автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Языковые особенности переводных памятников письменности XI-XIII вв., содержащих восточнославянские лексические элементы

Полный текст автореферата диссертации по теме "Языковые особенности переводных памятников письменности XI-XIII вв., содержащих восточнославянские лексические элементы"

005001046

На правах рукописи

ПИЧХАДЗЕ АННА АБРАМОВНА

Языковые особенности переводных памятников письменности Х1-ХШ вв., содержащих восточнославянские лексические элементы

Специальность 10.02.01 - русский язык

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

1 7 КОЯ 2011

Москва 2011

005001046

Работа выполнена в отделе лингвистического источниковедения и истории русского литературного языка Учреждения Российской академии наук «Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН»

Официальные оппоненты: доктор филологических наук

■ Евгений Германович Водолазкин,

, ведущий научный сотрудник Учреждения

Российской академии наук «Институт русской литературы (Пушкинский дом) РАН»

доктор филологических наук Кирилл Александрович Максимович, ведущий научный сотрудник Учреждения Российской академии наук «Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН»

доктор филологических наук Татьяна Викторовна Пентковская, доцент кафедры русского языка филологического факультета ФГОУ ВПО «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова»

Ведущая организация: Учреждение Российской академии наук

«Институт славяноведения РАН»

Защита состоится 15 декабря 2011 г. на заседании диссертационного совета Д 002.008.01 при Учреждении Российской академии наук «Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН» по адресу: 119019, Волхонка 18/2, конференцзал.

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале библиотеки Учреждения Российской академии наук «Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН».

Автореферат разослан «Ц » ноября 2011 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук

Б.Л. Иомдин

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Диссертационное исследование посвящено вопросу о переводческой деятельности в домонгольской Руси и возникновении переводных памятников письменности, содержащих лексические русизмы, т. е. слова, употребительные у восточных славян и не известные южным славянам.

Предметом исследования послужили переводные тексты (около 30-ти), в которых отмечены лексические русизмы. Наиболее подробно исследуются памятники, переведенные с греческого, привлекаются также данные переводов с еврейского. Работа выполнена на материале электронных баз данных, изданий памятников, лексикографических и лексикологических источников.

Целью исследования является: 1) выделение лингвистических параметров для характеристики переводных текстов; 2) осуществление группировки славянских переводов, содержащих лексические русизмы; 3) разработка критериев оценки исконности русизмов в церковнославянских текстах; 4) характеристика переводческой деятельности в Древней Руси, в частности определение корпуса текстов, которые могут быть атрибутированы непосредственно восточнославянским переводчикам.

Актуальность работы связана с острой дискуссионностью вопроса о существовании древнерусских переводов. Подавляющее большинство переводных памятников в древности возникло у южных славян, и сама возможность переводческой деятельности в Древней Руси многими авторами ставится под сомнение. Главным аргументом служит ссылка на незнание носителями восточнославянских диалектов книжного греческого языка. Надежные исторические свидетельства о выполнении переводов восточнославянскими книжниками отсутствуют. В этих условиях возможность или невозможность переводческой деятельности на Руси может быть обоснована исключительно на основе лингвистических данных. В последнее десятилетие появился ряд критических изданий церковнославянских переводных текстов, содержащих русизмы, а в Институте русского языка им. В. В. Виноградова РАН были разработаны базы данных по переводным текстам, позволяющие получить полную лексическую и грамматическую информацию о памятнике. Это позволяет по-новому подойти к вопросу о древнерусских переводах.

Новизна работы заключается как в использовании новых методов, так и в получении новых результатов. Помимо традиционных методов филологиче-

ского анализа в работе было применено сплошное сопоставление словников изучаемых текстов. Это позволило существенно расширить набор признаков, релевантных для характеристики языковых особенностей памятников славянской письменности. Если традиционный анализ опирался в основном на редкие («яркие») слова, то доступные в настоящее время данные позволяют сопоставлять не только редкую, но и частотную лексику, что значительно повышает надежность результатов. В ходе исследования выяснилось, что чрезвычайно важны для анализа служебные слова (на которые раньше обращалось мало внимания) - в силу их высокой частотности и употребительности в текстах разных жанров и разной тематики. При сплошном сопоставлении словников оказалось, что отсутствие лексем, частотных в других текстах, должно учитываться в качестве такой же важной характеристики памятника, как и наличие диа-гносцирующей лексики. Осуществление группировки переводных памятников на основе выделенных параметров послужило новым инструментом дальнейшего исследования и средством, обеспечивающим возможность системного анализа: наблюдения, сделанные на материале одного текста, проверялись на материале текстов, принадлежащих к той же группе, за счет чего повышалась их надежность, а явлениям, зарегистрированным в нескольких текстах одной группы (например, русизмам), приписывался статус аутентичных.

Основные новые результаты исследования сводятся к значительному расширению набора лингвистических параметров, существенных для характеристики переводных текстов; осуществление группировки славянских переводов, содержащих лексические русизмы, позволившее обнаружить новые доказательства исконности русизмов в переводных памятниках Х1-ХШ вв.; воссоздание (хотя бы в самых общих чертах) целостной картины переводческой деятельности в Древней Руси.

Теоретическая значимость работы определяется содержащимся в ней обоснованием наличия восточнославянских переводов и существования в Древней Руси нескольких переводческих направлений; доказательством возможности исконного сосуществования в церковнославянском тексте специфически южнославянских и специфически восточнославянских языковых черт; анализом функционирования церковнославянского языка на Руси, его вариативности и его разновидностей, отразившихся в переводных памятниках письменности.

Практическая ценность работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы в курсах истории русского литературного языка, лингви-

стического источниковедения и при составлении словарей и грамматик древнерусского и церковнославянского языка.

На защиту выносятся следующие положения: .

1. Лишь очень небольшая часть переводов с лексическими русизмами не содержит лексических южнославянизмов (т. е. слов, не освоенных древнерусским языком и не встречающихся в оригинальных древнерусских текстах) и может быть атрибутирована восточнославянским переводчикам. К этой группе относятся переводы Жития Василия Нового, Александрии, Жития Андрея Юродивого, Пчелы, Истории Иудейской войны, а также Повести об Акире Премудром и цикл из шести Чудес Николая Мирликийского - если два последних текста действительно представляют собой переводы, а не переработки переводных текстов. К этой группе примыкает Студийский устав, почти не содержащий лексических южнославянизмов, но отличающийся от восточнославянских переводов по характеру перевода и обнаруживающий сходство переводческих приемов и языковых особенностей с Ефремовской кормчей. ^

2. В этой группе памятников отчетливо выделяются две подгруппы: 1) Александрия, Житие Андрея Юродивого и Повесть об Акире Премудром, 2) Пчела и История Иудейской войны. Различие между двумя подгруппами проявляется как в особенностях переводческих приемов, так и на всех языковых уровнях. Выделение внутри восточнославянской группы двух подгрупп, систематически различающихся по целому комплексу языковых параметров, позволяет утверждать, что в Древней Руси существовали направления, которые вырабатывали свои переводческие навыки и устойчивые языковые предпочтения. Одна из этих подгрупп - Пчела и История Иудейской войны - воспроизводит более стандартную разновидность церковнославянского языка, другая - Александрия, Житие Андрея Юродивого и Повесть об Акире - предпочитает менее распространенные, а иногда и очень редкие языковые средства.

3. Подавляющее большинство среди переводов с восточнославянской лексикой составляют памятники с сочетанием южнославянизмов и русизмов. По всей вероятности, они созданы носителями южнославянских диалектов. В то же время существуют надежные свидетельства в пользу исконности русизмов в некоторых из них. Присутствие восточнославянской лексики укрывает на то, что южнославянские переводчики работали с учетом и под влиянием восточнославянского языкового узуса. Вопрос о том, принимали ли участие в переводе этих памятников древнерусские книжники, остается открытым. Характерной чертой переводов, в которых восточнославянская лексика соседствует с

южнославянской, является обилие ошибок в передаче греческого текста; иногда переводчики вовсе не справлялись со своей задачей (Огласительные поучения Феодора Студита). Синтаксис этих переводов темен, синтаксические конструкции часто нарушаются. По своему качеству переводы, содержащие южно-славянизмы и русизмы, как правило, уступают как южнославянским переводам эпохи Первого Болгарского царства, так и восточнославянским переводам.

4. Среди памятников, содержащих лексические южнославянизмы наряду с русизмами, также выделяется несколько подгрупп. Наиболее ранняя включает Хронику Георгия Амартола, переведенную не ранее 963 г. и не позже второй половины XI в., и близкие к ней по языку произведения. В языковом отношении тексты этой подгруппы близки гимнографическим произведениям учеников Кирилла и Мефодия. Веком позже, на рубеже Х1-ХП вв. возникла подгруппа толковых переводов: Толковое Евангелие Феофилакта Болгарского, Толковый Апостол, Толкования Никиты Ираклийского на 16 Слов Григория Богослова и др. Между толковыми переводами и подгруппой Хроники Георгия Амартола существует отдаленное языковое сходство, однако толковые переводы не разделяют многих ярких особенностей подгруппы Хроники Георгия Амартола, в том числе тех, что сближают ее с древнейшей славянской гимно-графией. Особняком среди памятников, содержащих лексические южнославянизмы наряду с русизмами, стоят Пандекты Никона Черногорца, возникшие не раньше конца XI в.

5. Ни один из памятников, содержащих лексические русизмы, не может быть сколько-нибудь уверенно датирован временем до византийского завоевания Первого Болгарского царства. Таким образом, возникновение переводов с восточнославянскими элементами в лексике - по крайней мере датированных -совпадает по времени с эпохой, когда, с одной стороны, восточноболгарские книжные центры прекращают свою деятельность, а с другой стороны, зарождается книжность у восточных славян.

6. Важная особенность переводов с лексическими русизмами состоит в том, что они или вовсе не содержат южнославянизмов, или содержат южнославянизмы, характерные для западных областей южнославянского ареала и не свойственные восточноболгарской книжности. Это обстоятельство хорошо согласуется с относительно поздней датировкой: после падения Преслава переводческая деятельность на Руси могла осуществляться, по-видимому, носителями западноболгарских книжных традиций или же самими восточнославян-

скими книжниками, В то же время преславская лексика в переводах, содержащих лексические южнославянизмы наряду с русизмами, имеется, поскольку её усвоение началось очень рано.

Апробация результатов исследования. Отдельные положения работы неоднократно обсуждались на заседаниях отдела лингвистического источниковедения и истории русского литературного языка Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, на семинаре по истории русского языка и культуры (ИРЯ РАН), международных конференциях в ИРЯ РАН, Санкт-Петербургском государственном университете, Институте русской литературы РАН (Пушкинском доме), на XII Международном съезде славистов (Краков, Польша) и XIV Международном съезде славистов (Охрид, Македония).

Структура диссертации. Диссертация состоит из Введения, шести глав, в которых дается обзор переводных памятников с лексическими русизмами; предварительная группировка памятников; анализ лексических русизмов, способов перевода греческой лексики, словоупотребления и грамматических особенностей переводов; Заключения, библиографии и словоуказателя.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении к диссертации кратко рассматривается история вопроса о переводах в домонгольской Руси, в разработку которого внесли вклад И. И. Срезневский, А. И. Соболевский, М. Н. Сперанский, В. М. Истрин, Н. А. Мещерский и другие ученые. Подчеркивается, что количество переводных памятников, содержащих восточнославянские элементы в лексике, очень невелико. То обстоятельство, что в ряду многочисленных церковнославянских переводов ранней поры тексты с восточнославянской лексикой являются редкостью, имеет принципиальное значение: оно доказывает, что русизмы не попадали в текст стихийно при переписывании. На Руси в течение столетий переписывалось огромное число текстов южнославянского происхождения, в которых не обнаружено ни одной специфически восточнославянской лексемы. Поэтому в тех случаях, когда наличие восточнославянской лексики в церковнославянском памятнике подтверждается его текстологической традицией, русизмы следует приписывать переводчику или редактору. Однако внесение лексических русизмов в ходе редактуры наблюдается только при включении текстов в сборники; надежные свидетельства в пользу лексической русификации редакторами отдельных произведений отсутствуют. Поэтому нет причин ставить под сомне-

ние лексические русизмы в тех немногих переводных памятниках, где они встречаются.

Тем не менее в конце XX в. среди зарубежных ученых распространилось мнение, что русизмы в переводных памятниках вторичны, что восточные славяне не владели письменным греческим и не могли заниматься переводческой деятельностью. Сомнения по поводу исконности русизмов в переводных текстах заставляют вернуться к оценке лексического критерия в определении происхождения памятников письменности.

По-новому подойти к вопросу о русизмах в переводных памятниках позволяют не только данные, полученные современным источниковедением, исторической лексикологией и лексикографией, но и ставшая возможной благодаря использованию словоуказателей и электронных ресурсов группировка переводных памятников, содержащих восточнославянские элементы в лексике. Задача группировки текстов по их языковым особенностям, а также по особенностям перевода является центральной для настоящей диссертации. Исконность русизмов в переводных текстах получает подтверждение благодаря группировке памятников, поскольку наличие одинаковых русизмов в текстах, сходных по переводческим приемам и языковым особенностям доказывает, что русизмы проникли в них не при переписке, но присутствовали в первоначальном переводе. Выявление групп переводов с лексическими русизмами принципиально, поскольку теперь вопрос о восточнославянском происхождении может быть поставлен по отношению не к отдельному памятнику, а ко всей группе, к которой он принадлежит, если группа представлена более чем одним памятником. Цель диссертации состоит прежде всего в преодолении «атомистического» подхода к изучению переводных памятников, т. е. исследования каждого памятника в отдельности, вне сопоставления с другими текстами. Группировка памятников открывает путь к решению вопроса о существовании переводческих школ на Руси.

В первой главе диссертации приводится перечень переводных памятников, в которых фиксируются лексические русизмы. В него включены памятники, в которых русизмы фиксировались предшествующими исследователями, и произведения, в которых ранее русизмы не отмечались. Дается краткая характеристика каждого памятника с указанием содержащихся в нем русизмов и южнославянизмов, т.е. слов, не освоенных или плохо освоенных оригинальной древнерусской письменностью. Перечисляются все случаи, когда исконность русизмов может быть доказана при помощи сопоставления перевода с оригина-

лом. Такие случаи единичны, и все они встречаются в переводах с многочисленными бесспорными южнославянизмами - Ефремовской кормчей, Житии Феодора Студита, Повести о Варлааме и Иоасафе, Прологе (Синаксаре) и Пандектах Никона Черногорца.

В Ефремовской кормчей неоднократно употребляются русизмы ^ддиницд 'наследство', тноун-ъ 'управитель' и производное от него тноуньство. Термин ^лдьннцд в Ефремовской кормчей всегда соответствует греч. Кгутох, в отличие от термина причдстик, которым переводится греч. ,xXriQovo[iia. Распределение славянских терминов в строгом соответствии с греческими свидетельствует о том, что именно переводчик использовал восточнославянский термин, чтобы обозначить с его помощью особый вид наследства (получаемого, в отсутствие завещания, по закону - Хеуатоу) и отличить его от наследства по завещанию, обозначенного церковнославянским термином. Термины тноунт» и тиоуньство тоже применяются для передачи определенного греческого .термина: тиоунъ соответствует греческому xouqóhüq, а тноуньство - греческому xoueaxoQia, которое обозначает особый (корпоративный, в отличие от родственного) вид опеки. Вероятно, не случайно русизмы появились в переводе в соответствии с терминами, заимствованными в греческий из латыни-, и не имевшими церковнославянской традиции перевода.

Один из переводчиков Жития Феодора Студита последовательно передает греческое tote как т-ьгдд, а tíiviv.auta - только как вт. то чина. Специфически восточнославянское сочетание в'ь то чина выступает кроме того в качестве эквивалента греческого ладаииха и ладахдгща. Таким образом, русизм въ то чинд должен быть признан исконным: вторичное внесение его в текст было бы возможно только при исправлении перевода по греческому оригиналу. Другой русизм Жития Феодора Студита - слово дконо - также принадлежит переводчику. Оно очень точно переводит греч. 6r|0£v 'словно, якобы': сдлгъ же дконо п-ыша гавлгагасга G3 троудл 'а сам делая вид, что он будто бы запыхался от усилий' 124 об.8. Трудно представить себе, чтобы дконо появилось в результате вторичной замены на месте стандартного гако или какого-то другого слова, потому что дконо, с одной стороны, представляет собой большой раритет и не зафиксировано ни в одном другом переводном памятнике, а с другой - слишком точно соответствует контексту, чтобы его можно было ввести без сверки с греческим оригиналом.

В Повести о Варлааме и Иоасафе русизм вологд 'лакомое блюдо' ошибочно употреблен в цитате из Послания к римлянам VI 23 в соответствии с греч. 6г|)ата 'награда, возмездие', которое переводчик смешал со словом ог|>оУ1,а 'лакомое блюдо' (оба слова в византийскую эпоху произносились одинаково): ибо вологд гр'кхокнлга смерть. Очевидно, что ошибка возникла в первоначальном переводе: её не мог привнести редактор, потому что она лишает апостольскую цитату смысла. В позднейшей южнославянской версии Повести о Варлааме и Иоасафе здесь читается швроцн во гр^х06""1 смрть в соответствии с греч. то уад отжата тце, ацариад бауатод, "возмездие за грехи — смерть".

Один из русизмов Пролога (Синаксаря) бесспорно принадлежит переводчику: прилагательное глл^дтыи в форме мн. ч. соответствует греческому названию племени рХецциед, которое переводчик производил от греч. рХёщш 'взгляд'.

В Пандектах Никона Черногорца в пассаже, где речь идет об избиении ремнем или палкой, переводчик передал форму орудийного падежа Чцсгга от существительного 'ща; 'ремень' как матьлъ 'верхнее платье', - вероятно, основываясь на звуковом сходстве древнерусского заимствования из германского с греческим словом.

Таким образом, уже в обзоре памятников фиксируется проблема сосуществования в некоторых переводах несомненных русизмов с несомненными юж-нославянизмами.

Во второй главе делается попытка предварительной группировки памятников, перечисленных в первой главе. По языковым особенностям все переводы с еврейского сходны между собой и образуют единую группу. Переводы с греческого, во много раз превосходящие переводы с еврейского по числу и объему произведений, гораздо более разнообразны. Их группировке посвящена эта глава. Для сопоставления переводов привлекалась лексика, наличие или отсутствие которой в тексте в минимальной степени зависит от тематики и других экстралиягвистических факторов. В наибольшей степени целям группировки отвечают слова, которые, будучи широко распространенными и частотными, в то же время обладают дифференцирующей силой и являются общеизвестными, но не общеупотребительными (лучше всего для этих целей подходят служебные слова).

Анализируемые тексты разделились на две группы. Для первой группы, в которую входят Хроника Георгия Амартола, Повесть о Варлааме и Иоасафе, Христианская топография, Пандекты Никона Черногорца и Толковое Еванге-

лие, в делом характерно почти исключительное употребление послелога ради, высокая частотность глаголов в-йфд(вд)тн и досддити и их производных, существительного скървь и прилагательного скървьнъ, довольно активное использование глаголов (нЕ)пьфсвдти и томити; словам съв'Ьд'Ьтель и шоуии и их производным в I группе отдается явное предпочтение перед синонимами П0СЛ01/Х1» и л-Ьвыи и их производными, а союз дкы 'как, будто, словно' употребляется очень редко (в текстах I группы в этом значении регулярно выступает гако). Слова и^ноурити, оунырити 'израсходовать; украсть', нси^ноурен-ь, нси^моурим-ъ 'такой, который невозможно израсходовать или украсть' и слова с корнем мьчьт- известны только памятникам I группы.

Отличительную черту I группы составляет сохранение некоторых специфических особенностей кирилло-мефодиевского лексикона. В этом отношении тексты I группы сходны с древнейшими произведениями славянской гимногра-фии, создание которой связано с деятельностью учеников Кирилла и Мефодия. Однако лексикон этих переводов, несмотря на свою консервативность, не идентичен кирилло-мефодиевскому; подобно гимнографическим текстам, он, включает лексемы, получившие распространение позднее, в том числе и некоторые лексемы, характерные для преславской книжности. Это неудивительно, поскольку в хронологическом отношении памятники I группы отстоят от кирил-ло-мефодиевской эпохи довольно далеко. Другая черта, отличающая памятники I группы, состоит в том, что они содержат заметное количество южнославяниз-мов - слов, не встречающихся или редко встречающихся в восточнославянских оригинальных текстах.

Во вторую группу входят Александрия, Житие Андрея Юродивого, Повесть об Акире Премудром, Чудеса Николы, Студийский устав, Пчела и История Иудейской войны. В этих памятниках активно употребляются послелог д'Ьла, союз дкы, существительное послоух'ь и его производные, прилагательное л*Ьвын встречается чаще, чем шоуии, очень редко фиксируются слова скървь и скърБьнъ (вместо них используются синонимы печдль, печдльнъ), а к'Ьфд(вд)тн, (нс)пьфевдти 'думать, полагать', досддити, толлити с их производными почти не отмечены. По распределению послелогов рддн— д'Ьла в этой группе выделяются две подгруппы: в Александрии и Житии Андрея Юродивого преобладает (или господствует) Д'Ьла, в остальных памятниках — рддн (в Повести об Акире оба послелога одинаково употребительны, но ввиду низкой частотности статистика не вполне надежна).

Нетрудно заметить, что большинство лексем, употребительных в первой группе и неупотребительных во второй, отличают кирилло-мефодиевские тексты от позднейших, в первую очередь преславских (восточноболгарских). В древнейших редакциях Евангелия, Апостола и Псалтыри зафиксированы только ради, гако, съе-Ьд-Ьтель, шоуии, в преславских редакциях они более или менее последовательно заменяются на д-Ьлга, акы, послоух^ л-Ьвыи; в кирилло-мефодиевских переводах скръвь употребляется наряду с печаль, а досддити наряду с (оу)корити, но в преславских редакциях печаль вытесняет скр'ь.вь, а досддити заменяется на (оу)корнти. Однако по всем этим позициям словоупотребление преславских памятников совпадает с древнерусским узусом. В самом деле, как свидетельствуют летописи и новгородские берестяные грамоты, исконным восточнославянским послелогом был д*Ьла, а ради являлся церковнославянизмом. Союз дкы широко распространен в древнерусских летописях и зафиксирован в берестяных грамотах, равно как и термин послоухт (сУДя по всему, его синоним сьв'ЬА'ктель следует признать церковнославянизмом). Прилагательное л-Ьеыи отмечено во всех древнерусских летописях. Древнерусскому узусу было свойственно (оу)корнти, а досддити — чуждо. О том, что восточнославянские книжники предпочитали существительное печаль синониму скърБЬ, говорят данные древнерусских летописей.

Таким образом, многие лексические предпочтения II группы, отличающие ее от первой, характерны как для восточноболгарского, так и для древнерусского узуса. Предполагать восточноболгарское происхождение памятников И группы нет оснований: в них практически отсутствуют южнославянизмы, а русизмы, напротив, многочисленны и тематически разнообразны. Эти переводы осуществлялись восточнославянскими переводчиками, о чем лишний раз свидетельствуют отклонения от кирилло-мефодиевского словоупотребления в сторону древнерусского узуса, оправданные благодаря его совпадению с восточ-ноболгарским. Восточноболгарская книжность, чрезвычайно популярная на Руси, своим авторитетом поддерживала включение в текст древнерусских элементов, чуждых кирилло-мефодиевскому лексикону.

Обе выделенные группы неоднородны и подразделяются на подгруппы. В рамках I группы выделяется подгруппа Хроники Георгия Амартола и подгруппа толковых переводов, в которую входят и Беседы на Шестоднев Севери-ана Гавальского.

Хроника Георгия Амартола выделяется из всего корпуса переводов с лексическими русизмами весьма архаичным языком. По особенностям словоупотребления к ней примыкают несколько памятников, образующих вместе с Хроникой компактную группу: Повесть о Варлааме и Иоасафе, Христианская топография Козьмы Индикоплова, Мучение Артемия и Слово Нектария, архиепископа Константинопольского, о праздновании великомученику Феодору Тирону. Хронику Георгия Амартола и Повесть о Варлааме и Иоасафе объединяет употребление слов гьрныльствовдти 'отливать в печи', овьдо 'дорогое одеяние, порфира', троуп* 'войско', ^двадитн (^дповддитн) 'запрячь', омрдчьныи 'мрачный', мрдкотд, пр"Ькость 'противодействие', пр-ЬчитисА 'спорить, сопротивляться', основы ино- в значении 'тот же самый' в сложных словах (ннонрдвыгь 'имеющий такой же нрав', имопогасьць 'имеющий такой же пояс', иносельннк-ь 'сосед', инодоушьно 'на одном дыхании' и т.п.), сочетания н^вьртЬтн очи 'выколоть глаза'. Оба памятника близки в языковом отношении Мучению Артемия: во всех трех переводах частотными являются слова еъшиго 'совершенно', вьсьмд 'совершенно', в^фдти и производные, н^Афьнъ 'замечательный, выдающийся', искры 'рядом, близ', многочисленные лроиз-водные от нстовъ 'истинный, точный, достоверный', поустошь 'суетаость, ложность' (и производные: поустошьнын 'суетный, ложный', поустощьство 'суетность, ложность' и др.), томитсль 'мучитель', томленнк 'мучение'. Из менее частотных, но показательных общих лексем обращают на себя внимание вънатнса / бъшшдтнса 'вникнуть, понять, постичь смысл', кръх-ъть 'крошка, малая часть', название колючего растения котыник, а также чиститель (че-ститель) 'священнослужитель' в Повести о Варлааме и Иоасафе, чиститсль-ств0 — 'священство' в Хронике Георгия Амартола и 'священодейство, \£П0Ъ'9'/1а' в Мучении Артемия. Из лексических схождений Мучения Артемия и Хроники Георгия Амартола значимы пр-Ьполовитисл 'достичь середины', гъдовлбль 'шелк', влд^ньндга ^в-Ьздд 'планета' в Хронике и блд^нсникъ 'планета' в Мучении Артемия. Христианская топография Козьмы Индикоплова также близка к Хронике Георгия Амартола и Повести о Варлааме и Иоасафе; здесь употребляются такие характерные для рассматриваемой подгруппы слова, как наречие вьсьмд, причастие-прилагательное и^ацкныи 'выдающийся, исключительный', истовый, окроугь, поустошь, пр^половлити, междометие оле. К этой же подгруппе, по-видимому, можно причислить и Слово Нектария, где кроме уже упомянутого выражения очссь иг^ъвсртЬныа встречается прича-

стие-прилагательное н^дфсныи 'выдающийся, исключительный', междометие оле, а также прилагательное боголюбь^ьныи, зафиксированное в Хронике Георгия Амартола.

Памятники подгруппы Хроники Георгия Амартола демонстрируют систематическое языковое сходство' с произведениями древней славянской гим-нографии. Из грамматических черт, объединяющих Хронику Амартола с гим-нографическими текстами, необходимо прежде всего указать такой архаизм, как формы асигматического аориста - типа 3 лица мн. числа ижр'Ьтоу^сА), а с другой стороны - такую инновацию, как окончание -ми в творительном падеже мн. числа существительных *о-склонения и согласного склонения (гр'Ьх'ьмн, глдголълш и т. д.). К общим словообразовательным архаизмам относится большая продуктивность именного суффикса -ствнк, к инновациям - широкая употребительность глагольного суффикса - овд-Левл- (ихв-Ьтьловлтн, просв-Ьтовлти, искореневдти и т. п.). Весьма многочисленны лексические схождения подгруппы Хроники Георгия Амартола и гимнографических произведений: нскрь 'рядом, близко', область 'власть', ковдрьство в лишенном пейоративного оттенка значении 'ловкость, умение', прлпряцуъ / прдпрждд 'багряница'; бллии 'врач', еальстбо 'снадобье', оувдльствовАти 'вылечить' и др. производные; въ р'Ьснъ 'поистине', оур'Ьсннти (оур-ЬшнАтн) 'утвердить, удостоверить', тржт-ь 'военный отряд; сонм', изноурити 'украсть' и его многочисленные производные; оукромик 'край, предел', оукромьнт» 'крайний, предельный, чрезвычайный' и т. п., сложные слова с основой ино- 'тот же самый' и грецизм метдрси 'вознесенный ввысь; отрешенный'.

Таким образом, можно констатировать систематическое и нетривиальное языковое сходство переводов подгруппы Хроники Георгия Амартола с гимно-графическими памятниками и произведениями учеников Кирилла и Мефодия. К числу сходных черт принадлежат как архаизмы, так и инновации, что свидетельствует о генетической близости этих текстов. Они содержат немало архаичных языковых элементов, распространенных прежде всего на западе южнославянского ареала. Единственным регионом, где эти элементы могли сохранять свою актуальность в конце X — начале XI в. (греческий оригинал Хроники возник не раньше 963 г.), была Македония. Разумеется, в переводах подгруппы Хроники Георгия Амартола и гимнографических текстах наличествуют и некоторые восточноболгарские языковые элементы, однако это не удивительно: взаимопроникновение западно- и восточноболгарских элементов началось

очень рано и наблюдается уже у ближайших последователей славянских первоучителей.

Лексика, характерная для Хроники Георгия Амартола, Повести о Варлаа-ме и Иоасафе и Мучения Артемия, употребляется и в Христианской топографии Козьмы Индикоплова, но менее последовательно, а некоторые лексемы используются лишь спорадически или не используются вовсе. Среди переводов Г группы Христианская топография — памятник, наиболее близкий текстам II группы, т. е. в наибольшей степени отклоняющийся в сторону древнерусского узуса. Создается впечатление угасания традиции, стирания ее ярких признаков. Памятник, видимо, отражает эволюцию старой переводческой традиции под восточнославянским влиянием.

В толковых переводах также встречается архаичная лексика, свойственная гимнографическим текстам, однако в памятниках подгруппы Хроники Георгия Амартола - особенно в самой Хронике - эти слова частотны, а в .толковых переводах встречаются лишь спорадически, возможно, как дань старой книжной традиции. Толковые переводы отличаются от подгруппы Хроники Георгия Амартола употреблением слов кычитиса, опла^ньство, пр-Ь^орьство и их производных, обозначающих проявления заносчивости и надменности и характерных для восточноболгарских текстов начала X в. Довольно часто встрс-чается в толковых переводах причастие от основы воуд- со значением не будущего, но настоящего времени (сохранившимся у современного русского деепричастия будучи). Интересная общая особенность Толкового Евангелия, Толкований на послания ап. Павла и Толкований Никиты Ираклийского состоит в том, что греческое прилагательное ЦлАод 'голый', если оно употребляется в сочетании 1|пХ.од (ЬОош.то; 'нагой человек', обозначающем земную ипостась Бога, переводится как высокий, т. е. так, как если бы в оригинале читалось ггфт^Хос; 'высокий'. Толковое Евангелие и Песнь песней с Толкованиями объединяет перевод греческой частицы 6г|9ст 'уж конечно (в ироническом употреблении); якобы' наречием з'ъл'й. Беседы на Шестоднев Севериана Гавапьского, насколько позволяет судить небольшой объем памятника, ближе всего к толковым переводам.

Пандекты Никона Черногорца занимают особое положение среди памятников I группы. Пандекты сближает с Хроникой Георгия Амартола, Повестью о Варлааме и Иоасафе и Христианской топографией употребление слова къ^нь в характерном для южнославянских текстов значении 'умение, ремесло, искусство, способ, уловка', часто без пейоративного оттенка. В то же время в Пан-

дектах не отмечены некоторые слова, характерные для подгруппы Хроники Георгия Амартола и толковых переводов (вьсьмд, искрь, окроугъ, еле, по-устошь и производные, стерт, в значении 'другой').

В рамках II группы отчетливо выделяются две подгруппы: в первую входят Александрия, Житие Андрея Юродивого и Повесть об Акире Премудром, во вторую — Пчела и История Иудейской войны. Подробно лингвистические особенности II группы анализируются в гл. IV-VI. Студийский устав занимает особое положение по отношению к остальным памятникам II группы, выделяясь наличием ярких южнославянизмов (хотя и не таких многочисленных, как в памятниках I группы) и буквалистической манерой перевода. Видимо, эти особенности объясняются непосредственной зависимостью от южнославянской традиции - возможно, той, в русле которой создавался перевод Ефремовной кормчей, входящей в I группу. К наиболее показательным схождениям Студийского устава с Ефремовской кормчей относятся причь-гь, прнчь-тдник, причьтеник - все со значением 'решение, принятое голосованием', поломан 'случай', выкиоутн 'привыкать', год'Ь 'решено, принято', пьрв'Ьк 'раньше, прежде', ключдрь 'ключник'.

Третья глава содержит перечень лексических русизмов, зафиксированных в переводных текстах. В ходе исследования обнаружилось, что в употреблении русизмов в разных переводных памятниках существуют различия. Распределение русизмов, встретившихся более чем в одном памятнике, позволило выделить группы текстов и отметить свойственные им особенности. Чрезвычайно рельефную группировку позволил произвести анализ употребления служебных слов - союзов и предлогов-наречий. Выяснилось, что характерные для восточнославянских текстов предлоги и союзы (дли 'или', олн 'вплоть до', дти / дтъ 'чтобы', оуне 'по поводу', оже 'если' и т. п.) употребляются главным образом в переводах II группы, в которых отсутствуют южнославянизмы и не ощущается следование определенным южнославянским переводческим традициям и которые с наибольшей вероятностью можно атрибутировать восточнославянским книжникам. Они отсутствуют в Студийском уставе, их почти нет в памятниках I группы. Можно констатировать, что именно употреблением специфически восточнославянских служебных слов в первую очередь выделяются переводы, выполненные носителями восточнославянских диалектов.

Самый большой набор восточнославянских союзов и предлогов представлен в Истории Иудейской войны. По количеству соответствующих лексических единиц История Иудейской войны, Пчела и переводы с еврейского ощу-

тимо превосходят Александрию, Житие Андрея Юродивого и Повесть об Акире Премудром, хотя частотность отдельных лексем в Александрии и Житии Андрея Юродивого может оказаться выше, чем в.Пчеле и Истории Иудейской войны.

Эту группировку подтверждают результаты сопоставления полнозначных восточнославянских лексем, употребительных в текстах разной тематики. Наибольшая концентрация этих слов характеризует переводы, выполненные восточнославянскими книжниками, в особенности - Пчелу и Историю Иудейской войны. В памятниках подгруппы Хроники Георгия Амартола (особенно в Повести о Варлааме и Иоасафе) и Студийском уставе они редки. Разница между подгруппой Хроники Георгия Амартола и собственно древнерусскими переводами сказывается и в соотносительной частотности употребления русизмов и их церковнославянских синонимов: в Хронике Амартола господствует церковнославянизм попьрнфс, в Христианской топографии он употребляется на равных с русизмом вьрста, а в собственно восточнославянских переводах, представлен исключительно русизм вьрстд; другой русизм - глагол пърт.нти -встречается в Хронике Георгия Амартола всего один раз, а в Пчеле, в несколько раз уступающей Хронике по объему, и совсем небольшой Повести об Акире этот глагол и его производные употребляются неоднократно, и т.п. Из памятников I группы самую высокую частотность русизмов показывают Пандекты Никона Черногорца.

Как и в случае со служебными словами, набор полнозначных русизмов в Пчеле и Истории Иудейской войны больше, чем в Александрии, Житии Андрея Юродивого и Повести об Акире, хотя по последовательности употребления отдельных лексем Александрия и Житие Андрея Юродивого могут превосходить Пчелу и Историю Иудейской войны.

Анализ материала показал, что одни и те же русизмы часто употребляются в памятниках, имеющих и другие сходные особенности -. как в словоупотреблении и грамматике, так и в передаче одних и тех же греческих лексем. По употреблению русизмов переводы, содержащие специфически южнославянскую лексику, отличаются от переводов, в которых ее нет. Помимо использования специфически восточнославянских союзов и предлогов-наречий характерной чертой переводов II группы, лишенных южнославянизмов, является более широкое по сравнению с I группой употребление русизмов, обозначающих не реалии, а отвлеченные понятия и действия. Таким образом, наличие в переводе южнославянизмов коррелирует не только с количеством русизмов, но и с их

характером: нем меньше ощущается в переводе связь с южнославянскими книжными традициями, тем шире сфера употребления русизмов. В переводах I группы русизмы появляются отчасти вынужденно, когда нужно назвать ту или иную реалию так, чтобы она была опознана восточнославянским читателем, или найти соответствие для греческого слова, к которому по той или иной причине непросто подобрать церковнославянский эквивалент. Именно в таких ситуациях употребляются русизмы в Ефремовской кормчей, Повести о Варлааме и Иоасафе и других памятниках I группы, а также в Студийском уставе. В переводах II группы, выполненных восточнославянскими книжниками, русизмы распространяются на сферу отвлеченных понятий, названий действий и свойств, которые было бы нетрудно обозначить церковнославянскими синонимами: воголишивын (ср. ц.-слав. воуи), врджьство (ср. ц.-слав. врджьдд), доумд (ср. ц.-слав. съв-Ьтт»), крити (ср. ц.-слав. коупнтн), кл-ъчити (ср. ц.-слав. рдстдчдти, трошнти и др.), клюдити и мълвити (ср. ц.-слав. рЕфИ, В-ЬфАТИ), лоупнти (ср. ц.-слав. грдвитн), нал^сти (ср. ц.-слав. кдити), почдти (ср. ц.слав. ндчдти), противьнъ (ср. ц.-слав. рдвьнъ) и т. п. Эти русизмы объясняются уже не просто ориентацией на древнерусского читателя, но прямым влиянием восточнославянского узуса.

Среди собственно восточнославянских переводов четко выделяются две подгруппы: Пчела и История Иудейской войны систематически расходятся с Александрией и Житием Андрея Юродивого, к которым иногда присоединяются Повесть об Акире. В Александрии, Житии Андрея Юродивого и Повести об Акире употребляется гордадъ 'умелый', противьн'ъ 'равный, одинаковый', синьць 'негр; бес', в Александрии и Житии Андрея Юродивого - жьньчоугъ 'жемчуг', клюдити 'говорить', илдов-Ь 'нужно', в Житии Андрея Юродивого и Повести об Акире - воголишивын 'лишенный разума', исдоужь 'немощный, больной', в Пчеле и Истории Иудейской войны - врджьство 'вражда', доумд 'совет', исклъчити 'истратить', кдпь мера веса, лдрь 'шкатулка, ларь', мълви-ти 'сказать', оли 'вплоть до', прннскдтн 'найти', рд^нолнчьнын 'различный', стрддд 'работа', тьсноутнсл 'стараться; спешить'; кроме того, в Пчеле и Истории Иудейской войны частотны глаголы с приставкой вы- и глагольным суффиксом -ыва-/-ивл-, почдти 'начать' и производные, а в Александрии и Житии Андрея Юродивого - дъноу / дт.н'Ь 'внутри' и около 'вокруг'. Все русизмы Пчелы и Истории Иудейской войны общеупотребительны в древнерусских текстах, а некоторые русизмы Александрии и Жития Андрея Юродивого -

редки (воголишивыи, клюдити, в Житии также Андрея Юродивого хрнтд-тиса 'насмехаться, позорить',), что хорошо согласуется с общим характером словоупотребления этих памятников (см. ниже). Таким образом, в двух подгруппах II группы, выделенных в результате предварительной группировки, представлен разный набор русизмов.

Подгруппы I группы также имеют свои характерные русизмы: только в памятниках подгруппы Хроники Георгия Амартола употребляются русизмы гридь 'воин', гриднтн 'нести военную службу', гридьствик 'дружба'. Только в Толковом Евангелии и Толкованиях Никиты Ираклийского на 16 Слов Григория Богослова используется русизм тел-кгд, тсл'Ьжьныи.

Переводы с еврейского также имеют общий набор русизмов: д-ыгкшьнни 'внутренний', просьБА, оуне 'по поводу'; некоторые из этих слов (просьвд) свойственны западным восточнославянским диалектам.

Совпадение распределения русизмов в памятниках с группировкой, осуществленной по другим параметрам, доказывает исконность лексических русизмов в древнерусских переводных текстах: если бы они стихийно вносились переписчиками, такое совпадение было бы невозможно.

В то же время существуют и довольно тонкие отличия в употреблении русизмов между отдельными памятниками, связанные с индивидуальными особенностями переводчиков. Например, в Житии Андрея Юродивого глагол крн-ти выступает как синоним коупити, а в Истории Иудейской войны русизм вы-крити(са) появляется «вынужденно» - в связи с необходимостью передать специальное значение 'освободить(ся) за мзду', которое переводчик, по-видимому, затруднялся выразить каким-либо церковнославянским словом; причастие оукрикныи с этим же значением - 'полученный за взятку' - встречается в Ефремовской кормчей. Русизм видскъ 'свидетель' в ЖАЮ употребляется свободно, а в Истории Иудейской войны - только в сочетании с синонимом послоуХ'ъ, который широко представлен в церковнославянских текстах: видоцн и послоусн.

Небольшое число русизмов - вьрстд мера длины, к"ьрстд 'ларец; гроб', трьпАСТЪКт. 'обезьяна' и хвост-ь - распространено во всех группах памятников, что свидетельствует о наличии определенного лексического узуса: эти слова стали нормативными для русского извода церковнославянского языка. Среди них есть названия реалий. Их использование в каких-то случаях может объясняться неосвоенностью южнославянских синонимов: встречающиеся в текстах

южнославянского происхождения названия обезьяны (опицд, грецизм пн-фнк-ъ) и хвоста (ошнеъ, оплшь), скорее всего, оставались неизвестными древнерусским читателям, а может быть, и древнерусским авторам, потому что не были частотными словами в южнославянской книжности. Название шкатулки к-ьрстд - так же, как и его синоним ларь - было необходимо для обозначения бытовых предметов, применительно к которым оно, вероятно, представлялось более подходящим словом, чем церковнославянизм ковьчегъ / ковьчсжьць, ассоциировавшийся в первую очередь с ковчегом Завета (неслучайно именно замена слова ковьчежьць на лдрь была осуществлена в Изборнике 1076 г.). Проникновение названия меры длины вьрстд в переводные памятники, несмотря на наличие церковнославянизма попьрнфс, было отчасти связано с необходимостью точно передать значение разных греческих терминов (|иХюу, ота&юу).

Очевидно, что авторы прибегали к русизмам, когда не находили церковнославянского слова для выражения определенных значений или их оттенков: этим обусловлено использование таких лексем, как лапь 'просто так', н£лдпь 'недаром, не зря', выкритп(сл) 'откупить(ся)'.

Однако среди общераспространенных русизмов имеются не только обозначения реалий или понятий, для которых было непросто подобрать церковнославянское название: во всех группах памятников используются наречия, образованные от компаративов с приставками въ- и в-ъг;- (в*ъддле 'длиной (с), в длину', въглоуклс 'глубиной (с), в глубину', вт»тт>лц1« 'толщиной (с), в толщину', въ^выще 'высотой (с), в высоту' и т. п.), а также глаголы с выделительной приставкой вы-. Использование региональной лексики такого рода объясняется исключительно воздействием восточнославянского узуса. Следовательно, можно говорить о том, что определенный круг специфически восточнославянской лексики в представлении древнерусских книжников считался приемлемым для церковнославянских текстов. Этот небольшой круг русизмов составлял своеобразие лексической нормы церковнославянского языка русского извода.

Следующие главы диссертации основаны на анализе переводов II группы (выполненных носителями восточнославянских диалектов) и Студийского устава, поскольку благодаря наличию баз данных материал этих текстов доступен в полном объеме. Данные переводов I группы привлекаются лишь в той мере, в какой они могут быть извлечены из изданий путем ручной выборки и словарей, и заведомо неполны.

В четвертой главе анализируются способы перевода ряда греческих слов (более 100) в восточнославянских переводах и Студийском уставе. Здесь рассматривается вопрос о наличии в Древней Руси переводческих школ. Этот вопрос до сих пор не мог быть поставлен из-за недостатка материала: чтобы судить об особенностях переводов, нужно иметь в распоряжении греческо-славянские словари к памятникам. Для установления принадлежности перевода к той или иной школе необходимо обладать информацией о способах передачи одного и того же слова или выражения оригинала в разных славянских текстах. Благодаря появившимся в последнее время изданиям и электронным ресурсам для ряда памятников с восточнославянскими регионализмами такая информация стала доступна.

Основной итог, к которому подводит изложенный в четвертой главе материал, заключается в том, что переводы II группы по-разному передают одни и те же греческие лексемы. По способу передачи чаще всего Александрия и Житие Андрея Юродивого противостоят Пчеле и Истории Иудейской войны, а Студийский устав совпадает то с одной, то с другой из этих подгрупп.

Самое большое количество отличий в переводе приходится на долю расхождений между Александрией и Житием Андрея Юродивого, с одной^ стороны, и Пчелой и Историей Иудейской войны — с другой. Так, при переводе греч. ауаОбд в Пчеле и Истории Иудейской войны использовался обычно эквивалент влдгъ, а в Александрии и Житии Андрея Юродивого — довръ. Эквивалентом греч. агаухг) в Пчеле и Истории Иудейской войны как правило служат ноуж(д)д, ноужьныи, ноужьно, а в Александрии и Житии Андрея Юродивого — б'Ьдд. Только в Пчеле и Истории Иудейской войны греч. сшЕ|5г)д переводится как ве^дкомик, бе^аконьныи, ве^дконьствовдти, ве^дконьникъ (наряду с нечьстик, кечкстнвъ), в Александрии и Житии Андрея Юродивого отмечены лишь распространенные соответствия нечьстик, нечьстивъ. Греч. ¿ХО^ю? и ахелото5 в Александрии и Житии Андрея Юродивого получают эквивалент неключьнъ, неизвестный Пчеле и Истории Иудейской войны, где чаще всего используется соответствие нЕпотревьнъ / непотргвьнын. Для передачи греч. (ЗоиХоцси только переводчики Александрии и Жития Андрея Юродивого используют глаголы (по-, оу)мыслити, никогда не прибегая к эквиваленту всд-Ьти, зафиксированному в Студийском уставе, Пчеле и Истории Иудейской войны. Греч. уЕУУсйод только в Пчеле и Истории Иудейской войны имеет соответствия оудовьныи, оудовик, оудовь, только в Александрии и Житии Андрея

Юродивого - соответствия доелни, доеле. Характерными для Студийского устава, ЖАК) и Александрии эквивалентами греч. бтщюиоуёш, 6^^01)9705 являются образования от творити и д'Ь(|а)ти, д"Ьл4ти, для Пчелы и Истории Иудейской войны — производные от ^ьддти. При переводе обозначающих перемещение в пространстве греческих глаголов с приставками 61а-, яад(а)-, ядов Александрии и Житии Андрея Юродивого преобладают миноути и образования, сложенные с мимо-, в то время как в Пчеле и особенно Истории Иудейской войны чаще используются глаголы с пре- и другими приставками. В Александрии и Житии Андрея Юродивого, как в древнейших кирилло-мефодиевских памятниках, и даже строже, различаются греч. ЕхлЦоао), жшиЛг|аааз, с одной стороны, и бацрод, 'енбсцфЕЮ — с другой: 'ехлА^ааш, х.аталХ^ааш здесь переводится как (по-, оу)дивитн(сА), а 8ац(5од, (ёх)8ац[5ш, бацРшэд — как оуждсноутисА, оуждсть, оуждствнк; в Пчеле и Истории Иудейской войны для всех перечисленных греческих слов употребляются как оуждсноутнсА, оуждсь, так и днвитиса. Число подобных примеров можно многократно увеличить.

К числу позиций, отличающих Александрию и Житие Андрея Юродивого от Пчелы и Истории Иудейской войны, должны быть отнесены также случаи, когда одна из подгрупп противостоит одному памятнику из другой подгруппы, в то время как во втором памятнике из этой подгруппы соответствующее слово не встречается (по крайней мере в рассматриваемом значении) или материал слишком скуден. В этих позициях важно единство одной из подгрупп, даже если единство второй подгруппы неочевидно. Признавая единство хотя бы одной из подгрупп главным критерием, можно усмотреть определенную противопоставленность двух подгрупп и там, где члены одной из двух подгрупп расходятся между собой, в то время как члены другой имеют общие эквиваленты. Если суммировать все перечисленные позиции, число расхождений между Александрией и Житием Андрея Юродивого, с одной стороны, и Пчелой и Историей Иудейской войны — с другой приблизится к 70.

Выделение двух пар восточнославянских памятников, по-разному переводящих одни и те же греческие слова, дает основание ответить на вопрос о существовании переводческих направлений в Древней Руси утвердительно. Пока трудно говорить о восточнославянских переводческих школах в полном смысле слова, подразумевая под этим понятием сознательную и организованную деятельность, обеспечивающую устойчивость и преемственность опреде-

ленных переводческих решений. Слишком малочисленны памятники, которые могут претендовать на то, чтобы рассматриваться в качестве представителей той или иной восточнославянской переводческой школы, а историко-культурные обстоятельства, в которых создавались эти памятники, остаются непроясненными.

Кроме того, нужно принять во внимание общий характер греческо-славянских соответствий в памятниках восточнославянской группы. Типичный признак переводческой школы — последовательная передача греческих лексем определенными славянскими эквивалентами, свойственная многим переводным памятникам южнославянского происхождения. Приведенные в диссертации данные показывают, что для древнерусских переводов, за исключением Студийского устава, не характерна тенденция к установлению однозначного соответствия между словом оригинала и перевода. Огромный масштаб переводческой деятельности у южных славян в 1Х-Х вв. обеспечивался наличием влиятельных переводческих школ, вырабатывающих и передающих навыки подбора греческо-славянских эквивалентов. Переводческая деятельность Древней Руси имела несопоставимо более скромные размеры, и говорить о переводческих школах, подобных южнославянским, здесь не приходится. Переводческие решения древнерусских книжников в гораздо большей степени носят характер индивидуального выбора. Именно этим в первую очередь объясняется свободное отношение древнерусских переводчиков к оригиналу, отмечаемое всеми исследователями восточнославянской переводной. письменности. Свобода древнерусских переводов выражается, в частности, в обилии синонимов для передачи одного и того же греческого слова: решение переводчика было в меньшей степени детерминировано принадлежностью к определенной традиции, чем у южнославянских книжников.

Тем не менее, даже если не говорить о переводческих школах в строгом смысле слова, можно утверждать, что определенные традиции перевода книжных текстов у восточных славян имелись. Как Александрия и Житие Андрея Юродивого, так и Пчела и История Иудейской войны обычно используют гре-ческо-славянские эквиваленты, применявшиеся в древнейших южнославянских текстах. Если в южнославянской традиции употребляются разные синонимы для передачи того или иного греческого слова, каждая из двух, подгрупп восточнославянских переводов выбирает из этого ряда синонимов свои, именно для нее характерные эквиваленты. Иногда при выборе эквивалента Пчела и История Иудейской войны оказываются ближе к южнославянским переводам, чем

Александрия и Житие Андрея Юродивого: например, сггаюЗцсаа в Пчеле и Истории Иудейской войны переводится производными от чоу-(вЕфоувьствьн'ь, не чоутн, нсчоутик), как в Толковой Псалтыри и Триоди, а в Александрии и Житии Андрея Юродивого — как в«г;оумик, чему нет аналогов в древнейших южнославянских переводах; основным соответствием ощХесо, оц|А1а в Пчеле, Истории Иудейской войны и, по-видимому, Студийском уставе было вееЬдовдти, бссЬдл, как в Евангелии, Апостоле, Паримейнике, Синайском требнике, Толковой Псалтыри, Триоди, Изборнике 1076 г. и декабрьской служебной минее, — напротив, для Александрии и Жития Андрея Юродивого такой перевод является редкостью, здесь преобладают другие синонимы. Иногда Александрия и Житие Андрея Юродивого обнаруживают схождения с южнославянскими переводами и имеют аналоги в южнославянских переводах там, где у Пчелы и Истории Иудейской войны их нет: греческий артикль о в Александрии и Житии Андрея Юродивого регулярно передается причастием от глагола сыти (сыи), как в Евангелии, Апостоле, Псалтыри, Паримейнике, Триоди и Книгах 12 малых пророков, в то время как в Пчеле и Истории Иудейской войны такой перевод почти не представлен; в Александрии и Житии Андрея Юродивого шеи;, отуето; переводятся существительным и произ-

водными от него, как в Евангелии, Апостоле, Псалтыри, Паримейнике, Синайском требнике, Триоди, декабрьской служебной минее, в то время как использование образований от корня моудр-, характерное для Истории Иудейской войны, при переводе указанных греческих слов в южнославянских памятниках не отмечено.

Заметна некоторая разница между двумя подгруппами в ориентации на южнославянские тексты: при переводе некоторых слов Александрия и Житие Андрея Юродивого не выходят за рамки лексикона древнейших старославянских памятников, в то время как Пчела и История Иудейской войны следуют практике более поздних переводов — Супрасльской рукописи, Изборника 1076 г., Толковой Псалтыри, Толкований на Книги 12 малых пророков, служебных миней. Так, в Александрии и Житии Андрея Юродивого еи/адютш, еихадктпа имеют только соответствие влдгод'Ьть, как в Апостоле и Синайском требнике, а в Пчеле и Истории Иудейской войны встречаются соответствия влдгоддрити, вллгоддреник, как в Изборнике 1076 г. и декабрьской служебной минее. Выше упоминалось, что в Александрии и ЖАЮ сохраняется то же распределение

славянских синонимов при передаче ехлХ^аош и (Еч)9ац(5ЕШ, что и в кирилло-мефодиевских переводах, а в Пчеле и Истории Иудейской войны оно нарушено.

Переводчики Александрии и Жития Андрея Юродивого реже употребляют большие ряды эквивалентов-синонимов; иногда они предпочитают один-единственный эквивалент при наличии синонимов в южнославянских текстах. В Пчеле и ИИВ репертуар эквивалентов-синонимов, в том числе не зафиксированных в древнейших южнославянских переводах, гораздо шире.

Характеризуя в общих чертах способы перевода греческой лексики в памятниках двух подгрупп, можно отметить, что Александрия и Житие Андрея Юродивого иногда отходят от стандартных для церковнославянской письменности способов перевода. Это отчасти связано с неосвоенностью некоторых церковнославянских лексем переводчиками Александрии и Жития Андрея Юродивого, о чем идет речь в следующей главе. Если же способ перевода в Александрии и Житии Андрея Юродивого имеет аналоги в переводческой практике южнославянских книжников, в этих памятниках проявляется сходство с древнейшими старославянскими произведениями. Ряды синонимов, употребляемых в Александрии и Житии Андрея Юродивого для передачи тех или иных греческих слов, относительно невелики.

Пчела и История Иудейской войны воспроизводят стандартные способы перевода, распространенные в южнославянской письменности, причем не только кнрилло-мефодиевской эпохи, но и более позднего времени. В Пчеле и Истории Иудейской войны свободнее используются в качестве эквивалентов ряды синонимов, в том числе не зафиксированных в качестве эквивалентов соответствующих греческих слов в древнейших южнославянских переводах. Переводчики Пчелы и Истории Иудейской войны демонстрируют хорошее знакомство с разными южнославянскими переводческими традициями и готовность широко варьировать способы передачи одних и тех же греческих слов.

Систематическое сходство в передаче определенных греческих лексем между Александрией и Житием Андрея Юродивого, с одной стороны, и Пчелой и Историей Иудейской войны — с другой можно объяснить только принадлежностью каждой из двух подгрупп к общей переводческой традиции. Каждая традиция имеет устойчивые лексические предпочтения, влияющие на выбор эквивалентов. Это проявляется в использовании каждой подгруппой определенных лексем для передачи разных, но близких по значению греческих слов: например, в Александрии и Житии Андрея Юродивого дьр^ь и производные употребляются при переводе как греч. Врасод, так и греч. лдолхтг)?, дроугын -

при передаче аАЛос и ид, а гов'Ьти переводит не только ейХсфеоцш,, но — в Житии Андрея Юродивого — также сШоцси; в Пчеле и Истории Иудейской войны р"Ьчь является частотным эквивалентом как для Хоуод, так и для отца, вегкдд — для Хбуод и оцЛем.

В этой же главе проводится анализ индивидуальных переводческих особенностей памятников II группы и Студийского устава. Он позволяет уверенно утверждать, что все пять переводов выполнены разными переводчиками. Индивидуальные особенности Жития Андрея Юродивого в передаче греческих слов настолько отличают его от более традиционной Александрии, что принадлежность двух памятников разным авторам не может вызывать сомнений. При этом именно Житию Андрея Юродивого в наибольшей степени присуща уже отмеченная характерная особенность подгруппы Александрия - Житие Андрея Юродивого, состоящая в воспроизведении переводческих моделей Евангелии и/или Псалтыри, в то время как индивидуальные особенности Александрии в большинстве своем, по-видимому, отражают влияние восточнославянского узуса. Относительно подгруппы Пчела - История Иудейской войны также не может быть сомнений в том, что оба текста созданы разными переводчиками: об этом свидетельствует неточный перевод и семантическое калькирование некоторых греческих слов в Пчеле, в то время как в Истории Иудейской войны этих переводческих недочетов нет.

Кроме того, материал указывает на некоторые устойчивые индивидуальные лексические предпочтения памятников восточнославянской группы. Наиболее отчетливо они выражены у переводчиков Истории Иудейской войны и Жития Андрея Юродивого. История Иудейской войны выделяется пристрастием к глаголам кликати (= роаы, ида^сй) и (оу)корити / оукордтн (= рХаафгншо, шлелюш) и местоимению вьсь (= аХХод, еиаотод), а Житие Андрея Юродивого - к прилагательному лишен-ь (= абХюд, 'еХеемзд, цатаюд, тсЖаииодод, талегеод) и существительному отрокъ (= уетаад, оЪегцд), которое частотно также в Повести об Акире Премудром. Поскольку переводчики прибегают к своим излюбленным лексемам для перевода разных греческих слов, можно заключить, что определяющими в их работе были языковые факторы: они больше руководствовались своим лексическим узусом, нежели задачей подбора определенных славянских эквивалентов для тех или иных греческих слов. Такое же свободное использование в соответствии с разными греческими словами славянских лексем, к которым переводчики обнаруживают явную

склонность, отмечается и при описании лексических предпочтений отдельных подгрупп.

Индивидуальные переводческие решения Студийского устава имеют регулярные схождения с Ефремовской кормчей.

В случаях, когда определенные лексические предпочтения характерны для целой подгруппы, именно в Житии Андрея Юродивого и Истории Иудейской войны они проявляются наиболее ярко: так, активное употребление производных от корня грс^- свойственно Житию Андрея Юродивого и Александрии (= Одасгос;), но в Житии Андрея Юродивого они используются еще активнее, чем в Александрии (= срдглг), фо(Зед6д, срдиаггоцт). Производные от шдтд-тиса весьма характерны для Истории Иудейской войны и Пчелы (= 690005, ФЕшаттоцси), но в Истории Иудейской войны они употребляются еще шире, чем в Пчеле (= цалгоцси, тоХцаш, ядолещд). В противостоянии двух подгрупп восточнославянской группы Житие Андрея Юродивого и История Иудейской войны располагаются на полюсах, в то время как Александрия и Пчела, как правило, занимают срединное положение. Впрочем, можно отметить и исключение: для Пчелы характерно широкое употребление глагола чдитн (= еибехо^са, лдообЕуоцац ияоуоёш) — эту черту отчасти разделяет и История Иудейской войны (= ЁХл'15), но в Пчеле она выражена ярче.

Ни один из переводов восточнославянской группы не обнаруживает сколько-нибудь систематического сходства с переводами подгруппы Хроники Георгия Амартола. Совпадения носят случайный характер или же имеют место лишь постольку, поскольку в переводах подгруппы Хроники Георгия Амартола сделан тот же выбор, что и в памятниках древнейшей южнославянской традиции. Материал показывает, что преемственная зависимость в способах перевода от подгруппы Хроники Георгия Амартола отсутствует. Подгруппа Хроники Георгия Амартола могла оказать существенное влияние на восточнославянскую группу, однако её переводы повлияли на формирование переводческих навыков восточнославянских переводчиков не более, чем кирилло-мефодиевские или преславские переводы, а если говорить об Александрии и Житии Андрея Юродивого, то они в наибольшей степени отражают воздействие переводческих моделей кирилло-мефодиевских памятников.

В целом восточнославянские переводы используют более или менее компилятивный набор греческо-славянских соответствий в силу того, что южнославянские тексты, на которые они ориентировались, принадлежали к разным традициям и довольно сильно различались по языковым параметрам. В восточ-

нославянских переводах обнаруживаются соответствия, характерные и для кирилло-мефодиевских, и для восточноболгарских переводов, и для гимногра-фических текстов (миней, триодей), возникших, по-видимому, в западной Болгарии. Так, древнерусские переводчики употребляют синонимы хытнти - грл-витн - отатн для греч. адгох^со, дивнтнса - оуждсдтисА для греч. ЕхбацрЕШ, Хрднитн - влюсти для греч. сриХаоосо и т. п. (на первом месте кирилло-мефодиевский эквивалент, на втором - преславский, на третьем - характерный для гимнографических текстов, если он имеется). В древнерусских переводах часто наблюдается иное распределение славянских синонимов по отношению к греческим словам, нежели в южнославянских переводах: так, при переводе а а - ястотЕ - б1туУЕХГ|5, бпг^Ехшд - бкх лстод в Пчеле, Истории Иудейской войны и Житии Андрея Юродивого не соблюдается распределение, характерное для кирилло-мефодиевской традиции (ае1 = присно, зтстотЕ = вьсегдл, биуугл^д, би^Ехшд — 6ю ттод = в"ьиноу), но Пчела и История Иудейской войны предпочитают во всех случаях вънноу, а Житие Андрея Юродивого - вьсегдл. Восточнославянские переводы расходятся здесь и с Хроникой Георгия Амартола, где старое распределение еще просматривается, хотя в-ъиноу употребляется при передаче всех греческих слов. Еще более своеобразную картину демонстрируют древнерусские переводы при передаче греч. (Мод: в Пчеле вообще не используется эквивалент жи^нь, в Житии Андрея Юродивого, напротив, он используется при переводе только этого слова, но не £озг|, хотя такое распределение не отмечено ни в одном южнославянском переводе (такое же распределение, как в Пчеле, отмечено только в Синайском требнике и, судя по всему, это совпадение нужно признать случайным).

Иногда восточнославянские переводы расходятся с древнейшими южнославянскими переводами — по крайней мере теми, которые доступны для сопоставления, — в отношении некоторых вариантов перевода. Так, при переводе греч. оЬу они отличаются высокой частотностью частицы же и использованием союза и, чаще используют эквивалент прлвьдл для передачи аХ^беих, не употребляют глагол с'ьнабъд'Ьтн для перевода срг'Хаоош.

Во II группе, за исключением Студийского устава, не заметно ни тенденции к соблюдению распределения греческо-славянских соответствий, свойственного какой-либо старой традиции, ни тенденции к созданию новой системы соответствий, которая закрепляла бы те или иные эквиваленты за определенными греческими словами.

Вариативность в распределении славянских эквивалентов могла быть вызвана в частности тем, что освоение разных церковнославянизмов (к числу которых относится, например, жи^нь) протекало по-разному. Относительно слабая освоенность церковнославянизма может проявляться в его суженном по сравнению с южнославянскими переводами употреблении - так, восточнославянские памятники употребляют присно только в соответствии с ае1, в то время как в южнославянских текстах присно переводит и другие греческие синонимы. В некоторых случаях расхождения обусловлены диалектными различиями.

В пятой главе проводится анализ словоупотребления переводов II группы. К сожалению, сопоставление словников не всегда оказывается эффективным из-за того, что объем некоторых текстов — Повести об Акире (более 7200 словоформ), Чудес Николы (ок. 6900 словоформ) — очень невелик. Самые информативные данные получены для памятников большого объема: Истории Иудейской войны (ок. 90000 словоформ), Пчелы (более 46000 словоформ), Житии Андрея Юродивого (ок. 47000 словоформ), Александрии (более 23000 словоформ) и Студийского устава (22000 словоформ).

Еще одно ограничение на эффективность сопоставления лексиконов разных памятников накладывает их тематическая разнородность: предметы и понятия, которые многократно повторяются в одних произведениях, не фигурируют в других. Чтобы сопоставление оказалось успешным, в нем должны участвовать слова, наличие которых не зависит от тематики или жанра, т.е. слова, в некотором смысле обязательные для любого текста. Если определенное слово с такой семантикой или такой функцией в тексте отсутствует, то в нем обязательно должен присутствовать его синоним (или синонимы)Речь в данной главе идет о выборе, о предпочтениях переводчика, что предполагает наличие альтернативы, — иначе использование определенного слова окажется вынужденным и, следовательно, неинформативным для лингвистической характеристики текста. Для сопоставления целесообразно привлекать прежде всего лексику, частотную во всех жанровых и тематических разновидностях текстов. В то же время для характеристики памятника представляется важной не только частотная, но и редкая лексика: если слово вообще редко встречается в славянской письменности, даже единичная его фиксация в памятнике значима. Исходя

' При этом необходимо учитывать, что между синонимами могут существовать семантические или какие-то иные различия; в таком случае выбор того или иного слова детерминирован особенностями контекста, а не предпочтениями пишущего.

из этих соображений был выделен перечень слов, имеющих дифференцирующую силу при анализе словоупотребления древнерусских переводных текстов.

Наиболее очевидный результат, вытекающий из анализа материала, состоит в отчетливом выделении двух подгрупп в рамках восточнославянской группы: к одной принадлежат Пчела и История Иудейской войны, к другой — Александрия и Житие Андрея Юродивого. Эти результаты подтверждают вывод, сделанный при анализе греко-славянских соответствий в памятниках восточнославянской группы. Хотя незначительный объем затрудняет полноценное сопоставление, можно утверждать, что в одну подгруппу с Житием Андрея Юродивого и Александрией должна быть включена Повесть об Акире Премудром. Таким образом, анализ словоупотребления позволил определить место в общей группировке Повести об Акире, оригинал которой неизвестен. К этой группе, часто присоединяются и Чудеса Николы, однако в ряде случаев Чудеса Николы оказываются на стороне Студийского устава, Пчелы и Истории Иудейской войны. Обычно полярную позицию в противопоставлении двух подгрупп занимают Житие Андрея Юродивого и История Иудейской войны: слова, наиболее частотные в Истории Иудейской войны, реже всего встречаются или совсем отсутствуют в Житии Андрея Юродивого, и наоборот. В Пчеле и Александрии противопоставленность двух подгрупп выражена менее отчетливо. Студийский устав не примыкает ни к одной из двух подгрупп, хотя в целом по словоупотреблению этот памятник ближе к Пчеле и Истории Иудейской войны.

Для Александрии, Жития Андрея Юродивого и Повести об Акире характерно синкретичное использование союзов. Союз гако, наряду с другими функциями, играет роль основного союза причины в этих памятниках, что во многих случаях затрудняет однозначное понимание текста. В Житии Андрея Юродивого гако покрывает также сферу употребления союза лкы, который в этом памятнике не употребляется. В Пчеле и Истории Иудейской войны придаточные предложения причины вводятся специализированными союзами, исключающими двусмысленную интерпретацию придаточного предложения. В разнообразных функциях фигурирует в Александрии, Житии Андрея Юродивого и Повести об Акире союз дл, часто неотличимый от побудительной частицы да; он не только выполняет функцию соединительного союза, но и вводит главное предложение при наличии придаточного, почти полностью вытесняя в Житии Андрея Юродивого союз то. В Пчеле и Истории Иудейской войны за дл закреплена роль побудительной частицы, в главном предложении при наличии

придаточного используется союз то, а роль соединительного союза да очень ограничена. В целом Пчела и История Иудейской войны используют более дифференцированную с функциональной точки зрения систему церковнославянских союзов, позволяющих точнее выражать семантику предикаций.

В Пчеле и Истории Иудейской войны свободнее используются ресурсы церковнославянского лексикона, в частности сложные слова и греческие заимствования.

При сопоставлении чаще всего обнаруживается ситуация, когда в Пчеле и Истории Иудейской войны представлена стандартная церковнославянская лексика, а в Александрии и Житии Андрея Юродивого она отсутствует или представлена единичными примерами (Бъдрт., врдчь, въ^можьно, вънегдд, въскоую, въсоук, едд, кльма, етеръ, ж«ллтн, и^волнтн, имьжс, овъ, от-ьвьсмд'к, пакость, пнфд, рдвьн-, рд^в'Ь, рл^орнтн(сА), рдтьникт,, рыддти, трсеоватн, грецизмы деръ, лромдтт., стоухига 11ДР-> а также композиты с благо-, довро-, ^ъло-, м-ъного-, ни^ь-). Как правило, место этих слов в Александрии и Житии Андрея Юродивого занимают другие слова, также употребительные в церковнославянском; лишь изредка вместо обычного в церковнославянских памятниках слова употребляются русизмы (л*Ьчьць вместо врдмь, про-тнвьныи вместо рлвьныи). Для Жития Андрея Юродивого список не употребляющихся общераспространенных церковнославянизмов еще шире, чем для Александрии: к нему добавляются слова дкы, дов-кл-кти, ^кло (нет также в Чудесах Николы и Повести об Акире), ибо, коупьио, подобатн (нет также в Повести об Акире), ради. Разумеется, эта лексика была хорошо известна переводчикам - хотя бы потому, что она представлена в Евангелии и Псалтыри. Ее отсутствие в активном употреблении объясняется специфическим представлением о лексической норме церковнославянского языка, которое - как показывают данные трех памятников - было присуще определенному кругу восточнославянских книжников. Они не стремились избегать книжных слов, но вместо одних церковнославянизмов употребляли другие, формируя свой лексикон, отличающийся от церковнославянского стандарта, однако остающийся в рамках церковнославянского словоупотребления.

Отказ от использования слов, которые принадлежат к числу самых частотных в церковнославянском языке, свидетельствует о восточнославянском происхождении переводчиков Александрии, Жития Андрея Юродивого и Повести об Акире, пожалуй, еще красноречивее, чем лексические русизмы: южно-

славянские тексты, в которых отсутствовал бы комплекс перечисленных лексем, не известны. Предположение о редактуре, которая по каким-то причинам и по какому-то необъяснимому совпадению устранила эти лексемы в Александрии, Житии Андрея Юродивого и Повести об Акире, выглядело бы совершенно невероятным.

Гораздо реже наблюдается ситуация, когда в Пчеле и Истории Иудейской войны отсутствуют или представлены единичными примерами слова, распространенные в церковнославянских текстах и активно использующиеся в Александрии и Житии Андрея Юродивого (бол-Цнь, година, ключьнын, кольми, оумыслмти). Нужно отметить, что степень распространенности этих слов в церковнославянском ниже, чем у тех, что отсутствуют в Александрии и Житии Андрея Юродивого. В случаях с болесть и ^амыслнти, которые употребляются в Пчеле и Истории Иудейской войны вместо волынь и оумыслнти, можно предположить непосредственное влияние восточнославянского узуса.

Расхождение между двумя подгруппами состоит еще и в том, что в Александрии и Житии Андрея Юродивого употребляются не характерные для Пчелы и Истории Иудейской войны слова, хотя и не очень широко распространенные, но всё же засвидетельствованные в церковнославянских текстах. К последним относятся как слова, хорошо известные древнерусским источникам (донел"Ьж£, клюка 'хитрость', обличи«, обьлъ 'круглый', ороудик 'дело', поснв-ь 'удобство, благоприятное обстоятельство', ггърть) и восточнославянским диалектам (гол'км-ь 'большой'), так и слова, не зафиксированные в оригинальных древнерусских произведениях (позднтнса, ськровьн-ь). Использование лексики такого рода особенно характерно для Жития Андрея Юродивого. Здесь мы находим лексемы, встречающиеся в преславских и более поздних церковнославянских памятниках и в русских диалектах: бла^Ь 'хорошо', воугакъ 'лишенный разума', влодь 'волос', в-ьроутнтисА 'упасть во что-л., сверзиться', скАр-Ьдт» 'гнусный, мерзкий' (однажды зафиксировано также в Пчеле), оуждсть, а также лексемы (в том числе довольно редкие), отмеченные в церковнославянских текстах, но не известные восточнославянским диалектам: дроугоицн 'иногда', к*ьдеж£ '(там,) где', лиишгь 'несчастный', мъножицсю 'часто', нап-ълнити(са) 'преисполниться (чем-либо)'- при непредметных объектах, иев-ЬглАсъ 'невежда', нел'ьжею 'поистине', 'может быть; как-то', овлко 'однако', покл^нь 'наказание', поневаже 'с тех пор, как', понел+>(же) 'после того, как; поскольку'. Ярким церковнославянизмом является союз гако в роли со-

юза причины; о том, что этот союз играет роль стилистического маркера, свидетельствует его появление даже в соответствии с греч. Ёлг1 или елайг], которые не переводятся союзом гако в южнославянских памятниках. Можно сказать, что Александрия и Житие Андрея Юродивого привержены церковнославянскому словоупотреблению не меньше, чем Пчела и История Иудейской войны, но в Пчеле и Истории Иудейской войны набор церковнославянских лексем включает больше стандартных общеупотребительных единиц, чем в Александрии и Житии Андрея Юродивого, в лексикон которых входит больше слов, имеющих ограниченное или даже узкое распространение в церковнославянском. Возможно, некоторые из них активно использовались в Александрии и Житии Андрея Юродивого потому, что были употребительны в диалектах, носителями которых являлись переводчики этих памятников. Обращает на себя внимание, что отдельные слова из их лексикона известны северным и северно-восточным русским диалектам (клл^Ь, гол'Ьмт>, овличик, вт»роугитиСА, ороудик, съвоуг;*)- Изредка в Пчеле и Истории Иудейской войны также наблюдается активизация нечастых в церковнославянском лексем, по-видимому, вызванная влиянием восточнославянского узуса (гол'ь, жаль).

С точки зрения использования лексики, характерной для кирилло-мефодиевских памятников, прежде всего Евангелия и Псалтыри, принципиальной разницы между Александрией и Житием Андрея Юродивого, с одной стороны, и Пчелой и Историей Иудейской войны — с другой не наблюдается, однако применительно к конкретным лексемам иногда обнаруживаются различия: в некоторых случаях в Александрии и Житии Андрея Юродивого отражено ки-рилло-мефодиевское словоупотребление, в Пчеле и Истории Иудейской войны — словоупотребление более поздних церковнославянских памятников, в других случаях Пчела и/или История Иудейской войны ближе к кирилло-мефодиевским памятникам.

Анализ словоупотребления подтверждает близость Студийского устава к Ефрсмовской кормчей. Хотя совпадения этих двух памятников не являются исключительными, представляется значимым, что в случаях, когда Студийский устав выделяется по словоупотреблению на фоне восточнославянских переводов, он всегда совпадает с Ефремовской кормчей.

Лексические предпочтения, описанные в пятой главе, показывают, что разница между подгруппами восточнославянской группы не сводится к выбору разных эквивалентов для одних и тех же греческих слов: она обусловлена прежде всего разным языковым узусом. Переводчики используют предпочти-

тельные для них лексемы в соответствии с разными греческими словами; они демонстрируют приверженность определенному словоупотреблению и там, где выбор не может зависеть ог греческого оригинала - например, в Пчеле и Истории Иудейской войны употребляется существительное рАТЬНИК-ъ, а в Александрии и Житии Андрея Юродивого - только субстантивированное прилагательное рдтьныи. Переводческие решения восточнославянских книжников опирались прежде всего на устоявшееся словоупотребление, а не на систему грече-ско-славянских соответствий; сам набор этих соответствий формировался под влиянием сложившегося лексического узуса.

В шестой главе рассматриваются грамматические особенности переводных текстов с лексическими русизмами. Анализ грамматических особенностей подтверждает и дополняет группировку, осуществленную выше по другим параметрам.

Переводы, содержащие южнославянизмы, отличаются от переводов, не содержащих южнославянизмов, формами дательного и местного падежей местоимений чьто, ннчьто, н-Ьчьто от основы на -ес-(-ьс-) типа чесомоу2, последовательным употреблением приращения -т*ъ во 2-3 лице единственного числа аориста глаголов с безударным корнем. В Хронике Георгия Амартола и Христианской топографии Козьмы Индикоплова преобладают формы нетематического аориста типа р"Ьх"ь (в Повести о Варлааме и Иоасафе тематические формы типа рскох*ь употребляются наравне с нематическими). Эти архаичные черты сближают памятники с южнославянизмами, в особенности подгруппу Хроники Георгия Амартола, с кирилло-мефодиевской традицией. Однако в них присутствуют и черты, характерные для преславской книжности и восточнославянских диалектов, - в частности форма 1 л. в'Ьд'Ь 'я знаю', особенно частотная в Хронике Георгия Амартола.

Восточнославянские переводы по грамматическим признакам разделяются на те же две подгруппы, что и по лексическим и переводческим особенностям, с расположением на полюсах противопоставления Жития Андрея Юродивого и Истории Иудейской войны. К Александрии и Житию Андрея Юродивого примыкают Чудеса Николы. Общими чертами Александрии, Жития Андрея Юродивого и Чудес Николы является почти полное отсутствие приращения -

2 Христианская топография Козьмы Индикоплова на фоне остальных текстов подгруппы Хроники Георгия Амартола выделяется отсутствием форм от основы на -(С-(-ье-) у местоимений чьто, ничьто, н-Ьчьто не только в дательном и местном падежах, но и в родительном, где употребляется восточнославянская форма ч£го.

тт. во 2-3 лице единственного числа аориста, употребление почти исключительно формы в'Ьд'Ь в 1 л. ед. ч. глагола в'Ьд'Ьти и его производных и перифрастического прохибитива с вспомогательным глаголом моцш (типа не мо^н тво-рнти). Это черты, свойственные в первую очередь восточнославянским и во-сточноболгарским диалектам. С другой стороны, в Житии Андрея Юродивого, Александрии и Чудесах Николы господствуют нетематические формы аориста типа р^хт», которые широко распространены в старейших оригинальных памятниках древнерусской письменности. Повесть об Акире в значительной степени разделяет с перечисленными памятниками отсутствие приращение в аористе, но совершенно не использует перифрастический прохибитив. В то же время Житие Андрея Юродивого, Александрия и Чудеса Николы сохраняют единство не по всем позициям: в Александрии и ЖАК) перфект без связки - большая редкость, а в целевых и в особенности косвенно-побудительных придаточных активно используется сослагательное наклонение (молю да сы шьлъ), как в оригинальных древнерусских текстах, в то время как в Чудесах Николы и Повести об Акире бессвязочные формы перфекта употребляются наравне со связочными, а сослагательное наклонение в придаточных цели и косвенного побуждения появляется лишь в единичных случаях.

Как и по всем остальным параметрам, близки друг другу Пчела и История Иудейской войны, употребляющие в определенных случаях приращение в аористе 2-3 л. ед.ч. и формы типа рекохт» по образцу восточноболгарских текстов, форму в-Ьмь - по образцу кирилло-мефодиевских памятников, не знающие перифрастического прохибитива, часто использующие перфект без связки - как оригинальные древнерусские тексты - и допускающие сослагательное наклонение в целевых и в особенности косвенно-побудительных придаточных лишь в ограниченном масштабе. В Студийском уставе, Пчеле и Истории Иудейской войны перфектные формы могут соседствовать с аористными в ряду однородных сказуемых, чего не наблюдается в остальных восточнославянских переводах. Но между Пчелой и Историей Иудейской войны также существуют расхождения: в Пчеле преобладает форма род. пад. чего, в то время как в Истории Иудейской войны представлена исключительно форма чесо.

Расхождения между памятниками не только различающимися, но и близкими по основному набору параметров - Пчелой и Историей Иудейской войны, Александрией и Житием Андрея Юродивого - подтверждают, что все восточнославянские переводы выполнены разными переводчиками.

Студийский устав по некоторым параметрам сближается с переводами, содержащими южнославянизмы: здесь имеется форма о чсомь, перфект употребляется главным образом во 2 л. ед. ч. и почти всегда со связкой, в целевых и косвенно-побудительных придаточных предложениях фиксируются только конструкции с индикативом (молю дл идеть). В то же время по частотности новых форм аориста типа рЕКОХТ» Студийский устав стоит в одном ряду с Пчелой и Историей Иудейской войны.

Особенно ярко выделяется своими грамматическими особенностями Житие Андрея Юродивого. С одной стороны, памятник имеет уникальные схождения с древнейшими южнославянскими текстами: окончание -тс в двойственном числе 3-го лица аориста и имперфекта и окончание -нимь в тв. пад. ед. ч. существительных среднего рода. С другой стороны, в Житии Андрея Юродивого употребляются исключительно вторичные окончания в имперфекте 2-3 л. дв. ч. и 2 л. мн. ч. (типа творАСгд, в то время как в других восточнославянских переводах представлены формы типа творАШ£тд) и только восточнославянская форма род. пад. местоимения чего. Памятник замечателен обилием аналитических образований, в числе которых перфект, перифрастический прохибитив, сослагательное наклонение в целевых и косвенно-побудительных придаточных предложениях, сочетания инфинитива с фазовым глаголом (в том числе в прошедших временах, типа ндчд творити). Большое количество аналитических форм характерно для древнерусских летописей и некнижного языка. Сочетание черт, характерных для оригинальных восточнославянских текстов (род. пад. чего, перфект, сослагательное наклонение в целевых и косвенно-побудительных придаточных предложениях, сочетания инфинитива с фазовым глаголом) и для южнославянских памятников (окончание -те в 3 л. дв. аориста и имперфекта, -иимь. в тв. пад. ед. ч. существительных ср. р.), составляет совершенно своеобразную комбинацию и свидетельствует о том, что в восточнославянской книжности церковнославянская норма как в лексике, так и в грамматике не была единой: наряду с общераспространенным стандартом существовали её периферийные разновидности, одна из которых представлена в Житии Андрея Юродивого.

В Заключении подводятся итоги исследования. Главным итогом является воссоздание общей картины переводческой деятельности в Древней Руси. Она выглядит следующим образом.

Лишь очень небольшая часть текстов лишена специфически южнославянских элементов и может быть с уверенностью атрибутирована восточнославянским переводчикам. К этой группе относятся переводы Жития Василия Нового, Александрии, Жития Андрея Юродивого, Пчелы, Истории Иудейской войны, а также Повести об Акире Премудром и цикл из шести Чудес Николая Мирликийского - если два последних текста действительно представляют собой переводы, а не переработки переводных текстов. Все эти тексты отличаются хорошим пониманием оригинала, ясностью перевода, отсутствием буквализма и стремления к одно-однозначным греческо-славянским соответствиям.

Но даже эта маленькая группа памятников неоднородна: в ней отчетливо выделяются две подгруппы: с одной стороны - Александрия, Житие Андрея Юродивого и Повесть об Акире Премудром, с другой - Пчела и История Иудейской войны. Различие между двумя подгруппами проявляется как на уровне текста, так и на уровне языка и охватывает различные лингвистические параметры. Перевод Александрии и Жития Андрея Юродивого пословный, отклонения от порядка слов оригинала допускаются гораздо реже, чем в Пчеле и Истории Иудейской войны, в которых грань между переводом и пересказом часто стирается. Переводчики Пчелы и Истории Иудейской войны систематически выбирают другие эквиваленты для передачи определенных греческих слов и выражений, нежели переводчики Александрии и Жития Андрея Юродивого. Словоупотребление Пчелы и Истории Иудейской войны отражает церковнославянский лексический стандарт, в то время как для Александрии, Жития Андрея Юродивого и Повести об Акире характерно употребление менее частотной, а иногда и редкой церковнославянской лексики. Переводчики Пчелы и Истории Иудейской войны охотно пользуются такими элементами книжного языка, как композиты и греческие заимствования; в Александрии и Житии Андрея Юродивого их применение довольно ограниченно. Набор русизмов, употребляющихся в двух подгруппах, также неодинаков. Наконец, каждая из двух подгрупп имеет свои грамматические особенности. Эти расхождения свидетельствуют о том, что представление авторов славянских версий Александрии, Жития Андрея Юродивого и Повести об Акире о том, какие восточнославянские языковые элементы допустимы в церковнославянском тексте, отличались от соответствующих представлений переводчиков Пчелы и Истории Иудейской войны.

Выделение внутри восточнославянской группы двух подгрупп, различающихся на всех языковых уровнях, позволяет утверждать, что в Древней Руси

существовали направления, которые вырабатывали свои переводческие навыки и устойчивые языковые предпочтения. Одна из этих групп - Пчела и История Иудейской войны - воспроизводит более стандартную разновидность церковнославянского языка, другая - Александрия, Житие Андрея Юродивого и Повесть об Акире - предпочитает менее распространенные, а иногда и очень редкие языковые средства.

Чудеса Николы и Житие Василия Нового занимают обособленное положение в группе восточнославянских переводов. Чудеса Николы близки Александрии и Житию Андрея Юродивого по своим грамматическим и некоторым лексическим особенностям, но по словоупотреблению иногда сближаются с Пчелой и Историей Иудейской войны. Что же касается Жития Василия Нового, то этот памятник пока не изучен настолько подробно, чтобы его можно было сопоставить с остальными текстами по всем выделенным параметрам. По предварительным данным он не имеет систематического сходства ни с одной из выделенных подгрупп.

Студийский устав отличается от остальных переводов этой группы буквализмом перевода, калькированием греческих синтаксических конструкций в ущерб ясности текста, стремлением к одно-однозначным соответствиям между словом оригинала и славянским эквивалентом. В переводческих приемах и словоупотреблении Студийского устава можно отметить сходство с Ефремовской кормчей. Однако количество южнославянизмов в этом памятнике очень мало, что сближает его с группой восточнославянских переводов.

Отличительной чертой восточнославянской группы и Студийского устава является наличие лексем, общих восточноболгарским и восточнославянским диалектам, которые отсутствовали в кирилло-мефодиевских текстах и были введены в церковнославянский язык преславскими книжниками. Наличие пре-славской лексики характерно для всех переводов, содержащих лексические русизмы, однако в разных группах текстов представлены разные восточноболгар-ские лексемы. Восточнославянские переводы охотно прибегают к тем свойственным преславской книжности словам, которые употреблялись и в восточнославянских диалектах. В переводах, содержащих южнославянизмы, представлены другие восточноболгарские лексемы, чуждые древнерусскому узусу. Разница в употреблении восточноболгарской лексики наблюдается и между разными переводами, содержащими южнославянизмы: подгруппа Хроники Георгия Амартола не знает слов кычитиса, оплд^ньство, пр-Цорьство, усвоенных толковыми переводами и Житием Феодора Студита.

Подавляющее большинство переводов, содержащих восточнославянскую лексику, составляют памятники с сочетанием южнославянизмов и русизмов. По всей вероятности, они созданы носителями южнославянских диалектов. Иногда на участие южнославянского переводчика указывают графико-орфографические и/или грамматические особенности (Ефремовская кормчая, Хроника Георгия Амартола). В переводах ощущается приверженность южнославянским переводческим традициям: последовательная передача греческого слова определенным набором соответствий, пословный перевод, калькирование греческих синтаксических конструкций. Русизмы в них относятся по большей части к сфере реалий, а специфически восточнославянские служебные слова обычно отсутствуют. Тем не менее русизмы в этих переводах исконны, как свидетельствуют некоторые данные Ефремовской кормчей, Повести о Варлаа-ме и Иоасафе, Жития Феодора Студита, Пролога (Синаксаря) и Пандект Никона Черногорца. Присутствие восточнославянской лексики указывает на то, что южнославянские переводчики работали с учетом и под влиянием восточнославянского языкового узуса. Хотя исторические свидетельства в пользу гипотезы о деятельности южнославянских переводчиков в Киевской Руси отсутствуют, с историко-культурной точки зрения такое предположение кажется правдоподобным. Вопрос о том, принимали ли участие в этой работе древнерусские книжники, остается открытым: далеко не всегда можно определить, сделан ли перевод южнославянским или восточнославянским переводчиком; например, Студийский устав и Христианская топография Козьмы Индикоплова могли быть переведены восточнославянскими книжниками, усвоившими переводческие традиции южнославянских учителей.

Характерной чертой переводов, в которых восточнославянская лексика соседствует с южнославянской, является обилие ошибок в передаче греческого оригинала; иногда переводчики вовсе не справлялись со своей задачей (Огласительные поучения Феодора Студита). Синтаксис этих переводов темен, синтаксические конструкции часто нарушаются. По своему качеству переводы, содержащие южнославянизмы и русизмы, как правило, уступают как южнославянским переводам эпохи Первого Болгарского царства до греческого завоевания, так и восточнославянским переводам.

Известен случай перевода греческого текста на Руси греческим книжником: в первой половине XII в. Феодосий Грек перевел по заказу черниговского князя Святослава Давидовича Святоши Послание папы Льва I Флавиану, патриарху Константинополя, о ереси Евтихия и составил предисловие и послесловие

к нему. Феодосии сопроводил Послание Льва своим собственным предисловием и послесловием. Перевод Феодосия практически не содержит русизмов. Перевод выполнен в буквалистической манере, сближающей его с переводами, содержащими русизмы и южнославянизмы, в нем встречаются лексемы, характерные для переводов этой группы. Предисловие к переводу содержит бесспорные южнославянизмы: послелог ц-Ьц1А 'ради', ковлрьство 'искусство, умение', и^Афьнт. 'превосходный'. Текст Феодосия, по его собственным словам написанный для принявшего схиму черниговского князя, доказывает возможность создания на Руси переводов, содержащих южнославянизмы, и свидетельствует о том, что их могли выполнять и греческие книжники. Однако атрибутировать переводы I группы переводчикам-грекам мешают многочисленные ошибки в понимании греческого текста.

Некоторые из переводов этой группы могли быть выполнены в монастырях, населенных выходцами из южнославянских и восточнославянских земель, - например, на Афоне. Такое предположение выглядит убедительным по отношению к Пандектам Никона Черногорца. Однако ряд переводов, судя по всему, создавался непосредственно на Руси - такое допущение наиболее вероятно для подгруппы Хроники Георгия Амартола, поскольку раннее время перевода (не позже второй половины XI в.) и содержание Хроники делают маловероятным возникновение памятника в монашеской среде. В языковом отношении тексты подгруппы Хроники Георгия Амартола близки гимнографическим произведениям учеников Кирилла и Мефодия.

На рубеже Х1-ХП вв. также создавались переводы с греческого, в языке которых соседствуют южнославянизмы и русизмы: Толковое Евангелие Фео-филакта Болгарского и Толкования Никиты Ираклийского на 16 Слов Григория Богослова. В эту же группу входят Толковый Апостол и, вероятно, Толкования на Песнь песней и Беседы на Шестоднев Севериана Гавальского. Между ними и подгруппой Хроники Георгия Амартола существует отдаленное языковое сходство, однако они не разделяют многих ярких особенностей подгруппы Хроники Георгия Амартола, в том числе тех, что сближают ее с древнейшей славянской гимнографией.

Проведенный анализ позволил в какой-то мере преодолеть «атомистический» взгляд на переводы, связанные с Древней Русью, и наметить группировку этих переводов. Выяснилось, что входящие в одну группу тексты имеют сходный набор русизмов. Таким образом, группировка переводов с восточнославянскими элементами в лексике дает ответ на вопрос, попадали ли лексические ру-

сизмы в эти тексты стихийно при переписывании. Если в памятниках с одинаковыми переводческими приемами, лексическими предпочтениями и грамматическими особенностями употребляются схожие русизмы, вероятность внесения этих русизмов в текст писцами практически приближается к нулю. Случайное попадание одних и тех же русизмов в тексты с близкими лингвистическими параметрами и их случайное отсутствие в других текстах, также связанных между собой общностью переводческих приемов и языковых особенностей представляется совершенно невероятным.

Если бы русизмы регулярно проникали в тексты при переписке на восточнославянской территории, их можно было бы обнаружить в любых текстах южнославянского происхождения. Между тем они фиксируются лишь в определенном кругу текстов, имеющих две взаимообусловленные особенности. Одна из них - хронологическая приуроченность. В восточнославянских списках с памятников, созданных у южных славян в эпоху учеников Кирилла и Мефодия и Первого Болгарского царства, никогда не встречаются лексические русизмы. Они отсутствуют в Учительном Евангелии Константина Преславского, Толковой литургии Германа, Римском патерике, Паренесисе Ефрема Сирина, XIII Словах Григория Богослова, Изборнике 1073 г., Шестодневе и Богословии Иоанна Экзарха, Пандектах Антиоха, Хронике Малалы, Хронике Георгия Син-келла, Житии Саввы Освященного, Беседах Козьмы Пресвитера, Диалогах Псевдо-Кесария и многих других произведениях, несмотря на то, что они переписывались на Руси во множестве списков на протяжении веков. Ни один из памятников, содержащих лексические русизмы, не может быть сколько-нибудь уверенно датирован временем до византийского завоевания Первого Болгарского царства. Многие из них не имеют точной датировки, но если дата устанавливается в более или менее узком временном промежутке, она относится к более позднему периоду: Хроника Георгия Амартола переведена не ранее последней трети X в., Толковое Евангелие Феофилакта Болгарского и Толкования Никиты Ираклийского на 16 Слов Григория Назианзина - на рубеже Х1-ХН вв., Пандекты Никона Черногорца - не ранее конца XI в. Таким образом, возникновение переводов с восточнославянскими элементами в лексике - по крайней мере датированных - совпадает по времени с эпохой, когда, с одной стороны, восточ-ноболгарские книжные центры прекращают свою деятельность, а с другой стороны, зарождается книжность у восточных славян.

Вторая важная особенность переводов с лексическими русизмами состоит в том, что они или вовсе не содержат южнославянизмов, или содержат южно-

славянизмы, характерные для западных областей южнославянского ареала и не свойственные восточноболгарской книжности. Это обстоятельство хорошо согласуется с относительно поздней датировкой: после падения Преслава переводческая деятельность на Руси могла осуществляться, по-видимому, либо носителями западноболгарских книжных традиций, либо восточнославянскими книжниками. В то же время преславская лексика в них имеется, поскольку её усвоение началось очень рано. Своеобразие этих текстов состоит в том, что при наличии определенного преславского лексического слоя они в то же время сохраняют элементы, которые устранялись симеоновскими книжниками.

Наличие переводов, содержащих одновременно яркие русизмы и яркие южнославянизмы, стало камнем преткновения для славистов, изучавших восточнославянские переводы в XX в. Сейчас можно утверждать, что такие переводы обычны для домонгольского периода. Конкретные обстоятельства их возникновения неизвестны. Можно констатировать только, что они возникли в эпоху востребованности церковнославянской книжности у восточных славян, сохранили ряд архаичных языковых особенностей, свойственных западнобол-гарской письменности, и, значительно уступая по качеству симеоновским переводам, усвоили в известной степени преславскую лексику - но не ту, которая была употребительна и в восточнославянских диалектах и потому активно использовалась в собственно древнерусских переводах.

Положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Переводческая деятельность в домонгольской Руси: лингвистический аспект. М., 2011.403 с.

2. Предлог кь после глаголов движения при названиях городов в древнерусских оригинальных и переводных памятниках письменности // Вопросы языкознания. 1996. № 6. С. 106-116.

3. Литературно-языковые и переводческие традиции в словоупотреблении церковнославянских памятников и русских летописей Х1-ХШ вв. // Русский язык в научном освещении. 2002. № 2 (4). С. 147-170.

4. О функционировании греческих книжных заимствований в древнерусском языке // Русский язык в научном освещении. 2007. № 1 (13). С. 73-84.

5. К группировке древнейших переводов с греческого, содержащих восточнославянские элементы в лексике // Труды Отдела древнерусской литературы. 2008. Т. 59. С. 18-35.

6. Древнерусский перевод "Истории Иудейской войны" Иосифа Флавия // Вестник РГНФ. 1996. № 1. С. 227-234.

7. Языковые особенности древнерусских переводов с греческого // Славянское языкознание. XII Международный съезд славистов. Краков, 1998 г. Доклады российской делегации. М., 1998. С. 475-488.

8. Библейские цитаты в древнерусской "Пчеле" II Лингвистическое источниковедение и история русского языка. М., 2000. С. 71-105. (Соавт. И.М. Макеева).

9. Несколько редких древнеболгарских слов в древнейшем переводе "Повести о Варлааме и Иоасафе" // Folia slavistica. Рале Михайловне Цейтлин. М., 2000. С. 104-109.

10. О происхождении славянского перевода Хроники Георгия Амартола // Лингвистическое источниковедение и история русского языка. 2001. М., 2002. С. 232-249.

11. Лексические особенности древнерусских переводов с греческого XI-ХШ вв. // Русистика на пороге XXI века: проблемы и перспективы. Материалы международной научной конференции (Москва, 8-10 июня 2002 г.). М„ 2003. С. 273-276.

12. Разделы I-IV и V.2 Предисловия к изданию: "История Иудейской войны" Иосифа Флавия: Древнерусский перевод. Изд. подг. A.A. Пичхадзе, И.И. Макеева, Г.С. Баранкова, A.A. Уткин. Т. 1-И. М„ 2004. Т. I. С. 7-39,47-49.

13. К текстологии древнейшего славянского перевода Пандект Никона Черногорца // Лингвистическое источниковедение и история русского языка.

2004-2005. М., 2006. С. 59-84.

14. Южнославянские традиции в древнерусской письменности: приращение -тъ! -сть в аористе // Вереница литер: К 60-летию В. М. Живова.

М., 2006. С. 129-146.

15. Перифрастический прохибитив в древнерусском // Miscellanea Slavica. Сборник статей к 70-летию Бориса Андреевича Успенского / Сост. Ф.Б. Успенский. М., 2008. С. 228-238.

16. Южнославянские традиции в древнерусской письменности (лексика и грамматика) // Письменность, литература и фольклор славянских народов. XIV Международный съезд славистов. Охрид, 1998 г. Доклады российской делегации. М., 2008. С. 152-172.

17. Древнерусский перевод «Пчелы» // "Пчела": Древнерусский перевод. Изд. подг. A.A. Пичхадзе, И.И. Макеева. Т. I-II. М., 2008. Т. I. С. 7-41.

18. О языковых особенностях славянских служебных миней // Bibel, Liturgie und Frömmigkeit in der Slavia Byzantina: Festgabe für Hans Rothe zum 80. Geburtstag / Hrsg. D. Christians. D. Stern, V.S. Tomelleri. München; Berlin. 2009. C. 297-308.

Подписано в печать 10.11.2011

Объем: 2,5 усл.п.л. Тираж: 150 экз. Заказ № 533 Отпечатано в типографии «Реглет» 119526, г. Москва, Страстной бульвар, д. 6,сгр. 1 (495) 978-43-34; www.reglet.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Пичхадзе, Анна Абрамовна

Введение

Общая характеристика работы

Вопрос о переводах в домонгольской Руси

Глава I. Обзор переводов, содержащих восточнославянские элементы в лексике

Глава II. Предварительная группировка переводов, содержащих восточнославянские элементы в лексике

Две группы переводов с восточнославянскими элементами в лексике

I группа - переводы, содержащие южнославянизмы

Подгруппа Хроники Георгия Амартола

Состав подгруппы

Генезис подгруппы 78 Толковые переводы и Беседы на Шестоднев

Севериана Гавальского

Пандекты Никона Черногорца

Взаимоотношения между подгруппами I группы

Переводческие дублеты

II группа — Студийский устав и переводы, не содержащие южнославянизмов 101 Предварительная группировка переводов с восточнославянскими элементами в лексике

Глава III. Восточнославянские лексические элементы в переводных памятниках

Восточнославянские регионализмы

Заимствования

Исконная лексика

Восточнославянские словообразовательные модели

Различия в употреблении русизмов

Глава IV. Греческо-славянские соответствия в памятниках восточнославянской группы и Студийском уставе

Подгруппы в составе восточнославянской группы и вопрос о переводческих школах в Древней Руси

Индивидуальные особенности переводов восточнославянской группы и Студийского устава

Глава V. Лексические особенности памятников восточнославянской группы и Студийского устава

Одноосновные слова

Сложные слова с благо-, докро-, ^ьло-, ллъного-, ни^ь

Греческие заимствования 383 Лексические особенности и группировка восточнославянских переводов

Глава VI. Грамматические особенности переводов с греческого, содержащих восточнославянские элементы в лексике

Формы косвенных падежей местоимений чьчго, ничьто, нНкчьто

Аорист с приращением -тъ /-сть 424'

Аорист р^х^ Р'Ъша

Формы втЬл\ь. и влкд'Ь

Перфект

Перифрастический прохибитив 442 Сослагательное наклонение в целевых и косвенно-побудительных предложениях 444 Индивидуальные грамматические особенности

Жития Андрея Юродивого

Грамматические особенности и группировка переводов

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Пичхадзе, Анна Абрамовна

Общая характеристика работы

Диссертационное исследование посвящено вопросу о' переводческой деятельности вгдомонгольской Руси и» возникновении переводных памятников письменности; содержащих лексические русизмы^ т. е. слова; употребительные у восточных славяншше,известные южным славянам.

Предметом исследования послужили переводные тексты (около 30-ти), в которых отмечены лексические русизмы. Наиболее подробно- исследуются« памятники' переведенные с греческого,, привлекаю гея также данные переводов с еврейского: Работа выполнена на материале электронных, баз данных, изданий памятников,* лексикографических и ¡лексикологических источников;

Целью исследования является: 1) выделение, лингвистических параметров» для« характеристики' переводных текстов;: 2) осуществление группировки? славянских переводов; содержащих лексические русизмы; 3) разработка? критериев оценки исконности русизмов с в церковнославянских текстах; 4) характеристика переводческой деятельности в Древней Руси, в частности определение корпуса текстов, которые могут быть атрибутированы непосредственно восточнославянским переводчикам;

Актуальность работы связана с острой; дискуссионностьюі вопроса о существовании древнерусских переводов: Подавляющее большинство переводных памятников« в древности возникло у южных славян, и сама; возможность переводческой деятельности в Древней Руси многими авторами ставится под сомнение. Главным аргументом; служит ссылка на незнание носителями восточнославянских, диалектов книжного греческого языка. Надежные исторические свидетельства о выполнении переводов восточнославянскими книжниками отсутствуют. В і этих условиях возможность или невозможность переводческой деятельности на Руси может быть обоснована исключительно при'помощи лингвистических данных. В последнее десятилетие появился ряд критических изданий церковнославянских переводных текстов, содержащих русизмы, а в Институте русского языка им. В. В. Виноградова РАН были разработаны базы данных по переводным текстам, позволяющие получить полную лексическую и грамматическую информацию о памятнике. Это позволяет по-новому подойти к вопросу о древнерусских переводах.

Новизна работы заключается как в использовании новых методов, так И( в I получении новых результатов. Помимо' традиционных методов» филологического' анализа в работе было применено сплошное сопоставление словников изучаемых текстов. Это позволило существенно расширить набор признаков, релевантных для характеристики языковых особенностей памятников славянской письменности. Если традиционный анализ опирался в основном на редкие («яркие») слова, то доступные в настоящее время данные позволяют сопоставлять не только редкую, но! и частотную лексику, что значительно^ повышает надежность результатов. В ходе исследования выяснилось, что чрезвычайно важны для-анализа служебные слова"(на которые раньше обращалось мало внимания) - в силу их высокой частотности и употребительности в текстах разных жанров и разной тематики. При сплошном сопоставлении словников оказалось, что отсутствие лексем, частотных в>других текстах, должно учитываться* в качестве такой же важной характеристики памятника, как и наличие диагносцирующей лексики. Осуществление группировки переводных памятников на основе выделенных параметров I послужило новым инструментом дальнейшего исследования и средством, обеспечивающим возможность системного анализа: наблюдения; сделанные на материале одного текста, проверялись на материале текстов, принадлежащих к той же группе, за счет чего повышалась их надежность, а г явлениям, зарегистрированным в нескольких текстах одной группы (например, русизмам), приписывался статус аутентичных.

Основные новые результаты исследования сводятся к значительному расширению набора лингвистических параметров, существенных для характеристики переводных текстов; осуществлению группировки славянских переводов, содержащих лексические русизмы, позволившее обнаружить новые доказательства исконности русизмов в переводных памятниках Х1-ХШ вв.; воссозданию (хотя бы в самых общих чертах) целостной картины переводческой деятельности в Древней Руси.

Теоретическая значимость работы определяется содержащимся в ней обоснованием наличия восточнославянских переводов и существования в Древней Руси нескольких переводческих направлений; доказательством возможности исконного сосуществования в церковнославянском тексте специфически южнославянских и специфически восточнославянских языковых черт; анализом функционирования церковнославянского языка на Руси, его вариативности и его разновидностей, отразившихся в переводных памятниках письменности.

Практическая ценность работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы в- курсах истории- русского литературного языка, лингвистического источниковедения и при составлении словарей и грамматик древнерусскогои церковнославянского языкам

На защиту выносятся следующие положения:

1. Лишь очень небольшая часть переводов с лексическими русизмами не содержит лексических южнославянизмов (т. е. слов, не освоенных древнерусским языком и не встречающихся в оригинальных древнерусских текстах) и может быть атрибутирована восточнославянским переводчикам. К этой группе относятся переводы Жития Василия Нового, Александрии, Жития Андрея Юродивого, Пчелы, Истории Иудейской войны, а также Повести об Акире Премудром и цикл из шести Чудес Николая Мирликийского - если два последних текста действительно представляют собой переводы, а не переработки переводных текстов. К этой группе примыкает Студийский устав, почти не содержащий лексических южнославянизмов, но отличающийся от восточнославянских переводов по характеру перевода и обнаруживающий сходство переводческих приемов и языковых особенностей с Ефремовской кормчей.

2. В этой группе памятников отчетливо выделяются две подгруппы: 1) Александрия, Житие Андрея Юродивого и Повесть об Акире Премудром, 2) Пчела и История Иудейской войны. Различие между двумя подгруппами проявляется как в особенностях переводческих приемов, так и на всех языковых уровнях. Выделение внутри восточнославянской группы двух подгрупп, систематически различающихся* по целому комплексу языковых параметров; позволяет утверждать, что в Древней Руси существовали направления, которые вырабатывали свои переводческие навыки и устойчивые языковые предпочтения. Одна из этих подгрупп - Пчела и История Иудейской, войны - воспроизводит более стандартную разновидность церковнославянского языка; другая - Александрия, Житие Андрея-Юродивого и Повесть об Акире -предпочитает менее распространенные, а иногда! и очень редкие языковые средства.

3. Подавляющее большинство среди переводов с восточнославянской-лексикой составляют памятники с сочетанием'южнославянизмов и русизмов. По всей, вероятности; они созданы носителями южнославянских диалектов. В то же время существуют надежные свидетельства в пользу исконности-русизмов в некоторых из них. Присутствие восточнославянской лексики указывает на то, что южнославянские переводчики работали с учетом и под влиянием восточнославянского языкового узуса. Вопрос о том, принимали ли участие в переводе этих памятников древнерусские книжники, остается открытым. Характерной чертой переводов, в которых восточнославянская' лексика« соседствует с южнославянской, является обилие ошибок в передаче греческого текста; иногда переводчики вовсе не справлялись со своей* задачей (Огласительные поучения Феодора Студита). Синтаксис этих переводов темен, синтаксические конструкции часто нарушаются. По своему качеству переводы, содержащие' южнославянизмы и русизмы, как правило, уступают как южнославянским переводам эпохи Первого Болгарского царства, так и восточнославянским переводам.

4. Среди памятников, содержащих лексические южнославянизмы наряду с русизмами, также выделяется несколько подгрупп. Наиболее ранняя включает Хронику Георгия Амартола, переведенную не ранее 963 г. и не позже второй половины XI в., и близкие к ней по языку произведения. В языковом отношении тексты этой подгруппы близки* гимнографическим произведениям учеников Кирилла и Мефодия. Веком1 позже, на рубеже Х1-ХП вв. возникла подгруппа толковых переводов: Толковое Евангелие Феофилакта Болгарского, Толковый Апостол, Толкования Никиты Ираклийского на 16 Слов-Григория Богослова и др. Между толковыми' переводами и подгруппой Хроники Георгия Амартола существует отдаленное языковое сходство, однако толковые переводы не разделяют многих ярких особенностей подгруппы« Хроники Георгия Амартола, в том числе тех, что сближают ее с древнейшей славянской гимнографией. Особняком среди памятников, содержащих лексические южнославянизмы наряду с русизмами; стоят Пандекты Никона' Черногорца, возникшие не раньше конца XI в.

5. Ни один из памятников,5 содержащих лексические русизмы, не может быть сколько-нибудь, уверенно датирован временем до византийского завоевания Первого Болгарского царства. Таким образом, возникновение переводов с восточнославянскими элементами в лексике - по крайней мере датированных - совпадает по» времени с эпохой, когда, с одной стороны, восточноболгарские книжные центры-прекращают свою деятельность, а с другой стороны, зарождается книжность у восточных славян.

6. Важная особенность переводов с лексическими русизмами состоит в том, что они или вовсе не содержат южнославянизмов, или содержат южнославянизмы, характерные для западных областей южнославянского ареала и не свойственные восточноболгарской книжности. Это обстоятельство хорошо согласуется с относительно поздней датировкой: после падения Преслава переводческая деятельность на Руси могла осуществляться, повидимому, носителями западноболгарских книжных традиций или же самими восточнославянскими книжниками. В то же время преславская лексика в переводах, содержащих лексические южнославянизмы наряду с русизмами, имеется, поскольку её усвоение началось очень рано.

Апробация результатов исследования. Отдельные положения работы неоднократно обсуждались на заседаниях отдела лингвистического источниковедения и истории русского литературного языка Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, на семинаре по истории русского языка и культуры (ИРЯ РАН), международных конференциях в ИРЯ РАН, Санкт-Петербургском государственном университете, Институте русской литературы РАН (Пушкинском доме), на XII Международном съезде славистов (Краков, Польша) и XIV Международном съезде славистов (Охрид, Македония).

Структура диссертации. Диссертация состоит из Введения, шести глав, в которых дается обзор переводных памятников с лексическими русизмами; предварительная группировка памятников; анализ лексических русизмов, способов перевода греческой лексики, словоупотребления и грамматических особенностей переводов; Заключения, Списка использованных источников и литературы и Словоуказателя.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Языковые особенности переводных памятников письменности XI-XIII вв., содержащих восточнославянские лексические элементы"

Заключение

Нельзя не признать справедливость утверждения: «Найти собственную формулу для характеристики киевского периода — нелегкая задача» [Буланин 1995, с. 42]. Трудности связаны не только с тем, что многие памятники1 не изданы и не описаны так, как этого требует указанная задача. Далее сравнительно хорошо изученный материал не укладывается в простую формулу. Анализ показывает, что переводные произведения5 с древнерусскими лексическими элементами весьма разнообразны по* своим языковым характеристикам.

Лишь очень небольшая часть текстов лишена специфически южнославянской^ .лексики и может быть с уверенностью атрибутирована восточнославянским переводчикам. К этой группе относятся переводы Жития Василия Нового, Александрии, Жития Андрея, Юродивого, Пчелы, Истории Иудейской войны, а также Повести об Акире Премудром и цикл из шести I

Чудес Николая Мирликийского - если два последних памятника действительно представляют собой переводы, а не переработки переводных текстов. Все эти тексты отличаются хорошим пониманием оригинала, ясностью перевода, отсутствием буквализма и стремления к одно-однозначным греческо-славянским соответствиям.

Но даже эта маленькая группа памятников неоднородна: в ней отчетливо выделяются две подгруппы: с одной стороны - Александрия, Житие Андрея Юродивого и Повесть об Акире Премудром, с другой - Пчела и История Иудейской войны. Различие между двумя подгруппами проявляется как на уровне текста, так и на уровне языка и охватывает различные лингвистические параметры. Перевод Александрии и ЖАК) пословный, отклонения от порядка слов оригинала допускаются гораздо реже, чем в Пчеле и Истории Иудейской войны, в которых грань между переводом и пересказом часто стирается. Переводчики Пчелы и ИИВ систематически выбирают другие эквиваленты для передачи определенных греческих слов и выражений, нежели переводчики

Александрии и ЖАЮ. Словоупотребление Пчелы и ИИВ отражает церковнославянский лексический стандарт, в то время как для Александрии, ЖАЮ и Повести об Акире характерно употребление менее частотной, а иногда и редкой церковнославянской лексики. Переводчики Пчелы и ИИВ охотно пользуются такими элементами книжного языка, как композиты и греческие заимствования; в Александрии и ЖАЮ их применение довольно ограниченно. Набор русизмов, употребляющихся в двух подгруппах, также неодинаков. Наконец, каждая- из двух подгрупп: имеет свои грамматические особенности: Эти расхождения* свидетельствуют о том, что представление, авторов) славянских версий Александрии; ЖАЮ' и Повести об Акире о том; какие восточнославянские языковые элементы; допустимы в церковнославянском: тексте, отличались, от соответствующих; представлений < переводчиков; Пчелы, и Истории Иудейской войны. .

Выделение внутри восточнославянской группы двух подгрупп, различающихся:; на всех языковых уровнях, позволяет утверждать, что в Древней: Руси существовали? направления;. которые вырабатывали? свои переводческие навыки:; и устойчивые языковые предпочтения; Одна: из этих подгрупп - Пчела и История* Иудейской войны - воспроизводит более стандартную разновидность церковнославянского языка, другая - Александрия, Житие Андрея Юродивого и Повесть об Акире - его специфическую (вероятно, периферийную) разновидность.

Чудеса Николы и Житие Василия» Нового занимают обособленное положение в группе восточнославянских переводов. Чудеса Николы близки Александрии и Житию Андрея Юродивого по своим; грамматическим и некоторым лексическим особенностям (11.2, У.5.1, VI 9.3.1), но по словоупотреблению; иногда сближаются с Пчелой и; Историей Иудейской войны. Что же касается Жития Василия Нового, то этот памятник пока не изучен настолько подробно^ чтобы его можно было сопоставить с остальными текстами по всем выделенным параметрам. По предварительным данным он не имеет систематического сходства ни с одной из выделенных подгрупп.

Студийский устав отличается от восточнославянских переводов буквализмом перевода, калькированием греческих синтаксических конструкций в ущерб* ясности текста, стремлением к одно-однозначным соответствиям между словом оригинала и славянским эквивалентом. В переводческих приемах и словоупотреблении Студийского устава можно* отметить сходство с Ефремовской кормчей. Однако количество южнославянизмов в этом памятнике очень мало; что сближает его с группой восточнославянских переводові

Отличительной чертой восточнославянской группы и Студийского устава является наличие лексем; общих восточноболгарским и восточнославянским* диалектам, которые отсутствовали в: кирилло-мефодиевских текстах и были введены в церковнославянский язык преславскими! книжниками; (см: гл. ІІ.2). Наличие преславской лексики характерно для; всех переводов; содержащих лексические русизмы, однако в разных группах: текстов 5 представлены, разные восточноболгарские лексемы. Восточнославянские переводы охотно прибегают к тем^свойственным преславской книжности словам;: которые 'употреблялись и в восточнославянских диалекгах. В переводах, содержащих южнославянизмы, представлены другие восточноболгарские лексемы, чуждые древнерусскому узусу. Разница в употреблении восточноболгарской лексики наблюдается и между разными переводами, содержащими южнославянизмы: иодірупііа Хроники Георгия Амартола не знает слов кычитиса, опдл^ньство, пр^орьство, усвоенных толковыми переводами; и Житием- Феодора Студита (И.3.4).

Подавляющее большинство среди переводов; содержащих восточнославянскую лексику, составляют памятники с сочетанием южнославянизмов и русизмов. По всей вероятности, они созданы носителями, южнославянских диалектов. Иногда на участие южнославянского переводчика указывают графико-орфоірафические и/или грамматические особенности (Ефремовская кормчая, Хроника Георгия Амартола). В переводах ощущается приверженность южнославянским переводческим традициям: последовательная передача греческого слова определенным набором соответствий, пословный перевод, калькирование греческих синтаксических конструкций. Русизмы в них относятся по большей части к сфере реалий, а специфически восточнославянские служебные слова обычно отсутствуют. Тем не менее русизмы в этих переводах исконны, как свидетельствуют некоторые данные Ефремовской кормчей, Повести о Варлааме и Иоасафе, Жития Феодора Студита, Пролога (Синаксаря) и Пандект Никона Черногорца. Присутствие восточнославянской лексики указывает на то, что южнославянские переводчики работали с учетом и под влиянием восточнославянского языкового узуса. «Складывается впечатление, что переводы с греческого начались в Киевской Руси под влиянием' и< даже при* участии, болгарских учителей» [Алексеев 1993, с. 46]. Хотя исторические свидетельства в пользу этой гипотезы отсутствуют [Турилов 20046, с. 137-140], с историко-культурной точки зрения такое предположение кажется правдоподобным: «на Руси, по-видимому, нашли прибежище сами, книжники полоненной Болгарии, которые несли с собой и ее литературную продукцию, и приобретенные дома литературные навыки» [Буланин 1995, с. 40], а кроме того, «в принципе нельзя исключить и возможности приезда на Русь на протяжении Х1-ХП вв. болгарских книжников (и в том числе из Охрида) в* свите греческих иерархов Киевской» митрополии» [Турилов 20046, с. 140]. Вопрос о том, принимали участие ли в.этой работе древнерусские книжники, остается открытым: далеко не всегда можно определить, сделан ли перевод южнославянским или восточнославянским переводчиком; например, Студийский устав, ■ и Христианская топография Козьмы Индикоплова могли быть переведены восточнославянскими книжниками, усвоившими переводческие традиции, южнославянских учителей.

Известен случай перевода греческого текста на Руси греческим книжником, с. в первой половине XII в. Феодосий Грек перевел по заказу черниговского князя Святослава Давидовича Святоши Послание папы Льва I Флавиану, патриарху Константинополя, о ереси Евтихия и составил предисловие и послесловие к нему. На то, что переводчик был грек, указывает его обращение к патриарху: «призываю. моего патриарха молитвы» [Буланина 1987]. Перевод Феодосия практически не содержит русизмов; из характерных для древнерусских текстов слов в нем встречается только глагол почдти в футуральной конструкции (эта конструкция с фазовым глаголом т также характерна в большей степени для восточнославянского узуса): почне I испов^длти* [Бодянский 1848, с. 17]. Перевод выполнен в буквалистической манере, сближающей его с переводами, содержащими русизмьт и* южнославянизмы, и содержит лексику, характерную для переводов этойм4 группы: вьсьма, въ поустошь, етсро сь еттсро* 'одно с другим'; в переводе последовательно используется послелог ради [Там же, с. 6-17]. Предисловие к переводу содержит бесспорные южнославянизмы: послелог ц^ща 'ради', ковАрьствоз 'искусство, умение', и^ащыгь. Текст Феодосия, ПО' его собственному свидетельству написанный для принявшего схиму черниговского князя, доказывает возможность создания на Руси1 переводов, содержащих южнославянизмы, и свидетельствует о том, что их могли выполнять и греческие книжники. Однако атрибутировать переводы« I1 группы переводчикам-грекам мешают многочисленные ошибки в понимании греческого текста.

Некоторые из переводов этой группы могли быть выполнены, в монастырях, населенных выходцами из южнославянских и восточнославянских земель, - например, на Афоне. Такое предположение выглядит убедительным по отношению к Пандектам Никона Черногорца. Однако ряд переводов, судя по всему, создавался непосредственно на Руси - такое допущение наиболее вероятно для подгруппы Хроники Георгии Амартола, поскольку раннее время перевода (не позже второй половины XI в.) и содержание Хроники делают маловероятным возникновение памятника в монашеской среде на Афоне. В языковом отношении тексты подгруппы Хроники Георгия Амартола близки гимнографическим произведениям учеников Кирилла и Мефодия.

На рубеже Х1-ХН вв. также создавались переводы с греческого, в языке которых соседствуют южнославянизмы и русизмы: Толковое Евангелие Феофилакта Болгарского и Толкования Никиты Ираклийского на 16 Слов Григория Богослова. В эту же группу входят Толковый Апостол и, вероятно, Толкования на Песнь песней и Беседы на Шестоднев Севериана Гавальского. Между ними и подгруппой Хроники Георгия Амартола существует отдаленное языковое сходство, однако они не разделяют многих ярких особенностей подгруппы ХГА, в том числе тех, что сближают ее с древнейшей славянской гимнографией.

Проведенный анализ позволил в какой-то мере преодолеть «атомистический» взгляд на»переводы, связанные с Древней Русью, и наметить группировку этих переводов. Выяснилось, что входящие в одну группу тексты имеют сходный набор русизмов. Таким образом, группировка переводов^ с восточнославянскими элементами в лексике дает ответ на вопрос, попадали ли лексические русизмы в эти тексты стихийно ^ при переписывании. Если в памятниках с одинаковыми- переводческими приемами, лексическими предпочтениями1 и грамматическими особенностями употребляются« схожие русизмы,, вероятность внесения этих русизмов в текст писцами практически приближается к нулю. Случайное попадание одних и тех же русизмов в тексты с близкими лингвистическими параметрами и их случайное отсутствие в других текстах, также связанных между собой общностью переводческих приемов и языковых особенностей, представляется совершенно невероятным.

Если бы русизмы регулярно проникали в тексты при переписке на восточнославянской территории, их можно было бы обнаружить в любых текстах южнославянского происхождения. Между тем они фиксируются'лишь в определенном кругу текстов, имеющих две взаимообусловленные особенности. Одна из них - хронологическая приуроченность. В восточнославянских списках с памятников, созданных у южных славян в эпоху учеников Кирилла и Мефодия и Первого Болгарского царства, никогда не встречаются лексические русизмы. Они отсутствуют в Учительном Евангелии Константина

Преславского, Толковой литургии Германа, Римском патерике, Паренесисе Ефрема Сирина, XIII Словах Григория Богослова, Изборнике 1073 г., Шестодневе и Богословии Иоанна экзарха, Пандектах Антиоха, Хронике Малалы, Хронике Георгия Синкелла, Житии Саввы Освященного, Беседах Козьмы Пресвитера, Диалогах Псевдо-Кесария и многих других произведениях, несмотря на то, что они переписывались на Руси во множестве списков на протяжении веков. Ни один' из памятников, содержащих лексические русизмы, не может быть сколько-нибудь уверенно-датирован временем до византийского завоевания Первого Болгарского- царства; Многие из них не имеют точной датировки, но если дата,устанавливается в более или менее узком временном' промежутке, она относится- к более позднему периоду: Хроника Георгия Амартола переведена не ранее последней. трети X в:, Толковое Евангелие Феофилакта Болгарского и Толкования Никиты Ираклийского на 16 Слов Григория Назианзина - на рубеже ХГХИ вв.', Пандекты Никона .Черногорца г не ранее конца- XI в. Таким-- образом; возникновение переводов - с восточнославянскими элементами в лексике - по крайней мере датированных -совпадает по времени с эпохой, когда, с одной стороны, восточноболгарские книжные центры, прекращают свою деятельность, а с другой стороны, зарождается книжность у восточных славян.

Вторая важная особенность переводов с лексическими русизмами состоит в том,, что они или вовсе не содержат южнославянизмов, или содержат южнославянизмы, характерные для западных областей, южнославянского ареала и не свойственные восточноболгарской книжности. Это обстоятельство хорошо согласуется с относительно поздней датировкой: после падения Преслава переводческая-, деятельность на Руси могла осуществляться, по-видимому, либо носителями западноболгарских книжных традиций; либо восточнославянскими книжниками. В то же время преславская лексика в них имеется, поскольку её усвоение началось очень рано. Своеобразие этих текстов состоит в том, что при наличии определенного преславского лексического слоя они в то же время сохраняют элементы, которые устранялись симеоновскими книжниками.

Третьей характерной чертой переводов, в которых восточнославянская лексика соседствует с южнославянской, является обилие ошибок в передаче греческого текста; иногда переводчики вовсе не справлялись со своей задачей; (Огласительные поучения Феодора Студита). Синтаксис этих переводов темен, синтаксические конструкции часто нарушаются. По своему качеству переводы, содержащие; южнославянизмы и русизмы, как правило, уступают как южнославянским переводам эпохи Первого Болгарского царства до греческого завоевания, так и восточнославянским переводам;

Наличие переводов; содержащих одновременно яркие русизмы и яркие южнославянизмы, стало камнем1 преткновения для- славистов; изучавших восточнославянские переводы в XX в. Сейчас можно утверждать, что такие переводы обычны для домонгольского периода: Конкретные обстоятельства их , возникновения не известны. Можно констатировать только, что они возникли в эпоху.востребованности церковнославянской; КНИЖНОСТИ у ВОСТОЧНЫХ: славян^ сохранили ряд архаичных языковых особенностей; свойственных западноболгарской письменности? и, значительно уступая; по качеству, симеоновским переводам, усвоили в известной степени преславскую лексику. -но не ту; которая была употребительна в восточнославянских диалектах и потому активно использовалась в собственно древнерусских переводах.

Список научной литературыПичхадзе, Анна Абрамовна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Аверина 1975 Аверина С. А. К характеристике лексических параллелей в древнеславянских переводах (по спискам XIII в.) // Вестник , Ленинградского ун-та. 1975. № 2. История. Язык. Литература. Вып. 1. С. 121-131.

2. Агапкина 2008 —Агапкина Т. А. Топика восточнославянских заговоров (истоки m параллели) // Письменность, литература и фольклор' славянских народов. XIV Междунар. съезд славистов. Охрид, 2008 г.: Докл. рос. делегации. М.: Индрик, 2008. С. 345-364.

3. АдриановаЛ917 — Адрианова В. 77. Житие Алексея человека божия в древней» русской литературе и. народной словесности. Пг.: Типография, Я: Башмаков и К°; 1917. / *

4. Алексеев! 1980 — Алексеев А: А. «Песнь-песней» в древней славяно-русской письменности. Часть I. Введение. Тексты. Комментарии. М;: Институт русского языка АН СССР; 1980.

5. Алексеев 1987 — Алексеев А. А. Переводы* с древнееврейских оригиналов в Древней Руси // Russian Linguistics. 1987.- Vol.1 h № 1. С. 1-20.

6. Алексеев 19886 —Алексеев А. А. К истории русской переводческой школы XII в. // Труды Отдела древнерусской» литературы Института русской литературы-РАН. 1988. Т. XLI>. С. 154-196.

7. Алексеев 1993 — Алексеев А. А. Русско-еврейские литературные связи до 15 века // Jews and Slavs. 1993. Vol. 1. С. 44-75.

8. Алексеев 1996 —Алексеев А. А. Кое-что о переводах в Древней Руси (по поводу статьи Фр. Дж. Томсона «Made in Russia») 11 Труды Отдела древнерусскойлитературы Института русской литературы РАН. 1996. Т. XLIX. С. 278296.

9. Алексеев и др. 1998 — Евангелие от Иоанна в славянской традиции 7 Изд. подгот. А. А. Алексеев и др. СПб.: Российское библейское общество, 1998.

10. Алексеев 1999 — Алексеев А. А. Текстология славянской Библии. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999.

11. Алексеев: 2002 — Алексеев А. А. Песнь песней в древней славяно-русской письменности? СПб.: Дмитрий Буланин, 2002.

12. Алексеев 2003 — Алексеев А. А: Еще раз о книге Есфирь 7/ Русский язык в научом освещении. 2003. № 1 (5): С. .185—2141,

13. Алексеев и др. 2005 —Евангелие от Матфея в славянской традиции / Изд. подгот. А. А. Алексеев и др. СПб:: Российское библейское общество, 2005.

14. Алексеев,-2008—- Алексеев А: А. Интерполяции славянской версии «Иудейской войны» Иосифа Флавия // Труды Отдела древнерусской, литературы Института русской литературы РАН. 2008. Т. LIX. С. 63-114.

15. Аникин 1-5 Аникин A; EL Русский этимологический : словарь. Т. 1-5; Mi: «Знак», 2007-20111

16. Аникин 2000! Аникин> А: Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из. уральских, алтайских и палеоазиатских языков: 2-е изд' М:; Новосибирск: Наука^ 2000;

17. Аникин 2003 -Аникин А. Е. Паз // НРЭ. С. 154.

18. Анисимова 2009 — Анисимова Т. В. Хроника Георгия Амартола в древнерусских списках XIV-XVII вв. М.: Индрик, 2009.

19. АОС 2 Архангельский областной словарь / Под ред. О. Г. Гецовой. Вып. 2. М.: МГУ, 1982.

20. Афанасьева, Левшина 2010 — Пандекты Никона Черногорца в ркп. РНБ, Греч. 70 / Подготовка текста Т. И. Афанасьевой и Ж. Левшиной //

21. Лингвистическое источниковедение и история русского языка. <20062009>. М.: Древлехранилище, 2010. С. 104-157.

22. Бабицкая 1995 — Бабицкая М. Б. Источники Изборника XIII века (Cod. St. Petersburg, GPB, Q.n.1.18) // Byzantinoslavica. 1995. LVI/3. C. 631-635.

23. Баранкова' 1998 — Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского: Ранняя русская редакция / Изд. подгот. Г. С. Баранкова. М.: Индрик, 1998.

24. Баранкова 2002 — Баранкова Г. С. К вопросу о переводах Шестоднева Севериана Гавальского* в древнеславянской и ¿древнерусской книжности // Лингвистическое источниковедение и история русского языка. <2001>. М.: Древлехранилище, 2002. С. 5-46.

25. Баранковас (в печати) — Баранкова Г. С. Переводы^ Шестоднева Севериана Гавальского в Софийском сборнике XV в. // Лингвистическое источниковедение и история русского языка. <2012>. М.: Древлехранилище, 2012 (в печати).

26. Баранов, Марков 2003 — Новгородская служебная минея на май (Путятина минея). XI в. / ^зд. подгот. В: А. Баранов, В.М.Марков. Ижевск: Удмуртский ун-т, 2003.

27. Белозерцев 1964 — Белозерцев Г. И. Соотношение глагольных образований с приставками вы- и из- выделительного значения» в древнерусских памятниках» XI-XIV вв. // Исследования по исторической лексикологии русского языка. М.: Наука, 1964. С. 161-217.

28. Бенешевич 1906, 1907 — Древне-славянская кормчая XIV титулов без толкований / Труд В. Н. Бенешевича. Т. 1. Вып. 1-2. 1906. Вып. 3. 1907. Спб.: Типография Императорской^академии наук.

29. Бенешевич 1914 — Сборник памятников по истории церковного права / Сост.

30. В. Н. Бенешевич. Вып. 1. Пг.: Культура и знание, 1914. БД 6 — Българска диалектология : Проучвания и материали. Кн.б / Ред. комитет: К. Мирчев, М. Сл. Младенов, Хр. Топалова, Хр. Холиолчев. София: БАН, 1971.

31. БД 8 — Българска диалектология : Проучвания и материали. Кн.8 / Ред.комитет: К. Мирчев, Т. Костова, Хр. Топалова: София: БАН, 1977. БЕР I-VI — Български етимологичен речник. София: Проф.1 Марин Дринов, 1962-2002.

32. Блахова 2007 — Блахова Е. Несколько заметок к лексике славянского Апостола

33. Ванеева 1996 —Физиолог / Изд. подг. Е. И.Ванеева. Спб.: Наука, 1996.

34. Васнецов 1907 Васнецов H. М. Материалы для объяснительного словаря вятского говора. Вятка: Губернская статистическая комиссия, 1907.

35. Верещагин 2000 Верещагин Е. М. Архистратига повк. св'Ьтьло. Древнейшаяслужба архангелу Михаилу // Folia slavistica. Рале Михайловне Цейтлин. М.: Ин-т славяноведения РАН, 2000. С. 13-29.

36. Веселовский 1879 — ВеселовскийА. Н. Слово о 12 снах Шахаиши // Сборник Отделения русского языка и словесности АН. 1879. T. XX. № 2. С. 1-47.

37. Вилинский 1903 — Вилинский С. Г. Сказание о Софии Цареградской в , Еллинском летописце и Bs Хронографе // Известия- Отделениям русского языка и словесности АН. 1903'. Т. 8. Кн. 3. С. 1-43.

38. Вилинский 1911 — Вилинский С. Г. Житие св. Василия Нового в русской литературе. Ч. Iii Тексты // Записки^ Новороссийского ун-та. Истор.-филол. ф-т. 1911'. Т.6. С. 350-623.

39. Вилкул 2008-2010 — Вилкул Т. Александрия Хронографическая* в4 Троицком хронографе // Palaeoslavica. 2008. XVI/1. С. 103-147; 2009. XVII/1. С. 165210; 2010. XVIII/2. С. 155-206.

40. Вилкул 2010 — Вилкул Т. Л. О' хронографических источниках Киевского летописного свода // ТрудыОтделадревнерусскойлитературы Института русской литературы РАН. 2010. T. LXL С. 382-397.

41. Виноградов 1978 — Виноградов В. В. Основные проблемы изучения, образования и развития древнерусского литературного языка // Виноградов В. В. Избранные труды: История? русского литературного языка. М.: Наука, 1978. С. 65-151.

42. Владышевская 2003 — Владышевская М. С. Святой^ Георгий и гностицизм: Семантика имен в преданиях о св. Георгии // Именослов: Заметки по исторической семантике имени. М.: Индрик, 2003. С. 71-102.

43. ВМЧ Март 26-31 — Die grossen Lesemenäen des Metropoliten Makarij. Uspenskij spisok. 26.-31. März / Hrsg. unter der Leitung von E. Weiher. Freiburg i. Br.: Weiher Verlag, Staatliches Historisches Museum, 2001.

44. ВМЧ Ноябрь 1-12 — Великие Минеи Четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием. Ноябрь. Дни 1-12. СПб.: Археографическая комиссия, 1897.

45. ВМЧ Ноябрь 16 — Великие Минеи Четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием. Ноябрь. День 16. Ч. 1, тетр. 1. М.: Археографическая комиссия, 1910.

46. ВМЧ Окт. 4-18 — Великие Минеи Четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием. Октябрь. Дни 4-18. СПб.: Археографическая комиссия, 1874.

47. ВМЧ Окт. 19-31 Великие Минеи Четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием. Октябрь. Дни 19-31. СПб.: Археографическая комиссия, 1880.

48. ВМЧ1 Сент. 1-13 — Великие Минеи Четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием. Сентябрь. Дни 1-13. СПб.: Археографическая комиссия, 1868.

49. Водолазкин- 1992 — Водолазкин Е. Г. Хроника Амартола в. новонайденных списках // Труды Отдела! древнерусской1 литературы Института русской литературы РАН. 1992. Т. XLV. С. 322-332.

50. Водолазкин 1993 — Водолазкин Е. Г. Особенности текстологии ранних славянских переводов (на материале Хроники Георгия Амартола) // Хиляда и осемдесет години от смъртта на св. Наум Охридски. София: БАН, 1993. С. 242-249.

51. Воскресенский 1879 — Воскресенский- Г. Древний славянский перевод Апостола и его судьбы до XV в.: Опыт исследования языка и текстаславянского перевода Апостола по рукописям XII-XV вв. М.:

52. Университетская типография (М.1 Катков), 1879.

53. ВыгСб — Выголексинский сборник / Изд. подгот. В. Ф. Дубровина, Р. В. Бахтурина, В. С. Голышенко. М.: Наука, 1977.

54. Вялкина 1966 Вялкина Л. В. Греческие параллели сложных слов в древнерусском языке XI-XIV вв. // Лексикология и словообразование древнерусского языка. М.: Наука, 1966. С. 154-188. Геров I-V — Герое Н. РПчникъ на блъгарскый языкъ. Т. I-V. Пловдив: '

55. Съгласие, 1895-1904. Гиппиус 1993 — Гиппиус А. А. Древнерусские наречия на базе компаратива //

56. Страховой (Еще раз О' лингвистической* стратификации. Начальной^ летописи) // Palaeoslavica. 2009. XVII/2. С. 248-287. Голышенко, Дубровина 1967 — Синайский патерик / Изд. подг. В'. С.

57. Давидов 2007 — Давидов А. Някои лексикални особености на минея за месец февруари от Руската национална библиотека в Санкт Петербург (Соф. 1377) // Кирило-Методиевски студии. 2007. Кн. 17. С. 191-196.

58. Давыдова 2001 — Давыдова С. А. «Сказание о св. Софии цареградской» в Летописце Еллинском и Римском // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы РАН. Т. LII. 2001. С. 561 -566.

59. Даль I-IV — Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. 2-е изд. Т. I-IV. Спб.; М.: Изд. М. О. Вольфа, 1860-1882.

60. ДГ XII-XIII — Древнерусская грамматика XII-XIII вв. Mi: Наука, 1995.

61. Дидди 200 Г —Дидди К. Патерик Римский: Диалоги Григория Великого в древнеславянском переводе. М:: Индрик, 2001.

62. Добродомов 1966а Добродомов И. Г. О некоторых русских словах, заимствованных из греческого' языка через- тюркское посредство // Лексикология и словообразование древнерусского языка. М.: Наука, 1966. С. 255-262.

63. Добродомов 19666 — Добродомов И. Г. О методах исследования древнейших тюркизмов в составе русского*? словаря^ (К истории слова1 жемчуг) // Известия АН СССР. Серия литературы^языка. 1966. XXV/1. С. 57-64.

64. Дограмаджиева 1984 — Дограмаджиева Е. Обстоятелствените изречения в книжовния старобългарски език. София: БАН, 1984.

65. Долобко 1930 — Долобко М. Г. Труды А. И. Соболевского в области старославянского языка hi письменности / Академик А. И. Соболевский: Некролог и очерк научной деятельности // Известия АН СССР. Сер. VII. Отделение гуманитарных наук. 1930. № 1. С. 48-54.

66. Дубровина 1968 —Дубровина В. Ф. О лексических грецизмах в оригинальных и переводных житийных текстах по русским спискам1 // Памятникидревнерусской письменности: Язык и текстология. М.: Наука, 1968. С. 117-136.

67. Дубровина 1974 — Дубровина В. Ф. К изучению слов греческого происхождения в сочинениях древнерусских авторов // Памятники русского языка: Вопросы исследования и издания. М.: Наука, 1974. С. 62104.

68. Дурново 1915 — Дурново H. Н. Материалы и исследования по старинной русской литературе. I. К истории- Повести об Акире. М.: Синодальная типография, 1915.

69. Дурново 1924/2000 — Дурново Hi H. Очерк истории русского языка. М.; Д., 1924 (цит. по: Н.Н.Дурново. Избранные работы по истории русского языка. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 1-337).

70. Дурново 1924-1927/2000 — Дурново H. Н. Спорные вопросы общеславянской фонетики // Slavia III / 2-3, 225-271; VI / 2-3; 209-232 (цит. по: H. Н. Дурново. Избранные работы'по истории русского языка. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 495-565).

71. Дурново 1925 — Дурново H. H. К вопросу о национальности славянского переводчика Хроники Георгия Амартола // Slavia.Л 925. Roc. 4, ses. 3. S. 446-460.

72. Дурново 1930 —Дурново H. H. Рец. на Истрин 1930. // Slavia. 1930. Roc. 9, ses. 4. С. 801-815.

73. Дыбо 2000 — Дыбо В. А. Морфологизованные парадигматические акцентные системы: Типология и генезис. T. I. М.: Языки русской культуры, 2000.

74. Дюран (в печати) «Rationale Divinorum officiorum» Wilgelmi Durandi в русском переводе конца XV в. / Подготовка издания, сопроводительных статей и словоуказателей А. А. Романовой и В. А. Ромодановской. М.; СПб: (в печати).

75. Евсеев 1897 — Евсеев И.Е. Книга пророка Исайи в древнеславянском переводе. СПб.: Печатня С. П. Яковлева, 1897.

76. ЕСУМ I-VII — Етимологічний словник української мови. Київ: Наукова думка, 1982-2006.

77. Ефимова 1989 —Ефимова В. С. О значениях наречий вельми, мт»ного и э^ло вязыке старославянских рукописей // Этимология 1986-87. М.: Наука,1989. С. 115-121.

78. Желеховский І-ІІ — Малоруско-нїмецкий словар / Улож. Євг. Желеховский. та

79. Забелин 1881 — Домострой по списку ОИДР / Предисл. И. Е. Забелина // Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1881. Кн. 2. С. 1166.

80. Зализняк 1986 — Зализняк А. А: Новгородские берестяные грамоты с лингвистической точки зрения // В: Л. Янин, А. А. Зализняк. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1977-1983 годов). М.: Наука, 1986. С. 89-219.

81. Историческая грамматика 1982 — Историческая грамматика русского языка: Морфология. Глагол / Под ред. Р. И. Аванесова и В. В. Иванова. М.: Наука, 1982.

82. Истрин 1893 — Истрин В. М. Александрия русских хронографов: Исследования и текст. М.: Университетская типография, 1893.

83. Истрин 1897 — Истрин В. М. Замечания о составе Толковой Палеи // Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук. 1897. Т. 2. Кн. 1.С. 175-209.

84. Истрин 1912 — Истрин В. М. Особый вид Еллинского Летописца из собрания Тихонравова // Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук. 1912. Т. 17. Кн. 3. С. 1-30.

85. Истрин 1917 — Истрин В. М. Где было переведено Житие Василия Нового? // Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук. 1917. Т. 22. Кн: 2. С. 320-325.

86. Истрин 1920, 1922, 1930 —Истрин В. М. Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе. Пг.: Российская гос. академическая типография, Т. I — 1920; Т. II — 1922; Т. III — 1930.

87. Истрин 1994 — Истрин В. М. Хроника'Иоанна Малалы в славянском переводе / Репринтное изд., подгот. М. И. Чернышевой. М.: Джон Уайли энд-Санз, 1994.

88. Ищенко 1982 — Ищенко Д. С. Малоизвестное поучение Феодора Студита в древнерусском переводе, // История русского языка: Исследования и тексты. М.: Наука, 1982. С. 308—319.

89. Йовчева 2001 —ЙовчеваМ. Старобългарската служба за първомъченик Стефан и Стефан I папа Римски // Старобългарска литература. 2001. Кн. 32. С. 2144.

90. Йовчева 2002 — Йовчева М. Старобългарската служба за св. Аполинарий Равенски от Климент Охридски 2002 // Ра1аеоЬи^апса / Старобългаристика. 2002. ХХУ1/1. С. 17-32.

91. Йовчева 2008а — Йовчева М. Возникновение славянских служебных миней: общие гипотезы и текстологические факты // Scripta @ e-Scripta. 2008. Vol. 6. С. 195-232.

92. Йовчева 20086 — Йовчева М. Още веднъж за протографа на Путятиния миней (РНБ, Соф. 202) // Преславска книжовна школа. 2008. Т. 10. С. 326-340.

93. Йовчева, Камуля 2000 — Йовчева М., Камуля М. От лексиката до структурата на книгата на пророк Иезекиил: резултати от компьютерно изследване на средневековен текст на различии« равнища // Palaeobulgarica / Старобългаристика. 2000. XXIV/3. С. 3-20.

94. Калужская 2000 — Калужская И. А. Две балканские этимологии (к вопросу о палеобалканских истоках некоторых румыно-албанских лексических параллелей) // Этимология 1997-1999. М\: Наука, 2000. С. 62-70.

95. Качановский 1897 — Качановский В. В: Славянская Кормчая. С приложением 39 грани «О казнйхъ» по списку 1295 г. СПб.: Типография имп. академии наук, 1897.

96. Клейненберг 1969 Клейненберг И. Э. «Лютый зверь» на печатях Великого Новгорода XV в. // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. II. Л.: Наука, 1969. С. 176-190.'

97. Клепикова 1995 —Клепикова Г. П. Карта 14. Наречия со значением 'очень' // Восточнославянские изоглоссы. 1995. Mi: Наука, 1995. С. 100-109.

98. Кожухаров 1984 — Кожухаров С. Песенното творчество на старобългарския книжовник Наум Охридски // Литературна история. 1984. № 12. С. 3-19.

99. Колесов 1977 — Колесов, В. В. Д^дя рдди в древнерусском литературном*языке // Русская историческая лексикология и лексикография. Вып. 2. Л.: ЛГУ, 1977. С. 24-38.

100. Колесов 1982 — Колесов В"В. Литературные слова в диалектной речи (3. Болезнь) II Диалектная лексика. 1979: Л:: Наука, 1982. С. 12-28.

101. Красносельцев 1885 — Толкование на литургию св. Германа в редакции VIII-X в. // Красносельцев Н. Сведения о некоторых литургических рукописях

102. Ватиканской библиотеки. Казань: Типография Имп. университетата, 1885. С. 323-370.

103. Крашенинникова 2006 — Крашенинникова О. А. Древнеславянский Октоих св. Климента, архиепископа Охридского: По древнерусским и южнославянским спискам XIII-XIV вв. М.: Языки славянских культур, 2006.

104. В. Б. Крысько. М.: Индрик, 2005. Крысько 2006 — Крысько В. Б. Исторический синтаксис русского языка:

105. Кузнецов; Иорданиди, Крысько 2006 — Историческая грамматика древнерусского языка / Под ред. В: Б; Крысько. Т. III. Прилагательные / Кузнецов А. М., Иорданиди С. И., Крысько В. Б. М.: Азбуковник, 2006.

106. Куликовский 1898 — Куликовский Г. Словарь областного олонецкого наречия. СПб:: Изд. 2-го?отд. Имп:.академии наук, 1898:

107. Куркина 1975 —- Куркина\Л-. В? Славянские этимологии 1Ш// Этимология 1973: М.: Наука, 1975. С. 34-43.

108. Куркина? 19814 Куркина, Л. В1 Праславянские лексические диалектизмы южнославянских языков // Этимология 1979: М.: Наука, 1981. С. 15-28. .

109. Лавров 1925, 1926 Лавров П. А. Георгий; Амартолгв;изданиюВ!: М1.Истрина // • 81ау1а.1925. Яос. 4, веЗ. 3; 8. 461-484. 1926. 11ос: 4, бсЗ. 4. Б: 657-683.

110. Лебедева; 1985; — Повесть, о Варлааме и Иоасафе: Памятник древнерусской, переводною литературы?ХР-ХШвв:/ Подгот. текста; исслед: шкоммент., И: Н. Лебедевой. Л.: Наука, 1985.

111. Лебедева 1988'— Словоуказатель к; тексту» "Повести о>- Варлааме и; Иоасафе", памятнику; древнерусской: переводной; литературы ХЕ-ХШ вв. /. Составитель И: Ш Лебедева; Л!: БиблиотекаАН СССР; 1988:

112. Ледяева 1963 — Ледяева С. Д. К истории слова сынъ 'башня' // Этимологические исследования по русскому языку. 1963. Вып. IV. С. 2432. ; . • . ." . . ■ . ■ ■ .

113. Лесневский' 1976 — Лесневский В: С. О некоторых структурных типах сложноподчиненных предложений в древнерусских текстах // История русского языка: Древнерусскийпериод; Л:: ЛГУу 1976. С.^^ Ш

114. Лосева; 2009" — Лосева} О} В: Жития русских святых в составе древнерусских прологов XII первой трети. XV веков. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2009.

115. Львов 1966а — Львов А. С. Очерки; по лексике памятников старославянской письменности. М.: Наука, 1966.

116. Львов 19666 — Львов А. С. К истории слова грамота в древнерусской письменности // Исследования источников по истории русского языка и письменности. М.: Наука, 1966. С. 88-103.

117. Львов 1975 —Львов А. С. Лексика «Повести временных лет». М.: Наука, 1975.

118. Люсен 1995 Люсен И. Греческо-старославянский конкорданс к древнейшим спискам славянского перевода евангелий (Acta Universitatis Upsaliensis. Studia Slavica Upsaliensia 36). Uppsala: Norstedts Tryckeri AB, 1995.

119. Люсен 2001 Люсен И. Книга Есфирь: К истории первого славянского перевода (Acta Universitatis. Upsaliensis. Studia Slavica-Upsaliensia 41). Uppsala: Gotab, 2001.

120. Майоров- 2006 — Майоров А. П. Очерки лексики^ региональной деловой письменности XVIII века. М.: Азбуковник, 2006.

121. Макеева 2003 — Макеева И. И. "Оказание чудес Николая Мирликийского" // Лингвистическое источниковедение и, история русского, языка. <20022003>. М.: Древлехранилище, 2003. С. 228-310.

122. Макеева 2004/— Макеева^И. И. "Чудеса Николы". Электронный ресурс: сайт «Манускриптъ» / Удмуртский гос. университет. Ижевск, 2004'. Режим доступа: http://manuscripts.ru.

123. Макеева, Пичхадзе 2000 — Макеева И. И:, Пичхадзе А. А. Библейские цитаты в древнерусской «Пчеле» // Лингвистическое источниковедение и* история русского языка. М: Древлехранилище, 2000. С. 71-105.

124. Максимович 1997 — Максимович К. А. Глоссы и интерполяции в Ефремовской . кормчей // Вопросы языкознания. 1997. № 3. С. 89-94.

125. Максимович 19986 — Максимович К. А. Пандекты Никона Черногорца в древнерусском переводе XII в. (юридические тексты). М.: Языки русской культуры, 1998.

126. Перевод А. А.Алексеева. Л.: Наука, 1979. Меркурьев 1979 — Меркурьев И. С. Живая речь кольских поморов. Мурманск: Кн. изд-во, 1979. 184 с.

127. Мещерский 1956 — Мещерский Н. А. К вопросу об изучении переводной письменности Киевского периода // Ученые записки Карело-Финского педагогического института. 1956. Т. II. Вып. 1. С. 198-219.

128. Мещерский 1958а — Мещерский Н. А. К изучению лексики и фразеологии «Слова о полку Игореве» // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы РАН. 1958. Т. XIV. С. 43-48.

129. Мещерский 19586 — Мещерский Н. А. К вопросу о заимствованиях, из греческого в словарном составе древнерусского литературного языка» (по материалам переводных произведений Киевского периода) // Византийский временник:Л958. Т. XIII. С. 246-261;

130. Мещерский 1958в — Мещерский Н. А. История Иудейской войны Иосифа Флавия в древнерусском переводе. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1958.

131. Мещерский 1962 — Мещерский Н. А. О синтаксисе древнеславянских переводных произведений // Теория и .критика перевода. Л.: ЛГУ, 1962. С. 83-103.

132. Мещерский. 1964 — Мещерский, Н. А. Проблемы изучения^ славяно-русской переводной литературы Х1-ХУ вв. // Труды Отдела древнерусской литературы«Института-русской литературы РАН. 1964. Т. XX. С. 180-231.

133. Мещерский 1972 — Мещерский Н. А. К вопросу об источниках «Изборника 1076 г.» // Труды Отдела древнерусской литературы Института* русской литературы РАН. 1972. Т. XXVII. С. 321-328.

134. Мещерский 1978'— Мещерский Н. А. Источники- и состав древней славянорусской переводной ¡письменностиТХ-ХУ вв. Л.: ЛГУ, 1978.

135. Милов 1980 — Милое Л. В. О древнейшей истории кормчих книг на Руси* // История СССР. 1980. № 5. С. 105-123.

136. Милтенов 2006 — Милтенов Я. Диалозите на Псевдо-Кесарий в славянската' ръкописна традиция. София: Авалон, 2006.

137. Мирчева 2006 — Мирчева Е. Германов сборник от 1358/1359 г.: Изследване и издание на текста. София: Валентин Траянов, 2006.

138. Михайлов 1893 — Михаилов А. В. По вопросу о греко-византийских и славянских сборниках изречений // Журнал министерства народного просвещения. 1893. Ч. 285. Январь. С. 15—59.

139. Михайлов 1912 —Михайлов А. В. Опыт изучения текста книги Бытия пророка Моисея в древнеславянском переводе. Ч. I. Паримейный текст. Варшава: Типография Варшавского учебного округа, 1912.

140. Михайльічеваї1998 — Михайлычева Т. В. Лексические данные Жития Василия Нового? (к проблеме локализации древнеславянского перевода) // Труды молодых ученых: Лингвистика. Mi: МГУ, 1998. С. 129-154.

141. Младенова 2003 —Младенова О. Страда, страдать // НРЭ.( С. 219-220.

142. Молдован 1984 — Молдован А. М. "Слово о законе и благодати" Илариона. Киев: Наукова думка, 1984'.

143. Молдован 1994,— Молдован A.M. Критерии локализации1 древнеславянских переводов // Славяноведение. 1994. № 21 С. 69-80:

144. Молдован' 1996 — Молдован A.M. Из синтаксиса, древнерусского перевода «Жития Андрея Юродивого» // Русистика. Славистика. Индоевропеистика: Сб. к 60-летию Андрея.Анатольевича,Зализняка. М.: Индрик, 1996. С. 256-275.

145. Молдован 1997 — Молдован А. М. Лексический^ аспект в истории церковнославянского языка // Вопросы языкознания. 1997. № 3. С. 63-75.

146. Молдован 2000 — Молдован А. М. «Житие, Андрея Юродивого» в .славянской письменности. М.: Азбуковник, 2000:759 с.

147. Молдован^ 2010 — Молдован А. М. К истории фазового глагола стать в русском языке // Русский язык в научном освещении. 2010. № 1 (19). С. 517.

148. Молдован (в печати)» — Молдован А. М. Из наблюдений над лексикой древнейшего славянского перевода Жития Андрея, Юродивого // Hagiographia slavica. Wien.

149. Момина 1992 — Момина М. А. Проблема правки славянских богослужебных гимнографических книг на Руси в XI в. // Труды Отдела древнерусскойлитературы Института русской литературы РАН. 1992. Т. XLV. С. 200219.

150. Мошкова, Турилов 1999 — Мошкова Л. В., Турилов А. А. Неизвестный памятник древнейшей славянской гимнографии (канон Климента Охридского на Успение Богородицы) // Славяноведение. 1999. № 2. С. 2436.

151. Мурьянов 1981 —Муръянов М. Ф. О старославянском искрь и его производных

152. Вопросы языкознания. 1981«. № 2. С. 115-123 (= Мурьянов, 2003: 420429).

153. Сирахов? // Кирило- Методиевски студии. 2007. Кн. 17. С. 530-542. Никончук 1979 — Никончук М. В. Матеріали до лексичного атласу української мови (правобережне Полісся). Київ: Наукова думка, 1979.

154. НОС 1-13 — Новгородский областной словарь. Вып. 1-13. Новгород: НГУ,1992-2000:

155. Обнорский 1912 Обнорский С. П. О языке Ефремовской Кормчей XII века / Исследования по русскому языку. Т. III, вып. 1. Спб.: Отделение русского языка и словесности АН, 1912. С. 1—85.

156. Обнорский 1946 Обнорский С. 77. Очерки по истории русского литературного языка старшего периода. М.; Лі: АН СССР; 1946.

157. Одинцов 1974 Одинцов, Г.Ф. Еще раз к этимологии слова лошадь II Этимология -1972. М.: Наука, 1974. С. 114-128.

158. Одинцов 1980 Одинцов Г.Ф. Из истории гиппологической/,лексики в русском языке. М.': Наука, 1980.

159. Онишкевич I — Онишкевич М. Й. Словник бойківських говірок. Ч. И Київ: Науковадумка, 1984.

160. Оссовецкий 1982'— Оссовецкий И: А. Лексика современных русских народных говоров. М.: Наука, 1982.

161. Пеев 2007 — ПеевД. К вопросу о ранних славянских переводах (Наблюдения над* славянским переводом. Истории* иудейской войны Иосифа Флавия) // Кирило-Методиевски студии. 2007. Кн: 17. С. 569-578.

162. Пенкова 2008 — Пенкова П. Речник-индекс на Синайския евхологий. София: Проф. Марин Дринов, 2008.

163. Пентковская' 2004а — Пентковская Т. В. Грецизмы и их славянские эквиваленты в южнославянских и восточнославянских переводах XI-XIV вв. // Славяне и их соседи. Вып. 11. Славянский мир между Римом и Константинополем. М.: Индрик, 2004. С. 95-110.

164. Пентковская 20046 — Пентковская1 Т. В: Житие Василия Нового в Древней Руси: проблемы оригинала и- перевода // Вестник Московского университета. Сер. 9: Филология. 2004. № 1. С. 75-96.

165. Пентковская 2009 — Пентковская Т. В. Локализация^ перевода' как лингвотекстологическая проблема // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2009. № 6. С. 51-64.

166. Пентковская^ 2010 — Пентковская Т. В. Толковое Евангелие Феофилакта Болгарского и Чудовская редакция Нового Завета // п^ниє мало гешргию.

167. Сборник в чест на 65-годишнината на проф. дфн Г. Попов. София: Боян Пенев, 2010. С. 336-345.

168. Пентковский 2000 — Пентковский А. М. Ривифъ и сллноутгтькть в памятниках славянской письменности Х1-Х1У вв. // Лингвистическое источниковедение и история русского языка. 2000. М.: Древлехранилище, 2000. С. 59-70.

169. Пентковский 2001 — Пентковский А. М. Типикон патриарха Алексия Студита в Византии и на Руси. М.: Московская патриархия, 2001.

170. Петков 2005 —Пешков Г. Неизвестнопреписи от проложните жития на Кирил и Методий // Старобългарска литература. 2005. Кн. 33-34. С. 186-198.

171. Петков, Спасова 2009 — Петков Г., Спасова М. Търновската редакция наI

172. Стишния Пролог: Текстове, лексикален индекс. Т. II, месец октомври. Пловдив: Паисий Хилендарски, 2009.

173. Петлева 1985 — Петлева И. 77. Этимологические заметки по славянской лексике. XIV // Этимология 1983. М.: Наука, 1985.

174. Пиотровская 2004 — Пиотровская Е. К. "Христианская Топография Козьмы Индикоплова" в древнерусской письменной традиции. СПб.: Дмитрий Буланин, 2004.

175. Пискунов 1882 Пискунов Ф. Словарь живого народного, письменного и актового языка русских южан Российской и Австро-Венгерской империи. 2-е изд. Киев: Типография ЕЛ.Фёдорова, 1882.

176. Пичхадзе 1996 — ПичхадзеА.А. Предлог къ после глаголов движения при названиях городов в древнерусских оригинальных и переводных памятниках письменности // Вопросы языкознания. 1996. № 6. С. 106-116.

177. Пичхадзе 1998 — ПичхадзеА.А. Языковые особенности древнерусских переводов с греческого // Славянское языкознание. XII Между нар. съездславистов. Краков, 1998 г.: Докл. рос. делегации. М.: Наука, 1998. С. 475488.

178. Пичхадзе 1999 — Пичхадзе А. А. О значениях и функциях союза а в древнерусском языке // Язык. Культура. Гуманитарное знание: (Научное наследие Г. О. Винокура и современность). М.: Научный мир, 1999. С.26-37.

179. Пичхадзе 2008а — Пичхадзе А. А. Перифрастический прохибитив в древнерусском // Miscellanea Slavica: Сборник статей к 70-летию Бориса Андреевича Успенского / Сост. Ф. Б. Успенский. М.: Индрик, 2008. С. 228-238.

180. V.S. Tomelleri. München; Berlin: Otto Sagner. 2009. C. 297-308.

181. Попов 1890 — Попов А. Неизданный памятник русского церковного права XII в. // Журнал министерства народного просвещения. 1890. Ч. 271. № 10 (октябрь). Отд. II. С. 275-300.

182. Попов 1985 — Попов Г. Триодни произведения на Константан Преславски

183. ПСРЛТ-—Полное: собрание русских; летописей: ТГI. Лаврентьевская летопись.

184. М.: Языки русской культуры, 1997. >

185. ПСРЛ И;— Полное собрание русских летописей. Т. II: Ипатьевская летопись.

186. М!: Языкирусскойкультуры; 1998:. . Пчела І-ІГ— «Пчела»: Древнерусский переводі / Изд. подгот. А.А. Пичхадзе,

187. Berlin: Otto Sagner. 2009. C. 72-81. PCA 2 Речник српскохрватског юьижевног и народног je3mca. Кн. 2. Београд:

188. Институт за српскохрватски je3HK, 1962. Русек 1969 — Русек Й. Из лексиката на среднобългарските триоди // Известияна Института за български език. 1969. 17. С. 149-180. Русек 1981 — Русек Й. За езика на Битолския триод, //

189. О. П. Пермь: Пермский гос. пед. ин-т, 1973. СДЯ XI-XIV, 1-8 — Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.) Т. 1-8. М.: Русский язык; Азбуковник (с т. 5), 1988-2008 (Т. 6, 2-е изд. М., 2009).н

190. Силина 1987 — Силина В. Б. Специфика выражения видовых различий в древнерусском литературном языке // Древнерусский литературный язык в его отношении к.старославянскому. М.: Наука, 1987. С. 196-208.

191. Славова 1989 — Славова Т. Преславска редакция на Кирило-Методиевия старобългарски евангелски превод // Кирило-Методиевски студии. 1989: Кн. 6. С. 15-128.

192. Славова 1994 —- Славова Т. За планетите и техните подредби в старобългарскага книжнина // Palaeobulgariса / Старобългаристика. 1994. XVIII/1. С. 68-73.

193. Славова 2003 — Славова Т. О гвет на вызов // Русский язык в научном освещении. 2003; № 2 (6). С. 260-282:. V".'

194. Славова 2005 :— Славова Т. За г някои езически реалии в Ефремовската кормчая // Старобългарска литература; 2005. Кн. 33-34. С. 416-425.

195. Словарь-индекс I —- Словарь-индекс русской; редакции" древнеболгарского языка конца XI начала XII в. Т. I: Szeged: Министерство просвещения Венгерской республики, 1989.

196. Сло)шштаворак 1 -.Сло)^1к гаворак цэнтральных раёнау Беларус1; Т.^ 1. MiHCK: Ушверс1тэцкае; 1990.

197. СНП 1-2—Словарь говоров Низовой Печоры / Под. ред. Л. А. Ивашко. Т. 1-2. СПб.: ФФ СПбГУ, 2003-2005. ; Ч '

198. Соболевский! 1897 — Соболевский А. И. Особенности: русских переводов домонгольского периода // Труды IX археологического съезда в Вильне. 1893. Т. II. Ml: Моск. имп. археологическое общество, 1897. С. 53-61.

199. Общество истории и древностей российских при Московском университете, 1904.

200. Сперанский 1914 — Сперанский М. Н. История древней русской литературы.

201. СРГН — Словарь русских- говоров Новосибирской области / Под ред: А. И.

202. Федорова. Новосибирск: Наука, 1979. СРГСУ 1-УП — Словарь русских говоров Среднего-Урала / Под ред. А. К.

203. Матвеева. Т. I-VI Свердловск: УрГУ, 1964-1988. СРДГ I-IIL— Словарь русских донских говоров / Отв. ред. B.C. Овчинникова.

204. Т. I-III. СПб.: Типография имп. академии наук, 1893-1912. СРКН — Словарь русского камчатского наречия. Хабаровск: Хабаровский гос. пед. ин-т, 1977.

205. СРНГ 1-41 — Словарь русских народных говоров. Вып. 1-41. М.; Л.: Наука, 1965-2007.

206. СРСГО — Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейнар. Оби. Дополнение. Томск: Томский ун-т, 1975. СРЯ XI-XVII, 1-28 — Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 1-28. М.: Наука, 1975-2008.

207. СС X-XI — Старославянский словарь, (по рукописям X-XI веков) / Под ред.

208. Р. М. Цейтлин, Р. Вечерки и Э'. Благовой. М.: Русский язык, 1994. ССЯ I-IV — Словарь старославянского языка. Т. I-IV. СПб.: СПб. ун-т, 2006

209. Репринт, изд.: Slovník jazyka staroslovenského. I-IV. Praha, 1958-1997). Станков 1994 Станков'Р." Славянский перевод Хроники Георгия» Амартола В1 издании В1 М: Истрина // Palaeobulgarica / Старобългаристика. 1994. Т. XVIII/1. С. 74-88.

210. Навука и тэхшка, 1983. Тасева12006 — Taceea JIi Параллельные южнославянские переводы Стишного пролога1 и диодных синаксарей // Byzantinoslavica. 2006. LXIV. С. 169184.

211. Творогов 1975 — Творогов О: В. Древнерусские хронографы. Л.: Наука, 1975. Творогов 1999 — Летописец Еллинский и Римский. Т. I. Текст / Изд. подгот. О. В. Твороговым, С. А. Давыдовой. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999.

212. Средневековые книжные центры: местные традиции и межрегиональные связи. М.: Сканрус, 2009. С. 238-251.

213. Турилов 20096 — Турилов А. А. Зоровавеля блаженного слово // Православная энциклопедия. Т. 20. М.: Православная энциклопедия, 2009. С. 337.

214. УСб — Успенский сборник ХН-ХШ вв: / Изд. подгот. О. А. Князевская, В. Г. Демьянов, М. В. Ляпон. М:: Наука; 1971.

215. Фасмер 1-1У — ФасмерМ. Этимологический словарь,русского языка. Т. 1-1У. М:: Прогресс, 1986-1987.

216. Франклин; 1988 Франклин1 С. К вопросу о ¡времени и месте перевода Хроники Георгия* Амартола на славянский? язык // Труды Отдела5 древнерусской литературы Института.русской литературы РАН.» 1988. Т. ХЫ. С. 324-330:5

217. Христова 1992 —Христова Б. Протоевангелието на Яков в старата българска книжнина. София: Народната библиотека «Св. св: Киршг и Методий», 1992.

218. Христова 1994 — Христова И. Речник на словата на. Климент Охри деки. София: Университетско изд-во «Климент Охридски», 1994.

219. Христова-Шомова. 2004' — Христова-Шомова> И. Служебният Апостол в славянската ръкописна традиция: Т. I. Изследване на библейския текст. София: Университетско изд-во «Климент Охридски», 2004.

220. Црвенковска 2006 — Црвенковска, Э. 1азикот и стилот на Триодот. Скоще: Менора, 2006.

221. Черкасова 1954 — Черкасова Е. Т. Причинные союзы и их значения в старославянском языке // Ученые записки Института славяноведения. 1954. Т. IX. С. 5-49.

222. Шевелёва 2007 — ШевелёваМ. Н. Еще раз о написаниях типа ТРОТ (на-местерефлексов праславянских: сочетаний гласных с плавными) в рукописях ХШ-ХУ1 вв. // Русский язык в научном освещении. 2007. № 1 (13). С. 266-282.

223. Мшск: Навука тэхшка, 1978-2005. ЭССЯ 1-36 — Этимологический словарь славянских языков: Праславянский лексический фонд / Под ред. О. Н. Трубачева. Вып. 1-36. М.: Наука, 1974-2010.

224. Юрьева 2010*— Юрьева И. С. Особенности^ древнерусских инфинитивных сочетаний с глаголом начати // Русский язык в научном освещении. 2010. № 2 (20). С. 270-286.

225. Jacobs 1979 — Jacobs A. Kosmas Indikopleustes. Die christliche Topographie in slavischer Übersetzung//Byzantinoslavica. 1979. XL/2. S. 183-198.

226. Jagic 1913—JagicV. Entstehungsgeshichte der kirchenslavischen Sprache. Berlin: Weidmannsche Buchhandlung, 1913.

227. Kopecny I—II — Etymolögicky slovnik slovanskych jazykü. Sv. 1-2 / Sest. F. Kopecny, V. Saur, V. Polak; Red. F. Kopecny. Praha: Academia, 1973, 1980. ' / ■."■■'. ' , ; ' ;

228. Machek 1968 Machek V. Etymologicky. slovnik jazyka ceskeho. 2 vyd. Praha: Academia, 1968.

229. Marti 1981 — Marti R. Studien zur Sprache der russischen Pcela. (Slavica Helvetica, 19.) Bern; Frankfurt am Main; Las Vegas:.Peter Lang, 1981.

230. Menges: 1935 — Menges K. Die Sprache der altrussischen Übersetzung des Studion-Typikon: Handschrift der Moskauer Synodalbibliothek, N 330 (380). Gräfenhainichen: C. Schulze & Co., 1935.

231. Miklas Taseva - Jovceva 2006 — Mihlas H., Taseva L., Jovceva M. Berlinski sbornik. Wien: Verlag der österreichischen Akademie der Wissenschaften, 2006.

232. Miklosich 1862-1865 — MiklosichFr. Lexicon palaeoslovenico-graeco-latinum.

233. Pletersnik I-II — Pletersnik M. Slovensko-nemski slovar. 1-2. Ljubljana:

234. SP I-VIII Slownik praslowianski / Pod red. F. Slawskiego. Wroclaw-Warszawa

235. Stefanovic 1989 — Apostolus Sisatovacensis anni 1324. Edendum curavit D. E.

236. Stefanovic. Wien: Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, 1989.

237. Stoll 2000 — Stoll S. On the desinence {-t(,)} of the Early East Slavic imperfect //

238. Russian Linguistics 2000. Vol. 24. № 3. P. 265-285. Sefcik 2009 — Sefcik O. Strymön a *strumen-\ hydronima a apelativa od indoevropskeho korene *sreu- II Studia etymologica Brunensia. 2009. Vol. 6. S. 323-328.

239. Taszycki 1926 Taszycki W. Przyrostek -isko, -isce w j^zykachzachodnioslowianskich // Slavia. 1925-1926. Roc. 4, ses. 2. S. 213-227. Taube 1993 Taube M. The Slavic Life of Moses and Its Hebrew Sources // Jews and

240. Slavs. 1993. Vol. l.P. 84-119. Tcheremissinoff 2001 — Tcheremissinoff K. Recherches sur le lexique des chroniques slaves traduites du grec au Moyen-Äge. Paris: Association Pierre Belon, 2001.

241. Cak.-deutsch. Wb. I--Hraste M., Simunovic Р., Olesch R. Cakavisch-deutsches1.xicon. Teil I. Köln, Wien: Böhlau, 1979: Dostal 1963 —Dostäl A. Slovansky preklad byzantske kroniky Georgia Hamartola //

242. Slavia. 1963. Roc. 32, ses. 3. S. 375-384. Dubrovina«1982—Dubrovina V. F. Zur Aufnahme altgriechisher Begriffe mit der Bedeutung 'Anfuhrer, Herrscher' in die russische Schriftsprache // Soziale

243. Reception of Byzantine Culture in Mediaeval Russia. Aldershot; Brookfïeld USA etc., 1999.

244. Vaillant IV — Vaillant A. Grammaire comparée des langues slaves. IV. Paris:ditions Klincksieck, 1974. Vasmer 1967 — Vasmer M.' Wörterbuch der russischen Gewässernamen: Bd. 4". Lf.

245. Berlin; Wiesbaden: Harrassowitz, 1967. Vasica 1971 — Vasica J. Nomokanom» // Magnae Moraviae fontes historici* IV.

246. Veder 2010 — Veder W. R. A Retrial for the Pcela II Полата к ънигописьнага.

247. Polata knigopisnaja. 2010. 38. P. 145-154. Warsz. I-VIII — KarlowiczJ., KrynskiA., Niedzxviedzki W. Slownik jçzykas polskiego. T. I-VIII. Wyd. 2. Warszawa: Panst. Instytut Wydawniczy, 19521953.

248. Weiher 1998 — Die grossen Lesemenäen des Metropoliten Makarij. Uspenskij spisok. 12.-15. März / Hrsg. E. Weiher, S. O. Smidt, A. I. Skurko. Freiburg i. Br.: Weiher Verlag, Staatliches Historisches Museum, 1998.

249. Weingart 1922-1923 — Weingart M. Byzantské kroniky v literature cirkevnë-slovanské. 1-І!. Bratislava: Filosof. fakultauniv. Komenského, 1922-1923.