автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Взаимодействие культурных и этнопоэтических традиций в национальной картине мира бурятских поэтов 1960-1980-х гг.
Полный текст автореферата диссертации по теме "Взаимодействие культурных и этнопоэтических традиций в национальной картине мира бурятских поэтов 1960-1980-х гг."
На правах рукописи
МАТУЕВА Арюна Баторовна
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ КУЛЬТУРНЫХ И ЭТНОПОЭТИЧЕСКИХ ТРАДИЦИЙ В НАЦИОНАЛЬНОЙ КАРТИНЕ МИРА БУРЯТСКИХ ПОЭТОВ 1960-1980-х гг. (лирика Д. Улзытуева, Ц.-Д. Хамаева)
Специальность 10.01.02 - литература народов Российской Федерации (сибирская литература: алтайская, бурятская, тувинская, хакасская, якутская)
4850669
АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук
1 6 ИЮН 2011
Улан-Удэ-2011
4850669
Работа выполнена на кафедре зарубежной литературы ГОУ ВПО «Бурятский государственный университет»
Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор
Гармаева Светлана Искровна
Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор
Киндикова Нина Михайловна
кандидат филологических наук Дамдннова Елена Юролтовна
Ведущая организация:
ГОУ ВПО «Забайкальский государственный гуманитарно-педагогический университет им. Н.Г. Чернышевского»
Защита состоится «27» июня 2011 г. в 15.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.022.04 при ГОУ ВПО «Бурятский государственный университет» по адресу: 670000, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а, конференц-зал.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ГОУ ВПО «Бурятский государственный университет» по адресу: 670000, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а.
Электронная версия автореферата размещена на сайте www.bsu.ru ГОУ ВПО «Бурятский государственный университет» 26 мая 2011 г.
Fax (301-2) 21-05-88
E-mail: dissovetbsu@bsu.ru
Автореферат разослан «26» мая 2011 г.
Ученый секретарь диссертационного совета
Бадмаев Б.Б.
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы исследования. Демократические изменения, произошедшие в современном обществе за последние десятилетия, активизировали процесс национального духовного развития. Но у каждого человека, а у поэта в особенности, складывается свое индивидуальное восприятие истоков национальной культуры и ее нравственных норм. В связи с этим вызывает интерес проблема самобытности национальной литературы и в особенности ее поэзии.
Художественная литература достаточно полно реализует особенности национального мышления, освоения и преображения мира. При этом художественный мир автора, по мнению М.М. Бахтина, рассматриваемый как система, включает в себя наиболее значимую модель мира - время-пространство, определяющую координаты человеческого бытия. Картина мира выявляется через отношение человека к пространству и времени, поэтому пространство-время-человек становятся важнейшими ее составляющими.
Изучение национальной картины мира - это, прежде всего, изучение национальной культуры, представленной в ее духовном и материальном единстве, которую Т.Д. Гачев определяет как Космо-Психо-Логос. Если рассматривать данную структуру понятий Космо-Психо-Логос относительно традиционной культуры бурят, то, выделив определенные особенности национального сознания, можно представить процесс целостного создания национальной картины мира. Г.Д. Гачев под национальной природой (Космос) имеет в виду процесс приспособления человека к окружающей среде обитания, когда в его сознании формируется образ данного пространства или образной картины, к которой человек приспосабливается жить. Кочевой образ жизни бурят способствовал появлению кочевой культуры, соответственно, кочевой картины мира, проявляющейся в литературе, философии, гармоничной связи микрокосмоса и макрокосмоса. Но главные изменения коснулись мировоззрения кочевников, системы взглядов на природу, менталитета, свойств и особенностей национального характера народа (Психея). В связи с этим можно отметить такие особенности кочевого сознания, отразившиеся в художественном осмыслении, как философская размеренность размышлений, восточная умеренность, терпимость, тесная связь человека и природы, где не признается существование индивидуального «я», господства над природой, но признается особое соотнесение себя с родом, особое почитание предков. И, наконец, склад мышления (Логос) обусловлен кочевым образом жизни и выражается в созерцательности мышления кочевников, которая основана на неразрыв-
ной связи кочевника с первозданной природой, космосом. Так, энтелехия бытия традиционного сознания бурят дает наиболее целостное восприятие национальной картины мира - эти особенности традиционного кочевого сознания составляют основу национального видения мира.
Бурятская поэзия в 1960-1980-е гг. достигла определенного уровня мастерства, присутствуя в общероссийском литературном контексте как национальное искусство - лирика этого периода начинает приобретать более сложную метафорически организованную образность, более углубленное философское осмысление окружающей действительности, более широкий круг общественно-социальных, национально-исторических и нравственно-философских вопросов и проблем. Разумеется, что немаловажную роль в этом сыграл процесс «оттепели», давший естественный толчок для развития национальной поэзии как в освоении мировых, так и отечественных традиций; новому уровню осмысления именно национальных традиций, как фольклорных, так и этнологических; новому взгляду на содержание традиционных символов и образов, семиотику и другие аспекты творческого процесса. Повысился и сам уровень литературоведческого понимания, который позволяет оценивать традиции на ином уровне их бытования в тексте. «Оттепель» дала определенную свободу национальному мышлению как способу проявления собственной ментальное™ и возможности создавать собственную национальную картину мира. При этом молодое поколение бурятских поэтов было по-новому образованным, многие окончили Литературный институт им. М. Горького в Москве.
В постоттепельный период, когда в духовной жизни общества происходят сложные и противоречивые явления, бурятские поэты начинают активно обращаться к эстетическому наследию народа, где традиционные образы, национальные символы, мифы, предания, этнографические реалии, трансформируясь, получают свое воплощение в поэтическом творчестве, тем самым поднимая проблему национальной самоидентификации. В связи с этим творчество поэтов 1960-1980-х гг., как национальных, так и русских, оказалось во многом созвучно друг другу и мы не обнаружили особых расхождений в понимании творческих замыслов Д. Улзытуева в переводах его стихов Е. Евтушенко, С. Куняева и других.
Наше исследование предполагает рассмотрение бурятской поэзии в выбранном нами аспекте - взаимодействии культурных и этнопоэтиче-ских традиций в создании национальной картины мира в 1960-1980-е гг. в поэзии Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева. Творчество этих поэтов показательно в проявлении тех новаторских исканий, которые происхо-
дили в период 1960-1980 гг. Кроме того, Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева многое объединяет - они ровесники (Д. Улзытуев - декабрь 1936 г., Ц.-Д. Хамаев - март 1937 г.), родились в одной местности - в улусе Ши-бертуй Бичурского района Бурятской АССР, в воспоминаниях земляков имена поэтов неразрывно связаны друг с другом. Особым объединяющим фактором в их творчестве оказалась и художественная особенность их лирических произведений - поэтика стихотворений, тесно связанная с народным мировоззрением и культурными традициями, определившими основные тенденции бурятской поэзии второй половины XX в. Образы мира, их формы и своеобразие в творчестве этих двух художников, отразившие этническую самобытность в выражении внутреннего мира национального человека, специфика художественного мира каждого из авторов, на наш взгляд, органично дополняя друг друга, создают целостную национальную картину мира.
Таким образом, актуальность темы нашего исследования обусловлена тем, что поэтическое творчество Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева, принадлежащих одному этнокультурному пространству, но творчески своеобразных по художественному его освоению, не исследовалось специально.
Степень изученности темы. Прежде чем приступить к рассмотрению взаимодействия культурных и этнопоэтических традиций в создании национальной картины мира в поэзии Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева, необходимо выяснить, что представляет собой само понятие «картина мира». Впервые понятие «картина мира» было введено Л. Витгенштейном в его «Логико-философском трактате»1, в антропологию и семиотику оно пришло из трудов Л. Вайсгербера. Концепция языковой картины мира немецкого ученого строится на идее исторической преемственности картин мира, поскольку каждая картина мира вырабатывается в процессе труда языковых предков2.
В отечественном литературоведении осмысление мира и человека в нем, их взаимосвязь рассматривались и рассматриваются по-разному. М.М. Бахтин вводит понятие «модель мира», где пространственные и временные представления, лежащие в основе данной модели, ее смысловые и ценностные особенности на протяжении времени трансформируются3. Г.Д. Гачев использует понятие «образ мира», для понима-
1 Витгенштейн Л. Философские работы / пер. с нем, М. С. Козловой, Ю. А. Асеевой. - М.: Гнозис, 1994. - 612 с.
2 Вайсгербер Л. Родной язык и формирование духа. - М. : УРСС Эдиториал, 2004.-232 с.
3 Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. - М.: Худож. лит., 1986. - 542 с.
ния которого необходимо принимать во внимание общие для всех народов ценности (жизнь, хлеб, свет, дом, семья и т.д.), располагающиеся у каждого народа в различном соотношении, когда общая для всех народов система отдельных элементов и может составить национальный образ мира1.
Впервые в литературоведении «картина мира» как осознанное понятие вводится в научный оборот исследователем М.М. Маковским, который считает, что существование человеческого общества возможно только при взаимопонимании и взаимопроникновении людей в духовные миры друг друга, отсюда возникает необходимость в общей картине миропредставления2. По мнению исследователя, выделяя в картине мира (модели мира, образе мира) характерные особенности, необходимо принимать во внимание общность и особенность путей развития мира: природных, социальных, национальных, культурных.
Бурятское литературоведение исследует различные аспекты становления и развития бурятской поэзии. Основы бурятского стиха рассмотрены в монографиях A.M. Хамгашалова «Опыт исследования бурят-монгольского стихосложения», Г.О. Туденова «Бурятское стихосложение». Влияние фольклора, инонациональной литературы на становление бурятской поэзии изучено в работах А.И. Уланова, Ц.-А.Н. Дугар-нимаева. По мнению Л.С. Дампиловой, национальную особенность современной бурятской поэзии, кроме мифологических, фольклорных традиций, составляет восточное мышление, которое восходит к шама-нистской и буддийской философии3. Исследователь Е.Е. Балданмакса-рова считает, что бурятская поэзия, связанная с национальными традициями, в большинстве своем формируется под существенным воздействием русской, советской и восточной культур, которое способствует художественному многообразию бурятской поэзии4. В работе Т.М. Ду-гаржаповой «Поэтика Дондока Улзытуева» сделана попытка описания поэтики бурятского лирика, определения своеобразия художественно-изобразительных средств и приемов. Исследование творчества бурятских поэтов XX в. в контексте конфессиональных воззрений позволило
1 Гачев Г. Д. Национальные образы мира. Общие вопросы: русский, болгарский, киргизский, грузинский, армянский. - М.: Сов. писатель, 1988. - 447 с.
2 Маковский М. М. Язык - миф-культура: символы жизни и жизнь символов. -М.: Русские словари, 1996. - 330 с.
3 Дампилова Л. С. Восточные художественные традиции в современной бурятской поэзии: автореф. дис.... канд. филол. наук. - Улан-Удэ, 1997. - С. 16.
4 Балданмаксарова Е. Е. Бурятская поэзия: традиции и новаторство (1920-1980-е гг.). - Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 1999. - 138 с.
Д.Ч. Дымбрыловой конкретизировать такие понятия, как «национально-эстетический идеал», «национально-художественная форма». Определению особенностей пространственно-временной организации стиха в творчестве Л. Тапхаева, национального своеобразия модели мира в его поэзии посвящено диссертационное исследование О.А. Шобоевой.
Итак, проблемы создания национальной картины мира в бурятском литературоведении исследуются во многих работах, где авторы обращаются к различным аспектам данной темы, анализируя историю развития бурятской литературы, изучая отдельные проявления национальной образности. Но, несмотря на довольно обширную научно-критическую базу по бурятской лирике, на сегодняшний день нет отдельных монографических исследований по национальной картине мира как целостного единства, существующего из отдельных, но системно взаимосвязанных факторов художественного освоения мира, отражаемого в поэзии. Между тем национальная картина мира находится в центре внимания философских, этнолингвистических, этнокультурных и других исследований. Эта тенденция объясняется тем, что в национально ориентированной картине мира человек способен самоидентифицироваться.
Объектом диссертационного исследования является творчество бурятских поэтов 1960-1980-х гг. Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева.
Предмет исследования — культурные и этнопоэтические традиции в лирике Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева в создании национальной картины мира.
Цель диссертационной работы - выявление специфики взаимодействия культурных и этнопоэтических традиций в создании национальной картины мира в лирике Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева 1960-1980-е гг.
В соответствии с поставленной целью представляется необходимым решение следующих задач:
1) раскрыть особенности национальных образов в бурятской лирике 1960-1980-е гг.;
2) определить основные культурные и этнопоэтические слагаемые поэтической модели Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева;
3) выявить особенности национального в лирике Д. Улзытуева;
4) определить образ национального человека в поэзии второй половины XX в., а также роль отдельных языковых и стиховедческих основ лирики Ц.-Д. Хамаева в создании национального человека.
Методологической и теоретической основой диссертации послужили труды М.М. Бахтина, А.Н. Веселовского, В.В. Виноградова, М.Л. Гаспарова, Г.Д. Гачева, Н.К. Гей, В.М. Жирмунского, В.В. Кожи-
нова, Г.И. Ломидзе, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, М.М. Маковского, Е.М. Мелетинского, А.А. Потебни, Г.Н. Поспелова, В.Д Сквозникова, Б.М. Томашевского, В.Н. Топорова и других.
В диссертации использованы также материалы исследований таких бурятских литературоведов, как Е.Е. Балданмаксарова, С.Ж. Балданов, С.И. Гармаева, Л.С. Дампилова, Т.М. Дугаржапова, В.Ц. Найдаков, Г.О. Туденов и другие.
Методы исследования: сравнительно-типологический, структурно-семантический, культурно-исторический.
Материалом диссертации послужили 11 поэтических сборников Д. Улзытуева на родном языке: «ГуурЬанай гурбан нюуса» («Три тайны пера», 1957), «Ая Ганга» (1961), «Хайранга» (1964), «Ьолонго» («Радуга», 1966), «Аадар» («Гроза», 1967), «Эрьесэ» («Круговорот», 1968), «Шуушы» («Козленок», 1969), «Сагай сууряан» («Эхо времени», 1970), «Ехэ дабаан» («Большой перевал», 1972), «Ая-гангын орон» («Страна ая-ганги», 1974), «Хухын дуунай уе» («Пора кукования кукушки», 1986); 6 книг его стихов в переводах С. Куняева, Е. Евтушенко, В. Найдакова, М. Светлова, С. Чагдурова и других, а также поэтические сборники Ц.-Д. Хамаева «Дуушын сэдьхэл» («Душа поет», 1973), «МушэдЬее мушэдтэ» («От звезд к звездам»1, 2007) и стихотворения автора, опубликованные в периодической печати. Материал 11 сборников стихов Д. Улзытуева и лирические произведения Ц.-Д. Хамаева для диссертационного исследования представлены в подстрочных переводах с бурятского языка автором данной диссертации, так как объема поэтического материала в переводах на русский язык было недостаточно.
Научная новизна работы. Данная тема диссертационного исследования не была предметом специального научного исследования. В диссертации впервые определяется содержательность национальной картины мира в бурятской поэзии, выявляется историческая и культурная обусловленность формирования отдельных поэтических образов, их поэтики и стилевых доминант в ней, также введены в научный оборот многие этнопоэтические образы и способы их художественного изображения в связи с народно-поэтическими, восточными и религиозными воззрениями бурята.
1 Подстрочный перевод здесь и далее, где не оговаривается имя переводчика, наш.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Основу целостности национальной картины мира Д. Улзытуева составляют две взаимосвязанные модёли отражения - горизонтальная и вертикальная, в которых индивидуальная поэтическая мысль получает свое национальное и общечеловеческое выражение.
2. Традиционные образы мировой горы, мирового древа, дождя, тотемной птицы, небесных светил в вертикальном пространстве поэтического мира Д. Улзытуева, а также образ дороги и связанные с ней образы дома, вокзала, категория времени в горизонтальном пространстве в своем единстве создают сферическую сакральную идею круга, отражающую восточную и буддийскую ментальность автора.
3.В вертикальной и горизонтальной проекциях художественного пространства Ц.-Д. Хамаева точкой отсчета является человек, образ которого в поэзии формируется во многом под воздействием религиозных воззрений, натурфилософии, философских идей, близких В. Соловьеву, согласно которым окружающее представляется единством микро- и макрокосма.
4. Языковые и стиховедческие аспекты при создании образа национального человека, используемые Д. Улзытуевым и Ц.-Д. Хамаевым, во многом отражают традиционные, народно-поэтические и религиозные взгляды авторов.
5. Национальная картина мира в бурятской поэзии, созданная взаимодействием культурных и этнопоэтических традиций, способна органично вписаться в общелитературный контекст.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что в ней конкретизированы и впервые введены в научный оборот отдельные культурные и этнопоэтические традиции поэзии, а также понятие национальная картина мира в творчестве бурятских поэтов Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева.
Практическая значимость работы состоит в том, что систематизированный материал и результаты исследования расширяют возможности дальнейшего изучения особенностей национальной поэзии. Основные положения исследования могут быть использованы при чтении курсов лекций и практических занятий в высших учебных заведениях, школах, при создании истории бурятской литературы, пособий и рекомендаций по проблемам национальной литературы.
Апробация результатов работы. Основные положения диссертационного исследования изложены в докладах на международных научных конференциях «Бурятский язык: исторические судьбы и современность» (Улан-Удэ, 2009), «Баяртуевские чтения - 2. Пространство национальной культуры: проблемы сохранения и трансформации» (Улан-
Удэ, 2010), всероссийской научной конференции «Научное творчество молодежи» (Анжеро-Судженск, 2007).
По теме диссертации опубликовано 6 статей, в том числе 3 статьи в рецензируемом научном издании «Вестник Башкирского государственного университета» (Уфа, 2008), «Вестник Бурятского государственного университета» (Улан-Удэ, 2010), «Мир науки, культуры, образования» (Горно-Алтайск, 2010).
Диссертация обсуждена на заседании кафедры бурятской литературы, одобрена и рекомендована на заседании кафедры зарубежной литературы Бурятского государственного университета (2011).
Соответствие диссертации паспорту научной специальности. Диссертационная работа посвящена исследованию творчества Д. Ул-зытуева и Ц.-Д. Хамаева, выявлению специфики взаимодействия культурных и этнопоэтических традиций в создании национальной картины мира в их поэзии. Полученные результаты соответствуют формуле специальности 10.01.02 - литература народов Российской Федерации (филологические науки), пункту 4 области ее исследования.
Структура и объем работы. Цели и задачи определили структуру диссертационной работы, которая состоит из введения, двух глав, заключения, приложения, списка литературы. Общий объем диссертации составляет 165 е., из них основного текста - 144 с. Список использованной литературы включает 223 наименования.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во Введении обосновывается выбор темы, определяются цель и задачи исследования, теоретическая и методологическая база, аргументируются актуальность и научная новизна, формулируются положения, выносимые на защиту, раскрывается теоретическая и практическая значимость работы, формы её апробации.
Первая глава диссертации «Национальные образы в бурятской лирике 1960-1980-е гг.» посвящена анализу художественных образов Д. Улзытуева, обозначивших новый виток развития национальной поэзии в целом. Продолжая поэтические традиции А. Пушкина, Ф. Тютчева, С. Есенина и других русских лириков, создаются иные особенности художественного мира - национальные. Отсюда поэтическое пространство Д. Улзытуева пронизано народными, фольклорно-мифологическими, конфессиональными воззрениями, мотивами, имеет при этом две плоскости отражения - горизонтальную и вертикальную, которые создают, по мнению многих исследователей (В.Н. Топоров, М.М. Бахтин, Ю.М. Лотман), целостную картину мира автора.
В разделе 1.1. «Поэтическая вертикаль и ее этнокультурные слагаемые» при анализе картины мира мы опирались на работу Г.Д. Гаче-ва о целостности «Космо-Психо-Логоса», а также теории В.И. Вернадского и Л.Н. Гумилева в области биосферы и этногенеза, где именно географические условия влияют на мировидение и миропонимание современного этноса.
Образ горы в художественной системе поэта занимает особое место, поскольку он - универсальный образ в мифологических представлениях многих народов и часто выступает как система пространственных и духовных координат, соединяющих небо и землю, верх и низ, все стороны света. В лирике Д. Улзытуева гора может быть своеобразной лестницей, по которой душа может восходить на небеса, но при этом открывается путь не только вверх, вертикаль ведет и вниз, под землю, для человека, не заслужившего сложности восхождения. Здесь следует подчеркнуть глубину владения и понимания поэтом этнокультурных традиций, их содержательности, представлений древней мифологии о том, что уход вниз создает двойственные ассоциации: с одной стороны, это лоно матери земли, а с другой - могила и смерть: «Гора, / Где погребен мой древний предок...»1 (пер. С. Куняева). Связывая образ горы с началом и концом человеческой жизни, ее верха и низа, небесное царство с подземным, Д. Улзытуев постепенно идет к созданию целостной национальной картины мира.
При определении функции образа мировой горы присутствие другого архетипического образа - мирового древа - не случайно: если гора преимущественно это образ буддийской идеологии, то древо, как пишет Л.Л. Ринчино, получило преобладающее эстетическое значение в связи с шаманизмом2, поскольку понадобились конкретные антропологические и генетически национальные проявления древа как человеческих качеств. Существует целый комплекс воззрений относительно понятий родовых корней, т.е. национального «уг» - корень, начало, основа, имеющих огромное значение и в жизни бурят как родовое качество - ямар угай хум? (из какого рода-племени?), и в национальной картине мира Д. Улзытуева. Особенности строения дерева, его характерные качества становятся для поэта своеобразной моделью для определения личностных качеств человека. Например, стройность тополя, стремящегося вверх, поэт определяет как способность чтить и помнить
1 Улзытуев Д. Ая Ганга / пер. с бур. С. Куняева. - М. : Современник, 1974. -С. 188.
2 Ринчино Л. Л. Архаические истоки культа священных гор у монгольских народов // VI Междунар. конгресс монголоведов. - М. : Наука, 1992. - С. 169.
свое прошлое (корни), не потерять себя и не сломиться от ударов судьбы (ствол): «ты раскидистый тополь, встречающий ветры», а также постоянно расти, совершенствоваться, чтобы быть опорой и надеждой для многих (ветви): «ты в галактику пышную крону взметнул, ты шумишь над планетой ветвями надежды»1 (пер. С. Куняева). Однако тополь в представлении автора преимущественно прогресс, цивилизация, веяние нового времени, а для кочевника, бурята, выступает как нечто искусственное, которое можно взрастить руками человека, а сандаловое дерево и сделанное из него благовоние, которым окуривает свое жилище бурят, способно напомнить лирическому герою о его истоках. При этом, сравнивая дерево с человеком, Д. Улзытуев идет дальше, когда сандаловое дерево уже становится образом «турэлхи хото» / (родного города) лирического героя, «Улгэн дэлхэйн гун руу шэглэЬэн» / (Корнями, ушедшего в глубины земли), ветвями, устремленного «Ьалхин эрьюулгэ-галактика руу шармайЬан» / (В просторы галактики), с которым он ласково прощается, покидая его надолго. Автор, уподобляя город сандаловому дереву «Агар зандан модон мэтэл-ши, / турэлхи хотомни!» / (Ты, как сандаловое дерево, родной мой город!)2, цвет, которого связан с цветом земли (цветопись, принятая в системе цветов Центральной и Средней Азии), усиливает идею взаимосвязи с родной землей. Но лирический герой Д. Улзытуева на рубеже 1960-1980-х гг. соединяет в себе современного человека, человека своего времени - сохраняя в себе восток, он все же стремится на запад: «Турэлхи хотомни, баяртай!» / («До свидания, родной мой город!»)3. Так, в бурятской поэзии появляется новый герой, в котором запад и восток предстают как единое закономерное и гармоничное целое.
Одним из составляющих национальной картины мира, играющим важную роль в создании целостности художественного мира поэта, является образ птицы, соответствующий вертикали в слагаемых мира: в этом многообразии присутствуют лебеди, ласточки, жаворонки, кукушки, гуси, однако предпочтение отдается серому, незаметному жаворонку. Как известно, жаворонок - истинный житель степи, имеющий
1 Улзытуев Д. Ая Ганга / пер. с бур. С. Куняева. - М.: Современник, 1974. - С. 175.
2 Улзытуев Д. Шэлэгдэмэл зохёолнууд: (шулэгууд, поэмэнууд). - Улаан-Удэ .: Священный Байкал, 1996. - Н. 64.
3 Улзытуев Д. Шэлэгдэмэл зохёолнууд: (шулэгууд, поэмэнууд). - Улаан-Удэ : Священный Байкал, 1996. - Н. 64.
неяркую, но привлекательную окраску оперенья1. Паря над землей, радует своим пением мир. В этой птице Д. Улзытуева привлекает свобода, высота, столь характерная для поэтики автора, близкого к пространству степного, где птицы могут быть особенно свободны в силу ее неограниченной ничем широты и простора. Во многих стихотворениях поэта жаворонок - «невзрачный певец», олицетворяющий «умудренного» поэта и сказителя; символизирует талант, данный свыше, естественность, гармонию красок и звуков, отсюда возникает ассоциативный ряд «птица-поэт». В стихотворении «Словно отара белых овец» (пер. С. Куняева) лирический герой приходит в недоумение: «Как, такой маленький, / он сумел / песней наполнить степь»2. Множество возникающих отсюда вопросов - изменяется ли птичья песнь из века в век или каждый из серых певцов «по-своему славит рассвет?» — приводит героя к выводу, что поэт должен стремиться сложить новую песню о родине, близких сердцу местах. По мнению лирического героя, приют поэта, как и жаворонка, «в тихой пади», где он черпает силы и вдохновение, в простой пади-«обители» можно разучить новый напев, «от которого веет прохладой». В этой пади можно разыскать ароматную и голубоватую траву ая-гангу, тоже неяркий, но символ родного края. Так, «совершенно естественно и уместно на фоне поющего жаворонка возникает образ травы ая-ганги, ставшей для поэта символом его степной родины»3.
Особое место в национальной картине мира Д. Улзытуева занимают образы, связанные с небом и небесными явлениями и светилами. Образы луны, звезд в этом ряду приобретают особую поэтическую содержательность в вертикали. В народных традициях бурят луна связана с началом нового круга жизни, является точкой отсчета нового ее оборота. Именно распустившиеся листья деревьев в стихотворениях Д. Улзытуева напоминают лирическому герою о первом дне весенней Луны, начале нового этапа в жизни. Таким образом, луна благосклонна для принятия важных решений и представляется знаком избавления от страданий. Сияние небесных светил воплощается еще в одной реалии,
1 Рябицев В. К. Птицы Урала, Приуралья и Западной Сибири. - Екатеринбург : Изд-во Уральск, ун-та, 2000. - С. 156.
2 Улзытуев Д. Олений рог / пер. с бур. С. Куняева. - М.: Сов. писатель, 1965. -С. 64.
3 Дугаров Б. С. Певчая птица страны Ая-ганга (образ жаворонка в лирике Д. Улзытуева) // Байкальские встречи - 3: Культура народов Сибири : материалы III Междунар. науч. симп. 13 - 15 июня 2001 г. - Улан-Удэ : ИПК ВСГАКИ, 2001.-Т. 2.-С. 216.
находящейся в вертикальной оси художественного пространства поэта - в образе солнца. У Д. Улзытуева оно связано с родными местами, поскольку солнце как источник тепла и света особо ощутимо в пространстве степи. Человеческое существование без солнечного света так же, как и существование вдали от родины, наполнено печалью, грустью, тоской, тревогой; в какой-то момент без источника его тепла и света можно позабыть родину: «А без солнца родину свою / Земляки мои позабывают»1 (пер. С. Куняева).
Итак, в поэтической образности, связанной с вертикальным их освоением, формируется национальное видение мира, согласно которому кочевой народ живет, ориентируясь на небо, луну, солнце, звезды, наделяемые им сакральным содержанием и значением. А образы дождя, мирового древа, мировой горы, птиц, в особенности жаворонка, выполняя функцию медиатора, создают идею круговорота, повторяемости, связанных с идеей Сансары (круговращение человека, которое начинается с его рождения, обязательного наступления смерти и нового перерождения) в буддизме.
В разделе 1.2. «Этнопоэтинеские факторы горизонтального освоения мира» рассматриваются этнопоэтические факторы в их горизонтальном продолжении пространства, которые формируют целостность поэтического мира Д. Улзытуева.
Значение хронотопа дороги для определения горизонтали в художественном мире поэта значительно, поскольку дорога в пространстве Д. Улзытуева - движение, которое трансформируется в образ пути человека вообще, обретая при этом все новые метафорические значения. Земной путь человека труден и сложен, но его можно пройти, он познаваем и, несмотря на определенный трагизм в его преодолении, поэт желает оказаться в конце пути «девяностолетним старцем», сумевшим обрести гармонию. Близость смерти он воспринимает спокойно, у поэта создается философское отношение к переходу от земной жизни «в страну теней», поэтому нет мучительных переживаний о бренности человеческой жизни: «Ерэ наЬатай убгэжеел / Ехэ замаа гаталба. / Ьуулшынхиеэ юреежэ, / Ьуудэр ороноо мордобо» / (Девяностолетний старец, / Преодолев свой путь земной, / Благословив в последний раз, / Отправился в страну теней)2. Для поэта смысл земного существования заключается в осуществлении конечных целей и спокойного перехода
1 Улзытуев Д. Большой перевал / пер. с бур. С. Куняева. - М. : Сов. Россия, 1970.-С. 42.
2 Улзытуев Д. Хайранга: Шулэгууд- - Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1964. -Н. 52.
в другую форму бытия, тем самым - в обретении права подняться на еще более высокую ступень своего совершенствования, вот почему его не пугает уход из этого мира.
Размышления автора о сущности человеческой жизни, осознании своего места и роли в ней приводят его к мысли о бесконечных возможностях человека, которые реализованы в поэтике Д. Улзытуева через линеарную направленность (Ю.М. Лотман), где движение в родном освоенном им пространстве лирического героя - степи - может развиваться в любом направлении: «нету края у пути степного». Здесь истоки национального чувства свободы и бесконечности, которое все же, следуя законам бытия, может быть и ограничено: «коротка дорога у меня». Однако в стихотворении «Есть привычка у меня...» в пространстве степи, где нет ни одной живой души, именно тоненькая ниточка дороги, ведущая в даль, позволяет лирическому герою погрузиться в свой внутренний мир (есть дорога), когда можно не торопясь, закурив трубку, «положившись» на коня, запеть протяжную длинную песню и задуматься о своей жизни, о любимой, стать частью степного пространства, единым целым с природой, где образ дороги уже не форма пространства, а традиция, норма жизни человека, кочевого, степного, заложенная в веках.
В горизонтальном пространстве Д. Улзытуева символ пути, приобретая значение неограниченного, разомкнутого пространства (степь), перерастает в бесконечность человеческого пути, т.е. вечность круговорота жизни, ее повторяемость во времени и пространстве. При этом в основе расширяющегося пространства от родного дома - малой родины к Вселенной, от умирания и до возрождения во времени также лежит идея круга, свидетельствующая о восточной ментальности автора.
С образом дороги связан образ дома, особо значимый в структуре поэтического мира Д. Улзытуева. Дом - один из основополагающих архетипических образов, активно разрабатывающийся как в русской, так и в национальных литературах. Поэт подчеркивает, что в пространстве дома, будучи один, лирический герой не чувствует себя одиноким - дом и человек в нем находятся на «черной земле». Семантика черного цвета, связанная с землей, свидетельствующая о плодородной «жирной» земле, развивает философское размышление поэта о возрождении и продолжении жизни, становясь символом жизни вообще. А над домом «плывут облака», «звезды горят» - и тогда дом становится точкой пересечения вертикального и горизонтального восприятия, которые создают особое состояние некоего внутреннего спокойствия и внутренней достаточности: стоя на земле, ощущая связь с ней, человек связан со всем окружающим миром. Дом, стоящий на земле, на которой
родился человек, связывает его с предками, и их почитание и обязательное возвращение к ним действительно становятся необходимыми составляющими национальной картины мира автора.
В связи с мотивом родовых истоков особую роль в стихах поэта приобретает пространственная оппозиция Восток - Запад. Каждый из них формирует соответствующие образные ряды:
ВОСТОК
родина
детство
дом как сосредоточие семьи и уюта беспредельность, бесконечность пути «я» во всем край дедовских могил безмолвие степи
ЗАПАД
чужбина
юность
мотив «чужого» дома предельность, конечность все во мне кипящий центр шум вокзала
Примером такого художественного соотношения образно-тематических пар может служить стихотворение «Вспомнил детство сегодня я»: «Вспомнил детство сегодня я, / Вспомнил степь бесконечную / И тайгу беспредельную»1 (пер. Е. Евтушенко).
В самом начале стихотворения показано отношение лирического героя к родному «бесконечному», «беспредельному» пространству, которое не всегда осознанно выражает его глубинную генетическую связь с кочевым сознанием. Неукоснительно и бережно сохраненный в душе поэта «горький запах полыни во мне» напоминает ему о степных просторах и, стало быть, о доме как средоточии тепла и уюта. Воспоминания о детских годах, прошедших с котомкой пастушьей «вслед за овцами, мимо столбов телеграфных», создают особый эмоциональный настрой стихотворения, отношение к степным истокам в происхождении героя. Образ детства как прошлого трансформируется в художественном сознании автора в образ-мечту о недостижимости идеала: «на горячем навозе, сухом / в накаленной синеющей дымке, / со слезами на узких глазах / кувыркаться и плакать хочу!» - роженицам стелили чистый сухой навоз и младенец, появляясь на свет, уже изначально был связан со своей землей. Мотив возвращения на родину оказывается связанным с мотивом возвращения к некоему идеальному первоначалу, символическим выражением которого становится детство. Оно наделяется вполне устойчивыми пространственными характеристиками:
1 Улзытуев Д. Млечный путь / пер. с бур. Е. Евтушенко. - М. : Сов. писатель, 1961.-С. 24.
степь бесконечная, тайга беспредельная, в ней навоз и синяя дымка, создающие что-то очень национальное в ощущении мира.
Говоря о горизонтальном освоении пространства в художественном мире Д. Улзытуева, необходимо подчеркнуть значимость категории времени, поскольку прямая времени горизонтальна. Характерной особенностью образа времени у поэта является циклическое время, выражающее национальный тип мышления и определяющее традиционное представление о времени как цикличном, возвращающемся к начальному состоянию, времени, движущемся по кругу. Если у оседлых народностей время векторное, переходящее из прошлого в будущее, то у кочевников оно циклическое - прошлое и настоящее сливаются в единое целое, образуя круг. Это исходит из образа жизни степняка, предполагающего смену зимнего и летнего места кочевки, где движение времени отражает годовой круг. Поэтому время в художественных текстах поэта соответствует природным циклам, прежде всего смене времен года. По нашим наблюдениям, больше всего он написал об осени и весне. Количественное преобладание «весенних» и «осенних» мотивов в стихотворениях объясняется характерной особенностью весны и осени, когда каждый из них, неся на себе признаки двух времен года - зимы и лета, лета и зимы, дает поэту дополнительную возможность выразить ключевую в его лирике мысль о связи времен, жизненных процессах, непостижимости законов Вселенной, идущих по кругу.
Явления внешнего мира: дорога, дом, времена года - в горизонтальном расположении художественного пространства Д. Улзытуева позволяют показать внутренний мир лирического героя, в котором отразилось поэтическое мироощущение автора, во многом основанное на традициях народа, шаманистских и буддийских воззрениях.
Вторая глава «Национальный человек в поэзии второй половины XX в.» посвящена творчеству Ц.-Д. Хамаева, поэзия которого во многом основана на национально-культурных ценностях и традициях народа.
В разделе 2.1. «Человек в лирике Ц.-Д. Хамаева» рассматривается сам человек во всех его проявлениях и взаимосвязях с окружающим миром. На наш взгляд, национальную картину мира в ее вертикали и горизонтали, созданную Д. Улзытуевым, естественно и закономерно расширил своим образным миром, лирическим героем Ц.-Д. Хамаев.
Основу лирики Ц.-Д. Хамаева составляет близость к натурфилософским исканиям, где поэт фокусирует внимание на единстве микрокосма и макрокосма, позволяя включить человека в единое целое всего природного мира. При этом поэт выражает характерную для восточного миропонимания особую слитность и единство человека с окружающим
его миром, когда герой чувствует себя частицей великой Природы. Однако слиянность с Вселенной возможна при условии появления чувства любви ко всему, способного гармонизировать мир, так как только в любви и только через любовь человек может проявить себя, свою сущность. С появлением этого чувства в жизни человека меняется система мировоззрения. По убеждению поэта, любовь может стать источником как гармонии, так и дисгармонии. Такое ее двойственное понимание он обозначил в первом и последнем прижизненном поэтическом сборнике «Дуушын сэдьхэл» («Душа поэта»), дав название главе, посвященной теме любви, «Дуран - баяр, гуниг, уйдхар...» / «Любовь - это радость, тоска и печаль...». Любовь, неся в себе активную жизненную энергию, помогает автору показать возможности духовного в человеке, которые возвышают его личность или могут погубить ее и разрушить.
Однако в основе поэтических размышлений автора лежит буддийская идея о том, что человек не должен сожалеть о случившемся - все страдания искупаются рождением нового, особенно, если речь идет о вновь рожденном человеке: «Зургаатай басагаяа Ьамааруулжа Ьуухадаш, / зулгэ ногоон, зулгы Ьунишье мартагдана» / (Убаюкивая шестилетнюю дочь, / забываешь и жесткую ту траву, и темень той бесконечной ночи)1. Буддийское мировосприятие помогает человеку не озлобиться на мир, а любить его, суметь признать наличие светлой, жизнерадостной стороны жизни, где любовь как первоэлемент, как основа самой жизни предполагает выход человека за пределы своего собственного «я», отказ от личного благополучия и, конечно, сострадание.
Подчеркивая значимость феномена любви, Ц-Д. Хамаев не перестает восхищаться своей лирической героиней, преклоняться перед ней. При этом любовь не сводится лишь к восхищению чертами лица, цветом щек, глаз. Поэт объединяет в единое целое любовь и красоту, но красоту не телесного совершенства, а совершенства духовного.
В стихотворении «ДурлаЬан хубуун» («Влюбленный юноша») для выражения своего отношения к приглянувшейся девушке поэт использует эпитет «дулаахан» (теплый, милый глазу, ласкающий взор), что в переводе с бурятского языка означает «излучающая свет и тепло», близкое народному выражению «нюдэндэ дулаан», то есть «ласкающая глаз» или «милый сердцу», и создает строки: «дулаахан басаган сонхо-доо Ьуунал» / (лучезарная девушка моя у окна сидит)2. В сборнике «Дуушын сэдьхэл» («Душа поэта») также находим эпитет «дулаан»:
1 Хамаев Ц.-Д. Дуушын сэдьхэл. - Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1973. -Н. 29.
2 Хамаев Ц.-Д. ДурлаЬан хубуун // Буряад унэн. - 1987. - Авг. 22. - Н. 9.
«Жэгэнуур дулаан эльгэтэй / жэгтэйл инаг дуухэй Ьэн» / (Необычайно милой была та девушка)1. Такое частое использование эпитета «дулаан» в построении художественного образа любимой, имеющего значение: 1) теплый; 2) перен. ласковый, нежный, приятный, а не «жаркий», «горячий», «обжигающий», необходимо поэту, чтобы показать способность лирической героини дарить именно тепло, согревающее все вокруг, как свойство характера восточной женщины.
Национальную особенность в понимание лирической героини Ц.-Д. Хамаева вносит и сочетание эпитета «дулаан» (теплый) с образом «эльгэн» (печень) - дулаан эльгэн (теплая печень). Древние греки называли печень вторым сердцем, в Африке верят, что в печени живёт душа, а на Востоке печень считали старшей царицей организма человека. У бурят же печень наряду с головой является местом локализации жизненной силы, образующей гемоглобин, а значит кровь. Она является источником жизни. Причем Ц.-Д. Хамаев, связывая данный образ с образом девушки, отталкивается от мотива продолжения жизни тоже в ее вечном непрерываемом потоке и круговороте.
В связи с образом печени можно вспомнить и миф о Прометее: ради спасения людей от гибели он похитил огонь с Олимпа, за что грозный Зевс приказал приковать его к скале, обрекая тем самым на вечные мучения. Каждый день к скале прилетал орел и выклевывал печень Прометея, которая затем снова восстанавливалась. Муки героя продолжались до тех пор, пока Геракл не освободил его, убив стрелой орла. С древних времен у бурят также наблюдается особое отношение к орлу как защитнику от зла. Так, печень и орел в бурятской мифопоэтике становятся символом жизни, божественной любви, силы и мощи и находят свое отражение в поэзии Ц.-Д. Хамаева.
Литературные традиции, когда семиотическое значение в образе героев приобретает антропология рук и глаз, общеизвестны. В поэзии Ц.-Д. Хамаева у них свои функции, основанные на национальном проявлении влюбленности, присутствия в отношениях любовного притяжения друг к другу. Поэт часто обращает пристальное внимание на руки человека, именно они наиболее часто встречаются в изображении героя: «Гар гараа барилсаха / гурим ёЬо гэе даа» / (испокон веков заве-щено / крепко за руки держаться); «таби даа ээмдэм гарнуудаа / тааша-анги урдуураам шэртэ даа» / (положив мне руки на плечи, / нежно в
1 Хамаев Ц.-Д. Дуушын сэдьхэл. - Улаан-Удэ: Буряад. ном. хэбл., 1973. -Н. 40.
глаза мне взгляни)1. В «Словаре символов» К.Э. Керлота отмечается большая значимость рук в изображении внутреннего состояния человека2. Для Ц.-Д. Хамаева руки, олицетворяя силу и верность, обретают большую содержательность, чем голос человека, который в безлюдной степи ему и не нужен.
В этой же связи особое значение поэт придает глазам: «Жаргалаа нюдэн соош бэдэрЬэм / залирЬан согой шэнжэтэй» / (Ища свое счастье в твоих глазах, / я вижу лишь угольки погасшего костра); «Галтайхан нюдеор сорьежорхёод, / гасалантай байдалда орхибош», / (Обдав огнем своих глаз, / оставила меня ты в жестоком мире); «Зулгы урин нюдыеш зуладал дэгжээхэ» / (Твой взгляд как огонек свечи)3. Героиня поэта: «уугам талым басаган» / «дочь бескрайних степей», в образе которой концентрируется основное женское начало - скромная, тихая девушка, следующая национальным этическим традициях народа, не должна открыто высказывать свои чувства, но их могут выразить ее глаза, взгляд. Наряду с В.И. Вернадским и Л.Н. Гумилевым, считающими, что на миропонимание любого этноса влияют географические условия, современные антропологи утверждают, что то же самое происходит и с внешностью представителей различных народностей. Так, узкие глаза монголоидов, равно как и многие другие признаки, - защита от повышенной инсоляции, пыли, холода в степях и пустынях. Следовательно, глаза для бурят, прежде всего, защита от воздействия внешнего мира. Поэтому во многом освоение мира в поэзии автора происходит через антропологию зрительного - смотреть, направлять взгляд означает для него слышать, вдыхать, внимать, наслаждаться, касаться, т.е. видеть -переживать целостно. При этом смотреть друг другу прямо в глаза: «Урда урдаЬаа нюдэдеереел шэрбэлсэн, / угэеэ ойлголсонобди мэхэ гохын Иуудэргуй» / (Мы смотрим в глаза друг друга, / в них нет и тени лжи) значит отдавать себя целиком и вбирать в себя, в то же время увидеть - значит быть тоже увиденным. В результате - смущение, отведенный взор и новое прикосновение взглядом: «Налгай урин нюдеерее шэрбэн байгааш» / (Ты стояла, бросая ласковые взгляды)4, но это взгляд уже в новом состоянии, состоянии любви. Раскрывая об-
1 Хамаев Ц.-Д. МушэдЬее мушэдтэ. - Улаан-Удэ : Буряад унэн, 2007. -Н. 16, 27.
2 Керлот X. Э. Словарь символов. - М.: ЯЕРЬ-ВООК, 1994. - С. 442.
3 Хамаев Ц.-Д. Дуушын сэдьхэл. - Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1973. -Н. 28,36.
4 Хамаев Ц.-Д. МушэдЬее мушэдтэ. - Улаан-Удэ : Буряад унэн, 2007. -Н. 19.
раз любимой через глаза, поэт наполняет ее характер национальным содержанием: переживать чувства и эмоции внутри себя, не выплескивая их, от чего они приобретают еще большую силу. Именно такая любовь в художественном осмыслении поэта означает возможность возвыситься над обыкновенным, будничным существованием.
Национальные традиции позволяют художнику актуализировать в своей поэзии идеал мужчины. Ц.-Д. Хамаеву важно подчеркнуть в своем лирическом герое характерное для представителя кочевой культуры стремление к движению, приносящее особое ощущение свободы и жизни. Да, кочевник (всадник) - это стремительный и напористый в движении, но у коня есть узда, сдерживающая и коня, и всадника, как возможность проявления смирения. В этом автор близок к фольклору: «Эрэ хунэй досоо, эмээлтэ хазаарта багтаха ёЬотой» / «В душе настоящего мужчины должен вместиться весь оседланный конь», когда образ кочевника (всадника), сливается с образом мужчины, способным держать в узде себя, свои страсти.
Итак, лирическому герою Ц.-Д. Хамаева во многом свойственно традиционно-народное мироощущение, которое раскрывается автором через отношение к людям, жизни, природе.
В разделе 2.2. «Поэтический язык и стиховедческие факторы в создании образа национального человека» особое внимание уделяется эстетическим возможностям языка, позволяющим создать образ национального человека в поэзии Ц.-Д. Хамаева, так как национальная картина мира и человек в ней естественным образом создаются словесными конструкциями.
Одной их отличительных особенностей поэтического языка Ц.-Д. Хамаева является последовательное нагнетание слов одного семантического градационного ряда, позволяющее усилить эстетическую значимость ключевого слова и тем самым отразить философское и художественное «я» автора. Например, в стихотворении «Шэбэртэ» («Ши-бертуй» - местность - A.M.) поэт, нанизывая друг на друга ряд сочетаний, - «Эршэтэ аршаан» / (Силу аршаана), «Эбилгэн зоелэн эжым» / (Нежность матери), «Этигэжэ шутэЬэд тугынь» / (Знамя, вселяющее веру), усиливает в художественном тексте духовное и физическое состояние лирического героя, находящегося в эмоционально приподнятом состоянии: «Элишэгуй хусеер / Эршэдуулжэрхёо ээмым» / (Невероятную силу / Найти мне позволил)1. Лирический герой, подпитываемый энергией родной земли, его целебным аршаном (источником), теплом матери, прочно связывается с землей, на которой родился. В сти-
1 Хамаев Ц.-Д. МушэлЬее мушэдтэ. - Улаан-Удэ : Буряад унэн, 2007. - Н. 8.
хотворении продолжается мотив «тоонто», связанный с такими понятиями, как домашний очаг, родовая территория, связь с поколениями, их почитание, преемственность и целостность.
В стихотворении, посвященном друзьям-поэтам, мысль о конечности человеческого бытия на земле движется по контекстуально синонимическому ряду от подъема духа, воспарения к небесам, к возвращению своим истокам, земле, продолжая идею колеса Сансары, близкую многим бурятским поэтам (Д. Улзытуев, Г. Раднаева, Л. Тапхаев, Б. Дугаров). Интенсивность развития того или иного признака у поэта может быть представлена градационными рядами однокоренных слов: «Жэгууртэ уетэмни, / Жэргэмэл шэнгеэр жэргэЬээр. / Жэгтэй ирагуу / Жэгуурээ хуряажа, / Мандал ундэрЬее / Маряан доошоо шумайжа, / Газар эхэеэ гансата тэбэрин унаалта» / (Мои друзья, / Напевая песню свою, / Словно птица жаворонок, / Внезапно оборвав ее / И крылья сильные сложив, / Упали с высоты, / Обняв грудь Матери-Земли своей)1, поэтом часто используется аллитерация. Здесь повтор звуков жэг-/ жэр- придает произведению своеобразную звукопись и определенный ритм, передающий звуки пения жаворонка, на звуковом уровне обогащая национальную картину мира поэта. Градационный ряд, актуализируя лексическое и грамматическое значение исходных слов «жэгуур» (крылья), «жэргэмэл» (жаворонок), располагается по возрастанию интенсивности действия. В последнем члене ряда напряженность, достигая своего предела «жэргэмэл шэнгеэр жэргэЬээр» / (щебеча песню, / словно птица жаворонок), нейтрализуется элементом, противопоставленным всему предыдущему ряду: «жэгуурээ хуряажа .. .унаалта» / (и крылья сложив ...упали). Так, яркий, необычайный талант друзей поэта, сравниваемый с даром певца степей - жаворонка, достигая своего пика, оборачивается возвращением в землю. При этом ощущение трагедии снимается смысловым сочетанием «тэбэрин газар эхэеэ» / (обняв грудь мать-земли своей). Земля, содержащая в себе семантику материнского начала, принимает обратно детей в свое лоно, чтобы вновь дать им жизнь.
Средством выразительности речи у Ц.-Д. Хамаева являются и переносы. В бурятской поэзии активно и довольно успешно используют прием переноса Д. Улзытуев, Д. Дашанимаев, Г. Дашабылов. Традиционные переносы в произведениях Ц.-Д. Хамаева, наполняясь характерным функциональным смыслом, становятся особенностью его стиля,
1 Хамаев Ц.-Д. МушэдЬее мушэдтэ. - Улаан-Удэ : Буряад унэн, 2007. -Н. 66.
поэтому переносы у поэта во многом органичны: «Хэлэеэ, арадаа / хундэлжэ / Ьураагуй хун - / эхэеэ, абаяа хундэлжэ / Иураагуй ха юм!» /
(Язык, народ / Свой не уважающий человек - / Мать, отца / Не уважает!)1. В стихотворении перенос подчеркивает особенность национального мировосприятия, основанного на чувстве уважения к родителям, старшим, привитии любви и уважения к обычаям и традициям своего народа. Поэт, желая подчеркнуть в человеке, свойственное для бурятского народа уважительное отношение к предкам, использует лексический перенос как средство для акцентирования конкретного слова «хундэлхэ» (уважать), который тесно связан с еще одним приемом - языковым повтором, когда рассматриваемое слово повторяется, чтобы усилить эффект выделения. Энергия раздела и выделение акцентируемого слова подготавливают в конце стихотворения к смене интонации, которая, начавшись с монотонного высказывания, приобретает эмоциональную напряженность, выливающуюся в восклицание, обозначенное пунктуационным знаком: «Хундэлжэ Ьураагуй ха юм!» / (Не уважает!). Так, переносы и выделение слова актуализируют значимость всего поэтического контекста.
Таким образом, особая этническая и биографическая близость двух поэтов, закономерно позволила Ц.-Д. Хамаеву дополнить и обогатить своими образно-антропологическими и стиховедческими способами и средствами национальную картину мира, созданную Д. Улзытуевым.
В Заключении формулируются выводы по теме диссертации, намечаются перспективы дальнейших исследований.
В бурятской поэзии второй половины XX в. впервые получают широкое национальное художественное воплощение философские, этические и эстетические взгляды народа, выраженные в его художественной и культурной традиции. «Оттепель», 1960-1980-е годы, связанные с поэзией «шестидесятников», дали определенную свободу и национальному мышлению как способу самовыражения, самоидентификации и возможности создать собственную национальную картину мира, основанную на традиционном и художественном опыте в познании мира.
В определении национальной картины поэтического мира Д. Улзы-туева четко выявились вертикальная и горизонтальная модели отражения действительности, близкие представлениям о строении (модели) мира в его вертикали и горизонтали Ю.М. Лотмана, М.М. Бахтина,
1 Хамаев Ц.-Д. МушэдЬее мушэдтэ. - Улаан-Удэ : Буряад унэн, 2007. -Н. 45.
B.Н. Топорова, Г.Д. Гачева. При этом картина, созданная Д. Улзытуе-вым, наиболее близка мифопоэтической модели В.Н. Топорова, в основе которой лежит представление о мире, передающееся каждый раз через близкое, свое и узнаваемое (Мировая гора, Мировое древо, путь героя т.д.), и которая ярко проявляется в национальных литературах, в том числе в бурятской поэзии второй половины XX в. Таким образом, картина мира, будучи национально обоснованной, особенно в мифопо-этическом проявлении, оказалась способна вписаться в общелитературный контекст, говорящий об универсальности художественного сознания как такового.
Человек как точка опоры в горизонтали и вертикали национальной картины мира Д. Улзытуева дополнен художественным моделированием Ц.-Д. Хамаева, его пониманием национального человека, языковыми и стиховедческими особенностями при создании его образа.
Таким образом, в лирике Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева в 1960-1980-е гг., отразившей специфику мировидения, основанного на особом взаимодействии культурных и этнопоэтических традиций, религиозных воззрениях народа (шаманистских и буддийских), была создана национальная картина мира.
Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:
1. Ешиева А.Б. Космичность бытия в бурятской поэзии / А.Б. Ешиева // Научное творчество молодежи : материалы XI Всерос. науч.-практ. конф. (20-21 апреля 2007 г.). - Анжеро-Судженск : Изд-во Кемеров. гос. ун-та, 2007. - С. 19-20.
2. Матуева А.Б. Специфика национальной картины мира бурят / А.Б. Матуева // Бурятский язык: исторические судьбы и современность : материалы междунар. науч. семинара (10-12 декабря 2009 г.). - Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 2009. - С. 186-190.
3. Матуева А.Б. Космические образы в поэзии Д. Улзытуева / А.Б. Матуева // Баяртуевские чтения - 2. Пространство национальной культуры : проблемы сохранения и трансформации : материалы междунар. науч. чтений. - Улан-Удэ : Буряад унэн, 2010. - С. 171-174.
Статьи в рецензируемых изданиях
4. Ешиева А.Б. Этнопоэтические особенности в поэзии Ц.-Д. Хамаева / А.Б. Ешиева // Вестник Башкирского государственного университета. Сер. Филология и искусствоведение. - Уфа, 2008. - № 4 (13). -
C. 1036-1039.
5. Матуева А.Б. Этнокультурные традиции в освоении образов мировой горы и мирового древа в бурятской поэзии / А.Б. Матуева // Вестник Бурятского государственного университета. Сер. Филология-Улан-Удэ, 2010. - Вып. 10. - С. 21 -25.
6. Матуева А.Б. Образ горы в поэзии Д. Улзытуева / А.Б. Матуева // Мир науки, культуры, образования. - Горно-Алтайск, 2009. - № 4 (23). - С. 52-54.
Подписано в печать 24.05.11. Формат 60 х 84 1/16. Усл.печ. л. 1,29. Тираж 100 экз. Заказ 1195.
Издательство Бурятского госуниверситета 670000, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а riobsu@gmail.com
Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Матуева, Арюна Баторовна
ВВЕДЕНИЕ.
ГЛАВА I. НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ В БУРЯТСКОЙ ЛИРИКЕ 1960-1980-е гг.
1.1. Поэтическая вертикаль и ее этнокультурные слагаемые.
1.2. Этнопоэтические факторы горизонтального освоения мира.
ГЛАВА II. НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК В ПОЭЗИИ II ПОЛОВИНЫ XX в.
2.1. Человек в лирике Ц.-Д. Хамаева.
2.2. Поэтический язык и стиховедческие факторы в создании образа национального человека.
Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Матуева, Арюна Баторовна
Демократические изменения, произошедшие в современном обществе за последние десятилетия, активизировали процесс национального духовного развития. Но у каждого человека, а у поэта в особенности, складывается свое индивидуальное восприятие истоков национальной культуры и ее нравственных норм. В связи с этим вызывает интерес проблема самобытности национальной литературы и в особенности ее поэзии. Именно этот литературный род наиболее ярко воплощает в себе характерные особенности национальной литературной традиции и в целом художественного творчества народа, поскольку лирическое содержание многообразно и может затрагивать все направления национальной жизни. При этом особое значение лирики заключается в её способности доходить до самых тайных глубин личности, на что указывает В.В. Кожинов: «Лирика - это единственный вид искусства, который человек может целиком и полностью «вобрать» в себя, превратив лирическое произведение или хотя бы его фрагменты в неотъемлемую частицу своего сознания»1.
Художественная литература достаточно полно реализует особенности национального мышления, освоения и преображения мира. «Художник национальный космос познает и творит национальный космос. Художественное произведение - это как бы национальное устройство мира в удвоении»,2 — пишет Г.Д. Гачев. При этом художественный мир автора, рассматриваемый, по мнению М.М. Бахтина, как система, включает в себя наиболее значимую модель мира — время-пространство, определяющую координаты человеческого бытия. Картина мира выявляется через отношение человека к пространству и времени: «Ощущение человеком своей величины, своего места и роли в мире. передается, прежде всего, в способе восприятия и передачи им пространства; его способность к
1 Кожинов В. В. Как пишут стихи: о законах поэтического творчества. - М.: Алгоритм, 1970. - С. 9.
2 Гачев Г. Д Национальные образы мира. Общие вопросы- русский, болгарский, киргизский, грузинский, армянский. - М.: Сов. писатель, 1988. - С. 69. активности, к определенным образом направленной деятельности - в его ощущении времени.»1. Поэтому пространство-время-человек и становятся важнейшими составляющими картины мира, которая естественно создается словесными конструкциями.
Национальная картина мира как особое взаимодействие человека с окружающим его миром представляет собой систему сведений, знаний, представлений о мире, которые заложены в мифологии, философии, языке, этнологии, фольклоре каждого народа. Проблемы создания национальной картины мира в бурятском литературоведении исследуются во многих работах, где авторы обращаются к различным аспектам данной темы, анализируя историю развития бурятской литературы, изучая отдельные проявления национальной образности. Но несмотря на довольно обширную научно-критическую базу по бурятской лирике, на сегодняшний день нет отдельных монографических исследований по национальной картине мира как целостного единства, существующего из отдельных, но системно взаимосвязанных факторов художественного освоения мира, отражаемого в поэзии. Между тем национальная картина мира находится в центре внимания философских, этнолингвистических, этнокультурных и других исследований. Эта тенденция объясняется тем, что в национально ориентированной картине мира человек способен самоидентифицироваться.
Бурятская поэзия в 1960-1980-е гг. достигла определенного уровня мастерства, присутствуя в общероссийском литературном контексте как национальное искусство - лирика этого периода начинает приобретать более сложную метафорически организованную образность, более углубленное философское осмысление окружающей действительности, более широкий круг общественно-социальных, национально-исторических и нравственно-философских вопросов и проблем. Разумеется, что немаловажную роль в этом сыграл процесс «оттепели», давший
1 Зинченко В. Г., Зусман В. Г., Кирнозе 3. И. Методы изучения литературы. Системный подход. - М. : Флинта: Наука, 2002. - С. 15. естественный толчок для развития национальной поэзии в освоении мировых и отечественных традиций; новому уровню осмысления именно национальных традиций, как фольклорных, так и этнологических; новому взгляду на содержание традиционных символов и образов, семиотику и другие аспекты творческого процесса. Повысился и сам уровень литературоведческого понимания, который позволяет оценивать традиции на ином уровне их бытования в тексте (об этом говорят труды Ю.М. Лотмана, М.М. Бахтина, В.Н. Топорова). «Оттепель» дала определенную свободу национальному мышлению как способу проявления собственной ментальности и возможности создавать собственную национальную картину мира. При этом молодое поколение бурятских поэтов было по-новому образованным, многие окончили Литературный институт им. М. Горького в Москве.
Как известно, наиболее остро процесс «оттепели» восприняли так называемые «шестидесятники» (Е. Евтушенко, Р. Рождественский, А. Вознесенский и другие). Исследователи процессов развития советской литературы XX века Н.П. Лейдерман, М.Н. Липовецкий считают, что поэзия «шестидесятников» стала влиятельным художественным течением, имеющим отчетливо выраженный стилевой облик. В их творчестве новым содержанием наполняется понимание духовного наследия и его место в дальнейшем развитии поэтического художественного сознания. Новаторские искания поэтов-«шестидесятников» были поддержаны многими национальными литературами, в том числе и бурятской.
В постоттепельный период, когда в духовной жизни общества происходят сложные и противоречивые явления, бурятские поэты начинают активно обращаться к эстетическому наследию народа, где традиционные образы, национальные символы, мифы, предания, этнографические реалии, трансформируясь, получают свое воплощение в поэтическом творчестве, тем самым поднимая проблему национальной самоидентификации. В связи с этим творчество поэтов 1960-1980-х гг., как национальных, так и русских, оказалось во многом созвучно друг другу и мы не обнаружили особых расхождений в понимании творческих замыслов Д. Улзытуева в переводах его стихов Е. Евтушенко, С. Куняева и других.
Наше исследование предполагает рассмотрение бурятской поэзии в выбранном нами аспекте — взаимодействии культурных и этнопоэтических традиций в создании национальной картины мира в 1960-1980-е гг. в творчестве Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева, который больше известен как прозаик, автор девяти сборников прозы на бурятском и двух на русском языках, множества рассказов и повестей, опубликованных в периодической печати, хотя на литературном поприще он дебютировал как поэт.
Творчество этих поэтов показательно в проявлении тех новаторских исканий, которые происходили в период 1960-1980 гг. Кроме того, Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева многое объединяет - они ровесники (Д. Улзытуев - декабрь 1936 г., Ц.-Д. Хамаев - март 1937 г.), родились в одной местности - в улусе Шибертуй Бичурского района Бурятской АССР, в воспоминаниях земляков имена поэтов неразрывно связаны друг с другом. Особым объединяющим фактором в их творчестве оказалась и художественная особенность их лирических произведений - поэтика стихотворений, тесно связанная с народным мировоззрением и культурными традициями, определившими основные тенденции бурятской поэзии второй половины XX в. Образы мира, их формы и своеобразие в творчестве этих двух художников, отразившие этническую самобытность в выражении внутреннего мира национального человека, специфика художественного мира каждого из авторов, на наш взгляд, органично дополняя друг друга, создают целостную национальную картину мира.
Актуальность темы нашего исследования обусловлена тем, что поэтическое творчество Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева, принадлежащих одному этнокультурному пространству, но творчески своеобразных по художественному его освоению, не исследовалось специально.
Степень изученности темы. Изучению культурных и этнопоэтических традиций в создании художественной картины мира и тому, как отражает ее художественный текст, посвящено немало работ. В диссертационном исследовании, рассматривая лирические произведения бурятских поэтов, мы опираемся на основные принципы структурально-семиотического литературоведения, в котором поэтический текст рассматривается как органическое целое.
Французский этнолог К. Леви-Стросс при изучении мифологии, подчеркивает значимость такого анализа, которая «открывает и доводит до осознания более глубокие истины, которые в скрытом виде уже имеются в самом теле; он примиряет физическое и духовное, природу и человека, разум и мир»1.
Р. Барт предлагает такой способ анализа художественного текста, в котором каждая часть художественной структуры соотносится с другими компонентами той же структуры и называет его «произвольно закрытым»2.
Учитывая опыт предшествующей литературоведческой науки, Ю.М. Лотман предлагает структурно-семиотические методы: «Не всякая структура служит средством хранения и передачи информации, но любое средство, служащее информации, является структурой. Таким образом, возникает вопрос о структурном изучении семиотических систем — систем, пользующихся знаками и служащих для передачи и хранения информации. 7 правильнее было бы говорить о структурно-семиотических методах» . Со структурно-семиотическими исследованиями связана теория Д.С. Лихачева
0 категориях пространства и времени в основе поэтики многих произведений древнерусской литературы. О существующей оппозиции духовного «верха» и «материально-телесного низа»4 в художественной картине мира свидетельствуют труды М.М. Бахтина. Каждый из
1 Леви-Стросс К. Первобытное мышление. - М. : Терра- Книжный клуб, Республика, 1999. - С. 353.
2 Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. - М.: Прогресс, 1989. - С. 615.
3 Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. - Л. : Просвещение. Ленингр. отд-ние, 1972. - С. 6.
4 Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. - М.: Худож. лит., 1986. - С. 541. исследователей пытается выявить значимые оппозиции в том или ином тексте (например, жизнь - смерть, добро - зло, высокое - низкое, свое -чужое), тем самым, определяя структуру человеческого бытия.
Исследование текста как особой структурной системы проявляется и в изучении семантики его составляющих. Исследователь Л .Я. Гинзбург считает, что поэтическое слово — это слово, имеющее измененное значение1. В работе «Эстетика слова и язык писателя» Б. А. Ларин приходит к выводу, что слово в поэтической речи «служит намеком включенных мыслей, эмоций, волений как необходимый член семантически простого, знаково сложного выражения»2 и его значение варьируется в зависимости от контекста. Таким образом, семантический и структуральный аспекты изучения текста способствуют целостному анализу художественного мира поэтов.
Прежде чем приступить к рассмотрению культурных и этнопоэтических традиций в создании национальной картины мира в поэзии Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева, необходимо выяснить, что представляет собой само понятие «картина мира». Впервые понятие «картина мира» было л введено Л. Витгенштейном в его «Логико-философском трактате» , в антропологию и семиотику оно пришло из трудов Л. Вайсгербера. Концепция языковой картины мира немецкого ученого строится на идее исторической преемственности картин мира, поскольку каждая картина мира вырабатывается в процессе труда языковых предков4.
В отечественном литературоведении осмысление мира и человека в нем, их взаимосвязь рассматривались и рассматриваются по-разному. М.М. Бахтин вводит понятие «модель мира», где «пространственные и временные представления, лежащие в основе этой модели, ее смысловые и ценностные
1 Гинзбург Л. Я. О лирике. - Л. : Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1974. - С. 56.
2 Ларин Б. А. Эстетика слова и язык писателя. - Л.: Худож. лит. Ленингр. отд-ние, 1974. - С. 34.
3 Витгенштейн Л. Философские работы / пер. с нем. М. С. Козловой, Ю. А. Асеевой. — М. : Гнозис, 1994. — 612 с.
4 Вайсгербер Л. Родной язык и формирование духа. - М.: УРСС Эдиториал, 2004. - С. 232. измерения и градации»1 на протяжении времени трансформируются. Г.Д. Гачев использует понятие «образ мира», для понимания которого необходимо принимать во внимание общие для всех народов ценности (жизнь, хлеб, свет, дом, семья и т.д.), располагающиеся у каждого народа в различном соотношении, когда общая для всех народов система отдельных элементов и может составить национальный образ мира2.
Впервые в литературоведении «картина мира» как осознанное понятие вводится в научный оборот исследователем М.М. Маковским, который считает, что существование человеческого общества возможно только при взаимопонимании и взаимопроникновении людей в духовные миры друг друга, отсюда возникает необходимость в общей картине миропредставления3. По мнению исследователя, выделяя в картине мира (модели мира, образе мира) характерные особенности, необходимо принимать во внимание общность и особенность путей развития мира: природных, социальных, национальных, культурных.
Бурятское литературоведение исследует различные аспекты становления и развития бурятской поэзии. Основы бурятского стиха рассмотрены в монографиях A.M. Хамгашалова «Опыт исследования бурят-монгольского стихосложения», Г.О. Туденова «Бурятское стихосложение». Влияние фольклора, инонациональной литературы на становление бурятской поэзии изучено в работах А.И. Уланова, Ц.-А.Н. Дугарнимаева. По мнению JI.C. Дампиловой, национальную особенность современной бурятской поэзии, кроме мифологических, фольклорных традиций, составляет восточное мышление, которое восходит к шаманистской и буддийской философии4. Исследователь Е.Е. Балданмаксарова считает, что бурятская поэзия, связанная с национальными традициями, в большинстве
1 Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. - М.: Худож. лит., 1986. - С. 542.
2 Гачев Г. Д. Национальные образы мира. Общие вопросы: русский, болгарский, киргизский, грузинский, армянский. - М.: Сов. писатель, 1988. - 447 с.
3 Маковский М. M. Язык - миф-культура: символы жизни и жизнь символов. - М.: Русские словари, 1996. - 330 с.
4 Дампилова Л. С. Восточные художественные традиции в современной бурятской поэзии: автореф. дис. . канд. филол. наук. - Улан-Удэ, 1997. - С. 16. своем формируется под существенным воздействием русской, советской и восточной культур, которое способствует художественному многообразию бурятской поэзии1. В работе Т.М. Дугаржаповой «Поэтика Дондока Улзытуева» сделана попытка описания поэтики бурятского лирика, определения своеобразия художественно-изобразительных средств и приемов". Исследование творчества бурятских поэтов XX в. в контексте конфессиональных воззрений позволило Д.Ч. Дымбрыловой конкретизировать такие понятия, как «национально-эстетический идеал», «национально-художественная форма». Определению особенностей пространственно-временной организации стиха в творчестве JI. Тапхаева, национального своеобразия модели мира в его поэзии посвящено диссертационное исследование O.A. Шобоевой. Таким образом, многие исследователи внесли свой вклад в понимание проблемы создания национальной картины мира в бурятской лирике.
Объектом диссертационного исследования являются этнокультурные традиции в бурятской поэзии 1960-1980-х гг.
Предмет исследования - своеобразие культурных и этнопоэтических традиций в создании национальной картины мира в лирике Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева.
Цель диссертационной работы - выявление специфики взаимодействия культурных и этнопоэтических традиций в создании национальной картины мира в лирике Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева 19601980-е гг.
В соответствии с поставленной целью представляется необходимым решение следующих задач:
1) раскрыть особенности национальных образов в бурятской лирике 19601980-е гг.;
Балданмаксарова Е. Е. Бурятская поэзия: традиции и новаторство (1920-1980-е гг.). - Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 1999. - 138 с.
2 Дугаржапова Т.М. Поэтика Дондока Улзытуева. - Улан-Удэ : Бурят, кн. изд-во, 2001. - 187 с.
2) определить основные культурные и этнопоэтические слагаемые поэтической модели Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева;
3) выявить особенности национального в лирике Д. Улзытуева;
4) определить образ национального человека в поэзии второй половины XX в., а также роль отдельных языковых и стиховедческих основ лирики Ц.-Д. Хамаева в создании национального человека.
Методологической и теоретической основой диссертации послужили труды М.М. Бахтина, А.Н. Веселовского, В.В. Виноградова, М.Л. Гаспарова, Г.Д. Гачева, Н.К. Гей, В.М. Жирмунского, В.В. Кожинова, Г.И. Ломидзе, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, М.М. Маковского, Е.М. Мелетинского, A.A. Потебни, Г.Н. Поспелова, В.Д Сквозникова, Б.М. Томашевского, В.Н. Топорова и других.
В диссертации использованы также материалы исследований таких бурятских литературоведов, как Е.Е. Балданмаксарова, С.Ж. Балданов, С.И. Гармаева, Л.С. Дампилова, Т.М. Дугаржапова, В.Ц. Найдаков, Г.О. Туденов и другие.
Методы исследования: сравнительно-типологический, структурно-семантический, культурно-исторический.
Материалом диссертации послужили 11 поэтических сборников Д. Улзытуева на родном языке: «ГуурЬанай гурбан нюуса» («Три тайны пера», 1957), «Ая Ганга» (1961), «Хайранга» (1964), «Ьолонго» («Радуга», 1966), «Аадар» («Гроза», 1967), «Эрьесэ» («Круговорот», 1968), «Шуушы» («Козленок», 1969), «Сагай сууряан» («Эхо времени», 1970), «Ехэ дабаан» («Большой перевал», 1972), «Ая-гангын орон» («Страна ая-ганги», 1974), «Хухын дуунай уе» («Пора кукования кукушки», 1986); 6 книг его стихов в переводах С. Куняева, Е. Евтушенко, В. Найдакова, М. Светлова, С. Чагдурова и других, а также поэтические сборники Ц.-Д. Хамаева «Дуушын сэдьхэл» («Душа поет», 1973), «МушэдЬее мушэдтэ» («От звезд к звездам»1, 2007) и стихотворения автора, опубликованные в периодической печати.
1 Подстрочный перевод здесь и далее, где не оговаривается имя переводчика, наш.
Материал 11 сборников стихов Д. Улзытуева и лирические произведения Ц.-Д. Хамаева для диссертационного исследования представлены в подстрочных переводах с бурятского языка автором данной диссертации, так как объема поэтического материала в переводах на русский язык было недостаточно.
Научная новизна работы. Данная тема диссертационного исследования не была предметом специального научного исследования. В диссертации впервые определяется содержательность национальной картины мира в бурятской поэзии, выявляется историческая и культурная обусловленность формирования отдельных поэтических образов, их поэтики и стилевых доминант в ней, также введены в научный оборот многие этнопоэтические образы и способы их художественного изображения в связи с народно-поэтическими, восточными и религиозными воззрениями бурята.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Основу целостности национальной картины мира Д. Улзытуева составляют две взаимосвязанные модели отражения — горизонтальная и вертикальная, в которых индивидуальная поэтическая мысль получает свое национальное и общечеловеческое выражение.
2. Традиционные образы мировой горы, мирового древа, дождя, тотемной птицы, небесных светил в вертикальном пространстве поэтического мира Д. Улзытуева, а также образ дороги и связанные с ней образы дома, вокзала, категория времени в горизонтальном пространстве в своем единстве создают сферическую сакральную идею круга, отражающую восточную и буддийскую ментальность автора.
3. В вертикальной и горизонтальной проекциях художественного пространства Ц.-Д. Хамаева точкой отсчета является человек, образ которого в поэзии формируется во многом под воздействием религиозных воззрений, натурфилософии, философских идей, близких В. Соловьеву, согласно которым окружающее представляется единством микро- и макрокосма.
4. Языковые и стиховедческие аспекты при создании образа национального человека, используемые Д. Улзытуевым и Ц.-Д. Хамаевым, во многом отражают традиционные, народно-поэтические и религиозные взгляды авторов.
5. Национальная картина мира в бурятской поэзии, созданная взаимодействием культурных и этнопоэтических традиций, способна органично вписаться в общелитературный контекст.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что в ней конкретизированы и впервые введены в научный оборот отдельные культурные и этнопоэтические традиции поэзии, а также понятие национальная картина мира в творчестве бурятских поэтов Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева.
Практическая значимость работы состоит в том, что систематизированный материал и результаты исследования расширяют возможности дальнейшего изучения особенностей национальной поэзии. Основные положения исследования могут быть использованы при чтении курсов лекций и практических занятий в высших учебных заведениях, школах, при создании истории бурятской литературы, пособий и рекомендаций по проблемам национальной литературы.
Апробация результатов работы:
Основные положения диссертационного исследования изложены в докладах на международных научных конференциях «Бурятский язык: исторические судьбы и современность» (Улан-Удэ, 2009), «Пространство национальной культуры: проблемы сохранения и трансформации» (Улан-Удэ, 2010), всероссийской научной конференции «Научное творчество молодежи» (Анжеро-Судженск, 2007).
По теме диссертации опубликовано 6 статей, в том числе 3 статьи в ведущих рецензируемых журналах: «Вестник Башкирского государственного университета» (Уфа, 2008), «Вестник Бурятского государственного университета» (Улан-Удэ, 2010), «Мир науки, культуры, образования» (Горно-Алтайск, 2010).
Соответствие диссертации паспорту научной специальности.
Диссертационная работа посвящена творчеству Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева, выявлению специфики взаимодействия культурных и этнопоэтических традиций в создании национальной картины мира в их поэзии. Полученные результаты соответствуют пункту 4 паспорта специальности 10.01.02 - литература народов Российской Федерации.
Структура и объем работы. Цели и задачи определили структуру диссертационной работы, которая состоит из введения, двух глав, заключения, приложения, списка литературы. Общий объем диссертации составляет 165 е., из них основного текста - 144 с. Список использованной литературы включает 223 наименования.
Заключение научной работыдиссертация на тему "Взаимодействие культурных и этнопоэтических традиций в национальной картине мира бурятских поэтов 1960-1980-х гг."
Заключение
В бурятской поэзии второй половины XX в. впервые получают широкое национальное художественное воплощение философские, этические и эстетические взгляды народа, выраженные в его художественной и культурной традиции. «Оттепель», 1960-1980-е годы, связанные с поэзией «шестидесятников», дали определенную свободу и национальному мышлению как способу самовыражения, самоидентификации; возможность создать собственную национальную картину мира, основанную на традиционном и художественном опыте в познании мира.
В это время заявляют о себе многие самобытные, талантливые поэты — Ц. Галсанов, Ц.-Д. Дондокова, Н. Дамдинов, Д. Дамбаев и другие поэты. На формирование творческого пути поэтов, помимо традиций русской поэтической культуры, оказывают воздействие этнонациональные и этнохудожественные традиции бурят, религиозные (шаманские и буддийские) воззрения народа. В контексте постоттепельной ситуации происходит развитие творчества бурятских поэтов Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева.
В бурятской литературе 1960-1980-е гг. художественная модель мира Д. Улзытуева обозначила новый этап становления и развития национальной поэзии. Опираясь на поэтические традиции русской литературы - А. Пушкина, Ф. Тютчева, С. Есенина и других лириков, Д. Улзытуев создает свой национальный художественный мир.
Как показало проведенное исследование, целостность национальной картины мира автора создается за счет соединения двух способов отражения — вертикального и горизонтального, при которых культурные и этнопоэтические традиции в осмыслении мировой горы, мирового древа, образа дождя, тотемной птицы, небесных светил, хронотопы дороги, дома, времен года получают национальное содержательное наполнение. В классической вертикальной направленности этих слагаемых координатом выступает национальное видение поэтом мира, в котором жизнь кочевого народа строилась по небу, солнцу, луне, звездам, имеющим для него сакральное содержание. Образы мирового древа, мировой горы, дождя, птиц, в особенности жаворонка в вертикали, выполняющие функцию медиатора, гармонизируют разнородные пространства, противоположные начала мироздания — Небо и Землю и реализуют идею круговорота, повторяемости, связанную с идеей Сансары в буддизме.
В горизонтальном пространстве Д. Улзытуева символ пути, приобретая значение неограниченного, разомкнутого пространства (степь), перерастает в бесконечность человеческого пути, т.е. вечность круговорота жизни, ее повторяемость во времени и пространстве. При этом в основе расширяющегося пространства от родного дома - малой родины к Вселенной, от умирания и до возрождения во времени также лежит идея круга, свидетельствующая о восточной ментальности автора.
С образом дороги тесно связан образ дома, в котором концентрируются многовековые традиции и устои и актуализируется пространственная оппозиция Восток - Запад. В ней «бесконечность», «беспредельность» пространства выражают глубину генетической связи с кочевым сознанием, а многолюдность и шум «кипящего центра» не позволяют лирическому герою в полной мере осознать себя частью Вселенной, что порождает его дисгармоничное состояние. Также в горизонтальном пространстве поэта особую значимость приобретает категория времени, которая является цикличной, поскольку исходит из образа жизни степняка, живущего по законам смены зимнего и летнего места кочевки, где движение времени отражает годовой круг. Характеризуясь количественным преобладанием «весенних» и «осенних» мотивов, категория времени выступая в образе времени-реки, отражает при этом национальное — величавость и неторопливость в проявлении себя и своих чувств.
В определении национальной картины поэтического мира Д. Улзытуева выявились вертикальная и горизонтальная модели отражения действительности, близкие представлениям о строении (модели) мира в его вертикали и горизонтали Ю.М. Лотмана, М.М. Бахтина, В.Н. Топорова, Г.Д. Гачева. При этом картина, созданная Д. Улзытуевым, наиболее близка мифопоэтической модели В.Н. Топорова, в основе которой лежит представление о мире, передающееся каждый раз через близкое, свое и узнаваемое (Мировая гора, Мировое древо, путь героя т.д.), и которая ярко проявляется в национальных литературах, в том числе в бурятской поэзии второй половины XX в. Таким образом, картина мира, будучи национально обоснованной, особенно в мифопоэтическом проявлении, оказалась способной вписаться в общелитературный контекст, говорящей об универсальности художественного сознания как такового.
Основу лирики Ц.-Д. Хамаева составляет натурфилософское направление. Поэт фокусирует внимание на единстве микрокосма и макрокосма - одной из основ натурфилософии, что позволяет включить человека в единое целое всего природного мира. Однако для Ц.-Д. Хамаева безграничная слиянность с другими, возможна лишь при условии появления чувства любви, которая, неся в себе активную жизненную энергию, помогает автору показать разнообразные возможности душевного порыва в человеке. Последние возвышают нравственное начало в личности, активизируя самоотверженность, самоуглубленность, полную самоотдачу человека, опирающиеся на буддийские представления о любви.
Раскрывая образ любимой, поэт наполняет ее характер национальной спецификой мироощущения. Подчеркивая не внешнюю красоту героини, а ее внутренние качества - нежность и доброту, поэт употребляет эпитет «дулаахан» - «теплый», а не «жаркий», «горячий», «обжигающий», который необходим ему для изображения способности лирической героини дарить именно тепло, согревающее все вокруг, как особенности характера восточной женщины.
Национальные традиции позволяют художнику актуализировать в своей поэзии идеал мужчины. Ц.-Д. Хамаеву важно подчеркнуть в своем лирическом герое характерное для представителя кочевой культуры стремление к движению, приносящее особое ощущение свободы и жизни. Да, кочевник (всадник) - это стремительный и напористый в движении, но у коня есть узда, сдерживающая и коня, и всадника, как возможность проявления смирения. В этом автор близок к фольклору: «Эрэ хунэй досоо, эмээлтэ хазаарта багтаха ёЬотой» / «В душе настоящего мужчины должен вместиться весь оседланный конь», когда образ кочевника (всадника), сливается с образом мужчины, способным держать в узде себя, свои страсти.
В лирике Ц.-Д. Хамаева неотъемлемой частью любви как основы жизни, счастливого бытия человека является образ матери, хранительницы семейного очага, который предстает у него в образе драгоценного камня, символизирующего ее человеческие качества и рассматриваемого, с одной стороны, как глыба, неизменность, с другой - как нечто вечное, незыблемое и необходимое.
Во многом раздумья Ц.-Д. Хамаева о сути Вселенной и человеческой г. жизни в ней тесно связаны с буддийским видением мира, в котором все одинаково достойны жизни и сострадания. В мире должна господствовать гармония, и человек, постигая эту гармонию, должен стать ее частью.
Средства образной выразительности бурятского языка Ц.-Д. Хамаева в специфических образах и деталях служат созданию картины национального мира, основанной на традициях бурятского этноса и его религиозных воззрениях. Поэт часто использует прием нагнетания, усиливая путем семантического изменения элементов градационного ряда какой-либо признак или действие, затем приводит его к завершению с помощью элемента, замыкающего тематический ряд. Причем этот элемент, обогащаясь за счет предшествующих, представляет собой уже более совершенную ступень; интенсивность развития того или иного знака у поэта может быть представлена градационными рядами однокоренных слов: жэгууртэ, жэргэмэл, жэргэкээр. э/сэгтэ, жэгуурээ — унасшта (крылатые, жаворонок, щебетанье, необычайный, крылья — упасть). Так, яркий, необычайный талант друзей поэт сравнивает с даром певца степей -жаворонком, который, достигая своего пика в полете, падает на землю. Пение высоко над землей делает его уязвимым, поскольку он может быть схвачен более сильными птицами - орлами, ястребами, поэтому жаворонку не удается иногда довести свою песнь до конца. В стихотворении ощущение трагедии снимается смысловым сочетанием «тэбэрин газар эхэеэ» (обняв грудь мать-земли своей). Земля, содержащая в себе семантику материнского начала в общечеловеческой традиции, принимает обратно детей в свое лоно, чтобы впоследствии вновь дать им жизнь. Данная тема близка многим бурятским поэтам - Д. Улзытуеву, Г. Раднаевой, Л. Тапхаеву, Б. Дугарову.
В своих лирических образах Ц.-Д. Хамаев раскрывает особенность национального мировосприятия, основанного на чувстве уважения к предкам, используя при этом лексический перенос как средство для '' акцентирования конкретного слова «хундэлхэ» (уважать), который тесно связан с еще одним приемом - языковым повтором. Слово повторяется для ' "" усиления эффекта выделения. Так, переносы в стихотворных строках и выделение слова в стихотворениях поэта актуализируют значимость всего поэтического контекста.
Различные явления стихосложения в поэзии Ц.-Д. Хамаева -аллитерация, корневые повторы, паронимические соединения, анафорический и эпифорический звуковые комплексы свидетельствуют о разнообразном использовании возможностей бурятской поэтической системы в создании образа национального человека.
Человек как точка опоры в горизонтали и вертикали национальной картины мира Д. Улзытуева дополнен художественным моделированием Ц.-Д. Хамаева, его пониманием национального человека, языковыми и стиховедческими особенностями при создании его образа.
Таким образом, в лирике Д. Улзытуева и Ц.-Д. Хамаева в 1960-1980-е гг., отразившей специфику мировидения, основанного на особом взаимодействии культурных и этнопоэтических традиций, религиозных воззрениях народа (шаманистских и буддийских), была создана национальная картина мира.
145
Список научной литературыМатуева, Арюна Баторовна, диссертация по теме "Литература народов Российской Федерации (с указанием конкретной литературы)"
1. Тексты1. На бурятском языке
2. Тапхаев Л. Угай бэшэг: Поэмэ, шулэгууд. Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1988.- 144 н.
3. Улзытуев Д. ГуурЬанай гурбан нюуса. Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1957.-36 н.
4. Улзытуев Д. Ая ганга. Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1961. - 103 н.
5. Улзытуев Д. Хайранга. Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1964. - 162 н.
6. Улзытуев Д. Ьолонго. — Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1966. — 68 н.
7. Улзытуев Д. Аадар. Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1967. - 58 н.
8. Улзытуев Д. Эрьесэ. — Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1968. 67 н.
9. Улзытуев Д. Шуушы. Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1969. - 27 н.
10. Улзытуев Д. Сагай сууряан. Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1970. — 108 н.
11. Улзытуев Д. Ехэ дабаан. Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1972. - 143 н.
12. Улзытуев Д. Ая гангын орон. Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1974. — 295 н.
13. Улзытуев Д. Шэлэгдэмэл зохеолнууд: (шулэгууд, поэмэнууд). Улаан-Удэ : Священный Байкал, 1996. - 112 н.
14. Хамаев Ц.-Д. Шулэгууд // Буряад унэн. 1987. - авг. 22. - Н. 9-11.
15. Хамаев Ц.-Д. Шулэгууд // Буряад унэн. 1993. - окт. 6. - Н. 6.
16. Хамаев Ц.-Д. Дуушын сэдьхэл. Улаан-Удэ : Буряад. ном. хэбл., 1973. -42 н.
17. Хамаев Ц.-Д. МушэдЬее мушэдтэ. Улаан-Удэ : Буряад унэн, 2007. - 184 н.1. На русском языке
18. Евтушенко Е. Собрание сочинений: в 3-х т. М. : Худож. лит., 1983. - Т. 1. -559 с.
19. Есенин С. Полное собрание сочинений. М. : Олма-Пресс, 2004. - 800 с.
20. Нимбуев Н. Стреноженные молнии: Стихи. Переводы. Проза. — М. : Галерея «Ханхалаев», 2003. — 308 с.
21. Пушкин А. Собрание сочинений в одном томе / сост. A.A. Саакянц. М. : Худож. лит., 1984. - 623 с.
22. Раднаева Г. Огонь в очаге: Поэма / пер. с бур. В. Евпатов. М. : Современник, 1986. - 142 с.
23. Раднаева Г. Белый месяц: Стихотворения. Поэмы / пер. с бур. Г. Раднаевой. М. : Совр. Россия, 1989. - 142 с.
24. Раднаева Г. Пробуждение. Поэма / пер. с бур. Г. Раднаевой. М. : Сов. писатель, 1990. - 187 с.
25. Улзытуев Д. А. Млечный путь / пер. с бур. Е. Евтушенко. — М. : Сов. писатель, 1961. 108 с.
26. Улзытуев Д. Олений рог / пер. с бур. С. Куняев. М. : Сов. писатель, 1965. - 130 с.
27. Улзытуев Д. Библиотечка избранной лирики. М. : Изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1964. - 30 с.
28. Улзытуев Д. Большой перевал / пер. с бур. С. Куняева. М. : Сов. Россия, 1970.- 109 с.
29. Улзытуев Д. Ая Ганга. М. : Современник, 1974. - 215 с.
30. Улзытуев Д. Напев. М. : Современник, 1983. - 183 с.
31. Хамаев Ц.-Д. Стихотворения / пер. не указан // Бичурский хлебороб. Бичура, 1975. 25 окт. - С. 3.
32. Хамаев Ц.-Д. Стихотворения / пер. И. Дружинин // Сибирь. 1977. - № 5, -С. 31-32.
33. Цветаева М. Лирика. Ростов н/Д. : Феникс, 1995. - 509 с.
34. Научные, критические и иные труды 1. Абаева Л. Л. Культ гор и буддизм в Бурятии: (Эволюция верований и культов селенгинских бурят). М. : Наука, 1992. - 139 с.
35. Абрамович Г. Л. Введение в литературоведение. М. : Просвещение, 1979. -352 с.
36. Азбукина А. В. Образ-символ "соловей" в русской поэзии XIX века. -Казань : Изд-во Казан, гос. ун-та, 2002. — 186 с.
37. Акимова Г. Н. Новое в синтаксисе современного русского языка. М. : Высш. шк, 1990.- 166 с.
38. Алексеева Н. Н. Этнопоэтическое своеобразие природного и вещного мира в литературе народов Сибири (на материале бурятской, эвенкийской, якутской поэзии и прозы): дисс. .канд. филол. наук. Улан-Удэ, 2009. -182 с.
39. Алефиренко Н. Ф. Поэтическая энергия слова. Синергетика языка, сознания и культуры. М. : Флинта : Наука, 2002. - 394 с.
40. Алиева С. У. Национальная идея и эстетика социалистического реализма // Нация. Личность. Литература. -М. : Наследие, 1996. Вып. 1. - 256 с.
41. Андреева Т. А. Мотив тоонто в современной бурятской поэзии // Вестник Бурятского университета. Сер. 6. Филология. — Улан-Удэ, 2003. — С. 83-86.
42. Аристотель. Об искусстве поэзии. — М. : Худож. лит., 1957. 183 с.
43. Арутюнова Н. Д. Логический анализ языка. Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного и безобразного / сост. и отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М. : Индрик, 2004. - 720 с.
44. Ахундов М. Д. Концепции пространства и времени: истоки, эволюция, перспективы. М. : Худож. лит., 1982. - 222 с.
45. Бабуева В. Д. Материальная и духовная культура бурят. — Улан-Удэ : Улзы, 2004.- 190 с.
46. Бадмаева Д. Б.-Ц. Представление о небе в традиции народов Центральной и Восточной Азии // Гуманитарные исследования молодых ученых Бурятии / редкол. Т. Д. Скрынникова (отв. ред.) и др. — Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2003. Вып. 2. - С. 7-12.
47. Буддизм в контексте истории, идеологии и культуры Центральной и Восточной Азии. Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2003 . - 192 с.
48. Балданмаксарова Е. Е. Философская лирика Д. Улзытуева // Филологический сборник. Улан-Удэ: Изд-во Бурят, гос. ун-та, 1998. - С. 58-62.
49. Балданмаксарова Е. Е. Бурятская поэзия: традиции и новаторство (19201980-е г.г.). Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 1999. - 138 с.
50. Балданмаксарова Е. Е. Мифо-ритуальные истоки бурятской поэзии // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. М., 2003. - № 1. - С. 45-46.
51. Балданов С. Ж. Народно-поэтические истоки национальных литератур Сибири (Бурятии, Тувы, Якутии). Улан-Удэ : Бурят, кн. изд-во, 1995. — 447 с.
52. Балданов С. Ж. Становление и развитие национальных литератур республик Саха и Тыва. — Улан-Удэ : Бурят, кн. изд-во, 1998. — 95 с.
53. Бальбуров А. А. Наш булжамур Дондок // Байкал. Улан-Удэ, 1979. - № 6. -С. 113-119.
54. Банзаров Д. Б. Собрание сочинений / отв. ред. и авт. биогр. очерка Д.Б. Улымжиев. 2-е изд., доп. Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 1997. - 239 с.
55. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М. : Прогресс, 1989. -615 с.
56. Батоева Д. Б. Дерево в обряде испрашивания ребенка // материалы науч. конф. «Цыбиковские чтения 7». - Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 1998.-С. 102.
57. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М. : Худож. лит., 1975. -504 с.
58. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М. : Худож. лит. 1979. -240 с.
59. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. Изд. 4. - М. : Худож. лит., 1979.- 318 с.
60. Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М. : Худож. лит., 1986. -542 с.
61. Баяртуев Б. Д. Предыстория литературы бурят-монголов. Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2001. - 224 с.
62. Белая Г. А. Искусство есть смысл // Вопросы литературы. — М., 1973, № 7.-С. 78-86.
63. Белинский В. Г. Разделение поэзии на роды и виды. ПСС. М. : Худож. лит., 1964.-Т.5.-405 с.
64. Белый А. Пушкин, Тютчев, Баратынский в зрительном восприятии природы // Семиотика: антология. М., 2001. - С. 480-485.
65. Богданов А. М., Юдкевич JI. Г. Методика литературоведческого анализа. — М. : Просвещение, 1969. 190 с.
66. Бузник В. В. Лирика и время. М.-Л. : Наука. Ленингр. отд-ние, 1964. -130 с.
67. Буряты (народы и культура) / отв. ред. Л.Л. Абаева, Н.Л. Жуковская. М. : Наука, 2004. - 633 с.
68. Бушмин А. С. Преемственность в развитии литературы. Л. : Худож. лит., 1978.-224 с.
69. Вайсгербер Л. Родной язык и формирование духа. — М. : УРСС Эдиториал, 2004. 232 с.
70. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М. : Едиториал УРСС, 2004. — 650 с.
71. Вернадский В. И. Живое вещество и биосфера. М. : Наука, 1994. — 672 с.
72. Виноградов В. В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. — М. : Изд-во АН СССР, 1963.-250 с.
73. Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М. : Наука, 1999. - 320 с.
74. Винокур Г. О. Понятие поэтического языка // Избранные работы по русскому языку. М. : Наука, 1959. - С. 392-393.
75. Винокур Г. О. О языке художественной литературы. M. : URSS, 2009. -325 с.
76. Витгенштейн Л. Философские работы / пер. с нем. М. С. Козловой, Ю. А. Асеевой. М. : Гнозис, 1994. - 612 с.
77. Владимирцов Б. Я. Чингисхан. СПб. : Славил, 2000. - 143 с.
78. Галданова Г. Р. Культ огня у монголов // Исследования по истории и филологии Центральной Азии. Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 1976. - С. 149-153.
79. Галданова Г. Р. Ритуал шаманского посвящения и культ дерева в бурятском шаманизме // Центральный Азиатский шаманизм: философские, исторические, религиозные аспекты (материалы междунар. науч. симп.). -Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 1996. С. 103.
80. Гармаева С. И. Типология художественных традиций в прозе Бурятии XXвека. Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 1997. — 170 с.
81. Гармаева С. И. Проблема типологии художественных традиций в национальной литературе // Вестник Бурятского университета. Сер. 6. Филология. Улан-Удэ, 1997.-Вып. 1. - С. 112-118.
82. Гармаева С. И. Типологии буддийской модели мира в прозе XX в. // Литература и религия : проблема взаимодействия в общекультурном контексте. Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 1999. — С. 57-65.
83. Гармаева С. И. Новое исследование о бурятском стихе // Вестник Бурятского университета. Сер. 6. Филология. Улан-Удэ, 2003. - Вып. 6. -С. 157-158.
84. Гармаева С. И. Поэтика национального образа и картина мира в бурятской литературе // Вестник Бурятского университета. Сер. 6. Филология. Улан-Удэ, 2004. - Вып. 6. - С. 16-23.
85. Гаспаров Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М. : Наука , 1996. — 352 с.
86. Гаспаров М. Л. Художественный мир М. Кузьмина. М. : Наука, 1997. -133 с.
87. Гачев Г. Д. Национальные образы мира. Общие вопросы: русский, болгарский, киргизский, грузинскии, армянский. — М. : Сов. писатель, 1988. 447 с.
88. Гачев Г. Д. Наука и национальные культуры : Гуманитарные комментарии к естествознанию. Ростов н/Д. : Феникс, 1992. — 316 с.
89. Гачев Г. Д. Национальные образы мира. Евразия космос кочевника, земледельца, горца. - М. : Институт ДИ-ДИК, 1999. -368 с.
90. Гачев Г. Д. Миф. Национальный. Индивидуальный: опыт экзистенциальной культурологии // Миф в культуре: человек — не-человек. — М., 2000.-С. 46-52.
91. Гачев Г. Д. Космо Психо - Логос. Национальные образы мира. — М. : Академ, проект, 2007. - 511 с.
92. Гей Н. К. Художественность литературы: Поэтика. Стиль. — М. : Наука, 1975.-471 с.
93. Герасимова К. М. Связанные деревья: контаминация разновременных обрядовых традиций // Вопросы методологии исследования культуры Центральной Азии. Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2006. - С. 109-121.
94. Герасимович Л. К. Монгольское стихосложение: Опыт эксперим.-фонет. исследования. Л. : Изд-во Ленингр. ун-та, 1975. - 127 с.
95. Гинзбург Л. Я. О лирике. Л. : Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1974. -180 с.
96. Гинзбург Л. Я. О литературном герое. Л. : Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1979.-206 с.
97. Гладких 3. И. Национальный образ мира и художественное образование // Искусство и образование. М., 2004. - № 1. - С. 11-23.
98. Гончаров Б. П. Стихотворная речь: Методология изучения. Становление. Художественная функция. М. : ИМЛИ РАН: Наследие, 1999. - 344 с.
99. Горелов А. Е. Три судьбы: Ф. Тютчев, А. Сухово-Кобылин, И. Бунин. Л. : Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1976. - 89 с.
100. Гринберг И. Л. Лирическая поэзия. М. : Наука, 1965. - 160 с.
101. Гуляев Н. А. Теория литературы. М. : Высш. шк., 1977. - 278 с.
102. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. М. : Айрис-пресс, 2008. -560 с.
103. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М. : Искусство, 1972. -318с.
104. Гусев В. Д. Рождение стиха. М. : Наука, 1984. - 368 с.
105. Далгат У. Б. О роли фольклорных и этнографических элементов в литературе. Кишинев : Штмица, 1971. - 304 с.
106. Далгат У. Б. Литература и фольклор: Теоретические аспекты. М. : Наука, 1981.-303 с.
107. Далай-лама XIV. Буддийская практика: путь к жизни полной смысла. — М. : София, 2006.-208 с.
108. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. — М. : Рус. яз., 1998. -Т. 1.-699 с.
109. Дампилова Л. С., Цыренова М. Ц. Современная бурятская поэзия: учеб. пособ. Улан-Удэ : ИПК ВСГАКИ, 1998. - 124 с.
110. Дампилова Л. С. Восточные художественные традиции в современной бурятской поэзии: дисс. .канд. филол. наук. Улан-Удэ, 2000. — 135 с.
111. Дампилова Л. С., Цыренова М. Ц. Основные тенденции в развитии современной бурятской поэзии: учеб. пособ. Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 2000. - 144 с.
112. Дампилова Л. С. Время как мифологический код в лирике Н. Нимбуева // Россия Азия: проблемы интерпретации текстов русской и восточной культур: материалы междунар. науч. конф. (1 -5 июля 2002 г.). - Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 2002. - С. 56-58.
113. Дампилова Л. С. Символика кочевого пространства в поэзии Баира Дугарова. Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2005. - 160 с.
114. Данчинова М. Д. Художественная картина мира в литературе Бурятии 1960 — 1990 г.г. (пространственно-временная архитектоника): автореф. дисс. . .канд. филол. наук. — Улан-Удэ, 2000. 17 с.
115. Дугаров Б. С. Певчая птица страны Ая-ганга (образ жаворонка в лирике Д. Улзытуева) // Байкальские встречи 3: Культура народов Сибири: материалы III Междунар. науч. симп. 13-15 июня 2001 г. — Улан-Удэ : ИПК ВСГАКИ, 2001. - Т. 2. - С. 214-218.
116. Дугаржапова Т. М. Дондок Улзытуев // Портреты писателей Бурятии. -Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 1997. С. 105-112.
117. Дугаржапова Т. М. Философское осмысление природы в лирике Д. Улзытуева // Байкальские встречи-Ш: Культуры народов Сибири. — С. 235247.
118. Дугаржапова Т. М. Поэтика Дондока Улзытуева. Улан-Удэ : Бурят, кн. изд-во, 2001.-187 с.
119. Дугаржапова Т. М. Поэтика бурятского стиха. Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2002.- 180 с.
120. Дымбрылова Д. Ч. Цикл стихотворений Д. Улзытуева «Жизнь человека» (к проблеме поэтики буддизма) // Литература и религия: проблема взаимодействия в общекультурном контексте. Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 1999. - С. 121-128.
121. Дымбрылова Д. Ч. Религиозные воззрения в бурятской поэзии XX века: дисс. .канд. филол. наук. — Улан-Удэ, 2000. — 146 с.
122. Есин А. Б. Принципы приема и анализа литературного произведения : Уч. пособ. 3-е изд. М. : Флинта, Наука, 2000. - 248 с.
123. Жамьян Д. Табун кони - конь: к проблеме национально-языкового «видения» // Русская речь. - 1998. - № 6. - С. 67-69.
124. Жимбиев Ц-Ж. А. Из древней истории хори-бурят // Народы Бурятии в составе России от противостояния к согласию (300 лет указу Петра I). — Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2001. - Ч.1.- С. 26-29.
125. Жирмунский В. М. Теория стиха. Л. : Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1975.-201 с.
126. Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л. : Наука. Ленингр. отд-ние, 1977. -408 с.
127. Жирмунский В. М. Сравнительное литературоведение : Восток и Запад. -Л. : Наука, 1979.-493 с.
128. Жирмунский В. М. Поэтика русской поэзии. СПб. : Азбука - классика, 2001.-496 с.
129. Жуковская Н. Л. Категории и символика традиционной культуры монголов. М. : Наука, 1988. - 194 с.
130. Журавлев А. П. Звук и смысл. М. : Просвещение, 1991. - 155 с.
131. Заманская В. В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий. М. : Флинт, 2002. — 304 с.
132. Зинченко В. Г., Зусман В. Г., Кирнозе З.И. Методы изучения литературы. Системный подход. — М. : Флинта: Наука, 2002. 200 с.
133. Зубова Л. В. Потенциальные свойства языка в поэтической речи Марины Цветаевой. Л. : Изд-во Ленингр. ун-та, 1987. - 87 с.
134. История бурятской литературы. Ч.З Современная бурятская литература (1956-1995). Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 1997. - 298 с.
135. Кедров К. Д. Поэтический космос. — М. : Сов. писатель, 1989. — 478 с.
136. Керлот X. Э. Словарь символов. М. : КЕБЬ-ВООК, 1994. - 608 с.
137. Ким И. А. О рифме в бурятской прозе // Советская литература и фольклор Бурятии. Улан-Удэ, 1961. - С. 71-94.
138. Юб.Киндикова Н. М. Традиции и новаторство современной алтайской лирической поэзии : автореф. дисс. . канд. филол. наук. — М., 1987. — 19 с.
139. Кобозева И. М. Грамматика описания пространства // Логический анализ языка. Языки пространств. М. : Языки русской культуры, 2000. — С. 153162.
140. Ковский В. Е. Литературный процесс 60-70-х гг. М. : Наука, 1983. - 336
141. Кожевникова В. М., Николаева П. А. Литературный энциклопедический словарь. -М. : Сов. энциклопедия, 1987. 752 с.
142. Кожинов В. В. Как пишут стихи. М. : Алгоритм, 1970. - 150 с.
143. П.Коржавин Н. В соблазнах кровавой эпохи // Новый мир. М., 1993. - № 11.-С. 76.
144. Корман Б. О. Лирика и реализм. Иркутск : Изд-во Ирк. ун-та, 1976. - 96 с.
145. Корман Б. О. Целостность литературного произведения и экспериментальный словарь литературоведческих терминов // Избранные труды по теории и истории литературы. Ижевск, 1992. - С. 172-189.
146. М.Корман Б. О. Теория литературы. Ижевск : Институт компьютерных исследований, 2006. - 552 с.
147. Купина Н. А. Структурно-смысловой анализ художественного произведения. Свердловск : Изд-во Уральск, гос. ун-та, 1981.-92 с':
148. Куулар Д. С. История и современность. Кызыл : Тувин. кн. изд-во, 2002. - 142 с.
149. Ларин Б. А. Эстетика слова и язык писателя. — Л. : Худож. лит. Ленингр. отд-ние, 1974. 286 с.
150. Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М. : Терра - Книжный клуб, Республика, 1999. - 384 с.
151. Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М. : Языки русской культуры, 1998. - 824 с.
152. Левин Ю. И. О некоторых чертах плана содержания в поэтических текстах // Структурная типология языков. М. : Наука, 1966. - С. 199-215.
153. Лейдерман Н. П., Липовецкий М. Н. Русская литература XX в. (1950-1990-е годы). -М. : Изд. центр «Академия», 2008. 416 с.
154. Литература и религия : проблемы взаимодействия в общекультурном аспекте : Сб. науч. ст. — Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 1999. 167 с.
155. Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М. : Наука, 1970. — 180 с
156. Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской литературы : смех как мировоззрение и другие работы. СПб. : АЛЕТЕЙЯ, 1997. - 510 с.
157. Ломидзе Г. И. Проблемы взаимосвязи и взаимодействия литературы . М.: Сов. писатель, 1963. - 350 с.
158. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. — М. : Искусство, 1976. 367 с.
159. Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1982. - 479 с.
160. Лосев А. В. Соловьев и его время. М. : Прогресс, 1990. - 720 с.
161. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М. : Искусство, 1970. -383 с.
162. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. — Л. : Просвещение. Ленингр. отд-ние, 1972. -271 с.
163. Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. -М. : Просвещение, 1988. С. 325-348
164. Лотман Ю. М. О русской литературе. СПб. : Искусство, 1997. - 848 с.
165. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. М. : Гуманитар, изд. центр «Владос», 1996. -416 с.
166. Маковский М. М. Язык миф-культура: символы жизни и жизнь символов. - М. : Изд-во «Русские словари», 1996. - 330 с.
167. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа / 4-е изд., репр. М. : Вост. лит., 2006. -407 с.
168. Мелетинский Е. М. От мифа к литературе. М. : Изд-во РГГУ, 2001. - 170 с.
169. Михайлов А. А. Поэты и поэзия: Портреты и проблемы. Тенденции развития современной поэзии. -М. : Просвещение, 1970. 153 с.
170. Михайлов А. А. Тайны поэзии: Книга критических эссе. М. : Современник, 1980.— 335 с.
171. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2 т. -М. : Сов. Энциклопедия, 1992. -Т. 2.-719 с.
172. Мусатов В. В. Проблемы художественных традиций в современной лирической поэзии (50-60 г.г.). М. : Высш. шк., 2001. - 310 с.
173. Найдаков В. Ц. Традиции и новаторство в бурятской советской литературе. Улан-Удэ : Бурят, кн. изд-во, 1976. - 108 с.
174. Найдаков В. Ц. Слово о поэте // Современная литература Бурятии. Улан-Удэ : Бурят, кн. изд-во, 1979. - С. 3-22.
175. Найдаков В. Ц. Непроторенными путями. Улан-Удэ : Бурят, кн. изд-во, 1984.-222 с.
176. Найдаков В. Ц. Становление, развитие и распад бурятской советской литературы (1917-1995). Улан-Удэ : Изд-во БИОН СО РАН, 1996. - 106 с.
177. Одоева О. В. Национальная картина мира в прозе Сибири // Россия Азия: проблемы интерпретации текстов русской и восточной культур: материалы междунар. науч. конф. (1-5 июля 2002 г.). - Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 2002.-С. 142-143.
178. Ожегов С. И. Словарь русского языка. М. : Рус. яз., 1989. — 748 с.
179. Очирова Т. Н. Мгновенное и вечное // Литература и современность. -Улан-Удэ : Бурят, кн. изд-во, 1978. С. 141-153.
180. Очирова Т. Н. Жанрово-стилевые искания в современной бурятской поэзии и фольклор // Взаимодействие литератур народов Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск : Наука, 1983. - С. 244-253.
181. Очирова Т. Н. Медитативная лирика в советской поэзии 60-70-х г.г. : автореф. дисс. . канд. филол. наук. -М., 1983. 25 с.
182. Павлович Н. В. Словарь поэтических образов. — М. : Эдиториал УРСС, 2002.-Т. 1.-508 с.
183. Паликова А. К. Поэзия семидесятых // Земли моей молодые голоса. -Улан-Удэ : Бурят, кн. изд-во, 1981, С. 65-79.
184. Поляков М. А. Вопросы поэтики и художественной семантики. — М. : Сов. писатель, 1986. 480 с.
185. Поспелов Г. Н. Вопросы методологии и поэтики. М. : Изд-во Моск. унта, 1983.-336 с.
186. Поспелов Г. Н. Лирика среди литературных родов. М.: Изд-во Моск. унта, 1976.-208 с.
187. Поэтика художественного произведения // Межвузовский научный сборник. Уфа : Изд-во Башк. гос. ун-та, 1983. - 168 с.
188. Потебня А. А. Эстетика и поэтика. М. : Искусство, 1976. - 614 с.
189. Прищепа В. П. Российского отечества поэт (Е.А. Евтушенко: 1965 1995 г.г.). - Абакан : Изд-во Хакас, ун-та им. Н.Ф. Катанова, 1996. - 344 с.
190. Пропп В. Я. Морфология сказки. М. : Наука, 1969. - 168 с.
191. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. — М. : Лабиринт, 2000. -333 с.
192. Проскуряков М. Р. Концептуальная структура текста. — СПб. : Изд-во СПбГУ, 2000. 240 с.
193. Раевская М. М. О некоторых национально маркированных концептах I испанской истории и культуры // Вестник Московского университета. Сер.
194. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2004. - № 4. - С. 96-108.
195. Ринчино Л. Л. Архаические истоки культа священных гор у монгольских народов // VI Международный конгресс монголоведов. М. : Наука, 1992. -С. 169.
196. Рябицев В. К. Птицы Урала, Приуралья и Западной Сибири. -Екатеринбург: Изд-во Уральск, ун-та, 2000. 156 с.
197. Сангадиева Э. Г. Концепция мира и человека в бурятском романе 19601970-х гг. дисс. . канд. филол. наук. Улан-Удэ, 2004. - 153 с.
198. Сильман Т. И. Заметки о лирике. — Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1977.-260 с.
199. Скородумова Л. Г. К характеристике пространственного мышления монголов (по материалам обрядового фольклора) // Этническая культура: история и современность (Сибирь: этносы и культуры).- Улан-Удэ : ИПК ВСГАКИ, 2002. Вып. 7. - С. 82-91.к
200. Скрынникова Т. Д., Батомункуев С. Д., Варнавский П. К. Бурятская этничность в контексте социокультурной модернизации (советский период). Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2004. - 216 с.
201. Смирнов И. П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. -М. : Наука, 1977.-203 с.
202. Содномов А. Родом из Шибертуя: К 60-летию со дня рожденя Ц.-Д. Хамаева // Бурятия. Бурятия. 1997. - 19 марта. - С. 3.
203. Содномпилова М. М. Семантика двери и околодверного пространства традиционного жилища монголоязычных народов юрты // Этническая культура: история и современность (Сибирь: этносы и культуры).- Улан-Удэ : ИПК ВСГАКИ, 2002. - Вып. 7. - С. 107-124.
204. Содномпилова М. М. Символизм вертикальной структуры традиционного жилища бурят // Мир Центральной Азии. Т. III: Культурология. Философия. Источниковедение: материалы междунар. науч. конф. — Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 2002. С. 75-78.
205. Соловьев В. С. Смысл любви. Русский эрос или философия любви в России. -М. : Прогресс, 1991. -290 с.
206. Соловьев В. С. Чтение о богочеловечестве. — СПб. : Азбука, 2000. 384 с.
207. Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М. : Прогресс, 1977. - 695 с.
208. Сравнительное изучение национальных литератур : сб. науч. тр. Ташкент : Изд-во ТГПИ, 1986. - 219 с.
209. Султанов К. К. Национальное самосознание и ценностные ориентации литературы. М. : Наследие, 2001. - 196 с.
210. Тамарченко Н. Д., Тюпа В. И., Бройтман С. Н. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. М. : Изд. центр «Академия», 2004. — 512 с.
211. Тимофеев JI. И. Советская литература. Метод. Стиль. Поэтика. — М. : Сов. писатель, 1966. 523 с.
212. Тимофеев JI. И. Основы теории литературы. 5-е изд., М.: Просвещение, 1976.-368 с.
213. Тимофеев JI. И. Слово о стихе. М. : Сов. писатель, 1987. - 470 с.
214. Томашевский Б. М. Стих и язык. СПб. : Образование, 1996. - 180 с.
215. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М. : Аспект Пресс, 2003.-334 с.
216. Топоров В. Н. Модель мира (мифопоэтическая) // Мифы народов мира: Энциклопедия. М. : Сов. энциклопедия, 1980. - Т. 2. - С. 161-166.
217. Топоров В. Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М. : Наука, 1983.-227-284.
218. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ : исследования в области мифопоэтического. М. : «Прогресс», «Культура», 1995. - 624 с.
219. Тресиддер Д. Словарь символов. М. : Фаир - Пресс, 2001. - 448 с.
220. Туденов Г. О. Бурятское стихосложение. — Улан-Удэ : Бурят, кн. изд-во, 1958.- 163 с.
221. Туденов Г. О. Влияние русской поэзии на бурятскую // Труды БКНИИ.-Улан-Удэ, 1959. -Вып. I. С. 120-124.
222. Туденов Г. О. Об основных направлениях в бурятской советской поэзии // Советская литература и фольклор Бурятии. Улан-Удэ : Бурят, кн. изд-во, 1962.-Вып. 2.-С. 3-37.
223. Тулохонов С. М. Историзм литературы Бурятии. Улан-Удэ: Изд-во ВСГТУ, 2000. - 206 с.
224. Тынянов Ю. Н. Проблема стихотворного языка. — М. : Сов. писатель, 1965. -304 с.
225. Тынянов Ю. Н. Поэтика. Теория литературы. Кино. — М. : Наука, 1977. -574 с.
226. Тюпа В. И., Фуксон Л. Ю., Дарвин М. Н. Литературное произведение: проблемы теории и анализа. — Кемерово : Кузбассвузиздат., 1997. — 168 с.
227. Тюпа В. И. Аналитика художественного (введение в литературоведческий анализ). М. : Лабиринт, РГГУ, 2001. - 224 с.
228. Успенский Б. А. Поэтика композиции. СПб. : Азбука, 2000. — 352 с.
229. Флоренский П. А. Сочинение: В 2 т.: М.: Мысль, 1990. - Т. 1.: Столп и утверждение истины: В 2 ч. - Ч. 1.: I-XVI. - 490 с.
230. Хазан В. И. Кто погиб здесь? Умер! Уж не я ли сам? (Смерть и жизнь в «зимнем» цикле С. Есенина) // Тема смерти в лирических циклах русских поэтов XX века (С. Есенин, М. Цветаева, А. Ахматова). — Грозный, 1990. — 123 с.
231. Халхарова JI. Ц. Национальная картина мира в прозе Ч. Цыдендамбаева. -Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. ун-та, 2010. 130 с.
232. Хамгушкеева M. М. Бурятская поэзия. — Улан-Удэ : Изд-во Бурят, гос. унта, 1998.- 158 с.
233. Храпченко М. Б. Горизонты художественного образа. М. : Худож. лит., 1986.-439 с.
234. Храпченко М. Б. Художественное творчество, действительность, человек. М. : Сов. писатель, 1978. - 416 с.
235. Художественное наследие национальных литератур XX в. в общероссийском культурном пространстве : проблемы взаимодействия. — Якутск : Якутск: ИГИ АН PC (Я), 2007. 408 с.
236. Цивьян Т. В. Лингвистические основы балканской модели мира. М. : Наука, 1990.-203 с.
237. Цивьян Т. В. Движение и путь в балканской модели мира. Исследование по структуре текста. М. : Изд-во «Индрик», 1999. - 279 с.
238. Черемисов К. М. Бурятско-русский словарь. М. : Советская энциклопедия, 1973. - 804 с.
239. Чернейко Л. О. Смысловая структура художественного текста и принципы ее моделирования // Коммуникативно-смысловые параметры грамматики и текста : сб. ст., посвящ. юбилею Г. А. Золотовой. — М. : Едиториал УРСС, 2002.-С. 449-461.
240. Черняк М. А. Современная русская литература. — М. : Сага: Форум. 2004. — 336 с.
241. Шапир М. И. Язык поэтический // Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины. Под ред. Чернец Л.В. М. : Высш. шк., изд. центр «Академия», 1999. - С. 556.
242. Шаракшинова Н. О. Мифы бурят. Иркутск : Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1980. - 167 с.
243. Шобоева О. А. Этнокультурное своеобразие концептов «пространство» и «время» в поэзии Л.Д. Тапхаева: автореф. дисс. . канд. филол. наук. -Улан-Удэ, 2007. 25 с.
244. Шобоева М. К. Жанровое развитие бурятской лирической поэзии 60-80-е г.г.: дисс. .канд.филол.наук. Улан-Удэ, 1997. - 152 с.
245. Эйхенбаум Б. Н. О прозе. О поэзии. Л. : Худож. лит., 1986. - 453 с.
246. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. М. : Локид; Миф, 2000. — 576-с.
247. Эпштейн М. Н. Парадоксы новизны. М. : Сов. писатель, 1988. - 414 с.
248. Эпштейн М. Н. Природа, мир, тайник вселенной новизны: Система пейзажных образов в русской поэзии. М. : Высш. шк., 1990. - 302 с.
249. Юнг К. Г. Психология бессознательного. М. : Аст: Канон + Реабилитация, 2001.-400 с.
250. Юнг К. Г. Проблемы души нашего времени. СПб. : Питер, 2002, - 352 с.
251. Якобсон Р. О. Работы по поэтике. М. : Прогресс, 1987. - 460 с.
252. Ярцева В. Н. Лингвистический энциклопедический словарь. М. : Науч. изд-во: Большая российская энциклопедия, 2002. - 709 с.1. Электронный ресурс
253. Борейко В. Е. Биоксенофобия народных воззрений в отношении диких животных и растений // режим доступа / www.ecoethics.ru/old/m4.08/gj2548doc
254. Еше Лодой Ринпоче. Разъяснение символа «Колесо Сансары» // режим доступа / www.thanka.ru/history/hr ко1езо/Мт1
255. Цыренова М. Ц. Картина мира кочевника по стихотворению Н.Нимбуева // режим доступа / штЬиеу.Ьшуаиа.ог^пат2Ы1/агйЫе.рЬр?У1е\у=9