автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.04
диссертация на тему: Текстовые и дискурсные параметры литературного нарратива

Полный текст автореферата диссертации по теме "Текстовые и дискурсные параметры литературного нарратива"

На правах рукописи

и

____УДК 811.11 +801 733

АНДРЕЕВА Валерия Анатольевна

ТЕКСТОВЫЕ И ДИСКУРСНЫЕ ПАРАМЕТРЫ ЛИТЕРАТУРНОГО НАРРАТИВА (на материале современной немецкоязычной прозы)

Специальность 10 02 04 -германские языки

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

7 рг > | 0

Санкт-Петербург 2009

003476875

Работа выполнена на кафедре германской филологии государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Российский государственный педагогический университет имени А.И. Герцена»

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Гончарова Евгения Александровна

Официальные оппоненты: докюр филологических наук, профессор

Баева Галина Андреевна

доктор филологических наук, профессор Тройская Ольга Николаевна

доктор филологических наук, профессор Нюбина Лариса Михайловна

Ведущая организация: Российский государственный университет

им. Иммануила Канта

Защита состоится 7 октября 2009 года в 15— часов на заседании диссертационного совета Д 212.199.05 Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена по адресу: 191186, г. Санкт- Петербург, наб. р. Мойки, д. 48, корп. 5, ауд. 16.

С диссертацией можно ознакомиться в фундаментальной библиотеке Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена

Автореферат разослан « С / » сентября 2009 г.

Ученый секретарь

А.Г.Гурочкина

Общая характеристика работы

Реферируемое диссертационное сочинение посвящено исследованию литературного нарратива, интерпретируемого в работе одновременно как текст и как дискурс Актуальность темы и направления исследования обусловлена потребностью в переосмыслении феномена литературно-повествовательного текста на базе современных теорий дискурса В настоящее время в отечественной и зарубежной науке не выработано единства взглядов на дискурс, в результате чего многообразие его определений позволяет лишь в общих чертах выделить существенные направления его исследования Достаточно противоречиво трактуется и соотношение дискурса с текстом как одним из базовых понятий предшествующей научной парадигмы Исходя из этого, осмысление литературно-повествовательного текста в совокупности его текстовых и дискурсных параметров представляет собой насупщую задачу, решение которой, с одной стороны, возрождает соссюровскую триаду «язык-речь-речевая деятельность», а с другой стороны, дает возможность увидеть в тексте как материальном результате речевой деятельности его автора скрытую процессуалыюсть (или дискур-сивность), обеспечивающую интерпретационную деятельность его потенциальных читателей.

Объектом анализа в работе является литературный нарратив, предметом анализа — его дискурсные и текстовые характеристики В качестве материала исследования послужила немецкоязычная повествовательная проза второй половины XX века — тексты И Бахманн, Г де Бройна, К. Вольф, Ф Дюрренматта, Э Елинек, П Зюскинда, У. Йонсона, Д Кельмана, В Кеппена, М Фриша, П Хандке, В. Хильдесхаймера, П Шнайдера, Б Штрауса, творчество которых в большей или меньшей степени отразило постмодернистские тенденции создания картины мира в художественной литературе XX века немецкоязычных стран Объем исследованного корпуса текстов превышает 6000 страниц.

Цель настоящей работы состоит в выявлении и описании текстообра-зующих категорий литературного нарратива, а также элементов языкового и внеязыкового характера, участвующих в построении литературно-повествовательного текста и обеспечивающих его функционально-смысловую и коммуникативно-прагматическую «разгерметизацию» и выход в дискурс

В задачи исследования, вытекающие из этой цели, входит

■ обоснование статуса литературного нарратива как текста и дискурса;

■ делимитация дискурсных и текстовых категорий литературного нарратива;

■ выявление и описание элементов текстовой структуры, связанных с этими категориями и служащих «разгерметизации» литературно-повествовательного текста и интеракции в его поле субъектов литературно-художественной коммуникации,

■ обоснование поли- и интердискурсного статуса литературно-повествовательного текста,

■ характеристика дискурсов, обладающих значимостью для поэтики постструктурализма,

■ анализ конкретных коммуникативных событий с позиции многоаспектной природы дискурса

Научная новизна исследования определяется разработкой и описанием с позиций лингвистики категорий литературного нарратива, имеющих дискурс-ный характер, и связанных с ними элементов его текстового построения, а также анализом поли- и интсрдискурсного своеобразия современной немецкоязычной повествовательной прозы Большинство авторов и текстов, рассматриваемых в работе, в силу временного фактора либо еще не привлекали к себе внимания исследователей в аспектах, затрагиваемых в настоящем исследовании, либо оставались на периферии рассмотрения Включение их в контекст настоящего исследования позволило расширить базу научного осмысления литературно-художественной коммуникации на материале немецкого языка

Методология исследования представляет собой результат дальнейшей разработки теоретических принципов, выдвинутых как в отечественной, так и в зарубежной теории текста и дискурса (Н Д Арутюнова, И. К Лрхипов, Е А Гончарова, А Г. Гурочкина, В 3 Демьянков, М Я Дымарский, Е С Куб-рякова, Т В Милевская, И Б Руберт, В И. Тюпа, В С Филиппов, В Е Чернявская, И А Щирова, N Fairclough, G Genette, М Heinemann, W. Heinemann, M Jorgensen, U Maas, Ch Morns, J Potter, L Phillips, P Senot, M. Wetherell и др). Важнейшими из них являются-

1. Принцип антропоцентризма, ставящий во главу угла изучение процессов «присвоения» языка человеком, который использует язык в познавательных и коммуникативных целях и влияет таким образом на его функционирование в разных сферах жизни языкового сообщества

2 Принцип когнитивизма в подходе к исследованию стратегий текстообра-зующего освоения мира, видящий в субъектах литературно-художественной коммуникации не просто «трансляторов» неких дискурсов, но и их созидателей.

3 Принцип интердискурсивности, согласно которому любой литературный текст может быть отнесен сразу к нескольким когнитивно-тематическим текстовым множествам, в которых утверждаются определенные личност-но и общественно значимые смысловые позиции, что, в свою очередь, свидетельствует о его полидискурсной природе

4 Принцип активной интерпретации, которая исходит, с одной стороны, из вненаходимости автора в произведении, с другой - из его присутствия в языковой данности текста Для актуализации «авторских» смыслов, заданных текстом, решающее значение имеет контекст восприятия, который влияет на диалог двух субъектных универсумов (автора и читателя) в поле текста

5. Вероятностный принцип в подходе к явлениям языка и речи, позволяющий объяснить факты эволюции языковых форм, «смещения» периферийных элементов текстового построения в центр дискурсного поля, а центральных - на его периферию Вероятностный подход объясняет связь актуализации смыслов, заданных текстом, с контекстом восприятия

В диссертации используются методы дискурсивного, контекстуального и интертекстуального анализа текстового материала, а также методы семантического анализа дискурсных и текстовых категорий литературно-художественного произведения

На защиту выносятся следующее основные положения

1 Литературный нарратив как дискурс представляет собой а) особую стратегию текст ообразующего освоения мира; б) межтекстовое когнитивно-тематическое пространство, в) когнитивно-коммуникативное событие, участники которого (автор и читатель) творчески реализуют существующие до текстопорождения (автором) и тек-стовосприятия (читателем) способы видения и представления мира, «присваивая» и модифицируя их в своей когнитивно-речевой деятельности

2 Онтологическими признаками литературного нарратива как особой стратегии текстообразующего освоения мира являются нар-ративность и литературность. Нарративность может быть определена как специфическая практика текстообразующего способа представления мира или его фрагмента в виде сюжетно-пове-ствовательных высказываний, в основе которых лежит некая история (фабула), преломленная сквозь призму определенной (определенных) точки (точек) зрения Литературность является способом представления истории в определенной жанровой форме (рематический критерий литературности) в виде вымысла (тематический критерий литературности).

3 Нарративность и литературность как дискурсные категории литературного нарратива связаны с его текстовыми категориями (такими как фабула, сюжет, тема, мотив, повествовательная перспектива, повествователь, персонаж, событие, хронотоп) и языковыми элементами, актуализирующими эти категории в текстовом построении Эта связь носит не жестко детерминированный, а вероятностный характер Центр категории образуют те текстовые элементы, которые используются чаще других и обладают наибольшей художественной значимостью в отдельных текстах, принадлежащих либо единой индивидуально-художественной системе, либо одному литературному направлению (одной литературой тенденции) Центр имплицирует периферию плана выражения категории, составляющие которой в условиях другого коммуникативного события могут смещаться в его центр

4 Литературный нарратив может быть научно описан и как некое динамическое пространство, в котором пересекаются разные множества (не только литературных) текстов Основанием для объединения «рассеянных» в социуме текстов в подобные множества служит не их простая тематическая общность, но общность выражаемых в них смысловых позиций С этой точки зрения к литературному нарративу применимо понятие «интердискурс», с помощью которого обозначаются сложные конфигурации взаимодействующих дискурсов.

5. Как когнитивно-коммуникативное событие литературный нарратив представляет собой интсракцию автора и читателя на основе языковой реальности текста В силу временной и пространственной разобщенности субъектов литературно-художественной коммуникации их интеракция протекает в режиме автокоммуникации, что делает текст центральным звеном литературно-художественного дискурса, заключающим в себе элементы, которые обеспечивают (или блокируют) успех литературно-художественной коммуникации

6 Закладываемая в текст в процессе его порождения автором интерпретационная программа в узком смысле представляет собой систему средств прагматического фокусирования - языковых явлений разных уровней, находящихся в тексте в «сильных» (в том числе эквивалентных) позициях Интерпретационная программа в широком смысле включает средства осуществления специфических тек-стопорождающих стратегий и артикуляций разнообразных позиций и взглядов, связанных как с авторской, так и с читательской смысловой средой

7 Задаваемые текстом смыслы, носителями которых являются его дискурсные компоненты, конституируют такой его специфический признак, как дискурсивность Дискурсивность литературного текста не противоречит признаку его формальной и смысловой завершенности, так как последняя достигается именно при выходе в дискурс Любой литературно-повествовательный текст представляет собой полидискурсное образование Вместе с тем каждый литературно-повествовательный текст является интердискурным образованием, так как воспроизводит и усиливает позиции, релевантные для целого ряда текстов, что и позволяет объединить последние в некое множество, или дискурсную формацию

8 К центральным дискурсам деконструктивистско-постмодернистско-го комплекса относится автобиографический дискурс С одной стороны, постмодернизм максимально расширяет понятие автобиографизма, ставя знак равенства между бессубъектным письмом и «авто-био-графией», с другой - подвергает его деконструкции Распространение понятия «автобиография» на всю литературу позво-

ляет включить в автобиографический дискурс также феминистский дискурс и дискурс о языке

9 Литературный нарратив как когнитивно-коммуникативное событие представляет собой процесс и результат «присвоения» его участниками сверхличных норм текстообразугащих стратегий и дискурсов и их творческого использования, в результате чего каждый из субъектов литературно-художественной коммуникации создает свой собственный дискурс, местом же пересечения авторского и читательского дискурсов является текст

10 Особенности литературного нарратива второй половины XX века во многом определяет йеомифологизм - особый тип мышления и стратегия текстопорождения Центральное значение для неомифологической стратегии имеет мотив, напрямую соотносящийся с культурными архетипами, что позволяет рассматривать его в качестве ведущей дискурсной категории современного литературного нарратива Связанные с мотивом текстовые категории (фабула, сюжет, тема, способ повествования, персонаж, событие, хронотоп), а также средства их выражения представляют собой дискурсные элементы текстового построения литературного нарратива

Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит в том, что полученные научные результаты вносят вклад в развитие как общей теории текста и дискурса, так и теории литературно-художественной коммуникации Они позволяют уточни гь сложившиеся в теории литературно-художественного текста представления об основных категориях литературного нарратива в русле актуальных теорий дискурса, выявить конститутивные признаки текстового построения современного литературного нарратива, определить наиболее актуальные тенденции в развитии не только современной немецкоязычной повествовательной прозы, но и шире — литературно-нарративных процессов в иных культурах и в общем мировом литературном процессе XX и XXI в в

Практическая значимость диссертации определяется тем, что предложенная концепция литературного нарратива дает филологической науке и практике ее преподавания в вузах новые данные об особенностях литературно-художественной коммуникации, о механизмах дискурсивизации литературно-повествовательного текста и принципах его интерактивной интерпретации. Полученные результаты могут быть использованы в вузовских курсах лингвистики, стилистики и интерпретации текста, истории и теории литературы, при разработке спецкурсов по нарратологии, а также в учебных и учебно-методических пособиях, посвященных проблемам повествовательной прозы

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследованиях многократно представлялись в докладах на межвузовских и международных конференциях в Москве, Санкт-Петербурге, Смоленске, Берлине, на конференциях РСГ, заседаниях кафедры германской филологии РГПУ им А И Герцена, в 36 публикациях на русском языке, 8 из которых вышли в свет в

ведущих рецензируемых журналах и изданиях, рекомендованных ВАК для публикации результатов докторских исследований Материал диссертации используется в лекциях и на практических занятиях по интерпретации текста в РГПУ им Л И Герцена Основные материалы исследования представлены, в том числе, в монографии «Литературный нарратив текст и дискурс» (СПб Норма, 2007)

Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и списка использованной литературы Библиографический список содержит 350 наименований

Основное содержание работы

Во Введении содержится обоснование актуальности избранной темы и направления исследования, дастся характеристика объекта и предмета исследования, формулируются его цели и задачи, определяются методологические и методические принципы исследования и формулируются его основные положения

В главе первой «Теория дискурса в координатах интерпретации текста» рассматриваются истоки современных концепций дискурса и дискурс-анализа, аспекты понятия «дискурс» как основы для его определения, место текста, в том числе литературного текста, в динамическом пространстве дискурса

Термин «дискурс» занимает особую позицию в метаязыке современного гуманитарного знания Появление термина, история его становления и создания основных концепций дискурса отражают сдвиг в научной парадигме, связанный с переходом от внутренней к внешней лингвистике, с растущим интересом к исследованию функционирования языка в разных областях жизни языкового сообщества, взаимодействия языковой и социальных практик, роли языка в развитии и становлении языковой личности и языкового коллектива В целом можно говорить о двух основных направлениях, под влиянием которых сформировалось современное представление о «дискурсе»

Первое направление сложилось в рамках пост структуралистской парадигмы, отрицающей как «почву опыта», т е непреложную действительность, так и априорные инстанции познания, т е сознание индивидов Правила формирования дискурса выводятся изнутри него самого они задают связь между объектами дискурса, выбор акта высказывания, применение понятий и выбор стратегии Кроме того, дискурс предписывает говорящему определенную субъектную позицию, которая при определенных условиях может быть занята любым индивидом. В постструктуралистской парадигме дискурс предстает как зона фиксации значений, признаваемых в пределах определенной группы «рассеянных» высказываний истинными, и как зона формирования идентичностей говорящих индивидов

Второе направление исходит из прямо противоположных философских и методологических предпосылок, признавая автономность субъекта, который, с одной стороны, наделен врожденными характеристиками, а с другой - способен

с помощью ментальных процессов категоризировать внешний мир и таким образом формировать свое социальное поведение. В рамках когнитивно-прагматической парадигмы дискурс - это категория, служащая осмыслению процесса речемыслительной деятельности, составляющими которого являются говорящий, или автор сообщения (текста), само сообщение (текст) и слушающий, или адресат сообщения (текста) Дискурс предстает в таком понимании как когнитивно-коммуникативное событие, как «речь, погруженная в жизнь» (Н. Д Арутюнова)

Постструктуралистский и когнитивно-коммуникативный подходы к дискурсу оказали существенное влияние на разработку этого понятия в современных лингвистике и литературоведении, общим и исконным объектом изучения в которых является текст, прежде всего литературно-художественный текст Сегодня уместно говорить, как минимум, о трех аспектах, которые могут быть основанием для определения понятия «дискурс»

Первый аспект дискурса восходит к взглядом М Фуко на роль языка в эволюции и сохранении («генеалогии» и «археологии») знания Дискурс (или дискурсная формация) рассматриваются как некое когнитивное пространство, в котором формируются релевантные на данном историческом этапе идеологические (смысловые) позиции, обладающие значимостью для определенного коллектива и выражаемые не в одном высказывании/тексте, а в множестве рассеянных высказываний/текстов

Второй аспект дискурса сформировался в лоне общей теории высказывания (неориторики), изучающей речевые произведения «не как определенные типы высказываний, отличные от других типов, но имеющие с ними общую < .> природу» (Бахтин М М Эстетика словесного творчества М, 1979 С 239) Дискурс предстает как коммупикативпо-речевая стратегия текстопоро-ждения и текстовосприятия, включающая разнообразные приемы использования языковых средств, их отбора и аранжировки с позиций оптимизации речевого акта, т. е его максимальной успешности.

И, наконец, третий аспект связан с когнитивно-комуникативной моделью дискурса, в которой последний отождествляется с конкретным коммуникативным событием, взятым во всей его полноте В этом случае составляющими дискурса являются участники коммуникации, само сообщение (или текст), код, на котором создано сообщение, и экстралингвистическая ситуация, в которой происходит коммуникация.

Эвристический потенциал понятия «дисурс» связан с тем, что оно позволяет реализовать вероятностный подход к фактам языка, который, в отличие от традиционного взгляда, видящего в языке жесткие структуры со стабильным составом элементов, способен объяснить его подвижность, текучесть, размытость, поскольку исходит из того, что истоки изменчивости языка заключены в его избыточности, которая может быть редуцирована без потерь для понимания, что, в свою очередь, может привести к «смещению» ядерных элементов дискурсивной практики на ее периферию, а периферии в ее центр Понятие дискурса по сути своей является вероятностным оно позволяет увидеть в лю-

бом речевом произведении артикуляции не одного, а нескольких дискурсов, их соотношение и взаимодействие, а стало быть, и моменты нестабильности в построении текста, являющиеся источниками его дальнейших изменений

Как видим, первый и второй аспекты связаны с действием общих закономерностей, заложенных в языке как хранителе сверхличного опыта («культурной памяти»), третий же учитывает творческое преломление коллективного опыта в индивидуальной практике языковых личностей как в процессе порождения, так и в процессе восприятия высказывания/текста Не вызывает сомнений, что все три аспекта взаимосвязаны и могут быть интегрированы в модели коммуникативного акта

Дело в том, что категория «дискурс» позволяет рассматривать целенаправленное взаимодействие коммуникантов с учетом исторически определенных социо-культурных контекстов и определенных (в том числе художественных) кодов В зависимости от дискурсивной практики коды и контексты, артикулированные в литературном тексте, с разной степенью жесткости детерминируют целенаправленную деятельность субъектов Интерпретация литературно-художественного текста, которая базируется на «гармонизации» всех аспектов дискурса, позволяет включить в поле зрения как надсубъектные, так и субъективные факторы акта литературно-художественной коммуникации

Надсубъектные факторы проявляют себя в тексте в виде артикуляций с помощью определенных кодов различных исторически обусловленных, культурно и социально значимых дискурсов Субъективные факторы воплощаются в тексте, прежде всею, в интерпретационной программе, заложенной автором для «идеального» читателя Следуя этой программе, реальный читатель интерпретирует текст, строя свои предположения относительно внутреннего мира текста, внутренних миров автора и своего собственного внутреннего мира, какими их, по его мнению, задумал автор.

Интерпретация представляет собой рациональный процесс Восприятие же текста, особенно художественного, включает и не поддающиеся рационализации процессы эстетического переживания

В силу того, что и авторская, и читательская дискурсии протекают в режиме «Я-Я», при которой субъекты коммуникации имеют дело с «идеальным» образом своею контрагента, возрастает роль текста как центрального звена дискурса

Воспроизводимость и интерпретируемость текста позволяют рассматривать его как свернутый дискурс, а дискурс как «текст в развитии» (Филиппов В С Текст на все четыре стороны // Чествуя филолога Орел, 2002 С 73) Текст зависит от субъектов дискурса его содержательная полнота, или целостность, формируется в процессе интеракции автора и читателя в поле текста

Глава вторая «Литературный ыарратив как стратегия текстопорожде-ния и текстовосприятия» посвящена анализу нарративности (повествователь-ности) и литературности □ признаков, определяющих дискурсную специфику литературного нарратива как стратегии текстообразующего освоения мира

Повествователыюсть и литературность являются, с одной стороны, взаимодействующими текстообразующими стратегиями, с другой — признаками особого класса текстов, возникающих в результате действия этих стратегий и входящих в обширный ареал речевых произведений, которые группируются в литературно-повествовательный дискурс, или литературный нарратив

Сегодня не вызывает сомнений, что нарративность представляет собой широкоупотребительный (но не единственный') способ текстообразования Ее можно определить как специфическую стратегию текстообразующего способа представления мира или фрагмента мира в виде сюжетно-повествова-тельных высказываний, в основе которых лежит некая история (фабула, интрига), преломленная сквозь призму определенной (определенных) точки (точек) зрения

Нарративная интенция противопоставляется иным способам текстообразования, к каковым причисляются перформативностъ как организующий принцип речевого действия, итеративность как текстообразующая стратегия обобщения или накопления опыта и дескриптивность как способ речевой идентификации объекта (объектов) вербальной (или невербальной) коммуникации

Результатом осуществления названных коммуникативных интенций являются, соответственно, повествовательные, перформативные, итеративные и дескриптивные тексты

Представляется, однако, что текстов, в формировании которых была бы задействована в «чистом виде» только одна из названных коммуникативно-прагматических (риторических) модальностей (стратегий, интенций), не так много реально в любом тексте можно обнаружить следы действия разных стратегий, или дискурсов Это обстоятельство, собственно, и позволяет утверждать, что любой текст полидискурсен, так как в текстообразовании всегда участвуют несколько коммуникативно-прагматических (риторических) интенций (стратегий, модальностей) Тем не менее, можно говорить о некоей доминанте (гегемонии одного из дискурсов) и рассматривать тот ли иной текст как повествовательный, перформативный, итеративный или дескриптивный, а артикуляции в нем других текстообразующих факторов (дискурсов) □ как проявление интердискурсности

Анализ нарративности как фактора текстообразования устанавливает внешние пределы нарративности, т е специфику нарративных текстов, выявление же способов взаимодействия разных текстообразующих факторов внутри одного текста определяет внутренние пределы нарративности

Нарративные и анарративные тексты как экземплификации соответствующих дискурсов образуют множества, которые являются нечеткими, поскольку эти дискурсы взаимодействуют друг с другом Взаимодействие дискурсов внутри текста может быть описано через понятия «доминирования» или «гегемонии» Доминирующий дискурс определяет характер текста, альтернативные дискурсы выполняют вспомогательную роль

Так, портретные описания вводят на дискурсивном уровне в поле зрения повествователя и читателя участников действия, прямые и опосредованные описания душевного состояния персонажей мотивируют их поступки, объясняют их реакции Рассуждения, входящие в повествовательный текст, комментируют, разъясняют происходящие в художественном мире события, наделяют действие значением всеобщности и «выводят» его тем самым за пределы конкретной сюжетной системы

Считается, что дескриптивные и итеративные фрагменты прерывают действие или, по крайней мере, замедляют его Однако это отнюдь не означает, что они обязательно приводят к спаду сюжетного напряжения и потому могут быть исключены из повествования без особого ущерба для развития сюжета Примерно так рассуждает читатель, ищущий в тексте только историю Но все дело в том, что в художественном повествовании любой фрагмент текста может быть значим, и анарративные эпизоды нередко становятся ключевыми в функционально-смысловой «разгерметизации» текста при его одновременном выходе на дискурсивный уровень

Так, в повести П Зюскинда «Die Taube» кульминацией рассказанной в тексте истории о Йонатане Ноэле - человеке, считавшем, что после драматических событий детства и юности он нашел «островок безопасности в небезопасном мире» (sichere Insel in der unsicheren Welt) в комнате № 24 на шестом этаже дома на Яие de la Planche, является описание пгицы, залетевшей в его мансарду

Fast hatte er [.Jonathan Noel — В A] den Fuß schon über die Schwelle gesetzt gehabt, er hatte den Fuß schon gehoben, den linken, sein Bein war schon im Schritt begriffen — als er sie sah Sie saß vor seiner Tur, keine zwanzig Zentimeter von der Schwelle entfernt, im blassen Widerschein des Morgenlichts, das durch das Fenster kam Sie hockte mit roten, kralligen Fußen auf den ochsenblutroten Fliesen des Ganges, in bleigrauem, glattem Gefieder die Taube

Sie hatte den Kopf zur Seite gelegt und glotzte Jonathan mit ihrem linken Auge an Dieses Auge, eine kleine, kreisrunde Scheibe, braun mit schwarzem Mittelpunkt, war fürchterlich anzusehen Es saß wie ein aufgenahter Knopf am Kopfgefieder, wimpernlos, brauenlos, ganz nackt, ganz schamlos nach außen gewendet und ungeheuer offen, zugleich aber war da etwas zurückhaltend Verschlagenes in dem Auge, und zugleich wieder schien es weder offen noch verschlagen, sondern ganz einfach leblos zu sein wie die Linse einer Kamera, die alles äußere Licht verschluckt und nichts von ihrem Inneren zurückstrahlen laßt Kein Glanz, kein Schimmer lag in diesem Auge, nicht ein Funken von Lebendigem Es war Auge ohne Blick Und es glotzte Jonathan an

Появление птицы воспринимается Йонатаном Ноэлем как вторжение внешнего мира в его замкнутую, размеренную жизнь Оно влечет за собой паническое бегство протагониста из своей мансарды, переселение в дешевую гостиницу и следующую за этим серию ошибок, неудач, срывов, которые подводят его в конце того же дня к мысли о самоубийстве Описание птицы становится одним из фокусов повествовательного напряжения Оно очень кинемато-

графично Птица показана как бы крупным планом, так, как ее видит персонаж наличие в контексте глагола зрительного восприятия включает сенсорный модус Описание птицы изобилует деталями, выраженными качественными прилагательными при именах существительных, обозначающих части ее тела, и именами существительными в функции определения Ключевое место в описании отводится левому глазу птицы Гнетущее, сюрреалистическое впечагление, которое этот невидящий глаз производит на персонажа, достигается концентрированным использованием эпитетов в разных синтаксических позициях

Очевидно, что в приведенном фрагменте доминирует точка зрения персонажа Точка зрения нарратора реализуется здесь только во фразеологическом плане (он является «анонимным» субъектом повествовательного монолога), но восприятие и впечатление (оценка) принадлежат действующему лицу (он -субъект восприятии и оценки, переживания) Об этом свидетельствует и анафорическая инверсия птица сначала вводится местоимением (als er sie sah), а затем - именем нарицательным с определенным артиклем (die Taube) Повествователь (нарратор) описывает только то, что видит персонаж, т е в тексте осуществляется внутренняя фокализация (по Ж Женетту) Благодаря выстроенной таким образом перспективе, описание становится ключевым моментом повествуемой истории И хотя в этой точке повествования происходит замедление времени (явление ретардации время повествования превышает время действия) или даже его остановка с помощью «кинематографического» приема «стоп-кадра», напряжение достигает своего пика Описание приобретает статус ключевого момента повествуемой истории, или события

Нарративный и анарративный дискурсы, несмотря на множество их конфигураций, связаны в литературном прозаическом тексте инклюзивными отношениями, создающими единство и целостность его речевой и смысловой структуры, подчиненной некой «коммуникативно-прагматической стратегии» автора, или «прагматической перспективе» словесно-художественного произведения Подчиненность разнородных с точки зрения реализуемых коммуникативных стратегий отрезков литературно-повествовательного текста общим «правилам» нарративного дискурса достигается выраженным присутствием в нем некоего медиума, некоей опосредующей инстанции (или опосредующих инстанций), стоящей (стоящих), с одной стороны, между изображаемой действительностью и автором, а с другой - между изображаемой действительностью и читателем (Р Lubbock, 1957, N Friedmann, 1967; К Friedemann, 1969, F К Stanzel, 1965 и др)

Опосредованность как таковая имеет достаточно сложную структуру, так как предполагает наряду с актом передачи нарративной информации о фикцио-нальной действительности акт восприятия этой действительности

Современные нарративные типологии исходят (с разной степенью детализации) из трех следующих критериев нарративности.

1 Критерий выявленности повествователя в тексте связан с грамматической формой его выражения, а именно с показателем лица, от которого ведется повествование (1-е или 3-е лицо) Следует, однако, отметить, что презумпцией

речи вообще является наличие говорящего субъекта, иными словами: за любым повествованием стоит первое лицо, даже если оно в нем не обозначено Поэтому более точным было бы выражение «повествование о 3-м лице» (а не «от 3-го лица»)

2 Критерий повествовательной перспективы связан со степенью охвата повествователем повествуемого мира Неограниченная повествовательная перспектива характеризуется «всеведением» повествующей инстанции, которая способна проникать во все сферы повествуемого мира, располагая более обширным знанием, чем любая из его фигур При этом в речевом аспекте «всеведущий» повествователь может быть как выявленным (с помощью местоимения 1-го лица), так и невыявленным

Ограниченная повествовательная перспектива связана с некоторой «точкой зрения», которая определяет отбор нарративной информации, оставляя за рамками повествования то, чего не могут знать ни рассказчик, ни персонаж И в этом случае повествователь может быть как выявленным, так и невыявленным

«Субъектная узость» ограниченной повествовательной перспективы преодолевается при введении в повествование не одной, а нескольких «точек зрения» Кроме того, в рамках одного текста повествователь может переходить от позиции всеведения к какой-то точке зрения В этом случае можно говорить о вариационной (непостоянной) повествовательной перспективе

3 Критерий модуса предполагает разграничение субъектов восприятия (сознания) и речи, которые совпадают в том случае, если повествующая и повествуемая инстанции идентичны и тождественны, но различаются, если повествующая и повествуемая инстанции неидентичны Однако, даже в условиях идентичности субъекта речи и рефлектора (т е субъекта восприятия) последние могут не быть тождественны друг другу, что характерно, например, для субъектно-повсствоватсльной стратификации автобиографического дискурса, в котором между «Я» повествующим и «Я» повествуемым существует временная дистанция

Теория повествователя в любом из ее видов отражает центральную проблему нарративного дискурса, а именно проблему перспективации как фокуса преломления повествуемой действительности сквозь призму определенной точки зрения (Шмид В Нарратология M, 2003, Petersen J. H Erzahlsysteme еше Poetik epischer Texte Stuttgart, Weimar, 1993) Именно перспективация обеспечивает структурно-смысловое единство повествовательного текста как инклюзивной конфигурации нарративного и анарративных дискурсов В конечном счете перспективация как принцип отбора, переработки и презентации художественного (или жизненного) материала и как выбор «точки зрения» является функцией образа автора как интенциального, креативного начала повествовательного дискурса, но также и функцией образцового (по У Эко) читателя, который, опираясь на расставленные автором в процессе вербализации нарративной текстовой конструкции «вехи» (средства прагматического фокусирования), идентифицирует эти точки зрения в процессе чтения текста

Наряду с пониманием нарративности как опосредованное™ в нарратоло-гии было выработано еще одно понимание нарративности, которое сфокусировало внимание, прежде всего, на структуре изображаемого объекта - на событии Интерпретация нарративности как событийности заслуживает внимания, так как выдвигает на передний план понятие «событие», ставшее в последние десятилетия одним из центральных концептов гуманитарной мысли (Арутюнова Н Д Язьис и мир человека М, 1999 С 507-519) Общая теория события находится в стадии разработки, а существующие подходы к его научному анализу как категории повествовательного текста сводятся к следующим трем:

1) Событие рассматривается как минимальная нарративная единица или мотив (Martinez М , Scheffel М Einführung in die Erzahltheone. München, 2002) В этом случае событие является элементарной единицей сюжета и фиксирует всякие изменения состояний - намеренные (действия персонажей) или ненамеренные (явления и процессы), а также сами состояния и свойства. События интегрируются в сюжет на основе отношений детерминации, которые продиктованы либо логикой художественного мира, либо логикой повествования (Томашевский Б В. Теория литературы. Поэтика М,1996)

2) Событие отождествляется с самим сюжетом как глобальной структурой повествовательного текста Такой подход был обоснован Ю. М Лотманом, определившим событие как «перемещение персонажа через границу семантического поля» В структуру события включаются некое пространство (топос), определяющее расстановку персонажей в художественном мире и вследствие этого являющееся средством выражения других, непространственных, отношений текста, семантическая граница, которая делит топос художественного текста на комплементарные подпространства и нарушение которой рассматривается как отклонение от узаконенного и потому привычного, ожидаемого положения дел, и, наконец, подвижный персонаж, который совершает действие, направленное на преодоление запрета - пересечение этой семантической границы (ЛотманЮ М Об искусстве СПб, 1998 С 224)

3) Событие представляется как элемент нарратива, фиксирующий некое изменение, которое претерпевает субъект (актор, нарратор) и которое влияет на дальнейшее развитие фабулы.

В силу абсолютного антропоцентризма художественного текста все его элементы имеют отношение к субъекту (акторам и нарратору), а сам текст представляет собой воплощенную творческую энергию своего создателя, направленную на «вненаходимого третьего» (выражение М М Бахтина) Иными словами, любое действие, явление, процесс и т. п. обладают в художественном повествовательном тексте потенциальной событийностью. Поэтому необходимо определить дополнительные релевантные признаки, концептуализирующие событие в художественном нарративном тексте. К таковым относятся релевантность, консеквентность и функциональность (Дымарский М Я Проблемы текстообразования и художественный текст На материале русской прозы XIX и XX веков М , 2001 С. 178-179)

Теория события как засвидетельствованного релевантного для субъекта изменения применительно к литературному нарративу примиряет традиционный и структуралистский взгляды на специфику литературного нарратива, «событийная полнота» которого заключается в его двуединой природе — в «несли-янном» единстве «рассказываемого события» и «события рассказывания» (М Бахтин)

Литературность представляет собой признак (или свойство)'высказывания (текста), относящий (относящее) эго высказывание (текст) к литературному дискурсу или, если использовать традиционный термин, литературе Литературность имеет, по крайней мере, два аспекта - конститутивно-типологический и аксиологически-нормативный (ЖенетгЖ Фигуры в 2т М, 1998 Т 2 , Тю-па В И Художественность литературного произведения Вопросы типологии Красноярск, 1987)

В конститутивно-типологическом аспекте литературность характеризует те или иные речевые высказывания (тексты) как частные манифестации литературного дискурса с его специфическими (на данном историческом этапе) особенностями, неким общим фондом свойств, форм организации и приемов членения

В аксиологически-нормативном аспекте литературность предстает в виде определенной, исторически изменчивой системы эстетических оценок или критериев Аксиологически-нормативный аспект относится к области литературной эстетики и литературной критики, занимающихся исследованием причин, по которым хог или иной литературный текст становится эстетическим объектом или, наоборот, перестает быть таковым

Если встать на конститутивно-типологическую позицию, то тогда литературным следует признать любое высказывание (текст) пусть даже в самом скверном исполнении, но ориентированное (ориентированный) не на сугубо утилитарные цели (просто информирования или установления контакта, агитирования ит п ), а на создание эстетического объекта, и в той или иной степени соответствующее по своему содержанию и по форме критериям литературности

Однако, с аксиологически-нормативной (кондициональной) точки зрения далеко не все высказывания (тексты), созданные с художественной целью, могут быть оценены как художественные или поэтичные (эстетичные).

Таким образом, одной из проблем адекватного научного описания литературного дискурса является разграничение конститутивно-типологического и аксиологически-нормативного аспектов литературноста Оба аспекта, безусловно, теснейшим образом связаны друг с другом, но, тем не менее, нуждаются в размежевании Их смешение ведет к путанице понятий Прежде всего, необходимо четко представлять себе, что каждый из аспектов литературности оперирует своими критериями, которые затрагивают как содержательную, так и формальную сторону литературного текста

В конститутивно-типологическом аспекте литературность очень часто отождествляется с фикциональностыо текста, характеризующей его содержа-

пие как экстенсионально неопределенное Однако признак фикционалыюстн присущ и текстам нехудожественной коммуникации, например, рекламным роликам, дидактическим текстам, текстовым задачам в учебниках по математике и т п (примеры В Шмида) Кроме того, сведение литературности к критерию фикциональности, характерное для многих нарратологических концепций (Martinez M , Scheffel M. Einführung . , Petersen J H Erzähl système и др ), выводит за рамки литературы тексты, содержание которых не является результатом вымысла (например, автобиографии, письма, дневники, мемуары и т п ), но которые, тем не менее, выполняют эстетическую функцию, т е созданы с установкой на эстетическое восприятие или воспринимаются как эстетические объекты И, наконец, теория фикциональности не объясняет в полной мере природу постмодернистской игры с ее мистификациями, когда текст с вымышленным содержанием выдается за повествование о реальных событиях, а так называемые Ready-mades (т е «готовые» тексты, созданные для выполнения внеэс-тетических или практических задач), включаются как часть в тексты художественные или как целое в сборники художественных текстов Достаточно вспомнить стихотворение П Хандке «Die Aufstellung des I FC Nürnberg vom 271 1968», которое, действительно, представляет собой список отнюдь не мифического первого состава футбольного клуба Нюрнберга, включенное писателем в свой поэтический сборник

Нет сомнений, что фикциональность входит в понятие «литературность», но вымысел как основа литературного (художественного) текста не исчерпывает его специфики как литературного и, тем более, эстетического объекта

Другим проявлением редукционизма в описании литературности является сведение ее к особенностям языкового стиля Вслед за Р Бартом литературность очень часто трактуют как особое художественно-эстетическое качество текста, отклоняющееся от «нулевого уровня письма» При этом под «нулевым уровнем» (degré zéro) понимают использование языка в «практических» целях, т е естественную коммуникацию Нет сомнений, что структурные изотопии характерны для литературных текстов, однако, их «удельный вес» и функциональная значимость в традиционной и авангардистской литературе будут различны, поэтому их наличие в тексте нельзя признать единственным и достаточным критерием литературности.

Критерии конститутивно-нормативного режима литературности связываются также с формами организации и принципами членения текста, специфика которых во многом зависит от взаимодействия литературного дискурса с иными дискурсами, например, с нарративным дискурсом Речь идет, прежде всего, о жанровой организации и композиционном построении (членении) литературно-повествовательного текста

Кондиционально-аксиологический аспект литературности, или ее аксио-логически-норматавный аспект, ориентирован на обоснование причин, по которым то или иное высказывание (текст) как экземплификация литературного дискурса становится (или перестает быть) эстетическим объектом (или художественным произведением)

Часто полагают, что художественность - это индивидуальное, сугубо субъективное отношение реципиента к тексту, не требующее никаких объяснений и никаких извинений, - отношение, основывающееся на принципе «нравится/не нравится» Иными словами, художественность связана не с текстом, а с особенностями его восприятия и потому не поддается объективному научному обоснованию

Однако и «субъективные» эстетические оценки все же имеют, во-первых, «объективный», одновременно и устойчивый, и меняющийся контекст, определяемый как культура и влияющий во многом на эстетические пристрастия индивида Во-вторых, «объективным» фактором, влияющим на формирование эстетической оценки является также и особый код - язык, способный благодаря своей «глубине» функционировать и как средство естественной, и как средство художественной коммуникации, в которой его возможности используются максимально

Если художественность искусства вообще есть своеобразие мышления, то специфика литературы, отличающая ее от других видов искусства, заключается в том, как эта особая ментальность преобразует естественный язык (при всей нерасторжимости языка и мышления) в поэтический, который в отличие от естественного языка в силу своей абстрактности исполнен неопределенности (Барт Р Семиотика Поэтика М, 1994 С 326) Зоиой, где эта неопределенность «снимается», является дискурс, понимаемый одновременно и как надличностный, и как межличностный фактор

Итак, литературно-повествовательная стратегия текстопорождения и тек-стовосприятия предоставляет в распоряжение участников литературыо-художе-ственной коммуникации богатейшие ресурсы, в выборе которых автор текста ориентируется на определенные, культурно и исторически обусловленные эстетические приоритеты и собственный творческий замысел И каждый акт литературно-художественной коммуникации не просто воспроизводит традицию, но и предполагает порождение новой «общей памяти», в связи с чем литературно-художественная коммуникация может быть описана как творческий выбор автором приемов и средств определенного (литературно-нарративного) способа текстообразования и их свободное претворение в языковой данности конкретного текста сообразно со своим творческим замыслом Авторская коммуникация ориентирована на читателя, от отношения которого (приятия или неприятия) зависит ее успешность

В главе третьей «Литературный нарратив как когнитивно-тематиче-скос мсжтекстовое пространство» обосновывается поли- и интердискурсная природа литературно-повествовательного текста, исследуются текстовые и дискурсные параметры автобиографического и феминистского дискурсов как видов литературного нарратива, особое внимание уделяется постмодернистскому дискурсу о языке и анализу феномена «бессвязного» текста

В дискурсном поле литературного нарратива сталкиваются и взаимодействуют разнообразные идеологические (смысловые) позиции, артикуляции которых обнаруживаются в конкретных литературно-повествовательных текстах

Речь идет о взглядах и убеждениях, обладающих значимостью для определенного коллектива и выражаемых в целом ряде текстов, которые могут быть сгруппированы в определенные дискурсные формации, например, в автобиографический, феминистский, исторический, философский, неомифологический и т п дискурсы

Как правило, в конкретном тексте можно обнаружить артикуляции не одного, а нескольких дискурсов, иными словами любой литературно-повествовательный текст представляет собой полидискурсное образование Но любой текст может быть также проанализирован и с точки зрения артикуляции какого-то одного дискурса, который воспроизводится и усиливается в целом ряде текстов, что позволяет их объединять в некие множества или дискурсные формации В этом случае речь идет об интердискурсности того или иного текста

Необходимо также учесть, что поскольку исторически, культурно и социально позиции адресанта и адресата речевого высказывания (текста) совпадают не полностью (либо вообще не совпадают), то в процессе интерпретации в фокусе внимания могут оказаться не центральные, а периферийные для данного текста или даже анахроничные ему, но актуальные для читателя дискурсы Тем не менее, при опоре на языковую основу текста его интердискурсная интерпретация позволяет выявить те взаимосвязанные элементы текстовой структуры, которые являются авторскими артикуляциями определенных дискурсов как особых способов представления окружающего мира или какого-то его аспекта и которые связывают данный текст с другими текстами Интердискурсность отражает как изменчивость, так и относительную стабильность культурного континуума

В диссертации исследуются дискурсы, отражающие специфику деконст-руктивистско-постмодернистского комплекса «Всеядность» постмодернистского интердискурса как пересечения многих дискурсов проявляет себя в свободном обращении к любому из существовавших и существующих дискурсов, но с такой перестановкой акцептов, при которой утрачивается сверхкультовая ценность той или иной идеи, а одним из главных принципов становится всеобщее смешение

Тем не менее, можно говорить о дискурсах, в наибольшей степени отражающих философию постмодернизма Одной из ее центральных идей является идея «смерти автора» и «бессубъектности» письма (БартР. Семиотика..., с 384) Эта идея находит отражение в своеобразном характере постмодернистского эгоцентризма, а именно в вечном, но безуспешном стремлении пишущего субъекта к обретению в процессе письма собственной субъективности и к ее отграничению от субъективности «Друго1 о» Поэтому совершенно не случайно, что особое место в парадигме постмодернизма занимает автобиографический дискурс, содержанием которого является история становления «Я» повествующего субъекта

Постмодернизм подвергает деконструкции само понятие «автобиография», видя в нем «авто-био-графию», т. е жизнь письма, когда «говорит пе автор, а язык как таковой, письмо есть изначально обезличенная деятельность

< >, позволяющая добиться того, что уже не "я", а сам язык действует, "пер-формирует"» (Р Барт Указ соч, с 385-386) Благодаря языку мир, согласно идеям лингвистического редукционизма, легшим в основу философии постмодернизма, получает логическую структуру и именно язык определяет границы мира человека

Поэтому совершенно не случайно, что артикуляции дискурса о языке присутствуют в дискурсном пространстве автобиографической прозы, содержанием которой является история становления «Я» повествующего субъекта Так, Г деБроин называет свою автобиографию «Zwischenbilanz» «упражнением в произнесении "Я"» (ein Training im Ich-Sagen) Героиня автобиографического романа К Вольф «Kindheitsmuster» оказывается перед дилеммой - «остаться безмолвной» (sprachlos bleiben) или «жить в третьем лице» (in der dritten Person leben) Первое представляется ей невозможным, второе вызывает страх (Das eine unmöglich, unheimlich das andere)

Тема языка занимает центральное положение и в другом постмодернистском проекте - в феминистском дискурсе, рассматриваемом в работе как одна из разновидностей автобиографического дискурса Причем здесь тенденция к деструкции целостности субъекта когнитивно-речевой деятельности достигает наибольшего трагизма Так, героиня романа И Бахманн «Malma» в конце повествования загадочным образом исчезает в стене кухни Интерпретаторы романа справедливо видят в этой концовке проекцию на историю дочери царя Эдипа Антигоны, которую царь Фив Креонт обрек на одиночество и молчание, приказав заживо замуровать за непокорность в гробнице В этом сопоставлении важна аналогия между утратой возможности и способности говорить и смертью

Если говорящий (или пишущий) субъект обретает свою идентичность только в процессе дискурсии, в которой он определенным образом интерпеллирован, иначе говоря, его позиция зависит от обращений к нему других субъектов, то вне дискурсии он эту идентичность теряет.

Для героини романа «Malma» жить означает говорить и писать: Wenn Ivan auch gewiß für mich erschaffen worden ist, so kann ich doch nie allein auf ihn Anspruch erheben Denn er ist gekommen, um die Konsonanten wieder fest und faßlich zu machen, um die Vokale wieder zu offnen, damit sie voll tonen, um mir die Worte wieder über die Lippen kommen zu lassen, um die ersten zerstörten Zusammenhange wiederherzustellen und die Probleme zu erlosen

«Я» повествующему и переживающему в романе И Бахманн противостоят образы «других», а именно, три мужских образа - отец, Иван и Малина, -каждый из которых по-своему воспроизводит патриархальный миф о женщине как существе, не обладающем собственной историей и собственной субъективностью В дискурсивных отношениях с «другими» женское «Я» надеется об-

Ср высказывание основоположника аналитической философии JI Витгенштейна Die Grenzen meiner Sprache bedeuten die Grenzen meiner Welt» (Wittgenstein L Tractatus logico-phihsophicus Logisch-philosophische Abhandlung Frankfurt/Main, 2001 5 6, S 89)

рести свою субъективность Между тем, эти отношения оказываются невозможными, потому что отец — это фигура сновидений, Малина, воплощенный разум, не в состоянии понять чувства рассказчицы, а Иван абсолютно равнодушен к ним Общение рассказчицы с Иваном сводится к предложениям (Telefon-satze, Beispielsätze, Mudigkeitssatze), которые со временем приобретают характер ритуала и потому не могут выражать чувств человека

Es fehlen uns noch viele Satzgruppen, über Gefühle haben wir noch keinen einzigen Satz, weil Ivan keinen anspricht, weil ich nicht wage, den ersten Satz dieser Art zu machen

Границы мира героини сужаются, потому что сужаются границы ее языка Написанные, но неотправленные'письма свидетельствуют о потере ею веры в силу языка Ее история - это история нарастающего одиночества, утраты способности и желания выражать себя в языке, что равносильно смерти

Губительная роль языка, закрепляющего фалло-логоцентризм с его установкой на приоритет мужского начала и вытеснение женского голоса из реального многоголосия текстов культуры, является темой двух незавершенных романов И Бахмапн «Requiem für Fanny Goldmann» и «Der Fall Franza», которые вместе с романом «Malma» по замыслу писательницы должны были составить цикл «Todesarten»

Возлюбленный Фанни Голдман пишет роман о ее жизни Внутренний мир Фанпи, ее личная история записывается и выносится на суд публики, что лишает героиню собственной истории и собственной субъективности Текст романа, то есть язык, разрушает ее «Я» Роман о жизни Фанни становится реквиемом по ней.

Муж-психоаналик превращает жизнь своей жены Францы Йордан в историю болезни («Der Fall Franza») Курс психотерапии, главным инструментом которого, как известно, является язык, ввергает Францу в истерию, уничтожает ее духовно и физически

Ihr Denken riß ab, und dann schlug sie, schlug mit ganzer Kraft, ihren Kopf gegen die Wand in Wien und die Steinquader in Gizeh und sagte laut, und da war ihre andere Stimme Nein Nein

Для интерпретации постмодернистских текстов большое значение имеет также их языковой стиль, в котором отражается постструктуралистский постулат о непрерываемом процессе структурации и означивания в письме (т е в языке) Один из столпов постструктурализма как философской основы постмодернизма Ж Деррида называл бессубъектпое письмо женским и считал деконструкцию способом преодоления оппозиции «мужское»/«женское» начала.

Следующая цитата из романа Э Елинек «Lust» является квинтэссенцией постструктуралистской концепции языка как не зависящей от воли говорящего субъекта игры в «означивание», когда «случайное» сцепление сигнификантов порождает новые сигнификаты, когда то, что мы обнаруживаем в письме, есть «нелогичная логика» игры:

Die Sprache selbst will jetzt sprechen gehen'

Эта фраза является вариацией известной хайдеггеровской формулы «Die Sprache spricht» Э. Елинек виртуозно воплощает этот философский постулат в языковом стиле своего романа

Das Kind weiß alles Es ist weiß und hat ein braunes Gesicht von der Sonne Am Abend wird er dann sattgebadet sein und gebetet und gearbeitet haben

В приведенном фрагменте нарушена семантическая валентность, поэтому он производит впечатление формально бессвязного Для адекватной'семантической интерпретации каждого высказывания в этой последовательности опора на контекст оказывается малопродуктивной Связь между предложениями осуществляется здесь не на уровне семантического согласования, а на формальном уровне, в данном случае - на звуковых повторах - ассонансах (последовательность a/au/ei воспроизводит звук а) и аллитерациях (определенно, притягивают внимание повторы s, b и и). Повтор weiß (знает) / weiß (белый, бледный) также основан не на смысловой, а на звуковой связи это не буквальный, а омонимический (точнее, омофонный) повтор В масштабе текстового целого этот повтор позволяет увидеть в отношениях матери и сына все тот же скрытый и непримиримый конфликт между мужским и женским началом малолетний сын Герти проявляет интерес к сексуальной жизни родителей {Das Kind weiß alles), подглядывая за ними в замочную скважину, кроме того, он проявляет интерес к телу матери (намек на «эдипов комплекс») Герти растит будущего мужчину, а значит, будущего тирана, мучителя и насильника, что, собственно, и станет мотивом детоубийства, которым завершается роман

Звуковые комбинации стимулируют смысловую прогрессию текста Так, нарушение семантической валентности в словосочетании die strengen «Schweiße der Schulangst» (роман В. Кеппена «Eme Jugend») компенсируется звуковыми эквивалснтностями — повторами звуков s, \ и ц Звуковые эквивалентности могут организовывать обширные фрагменты текста, как это происходит в воспоминаниях повествователя о кадетской школе в упомянутом романе В Кеппена

Der Raum ist groß, er ist kalt, er ist auf eine kalte Art warm, er ist dunkel, die schwarzen Möbel machen den Raum dunkel, die schweren schwarzen Möbel machen den Raum nicht klein, sie machen ihn zu einem Gebirge, die schweren schwarzen Möbel bilden Fronten, der Schrank droht dem Tisch, der Tisch bockt gegen den Sessel, die schweren schwarzen Möbel sind Festungen aus festem schwarzspiegelndem Holz, große schwarze Ritter und kleine schwarze Gefangene spiegelfechten, kleine schwarze Ritter und große schwarze Ungeheuer spiegelfechten, der schwarze Schreibtisch steht auf schwarzen Lowenfußen, die gedrechselten schwarzen Lowen-fuße krallen sich in den schwarzen Teppich ein, gerissen liegt die Wolle des schwarzen Lamms unter den schwarzen Fußen, die schwarze Polstertür schließt das schwarze Universum, draußen bleibt die leiernde lernende leidende Stimme der Klassen

Воспоминание о школе вырастает здесь в фантасмагорическую картину из детских ночных кошмаров Вместе с тем в ритмической схеме, звуковых и лексических повторах (звук J в die schweren schwarzen МоЬеГ) угадывается детская страшилка, с помощью которой дети преодолевают свои страхи Как правило, интерпретация начинается с анализа слова как значимой единицы языка,

здесь же притягивают внимание, прежде всего, звуковые повторы, которые и становятся смысловыми опорами интерпретационной программы

В текстах, построенных на нарушениях лексико-грамматической связности, именно ритм становится основой текстуальности, выполняя роль ресурса для преодоления хаоса, возникающего в результате нарушения семантического согласования Ритм оказывается метонимичен смыслу, поэтому зачастую создается иллюзия «внутренней жизни текста» (Мышкина Н Л Внутренняя жизнь текста Механизмы, формы, характеристики Пермь, 1998), не зависящей от говорящего и пишущего субъекта В синергетике, категории которой в последнее время все чаще используются в теории текста, повторы разных уровней рассматриваются в качестве «креативных аттракторов», понимаемых как зона организации и самоорганизации текста

Итак, в постмодернизме дискурс о языке проявляет себя в тематизации роли языка как способа самоидентификации и переживания субъектом целостности своей личности или ее «раздвоения» и даже упадка, в структуре субъекта когнитивно-речевой деятельности, в фабуле и ее реализации на сюжетно-композиционном уровне, а также в языковом стиле дискурса повествователя Стиль является здесь семантически значимым фактором формирования «упорядоченности» в хаосе случайных ассоциаций как основы повествования и стержнем интерпретационной программы «бессвязного» текста для образцового читателя

«Бессвязным» является текст, в котором прагматика доминирует над син-тактикой, в результате чего нарушается естественный порядок тема-рематического развертывания составляющих его высказываний, смысл которых не всегда выводится из окружающего контекста Элиминирование важных в информационном отношении звеньев, с одной стороны, и «излишнее» повторение на первый взгляд незначимых звеньев, с другой - приводит к деконструкции локальной связности, что, однако, не метает «бессвязному» тексту оставаться текстом не только для своего автора, но и для своего читателя

Все дело в том, что целостность «бессвязного» текста рождается на уровне дистантного взаимодействия контекстов, в основе которого лежат средства глобальной связности ключевые слова, тематически и копцептуально объединяющие текст и его фрагменты, а также эквивалентные предложения и даже ситуации Средства глобальной связности входят в систему средств прагматического фокусирования как языковой основы интерпретационной программы для читателя «бессвязного» текста С опорой на эти средства читатель постигает его скрытый смысл В «бессвязных» текстах глобальная связность оказывается, таким образом, особым уровнем коммуникации между автором и читателем, на котором рождается целостность/цельность (или когерентность) «бессвязного» текста

Глава четвертая «Литературный нарратив как когнитивпо-коммуни-кативное событие» содержит примеры комплексного дискурс-анализа двух текстов немецкой писательницы К.Вольф - повести «КазБапска» и романа

«Medea Stimmen» как когнитивно-коммуникативных событий, в которых нашла выражение стратегия неомифологизма

Литературный нарратив как коммуникативное событие представляет собой творческое использование литературно-повествовательной стратегии тек-стообразующего освоения мира для трансляции общественно и личностно-зна-чимых смысловых позиций Одной из таких позиций является неомифологизм, ставший одним из важнейших направлений художественной мысли XX века

Неомифологизм проявляет себя, прежде всего, в свободном творческом заимствовании образов, тем, мотивов и сюжетов архаической, классической, христианской и иных мифологий, заимствуются также и «вечные образы» литературы При этом речь идет об осознанном использовании мифологического материала для достижения собственных художественных целей, что ведет к установлению множественных интертекстуальных ссылок, связывающих данный текст с исходным мифом и с текстами, в которых используются те же или близкие им мифологические мотивы, а также с произведениями иных видов искусства (живописи, кино, музыки etc ) Подобное интертекстуалыюе взаимодействие становится залогом самовозрастания смысла текста, который воспринимается как часть бесконечного культурного гипертекста

Мифологический материал включает мифологические темы, мотивы, сюжеты и образы, а также мифологический хронотоп Особое положение в ряду названных нарративных категорий принадлежит мотиву, понимаемому как «простейший», «не разлагаемый далее» элемент художественной семантики, «образный одночленный схематизм», составляющий основу сюжетов (первоначально - «низшей мифологи и сказки») (Веселовский А Н Историческая поэтика М, 2004 С 494) Все остальные нарративные категории устроены сложнее, но все они так или иначе связаны с мотивом

Многоаспектность мотива очень затрудняет его универсальное определение Тем не менее, представляется возможным выделить важнейшие критерии мотива, к которым относятся повторяемость (стабильность) и вариативность Дуализм мотива лег в основу дихотомической теории мотива, согласно которой мотив как инвариант является единицей поэтического языка, мотив как вариант (вариация) — единицей поэтической речи

Осмыслением инвариантной неопределенности мотива, его подвижности и функциональности является вероятностная модель семантики мотива (Силантьев И В Поэтика мотива М., 2004), состоящая из семантического ядра и периферии (оболочки ядра) Периферию образуют вариантные семы, соотносящиеся с фабульными вариантами мотива и имеющие вероятностный характер Семантическое ядро мотива имплицирует не один, а многие варианты реализации мотива Связь между ядром и периферией является не жесткой вариантная периферия семантики мотива носит виртуальный характер Вероятностный подход позволяет увидеть в мотиве фактор функционально-смысловой и коммуникативно-прагматической разгерметизации текста, выводящий текст на уровень дискурса в дискурсе выявляется место мотива в художественном целом, его вклад в формирование художественного смысла произведения.

При обращении к неомифологическим текстам именно категория мотива становится основой их интерпретации, направленной на выявление языковых стратегий, с одной стороны, разрушающих стереотипы традиционного мифопо-этического мышления (процесс демифологизации), с другой - созидающих новые, семантически насыщенные образы действительности (процесс мифологизации) Названные процессы имеют общую направленность, так как позволяют погрузить частные явления в «стихию первоначального бытия» (M M Бахтин)

Анализ использования архаических и классических мотивов в двух значительных текстах современной немецкой литературы - повести «Kassandra» и романе «Medea Stimmen» К. Вольф — позволяет говорить о том, чю неомифологическая стратегия как деконструкция «абсолютной реальности мифа» включает в себя

во-первых, свободное использование и комбинирование разных (зачастую исключающих друг друга) вариантов мифологического мотива,

во-вторых, редукцию мотивного комплекса, образующего соответствующую мифологему, за счет игнорирование одного или нескольких мотивов,

в-третьих, введение в мифологический мотивный комплекс собственно авторских мотивов,

в-четвертых, устранение из мифа действия божественной силы как единственной мотивации происходящего,

в-пятых, реалистическую (психологическую, политическую, историческую) мотивацию действий персонажей,

в-шестых, создание новых (иных, чем в мифе) «хронотопических ценностей», десакрализующих мифологический хронотоп

Свободное творческое использование мифологического материала ведет не только к отрицанию старых, утративших для автора ценность мифологем (процесс демифологизации), но и к созданию новых художественных мифов (процесс мифологизации), некоторым из которых суждено стать знаками («архетипами») нового времени

Неомифологическая стратегия затрагивает все уровни текста, вовлекая их в процессы де- и мифологизации: их жанровую организацию, композиционное построение и повествовательную структуру На осуществление стратегий неомифологизма направлен и языковой стиль анализируемых текстов

Одним из определяющих факторов языкового стиля обоих произведений является то обстоятельство, что в качестве ведущего способа повествования в них выбрана монологическая речь одного («Kassandra») или нескольких («Medea. Stimmen») действующего лиц В этом можно усмотреть намерение автора, учитывая характер нарративного материала, провести аналогию с греческой трагедией Эта стилизация особенно очевидна в тексте повести «Kassandra» Одним из средств этой стилизации является повторяющийся на протяжении всего повествования переход от свободного ритма прозы к ямбическому ритму классической драмы (Mit der Erzählung geh ich in den Tod. , Wer wird und wann die Sprache wiederfinden , Das Glück, ich selbst zu werden und dadurch den andern nützlicher — ich hob es noch erlebt , Groß vor mir stand der Klytemnestra Ra-

che ) В редких случаях - к хорею (Wie er laufen konnte - Götter' - als Achill das Vieh ihn um die Festung jagte )

Способом придания речи Кассандры «патины» античной эпохи является высокий стиль В монологе героини можно обнаружить и звукопись (например, аллитерации das ewig gleiche Gemurmel, Gewisper und Geschwätz der Geschwister ), и разные виды тропов (например, аллегории Der Krieg, unfähig sich noch zu bewegen, lag schwer und matt, ein wunder Drachen, über unsrer Stadt Seine nächste Regung konnte uns zerschmettern ), и разные виды фигуры повтора (Wenn ich das konnte Wenn ich das konnte Wenn ich den Namen tilgen konnte < > Wenn ich ihn ausbrennen konnte ) Кроме того, в тексте повести используются архаичная орфография при написании имен Troia вместо Troja, Troer вместо Trojaner, Aineias вместо Aneas, Aias вместо Ajax - , архаичные способы обозначения персонажей Hekabe die Mutter, Achill das Vieh, Hektar, dunkle Wolke—u именные словосочетания с генитивом в препозитивной позиции des Königs Antwort, der Klytemnestra Rache, des Vaters nächtlicher Gang, des Mordes Eintritt

Однако, несмотря на рассредоточенные по тексту поэтизмы и архаизмы, речь Кассандры - это речь современного человека, в которой присутствуют артикуляции современных дискурсов Так, характеризуя действия выдвиженца Эвмела (авторский персонаж), который постепенно поставил под контроль не только троянский двор, но и всю Трою, Кассандра пользуется политической фразеологией времен ГДР (Er zog die Schrauben an Er warf sein Sicherheitsnetz , strenge Kontrollen, Sonderbefugnisse für die Kontrollorgane)

Und in der Zitadelle schien es nur einen einzigen zu geben, der auf den schandbaren Ubermut des Feindes die Antwort wußte, der Mann war Eumelos Er zog die Schrauben an Er warf sein Sicherheitsnetz, das bisher die Mitglieder des Königshauses und die Beamtenschaft gedrosselt hatte, über ganz Troia, es betraf nun jedermann Die Zitadelle nach Einbruch der Dunkelheit gesperrt Strenge Kontrollen alles dessen, was einer bei sich führte, wann immer Eumelos dies für geboten hielt Sonderbefugnisse für die Kontrollorgane

Отдельные фрагменты текста повести несут печать разговорности (Ото-пе das Miststuck)

Oinone Eine von denen Übel hatte sie mir mitgespielt Mir den Gehebten weggenommen, Paris, den schonen Blonden Den ich mir herangezogen hatte, ohne die Zauberkünste dieser Teichnymphe Oinone das Miststuck

В романе «Medea Stimmen» К Вольф отказывается от приема ритмизации прозы по аналогии в классической трагедией

Absyrtos, Bruder, bist also gar nicht tot, hab dich umsonst Knochelchen um Knochelchen aufgelesen auf jenem nächtlichen Acker, auf dem die wahnsinnigen Weiber dich verstreut hatten, armer zerstückelter Bruder Bist mir zurückgekommen

Тем не менее, сходство с античной трагедиен возникает здесь благодаря обращению Медея говорит с мертвым братом (Absyrtos, Bruder, armer zerstückelter Bruder) Вместе с тем, редукция окончания (hab вместо habe), опущение

подлежащего ( bist also gar nicht tot, hab dich umsonst Knochelchen um Knochel-chen aufgelesen вместо du bist also gar nicht tot, ich hab dich umsonst Knochelchen um Knochelchen aufgelesen ) следует отнести к проявлениям тенденции разговорного способа изложения

Монологи в романе «Medea Stimmen» содержат «сигналы» принадлежности говорящих к мифологическому миру в виде мифологической «терминологии», к которой относятся имена мифологических персонажей (Aietes, Absyrtos, Chalkiope, Kirke, Telamón), имена богов (Artemis, Demeter, Hekate, die Mondgot-tm), названия праздников (das Artemis-Fest der Korinther, das Opferfest, unser Fruhlingsfest, das Fest der Demeter), реалии (das Vließ, die Argo, die Argonauten, die Artemis-Priesterin, die Zauberin, die Opfertiere)

В целом же персонажи «Медеи» («голоса») говорят на языке XX века, и на первый взгляд, не обладают каким-то своим, отличным от других, идиолектом, что, собственно, и позволяет сравнивать многоголосое повествование в романе с хором как одним из персонажей греческой трагедии, в функции которого выступает каждый «голос» и все «голоса» вместе, а именно в функции комментирования и оценивания событий и поступков действующих лиц, прежде всего главного персонажа — Медеи Но если в античной трагедии хор един в своих оценках, то «голоса» в романе К Вольф выражают разные позиции по отношению к Медее откровенно враждебную (Акам и Агамеда), колеблющуюся в своих оценках (Главка, Ясон) и сочувственную (Левкои) Взглянув с этой точки зрения на аранжировку «голосов» в романе (Медея □ Ясон □ Агамеда□ Медея П Акам ПГлавкаП Левкон □ Медея ПЯсон □ Левкои иМсдся), можно заметить, что монологи Медеи обрамляют комбинацию враждебного и сочувствующего и/или колеблющегося) «голосов», что, вероятно, также имеет значение

При общем впечатлении речевого единства «голосов» можно, тем не менее, обнаружить некоторые черты индивидуализации речевой манеры персонажей как способа их психологической (а значит, демифологизирующей) характеристики.

Другим определяющим фактором языкового стиля анализируемых произведений является то обстоятельство, что ведущим способом повествования в них является не просто монологическая речь персонажей, а их внутренняя речь Внутренняя речь представляет собой способ психологизации повествования, а значит, деконструкции мифологического материала, положенного в основу повествования Причем как в «Кассандре», так и в «Медее» внутренняя речь предстает не только в качестве способа повествования и средства создания литературно-художественных образов персонажей, но и в качестве объекта изображения, так как отражает некоторые свойства своего психологического аналога

Как известно, фотографически точное изображение внутренней речи средствами естественного языка весьма затруднительно в силу того, что внутренняя речь, будучи генетически вторичной, тем не менее, существенно отличается от внешней речи Это не просто речевой механизм мышления во внутренней речи задействованы все стороны человеческой психики — интеллект, во-

ля, эмоции, не только «светлые» зоны сознания, но и бессознательное психическое В литературе выработаны приемы весьма достоверного (жизнеподобного) изображения внутренней речи Однако при этом следует все же говорить о литературно-художественной трансформации психологического аналога в литературно-повествовательном дискурсе Во внутреннюю речь персонажей включаются специальные сигналы, сообщающие читателю, что действующие лица думают «как в жизни»

Техника литературно-художественной трансформации внутренней речи включает приемы, однажды творчески изобретенные и открытые для дальнейшего использования и модификации К ним относятся средства разных языковых уровней, в наибольшей степени приспособленные, с одной стороны, к устранению важных в информативном отношении звеньев высказывания (назывные и неполносоставные предложения, анафорическая инверсия вплоть до исключения антецедента), с другой стороны, служащие созданию избыточности информации (повторы кажущихся информативно ничтожными элементов высказывания, присоединительные конструкции, ассоциативный принцип соединения предложений) Важным моментом техники литературно-художественной трансформации внутренней речи являются приемы, с помощью которых моделируется перцептуальное или «внутреннее» пространственноподобное время, в котором персонаж, «переживая» события, свободно передвигается в прошлое и будущее В этом случае важную роль играют дейктические средства и средства транспонирования значения временных форм глагола

По существу, пе требуется высокой концентрации таких сигналов достаточно нескольких штрихов, чтобы создать иллюзию жизпеподобия внутренней речи персонажей Значимость конкретного элемента языковой техники литературно-художественной трансформации внутренней речи тем больше, чем меньше его зависимость от контекста, тогда его основная функция заключается именно в осуществлении установки на достоверность художественного изображения психологической натуры

Однако это, в свою очередь, означает, что чем больше будет подобных сигналов в тексте, тем больше в нем прагматика будет доминировать над син-тактикой, тем больше в тексте будет нарушаться естественный порядок тема-рематического развертывания составляющих его высказываний Деструкция локальной связности ведет к нарушению пропозиционального паритета между автором и читателем Крайней формой проявления «бессвязности» как особой коммуникативно-прагматической стратегии литературно-художественной трансформации внутренней речи является «поток сознания». В этом случае «поток сознания» замещает повествовательную речь, принимая на себя все функции последней При этом происходит перегруппировка функций повествовательной речи- повествовательная и характеризующая функции смещаются на периферию, в центр же выдвигается изобразительная функция И оказывается, что для такого повествования большее значение имеет не то, что рассказывается, а то, как рассказывается

В проанализированных в работе произведениях Кристы Вольф «Kas-sandra» и «Medea Stimmen» внутренняя речь является фактором стиля, так как носит изобразительный характер

Mein Haß kam mir abhanden, wann? Er fehlt mir doch, mein praller, saftiger Haß Ein Name, ich weiß es, konnte ihn wecken, aber ich laß den Namen lieber jetzt ungedacht Wenn ich das konnte Wenn ich das konnte Wenn ich den Namen tilgen konnte, nicht nur aus meinem, aus dem Gedächtnis aller Menschen, die am Leben bleiben Wenn ich ihn ausbrennen konnte aus unseren Köpfen - ich hatte nicht umsonst gelebt Achill (Kassandra)

Ориентация на изображение внутренней речи, в частности, такого ее свойства, как предикативность, проявляет себя в тема-рематической инверсии Так, в приведенном фрагменте ядром темы высказывания является имя Ахилла, однако гипониму (имени собственному) предшествует гипероним (ein Name, der Name) Таким образом на первый план выдвигается рематическая часть высказывания - отношение Кассандры к Ахиллу. Поскольку тема высказывания все-таки в последующем повествовании называется, то возникающая в данном месте текста «бессвязность» снимается (ein Name, der Name <— Achill), а нарушенный пресуппозиционный паритет между автором и читателем восстанавливается Между тем создается впечатление погружения в сознание персонажа

Однако изобразительная функция повествования в проанализированных произведениях Кристы Вольф доминирует лишь на отдельных отрезках повествования, а именно, тех, которые показывают персонажей в поворотные моменты их истории Эти моменты, как правило, связаны с пограничными состояниями сознания персонажа Так, первый монолог Медеи начинается в момент ее тяжелого пробуждения на следующий день после сделанного во дворце Креон-та страшного открытия (Медея находит место тайного захоронения старшей дочери коринфского царя принцессы Ифинои)

Auch tote Gotter regieren Auch Unglückselige bangen um ihr Gluck Traumsprache Vergangenheitssprache Hilft mir heraus, herauf aus dem Schacht, weg von dem Geklirr in meinem Kopf, warum höre ich das Klirren von Waffen, kämpfen sie denn, wer kämpft, Mutter, meine Kolcher, höre ich ihre Kampfspiele in unserem Innenhof , oder wo bin ich, wird das Geklirr immer lauter Durst Ich muss aufwachen Ich muß die Augen offnen Der Becher neben dem Lager Kühles Wasser loscht nicht nur den Durst, es stillt auch den Larm in meinem Kopf, das kenne ich doch Da hast du neben mir gesessen, Mutter, und wenn ich den Kopf drehte, so wie jetzt, sah ich die Fensteröffnung, wie hier, wo bin ich, da war doch kein Feigenbaum, da stand doch mein geliebter Nußbaum Hast du gewußt, daß man sich nach einem Baum sehnen kann, Mutter (Medea Stimmen)

Связь между предложениями в приведенном фрагменте осуществляется на основе ассоциаций, что находит выражение в нарушениях тема-рематической прогрессии Первые два предложения связаны анафорически через повтор auch, следующие два - через повтор второго компонента сложного слова -spräche, устанавливающий тождество между сновидением и воспоминанием (Traumsprache Vergangenheitssprache ) Связь следующего предложения с ле-

вым контекстом осуществляется через предложную группу aus dem Schacht, содержащую метафору сна как узкого вертикального пространства, из которого героиня пытается выбраться Головная боль отдается во сне скрежетом (Geklirr in meinem Kopf), который ассоциируется со скрежетом оружия (das Klirren von Waffen) Этот звук напоминает Медее военные игры колхов (ihre Kampfspiele in unserem Innenhof) Головная боль и жажда заставляют ее открыть глаза (Durst Ich muss aufwachen Ich muß die Augen offnen ). И как это бывает при пробуждении, Медея не сразу понимает, где она находится то ли во дворце своих родителей в далекой Колхиде, то ли в лачуге на окраине Коринфа ( wo bin ich, da war doch kein Feigenbaum, da stand doch mein geliebter Nußbaum ) Вид смоковницы в окне лачуги будит воспоминания о покинутой родине, образ которой концентрируется в образе орехового дерева, что росло под окнами ее комнаты (Hast du gewußt, daß man sich nach einem Baum sehnen kann, Mutter ) Ассоциативный принцип связи составляет суть автокоммуникации, формой которой является внутренняя речь Те отрезки повествования, в которых реализуется ассоциативная связь, замедляют движение сюжета Главная функция техники «потока сознания» состоит в психологизации повествования, что означает, с одной стороны, деконструкцию мифологических образов и мотивов (процесс демифологизации), с другой — их мифопоэтическое преобразование (процесс мифологизации), ведущее к созданию авторской версии мифа, к артикуляции в тексте его (авторских) представлений о месте человека в мире

Анализ показал, как стратегии неомифологизма, характерные для литературы XX-XXI вв, творчески претворяются в конкретных литературно-повествовательных текстах, обнаруживая как общие тендепции (например, тенденцию к психологизации повествования за счет использования форм внутренней речи), так и индивидуальные способы их реализации в тексте (например, различные способы тема-рематической инверсии)

Заключение

Сегодня ни у кого не вызывает сомнений, что текст, тем более текст художественный, как объект изучения настолько сложен, что исчерпывающе описать и объяснить его с помощью какой-то одной, пусть даже очень изощренной, исследовательской модели - задача, практически не выполнимая Тем не менее, появление новых объяснительных моделей текста способствует умножению наших представлений о нем как об объекте исследования

На настоящем этапе научного знания наибольшим эвристическим потенциалом обладает интерпретационная модель текста, опирающаяся на понятие дискурс, разработке теории которого принадлежит особое место в современном гуманитарном знании Обращение лингвистики последних десятилетий к понятию «дискурс» свидетельствует о смене ее приоритетов, в частности, о все более явственном переходе от «внутренней» к «внешней» лингвистике и связанном с этим росте интереса к исследованию функционирования языка в разных областях жизни языкового сообщества, взаимодействия языковой и со-

циальных практик, роли языка в развитии и становлении языковой личности и языкового коллектива

В целом сегодня можно говорить о трех основных аспектах дискурса, которые являются основой для его определений Эти аспекты описывают дискурс, во-первых, как текстообразующую стратегию освоения мира, во-вторых, как когнитивно-тематическое межтекстовое пространство, объединяющее в нечеткое множество рассеянные в социуме тексты, и наконец, в-третьих, как когнитивно-кошуникативное событие, понимаемое как процесс создания и рецепции текста и включающее, таким образом, участников коммуникации (адресанта и адресата) и сам текст

Во всех трех аспектах дискурс рассматривается в связи с текстом, являющимся как результатом, так и источником дискурсивной деятельности участников коммуникации Поскольку в случае с художественной коммуникацией его участники (автор и читатель) разделены во времени и пространстве и генезис, и рецепция текста осуществляются в режиме автокоммуникации Автор исходит из своих представлений об адресате создаваемого им текста для него это не реальное лицо (лица), а некий идеальный образ или, если пользоваться выражением У Эко, «образцовый читатель» Осуществляя свою, авторскую, дискурсию, продуктом которой является текст, автор закладывает в него интерпретационную программу для реального читателя При этом он исходит из своих собственных представлений об адресате и его внутреннем мире Читатель, в свою очередь, прочитывает текст на основе своих интерпретационных гипотез по поводу внутрет1его мира текста, внутренних миров автора и своего внутреннего мира, как его видит автор

Только в процессе читательской автокоммупикации, стимулируемой текстом, а значит, в сотворчестве с автором, возможно эстетическое переживание прочитанного — состояние, при котором читатель перестраивает свой внутренний мир под влиянием прочитанного, освобождаясь от навязываемых ему разнообразными социальными и дискурсивными практиками ролей и идентично-стей и испытывает переживание полноты своего присутствия в мире.

Исходя из сказанного можно утверждать, что текст представляет собой центральное звено дискурса или, наоборот, дискурс может быть определен как «текст в развитии» (В С Филиппов) Текст и дискурс не являются антиподами, они образуют динамическое единство Осмысление текста в системе дискурса (а не в оппозиции к нему) дает основание говорить о его потенциально открытом характере, или дискурсивности (т е способности порождать читательскую дискурсию)

Исследование литературного нарратива как текста с позиций когнитивного и дискурсивного анализа позволяет по-новому взглянуть на его специфические характеристики и категории, выделить и описать те из них, которые служат основой для взаимодействия субъектов литературно-художественной коммуникации, понимаемого как процесс смысловой и коммуникативно-прагматической «разгерметизации» текста при его одновременном выходе в дискурс

В дискурсном поле литературного нарратива действуют различные тек-стообразующие стратегии и различные модусы формирования идеологических (смысловых) позиций (взглядов и убеждений), обладающих значимостью как для индивида, так и для определенного коллектива В этом смысле любой литературно повествовательный текст являет собой полидискурсное образование, поскольку отражает множественность контраверсийных позиций и способов их представления.

Вместе с тем, каждый литературно-повествовательный текст является интердискурсным образованием, так как воспроизводит и усиливает позиции, релевантные для целого ряда текстов, что позволяет объединять последние в некие нечеткие множества, или дискурсные формации

Исторически, культурно и социально позиции адресата и адресанта речевого высказывания (текста) совпадают не полностью (либо вообще не совпадают). Это значит, что в каждом конкретном когнитивно-коммуникативном событии в фокусе внимания могут оказаться не центральные, а периферийные для данного текста или даже анахроничные ему, но актуальные для читателя дискурсы Тем не менее при опоре на языковую основу текста его интердискурсивная интерпретация позволяет выявить те взаимосвязанные элементы текстовой структуры, которые являются авторскими артикуляциями определенных дискурсов как особых способов видения и представления окружающего мира или какого-то из его аспектов и которые связывают данный текст с другими текстами Интердискурсная природа текста отражает как изменчивость, так и относительную стабильность культурного континуума

Литературный нарратив имеет двойственную прагматическую устремленность С одной стороны в нем воплощается коллективный (сверхличный) опыт определенного текстообразующего освоения мира, с другой стороны, этот опыт творчески преображается в конкретном речевом высказывании (тексте) Диалектическое взаимодействие личного и сверхличного позволяет каждому конкретному высказыванию (тексту) стать значимым не только для его автора, но и для других членов языкового коллектива «Культурная память», заложенная в литературно-повествовательном дискурсе, предоставляет в распоряжение участников литературно-художественной коммуникации богатейшие ресурсы, в выборе которых автор ориентируется на определенные, культурно и исторически обусловленные эстетические приоритеты и собственный творческий замысел

Каждый акт литературно-художественной коммуникации не просто воспроизводит традицию, но и порождает новую «общую память» Литературно-художественная коммуникация может быть описана как творческий выбор автором приемов и средств определенного (в данном случае литературно-нарративного) способа текстообразования и их свободное претворение в языковой данности текста сообразно со своим творческим замыслом. Авторская коммуникация ориентирована на читателя, от отношения которого (приятия или неприятия) зависит ее успешность В любом когнитивно-коммуникативном со-

бытии его участники (автор, текст и читатель) выполняют каждый свою функцию, соответственно — креативную, манифестирующую и интерпретирую1цую

Описанная модель литературного нарратива подвергается в работе верификации на базе текстов, относящихся к деконструктивистско-постмодер-нистскому комплексу, одним из центральных дискурсов которого является ав-тобиох-рафический дискурс

С одной стороны, постмодернизм максимально расширил понятие автобиографизма, поставив знак равенства между бессубъектным письмом и «авто-био-графией», с другой - подверг е! о деконструкции Широкое толкование понятия автобиографии позволяет включить в автобиографический дискурс также феминистский дискурс и дискурс о языке Отражением деконструкции понятия автобиографии является кризис постмодернистского эгоцентризма, который проявляет себя в вечном, но безуспешном стремлении пишущего субъекта к обретению в процессе письма собственной субъективности и к ее отграничению от субъективности «Другого» Дуга напряжения между разными ипостасями автобиографического субъекта простирается от иронической дистанции между «Я» повествующим и «Я» повествуемым до «раздвоения» личности и даже утраты ею способности к самоидентификации Наибольшего трагизма тенденция к деструкции целостного субъекта когнитивно-речевой деятельности достигает в феминистском дискурсе

Дискурс о языке приобретает в постмодернизме качество интердискурса, поскольку как на содержательно-тематическом уровне (в тематизации роли языка как способа самоидентификации и переживания субъектом целостности своей личности или ее «раздвоения» и даже упадка, в структуре субъекта когнитивно-речевой деятельности, в фабуле и ее реализации на сюжетно-композиционном уровне), так и в языковом стиле он опосредует все проблемы постмодернизма, видящего в языке способ конституирования и мира, и личности

Результаты исследования, базирующиеся в основном на анализе текстов деконструктивистско-постмодернистского комплекса, могут быть применены к анализу литературного нарратива разных дискурсных пространств на материале разных национальных литератур, в том числе немецкоязычной прозы иных художественных парадигм

Содержапне диссертации отражено в следующих публикациях Монография:

АндреваВ А Литературный нарратив Текст и дискурс / В А Андреева - СПб • Норма, 2006. - 10,25 п л.

Статьи, напечатанные в ведущих рецензируемых журналах и изданиях, рекомендованных ВАК РФ для публикации результатов докторских исследований:

1. Андреева В А Событие и художественный нарратив / В А Андреева // Известия Российского государственного педагогического университета им А И Герцена общественные и гуманитарные науки (философия, языкознание, литературоведение, культурология, экономика, право, история, социология) научный журнал - СПб Изд-во РГПУ им А И Герцена, 2006 -№7(21) - С 44-57 (0,875 п л)

2 Андреева В А Литературный нарратив текст и дискурс / В А Андреева // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И Герцена общественные и гуманитарные науки (философия, языкознание, литературоведение, культурология, искусствоведение, экономика, право, история, социология)- научный журнал - СПб Изд-во РГПУ им А И Герцена, 2007 -№9(46) □ С 61-71 (0,75 п л)

3 Андреева ВАК вопросу о соотношении понятий «текст» и «дискурс» место текста в динамическом пространстве дискурса / В А Андреева // Вестник Санкт-Петербургского университета научно-теоретический журнал Серия 9 (филология, востоковедение, журналистика) - СПб • Изд-во СПбГУ, 2007 - Выпуск 4 (ч II) - С 198-204 (0,5 п л)

4 Андреева В А. Особенности художественного хронотопа в современном литературном нарративс / В А Андреева // Вестник Ленинградского государственного университета им А С Пушкина серия филология научный журнал -СПб ЛГУ им А С Пушкина, 2008 -№2(13) □ С 144157 (0,875 п л)

5 Андреева В А Проблема языка в постмодернистском литературном дискурсе / В А Андреева // Вестник Ленинградского государственного университета им А С Пушкина серия филология научный журнал - СПб ЛГУ им А С. Пушкина, 2008 -№3(15) ПС 7-13 (0,5 п л)

6 Андреева В А Аспекты литературности / В. А Андреева // Вестник Ленинградского государственного университета им А С Пушкина серия филология научный журнал №4 (18) - СПб ЛГУ им А С Пушкина, 2008 -№4(18) ОС 8-19 (0,75 п. л)

7 Андреева В А. Литературный нарратив как интердискурс / В А Андреева // Известия Российского государственного педагогического университета им. А И Герцена общественные и гуманитарные науки (философия, языкознание, литературоведение, культурология, искусствоведение, экономика, право, история, социология) научный журнал -СПб Изд-во РГПУ им А. И Герцена, 2009 (февраль) - № 92 □ С 163169 (0,5 п л)

8 Андреева В А. Эвристический потенциал понятия «дискурс» / В А Андреева // Известия Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов, периодический научный журнал-СПб Изд-во СПбГУЭиФ,2009 (март) -№1(57) □ С 98-104(1 п л)

Статьи, доклады, материалы конференций:

1 Andrceva V Gestalt und Leistung der inneren Rede in der ästhetischen Kommunikation / V Andreeva // Das Wort Germanistisches Jahrbuch DAAD, 1992 -0,35 п л

2 Андреева В А Функционально-семантическая характеристика эллипсиса, номинативных предложений и присоединительных конструкций в составе внутренней речи персонажей / В А Андреева // Проблемы функциональной лингвистики и активные формы преподавания иностранных языков тезисы докладов - Астрахань. 1991 -0,35 п л

3 Андреева В А Внутренняя речь персонажей и способ повествования в текстах разных авторов / В А Андреева // Интертекстуальные связи в художественном тексте сб ст - СПб.. Образование, 1993 - 0,625 п. л.

4 Андреева В А Структура и формы внутреннего диалога в художественном тексте / В А Андреева // Междисциплинарная интерпретация художественного текста сб ст —СПб «Образование», 1995 — 0,7п л

5 Андреева В. А Синтактико-стилистические особенности внутренней речи персонажей / В А Андреева// Studia Lingüistica, сб. ст О СПб Стройлес-печать, 1996 - №3 ПС 46-52 (0,375 п л)

6 Андреева В. А Художественный хронотоп и проблемы жанровой неопределенности / В А Андреева // Герценовские чтения иностранные языки материалы конференции (12-14 мая 1998 г.). - СПб. Изд-во РГПУ им А И Герцена, 1998 -С 77-79(0,125 п л)

7 Андреева В А Парадоксы фикциональности / В А Андреева // Studia Lingüistica сб ст - СПб "Тригон", 1999.-VIII □ С 204-211 (0,5 п л)

8 Андреева ВАК вопросу о фикциональности и авторефлексивности художественной речи / В А Андреева // Язык в мультикультурном мире, тезисы и материалы международной конференции - Самара 1999 -С 220-221 (0,125 п л)

9 Андреева В А Об одной из зон жанровой неопределенности / В А Андреева // Studia Lingüistica сб статей - СПб "Тригон", 2000 □ IX - С 143-150 (0,5 п л)

10 Андреева В. А Интерпретация художественного повествовательного текста как повествовательной системы / В А Андреева // Язык Человек Культура материалы международной научно-практической конференции 22 октября 2002 года, Смоленск - Смоленск СГПУ, 2002 □ С 13-23 (0,7 п. л )

11 Andreeva V Typologie des russischen Nationalcharakters im Erzahlwerk von Wassilij Schukschin / V Andreeva // Vilhgstprofile Schriftenreihe des evangelischen Studienwerks e V Villigst □ Villigst, 2003. - Bd 2 □ S 59-72 (0,875 п. л.).

12 Андреева В. А Особенности субъектно-повествовательной стратификации романа Уве Йонсона "Mutmassungen über Jakob" / В А. Андреева // Художественный текст и текст в массовых коммуникациях материалы международной научной конференции — Смоленск. Изд-во СГПУ, 2005 -4.2 ПС. 16-28 (0,75 п л)

13 Андреева В А Категория «образ автора» в свете теории фикционально-сти / В А. Андреева // Studia Lingüistica Человек в пространстве смысла слово и текст сб. ст. — СПб Изд-во РГПУ им А И Герцена, 2005 - XIY.

□ С 136-144 (0,56 п л )

14 Андреева В А Деконструкция как стратегия текстопорождения / В. А Андреева // Интерпретация Понимание Перевод сб науч ст — СПб. Изд-во СПбГУЭиФ, 2005 - С 152- 170 (1,2 п. л )

15 Андреева В А Лингвостилистические средства фикциональной и мета-фикциональной игры / В А Андреева // Язык. Человек Культура материалы международной научно-практической конференции 21-23 марта 2005 г - Смоленск- Изд-во СГПУ, 2005. -4 2 □ С. 12-21 (0,625 п л)

16 Андреева В А Пределы нарративности событийный аспект / В А Андреева // Герценовские чтения иностранные языки материалы конференции 10-11 мая 2005 г - СПб Изд-во РГПУ им А. И. Герцена, 2005 -С 15-17 (0,125 п л)

17 Андреева В А О фикциональности, фикциональной и метафикциональ-ной игре / В А Андреева // Научные чтения - 2004 материалы конференции 6-17 декабря 2004 г, С.-Петербург / Приложение к журналу «Язык и речевая деятельность» (т.6) - СПб - Филолог ф-т СПбГУ, 2005

- С 70-77 (0,5 п л )

18 Андреева В А Событийный аспект повествовательного текста / В А Андреева // Язык Человек Общество международный сб науч тр

□ СПб , Владимир РГПУ им А И. Герцена, ВГПУ, 2005. - 0,5 п л

19. Андреева В А Теория дискурса в координатах интерпретации художественного текста / В А Андреева // Герценовские чтения иностранные языки- материалы конференции 20- 21 апреля 2006 г. - СПб.. Изд-во РГПУ им А. И. Герцена, 2006. - С. 8-10 (0,125 п. л.).

20 Андреева В А Феномен «бессвязного» текста Кризис традиционного понимания текстуальности / В А Андреева // Studia Lingüistica: Человек в пространстве смысла слово и текст сб ст - СПб Изд-во РГПУ им А И Герцена, 2006. - XY. □ С. 136-144 (0,6 п. л.).

21 Андреева В А. Композиционно-речевые формы как дискурсивные компоненты Литературного нарратива / В А Андреева // Электронный Вестник ЦППК ФЛ / hppt www evcppk ru. - 1 п л

22. Андреева В А Концепция функционального стиля профессоров Э Г Ризель и ЕИ Шендельс и современные теории дискурса / В А Андреева // Эвристический потенциал концепций профессоров Э Г Ризель и Е И Шендельс: тезисы докладов Международной научной конференции памяти профессоров Э Г. Ризель и Е И Шендельс 19-22 октября 2006 года. - Москва МГЛУ, 2006 - С 78-80 (0,2 п л.)

23 Андреева В А Понятие «дискурс» в координатах интерпретации «бессвязного текста» / В. А Андреева//Человек. Язык Культура сб науч тр

- СПб СПбГИЭУ, 2007. - С 28-34 (0,5 п л )

24 Андреева В А «Смещаемостъ» литературно-повествовательных жанров и их «внутренняя мера» / В А Андреева // Studia Lingüistica Человек в пространстве смысла слово и текст, сб ст - СПб Изд-во РГПУ им А И Герцена, 2007 -XYI □ С 136-144 (0,6 п л)

25 Андреева В А Феномен «бессвязного» текста в фокусе теории дискурса / В А Андреева // Линвистика текста и дискурсивный апализ традиции и перспективы сб науч ст - СПб Изд-во СПбГУиФ, 2007 (1 п л)

26 Андреева В А Мотив как категория анализа повествовательного текста / В А Андреева // Studia Lingüistica Язык и текст в проблемном поле гуманитарной науки, сб ст. - СПб Политехник-сервис, 2008 - XYII □ С 207-214 (0,5 п л)

27 Андреева В А Соотношение понятий «текст» и «дискурс» в условиях литературно-художественной коммуникации / В А Андреева // Типология текстов нового времени Русская германистика, ежегодник Российского союза германистов - М Языки славянской культуры, 2009 - Т 5 □ С 305-315 (0,75 п л)

Подписано в печать 6.07 09 Формат 60x84 1/16 Бумага офсетная. Печать офсетная Объем 2,25 п л. Тираж200 экз. Заказ № 432

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Андреева, Валерия Анатольевна

оглавление. введение.

глава 1. теория дискурса в координатах интерпретации текста.

1.1. Истоки современных концепций дискурса и дискурс-анализа.

1.2. Текст в динамическом пространстве дискурса.

1.2.1. Аспекты рассмотрения дискурса.

1.2.2. Интегративная модель дискурса. Особенности литературно-художественной коммуникации.

1.2.3. Соотношение понятий «дискурс» и «текст»: место текста в динамическом пространстве дискурса.

1.3. ВЫВОДЫ.

глава 2. литературный нарратив как стратегия текстопорождения и тектовосприятия.

2.1. Нарративность.

2.1.1. Дискурсные компоненты нарративности.

2.1.1.1. Колтозиционно-речевые формы.

2.1.1.2. Повествовательная перспектива.

2.1.2. Нарративность как событийность.

2.1.2.1. Событие как нарративная категория.

2.1.2.2. Концепт «событие» в естественной и художественной коммуникации.

2.2. Литературность.

2.2.1. Аспекты литературности.

2.2.2. Конститутивно-типологический аспект литературности.

2.2.2.1. Фикционалъностъ литературно-повествовательного текста (тематический критерий).

2.2.2.2. Жанровая организация литературно-повествовательного текста (рематический критерий).

2.3. Выводы.

глава 3. литературный нарратив как когнитивно-тематическое межтекстовое пространство.

3.1. Полидискурсная природа литературно-повествовательного текста: новелла Г.Клейста «Das Erdbeben in Chile».

3.2. ИНТЕРДИСКУРСНАЯ ПРИРОДА ЛИТЕРАТУРНО-ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНОГО ТЕКСТА

3.2.1. Текстовые и дискурсные параметры автобиографического дискурса как одного из видов литературного нарратива.

3.2.2. Текстовые и дискурсные параметры феминистского дискурса.

3.2.3. Постмодернистский дискурс о языке (логико-философский дискурс). Феномен «бессвязного» текста.

3.2.3.1. Язык как источник смысловой прогрессии текста.

3.2.3.2. Феномен «бессвязного текста»: связность vs цельность.

3.3. Выводы.

ГЛАВА 4. ЛИТЕРАТУРНЫЙ НАРРАТИВ КАК КОГНИТИВНО-КОММУНИКАТИВНОЕ СОБЫТИЕ.

4.1. НЕОМИФОЛОГИЗМ - ТИП КУЛЬТУРНОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ И ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННАЯ СТРАТЕГИЯ.

4.2. мотив как категория литературного нарратива.

4.3. Языковые стратегии мифологизации и демифологизации в современной немецкой неомифологической литературе (на материале произведений К. Вольф «Kassandra» и «Medea. Stimmen»).

4.3.1. Мотивы-первоисточники и их интерпретация в текстах К. Вольф

4.3.2. Дискурсные составляющие литературно-художественной стратегии неомифологизма.

4.4. ВЫВОДЫ.

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Андреева, Валерия Анатольевна

Настоящее диссертационное сочинение посвящено исследованию литературного нарратива, интерпретируемого в работе одновременно как текст и как дискурс. Актуальность темы и направления исследования обусловлена потребностью в переосмыслении феномена литературно-повествовательного текста на базе современных теорий дискурса - понятия, привлекающего на данном этапе научного освоения процесса коммуникации как явления многоаспектного и динамического интерес многих исследователей. В настоящее время еще не выработано единства взглядов на дискурс, в результате чего многообразие его определений позволяет лишь в общих чертах выделить существенные направления его исследования. Достаточно противоречиво трактуется и соотношение дискурса с текстом как одним из базовых понятий предшествующей научной парадигмы. Исходя из этого, осмысление литературно-повествовательного текста в совокупности его дискурсных и текстовых параметров представляет собой насущную задачу, решение которой, с одной стороны, возрождает соссюровскую триаду «язык-речь-речевая деятельность», а с другой стороны, дает возможность увидеть в тексте как материальном результате речевой деятельности его автора скрытую процес-суальность, обеспечивающую интерпретационную деятельность его потенциальных читателей.

Объектом анализа в работе является литературный нарратив, предметом анализа — его дискурсные и текстовые характеристики. Материала исследования послужила немецкоязычная провествовательная проза второй половины XX века — тексты И. Бахманн, Г. де Бройна, К. Вольфа Ф. Дюрренматта, Э. Елинек, П. Зюскинда, У. Йонсона, Д. Кельмана, В. Кеппена, М. Фриша, П. Хандке, В. Хильдесхаймера, П. Шнайдера, Б. Штрауса, творчество которых в большей или меньшей степени отразило постмодернистские тенденции создания картины мира в художественной литенденции создания картины мира в художественной литературе XX века. Объем исследованного корпуса текстов составил свыше 6500 страниц.

Цель настоящей работы состоит в выявлении и описании текстообра-зующих категорий литературного нарратива, а также элементов языкового и внеязыкового характера, участвующих в построении литературно-повествовательного текста и обеспечивающих его функционально-смысловую и коммуникативно-прагматическую «разгерметизацию» и выход в дискурс.

В задачи исследования, вытекающие из этой цели, входит: обоснование статуса литературного нарратива как текста и дискурса; делимитация дискурсных и текстовых категорий литературного нарратива; выявление и описание элементов текстовой структуры, связанных с этими категориями и служащих «разгерметизации» литературно-повествовательного текста и интеракции в его поле субъектов литературно-художественной коммуникации; обоснование поли- и интердискурсного статуса литературно-повествовательного текста; характеристика дискурсов, обладающих значимостью для поэтики постструктурализма; анализ конкретных коммуникативных событий с позиции многоаспектной природы дискурса.

Научная новизна исследования определяется разработкой и описанием с позиций лингвистики дискурсных категорий литературного нарратива и связанных с ними элементов его текстового построения, а также анализом поли- и интердискурсного своеобразия современной немецкоязычной повествовательной прозы. Большинство авторов и текстов, рассматриваемых в работе, в силу временного фактора либо еще не привлекали к себе внимания исследователей в аспектах, затрагиваемых в настоящем исследовании, либо оставались на периферии рассмотрения. Включение их в контекст настоящего исследования позволяет расширить базу научного осмысления литературно-художественной коммуникации на материале немецкого языка.

Методология исследования представляет собой результат дальнейшей разработки теоретических принципов, выдвинутых как в отечественной, так и в зарубежной теории текста и дискурса (В. Г. Адмони, Н. Д. Арутюнова, И. К. Архипов, M. М. Бахтин, В. В. Виноградов, И. Р. Гальперин, Е. А. Гончарова, А. Г. Гурочкина, В. 3. Демьянков, М. Я. Дымарский, Е. С. Кубрякова, Ю. М. Лотман, Т. В. Милевская, И. Б. Руберт, Т. И. Сильман, В. И. Тюпа, В. С. Филиппов, В. Е. Чернявская, И. А. Щирова, U. Eco, N. Fairclough, G. Genette, M. Heinemann, W. Heinemann, M. Jorgensen, U. Maas, Ch. Morris, J. Potter, L. Phillips, P. Seriot, M. Wethereil и др.). Важнейшими из них являются:

1. Принцип антропоцентризма, ставящий во главу угла изучение процессов «присвоения» языка человеком, который использует язык в познавательных и коммуникативных целях и влияет таким образом на его функционирование в разных сферах жизни языкового сообщества.

2. Принцип когнитивизма в подходе к исследованию стратегий текстооб-разующего освоения мира, видящий в субъектах литературно-художественной коммуникации не просто «трансляторов» неких дискурсов, но и их созидателей.

3. Принцип интердискурсивности, согласно которому любой литературный текст может быть отнесен сразу к нескольким когнитивно-тематическим текстовым множествам, в которых утверждаются определенные личностно и общественно значимые смысловые позиции, что, в свою очередь, свидетельствует о его полидискурсной природе.

4. Принцип активной интерпретации, которая исходит, с одной стороны, из вненаходимости автора в произведении, с другой - в его присутствии в языковой данности текста. Для актуализации «авторских» смыслов, заданных текстом, решающее значение имеет контекст восприятия, протекающего как диалог двух универсумов (автора и читателя) в поле текста.

5. Вероятностный принцип в подходе к явлениям языка и речи, позволяющий объяснить факты эволюции языковых форм, «смещения» периферийных элементов текстового построения в центр дискурсного поля, а центральных — на его периферию. Вероятностный подход объясняет связь актуализации смыслов, заданных текстом, с контекстом восприятия.

В диссертации используются методы дискурсивного, контекстуального и интертекстуального анализа текстового материала, а также методы семантического анализа дискурсных и текстовых категорий литературно-художественного произведения.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Литературный нарратив как дискурс представляет собой а) особую стратегию текстообразующего освоения мира; б) межтекстовое когнитивно-тематическое пространство; в) когнитивно-коммуникативное событие, участники которого (автор и читатель) творчески реализуют существующие до текстопорождения (автором) и текстовосприятия (читателем) способы видения и представления мира, «присваивая» и модифицируя их в своей когнитивно-речевой деятельности.

2. Онтологическими, признаками литературного нарратива как особой стратегии текстообразующего освоения мира являются нарративность и литературность. Нарративность может быть определена как специфическая практика текстообразующего способа представления мира или его фрагмента в виде сюжет-но-повествовательных высказываний, в основе которых лежит некая история (фабула), преломленная сквозь призму определенной (определенных) точки (точек) зрения. Литературность же является способом представления истории в определенной жанровой форме (рематический критерий литературности) в виде вымысла (тематический критерий литературности).

3. Нарративность и литературность как дискурсные категории литературного нарратива связаны с его текстовыми категориями (такими как фабула, сюжет, тема, мотив, повествовательная перспектива, повествователь, персонаж, событие, хронотоп) и языковыми элементами, актуализирующими эти категории в текстовом построении. Эта связь носит не жестко детерминированный, а вероятностный характер. Центр категории образуют те текстовые элементы, которые используются чаще других и обладают наибольшей художественной значимостью в отдельных текстах, принадлежащих либо единой индивидиуально-художе-ственной системе, либо одному литературному направлению (одной литературой тенденции). Центр имплицирует периферию плана выражения категории, составляющие которой в условиях другого коммуникативного события могут смещаться в его центр.

4. Литературный нарратив может быть научно описан и как некое динамическое пространство, в котором пересекаются разные множества текстов. Основанием для объединения «рассеянных» в социуме текстов в подобные множества служит не их простая тематическая общность, но и общность смысловых позиций, выражаемых в них. С этой точки зрения к литературному нарративу применимо понятие «интердискурс», с помощью которого обозначаются сложные конфигурации взаимодействующих дискурсов, к каковым, без сомнения, относится литературный нарратив.

5. Как когнитивно-коммуникативное событие литературный нарратив представляет собой интеракцию автора и читателя на основе языковой реальности текста. В силу временной и пространственной разобщенности субъектов литературно-художественной коммуникации их интеракция протекает в режиме автокоммуникации, что делает текст центральным звеном литературно-художественного дискурса, заключающим в себе элементы, обеспечивающие (или блокирующие) успех литературно-художественной коммуникации.

6. Закладываемая в текст в процессе его порождения автором интерпретационная программа в узком смысле представляет собой систему средств прагматического фокусирования - языковых явлений разных уровней, находящихся в тексте в «сильных» (в том числе эквивалентных) позициях. Интерпретационная программа в широком смысле включает средства осуществления специфических текстопорождающих стратегий и артикуляций разнообразных позиций и взглядов, связанных как с авторской, так и с читательской смысловой средой.

7. Задаваемые текстом смыслы, носителями которых являются его дискурсные компоненты, конституируют такой его специфический признак, как дискурсивностъ. Дискурсивность литературного текста не противоречит признаку его формальной и смысловой завершенности, так как последняя достигается именно при выходе в дискурс. Любой литературно-повествовательный текст представляет собой полидискурсное образование. Вместе с тем каждый литературно-повествовательный текст является интердис-курсным образованием, так как воспроизводит и усиливает позиции, релевантные для целого ряда текстов, что и позволяет объединить последние в некое множество, или дискурсную формацию.

8. К центральным дискурсам деконструктивистско-постмодернист-ского комплекса относится автобиографический дискурс. С одной стороны, постмодернизм максимально расширяет понятие автобиографизма, ставя знак равенства между бессубъектным письмом и «авто-био-графией», с другой - подвергает его деконструкции. Распространение понятия «автобиография» на всю литературу позволяет включить в автобиографический дискурс также феминистский дискурс и дискурс о языке.

9. Литературный нарратив как когнитивно-коммуникативное событие представляет собой процесс и результат «присвоения» его участниками сверхличных норм текстообразующих стратегий и дискурсов и их творческого использования, в результате чего каждый из субъектов литературно-художественной коммуникации создает свой собственный дискурс, местом же пересечения авторского и читательского дискурсов является текст.

10. Особенности литературного нарратива второй половины XX века во многом определяет неомифологизм — особый тип мышления и стратегия текстопорождения. Центральное значение для неомифологической стратегии имеет мотив, напрямую соотносящийся с культурными архетипами, что позволяет рассматривать его в качестве ведущей дискурсной категории современного литературного нарратива. Связанные с мотивом текстовые категории (фабула, сюжет, тема, способ повествования, персонаж, событие, хронотоп), а также средства их выражения представляют собой дискурсные элементы текстового построения литературного нарратива.

Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит в том, что полученные научные результаты вносят вклад в развитие как общей теории текста и дискурса, так и теории литературно-художественной коммуникации. Они позволяют уточнить сложившиеся представления об основных категориях литературного нарратива в свете актуальных теорий дискурса, выявить конститутивные признаки текстового построения современного литературного нарратив, определить наиболее актуальные тенденции в развитии современной немецкоязычной повествовательной прозы XX и XXI вв.

Практическая значимость диссертации определяется тем, что предложенная концепция литературного нарратива дает филологической науке и практике ее преподавания в вузах новые данные об особенностях литературно-художественной коммуникации, о механизмах дискурсивизации литературно-повествовательного текста и принципах его интерактивной интерпретации. Полученные результаты могут быть использованы в вузовских курсах лингвистики и стилистики текста, истории и теории литературы, при разработке спецкурсов по нарратологии, а также в учебных и учебно-методических пособиях, посвященных проблемам повествовательной прозы.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследованиях многократно представлялись в докладах на межвузовских и международных конференциях в Москве, Санкт-Петербурге, Смоленске, Берлине, на заседаниях кафедры германской филологии РГПУ им. А. И. Герцена, в публикациях на русском языке, 8 из которых вышли в свет в ведущих рецензируемых журналах и изданиях, рекомендованных ВАК для публикации результатов докторских исследований. Материал диссертации используется в лекциях и на практических занятиях по интерпретации текста в РГПУ им. А. И. Герцена. Основные материалы исследования представлены в том числе в монографии «Литературный нарратив: дискурс и текст» (СПб.: Норма, 2007).

Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и списка использованной литературы. Библиографический список содержит более 350 наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Текстовые и дискурсные параметры литературного нарратива"

4.4. Выводы

Литературный нарратив как коммуникативное событие представляет собой творческое использование литературно-повествовательной стратегии текстообразующего освоения мира для трансляции общественно и личностно значимых смысловых позиций. Одной из таких позиций является неомифоло-гизм, ставший одним из важнейших направлений художественной мысли XX века.

Неомифологизм проявляет себя, прежде всего, в свободном творческом заимствовании образов, тем, мотивов и сюжетов архаической, классической, христианской и иных мифологий, заимствуются также и «вечные образы» литературы. При этом речь идет об осознанном использовании мифологического материала для достижения собственных художественных целей, что ведет к установлению множественных интертекстуальных ссылок, связывающих данный текст с исходным мифом и с текстами, в которых используются те же или близкие им мифологические мотивы, а также с произведениями иных видов искусства (живописи, кино, музыки etc.). Подобное интертекстуальное взаимодействие становится залогом самовозрастания смысла текста, который воспринимается как часть бесконечного культурного гипертекста.

Мифологический материал включает мифологические темы, мотивы, сюжеты и образы, а также мифологический хронотоп. Особое положение в ряду названных нарративных категорий принадлежит мотиву, понимаемому как «простейший», «не разлагаемый далее» элемент художественной семантики, «образный одночленный схематизм», составляющий основу сюжетов (первоначально - «низшей мифологи и сказки») (А. Н. Веселовский). Все остальные нарративные категории устроены сложнее, но все они так или иначе связаны с мотивом.

Многоаспектность мотива очень затрудняет его универсальное определение. Тем не менее представляется возможным выделить важнейшие критерии мотива, к которым относятся повторяемость (стабильность) и вариативность. Дуализм мотива лег в основу дихотомической теории мотива, согласно которой мотив как инвариант является единицей поэтического языка, мотив как вариант (вариация) - единицей поэтической речи.

Осмыслением инвариантной неопределенности мотива, его подвижности и функциональности является вероятностная модель семантики мотива, которая состоит из семантического ядра и периферии (оболочки ядра). Периферию образуют вариантные семы, соотносящиеся с фабульными вариантами мотива и имеющие вероятностный характер. Семантическое ядро мотива имплицирует не один, а многие варианты реализации мотива. Связь между ядром и периферией является не жесткой: вариантная периферия семантики мотива носит виртуальный характер. Вероятностный подход позволяет увидеть в мотиве фактор функционально-смысловой и коммуникативно-прагматической разгерметизации текста, выводящий текст на уровень дискурса: в дискурсе выявляется место мотива в художественном целом, его вклад в формирование художественного смысла произведения.

При обращении к неомифологическим текстам именно категория мотива становится основой их интерпретации, направленной на выявление языковых стратегий, с одной стороны, разрушающих стереотипы традиционного мифопоэтического мышления (процесс демифологизации), с другой - созидающих новые, семантически насыщенные образы действительности (процесс мифологизации). Названные процессы имеют общую направленность, так как позволяют погрузить частные явления в «стихию первоначального бытия» (М. М. Бахтин).

Анализ использования архаических и классических мотивов в двух значительных текстах современной немецкой литературы — повести «Kas-sandra» и романа «Medea. Stimmen» К. Вольф — позволяет говорить о том, что неомифологическая стратегия как деконструкция «абсолютной реальности мифа» включает в себя: во-первых, свободное использование и комбинирование разных (зачастую исключающих друг друга) вариантов мифологического мотива; во-вторых, редукцию мотивного комплекса, образующего соответствующую мифологему, за счет игнорирования одного или нескольких мотивов; в-третьих, введение в мифологический мотивный комплекс собственно авторских мотивов; в-четвертых, устранение из мифа действия божественной силы как единственной мотивации происходящего; в-пятых, реалистическую (психологическую, политическую, историческую) мотивацию действий персонажей; в-шестых, создание новых (иных, чем в мифе) «хронотопических ценностей», десакрализующих мифологический хронотоп.

Свободное творческое использование мифологического материала ведет не только к отрицанию старых, утративших для автора ценность мифологем (процесс демифологизации), но и к созданию новых художественных мифов (процесс мифологизации), некоторым из которых суждено стать знаками («архетипами») нового времени.

Неомифологическая стратегия затрагивает все уровни текста, вовлекая их в процессы де- и мифологизации: их жанровую организацию, композиционное построение, повествовательную структуру и языковой стиль.

Заключение

Сегодня ни у кого не вызывает сомнений, что текст, тем более текст художественный, как объект изучения настолько сложен, что исчерпывающе описать и объяснить его с помощью какой-то одной, пусть даже очень изощренной, исследовательской модели — задача практически невыполнимая. Тем не менее появление новых объяснительных моделей текста способствует умножению наших представлений о нем как об объекте исследования.

На настоящем этапе научного знания наибольшим эвристическим потенциалом обладает модель текста, опирающаяся на понятие дискурс, которому принадлежит особое место в современном гуманитарном знании. Активная разработка понятия «дискурс» в лингвистике последних десятилетий свидетельствует о смене ее приоритетов, в частности, о все более явственном переходе от «внутренней» к «внешней» лингвистике и связанном с этим росте интереса к исследованию функционирования языка в разных областях жизни языкового сообщества, взаимодействия языковой и социальных практик, роли языка в развитии и становлении языковой личности. Анализ обширной литературы, посвященной исследованию дискурса, позволяет говорить как минимум о трех аспектах, которые могут быть основанием для определения понятия.

Во-первых, под дискурсом понимается конкретное когнитивно-коммуникативное событие, взятое во всей его полноте, то есть как процесс, выражение и продукт интеракции участников коммуникации, происходящей с помощью определенного кода в определенных социально-культурных и исторических условиях.

Во-вторых, дискурс рассматривается как некое когнитивно-тематическое пространство, в котором формируются значимые на данном историческом этапе идеологические (смысловые) позиции, релевантные для определенного социума и выражаемые не в одном, а во множествах рассеянных высказываний/текстов.

В-третьих, дискурс может быть описан как стратегия порождения и восприятия текстов, специфический способ вербального представления мира или фрагмента мира, например, в виде сюжетно-повествовательных высказываний (нарративная стратегия), в виде высказываний, устанавливающих пространственные и количественно-качественные характеристики объектов действительности (дескриптивная стратегия) или фиксирующих причинно-следственные и иные логические связи между ними (итеративная стратегия).

Как видим, понятие дискурс описывает, с одной стороны, действие общих закономерностей, заложенных в языке как хранилище сверхличного опыта (культурной памяти), с другой — учитывает творческое преломление коллективного опыта в индивидуальной практике языковых личностей как в процессе порождения, так и в процессе восприятия высказывания/текста. Не вызывает сомнений, что все три аспекта взаимосвязаны и могут быть интегрированы в модели коммуникативного акта, которая включает как вертикальное (субъективное), так и горизонтальное (надсубъектное) измерения.

Понятие «дискурс» является по своей сути вероятностным, так как позволяет, в отличие от традиционного взгляда, представляющего язык в виде жестких структур со стабильным составом элементов, объяснить его подвижность, текучесть, размытость. Вероятностный подход исходит из того, что причины изменчивости языка заключены в его избыточности, которая может быть редуцирована без потерь для понимания, что, в свою очередь, может привести к «смещению» ядерных элементов дискурсивной практики на ее периферию, а периферии в ее центр. Понятие дискурса по сути своей является вероятностным: оно позволяет увидеть в любом речевом произведении артикуляции не одного, а нескольких дискурсов, их соотношение и взаимодействие, а стало быть, и моменты нестабильности в структуре текста, являющиеся источниками ее дальнейших изменений.

Центральным звеном интегративной модели дискурса является текст. Воспроизводимость и интерпретируемость текста позволяют рассматривать его как свернутый дискурс, а дискурс как «текст в развитии» (B.C. Филиппов).

Текст зависит от субъектов дискурса: его содержательная полнота или целостность формируется в процессе интеракции автора и читателя. В силу временной и пространственной разобщенности последних дискурсия каждого из них протекает в режиме автокоммуникации. Создавая текст, автор исходит из своих представлений об адресате создаваемого им текста: для него это не реальное лицо (лица), а некий идеальный образ или, если пользоваться выражением У. Эко, «образцовый читатель». Осуществляя свою, авторскую, дискурсию, продуктом которой является текст, автор закладывает в него интерпретационную программу для реального читателя. При этом он исходит из своих собственных представлений об адресате и его внутреннем мире. В свою очередь, читатель, опираясь на текст, формирует личностно-актуаль-ную версию смысла текста на основе своих интерпретационных гипотез по поводу внутреннего мира текста, внутренних миров автора и своего внутреннего мира, каким его видит автор.

Степень активности читателя зависит от степени его приближения к образцовому читателю, на которого ориентируется автор, однако полное совпадение конкретного (эмпирического) читателя и его идеального образа, вероятно, недостижимо. Но именно в процессе читательской автокоммуникации, стимулируемой текстом, а значит, в сотворчестве с автором, возможно эстетическое переживание прочитанного - состояние, при котором читатель перестраивает свой внутренний мир под влиянием прочитанного, осознавая себя как неповторимую часть мира.

Воспроизводимость и интерпретируемость текста обусловливают его особое положение в дискурсе как единственной гарантии последнего. Это обстоятельство позволяет говорить о дискурсивности как онтологическом свойстве текста, в котором, несмотря на наличие формальных границ, присутствуют элементы, способные «разгерметизировать» текст, выводя его на дискурсивный уровень.

Система средств дискурсивизации литературно-повествовательного текста, его функционально-смысловой и коммуникативно-прагматической «разгерметизации» и есть та самая интерпретационная программа, с помощью которой имплицитный автор моделирует образ читателя, именуемого в разных источниках имплицитным, абстрактным, идеальным, концепирован-ным, образцовым, и «руководит» чтением реального читателя.

Есть известный парадокс в том, что «ставший текст» как формально-семантическая структура имеет физические границы и потому в структурном отношении является герметичным образованием, заключающим в себе определенную конфигурацию элементов, однако какие-то из этих элементов способны «взорвать» герметичные границы текста изнутри, во-первых, в силу своей стратегической расположенности как части интерпретационной программы, заложенной (сознательно или подсознательно) автором для своего «образцового» читателя, во-вторых, в силу особенностей кода, который способен благодаря своей «глубине» генерировать новые смыслы, вызывать у читателя, обладающего интердискурсивной компетентностью, цепную реакцию ассоциаций. Это и делает текст открытой смысловой системой, которая при каждом обращении к тексту вступает во взаимодействие с актуальной социокультурной средой, становясь его частью.

Взаимодействие литературно-повествовательного текста и смысловой (культурной) среды, к которой мы относим как разнообразные смысловые (идеологические) позиции, так и художественные коды, можно адекватно описать в терминах дискурса как артикуляции в тексте релевантных для автора и индуцируемых текстом релевантных для читателя дискурсов, осуществляемые при помощи определенных коммуникативно-прагматических стратегий текстообразования.

Литературный нарратив как дискурс представляет собой во-первых, особую, отличную от других, стратегию текстообразующего освоения мира; во-вторых, когнитивно-тематическое межтекстовое пространство, в котором транслируются, усиливаются, формируются личностно и общественно значимые смысловые (ценностные) позиции; в-третьих, когнитивно-коммуникативное событие как взаимодействие автора и читателя в поле текста.

Литературный нарратив как стратегия текстообразования и тек-стовосприятия обнаруживает себя в специфических свойствах текста, которые традиционно осмысливаются в категориях нарративности и литературности.

Нарративностъ может быть определена как способ представления мира или фрагмента мира в виде сюжетно-повествовательных высказываний, в основе которых лежит некая история (фабула, интрига), преломленная сквозь призму определенной (определенных) точки (точек) зрения.

Нарративная интенция противопоставляется иным способам текстообразования, к каковым причисляются перформативностъ как организующий принцип речевого действия, итеративность как текстообразующая стратегия обобщения или накопления опыта, дескриптивность как способ идентификации объекта (объектов) вербальной (или невербальной) коммуникации.

Представляется, однако, что текстов, в формировании которых была бы задействована в «чистом виде» только одна из названных коммуникативно-прагматических (риторических) модальностей (стратегий, интенций), не так много: реально в любом тексте можно обнаружить следы действия разных стратегий, или дискурсов. Наличие в нарративном тексте наряду с повествовательными пассажами таких композиционно-речевых форм (или функционально-смысловых типов речи), как описание и рассуждение, а также чужой речи, позволяет утверждать, что любой текст полидискурсивен, так как в тек-стообразовании всегда участвуют несколько коммуникативнопрагматических (риторических) интенций (стратегий, модальностей). Тем не менее можно говорить о некоей доминанте (гегемонии одного из дискурсов) и рассматривать тот или иной текст как повествовательный, перформатив-ный, итеративный или дескриптивный, а артикуляции других текстообра-зующих факторов (дискурсов) как проявление интердискурсности.

Анализ нарративности как фактора текстообразования устанавливает внешние пределы нарративности, то есть специфику нарративных текстов, выявление же способов взаимодействия разных текстообразующих факторов внутри одного текста определяет внутренние пределы нарративности.

Гегемония нарративного дискурса в полидискурсной среде текста оказывается возможной благодаря тому, что нарративность как стратегия тек-стопорождения предполагает выраженное присутствие в тексте от начала до конца некоего медиума, некоей опосредующей инстанции (или опосредующих инстанций), стоящей (стоящих), с одной стороны, между изображаемой действительностью и автором, а с другой — между изображаемой действительностью и читателем. Высказывания писателя, то есть конкретного лица, в повествовательных текстах реальны, но неаутентичны, высказывания же вымышленной опосредующей инстанции аутентичны, но фиктивны.

Задача опосредующей инстанции в повествовательном тексте состоит в формировании центра ориентации читателя в художественном мире.

Современные нарративные типологии исходят (с разной степенью детализации) из следующих критериев нарративности:

1. Критерий выявленности повествователя в тексте связан с грамматической формой его выражения, а именно, с показателем лица, от которого ведется повествование (1-е или 3-е лицо). Следует, однако, отметить, что презумпцией речи вообще является наличие говорящего субъекта, иными словами: за любым повествованием стоит первое лицо, даже если оно в нем не обозначено. Поэтому более точным было бы выражение «повествование о 3-м лице» (а не от 3-го лица).

2. Критерий повествовательной перспективы связан со степенью охвата повествователем повествуемого мира. Неограниченная повествовательная перспектива характеризуется «всеведением» повествующей инстанции, которая способна проникать во все сферы повествуемого мира, располагая более обширным знанием, чем любая из его фигур. При этом в речевом аспекте «всеведущий» повествователь может быть как выявленным, так и не-выявленным.

Ограниченная повествовательная перспектива связана с какой-то «точкой зрения», которая определяет отбор нарративной информации, оставляя за рамками повествования то, чего не могут знать ни рассказчик, ни персонаж. И в этом случае повествователь может быть как выявленным, так и невыяв-ленным.

Ограниченная повествовательная перспектива преодолевается при введении не одной, а нескольких «точек зрения». Кроме того, в рамках одного текста повествователь может переходить от позиции всеведения к какой-то точке зрения. В этом случае можно говорить о вариационной (непостоянной) повествовательной перспективе.

3. Критерий модуса предполагает разграничение субъектов восприятия (сознания) и речи, которые совпадают в том случае, если повествующая и повествуемая инстанции идентичны и тождественны, но различаются, если повествующая и повествуемая инстанции неидентичны. Однако даже в условиях идентичности субъекта речи и рефлектора (то есть субъекта восприятия) последние могут не быть тождественны друг другу, что характерно, например, для субъектно-повествовательной стратификации автобиографического дискурса, в котором между «Я» повествующим и «Я» повествуемым существует временная дистанция.

Опосредованность или перспективация представляет собой основной принцип обработки фикционального материала, релевантный для всех этапов нарративного конституирования. Благодаря действию этого принципа любой фрагмент текста, будь то собственно повествование, рассуждение или описание, может репрезентировать на текстовом уровне событие. Событие же является центральной категорией нарративной стратегии, представляющей мир как историю (фабулу, интригу). Событие имеет двуединую природу, объемлющую как событие, о котором рассказывается, так и само событие рассказывания.

Таким образом, говоря о специфике нарративной стратегии текстопо-рождения, отличающей ее от иных, анарративных, стратегий, а также об интердискурсивных процессах, нельзя не учитывать то обстоятельство, что событие в структуре нарратива не существует вне субъекта, свидетельствующего о нем (как повествующая инстанция или как «рефлектор»). Определение события так или иначе должно включать признак, связанный с реализуемым в нем фактором субъекта. При этом речь идет не только об участниках события (акторах) и акта повествования (нарраторе), но и его интерпретаторах (имплицитном авторе и имплицитном читателе).

Событие оказывается тем компонентом текста, который способствует функционально-смысловой «разгерметизации» последнего при его одновременной дискурсивизации. На феноуровне (уровне языковой манифестации) -это сегмент (сегменты) текста, содержанием которого (которых) является особым образом структурированный (гетерогенный) эпизод повествования. Нарратор или актор придает этому эпизоду особое значение (признак релевантности). На фоне предшествующих и последующих эпизодов (событийного контекста) обнаруживается влияние именно этого эпизода на развитие повествуемой истории (признак консеквентности). И наконец, этот фрагмент прагматически выдвинут в тексте в особую позицию, благодаря использованию лингвостилистических средств разных уровней, подчеркивающих его значимость для процесса художественной коммуникации и его участников — автора и образцового читателя (признак мотивированности).

Составить полный и исчерпывающий каталог средств, маркирующих текстовое событие, вряд ли возможно, поскольку, как уже неоднократно подчеркивалось, в художественном тексте любая деталь, любое действие и даже отсутствие действия функциональны. Можно разве что составить каталог авторских или жанровых «штампов», или «автоматизмов». Но, как известно, утративший новизну прием неизбежно ведет к автоматизации читательского восприятия. Деавтоматизация приема, или его актуализация, так же неизбежно выводит сознание читателя на новый уровень. В отрицании отрицания, диалектике синхронии и диахронии заключается суть развития литературно-повествовательного дискурса.

Литературность как специфическая стратегия текстопорождения имеет два аспекта или два режима.

Первый, конститутивно-типологический, аспект (конститутивный режим, по Ж. Женетту) литературности характеризует те или иные речевые высказывания (тексты) как частные манифестации литературного дискурса с его специфическими (на данном историческом этапе) особенностями, неким общим фондом свойств, форм организации и приемов членения.

Во втором, аксиологически-нормативном, аспекте (кондициональном режиме, по Ж. Женетту) литературность предстает в виде определенной, исторически изменчивой системы эстетических оценок или критериев. Аксио-логически-нормативный аспект относится к области литературной эстетики и литературной критики, занимающихся исследованием причин, по которым тот или иной литературный текст становится эстетическим объектом или, наоборот, перестает быть таковым.

Если встать на конститутивно-типологическую позицию, то тогда литературным следует признать любое высказывание (текст), пусть даже в самом скверном исполнении, но ориентированное (ориентированный) не на сугубо утилитарные цели (просто информирования или установления контакта, агитирования и т. п.), а на создание эстетического объекта, и в той или иной степени соответствующее по своему содержанию и по форме критериям литературности. Однако с аксиологически-нормативной (кондициональной) точки зрения далеко не все высказывания (тексты), созданные с художественной целью, могут быть оценены как художественные или поэтичные (эстетичные).

Итак, одной из проблем адекватного научного описания литературного дискурса является разграничение конститутивно-типологического и аксиоло-гически-нормативного аспектов литературности. Оба аспекта, безусловно, теснейшим образом связаны друг с другом, но тем не менее нуждаются в размежевании. Их смешение ведет к путанице понятий. Необходимо четко представлять себе, что каждый из аспектов (режимов) литературности оперирует своими критериями, которые затрагивают как содержательную (тематическую), так и формальную сторону литературного текста. Представляется, однако, что это больше, чем просто тематические или просто формальные признаки литературно-художественного текста, поскольку они характеризуют не столько особенности его содержания или формальной организации, сколько особенности дискурсивных отношений между его адресантом и адресатом, а также особенности взаимодействия текстов в общелитературном (культурном) дискурсе, что так или иначе сказывается на интерпретационной программе (или системе средств прагматического фокусирования), проявляющей себя на уровне текста — единственном феноуровне литературной коммуникации, доступном эмпирическому наблюдению.

Тематические и формальные критерии литературности образуют систему. Описание этой системы с позиций лингвистики — задача, которую еще только предстоит решить, поскольку до сих пор литературность в том или ином ее аспекте (режиме), как правило, связывается с одним или несколькими критериями.

Так, в качестве одного из тематических критериев литературности в ее конститутивно-тиологическом аспекте (а зачастую единственного критерия) рассматривается признак фикциональности. События, о которых рассказывается в фикциональных текстах, не имеют соответствий в актуальном мире, а денотаты содержащихся в них обозначений лиц, предметов и явлений являются мнимыми, порождаются в процессе художественной коммуникации и существуют только в рамках текста.

С точки зрения логической семантики — раздела математической логики, занимающегося отношением высказывания или его частей к реальности, -экстенсионально (референциально) неопределенные высказывания не имеют логической валентности или истинностного значения. Однако сам художественный мир представляет собой тот контекст, в котором может быть верифицировано любое высказывание относительно этого мира. Именно так разрешается вопрос о логической валентности нереферентного (фикционального) высказывания в теоретико-модельной семантике или философии возможных миров.

Использование принципа верифицируемости для разграничения факту-ального и фикционального дискурсов переносит фокус фикциональности с текста как воплощенного вымысла на субъектный источник вымысла - автора литературно-художественного текста. Но в фикциональной игре участвуют двое - адресант высказывания (текста), «инсценирующий» повествовательный акт, и адресат, который сознательно отказывается от верификации повествуемого содержания.

Одним из проявлений фикциональности является так называемая ме-тафикгшональная игра, понимаемая как стремление к обнажению авторского произвола, к выпячиванию артефактной природы текста, который лишь симулирует действительность, является репрезентацией творческой «игры разума» своего творца. В качестве ключевого момента метафикциональной игры можно рассматривать немотивированную смену нарративных стратегий. Поскольку мотивировка в искусстве условна, постольку не существует некоего художественного императива обязательно мотивировать переход от одной нарративной стратегии к другой, а это неизбежно ведет к нарушению фикционального пакта, созданию эффекта «затрудненной» формы (В.Б.Шкловский), вызывающего продолжение процесса восприятия текста, что в конечном итоге является целью эстетической коммуникации.

Фикциональность текста связана с определенными жанровыми формами, что, однако, не исключает существование зон жанровой неопределенности, когда читатель при отсутствии паратекстуальных и внутритекстовых сигналов решает сам, имеет ли он дело с фикциональным или фактуальным текстом. Поскольку литературный жанр как тип «внешнего» оформления художественного целого или как его «системность» вполне поддается «отслаиванию», а значит, и научному описанию, постольку возможно рассматривать соотнесенность речевого высказывания (текста) с каким-либо литературным жанром, иначе, жанровую организацию текста, с известной долей условности в качестве формального (рематического) критерия литературности.

Для жанровой организации текста характерна двойственная устремленность: если вертикаль доказывает преемственность, напоминает и автору, и читателю о первоистоках, то горизонталь — это поле действия ориентированных на читателя творческих устремлений автора — зона, в которой жанр «смещается». Подобная двойственность литературного жанра фокусирует сущность текстопорождающего процесса как взаимодействия индивидуального и сверхличного. Соотношение сверхличного и индивидуального имеет разные пропорции в текстах канонических и неканонических жанров. Их внутритекстовая комбинация составляет интерпретационную программу, ориентированную на образцового читателя, но предназначенную для реального читателя. Читатель, как и автор, наделен и генетическим, и эмпирическим эстетическим опытом («культурной памятью»), на котором (которой) базируется его, читательский, горизонт ожидания. Иными словами, в читательской, как и в авторской дискурсии, имеет место взаимодействие обоих векторов литературного дискурса — вертикального (сверхличного) и горизонтального (индивидуального). Если текст (а значит, и его автор) «обманывают» читательские ожидания, то приятие или неприятие «нового» в «старом» жанре зависит от культурных (эстетических) приоритетов читателя, его готовности к переходу на новый уровень эстетического сознания.

Итак, культурная память, содержащаяся в литературном нарративе как специфической стратегии текстообразования и текстовосприятия, предоставляет в распоряжение участников литературно-художественной коммуникации богатейшие ресурсы, в выборе которых автор текста ориентируется на определенные, культурно и исторически обусловленные эстетические приоритеты (кондиционально-аксиологический режим литературности) и собственный творческий замысел. Каждый акт литературно-художественной коммуникации не просто воспроизводит традицию, но и предполагает порождение новой «общей памяти». Литературно-художественная коммуникация может быть описана как творческий выбор автором приемов и средств определенного (литературно-нарративного) способа текстообразования и их свободное претворение в языковой данности конкретного текста сообразно со своим творческим замыслом. Авторская коммуникация ориентирована на читателя, от отношения которого (приятия или неприятия) зависит ее успешность.

В дискурсном поле литературного нарратива действуют различные стратегии формирования идеологических (смысловых) позиций (взглядов и убеждений), обладающих значимостью как для индивида, так и для определенного коллектива, что позволяет рассматривать литературный нарратив как когнититивно-тематическое межтекстовое пространство, а его конкретные экземплификации как полидискурсные образования. Поскольку мышление в принципе диалогично (М. М. Бахтин), постольку каждая мысль — это не изолированная индивидуальная оценка, а некая позиция в споре. Именно поэтому текст представляет собой не сумму артикуляций разных дискурсов, а результат авторской дискурсии, которая находится над всеми актуализированными в тексте дискурсами.

Вместе с тем каждый литературно-повествовательный текст является еще и интердискурсным образованием, так как воспроизводит и усиливает позиции, релевантные для целого ряда текстов, что позволяет объединять последние в некое множество или дискурсную формацию. Каждый текст оказывается связан с несколькими дискурсными формациями.

Исторически, культурно и социально позиции адресанта и адресата речевого высказывания (текста) совпадают не полностью (либо вообще не совпадают). Это значит, что в процессе интерпретации в фокусе внимания могут оказаться не центральные, а периферийные для данного текста или даже анахроничные ему, но актуальные для читателя дискурсы.

Тем не менее при опоре на языковую основу текста его интердискурсивная интерпретация позволяет выявить те взаимосвязанные элементы текстовой структуры, которые являются авторскими артикуляциями определенных дискурсов как особых способов представления окружающего мира или какого-то его аспекта и которые связывают данный текст с другими текстами. Интердискурсность отражает как изменчивость, так и относительную стабильность культурного континуума.

Одним из центральных дискурсов деконструктивистско-постмодернистского комплекса, к которому может быть отнесен проанализированный в работе корпус текстов, являтся автобиографический дискурс. Постмодернизм максимально расширил понятие автобиографизма, поставив знак равенства между бессубъектным письмом и «авто-био-графией», но также подверг его деконструкции. Широкое толкование понятия автобиографии в постмодернизме позволяет включить в автобиографический дискурс также феминистский дискурс и дискурс о языке.

Отражением деконструкции понятия автобиографии является кризис постмодернистского эгоцентризма, который проявляет себя в вечном, но безуспешном стремлении пишущего субъекта к обретению в процессе письма собственной субъективности и к ее отграничению от субъективности «Другого». Дуга напряжения между разными ипостасями автобиографического субъекта простирается от иронической дистанции между «Я» повествующим и «Я» повествуемым до «раздвоения» личности и даже утраты ею способности к самоидентификации. Наибольшего трагизма тенденция к деструкции целостности субъекта когнитивно-речевой деятельности достигает в феминистском проекте.

Постмодернизм видит в языке способ конституирования и мира, и личности. Дискурс о языке проявляет себя как на содержательно-тематическом уровне (в тематизации роли языка как способа самоидентификации и переживания субъектом целостности своей личности или ее «раздвоения» и даже упадка, в структуре субъекта когнитивно-речевой деятельности, в фабуле и ее реализации на сюжетно-композиционном уровне), так и в языковом стиле дискурса повествователя. Стиль является здесь семантически значимым фактором формирования «упорядоченности» в хаосе случайных ассоциаций как основы повествования и стержнем интерпретационной программы для образцового читателя так называемых «бессвязных» текстов.

Литературный нарратив как когнитивно-коммуникативное событие представляет собой интеракцию субъектов литературно-художественной коммуникации в поле текста, в которой происходит «расгерметизация» последнего при условии хотя бы частичного совпадения интерпретационных ожиданий автора и индуцируемых текстом ассоциаций читателя. Способность текста к дискурсивизации (или дискурсивность) является, таким образом, неотъемлемым свойством текста.

В литературном нарративе как когнитивно-коммуникативном событии происходит актуализация как разнообразных приемов, составляющих литературно-нарративную стратегию текстопорождения и текстовосприятия, так и значимых для субъектов литературной коммуникации тем и идей (дискурсов).

Для актуализации разнообразных дискурсов постмодернизма существенное (если не решающее) значение имеет неомифологизм, представляющий собой одно из важнейших направлений художественной мысли XX века. Неомифологизм - это, во-первых, литературно-художественная стратегия, во-вторых, новый тип культурной ментальности, порожденной переоценкой старых, классических ценностей культуры.

Неомифологизм как художественная стратегия проявляет себя прежде всего в свободном творческом заимствовании образов, тем, мотивов и сюжетов архаической, классической, христианской и иных мифологий, заимствуются также и «вечные образы» литературы. При этом речь идет об осознанном использовании писателем мифологического материала для достижения собственных художественных целей. Результатом осуществления неомифологической стратегии текстопорождения является установление множественных интертекстуальных ссылок, связывающих данный текст с исходным мифом и с текстами, в которых используются те же или близкие им мифологические мотивы, а также с произведениями иных видов искусства (живописи, кино, музыки и т. д.). Подобное интертекстуальное взаимодействие становится залогом самовозрастания смысла текста, который воспринимается как часть бесконечного культурного гипертекста.

Мифологический материал включает мифологические темы, мотивы, сюжеты и образы, а также мифологический хронотоп. Особое положение в ряду названных нарративных категорий принадлежит мотиву, понимаемому как простейший, неразложимый элемент художественной (образной) семантики, «образный одночленный схематизм» (А. Н. Веселовский), лежащий в основе сюжета. Все остальные нарративные категории устроены сложнее, но все они так или иначе связаны с мотивом. Так, мотив причастен к теме. Событие является конкретной реализацией мотива в нарративе, через него мотив связан с фабулой и сюжетом. Мотив соотносим не только с событием как движителем сюжета, но и с теми, кто участвует в этом событии, то есть с образами персонажей (акторов). Когда же речь идет о мифологическом персонаже, то мотив оказывается конституентом его образа. Мотив имеет отношение и к художественному хронотопу, так как наряду с действием и его актантами содержит обобщенное представление о пространстве и времени.

Многоаспектность мотива очень затрудняет его универсальное определение. Тем не менее представляется возможным выделить важнейшие критерии мотива, к которым относятся повторяемость (стабильность) и варнативностъ. Дуализм мотива лег в основу дихотомической теории мотива, согласно которой мотив как инвариант является единицей поэтического языка, мотив как вариант (вариация) — единицей поэтической речи. Однако инвариантная определенность мотива очевидна лишь при анализе мифологии и фольклорных текстов, а также текстов канонических жанров. Процесс дека-нонизации литературных жанров привел к размыванию инвариантной определенности мотива, выдвинув на передний план его подвижность и функциональность.

Научным осмыслением этих процессов является вероятностная модель семантики мотива, которая состоит из семантического ядра и периферии (оболочки ядра), которую образуют вариантные семы, соотносящиеся с фабульными вариантами мотива. Вариантные семы носят вероятностный характер. Семантическое ядро мотива имплицирует не один, а многие варианты реализации мотива. Связь между ядром и периферией является не жесткой: вариантная периферия семантики мотива носит виртуальный характер. Вероятностный подход позволяет увидеть в мотиве фактор функционально-смысловой и коммуникативно-прагматической разгерметизации текста, выводящий текст на уровень дискурса: в дискурсе выявляется место мотива в художественном целом, его вклад в формирование художественного смысла произведения.

При обращении к неомифологическим текстам именно категория мотива становится основой их интерпретации, направленной на выявление языковых стратегий, с одной стороны, разрушающих стереотипы традиционного мифопоэтического мышления (процесс демифологизации), с другой — созидающих новые, семантически насыщенные образы действительности (процесс мифологизации). Названные процессы имеют общую направленность, так как позволяют поднять частные явления до уровня общезначимости.

Анализ использования архаических и классических мотивов в двух значительных текстах современной немецкой литературы — повести «Kas-sandra» и романа «Medea. Stimmen» К. Вольф — позволяет говорить о том, что неомифологическая стратегия как деконструкция «абсолютной реальности мифа» (М. Элиаде) включает в себя разнообразные приемы, затрагивает все уровни текста, вовлекая их в процессы де- и мифологизации, как то: их жанровую организацию, композиционное построение, повествовательную структуру и языковой стиль.

Подводя итоги, отметим, что анализ литературного нарратива как коммуникативного события с опорой на теорию дискурса направлен на выявление в каждом повествовательном тексте тех его параметров и компонентов, которые служат интеракции автора и читателя, то есть дискурсивизации текста, что, в свою очередь, позволяет увидеть в тексте часть социально-культурного континуума как текучей смысловой среды. Результаты исследования могут стать базой для анализа литературного нарратива разных дис-курсных пространств на материале разных национальных литератур, в том числе немецкоязычной прозы разных эпох.

Список научной литературыАндреева, Валерия Анатольевна, диссертация по теме "Германские языки"

1. Адмони В. Г. Система форм речевого высказывания Текст. / В. Г. Ад-мони. СПб.: Наука, 1994. - 151 с.

2. Андреева В. А. Литературный нарратив: текст и дискурс Текст. / В. А. Андреева. СПб.: Норма, 2006. - 182 с.

3. Андриевская А. А. Несобственно-прямая речь в художественной прозе Луи Арагона Текст. / А. А. Андриевская. — Киев: Изд-во Киевск. ун-та, 1967. 170 с.

4. Арнольд И. В. Стилистика современного английского языка: стилистика декодирования Текст. / И. В. Арнольд. М.: Просвещение, 1990. - 300 с.

5. Арнольд И. В. Эквивалентность как лингвистическое понятие Текст. / И. В. Арнольд // Арнольд И. В. Семантика. Стилистика. Интертекстуальность: сб. ст. / И. В. Арнольд. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. - С. 39-53.

6. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека Текст. / Н. Д. Арутюнова. — М.: Языки русской культуры, 1999. [1-ХУ], 896 с.

7. Арутюнова Н. Д. Дискурс Текст. / Н. Д. Арутюнова // БЭС: языкознание / гл. ред. В.Н.Ярцева. М.: Большая Российская энциклопедия, 2000. - С. 136137.

8. Архипов И. К. Творчество языковой личности, текст и контекст Текст. / И. К. Архипов // 8шШа Ыг^шйса IX: сб. ст. / РГПУ им. А.и.Герцена. СПб: «Тригон», 2000. - С. 202-213.

9. Архипов И. К. Полифония мира, текст и одиночество познающего сознания Текст. / И. К. Архипов // 8йкИа Ь^шйса XIV: сб. ст. / РГПУ им. А. И. Герцена. СПб., 2005. - С. 7-18.

10. Бальбуров Э. А. Мотив и канон Текст. / Э. А. Бальбуров // Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы / Под ред. Е. К. Ромодановской. — Вып. 2: Сюжет и мотив в контексте традиции. — Новосибирск: Новосиб. изд-во СО РАН, 1998. С. 6-20.

11. Барт Р. Лингвистика текста Текст. / Р. Барт // Новое в зарубежной лингвистике. -М.: Прогресс, 1978. Вып. 18: Лингвистика текста. - С. 442-449.

12. Барт Р. Семиотика. Поэтика Текст. / Р. Барт // Избранные работы / сост., общ. ред. и вступ. ст. Г. К. Костикова / Р. Барт. М.: Изд. группа «Прогресс», «Универс», 1994. - 616 с.

13. Барт Р. Нулевая степень письма Текст. / Р. Барт // Семиотика: антология / сост. Ю. С. Степанов. — М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2001. С. 327-370.

14. Баткин Л. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни и стиль мышления Текст. / Л. М. Баткин. -М.: Наука, 1978. 199 с.

15. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского Текст. / М. М.Бахтин. — М.: Советский писатель, 1978. 318 с.

16. Бахтин М. М. Проблемы содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве Текст. / М. М. Бахтин // Бахтин М. М. Вопросылитературы и эстетики / М. М. Бахтин. — М.: Художественная лит., 1975(а). — С. 16-71.

17. Бахтин М. М. Слово в романе Текст. / М. М. Бахтин // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики / М. М. Бахтин. — М.: Художественная лит., 1975(Ь). — С. 72-233.

18. Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе Текст. / М. М. Бахтин // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики / М. М. Бахтин. — М.: Художественная лит, 1975(с). С. 234-405.

19. Бахтин М. М. Эпос и роман Текст. / М. М. Бахтин // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики / М. М. Бахтин. — М.: Художественная лит., 1975(а).-С. 447-483.

20. Бахтин М. М. (Волошинов В. Н.) Слово в жизни и слово в поэзии (к вопросам социологической поэтики) Текст. / М. М. Бахтин (В. Н. Волошинов) // Бахтин под маской. М.: «Лабиринт», 2000(а). — С. 72-94.

21. Бахтин М. М. (Медведев П. Н.) Формальный метод в литературоведении Текст. / М. М. Бахтин (П. Н. Медведев) // Бахтин под маской. М.: «Лабиринт», 2000(Ь). - С. 185-347.

22. Белоковыльский М. С. Линейность и нелинейность Текст. / М. С. Бело-ковыльский // Современный философский словарь / под общей ред. В. Е. Кемерова. Лондон, Франкфурт-на-Майне, Париж, Люксембург, Москва, Минск: Панпринт 1998. - С. 449.

23. БенвенистЭ. Общая лингвистика Текст. / Э. Бенвенист. — М.: Прогресс,1974.-447 с.

24. Беллерт И. Об одном условии связности текста Текст. / И. Беллерт // Новое в зарубежной лингвистике М.: Прогресс, 1978. — Вып. 18: Лингвистика текста.-С. 172-207.

25. Богатырев А. А. Текстовая изотеричность как средство оптимизации художественного воздействия Текст.: автореф. дис . канд. филол. наук / А. А. Богатырев. Тверь, 1996. - 24 с.

26. Богданов В. В. Текст и текстовое сообщение Текст. / В. В. Богданов. — СПб.: Изд-во СПбГУ, 1993. 67 с.

27. Богин Г. И. Типология понимания текста Текст. / Г. И. Богин. Калинин: Изд-во КГУ, 1986.-86 с.

28. Богин Г. И. Схемы действий читателя при понимании текста Текст. / Г. И. Богин. Калинин: Изд-во КГУ, 1989. - 70 с.

29. Богин Г. И. Субстанциальная сторона понимания текста Текст. / Г. И. Богин. Тверь: Изд-во ТГУ, 1993. - 137 с.

30. Бондарева Л. М. Структура функции субъекта речевой деятельности в текстах мемуарного типа Текст.: автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.02.04 / Л. М. Бондарева. СПб., 1994. - 16 с.

31. Бондарева Л. М. К проблеме типологии дискурса Текст. / Л. М.Бон-дырева // Основные проблемы современного языкознания: сб.ст. Всероссийской конференции. Астрахань: Изд-во Сорокин Роман Васильевич, 2007. -С.6-9.

32. Брандес М. П. Стилистика немецкого языка Текст. / М. П. Брандес. М.: Высш. шк., 1990.-320 с.

33. Брандес М. П., Провоторов В. И. Предпереводческий анализ текста Текст. / М. П. Брандес, В. И. Провоторов. М.: НВИ-Тезаурус, 2001. - 222 с.

34. Бремон К. Логика повествовательных возможностей Текст. / К. Бремон // Семиотика и искусствометрия. — М.: Мир, 1972. С. 108-135.

35. ВалгинаН. С. Теория текста: учебное пособие Текст. / Н. С. Валгина. -М.: Логос, 2003.-280 с.

36. Васильев Л. Г. Аргументативные аспекты понимания Текст. / Л. Г. Васильев Л. Г. Лингвистические аспекты понимания: автореф. дис. . д-ра фи-лол. наук / Л. Г.Васильев. СПб., 1999. — 35 с.

37. Верещагин Е. М. Порождение речи: латентный процесс Текст. / Е. М. Верещагин. М.: Изд-во МГУ, 1968. - 91 с.

38. Веселовский А. Н. Историческая поэтика Текст. / А. Н.Веселовский. -М.: Едиториал УРСС, 2004. 648 с.

39. Виноградов В. В. О языке художественной литературы Текст. / В. В.Виноградов. -М.: Политиздат, 1959. 654 с.

40. Виноградов В. В. О языке художественной прозы Текст.: избр. труды / В. В. Виноградов. М.: Наука, 1980. - 360 с.

41. Выготский Л. С. Мышление и речь Текст. / Л. С. Выготский // Выготский Л. С. Избранные психологические исследования. Мышление и речь. Проблемы психологического развития ребенка / Л. С. Выготский. М.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1956. - С. 39-369.

42. Выготский Л. С. Психология искусства Текст. / Л.С.Выготский. -Минск: Современное слово, 1998. -480 с.

43. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования Текст. / И. Р. Гальперин. М.: Едиториал УРСС, 2004. - 144 с.

44. Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы: очерки по русской литературе XX века Текст. / Б. М. Гаспаров. М.: Наука (издат. фирма "Восточная литература"), 1994.-303 с.

45. Гаспаров Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существлова-ния Текст. / Б. М. Гаспаров. М.: Новое, лит. обозрение, 1996. - 351 с.

46. Герман И. А., Пищальникова В. А. Введение в лингвосинергетику Текст. / И. А. Герман, В. А. Пищальникова. Барнаул: Изд-во АГУ, 1999. - 130 с.

47. Гинзбург Л. Я. О психологической прозе Текст. / Л. Я. Гинзбург. Л.: Художественная лит. Ленинградское отделение, 1977. - 443 с.

48. Гинзбург Л. Я. О литературном герое Текст. / Л. Я. Гинзбург. Л.: Советский писатель. Ленинградское отделение, 1979.-222 с.

49. Гомер. Одиссея Текст. / Гомер; пер. В. А. Жуковского / изд. подгот. В. Н. Ярхо. М.: Наука, 2000. - 482 с.

50. Гончарова Е. А. 1989. Категории "автор" "персонаж" и их лингвостили-стическое выражение в структуре художественного текста (на матриале немецкоязычной прозы) Текст.: дис. . д-ра филол. наук: 10.02.04. / Е. А. Гончарова. - Л., 1989. - 514 с.

51. Гончарова Е. А. Эгоцентризм как принцип построения литературного текста Текст. / Е. А. Гончарова // Studia Lingüistica VII: Языковая картина в зеркале семантики, прагматики и перевода: сб. ст. / РГПУ им. А. И. Герцена. -СПб: 1998.-С. 235-244.

52. Гончарова Е. А. Текст — дискурс — стиль Текст. / Е. А. Гончарова // Studia Lingüistica XIII: Когнитивные и коммуникативные функции языка: сб. ст. / РГПУ им. А. И. Герцена. СПб., 2005. - С. 96-103.

53. Гончарова Е. А., Шишкина И. П. Интерпретация текста. Немецкий язык Текст.: учебное пособие / Е. А. Гончарова, И. П. Шишкина. М.: Высш. шк., 2005.-368 с.

54. Гулыга Е. В. Косвенная речь в современном немецком языке Текст. / Е. В. Гулыга // Ученые зап. / МГПИИЯ им. М.Тереза. -1957. Т. 15. - С. 157186.

55. Гурко Е., Деррида Ж. Деконструкция: тексты и интерпретации Текст. / Е. Гурко, Ж. Деррида. — Минск: Экономпресс, 2001. 320 с.

56. Гурочкина А. Г. Понятие дискурса в современном языкознании Текст. / А. Г. Гурочкина // Номинация и дискурс: межвузовский сб. науч. тр. — Рязань: Изд-во РГПУ, 1999. С. 12-15.

57. ГучинскаяН. О. Hermeneutica in nuce Текст.: очерк филологической герменевтики / Н. О. Гучинская. СПб.: Церковь и культура, 2002. — 122 с.

58. Дандис А. Структурная типология индейских сказок Северной Америки Текст. / А. Дандис // Зарубежные исследования по семиотике фольклора / сост. Е. М. Мелетинский и С. Ю. Неклюдов. М.: Наука, 1965. - С. 184-193.

59. Дейк ван Т. А. Язык. Познание. Коммуникация: сборник работ Текст. / Т. А. ван Дейк. -М.: Прогресс, 1989. 310 с.

60. Демьянков В. 3. Англо-русские термины в прикладной лингвистике и автоматической переработке текста Текст. / В. 3. Демьянков // Всесоюзный центр переводов: тетради новых терминов, 9. М.: ВЦП, 1982. - Вып. 2. -288 с.

61. Демьянков В. 3. «Событие» в семантике, прагматике и в координатах интерпретации текста Текст. / В. 3. Демьянков // ИАНСЛЯ. Том 42. - № 4. -1983.-С. 320-329.

62. Демьянков В. 3. Общая теория интерпретации и ее приложение к критическому анализу метаязыка американской лингвистики 1970-80-х гг. Текст.: автореф. дис. . д-ра. филол. наук / В. 3. Демьянков. -М., 1985. — 32 с.

63. Долинин К. А. Интерпретация текста Текст. / К. А. Долинин. М.: Просвещение, 1985.-288 с.

64. Долинин К. А. Текст и произведение Текст. / К. А. Долинин // Русский текст: Российско-американский журнал по русской филологии. СПб.-Lawrence (KS, USA), 1994. - № 2. - С. 7-17.

65. Дранов А. В. Рецептивная эстетика Текст. / А. В. Дранов // Терминология современного зарубежного литературоведения (Страны Западной Европы и США): справочник. Вып. 1. -М.: ИНИОН, 1992(а). - Вып. 1. - С. 144-156.

66. Дранов А. В. Эстетический опыт Текст. / А. В. Дранов // Терминология современного зарубежного литературоведения (Страны Западной Европы и США): справочник.-М.: ИНИОН, 1992(Ь). Вып. 1.-С. 191-195.

67. Дымарский М. Я. Проблемы текстообразования и художественный текст. На материале русской прозы XIX и XX веков Текст. / М. Я. Дымарский. — М.-.УРСС, 2001.-328 с.

68. Еврипид. Трагедии Текст.: в 2 т. / Еврипид; пер. [с древнегреч.] И. Анен-ского / подгот. М. JI. Гаспаров, В. Н. Ярхо. М.: Ладомир; Наука, 1999. -Т. 1.-645 с.

69. Еврипид. Трагедии Текст.: в 2 т. / Еврипид; пер. [с древнегреч.] И. Анен-ского / подгот. М. Л. Гаспаров, В. Н. Ярхо. М.: Ладомир; Наука, 1999. -Т. 2.-701 с.

70. Дюбуа Ж., Эделин Ф., Клинкенберг Ж.-М. и др. Общая риторика Текст. / Ж. Дюбуа, Ф. Эделин, Ж.-М. Клинкенберг и др. М.: КомКнига, 2006. -360 с.

71. Женетт Ж. Границы повествовательности Текст. / Ж. Женетт // Женетт Ж. Фигуры / Ж. Женетт. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998(а). - Т. 1. — С. 283-299.

72. Женетт Ж. Правдоподобие и мотивация Текст. / Ж. Женетт // Женетт Ж. Фигуры / Ж. Женетт. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998(b). - Т. 1. -С. 299-321.

73. Женетт Ж. Фигуры III: Повествовательный дискурс Текст. / Ж. Женетт // Женетт Ж. Фигуры / Ж. Женетт. — М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998(с). -Т. 2. С. 59-280.

74. Женетт Ж. Вымысел и слог (Fictio et dictió) Текст. / Ж. Женетт // Женетт Ж. Фигуры / Ж. Женетт. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998(d). - Т. 2. -С. 341-451.

75. Жирмунский В. М. Введение в литературоведение Текст.: курс лекций / В. М. Жирмунский. М.: Едиториал УРСС, 2004. - 464 с.

76. Жирмунский В. М. Задачи поэтики Текст. / В.М.Жирмунский // Жирмунский В. М. Вопросы теории литературы: Статьи 1916-1926 / В. М. Жирмунский. Л.: Academia, 1928. - С. 17-88.

77. Залевская А. А. Понимание текста: психолингвистический подход Текст. / А. А. Залевская. Калинин: Изд-во КГУ, 1988. - 95 с.

78. Залевская А. А. Введение в психолингвистику Текст. / А. А. Залевская. -М.: Изд-во РГГУ, 1999. 381 с.

79. Залевская А. А. Текст и его понимание Текст. / А. А. Залевская. — Тверь: Изд-во ТГУ, 2001.-177 с.

80. Зименкова (Андреева) В. А. Способы выражения внутренней речи персонажей в художественном тексте (на материале прозы ГДР, ФРГ и Австрии) Текст.: дис. . канд. филол. наук: 10.02.04 / В. А. Зименкова (Андреева). — Л., 1989.-182 с.

81. Ильин И. П. Деконструкция. Децентрация Текст. / И. П. Ильин // Терминология современного зарубежного литературоведения (Страны Западной Европы и США): справочник. М.: ИНИОН, 1992(a). - Вып. 1. - С. 42-49.

82. Ильин И. П. Дискурс Текст. / И. П. Ильин // Терминология современного зарубежного литературоведения (Страны Западной Европы и США): справочник. -М.: ИНИОН, 1992(b). Вып. 1. - С. 49-50.

83. Ильин И. П. Нарратор. Нарративная типология. Нарратология Текст. / И. П. Ильин // Терминология современного зарубежного литературоведения (Страны Западной Европы и США): справочник. М.: ИНИОН, 1992(c). -Вып. 1.-С. 68-91.

84. Ильин И. П. Персонаж. Повествовательные инстанции. Повествовательные уровни Текст. / И. П. Ильин // Терминология современного зарубежного литературоведения (Страны Западной Европы и США): справочник. М.: ИНИОН, 1992(d). - Вып. 1.-С. 111-119.

85. Караулов Ю. Н. От грамматики текста к когнитивной теории дискурса: вступительная статья Текст. / Ю. Н. Караулов // Т. А. ван Дейк. Язык. Познание. Коммуникация. М.: Прогресс, 1989. - С. 511.

86. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность Текст. / Ю. Н. Караулов. М.: КомКнига, 2006. — 264 с.

87. Кассирер Э. Философия символических форм Текст.: в 3 т. / пер. с нем. С. А. Ромко / Э. Кассирер. СПб.: Университетская книга, 2002. - Т. 2: Мифологическое мышление. — 280 с.

88. Кибрик А. А. Анализ дискурса в когнитивной перспективе Текст.: дис. в виде доклада . д-ра филол. наук / А. А. Кибрик. — М., 2003. — 90 с.

89. Кибрик А. Е. Типология средств оформления анафорических связей Текст.: автореферат дис. . канд. филол. наук / А. Е. Кибрик. М., 1988. -20 с.

90. Клюканов И. Э. Динамика межкультурного общения: системно-семиотическое исследование Текст. / И. Э. Клюканов. — Тверь: Б.и., 1998. — 99 с.

91. Клюканов И. Э. Динамика межкультурного общения: к построению нового концептуального аппарата Текст.: автореф. дис. . д-ра филол. наук / И. Э. Клюканов. Саратов: Изд-во Тверск. гос. ун-та, 1999. - 42 с.

92. Кожевникова Кв. Об аспектах связности в тексте как целом Текст. / Кв. Кожевникова // Синтаксис текста: сб. ст. / отв. ред. Г. А. Золотова. М.: Наука, 1979. - С. 49-67.

93. Кожевникова Н. А. О типах повествования в советской прозе Текст. / Ы. А. Кожевникова // Вопросы языка современной русской художественной литературы. Проза. М.: Наука, 1971. - С. 97-163.

94. Кожевникова Н. А. О соотношении типов повествования в художественных текстах Текст. / Н. А. Кожевникова // Вопросы языкознания. —1985. -№4. -С. 104-114.

95. Кожевникова Н. А. Типы повествования в русской литературе XIX-XX вв. Текст. / Рос. АН, Ин-т рус.яз. / Н. А. Кожевникова М.: ИРЯ, 1994. - 333, [2] с.

96. Кожинов В. В. Сюжет, фабула, композиция Текст. / В. В. Кожинов // Теория литературы: в 3 т.- М.: Наука, 1964. Т. 2: Роды и жанры литературы. - С. 408-484.

97. Кожинов В. В. Художественная речь как форма искусства слова Текст. / В. В. Кожинов // Теория литературы: в 3 т. М.: Наука, 1965. - Т. 3: Стиль. Произведение. Литературное развитие — С. 224.

98. Корман Б. О. Изучение текста художественного произведения Текст. / Б. О. Корман. М.: Просвещение, 1972. — 110 с.

99. Корман Б. О. Чужое сознание в лирике и проблема субъектной организации реалистического произведения Текст. / Б. О. Корман // Известия Академии наук. Отделение литературы и языка. —1973 — Т. 32. С. 209-222.

100. Красина Е. А. Дискурс, высказывание, речевой акт Текст. / Е. А. Красина // Филология и культура: материалы Ш-ей науч. конф. 16-18 мая 2001г. / отв. ред. Н. Н. Болдырев. — Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2001. -Ч. 1.-С. 19-25.

101. КубряковаЕ. С. и др. Человеческий фактор в языке: Язык и порождение речи Текст. /Е. С. Кубрякова и др. — М.: Наука, 1991. 240 с.

102. КубряковаЕ. С., Александрова О. В. Виды пространств текста и дискурса Текст. / Е. С. Кубрякова, О. В. Александрова // Категоризация мира: пространство и время. М.: Изд-во «Диалог-МГУ», 1997. - С. 15-26.

103. КубряковаЕ. С. О термине «дискурс» и стоящей за ним структуре знаний Текст. / Е. С. Кубрякова // Язык. Личность. Текст: сб. ст. к 70-летию Т. М. Николаевой. — М.: Языки славянских культур, 2005. — С. 23-33.

104. Кун Н. А. Мифы и легенды древней Греции Текст. / Н. А. Кун. — М.: ACT; СПб.: Полигон, 2005.-479, 1. с.

105. Кусько Е. Я. Несобственно-прямая речь в современной немецкой литературе Текст.: дис. . д-ра филол. наук: 10.02.04 / Е. Я. Кусько. Львов,1979.-400 с.

106. Кухаренко В. А. Интерпретация текста: учебное пособие для студентов Текст. / В. А. Кухаренко. М.: Просвещение, 1988. - 192 с.

107. Ларетта А. Кто убил герцогиню Альба, или Волаверунт Текст.: роман / А. Ларетта; пер. с исп. Ю. Ванников. СПб.: Азбука-классика, 2004. — 288 с.

108. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление Текст. / Л. Леви-Брюль. Л.: Атеист, 1930. - 337 с.

109. Леви-Строс К. Первоюытное мышление Текст. / пер., вступ. ст. и примеч. А. Б. Островского / К. Леви-Строс. М.: Республика, 1994. — 382 с.

110. Лейдерман Н. Л. К определению сущности категории «жанр» / Н. Л. Лейдерман Текст. // Жанр и композиция литературного произведения: межвузовский сб. ст. Калининград, 1976. — Вып. II. — С. 3-13.

111. Лейдерман Н. Л. Движение времени и законы жанра Текст. / Н. Л. Лейдерман. Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во , 1982. - 256 с.

112. Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм Текст.: очерки исторической поэтики / М. Н. Липовецкий. — Екатеринбург: Уральск, гос. пед. ун-т, 1997.- 317 с.

113. Лисовский С. Ф. Политическая реклама Текст. / С. Ф. Лисовский. — М. Маркетинг, 2000. 253 с.

114. Литературные манифесты западноевропейских романтиков: собрание текстов Текст. / вступ. ст. и общ. ред. А. С. Дмитриева. М.: Изд-во МГУ,1980.-638 с.

115. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство Текст. / А. Ф. Лосев. М.: Искусство, 1976. - 367 с.

116. Лотман Ю. М. Искусствознание и «точные методы» в современных зарубежных исследованиях Текст. / Ю. М. Лотман // Семиотика и искусство-метрия. М.: Мир, 1972. - С. 5-23.

117. Лотман Ю. М. Семиотика культуры и понятие текста Текст. / Ю. М. Лотман // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: антология. -М.: Academia, 1997. С. 200-205.

118. Лотман Ю. М. Структура художественного текста Текст. / Ю. М. Лотман // Лотман Ю. М. Об искусстве / Ю. М. Лотман. СПб.: «Искусство - СПб», 1998. - С. 14-285.

119. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров Текст. / Ю. М. Лотман // Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб.: «Искусство - СПб», 2004. - С. 150-390.

120. Лурия А. Р. Речь и мышление: материалы к курсу общей психологии Текст. / А. Р. Лурия. М.: Изд-во МГУ, 1975. - 120 с.

121. Ман П. де. Слепота и прозрение Текст. / П. де Ман. — СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2002. — 256 с.

122. МаркевичГ. Основные проблемы науки о литературе Текст. / Г. Маркевич; пер. с польск. М.: Прогресс, 1980. - 374 с.

123. Маркович В. М. И. С. Тургенев и русский реалистический роман XIX в. (30-50-ые г.г.) Текст. / В. М. Маркович. Л.: Изд-во МГУ, 1982. - 208 с.

124. Маяцкий М. А. Деконструкция Текст. / М. А. Маяцкий // Современная западная философия: словарь / сост. В. С. Малахов, В. П. Филатов. М.: Политиздат, 1991. - С. 87-88.

125. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа Текст. / Е. М. Мелетинский. М.: Наука, 1976.-407 с.

126. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах Текст. / Е. М. Мелетинский. М.: Изд-во РГГУ, 1994. - 134 с.

127. Милевская Т. В. Грамматика дискурса Текст. / Т. В. Милевская. Ростов-на-Дону: Изд-во РГУ, 2003. - 312 с.

128. Можейко М. А. Становление теории нелинейных динамик в современной культуре: сравнительный анализ синергетической и постмодернистских парадигм Текст. / М. А. Можейко. — Смоленск: Изд-во СГПУ, 2004. 238 с.

129. Москальская О. И. Грамматика текста Текст. / О. И. Москальская. -М.: Высшая школа, 1981.- 183 с.

130. Москальчук Г. Г. Структурная организация и самоорганизация текста Текст. / Г. Г. Москальчук. Барнаул: Изд-во Алтайского гос. ун-та, 1998. -240 с.

131. Москальчук Г. Г. Структура текста как синергетический процесс Текст.: автореф. дис. . д-ра филол. наук / Г. Г. Москальчук. Барнаул: Алтайский гос. ун-т, 1999. - 43 с.

132. МышкинаН. Л. Внутренняя жизнь текста: Механизмы, формы, характеристики Текст. / Н. Л. Мышкина. Пермь: Пермский гос. ун-т, 1998. -152 с.

133. Нечаева О. А. Функционально-смысловые типы речи (описание, повествование, рассуждение) Текст. / О. А. Нечаева. — Улан-Удэ: Буряткнигоиз-дат, 1974.-261 с.

134. Нечаева О. А. Функционально-смысловые типы речи (описание, повествование, рассуждение) Текст.: автореф. дисс. . д-ра филол. наук / О. А. Нечаева. М., 1975. - 45 с.

135. Никитин М. В. Основы лингвистической теории значения Текст. / М. В. Никитин. — М.: Высшая школа, 1988. 165 с.

136. Никитин М. В. О тождествах с когнитивных позиций Электронный ресурс. / М. В. Никитин // Материалы конференции «Англистика в XXI веке». СПб., 2002.http://www.phil.pu.ru/depts/02/anglistikaXXI 01/43.htm (11.04.07)

137. Никитин М. В. Основания когнитивной семантики Текст.: учебное пособие / М. В. Никитин. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И.Герцена, 2003. - 277 с.

138. Николаева T. M. Лингвистика текста: Современное состояние и перспективы Текст. / Т. М. Николаева // Новое в зарубежной лингвистике. — М.: Прогресс, 1978. Вып. 18: Лингвистика текста. — С. 5-39.

139. НюбинаЛ. М. Воспоминание и текст Текст. / Л. М. Нюбина. Смоленск: Изд-во СГПИ, 2000. - 160 с.

140. НюбинаЛ. М. Интерпретация текста как интерсубъективная коммуникация автора и читателя Текст. / Л. М. Нюбина // Художественный текст и текст в массовых коммуникациях: материалы международной науч. конф. / СГПУ Смоленск, 2005. - Ч. 2. - С. 5-12.

141. Одинцов В. В. Стилистика текста Текст. / В. В. Одинцов. М.: Едито-риал УРСС, 2004. - 264 с.

142. Остин Дж. Чужое сознание Текст. / Дж. Остин // Философия, логика, язык: сб. ст. М.: Прогресс, 1987. - С. 48-95.

143. Остин Дж. Избранное: Как производить действия при помощи слов. Смысл и сенсибилии Текст. / Дж. Остин. — М.: Идея-Пресс: Дом. интеллект, кн., 1999.-329 с.

144. Падучева Е. В. Метафора и ее родственники Текст. / Е. В. Падучева // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: сб. ст. в честь Н. Д. Арутюновой. / отв. редактор Ю. Д. Апресян. М.: Языки славянской культуры, 2004. - С. 187-203.

145. Падучева Е. В. Семантические исследования: Семантика времени и вида в русском языке: Семантика нарратива Текст. / Е. В. Падучева. — М.: Шк. "Языки русской культуры", 1996. — 464 с.

146. Пищальникова В. А. Психопоэтика Текст. / В. А. Пищальникова. -Барнаул: Изд-во Алтайского гос. ун-та, 1999. 176 с.

147. Потебня А. А. Слово и миф Текст. / А. А. Потебня. М.: Правда, 1989. - 622 с.

148. Провоторов В. И. Очерки по жанровой стилистике текста (на материале немецкого языка) Текст.: учеб. пособие / В. И. Провоторов. — М.: НВИ-Тезаурус, 2003. 140 с.

149. Пропп В. Я. Морфология сказки Текст. / В.Я.Пропп. М.: Наука, 1969.-168 с.

150. Пропп В. Я. Фольклор и действительность Текст.: избр. ст. / В. Я. Пропп М.: Наука, 1976. - 325 с.

151. Путилов Б. Н. Веселовский и проблемы фольклорного мотива Текст. / Б. Н. Путилов // Наследие Александра Веселовского: исследования и материалы / отв. Ред. П. Р. Заборов / Рос. API, Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом). — СПб.: Наука, 1992. С. 74-85.

152. РозинВ.М. Что такое событие (анализ условий философского дискурса) Текст. / В. М. Розин // Событие и смысл: синергетический опыт языка / ред. Л. П. Киященко, П. Д. Тищенко. М.: ИФРАН. - С. 266-279.

153. РубертИ. Б. Текст и дискурс: к определению понятий Текст. / И. Б. Руберт // Текст и дискурс. Проблемы экономического дискурса: сб. науч. ст. / СПбГУЭиФ СПб., 2001. - С. 23-38.

154. Руднев В. П. Введение в прагмасемантику «Винни Пуха» Текст. / В. П. Руднев // Винни Пух и философия обыденного языка: сб. М.: Аграф, 1994.-С. 9-47.

155. Руднев В. П. Прочь от реальности: исследования по философии текста Текст. / В. П. Руднев. М.: Аграф, 2000. - 432 с.

156. Руднев В. П. Энциклопедический словарь культуры XX века: ключевые понятия и тексты Текст. / В. П. Руднев. М.: Аграф, 2003. - 599 с.

157. Рымарь Н. Т. Соотношение лирического и эпического в современном западногерманском романе Текст.: автореф. дис. канд. филол. наук / Н. Т. Рымарь. М.: МГУ, 1979. - 24 с.

158. Рымарь Н. Т., Скобелев В. П. Теория автора и проблема художественной деятельности Текст. / Н. Т. Руднев, В. П. Скобелев. — Воронеж: Логос-Траст, 1994.-263 с.

159. Сакварелидзе Н. И. Структурно-композиционные формы изображения художественно-трансформированной внутренней речи (на материале английской и американской литературы XX века) Текст.: дис. . канд. Филолю наук. / Н. И. Сакварелидзе. — Тбилиси, 1975. 215 с.

160. Сахарный Л. В. Тема-рематическая структура текста: основные понятия Текст. / Л. В. Сахарный // Язык и речевая деятельность / гл. редактор В. Б. Касевич. -СПб.: Изд-во СПбГУ, 1998. Т. 1. - С. 7-16.

161. Сенека Луций Анней. Трагедии Текст. / Луций Аней Сенека; пер. с ла-тин. С. Ошерова / коммент. Е. Рабинович. М.: Искусство, 1991. - 494, [2] с.

162. Серио П. Как читают тексты во Франции Текст. / П. Серио // Квадратура смысла: французская школа анализа дискурса. М.: ОАО ИГ Прогресс, 1999.-С. 12-54.

163. Серио П. Анализ дискурса во Французской школе: дискурс и интердискурс Текст. / П. Серио // Семиотика: антология / сост. Ю. С. Степанов. -М., 2001.-С. 549-562.

164. Серль Дж. Косвенные речевые акты Текст. / Дж. Серль // Новое в зарубежной лингвистике. — М.: Прогресс, 1986. - Вып. 17: Теория речевых актов.-С. 170-194.

165. Серль Дж. Природа Интенциальных состояний Текст. / Дж. Серль // Философия, логика, язык: сб. ст. М: Прогресс, 1987. - С. 96-126.

166. Силантьев И. В. Семантическая структура повествовательного мотива Текст. / И. В. Силантьев // Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы / под ред. Т. И. Печерской — Новосибирск: Новосиб. изд-во

167. СО РАН, 1999. Вып. 3: Литературное произведение - сюжет и мотив. — С. 10-28.

168. Силантьев И. В. Поэтика мотива Текст. / И. В. Силантьев. М.: Языки славянской культуры, 2004. — 296 с.

169. Сильман Т. И. Проблемы синтаксической стилистики (на материале немецкой прозы) Текст. / Т. И. Сильман. Л.: Просвещение, 1967. - 152 с.

170. Сильман Т. И. Структура абзаца и принципы его развертывания в художественном тексте Текст. / Т. И. Сильман // Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских языков. Л.: Наука, 1975. -С. 208-216.

171. Смирнов И. П. Диахронические трансформации литературных жанров и мотивов Текст. / И. П. Смирнов // Wiener slawistischer Almanach / И. П. Смирнов. Wien, 1981. - Sonderbd. 4. - 262 с.

172. Соколов А. Н. Внутренняя речь и мышление Текст. / А. Н. Соколов. — М.: Просвещение, 1968.-248 с.

173. СолганикГ. Я. Синтаксическая стилистика (Сложное синтаксическое целое) Текст. / Г. Я. Солганик. — М.: Высшая школа, 1973. — 214 с.

174. Соловьев Вл. С. Общий смысл искусства Текст. / Вл. С. Соловьев // Соловьев Вл. С. Сочинения: в 2 т. / Вл. С. Соловьев 2-е изд. - М.: Мысль, 1988.-Т. 2.-С. 390-404.

175. Сорокин Ю. А. Психолингвистические аспекты изучения текста Текст. / отв. ред. А. И. Новиков / Ю. А. Сорокин. М.: Наука, 1985. - 168 с.

176. Сорокин Ю. А. Текст и его изучение с помощью лингвистических и психолингвистических методик Текст. / Ю. А. Сорокин // Введение в психолингвистику: текст лекций. М., 1991. — Т. 2 — С. 30-56.

177. Сорокин Ю. А. Психонарративика и психопоэтика Текст. / Ю. А. Сорокин // Пищальникова В. А., Сорокин Ю. А. Введение в психопоэтику / В. А. Пищальникова, Ю. А. Сорокин. Барнаул: Изд-во Алтайск. гос. ун-та, 1993.-С. 128-132.

178. Сорокин Ю. А. Введение в этнопсихолингвистику Текст. / Ю. А. Сорокин. Ульяновск: Изд-во Ульяновск, гос. ун-та, 1998. - с.

179. Софокл. Трагедии Текст. / Софокл; пер. с древнегреч./ вступ. ст.

180. B. Ярхо; коммент. Ф. Петровского, В. Ярхо. М.: ACT; Харьков: Фолио, 2000.-619, 2. с.

181. Степанов С. П. Речь повествователя и речь персонажей в поздних рассказах Чехова Текст.: автореф. дис. . канд. филол. наук / С. П. Степанов. — СПб, 1993.-20 с.

182. Степанов Ю. С. Альтернативный мир. Дискурс. Факт и принцип причинности Текст. / Ю. С. Степанов // Язык и наука конца 20 в. М.: Изд-во РГГУ, 1995.-С. 35-73.

183. Степанов Ю. С. О красоте текста Текст. / Ю. С. Степанов // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: сб. статей в честь Н. Д. Арутюновой. / отв. редактор Ю. Д. Апресян. М.: Языки славянской культуры, 2004. —1. C. 509-513.

184. Стернин И. А. Проблемы анализа структуры значения слова Текст. / И. А. Стернин. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1979. - 156 с.

185. Стернин И. А. Лексическое значение слова в речи Текст. / И. А. Стернин. -Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1985. — 170 с.

186. Тамарченко Н. Д. Типология реалистического романа Текст. / Н. Д. Тамарченко. — Красноярск: Изд. Красноярск, ун-та, 1988. 195 с.

187. Тимофеева 3. М. Комбинаторная авторская игра как способ декодирования невозможных фикциональных миров постмодернизма Текст. / 3. М. Тимофеева // Интерпретация. Понимание. Перевод: сб. научных статей. СПб: Изд-во СПбГУЭиФ, 2005(2). - С. 171-189.

188. Тодоров Цв. Поэтика Текст. / Цв. Тодоров // Структурализм «за» и «против». М.,: Прогресс, 1975. - С. 37-113.

189. Тодоров Цв. Грамматика повествовательного текста Текст. / Цв. Тодоров // Новое в зарубежной лингвистике. — М.: Прогресс, 1978. -Вып. 18: Лингвистика текста. С. 450-463.

190. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика Текст. / Б. В. Тома-шевский. М.: Аспект Пресс, 1996. - 334 с.

191. Топорков А. Л. Теория мифа в русской филологической науке Текст.: автореф. дис. . д-ра филол. наук / А. Л. Топорков. — М., 1998. — 34 с.

192. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: исследования в области мифопоэтического Текст. / В. Н. Топоров. — М.: Прогресс. Культура, Б.г., 1994.-624 с.

193. ТураеваЗ. Я. Категория времени. Время грамматическое и время художественное Текст. / 3. Я. Тураева. — М.: Высш. шк., 1979. 219 с.

194. Тураева 3. Я. Лингвистика текста (Текст: структура и семантика) Текст. / 3. Я. Тураева. М.: Просвещение, 1986. - 127 с.

195. Тынянов Ю. М. Поэтика. История литературы. Кино Текст. / Ю. М. Тынянов. -М.: Наука, 1977. 574 с.

196. Тюпа В. И. Художественность литературного произведения. Вопросы типологии Текст. / В. И. Тюпа. Красноярск: Изд-во Красноярск, ун-та, 1987.-224 с.

197. Тюпа В. И. К новой парадигме литературоведческого знания Текст. / В. И. Тюпа // Эстетический дискурс: семиотические исследования в области литературы: межвузовский сб. науч. тр. — Новосибирск: Изд-во Новосибирск, гос. пед. ин-та, 1991. — С. 4-16.

198. Тюпа В. И. Тезисы к проекту словаря мотивов Электронный ресурс. / В. И. Тюпа // Дискурс 2' 96. - Новосибирск, 1996. - С. 52-55.

199. URL: http://www.nsu.ru/education/virtual/discourse210.htm (Режим доступа свободный. Яз. рус.).

200. Тюпа В. И. Аналитика художественного (Введение в литературоведческий анализ) Текст. / В. И. Тюпа. М.: Лабиринт, 2001(а). — 192 с.

201. Тюпа В. И. Нарратология как аналитика повествовательного дискурса («Архиерей» А. П. Чехова) Текст. / В. И. Тюпа. Тверь: Изд-во Тверского государственного университета, 2001(Ь). - 58 с.

202. Тюпа В. И. Анализ художественного текста Текст. / В. И. Тюпа. М.: Академия, 2006. - 336 с.

203. Тюпа В. И., Фуксон Л. Ю., Дарвин М. Н. Литературное произведение: Проблемы теории и анализа Текст. / В. И. Тюпа, Л. Ю. Фуксон, М. Н. Дарвин. Кемерово: Кузбасвузиздат, 1997. - Вып. 1.-165, [2] с.

204. Успенский Б. А. Поэтика композиции Текст. / Б.А.Успенский. -СПб.: Азбука, 2000. 348 с.

205. Филиппов В. С. Текст: на все четыре стороны Текст. / В. С. Филиппов // Чествуя филолога (К 75-летию Ф. А. Литвина. Орел, 2002. - С. 66-74.

206. Филиппов К. А. Лингвистика текста: курс лекций Текст. / К.А.Филиппов. СПб: Изд-во СПбГУ, 2003. - 334 с.

207. Филлипс Л., Иоргенсен М. В. Дискурс-анализ. Теория и метод Текст. / Л. Филлипс, М. В. Иоргенсен. Харьков: Изд-во Гуманитарный Центр, 2004. -416 с.

208. ФрегеГ. Мысль: Логическое исследование Текст. / Г. Фреге // Философия, логика, язык: сб. ст. М: Прогресс, 1987. - С. 18-47.

209. Фрезер Дж. Дж. Золотая ветвь Текст. / Дж. Дж. Фрезер. — М.: Политиздат, 1986.-702 с.

210. Фрейд 3. Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии = Totem und Tabu Текст. / 3. Фрейд. — СПб.: Алетейя, 1997. 222 с.

211. Фрейденберг О. М. Миф и театр Текст. / О. М. Фрейденберг. М.: ГИТИС, 1988.- 131 с.

212. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра: Период античной литературы Текст. / О. М. Фрейденберг. — М.: Лабиринт, 1997. — 445 с.

213. Фрейденберг О. М. Миф и литература древности / О. М. Фрейденберг. -М.: Издат. фирма «Восточная литература» РАН, 1998. — 800 с.

214. Фромм Э. Человеческая ситуация — ключ к гуманистическому психоанализу Текст. / Э. Фромм // Фромм Э. Искусство любить / пер. с англ.; под ред Д. А. Леонтьева. 2-е изд. — СПб.: Азбука-классика, 2005. - С. 11 -66.

215. Фуко М. Археология знания Текст. / перевод с фр. М. Б. Раковой,

216. A. Ю. Серебрянниковой, вступ. ст. А. С. Колесникова / М. Фуко. — СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», Университетская книга, 2004. 416 с.

217. Хазагеров Г. Г. Политическая риторика Текст. / Г. Г. Хазагеров. — М.: Николо-Медиа, 2002. — 313 с.

218. ХализевВ.Е. Теория литературы Текст.: учебник для студентов высших учебных заведений / В. Е. Хализев. Москва: Высш. шк., 2005. - 404, 1.с.

219. Халлидей М. А. К., Хасан Р. Когезия в английском языке Текст. / М. А. К. Халлидей, Р. Хасан // Исследования по теории текста: реф. сб. М.: ИНИОН, 1979.-С. 108-115.

220. Чернявская В. Е. Дискурс как объект лингвистических исследований Текст. / В. Е. Чернявская // Текст и дискурс. Проблемы экономического дискурса: сб. науч. ст. / СПбГУЭиФ СПб., 2001. - С. 11-22.

221. Чернявская В. Е. От анализа текста к анализу дискурса Текст. /

222. B. Е. Чернявская // Текст и дискурс: традиционный и когнитивно-функциональный аспекты исследования: сб. науч. ст. / под ред. Л. А. Манерко. Рязань: Изд-во Рязанск. гос. пед. ун-та им.С.А.Есенина, 2002. - С. 230-232.

223. Чернявская В. Е. Интертекстуальность и интердискурсивность Текст. / В. Е. Чернявская // Текст Дискурс - Стиль. Коммуникации в экономике: сб. науч. ст. - СПб.: Изд-во СПбГЭФ, 2003. - С. 23-42.

224. Чернявская В. Е. Дискурс власти и власть дискурса: проблемы речевого воздействия Текст. / В. Е. Чернявская. М.: Флинта: Наука, 2006. - 136 с.

225. Чумаков Ю. Н. Фуражка Сильвио Текст. / Ю. Н. Чумаков // Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы / Под ред. Е. К. Ромодановской. — Вып. 2: Сюжет и мотив в контексте традиции. Новосибирск: Новосиб. изд-во СО РАН, 1998. - С. 141-147.

226. ШабесВ.Я. Событие и текст Текст. / В. Я. Шабес. М.: Высш. шк., 1989.- 175 с.

227. Шендельс Е. И. Грамматические средства полифонии в тексте художественного произведения Текст. / Е. И. Шендельс // Лингвостилистические проблемы текста: сб. науч. тр. — М.: Изд-во МГПИИЯ им. М.Тореза, 1980. -Вып. 158.-С. 143-155.

228. Шкловский В. Б. Искусство как прием Текст. / В. Б. Шкловский // Шкловский В. Б. О теории прозы / В. Б. Шкловский. М.: Советский писатель, 1983(1).-С. 9-25.

229. Шкловский В. Б. Связь приемов сюжетосложения с общими приемами стиля Текст. // Шкловский В. Б. О теории прозы / В. Б. Шкловский. М.: Советский писатель, 1983(2). — С. 26-62.

230. ШмидВ. Нарратология Текст. / В. Шмид. М.: Языки славянской культуры, 2003. - 312 с.

231. Щирова И. А. Психологический текст: деталь и образ Текст. / И. А. Щирова. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2003. - 120 с.

232. Щирова И. А., Тураева 3. Я. Текст и интерпретация: взгляды, концепции, школы Текст. / И. А. Щирова, 3. Я. Тураева. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И.Герцена, 2005. - 156 с.

233. Щирова И. А., Гончарова Е. А. Текст в парадигмах современного гуманитарного знания Текст. / И. А. Щирова, Е. А. Гончарова. СПб.: Изд-во «Книжный дом», 2006. — 172 с

234. Эко У. Заметки на полях «Имени розы» Текст. / У. Эко // Иностранная литература. 1988. - № 10. - С. 88-104.

235. Эко У. Шесть прогулок в литературных лесах Текст. / У. Эко. — СПб.: «Симпозиум», 2003. 285 с.

236. Эко У. Роль читателя Текст. / У. Эко. — СПб.: «Симпозиум», 2005. -502 с.

237. Элиаде М. Космос и история Текст. / М. Элиаде. М.: Прогресс, 1987. -311 с.

238. Элиаде М. Аспекты мифа Текст. / М. Элиаде. М.: Инвест J11111, 1995. -238 с.

239. Эсхил. Орестея: Агамемнон. Плакальщицы. Эвмениды. Прикованный Прометей Текст. / Эсхил; пер. с древнегреч. Вяч. Иванова, А. Пиотровского / примеч. В. Н. Ярхо. — Калининград: Янтар. сказ, 2001. — 349, [2] с.

240. Юнг К. Г. Архетип и символ Текст. / К. Г. Юнг. — М.: Renaissance JV EWOSD, 1991.-299 с.

241. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика /Текст. Р. Якобсон // Структурализм «за» и «против». — М.,: Прогресс, 1975. — С. 193-230.

242. Якушева Г. В. Фауст в искушениях XX века = Faust in den russischen und ausländischen Literaturen Текст. / Г. В. Якушева. М.: Наука, 2005. -233 с.

243. Ярхо Б. И. Методология точного литературоведения (набросок плана) Текст. / Б. И. Ярхо, публ. М. Л. Гаспарова // Контекст-1983. М.: Наука, 1984.-С. 197-236.

244. AgricolaE. Semantische Relationen im Text und im System Text. / E. Agricola Halle (Saale): Max Niemeyer Verlag, 1975. - 128 S.

245. Anderegg J. Das Fiktionale und das Ästhetische Text. / J. Andregg // Poetik und Hermeneutik X. Funktionen des Fiktiven. — München, 1983(a). — S. 153-172.

246. Anderegg J. Zum Problem der Alltagsfunktion Text. / J. Andregg // Poetik und Hermeneutik X. Funktionen des Fiktiven. München, 1983(b). - S. 377-386.

247. Aristoteles. Poetik Text.: Griechisch/Deutsch / Aristoteles. Stuttgart: Philipp Reclam jun., 2001. - 181 S.

248. Beaugrande R.-A., Dressler W.U. Einführung in die Textlinuistik Text. / R.-A. Beaugrande, W. U. Dressler. Tübingen: Niemeyer, 1981. - [XIII], 290 S.

249. Booth W. C. The Rhetoric of Fiction Text. / W. C. Booth. Harmondworth [u.a.]: Penguin Books, 1987. - [XIX], 552 p.

250. Braunmüller К. Referenz und Pronominalisierung. Zu den Deiktika und ProFormen des Deutschen Text. / K. Braunmüller. Tübingen: Niemeyer, 1977. -[X], 212 S.

251. Brinker К. Linguistische Textanalyse Text.: Eine Einführung in Grundbegriffe und Methoden / K. Brinker. Berlin: Erich Schmidt, 2005. - 179 S.

252. Brück W. Nietzsche Electronic resource. — Wittgenstein Bachmann. Was Kunst kann / W. Brück. - Saarbrücken, 2000.

253. Режим доступа: http://www.phil.-uni-sb.de/projekte/kunst/recenseo/nwb 1 h.html„ свободный. Загл. с экрана. — Яз. нем.

254. Danes F. Functional Sentence Perspektive and Text Connectedness Text. / F. Danes // Text and Discourse Connectedness / Hrsg. von M.-E. Conte, J. S. Petöfi, E. Sözer. Amsterdam, 1989. - P. 23-32.

255. Dressler W. Einführung in die Textlinguistik Text. / W. Dressler. Tübingen: Niemeyer, 1973. - [VIII], 136 S.

256. Eckard R. Die Funktionen der Gebrauchstextsorten Text. / R. Eckart. Berlin-New York: Walter de Gruyter, 1993. - [XII], 339 S.

257. Eco U. Two Problems in Textual Iterpretation Text. / U. Eco // Reading Eco: An Antology. Bloomington & Indianapolis, 1997a. — P. 34-52.

258. Eco U. An Author and his Iterpreters Text. / U. Eco // Reading Eco: An Antology. — Bloomington & Indianapolis, 1997b. — P. 59-70.

259. Ehrhardt M. L. Christa Wolfs «Medea», eine Gestalt auf der Zeitengrenze Text. / M. L. Ehrhardt. Würzburg: Vrlg. Königshausen & Neumann GmbH, 2000.-57 S.

260. Fairclough N. Discourse and Social Change Text. / N. Fairclough. — Cambridge: Polity Press, 1992. 259 p.

261. Fleischer W., Michel G. Stilistik der deutschen Sprache Text. / W. Fleischer, G. Michel. Leipzig: Bibliographisches Institut, 1975. - 394 S.

262. Frey Chr. Das Subjekt als Objekt der Darstellung. Untersuchungen zur Bewußtseinsgestaltung fiktionalen Erzählens Text. / Chr. Frey. — Stuttgart: Akad. Verl. Hans-Dieter Heinz, 1983. 328 S.

263. Friedemann K. Die Rolle des Erzählers in der Epik Text. / K. Friedemann. Darmstadt, 1969. - [X], 245 S.

264. Friedmann N. Point of View in Fiction Text. / N. Friedmann // The Theory of the Novel /Ed. by Stevick Ph. N.Y., 1967.-P. 108-139.

265. Gadamer H. G. Wahrheit und Methode: Grundzüge einer philosophischen Hermeneutik Text. / H. G. Gadamer. Tübingen: J. С. B. Mohr, 1975. - 553 S.

266. Glinz H. Textanalyse und Verstehenstheorie Text. / H. Glinz. Wiesbaden: Akademische Verlagsgesellschaft, 1977. - Teil 1: Methodenbegründung, soziale Dimension, Wahrheitsfrage, acht ausgeführte Beispiele - 325 S.

267. Grauert W. Eine moderne Dissidentin. Zu Christa Wolfs Erzählung "Kas-sandra" Text. / W. Grauert // Diskussionen Deutsch 18 (1987). H. 97. - S. 423435.

268. Grundzüge der Literaturwissenschaft Text. / Hrsg. von H. L. Arnold, H. Detering. 4. Aufig. - München: DTV, 2001. - 804 S.

269. Gumbrecht H. U. Lebenswelt als Fiktion/Sprachspiele als Antifiktion Text. / H. U. Gumbrecht // Poetik und Hermeneutik X. Funktionen des Fiktiven. München, 1983.-S. 239-276.

270. Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns Text. / J. Habermas. — Frankfurt/Main: Suhrkamp, 1981.-534 S.

271. Hamburger K. Die Logik der Dichtung Text. / K. Hamburger. — Stuttgart: Ernst Klett Verl., 1957.-255 S.

272. Harweg R. Pronomina und Textkonstitution Text. / R. Harweg. München: Fink, 1968.-331 S.

273. Heinemann M., Heinemann W. Grundlagen der Textlinguistik: Interaktion, Text, Diskurs Text. / M. Heinemann, W. Heinemann. Tübingen: Niemeyer, 2002.-281 S.

274. HelblingB. Vernetzte Texte Text. / B. Helbling. Würzburg: Verlag Königshausen & Neumann Verlag (Reihe Literaturwiss., Bd. 138), 1995. - 181 S.

275. Flildesheim D. Ingeborg Bachmann: Todesbilder. Todessehnsucht und Sprachverlust in „Malina" und „Antigone" / D. Hildeheim. Berlin, 2000. - 191 S.

276. Isenberg H. Texttypen als Interaktionstypen Text. / H. Isenberg // Zeitschrift für Germanistik 5, 1984. S. 261-270.

277. Iser W. Der Akt des Lesens: Theorie ästhetischer Wirkung Text. / W. Iser.- München: Fink, 1976. 357 S.

278. Iser W. Akte des Fingierens. Oder: Was ist das Fiktive im fiktionalen Text Text. / W. Iser // Poetik und Hermeneutik X. Funktionen des Fiktiven. — München, 1983. -S. 121-152.

279. Janik D. Die Kommunikationsstruktur des Erzählwerks. Ein semiologisches Modell Text. / D. Janik. Bebenhausen: Rotsch, 1973. - 75 S.

280. Jauss H. R. Literaturgeschichte als Provokation Text. / H. R. Jauss. -Frankfurt / Main: Suhrkamp, 1970. 250 S.

281. Jung W. Poetik: Eine Einführung Text. / W. Jung. München: W.Fink, 2007.-296 S.

282. Kayser W. Entstehung und Krise des modernen Romans Text. / W. Kayser.- 4.Aufl. Stuttgart: Metzler, 1963. - 36 S.

283. Kerenyi K. Mythologie der Griechen Text.: 2 Bde / K. Kerenyi. — München: Klett-Cotta, 1997(a) . Bd. 1: Die Götter- und Menschheitsgeschichten. — 307 S.

284. Kerenyi K. Die Mythologie der Griechen Text.: 2 Bde / K. Kerenyi. -München: Stuttgart: Klett-Cotta, 1997(b). Bd. 2:. Die Heroen-Geschichten. -451 S.

285. Kittler F. Ein Erdbeben in Chile und Preußen Text. / F. Kittler // Positionen der Literaturwissenschaft: Acht Modellanalysen am Beispiel von Kleists «Das Erdbeben in Chile» / Hrsg. von D. E. Wellbery. München: Verl. C.Z.Beck, 1993.- S. 24-38.

286. Kreuzer H. Trivialliteratur als Forschungsproblem. Zur Kritik des deutschen Trivialromans seit der Aufklärung Text. / H. Kreuzer // Deutsche Vierteljahrschrift für Literatur und Geistesgeschichte 41, 1967. — S. 173-191.

287. Laclau E., Mouffe C. Hegemony & Socialist Strategy. Towards a Radical Democratic Politics Text. I E. Laclau, C. Mouffe. London: Verso, 1994. -197 p.

288. Lejeune Ph. Der autobiographische Pakt Text. / Ph. Lejeune. Frankfort/Main: Suhrkamp, 1994.-431 S.

289. Lerch E. Ursprung und Bedeutung der sog. „erlebten Rede" (Rede als Tatsache) Text. / E. Lerch // Germanisch-romanische Monatsschrift. 1928. - XVI. — S. 459-478.

290. LindhoffL. Einführung in die feministische Literaturtheorie Text. / L. Lindhoff. Stuttgart: Metzler, 1995. - 192 S.

291. LinkJ. Literaturanalyse als Interdiskurs Text. / J.Link // Diskurstheorien und Literaturwissenschaft. — Frankfurt/Main: Suhrkamp, 1988. S. 284-307.

292. LinkJ., Link-HeerU. Diskurs/Interdiskurs und Literaturanalyse Text. / J. Link, U. Link-Heer // Philologische Grundbegriffe. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1990. - S. 88-99.

293. Link J. Literatursemiotik Text. / J. Janik // Literaturwissenschaft: Ein Grundkurs Hamburg: Rowohlt TBV, 2000. - S. 15-30.

294. Lubbock P. The Craft of Fiction Text. / P. Lubbock. N. Y.: Viking press., 1957.-274 p.

295. Maas U. „Als der Geist der Gemeinschaft eine Sprache fand": Sprache im Nationalsozialismus. Versuch einer historischen Argumentationsanalyse Text. / U. Maas. Opladen: Westdt. Verl., 1984. - 261 S.

296. Mahne N. Transmediale Erzähltheorie: Eine Einführung Text. / N. Mahne.- Göttingen: Vandehoek & Ruprecht, 2007. 143 S.

297. Martinez M. Dialogizität, Intertextualität, Gedächnis Text. / M. Martinez // Grundzüge der Literaturwissenschaft / Hrsg. L. Arnold und H. Detering. München: DTV. - S. 430-446.

298. Martinez M., Scheffel M. Einfuhrung in die Erzähltheorie Text. / M. Martinez, M. Scheffel. München: C.H.Beck Verl., 2002. - 198 S.

299. Mayer F. Potenzierte Fremdheit: Medea — die wilde Frau. Betrachtungen zu Christa Wolfs Roman «Medea. Stimmen» Text. / F. Mayer // literatur für leser. -FI. 2. — 1997. S. 85-94.

300. Morris Ch. Types of Discours Text. // Morris Ch. Writings on the General Theory Signs / Ch. Morris. Moutou: Hie Hague, 1971. - P. 120-142.

301. Mythos Troja: Ausstellung in den Antikensammlungen und der Glyptothek 19.Juli2006-Ende 2007 Text und Grafik. / Texte von V. Brinkmann, B. Knauß, S. Lorenz u.a. München, 2006. - 448 S.

302. Neiss E. Struktur und Thematik der traditionellen und der modernen Erzählkunst Text. / E. Neiss. Padeborn: Ferdinand Schöning Verl., 1965. - 101 S.

303. Neubert A. Die Stilform der „erlebten Rede" im neueren englischen Roman Text. / A. Neubert. Halle/Saale: Niemeyer, 1957. - 179 S.

304. Petersen J. H. Erzählsysteme: eine Poetik epischer Texte Text. / J. H. Petersen. Stuttgart; Weimar: Metzler, 1993. - 200 S.

305. Poethik: Essays über I. Bachmann, H. Boll u.a. Text. / Hrsg. von H. D. Schlosser und H. D. Zimmermann. Frankfurt/Main: Altenäum, 1988. -307 S.

306. Positionen der Literaturwissenschaft: Acht Modellanalysen am Beispiel von Kleists Das Erdbeben in Chile / Hrsg. D. E. Wellbery. — München: C. Z. Beck, 1993.-192 S.

307. Potter J., Wetherell M. Discourse and Social Psyhology Text. / J. Potter, M. Wetherell. London: Sage, 1996. -216 p.

308. Riesel E., Schendels E. Deutsche Stilistik Text. / E. Riesel, E. Schendels. — Moskau: Verlag Hochschule, 1975. 316 S.

309. Roser B. Mythenbehandlung und Kompositionstechnik in Christa Wolfs «Medea. Stimmen» Text. / B. Roser. Frankfurt/Main: Peter Lang Europäischer Verlag der Wissenschaften, 2000. - 141 S.

310. Rühling L. Fiktionalität und Poetizität Text. / L. Rühling // Grundzüge der Literaturwissenschaft / Hrsg. H. L. Arnold, H. Detering. 4. Aufig. — München: DTV, 2001. -S. 25-51.

311. Sandig В. Textlinguistik des Deutschen Text. / B. Sandig. Berlin: de Gruyter, 2006. - [XIII], 584 S.

312. Scheffel M. Formen selbstreflexiven Erzählens (Eine Typologie und sechs exemplarische Analysen) Text. / M, Scheffel. — Tübingen: Niemeyer, 1997. -[YI], 285 S.

313. Schmidt S. J. Texttheorie. Probleme einer Linguistik der sprachlichen Kommunikation Text. / S. J. Schmidt. München: Fink, 1973. - 184 S.

314. SchmidtW. u.a. Funktionalkommunikative Sprachbeschreibung: Theoretisch-methodische Grundlegung Text. / W. Schmidt u.a. — Leipzig: Biblogr. Inst., 1981.-276 S.

315. Schoeller W. Die „erlebte Rede" im Deutschen Text. / W. Schoeller // Jahrbuch der philosophischen Fakultät der Universität Köln, 1928. S. 78-99.

316. Schönau W. Einführung in die psychonalytische Literaturwissenschaft Text. / W. Schönau. Stuttgart: J. B. Metzlersche Verlagsbuchhandlung, 1991. -235 S.

317. SilmanT. I. Stilanalysen Text.: Пособие по стилистическому анализу немецкой художественной литературы / Т. I. Silman. — Д.: Просвещение, 1969.-328 с.

318. Stanzel F. К. Typische Formen des Romans Text. / F. K.Stanzel. — Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1965. — 78 S.

319. Stanzel F. K. Linguistische und literarische Aspekte des erzählenden Diskurses Text. / F. K. Stanzel. — Wien: Verl. der Österr. Akademie der Wiss., 1984. -35 S.

320. Stempel W.-D. Gibt es Textsorten? Text. / W.-D.Stempel // Textsorten / Hrsg. E. Gülich, W. Raible. Frankfurt/Main, 1972. - S. 175-182.

321. Stempel W.-D. Fiktion in konversationellen Erzählungen Text. / W.-D. Stempel // Poetik und Hermeneutik X. Funktionen des Fiktiven. — München: Fink, 1983.-S. 331-356.

322. Stephanl. Musen & Medusen Text. / I. Stephan. Köln [u. a.]: Böhlau, 1997.-269 S.

323. Stierle K.-H. Der Gebrauch der Negation in fiktionalen Texten Text. / K.-H. Stierle // Poetik und Hermeneutik VI. Positionen der Negativität. München: Fink, 1975.-S. 235-262.

324. Stierle K.-H. Die Fiktion als Vorstellung, als Werk und als Schema eine Problemskizze Text. / K.-H. Stierle // Poetik und Hermeneutik X. Funktionen des Fiktiven. - München: Fink, 1983. - S. 173-182.

325. Vater H. Einführung in die Textlinguistik: Struktur, Thema und Referenz in Texten Text. / H. Vater. München: Funk, 1992. - 207 S.

326. Vogt J. Aspekte erzählender Prosa. Eine Einführung in Erzähltechnik und Romantheorie Text. / J. Vogt. Opladen: Westdt. Verl., 1998.-273 S.

327. Warning R. Der inszenierte Diskurs (Bemerkung zur pragmatischen Relation der Fiktion) Text. / R. Warning // Poetik und Hermeneutik X. Funktionen des Fiktiven. München: Fink, 1983. - S. 183-206.

328. Weinrich H. Fiktionssignale Text. / H. Weinrich // Poetik und Hermeneutik VI. Positionen der Negativität. München: Fink, 1975- S. 525-526.

329. Werlich E. Typologie der Texte. Entwurf eines textlinguistischen Modells zur Grundlegung einer Textgrammatik Text. / E. Werlich. — Heidelberg: Quelle & Meyer, 1979. 140 S.

330. Wittgenstein L. Tractatus logico-philisophicus. Logisch-philosophische Abhandlung Text. / Redaktion Günther Büsch / L. Wittgenstein. Frankfurt/Main: Suhrkamp, 2001.- 115 S.

331. Zimmermann K. Erkundungen zur Texttypologie Text. / K. Zimmermann. Tübingen: TBL-Verl. Narr, 1978.-230 S.

332. СЛОВАРИ, ЭНЦИКЛОПЕДИИ, СПРАВОЧНИКИ

333. Борев Ю. Б. Эстетика. Теория литературы: Энциклопедический словарь терминов Текст. / Ю. Б. Борев. — М.: Изд-во Астрель: Изд-во Аст, 2003. -575, 1. с.

334. БЭС: Языкознание Текст. / гл. ред. В. Н. Ярцева. М.: Большая Российская энциклопедия, 2000. — 688 с.

335. Руднев В. П. Энциклопедический словарь культуры XX века: Ключевые понятия и тексты Текст. / В. П. Руднев — М.: Аграф, 2003. — 599 с.

336. Современная западная философия: Словарь Текст. / составители В. С. Малахов, В. П. Филатов М.: Политиздат, 1991. - 414 с.

337. Современный философский словарь Электронный ресурс. / под общей ред. В. Е. Кемерова. Лондон, Франкфурт-на-Майне, Париж, Люксембург, Москва, Минск: Панпринт, 1998. - 1064 с.

338. URL: http://www2.usu.ru/socphil/rus/annotations/slovar.html (Режим доступа свободный. Яз. рус.)

339. Терминология современного зарубежного литературоведения (Страны Западной Европы и США) Текст.: Справочник. Вып. 1. - М.: ИНИОН, 1992.-Вып. 1.-219 с.

340. Cuddon J. А. А Dictionary of Literary Terms Text. / J. A.Cuddon. London: Deutsch, 1979. - 761 S.

341. Duden Deutsches Universalwörterbuch Text. /3., völlig neu bearb. und erw. Aufl. Mannheim; Leipzig; Wien; Zürich: Dudenverl., 1996. - 1816 S.

342. Wilpert G. von. Sachwörterbuch der Literatur Текст. / G.Wilpert. 7., verb. und erw. Aufl. - Stuttgart: Kröner, 1989. - [XI], 1054 S.1. ЭЛЕКТРОННЫЕ РЕСУРСЫ

343. URL: http:/www.phil.-uni-sb.de/projekte/kunst/recenseo/nwblh.html (Режим доступа свободный. Яз.нем.).

344. URL: http:/www.visaginart.nm.ru/ART/rom.htm (Режим доступа: свободный. Яз. рус.)

345. URL: http.7www.phil.pu.ru/depts/02/anglistikaXXI 01/43 .htm (Дата обращения: 11.04.07)

346. URL:http://www.berlinonline.de/berünerzeitung/archiv/.bin/dump.fcgi/2004/0318/feuilleton/0005/index.html (Режим доступа свободный. Яз.нем.)

347. URL: http://www.nsu.ru/education/virtual/discourse2 10.htm (Режим доступа свободный. Яз. рус.).

348. URL: http://www2.usu.ru/socphil/rus/annotations/slovar.html (Режим доступа свободный. Яз. рус.)

349. ИСТОЧНИКИ И ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

350. Bachmann 1 — Bachmann I. Malina Text. / I.Bachmann.

351. Frankfurt/Main: Suhrkamp, 1996.-356 S.

352. Bachmann 2 — Bachmann I. Der Fall Franza Text. / I.Bachmann //

353. Büchner G. Lenz. Der Hessische Landbote Text. / G.Büchner. Stuttgart: Philipp Reclam jun., 2005. — 61 S.

354. Frisch M. Stiller Text. / M.Frisch. Frankfurt/Main: Suhrkamp, 1975.-438 S.

355. Frisch M. Mein Name sei Gantenbein Text. /

356. M.Frisch. Frankfurt/Main: Suhrkamp, 2002. - 288 S.

357. Handke P. Die Stunde der wahren Empfindung Text. /

358. P.Handke. Frankfurt/Main: Suhrkamp, 1991. - 166 S.

359. Hildesheimer W. Marbot Text. / W.Hildesheimer. —

360. Frankfurt/Main: Suhrkamp, 1981.-327 S.

361. Jelinek E. Lust Text. / E.Jelinek. Reinbeck bei

362. Hamburg: Rowohlt, 1989.-255 S.

363. Johnson U. Mutmas sungen über Jakob Text. /

364. U.Johnson. Frankfurt/Main: Suhrkamp, 2001. - 3081. S.

365. Klüger R. weiter leben Text. / R.Klüger. — München: DTV, 1997.-284 S.

366. Koeppen W. Eine Jugend Text. / W.Koeppen. — Frankfurt/Main: Suhrkamp, 1976. 146 S. Schneider P. Lenz [Text] / P.Schneider. - Rotbuch Verlag, 2001.-90S.

367. Strauss B. Die Nacht mit Alice, als Julia ums Haus schlich Text. / B.Strauss. München: DTV, 2005. -150 S.

368. Süskind P. Die Taube Text. / P.Süskind. Zürich: Diogenes Verl. AG, 1990. - 100 S. Wolf C. Kindheitsmuster [Text] / C.Wolf. - München: DTV, 1995.-520 S.

369. Wolf C. Kassandra Text.: Vier Vorlesungen. Eine

370. Zählung / C.Wolf. Berlin und Weimar: Aufbau-Verl., 1988.-357 S.

371. Wolf3 Wolf C. Medea. Stimmen Text. / C.Wolf.1.chterhand Literaturverlag GmbH, 1996. 236 S.