автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Языковые средства создания художественного образа

Полный текст автореферата диссертации по теме "Языковые средства создания художественного образа"

На правахрукописи

ПОДОЛЬСКАЯ Инна Владимировна

ЯЗЫКОВЫЕ СРЕДСТВА СОЗДАНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБРАЗА (на материале поэтических текстов Евгения Харланова)

Специальность 10.02.01 -русский язык

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

АВТОРЕФЕРАТ

Тамбов 2004

Работа выполнена на кафедре русского языка Института филологии Тамбовского государственного университета им. Г. Р. Державина.

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор

Руделев Владимир Георгиевич

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор

Попова Елена Александровна;

кандидат филологических наук, доцент

Канарская Людмила Геннадиевна

Ведущая организация:

Брянский государственный университет имени И.Г. Петровского

Защита состоится «24 » июня 2004 г., в 15 часов на заседании диссертационного совета Д 212.261.03 в Тамбовском государственном университете им. Г.Р. Державина по адресу: 392622, Тамбов, ул. Советская , 93, Институт филологии ТГУ имени Г.Р. Державина.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Тамбовского государственного университета имени Г.Р. Державина (г. Тамбов, ул. Советская, 6).

Автореферат разослан <<Л%>) мая 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

/

Пискунова С.В.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

ОБЪЕКТОМ нашего лингвистического исследования является творчество Евгения Ивановича Харланова, талантливого русского поэта, жившего и творившего в Тамбове. Е.И. Харланов родился 29 ноября 1942 года; учился на физмате в Тамбовском педагогическом институте, затем - в аспирантуре при кафедре философии. По окончании аспирантуры он уехал работать в Тобольский педагогический институт, защитил диссертацию; вернувшись в Тамбов, преподавал философию в Тамбовском государственном институте культуры.

Как поэт Харланов проявился рано и очень ярко; может быть, именно поэтому его и не стремились особенно печатать в местных издательствах, а если печатали, то со значительными сокращениями, выбрасывая все лучшее и оставляя лишь незначительное. Умер Е.И. Харланов 4 апреля 1993 г. в возрасте 50 лет, Его имя осталось мало кому известным, хотя были предприняты попытки очень высокой оценки стихов этого поэта*, особенно после выхода в свет в 1993 году (посмертно) его книги «У придорожного камня»**. Эта книга по ряду причин является единственным источником нашего прикосновения к поэтическому творчеству Харланова; она ценна тем, что поэт сам подготовил ее к изданию; фактический редактор книги Е.Н. Писарев (друг и соратник Е. Харланова) не внес каких-либо изменений в текст, в отличие от прежних редакторов, делавших это охотно.

НОВИЗНА исследования. Приступая к анализу поэтических текстов Е. Харланова, мы не могли не коснуться некоторых общих проблем -теории текста, особенно поэтической его формы. Нам представляется, в частности, неправомерным оставлять за текстом только письменные его фиксации и выдвигать на первый план такие факультативные признаки текста, как обработанность, наличие заголовка и особых единиц, именуемых сверхфразовыми единствами (И.Р. Гальперин 1981). Сама привязанность языковой теории текста к так называемым лингвистическим уровням (Э. Бенвенист 1965), в соответствии с которыми слова составляются из морфем, предложения из слов, а тексты - из предложений и сверхфразовых единств, нам кажется устаревшей и непродуктивной.

* Руделев В.Г. Собрание сочинений в 6 тт. Т. 3: Страницы провинциальной литературы / Избранные литературно-критические и публицистические статьи.-Тамбов, 2000.-С. 66-72, 153-158.

*' Харланов К У придорожного камня: Стихи / Редаетор - А. Чернов, автор вступительной статьи - Е. Писарев. - Тамбов: Редакц.-изд. отдел. 1993. —

187 с.

Более современной является позиция Тамбовской лингвистической школы, в соответствии с которой предложение рассматривается как элементарный текст, повторяющий все релевантные особенности большого, максимального текста (В.Г. Руделев 1992).

Будучи элементарным текстом, в настоящее время уже детально изученным с точки зрения актуального синтаксиса (И.П. Распопов 1964, В.Г. Руделев 1992, О.А Цыпин 2002), предложение оказывается удобной моделью рассмотрения и описания максимальных текстов (Т.М. Николаева 1972, ГА. Золотова 1979, 1982, 1998, М.Н. Макеева 1999): в тексте любого объема и любой композиции можно обнаружить те же тематические экспозиты и аналогичные рематические предикаты, которые находятся в предложении, И только через эти названные сегменты реализуется функциональная перспектива текста (М.А.К. HaШday 1971), т.е. мысль, идея, которая предшествует тексту или развивается одновременно с ним.

АКТУАЛЬНОСТЬ исследования состоит в том, что любой текст, подвергаемый лингвистической обработке, мы рассматриваем, как творческий акт и только таким образом его представляем в нашем исследовании. Отождествляя текст с речью, соответственно - текстообразование с речеобразованием (М.Я. Дымарокй 1999, И.С. Торопцев 1985), мы вслед за этим вынуждены под индивидуальным в речи (Ф. де Соссюр 1977) понимать творчество (В.П. Григорьев 1979, В.Г. Руделев 1998), Что же касается творческого характера речи, то, констатируя недосягаемость в настоящее время этого идеала, ученые все настойчивее говорят о необходимости таких достижений (Н. Хомский 1972).

Несомненно, поэтические тексты более всего отвечают требованию творчества. Существуют разные подходы к описанию поэтических текстов и характеристике их релевантных черт. Нами избирается теоретико-информационный подход (К. Шеннон 1963), в соответствии с которым поэтические произведения (и в целом художественные тексты) признаются максимально насыщенными информацией и передающими ее самыми эффективными способами - с помощью релейных усилителей (Ю.А. Филипьев 1971, А.К. Жолковский 1962, В.Г. Руделев 1995, СВ. Пискунова 1999).

Что касается определения «поэтический» применительно к тексту, то нами используется узкое значение этого термина - как Лирика. В гачевской триаде (Г.Д. Гачев 1968): «Эпос. Лирика. Театр» - маркированными элементами оказываются «Эпос» и «Театр», а «Лирика» («Поэзия») есть начало художественного творчества, где высокие поэтические качества проявляются реже всего и ярче всего. Именно поэтому объективная оценка поэзии в литературной критике или иных

филологических исследованиях- часто оказывается делом довольно трудным. Что касается лингвистики; то там задача оценки чаще всего даже и не ставится. Между тем ценность любой теории - прежде всего, в оценке фактов, а не в их констатациях и даже не в классификациях.

ГИПОТЕЗА. В связи с тем, что оценка харлановских поэтических текстов - самое главное в нашей работе, мы, опираясь на прекрасные отзывы о творчестве этого поэта в разные времена (В.Г. Руделев 2000, Е.Н. Писарев 1993, Д. Исаев 2003), и полагаясь на собственную интуицию, выдвигаем идею высокого уровня поэзии Е. Харланова. В дальнейшем наше предположение получает подтверждение в выводах, полученных в результате анализа содержательной и выразительной стороны творчества избранного нами поэта. И это очень важно, потому что научное исследование, посвященное посредственному автору, в любом случае окажется бесплодным и даже вредным.

МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ. Полагаем, что наш метод исследования можно назвать герменевтическим {филологическая герменевтика) (Г.И. Богин 1982), поскольку он предусматривает такое проникновение в поэтические тексты Е. Харланова, которое обеспечивает их достаточное понимание (О.Р. Полонская 1992), рефлексию (Г.И. Богин 1998) и катарсис (Е.М. Перелыгина 1998). Компактный, до предела сжатый текст, мы расширяем за счет опущенных автором участков, наличие которых вытекает из анализа тех участков, которые сохранены, но зашифрованы с помощью тех же опущений участков текста и превращения уже- поданного текста в неполный, эллиптический (СИ. Ильина 1998,' 1999), или редуцированный (Р. Харвег 1978).

Представляя поэтический текст поэта как дискретный и отражен -ную в нем картину мира тоже как дискретную, мы выявляем те участки, которые важны автору как в плане выражения, так и в плане содержания. Такие участки в герменевтических и иных исследованиях называют «концептами» (С.А. Аскольдов-Алексеев 1928, Н.Д. Ахундов 1982, Н.Д. Арутюнова 1988, Е.О. Опарина 1990; Т.В. Булыгина 1991, Г.Е. Крейдлин 1992, Д. Дэвидсон 1993, Е.С Кубрякова 1996, В.М. Топорова 1998, ГА. Волохина 1999, Т.Н. Бунчук 2000, Т.С Ефремова 2000, О.О. Ипполитов 2000, Н.И. Колодина 2000, З.Д. Попова, М.Р. Проскуряков 2000), «фреймами» (А.А. Яковлев 1991,0.Р. Полонская 1992) или «гештальтами» (Дж. Лакофф 1981; Л.М. Васильев 1997); употребляется в данном случае и довольно архаический термин «семантическое поле» (И.М. Лисенкова 2000, М.В. Попова 2002).

Для нас наиболее пригодным оказывается конструкт «концепт», но мы считаем необходимым освободить его от некоторой спекулятивности. Нам кажется, что этот конструкт возник не только по объек-

тивным причинам, К числу субъективных причин следует отнести, прежде всего, недостаточно разработанную теорию классов слов («частей речи»), в ней не учтены мимикрические формы, выдаваемые обычно за самостоятельные слова: типа «движение», «время», «пространство», «красота» (В.Г. Руделев 1996, Н.В. Челюбеева 1988); если эти формы не считать самостоятельными словами, то и надобность в «концептах» в значительной степени отпадет. Она еще более пошатнется, если отождествить такие конструкты, как «значение» (слова) и «понятие» (Руделев 1995), отнеся научное «значение-понятие» к термину и языку науки, а слову оставив его естественное (житейское) значение. Креолизация естественных языков и международного языка науки приводит все же к необходимости создания нового термина, который бы учитывал в случае омонимии слова и термина наложение научного понятия на естественное, языковое. Нам представляется возможным наблюдать сохранение естественных значений (=понятий) слов в поэтических текстах, отражающих менталитет народа и ту лингвистическую относительность, которая была открыта неогумбольдти-анцами разного направления (Л. Вайсгербер, Б.Л. Уорф) и сыграла положительную роль в лексикографических исследованиях. Но до понятия «концепт» предстоит еще некоторый путь.

Этот путь начинается в синтаксисе, в тексте; последний рождается в реализации некоторой «функциональной перспективы» (= «мысли» = «идеи») (МАК. ш1шу 1971; а Plett 1975, О.И. Северская 1996). Новейшие исследования в области русского актуального синтаксиса (Цыпин 2002) дают возможность представить самую общую или самую первую реализацию «функциональной перспективы» Хэллидея: в минимальном тексте (= предложении) она реализуется в оппозиции Т-о и Р-соб («тематическом обстоятельстве» и «рематическом событии»): Т = (Т-о-Р-соб) (1).

Если лингвист берет на вооружение термин «концепт», то приведенная здесь формула вполне соответствует наиболее абстрактному содержанию минимального текста, т.е. предложения: последнее обнаруживает в себе тематический концепт-экспозит («обстоятельство» с темпоральным, локальным или иным значением) и рематический концепт предикативного свойства со значением <событие>. Концептуальная структура минимального текста (= предложения) должна, без всякого сомнения, соответствовать аналогичной структуре любого иного текста и в нем целесообразно искать тематические концепты-экспозиты, топики (СВ. Начёрная 2003); еще более важно в тексте обнаружить рематические событийные концепты; последние, в отличие от тематических экспозитов, обнаруживают дальнейшее семанти-

ческое расчленение: по Цыпину (О.А. Цыпин 2002), это тематические актанты со значением <субъекта> и <объекта> и рематические пре-диакаты, отличные от событийных (суперпредикатов), но различающиеся и между собой (квазипредикаты и предикаты классического типа).

Концепты <Пространство>, <Время>, <Событие>, <Объект>, <Субъект>, <Действие>, <Состояние> - это основные показатели познаваемого (= познанного) дискретного мира; все остальное может быть выражено через эти основные концепты и, видимо, в разных языках - по-разному. Наш материал не позволяет нам выйти за рамки русского языка, заметно креолизированного языком науки, Но мы можем сравнивать научные представления о Пространстве, Времени, Событии, Объекте и Субъекте, Действии и Состоянии с тем, как все эти концепты отражены в художественном мышлении Поэта (в данном случае Евгения Харланова).

Предполагая значительные различия между объективными (закрепленными в языковой памяти) концептами и их поэтическими аналогами, представленными в творчестве различных авторов, говорящих и мыслящих на данном языке, мы не можем обойтись в данном случае без особого конструкта (термина), адекватного, если можно так выразиться, «поэтическому концепту»', в литературе здесь активно используется термин «образ» (= «эйдос» -др.-гр. e'idos <образ>) (Д.Н. Шмелев 1962, В.В. Кожинов 1964, Л.Г. Бергер 1965, В.В. Колесов 1986, Н.Д. Арутюнова 1988,O.P. Полонская 1992, А.В. Пузырев 1998,0.Ю. Ав-девина 1999, М.П. Одинцова 2000). O.P. Полонская рассматривает образ как некую переменную во фреймовой структуре, т.е. наиболее ценное, информационное в нашем знании о мире и о каком-либо участке мира. Понимая, что всякий концепт первоначально имел образный смысл, впоследствии утраченный, стертый, некоторые русисты пользуются термином «образ» в полном соответствии термину «концепт» (А.В. Пузырев 1998); видимо, для этого есть значительные основания, поскольку конструкт «концепт» предполагает все-таки опору на научные тексты и мало отражает чисто языковое (практическое), национальное мышление.

СЕМАНТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ТЕОРИИ. Мы исходим из того положения, что основная функция поэтического языка - информационная, т.е. содержательная (Г.Д. Гачев 1968, А.И. Федоров 1969, Ю.А. Филипьев 1971, В.Г. Руделев 1979, Л.А. Новиков, И.Я. Чсрнухина 1982, СВ. Кекова 1987, К.Ф. Седов 1992, А.Н. Хохулина 1997, С.А. Ильина 1998, М.Я. Дымарский 1999, М.Н. Макеева 1999; СВ. Пискунова 1999, М.К. Поликарпова 2000, Б.З. Винокуров 2001, А.Л. Шарандин

2002, И.В. Подольская 2002, Н.В. Чеснокова 2003, Д. Исаев 2003), хотя содержательная сторона поэзии специфична и более похожа на волшебство (К.Д. Бальмонт 1919, Т.А. Бурцева 1997, Л.Я. Буянова 2000, Григорьев 1971, 1979, 2002), видимо, благодаря тому, что к содержанию в поэтических текстах примешивается и часто становится чем-то выдающимся благозвучие (А. Белый 1922, Е.Н. Винарская 1989, Р. Якобсон 1975, 1987, J. Farmo 1989) или иная, но не содержательная сторона (С.Е.Бирюков 1998,2001).

Нами разрабатывается такая модель поэтического текста, в которой на первое место выдвигается содержание, оно становится уникальным,- не сравнимым с другими текстами благодаря релейным усилителям (Ю.А. Филипьев 1971), которые характерны только для художественного творчества и в первую очередь - для поэзии. Все остальные качества поэзии, хотя и важны, но вторичны.

Релейный усилитель содержания поэтического текста связан с тем, что весь такой текст и каждый из поэтических образов, составляющих его структуру («ткань» = композицию), является двусторонней сущностью. При этом выражение поэтического содержания в каждом своем участке содержательно; речь идет о содержательной форме -о содержательном жанре (Г.Д. Гачев 1968) и содержательном образе, поэтеме (Руделев 1979). Когда мы говорим об образе, мы имеем в виду прежде всего его содержание, смысловое отражение картины мира, семантику того же образа. Но эта семантика выражена; выражением поэтического образа являются тропы (сравнение, метафора, эпитет и др.), но тропы сами по себе содержательны (СВ. Пискунова 1999, И.В. Подольская 2002: 13-15, Н.Г. Серебренникова 2002, А.Н. Хохулина 1997). Содержание в поэзии, таким образом шифрует другое содержание; то, что является содержанием на одном этапе, становится формой иного, не выраженного, имплицитного (С.А. Васильев, А. К. Жолковский 1962, А.И. Новиков 1982) содержания на другом этапе. И т.д. Здесь мы имеем возможность количеством этапов усиления измерять степень таланта автора, как, впрочем, и его читателя.

СТРУКТУРА РАБОТЫ. Двусторонняя сущность поэтического образа заставляет его рассматривать в двух аспектах (планах) - в плане содержания и в плане выражения. На первое место выносится план с одер -жания, и, хотя наша работа задумана как исследование языковых средств создания художественного образа в текстах поэта Харланова, мы не имеем права пренебрегать содержательной стороной творчества этого мастера. В отрыве от содержания образа вся его поэтемная сторона, вся совокупность тропов, становится бессмысленной коллекцией фактов, не имеющих ни ценности, ни объективной картины существования.

Содержательной стороны творчества Харланова касаются две главы нашей работы (первой - «Сокровенный смысл поэтических текстов Евгения Харланова», и второй - «Система поэтических образов в стихотворных текстах Евгения Харланова»).

Выразительная сторона поэзии Евгения Харланова представлена третьей и четвертой главами. («Выразительная сторона поэзии Харланова. Способы превращения обычного текста в поэтический (механизмы поэтемы)» и «Система поэтических форм (тропов) в поэзии Евгения Харланова»). Каждая глава содержит собственные выводы, которые позже обобщаются и представляются как выводы ко всей работе.

В диссертации 247 страниц.

В конце работы дается список использованной литературы (378 названий).

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ РАБОТЫ заключается в обработке поэтических текстов (в данном случае текстов Е. Харланова) методами лингвистической поэтики, в которую мы включаем герменевтику, актуальный синтаксис и концептуальный анализ. В работе не просто констатируются поэтические образы и их поэтемные выражения, но происходит оценка всех этих сущностей - с точки зрения но- ' визны и глубины образной системы, ее гуманистических начал и (главное) степени катартического воздействия на читателя (ср.: Е.Н. Ба-нина 2001). Катарсис, как очищение человеческого духа при помощи страха, сострадания или иных моментов (Аристотель 2000; Е.М. Пере-лыгина 1998), - самое важное, что может быть поставлено в заслугу поэту; отсутствие этого качества (оно должно быть как у поэта, так и у его читателя) не дает права на высокую оценку поэтического творчества. В этом смысле у поэта Евгения Харланова все обстоит благополучно, и его творчество может быть оценено очень высоко.

ЦЕЛЬ настоящей работы - прочтение поэтических текстов Евгения Харланова и создание комментариев, обеспечивающих понимание читателем этих текстов, адекватное замыслу поэта. Такая цель может натолкнуться на нежелание многих лиц видеть в исследовательских текстах поэзию Харланова препарированной, засушенной, лишенной непосредственности и т.д. Опасения; как нам кажется, возникают не без основания: нам известны работы, в которых выхолощено действительное содержание стихов Александра Блока и Сергея Есенина во имя некоторых абстрактных заключений и холодных схем. Нам кажется, однако, что мы имеем основания надеяться, что в нашей работе подобного не произойдет. Но мы считаем столь же опасным чтение стихов Е. Харланова без проникновения в их смысл и замысел автора, любование только «эмотивной» стороной стиха, его внешней музы-

кальностью и т.д. Не исключено, что исследователь может обнаружить и такие черты, которые самим автором были недостаточно осмыслены или не осмыслены вовсе (примеры интуитивного охвата мира) (Ф.В. Бассин 1978).

ЗАДАЧИ работы определяются ее целями, но дополняются идеей построения модели поэтического восприятия мира в образах и их по-этемных реализациях. Таким образом, в работе намечаются как бы два плана: прочтение текстов и обеспечение их понимания, с одной стороны, а с другой - выявление общих закономерностей поэтических представлений, оценка поэтической модели Евгения Харланова и оценка его самого как поэтической личности, как автора-поэта, еще не осмысленного и не оцененного современниками.

НА ЗАЩИТУ ВЫНОСЯТСЯ СЛЕДУЮЩИЕ ПОЛОЖЕНИЯ:

1. Поэтические тексты, помимо литературно-критической обработки, нуждаются в лингвистической обработке (интерпретации) - как в плане содержания, так и в плане поэтемного выражения. Такая обработка включает в себя, прежде всего, применение герменевтического метода в целях осмысления поэтического содержания и приближения его к читателю для достижения рефлексии и катарсиса', она включает в себя также осмысление текста с позиций актуального синтаксиса - с целью выявления в нем тематических экспозитов и актантов, а также различного рода предикаций (событийных и привязанных к актантам). Наконец, лингвистическая обработка поэтических текстов предполагает концептуально-образный анализ, и это, как нам кажется, -самое главное в лингвистической поэтике.

2. Поэтические тексты Е. Харланова обнаруживают глубокое имплицитное (сокровенное) содержание, которое в дополнение к тому, что лежит на поверхности, создает мощное информационное напряжение, свидетельствующее о большом таланте поэта, о высоких человеческих качествах его Лирического героя, об уникальности поэтических образов Мира.

3. Поэзия Евгения Харланова сложна и нестандартна, но она доступна читателю любого уровня; если будет обеспечена школа ее понимания, объективного восприятия образов, рефлексии и катарсиса.

4. Поэтические тексты Харланова представляют огромную ценность в плане их выразительности; они отражают всю школу поэтического мастерства, которую прошла русская поэзия за три века своего существования. Но они не архаичны, а вполне современны, по многим чертам их можно назвать новаторскими. Их нельзя обойти вниманием, от них не следует отлучать читателя, полагая, что, вычеркнув какого-либо поэта из числа заслуживающих внимания, не нарушится общая

картина поэтической жизни, важной для народа, для его культурного взлета и истории, за которую не будет стыдно, за укрепление роли народа в мировой истории.

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ РАБОТЫ. Поэтические тексты в жизни русского народа всегда были важным средством его приобщения к самой высочайшей культуре и нравственности. К сожалению, развитие русской поэзии не сопровождается аналогичным ростом знаний об этом развитии; отсутствует достаточно эффективная школа понимания поэзии. В этом смысле наша работа должна иметь определенную практическую отнесенность и расширить круг людей, понимающих творчество Е. Харланова; это приведет к другому расширению - к росту культурного и поэтического уровня значительного количества русских людей и людей других национальности, черпающих знания с помощью русского языка.

Практическая значимость нашей работы заключается и в том, что она побуждает различные издательства, власти, круги, имеющие средства и желающие вложить их в культуру, внимательно отнестись к творчеству поэта Е. Харланова, который заслуживает самого высокого признания и вывода на сцену, куда уже выведено немало новых авторов, вчера еще не известных.

Мы полагаем, что в Тамбовском государственном университете имени Г.Р. Державина должны на соответствующих факультетах читаться курсы, посвященные анализу поэтических текстов Е. Харлано-ва. Необходимо осуществить полное издание поэтических произведений Евгения Харланова и вынести это издание на широкое обсуждение в Тамбове и за его пределами.

АПРОБАЦИЯ РАБОТЫ. Настоящее исследование обсуждено на кафедре русского языка Тамбовского государственного университета имени Г.Р. Державина и на методическом объединении учителей русского языка и литературы города Тамбова.

Основные теоретические положения и практические результаты докладывались на ежегодных научных конференциях Тамбовского государственного университета имени Г.Р. Державина, на Всероссийской научной конференции «Феномен прецедентности и культурные традиции» (9-11 сентября 2003 г. в городе Тамбове), а также на творческих собраниях, посвященных Евгению Харланову; они частично внедрены в практику преподавания филологических дисциплин в Тамбовском университете.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ,

Во «Введении» описывается объект исследования - поэтическое творчество Е.И. Харланова (1942-1993), ставятся и решаются теоретические задачи лингвистического исследования текста, в частности, текста поэтического (новизна и актуальность работы), выдвигается гипотеза о поэтических достоинствах избранных для исследования текстов, представляется герменевтический метод исследования, излагаются семантические основания теории (постулаты) Во «Введении» же описываются структура диссертации, ее теоретическое значение и практическая значимость, уели и задачи, обсуждаются положения, выносимые на защиту.

Глава первая «Сокровенный смысл поэтических текстов Евгения Харланова (опыт герменевтической обработки)» состоит из «Предисловия», пяти параграфов, каждый из которых посвящен какому-либо стихотворению поэта («Отблески», «Каждой осенью», «Тень птицы», «Привет из палеолита», «Богоискателям») и «Выводов».

В «Предисловии» говорится о содержательном эффекте, который возникает в поэтическом тексте в результате применения тропов, о дополнительной информации, которая создается тропом и которая неочевидна и неподготовленному читателю недоступна. Герменевтическая обработка текста является экспликацией, восстановлением поэтического текста в его идеальной форме, соответствующей функциональной перспективе (идее, замыслу произведения).

Каждый из последующих пяти параграфов представляет восстановление сокровенного содержания стихотворений Харланова; восстановление удается произвести путем превращения эллиптических текстов в полные. Данная процедура может считаться вполне достаточной и объективной, хотя не исключена возможность ее продолжения и дальнейшей объективации.

Имплицитное содержание стихотворений Харланова представляет значительное прибавление к тому, что представлено эксплицитно; в нем по сути все наиболее важное, продиктованное функциональной перспективой, а также попутными озарениями и осенениями, которые возникают у поэта в процессе реализации замысла.

Так, может быть, случайное сравнение пыли над перекрестком с пудрой в стихотворении «Отблески» приводит к постепенному развертыванию мысли о Женщине: «бархатный тон речей» на том же перекрестке», «перламутровый закат», наконец - не просто «лето» а «Бабье лето», которое вечно («стоит недвижно») и — «женское литое

тело», которое «блестит в струящейся воде». После всего сказанного «Женщина» - уже не просто «женщина», она - Событие во Времени. Такое Событие имеет непреходящую ценность; Время обтекает это Событие, не дает ему пройти, В конце концов оно может и завершиться, но о таком исходе не следует говорить, потому что это будет ложью: «Не говорите: все проходит», скажите лучше: «Все идет, души касаясь в хороводе закатов, снов, стеклянных вод». Не отрываясь взглядом от образа Женщины, поэт словно попутно осмысливает такие понятия, как «вещь» и ее «отражение», «имя», «отблеск». Мгновенность «отблеска» делает его прекрасным и более радостным, чем даже «обещанная где-то Вечность».

Подобные открытия содержатся в каждом из рассмотренных аналогичным образом стихотворений Харланова. В «Выводах» говорится о том, что стихотворения Евгения Харланова лишены чрезмерного пафоса, но в них выражена достаточная поддержка лучшим человеческим достоинствам и продиктованным этими достоинствами поступкам; в этом смысле они обеспечивают достаточную обратную связь, рефлексию, читательскую поддержку, известное соавторство поэта и читателя, сопереживание и обоюдный катарсис. Поэтические тексты Евгения Харланова представляют некоторый синтез научного и художественного мышления; его мысли небанальны, чувства глубоки и нестандартны. В целом содержательная сторона поэзии Харланова отражает современное и в значительной степени новое мышление человека, соединяющего в себе талант ученого и поэта.

Глава вторая «Система поэтических образов в стихотворных текстах Евгения Харланова», как и первая, состоит из «Предисловия», шести основных параграфов и «Выводов».

В «Предисловии» говорится о космическом характере русского синтаксиса (применительно к любому тексту) и о необходимости соотносить языковые концепты и их поэтические представления (образы) с тем, что дает актуальный синтаксис, - с тематическими экспози-тами, имеющими пространственное и временное значение, и предикатами со значением событий,

Поэтический образ Времени представлен в двух параграфах второй главы - в первом («Поэтический образ Времени») и во втором («Время и Событие»).

Будучи по образованию физиком и защитив кандидатскую диссертацию по философии, Е.И. Харланов хорошо представлял себе концептуальное определение Времени (как <формы последовательной смены явлений и состояний материи>) и его основных свойств: дли-

тельности, неповторяемости, необратимости; такое определение Времени навязывает его представление в виде убегающей линии, луча, стрелы. Как поэт Е. Харланов представлял себе Время несколько иначе- в виде круга, кольца, хоровода событий, обтекающего событие ручья. «Хоть душа привыкает к утратам, знает: время — не луч, а кольцо, лето старится с каждым возвратом - все болезненней, тоньше лицо» («Каждой осенью»); «Стоит недвижно бабье лето, и время обтекает день. Так женское литое тело блестит в струящейся воде...» («Отблески»),

Время дискретно, и в силу этого оно наблюдаемо, оно производно от событий, некоторые из котсрых стали словно частью Времени (Весна, Лето, Осень, Зима; День, Вечер, Ночь, Утро). События имеют инвариантный характер, в силу этого они повторяются на круге Времени. Это как будто противоречит постулату о неповторяемости (и необратимости) Времени. Поэт находит чудесный способ решить возникшую задачу: события повторяются и не повторяются одновременно (это диалектично): Лето уходит и снова приходит, но оно уже совершенно иное, чем было прежде: «лето старится с каждым возвратом - все болезненней, тоньше лицо» («Каждой осенью»).

Видимо, это заставляет Е. Харланова говорить не только о временном круге, что вполне согласуется с этимологией слова «Время» и древними русскими и славянскими представлениями его именно в качестве круга (И.В. Поповичева 2001), но и о кругах времен («Круги времен»). Значит, помимо Времени, есть еще и Времена Время - круг, но в конце года у наших предков соломенный символ Времени сжигался (само слово «год» означает <то, что сжигается>; наступает Новое Время (Новый год). В отвлечении от календарных черт, такое явление можно представить как временной виток, спираль. Время обретает мерность и безмерность одновременно. Безмерность (Вечность = Бесконечность) человеком осознается, и она пугает человека. На этот счет у Харланова немало изумительных строк: «И, несмотря на скоротечность, людским присущую годам, вдруг испугает слово «вечность», обещанное «где-то там» («Отблески»).

Помимо протяженности. Время имеет еще толщу (толщину) или глубину, что связано, конечно, с его спиральной протяженностью: вести из минувших, отдаленных Времен («времян») приходят не по спирали, а напрямую, пересекая зитки: «Посылка нам замысловатая от предка «из глуби времян», праправнукам темны слова твои и черен твой обсидиан!» («Привет из палеолита»). Как легко при «глуби вре-мян» представить относительность этой «глуби» и некоторое обмеление реки времен, когда человеку хорошо становится видно Прошлое

или Будущее своей страны и своего народа: «И на него за тыщи дней нашло, как рябь на воду, предчувство гибели своей и своего народа...» («Круги времен»).

Поэтический образ Пространства представлен в третьем параграфе второй главы «Пространство и Событие». Этот образ в поэзии Харланова загадочен и сложен. Сложность его в том, что Пространство не просто наполнено вещами и событиями, оно наполнено необыкновенными вещами и событиями. Оно полимерно, потому что включает в себя целый ряд дополнительных пространств и составляет элемент другой системы, с множеством пространств, о которых человек, живущий на земле в данное время, помнит, хотя и смутно.

Пространство, по воле Поэта, всегда бывает преображенным, великим, беспредельным; только человеческие нужды (голод, отсутствие одежды и т.п.) заставляет человека придерживаться того пространства, которое для него определено. Подобным обманом (но таким красивым и очень похожим на реальность) оказываются вхождения Поэта в пространства, которых вовсе нет: они создаются в его воображении для того, чтобы как-то осмыслить, например, такие вещи, как Гроза (и Гром). Постепенно становится ясно желание Поэта уйти в чуждые пространства: его собственное пространство (оно, впрочем, принадлежит даже Солнцу) слишком загромождено; и даже Солнцу негде сесть, некуда зайти. Наполненность Пространства Событием раздвигает его «стены» и создает возможность невероятных перемещений. Крылатое движенье (мечта, вдохновенье, творчество), даже не само оно, а только тень его (Тень Птицы), удваивает мир, и Человек, как скатерть, развернув куст сирени, способен переместиться «от комнат до комет». Человек способен также переместить в огромном Пространстве, где в значительном отдалении стога и Стожары, силой Любви или каким-то иным возвышенным Событием, все на свете, сделать это Пространство близким и обжитым. Но для этого нужно, чтобы близкие нам вещи обладали колдовской силой, способной создавать события. Однако колдовской силы привычных вещей мало, нужно, чтобы созвучные им вышние силы вышли из обычных своих оцепенений, сблизились, пошли навстречу.

Пространство оказывается не менее трагичным, чем Время, и трагедии приходят неожиданно, извне и изнутри; изнутри - особенно остро. Страшно, например, разделение на пространства детей и взрослых: у первых - одно, у вторых другое; между этими пространствами - глухая, каменная стена.

Параграфы пятый, шестой и седьмой описывают разделение События на Субъект и Предикат. Именно на этом этапе начинает ярко

проявляться Лирический герой Е. Харланова, несущий на себе печать образа Автора. В Лирическом герое Евгения Харланова переплетаются черты реального Человека, натурального, современного и в то же время уже существовавшего в веках и предсказанного веками, с чертами образованного, высококультурного, разностороннего (почти энциклопедиста), тонкого Мыслителя, изысканного Поэта. Любовь Поэта то натуральна и груба, то утонченно прекрасна, почти как у Гёте (Вертер и Шарлотта). В Пространстве, населенном великими людьми (учеными, мореплавателями, поэтами), Е. Харланов находит опору своей личности и своей судьбы, выбора жизненного credo - у Исаака Ньютона, Магеллана, Блока. Это не просто герои его поэтических новелл, это своего рода роли, которые проигрывает поэт Харланов, это его товарищи, с которыми он ведет мудрую дискуссию, у которых он находит созвучия своим рассуждениям и поступкам.

Проигрывая великих людей, Харланов находит дивный материал и в тех, кто «нищий духом»; их мышление не описывается с помощью кровавых гештальтов и вообще концептуально, потому что их поступки, действия, жизни не объяснимы и не подвластны никакой жесткой логике. Лирический герой Е. Харланова (в маске «Чудака») приближается в этом случае к Дон Кихоту М. Сервантеса. Как хорошему актеру, Харланову не хватает ролей; он их ищет и находит часто за пределами человеческой популяции- в образах милых ему сердцу животных, птиц, даже деревьев. Поэту отвратительно только неживое, которое претендует на роль живого и, может быть, скоро станет живым; манекены, которые вполне подходят под подобные сюжеты, поэту страшны потому, что они напоминают ему человеческие роли, плохо сыгранные на земле.

Глава третья «Выразительная сторона поэзии Евгения Харланова. Способы превращения обычного текста в поэтический (механизмы поэтемы)» по сути начинает собой основную часть нашего исследования, которое предполагает по замыслу анализ поэтической формы.

Глава состоит из «Предисловия» и пяти параграфов, посвященных осмыслению формы пяти стихотворений: «Птичья панама», «Гроза в июне», «Браконьеры», «Капризы памяти» и «Оборвалась струна». «Предисловие» вводит в круг проблем, которые связаны с анализом, предполагающим выявление обычного, доступного для понимания каждого носителя языка коммуникативного ядра (И.П. Распопов 1964, В.Г. Руделев 1992, О.Л. Цыпин 2002; 2003), превращенного поэтом в то, что теперь уже называют поэтемой (В.Г. Руделев 1979, Н.Г. Сереб-

ренникова 2002, Ю.С. Долгов 2001). В нашей работе под поэтемой понимается некоторая совокупность тропов, создающих образ, синтагма поэтических приемов, выступающих в некотором единстве, неразрывной связи и взаимообусловленности. Идея подобных единств обсуждалась в литературе и была представлена такими конструктами, как «аппликативная метафора» (И.В. Ахмадеева 2000), «семантический архетип» (С.А. Кошарная 2003), «динамическая модель образа» (А.Н. Хохулина 1997) и т.д.

Анализ поэтических приемов (тропов), их сочетаний, создающих поэтему (такой анализ предпринят в основных параграфах третьей главы), нужно считать герменевтической обработкой текста, аналогичной той, которая была предпринята в первой главе диссертации, -с той только разницей, что в данном случае речь идет о плане выражения поэтического текста, который, впрочем, столь же содержателен, поскольку тропы к содержанию небезразличны.

Выразительная сторона поэтических произведений Евгения Харламова столь же совершенна, что и содержательная. Подробный анализ стихотворений Харланова «Птичья панама», «Гроза в июне», «Браконьеры», «Капризы памяти» и «Оборвалась струна» как обычных текстов, превращенных в поэтические (особый вид герменевтической обработки), продемонстрировал всю сложность подобной процедуры, доступной, видимо, только самым выдающимся поэтам нашего времени.

Замечательной особенностью поэтических текстов Харланова является то, что, будучи обильно насыщенными тропами самых различных видов, они представляют сложную систему взаимодействия этих известных поэтических приемов: некоторые неразложимые единства {поэтемы), соответствующие определенным содержательным моментам, также не разложимым на составные участки. Употребив какой-либо троп, например, сравнив города с людьми («Птичья панама»), поэт в дальнейшем, строя образ города, наделяет его всеми человеческими качествами (у городов есть память, и в этой памяти - образы родных и близких; таковыми оказываются моря и небо).

Такое развитие поэтемы приводит к созданию сложных поэтических структур, состоящих из нескольких поэтем, или единой поэтемой становится все стихотворение (например, «Капризы памяти»), когда одно «неосторожное» сравнение (например, нашего июльского лета с вечным летом на Востоке) приводит к неожиданным аналогичным уподоблениям и всего остального: если русское лето сравнивается с восточным, то и знакомая нам ТЭЦ превращается в экзотическую самаркандскую мечеть, и дачная мошкара становится чадрой на лице любимой женщины и т.д.

Механизм поэтемы сложен: он предполагает свободное и самое неожиданное соединение трогов, наиболее ярким из которых является метафора.

Глава четвертая «Роль тропа, в системе выразительных средств в поэтических тексгах Евгения Харланова» представляет описание и типологию тропов, создающих поэтому.

В «Предисловии» к главе четвертой (§ 1) дается определение тропа и перечисляются поэтические приемы, которые обычно считают тропами.

К числу тропов относят сравнение, метафору, эпитет, метонимию, синекдоху, симфору, гиперболу, иронию, литоту, аллегорию, перифраз (А. Квятковский 1966). В основе каждого из перечисленных тропов лежит сравнение («образное выражение, построенное на сопоставлении двух предметов, понятий или состояний, обладающих общим признаком, за счет которого усиливается художественное значение первого предмета»).

Эта мысль (и определение сравнения) А. П. Квятковского актуальна и в наше время; справедливо и его сомнение насчет того, что сравнение- уже достаточно освоенный конструкт. Сравнение, однако, наиболее простой поэтический прием, создающий поэтему, немаркированный оппозит в каждом из возможных с ним противопоставлений. В оппозиции «метафора — сравнение» маркирован оппозит метафора, в оппозиции «эпитет - сравнение» - эпитет. Три поэтических приема (тропа): эпитет, сравнение и метафора - составляют троичную оппозицию: «эпитет - сравнение - метафора», построенную на двух родственных признаках, из которых наиболее сложным является признак, отличающий от сравнения эпитет (Н.Г. Серебренникова 2002). В основе иных тропов находится уже не сравнение как таковое, а описанная только что триада «эпитет — сравнение - метафора», либо один из производных от сравнения элементов (эпитет, метафора).

§ 2 четвертой главы «Механизм сравнения и роль этого тропа в системе поэтических средств, образующих поэтему» посвящен описанию тропа, составляющего базу, видимо, всех остальных тропов и, совершенно точно, - метафоры и эпитета.

Будучи наиболее простым и всеобщим, сравнение оказывается довольно сложным в самом себе, в своей внутренней структуре и семантике (Л.И. Черепахина 1980, В.В. Каменская 1998; С. Карцевский 2000;; именно в сравнении у поэта больше всего опасности повториться или оказаться не слишком интересным, прецедентным; и именно здесь у него возникают

самые бескрайние возможности оторваться от поэтической срединности в сторону подлинного взлета и даже гениальности.

Простота сравнения - в том, что это синтаксическая фигура, не свернутая и не упакованная в лексическую ткань. Л.И. Черепахина (Дмитриева) строит следующую модель сравнения-.

С = COI ор С02 / М,

где С - сравнение, СО1 - первый сравнительный комплекс, СО2 -второй сравнительный комплекс, ор - оператор, соединяющий оба комплекса, М - модуль сравнения.

В.Г. Руделев (В.Г. Руделев 1992), находя в сравнительной конструкции некую аналогию логической импликации, строит модель сравнительной фразы с помощью импликативного символа «-»» (<если, то; обратное - не обязательно^ и называет элементы такой модели терминами «антецедент» и «консеквент»: П = (А —► К), где П - Сравнительное предложение^ А - <антецедент сравнения>, К <консеквент сравнения>, « —*» - <знак особого рода импликации>.

В наиболее ярком сравнении Е. Харланова «Как свернутую скатерть, куст сирени мы развернем от комнат до комет!» («Тень птицы») антецедент «как свернутую скатерть...» интересен не столько своей экстравагантностью, сколько чуть ли не бесконечной сложностью. На первом этапе все обстоит просто, хотя поэта не обвинишь в примитивизме или прецедентности: Поэт видит яркий куст сирени, и он напоминает ему столь же красивую и яркую, свернутую и повешенную, предположим, на веревку для просыхания скатерть. Элемент сравнительной конструкции «скатерть» наследует все признаки консеквентного элемента «куст сирени» (запах, яркий цвет и т.д. - у каждого человека, помимо указанных признаков, есть свои, индивидуальные отличия куста сирени от той же крапивы, капусты, яблони и т.п.; «куст сирени» становится словно внутренней формой антецедентного элемента «скатерть». Но это только первая ступень поэтических отвлечений от первоначальной реалии «куст сирени». Далее антецедент «свернутая скатерть, похожая на куст сирени», становится антецедентом в новой сравнительной структуре, представленной в некоторой степени имплицитно: *П = ((А —>К1) —>К2).

Для подобного развития необходимо некоторое преобразование сложного участка «свернутая скатерть, похожая на куст сирени» в участок «развернутая скатерть, похожая на куст сирени» («свернутую скатерть...мы развернем»). Отсутствующим в новом построении элементом станет представление в виде развернутой скатерти, похожей на куст сирени, следа космической ракеты; это и есть новый консеквент К2.

На этом «развертывание скатерти» не кончается: космическая ракета, своим следом напоминающая развернутую скатерть, похожую на куст сирени (в свернутом или развернутом состоянии, теперь уж и не так важно; видимо, в данном случае могут меняться местами также антецеденты и консеквенты), становится антецедентом еще одной, следующей, более сложной сравнительной фигуры:

*П = (((А1 — К1) — К2) КЗ).

Консеквентом новой сравнительной фигуры является представление мысли: мысль напоминает Поэту космическую ракету, своим следом напоминающую развернутую скатерть, похожую (когда она свернута) на куст сирени.

В таком постепенном развертывании смысл харлановских сравнений; с этой точки зрения, они должны рассматриваться и становится элементами типологических моделей, если таковые понадобятся. Можно классифицировать (и вКЛЮЧАТЬ в типологические построения) сравнения поэта Харланова по числу консеквентов (т.е. этапов развертывания) сравнения; их количество будет исчерпано тогда, когда будет израсходован весь компаративный материал, необходимый для создания поэтемы.

Примером куста сирени, похожего на свернутую скатерть, мы фактически начали построение типологической модели сравнений поэта Е. Харланова, Как правило, сравнение Харланова представляет сложную структуру, оно может быть не только одночастным, но и многочастным (двухчастным, трехчастным и т.д.).

Столь же сложную структуру проявляет харлановская метафора -об этом говорится в § 3 .«Метафора как превращенное в предикат сравнение». Название параграфа уже говорит о механизме метафоры: построить метафору - значит превратить сложное (компаративное) предложение в простое, в котором след антецедента несет на себе предикат.

Под метафорой, вслед за Аристотелем, филологи понимают «один из основных тропов художественной речи», когда происходит «перенесение имени или с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии». Подчеркивается, что «в основе метафоры лежит неназванное сравнение предмета с каким-либо другим предметом на основании признака, общего для обоих сопоставляемых членов» (А. Квятковский 1966). Наши наблюдения дают возможность уточнить приведенное здесь определение метафоры, в котором самым главным является мысль о сравнении как ядре метафоры. Будучи чисто синтаксическим явлением, сравнение таковым (синтаксическим явлением, а

не лексическим) остается и превращаясь в метафору. Механизм превращения компаративного оборота (= текста, выражения) в метафору таков: происходит его редукция, превращение в член предложения, предикат.

Итак, метафора - это сравнение, превращенное из высказывания (= предложения) в его предикативный центр. Ср.: «Весною города внезапно вспоминают свое родство с морями и с горизонтом связь («Птичья панама»).

Речь идет о сходстве городов с людьми, которые, обладая памятью, способны вспоминать (не забывать) своих родственников и близких людей. Конечно, у городов родственники - тоже города или что-то иное: например, моря, как в приведенном отрывке из стихотворения Е. Харланова.

Метафора - более сложный и тонкий, чем сравнение, троп, он пример дальнейшей художественной обработки текста, усиления его эстетической мощи и внутренней информационности. Свежая, не превращенная в речевой штамп, не прецедентная метафора- не только украшение поэтического текста, но и свидетельство его содержательности и художественной ценности.

Отмечая, что метафора - это предикат высказывания, следует и относиться к метафорической части высказывания как к целому предикату, а не как, к его части. В приведенном примере метафора сосредоточена не только в глагольном слове «вспоминают» (о городах), но и во всем предикате «вспоминают свое родство с морями и с горизонтом связь». При ином актуальном членении, например, в случае не классического предиката, а того, что О.А. Цыпин называет «суперпредикатом», метафору следует искать во всей актуальной части. Ср.: «На даче тихо... С пустоты, висячей и стоймя стоящей, горят высокие цветы в истоме, страхи бередящей» («На даче»).

Исходя из различных типов предиката, можно строить типологию метафор, исходя из их соотнесенности с предикатами различного ранга (по О.А. Цыпину- суперпредикатами, квазипредикатами, классическими предикатами и иными). Сравнение преобразуется в более сложный троп на разных уровнях синтаксического развития текста (событийные метафоры, метафоры-признаки, метафоры-действия, метафоры-актанты и сирконстанты и т.д. Видную роль в творчестве Хар-ланова играет развернутая метафора, когда метафоричен весь текст, все стихотворение.

§ 4 «Роль эпитета в поэтическом творчестве Евгения Харланова» посвящен описанию еще более сложного тропа, чем метафора После диссертационной работы Н.Г. Серебренниковой, посвященной

механизму эпитета в творчестве К. Бальмонта (Н.Г. Серебренникова 2002), возникло твердое убеждение, что эпитет навсегда прикреплен к слову и связан с образованием новой лексемы, сохраняющей ярко выраженную внутреннюю форму: «изумрудный» - значит <зеленый, как изумруд>. Не следует, однако, забывать, что слово - это тоже текст, только компрессированный и помещенный в языковую память (В.Г. Ру-делев 1995), Значит, и в слове (как тексте может быть внутренняя, очень глубокая предикация, соединенная с метафорой; отсюда следует, что эпитет, типичный для Бальмонта, это всего лишь скрытая метафора, метафора особого рода, которую метафорой и назвать трудно, метафора не на синтаксической линии, а внутри слова. Такие эпитеты-метафоры у Харланова не менее обильны, чем у Бальмонта: «ватная тишина» - <абсолютная тишина, - такая, какая бывает там, где все обложено ватой >; «млечная вышина» - <недосягаемая, как Млечный Путь> и т.д.

Но есть у Е. Харланова и эпитеты иного рода, которые под данную: внутрисловную модель подвести трудно: «А в людях птичья кровь...» («Птичья панама»): при всем желании здесь невозможно найти типичную для бальмонтовсхих эпитетов внутреннюю форму. Значит, здесь не может идти речь и о слове. Значит, здесь нет и эпитета в классической его форме, а есть обычное превращение в метафору особого рода предиката («внутреннего предиката», «предиката-определения»). Конечно, такой эпитет можно назвать эпитетом только условно; мы называем его эпитетом второго рода - в силу его внешнего сходства с классическим эпитетом (эпитетом первого рода).

В «Заключении», которое построено на выводах каждой главы, подводятся общие итоги исследования и дается оценка творчеству поэта Евгения Харланова.

1. Стихотворения Евгения Харланова имели и имеют читателя, они получили высокую оценку знатоков поэзии. Герменевтическая обработка поэтических текстов Евгения Харланова, проведенная с целью создания условий, достаточных для понимания этих текстов в различной степени подготовленным читателем, позволила усилить мотивы высокой оценки творчества поэта. Взятые для герменевтического анализа образцы представляются высочайшими примерами русской поэзии второй половины XX века, благодаря их содержательной насыщенности, новизне поэтических образов. Проведенный анализ убеждает в том, что перед нами мастер, сумевший свой талант поставить в полное соответствие тем идеалам, которые характерны для выдающихся поэтов всех времен и народов; в качестве наиболее существен-

ных содержательных черт поэзии Харланова мы называем гуманизм, веру в разумное устройство земного и космического Бытия, глубокое осмысление роли Человека, неприятие того, что во все времена было антигуманным и губительным для человеческой истории. •

2. Стихотворения Евгения Харланова лаконичны, афористичны, сложны, но их сложность не выходит за пределы возможности понимания, хотя поэт находится чаще всего на самой верхней планке такой возможности. Поэт пользуется традиционными ресурсами русского слова и русского образа, он продолжает линию тех прекрасных представителей русской поэзии, которые всегда имели своего читателя (Державин, Блок, Хлебников); вместе с этим он достаточно оригинален, его образ Мира уникален, а Лирический герой совершенен и не снижен.

3. Стихотворения Евгения Харланова лишены чрезмерного пафоса, но в них выражена достаточная поддержка лучшим человеческим достоинствам и продиктованным этими достоинствами поступкам; в этом смысле они обеспечивают достаточную обратную связь, рефлексию, читательскую поддержку, известное соавторство поэта и читателя, сопереживание и обоюдный катарсис.

4. Поэтические тексты Евгения Харланова представляют некоторый синтез научного и поэтического мышления; его мысли небанальны, чувства глубоки и нестандартны. В целом содержательная сторона ПОЭЗИИ Харланова отражает современное и в значительной степени новое мышление человека, соединяющего в себе талант ученого и поэта.

5. Выразительная сторона поэзии Харланова строится на традиционном употреблении тропов, в особенности - сравнений, метафор и эпитетов. Однако указанные поэтические приемы представляют в каждом случае устойчивые сочетания (поэтемы), подчиненные семантической структуре образа.

6. Наиболее совершенны, многослойны и информационно значимы харлановские сравнения, представляющие не только одночастные, но и многочастные структуры; такие структуры требуют огромного творческого напряжения у читателя, зато они более всего способны обеспечить в случае понимания рефлексию и катарсис.

7. Харлановские метафоры - яркие примеры превращения компаративных фраз в простые высказывания с содержащим сравнение предикатом (событийным суперпредикатом, классическим предикатом и даже внутренним предикатом-определением).

8. Эпитет Харланова - вершина поэтического творчества и образного мышления, своего рода превращения текста в слово.

9. На каждом этапе поэтического подъема Е. Харланов проявляет себя как высокий мастер поэтического текста; в нем отчетливо выступает весь трехвековой опыт русского стиха, все его достижения последнего времени и (сверх тэго) - удивительный и уникальный талант самого поэта.

Основные' положения диссертации отражены в следующих публикациях:.

1. Подольская, И.В. Языковые средства создания художественного образа (на материале поэтических текстов Евгения Харланова): Монография / Редактор и автор предисловия - В.Г. Руделев / И.В. Подольская. -Тамбов: Тамб. гос. ун-т им. Г.Р. Державина, 2004.-216 с. с ил.:

2. Подольская, И.В. Сокровенный смысл тропики Евгения Хар-ланова / И.В. Подольская, В.Г. Руделев // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки; Тамб. гос. ун-т. - Тамбов, 2002.-Вып. 1(25).-С. 13-15.

3. Подольская, И.В. Литературная полемика в аспекте связи времен / И.В. Подольская // Объединенный научный журнал. М.: Тезарус, 2004.-№9(101).-С. 37-39.

4. Подольская, И.В. Полемика в поэзии как особый вид преце-дентности / И.В. Подольская // Феномен прецедентности и культурные традиции: Сборник материалов Всероссийской научной конференции. Тамбов, 9-12 сент. 2003 г. / Отв. редакторы: Л.И. Гришаева, М.К. Попова. - Воронеж: ВГУ - ВМИОН, 2004. - С. 47-49/

Подписано в печать 18.05.2004 г. Формат 60x84/16. Объем 1,39 п.л. Тираж 100. Заказ № 1119. Бесплатно. Издательство Тамбовского государственного университета имени Г.Р. Державина. 392008,' г. Тамбов, Советская, 181а.

Ц0О24

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Подольская, Инна Владимировна

Введение

Глава первая. Сокровенный смысл поэтических текстов

Евгения Харланова.

§ 1. Предисловие.

§ 2. Герменевтический анализ стихотворения «Отблески».

§ 3. Герменевтический анализ стихотворения «Каиодой осенью».

§ 4. Герменевтический анализ стихотворения «Тень птицы».

§ 5. Герменевтический анализ стихотворения «Привет из палеолита».

§ 6. Герменевтический анализ стихотворения «Богоискателям».

§ 7. Заключение и выводы.

Глава вторая. Система поэтических образов в стихотворных текстах Евгения Харланова.

§ 1. Предисловие.

§ 2. Поэтический образ Времени.

§ 3. Время и Событие.

§ 4. Пространство и Событие.

§ 5. Субъекты и предикаты. Образ Автора.

§ 6. Лирический герой поэта Евгения Харланова. Отражение в Лирическом герое авторских черт.

§ 7. Лирический герой поэта Евгения Харланова на фоне великих и невеликих событий.

§ 8. Выводы.

Глава третья. Выразительная сторона поэзии Евгения Харланова. Способы превращения обычного текста в поэтический (механизмы поэтемы).

§1. Предисловие.

§ 2. Стихотворение «Птичья панама».

§ 3. Стихотворение «Гроза в июне».

§4. Стихотворение «Браконьеры».

§5. Стихотворение «Капризы памяти».

§ 6. Стихотворение «Оборвалась струна».

§7. Выводы.

Глава четвертая. Роль тропа в системе выразительных средств в поэтических текстах Евгения Харланова.

§ 1. Предисловие.

§ 2. Механизмы сравнения и роль этого тропа в системе поэтических средств, образующих поэтему.

§2.1. Одночастные сравнения.

§ 2.2. Двухчастные сравнения.

§2.3. Трехчастные сравнения.

§ 3. Метафора как превращенное в предикат сравнение.

§ 3.1. Метафоры - суперпредикаты и квазипредикаты.

§ 3.2. Метафоры - классические предикаты.

§3.3. Иные виды метафор.

§3.4. Развернутая метафора.

§ 4. Роль эпитета в поэтическом творчестве Евгения Харланова.

§ 4.1. Эпитеты первого рода в поэтических текстах Харланова.

§ 4.2. Эпитеты второго рода в поэтических текстах Харланова.

§ 5. Выводы.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Подольская, Инна Владимировна

ОБЪЕКТОМ нашего лингвистического исследования являются поэтические тексты талантливого русского поэта Евгения Ивановича Харланова, связанного жизнью и творчеством с городом Тамбовом. Евгений Иванович Харланов родился 29 ноября 1942 года в селе Московском (на границе Воронежского и Тамбовского края), учился на физмате в Тамбовском педагогическом институте, затем - в аспирантуре при кафедре философии, которой руководил известный ученый профессор A.J1. Хайкин. По окончании аспирантуры Е.И. Харланов уехал работать в Тобольский педагогический институт, защитил диссертацию; вернувшись в Тамбов, он преподавал философию в Тамбовском филиале Московского государственного института культуры. Как поэт Харланов проявился рано и очень ярко, вероятно, именно поэтому его и не стремились особенно печатать в местных издательствах, а если печатали, то со значительными сокращениями, выбрасывая все лучшее и оставляя лишь незначительное (Писарев 1993: 3-7; Руделев 2000 -а: 66-69; 100-124; 143-153). Умер поэт Евгений Харланов в возрасте 50 лет (4 апреля 1993 г.); незадолго до кончины его приняли в Союз российских писателей, но этот Союз тогда (как, впрочем, и теперь) не представлял достаточной силы и не был престижной организацией, в отличие от Союза писателей России; имя Харланова осталось мало кому известным, хотя были предприняты попытки очень высокой оценки стихов этого поэта, особенно после выхода в свет (посмертно) его книги «У придорожного камня» ( Харланов 1993). Названная книга является по некоторым причинам единственным источником нашего прикосновения к поэтическому чуду Харланова; она ценна тем, что поэт сам подготовил ее к изданию; редактор Е. Писарев (друг и соратник поэта) не внес каких-либо изменений в текст, в отличие от прежних редакторов, пытавшихся вольно или невольно принизить роль поэта Харланова, не подпустить его слишком быстро и близко к славе (см.: Харланов 1975; 1983).

Книга «У придорожного камня» содержит 187 страниц текста; в ней 5 циклов стихотворений («Грамматика луга», «Тень птицы», «Разбилось, потому и стало зримым», «Миров мучительная близость», «Иголка в иволге»), объединяющих 81 стихотворение. Нами подвергнуты анализу так или иначе все представленные в книге тексты.

ПРЕДМЕТОМ изучения в настоящей работе является текст; в этом смысле наше исследование может быть отнесено к кругу сочинений, подходящих под рубрику «теория текста» - дисциплине, возникшей в середине XX века на пересечении текстологии, лингвистики, поэтики, риторики, семиотики и т.д. (Николаева 1998: 508). Несмотря на обилие работ, посвященных теории текста (Поспелов 1948: 31-41; Золотова 1954, 1979: 113-133; 1982,1998; Гельгардт 1961; 1971; Сол-ганик 1965, 1973; Строганова 1965; Гаспаров 1968, 1994; Серкова

1968, 1973,1978; Пропп 1969; Булыгина 1969; Севбо 1969; Сильман

1969, 1971: 208-216; Halliday 1971; Хомский 1972, а-б; Николаева 1972, 1977, 1978, 1987, 1998; Адмони 1973; 1985: 63-69; Мельчук 1974; Нечаева 1974; Фигуровский 1974: 108-115; Лосева 1975, 1980; Маслов 1975: 94-116; Рудакова 1975: 223-237; Plett 1975; Гак 1976; Арутюнова 1977; 1998; Гиндин 1977; Хэллидей 1978; Барт 1978; 1980; Дресс-лер 1978; Гаузенблаз 1978; ван Дейк 1978, 1988, 1989; Изенберг 1978; Пфютце 1978; Рождественский 1978: 5-35; Майенова 1978; Сгалл 1978; Палек 1978; Бахтин 1979; Зарубина 1979; Сусов 1979: 90-103; Сыроваткин 1979: 103-112; Хомяков 1979: 103-112; Левковская 1980: 75-78; de Beaugrand 1981; Сосаре 1981; О.И. Москальская 1981; Гальперин 1981; Доблаев 1982; Откупщикова 1982; Слюсарева 1982: 22-40; Салищев 1982: 3-8; Чейф 1982; Новиков, А.И. 1982, 1983; Лунева 1982; Орлова 1983; Колшанский 1983: 44-51; Цветкова 1983; Черняховская 1983-а: 117-126; 1983-6; Шанский 1984; Долинин 1983; 1985; 1994; Доридзе 1984; Фридман 1984; Ильенко 1985, 1989, 1997: 49-50; Крюкова, О.П. 1985: 48-55; Сорокин 1985; Степанов, Ю.С. 1985; Кривоносое 1986: 23-37; Тураева 1986; Ляпон 1986; Григорьева 1987; Алефиренко 1988: 35-39; Васильев, С.А. 1988; Винарская 1989; Филиппов 1989; Менг 1989; Круч 1991; Ильин 1992: 49-50; Руделев 1992-а: 77-78; 1992-6; 1998-в: 3; Юрченко 1992; Дэвидсон 1993; Баранов 1993; Кожевникова, Н.А. 1994; Кубрякова 1994: 18-24; Красных 1995; Кожина 1995; Шаймиев 1996: 58-62; Какорина 1997: 226-242; Кобрина 1998; Колесов 1998; 2003; Дымарский 1999; Кузьмина 1999; Пискуно-ва 1999-а, 2001; Руднев 2000; Проскуряков 2000; Попова, Е.А. 2001; Бобылев 2003 и др.), лингвисты, видимо, имеют право заявлять, что однозначного понимания конструкта «текст» в научной литературе пока еще нет (Пискунова1999-а: 5). Между тем понятие «текст» не является базовым, аксиоматическим; оно не обязательно должно задаваться и может быть выведено на основе понятий «язык» и «речь» -как результат речевой деятельности или вообще «целенаправленной человеческой деятельности» (Богин1992-а: 3), если иметь в виду не только вербальные коммуникативные системы, но и их дериваты: искусство (Выготский 1968), магические обряды (Руделев1999-6: 48-54; Алпатова 2002; Калмыкова 2003; Никольская 2003; Андреева 2003), этнографический тип жилища или одежды (Щербак 1991; Вановская 2003) и т.д.

Мы оставляем, однако, в стороне вторичные семиотические системы (Степанов, Ю.С 1985; Балашов 1975; Барт 1978; 1980), сосредоточившись только на вербальных, при этом нами учитываются тексты, произведенные с помощью русского языка.

НОВИЗНА исследования. Надлежит сделать важные, с нашей точки зрения, уточнения относительно некоторых моментов, касающихся теории текста. Не считаем необходимым, например, увеличивать число основных лингвистических постулатов, помимо выдвинутых Ф. де Соссюром положений о языке и речи (де Соссюр 1977); отождествление текста с речью не опасно: если язык - средство коммуникации и передачи информации, то речь - это сама передаваемая информация, текст, речевая композиция, содержащая информацию, речевое произведение. Не опасно, с нашей точки зрения, разделение конструкта «речь» на самое «речь» и «речеобразование» (Торопцев 1985); соответственно и в конструкте «текст» можно усмотреть аналитический вариант - сам «текст» и вариант синтеза - «текстообразование» (Дымарский 1999: 8); исследование можно проводить и в плане анализа, и в плане синтеза, не смешивая цели и задачи. В отличие от М.Я. Дымарского, нас, в частности, интересует анализ; мы исследуем готовые текстовые структуры, не задаваясь вопросом, как эти структуры образованы. Впрочем, непреодолимых границ между синтезом и анализом, видимо, не существует, и некоторые вопросы синтеза текста нам решать придется.

Следует избавить определение текста от некоторых отнюдь не обязательных текстовых признаков. Так, в определении текста, данном И.Р. Гальпериным (Гальперин 1981: 18), сомнительно отнесение данной реалии только к письменной речи, словно до изобретения буквенного письма не могло быть «Иллиады» и «Одиссеи», или «Слово о полку Игореве» возникло как текст только тогда, когда некомпетентные переписчики до неузнаваемости исказили первоначальную ткань исторической песни о князе Игоре. Столь же факультативны и такие признаки текста, как «обработанность в соответствии с типом . документа», наличие «названия (заголовка)» и «ряда особых единиц (сверхфразовых единств)» и т.д. (там же: 18).

Очень важно определить место текста в иерархии языковых единиц, образующих «лингвистические уровни» (Бенвенист 1985), если таковая «иерархия» и таковые «уровни» имеются в действительности, т. е. если слова состоят из морфем, а предложения - из слов, соответственно: тексты - из предложений. Тамбовскими языковедами, представителями Тамбовской лингвистической школы (Руделев 1996: 41) разработана, однако, принципиально иная модель, в соответствии с которой морфемы не являются словообразующими единицами языка и вообще единицами языка (Руделев 1995-6); предложения рассматриваются как минимальные тексты, имеющие соответствующие аналоги в репертуаре текстовых единиц (Руделев 1992-в). В отношении «текст - предложение» первичным, базовым, является текст; предложение - только разновидность текста, самое простое композиционное его решение; тексты не состоят из предложений (ср.: Поспелов 1948: 31-41; Золотова 1954: 88-119; Солганик 1965; 1973; Серкова 1968; 1973; 1978: 75-82; Булыгина 1969: 224; Севбо 1969; Турмачева 1973; Фигуровский 1974: 108-115; Маслов 1975: 94-116; Рудакова 1975: 223-237; Левковская 1980: 75-78; Лосева 1980; Лунева 1982; Откупщикова 1982; Орлова 1983; Ляпон 1986; Николаева 1987: 27-57; Филиппов 1989 и др.), но могут включать в свой состав таковые (тексты в текстах!). Точно так же предложения не состоят из слов, но могут в себя включать слова, хотя могут их и не включать (междометные предложения). В отношении «текст (= предложение) - слово» первичным, базовым, является текст (= предложение), а не слово; слово является скомпрессированным и помещенным в языковую память текстом (= предложением) (Руделев 1995-6); такой вывод был сделан В.Г. Руде-левым независимо от рассуждений М.М. Бахтина, считавшего слово аббревиатурой текста (Бахтин 1979).

Если текст (и в плане анализа, и в плане синтеза) - несомненно, речевая единица, то слово - единственная единица языка; Ф. де Сос-сюр полагал, что язык - социальное явление, а речь - индивидуальное (де Соссюр 1977); исходя из этого, в тексте следует искать индивидуальное, уникальное - таковым может быть только творчество (Григорьев 1971; 1979; Скребнев 1976; Бахтин 1979; Дриняева 1987: 147-162; Васильев, С.А. 1988; Богин 1992-а; Руделев 1998-в: 3; Писку-нова 2001; Долгов 2001: 102-103; Подольская 2002: 13-15); лишить лингвистику возможности изучать текст в плане творчества, как произведение, - значит вообще отлучить ее от текста, и тогда чисто языковое содержание текста, не зависящее от идеологии и иных привходящих моментов, разное в разных языках, останется за пределами науки вообще. Предметом языкознания является текст, речевое произведение, в его языковом значении и аналогичном плане выражения (Степанов, Г.В. 1988: 125-140). Когда говорят, что лингвистика должна изучать текст как совокупность предложений, а слово - как совокупность морфем, имеют в виду лингвистику прошлого; такая лингвистика абсолютно бесплодна. Между тем только современная лингвистика может открыть совершенно объективную базу для обнаружения в тексте концептуальной структуры, располагая таким инструментом, как функциональный анализ предложения - нахождение в минимальных текстах тематических и рематических сегментов (Николаева 1972; Золотова 1979; 1982; 1998; Макеева 1999; Начёрная 2003); вне актуального синтаксиса (Распопов 1964; Руделев 1992-в; Юрченко 1992; Цыпин 2002) объективные обнаружения всякого концепта (в любом по объему тексте) невозможны.

Дальнейшие уточнения, придающие нашему исследованию несомненную новизну, мы делаем применительно к художественным текстам и именно той их разновидности, которая подходит под понятие «поэзии» ( Квятковский 1966: 221) - в противопоставлении ее эпическим и драматическим формам (Гачев 1968).

Внешние признаки поэтических текстов (их форму) совершенно правильно связывают с тропикой, понимая под тропом «поэтический оборот, употребление слов, фраз и выражений в переносном, образном смысле» (Квятковский 1977: 312). К числу тропов, по Квятковско-му, относятся: метафора, метонимия, синекдоха, симфора, гипербола, ирония, литота и (только отчасти!) - эпитет, аллегория, перифраз. Разумеется, в этом перечне тропов нет системы; неясно, что является первоэлементом тропики, как и по каким причинам происходит усложнение (развитие) простых тропов, превращение их в более сложные. Однако дело даже не в этом: в конце концов можно установить некоторую производность метафор и эпитетов от сравнений, как это сделано в работах Н.Г. Серебренниковой (Серебренникова 2002), и представить совокупность поэтических приемов в их системной обусловленности (для нас эта процедура будет очень важным делом), но главное все-таки - в осмыслении функции поэтического языка и всех его атрибутов, в том числе и тропов.

Современный подход к изучению поэтичесаких текстов требует подведения под учение о тропах как ярчайших признаках поэтического текста теоретико-информационной базы (Шеннон 1963). Тропы (и в первую очередь - сравнение) позволяют в огромной степени сузить создаваемое поэтом речевое пространство и за этот счет увеличить скорость передачи информации, при полном сохранении ее количества (ср.: Филипьев 1971; Руделев 1979; Богин 1992-в: 3-7; Авдевина 1999: 242-246; Марченко 2000: 109-110; Аленькина 2002). Сужение речевого пространства происходит еще в большей степени в результате эллиптичности поэтического текста (Ильина 1998: 85-89; 1999: 42; Харвег 1978: 388-401), которая возникает в связи с упрощением компаративных конструкций (устранением из них формальных элементов антецедентов или консеквентов и более радикальных преобразований). Подобные опыты связаны с риском инотолкования развиваемых поэтом положений (Квятковский 1966: 145); в определенных обществах в этом находят не столько силу поэтического произведения, сколько его слабость; такую «слабость» («субъективность») критикипостоянно выявляли, например, в стихотворениях Б. Пастернака (ср.: Ильина 1998: 85). Филологические исследования последних десятилетий XX века были направлены на выявление объективных критериев восстановления (реконструкции, дешифровки) «сокращенного» поэтического текста (Новиков 1979; Сыроваткин 1979: 103; Чернухина 1982; Лотман 1983; Кекова 1987; Farino 1989; Пискунова 1997: 160; Хохули-на 1997; Винокуров 2001; Бурцева 1997; Лисенкова 2000: 160; Подольская 2002: 13; Ильина 2002; Шарандин 2002: 125]). Это не противоречит идее многозначности («амбивалентности») поэтического текста (Бахтин 1975; 1979), поскольку релейные усилители эстетической информации действуют также не произвольно, а по определенным законам, которые вполне объективны, хотя и корректируются временем и обществом (Филипьев 1971; Жолковский 1962; Долинин 1983; 1985).

АКТУАЛЬНОСТЬ нашего исследования состоит в том, что любой текст, подвергаемый лингвистической обработке, мы рассматриваем как творческий акт и только таким образом его представляем в описании. Отождествляя текст с речью, соответственно - текстообра-зование с речеобразованием (Дымарский 1999, Торопцев 1985), мы вслед за этим вынуждены под индивидуальным в речи (де Соссюр 1977) понимать творчество (Григорьев 197, Руделев 1998). Что же касается творческого характера речи, то, констатируя недосягаемость в настоящее время этого идеала, ученые все настойчивее говорят о необходимости таких достижений (Хомский 1972).

Несомненно, поэтические тексты более всего отвечают требованию творчества. Это касается как поэзии в узком значении этого термина, по Г.Д. Гачеву (Гачев 1968), - Лирики, так и в ее широком значении, - в гачевской триаде «Эпос - Лирика - Театр». Лирика, будучи немаркированным элементом указанной троичной оппозиции, является началом художественного творчества, где высокие поэтические качества проявляются реже всего и ярче всего. Именно поэтому объективная оценка поэзии в литературной критике или иных филологических исследованиях часто оказывается делом довольно трудным. Что касается лингвистики, то там задача оценки чаще всего даже и не ставится. Между тем значимость любой теории - прежде всего, в оценке фактов, а не в их констатациях и даже не в классификациях.

Актуальным в нашем исследовании является обращение к проблеме понимания художественного текста как наиболее сложного речевого произведения; сложность эта оправдана задачами максимального сокращения речевого пространства во имя увеличения количества передаваемой информации и скорости ее передачи. Подобные проблемы в настоящее время успешно решаются в рамках относительно недавно воскрешенной дисциплины, именуемой «герменевтикой» ( Щедровицкий 1974; 1992-а: 9-15; 1992-6: 97-122; Брудный 1975; Богин 1977; 1978; 1982; 1984; 1986; 1989; 1992-а: 38-44; 1992-6: 38-44; 1992-в: 3-7; 1995: 106-118; 1998: 9-10; Новиков Л.Н. 1979; Доб-лаев 1982; Гусев 1985; Долинин 1985; Васильев, С.А. 1988; Гадамер 1988; Шпебер 1988: 212-233; Левин 1965: 293-2940; 1988: 581-593; ван Дейк1989: 259-336; Демьянков 1989; Донских 1989; Левинтова 1991: 21-35; Швырев 1991: 8-24; Яковлев 1991: 53-71; Кузнецова 1991; Ле-винтов 1992-а: 21; 1992-6: 10-14; Байков 1992: 12; Данилова 1992: 1618; Арнольд 1992: 34; Борухов 1992: 48-51; Васильева 1992: 60-64; Отставное 1992: 3; Полонская 1992: 52-55; Романов 1992: 44-48; Литвинов 1992: 14-21; Кубрякова 1994: 18-26; Рикер 1995; Турицкая 1995: 58-67; Камчатнов 1996; 1998; Колодина 1997; 2000-а: 91; 2002-6; 2001; Перелыгина 1998; Кобрина 1998:11-12; Халина 1998; Ледовских 1999: 120-121; Макеева 1999; Руднев 2000; Богатырев 2001: 47-49; Шехтман 2002: 50-58).

Наиболее яркими, содержательными и практически ценными, с нашей точки зрения, являются герменевтические исследования профессора Г.И. Богина и представителей его школы ( Богин 1977; 1978; 1982; 1984; 1986; 1989; 1992: 38; Колодина 2000: 91; Перелыгина 1998; Макеева 1999). Пафосом названных исследований является учение о рефлексии (как наиболее ярком признаке понимания текста, своего рода слиянии видений мира автора и читателя) и катарсисе (том возвышенном, очищающем состоянии автора и читателя, ради которого создаются тексты).

Опираясь на опыт Тверской герменевтической школы профессора Г.И. Богина, строит свои герменевтические исследования руководитель Тамбовской лингвистической школы профессор В.Г. Руделев (Руделев 1992-а: 77-78; 1992-6; 1993: 7-9; 1994; 1998 -а: 65-69; 1998 -б: 72-75; 1999-а: 27-29; 1999-6: 48-54; 1999-в: 23-30; 2001-а: 120-167; 2003:104-107), хотя его творческий почерк в данном случае несколько отличен от творческого почерка Г.И. Богина. В.Г. Руделев устанавливает 3 типа (степени, этапа) понимания художественного текста: 1) читатель абсолютно не понимает смысла поэтических произведений, его раздражает тропика, символика, наличие рифмы и т.п.; 2) читатель способен (в разной степени) понять поэтическое произведение, но сам ответить аналогичным образом не умеет; 3) читатель, сам являясь поэтом, не только способен понять поэтический текст, созданный другим поэтом, но и создать аналогичное.

Примеры на каждую модель понимания / непонимания художественного текста известны на очень высоком уровне: модель № 1 представлена такими именами, как Н.Г. Чернышевский - И.С. Никитин или А.К. Воронский- С.А. Есенин; модель № 2 представлена именами В.Г. Белинский - А.С. Пушкин; модель № 3 - именами Е.А. Баратынский - А.С. Пушкин. Известно, что Н.Г. Чернышевский не понял и не принял яркие и талантливые стихи И.С. Никитина; А.К. Воронский счел поэму С.А. Есенина «Черный человек» результатом умственной и моральной деградации и даже паранойи; В.Г. Белинский, будучи сам сочинителем-неудачником, дал адекватную (для своего времени) оценку творчества А.С. Пушкина; Е.А. Баратынский - один из немногих, кто осмыслил «Повести Белкина» А.С. Пушкина.

Самое опасное в существовании моделей 1-й, 2-й и 3-й заключается в том, что не только на 3-м, но и на 2-м и даже на 1-м этапе понимания смысла художественных текстов развивается творчество, создание текстов людьми, не понимающими смысла художественной речи или не способными в этом случае действовать активно (Руделев 1996: 1; 1996: 54). Что касается герменевтической обработки, то тексты первого и второго типа должны быть представлены как нехудожественные; в любом случае необходима школа герменевтического анализа, пафосом которой следует считать оценку текста, вычисление степени его художественности. К сожалению, мы должны констатировать отсутствие достаточно строгих критериев подобных оценок, хотя сейчас они более, чем когда-либо, необходимы.

В отвлечении от типологии (поэтические - непоэтические, художественные- нехудожественные и т.п.), тексты нуждаются в герменевтической обработке, если с течением времени происходят языковые изменения, которые не улавливаются переписчиками, издателями, редакторами более поздних эпох, Так, в «Слове о полку Игореве» В.Г. Руделевым ( Руделев 1992-а: 77-78; 2001-а: 120-167) установлен факт непонимания поздним переписчиком фразы «по былиномъ сего времени а по замышлению Бояню»: переписчик не понял соединительного смысла союза «а», уловив в нем противительность, и исправил фразу: «по былиномъ сего времени а не по замышлению Бояню» (так были исправлены и иные фразы, построенные с помощью соединительного союза «а», но в указанном случае исправление привело к значительному искажению смысла: Автор «Слова о полку Игореве» до сих пор воспринимается не как последователь Бояна, а как его оппонент, поэт-новатор и т.д.).

Искажение текста в сочетании с возникающей прецедентностью оказывается причиной его девербализации и междометизации (Руделев 2001-6: 10-19), а также того процесса, который можно назвать народной герменевтикой (по аналогии с народной этимологией). Последствия оказываются во всех отношениях сложными и нежелательными. Так, раннехристианский праздник Успения Пресвятой Богородицы, проводимый первоначально перед наступлением Великого Поста, в результате арианских запретов был превращен в языческий праздник Масленицы (буквенный символ имени «Мария» - «Мыс-леть» был соединен со своим паронимом «масло»; время Масленицы стало поэтапным усилением обжорства и питья - православного смысла в празднике сохранилось мало) ( Руделев 1999-6: 48-54). Точно так же утрачен сакральный смысл выражения «Премудрость, про-сти\» <возглас иерея перед началом чтения Евангелия, когда он в алтаре, повернувшись к «Святая святых» и воздев подковообразно вверх руки, произносит нечто самое главное в литургии>; теперь это связывается с его призывом к прихожанам стоять прямо («просто») и быть внимательными (Руделев 1994; 2003: 103-108); в действительности это выражение синонимично выражению «Господи, помилуй\», но стилистически более значимо. Интересна герменевтическая обработка лексики обряда, связанного с рождением и крещением ребенка в тамбовских регионах, проведенная И.В. Поповичевой и В.Г. Руделе-вым ( Руделев 1999: 23], а также этимолого-герменевтический этюд, посвященный славянскому представлению Времени, выполненный И.В. Поповичевой, О.А. Руделевой и В.Г. Руделевым (Поповичева 2001: 51).

Разумеется, герменевтическая обработка деформированного текста требует серьезной научной подготовки авторов: знания истории языка и народа, определенного исследовательского таланта и системного исследования. Объективными доказательствами правильности построений в данном случае служат уже известные критерии истинности любой теории: 1) она не должна содержать противоречий, 2) она должна иметь максимальную объяснительную силу, 3) она должна быть достаточно экономной, т.е. содержать минимум правил. С этой точки зрения, например, рассуждение о том, что «славянские кумиры», водруженные киевским князем Владимиром на его теремском дворе были не языческие истуканы, а православные символы (Троица: Хоре, Даждьбог, Стрибог и Благовещение: Архангел Гавриил и Богоматерь Мария) более отвечают перечисленным требованиям непротиворечивости, объяснительной силы и экономии, чем те рассуждения, которые заставляют видеть здесь языческие персоны; смысл «языческих персон» на теремском дворе Владимира Красного Солнышка не ясен, как не ясна и вся предшествующая Крещению Руси христианская деятельность Ольги, поставившей в Пскове храм Пресвятой Троицы до своего, скорее всего, вторичного крещения в Царь-граде (по византийскому обряду); такое же изменение христианского обряда (и только!) было проделано по политическим соображениям и Владимиром в 988 году ( Руделев 2000-6: 74-82; 2001-в: 58-67).

Мы не имеем возможности здесь продолжить описание результатов герменевтической обработки текстов, проделанной В.Г. Руделе-вым и его учениками; для нас в конце концов важны не сами эти результаты (за точность их мы не отвечаем), а принцип герменевтических рассуждений, план поиска адекватных решений и т.д. Мы переходим к обсуждению наиболее важного для нас положения о герменевтической обработке поэтического текста. Согласно рассуждениям В.Г. Руделева и его учеников ( Ильина 1998-а: 85-89; 1998-6: 42-43; Подольская 2002: 13-15), поэтический текст можно уподоблять тексту, деформированному временем, сокращенному, искаженному переписчиками, редакторами и т.п. Разница здесь только в том, что всевозможные сокращения и искажения произведены заранее, самим автором - в надежде, что его поймут, прочтут правильно те, в ком он заинтересован, и не поймут те, чье понимание нежелательно.

Когда С. Есенин сказал в «Черном человеке»: «Голова моя машет ушами, как крыльями птица», - это была лишь фраза-продолжение, итог предшествующего рассказа (не воплощенного в словах текста) о том, как поэт оказался в комнате (узкой и высокой), освещенной лампой, как он сидел на кровати (на «койке») и в тоске, усталости и страхе закинул за голову руки (по свидетельству Л.И. Дмитриевой, это чисто мужской жест); на стене он увидел свою голову (тень от своей головы), усложненную дугами рук; у головы словно появились уши или даже крылья, как у птицы или летучей мыши. Если мысленно не восстановить этот (хотя бы этот) текст поэму «Черный человек» понять невозможно, а это трагический рассказ, почти предсказание печальной судьбы поэта, слегка запутанный, затуманенный неожиданным концом с зеркалом, цилиндром и тростью, которых вначале не было ( Руделев 1984: 65). Конечно, такую мыслительную работу провести трудно, и ее не каждый способен провести; но в конце концов у поэта может быть лишь один читатель, хоть один читатель, и этим поэт должен быть удовлетворен. На массового читателя есенинская фраза о голове, машущей ушами, не рассчитана, как не рассчитана на массового читателя и фраза Б. Пастернака «Чердаки и кресты монгольфьера Вырываются в брезжущий тент» (именно здесь начинается подлинный «субъективный» Пастернак, для которого Земля, изукрашенная чердаками и крестами - всего лишь воздушный шар, изобретенный братьями Монгольфье в 1783 г. (Руделев 1999: 42-43).

ГИПОТЕЗА. В связи с тем, что оценка харлановских поэтических текстов - самое главное в нашей работе, мы, опираясь на прекрасные отзывы о творчестве этого поэта в разные времена (Руделев 2000, Писарев 1993, Исаев 2003: 12; 2003: 25) и полагаясь на собственную интуицию, выдвигаем идею высокого уровня поэзии Е. Харланова.

Такое настроение соответствует предварительному исследованию стихотворений Харланова, проверке их звучания и значения в учебной аудитории во время нашей ассистентской практики и на публике во время творческих вечеров, посвященных памяти писателя Е.И. Харланова. Мы рассчитываем, что высказанные нами предположения получат подтверждения и серьезные доказательства в нашей работе.

МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ. Полагаем, что наш метод исследования можно назвать герменевтическим (филологическая герменевтика) (Богин 1982), поскольку он предполагает такое проникновение в поэтические тексты Е. Харланова, которое обеспечивает их достаточное понимание (Полонская 1992: 52-55), рефлексию (Богин 1998: 9-10) и катарсис (Перелыгина 1998). Компактный, до предела сжатый текст, мы расширяем за счет опущенных автором участков, наличие которых вытекает из анализа тех участков, которые сохранены, но зашифрованы с помощью тех же опущений участков текста и превращения уже поданного текста в неполный, эллиптический (Ильина 1998: 85-89; 1999: 42-43), или редуцированный (Харвег 1978: 388-401).

Представляя поэтический текст поэта как дискретный и отраженную в нем картину мира тоже как дискретную, мы выявляем те участки, которые важны автору как в плане выражения, так и в плане содержания. Такие участки в герменевтических и иных исследованиях называют «концептами» (Аскольдов-Алексеев 1928; Ахундов 1982; Арутюнова 1988; Спарина 1990; Булыгина 1991; Крейдлин 1992; Дэвидсон 1993; Кубрякова 1996; Топорова 1998; Волохина 1999; Бунчук 2000: 53-55; Ефремова 2000: 72-77; Ипполитов 2000: 81; Колодина 2000-а: 91; Попова, З.Д. 2000; Проскуряков 2000), «фреймами» (Яковлев 1991: 53-71; Полонская 1992: 52-55) или «гештальтами» (Лакофф 1981: 350-368; Васильев, Л.М. 1997: 3-4); употребляется в данном случае и довольно архаический термин «семантическое поле» (Лисенкова 2000: 160-164; Попова, М.В. 2002).

Для нас наиболее пригодным оказывается конструкт «концепт», но мы считаем необходимым освободить его от некоторой спекулятивности. Нам кажется, что этот конструкт возник не только по объективным причинам. К числу субъективных причин следует отнести, прежде всего, недостаточно разработанную теорию классов слов («частей речи»), поскольку в ней обычно не учитываются мимикриче-ские формы, выдаваемые, как правило, за самостоятельные слова (формы типа «движение», «время», «пространство», «красота»). В работах В.Г. Руделева (Руделев 1995-6: 83-89) и Н.В. Челюбеевой (Че-любеева 1988) проблемы мимикрических форм, как нам кажется, решены. Но если подобные формы не считать самостоятельными словами, то и надобность в «концептах» в значительной степени отпадет. Она еще более пошатнется, если отождествить такие конструкты, как «значение» (слова) и «понятие» (Руделев 1995-6), отнеся научное значение-понятие к термину и языку науки, а слову оставив его естественное (житейское) значение.

Креолизация естественных языков и международного языка науки приводит все же к необходимости создания нового термина, который бы учитывал в случае омонимии слова и термина наложение научного понятия на естественное, языковое. Нам представляется возможным наблюдать сохранение естественных значений (=понятий) слов в поэтических текстах, отражающих менталитет народа и ту лингвистическую относительность, которая была открыта неогумбольдтианцами разного направления (Л. Вайсгербер, Б.Л. Уорф) и сыграла положительную роль в лексикографических исследованиях (Ермолаева 1998: 330-331). Но до понятия «концепт» предстоит еще некоторый путь.

Этот путь начинается в синтаксисе, в тексте; последний рождается в реализации некоторой «функциональной перспективы» (= «мысли»= идеи») ( Halliday 1971; Хэллидей 1978: 138-148; Plett 1975: 56, 76, 101; Северская 1996: 215-224); сходные рассуждения содержатся у авторов, разрабатывающих теорию пресупозиции (Хомяков 1979: 113125). Новейшие исследования в области русского актуального синтаксиса (Цыпин 2002) дают возможность представить самую общую или самую первую реализацию «функциональной перспективы» Хэлли-дея: в минимальном тексте (= предложении) она реализуется в оппозиции Т-о и Р-соб («тематическом обстоятельстве» и «рематическом событии»):

Т = (Т-о -»Р-соб)(1).

Если лингвист берет на вооружение термин «концепт», то приведенная здесь формула более всего соответствует наиболее абстрактному содержанию минимального текста, т.е. предложения: последнее обнаруживает в себе тематический концепт-экспозит («обстоятельство» с темпоральным, локальным или иным значением) и рематический концепт предикативного свойства со значением <событие>. Концептуальная структура минимального текста (= предложения) должна, без всякого сомнения, соответствовать аналогичной структуре любого иного текста и в нем целесообразно искать тематические концепты-экспозиты, топики (Начёрная 2003); еще более важно в тексте исследовать рематические событийные концепты; последние, в отличие от тематических экспозитов, обнаруживают дальнейшее семантическое расчленение: по О.А. Цыпину (Цыпин 2002), это тематические актанты со значением <субъекта> и <объекта> и рематические предиакаты, отличные от событийных (суперпредикатов), но различающиеся и между собой (квазипредикаты и предикаты классического типа):

Р-соб = (Т-д -»-»Р-соб) (2). Р-соб = (Т-п <-^Р-ск) (3).

В рематическом событии, таким образом, может быть рематическое ядро (с тем же событийным значением) и подчиненное ему тематическое дополнение (<объекг> = Т-д); связь в данном случае сильная, односторонняя). Конечным итогом развития рематического ядра оказывается отношение тематического подлежащего (<субъект> = Т-п) и рематического сказуемого (<действие> или <состояние> = Р-ск). Формула, объединяющая все три описанные операции такова:

1 2 3

П = (Т-о (Т-д ^ (Т-п <—>Р-ск))) (1-3) Концепты <Пространство^ <Время>, <Событие>, <Объект>, <Субъект>, <Действие>, <Состояние> - это основные показатели познаваемого (= познанного) дискретного мира; все остальное может быть выражено через эти основные концепты и, видимо, в разных языках -по-разному. Наш материал не позволяет нам выйти за рамки русского языка, заметно креолизированного языком науки. Но мы можем сравнивать научные представления о Пространстве, Времени, Событии, Объекте и Субъекте, Действии и Состоянии с тем, как все эти концепты отражены в художественном мышлении Поэта (в данном случае Евгения Харланова); Такая работа нам кажется интересной хотя бы потому, что в лице Харланова представлен ученый и поэт одновременно (Исаев 2003: 25); мы не можем упрекать Е.И. Харланова в незнании каких-либо философских определений, как не можем не восхищаться, допустим, его поэтическими представлением такой реалии, как «Коммерция» («8 коммерции мерцание кометы»), «открытой» поэтом внутренней формы слова «комета» (сообщено Е.Н. Писаревым). Предполагая значительные различия между объективными (закрепленными в языковой памяти) концептами и их поэтическими аналогами, представленными в творчестве различных авторов, говорящих и мыслящих на данном языке, мы не можем обойтись в данном случае без особого конструкта (термина), адекватного, если можно так выразиться, «поэтическому концепту»; в литературе здесь активно используется термин «образ» (= «эйдос» др.-гр. e'idos <образ> = «имаж» f- фр. image <образ>) (Шмелев 1962; Кожинов 1964; Колесов 1986: 9-17; Арутюнова 1988; Полонская 1992-а: 52-55; Пузырев 1998: 17-25; Авдевина 1999: 242-246; Одинцова 2000: 8-11). О.Р. Полонская рассматривает образ как некую переменную во фреймовой структуре, т.е. наиболее ценное, информационное в нашем знании о мире и о каком-либо участке мира. Понимая, что всякий концепт первоначально имел образный смысл, впоследствии утраченный, стертый, некоторые русисты пользуются термином «образ» в полном соответствии термину «концепт» (Пузырев 1998: 17-25); видимо, для этого есть некоторые основания, поскольку распространенный теперь конструкт «концепт» предполагает все-таки опору на научные тексты и мало отражает чисто языковое (практическое), национальное мышление.

СЕМАНТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ТЕОРИИ. Мы исходим из того положения, что основная функция поэтического языка - информационная, т.е. содержательная (Гачев 1968; Федоров 1969; Филипьев 1971; Балашов 1975; Руделев 1979: 71-78; 1995-а: 3-4; 1998-а: 65-69; 1998 72-75; Панина 1979; Новиков, Л.А. 1979; Чернухина 1982; 1983; Гореликова 1983; Шанский 1983; 1984; Сорокин 1985; Кекова 1987; Золян 1988; Полонская 1992-а: 48-52; 1992-6: 52-55; Седов 1992: 5255; Кожевникова, Н.А. 1994; Северская 1996: 215-224; Ахметова 1997; Хохулина 1997; Ильина 1998: 85-89; Соловьева 1998: 25-26; Дымар-ский 1999; Макеева 1999; Пискунова 1999-а; 1999-6; 2001; Ипполитов 2000: 81; Богатырев 2000: 144-109; Лисенкова 2000; Марченко 2000: 109; Поликарпова 2000: 6-2; Винокуров 2001; Шарандин 2002: 125-130; Подольская 2002: 13-15; Чеснокова 2003; Исаев 2003: 12), хотя содержательная сторона поэзии специфична и более похожа на волшебство (Бальмонт 1919; Бурцева 1997; Буянова 2000: 148; Григорьев 1971;

1979; 2002), видимо, благодаря тому, что к содержанию в поэтических текстах примешивается и часто становится чем-то выдающимся благозвучие (Белый 1922-а; 1922-6; Винарская 1989; Якобсон 1975; 1987: 80-94; Farino 1989) или иная, но не содержательная сторона (Бирюков 1998; 2001).

Нами разрабатывается такая модель поэтического текста, в которой на первое место выдвигается содержание; оно становится уникальным, не сравнимым с другими текстами благодаря релейным усилителям (Филипьев 1971), которые характерны только для художественного творчества и в первую очередь - для поэзии. Все остальные качества поэзии, хотя и важны, но вторичны.

Релейный усилитель содержания поэтического текста связан с тем, что весь такой текст и каждый из поэтических образов, составляющих его структуру («ткань» = композицию), является двусторонней сущностью. При этом выражение поэтического содержания в каждом своем участке содержательно; речь идет о содержательной форме - о содержательном жанре (Гачев 1968) и содержательном образе, поэте-ме (Руделев 1979). Когда мы говорим об образе, мы имеем в виду прежде всего его содержание, смысловое отражение картины мира, семантику того же образа. Но эта семантика выражена; выражением поэтического образа являются тропы (сравнение, метафора, эпитет и др.), но тропы сами по себе содержательны (Золян 1988; 1989; Кекова 1987; Крюкова 2000; Пискунова 1999-а; Подольская 2002: 13-15; Серебренникова 2002; Хохулина 1997). Содержание в поэзии, таким образом шифрует другое содержание; то, что является содержанием на одном этапе, становится формой иного, не выраженного, имплицитного (Васильев, С.А. 1988; Жолковский 1962; Новиков, А.И. 1982: 10-22; Панина 1979: 48) содержания на другом этапе. И т. д. Здесь мы имеем возможность количеством этапов усиления измерять степень таланта автора, как, впрочем, и его читателя.

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ РАБОТЫ заключается в обработке поэтических текстов (в данном случае текстов Е. Харланова) методами лингвистической поэтики, в которую мы включаем герменевтику, актуальный синтаксис и концептуальный анализ. В работе не просто констатируются поэтические образы и их поэтемные выражения, но происходит оценка всех этих сущностей - с точки зрения новизны и глубины образной системы, ее гуманистических начал и (главное) степени катартического воздействия на читателя (ср.: Банина 2001). Катарсис, как очищение человеческого духа при помощи страха и сострадания (Аристотель 2000) или иных моментов (Перелыгина 1998), - самое важное, что может быть поставлено в заслугу поэту; отсутствие этого качества (оно должно быть как у поэта, так и у его читателя) не дает права на высокую оценку поэтического творчества. В этом смысле у поэта Евгения Харланова, как будет показано, все обстоит благополучно, и его творчество может быть оценено очень высоко.

ЦЕЛЬ настоящей работы - прочтение поэтических текстов Евгения Харланова и создание комментариев, обеспечивающих понимание читателем этих текстов, адекватное замыслу поэта. Такая цель может натолкнуться на нежелание многих лиц, любящих поэзию Харланова, видеть в исследовательских текстах поэзию Харланова препарированной, засушенной, лишенной непосредственности и т.д. Опасения, как нам кажется, возникают не без основания: нам известны работы, в которых выхолощено действительное содержание стихов Александра Блока и Сергея Есенина во имя некоторых абстрактных заключений и холодных схем. Нам кажется, однако, что мы имеем основания надеяться, что в нашей работе подобного не произойдет. Но мы считаем столь же опасным чтение стихов Е. Харланова без проникновения в их смысл и замысел автора, любование только «эмотивной» стороной стиха, его внешней музыкальностью и т.д. (ср.: Буя-нова 2000: 148). Не исключено, что исследователь может обнаружить и такие черты, которые самим автором были недостаточно осмыслены или не осмыслены вовсе (примеры интуитивного охвата мира) (Бассин 1978).

ЗАДАЧИ работы определяются ее целями, но дополняются идеей построения модели поэтического восприятия мира в образах и их по-этемных реализациях. Таким образом, в работе намечаются как бы два плана: прочтение текстов и обеспечение их понимания, с одной стороны, а с другой - выявление общих закономерностей поэтических представлений, оценка поэтической модели Евгения Харланова и оценка его самого как поэтической личности, как автора-поэта, еще не осмысленного и не оцененного современниками.

НА ЗАЩИТУ ВЫНОСЯТСЯ СЛЕДУЮЩИЕ ПОЛОЖЕНИЯ:

1.Поэтические тексты, помимо литературно-критической обработки, нуждаются в лингвистической обработке (интерпретации) - как в плане содержания, так и в плане поэтемного выражения, Такая обработка включает в себя, прежде всего, применение герменевтического метода в целях осмысления поэтического содержания и приближения его к читателю для достижения рефлексии и катарсиса; она включает в себя также осмысление текста с позиций актуального синтаксиса с целью выявления в нем тематических экспозитов и актантов, а также различного рода предикаций (событийных и привязанных к актантам). Наконец, лингвистическая обработка поэтических текстов предполагает концептуально-образный анализ, и это, как нам кажется, - самое главное в лингвистической поэтике.

2. Поэтические тексты Евгения Харланова обнаруживают глубокое имплицитное (сокровенное) содержание, которое в дополнение к тому, что лежит на поверхности, создает мощное информационное напряжение, свидетельствующее о большом таланте поэта, о высоких человеческих качествах его Лирического героя, об уникальности поэтических образов Мира.

3. Поэзия Харланова сложна и нестандартна, но она может быть доступна читателю любого уровня, если будет обеспечена школа ее понимания, объективного восприятия образов, рефлексии и катарсиса.

4. Поэтические тексты Харланова представляют огромную ценность в плане их выразительности ; они отражают всю школу поэтического мастерства, которую прошла русская поэзия за три века своего существования. Но они не архаичны, не прецедентны, а вполне современны и достаточно уникальны; по многим чертам их можно назвать новаторскими. Их нельзя обойти вниманием, от них не следует отлучать читателя, полагая, что, вычеркнув какого-либо поэта из числа заслуживающих внимания, не нарушится общая картина поэтической жизни, важной для народа, для его культурного взлета и истории, за которую не будет стыдно, за укрепление роли народа в мировой истории.

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ РАБОТЫ. Поэтические тексты в жизни русского народа всегда были важным средством его приобщения к самой высочайшей культуре и нравственности. К сожалению, развитие русской поэзии не сопровождается аналогичным ростом знаний об этом развитии; отсутствует достаточно эффективная школа понимания поэзии. В этом смысле наша работа должна иметь определенную практическую отнесенность и расширить круг людей, понимающих творчество Е. Харланова; это приведет к другому расширению - к росту культурного и поэтического уровня значительного количества русских людей и людей других национальностей, черпающих знания с помощью русского языка.

Практическая значимость нашей работы заключается и в том, что она побуждает различные издательства, власти, круги, имеющие средства и желающие вложить их в культуру, внимательно отнестись к творчеству поэта Е. Харланова, который заслуживает самого высокого признания и вывода на сцену, куда уже выведено немало новых авторов, вчера еще не известных.

Мы полагаем, что в Тамбовском государственном университете имени Г.Р. Державина должны на соответствующих факультетах читаться курсы, посвященные анализу поэтических текстов Е. Харланова.

Необходимо осуществить полное издание поэтических произведений Евгения Харланова и вынести это издание на широкое обсуждение в Тамбове и за его пределами.

СТРУКТУРА РАБОТЫ. Двусторонняя сущность поэтического образа заставляет его рассматривать в двух аспектах (планах) - в плане содержания и в плане выражения. На первое место выносится план содержания, и, хотя наша работа задумана как исследование языковых средств создания художественного образа в текстах поэта Харланова, мы не имеем права пренебрегать содержательной стороной творчества этого, как мы полагаем, выдающегося мастера. В отрыве от содержания образа вся его поэтемная сторона, вся совокупность тропов, становится бессмысленной коллекцией фактов, не имеющих ни ценности, ни объективной картины существования.

Содержательной стороны творчества Харланова касаются две главы нашей работы (первой, которая называется «Сокровенный смысл поэтических текстов Евгения Харланова», и второй, которую мы назвали «Система поэтических образов в стихотворных текстах Евгения Харланова»). Выразительная сторона поэзии Евгения Харланова представлена третьей и четвертой главами. В третьей главе, которая называется «Выразительная сторона поэзии Харланова.

Способы превращения обычного текста в поэтический (механизмы поэтемы)», описываются способы превращения концепта в образ (перевод логического содержания на поэтический язык). Четвертая глава («Система поэтических форм (тропов) в поэзии Евгения Хар-ланова») посвящена описанию механизмов наиболее важных поэтических форм (сравнений, эпитетов, метафор).

Каждая глава содержит собственные выводы, которые позже обобщаются и представляются как выводы ко всей работе.

В конце работы дается список использованной литературы (381 название).

АПРОБАЦИЯ РАБОТЫ. Настоящее исследование обсуждено на кафедре русского языка Тамбовского государственного университета имени Г.Р. Державина и на методическом объединении учителей русского языка и литературы города Тамбова.

Основные теоретические положения и практические результаты докладывались на ежегодных научных конференциях Тамбовского государственного университета имени Г.Р. Державина, на Всероссийской научной конференции «Феномен прецедентности и культурные традиции» (9-11 сентября 2003 г. в городе Тамбове), а также на творческих собраниях, посвященных Евгению Харланову; они частично внедрены в практику преподавания филологических дисциплин в Тамбовском университете.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Языковые средства создания художественного образа"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ И ОБЩИЕ ВЫВОДЫ

1. Исследование поэтических текстов поэта Евгения Харланова (1942-1993) было проведено методами современной лингвистической поэтики, исходящей из представлений о поэтическом тексте прежде всего с теоретико-информационных позиций. Обладая повышенной информационной силой, поэтический текст образует особые, эллиптические (редуцированные) структуры, восстанавливаемые по определенным (герменевтическим) правилам; в силу своей эллиптичности, поэтический текст включает в себя обычное, доступное для понимания на любом уровне (эксплицитное) содержание и такое содержание, которое требует экспликации (имплицитное = сокровенное содержание).

2. Стихотворения Евгения Харланова имели и имеют читателя, они получили высокую оценку знатоков поэзии. Герменевтическая обработка поэтических текстов Евгения Харланова, проведенная с целью создания условий, достаточных для понимания этих текстов в различной степени подготовленным читателем, позволила усилить мотивы высокой оценки творчества поэта. Взятые для герменевтического анализа образцы (стихотворения «Отблески», «Каждой осенью», «Тень птицы», «Привет из палеолита», «Богоискателям») представляются высочайшими примерами русской поэзии второй половины XX века, благодаря их содержательной насыщенности, новизне поэтических образов. Проведенный анализ убеждает в том, что перед нами мастер, сумевший свой талант поставить в полное соответствие тем идеалам, которые характерны для выдающихся поэтов всех времен и народов; в качестве наиболее существенных содержательных черт поэзии Харланова мы называем гуманизм, веру в разумное устройство земного и космического Бытия, глубокое осмысление роли Человека, неприятие того, что во все времена было антигуманным и губительным для человеческой истории.

2.1. Стихотворения Евгения Харланова лаконичны, афористичны, сложны, но их сложность не выходит за пределы возможности понимания, хотя поэт находится чаще всего на самой верхней планке такой возможности. Поэт пользуется традиционными ресурсами русского слова и русского образа, он продолжает линию тех прекрасных представителей русской поэзии, которые всегда имели своего читателя (Державин, Блок, Хлебников); вместе с этим он достаточно оригинален, его образ Мира уникален, а Лирический герой совершенен и не снижен.

2.2. Восстановление сокровенного содержания стихотворений Евгения Харланова удается произвести путем превращения эллиптических текстов в полные (или, по крайней мере, в более полные). В этом смысле проведенная нами процедура может считаться достаточной и объективной; не исключена возможность, однако, и ее продолжения и дальнейшей объективации.

2.3. Сокровенное (имплицитное) содержание стихотворений Евгения Харланова представляет значительное прибавление к тому содержанию, которое представлено эксплицитно; в нем по сути дела все наиболее важное, что диктуется функциональной перспективой текста, его замыслом, планом, идеей, а также теми попутными осене-ниями и озарениями, которые возникают у поэта в процессе реализации замысла.

2.4. Стихотворения Евгения Харланова лишены чрезмерного пафоса, но в них выражена достаточная поддержка лучшим человеческим достоинствам и продиктованным этими достоинствами поступкам; в этом смысле они обеспечивают достаточную обратную связь, рефлексию, читательскую поддержку, известное соавторство поэта и читателя, сопереживание и обоюдный катарсис.

2.5. Поэтические тексты Евгения Харланова представляют некоторый синтез научного и поэтического мышления; его мысли небанальны, чувства глубоки и нестандартны. В целом содержательная сторона поэзии Харланова отражает современное и в значительной степени новое мышление человека, соединяющего в себе талант ученого и поэта.

3. Концептуально-образный анализ поэтических текстов Евгения Харланова привел к выводу о соответствии образной системы поэта с космической моделью русского синтаксиса, где на первое место выдвигаются такие концепты, как Время, Пространство, Событие. Образы Времени, Пространства, События занимают в поэзии Евгения Харланова ведущее место, хотя адекватности перечисленных поэтических образов научным (энциклопедическим) концептам нет.

3.1. Поэтический образ Времени Харланова лишен линейности: Время представляется поэту не лучом, а кольцом, кругом, хороводом событий, обтекающим событие ручьем, рекой и т. п.

Время дискретно, и в силу этого оно наблюдаемо, оно производно от событий, некоторые из которых стали словно частью Времени (Весна, Лето, Осень, Зима; День, Вечер, Ночь, Утро). События имеют инвариантный характер, поэтому они повторяются на круге Времени. Это как будто противоречит постулату о неповторяемости (и необратимости ) Времени. Поэт, однако, находит способ решить возникшую задачу: события повторяются и не повторяются одновременно: Лето уходит и снова приходит, но оно уже совершенно иное, чем было прежде. Помимо Времени, есть еще и Времена. Время - не просто круг, оно виток, спираль. Время обладает мерностью и безмерностью одновременно. Безмерность (Вечность = Бесконечность) человеком осознается, но она пугает человека, вынося его из рамок обыкновенной покорности в поле высочайших осмыслений и надежд. Помимо протяженности, Время имеет еще толщу (толщину) или глубину, что связано с его спиральной протяженностью: вести из минувших, отдаленных Времен приходят не по спирали, а напрямую, пересекая витки. При наличии «глуби времян» можно представить относительность этой «глуби» и некоторое «обмеление» реки времен, когда человеку хорошо видно Прошлое или Будущее своей страны и своего народа. Можно представить также и неоднократное появление на земле одного и того же человека. Поэт абсолютно уверен, что его смерть будет означать только исчезновение на какое-то время, правда, очень большое.

Время имеет как бы двойную дискретность: оно дискретно в своих спиральных кольцах, витках (палеолиты, мезолиты, неолиты, энеолиты); оно дискретно также и на одном витке [миг, час, день, год, век и пр.), где участки Времени хорошо обнаруживают свою событийность (происходит нейтрализация концептов «Время» и «Событие», причем нейтрализация - в сторону временны'х представлений (ср., например: Время любви).

3.2. События наполняют Время особыми красками (без них Время бесцветно, прозрачно, и недаром оно ассоциируется с рекой, ручьем, водой); именно события задают известные характеристики Времени, в т ом числе и его угасающий характер. Идея угасающего Времени представлена в образе Лета, которое «старится с каждым возвратом», а образ Лета сливается с образом Матери, которая «мается, поручая незнакомке родное дитя». С Летом поэт связывает все самое дорогое, и это дорогое осмысливается, оценивается, как правило, «на самом краешке» Лета, когда Лето уже и не Лето, а «Бабье лето» и т.п.

В Осени тоже немало красоты: это «золото лоз и овинов», это «Скрип журавля и аханье девчонок, и пурпур поцелуя и вина», но это пора «безвозвратных потерь, обнищаний», знак запустенья, которое нельзя принимать за прозренье, и знак разоренья, которое не может считаться мудростью души.

Зима - и вовсе упадок и мрак. В стихотворениях о Зиме проходит мысль об иллюзорности человеческого счастья, о его «сотканности наспех».

Весна - дивная пора преображений и воспоминаний о том, чего не было, хотя, может быть, и было.

Система образов Лета, Осени, Зимы и Весны имеет своим центром оппозицию «Лето Осень», построенную на признаке <Счастье>: в оппозите «Лето» этот признак имеет положительное значение, в оппозите «Осень» - отрицательное. Оппозиты «Весна» и «Зима» подсоединяются к центру «Лето г> Осень» в качестве фазовых: «Весна» - это <вход> в состояние «Лето Осень», «Зима» - <выход> из этого состояния. Несколько иначе выстраиваются в оппозиционную систему образы Утра, Дня, Вечера, Ночи: Вечер и Утро являются фазами Ночи, а Деньи будучи заряженным семантикой <Счастья>, не имеет (подобно Ночи). <входа в себя> и <выхода из себя >. Время обтекает Счастье, не давая ему ни начаться, ни кончиться. Счастье (= День) не начинается с Утра и не кончается Вечером, оно либо есть, либо его нет.

3.3. Образ Пространства в поэзии Евгения Харланова загадочен и сложен. Сложность этого образа в том, что Пространство не просто наполнено вещами и событиями, оно наполнено необыкновенными вещами и событиями. Оно полимерно, потому что включает в себя целый ряд дополнительных пространств и составляет элемент другой системы, с множеством пространств, о которых человек, живущий на земле в данное время, помнит, хотя и смутно.

Пространство, по воле Поэта, всегда бывает преображенным, великим, беспредельным; только человеческие нужды (голод, отсутствие одежды и т.п.) заставляет человека придерживаться того пространства, которое для него определено. Подобным обманом (но таким красивым и очень похожим на реальность) оказываются вхождения Поэта в пространства, которых вовсе нет: они создаются в его воображении для того, чтобы как-то осмыслить, например, такие вещи, как Гооза (и Гоом). Постепенно становится ясно желание Поэта уйти в чуждые пространства: его собственное пространство (оно, впрочем, принадлежит даже Солнцу) слишком загромождено; и даже Солнцу негде сесть, некуда зайти.

Наполненность Пространства Событием раздвигает его «стены» и создает возможность невероятных перемещений. Крылатое движенье (мечта, вдохновенье, творчество), даже не само оно, а только тень его (Тень Птицы), удваивает мир, и Человек, как скатерть, развернув куст сирени, способен переместиться «от комнат до комет». Человек способен также переместить в огромном Пространстве, где в значительном отдалении стога и Стожары, силой Любви или каким-то иным возвышенным Событием, все на свете, сделать это Пространство близким и обжитым. Но для этого нужно, чтобы близкие нам вещи обладали колдовской силой, способной создавать события. Однако колдовской силы привычных вещей мало, нужно, чтобы созвучные им вышние силы вышли из обычных своих оцепенений, сблизились, пошли навстречу.

Пространство оказывается не менее трагичным, чем Время, и трагедии приходят неожиданно, извне и изнутри; изнутри - особенно трагично. Страшно, например, разделение на пространства детей и взрослых: у первых - одно, у вторых другое; между этими пространствами - глухая, каменная стена.

3.4. Наиболее важным моментом космической модели текста является разделение События на Субъект и Предикат. Именно на этом этапе начинает ярко проявляться Лирический герой Е. Харланова, несущий на себе печать образа Автора.

3.4.1. В Лирическом герое Евгения Харланова переплетаются черты реального Человека, натурального, современного и в то же время уже существовавшего в веках и предсказанного веками, с чертами образованного, высококультурного, разностороннего (почти энциклопедиста), тонкого Мыслителя, изысканного Поэта. Любовь Поэта то натуральна и груба, то утонченно прекрасна, почти как у Гёте (Вертер и Шарлотта). В Пространстве, населенном великими людьми (учеными, мореплавателями, поэтами) Евгений Харланов находит опору своей личности и своей судьбы, выбора жизненного credo - у Исаака Ньютона, Магеллана, Блока. Это не просто герои его поэтических новелл, это своего рода роли, которые проигрывает поэт Харланов, это его товарищи, с которыми он ведет мудрую дискуссию, у которых он находит созвучия своим рассуждениям и поступкам.

Проигрывая великих людей, Харланов находит дивный материал и в тех, которые «нищие духом»; их мышление не описывается с помощью кровавых гештальтов и вообще концептуально, потому что их поступки, действия, жизни не объяснимы и не подвластны никакой жесткой логике. Лирический герой Евгения Харланова (в маске «Чудака») приближается в этом случае к Дон Кихоту М. Сервантеса. Как хорошему актеру, Харланову не хватает ролей; он их ищет и находит часто за пределами человеческой популяции - в образах милых ему сердцу животных, птиц, даже деревьев. Поэту отвратительно только неживое, которое претендует на роль живого и, может быть, скоро станет живым; манекены, которые вполне подходят под подобные сюжеты, поэту страшны потому, что они напоминают ему человеческие роли, плохо сыгранные на земле.

3.4.2. Проявленные на 3-й ступени космической модели русского синтаксиса субъекты, противопоставленные предикатам, рождаются как части (сегменты) событий; с этих пор события воспринимаются как нечто производное от субъектов, происходящее по воле субъектов. Речь идет, в первую очередь, о таких событиях, в которых отмечаются действительные (действующие) субъекты. В таком случае главный субъект (Лирический герой стихотворения) устраняется от события и становится его свидетелем, наблюдателем (реальным или мнимым). Его устами произносятся жестокий приговор безумным войнам («Все звезды»), похвала твердости духа («Уроки истории»), объявляются великие открытия («Необратимость»).

4.1. Выразительная сторона поэтических произведений Евгения Харланова столь же совершенна, что и содержательная. Подробный анализ стихотворений Харланова «Птичья панама», «Гроза в июне», «Браконьеры», «Капризы памяти» и «Оборвалась струна» как обычных текстов, превращенных в поэтические (особый вид герменевтической обработки), продемонстрировал всю сложность подобной процедуры, доступной, видимо, только самым выдающимся поэтам нашего времени.

4.2. Замечательной особенностью поэтических текстов Харланова является то, что, будучи обильно насыщенными тропами самых различных видов, они представляют сложную систему взаимодействия этих известных поэтических приемов: некоторые неразложимые единства (поэтемы), соответствующие некоторым содержательным моментам, также не разложимым на составные участки. Употребив какой-либо троп, например, сравнив города с людьми («Птичья панама»), поэт в дальнейшем, строя образ города, наделяет его всеми человеческими качествами (у городов есть память, и в этой памяти -образы родных и близких; таковыми оказываются моря и небо).

4.3.Такое развитие поэтемы приводит к созданию сложных поэтических структур, состоящих из нескольких поэтем, или единой поэте-мой становится все стихотворение (например, «Капризы памяти»), когда одно «неосторожное» сравнение (например, нашего июльского лета с вечным летом на Востоке) приводит к неожиданным аналогичным уподоблениям и всего остального: если русское лето сравнивается с восточным, то и ТЭЦ превращается в самаркандскую мечеть, и дачная мошкара становится чадрой на лице любимой женщины. И т.д.

4.4. Механизм поэтемы сложен: он предполагает свободное и самое неожиданное соединение тропов, наиболее ярким из которых является метафора.

5. Проанализировав поэтические тексты Евгения Харланова с точки зрения их тропики, мы приходим к выводам о том, что они - лучший, современный и уникальный образец применения поэтических средств для создания стихотворных произведений. В стихах Харланова мы находим не кунсткамеру тропов, пусть даже самых выразительных, а их естественную, органическую систему, не только подчиненную образу и создающей образ поэтеме, но и рожденную самим образом, вторичную по отношению к образной структуре текста и функционалычой (информационной) перспективе, предшествующей тексто-образовнию. Яркость, многоплановость и информационная перенасыщенность харлановского тропа поражает и захватывает самого неискушенного в поэтическом отношении читателя. Глубокий анализ пэ-тического текста Харланова методами современной лингвистической поэтики усиливает произведенное впечатление в несколько раз.

Относительно ценности каждого из отмеченного в поэтических текстах Харланова тропов можно сделать следующие выводы:

5.1. Сравнение, которое в любом поэтическом тексте является началом системы тропов и по силе выразительности обычно уступает метафоре и эпитету, у Харланова такой уступки не делает. И дело здесь не в богатстве, не в разнообразии синтаксических фигур, создающих сравнение, а в той содержательной многоступенчатости, которая характерна для харлановского поэтического компаратива. Куст сирени, похожий на свернутую скатерть, повешенную для просушки или иных целей, поэт в своем образном мышлении способен развернуть и превратить в мысленную дорогу «от комнат до комет» (паро-нимическая аттракция создает возможность увидеть в комнатах и кометах одну и ту же внутреннюю форму и рассматривать их как две точки в пространстве, доступные для мысленного соединения и путешествия, иными способами пока невозможного).

Сравнение Харланова нескончаемо в смысле содержания: поэт легко мыслит ассоциативно и находит параллели в науке, различных видах искусств, истории; это глубоко образованный, не стандартно мыслящий человек, и его сравнения несут огромную информацию, полезную для читателя любого возраста и степени образованности.

Сравнение Харланова представляет, как правило, сложную структуру, оно может быть не только одночастным, но и многочастным двухчастным, трехчастным и т. д.), когда что-либо, уже сравненное с чем-то, сравнивается во второй и в третий раз. Такая обильная, щедрая поэтемность встречается только у выдающихся поэтов и - довольно редко.

5.2. Столь же сложную структуру проявляет харлановская метафора. Она почти всегда соотнесена с каким-либо видом актуального предиката (суперпредикатом, квазипредикатом, классическим предикатом и т. п.): сравнение преобразуется в более сложный троп на разных уровнях синтаксического развития фразы (событийные метафоры, метафоры-признаки, метафоры-действия, метафоры-актанты и сир-константы и т. д. ). Видную роль в творчестве Харланова играет развернутая метафора, когда метафоричен целый текст, все стихотворение.

5.3. Эпитет - один из излюбленных поэтических приемов Евгения Харланова. Поэт владеет мастерством создания классического эпитета, соотносимого с производным словом (эпитет первого рода - типа «лунные женщины», «ватная тишина»), и с таким эпитетом, который обнаруживает метафоричность на уровне внутренних предикатов в словосочетаниях типа: «злое яблоко», «одичавшие сады», «птичья кровь - в людях».

Список научной литературыПодольская, Инна Владимировна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Адмони, В.Г. Синтаксис современного немецкого языка: Система отношений и система построения / В.Г. Адмони; Л.: Наука, Ле-нингр. отд., 1973. 366 с.

2. Адмони, В.Г. Грамматика и текст / В.Г.Адмони // АН СССР. Вопросы языкознания. М.: Наука, 1985, № 1. - С. 63-69.

3. Алексеев, К.И. Восприятие метафоры и его виды: Автореф. дис. .канд. психол. наук: 19.00.01 / К.И. Алексеев; МГУ им. М.В. Ломоносова. М., 1998. - 25 с.

4. Аленькина, Е.В. Семантическая реализация идеи дуальности впоэзии А. Блока: Автореф. дис. .канд. филолог, наук: 10.02.01 / Е.В. Аленькина; Сарат. гос. ун-т. Саратов, 2002. - 21 с.

5. Алефиренко, Н.Ф. Смысловая структура текста / Н.Ф. Алефи-ренко // Текст как объект многоаспектного исследования: Сборник статей научно-методического семинара «Textus». Вып. 3. Ч. 1. СПб. - Ставрополь, 1988. - С. 35-39.

6. Алефиренко, Н.Ф. Значение и смысл в структуре языковой личности / Н.Ф. Алефиренко // Тезисы докладов к Международной лингвистической конференции (3-6 мая 1995 г.); Тамб. гос. ун-т. -Тамбов, 1995.-С. 11-14.

7. Алпатова, П.Н. Тамбовская масленица как текст: семантика, символика и терминология обрядов (на общерусском фоне). Ав-тореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.01 / П.Н. Алпатова; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2002. - 25 с.

8. Андреева, О.Н. Семантика календарного праздника в честь святого Ильи-Пророка (на общерусском фоне и материале тамбовских говоров): Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.01 / О.Н. Андреева; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2003. - 25 с.

9. Аристотель. Поэтика. Риторика. / Аристотель. СПб.: Азбука, 2000. - 347 с.

10. Арнольд, И.В. Герменевтика и подготовка филологов / И.В. Арнольд // Понимание и рефлексия: Материалы Первой и Второй Тверских герменевтических конференций. Часть 1. Тверь: Изд-во Твер. гос. ун-та, 1992. - С. 34-38.

11. Арутюнова, Н.Д. Номинация и текст / Н.Д. Арутюнова // Языковая номинация / Отв. ред.: Б.А. Серебренников и А.А. Уфимцева; АН СССР, Ин-т языкознания. М.: Наука, 1977. Кн. 2-я: Виды наименования. - С. 304-357.

12. Арутюнова, Н.Д. Языковая метафора (синтаксис и лексика) / Н.Д. Арутюнова // Лингвистика и поэтика; АН СССР, Ин-т языкознания. М.: Наука, 1979. - С. 147-173.

13. Арутюнова, Н.Д. Образ (опыт концептуального анализа) / Н.Д. Арутюнова // Референция и проблемы текстообразования: Сборник научных трудов / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова; АН СССР, Ин-т языкознания. М.: Наука, 1988. - С. 69-86.

14. Арутюнова, Н.Д. Дискурс / Н.Д.Арутюнова // Большой энциклопедический словарь. Языкознание / Гл. ред. В.Н. Ярцева. -М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. С. 136-137.

15. Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека: Субъект- предикат связка. Сравнение - метафора - метонимия. Истина - правда- судьба. Норма аномалия. Стихия - воля. / Н.Д. Арутюнова. 2-е изд., испр. - М.: Язык русской культуры, 1999. - 895 с.

16. Аскольдов-Алексеев, С.А. Время онтологическое, психологическое и физическое / С.А. Аскольдов-Алексеев // На переломе. Философские дискуссии 20-х годов: Философия и мировоззрение / Сост. П.В. Алексеев. М.: Наука, 1990. - С. 47-59.

17. Аскольдов-Алексеев, С.А. Концепт и слово / С.А. Аскольдов-Алексеев II Русская речь. Нов. Сер. Вып. II. П., 1928. 16-21.

18. Ахметова, Г.Д. Тайны художественного текста: Каким может быть лингвистический анализ / Г.Д. Ахметова. М.: Магистр, 1997.-213 с.

19. Ахундов, Н.Д. Концепция пространства и времени: истоки, эволюция, перспективы / Н.Д. Ахундов. М. Наука,1982. - 211 с.

20. Байков В.Г. Антропоцентризм языка и поэтика точки зрения / В.Г. Байков II Общая стилистика: теоретические и прикладные аспекты: Сб. научн. трудов / Редколл.: Г.И. Богин (отв. ред. и др.) / Калининский гос. ун-т. Калинин: Изд-во КГУ, 1990. - С.4-14.

21. Байков, В.Г. К построению системы герменевтических ситуаций / В.Г. Байков // Понимание и рефлексия: Материалы Первой и Второй Тверских герменевтических конференций / Тверской гос. ун-т. -Тверь, 1992. Часть 1. - С. 12-15.

22. Балашов, Н.И. О возможностях и формах применения семиотической категории «значение» в поэтике и литературоведении / Н.И. Балашов // Контекст-1974: Литерат.-теоретич. исследования. М: Наука, 1975. - С. 229-247.

23. Бальмонт, К.Д. Поэзия как волшебство / К.Д. Бальмонт. -М.: Скорпион, 1919. 78 с.

24. Банина, Е.Н. Оценочный компонент значения в семантике метафоры (на материале современного английского языка): Ав-тореф. дис. . канд. филолог. Наук: 10.02. 04 / Е.Н. Банина; Ни-жегор. гос. ун-т. Н. Новгород, 2001. - 16 с.

25. Баранов, А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста / А.Г. Баранов; Сев.-Кавк. Научн. центр высшей школы. -Ростов-на-Дону: Изд-во Ростов, ун-та, 1993. 180 с.

26. Барт, Р. Лингвистика текста / Р. Барт // Новое в лингвистике. Вып.Х/Ш: Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. - С. 442449.

27. Барт, Р. Текстовый анализ / Р. Барт / / Новое в зарубежной лингвистике. Вып. IX: Лингвостилистика / Сост. В.А. Звегинцев. -М.: Прогресс, 1980. С. 87-92.

28. Бассин, Ф.В. О проявлении активности бессознательного в художественном творчестве / Ф.В. Бассин, А.С. Прангишвили, А.Е. Шерозия // АН ССР: Вопросы философии. М.: Правда, 1978, № 2.-С. 57-69.

29. Бахтин, М.М. Формы времени и хронотопа в романе / М.М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. М.: Художеств, литература, 1975. - 502 с.

30. Бахтин, М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа / М.М. Бахтин. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. - С. 297-325.

31. Бахтин, М.М. Литературно-критические статьи / М.М. Бахтин; М.: Художеств, литература, 1986. -541 с.

32. Белый А. Поэзия слова. Пушкин, Тютчев, Баратынский, Вяч. Иванов, А. Блок/А. Белый; Пб.: Эпоха, 1922. 134 с.а.

33. Белый, А. Поэма о звуке / А. Белый; Берлин: Эпоха * MCMXXII. Берлин. 1922. 131 с. .б.

34. Бенвенист, Э. Уровни лингвистического анализа / Э. Бенве-нист // Новое в лингвистике. Вып. 4 / Сост. В.А. Звегинцев. М.: Пргресс, 1965. - С. 434-449.

35. Бергер, J1.Г. Пространственный образ мира (парадигма познания) в структуре художественного стиля / Л.Г. Бергер // РАН. Вопросы философии. М. Наука, 1994. № 4. С. 21-29.

36. Бирюков, С.Е. Теория и практика русского поэтического авангарда / С.Е. Бирюков; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 1998. 187 с.

37. Бирюков, С. Поэзия русского авангарда / С. Бирюков; М.: Изд-во Руслана Элинина, 2001. 279 с.

38. Бобылева, Л.К. Об эпитете / Л.К. Бобылева // Ученые записки Дальневост. гос. ун-та. Владивосток, 1957. - Вып. 1. - С. 113-124.

39. Богин, Г.И. Противоречия в процессе формирования речевой способности / Г.И. Богин; Калинин, гос. ун-т. Калинин, 1977. -84 с.

40. Богин Г.И. Относительная полнота владения вторым языком: Учебное пособие / Г.И. Богин; Калинин, ун-т. Калинин, 1978.-54 с.

41. Богин Г.И. Филологическая герменевтика / Г.И. Богин; Калинин. гос. ун-т. Калинин, 1982. - 86 с.

42. Богин, Г.И. Модель языковой личности и ее отношение к разновидностям текстов: Автореф. дис. .докт. филолог, наук: 10.02.19 / Г.И. Богин; ЛГУ им. А.А. Жданова. Л., 1984. - 31 с.

43. Богин Г.И. Типология понимания текста / Г.И. Богин; Калинин. гос. ун-т. Калинин, 1986. - 86 с.

44. Богин Г.И. Схемы действия читателя при понимании текста / Г.И. Богин; Калинин, гос. ун-т. Калинин, 1989. - 70 с.

45. Богин Г.И. Система спецкурсов, предполагающих понимание текста / Г.И. Богин // Понимание и рефлексия: Материалы Первой и Второй Тверских герменевтических конференций. Часть 1; Твер. гос. ун-т. Тверь, 1992. С. 38-44 б.

46. Богин, Г.И. Смысловые эффекты интенциональности / Г.И. Богин // Понимание и рефлексия: Материалы Первой и Второйгерменевтических конференций. Ч. 2; Твер. гос. ун-т, Твер. сель-скохоз. ин-т. Тверь , 1992. - С. 3-7 в.

47. Богин, Г.И. Жанроустановление как условие разумного чтения / Г.И. Богин // Понимание менталитета и текста; Твер. гос. ун-т- Тверь, 1995.-С. 106-118.

48. Болотнова, Н.С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня / Н.С. Болотнова. Томск, 1992. - 162 с.

49. Борухов, Б.Л. Стиль и понимание художественного текста / Б.Л. Борухов // Понимание и рефлексия: Материалы Первой и Второй Тверских герменевтических конференций. Часть 1; Твер. гос. ун-т. Тверь, 1992. - С. 48-51.

50. Бройтман, С.Н. Из лекций по исторический поэтике: Слово и образ / С.Н. Бройтман: Мин-во образования Рос. Федерации. Росс. гос. ун-т. -Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001. -66 с.

51. Брудный, А. А. Понимание как компонент психологии чтения /АЛ. Брудный. М.: Книга, 1975. - 162 с.

52. Булыгина, Т.В. Концепт долга в поле долженствования / Т.В. Булыгина, А.Д. Шмелев // Логический анализ языка. Культурные концепты: Сб. статей; РАН, Ин-т языкознания. М.: Наука, 1991.-С. 29-38.

53. Бурцева, Т.А. Лингвопоэтика Б.Л. Пастернака и ее эволюция (на материале оригинальной поэзии). Автореф. дис. .канд. филолог, наук: 10.02.01 / Т.А. Бурцева; Казан, гос. ун-т. Казань, 1997.-18 с.

54. Вановская, Л.А. Семантика русской одежды (на материале тамбовских говоров): Автореф. дис. . канд. филолог, наук. : 10.02.01 / Л.А. Вановская; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2003. - 22 с.

55. Васильев, С.А. Синтез смысла при создании и понимании текста / С.А. Васильев. Киев: Наукова думка, 1988. - 240 с.

56. Васильева, О.Ф. Рефлексия как лингводидактическое понятие / О.Ф. Васильева // Понимание и рефлексия: Материалы Первой и Второй Тверских герменевтических конференций. Часть 1. Твер. гос. ун-т. Тверь, 1992. - С. 60-64 .

57. Веселовский, А.Н. Из истории эпитета / А.Н. Веселовский. Историческая поэтика. Л.: Гослитиздат, 1940. - С. 73-93.

58. Винарская, Е.Н. Выразительные средства текста (на материале русской поэзии). / Е.Н. Винарская. М.: Высшая школа, 1989.-135 с.

59. Виноградов, В.В. О языке художественной литературы / В.В. Виноградов; М.: Гос. изд-во художеств, литературы, 1959. -653 с.

60. Виноградов, В.В. Стилистика: Теория поэтической речи. Поэтика / В.В. Виноградов; АН СССР, Отделение литературы и языка. М.: Изд-во АН СССР, 1963. - 255 с.

61. Виноградов, В.В. О теории художественной речи / В.В. Виноградов; М.: Высшая школа, 1971. -240 с.

62. Винокур, Г.О. Об изучении языка литературных произведений / Г.О. Винокур // Г.О. Винокур. Избранные работы по русскому языку / АН СССР, Отделение литературы и языка М.: Учпедгиз, 1959.-С. 229-256.

63. Винокур, Г.О. Введение в изучение филологических наук (Выпуск первый. Задачи филологии) / Г.О. Винокур // Проблемы структурной лингвистики. 1978; АН СССР, Ин -т русского языка. -М.: Наука, 1981.-С. 3-58.

64. Винокур, Г.О. Понятие поэтического языка / Г.О.Винокур. О языке художественной литературы; М.: Высшая школа, 1991. -С. 112-113.

65. Винокуров, Б.З. Гете- информационный феномен / Б.З. Винокуров; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2001. - 76 с.

66. Вовк, В.Н. Языковая метафора в художественной речи / В.Н. Вовк; Киев: Наукова думка, 1986. 141 с.

67. Волохина, Г.А. Синтаксические концепты русского простого предложения / Г.А. Волохина, З.Д. Попова; Ворон, гос. ун-т. -Воронеж, 1999. 193 с.

68. Выготский, Л.С. Психология искусства / Л.С. Выготский; М.: Искусство, 1968. 576 с.

69. Гадамер, Х.Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики /X.Г. Гадамер; М.: Прогресс, 1988. 700 с.

70. Гак, В.Г. О семантической организации повествовательного текста / В.Г. Гак // Лингвистика текста: Материалы научной конференции / Труды Моск. гос. пед. ин-та ин. языков им. М. Тореза. Вып. 103. М., 1976. - С. 45-49.

71. Гальперин, И.Р. Текст как объект лингвистического исследования / И.Р. Гальперин. М.: Наука, 1981. - 139 с.

72. Гаспаров, Б.М. Послесловие: структура текста и культурный контекст / Б.М. Гаспаров. Литературные лейтмотивы: Очерки по русской литературе XX века; М.: Наука (Изд. Фирма «Восточная литература), 1994. 303 с.

73. Гаузенблаз, К. О характеристике и классификации речевых произведений / К. Гаузенблаз // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII: Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. - С. 57-78.

74. Гачев, Г.Д. Содержательность художественных форм: Эпос. Лирика. Театр / Г.Д. Гачев. М.: Просвещение, 1968. - 302 с.

75. Гельгардт, P.P. О стилистическом анализе языка писателя / P.P. Гельгардт // АН СССР. Вопросы языкознания. М.: Изд-во АН СССР, 1961.-№6.-С. 108-116.

76. Гельгардт, P.P. Рассуждение о диалогах и монологах (К общей теории высказывания) / P.P. Гельгардт // Сборник докладов и сообщений Лингвистического общества; Калинин, гос. пед. ин-т. Калинин, 1971. Вып. 1.- С.28-153.

77. Гиндин, С.И. Советская лингвистика текста. Некоторые проблемы и результаты (1948-1975) / С.И. Гиндин // Известия АН СССР. Серия литературы и языка / М.: Наука, июл-авг. 1977. Т. 36, № 4. - С. 348-361.

78. Голубина, К.В. Виды эпитета в художественном тексте / К.В. Голубина // Сборник научных трудов / Моск. гос. лингвистический ун-т. М., 1997. - № 439. - С. 16-23.

79. Гореликова, М.И. Лингвистический анализ художественного текста / М.И. Гореликова, Д.М. Магомедова. М.: Русский язык, 1983.-127 с.

80. Григорьев, В.П. О некоторых проблемах лингвистической поэтики / В.П. Григорьев // Теория поэтической речи и поэтичеекая лексикография. Шадр. гос. лед. ин-т. - Шадринск, 1971. -С. 5-18.

81. Григорьев, В.П. Поэтика слова. На материале русской советской поэзии / В.П. Григорьев. М.: Наука, 1979. - 343 с.

82. Григорьева, B.C. Проблемы теории и интерпретации текста: Учебное пособие / B.C. Григорьева, Г.В. Расторгуева, И.Ю. Мос-товская; Тамб. гос. пед. ин-т. Тамбов, 1987. - 124 с.

83. Гусев, С.С. Наука и метафора / С.С. Гусев. М.: Политиздат, 1984.- 97 с.

84. Гусев С.С. Проблема понимания в философии / С.С. Гусев, Г.Л. Тульчинский. М.: Политиздат, 1985. - 192 с.

85. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х т. / В. Даль. М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1955. - Т.1.- 699 е.; Т. 2. - 779 е.; Т. 3. - 555 е.; Т. 4. -683 с.

86. Дейк, Т.А. ван. Вопросы прагматики текста / Т.А. ван Дейк // Новое в зарубежной лингвистике, Вып. VIII: Лингвистика текста / М.: Прогресс, 1978. С . 259-336.

87. Дейк,Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация / Т.А. ван Дейк / Под ред. В.И. Герасимова. М.: Прогресс, 1989. - 312 с.

88. Дейк,Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация / Т.А. ван Дейк / Под ред. В.И. Герасимова. М.: Прогресс, 1989. - 312 с.

89. Демьянков, В.З. Интерпретация, понимание и лингвистические аспекты их моделирования на ЭВМ / В.З. Демьянков; Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова. М., 1989. - 172 с.

90. Доблаев, Л.П. Смысловая структура учебного текста и проблемы его понимания / Л.П. Доблаев / Под. Ред. В.В. Давыдова.- М.: Педагогика, 1982. 176 с.

91. Долинин, К.А. Имплицитное содержание высказывания / К.А. Долинин//АН СССР. Вопросы языкознания. М.: Наука, 1983.- № 6. С. 34-38.

92. Долинин, К.А. Интерпретация текста: Французский язык Учебное пособие по спец. № 2103: Иностр. яз. / К.А. Долинин; М.: Просвещение , 1985.-288 с.

93. Донских, О.А. Проблемы осознания текста в истории европейской культуры / О.А. Донских // Текст как явление культуры. Новосибирск, 1989. - С. 35-71.

94. Доридзе, Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации / Т.М. Доридзе. М.: Наука, 1984. - 216 с.

95. Дресслер, В. Синтаксис текста / В. Дресслер / / Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII: Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978.-С. 111-137.

96. Дубинина, И.А. Метафоризация и перенос значений в языке художественного текста: На материале французского и русского языков: Автореф. дис. . канд, филолог, наук: 10.02.19, 10.02.20/ И.А . Дубинина; Кубан. гос. ун-т. Краснодар, 1997. - 23 с.

97. Дымарский, М.Я. Проблемы текстообразования и художественный текст (на материале русской прозы XIX XX вв.) / М.Я. Дымарский; С.-Петерб. гос. ун-т. - СПб, 1999. - 281 с.

98. Дэвидсон, Д. Об идее концептуальной схемы. Аналитическая философия: избранные тексты / Д. Дэвидсон / Сост. А.Ф. Грязное. М.: Прогресс, 1993. - 329 с.

99. Ермолаева, Л.С. Неогумбольдтианство / Л.С. Ермолаева // Большой энциклопедический словарь: Языкознание / Гл. ред. В.Н. Ярцева; 2-е изд. М.: Большая Российскакя энциклопедия, 1998.-С. 330-331.

100. Жирмунский, В.М. К вопросу об эпитете / В.М. Жирмунский // Памяти П.Н. Сакулина: Сборник статей. М.: Советский писатель, 1931.- С. 135-189.

101. Жолковский, А.К. Об усилении / А.К. Жолковский // Структурно-типологические исследования: Сборник статей (Отв. ред. Т.Н. Молошная); АН СССР. М.: Изд-во АН СССР, 1962. -С. 167-171.

102. Зарубина, Н.Д. К вопросу о лингвистических единицах текста / Н.Д. Зарубина // Синтаксис текста: Сб. статей / Отв. ред. Г.А. Золотова; АН СССР, Ин-т русск. яз. М.: Наука, 1979. - С. 103-112.

103. Звездова, Г.В. Русская именная темпоральность в историческом и функциональном аспектах / Г.В. Звездова; Ворон, гос. ун-т. Воронеж, 1996. - 143 с.

104. Зельдович, Г.И. Семантика времени. К уточнению метаязыка / Г.И. Зельдович // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. М.: Высшая школа, 1955. - № 2. - С.42-49.

105. Зобов, Р.А. О типологии пространственно-временных отношений в сфере искусства / Р.А. Зобов, A.M. Мостепаненко // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве / Ред-колл.: Б.Ф. Егоров (отв. ред.) и др. П.: Наука, Ленингр. отд., 1974.-С. 11-25.

106. Золотова, Г.А. Структура сложного синтаксического целого в карамзинской повести / Г.А. Золотова // Труды Института языкознания; АН СССР. М., 1954. - Т. 3. - С. 88-119.

107. Золотова, Г.А. Роль ремы в организации и типологии текста / Г.А. Золотова // Синтаксис текста: Сб. статей (отв. ред. Г.А. Золотова); АН СССР, Ин-т русск. языка. М.: Наука, 1979. - С. 113133.

108. Золотова, Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса / Г.А. Золотова / АН СССР, Ин -т русск. языка. М.: Наука, 1982.-367 с.

109. Золотова, Г.А. Коммуникативная грамматика текста / Г.А. Золотова, Н.К. Онипенко, М.Ю. Сидорова / РАН, Ин-т русского языка им. В.В. Виноградова, Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова: Филолог, фак-т. М., 1998. - 524 с.

110. Золян, С.Т. Поэтическая семантика и семантико-композиционная организация поэтического текста: Автореф. дис. . докт. филолог, наук: 10.02.19 / С.Т. Золян; Арм. ССР, Ин-т языкознания им. Г. Ачаряна. Ереван, 1988. - 36 с.

111. Зябликова, Н.Ю. Макрокосм времени поэтического текста: лингвистический аспект (на материале произведений Н.С. Гумилева): Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.01 / Н.Ю. Зябликова; Тамб. гос. ун-т. Тамб ов, 2003. - 25 с.

112. Иванов, В.В. Категория времени в искусстве и культуре XX века / В.В. Иванов // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве / Л.: Наука, Ленингр. отд,, 1978. С. 39-67.

113. Изенберг, X. О предмете лингвистической теории текста / X. Изенберг // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII : Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. - С. 43-56.

114. Ильенко, С.Г. Предложение в текстовом аспекте / С.Г. Ильенко // Предложение в текстовом аспекте: Межвузовский сборник научных трудов; Вологод. гос. пед. ин-т. Вологда, 1985. - С. 315.

115. Ильенко, С.Г. Синтаксические единицы в тексте: Учебное пособие к спецкурсу / С.Г. Ильенко; Ленинград, гос. пед. ин-т им. А.И. Герцена. Л., 1989. - 82 с.

116. Ильина, С.А. Вторичные лексические системы (Б. Пастернак. Лирический простор. Опыт дешифровки поэтического текста) / С.А. Ильина, В.Г. Руделев // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 3, 1998. С. 85-89.

117. Ильина, С.А. Эллипсы / С.А. Ильина, В.Г. Руделев //Дер-жавинские чтения: Материалы научной конференции молодых ученых. Февр. 1999; Тамб. гос. ун-т им. Г.Р.Державина. Тамбов, 1999. - С. 42-43.

118. Ильина, С.А. Христос в художественном мире А. Блока: Автореф. дис. .канд. филолог, наук / С.А. Ильина.: 10.01.01. -Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2002. - 20 с.

119. Исаев, Д. Бесконечное открытие / Д. Исаев // Новости. -Тамбов, 6 авг. 2003. № 32 (1894). - С. 12.

120. Исаев, Д. Поэт и философ / Д. Исаев // Тамбовский курьер. Тамбов, 29 сент. 2003. - С . 25.

121. Казарин, Ю.В. Поэтический текст как явление языка и культуры / Ю.В. Казарин // Филология и культура: Тезисы II Международной конференции. 12 14 мая 1999 г.; РАН, Ин-т языкознания, Тамб. гос. ун-т. - Тамбов, 1999. - Ч. 1. - С. 6.

122. Какорина, Е.В. Стилистические заметки о современном политическом дискурсе / Е.В, Какорина // Облик слова: Сборник статей Памяти академика Д.Н. Шмелева.; РАН, Ин-т русск. языка им. В.В. Виноградова. М., 1997. - С. 226-242.

123. Калмыкова, Е.В. Обряд колядования как текст: структура, семантика, лексика, классификация колядок и овсеней (на тамбовском материале). Автореф. дис. . канд. филол.: 10.02.01 / Е.В. Калмыкова; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2003. - 24 с.

124. Каменская, В.В. Семантика и структура сравнительных конструкций в тексте (на материале поэзии и прозы XIX-XX веков): Автореф. дис. .канд. филолог, наук: 10.02.01. / В.В. Каменская; Тамб. гос. ун-т. -Тамбов, 1998. 24 с.

125. Камчатнов, A.M. История и герменевтика славянской Библии / A.M. Камчатнов. М.: Наука, 1998. - 222 с.

126. Карцевский, С.И. Сравнение / С.И. Карцевский. Из лингвистического наследия / Составление, вступительная статья и комментарии И.И. Фужерон. М.: Языки русской культуры, 2000. - С. 86-93.

127. Квятковский, А. Поэтический словарь / А. Квятковский. -М.: Советская энциклопедия, 1966. 375 с.

128. Кекова, С. В. Поэтический язык раннего Заболоцкого: Автореф. дис. канд. филолог, наук: 10.02.01 / С.В. Кекова; Сарат. гос. ун-т. Саратов, 1987. - 24 с.

129. Ковтунова, И.И. Поэтический синтаксис / Отв. ред. Н.Ю. Шведова / И.И. Ковтунова; М.: Наука, 1986. 205 с.

130. Кожевникова, Кв. Формирование содержания и синтаксис художественного текста / Кв. Кожевникова // Синтаксис и стилистика / АН СССР, Ин-т русского языка. М.: Наука, 1976. - С. 301-315.

131. Кожевникова, Н.А. Типы повествования в русской литературе XIX XX вв. / Н.А. Кожевникова ; РАН, Ин-т русск. языка. -М.: Изд-во Ин-та русск. яз. РАН, 1994. - 334 с.

132. Кожина, М.Н. Целый текст как объект стилистики текста / М.Н. Кожина // Stylistika IV. Text and Style. Opole, 1995. - P. 3353.

133. Кожинов, В.В. Слово как форма образа / В.В. Кожинов // Слово и образ: Сб. статей / Сост. В.В. Кожевникова. М.: Просвещение, 1964. - С. 3-51.

134. Колесов, В.В. Образ понятие - слово - история / В.В. Колесов. Мир человека в слове Древней Руси; Ленингр. гос. ун-т. -Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1986. - С.9-17.

135. Колесов, В.В. «Домострой»: язык и текст / В.В. Колесов // Язык и текст: Межвузовский сборник памяти проф. М.А. Соколовой: Прблемы исторического языкознания. Вып. 5. С.-Петерб. гос. ун-т. - СПб.: Изд-во С.-Петерб. гос. ун-та, 1998. - С.5-16.

136. Колесов, В.В. История русского языкознания: Очерки и этюды / В.В. Колесов; С.-Петерб. гос. ун-т. СПб., 2003.-470 с.

137. Колодина, Н.И. Художественная деталь как средство тек-стопостроения, вовлекающее читателя в рефлективный акт: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.02.19 / Н.И. Колодина; Твер. гос. ун-т. Тверь, 1997. - 16 с.

138. Колодина, Н.И. Смыслопостроение в структурном понимании при рецепции художественного текста / Н.И. Колодина; Тамб. гос. техн. ун-т. Тамбов, 2000. - 145 с.б.

139. Колодина, Н.И. Проблемы понимания и интерпретации художественного текста / Н.И. Колодина; Тамб. гос. техн. ун-т. -Тамбов, 2001. 184 с.

140. Колшанский, Г.В. О языковом механизме порождения текста / Г.В. Колшанский // АН СССР: Вопросы языкознания. М.: Наука, 1983. - № 3. - С. 44-51.

141. Конке, В.А. Философия / В.А. Конке. М.: Логос. - 319 с.

142. Конькова, О.С. Поэтические функции грамматических форм русского глагола (на материале лирики Н. Гумилева). Автореф. дис. .канд. филолог, наук: 10.02.01 / О.С. Конькова; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 1998. - 22 с.

143. Кошарная, С.А. Лингвокультурологическая реконструкция мифологического комплекса «человек природа» в русской языковой картине мира: Автореф. дис. . докт. филолог, наук:1002.01 / С.А. Кошарная; Белгород, гос. ун-т. Белгород, 2002. -45 с.

144. Красных, В.В. Текст как единица дискурса / В.В. Красных // Международная юбилейная сессия, посвященная 100-летию со дня рождения академика В.В. Виноградова: Тезисы докладов. -М ., 1995.-С. 14-15.

145. Крейдлин, Г.Е. К проблеме языкового анализа концептов «цель» vs «предназначение» / Г.Е. Крейдлин // Логический анализ языка: Модели действия: Сборник статей. М.: Наука, 1992. - С. 34-43.

146. Кривоносое, А.Т. «Лингвистика текста» и исследование взаимосвязи языка и мышления / А.Т. Кривоносое // АН СССР. Вопросы языкознания. М.: Наука, 1986. - № 6. - С. 23-37.

147. Круч, А.Г. Малый абзац как композиционно-стилистическая единица текста (на материале стиля «короткой строки» и «новой прозы» В.П. Катаева): Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.01 / А.Г. Круч; С.-Петерб. ун-т. -СПб., 1991. 16 с.

148. Крюкова, Н.Ф. Метафорика и смысловая организация текста: Монография // Н.Ф. Крюкова; Твер. гос. ун-т. Тверь, 2000. -162 с.

149. Крюкова, О.П. Роль просодии в организации сверхфразового единства как единицы текста / О.П. Крюкова // Проблемы сверхфразовых единств. Просодия и интонация; Башкир, гос.ун-т. Уфа, 1985. - С. 48-55.

150. Кубрякова, Е.С. Текст и его понимание / Е.С. Кубрякова // Русский текст. М.: Наука, 1994. - С. 18-26.

151. Кубрякова, Е.С. Концепт / Е.С. Кубрякова. Краткий словарь когнитивных терминов. М.: Наука, 1996. - С. 67-69.

152. Кузнецов, В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание / В.Г. Кузнецов; Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова. М.: Изд-во МГУ, 1991.- 192 с.

153. Кузнецов, В. Г. Философия. Учение о бытии, сознании и ценностях человеческого существования / В.Г. Кузнецов, И.Д. Кузнецова, В.В. Миронов, К.Х. Монджян. М.: ИНФРА, 1999. -518 с.

154. Кузнецова, Е.Б. Семантические процессы в языке современной поэзии (Метафора и метонимия в текстах метаметафо-ристов): Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.01 / Е.Б. Кузнецова: С.- Петерб. гос. ун-т. СПб., 1996. - 21 с.

155. Кузьмина, Н.А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка / Н.А. Кузьмина; Уральск, гос. ун-т им. А.М.Горького, Омск. гос. ун-т. Екатеринбург, Омск, 1999. - 268 с.

156. Кумлева, Т.М. Коммуникативная установка художественного текста и ее лингвистическое воплощение / Т.М. Кумлева // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. М.: Высшая школа, 1988. - № 3. - С. 59-66.

157. Купина, Н.А. Лингвистический анализ художественного текста: Учебное пособие для студентов-заочников V курса факультета языка и литературы педагогических институтов / Н.А. Купина. М.: Просвещение, 1980. - 78 с.

158. Ладыгин, Н.И. Золото лоз. Палиндромические стихи и поэмы / Составитель, автор предисловия и послесловия С.Е. Бирюков / Н.И. Ладыгин; Добровольное общество любителей книги России: Тамбовская областная организация. Тамбов, 1993. -156 с.

159. Лакофф, Дж. Лингвистические гештальты / Дж. Лакофф // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. X: Лингвистическая семантика. М.: Прогресс, 1981. - С. 350-368.

160. Левин, Ю.И. Структура русской метафоры / Ю.И. Левин // Труды по знаковым системам. Ученые труды Тартуского ун-та. -Тарту, 1965. Вып. 181. - С. 293-294.

161. Левин, Ю.И. О типологии непонимания текста / Ю.И. Левин, Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры, 1988.-С. 581-593.

162. Левинтов, А.Е. Тема / А.Е. Левинтов // Понимание и рефлексия: Материалы Первой и Второй Тверских герменевтических конференций. 4.1; Твер. гос. ун-т. Тверь, 1992. - С. 21-29 а.

163. Левинтова, Е.Н. Существующие и возможные герменевтические подходы к вопросу о жанре / Е.Н. Левинтова // Общая стилистика и филологическая герменевтика: Сб. научных трудов; Твер. гос. ун-т. Тверь, 1991. - С. 21-35.

164. Левковская, Н.А. В чем различие между сверхфразовым единством и абзацем? / Н.А. Левковская // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. М.: Высшая школа, 1980. № 1. - С. 75-78.

165. Ледовских, С.Л. Герменевтические подходы к пониманию текста / С.Л. Ледовских // Филология и культура: Тезисы ll-й Ме-ждунар. конференции 12-14 мая 1999 г. В 3-х ч. / Тамб. гос.ун-т . Тамбов, 1999. - Ч. 2. - С. 120-121.

166. ЛесскисГ.А. Синтагматика и парадигматика художественного текста / Г.А. Лесскис // Известия АН СССР. Серия Литературы и Языка. М.: Наука, сент.-окт. 1982. - Т. 41, № 5. - С. 430441.

167. Липгарт, А.А. Основы лингвопоэтики: Учебное пособие / А. А. Липгарт; Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова. М.: Диалог -МГУ, 1999.-165 с.

168. Литвинов, В.П. Рефлексивная задержка как вход в пространство содержания / В.П. Литвинов // Понимание и рефлексия: Материалы Первой и Второй герменевтических конференций. Ч. 2; Твер. гос. ун-т, Твер. сельскохоз. ин-т. Тверь, 1992. -С. 14-21.

169. Лосев, А.Ф. Проблема вариативного функционирования поэтического языка / А.Ф. Лосев. Знак. Символ. Миф: Труды по языкознанию; Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова. М.,1982. -С. 408-452.

170. Лосева, Л.М. К изучению целых текстов / Л.М. Лосева // Русский язык в школе. М.: Просвещение, 1975. - № 4. - С. 6-9.

171. Лосева, П.М. Как строится текст: Пособие для учителей / Под ред. Г.Я. Солганика / П.М. Лосева. М.: Просвещение, 1980. -96 с.

172. Лотман, Ю.М. Структура художественного текста / Ю.М. Лотман; М.: Искусство, 1970.- 384 с.

173. Лотман, Ю.М. Анализ поэтического текста / Ю.М. Лотман; Л.: Просвещение, Ленингр. отд. ,1972. -271 с.

174. Лотман, Ю.М. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий / Ю.М. Лотман; Л.: Просвещение, Ленингр. отделение, 1983.-416 с.

175. Лотман, Ю.М. Семиотика культуры и понятие текста / Ю.М. Лотман // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: Антология / Под ред. В.П. Нерознака. М.: AKADEMIA, 1997.-С. 202-205.

176. Лунева, В.П. Синтаксис связной речи (сложное синтаксическое целое): Учебное пособие по спецкурсу /В.П. Лунева; Перм. гос. пед. ин-т. Пермь, 1982. - 87 с.

177. Ляпон, М.В. Смысловая структура сложного предложения и текст: К типологии внутритекстовых отношений / Отв. ред. И.И. Ковтунова / М.В. Ляпон; АН СССР, Ин-т русск. языка. М.: Наука, 1986. -199 с.

178. Майенова, М.Р. Теория текста и традиционные проблемы поэтики / М.Р. Майенова // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII: Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. - С. 425-441.

179. Макаров, А.П. Точность эпитета / А.П. Макаров // Вопросы литературы. М., 1960. -№ 1. - С. 195-1968.

180. Макеева, М.Н. Риторическая программа художественного текста как условие использования рациональных герменевтических техник в диалоге «текст читатель» / М.Н. Макеева; Тамб. гос. техн. ун-т. - Тамбов, 1999. - 134 с.

181. Матросов, В.Л. Язык и метафора / В.Л. Матросов / / Логика и язык. М.: Панорама, 1985. - С. 45-54.

182. Махрачева, Т.В. Лексика и структура погребально-поминального обрядового текста в говорах Тамбовской области: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.02.01 / Т.В. Махрачева; Тамб. гос. ун-т.- Тамбов, 1997. 25 с.

183. Мельчук, И.А. Опыт теории лингвистических моделей «Смысла—>Текст»: Семантика, Синтаксис. М.: Наука, Главн. редакция, вост. лит., 1974. - 314 с.

184. Менг, К. Речевое общение, коммуникативная компетенция и понимание: Когнитивные аспекты научной рациональности / К. Менг // Сборник научных трудов; Киргиз, гос. ун-т. Фрунзе, 1989. - С. 50-58.

185. Морозов, П.А. Языковые единицы в художественном тексте / П.А. Морозов, О.А. Семенюк; Кировоград, гос. пед. ин-т. -Кировоград, 1996. 148 с.

186. Москальская, О.И. Грамматика текста / О.И. Москальская. -М.: Высшая школа, 1981. 183 с.

187. Начёрная, С.В. Лингво-риторическая специфика топик причины и следствия в культурно значимых текстах: Автореф. дис. .канд. филолог, наук: 10.02.19 / С.В. Начёрная; Кубан. гос. ун-т.- Краснодар, 2003. 19 с.

188. Нечаева, О.А. Функционально-смысловые типы речи (описание, повествование, рассуждение) / О.А Нечаева. Улан-Уде: Бурят, книжн. изд-во, 1974. - 261 с.

189. Николаева, Т.М. Актуальное членение категория грамматики текста / Т.М. Николаева // АН СССР. Вопросы языкознания- М.: Наука, 1972. № 2. - С. 48-54.

190. Николаева, Т.М. Лингвистика текста и проблемы общей лингвистики / Т.М. Николаева // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. М.: Наука, июн-авг. 1977. Т.36, № 4. - С. 304313.

191. Николаева, Т.М. Лингвистика текста. Современное состояние и перспективы / Т.М. Николаева // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII: Лингвистика текста / Составление, общая редакция и вступительная статья Т.М. Николаевой; М.: Прогресс, 1978.-С.5-39.

192. Николаева, Т.М. Единицы языка и теория текста / Т.М. Николаева // Исследования по структуре текста. М.: Наука, 1987.- С. 27-57.

193. Николаева, Т.М. Теория текста / Т.М. Николаева // Большой энциклопедический словарь. Языкознание / Главный редактор В.Н. Ярцева. 2-е изд. М.: Большая Российская энциклопедия, 1998.-С. 508.

194. Никольская, Т.М. Структура, семантика и лексика Купальского обряда (на тамбовском материале): Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.01 / Т.М. Никольская; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2003. - 25 с.

195. Новиков, А.И. Лингвистические и экстралингвистические элементы семантики текста / А.И. Новиков // Аспекты общей и частной лингвистической теории текста. М.: Наука, 1982. - С. 10-22.

196. Новиков, А.И. Семантика текста и ее формализация / А. И. Новиков. М.: Наука, 1983. - 216 с.

197. Новиков, Л.А. Лингвистическое толкование художественного текста /Л.А. Новиков. М.: Русский язык, 1979. - 256 с.

198. Ноздрина, Л.А. Взаимодействие грамматических категорий в художественном тексте (на материале немецкого языка): Автореф. дис. . докт. филолог, наук: 10.02.19, 10.02.04 / Л.А. Ноздрина; Моск. гос. лингв, ун-т. М ., 1997. - 47 с.

199. Ноздрина, Л.А. Поэтика грамматических категорий: (Курс лекций по интерпретации художественного текста): Учебное пособие для^ студентов, аспирантов и преподавателей лингвистических вузов и факультетов / Л.А. Ноздрина. М.: Диалог -МГУ, 2000. - 232 с.

200. Одинцова, М.П. К теории образа человека в языковой картине мира / М.П. Одинцова // Язык. Человек. Картина мира: Лин-гвоантропологические и философские очерки (на материале русского языка). Ч. 1; Ом. гос. ун-т. Омск: Изд-во ОмГУ, 2000. -С. 8-11.

201. Ожегов, С.И. Словарь русского языка. Издание 9-е (под ред. профессора Н.Ю. Шведовой) / С.И. Ожегов. М.: Советская энциклопедия, 1972. - 846 с.

202. Орлова, Л.В. Синтаксическая и лексическая структура сверхфразового единства в научной прозе (кустовые иерархические структуры): Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.21 / Л.В. Орлова; Ленингр. гос. ун -т. Л., 1983. - 25 с.

203. Откупщикова, М.И. Синтаксис связного текста: Учебное пособие / М.И. Откупщикова; Ленингр. гос. ун-т. Л., 1982 - 103 с.

204. Отставное, М.Е. К программе построения прикладной герменевтики / М.Е. Отставное // Понимание и рефлексия: Материалы Первой и Второй Тверских герменевтических конференций. 4.1; Твер. гос. ун-т. Тверь, 1992. - С. 29-31.

205. Палек, Б. Кроссреференция: к вопросу о гиперсинтаксисе / Б. Палек II Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII: Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. - С.243-258.

206. Панина, Н.А. Имплицитность языкового выражения и ее типы / Н.А. Панина // Значение и смысл речевых образований; Калинин. гос. ун-т. Калинин, 1979. - С. 48-56.

207. Перелыгина, Е.М. Катартическая функция текста: Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.19. / Е.М. Перелыгина; Твер. гос. ун-т. Тверь, 1998. - 17 с.

208. Петрова, З.Ю. Системный характер метафорических значений и употреблений слов в русском языке: (на материале обозначений эмоциональных состояний человека): Автореф. дис. .канд. филолог, наук: 10.02.01; АН СССР. Ин-т русского языка. М., 1988.-20 с.

209. Писарев, Е.Н. На сквозняке времен: Предисловие к книге: Е. Харланов. У придорожного камня. Стихи / Е.Н. Писарев. -Тамбов: Редакц.-изд. отдел, 1993. С. 3-7.

210. Пискунова, С.В. Поэтическая семантика слова (Б. Пастернак «Близнецы») / С.В. Пискунова II Слово II: Сборник научных работ; Тамб. гос. ун-т. - Тамбов, 1997. - С. 160-179.

211. Пискунова, С.В. Лингвистический анализ текста: Учебно-методическое пособие для студентов филологических факультетов / С.В. Пискунова; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 1999. - 71 с. а.

212. Пискунова, С.В. Тайна поэтического текста / С.В. Пискуно-ва; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 1999 б.

213. Пискунова, С.В. Текст: семантика грамматической формы: Дис. . докт. филолог, наук: 10.02.01 / С.В. Пискунова; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2001. - 382 с.

214. Платонова, О.В. Сколько денотативных пространств нужно для понимания метафорической номинации? / О.В. Платонова // Проблемы поэтического языка, М., 1989. - Т. 1. - С. 16-24.

215. Подольская, И.В. Сокровенный смысл тропики Евгения Харланова / И.В. Подольская, В.Г. Руделев//Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки; Тамб. гос. ун-т. -Тамбов, 2002. Вып. 1 (25). - С. 13 -15.

216. Полонская, О.Р. Понимание художественного текста: Образ как переменная во фреймовой структуре / О.Р. Полонская // Понимание и рефлексия: Материалы Первой и Второй Тверских герменевтичесих конференций. Ч. 1. Твер. гос. ун-т. Тверь, 1992. -С. 52-55 а.

217. Попова, Е.А. Коммуникативные аспекты литературного нарратива/ Е.А. Попова; Липецк, гос. пед. ун-т. Липецк, 2001. -268 с.

218. Попова, З.Д. Понятие «концепт» в лингвистических исследованиях / З.Д. Попова, И.А. Стернин; Ворон, гос. ун-т, кафедра общего языкознания и стилистики. Воронеж, 2000. - 30 с.

219. Попова, М.В. Функционально-семантическое поле «звук» в современном русском языке? Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.01 / М.В. Попова; Ростов, гос. ун-т. Ростов-на-Дону, 2002.-21 с.

220. Поповичева, И.В. Структура и семантика родильно-крестильного обрядового текста (на материале тамбовских говоров). Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.01 / И.В. Поповичева; Тамб. гос . ун-т. Тамбов, 1999. - 24 с.

221. Поповичева, И.В. Делу время, а потехе - час (этимолого-герменевтический этюд) / И.В. Поповичева, В.Г. Руделев, О.А. Руделева // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки; Тамб. гос. ун-т. - Тамбов, 2001. - Вып. 4 (24) -С. 51-55.

222. Поспелов, Н.С. Проблема сложного синтаксического целого в современном русском языке / Н.С. Поспелов // Ученые записки Моск. гос. ун-та им. М.В. Ломоносова; Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова. М., 1948. - Вып. 137, кн. 2. - С. 31-41.

223. Пропп, В.Я. Морфология сказки. Изд. 2-е / В.Я. Пропп. М.: Наука, 1969.-167 с.

224. Проскуряков, М.Р. Концептуальная структура текста / М.Р. Проскуряков; С.-Петерб. гос. ун-т. СПб.: Изд-во С.-Петерб. гос. ун-та, 2000. - 237 с.

225. Пфютце, М. Грамматика и лингвистика текста: Заметки об участии некоторых грамматических средств в построении текста / М. Пфютце // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII: Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. - С. 218-242.

226. Распопов, И.П. Актуальное членение и коммуникативно-синтаксические типы повествовательных предложений. Автореф. дис. .докт. филолог, наук: 10-660 / И.П. Распопов; АН СССР, Ин-т русского языка. М., 1964. - 37 с.

227. Ревзина, О.Г. Три этапа анализа поэтического текста / О.Г. Ревзина // Художественный текст: Проблемы изучения: Тезисы докладов.- М., 1990.-С. 14-18.

228. Ревзина, О.Г. Системно-функциональный подход в лингвистической поэтике и проблемы описания поэтического идиолекта: Дис. .докт. филолог, наук в форме докл.: 10.02.01 / О.Г. Ревзина. М., 1998. - 86 с.

229. Рикер, П. Герменевтика. Этика. Политика / П. Рикер. М.: Academia, 1995. - 1160 с.

230. Рождественский, Ю.В. Об исследовании текста в языкознании / Ю.В. Рождественский // Проблемы теории текста: Реферативный сборник; АН СССР, Ин-т научной информации по общественным наукам. М.: Изд-во ИНИОН, 1978. - С . 5-35.

231. Рудакова, О.В. К проблеме сложного синтаксического целого в русском языке / О.В. Рудакова // Вопросы грамматики илексики современного русского языка: Сборник трудов /Ред. колл.: проф. Л.Ю. Максимов и др. М., 1975. - С . 223-237.

232. Руделев, В.Г. Принципы сегментации поэтической речи / В.Г.Руделев // Поэтика литературы и фольклора: Сборник статей; Ворон, гос. ун-т. Воронеж, 1979. - С. 71-78.

233. Руделев, В.Г. Слово в лексической системе языка: Учебное пособие по лексикологии / В.Г. Руделев; Тамб. гос. пед. ин-т. -Тамбов, 1984. 75 с.

234. Руделев, В.Г. Русский язык: Учение о предложении: (Учебник для VIII-IX классов) / В.Г. Руделев; Тамб. гос. пед. ин-т. -Тамбов, 1992.-202 с. в.

235. Руделев, В. Тайна трех городов / В. Руделев // Рязанский следопыт. Рязань, 1993. - Вып. 2. - С. 7-9.

236. Руделев, В. Воспоминания о Черной земле: Истории слов, имен и народов / В. Руделев; Тамб. гос. пед. ин-т. Тамбов,1994. - 136 с.

237. Руделев, В.Г. Что такое поэтический язык? / В.Г. Руделев // Державинские чтения: Материалы научной конференции преподавателей: Русский язык, литература, иностранные языки; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 1995. С. 3-4 а.

238. Руделев, В.Г. Вначале было слово: Популярная лингвистическая теория для учеников национальных школ. V-VII классы /

239. В.Г. Руделев, О.А. Руделева; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 1995. -178 с. б.

240. Руделев, В.Г. Тамбовская лингвистическая школа / В.Г. Руделев // Вестник гуманитарной науки; Росс. гос. гуманитарн. ун-т, М., 1996. № 5 (31).-С. 41.

241. Руделев,В. Восхождение басни / В. Руделев // Утро: Ежеквартальный литературно-художественный журнал для молодежи. Рязань, 1998. - С. 65-69 а.

242. Руделев, В. Притча об Управителе / В. Руделев // Он вышел рано до звезды.: Валерий Коваль и его время. Факты, размышления, воспоминания / Составители Е. Писарев, С. Чеботарев. Тамбов: Пролетарский светоч, 1998. - С. 72 -75. б.

243. Руделев, В.Г. Творческий характер речи / В.Г.Руделев // Филология и журналистика в контексте культуры (Лиманчик-98): Материалы Всеросс. научной конференции; Рост. гос. ун-т. -Ростов-на-Дону, 1998. Вып. 2. С. 3 в.

244. Руделев, В.Г. Прощай, Масленица! / В.Г. Руделев // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 1999. - Вып. 3. - С. 48-54. б.

245. Руделев, В.Г. Страницы провинциальной литературы / В.Г. Руделев // В.Г. Руделев. Собрание сочинений в шести томах. Т. 3: Избранные литературно-критические и публицистические статьи. Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2000. 220 с. а.

246. Руделев, В.Г. Что мы знаем о древних славянских буквах (для учителей-филологов) / В.Г. Руделев // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. Тамб. гос. ун-т. -Тамбов, 2000. Вып. 2 (18). - С. 74-82. б.

247. Руделев, В.Г. Мифы о редуцированных / В.Г. Руделев. Собрание сочинений в шести томах. Т. 5: Избранные произведения по историческому языкознанию; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2001. -168 с. а.

248. Руделев, В.Г. Исследование проблем экологии языка и речи / В.Г. Руделев // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гумантарные науки; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2001. Вып. 1 (21).- С. 10-19 б.

249. Руделев, В.Г. Еще раз о древнеславянских буквах / / Вестник Тамбовского университета. Серия: Гумантиарные науки; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2001. - Вып. 2 (22). - С. 58-67 в.

250. Руделев, В.Г. Друг мой язык / В.Г. Руделев. Собрание сочинений в шести томах. Т.6: Избранные произведения по общему и русскому языкознанию; Тамб. гос. ун-т. - Тамбов, 2002. 4.1: 182 е.; 4.2: 182 с.

251. Руделев, В.Г. Найти подкову- к счастью / В.Г.Руделев // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2003. - Вып. I (29). - С. 104-107.

252. Руднев, В.П. Прочь от реальности: Исследование по философии текста / В.П. Руднев. М.: Аграф, 2000. 428 с.

253. Рудь, И.Д. О пространственно-временных преобразованиях в искусстве / И.Д. Рудь, И.И. Цукерман // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, Ленингр. отд. , 1974. -С. 262-274.

254. Рязанов, И.В. Герменевтика текста: Опыт социально-философского исследования: Автореф. дис. . канд. филос. наук: 09.00.11 / И.В. Рязанов; Перм. гос. техн. ун-т. Пермь, 1998. -21с.

255. Сапаров, М.А. Об организации пространственно-временного континуума художественного произведения / М.А. Сапаров И Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.; Наука, Ленингр. отд. 1974. - С. 85-103.

256. Салищев, В.А. Соотношение семантических структур предложения и текста / В.А. Салищев // Проблемы сверхфразовых единств. Содержание понятия. Уфа, 1982. - С. 3-8.

257. Сгалл, П. К программе лингвистики текста / П. Сгалл // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII: Лингвистика текста. -М.: Прогресс, 1978. С. 79-88.

258. Севбо, И.П. Структура связного текста и автоматизация реферирования / И.П. Севбо; АН СССР: Научн. совет по комплексной проблеме «Кибернетика». М.: Наука, 1969. - 135 с.

259. Северская, О.И. Смысловая композиция поэтического текста: К вопросу о функциональной перспективе / О.И. Северская II Язык как творчество: К 70-летию В.П. Григорьева / РАН, Ин-т русского языка им. В.В. Виноградова. М., 1996. - С. 215-224.

260. Седов, К.Ф. Прагмо-семиотическая модель интерпретации художественного текста / К.Ф. Седов / / Понимание и рефлексия: Материалы Первой и Второй Тверских герменевтических конференций. 4.2; Твер. гос. ун-т, Твер. сельскохоз. ин-т. -Тверь, 1992. С. 52-55.

261. Серебренникова, Н.Г. Механизм эпитета (на материале поэтических текстов К. Бальмонта): Автореф. дис. .канд. филолог. наук: 10.02.01 / Н.Г. Серебренникова; Тамб. гос. ун-т. -Тамбов, 2002. 20 с.

262. Серкова, Н.И. Сверхфразовое единство как функционально-речевая единица: Автореф. дис. . канд. филолог, наук: № 663 германские языки / Н.И. Серкова; Моск. гос . ун-т им. М.В. Ломоносова. Филолог, фак-т. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1968. - 16 с.

263. Серкова, Н.И. Структура сверхфразового единства с точки зрения общей и частной перспективы высказывания / Н.И. Серкова // Вопросы германской филологии. Вып. 2. Хабаровск, 1973.-С.41-54.

264. Серкова, Н.И. Предпосылки членения текста на сверхфразовом уровне / Н.И. Серкова // АН СССР. Вопросы языкознания; М., 1978.-С. 75-82.

265. Сильман, Т.И. Подтекст как лингвистическое явление / Т.И. Сильман // Научные доклады высшей школы, Филологические науки. М.: Высшая школа 1969. - № 1. - С. 18-27.

266. Сильман, Т.И. Структура абзаца и принципы его развертывания в художественном тексте /Т.И. Сильман // Теоретические проблемы синтаксиса современных европейских языков. Сборник статей. Л.: Наука, Ленингр. отделение, 1971. - С. 208-216.

267. Скребнев, Ю.М. Очерк теории стилистики / Ю.М. Скребнев; Горьк. гос. пед. ин-т иностр. языков им. Н.А. Добролюбова. -Горький, 1976. 178 с.

268. Слюсарева, Н.А. Лингвистика речи и лингвистика текста / Н.А. Слюсарева // Аспекты общей и частной лингвистической теории текста. Сборник статей. М.: Наука, 1982. - С. 22-40.

269. Солганик, Г .Я. О способах объединения самостоятельных предложений в прозаические строфы (сложные синтаксические целые) на материале современной публицистики: Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10-660. - М., 1965. -22 с.

270. Солганик, Г.Я. Синтаксическая стилистика (сложное синтаксическое целое). М.: Высшая школа, 1973. -214 с.

271. Сорокин, Ю.Ф. Психолингвистические аспекты изучения текста / Ю.А. Сорокин; АН СССР, Ин-т языкознания. М.: Наука, 1985.-167 с.

272. Сосаре, М.В. Лингвистические основания делимитации текста (К проблеме описания структуры текста): Автореф. дис. .канд. филолог, наук: 10.02.19. / М.В. Сосаре; Моск. гос. лед. ин-т иностр. языков им. М. Тореза. М., 1984. - 24 с.

273. Соссюр, Ф. де. Курс общей лингвистики II Ф. де Соссюр. Труды по языкознанию / Перевод с франц. языка под ред. А.А. Холодовича. М.: Прогресс, 1977. - С. 31-273.

274. Опарина, Е.О. Концептуальная метафора и ее функции в языке (на примере субстантивных метафор): Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.19 / Е.О. Опарина; АН ССР, Ин-т на-учн. информации по общественным наукам. М., 1990. - 24 с.

275. Срезневский, И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам / Сост. И.И. Срезневский. В 3-х тт.; С-Пб: Типография Имп. АН, 1893. Репр. Изд.: М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей. Т. 1: 1420 с. Т.2: 1802 с. Т. 3: 1682 с.

276. Степанов, Г.В. Несколько замечаний о специфике художественного текста / Г.В. Степанов // Сборник научных трудов Моск. гос. пед. ин-та иностр. языков им. М. Тореза. Вып. 103: Лингвистика. М., 1976.-С. 6-19.

277. Степанов, Г.В. Литературоведческий и лингвистический подход к анализу текста / Г.В. Степанов. Литература. Поэтика. М., 1988.-С. 125-140.

278. Степанов, Ю.С. В трехмерном пространстве языка. Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства / Ю.С. Степанов. М.: Наука , 1985. - 335 с.

279. Строганова, Л.Н. Диалог как компонент текста / Л.Н. Строганова // Предложение в текстовом аспекте / Отв. ред. С.Г. Ильенко. - Вологда, 1965. - С. 93-108.

280. Сусов, И.П. О двух путях исследования содержания текста / И.П. Сусов // Значение и смысл речевых образований: Межвузовский тематический сборник / Калинин, гос. ун-т. Калинин, 1979.-С. 90-103.

281. Сыроваткин, С.Н. Об эксперименте в определении содержательных признаков высказывания / С.Н. Сыроваткин // Значение и смысл речевых образований: Межвузовский тематический сборник; Калинин, гос. ун-т. Калинин, 1979. - С. 103-112.

282. Тарасов, Л.Ф. Поэтическая речь (Типологический аспект) / Л.Ф. Тарасов; Харьков: Вища школа, 1976. 138 с.

283. Тихомирова, Е.А. Лингвистический анализ тропа: метафора-олицетворение в русских и белорусских поэтических текстах начала XX века: Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.02 / Е.А. Тихомирова / Белор. гос. ун-т. Минск, 1991. -22 с.

284. Толочин, И.В. Системность поэтической метафоры и ее эволюция: На материале англо-американской поэзии XX века: Автореф. дис. . докт. филолог, наук: 10.02.04 / И.В. Толочин; СПб. ун-т. СПб., 1997.-29 с.

285. Торопцев, И.С. Язык и речь / И.С. Торопцев; Ворон, гос. ун-т. Воронеж: Изд-во Ворон, гос. ун-та, 1985. - 198 с.

286. Тураева, З.Я. Категория времени. Время грамматическое и время художественное / З.Я. Тураева. М.: Высшая школа, 1979. -219 с.

287. Тураева, З.Я. Лингвистика текста (Текст: структура и семантика): Учебное пособие / З.Я. Тураева. М.: Просвещение, 1986. -127 с.

288. Турицкая, А.П. Герменевтическая модель авторского понимания / А.П. Турицкая // Понимание менталитета и текста; Сборник статей; Твер. гос. ун-т. Тверь, 1995. - С. 58-67.

289. Турмачева, Н.А. О типах формальных и логических связей в сверхфразовом единстве: Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.04 / Н.А. Турмачева; Моск. гос. пед. ин-т иностр. яз. им. М. Тореза. М., 1973. - 23 с.

290. Тырновецкая, Е.П. Модель художественного времени прозы позднего А.С. Пушкина в «Крымских рассказах» С.Н. Сергеева-Ценского: Автореф. дис. .канд. филолог, наук: 10.01.01 / Е.П. Тырновецкая; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2003. - 23 с.

291. Федоров, А.И. Семантическая основа образных средств языка / Отв. ред . К.А. Тимофеев / А.И. Федоров. Новосибирск: Наука, Сибир. отд. , 1969. - 92 с.

292. Фигуровский, И.А. Основные направления в исследованиях синтаксиса целого текста / И.А. Фигуровский // Лингвистика текста: Материалы научной конференции. Ч. II; Моск. гос. пед. ин-т иностр. яз. им. М. Тореза. М., 1974. - С . 108-115.

293. Филиппов, К.А. Лингвистика текста и проблемы анализа устной речи: Учебное пособие / К.А. Филиппов; Ленингр. гос. ун-т. Л., 1989.-96 с.

294. Филипьев, Ю.А. Сигналы эстетической информации / Ю.А. Филипьев; АН СССР, Ин-т мировой литературы им. A.M. Горького.-М.: Наука, 1971.-111 с.

295. Фридман, Л.Г. Грамматические проблемы лингвистики текста / Л.Г. Фридман. Ростов-на-Дону: Изд-во Рост, ун-та, 1984. -134 с.

296. Хайдегер, М. Работы и размышления разных лет / Пер. с нем. А.В. Михайлова / М.Хайдегер. М .: Гнезис, 1993. - 464 с.

297. Халина, Н.В. Герменевтический анализ: Филологические аспекты понимания: Учебное пособие / Н.В. Халина и др.; Алтай, гос. ун-т. Барнаул: Изд-во Алтай, гос. ун-та, 1998. - 88 с.

298. Харвег, Р. Редуцированная речь / Р. Харвег // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII: Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. - С. 388-401.

299. Харланов, Е. Прикосновение к чуду: Стихи / Е. Харланов. -Свердловск: Средне-Урал. книжн. изд-во, 1975. -55 с.

300. Харланов, Е. Зеленая Вселенная: Стихи / Е. Харланов. -Воронеж: Центр.-Черноземн. книжн. изд-во, 1983. -47 с.

301. Харланов, Е. У придорожного камня. Стихи / Е. Харланов. Тамбов: Редакц.-изд. отдел, 1993. - 187 с.

302. Хахалова, С.А. Категория метафоричности: Формы, средства выражения, функции: Дис. . докг. филолог, наук: 10.02.19 / С.А. Хахалова; Моск. пед. ун-т. М., 1997. - 447 с.

303. Хомский, Н. Аспекты теории синтаксиса / Н. Хомский; Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова. М.: Изд-во Моск. ун -та, 1972. -259 с. а.

304. Хомский, Н. Язык и мышление / Н. Хомский; Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1972. - 121 с.б.

305. Хомяков В.А. Текст, пресупозиция и социальное созначение слова / В.А. Хомяков // Значение и смысл речевых образований: Калинин, гос. ун-т. Калинин, 1979. - С. 113-125.

306. Харченко, В.К. Функции метафоры: Учебное пособие / В.К. Харченко. Воронеж: Изд.-во Ворон, ун-та, 1992. - 85 с.

307. Хохулина, А.Н. Лингвопоэтика Иннокентия Анненского (динамический аспект описания): Автореф. дис. .канд. филолог, наук: 10.02.01 / А. Н. Хохулина; С-Петерб. гос. ун-т. СПб., 1997. -18 с.

308. Хэллидей, М.А.К. Место «функциональной перспективы предложения» в системе лингвистического описания / М.А.К. Хэллидей // Новое в зарубежной лингвистике, Вып. VIII: Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. - С. 138-148.

309. Цветкова, Т.М. Конструирующие факторы текста «рассуждение» в научном стиле (На материале лингвистической литературы): Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.01 / Т.М. Цветкова; Ин-т русск. яз. им. А.С. Пушкина. М., 1983. - 19 с.

310. Цыпин, О.А. Типология предикатов (на материале драматических текстов Александра Вампилова / О.А. Цыпин; Тамб. гос. ун-т, каф. русск. яз. Тамбов, 2002. - 250 с.

311. Чарыкова, О.Н. Роль глагола в репрезентации индивидуально-авторской модели мира в художественном тексте: Автореф. дис. .докт. филолог, наук: 10.02.01 / О.Н. Чарыкова; Ворон, гос. ун-т. Воронеж, 2000. - 39 с.

312. Челюбеева, Н.В. Семантико-грамматические признаки качественно-предикативных слов в говорах Тамбовской области: Автореф. дис. .канд. филолог, наук: 10.02.01 / Н.В. Челюбеева; Ленингр. гос. ун-т. Л., 1988. - 15 с.

313. Черепахина, Л.И. Семантическая структура сравнений (на материале сборника А. Вознесенского "Взгляд") / Л.И. Черепахина // Теория нейтрализации: Сб. Научн. работ; Тамб. гос. пед. ин-т. Тамбов, 1980. - С. 82-95.

314. Чернухина, И.Я. Лингвостилистический анализ русской поэтической речи: Пособие по спецсеминару для студентовиностранцев / И.Я. Чернухина; Ворон, гос. ун-т, филолог, фак-т. Воронеж: Изд-во Ворон, гос. ун-та, 1982. - 51 с.

315. Чернухина, И.Я. Принципы организации художественного прозаического текста: Автореф. дис. . докт. филолог, наук / И.Я. Чернухина; Моск. гос . пед. ин-т им. В.И. Ленина. М., 1983. -30 с.

316. Черняховская, Л.А. Смысловая структура текста и ее единицы / Л.А. Черняховская // АН СССР. Вопросы языкознания. -М.: Наука, 1983.-№6.-С. 117-126 а.

317. Черняховская, Л.А. Информативный инвариант смысла текста и вариативность его языкового выражения: Автореф. дис. . докт. филолог, наук: 10.02.19/ Л.А. Черняховская; Моск. гос. пед. ин-т иностр. яз. им. М. Тореза. М., 1983. - 34 с. б.

318. Чеснокова, Н.В. Антропоцентрическая концепция творчества С.Н. Сергеева-Ценского: Лингвистический аспект: Автореф. дис. . канд. филолог, наук: 10.02.01 / Н.В. Чеснокова; Тамб. гос. ун-т. -Тамбов, 2003. 23 с.

319. Шаймиев, В.А. Метатекст и адекватное восприятие текста / В.А. Шаймиев // Аспекты речевой конфликтологии: Сборник научных статей под ред. С.Г. Ильенко. СПб., 1996. - С. 58-62.

320. Шарандин, А.Л. Ведь что-то значат звезд сплетенья: К вопросу о поэтическом языке / А.Л. Шарандин // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2002. - Вып. 3(27).- С.125-129.

321. Швырев, B.C. Понимание в структуре научного сознания / B.C. Швырев // Загадка человеческого понимания / Под общ. ред. А.А. Яковлева, сост. В.П. Филатов; М. Изд-во политич. литературы, 1991. - С. 8-24.

322. Шеннон, К. Работы по теории информации и кибернетике / К. Шеннон; М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1963. 829 с.

323. Шехтман, Н.А. Лингвокультурные аспекты понимания / Н.А. Шехтман // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. М.: Высшая школа, 2002. № 3. - С. 50-58.

324. Шкловский, В. О теории прозы / В. Шкловский. М.- Л.: Круг, 1925. - 189 с.

325. Шмелев, Д.Н. Слово и образ / Д.Н. Шмелев. М.: Наука, 1962.-120 с.

326. Шпебер, Д. Релевантность / Д. Шпебер, Д. Уилсон // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. Когнитивные аспекты языка. М.: Прогресс, 1988. - С. 212-233.

327. Щедровицкий Г.П. Смысл и значение / Г.П. Щедровицкий // Проблемы семантики: Сборник / Отв. ред. В.М. Солнцев; АН СССР, Ин-т востоковедения. М.: Наука, 1974. - С. 76-111.

328. Щедровицкий, Г.П. Место понимания в системах мыследея-тельности / Г.П. Щедровицкий // Понимание и рефлексия: Материалы Первой и Второй Тверских герменевтических конференций; Твер. гос. ун-т. Тверь, 1992. - Часть 1 - С. 9-15 а.

329. Щедровицкий, Г.П. «Герменевтика»: проблемы исследования понимания / Проблемный семинар /Г.П. Щедровицкий // Вопросы методологии: Кристалл, 1992. № 1-2. С . 97-122 б.

330. Юрченко, B.C. Космический синтаксис. Бог. Человек. Слово (Лингво-философский очерк) / B.C. Юрченко; Сарат. гос. пед. н-т. Саратов, 1992. - 137 с.

331. Якобсон, Р. Лингвистика и поэтика / Р. Якобсон / Под ред. Е.Я. Басина и М.Е. Полякова / Структурализм: «за» и «против»: Сб. статей. М.: Прогресс, 1975. - С. 3-24.

332. Якобсон, Р. Вопросы поэтики: Постскриптум к одноименной книге / Р. Якобсон. Работы по поэтике: Переводы / Составление и общ. редакция М.Л. Гаспарова. М.: Прогресс, 1987. - С. 8094.

333. Яковлев, А.А. Что является объектом понимания / А.А. Яковлев. Загадка человеческого понимания. М., 1991. - С. 5371.

334. Яковлева, Е.Е. Выражение категории пространства в современном русском языке (на примере художественных произведений С.Н. Сергеева-Ценского): Автореф. дис. .канд. филолог. наук: 10.02.01 / Е.Е. Яковлева; Тамб. гос. ун-т. Тамбов, 2003. - 23 с.

335. Beaugrand, R.-A. de. Introduction to textlinguistics / R.-A. de Beaugrand, W.Y. Dressier. L.- N.Y.- Longman, 1981.-290 p.

336. Farino, J. Поэтика Пастернака («Путевые записки» «Охранная грамота») / J. Farino. - Wien, 1989. - 210 с.

337. Hallidey, М.А.К. Language Structure and Language Function / M.A.K. Halliday // New Horizons in Linguistics: Edited by Tohn Lyons. London, Penguin Books, 1971. - Pp. 140-165.

338. Plett, F. Textwissenschaft und Textanalise: Semiotik, Linguistik / F. Plett, H. F. Peter; Heidelberg, 1975. 354 s.