автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Творчество А.Я. Панаевой в литературном контексте эпохи: гендерный аспект

Полный текст автореферата диссертации по теме "Творчество А.Я. Панаевой в литературном контексте эпохи: гендерный аспект"

На правах рукописи

Тагаркина Светлана Владимировна

Творчество А.Я. Панаевой в литературном контексте XIX века: тендерный аспект

Специальность 10,01.01 - русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Томск - 2006

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Томский государственный педагогический университет».

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Ольга Бодовна Кафанова

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Ирина Александровна Айзикова

кандидат филологических наук, доцент Владимир Владимирович Максимов

'У ■

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Кемеровский государственный университет»

Защита состоится «22» декабря 2006 года в_ч._мин. на заседании

диссертационного совета Д. 212.267.05 при Томском государственном университете по адресу: 634050 г. Томск, пр. Ленина, 36.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Томского государственного университета.

Автореферат разослан « // » ноября 2006 года.

Ученый секретарь диссертационного совета л

кандидат филологических наук, профессор * V1* — Л. А. Захарова

Актуальность настоящего диссертационного сочинения, посвященного изучению творчества А.Я. Панаевой (1821-1893), определяется интересом современного литературоведения к исследованию художественного произведения и воплощенного в нем авторского сознания в тендерном аспекте. Использование категории тендера — объективной составляющей социокультурного бытия человека - позволяет по-новому осмыслить логику развития литературного процесса, механизмы создания и восприятия текста. Обращение в начале 1990-х гг. отечественного литературоведения к тендерной методологии обусловило научный интерес к творчеству почти неизвестных на сегодняшний день беллетристок XIX в, (Е.А. Ган, М.С. Жуковой, А.Я. Панаевой и др.), стоящих у истоков русской женской прозы. Вместе с тем именно писатели «второго ряда» (к которому, как правило, причисляют женщин-писательниц) оказывают значительное влияние на формирование литературного процесса, так как, с одной стороны, в их творчестве наиболее рельефно отражаются основные тенденции развития главенствующей эстетической парадигмы, а с другой - вырабатываются новые художественные принципы, которые в произведениях «больших» художников достигают уже совершенного уровня. Изучение творчества писателей «второго ряда» позволяет рассматривать литературный процесс в его единстве, непрерывности.

Произведения А. Панаевой (более 20 повестей и романов, а также созданные ею в конце жизни «Воспоминания») публиковались в крупнейших периодических изданиях Петербурга («Современник», «Нива», «Живописное обозрение», «Исторический вестник») и пользовались большой популярностью у читателей. Оценка творчества А. Панаевой в критике XIX в. характеризуется неоднозначностью: от признания его отдельных художественных достоинств (Б. Белинский, Ал, Григорьев отмечали в ее произведениях «новизну содержания» и женских образов) до полного неприятия (Д. Писарев, К. Чуковский). Исследовательские работы о Панаевой, написанные во второй трети XX в., отличаются повышенной идеологической насыщенностью, обусловившей некоторые искажения в интерпретации личной и творческой судьбы писательницы. Изучение проз« А. Панаевой в тендерном аспекте, неразрывно связанного с историко-литературным и культурологическим подходом, дает возможность, с одной стороны, выявить репрезентированные в ней общелитературные традиции, а с другой - определить специфику художественного женского сознания, становление которого осуществлялось в диалоге с идейно-философским и литературным дискурсом XIX в.

Таким образом, актуальность темы исследования объясняется, в о-первых, обращением современного литературоведения к тендерному аспекту

в литературе и рассмотрением в этом аспекте творчества А, Я. Панаевой. Во-вторых, необходимостью проанализировать механизмы функционирования тендерных технологий в текстах авторов-женщин, и в целом - прояснить теоретическую сторону вопроса о женской литературе и ее генезисе.

Объектом исследования в диссертации являются наиболее значительные повести и романы А. Панаевой 1840-1860-х гг. («Безобразный муж», «Пасека», «Мелочи жизни», «Степная барышня», «Женская. доля», «Воздушные замки», «Фантазерка» и др.), а также написанные ею в конце 1880-х гг. «Воспоминания», воссоздающие литературно-театральный быт 1820-1860-х гг. Б выбранных для анализа прозаических текстах представлена характерная для ее творчества в целом концептуальная парадигма: проблемы этики любви и брака, проблема существования человека в сфере семейного, социального, природного бытия и т.д. В работе рассматривается современный А. Панаевой литературный контекст: сочинения Е. Ган, А. Герцена, Ал. Григорьева, И. Гончарова, Ф. Достоевского, А. Дружинина, Жорж Санд, М. Жуковой, П. Ефебовского, П. Кудрявцева, В. Одоевского, А. Островского, И. Панаева, А. Плещеева, С. Победоносцева, И. Тургенева, Н. Чернышевского, а также произведения писательниц XX в.: М. Голованивской, М. Плехановой, О. Тата-риновой, Л. Фоменко.

Предметом исследования является поэтика произведений Панаевой как система способов моделирования женской субъективности.

Цель работы - на основе комплексного анализа осмыслить мировидение А. Панаевой в его художественной воплощенности, а также определить топологию ее творчества в литературном процессе XIX в. Эта цель конкретизируется в следующих задачах;

- систематизировать базисные для гендерноориентированного литературоведения методики исследований;

- проанализировать идеологические, эстетические, биографические факторы, которые оказали влияние на формирование картины мира Панаевой, эти ко-эстетической парадигмы ее творчества;

- выявить особенности сюжетостроения, устойчивые сюжетные ситуации и мотивы панаевской прозы;

- выяснить систему пространственных доминант, организующих семейный, социальный, природный мир; .

- определить специфику женского мемуарного текста (на материале «Воспоминаний» Панаевой),

Методология исследования основана на комплексном подходе, включающем сравнительно-исторический, структурно-тшютогический, культурологический,

рецептивный и тендерный методы. В формировании методологии диссертации важную роль сыграли работы в области семиотики (Ю. Лотман, Б. Успенский), структурно-типологического анализа (М. Бахтин, В. Топоров), тендерных исследований (Э. Шоуолтер, К. Келли> Л. Иригарэ, Н. Миллер, Д. Стантон, И. Савкиной). Труды П. Флоренского, Ю. Лотмана, В. Топорова, Б. Раушенбаха являются основными источниками представлений о поэтике пространства.

Научная новизна работы состоит в использовании нового методологического подхода к изучению художественного и мемуарного творчества А. Панаевой через категорию тендера. Кроме того, впервые художественная система и воплощенная в ней картина мира А. Панаевой рассматривается на фоне идейно-философского контекста эпохи, а также в диалоге с другими эстетическими и мировоззренческими тенденциями, функционирующими в произведениях женских и мужских авторов XIX в. и современной женской прозе.

Практическая значимость работы заключается в возможности применять ее результаты при чтении лекционных курсов по истории русской литературы XIX века. Материалы диссертации могут использоваться также при подготовке спецкурсов по русской женской литературе, русско-европейским литературным связям, тендерным исследованиям.

Апробация работы. Основные положения исследования были изложены в виде докладов на международных, всероссийских и региональных конференциях: «Проблемы литературных жанров» (Томск, ТТУ, 2001), «Наука и образование» (Томск, ТГПУ 2001, 2002, 2004, 2006), «От текста к контексту» (Ишим, ИГПИ, 2002), «Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения и журналистики» (Томск, ТТХ 2004, 2005), «Русская литература в современном культурном пространстве» (Томск, 2002, 2003, 2004, 2006), «Православие и развитие российской духовной культуры в Сибири» (Томск, ТГУ, 2004), Отдельные разделы диссертации обсуждены на аспирантском семинаре кафедры роман о-германской филологии ТГУ По теме диссертации опубликовано 13 статей.

На защиту выносятся следующие положения:

1, Семантика сюжета, выражающая особенности женского мировидения, обозначает стратегии существования женщины (подчинение, протест, созидание) в патриархатном мире, осмысляющим женское Я как проекцию мужского видения, как вторичное, пассивное, несамостоятельное начало. Принцип двухчастного структурирования сюжета, обусловленный в прозе А, Панаевой логикой нравственного закона выбора и воздаяния, логикой причинно-

следственных связей, направлен на деконструкцию патриархатного мифа о создании женщины мужчиной, функционирующего в произведениях 18401850-х гг. и определяющего их сюжетную организацию.

2. Моделирование художественного пространства в прозе А.Я. Панаевой обнаруживает тернарную логику (природный мир - тезис, мир городской цивилизации - антитезис, усадебный мир - синтез), воплощающую идею гармоничности, толерантности и направленную на преодоление биполярности, в рамках которой женское и мужское начала находятся в отношениях противопоставленности.

3, «Воспоминания» А. Панаевой рассматриваются как модель самоописания, для которой характерна диалогическая интенция: мемуаристка интерпретирует других через себя, но и собственное Я создается не только на материале своего, но и из фрагментов чужого; в образе автогероини совмещаются как как типично женские роли (дочь, жена), так и мужские (профессиональный литератор). В автодокументальном тексте А. Панаева осуществляет акт саморепрезентации, реализует диалогические отношения с мужским миром, преодолевая стереотипное представление о монологичности женского бытия (мотив преодоления «немоты»).

Структура диссертации состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, включающего 253 наименования.

Основное содержание работы

Во введении дается история вопроса, систематизируются методики ген-дерноориентированного литературоведения, обосновывается актуальность и научная новизна исследования, формулируются цели и задачи, указываются предмет и объект, определяется методология и практическая значимость.

В первой главе «Поэтика любовного и семейно-бытового сюжета» обозначается философский и литературный контекст, в котором развивалось творчество А. Панаевой, исследуются принципы сюжетостроения ее прозы, выделяются доминантные сюжетные ситуации и коллизии. Глава представлена тремя разделами.

В первом разделе «Философско-идеологический дискурс 1840-1860-х годов» рассматриваются основные концепции отношений полов и организации семьи - традиционные (христианская, патриархатная) и инновационные, -обсуждавшиеся в российском обществе второй трети XIX в. и, так или иначе, оказавшие влияние на представления А. Панаевой о природе любви и нравственной стороне супружеского союза. Формирование новых теорий любви и брака осуществлялось под воздействием философии французского

утопического и христианского социализма (А. Сен-Симон, П. Леру, Ш. Фурье, В. Консидеран, Э. Кабе) и было направлено на разрушение патриархат-ной концепции, утверждающей доминанту не нравственного, а прагматического начала в супружестве, а также идею абсолютного подчинения женщины власти отца (вообще мужчины). В содержание новых теорий вошли также отдельные элементы христианского учения о браке (например, представление о супружестве, основанном на взаимной любви, как духовно-телесном единении, в котором преодолевается ограниченность, предельность человека и др.). Мощный импульс к переосмыслению традиционных ролей мужчины и женщины в любви и браке дала Жорж Сакд, которая не только явилась провозвестницей идей эмансипации, ко и «способствовала формированию "женской" прозы, в которой наиболее самосознающая себя часть русских женщин получила возможность самовыразиться, заявить о наболевших проблемах»1. Жоржсаидовские основы мировосприятия, представления об интимной сфере человеческого бытия были органичны картине мира А, Панаевой. Несомненно, и гражданский союз ее с Н. Некрасовым возник под влиянием этики любви и брака, сформулированной французской романисткой. Вместе с тем А. Панаева не принимала провозглашенный Жорж Санд апофеоз свободы в любви, доведенный до крайности шестидесятниками, которые призывали отринуть долг и следовать потребностям своей натуры. Идею эмансипации А. Панаева рассматривала прежде всего в аспекте нравственной ответственности и подготовленности человека к воплощению новой любовно-семейной этики.

Во втором разделе «Осмысление любовно-семейной проблематики в произведениях русской литературы (В. Одоевский, И. Панаев, П. Кудрявцев, А. Дружинин, А. Герцен, Ап. Григорьев, И. Тургенев, Н. Чернышевский)» представлен отечественный литературный контекст, на фоне которого выявляются традиции и инновации прозы А. Панаевой. Анализируются произведения И. Панаева «Спальня светской женщины» (1834), В, Одоевского «Княжна Мими» (1834), П. Кудрявцева «Катенька Пылаева, моя будущая жена» (1836), «Антонина» (1836) и др., в которых, несмотря на схематичность сюжетов, обусловленную стереотипными представлениями о ролях мужчины (главенствующая, публичная) и женщины (подчиненная, приватная) в семье и обществе, развивается мысль о поверхностности, пустоте и бесполезности существующей системы женского воспитания и образования, а также идея о том, что в светской среде невозможна искренняя, верная любовь.

1 Кафаное! О,Б. Жорж Сайд и русская литератур» XIX. века (мифы и реальность), 1830-1860-е тт. -Томск, 1998.-С 9.

Во многих произведениях 1840-х гг. обнаруживаются новые коллизии и ситуации в построении любовных сюжетов. В «Актеоне» (1842) И. Панаева, «Последнем визите» (1844) П. Кудрявцева представлена история любви замужней женщины к человеку, близкому ей по духовным интересам. В повести А. Дружинина «Полинька Сакс» (1847) нашел отражение мотив самоустранения мужа, впервые введенный Жорж Санд в романе «Жак». В романе «Кто виноват?» А. Герцен разрабатывает новую для русской литературы тему дружбы между мужчиной и женщиной. Вместе с тем в мужской прозе 1840-х гг. сохраняются традиционные (патриарх атные) репрезентации женственности как начала пассивного, несамостоятельного, требующего активного воздействия мужского начала. Перманентная для андроцентричиого мироустройства идея «создания женщины» мужчиной воплощается в историях женской судьбы Полиньки Сакс, Любоньки Круциферской, героини третьето «эпизода» повести Ап. Григорьева «Один из многих», имеющего название «Создание женщины», а также псевдоэмансипированных героинь А. Плещеева, И. Тургенева.

Третий раздел «Принципы сюжетостроения в прозе А.Я. Панаевой» сосредоточен на исследовании сюжетной и мотивной организации. Концептуальный уровень творчества А. Панаевой выражает особенности женского мировидения, структурно воплощенного прежде всего в поэтике сюжета. А. Панаева использует распространенный в русской литературе 1840-1850-х гг. принцип двухчастного структурирования сюжета. Но если в текстах авторов-мужчин (И. Панаева, А. Дружинина, А. Писемского, И. Тургенева) двухчастная сюжетная модель связана с мотивом Пигмалиона и Галатеи (в первой части обычно изображается безрадостное существование девушки в чуждой ей по духу среде; во второй - повествуется о встрече героини с «деятельным человеком», под влиянием которого она, как «спящая красавица», пробуждается от ска), то у А. Панаевой она обусловлена мотивом свободы выбора и воздаяния, являющегося доминантным в сюжетной организации ее прозы. Такая логика сюжетообразования предполагает интегральное восприятие действительности. В поступках персонажей, их судьбах прослеживаются причинно-следственные связи. Поэтому особую значимость приобретают не только действия, но даже мысли и вербальное поведение персонажей. Героини А. Панаевой, через выпавшие на их долю испытания, выходят к обретению смысла собственного существования, открывают взаимообусловленность обстоятельств собственной жизни своим личным выбором, Мотив встречи, выступающий в качестве центральной ситуации первой части сюжетов произведений И. Тургенева, Ап. Григорьева, М. Салтыкова-Щедрина и подчиненный идее создания женщины (встреча героини с человеком

«высокого интеллекта» стимулировала девушку к внутреннему изменению), в прозе А, Панаевой также получает иную интерпретацию. Ситуация встречи героя с героиней дает импульс к духовному пробуждению именно ему, а не девушке, как это обычно репрезентировалось в мужских текстах. Раздел представлен тремя параграфами.

В первом параграфе «Проблемы семейного бытия (отношения между детьми и родителями)» рассматривается сфера взаимоотношений персонажей в семейно-бытовых ситуациях. Уже в дебютном сочинении А. Панаевой, повести «Семейство Тальниковых» (1847), заявила о себе характерная для поэтики женской литературы тенденция - обращение к проблемам внутрисемейных связей, отношений между детьми и родителями. В женской прозе, сосредоточенной на «малом», интимном мире, семья рассматривается как микрокосм, где формируются модели межличностных отношений, которые получают реализацию в макрокосме (социуме). В отличие от мужской литературы первой половины XIX в., изображающей взаимоотношения родителей и детей преимущественно с эксплицитной позиции (что с одной стороны, объясняется стремлением указать на разобщенность в семье, отстраненность родителей от детей, отношения между которыми организованы по принципу авторитарности/подчиненности, а с другой - отношением авторов к понятию «семья» как узкой сфере человеческого бытия, не заслуживающей глубокого изучения), женщины-писательницы показывают семейный мир изнутри, выявляя процессы, которые скрыты течением повседневных событий. Для того чтобы подчеркнуть значимость, непреходящую ценность мира семьи, А. Панаева, например, иногда ограничивает пространство происходящих событий пределами одного дома. В произведениях А. Панаевой представлен преимущественно недолжный вариант родственных отношений, деструктурирутощих целостность семейного мира. Родители часто изображаются как беспомощные, неспособные защитить своих детей, благополучно устроить их судьбы. Образ матери в прозе А. Панаевой, М. Жуковой (заметим, у обеих писательниц существовали сложности в отношениях с матерью) не соответствует функционирующим в культуре и мужской литературе (А. Пушкин, Н. Некрасов, Л. Толстой) представлениям о материнском начале. Матери семейств изображаются А. Панаевой нравственно неподготовленными к материнству, т.к. воспринимают детей как неприятное последствие супружеских отношений. У «светской матери» из повести «Фантазерка» (1864) вовсе атрофирована любовь к детям. Отрицательную семантику имеет также образ «благодетельницы», посвятившей свою жизнь воспитанию сирот. Основная функция подобных «суррогатных матерей» состоит в том, чтобы

накормить и одеть обездоленных детей, напоминая им при каждом удобном случае, что они «едят чужой хлеб, носят чужое платье»2. Чрезмерная сосредоточенность матери на ребенке также имеет у Л. Панаевой негативную коннотацию, т.к. подобные отношения ограничивают, дезориентируют как детей, так и родителей. В произведениях А. Панаевой роль доброй и мудрой матери может замещать природа («Пасека»).

Второй параграф «Модели любовной этики в отношениях мужчины и женщины» раскрывает концепцию любви Л. Панаевой, которая включает элементы как реалистической, так и идеалистической парадигмы, что выражается в репрезентации амбивалентного характера любви, сочетающего духовное и телесное начало и наиболее соответствующего духовно-физической природе человеческой личности. Кризис института семьи и брака в современной А. Панаевой действительности обусловил сосредоточенность ее прозы на описании недолжных ситуаций в сфере любовного и семейного быта. Коллизии в отношениях мужчины и женщины, согласно А. Панаевой, возникают тогда, когда в любви начинает доминировать одно из двух ее начал, духовное или чувственное. Лишаясь духовной основы, любовь «обытовляется», низводится до уровня игры, кокетства, чувственной похоти. Ситуация брака по расчету, который создается не только по инициативе родителей, но с согласия самих детей, мечтающих любыми способами освободиться от родительского деспотизма, также рассматривается А. Панаевой как вариант материализации любви. В любовных отношениях, основанных на материальной выгоде, в ущербном положении оказывается прежде всего женщина, которая начинает осознавать себя «вещной принадлежностью», «рабой» мужчины («Безобразный муж», «Жена часового мастера»). Трансформация в плане обытовления, материализации этики любовных и внутрисемейных отношений, по мысли писательницы, оказывает негативное влияние на духовное, культурное состояние Tie только отдельной человеческой личности, но и общества в целом.

В таких произведениях, как «Степная барышня», «Мертвое озеро», «Женская доля», репрезентированы варианты моделирования культуры гармоничных взаимоотношений мужчины и женщины в любви и браке, восходящие к этической концепции Жорж Санд. Симптоматично, что идеальные любов-ко-семейные отношения персонажей А. Панаевой реализуются только в пространстве природного бытия, который балансирует духовную и психо-эмоциональную энергию человека, обеспечивая гармонию в его отношениях с людьми и миром. Тема гармоничной любви переплетается у А. Панаевой

1 Панаева АЛ., Некрасов FLA. Мертвое озеро // Некрасов H.A. Пот«, собр. соч. и писем: В 15 т. -Я., 1985. Т. 10. Кн. I.- С. 8.

с семейно-родовой темой. В финале романа «Мертвое озеро» изображается воссоздание целостности семьи, дома (молодые герои вместе с родителями основывают родовое гнездо).

В третьем параграфе «Типология женских характеров» выявляются и анализируются инновации А. Панаевой в изображении женской личности. Писательница исследует существование женщины в мире, ориентированном на патриархатные установки, утверждающие мужчину в качестве нормы, а женщину - как отклонение от нее. В патрирхатном мироустройстве тендерная система асимметрична таким образом, что мужчина и «мужское» определяются как общечеловеческое, а женщина и «женское» - как несамостоятельное, второстепенное, приватное. А. Панаева описывает три варианта жизненного сценария женщины. Первый связан с подчинением, мимикрированием под маскулинные требования, второй - с протестом против них, третий -с созиданием гармоничного пространства бытия. Писательница наиболее полно представила первые два сценария как наиболее распространенные в реальной действительности, третий - только намечен в ее произведениях. Героини, избравшие путь приспособления к легитимным в патриархатном социуме нормам женского бытия, имеют возможность существовать только в ролях хорошей хозяйки, любящей и преданной жены, доброй матери. Автор обнаруживает «трагедию невоплощенности» женской личности, которая не способна обрести гармонию в окружающем мире. Самоопределение женского персонажа может осуществляться в ситуации конфликта, когда героиня стремится не просто противостоять предписаниям патриархатной культуры, но намерена разрушить их, и даже причинить ущерб людям, которые ориентируются на эти стереотипы. Однако эта модель противоборства приводит к разрушению внутреннего мира женской личности и соответственно ее жизни. А, Панаева воспроизводит также ситуацию молчаливого протеста женщины, неявного конфликта с патриархатом: героиня может осознавать несоответствие собственных представлений о мире и своем месте в нем, но открыто это не выражать.

Позицию, внеположную патриархату, согласно А, Панаевой, можно достичь только на основе принципа созидания. Идеальная героиня несет в себе активное начало, способное гармонизировать мир и человеческие отношения. Писательница значительно расширила традиционную типологию женских характеров3, представив на страницах своих произведений образы содержанок,

1В русской романтическая литературе первой трети XIX века в основном функционировали три типа женских персонажей, которые условно можно обозначить как героический, ангельский и демонический, Более подробно см, об этом: Логман Ю.М. Женский мир // Беседы о русской культуре, - СПб., 1994. - С 65-73.

приживалок, эмансипированных и псевдоэмансипированных женщин, а также женских персонажей, существующих в синерлш с природно-космическими ритмами бытия и в гармонии с окружающими людьми.

Вторая глава «Художественное пространство и предметный мир» направлена на исследование спациальной поэтики прозы А.Я. Панаевой. Глава включает два раздела.

Первый раздел «Структура художественного пространства» выявляет специфику концепции бытия и этико-эстетической позиции автора, выражающуюся в пространственной организации художественного мира. Исследование интенций нространственности в русской литературе XIX в. выявляет как логику бинарных противоположностей, так и тенденции к синтезу. Патриархаггная культура в качестве структурообразующего начала бытия утверждает принцип бинарности, сущность которого заключается в том, что человек, различные явления и процессы содержат в себе два начала, находящиеся между собой в отношениях жесткой противопоставленности, иерархичности. В результате бинарного видения формируется двуполярная асимметричная модель мира, в которой элементы одного полюса изначально наделяются позитивными характеристиками, а элементы второго - негативными. Если перевести семантику функционирующих в патриархате концептов фемин-ности и маскулинности на язык пространства, то окажется, что женщина и «женское» ассоциируется с такими пространственными единицами, как земля, низ, луна, водная стихия..., а мужчина и «мужское» связано с образами неба, верха, солнца, горы, камня и т.д. Заметим, что пространственные образы, соотносящиеся с феминным началом, имеют в культуре отрицательную коннотацию, в отличие от образов маскулинного ряда, с которыми они связаны по принципу контраста. В произведениях В. Одоевского, В. Даля, Ап. Григорьева, И. Тургенева, Ф. Достоевского и других авторов-мужчин структурирование художественного пространства осуществляется на основе таких дуальных моделей, как центр/периферия, столица/провинция, цивилизованное/естественное, верх/низ, покой/движение; в женских текстах (М, Жукова, А. Панаева) преобладают тернарные топологические модели, выражающие идею толерантности, гармоничности. Тернарная модель пространства у А. Панаевой включает локусы природного бытия (тезис), урбанистического (антитезис) и усадебного, провинциального мира (синтез). Доминантными единицами пространственного языка прозы А. Панаевой выступают соответственно образы природного бытия (лес, дерево, река), городской цивилизации (каменные дома, урбанистический пейзаж), усадебной культуры (дом, сад, овраги). Раздел содержит три параграфа.

В первом параграфе «Природный мир (тезис) в триадологической концепции пространства А.Я. Панаевой» анализируются ее принципы изображения природы, основанные на аксиологическом подходе. В традиции романтической натурфилософии писательница рассматривает природный мир как «целостный организм» (Шеллинг), высший уровень в иерархии которого занимает человек. Вместе с тем она опровергает получивший развитие в русской литературе (И. Тургенев) постулат шопенгауэровской натурфилософии о безразличии природы к человеку. А. Панаева выстраивает отношения своих «любимых» героинь с природным миром по принципу взаимодополнительности. Именно человек, согласно ее убеждениям придает смысл природе, в синергии с ним актуализируются такие ее качества, как гармоничность и созидательность. В то же время общение с природой в значительной степени формирует этико-эстетическую сторону человеческой личности: воображение, чувство прекрасного, позитивное отношение к близким. Подобное понимание значимости природного мира в духовном становлении человека можно обнаружить также в художественной системе прозы М. Жуковой. Цельная, гармоничная личность, с точки зрения А. Панаевой, способна сформироваться только в условиях непосредственного контакта с природным миром. Именно в пространстве естественного бытия потенциал женщины, ограниченный в социальной, урбанистической среде, получает возможность максимальной реализации. Однако ситуация предельной отстраненности цивилизованного мира от природного или природного бытия от сферы культуры имеет в беллетристике А. Панаевой негативную семантику.

Второй параграф «Образ Петербурга (антитезис) в пространственной картине мира А. Панаевой» связан с исследованием процесса взаимодействия героини А. Панаевой с петербургской реальностью. Женский вариант «петербургского текста» конструируется в духовно-культурном, психологическом, социально-бытовом, гендерном, географическом (климатический фактор), архитектурном, мифологическом аспекте. Образ Петербурга раскрывается у А. Панаевой через восприятие города женским персонажем. В процессе познания петербургской реальности ее героиня проходит два этапа: идеалистический, сопряженный с моментом мифологизации, и собственно эмпирический. На первом этапе Петербург возникает в сознании героини в виде мысленного образа, созданного на основе провинциальных мифов о столице либо имеющего литературное происхождение. В качестве литературных источников женского варианта мифа о Петербурге выступает французская беллетристика. В поэтике А. Панаевой, таким образом, наблюдается пересечение мифообразов Петербурга и Парижа. Репрезентированный на страницах

французских романов феномен парижской жнзни (блеск и изысканность великосветского общества, балы, страстная любовь мужчины и женщины и т.п.) проецируется на представления провинциалки о российской столице, В мечтах женщин Петербург ассоциируется с игровым, развлекательным локусом, то есть столица привлекательна для них тем, что открывает возможность включиться в светский образ жизни при условии материальной обеспеченности. Напротив, герои произведений Н.В. Гоголя, И.А. Гончарова, Е.П. Гребенки, И.А. Кущевского и других авторов-мужчин связывают с Петербургом надежды на самореализацию в профессиональной, социальной сфере. При этом в сознании мужчин мифообраз северной столицы может вырастать до масштабов страны, «обетованной земли».

Специфическая разноплановость мужского и женского мифообразов Петербурга отражает асимметричность тендерной системы российского общества, проявляющуюся в том, что мужчине в нем предназначается публичное пространство, а женщина смещается в сферу приватного. В плоскости социального бытия ментальный и материальный мир женщины ограничивался предписанной ей тендерной ролью, в соответствии с которой круг женских интересов замыкается семейной или светской сферой. Реальное взаимодействие с Петербургом открывает героине А. Панаевой новые качества этого города. В Петербурге, созданном по воле мужчины, наиболее последовательно реализовались такие принципы, как рациональность, дихотомич-ность, иерархичность. В мифах о происхождении города отчетливо прослеживается идея покорения «женского» (природного, стихийного) «мужским» (культурным, рациональным) началом. Состояние женщины, пребывающей в Петербурге, который вобрал «все мужское, все разумно-сознательное, все гордое и насильственное в душе России»*, характеризуется предельной несвободой, нравственной и социальной дезориентированностью. В качестве основных параметров архитектурной организации Петербурга писательница выделяет искусственность, замкнутость, закрытость, отгороженность. В изображении петербургской пространственности преобладающим у А. Панаевой является имплицитный способ, т.е. картина города вырисовывается через описание внутренних помещений жилищ, а также улиц, фасадов зданий, представленных с позиции «изнутри». Большинство героинь А. Панаевой не имеют в Петербурге подлинного дома (т.е. пространства, характеризующегося созидательными, защитными свойствами, а также выполняющего функцию хранителя родовой и культурной памяти), что подчеркивает идею

* Топоров ВЛ. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифошоэтического. - М„ 1995. - С 308.

неукорененности женщины в петербургской среде. В качестве варианта дома могут выступать гостиницы, чужие углы, наемные квартиры в многоэтажных домах, организация пространства которых вызывает мысль об абсурдности и антигуманности урбанистической цивилизации.

В воссозданной писательницей петербургской реальности духовное начало локализуется не в феноменах внешнего пространства, а в пространстве внутреннего мира человека. Пребывание героини в Петербурге активизирует ее духовно-интеллектуальный потенциал; ее внутренняя жизнь возникает как бы в ситуации «вопреки», как самостояние, самопроявление человека в «страшном», враждебном пространстве. Однако концентрация только на собственном внутреннем мире создает оппозицию внутреннего и внешнего, духовного и материального. Б онтологии А. Панаевой любая контрастность, полярность исключает возможность гармоничного существования. Ситуация повышенной сосредоточенности на внутреннем мире героини сигнализирует о том, что в петербургской среде женщина и «женское» вытеснены в имплицитную область. В отличии от мужчины женщина не мобильна во внешнем плане бытия. В этой связи симптоматичны названия петербургских текстов писательницы: «Воздушные замки», «Фантазерка». В современной женской прозе сохраняется тенденция изображения активного существования женщины в пространстве не внешнего, физического мира, но внутренней, психической реальности. Женское пространство в социальном мире может сужаться до «больничной койки, абортного кресла». Внешнее пространство причиняет женщине боль, оно агрессивно, угрожает прорваться в «психожизнь» и поэтому вызывает у нее отторжение («Числа одиннадцатого месяца» М. Голованивской, «Акула» Л. Фоменко), Внутреннее, психическое пространство, напротив, отличается пластичностью, имеет свойство расширяться и сужаться.

Петербургский текст А. Панаевой включает также локус бала/маскарада. Однако в отличие от светской повести 1820-1840-х гг.5, где «бал - обязательный ... элемент ,.., который выполняет разные сюжетные и символические функции»6, в художественной системе Панаевой этот хронотоп занимает периферийное положение. В ее сюжетах отсутствует распространенная в русской

5 См., напр.: [Сенковский О.]. Барон Брамбеус. Вся женская жизнь в нескольких часах // Библиотека для чтения, 1834. Т. 1. Отд. 1; [Ефебонский П.). Адам фон Женихсберг. Мамзель Катишь или Ловля женихов И Библиотека для чтения, 1838. Т. 27. Отд. 1; Победоносцев СГ Мамзель Бабетт и ее альбом И Библиотека для чтения, 1842. Т. 54. Отд. 1; Панаев И. Барышня И Отечественные записки. 1344. Т. 32. Отд. 1. и др.

< Сагкина И.Л. До и после бала: история молодой девушки в «мужской литературе» // Савккна И. Провинциалки русской литературы (женская проза 30-40-х гг. XIX века). - \Vithelmhorst, 1998. -С, 78.

литературе первой половины XIX в. ситуация первого бала юной героини. Более или менее подробно Панаева разрабатывает тему маскарада, с которой связывает семантику театральности, суетности, лживости. Один из главных атрибутов маскарадного хронотопа - ситуация свободы, которая в поэтике Ю. Лермонтова, Е. Ган, М. Жуковой интерпретируется как возможность для светского человека вернуться к самому себе, у А. Панаевой граничит со значением произвола, вседозволенности, актуализирует в человеке инфернальное начало. Тема маскарада осмысляется писательницей в контексте демифологизации петербургской светской культуры, логика которой, эксплицитно моделирующая культ «прекрасной дамы», по своей внутренней сути оказывается разрушительной для женской личности.

В третьем параграфе «Модель усадебного бытия как синтез естественного и цивилизованного» посвящен изучению усадебного пространства и его значения в авторской концепции бытия. В поэтике А. Панаевой природный и цивилизованный (урбанистический) уровни художественного пространства соотносятся не только по контрасту, но и по принципу синтеза, взаимодополняемости, Интегрирующую функцию выполняет усадебный локус, в котором преодолевается оппозиция двух миров. В произведениях Н. Гоголя, И. Гончарова модель усадебного бытия рассматривается преимущественно в аспекте ее противопоставленности столичной жизни. При этом оппозиция усадебное/столичное коррелирует не столько с дихотомией естественное/ цивилизованное, сколько с антитезой периферия/центр, в результате чего в одном ряду оказываются категории «усадебности» и «провинциальности», маркированные семантикой окраины.

В художественном мире А. Панаевой понятия «усадебный» и «провинциальный» также выступают как синонимичные. Однакоу беллетристки общим признаком, позволяющим рассматривать эти понятия в качестве синонимов, является не периферийность, а пограничность. Усадебное, провинциальное пространство, изображаемое как двойственное, предполагает синтез естественного и цивилизованного. Усадебный мир, непосредственно соотносящийся с природным бытием, в то же время представляет собой средоточие материальной и духовной культуры, то есть сочетает в единое две противоположные сферы. Для воссозданного А, Панаевой усадебного пространства характерна синтетичность, которая реализуется не только в рамках дихотомии естественное/цивилизованное, но и в других сферах: взаимодействие дворянской и народной культуры, частной и публичной жизни. В усадебном пространстве преодолевается трагедия женской невоплощенности: героиня обнаруживает в себе потенциал, необходимый для общественного служения.

и, что не менее важно, у нее появляется возможность его реализовать. В качестве доминанты усадебного пространства у А. Панаевой выступает не образ дома, который традиционно рассматривается как «центр усадьбы», а сам человек, который и определяет внешний и внутренний облик усадьбы, а также локусы природного мира (река, сад, лес, овраг, степь и др.). Вместе с тем именно в пространстве, расположенном на границе природного и культурного, героини А. Панаевой обретают истинный дом, В изображении усадебного дома, обнаруживающего взаимосвязь с внешним миром, отмечены «раскрытые окна», впускающие во внутренне помещение яркий солнечный свет или сияние звезд, свежесть сада, пение птиц. Сосредоточенность tía архитектурной, искусственной составляющей усадебного пространства становится у А. Панаевой знаком дисгармоничности. Важнейший атрибут усадебного мира - сад - функционирует в прозе А. Панаевой в двух вариантах, восходящих к «регулярной» и «пейзажной» садово-парковой форме. Наряду с имплицитной моделью провинциальности в художественном мире А. Панаевой присутствует и другой ее модус, связанный с представлением о провинции как «дурной копии столицы», функционирующий также в поэтике как женской (М. Жукова, Н, Хвощинская и др.), так и мужской прозы (Н. Гоголь, М. Салтыков-Щедрин и др.).

Второй раздел «Семантика вещного мира» позволяет уточнить авторскую концепцию пространственности. «Вещное поле» произведений А. Панаевой, включающее предметы быта, обстановки, личные вещи и одежду персонажей, определяется в соответствии с тернарной организацией пространства, три модели которого, так или иначе, обусловливают форму взаимоотношений человека и вещи, В то же время специфика отношений человека и вещи зависит не только от типа пространства, в котором они разворачиваются, но и от этической ориентированности человека. Вещь у А. Панаевой представлена в слабой позиции, она призвана выполнять служебную функцию. Только в том случае она способна подчинить человека, если он по собственной воле дает ей права над собой. Отношение к вещному миру становится у писательницы критерием положительности или отрицательности (несовершенства, ущербности) человека. Существование героини в синергии с при-родно-космическими ритмами порождает в ней ощущение сопричастности, единства с миром и желание общения с ним именно в его первозданной, а не вторичной (вещной) сущности. Природная среда, изображенная в произведениях А. Панаевой, минимально заполнена вещами, предметами. При этом по своему составу вещи предельно приближены к естественному, природному началу. Любой элемент природного космоса может быть использован

в функции вещи. Например, трава выступает в качестве ленты для волос; венок из цветов как украшение и головной убор, защищающий от солнца; земля, покрытая травой или листьями, может служить и постелью, и столом. Материальный план природы у А. Панаевой существует в единстве с духовной сферой. Поэтому в пространстве естественного бытия сакральным смыслом наделены не столько вещи, сколько именно элементы природного космоса. Так, вертикальность формы дерева, значимого составляющего жизненного пространства героини («Пасека»), определяет такие его функции, как резонирование космической энергии, активизирование духовного, творчески-созидательного потенциала личности.

В пространстве городской цивилизации единственно возможным, с точки зрения А. Панаевой, является вариант неполноценных отношений человека и вещи. В городской среде происходит предельное обытовление человеческой жизни, что, с одной стороны, способствует возникновению «густого» пространства, переполненного вещами и разрушающего гармонию духовного и материального, а с другой - обусловливает зависимость человека от созданных им же вещей, которые определяют его положение в пространстве, социальный статус, а также психологическое, душевное состояние. Писательница подчеркивает, что в патриархатно организованном обществе содержание окружающего женщину пространства определяется в соответствии с мужскими стандартами. Неизменными атрибутами женского локуса считались кушетка, зеркало, цветы, собачка и т.д. Городская цивилизация обнаруживает тенденцию к овеществлению жизни, живого мира. Характерное для патриархатно» культуры восприятие женщины как объекта, вещи в городе усиливается. Мысль об «овеществленности» женщины подчеркивается в произведениях писательниц XIX-XX вв. Вместе с тем и в мужской литературе можно обнаружить мотив «овеществления» женщины, который наиболее ярко выражен в пьесе А.Н. Островского «Бесприданница» (1879).

Воссоздавая пространство города, А. Панаева изображает ситуацию не только избыточности, но и недостаточности вещного мира, призванную свидетельствовать об абсурдности урбанистической цивилизации, которая, казалось бы, должна преследовать противоположную цель — формирование благоприятных для жизнедеятельности человека параметров. Пространство, неполноценно оснащенное вещами, предметами, порождает ощущение необ-житости, дискомфортности, а также информирует о неполноте взаимодействия с ним человека.

Только усадебная культура, с точки зрения Панаевой, позволяет смоделировать вариант полноценных отношений человека и вещи. В усадебной среде

творчески-созидательная устремленность человека проявляется прежде всего в культурном оформлении природного мира. Личности, погруженной в ценности усадебной культуры, присуща свобода самовыражения, независимость от стереотипов. Героиня повести «Степная барышня» вместо привычных для женщины «салона, кушетки, собачки и прочего» предпочитает отдыхать на берегу реки, удить рыбу, петь под гитару, играть с козочкой. Вещное окружение девушки подчеркивает ее индивидуальность, а также си-нергийность с естественным бытием. Во внутренней организации жилища «временных провинциалов», использующих усадьбу как летнюю дачу, напротив, отражено их пренебрежение к ценностям усадебной культуры: открытости, независимости, неподдельной простоте и радушию.

В третьей главе «"Воспоминания" А.Я. Панаевой в контексте женской мемуарной прозы» освещается теоретическая сторона вопроса о женской автодокументальной литературе, определяется ее типология (модели самоинтерпретации), анализируются особенности мемуарного повествования А. Панаевой.

В первом разделе «Теоретический аспект изучения женской автодокументальной литературы» представлен обзор теоретических и методологических подходов к изучению мемуарно-автобиографических текстов авторов-жеп-щин. Большинство исследователей полагают, что мемуарно-автобиографи-ческие тексты, написанные женщинами, находятся в ситуации двойной маргинальное™ (как автодокументальные и как женские). Литературоведческая традиция связывает статус автодокументальных жанров с семантикой пограничного, периферийного. Их топология относится к «срединной сфере» -между литературой и бытом (литературным бытом), с одной стороны, и высокой и тривиальной литературой - с другой. Понятия «автодокументального», «автобиографического» пересекаются с понятием «женского» (женского творчества), которое в патриархатной культуре маркировано знаком «второ-сортности», «неполноценности». Оформляется определение «автобиографизма» и «дневниковости» как специфически женского литературного качества. Один из признаков, определяющих специфику женских автобиографических текстов, исследователи (Сюзан Фридман (Eriedman, Sus an), Франсуаза Лионе (Lionnet, Françoise), Ирина Савкина и др.) обозначают как «двойственность». Поскольку в символическом порядке «идея авторства связана с фаллическим пером, передаваемым от отца к сыну, то пишущая женщина, тем более, пишущая о себе, попадает в противоречие с основным определением женщины (дочери, жены, матери) и рассматривается как узурпатор мужской прерогативы». Авторизированное письмо о себе, создание Себя (своего Я) в письме

было актом самоутверждения, которое одновременно и отвергало, и сохраняло женский статус7. Эстела Элинек (Jelinek, Estelle) сформулировала положение о том, что женские и мужские автобиографии отличаются на уровне темы, стиля и субъекта. Темы, о которых пишут женщины связаны с семьей, ближайшими друзьями, домашними делами. Стиль женских автобиографий определяется как фрагментарный, нецельный, нехронологический. Субъект женского автобиографического текста характеризуется многомерностью, в отличие от одномерного Я мужской автобиографии. Мэри Мейсон (Mason, Магу), Джулия Ватсон (Watson, Julia) полагают, что конституировалие идентичности в женском автобиографическом тексте осуществляется через отношение к избранным другим, при этом функцию «другого» могут выполнять не только мужчины, но и женщины. Если в 1970-1980-е гг. практически все феминистские критики пытались сформулировать специфику женской автобиографии, определить качества универсального женского Я, то современная тенденция изучения женской автобиографии ориентирована не только и не столько на описание универсального женского субъекта, отличного от мужского, сколько на выявление множественности женского.

Во втором разделе «Традиция женской мемуарно-авто биографической литературы в России» определена типология женской автодокументальной литературы. Женщина, не имеющая возможности публично объективировать свой личный жизненный опыт через описание жизни других, получает возможность говорить о себе. Поэтому мемуарный текст автора-женщины можно рассматривать как модель самоописания. В женской мемуарно-авто-биографической прозе XIX в. прослеживается несколько моделей самоинтерпретации. Агиографическая форма самоописания представлена в «Своеручных записках княгини Натальи Борисовны Долгоруковой» (1767), «Записках игумении Таисии» (1892). В «Воспоминаниях» (1859) Софьи Васильевны Капнист-Скалой заявляет о себе другая, характерная для женской мемуарно-ав-тобиографической литературы тенденция, связанная со спецификой саморепрезентации автора, когда построение собственной идентичности осуществляется не прямо, а опосредованно, «через значимых других». Образ автогероини в «Воспоминаниях» (1870) А.О. Смирновой-Россет отличается противоречивостью, нестабильностью: с одной стороны, она стремится выразить в повествовании свой собственный женский опыт (в автогероине подчеркнута ее женская телесность), свое мнение о великих людях, а с другой — женское Я автогероини растворяется в изображаемом мужском мире.

7 Stanton, Damna С, Autogynography: Is the Subject Different? П The Female Autograph: Theory and Practice of Autobiography from the Tenth to the Twentieth Century. Ed by Domna C. Stanton. - Chicago and London, 1987. - P, 13-14.

Мемуаристка интерпретирует себя преимущественно через мировоззрение Гоголя и его творчество.

Третий раздел «Модель самоописания в мемуарном тексте Л.Я. Панаевой» ориентирует на постижение диалогической сущности авторской мирокон-цепции. Обращение Панаевой к жанру воспоминаний можно рассматривать как стремление вписать свой текст в канон автодокументальной литературы. Диалоговая интенция метатекста '(художественной и мемуарной прозы) А. Панаевой связана с преодолением, патриархатной традиции, определяющей женское бытие как бытие по своей сути монологическое. В произведениях женских авторов (Е. Ган, М. Жуковой, А. Панаевой) настойчиво подчеркивается мотив «немоты» героини. В патриархатно организованном обществе женщина не имеет своего языка, она вынуждена говорить в чужом дискурсе на чужом, созданном для нее мужской культурой, языке. Отсюда строго определенная концептуальная сфера «женского» языка, связанная с семейно-бытовой семантикой, за пределами которой женщина становится «немой»: она не имеет права выражать свою позицию. Публичное осуществление своего «события творчества» (М. Бахтин) для А. Панаевой означало прежде всего акт преодоления собственного «безмолвия», акт саморепрезентации, самоосознания и одновременно реализацию диалогических отношений с большим (мужским) миром, поскольку механизмы самоопределения моделируют ситуацию Я и Другой. Примечательно, что на литературном поприще А. Панаева выступила под мужским псевдонимом. Обращение к псевдоандрониму позволило ей расширить границы инцив»дуальной картины мира, дало возможность репрезентировать интегральную модель бытия, которая учитывает женский и мужской взгляд. Кроме того, почти все беллетристические произведения писательницы содержат автобиографические элементы. И в этой связи вполне закономерным представляется, что именно мемуарами А. Панаева завершает свою литературную деятельность. Воспоминания - это всегда «версия собственной жизни» (Л. Шнзбург), это - самоанализ и в то же время самоутверждение, стремление зафиксировать себя, свое видение мира в «большой» культуре. В «Воспоминаниях» А. Панаева выражает собственный взгляд на мир, свое субъективное восприятие. Изображая других, мемуаристка интерпретирует их через себя. Традиция автодокументальной литературы. которую А. Панаева ие могла не учитывать, также обусловила диалогическую направленность ее мемуарного текста. В отличие от большинства своих предшественниц, которые писали «записки» по просьбе родственников для внутрисемейного чтения, А. Панаева ориентируется не на интимного читателя, а на широкую публику, она создает свои мемуары для потомков.

Конкретизация читательского Ты позволяет уточнить модель самоописания, которую создает А. Панаева. Она идентифицирует себя как значимого публичного человека, носителя не столько родовых, семейных, сколько общекультурных ценностей. Еще в большей степени, чем с традицией мемуарной литературы, мемуаристка вступает в диалог с нормативными предписаниями патриархатной культуры. Собственное жизнеописание призвано разрушить укоренившиеся представления о вечном природном предназначении женщины. В «Воспоминаниях» А. Панаевой модель самоописания характеризуется диалогичностью, интегральностью. В образе автогероики совмещаются как типично женские роли (дочери, жены), так и мужские (профессиональный литератор). Мемуаристка интерпретирует других через себя, но и собственное Я создается не только на'материале своего, но и из фрагментов чужого. Важным качеством «Воспоминаний» является беллетристичность. В мемуарном тексте прослеживаются элементы нескольких жанровых моделей: физиологических и психологических зарисовок, публицистического очерка, рассказа, новеллы.

В Заключении подводятся итоги исследования, позволяющие определить особенности художественного сознания А. Панаевой, для которого характерна диалогично сть, синтетичность, и обозначить топологию ее творчества в литературном процессе XIX в.; намечаются дальнейшие перспективы изучения прозы А. Панаевой, Художественные приемы, выработанные А. Панаевой и другими писательницами XIX в., в определенной мере оказали влияние на поэтику современной женской прозы. Так, в произведениях Л. Фоменко, М. Арбатовой, Л. Улицкой сохраняется центральное положение женского персонажа и проблем женского существования; делается акцент на изображении внутреннего, а не внешнего бытия героини; углубляется мысль о восприятии женщины в мужском мире как вещи; разрабатывается мотив психофизиологических страданий женщины в интимных отношениях с нелюбимым человеком и т.д.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Татаркина C.B. Диалог «женского» и «мужского» в жанровой структуре прозы А.Я. Панаевой // Проблемы литературных жанров. Материалы X Международной научной конференции, посвященной 400- летмю г. Томска (15-17 октября 2001 г.). В 2 ч. - Томск, Изд-воТГУ, 2002. Ч. 1,- С. 219-225.

2. Татаркина C.B. Типология женских характеров в творчестве АД. Панаевой // VI Общероссийская межвузовская конференция студентов, аспирантов

и молодых ученых «Наука и образование» (15-20 апреля 2002 г.): Материалы конференции: В 5 т. Т. 2: Лингвистика и филология. - Томск: Изд-во ТГПУ, 2003. - С. 241-245.

3. Татаркина C.B. Своеобразие художественного пространства в творчестве А,Я. Панаевой // «От текста к контексту»: Сборник научных статей. -Ишим: Изд-во ИГПИ им. П.П. Ершова, 2002, - С. 191-195.

4. Татаркина CJJ. Образ матери в художественном мире А.Я. Панаевой // Русская литература в современном культурном пространстве: Материалы II Всероссийской научной конференции, посвященной 100-летию Томского государственного педагогического университета (1-3 ноября 2002 г.): В 2 ч.-Томск: Изд-во ТГПУ 2003. Ч. 1, - С. 82-86.

5. Татаркина C.B. Христианская традиция брака и ее трансформация в русской культуре XIX века (на материале творчества А Л. Панаевой) // Православие и развитие Российской духовной культуры в Сибири (к 400-летнему юбилею г. Томска и 200-летию Томской губернии): Материалы Духовно-исторических чтений в честь святых равноапостольных Кирилла и Мефо-дия: В 2 т. Т. 2. -Томск; Изд-во Томского ЦНТИ, 2004. - С. 119-125.

6. Татаркина СВ. Диалог в структуре романа А.Я. Панаевой и H.A. Некрасова «Мертвое озеро» И Вестник Барнаульского государственного педагогического университета. Серия: гуманитарные науки. - Барнаул, 2004, Вып. 4. -С. 66-69.

7. Татаркина C.B. А.Я. Панаева и русский литературный канон XIX века // Всероссийская конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Наука и образование» (19-23 апреля 2004 г.): Материалы конференции: В б т. Т. 2. Ч. 1: Филология. - Томск: Центр учебно-методической литературы ТГПУ, 2004. - С. Ш-117.

8. Татаркина C.B. Мотив свободы выбора и воздаяния в прозе А.Я. Панаевой // Русская литература в современном культурном пространстве: Материалы III Международной научной конференции (4-5 ноября 2004 г.): В 3 ч, Ч. 1. - Томск: Изд-во ТГПУ, 2005. - С. 92-97.

9. Татаркина C.B. Образ Петербурга в женской прозе XIX века (на материале творчества А.Я. Панаевой) // Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения и журналистики: Сборник трудов молодых ученых. Вып. 5. Ч. 1: Литературоведение. - Томск: Изд-во ТГУ, 2004. - С. 160-164,

10. Татаркина C.B. Основные тенденции развития гендерно ориентированного литературоведения // Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения. Материалы VI Всероссийской научно-практической конференции молодых ученых (22-23 апреля 2005 г.). Вып. б. Ч, 2: Литературоведение. - Томск: Изд-во ТГУ 2005. -С. 171-173.

11. Татаркина C.B. Модель самоописания в мемуарном тексте А Л, Панаевой // Вестник Томского государственного университета: Общенаучный периодический журнал. Бюллетень оперативной научной информации. 2006. № 80. Июль. Теоретические и прикладные аспекты литературоведения. -Томск: ТГХ2006.-С, 106-115.

12. Татаркина C.B. Природный мир в триадологической концепции пространства АЛ. Панаевой // X Всероссийская конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Наука и образование» (15-19 мая 2006 г,): Материалы конференции: В 6 т. Т. 2. Ч. 1: Филология. - Томск: Изд-во ТГПУ, 2006. - С. 109-120.

13. Татаркина C.B. Принципы моделирования художественного пространства в прозе АЛ. Панаевой // Вестник Томского государственного педагогического университета. Серия: гуманитарные науки. - Томск: Изд-во ТГПХ 2006. Вып. 8(59).-С. 81-90.

Подписано в печать: 14.11.2006 г. Бумага: офсетная

Тираж: 100 экз. Печать; трафаретная

Формат: 60x84/16 Усл. печ. л.: 1,39

Заказ: 206 /Н

Издательство

Томского государственного педагогического университета

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Татаркина, Светлана Владимировна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. ПОЭТИКА ЛЮБОВНОГО И СЕМЕЙНО-БЫТОВОГО СЮЖЕТА У А.Я. ПАНАЕВОЙ.

1.1. Философско-идеологический дискурс 1840-1860-х годов.

1.2. Осмысление любовно-семейной проблематики в произведениях русской литературы (В.Ф. Одоевский, И.И. Панаев, П.Н. Кудрявцев, А.В. Дружинин, А.И. Герцен, А. Григорьев, И.С. Тургенев, Н.Г. Чернышевский).

1.3. Принципы сюжетостроения в прозе А.Я. Панаевой.

1.3.1. Проблемы семейного бытия (отношения между детьми и родителями).

1.3.2. Модели любовной этики в отношениях мужчины и женщины.

1.3.3. Типология женских характеров.

ГЛАВА 2. ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО И ПРЕДМЕТНЫЙ МИР ПРОЗЫ А.Я. ПАНАЕВОЙ.

2.1.Стуктура художественного пространства.

2.1.1. Природный мир (тезис) в триадологической концепции пространства А.Я. Панаевой.

2.1.2. Образ Петербурга (антитезис) в пространственной картине мира А.Я. Панаевой.

2.1.3. Модель усадебного бытия как синтез естественного и цивилизованного.

2.2. Семантика вещного мира.

ГЛАВА 3. «ВОСПОМИНАНИЯ» А.Я. ПАНАЕВОЙ В КОНТЕКСТЕ ЖЕНСКОЙ МЕМУАРНОЙ ПРОЗЫ

3.1.Теоретический аспект изучения женской автодокументальной литературы.

3.2. Традиция женской мемуарно-автобиографической литературы в России.

3.3. Модель самоописания в мемуарном тексте А.Я. Панаевой.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Татаркина, Светлана Владимировна

I. В настоящее время личная и творческая судьба Авдотьи Яковлевны Панаевой (1821-1893) известна, пожалуй, лишь в профессиональных филологических кругах. В сознании рядового читателя имя Панаевой, как правило, определяется через Некрасова («гражданская жена поэта»), а творческий портрет писательницы ограничивается созданными ею «Воспоминаниями» (1889), а также двумя романами, написанными в соавторстве с Некрасовым («Три страны света» (1849), «Мертвое озеро» (1851)). Вместе с тем Панаева наряду с такими беллетристками, как Е. Ган, А. Марченко, М. Жукова, стоит у истоков русской женской прозы. Ее перу принадлежат десятки произведений (рассказов, повестей, романов), публиковавшихся в журнале «Современник» на протяжении 1840-х - 1860-х годов и имевших необычайный успех у читателей. Сочинения, созданные писательницей в конце 1880-х - начале 1890-х годов, опубликованные на страницах «Нивы», «Живописного обозрения» и других периодических изданий Петербурга, напротив, остались незамеченными читателями.

Недостаточность документальных фактов затрудняет полное воссоздание биографии Панаевой. Так, например, К.И. Чуковский, один из первых биографов писательницы, компенсировал отсутствие необходимых сведений собственными гипотезами. В его работах, как отмечает У.М. Долгих, запечатлен «не столько действительный, сколько воображаемый портрет Панаевой», который, тем не менее, на долгие годы вытеснил реальный психологический облик1. Чуковский несколько односторонне объяснил сущность Панаевой как «элементарной», «обывательски-незамысловатой», «безграмотной» женщины, «которая случайно очутилась в кругу великих людей». Однако мнение других критиков и литературоведов кардинально отличается от позиции Чуковского. Так, например, А. Михайлов, встречавший Панаеву в разные периоды ее жизни, пишет, что «это была умная и талантливая

1 Долгих У.М. Жизнь и литературное творчество А.Я. Панаевой. Авторсф. дне. . канд. филол. наук. - Л., 1977. - С. 4. женщина; широкая и добросердечная натура»2. Н.Н. Скатов называет Панаеву «сильным», «властным», но и «страдающим человеком»3. У.М. Долгих, подчеркивая стремление Панаевой к интеллектуальному и духовному совершенствованию, экономической независимости, а также ее смелое поведение, считает ее «провозвестницей жешцин-шестидесятниц»4.

Представлению о личности Панаевой, которое сложилось у Чуковского, противоречат не только высказывания о ней ее современников и литературоведов, но и ее произведения, сохранившиеся письма, а также тот факт, что эта женщина являлась «гостеприимной и блестящей хозяйкой» одного из самых значительных литературных обществ Петербурга, на роль которой вряд ли подошла бы «обывательски-незамысловатая» женщина. Л.Я. Гинзбург справедливо полагает, что в «первой половине XIX века <.> хозяйкой литературного салона, собравшей вокруг себя лучших людей своего времени, была А.О. Смирнова-Россет, во второй - А.Я. Панаева»5.

Кроме того, Чуковский интерпретирует личность Панаевой прежде всего как женскую личность, жену, а не творческую индивидуальность. Не случайно, что его главная работа о ней, имеющая название «Жена поэта», начинается с описания восприятия современниками телесной привлекательности Панаевой. Чуковский цитирует В. Соллогуба, А. Фета, П. Ковалевского, Н. Чернышевского, А. Дюма, которые восхищались этой «безукоризненно красивой» и «эффектной» женщиной. Однако, с точки зрения Чуковского, подлинная сущность Панаевой - ее «простенькая», «материнская» душа -раскрылась, «когда ей исполнилось наконец сорок лет», и оказалось, что «она просто не слишком мудрая, не слишком образованная», но «круглая, бойкая <.>, хозяйственная, домовитая матрона». Скорее всего, Чуковский обратился к созданию биографии Панаевой только потому, что без нее была бы

2 Михайлов А. Из моих воспоминаний по поводу кончины Е.Я. Панаевой-Головачевой // Живописное обозрение. - СПб., 1893.№ 15.4 апреля. - С. 375.

3 Скатов Н.Н. Некрасов II.A. - воплощенное противоречие русской жизни. - СПб., 1997. - С. 14.

4 Долг их У.М. Указ. соч. - С. 8.

5 Гинзбург Л. Неизвестные страницы известных биографий. Личная жизнь русских писателей. -Нижневартовск, 1995. - С. 55. невозможна биография Некрасова». Заметим, что литературное творчество Панаевой, за исключением ее «Воспоминаний», вообще мало интересует исследователя. Он как бы мимоходом замечает, что «она вдобавок романистка, писательница», которая «удостоилась (курсив мой. - С.Т.) писать в сотрудничестве с поэтом Некрасовым» два романа6. Похожие взгляды выражает и К.С. Курова, считая, что деятельность Панаевой заслуживает «внимания и рассмотрения, если учитывать ее связь с замечательной плеядой великих русских общественных деятелей и мыслителей, с революционерами-демократами»7.

Исследования Чуковского закрепили и некоторые ошибочные сведения из биографии Панаевой, почерпнутые им из отдельных дореволюционных изданий. Так, например, он называет датой рождения Панаевой 1819 год. Однако из архивных материалов8, обнаруженных У.М. Долгих, следует, что она родилась в 1821 году в семье актеров императорского театра Якова Григорьевича и Анны Матвеевны Брянских.

Ее отец, Яков Григорьев, сын бедного чиновника, в свое время был замечен князем А. Шаховским, который, оценив актерское дарование молодого человека, устроил его в Александринский театр, где он и прослужил более сорока лет. После участия в трагедии «Дмитрий Донской» в роли Брянского Григорьев использовал фамилию этого персонажа для сценического псевдонима. По свидетельству современников, он был не только талантливым артистом, но и интересной, сложной личностью. Он отличался особой эстетической чуткостью, тонкостью восприятия. Пьесы Шекспира в его постановке впервые представили русскому зрителю их подлинное содержание: до этого российская сцена изобиловала переделками, мало напоминающими пьесы английского драматурга. В то же время Брянский, по воспоминаниям П.

6 Чуковский К.И. Жена поэта // Чуковский К.И. Собр. соч.: В 2 т. Т. 2. - М., 1990. - С. 57-102.

7 Курова К.С. Литературная деятельность А.Я. Панаевой (сотрудничество писательницы в "Современнике"). Дис. канд. филол. наук. - Алма-Ата, 1950. - С. 2.

8 Так, в метрической книге при Павловском кадетском корпусе стоит запись о венчании за 1839 год: «9 апреля. Девица Евдокия, дочь артиста императорского театра Я.Г. Брянского, православного вероисповедания, лет восемнадцати .»(РГИА, Ф. 19, on. 111, № ЗОЗ-а, л. 390).

Каратыгина, был не очень «приятен» ученикам драматической школы, где он имел должность учителя: «Он слишком строго и педантически с ними обращался»9. Мать Панаевой, напротив, нельзя назвать незаурядной натурой, а тяжелая служба в театре, лишавшая ее возможности интеллектуального и нравственного совершенствования, и вовсе превратила ее в женщину с тяжелым характером. По замыслу родителей, по актерской липни должна была пойти и их младшая дочь, Авдотья, которую примерно в 1832 году они определили в театральную школу. Неизвестны причины выхода ее из школы, но на сцену она не поступила.

В 1839 году Авдотья Яковлевна вышла замуж за Ивана Ивановича Панаева. Взаимоотношения супругов почти с самого начала складывались неблагополучно. Возможно, причиной этому послужило отсутствие у Панаева предрасположенности к семейной жизни. По мере того, как Авдотья Яковлевна открывала для себя слабости и непорядочность в поведении мужа, его авторитет падал в ее глазах, а в их отношениях увеличивалась дистанция, что, в конце концов, привело супругов к разрыву.

Новая любовь, более сложная и драматичная, связана с появлением в жизни Панаевой Н.А. Некрасова. Они познакомились в 1843 году. Он сразу влюбился в нее и едва «не покончил с собой, когда она его отвергла»10. «Красивая грустной и чистой красотой», она имела много поклонников. «Все, знавшие Панаеву <.> мужчины <.,>- пишет JI. Гинзбург, - почти каждый из них, больше или меньше были влюблены в нее»11. Испытывая потребность не в сиюминутном флирте и не в удовлетворении женского самолюбия, но в настоящей любви и счастье, ее сердце отозвалось на страстную, глубокую любовь к пей Некрасова. В 1848 году, спустя пять лет после первой встречи, она становится его гражданской женой. Однако их совместная жизнь была

9 Каратыгин П.А. Воспоминания // Русская старина, 1873. Т. VIII. - С. 307.

10 Чуковский К.И. Указ. соч. - С. 57. Гинзбург Л. Указ. соч. - С. 54. насыщена не только творческой работой, встречами и общением с интересными людьми, чьи имена ознаменовали собой вехи человеческой истории и навсегда стали частью мировой культуры, но и конфликтами, сценами ревности, обид и непонимания, которые Некрасов запечатлел в стихах «Панаевского цикла».

Много раз они расходились, и окружающим казалось, что это навсегда. Но окончательно они расстались только в 1865 году. Следует отметить, что в исследовательской литературе отсутствует единомыслие в определении времени разрыва отношений Панаевой и Некрасова. Так, в библиографическом словаре русских писателей под редакцией П.А. Николаева утверждается, что «Панаева прожила с Некрасовым до 1863 года»12. В словаре под редакцией Н.Н. Скатова указывается 1864 год13. К.С. Курова считает, что этот любовный союз просуществовал до 1862 года. Более убедительной представляется точка зрения У.М. Долгих, которая, тщательно проанализировав информацию, зафиксированную в конторских книгах «Современника», установила, что последняя запись о получении Панаевой денег на хозяйственные расходы относится к 25. 01. 1865. На этом основании исследовательница заключает, что окончательный разрыв отношений между Панаевой и Некрасовым произошел в начале 1865 года14. Неслучайно, что Панаева, «одна из самых красивых женщин в Петербурге», «обаятельная» и «всеми любимая», только 1865 году, то есть когда она окончательно убедилась в невозможности продолжения связи с Некрасовым, соглашается вступить в брак с другим мужчиной. Она принимает предложение А.Ф. Головачева, публициста, секретаря редакции «Современника», который был моложе ее на пятнадцать лет. Однако не только большая разница в возрасте супругов объясняет дисгармоничность в их отношениях. Вероятно, не последнюю роль сыграла и психология бывшего участника знаменитой в 1860-е годы слепцовской коммуны. Вступив в супружеский союз с Панаевой, Головачев продолжал вести свободный образ жизни и мало заботился о семье, а незадолго до своей смерти вовсе покинул

12 Русские писатели. Библиографический словарь / Под ред. П.А. Николаева. - М., 1990. - С. 122.

13 Русские писатели XI - начала XX века / Под ред. Н.Н. Скатова. -М., 1995. - С, 311.

14 Долгих У.М. Жизнь и литературное творчество А.Я. Панаевой: Дне. канд. филол. паук. - С. 44. жену. Несмотря на то, что и второй законный брак Панаевой оказался неудачным, тем не менее, он принес ей «долгожданное материнство». В 1877 году Головачев умер, оставив жену с одиниадцатилетней дочерью без средств к существованию.

Следует заметить, что между важными, пограничными моментами личном судьбы Панаевой и основными этапами ее творческого пути обнаруживается прямое соотношение. Так, знаменательным стало ее знакомство с Некрасовым, которого можно назвать «крестным отцом» Панаевой-писательницы (именно ои поддержал ее намерение избрать литературное поприще в качестве основного). Разрыв отношений с Некрасовым будет причиной того, что Панаева перестанет писать, оказавшись дистанцированной от литературной среды. Смерть Головачева и последовавшее за ней тяжелое материальное положение заставят Панаеву вновь вернуться к литературному труду. Соответственно творчество Панаевой условно можно разделить на три периода: 1) ранний (конец 1840-х гг.), 2) зрелый (1850-1865-е гг.), 3) поздний (конец 1880-Х-1893 г.).

Большая часть творческого пути Панаевой связана с журналом «Современник». Как правило, исследователи рассматривают только одну грань вопроса о сотрудничестве Панаевой в самом солидном периодическом издании середины XIX века, подчеркивая позитивное влияние на писательницу ее окружения. У.М. Долгих, например, пишет: «Вращаясь в кругу лучших писателей своего времени, Панаева восприняла их идеи, жила теми же общественно-литературными интересами»15. Однако остается совершенно незамеченной тендерная составляющая этого вопроса, связанная с общей проблемой топологии женского в маскулинном мироустройстве.

Положение Панаевой в редакции «Современника» можно обозначить как «двойственное». С одной стороны, она пользовалась уважением и почтением как красивая женщина, блестящая хозяйка редакционных обедов. Но ее роль в редакции сводилась собственно к хозяйственной даже после того, как она

13 Долгих У.М. Жизнь и литературное творчество А.Я. Панаевой. Авторсф. дис. .канд. филол. наук. - С. 16. выступила в качестве литератора. В общих беседах Панаева обычно не участвовала, занимая позицию немого наблюдателя, слушателя. Для того чтобы принять участие в мужских диспутах, высказать собственную точку зрения, ей приходилось преодолевать распространенные в ее мужском окружении стереотипные представления о том, что женская логика не может претендовать на объективность, значимость. Так, на страницах «Воспоминаний» Панаевой запечатлен эпизод одного из обеденных разговоров в редакции, где речь зашла о появлении в литературе семинаристов, то есть Н.А. Добролюбова и Н.Г. Чернышевского. Неприязненное отношение, выражаемое И.С. Тургеневым и П.В. Анненковым в адрес людей другой культуры, идеологии и социального уровня, побудило Панаеву высказать по этому поводу собственное суждение. Но уже сам факт ее вступления в спор вызвал «смех» и «тонкие колкости» мужчин, на что она иронично заметила: «Имеете полное право смеяться надо мной, господа, потому что я сама нахожу смешным, что вздумала высказать свое мнение»16.

Обращение Панаевой к литературной деятельности вызвало некоторое замешательство в кругах редакции «Современника», что можно объяснить двумя причинами. Во-первых, вначале почти никто не знал о ее литературных дебютах, поскольку она «не хотела, чтобы об этом преждевременно толковали»17. Во-вторых, это можно связать с тем, что в социокультурном пространстве России вплоть до начала XX века функционировал миф о биологической неспособности женщины к любым видам интеллектуальной деятельности, в том числе поэтической. С позиции патриархатной логики считалось, что реализация творческой индивидуальности женской личности должна осуществляться в рамках семейного, домашнего круга, поскольку это оправдано особенностями женского естества. Женщине, в силу ее природной скромности (в патриархатной культуре скромность воспринимается как-исконно женское качество), якобы противоестественно выносить свой

Панаева АЛ. Воспоминания. - М., 1956. - С. 253.

17Там же.-С. 172. творческий опыт в публичность, па «позор», отрываться от своей привязанности к семье и мужчине.

Претензия женщины на самореализацию в профессиональной литературной сфере вызывала негативную реакцию даже в кругах прогрессивно мыслящих людей. Так, В.Г. Белинский иа протяжении 1830-х годов однозначно считал, что женщина не может полноценно заниматься литературной деятельностью. На страницах своих мемуаров Панаева запечатлела ситуацию, когда Белинский явно испытывал чувство недоумения по поводу того, что произведение, получившее его высокую оценку, оказалось литературным опытом женщины. Обращаясь к Панаевой, критик сказал: «Я сначала не хотел верить Некрасову, что это вы написали "Семейство Тальниковых" <.> Если бы Некрасов не назвал вас <.> уж извините, я ни за что не подумал бы, что это вы <.> Такой у вас вид: вечно в хлопотах о хозяйстве <.> Я думал, что вы только о нарядах думаете»18. Конечно, данный эпизод отражает скорее субъективное восприятие Белинским личности Панаевой и не распространяется на мироконцепцию, выработанную им в 1840-е годы, когда его взгляды па женский вопрос отличались скорее профеминистской направленностью.

Вступив на литературный путь, начинающая писательница сознательно скрыла свое настоящее имя, избрав псевдоандроним Н. Станицкий. Практика использования псевдонима имела широкое распространение среди женщин-писательниц конца XVIII—XIX веков. Как правило, женщины скрывали свое имя по требованию родственников (отцов, мужей). В данном случае инициатива писать под чужим именем, скорее всего, исходила от самой Панаевой. Она отказалась подписывать свои произведения фамилией мужа, желая тем самым отстраниться от его литературной славы и от дополнительного мужского влияния, а также утвердить значимость собственных наблюдений и опровергнуть укоренившиеся взгляды о творческой и интеллектуальной неполноценности женщины. В то же время, как утверждает С.И. Пономарев, составитель одного из первых в России словарей женщип

18 Там же.-С. 172-173. писательниц, в литературной практике «нередко» можно было встретить счастливое соединение» творческих «сил в лице мужа, жены», которые печатались под одной фамилией19, как, например, Александр и Елена

Вельтманы, Николай и Каролина Павловы, Николай и Ольга Гербели и др.

Возможно, что использование Панаевой мужской «маски» могло быть

20 знаком прямого подражания Жорж Сайд» , которая являлась культовой фигурой не только для большинства писательниц XIX века, но «сделалась . паролем, который был у всех на устах, всеми повторялся, всеми комментировался»21. В этой связи интересным представляется тот факт, что писательницы, вступившие в литературу примерно с 1840-х годов, то есть в период максимальной популярности Жорж Санд в России, как правило, использовали псевдоандронимы: Марко Вовчок (М.А. Вилинская), Ив. Весеньев (С.Д. Хвощинская), В. Крестовский (Н.Д. Хвощинская), В. Самойлович (С.П. Соболева). Тогда как их предшественницы подписывали собственные сочинения женским псевдонимом: Зепеида Р-ва (Е.А. Ган), Ясновидящая (Е.П. Ростопчина), Пантезилея (Е.П. Урусова); в редких случаях -своим настоящим именем, как, например, А.О. Ишимова, которая писала для детей, или М.С. Жукова.

Обращение Панаевой к мужскому псевдониму позволяло расширить границы индивидуальной картины мира, давало возможность репрезентировать интегральную модель бытия, которая учитывает женский и мужской взгляд. Анализ этимологии псевдонима (Н. Станицкий) обнаруживает в его составе две ключевые семы: 1) станица, стаи, 2) становление. Можно сделать предположение, что в мистифицированном образе автора писательница па уровне подсознания подчеркивала, с одной стороны, его способность к развитию, упорядочиванию, медиации, а с другой - его близость к народному, природпо-космическому бытию.

14 Пономарев С.И. Библиографический словарь русских писательниц // II.II. Голицын, С.И. Пономарев Библиографический словарь русских писательниц. Ч. II. - СПб., 1889. - С. 13.

20 Кафанова О.Б. Жорж Санд и русская литература XIX века (мифы и реальность). 1830-1860-е гг. - Томск, 1998.-С. 248.

21 Бразоленко Б. Лекции по истории и литературе. Русская женщина в жизни и литературе. - СПб., 1908. - С. 22.

Дебютное сочинение Панаевой, созданное в русле реалистической традиции и не без помощи Некрасова, получило широкое признание читателей и критиков. Несмотря на цензурное запрещение повести (ее официальное издание осуществилось только в 1928 году), она имела нелегальное распространение, и ее можно было достать, по свидетельству писательницы, в «библиотеках для чтения»22. У.М. Долгих указывает на связь замысла «Семейства Тальниковых» с незаконченным романом Некрасова «Жизнь и похождения Тихона Тростникова». Для повести, как и для романа, характерны черты очерковости, внимание к подробностям быта; она также строится на использовании биографического материала. Но, в отличие от некрасовского романа, биографическую основу «Семейства Тальниковых» составляет опыт женского бытия, и повествование, соответственно, ведется от лица героини. Несмотря на влияние Некрасова на процесс создания произведения, осмысление поставленных в нем проблем, ситуаций осуществляется сквозь призму женского сознания. Обозначенную в «Семействе Тальниковых» концептуальную парадигму (проблемы воспитания, любви и брака, внутрисемейных отношений), можно назвать константой художественного мира Панаевой.

Совместная работа Панаевой и Некрасова продолжалась и в последующие годы. Романы «Три страны света» и «Мертвое озеро» также явились результатом этого творческого тандема. Оба произведения принадлежат к числу больших романов-фельетонов «во французском вкусе», ориентированных на массового читателя, предполагающих журнальную публикацию с продолжением, а также многоплановое повествование с большим числом персонажей и захватывающей интригой. «Три страны света» н «Мертвое озеро» создавались в так называемый период «мрачного семилетия», длившийся с 1848 по 1855 годы. Некрасову как редактору «Современника» «особенно тяжело дался <.> 1848 год, когда под влиянием событий, разыгравшихся во Франции, реакция в России, в частности строгости цензуры,

22 Там же. - С. 172. достигла еще невиданных размеров»23. Следствием напряженных отношений «Современника» с цензурным комитетом явился запрет на публикацию иностранной, в особенности французской, литературы24 и установление жесткого контроля над идейной направленностью отечественной словеспостн. Чтобы поддержать существование журнала, лишившегося значительной части литературных материалов, и сохранить основных его подписчиков, Некрасов и Панаева задаются целью написать большое увлекательное сочинение, рассчитанное на вкусы «среднего» читателя. Так, в письме Тургеневу Некрасов писал о «Трех странах света»: «Если увидите мой роман, не судите его строго: он написан с тем и так, чтоб было что печатать в журнале - вот единственная причина, породившая его на свет». Поспешность, с которой создавалось и то, и другое произведение (график издания, предполагавший ежемесячную публикацию в объеме не менее трех печатных листов, вынуждал авторов сдавать текст в печать в неотшлифованном виде), объясняет некоторую логическую несогласованность в развитии сюжетных линий, композиционные неувязки, особенно характерные для «Мертвого озера».

Вопрос о «долевом» участии Панаевой и Некрасова в создании произведений и на данный момент остается открытым. Сложность в определении авторской принадлежности романов связана прежде всего с тем, что оба они дошли до нас лишь в печатных редакциях. Не сохранилось ни рукописей, ни корректур, ни других документов, по которым можно было бы разграничить авторский вклад каждого писателя. Поэтому исследователи, обращавшиеся к проблеме атрибуции этих романов, вынуждены признавать, что их выводы «весьма приблизительны».

Так, Б.Л. Бессонов, автор комментариев к Полному собранию сочинений и писем Некрасова в 15-ти томах, тщательно изучив творчество соавторов, а

23 Евгеньев-Максимов В.Е. В цензурных тисках (Из истории цензурных гонений на поэзию Некрасова) // Книга и революция. - СПб., 1921, № 2(14). - С. 37.

24 Так, напр., в 1849 году из произведений иностранной литературы были опубликованы: Обязанности замужней женщины и положение сс в обществе. Соч. г-жи Еллис (Февраль, май. Отд. III); Признания. А. Ламартина (Март, июнь. Отд. I); Искусство наживать деньги. Соч. Ротшильда. Пер. с франц. (Май. Отд. III); Герцогиня Бургундская. Роман Жюля де Сен-Феликс (Окт. Огд. III). также тексты других предполагаемых авторов, мемуарные свидетельства Панаевой, А.С. Суворина, A.M. Скабичевского, пришел к выводу о невозможности полной атрибуции романов. Вместе с тем ученый высказал предположение о том, что большинство глав обоих романов принадлежит

Некрасову25. Логичной представляется гипотеза, сформулированная В.

26

Евгеньевым-Максимовым и К. Куровой . На основании мемуарных, эпистолярных данных, а также стилистического анализа текстов ученые сделали вывод, что в создании «Трех стран света» принимали равное участие оба автора, тогда как «Мертвое озеро» почти всецело принадлежит перу Панаевой. У.М. Долгих, соглашаясь в целом с Евгеньевым-Максимовым и Куровой, замечает в то же время, что текст «Мертвого озера» сложился «из двух самостоятельных замыслов: романа Панаевой "Актриса", который так и не был опубликован, и коллективного романа "Озеро смерти"»27. Предложенная в 1989 году М.А. Марусенко28 методика атрибуции романов «Три страны света» и «Мертвое озеро» математико-лингвистическими средствами привела к весьма неожиданным выводам, противоречащим историко-литературным фактам. Так, основным автором обоих романов назван В.В. Толбин, которому якобы принадлежит 23,77 % текста. Менее значительными вкладчиками, согласно этой теории, являются И.А. Панаев (16,67 %), Н.А. Некрасов (10,27 %), А.Я. Панаева (4,46 %). Авторская принадлежность более 33 % текста обоих романов вообще не поддается определению теми средствами, которые предлагает математико-лингвистическая методика. Б.В. Мельгунов, указывая на неточность, непоследовательность, парадоксальность результатов, полученных при помощи математико-лиигвистической теории атрибуции, в то же время

25 См. комментарии Б.Л. Бессонова к роману «Мертвое озеро» (Некрасов II.A. Поли. собр. соч. и писем: В 15 т. - Л., 1985. Т. 10. Кн. 2. - С. 268-279), а также: Бессонов Б.Л. Об авторской принадлежности романа «Три страны света» // Некрасовский сборник, VI. - Л., 19. - С. 111-129.

26 Курова К.С. Указ. соч. - С. 78-143.

27 Долгих У.М. Жизнь и литературное творчество А.Я. Панаевой // Авторсф. диссер. - С. 5.

28 Марусенко М.А. и др. Атрибуция романов «Три страны света» и «Мертвое озеро». Ч. II. Вестник СПбГУ. 1997. Сер. 2. Вып. 1. (№ 2). - С. 37-52. считает, что в работе над созданием романов принимали участие не только Некрасов и Панаева, но и наиболее вероятный их соавтор - И. А. Панаев .

Как бы ни решался этот вопрос, несомненным остается факт совместной работы Некрасова и Панаевой, что для последней явилось той школой, в которой она осваивала принципы повествовательной технологии.

Однако более интересными и значительными являются самостоятельно созданные Панаевой художественные тексты, в которых центральное положение занимает судьба женского персонажа, а также мемуары, впервые опубликованные в 1889 году. «Воспоминания», вызвавшие необычайный интерес у читающей аудитории, открыли серию «Памятников литературного быта», выпуск которых был задуман в конце 1920-х годов издательством «Academia».

Критическая рецепция творчества Панаевой характеризуется неоднозначностью: от признания значимости отдельных его художественных достоинств до полного отрицания.

Произведения Панаевой, опубликованные на страницах «Современника» на протяжении 1840-1860-х годов, в редких случаях становились объектом анализа критического отдела этого журнала. Обычно они фигурировали только в обзорных статьях о новинках литературы, что свидетельствует о несерьезном отношении сотрудников этого журнала к творчеству Панаевой-женщины. Больше внимания сочинениям Панаевой уделялось в журналах «Москвитянин», «Отечественные записки», «Библиотека для чтения»30.

Восприятие классическим литературоведением творческого наследия Панаевой осуществляется в соответствии с общими подходами к осмыслению женской литературы, которая определяется как нечто второсортное, не представляющее высокой художественной ценности. По мнению современных

24 Мельгунов Б.В. О новых атрибуциях романов «Три страны свста» и «Мертвое озеро» // Русская литература, 1998. №3,-С. 98-103.

10 См., напр., публикации в журналах: Москвитянин, 1851 (Январь - декабрь); Москвнтянин, 1854. Т. 1. Январь, февраль. - С. 41-46; Т. 3. Март. - С. 31-32; Библиотека для чтения, 1852. Т. 112. Апрель. - С. 25-46; Библиотека для чтения, 1855. Т. 133. Сентябрь. - С. 16-18; Отечественные записки, 1850. Т. 118. - С. 26-30; Отечественные записки, 1862. Т. 142. - С. 37-40. исследователей, невысокий статус сочинений женских авторов объясняется в частности тем, что рецепция женской литературы традиционно осуществлялась с позиций мужского видения. Критика, ориентированная па мужские ценности и представления о мире, не могла полноценно воспринимать своеобразие женского творчества, дешифровать его коды. В частности, ученые указывают па то, что установки и приоритеты литературной критики были обусловлены механизмами мужского чтения. Психологические исследования чтения и рецепции доказывают, что мужчина в процессе чтения отстраняется от текста, женщина, напротив, идентифицируется с ним. Следовательно, мужское прочтение, в отличие от женского, актуализирует прежде всего не этическое, а эстетическое содержание31. Потому-то главным критерием оценки художественного произведения выступает в мужской критике эстетический аспект, по отношению к которому определяется и этический потенциал текста. В подобной ситуации женская литература, как правило, объявлялась несостоятельной в художественном отношении, при этом малоизученным оставался и ее нравственно-этический компонент.

В статьях и рецензиях XIX века, посвященных анализу произведений женских авторов, моделируется портрет женщины-писательницы, которая существует в пограничной ситуации - между имплицитным и эксплицитным. В патриархатиой культуре, ориентированной па биодетерминистские принципы в осмыслении человеческой личности, женщина и «женское», с одной стороны, соотносится с семантикой внутреннего, приватного (семья, любовь, сердечность, душевность), а с другой - воспринимается прежде всего через внешнее (телесная красота, одежда). Поэтому мужской критике вполне закономерным представляется, что «произведение женского пера никогда почти не бывает объективным творчеством», то есть женщина пишет о себе

31 Хайдсбранд Р., Винко С. Работа с литературным каноном: Проблема тендерной дифференциации при восприятии (рецепции) и оценке литературного произведения // Пол. Тендер. Культура / Под ред. Э. Шоре и К. Хайдср. - М., 1999.-С. 21-79. героиней обыкновенно является сама писательница»), своем опыте, раскрывая «любопытные» стороны «женского ума и сердца» .

А.В. Дружинин в рецензии на повесть 10. Жадовской «Непринятая жертва» ставил в вину писательнице то, что она не использовала в своем тексте такое типично женское качество, как способность к анализу чувств: «Госпожа Жадовская словно боится утомить читателя: описаний у нее мало <.>, психологического анализа нет и в помине, а каждая мыслящая женщина

7 7 владеет даром подобного анализа, особенно в деле страсти» . Современные исследователи, отмечая в женской прозе такую черту, как «агрессивность», считают ее противоречащей «женской особенности» . П. Басинский, анализируя видеопоэму С. Василенко «Шамара», указывает на присущую ей «агрессивность», которая, по его мнению, «не подходит» женской прозе: «Я бы не рискнул назвать повесть С. Василенко «Шамара» доброй в привычном смысле. Жестокости, натурализма, агрессии автору хватает в не меньшей

1 с степени, чем ее соседкам по сборнику («Не помнящая зла»)» .

В то же время в работах о женском художественном творчестве, написанных как в XIX веке, так и в XX столетии, общим является требование от женской литературы таких признаков формальной организации, как «изящность», «текучесть», «грациозность» и т.п. Например, Крутиков, переводчик статьи о «Словесности женщин во Франции» с иронией констатирует, что «женщины-писательницы больше стараются о наружной отделке сочинения, чем о внутреннем его достоинстве»36. В обзоре повестей, опубликованных в «Современнике» в 1850 году, критик «Отечественных записок» выделяя в качестве лучшего произведение Панаевой «Необдуманный шаг», определяет его как «грациозный рассказ»37. з: См. рецензию в «Отечественных записках», 1850. Т. LXXI. Отд. VI. - С. 80.

33 Дружинин А.В. Письма иногороднего подписчика// Дружинин А.В. Собр. соч. Т. 6. - СПб., 1865. - С. 199.

34 См., например: Дарк О. Женские антиномии //Дружба народов, 1991. №4. - С. 257.

35 Басинский П. Позабывшие добро? Заметки на полях «новой женской прозы» // Литературная газета, 1991. № 7.-С. 10.

30 Литературные прибавления к «Русскому инвалиду», 1834. 4. 15. № 53. - С. 419.

37Отечественные записки, 1850. Т. LXXIII.-C. 131.

Таким образом, рецепция женского литературного творчества актуализирует проблему формы и содержания. В отношении художественной формы женская литература XIX века, как правило, объективно уступала «большой» (мужской) литературе, эстетически более совершенной. Вместе с тем концептуальный уровень произведений женских авторов (идеи, тематика, проблематика) нередко рассматривался как «оригинальный» и «новаторский».

Так, Белинский обратил внимание на оригинальность тематики дебютного сочинения Панаевой: «В литературе никто еще не касался столь важного вопроса, как отношение детей к их воспитателям и всех безобразий, какие проделывают с бедными детьми»38, позднее на это указывали также и советские литературоведы39. Ап. Григорьев, возглавлявший критический отдел «Москвитянина», усматривал «новизну содержания» и «характеров», в первую очередь женских, выходящих «из обычного тесного круга», и в других ее произведениях («Необдуманный шаг», «Пасека»)40.

Вероятнее всего, проблемы формальной организации текста, стиля представлялись писательницам менее важными по сравнению с идейным содержанием произведения, связанным с объективацией проблем женского бытия. В этом плане примечательна рецензия на роман Панаевой «Женская доля», принадлежащая Н.Д. Хвощинской, которая известна не только как писательница (псевдоним - В. Крестовский), но и как литературный критик, выступавший под именем В. Поречников.

Хвощинская соглашается с мужской критикой в том, что роман Станицкого не удовлетворяет в художественном отношении: «часто это даже уж и не поспешная работа, - отмечает она, - а просто набрасывание». В то же время Хвощинская очень точно определяет приоритеты женской литературы, связанные со стремлением выразить «живые», «насущные» вопросы женского существования. В романе Станицкого, по ее мнению, «много житейской

3811анаева А.Я. Воспоминания. - С. 172.

34 См., например, публикацию 10. Соболева о «Семействе Тальниковых» (Вечерняя Москва, 1927. № 155. - С. 4).

J" См. статью А. Григорьева: Москвитянин, 1851. Т. 1. Январь, февраль. Ч. 1.-С. 231. правды, поднятой не <.> с намерением щегольнуть словами, а с болезненным чувством участия и негодования». «И поэтому нам нет дела», - продолжает она, - до формальных неувязок, поскольку они есть «неизбежное последствие жаркого желания сказать скорее, сказать все»41.

В целом современная Панаевой критика акцентировала внимание лишь на отдельных элементах поэтики ее художественного мира.

Первые попытки целостного осмысления жизненного и творческого пути Панаевой сделаны лишь во второй половине XX века, когда были написаны две кандидатские диссертации, посвященные этой проблеме. Однако идеологическая насыщенность, характерная для науки о литературе советского периода, внесла негативные коррективы в эти научные исследования, что, в частности, привело к искаженной интерпретации личной и творческой судьбы писательницы. Кроме того, в советском литературоведении восприятие творчества Панаевой имело опосредованный характер - сквозь некрасовский дискурс. В этой связи представляется закономерным, что Панаева вошла в историю русской литературы главным образом как автор «Воспоминаний», а также тех произведений, которые были написаны при поддержке Некрасова или в соавторстве с ним. Интересно отметить, что, обращаясь к анализу этих совместных произведений, исследователи связывали их художественную несостоятельность только с именем Панаевой.

Творчество Панаевой, ее этико-эстетическая позиция, представления о мироустройстве до сих пор остаются малоизученными, несмотря на развитие в России и на Западе гендерноориентированного литературоведения, «воскрешающего» из забвения имена писательниц XIX века.

II. Гепдеристика как новая научная парадигма впервые оформилась па Западе на рубеже 1960-1970-х годов, в России процесс ипституализацин тендерных исследований обозначился только начиная с 1990-х годов. Однако если учитывать тот факт, что тендерные исследования «являются логическим

41 Поречников В. Провинциальные письма о нашей литературе. Письмо третье // Отечественные записки, 1862. Т. 142.-С. 37-38. следствием женских исследований»42, то можно утверждать, что они имеют гораздо более долгую историю. Например, еще в XIX веке в России были опубликованы как отдельные статьи, написанные женщинами и посвященные вопросам женского воспитания и образования43, так и более основательные работы Е.О. Лихачевой44, Е.Н. Щепкиной45, Е. Вельтман46.

При определении специфики женских и тендерных исследований «речь идет <.> не о точном разграничении, а скорее, о перестановке акцепта»47. Если женские исследования ориентированы прежде всего на предоставление информации о женщинах, выявление различий между мужчинами и женщинами, то тендерные исследования обращаются к причинам образования этих различий и анализу приписываемых им значений. Иными словами, тендерные исследования направлены на изучение тех факторов, с помощью которых формируются и закрепляются в общественном и индивидуальном сознании социальные роли мужчины и женщины.

Собственно тендерные теории возникли в тот момент, когда было поставлено под сомнение представление о том, что между «естественным» иолом и предписанными женщинам и мужчинам общественными половыми ролями имеется прямая причинная связь. С целью разграничения «естественных» и «искусственных» аспектов пола в научное описание был введен термин «гендер» (gender), определяемый как совокупность «социальных и культурных норм, которые общество предписывает выполнять людям в зависимости от их биологического пола»48.

42 Хоф Р. Возникновение и развитие тендерных исследований // Пол. Гендер. Культура. - С. 23.

См., например: Дестунис Н.А. Чему мы, женщины, учились? // Русская беседа, 1859. № 11; Бурнашева Е.П. Мы сами, женщины, виноваты // Воспитание, 1859. № 11; Фохт Н. Воспитание пансионерки // Гувернантка, 1862. № 6; а также статьи Е.А. Некрасовой о жизни и творчестве Е. Ган, Е. Ростопчиной, Н. Дуровой, А. Панаевой и др., опубликованные в разных периодических изданиях Петербурга.

44 Лихачева Е.О. Материалы для истории женского образования в России. Ч. I (1086-1795); ч. II (1796-1828); ч. Ш (1828-1856), - СПб., 1899; ч. IV (1856-1880), - СПб., 1901.

45 Щепкина Е.П. Из истории женской личности в России. - СПб., 1914.

46 Вельтман Е. О воспитании женщин в общественных училищах. - М., 1848.

47 Хоф Р. Указ. соч.-С. 41.

48 Денисова А.А. Словарь тендерных терминов. - М., 2002. - С. 20.

Становление гендерноориентированного литературоведения началось в США с конца 1960-х годов. Для первого этапа изучения литературы в тендерном аспекте (1960-1970-е гг.) характерно сочетание двух противоположных тенденций. Одна из них реализует, с моей точки зрения, деструктивное начало: разрушение ценностей патриархатной культуры, утвердивших женский опыт бытия как вторичный; переоценка и ниспровержение традиционного литературного канона и т.д. В то же время в этот период активизируется конструктивная деятельность, связанная с открытием, исследованием и изданием текстов женских авторов. К наиболее известным работам этого периода можно отнести исследования Элейн Шоуолтер (Elaine Showalter)49, Мери Эллманн (Mary Ellmann)50, Сандры Гилберт (Sandra М. Gilbert), Сьюзен Губар (Susan Gubar)51 и др.

Второй этап (1980-1990-е гг.) ознаменован поиском «новых подходов к методологическим проблемам литературоведения и литературной критики»52 и распространением интереса к гендеристике не только в США, но и в Европе (особенно Франции). В работах Элейн Шоуолтер, Нэнси Миллер (Nancy Miller), Розалинд Марш (Rosalind Marsh), Катрионы Келли (Catriona Kelly), Юлии Кристевой (Julia Kristeva), Люси Иригарэ (Luce Irigaray), Элен Сиксу (Helen Cixous) проблематизируются такие понятия, как «женское/женственное письмо», «мужское/мужественное письмо», «женское чтение», «мужское чтение», «женская литература», «история женской литературы» и др.

На современном этапе развития науки о женской литературе существует более десятка методик исследований, специфика которых определяется их философско-теоретической ориентированностью. Вместе с тем общим для всех остается «признание особого способа женского бытия в мире и

4'' Showalter, Е. A Literature of Their Own: British Women Novelists from Bronte to Lessing. - Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1977. Жеребкина И. Прочти мое желание. Постмодернизм, психоанализ, феминизм. -М., 2000.-С. 135.

5" Ellmann, М. Thinking About Women. - San Diego et al.; HBJ, 1968.

51 Gilbert, S. & Gubar, S. The Madwoman in the Attic: The Woman Writer and the Nineteenth Century Literary Imagination. - New Haven: Yale University Press, 1979.

52 Савкина ИЛ. Провинциачки русской литературы (женская проза 30-40-х гг. XIX века). - Tampere: Wilhelmhorst, 1998.-С. 12. соответствующих ему женских репрезентативных стратегий»53. Ученые предлагают различать два главных направления в гендерноориентированном литературоведении (в соответствии с двумя направлениями в феминизме): французское и англо-американское. Следует заметить, что предложенная классификация является сугубо теоретической, поскольку в исследовательских практиках обычно можно наблюдать соединение разных философских и методологических подходов. Значительное влияние на «феминистский литературный критицизм», как французский, так и англо-американский, оказали психоаналитические теории Жака Лакана, теории деконструктивизма и постмодернизма Жака Деррида, Мишеля Фуко.

В концепции Лакана важным является понятие «символического порядка», «закона Отца», которому подчиняется ребенок, проходя эдипальную фазу развития. «Символический порядок/символический Отец» как абстрактный авторитет, представленный мужской фигурой, предшествует всему индивидуальному. При формировании субъектности и языка, согласно Лакану, важную роль играет фаллос. Первый опыт ребенка в установлении различия истолковывается как отсутствие чего-либо, что имелось прежде. Отсутствующий у матери фаллос является для ребенка первым воображаемым объектом, который скрывает опыт различия за утверждаемой идентичностью. Следовательно, фаллос определяет истоки языка, поскольку язык, по Лакану, есть бесконечный процесс конституирования воображаемых объектов, которые должны восполнить принципиальную нехватку идентичности, характеризующую человеческое существование. Иными словами, Лакан отождествляет культуру, общество и вообще всякий вид порядка с фаллической структурой, в которой женщина не имеет своего места и языка и может быть представлена только в терминах «отсутствия» или «утраты»54.

53 Жеребкина И. Прочти мое желание. Постмодернизм, психоанализ, феминизм. - М., 2000. - С. 135.

54 Lacan Jacques. The Meaning of the Phallus // Feminine Sexuality: J. Lacan and Ecole Frcudienne. - New York & London, 1982. Цит. по: Жеребкина П. Феминизм и психоанализ // Введение в тендерные исследования. Ч. I. -СПб., 2001. - С. 355-360; Клингер К. Позиции и проблемы теории познания в женских исследованиях // IIo.i. Тендер. Культура. / Иод. ред. Э. Шоре и К. Хайдер. Вып. 2. - М., 2000. - С. 107-109.

Деррида также считает, что фаллическая модель, основанная на принципах иерархичности и бинарпости, является базисом любой культуры. Но в отличие от Лакана, который убежден в необходимости фаллоцентризма, Деррида разрушает его, раскрывая зависимость главенствующего от подчиненного, значимого от незначительного, мужского от женского. Деконструкция фаллического порядка делает видимым существование «женского», лежащего в основе этого самого порядка. С точки зрения Дерриды, письмо, а также литература обладают женской природой, то есть способностью избегать мужских доминант логоцентризма. При этом Деррида противопоставляет понятие «письма» и понятие «речи» в том смысле, что речь воплощает собой фаллическую истину, тогда как главное в письме - это сам опыт писания, производство графических композиций, а не то, насколько графический опыт соответствует ментальной истине. Дерридаистское понятие письма оказало влияние на возникновение феминистской концепции «женского письма».

В центре теории Фуко - понятия «дискурса», то есть языковой практики (включающей оценочность и иерархию), направленной на достижение максимально возможного контроля над индивидом, и «телесного языка» как недискурсивного способа выражения55.

Представители французской школы, сочетая и переосмысливая идеи Лакана, Деррида, Фуко и др., в своих работах делают акцепт на проблемах женского письма, взаимосвязанности языка и тела (сексуальности).

Обнаружение асимметричности маскулинной культуры, в которой мужчина и «мужское» имеют положительные характеристики, а женщина и «женское» - отрицательные, привело ученых к выводу о том, что «женщины нет, женщина не существует в нашей культуре в качестве имени субъекта с большой буквы»56. В патриархатном мире женщина атрибутируется через

55 Более подробно о теориях Деррида, Фуко см.: Теория и история феминизма. / Ред. И. Жеребкина. - Харьков, 1996. - С. 30-65; Moi, Toril. Sexual / Textual Politics: Feminist Literary Theory. - London & New York, 1990. - P. 99- 110; Lindhoff, Lena. Einfuhrung in die fcministische Literaturtheoric. - Stuttgart-Weimar, 1995. - S. 72-110.

5Й См. об этом, например: Irigaray L. Le Temps de la diffrcncc. - Paris, 1989. мужчину и воспринимается всего лишь как «другое мужчины», либо как «немыслимое».

Возможность изменения способа мышления маскулинного мира, трансформации социокультурных норм Э. Сиксу связывает с женщиной, точнее - с женским типом письма (L'ecriture feminine). Исследовательница определяет женское письмо как способ, с помощью которого можно освобождаться от тендерных ролей и разрешать «другому» становиться видимым. Именно в письме через женственный стиль женщина получает возможность выражать себя. По мнению Сиксу, источниками женского письма являются «женское тело и женская сексуальность». Поэтому женское письмо, подобно эротизму женщины, «открыто и множественно», «вариативно и ритмично», «полно удовольствий и возможностей». При этом язык женского тела, считает Сиксу, имеет некоторые формальные признаки выражения в тексте. Например, он может создавать свои значения в тексте через «метафоры», «умолчания», «синтаксические сломы»57 и т.п.

Однако в данном положении теории Сиксу отдельные исследователи усматривают своего рода биологический эссенциализм, который критикуется большей частью авторов феминистских теорий, в том числе и самой Сиксу. Эссенциализм (от англ. essential - обязательно существующий, непременный) -свойство теоретических концепций, для которых характерно стремление зафиксировать некую неизменную, в данном контексте - женскую сущность, что приводит к укреплению бинарного образа мышления маскулинного порядка, в котором женщина противопоставляется мужчине.

Пытаясь преодолеть элементы эссенциализма в своей теории, Сиксу, наряду с признанием обусловленности женского письма биологией женщины, утверждает, что женское письмо не имеет жесткой зависимости от биологического пола автора, так как каждый человек бисексуален по своей природе. Так, например, ярким представителем женского письма она называет

57Cixous If. Sorties//niin&nain, 1995.№2.-P. 18-21.

Жана Жене58. Вместе с тем разграничение «пола» письма и пола автора не освобождает теорию Сиксу от биологического эссенциализма. Потому что, во-первых, сам термин «женское письмо» подразумевает некую мистификацию феминпости, ее превосходство над маскулинностью, что свидетельствует не о деконструкции бинарной оппозиции «мужское - женское», по только об изменении значения этой оппозиции в пользу «женского» компонента. Во-вторых, теория «женского письма» предполагает систему априорных, универсальных признаков, благодаря которым мы смогли бы идентифицировать какой-либо тип письма как собственно «женский». Но, как полагает ряд литературоведов, определение атрибутивных характеристик женского письма только способствует закреплению дуализма между мужчиной и женщиной, а также созданию новых стереотипных представлений о женственности, которым «подлинная женственность» может и не соответствовать и, следовательно, может вновь оказаться незамеченной, пеартикулированной59.

Французский психоаналитик JI. Иригарэ считает, что любые описания женственности будут воссоздавать только «фаллическую феминность», то есть женщину, определяемую терминами мужского мира и языка60. В отличие от Э. Сиксу, JI. Иригарэ, а также Ю. Кристева, вовсе отрицают существование женского письма. Согласно Иригарэ, женщине еще только предстоит создать свой язык, специфика которого должна заключаться в «выговаривании» и «прописывании» собственных желаний, аксиологически отличных от фаллического мышления. Если маскулинный язык, утверждает Иригарэ, может репрезентировать, обсуждать и описывать самого себя, то женский язык не способен описывать себя во внешних терминах, но может говорить самому себе

58 Cixous H. Ibid. - Р. 20.

59 См. об этом, например: Weigcl S. Die Stimme der Medusa / Schreibvvcisen in dcr Gegenwartsliteratur von Fraucn. -DuImen-IIiddingsel, 1987. - S. 198; Рюгкёнен M. Тендер и литература: проблема «женского письма» и «женского чтения» // Филологические науки, 2000. № 3. - С. 5-15.

Irigaray L. This Sex Which is Not One. Transl. by C. Porter. - Ithaca, New York, 1985. - P. 32. только через новый язык: иначе он будет идентифицирован как маскулинный, «потеряв» параметры женского61.

Иригарэ, как и Сиксу, устанавливает прямую связь между женским письмом и женским телом: «женский язык смещает стерильность фаллогоцентрической категоризации: эротизм женщины множествен, так же как эрогенные зоны женщины разбросаны по всем неидентифицируемым точкам женского тела»62. Поскольку в настоящее время «женственное» нивелировано в доминирующем типе культуры, пишет Иригарэ, то для того, чтобы вербализоваться, оно может лишь имитировать маскулинный дискурс, разоблачая при этом характерную для него функцию подавления женственного: «Сделать "видимым" с помощью эффекта игрового повторения то, чему положено было оставаться невидимым <.> Это значит также "разоблачение" того факта, что если женщины умеют так хорошо подражать, то это потому, что они не полностью поглощены этой функцией. Но они одновременно остаются еще где-то в другом месте»63.

Идеи Иригарэ о миметизме женщины как способе ее проявления в маскулинной культуре можно проиллюстрировать отрывками из стихотворения Е.П. Ростопчиной «Как должны писать женщины» (1840), в котором поэтесса сознательно имитирует мужской взгляд, выражая представления о женской литературе с позиций маскулинного дискурса и тем самым раскрывает уничижение женственного в нем (хотя ей не удается полностью выдержать мужскую интонацию, в конце стихотворения слышен именно женский голос): Но женские стихи особенной усладой Мне привлекательны <.> Но только я люблю, чтоб лучших снов своих Певица робкая вполне не выдавала <.>

61 Ibid. - Р. 78-80.

62 Цит. по: Керимов T.X. Постструктурализм // Современный философский словарь. - М., Бишкек, Екатеринбург, 1996. - С. 388.

63 Irigaray L. Op. Cit. - P. 76.

Чтоб только изредка и в проблесках она

Умела намекать о чувствах слишком нежных <.>

Чтобы туманная догадок пелена <. .>

Вилась таинственно <. .>

Чтоб речь неполная улыбкою понятной,

Слезою теплою дополнена была;

Чтоб внутренний порыв был скован выраженьем, <.>

Да! Женская душа должна в тени светиться <.>

Как в сумерки луна сквозь оболочку туч,

И, согревая жизнь, незримая теплиться»64.

10. Кристева критикует позиции как JI. Иригарэ, так и Э. Сиксу за их стремление создать женский язык и общество за пределами мужской культуры. Кроме того, Кристева считает, что утверждение об обусловленности женского/мужского письма биологией женщины/мужчины возвращает к бнодетерминизму и, следовательно, поддерживает стереотипы патриархатной системы. Вместе с тем Кристева выступает за обновление языка и культуры, которое она связывает с семиотикой. Именно на семиотическом уровне, который она соотносит с доэдиповой, доречевой сферой, только и возможно, по ее мнению, обнаружить вытесненное, репрессированное. Для Кристевой очевидно существование не «женского» и «мужского» типов письма, а «подавленного письма», то есть линейного, рационального, объективного, имеющего нормальный синтаксис, и «нерепрессированного письма», отличающегося нарушениями синтаксиса и грамматики, подчеркивающего ритм, звук, цвет65.

Изучение проблем женского письма, женской субъективности является не менее актуальным и для англо-американского направления. Однако в отличие от французского, которое базируется преимущественно на постмодернистски-ориентированных теориях (психоанализа, деконструктивизма), англо

64 Ростопчина Е.П. Как должны писать женщины // Русские поэтессы XIX века. - М., 1979. - С. 65-66.

65 Kristeva J. Desire in Language. - New York, 1982. - P. 159-209. американские исследователи предпочитают изучать эти проблемы в социокультурном, историческом, собственно тендерном аспекте (само понятие «тендер» указывает на тот факт, что литература и ее исследование связаны с историческим контекстом)66. Иными словами, англо-американская школа разрабатывает не столько теорию «женского письма», сколько теорию и историю «женской литературы», которая рассматривается как «отражение специфического социокультурного женского опыта».

Ориентированность англо-американской школы на исследование истории и взаимоотношений женской литературы с «внетекстуальным миром» сближает ее с отечественным гендернонаправленным литературоведением. Так, Ирина Савкина, используя в своей монографии «Провинциалки русской литературы (женская проза 30-40-х гг. XIX века)» некоторые идеи и понятия «французской феминистской критики», предпочитает «сосредоточиться на исторически конкретном материале и не ставить своей целью найти универсальные формулы женственного или женского письма»67. В этом отношении исследовательнице близка позиция К. Келли, которая полагает, что литературовед должен говорить об ограничениях и принуждениях господствующего дискурса по отношению к женской литературе не в меньшей степени, чем собственно об ее специфике и изменчивости68.

В работах Э. Шоуолтер, К. Келли, Н. Миллер, С. Вайгель исходным является представление о том, что женская субъективность создается на пересечении многих факторов - исторических, социокультурных, идейно-философских и др. Поэтому для того, чтобы интерпретировать женский текст (дешифровать репрезентированную в нем женскую субъективность), считает С. Вайгель, исследователю необходимо обратить внимание па место и условия, в которых пишут женщины, а также на их отношение к функционирующим в обществе концептам феминности и маскулинности.

66 Рюткёнен М. Тендер и литература: проблема «женского письма» и «женского чтения». - С. 6.

67 Савкина И. Провинциалки русской литературы. - С. 15.

8 Kelly С. A History of Russian Women's Writing 1820-1992. - Oxford: Clarendon Press, 1994. - P. 7.

Англо-американские гепдеристы, соглашаясь отчасти с концепцией феминности Ж. Лакана69, также говорят о «двойственной» топологии женщины в патриархатном мироустройстве. Так, Э. Шоуолтер пишет, что женщина находится одновременно и внутри, и вне патриархатной системы, причем по сравнению с мужчиной она занимает маргинальное положение в патриархате. Однако Шоуолтер уточняет, что, участвуя в «общей» культуре, литературной истории, женщины в то же время развивают свою, женскую традицию. В процессе развития женской литературной традиции она выделяет три основных способа самовыражения женщины: 1) феминный (feminine) - предполагает имитацию мужских стандартов, 2) феминистский (feminist) - предполагает протест против установок маскулинной культуры, требование женской самостоятельности, 3) фемальный (female) - репрезентирует собственно женскую субъективность, не связанную с ценностями и нормами мужской топологии70.

Вслед за Шоуолтер, которая одной из первых попыталась открыть традицию женской литературы, Р. Марш, Д. Томпкинс (Jane P. Tompkins), С. Гилберт, С. Губар, Б. Хельдт (Barbara Heldt) и др. также признают целесообразным создание отдельной, независимой от так называемого «Великого канона» истории женской литературы. Иными словами, выступают за создание канона женской литературы, который бы существовал наряду с традиционным патриархатно артикулированным каноном. Так, Б. Хельдт в монографии «Ужасное совершенство: Женщины и русская литература» (Terrible Perfection: Women and Russian Literature), 1987 пишет о том, что, хотя литературный процесс XIX века полностью контролировался патриархатными институциями (книгоиздательство, журналистика, критика, цензура) и, следовательно, в русле доминирующей литературной традиции (а такой для w По Лакану, женщина находится в бинарной ситуации: либо она подчиняется фаллическому порядку значений традиционной культуры, либо она попадает в ситуацию феминной неартикулированности, так как традиционная культура не знает средств для артикуляции собственного женского языка, для выражения собственно женских проблем. Более подробно об этом см.: Теория и история феминизма / Ред. И. Жеребкина. -С.55-65.

70 Showalter Е. Op. cit. - Р. 13-20.

XIX века в России она считает прозу) женщина была не в состоянии выразить себя, тем не менее у женщин существовала своя специфическая литературная традиция, «альтернативная литературная перспектива», которая выражала себя п 1 в таких моделях письма, как лирика и автобиография .

Вместе с тем отдельные исследователи критически воспринимают идею создания автономного канона женской литературы. Во-первых, потому, что аптикаион (или миниканон) утверждает «однородность женщин и несет в себе опасность возвращения к субстанциональному пониманию женственности»; во-вторых, антиканон «ведет к изоляции феминизма и сам опирается на критикуемый им в мужском каноне механизм исключения, теперь уже в отношении мужчин»72. Такие литературоведы, как К. Келли, Р. Хайдебранд (Renate von Heydebrand), И. Савкипа, О. Демидова, М. Файнштейн и др. высказываются в пользу «одного канона, но открытого для шедевров различных субкультур».

В исследовательских практиках различают два основных способа структурирования «открытого» литературного канона, включающего женскую традицию. Первый способ, реализованный в работах М. Файнштейпа, Н. Мостовской, В. Ученовой, заключается в том, чтобы расширить так называемый «материальный канон» (под которым понимают изменяющееся в ходе истории собрание литературных текстов, получивших общее признание и высокую оценку) за счет включения в него женщин, не трансформируя при этом механизмы отбора. Так, например, в монографии М. Файнштейпа «Писательницы пушкинской поры. Историко-литературные очерки» женщины-писательницы представлены на фоне Пушкина; в статье Н. Мостовской «Тургенев и женщины-писательницы» действует принцип «вокруг Тургенева». В. Учеиова включает писательниц в канон, также опираясь на авторитет литературных иерархов. Для ее статей вообще характерен пафос

71 Heldt В. Terrible Perfection: Women and Russian Literature. Bloomington and Indianapolis, Indiana University Press, 1987.-P. 4, 6-9.

72 Хайдебранд P., Випко С. Работа с литературным каноном: Проблема тендерной дифференциации при восприятии (рецепции) и оценке литературного произведения // Пол. Тендер. Культура. - С. 64. почтения к «Великому канону», воспроизведение мифов о природном половом предназначении, что только способствует сохранению ситуации мужской доминантности и женской подчиненности.

Иной способ решения проблемы топологии женской литературы в существующем каноне репрезентирован в работах Д. Русс (Joanna Russ), К. Келли, И. Савкиной, О. Демидовой. Внимание этих ученых сосредоточено не столько на «материальном каноне», сколько на содержащихся в нем представлениях о ценностях, которые обусловливают механизмы отбора и которые можно обозначить как «канон критериев и толкований».

Исследование традиционного «канона критериев и интерпретаций» позволяет прийти к заключению, что процесс его формирования носит отпечаток тендерной дифференциации. Например, Д. Русс в качестве стереотипов традиционного «канона критериев и толкований», обнаруживающих признаки тендерной дифференциации и препятствующих, таким образом, вхождению в канон женщин-писательниц, называет следующие: иррациональное предубеждение относительно способности женщин писать; непризнание написанного под предлогом сомнения в том, что тексты написаны не самой писательницей; презрительное отношение к женскому творчеству; умаление значимости предметов изображения женского письма как безынтересных и не представляющих собой ценности и т.д.73

Однако, несмотря на зависимость от мужского контекста, замечает К. Келли, женская литература не просто повторяет общую историю, но имеет и свою логику. По мнению Келли, традиционная схема «от сентиментализма через романтизм к реализму» не работает по отношению к женской литературе. Например, в прозе, считает исследовательница, абстракции романтизма и реализма гораздо менее значимы, чем вариации отношения к «женскому вопросу» и частично покрывающая их дифференциация жанров

73 Цит. по: Хайдсбранд Р., Винко С. Указ. соч. - С. 46-47. профеминистская «провинциальная повесть» и антифеминистская «светская

74 повесть») .

С точки зрения И. Савкиной, исследователи женской литературы не должны задаваться целью «создать какие-то новые табели о рангах, где найдется место для литературных "генеральш" <.> Сосредоточенность исключительно на женских произведениях может привести к аберрации: мы будем воспринимать и оценивать как специфически женские такие особенности текста, которые имеют не тендерную, а, например, национальную, жанровую и т.п. природу или связаны с индивидуальным стилем автора». Для того чтобы выявить специфику женской литературы, считает Савкина, ее необходимо проанализировать в общелитературном контексте75.

Актуальность настоящего исследования определяется интересом современного литературоведения к тендерному аспекту в литературе и рассмотрением в этом аспекте творчества А .Я. Панаевой. Кроме того, актуальность работы связана с необходимостью проанализировать механизмы функционирования тендерных технологий в текстах женских авторов, и в целом - прояснить теоретическую сторону вопроса о женской литературе, ее генезисе. Изучение прозы А .Я. Панаевой на фоне идейно-философского и литературного дискурса эпохи позволяет, с одной стороны, выявить репрезентированные в ней общелитературные традиции, а с другой -определить специфику собственно женского содержания и поэтики.

Творчество А.Я. Панаевой, известной беллетристки второй половины XIX века, относится к числу неизученных, «забытых» литературоведением. Вместе с тем объективное представление о литературном процессе связано с пониманием его двойственной сущности, предполагающей функционирование в нем произведений не только больших художников, но и «обыкновенных талантов». При этом именно писатели «второго ряда» (к которому, как правило, причисляют женщин-писательниц) оказывают значительное влияние на

74 Kelly, Catriona. Op. cit. - P. 23.

75 Савкина И.JI. Указ. соч.-С. 17. формирование литературного процесса, так как, с одной стороны, в их творчестве наиболее рельефно отражаются основные тенденции развития главенствующей эстетической парадигмы, а с другой - нередко вырабатываются новые художественные принципы, которые в произведениях «больших» писателей достигают уже совершенного уровня. Изучение творчества писателей «второго ряда» позволяет рассматривать литературный процесс в его единстве, целостности, непрерывности.

Цель исследования - на основе комплексного анализа осмыслить мировидение А.Я. Панаевой в его художественной воплощенности, а также определить топологию ее творчества в литературном контексте эпохи.

Эта цель конкретизируется в следующих задачах:

1) систематизировать базисные для гендерноориентированного литературоведения методики исследований;

2) проанализировать идеологические, эстетические и биографические факторы, которые оказали влияние на формирование картины мира Панаевой, этико-эстетической парадигмы ее творчества;

3) выявить особенности сюжетостроения, устойчивые сюжетные ситуации и мотивы панаевской прозы;

4) выяснить систему пространственных доминант, организующих семейный, социальный, природный мир;

5) определить топологические черты женского мемуарного дискурса (на материале «Воспоминаний» Панаевой).

Объектом исследования являются наиболее значительные произведения писательницы («Безобразный муж», «Пасека», «Мелочи жизни», «Степная барышня», «Женская доля», «Воздушные замки», «Фантазерка»), в том числе написанные ею в конце жизненного пути - «Воспоминания», воссоздающие литературно-театральный быт 1820-1860-х гг. В выбранных для анализа прозаических текстах представлена характерная для ее творчества в целом концептуальная парадигма: проблемы этики любви и брака, проблема существования человека в сфере семейного, социального, природного бытия и т.д.

Научная новизна исследования состоит в использовании нового методологического подхода к изучению художественного и мемуарного творчества Панаевой через категорию тендера. Кроме того, впервые художественная система и воплощенная в ней картина мира Панаевой рассматривается на фоне идейно-философского контекста эпохи, а также в диалоге с другими поэтическими и мировоззренческими тенденциями, функционирующими в произведениях женских и мужских авторов XIX века и современной женской прозе.

Предмет исследования - поэтика произведений Панаевой как система способов моделирования женской субъективности, женского мировидения.

Методология исследования основана на сравнительно-историческом, структурно-типологическом, культурологическом, рецептивном, био-персоналистском, тендерном подходах.

Практическая значимость работы заключается в возможности применять ее результаты при чтении лекционных курсов по истории русской литературы XIX века; материалы исследования могут использоваться также при подготовке спецкурсов по русской женской литературе, русско-европейским литературным связям, тендерным исследованиям.

Положения, выносимые на защиту:

1. Семантика сюжета, выражающая особенности женского мировидения, обозначает стратегии существования женщины (подчинение, протест, созидание) в патриархатном мире, в котором женское Я осмысляется как проекция мужского видения, как вторичное, пассивное, несамостоятельное начало. Принцип двухчастного структурирования сюжета, обусловленный в прозе А. Панаевой логикой нравственного закона выбора и воздаяния, логикой причинно-следственных связей, направлен на деконструкцию патриархатного мифа о создании женщины мужчиной, функционирующего в произведениях 1840-1850-х гг. и определяющего их сюжетную организацию.

2. Моделирование художественного пространства в прозе А.Я. Панаевой обнаруживает тернарную логику (природный мир - тезис, мир городской цивилизации - антитезис, усадебный мир - синтез), воплощающую идею гармоничности, толерантности и направленную на преодоление биполярности, в рамках которой женское и мужское начала находятся в отношениях противопоставленности.

3. «Воспоминания» А. Панаевой рассматриваются как модель самоописания, для которой характерна диалогическая интенция: мемуаристка интерпретирует других через себя, но и собственное Я создается не только па материале своего, но и из фрагментов чужого; в образе автогероини совмещаются как типично женские роли (дочь, жена), так и мужские (профессиональный литератор). В автодокументалыюм тексте А. Панаева осуществляет акт саморепрезентации, реализует диалогические отношения с мужским миром, преодолевая стереотипное представление о монологичности женского бытия (мотив преодоления «немоты»).

Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, включающего 253 наименования.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Творчество А.Я. Панаевой в литературном контексте эпохи: гендерный аспект"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Изучение женской прозы в аспекте сюжета и художественного пространства представляется наиболее оптимальным, поскольку позволяет выявить специфичность и закономерности женского мировидения, определяющего ее поэтику. Художественное сознание Панаевой, ее представления о человеке и бытии, формирование которых осуществлялось в диалоге с философским и литературным дискурсом XIX века, наиболее последовательно воплощаются в сюжете и пространственной организации.

В центре художественного мира Панаевой - судьба женского персонажа. Писательница исследует существование женщины в мире, ориентированном на патриархатные установки, утверждающем мужчину в качестве нормы, а женщину - как отклонение от нее. В патриархатном мироустройстве тендерная система асимметрична таким образом, что мужчина и мужское определяются как общечеловеческое, а женщина и женское - как несамостоятельное, второстепенное, приватное.

Панаева описывает три варианта жизненного сценария женщины. Первый связан с подчинением, мимикрированием под маскулинные требования, второй - с протестом против них, третий - с созиданием гармоничного пространства бытия. Писательница наиболее полно представила первые два сценария, как наиболее распространенные в реальной действительности, третий - только намечен в ее произведениях.

Героини, избравшие путь приспособления к легитимным в патриархатном социуме нормам женского бытия, имеют возможность существовать только в ролях хорошей хозяйки, любящей и преданной жены, доброй матери. Автор обнаруживает «трагедию невоплощенности» женской личности, которая не может обрести гармонию в окружающем мире.

Реальные обстоятельства, а также тендерные стереотипы, регулирующие поведение человека в зависимости от его биологического пола, обусловливают нравственно-психологическую и социокультурную дезориентированность женщины. В результате искажаются ее представления о подлинной любви, счастье, минимизируется возможность осуществления гармоничных отношений с близкими людьми. Поэтому нередко в произведениях Панаевой изображается ситуация, когда молодая девушка вступает в супружеский союз, «не понимая всего значения быть женой», или по благословлению родителей заключает брак по расчету ради материально обеспеченной жизни, соглашаясь выполнять функцию красивой вещи в доме мужа. Трансформация в плане обытовления, материализации этики любовных и внутрисемейных отношений, по мысли писательницы, оказывает негативное влияние на духовное, культурное состояние не только отдельной человеческой личности, но и общества в целом.

Вместе с тем автор указывает, что, несмотря на тотальную подчиненность, зависимость героинь в семье и социуме, у них всегда сохраняется возможность выбора (например, нравственно-этических ориентиров, жизненной позиции). Сюжетное развитие в произведениях Панаевой воплощает логику нравственного закона выбора и воздаяния, логику интегрального восприятия действительности. Сюжетная организация прозы имеет двухчастную структуру, обусловленную принципом причинно-следственных связей.

Героини Панаевой, через выпавшие на их долю испытания, выходят к обретению смысла собственного существования, открывают взаимообусловленность обстоятельств собственной жизни своим личным выбором. Самоопределение женского персонажа может осуществляться в ситуации конфликта, когда героиня стремится не просто противостоять предписаниям патриархатной культуры, но намерена разрушить их, и даже причинить ущерб людям, которые ориентируются на эти стереотипы. Однако эта модель противоборства приводит к разрушению внутреннего мира женской личности и соответственно ее жизни. Панаева воспроизводит также ситуацию молчаливого протеста женщины, неявного конфликта с патриархатом: героиня может осознавать несоответствие собственных представлений о мире и своем месте в нем, но открыто это не выражать.

Негативные сценарии женского существования (подчинение, явный или скрытый протест) реализуются в пространстве урбанистической цивилизации. Пребывание женщины в петербургской среде, воплощающей все атрибуты цивилизованного мира, характеризуется предельной несвободой, нравственной и социальной дезориентированностью. В Петербурге героиня вытеснена в имплицитную область, она не активна во внешнем социальном плане.

В современной женской прозе (М. Голованивская, JI. Фоменко, О. Татаринова) сохраняется тенденция изображения активной жизнедеятельности женщины в пространстве не внешнего, физического мира, но внутренней психической реальности.

Возможность полноценного существования женщины Панаева связывает с природным, усадебным миром. Именно в пространстве усадебной культуры, предполагающей синтез естественного и цивилизованного, героиня способна создать гармоничный мир и максимально реализовать свой личностный потенциал.

Специфика концепции бытия и этической позиции автора выражаются не только в поэтике сюжета, но и в пространственной организации художественного мира.

Исследование спациальной поэтики прозы XIX века обнаруживает, что в произведениях авторов-мужчин (В. Одоевского, В. Даля, Ап. Григорьева, И. Тургенева, Ф. Достоевского) распространен бинарный принцип организации пространства, а в женских текстах преобладают тернарные топологические модели.

В беллетристике Панаевой пространство структурируется по принципу триады: природный мир (тезис), мир городской цивилизации (антитезис) и усадебный, провинциальный мир (синтез). Природный и цивилизованный (урбанистический) уровни художественного пространства соотносятся друг с другом не только по контрасту, но и по принципу синтеза взаимодополняемости). Интегрирующую функцию выполняет усадебный локус, в котором преодолевается оппозиция двух миров.

Тернарная логика моделирования пространства воплощает идею толерантности, гармоничности.

Диалогическая позиция личности в бытии также, согласно Панаевой, направлена на снятие биполярности - структурообразующей категории патриархатной культуры.

Метатекст Панаевой (художественная проза, мемуары) ориентирует на постижение диалогической сущности авторской мироконцепции. Свое обращение к литературному творчеству писательница осмысляет как реализацию диалогических отношений с мужским миром. В мемуарном тексте Панаева выражает версию собственной жизни, свое видение себя и других. Мемуаристка осуществляет самоописание не только на материале «своего», но и из фрагментов «чужого».

По сравнению с воспоминаниями С.В. Капнист-Скалон, А.О. Смирновой-Россет, где женское Я растворено в изображаемом мужском мире, в мемуарах Панаевой образ автогероини воплощает специфичность женского видения, отличного от мужского, и одновременно интерпретируется как равнозначный по достоинству с мужским Я.

В целом творчество Панаевой осуществляется в диалоге с произведениями женских и мужских авторов. Панаева использует и переосмысляет в своих беллетристических текстах художественные принципы, характерные для литературы «первого ряда». В то же время в ее прозе, стоящей у истоков русской женской литературы, реализована специфика собственно женского содержания и поэтики (на уровне сюжета, системы персонажей, пространственной организации).

Современная женская проза в определенной мере усвоила традиции, выработанные «провинциалками русской литературы» (Е. Ган, М. Жуковой, А. Панаевой и др.). Например, в поэтике произведений современных женских авторов сохраняется центральное положение женского персонажа и проблем женского существования; делается акцент на изображении внутреннего, а не внешнего бытия героини, углубляется мысль о восприятии женщины в мужском мире как вещи; разрабатывается мотив психофизиологических страданий женщины в интимных отношениях с нелюбимым человеком и т.д. Вместе с тем проза современных писательниц более «агрессивна» по сравнению с беллетристикой их предшественниц. В ней минимизировано описание гармоничных отношений женского персонажа с окружающим миром. Однако это не означает, что современные авторы отказывают героине в стремлении обрести гармонию отношений. Героини М. Голованивской, О. Татариновой закрываются от внешнего мира только потому, что он пытается нивелировать их женское Я. В настоящее время патриархатная цивилизация ориентирована на подавление женского начала. Эгалитаризм привел к тому, что женщина становилась «более прозрачной, менее видимой культурно и социально». Поэтому акцентирование внимания на специфически женских темах, способах восприятия мира, стратегиях существования в прозе, например, М. Арбатовой, JI. Фоменко имеет цель сохранить женщину и женское от растворения в мужском бытии. Создание особого женского микромира в произведениях J1. Улицкой, М. Плехановой связано не только с идеей «самоактуализации» героини, но также с идеей восстановления исчезающей связи между социальным и духовным, мужским и женским.

Список научной литературыТатаркина, Светлана Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Художественные произведения А.Я. Панаевой

2. Станицкий Н. Семейство Тальниковых // Русские повести XIX века 4050-х гг.: В 2 т. Т. 2. М„ 1952. - С. 263-361.

3. Станицкий Н. Неосторожное слово // Современник, 1847. № 3. Отд. 1. -С. 65-76.

4. Станицкий Н. Безобразный муж // Современник, 1848. № 4. Т. 8. Отд. 1. -С. 131-158.

5. Некрасов Н.А., Станицкий Н. Три страны света (1848-1849) // Некрасов Н.А. Поли. собр. соч. и писем: В 15 т.-Л., 1984. Т. 9. Кн. 1.-386 с. Кн. 2.-382 с.

6. Стаиицкий Н. Жена часового мастера // Современник, 1849, № 2, Отд. 5.-С. 168-181.

7. Станицкий Н. Пасека // Современник, 1849. №11. Отд. 1. С. 5-94.

8. Станицкий Н. Необдуманный шаг, 1850. №. 1. Отд. 1.-С. 131-160.

9. И. Гончаров, Д. Григорович, А. Дружинин <.>, Н. Станицкий Рассказы о житейских глупостях // Современник, 1850. № 1. Отд. 6. -С. 153-168.

10. Станицкий Н. Капризная женщина // Современник, 1850. № 12. Отд. 1. -С. 245-310.

11. Станицкий Н., Некрасов Н.А. Мертвое озеро (1851) // Некрасов Н.А. Поли. собр. соч. и писем: В 15 т. Л., 1985. Т. 10. Кн. 1.-478 с. Кн. 2 -413 с.

12. Станицкий Н. Мелочи жизни // Современник, 1854. № 1. Отд. 1. С. 13-74; № 2. Отд. 1. - С. 151-248; № 3. Отд. 1. - С. 37-128; № 4. Отд. 1. -С. 145-248.

13. Станицкий Н. Степная барышня (1855) // Дача па Петергофской дороге: проза русских писательниц первой половины XIX века. М., 1986. - С. 349-410.

14. Станицкий Н. Воздушные замки // Современник, 1855. Т. 3. Отд. 1. С. 191-240.

15. Станицкий Н. Железная дорога между Петербургом и Москвою // Современник, 1855. № 11.-С. 32-67.

16. Станицкий Н. Домашний ад // Современник, 1857. № 9. Отд. 1. С. 29114.

17. Станицкий Н. Русские в Италии // Современник, 1858. № 2. Отд. 1. С. 291-365.

18. Станицкий Н. Роман в петербургском полусвете // Современник, 1860. № 3. Отд. 1.-С. 63-150; №4. Отд. 1.-С. 357-456.

19. Станицкий Н. Женская доля // Современник, 1862. № 3. Отд. 1. С. 41176; №4. Отд. 1.-С. 503-561; № 5. Отд. 1.-С. 207-250.

20. Станицкий Н. Рассказ в письмах // Современник, 1864. № 7. Отд. 1. С. 141-168.

21. Стапицкий Н. Фантазерка // Современник, 1864. № 9. Отд. 1. С. 169219.

22. Станицкий Н. История одного таланта // Нива, 1888. № 24-34.

23. Станицкий Н. Дворняжка // Нива, 1889. № 49-51.

24. Художественные тексты, воспоминания, дневники, письма

25. Бальзак О. Отец Горио. М., 1980. - 375 с.

26. Веревкин Н. Женщина-писательница // Библиотека для чтения, 1837. Т. 23.-С. 15-34.

27. Герцен А.И. Собр. соч.: В 9 т. Т. 2. М., 1956. - С. 350-357.

28. Герцен А.И. Кто виноват? // Герцен А.И. Собр. соч.: В 8 т. Т. 1. М., 1975.-С. 124-323.

29. Голованивская М. Числа одиннадцатого месяца. Цитируется но: Габриэлян Н. Ева это значит жизнь // Вопросы литературы, 1996. № 4.-С. 31-70.

30. Гоголь Н.В. Мертвые души. М., 1979. - 240 с.

31. Гоголь Н.В. Невский проспект // Гоголь Н.В. Повести. Драматические произведения. JI., 1983. - С. 3-36.

32. Гоголь Н.В. Ревизор // Гоголь Н.В. Повести. Драматические произведения. М., 1983.-С. 160-242.

33. Гоголь Н.В. Старосветские помещики // Гоголь Н.В. Повести. Ревизор. -М., 1984.-С. 44-65.

34. Ю.Гончаров И.А. Май месяц в Петербурге // Петербург в русском очерке

35. XIX века. Л., 1984. - С. 199-218. Н.Гончаров И.А. Обломов // Гончаров И.А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. - М., 1981.-528с.

36. Гончаров И.А. Обыкновенная история // Гончаров И.А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1.-М., 1981.-352 с.

37. Грановский Т.Н. и его переписка: В 2 т. Т. 2. М., 1988. - 534 с. И.Гребенка Е.П. Петербургская сторона // Петербург в русском очерке

38. XIX века. Л., 1984. - С. 127-149.

39. Григорьев Ап. Один из многих. Рассказ в трех эпизодах. Эпизод третий. Создание женщины // Григорьев Ап. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1990.-С. 396-420.

40. Долгорукова Н.Б. Записки // Записки и воспоминания русских женщин конца XVIII-первой половины XIX века. М., 1990. - С. 43-69.

41. Достоевский Ф.М. Петербургские сновидения в стихах и прозе // Петербург в русском очерке XIX века. Л., 1984. - С. 199-218.

42. Достоевский Ф.М. Письмо М.Н. Каткову от 25 апреля 1866 года // Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1980. Т. 28 - 2. - С. 153-155.

43. Дружинин А.В. Женщина-писательница. Фантастический рассказ // Сын отечества, 8 апреля, № 1. С. 7-11.

44. Дружинин А.В. Полинька Сакс // Русские повести XIX века 40-50-х годов. Т. 2.-М., 1952.-С. 149-213.

45. Ефебовский П. Адам фон Женихсберг Мамзель Катишь или Ловля женихов // Библиотека для чтения, 1838. Т. 27. Отд. 1. С. 17-63.

46. Жукова М. Вечера на Карповке. М., 1986. - 280 с.

47. Жукова М. Дача на Петергофской дороге // Дача на Петергофской дороге. Проза русских писательниц первой половины XIX века. М., 1986.-С. 225-326.

48. Жукова М.С. Две сестры // Отечественные записки, 1843. Т. 30. № 9-10. -С. 3-91.

49. Жукова М. Наденька // Современник, 1853. Т. 40. № 8. С. 137-182.

50. Капнист-Скалоп С.В. Воспоминания // Записки и воспоминания русских женщин конца XVIII первой половины XIX века. М., 1990. -С.282-396.

51. Каратыгин П.А. Воспоминания // Русская старина, 1873. Т. 8. С. 134167.

52. Кудрявцев П. Последний визит // Отечественные записки, 1844. № 9-10.-С 284-363.

53. Куприн А.И. Олеся // Куприн А.И. Повести и рассказы. М., 1989. - С. 118-194.

54. Кущевский И.А. В Петербург // Петербург в русском очерке XIX века. -Л., 1984.-С. 308-318.

55. Лермонтов М.Ю. Маскарад // Лермонтов М.Ю. Сочинения: В 2 т. Т. 2. -М., 1990.-26-238.

56. Некрасов Н.А. Петербургские углы // Петербург в русском очерке XIX века.-Л., 1984.-49-168.

57. Никитенко А.В. Дневник: В 3 т. Т. 2. М., 1955. - 652 с.

58. Одоевский В.Ф. Княжна Мими // Одоевский В.Ф. Повести рассказы. -М., 1985.-98-228.

59. Островский А.Н. Бесприданница // Островский А.Н. Поли. собр. соч.: В 12 т. Т. 5.-М., 1975.-С. 7-82.

60. Панаев В.А. Воспоминания // Русская старина, 1893. № 9. С. 34-289.

61. Панаев И.И. Барышня // Отечественные записки, 1844. Т. 32. Отд. 1. -С. 5-45.

62. Панаев И.И. Актеон // Панаев И.И. Избранные произведения. М., 1962.-С. 264-382.

63. Панаев И.И. Литературные воспоминания. М., 1988. - 442 с.

64. Панаева А.Я. Воспоминания. М., 1956.-447 с.

65. Плещеев А.В. Папироска//Живые картины. М., 1988.-С. 130-178.

66. Победоносцев С.Г. Мамзель Бабетт и ее альбом // Библиотека для чтения, 1842. Т. 54. Отд. 1.-С. 161-192.

67. Пушкин А.С. Роман в письмах // Пушкин А.С. Поли. собр. соч.: В 19 т. Т. 8.-М., 1999.-С. 43-57.

68. Пушкин А.С. Рославлев // Пушкин А.С. Поли. собр. соч.: В 19 т. Т. 8. -М., 1999.-С. 147-159.

69. Россия в мемуарах. История жизни благородной женщины. М., 1996 -480 с.

70. Ростопчина Е.П. Как должны писать женщины // Русские поэтессы XIX века. -М., 1979.-252 с.

71. Русские мемуары: Избранные страницы XVIII век. М., 1988. - 557 с.

72. Санд Жорж. Жак // Сайд Жорж. Собр. соч.: В 9 т. Т. 3. Д., 1971. - С. 5-289.

73. Санд Жорж. Роман Жанна // Отечественные записки, 1845. Т. 40. № 5. -С. 42-112.

74. Санд Жорж. Орас // Санд Жорж. Собр. соч.: В 9 т. Т. 4. Д., 1972. - С. 373-681.

75. Свидание: Проза русских писательниц 60-80-х годов XIX века. М., 1987.-509 с.

76. Сенковский О. Барон Брамбеус. Вся женская жизнь нескольких часах // Библиотека для чтения, 1834. Т. 1. Отд. 1. С. 120-176.

77. Скабичевский A.M. Литературные воспоминания. М., 2001.-430 с.

78. Смирнова-Россет А.О. Воспоминания. Письма. М., 1990. - 544 с.

79. Соллогуб В.А. Воспоминания. М., 1931. - 367 с.

80. Соллогуб В.А. Повести и рассказы. М., 1988.-348 с.

81. Стендаль. Красное и черное. М., 1984. 645 с.

82. Татаринова О. Рита // Преображение, 1993, № 1. С. 94-102.

83. Тургенев И.С. Дворянское гнездо // Тургенев И.С. Рудип. Дворянское гнездо. Повести.-М., 1979.-С. 127-281.

84. Чернышевский Н.Г. Что делать? // Чернышевский Н.Г. Поли. собр. соч.: В 15 т. М., 1939-1953. Т. 11.-С. 3^152.

85. Феминизм. Проза, мемуары, письма / Под ред. М. Шпеир. М., 1992. -480 с.

86. Фоменко JI. Соковыжималка. Цитируется по: Габриэлян Н. Ева -значит жизнь // Вопросы литературы, 1996. № 4. С. 31-70.

87. Литература о Панаевой и ее творчестве

88. Бессонов Б.Л. Комментарии к роману «Мертвое озеро» // Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем: В 15 т. Л., 1985. Т. 10. Кн. 2. - С. 249-294.

89. Бессонов Б.Л. Об авторской принадлежности романа «Три страны света» // Некрасовский сборник, VI. Л., 1978. С. 111-130.

90. Бессонов Б.Л. Об утраченной переписке А.Я. Панаевой и Некрасова (История одной публикации) // Некрасовский сборник. Вып. VII. Л., 1980.-С. 47-66.

91. Гинзбург Л. Неизвестные страницы известных биографий. Личная жизнь русских писателей. Нижневартовск, 1995. - С. 53-59.

92. Дело канцелярии Министерства народного просвещения. РГИА, № 149345.

93. Дементьев А.Г. «Огаревское дело» // Русская литература. 1974. № 4. -С. 127-143.

94. Долгих У.М. Жизнь и литературное творчество А.Я. Панаевой // Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Л., 1977. - 18 с.

95. Долгих У.М. Жизнь и литературное творчество А.Я. Панаевой // Диссертация. канд. филол. наук. Л., 1977. -235 с.9. Звезда. 1928.№6.-С. 130.

96. Книга и революция. 1921. № 2. С. 71-73.

97. Красная новь. 1928. № 1.-С. 256.

98. Курова К.С. Литературная деятельность А.Я. Панаевой (сотрудничество писательницы в "Современнике") // Диссертация кандидата филологических наук. Алма-Ата, 1950. - 190 с.

99. Марусенко М.А. и др. Атрибуция романов «Три страны света» и «Мертвое озеро». Ч. II. Вестник СПбГУ. 1997. Сер. 2. Вып. 1. (№ 2). -С. 37-52.

100. Мельгунов Б.В. О новых атрибуциях романов «Три страны света» и «Мертвое озеро» // Русская литература, 1998. № 3. С. 98-103.15. «Мертвое озеро». Роман Н. Станицкого и Н. Некрасова // Библиотека для чтения, 1852. № 4. Т. 112. С. 25^6. - Подпись: И.П.

101. Михайлов А. Из моих воспоминаний по поводу кончины Е.Я. Панаевой-Головачевой // Живописное обозрение. СПб., 1893, № 15, 4 апреля. С. 373-376.

102. Новости литературы. Ч. 1. // Русский вестник, 1890. № 12. С. 316-320.

103. Новые книги и брошюры. Журналистика // Библиотека для чтения, 1855. №9. Т. 133.-С. 1-12.

104. Поречпиков В. Провинциальные письма о нашей литературе. Письмо третье // Отечественные записки, 1862. Т. 142. С. 37-39.

105. Русская литература в 1849 году // Отечественные записки, 1850. Т. 68. -С. 26-30.

106. Скабичевский A.M. //Новости, 1889, № 100.

107. Скабичевский A.M. // Новости и биржевая газета, 1889, № 19.

108. Скатов Н.Н. Некрасов Н.А. воплощенное противоречие русской жизни.-СПб., 1997.- 17 с.

109. Соболев Ю. // Вечерняя Москва, 1927. № 155.

110. Современник в 1850 году // Москвитянин, 1851. № 1. Ч. 1. Кн. 1. С. 213-242.

111. Современник в 1850 году. Окончание // Москвитянин, 1851. Февраль. Кн. 1.№3.-С. 386-403.

112. Современник 1851 года. № 2. Февраль // Москвитянин, 1851. Март. № 6.-С. 278-291.

113. Современник № 5 //Москвитянин, 1851. Июль. Кн. 1.№ 13.-С. 61-65.

114. Современник № 6. Июнь. № 7. Июль // Москвитянин, 1851. Август. Кн. 1. № 15.-С. 337-350.

115. Современник № 8. Август//Москвитянин, 1851. Сентябрь. Кн. 1. № 17. -С. 156-172.31 .Современник № 9. Сентябрь // Москвитянин, 1851. Октябрь. Кн. 1, 2. № 19, 20.-С. 655-656.

116. Современник № 10. Октябрь // Москвитянин, 1851. Ноябрь. Кн. 1. № 21.-С. 366-368.

117. Современник 1854 года. № 1 // Москвитянин, 1854. Февраль. Кн. 1, 2. № 3,4. С. 41-49. - Подпись: Б.А.

118. Современник 1854 года. № 3, 4 // Москвитянин, 1854. Май. Кн. 1. № 9. -С. 2443.

119. Русские журналы в текущем году // Москвитянин, 1851. Март. Кн. 1. № 5.-С. 65-88.

120. Чернышевский Н.Г. Письмо № 3. Литературное наследие, 1930. Т. 3. -С. 318.

121. Черпяк Я.З. Огарев, Некрасов, Герцен, Чернышевский в споре обогаревском наследстве: Дело Огарева-Панаевой. М.;Л., 1939. - 578 с. 38.Чуковский К.И. Жена поэта // Чуковский К.И. Собр. соч.: В 2 т. Т. 2.

122. М., 1990.-С. 56-101. 39.Чуковский К.И. Панаева и ее воспоминания // Панаева А.Я. Воспоминания. М., 1956. - С. 5-16.

123. Публикации по истории русской литературы и культуры, проблемам эстетики, философии и геидеристики

124. Анненков П.В. Заметки о русской литературе 1848 года // Анненков П.В. Критические очерки. СПб., 2000. - С. 31-56.

125. Аронсон М. и Рейсер С. Литературные кружки и салоны. СПб., 2000. -400 с.

126. Артемьева Л.С. «Видение» влюбленного: любовь и брак в культуре русского сентиментализма // Адам и Ева / Под ред. Л.П. Репиной. М., СПб., 2003.-С. 241-254.

127. Басинский П. Позабывшие добро? Заметки на полях «новой женской прозы» // Литературная газета, 1991. № 7. С. 10.

128. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. - 500 с.

129. Белинский В.Г. Жертва. Литературный эскиз. Сочинение г-жи Монборн // Белинский В.Г. Поли. собр. соч.: В 13 т. Т. 1. М., 1953. -С. 221-228.

130. Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья девятая // Белинский В.Г. Поли. собр. соч.: В 13 т. Т. 7. М., 1958. - С. 473-505.

131. Белинский В.Г. Сочинения Зенеиды Р-вой // Белинский В.Г. Поли, собр. соч. В: 13 т. Т. 7.-М., 1958.-С. 648-678.

132. Белецкий А.И. Тургенев и русские писательницы 30-60-х гг. // Творческий путь Тургенева / Ред. И.Л. Бродский. Петроград, 1923. -С. 135-166.

133. Белецкий А.И. Эпизод из истории русского романтизма. Русские писательницы 1830-1860-х гг. Харьков, 1919 (Рукописный отдел ИРЛИ. Р. 1. Оп. 2. № 44 а). - С. 249-290.

134. Бердяев Н. Смысл творчества: Опыт оправдания человека. Харьков, М., 2002.-688 с.

135. Билиикис М.Я. Русская проза XVIII века. Документальные жанры. Повесть. Роман. СПб., 1995. - 232 с.

136. Бовуар С. Второй пол. СПб., 1997. - 832 с.

137. Богданович Т.А. Любовь людей шестидесятых годов. М., 1929. - 312 с.

138. Бокова В.М. Три женщины // История жизни благородной женщины. -М., 1996.-С. 5-12.

139. Бразоленко Б. Лекции по истории и литературе. Русская женщина в жизни и литературе. СПб., 1908. - 127 с.

140. Булгаков С.Н. Мужское и женское в божестве // Булгаков С.Н. Религиозно-философский путь. Международная научная конференция, посвященная 130-летию со дня рождения. 5-7 марта 2001. М., 2003. -С.343-395.

141. Булгаков С. Свет невечерний. Созерцания и умозрения. М., 2001. -665 с.

142. Бурнашева Е.П. Мы сами, женщины, виноваты // Воспитание, 1859, № 11.

143. Буш Г. Диалогика и творчество. Рига, 1985. - 214 с.

144. Ватникова-Призэл 3. О русской мемуарной литературе. East Lansing: Russian Language Journal, 1978.

145. Вейнингер О. Пол и характер. Ростов-на-Дону, 1998. - 608 с.

146. Вельтман Е. О воспитании женщин в общественных училищах, М., 1848.

147. Водовозова Е.Н. На заре жизни: В 2т. Т.2. М., 1987. - 590 с.

148. Габриэлян Н. Взгляд на женскую прозу // Преображение, 1993. № 1. -С. 102-109.

149. Габриэляи Н. Всплывающая Атлантида (медитации на тему феминизма) // Общественные науки и современность. 1993. № 6. С. 171-178.

150. Габриэлян Н. Ева это значит «жизнь» (Проблема пространства в современной русской женской прозе) // Вопросы литературы. 1996. № 4.-С. 31-70.

151. Габриэлян Н.М. Пол. Культура. Религия // Общественные науки и современность. 1996. №6.-С. 126-133.

152. Гачев Г.Д. Национальные образы мира: Космопсихологос. М., 1995. -480 с.

153. Гачев Г.Д. Национальный Эрос в культуре // Общественные науки и современность. 1996. №6.-С. 134-140.

154. Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр.-М., 1968.-303 с.

155. Тендер в творчестве современных писателей коренных народов европейского севера России. Учеб. Пособие. Петрозаводск, 2005. -209 с.

156. Гинзбург Л.Я. О литературном герое. Л., 1979. - 222 с.

157. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л., 1971.-464 с.

158. Грачева A.M. «Семейные хроники» начала XX века // Русская литература, 1982. № 1. С. 64-75.

159. Григоревский М. Учение святителя Иоанна Златоуста о браке. М., 2000.-234 с.

160. Дарк О. Женские антиномии // Дружба народов, 1991. № 4. С. 257269.

161. Демидова О. «Эмигрантские дочери» и литературный канон русского зарубежья // Пол. Тендер. Культура / Под ред. Э. Шоре и К. Хайдер. -М., 2000. Вып. 2.-С. 205-219.

162. Демидова О.Р. С чужого языка: английский женский роман в русской культуре XIX века // Адам и Ева / Под ред. Л.П. Репниной. М.; СПб., 2003.-С. 255-268.

163. Делокаров К.Х. Женщина и ценности западноевропейской индустриальной цивилизации // Общественные науки и современность, 2000. № 4. С. 68-74.

164. Деревнина Л.А. О термине «мемуары» и классификации мемуарных источников // Вопросы архивоведения, 1963, № 4. С. 72-79.

165. Дестунис Н.А. Чему мы, женщины, учились? // Русская беседа, 1859. № 11.

166. Добин Е.С. Сюжет и действительность. Искусство детали. Л., 1981. -431 с.

167. Доманский В.А. «Петербургский текст» В.И. Даля // Проблемы литературных жанров: Материалы X Международной научной конференции (15-17 октября 2001 г.) Ч. I. - Томск, 2002. - С. 205209.

168. Дружинин А.В. Письма иногороднего подписчика // Дружинин А.В. Собр. соч. Т. 6.-СПб., 1865.

169. Евгепьев-Максимов В.Е. В цензурных тисках (Из истории цензурных гонений на поэзию Некрасова) // Книга и революция. СПб., 1921, № 2 (14).-С. 3746.

170. Евгеньев-Максимов В.Е. Жизнь и деятельность Н.А. Некрасова: В 3 т. Т. 2 М.;Л., 1950.-355 с.

171. Елизаветина Г.Г. «Былое и думы» А. Герцена и русская мемуаристика XIX века // Автореферат диссертации . кандидата филологических наук. М., 1968.- 17 с.

172. Елизаветина Г.Г. Становление жанра автобиографии и мемуаров // Русский и западноевропейский классицизм: Проза. М., 1982. - 291 с.

173. Женщина в античном мире / Под ред. Л.П. Марииович. М., 1995. -278 с.

174. Женщина и визуальные знаки / Под ред. А. Альчук. М., 2000. - 260 с.

175. Жеребкина И. Прочти мое желание. Постмодернизм, психоанализ, феминизм. М., 2000. - 251 с.

176. Иванова Е.М. Проблема автора в мемуарно-автобиографической советской прозе 50-60-х годов // Автореферат диссертации. кандидата филологических наук. Воронеж, 1972. - 18 с.

177. Иваницкий В.Г. От женской литературы к «женскому роману»? // Общественные науки и современность, 2000. № 4. - С. 151-163.

178. Иваницкий В.Г. Русская женщина и эпоха «Домостроя» // Общественные науки и современность, 1995. № 3. С. 161-173.

179. История русского романа: В 2 т. Т. 1. M.-JL, 1962. - 627 с.

180. Каждан Т.П. Художественный мир русской усадьбы. М., 1997. - 324 с.

181. Капитонова JI.A. Два лика Натальи Долгоруковой в «зеркале» исторической повести С.Н. Глинки // Российские женщины и европейская культура: Тезисы докладов II научной конференции. -СПб., 1994.-С. 29-36.

182. Карамыслова О.В. Художественное своеобразие романов Н.А. Некрасова: Автореферат дисс. на соискание ученой степени канд. филол. наук. Киев, 1982.-21 с.

183. Катков М. Сочинения в стихах и прозе графини С.Ф. Толстой // Отечественные записки, 1840. Т. 12. Отд. 5. С. 23-26.

184. Кафанова О.Б. Жорж Санд и русская литература XIX века (мифы и реальность) 1830-1860-е гг.-Томск, 1998.-410 с.

185. Киреевский И.В. О русских писательницах (Письмо к А.П. Зонтаг) // Киреевский И.В. Избранные статьи. М., 1984. - С. 99-108.

186. Клеман М.К. И.С. Тургенев. Л., 1936. - 187 с.

187. Клингер К. Позиции и проблемы теории познания в женских исследованиях // Пол. Тендер. Культура. / Под. ред. Э. Шоре и К. Хайдер. Вып. 2. М., 2000. - С. 101-131.

188. Ковалев О.А. Проза А. Григорьева в контексте русской литературы 30-60-х гг. XIX века // Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Томск, 1995.-21 с.

189. Кожинов В. Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы: В 3 т. Т. 2. М., 1964.-412 с.

190. Козлова А.В. Феномен двойничества и формы его выражения в русской прозе 1820-30-х годов // Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Томск, 1999.- 16 с.

191. Коллонтай А. Новая женщина // Современный мир. 1913. № 9. -С.153-180.

192. Кондаков И.В. К геометрии культуры (В свете идей Б.В. Раушепбаха) // Пространства жизни / Ред. В.И. Васильев. М., 1999. -С. 416-422.

193. Кондратьев Б.С. Повести И.И. Панаева и их место в истории русской повести середины XIX века: Автореферат дисс. па соискание ученой степени канд. филол. паук. М., 1975. - 21 с.

194. Кулешов В.И. Натуральная школа в русской литературе XIX века. 2-е изд. - М., 1982. - 224 с.

195. Кураев А. Мужчина и женщина в книге бытия // Альфа и Омега. 1996. № 2/3 (9/10). С. 268-300.

196. Лавров П.Л. Историческое письмо. СПб., 1906. - 215 с.

197. Лазарчук P.M. Дружеское письмо второй половины XVIII века как явление литературы // Автореферат диссертации. кандидата филологических наук. Л., 1972. - 18 с.

198. Либрович С. Петр Великий и женщины. Ярославль, 1991. - 62 с.

199. Лихачев Д.С. Поэзия садов: К семантике садово-парковых стилей. СПб., 1991.-370 с.

200. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X XVII вв. - Л., 1973.-204 с.

201. Лихачева Е.О. Материалы для истории женского образования в России: часть I (1086-1795); часть II (1796-1828); часть III (1828-1856), -СПб., 1899; часть IV (1856-1880),-СПб., 1901.

202. Лосев А.Ф. Эрос у Платона // Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура.-М., 1991.-С. 188-208.

203. Лотмап Ю.М. Женский мир // Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII XIX в.). - СПб., 1994. - 399 с.

204. Лотмап Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек Текст -Семиосфера - История. - М., 1999. - 464 с.

205. Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Т. 1. Таллинн, 1992. -479 с.

206. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992. - 271 с.

207. Лукомский Т.К. Старые годы. Берлин, 1923. - 143 с.

208. Лурье А.Н. Романы и повести Н.А. Некрасова: Дисс. на соискание ученой степени канд. филол. наук. Л., 1961. - 23 с.

209. Любовь в письмах выдающихся людей XVIII и XIX века. М., 1990.-573 с.

210. Макашин С. Салтыков-Щедрин. Биография. Т. I. М., 1951. - 587 с.

211. Макеев М. Спор о человеке в русской литературе 60-70-х гг. XIX века. Литературный персонаж как познавательная модель человека. -М., 1999.- 123 с.

212. Малышева М.М. Современный патриархат. М., 2001. - 352 с.

213. Манн Ю.В. Поэтика русского романтизма. М., 1976.-371 с.

214. Машинский С.О. О мемуарно-автобиографическом жанре // Вопросы литературы, 1960, № 6. С. 129-145.

215. Мефодий, еп. Патарский. Творения // Библиотека отцов и учителей Церкви: В 12 т. Т. 4. М., 1999. - С. 1-389.

216. Миронова Н.В. Пространство в «Обыкновенной истории» И.А. Гончарова // И.А. Гончаров. Материалы Международной конференции, посвященной 190-летию со дня рождения И.А. Гончарова: Сборник-русских и зарубежных авторов. Ульяновск, 2003. - С. 20-26.

217. Михайлов M.JI. Женщины, их воспитание и значение в семье и обществе // Михайлов M.JI. Сочинения: В 3 т. Т. 3. М., 1958. - С. 369430.

218. Михайлов M.JI. Парижские письма // Современник, 1859. Т. 73. Февраль. Отд. 3. С. 163-175.

219. Михайлова М.В. И.А. Гончаров и идеи феминизма (роман «Обломов») // И.А. Гончаров. Материалы Международной конференции, посвященной 190-летию со дня рождения И.А. Гончарова: Сборник русских и зарубежных авторов. Ульяновск, 2003. - С. 49-58.

220. Моисеева Г.Н. Записки и воспоминания русских женщин XVIII -первой половипы XIX века и их культурно-историческое значение // Записки и воспоминания русских женщин XVIII первой половипы XIX века. - М., 1990. - С. 5-32.

221. Моисеева Л.П. Проблема женской эмансипации в русской литературе 30^10-х годов XIX века // Общественные науки и современность. 2000. № 4. С. 164-171.

222. Надеждин А. Права и значение женщины в христианстве // Надеждин А. Женщина христианка. М.: Отчий дом, 2000. - 351 с.141. «Натуральная школа» и ее роль в становлении русского реализма. -М., 1997.-240 с.

223. Недзвецкий В.А. Романы И.А. Гончарова // И.А. Гончаров: Материалы юбилейной гончаровской конференции 1987 г. Ульяновск, 1992.-С. 4-12.

224. Николина Н.А. Поэтика русской автобиографической прозы. -М., 2002.-424 с.

225. Нечаева B.C. Белинский В.Г. Жизнь и творчество (1842-1848). -М., 1967.-526 с.

226. Нечаева Н.А. Идеал женщины в структуре тендерных картин мира // Тендерные тетради. Вып. 2. СПб., 1999. - С. 5-76.

227. Ничипоров Б.В. Введение в христианскую психологию. М.: Школа- Пресс, 1994.- 192 с.

228. Павлова И.Б. Тема семьи и рода у Салтыкова-Щедрина в литературном контексте эпохи. М., 1999. - 152 с.

229. Пайков Н.Н. Ранняя проза Н.А. Некрасова и русская литературная традиция: Автореферат дисс. па соискание ученой степени канд. филол. наук.-Л., 1986,- 17 с.

230. Печерская Т.И. Разиочинцы шестидесятых годов XIX века. Феномен самосознания в аспекте феноменологической герменевтики (мемуары, дневники, письма, беллетристика). Новосибирск, 1999. -300 с.

231. Пращерук Н.В. Феноменология И.А. Бунина: Авторское сознание и его пространственная структура // Автореферат диссертации па соискание ученой степени доктора филологических наук. -Екатеринбург, 1999. 34 с.

232. Проскурина Ю.М. Стилевое своеобразие русской прозы середины XIX века. Свердловск, 1983. - 75 с.

233. Пушкарева И.М. Сельская дворянская усадьба в пореформенной России // Отечественная история, 1999. № 4. С. 14-31.

234. Пушкарева H.JI. У истоков женской автобиографии в России // Филологические пауки, 2000. № 3. С. 62-69.

235. Разумова Н.Е. Творчество А.П. Чехова в аспекте пространства. -Томск, 2001. 522 с.

236. Раушенбах Б.В. Логика троичности // Вопросы философии, 1999. № 3. С. 62-70.

237. Розанов В.В. Женское образовательное движение 60-х годов // Розанов В.В. Религия и культура: В 2 т. Т. 1. -М., 1990. С. 129-140.

238. Русская повесть XIX века / ред. Б.С. Мейлах. Л., 1973 .-565 с.

239. Рюткёнен М. Тендер и литература: проблема «женского письма» и «женского чтения» // Филологические науки, 2000. № 3. С. 5-17.

240. Рябов О.В. Миф о русской женщине в отечественной и западной историософии // Филологические науки, 2000. № 3. С. 28-37.

241. Савкина И.Л. Категория провинциальности в прозе Марии Жуковой (повесть «Наденька») // Aspekteja. Tampere. 1996. - P. 289294.

242. Савкина И.Л. Кто и как пишет историю русской женской литературы // Новое литературное обозрение, 1997. № 24. С. 359-372.

243. Савкина И. «Пишу себя.». Автодокументальные женские тексты в русской литературе первой половины XIX века. Tampere, 2001.-360 с.

244. Савкина И.Л. Провинциалки русской литературы (женская проза 30-40-х гг. XIX века). Wilhelmhorst, 1998.-223 с.

245. Скабичевский A.M. История новейшей русской литературы 1848-1903 гг. Изд-ие 5-е. СПб., 1903.-С. 1-19.

246. Скатов Н.Н. Некрасов. М., 1994.-411 с.

247. Смольникова И.Л. Советская мемуарпо-автобиографическая проза семидесятых годов (Художественное своеобразие. Традиции. Тенденции развития) // Автореферат дис. . канд. филол. паук. Л., 1980.-23 с.

248. Соколова М.В. Жорж Санд и вопросы женской эмансипации в русской журнальной критике второй половины 1830-х годов // Начало. Вып. 6. М., 2003. - С. 243-259.

249. Соловьев B.C. Женский вопрос // Соловьев B.C. Литературная критика. М., 1990. - С. 356-358.

250. Страхов Н. Христианское учение о браке и противники этого учения. Харьков, 1895. - 118 с.

251. Строганова Е.Н. Категория «гендер» в изучении истории русской литературы // Пути и перспективы интеграции тендерных методов в преподавание социально-гуманитарных дисциплин. Материалы научной конференции. Тверь, 2000. - С. 32-37.

252. Тарланов Е.З. Женская литература в России рубежа веков // Русская литература, 1999. № 1. С. 134-143.

253. Тартаковский А.Г. Мемуаристика как феномен культуры // Вопросы литературы, 1999. Январь-Февраль. С. 35-55.

254. Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика и историческое сознание XIX века. М., 1997. - 326 с.

255. Теория и история феминизма. / Ред. И. Жеребкина. Харьков, 1996.- 168 с.

256. Теория и методология тендерных исследований. Курс лекций / Под ред. О.А. Ворониной. М., 2001.-418 с.

257. Ткачев П.Н. Издательская деятельность Г.Е. Благосветлова // Шестидесятые годы. М.; Л., 1940. - 521 с.

258. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М., 1995. - 621 с.

259. Топоров В.Н. Пространство и текст // Из работ московского семиотического круга. М., 1997. - С. 455-515.

260. Троицкий С.В. Философия христианского брака. Киев, 1996. -113 с.

261. Трофимова Е.И. О концептуальных понятиях и терминах в гепдерных исследованиях и феминистской теории // Женщина в российском обществе. Иваново, 2000. № 4. - С. 32-37.

262. Тулякова Е.И. Природоописания и сюжетно-композиционное устройство поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души» // Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения. Вып. 6. Ч. 2: Литературоведение. Томск, 2005. - С. 176-179.

263. Уваров М.С. Бинарный архетип. Эволюция идеи аитиномизма в истории европейской философии и культур. СПб., 1996. - 255 с.

264. Учайкина Н.И. Этические идеи в социальных утопиях А. Сен-Симона, Ш. Фурье, Р. Оуэна. Автореф. дис. . канд. филос. наук. -Саранск, 1993.- 19 с.

265. Ученова В. Творчество русских писательниц первой половины XIX века. М., 1986. - С. 3-17.

266. Ушакин С. Поле пола: В центре и по краям // Вопросы философии, 1999. № 5 . С. 71-85.

267. Файнштейн М.Ш. Писательницы пушкинской поры. Историко-литературные очерки. Л., 1989. - 171 с.

268. Фариио Е. Введение в литературоведение. СПб., 2004. - 639 с.

269. Философские и общественно-политические произведения петрашевцев. М., 1953. - 824 с.

270. Флоренский П.А. О литературе // Вопросы литературы, 1988. № 1.-С. 146-177.

271. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1990. - 839 с.

272. Фоменко И.В. Введение в практическую поэтику. Тверь, 2003. -180 с.

273. Фохт Н. Воспитание пансионерки // Гувернантка, 1862, № 6.

274. Фриче В. Вопросы брака и семьи в современной западной литературе // Образование. 1902. № 11. С. 55-75.

275. Фурье Ш. Новый хозяйственный мир, или природосообразный социетарпый способ действия // Фурье Ш. Избранные сочинения: В 3 т. Т.З.-М., 1954.-679 с.

276. Хайдебранд Р., Винко С. Работа с литературным каноном: Проблема тендерной дифференциации при восприятии (рецепции) и оценке литературного произведения // Пол. Тендер. Культура / Под ред. Э. Шоре и К. Хайдер. М., 2000. Вып. 2. - С. 21-80.

277. Харламов И. Женщина в русской семье // Русское богатство. 1880. № 3. С. 59-107; № 4. - С. 57-111.

278. Хорни К. Самоанализ. Психология женщины. Новые пути в психоанализе. СПб., 2002. - 480 с.

279. Хоф Р. Возникновение и развитие тендерных исследований // Пол. Гендер. Культура / Под ред. Э. Шоре, К. Хайдер. М., 1999. - С. 23-46.

280. Цейтлин А.Г. Мастерство Тургенева-романиста. М., 1958. - 435 с.

281. Черноморский М.Н. Мемуары как исторический источник. М., 1959.-80 с.

282. Цивьян Т.В. Оппозиция мужской / женский и ее классифицирующая роль в модели мира // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб, 1991. - С. 77-88.

283. Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М., 1971.-291 с.

284. Шаберт И. Гендер как категория повой истории литературы // Пол. Гендер. Культура. М., 1999. - С. 111-117.

285. Шашков С.С. Женское дело во второй половине XIX века // Шашков С.С. Собр. соч.: В 2 т. Т. 2. СПб., 1898. - С. 848-868.

286. Шелгунов Н.В. Из прошлого и настоящего // Н.Г. Чернышевский в воспоминаниях современников: В 2 т. Т. 1. Саратов, 1958. - С. 201204.

287. Шеллинг Ф.В. Идеи к философии природы как введение в изучение этой науки. СПб., 1998. - 518 с.

288. Щепкина Е.Н. Из истории женской личности в России. СПб., 1914.-307 с.

289. Щукин В.Г. Миф дворянского гнезда. Геокультурологические исследования по русской классической литературе. Краков, 1997. -231 с.

290. Andrew Joe. Narrative and Desire in Russian Literature, 1822-49: The Feminine and the Masculine. London, Macmillan, 1993. - 320 p.

291. Antalovsky T. Der Russische Frauenroman (1890-1917). Miinchen, 1987.-202 s.

292. Burger, Christa: Leben Schreiben: Die Klassik, die Romantik und der ort der Frauen. Stuttgart, 1990. - 85 s.

293. Cixous H. Sorties // niin&nain, 1995, № 2. P. 15-25.

294. Clyman T. W. & Vowles J.: Introduction. In: Russia through Women's Eyes: Autobiographies from Tsarist Russia. Ed by Toby W. Clyman and Judith Vowles. Haven&London, 1996. - 145 p.

295. Ellmann, M. Thinking About Women. San Diego et al., 1968. - 230 P

296. Friedman, Susan Stanford: Women's Autobiographical Selves: Theory and Practice.In: The Private Self: Theory and Practice of Women's Autobiographical Writings. Ed by Shari Benstock. London, 1988. - 180 p.

297. Gilbert, S. & Gubar, S. The Madwoman in the Attic: The Woman Writer and the Nineteenth Century Literary Imagination. New Haven, 1979.-268 p.

298. Gusdorf, Georges: Conditions and Limits of Autobiography. In: Autobiography: Essays Theoretical and Critical. Ed by James Olney. -Princeton New Jersey, 1980. P. 30-67.

299. Harris, Jane Gary: Diversity of Discourse: Autobiographical Statements. In: Autobiographical Statements in Twentieth-Century Russian Literature. Ed. by Jane Gary Harris. Princeton, New Jersey, 1990. - 70 p.

300. Heldt B. Terrible Perfection: Women and Russian Literature. -Bloomington and Indianapolis, 1987. 167 p.

301. Irigaray L. Le Temps de la diffrence. Paris, 1989. - 114 p.

302. Irigaray L. This Sex Which is Not One. Ithaca, New York, 1985. -134 p.

303. Jelinek, Estelle C.: The Tradition of Women's Autobiography: From Antiquity to the Present. Twayne Publishers: Boston A Division of G. K. Hall & Co, 1986.- 180 p.

304. Kelly C. A History of Russian Women's Writing 1820-1992. -Oxford, 1994.-345 p.

305. Kristeva J. Desire in Language. Transl. New York, 1982. - 196 p.

306. Lacan Jacques. The Meaning of the Phallus // Feminine Sexuality: J. Lacan and Ecole Freudienne. New York & London, 1982. - 234 p.

307. Lindhoff Lena: Einfuhrung in die feministische Literaturtheorie. -Stuttgart-Weimar, 1995. 179 s.

308. Lionnet, Francoise: Autobiographical Voices: Race, Gender, Self-Portraiture. Ithaca and London, 1989. - 267 p.

309. Mason, Mary G.: The Other Voice: Autobiographies of Women Writers. In: Autobiography: Essays Theoretical and Critical. Ed by James Olney. Princeton, New Jersey, 1980. - P. 200 - 231.

310. Miller, Nancy K.: Representing Others: Gender and the Subjects of Autobiography. In: Voicing Gender. Ed by Yvonne Hyrynen. Tampere, 1996.-167 p.

311. Miller, Nancy K.: Subject to Change: Reading Feminist Writing, New York, 1988.- 189 p.

312. Moi Toril: Sexual / Textual Politics: Feminist Literary Theory. -London & New York, 1990. 134 p.

313. Sandler, Stephanie: Pleasure, Danger and the Dance: Nineteenth-Century Russian Variations, in: Russia-Women-Culture, ed. by Helena Goscilo & Beth Holmgren, 1996. 168 p.

314. Showalter, E. A Literature of Their Own: British Women Novelists from Bronte to Lessing. Princeton, New Jersey, 1977. - 267 p.

315. Sprinker, Michael: Fictions of the Self: The End of Autobiography. In: Autobiography: Essays Theoretical and Critical. Ed by James Olney. Princeton New Jersey, 1980. P. 330-349.

316. Stanley, Liz: The Auto/biographical I. Manchester and New York, 1992,- 180 p.

317. Stanton, Domna C.: Autogynography: Is the Subject Different? In.: The Female Autograph: Theory and Practice of Autobiography from the Tenth to the Twentieth Century. Ed by Domna C. Stanton. Chicago and London, 1987.-P. 3-23.

318. Watson, Julia: Shadowed Presence: Modern Women Writers Autobiographies and the Other In: Studies in Autobiography. Ed by James Olney. New York and Oxford, 1988. - P. 176-190.

319. Weigel S. Die Stimme der Medusa / Schreibweisen in der Gegenwartsliteratur von Frauen. Dulmen-Hiddingsel, 1987. - 157 s.1. Словари и энциклопедии

320. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. -М., 1999.

321. Денисова А.А. Словарь тендерных терминов. М., 2002.

322. Керимов Т.Х. Постструктурализм // Современный философский словарь. М., Бишкек, Екатеринбург, 1996.

323. Костомаров Н.И. Славянская мифология. М., 1992.

324. Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.

325. Масанов И.Ф. Словаврь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей: В 4 т. М., 1957-1960. Т. 4.

326. Мифологический словарь. М., 1990.

327. Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. / Под ред. С.А. Токарева. М., 1997.

328. Народы и религии мира. Энциклопедия / Под ред. В.А. Тишкова. -М., 1998.

329. Пономарев С. И. Библиографический словарь русских писательниц // Н.Н. Голицын, С.И. Пономарев Библиографический словарь русских писательниц. Ч. II. СПб., 1889.

330. Русские писатели. Библиографический словарь / Под ред. П.А. Николаева. М., 1990.

331. Русские писатели XI начала XX века / Под ред. Н.Н. Скатова. -М., 1995.

332. Суперанская А.В. Словарь русских личных имен. М., 1998.

333. Федосюк 10. Русские фамилии. М., 1996.

334. Этимологический словарь русского языка / Под ред. М. Фасмера. -М., 1996.