автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Традиции Ф. М. Достоевского в творчестве В. Астафьева

Полный текст автореферата диссертации по теме "Традиции Ф. М. Достоевского в творчестве В. Астафьева"

МОСКОВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ пм. В. И. ЛЕНИНА

Специализированны!"! совет К 053.01.19

На правах рукописи

МЕШАЛКИН Александр Николаевич

ТРАДИЦИИ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО В ТВОРЧЕСТВЕ В. АСТАФЬЕВА

Специальность 10.01.02—литература народов СССР (советский период)

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой стененн кандидата филологических наук

Москва 1993

Работа выполнена в Московском ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени педагогическом государственном университете имени В. И. Ленина.

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор С. И. ШЕШУКОВ

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор А. Ф. ЗАХАРКИН

кандидат филологических шаук, доцент Н. С. БУХАНЦОВ

Ведущая организация: Кололешскнп педагогический институт.

на заседании специализированного совета К 053.01.19 по присуждению ученой степени кандидата филологических наук в Московском ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени педагогическом государственном университете имени В. И. Ленина по адресу: Москва, Малая Пироговская уи., 1, ауд.........................

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке МПГУ имени В. И. Ленина (Малая Пироговская ул., 1).

Автореферат разослан «............»................................................1993 г.

Ученый секретарь грованпого совета

Защита состоится «

»

1993 г .в 14 часов

КАРАВАШКИН

общая характеристика рабош

Актуальность исследования определяется остротой, злободневностью самой проблемы преемственности в развитии литературы, а также Тем, что В.Астафьев' сумел'воспринять и трансформировать в своем творчестве на современном материале вопросы морали, нравственности, проблему выбора между добром и злом с опорой на национальные представления об общественных идеалах, которые намечены и выделены Ф.М.Досгоевским в своих романах как вопросы животрепещущие и в решении которых нуждается и современная литература, и общество, в целой. '

В связи с этим в нашей работе поставлена цель исследования художественно-философского и этического уровня восприятия традиций Достоевского Астафьевым на разных этапах его творчества, т.е. эволюции преемственных связей. Этой цели подчинена и структура работы.

Новизна исследования заключается в том, что это одна из'' первых диссертационных работ, посвященных проблеме традиций • Достоевского в творчестве Астафьева.

Методологическую основу работы составляют научные труда отечественных философов, ведущих ученых-достоевсковедов, теоретиков литературы.

Практическая значимость диссертации заключается в возможности использования материалов диссертации в лекционных курсах, спецкурсах и спецсеминарах в вузах; при методических разработках уроков внеклассного чтения в 10-1I классах общеобразовательной школы.

Данная работа прошла апробации при обсуждении на заседании аспирантского объединения и заседании кафедры. По теме диссертации опубликовано две работы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОШ

Во введении рассматривается история вопроса литературной преемственности в русской литературе xx века и литературоведческой науке. Отмечается, что осмысление литературного наследия как органической части современной духовной культуры вырабатывалось в борьбе с разного рода вульгарными концепциями. Однако, в последние десятилетия"наметилась тенденция почти априорного признания классических традиций в развитии совре-

менной литературы, что ведет подчас к неумеренной констатации моментов близости творчества писателей с их предшественниками и оборачивается своеобразным отягощением для поступательного движения литературного процесса, несправедливой критикой тех писателей, которые ищут свой путь в литературе.

Проблема традиций и новаторства находит научно обоснованное решение в работах А.Бочарова, А.Бушмина, В;Днепрова, Л.Ершова. Л.Теракопяна. В исследованиях этих ученых традиции и новаторство рассматриваются в аспект? взаимосвязи, взаимообусловленности, • диалектического единства этих двух полюсов, между которыми расположено все искусство. '

В .истории литературы на определенных этапах можно наблюдать повышение интереса к традициям того или иного крупного писателя, когда особенно явственно осознается значение его художественного наследия и необходимость использования его опыта» традиций современниками. Причина тому - созвучность, типологич-ность проблематики и поэтики данного писателя формам социального бытия и идеям, рождающимся на новом историческом этапе. Достоевский является как раз таким "эпохальным" писателем, использование творческого опыта которого в определенных исторических ситуациях представляется неизбежным.

Примечательно, что уже с 10-20-х годов дискуссии о литературной преемственности выливались зачастую в полемику вокруг • художественно-философского наследия Достоевского. Наряду с пате- . тическим признанием гуманистической сущности творчества писателя, явно обозначалась тенденция фальсификации или прямого отрицания художественных и социально-философских концепций. Достоевского, бытовавшая вплоть, до середины 50-х годов.

Тем не менее художественное наследие Достоевского оказывало и оказывает огромное влияние на последующую литературу, что, определяется прежде всего способностью классика заглянуть в тайну человеческой природы, неустанными поисками Истины, про-фетмческим даром, вечной тревогой за судьбу человечества, с трудом удерживающего равновесие над бездной, "отделяющей царство необходимости.и ненависти от царства свобода и любви"*.

Об интенсивности обращения к творческому наследию Досто- '

I. Пачини Д. О философии Достоевского.-М.:Прометей, 1992,с.18.

евского с точки зрения преемственности традиций классика русской литературой XX века свидетельствует тот факт, что в последние десятилетия появилось немало статей и монографий, посвященных этой проблеме. Среди mix работы Андреевой С.И., Грозно зой H.A., Ермаковой М.Я., Шеншина Б.К. . В исследованиях перечисленных авторов акцентируется витание на влиянии Достоевского на русскую литературу первой половины XX века и прежде всего на творчество Л.Андреева, М.Горького, Л.Леонова, К.Федина.

Однако,в литературоведческой науке практически отсутствуют серьезные исследования о развитии традиций Достоевского писателями второй половины XX века, если не считать кандидатской диссертации Емец Т.В. "Традиции Достоевского и Чехова в творчестве ».Трифонова" /Куйбышев, 1986/.

В первой главе работы рассматривается раннее творчество-В.Астафьева: повести "Стародуб", "Кража", "Звездопад",- в ас-', пекте освоения художником традиций Достоевского.

Примечательно, что освоение традиций Достоевского автором "Стародуба" опосредовано художественными традициями Л.Леонова. В повести В.Астафьева не только тематика близка леоновской, но отчетливо виден метод восхождения к философскому видению мира, характерный'для автора "Русского леса", когда через идею леса проецируются и важнейшие законы социальной жизни и вечные вопросы бытия.

Как и в романе Леонова, в "Стародубе" противопоставляются два миропонимания: Култыш видит смысл,жизни в служении людям, любви к природе, Амос пытается реализовать идею "свободной" личности, что приводит его к эгоцентризму и индивидуализму. Конечно, герои Леонова, Вихров и Грацианский, - люди иной среда и интеллектуального склада. Но важно другое: духовно-нравственные ориентиры героев "Стародуба" и "Русского леса" определяются отношением их к природе, человеку.-

Култыш - фигура трагическая. Причем трагедия этого доброго, трудолюбивого человека, как и трагедия Вихрова, не в его "слабости" , т.е. неспособности открыто противостоять злу, а в нежелании и неспособности окружающего мира оценить их добро. Это сближает героев В.Астафьева и Л.Леонова с лучшими героями Ф.М.Достоевского.

_ ц _

Герой "Бедных людей" слаб и беззащитен, но он готов помочь другому страдальцу, чтобы защитить его от гонений и поддержать в трудную минуту. Не о себе, не о своем материальном интересе должен думать человек, а о ближнем своем. М&кар Девушкин это не из книг "выписал" / что он неоднократно подчеркивает в письмах . к Вареньке /, к этому привела его добрая натура'. Мысль о необходимости жить в согласии с природой, с другими людьми Култышом и Вяхровым тоже на и" книг почерпнула, & продиктована окружающей действительностью, самой жизнью. _

Однако, образ Култыша не претендует на психологическую.глубину и емкость образов Леонова и Достоевского. Но в данном случае важно не только чистое художество, но и тот идейно-нравственный заряд, который несут эти характеры: в мире, где господствует зло, и Девушкин, и Вихров,' и Култыш способны сохранить всю полноту человечности.

И несмотря на некоторые недостатки повести: образ Култыша овеян некоторым ореолом святости; добро и зло концентрируется автором в отдельных персонажах; любовная драма главного героя дается в традиционном сентиментально-романтическом ключе,- она свидетельствовала о рождении художественного таланта, писателя, умеющего неюлько "выверять слово на вкус и запах, фразу на звук"*, но способного ставить и решать проблемы философские, общечеловеческие. В главном герое повести нашли своеобразное отражение и народные черты характера,и народные мечты. Она явилась отправной точкой художественно-эстетических и философских исканий писателя.

Устремленность писателя к художественно-философскому' постижению действительности, тайн человеческой природы, умение спроецировать модели частного, порой скрытого, но познанного на окружающий мир, что и сближает Астафьева с Достоевским, получади дальнейшее развитие в повести "Кража". \ •

Город Краесветск, где происходит действие повести, у Астафьева не точько конкретно** историчен, но и глубоко символичен. (.tap Краесветска, вобравший в себя, .подобно Скотопригоньевску в "Братьях Карамазовых" все трагедии эпохи, необходим писателю', чтобы проверить яязнья вечные ценности человеческого бытия: дойра, любви, совести, милосердия. Реализм писателя доходит порой до "фантастического реализма" Достоевского, ибо мысли и чувства

1.Макаров А.Н. Литературно-критические статьи в Z т. Т.2.- М.: Худож.лит., 1982, с.190.

' ' - 5 -

героев "Крали", и ситуации, в которые они поставлены, обротают черты своеобразной исключительности. .

Ф.М.Достоевский считал, что предметом романа должны быть человек н общество, взятые в такие роковые моменты, когда еще неясны пути жизни, когда все смешано, находится в борении несовместимых начал, когда нарушены привычные связи, целостность и гармония. Именно это, по сути, и становится предметом художественного исследования в астафьевской повести.

В "Краже" писатель стремится выявить взаимосвязь частного и общего, личности и мира. Эпохальные, общечеловеческие проблемы подвергаются в повести, как и в романах Достоевского, тщательному исследовании через анализ внутреннего мира героев со всеми изломам!! и перипетиями в цроцассе становления "человека в человвке".

Драматическое столкновение Голи Мазова с главарями воровской компании, Паралитиком и Деманковш, следует рассматривать не' только в социальном аспекте, на чем настаивают многие критики, но и в аспекте философском. Не случайно во время жестокой драки Толя выкрикивает имя умершего детдомовца Гошки Зоробьева. Толя не хочет, чтобы к их горю и. сиротству прибавилось еще одно /дети арестованной, по ложному обвинению кассират/, и не по чьей-то чужой вине, а по их собственной. Он не желает повторения Гошки-ной судьбы, не хочет, чтобы зло в мире разрасталось.

Смерть Гошки Воробьева, как и другие образы-символы, вводимые в повествование,- это небытие. Толя двазвды заглянул в него, и страшное ощущение его близости спасает героя и от физической, и от нравственной смерти. Таким образом, Толя Мазов, как и герои Достоевского, восстает против небытия, потесняя в себе зло, утверждая человеческое.на путях духовного воскрешения.

Желание познать сьбя в мире и мир в себе присуще и другим героям повести, и прежде всего Репнину и Ступинскому.

Репнина роднит с героями Достоевского высокое нравственное чувство, приводящее его к осознанию потребности воспринимать чужую боль как свою личную, к ощущению вины перед теми, кто связан 'с его жизнью и личной ответственности за происходящее в мире.

,Если Репнин открыто раскаивается за содеянное в прошлом /участие в белогвардейском движении/, то и деятельность комиссара Ступинского в качестве "хозяина" города - не только благородная

шюсия человечного руководителя, но искупление своего греха, ово-ей вины.

Каждый когда-то по-своему правый, Репнин и Ступинский, оказались неправыми по отношению к Истине, в центр которой поставлены детские жизни, детские страдания. Революция вдруг открылась для них и как великая трагедия.

Таким образом, В.Астафьев в контексте нового исторического времени, когда сбылись многие пророчества классика, вновь во всей остроте ставит вопрос, являющийся одним из.коренных всего творчества Достоевского, о мировой гармонии и1 "единой слезинке ребенка". .

СимвЬлическийфинал повести Проливает свет надежды на возвращение миру и человеку в этом миро завещанной им природой гармонии и чистоты. Сцена созерцания детьми чудной картины северного сияния, которая олицетворяет загадочность и мудрость природы ре-минисцирует с видением божественной прелести природы Алешей Карамазовым в главе "О Кане Галилейской". Мысль Астафьева, как а Достоевского, устремлена в вечность. Алеша Карамазов и асгафьев-ские -дети переживают акт слияния со всем космосом, со всем Вселен«.-, ским бытием, дающий им силы жить и любить, постигать Истину, . ибо подлинно человеческое не укладывается в рамля отдельного существования. "

Тема взаимообусловленности человеческих жизНэй, ответственности человека за судьбы других людей заявила о себе у Астафьева еще в повести "Звездопад"*, написанной четырмя годами раньше "Кражи". .. .

Ка отличном от "Преступления и наказания" материале Астафьев пытается решить ту же проблему долга и совести.

В художественном мире Астафьева Память и Совесть не только -нравственные, но и философские понятия. Именно в нравственно-философском аспекте рассматривал совесть Достоевский, поскольку для него совесть - это такое осознание своих мыслей ^ чувств,. "будто о них знают все, будто все, что происходит с человеком, происходит на виду у всех... Это осознание сабя в неразрывной • связи со всем родом человеческим"*. В "Преступлении и наказании" Расколькикова возвратам к жизни мысли о. матери, сестре, Соне, т.е. все еще неубитая совесть. Если бы Раскольникову удалось ос-

1,Каряккн Ю. Достоевский и канун 21 вэка,-Ы. ».Советский писатель, 1969, С.8У. .

таться одному, о чем он так страстно мечтает, то но было бы раскаяния в преступлении, невозможно было бы духовное воскрешение. В человеке человек невозможен без людей, простить сам себя человек не может. Самообман Расколькикова как раз и заключался в мнимой возможности жить отдельно от людей, презрев их.

Мишка Ерофеев оказывается в драматически напряженной ситуации нравственного выбора: остаться с любимой Ллдой в госпитале, имитируя болезнь, забыть о долге или подчиниться жестокой необходимости военного времени и быть вместе со в<?еми. Герою "Звездопада" удается избежать самообмана остановить войну. Война убивает любовь Мишки и Лиды, но не может убить в герое совести.

Однако, несмотря на жестокий реализм повести, с точки зрения преемственности художественного опыта Достоевского она, как и "Стародуб", носит печать "ученичества", поскольку многие ее кульминационные ситуации психологически недостаточно разработаны, слабо мотивированы.

Во вто2ой_главе мы обратились к теме детства в творчестве Достоевского и Астафьева. В центре внимания - повесть "Последний поклон".

Тема детства - одна из сквозных тем обоих писателей. Причем и романы Достоевского, и повести Астафьева являют нам не просто обилие детских образов, а целостную картину человеческого (дбтства как эпохи становления Личности, где отмечены и важнейшие закономерности развития ребенка, и возможные искажения в процессе роста маленького человека.^

Детство у Достоевского и у Астафьева присутствует не только в художественной форма /дети-персонажи/, но и в форме неких абстракций, обозначающих лишь взрослые проблемы, идеи и понятия. Развивая традицию Достоевского в использовании детских образов-символов в разрешении вечных вопросов, автор "Последнего поклона" выводит тему детства на философский уровень, связывает ее о той глобальной идеей, которую разрабатывал русский классик: о идбей всеобщей виновности за всех.

'В художественной система Достоевского присутствует тенденция "овзросления" детских персонажей, с одной стороны, с другой наделение взроолых характеров детскими чертами. Писатель постоянно обращался к мысли, что дэтоков начало живет в каждом человеке, "Положительность", "прекрасность" его героев опреде-

дяется как раз наличная в ник детских свойств. И высшая гармония мира должна наступить, по его глубокому убеждению, когда дитя восторжествует в человеке над извергом.

В.Астафьев развивает в "Поклоне" намеченную Достоевским тему взаимосвязи природы и будущего человечества. Маленькие герои Астафьева не только рано узнают "прозу" и "факт" действительности или находятся в ситуации оторванности от родных корней, истоков / что характерно, к примеру, и для горьковского "Детства" и "В людях"/, но и живут в обнимку с природой, впитывая ее врачующую силу, постигают мир в живой радостной атмосфере первого детства. Именно светлые святые впечатления этой поры спасают Витьку Пото-лкцына в его дальнейших житейоких' невзгодах и мытарствах. Так в первой книге "Поклона" находит развернутое воплощение квинтэссенция страсного монолога-мечты Алеш Карамазова у Илюшина камня, вторая и третья часть повести как бы подтверждают правоту предположений героя Достоевского.

"Детскость" же взрослых персонажей Астафьева, как и лучших героев Достоевского,- следствие все той же живительной силы одухотворенной атмосферы первого детства.

Кроме того Астафьев показывает в "Последнем поклоне", что и злейшая тьма и непосильные испытания тоже входят в порядок жизни. Автор-рассказчик высказывает в "Поклоне" мысль, отоль близкую Достоевскому и его героям, что смысл всех страданий, выпадающих на долю человека, в нравственном очищении. В том беспорядке и зле жизни, в которой оказался Витька после разлуки о бабушкой, он сумел сохранить в глубине души завещанную ему Катериной Петровной доброту, вынести вое - и уверовать в жизнь. Примечательно, что.характер бабушки Катерины Петровны при всей разнице внешних примет близок солженшшнокой Матрене, распутинским старухам Анно и Дарье: в своей духовной сути они ведут генеалогию от героев Достоевского / князя Мышкина, Сони Мармеладовой, Алеши Карамазова/. Вслед за Достоевским автор "Поклона" показывает, что сила характера русского человека в неистощимости его духовности,, верности нравственным, этическим народныц традициям.

Третья глава посвящена проблеме влияния Достоевского на развитие художественно-философского познания действительности в ро-. манах Астафьева "Царь-рыба" л "Печальный детектив". Художественно-эстетические, идейные и теглатические установки, намеченные Астафьевым в ранних . повестях, .обладают опре-

- в -

деленной устойчивостью: они находят свое отражение и«логическое развитие в творчестве уже зрелого художника. Это ведет к тому, что произведения писателя группируются в своеобразную мотаповесть. Создаваемая таким образом целостность художественного космоса писателя восходит к особенностям метароманного творчества Достоевского, Поэтому в ходе анализа романов Астафьева "Царь-рнба" и "Печальный детектив" учитывалась и типологическая общность произведений писателя, и обращалось внимание на усложнение их жанровой структуры, расширение идейно-философского содержания, рост мастёрства писателя. . . ■

Слишком рискованным выглядело бы предположение о типологи-' .ческой близости "Царь-рыб.ч" с идеологическими романами' Достоев'- ■' ского /Астафьеву не всегда удается художественно трансформяро-. вать некоторые идеологические понятия, н авторская позиция про- • является порой в прямом авторском слове/, но безусловным являет,- . ся то, что Астафьев стремится дать в "Царь-рыбе" такое изображение, которое, как и у Достоевского, провоцирует наибольшую . проверху идеи. ,

Проблема добра и зла, человеческого предназначения раскрывается через ряд приемов, художественных средств, близких поэ-' . тике Достоевского. '

В "Царь-рыбе" широко распространен мотив театра,, лицедейот- -ва, игры в жизнь. В романе лжепродотвуют рыбаки-браконьеры Дамка, Грохотало, Командор. Азартом игры заражены и "жалкие" персонажи Достоевского /к примеру, Опискин, Мармеладов, Лебедев/, которые, "кривляясь", произнося патетические, витиеватые речи, маскируют собственную подлость, низооть, душевную нечистоплотность.

Играет в жизнь, в "наполеонство" и Раскольников. Не случайно Достоевский подчеркивает нечто детское в поведения; •гёроя . . /"Это не я убил,-шепчет он Соне,-точно испуганные маленькие дети, когда их захватывают на места преотупления"/. Убийца в "Преступлении и наказании- это ребенок,- заигравшийся в свою .теорию, самообманувшийся. Но этот ужасающий факт вскрывает всю фантастичность, нелепость, жестокость происходящего в действительности; оттого страшнее трагедия Раскольнихова. . • ' -

Играет в жизнь и*силышй" герой Астафьева - Гога Герцев.

Кроме того "философ своеволия", Герцев, за интеллектуальной самонадеянностью, желанием словесно обосновать свою исключительность скрывает равнодушие ко всему живому, душевную опустошен' нооть, омертвелость. Духовная бесперспективность, подмена подлинной жизни ее иллюзией и сближает Герцева с чушанскими браконьерами. Горцев - их повторение на иной социальной ступени, чушан-ские браконьеры - отражение душевного естества Герцена.

' Таким образом, как и в художественной системе Достоевского, двойничество у Астафьева становится одним из путей проверки идеи .в жизненной практике не отдельной личности, а конкретно-исторической жизни общества.

Однако, между "двойничеством" Достоевского и Аотафьева есть различия. Двойники Достоевского Постоянно находятся в поле взаимопритяжения и отталкивания; они встречаются друг с другом, спорят, угадывают себя в другом. Двойники Астафьева непосредственно не контактируют. Фабульно Герцев не встречается ни с-одним из . чушанских браконьеров, и лишь экстраполируя за райки сюжетного действия, можно допустить юс возможные, столкновения. В "Цдрь-, рыбе" система двойничества строится прежде всего на ассоциатив-• ных связях, которие содержат в своей основе и авторские характеристики персонажей,.и самооценки героев, их действия, поступки и т.д. Одним словом, двойничество астафьевских персонажей опос-, редовано идейно-художественной структурой всего романа. . ...

Кроме того меяэду героями-двойниками "Царь-рыбы" находится промёжуточный персонах, который связывает, притягивает друг к другу,' казалось бы, столь разные характеры. Таким образом,возникает система тройничэатва,. что способствует более глубокому воплощении авторской идеи.

Таким "промежуточным" героем является в романе Игнатьич. Правда, художественно-философские функции, связанные-о характером Утробина-старшего, гораздо шире и значительнее. В главе "Царь-рыба" в сцене ноедшша Игнатьича с осетром человеку не удается покорить рыбу. Зиновий Игнатьич проигрывает схватку с природой, но он смиряется, в нем возрождается совесть. Именно по Цути нравственного исцеления, через страдание, встречу со . смертью, через смирение гордыни шля герои "Подроотка", "Преступления и наказания", "Братьев Карамазовых" в поисках Истины.

* Однако, У Достоевского нё только "оригинал", но и его ко-

- li -

пия, "отражение" обладают своей теорией, пусть и ботее примитивной, грубой, опошленной. В "Царь-рыбе" окарикатурены не только двойники Герцева, но образ самого "идеолога" предельно снижен, конструктивен. Правда, конструктивизм Герцева определен кал идеологическими, так и чисто литературными установками автора. Определенная заданность, деэстотизац^я образа Герцева подчинена развенчанию -идеи "человекобожества". Астафьевский герой последовательно проводит в жизнь теорию сильной личности, терминология Гоги: "я сам себе бог", "тварь шевелящаяся" и проч.,- не может на ассоциироваться с высказываниями Раскольникова. И.в."Царь-рыбе' как и в романах Достоевского, показана разрушительная сила и в то же время жизненная несостоятельность идеи "сверх-человека*1.: Однако, в Раскольиикове на протяжении всего романа борются со-, весть с преступлением, герой страстно ищет лодтверздения своей теории жизнью» Другая же "сверх-личность" Достоевского - Кири-, ллов -.желая неизбежно заявить свою волю, "показать язык".Богу, историческим законам, доводя философию человекобожества до предела, самоубийством мечтает вывести человечество из тупика, . освободить его от страха и боли. Философия жэ Герцена в отличие от"силышх" личностей Достоевского бесстрастна, безжизненна. Гога ничего не испытывает, крсмэ уверенности в своей сме__и пра-• вотё. Он примитивнее даже идеологического двойника Родиона Романовича - Лвядригайловя, поскольку тот способен еще самоубийством предупредить полное нравственное разрушение личности. Горцев напоминает скорее тот тип убогого и банального нигилиста, который замечательно выявлен Достоевским в Лужине, человеке, преступающем не только все святое, несущее в себе традиционные ценности, но и убирающем со своего пути все проблемы, которые внходят за пределы его самых непосредственных я жалких интерэ-сое. Таким образом, перед наш в "Царь-рыбе" дала но ..сильная . личность, а пародия на нее.

И всэ-таки таланту Астафьева .несвойственно выражать свой идеал чероз опровержение или отрицаний. Отрицание писателем чуждых явлений и человеческих устремлений чаще происходит через утверждение определенного образа,."уклада'жизни и соответствующего тага личности. В художественном мире Достоевского идеал • . .выражается через ртрицаниа-утверэдение. Причем опровержение дается но' в прямых ответах, а в художественной-картинё, во всей структуре романов. Болеэ того отрицало одного и утверждение

другого, ослепление и озарение, борьба взаимопроникающих концзи-ций, дьявола и Бога происходит в пределах одной личности. Поэтому Достоевский гораздо глубже, чем Астафьев, проникает в тайну человека, в диалектическую сложность батия.

Но тог тип личности, который утверждает Астафьев вслед-за Достоевским, отличаем терпеливое отношение к тяготам и страданиям, стихийная тяга к добру, удивительная жизнестойкость. Причем 'Астафьев постоянно подчеркивает, что милосердие, совестливость, трудолюбие его героев имеет чаще всего крестьянскую основу, они и.з той жизни, которая прорастает из зешш,леса, реки, в которой хранятся и почитаются родственные связи, верность обычаям и традициям, т.е. живая историческая народная.память.

Таким типом в "Царь-рыбе" является Аким. Ьто антипод Герце-ва. Если Герцев "сам себе бог", то Аким осознает ценность собственной жизни лишь всвязи с необходимостью помочь другому. Для . йкима любой человек — "свой человек", а не "шевелящайся тварь", как мыслит Гога. Крайняя непритязательность, ощущение себя орга- • нической частью всего сущего было выработано в Акиме не путем .самовоспитания, каким к ел Герцэв, Аким,'каков он есть - человек • артельного воспитания. Ииешю об атом к повествует кульминационная часть романа, глава "Уха на Боганаде", где нашел художественное воплощение философзко-зотетический-идеал писателя.

Композиция главы, ее образная система, сочетание бытовой •конкретики и условных ситуаций, символов выводят у Астафьева по-нятие"артельность" как основы подлинно человеческого единения из вполне житейского плана на уровень философский, общечеловеческий. Оно становится близким понятию "соборность" Достоевского.

И для Достоевского.', и для Астафьева неприемлем идеал общества- "муравейника", поскольку в единении всех людей и человеческих дел для них важно прежде всего человеческое единение: добровольное согласие на единство и признание важности общей задачи, т.е. важна в первую очередь духовная общность.

Но в основе общественного идеала, способного обьединить всех людей, должна лежать, по Достоевскому, вера в Христа, как совершенного образа, православная Церковь, олицетворяющая весь * народ. Изображение коллективных начал жизни, духовной общности людей лишено у Астафьева в "Царь-рыбе" религиозного контекста. В основе "артельности" Боганиды лежит труд, сопряженный с за-

- 13 -

ботой о ближнем, прежде всего о детях-, с народной моралью и нравственными установками, самоценными вне зависимости от христианской окраски.

В ходе анализа "Царь-рыбы", рассуждая о центральном персонаже романа, мы особо оговариваем, что Аким - во многом фигура страдательная, что он далек еще от человека-деятеля или, пользуясь терминологией Ю.Селезнева, "сознательного борца за'истинные духовные творческие начала жизнеустройства"^ Его доброта изначальна, природна. Поэтому неосознанно-стихийная жизнедеятельность героя трансформируется на язык общественного сознания в сфере авторского лирико-публлдиетического, внесюжетного слова/

В объективированном повествовании "Печального детектива" '* " Астафьев дает возможность самому герою разобраться в драматической сложности жизни, найти возможный путь утверждения гармонии и созидающего добра. Через восприятие Сошнина пропущены все мерзости, все зло, с которыми он сталкивается в жизни. Повествование романа организуется самопознанием героя, поисками.им . своего места в обществе, осмыслении себя как части целого: Глаа-ный герой "Детектива" не только личность, но и персонификация конкретной авторской идеи, герой-идеолог, который подобно горен-ям Достоевского^ищет исход яе только для себя, но и для всего человечества.

Многие страницы романа пронизаны эсхатологической тональностью, которые корреспондируют с эпилогом "книги с пророческим названием" - "Преступлением и наказанием", с кбтмарншга снами Раскольникова на каторге. То, что выглядело у Достоевского предостережением, предупреждением о возможной страшной катастрофе, грозящей человечеству, если оно не повернется в сторону добра, является у Астафьева в "Детективе".совершапцимся актом, и следует только дождаться "наказания", т.е. окончательного самоуничтожения человеческого рода. ,■

Многие исследователи подалетали, что критический пафос во взгляде на современное общество я человеческую природу.в ее нечеловеческих проявлениях предельно нарастает у Астафьева /как, к примеру, и у Айтматова, Белова, Распутина/, ощупается порою безысходность, край бэздны в изображения поразительной жестокости.

1. Селезнев Ю. В предверии героя // Москва, 1977, № 8.- С.213.

- И - -

На страницах, романа В.Астафьев беспощаден в оценке русского характера, "добросердечного" русского народа, среди которого вольготно живется преступнику. Писатель на только спрашивает с тех, кто издавна был предметом жалости в литературе, жертвой, лицом страдательным, но, полемизируя с Достоевским, выносит на суд само чувство жалости, издавна свойственное русской дуэта, ставит под-сомнение целесообразность его проявления, в отношении преступившего закон.

На идеализируя русский народ /автор "Дневника писателя" неоднократно отмечал его грубость, невежество, преданность "мраку и разврату"/, Достоевский тем не менее видел в каждом человеке "искру божью; неутомимую веру в Христа, ту силу, которая в конечном итоге в ситуации трагического" выбора между добром а злом повернет человека в сторону добра. Кроме того русский народ писатель считал народом исключительным, поскольку русскому человеку, по;его убеждению, присуща коренная духовная потребность страдания, заложенная в нем православием. Однако, бесконечное терпение, по мнению Достоевского, это не пассивное смирение перед злом, а . признак интуитивного понимания, что несчастие есть •• 1 испытание, которое необходимо вынести, чтобы понять и пожалеть ближнего, воздержаться от его осуждения. Отсюда и характерное отношение русского народа к ссыльным,-преступникам, когда народ считал их не виноватыми, а ^несчастными", сострадая им и воздер-• живаясь от обвинений. , .. .

Диалог-спор автора "Детектива" о классиком, казалось бы, свидетельствует об отходе Астафьева от традиций.большой русской литературы, которая всегда была милосердной, с одной стороны, и измене собственной традиции, столь четко обозначившихся в его ранних повестях, йде личное страдание и сострадание к ближнему всегда врачевало душу человека, воскрешало его к новой жизни с другой. .... _

•Но, во-первых, не очень уважительное отношение Астафьева к русскому характеру нельзя воспринимать как выпад против интеллигенции или против своего народа, поскольку здесь обращение ,к народу, к народного самосознанию, национальная самок-« ратнка, обеспеченная глубокой и выстраданной личной болью. Оценочным критерием всякой личности становится у автора "Детектива" не социальный статус ее или уровень образованности, а внутрен-

нее содержание, духовность.

Во-вторых, взгляд на рсман в целом убеждает, что автор не столь апеллирует к идее "конца света", сколь пытается найти выход из кризиса, пути преодоления творящейся в обществе вакханалии и бесовщины. И автор, и его герой ищут пути к "высшему свету" и "созидающему разуму". В постижения правды, когда Сошнину нужно научиться смотреть на людей не "глазами зоркого опера", а человека иного предназначения, чтобы понять их в "пестроте", "постоянном движении"; в стремлении заглянуть в корень зла, осмыслении себя в мире и мир в себе и есть второе /ужа не физическое, а духовное/воскрешение героя. Добро, утверждаемое героем силой, не принимается именно теми, кто сям страдает и , страдая,не те'-ряет способности лцобить и прощать. *

Следуя Достоевскому, Астафьев утверждает, что зло не являет- • ся чем-то'внешним по отношению к миру / и это отличает автора , . "Детектива" от столь близких ему по духу писателей, как Белов и Распутин/, оно - внутри его. Если Достоевский убежден, что мир надо переделать, то и непоколебимо уверен: "первый шаг в том, , чтобы начать нзпременно с себя? Мировое устройство,,по Достоевскому, тесным Образом сопряжено с переустройством человеческой' '. личности. Но человек как личность не является некоей законченной данностью, он - процесс, требуодий неустанной душевной рабо- -ты,

К потребности самовоспитания, самовыделки подвигает Достоевский героя "Подростка". Примечательно, что Аркадий Долгорукий самосовершенствуется трудом "припоминания и записывания". Желание записать историю первых шагов на жизненном поприще продиктовано герою внутренней потребностью осознать поразительное несоот- • ветствие медцу тем, что он думал о себе а о мире, и между тем, что он на самом деле и мир вокруг него. ••.•*' ■ .

Леонид Соинин - не подросток, встающий на жизненный путь,, за его плечами годы оперативной работы" в милиции и две встречи со смертью, инвалидность в'сорок .лет.•'. Но и Астафьевский герой, сталкиваясь с драматическими противоречиями жизни, приходит к выводу о необходимости их постижения прввдё всего через процесс познания своего "я" напряженным трудом "припоминания и записывания* . Именно 'тогда Сопнин осознает и собственное несовершенство,

-16-

шявляет .ростки зла в свьв самом.

Таким образом, развивая традиции Достоевского, автор "Печального детектива" показывает, что противоречия Сошнина -обусловлены противостоянием Добра и Зла не как неких метафизических сил, а как двух крайних полюсов, скрытых в глубине человеческой природы. Для Астафьева, как и для русского клас-.сика, важен человек - победитель зла в себе, постигший "тайну первого шага", ибо только через напряженный процесс "самовыделки" может, совершенствоваться общество. Оба писателя уверен кы, что не силой, а созидаицим разумом, основанном на духовном опыте поколений, достигается гармония мира.

В заключении подведены итоги исследования.поставленной в диссертации проблемы. ^.Астафьеву удалось актуализировать, трансформировать в своих повестях и романах на новом историческом материале одну из глобальных тем романистики Достоевского: духовно-нравственный кризис современного человека. Начиная со "Стародуба", писатель стремится взглянуть на личность в перспектива ее органической слитности с природой, показать трагические последствия насилия человека над природой, существования его вне природа или вопреки ей.

По теме исследования опубликованы:

1. Реферативный обзор кн.: Карякин Ю.Ф. Достоевский и канун XXI века.- М.: Советский писатель. 1989,- 656 с. -Реферативный журнал.Серия 7. Литературоведение.-М.: ИНИОН, 1Р I,- I п.л. ■

2. Добро и зло в романа* В.Астафьева / Проблемы советской литературы. Межвузовский сборник научных трудов.-М.: Прометей, 1991,- 0,5 п.л.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Мешалкин, Александр Николаевич

1. ВВЕДЕНИЕ.

2. ГЛАВА ПЕРВАЯ. На путях постижения Достоевского: ранние повести В. Астафьева ("Стародуб", "Кража", "Звездопад").

3. ГЛАВА ВТОРАЯ. Тема детства в творчестве Достоевского и Астафьева. "Последний поклон": идейно-художественное своеобразие повести.

4. ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Влияние Достоевского на развитие худо-жественно-^илософского познания действительности в романах В. Астафьева.

§ I. "Царь-рыба": жанровое своеобразие, система образов, проблема добра и зла, человека и мирозданья

§ 2. Социальноч|)илософское осмысление личности в романе "Печальный детектив"

Введение диссертации1993 год, автореферат по филологии, Мешалкин, Александр Николаевич

В истории русской литературы 20 века и литературоведческой науке проблема традиций в силу исторических причин носит не только теоретический, имманентно-литературный характер, но наделена еще и глубоким идеологическим содержанием. Осмыление литературного наследия как органической части современной духовной культуры вырабатывалось в борьбе с разного рода вульгарными концепциями.

Так, руководители Пролеткульта и напостовцы, пропагандируя идею "чистой" пролетарской культуры, отрицали необходимость освоения классического наследия, порицали тех писателей,которые, по словам проводников "принципиально новой" культуры, "застыли перед гранитным монументом буржуазно-дворянской литературы". Являясь в начале 20-х годов заведующим агитпромом ЦК РКЦ/б/, Л.Сосновский рассматривал как "анекдотический "казус" даже самый факт переиздания Наркомпросом произведений классиков русской литературы" и ратовал "за упрощение языка газеты, за отказ от литературного языка как "языка дворянской интеллигенции" /II, с.246/,

В 1923 году Ю.Либединский настаивал: "Рождается новая пролетарская культура, основной фактор которой - принцип отрицания и преодоления предыдущего" /92, с.41/.

Объявляя идеологически вредной всю предшествующую литературу, "неистовые ревнитиели" третировали и писателей "непролетарского" происхождения, так называемых "попутчиков". По мнению теоретика напостовцев Ил.Вардина, они "не в состоянии были художественно отразить объективную правду", поскольку "не смотрят глазами коммуниста" на события эпохи, "ибо этих глаз у них нет" /33,с.16/.

Однако, уже в 20-е годы многие писатели и теоретики литературы противостояли напостовской концепции пролетарской культуры, отстаивая мнение о закономерности ее развития на основе тех запасов знаний, которые уже выработало человечество. Так, А.К. Воронский подчеркивал, что "замкнутых культур нет. И когда один класс уступает место другому, и один общественный строй сменяется другим, в том или ином виде и размере от старого к новому передаются экономические и культурные приобретения. Иначе никакого прогресса, поступательного хода . не было бы" (38, с.16).

Довольно противоречивые, а зачастую и скептические оценки литературного классического наследия представлены в сборнике статей " Писатели об искусстве и о себе" (1924 г.). Если одни с вызовом уничтожали "мякину канонической формы", то другие, не без доли высокомерия рассуждали: "Теперь мы видим, что зря валили всю громаду старого здания литературных наследий. . Нам бы тогда следовало сбить некоторые ернические надстройки и башенки подлых штилей, оставив главный корпус для полезного в нем жилья и назидательного изучения его конструкций . . Очухавшись, мы вылезаем из-под обломков и видим: перед нами все тот же объезженный по старым дорогам классический возок" (Н. Касаткин, 114, с.25).

Несмотря на то, что полемика вокруг вопроса о роли классического наследия всегда оставалась достаточно острой, одним из решающих факторов возрождения литературных традиций стала Великая Отечественная война. А. Твардовский писал в 1949 году: "Я долго самонадеянно полагал, что знаю Пушкина. Но в дни Отечественной войны . вдруг почувствовал ни с чем несравнимую силу пушкинского слова . .И все это обращалось днем сегодняшним, потому что восторг вызывался не той или иной блестящей строкой, а тем, что все это - родина, гордость и честь, вера и слава, и не может быть на земле силы, которая могла бы опрокинуть это" (136, с.627).

Вместе с тем, послевоенная проза, отвечающая потребности философско-исторического осмысления только что минувшего трагического времени и вызывавшая к жизни жанр исторического романа, основанного либо на документе, либо на фактическом материале, а также зарождающаяся в 50-е психологическая "исповедальная" проза вместе с "раскрепощенной" прозой шестидесятников уже на новом витке развития литературного процесса вновь всколыхнули споры о традиции и новаторстве в литературе.

Бесспортно проза 50-60-х в лучших своих образцах имела ценные приобретения и открытия: изображались новые конфликты и раскрыва лись актуальные злободневные проблемы, писатели все чаще стали обращаться к внутреннему миру человека, вводить в литературу не встречавшихся до того героев, была открыта "запретная" лагерная тема, остро ставились вопросы экологии и ноосферы. И в то же время проза 50-60-х в освоении правды жизни шла в русле лучших традиций классической литературы. Так, тема неразрывности, единства человека и природы, наполнения природы нравственным содержанием в произведениях 0. Гончара, С. Залыгина, Ю. Нагибина, Т. Пулатова, В. Распутина - это продолжение лирико-философской линии Тургенева и Пришвина. Осмысление и изображение трагедии Великой Отечественной войны, человека на войне в романах и повестях В. Астафьева, 10. Бондарева, В. Гроссмана, В. Быкова восходит к эпическому толстовскому началу и "фантастическому" реализму Достоевского. В изображении личности, поставленной в экстремальные условия тоталитарного режима, гулагов-ского мира А. Солженицын опирался и на древнюю русскую литературу: Иллариона Киевского, Нестора, Аввакума - и на традиции Толстого и Достоевского. Исследование предательской сущности современного мещанства и пошлости Ю. Трифоновым шло через восприятие идей автора "Преступления и наказания".

Что касается "другой" прозы 80-х, к которой относят самых г ' п

- о разных по возрасту, стилю, поэтике писателей: Венедикта Ерофеева и Виктора Ерофеева, С. Каледина и Е. Харитонова, Л. Петрушевскую и Т. Толстую и др., - то критика выявила в ней нечто существенное и репрезентативное: её непохожесть на предыдущую литературу, оппозиционность официально признававшемуся литературному процессу. Действительно, с точки зрения расхожих образчиков социалистического реализма, литературы, идущей от социального заказа, которая принимала за реальность мифологемы, вводимые в жизнь официальной идеологией, "новая" проза не традиционна. Это другая художественная система, где бытие перестает рассматриваться как некий монолит, где писатель "не только стремиться к созданию эмоции несравненной идеологической чистоты, сколько хочет писать жизнь, неопосредованную идеологическими версиями о ней" (16, с.43). Однако, "другая" проза не только противостоит прежним канонам, ей оказываются близки традиции Лескова, Розанова, Чехова. Эстетически она продолжает ту традицию искусства, которую "когда-то называли органическим творчеством": её идея отрабатывается в самом акте художественного познания реальности. Картина мира при всей кажущейся сверхобъективности вбирает в себя и мысль художника о мире и живописное его изображение" (16, с. 46).

Однако, тенденция почти априорного признания естественной роли классических традиций в развитии современной литературы (столь распространившаяся в литературоведческой науке в последние десятилетия) ведет подчас к неумеренной констатации моментов близости творчества современников с их предшественниками, что оборачивается своеобразным отягощением для поступательного движения литературного процесса. Так, Н. Ромашко, справедливо утверждая, что традиция - это "акт творчества", и поэтому "она не может быть запрограммирована", "несет в себе резервы нескрытых возможностей" (117, с.З), считает, что горьковские традиции лежат в основе творчества чуть ли не каждого писателя последующего поколения, аппелируя к обнаруживаемому сходству тем, ситуацией, героев. Солидарен с исследовательницей и 1. Якименко, настаивающей, что "горьковское" вошло" в наши эстетические представления" и в "самую кровь социалистического искусства, теряя при этом иногда внешние приметы индивидально-неповторимого" (152, с.21). Довольно категоричным выглядит и предложение Г. Холодовой: "Достоевский прочно вошел в современную художественную мысль, так что мы даже подчас не ощущаем его присутствия в том или ином произведении" (147, с. 114). Естественно, оспаривание самого факта огромной значимости Достоевского или Горького для всей последующей литературы бессмысленно. Однако, следует избегать формализованного подхода к проблеме преемственности литератур, когда игнорируется сущностный анализ литературных взаимовлияний, затушевывается своеобразие того или иного художника, "растворяющегося" в классике, а само явление традиции "теряет свои предметные очертания и наделяется неоправданно расширительным воздействием на последующий литературный процесс" (45, с.269). Это стали ощущать уже и сами деятели литературы. Так, Ю.Бондарев, писатель, осознающий нравственную и художественную силу классики, все же старался оградить современников от массированной зависимости от нее: "Можно ли проверять общественными и психологическими открытиями даже великих писателей и отношения, и характеры, скажем, 50-х и 60-х годов нашего века? . Только в том случае, если писатель собственными средствами, исходя из собственного опыта, нацелен исследовать человека своего времени, свое время в человеке, а не конструировать персонаж по чужому опыту, взятому на прокат даже из гениальных творений, только в этом случае от литературы можно ждать новых открытий душевных глубин человека" (25, с.42).

Вместе с тем в критической литературе бытует и обратная тенденция: в поисках своего пути, в широком, смелом использовании писателем разнообразных художественных средств и приемов (мифа, притчи, фантасмагории и т.д.) видеть отсутствие четкой идеи, желание утолить жажду эксперимента. Так, писательское поколение "сорокалетних" (А. Битов^Д. Кима, В. Маканина, Р. Киреева) критика обвиняла в дегероизации литературы, в отсутствии зрелой гражданственности, в отходе от традиций русской литературы.

Однако, в работах А. Бочарова, А. Бушмина, В. Днепрова, Л.Ершова, Л. Теракопяна проблема традиций и новаторства рассматривается в аспекте взаимосвязи, взаимообусловленности, диалектического единства этих "двух полюсов, между которыми расположено все искусство" (26, с.344). Механизм взаимодействия традиций и новаторства детерминирован тем обстоятельством, что писатель неизменно испытывает двойное притяжение, "всегда существует в двух орбитах: современной и исторической" (62, с.436).

Являясь силой "динамики", силой отрицающей, новаторство, однако, не опровергает прошлое, напротив, сосуществуя с ним, производя импульсы для движения и развития самой традиции, на определенной стадии переходит в силу "стабильности", т.е. чем-то перспективным для будущего развития. В этом сложном взаимоотталкивании, взаимовлечении, взаимопревращении и заключается источник и механизм движения литературного процесса, что дает литературе возможность существования, поиска и развития.

Таким образом, традиции не должны быть "сковывающими", "обуз-ными". Очевиден факт: творческая сила автора тем слабее, чем больше замечается в его произведении чужого, взятого у других. Они должны восприниматься творчески, а "творческое восприятие традиций-это и борьба с традициями. Так было у. Пушкина. Так было у Достоев

- 9 ского. Так было у Толстого" (29, с.33).

В решении проблемы литературной преемственности необходимо учитывать и художественные типологические соответствия, которые "означают общность тех или иных-свойств художественных феноменов -вне зависимости от их происхождения и особенностей их функционирования" (31, с.381). Типологические соответствия обусловливаются сходством конкретно-исторических, социальных и идеологических условий; внутренними закономерностями литературного процесса; родовым свойством человеческого сознания, когда у всех наций и во всех культурах мира едины понятия любви и ненависти, добра и зла, жизни и смерти; сходством систем художественного мышления. Типология литературных явлений возникает независимо от контактных связей, объективно и не предполагает обязательного сознательного следования тем или иным образцам. Таким образом, творчество писателя (с учетом всего художественного своеобразия и индивидуальной неповторимости) необходимо рассматривать не только с точки зрения воздействия конкретных произведений и конкретных авторов, но в контексте всего литературного процесса "как единого большого сердца, колотящегося о заботах и бедах нашего мира" (127, с.89).

В литературном процессе на определенных этапах можно наблюдать повышение интереса к традициям того или иного крупного писателя, когда особенно явственно осознается значение его художественного наследия и необходимость использования его опыта, традиций современниками. Причина тому - созвучность, типологичность проблематики и поэтики данного писателя формам социального бытия и идеям, рождающимся на новом историческом этапе.

Достоевский является как раз таким "эпохальным" писателем, использование творческого опыта которого в определенных исторических ситуациях представляется неизбежным, хотя художники, воспринимающие его традиции и не осознают порой преемственных связей с

- 10 ним. Так было в 20-е годы, так происходит и теперь.

Примечательно, что уже с 10-20-х годов дискуссия о литературной преемственности выливалась зачастую в полемику вокруг художественно-философского наследия Достоевского.

Наряду с патетическим признанием гуманистической сущности творчества писателя, явно обозначалась тенденция (бытовавшая вплоть до середины- 50-х годов) фальсификации или прямого отрицания художественно-философских концепций Достоевского.

Если для Д. Фурманова художественное впечатление от гения Достоевского было "громадно", поскольку в его романах видны "высокие порывы, жажда помощи, сострадания и желания отдать себя на чужое горе" и во всем этом "чувствуется какая-то огромная правда" (142, с.40-41), то других настораживали"мрачный лиризм" разлагающейся больной души" писателя, якобы присущие ему пессимизм и отчаяние (139, с.311).

Появились такие трактовки творчества Достоевского, которые с вульгарной легкостью обесценивали идеологическое, философское и эстетическое содержание его произведений. "Марксизм-ленинизм неоднократно доказывал, - констатировал А. Фадеев, - каким революционным мракобесом выступал Достоевский, когда истязал себя перед "боженькой" и оплевывал революцию. Но Достоевский был гениальным реалистом в изображении мучений и страданий людей, униженных и изуродованных эксплуататорским строем" (139, с.93).

Отрицательно оценивали творческое наследие Достоевского Луначарский и Горький. Разделял господствующее мнение о Достоевском, как о болезненном и ущербном художнике, господствующее в 30-е годы, и А. Платонов.

Нет смысла множить примеры, поскольку в аспекте рассматриваемой нами проблемы важнее другой факт: влияние Достоевского на создателя "Жизни Клима Самгина" и автора "Чевенгура". Правда, преемственность в первом случае проявляется по контрасту: в "столкновении внутри родственной идейно-творческой проблематики, трактуемой каждым в своем духе, в противоположном друг другу направлении"(31,с.154).

Платонову же удалось развить философско-эстетическую концепцию Достоевского о парадоксальности развития человека: существование его как бы вне природы и вопреки ей.

Таким образом, художественное наследие Достоевского закономерно и объективно воздействует на последующую литературу. Такие великие писатели, как Достоевский, сумели выразить в русской действительности своего времени слишком многое и настоль глубоко:и ярко, что художники последующих поколений, даже пытаясь найти свой путь в литературе, вынуждены "ступать в след, оставленный гениальными предшественниками" (129, с.83), не осознавая подчас при этом преемственной связи с ними.

Закономерность влияния Достоевского определяется способностью писателя заглянуть в тайну человеческой природы, неустанными поисками истины, профетическим даром, вечной тревогой за судьбу человечества, с трудом удерживающего равновесие над бездной, "отделяющей царство необходимости и ненависти от царства свободы и любви" (ИЗ, с.18).

Достоевский злободневен потому, что сумел высказаться по всем вопросам,"вокруг которых продолжала (и продолжает - A.M.) развиваться общественная и духовная борьба в России (29, с.423). Предметом своих романов писатель избрал не быт общества, как Гончаров или Толстой, а общественное движение, причем не следовал "покорно за фазами общественного движения", " "предугадывал повороты этого движения и заранее судил их" (128, с.240).

Современная эпоха, отмеченная драматическими социальными и политическими катаклизмами, заставляет по-новому осмыслить великие прозрения Достоевского, поскольку сам художник творил в эпоху, когда вся Россия стояла" на какой-то окончательной точке,колеблясь над бездной!) в эпоху выведенных из своего идеологического равновесия и столкнувшихся миров" /15,с.22-23/. Поэтому погружение в художественный мир Достоевского помогает глубже познать и раскрыть суть животрепещущих проблем современности. "Разве не сегодня,как может быть, никогда ранее, со всей своей жестокой опеределейностью стоит перед человечеством проблема страдающей совести, выбирающей между будущей гармонией мира и единой слезинкой ребенка"»-констатирует Ю.Селезнев /121,с.II0-III/.

Следует замнтить, что за последние десятилетия в литературоведческой мысли основательно преодолены те стереотипы восприятия эстетических , философских, религиозных концепций Достоевского /консерватор, реакционер, певец зла и насилия, религиозный мистик и т.п./, которые нас^авдались в 20-50-х годах теоретиками вульгарного социологизма.

Об интенсивности обращения к творческому наследию Достоевского с точки зрения преемственности традиций классика лд®ературой 20 века свидетельствует тот факт, что в последнее время появилось немало сшатей и монографий, посвященных этой проблеме. Среди них работы Андреевой С.И. /4/, Грозновой H.A. /45/, Ермаковой М.Я. / 60 /, Сараскиной Л.И. /119/, Стариковой Е.В. / 130 /, Фридлендера Г.М./ 140 /, Шеншина В.К. /154/, кандидатская диссертация Макаровой И.А. "Традиции русской классической литературы 19 века в творчестве В.В.Маяковского " /ЛГУ, 1978 /. Правда, исследователи акцентируют внимание в своих работах на влиянии Достоевского либо на зарубежных авторов, либо на русскую литературу лврвой половины 20 века, связывая его с творчеством Л.Андреева, М.Горького, Л.Леонова, К.Федина.

Однако, в литературоведческой науке практически отсутствуют серьезные исследования о преемственности традиций Достоевского русскими писателями второй половины 20 века, кроме кандидатской диссертации Шец Т.В. "Традиции Ф.М. Достоевского и А.ПЛехова в творчестве Ю.Трифонова" /Куйбышев, 1986/. Есть попытки рассмотреть в этом аспекте творчество Ч.Айтматова. Что касается В.Астафьева,то проблема влияния Достоевского на становление и развитие этого художника в критической литературе освещена слабо, носит поверхностно-фрагментальный характер. Поэтому выявление преемственных связей Достоевского в произведениях Аагтафьева, установление их типологической общности и будет являться целью нашего исследования.

Для наиболее успешного достижения поставленной задачи,необходимо прежде всего учитывать тот факт, что изучением литератрррвго влияния должен раскрываться творческий результат, который тем значимее, чем полнее, совершеннее "осуществлено творческое преобразование унаследованного, воспринятого элемента", поскольку высший эффект преемственного развития литератур состоит не в полноте и частости сходства последующего с предыдущим, а в их развитии" /31. с.117/.

Первым указал на родство художественного таланта Астафьева с Достоевским /правда, довольно-таки осторожно/ литературовед, критикА.Макаров. В статье "Во глубине России", посвященной раннему творчеству В.Астафьева, он писал: "Может быть, это несколько рискованное предложение, но думается, в таланте Астафьева есть нечто, роднящее его с Достоевским -бёшшадЩЯ правдивость доведенных до накала драматических положений, страдательное сочуствие к той поре, когда человек еще только складывается и умение отыскать лучшие, высшие чувства там, где их вроде бы и подозревать невозможно" /100,с.235/. Здесь же исследователь тонко подметил, что никто из писателей астафьевского поколения не обладает такой склонностью, кроме самого Астафьева, и такой способностью "к тщательному беспощадно-любовному анализу внутреннего мира человека, перед которым жизнь непрестанно ставит один вопрос за другим" (100, с.232), что тоже сближает Астафьева с Достоевским.

После публикации романа "Царь - рыба" Л. Ершов констатировал, что Астафьев наследует традиции "Достоевского-Леонова" (57), правда, ученый более склонен видеть в этом произведении развитие лирико - философской линии, близкой Пришвину.

Именно по поводу "Царь - рыбы" Г. Горышин писал: "Новое произведение В. Астафьева наводит на мысль о наследии традиции, завещанной нам Достоевским" (42, с.21). К сожалению, ленинградский писатель не развивает в этом направлении свою мысль, но В. Курбатов счел нужным заметить, что он имел в виду прежде всего "мужество в постановке больных вопросов и способов подхода писателя к анализу теневых сторон русского характера" (83, с.144).

Кроме того В. Курбатов, говоря о исповедальноети книг Астафьева, подчеркивает, что за его писательским "Я" стоит нечто гораздо болыцее, чем "устойчиво-расплывчатый прием первого лица" (83, с.144), т.е. писатель способен внимательнее других прозреть в своей судьбе черты, общие целому поколению. Солидарен с Курбатовым и И. Дедков, утверждающий: "За биографическими чертами проступают в произведениях писателя черты народные" (59, с.45).

Можно принять подобные наблюдения критиков как косвенные указания наследование Астафьева традициям Достоевского, поскольку такого рода автобиографизм свойственен русскому классику.

Достоевский в свое время утверждал, что для написания романа необходимо "запастись" прежде всего одним или несколькими "сильными впечатлениями, пережитыми сердцем автора действительно"(51,16,с9.

Такими сильными впечатлениями, могучим духовным опытом, определившими и его романы и все мировоззрение, для Достоевского явились по крайней мере два жизненных факта: две встречи со смертью, буквальной и нравственной. После 22 декабря 1849 года -дня несостоявшейся казни - он ставил все вопросы в предельной остроте, как вопросы жизни и смерти всего человечества, и всякую личную судьбу стал рассматривать "в перспективе судьбы общечеловеческой" (70, с.63). Избавление от смерти нравственной Достоевский видел в способности полюбить другого, как "самого себя", сколь бы ни-сопротивлялись этому законы человеческой природы. Этот путь любви к ближнему лежит, по мнению писателя, в осознании ценности самой жизни, восприятии ее как дара, счастья. Поэтому в романах Достоевского не только герои решают "предвечные" вопросы, не только они свое "я" преодолевают в борениях со злом, но и сам автор себя "выделывал" в человека. Перелом в духовном и мировоззренческом настрое явились для писателя годы каторги.

Для В. Астафьева такими сильными впечатлениями, "пережитыми его сердцем действительно", явились сиротство и война.

Трагедия Великой Отечественной войны, через горнило которой прошел писатель, обострила в нем понимание индивидуальной ценности человека, прояснила многое в его природе и прежде всего взаимную соединенность с окружающим миром: другими людьми, природой, космосом. Центром художественного исследования Астафьева становится человеческая душа, страдающая, метущаяся, пробивающаяся несмотря ни на что к живой жизни.

Своебразие раскрытия темы сиротства, сквозной для всего творчества художника, заключается в трагическом знании и драматизме испытанных и переданных переживаний, которые , однако, уравновешиваются другой стороной духовного опыта и мирочувствия писателя: верой в осуществимость добра. Герои Астафьева, стоящие на грани решительного выбора, способны открыть путь к внутренней гармонии и согласию с миром.

Черпая материал для своих произведений из источников собственного духовного и душевного опыта, В. Астафьев, как и Достоевский, неразрывно связывает проблемы эпохальные и сугубо личные, интимные: эпохальное переживание как личное, личное выступает как общечеловеческое. Не случайно, С. Залыгин называет Астафьева самым "традиционным" писателем, творчество которого "представляет русскую литературную школу в ее "чистом" виде" (62, с.245) и указывает, что дело не в манере и стиле, а более существенном: во взгляде писаталяна жизнь, в отношениях между жизнью и литературой. Однако, традиционность Астафьева "не архаична и не консервативна" (63, с. 230). Дело в том, что социальные, политические,экологические трагедии нашего времени, которые вносят неожиданные повороты и извивы в человеческие судьбы; народные характеры, раскрывающиеся в моменты страшных бед и испытаний ещё неведомыми гранями; все более разрастающееся зло требуют от художника обстоятельного художественного и нравственно-философского осмысления. В. Астафьеву оказалось под еилу постичь тот духовный опыт народа, который приобретен и выстрадан им на нелегком пути, ту человечность, которая становится залогом нерушимости бытия, в основе которого лежит труд и людская сплоченность.

В методе художественного познания действительности Астафьевым обнаруживается особенность, которая восходит к "фантастическому реализму" Достоевского: мысли и чувства астафьевских героев, как и героев Достоевского, а также ситуации, в которые они поставлены, обретают черты своеобразной исключительности. В письме к Н. Страхову Достоевский отмечает: "У меня есть особый взгляд на действительность (в искусстве), и то, что большинство называет фантастическим, то иногда для меня составляет самую сущность действительного. о

В каждом номере газет вы встречаете ответ о самых действительных фактах и о самых мудреных. Для писателей наших они фантастичны, а меж тем, они действительность, потому что они факты. Кто же будет их замечать, их разъяснять? Они поминутны и ежедневны, а не исключительны" (51, 28, с.321). Текущая правда жизни, частные факты, интересующие Достоевского во всех деталях и подробностях, приобретают под пером писателя иное, более значимое звучание. На эту особенность художественного мышления Достоевского обратил внимание М. Бахтин, который показал, что писателю такого склада интересно не наблюдение, описание и фиксация происходящего в реальной жизни, а объяснение того, что он видит с точки зрения цельного бытия, в контексте единого мироздания. Использование условных форм художественного обобщения, логарифмирование, когда "одна деталь может объяснить очень многое" (95, с.331), как отличительный признак романистики Достоевского, присущ в той или иной сйени и поэтике Астафьева. В сфере философских обобщений он зачастую обращается к ассоциативно-аллегорической форме воплощения идеи. Поэтому в прозе Астафьева так значительна роль условных форм - символов, лейтмотивов, метафор, притч и т.д. Герои Астафьева, как и герои философских романов Достоевского, одержимы стремлением самопознания, осмыслением себя как части целого, причем окончательное самопознание происходит как правило в критической, экстремальной ситуации.

Таким образом, следует иметь в виду не только идейные, мировоззренческие традиции Достоевского в творчестве Астафьева, но и жанровые, имманентно-художественные. Однако, в прозе Астафьева глубоко лирическое начало, что существенно отличает его от автора

Братьев Карамазовых" и придает особую художественную неповторимость.

Говоря о всеобщем, Достоевский никогда не уходил от актуальности. Напротив, неотложной нуждой "дня сегодняшнего", желанием говорить напрямую с читателем и непосредственно влиять на ход социального развития, на улучшение отношений между людьми было продиктовано стремлением Достоевского издавать "Дневник писателя". Причем его публицистика и художественные произведения составляют идейно-художественное целое. "Дневник писателя" расширял, раздвигал рамки романов, прояснял те нравственные и философские идеи, которые были положены в их основу. Публицистика писателя вслед за художественными творениями приглашала читателя "заглянуть поглубже в свою душу и непредубежденно посмотреть на свои дела, чтобы определить, куда направлены растрачиваемые нами силы, - идут ли они на превращение человека в "скотский образ раба" или на . восстановление в человеке человеческого" (135, с.33).

Такое взаимовлияние и взаимопроникновение публицистики и романистики, естественно, накладывали на художественные произведения Достоевского особый отпечаток. Публицистична и проза Астафьева. Однако, здесь имеются как точки соприкосновения, так и расхождения.

Л. Сараскина отмечает, что в художественном мире Достоевского "царит мощная стихия литературного творчества. Кроме великого множества рассказчиков, повествователей, хроникеров к литературным занятиям тяготеют многочисленные персонажи, как главные, так и второстепенные" (119, с.101). Это объясняется не только пристрастием писателя к документу, факту, хронике, но и .другими причинами: "сочинительство" как " процесс припоминания и записывания представляется Достоевскому силой, способной перевоспитать и спасти человека; неудавшиеся же "сочинители" (например, в "Бесах") символизируют крах ложных идей, бесовство, проникшее во все сферы жизни. Кроме того, в публицистическом романе автор не просто объясняет факт, но "объясняет его пристрастно" (35, с.46), что делает произведение тенденциозным. Чтобы художественно оправдать эту тенденциозность, писателю требуется придать слову объективность. Так, она художественно оправдалась характером повествователя в "Братьях Карамазовых", и роман приобрел "авторитет слова, одобряемого Богом и большинством" (35, с.51). Рассказчик у Достоевского из самых широких слоев (как и сочинители в "Униженных и оскорбленных" или "В записках из Мертвого дома"), поэтому и является выразителем их морали и правды. Этим достигается объективность и авторитет авторского Слова.

Бесспорно, у В.Астафьева повествователи (например, в "Последнем поклоне") тоже являются выразителями народной мудрости и морали. А герой "Печального детектива" на путях осмысления действительности приходит к выводу: именно трудом "припоминания и записывания" можно усовершенствовать себя и повлиять на окружающий мир. Но если Достоевскому всегда удается остаться в рамках образного повествования, зло и ложь опровергаются и отрицаются самой структурой романов, как бы без прямого авторского вмешательства, то Астафьев бывает порою декларативен, иногда слышится открытое, обличающее авторское слово,там, где дело касается негативных сторон действительности, что нарушает отчасти художественную структуру произведения.

Традиции Достоевского в творчестве Астафьева - традиции осознанные. Писатель неоднократно подчеркивал свою приверженность классику. Так, в беседе с корреспондентом "Советской кульутры" в 1979 году Астафьев сказал: "Достоевского я люблю давно и преданно"

7, с. 234). В документальной повести "Зрячий посох" с неменьшим пафосом произнесено: "Сейчас кумир мой - Достоевский" (6, с.120). Вовсе не случайно упоминается имя Достоевского в "Звездопаде" и трижды в "Печальном детективе".

Естественно, на творчество В. Астафьева оказывает влияние не один Достоевский, поскольку для него вся "блистательная русская литература" - та "школа", в которой "счастье быть достойным учеником" (7, с.173). По признанию самого писателя, многое дает ему "серьезное вчитывание в Гоголя и Льва Толстого", причем основную толстовскую традицию Астафьев видит в том, чтобы понимать человека "во всей его объемности, со всеми его сложностями, противоречиями, порой чудовищными" (7, с.149). Не отрицает В. Астафьев влияния на свое творчество и писателей-современников. В интервью журналу "Вопросы литературы" он указал на своего "учителя" - "живого писателя, которого не так боязно, как классиков" (7, с.171) - Ю. Нагибина. Признает автор "Последнего поклона" и значение А. Солженицына. Воспринимает его писательскую деятельность как процесс внутреннего борения, самосовершенствования. Пара-фраз Астафьева: "Все мы вышли из "Матренина двора" (8) определяет не только личную привязанность его к Солженицыну, но роль и место Солженицына в современном литературном процессе. Связь Астафьева и Солженицына видится в озабоченности писателей судьбой обыкновенного человека, который и составляет сущность нации. В стремлении сказать всю правду о жизни и о человеке, познать Россию и глубинные свойства русского национального характера.

Восприятие традиций Достоевского Астафьевым носит как непосредственный (прямое влияние), так и опосредованный характер. Так, в повести "Стародуб", посвященной Л. Леонову, не только тематика близка леоновской, но отчетливо виден метод "восхождения к философскому видению мира" /57, с.5/, характерный для автора "Русского леса", когда через вдею леса проецируются и важнейшие законы социальной жизни и вечные вопросы бытия. Кроме того благоговение перед страданием/ тема, столь характерная для Достоевского/, "пошедшим на оплату человеческого прогресса", станет одним из важнейших моментов в развитии характера Вихрова. В "Письмах неизвестному американскому другу" Леонов развивает эстетическую и философскую коллизию: слезинка ребенка и мировая гармония. Оба эти мотива свойственны как ранним повестям Астафьева, так и "Царь-рыбе", и "Печальному детективу".

Таким образом, актуальность исследования определяется, с одной стороны, полемичностью, остротой, злободневностью самой проблемы преемственности в развитии литературы, с другой - тем, что В.Астафьев сумел воспринять, развить, трансформировать в своем творчестве на современном материале вопросы морали, нравственности, проблему выбора между добром и злом с опорой на национальные представления об общественных идеалах, которые намечены и выделены Достоевским в своих романах как вопросы животрепещущие, и в решении которых нуждается и современная литература, и общество, в целом.

В связи с этим в нашей работе поставлена цель исследования художественно-философского и этического уровня восприятия традиций Достоевского Астафьевым на разных этапах его творчества, т.е. эволюции преественных связей. Этой цели подчинена и структура работы.

Новизна исследования заключается в том, что это одна из первых диссертационных работ, посвященных проблеме традиций Достоевского в творчестве Астафьева.

Методологическую основу работы составляют научные труды теоретиков литературы, разрабатывавших проблему преемственности в искусстве, ведущих ученых-достоевсковедов, а также литературоведов и критиков, занимающихся творчеством В. Астафьева.

Практическая значимость диссертации определяется возможностью использования материалов исследования в лекционных курсах, спецкурсах и спецсеминарах в вузах; при методических разработках уроков внеклассного чтения в 10-11 классах общеобразовательной школы.

Данная работа прошла апробацию при обсуждении на заседании аспирантского объединения и заседании кафедры. По теме диссертации опубликаваны работы:

- Реферативный обзор кн.: Карякин Ю.Ф. Достоевский и канун 21 века. - М.: Советский писатель. 1989. - 656 с. - Реферативный журнал. Серия 7. Литературоведение. - М.: ИНИОН, 1991, № I.

- Добро и зло в романах В. Астафьева (Проблемы советской литературы. Межвузовский сборник научных трудов. - М.: Прометей, МИГУ им. В.И. Ленина, 1991.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Традиции Ф. М. Достоевского в творчестве В. Астафьева"

ЗАКЛКЯЕНИЕ.

Таким образом, несмотря на продолжающиеся дискуссии вокруг проблемы литературной преемственности, становится все более очевидным факт, что любые попытки "сбросить классику с корабля современности и начать все заново" (28, с.5) оказываются безуспешными. Во-первых, этому противостоит само искусство, имеющее свои органически сложившиеся законы; во-вторых, сама человеческая натура, сформировавшаяся за тысячелетия. Традиции служат залогом поступательного движения литературного процесса, предотвращая попытки "изобретения огня, колеса, велосипеда" (28, с.5).

Традиция - это "память художественной литературы", "актуализи-• рованное и современное в ее арсенале" (26, с.345), то наследие, прошлое, которое живо сегодня, важно для наших современников.

Однако, истинное и плодотворное продолжение традиции находят, конечно, не в эпигонстве, а в преемственности, главным фактором которой является новаторство, способствующее углублению и развитию художественной концепции, "расширению смысла, углублению идейно-эмоционального воздействия на личность" (26, с.345).

Более того всякая тема, взятая в литературном аспекте, неисчерпаема, она "растет и в прошлое, и в настоящее, и в своем географическом охвате" (94, с. 54). Поэтому разговор о писателе-современнике с позиций преемственности литературного опыта прошлого важен и для того, чтобы рельефнее выделить особенности его творчества, его индивидуальную неповторимость.

В.Астафьев как раз из тех современных писателей, который пройдя большую школу литературного мастерства, настойчиво обучаясь у русских классиков, тем не меннее в своей литературной практике старался никому не подражать, никого не копировать.

В.Астафьеву удалось, прежде всего, актуализировать, трансформировать на новом жизненном материале одну из глобальных тем романистики Ф.М. Достоевского: кризис современного человека.

Достоевский со всей глубиной осознал то очевидное безысходное положение, в котором оказалось человечество, тянущееся к нигилизму и обособленчеству. Он уже тогда предвидел, что грядущий век будет переломной эпохой, когда силы Зла и Добра решительно столкнуться, что именно в нашем веке разовьется разрушительный потенциал человека, гордо утверждащего свои самостоятельность, сменивший веру на науку, духовные ценности на материальное благополучие .

В конце 20 века эта проблема обернулась неожиданной стороной. Источником глобальной трагедии человека и человечества стали отношения между человеком и природой. Так называемая общественная психология является теперь ничем иным, как психологией экологической, включающей ту или иную степень приобщения к природе или отчуждения от нее.

Примирительная роль природы в разногласиях между людьми, в социальных катаклизмах огромна. Но и ошибки, заблуждения людей трагически сказываются на природе и, как следствие, на судьбе че-лонечества.

Пожалуй, никому из писателей второй половины 20 века, как В.Астафьеву, не удалось столь глубоко выразить в своем творчестве трагические столкновения человека и природы, ведущие к углублению кризиса современного человека и общества. Начиная со "Староду-ба", писатель стремился взглянуть на Личность в перспективе ее органической слитности, нераздельности с природой, показать драматические последствия насилия над ней, существования человека вне ее или вопреки ей. При этом Астафьев смело опирается на художественно-философское наследие Достоевского, продолжая, разви

- 139 вая идейные и имманентно-художественные традиции великого классика.

Восприятие мировоззренческих, этических традиций Достоевского, жанровых элементов и самого художественного метода Астафьевым мы попытались рассмотреть с точки зрения эволюции преемственных связей на разных этапах творчества писателя.

Идейная связь автора "Царь-рыбы" с русским классиком проявилась в глубоком исследования Астафьевым проблем национального характера, народности культуры, еудеб самого народа. Содержание произведений Астафьева, как и Достоевского, выходит далеко за рамки сюжетных коллизий и отражает глобальные для всей нации проблемы. Нравственные, этические вопросы рассматриваются писателями с точки зрения традиционного русского сознания, связанного с национальными представлениями об общественных идеалах. Вслед за Достоевским Астафьев показывает, что сила характера русского человека в неистощимости его духовности, терпимости, милосердии, способности сострадать, органической расположенности к добру. В то же время Астафьев не обходит и "теневых" сторон русского характера. Причем и в "Последнем поклоне", и в "Царь-рыбе", и в "Печальном детективе" писатель развивает намеченный Достоевским мотив взаимообусловленности разрыва человека с истоками, родовыми связями, землей, природой и проявления в нем злого начала, индивидуализма, гордыни, стремлением к "человекобожеству", одним словом, пренебрежением традиционными нравственными ценностями. Правда, в "Печальном детективе" и поздних рассказах Астафьев жестче, непримиримее относится к отрицательным сторонам русского характера; выносит на суд само понятие жалостливости и сострадания, что выливается в своеобразный диалог-полемику с Достоевским, со всей большой русской литературой, которая всегда была человечной и милосердной.Однако,это свидетельствует не столь о кризисе самого писателя (Астафьев остается верен себе в убеждении, что только труд и людская сплоченность являются зологом гармонии мира),сколь о кризисе современного человека и кризисе гуманизма в обществе,где обретают свою реальную плоть многие пророчества Достоевского.

Особое место в художественном мире В.Астафьева занимает"дет-ская" тема.Астафьев художественно реализовал в контексте нового исторического времени метафору Достоевского о "единой слезинке ребенка" и мировой гармонии. В произведениях Астафьева, как и в романах Достоевского, дети становятся решающей и окончательной проверкой всех и всяческих идей и теорий.

Однако,в отличие от Достоевского,автор "Последнего поклона" заостряет внимание и на тех моментах в жизни маленького человека, когда он еще прочно связан с родным исконным бытом, с природой, родной землей,т.е. когда он живет в одухотворенной атмосфере "первого" детства,впечатления от которой, по мысли Достоевского, должны спасти человека во взрослой жизни.

Несмотря на то,что Астафьев хорошо знает быт и умело его изображает,что в его творчестве глубоко лирическое начало, в сфере философских обобщений он, как и JI.Леонов,следуя Достоевскому, обращается к условно-символическим формам воплощения идеи, к "логарифмированию". "Чтобы выразить философию нашего времени отмечал Астафьев,-философию подвига,человеческой жизни и смер-ти-мало одних рассуждений на эти темы- надо дать знак,символ, образ,что в буквальном переводе с греческого означает идею выделено мною- A.M.)" (7, с.189).

Высказывание Астафьева перекликается с убеждением Достоевского, что не следует изображать действительность, как она есть, поскольку "такой действительности совсем нет, да и никогда на земле не бывало, потому что сущность вещей человеку не доступна, а воспринимает он природу так, как отражается она в его идее, пройдя через его чувства, стало быть, надо дать больше ходу идее, и не бояться идеального" (52, 21, с.75). Требование Достоевского дать ходу идее, в сущности, объясняет и его жанр идеологического философского романа и "фантастичность" его реализма, проявляющихся в изображении исключительных психологических и идеологических коллизий, "глубоком психологическом комментаторстве" (58, с.34), которое предполагает помимо наблюдений над реальностью и человеком еще и смелые "допущения".

Восприятие художественных особенностей романистики Достоевского заметно уже в ранних повестях Астафьева. Уже в "Стародубе", "Звездопаде", "Краже", первых книгах "Поклона" писатель широко использует прием "логарифмирования": вводит в повествование образы-символы, метафоры, аллегории, локализует время и пространство, ставит своих героев в исключительные, "фантастические"си-туации.

На следующем этапе творчества художника это влияние расширяется, модифицируется. В "Царь-рыбе" создается уже многоступенчатая система образов, в которой главные герои дублируются второстепенными, что помогает довести до логического и эстетического завершения испытуемую идею. Варьируется характерная для художественной системы Достоевского тема театра, лицедейства, юродства и лжеюродства.

В "Печальном детективе" появляется герой-идеолог, который становится персонификацией авторской идеи, а центр повествования романа организуется самопознанием героя, определением своего места в обществе и мирозданьи; осмыслением себя как части целого трудом "припоминания и записывания", т.е. через процесс нравственного самоусовершенствования.

В позднем творчестве писателя заметно усиливается публицистичность. Небеспристрастен к публицистике и Достоевский. Но в отличие от создателя "Братьев Карамазовых", автору "Царь-рыбы" и "Печального детектива" не всегда удается остаться в рамках образного повествования, некоторые идеи писатель трансформирует на язык общественного сознания лишь в сфере авторского, внесюжетно-го, публицистического слова. Давая волю обличительной публицистической фразе, Астафьев порой сознательно снижает, окарикатуривает отрицательных героев, что ведет к концентрации добра и зла в отдельных персонажах, к снижению остроты драматизма ситуаций в диалектическом столкновении всех "за" и "против". Пожалуй, только в "Краже" и "Печальным детективе" автору с психологической тонкостью удалось показать человека - победителя зла в себе самом (что было очень значимо для художественной, социально-философской концепции Достоевского'}.

Однако, нельзя не согласиться с С. Залыгиным, что открытие характера для литературы "резерв исчерпаемый", а " событиям повседневным и событиям историческим", зачастую предельно трагическим "нет и не будет конца", и это накладывает на литературу обязательства: "она должна приблизиться к публицистике и документа-лизму" (64, с.391). Более того публицистичность не всегда у Астафьева идет в ущерб художественности, напротив, использование публицистики наряду с лирикой и философичностью - свидетельство своеобразной художественной манеры писателя, что помогает ему наиболее полно выразить всю сложность взаимосвязей личности и общества, человека и природы, частного и целого.

Таким образом, творчесжво В.Астафьева, самобытного писателя со своим стилем и языком, художественной манерой, в основе произведений которого лежит собственный жизненный и духовный опыт свидетельствует о вечно живой классической литературной традиции.

Список научной литературыМешалкин, Александр Николаевич, диссертация по теме "Литература народов Российской Федерации (с указанием конкретной литературы)"

1. Агеносов В.В. Советский философский роман. - М.: Прометей,1989. 466 с.

2. Айтматов Ч. Соб.соч.: в 3 т. Т.З. -М.: Современник, 1984. -312с.

3. Айтматов Ч. Точка присоединения // Вопросы литературы, 1976, .г 8. С. 215-224.

4. Андреева С.И. Федин и Достоевский /Наследие Достоевского и ранняя советская проза. Л.: Наука, 1968.-241 с.о. Ануфриев А.Е. Особенности психологического анализа в рассказах

5. B. Астафьева 60-х годов /Идейно-стилевые искания советской литературы. М.: МГУ, 1982. - С. 119-127.

6. Астафьев В. Зрячий посох: Книга прозы. М.Современник, 1988.590 с.

7. Астафьев В. Посох памяти. М.: Современник, 1980. - 281 с.

8. Астафьев В. Всему свой час. М.: Современник, 1985. - 128 с.

9. Астафьев В. Соб.соч.: в 4 т. М.: Мол. гвардия, 1980.

10. Астафьев В. Соб. соч.: в 6 т. М.: Мол.гвардия, 1991.

11. Базанов В.В. Свидетельство очевидцев и память истории // Русская литература, 1976, № I. С. 83-94.

12. Бальбуров Э.А. Жизненный материал и его художественное отражение в повести В. Астафьева "Царь-рыба" / Тенденции развития русской литературы Сибири в 18-20 веке. Новосибирск, 1985,1. C. 118-124.

13. Баруздин С. Люди и книги. Литературные заметки, 2-е доп. изд.-М.: Советский писатель, 1982. С. 180-187.

14. Бать Л.Л. Леонов о литературном труде /из беседы с писателем/ // Вопросы литературы, 1960, №2. С. 173-195.

15. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. Изд. 4-е М.: Советская Россия, 1979. - 320 с.

16. Белая Г. Затонувшая Атлантида. М.: Библиотека "Огонек", 1991, .№ 14. - 48 с.

17. Белая Г. На глубине // Лит. обозрение, 1982, № I. С. 37-54.

18. Белый А. Трагедия творчества. Достоевский и Толстой. М.:I9II.

19. Бердяев H.A. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990. - 248 с.

20. Бердяев H.A. Откровение о человеке в творчестве Достоевского/ Творчество Достоевского в русской философской мысли I88I-I937 годов. М.: Книга, 1990. - С. 215-234.

21. Бойко A.B. Концепция мира и человека в прозе В.Астафьева. -Дис. канд. филол. наук. М.: МГШ, 1983. - 285 с.

22. Бодрова Л. "Последний поклон" В.Астафьева. Классика в исследовании характера в современной прозе /Принципы изображения характера современными художниками. Челябинск, 1985. С. 52-66.

23. Богуславская 3. Леонид Леонов. М.: Сов. писатель, i960, -218 с.

24. Большакова А. Увидеть лицо человеческое. Над страницами произведений В. Астафьева // Литература в школе, 1984, Jfc 6.- С.13-21.

25. Бондарев Ю. Поиски истины. М.: Худож. лит., 1976. - 245с.

26. Борев Ю. Эстетика. Изд. 4-е, доп., М.: Политиздат, 1986. -469 с.

27. Борисова Н. Вступление / о творчестве В.Астафьева/ // Новый мир, 1970, № I. С. 222-231.

28. Бочаров А. Чем жива литература? Современность и литературный процесс. М.: Сов. писатель, 1986. - 399 с.

29. Бурсов Б. Личность Достоевского. Л.: Наука, 1969. - 612 с.

30. Бурсов Б. Реализм всегда и сегодня. Л.: Наука, 1967. - 246 с.

31. Бушмин А. Преемственность в развитии литератур. Изд. 2-е, доп. Л.: Худож. лит., 1978. - 273 с.

32. Бушманова Г. На пути к главной книге // Урал, 1963, № 3. -С. 156-163.

33. Бардин Ил. О нашей литературе // На посту, 1924, № 4. С.9-18.

34. Бахитова Т. Вихров и Грацианский /Современный советский роман /философские аспекты/. Л.: Наука, 1979. - С. 89-104.

35. Ветловская В. Поэтика романа "Братья Карамазовы". Л.: Наука, 1977, - 167 с.

36. Волгин И. Последний год Достоевского. М.: Известия, 1990.-656с.

37. Волгин И. Родиться в России. Достоевский и современники: жизнь в документах. М.: Книга, 1991. - 607 с.

38. Воронский А.К. О хлесткой фразе и классиках // Прожектор, 1923, Ii 2. С. 34-41.

39. Ганичев В. На берегах великой реки /Астафьев В. "Последний поклон" . М.: Сов. писатель, 1982. - С. 628-635.

40. Горловский А. Масштаб души // Лит. обозрение, 1986, J& 6. -С. 31-37.

41. Городецкий Е.С. С печалью, гневом и любовью // Сибирские огни, 1984, № 5. С. 140-150.

42. Горышин Г. Повествование В.Астафьева "Царь-рыба" // Лит.обозрение, 1976, № 10. С. 34-46.

43. Гринберг И. Вдохновение необходимо // Вопросы литературы, 1972, 6. С. 56-61.

44. Грознова H.A. Проблемы преемственности в советской литературе /некоторые творческие аспекты/ /Классическое наследие и современность. Л.: Наука, 1981. - С. 266-274.

45. Грознова H.A. Творчество Л. Леонова и традиции русской классической литературы. Л.:Наука, 1982. - 310 с.

46. Гроссман д.П. Достоевский-художник /Творчество Ф.М. Достоевского, М.: АН СССР, 1952. - С.302-384.- 147

47. Гусев В.И. Современная советская проза и классические традиции. -М.: Знание, 1979. 214 с.

48. Давыдов Ю. Взросление литературного героя // Лит. учеба, 1984, № 3. С. 135-142.

49. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Изд. 4. Т. I. СПб-М.: 1913.

50. Дедков И. На вечном празднике жизни // Вопросы литературы, 1977, № 7. С.40-83.

51. Достоевский Ф.М. Соб.соч.: в 30 т. Л.: Наука, 1972.

52. Достоевский Ф.М. в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож. лит., 1990.

53. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. Избранные страницы. М.: Современник, 1989, - 557 с.

54. Достоевская А.Г. Воспоминания. М.: Правда, 1987. - 544 с.

55. Ершов Л.Ф. Память и время. М.: Правда, 1984. - 321 с.

56. Ершов Л.Ф. Русский советский роман. Л.: Наука, 1967. - 492 с.

57. Ершов Л.Ф. Три портрета. Очерк творчества В.Астафьева, Ю. Бондарева, В.Белова. М.: Правда, 1985 /Библиотека "Огонек"/. - 48 с.

58. Иванов Д. Время пришло // Огонек, 1986, № 14. С. 11-18.

59. Иванченко А. Альтернатива бездуховности. Принцип изображения человека в повествовании "Царь-рыба" В.Астафьева // Дон, 1977,7: 3. С. 127-142.

60. Ермакова М.Я. Романы Достоевского и творческие искания в русской литературе 20 века. Горький, 1973. - 320 с.

61. Жуков Н. Рождение героя. М.: Правда. 1984. - 193 с.

62. Залыгин С. Литературные заботы. М.: Советская Россия, 1988.412 с.

63. Залыгин С. Повести В. Астафьева // Знамя, 1976, №7. С. 184-196.

64. Залыгин С. Проза. Публицистика. М.: Мол. гвардия, 1991.-476с.чг 148

65. Золотусский И. В свете пожара. М.: Правда, 1989. - 212 с.

66. Зубков В. Начни с себя // Север, 1986, № 6. С. 173-185.

67. Каленнтьева А. В каждом сердце отзовется // Звезда, 1983, № 8. С.199-201.

68. Камянов В. Мера обещания // Новый мир, 1972, № I. С.181-194.

69. Карпова В. Талантливая жизнь. Василий Шушкин прозаик. - М.: Сов. писатель, 1986. - 325 с.

70. Карякин Ю. Достоевский и канун 21 века. М.: Сов. писатель,1. V 1989. 656 с.

71. Кирпотин В.Я. Избранные работы: в 3 т. Т. 2 М.: Худож. лит., 1978. - 485 с.

72. Коваленко А.Г. Новеллистический цикл 60-70-х годов и индивиду ально-стилевые особенности писателя /"Царь-рыба" В.Астафьева/ / Взаимодействие стиля и жанра в советской литературе. Свердловск, 1984. - С.63-71.

73. Кожинов В. Статьи о советской литературе. М.: Советская РосVсия, 1990. 544 с.

74. Кондратьев А.Г. Содержательность символического пейзажа в "Царь-рыбе" В.Астафьева / Пейзаж как развивающаяся форма воплощения авторской концепции. М.: МОПИ, 1984. - С. 194-206.

75. Коробов В. Едижние странствия. М.: Мол.гвардия, 1982. - 216 с.

76. Крупина М.Л. А земля у нас одна // Литература в школе, 1982, 6. С.56-60.

77. Кузьменко Р.Г. Особенности соотношения образа повествователя и героев в "Царь-рыбе" В.Астафьева // Вопросы рус. лит., Вып. 2 /44/. Львов, 1984. - С. 40-47.

78. Кузнецов Ф. Жизнь находит уста // Лит. Россия, 1976, 27 авг.

79. Куняев С. Там, где рождается слово. По следам творчества В. Астафьева // Лит. учеба, 1983, № 3. С. 119-126.

80. Курбатов В. Виктор Астафьев. Новосибирск, 1977. - 71 с.

81. Курбатов В. Живая вода и вечное слово // Сибирские огни, 1984, №2. С. 148-154.

82. Курбатов В. Жизнь на миру /Астафьев В. Соб.соч.: в 6 т. Т.1.-М.: Мол. гвардия, 1991. С. 5-34.

83. Курбатов В. Миг и вечность. Красноярск, 1983. - 151 с.

84. Лавлинский I. Сильнее смерти // Лит. обозрение, 1986, № I.1. С. 53-56.

85. Лавлинский Л. Закон милосердия // Лит. обозрение, 1986, № 8. -С. 14-20.

86. Ланщиков А. Виктор Астафьев. М.: Просвещение, 1992. - 159 с.

87. Ланщиков А. Вечно живая исповедь // Москва, 1986, № 9. С. 188-196.

88. Ланщиков А. Возраст судьбы. М.: Современник, 1985. - 318 с.

89. Ланщиков А. Вопросы и время. М.: Современник, 1977. - 248 с.

90. Ланщиков А. Все мы глядим в Наполеоны // Наш современник, 1988, № 7. С. 106-142.

91. Лапченко А.Ф. Человек и земля в русской социально-философской прозе 70-хгодов. Л.: ЛГУ, 1985. - 140 с.

92. Либединский Ю. Классовое и групповое // На посту, 1924, № I. -С. 21-37.

93. Литвинов В. На том стоим! // Лит. обозрение, 1983, 12. С. 1520.

94. Лихачев Д.С. Избранные работы в 3-х т. Т.2. Л.: Худож. лит.,1987. 452 с.

95. Леонов Л. Литература и время. М.: Худож. лит., 1976. - 385 с.

96. Леонов Л. Соб.соч: в 10 т. Т.9. М.: Худож. лит., 1984.

97. Леонов Л. Соб.соч.: в 10 т. Т.10. М.: Худож. лит., 1984.

98. Лобанов М. Боль творчества и словесное самодовольство // Мол. гвардия, 1966, )£ II. С. 154-168.v 99. Локтев Н.Ф. Жанрово-стилистические проблемы советской литературы. Калинин, 1982. - 163 с.

99. Макаров А.Н. Литературно-критические работы в 2 т. Т.2. -М.: Худож. лит., 1982. 407 с.

100. Макаров А.Н. Человек о человеке. Избр. статьи. М.: Худож. лит., 1971. - 221 с.

101. Максимов В.Н. К вопросу об этико-философской проблематикев повести В.П. Астафьева "Царь-рыба" /Из истории русской литературы и литературной критики. Кишенев, 1984. - С. 91-102.г

102. Марченко А. Стал он кликать золотую рыбку // Новый мир, 1977, № I. С. 212-224.

103. Метченко А. Открытие мира и мир художественных открытий // Москва, 1977, Jfe 10. С. 197-209.

104. Михайлов А. Сила и тайна слова. М.: Худож. лит., 1984. - 314с.

105. Нагаева А.И. Притча и литература Сибири. Омск, 1981. - С.31-45,

106. Неузнанный Достоевский. Записные книжки и тетради I860-I88I.1-Лит. наследие. Т.83. М.: 1971. - 597 с.

107. Овчаренко А. Герой и автор в творчестве В. Астафьева // Москва, 1986, № 4. С. 184-195.

108. О красоте природы, о красоте человека /Круглый стол "ЛО" по повести Астафьева "Царь-рыба" / // Лит. обозрение, 1976, № 10. -6. 36-51.

109. ПЗ.Пачини Д.О философии Достоевского.-М.:Прометей,I992-80C.

110. Писатели об искусстве и о себе /Сборник статей.-М.:1924

111. Распутин В. Повести.-М: Просвещение,1990.-334 с.

112. Распутин В. Публицистика сегодня и завтра // Лит.обозрение, 1985,№9.-С.28-36.

113. P0ManiK0 Н. Традиции и современность.-Минск:ЕГУ, 1974.-214 с. П8.Самволян Н. Выстрел Ветра // Лит.газета,№ 7. П9.Сараскина Л. Слово звучащее,слово воплощенное /Сочинителив произведениях Достоевского/ // Вопросы литературы,1989, № 12.-С. 99-131.

114. Селезнев Ю. Вечное движение.Искание современной прозы 60-начала 70-х годов-М.¡Современник,1976.-317 с.

115. Селезнев Ю. В мире Достоевского.-М. -.Современник, 1980.-512 с.

116. Селезнев Ю. Мысль чувствующая и живая.-М.: Худож.лит., 1982.-346 с.

117. Селезнев Ю. В предверии героя // Москва,1977, № 8.-С.208-214.

118. Слоним М. Три любви Достоевского.-М.: Советский писатель, I991.-304 с.

119. Соколов М.Н. Лилия / Мифы народов мира. Т.2.-М.: Сов.энциклопедия, 1982 .

120. Соколов М.Н. Рыбы /Мифы народов мира. Т.2.-М.: бов. энциклопедия, 1982 .

121. Солженицын А.Нобелекская лекция //Новый мир, 1989, № 7. V С.135-145.

122. Соловьев B.C. Сочинения: в 2 т. Т.2.-М.: Мысль,1990.-822 с.

123. Старков Л.Герои и годы.Романы Константина Федина.-М.: Сов.писатель, 1972.-521 с.

124. Старикова Е.В.Достоевский и советская литература / к постановке вопроса/.-М.Современник, I972.-375 с.

125. Старикова E.B. Леонид Леонов. Очерк творчества.-М. : Худож. лит., 1972. 318 с.

126. Старикова Е. Память // Новый мир, 1979, № I. С. 257-272.

127. Степанова Т.А. Художественно-философская концепция детства у Достоевского.- М.: МГУ, 1989. 180 с.

128. Тарасов Б. Поиски правды. Литературно-критические статьи.-М.: Мол.гвардия, 1984. 112 с.

129. Тарасов Б. Отчет о виденном, слышенном, прочитанном / Достоевский Ф.М. Дневник писателя. Избранные страницы. М. : Современник, 1989. - С. 5-34.

130. Твардовский А. Статьи и заметки о литературе. М.: Худож.лит., 1961. 667 с.

131. Теракопян Л. Параллели и пересечения. М.: Наука, 1984.-524 с.

132. Тяпугина Н. О романе В.Астафьева "Печальный детектив" // Волга, 1986, ¡Ь 10. С. I8I-I89.

133. Фадеев A.A. За тридцать лет. Избранные статьи, речи и письма о литературе и искусстве. М.; Худож. лит., 1957. - 564 с.

134. Фридлендер Г. Достоевский и мирявая литература. М.: Худож. лит., 1979, - 583 с.

135. Фриндаендер Г. Предисловие /Достоевский Ф.М. Соб.соч.: в 12 т. М.: Правда, 1982. С.5-17.

136. Фурманов Д. Соб.соч.: в 4 т. Т.4. М. : Худож. лит., 1961. - 419<

137. Хватов А. Взглядом народным. Размышления о "Царь-рыбе" В. Астафьева // Лит. учеба, 1978, №5. С. 28-41.

138. Хватов А. Живые страницы, памятные имена. М.: Современник, 1989. - 436 с.

139. Хватов А. Знаки подлинности // Звезда, 1987, № 3. С.184-200.

140. Холодова Г. Творчество Достоевского и современная советская проза /Тезисы выступлений на "Старорусских чтениях". -Новгород,1988.

141. Хеменгуей Э. Соб. соч.: в 4 т. Т.4. М. : Худож. лит., 1968.

142. Чекунова Т.А. Нравственный мир героев Астафьева. М.: МОПИ,1983. 194 с.

143. Чубукова Н.В. Жанрово-стилевое своеобразие повести В. Астафьева "Последний поклон" и ее место в современном литературном v процессе / Проблемы типологии литературного процесса. Пермь, 1972. - С. 145-156.

144. Чудакова М. Заметки о языке современной прозы // Новый мир, 1972, № I. С. 184-192.

145. Чупринин С. .Быть человеку на земле! // Лит. газета, 1976, 21 июля.

146. Чупринин С. Предвестие // Знамя, 1989, № I. С. 201-212.

147. Шафаревич И. Материалы выступления на вечере, посвященном70.ти летию А.И. Солженицына // Наш современник, 1990, № I. С.60-64.

148. Шеншин В.К. Традиции Достоевского и советский роман 20-х годов. Красноярск, 1988. - 160 с.

149. Шешуков С.И. Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов. Изд. 2-е, доп.-М.: Худож. лит., 1984. 351 с.

150. Шкловский Е. Душа и мир. Тема детства в творчестве В. Астафьева // Детская литература, 1985, № 7. С. 19-23.

151. Якименко Л. Избранные работы в 2 т. T.I. М.: Худож. лит.,1984, -407 с.

152. Яновский Н. Виктор Астафьев. Очерк творчества. М.: Сов. писатель, 1982. - 271 с.

153. Яновский Н. Писатели Сибири. Избранные статьи. М.: Современник, 1988. - 494 с.

154. Яновский Н. "Царь-рыба" В.Астафьева // Енисей, 1980, № 2. С. 8с - 90.