Творческий путь Л.Н. Толстого к Книге Жизни

Парахин, Юрий Иванович

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Творческий путь Л.Н. Толстого к Книге Жизни

Год: 2004
Автор научной работы: Парахин, Юрий Иванович
Ученая cтепень: доктора филологических наук
Место защиты диссертации: Москва
Код cпециальности ВАК: 10.01.01

Диссертация по филологии на тему 'Творческий путь Л.Н. Толстого к Книге Жизни'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Творческий путь Л.Н. Толстого к Книге Жизни"

На правах рукописи

Парахин Юрий Иванович Творческий путь Л.Н. Толстого к Книге Жизни

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва 2004

Работа выполнена на кафедре русской классической литературы Московского государственного областного университета

Официальные оппоненты: доктор филологических наук

Ведущая организация: Орловский государственный университет

Защита состоится 3 февраля 2005 года на заседании диссертационного совета Д 212.155.01 по литературоведению в Московском государственном областном университете по адресу: 105005, г.Москва, ул. Ф. Энгельса, д. 21 -а.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке МГОУ по адресу: 105005, Москва, ул. Радио, д 10-а.

Нина Ильдаровна Бурнашева;

доктор филологический наук Евгения Васильевна Николаева;

доктор филологических наук Александр Николаевич Николюкин

Автореферат разослан «■—г» декабря 2004 года

Ученый секретарь

диссертационного совета доктор филологических наук профессор

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКАРАБОТЫ

Актуальность темы и научная новизна диссертационной работы.

В диссертационном исследовании предпринята попытка осмыслить истоки и пути реализации в творчестве Л.Н. Толстого его устремления к созданию произведения в форме Книги1 (Книги Жизни) - произведения,

1 В нашем контексте термин "Книга" употребляется отнюдь не в обыденном, нарочито формальном значении, указывающем на сугубо внешние параметры печатного или рукописного источника (текста). Понятие "Книга", используемое применительно к творчеству Л.Н. Толстого - это понятие, предполагающее особое наджанровое по отношению к традиционно сложившимся в мировой литературе жанрам образование. Такого рода произведением является и Библия. Заметим, "Библия" в дословном переводе с греческого - Книга, или Книги, т.е. "собрание древних текстов, канонизированное в иудаизме и христианстве в качестве Священного Писания" (см.: Словарь иностранных слов и выражений. М.: изд-во "Олимп", 1998. С. 73). В своем истолковании понятия "Книга" как именно наджанровой категории мы опираемся на Гегеля, который актуализировал это понятие именно в таком качестве и к разряду Книг причислял религиозные Книги - собственно Библию (Ветхий Завет и Новый Завет), Коран, а также эпические поэмы Гомера - "Илиаду" и "Одиссею", древнеиндийский эпос - "Махабхарату" и "Рамаяну", разъясняя при этом: "... эпическое творение есть сказание, то есть Книга, или Библия, народа, и у каждой великой и значительной нации есть такие абсолютно первые Книги, где высказано то, что составляет изначальный дух народа. В таком смысле эти памятники представляют собой не что иное, как подлинные основы сознания народа..." (Гегель Г.-В.-Ф. Эстетика. В четырех томах. Том третий. М.: "Искусство", 1971. С. 427). С учетом исторической генеалогии данного наджанрового образования и точки зрения на него Гегеля для нас Книга как содержательно-формальное определение того или иного произведения литературы указывает на то, что это произведение, выражая глубинные, сущностные, а в этом и общечеловеческие основы жизни какого-либо народа, какой-либо нации, помимо художественно-эстетической функции предназначено служить главным образом в качестве универсального - всевременной, всечеловеческой значимости - руководства в практической жизни.

Понятие "книга" многократно встречается в дневниках, письмах, а также другого рода писаниях Толстого и фиксируется им с маленькой, а не с заглавной буквы. Вкладывая очень часто в слово "книга" определенно наджанровый смысл, писатель пользуется тем не менее им, как говорится, в рабочем порядке. В основном именно поэтому оно обозначается Толстым в подобных случаях с маленькой

применительно к собственному

которое, согласно внутренней логике личностно-творческого мышления писателя, было бы пригодно служить человечеству универсальным практическим руководством в обустройстве своего бытия, жизнеповедения на началах высокой духовности, нравственности. Эта присущая смолоду Толстому потребность в создании особого, выходящего за рамки традиционных жанров литературы и при этом художественного по своей генетической природе наджанрового образования - Книги явилась отражением глубинной, основоположной тенденции развития русской, в том числе и древнерусской, литературы не остаться в зоне только художественности, в зоне многозначного в смысловом отношении языка художественной образности, а претвориться в открытый, доступный всем без исключения людям Учебник Жизни - Учебник подлинно нравственной Жизни.

В толстоведении серьезное внимание уделено изучению многообразного в жанровом плане творческого наследия Л.Н. Толстого -рассказов, повестей, романов, драматургии, публицистики, дневников писателя. Значительный вклад в разработку этой проблематики внесли такие толстоведы, как Н.Н. Арденс, Э.Г. Бабаев, С.Г. Бочаров, Н.И. Бурнашева, Б.И. Бурсов, Г.Д. Гачев, В.И. Камянов, Г.В. Краснов, Е.Н. Купреянова, К.Н. Ломунов, Е.В. Николаева, А.Н. Николюкин, В.Г. Одиноков, Л.Д. Опульская, В.Б. Ремизов, С.А. Розанова, А.А. Сабуров, А.В. Чичерин, А.И. Шифман, Б.М. Эйхенбаум и другие. В то же время почти не исследованной, не получившей должного специального, развернутого освещения в толстоведении осталась существенно повлиявшая на особенности жанрообразования у Толстого, обусловившая во многом особую внутреннюю динамику развития жанровых форм,

буквы писателя понуждали, думается, соображения этического порядка -соображения скромности. Мы же употребляем его в отношении творчества Толстого с заглавной буквы, учитывая как существо художнических устремлений писателя, так и историческую генеалогию данного иаджанрового образования. В ней Толстой был хорошо осведомлен, в том числе и по философско-эстетическим трудам Гегеля, с воззрениями которого он познакомился уже в молодости. Примечательно, в пору работы над "Войной и миром" писатель перечитывает Гегеля, а также эпические поэмы Гомера "Илиаду" и "Одиссею", каковые Гегель относил к разряду Книг. Любопытно, что замысел будущего сочинения "Война и мир" прямо ассоциируется у Толстого с поэмами древнегреческого эпика. Об этом свидетельствует дневник писателя от 30 сентября 1865 года, где сказано: "... "Одиссея", "Илиада", "1805 год" (48, 64). О связи обращения Толстого в 1860-е годы к философско-эстетичсскому наследию Гегеля и гомеровскому эпосу с его работой над замыслом "1805 год" пишет и Э.Г. Бабаев (см.: Бабаев Э.Г. Лев Толстой и русская журналистика его эпохи. М.: Изд-во МГУ, 1978. С. 119 - 120).

сильнейшую тенденцию к циклообразованию в его творчестве направленность писателя к созданию произведения типа Книги. В такого рода произведении, Книге, Толстой-художник-мыслитель стремился предельно адекватно выразит ь в прямом, однозначном, понятном всем без исключения людям слове накопленный им художественно-творческий опыт.

Мимоходом коснулся этого многозначительного,

основополагающего в творческой практике Толстого наджанрового понятия книга, не осознав в должной мере существа его смысла, С.Г. Бочаров1. Намного более углубленно, но опять-таки попутно подошел к осмыслению толстовского понятия книга Э.Г. Бабаев. Обратив внимание на такое поименование писателем "Войны и мира", он пишет: "Для Толстого это была разница не в словах только, а в существе дела. Он... всегда настаивал на том, что ее ("Войны и мира". - Ю.П.) настоящее определение - "книга"2. Однако придавая, как и сам Толстой, совершенно справедливо толстовскому понятию книга существенный жанровообразующий смысл, Э.Г. Бабаев всецело сводит его содержание к эпопейному началу "Войны и мира", значительно обедняя тем самым смысл этого слова-понятия не только применительно к данному произведению, но и к общему, целостному контексту творчества писателя.

Еще более приблизился к осмыслению этой непростой проблематики Г.Д. Гачев, который, подобно С.Г. Бочарову и Э.Г. Бабаеву, лишь затронул ее в книге "Содержательность художественных форм. (Эпос. Лирика. Театр)". Для Г.Д. Гачева, как и для Э.Г. Бабаева, понятие книга в контексте творческой мысли автора "Войны и мира" имеет явно жанровообразующее, а не формально-условное значение. При всем том, в отличие от Э.Г. Бабаева, Г.Д. Гачев не сводит смысл толстовского определения книга исключительно только к эпопейному, романно-эпопейному началу "Войны и мира". Г.Д. Гачев пишет:"... когда он (Толстой. - Ю.П.) написал то, что хотел и мог написать, получилась форма, близкая к жанру национальной Книги (Библии). Недаром единственное из жанровых обозначений, которые Л.Толстой все же относит к своему труду, - это книга "Война и мир"1.

Симптоматично в высшей степени, что понятие книга обретает явно аналогичный смысл применительно к творческой практике Толстого и у А.Н. Николюкина. А.Н. Николюкин в подзаголовке своей вступительной статьи к отдельному изданию толстовского "Круга чтения...", которая

1 Бочаров С. Роман Л.Толстого "Война и мир". Изд-е 4-е. М.: "Художественная литература", 1987. С. 34- 37.

2 Бабаев Э.Г. Лев Толстой и русская журналистика его эпохи. М.: МГУ, 1978. С. 119.

3Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм. (Эпос. Лирика. Театр). М.: "Просвещение", 1968. С. 118.

называется "Эта радостная работа" (Книга жизни Л.Н. Толстого)", именует произведение, вошедшее в целостный цикл книг-сборников 1900-х годов Книгой жизни1. Таким образом лишь весьма немногие исследователи творчества Л.Н. Толстого обратили внимание на слово книга, озвученное самим писателем в отношении, например, "Войны и мира". Некоторые из них сумели при этом постичь гот подлинный сущностный - именно наджанровый смысл, который придавал этому понятию в своем творчестве сам Толстой, именовавший книгой не только "Войну и мир" и "Роман русского помещика", но и многие другие свои вещи.

Тенденцию к перерастанию эпопейно направленного искусства Толстого в Книгу Жизни, думается, предугадывают своей интуицией и некоторые другие толстоведы. Опосредованно прикасается к этой проблематике А.В. Чичерин, когда, размышляя о сочетании в романе "Воскресение" и в публицистике позднего Толстого художественно-образного и субъектно-авторского начал, пишет: "Как в публицистике Толстого много художественной и эмоциональной конкретности, так в его последнем романе стиль гневно написанной статьи постоянно выбивается из образного повествования. Размышления Нехлюдова сливаются в один поток с размышлениями, прямо идущими от автора, и, выделенные из романа, по своему характеру, особенно по характеру настойчивой, упорной аргументации, совпадают со статьями Толстого 80-х, 90-х и 900-х годов"2.

Отталкиваясь от этого наблюдения А.В. Чичерина, другой исследователь творчества писателя В.Г. Одиноков приходит к еще более смелому, категоричному выводу. "Все это, - пишет он, - ведет к новому жанровому образованию, типологически относимому к особому типу". Тот же В.Г. Одиноков косвенно затрагивает эту сложную, непривычную проблематику творческого наследия Толстого и тогда, когда рассуждает о подмеченной еще Б.М. Эйхенбаумом сильнейшей предрасположенности отдельных произведений писателя к объединению в циклы, о наглядно проявляющейся в его творчестве общей тенденции к циклизации. Действительно, многие произведения Толстого стремятся к слиянию как бы в одно сверхпроизведение, в одно своего рода сверхжанровое (наджанровое) по отношению к каждому из них в отдельности единство. "Толстому, - утверждает в связи с этим В.Г. Одиноков, - никогда не приходило в голову печатать свои ранние произведения циклами. А между тем их можно выделить. И научно осмыслить, и понять замыслы и

1 См.: Николюкин А.Н. "Эта радостная работа" (Книга жизни Л.Н. Толстого). - В кн.: Николюкин А.Н. О русской литературе: Теория и история. М.: ИНИОН РАН, 2003. С. 132.

2 Чичерин А.В. Идеи и стиль. О природе поэтического слова. Изд-е второе, дополненное. М.: "Советский писатель", 1968. С. 245 - 246.

3Одиноков В.Г. Поэтика романов Л.Н. Толстого. Новосибирск: "Наука", 1978. С. 8.

свершения раннего (да и не только раннего) Толстого можно лишь тогда, когда будет учтена отмеченная особенность его как художника.

Закон "сцеплений" блестяще воплощен в "Войне и мире", найден же он был раньше, до написания романа-эпопеи. Характерно, что этот закон действовал не только внутри одного произведения, но и связывал отдельные сочинения Толстого в гармоническое целое"1.

Еще в большей мере тенденцию к особого рода интеграции в толстовском творчестве разнообразных художественных, а также пограничных с ними, даже и внехудожественных жанровых форм, направленность к обращению, трансформации их в особое наджанровое образование, единство - Книгу угадывает Е.В. Николаева. Она вплотную подступается к осознанию этой проблематики художественно-творческих исканий писателя. Анализируя нередко причудливое соединение в творчестве позднего Толстого "традиционной формы, результатов углубленного самоанализа, исповедально автобиографического и проповеднического", публицистического начал, Е.В. Николаева приходит к убеждению, что в эту пору в сознании писателя "подспудно готовилось новое творческое открытие, на которое, как думается, у Толстого достало бы сил". Эту свою весьма плодотворную мысль автор книги "Художественный мир Льва Толстого. 1880 - 1900-е годы" заключает такими словами: "Трудно предположить, в какую форму оно могло бы вылиться"2.

Все названные толстоведы, по сути дела, подошли прямо или косвенно к серьезной проблематике, связанной с движением Толстого-художника-мыслителя к Книге Жизни, но не углубились в специальное и подробное ее изучение.

Книга Жизни как творческое устремление, сверхзадача Толстого-художника-мыслителя и одновременно как выражение магистральной линии развития русской литературы со времен се зарождения является предметом диссертационного исследования.

Тенденция к созданию произведения типа Книги Жизни очень заметна в творчестве писателя. Само стремление Толстого воплотить свой художественно-творческий опыт в форме Книги было его главным личностно-творческим устремлением, своего рода изначальным и всегдашним подспудным умоначертанием -- тем, что связано со "святая святых" духовной жизни писателя, тем, потребность чего для него как творческой личности, реализующей себя в слове, истекала из глубин присущей ему духовности. Более того, такое внутреннее побуждение Толстого равнозначно истолковать результаты своего художественно-

1 Одиноков В.Г. Поэтика романов Л.Н. Толстого. Новосибирск: "Наука", 1978. С. 9 - 10.

2 Николаева Е.В. Художественный мир Льва Толстого. 1880 - 1900-е годы. М.: нзд-во "Флинта", 2000. С. 211.

образного видения мира, свою художественную образность на языке понятийном и тем самым претворить собственный художественный опыт жизни в Книгу-Учебник Жизни не могло не отразиться во всем, что когда-либо было написано им - будь то романы, повести, рассказы, будь то статьи, трактаты, "Русские книги для чтения", книги-сборники "Мысли мудрых людей...", "Круг чтения", "На каждый день...", "Путь жизни" и даже дневники, письма его. Оно не могло не сказаться так или иначе на жанровых, стилевых особенностях вплоть до стилистики всего тою, что в разное время вышло из-под пера писателя. Другими словами, потенции Толстого-художника-мыслителя, которые связаны с его общей, генеральной устремленностью к созданию произведения в форме Книги, заложены во всем, что составляет его обширное, разнообразное в жанровом отношении наследие. Это стремление Толстого придало его творчеству в целом особую содержательно-стилевую цельность. Осознать такого рода проблематику творчества Толстого - значит понять то сокровенно духовное, что постигал художнически-интуитивно и неустанно усиливался выразить в своих произведениях писатель. Осознание этой проблематики позволит во многом по-новому оценить и каждое отдельное, единичное из созданного Толстым. Поднять вопрос о стремлении Льва Толстого к созданию произведения в форме Книги, к осуществлению того главного, многотрудного, к чему со времен своего зарождения была предрасположена русская литература, то, что являлось поистине сверхзадачей его самого, литературы, народа Руси и России, - значит попытаться уяснить меру причастности "великого писателя земли русской" к этой доминантной, высокой устремленности русского народа, его литературы, устремленности, которая, думается, придала ей глубоко неповторимые, отличающие ее от других литератур национально-самобытные черты. Благодаря им она в лице наиболее выдающихся своих представителей - таких, как Гоголь, Достоевский, тот же Лев Толстой, стала одной из величайших в мире. Кроме того, озадачиться решением этого вопроса - значит предпринять попытку осознать те громадные, даже и надлитературно-художественные потенции, великие, масштабные цели русской литературы, к реализации которых существенно подвинулись писатели ее "золотого века".

В этом полагаем актуальность данного диссертационного исследования.

Цель и главные задачи исследования. Цель диссертации состоит в уяснении истоков стремления Толстого к созданию произведения в виде Книги, а также в осознании особенностей проявления его в творчестве писателя. В соответствии с этим в главные задачи исследования входит:

1. Исследование в историко-литературном аспекте вопроса о движении русской литературы к созданию произведения в форме Книги.

2. Анализ основных сторон личностно-творческой психологии и эстетики Толстого в связи с его устремленностью к прямому практическому действованию и вытекающей отсюда тенденцией писателя к адекватному претворению собственного художнического опыта к Книгу Жизни.

3. Уяснение места Толстого в процессе движения русской литературы к Книге Жизни.

4. Рассмотрение вопроса о проявлении начал Книги Жизни в раннем творчестве Толстого.

5. Анализ "Войны и мира" в динамике перерастания в Книгу Жизни.

6. Исследование вопроса о связи романно-эпопейных начал в сознании Толстого-художника с его всегдашним устремлением к воплощению своего художественно-творческого опыта в Книгу.

7. Анализ тенденции Толстого-художника к созданию Книги Жизни в творчестве писателя 1870 - 1900-х годов; анализ, в частности, цикла сборников "Мысли мудрых людей...", "Круг чтения", "На каждый день...", "Путь жизни", где наиболее полномерно реализовалось устремление Толстого к созданию произведения в форме Книги.

8. Оценка всего совокупно созданного Толстым-художником-мыслителем как единого, целостного цикла, представляющего собой особое наджанровое образование - Книгу Жизни.

Методология и методы исследования. В диссертационной работе мы исходим из того, что мировоззрение Толстого-мыслителя - это мировоззрение Толстого-художника, т.е. художественно выраженное мировоззрение.

В диссертации произведения Толстого исследуются в аспекте проблемы автора. Мы придерживаемся того истолкования литературоведческой категории "автор", которое принадлежит акад. В.В. Виноградову: "Образ автора - это непростойсубъект речи, чаще всего он даже не назван в структуре художественного произведения. Это концентрированное воплощение сути произведения, объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении с повествователем, рассказчиком или рассказчиками и через них являющееся идейно-стилистическим сосредоточием, фокусом целого"1.

Применяются метод системного анализа творчества писателя, а также историко-генетический и типологический подходы.

Практическая значимость. Содержание и выводы диссертации могут быть использованы в спецкурсах по истории русской литературы, в частности, в спецкурсах о творчестве Л.Н. Толстого, в историко-

1 Виноградов В.В. О теории художественной речи. М.: "Высшая школа", 1971.С. 118.

литературных и теоретических курсах. Материалы диссертации можно использовать в школьном преподавании литературы.

Реализация результатов работы. Результаты диссертации нашли применение в разработке учебной программы и содержания спецкурса "Духовное наследие Л.Н. Толстого", который подготовлен и проводится в Тульском государственном университете для студентов и стажеров, изучающих русский язык и русскую литературу, а также проводился на отделении русской филологии Пномпеньского университета (гос. Камбоджа) в 1989-1991 гг.

Апробация работы. Основные положения диссертации докладывались и обсуждались на Международной научно-практической конференции "Проблемы преподавания русского языка и русской литературы" (Пномпень, гос. Камбоджа, 1990 г.), на Всероссийской научно-методической конференции "Новое в содержании и формах обучения русскому языку иностранных учащихся-нефилологов" (Тула, 1994 г.), на XXIII Международных Толстовских чтениях (Тула, 1997 г.), на Международной научно-практической конференции, посвященной 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина (Тула, 1999 г.), на XXXV научно-практической конференции профессорско-преподавательского состава Тульского государственного университета (Тула, 1999 г.), на Международной научно-практической конференции "Роль языка и литературы в мировом сообществе" (Тула, 2000 г.), на Всероссийской научно-практической конференции "Риторика и проблемы культуры речи" (Тула, 2001 г.), на Всероссийской научной конференции "Языки и языковая картина мира" (Тула, 2002 г.), на международном симпозиуме "Л.Н. Толстой в движении времени", посвященном 175-летию со дня рождения писателя (Ясная Поляна - Тула - Москва, 2003 г.), на XII межрегиональных Барышниковских чтениях "Русская классика": проблемы интерпретации" (24- 26 февраля 2003 г., г. Липецк).

Основное содержание работы отражено в 36 публикациях, включающих 1 монографию.

Структура и объем диссертационной работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографии из 456 наименований. Объем работы 418 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во "Введении" обосновывается актуальность темы исследования, анализируется степень изученности диссертационной темы, определяются

цель и задачи работы, се научная новизна, формулируется методология, изложена структура работы.

Глава I. "Истоки наджанрового образования Книга Жизни в русской литературе и творчестве Л.Н. Толстого". В первой главе диссертации речь идет об истоках и особенностях православного религиозного отношения народа Руси - России к плоти бытия. Отношение русского народа к плотско-материальной стороне жизни рассматривается нами как предпосылка всегдашнего подспудного движения русской литературы к претворению своего художественного опыта в Книгу Жизни.

Основное содержание главы сводится к следующему.

Народу Руси - России издревле свойственно предчувствие глубинной духоносности собственной и вообще мировой плоти, узревание ноуменальной Духовной Плоти1 Жизни как богопромыслительного вечного моносущностного основания ее - Духа-Плоти, которое сокрыто под наружной, эмпирически явленной оболочкой его - плотью феноменально-исторической, нередко сниженной, уклонившейся в сторону грубой чувственности, бездуховности, смертности. Здесь истоки традиционно присущей русскому народу и его великой литературе направленности к усовершенствованию на началах высокой христианской духовности, нравственности плотско-материальной стороны бытия, к устроению подобия Царства Божия на земле. Эта устремленность к обретению Града Грядущего, Царства Божия в земной жизни не могла не отразиться на характере развития русской литературы. Она придала ей особого рода религиозную окрашенность и углубленность, активность по отношению к реальной социально-исторической действительности, ориентацию на преображение ее. Все это сообщило фольклору, литературе Руси и России сильнейшую, нередко проявляющуюся и открыто предрасположенность к учительству, предопределило собой движение русской литературы к особому, не укладывающемуся в систему традиционныых прозаических литературных жанров наджанровому

1 Мы имеем в виду ту ноуменальную Духовную Плоть жизни, о которой, в частности, так говорил апологет сущностной онтологической святости, духоносности Плоти (Тела) св. Афанасий Александрийский: "У Господа главной целью было воскресение тела, которое имел Он совершить, ибо знамением победы над смертью служило то, что совершено Им уничножение тления и даровано нетление телам" (Творения св. Афанасия Великого, ч. 1. Слово о воплощении Бога-Слова, § 22. С. 219). Эта богопромыслительная вечная, ноуменальная Духовная Плоть бытия как изначально целостнослияннос, моноосновное от Создателя Дух-Плоть, где Дух есть сущностно и единовременно совершенная, тонкая Плоть и где Плоть есть в исчерпанности своей Дух, была полномерно явлена миру в Небесно-Земной, гармоничной, несмертной Плоти Богочеловека Христа.

образованию - Книге как универсальному, рассчитанному на все времена, на всех без исключения людей Учебнику Жизни. Сказанное, впрочем, вовсе не означает, что фольклор, литература, литературно-художественное творчество в России стремятся подчинить себя заранее "готовой", головной идее, стремятся стать лишь картинно-образной иллюстрацией таковой умозрительной идеи. Сказанное означает только то, что художественно-познавательное начало в русском фольклоре и русской литературе тесно связано с началом, в частности, нравственно-познавательным -просветительским, направленным на решение жизненноважных практических задач, на усовершенствование социально-исторической действительности.

Учительное начало, обращенное к практике жизни, чрезвычайно развито уже в русском фольклоре. Русские сказки, былины, частушки, исторические песни, духовные стихи прежде всего учат доброй и правдивой жизни. Еще более открыто учительны, назидательны притчи, пословицы и поговорки русского народа. Патриотизм, светлая, одухотворенная, высокая Плоть мира, русской земли и ее человека, живущего по Божиим правде и добру, - тематическая и идейная основа русского фольклора.

То же, и еще в большей мере, свойственно древнерусской литературе. Тематически и идейно она самым тесным образом связана с церковной, государственной и бытовой жизнью своего народа. Все жанры ее - летописи, поучения, моления, жития, хождения, сказания, повести, слова - сплошь наставительны, поучают "како надо ставить правду Божию на земле", "како надо править правду Божию в душе". Все позитивное, открытое сю в жизни своего народа и других народов, в ней стремится быть осмысленным в свете реальных религиозно-нравственных, социально-общественных, государственных запросов русской жизни и стремится быть претворенным в жизнь.

Ориентация на социально-историческую практику жизни, просветительское, учительное начало характерно и для русской литературы XVIII столетия. Стремление к общественному служению, служению "пользе общества" (М.В. Ломоносов) - определяющая черта развития русской литературы этого времени. Пафосом учительства, просветительства прониктуты сатиры А.Кантемира, поэзия М.Ломоносова, Г.Державина, драматургия А.Сумарокова, В.Капниста, Я.Княжнина, Д.Фонвизина, "Путешествие из Петербурга в Москву" А.Радищева, творчество И.Хемницера, И.Крылова, М.Чулкова, журнально-публицистическая деятельность Н.Новикова.

Атмосфера сосредоточенности на практически и при этом духовно значимой, насущной проблематике жизни, атмосфера сосредоточенности на плоти-материи земной, мировой и в первую очередь российской, атмосфера живейшей озабоченности ее чистотой, духоносностыо

Характерна и для русской литературы XIX века - периода ее подлинного расцвета.

Несмотря на присутствие в русской литературе XIX столетия элемента апокалиптического, преимущественно она все же была проникнута духом оптимизма, жизнеутверждения. Она была оптимистичной по своей устремленности к преображению русской жизни, ибо проницала в ней возможность его, проницала эту возможность на уровне религиозности авторской и изображаемого ею народа России. Можно уверенно говорить о том, что в лице Достоевского, Л.Толстого, Лескова и многих других, начиная с Пушкина, русская литература XIX столетия, как никакая другая из современных ей западноевропейских литератур, проникнутых гораздо в большей мере настроениями усталости и разочарования, чем оптимизма, была именно жизнеутверждающей, оптимистичной по своему духу, устремленной к актуализации, к развитию в историческом бытии богочеловеческих потенций человека, устремленной к обращению грехоупаднического, уклонившегося к смертности миробытия в абсолютное - вечное Богомиробытие. Русская литература XIX века была проникнута духом оптимизма, жизнеутверждения, потому что делала ставку не на историческую -феноменальную - самобытность, самостийность человека, а на богочеловеческое, на богочеловеческие потенции в нем, на максимально полное проявление божественных, богоподобных начал в человеке. Отсюда ее учительный пафос, направленный на практику жизни.

Русским писателям XIX века, и прежде всего наиболее значительным из них, присуща особая религиозная углубленность. Как и древнерусские авторы, они провидят и прорицают глубинную религиозную правду о будущем золотом веке России. Русская литература XIX столетия, ее религиозность социально активны, направлены на переустройство, обновление русской действительности и вообще земного бытия на началах высокой нравственности. Она не обращена, за относительно немногими, нехарактерными для нее исключениями, к трансцендентно-отвлеченному, она не уповает на некий химерный так называемый "потусторонний", "иной", якобы никак глубинно, ноуменально во плоти-материи не связанный с земным бытием загробный мир, ибо традиционно для православного сознания человека Руси и России эта, земная, и загробная, посмертная, жизнь есть две фазы сущностно единой -здешней - вечной жизни в Духовной Плоти, в целостнослиянном в своей исходности от Создателя Духе-Плоти (Плоти-Духе). Отсюда неустанная забота русской литературы о чистоте, просветленности, духоносности плоти бытия. Отсюда ее учительный, поучающий пафос, устремленный к практике вечной, в том числе и этой - земной, жизни.

оставаться в зоне только художества. Она стремится к активному, прямому вмешательству и жизнь. Русских писателей XIX века явно не удовлетворяет, стесняет многозначность языка художественности. Литература России этого периода стремится открыто, прямо, на понятийно однозначном языке, выразить и донести до читателя познанное ею художественно-образным путем. Наиболее значительные представители ее похоже изготавливаются осуществить некий новационный для мировой литературы всех времен бросок за границы литературно-художественной образности как таковой, похоже, неустанно усиливаются вырваться в одним им ведомую и будто бы подвластную, запредельную по отношению к самой художественности, область, где все до конца должно быть прояснено и обо всем однозначно должно быть сказано. Пожалуй, впервые очень заметно это обнаружилось у Гоголя, который в "Выбранных местах из переписки с друзьями" обратился к открытому учительству, проповедничеству. Симптомы такой же, как и у Гоголя, неудовлетворенности творчеством в сфере художественной проявлялись впоследствии не единожды и у Толстого, особенно у зрелого и позднего Толстого. Нигде больше, ни в какой из зарубежных литератур, в том числе и в западноевропейской, мы не найдем аналогов этому.

Русская литература, начиная с конца 1840-х годов, тяготеет к максимальному сближению с жизнью, стремится к точному, почти документальному отображению ее. Отсюда широкое распространение в ней получают различные, построенные на преобладании стихии авторского субъектного голоса публицистические жанры, а также близкие к ним полухудожественные - полунаучные, так называемые "пограничные" литературные жанры: очерки, мемуары, дневники, записки. Нередко они соседствуют в творчестве крупнейших писателей рядом с большой, глубочайшей художественностью, как бы вырастая, истекая из нее, формируясь в недрах ее. Русские писатели-мыслители размышляют, высказываются в это время обо всем, что имеет место в реальной жизни -о проблемах эстетических, об отношении искусства, литературы к происходящему в объективной действительности, о религии и нравственности, о культуре и образовании, по вопросам социально-общественного, государственного и хозяйственного обустройства России. Они пишут и чисто художественные вещи, и публицистические, полунаучные статьи и трактаты. Причем, оба эти начала в их творчестве очень часто взаимопроникают друг друга.

фельетоны, статьи, обзоры на разнообразные актуальные тогда темы. Множество публицистических и педагогических статей, памфлетов, философских трактатов наряду с романами, повестями, рассказами и т.д. создает и Л.Толстой. Порой некоторые русские писатели XIX века отводят первенствующее, приоритетное место в их творчестве своим проповеднически-учительным произведениям. Известно, какое огромное значение придавал Гоголь "Выбранным местам..." по сравнению со своими чисто художественными произведениями.

Однако, испытывая глубокое, сильнейшее тяготение к прямому, однозначному слову, способному непосредственно, оперативно оказывать влияние на практику бытия, и не удовлетворяясь поэтому многозначным языком художественности, русские писатели XIX столетия стремятся к нему все же с оглядкой на собственный художественный, художнический опыт постижения жизни. Они осознают важность и необходимость удержания в прямом однозначном слове информационной полноты познанного ими художническим путем, потому как многим - во всяком случае, наиболее художественно одаренным - из них свойственно прочувствование особой, высокой эффективности, результативности художественно-эстетического способа познания мира.

Потребность максимально приблизиться к реальной жизни, потребность активно, прямо содействовать преобразованию социально-исторической действительности - потребность, которая проистекала из традиционной православной религиозности русского народа, издревле постигавшего своей религиозно-художнической интуицией Плоть богопромыслительную вечную, ноуменальную мироздания как моносущностное гармоничное Дух-Плоть и стремившегося к обустройству своего бытия в свете этого прозреваемого им идеала, оказала, по нашему глубокому убеждению, немалое влияние и на само жанровое своеобразие, новаторство русской литературы XIX века. Несмотря на то, что она совсем недавно осваивала устоявшиеся, общепринятые в западноевропейской литературе жанровые формы, они скоро стали стеснительны для нее. Русские писатели этого времени, по существу, переосмысляют, перекраивают на свой лад литературную традицию Запада и создают иные, своеобычные жанровые образования. Они создают национально-самобытные жанровые формы, которые совсем не характерны для современных им западноевропейских литератур. Совершенно уникальны в этом отношении, к примеру, роман (!) в стихотворной форме "Евгений Онегин" Пушкина, "Герой нашего времени" Лермонтова, поэма (!) в прозе "Мертвые души" Гоголя, "Былое и думы" Герцена, "Записки из Мертвого дома" Достоевского, "Война и мир" Толстого, которую автор последовательно, в достаточной мере осознанно, но вовсе не условно, не формально называл (!) книгой. Все эти произведения чрезвычайно затруднительны для четкой, определенно однозначной жанровой их классификации. Л.Толстой утверждал в связи с этим, что, "начиная от

"Мертвых душ" Гоголя и до "Мертвого дома" Достоевского, в новом периоде русской литературы нет ни одного художественного прозаического произведения, которое вполне укладывалось в форму романа, поэмы или повести" (16, 7)1. И еще он говорил в том же духе, что "мы, русские, вообще не умеем писать романов в том смысле, в котором понимается этот род сочинений в... Европе. Я не знаю ни одного художественного русского романа, ежели не называть такими подражания иностранным. Русская... художественная мысль не укладывается в эту рамку и ищет для себя новой" (13, 55).

Русские критики XXIX века, в первую очередь Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Писарев высшей целью литературы полагают служение народу, пользе общества. "Литература, - писал Добролюбов, - становится элементом общественного развития; от нее требуют, чтобы она была не только языком, но очами и ушами общественного организма"2. Искусство, художество, литература, по мысли автора диссертации "Эстетические отношения искусства к действительности", - "учебник жизни"3. Применительно к логике развития русской жизни и литературы XIX столетия эта формула критика несет в себе знаковый смысл. Причем, смысл этот непосредственно отражал в себе насущные потребности русской действительности, а также запросы, устремления русской литературы во всяком случае своего времени. Разумеется, Чернышевский не вкладывал прямо в свою формулу четкое формально-жанровое содержание, не имел в виду конкретный тип произведения, именно тот, о котором идет речь у нас, - Книгу (Книгу Жизни). Для самого критика его формула являлась, по существу, образным представлением, гораздо в большей мере вмещающим в себя все известные тогда, в том числе и становящиеся жанровые формы отечественной литературы, представлением, больше касающимся всей необыкновенно динамичной, развивающейся системы жанров ее, нежели предполагала какую-то новую для русской литературы наджанровую форму. Однако как бы то ни было, эту заметно усилившуюся к середине и второй половине

1 Здесь и всюду в дальнейшем ссылки на тексты Л.Н. Толстого даются: 1) по 90-томному Юбилейному собранию сочинений писателя (Толстой Л.Н. Юбил. полн. собр. соч. в 90 томах. Т. 1 - 90. М. - Л.: ГИХЛ, 1928 - 1958) -в круглых скобках; 2) по 100-томному Полному (академическому) собранию сочинений писателя (Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. в ста томах. Тт. I; 1 (19); 2; 4; 4 (21); 8 (25), книга первая. М.: "Наука", 2000 - 2003) - в квадратных скобках. Первые цифры до запятой обозначают том, следующие - страницу.

2 Добролюбов Н.А. Собр. соч. в 9-ти томах. Т. 5. М. -Л.: ГИХЛ, 1962. С. 552.

3 Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. в 15-ти томах. Т. 2. М.: ГИХЛ, 1949.

С. 90.

XIX века тенденцию продвижения русской литературы к особому, выходящему за рамки традиционных, привычных жанров литературы наджанровому образованию -- Книге как универсальной Книге-Учебнику Жизни, пусть и косвенно, не прямо, все же интуитивно уловил Чернышевский, как улавливали ее в ту эпоху многие, кто так или иначе был причастен к литературному процессу. И действительно, литература России XIX столетия определенно усиливается к некоему новому для себя и для литератур Запада наджанровому образованию, как будто посильному и органичному для нее - Книге, где намеревается адекватно, равноценно, без смысловых утрат выразить на языке нового, нетрадиционного понятийного мышления свои художественные провидения жизни с тем, чтобы сделать их максимально доступными для непосредственного руководствования в повседневной практике бытия. Она стремится говорить со своим народом и миром прямо, на языке однозначных понятий, но без потерь полноты и глубины смысла присущей ей художественности, без потерь того смыслового содержания, которое добыто, добывается ею путем именно художественного познания жизни.

Свое, особое место в общем движении русской литературы к реализации ее художественных, художественно-религиозных духовных провидений в форме Книги Жизни занимает Лев Толстой.

В лице Толстого мы имеем дело с типом художника, который смолоду и до конца дней своих был устремлен к практике жизни, к прямой практической деятельности, направленной на преобразование несовершенной исторической действительности. Для Толстого во все периоды его жизни и творчества литература - никак не самоцель. Художество для Толстого есть наиболее органичный складу его личности способ мышления и одновременно наиболее эффективный, плодотворный способ познания жизни, способ обретения глубоких, жизненноважных нравственно-практических знаний. Толстой - это художник, для которого литература, художество есть средство постижения того, как надо жить, строить жизнь, это художник, который через собственное искусство желает познать основы совершенной жизни и следовать им. Ему важны искусство, литература не сами по себе как таковые, а прежде всего как средство осознания пути к совершенной жизни.

путей переустройства окружающей социально-исторической действительности. Но в этих своих первых опытах в ведении дневника и философских набросках Толстой вовсе не ставит перед собой каких бы то ни было осознанных литературно-художественных задач, совсем не помышляет о занятиях литературно-художественным трудом. Между тем, к осознанию художественно-эстетической природы собственного мышления как мышления в гносеологическом отношении специфически субъектно-объектного - художнического и вместе с этим к сознательному литературно-художественному творчеству Толстой приходит именно через эти свои юношеские философские наброски, через самонаблюдение, фиксируемое в дневнике конца 1840-х - начала 1850-х годов, после того, как не удовлетворяется попытками отвлеченно-теоретического решения интересующих его практических вопросов и, наоборот, убеждается в плодотворности художественного, художнического пути познания жизни.

Потребность в прямом практическом действовании настолько велика в Толстом, что даже и в пору вступления его в большую литературу он не замыкается в сфере исключительно только художественно-творческого труда. Литературно-художественное творчество при всей сосредоточенности на общественно актуальной проблематике современности оказывается не в состоянии исчерпать собой всей меры глубинных побуждений писателя активно, прямо участвовать в практическом переустроении жизни. Будучи уже признанным писателем, Толстой в середине 1850-х годов формулирует свое жизненное кредо так: "Моя главная цель в жизни есть добро ближнего, и цели условные - слава литературная, основанная на пользе, добре ближнему" (46, 61). Показательно в высшей степени, что в предреформенное и послереформенное время Толстой и хозяйственник-землевладелец, пытающийся преобразовать систему владения землей; и непосредственный участник Кавказской и Крымской войн, задумавший организовать журнал "Солдатский листок", намеревающийся к тому же поступить в военную академию и отдаться решению вопросов переформирования русской армии; и историк, мечтающий "составить истинную правдивую историю Европы"; и религиозный деятель, помышляющий об "основании... религии практической"; и лесовод; и педагог; и мировой посредник и т.д. и т.д. При всем том и во всем этом своем он прежде всего... художник, будучи относительно постоянным в одном - (!) в своих занятиях писательством, художеством, литературно-художественным творчеством. Так, в принципе, было всегда у Толстого с той лишь разницей, что в ранний период его творчества тенденция к непосредственному практическому участию в общественной жизни проявилась в нем, быть может, особенно очевидно. Такое тяготение уже признанного писателя к практике жизни вызывало недоумение у многих его современников, в частности, у Тургенева, не раз, на рубеже 1850 - 1860-х годов и в 1883 году, призывавшего Толстого сосредоточиться исключительно на занятиях литературой. Примечательно

в связи с этим, что Толстой даже и в зрелый период его жизни и творчеава не осознавал, не желал осознавать себя литератором-профессионалом. В 1883 году он признавался: "Тургенев - литератор,.. Пушкин был тоже им, Гончаров - еще больше литератор, чем Тургенев; Лермонтов и я - не литераторы".

Анализ раннего, зрелого и позднего периодов жизни и творчества Толстого показывает, что занятия художественной литературой оказываются недостаточными для него, смолоду и всегда устремленного к практике жизни, к совершенной, гармоничной в нравственном и социальном отношении жизни. При сознавании Толстым того, что путь художественно-образного познания жизни есть наиболее эффективный, плодотворный путь постижения глубинных, метафизических основ ее, сродственный религиозному , его не удовлетворяет многозначность языка художественности, из-за чего литературно-художественный образ представляется ему недостаточно результативной, оперативной формой воздействия на практику бытия. Именно это обстоятельство послужило главной причиной отказа Толстого на рубеже 1850 - 1860-х годов от литературно-художественной деятельности, что не единожды еще проявится у писателя и в зрелый период его творчества, например, по завершении "Анны Карениной" и что всегда давалось ему крайне нелегко.

Толстой, для которого на всем протяжении его жизни истинное художество, искусство, но не искусные подделки под него -псевдоискусство сущностно по своей мыслительной (гносеологической) специфике религиозно, направлено к нравственно-практической проблематике бытия, стремится и собственное литературно-художественное творчество сделать максимально практически значимым, полезным людям.

Стремясь сделать, желая видеть свое искусство, художество максимально полезным в деле переустройства, усовершенствования наличной несовершенной социально-исторической действительности, Толстой не удовлетворяется именно полисемантичностью, многозначностью художественной мысли, чрезвычайно затруднительной для логически ясного ее восприятия и по этой причине малопригодной для своевременного, оперативного применения в практической жизни. Отсюда уже и в раннем Толстом-художнике возникает то, что получит дальнейшее развитие, очень заметно проявится в зрелый и поздний периоды его жизни

1 См.: Русанов Г.А., Русанов А.Г. Воспоминания о Льве Николаевиче Толстом. 1883 - 1901 гг. Воронеж: Центр.-черноземн. кн. изд-во, 1972. С. 47.

2 В 1858 году Толстой категорично выскажется: "Христианство... все художество" (48, 73), "Религия искусство" (48, 80), а в 1891 году он подтвердит это такими словами: "Евангелие есть произведение... искусства", имея в виду подлинно реалистическое искусство (65, 220).

и творчества, - потребность адекватно выразить свой художнический опыт в однозначных понятийных категориях, предрасположенность к равнозначному истолкованию постигаемого им художнически, путем художественно-образного отображения жизни на языке понятийной логики, причем логики высшего, нетрадиционного уровня, способной полномерно удержать смысл его художнических провидений. И эта потребность была объективно ничем иным в творчестве Толстого, как тенденцией обратить свое искусство в Книгу-Учебник Жизни. На пути к этой Книге, к которой Толстой стремился, подвигался всю свою жизнь, из-под пера его вышло в целом огромное количество полнокровно художественных произведений, религиозно-философских, философско-публицистических и педагогических работ, писем и дневников. По существу все это - единый подготовительный цикл, тяготеющий вылиться в одно произведение, в уникальное, особое по отношению к привычной, традиционно сложившейся в мировой литературе Нового времени системе жанровых форм наджанровое образование - Книгу Жизни, к созданию которой Толстой неустанно шел всегда и особенно в зрелый и поздний периоды своего творчества.

Глава П. "Начала Книги Жизни в раннем творчестве Л.Н. Толстого". Толстой, для которого смолоду истинное художество, искусство (но не искусные подделки под него - псевдоискусство) сущностно по своей мыслительной, гносеологической, специфике религиозно, направлено к нравственно-практической проблематике жизни, предрасположен и собственное художественное творчество сделать максимально полезным людям, практически значимым. На этой почве у Толстого уже в 1850-е годы возникает замысел реализовать свой личностный художественно-творческий опыт в форме Книги как своего рода универсального Учебника Жизни. Это стремление наиболее явно, как вполне осознанное обнаружилось у раннего Толстого при работе над "Романом русского помещика". Характерно в высшей степени то, что это произведение он подчеркнуто называет книгой (59, 217; 46, 145), мысля его исключительно "полезной и доброй книгой" (46, 145).

созданиях раннего периода творчества писателя. Она очевидна даже в самых первых "произведениях" Толстого - в его незавершенных философических опытах "Отрывки без заглавия", "О цели философии", "Отрывок об уголовном праве", "О насилии", которые относятся ко второй половине 1840-х годов и порождены сознанием Толстого - именно художника по складу своего личностного мировосприятия, носителя именно художнического, художественно-образного, субъектно-объектного, по гносеологической специфике, типа мышления, а не носителя понятийно-логического, объектного, типа мышления - теоретика, каковым по преимуществу он никогда не был. Строго говоря, все они, эти философические фрагменты, есть, в сущности, ни что иное, как попытка тогда еще не намеревавшегося стать литератором-художником Толстого теоретизировать свою художническую мысль, равнозначно истолковать ее в категориях нетрадиционного понятийного мышления, реализовать ее в форме Книги. Тенденция к созданию Книги как Учебника Жизни присутствует уже и в одной из первых писательских проб пера молодого Толстого-художника - в незаконченном его наброске "История вчерашнего дня", относящемся к 1851 году, где изображаемые начинающим писателем события из его жизни перемежаются с достаточно пространными порой рассуждениями-обобщениями его по поводу наблюдаемых им событий. По-своему она проявилась в пору работы Толстого над романом "Четыре эпохи развития", замысел которого претворился у него в автобиографическую трилогию "Детство", "Отрочество" и "Юность". В ходе писания его он предполагает, что роман этот "будет поучителен, хотя и не догматический" (46, 150 - 151). Потенции Книги Жизни налицо и в самом автобиографическом цикле Толстого. В первую очередь они сказываются в значительности звучания в трилогии этической темы, связанной с. проблематикой добра и зла, любви и сострадания к людям, проблематикой ненасилия, справедливости, нравственного

самоусовершенствования. Начала Книги Жизни выражены здесь в активности предрасположенного к аналитичности повествователя. Он нередко вторгается в ход повествования своими рассуждениями в форме емких, афористичных высказываний, а иногда в виде пространных, как в главе "Любовь" повести "Юность", обобщений, связанных с историей жизни Николеньки Иртеньева. Тенденция к созданию Книги как Учебника Жизни нашла воплощение в кавказских рассказах о войне, например, в очерке-рассказе "Набег", в котором повествование время от времени перебивается раздумиями рассказчика о проявлениях справедливости, добродетели, подлинной или показной храбрости на войне. Она явно обозначена и в севастопольских военных рассказах - к примеру, в рассказе "Ссвастополь в мае", в концовке его, где повествователь размышляет о добре и зле в связи с изображенными здесь событиями. Тенденция эта отчетливо просматривается в "Люцерне", завершающемся развернутыми на несколько страниц рассуждениями рассказчика о цивилизации и

варварстве, о свободе и равенстве, об унизительном положении искусства в буржуазном обществе, где все решают деньги, о непогрешимости божественного провидения.

Общая тенденция толстовского творчества к созданию произведения в форме Книги Жизни весьма своеобразно и основательно выразилась в повести-романе "Казаки". Наряду с этим здесь ярко проявилась тесно связанная с таковой тенденцией эпопейная направленность мышления Толстого-художника, предрасположенность писателя к широкому, всестороннему охвату жизни и одновременно к отысканию в ней почвы для истинно гармоничного сосуществования человека и внеположного ему мира. Сталкивая, "сопрягая" в "Казаках" две цивилизации - христианскую в лице нравственно углубленного Оленина, сосредоточенного на поисках путей к полному согласию с окружающим миром, и позднеязыческую, времен упадка язычества, цивилизацию гребенского казачества, подавляющее большинство которого следует в своем обычном, среднеежедневном обиходе жестокому, оправдывающему убийство человека человеком эгоистическому правилу "кто счастлив, тот и прав", Толстой как автор узревает внутреннее, сущностное Духовно-Плотское единство бытия. К этому открытию он подступается постепенно - в ходе и результате художественного анализа характера противостояния позднеязыческой и христианской цивилизаций. Создатель "Казаков" приходит к постижению глубинного Духовно-Плотского единства мироздания, к узреванию подлинно эпопейной инстанции его - Плоти Духовной как универсального, богопромыслительного вечного моносущностного основания жизни, залога ее целостности и целости Духа-Плоти (Плоти-Духа) благодаря изображению "диалектики души" своих героев. Это позволяет уверенно говорить о том, что природа психологизма Толстого, природа толстовской "диалектики души" эпична. В увенчивающих ранний период творчества писателя "Казаках" "диалектика души" (по нашему определению, диалектика пробуждения духовности в человеке) впервые у Толстою становится, проявляясь тут и в виде "диалектики поведения", "всеобщей формой внутренней жизни": и автобиографического, точнее сказать, автопсихологического его героя-правдоискателя Оленина, наделенного чрезвычайно сложным мироотношением, и отдельных представителей гребенского казачества, и абреков-чеченцев, в лице которых она стремится вырваться из рамок узкого, характерного для их социально-этнических сред сознавания жизни и жизнеповедения, основанных на корпоративно принятом теми и другими смертоносном законе "кто счастлив, тот и прав". В судьбе почти всех героев повести-романа Толстого наступает время, когда они - кто с большей, кто с меньшей мерой осознанности - постигают антигуманную, антиэпопейную суть индивидуалистического правила "кто счастлив, тот и прав", которое направлено на культивирование сниженной, грубо чувственной, уклонившейся к бездуховности и потому неотвратимо

смертной плоти. К этому рано или поздно подвигаются даже и, казалось бы, неуклонно следующие в своей обыденной жизни звериному принципу "кто счастлив, тот и прав" молодые воинственные казаки и абреки-чеченцы в особых, рубежных между жизнью и смертью ситуациях, когда в их сознании обнаруживаются на считанные минуты и секунды крайне неразвитые задатки пробуждения духовности. И автор как носитель идейно-художественной концепции целого, позиция которого выражена на уровне общего сюжетно-композиционного построения повести-романа "Казаки", и очень близкие ему по складу мироотношения повествователь, главный герой произведения Толстого Оленин, и старый многоопытный казак Ерошка Широкий и некоторые молодые казаки, и абреки-чеченцы каждый по-своему и в свое время узревают сущностное онтологическое, сокрытое под внешней, феноменальной оформленностью жизни гармоничное, истинно эпопейное Духовно-Плотское единство и монооснование ее.

вечности богопромыслительная Духовная Плоть становится в повести-романе тем идейным фокусом, откуда высвечивается и оценивается все изображенное в нем. Она является здесь главным ценностным ориентиром при решении писателем глобальной, сложнейшей проблемы взаимоотношений христианской и языческой цивилизаций, проблемы христианства и язычества, в контексте которой в "Казаках" решаются и все остальные проблемы. Как раз интуитивное прозревание Толстым-художником, Толстым-романистом-эпиком глубинного, универсального метафизического основания жизни, основания вечного божественного Логоса - Плоти Духовной, исшедшей из рук Создателя гармоничным, совершенным Духом-Плотью, и побуждало писателя смолоду и до конца жизни стремиться к полномерному осознанию прежде всего им самим и затем к максимально адекватному разъяснению, истолкованию читателю на понятийно однозначном языке того, что постигалось его художнической интуицией, его эпопейно направленным мышлением. Именно художнически-религиозное наитие Толстым эпопейной инстанции вселенского бытия - Плоти богопромыслительной в полноте Духоносной всегда подталкивало его не замыкаться исключительно только в сфере литературно-художественного творчества, а стремиться претворить этот свой интуитивно узреваемый идеал в практику жизни, стремиться к обращению своего искусства в открытую, доступную, понятную всем людям Книгу Жизни. Здесь корни всегдашней подспудной устремленности Толстого-художника-мыслителя к осуществлению своего генерального сверхзамысла - замысла произведения в форме Книги. Здесь истоки того, что романно-эпопейное искусство Толстого направлено к перерастанию в Книгу как Учебник Жизни.

Потенции, начала Книги как универсального, всеэпохального значения Учебника Жизни глубоко заложены в "Казаках". Они выразились здесь в постижении автором подлинно эпопейной инстанции бытия -Плоти Духовной богопромыслительной вечной, ноуменальной, гармоничной жизни как Духа-Плоти (Плоти-Духа), этого центрообразующего моносущностного основания се. Однако несмотря на это "Казаки" не обретают на уровне речеизъявления повествователя внешние черты, признаки открытого Учебника (Книги) Жизни, как это имеет место, например, в автобиографической трилогии писателя, в его кавказских и севастопольских военных рассказах и особенно в рассказе "Люцерн", который отчасти и немало напоминает нечто вроде трактата.

В работе над "Казаками" Толстой-художник поднялся на новую высоту в осознании собственных духовно-творческих возможностей. В работе над этим произведением он вполне сложился как художник-эпик.

В перспективе, по окончании повести-романа "Казаки" в сознании Толстого-художника вполне оправданно. закономерно начал вырисовываться еще более крупный, чем это произведение, замысел, замысел "Войны и мира".

Свершение "Войны и мира" оказалось вполне посильно Льву Толстому после "Казаков".

Глава III. "Война и мир": динамика перерастания в Книгу Жизни". В отличие от таких всецело или преимущественно повествовательно-изобразительного склада произведений Л.Н. Толстого, как, к примеру, "Казаки", где потенции Книги скрыты в семантически многослойной художественно-образной ткани их, в "Войне и мире" тенденция писателя сделать свое искусство средством познания и распространения универсальных нравственно-практических знаний о мире и человеке, тенденция его обратить свое художество в открытый, практический учебник, Книгу Жизни проявилась наглядно, выказалась и во внешних чертах романа-эпопеи. Недаром это произведение Толстой еще более настойчиво и последовательно, чем в свое время "Роман русского помещика", именовал книгой, отдавая явное, исключительное предпочтение этому своему определению "Войны и мира" в сравнении с другими. Более того, в своем стремлении подчеркнуть определением книга доминантное жанровообразующее начало "Войны и мира" он настаивал именно на нем.

1 Когда мы говорим об "отступлениях" в "Войне и мире" и других произведениях Толстого, то сознательно берем это слово в кавычки, ибо не считаем таковые "отступления" отступлениями по существу, отступлениями в прямом и полном значении этого слова. Они у Толстого-художника есть всегда необходимая, органичная составная общей, целостной структуры произведений писателя, непосредственно вытекающая из повествовательно-изобразительной ткани их и

приводит писателя, в особенности же в период 1880 - 1900-х годов, к созданию поистине огромного количества философских, религиозно-философских, религиозно-богословских, философско-эстетических, публицистических, педагогических работ, произведений в глубинной своей основе художественных, т.к. они есть плод, результат художнического, художественно-образного - субъектно-объектного - по гносеологической природе мышления Толстого. В связи с этим существует давнее хрестоматийное мнение, что обращение позднего Толстого к теоретизированно1-публицистическому письму связано с произошедшим якобы на рубеже 1870 - 1880-х годов "переломом" в его мировоззрении и что якобы по обе стороны этого рубежа мы имеем двух разных или близких к тому Толстых. Всегда был и есть один художник-мыслитель Толстой, смолоду стремившийся к проповедничеству, и не было никакого принципиального "перелома" в его мировоззрении (мироотношении). Просто с истечением жизни, с приближением к концу ее в Толстом-художнике все более и более обострялось стремление к созданию заветной для него русской Книги Жизни, к воплощению своего художнически-интуитивного сознавания жизни в одну, единственную, но всем до конца понятную и полезную, спасительную для человечества Книгу, которую он положил себе написать еще в ранней своей молодости.

Пример "Войны и мира" убеждает, что художническое, романно-эпопейное мышление писателя стремится реализоваться не только в жанровой форме романа-эпопеи как таковой, но и преодолеть, как, к примеру, в "Войне и мире", даже и эти рамки, даже и эту высокую планку -стремится подняться над художественностью, выйти в зону сверххудожественного и претвориться в особое, выходящее за рамки традиционных прозаических литературных жанров наджанровое

обусловленная его всегдашней, смолоду, устремленностью к созданию русской Книги Жизни.

1 Говоря о теоретизирующем начале сознания писателя, мы в то же время никак не склоняемся к тому, чтобы считать Толстого чистым теоретиком. Для нас бесспорно: Толстой по гносеологической специфике, природе его личностно-творческого мышления - это прежде всего художник. Мы говорим о всегдашней - смолоду - склонности Толстого к теоретизированию из собственного художнического (художественного) опыта, о неустанном стремлении писателя к адекватной тсорстизации присущего ему как личности ярко выраженного художнического (художественно-эстетического) в первую очередь видения мира, о постоянном в нем стремлении равнозначно выразить свои художнические провидения жизни на языке понятийного мышления. Применяя термин теоретизированный со всеми производными от него в отношении Толстого, мы также не вкладываем в это понятие ни малейшего отрицательного и тем более уничижительного смысла.

образование - Книгу, вырастающую именно из художественности Толстого, из романно-эпопейных начал философически направленного художнического мышления его.

Романно-эпопейное мышление Толстого, выразившееся предельно ярко в "Войне и мире", направлено не к абсолютизации некоего неподсудного прошлого в его внешней, феноменально явленной плотско-материальной оформленности, как эпос древних, в частности, гомеровский эпос, а к узреванию глубинного Духовно-Плотского единства жизни, являющегося фундаментом её внутренних целостности, целости и гармонии. Оно обращено к постижению истинных, непреходящих эпопейных начал бытия, связанных с ноуменальным субстанциально-онтологическим богопромыслительным монооснованием его - Плотью Духовной, гармоничной, несмертной как сущностно целостнослиянным от Создателя Духом-Плотью. В самом деле, если эпос древности, тот же эпос Гомера обращен к "абсолютному прошлому" (М.М. Бахтин1), к условной опоэгизации этого неподсудного, благоговейно созерцаемого, "отгороженного абсолютною гранью от всех последующих времен", замкнутого в себе как некоего абсолютного и завершенного2 прошлого, полностью реализованного в эмпирически явленном, наружном истории, то романно-эпопейное сознание Толстого обращено по преимуществу к настоящему, обращено вместе с тем и к прошлому и к будущему, но в их отношении к настоящему, в их соотнесенности с ним, обращено к познанию вечного сущностного в настоящем, прошлом и будущем, что, тут же оговоримся, не означает, что мышление Толстого-художника было внеисторично. В определенном смысле мир эпопеи древних эпох условен3. Как показал М.М. Бахтин, с точки зрения эпопейного мышления древности "настоящее - нечто преходящее, это текучесть, какое-то вечное продолжение без начала и конца; оно лишено подлинной завершенности, а следовательно и сущности. Будущее мыслилось либо как безразличное по существу продолжение настоящего, либо как конец, конечная гибель, катастрофа"4. В отличие от эпопейного мышления древности романно-эпопейное мышление Толстого-художника-мыслителя направлено к познанию сущностного в настоящем, прошлом и будущем, сущностного всех времен - прошлого, настоящего и будущего, к сущностному, вечному, непреходящему, проникающему все времена, к подлинно эпопейной

1 См. статью М.М. Бахтина "Эпос и роман (к методологии исследования романа)". - Вопросы литературы. 1970, № 1. С. 95 - 122.

2 Бахтин М.М. Эпос и роман (к методологии исследования романа). -Вопросы литературы. 1970, № 1.С. 104.

3 См. об этом: Бахтин М.М. Эпос и роман (к методологии исследования романа). - Вопросы литературы. 1970, № 1. С. 105.

4 Бахтин М.М. Эпос и роман (к методологии исследования романа). -Вопросы литературы. 1970, № 1.С. 107.

инстанции бытия, сокрытой под внешне явленным, феноменальным истории - Плоти богопромыслительной Духовной как целостнослиянному, моноосновному oг создания мира Духу-Плоти. Толстой как художник-мыслитель Нового времени далек от того, чтобы прямо, слепо следовать примеру эпиков древности - примеру безоговорочной опоэтизации ими прошлого. Он далек от того, чтобы безоговорочно принять феноменально-историческую, сниженную, уклонившуюся от своей изначальной богосозданной раннеэдемской гармоничности плоть прошлого, либо настоящего времен - его романно-эпопейное мышление ориентировано на Плоть бытия сущностную, оригинальную, вышедшую из рук Создателя-Промыслителя совершенной, гармоничной, в полноте просветленной, одухотворенной. Его художнически-религиозная интуиция реалистически постигает Плоть Жизни первородную, богопромыслительную вечную, ноуменальную, сокрытую под исторически наносным феноменальным, во многом косным, инволюционировавшим к бездуховности и тем самым к смертности. Толстой не верит в абсолютную гармонию мира прошлого, который благоговейно воспевается эпическими сказителями древности. Мир, представленный в эпосе Гомера, не видится ему абсолютно совершенным, т.к. там человек индифферентно убивает другого человека, себе подобного. Для Толстого нет гармонии там, где есть убиение, смерть человека. Толстой-эпик-романист ищет гармонии, путей к гармоничному обустройству жизни на иных, чем, скажем, у того же Гомера началах - на началах добра, на началах высокой христианской нравственности, на началах постижения светлой, чистой, в полноте одухотворенной божественно-логосной Плоти (Духа-Плоти) как краеугольной, центрообразующей основы мироздания. Такое отношение Толстого-художника-мыслителя к историческому прошлому мы наблюдаем, в частности, в "Войне и мире", где эта черта его романно-эпопейного мышления просматривается очевидно. Обращаясь в "Войне и мире" к прошлому - к событиям войны 1812 года, Толстой стремится осмыслить его применительно к настоящему и будущему, так сказать, в преемственности с ними, и потому он не склонен к его предельной опоэтизации, к абсолютизации, к изображению его как некоего идеального прошлого. Изображая это прошлое, он пытается распознать вечнопрошлое-настоящее, распознать вечное, сущностное прошлого и настоящего, современного ему, - то, что подлежит будущему. Стихийное, интуитивное художнически-религиозное постижение Толстым-романистом-эпиком вечного, сущностно первоосновного жизни, стремление к полномерному осознанию его создают атмосферу особой эпической завершенности романно-эпопейного мира писателя. Эта завершенность романно-эпопейного мира его как раз связана с тем, что каждый исторический факт у Толстого дан в освещении вечным, сущностным бытия. Само же стремление Толстого-художника-мыслителя максимально полномерно осознать вечное первоосновнос онтологическое начало бытия, постоянное

усиление писателя с первых шагов его в литературе осознать и выразить ко интуитивно постигаемое первоначало жизни, этот подлинно эпопейный центр ее - богопромыслительную Духовную Плоть как моносущностное, целостнослиянное, гармоничное от Бога-Творца Дух-Плоть понятийно, в однозначных понятийных категориях побуждало автора "Войны и мира" во все периоды его творческой деятельности к воплощению своего художественного, романно-эпопейного опыта в открытую, всем понятную Книгу-Учебник Жизни, ибо выразить предельно ясно, однозначно и тем самым сделать общепонятным художнически-религиозно постигаемый им сущностный, эпопейный смысл бытия через неоднозначный, семантически многослойный художественный образ, преимущественно через план изображения феноменально, овнешненно явленного, сниженного в истории вполне оправданно представлялось ему чрезвычайно проблематичным. Именно интуитивное художнически-религиозное провидение Львом Толстым эпопейного центра, эпопейной инстанции вселенского бытия - Духовной, в полноте совершенной, богопромыслителыюй вечной Плоти стимулировало его не замыкаться в сфере только искусства, в сфере только литературно-художественного творчества, а побуждало стремиться к претворению этого своего постигаемого средствами искусства идеала в реальную, повседневную жизнь, к обращению собственного искусства, художества в универсальную, рассчитанную на все времена Книгу-Учебник Жизни. Все )то было вызвано никогда не угасавшей в Толстом-художнике-эпике потребностью видеть мир, земную жизнь практически обустроенными в свете стихийно, художнически постигаемого им идеала - идеала святой, богопромыслительной вечнопребывающей Плоти как Духа-Плоти, и все это полностью отвечало общему духу, общей направленности развития русской литературы, начиная с ее зарождения на Руси.

Напрасна некоторая доля сомнения в словах Томаса Манна о том, что романы Льва Толстого "вводят нас в искушение опрокинуть соотношение между романом и эпосом, утверждаемое школьной эстетикой, и не роман рассматривать как продукт распада эпоса, а эпос -как примитивный прообраз романа"1. Вполне оправдано утверждение В.В. Кожинова, что "творчество Толстого и Достоевского опрокинуло идущее от Гегеля понятие о романе и самый прогноз упадка искусства. Искусство вдруг предстало в полной силе и расцвете, в державной мощи"2. Но высказанное Томасом Манном и В.В. Кожиновым о романе, в частности, о романистике Толстого, их верные, чрезвычайно смелые интуиции следует существенно уточнить и дополнить. Бесспорно, романное мышление,

1 См. статью Т.Манна "Искусство романа". - В кн.: Манн Томас. Собр. соч. в 10 томах. Т. 10. М.: ГИХЛ, 1961. С. 279.

2 Кожинов В. Происхождение романа. Теоретико-исторический очерк. М.: Советский писатель, 1963. С. 418.

которое пришло на смену эпосу древности, отгораживавшемуся непроницаемой стеной от настоящего и будущего и полагавшему сущностное условно абсолютизированного им архаичного исторического прошлого в его внешних, сугубо феноменальных проявлениях, не есть в присущих ему определяющих, конститутивных чертах "продукт распада" древнего эпоса, не есть следствие упадка, деградации литературно-художественного сознания Нового времени. Роман, в особенности же русский роман и здесь в первую очередь мы должны говорить о романном мышлении Толстого, направлен к отысканию истинной, вечной, всеобщей эпопейной инстанции жизни, сокрытой под феноменальным, эмпирически видимым планом ее, направлен к познанию субстанциального, фундаментного, универсального основания бытия. "Чем глубже зачерпнуть, тем общее всем, знакомее и роднее", - писал в 1892 году Толстой в связи с творчеством Достоевского и одновременно выражая тем самым коренной смысл собственного творчества, коренной смысл собственной эстетики (66,253 - 254). Русское романное мышление, прежде всего, как можно было убедиться выше, романное мышление Толстого стихийно, художнически-интуитивно постигает эту подлежащую вечности истинно эпопейную инстанцию мироздания, этот фундаментный, универсальный центр жизни - её Духовно-Плотское единство, непреходящую основу всех времен, проникающую собой прошлое, настоящее, а через них обращенную и к будущему, то в изначалии своем от Бога-Творца единосращенное, неделимое Дух-Плоть, Духовную Плоть бытия, Что с первородным грехопадением человека его ratio ошибочно, искусственно разделило на две будто бы сущностно разнородные и якобы извечно противоборствующие между собой субстанции - плоть (материю) и дух (идею)1. И более того - это очень важно для осознания общей направленности, цели, логики развития русской классической литературы - русский романный эпос стремится, похоже, превозмочь себя, выйти за рамки собственно художественной литературы как таковой, за рамки художественности, преодолеть многосмысловость, неоднозначность языка художественной образности. Он стремится стать прямым, активным, действеннейшим средством преобразования реальной жизни, тяготеет перейти (трансформироваться) в своего рода иное - понятийно-логосное, но уже не традиционного, а некоего нового, высшего уровня - качество, тяготеет вылиться в Книгу как открытую, доступную всем без исключения

1 Эту богопромыслительную Плоть - Духовную Плоть как моносущностную основу вселенского бытия Дух-Плоть постигает и романное мышление Ф.М. Достоевского (см.: Парахин Ю.И. Кана Галилейская в "Братьях Карамазовых": проблема плоти (художественно-философский аспект). - Риторика и проблемы культуры речи. Материалы Всероссийской научно-практической конференции 4 -- 6 июня 2001 года. Тула: изд-во ТулГУ, 2001. С. 36 - 44).

людям, универсальную, пригодную на все времена Книгу-Учебник Жизни, вырастающую именно из романно-эпопейнои художественности и сохраняющую глубинно, сущностно в себе природу художественности, неразрывную органичную связь с ней. Композиционно-смысловым центром этой Книги, точкой отсчета, откуда будет высвечено, оценено все выписанное в ней, должна быть и есть стихийно, интуитивно, художнически-религиозно узреваемая издревле народом-художником Руси - России и его литературой, постигаемая русским романным мышлением Плоть богопромыслительная вечнопребывающая, несмертная жизни -Духоносная как гармоничное, моносущностное, целостнослияннос от Создателя Дух-Плоть, как подлинно эпопейнос основание вселенского бытия. В рамках таковой Книги философически направленное в целом русское литературно-художественное мышление стремится выдать жизненное знание универсального, всечеловеческого значения. Именно этот особый эпопейный заряд русского романного мышления, выразившийся особенно мощно, полномерно в творчестве Льва Толстого и Достоевского и устремленный реализоваться в форме русской Книги как Учебника Жизни всеэпохального масштаба, всечеловеческого значения, дал все основания французскому критику Мельхиору де Вогюэ высказать в конце XIX столетия, во времена кризиса западного романа, следующее: "Я убежден, что воздействие великих русских писателей будет спасительным для нашего (т.е. западного. - Ю.П.) истощенного искусства"1.

• Вникая в существо романного, эпопейно направленного романного мышления Толстого, становится ясным, что роман как жанр мировой литературы, романное мышление вообще как таковое вовсе не есть "продукт распада эпоса", а изначально были устремлены к новому и, думается, истинному, подлинному - в сравнении с во многом условным, обращенным к условной тотальной опоэтизации прошлого в его феноменально-исторической оформленности эпосом древних -- эпосу. "Война и мир" убеждает, что это произведение и явилось в полной мере таковым новым, подлинным эпосом всех времен - эпосом, основывающимся на художественном, точнее, художественно-религиозном постижении вечных, непреходящих эпопейно-гармоничных начал жизни, которые были скрытой потенциальной сутью всех прошлых эпох, есть глубинная суть настоящего и будут составлять ноуменальное существо будущего или когда-то будут полностью актуализованными в нем.

Роман Толстого направлен . в последней своей перспективе к перерастанию в Книгу Жизни общечеловеческого значения. Романный эпос Толстого - это эпос Нового времени, стремящийся воплотиться в открытую, доступную всем без исключения людям Книгу-Учебник Жизни, обращенную к настоящему и будущему человечества. Толстой-художник-

1 Vogue E.-M. Le roman гдазе. 4 ed. Paris. 1897, p. L III.

мыслитель, как и многие другие большие, подлинно великие русские художники, похоже нацелен, усиливается высказать последнее -полномерное, адекватное существу жизнеустройства, или близкое к тому прямое, однозначное, понятное всем без исключения людям слово о мире.

Здесь необходимо особо оговориться, что стремление Льва Толстого к созданию русской Книги Жизни есть плод его художнических провидений, провидений Толстого-художника, причем, именно художника - романиста-эпика, но ни в коем случае не результат, как было бы неверным думать, отвлеченно-рассудочных помышлений Толстого будто бы теоретика, каковым он в чистом виде или по преимуществу никогда не был. Это движение русской литературы, в данном случае в лице Толстого, к особому наджанровому образованию -Книге свидетельствует о трансформации на почве русского литературно-художественного сознания традиций романного мышления, устоявшихся в мировой литературе, свидетельствует о преодолении русским литературно-художественным сознанием традиций, жанровых форм, модификаций, в частности, западноевропейского романа. Безусловно, во всем этом наглядно проявилось национальное своеобразие русской литературы, своеобразие русского эпопейно направленного романного - романно-эпопейного мышления, устремленного к постижению истинно гармоничных, именно эпопейных, универсальных - вечных - основ жизни и, более того, к воплощению таковых своих устремлений в форме Книги, родственной по масштабности, по целеполаганию Книгам-эпопеям глубокой древности, включая сюда и Священные Книги, о которых говорил Гегель в своей "Эстетике". В движении к русской Книге Жизни эпопейно направленное романное мышление России XIX века, особенно ярко выраженное романно-эпопейное мышление Льва Толстого, не предрасположено ограничиваться рамками познания хаотически текущего, незавершенного настоящего (М.М. Бахтин) в его преимущественно феноменальной явленности, как это в значительной мере все же характерно для того же западноевропейского романа. Через познание текучего, незавершенного настоящего, а также пытаясь определить его истоки, корни в прошлом, оно стремится охватить и переосмыслить духовный опыт, накопленный за все века и тысячелетия существования России и человечества в целом. Оно стремится постичь глубинную онтологическую преемственную связь всех времен и на этой основе претвориться в Книгу, в русскую Книгу Жизни, где было бы полновесно, но при всем том однозначно, предельно ясно сказано о сути устройства вселенского бытия. В этом важное отличие русского романного мышления XIX столетия от романного мышления Запада.

Судя по "Войне и миру", роман как ведущий в новой литературе, оказывающий известное обновляющее и интегрирующее воздействие на все другие ее жанры, неустанно становящийся, не имеющий твердого, устоявшеюся формально-жанрового канона жанр, стремится исчерпать

собственные потенциальные возможности и превозмочь себя, свои пределы у Толстого. Роман как жанр, обращенный ко всестороннему исследованию незавершенного, становящегося настоящего, а также прошлого в его непосредственной соотнесенности с настоящим, а через него и с будущим, жанр аналитический, "вечно ищущий... и пересматривающий все свои сложившиеся формы", переступающий нередко "границы между художественным и внехудожественным, между литературой и не литературой", "превращаясь то в моральную проповедь, то в философский трактат..,"1 стремится у Толстого преодолеть собственную жанровую незавершенность и обратиться в иную - высшую, законченную, твердую форму, по отношению к которой он, роман, был подготовительной, переходной ступенью. Через анализ внешне, казалось бы, хаотически текущей исторической действительности, романное мышление Толстого вскрывает внутреннюю, глубинную связь прошлого, настоящего и будущего, выявляет вечную суть времен, постигает универсальные, непреходящие основы бытия, основы подлинно эпопейного, гармоничного сосуществования личности, индивида и окружающего его широкого мира. Распознавая скрытое под феноменально, наружно явленной оформленностью жизни ее универсальное - истинно эпопейное содержание, наполняясь этим содержанием, роман Толстого тяготеет трансформироваться, перерасти в эпопею Нового времени, которая в свою очередь предрасположена обратиться у писателя в Книгу Жизни как рассчитанный на все времена и всех без исключения людей Учебник Жизни, где должно быть до конца прояснено все о мире и человеке, чтобы этим ясным знанием мог воспользоваться каждый в оформлении своей личной и общественной практической жизни. Показанные нами на примере "Войны и мира" логика и динамика развития романного мышления Толстого, думается, полностью созвучны гипотетическому предположению М.М. Бахтина, что "распадение эпической (имеется в виду эпос древности. - Ю.П.)... целостности человека в романе в то же время сочетается с подготовкой новой сложной целостности его на более высокой ступени человеческого развития"2.

Роман как наиболее по своей конститутивной природе аналитический жанр литературы тяготеет на русской почве к широкому, многоаспектному охвату прошлого и настоящего русской жизни и вместе с тем, подвергая скрупулезному анализу отдельные разнообразные явления ее, стремится постичь внутреннюю взаимосвязанность их и прийти к синтезу в своем художественном исследовании действительности, направлен к распознанию глубинных, корневых основ российского общенационального бытия - основ гармоничного, эпопейного сосуществования индивида и окружающего его мира. Русский роман XXIX

' Бахтин М. Эпос и роман. - "Вопро " " 1. С. 121,117.

" Бахтин М. Эпос и роман. - "Вопро I. С. 120.

столетия тяготеет к преодолению собственных жанровых границ, стремится трансформироваться в иное качество - стать эпопеей Нового времени, обретая нередко ярко выраженные эпопейные черты. Эта тенденция неуклонного движения русского романа к эпопейному жанру во всей очевидности явлена в "Войне и мире", произведении, которое и становится полноценной эпопеей (романом-эпопеей) Нового времени, по существу, истинной, подлинной эпопеей всех времен. Но, как видим, и эта жанровая форма, сохраняя в себе инерцию романного жанра - присущую ему конститутивную направленность к постоянному анализу, предрасположена в свою очередь превозмочь и себя, свой собственный жанровый относительно устойчивый "канон", стремится у Толстого обратиться и обращается в Книгу, Книгу Жизни. В русской литературе, в творчестве Льва Толстого роман как "вечно ищущий, - по верному определению М.М. Бахтина, - вечно исследующий себя самого и пересматривающий все свои сложившиеся формы жанр", жанр "незавершенный", "неготовый", не имеющий сам по себе твердого канона, похоже, изготовился обрести свою завершенность, свой незыблемый канон. В "Войне и мире" роман и обретает, по существу, их ценой добровольного пожертвования своим относительно сложившимся, относительно устойчивым, но промежуточным, вспомогательным для перехода в иные - высшие формы жанровым лицом, ценой плавного перерастания сначала в эпопею (роман-эпопею), а затем и в Книгу как универсальный, на все времена и для всех без исключения людей, Учебник высоконравственной, совершенной, гармоничной Жизни.

"Война и мир" - это, по существу, роман-эпопея-Книга, где романно-эпопейные начала мышления Толстого-художника направлены к воплощению в Книгу Жизни. "Война и мир" и становится на деле Книгой Жизни - если не как вполне сложившаяся, завершенная, "готовая", выражаясь словом М.М. Бахтина, жанровая форма, то во всяком случае как особое по отношению к романно-эпопейным основам этого произведения, стремящееся перерасти и уже в известной мере перерастающее их наджанровое образование. Совсем не случайно в стремлении подчеркнуть потенциальное доминантное жанрообразуюшее начало "Войны и мира" Толстой последовательно настаивает на определении содержательно-формальной, жанровой структуры этого своего сочинения, как он выражается, "книгой".

На основании всего сказанного о "Войне и мире" правильнее будет считать это произведение Толстого романом-эпопеей, который трансформируется, перерастает у писателя в особое наджанровое образование - Книгу Жизни.

Глава IV. "Тенденция к созданию Книги Жизни в творчестве Л.Н. Толстого 1870 - 1900-х годов". Особая предрасположенность к созданию произведения в форме Книги, стремление к прямому выражению

собственного авторского "я", потребность придать своим писаниям открыто учительную - образовательную, а также воспитательную направленность наложило сильнейший отпечаток и на толстовское творчество 1870 - 1900-х годов . Все эти тенденции отчетливо просматриваются в "Азбуке", "Новой азбуке", "Русских книгах для чтения", в народных рассказах Толстого. Важное место в творчестве позднего Толстого занимает "Исповедь", где мощное звучание получает учительный, исповедально-проповеднический пафос, Исповедально-проповедническое начало становится жанрообразующей и сюжетообразующей основой в "Крейцеровой сонате", "Записках сумасшедшего". В стремлении усилить учительный, проповеднический элемент в своем творчестве, поздний Толстой нередко прибегает к своеобразному преломлению в ряде своих произведений этого времени принципов, традиций сюжетосложения, которые характерны для древней житийной (агиографической) литературы. Эти традиции нашли заметное развитие в повестях "Отец Сергий", "Фальшивый купон". Немало они выразились и в "Смерти Ивана Ильича". Стремление к теоретизированию, к открытому выражению авторской позиции, к максимальному прояснению содержания художественной образности своих произведений сказалось даже и в таких романах зрелого и позднего Толстого, где, казалось бы, существенно преобладает повествовательно-изобразительная стихия, как "Анна Каренина" и "Воскресение", которые завершаются напряженными нравственно-философскими раздумиями главных героев Константина Левина и Дмитрия Нехлюдова по поводу изображённых в этих романах событий. Все это сказалось и в том, что многие из произведений зрелого и позднего Толстого снабжены цитациями - эпиграфами и изречениями из евангельских текстов, пословицами и поговорками русского народа, афористическими выражениями. Тенденция Толстого к претворению своего художнически-религиозного опыта в Книгу-Учебник Жизни, потребность писателя в прямом, доступном широкому читателю учительном слове подвигают его в 1880-е и последующие годы к созданию обширнейшего философского, религиозно-философского, религиозно-богословского и особенно публицистического наследия, включающего в себя статьи, памфлеты, трактаты, книги. Кроме того, в 1880 - 1900-е годы Толстой создает открыто дидактические книги-сборники "Календарь с пословицами на 1887 год", "Мысли мудрых людей на каждый день", "Круг чтения. Избранные, собранные и расположенные на каждый день Львом Толстым мысли многих писателей об истине, жизни и поведении...", "На каждый день. Учение о жизни, изложенное в изречениях", "Путь жизни". В цикле этих книг-сборников наиболее полно из всех произведений Толстого реализовалась присущая ему уже с первых шагов его в литературе серьезная предрасположенность к исполнению грандиозного замысла в форме Книги-Учебника Жизни. Четыре последние книги-сборника - это,

по сути дела, своего рода Книги книг, где представлена антология русской мировой религиозно-философской, философской и житейской мудрости.

В процессе создания этого цикла Толстой стремится добиться того, чтобы каждая последующая по времени составления книга-сборник являла собой в сравнении с предшествующей, либо предшествующими ей более высокую ступень в достижении универсальной - всеэпохальной, всечеловеческой значимости своего содержания. Если первая книга цикла - "Календарь с пословицами на 1887 год", как можно убедиться уже по ее названию, привязана составителем к конкретному, 1887 году, то все другие, также вошедшие в него, но более поздние книги-сборники адресованы ко всем временам. Это подчеркнуто и в их наименованиях. Заключающие же собой цикл книги "На каждый день. Учение о жизни, изложенное в изречениях" и "Путь жизни" видятся Толстому как содержащие универсально системное - всеэпохально значимое - учение о жизни, о чем также, помимо самой проблематики этих книг, свидетельствует предельно обобщенный, емкий характер их заголовков и что прямо оговорено в названии книги-сборника "На каждый день. Учение о жизни...".

Показательно в высшей степени то, что многие из своих сочинений, относящихся к 1870-м - 1900-м годам, Толстой подчеркнуто называет, как в свое время "Роман русского помещика" и "Войну и мир", книгами, придавая им нередко первенствующее, приоритетное значение в ряду всех других, написанных им в течение его жизни произведений. Так, книгами он именует сочинение богословско-экзегетического характера "Соединение и перевод четырех Евангелий", религиозно-философские работы "В чем моя вера", "О жизни", "Царство Божие внутри- вас", сборники "Круг чтения...", "Путь жизни", "Русские книги для чтения" и другие свои работы. Более того, определение книга Толстой выносит даже и в название сборника "Русские книги для чтения", подчеркивая тем самым особую наджанровую природу этого произведения. Показательно также, что всем этим именуемым им книгами сочинениям он придает приоритетное значение по сравнению с другими своими произведениями.

Жанровое многообразие произведений зрелого и особенно позднего Толстого, наметившееся уже и в раннем творчестве писателя, предопределено во многом как раз всегдашней устремленностью ею к осуществлению своего главного сверхзамысла - Книги Жизни, которую он вознамерился написать еще в 1852 году и писал всю свою жизнь. И это главный, генеральный сверхзамысел Толстого-художника - замысел создания Книги Жизни наиболее полномерно воплотился у него в цикле книг-сборников "Мысли мудрых людей...", "На каждый день...", "Круг чтения...", "Путь жизни", которые составлены писателем в последнее десятилетие его жизни. Вполне оправданно профессор А.Н. Николюкин

определяет общую содержательно-формальную структуру этих книг-сборников как "Книгу жизни"1.

Толстой оставил после себя в целом громадное количество религиозно-философских, философско-публицистических, педагогических работ, полнокровно художественных произведений, огромный дневник -хронику своей жи зни, обширное эпистолярное наследие. Все это сработано Толстым-художником и по природе, в основе своей художественное. В известном, определенном смысле все, по крайней мере, большинство из написанного им тяготеет у него к слиянию в одно, к трансформации в одно произведение, в особое наджанровое образование - Книгу Жизни. По существу все, совокупно выписанное когда-либо Толстым и есть, представляет собой особое наджанровое образование - Книгу Жизни. И в этом смысле можно уверенно говорить о том, что Лев Толстой решил по-своему поставленную им еще в молодости перед собой задачу - он создал Книгу Жизни. Она, эта Книга, реализована во всем совокупно созданном Толстым. В связи с только что сказанным подчеркнем особо. Важно осознавать, что именно благодаря своей глубокой причастности к великой, многотрудной сверхзадаче русского народа и его литературы -сверхзадаче, связанной со стремлением к созданию произведения в форме Книги, произведения всечеловеческого, всевременного - универсального -значения, Толстой выработал и оставил человечеству богатейшее, чрезвычайно разнообразное в жанровом отношении гениальное духовно-творческое наследие, которое снискало себе одно из первых, приоритетнейших, вершинных мест в мировой художественной и художественно-философской культуре.

По существу все, написанное Толстым, вплоть до последней страницы его дневника или чего-либо другого, - единый цикл, устремленный с самого начала творческой деятельности писателя к этой Книге. И все из созданного Толстым может быть верно понято как именно выражение существа его художнической мысли лишь при условии, если будет осознано не в отдельности своей, а непременно в контексте всего написанного им - в общем, целостном контексте толстовской художественности, включающем в себя как теоретизированные с виду (только с виду!), но в существе своем художественные писания Толстого, так и относительно первых полнокровно художественные произведения его. Именно там, в глубинах этого широкого, грандиозного -художественного - контекста, полностью снимается кажущаяся ошибочно многим мнимая якобы "противоречивость" мышления писателя. У Толстого действительно можно наблюдать - и нередко - факты

1 См. подзаголовок статьи А.Н. Николюкина "Эга радостная работа" (Книга жижи Л.Н. Толстого)" о "Круге чтения..." Л.Н. Толстого. - В кн.: Николюкин Л.Н. О русской литературе: Теория и история. М.: ИНИОН РАН, 2003. С. 132.

логическою несоответствия отдельных его теоретизированных высказываний художественно-образным решениям им тех же проблем. Но это вовсе не есть проявления якобы противоречивости мысли Голстого-художника-мыслителя. Это примеры того, как художническая мысль Толстого, который по гносеологической природе, специфике своего мышления был прежде всего, более всего именно художником, художником-мыслителем, а не теоретиком, мыслителем-теоретиком, не находит себе адекватной формы в традиционном языке понятийного мышления - традиционному языку понятийно-логосного мышления, сложившемуся во времена писателя, было явно не под силу равноценно передать всю реальную глубину его гениальных художнически-интуитивных прозрений жизни.

Создание Львом Толстым произведения в форме Книги как Учебника Жизни явилось отражением всегдашней потребности народа Руси - России, его художественной литературы адекватно осознать на уровне понятийно-логической стороны своего мышления стихию собственных глубочайших художнически-религиозных интуитивных провидений жизни, ибо он издревле постигал, что художничество его -залог будущего возникновения в России национально-самобытной практической философии и вообще науки, что в художестве его, и особенно в художественной литературе его, заключены все потенции тех будущих фундаментальных теоретических, прежде всего гуманитарного профиля, научных отечественных разработок, которые окажутся полномерно органичными существу и практике российского бытия.

В данном диссертационном исследовании предпринята попытка актуализации проблематики, связанной с движением литературы Руси и России к русской Книге Жизни, в основном на материале творчества Л.Н. Толстого. Думается, пришло время проанализировать наследие и многих других русских писателей разных эпох - проанализировать жанровое и стилевое своеобразие их творчества в таком аспекте. Автор диссертации сочтет свою задачу выполненной, если его работа даст толчок к такого рода исследованиям.

В "Заключении" изложены основные выводы диссертации, ставится задача исследования творческого наследия не только Л.Н. Толстого, но и других русских писателей разных эпох в аспекте проблематики, связанной с движением литературы Руси и России к Книге Жизни.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

а) монография:

1. Лев Толстой: Россия на пути к Книге Бытия // В кн.: Парахин Ю., Парахина Е. Лев Толстой: Россия на пути к Книге Бытия. Лев Толстой и Ясная Поляна. Тула: 'Тульский полиграфист", 1998. С. 1 - 306. - 16 п.л.

б) брошюры:

1. Л. Н. Толстой и Ясная Поляна. Тула: ТулПИ, 1987. С. 1-36.-1,9 п. л.

2. Жизнь и творчество Л. Н. Толстого в Ясной Поляне. Тула: ТулГУ, 1997.

С. 1-34.-1,8 п.л.

3. Лев Толстой в Ясной Поляне. Тула: ЗАО "Гриф и К0", 2001. С. I -- 24 (в соавторстве с Парахиной Татьяной). - 13 п.л.

в)статьи:

1. Художественно-философское решение проблемы главного героя в "Казаки" // Толстовский сборник № 6. Тула, 1976. С. 85 - 96. - 0,63 п.л.

2. "Выбранные места из переписки с друзьями" Н.В. Гоголя в оценке Л.Н. Толстого // Проблемы совершенствования анализа художественных произведений в вузовском преподавании. М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1976. С. 80-82.-0,16 п.л.

3. Некоторые особенности поэтики характеров в повести "Казаки" // Яснополянский сборник. 1978. Статьи, материалы, публикации. Тула: Приокское книжное изд-во, 1978. С. 161 - 173. -0,7 п.л. ,

4. Пометки Л.Н. Толстого на "Выбранных местах из переписки с друзьями" Н.В. Гоголя //. Идейно-художественное своеобразие произведений русской литературы 18 - 19 вв. М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1978. С. 126 - 134. - 0,5 п.л.

5. Л.Н. Толстой и его окружение (воспоминания B.C. Ляпуновой, бывшей работницы в доме Толстых). Публикация с аннотацией-комментарием. // Русская речь. 1982, № 1. М.: "Наука". С. 18 - 23. - 0,32 п.л.

6. Генезис жанрового определения "книга" в творческой практике Л.Н. Толстого 1850 - 60 гг. // ТулПИ, Тула, 1983. - Дел. рукопись ИНИОН №12863. 15с.-0,8 п.л.

7. Л.Н. Толстой и личностно-творческий облик русского писателя второй половины XIX в. // ТулПИ, Тула, 1983.- Деп. рукопись ИНИОН № 12864. 23 с. -1,2 п.л.

8. К вопросу о преемственности в преподавании русской и советской литературы иностранным учащимся технических вузов // ТулПИ, Тула, 1983. - Деп. рукопись ИНИОН № 12862. 7 с. - 0,4 п.л.

9. Лев Толстой в Ясной Поляне // Русский язык за рубежом. 1988, № 3. С. 4-27.-1,3 п.л.

10. Комментарии. Предтекстовые, послетекстовые задания к материалу "Лев Толстой в Ясной Поляне" // Русский язык за рубежом. 1988, № 3. С 27-29.-0,16 п.л.

11. Главный герой повести Л.Н. Толстого "Казаки" в свете традиций изображения героя-романтика, типа "лишнего человека" в русской литературе первой половины и середины XIX века // Тул. политехн. ин-т,Тула, 1988.-Деп. Рукопись ИНИОН №38114. 7 с.-0,4 п.л.

12. Изображение в повести "Казаки" социально-нравственных различий в среде гребенского казачества // Тул. политехи, ин-т, Тула, 1988. - Деп. Рукопись ИНИОН № 38115. 5 с. - 0,26 п.л.

13. Молодой Толстой: отношение к "Илиаде" Гомера // Тул. политехи, инт, Тула, 1988. -Деп. Рукопись ИНИОН № 38116. 8 с. - 0,42 п.л.

14. Некоторые аспекты методики работы над художественными текстами с иностранными студентами в свете достижений лингвостилистики и поэтики // Функциональные разновидности современного русского литературного языка в аспекте его преподавания иностранным студентам. Сборник научных трудов. Тула, 1989. С. 175 - 180. - 0,32 п.л.

15. Внеаудиторные и аудиторные формы изучения иностранными студентами ТулГУ жизни и творчества Л.Н. Толстого // Новое в содержании и формах обучения русскому языку иностранных учащихся. Тезисы докладов и сообщений. Тула, 1994. С. 140 - 141. -0,1 п.л.

16. Работа с литературно-художественными текстами в свете проблемы автора на занятиях по русскому языку с иностранными студентами-нефилологами // Тезисы докладов и сообщений Международной научной конференции: теория и практика преподавания русского языка в иностранной аудитории. РУДН им. П.Лумумбы. 21-25 сент. 1995 г. М., 1995. С. 23-25.-0,16 п.л.

17. Молодой Толстой-художник и педагог: гносеологический аспект // XXII! Международные Толстовскис чтения. Тезисы докладов научной конференции (8-10 сентября 1997 г.). Тула, 1997. С. 114 - 115. - 0,1 п.л.

18. Принципы отбора произведений русской литературы для домашнею чтения иностранных студентов-нсфилологов // ТулГУ, Тула, 1997. -• Деп. рукопись НИИВО № 81 - 97. 5 с. -- 0,26 п.л.

19. Формы контроля домашнего чтения иностранных студентов-нсфилологов // ТулГУ, Тула, 1997. • Деп. рукопись НИИВО № 82 - 97. 6 с. - 0,32 п.л.

20. Предтекстовые, притекстовые и послетскстовыс задания, используемые при изучении иностранными студентами произведений художественной литературы // ТулГУ, Тула, 1997. - Деп. рукопись НИИВО № 84 - 97. 5 с. - 0,26 п.л.

21. Изучение творчества Л.Н. Толстого иностранными студентами-нефилологами // ТулГУ, Тула, 1997. - Дсп. рукопись НИИВО № 83 -97. 5 с. - 0,26 п.л.

22. Молодой Толстой и Гомер (на материале дневника и личной библиотеки писателя в Ясной Поляне) // Тульский край: история и современность. Сб. материалов научной конференции, посвященной 220-летию Тульской губернии. Тула: ТулГУ, 1997. С. 360 - 365. - 0,32 п.л.

23. Лев Толстой и Ясная Поляна (в соавторстве с Парахиной Е.) // В кн.: Парахин Ю., Парахина Е. Лев Толстой: Россия на пути к Книге Бытия. Лев Толстой и Ясная Поляна. Тула: "Тульский полиграфист", 1998. С. 307-326.-1,05 п.л.

24. Жанр Книги как творческая сверхзадача Л.Н. Толстого и новый аспект изучения его произведений иностранными и русскоязычными учащимися // Управление учебным процессом и современные технологии обучения. Тула: изд-во ТулГу, 1999. С. 103. - 0,05 п.л.

25. Л.Толстой и Пушкин: миры творческий и биографический // Международный сборник научных трудов: лингвистика, литературоведение, культурология, методика. К 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина. Тула: изд-во ТулГУ, 1999. С. 128 - 132. - 0,26 п.л.

26. Л.Н. Толстой и И.С. Тургенев как типы художников // Международная научно-практическая конференция "Роль языка и литературы в мировом сообществе". Сборник научных статей: проблемы образования, языкознание, литературоведение, новое в методике преподавания языка. Ч. II. Тула: изд-во ТулГУ, 2000. С. 143 - 146. - 0,2 п.л.

27. К проблематике русской идеи: отологическое в православно-христианском миросозерцании русского народа // Международная научно-практическая конференция "Роль языка и литературы в мировом сообществе". Сборник научных статей: проблемы образования, языкознание, литературоведение, новое в методике преподавания языка. Ч. II. Тула: изд-во ТулГУ, 2000. С. 146 - 156. -0,6 п.л.

28. Кана Галилейская в "Братьях Карамазовых": проблема плоти (художественно-философский аспект) // Риторика и проблемы культуры речи. Материалы Всероссийской научно-практической конференции 4 - 6 июня 2001 года. Тула: ТГУ и ОГУ, 2001. С. 36 - 44.

0,5 п.л.

29. Метатеза род - ард - арт в индоевропейских языках и проблема осознания Л.Н. Толстым природы искусства // Языки и картина мира. Материалы Всероссийской научной конференции 12-15 марта 2002 года. Тула: ЗАО "Гриф и Ко", 2002. С. 111 - 113. - 0,16 п.л.

30. Повесть-роман "Казаки": прогресс - регресс в свете художнически-религиозных про фений Л.Толстого и традиционного православно-христианского сознания России // Роль языка и литературы в мировом сообществе. Традиции и современные тенденции в описании и преподавании русского языка. Сборник научных статей. Тула: изд-во ТулГУ, 2002. С. 55 - 59. - 0,26 п.л.

31. Воззрения Н.Бердяева, о. Сергия Булгакова на плоть мира и православно-христианское понимание сути первородного грехопадения ("версия") // Преподавание русского языка в' условиях глобализации и интернационализации образования. Международная научно-практическая конференция. Сборник научных трудов. Тула: изд-во ТулГУ, 2003. С. 96 - 105. - 0,53 п.л.

32. Начала Книги Жизни в "Азбуке", "Новой азбуке" и "Русских книгах для чтения" Л.Н. Толстого // Духовное наследие Л.Н. Толстого и современный мир. Материалы XII межрегиональных Барышниковских чтений "Русская классика: проблемы интерпретации" (24 - 26 февраля 2003 г.). Липецк: Изд-во Липецкого гос. пед. ун-та, 2003. С. 86 - 93. -0,42 п.л.

• —236

Ю.И. Парахин

Автореферат

Изд лиц ЛР № 020300 от 12 02 97 Подписано в печать 21 10 2004 Формат бумаги 60x84 У^ Бумага офсетная Уел печ л 2 0 Уч - изд л 1,4 Тираж 150 экз Заказ

Тульский государственный университет 300600, г Тула просп Ленина, 92

Отпечатано в Издательстве ТулГУ 300600, г Тула, ул Болдина, 151

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Парахин, Юрий Иванович

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. Истоки наджанрового образования Книга Жизни в русской литературе и творчестве JI.H. Толстого

1.1. Фольклор, литература Руси и России на пути к русской Книге Жизни.

1.2. Личностно-творческие предпосылки устремления Л.Н. Толстого к созданию Книги Жизни: психологический и эстетический аспекты

ГЛАВА II. Начала Книги Жизни в раннем творчестве Л.Н. Толстого

2.1. От ранних незавершенных философических опытов Л.Н. Толстого и "Истории вчерашнего дня" к "Люцерну".

2.2. Потенции Книги Жизни в "Казаках".

ГЛАВА III. "Война и мир": динамика перерастания в Книгу Жизни.

3.1. Л.Н. Толстой, критика, литературоведение на пути осознания "Войны и мира" как Книги Жизни.

3.2. Анализ "Войны и мира" в свете ведущей авторской концепции произведения.:.

3.3. Роман-эпопея-Книга "Война и мир" - этап в мировом развитии романного и эпопейного жанров.

ГЛАВА IV. Создание Книги Жизни в творчестве Л.Н. Толстого 1870 -1900-х годов.

4.1. "Азбука", "Русские книги для чтения", романы, повести, рассказы, публицистика, религиозно-философские сочинения и другие произведения Толстого 1870 - 1900-х годов в свете его устремления к Книге Жизни

4.2. Цикл "Мысли мудрых людей.", "Круг чтения.", "На каждый день.", "Путь жизни" как Книга Жизни.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Парахин, Юрий Иванович

Еще в первой половине XIX века начали обнаруживаться признаки общей неустроенности социально-государственной жизни России, связанные в первую очередь с тяжелым положением основной, подавляющей части населения страны — многомиллионного крестьянства. Наиболее явно неустроенность вскрылась к середине столетия, когда со всей остротой назрела необходимость реформирования русской жизни. Атмосфера неблагополучия была характерна для России и во второй половине XIX века, что не могло не отразиться в русской литературе указанной эпохи, не могло не сказаться прежде всего на особенностях жанрового развития ее, на особенностях жанрообразования.

В этот период с каждым новым десятилетием заметно возрастает в глазах самих писателей, критиков и читающей публики России познавательная и общественнопреобразовательная роль литературы. Наряду с наукой литература постепенно все более и более осознается мощным средством познания и изменения жизни. С развитием тенденции к демократизации литературного процесса в России XIX столетия, вызванной повышением интереса к жизни трудящегося большинства страны, значительно расширяется идейно-тематический кругозор русской литературы. Все новые и новые, ранее не освоенные или малоосвоенные ею стороны и аспекты российского общенационального бытия — его прошлого и настоящего, особенно связанные с жизнью трудовых низов, становятся объектом ее изображения, предметом углубленного художественного анализа. Начиная с Пушкина, русская литература твердо становится на путь неуклонного сближения с реальной жизнью, стремится активно влиять на все происходящее в ней, стремится действенно участвовать в переустройстве, в усовершенствовании российской действительности, стремится решать самые важные, судьбоносные для своего отечества, для своего народа вопросы.

Вполне закономерным явилось то, что большое внимание в русской литературе, особенно середины и второй половины XIX века, уделяется реальному историческому факту. Отсюда широкое распространение в это время получают различные публицистические жанры и близкие к ним полухудожественные — полунаучные, "пограничные" жанровые формы: очерки, мемуары, записки, хроники, дневники и т.д. Отсюда же и активное проникновение в повествовательно-изобразительную ткань романов, повестей и рассказов русских писателей середины и второй половины XIX столетия элементов аналитико-публицистического письма.

Усложнение, дифференциация общественной жизни и тесно связанное с этим значительное расширение, особенно в середине и во второй половине XIX века, тематического кругозора русской литературы способствовали не только обогащению ее новыми жанрами. Они обусловили и возникновение в русской литературе внутри относительно устойчивых жанровых образований различных их модификаций, разновидностей, так называемых поджанров, сосредоточенных на углубленном художественном исследовании отдельных сфер и аспектов российской действительности. Причем, это коснулось, если говорить, в частности, о прозе, и крупной повествовательной формы — романа, и малых жанровых форм - повести, рассказа, очерка. В русской литературе XIX столетия возникают такие разновидности, например, романа, как роман социальный - социально-психологический, социально-философский, социально-политический, идеологический роман, роман-хроника, роман-обозрение, роман-исследование и т.д.

Однако наряду с тенденцией к обособлению жанров, выделению их разновидностей, связанной скорее с начальными, трудными подступами к освоению нового жизненного материала, новых жизненных пластов, для русской литературы XIX века не менее, а, думается, более характерна другая, противоположная этой тенденции и упрочивающаяся с течением времени тенденция к сложному междужанровому взаимодействию - тенденция "к интеграции жанров, к разработке сложных синтетических жанровых форм, призванных выявить основные всеобщие силы и законы действительности, раскрыть сложную связь различных ее явлений и аспектов, воссоздать для читателя ее широкий, целостный образ, проникнуть во взаимосвязь прошлого, настоящего и будущего, природы и истории, общественной и личной жизни"1. Особенно наглядно тенденция к синтезу разных жанров и их модификаций проявляется в наиболее ярких, знаковых для отечественной и мировой литературы созданиях русских классиков. В "Анне Карениной" нетрудно обнаружить начала и социального, и психологического, и семейно-бытового, и любовного романа, и романа-воспитания чувств и начала романа-трагедии. "Бесы" Ф.М. Достоевского - это и социально-психологический, и социально-политический, и идеологический, и философский роман и одновременно роман-трагедия. В принципе то же самое характерно для многих произведений этих и других выдающихся русских писателей.

Тенденция к интеграции, к синтезу жанровых форм и их разновидностей, тенденция к созданию сложных синтетических жанровых образований, способных охватить широкий спектр российской действительности и в то же время раскрыть глубинную сущностную связь многообразных явлений ее, диктовалась опять-таки усложнением, возросшей дифференциацией тогдашней общественной жизни, острой необходимостью серьезных реформ в стране. Для того, чтобы четко определить пути реформирования, усовершенствования России, полагалось во всей глубине осознать то негативное, что происходило с ней в XIX столетии, и вместе с тем то, что традиционно, всегда было потребно ее человеку, следовало системно осознать исконные корневые основы общенационального бытия ее народа. И эту миссию познания русской жизни в ее вековых основаниях возлагала на себя русская литература ХТХ века — в первую очередь русское

1 Фридлендер Г.М. Поэтика русского реализма. Очерки о русской литературе XIX века. - Л.: Наука, 1971. -С. 66. романное мышление, которое становится в эту эпоху предельно аналитичным.

Роман наиболее из всех других жанров литературы предрасположен на русской почве к широкому, всестороннему воспроизведению прошлого и настоящего российской действительности и одновременно, подвергая тщательному анализу многообразные явления ее, стремится уловить внутреннюю связь их, прийти с синтезу в своих художественных изысканиях, постичь сущностные, корневые основы русской жизни — основы гармоничного, эпопейного сосуществования индивида и общества. Русский роман XIX столетия тяготеет к преодолению собственных жанровых рамок и перерастанию в эпопею Нового времени, обретая часто ярко выраженные эпопейные черты. Тенденция продвижения русского романа к эпопее налицо в "Войне и мире" Льва Толстого, произведении, которое и стало на деле эпопеей - романом-эпопеей Нового времени. Но - забежим вперед — и эта жанровая форма, заключая в себе, внутри себя инерцию романного жанра — его конститутивную предрасположенность к неустанному анализу, стремится, в свою очередь, превозмочь и себя, собственные жанровые пределы, тяготеет обратиться в Книгу, русскую Книгу Жизни. Совсем не случайно Толстой предпочитает подчеркнуто, нарочито называть "Войну и мир" "книгой", усматривая как автор в этом произведении именно книгу (Книгу1), но никак не роман только, о чем детальнее пойдет речь в основной части работы.

Русский роман XIX века охотно вбирает в себя, в свою структуру начала самых разных, в том числе полухудожественных и даже внехудожественных, жанровых форм и их вариантов, поглощая, переваривая эти начала, обращая их порой в своеобразный, в высшей степени внутренне динамичный сплав и обретая тем самым особое национально неповторимое, самобытное лицо, во многом главном часто несходное с западным романом. Характерно в связи с этим признание Льва Толстого, который заявил в набросках предисловия к "Войне и миру", что русские не умеют писать романов, как они понимаются в Европе (13, 55)1. Характерно также, что некоторые русские писатели из числа наиболее значительных, отталкиваясь от романной формы или создавая романы, либо вовсе не считали себя романистами, либо относили себя к таковым в достаточной мере условно. Так, Гоголь отдавал явное предпочтение, по его выражению, "меньшему роду эпопеи" в сравнении его с романом, разъясняя при этом в "Учебной книге словесности для русского юношества", что "меньший род эпопеи"

Гегель Г.-В.-Ф. Эстетика: В четырех томах. - М.: Искусство, 1971. - Том третий. - С. 427). С учетом исторической генеалогии данного наджанрового образования и точки зрения на него Гегеля для нас Книга как содержательно-формальное определение того или иного произведения литературы указывает на то, что это произведение, выражая глубинные, сущностные, а в этом и общечеловеческие основы жизни какого-либо народа, какой-либо нации, помимо художественно-эстетической функции предназначено служить главным образом в качестве универсального — всевременной, всечеловеческой значимости — руководства в практической жизни.

Далее убедимся, что понятие "книга" многократно встречается в дневниках, письмах, а также другого рода писаниях Толстого и фиксируется им с маленькой, а не с заглавной буквы. Вкладывая очень часто в слово "книга" определенно наджанровый смысл, писатель пользуется тем не менее им, как говорится, в рабочем порядке. В основном именно поэтому оно обозначается Толстым в подобных случаях с маленькой буквы. Кроме того, использовать применительно к собственному творчеству понятие "книга" с маленькой буквы писателя понуждали, думается, соображения этического порядка — соображения скромности. Мы же употребляем его в отношении творчества Толстого с заглавной буквы, учитывая как существо художнических устремлений писателя, так и историческую генеалогию данного наджанрового образования. В ней Толстой был хорошо осведомлен, в том числе и по философско-эстетическим трудам Гегеля, с воззрениями которого он познакомился уже в молодости. Примечательно, в пору работы над "Войной и миром" писатель перечитывает Гегеля, а также эпические поэмы Гомера "Илиаду" и "Одиссею", каковые Гегель относил к разряду Книг. Любопытно, что замысел будущего сочинения "Война и мир" прямо ассоциируется у Толстого с древнегреческим эпосом. Об этом свидетельствует дневник писателя от 30 сентября 1865 года, где сказано: ". "Одиссея", "Илиада", "1805 год" (48, 64). О связи обращения Толстого в 1860-е годы к философско-эстетическому наследию Гегеля и гомеровскому эпосу с его работой над замыслом "1805 год" пишет и Э.Г. Бабаев (см.: Бабаев Э.Г. Лев Толстой и русская журналистика его эпохи. — М.: МГУ, 1978. - С. 119 - 120).

1 Здесь и всюду в дальнейшем ссылки на тексты Л.Н. Толстого даются: 1) по 90-томному Юбилейному собранию сочинений писателя (Толстой Л.Н. Юбил. полн. собр. соч. в 90 томах. - М. - Л.: ГИХЛ, 1928 -1958. — Т. 1 — 90) — в круглых скобках; 2) по 100-томному Полному (академическому) собранию сочинений писателя (Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. в ста томах. - М.: Наука, 2000 - 2003. - Тт. 1; 1 (19); 2; 4; 4 (21); 8 занимает промежуточное, серединное положение "между романом и эпопеей"1. С оглядкой на западноевропейский роман "меньший род эпопеи" Гоголь видел и в своих "Мертвых душах". Не без оснований вскоре после выхода в свет "Мертвых душ" в русской критике разгорелась полемика: роман это или эпос по жанру. К.Аксаков в брошюре "Несколько слов о поэме Гоголя "Похождения Чичикова, или Мертвые души" придерживался крайней точки зрения. Не соглашаясь с теми, в частности, с Белинским, кто относил это произведение к романному жанру, он полагал, что Гоголь в "Мертвых душах" следует всецело традициям эпического искусства древности . Белинский же, считая "Мертвые души" романом, вместе с тем находил жанровую форму создания Гоголя весьма оригинальной3. Примечательно в высшей степени, что и Достоевский осознавал себя "в первую очередь поэтом, а потом уже романистом". Так же он смотрел и на всех других выдающихся русских романистов4. Б.И. Бурсов справедливо замечает: "В отличие от западноевропейского романа, который исследовал отдельные стороны или же отдельные моменты в жизни страны, русский роман, при своем возникновении, сделал предметом своего изображения судьбу России. Так был задуман "Евгений Онегин".

Так были задуманы "Мертвые души"5. Показательно, что "Евгений Онегин" и "Мертвые души" Б.И. Бурсов склонен считать - и к этому, на наш взгляд, есть все основания - сверхроманами.

Действительно, русская литература XIX столетия обогатила мировую целым рядом совершенно своеобразных синтетических жанровых форм, непривычных для западноевропейских литератур. К числу такого рода произведений, бесспорно, относятся "Евгений Онегин" Пушкина, "Мертвые

25), книга первая) - в квадратных скобках. Первые цифры до запятой обозначают том, следующие -страницу.

1 Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. в 14-ти томах. - М.: АН СССР, 1952. - Т. VIFI. - С. 478.

2 Аксаков К.С. Эстетика и литературная критика. — М.: Искусство, 1995. — С. 74 — 85.

3 Белинский В.Г. Собр. соч. в 9-ти томах. - М.: Художественная литература, 1979. - Т. 5. - С. 56 - 62, 139 -160.

4 Бурсов Б. Национальное своеобразие русской литературы. - J1.: Советский писатель, 1967. - С. 338.

5 Бурсов Б. Национальное своеобразие русской литературы. - J1.: Советский писатель, 1967. - С. 359. души" Гоголя, "Герой нашего времени" Лермонтова, "Записки охотника" Тургенева, "Записки из Мертвого дома" Достоевского, трилогия "Детство", "Отрочество" и "Юность" Толстого, "Былое и думы" Герцена. Примечательно, таковыми эти шедевры осознавал Лев Толстой, подчеркивая их жанровую оригинальность, необычность1.

Чрезвычайно многопланово, сложно по своему жанровому составу, по своей структурно-жанровой организации и творчество Льва Толстого, что вполне отвечало основным направлениям жанрового развития русской литературы ее "золотого века". Думается, не будет особым преувеличением сказать, что в творчестве Толстого имеют место, будучи представленными так, либо иначе - самостоятельно, в отдельности, но больше в слиянии с другими жанровыми формами и их разнообразными модификациями, все или почти все жанровые начала, которые характерны для русской прозы во всяком случае второй половины XIX века. На протяжении своего долгого творческого пути Толстой неоднократно обращается к жанровым формам очерка, рассказа, повести, романа, драмы. Им создается огромное количество публицистических статей, памфлетов, трактатов, множество философских, философско-эстетических, философско-религиозных, богословских сочинений, статей о литературе, педагогических работ. Кроме того, он оставил после себя солидное дневниковое и эпистолярное наследие. Среди всех этих произведений есть подлинно новационные в структурно-жанровом плане, мы бы сказали, уникальные для художественной литературы Нового времени синтетические жанровые образования, стремящиеся нередко даже и преодолеть рамки художественности, стремящиеся подняться над нею. Это такие его создания, как "Война и мир", "Русские книги для чтения", цикл сборников "Мысли мудрых людей на каждый день", "Круг чтения. Избранные, собранные и расположенные на каждый день Львом Толстым мысли многих писателей об истине, жизни и поведении.", "На каждый

1 Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. - М.: ГИХЛ, 1959. - С. 116. день. Учение о жизни, изложенное в изречениях", "Путь жизни", которые сам

Толстой подчеркнуто, акцентированно именует книгами, свидетельствуя тем самым об их основной жанровой направленности, именно направленности вылиться в особое, выходящее за рамки традиционных, во всяком случае прозаических, жанров литературы художественное по своей генетической природе наджанровое образование — Книгу (Книгу Жизни). Безусловно, все эти новаторские по своей жанровой организации, по своей жанровой устремленности создания Толстого достойны быть в одном ряду с перечисленными выше произведениями русских писателей XIX столетия, обогатившими мировую художественную литературу оригинальностью присущих каждому из них содержания и формы.

В толстоведении серьезное внимание уделено изучению многообразного в жанровом плане творческого наследия JI.H. Толстого — рассказов, повестей, романов, драматургии, публицистики, дневников писателя.

Значительный вклад в разработку этой проблематики

1 2 внесли такие толстоведы, как Н.Н. Арденс , Э.Г. Бабаев , С.Г. Бочаров3, Н.И. Бурнашева4, Б.И. Бурсов5, Г.Д. Гачев6, В.И. Камянов7, Г.В. Краснов8, Е.Н. Купреянова9,

1 Арденс Н.Н. Творческий путь Л.Н. Толстого. - М.: АН СССР. 1962.

2 См.: 1) Бабаев Э. "Анна Каренина" Л.Н. Толстого. - М.: Художественная литература, 1978; 2) Бабаев Э.Г. Лев Толстой и русская журналистика его эпохи. - М.: МГУ. 1978; 3) Бабаев Э.Г. "Анна Каренина" Л.Н. Толстого. "Роман широкого дыхания" // Бабаев Э.Г. Из истории русского романа XIX века (Пушкин, Герцен, Толстой).-М.: МГУ, 1984.-С. 117-235.

3 Бочаров С. Роман Л.Толстого "Война и мир". - Изд-е 4-е. - М.: Художественная литература, 1987.

4 См.: 1) Бурнашева Н.И. Рассказ Л.Н. Толстого "Рубка леса". (К вопросу о становлении жанра рассказа в раннем творчестве Л.Н. Толстого) // Вопросы художественного метода, жанра и характера в русской литературе XVIII - XIX веков. - М„ 1975. - С. 180 - 202; 2) Бурнашева Н.И. Книга Л.Н. Толстого "Военные рассказы" // Толстой и о Толстом. Материалы и исследования. Вып. 1-й. — М.: Наследие, 1998. — С. 5 — 18; 3) Бурнашева Н.И. Раннее творчество Л.Н. Толстого: текст и время. - М.: МИК, 1999.

3 См.: 1) Бурсов Б.И. Лев Толстой и русский роман. - М. - Л.: АН СССР, 1963; 2) Бурсов Б.И. Национальное своеобразие русской литературы. - М. - Л.: Сов. писатель, 1967.

6 См.: 1) Гачев Г.Д. Содержательность формы (Эпос. "Илиада" и "Война и мир") // Вопросы литературы. -М., 1965. - № 10. - С. 149 - 170; 2) Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр. — М.: Просвещение, 1968; 3) Гачев Г.Д. С Толстым встреча через век (исповесть). — М.: Вузовская книга, 1999.

7 Камянов В. Поэтический мир эпоса. О романе Л.Толстого "Война и мир". - М.: Сов. писатель, 1978.

8 Краснов Г. Герой и народ. О романе Льва Толстого "Война и мир". - М.: Сов. писатель, 1964.

9 Купреянова Е.Н. "Война и мир" и "Анна Каренина" Льва Толстого // История русского романа: В 2-х томах. - М. - Л.: Наука, 1964. - Т. 2. - С. 270 - 349.

К.Н. Ломунов1, Е.В. Николаева2, А.Н. Николюкин3, В.Г. Одиноков4, Л.Д. Громова-Опульская5, В.Б. Ремизов6, С.А. Розанова7, А.А. Сабуров8, А.В. Чичерин9, А.И. Шифман10, Б.М. Эйхенбаум11 и другие. В то же время почти не исследованной, не получившей должного специального, развернутого освещения в толстоведении осталась существенно повлиявшая на особенности жанрообразования у Толстого, обусловившая во многом особую внутреннюю динамику становления жанров, тенденцию к циклообразованию в его творчестве направленность писателя к созданию произведения в форме книги (Книги), в форме универсальной — всевременной, всечеловеческой значимости — Книги как Учебника Жизни. В такого рода призведении, Книге, Толстой-художник-мыслитель стремился предельно адекватно выразить в прямом, однозначном, понятном всем без исключения людям слове накопленный им художественно-творческий опыт.

Уже в 1850-е годы достаточно отчетливо проявилась тенденция Л.Н. Толстого к воплощению своего художнического видения мира в форме

1 См.: 1) Ломунов K.H. Драматургия Л.Н. Толстого. - М.: Искусство, 1956; 2) Ломунов K.H. Над страницами "Воскресения". - М.: Современник, 1979.

2 См.: 1) Николаева Е.В. Мемуары в творчестве Льва Толстого (Роль традиций мемуаристики в произведениях писателя). — М.: Прометей, 1993; 2) Николаева Е.В. Художественный мир Льва Толстого. 1880 - 1900-е годы. - М.: Флинта, 2000.

3 См.: 1) Николюкин А.Н. Завещание мудреца // Николюкин А.Н. О русской литературе: Теория и история. — М.: ИНИОН РАН, 2003. - С. 148 - 157; 2) Николюкин А.Н. "Эта радостная работа" (Книга жизни Л.Н. Толстого) // Николюкин A.H. О русской литературе: Теория и история. - М.: ИНИОН РАН, 2003. - С. 132 -147; Николюкин А.Н. Размышления Льва Толстого о житейской мудрости // Толстой Л.Н. Философский дневник. 1901 - 1910. - М.: Известия, 2003. - С. 7 - 18.

4 Одиноков В.Г. Поэтика романов Л.Н. Толстого. - Новосибирск: Наука, 1978.

5 См.: 1) Опульская Л.Д. Позднее творчество Л.Н. Толстого // Л.Н. Толстой. Сборник статей. - М.: ГУГ1И, 1955. - С. 336 - 367; 2) Опульская Л.Д. Повесть Л.Н. Толстого "Казаки" // Толстой Л.Н. Казаки. Кавказская повесть.-М.: АН СССР, 1963.-С. 341 -351; 3) Опульская Л.Д. Роман-эпопея Л.Н. Толстого "Война и мир". Книга для учителя. - М.: Просвещение, 1987; 4) Громова Л.Д. Лев Николаевич Толстой (1828 - 1910) // История русской литературы XIX века. 70 — 90-е годы / Под редакцией В.Н. Аношкиной, Л.Д. Громовой, В.Б. Катаева. - М.: МГУ, 2001. - С. 429 - 500.

6 Ремизов В.Б. Роман Л.Н. Толстого "Воскресение": Концепция жизни и формы ее воплощения. - Воронеж, 1986.

7 Розанова С.А. Эпистолярное наследие Л.Н. Толстого // Толстой Л.Н. Собр. соч. в 20 томах. - М.: Художественная литература, 1965. - Т. 17. - С. 5 - 34.

8 Сабуров А.А. "Война и мир" Л.Н. Толстого. Проблематика и поэтика. - М.: МГУ, 1959.

9 Чичерин А.В. Возникновение романа-эпопеи. - M.: Советский писатель, 1958.

10 См.: 1) Шифман А.И. Лев Толстой - публицист // Толстой Л.Н. Собр. соч. в 20 томах. - М.: Художественная литература, 1964. - Т. 16. - С. 5 - 47; 2) Шифман А.И. Дневники Льва Толстого // Толстой Л.Н. Собр. соч. в 20 томах. - М.: Художественная литература, 1965. - Т. 19. - С. 5 - 28.

11 Эйхенбаум Борис. Молодой Толстой. П. - Берлин: Изд. Гржебина, 1922; 2) Эйхенбаум Б. Лев Толстой. Кн. первая. 50-е годы. - Л.: Прибой, 1928; 3) Эйхенбаум Б. Лев Толстой. Кн. вторая. 60-е годы. - М - Л.: ГИХЛ, 1931. понятной всем людям, независимо от их социальной и национальной принадлежности, Книги Жизни, т.е. произведения, которое, основываясь именно на художественном постижении вечных основ, истин бытия, могло бы прямо, непосредственно служить универсальным — общечеловеческого, всевременного масштаба — нравственно-практическим руководством в жизни. Это та тенденция, которая впоследствии, например, в 1860-е годы приведет писателя, в частности, к развернутым теоретизирование1 -историософским "отступлениям"2 в "Войне и мире", а, например, в 1880-е годы — к созданию произведений вроде трактата "О жизни". В сознании же молодого Толстого замысел произведения такого типа, склада — произведения в форме Книги, произведения, вырастающего из художественности, произведения полухудожественного — полунаучного, в данном конкретном случае, полуромана — полутрактата последовательно связывается с "Романом русского помещика", над которым начинающий, опубликовавший еще только повесть "Детство" писатель работает в 1852 году.

К сожалению, в отношении "Романа русского помещика" этот факт остался, следует признать, вовсе без внимания со стороны исследователей творчества JI.H. Толстого - возможно и скорее всего потому, что замысел этого произведения так и не был осуществлен писателем, трансформировавшись у него в рассказ "Утро помещика". В отношении же "Войны и мира" этот факт обратил, вернее, не мог не обратить на себя

1 Говоря о теоретизирующем начале сознания писателя, мы в то же время никак не склоняемся к тому, чтобы считать Толстого чистым теоретиком. Для нас бесспорно: Толстой по гносеологической специфике, природе его личностно-творческого мышления — это прежде всего.художник. Мы говорим о всегдашней — смолоду — склонности Толстого к теоретизированию из собственного художнического (художественного) опыта, о неустанном стремлении писателя к адекватной теоретизации присущего ему как личности ярко выраженного художнического (художественно-эстетического) в первую очередь видения мира, о постоянном в нем стремлении равнозначно выразить свои художнические провидения жизни на языке понятийного мышления. Применяя термин теоретизироваииый со всеми производными от него в отношении Толстого, мы также не вкладываем в это понятие ни малейшего отрицательного и тем более уничижительного смысла.

2 Когда мы говорим об "отступлениях" в "Войне и мире" и других произведениях Толстого, то сознательно берем это слово в кавычки, ибо не считаем таковые "отступления" отступлениями по существу, отступлениями в прямом и полном значении этого слова. Они у Толстого-художника есть всегда необходимая, органичная составная обшей, целостной структуры произведений писателя, непосредственно внимание во всяком случае некоторой части уже самых первых читателей произведения, современников писателя. Однако толстовское определение "Войны и мира" книгой им показалось необычным, странным, скорее всего не совсем понятным или вовсе непонятным.

Обратили внимание на неоднократное, последовательное поименование Толстым "Войны и мира" книгой и некоторые исследователи-толстоведы. Приведем наиболее характерные примеры этого.

По сути дела, мимоходом коснулся многозначительного, мы бы сказали, основополагающего в творческой практике Толстого наджанрового понятия книга, не осознав в должной мере существа его смысла, известный толстовед С.Г. Бочаров в своей работе "Война и мир" Л.Н. Толстого". Заметное место в ней отведено рассмотрению вопроса о жанровой специфике "Войны и мира" и в особенности присутствию в произведении Толстого трактатного начала. При анализе жанрового своеобразия его исследователь ссылается, в частности, на упомянутую выше статью-разъяснение писателя "Несколько слов по поводу книги "Война и мир". Правильно объясняя функциональную роль в структуре целого часто пространных теоретизированно-публицистических историософских рассуждений во второй половине и в эпилоге книги, С.Г. Бочаров останавливает свое внимание на толстовском наджанровом определении книга. Но при этом он проходит мимо того, что эти многочисленные развернутые философско-исторические размышления автора как раз и связаны с подспудным, глубинным устремлением его вылить свой замысел в форму Книги Жизни, в основу которой им положены события войны 1812 года, когда тяжелейшему испытанию были подвергнуты все духовно-нравственные силы, потенции русского народа1. Совершенно верно устанавливая, что историософские "отступления" в "Войне и мире" — вытекающая из повествовательно-изобразительной ткани их и обусловленная его всегдашней, смолоду, устремленностью к созданию русской Книги Жизни.

1 Бочаров С. Роман Л.Толстого "Война и мир". - Изд-е 4-е. - М.: Художественная литература, 1987. - С. 34 - 37. результат стремления Толстого адекватно перевести семантику своей художественной образности на язык понятийный1, исследователь не замечает, казалось бы, совсем уже очевидного для него — того, что это, по сути своей, и есть попытка писателя обратить свое искусство, свое художество — в данном случае в рамках замысла "Войны и мира" — в открытый, доступный для всех без исключения поколений людей универсальный Учебник Жизни, в Книгу Жизни.

Намного более углубленно по сравнению с С.Г. Бочаровым подошел к осмыслению понятия книга, с которым Толстой как автор всегда чрезвычайно последовательно и прочно связывал в своем сознании "Войну и мир", известный толстовед Э.Г. Бабаев. Для Э.Г. Бабаева слово книга — отнюдь не внешнее, формальное, чисто условное определение "Войны и мира", а сущностный жанровый признак произведения, хотя и могущий показаться, как говорит он, "странным". Об этом Э.Г. Бабаев так пишет в своей работе "Лев Толстой и русская журналистика его эпохи": "Вначале Толстой называл свое сочинение ("Войну и мир". - Ю.П.) романом. "Роман свой я надеюсь кончить в 1867 году и напечатать весь под заглавием "Все хорошо, что хорошо кончается", - обещал Толстой в письме к Фету в 1866 году (61, 139). Потом появилось новое название "Война и мир" и новое жанровое определение: "книга".

Для Толстого это была разница не в словах только, а в существе дела. Он и позднее иногда называл "Войну и мир" романом, но всегда настаивал на том, что ее настоящее определение — "книга". Это, на первый взгляд, странное жанровое понятие имеет, однако, свои основания" .

Однако придавая, как и сам Толстой, совершенно справедливо толстовскому понятию книга в применении к "Войне и миру" существенный жанрообразующий, жанровоопределяющий смысл, Э.Г. Бабаев склонен

1 Бочаров С. Роман Л.Толстого "Война и мир". - Изд-е 4-е. — М.: Художественная литература, 1987. — С. 35 - 36.

2 Бабаев Э.Г. Лев Толстой и русская журналистика его эпохи. - М.: МГУ, 1978. — С. 119. всецело сводить этот смысл к эпопейному началу1 произведения писателя, что, несомненно, так и в то же время не совсем так. Убеждены, что эпопейное начало мышления Толстого-художника, постижение им эпопейной инстанции бытия, инстанции "всеобщего эпического единения" мира предопределили собой не только романный эпос писателя как таковой, но и в самой потенции своей заключали необходимость решения писателем и некой иной сверхзадачи — задачи реализовать свой замысел, в данном конкретном случае замысел "Войны и мира", в форме особого по отношению к традиционным, привычным жанрам литературы наджанрового образования, в форме открытого, прямого универсального учебника-руководства в практической жизни — Книги Жизни, предназначенной именно для всего человечества, рассчитанной на все времена. Имея такую подспудную и уже во многом актуализованную понятийно для писателя установку, целеположенность, романно-эпопейное мышление Толстого-художника-мыслителя претендовало на провидение и осознание сущностного начала для всех времен, на сведение всех времен в этом сущностном их качестве, основании к одному — к вечности, претендовало на постижение извечной фундаментной, сердцевинной первосубстанции бытия.

И тем не менее заслуга Э.Г. Бабаева в подступе к прояснению сущностного смысла толстовского жанрового понятия книга в связи с "Войной и миром" несомненна, тем более, что он затронул этот вопрос, по сути дела, попутно.

Еще более приблизился к осмыслению этой непростой и, главное, непривычной проблематики Г.Д. Гачев, который, подобно С.Г. Бочарову и

1 Так, опираясь на авторитет Гегеля, Э.Г. Бабаев заключает: "Все подлинно самобытные эпопеи, — пишет Гегель, - даюг нам картину национального духа в [гравственных устоях семейной жизни, в общественных условиях состояния войны и мира., в его потребностях, искусствах, обычаях, интересах, вообще дают образ всего уровня и состояния сознания".

Кажется, что это рассуждение Гегеля относится именно к книге Толстого, где были созданы картины народной жизни в нравственных устоях семейного быта и в общественных условиях состояния войны и мира.

Гегель считал, что ни одно из существующих жанровых определений не подходит к народной эпопее. Поэтому он называет такую эпопею не романом, не повестью, даже не поэмой, а именно "книгой". Эпическое произведение, но слонам Гегеля, "в качестве изначальной целостности" составляет "книгу. или сказание" (Бабаев Э.Г. Лев Толстой и русская журналистика его эпохи. - М.: МГУ, 1978. - С. 119).

Э.Г. Бабаеву, попутно коснулся ее в работе "Содержательность художественных форм. (Эпос. Лирика. Театр)". Для Г.Д. Гачева, как и для Э.Г. Бабаева понятие книга в контексте творческой мысли автора "Войны и мира" имеет явно жанровое, а не формально-условное значение. При всем том, в отличие от Э.Г. Бабаева, Г.Д. Гачев не сводит смысл толстовского жанрового определения книга исключительно только к эпопейному, романно-эпопейному началу "Войны и мира". Г.Д. Гачев утверждает: ". когда он (Толстой. - Ю.П.) написал то, что хотел и мог написать, получилась форма, близкая к жанру национальной Книги (Библии). Недаром единственное из жанровых обозначений, которые Л.Толстой все же относит к своему труду, - это книга "Война и мир"1.

Симптоматично в высшей степени, что понятие книга обретает явно подобный же смысл применительно к творческой практике Толстого и у А.Н. Николюкина. А.Н. Николюкин в подзаголовке своей вступительной статьи к отдельному изданию толстовского "Круга чтения.", которая называется "Эта радостная работа" (Книга жизни Л.Н. Толстого)", именует это произведение, вошедшее в целостный цикл книг-сборников 1900-х годов, как видим, Книгой жизни2. Таким образом лишь весьма немногие исследователи творчества Л.Н. Толстого обратили внимание на слово книга, озвученное самим писателем в отношении, например, "Войны и мира". Некоторые из них сумели при этом постичь тот подлинный, сущностный — именно наджанровый смысл, который придавал этому понятию в своем творчестве сам Толстой, именовавший книгой не только "Войну и мир" и "Роман русского помещика", но и многие другие свои вещи.

1 Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм. (Эпос. Лирика. Театр). - М.: Просвещение, 1968. - С. 118.

2 См.: Николюкин А.Н. "Эта радостная работа" (Книга жизни Л.Н. Толстого) // Николюкин А.Н. О русской литературе: Теория и история. - М.: ИНИОН РАН, 2003. - С. 132. проблематике А.В. Чичерин, когда, размышляя о сочетании в романе "Воскресение" и в публицистике позднего Толстого художественно-образного и субъектно-авторского начал, пишет: "Как в публицистике Толстого много художественной и эмоциональной конкретности, так в его последнем романе стиль гневно написанной статьи постоянно выбивается из образного повествования. Размышления Нехлюдова сливаются в один поток с размышлениями, прямо идущими от автора, и, выделенные из романа, по своему характеру, особенно по характеру настойчивой, упорной аргументации, совпадают со статьями Толстого 1880 — 90-х и 1900-х годов"1.

Отталкиваясь от этого наблюдения А.В. Чичерина, другой исследователь творчества писателя В.Г. Одиноков приходит к еще более смелому, категоричному выводу. "Все это, — пишет он, - ведет к новому жанровому образованию, типологически относимому к особому типу"2. Тот же В.Г. Одиноков косвенно затрагивает эту сложную, непривычную проблематику творческого наследия Толстого и тогда, когда рассуждает о подмеченной еще Б.М. Эйхенбаумом сильнейшей предрасположенности отдельных произведений писателя к объединению в циклы, о наглядно проявляющейся в его творчестве общей тенденции к циклизации, когда многие произведения Толстого стремятся к слиянию как бы в одно сверхпроизведение, в одно своего рода свсрхжанровое по отношению к каждому из них в отдельности единство. "Толстому, — утверждает В.Г. Одиноков, — никогда не приходило в голову печатать свои ранние произведения циклами. А между тем их можно выделить. И научно осмыслить, и понять замыслы и свершения раннего (да и не только раннего) Толстого можно лишь тогда, когда будет учтена отмеченная особенность его как художника.

1 Чичерин А.В. Идеи и стиль. О природе поэтического слова. Изд-е второе, дополненное. - М.: Советский писатель, 1968.-С. 245-246.

2 Одиноков В.Г. Поэтика романов Л.Н. Толстого. - Новосибирск: Наука, 1978. - С. 8.

Молодой Толстой, как известно, пытался написать большое художественное полотно, где выражалась бы главная идея, отражающая важнейшие вопросы современной ему русской действительности. Ни один из задуманных тогда романов не был закончен. Остались лишь отдельные наброски, черновые варианты. На заготовленном материале созданы повести и рассказы, которые, хотя и являются вполне самостоятельными, несут, однако, свет идеи, вдохновившей писателя на создание романа.

Нам известны обширные толстовские "программы", проясняющие творческий процесс молодого художника. В "Предисловии не для читателя, а для автора" он пишет:

Главное основное чувство, которое будет руководить меня во всем этом романе, — любовь к деревенской помещичьей жизни. — Сцены столичные, губернские и кавказские все должны быть проникнуты этим чувством — тоской по этой жизни. Но прелесть деревенской жизни, которую я хочу описать, состоит не в спокойствии, не в идиллических красотах, но в прямой цели, которую она представляет, — посвятить жизнь свою добру — и в простоте, ясности ее.

Главная мысль сочинения: счастье есть добродетель"1. Примечательно — заметим попутно — в высшей степени, в процитированном В.Г. Одиноковым высказывании писателя о задуманном им "Романе русского помещика" также и то, что уже в 1850-е годы Толстым-художником руководят прежде всего нравственно-практические задачи, которые он стремится решать художественным путем. Это говорит о том, что с самого начала литературной деятельности Толстого художество, литература для Одиноков В.Г. Поэтика романов Л.Н. Толстого. - Новосибирск: Наука, 1978. - С. 9 - 10. него есть средство решения нравственно-практических задач, способ осуществления высоких нравственно-практических целей, путь к достижению совершенной, гармоничной в нравственном отношении жизни.

Еще в большей мере тенденцию к особого рода интеграции в толстовском творчестве разнообразных художественных, а также пограничных с ними внехудожественных жанровых форм, направленность к обращению, трансформации их в особое наджанровое образование, единство — Книгу угадывает Е.В. Николаева. Она вплотную подступается к осознанию этой проблематики художественно-творческих исканий писателя. Анализируя нередко причудливое соединение в творчестве позднего Толстого "традиционной формы, результатов углубленного самоанализа, исповедально автобиографического и проповеднического", публицистического начал, Е.В. Николаева приходит к убеждению, что в эту пору в сознании писателя "подспудно готовилось новое творческое открытие, на которое, как думается, у Толстого достало бы сил". Эту свою весьма плодотворную мысль автор книги "Художественный мир Льва Толстого. 1880 - 1900-е годы" заключает такими словами: "Трудно предположить, в какую форму оно могло бы вылиться"1.

Книга Жизни как творческое устремление, сверхзадача Толстого-художника-мыслителя и одновременно как выражение, мы считаем, магистральной линии развития русской литературы со времен ее зарождения является предметом диссертационного исследования.

Действительно, тенденция к созданию произведения в форме Книги Жизни очень заметна в творчестве писателя. Само это стремление Толстого

1 Николаева Е.В. Художественный мир Льва Толстого. 1880- 1900-е годы,- М.: Флинта, 2000. -С. 211. воплотить свой художественно-творческий опыт в Книгу было его главным личностно-творческим устремлением, своего рода изначальным и всегдашним его подспудным умоначертанием — тем, что связано со "святая святых" духовной жизни писателя, тем, потребность чего для него как творческой личности, реализующей себя в слове, истекала из глубин присущей ему духовности. Более того, такое внутреннее побуждение Толстого адекватно перевести результаты своего художественно-образного видения мира, свою художественную образность на язык понятийный и тем самым претворить собственный художественный опыт жизни в Книгу-Учебник Жизни не могло не отразиться во всем, что когда-либо было написано им - будь то романы, повести, рассказы, будь то статьи, трактаты, "Русские книги для чтения", книги-сборники "Мысли мудрых людей.", "Круг чтения", "На каждый день.", "Путь жизни" и даже дневники, письма его. Оно не могло не сказаться так или иначе на жанровых, стилевых особенностях вплоть до стилистики всего того, что в разное время вышло из-под пера писателя. Другими словами, потенции Толстого-художника-мыслителя, которые связаны с его общей, генеральной устремленностью к созданию произведения в форме Книги, заложены во всем, что составляет его обширное, разнообразное в жанровом отношении наследие. Это стремление Толстого придало его творчеству в целом особую содержательно-стилевую цельность. Осознать таковые потенции Толстого и конкретные формы их актуализации в его творчестве - значит понять то сокровенное духовное, что постигал художнически-интуитивно и неустанно усиливался выразить в своем творчестве писатель. Осознание этой проблематики позволит, мы убеждены, во многом по-новому оценить и каждое отдельное, единичное из созданного Толстым. Поднять вопрос о стремлении Льва Толстого к созданию произведения в форме Книги, к осуществлению того главного, многотрудного, к чему со времен своего зарождения была предрасположена русская литература, того, что являлось поистине сверхзадачей его самого, литературы, народа Руси - России, - значит попытаться уяснить меру причастности "великого писателя земли русской" к этой доминантной, высокой устремленности русского народа, его литературы, устремленности, которая, думается, придала ей глубоко неповторимые, отличающие ее от других литератур национально-самобытные черты. Благодаря им она в лице наиболее выдающихся своих представителей — таких, как Гоголь, Достоевский, тот же Лев Толстой, стала одной из величайших в мире. Кроме того, озадачиться решением этого вопроса — значит предпринять попытку осознать те громадные, даже и надлитературно-художественные потенции, великие, масштабные цели русской литературы, к реализации которых существенно подвинулись писатели ее "золотого века". В этом полагаем актуальность данного диссертационного исследования.

В пределах диссертационной работы мы не претендуем на всесторонний, исчерпывающе детальный охват проблематики, связанной с доминантной, пусть и не всегда явно, открыто проявляющейся тенденцией Толстого к созданию произведения в форме Книги Жизни, той Книги, о которой он так говорил в письме брату С.Н. Толстому от 2 декабря 1852 года, еще в самом начале своей писательской деятельности, только ступив на эту стезю: ". человеку в жизни довольно написать хоть одну, короткую, но полезную книгу" (59, 217). Данное диссертационное исследование — именно первый, специальный подступ к осмыслению этой еще не освоенной, необыкновенно важной и, думается, не только в отношении творчества Л.Н. Толстого проблематики. Свою задачу мы считали бы выполненной, если бы удалось прояснить эту проблематику в основных, принципиальных ее чертах, высветить пути ее дальнейшей разработки как в отношении творческого наследия Льва Толстого, так и русской литературы вообще, если бы удалось привлечь к этой проблематике внимание исследователей.

Кратко о построении основной части диссертационной работы.

В первой главе речь идет о своеобразии сложившегося на протяжении многих веков отношения народа Руси - России к плотско-материальной стороне бытия, о стремлении его обустроить её на началах подлинной христианской религиозности, духовности, нравственности. Такое традиционное отношение русского человека к плотско-материальному плану жизни, придавшее его мышлению особую - именно духовно-практическую направленность, рассматривается как предпосылка всегдашнего подспудного движения русской литературы, в частности, Льва Толстого к претворению своего художественного опыта в Книгу Жизни. Большое внимание в главе уделено анализу этой глубинной, доминантной тенденции в развитии отечественной литературы — в русском фольклоре, литературе древней Руси, в русской литературе XVIII века и особенно XIX столетия. Значительное место в ней отводится анализу личностно-творческой психологии раннего, зрелого и позднего Толстого, а также отдельных важных аспектов эстетики писателя, связанных с его неустанной - с ранней молодости - потребностью в прямой преобразовательной общественно-практической деятельности, стимулировавшей художника к обращению своего искусства в Книгу-Учебник Жизни.

Вторая глава посвящена рассмотрению характерных признаков проявления тенденции к созданию Книги как Учебника Жизни в творчестве Л.Н. Толстого конца 1840-х — начала 1860-х годов - периода напряженнейших поисков писателем своего места и пути в литературе, периода, когда непосредственно, обнаженно в нем впервые обнаруживается тяготение к выражению своих художнических провидений, открытий в прямом, однозначном слове, в форме Книги.

В третьей главе диссертации анализируется "Война и ■ мир" в динамике перерастания в Книгу Жизни. Вместе с тем здесь показаны принципиальные, сущностные отличия романно-эпопейного мышления Толстого от западноевропейского романного мышления и от эпопейного мышления древности, реализовавшегося, например, в эпосе Гомера.

В последней, четвертой, главе основное место отведено художественному, философскому, религиозно-философскому, религиозно-богословскому и публицистическому наследию его, книгам-сборникам "Мысли мудрых людей.", "На каждый день", "Круг чтения.", "Путь жизни" и другим произведениям, созданным писателем в период 1880 — 1900-х годов. Все эти произведения, их жанровые особенности и многообразие анализируются в ракурсе проблематики, связанной с отражением в них всегдашней глубинной, подспудной устремленности Толстого-художника-мыслителя к осуществлению своего генерального сверхзамысла — произведения в форме Книги Жизни как универсального - всехэпохального, всечеловеческого масштаба - Учебника Жизни.

И, наконец, еще несколько замечаний в предварение основной части диссертации.

Первое. Содержание художественных произведений Толстого анализируется нами в аспекте проблемы автора. При этом мы придерживаемся того истолкования литературоведческой категории "автор", которое принадлежит академику В.В. Виноградову. "Образ автора, — писал он, — это не простой субъект речи, чаще всего он даже не назван в структуре художественного произведения. Это — концентрированное воплощение сути произведения, объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении с повествователем, рассказчиком или рассказчиками и через них являющееся идейно-стилистическим средоточием, фокусом целого"1.

Второе. Здесь используются термины-понятия "эпический", "эпическое". Они употребляются не в значении родовых категорий. В контексте диссертации они — синонимы категории "эпопейный", т.е. содержащий в себе установку на всеохватывающее постижение бытия в его

1 Виноградов В.В. О теории художественной речи. - M.: Высшая школа, 1971. - С. 118. целостности и единстве, установку на постижение универсальной подлинно эпической инстанции бытия, глубинной субстанциально гармоничной первоосновы жизни, начала эпического единения мира.

Третье. Говоря о плоти мира, различаем: 1) плоть феноменальную, т.е. наружно, эмпирически явленную в истории, плоть сниженную, инволюционировавшую в сторону грубой чувственности, материализованной косности, плоть, уклонившуюся к бездуховности и потому к смертности, — объязыченную, в негативном смысле этого слова, плоть и 2) Плоть ноуменальную мировую, богопромыслительную вечную, Плоть высокую, чистую, совершенную, в полноте одухотворенную — Духовную Плоть как моносущностное, целостнослиянное от Создателя гармоничное Дух-Плоть (Плоть-Дух) или Дух (Идея, Мысль)-Плоть (Тело), понимаемое нами как именно фундаментнообразующая монада бытия и всегдашняя, неизбывная творческая цель вечного божественного Логоса — Воплощенная, Чувствуемая Мысль (Идея). Эту богопромыслительную вечную ноуменальную Плоть, Телесность мироздания, скрытую под оболочкой феноменальной, наружно явленной - сниженной — плоти его, постигал, в частности, св. Афанасий Александрийский, неутомимый защитник, истолкователь основного догмата христианства - о боговоплощении Христа и одновременно апологет сущностной онтологической святости, духоносности Плоти, Тела. Св. Афанасий Александрийский говорил об этой ноуменальной Плоти бытия: "У Господа главной целью было воскресение тела, которое имел Он совершить, ибо знамением победы над смертью служило то, что совершено Им уничтожение тления и даровано уже нетление телам (курсив мой. -Ю.П.)"1. Эта богопромыслительная вечная, ноуменальная Духовная Плоть бытия как целостнослиянное от Создателя Дух-Плоть (Плоть-Дух), где все моноосновно и неделимо, где Дух есть сущностно, единовременно

1 Творения св. Афанасия Великого, ч. 1. Слово о воплощении Бога-Слова, § 22. - С. 219. совершенная, тонкая Плоть и где Плоть есть в исчерпанности своей Дух, была явлена миру в полномерно Одухотворенной, гармоничной, несмертной Плоти Богочеловека Христа, в которой Он "вознесся на небо и воссел одесную Бога" (Мк., 16; 19). Об этой Духовной Плоти Христос говорит, в частности, в Евангелии от Иоанна: "Я есть хлеб животный, сшедший с небес: ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира.; истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни.; вкусите Тела Моего - и живы будете, испейте Крови Моей — в жизнь вечную.; ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие; ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем" (Ин., 6; 51, 53 - 56); "Я есть истинная виноградная Лоза, а Отец Мой - Виноградарь.; Я есть Лоза, а вы — ветви.; всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода" (Ин., 15; 1,5, 2). Показательно, что в Послании Ефесянам о Христе говорится как о Спасителе Тела, Спасителе Плоти: ". Христос. Спаситель тела" (Еф., 5; 23). Это Плоть, чувствующая, осознающая свою сущностную духоносную причастность ко внеположной ей многообразной эмпирически явленной плоти мира, Плоть, чувствующая, осознающая свое сущностное духоносное единство с окружающей Ее многоликой феноменальной плотью бытия. Соответственно нами различается и графическое обозначение двух видов плоти. Одна плоть — с малой буквы; вторая Плоть - с большой буквы, это Плоть Духовная, гармоничная как монослиянное, единосущностное от Творца мира Дух-Плоть (Плоть-Дух). Подчеркнем ради ясности: первая для нас — это внешняя, видимая, эмпирически данная материализованно косная оболочка второй — ноуменальной, составляющей внутреннюю, незримую, постигаемую интуитивно сущностную духоносную основу первой. Это, если позволительно такое сравнение, как в квантовой физике, которая различает два вида материи (плоти): материю в виде вещества и материю в виде поля, образуемого внутренним составом вещества и состоящего из недоступных обычному визуальному наблюдению, труднодоступных даже и для тонкочувствительных специальных приборов мельчайших частиц — нейтрин, кварков и тому подобного.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Творческий путь Л.Н. Толстого к Книге Жизни"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В диссертационной работе сделана попытка осмыслить истоки и пути реализации в творчестве Л.Н. Толстого его устремления к созданию произведения в наджанровой форме Книги Жизни, к созданию своего рода русской Книги Жизни - произведения, которое, согласно внутренней логике личностно-творческого мышления писателя, было бы пригодно служить человечеству универсальным практическим руководством в организации своего бытия, жизнеповедения на началах высокой духовности, нравственности. Эта присущая смолоду Толстому потребность в создании русской Книги Жизни явилась отражением глубинной, основоположной тенденции развития русской, в том числе и древнерусской, литературы не остаться в зоне только художественности, в зоне многозначного в смысловом отношении языка художественной образности, а претвориться в открытую, доступную всем людям Книгу-Учебник подлинно нравственной христианской Жизни. Истоки этого общего устремления русской литературы, устремления, в частности, того же Толстого-художника-мыслителя к Книге Жизни — в особенностях сложившегося на протяжении многих веков православного религиозного мироотношения народа Руси — России. Говоря точнее, конкретнее, корни его — в традиционном православном христианском религиозном отношении русского человека к плоти земной и в целом вселенской.

Народу Руси — России издревле свойственно особое религиозно-мистическое чувствование сущностной онтологической святости, духоносности, гармоничности мировой плоти, стремление обустроить плотско-материальную сторону прежде всего своего общенационального — государственного и семейного бытия на основе истинно православной христианской духовности, нравственности, нацеленность к обретению подобия Царства Божия на земле. Все это наложило отпечаток и на склад литературы русского народа, придало ей особого рода религиозную окрашенность и углубленность, активность по отношению к реальной социально-исторической действительности, направленность на преображение, усовершенствование ее. Все это сообщило фольклору, литературе Руси и России сильнейшую, нередко проявляющуюся и открыто предрасположенность к учительству, предопределило собой движение русской литературы к особому наджанровому образованию — Книге как Учебнику Жизни.

Учительное начало, обращенное к практике жизни, чрезвычайно развито уже в русском фольклоре. Русские сказки, былины, частушки, исторические песни, духовные стихи прежде всего учат доброй и правдивой жизни. Еще более открыто учительны, назидательны притчи, пословицы и поговорки русского народа. Патриотизм, светлая, одухотворенная, высокая Плоть мира, русской земли и ее человека, живущего по Божиим правде и добру, — тематическая и идейная основа русского фольклора.

То же, и еще в большей мере, свойственно древнерусской литературе. Тематически и идейно она самым тесным образом связана с церковной, государственной и бытовой жизнью своего народа. Все жанры ее — летописи, поучения, моления, жития, хождения, сказания, повести, слова — сплошь наставительны, поучают/'како надо ставить правду Божию на земле", "како надо править правду Божию в душе". Все позитивное, открытое ею в жизни своего народа и других народов, в ней стремится быть осмысленным в свете реальных религиозно-нравственных, социально-общественных, государственных запросов русской жизни и стремится быть претворенным в жизнь.

Несмотря на присутствие в русской литературе XIX столетия элемента апокалиптического, преимущественно она все же была проникнута духом оптимизма, жизнеутверждения. Она была оптимистичной по своей устремленности к преображению русской жизни, ибо проницала в ней возможность его, проницала эту возможность на уровне религиозности авторской и изображаемого ею народа России. Прежде всего это характерно для таких вершинных ее явлений, как творчество Л.Толстого, Достоевского, Пушкина, Некрасова, Лескова. Характерно это в целом для творчества Гоголя, многих других писателей того времени. Русским писателям XIX века, особенно наиболее значительным из них, присуща особая религиозная углубленность. Как и древнерусские авторы, они провидят и прорицают глубинную религиозную правду о будущем золотом веке России. Русская литература XIX столетия, ее религиозность социально активны, направлены на переустройство, обновление русской действительности и вообще земного бытия на началах высокой нравственности. Она не обращена, за относительно немногими, нехарактерными для нее исключениями, к трансцендентно-отвлеченному, она не уповает на некий химерный так называемый "потусторонний", "иной", якобы никак глубинно, ноуменально во плоти-материи не связанный со здешним миром загробный мир, ибо традиционно для православного сознания человека Руси — России здешняя, земная и загробная жизнь - это две фазы сущностно единого вечного бытия. Отсюда ее учительный, поучающий пафос, устремленный к практике вечной, в том числе и здешней - земной, жизни.

Русская литература XIX века, как, впрочем, и литература древней Руси, да и в известной мере литература России XVIII столетия, словно не желает быть только художественной литературой как таковой, не желает оставаться в зоне только художества. Она стремится к активному, прямому вмешательству в жизнь. Русских писателей XIX века явно не удовлетворяет, стесняет многозначность языка художественности. Литература России этого периода стремится открыто, прямо, на понятийно однозначном языке выразить и донести до читателя познанное ею художественно-образным путем. Наиболее значительные представители ее, похоже, изготавливаются осуществить некий новационный для мировой литературы всех времен бросок за границы литературно-художественной образности как таковой, похоже, неустанно усиливаются вырваться в одним им ведомую и будто бы подвластную, запредельную по отношению к самой художественности, область, где все до конца должно быть прояснено и обо всем однозначно должно быть сказано. Пожалуй, впервые очень заметно это обнаружилось у Гоголя, который в "Выбранных местах из переписки с друзьями" обратился к открытому учительству, проповедничеству и который на рубеже 1840 -1850-х годов публично отрекся от всех своих ранее написанных художественных произведений, показавшихся ему тогда недостаточно действенными, результативными в деле усовершенствования во многом неблагополучной современной ему российской действительности. Симптомы такой же, как и у Гоголя, неудовлетворенности творчеством в сфере художественной проявлялись впоследствии не единожды и у Толстого, особенно у зрелого и позднего Толстого. Нигде больше, ни в какой из зарубежных литератур, в том числе и в западноевропейской, мы не найдем аналогов этому.

Начиная с конца 1840-х годов, русская литература тяготеет к максимальному сближению с жизнью, стремится к точному, почти документальному отображению ее. Отсюда широкое распространение в ней получают различные, построенные на преобладании стихии авторского субъектного голоса публицистические жанры, а также близкие к ним полухудожественные - полунаучные, так называемые "пограничные" литературные жанры: очерки, мемуары, дневники, записки. Нередко они соседствуют в творчестве крупнейших писателей рядом с большой, глубочайшей художественностью, как бы вырастая, истекая из нее, формируясь в недрах ее. Русские писатели-мыслители размышляют, высказываются в это время обо всем, что имеет место в реальной жизни — о проблемах эстетических, об отношении искусства, литературы к происходящему в объективной действительности, о религии и нравственности, о культуре и образовании, по вопросам социально-общественного, государственного и хозяйственного обустройства России. Они пишут и чисто художественные вещи, и публицистические, полунаучные статьи и трактаты. Причем, оба эти начала в их творчестве часто взаимопроникают друг друга.

Огромное научное, философско-публицистическое наследие наряду с художественными произведениями, изобилующими прямыми субъектно-монологическими "отступлениями", создано Герценом, Чернышевским. В 1870-е годы у Достоевского сложился грандиозный замысел учительно-проповеднической деятельности, воплотившийся у него в "Дневник писателя", где он публиковал и свои художественные произведения, и специально писавшиеся им для этого издания очерки, памфлеты, фельетоны, статьи, обзоры на разнообразные актуальные тогда темы. Множество публицистических и педагогических статей, памфлетов, философских трактатов наряду с романами, повестями, рассказами и т.д. создает и Л.Толстой. Порой некоторые русские писатели XIX века отводят первенствующее, приоритетное место в их творчестве своим проповеднически-учительным произведениям. Известно, какое огромное значение придавал Гоголь "Выбранным местам." по сравнению со своими ичисто"художественными произведениями.

Потребность максимально приблизиться к реальной жизни, потребность активно, прямо содействовать преобразованию социально-исторической действительности — потребность, которая проистекала из традиционной православной религиозности русского народа, издревле постигавшего своей религиозно-художнической интуицией Плоть богопромыслительную вечную, ноуменальную мироздания как моносущностное гармоничное Дух-Плоть и стремившегося к обустройству своего бытия в свете этого прозреваемого им идеала, оказала, по нашему глубокому убеждению, немалое влияние и на само жанровое своеобразие, новаторство русской литературы XIX века. Хотя она совсем недавно осваивала устоявшиеся, общепринятые в западноевропейской литературе жанровые формы, они скоро стали стеснительны для нее. Русские писатели этого времени, по существу, переосмысляют, перекраивают на свой лад литературную традицию Запада и создают иные, своеобычные жанровые образования. Они создают национально-самобытные жанровые формы, которые совсем не характерны для современных им западноевропейских литератур. Совершенно уникальны в этом отношении, к примеру, роман (!) в стихотворной форме "Евгений Онегин" Пушкина, "Герой нашего времени" Лермонтова, поэма (!) в прозе "Мертвые души" Гоголя, "Былое и думы" Герцена, "Записки из Мертвого дома" Достоевского, "Война и мир" Толстого, которую автор последовательно, в достаточной мере осознанно, но вовсе не условно называл (!) книгой. Все эти произведения чрезвычайно затруднительны для четкой, определенно однозначной жанровой их классификации. Л.Толстой утверждал в связи с этим, что, "начиная от "Мертвых душ" Гоголя и до "Мертвого дома" Достоевского, в новом периоде русской литературы нет ни одного художественного прозаического произведения, которое вполне укладывалось в форму романа, поэмы или повести" (16, 7).

Русские критики XIX века, в первую очередь Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Писарев, высшей целью литературы полагают служение народу, пользе общества. Чернышевский, например, в литературе, как и вообще в искусстве, в художестве, видит "учебник жизни". Применительно к логике развития русской жизни и литературы XIX столетия эта формула критика несет в себе знаковый смысл, который отражал в себе насущные потребности русской действительности, запросы, устремления русской литературы во всяком случае своего времени. Чернышевский, надо полагать, не имел в виду прямо под своей формулой конкретный тип произведения, именно тот, о котором идет речь у нас, - Книгу (Книгу Жизни). Для самого критика его формула являлась, по существу, образным представлением, гораздо в большей мере вмещающим в себя все известные тогда*, в том числе и становящиеся жанровые структуры отечественной литературы, всю необыкновенно подвижную, развивающуюся систему жанров ее, нежели предполагала какую-то новую для русской литературы наджанровую форму. Однако как бы то ни было, тенденцию продвижения русской литературы к особому, выходящему за рамки традиционных жанров литературы наджанровому образованию - Книге, пусть и косвенно, все же уловил своей интуицией Чернышевский. И действительно литература России XIX столетия определенно усиливается к некоему новому для себя, для литератур Запада как будто посильному и органичному для нее наджанровому образованию - Книге как Учебнику Жизни, стремится говорить со своим народом и миром прямо, на языке однозначных понятий, но без потерь полноты и глубины смысла присущей ей художественности, без потерь того смыслового содержания, которое добыто, добывается ею путем именно художественного познания жизни.

Свое, особое место в общем движении русской литературы к реализации ее художественных, художественно-религиозных духовных провидений в форме Книги занимает Лев Толстой.

В лице Толстого мы имеем дело с типом художника, который смолоду и до конца дней своих был устремлен к практике жизни, к прямой практической деятельности, направленной на преобразование несовершенной исторической действительности. Для Толстого во все периоды его жизни и творчества литература — никак не самоцель. Художество для Толстого есть наиболее органичный складу его личности способ мышления и одновременно наиболее эффективный, плодотворный способ познания жизни, способ обретения глубоких, жизненноважных нравственно-практических знаний. Толстой — это художник, для которого литература, художество есть средство постижения того, как надо жить, строить жизнь, это художник, который через собственное искусство желает познать основы совершенной жизни и следовать им. Ему важны искусство, литература не сами по себе как таковые, а прежде всего как средство осознания пути к совершенной жизни.

Характерно уже то, что о писательской, литературно-художественной деятельности как таковой молодой Толстой начинает задумываться лишь несколько лет спустя после того, как он во второй половине 1840-х годов приступает к ведению дневника и пишет свои ранние философские наброски, где будущий писатель сосредоточен на решении чисто практических вопросов, связанных с поисками путей нравственного самоусовершенствования и путей переустройства окружающей социально-исторической действительности. Но в этих своих первых опытах в ведении дневника и философских набросках Толстой вовсе не ставит перед собой каких бы то ни было осознанных литературно-художественных задач, совсем не помышляет о занятиях литературно-художественным трудом. Между тем, к осознанию художественно-эстетической природы собственного мышления как мышления в гносеологическом отношении специфически субъектно-объектного и вместе с этим к сознательному литературно-художественному творчеству Толстой приходит именно через эти свои юношеские философские наброски, через самонаблюдение, фиксируемое в дневнике конца 1840 — начала 1850-х годов, после того, как не удовлетворяется попытками отвлеченно-теоретического решения интересующих его практических вопросов и, наоборот, убеждается в плодотворности художественного, художнического пути познания жизни.

Показательно в высшей степени, что в предреформенное и послереформенное время Толстой и хозяйственник-землевладелец, пытающийся преобразовать систему владения землей; и непосредственный участник Кавказской и Крымской войн, задумавший организовать журнал "Солдатский листок", намеревающийся к тому же поступить в военную академию и отдаться решению вопросов переформирования русской армии; и историк, мечтающий "составить истинную правдивую историю Европы"; и религиозный деятель, помышляющий об "основании. религии практической"; и лесовод; и педагог; и мировой посредник и т.д. и т.д. При всем том и во всем этом своем он прежде всего. художник, будучи относительно постоянным в одном — (!) в своих занятиях писательством, художеством, литературно-художественным творчеством. Так, в принципе, было всегда у Толстого с той лишь разницей, что в ранний период его творчества тенденция к непосредственному практическому участию в общественной жизни проявилась в нем, быть может, особенно очевидно. Такое тяготение уже признанного писателя к практике жизни вызывало недоумение у многих его современников, в частности, у Тургенева, не раз -на рубеже 1850 - 1860-х годов и в 1883 году призывавшего Толстого сосредоточиться исключительно на занятиях литературой. Примечательно в связи с этим, что Толстой даже и в зрелый период его жизни и творчества не осознавал, не желал осознавать себя литератором-профессионалом.

Анализ раннего, зрелого и позднего периодов жизни и творчества Толстого показывает, что занятия художественной литературой оказываются недостаточными для него, смолоду и всегда устремленного к практике жизни, к совершенной, гармоничной в нравственном и социальном отношении жизни. При сознавании Толстым того, что путь художественно-образного познания жизни есть наиболее эффективный, плодотворный путь постижения глубинных, метафизических основ ее, сродственный религиозному, его не удовлетворяет многозначность языка художественности, из-за чего литературно-художественный образ представляется ему недостаточно результативной, оперативной, своевременной формой воздействия на практику бытия. Именно это обстоятельство послужило главной причиной отказа Толстого на рубеже 1850 - 1860-х годов от литературно-художественной деятельности, что не единожды проявится у писателя и в зрелый период его творчества, например, по завершении "Анны Карениной" и что всегда давалось ему крайне нелегко!

Толстой, для которого смолоду истинное художество, искусство, но не искусные подделки под него - псевдоискусство, сущностно по своей мыслительной, гносеологической, специфике религиозно, направлено к нравственно-практической проблематике жизни, предрасположен и собственное художественное творчество сделать максимально полезным людям, практически значимым. На этой почве у Толстого уже в 1850-е годы возникает замысел реализовать свой личностный художественно-творческий опыт в форме Книги как своего рода универсального Учебника Жизни. Это стремление наиболее явно, как вполне осознанное обнаружилось у раннего Толстого при работе над "Романом русского помещика". Характерно в высшей степени то, что это произведение он подчеркнуто называет книгой, мысля его исключительно "полезной и доброй книгой".

Особая предрасположенность Толстого-художника-мыслителя сделать свою художническую, художественную мысль предельно ясной, доступной самой широкой читательской аудитории и тем самым максимально практически значимой, потребность видеть ее действенным средством преобразования наличной несовершенной исторической действительности вызывали в нем в свою очередь стремление обратить свое искусство в открытую Книгу-Учебник Жизни - стремление к теоретизированию, к истолкованию содержания художественной образности его произведений на понятийно однозначном языке. Именно это Толстой предполагает осуществить в своем романе-книге "Роман русского помещика". Эта тенденция выразилась так или иначе во многих созданиях раннего периода творчества писателя. Она очевидна даже в самых первых "произведениях" Толстого — в его незавершенных философических опытах "Отрывки без заглавия", "О цели философии", "Отрывок об уголовном праве", "О насилии", которые относятся ко второй половине 1840-х годов и порождены сознанием Толстого — именно художника по складу своего личностного мировосприятия, носителя именно художнического, художественно-образного, субъектно-объектного, по гносеологической специфике, типа мышления, а не носителя понятийно-логического, объектного, типа мышления — теоретика, каковым по преимуществу он никогда не был. Строго говоря, все они, эти философические фрагменты, есть, в сущности, не что иное, как попытка тогда еще не намеревавшегося стать литератором-художником Толстого теоретизировать свою художническую мысль, равнозначно истолковать ее в категориях нетрадиционного понятийного мышления, реализовать ее в форме Книги. Тенденция к созданию Книги как Учебника Жизни присутствует уже и в одной из первых писательских проб пера молодого Толстого-художника - в незаконченном его наброске "История вчерашнего дня", относящемся к 1851 году, где изображаемые начинающим писателем события из его жизни перемежаются с достаточно пространными порой рассуждениями-обобщениями его по поводу наблюдаемых им событий. По-своему она проявилась в пору работы Толстого над романом "Четыре эпохи развития", замысел которого претворился у него в автобиографическую трилогию "Детство", "Отрочество" и "Юность". В ходе писания его он предполагает, что роман этот "будет поучителен, хотя и не догматический". Потенции Книги Жизни налицо и в самом автобиографическом цикле Толстого. В первую очередь они • сказываются в значительности звучания в трилогии этической темы, связанной с проблематикой добра и зла, любви и сострадания к людям, проблематикой ненасилия, справедливости, нравственного самоусовершенствования. Начала Книги Жизни выражены здесь в активности предрасположенного к аналитичности повествователя. Он нередко вторгается в ход повествования своими рассуждениями в форме емких, афористичных высказываний, а иногда в виде пространных, как в главе "Любовь" повести "Юность", обобщений, связанных с историей жизни Николеньки Иртеньева. Тенденция к созданию Книги как Учебника Жизни нашла воплощение в кавказских рассказах о войне, например, в очерке-рассказе "Набег", в котором повествование время от времени перебивается раздумиями рассказчика о проявлениях справедливости, добродетели, подлинной или показной храбрости на войне. Она явно обозначена и в севастопольских военных рассказах - к примеру, в рассказе "Севастополь в мае", в концовке его, где повествователь размышляет о добре и зле в связи с изображенными здесь событиями. Тенденция эта отчетливо просматривается в "Люцерне", завершающемся развернутыми на несколько страниц рассуждениями рассказчика о цивилизации и варварстве, о свободе и равенстве, об унизительном положении искусства в буржуазном обществе, где все решают деньги, о непогрешимости божественного провидения.

Общая тенденция толстовского творчества к созданию произведения в форме Книги Жизни весьма своеобразно и основательно выразилась в повести-романе "Казаки". Наряду с этим здесь ярко проявилась тесно связанная с таковой тенденцией эпопейная направленность мышления Толстого-художника, предрасположенность писателя к широкому, всестороннему охвату жизни и одновременно к отысканию в ней почвы для истинно гармоничного сосуществования человека и внеположного ему мира. Сталкивая, "сопрягая" в "Казаках" две цивилизации — христианскую в лице нравственно углубленного Оленина, сосредоточенного на поисках путей к полному согласию с окружающим миром, и позднеязыческую, времен упадка язычества, цивилизацию гребенского казачества, подавляющее большинство которого следует в своем обычном, среднеежедневном обиходе жестокому, оправдывающему убийство человека человеком эгоистическому правилу "кто счастлив, тот и прав", Толстой как автор узревает внутреннее, сущностное Духовно-Плотское единство бытия. К этому открытию он подступается постепенно — в ходе и результате художественного анализа характера противостояния позднеязыческой и христианской цивилизаций. Создатель "Казаков" приходит к постижению глубинного Духовно-Плотского единства мироздания, к узреванию подлинно эпопейной инстанции его - Плоти Духовной как универсального, богопромыслительного вечного моносущностного основания жизни, залога ее целостности и целости Духа-Плоти (Плоти-Духа) благодаря изображению "диалектики души" своих героев. Это позволяет уверенно говорить о том, что природа психологизма Толстого, природа толстовской "диалектики души" эпична. В увенчивающих ранний период творчества писателя "Казаках" "диалектика души" (по нашему определению, диалектика пробуждения духовности в человеке) впервые у Толстого становится, проявляясь тут и в виде "диалектики поведения", "всеобщей формой внутренней жизни": и автобиографического, точнее сказать, автопсихологического его героя-правдоискателя Оленина, наделенного чрезвычайно сложным мироотношением, и отдельных представителей гребенского казачества, и абреков-чеченцев, в лице которых она стремится вырваться из рамок узкого, характерного для их социально-этнических сред сознавания жизни и жизнеповедения, основанных на корпоративно принятом теми и другими смертоносном законе "кто счастлив, тот и прав". В судьбе почти всех героев повести-романа Толстого наступает время, когда они — кто с большей, кто с меньшей мерой осознанности - постигают антигуманную, антиэпопейную суть индивидуалистического правила "кто счастлив, тот и прав", которое направлено на культивирование сниженной, грубо чувственной, уклонившейся к бездуховности и потому неотвратимо смертной плоти. К этому рано или поздно подвигаются даже и, казалось бы, неуклонно следующие в своей обыденной жизни звериному принципу "кто счастлив, тот и прав" молодые воинственные казаки и абреки-чеченцы в особых, рубежных между жизнью и смертью ситуациях, когда в их сознании обнаруживаются на считанные минуты и секунды крайне неразвитые задатки пробуждения духовности. И автор как носитель идейно-художественной концепции целого, позиция которого выражена на уровне общего сюжетно-композиционного построения повести-романа "Казаки", и очень близкие ему по складу мироотношения повествователь, главный герой произведения Толстого Оленин, и старый многоопытный казак Ерошка Широкий и некоторые молодые казаки, и абреки-чеченцы каждый по-своему и в свое время узревают сущностное онтологическое, сокрытое под внешней, феноменальной оформленностью жизни гармоничное, истинно эпопейное Духовно-Плотское единство и монооснование ее.

Эпос всегда онтологичен, обращен к сущему. Природа его онтологична. В подлинном эпосе онтологическая сторона бытия и духовная, в том числе связанная с постижением Бога, должны быть в гармонии друг с другом. Гармония онтологического, плотско-материального, и духовного в жизни, во взаимоотношениях личности и окружающего ее мира — фундаментная база истинного эпоса, непременное условие его. Без этой гармонии — гармонии онтологического и духовного, вне такового условия эпос, подлинный эпос, невозможен. В этом мы убеждаемся, вникая в существо эпоса Толстого. Основой эпического единства, равновесия жизни, эпопейной инстанцией ее у Толстого-эпика в "Казаках", а потом и в "Войне и мире" выступает как раз пусть и далеко не актуал изо ванная в наличной исторической действительности, но постигаемая художнической интуицией писателя онтологическая первосубстанция бытия — богопромыслительная вечная Духовная Плоть, Плоть потенциальная, ноуменальная бытия, исшедшая от Создателя как целокупное, не подлежавшее секуляции Дух-Плоть (Плоть-Дух), где Дух есть сущностно, единовременно совершенная, тонкая Плоть и где Плоть есть в исчерпанности своей Дух. Узревая это фундаментное основание вечного божественного Логоса, это ноуменальное онтологическое первоначало жизни - Плоть Духовную, гармоничную, совершенную как монаду Дух-Плоть, романно-эпопейное мышление Толстого-художника существенно размежевывается с эпосом древних, в частности, гомеровским, особенно эпосом "Илиады", где опоэтизируется мир в его феноменальной, эмпирической явленности, где благоговейно воспевается плоть бытия видимая, уклонившаяся к смертности, где нет четких нравственных критериев отличия добра от зла и нет, по сути дела, сознавания границы жизни и смерти. Эта провидимая автором "Казаков" подлежащая вечности богопромыслительная Духовная Плоть становится в повести-романе тем идейным фокусом, откуда высвечивается и оценивается все изображенное в нем. Она является здесь главным ценностным ориентиром при решении писателем глобальной, сложнейшей проблемы взаимоотношений христианской и языческой цивилизаций, проблемы христианства и язычества, в контексте которой в "Казаках" решаются и все остальные проблемы. Как раз интуитивное прозревание Толстым-художником, Толстым-романистом-эпиком глубинного, универсального метафизического основания жизни, основания вечного божественного Логоса - Плоти Духовной, исшедшей из рук Создателя гармоничным, совершенным Духом-Плотью, и побуждало писателя смолоду и до конца жизни стремиться к полномерному осознанию прежде всего им самим и затем к максимально адекватному разъяснению, истолкованию читателю на понятийно однозначном языке того, что постигалось его художнической интуицией, его эпопейно направленным мышлением. Именно художнически-религиозное наитие Толстым эпопейной инстанции вселенского бытия — Плоти богопромыслительной в полноте Духоносной всегда подталкивало его не замыкаться исключительно только в сфере литературно-художественного творчества, а стремиться претворить этот свой интуитивно узреваемый идеал в практику жизни, стремиться к обращению своего искусства в открытую, доступную, понятную всем людям Книгу Жизни. Здесь корни всегдашней подспудной устремленности Толстого-художника-мыслителя к осуществлению своего генерального сверхзамысла - замысла произведения в форме Книги. Здесь истоки того, что романно-эпопейное искусство Толстого направлено к перерастанию в Книгу как Учебник Жизни.

Потенции, начала Книги как универсального — всевременного, общечеловеческого значения — Учебника Жизни глубоко заложены в "Казаках". Они реализованы тут в постижении и актуализации автором истинно эпопейной инстанции жизни — Плоти богопромыслительной вечной, Духовной, ноуменальной бытия как сущностного, гармоничного его монооснования Духа-Плоти (Плоти-Духа). Но при всем том в "Казаках", в принципе, отсутствуют внешние признаки открытого Учебника (Книги) Жизни, что достаточно отчетливо просматривается на уровне высказываний повествователей или рассказчиков в автобиографической трилогии Толстого, в его кавказском и севастопольском военных циклах, не говоря уже о рассказе "Люцерн", который стремится перерасти и чуть ли не перерастает в трактат.

Романно-эпопейное мышление Льва Толстого, выразившееся очень полно в повести-романе "Казаки" и "Войне и мире", обращено не к абсолютизации мира в его внешней, феноменально явленной плотско-материальной оформленности, как эпос древних, в частности, гомеровский эпос, а к узреванию ноуменального Духовно-Плотского единства жизни, являющегося фундаментом ее внутренних целостности, целости и гармонии. Оно обращено к постижению истинных, непреходящих эпопейных начал жизни, связанных с субстанциально-онтологическим богопромыслительным монооснованием ее - Духовной, гармоничной, несмертной Плотью как сущностно целостнослиянным от Создателя Духом-Плотью, где в единый узел вечности сходятся все времена — прошлое, настоящее и будущее человечества, где заключено именно краеугольное вечное первоначало всех времен, онтологическое мононачало мирового бытия. Такое интуитивное постижение Толстым-романистом-эпиком глубинного, метафизического универсального основания жизни, исконного и всегдашнего творческого целеполагания вечного божественного Логоса — Духовной Плоти, исшедшей из рук Бога-Творца неделимым, гармоничным Духом-Плотью, побуждало писателя во все периоды его жизни максимально полномерно осознать эти свои интуиции самому и воплотить познанное в Книгу-Учебник Жизни. Именно интуитивное художнически-религиозное узревание Львом Толстым эпопейного центра (эпопейной инстанции) вселенского бытия — Плоти сущностной его, в полноте Духоносной всегда стимулировало его не замыкаться в сфере литературного творчества, а стремиться к практическому претворению этого своего идеала в реальную жизнь, стремиться к обращению собственного искусства в Книгу как Учебник Жизни. Здесь истоки неустанной подспудной устремленности Толстого-художника-мыслителя к созданию произведения в форме Книги Жизни, к осуществлению этого своего генерального сверхзамысла. Здесь первопричина того, что многие произведения писателя направлены к перерастанию в особое наджанровое образование - Книгу-Учебник Жизни всеэпохального общечеловеческого значения.

Стремление Льва Толстого к созданию русской Книги Жизни есть плод его художнических провидений, провидений Толстого-художника, причем, именно художника - романиста-эпика, но ни в коем случае не результат, как было бы неверным думать, отвлеченно-рассудочных помышлений писателя. В этом нас особенно убеждает анализ художественной структуры "Войны и мира". Движение русской литературы, в данном случае в лице Толстого, к Книге свидетельствует о трансформации на почве русского литературно-художественного сознания традиций романного мышления, устоявшихся в мировой литературе, свидетельствует о преодолении русским литературно-художественным сознанием традиций, жанровых форм, в частности, западноевропейского романа. Безусловно, во всем этом наглядно проявилось национальное своеобразие русской литературы, своеобразие русского эпопейно направленного романного -романно-эпопейного мышления, устремленного к постижению истинно эпопейных, гармоничных универсальных — вечных - основ жизни и, более того, к воплощению своих возможностей в форме Книги, родственной по масштабности, по целеполаганию Книгам-эпопеям, включая сюда и Священные Книги, глубокой древности, о которых говорил Гегель в своей "Эстетике". В движении к русской Книге Жизни эпопейно направленное романное мышление России XIX века, особенно ярко выраженное романно-эпопейное мышление Льва Толстого, не предрасположено ограничиваться рамками познания хаотически текущего, незавершенного настоящего (М.М. Бахтин) в его преимущественно феноменальной явленности, как это в значительной мере все же характерно для того же западноевропейского романа. Через осмысление текучего, незавершенного настоящего, а также пытаясь осознать его истоки, корни в прошлом, оно стремится охватить и освоить духовный опыт, накопленный за все века и тысячелетия существования России и человечества в целом, стремится постичь глубинную онтологическую преемственную связь всех времен и на этой основе претвориться в Книгу, русскую Книгу Жизни, где было бы высказано окончательное - полновесное, адекватное существу жизнеустройства, или близкое к тому слово о мире. В этом существенная разница между русским романным мышлением XIX столетия и романным мышлением Запада.

Однако в отличие от таких всецело или преимущественно повествовательно-изобразительного плана произведений Толстого, как, к примеру, "Казаки", где потенции Книги скрыты в содержательно многосмысловой художественно-образной ткани их, в "Войне и мире" тенденция писателя сделать свое искусство средством познания и распространения универсальных нравственно-практических знаний о мире и человеке, тенденция его обратить свое художество в открытый, практический учебник, Книгу Жизни проявилась наглядно, выказалась и во внешних чертах романа-эпопеи. Недаром это произведение Толстой еще более настойчиво и последовательно, чем в свое время "Роман русского помещика", именовал книгой, отдавая явное, исключительное предпочтение этому своему определению "Войны и мира" в сравнении с другими — более того, упорно настаивал именно на нем.

На примере "Войны и мира" видно, что Толстой, пытаясь воплотить и воплощая свое религиозно направленное к практике бытия художество в форму универсальной, рассчитанной на все времена и всех людей Книги как Учебника Жизни, вовсе не стремится подчинить свое художественно-образное мышление рационализованному, абстрактно-умозрительному началу и тем самым схематизировать, секуляризировать его реальное содержание, его информационную глубину и полноту. Он тяготеет к максимально адекватному выражению своего художнического опыта в понятийных категориях, стремится равнозначно переложить постигаемое им художнически на язык понятийной логики высшего, нетрадиционного, не подверженного жесткосистемному ratio уровня - логики, способной полномерно удержать смысл его художнических прозрений жизни. И эта наитруднейшая сверхзадача удавалась ему далеко не всегда. Однако следствием этого явилось то, что художественное творчество Толстого обрело индивидуально-неповторимую стилевую окраску, будучи очень часто пронизанным философскими, философско-публицистическими отступлениями". По существу, это путь, который, начиная с 1850-х годов, приводит писателя, в особенности же в период 1880 - 1900-х годов, к созданию поистине огромного и многообразного по жанровому составу "теоретико'-публицистического наследия, к созданию философских, философско-эстетических, религиозно-философских, богословских, публицистических, педагогических работ, произведений в глубинной своей основе художественных, т.к. они есть плод, результат художнического, художественно-образного — субъектно-объектного — по гносеологической природе, специфике мышления Толстого. В связи с этим существует давнее хрестоматийное мнение, что обращение позднего Толстого к теоретизированно-публицистическому письму связано с произошедшим якобы на рубеже 1870 - 1880-х годов "переломом" в его мировоззрении и что якобы по обе стороны этого рубежа мы имеем двух разных или близких к тому Толстых. Всегда был и есть один художник-мыслитель Толстой, смолоду стремившийся к проповедничеству, и не было никакого принципиального "перелома" в его мировоззрении (мироотношении). Просто с истечением жизни, с приближением к концу ее в Толстом-художнике все более и более обострялось стремление к созданию заветной для него Книги книг — русской Книги Жизни, к воплощению своего художнически-интуитивного сознавания жизни в одну, единственную, но всем до конца понятную и полезную, спасительную Книгу, которую он положил себе написать еще в ранней своей молодости.

Явившись предпосылкой создания Толстым, особенно поздним, солидного философского, религиозно-философского, богословского и публицистического наследия, потребность писателя в открытом, прямом слове, потребность придать своим писаниям учительную направленность стремление его претворить свой художнический, художественный опыт в Книгу наложили отпечаток и на все другие произведения, созданные им в 1870 — 1900-е годы. Учительное — образовательное и воспитательное начало отчетливо обнаруживается в "Азбуке", "Новой азбуке", "Русских книгах для чтения", в народных рассказах Толстого. Учительный, исповедальнопроповеднический пафос становится жанрообразующим фактором в "Исповеди" писателя. Исповедально-проповеднический элемент является основой жанрообразования и сюжетосложения в таких повестях позднего Толстого, как "Записки сумасшедшего", "Крейцерова соната". Стремясь усилить учительное звучание своих произведений, писатель творчески использует в это время традиции сюжетосложения, которые сформировались в древней агиографической, житийной литературе. Они своеобразно преломились в повестях "Отец Сергий", "Фальшивый купон", "Смерть Ивана Ильича". Стремление к открытому выражению авторской точки зрения, стремление к теоретизированию из собственной художественности просматривается даже и в таких произведениях зрелого и позднего Толстого, где, казалось бы, существенно преобладает изобразительно-повествовательный элемент, как "Анна Каренина" и "Воскресение", завершающихся напряженными нравственно-философскими размышлениями героев - Константина Левина и Дмитрия Нехлюдова по поводу событий, о которых идет речь в этих романах. Потребность писателя по возможности максимально прояснить читателю смысл художественной образности своих произведений предопределила то, что страницы многих из них нередко оснащены эпиграфами и изречениями, взятыми из Евангелия, пословицами и поговорками русского народа, афоризмами. Тенденция Толстого-художника к открытому учительству, проповедничеству, предрасположенность писателя к воплощению своих художнически-религиозных провидений в форму Книги приводит его к созданию в 1880 -1900-е годы целого ряда сборников-книг нарочито дидактического характера. Это сборники "Календарь с пословицами на 1887 год", "Мысли мудрых людей на каждый день", "Круг чтения. Избранные, собранные и расположенные на каждый день Львом Толстым мысли многих писателей об истине, жизни и поведении.", "На каждый день. Учение о жизни, изложенное в изречениях", "Путь жизни", где наиболее ярко раскрылись творческие потенции, всегдашнее творческое устремление Толстого к осуществлению замысла произведения в форме Книги Жизни. Четыре последних книги-сборника можно отнести к разряду своего рода Книги книг, представляющей собой антологию русской и мировой философской, религиозно-философской и житейской мудрости. В ходе работы над этим циклом Толстой постепенно движется к тому, чтобы каждая позднейшая по времени создания книга-сборник являла собой в сравнении с предыдущей или предыдущими более высокую ступень в достижении универсальной — всеэпохальной, всечеловеческой значимости своего содержания. Если содержательная значимость открывающей собой цикл книги "Календарь с пословицами на 1887 год", как следует уже из ее названия, в известном смысле ограничена Толстым во времени, будучи привязанной к определенному, 1887 году, то последующие за ней книги-сборники цикла обращены к самому широкому пространственно-временному контексту, в чем убеждают и их заглавия. Завершающие же цикл книги "На каждый день. Учение о жизни, изложенное в изречениях" и "Путь жизни" мыслятся составителю содержащими каждая универсальное, всеэпохально значимое учение о жизни, что также, наряду с собственно проблематикой этих книг-сборников, подчеркнуто их предельно обобщенными, емкими наименованиями и на что прямо указывается во второй части названия книги "На каждый день. Учение о жизни.".

Примечательно, что многие из своих произведений, написанных в 1870 - 1900-е годы, Толстой называет так же, как в свое время "Роман русского помещика" и "Войну и мир" книгами. Книгами он именует богословско-экзегетическую работу "Соединение и перевод четырех Евангелий", сборники "Круг чтения.", "Путь жизни", "Русские книги для чтения", трактаты "В чем моя вера", "О жизни", "Царство Божие внутри вас". Более того, определение книга писатель включает даже в само название сборника "Русские книги для чтения", подчеркивая тем самым особую наджанровую природу этого произведения. Показательно также, что всем этим именуемым им книгами сочинениям он придает приоритетное значение по сравнению с другими своими произведениями. Характерно и то, что жанровое разнообразие писаний зрелого и позднего Толстого, обозначившееся в основных своих чертах уже и в его раннем творчестве, во многом обусловлено свойственной ему смолоду предрасположенностью к созданию Книги Жизни, которую он замыслил еще в 1852 году и к которой он неуклонно шел, подвигался всю свою жизнь. Генеральный сверхзамысел Толстого-художника — замысел Книги Жизни наиболее полномерно реализовался у него в цикле книг-сборников "Мысли мудрых людей.", "На каждый день.", "Круг чтения.", "Путь жизни", созданных писателем в последнее десятилетие его жизни.

Лев Толстой оставил после себя массу философских, религиозно-философских, публицистических, педагогических работ, полнокровно художественных произведений, огромный дневник - хронику своей жизни, громадное эпистолярное наследие. Все это создано Толстым-художником и в сути своей художественное. В известном, определенном смысле все, по крайней мере, большинство из написанного им тяготеет у него к слиянию в одно, к трансформации в одно произведение, в особое наджанровое образование — Книгу Жизни. По существу все, совокупно выписанное когда-либо Толстым^ и есть, представляет собой особое наджанровое образование — Книгу Жизни. И в этом смысле можно уверенно говорить о том, что Лев Толстой решил по-своему поставленную им еще в молодости перед собой задачу - он создал Книгу Жизни. Она, эта Книга, реализована во всем совокупно созданном Толстым. В связи с только что сказанным подчеркнем особо. Важно осознавать, что именно благодаря своей глубокой причастности к великой, многотрудной сверхзадаче русского народа и его литературы — сверхзадаче, связанной со стремлением к созданию произведения в форме Книги, произведения всечеловеческого, всевременного — универсального — значения, Толстой выработал и оставил человечеству богатейшее, чрезвычайно разнообразное в жанровом отношении гениальное духовно-творческое наследие, которое снискало себе одно из первых, приоритетнейших, вершинных мест в мировой художественной и художественно-философской культуре.

Все вышедшее из-под пера Толстого, вплоть до последней страницы его дневника или чего-либо другого, есть единый цикл - Книга Жизни. И все это может быть адекватно, верно понято — понято как именно выражение существа его художнической мысли лишь при условии, если будет осознано не в отдельной самоценности своей, а только в целостном контексте толстовской художественности, включающем в себя как теоретизированные с виду (только с виду!), но в существе своем, по природе своей художественные писания Толстого, так и относительно первых полнокровно художественные произведения его. Именно там, в глубинах этого широкого, грандиозного - художественного - контекста, полностью снимается кажущаяся ошибочно многим мнимая якобы "противоречивость" мышления писателя. У Толстого действительно нередко можно наблюдать факты логического несоответствия отдельных его теоретизированных высказываний художественно-образным решениям им тех же проблем. Но это вовсе не есть проявления мнимой якобы противоречивости мысли Толстого-художника-мыслителя. Это примеры того, как художническая мысль Толстого, который по гносеологической природе, специфике своего мышления был прежде всего, более всего именно художником — художником-мыслителем, а не теоретиком - мыслителем-теоретиком, не находит себе адекватной формы в традиционном языке понятийного мышления. Традиционный язык понятийно-логосного мышления, выработанный человечеством ко времени Толстого, оказывался порой — и нередко - не в состоянии равнозначно выразить всю меру реальной глубины и полноты его гениальных художнически-интуитивных постижений жизни.

Создание Львом Толстым произведения в форме Книги явилось отражением всегдашней потребности народа Руси — России, его художественной литературы равноценно осознать на уровне понятийно-логосной стороны своего мышления стихию собственных глубочайших художнически-религиозных интуитивных прозрений жизни, ибо он издавна постигал, что художничество его — залог будущего возникновения в России национально-самобытной практической философии и вообще науки, что в художестве его, и особенно в художественной литературе его заключены все потенции, возможности тех будущих фундаментальных теоретических, прежде всего гуманитарного профиля, научных отечественных разработок, которые окажутся полномерно органичными существу и практике российского бытия.

Список научной литературыПарахин, Юрий Иванович, диссертация по теме "Русская литература"

1. Толстой Л.Н. Юбил. полн. собр. соч. в 90 томах. - М. - Л.: ГИХЛ, 1928- 1958.-Т. 1-90.

2. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. в 100 томах. М.: Наука, 2000 - 2003. -Тт. 1; 1 (19); 2; 4; 4 (21); 8 (25), книга первая.

3. Адамович Георгий. Воспоминания // Дальние берега. Портреты писателей эмиграции. Мемуары. — М.: Республика, 1994. — С. 10 — 27.

4. Аксаков К.С. Несколько слов о поэме Гоголя "Похождения Чичикова, или Мертвые души" // Аксаков К.С. Эстетика и литературная критика. — М.: Искусство, 1995. С. 74-85.

5. Анненков П.В. О мысли в произведениях изящной словесности. (Заметки по поводу последних произведений гг. Тургенева и Л.Н. Толстого) // Современник, 1855. № 1. - Т. 49, отд. III. - С. 1 - 26.

6. Арденс Н.Н. Творческий путь Л.Н. Толстого. М.: АН СССР. 1962.

7. Арденс Н.Н. Достоевский и Толстой. М., 1970.

8. Артемьева Н.В. Образ рассказчика. Ироническая функция ("Набег" и "Люцерн") // Л.Н. Толстой. Статьи и материалы, вып. 7. — Горький, 1970. С. 46-64.

9. Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской). Революция Толстого // Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской). Избранное.- Петрозаводск: Святой остров, 1992. С. 203 - 335.

10. Архимандрит Антоний. Беседы о превосходстве православного понимания Евангелия сравнительно с учением Л.Толстого. — Изд-е второе. — С.-Петербург: Типография А.Катанского и К0, 1891.

11. Асмус В.Ф. Вопросы теории и истории эстетики. Сб. статей. М.: Искусство, 1968.

12. Асмус В.Ф. Религиозно-философские трактаты Л.Н. Толстого // Толстой Л.Н. Юбил. полн. собр. соч. в 90 томах. М. - Л.: ГИХЛ, 1957. - Т. 23. - С. V-XXXI.

13. Асмус В.Ф. Мировоззрение Толстого // Литературное наследство: Л.Н. Толстой. М.: Наука, 1961. - Т. 69. - Книга первая. - С. 35 - 102.

14. Афанасьев А.Н. Древо жизни: Избранные статьи. М.: Современник, 1983.

15. Бабаев Э. "Анна Каренина" Л.Н. Толстого. М.: Художественная литература, 1978.

16. Бабаев Э. Эстетический эксперимент Толстого // Вопросы литературы. М., 1978. - № 8. - С. 48 - 84.

17. Бабаев Э.Г. Лев Толстой и русская журналистика его эпохи. М.: МГУ, 1978.

18. Бабаев Э.Г. Толстой об искусстве. — Тула: Приокское кн. изд., 1966.

19. Бабаев Э.Г. "Анна Каренина" Л.Н. Толстого. "Роман широкого дыхания" // Бабаев Э.Г. Из истории русского романа XIX века (Пушкин, Герцен, Толстой). М.: МГУ, 1984. - С. 117 - 235

20. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. Изд-е 3-е. - М.: Художественная литература, 1972.

21. Бахтин М.М. Эпос и роман. (О методологии исследования романа) // Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. — М.: Художественная литература, 1975. С. 447 - 483.

22. Бекедин П.В. Эпопея: некоторые вопросы генезиса жанра //Русская литература, 1976. № 4. - С. 34 - 60.

23. Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // Белинский В.Г. Полн. собр. соч. М.: АН СССР, 1956. - Т. X. - С. 279 - 359.

24. Белинский В.Г. Письма. 1841 1848 гг. // Белинский В.Г. Полн. собр. соч. - М.: АН СССР, 1956. - Т. XII.

25. Белинский В.Г. Разделение поэзии на роды и виды // Белинский В.Г. Полн. собр. соч. М.: АН СССР, 1954. - Т. V. - С. 7 - 67.

26. Беляев И. Протоиерей. К почитателям, поклонникам и последователям знаменитого русского писателя гр. Л.Н. Толстого. Владикавказ: Типолитография В.П. Просвирнина, 1901.

27. Бердяев Николай. Самопознание. М.: Дэм, 1990.

28. Бердяев Николай. Судьба России. М.: Философское общество СССР, 1990.

29. Бердяев Н.А. Ветхий и Новый Завет в религиозном сознании Л.Толстого // Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах. М.: Искусство, 1994. - Т. 2. — С. 461 - 483.

30. Бердяев Н.А. Л.Толстой // Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах. М.: Искусство, 1994. - Т. 2. - С. 456 -461.

31. Бердяев Н.А. Христос и мир. Ответ В.В. Розанову // Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах. — М.: Искусство, 1994. Т. 2. - С. 274 - 290.

32. Бердяев Н.А. О "вечно бабьем" в русской душе // Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах. М.: Искусство, 1994.-Т. 2. - С. 290 - 301.

33. Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах. М.: Искусство, 1994.-Т. 2.-С. 7- 150.

34. Бердяев Н.А. Откровение о человеке в творчестве Достоевского // Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах.-М.: Искусство, 1994.-Т. 2. С. 151-176.

35. Бердяев Н.А. Ставрогин // Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах. М.: Искусство, 1994. - Т. 2. - С. 176 — 186.

36. Бердяев Н.А. К.Леонтьев философ реакционной романтики // Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах. — М.: Искусство, 1994. - Т. 2. - С. 246 - 274.

37. Бердяев Н.А. Смысл творчества. Опыт оправдания человека // Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах. — М.: Искусство, 1994.-Т. 1.-С. 37-341.

38. Бердяев Н.А. Спасение и творчество (Два понимания христианства) // Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах. -М: Искусство, 1994.-Т. 1. С. 343 - 367.

39. Бердяев Н.А. Новое средневековье. Размышление о судьбе России и Европы // Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах. М.: Искусство, 1994. - Т. 1. - С. 406 - 485.

40. Бердяев Н.А. Конец ренессанса и кризис гуманизма. Разложение человеческого образа // Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах. М.: Искусство, 1994. - Т. 1. - С. 392 - 406.

41. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века. Судьба России. — М.: ЗАО "Сварог и К", 1997. С. 3 - 220.

42. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма // Бердяев Н.А. Сочинения. М.: Раритет, 1994. - С. 245 - 412.

43. Бердяев Н.А. Философия свободы // Бердяев Н.А. Сочинения. М.: Раритет, 1994. - С. 11 - 244.

44. Бердяев Н.А. Философия свободного духа. Проблематика и апология христианства // Бердяев Н.А. Философия свободного духа. — М.: Республика, 1994.-С. 13-228.

45. Бердяев Н.А. Дух и реальность. Основы богочеловеческой духовности // Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М.: Республика, 1994. - С. 363 -462.

46. Бердяев Н.А. Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация // Бердяев Н.А. Царство духа и царство кесаря. М.: Республика, 1995.-С. 163-286.

47. Бердяев Н.А. Возрождение православия (о. С.Булгаков) // Н.А. Бердяев о русской философии: В 2-х частях, ч. 2. Свердловск, 1991.

48. Березовская В.В. Севастопольские рассказы Л.Н. Толстого // Уч. зап. Полтавского гос. пед. ин-та им. Короленко. Историко-филологическая серия. 1957.-Т. IX.-С. 135- 160.

49. Березовская В.В. Становление Л.Н. Толстого как художника-баталиста (1850-е годы). Автореферат кандидатской дисс. Киев, 1970.

50. Бестужев-Рюмин К.Н. Русская история. Спб., 1872.

51. Библиография литературы о Л.Н. Толстом. 1917 1958 / Сост.: Н.Г. Шеляпина и др. - М.: Всесоюзная Книжная палата, 1960.

52. Библиография литературы о Л.Н. Толстом. 1959 1961 / Сост.: Н.Г. Шеляпина и др. - М.: Книга, 1965.

53. Библиография литературы о Л.Н. Толстом. 1962 1967 / Сост.: Н.Г. Шеляпина и др. - М.: Книга, 1972.

54. Библиография литературы о Л.Н. Толстом. 1968 1973 / Сост.: Н.Г. Шеляпина и др. - М.: Книга, 1978.

55. Библиотека Льва Николаевича Толстого в Ясной Поляне. Библиографическое описание. М.: Книга, 1972. - Т. 1. - Часть первая.

56. Билинкис Я.С. Толстой и новые пути русской литературы в 50 — 60-е годы XIX столетия. (Вопрос о личности и единении людей) // Историколитературный сборник. (Исследования и материалы). Уч. зап. ЛГПИ им. Герцена. Л., 1966. - Т. 275. - С. 3 - 22.

57. Билинкис Я.С. У начал нового художественного сознания (рождение толстовской трилогии) // Вопросы литературы. М., 1966. - № 4. - С. 81 -92.

58. Билинкис Я.С. О творчестве Л.Н. Толстого. Очерки. Л.: Советский писатель, 1959.

59. Бирюков П.И. Лев Николаевич Толстой. Биография. М. - Пг.: Гос. изд-во, 1923. - Т. I.

60. Боград В. Журнал "Современник". 1847 1866 годы. Указатель содержания. - М. - Л.: ГИХЛ, 1959.

61. Бок М.П. (Столыпина). Воспоминания о моем отце П.А. Столыпине. -М.: Товарищество "Сытин и К0", 1992.

62. Бочаров С.Г. Характеры и обстоятельства // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Образ, метод, характер. — М.: АН СССР, 1962.-С. 312-451.

63. Бочаров С. Роман Л.Толстого "Война и мир". Изд-е 4-е. — М.: Художественная литература, 1987.

64. Бочаров С.Г. Мир в "Войне и мире" // Вопросы литературы. М., 1970. — № 8. — С. 76-90.

65. Бочаров С.Г. Л.Толстой и новое понимание человека. "Диалектика души" // Литература и новый человек. М.: АН СССР, 1963. - С. 224 - 308.

66. Бочаров С.Г. Психологическое раскрытие характера в русской классической литературе и творчество Горького // Социалистический реализм и классическое наследие (проблема характера). М.: ГИХЛ, 1960. -С. 89-210.

67. Булгаков В. Л.Н. Толстой в последний год его жизни. М.: Правда, 1989.

68. Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество. М.: Русская книга, 1992.

69. Булгаков С.Н. Свет невечерний. Созерцания и умозрения. М.: Республика, 1994.

70. Булгаков С.Н. Л.Н. Толстой // Булгаков С.Н. Тихие думы. М.: Республика, 1996. - С. 234 - 251.

71. Булгаков С.Н. Васнецов, Достоевский, Вл. Соловьев, Толстой (Параллели) // Булгаков С.Н. Тихие думы. М.: Республика, 1996. - С. 142 — 158.

72. Булгаков С.Н. Очерк о Ф.М. Достоевском. Чрез четверть века (1881 — 1906) // Булгаков С.Н. Тихие думы. М.: Республика, 1996. - С. 187 - 216.

73. Булгаков С.Н. Софиология смерти // Булгаков С.Н. Тихие думы. М.: Республика, 1996. - С. 273 - 306.

74. Булгаков С.Н. Моя родина // Булгаков С.Н. Тихие думы. М.: Республика, 1996. - С. 308 - 319.

75. Булгаков С.Н. Сны Геи // Булгаков С.Н. Тихие думы. — М.: Республика, 1996.-С. 95- 102.

76. Буркина М.М. Принцип художественной правды в эстетике Л.Н. Толстого 50-х годов // Толстовский сборник. Доклады и сообщения VII и IX Толстовских чтений. Тула, 1970. - С. 201 - 220.

77. Бурнашева Н.И. Жанровое своеобразие ранних рассказов Л.Н. Толстого. Кандидатская дисс. М., 1978.

78. Бурнашева Н.И. Рассказ Л.Н. Толстого "Рубка леса". (К вопросу о становлении жанра рассказа в раннем творчестве Л.Н. Толстого) // Вопросы художественного метода, жанра и характера в русской литературе XVIII -XIX веков. М., 1975. - С. 180 - 202.

79. Бурнашева Н.И. Книга Л.Н. Толстого "Военные рассказы" // Толстой и о Толстом. Материалы и исследования. — Вып. 1-й. — М.: Наследие, 1998. — С. 5-18.

80. Бурнашева Н.И. Раннее творчество Л.Н. Толстого: текст и время. М.: МИК, 1999.

81. Бурсов Б.И. Лев Толстой и русский роман. М. - Л.: АН СССР, 1963.

82. Бурсов Б.И. Ранний Толстой // Творчество Толстого. Сб. статей. М.: АН СССР, 1954. - С. 76 - 123.

83. Бурсов Б.И. Национальное своеобразие русской литературы. М. - Л.: Советский писатель, 1967.

84. Бурсов Б.И. Лев Толстой. Идейные искания и творческий метод. 1847 -1862 гг.-М.: ГИХЛ, 1960.

85. Бычков С.П. Л.Н. Толстой. Очерк творчества. М.: ГИХЛ, 1954.

86. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. Л., 1940.

87. Вехи. Интеллигенция в России. Сборник статей. 1990 1910. - М.: Молодая гвардия, 1991.

88. Виноградов А.Ф. Образ Хлопова в композиции рассказа "Набег" // Л.Н. Толстой. Статьи и материалы. Уч. зап. Горьковского гос. пед. ун-та. — Горький, 1963. Т. 60, вып. 5. - С. 23 - 34.

89. Виноградов Б.С. Кавказ в творчестве Л.Н. Толстого. Грозный: Чечено-ингушское кн. изд-во, 1959.

90. Виноградов Б.С. "Казаки" Л.Толстого и проблема народа // Уч. зап. Грозненского гос. пед. ин-та, № 7. Грозный, 1952. - С. 78 - 106.

91. Виноградов Б.С. Л.Н. Толстой в общественно-политической и литературной борьбе 50-х и начала 60-х годов. (Повесть "Казаки"). Автореферат кандидатской дисс. Л., 1950.

92. Виноградов Б.С. К вопросу о формировании исторических взглядов JI.H. Толстого // Известия Грозненского обл. научно-исследовательского инта и музея краеведения. Вып. 4. - Грозный, 1952. - С. 115-131.

93. Виноградов Б.С. Кавказский рассказ Л.Н. Толстого "Рубка леса" // Известия Грозненского обл. краеведческого музея. Вып. 5. — Грозный, 1953.-С. 72- 100.

94. Виноградов В.В. О языке художественной литературы. М.: ГИХЛ, 1959.

95. Виноградов В.В. О языке Л.Н. Толстого (50 60-е годы) // Литературное наследство. - М.: АН СССР, 1939. - Т. 35 - 36. - С. 117 - 220.

96. Виноградов В.В. О теории художественной речи. М.: Высшая школа, 1971.

97. Виноградов В.В. Проблема авторства и теория стилей. М.: ГИХЛ, 1961.

98. Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. — М.: АН СССР, 1963.

99. Воинова Э.Н. Проблема художественной правды в эстетике Л.Н. Толстого. Автореферат кандидатской дисс. М., 1973.

100. Волков В.П. К вопросу об изображении войны в раннем творчестве Л.Н. Толстого // Уч. зап. Ленинградского гос. пед. ин-та им. А.И. Герцена: Историко-литературный сборник.-Л., 1967.-Т. 321. С. 134- 140.

101. Воропаев В.А. Духовное наследие Гоголя // Гоголь Н.В. Собр. соч. в 9-ти томах. М.: Русская книга, 1994. - Т. 6. - С. 395 - 418.

102. В.П. Боткин и И.С. Тургенев. Неизданная переписка. М. - Л.: Academia, 1930.

103. Вышеславцев Б.П. Этика преображенного эроса // Вышеславцев Б.П. Этика преображенного эроса. М.: Республика, 1994. - С. 14 - 152.

104. Вышеславцев Б.П. Вечное в русской философии // Вышеславцев Б.П. Этика преображенного эроса. М.: Республика, 1994. - С. 153 - 324.

105. Галаган Г.Я. У истоков творчества Л.Толстого. Автореферат канд. дисс.-Л., 1969.

106. Галаган Г.Я. Л.Н. Толстой. Художественно-этические искания. Л.: Наука, 1981.

107. Гачев Г.Д. Развитие образного сознания в литературе // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Образ, метод, характер. М.: Наука, 1962. - С. 186-311.

108. Гачев Г.Д. Содержательность формы (Эпос. "Илиада" и "Война и мир") // Вопросы литературы. М., 1965. - № 10. - С. 149 - 170.

109. Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр. М.: Просвещение, 1968.

110. Гачев Г.Д. С Толстым встреча через век (исповесть). — М.: Вузовская книга, 1999.

111. Гачев Г.Д. и Кожинов В.В. Содержательность литературных форм // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. М.: Наука, 1964. - С. 17-36.

112. Гегель Г.-В.-Ф. Лекции по эстетике. Часть третья. Система отдельных искусств // Гегель Г.-В.-Ф. Эстетика: В четырех томах. — М.: Искусство, 1971. Том третий.

113. Гей Н.К. Искусство слова. О художественности литературы. — М.: Наука, 1967.

114. Гей Н.К. "Крейцерова соната" Л.Толстого как художественная многомерность // Страницы истории русской литературы. М.: Наука, 1971. -С. 121-130.

115. Гей Н.К. Сопряжение пластичности и аналитичности // Теория литературных стилей. Типология стилевого развития XIX века. — М.: Наука, 1977.-С. 108-151.

116. Гей Н.К. Типический характер и проблема художественности // Социалистический реализм и классическое наследие (проблема характера). -М.-.ГИХЛ, 1960.-С. 21-88.

117. Гей Н.К. Художественность литературы. Поэтика. Стиль. М.: Наука, 1975.

118. Герцен А.И. Вольное русское книгопечатание в Лондоне. Братьям на Руси // Герцен А.И. Собр. соч. в 30 томах. М.: АН СССР, 1957. - Т. XII. - С. 62 - 64.

119. Герцен А.И. О развитии революционных идей в России // Герцен А.И. Собр. соч. в 30 томах. М.: АН СССР, 1956. - Т. VII. - С. 133 - 263.

120. Гершензон М.О. Л.Н. Толстой в 1855 1862 гг. // Гершензон М.О. Мечта и мысль И.С. Тургенева. - М., 1919.

121. Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. М.: ГИХЛ, 1959.

122. Гриб Г.Я. Человек и природа в военных рассказах Л.Н. Толстого // Доклады научной конференции Красноярского гос. пед. ин-та. (Серия историко-филологическая). Красноярск, 1966. — С. 61 — 79.

123. Григорьев А.А. Литературная критика. — М.: Художественная литература, 1967.

124. Громов М.П. Становление реализма Льва Толстого (1847 — 1856). Автореферат кандидатской дисс. Саратов, 1954.

125. Громов Павел. О стиле Льва Толстого. Становление "диалектики души". Л.: Художественная литература, 1971.

126. Громова Л.Д. Лев Николаевич Толстой (1828 1910) // История русской литературы XIX века. 70 - 90-е годы / Под редакцией В.Н. Аношкиной, Л.Д. Громовой, В.Б. Катаева. - М.: МГУ, 2001. - С. 429 - 500.

127. Громова-Опульская Л.Д. Гоголь и Лев Толстой художники и учители жизни // Яснополянский сборник. 1992. Статьи, материалы, публикации. — Тула: Посредник, 1992. - С. 80 - 90.

128. Грузинский А.Е. История писания и печатания "Казаков" // Толстой Л.Н. Юбил. изд. соч. в 90 томах. М. - Л.: ГИХЛ, 1936. - Т. 6. - С. 271 - 293.

129. Грузинский А.Е. Описание рукописей "Казаков" // Толстой Л.Н. Юбил. полн. собр. соч. в 90 томах. М. - Л.: ГИХЛ, 1936. - Т. 6. - С. 293 - 307.

130. Гудзий Н.К. Лев Толстой. Критико-биографический очерк. Изд-е 3-е, перераб. и доп-е. - М.: Гослитиздат, 1960.

131. Гудзий Н.К. От "Романа русского помещика" к "Утру помещика" // Лев Николаевич Толстой. Сб. статей и материалов. М.: АН СССР, 1951. - С. 321 -347.

132. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М.: Мысль, 1993.

133. Гумилев Л.Н. От Руси к России: Очерки этнической истории. М.: Экопрос, 1994.

134. Гус М. Идеи и образы Ф.М. Достоевского. Изд-е второе, дополненное. — М.: Художественная литература, 1971.

135. Гусев Н.Н. Толстой в расцвете художественного гения. — М., 1927.

136. Гусев Н.Н. Два года с Л.Н. Толстым. М.: Художественная литература, 1973.

137. Гусев Н.Н. Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого. 1828 1890. - М.: ГИХЛ, 1958.

138. Гусев Н.Н. Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого. 1891 1910. - М.: ГИХЛ, 1960.

139. Гусев Н.Н. Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1828 по 1855 год.-М.: АН СССР, 1954.

140. Гусев Н.Н. Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1856 по 1869 год. М.: АН СССР, 1957.

141. Гусев Н.Н. Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1870 по 1881 год. М.: АН СССР, 1963.

142. Гусев Н.Н. Как работал Толстой // В мире Толстого. Сборник статей. -М.: Советский писатель, 1978.

143. Гусев Н.Н. Толстой о художественном творчестве. (По неопубликованным материалам и личным воспоминаниям) // Октябрь. — 1935.-№ 11.-С. 221-226.

144. Диакон Андрей Кураев. В прельщении гордого ума. Православная беседа // Православный Петербург. — 1995. — № 1.

145. Днепров В. "Для жизни необходим идеал" (Толстой в своих Дневниках) // Вопросы литературы. М., 1978. - № 8. - С. 85 - 114.

146. Добролюбов Н.А. Луч света в темном царстве // Добролюбов Н.А. Собр. соч. в 9 томах. М. - Л.: ГИХЛ, 1963. - Т. 6. - С. 289 - 363.

147. Добролюбов Н.А. Любопытный пассаж в истории русской словесности // Добролюбов Н.А. Собр. соч. в 9 томах. М. - Л.: ГИХЛ, 1962. - Т. 5. - С. 537-554.

148. Добролюбов Н.А. Черты для характеристики русского простонародья // Добролюбов Н.А. Соб. соч. в 9 томах. М. - Л., 1963. - Т. 6. - С. 221 - 288.

149. Достоевский художник и мыслитель. Сб. статей. - М.: Художественная литература, 1972.

150. Дружинин А. Против главных лжеучений гр. Л.Толстого // Подольские Епархиальные Ведомости. — 1890.

151. Дружинин А.В. Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения // Дружинин А.В. Собр. соч. СПб., 1865. - Т. 7. - С. 189-242.

152. Дунаев М.М. Православие и русская литература. М.: Христианская литература, 1998.-Ч. IV.

153. Егорова И.П. Нравственно-философские искания раннего Л.Толстого и их отражение в творчестве писателя // Уч. зап. Хабаровского гос. пед. ин-та. Хабаровск, 1970. - Т. 23 (серия литературная). - С. 3 - 28.

154. Ждановский Н.П. Особенности реализма писателей-демократов 60-х годов XIX в. // Проблемы типологии русского реализма. М.: Наука, 1969. -С. 306-342.

155. Живолупова Н.В. Форма повествования (Толстой и Достоевский) // Л.Н. Толстой. Статьи и материалы. VIII. Горький, 1973. - С. 36 - 39.

156. Жикулина Л.М. "Утро помещика" Л.Н. Толстого // Толстой Л.Н. Утро помещика.-М.-Л.: Гос. изд-во, 1930.-С. 91 108.

157. Заборова Р.Б. Основные образы повести "Казаки" // Лев Николаевич Толстой. Сб. статей и материалов. М.: АН СССР, 1951. - С. 348 - 389.

158. Заборова Р.Б. Повесть "Казаки" // Л.Н. Толстой. Сб. статей. М.: ГУПИ, 1955.-С. 135-161.

159. Записки И.М. Ивакина. (Воспоминания о Толстом) // Литературное наследство. М.: АН СССР, 1961. - Т. 69, кн. 2. - С. 26 - 109.

160. Зверев А. Свет Толстого // Вопросы литературы. — М., 1978. — № 8. — С. 115-141.

161. Зеленов Н.Г. Повесть "Казаки" // Уч. зап. кафедры литературы и языка Минского гос. пед. ин-та им. A.M. Горького. Вып. I. - Минск, 1940. - С. 25 -67.

162. Зелинский В. Русская критическая литература о произведениях Л.Н. Толстого. Изд-е 4-е. - М., 1914. - Ч. 2.

163. Зельдович М.Г., Лифшиц Л.Я. Русская литература XIX века. Хрестоматия критических материалов. Изд-е 3-е. - М.: Высшая школа, 1968.

164. Зеньковский В.В. История русской философии. Л., 1991. - Т. 1. - Ч. 2.

165. Зеньковский В.В. Л.Толстой как мыслитель (К диалектике его идейных исканий) // Зеньковский В.В. Русские мыслители и Европа. М.: Республика, 1997.-С. 300-308.

166. Зеньковский В.В. Русские мыслители и Европа. Критика европейской культуры у русских мыслителей // Зеньковский В.В. Русские мыслители и Европа. М.: Республика, 1997. - С. 10-140.

167. Зеньковский В.В. Н.В. Гоголь // Зеньковский В.В. Русские мыслители и Европа. М.: Республика, 1997. - С. 141 - 264.

168. Иванов В.И. Лев Толстой и культура // Иванов Вячеслав. Родное и вселенское.-М.: Республика, 1994.-С. 273 -281.

169. Иванов В.И. Достоевский и роман-трагедия // Иванов Вячеслав. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. - С. 282 — 311.

170. Иванов В.И. Лик и личины России. К исследованию идеологии Достоевского // Иванов Вячеслав. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994.-С. 312-336.

171. Иванов В.И. О русской идее // Иванов Вячеслав. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. С. 360 - 372.

172. Иванов В.И. Два лада русской души // Иванов Вячеслав. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. - С. 373 - 376.

173. Иванов В.И. О границах искусства // Иванов Вячеслав. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. - С. 199-217.

174. Иванов В.И. О веселом ремесле и умном веселии // Иванов Вячеслав. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. - С. 60 - 72.

175. Иванов В.И. Наш язык // Иванов Вячеслав. Родное и вселенское. — М.: Республика, 1994. С. 396 - 400.

176. Илиада Гомера, переведенная Н.Гнедичем. Изд-е 2-е. - СПб., 1839. -Ч. 2. (Экземпляр из личной яснополянской библиотеки Л.Н. Толстого с пометками писателя).

177. Ильин И.А. Лев Толстой как истолкователь русской души ("Война и мир") // Ильин И.А. Собр. соч. в десяти томах. М.: Русская книга, 1997. - Т. 6.-Кн. III.-С. 428-455.

178. Ильин И.А. Творческая идея нашего будущего. — Новосибирск, 1991.

179. Ильин И.А. Путь к очевидности. М.: Республика, 1993.

180. Ильин Иван. О грядущей России. Избранные статьи. М.: Военное изд-во, 1993.

181. Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. Исследование. М.: Рарог, 1993.-Т. 1-2.

182. Ильин И.А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России. Статьи 1948 1954 годов: В двух томах. - М.: Рарог, 1992. - Т. 1-2.

183. Ильин И.А. Одинокий художник. Статьи. Речи. Лекции. М.: Искусство, 1993.

184. Ильин И.А. Собр. соч. в 10-ти томах. М.: Русская книга, 1996. - Т. 6. - Кн. 1 - 2.

185. История новейшей русской литературы. 1848 1892 годов. A.M. Скабичевского. - Третье издание, исправленное и дополненное. - С.Петербург: Издание Ф.Павленкова, 1897.

186. История русской литературы XIX века. 70 90-е годы. - М.: изд-во Московского ун-та, 2001.

187. Ищук Г.Н. Л.Н. Толстой в споре с "чистым искусством" на страницах "Альберта" и "Люцерна" // Филологические науки. 1972. - № 5. - С. 15 — 26.

188. Ищук Г.Н. Социальная природа литературы и искусства в понимании Л.Н. Толстого. — Калинин, 1972.192. "Казаки" // Описание рукописей художественных произведений Л.Н. Толстого. М.: АН СССР, 1955. - С. 68 - 84.

189. Камянов В. Поэтический мир эпоса. О романе Л.Толстого "Война и мир". —М.: Советский писатель, 1978.

190. Карлова Т.С. Вопросы психологического анализа в наследии Л.Н. Толстого. (По материалам статей, писем, дневников). Казань: Изд. Казанского ун-та, 1959.

191. Карлова Т.С. Мастерство психологического анализа в ранних произведениях Л.Н. Толстого. Казань: Изд. Казанского ун-та, 1964.

192. Карсавин Л. Религиозно-философские сочинения. М.: Ренессанс, 1992.-Т. 1.

193. Карсавин Jl.П. Восток, Запад и Русская идея. Петербург, 1922.

194. Карсавин Л.П. Малые сочинения. СПб.: Алетейя, 1994.

195. Карсавин Л.П. Философия истории. СПб.: Комплект, 1993.

196. Карсавин Л.П. Святые отцы и учители церкви (раскрытие православия в их творениях). М.: МГУ, 1994.

197. Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви: В 2-х томах. М.: ТЕРРА, 1992.-Т. 1-2.

198. Киреевский И.В. Избранные статьи. М.: Современник, 1984.

199. Кирпотин В.Я. Достоевский художник. Этюды и исследования. - М.: Советский писатель, 1972.

200. Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах. М.: Мысль, 1993. - Книга первая.

201. Ковалев В.А. Драматургическая форма раскрытия внутреннего мира героев в романе Л.Н. Толстого "Война и мир" // Толстовский сборник. Доклады и сообщения VII и IX Толстовских чтений. Тула, 1970. - С. 35 -50.

202. Ковалев В.А. Лев Толстой и русская журналистика // Вестник МГУ. Серия VII. Филология, журналистика. М., 1960. - № 6. - С. 19 - 29.

203. Ковалев В.А. Своеобразие художественной прозы Л.Н. Толстого. Докторская дисс. М., 1970.

204. Коган П.С. Очерки по новейшей русской литературе. — М. — Л., 1929. — Т. 2.

205. Комментарии // Толстой Л.Н. Поли. собр. соч. в 100 томах. М.: Наука, 2001.-Т. 4. - С. 313 -319.

206. Кожинов В.В. К проблеме литературных родов и жанров // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. М.: Наука, 1964. - С. 39 - 49.

207. Кожинов В.В. О "поэтической эпохе" 1850-х гг. (к методологии истории русской литературы) // Русская литература. 1969. — № 3. — С. 24 — 35.

208. Кожинов В. Происхождение романа. Теоретико-исторический очерк. -М.: Советский писатель, 1963.

209. Кожинов В.В. Роман эпос нового времени // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. - М.: Наука, 1964. - С. 97 - 172.

210. Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения. — М.: Просвещение, 1972.

211. Корман Б.О. Итоги и перспективы изучения проблемы автора // Страницы истории русской литературы. М.: Наука, 1971. - С. 199 — 207.

212. Костелянец Б.О. Русский очерк // Русские очерки. М.: Гослитиздат, 1956.-Т. 1.-С. 5-79.

213. Краснов Г. Герой и народ. О романе Льва Толстого "Война и мир". -М.: Советский писатель, 1964.

214. Краснов Г.В. Л.Н. Толстой и русская литература 50-х — 70-х гг. XIX века. К проблеме народного характера. Автореферат докторской дисс. -Горький, 1966.

215. Краснов Г.В. Севастопольский рассказ на кавказскую тему. Из творческой истории "Рубки леса" // Л.Н. Толстой. Сб. статей, III, к 50-летию со дня смерти. Горький, 1960. - С. 48 - 65.

216. Краснов Г.В. Стиль "Севастопольских рассказов" Л.Н. Толстого // Уч. зап., вып. XXXIX, серия историко-филологическая. Сб. статей о Л.Н. Толстом. Харьков, 1956. - С. 57 - 96.

217. Кузьмичев И.К. Герой и народ. Раздумья о судьбах эпопеи. М.: Современник, 1973.

218. Кулешов В.И. Натуральная школа в русской литературе XIX века. М.: Просвещение, 1965.

219. Куликова Е.И. Проблема слияния с народом в повести Л.Толстого "Казаки" // Толстовский сборник. Тула, 1964. — С. 3 — 12.

220. Кудрявцев Ю.Г. Три круга Достоевского. М.: МГУ, 1979.

221. Кудрявцев Ю.Г. Три круга Достоевского. Событийное, социальное, философское. -М.: МГУ, 1979.

222. Купреянова Е.Н. Молодой Толстой. Тула: Тульск. кн. изд-во, 1956.

223. Купреянова Е.Н. "Война и мир" и "Анна Каренина" Льва Толстого // История русского романа: В 2-х томах. М. - Л.: Наука, 1964. - Т. 2. - С. 270 -349.

224. Купреянова Е.Н. Эстетика Л.Н. Толстого. М. - Л.: Наука, 1966.

225. Купреянова Е.Н., Макагоненко Г.П. Национальное своеобразие русской литературы. Очерки и характеристики. Л.: Наука, 1976.

226. Курляндская Г. Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский (проблема метода и мировоззрения писателей). Тула: Приокское книжное изд-во, 1986.

227. Лакшин В.Я. Примечания // Толстой Л.Н. Собр. соч. в 20.томах. М.: Художественная литература, 1961. - Т. 3. - С. 477 - 508.

228. Лакшин В.Я. Толстой и Чехов. Изд-е 2-е, исправленное. - М.: Советский писатель, 1975.

229. Лебедев Ю.В. Л.Н. Толстой на пути к "Войне и миру" (Севастополь и "Севастопольские рассказы") // Русская литература. — 1976. — № 4. — С. 61 — 82.

230. Лебедева О.Б. История русской литературы XVIII века. М.: Высшая школа, 2000.

231. В.И. Ленин о Л.Н. Толстом. М.: Художественная литература, 1969.

232. Леонов Л.М. Слово о Толстом // Литературное наследство. — М.: АН СССР, 1961.-Т. 69. Кн. 1.-С. 7-22.

233. Леонтьев Константин. Записки отшельника. — М.: Русская книга, 1992.

234. Леонтьев Константин. Избранное. М.: Мое. рабочий, 1993.

235. Леонтьев К.Н. Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой // Леонтьев Константин. Избранное. М.: Рарогъ, 1993. - С. 187 - 199.

236. Леонтьев К.Н. Славянофильство теории и славянофильство жизни // Леонтьев Константин. Избранное. М.: Рарогъ, 1993. - С. 292 - 299.

237. Леонтьев К.Н. Византизм и славянство // Леонтьев Константин. Избранное. М.: Рарогъ, 1993. - С. 19 - 118.

238. Леонтьев К.Н. О всемирной любви // К.Леонтьев, наш современник. -С.-Петербург: Изд-во Чернышева, 1993. С. 169 - 199.

239. Леушева С.И. Особенности реализма молодого Толстого // Лев Николаевич Толстой. Сб. статей и материалов. М.: АН СССР, 1951. - С. 268-320.

240. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. Л.: Наука, 1967.

241. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X XVII веков. Эпохи и стили. - Л.: Наука, 1973.

242. Лихачева В.Д., Лихачев Д.С. Художественное наследие Древней Руси и современность. Л.: Наука, 1971.

243. Л.Н. Толстой. Переписка с русскими писателями. М.: ГИХЛ, 1962.

244. Л.Н. Толстой и И.С. Тургенев. Переписка. М.: изд-е Сабашниковых, 1928.

245. Ломунов К.Н. Драматургия Л.Н. Толстого. М.: Искусство, 1956.

246. Ломунов К.Н. Лев Толстой в современном мире. М.: Современник, 1975.

247. Ломунов К.Н. Лев Толстой как теоретик и критик искусства и литературы. Автореферат докторской дисс. М., 1968.

248. Ломунов К.Н. Лев Толстой критик // История русской критики в 2-х томах. - М. - Л., 1958. - Т. 2. - С. 377 - 401.

249. Ломунов К.Н. Л.Н. Толстой о художественном мастерстве // Искусство кино.- 1950.-№ 6.-С. 13-17.

250. Ломунов К.Н. Новые темы в современном толстоведении // Яснополянский сборник. 1992. Статьи, материалы, публикации. Тула: Посредник, 1992. - С. 8 -15.

251. Ломунов К.Н. Эстетика Льва Толстого. М.: Современник, 1972.

252. Ломунов К.Н. Над страницами "Воскресения". М.: Современник, 1979.

253. Лосев А.Ф. Гомер. М.: Учпедгиз, 1960.

254. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм. М.: Искусство, 1979.

255. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития. М.: Искусство, 1991 - 1994. - Книга 1 - 2.

256. Лосев А.Ф. Эллинистически-римская эстетика 1 — 2 вв. н.э. — М.: МГУ, 1979.

257. Лосев А.Ф. Античная философия истории.»- М.: Наука, 1977. .

258. Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. — М.: Мысль, 1993.

259. Лосев А.Ф. Русская философия // Очерки истории русской философии. Введенский А.И., Лосев А.Ф., Радлов Э.Л., Шпет Г.Г. Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1991. - С. 67 - 95.

260. Лосский Н.О. Бог и мировое зло. Основы теодицеи // Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М.: Республика, 1994. - С. 316 - 389.

261. Лосский Н.О. Достоевский и его христианское миропонимание // Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М.: Республика, 1994. - С. 6 - 248.

262. Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века (истоки и эстетическое своеобразие). М.: Наука, 1974.

263. Маймин Е.А. Лев Толстой. Путь писателя. М.: Наука, 1978.

264. Малинковский В.П. Художественная деталь в кавказских рассказах Л.Н. Толстого // Толстой-художник. Сб. статей. М.: АН СССР, 1961. - С. 45 -60.

265. Малинковский В.П. Эстетический идеал Л.Н. Толстого в "Войне и мире" // Вопросы русской литературы. Вып. 1 (19). - Львов: Изд. Львовского ун-та, 1972. - С. 3 - 8.

266. Мальцева Е.А. Литературно-эстетические взгляды Л.Н. Толстого в период до "Войны и мира". Автореферат кандидатской дисс. Л., 1955.

267. Манн Т. Искусство романа // Манн Томас. Собр. соч. в 10 томах. — М.: ГИХЛ, 1961.-Т. 10.-С. 272-287.

268. Мануйлов В. Кавказские повести Л.Н. Толстого // Толстой Л.Н. Кавказские повести. Воронеж: Центрально-черноземное кн. изд-во, 1973. -С. 3-33.

269. Менделеев Д.И. Границ познанию предвидеть невозможно. М.: Советская Россия, 1991.

270. Мережковский Д. Л.Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.: Республика, 1995.

271. Морозов B.C. Воспоминания о Толстом. М., 1917.

272. Мотылева Т.Л. О мировом значении Л.Н. Толстого. М.: Советский писатель, 1957.

273. Мотылева Т.Л. Принципы изображения человека в творчестве Л.Н. Толстого //Октябрь. 1953.-№9. -С. 158-181.

274. Мухин В.В. "Казаки". Творческий метод // Л.Н. Толстой. Статьи и материалы. VIII. Горький, 1973. - С. 40 - 49.

275. Мухин В.В. Проблематика повести "Казаки" Л. Н. Толстого // Русская и зарубежная литература. Вып. II. - Алма-Ата, 1971. - С. 22 - 27.

276. Мухин В.В. Процесс работы Л.Н. Толстого над повестью "Казаки" // Русская литература. Вып. 5. - Алма-Ата, 1975. - С. 22 - 29.

277. Мухин В.В. Поэтика повести "Казаки" Л.Н. Толстого // Русская литература. Вып. 5. Тематический сборник. - Алма-Ата, 1973. - С. 15 -23.

278. Науменко Т.К. Повести и рассказы Л.Н. Толстого конца 50-х начала 60-х гг. (На пути к постижению "мысли народной"). Автореферат кандидатской дисс. - М., 1966.

279. Неизданный Достоевский. Записные книжки и тетради 1860 — 1881 гг. //Литературное наследство. -М.: Наука, 1971.

280. Некрасов Н.А. Заметки о журналах за июль месяц 1855 года // Некрасов Н.А. Поли. собр. соч. и писем. М.: ГИХЛ, 1950. - Т. IX. - С. 286 -307.

281. Некрасов Н.А. Заметки о журналах за октябрь 1855 года // Некрасов Н.А. Полн. собр. соч. и писем. М.: ГИХЛ, 1950. - Т. IX. - С. 332 - 352.

282. Нестеренко А.А. Авторская позиция в повествовательном произведении. (На материале творчества Л.Н. Толстого 1850 60-х годов). Автореферат кандидатской дисс. - М., 1970. :.

283. Нестеренко А.А. К вопросу о мастерстве Л.Н. Толстого-повествователя // Толстовский сборник. К 150-летию со дня рождения Л.Н. Толстого. Тула, 1978. - С. 3- 16.

284. Нестеренко А.А. Об изучении позиции писателя в художественном произведении (на примере творчества Л.Н. Толстого) // Вестник МГУ. Серия X. Философия. М., 1966. - № 2. - С. 52 - 66.

285. Нестеренко А.А. О некоторых истоках творческого метода Л.Н. Толстого // Филологический сборник. Вып. IV. - Алма-Ата, 1965. - С. 3 -14.

286. Не терпит Бог людской гордыни // Москва. 1991. - № 8. - С. 207.

287. Никифорова О.И. Исследования по психологии художественного творчества. М.: МГУ, 1972.

288. Николаева Е.В. Лев Толстой и древнерусская литература. (Проблема творческого освоения древнерусского литературного наследия). Кандидатская дисс. М., 1980.

289. Николаева Е.В. Мемуары в творчестве Льва Толстого (Роль традиций мемуаристики в произведениях писателя). М.: Прометей, 1993.

290. Николаева Е.В. Художественный мир Льва Толстого. 1880 1900-е годы. - М.: Флинта, 2000.

291. Николаева Н.В. Образ автора в повествовании Л.Н. Толстого (50-е годы) // Вестник МГУ. Серия X. Филология. М., 1960. - № 1. - С. 16 - 27.

292. Николаева Н.В. О стиле повести Л.Н. Толстого "Казаки" // Вестник МГУ. Серия VII. Филология, журналистика. М., 1960. - № 5. - С. 3 - 16.

293. Николаева Н.В. Стиль ранних произведений Л.Н. Толстого. М.: МГУ, 1967.

294. Николюкин А.Н. Завещание мудреца // Николюкин А.Н. О русской литературе: Теория и история. М.: ИНИОН РАН, 2003. - С. 148 - 157.

295. Николюкин А.Н. "Эта радостная работа" (Книга жизни Л.Н. Толстого) // Николюкин А.Н. О русской литературе: Теория и история. М.: ИНИОН РАН, 2003.-С. 132- 147.

296. Николюкин А.Н. Розанов и Лев Толстой // Николюкин А.Н. О русской литературе. Теория и история. М.: ИНИОН РАН, 2003. - С. 373 - 400.

297. Николюкин А.Н. Размышления Льва Толстого о житейской мудрости // Толстой Л.Н. Философский дневник. 1901 1910. - М.: Известия, 2003. - С. 7-18.

298. Ницше Ф. Избранные произведения. М.: Просвещение, 1993.

299. Ницше Фридрих. Так говорил Заратустра. К генеалогии морали. -Минск: Попурри, 1997.

300. Ницше Фридрих. Человеческое, слишком человеческое. Веселая наука. Злая мудрость. Минск: Попурри, 1997.

301. Ницше Фридрих. По ту сторону добра и зла. Казус Вагнер. Антихрист. Ессе Номо. Минск: Попурри, 1997.

302. Ничипоров Б.В. Введение в христианскую психологию. Размышления священника-психолога.-М.: Школа-Пресс, 1994.

303. Новикова A.M., Александрова Е.А. Фольклор и литература. М.: Просвещение, 1978.

304. Одиноков В.Г. Вопросы художественного мастерства Л.Н. Толстого (раннее творчество) // Вопросы творчества и языка русских писателей. — Вып. 3 (XIX век). Новосибирск, 1962. - С. 48 - 61.

305. Одиноков В.Г. Некоторые особенности творческого процесса молодого Л.Н. Толстого // Русская и зарубежная литература. Труды зонального объединения литературоведов Зап. Сибири. Омск, 1965. — С. 5 — 28.

306. Одиноков В.Г. Поэтика романов Л.Н. Толстого. Новосибирск: Наука, 1978.

307. Одиноков В.Г. Художественная системность русского классического романа. Проблемы и суждения. Новосибирск: Наука, 1976.

308. Одинцов В.В. О языке художественной прозы. Повествование и диалог. М.: Наука, 1973.

309. О "новом евангелии" гр. Толстого. Священника Николая Елеонского, профессора Богословия при Петровской Земледельческой и Лесной Академии. Изд-е второе. - М.: Типография М.Г. Волчанинова, 1889.

310. Опульская Л.Д. Позднее творчество Л.Н. Толстого // Л.Н. Толстой. Сборник статей. М.: ГУПИ, 1955. - С. 336 - 367.

311. Опульская Л.Д. Особенности реализма Л.Толстого в поздний период творчества (1880-е 1900-е годы). Кандидатская дисс. - М., 1952.

312. Опульская Л.Д. Кавказская повесть Толстого // Толстой Л.Н. Казаки. — М.: Художественная литература, 1972. С. 3 - 14.

313. Опульская Л.Д. Комментарии // Толстой Л.Н. Собр. соч. в 22 томах. -М.: Художественная литература, 1982. Т. 10. - С. 504 - 536.

314. Опульская Л.Д. Повесть Л.Н. Толстого "Казаки" // Толстой Л.Н. Казаки. Кавказская повесть. М.: АН СССР, 1963. - С. 341 - 351.

315. Опульская Л.Д. Творческая история "Казаков" // Толстой Л.Н. Казаки. Кавказская повесть. М.: АН СССР, 1963. - С. 352 - 386.

316. Опульская Л.Д. Текстологический комментарий // Толстой Л.Н. Казаки. Кавказская повесть. М.: АН СССР, 1963. - С. 387 - 395.

317. Опульская Л.Д. Роман-эпопея Л.Н. Толстого "Война и мир". Книга для учителя. М.: Просвещение, 1987.

318. Основин В.В. Психологический анализ и структура сюжетного времени в романе Л.Н. Толстого "Война и мир" // Толстовский сборник. Доклады и сообщения VII и IX толстовских чтений. Тула, 1970. — С. 20 -34.

319. Отлучение Л.Н. Толстого в свете архивных документов // Тульские епархиальные ведомости. Издание Тульского епархиального управления. — Тула: БеКир, 2001.-№ 1.-С. 35-41.

320. Павлов Т. Избранные философские произведения. — М.: Изд. иностранной литературы, 1961. Т. I.

321. Палиевский П.В. Внутренняя структура образа // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Образ, метод, характер. -М.: АН СССР, 1962.-С. 72-126.

322. Парахин Ю. Лев Толстой: Россия на пути к Книге Бытия // Парахин Ю., Парахина Е. Лев Толстой: Россия на пути к книге Бытия. Лев Толстой и Ясная Поляна. Тула: Тульский полиграфист, 1998. - С. 1 - 306.

323. Парахин Ю.И. Кана Галилейская в "Братьях Карамазовых": проблема плоти (художественно-философский аспект) // Риторика и проблемы культуры речи. Материалы Всероссийской научно-практической конференции 4-6 июня 2001 года. Тула: ТулГУ, 2001. - С. 36 - 44.

324. Поповкин А.И. Повесть JI.H. Толстого "Казаки". Литературно-критический очерк. Тула: Тульское кн. изд-во, 1956.

325. Поспелов Г.Н. Введение в литературоведение. М.: Высшая школа, 1976.

326. Пропп В.Я. Фольклор и действительность. Избранные статьи. М.: Наука, 1976.

327. Прот. Георгий Флоровский. Пути русского богословия. — Третье издание. Париж: YMCA-PRESS, 1983.

328. Протоиерей Александр Мень. "Богословие" Льва Толстого и христианство // Толстой Лев. Четвероевангелие. Соединение и перевод четырех Евангелий. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. - С. 747 - 763.

329. Протоиерей Иоанн Ил. Соловьев. Послание Святейшего Синода о графе Льве Толстом. (Опыт разъяснения его смысла и значения по поводу толков о нем в образованном обществе). Второе дополненное издание. -М.: Типография Г.Лисснера и А.Гешеля, 1901.

330. Радлов Э.Л. Очерки истории русской философии // Очерки истории русской философии. Введенский А.И., Лосев А.Ф., Радлов Э.Л., Шпет Г.Г. -Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1991. С. 96 - 216.

331. Развитие реализма в русской литературе: Расцвет критического реализма. 40 70-е годы. - М.: Наука, 1973. - Т. 2. - Кн. 2-я.

332. Ревякин А.И. Проблема типического в художественной литературе. Пособие для учителя. М.: Учпедгиз, 1959.

333. Ремизов В.Б. Роман Л.Н. Толстого "Воскресение": Концепция жизни и формы ее воплощения. Воронеж, 1986.

334. Ремизов Виталий. Л.Н. Толстой: диалоги во времени. Тула: Изд-во Тульского госпедуниверситета, 1998.

335. Розанов В. О множестве самобытных идей // Новое время. 1902. - № 9315.

336. Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Опыт критического комментария // Розанов В.В. Собрание сочинений. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. — М.: Республика, 1996. -С. 7- 156.

337. Розанов В.В. В мире неясного и нерешенного // Розанов В.В. Собрание сочинений. В мире неясного и нерешенного. М.: Республика, 1995. - С. 7 -81.

338. Розанов В.В. С вершины тысячелетней пирамиды (Размышления о ходе русской литературы) // Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995. - С. 659 - 673.

339. Розанов В.В. Еще о гр. Л.Н. Толстом и его учении о непротивлении злу // Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995. - С. 11 - 19.

340. Розанов В.В. Гр. Л.Н. Толстой // Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995. - С. 27 - 35.

341. Розанов В.В. На закате дней. К 55-летию литературной деятельности Л.Н. Толстого // Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995. - С. 222 - 231.

342. Розанов В.В. На закате дней. Л.Толстой и быт // Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995. - С. 231 -236.

343. Розанов В.В. На закате дней. Л.Толстой и интеллигенция // Розанов

344. B.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995.-С. 236-240.

345. Розанов В.В. 80-летие рождения гр. Л.Н. Толстого // Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995. —1. C. 296-299.

346. Розанов В.В. Л.Н. Толстой // Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995. — С. 299 - 306.

347. Розанов В.В. Толстой между великими мира // Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. — М.: Республика, 1995. — С. 307 — 312.

348. Розанов В.В. Великий мир сердца (Нечто о Л.Н. Толстом) // Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995.-С. 312-318.

349. Розанов В.В. Поездка в Ясную Поляну // Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995. - С. 319 -323.

350. Розанов В.В. Кончина Л.Н. Толстого // Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995. — С. 466 -467.

351. Розанов В.В. Толстой в литературе // Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995. - С. 367 -469.

352. Розанов В.В. Забытое возле Толстого. // Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995. — С. 470 -473.

353. Розанов В.В. Забытые и ныне оправданные (Поминки по славянофилам) // Розанов В.В. Собрание сочинений. Последние листья. М.: Республика, 2000. - С. 269 - 280.

354. Розанов В.В. Последние листья. 1916 год // Розанов В.В. Собрание сочинений. Последние листья. М.: Республика, 2000. - С. 5 - 236.

355. Розанов В.В. О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания. С.-Петербург: Наука, 1994.

356. Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени // Розанов Василий. Сочинения. Д.: Васильевский остров, 1990. - С 465 - 530.

357. Розанов М.Н. Руссо и Толстой. М., 1928.

358. Розанова С.А. Эпистолярное наследие Л.Н. Толстого // Толстой Л.Н. Собр. соч. в 20 томах. М.: Художественная литература, 1965. - Т. 17. - С. 5 -34.

359. Розанова С. Толстой и Герцен. — М.: Художественная литература, 1972.

360. Русанов Г.А. Русанов А.Г. Воспоминания о Льве Николаевиче Толстом. 1883 1901 гг. - Воронеж: Центрально-черноземное кн. изд-во, 1972.

361. Русская критика XVIII XIX веков. Хрестоматия. - М.: Просвещение, 1978.

362. Русская критическая литература о произведениях Л.Н. Толстого. Хронологический сборник критико-библиографических статей / Собрал В.Зелинский. Изд-е 4-е. - М., 1914. - Часть вторая.

363. Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси. М.: Наука, 1987.

364. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М.: Наука, 1994.

365. Сабуров А.А. "Война и мир" Л.Н. Толстого. Проблематика и поэтика. -М.: МГУ, 1959.

366. Саводник В. Очерки по истории русской литературы XIX-го века. -Изд-е 8-е. М.: Т-во "Печатня С.П. Яковлева", 1912. - Часть вторая.

367. Сапов В.В. Философ преображенного эроса // Вышеславцев Б.П. Этика преображенного эроса. М.: Республика, 1994. - С. 5 - 12.

368. Силина М.С. Изображение народного быта в повести JI.H. Толстого "Казаки" // Уч. зап. Куйбышевского гос. пед. ин-та им. В.В. Куйбышева. -Вып. 19. Куйбышев, 1958. - С. 227 - 260.

369. Силина М.С. Композиция повести Л.Н. Толстого "Казаки" // Вопросы русской и зарубежной литературы. — Куйбышев, 1962. С. 151 - 175.

370. Силина М.С. Повесть Л.Н. Толстого "Казаки" // Уч. зап. Куйбышевского гос. пед. ин-та им. В.В. Куйбышева. Вып. 30. - Куйбышев, 1960.-С. 219-250.

371. Силина М.С. Повесть Л.Н. Толстого "Казаки" (опыт монографического изучения в свете проблемы народа). Автореферат кандидатской дисс. — Куйбышев, 1963.

372. Силина М.С. Творческая история повести Л.Н. Толстого "Казаки" в свете проблемы народа // Вопросы русской и зарубежной литературы. -Куйбышев, 1966.-Т. 2.-С. 125-141.

373. Скафтымов А. Идеи и формы в творчестве Л.Толстого // Скафтымов А. Нравственные искания русских писателей. Статьи и исследования о русских классиках. М.: Художественная литература, 1972. - С. 134 - 164.

374. Словарь литературоведческих терминов. М.: Просвещение, 1974.

375. Соловьев Владимир. О христианском единстве. М.: Рудомино, 1994.

376. Соловьев B.C. Три силы // Соловьев Владимир. Смысл любви. Избранные произведения. М.: Современник, 1991. - С. 28 - 40.

377. Соловьев B.C. Русская идея // Соловьев Владимир. Смысл любви. Избранные произведения. М.: Современник, 1991. - С. 41 - 68.

378. Соловьев B.C. Общий смысл искусства // Соловьев Владимир. Смысл любви. Избранные произведения. — М.: Современник, 1991. С. 69 - 84.

379. Соловьев B.C. Русский национальный идеал // Соловьев Владимир. Смысл любви. Избранные произведения.-М.: Современник, 1991.-С. 111 — 120.

380. Соловьев B.C. Византизм и Россия // Соловьев Владимир. Смысл любви. Избранные произведения. М.: Современник, 1991. - С. 192 - 232.

381. Соловьев B.C. Чтения о Богочеловечестве // Соловьев Владимир. Чтения о Богочеловечестве. Статьи. Стихотворения и поэма. Из "Трех разговоров": Краткая повесть об Антихристе. — С.-Петербург: Художественная литература, 1994. С 32 - 202.

382. Сотникова Т.С. Философия природы в творчестве JI.H. Толстого. Автореферат кандидатской дисс. М.: МГУ, 1975.

383. Старина и новизна. -Пгр., 1915. Кн. 19.

384. Страхов Н.Н. Критические статьи. Киев, 1902. - Т. 1.

385. Страхов Н.Н. Воспоминания и отрывки. Спб., 1892.

386. Страхов Н.Н. Воспоминания // Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников: В 2-х томах. М.: ГИХЛ, 1955. - Т. 1. - С. 223 - 224.

387. Струве П.Б. Лев Толстой // PATRIOTICA. Политика, культура, религия, социализм. М.: Руспублика, 1997. - С. 291 - 304.

388. Тарасов А.Б. Что есть истина? Праведники Льва Толстого. М.: Языки славянской культуры, 2001.

389. Тарасов Борис. Куда движется история? (Метаморфозы людей и идей в свете христианской традиции). Спб.: Алетейя, 2001.

390. Творения св. Афанасия Великого, ч. 1. Слово о воплощении Бога-Слова.

391. Тихомиров JI.A. Монархическая государственность. — М.: ГУП "Облиздат", 1998.

392. Тихомиров JI.A. Религиозно-философские основы истории. — М.: Москва, 1997.

393. Тихомиров JI.A. Критика демократии // Тихомиров Лев. Критика демократии. Статьи из журнала "Русское обозрение". 1892 — 1897 гг. — М.: Москва, 1997. С. 23 - 348.

394. Тихомиров Л.А. Духовенство и общество в современном религиозном движении // Тихомиров Лев. Критика демократии. Статьи из журнала "Русское обозрение". 1892 1897 гг. - М.: Москва, 1997. - С. 359 - 372.

395. Тихомиров Л.А. Славянофилы и западники в современных отголосках // Тихомиров Лев. Критика демократии. Статьи из журнала "Русское обозрение". 1892 1897 гг. - М.: Москва, 1997. - С. 372 - 391.

396. Тихомиров Л.А. Упадок творчества // Тихомиров Лев. Критика демократии. Статьи из журнала "Русское обозрение". 1892 1897 гг. - М.: Москва, 1997.-С. 419-428.

397. Тихомиров Л.А. К вопросу об упадке творчества // Тихомиров Лев. Критика демократии. Статьи из журнала "Русское обозрение". 1892 1897 гг.- М.: Москва, 1997. С. 428 - 437.

398. Тихомиров Л.А. Русские идеалы и К.Н. Леонтьев // Тихомиров Лев. Критика демократии. Статьи из журнала "Русское обозрение". 1892 1897 гг.- М.: Москва, 1997. С. 5 05 - 517.

399. Тихомиров Л.А. Носитель идеала // Тихомиров Лев. Критика демократии. Статьи из журнала "Русское обозрение". 1892 1897 гг. - М.: Москва, 1997. - С. 526 - 533.

400. Тихомиров Л.А. Что такое Россия? // Тихомиров Лев. Критика демократии. Статьи из журнала "Русское обозрение". 1892 1897 гг. - М.: Москва, 1997. - С. 638 - 647.

401. Толстая С.А. Дневники: В двух томах. М.: Художественная литература, 1978.-Т. 1.

402. Толстой И.Л. Мои воспоминания. М.: Художественная литература, 1969.

403. Тронский И.М. История античной литературы. Изд-е 3-е. - Л.: Учпедгиз, 1957.

404. Трубецкой Е.Н. Избранное. М.: Канон, 1995.

405. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. М.: Республика, 1994.

406. Тургенев И.С. Письма (1851 1856 гг.) // Тургенев И.С. Поли. собр. соч. и писем в 28 томах. - М. - Л.: АН СССР, 1961. - Т. 2: Письма.

407. Тургенев И.С. Письма (1856 1859 гг.) // Тургенев И.С. Поли. собр. соч. и писем в 28 томах. - М. - Л.: АН СССР, 1961. - Т. 3: Письма.

408. У Толстого. 1904 1910. "Яснополянские записки" Д.П. Маковицкого // Литературное наследство. - М.: Наука, 1979. - Т. 90. - Книга третья.

409. Федотов Г.П. Лицо России // Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры: В двух томах.- С.-Петербург: София, 1991. Т. 1. - С. 42 - 46.

410. Федотов Г.П. На поле Куликовом // Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры: В двух томах. С.-Петербург: София, 1991.-Т. 1.-С. 102- 122.

411. Федотов Г.П. Изучение России // Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры: В двух томах.- С.-Петербург: София, 1991. Т. 1. - С. 123 - 126.

412. Федотов Г.П. Трагедия древнерусской святости // Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры: В двух томах. С.-Петербург: София, 1991. - Т. 1. - С. 302 - 319.

413. Федотов Г.П. Россия Ключевского // Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры: В двух томах. С.-Петербург: София, 1991. - Т. 1. - С. 329 - 348.

414. Федотов Г.П. Россия, Европа и мы // Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры: В двух томах. С.-Петербург: София, 1992. - Т. 2. - С. 3 - 14.

415. Федотов Г.П. Мать-земля (К религиозной космологии русского народа) // Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры: В двух томах. С.-Петербург: София, 1992. -Т. 2. - С. 66 - 82.

416. Фет А.А. Мои воспоминания. М., 1890. - Часть 2.

417. Флоренский Павел. Оправдание космоса. СПб.: РХГИ, 1994.

418. Фридлендер Г.М. Поэтика русского реализма. Очерки о русской литературе XIX века. JL: Наука, 1971.

419. Хомяков А.С. Сочинения: В 2-х томах. М.: Медиум, 1994. - Т. 1-2.

420. Храпченко М.Б. Искусство эпических обобщений // Вопросы литературы. М., 1960. - № 10. - С. 66 - 86.

421. Храпченко М.Б. Лев Толстой как художник. Изд-е 3-е. - М.: Художественная литература, 1971.

422. Храпченко М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы. Изд-е 3-е. - М.: Советский писатель, 1975.

423. Христианская этика. Систематические очерки мировоззрения Л.Н. Толстого / Составление и вступительная статья В.Ф. Булгакова. -Екатеринбург: ТОО "Альфа", 1994.

424. Чернышевский Н.Г. Детство и отрочество. Сочинение графа Л.Н. Толстого. Военные рассказы графа Л.Н. Толстого // Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. в 15 томах. М.: ГИХЛ, 1948. - Т. III. - С. 421 - 431.

425. Чернышевский Н.Г. Заметки о журналах. Февраль 1856 года // Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. в 15 томах. М.: ГИХЛ, 1948. - Т. III. -С. 634-642.

426. Чернышевский Н.Г. Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя, составленные из воспоминаний его друзей и знакомых и из его собственныхписем // Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. в 15 томах. М.: ГИХЛ, 1948. -Т. III.-С. 524-536.

427. Чернышевский Н.Г. Очерки гоголевского периода русской литературы // Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. в 15 томах. М.: ГИХЛ, 1948. - Т. III. -С. 5-309.

428. Чернышевский Н.Г. Эстетические отношения искусства к действительности // Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. в 15 томах. — М.: ГИХЛ, 1949. Т. II. - С. 5 - 92.

429. Чичерин А.В. Возникновение романа-эпопеи. М.: Советский писатель, 1958.

430. Чичерин А.В. Идеи и стиль. О природе поэтического слова. — Изд-е 2-е. -М.: Советский писатель, 1965.

431. Чичерин А.В. Очерки по истории русского литературного стиля. Повествовательная проза и лирика. М.: Художественная литература, 1977.

432. Чуприна И.В. Нравственно-философские искания Л.Толстого в 60-е и 70-е годы. Саратов: Изд. Саратовского ун-та, 1974.

433. Шаталов С.Е. Время метод - характер. Образ человека в художественном мире русских классиков. - М.: Просвещение, 1976.

434. Шестов Л. Добро в учении гр. Толстого и Ф.Ницше (Философия и проповедь) // Шестов Л. Избранные сочинения. М.: Ренессанс, 1993. — С. 39 - 157.

435. Шестов Лев. Апофеоз беспочвенности. Опыт адогматического мышления. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1991.

436. Шестов Лев. На Страшном Суде. (Последние произведения Л.Н. Толстого) // Шестов Лев. Сочинения: В 2-х томах. М.: Наука, 1993. - Т. 2. -С. 98- 148.

437. Шестов Лев. Преодоление самоочевидностей. (К столетию рождения Ф.М. Достоевского) // Шестов Лев. Сочинения: В 2-х томах. М.: Наука, 1993.-Т. 2.-С. 25-97.

438. Шифман А.И. Лев Толстой публицист // Толстой Л.Н. Собр. соч. в 20 томах. - М.: Художественная литература, 1964. - Т. 16. - С. 5 - 47.

439. Шифман А.И. Дневники Льва Толстого // Толстой Л.Н. Собр. соч. в 20 томах. М.: Художественная литература, 1965. - Т. 19. - С. 5 - 28.

440. Шпет Г.Г. Очерк развития русской философии // Очерки истории русской философии. Введенский А.И., Лосев А.Ф., Радлов Э.Л., Шпет Г.Г. — Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1991. С. 217 - 578.

441. Эйхенбаум Б. Лев Толстой. 50-е годы. Л.: Прибой, 1928. - Кн. первая.

442. Эйхенбаум Б. Лев Толстой. 60-е годы. М - Л.: ГИХЛ, 1931. - Кн. вторая.

443. Эйхенбаум Борис. Молодой Толстой. — П. — Берлин: Изд. Гржебина, 1922.

444. Эйхенбаум Б.М. Творческие стимулы Л.Толстого // Эйхенбаум Б.М. О прозе. Сб. статей. Л.: Художественная литература, 1969.

445. Les Lettres Francaises. 1960. - 22 - 28. IX. - № 842.

446. Steiner George. Tolstoy or Dostoevsky. An Essay in the Old Criticism. -New York, 1959.

447. Vogue E.-M. Journal "Paris St. Petersbourg". 1877 - 1883. - Paris, 1932.

448. Vogue E.-M. Le roman russe. 4 ed. - Paris, 1897.

449. Weisbein N. Evolution Religieuse de Tolstoi. Paris, 1960.