автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Удмуртская литература в контексте языческих и христианских традиций

Полный текст автореферата диссертации по теме "Удмуртская литература в контексте языческих и христианских традиций"

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК Институт мировой литературы им. А.М. Горького

■"г6 О Л

О ^ ФЕВ 1998 ^а пРавах рукописи

ИЗМАЙЛОВА (ЗУЕВА) Анна Сергеевна

УДМУРТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В КОНТЕКСТЕ ЯЗЫЧЕСКИХ И ХРИСТИАНСКИХ ТРАДИЦИЙ

10.01.02 - Литературы народов Российской Федерации

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва -1998

Работа выполнена в Удмуртском государственном университете

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор доктор филологических наук, профессор доктор филологических наук, профессор

Исаакян А.В.

Лашкевич А.В.

Брыжинский А.И.

Ведущая организация: Казанский государственный университет им В.И. Ульянова-Ленина (кафедра татарской литературы)

седании специализированного Совета Д.002.44.02 по защите дис сертаций на соискание ученой степени доктора филологически; наук при Институте мировой литературы им. А.М. Горького РА! по адресу:

121069 г. Москва, ул Поварская, д. 25а.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ИМ ЛИ им А.М. Горького РАН по адресу 103012 г.Москва, Новая площадь дЛО

Автореферат разослан 1998 года

Ученый секретарь Специализированного совета

доктор филологических наук Пошатаева А.В.

Защита состоится

к

М-/1-Р 1998 года в // часов на за

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Изучение национальной литературы в ее связях с историческими условиями жизни народа, в широком культурном, религиозном, мифологическом контексте - одна из важных задач современного литературоведения. В процессе монографического исследования выдвигается ряд методологических и теоретических проблем, имеющих отношение и к истории литературы, и к вопросам философского, общеэстетического характера. Рассмотрение удмуртской литературы в широком историко-культурном и конфессиональном аспектах способствует выявлению сущностных начал творчества ведущих писателей, а также национальных особенностей развития искусства слова.

На современном этапе удмуртская литература как истори-ко-художественный феномен - явление достаточно зрелое. Произведения классиков литературы й ведущих современных писателей переведены на русский язык и часть из них - на языки других народов России. В последние годы удмуртская литература не раз оказывалась в поле зрения зарубежных переводчиков, ученых на Международных конгрессах финно-угроведов, которые, начиная с 1960 года, проводятся регулярно через каждые пять лет, а также на конференциях по уралоязычным литературам.

Общеизвестно, что религия как культурный, общеисторический феномен играет определенную роль в истории человеческой цивилизации Удмуртская литература - одна из молодых литератур народов России, и в ней прозрачны генетические и онтологические связи с языческими истоками, обрядовостью, способностью одухотворять, очеловечивать природу, а также с христианским миропониманием. Удмурт - и язычник и неофит одновременно, в его сознании произошло совмещение двух типов сознаний, двух типов религий, что имеет историческую и типологическую выраженность и характерность. Религиозно-этические верования наложили отпечаток на народно-национальные представления об идеале, определили его "космо-психо-логос" (Г.Гачев), во многом повлияли на развитие литературно-художественного сознания удмуртов. История литературы свидетельствует о том,

что в ней всегда существовали и конкурировали между собо£ различные религиозно-мифологические подходы и парадигмы что она всегда была окружена своеобразной аурой альтернативных решений. Не.все из них оставляют свой след в истории литературы, однако, именно они создают живую и целостную картин} идейно-эстетического, жанрово-тематического развития, вне которой невозможно выявление проблем поэтики.

Важно отметить и то, что основоположники удмуртско! литературы не были оторваны от религиозно-философских тече ний конца XIX - начала XX века, то есть от воздействия на ста новление молодой литературы идей и духовных исканий предста вигелей "серебряного века" и др. Религиозно-мифологически! корни продолжали (явно или неявно) существовать и развиваться и в советское время; в последние годы этот процесс становитс. очевидным и осознанным в творчестве молодых писателей.

Изучение бьггия в метафизическом ракурсе, дифференциа ция классовой и общечеловеческой истины, понимание человек не как средства, а как цели истории - присуще трудам философо В.Соловьева, Н.Бердяева, С.Булгакова, В.Розанова, А.Карсавиш П.Флоренского й др. Разумеется, далеко не все их идеи мы сего дня можем принять. Однако в онтологическом, гносеологиче ском, этическом аспектах проблема "человек и религия" виделас им сложнее, иррациональнее, чем сторонникам материалистичс ской традиции и позитивистам. Их идеи, ассоциирующиеся не сиюминутными, а с вечными, абсолютными характеристикам бьггия, связывались с кардинальными вопросами о смысле жизш о назначении человеке. При этом философы "серебряного века", также представители модернистских течений во главу угла став! ли нравственные проблемы, свободные от сколько-нибудь пр> молинейного социологического толкования.

Эти ученые проводили идею необходимости религии дг нормального функционирования общества. Уже первые проблем ки сознания человека были невозможны без веры, понимаемой широком смысле как признание той очевидной истины, что I все зависит от разума и желания людей. Есть силы, прев о сход

дне их и стоящие над ними. "Культура - писал Н.Бердяев, - роди-гасъ из культа и в органический свой период была связана с жш-зью религиозной. Так было в великих древних культурах, кулыу-)е греческой, в культуре средневековой, в культуре раннего воз-юждения. Ей передался иерархический характер культа"1.

Религиозные идеи в удмуртской литературе имеют истори-геские корни и представлены не только новейшей литературой, то прежде всего фольклором и мифологией, творчеством писате-хей, живших и творивших на рубеже двух эпох (Г.Верещагин, К.Герд, Кедра Митрей, И.Яковлев, И.Михеев и др.), что создает единство и непрерывность духовной культуры и литературного зазвития.

Литературная традиция может быть лучше, чем какая-либо аная, потверждает, что в области творчества, восходящего к глу-эинным основам бытия, внерелигиозной литературы попросту не существует (в широком смысле слова). При этом авторская позиция и читательское восприятие могут быть не адекватны, они смещаются из области религиозной, нравственной в область эстетическую. По словам выдающегося философа Э.Фромма, "религиозная проблема - это не проблема бога, но проблема че-товека; религиозные формулировки и символы являются попыткой выразить определенные виды человеческого опыта. Симво-ническая система - лишь намек, из которого мы можем сделать выводы о подлинной человеческой реальности"2.

Исторически художественное творчество и религия связаны друг с другом. Стремление к красоте, подобно вере, - продукт преимущественно эмоциональной нравственной природы человека. Если религию представить неким сплавом этического, чувственного и эмоционального начал, то этическое будет в ней преобладать. Одновременное формирование зачатков искусства и

1 Бердяев Н. Философия неравенства. - М., 1990. - С. 248.

г Фромм Э. Психоанализ и религия // Сумерки богов. М., 1990. -С. 216.

религии свидетельствует о синкретизме мифа, выражающем древнее мировоззрение народа с его рациональными и иррациональными представлениями о мире.

Господствовавшая в нашей литературе упрощенная оценка религиозного знания, а также превознесение гносеологической и практической значимости науки порождали наивные иллюзии Однако в последние годы наметилась тенденция: с одной стороны - к оживлению религии, с другой, - к нарастанию критики в адрес узкосоциологического подхода в науке. Эта тенденция получает широкое распространение и в литературоведении, возобновляющем темы, фактически изъятые из отечественной науки с 1920-х годов, - темы связей искусства нового времени с язычеством и христианством.

Круг проблем этого направления, затрагиваемых современными исследователями русской литературы, весьма широк: от исторических черт "народного православия" и общих свойств русской религиозности до литературного выражения их в различные эпохи в творчестве русских писателей, до отдельных христианских мотивов и реминисценций в художественных текстах1.

Подобная попытка рассмотреть поэтику удмуртской литературы сквозь призму религиозно-мифологических традиций лежит в основе данного исследования, определяет его актуальность и целостность. Тема представляется важной в литературоведческом, историческом и культурологическом аспектах.

Цели и задачи работы

- установить типы взаимосвязей удмуртской литературы с мифологией и фольклором;

1 См. об этом: Христианство и русская литература. СПб., 1994 Русский языческий фольклор. М., 1994; ИСурам. Пушкин каг религиозная проблема // Новый мир, 1991, № 1; Н.Давыдова Евангелие и древнерусская литература. М., 1992 и др.

выявить особый характер формирования культурной и литературной традиций, связанных с так называемым язычески-христианским синкретизмом;

рассмотреть удмуртскую литературу в контексте взаимосвязей с русской и европейской литературой, применяя современные литературоведческие и эстетико-теоретические подходы.

НаучнаЬ новизна работы обусловлена и продиктована амим временем, атмосферой в науке, пронизанной поиском но-ых критериев, новых измерений духовного потенциала нацио-альных литератур. Попытки пересмотра оценок творческого [аследия поэтов и прозаиков советского периода, возвращения в литературный актив" произведений репрессированных писате-ей, признание духовного вклада "русского зарубежья" создают ювый климат, как бы новую среду обитания, особенности кото-ых предстоит постичь и усвоить современной филологии, в том исле и науке о литературе, связанной с судьбами национальных игератур. Одна из главных задач диссертации - проследить прочее развития удмуртской литературы в реальных связях с истовей, материальной и духовной культурой народа с привличени-:м данных смежных наук - истории, этнографии, религии, фольк-юристики и др. Это позволит выявить специфические особенно-;ти развития удмуртской литературы, наглядно продемонстриро-(ать взаимодействие мифологических, языческих и христианских радиций на разных этапах литературного развития. Такая совокупность проблем развития удмуртской литературы в рамках XX >ека в аспекте ее взаимодействия с национальными художествен-шми и литературными традициями современности исследуется шервые.

История удмуртской литературы в общем и целом освещена. Её интенсивное изучение относится к 60-80 годам, когда в шгературе появились крупные имена, значимые художественные

достижения. Они стимулировали и научный поиск, и достаточно серьезный результат предпринятых исследований1.

В настоящей работе автор стремится закрепить и развить позиции предшественников, обратив внимание прежде всего на религиозные и философские аспекты удмуртской литературы, связанные с язычеством и христианством. Автор исследования основную задачу видит в том, чтобы, опираясь на накопленный за советские годы удмуртским литературоведением положительный опыт, с новых философских позиций осмыслить творчество ведущих писателей. Сегодня время позволяет литературоведу использовать теоретические достижения отечественной и мировой науки, менять подходы к явлениям духовной культуры, в известной мере смещая акценты с ценностей классовых на общечеловеческие.

Методология диссертации основывается на разработанных в отечественном и зарубежном литературоведении вопро-

1 См. об этом: З.Богомолова: "Творчество Кедра Мигрея' (Ижевск, 1967); "Песня над Чепцой и Камой" (М., 1976); "История удмуртского романа" (Ижевск, 1976); "Как эхо долины родной" (Ижевск, 1981); В.Ванюшев: "Вершины корнями сильны" (Ижевск, 1987); "Творческое наследие Г.Е.Верещагина в контексте национальных культур Урало-Поволжья" (1995); А.Н.Власенко: 'Геннадий Красильников": "Литературный портрет" (М., 1981); Домокош Петер: "История удмуртской литературы" (Ижевск, 1993); Ф.Ермаков: "Путь удмуртской прозы' (Ижевск, 1976); "Творческие связи удмуртской литературы с русской и другими литературами" (Ижевск, 1981); "Удмуртская поэма" (Устинов, 1987), "Удмуртский поэт и ученый" (Ижевск 1988); А. Ермолаев: "Удмуртская историческая проза" (Ижевск 1960); Т.Зайцева: "Идеал и реальность" (Ижевск, 1994); А.Уваров "Художественное своебразие удмуртской сатиры" (Ижевск, 1979) А.Шкляев: "На подступах к реализму" (Ижевск, 1979); "Времен; литературы - времена жизни" (Ижевск, 1992); "Чашьем нимьёс' ("Пораженные громом имена", 1996) и др.

IX поэтики, гносеологии творческого процесса, типологии лите-пуры и т.д. Историко-типологический анализ, разработанный в >удах А. Бушмина, Н.Конрада, В.Жирмунского, Д.Дюришина, .Неупокоевой, Г.Ломидзе, Р.Юсуфова, Р.Бикмухаметова, Османовой, Н.Надъярных, НВоробьевой, А.Пошатаевои и др., озволяет анализировать избранную тему на основе принципов бъективности и историзма, с точки зрения эволюционного раз-ития литературного процесса, в непосредственной связи с идеа-ами, эстетическим мировосприятием народа.

Сравнительно-историческое и типологическое сопостав-ение удмуртской литературы с разноуровневыми и разностади-пьными национальными литературами (в том числе русской и 1рубежной) позволяет выявить общие закономерности их разви-ия, а такие специфические особенности, связанные с разностью сторического возраста литератур, художественных традиций, шстерства социально-психологического анализа.

Бушмин А. Преемственность в развитии литературы. Л.: Наука, 975; Жирмунский В. Сравнительное литературоведение. Восток г Запад. Л.: Наука, 1972; Неупокоева И. История всемирной лите-1атуры. Проблемы системного и сравнительного анализа. М.: 1аука, 1976; Дюрипшн Д. Теория сравнительного изучения лите->атуры (пер. со.словацкого / М.: Прогресс, 1979; Ломидзе Г. Ле-гинизм и судьбы национальных литератур. М.: Современник, 972; Надъярных Н. Типологические особенности реализма. М.: 1аука, 1972; Юсуфов Р. Общность литературного развития наро-дав СССР в дооктябрьский период. М.: Наука, 1985, Бикмухаме-:ов Р. Орбиты взаимодействия. М., Сов. пис., 1983; Воробьева Н. Тринципы историзма в изображении характера. Классическая традиция и советская литература. М.: Наука, 1978; Османова 3. Встречи и преображения. Поэтика повествовательных жанров в сонтексте взаимосвязей национальных литератур. М.: Наследие, 1993; Пошатаева А. Литературы народов Севера (Истоки. Становление. Развитие). М.: Наука, 1988.

Учитывая органическую связь формы и содержания к обеспечивающую их вдейно-эстетическое единство, авторскую позицию, в работе использованы также труды по теории автора (В. Виноградов, М. Бахтин, Г. Гуковский, Б.Корман и др.)1- Эта подходы не являются несовместимыми: они, напротив, взаимно дополняют друг друга.

Обращение к проблемам семиотики позволяет выявить типологическое сходство и культурологические аспекты удмуртской литературы. Сочетание языческой мифологии и христианской религии создает дуальную модель удмуртской литературы, выявляя в ней общее и особенное. Типологическая сходная модель на примере более развитой русской культуры описана основоположником Тартусско-московской школы Ю.М.Лотманом ь его учениками2. Их результаты также учитываются в диссертации в основе анализа которой лежит культурологический подход изучения литературы.

Говоря о методологии исследования, мы не можем ш упомянуть современный постструктурализм, представленнъп французским ученым Ж.Дерридой и его учениками. Нас привлекает их взгляд на литературу не как на систему знаков, а как ш

1 Виноградов В. Избранные труды. Поэтика русской литературы М.: Наука, 1976; Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М. Искусство, 1979; Гуковский Г. Реализм Гоголя. М-Л: ГослитиЗ' дат, 1959; Тынянрв Ю. Поэтика. История литературы. Кино. М. Наука, 1977; КорманБ. Изучение текста художественного произ ведения. М.: Просвещение, 1972; Избранные труды по теории I истории литературы. Ижевск: Изд. Удм. ун-та, 1992.

2 Лотман М. Статьи по типологии культуры. Тарту: Изд. Тартус ун-та, 1970; Топоров В. Миф. Ритуал. Символ. Образ исследова ния в области мифологии М.: Культура, 1995; Иванов В. Очерк! по истории семиотики в СССР. М.: Наука, 1976; Успенский Б Избранные труды. В 2-х томах. М.: Гнозис, 1994; Евзлин М. Кос могония и ритуал. М.: Радикс, 1993.

систему смыслов. Если позиция структурализма допускала, что существуют достаточно четкие модели, обладающие объяснительной силой по отношению к ряду различных текстов, то теперь, с точки зрения постструктурализма, ученые стали полагать, что каждый текст порождает уникальную модель понимания изнутри1.

Работа основана на принципах историзма. Удмуртская литература развивается в русле своего времени, отражая процессы и явления социальные, национальные, общечеловеческие, с учетом традиций русской классической и советской литературы. Мы используем историко-литературные принципа анализа, сосредоточив свое внимание на изучении поэтики литературы, связанной с духовно-религиозными традициями, которые до сих пор не были предметом специального исследования.

Наша цель - изучение удмуртской литературы от ее истоков - богатейшей мифологии и устной народной поэзии - до современных писателей. Естественно, что в рамках одной работы невозможно проанализировать все произведения удмуртских авторов. Диссертант стремился выбрать лишь отдельные, вершинные произведения классиков национальной литературы, которые с наибольшей полнотой выражают общие тенденции развития.

Практическая и теоретическая значимость работы. Материалы и выводы, изложенные в настоящей работе, используются для разработки истории удмуртской литературы и литератур народов России, чтения спецкурсов в вузах и лицеях, лекционной пропаганде научных знаний среди населения.

Апробация работы велась на протяжении ряда лет. По материалам диссертации опубликовано свыше 100 работ в республиканской, российской и зарубежной печати. Концепция диссертации отражена в монографии "Поэтика удмуртского романа" (1984 ), сб. ст. "Усьтйсько выль инвисъёс" ("Открываются новые

1 См. об этом: Лашкевич А.В. Современная литературоведческая герменевтика: слово как реконструкция Времени // Начало - М., 1995. - с. 4-16.

горизонты") (1992), "Мир женской души" (1992) и др. Выводы по исследуемой теме изложены в докладах и выступлениях на финно-угорских конгрессах (Турку, 1980; Дебрецен, 1990; Ювяскюля, 1995; Будапешт, 1996), региональных и республиканских конференциях (Донецк, 1976; Уфа, 1977; Казань, 1978, 1992; Сыктывкар, 1979; Глазов, 1979; Махачкала, 1982; Ижевск, 1987, 1990, 1993, 1996).

Результаты исследования сообщались также на 4-х научных конференциях "Нация. Личность. Литература", "История национальных литератур: перечитывая и переосмысливая", проводимых отделом литератур народов России и ближнего зарубежья ИМЛИ в 1994-1995 г.г.

Структура работы обусловлена спецификой художественного материала удмуртской литературы, характером избранной темы, методологией и методикой анализа. Диссертация состоит из введения, трех глав, построенных по принципу сочетания историко-литературного и структурного анализа текстов, охватывающих материал от зарождения литературы и до наших дней

Завершается диссертация Заключением и Библиографией. Основной текст диссертации изложен на 372 страницах. Список использованной литературы включает 227 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы, исследуется степень ее изученности, определяются цели и задачи работы, ее научная новизна, теоретическая значимость. Особое внимание уделяется анализу современных философско-эстетических и теоретико-литературных концепций - психологических, структурных, семиотических и др.

Язычество как система идеологических, моральных, религиозных ценностей сформировало "бытовое мировоззрение" (Л.Гумилев) удмуртов и легло в основу их культурологических, этнопедагогических, эстетических традиций. Осмысление человека как части природы и космоса, наличие развитого пантеона бо-

жеств, обрядово-календарных традиций определяют языческие мировоззрение удмуртов, аксиологические и поэтические основы литературы.

Язычество - часть огромного общечеловеческого комплекса первобытных воззрений, верований, обрядов, идущих из глубин тысячелетий и послуживших основой всех позднейших мировых религий1.

Фольклорист А.Н.Афанасьев писал, что древнейшее язычество имело свой сокровенный смысл и состояло в обожествлении природы. "Религия была поэзией и заключала в себе всю мудрость, всю массу сведений первобытного человека о приро-де"2.

Общеизвестно, что культура начинается мифом и, развиваясь стадиально, рационализируется теологией и философией, все более истончающимися до методологии самих процедур познания, чтобы вновь обрести - но теперь уже условную - плоть искусства в поэзии, в литературе.

Миф - это способ осмысления окружающего мира, способ эмоционального вживания в действительность3. По своей онтологии миф это не рассказ о событии или явлении, а их переживание в форме обряда, в котором участвуют все члены первобытного коллектива. Цель и функция мифа - не показать событие или описать его, а пережить заново, оживить, чтобы оказать магическое воздействие на реальный мир. Миф - это специфический образ жизни первобытного коллектива, в котором нет деления на объекты и субъекты художественного творчества и восприятия. Главное в мифе - синкретизм, в нем не разграничивается материальное и идеальное, рациональное и эмоциональное, сущее и возможное, природа и культура, человек и природа, действительное и фантастйческое. Фантастика здесь органична, она есть

1 Рыбаков Б. Язычество древних словян. М., 1981. - с. 3.

2 Афанасьев А.Н. Живая вода и вещее слово. М. 1988. - с. 96.

3 Пошатаева А. Литературы народов Севера. М., 1988. - с. 45.

средство магического воздействия на природу и человека. Операторная функция мифа неразрывно связана с его обрядовой (и необрядовой тоже) онтологией, потому миф выступает не как жанр коллективного художественного творчества, но как особая форма мышления, поведения, существующая в конкретных исторических (вернее, доисторических условиях).

Мифологическое мышление определяется единством духовного и природного, отсюда его основа - закон тождества и связанные с ним принципы анимизма, тотемизма, антропоморфизма. Его развитие идёт от полного тождества духовного и природного, к разрушению этого тождества, связанному с выделением человека из природного окружения. Миф как первая форма познания и отражения мира возник в глубокой древности. Это выдающееся достояние человеческой культуры. Он одухотворен идеей всеохватности, универсальности, цельности мира.

Литература о мифе весьма обширна и пополняется с необычной быстротой Проблема мифологических представлений в разное время была в центре научных интересов таких крупных ученых, как К.Юнг, З.Фрейд, К.Леви-Стросс. Значительный вклад в построение теоретических знаний о мифе и мифологическом сознании внесли М.Бахтин, А.Лосев, Ю.Лотман, С.Аверинцев. В настоящие время наиболее продуктивно эта проблема разрабатывается Б.Успенским, В.Ивановым, А.Топоровым, АГуревичем, Е.Мелетинским и др. Во введении к диссертации подробно анализируются взгляды этих ученых в аспекте их приложения к истории и теории литературы.

Удмуртское мифологическое сознание, бытующее в фольклоре в обрядах вплоть до нашего времени, сохраняет факт двоеверия, переход от языческого периода к христианству, когда при этом как бы стирается резкое различие между ними. Из него следует, что мифологическое сознание выступает как особая форма общественного сознания, сосуществующая с религиозным и художественным сознанием. Оно присутствует, безусловно, в религиозном сознании, формируя его психологическую и образную основу, но обладает собственной онтологией, которая сбли-

жает его с художественным сознанием жизни. Если миф есть особая форма сознания, то он принадлежит не только древности человечества, но и характерен для любой эпохи Если миф составляет подсознание человека, то он в своих снах, художественном творчестве и даже в повседневном поведении обязательно и неосознанно воссоздает мифологические модели и структуры, вводит миф (языческий и христианский) в свою жизнь.

Корни удмуртской культуры языческие, они основаны на мифологическом мировоззрении.

Реконструируя религиозно-мифологическую картину мира древних удмуртов, которые были носителями ананьинской культуры эпохи раннего железа Прикамья (VIII - П1 вв. до н.э.), современный этнограф В.Владыкин выделяет наиболее древнюю сферу, общую для всего финно-угорского мира, в частности, культ огня, земли, представления о жизни и смерти, душе, поклонении божеству неба, почитание водоплавающей птицы (утки, лебедя), культ деревьев и священной рощи. Свидетельством развитости системы язычества была разработанная обрядовая жизнь со сложными ритуалами жертвоприношений (вось, бусы вось, тыло вось), их было до 60-70 в году1.

Важным поводом здесь были начало и окончание сельскохозяйственных работ (геры поттон, гершыд, гырон-быдгон, йо келян), свадьба, рождение (а позднее - крещение ребенка), и поминки, - праздники, нередко выходившие за рамки семьи и имевшие значение для всего рода (боляк). Именно с этими обрядами и связаны наиболее старые формы общественных развлечений, записанные у удмуртов христианскими миссионерами, путешественниками, а позднее и специалистами-этнографами2. Не-

1 Владыкин В. Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. - Ижевск, 1994. - С. 110.

2 Первухин Н.Е Эскизы преданий и быта инородцев Глазовского уезда. Эскизы 1-1У.-Вятка, 1988-1989; Гаврилов Б. Произведения народной словесности, обряды и поверья вотяков Казанской и Вятской губерний. - Казань, 1880; Верещагин Г. Вотяки и их

которые из них сохранились до 20-30 тодов нашего века, были приурочены к христианским праздникам: Рождеству, Пасхе, Троице, иногда Масленице и др. ,

Сказочный эпос, несказочная проза, народная лирика, пословицы и поговорки, загадки составляют жанровый корпус удмуртского фольклора и являются живительным источником профессиональной литературы. В них запечатлено мировоззрение древних удмуртов, связанных с многобожием. Устное народное творчество отражает также процесс демифологизации обряда и мифа, их десакрализацию.

Христианство, ислам, буддизм - эти мировые религии способствовали формированию философских, нравственно-этических, эстетических воззрений удмуртов, как результат многовековых контактов и общения с соседними этносами. Из глубин веков пришли в удмуртскую мифологию и фольклор образы и мотивы фарсиязычной поэзии, устнопоэтические традиции древнебулгарских, а позднее тюркских народов. Но наиболее глубоким и последовательным было влияние русской культуры и литературы, которое носиг разностадиальный характер.

В ХШ - XIX вв. вместе с первыми русскими переселенцами в Вятский край проникает христианство1. В XVIII - XIX вв.

произведения устной словесности // Календарь и Памятная книга Вятской губернии на 1911. - Вятка, 1911; Герд К. Народное творчество вотяков // Жизнь национальностей, 1922, № 6; Блинов Н. Языческий культ вотяков. - Вятка, 1896; Васильев И. Обозрения языческих обрядов, суеверий и верований вотяков. - Казань, 1906; Жаков К. По Иньве и Косе (у пермяков ) // Жаков К. Под шум северного ветра. - Сыктывкар, 1990, и др.

1 См. об этом: Луппов П.Н. Христианство у вотяков со времени первых исторических известий о них до XIX в. СПб, 1899; Луппов Г1.Н, Христианство у. вотяков в первой половине XIX в. -Вдтка, 1911; Ивонин Ю.И. Христианство в Удмуртии: История и современность, - Ижевск, 1987;ГришкинаМ. Удмурты. - Ижевск. 199,4; Шумилов Е„Ф. Православная Удмуртия: История Ижевском

дмурты принимают новую веру и религию, насильно и мирно недряемую миссионерами и просветителями, но от своих древ-шх воззрений не отказываются. Даже под христианской оболоч-:ой многие элементы прежней религии продолжали развиваться I обрастать новыми деталями. Двоеверие становится определяющей чертой менталитета народа.

Переход от язычества к христианству - это чрезвычайно лубокий и широкий духовный переворот, предполагающий решительную переоценку ценностей, затрагивающий самые основы »риентации человека по отношению к другим людям и самим ;ебе, порождавший новые социальные структуры власти, авторитета, культурных взаимосвязей.

Введение письменности в Удмуртии исторически совпало ; введением христианства ("Сочинения, принадлежащие к грамматике вотского языка", 1775).

Национальная культура стала развиваться в двух парал-1ельных плоскостях: традиции языческой культуры, выраженные ? фольклоре, и .письменная литература, представленная образца-№ переводной религиозной литературы. В результате удмуртская штература начала осознавать себя как некое динамичное и исторически меняющееся единство, вступила в диалог с русской и через нее с европейской культурой.

Удмуртская литература возникла как прямое следствие принятия христианства и по функции своей должна бьггь сугубо культовой литературой, ибо иные "мирские" жанры художественной речи существовали лишь в устной форме. И действительно,

и Удмуртской епархий XX в. - Ижевск, 1996 и др. Сознательно отвлекаясь от изучения сложного влияния ислама, буддизма и других мировых религий на генезис культурных традиций удмуртов, мы сосредоточили свое внимание на основах православного христианства и его роли в формировании национального культурного сознания. Нас интересует обобщенный образ христианства внепрофессионального, понимаемого не столько в собственно религиозном, сколько в общекультурном смысле.

именно потребностям христианского культа отвечало большинство жанров "литературы-посредницы" (термин Д.С.Лихачева ), то есть переводной литературы. На удмуртском языке, по неполным данным, в досоветское время было издано около 250 книг и брошюр, в том числе религиозно-житийных жанров ("Священная история на русском и вотяцком языке Сарапульского наречия", Казань, 1847; "Начальное наставление в православной христианской вере на вотяцком языке (Ветхий завет)", Казань, 1898), а также учебники и методические пособия ("Азбука для обучения вотских детей чтению", Казань, 1847; "Лыдзон" ("Азбука") А.Блинова (Казань, 1867), "Букварь для вотяцких детей Сарапульского уезда", Казань, 1882) и др. Но культовая культура стала лишь частью в широком ее понимании, и доля ее с течением времени все более уменьшалась, уступая место светской литературе. Удмуртское просветительство XIX века нашло наиболее полное выражение в творчестве Г.Е.Верещагина (1851-1930), в его научной, художественной, миссионерской деятельности, способствовавшей зарождению национальной литературы.

В диссертации дан анализ многогранной деятельности Г.Е. Верещагина, а также его последователей и учеников. В формировании художественной системы просветителей важную роль сыграли традиционная этнография и фольклор с явным присутствием языческого компонента, а также русская и мировая литературы.

В первой главе диссертации "Дихотомическое соотношение языческих и христианских традиций" рассматривается дуальная модель удмуртской литературы. Многообразное сочетание в ней языческих и христианских традиций составляет ее национальное своеобразие и проявляется на разных уровнях - проблемно-тематическом, идейно-эстетическом, жан-рово-стилевом и др. Несмотря на некоторую близость (онтологическую и генетическую, имея ввиду, что христианство зарождается на основе язычества и наследует исторически перспективные, жизнеспособные его черты), они представляют собой разные уровни религиозного сознания и ценностных ориен-таций, между которыми имеет место не только связи и контакты,

но и противоборство, оппозиция. Речь, по существу, идет о соотношении мифологического и цивилизованного типа сознаний.

Цель мифологической системы - воспринимать природу как живое явление и человека как часть ее. Цель системы художественной, порожденной цивилизованным сознанием, - объяснить происхождение мира и человека путем рационального мышления.

Христианство сформировало представление о богочеловеке, спасителе мира, в то время как язычество - преимущественно о природном человеке, который не считает себя венцом природы. По словам Н.Бердяева, "Христианство признало абстрактное значение индивидуальной человеческой души и трандсцендентный смысл ее судьбы"1.

Языческое мироотношение, как правило, утилитарно: боги язычников существуют, чтобы помогать или вредить людям. Языческие моления - средство благорасположения богов, от которых ожидают непосредственной пользы на "этом свете".

Первоединство язычества - многоличный космос, связанный с политеизмом. Первоединство христианства - абсолютная личность, Бог. "Для язычника с его безличностным пантеизмом судьба есть тот принцип, который внеличностно, то есть бессознательно и стихийно, одинаково творит все целесообразное и нецелесообразное" (А.Лосев)2. Для христианства с его идеей абсолютного персонализма действие провидения осмыслено внутри себя и направлено на спасение человека и мира в вечности.

Диссертант раскрывает на многочисленных примерах исторически обусловленную корреляцию языческих (мифологических) и христианских элементов в удмуртской литературе на разных этапах ее развития. Исходя из жизненных условий, сообразуясь с историческими задачами своего времени, основоположник удмуртской литературы и науки Г.Верещагин вос-

1 Бердяев Н. Трагедия и обыденность // Философия творчества, культуры и искусства. М., 1994. Т.2. - с.220.

2 Лосев А. История античной философии в конспективном изложении. М., 198^. - с. 15.

создал, с одной стороны, мифопоэтическую модель мира, с другой - цивилизованную, связанную с христианизацией При этом две картины мира соотносятся не по принципу противопоставления, а по принципу взаимодополняемости. Г.Верещагин понимал: язычество не есть навеки противоположное христианству, а лишь дохристианское и вместе с тем неизбежно ведущее к христианству. Он поддерживал религиозно-православное просвещение среди удмуртов. Всей своей многогранной деятельностью патриарх литературы выступал за приобщение к новой религии при условии сохранения исторической памяти народа. Первозданность, естественность, традиционность народной культуры коренятся в истории народа, и это общечеловеческая ценность.

Мифологические былички - наиболее распространенный и менее изученный жанр в творчестве Г.Верещагина - отражают древние воззрения людей на окружающую природу, рассказывают не только в форме фабулата, но и в форме мемората о случаях контакта людей с разнообразными духами; результат этих контактов мог бьггь и гибельным, и благоприятным для человека. На генетическом уровне в этом противоборстве сливаются и космическая борьба с хтоническими существами - силами Хаоса (космизация хаоса и защита космоса), и эпическая борьба с иноземцами-иноверцами, и ритуальная инициация героя (как бы само его "посвящение" в герои), и просто демонстрация его исключительных сил, отчасти и возможная смена поколений после поединка со старым вождем или смена времен года, суток и т.д. Все эти смыслы объединяются, сливаются, или наоборот дифференцируются. Общий же смысл - становление личности в борьбе, защита своего, собственно "человеческого" социума в виде племени, рода, семьи, конфессии и его благополучия за счет победы весны над зимой, урожая над засухой, жизни над смертью, космоса над хаосом, высшей религии над язычеством, "своих" над "чужими". Но этот смысл не включает борьбу индивидуального сознания против коллективно-бессознательного или против собственной "тени" в шнговском смысле. Это будет сделано представителями новейшей литературы.

В мифологических рассказах Г.Верещагина преобладает языческая модель мира. В диссертации анализируются образы Хаоса и категория Страха.

В творчестве Кузебая Гер да (1898-1937) - поэта, ученого, фольклориста, общественного деятеля - процесс диффузии разных культур представлен как трагический, экзистенциально-конфликтный. В повести "Мати" хронотоп героини разомкнут: она пребывает в двух мирах - реальном и символическом. Ее поведение оценивается как нехристианское, языческое и потому заведомо неправильное и греховное. 'Правильное" поведение маркировано, "неправильное" - не маркировано и может функционально объединяться с любым поведением, которое противопоставляется кодифицированной норме. В данном случае языческое поведение объединяется в конфессиональном сознании с поведением колдовским. Автор пытается понять ее сложную душу. Мати - персонаж трагедии культуры, созданной христианством, склоняющим дух к смирению и смерти Напротив, герой романа Кедра Митрея 'Тяжкое иго" Дангыр - рвущий оковы Прометей Возрождения. Он активно твориг историю и в действии познает мир как множественность равноправных истин. Плюралистическая картина мира чужда демонической героине Герда. Мати - яркая индивидуальность, но еще не личность. Путь к личности намечен в образе Дангыра. Герой Кедра Митрея выступает против акта насильственной христианизации, сохраняя при этом родовые языческие традиции и устои. В христианской церкви он видит только внешнюю, обрядовую сторону, языческие элементы,связанные с ритуалом, а не с вероучением, с красотой, а не с религиозным трепетом. Он становится двоеверцем, по выражению В.Соловьева, совершает "христианско-язьиеский компромисс", идентифицируя содержание народной жизни.

Первый удмуртский роман 'Тяжкое иго" (1929) написан на материале исторических событий ХУШ-ХЕХ вв. и содержит документальную основу. Христианизация воссоздана здесь как исторический процесс, как драматическая борьба против народных традиций и обычаев, против язычества, которое с политической,

социальной и нравственной точек зрения уже утратило свою историческую перспективу (образы попа Иллария, дьякона Кион Эркемея). Идеализация старины связана с романтическим миро-отношением, но она с лихвой перекрывается той художественной истиной жизни, которая благодаря этой идеализации позволила писателю выразить драматические стороны изображаемой эпохи (образы Дыдык, Вортча Пужея, Бетко и др.).

Язычески-христианская традиция является одной из составляющей удмуртской литературы последующего периода. Удмуртская советская литература сохранила свою "дуальную модель" - тяготение одновременно и к язычеству, в котором находились истоки ее художественности, и к христианству, в котором она черпала мировые сюжеты и всечеловеческую нравственность. В причудливом сплетении времен, идеологий, исторических эпох, воссозданных в произведениях Г. Медведева, М. Коновалова, М.Петрова, Ф. Васильева, Г. Красильникова, Г. Перевощикова и др., выражалось парадоксальное единство, казалось бы, несовместимых уровней сознания: сознания, которому доступны стали во всем многообразии и полноте достижения мировой культуры и для которого в то же время мифология оставалась еще частью жизненного опыта, памятную реальность сохраняли народные обряды и традиции.

Размышления о дуальной модели современной литературы завершаются в анализом дилогии Г. Перевощикова 'Тололед" (1988).

Проблема "язычество и христианство" всплыла в романе неосознанно, в связи с проблемой творческой гносеологии, затрагивающий глубинную эволюцию художественного смысла, поскольку так называемый "неосознанный" фольклоризм связан с мифологическим мышлением писателя и может быть выражен в его архетипическом мышлении, определяемом как "коллективное бессознательное" (К.Юнг). Истоки этого тяготения к чудесному находились не в искусстве и вообще не в той или иной форме общественного сознания, а в их глубинной подоснове, которую принято называть национальным менталитетом. Именно в нем

скрывается не контролируемая сознанием и обстоятельствами ютребность чуда, по своей напряженности близкая к эсхатологи-геским чаяниям первых христиан.

Мифическое начало связано в романе "Гололед" с образом ероини Рины и предстает не как частный прием, а как способ издания целостной картины мира. В ней скрываются корни принципиального обращения одновременно и к реальному, и к ирреальному миру (ср. теорию В.Соловьева о двуедином женском *ачале).

Язычески - христианский синкретизм, начиная -с первых >тапов просветигельско-реалистической литературы и кончая современной, создает своеобразие национальной художественности и определяет особенности стиля - эмоциональность, незавершенность, открытость характеров, пересечение мифа и реальности, патриархальности и цивилизации и др.

Во второй главе диссертации ("Литературно-мифологические архетипы в удмуртской литературе") рассмотрены произведения разных лет, в которых обнаруживается генетическая и онтологическая близость к мифам, ритуалам, фольклорным образам. Глава начинается с обзора теоретических работ русских и европейских философов К.Юнга, З.Фрейда, ДжКэмпбелла, Э.Ноймана, Е.Мелетинского, В.Проппа, И.Смирнова, М.Евзлина и др. об архетипе и его роли в литературном развитии.

В основе разных культурных традиций лежат общие мифологические и ритуальные модели, единые для всех народов мира, и понимание такого единства становится важнейшим фактором выявления национальной специфики удмуртской литературы. Архетип - одна из этих категорий, означающая первичные схемы образов, воспроизводимые бессознательно и априорно формирующие активность воображения.

Под архетипом мы понимаем наиболее общие, фундаментальные и общечеловеческие мотивы, изначальные образы, лежащие в основе любых художественных структур1.

Архетипы жанров и мотивов, реализующихся в литературном творчестве, зарождались в мифологии и развивались преимущественно в фольклорной традиции. Со временем они оказались способными преодолеть и ту грань, которая отделила язычество от христианства.

Архетип, существуя в литературном процессе как носитель '^творческой памяти" (М.Бахтин), выступает способом выражения аксиоматики, необходимым звеном в структурировании, морфологии и интерпретации жанра. При этом мифологический код сюжета в исторических судьбах жанров оказывается лишь первичным, который подлежит дальнейшей трансформации в результате освоения литературой более зрелых творческих методов. Присутствие архетипа как первознака в произведении определяется по нескольким признакам: высокой интенсивности переживания при загадочности содержания, исторически-независимой повторяемости, зачастую на неосознаваемом уровне и др.

Архетипический мотив "не цивилизован". Можно сказать,что архетип "этически амбивалентен и эстетически вездесущ"2, но это будет определением того факта, что он принадлежит к другой сфере психики. Единицы выражения этой психики суть "комплексы" (З.Фрейд), если речь идет об индивидуальном бессознательном,, и "архетипы", если о коллективном (К.Юнг).

Архетипы, взаимодействуя с литературной традицией, участвуют в формировании жанровой системы.

1 Мелетинский Е. О происхождении литературно-мифологических сюжетных архетипов // Мировое древо. - 1993, №2. -С. 9-61.

2 Манин Ю.И. Архетип пустого города // Мировое Древо. - 1992. № 1 - С. 80.

Архетип волшебной сказки и его влияние на тип исторического романа прослежен в первом разделе II главы ('Таян" М.Коновалова, 1936). Исторический роман на тему Пугачевского движения построен по типу волшебной сказки, в которой герой традиционно проходит три испытания и достигает желанной цели Действия Гаяна направлены на ликвидацию "недостачи" (отсутствие богатства, счастья, лошади) и на решение трудных задач с целью ликвидировать вредительство1. Защищая честь отца, Га ян вступает в открытую схватку с притеснителями, но с приходом солдат вынужден скрываться в лесу, где и начинаются его "сказочные" испытания (предварительные и основные) с последующим приобретением волшебных помощников.

Принципиальное сходство структуры романа со структурой волшебной сказки в диссертации потверждается фольклорной окраской стилистики, ритмико-мелодической интонацией текста и т.д2 В работе устанавливается также расхождение сказки и исторического романа в сюжетной и образной структуре произведений.

Сложное взаимодействие фольклорных и литературных традиций прослеживается в развитии исторического романа последующего времени В этой связи подробно анализируется "Старый Мултан" М.Петрова как новый тип исторического жанра 50-60"х годов.

По своему построению "Старый Мултан" (1954) явно перекликается с 'Таяном" М.Коновалова и должен восприниматься именно на этом литературном фоне как своего рода антисказка. Эта "перевернутость" проявляется прежде всего в восприятии времени. Историческое и мифологическое сознания представлены здесь как антитетически противоположные. Историческое сознание организует события прошлого в причинно-

1 См. об этом: Пропп В. Исторические корни волшебной сказки. -Л., 1946. - С.25-26.

2 Яшин Д. Удмуртская народная сказка. - Ижевск, 1965.

следственный ряд, трансформирует структуру, художественно-изобразительную систему. Структура романа построена на качественно иной (историко-документальной) основе и воспринимается как антимодель волшебной сказки. "Старый Мултан" ориентирован на подлинный исторический факт ("Мултанское дело' 1892-1896 гг.) , в нем воссозданы исторические лица (В. Короленко, ШКарабчевский, А.Кони, В.Раевский), использованы исторические документы. В диссертации рассмотрены письма ь дневники В.Г.Короленко о "Мултанском деле" и их место в художественной структуре романа; проанализированы способы переработки документального материала. В заключительной часта раздела обобщен^ наблюдения по вопросам становления удмуртского исторического романа и отмечены современные проблемы его развития.

В формировании жанровой системы удмуртской литературы важная роль принадлежит обряду инициации, в основе которой - переход индивида из одного статуса в другой (в категорию взрослых, брачноспособных, в круг шаманов, жрецов, охотников и др.). Особенностью структуры инициации является ее трехчаст-ность: выделение героя из коллектива (то есть перехода его в иной мир), пограничный период (длящийся от нескольких дней до нескольких лет) и возвращение в новом статусе. С обрядом инициации ряд ученых связывают генезис европейского романа воспитания с его обязательным путешествием (Е.Мелетинский, А.Геннер, М.Элиаде и др.). Формирующая роль обряда посвящения обнаруживается также в структуре удмуртского романа воспитания. В романе П. Блинова "Жить хочется" (1940) путь Демьяна Бурова от беспризорника до командира Красной Армии связан с преодолением разных препятствий (семейных, классовых, социальных, личных).. Сюжет формирования героя имеет много общих точек соприкосновения с ритуалом инициации, хотя и отходит от него, а также с волшебной сказкой, которую В.Пропп считал объяснительным мифом к обряду инициации. Первоначально инициация Демьяна Бурова толкуется как познание зла и связана с мотивом дороги (лес-деревня-город). Но концепция человека в

"Жить хочется" лишена строго "плутовского" единообразия. Демьян Буров - не сказочный герой, не плут, не пикаро, а романный характер. Герой изображается в нарушенной гармонии микро- и макро- космоса, в столкновении с жестокой реальностью. События охватываются актуальной памятью коллектива, а человек является носителем данных традиций Но роман, изначально построенный на ритуале, мифе, типологически напоминающий средневековый авантюрный роман, на наших глазах превращается в психологическое повествование. Эту тенденцию в формировании романа воспитания поддержали писатели в последующие периоды (Г.Красильников, С.Самсонов, О.Четкарев).

В структуре повести Г.Красилышкова "Остаюсь с тобой" (1964) сохранилась "память жанра" (М.Бахтин) - обряд инициации, но его роль в произведении не абсолютна, а локальна и опосредована литературным предшественником - романом П.Блинова "Жить хочется". В процессе трансформации обряда инициации в роман воспитания чудесные силы уступают место уму и судьбе, испытания становятся или превратностями судьбы или проверкой моральных качеств. Развертывание сюжета повести целиком определяется активной самостоятельностью героя, непосредственно вытекающей из его свойств, чувств и духовных привязанностей (Алексей Курбатов).

Этот раздел завершается выводами о том, что удмуртский роман воспитания развивается поэтапно, ему свойственна обращенность к своим первоисточникам - обряду инициации, который по-разному проявляет себя в структуре письменного текста. В отличии от романа П.Блинова, в повести Г.Красилышкова видны лишь отдельные ритуально-реликтовые следы инициации, здесь преобладает психологизм повествования. "Остаюсь с тобой" относится к жанру романа, хотя традиционно она рассматривалась как повесть. В ней наиболее в чистом виде проявились организующие художественное целое идеи становления и испытания, характерные для романа вообще и романа воспитания в частности.

Архетип Мирового Древа {Arbor mundi) - один из наиболее архаичных и распространенных в удмуртской мифологии и фольклоре. В этом сказалась долгая традиция ведения лесного хозяйства, очевидно, из которой и берет свое начало культ деревьев, который, в свою очередь, своими корнями восходит к древнему тотемизму. Образ дерева играет организующую роль по отношению к другим мифологическим системам, он определяет содержательную и формальную организацию вселенского пространства.

Образ Мирового Древа как универсальная концепция мира и человека присутствует в лирике удмуртского поэта Ф.И.Васильева (1984-1978), особенно в последних книгах стихов: "Улытозям мон улонэз кырзай" ('Бею жизнь я славу жизни пел"); "Река и поле"; 'Тихие строки" и др. При этом он как бы подключается к художественной традиции описания Мирового Древа в мировой литературе и создает свой, национальный вариант1.

Знаток национальной мифологии и фольклора, Ф.Васильев поддерживает культ почитаемых деревьев, в его стихах чаще встречаются "сосна", "береза", "рябина", 'Черемуха", "просто дерево", "одинокое дерево". Однако по частоте использования и нравственно-идеологической значимости на первом месте "стоит" береза (священное дерево Кылдысина), на втором - ель (священное дерево Куазя), на третьем - сосна (священное дерево Инмара)2. В диссертации подробно анализируются связанные с этими архетипами циклы стихотворений о природе и человеке, мотиве вхождения в лес и др. Усложненный ассоциативно-метафорический язык создает систему вдейно-культурных связей и указывает на принадлежность к определенному ареалу культуры

1 См. об этом: Гачев Г. Национальные образы мира // Вопросы литературы. 1987, № 1. - С. 169.

2 Худяков М. Песнь об удмуртских батырах // Проблемы эпической традиции удмуртского фольклора и литературы. - Устинов, 1986.- С. 100-101.

("И вот пришел я к Богу своему. Перед высоким деревам стою."). Здесь возникает вопрос о дифференциации в лирике Флора Васильева Мирового Древа и Древа познания, моделирующего процесс различения сущностей с целью достижения состояния целостности, совершенства. Сам по себе образ Древа познания гораздо более архаичен и архетипичен и приобретает содержание нравственно-оценочного характера лишь в поздней стадии своего развития. Древо познания как бы указывает ту цель (духовная интеграция путем открытия сферы бессознательного, с одной стороны, и направление движения к духовному идеалу, с другой), которую ставит перед собой процесс самопознания ("В зеленом лесу - зеленые деревья").

В начале 70-х годов, в эпоху господства официальной идеологии атеизма, Ф.Васильев открыто заявил о своих творческих поисках и^устремлениях. Он обращается к древним пластам народного сознания, апеллирует к высокой нравственности, из лирики, первоначально пронизанной коммунистической идеологией, как бы "уходит" в христианство и еще дальше - в язычество ("Я - язычник").

Архетип Мирового Древа, ассоциируясь с пространственной, временной гармонией и с магической функцией, находит последовательную разработку в удмуртской литературе последующих лет, в творчестве ведущих поэтов и прозаиков (А.Клабуков, С.Широбоков, Н.Байтеряков, Р.Валишин, В.Романов). В литературе 70-х годов был создан особый тип повествования - мифологизированная проза, в которой мифопоэти-ческие образы выполняют главным образом роль сюжетноемких символов, основной сюжетной модели и направлены на поэтизацию человеческих общностей - этических и социальных. Наиболее удачная попытка изображения Мирового Древа и его алломорфа (Мировой Горы) обнаруживается в повести Р.Валишина 'Тора ветров" (1979), ей посвящен последний раздел главы II. Гора ветров в повести - это центральный образ, связывающий воедино миф й реальность, историю и современность, природу и социум в их неразрывном единстве. На ней происходят все важ-

ные для героев события. В диссертации подробно анализируется образ крестьянина Оникея Камаева, который органично вписан в мир социальных, исторических и природных связей. Ключ к ми-фопоэтическому прочтению этого образа задан архетипом Мировой Горы и стоящим на ней ритуальным деревом (вяз). Оникей Камаев-дерево-человек. Соположенность судьбы человека и дерева присутствует "в системе субъектной и сюжетной организации текста" (Б.Корман). Вяз - это дерево познания добра и зла, в нем заключен двойник Оникея, его душа.

В повести 'Тора ветров" языческие мотивы осложнены христианскими ценностями, верой в божественное предназначение человека, который нашел в себе силы покаяться в земных грехах, преодолеть бессмысленность индивидуалистического сознания. Оникей совершает поистине многотрудный и праведный пут* восхождения на Голгофу, которая истолковывается евангелистами как "Лобное место" (Мф.27:33; Мк. 15:22; Лк. 23:33). Жизненная история героя заявлена в самой направленности сюжета архетипа: "Вина-наказание-искупление".

Художник, говорящий языком архетипов, и сам приобщается к вечности Степень его таланта определяется способностью подсознательно, а может быть, в какой-то мере и сознательно, ощутить ритм пульсирующей традиции Важно подчеркнуть, что соотношение "сознательного" и "бессознательного" носиг релятивный характер, и обе стороны психики находятся в непрестанном взаимодействии, взаимопроникают друг в друга и взаимообуславливают одна другую.

Таким образом, мифологизм в типически широком смысле следует представлять как эволюцию фольклорного сознания в литературное, что в категориях исторической поэтики, наряду с диахронным рассмотрением, позволяет преодолеть существующую дискретность между устной традицией слова и письменной литературой и показать семантическое единство художественного процесса.

В третьей главе диссертации ("Христианские мотивы в удмуртской литературе") рассмотрены значи-

ельные этапы и имена, с которыми связано освоение гуманисти-геских идей православной веры, ее духовности, а также просле-кены взаимосвязи с европейскими литературными традициями.

Удмуртская литература - светская по своей сути и направ-юнности, но это не исключает присутствия в ней библейской тематики. Укорененная в самом христианстве идея историчности в «вестном смысле объясняет два круга фактов - то, что христианское искусство включает в себя и библейскую тематику, и то, что фистианская топика продолжает разрабатываться в искусстве, соторое перестало быть религиозным и стало светским.

Проникновение христианских мотивов явилось частью эбщего процесса историзации языческого фона удмуртской литературы. Появление этих мотивов, очевидное для христианской гаохи национальной истории, становится общезначимым и, мало гого, обязательным.

Христианская цивилизация утверждалась в Удмуртии начиная с XIV века по трем взаимно дополнявшим друг друга направлениям: Пермское, Казанское, Вятское, способствовала созданию письменности, переводческой деятельности миссионеров [Сахновский, Михей, Мефодий, Амвросий и др.). Начиная с XVIII в. православная церковь занимала главенствующие место в идеологии, социальной жизни и образовании удмуртского народа. Оформившаяся под влиянием идей русского Просвещения просветительская идеология в удмуртском крае развивалась в сочетании с религиозной моралью. Наряду с пропагандой общегуманистических идей высказываются мысли о воспитании и просвещении масс "светом Евангелия" (Г.Верещагин, И.Васильев, ИЯковлев, И.Михеев). Для писателей - просветителей идеалом был человек высокой культуры, добропорядочный, трудолюбивый, с демократическими взглядами. Формируется особый тип христианского сознания со своей системой этических ценностей. Христианство оказало решающее воздействие на развитие культуры, в том чис^е морального сознания.

По словам Л. Гумилева, "Крещение дало нашим предкам высшую свободу - свободу выбора между добром и злом"1.

Как. известно, в язычестве нет личности. Христианство же признает абсолютное значение индивидуальной человеческой души: человек должен быть преображен и "обожен". Свобода морального выбора, когда человек сам должен определить путь духовного становления, выбрать между добром и злом, открывает возможности для личного самоутверждения, формирования человека, осознавшего себя единственной и уникальной личностью.

В рамках реалистической светской литературы христианские идеи играют подчиненную роль, актуализируя общечеловеческий смысл религиозного учения. Литературное дело вообще, по самой своей природе, никогда не может носить чисто религиозного характера (в силу гносеологической функции искусства и фидеистической природы религии). Кроме того, литература Нового времени (советского периода) оказалась оторванной от церкви, выбрав такие мировоззренческие и культурные ориентиры, которые по отдельным аспектам были противоположны христианским.

Между тем в творчестве отдельных писателей разных поколений - Кузебая Герда и Г.Красильникова, совершивших своеобразный "культурный взрыв" и поднявших родную литературу на новые уровни, наблюдается обращенность к сущностным началам бытия, народно-православным традициям, гуманистическим по своим истокам. Свою роль в этом, конечно же, могли играть и некоторые языческие элементы, вошедшие в народное православие.

Христианская традиция и связанный с ней тип цивилизованного сознания способствовали приобщению к богатой сокровищнице мировой культуры и литературы (преимущественно через русскую). Творческое понимание христианства, требующее человеческого сотрудничества в богочеловеческом мировом про-

1 Гумилев Л. От Руси до России. М., 1992. - С. 58.

дассе, было свойственно, по существу, всей русской религиозно-философской традиции конца XIX - начала XX в., от В.Соловьева Ю Н.Бердяева, от "космизма" Н.Федорова до "нового христиан-;тва" П. Флоренского1.

Исторически сложилось так, что удмуртская литература »св айв ала их идеи преимущественно через русскую литературу Ф.Достоевский, А.Толстой, ДМережковский, В.Брюсов и др.), с счетом бытующих языческих традиций. Верещагин и его послё-№ вате ли соединили народную культуру с нравственно-философскими основами христианства. Это были всесторонне »бразованные, духовно развитые представители первого поколе-шя национальной интеллигенции. Особую роль среди них сыграл Сузебай Герд, как бы разглядев в христианстве общечеловеческие данности, основанные на признании самоценности личности и индивидуальных культур, их составляющих, исходящую из сущ-юстного, глубоко выстраданного стремления человека тс нравст-¡енным абсолютам. Сложившись как поэт и ученый при сопря-кении разных культур - народной и европейской, светской и цер-совной, он проделал путь от язычника к христианину, от роман-гика к реалисту, от поэта-одиночки к поэту-гражданину, воспе-(ающему пафос обновленной жизни.

Христианство понимается Кузебаем Гердом не как схема югматов, канонов, церковных предписаний, а как система нравственных ценностей.

На стыке того или иного сюжета ориентально-/гифологической истории и коллизий творимой сегодня современности построены у Герда стихи, иллюстрирующие идею сту-теней ("Лестница Иакова"), как символ восхождения духа чело-¡еческого ("Выше !", "Кровельщики"). Его три книги ("Гусляр", 'Ступени", "Цветущая земля") как бы являются аллегорической дешифровкой основных этапов христианского образа мира: чистилище, ад, рай. Большой интерес представляет знаменитый цикл угихов К.Герда о сеятеле. К.Герд перевел на поэтический удмурт-

См. об этом: Русские философы: Антология - М., 1993.

с кий язык притчу о сеятеле ("Кизись"), написал цикл стихов, ориентированных на многозначность этого евангельского архетипа ("Сеятелю"", "Сеятель", 'Труд", "Мы сеем и сеем ..."). Тема сеятеля естественно и логично перерастает в поэзии КГерда в тему созидательного труда. Вслед за своими современниками (М.Горысий, В.Маяковский, В.Брюсов) К.Герд оценивает "труд как деяние, как творчество", прославляет человеческое достоинство, величие рук человеческих. Напротив, он не приемлет трактовку М.Волошиным евангельского образа сеятеля как разрушителя ("Посев").

К.Герд вступает в своеобразный диалог, спор, полемику со своими современниками, учитывая многообразный опыт представителей разных литературных школ и направлений

Обращенность к Евангелию как первоисточнику многих мировых сюжетов, использование архетипа сеятеля как "вечной модели" человеческого, поведения, сущностного начала, сближает Кузебая Герда с французскими революционными поэтами XIX века (В.Гюго, П.Беранже). Образ сеятеля как проповедника революционных идей обнаруживает здесь историко-типологические параллели, которые возникают независимо друг от друга, в разные временные црезы, на конкретной национальной почве, "каь результат самостоятельного развития на сходной историческое основе"1.

Великая драма,разразившаяся в стране после 1937 года, ш заставила наших писателей забыть те общечеловеческие ценности, которые накопила культура и литература. Историзм мышления рождался в конфликтной для национального сознания ситуации. Неизбежно противоречили друг другу реальный ход истории, официальное понимание исторических реалий и память народа.

1 Неупокоева И. Некоторые вопросы изучения взаимосвязей I взаимодействия национальных литератур. - М., Наука, 1960. ■ С. 19.

Идеологизированная литература 30-50'х годов, в болыяин-:ве своем создаваемая с позиций "общественных характеристик" ¡роев и партийного взгляда на историю, вела к социальной утони. При этом сталинская культура использовала религиозно-ифологические формы сознания (культ героя, пантеон божеств, )сподство одной идеологии)1. В этих условиях писатели искали >чку опоры в народных идеалах и представлениях, традицион-ых верованиях и обрядах. Это была особая форма протеста про-т отсутствия подлинных демократических свобод, прав на на-иональную самобытность (творчество М.Петрова, И.Гаврилова, .Садовникова и др.).

В 60-70"® годы по мере развития исторической науки и на-иональной интеллигенции историческое прошлое обрастало онкретными событиями, фактами и датами, обретало художест-енную реальность. Заполнился разрыв между прошлым, каким го создала фольклорная традиция, и современностью.

Советская культура 60-х- годов восполнила свои пробелы 1 счет реанимации таких писательских имен, как Ф.Достоевский, ^.Есенин, А.Ахматова, М.Цветаева, ИБунин, Л.Андреев и др. Демократические тенденции, происходящие в обществе, вызвали оявление интереса к немарксистским философским учениям и псолам (З.Фреуд, А.Камю, Ж.Сартр, Э.Фромм и др.). Обозначи-ись новые связи с европейской литературой.

В этих условиях жили и творили два классика удмуртской итературы (Г.ДКрасильников и Ф.ИВасилъев), которые обо-начили новый этап в формировании национальной литературы. >ни преодолели нигилистическое отношение к религии, испытав отребность в духовном "восполнении" жизни, в обретении на-ежного авторитета и идеала, не подверженного политической онъюнкгуре. Иными словами, те "корни религии", которые

См. об этом: Добренко Е. Метафора власти: Литература сталин-кой эпохи в историческом освещении. Мюнхен, 1993; Баталов Э. улът личности и общественное сознание // Суровая драма наро-[а. Учёные и публицисты о природе сталинизма.М., 1989.

официально считались "подрубленными" в эпоху развитого социализма, стали для них в какой-то степени духовными ориентирами, способными верно оценить и европейскую цивилизацию, и народную культуру в их неразрывном единстве. В их творчестве религиозной тематики вроде бы и нет, но есть сущностное восприятие мира, связанное с общечеловеческими ценностями. Идеалы писателей связаны с народной праведностью, гуманистическими принципами, стремлением к свободе, оптимистическим отношением к жизни в пределах земного существования. Религия (языческая и христианская) воспринимается ими как общекультурный феномен в контексте истории и философии европейской цивилизации.

Г.Красильников и Ф.Васильев продолжили одну из центральных гуманистических линий удмуртской литературы - идею нравственного идеала, внутренней свободы и независимости даже при внешнем стеснении, идею нравственного совершенствования каждого. Если Ф.Васильев (в поэзии) через фольклор передает мысль о народности языческого закона, вошедшего в психологию, быт, обычаи удмуртов, о приобщении человека к космосу, мирозданию, народной истории, то Г.Красильников (в прозе) неосознанно (осознанно?) тяготеет к христианской поэтике.

В творчестве Г.Красильникова религиозной тематики вроде бы и нет, и христианским писателем в узком смысле он назван быть не может. Зато есть религиозная сущность мировосприятия в области творчества, выходящая на глубинные основы бытия и имплицитно присутствующая в образной системе. Писатель для специфической христианской литературы как бы указал ориентиры: создание новых литературных форм на стыке художественных, философских и религиозных идей, новых видов литературного творчества, новых жанров. Сюжет романа "Начало года" можно прочитать, в известной мере, как диалог Христа и Антихриста (Соснов и Световидов), в рассказе "Уходящий пусть уходит" как бы угадываются аллюзии на известную притчу о блудном СЫНЕ.

В диссертации подробно анализируется библейская символика этих произведений, связанная с категорией соборности и общечеловеческим полем культуры при признании неповторяемости и абсолютной ценности индивидуальных позиций.

Новое поколение писателей наследует эти традиции 'Г Перевощиков, О.Четкарев, В.Сергеев), обогащая своим художественным опытом. В этой преемственности - залог нашей духовной силы, стойкости, уверенности в победе сил добра.

В "Заключении" отмечено, что язычески-хрисгианский синкретизм, начиная с фольклора и первых этапов про светите ль-жо-реалистической литературы, проходит разные стадии развития, определяет национальное своеобразие удмуртской литерату-эы и особенности ее поэтики. Вместе со всем искусством литера-[ура развивалась на основе языческой мифологии и христианской эелигии и даже в самые атеистические времена не прерывала духовных связей с ними, ибо опиралась на общечеловеческие ценности, в них заложенные.

На материале произведений разных лет мы стремились показать, как от прямого использования мифа, ритуала, фольк-ггорных образов, сюжетов, изобразительных средств удмуртские писатели приходят к освоению фольклорно-мифологической системы, как их художественное творчество проходит разные стадии превращения народного мышления в литературное. Было отметено также, что обращение к опыту русской, многонациональной советской и мировой литератур было плодотворным на всем протяжении литературного процесса. Эти сочетания национальных художественных традиций и опыта разных литератур помноженные, естественно, на талант и самобытность лучших удмуртский писателей) и создают своеобразие удмуртской лите-)атуры, вызывающей интерес не только в России, но и за Рубеком.

Удмуртская литература на всех этапах своего развития со-сранила дуализм - тяготение одновременно и к язычеству, в кото->ом находились истоки ее художественности, и к христианству, в штор ом она черпала мировые сюжеты, высшие этические ценно-

сти. Оба этих фактора параллельны, взаимосвязаны, историческ жизнеспособны и перспективны.

Традиция жива до тех пор, пока она способна воспрянь мать современность. "Дуальная модель" (Ю.Лотма! Б.Успенский) является реальностью новейшей удмуртской лиге ратуры. В поэтических произведениях В.Владыкина, М.Федотов; В.Шибанова, Э.Батуева, Т.Черновой, С.Матвеева неомифологиз] сочетается с элементами модернизма. Наличие двух культурны традиций, взаимно обогощающих друг друга, является форме рующим моментам в эволюции художественного сознания нар с да. Эта традиция, генетически глубоко заложенная еще в древни эпохи, даже в самые неблагополучные периоды не прерывалас] как не может прерываться или совсем истощиться поток самооЕ новляющейся народной жизни.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНЫ Е СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ.

I. Монографии, отдельные книги.

1. Поэтика удмуртского романа. Монография. Ижевск: Удмурта 1988. - 190 с.

2. Усьтжько выль инвисьёс (Открываются новые горизонты). С статей на удм. языке. Ижевск: Удмуртия, 1992. - 228 с.

3. Мир женской души. Стихи удмуртских поэтесс. (Предисловие Ижевск: Удмуртия, 1992. - С. 3-11.

4. Удмуртская литература в контексте языческих и христиански традиций. Монография. Ижевск: Изд-во Удмурт, ун-та, 199' 372 с.

II. Статьи.

5. Повествователь в первом удмуртском романе // Проблем автора в художественной литературе. Вып.1. Ижевск, 1974. С. 13-28.

>. Сказочный эпос и становление романного жанра !Г Внутренние и межнациональные связи удмуртской литературы и фольклора. Ижевск, 1978. - С. 30-47.

г. Он нашел свою тему. О грозе Р.Валишита // Современная удмуртская проза. Ижевск: Удмуртия, 1981. - С. 98-107.

5. Проблема подтекста в прозе Г.Красильникова // Г.Д.Красильников - писатель и человек, Ижевск: Удмуртия, 1982. - С. 169-179.

). Уроки у Флора Васильева // Восхождение. Ижевск: Удмуртия, 1984. - С.292-297.

10. Общее и особенное в удмуртском романе // Советский многонациональный роман (В соавторстве с В.Ванюшевым). М.: Наука, 1985, - С.847-369.

11. Современная удмуртская проза // История удмуртской советской литературы. В 2-х т. Т.2. (В соавторстве с ДЛшиным) Ижевск: Удмуртия, 1987. - С.5-53.

12. Образ сеятеля в поэзии Кузебая Герда: истоки, типология, новаторство // Герд и удмуртская культура. Ижевск: изд. Уд-НИИ, 1990. -С.104-121.

13. Лирическая система Кузебая Герда. Опыт системно-субъектного анализа // Проблема автора в художественном произведении. Ижевск, 1990. - С. 180-184.

14. Мифопоэтическая образность в лирике Ф.Васильева. Образ мирового дерева // Вестник Удмуртского университеты 1992, № 6. - С.58-63.

15. Соотношение личностного и внеличностного в удмуртской лирике: системно-типологический аспект изучения // Литература и язык в контексте культуры и общественной жизни. Тезисы. Казань, из-во Казанского университета, 1992. - С.30-31.

16. Языческие мотивы в поэзии Флора Васильева // Луч, 1992, № 9. - С.45-46.

17. Кембриджский исследователь пермских литератур И Вестник Удмуртского университета. 1994, № 7. - С.89-98.

18. К.Ф.Жаков и финно-угорское общество в Хельсинки // К.Ф.Жаков. Проблемы творчества. Сыктывкар, 1993. - С. 128132.

19. Поэтика удмуртской литературы: соотношение языческих и христианских традиций // Менталитет: широкий и узкий смысл. Ижевск, изд. Удм. ун-та, 1994. - С. 93-102.

20. От язычества до христианства. О романе Г.Перевощикова "Гололед" // "Луч", 1995, № 7-8. - С.88-91.

21. Кузебай Гердлэн "Мати" повестез (О повести Кузебая Гер да "Мати" // Вордскем кыл, 1994, № 6. (на удм. яз) - С.62-69.

22. Кедра Мигрейлэн "Секыт зйбет" романэз // (О романе Кедра Митр еж "Тяжкое иго"). Вордскем кыл, 1995, № 2. - С.31-42. (на удм.яз.).

23. Роман "Старый Мултан" М.Петрова и проблемы реализма // М.П. Петров: Жизнь и творчество. Ижевск: Удмуртия, 1995.-С.199-212.

III. Публикации на иностранных языках

24. The problem of architype in the udmurt literature // Congress Septimus Menationalls. Fenno-ugristarum. Debrecen, 1990 - C.56. ( на англ. языке).

25. Udmurttilaisen kiqaUisuuden airut // Elias; Helsinki, I - 1993 - C.33 (на финск. яз.).

26. Yryo Wichmann Udmurtiassa // EHas; 4 - 1990 - C.28-31 (на финск. яз.).

27. Vieras Udmurtiasta // Elias; Helsinki, I - 1990 - С. 19 (на финск. яз.).

28. Az udmurt irodalom a pojany es a kereszteny hagyomanyok kon-textusában // Az udmurt koztarsasag napjal. Budapest,Orosz Kulturalis 1996 - C.9-12. (на венг. яз.).