскопанной площади на этом поселении (Абрамова, 1997, с. 100). Противоположная точка зрения принадлежит Н.А. Хайкуновой. Изучая каменный инвентарь Супоневской стоянки, она пришла к выводу, что он существенно отличается от материалов других Среднеднепровских памятников. Отмечая некоторые черты сходства каменного инвентаря Супоневской и Мезинской стоянок, Н.А. Хайкунова не считает возможным относить их к одной культуре (Хайкунова, 1985). Определение культурной принадлежности Мезинской стоянки является, пожалуй, самой проблематичным. Помимо вариантов выделения мезинской культуры, предложенных И.Г. Шовкоплясом и З.А. Абрамовой, существуют варианты мезинской культуры,

10 Выявление Среднеднепровской этнокультурной общности во многом стало результатом развития идей В.А. Городцова (Городцов, 1923) и А.Н. Рогачева (Рогачев, 1957) о локальном своеобразии культуры верхнего палеолита Восточной Европы. связывающей Мезин с Межирической и Добраничевской стоянками (Тарасов, 1991), Мезин и Борщево 1 (Аникович, 1998).

Вопрос о генезисе позднепалеолитических памятников Подесенья остается дискуссионным. Одни исследователи относят их к эпиграветту и связывают их с локальными граветтийскими традициями центральноевропейского происхождения (Desbrosse, Kozlowski, 1988), другие видят в той или иной мере корни этих культур в мадленской среде Центральной Европы (Otte, 1981, с. 141; Григорьева, 1999, с.26; 2002; Беляева, 2002а). М.В. Аникович относит деснинские стоянки к «восточному эпиграветту». Это понятие исследователь использует для обозначения обозначения граветтоидных индустрий второго этапа развития, выделяемой им Днепро-Донской историко-культурной области охотников на мамонтов (Аникович, 1998). Это пласт разнокультурных памятников, который характеризуется наличием особого типа наземных конструкций, сооруженных с использованием крупных костей мамонта. По мнению М.В. Аниковича, «восточный эпиграветт» является результатом взаимодействия местных культур Днепро-Донского междуречья с носителями восточнограветтийской традиции (Аникович, 1993).

Обозначенные узловые проблемы в исследовании позднепалеолитических памятников Деснинского региона определили последовательность описания индустрий бивня выбранных стоянок. Имеющие особое значение для понимания истоков деснинских традиций материалы Мезинской и Пушкаревской стоянок рассматриваются нами в самом конце главы. На наш взгляд, это целесообразно, поскольку дает возможность представить обработку бивня на этих памятниках одновременно и на фоне описанных ранее индустрий бивня деснинских и восточнограветтийских стоянок.

Стоянка Елисеевичи 1

Стоянка Елисеевичи 1 находится в Брянской области России, в 30 км к северу от г. Почеп. Она расположена на правом берегу р. Судости, являющейся правым притоком р. Десны. Памятник был открыт К.М. Поликарповичем в 1930 г. и исследовался им в 1935, 1936, 1946 и 1948 гг. Позднее раскопки стоянки осуществлялись В.Д. Будько (1960-е гг.) и JI.B. Греховой (1970-е гг.). За все время раскопок было вскрыто 694 кв м культурного слоя стоянки (рис. 67,2) и исследовано 5 скоплений костей в ямах, диаметром около 2,0 м (19601970-е гг.), 2 скопления черепов (1935 и 1936 гг.)1, обширный зольник (1935 и 1948 гг.), погребение ребенка (1936 г.), а также две конструкции из вертикально стоящих лопаток

1 Позднее скопление из трех десятков черепов в раскопе 1935 г. было реконструировано Л.В.Греховой как костно-земляная конструкция (Грехова, 1993). мамонта, за которыми закрепились названия «ход» (1936 г.) и «круг» (1946 г.) (Поликарпович, 1968; Величко, Грехова и др., 1997). Основное число поделок из кости было обнаружено в центральной части стоянки, которая раскапывалась К.М. Поликарповичем в 1935 и 1936 гг. и частично доисследовалась Л.В. Греховой в 1970 и 1972 гг. (рис. 67,4). Здесь на площади 81 кв м были найдены около двухсот костяных поделок. Более половины из их числа (109 экз.) являются изделиями из бивня мамонта. Причем категориальный состав этой группы поделок значительно разнообразнее по сравнению с изделиями из других видов костей (табл. 9 и 10). Однако опубликована обработанная кость Елисеевичей 1 из раскопок 1935 и 1936 гг. недостаточно полно. Эти материалы готовились к печати уже после смерти К.М. Поликарповича. Публикация содержит достаточно подробную информацию о таких костяных поделках, как ребра со следами сработанности, шилья, игольники, иглы, предметы искусства (чуринги, женская статуэтка) из бивня мамонта. В то же время ряд интереснейших находок, известных по предварительным сообщениям К.М. Поликарповича (Поликарпович, 1940а; 19406), в книгу по каким-то причинам не вошли, другие оказались опубликованными крайне небрежно. Например, две разные орнаментированные пластины публикуются в книге как один предмет (Поликарпович, 1968, с. 127). Подобные факты заставляют нас более подробно, чем в случае с другими стоянками, остановиться на категориальном составе индустрии бивня Елисеевической стоянки.

Поделки законченной формы из бивня мамонта Коллекция бивневых поделок из Елисеевичей 1 содержит четырнадцать категорий изделий. Одиннадцать категорий представлены сразу несколькими экземплярами и лишь три (женская статуэтка (рис. 76,4), «колотушка» (рис. 76,2), острие с желобом и отверстием на дистальном конце (рис. 80) — отдельными, индивидуальными поделками. К серийным поделкам относятся: киркообразные мотыги (6 экз.) (рис. 70,2, 7; 73,7), укороченные мотыжки (2 экз.) (рис.68,2), скребки (5 экз.) (рис. 76, 7), кинжалы (2 экз.) (рис. 73,4), двойные острия (3 экз.) (рис. 76,3), клинья (3 экз.) (рис. 68, 7), трапециевидные пластины (5 экз.) (рис. 73,2а, 3), «пуговицы» (2 экз.) (рис. 73, 26), стержни с овальным сечением (16 экз.) (рис. 75,2), «ложечки» (2 экз.) (рис. 11,2) и ножи (8 экз.) (рис. 77, 7, 2; 78,1, 2; 79, 7).

Киркообразные мотыги (6 экз.) В группу киркообразных мотыг объединены поделки удлиненной, изогнутой формы с уплощенным и скругленным дистальным концом. Мотыги изготавливались из массивного скола, отделявшегося с края продольно расщепленного бивня. Их верхняя

Заключение

Отличительной чертой костяных индустрий верхнего палеолита центра Русской равнины является широкое использование бивня мамонта для изготовления орудий, украшений, предметов искусства. Форма каждого из таких изделий в значительной мере определялась морфологическими особенностями заготовок — фрагментов расщепленного бивня, которые при помощи резания могли быть легко превращены в законченную поделку. Присутствие на стоянках групп продуктов расщепления бивня, обладающих одинаковой формой, дало возможность разработать технико-морфологические критерии описания и сравнения бивневых индустрий, оценить их возможности как полноценного археологического источника.

Анализ продуктов расщепления бивня проводился в нескольких направлениях.

1. Характерные особенности формы и структуры бивневого сырья использовались нами для ориентации продуктов расщепления в объеме бивня. Анализ причин возникновения и направления развития трещин в бивневой основе позволил выделить три способа расщепления бивня — скалывание, разламывание и расслоение. При скалывании трещина порождалась силовым импульсом, который прилагался к краевой части поверхности бивня. Разламывание создавало в бивне трещину, которая располагалась не вблизи его наружной поверхности, а уходила далеко в глубь сердцевины. Нагрузка на разрыв здесь достигалась за счет двух одновременных силовых импульсов, направленных в противоположные стороны друг от друга. Расслоение использовало свойство бивня расщепляться на ряд отдельных конусовидных структур под воздействием химических изменений внутри его тела.

2. Итогом изучения морфологических связей между разными продуктами расщепления бивня, происходящих из одного и того же замкнутого или полузамкнутого археологического комплекса, стала реконструкция ряда технологий скалывания, разламывания и расслоения бивня. Они оказались во многом отличными от техники раскалывания камня. Важную роль в управлении процессом расщепления бивня играли пазы или трещины, которые создавались на поверхности бивня при помощи резания, пиления, долбления, разламывания или являлись результатом его расслоения. Пазы и трещины создавали ударные площадки, использовались как средство достижения большей фронтальной выпуклости бивневой основы. Для расщепления значимым являлся и сам способ создания паза или трещины, его форма, длина, глубина, положение на бивне. Управление расщеплением при помощи пазов предоставляло значительно большую, по сравнению с каменной индустрией, свободу формообразования. Оно позволяло получать продукты расщепления как плоской, так и стержневидной формы. При всем этом в отдельно взятой индустрии, расщепление бивня было нацелено лишь на получение заготовок определенной формы, а для их отделения использовался строго ограниченный набор технических приемов.

Выявленные особенности в технологии расщепления бивня позволили нам определить это понятие как процесс намеренного отделения от бивня мамонта фрагментов, определенной формы и размера, посредством скалывания, разламывания, расслоения или в разном сочетании этих действий, с целью получения заготовок плоской и стержневидной формы.

Сравнив между собой изделия, полученные разными приемами расщепления, мы обнаружили тесную взаимосвязь между особенностями формы, пропорциональными и метрическими характеристиками продуктов такого расщепления и технологией их получения. Описание продуктов расщепления, относящихся к разным технологическим контекстам, являлось основой нашего исследования бивневых индустрий каменного века.

Имея представление о форме бивневых заготовок, мы смогли полнее оценить морфологию целого ряда законченных изделий, а также выявить новые типы поделок. Так в бивневых индустриях стоянок деснинского круга удалось найти неизвестные ранее категории костяных орудий — ножи (Елисеевичи 1, Супонево), желобчатые скребки (Елисеевичи 1, Тимоновка 1), двойные острия (Елисеевичи 1), укороченные мотыжки (Елисеевичи 1, Супонево, Мезин). В бивневых индустриях восточно-граветтийских стоянок нами был проведен анализ позы женских статуэток относительно формы заготовок. Обнаруженные два различных способа их изготовления оказались тесно связанны с двумя типами скульптурных изображений, с одной стороны, и двумя различными технологиями расщепления бивня, — с другой.

Построив свое исследование на изучении продуктов расщепления бивня, т.е. массового археологического материала, мы получили возможность более объективно сравнить бивневые индустрии стоянок независимо от времени их существования, культурной принадлежности и репрезентативности представленных в них изделий законченной формы. Выбранный подход к исследованию расширил круг анализируемых индустрий за счет материалов таких стоянок как Русаниха, Гагарино, Тимоновка 1, Супонево, Пушкари I, где находки готовых изделий из бивня немногочисленны, или представлены преимущественно фрагментами.

Результатом технико-морфологического анализа многих коллекций стало выделение ряда отличных друг от друга технологий расщепления бивня — сунгирьской (Сунгирь, Русаниха), костенковской (Костенки 1 /верхний слой/, Авдеево), хотылевской

Хотылево 2), гагаринской (Гагарино), елисеевической (Елисеевичи 1), супоневской (Супонево), юдиновской (Тимоновка 1, Юдиново) и мезинской (Мезин).

Анализ выявленных технологий в контексте современных представлений о структуре верхнего палеолита Восточной Европы показал, что бивневые индустрии, наравне с каменным инвентарем, являются самостоятельным и полноценным археологическим источником.

1. Технология расщепления бивня служит критерием оценки хронологической позиции верхнепалеолитических стоянок Русской равнины. Она позволяет уверенно отличать бивневые индустрии конца ранней — средней поры верхнего палеолита от поздних индустрий. Отличать сунгирьскую, котенковскую, хотылевскую, гагаринскую технологии от елисеевической, супоневской, юдиновской и мезинской. Различия между ними носят существенный характер и касаются качественного состояния обрабатываемого бивня, особенностей техник расщепления, а так же общей стратегии получения бивневых заготовок.

Конец ранней — средней поры верхнего палеолита характеризуется использованием бивневого сырья трещиноватого качества. Важную роль в технологиях этого времени играли многочисленные техники, построенные на комбинациях расслоения и скалывания, расслоения и разламывания, а технологический принцип расщепления почти полностью исключал практику единовременного получения из одной основы серии однотипных бивневых заготовок.

Поздняя пора верхнего палеолита характеризуется иным подходом к расщеплению бивня. В это время приоритет отдавался цельному, «свежему» сырью. Расслоение, как прием обработки бивня, не использовалось. Основными способами расщепления являлись разнообразные техники поперечного и продольного скалывания. Стратегия технологии расщепления была направлена на единовременное получение из одной основы большого количества одинаковых бивневых заготовок.

2. Технология расщепления бивня, наравне с каменным инвентарем, является фактором определяющим культурную принадлежность стоянок. Одинаковые технологии представлены лишь на стоянках, для которых свойственна самая высокая степень сходства всей материальной культуры, на стоянках которые a priori принято объединять в рамках одной археологической культуры. Особенно показательны в этом плане памятники конца ранней — средней поры верхнего палеолита. Так сунгирьская технология выявлена только в бивневых индустриях Сунгиря и Русанихи, костенковская — только в индустриях Костенок 1 (верхний слой) и Авдеева. Культуроопределяющее значение находит подтверждение и в материалах стоянок более позднего времени. Юдиновская технология расщепления бивня выявлена нами только в индустриях Юдиново и Тимоновки 1.

3. Технология расщепления бивня способна играть роль индикатора генетических связей между разновременными бивневыми индустриями. Единая линия развития техники получения специфических трехгранных стержней-заготовок связывает хотылевскую и юдиновскую технологии и дает основание говорить о культурной преемственности между отдельными памятниками восточно-граветтийского (25-21 тыс.л.т.н.) и деснинского (15— 12 тыс.л.т.н.) кругов — между стоянкой Хотылево 2 и стоянками тимоновско-юдиновской культуры.

Преемственность между стоянками средней и поздней поры верхнего палеолита, прослеженная на территории бассейна р. Десны в известной мере противоречит современным представлениям о структуре деснинского культурного единства. Существование здесь культурной вертикали Хотылево 2—Пушкари I—Тимоновско-Юдиновские стоянки не укладывается ни в структуру модели среднеднепровской этнокультурной общности (Шовкопляс, 1965), ни в структуру деснинской историко-культурной области (Тарасов, 1991). Деснинское единство предстает перед нами в виде биполярной территориальной общности, которая являлась результатом сосуществования в одном регионе двух традиций — двух больших групп верхнепалеолитических стоянок. Одна группа была образована памятниками тимоновско-юдиновской культуры, бивневая индустрия которой сформировалась на местной восточно-граветтийской основе. Эти памятники многочисленны и широко разбросаны по территории всего Подесенья. Именно они создают культурный фон, который характеризует позднюю пору верхнего палеолита Десны. Другая группа объединяет стоянки, вовлеченные в пространство тимоновско-юдиновской культурной традиции. Это Мезин, Елисеевичи 1 и Супонево — памятники представляющие в бассейна р.Десны «мысовые» культуры. Их объединяет инородность по отношению к бивневой индустрии Тимоновско-Юдиновских стоянок и отсутствие генетических связей с деснинскими индустриями раннего времени. Для всех этих стоянок характерным является некоторая «архаичность» отдельных элементов материальной культуры (женские статуэтки, зооморфные фигурки, характер декорирования предметов искусства и др.). Между стоянками второй группы существовали активные контакты. На это указывает наличие в их арсенале отдельных специфичных техник расщепления бивня, которые последовательно попарно соединяют их в единую цепь (Мезин—Супонево, Супонево—Елисеевичи 1 = Мезин—Супонево—Елисеевичи 1).

Характер взаимодействия памятников первой и второй групп имел куда более ограниченный характер. Только бивневая индустрия Мезина обнаруживает связь с индустриями тимоновско-юдиновских стоянок, подобную той, что фиксируется между памятниками второй группы.

Описанная биполярная структура позднего палеолита бассейна р. Десны, по нашему мнению, могла сложиться в результате проникновения на эту территорию — в хотылевско-тимоновско-юдиновское культурное пространство, отдельных, чужих, незначительных по своей численности групп населения, которые сумели интегрироваться в эту среду, избежав при этом ассимиляции. Подобный характер сосуществования на одной территории «автохтонной» и пришлых культур хорошо согласуется и с многочисленными поздними (от 15 до 13 тыс.л.н.) радиоуглеродными датировками Мезина, Супонева и Елисеевичей 1 (по Мезину — данные Д.Ю.Нужного, по Супоневу и Елисеевичам 1 — см. Синицын, Праслов, 1997), и с определенной архаичностью материальной культуры этих стоянок. Предложенная модель позволяет объяснить архаизм не ранним возрастом памятников, а консервацией культурных традиций, вызванных условиями жизни в плотном инокультурном окружении.

Представленные выше результаты технологического анализа бивневых индустрий каменного века дают основание видеть в них археологический источник, роль которого в исследованиях палеолита Восточной Европы, в дальнейшем может быть все больше сравнима с ролью индустрии рога в изучении мадлена Западной Европы.

Список научной литературыХлопачев, Геннадий Адольфович, диссертация по теме "Археология"

1. Абрамова З.А.К вопросу о женских изображениях в мадленскую эпоху//КСИИМК, 76. М., 1959.С. 103-107.

2. Юдиново//Археологические вести. СПб., 1993. С.5-12. Абрамова З.А., Григорьева Г.В. Верхнепалеолитическое поселение Юдиново. Вып. 3. СПб., 1997.

3. Абрамова З.А., Григорьева Г.В. Кристенсен М. Верхнепалеолитическое поселение

4. Юдиново. Вып. 2. СПб., 1997. Амирханов Х.А. Зарайская стоянка. М., 2000.

5. Аникович М.В. О значении Костенковско-Борщевского района в современном палеолитоведении//Петербургский археологический вестник. №3. СПб., 1993. С.3-19.

6. Аникович М.В. Днепро-Донская историко-культурная область охотников на мамонтов: от «восточного граветта» к «восточному эпиграветту»//Восточный граветт. М., 1998. С.35-66.

7. Бадер О.Н. Стоянка Сунгирь, ее возраст и место в палеолите Восточной Европы// ТКИЧП.

8. Вьш.ХУШ, М., 1961. Бадер О.Н. Сунгирь — верхнепалеолитическая стоянка. М., 1978.

9. Бадер Н.О. Позднепалеолитическое поселение Сунгирь (погребение и окружающая среда). М.,1998.

10. Беляева В.И. Опыт создания методики описания «ножей костенковского типа»//Проблемы палеолита Восточной и Центральной Европы. Л., 1977а. С. 117-126.

11. Беляева В.И. Кремневый инвентарь Костенок 1 (опыт классификации)//Автореф. дис. канд. ист. наук.,Л., 19776.

12. Беляева В.И. (ред.). Пушкаревский сборник. Вып.1. СПб., 1997а

13. Беляева В.И. Жилище Пушкарей 1 и возможности его реконструкции// Краткое содержание докладов на Международной конференции, посвященной 100-летию Отдела археологии МАЭ. СПб., 19976. С.67-69

14. Беляева В.И. Кремневая индустрия Пушкарей 1//Развитие культуры в каменном веке.

15. Краткое содержание докладов на Международной конференции, посвященной 100-летию Отдела археологии МАЭ. СПб., 2002а. С. 132-137.

16. Беляева В.И. Палеолитическая стоянка Пушкари I. СПб., 20026.

17. Бонч-Осмоловский Г.А. О нарезках на верхнепалеолитических костях//Сообщение ГАИМК. №8. М., 1931. С.25-27

18. Бонч-Осмоловский Г.А. Палеолит Крыма. Вып.1: Грот Киик-Коба. М.-Л., 1940.

19. Бородовский А.П. Древнее косторезное дело юга Западной Сибири. Новосибирск, 1997.

20. Булочникова Е.В. Место костенковской культуры в восточном граветте. Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1998.

21. Величко А.А. Геологический возраст верхнего палеолита центральных районов Русской равнины, М., 1961.

22. Величко А.А., Грехова Л.В., Губонина З.П. Среда обитания первобытного человека Тимоновских стоянок. М., 1977.

23. Величко А.А. (ред.). Лессово-почвенная формация Восточно-Европейской равнины. Палеогеография и стратиграфия. М., 1997.

24. Величко А.А., Грехова Л.В., Грибченко Ю.Н., Куренкова Е.И. Первобытный человек в экстремальных условиях среды. Стоянка Елисеевичи. М., 1997.

25. Величко А.А., Грибченко Ю.Н., Куренкова Е.И. Геохронология палеолита ВосточноЕвропейской равнины//Ландшафтно-климатические изменения, животный мир и человек в позднем плейстоцене и голоцене. М.,1999. С. 19-50.

26. Верещагин Н.К. Берелехское «кладбище» мамонтов//Мамонтовая фауна Русской равнины и Восточной Сибири. Труды Зоологического института. Т. 72, JL, 1977. С. 5-50

27. Верещагин Н.К., Тихонов А.Н. Исследования бивней мамонтов//Тр. ЗИН. Млекопитающие четвертичной фауны СССР, Т. 149. Л., 1986. С. 3-14.

28. Верещагин Н.К., Тихонов А.Н. Экстерьер мамонта//Якутск, 1990. >

29. Воеводский М.В., Алихова-Воеводская А.Е.,1950. Авдеевская палеолитическая стоянка/ЛССИИМК. Вып.ХХХ1. М., 1950. С.7-16.

30. Гаврилов К.Н. Специфика кремневых комплексов Среднеднепровских стоянок поздневалдайского времени (сравнительная типология предметов со вторичной обработкой). Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1994.

31. Гаврилов К.Н. Структура Хотылевского верхнепалеолитического поселения//Восточный граветт, М., 1998. С. 117-190.

32. Гвоздовер М.Д. О раскопках Авдеевской палеолитической стоянки в 1947 Г.//КСИИМК. Вып. XXXI. М.-Л., 1950. С. 17-27.

33. Гвоздовер М.Д. Обработка кости и костяные изделия Авдеевской стоянки//МИА. N 39. М., 1953. С. 192-226.

34. Гвоздовер М.Д. Новые изображения человека из Авдеевской палеолитической стоянки и их место среди статуэток костенковской культуры//Вопросы антропологии. Вып. 57. М., 1977. С.75-86.

35. Гвоздовер М.Д. Новые находки из Авдеево//Вопросы антропологии. Вып. 71. М., 1983. С.42-63.

36. Гвоздовер М.Д. Орнамент на поделках костенковской культуры//СА, N 1. М., 1985а. С.9-22.

37. Гвоздовер М.Д. Типология женских статуэток костенковской палеолитической культуры//Вопросы антропологии. Вып. 75. М., 19856. С.27-66.

38. Гвоздовер М.Д. Археологический контекст женских статуэток костенковской верхнепалеолитической культуры/ЛТроблемы интерпретацииархеологических источников. Орджоникидзе, 1987. С.18-33.

39. Гвоздовер М.Д. Обработанная кость из нового жилого объекта Авдеевской палеолитической стоянки (раскопки 1982-1988 гг.)//Вопросы антропологии. Вып. 172. М., 1992. С.25-59.

40. Гвоздовер М.Д. Кремневый инвентарь Авдеевской верхнепалеолитической стоянки//Восточный граветт. М., 1998. С.234-278.

41. Гвоздовер М.Д., Формозов А.А. Использование кости на мустьерской стоянке Староселье в Крыму//Archeologisk^ Rozhledy. Praha, 1960. XII (3). P. 390-403.

42. Герасимов M.M. Раскопки палеолитической стоянки в селе Мальта. Предварительный отчет о работах 1928-1932 гг.//Палеолит СССР. Материалы по истории дородового общества. Известия ГАИМК. Вып. 118, M.-JL, 1935. С.78-151.

43. Герасимов М.М. Обработка кости на палеолитической стоянке Мальта. МИА. №2. М.-Л., 1941. С.65-85.

44. Гиря Е.Ю. О статической природе выделения следов «человеческой» деятельности//Развитие культуры в каменном веке. Краткое содержание докладов на Международной конференции, посвященной 100-летию Отдела археологии МАЭ. СПб., 1997а. С.84-86.

45. Гиря Е.Ю. Технологический анализ каменных индустрий. Методика микро-макроанализа древних орудий труда. Часть 2. СПб., 19976.

46. Гладких М.И. Поздний палеолит лесостепного Приднепровья. Автореф.дис. канд. ист. наук. Л., 1973.

47. Городцов В.А. Археология. Т. I: Каменный период. М.-Л., 1923.

48. Городцов В.А. Исследования Тимоновской палеолитической стоянки в 1932г.//Вестник АН СССР. №1.М., 1933.

49. Городцов В.А. Тимоновская палеолитическая стоянка//Вестник АН СССР, № 6.М., 1934.

50. Городцов В.А. Тимоновская палеолитическая стоянка. Труды института антропологии, этнографии и археологии. Вып. 3, М.-Л., 1935а.

51. Городцов В.А. Социоэкономический строй древних обитателей Тимоновской палеолитической стоянки//СЭ. № 3. М., 19356.

52. Грехова Л.В. Поздний палеолит бассейна Средней Десны//Природа и развитие первобытного общества. М., 1969. С. 88-96.

53. Грехова Л.В. Тимоновские стоянки и их место в позднем палеолите Русской равнины. Автореф. дис. канд. ист. наук. М.,1970.

54. Грехова Л.В. Кремневый комплекс стоянки Тимоновка II и однотипные памятники деснинского бассейна//История и культура Восточной Европы по археологическим данным. М., 1971. С.3-22.

55. Грехова Л.В. Обработанная кость Тимоновской палеолитической стоянки//Проблемы палеолита Восточной и Центральной Европы. 1977. С. 83-93.

56. Грехова Л.В. Бивень с нарезками из стоянки Елисеевичи//СА. N 2. М., 1978. С. 249-253.

57. Грехова Л.В. Костно-земляные конструкции на позднепалеолитической стоянке Елисеевичи//Труды ГИМ. Вып. 60. М., 1985.

58. Грехова Л.В. Планиграфия Тимоновских стоянок//Наследие В.А. Городцова и проблемы современной археологии. Труды ГИМ. Вып.68. М., 1988. С.74-85.

59. Грехова Л.В. Опыт реконструкции по архивным данным утраченного плана 1935 г.палеолитической стоянки Елисеевичи//РА. N 4. М., 1993. С. 173-182.

60. Григорьев Г.П. Селет и костенковско-стрелецкая культура//СА. № 1. М., 1963.

61. Григорьев Г.П. Верхний палеолит и происхождение Homo Sapiens. Л., 1968.

62. Григорьев Г.П. Ф.К. Волков и Мезин//Традиции отечественной палеоэтнологии. Тезисы докладов Международной конференции, посвященной 150-летию со дня рождения Федора Кондратьевича Волкова (Вовка). СПб., 19976. С.82-85.

63. Григорьев Г.П. Женские статуэтки как художественное явление//Апраксин блюз. СПб., 2000. С.33-44.

64. Григорьева Г.В. Исследования верхнепалеолитического поселения Юдиново в 1996 и 1997 гг. СПб., 1997.

65. Громов В.И. О внешнем виде пещерного льва в связи с некоторыми археологическими находками/ЯТроблемы истории докапиталистических обществ. № 1/2. М., 1935. С. 166-167.

66. Громов В.И. Палеонтологическое и археологическое обоснование стратиграфии континентальных отложений четвертичного периода на территории СССР (млекопитающие, палеолит)//Труды Института геологических наук. Вып.64. Геолог, сер. № 17, M.-JL, 1948.

67. Елинек Я. Большой иллюстрированный атлас первобытного человека. Прага, 1986.

68. Ефименко П.П. Значение женщины в ориньякскую эпоху//Известия ГАИМК. Т. XI. Вып.З-4.М., 1931.

69. Ефименко П.П. Костенки 1. М.;Л., 1958а.

70. Ефименко П.П. Первобытное общество. Л., 19586.

71. Заверняев Ф.М. Антропоморфная скульптура Хотылевской верхнепалеолитической стоянки//СА. № 4. М., 1978. С. 145-161.

72. Заверняев Ф.М. Гравировка на кости и камне Хотылевской верхнепалеолитической стоянки//СА. № 4. М., 1981. С. 141-158.

73. Заверняев Ф.М. Техника обработки кости из Хотылевской верхнепалеолитической стоянки//СА. № 3. М., 1987. С.111-130.

74. Заверняев Ф.М. Остатки жилищно-бытового и хозяйственного комплекса на Хотылевской верхнепалеолитической стоянке// РА. № 4.2000. С.69-87.

75. Замятнин С.Н. Раскопки у с. Гагарина//Палеолит СССР. Материалы по истории дородового общества. Известия ГАИМК. Вып. 118. М.;Л., 1935. С.26-77.

76. Клейн Л.С. Феномен советской археологии.СПб., 1993.

77. Клейн Л.С. Археологические источники. СПб., 1995.

78. Колпаков Е.М. Почему археологические источники?//Проблемы интерпретации археологических источников. Орджоникидзе, 1987. С. 108-119.

79. Колпаков Е.М., Бочкарев B.C. ,Васкул И.О. и др. Классификация в археологии. Терминологический словарь-справочник. М., 1990.

80. Кондаков Н.И. Логический словарь. М., 1971.

81. Крайнов Д. А. Жилища Тимоновской палеолитической стоянки (По раскопкам В .А. Городцова). СА. № 25. М., 1956. С.13-34.

82. Леруа-Гуран А. «Мобильное» искусство палеолита (перевод Санжаровой Г.Ф.)//ДАС. 1992. Вып.З. С. 18-35.

83. Марр Н.Я. Из переживаний доисторического населения Европы, племенных или классовых в русской речи и топонимике. Избранные работы Н.Я. Марра. Т. V. Чебоксары, 1926а.

84. Марр Н.Я. Средства передвижения, орудия самозащиты и производства в доистории (К увязке языкознания с историей материальной культуры). Избранные работы Н.Я.Марра. Т. 1П. 19266. С. 123-151.

85. Марр Н.Я. Яфетическая теория. Программа общего курса учения об языке. Избранные работы Н.Я.Марра, Т. П. Баку, 1927. С.3-126

86. Марр Н.Я. Задачи и методы исследовательской работы по археологии и искусствознанию (доклад Н.Я.Марра в научно-политической секции ГУСа). HP. №8-9. М., 1928.

87. Мащенко Е.Н. Скелет и зубная система в индивидуальном развитии Mammuthus Primigenius (Blum., 1799) (Proboscidea, Elephantidae) и некоторые черты биологии мамонта. Автореф. дис. канд. биол. наук. М.,1998.

88. Мирчинк Г.Ф. Геологические условия нахождения палеолитических стоянок в СССР и их значение для восстановления четвертичной истории//Труды 2-й Международной конференции Ассоциации по изучению четвертичного периода Европы. Вып. 5. Л., 1934.

89. Михайлова Л.А. Русаниха — новый палеолитический памятник вблизи Сунгиря//СА. №4. М., 1985. С. 107-117.

90. Нехорошее П.Е. Технологический метод изучения первичного расщепления камня среднего палеолита. СПб., 1999.

91. Новенко Е.Ю. Реконструкция условий обитания позднепалеолитического человека в бассейнах Средней Десны и Оки (по палинологическим данным). Автореф. дис. канд. географ, наук. М., 1999.

92. Окладников А.П.,1941. Палеолитическая статуэтка из Бурети (раскопки 1936 г.)//МИА. № 2. M.;JI., 1941. С. 104-108.

93. Питулько В.В. Жоховская стоянка. СПб., 1998.

94. Поликарпович К.М. Работы по исследованию палеолита в Западной области в 1936 Г.//СА, т. V. М.-Л., 1940а. С.285-290

95. Поликарпович К.М. Работы по исследованию палеолита и эпипалеолита в БССР и западной области РСФСР в 1933-1935 гг.//СА, т. V. М.-Л., 19406. С. 81-87.

96. Поликарпович К.М. Палеолит Верхнего Поднепровья. Минск, 1968.

97. Праслов Н.Д., Рогачев А.Н.(ред.). Палеолит Костенковско-Борщевского района на Дону. 1879-1979. Некоторые итоги полевых исследований. Л., 1982.

98. Рогачев А.Н. Исследование остатков первобытно-общинного поселенияверхнепалеолитического времени у с. Авдеево на р. Сейм в 1949 Г.//МИА. № 39. М.;Л., 1953. С.137-191.

99. Рогачев А.Н. Костенки IV — поселение древнего каменного века на Дону//МИА. №45. М.-Л., 1955.

100. Рогачев А.Н. Многослойные стоянки Костенковско-Борщевского района на Дону и проблема развития культуры в эпоху верхнего палеолита на Русской равнине//МИА. №59. М.-Л., 1957. С.9-134.

101. Рогачев А.Н. Некоторые вопросы стратиграфии и периодизации верхнего палеолита Восточной Европы. (О принципе геологической стратиграфии при изучении палеолита)//Вопросы стратиграфии и периодизации палеолита. Труды КИЧП. Вып. XVIII. М., 1961. С.40-45.

102. Рогачев А.Н., Аникович М.В. Поздний палеолит Русской равнины и Крыма//Палеолит СССР (редактор П.И.Борисковский). М., 1984. С. 162-271.

103. Семенов С.А. Костяные землекопные орудия из стоянок Елисеевичи и Пушкари 1//СА. №XV1. С. 120-128. М.-Л., 1952.

104. Семенов С.А. Костяные орудия из древнепалеолитических стоянок Киик-Коба и Шан-Коба//КСИИМК. №.49. М.-Л., 1953. С. 143-147.

105. Семенов С.А. Первобытная техника//МИА. № 54. М.-Л., 1957а.

106. Семенов С.А. Техника обработки кости в палеолите//Труды КИЧП. №.13. М., 19576. С.366-373.

107. Сергин В.Я. Структура Мезинского палеолитического поселения. М., 1987.

108. Сергин В.Я. Жилища на памятниках восточного граветта Русской равнины//Восточный граветт, М., 1998. С.151-176.

109. Синицын А.А., Праслов Н.Д.(ред.). Радиоуглеродная хронология палеолита Восточной Европы и Северной Азии. Проблемы и перспективы. СПб., 1997.

110. Столяр А.Д. Происхождение изобразительного искусства. М., 1985.

111. Тарасов Л.М. Скульптура Гагаринской стоянки//МИА. № 185. М.-Л., 1972. С. 193-201.

112. Тарасов Л.М. Гагаринская стоянка и ее место в палеолите Европы. Л., 1979.

113. Тарасов Л.М. Палеолит бассейна Десны. Автореф. дис. докт. ист. наук. Л., 1991.

114. Филиппов А.К. Трасологический анализ каменного и костяного инвентаря верхнепалеолитической стоянки Мураловка//Проблемы палеолита Восточной и Центральной Европы. Л., 1976. С. 167-181.

115. Филиппов А.К. Проблемы технического формообразования орудий труда в палеолите/ЛГехнология производства в эпоху палеолита. Л., 1978а. С. 972.

116. Филиппов А.К. Технология изготовления костяных наконечников в верхнем палеолите. СА. №2. М., 19786. С.23-32.

117. Филиппов А.К., Любин В.П. Костяные ретушеры из мустьерского слоя и пространственное размещение культурных остатков//Неандертальцы Гупсского ущелья. Майкоп, 1994.

118. Хайкунова Н.А. Кремневый инвентарь стоянки Супонево (и ее место в палеолите бассейна Десны). Автореф. дис.канд. ист. наук. М., 1985.

119. Хозадкий Л.И. Биомеханическое значение некоторых структурных особенностей бивней хоботных//Фауна млекопитающих и птиц позднего плейстоцена и голоцена СССР. Труды ЗИН. Т. 212. Л., 1990.

120. Цыганов Ю.Ю. Стоянка Борщево 2 и ее место в палеолите Восточной Европы. Автореф. дис. канд. ист. наук. СПб., 1995.

121. Шовкопляс 1.Г. Супонэвська палеолггична стоянка. Археолопя,IV, Кшв, 1950. С. 177-183.

122. Шовкопляс 1.Г. Ж1тла Супонэвськой палеол1тичной стоянки//Археолопя, Т. V, Кшв, 1951. С. 127-142.

123. Шовкопляс 1.Г. Кгстят вироби Супонэвськой палеолггачной стоянки. Археолопя, VI, Кшв, 1952. С.82-92.

124. Шовкопляс И.Г. Мезинская стоянка. Киев, 1965.

125. Щапова Ю.Л. Введение в вещеведение. М., 2000.

126. Albrecht G.,1977. Testing of materials as used for bone points of the Upper Palaeolithic.

127. Methodologie appliqude a Tindustrie de Tos prehistorique. Colloques Internationaux CNRS. N 568, Senanque. P. 119-124.

128. Averbouh A.,Provenzano N. Propositions pour une terminologie du travail prehistorique des matteres osseuses:I les techniques//Prehistoire Anthropologie Mediterraneennes. V.7-8. 1999. P. 5-25.

129. Bayen N.S., Indicator N., Frantz J.H., Appelbaum. The Effect of High Temperature on ivory. Studies in Conservation. 16. 1975. P. 1-8.

130. Binford Lewis R. Bones: ancient men and modern myths. Orlando. Florida, 1981 (Academic Press, Ins.).

131. Bordes F. Principes d'une methode d"etude des techniques de debitage et de la typologie du pal6olithique ancien et moyen//L'Antropologie. V.54. 1950. P. 19-34.

132. Bordes F. Typologie du Paleolithique ancien et moyen. Delmas dditeur. Bordeaux, 1961.

133. Bordes F. Legons sur le Paleolithique. Paleolithique en Europe. Tome II. Paris, 1992.

134. Breuil H. Le feu et Tindustrie de pierre et d'os dans le gisement du «Sinanthropus» к Chou-Kou-Tien.//L'Anthropologie. V. 42,1/2. 1932. P.l-17.

135. Breuil H. Les subdivisions du paleolithique sup6rieur et leur signification. Congres International d'Antrop. et d'Arch6o prehist. XTVe session. Geneve. Paris, 1937.

136. Buisson D., Menu M., Pinijon G., Walter Ph. Les objets colores du Paleolithique sup6rieur cas de la grotte de La Vache (Ariege)//BSPF.T.86. n.6. 1989. P. 183-191.

137. Callahan E.,1979. The basics of biface knapping in the eastern fluted point tradition. A manual for flintknappers and lithic analysts//Archaeology of Eastern North America. 7 (1). P.l-180.

138. Christensen M. Un example de travail de Tivoire du pateolithique allemand: apport de Tetude fonctionnelle des outils aurignaciens de Geissenkl6sterle// Techne. №3, 1996. P.39-53.

139. Christensen M. Processus de formation et cara^risation physico-chimique des polis d'utilisation des outils en silex. Application к la technologie prehistorique de rivoire//BSPF. T.95, N 2. 1998. P. 183-201.

140. Dauvois Michel. Travail experimental de 14voire: sculpture d'une statuette feminine.

141. Methodologie appliquee a Tindustrie de Tos prehistorique. Colloques Internationaux CNRS. N 568. Senanque, 1977. P.269-273.

142. Desbrosse R., Kozlowski J. Hommes et climats <t Г age des mammouth. Le Pateolithique superieur d'Eurasie Centrale. Paris, 1988.

143. Deffarge R., Laurent R., Sonneville-Bordes D. Art mobilier du Magdalenien superieur a Tabri Morin, Pessac-sur-Dordogne. Gallia Prehistoire, T.18. Fascicule 1. Paris, 1975. P. 1-64.

144. Delporte H. Les techniques de la gravure paleolithique//Melanges Pericot, Barcelona, 1973. P.l 19129.

145. Delporte H., MonsL.,1981. Cahier des sagaies. Fiche6 Sagaies a base fourchue // Fiches typologiques de Tindustrie osseuse prehistrique. Cahier I: Sagaies.Commission de nomenclature sur Tindustrie de Tos prehistorique. Universite de Provence.

146. D'Errico F. Lecture technologique de Tart mobilier grave. Nouvelles methods et premiers resultats sur les galets graves de Rochedane// TAntropologie. N 16. Paris, 1988. P.101-122.

147. D'Errico F. Identification des traces de manipulation, suspension polissage sur Tart mobilier en os, bois de cervides, ivoire//Traces et fonction: les gestes retrouves. Colloque international de Liege. Editions ERAUL. Vol. 50. 1993. P.177-188.

148. Felgenhauer F. Zur Problematik des spaten Palaolithikus in Osterreich. AA. Bd. X. 1952.

149. Grigoriev G.P. Ivory working in Avdeevo// Le travail et Г usage de Tivoire au pal6olithique superieur. Actes de la Table Ronde. 29-31 Mai 1992. Ravello, 1995. P.211-220.

150. Hahn J. Kraft und Agression: die Botschaft der Eiszeitkunst in Aurignacien Deutschlands?

151. MacGregor A. Bone, antler, ivory and horn: the technology of skeletal materials since the Romanperiod. Groon Helm. London, 1985. Marshack A. Upper Paleolithic Symbol Systems of the Russian Plain: Cognitive and comparative

152. Merida V. Manufacturing process of v-perforated ivory buttons// Proceedings of the 1993 Bone Modification conference Hot spriwgs south Dakota. Archeology Laboratory Avjuskawa college Sioux Jails, south Dakota. Publication N 1. Vol. 1. 1997. P.l-11.

153. Mortilllet G. Essai d'une classification de cavernes et des stations sous abri fondee sur les produits d'industrie humaine// Ма1ёпаих pour Thistoire de Thomme. 5. Paris, 1859. P. 172-179

154. Piette E. Histoire de Tart primitifZ/Les classiques fran9ais de Thistoire. Picard, Paris VI, 1987. Poplin F. Principe de la determination des matieres dures animales//Colloques Internationaux sur

155. Veil S., 1982. Der spateiszeitliche Fundplatz Andernach. Martinsberg. Germania, 1982. 60, 2. P.391—424.