автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Творчество Гильермо Кабреры Инфанте и "новый" латиноамериканский роман

Полный текст автореферата диссертации по теме "Творчество Гильермо Кабреры Инфанте и "новый" латиноамериканский роман"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Синицына Дарья Игоревна

Творчество Гильермо Кабреры Инфанте и «новый» латиноамериканский роман

Специальность 10.01.03. - Литература народов стран зарубежья (литература народов Европы, Америки, Австралии)

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

На правах рукописи

1 9 МАЙ 2011

Санкт-Петербург 2011

4846767

Работа выполнена на Кафедре истории зарубежных литератур Филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

кандидат филологических наук, доцент Светланова Ольга Альбертовна

доктор филологических наук, доцент Головачева Ирина Владимировна (СПбГУ)

кандидат филологических наук, доцент Корконосенко Кирилл Сергеевич (ИР ЛИ РАН)

Ведущая организация: Институт мировой литературы им. А. М. Горького РАН

Защита состоится « № » ушь^Л 2011 года в УУ ^ о часов на заседании совета Д.212.232.26 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 11, Филологический факультет, ауд._25_

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета (199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 7/9).

Автореферат разослан «_» СаЛч^аоД 2011 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета Д. 212.232.26 к.ф.н., доцент С. Д. Титаренко

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

Диссертация посвящена исследоЕашао творчества кубинского писателя Гильермо Кабреры Инфанте (1929 - 2005) и, в первую очередь, его центрального романа «Три грустных тигра» (1967) - ярчайшего представителя эпохи так называемого «нового» латиноамериканского романа,

Гильермо Кабрера Инфанте является признанным классиком кубинской, латиноамериканской и, в целом, испаноязычной литературы. В 1997 году его труд был отмечен высшей литературной премией, вручаемой авторам, пишущим по-испански, - премией Сервантеса. Широко известны принадлежащие Г. Кабрере Инфанте киноведческие эссе, рассказы, документальная, экспериментальная и автобиографическая проза, политическая и культурологическая публицистика, киносценарии и художественные переводы. Однако центральное место в творческой биографии писателя занимает роман «Три грустных тигра», с одной стороны, входящий в орбиту текстов так называемого «нового» латиноамериканского романа, и, с другой стороны, предстающий на их фоне как совершенно уникальный эксперимент по осмыслению национального начала через языковую стихию, что обосновывает подход к «Трем грустным тиграм» как к «роману языка». Приоритет философско-языкового аспекта (во главе с игровыми ее проявлениями), а не сюжетно-содержательных характеристик повествования определяет поэтику романа, его повествовательную структуру и стилистическое решение. В этом состоит новаторство Г. Кабреры Инфанте как латиноамериканского автора эпохи постмодернизма и его особая позиция в «новом» латиноамериканском романе как историко-литературном явлении второй половины XX века.

Актуальность исследования определяется безусловно важным для развития латиноамериканской литературы значением творчества Г. Кабреры Инфанте, а также практически полным, до недавнего времени, отсутствием в нашей стране научных работ, посвященных данному вопросу, и переводов произведений самого автора на русский язык. Надо полагать, что тексты Г. Кабреры Инфанте как кубинского писателя-диссидента не могли издаваться и

з

изучаться в Советском Союзе, а впоследствии претерпели действие некой исторической инерции. Так или иначе, из всего наследия автора (которое не полностью известно и на Западе: посмертно продолжают выходить ранее неопубликованные его повести) сегодня в России переведена одна статья -«Страсть и поэзия» (перевод Б. Дубина) - и фрагменты романа «Три грустных тигра» (перевод Д. Синицыной), а единственный источник научной информации - статья Ю. Гирина «Литература Кубы» из академической «Истории литератур Латинской Америки», подготовленной в ИМЛИ РАН, где приведен краткий очерк творчества Г. Кабреры Инфанте и дана емкая характеристика романа «Три грустных тигра».

Диссертация представляет собой первое подробное описание творчества Г. Кабреры Инфанте в России.

Объектом исследования является проблема «романа языка» в рамках «нового» латиноамериканского романа, а также вопрос о связи различных по жанру групп текстов Г. Кабреры Инфанте с романом «Три грустных тигра» и их взаимовлиянии. Предметом непосредственного исследования выступают тексты, написанные Г. Кабрерой Инфанте в различных жанрах в течение всей его творческой жизни, и его переводы.

Цель исследования заключается в определении особенностей поэтики романа «Три грустных тигра» и прочих текстов, составляющих основные линии творчества Г. Кабреры Инфанте, и установлении доминант, конституирующих целостность наследия автора и его контекстные связи с «новым» латиноамериканским романом. Для достижения данной цели были поставлены следующие задачи:

- определение важнейших направлений творчества автора и выделение групп текстов по жанровому критерию;

- анализ поэтики образцов текстов различной жанровой природы, принадлежащих автору, и соотнесение их с романом «Три грустных тигра»;

- анализ поэтики романа «Три грустных тигра» по ряду выделенных в результате предыдущей части работы особенностей;

- осмысление позиции романа «Три грустных тигра» в контексте «нового» латиноамериканского романа.

Материалом исследования служат роман Г. Кабреры Инфанте «Три грустных тигра» (1967), автобиографический текст «Гавана для покойного инфанта» (1979), сборник рассказов «И в мире, и на войне» (1960), сборник кинорецензий «Ремесло XX века» (1963), книга «Свет рассвета в тропиках» (1974), сборник экспериментальной прозы «Иск(гн)ания стиля» (1976), повесть «Непостоянная нимфа» (2008), сборник политической публицистики «Mea Куба (1992), культурологический труд "Holy Smoke" (1985) и его испаноязычная версия "Puro humo" (2000), рассказы Джеймса Джойса из сборника «Дублинцы» в переводе Г. Кабреры Инфанте (1972), а также статьи из журнала «Лунес де революсьон» (1959-1961), которым руководил и для которого писал автор.

Теоретической основой исследования в вопросе определения понятия «новый» латиноамериканский роман» стали труды отечественных литературоведов, в первую очередь, методология коллектива авторов фундаментальной «Истории литератур Латинской Америки», опубликованной Институтом мировой литературы имени А. М. Горького РАН, в частности, Ю. Н. Гирина и В. Б. Земскова, а также историко-культурный подход к латиноамериканской литературе работ 1970-1980-х гг. И. А. Тертерян, В. Н. Кутейщиковой и Л. О. Осповата.

Общей методологической базой диссертационного исследования в подходе к роману служит современная теория романа, восходящая к Гегелю и Бахтину.

Исследование явления «нового» латиноамериканского романа и составляющих его поэтики (например, «барокко» в кубинской литературе XX века) проводилось с опорой на труды А. Карпентьера, X. Лесамы Лимы, С.

5

Сардуя, К. Фуэнтеса, Э. Родригеса Монегаля, монографии X. Доносо, С. Ментона, X. Миранды и т. д.

Из общих работ по латиноамериканской и кубинской культуре методологическое значение имели классические монографии X. Маньяча, С. Витьера, Ф. Ортиса, а также недавние исследования Р. Рохаса по вопросам кубинской национальной самоидентификации.

Наследие Г. Кабреры Инфанте является предметом изучения со второй половины 1960-х годов, и библиография вопроса весьма обширна. Настоящее диссертационное исследование в рамках данной проблематики опирается, в частности, на основополагающие статьи Э. Родригеса Монегаля, X. Гойтисоло, Дж. Липски, У. Сименса, С. Дж. Ливайн, X. Людмер, а также ряд монографий, прежде всего, принадлежащих Р. Соузе и С. Меррим.

Научная новизна исследования состоит в том, что некоторые аспекты творчества Г. Кабреры Инфанте, рассматриваемые в диссертации, не были ранее затронуты как отечественной, так и западной критикой. Речь идет о деятельности Кабреры Инфанте-переводчика: в диссертации анализируется выполненный им полемичный перевод сборника рассказов Джеймса Джойса «Дублинцы», а также автоперевод на испанский язык написанного автором по-английски культурологического исследования "Holy Smoke". Что касается трактовки романа «Три грустных тигра», в диссертации предпринимается исследование поэтики этого текста в контексте «нового» латиноамериканского романа; впервые рассмотрены номинация как основной литературный прием и роль имени собственного как основной стилистической единицы.

Практическая ценность работы заключается в возможности использования материалов диссертации при составлении курсов по истории «нового» латиноамериканского романа и латиноамериканской литературы XX века или по теории романа, содействия издательской практике и применения результатов диссертации для восполнения пробела в отношении переводов текстов Г. Кабреры Инфанте на русский язык.

б

Структура диссертация: диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованных сокращений и библиографического списка. В качестве приложения использован русский перевод романа «Три грустных тигра», выполненный автором диссертации и в настоящее время принятый к печати.

Апробация исследования: основные принципы, положения и результаты исследования были представлены на XXXIII Международной Филологической Конференции (2004) в СПбГУ, XXXV Международной Филологической Конференции (2006) в СПбГУ, конференции «Ибероамериканский мир глазами молодых ученых» (2006) в ИЛА РАН, XXXVI Международной Филологической Конференции (2007) в СПбГУ, V Европейском Конгрессе Латиноамериканистов CEISAL (2007) в Брюсселе, Международной конференции «VI Степановские чтения. Язык и культура» (2007) в РУДН, Международной научно-практической конференции «А переводчик может...», посвященной Е. Эткинду, (2008) в КГУ (Кемерово), III Международном Конгрессе испанистов России (2008) в МГЛУ, Международном Конгрессе по проблемам кубинской диаспоры "Con Cuba en la distancia" (2008) в Валенсии и Международной конференции «Актуальные проблемы романистики» (2009) в ВГУ (Воронеж).

По теме диссертации опубликовано 11 научных работ.

Положения, выносимые на защиту:

1. Своеобразие, в том числе, жанровое, творчества Г. Кабреры Инфанте удерживает свою цельность благодаря единому центру - роману «Три грустных тигра», вокруг которого концентрируются различные типы произведений, представленные в литературной биографии автора. Таковы подходы к предстоящим большим романным разработкам, - как книга «Ремесло XX века», вписывающая кинокритику в метароманную структуру, - или поздние ответвления от романа (например, «Иск(гн)ания стиля», иллюстрирующие авторскую теорию литературы). Роман «Три грустных тигра» вбирает в

7

состоявшемся виде всю проблематику творчества Г. Кабреры Инфанте и являет собой своего рода поэтическую энциклопедию его художественных поисков.

2. Роман «Три грустных тигра» (1967) был написан в первые годы Кубинской революции, которая явилась важнейшим историческим событием в процессе формирования кубинского национального самосознания. Он, наряду с такими текстами, как «Рай» (1966) Хосе Лесамы Лимы и «Откуда родом певцы» (1967) Северо Сардуя, представляет собой своеобразный субститут национального кубинского эпоса, поскольку ставит своей задачей определить национальную сущность в стремящейся к бесконечности совокупности ее проявлений.

3. В то же время роман «Три грустных тигра» является образцом «нового» латиноамериканского романа. Рост национального самосознания на Кубе отражал в рамках одной страны общеконтинентальную тенденцию, следствием которой стал тип романа, решавший сверхмасштабную задачу самоидентификации латиноамериканского человека. «Три грустных тигра» разделяет с этим типом романа ряд идейных и поэтических особенностей: философское задание на «тотальное» видение реальности; переосмысливание, в свете латиноамериканской точки зрения, различных пластов мировой культурной традиции; обращение к мифу; переживание ситуации онтологического и культурного «пограничья»; активные поиски новых средств выражения и бунтарский разрыв с традицией; первоочередную важность языковой проблематики; склонность к барочной пролиферации смыслов, определяющая стилистику; ориентация на современность и важность социально-политического дискурса.

4. Роман «Три грустных тигра» должен быть описан прежде всего как «роман языка». В 60-е годы латиноамериканская литература переживает этап актуализации метароманной языковой проблематики: в этом отношении роман Г. Кабреры Инфанте сопоставим с «Игрой в классики» X. Кортасара, «Сменой кожи» К. Фуэнтеса, «Раем» X. Лесамы Лимы, романами С. Сардуя и т. д.

8

Однако «Три грустных тигра» представляется самым значительным экспериментом по определению национальной сущности через язык, выступающий в романе одновременно как объект исследования и материал, нуждающийся в преодолении. Читатель становится свидетелем процесса преодоления лингвистической, мифологической, эстетической предопределенности языка. Текст понимается автором как альтернативная реальность, определяемая и обретающая цельность за счет органичности существования языка, прежде всего, в его самоценной игре. «Новый язык», с необходимостью рождавшийся в текстах латиноамериканских романистов в 60-е годы, у Кабреры Инфанте видимо свободен от интеллектуализации, и этим отличается от большинства перечисленных выше примеров «романа языка». Авторская воля к утопическому универсалистскому порыву творения целого мира из всего языка разом скрыта под позицией «регистратора», передающего «человеческий голос в полете».

5. Скрытое целеполагание романа, создаваемое автором ощущение самопорождения художественного текста определяется выбором игрового принципа в качестве доминанты поэтики. Игра авторско-читательских отношений, восходящая к сервантесовской линии романа, является одним из уровней проявления этого принципа: «Три грустных тигра» открыто провоцирует читателя на активное, вопрошающее восприятие, с самого начала облекая в заведомо абсурдную формулу («кубинского языка» не существует) то, что на деле является свидетельством авторского подвига - попытки воплощения национальной самоидентификации. Уклонение от обсуждения собственной позиции есть элемент игры автора с читателем, в которой создается общая смеховая атмосфера, отражающая «Чотео» есть явление, описанное как черта национального характера философом X. Маньячем и представляющее собой иронико-скептическое осмысление любой иерархической системы или реальности вообще, проявляющееся в ироническом

дискурсе речевого поведения и во многом определяющее природу смеха в текстах Г. Кабреры Инфанте.

В связи с этой задачей игра также определяет иерархию языковых проявлений, составляющих текст, в которой выходят на первый план проблемы многоязычия, перевода, расслоения реальности.

6. Роман «Три грустных тигра» выявляет наличие политической составляющей, отраженной в тексте как механизм решения проблемы читательской актуализации, и тем самым утверждает роман в статусе современной эпопеи. Эта линия не представлена как явно доминантная; политические аллюзии, как все прочие аспекты реальности, проходят испытание игрой и провоцируют поиск со стороны читателя. Однако политический дискурс вписан также в общий антиутопический вектор романа: авторское слово внутри него представляет собой ретроспективно пророческое слово и связано с элегическими мотивами, оказывающими сильное влияние на общий характер поэтики.

7. Значительную роль в поэтике романа «Три грустных тигра» играет англо-испанское двуязычие. Хронотоп латиноамериканского пограничья в тексте, где языковые связи первичны по отношению к собственно пространственно-временным, делает лингвистический рубеж, его преодоление или нивелирование одной из стилистических констант. Двуязычие отражает как объективно существующий на Кубе культурный диалогизм - в частности, это проявляется в ориентации на североамериканскую литературу в деле создания кубинского национального мифа, как его видит автор, - так и общежанровый романный диалогизм. В связи с данной проблематикой получает особое значение вопрос о переводе, его «предательской» сущности, затемняющей, как всякое слово, истину вместо того, чтобы являть ее. Куба предстает в романе как профанное переводное слово, но сомнение в существовании подлинной Кубы и, что еще важнее, ее поиск составляют важную новацию в процессе определения национальной сущности.

8. Определяющей для поэтики романа является эстетика кино. Кинематограф, альтернативная знаковая система, близкая к языку, говорению и литературе, имеющая во многом литературные корни, выступает в той же функции, что и двуязычие: как способ определять язык в его философском смысле. Кинодискурс, если понимать под ним агрессивность визуализации, внедряющейся в языковую массу, становится для Кабреры Инфанте протороманной формой. Стихия кино как мировоззрения обнаруживает в романе «Три грустных тигра» те же свойства, что и стихия языка: она склонна к бесконечной экспансии и преломляет реальность. Ряд повествовательных техник романа представляют собой пародирование кинематографических приемов. Наконец, кино выступает одним из основных источников матрицы альтернативных номинаций, то есть главных стилистических единиц текста.

9. Центральный для романа образ Гаваны есть пространственное средоточие кубинской языковой стихии, и конституируется он исключительно языковыми связями, что определяет особую комбинаторику текста, децентрализованность, множественность прочтений, проницаемость границ художественной реальности. При этом внутри этого хаоса-космоса наблюдается иерархия языковых проявлений, на вершине которой оказывается игра, а также имя собственное, в силу своей нереференционной природы представляющее идеальный объект игры.

Придание акту номинации статуса стилистического приема объединяет «Три грустных тигра» с прочими образцами «нового» латиноамериканского романа, в котором по-разному переосмысляется ритуально-мифологическая значимость имени и для которого характерен пафос «адамизма»: новая реальность требует новых имен. Кроме того, имя собственное становится основным элементом, провоцирующим барочную пролиферацию смыслов, «экспансию парадигмы», избыточность национального слова.

Основное содержание диссертации:

Во Введении обосновывается выбор темы и ее актуальность, определяются цели и задачи исследования, его методологические принципы. Также излагается история изучения текстов Г. Кабреры Инфанте в западном литературоведении и кратко анализируются основные труды, посвященные данному вопросу. Кроме того, описывается контекст «нового» латиноамегаканского оомана и его конкоетные связи с поманом Г. Кабпепы

А А Л Л. л 1.

Инфанте «Три грустных тигра».

Бурный рост национального самосознания, отмечающийся в странах Латинской Америки в середине и второй половине XX века, провоцирует возникновение корпуса текстов, являвшихся новаторскими по отношению к непосредственно предшествующей романной традиции и получивших условное название «нового» латиноамериканского романа. Глобальный процесс особым образом ощущается в 60-х годах на Кубе, поскольку Революция 1959 года фактически положила начало процессу национальной самоидентификации, не успевшей оформиться за период существования так называемой «псевдореспублики» (1902-1958) - или, во всяком случае, начала его заново, отвергая прежние каноны национальной идеи.

По существу, на Кубе происходит складывание нации, требующее осмысления в эпосе, - в том виде, в каком это возможно, учитывая специфику исторической эпохи и исторического момента. Поэтому уже в середине 1960-х годов появляются тексты, которые можно охарактеризовать как субститут эпической формы.

Самые яркие примеры «новых» кубинских романов, проникнутых эпическим пафосом, - «Рай» (1966) Хосе Лесамы Лимы, «Откуда родом певцы» (1967) Северо Сардуя и, безусловно, «Три грустных тигра» Г. Кабреры Инфанте. В каждом из упомянутых текстов заметно стремление к «тотальности» мировидения, апеллирующее и к мировой культурной традиции, и к предполагаемым «истокам» национального начала. Эти черты характерны в целом для «нового» латиноамериканского романа: в современных текстах

Габриэля Гарсиа Маркеса, Хулио Кортасара, Карлоса Фуэнтеса можно отметить сходную проблематику и сходную авторскую интенцию.

«Рай» X. Лесамы Лимы (1966) и «Откуда родом певцы» С. Сардуя (1967) представляют для «Трех грустных тигров» важную опору в общем контексте «нового» латиноамериканского романа. Эти три текста по-разному, но одинаково энергично ставят и решают задачу «консолидации культурного кода» национального бытия. Они сходны своей «барочной» (в понимании таких теоретиков латиноамериканского барокко и необарокко, как А. Карпентьер, X. Лесама Лима и С. Сардуй), склонной к пролиферации слов и смыслов поэтикой.

Роман Г. Кабреры Инфанте при этом отличается нарочитым отказом от обсуждения авторской интенции. Центральная проблема романа вынесена за его границы, заявлена единственной фразой из предварительного «Замечания»: «Книга написана по-кубински». Весь дальнейший текст является подтверждением того, что национальная сущность есть язык, причем язык здесь следует понимать во множестве смыслов: не только как выразитель, но и как субститут реальности; не только как слово, но и как зрительный образ; не как один лингвистический язык, но как множество их; как инструмент хвалы и хулы, как эквивалент памяти, как игру, пир и т. д. Именно поэтому роман «Три грустных тигра» принято считать главным образцом «романа языка» в рамках «нового» латиноамериканского романа.

Кроме того, роман «Три грустных тигра» отвечает принципам «комбинаторной поэтики»: его структура выявляет фрагментарность, видимую хаотичность, эксцентричность, направленность вовне и игровой принцип формирования. Тем самым этот текст вписывается также в парадигму сервантесовской линии романа, а ближайшей параллелью в «новом» латиноамериканском романе оказывается «Игра в классики» (1963) Хулио Кортасара. Проницаемость границ художественной и объективной реальности, диалог автора с читателем, провоцирующий последнего на активное восприятие текста, пародия как главенствующий элемент поэтики,

13

множественность знаковых систем в мироописании, проблема подлинного и неподлинного - общие в произведениях Кортасара и Кабреры Инфанте принципы эстетики, которые во многом восходят к «Дон Кихоту» Сервантеса как парадигме испаноязычного романа.

Одно из различий романов X. Кортасара и Г. Кабреры Инфанте состоит в том, что последний ориентируется при создании поэтики на массовую культуру не в меньшей степени, чем на элитарно-интеллектуальную. В этом смысле роман «Три грустных тигра» предваряет одно из литературных течений, возникающих в Латинской Америке как реакция на «новый» роман, - прозу «повседневности».

Первая глава диссертации, «Гильермо Кабрера Инфанте: цельность писательской личности в контексте эпохи», содержит анализ основных направлений творчества автора в их отношении к центральному роману «Три грустных тигра», поскольку именно этот текст вбирает в концентрированном виде проблематику прочих произведений Г. Кабреры Инфанте.

В творческой биографии автора выявляется тенденция к резкой смене жанровых средств выражения, к каждому из которых он обращается лишь однажды. Можно наблюдать, как практически все когда-либо разрабатывавшиеся автором формы претворились и в центральном романе, и в параллельных группах текстов. Одним из важных этапов развития, не вмещающимся, тем не менее, в рамки жанровых критериев, стала смена лингвистической системы - переход к написанию англоязычной прозы.

Малая проза представлена в творчестве Г. Кабреры Инфанте как жанром рассказа, так и формой, которую сам он определил как «виньетка», - то и другое появляется в сборнике «И в мире, и на войне» (1960) и книге «Вид рассвета в тропиках» (1974). Первая редакция романа «Три грустных тигра» также носила название «Вид рассвета в тропиках», и фрагменты, составляющие книгу 1974 года, видимо, были изъяты из новой редакции романа как излишне политизирующие текст. Являя определенное сходство с фрагментарной

14

структурой романа «Три грустных тигра», именно эти книги составляют самый разительный стилистический и тематический контраст с ним.

Сборник рассказов «И в мире, и на войне», состоящий из 14 рассказов, чередующихся с 15 фрагментами-«виньетками» на темы борьбы против диктатуры Ф. Батисты, - вклад автора в революционную литературу Кубы, и стиль этой книги соответствует боевому духу исторического момента: он лаконичен и бесстрастен. Это особенно заметно в «виньетках».

«Виньетка» как жанр характеризуется рядом черт. В частности, это сочетание малого объема текста и остроты, драматизма, зачастую трагедийности сюжета, как правило, имеющего документальную основу. Кроме того, «виньетка», синестезически объединяя письмо и визуальность, обнаруживает сходство с барочной структурой эмблемы, что позволяет ей быть дидактико-публицистической при видимо нейтральном повествователе.

& сборнике отмечаются некоторые приемы, которые окажутся характерными для всего творчества Г. Кабреры Инфанте: вживление в текст перечисления в виде вертикального списка, использование формул массовой культуры в заглавиях и текстах рассказов, искажение орфографии для передачи устной речи и т.д.

Книга «Вид рассвета в тропиках» представляет собой своего рода труд по национальной истории, состоящий из череды небольших фрагментов (всего 101), объединенных, как и в сборнике «И в мире, и на войне» темой насилия, имманентного истории и географии Острова. Продолжая мотив визуального, заявленный в заглавии, Г. Кабрера Инфанте развивает в документальном повествовании жанр «виньетки» и пишет свою историю страны, опираясь, в основном, на статические изображения - гравюры, картины, фотографии и т. п. Стилистика текста определяется, во-первых, универсальностью тона, отказом от идентификаторов, позволяющих узнать в Острове Кубу и, во-вторых, постоянным перемежением трагической тематики с жестами «чотео».

В данном разделе диссертации анализируется также рассказ «Обычный день» (1963), по-видимому, являющийся единственным опубликованным фрагментом первой редакции романа «Три грустных тигра». Этот текст имеет фрагментарную структуру и состоит из псевдодокументальных отчетов о боевых действиях, чередующихся с разнородными отрывками. Принцип чередования наследуется из сборника «И в мире, и на войне» и уничтожается в более сложной, многоуровневой структуре окончательной редакции романа.

Важнейшим переломным этапом в формировании романной поэтики у Г. Кабреры Инфанте является сборник кинокритики «Ремесло XX века» (1963). В связи с данной тематикой кратко рассматривается профессиональная биография автора, не только романиста, но и крупнейшего кубинского специалиста по истории и эстетике кинематографа, что немаловажно для всего его творчества.

Книга «Ремесло XX века» представляет собой, по существу, протороманную форму, построенную на принципе игрового диалога между повествователем «г каином» (псевдоним автора) и комментатором - Г. Кабрерой Инфанте, взаимодействующими в рамочной структуре текста, и содержащую авторефлексию в размышлениях о «языке кино». Стилистика этой части книги приближается к той, которая избрана в центральном романе «Три грустных тигра»: она определяется языковой игрой. В частности, списки, присутствовавшие как элемент еще в ранних текстах, здесь строятся уже как смеховые парадигмы языковых искажений. Кроме того, «Ремесло XX века», как и «Три грустных тигра», есть образец элегического дискурса: ипостась «г каина» мертва для автора, его суждения более не могут существовать, но они всегда рядом, и эта ситуация внутренней смерти принимается с элегической печалью. В этой позиции отражено начало ограничений, накладываемых на культуру утвердившимся социалистическим режимом, которые привели в конечном итоге к политической эмиграции Г. Кабреры Инфанте.

Что касается деятельности Г. Кабрсры Инфанте в первый период Кубинской революции на посту главного редактора журнала «Лунес де революсьон» (1959 - 1961), то ее можно рассматривать как один из аспектов творчества, несомненно, оказавший влияние на формирование поэтики центрального романа.

«Лунес де революсьон» был наиболее масштабным культурным проектом первого послереволюционного времени, и его создатели в полной мере ощущали свою задачу формирования сознания нового человека. Как и сама Революция, объявленная социалистической лишь в 1961 году, «Лунес» вначале не был выразителем единственной конкретной идеологии, однако со временем интерференция категорий «национального» и «революционного» сделали его рупором, по существу, патриотической идеи. Тем не менее, на протяжении всего его существования под руководством Г. Кабреры Инфанте журнал печатал кубинских авторов различных политических убеждений и переводную, в частности, североамериканскую литературу.

Представления группы молодых авторов, издававших «Лунес», о том, каким должно быть национальное самосознание новых кубинцев, стали первым поводом к открытой конфронтации социалистической власти и представителей культуры в истории Кубинской революции. Так называемое «дело "P.M."», описанное в диссертации, привело к закрытию журнала и эмиграции Г. Кабреры Инфанте, однако в романе «Три грустных тигра», внешне свободном от политики, он предпринимает, по существу, сходную попытку сформулировать национальную идею и выразить национальное самосознание.

Начало конфликта режима и культуры также нашло отражение в рассказе «Обвиняется в ча-ча-ча» (1968), в котором автор говорит о принципиальной и неизбежной «виновности» слова, вынужденного твориться при авторитарной власти.

Англо-испанское двуязычие в творчестве Г. Кабреры Инфанте имеет различные формы выражения: в частности, в 1972 году он осуществил перевод

17

сборника рассказов Джеймса Джойса «Дублинцы», а в 1985 году опубликовал книгу "Holy Smoke", написанную по-английски, которую затем перевел на испанский язык ("Puro Humo", 2000). Активное восприятие англоязычной массовой и интеллектуальной культуры привело к тому, что кубинский автор влился в нее и занял полноправную позицию.

Выбор «Дублинцев» в качестве объекта перевода был продиктован, в частности, напрашивающимися историческими аналогиями: Куба в эпоху диктатуры Батисты находилась под неофициальным, но фактически весьма ощутимым политическим и экономическим давлением со стороны Соединенных Штатов и подвергалась языковой и культурной экспансии. Комплекс постоянной оглядки на метрополию, на центр тяжести, находящийся вне того или иного острова - будь то Куба или Ирландия, - но при этом определяющий идеологический климат на них, оказал влияние на становление поэтики как Джойса, так и его кубинского переводчика.

Кроме того, идея города как тотального, протагонистичного художественного пространства играет в творчестве Гильермо Кабреры Инфанте столь же великую роль, что и у Джойса. «Три грустных тигра» - апофеоз гаванской ночи, где топография города выверена так же четко, как в «Улиссе». Само вынесенное в заглавие наименование «Дублинцы» не могло не найти отклика у автора, для которого жители Гаваны были неутомимыми "hablaneros", то есть «гаванцами-говорунами» (ср. "habaneros"), поскольку он видел город - и свой, и джойсовский, - в первую очередь, как языковой феномен.

Испанский перевод «Дублинцев», выполненный Гильермо Кабрерой Инфанте, характеризуется одной основной особенностью: это перевод на кубинский национальный вариант испанского языка, причем речь идет о сознательном, нарочитом отказе от собственно испанского, иберийского национального варианта. Эффект оригинала состоит в том ощущении «инаковости», которое достигается присутствием элементов ирландского

английского у Джойса. Кабрсра Инфанте окрашивает ирландские рассказы в кубинские тона, усматривая в том прагматическую адекватность перевода.

400-страничное исследование истории табака и «семиотики курения» в кино "Holy Smoke" стало качественньм сдвигом в творчестве писателя. Оно написано полностью по-английски, однако в полной мере сохраняет игровую стилистику, которой отмечены испаноязычные тексты автора. Сохраняет ее и перевод этой книги на испанский язык, выполненный самим Г. Кабрерой Инфанте. Это единство поэтики позволяет писателю в "Holy Smoke" и "Puro humo" взять на себя не только развлекательную, но и, по сути, просветительскую функцию, отличающую истинно латиноамериканского художника. Гильермо Кабрера Инфанте в своей английской книге и ее испанском переводе ищет и находит собственный способ представить друг другу два Света - Старый и Новый.

Книга экспериментальной прозы «Иск(гн)ания стиля» (1976), заглавие которой открыто отсылает к «Упражнениям в стиле» (1947) Р. Кено, представляет собой, как и этот источник, игровое осмысление жанров в рамках игровой парадигмы, которое, однако, не привязано к некоему сюжету, а растет самого понятия абстрактного «языка», удаленного от всех своих речевых проявлений на одинаковое расстояние.

Кроме того, «Упражнения в стиле» автономны; «Иск(гн)ания стиля», по убеждению автора диссертации, следует читать как приложение к роману «Три грустных тигра» - или наоборот. Эти фрагменты могли бы выполнять при тексте романа ту же роль, какую играют главы-«мореллианы» в «Игре в классики» Хулио Кортасара. В «Трех грустных тиграх» есть персонаж, идентичный Морелли, - Бустрофедон. Как и Морелли, он ответственен за концепцию романа. Однако, в отличие от персонажа Кортасара, Бустрофедон -не писатель: единственное его наследие - записанные на пленку семь пародий на семь кубинских авторов, объединенные темой (все повествуют об убийстве Троцкого) и таким образом являющие собой «экспансию парадигмы», как у

19

Кено. Помимо этих записей, от Бустрофедопа остаются только бесконечные игры с языком, оставшиеся в воспоминаниях друзей. Если бы Бустрофедон писал, он написал бы «Иск(гн)ания стиля», но он отрицал письмо, и потому «Иск(гн)ания стиля» не входят в роман «Три грустных тигра».

Г. Кабрера Инфанте, находясь в изгнании, с конца 1960-х годов разворачивает пропагандистскую борьбу с идеологами кубинского политического режима и постепенно берет на себя роль рупора кубинской политической эмиграции, чему способствует его уже непререкаемый авторитет литератора первого ряда. В 1992 году выходит книга политической публицистики «Меа Куба», результат 25 лет полемики с идеологией и политикой Фиделя Кастро.

События национальной истории автор склонен трактовать сквозь призму языка, и в этом основное отличие его взгляда на революцию и ее последствия от видения более молодых писателей-эмигрантов, почитающих Кабреру Инфанте патриархом литературной пропаганды. Не ограничиваясь либеральным протестом против царящих на Кубе бедности, всеобщей несвободы и притеснения деятелей искусства (обязательный набор тем, например, в эмигрантской литературе Майями), писатель видит в существующем режиме, прежде всего, антиэстетическое явление. Основное обвинение в его адрес - тотальная эстетическая убогость, отличающая деятельность, в том числе речевую, виднейших кубинских революционеров и сторонников революции. Уличения, как правило, носят гротескно-анекдотический характер в духе «чотео».

Новая власть оказывается беспомощна в обращении с сверхизобильным, искусным, барочньм аппаратом «кубинского языка». По мнению Г. Кабреры Инфанте, отвратительна та революция, «чей единственный значительный вклад в литературу - лозунг «Родина или смерть!». Видя в Фиделе Кастро виновника постигших Кубу бедствий, автор подвергает критике, прежде всего,

его владение языком, тем самым как бы связывал друг с другом несостоятельность Кастро как "ЬаЫапего" и пагубные последствия революции.

Для автора язык функционально тождествен «чотео»: оба эти явления имеют тенденцию поглощать действительность, не давая ей проявляться во всей своей трагической серьезности. Поэтике Кабреры Инфанте в полной мере свойственно отмеченное Маньячем стремление кубинца воспринимать жизнь как подобие сценографии и «ничто не признавать достаточно реальным», поэтому, в частности, социалистическая Куба предстает в его сборнике иллюстрацией к произведениям мировой литературы абсурда - от Льюиса Кэрролла до Кафки.

Автореференциальная проза Гильермо Кабреры Инфанте представлена книгами «Гавана для покойного инфанта» (1979) и «Непостоянная нимфа» (2008).

«Гавана для покойного инфанта» представляет собой повествование, жанр которого определяли как мемуары, роман воспитания, плутовской роман и «автобиопорнографию». Тематика книги совмещает познание языка, познание пространства и познание людей, а точнее, женских тел (в частности, как своеобразного языка). Мотив овладения решается в поэтике «Гаваны для покойного инфанта» как языковой и физиологический: «плоть как слово» и слово как плоть пространства. По мере взросления «гаванизмы», постигаемые персонажем, меняют семантику - от пространственной к эротической.

Путь присвоения - языка, пространства, женщины - описывается с высоты «времени дискурса». Автор то и дело разоблачает себя как автора, проявляя особую самосознательность, в частности, развенчивая собственный язык времен бытности повествователем или язык женских персонажей. Текст имеет тенденцию превращаться в комическую метапорнографию. Сходный текст в современной латиноамериканской литературе - например, роман «Панталеон и рота добрых услуг» М. Варгаса Льосы, где, однако, сказовая манера полностью подчиняет себе поэтику. Одним из образцов для Кабреры

21

Инфанте выступал, разумеется, «Сатирикон», с которым - как и с «Декамероном» - «Гавана для покойного инфанта» делит сущность «ночного жанра» (как говорит М. Бахтин о новелле).

Посмертно опубликованная повесть «Непостоянная нимфа», с одной стороны, отсылает к лаконичной стилистике ранних рассказов; с другой стороны, повествование и само заглавие повести пародируют эстетику болеро, музыкального жанра, обозначенного в тексте как безошибочно кубинского, если включить его в традицию негативного национального начала, где кубинское есть, в частности, именно то, что заимствовано у некоей культуры-донора, но стало в результате интерференции только хуже.

В «Трех грустных тиграх» важнейшая сквозная повествовательная линия называется «Она пела болеро», и именно в ней обнажается амбивалентная природа жанра: болеро может быть подлинным, как в исполнении Звезды-Эстрельи Родригес, или нарядно-пошлым, как в исполнении певицы, работающей под псевдонимом Куба Венегас. Точнее, жанр сам по себе изначально тяготеет к последней трактовке, и лишь в интерпретации Звезды обретает подлинность. В «Непостоянной нимфе» нет персонажа, подобного Эстрелье Родригес, и болеро, бывшее в 1957 году на пике музыкальной моды, вновь выступает как образец «виновного», предательского слова: ведь то, что повествователь сначала принимает за любовь и начинает оркестровать, как в этих песнях, оборачивается в итоге ничем, предательски исчезает.

Вторая глава диссертации, «Поэтика романа «Три грустных тигра» на фоне «нового» латиноамериканского романа», содержит общий анализ поэтики этого текста, сопоставляющий его как с прочими направлениями в творчестве автора, так и контекстом «нового» латиноамериканского романа.

Рассматривая композицию и систему персонажей, можно отметить двухуровневую структуру текста, содержащего две сквозные линии - «Она пела болеро» и пронумерованные фрагменты, так называемые «главы Лауры», - свободно переплетающиеся с остальными частями романа.

22

Предварительные «Уведомление» и «Замечание», являясь формально периферийными элементами, исключительно важны для понимания авторского замысла. «Замечание» носит программный характер: именно в нем автор выдвигает постулат о «кубинском языке», который он якобы лишь регистрирует как «человеческий голос в полете». На деле же сформулирована столь же абсурдная, сколь и героическая сверхзадача создания романа из всего языка целиком. Автор лишь собственной волей отождествляет свой художественный текст с необъятной и не поддающейся его же определениям сущностью - языком как таковым.

В «Прологе», представляющем собой речь конферансье в кабаре «Тропикана», прослеживаются несколько мотивов, ключевых для понимания общей поэтики как романа «Три грустных тигра», так и «нового» латиноамериканского романа: дихотомии подлинного/фальшивого, оригинального/переведенного, театра/реальности, рая/ада и т.д.

В части «Дебютанты», состоящей из семи внутренних монологов неназванных повествователей, проходящих ту или иную инициацию, проводится важная разделительная черта между мужскими и женскими персонажами. В романе кубинский национальный вариант испанского провозглашается самостоятельным языком, и его особенности тщательнейшим образом реконструируются в тексте, прежде всего, в речи женских персонажей.

Главы «Она пела болеро», выстраивающиеся в единую повесть, рассказывают историю гениальной певицы Эстрельи Родригес. Образ Эстрельи является одним из ключевых в поэтике романа и соотносится, в основном, с двумя другими персонажами. Во-первых, он противопоставлен образу Кубы Венегас, также певице и исполнительнице болеро. Куба Венегас - профанация, гламурный двойник Кубы-острова; Эстрелья - его гротескная внутренняя сущность. Она подходит на роль символа "сиЬашс1ас1", национального начала, отчасти и потому, что является не вполне человеком: в ней есть божественное (голос, талант) и животное (внешность, непомерная толщина), но среднее,

23

человеческое звено почти не присутствует. Кроме того, образ Эстрельи коррелирует с образом Бустрофедона, поскольку в обоих случаях речь идет об отелеснивании - идиллического пространства (Эстрелья как Куба) и родного языка (Бустрофедон как воплощенный язык). Бустрофедон, гений языковой игры, обязан своей гениальностью врожденной травме мозга, от которой и умирает. Телесность языка, как и телесность пространства, выступает кате болезненная, трагическая.

Пронумерованные главы-сеансы психоанализа («главы Лауры») также составляют сквозную последовательность и проходят через весь роман, эволюционируя от комического (пародирование психотерапевтического жаргона) к трагическому (потеря самоидентификации повествовательницей).

В главе «Сесерибо» центральные философско-языковые проблемы романа (природа имени, мотив предательства языка, иллюзорность взаимопонимания) исследуются в ключе, пародирующем антропологический подход. Древнейшее представление о магической сущности имени переносится на персонажей главы. Повествователь, музыкант Эрибо, берет на себя адамистские функции и с помощью реноминации вершит людские судьбы.

В главе «Дом с зеркалами» набирает силу мотив двойничества, в целом, один из ведущих в поэтике романа. Сюжет романа строится вокруг отношений пар персонажей, однако при этом пятеро протагонистов являются, по существу проекцией одного авторского «я», и эта нерасщепленность персонажей роднит «Три грустных тигра» с другими кубинскими романами эпической интенции -«Раем» X. Лесамы Лимы и «Откуда родом певцы» С. Сардуя.

Мотив двойничества доведен до абсурда в следующей, занимающей срединное положение главе «Гости». В ней сюжетно укореняется пролог (персонажи слушают конферансье в «Тропикане»), а сама она выстроена как два варианта перевода каждого из двух оригинальных английских текстов (в действительности несуществующих).

Далее следуют «мореллианы» романа «Три грустных тигра» - главы, посвященные Бустрофедону или записанные с его слов: «Головоломка», «Смерть Троцкого, описанная несколькими кубинскими писателями годы спустя - или годами ранее» и «Некоторые проявления». Как и «Ремесло XX века», «Три грустных тигра» - своего рода элегия, и Бустрофедон - идеальный элегический герой, потому что он тождествен утраченному автором языку, а язык тождествен также утраченному родному пространству. Все «литературное» наследие гения языковой игры Бустрофедона, отрицающего письмо, представляет собой семь записанных на пленку импровизаций, мгновенно сочиненных пародий на стиль семи кубинских авторов и объединенных сюжетом убийства Троцкого. Глава «Некоторые проявления» включает предполагаемый смысловой центр текста - списки имен, сочиненные Бустрофедоном.

Сюжет заключительной части текста «Ба(х)чата» представляет собой описание похождений двух персонажей, Арсенио Куэ и Сильвестре, в течение одного вечера и одной ночи в Гаване; это своего рода «роман дороги в романе». С одной стороны, объединение времени и пространства движением создает требуемый хронотоп, с другой - выявляет связь с письмом. Кроме того, перемещение персонажей оказывается контаминацией бегства и поиска - один из факторов, позволяющих включить роман «Три грустных тигра» в жанровые пределы мениппеи. Финал «Бах(ч)аты» описывает медленное угасание ночи, наступление «рассвета в тропиках», отмеченного угасанием голоса и наступлением наводняющего собой все вокруг молчания и одиночества. Слово, завершающее «Ба(х)чату», - несуществующее: это сплав итальянских существительных "й^ийоп" и 'Чгаёкоп", вместе составляющих известный каламбур «Переводчики - предатели». Кабрера Инфанте изымает из словосочетания смысл уравнения и объявляет тех и других - читай всякого говорящего либо пишущего - единой и неделимой сущностью: все предатели; язык тоже. Это авторское предательство - проявление имманентного роману

25

как жанру самоосмысления, овнешвнения литературно-языкового сознания. Это образец типичного для романа, по выражению М. Бахтина, «языка-мировоззрения, одновременно изображенного и изображающего».

Англо-испанское двуязычие в тексте романа представлено многочисленными случаями перевода с английского на испанский или с испанского на английский, которые присутствуют явно, скрыто или заявлены как таковые. Перевод здесь - механизм культурного диалога и одновременно проявление собственно романного диалогизма.

«Три грустных тигра» - вклад в создание кубинского национального мифа, который на протяжении XX века активно формировался не только на острове, но и извне. В главах, имеющих отношение к рассматриваемому вопросу перевода, по-разному трактуется образ Кубы, зарождающийся в англоговорящем мире и для него - как видно, в первую очередь, в «Прологе», эксплуатирующем, в частности, мифологему Кубы-рая.

Глава «Гости», представляющая собой два варианта перевода одного несуществующего англоязычного текста, обыгрывает не только навязанный извне образ Кубы, но и отношение кубинцев к нему. Например, один из переводчиков последовательно опускает важный сквозной (в рамках данной главы и всего романа) мотив, продолжающий намеченную еще в прологе метафорическую цепочку райского образа Кубы. В рассказе «автора» оригинала, мистера Кэмпбелла, образ инвертирован: ему предстает Куба-ад.

Кроме того, Кабрера Инфанте вводит в свой романный текст образы художественных миров, созданных североамериканскими писателями первого ряда - Мелвиллом и Хемингуэем. У Мелвилла Кабрера Инфанте заимствует образную систему для метафорического ряда, связанного с Эстрельей: «черный кит», «Мобидита» - эпитеты, применяемые в ее описании. Поэтому, если принять тезис о том, что Эстрелья есть Куба, приходится сделать вывод об иррациональной и во всяком случае недоброй природе национального начала, погоня за которым притягательна, но исключительно опасна.

Начало шестого фрагмента «Она пела болеро» представляет собой искаженную, но моментально узнаваемую цитату: начало повести Э. Хемингуэя «Старик и море». Кабрера Инфанте не просто присваивает тексту ритмику и, в целом, стилистику произведения переводной литературы. Для сна, навеянного Эстрельей повествователю, автор выбирает мифологический дискурс (борьба старика Сантьяго с великой рыбой). Хемингуэй действительно выступил по отношению к Кубе как мифотворец извне, в очередной раз оказался тем «другим» североамериканцем, который способствовал новой метаморфозе национального самоощущения.

Политический дискурс в романе, являясь средством читательской актуализации, присутствует, тем не менее, имплицитно. Действие отнесено в предреволюционную эпоху, и единственное на весь роман упоминание партизанской деятельности оказывается профанировано в любимой автором манере замещения имени собственного. Однако, выбрав определенную интенцию прочтения, можно увидеть, что текст полон косвенных указаний на события революции.

Возможно интерпретировать роман как манифест ухода. Если соотнести традиционную метафору революции как «зари» после «черной ночи» диктатуры с финалом романа, то можно понять, что рассвет здесь равнозначен апокалипсису. Общий тон повествования во второй половине романа, начиная со смерти Бустрофедона, становится все более пессимистичным. Мотивы смерти, ужаса, отвращения, сумасшествия, предательства сгущаются исподволь, под поверхностью бесконечных разговоров Сильвестре и Арсенио Куэ, чтобы вылиться в «Эпилог» - беспорядочные обрывки бреда умалишенной, замученной и напуганной женщины. Это последовательное движение - и именно на фоне отсутствия прямых антиреволюционных и т. п. высказываний - представляет собой агоническую ситуацию автора, утратившего родину.

Эстетика кинематографа в романе присутствует на нескольких уровнях, из которых лежащий на поверхности повествования представляется не менее важным, чем остальные, функционирующие как приемы. Атмосфера романа -атмосфера страстной, всепоглощающей любви к кино. В общей сложности, в тексте романа упомянуто приблизительно 90 имен кинодеятелей и 25 фильмов; кроме того, речь одного из центральных персонажей. Сильвестре, как «язык Каина» из «Ремесла XX века», изобилует всякого рода кинематографическими терминами, а важнейшую в рамках романа топографию Гаваны во многом определяют названия кинотеатров. Стихия кино как культурного явления, как мировоззрения в романе «Три грустных тигра» обнаруживает те же свойства, что и стихия языка: она склонна к бесконечной экспансии - «экспансии парадигмы».

Нельзя не отметить влияние кинематографических техник на структуру романа. Она в немалой степени определяется принципом монтажа; существуют, в частности, исследования, сопоставляющие композицию «Трех грустных тигров» с русской школой киномонтажа. Нелинейность, чередование, «склейка» эпизодов, дробление повествования на отдельные «кадры» характеризуют общую структуру текста.

Наконец, еще один уровень присутствия кино в тексте - это включение его в альтернативный культурный тезаурус, создаваемый на протяжении всего текста романа за счет очуждения имен собственных, связанных с миром кино. В списках имен, составленных Бустрофедоном по профессиональному критерию, возможно, именно из-за общей насыщенности романа ими, отсутствует раздел «кинематографистов», но среди «балерунов», «авторов оперед», «художности» и даже «самых освещенных философов» встречаются, например, «Ленин Рифенсталин» и «Поль Гокуинн» (Энтони Куинн сыграл Гогена в «Жажде жизни»). Собственно, список, который Бустрофедон мог бы составить, существует в романе, но не вертикально, а горизонтально, во множестве соответствующих номинаций, рассеянных по тексту. Таким образом,

28

киноэстетика образует интертекстуальную матрицу (не единственную, но одну из важнейших) романа «Три грустных тигра».

Однако основная особенность поэтики романа «Три грустных тигра» состоит в том, что она определяется соотношением авторского и национального языкового сознания.

«Новый» латиноамериканский роман - это корпус текстов, которые, как принято считать, выработали иной художественный язык в связи с необходимостью освоения также иной, обладающей некими глубинными и чудесными смыслами реальности (в рамках карпентьеровской концепции, изложенной в программном прологе к роману «Царство земное» в 1949 году). Отличие творческой позиции Г. Кабреры Инфанте состоит в том, что его «чудесная реальность» являет лишь одно чудо - язык, который перерастает породившую его среду и вытесняет ее, поскольку на самом деле существует до нее: необычайно само совпадение не принимающей никакого рода границ сущности - языка - и условных координат, известных под названием «Гавана» и имеющих свойство жить в письме.

В концепции Кабреры Инфанте национальное (собственно «родина») -понятие не непосредственно географического, а, в первую очередь, языкового порядка. Гавана как пространственное средоточие языковой стихии, истинно кубинского наречия во всем его богатстве - такова смысловая доминанта романа «Три грустных тигра».

При этом сугубо национальное речевое начало трактуется автором, который в данном аспекте следует за X. Марти с его «философией соотношения», как бытие Языка по преимуществу, воплощенного в конкретном «кубинском языке», но и на этом уровне бесконечно, утопически стремящегося к полному самоосуществлению.

В формуле «всех вас люблю совершенно одинаково», тем не менее, существует внутренняя иерархия. Возможность игры, присущая языку как феномену, - предмет авторского упоения, и всякого рода игра со словом в

29

поэтике романа особо ценна; это речь в ее высшем проявлении. Концентрация случаев языкового обыгрывания настолько высока, что именно за счет нее создается эстетическая целостность данного текста, совершенно фрагментарного и хаотичного в эксплицитной структуре.

В поле игры ставится и, возможно, разрешается проблема многоязычия. Барочная концепция всеобщей неподлинности воспринята автором с неким экзистенциальным плутовством: действительность и язык суть категории, равные друг другу по ошибочности, лживости, зыбкости. Однако если все не то, чем кажется, возможна абсолютная свобода в акте смыслопридания по отношению к данному звуковому комплексу-слову. Границы языков так же воображаемы, как границы географические, но пересечение их в обоих случаях чревато предательством. Присвоение иноязычного слова с неизбежностью оказывается результатом искажения, коммуникативного сбоя. Именно этот принцип - искажение как присвоение - лежит в основе поэтики романа «Три грустных тигра», в первую очередь, реализуясь в номинации.

Наименование как прием - важнейший структурно-стилистический компонент романа. При этом обращает на себя внимание, прежде всего, функционирование имени собственного. Слова, охватываемые данной морфологической подкатегорией, являются собственно, априори, «иноязычными», поскольку они максимально конвенциональны, следовательно, могут подразумевать сколь угодно много значений. Эта способность легко становиться объектом подразумевания приводит к тому, что имя собственное в процессе функционирования быстро начинает обрастать коннотациями и, в конце концов, обзаводится автономным контекстом. С другой стороны, подразумевание представляет собой операцию превращения слова с нулевым 1радусом экспрессивности в эстетический объект. В этом смысле имя собственное является типичным «романным» словом, внутренне самокритичным. Оно наиболее открыто для игры и потому любимо автором-языкотворцем.

Еще одно свойство имени собственного - его древнейшая ритуальная значимость, и оно весьма явственно в стилистике «Трех грустных тигров». Структурообразующий мотив перехода, рубежа, испытания, инициации неизбежно сопровождается переменой, лишением или приобретением имени. Имеет место своего рода нарратологический дублет: если персонаж дважды выступает в качестве повествователя, его имя также меняется или, чаще, умалчивается. В частности, этот прием провоцирует читателя на активное восприятие текста.

Имя, что отвечает его ритуальной концепции, в романных рамках обладает способностью воздействовать на реальность, формировать ее. Отсюда - особое отношение к имени или прозвищу у пяти центральных персонажей. Техника вживления имени в другие имена, собственные или нарицательные, испанские или иноязычные, достигает пика виртуозности в главе «Головоломка». Собственно, это территория чистой игры, поскольку в ней представлен Бустрофедон. Непрестанное воспроизведение своего прозвища, смеховая экспансия, та же «экспансия парадигмы» - его естественная манера жить. В образе Бустрофедона гротескно явлена одна из общих констант латиноамериканского сознания, константа «адамизма», то есть осознанная миссия называния, теоретически обоснованная А. Карпентьером и широко освоенная «новым» латиноамериканским романом. Бустрофедон видит и присваивает мир метафорически, причем искажение в процессе этого присвоения можно охарактеризовать как «барочное», объединяющее самые далекие друг от друга начала. Подобный гармоничный сплав противоречий демонстрируется читателю, прежде всего, во фрагменте романа, который можно считать одним из смысловых центров текста, а именно, в семи списках имен, составленных Бустрофедоном.

Списки имен Бустрофедона представляют собой пространство, все менее связанное с внеязыковой действительностью, где язык выступает как глобальная сущность, причем остро поставлена проблема иноязычия, и где

31

слово сохраняет свой живой диалогический характер. Как и в других проявлениях своего особого сознания, Бустрофедон (то есть автор) в списках имен преподносит читателю все обилие и роскошь речи - гаванской, кубинской и иноязычной. Это, несомненно, одна из граней замысла Кабреры Инфанте. Поэтому вполне вероятно, что списки имен, практически не имеющие отношения к событийному сюжету «Трех грустных тигров», являются в действительности одним из центров этого полицентрического текста в его глубинной интенции познать природу языка, и снова подтверждают исключительную роль имени собственного и номинации как приема в поэтике романа.

В Заключении подводится итог исследования.

На основании анализа, проведенного в первой главе, делается ряд выводов, относящихся в общему творчеству Г. Кабреры Инфанте: наличие двух тематических групп текстов, одна из которых характеризуется отчетливой общественно-политической интенцией, а вторая предстает по сравнению с ней уходом в область внеполитической проблематики; существование творчества автора одновременно в рамках двух лингвистических кодов; определяющая роль эстетики кинематографа; тематический принцип исследования национального бытия и, наконец, вопрос о языке и его философском приоритете, его сущности и способности воплощать историю как центральная проблема всего творчества, квинтэссенцией которого является роман «Три грустных тигра».

Поскольку взаимосвязи романа и прочих текстов Г. Кабреры Инфанте крайне важны для описания поэтики «Трех грустных тигров», структура второй части работы повторяет до определенной степени дифференциацию, избранную ранее. Результатом проведенного во второй главе анализа можно считать суждения о творчестве Г. Кабреры Инфанте, выносимые на защиту.

Публикации по теме диссертации: В изданиях, рекомендованных ВАК:

1. «Три грустных тигра» Г. Кабрера Инфанте как «роман языка» // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология. Востоковедение. Журналистика. 2009. Вып. 4. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2009. -С. 26-30. 0, 5 а. л.

2. Кубинская революция и кино: «Я - Куба» Михаила Калатозова и «Ремесло XX века» Гильермо Кабреры Инфанте // Латинская Америка. 2010. № 2. М.: Наука, 2010. - С. 87-95. 0,5 а.л.

3. «Ремесло XX века» Г. Кабреры Инфанте: кинокритика как роман // Вестник Ленинградского государственного университета имени А. С. Пушкина. № 1. Том 1. Филология. СПб.: Изд-во ЛГУ, 2010. - С. 70-77. 0,5 а.л.

В других научных изданиях:

4. Художественное пространство и языковое сознание в романе Гильермо Кабреры Инфанте «Три грустных тигра» (1967) // Материалы XXXIII Международной Филологической Конференции. Вып. 23. Часть 4. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2004. - С. 27-33. 0,4 а.л.

5. Хосе Марта и Гильермо Кабрера Инфанте: интерпретация национального мкфа // Материалы XXXV Международной Филологической Конференции. Вып. 14. История зарубежных литератур: национальное, транснациональное, универсальное. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2006. - С. 8285. 0,3 а.л.

6. Политическая история Кубы и феномен «чотео» в творчестве Гильермо Кабреры Инфанте // Ибероамериканский мир глазами молодых ученых. Сборник докладов конференции молодых ученых. М.: Институт Латинской Америки РАН, 2006. - С. 308-317. 0,5 а. л.

7. Имя собственное в поэтике романа Гильермо Кабреры Инфанте «Три грустных тигра» // Романский коллегиум: материалы междисциплинарных научных чтений. Выпуск 2. СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 2007,-С. 107-113. 0,4 а. л.

8. Dialogismo novelístico у cultural: traducción del inglés al español y viceversa en "Tres tristes tigres" de Guillermo Cabrera Infante // V Congreso de latinoamericanistas CEISAL "Las relaciones triangulares entre Europa y las Américas en el siglo XXI: expectativas y desafíos". Simposio: C/LIT - 2 -Textos de la frontera y multilingüismo en la literatura latinoamericana de los siglos XIX у XX. URL: http://www.reseau-amerique-latine.fr/ceisal-bruxelles/C-LIT/C-LIT-2-Sinitsyna.pdf. 0,8 а. л.

9. «Дублинцы» Джеймса Джойса в переводе на испанский язык Гильермо Кабреры Инфанте // «А переводчик может!..». Материалы Международной научно-практической конференции, посвященной 90-летию со дня рождения Е. Г. Эткинда. Томск: Изд-во ТГПУ, 2008. - С. 100-108. 0,6 а. л.

10. Автоперевод у Г. Кабреры Инфанте: "Holy Smoke" (1985) и "Puro humo" (2000) // Материалы международной конференции «Актуальные проблемы романистики». Воронеж: Изд-во ВГУ, 2009. - С. 515-525. 0,5 а. л.

11. Choteando el poshlost: referencias rusas en Guillermo Cabrera Infante y América Latina choteada en la Unión Soviética // Cuba: Arte y Literatura en exilio. Valencia: Legua, 2011. -P. 65-73. 0,3 а. л.

ОНУТ Филологического факультета СПбГУ 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д.11 Подписано в печать 11.04.2011 Тираж 100 экз.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Синицына, Дарья Игоревна

Введение.

Глава 1. Гильермо Кабрера Инфанте: цельность писательской личности в контексте эпохи.

Рассказ и «виньетка» в творчестве Г. Кабреры Инфанте.

Кинокритика сборника «Ремесло XX века».

Деятельность Г. Кабреры Инфанте в журнале «Лунес де революсьон».

Англо-испанское двуязычие в творчестве Г. Кабреры Инфанте.

Экспериментальная проза книги «Иск(гн)ания стиля».

Политическая публицистика книги «Mea Куба».

Автореференциальная проза Г. Кабреры Инфанте.

Глава 2. Поэтика романа «Три грустных тигра» на фоне «нового» латиноамериканского романа.

Композиция и система персонажей.

Англо-испанское двуязычие в романе.

Политический дискурс в романе.

Киноэстетика в романе.

Соотношение авторского и национального языкового сознания в поэтике романа.

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Синицына, Дарья Игоревна

Данное диссертационное исследование посвящено творчеству Гильермо Кабреры Инфанте (1929 — 2005), кубинского автора, во многом определившего облик как национальной кубинской литературы, так и романа Латинской Америки второй половины XX века в целом. Центральное произведение Г. Кабреры Инфанте - роман «Три грустных тигра» (1967) - считается одним из ярчайших образцов так называемого «нового» латиноамериканского романа. Однако другие тексты, принадлежащие автору («Гавана для покойного инфанта», «Ремесло XX века», «Вид рассвета в тропиках» и т. д.), также занимают прочные позиции внутри канона современной испаноамериканской литературы и вообще испаноязычного словесного творчества. И все же, как нам представляется, следует принять за исходную точку исследования тезис о едином центре творчества Г. Кабреры Инфанте - романе «Три грустных тигра». Он не только намного превосходит все остальное написанное автором, но и концентрирует в себе почти все значимые моменты его творчества.

Множество критериев позволяют включить роман «Три грустных тигра» в число проявлений «нового» латиноамериканского романа. При определении «нового» латиноамериканского романа мы следуем точке зрения, изложенной в фундаментальном труде «История литератур Латинской Америки», изданном Институтом мировой литературы им. А. М. Горького РАН, в частности, в статье В. Б. Земскова «Литературный процесс в Латинской Америке. XX век и теоретические итоги»1. В «Истории литератур Латинской Америки» прослеживается преемственность по отношению к концепции, представленной В. Кутейщиковой и Л. Осповатом в монографии «Новый латиноамериканский о роман: 50-70-е годы» . Эти авторы, в свою очередь, считают, что «наиболее

1 Земсков В. Литературный процесс в Латинской Америке. XX век и теоретические итоги // История литератур Латинской Америки. XX век: 20-90-е годы. Часть первая. М., 2004.

2 Осповат Л., Кутейщикова В. Новый латиноамериканский роман: 50-70-е годы. М., 1983. плодотворными для исследования новаторского феномена латиноамериканского романа стали труды М. М. Бахтина»3. Бахтин, развивая классическую гегелевскую концепцию романа как «эпопеи времен гражданского общества», указывал, что роман складывается в европейской литературе, когда художественное мышление в силу исторических причин переориентируется на настоящее и, - что еще важнее, — будущее. Подобная ситуация в середине XX века в Латинской Америке вызывает бурное развитие романного жанра, отмеченного рядом идейных и стилистических особенностей, которые дают повод объединить данную группу текстов в так называемый «новый» латиноамериканский роман. Этот термин, при всем его внешнем характере, утвердился в мировом литературоведении.

Возникновение целого корпуса текстов, являвшихся крайне новаторскими по отношению к непосредственно предшествующей романной традиции Латинской Америки, было исторически связано, как отмечается, с резким ростом континентального национально-исторического самосознания. Этот глобальный процесс особым образом ощущается в 60-х годах на Кубе, поскольку Революция 1959 года фактически положила начало процессу национальной самоидентификации, не успевшей оформиться за период существования так называемой «псевдореспублики» (1902-1958) — или, во всяком случае, начала его заново, отвергая прежние каноны национальной идеи. Как справедливо отмечает Ю. Гирин, «Революция» в понимании кубинца есть обозначение не только данного исторического события, но и вообще национального бытия, начиная с 1959 года4. Роман, до Революции имевший в кубинской литературе относительно малое значение по сравнению с поэзией и малой прозой, начинает бурно развиваться именно в 1960-е годы.

3 Там же, С. 7.

4 Гирин Ю. Литература Кубы // История литератур Латинской Америки. XX век: 20-90-е годы. Часть первая. М., 2004.

Если тексты первого революционного периода представляют собой, в основном, своеобразные «свидетельства», осваивающие недавний исторический опыт диктатуры, борьбы против нее и революционной ситуации, то уже к середине 60-х годов появляются образцы того, что можно было бы назвать субститутом эпической формы. По существу, на Кубе происходит складывание нации, требующее осмысления в эпосе, - в том виде, в каком это возможно, учитывая специфику исторической эпохи и исторического момента, а также множество искажений, которые претерпевает понятие «нации» на Кубе за все время существования страны. Кроме того, не следует забывать, что эпопея самим фактом своего существования предполагает дальнейшее развитие нации, а Революцию можно рассматривать не только как созидание, но и одновременно разрушение национальной целостности. Тем острее становится проблематика "cubanidad", национального начала, определяющая тексты, о которых пойдет речь. По существу, задача такого рода форм профессионального искусства, как бы призванных замещать собственно эпические фольклорные формы, состоит, по выражению В. Земскова, в «консолидации кода культуры»5.

Самые яркие примеры «новых» кубинских романов, проникнутых эпическим пафосом, - «Рай» (1966) Хосе Лесамы Лимы, «Откуда родом певцы» (1967) Северо Сардуя и, безусловно, «Три грустных тигра» (1967) Г. Кабреры Инфанте. В каждом из упомянутых текстов заметно стремление к «тотальности» мировидения, апеллирующее и к мировой культурной традиции, и к предполагаемым «истокам» национального начала. Эти черты характерны в целом для «нового» латиноамериканского романа: в современных текстах Габриэля Гарсиа Маркеса, Хулио Кортасара, Карлоса Фуэнтеса и многих других авторов можно отметить сходную проблематику и сходную авторскую интенцию. Среди особенностей «нового» романа в масштабах континента (и в

5 Земсков В. О культуртворческой нормативности в Латинской Америке // Ibérica Americans. Тип творческой личности в латиноамериканской культуре. М., 1997. С. 10. связи с переосмыслением установок европейского модернизма и авангардизма) отмечают, в частности, «эсхатологический пафос первотворчества, создания «нового мира» и «нового человека», концепт Творца-Демиурга, принципы культурно-художественного конструктивизма («творительства»), обращение не к судьбе индивидуума, а к массе, массовому сознанию, к фольклору, неевропейским источникам, «примитивным» культурам, к архаике, поиски «первоначального языка», очищенного от наслоений цивилизации, рационалистических и позитивистских штампов, апелляция к первозданности, к «чуду»6. В той или иной степени все перечисленные особенности отражены в кубинских образцах «нового» романа 60-х годов.

Рай» X. Лесамы Лимы и «Откуда родом певцы» С. Сардуя составляют для «Трех грустных тигров» одну из основных парадигм в общем контексте «нового» латиноамериканского романа. Эти три текста по-разному ставят и решают задачу «консолидации культурного кода».

Лесама Лима создает образ национального бытия, опираясь на кубинскую традицию аркадизма (основополагающее видение Кубы как «рая», инициированное Колумбом) и мифологему дома. Один из основных аспектов поэтики «Рая» состоит в том, что экспериментальный по письму роман строится, по существу, вокруг традиционных идиллических креольских ценностей — дома, семьи, еды, наконец. Пир у Лесамы Лимы — не только метафора познания, но и буквально и действительно "gossá familia" («семейное застолье»).

Это понимание «мира как дома» и «дома как мира» исключено из романов Сардуя и Кабреры Инфанте. Как отмечает Р. Гонсалес Эчеваррия, «семья в качестве нарративной единицы и архива коллективных воспоминаний п исчезает из прозы Сардуя» . То же можно сказать о романе «Три грустных тигра», все персонажи которого выведены в некоем пикарескном одиночестве —

6 Земсков В. Литературный процесс в Латинской Америке. XX век и теоретические итоги. С. 66.

7 González Echevarría R. Prólogo // Sarduy S. De donde son los cantantes. Madrid, 1993. P. 27. они не просто свободны от семейных уз: ночной мир, описанный в романе, вообще не предполагает существования «семьи». Роман Кабреры Инфанте также не предполагает дома в качестве хронотопа. Что касается текста Сардуя, то в нем абстрактный Дом представлен лишь в отчетливо хайдеггеровском ключе, и персонажам приходится его покинуть навсегда уже в самом начале романа, что, разумеется, не снимает проблематики поиска истоков национального начала. Собственно, она заявлена в заглавии, которое, как и у Кабреры Инфанте («Три грустных тигра» - скороговорка), представляет собой практически фольклорную формулу (строку из популярного сона 1920-х годов). Сардуй делит книгу на три части, соответствующие трем этническим и культурным составляющим кубинской нации, - китайской, африканской и испанской. Однако это лишь один из поверхностных уровней восприятия. «Эпопея» у Сардуя оказывается комической, в частности, в том смысле, что познание национального бытия отрицается: бесчисленные цитаты, разбросанные по тексту, показывают, что заключительная часть романа «Вход Господень в Гавану» - пародия на фундаментальный труд Синтио Витьера «Кубинское начало в поэзии», в котором кубинский литературный процесс представлен как прогрессивное самопознание, «интериоризация» пейзажа, островного начала (апофеозом при этом Витьер считает поэзию Лесамы Лимы). Сардуй отвергает возможность осмысления и выражения национальной идентичности в акте письма и, тем самым, свой собственный роман.

Кабрера Инфанте, в отличие от Лесамы Лимы и Сардуя, кажется, последовательно «увиливает» от того, чтобы быть уличенным в каком бы то ни было эпическом порыве. На вопрос «О чем эта книга?» в отношении «Трех грустных тигров», можно ответить: «О ночных клубах в Гаване незадолго до

Революции». И это действительно так. Центральная проблема романа, никогда не эксплицированная, как бы вынесена за его границы, заявлена единственной фразой из предварительного авторского «Замечания»: «Книга написана покубински». Весь дальнейший текст является подтверждением того, что 5 национальная сущность есть язык, причем язык здесь следует понимать во множестве смыслов: не только как выразитель, но и как субститут реальности; не только как слово, но и как зрительный образ; не как единственный язык, но множество их; как инструмент хвалы и хулы, как эквивалент памяти, как игру, пир и т. д. Именно такая последовательность и настойчивость в постановке языковой проблематики позволяет считать «Три грустных тигра» главным образцом «романа языка» в рамках «нового» латиноамериканского романа.

Романы Лесамы Лимы, Сардуя и Кабреры Инфанте объединяет, помимо «эпической» интенции, ряд черт поэтики, ранее теоретически описанных Алехо Карпентьером, также кубинским автором и создателем, среди прочего, одного из первых «новых» латиноамериканских романов («Царство земное», 1949). Карпентьер разрабатывает знаменитую концепцию «чудесной реальности» Латинской Америки, которую связывает впоследствии с «барочностью» как константой человеческого бытия8. «Барочность» определяется как «ужас перед пустотой», стремление к бесконечному порождению, произрастанию, преобразованию и движению образов (что обнаруживается Карпентьером в мировом искусстве в разные эпохи — у Рабле, Пруста, Маяковского, Неруды и т. д.). Однако сама латиноамериканская реальность оказывается по определению и «чудесной», и «барочной», поскольку она исконно склонна к разного рода симбиозам, мутациям, метисации и прочим взаимодействиям далеких друг от друга явлений бытия. Поэтому латиноамериканский текст неизбежно нуждается в особом, «барочном» по своей природе слове, чтобы «переводить» (термин Карпентьера) эту реальность. Собственно, «новый роман» Карпентьер и определяет как «произведения, в которых американские просторы интерпретируются совершенно барочным способом»9.

Кроме того, Карпентьер отмечает как черту барочности эксцентричность: это искусство, рождающееся в напряжении, направленном от центра к

8 Carpentier Л. Lo barroco у lo real maravilloso // Ensayo cubano del siglo XX. México, 2002.

9 Ibid. P. 356. периферии, к внешним пределам, в частности, вперед - поэтому расцвет барочной стилистики наступает в кульминационные для цивилизации моменты, такие, как формирование нового устройства общества. Лесама Лима, также теоретик «барочности» (которую он называет «барокко», выходя, тем не менее, за рамки исторического смысла термина), приписывает два компонента этому центробежному импульсу. Во-первых, американский барочный модус тесно связан с Просвещением, а потому отмечен особым гносеологическим, едва ли не фаустовским порывом. Во-вторых, познание при этом обязательно предполагает наслаждение: «.человек наслаждается всеми вещами, как пиром, цель которого - Бог»10. «Празднества, управляемые стремлением. присвоить мир», суть не что иное, как «обретение языка». Если оно состоялось (как, например, в скульптурах портика церкви Св. Лаврентия в Потоси, где в христианские символы вплетаются инкские), «страна достигла своей подлинной формы». Характерно, что в кубинской культуре Лесама Лима соотносит этот момент самообретения в языке с творчеством крупнейшего национального поэта Хосе Марти, которое называет «деянием» ("gesta"), что возвращает нас к эпическому контексту. С. Сардуй, в свою очередь, также возводит историческую концепцию барокко к понятшо экцентричности: начиная с XVII века, человек теряет ощущение Земли как центра Вселенной, и барочный дискурс есть проявление растерянности от потери центра и угрозы пустоты. В его понимание словесной барочности входит и условие расточительного наслаждения, которое отвергает язык «для домашнего пользования, для информации»11.

В романном творчестве каждого из этих теоретиков «барочности», а также у Г. Кабреры Инфанте, языку придается особый, главенствующий смысл, «онтологический, фундационный статус»12. Слово призвано придать нации

10 Lezama Lima J. La curiosidad barroca // Ensayo cubano del siglo XX. México, 2002. P. 225.

11 Sarduy S. Barroco. Buenos Aires, 1974. P. 99.

12 Земсков В. Литературный процесс в Латинской Америке. XX век и теоретические итоги. С. 71. форму — тот же пафос можно отметить и в других текстах «нового» латиноамериканского романа, в «Смерти Артемио Круса» (1962) К. Фуэнтеса или в романе Г. Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» (1967), где под «нацией» действительно понимается вся, по выражению X. Марти, «наша Америка». Лесама Лима, Сардуй и Кабрера Инфанте выступают как языкотворцы - поскольку творят мир.

Тем не менее следует отметить, что если сам принцип «инаковости» языка общий для поэтики всех трех романов, то понимание «инаковости» Кабрерой Инфанте совершенно отлично от понимания Лесамой Лимой и Сардуем. Поэтика романа «Рай» очевидно ориентирована на анормативное слово, чудовищность которого должна соответствовать чудесности национальной реальности, по Карпентьеру. Персонажи романа «Откуда родом певцы» изъясняются на структуралистском жаргоне, иллюстрируя представления автора о культуре и сущности национального характера. В результате в обоих текстах начисто отсутствует даже подобие того, что принято называть «разговорной речью». Это крайне сложные, «затемененные», повышенно литературные, сугубо письменные тексты. Кабрера Инфанте, напротив, исходит из убеждения, что национальная сущность кроется именно в «кубинском языке», в ночной речи гаванцев, а автор будто бы лишь регистрирует ее.

Кроме того, романы Лесамы Лимы, Сардуя и Кабреры Инфанте

13 определяет «комбинаторная поэтика» (также термин В. Земскова ), характерная для «нового» романа», хронотоп которого является хронотопом пограничья - рубежа различных реальностей, традиций, временных пластов, пространств. Комбинаторная поэтика предполагает, в частности, фрагментарность, видимую хаотичность структуры романа, эксцентричность, направленность вовне и обязательный игровой принцип, причем все эти особенности проявляются в наибольшей степени именно в романе «Три

13 Там же. С. 72. грустных тигра». Тем самым этот текст вписывается также в сервантесовскую линию романа, а ближайшей параллелью в «новом» латиноамериканском романе оказывается «Игра в классики» (1963) Хулио Кортасара. Проницаемость границ художественной и объективной реальности, диалог автора с читателем, провоцирующий последнего на активное восприятие текста, пародия как главенствующий элемент поэтики, множественность знаковых систем в мироописании, проблема подлинного и неподлинного — общие в произведениях Кортасара и Кабреры Инфанте принципы эстетики, которые возводятся к «Дон Кихоту».

Как «Игра в классики», так и «Три грустных тигра» предлагают множество трактовок уже самой возможностью свободного варьирования порядка чтения фрагментов текста, претендуют на статус включившего в себя весь мир «тотального» романа, избегают при этом серьезности в авторской установке и погружены в смеховую стихию, задаются целью развенчать данный человеку в пассивное владение дискредитированный язык (во многом следуя англоязычной литературной традиции, текстам Стерна, Льюиса Кэрролла, Джойса) и вообще открывают бесконечные возможности для сопоставления. Учеба Кабреры Инфанте у Стерна и Джойса — тема, хорошо развитая в работах, посвященных роману «Три грустных тигра»14.

Некоторые принципиальные различия же состоят в том, например, что открытая полифония как образующий принцип поэтики предполагает у Кортасара, в первую очередь, ориентацию на элитарно-интеллектуальную культуру, хотя и не исключает полемического присутствия массовой. Что касается романа «Три грустных тигра», то в нем основой культурной матрицы служат популярная музыка и голливудское кино 1950-х годов. В этом смысле текст Г. Кабреры Инфанте предваряет одно из литературных течений, возникающих в Латинской Америке как реакция на «новый» роман, - прозу

4 См., напр.: Rivers Е. Quixotic Scriptures. Essays on the Textuality of Hispanic Literature. New York, 1986. P. 130— 138. повседневности». Как отмечается в «Истории литератур Латинской Америки», представители этого направления «противопоставили глубоко серьезной трагедийности, позиции Творца-Демиурга, идеологизированным концепциям -личностное и пародийное ' переживание зыбкой, предательской действительности»15. Массовая культура как стилеобразующий принцип, в частности, использование киноэстетики, сближает текст Кабреры Инфанте с творчеством аргентинского романиста Мануэля Пуига и поздними романами перуанца Марио Варгаса Льосы. В конце XX и начале XXI века именно это направление находит все больше последователей среди латиноамериканских, в том числе кубинских писателей (Хесус Диас, Майра Монтеро, Абилио Эстевес и т.д.).

Самые разные аспекты творчества Г. Кабреры Инфанте привлекают внимание многочисленных исследователей - литературоведов, лингвистов, биографов, политологов — вот уже более 40 лет, и эта научная работа разворачивается во многих странах мира (в первую очередь, в США и Испании). Тем не менее, на родине писателя до недавнего времени не предпринималось даже робких попыток анализа его текстов. По ряду причин (упомянутых в первой главе нашей работы) Г. Кабрера Инфанте покинул революционную Кубу навсегда и затем неоднократно подвергал резкой критике социалистический режим. Недавние тенденции интеллектуальной политики Кубы, связанные с деградацией революционной идеи и потерей престижа у мировой общественности, состоят в том, чтобы «привлекать на свою сторону» литературные авторитеты вне зависимости от политической позиции того или иного автора: однако Кабрера Инфанте из-за своих радикальных взглядов занимает одно из последних мест в очереди на снятие табу.

Эти особенности восприятия творчества кубинского прозаика на родине многое объясняют в ситуации, сложившейся вокруг данной тематики в Советском Союзе и постсоветской России. Вплоть до 2000-х годов информация

15 Земсков В. Литературный процесс в Латинском Америке. XX век и теоретические итоги. С. 92. о Г. Кабрере Инфанте и его тексты (за исключением ранних рассказов прореволюционного периода) были практически недоступны в нашей стране. До сих пор из всего наследия автора на русский язык переведена лишь одна статья, посвященная Мануэлю Пуигу, и фрагменты ромна «Три грустных тигра»16. В томе «Истории литератур Латинской Америки», освещающем период с 1920-х по 1990-е годы, Ю. Гирин, крупнейший отечественный кубинист, приводит краткий очерк творчества Г. Кабреры Инфанте — с точным и емким описанием романа «Три грустных тигра», и это, насколько нам известно, единственное расширенное упоминание имени автора в советском и российском литературоведении17.

Актуальность данного диссертационного исследования обусловлена, в частности, подобным положением вещей: речь идет об авторе первого ряда, и панорама «нового» латиноамериканского романа оказывается неполной без знания его текстов. Собственно, творчество Г. Кабреры Инфанте — обязательный раздел любого курса по латиноамериканской литературе XX века в любом европейском или американском университете — за исключением кубинских и российских.

Корпус зарубежных литературоведческих работ, посвященных творчеству Г. Кабреры Инфанте, велик и включает образцы самых разнообразных трактовок. Интерес к фигуре кубинского автора возникает в Европе еще в первой половине 1960-х годов на волне так называемого «бума» латиноамериканского романа. Понятие «бума» не является собственно литературоведческим и потому не может рассматриваться как эквивалент «нового» латиноамериканского романа. Речь идет о социологическом феномене, сложившемся в начале 1960-х годов в Европе, в первую очередь, в

16 Кабрера Инфанте Г Страсть и поэзия. Перевод Б. Дубина. URL: http://magazines.russ.ru/inostran/2003/10/inf-pr.html (дата обращения 24. 01. 2004) ; Кабрера Инфанте Г. Три грустных тигра. Фрагменты романа. Перевод Д. Синицыной//Иностранная литература, № 12,2010. С. 10-59.

17 Гирин Ю. Литература Кубы. С. 333-334.

Испании и Франции: под «бумом» понимают рост популярности новой латиноамериканской литературы у европейского издателя и читателя и второе открытие более ранних текстов - поэзии испаноамериканского модернизма, прозы Хорхе Луиса Борхеса, Алехо Карпентьера, Мигеля Анхеля Астуриаса и т. д. Тем не менее, основной корпус текстов «бума» составляют произведения, включаемые в «новый» латиноамериканский роман. Следует также отметить, что «бум» во многом оказался спровоцирован событиями Кубинской революции.

В 1963 году во Франции выходит номер альманаха «Эуроп», посвященный новой кубинской литературе, куда включен, в частности, один i о рассказ Г. Кабреры Инфанте . Этот рассказ, видимо, является фрагментом романа «Вид рассвета в тропиках» (который считается первой редакцией «Трех грустных тигров»), получившего в 1964 году премию «Библиотека Бреве» барселонского издательства «Сейш Барраль». Факт ориентации «Сейш Барраль» на новую латиноамериканскую прозу и учреждение премии «Библиотека Бреве» также явились важнейшими факторами, определившими «бум». В 1962 году лауреатом премии стал Марио Варгас Льоса (роман «Город и псы»), и это событие положило начало «буму». Тем не менее, «Вид рассвета в тропиках» не был издан в Испании по соображениям цензуры, и только в 1967 году сильно измененная редакция романа под новым названием «Три грустных тигра» увидела свет все в том же издательстве «Сейш Барраль». 1967 - год окончательной канонизации «нового» латиноамериканского романа (Мигель Анхель Астуриас получает Нобелевскую премию, Габриэль Гарсия Маркес публикует «Сто лет одиночества»). Роман «Три грустных тигра» практически сразу привлекает внимание крупнейшего современного критика-латиноамериканиста: Эмир Родригес Монегаль в 1967-1969 годах анализирует творческую манеру Кабреры Инфанте в ряде основополагающих статей в

18 Cabrera Infante G. Unjour comme un autre // Europe. № 409-410. Mai -juin.1963. P. 98-114. парижском издании «Мундо Нуэво» и буэнос-айресском «Сур». В частности, он впервые применяет к «Трем грустным тиграм» термин «роман языка»19.

Уже в 1971 году в Майями, интеллектуальном центре мировой кубинской диаспоры, выходит первая монография, описывающая «Три грустных тигра» в контексте «нового» романа.20 На протяжении следующего десятилетия творчество Г. Кабреры Инфанте - в первую очередь, «Три грустных тигра», но также и появившееся позднее тексты («Вид рассвета в тропиках», «Иск(гн)ания стиля», «О»), - продолжают оставаться в центре

21 внимания. О Кабрере Инфанте пишут его товарищи по «буму» и другие известные писатели: как пример исследований нового уровня — более узких и пристальных - следует отметить статью Хуана Гойтисоло «Сервантесовское прочтение «Трех грустных тигров»22. При этом, говоря о структуралистских исследованиях, нельзя не упомянуть о важной работе Джона Липски «Наложение парадигм в «Трех грустных тиграх», давшей новое представление

О "Я о поэтике этого романа' . В 1970-х годах выходят две монографии о Г. Кабрере Инфанте: Рейнальдо Хименеса в Майями24 (основой поэтики центрального о с романа критик видит феномен «чотео») и Росы Переда в Испании (в данном случае мы имеем дело с нумерологической трактовкой романа, но и с любопытным жестом: выбор данной темы исследования воспринимался

19 См.: Rodríguez Monegal Е. Los nuevos novelistas // Mundo nuevo, № 17 (Nov. 1967), P. 22-23 ; Rodríguez Monegal, E. Estructura y significaciones de "Tres tristes tigres" // Sur, 1969, № 320. P. 38-55. URL: http://mll cas.buffalo edu/rodriguez-monegal/bibliografia/prensa/artpren/sur/sur320.htm (дата обращения: 18. 03. 2006); Rodríguez Monegal, E. Fuentes de narración // Mundo nuevo, № 24, jul. 1968. P. 41-58.

20 Sánchez Boudy J. La nueva novela hispanoamericana y "Tres tristes tigres". Miami, 1971.

21 Fuentes C. On TTT // Review 72. New York, Center for Inter-American Relations, 1972. P. 34-39.

22 Goytisolo J. Lectura cervantina de "Tres tristes tigres" // Revista Iberoamericana. Madrid, 1976, № 42, 94. P. 134146.

23 Lipski Jh. M. Paradigmatic Overlapping in Tres Tristes Tigres // Dispositio, № 1, Yr. 1, (Feb., 1976), P. 33-43.

24 Jiménez R. Guillermo Cabrera Infante y "Tres tristes tigres". Miami, 1977.

25 Pereda R'. M. Cabrera Infante. Madrid, 1979. автором монографии как акт протеста против академического литературоведения франкистской Испании).

В дальнейшем тематический и методологический охват исследований текстов Кабреры Инфанте все более ширится: английский и французский переводчики романа «Три грустных тигра» пишут о проблемах перевода, не только связанных с их непосредственной работой, но и ключевых для

•у /Г понимания поэтики данного текста ; во второй половине 1990-х выходят две

27 биографии автора, одна из которых с политическим уклоном , а другая содержит множество ценных сведений и наблюдений над стилистикой Кабреры

Ой

Инфанте ; можно найти работы, толкующие «Три грустных тигра» по Бахтину29 или Лакану30 и т. д. Как правило, наиболее полный анализ представлен в разного рода компаративных исследованиях (монографиях или

31 сборниках статей) . Среди последних следует выделить книгу Стефани Меррим «Логос и Слово: роман языка и языковая мотивация в «Тропах большого сертана» и «Трех грустных тиграх» как образец многогранного освещения и нового приближения к поэтике двух сложнейших текстов современной латиноамериканской литературы (выходящего за рамки

26 Bensoussan A. Tiaduire la voi\ de L'Amérique Latine. URL: http://www.lycee-chateaubriand.fr/cru-atala/publications/bensoussan.htm (дата обращения: 03. 08. 2004) ; Levine S. J. La escritura como traducción: "Tres tristes tigres"//Revista Iberoamericana. Pittsburgh, 1975.

27 Machover J. El heraldo de las malas noticias: Guilleimo Cabrera Infante (ensayo a dos voces). Miami, 1996.

28 SouzaR. Guillermo Cabrera Infante. Two Islands, Many Worlds. Austin, 1996.

29 Nelson A. Cabrera Infante in the Mennipean Tradition. Newaik, 1983.

30 Hartman C. Cabrera Infante's "Tres tristes tigres": The Trapping Effect of the Signifier over Subject and Text. New York, 2003.

31 Cm: Geisdorfer Feal R. Novel Lives: The Fictional Autobiographies of Guillermo Cabrera Infante and Mario Vargas Llosa. Chapel Hill, 1986 ; Izquierdo Y. Acoso y ocaso de una ciudad: La Habana de Alejo Carpentier y Guillermo

•s

Cabrera Infante. San Juan, 2002 ; Le néo-baroque cubian. "De donde son los cantantes", Severo Sarduy. "Tres tristes tigres", Guillermo Cabrera Infante. Ouvrage collectif coordonné par Néstor Ponce. Paris, 1997.

32 Merrim S. Logos and the Word: The Novel of Language and Linguistic Motivation in "Grande Sertao: Veredas" and "Tres tristes tigres". New York, 1983. собственно испаноамериканского контекста: «Тропы большого сертана» (1956) - роман бразильского автора Ж. Гимараэнса Розы).

Тем не менее, некоторые аспекты творчества Г. Кабреры Инфанте оставались до сих пор незатронутыми критикой: это можно утверждать в отношении, например, переводческой деятельности автора, на деле тесно связанной с выработкой им собственных поэтических принципов. Представленные в данном диссертационном исследовании разделы, посвященные анализу перевода Г. Кабрерой Инфанте сборника рассказов Дж. Джойса «Дублинцы» и автопереводу книги "Holy Smoke'V'Puro humo" являются, насколько нам известно, единственными предпринятыми попытками осветить данную проблематику. Что касается анализа поэтики центрального романа, которому посвящена вторая глава работы, то актуальность исследования здесь определяется попыткой применения концепции имени собственного как основополагающей стилистической единицы текста.

В рамках данной диссертационной работы мы предполагаем (следуя тезису о едином центре творчества автора) рассмотреть основные направления литературной деятельности Гильермо Кабреры Инфанте и связь каждого из этих направлений с романом «Три грустных тигра», а также более подробно, чем прочие произведения, проанализировать этот центральный роман. Поставленная таким образом задача определяет двухчастную структуру исследования: первая глава «Гильермо Кабрера Инфанте: цельность писательской личности в контексте эпохи» содержит общий анализ наследия писателя; вторая — «Поэтика романа «Три грустных тигра» на фоне «нового» латиноамериканского романа» - сосредоточена исключительно на данном тексте.

Материалом диссертационного исследования служат, в общей сложности, семнадцать книг, принадлежащих перу Г. Кабреры Инфанте, а также оригинал и упомянутый перевод «Дублинцев» Дж. Джойса и, кроме того, материалы журнала «Лунес де революсьон», редактором и автором которого Кабрера Инфанте являлся в 1959-1961 годах.

В качестве приложения к диссертационному исследованию мы считаем целесообразным использовать выполненный нами для издательства «Лимбус-Пресс» перевод романа «Три грустных тигра», отредактированный Кириллом Корконосенко.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Творчество Гильермо Кабреры Инфанте и "новый" латиноамериканский роман"

Заключение

Задача данного диссертационного исследования состояла в рассмотрении творчества Гильермо Кабреры Инфанте в контексте «нового» латиноамериканского романа, в описании поэтики его центрального романа «Три грустных тигра» и наблюдении связей разножанровых текстов автора с теми или иными особенностями этого романа.

В первой главе работы были выделены семь групп текстов, или семь типов творческого поведения автора, поскольку основного разделяющего критерия - жанровой природы произведений - оказалось недостаточно для возможно более полного описания творческой биографии Г. Кабреры Инфанте при принятом за точку отсчета романе «Три грустных тигра». Анализ малой прозы (в частности, на примере обнаруженного текста 1963 года «Обычный день») позволил проследить изменение взглядов автора на романную структуру

- от концепции, включающей «революционную», социализированную прозу с документальной основой, к игровой стихии языка. Кинокритика (книга

Ремесло XX века»), как показало исследование, связана с центральным романом не только тематически или на уровне персонажа, но и структурно, так как представляет собой своего рода роман-элегию — как и «Три грустных тигра». Сопоставление деятельности Г. Кабреры Инфанте как редактора журнала «Лунес де революсьон» и его политической публицистики периода эмиграции с романом дало возможность более разностороннего толкования вопроса о предполагаемой политической природе этого текста. Анализ роли перевода и автоперевода в творчестве Г. Кабреры Инфанте может быть соотнесен с проблемами фактического англо-испанского двуязычия в романе и трактовки романной полифонии (включающей тезис о письме как переводе) как таковой в контексте «Трех грустных тигров». Книга экспериментальной прозы

Иск(гн)ания стиля» примыкает к роману «Три грустных тигра» как иллюстрация авторских воззрений на литературу , как «мореллианы» в «Игре в

216 классики» X. Кортасара, но оторванные от основного текста — в соответствии, тем не менее, с той же авторской концепцией (в исполнении Бустрофедона), скептически относящейся к письму. Наконец, поздняя автобиографическая проза имеет значение для понимания хронотопа романа «Три грустных тигра» (собственно, ночной Гаваны), где лингвистические факторы, как кажется, определяют пространственно-временные, а не наоборот.

Во второй главе диссертационного исследования на основе выводов, сделанных в первой части работы, анализируется поэтика романа «Три грустных тигра». По существу, речь идет лишь о перемещении точки зрения, поскольку взаимосвязи романа и прочих текстов Г. Кабреры Инфанте крайне важны для описания поэтики «Трех грустных тигров»; поэтому структура второй части работы повторяет до определенной степени дифференциацию, избранную ранее. Результатом проведенного анализа можно считать следующие суждения о творчестве Г. Кабреры Инфанте, выносимые на защиту:

Жанровый состав творчества Г. Кабреры Инфанте обретает цельность за счет наличия единого центра — романа «Три грустных тигра», уникального среди прочих написанных им текстов. Вокруг идеи, воплощенной этим романом, концентрируются различные типы поэтики, представленные на протяжении развития литературной биографии автора. Это могут быть подходы к предстоящим большим романным разработкам (например, книга «Ремесло XX века», вписывающая кинокритику в метароманную структуру) или поздние ответвления от романа (например, «Иск(гн)ания стиля», иллюстрирующие авторскую теорию литературы). Роман «Три грустных тигра» вбирает в состоявшемся виде всю проблематику творчества Г. Кабреры Инфанте.

Роман «Три грустных тигра» (1967) был написан в первые годы

Кубинской революции, которая явилась важнейшим историческим событием в процессе формирования кубинского национального самосознания. Он, наряду с такими текстами, как «Рай» (1966) Хосе Лесамы Лимы и «Откуда родом певцы»

1967) Северо Сар дуя, представляет собой своеобразный субститут эпоса,

217 поскольку ставит своей задачей определить национальную сущность в стремящейся к бесконечности совокупности ее проявлений.

В то же время роман «Три грустных тигра» является образцом «нового» латиноамериканского романа. Рост национального самосознания на Кубе дублировал в рамках 'одной страны общеконтинентальную тенденцию, следствием которой стал тип романа, решавший' сверхмасштабную задачу самоидентификации латиноамериканского человека. «Три грустных тигра» разделяет с этим типом романа ряд идейных и поэтических особенностей: «тотальное» видение реальности; объединяющее переосмысливание различных пластов мировой культурной традиции; обращение к мифу; переживание ситуации онтологического и культурного «пограничья»; поиски новых средств выражения; важность языковой проблематики; склонность к барочной пролиферации смыслов, определяющая стилистику; ориентация на современность и важность социально-политического дискурса.

Кроме того, роман «Три грустных тигра» должен быть описан как «роман языка». В 60-е годы латиноамериканская литература переживает этап актуализации метароманной языковой проблематики: в этом отношении роман Г. Кабреры Инфанте сопоставим с «Игрой в классики» X. Кортасара, «Сменой кожи» К. Фуэнтеса, «Раем» X. Лесамы Лимы, романами С. Сардуя и т. д. Однако «Три грустных тигра» представляется самым значительным экспериментом по определению национальной сущности через язык, выступающий в романе одновременно как объект исследования и материал, нуждающийся в преодолении. Читатель становится свидетелем процесса преодоления лингвистической, мифологической, эстетической предопределенности языка. Текст понимается автором как альтернативная реальность, определяемая и обретающая цельность за счет языковых связей. «Новый язык», с необходимостью рождавшийся в текстах латиноамериканских романистов в 60-е годы, у Кабреры Инфанте видимо свободен от открытой интеллектуализации, и этим отличается от перечисленных выше примеров романа языка». Авторская интенция, утопический универсалистский порыв творения целого мира из всего языка разом, скрыта под позицией регистратора, передающего «человеческий голос в полете».'

Скрытое целеполагание романа, создаваемое автором ощущение самопорождения художественного текста определяется выбором игрового принципа в качестве доминанты поэтики. Игра авторско-читательских отношений, восходящая к сервантесовской линии романа, является одним из уровней проявления этого принципа: «Три грустных тигра» открыто провоцирует читателя на активное, вопрошающее восприятие, с самого начала облекая в заведомо абсурдную формулу («кубинского языка» не существует) то, что на деле является свидетельством авторского подвига — дела национальной самоидентификации. Уклонение от обсуждения собственной позиции есть элемент игры автора, создающего ситуацию совместного с читателем смеха. В связи с этой задачей игра также определяет иерархию языковых проявлений, составляющих текст, в которой выходят на первый план проблемы многоязычия, перевода, расслоения реальности.

Роман «Три грустных тигра» как образец «нового» латиноамериканского романа выявляет наличие политической составляющей, которая отражается внутри его поэтики как механизм решения проблемы читательской актуализации текста и тем самым утверждает роман в статусе современной эпопеи. Эта линия не представлена как явно доминантная; политические аллюзии, как все прочие аспекты реальности, проходят испытание игрой и предполагают активную творческую роль читателя. Однако политический дискурс вписан также в общий антиутопический вектор романа: авторское слово внутри него представляет собой ретроспективно пророческое слово и связано с элегическими мотивами, оказывающими сильное влияние на общий характер поэтики.

Значительную роль в поэтике романа «Три грустных тигра» играет англоиспанское двуязычие. Хронотоп латиноамериканского пограничья в тексте, где

219 языковые связи первичны по отношению к собственно пространственно-временным, делает лингвистический рубеж, его преодоление или нивелирование одной из стилистических констант. Двуязычие отражает объективно существующий культурный диалогизм - в частности, это проявляется в ориентации на североамериканскую литературу в деле создания кубинского национального мифа, как его видит автор, - и романный диалогизм. В связи с данной проблематикой получает особое значение вопрос о переводе, его предательской сущности, затемняющей, как и всякое слово, истину - вместо того, чтобы являть ее. Куба предстает в романе как профанное переводное слово, но сомнение в существовании подлинной Кубы, как и поиск ее, продвигает вперед определение национальной сущности.

Определяющей для поэтики романа является эстетика кино. Кинематограф, альтернативная знаковая система, близкая к языку, говорению и литературе, имеющая во многом литературные корни, выступает в той же функции, что и лингвистическое двуязычие: как способ определять язык в его философском смысле. Кинодискурс, если понимать под ним агрессивность визуализации, внедряющейся в языковую массу, становится для Кабреры Инфанте протороманной формой. Стихия кино как мировоззрения в романе «Три грустных тигра» обнаруживает те же свойства, что и стихия языка: она склонна к бесконечной «экспансии парадигмы», и по-своему преломляет реальность. Ряд повествовательных техник романа представляют собой пародирование кинематографических приемов. Наконец, кино выступает одним из основных источников матрицы альтернативных номинаций, то есть главных стилистических единиц текста.

Смысловая доминанта романа — образ Гаваны как пространственного средоточия кубинской языковой стихии - конституируется исключительно языковыми связями, что определяет особую комбинаторику текста, децентрализованность, множественность прочтений, проницаемость границ художественной реальности. При этом внутри этого хаоса-космоса

220 наблюдается иерархия языковых проявлений, на вершине которой оказывается игра, а также имя собственное, в силу своей нереференционной природы представляющее идеальный объект игры. Придание акту номинации статуса стилистического приема объединяет «Три грустных тигра» с прочими образцами «нового» латиноамериканского романа, в котором по-разному переосмысляется ритуально-мифологическая значимость имени и для которого характерен пафос «адамизма»: новая реальность требует новых имен. Обе линии в перелицовано-гротескном виде, в соответствии с общей смеховой природой текста, присутствуют в романе. Кроме того, имя собственное становится основным элементом, провоцирующим барочную пролиферацию смыслов, «экспансию парадигмы», избыточность национального слова.

Эти и прочие особенности поэтики романа, описанные во второй главе диссертационного исследования, дают представление об уникальном характере данного текста в рамках «нового» латиноамериканского романа». Универсалистский пафос осмысления национальной идеи получает у Г. Кабреры Инфанте совершенно иное, языковое преломление, что позволяет автору поставить в своем центральном романе беспрецедентный для испаноязычной литературы эксперимент и остаться в ее истории.

Список принятых сокращений:

APCG - "Así en la paz como en la guerra" - «И в мире, и на войне» ЕЕ — "Exorcismos del esti(l)o" — «Иск(гн)ания стиля» ffiD - "La Habana para un infante difunto" - «Гавана для покойного инфанта»

МС - "Mea Cuba" - «Mea Куба»

NI - "La ninfa inconstante" - «Непостоянная нимфа»

OSXX - "Un oficio del siglo XX" - «Ремесло XX века»

TTT - "Tres tristes tigres" - «Три грустных тигра»

VAT — "Vista del amanecer en el trópico" - «Вид рассвета в тропиках»

Список научной литературыСиницына, Дарья Игоревна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. Произведения Г. Кабреры Инфанте в оригинале:

2. Cabrera Infante G. Arcadia todas las noches. Barcelona: El Periódico, 1993. 96 p.

3. Cabrera Infante G. Así en la paz como en la guerra. La Habana: Ediciones R,1960.212 р.

4. Cabrera Infante G. Cine o sardina. Madrid: Punto de lectura, 2001. 310 p.

5. Cabrera Infante G. De la celebración y la muerte. URL: http://www.cica.es/aliens/iberjoyces/retra (дата обращения: 12. 12. 2006).

6. Cabrera Infante G. Delito por bailar el chachachá. Madrid: Punto de lectura, 2000. 108 p.

7. Cabrera Infante G. Ella cantaba boleros. Madrid: Alfaguara, 1997. 310 p.

8. Cabrera Infante G. Exorcismos del esti(l)o. Madrid: Punto de lectura, 2002. 302 p.

9. Cabrera Infante G. Holy Smoke. New York: The Overlook Press, 1997. 329 P

10. Cabrera Infante G. La Habana para un infante difunto. Barcelona: Seix Barral, 2000. 512 p.

11. Cabrera Infante G. La ninfa inconstante. Barcelona: Círculo de lectores, 2008. 283 p.

12. Cabrera Infante G. Mea Cuba. Madrid: Alfaguara, 1997. 488 p.

13. Cabrera Infante G. O. Madrid: Fondo de cultura económica de España, 1998. 192 p.

14. Cabrera Infante G. Puro humo. Madrid: Punto de lectura, 2001. 558 p.

15. Cabrera Infante G. Todo está hecho con espejos. Madrid: Alfaguara, 1999. 164 p.

16. Cabrera Infante G. Tres tristes tigres. Barcelona, Seix Barral: 2003. 524 p.

17. Cabrera Infante G. Un oficio del siglo XX. La Habana: Ediciones R, 1963. 535 p.

18. Cabrera Infante G. Vidas para leerlas. Madrid: Alfaguara, 1998. 294 p.

19. Cabrera Infante G. Vista del amanecer en el trópico. Barcelona: Seix Barral, 1974.356 р.

20. Произведения Г. Кабреры Инфанте в переводах:

21. Cabrera Infante G. Un jour comme un autre. Traduit par R. Marrast // Europe. № 409 410. Mai - juin. 1963. P. 98-114.

22. Кабрера Инфанте Г. Страсть и поэзия. Перевод Б. Дубина. URL: http://magazines.russ.ru/inostran/2003/10/inf-pr.html (дата обращения: 24. 01.2004).

23. Кабрера Инфанте Г. Три грустных тигра. Фрагменты романа. Перевод Д. Синицыной // Иностранная литература, № 12, 2010. С. 10-59.

24. Переводы Г. Кабреры Инфанте:

25. Joyce J. Dublineses. Madrid: DeBolsillo, 2004. 205 p.

26. Монографии о творчестве Г. Кабреры Инфанте:

27. Alvarez-Borland I. Discontinuidad у ruptura en Guillermo Cabrera Infante. Gaithersburg: Hispamerica, 1983. 316 p.

28. Díaz Ruiz I. Cabrera Infante y otros escritores latinoamericanos. México, UNAM, 1992. 121 p.

29. Dubois C.-A. Transgression linguistique et babelisme littéraire (études de romans de G. Cabrera Infante, C. Fuentes et G. Torrente Ballester). Rouen: Université de Rouen, 1991. 410 p.

30. Geisdorfer Féal R. Novel Lives: The Fictional Autobiographies of Guillermo Cabrera Infante and Mario Vargas Llosa. Chapel Hill: University of North Carolina, 1986. 175 p.

31. Guillermo Cabrera Infante: Assays, Essays, and Other Arts. Edición de Ardis Nelson. New York: Twayne Publishers, 1999. 225 p.

32. Hall K. E. Guillermo Cabrera Infante and the Cinema. Newark: Juan de la Cuesta, 1989. 240 p.

33. Hartman C. Cabrera Infante's "Tres tristes tigres": The Trapping Effect of the Signifier over Subject and Text. New York: Peter Lang, 2003. 139 p.

34. Izquierdo Y. Acoso y ocaso de una ciudad: La Habana de Alejo Carpentier y Guillermo Cabrera Infante. San Juan: Isla Negra, 2002. 273 p.

35. Jiménez R. Guillermo Cabrera Infante y "Tres tristes tigres". Miami: Universal, 1977. 254 p.

36. Le néo-baroque cubian. "De donde son los cantantes", Severo Sarduy. "Tres tristes tigres", Guillermo Cabrera Infante. Ouvrage collectif coordonné par Néstor Ponce. Paris: Du Temps, 1997. 188 p.

37. Machover J. El heraldo de las malas noticias: Guillermo Cabrera Infante (ensayo a dos voces). Miami: Universal, 1996. 155 p.

38. Machover J. La memoria frente al poder. Escritores cubanos del exilio: Guillermo Cabrera Infante, Severo Sarduy, Reinaldo Arenas. Valencia: Universität de València, 2001. 270 p.

39. Merrim S. Logos and the Word: The Novel of Language and Linguistic Motivation in "Grande Sertäo: Veredas" and "Tres tristes tigres". New York: Peter Lang, 1983. 106 p.

40. Nelson A. Cabrera Infante in the Mennipean Tradition. Newark: Juan de la Cuesta Hispanic Monographs, 1983. 124 p.

41. Pereda R. M. Cabrera Infante. Madrid: EDAF, 1979. 260 p.

42. Sánchez Boudy J. La nueva novela hispanoamericana y "Tres tristes tigres". Miami: Universal, 1971. 180 p.

43. Souza R. D. Guillermo Cabrera Infante. Two Islands, Many Worlds. Austin: University of Texas Press, 1996. 164 p.

44. Критические литературоведческие работы общего характера:

45. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1994. 466 с.

46. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975. 414 с.

47. Бахтин М. Эпос и роман. СПб.: Азбука, 2000. 302 с.

48. Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М.: Новое Литературное Обозрение, 1998. 355 с.

49. Гирин Ю. Поэзия Хосе Марти. М.: ИМЛИ РАН, 2002. 270 с.

50. Гирин Н. Поэтика сверхпредельности. К интерпретации художественных процессов латиноамериканской культуры. СПб.: Алетейя, 2008. 215 р.

51. Гугнин А. Магический реализм в контексте литературы и искусства XX века. М.: ИСл РАН, 1998. 117 с.

52. История литератур Латинской Америки. XX век: 20-90-е годы. Под ред. В. Б. Земскова. М.: ИМЛИ РАН, 2004. 580 с.

53. История литератур Латинской Америки. Очерки творчества писателей XX века. Под ред. В. Б. Земскова. М.: ИМЛИ РАН, 2005. 686 с.49: Карпентьер А. Проблематика современного латиноамериканского романа. Мы искали и нашли себя. М.: Прогресс, 1984. 414 с.

54. Киселева И. В. Поэтика и проблематика раннего Джойса (сборник рассказов «Дублинцы»): Автореф. дисс. на соиск. степ. канд. филол. наук. Л.: 1984. 18 с.

55. Кофман- А. Латиноамериканский1 художественный образ мира. М.: Наследие, 1997. 320 с.

56. Кутейщикова В. Роман Латинской Америки в XX веке. М.: Наука, 1964. 334 с.

57. Кутейщикова В. Формирование национальных литератур Латинской Америки. М.: Наука, 1970. 264 с.

58. Мелетинский Е. М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. М.: Наука, 1986.318 с.

59. Осповат Л., Кутейщикова В. Новый латиноамериканский роман: 50-70-е годы. М.: Советский писатель, 1983. 424 с.

60. Петякшева Н. Латиноамериканская1 «философия освобождения» в контексте компаративистики. М.: Уникум-центр, 2000. 232 с.

61. Портуондо X. А. Исторический очерк кубинской литературы. М.: Издательство иностранной литературы, 1961. 154 с.

62. Cea Л. Философия американской истории: Судьбы Латинской Америки. М.: Прогресс, 1984. 350 с.

63. Тананаева Л. Очерки кубинского искусства XVI-XX веков. СПб.: Алетейя, 2001. 306 с.

64. Тертерян И., Кутейщикова В. Концепции историко-культурной самобытности Латинской Америки. М.: Наука, 1978. 198 с.

65. Тертерян И. Человек миф'отворящий: о литературе Испании, Португалии и Латинской Америки. М.: Советский писатель, 1988. 560 с.

66. Торрес-Риосеко А. Большая латиноамериканская литература. М.: Прогресс, 1972. 320 с.

67. Успенский Б. Поэтика композиции. СПб.: Азбука, 2000. 348 с.

68. Фрейденберг О. Поэтика сюжета и жанра. М.: Лабиринт, 1997. 448 с.

69. Шемякин Я. Латинская Америка: традиции и современность. М.: Наука, 1987. 190 с.

70. Birkenmaier A. Alejo Carpentier у la cultura del surrealismo en América Latina. Madrid: Iberoamericana, 2006. 290 p.

71. Cabrera L. El monte. La Habana: Letras cubanas, 1993. 558 p.

72. Casal L. El caso Padilla: literatura y revolución en Cuba. Miami: Universal,i1972. 141 p.

73. De la Nuez I. La balsa perpetua. Soledad y conexiones de la cultura cubana. Barcelona: Casiopea, 1998. 160 p.

74. Díaz R. Unhomely Rooms: Foreign Tongues and Spanish American Literature. Cranbury: Associated University Press, 2002. 248 p.

75. Do the Americas Have a Common Literature? Ed. Gustavo Pérez Firmat. Duke University Press, 1990. 394 p.

76. Donoso J. Historia personal del boom. Madrid: Alfaguara, 1999. 216 p.

77. Dravasa M. The Boom in Barcelona. Literary Modernism in Spanish and Spanish-American Fiction (1950-1974). New York, Peter Lang, 2005. 195 p.

78. Esteban A. Literatura cubana entre el viejo y el mar. Sevilla: Renacimiento, 2006. 335 p.

79. Foster D. W. Studies in the Contemporary Spanish American Short Story. Columbia: University of Missouri Press, 1980. 144 p.

80. Fuentes С. La nueva novela hispanoamericana. México: Joaquín Mortiz, 1969. 99 p.

81. González Echevarría R. The Voice of the Masters, Writing and Authority in Modern Latin American Literature. Austin: University of Texas Press, 1985. 207 p.

82. Herrero-Olaizola A. The Censorship Files: Latin American Writers and Franco's Spain. Albany, State University of New York Press, 2007. 233 p.

83. Levine S. J. Manuel Puig and the Spider Woman: His Life and Fictions. University of Wisconsin Press, 2001. 440 p.

84. Levine S. J. The Subversive Scribe: Translating Latin American Fiction. London: Dalkey Archive Press, 2009. 196 p.

85. López-Baralt M. Para decir al Otro. Literatura y antropología en nuestra América. Madrid: Iberoamericana, 2005. 505 p.

86. Luis W. Lunes de Revolución: Literatura y cultura en los primeros años de la revolución cubana. Madrid: Verbum, 2003. 228 p.

87. Mañach J. Indagación del choteo. La Habana: Libro Cubano, 1955. 58 p.

88. Mentón S. Prose Fiction of the Cuban Revolution. Austin: University of Texas Press, 1975. 365 p.

89. Miranda J. Nueva literatura cubana. Madrid: Taurus, 1971. 312 p.

90. Neira Vilas X. Presenza galega en Cuba. Vigo: Xerais, 2010. 184 p.

91. Ortega J., Blanco L. Una poética del cambio. Caracas: Biblioteca Ayacucho, 1991. 342 p.

92. Ortiz F. Contrapunteo cubano del tabaco y el azúcar. La Habana: Editorial de Ciencias Sociales, 1991. 484 p.

93. Piatt L. Joyce and the Anglo-Irish. A Study of Joyce and the Literary Revival. Amsterdam Atlanta: Rodopi, 1998. 236 p.

94. Polémicas culturales de los 60. La Habana: Letras Cubanas, 2007. 420 p.

95. Quiroga J. Cuban Palimpsests. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2005. 269 p.

96. Rivers E. Quixotic Scriptures. Essays on the Textuality of Hispanic Literature. New York: 1986. 176 p.

97. Rojas R. Isla sin fin: Contribución a la crítica del nacionalismo cubano. Miami: Universal, 1999. 240 p.

98. Rojas R. Tumbas sin sosiego. Revolución, disidencia y exilio del intelectual cubano. Barcelona: Anagrama, 2006. 278 p.

99. Román I. La invención en la escritura experimental. Del barroco a la literatura contemporánea. Cáceres: Universidad de Extremadura, 1993. 106 P

100. Santana M. Foreigners in the homeland. The Spanish American Novel in Spain, 1962-1974. Lewisburg: Bucknell University Press, 2000. 290 p.

101. Santí E. Bienes del siglo: sobre cultura cubana. México: Fondo de Cultura Económica, 2002. 435 p.

102. Sarduy S. Barroco. Buenos Aires: Sudamericana, 1974. 250 p.

103. Schwartz R. Nomads, exiles and emigres: The Rebirth of the Latin America Narrative, 1960-80. Lanham, Scarecrow Press, 1980. 153 p.

104. Shaw D. Nueva narrativa hispanoamericana: boom, posboom, posmodernismo. Madrid: Cátedra, 1998. 408 p.

105. Sklodowska E. La parodia en la nueva novella hispanoamericana (19601985). Purdue University: John Benjamins Publishing Company, 1991. 219 P

106. Swanson P. The New Novel in Latin America: Politics and Popular Culture after the Boom. Manchester: Manchester University Press, 1995. 186 p.

107. Tittler J. Narrative Irony in the Spanish-American Novel. Ithaca: Cornell University Press, 1984. 210 p.

108. Vitier C. Lo cubano en la poesía. La Habana: Instituto del Libro, 1970. 585 P

109. Zambrano M. Islas. Madrid: Verbum, 2007. 236 p.

110. Статьи о творчестве Г. Кабреры Инфанте:

111. Aguilar G. Libros у exilios. Trópico del Infante // Clarín Cultura, 12/11/2000. P. 13-18.

112. Altmann M. Tres tristes tigres: caja de resonancia de la polifonía habanera. URL: ntbiomol.unibe.ch/Altmann/Tres%20tristes%20tigres.pdf (дата обращения: 14. 05. 2005).

113. Bensoussan A. Traduire la voix de L'Amérique Latine. URL: http://www.lycee-chateaubriand.fi*/cru-atala/publications/bensoussan.htm (дата обращения: 03. 08. 2004).

114. Costa Femandes R. Guillermo Cabrera Infante: a oralidade em "Tres tristes tigres" // Fortaleza, Sâo Paulo, 2005, № 3. URL:http://www.jornaldepoesia.jor.br/ag44infante.htm (дата обращения: 16. 08. 2006).

115. De los Ríos V. El cine, el gramófono y máquina de escribir: TTT, novela mediática latinoamericana. URL:http://www.ucm.es/info/especulo/numero28/tttcabr.html (дата обращения: 28. 11.2006).

116. Frost D. T. Parallel Worlds, Convergent Aesthetics. Cabrera Infante's "Tres tristes tigres" and Fellini's "La dolce vita" // Romance Notes. Chapel Hill: North Carolina University Press, 1997, vol. xxxviii. P. 3-15.

117. Fuentes С. On TTT // Review 72. New York: Center for Inter-American Relations, 1972. P. 34-39.

118. García Serrano M. V. La oposición sexual en Tres Tristes Tigres: Una diferencia lingüística // Explicación de Textos Literarios, 22:1 (19931994). P. 11-19.

119. Goytisolo J. Lectura cervantina de "Tres tristes tigres" // Revista Iberoamericana. Madrid, 1976, № 42, 94. P. 134-146.

120. Griffo L. Laura y la identidad en "Tres tristes tigres" // Cuadernos hispanoamericanos. Madrid, 1995, № 538. P. 91-94.

121. Hall K. E. Life with the Silver Screen: Cine o Sardina // Guillermo Cabrera Infante: Assays, Essays, and Other Arts. New York: Twayne Publishers, 1999. P. 88-99.

122. Levine S. J. La escritura como traducción: "Tres tristes tigres" // Revista Iberoamericana. Pittsburgh, 1975, № 4. P. 58-62.

123. Lipski Jh. M. Paradigmatic Overlapping in Tres Tristes Tigres // Dispositio, № 1, Yr. 1, (Feb., 1976). P. 33-43.r

124. Ludmer J. Tres Tristes Tigres. Ordenes literarios y jerarquías sociales // Revista Iberoamericana, 45:108 (July-Dec 1979). P. 493-512.

125. Matas J. Guillermo Cabrera Infante. Caricaturas Tempranas // World Literature Today, № 61 (4, 1987). P. 593-597.

126. Montes Huidobro M. El montaje fílmico-histórico de "Vista del amanecer en el trópico" // Encuentro de la literatura con la ciencia y el arte. Madrid: Instituto Literatura y Cultura Hispánico, 1990. P. 379-391.

127. Oviedo J. M. Nabokov/Cabrera Infante. True Imaginary Lives // World Literature Today, № 61 (4, 1987). P. 559-567.

128. Peavler Т. J. Guillermo Cabrera Infante's Debt to Ernest Hemingway // Hispania, № 62, 1979. P. 289-296.

129. Rodríguez Abad A. "Puro humo" de Guillermo Cabrera Infante. URL: http://ñimacas.weblog.com.pt/arquivo/083294.html (дата обращения: 12. 05. 2007).

130. Rodríguez Medina M. J. When Words Collide: el inglés y el humor en "Tres tristes tigres". URL: http://espacio.uned.es/fez/eserv.php?pid=:bibliuned:Epos-10561E4B-C04F-30F6-3325-FCD5E13A39F5&dsIDf=PDF (дата обращения: 30. 03. 2005).

131. Rodríguez Monegal E. Estructura y significaciones de "Tres tristes tigres". // Sur, 1969, № 320. P. 38-55. URL: http://mll.cas.buffalo.edu/rodriguez-monegal/bibliografia/prensa/artpren/sur/sur320.htm (дата обращения: 18. 03. 2006).

132. Rodríguez Monegal E. Fuentes de narración // Mundo nuevo, № 24, jul. 1968." P. 41-58.

133. Rodríguez Monegal E. Los nuevos novelistas // Mundo nuevo, № 17 (Nov. 1967). P. 22-23.

134. Rosa N. Cabrera Infante: una patología del lenguaje. // Crítica y signifiación. Buenos Aires: Galerna, 1970. -PP. 170-224.

135. Ruiz Barrionuevo С. La parodia de la cultura insular en Tres tristes tigres de Guillermo Cabrera Infante. URL: dialnet.unirioja.es/servlet/articulo?codigo=603188 (дата обращения: 14. 10. 2006).

136. Siemens W. L. Heilgeschichte and the Structure of "Tres tristes tigres" // Kentucky Romance Quarterly, № 1, 1975. P. 77-90.

137. Siemens W. L. Women as Cosmic Phenomena in "Tres tristes tigres" // Journal of Spanish Studies, № 8, 1975. P. 12-15.

138. Suárez-Galbán Guerra E. "La Habana para un infante difunto": la falsa memoria verdadera de Guillermo Cabrera Infante // Insula, № 404-405, 1980. P. 31-35.

139. Tittler J. Intratextual Distance in TTT // Modern Language Notes, 1978. P. 124-128.

140. Torres Fierro D. Guillermo Cabrera Infante // Memoria Plural, Entrevistas a escritores latinoamericanos. Buenos Aires: Sudamericana, 1986. P. 60-103.

141. Updike J. Infante Terrible // New Yorker, 29. 01. 1972. P. 91-99.

142. Vargas Llosa M. Cabrera Infante. URL: www.caretas.com.pe/1496/mvll/mvll.htm (дата обращения: 21. 02. 2005).

143. Volek E. "Tres tristes tigres" en la jaula verbal // Cuatro claves para la modernidad. Análisis semiótico de textos hispánicos. Madrid: Gredos, 1984. P. 155-178.

144. Статьи общей проблематики:

145. Бахтин М. К философским основам гуманитарных наук // Бахтин М. Собрание сочинений. Т. 5. Работы 1940-х начала 1960-х годов. М.: Русские словари, 1997. С. 7-10.

146. Бахтин М. «Слово о полку Игореве» в истории эпопеи // Бахтин М. Собрание сочинений. Т. 6. М.: Русские словари, 2002. С. 40-41.

147. Витьер С. Хосе Лесама Лима: Обретение Рая // Латинская Америка, № 12, 1993. С. 22-38.

148. Гирин Ю. Создатель "Рая" (о поэтике Хосе Лесамы Лимы) // Ibérica Americans. Тип творческой личности в латиноамериканской культуре. М.: Наследие, 1997. С. 223-231.

149. Грибанов А. Исторический миф и современный человек (о двух романах А. Карпентьера) // Современная литература Латинской Америки. Вып. 2. М.: ИЛА РАН, 1976. С. 143-167.

150. Земсков В. Алехо Карпентьер // История литератур Латинской Америки. М.: ИМЛИ РАН, 2005. С. 194-240.

151. Земсков В. О культуртворческой нормативности в Латинской Америке // Ibérica Americans. Тип творческой личности в латиноамериканской культуре. М.: Наследие, 1997. С. 5-15.

152. Земсков В. Творческая индивидуальность и традиция в латиноамериканской литературе // История литератур Латинской Америки. Очерки творчества писателей XX века. М.: ИМЛИ РАН, 2005. С. 5-16.

153. Мамардашвили М. Другое небо // Три каравеллы на горизонте. М.: Международные отношения, 1991. С. 37-58.

154. Михайлов А. В. Роман и стиль // Теория литературных стилей. Современные аспекты изучения. М.: Наука, 1982. С. 137-203.

155. Светлакова О. Хулио Кортасар и традиция: «Игра в классики» как роман сервантесовского типа // Ibérica Americans. Тип творческой личности в латиноамериканской культуре. М.: Наследие, 1997. С. 231238.

156. Benítez Rojo A. La isla que se repite // Ensayo cubano del siglo XX. México: Fondo de Cultura Económica, 2002. P. 431-465.

157. Carpentier A. Lo barroco y lo real maravilloso // Ensayo cubano del siglo XX. México: Fondo de Cultura Económica, 2002. P. 333-357.

158. González Echevarría R. Prólogo // Sarduy S. De donde son los cantantes. Madrid: Cátedra, 1993. P. 9-77.

159. Lezama Lima E. Prólogo // Lezama Lima J. Paradiso. Madrid: Cátedra, 2001. P. 9-97.

160. Lezama Lima J. La curiosidad barroca // Ensayo cubano del siglo XX. México: Fondo de Cultura Económica, 2002. P. 214-242.

161. Mateo Palmer M. Literatura latinoamericana y posmodernismo: una visión cubana // Ensayo cubano del siglo XX. México: Fonde de Cultura Económica, 2002. P. 595-619.

162. Moreno Fraginals M. La historia como arma // Ensayo cubano del siglo XX. México: Fondo de Cultura Económica, 2002. P. 387-398.

163. Piñera V. Piñera teatral // Piñera V. Teatro completo. La Habana, Ediciones R, 1960. P. 7-30.

164. Portuondo J. A. Panorama de la littérature actuelle cubaine // Europe. № 409-410. Mai-juin. 1963. P. 30-41.

165. Rojas R. El aldabonazo. URL: www.cubaenlace.com/forum/get topic (дата обращения 04. 03. 2006).