автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Юродство в русской литературе второй половины XIX в.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Юродство в русской литературе второй половины XIX в."

На правах рукописи

Янчевская Ксения Александровна

ЮРОДСТВО В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX в.

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Барнаул 2004

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы ГОУ ВПО «Алтайский государственный университет»

Научный руководитель:

доктор филологических наук, доцент Левашова Ольга Геннадьевна

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, доцент Ходанен Людмила Алексеевна

Ведущая организация:

кандидат филологических наук, доцент Шаляпина Людмила Владимировна

ГОУ ВПО «Новосибирский государственный университет»

Защита состоится «28» декабря 2004 г. в « Ю » часов на заседании диссертационного совета К 212.005.03 по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата филологических наук в ГОУ ВПО «Алтайский государственный университет» по адресу: 656049, г. Барнаул, пр. Ленина, 61.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Алтайский государственный университет».

Автореферат разослан «_££__» ноября 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор филологических наук, профессор

аа^со^с

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В конце XX - начале XXI в. в России актуализируется идея сохранения самобытности, наблюдается тенденция возвращения к национальным традициям. В силу этого возрождается интерес к феномену юродства.

Актуальность работы определяется важностью осмысления юродства, во-первых, как культурно-религиозного явления второй половины XIX в., во-вторых, как существенной особенности русского характера, в разные историко-литературные эпохи реализуемой в своеобразных формах бытования. На наш взгляд, русская литература второй половины XIX в. явилась звеном, позволяющим осознать типологическую общность древнерусского подвижничества и юродства, культурного феномена XX в. Именно в этот период во многом осуществился переход от героя-юродивого, по преимуществу сохранившего юродскую религиозную и общественную функции, к юродству как выражению национальной психологии и особой поведенческой модели.

В литературе второй половины XIX в. юродство как социокультурный и психологический феномен становится особенно распространенным явлением. Последовательное обращение писателей к юродству обусловлено большим интересом в русской литературе и культуре этого периода к духовным основам христианства, их переосмыслением и значительной трансформацией. Актуализация юродства именно в этот период, на наш взгляд, связана и со сложившимся общественно-историческим состоянием России, «переходностью» и обострением споров о пути ее дальнейшего развития.

В литературе второй половины XIX в. юродство представлено прежде всего героями-юродивыми. Их изображали Л.Н. Толстой, Н.С. Лесков, Ф.М. Достоевский, М.Е. Салтыков-Щедрин, Г.И. Успенский и др. Появляется в этот период и более широкое использование категории юродства: она порой становится определяющей в «биографическом мифе» автора или проникает из персонажной сферы в структуру текста, обусловливая его поэтику.

Юродство как культурологическая и религиозно-философская проблема привлекает внимание многих исследователей, но в большинстве случаев рассматриваются лишь отдельные литературные персонажи, основное внимание в этом аспекте у

ву Ф.М. Достоевского. В целом же юродство как

ческое, характерное для литературы этого периода и воплотившееся в творчестве многих писателей, не рассматривалось. Толкование самого понятия «юродство» в отечественном литературоведении далеко не однозначно.

В литературе второй половины XIX в. юродство приобретает свои формы воплощения. Однако в этот период оно сохраняется как архетип в национальной культурной памяти, а также в остаточных проявлениях на уровне демократической культуры. Еще в средневековье в канонической форме подвига были заложены основные, изначально противоречивые, элементы юродства, позднее закрепившиеся в культуре в качестве составляющих его архетипа. После XVI века юродство, утратившее покровительство государства и церкви, выполняет функции, выходящие за рамки канона, и приобретает иные культурные смыслы.

Мы не ставим перед собой задачу рассмотреть сложнейшее явление юродства во всей полноте и не предполагаем в рамках данной работы проследить его эволюцию от древнерусской литературы к произведениям XIX в. В нашем исследовании мы обращаемся к юродству как к сложившемуся в национальном самосознании архетипу в том виде, в каком он представлен в трудах Д.С. Лихачева, A.M. Панченко, Г.П. Федотова, опирающихся при его изучении не только на материалы древнерусской литературы, но и на устные легенды, предания и традицию.

Материалом нашего исследования становятся эпические произведения русской литературы второй половины XIX в., в которых появляются либо герой, обозначенный автором как «юродивый», либо условие, принцип существования, напрямую соотносимый с юродством.

Объектом исследования являются произведения JI.H. Толстого (повесть «Детство», поздние произведения писателя), Г.И. Успенского (рассказ «Парамон юродивый»), Н.С. Лескова (повесть «Шерамур»), М.Е. Салтыкова-Щедрина («Губернские очерки», «История одного города»), Ф.М. Достоевского (романы «Бедные люди», «Идиот»),

В качестве предмета исследования рассматривается юродство как национальный культурный феномен, сохранивший многие сущностные элементы древнерусского подвижничества, но бытующий в контексте эпохи второй половины XIX в. и приобретающий особые черты.

Целью исследования является определение значения категории юродства, а также изучение путей ее трансформации в литературе второй половины XIX в.

Для достижения данной цели нам необходимо решить следующие задачи:

1. На основе работ исследователей древнерусской культуры и литературы определить основные составляющие понятия «юродство».

2. Выделить в произведениях русской литературы второй половины XIX в. образы героев, обозначенные автором как «юродивые» или имеющие в своей структуре ярко выраженные установки юродства.

3. Определить роль героев-юродивых в отдельных произведениях и творчестве автора в целом.

4. Проследить связь интереса к юродству с особенностями личности писателя, рассмотреть факты биографии с точки зрения юродствующего поведения.

5. Дать типологию героев русской литературы второй половины XIX в., в образах которых использована модель поведения юродивых.

6. Проследить эволюцию юродства в этот историко-литературный период.

7. Определить значение феномена юродства в формировании национального типа героя в русской литературе второй половины XIX в.

В соответствии с задачами мы формулируем следующие положения, выносимые на защиту:

1. Юродство в русской литературе второй половины XIX в. становится фактом национальной самоидентификации автора и героя.

2. Элементы юродства, с одной стороны, присущи положительному типу героя и нередко служат основой для формирования идеального образа, с другой - выявляют абсурд русского существования.

3. Юродство в культуре второй половины XIX в. по преимуществу уже не воспринимается как форма только религиозного подвижничества. Поскольку границы понятия расширились, оно во многом десакрализуется и выступает как психологическая категория, обозначающая странность.

4. Юродство не только воплощается в структуре текста, но во многом определяет авторскую поведенческую модель и является формой его протеста против бездуховности общества и рабского безгласия.

5. В произведениях литературы второй половины XIX в. герои-юродивые занимают периферийное место. В творчестве большинства писателей это эпизодические образы, но в то же время они появляются в программных произведениях и во многом выражают авторскую концепцию национального мира.

6. Наиболее широко феномен юродства отразился в творчестве Ф.М. Достоевского. Многообразие типов юродивых предстает в значительно трансформированном виде, воплощаясь в «юродствующем сознании» (определение В.В. Иванова).

7. В начале рассматриваемого нами периода для русской литературы более характерно изображение персонажа, сохраняющего основные черты религиозного подвига, к концу XIX в. границы юродства размываются: с одной стороны, менее значимой становится религиозная основа подвига, с другой - юродство нередко изображается как изжившая себя реалия национального бытия, деградировавшая в природное юродство или шарлатанство.

Научная новизна диссертационного исследования обусловлена тем, что в работе впервые предпринята попытка проанализировать юродство в рамках целого литературного периода на основе анализа произведений Л.Н. Толстого, Г.И. Успенского, Н.С. Лескова, М.Е. Салтыкова-Щедрина и Ф.М. Достоевского. В работе представлена типология героев-юродивых, описан механизм функционирования элементов юродства в художественном тексте, прослеживается эволюция и дальнейшая трансформация юродства в рамках данного историко-литературного периода.

Методологическую основу исследования составили структурно-семиотический метод, разработанный в трудах Ю.М. Лотма-на, Б.А. Успенского, В.Н. Топорова, В.В. Иванова, и мифологический анализ, представленный в разных аспектах в работах Э.Б. Тай-лора, Д.Д. Фрезера, А.Н. Веселовского, Е.М. Мелетинского, О.М. Фрейденберг.

Теоретическая значимость работы определяется возможностью применения типологического анализа к явлению, воплощенному в рамках одной национальной культурной традиции, но принадлежащему разным эпохам.

Практическая ценность результатов исследования заключается в том, что они могут быть использованы при дальнейшем изучении феномена юродства в литературе, а также в практике вузовского преподавания — в курсах истории русской литературы второй половины XIX в., в спецкурсах и спецсеминарах.

Апробация работы. Работа обсуждалась на заседании кафедры русской и зарубежной литературы Алтайского государственного университета, прошла апробацию на третьей и пятой межрегиональных научно-практических конференциях «Творчество Ф.М. Достоевского: проблемы, жанры, интерпретации» (Новокузнецк, 1999,2001 гг.). По теме исследования опубликовано 6 статей.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, включающего 218 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность и новизна проведенного исследования, выбор методологии, указываются объект и предмет изучения, определяются цели и задачи, формулируются основные положения диссертации.

В первой главе диссертации «Герой-юродивый и особенности его воплощения с позиции авторской "вненаходимости"» мы обращаемся к творчеству Л.Н. Толстого и Г.И. Успенского, в произведениях которых появляются герои-юродивые, наиболее близкие к каноническому юродству Христа ради.

Писателями избрана сходная манера повествования, предполагающая наличие динамической дистанции между автором и героем-юродивым и многоракурсность изображения (с точки зрения ребенка и взрослого), что позволяет продемонстрировать, с одной стороны, значимость древнерусской формы религиозного подвижничества в становлении автопсихологического героя, а с другой - невозможность полного совмещения позиции автора и юродивого.

Юродивый Гриша, герой первого произведения Толстого - повести «Детство», представлен как концептуальный образ, важный для формирования личностной картины мира автопсихологического героя. Юродивый Толстого - образ, по преимуществу, положительный, лишенный традиционной для юродства двойственности, в его внешности и поведении отсутствуют аморальные и безнравст-

венные элементы, направленные на актуализацию неприятия окружающих. На первый план в образе выходит духовное содержание подвига.

Толстой помещает юродивого в атмосферу деревенской усадьбы, хотя юродство по своей сути явление городское. В свете толстовского отрицания цивилизации деревня - хранительница национальных традиций, воплощение основ русской ментальное™, и в двоемирии юродивого пространство деревни принадлежит, скорее, внутреннему духовному миру, внешняя же, зрелищная сторона юродства, противоборство с обществом традиционно связывается с городом. Включая юродивого в мир деревни, Толстой акцентировал внимание не на активном «хулении миру», а на внутренней идее юродства. Образ юродивого участвует в формировании «мысли семейной».

Две главы повести, посвященные юродивому, построены в соответствии с двуплановостью юродства. Первая глава отражает внешнюю, зрелищную сторону юродства. Образ героя в этой главе предельно знаков и во многом каноничен. Во второй главе раскрыто внутреннее, недоступное для окружающих, истинное содержание подвига. В этом разделении сохранены обязательные временные характеристики: зрелищная (дневная) и истинная (ночная) жизнь юродивого. Портрет юродивого и его действия воссозданы в соответствии с культурной традицией. В образе Гриши намечен один из векторов развития толстовского героя. Но к резкому противопоставлению себя и общества дворянский герой раннего Толстого еще не готов. Поэтому в последующих произведениях автор уже не наделяет своего героя юродскими чертами.

Толстого, со свойственным ему психологическим комплексом «белой вороны», юродство интересует не только как литературный образ. На наш взгляд, Толстой, сознательно или бессознательно, во многом ориентируется на отдельные структурные элементы юродства. Интерес к этому национальному явлению возникает у него уже в 1850-е гт. Внимание писателя к юродству - сознательной религиозно-нравственной позиции, противостоящей официальной церкви и близкой к народному началу, проявляется в 1870-е гг. в признании юродства как единственно верного, во многом идеального существования.

Неудача Толстого в реализации идеала юродивого, по существу отказ от юродского пути, отразилась в позднем творчестве писа-

теля, в частности в образе главного героя рассказа «Алеша Горшок», где носителем отчужденной идеи юродства становится дурачок. Если в повести «Детство» идея юродства была приближена к сознательному духовному подвигу «Христа ради», то в начале XX в. у Толстого это уже во многом природное юродство, лишенное глубокого сакрального смысла. Появление в позднем творчестве значительно дистанцированных друг от друга автопсихологического героя и юродивого свидетельствует, с одной стороны, о значимости идеи юродства для Толстого, с другой - о невозможности реализации героем и автором позиции юродства как формы религиозного подвижничества. Герои-юродивые отражают движение толстовского героя к народному началу, что определяет эпически серьезное воспроизведение юродского подвига, в котором редуцированы смеховые, зрелищные элементы. В изменении воплощения форм юродства в творчестве Толстого - от сознательного духовного подвига «Христа ради» к «природному» типу дурачка - проявляется не только позиция писателя, но и исторический процесс вырождения юродства

Во втором параграфе первой главы рассматривается характер воссоздания юродства в рассказе Г.И. Успенского «Парамон юродивый». Юродивый в творчестве Успенского, как и у многих писателей этого периода, - образ эпизодический, тем не менее исследователи, рассуждая о творческой позиции и особенностях личности автора «Власти земли», нередко обращаются к понятию юродства. Ученые, с одной стороны, подчеркивают социологическую направленность произведений писателя, стремление Г. Успенского к разрушению духовной омертвелости, с другой - говорят о психической неуравновешенности личности писателя и о наступившем вследствие его болезни раздвоении на грешника и праведника. Писателя интересует не столько внутренняя, сакральная, духовная сторона юродства, сколько его идеологическая роль в истории России, пафос отрицания им греховной, земной жизни. Юродство используется писателем при раскрытии основной темы его произведений - деградации духовных и нравственных ценностей русского общества.

В образе юродивого Парамона представлены основные юродские черты, но герой далек от житийного образа. Герой Успенского - юродивый XIX в., когда форма подвижничества, по существу, свелась к умственному убожеству. Образ Парамона лишен каких-

либо внутренних духовных потенций, в нем реализованы почти все необходимые для подвига внешние атрибуты, которые тут же лишаются содержательности. Оценка зрелищной стороны юродства сближает Г.И. Успенского с В.Г. Короленко, в очерках которого традиционные зрелищные жесты и действия юродивого оцениваются отрицательно - только как шарлатанские. В публицистических очерках В.Г. Короленко звучит негативная оценка попыток воссоздания юродства по аналогии с подвижничеством ХУ-ХУН вв. Писатель рассматривает юродство в ряду различных способов проявления самобытного, чисто русского проявления, определенного писателем как самозванство.

Но Парамон полностью не соотносится с образом природного юродства, хотя масштаб личности героя слишком мелок и для сознательного духовного подвига. Но, вне зависимости от самого Парамона, его юродское зрелище и тип жизни приводят к традиционному результату. Юродивый в современном мире, с его несправедливостью, прагматизмом и бездуховностью, воплощает поиск мира иного. Рассказчик именует себя в подзаголовке «пропащим» - им он становится под влиянием юродивого. Подзаголовок содержит негативную оценку героя, данную, скорее всего, через призму обывательского сознания, которое отрицает рассказчик. Он, открыв благодаря юродивому существование не свойственных обывателю нравственно-духовных ценностей, оказался чуждым для окружающих, как и юродивый.

Обращение Успенского к юродству принципиально, оно интересует писателя прежде всего как форма социального протеста, лишенного даже подлинно религиозно-философского звучания. Для Успенского важна подчеркнуто национальная основа этого явления. В бытовании потерявшей исконное назначение, утратившей чистоту религиозного подвига формы юродства писатель увидел закономерный процесс разрушения национальных основ жизни. Юродство у Успенского, с одной стороны, выполняет свою традиционную социальную функцию обличения пороков - и в этом совпадает с культурной традицией, но, с другой стороны, само становится частью «растеряевщины».

Во второй главе «Изображение юродства как категории «смехового мира» рассматривается характер воплощения юродства в произведениях Н.С. Лескова и М.Е. Салтыкова-Щедрина, в кото-

рых можно наблюдать модификацию в литературной традиции сме-хового начала древнерусского юродства в сатирический пафос.

Творчество Лескова тесно связано с древнерусской культурой, однако воплощение им юродства отличается несомненным своеобразием. Используя в тексте рассказа «Шерамур» лексему «юродивый», писатель трансформирует понятие юродства, по сути, отрицая его религиозно-нравственную основу. В рассказе «Шерамур» уже подзаголовок («юродивый чрева ради») актуализирует смехо-вое начало, обнаруживая комическое противоречие в аскетизме подлинного юродивого и стремлении героя Лескова к всеобщей сытости. Искажая традиционную формулу подвига, автор, как и рассказчик, в парадигме юродства оказывается грешником, не понимающим сакральной сути юродства и видящим в нем лишь игру, шарлатанство. Однако профанация высших духовных целей юродства в рассказе обнажает религиозно-философскую позицию Лескова, отрицавшего каноническое юродство, устаревшую форму религиозных исканий. Отстраняясь от юродства как типа духовного подвижничества, писатель заменяет традиционные установки юродства насущными задачами. У Лескова путь юродивого не связан с утверждением иного мира, он оказывается соотнесенным с социалистическим, нигилистическим лозунгом «накормить всех голодных», оказывается простым и достижимым даже для одного, не владеющего каким-либо сакральным знанием, человека.

И все же юродство у Лескова, несмотря на парадоксальную форму воплощения, сопрягается с праведничеством. Рассказ «Шерамур» завершает лесковский праведнический цикл, тем самым, юродство, по мысли автора, становится элементом формирования положительного образа, является в авторском понимании одной из форм проявления праведности. Расположение рассказа в цикле «Праведники» позволяет говорить о том, что у Лескова юродство -это последний возможный способ реализации идеи праведничества. Образ Шерамура, на наш взгляд, занимает пограничное положение между героями-юродивыми Л.Н. Толстого, Г.И. Успенского и героями «юродствующего сознания» Ф.М. Достоевского.

Традиционные черты юродства в образе Шерамура редуцированы, юродивый герой Лескова лишен внешних атрибутов подвига -самоистязания, зрелища, хуления, обличения, пророчества, которые свидетельствовали бы об избрании героем юродского пути. Лишь некоторые знаковые черты напоминают о связи образа с культурной

традицией. Юродство Шерамура обмирщается, лишается сущностных черт, однако не становится фактом сознания, как это происходит у героев Достоевского.

Несмотря на единую с другими авторами направленность использования юродства как составляющей образа национального героя, юродивый Лескова отличается меньшей степенью идеализации, он лишен традиционного для изображения юродивого конфликта внешнего безобразия и внутренней духовной глубины. Внутренний мир героя вообще не становится предметом изображения. Юродивый Лескова так же, как и у Толстого, Успенского, статичен, и можно говорить о его неспособности к духовно-нравственному изменению. Эта особенность изображения героя-юродивого определяется характерным для праведников Лескова несосредоточенностью на себе, полным растворением в заботе о других.

Внешняя юродская позиция Шерамура во многом реализуется через курьезы, анекдотические ситуации, в которые попадает герой. Смеховое начало рассказа во многом определяется анекдотичной основой построения сюжета. Интерес Лескова к юродству прослеживается и в других произведениях. Многие образы у Лескова связаны с житийной традицией, библейскими легендами, но в то же время праведность его героев не укладывается в рамки жития. Странность праведников Лескова складывается из элементов, которые в совокупности позволяют говорить, на наш взгляд, о близости лесковского героя концепции юродства. Герой, как правило, не понят окружающими и нередко противопоставлен им, он отрицает внешние атрибуты христианской жизни, наделен нелепым внешним обликом, несообразностью, отличается подчеркнутой зрелищно-стью поведения (Несмертельный Голован, протопоп Савелий Тубе-розов, Иван Северьяныч Фляги, скоморох Памфалон и др.). Однако при создании этих персонажей Лесков не использует обозначение «юродивый», тем самым удостоверяя отсутствие системного характера в воплощении данного типа.

Во втором параграфе второй главы рассматривается функционирование феномена юродства в сатирических произведениях М.Е. Салтыкова-Щедрина. Для творчества писателя-сатирика характерен особый принцип обрисовки героев-юродивых. Юродство чаще всего используется писателем для гротескного построения образов. В «Губернских очерках» писатель разводит формальные и сущност-

ные признаки этого явления. Наличие внешних проявлений юродства позволяют автору обозначить его соответствующей лексемой, хотя юродство в очерках Салтыкова-Щедрина оказывается наполненным новым, противоположным истинному, содержанием. Истинные же проявления юродства лишены такого обозначения.

В очерках юродство представлено в тексте на двух уровнях. В описании демократической среды элементы истинного юродства хотя и рассеяны, но вполне узнаваемы и служат доказательством сохранившейся духовности народа. В изображаемой писателем системе русской государственности, принявшей демонические формы, традиционное христианское служение сменяется фанатичной преданностью службе чиновников разного ранга. В их во многом бескорыстном отношении к чиновничьему поприщу, умалении себя перед государственной машиной, почти полном обезличивании сатирик увидел своеобразное проявление юродства.

В демократической среде юродство воплощается в основном в эпизодических образах. С одной стороны, присутствие в тексте только разрозненных элементов древнего подвига подчеркивает утрату современной Россией национальных корней и истинной веры. С другой стороны, на фоне юродства, воплощенного в демократических образах, становятся узнаваемыми его значительно переосмысленные элементы в образах чиновников. Воссоздавая верхние ступени социальной иерархии, Салтыков-Щедрин использует парадоксальную природу юродства для демонстрации абсурдности государственного устройства и разрушения чувства личности. В образах чиновников выведены только отдельные элементы юродства. В первом рассказе особое внимание уделено зрелищной стороне поведения героя, во втором - его идейной позиции, в третьем -психологическому обоснованию героем своих действий. Описание чиновников в свете отдельных юродствующих черт в «Губернских очерках» создает сатирический эффект и свидетельствует о формировании щедринского гротеска. Двойственность юродства позволяет определить русскую власть как образ-перевертыш, потому что государство, воспринимаемое в русской религиозно-философской традиции как проявление божественного промысла, у Салтыкова-Щедрина приобретает бесовские черты.

В первом значительном произведении Салтыкова-Щедрина гротесковость в изображении юродства лишь намечена. С одной стороны, герои «Губернских очерков» предстают как национальные

типы, воплощающие особенности русской психологии, с другой -становятся «подвижниками» административной системы.

Юродство как смеховая категория в «Истории одного города», возникая на периферии текста, является важным элементом создания образа глуповцев. Писатель использует юродство как структурный элемент при построении абсурдной картины мира. Как и поздний Толстой, Салтыков-Щедрин обращается к природному юродству, но решает с его помощью другие задачи: через образы юродивых раскрывается центральная тема «Истории одного города» - противостояние государства и народа. Мнимое или подлинное безумие, обязательное для характеристики юродивого, соотносится с названием народа и становится характерной чертой глуповцев. На первый взгляд, юродство представлено в тексте «Истории» в конкретно-исторической форме в жанре «летописи» и в оценке «летописца». Но воссоздание юродских образов определяется своеобразием щедринской сатиры, идейной позицией автора и особенностями поэтики. Безумие и абсурдность поведения юродивых - основные черты глу-повского существования.

Сцена появления юродивых в главе «Соломенный город» выстроена в соответствии с древнерусской традицией: щедринские юродивые разыгрывают своеобразный «спектакль», зрелищные элементы которого понятны простому народу, «зрители» внимательно прислушиваются к пророчеству юродивого о пожаре. Подчеркнуто иронический финал жизни юродивого, буквальная реализация символа, использованного в пророчестве, разрушают са-кральность феномена юродства и «праведность» глуповцев. В главе «Поклонение мамоне и покаяние» герои предстают как лжеюродивые, разоблачается и сам институт юродства, и те общественные процессы, в которых участвуют эти герои. Путь юродства в произведении отражает общую тенденцию развития России: разрушение истинных ценностей и подмена их ложными формами, лишенными сакрального смысла.

Но существование глуповцев, представленное в свете юродства, выглядит не столь пессимистично. И хотя в «историческом» плане изображение действий глуповцев и юродивых лишено смысла, образ народа в «Истории» уподоблен юродству. Присутствие в произведении древнерусской формы подвижничества позволяет говорить о том, что в народе в целом существует сакральное, но оно разрушено, извращено современностью, абсурдной государствен-

ной системой. Актуализация Салтыковым-Щедриным тех составляющих феномена юродства, которые подчеркивают его иррациональность и алогичность, призвана свидетельствовать об абсурдности взаимоотношений человека и власти в России. Изображение юродства с утраченной сакральной сутью, уже не мнимого, а природного безумия как национальной черты, помогает создать картину «глуповского» существования народа. Юродство также отражает протест народа, еще не проявившийся, но зреющий.

В третьей главе работы «"Странный" герой Ф.М. Достоев-« ского и юродство» мы обращаемся к произведениям Ф.М. Досто-

евского, в которых юродство - психологическая характеристика героя, использованная как факт саморефлексии героя и способ осознания им окружающей действительности. Юродство становится частью внутреннего мира героя. Для обозначения особой формы юродствования у Достоевского, на наш взгляд, очень точным является понятое, введенное В.В. Ивановым, - «юродствующее сознание»1.

Юродство в творчестве Ф.М. Достоевского особенно значимо, во-первых, в силу частотности его появления, а во-вторых, в силу сложности и многогранности его реализации. В произведениях Достоевского юродство присуще персонажам, в которых формируется «положительно прекрасное» начало как выражение идеального героя. Юродство у Достоевского утрачивает четкие связи с древнерусским подвижничеством и становится элементом самосознания автора и героя. В период, когда актуализируется проблема национальной самоидентификации, юродство воссоздается писателем как феномен, позволяющий воплотить противоположные грани русского национального характера. Черты юродства появляются у Достоевского в героях различных типов, часто противоположных. В прозе писателя юродство представлено во всех вариантах: от системного характера явления до отражения в образах отдельных «рассеянных» и значительно трансформированных его черт, прежде всего глумления, смакования болезненных для героя психологических проявлений, самоуничижения, нашедших отражение в основном в «переходных» образах шутов-юродивых.

В первом параграфе «Формирование отдельных черт "юродствующего сознания" в творчестве раннего Достоевского

1 Иванов В.В. Достоевский и народная культура (юродство, скоморошество, балаган)- Автореф. дис . канд. филол. наук. - Л., 1990. - С. 1.

("Бедные люди")» мы рассматриваем появление в образе главного героя первого романа отдельных черт юродствующей позиции, которые в дальнейшем предстанут в творчестве писателя более системно. На наш взгляд, установки юродства становятся основополагающими как для существования Макара Девушкина во внешнем мире, так и для построения его внутреннего мира. Традиционный образ «маленького человека» раскрывается через юродскую ситуацию раздвоенности бытия, где унижения и отверженность еще больше подчеркивают богатый внутренний мир. С одной стороны, амбиции социально приниженного героя приобретают трагикомический характер. Но, с другой стороны, социальный аскетизм Девушкина говорит о его духовности.

Эпистолярное построение романа нарушает традиционное соотношение двух планов жизни юродивого - внешнего зрелищного и внутреннего духовного, главным становится внутренний мир героя. Неразрешимые противоречия реальной жизни Девушкин пытается преодолеть, выстраивая в своих письмах новый мир и себя в этом мире, где будут исправлены «ошибки», существующие в действительности. Эпистолярность позволяет преподносить объективный мир сквозь призму субъективных оценок. Уход Девушкина от внешнего мира является вынужденным, но сама фигура персонажа становится ярким обличением. Бедность не только как социальный статус героя, но и как элемент зрелища, игры получает активное проявление в поведении героя. Любое столкновение Девушкина с миром строится на несоответствии, нарушении принятых в обществе норм и правил, даже если он и старается им следовать.

Невозможность создания «положительного» мира определяется тем, что герой-«демиург» несет в себе самом, в своем имени двойственность, соединяя высокое и низкое начала, и попытка героя преодолеть это противоречие изначально ошибочна.

Письма Девушкина - это еще не «чистый» процесс самоидентификации, о котором можно говорить в более поздних произведениях Достоевского. С одной стороны, они становятся неосознанным выражением внутреннего протеста миру, с другой - стремлением сохранить связь с этим миром, так как Варенька является его частью. Черты юродства в самосознании героя оформлялись постепенно. Состояние юродствования нарастает в романе от письма к письму. Если первые письма - это своего рода игра с жизнью, где герой за словом прячется от жизненных неудач, и где слово позво-

ляет ему создать иллюзию счастья, идеальной жизни, то в последующих письмах Девушкина ощущение катастрофичности нарастает, последнее письмо близко к позиции подлинного безумия героя.

Юродство, на наш взгляд, явилось важной категорией не только художественного, но и личностного становления писателя. Идеи и способы взаимодействия юродивого с миром оказались близки самому Достоевскому. Ситуацию отвержения окружающими, разделения внешнего и внутреннего мира, появления человека для себя и для других, реализованную в первом романе, можно назвать своего рода отражением жизни Достоевского. В период пребывания Достоевского в Инженерном училище сама атмосфера элитарного учебного заведения определила положение молодого писателя: он ощущает себя изгоем и посмешищем. Но отношение с окружающими - это лишь часть жизни. Уже на раннем этапе Достоевский погружен в мир культуры, литературы, который определяет внутреннюю часть его жизни, в ней формируется осознание себя как профессионального литератора. Это разделение, близкое к юродскому, находит подтверждение в письмах периода 1837-1844 гг.

В романе «Идиот», которому посвящен второй параграф третьей главы, юродство становится выражением странности героя и играет в образе князя Мышкина синтезирующую роль. Юродство позволило писателю реализовать общечеловеческий идеал на русской почве. Идея юродства подробно развернута в черновых набросках к роману, в каноническом тексте слово «юродивый» носит обобщающий характер и выступает как основной тезис романа, обусловливая противопоставленность героя миру, линию поведения и жизненную позицию. Для Достоевского юродство является формой выражения особенностей национального характера.

Юродство - не единственная составляющая образа князя Мышкина, в его создании Достоевский опирается на всю мировую и национальную культурную традицию (мотивы болезни, детства, донкихотства, евангельские образы и т.д.). Но юродство, на наш взгляд, играет объединяющую, синтезирующую роль в структуре характера героя, являясь его духовно-нравственной основой. Как явление сугубо русское, оно позволило реализовать общечеловеческие черты в русском идеале и на русской почве. Название романа имплицитно содержит отсылку к юродству, актуализируя иррациональный характер психики героя, его органичность, противопоставленность обществу, нетипичность сознания и поведения.

Идея юродства в полной мере обнаруживается уже в первых черновых набросках к роману, где герой еще далек от идеи о «прекрасном человеке», от итогового образа князя Мышкина. И хотя персонаж мыслится как ярко отрицательный, и его внутреннее содержание противоположно нравственным основам подвига, ему присущи внешние характеристики юродивого. Парадоксальное противоречие, характерное для юродства, выразилось в поэтике имени героя. Сочетание силы и слабости в имени и фамилии князя (Лев Мышкин) актуализирует тему юродства, и изменение имени от черновиков к тексту романа свидетельствует об ином характере воплощения святости, данной в парадоксальной форме. В черновиках идея юродства развернута достаточно широко, можно говорить о реализации основной схемы юродства, которой соответствуют практически все черты князя.

Само слово «юродивый», появляясь в черновиках и в каноническом тексте, становится в романе словом-«сигналом». Отмеченный знаком юродства, князь Мышкин погружается в жизнь России. Юродство становится единственно возможной формой христопо-добного существования человека в современной российской действительности. Князь Мышкин не усвоил западных ценностей, там он был лишь безумцем. Появившись в России, князь-юродивый становится выражением национального духовного поиска. Идея юродства, лишь намеченная в первом романе писателя, в 1870-е гг., в условиях русского «бездорожья», становится для Достоевского воплощением духовного пути. В нем автор видит выражение национального характера и единственно возможный для России способ выражения «положительно прекрасного», в конечном итоге отторгнутый современными реалиями русской жизни.

В последнем параграфе «Юродство и письменное слово» мы рассматриваем специфическое для русской литературы второй половины XIX в. сочетание особенностей изображения юродствующих героев с мотивом письма. Во многих произведениях этого историко-литературного периода тема юродства достаточно последовательно воссоздается персонажами в письменных текстах - будь то «чистое» письмо, писательство или переписывание. Мы можем констатировать, во-первых, продуктивность соединения двух образов (юродства и письма), несмотря на то, что их сочетание невозможно в древнерусской традиции. Во-вторых, переписывание, проанализированное в связи с типом юродивого героя, в произведениях разных

писателей (Достоевский, Лесков) обнаруживает общие черты и сходные функции.

Письмо, письменное слово для странных героев Достоевского, близких к юродству, становится нередко способом ухода от реальности, одним из способов самоидентификации личности, невозможных в реальной жизни или ею отвергнутых. Написанное слово, свое или чужое, довлеет над реальностью, текст становится жизне-творчеством. Письменное слово сохраняет, хоть и в редуцированной форме, необходимую для юродства направленность на другого (у Достоевского эта черта реализуется даже в дневниковой форме).

Характер развития мотива переписывания в романе «Бедные люди» соответствует степени погружения героя в юродство. Осмысление Девушкиным своей позиции и роли связано с внутренней стороной жизни, и текст, репрезентирующий его внутренний мир, -это уже литературное произведение. Письма становятся скрытой внутренней жизнью юродивого, неизвестной и непонятной обывательскому сознанию. Несправедливость и зло герой преодолевает с позиций юродства, изменяя и отменяя в своих письмах мешающие ему в реальном мире общественные установки и рамки.

Тема переписывания в структуре характера князя Мышкина не связана с сюжетным развитием романа. Эта деталь носит больше номинативный характер. Каллиграфический талант князя продолжает вереницу «странных» черт, позволяющих окружающим видеть в нем юродивого. Как и элементы юродства, способность к переписыванию близка к идеалу. В образе Мышкина формальная и содержательная стороны письма слиты воедино и являются знаком душевной гармонии.

Переписывание - единственно возможное «дело» для Шераму-ра Лескова. Он, как и юродствующие герои Достоевского, имеет талант к переписыванию. Тема переписывания, письма, писательства реализуется в героях Лескова и Достоевского в разной степени. Но для нас значим сам факт наличия в образе этой черты, не совместимой с каноническим юродством, но настойчиво повторяющейся в русской литературе второй половины XIX в.

В заключении подводятся итоги исследования, намечаются перспективы дальнейшей работы.

В русской классической литературе второй половины XIX в., на наш взгляд, юродство представлено наиболее многоаспектно. Феномен юродства, уже не существующий во всей системности как

тип религиозного подвижничества, появляется в творчестве многих писателей русской литературы этого периода. В культуре формируется особая идейная и поведенческая позиция, в которой архетипи-ческие элементы юродства используются в форме критицизма.

Образ юродивого появляется в творчестве многих крупных писателей второй половины XIX в., но в большинстве случаев это в целом эпизодический образ, присутствующий в одном или нескольких произведениях («Детство», «Алеша Горшок» Л.Н. Толстого, «Парамон юродивый» Г.И. Успенского, «Шерамур» Н.С. Лескова, «Губернские очерки», «История одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина). В творчестве Достоевского юродство представлено более широко, элементы «юродствующего сознания» воплощены почти в каждом произведении писателя.

Юродство привлекло внимание писателей как сугубо русский феномен, не свойственный ни одной другой культуре. Хотя юродство во второй половине XIX в. утратило структурную целостность и в литературе представлено не в системных проявлениях, рассмотренные нами произведения отдельных авторов позволяют реконструировать этот феномен, сформировать некий инвариант, в разной степени воплощенный в произведениях русской литературы этого периода.

Обличительный характер юродства в виде формы единоличного протеста стал общепризнанным в русской культуре стереотипом, который мог иметь и необязательно активное выражение. Юродский протест значительно расширяется, речь идет не только о религиозных ценностях, но и о морально-нравственных, духовных, национальных. Юродство осмысляется как ответ прагматическому пути развития России, формирующимся капиталистическим, рационалистическим ценностям.

Неотъемлемой составляющей частью юродивого героя остается обусловленная каноном аскетичность, которая получает не только внешние, зрелищные, но и психологические формы выражения. Сохраняются в юродивом герое XIX в. канонические принципы взаимоотношения с окружающим миром. Поношения от людей, которые древнерусский юродивый вызывал безнравственными действиями и глумлением, остаются актуальными и для культуры XIX в., но принимают больше нравственный, моральный характер: юродивый герой является объектом насмешек. Безнравственность же пове-

дения юродивого в литературе выражается лишь в рамках эпатажно-го, шокирующего жеста, вызывающего негативную оценку.

При формировании образа положительного героя юродство привлекало писателей как «деятельный» феномен. Из всех форм подвижничества юродство выделялось конкретной направленностью на других, а не установкой на уединение и борьбу с собственной греховностью. Широко использовалось в литературе градици-онное разграничение двух сторон жизни юродивого. В изображении юродства как истинного религиозного подвижничества для его восприятия наиболее важными являлись внешние проявления подвига, внутренняя же часть жизни юродивого была сокрыта. Литература XIX в. сделала ее объектом авторской рефлексии. Впервые внутренняя сторона жизни юродивого была изображена Аввакумом, в творчестве Достоевского такое использование юродства представлено наиболее масштабно - характеристикой внутреннего мира национального героя.

Юродство оказалось актуальным в литературе в связи с кризисом веры, оно осмыслялось как явление, утратившее поддержку официальной церкви и сохранившееся прежде всего в массовом национальном сознании. Особое отношение юродивых и церкви обусловило тяготение Толстого именно к юродству, которое отвечало взглядам писателя в силу отрицания церковной обрядовости и воплощения деятельной формы подвижничества. Антицерковная направленность во многом обусловливала и интерес к юродству Лескова. В литературе второй половины XIX в. юродство актуализируется и в связи с проблемой власти и народа. В этот историко-литературный период оказалась востребованной форма природного юродства. В произведениях часто наблюдается рассмотрение юродства героя как проявления психической болезни, что особенно ярко воплотится уже в литературе начала XX в., в частности в творчестве Короленко.

Юродство, осмысленное как культурная и национальная категория, сложившаяся в классической литературе XIX в. в обобщенный тип героя, было активно воспринято культурой XX в. и как метафора национальной самобытности, и как особенность национальной психологии. В литературе конца XX в. интерес к юродству возрождается в свете проблемы национальной самоидентификации, что открывает перспективы дальнейшего изучения функционирования данной категории в русской культуре.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях:

1. Дагаева К.А. Юродство в раннем творчестве Достоевского и Л. Толстого («Бедные люди», «Детство») // Творчество Достоевского: проблемы, жанры, интерпретации: Тезисы 3-й межрегиональной научно-практической конференции. - Новокузнецк: Изд-во «Кузнецкая крепость», 1998. - С. 75-76.

2. Янчевская К.А. К вопросу воплощения отдельных черт «юродствующего сознания» (тема переписывания) // Текст: структура и функционирование: Сборник научных статей. Вып. 5. - Барнаул: Изд-во Алтайского государственного университета, 2001. - С. 144-149.

3. Янчевская К.А. «Странный» герой Лескова (к проблеме юродства) // Литература и общественное сознание: варианты интерпретации художественного текста: Материалы 7-й межвузовской научно-практической конференции. Вып. 7. Ч. 1. Литературоведческий аспект. - Бийск: НИЦ БГПУ им. В.М. Шукшина, 2002. - С. 208-211.

4. Янчевская К.А. Функции письма в определении странного героя Достоевского // Текст: структура и функционирование: Сборник научных статей. Вып. 6. - Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 2002. - С. 178-183.

5. Янчевская К.А. К проблеме «юродствующего сознания» в «Записках из подполья» Достоевского // Творчество Достоевского: проблемы, жанры, интерпретации: Тезисы 5-й межрегиональной научно-практической конференции. - Новокузнецк: Изд-во «Кузнецкая крепость», 2002. - С. 56-58.

6. Янчевская К.А. Юродство в творчестве Салтыкова-Щедрина («История одного города») // Текст: структура и функционирование: Сборник научных статей. Вып. 7. - Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 2003. - С. 239-248.

Изд лиц ИД №06314 от 26.11.2001 г. Подписано в печать 20.11.2004 г. Формат 60x84/16. Бумага типографская Печать офсетная

Усл. печ. л. 1,3. Тираж 100 экз. Заказ 3. Издательство Алтайской академии экономики и права. УКМТ ААЭП: Барнаул, пр. Комсомольский, 82

РНБ Русский фонд

2007-4 3924

/

л

»

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Янчевская, Ксения Александровна

у Введение

ГЛАВА I. Герой-юродивый и особенности его воплощения с позиции авторской «вненаходимости».

1.1. Герой-юродивый в творчестве JI.H. Толстого.

1.2. Юродство у Г.И. Успенского.

ГЛАВА И. Изображение юродства как категории «смехового мира».

2.1. Герой-юродивый Н.С. Лескова в свете категории «праведниче-ства» («Шерамур»).

2.2. Функционирование феномена юродства в сатире М.Е. Салтыкова-Щедрина («Губернские очерки», «История одного города»).

ГЛАВА III. «Странный» герой Ф.М. Достоевского и юродство

3.1. Формирование отдельных черт «юродствующего сознания» в творчестве раннего Достоевского («Бедные люди»).

3.2. Герой-юродивый в романе «Идиот».

3.3. Юродство и письменное слово.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Янчевская, Ксения Александровна

к В конце XX - начале XXI в. в России актуализируется идея сохранения национальной самобытности, наблюдается тенденция возвращения к национальным традициям. В силу этого возрождается интерес к феномену юродства.

Юродство — древняя форма подвижничества, существовавшая в России в XV-XVII вв.1. Несмотря на то, что корни этого явления византийские, оно является исключительно русским феноменом, не свойственным, как утверО ждают исследователи, больше ни одной культуре . Церковные реформы времен раскола привели к его угасанию как религиозного феномена, но на протяжении нескольких веков юродство продолжает существовать как культурное явление. Юродство как способ религиозного подвижничества в своей «канонической» форме массово почти не встречается с конца XVII в.,3 так

К1 как в таком виде оно было не востребовано светской культурой. Но сама идея юродства прочно укрепилась в русской культуре как отражение национально-исторических особенностей этой «странной страны». В настоящее время юродство как отличительная черта национального характера, воплощающая русскую странность, осознается и в России, и на Западе. Об этом свидетельствует большое количество исследовательских работ, обращенных к феномену юродства4.

1 См. об этом: Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Смех в древней Руси. М., 1984; Федотов Г.П. Святые древней Руси. Ростов-на-Дону, 1999; Ковалевский И. Подвиг юродства. М., 2000.

2 Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Указ. соч. С. 75; Федотов Г.П. Указ. соч. С. 255.

3 Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Указ. соч. С. 150-153.

4 Басинский П. Уроды и юроды // Дружба народов. 1999. №4; Гладких Н.В. Даниил Хармс, шутовство и юродство // Проблемы литературных жанров: Тез. Докл. X междунар. научн. конф. Томск, 2001; Есаулов И.А. Юродство и шутовство в русской литературе // Литературное обозрение. 1998. №3; Ковалев A. I'd like to move it Дело Бренера // http://tapirr.narod. ru/art/brener/kovalyov.htm; Медведев С. СССР: Деконструкция текста. Хрестоматия нового российского самосознания // www.russ.ru/antolog/inoe/medved.htm/ medved.htm; Heller D., Volkova Е. The holy fool in russian and american culture: a dialogue 11 Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2001. №1 и др.

В русской культуре XX — нач. XXI вв. наблюдается особый интерес к древнерусскому феномену юродства, которое как формула протеста и духов-V ного спасения воспринимается уже не как архаичное явление. Современные исследователи склонны видеть черты юродства у авторов начала XX в. в создании текстов и в особом, «знаковом» поведении А. Ремизова5, Вел. Хлебникова6, М. Волошина7, Д. Хармса8. Юродивым «в пределах культуры» И. Ильин назвал В. Розанова — художника «со своим значительным, но юродивым видением, с самобытным, но юродивым литературным словом»9.

Особое звучание юродство получает в советской и постсоветской культуре. «Значительных юродивых в XX веке оказалось едва ли не больше, чем в XIX. В юродивые уходили епископы, как это сделал, например, отец Варнава (Беляев), автор капитальнейшего труда "Основы искусства святости". Оттенок юродства, несомненно, виден и в <.> поведении многих советских писателей (Шаламов, Глазков, Пастернак)»10. И.А. Есаулов считает, что «некоторые пассажи из научных, академических работ А.Ф. Лосева имеют отчетливо выраженный юродивый характер»11. Едва ли не каждый исследователь, пишущий о В. Ерофееве и о его поэме «Москва-Петушки», упоминает о юродстве12.

5 Доценко С. Апокрифические мотивы в повести A.M. Ремизова // Славянские чтения. Вып. I. Даугавпилс, 2000; Доценко С. Был ли A.M. Ремизов символистом? // Русский символизм в зеркале XX столетия. Итоги проблемы изучения: Мат-лы междунар. науч. конф. СПб., 2000.

6 Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Указ. соч. С. 98.

7 Есаулов И.А. Юродство и шутовство в русской литературе // Литературное обозрение. 1998. №3.

8 Гладких Н.В. Даниил Хармс, шутовство и юродство // Проблемы литературных жанров: Тезисы докл. X междунар. научн. конф. Томск, 2001.

9 Ильин И. О тьме и просветлении. Книга художественной критики: Бунин. Ремизов. Шмелев. М., 1991.

10 Басинский П. Юроды и уроды // Дружба народов. 1999. №4.

11 Есаулов И.А. Указ. Соч. С. 109.

12 Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм: Очерки исторической поэтики. Екатеринбург, 1997; Эпштейн М. После карнавала или вечный Веничка // Ерофеев В. Оставьте мою душу в покое. М., 1997; Мотеюнайте И.В. Вен. Ерофеев и юродство: заметки к теме // Литературный текст: проблемы и методы исследования: Материалы Третьей международной конференции. Тверь, 2000 и др.

Нередко понятие «юродство» звучит в современной публицистике при оценке поведения современных политиков. А. Ковалев трактует как юродство эпатажное поведение художника А. Бренера и реакцию на него официальной власти13. Современные исследователи обращаются к концепции юродства и при объяснении особенностей русского постмодернизма, определяя его как своеобразное культурное юродство14.

Появляются в конце XX в. и собственно герои-юродивые в художественных произведениях (Александр Люлин, стихотворение «Юродивый»15, где воссоздан канонический образ подвижника, сохранены противоречия, поругание, внешние атрибуты его облика; Вениамин Яковлев, «Записки юродивого»16, в которых юродство реализуется не только в образе героя, но и в построении текста. В повести Б. Евсеева «Юрод»17 главный герой Серов пробует встать на путь юродства, автор представляет истинный подвиг юродивого, его поступки и мотивы их совершения реализуют смысл юродства Христа ради. Но такой подход к изображению юродства единичен).

В основном в литературе XX в. юродство не имеет четкой связи со своей исторической формой, бытовавшей в XV-XVII в., а частично и до XIX в., и осмысляется как некая мифологема, сугубо русский способ духовного спасения и достижения истины.

На наш взгляд, русская литература второй половины XIX в. явилась звеном, позволяющим осознать типологическую общность древнерусского подвижничества и юродства как культурного феномена XX в. В творчестве JI.H. Толстого, Ф.М. Достоевского и других писателях-классиков во многом осуществился переход от героя-юродивого, по преимуществу сохранившего

13 Ковалев A. I'd like to move it Дело Бренера http://tapirr.narod.ru/art/brener/kova-lyov.htm.

14 Медведев С. СССР: деконструкция текста (к 77-летию советского дискурса) // http://www.russ.ru/antolog/inoe/medved.htm/medved.htm; Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм: Очерки исторической поэтики. Екатеринбург, 1997.

5 Люлин А. Юродивый // Православный Санкт-Петербург. 2001. №3.

16 Яковлев В. Записки юродивого. Люберцы, 1999.

17 Евсеев Б. Юрод: повесть // Постскриптум. 1998. №2. юродскую религиозную и общественную функции, к юродству как выражению национальной психологии и особой поведенческой модели.

В литературе XIX в. юродство как социально-культурный и психологический феномен становится явлением особенно распространенным. Как считает Б.И. Бурсов, с ним можно встретиться у каждого большого русского ху

1Я дожника . Последовательное обращение писателей к юродству свидетельствует об особой роли этого феномена в русской литературе и культуре второй половины XIX в. Это обусловлено большим интересом к духовным основам православия, его переосмыслением и значительной трансформацией. Актуализация юродства именно в этот период, на наш взгляд, связана и со сложившимся общественно-историческим состоянием России, ее «переходностью» и обострением споров о пути ее развития.

В литературе второй половины XIX в. юродство представлено прежде всего героями-юродивыми. Их изображали А.Н. Островский, JI.H. Толстой, И.С. Тургенев, Н.С. Лесков, Ф.М. Достоевский, М.Е. Салтыков-Щедрин, Г.И. Успенский и др. Появляется в этот период и более широкое использование категории юродства: оно порой становится определяющим в «биографическом мифе» автора или проникает из персонажной сферы в структуру текста, обусловливая его поэтику.

В современном литературоведении наблюдается новый всплеск интереса к литературе второй половины XIX в., ее переоценка, исследование ранее не затрагивавшихся вопросов. В последние годы появилось большое количество работ о JI.H. Толстом, Ф.М. Достоевском, Н.С. Лескове, М.Е. Салтыкове-Щедрине. В то же время в 90-е гг. XX в. в отечественном литературоведении обнаружился особый интерес к изучению связи русской литературы с христианскими традициями, к нравственно-религиозной проблематике художественных произведений. В.Г. Одиноков подчеркивает необходимость изучения русской литературы XIX в. при определении духовного потенциала русской культуры, отмечая, что несмотря на сложность сочетания в литера

18 Бурсов Б.И. Личность Достоевского. М., 1979. С. 132. 6 туре этого периода религиозно-этических элементов с элементами светской культуры, «в своих произведениях авторы учитывали общий вектор духов-I: ной жизни нации и формировали в соответствии с ним и эстетику, и поэтическую систему»19.

Взгляд исследователей на произведения русской литературы существенно изменился, что связано с усилением интереса к роли традиционных духовных основ православия. Подходы к этому вопросу оказываются далеко не однозначными. Решая, по мнению И.А. Есаулова, одну из важнейших задач литературоведения, изучая роль «христианского подтекста в русской литературе», ряд ученых считают, что русская литература прочно связана с православным христианством, «пропитана» им. Другие исследователи разводят религиозные понятия русской литературы и собственно христианства, рассматривая их даже как антитезу. A.M. Любомудров объясняет полярность ^ точек зрения относительно связи христианства и русской литературы терминологической расплывчатостью20. Расширение границ в понимании категорий христианства, рассмотрение их с эстетических, морально-нравственных позиций размывает их подлинное значение21.

Эта полемика должна быть учтена и при обращении к нашей теме, так как юродство, несмотря на изменения его в рамках культуры нового времени, все же в основе своей явление религиозное, и православная церковь до синодальных времен признавала подвиг юродства, хотя отношения его с официальной церковью были очень сложными. Тем не менее, юродство существует прежде всего в рамках христианских понятий, в основе юродского подвига лежат христианские ценности.

19 Одиноков В.Г. Литература и духовная культура. Новосибирск, 2002. С. 124.

20 В своей статье «О православии и церковности в русской литературе» он стремится дать точное определение таким понятиям, как «христианский», «религиозный», «православный», «церковный». См.: Любомудров A.M. О православии и церковности в художественной литературе // Русская литература. 2001. № 1.

21 Так, М.М. Дунаев говорит о подобных ошибках в работах такого авторитетного исследователя, как И.А. Есаулов, считая ошибочным рассмотрение стихийной роевой жизни в «Войне и мире» Л. Толстого с точки зрения соборности, сформулированной пре

В работах, посвященных исследованию феномена юродства в литературных произведениях XIX—XX вв., наблюдается размытость и неточность понятийного аппарата. Однако понятие «юродство», на наш взгляд, требует расширенного понимания относительно литературы «нового времени». Юродство угасло как форма религиозного подвижничества еще в XVII в., но оно возрождается в русской литературе и культуре во многом как категория культурологическая и психологическая.

Вторая половина XIX в. в русской литературе отмечена поиском положительного героя. Проблемы героя времени, праведничества, народных идеалов оказались в центре внимания многих деятелей литературы и искусства. С.Н. Носов намечает линию трансформации героя в русской литературе XIX в.: «Реальному положительному герою русской литературы часто были свойственны черты мучительного самоанализа, сомнений, в конечном счете, черты "гамлетизма". Таковы Онегин, Печорин, герценовский Бельтов. Однако уже в середине, а более зримо во второй половине XIX в., в русской литературе замечается движение к образам идеального человека с истинно дон-кихотовской верой в торжество добра и правды. Это прежде всего князь Мышкин. Даже Лев Толстой, для которого гамлетовский самоанализ оставался первостепенен, приводит своих любимых героев - Пьера Безухова, Левина — к положительным идеалам, к активному и целенаправленному действию, заставляя их победить в себе мучительные сомнения и ужас перед "низ

УУ кой" действительностью» . Попытка охарактеризовать особый тип героев, приходящий на смену романтическому типу, предпринята С.А. Мартьяновой . Для романтического персонажа были характерны «душевный разлад», «уединение», «отчаяние». Новый тип героя отличается «внутренней свободой» и «верностью евангельской истине» (хотя последнюю характеристику жде всего в православии. См.: Дунаев М.М. Православие и русская литература. В 6 ч. Ч. IV. М., 2002.

22 Носов С.Н. Нравственный идеал в русской литературе второй половины XIX в. // Литература в школе. 1986. №4. С. 10.

Мартьянова С.А. Персонажи русской классики и христианская антропология // Русская литература XIX века и христианство. М, 1997. С. 26. 8 следует принимать с оговоркой, поскольку персонажам Толстого и Лескова, отнесенным исследовательницей ко второму разряду, не всегда можно дать такую характеристику, имея в виду традиционное церковное толкование). Многие литературоведы для объяснения возникшего нового типа героя обращаются к категории праведничества. Так, например, Г.А. Бялый24, рассматривая праведничество как особое явление художественного творчества, сопоставляет персонажей Толстого, Достоевского и Чехова. Проявляет интерес к праведничесту и С.Н. Носов , осмысляя это явление на более широком литературном материале. Наиболее подробно этот вопрос обсуждался исследователями применительно к творчеству Лескова (В.Е. Хализев, О. Майорова, А.А. Горелов)26. Поиску положительного героя Л. Толстого посвящена работа А. Тарасова и др.

Так или иначе литературоведы, исследовавшие и творчество отдельных авторов, и литературный период в целом, обращали внимание на особенности воплощения праведничества в формирующемся типе героя. Большому числу положительных героев произведений второй половины XIX в. присущи деятельно-религиозные черты. Однако исследователи говорят о своеобразии героев-праведников и о противопоставлении их русским подвижникам, прославляемым церковью28. Так, А.Г. Гродецкая выделяет особый тип героя у Л. Толстого29, А. Тарасов вводит термин «авторский праведник» и говорит о существовании индивидуальной концепции праведничества у каждого писателя, например, у Л. Толстого, Лескова30. В.Е. Хализев рассматривает пер

24 Бялый Г.А. «В овраге» и «Власть тьмы» // Чехов и Лев Толстой. М., 1980. С. 211.

Носов С.Н. Нравственный идеал в русской литературе второй половины XIX в. // Литература в школе. 1986. №4.

2 Хализев В., Майорова О. Лесковская концепция праведничества // В мире Лескова. М., 1983; Хализев. В.Е. «Герои времени» и праведничество в освещении русских писателей // Русская литература XIX века и христианство. М., 1997; Горелов А.А. Н.С. Лесков и народная культура Л., 1988.

27 Тарасов А.Б. Что есть истина? Праведники Льва Толстого. М., 2001.

28 Хализев В., Майорова О. Указ. соч.; Гродецкая А.Г. Ответы предания: жития святых в духовном поиске Льва Толстого. СПб., 2000; Тарасов А.Б. Указ. соч. и др.

9 Гродецкая А.Г. Ответы предания: жития святых в духовном поиске Льва Толстого. СПб., 2000.

30 Тарасов А.Б. Указ. соч. сонаж, которому свойственны твердость духа, чувство чести, долга, жертвенность и т.д. Этот тип исследователь разделяет еще на две группы: собст-4pv венно праведников и обыкновенных людей, «небезгрешных и далеких от совершенства, поведение и сознание которых ориентировано на евангельские заповеди»31. Невозможность выделить однородный праведнический тип героя, на наш взгляд, связана с тем, что многие «идеальные герои» русской литературы не ориентированы на христианское учение в официальном, церковном виде, они прежде всего исповедуют форму святости в миру, реализуя ее в служении ближнему. Из всех типов христианского подвижничества именно юродство выявляет черты личности, ее протест, своеобразие облика и поведения, противоречие между видимым и сущностным.

Юродство как культурологическая и религиозно-философская проблема привлекает внимание многих исследователей, но в большинстве случаев рассматриваются лишь отдельные персонажи писателей, основное внимание в этом аспекте уделяется творчеству Ф.М. Достоевского. Но даже относительно произведений этого писателя, дающих большой материал для изучения данной темы, в исследовательской литературе не выработан единый подход. В целом же юродство как явление типологическое, характерное для литературы этого периода и воплотившееся в творчестве многих писателей, не рассматривалось. Толкование самого понятия «юродство» в отечественном литературоведении далеко не однозначно.

Встречается в современных работах и полное нивелирование сущности юродства. Так, В.И. Холкин использует термин «блаженный», что в древне-1 русской традиции синонимично «юродивому», при объяснении особенностей ; образа Обломова. Более того, в этой связи он сближает его с князем Мышки-ным, который был задуман как юродивый. Основания для такого определения и сближения, на наш взгляд, выбраны слишком субъективно. Нельзя сво-1\ • дить юродство к одному принципу, притом не соответствующему феномену юродства: «Роман Гончарова — это прежде иного, книга о странном, раздра

31 Хализев. В.Е. Указ. соч. С. 112. жающем непохожестью, непривычном и блаженном. Обломов, отстаивающий свой обычай чувств, свой лад жизни и свой устав мысли; Обломов, избегающий, сторонящийся навязываемых "во благо" наставлений, советов и напутствий, что обступают или теснят, стремясь, вразумив, изменить его — немного ленивца и мечтательного лежебоку, — Обломов этот и такой сродни и ближе Дон Кихоту, князю Мышкину, <.> нежели Адуеву и Райскому»32. Стремление уйти от мира, отгородиться от него, чтобы сохранить духовные ценности и совершенствовать их в себе, - путь многих подвижников, добровольно уходящих в пустыню, но никак не юродивого.

Е. Волкова, размышляя о юродстве как психологической черте русской ментальности, точно определяет само понятие в древнерусской традиции и формулирует его отличие от других форм христианской святости, использованных в построении странного положительного героя не только в России, но и на Западе, как добровольный отказ от здравомыслия в его мирском значении, без какого бы то ни было шанса исправить это положение в глазах людей33. Но понятие юродства в культурном пространстве литературы нового времени так и остается до конца неопределенным. К юродству в прозе Достоевского обращались Р. Белнеп, Б.И. Бурсов, Р.Я. Клейман, JL Сараскина, JI. Шевченко, но вопрос о значимости этого феномена в творчестве писателя не решен.

В.В. Иванов, автор диссертации, посвященной изучению юродства у Достоевского, делает большой шаг вперед в его определении в области анализа литературы. Исследователь рассматривает юродство как культурный феномен, который существенно изменился под влиянием исторической эпохи по сравнению с древнерусской формой подвижничества. Юродство со свойственными ему особыми пространственными и временными характеристиками, с нарушением общих законов бытия, по мнению В.В. Иванова, переходит

Холкин В.И. Русский человек Обломов // Русская литература. 2000. №2. С. 26.

33 Heller D., Volkova Е. The holy fool in russian and american culture: a dialogue // Bec-тинк МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2001. №1. в область сознания. Применительно к героям литературы В.В. Иванов предлагает использовать термин «юродивый герой»34. Подобная ситуация «обмирщения» древнерусского подвижничества свойственна не только творчеству Достоевского, эта черта всей русской культуры второй половины XIX в.

Возможность серьезного и основательного изучения реализации феномена юродства в литературе появилась после выхода в свет нескольких авторитетных работ, исследующих древнерусскую культуру, и в частности, юродство. Ему посвящены главы в книгах Д.С. Лихачева, A.M. Панченко, Н.В. Понырко «Смех в древней Руси» и Г. Федотова «Святые древней Руси»35. На основе древнерусской житийной литературы, устных легенд, документов того времени в названных исследованиях описаны основные принципы юродства, высказаны предположения о действительном характере его бытования. Житийная литература изображала юродивого в соответствии с традиционными формами описания христианской святости, из которых он выпадал по условиям подвига. В результате этого реальный образ юродства был очень далек от его житийного портрета. Авторы основных работ о феномене юродства делают акцент на том, что подлинные его черты были восстановлены по большей части на основе летописных рассказов и устных преданий, в которых парадоксальный подвиг не был идеализирован, как в житийном каноне. Значимой для изучения юродства является и работа И. Ковалевского «Подвиг юродства», однако в ней подвижничество представлено с позиции православной церкви36.

Попытки объяснения феномена юродства предпринимались и ранее, например, в работе И.У. Будовница «Юродивые Древней Руси» (1964), но, как отмечает A.M. Панченко, неверное его толкование (рассмотрение всех юродивых как душевнобольных), полное отрицание социального протеста, утверждение неспособности к сколько-нибудь разумному действию, извра

34 Иванов В.В. Достоевский и народная культура (юродство, скоморошество, балаган): Автореф. дис. канд. филол. наук. JL, 1990. С. 1.

35 Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Указ. соч.; Федотов Г.П. Указ. соч.

36 Ковалевский И. Подвиг юродства. М., 2000.

12 щало и сводило на нет весь смысл подвига37. Схожий взгляд на юродство можно встретить и в исследованиях 1970-х гг., так, например, известный «щедриновед» С. Макашин определяет юродивых как «лишенных разума, психологии и норм поведения здорового человека» . В трактовке юродства эти исследователи не различают природное юродство и юродство Христа ради.

Использование понятия юродства в XIX в. выходит за рамки литературных образов. С его помощью интерпретировались особенности личностной позиции великих русских писателей. Так, П. Бартенев, первый биограф А.С. Пушкина, как «продуманное юродство» объясняет странность в поведении поэта, который «и не стремился сознательно приноровить свою частную жизнь к идеалам собственного творчества. Он будто бы умышленно прикидывался буйным развратником»39.

Д. Мережковский, который сам по себе является фигурой противоречивой, с помощью понятия юродства объясняет особенности личности и творчества таких писателей, как JI. Толстой, Достоевский, Г. Успенский40. С одной стороны, термины «юродство», «юродивый» используются Мережковским в значении, не вполне совпадающем с традиционными понятиями, сформированными древнерусской культурой. Обращаясь к основным характеристикам юродства - таким, как противоречивость, двойственность, протест против существующего мира, самоистязание, безумие, и, обуславливая ими обозначение своих героев как юродивых, он по-разному их соединяет. Противоречивость, парадоксальность юродства Мережковский рассматривает как черту характера, позволяющую совместить несовместимое: юродство JL Толстого складывается из соединения в одной личности покорности, са

Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Указ. соч.; Федотов Г.П. Указ. соч. С. 117-118.

38Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20 т. Т. 2. М., 1965. С. 536.

39 Цит. По кн.: Бурсов Б. Личность Достоевского. М., 1979. С. 132.

40 Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Великие спутники. М., 1995; Мережковский Д. Иваныч и Глеб [О жизни и творчестве Глеба Успенского] // Мережковский Д. Акрополь: Избр. лит.-крит. статьи. М., 1991. С. 227-246.

13 моистязания, самопоругания и возвеличивания, утверждения гипертрофированного «я», Г. Успенского - безбожного материализма и христианского подвижничества и вечного сомнения и в том, и в другом. В болезни Г. Успенского Мережковский также видит черты юродства и называет ее болезнью всей интеллигенции, а следовательно, юродство для писателя и мыслителя начала XX в. становится отличительной чертой русской просвещенной личности вообще. Не чужда она и самому Мережковскому. По его мнению, юродство необходимо русской культуре, чтобы объединить полярности категорий национальной жизни: духовное подвижничество и атеистически-социальный настрой. Забота о таком объединении определяет особенности и лесковского праведнического героя, и христоподобного героя Достоевского. Но, с другой стороны, связь этих явлений с действительным юродством Христа ради для Мережковского не утрачивается, их основа остается единой. Так, в статье о Глебе Успенском «Иваныч и Глеб» в судьбе писателя он видит отражение его героя - юродивого Парамона.

Даже исследователь древнерусского юродства A.M. Панченко считает возможным в качестве примера реализации юродского подвига указать на личность JI. Толстого. Однако, на наш взгляд, формы юродства, бытующие в литературе конца XIX в., нуждаются в серьезных оговорках41.

41 Одним из вариантов использования и выражения юродства можно рассматривать реализующееся в рамках культуры безумие. Категория юродства представляет безумие как особую личностную позицию. В понимании юродства с этой точки зрения важное место занимает работа Ю.М. Лотмана, где он рассматривает сумасшествие как способ поведения. На наш взгляд, сумасшествие в этом плане напрямую связано с идеей юродства, так как мнимое безумие является основной чертой образа юродивого. Отличительной особенностью сумасшедшего Ю.М. Лотман считает отрицание нормативности. Поведение и дурака, и умного предсказуемо, сумасшедший же получает дополнительную свободу в нарушении запретов, что придает его действиям непредсказуемость, которая оказывается весьма эффективной в остроконфликтных ситуациях, что позволяет сумасшедшему и юродивому занимать ведущее место в определенные (смутные) моменты развития общества.

По мнению Ю.М. Лотмана, в литературе эпизоды сумасшествия реализуются как поведение, обладающее сверхчеловеческой осмысленностью и одновременно требующее сверхчеловеческих деяний, как некий труднодостижимый идеал. На наш взгляд, сумасшествие как способ поведения, о котором говорит Ю.М. Лотман, соотносится с идеей юродства как национальной чертой (Лотман Ю.М. Дурак и сумасшедший // Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992).

Для русской культуры не только в XIX, но и в XX в., будь то исследовательские работы или художественное творчество, свойственно использование понятия «юродство» как характеристики, позволяющей соединить несовместимые, противоречивые начала, отражающие особенности русской нации.

В литературе второй половины XIX в. юродство приобретает свои формы воплощения. В этот период оно сохранилось как архетип в национальной культурной памяти, а также в остаточных проявлениях на уровне демократической культуры. Еще в средневековье в канонической форме подвига были заложены основные, изначально противоречивые, элементы юродства, позднее закрепившиеся в культуре как составляющие его архетипа. После XVI века юродство, утратившее покровительство государства и церкви, выполняет функции, выходящие за рамки канона, и приобретает иные культурные смыслы.

Мы не ставим перед собой задачу рассмотреть сложнейшее явление юродства во всей полноте и не предполагаем в рамках данной работы проследить его эволюцию от древнерусской литературы к произведениям XIX в. В нашем исследовании мы обращаемся к юродству как к сложившемуся в национальном самосознании архетипу в том виде, в каком он представлен в трудах Д.С. Лихачева, A.M. Панченко, Г.П. Федотова, опиравшихся при его изучении как на материалы древнерусской литературы, так и на устные легенды, предания и традицию.

Поэтому мы считаем необходимым оговорить наиболее важные составляющие архетипа юродства, которые, на наш взгляд, позволяют выявлять его структурные признаки в литературе второй половины XIX в.

1. Юродство, в первую очередь, — странность, нестандартность, парадоксальность, особое «этикетное» поведение с оппозиционной функцией. В XIX в. оно часто лишалось своей сакральной сути, оставались лишь внешние формы его проявления. Однако все же оно всегда осознавалось в рамках национальной традиции как отрицание существующего греховного мира и как поиск мира иного.

2. Зрелищность юродства, выражающаяся как в пассивных формах (аскезе, физических страданиях, самоистязании, самоуничижении, внешней узнаваемости), так и в активных (эпатажное поведение, разрушающее общественные и моральные нормы, рамки приличия).

3. Личина безумия, позволяющая занимать юродивому особую позицию мнимого безумца среди мнимых мудрецов, которая определяла принципы вседозволенности и его неприкосновенности.

4. Разделение жизни юродивого на «дневную», направленную вовне, где присутствует мнимое безумие, глумление над людьми, осуществляется юродский спектакль, всегда имеющих дидактическую направленность, и «ночную», внутреннюю, недоступную окружающим, где проявляется морально-нравственное содержание подвига.

5. Отверженность юродивого, действия которого непонятны большинству «зрителей», за что он и вынужден терпеть унижения, гонения, поношения (на которые нередко сам провоцирует окружающих).

6. Пророческий дар, как следствие духовной чистоты и близости к Богу.

7. Размытые границы между тремя видами бытования юродства: истинным «Христа ради», сознательно избираемой позицией отречения от своего «я» во имя спасения других; природным, подлинным безумием, убожеством, которому народное сознание приписывало божественную избранность и наделяло медиальной природой; и лжеюродством, шарлатанством, в котором аморальные и безнравственные поступки были лишены сакрального содержания, физические лишения были лишь «игрой». В литературе до «Жития протопопа Аввакума» внутренняя сторона юродства никогда не изображалась, а следовательно, не демонстрировались мотивы тех или иных поступков, поэтому в культуре для воплощения юродства было достаточно внешних признаков.

В нашей работе мы стремимся дать обоснованные подтверждения выдвигаемому нами тезису о том, что юродство для русской литературы второй половины XIX в. становится способом воплощения особенностей национального героя и построения духовно-нравственного идеала. Именно поэтому особое внимание мы уделяем образам, в которых с той или иной степенью трансформации представлено юродство добровольное, Христа ради, отражающее всю содержательную глубину древнерусского подвига.

Но, безусловно, этим аспектом проявления юродства в литературе не ограничиваются. Определяя юродство как особенную и отличительную черту русского характера, следует говорить о разноплановых возможностях его проявления.

Материалом нашего исследования становятся эпические произведения русской литературы второй половины XIX в., в которых появляются либо герой, обозначенный автором как «юродивый», либо условие, принцип существования, напрямую соотносимые с юродством.

Объектом исследования являются произведения русской литературы: JI.H. Толстого (повесть «Детство», поздние произведения писателя), Г.И. Успенского (рассказ «Парамон юродивый»), Н.С. Лескова (повесть «Шера-мур»), М.Е. Салтыкова-Щедрина («Губернские очерки», «История одного города»), Ф.М. Достоевского (романы «Бедные люди», «Идиот»).

В качестве предмета работы рассматривается юродство как национальный культурный феномен, сохранивший многие сущностные элементы древнерусского подвижничества, но бытующий в контексте эпохи второй половины XIX в. и приобретающий особые черты.

Целью исследования является определение значения категории юродства, а также изучение путей ее трансформации в литературе второй половины XIX в.

Для достижения данной цели нам необходимо решить следующие задачи:

1. На основе работ исследователей древнерусской культуры и литературы определить основные составляющие понятия «юродство».

2. Выделить в произведениях русской литературы второй половины

XIX в. образы героев, обозначенных автором как «юродивые» или имеющих в своей структуре ярко выраженные установки юродства.

3. Определить роль героев-юродивых в отдельных произведениях и творчестве автора в целом.

4. Проследить связь интереса к юродству с особенностями личности писателей, рассмотреть факты биографии с точки зрения юродствующего поведения.

5. Представить типологию героев русской литературы второй половины XIX в., в образах которых использована модель поведения юродства.

6. Проследить эволюцию юродства в этот историко-литературный пе

И риод.

7. Определить значение феномена юродства в формировании национального типа героя в русской литературе второй половины XIX в.

В соответствии с задачами мы формулируем следующие положения, выносимые на защиту.

1. Юродство в русской литературе второй половины XIX в. становится фактом национальной самоидентификации автора и героя.

2. Элементы юродства, с одной стороны, присущи положительному типу героя и нередко служат основой для формирования идеального образа, с другой — выявляют абсурд русского существования.

3. Юродство в культуре второй половины XIX в. по преимуществу уже не воспринимается как форма только религиозного подвижничества. Поскольку границы понятия расширились, оно во многом десакрализуется и выступает как психологическая категория, обозначающая странность.

4. Юродство не только воплощается в структуре текста, но во многом определяет авторскую поведенческую модель и является его формой протеста против бездуховности общества и рабского положения народа.

5. В произведениях литературы второй половины XIX в. герои-юродивые занимают периферийное место. В творчестве большинства писателей это эпизодические образы, но в то же время они появляются в программных произведениях и во многом выражают авторскую концепцию национального мира.

6. Наиболее широко феномен юродства отразился в творчестве Ф.М. Достоевского. Многообразие его типов юродивых предстает в значительно трансформированном виде, воплощаясь в «юродствующем сознании» (определение В.В. Иванова).

7. В начале рассматриваемого нами периода для русской литературы более характерно изображение сохраняющего основные черты религиозного подвига персонажа, к концу XIX в. границы юродства размываются: с одной стороны, менее значимой становится религиозная основа подвига, с другой — юродство нередко изображается как изжившая себя реалия национального бытия, деградировавшая в природное юродство или шарлатанство.

Научная новизна диссертационного исследования обусловлена тем, что в работе впервые юродство изучается в рамках целого литературного периода на основе анализа произведений JI.H. Толстого, Г.И. Успенского, Н.С. Лескова, М.Е. Салтыкова-Щедрина и Ф.М. Достоевского. В работе представлена типология героев-юродивых, описан механизм функционирования элементов юродства в художественном тексте, прослеживается эволюция и дальнейшая трансформация юродства в рамках данного историко-литературного периода.

Методологическую основу исследования составили следующие литературоведческие методы анализа: структурно-семиотический, мифологический и типологический.

Структурно-семиотический метод, разработанный в трудах Ю.М. Лот-мана, Б.А. Успенского, В.Н. Топорова, В.В. Иванова и др., необходим нам, с одной стороны, для осознания юродства как системы, каждый элемент которой обладает функциональной и семантической значимостью, с другой стороны, для рассмотрения бытования элементов этой системы в другой историко-литературный период. Как сложноорганизованная система могут быть представлены и литературное произведение, и факты экстралитературного порядка (личность писателя, культурный эпохальный текст), в которых следует выявить элементы юродства.

Необходимым для нашей работы оказался мифологический анализ, который разрабатывался учеными в разных аспектах (Э.Б. Тайлор, Д.Д. Фрезер, А.Н. Веселовский, Е.М. Мелетинский, О.М. Фрейденберг).

Теоретическая значимость определяется возможностью применения типологического анализа к явлению, воплощенному в рамках одной национальной культурной традиции, но принадлежащему разным эпохам.

Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 218 источников.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Юродство в русской литературе второй половины XIX в."

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В конце XX - начале XXI в., когда актуализируется идея сохранения национальной самобытности, необходимо осмысление феномена юродства, во-первых, как культурного явления, во-вторых, как психологической черты русского национального характера.

В русской классической литературе второй половины XIX в., на наш взгляд, юродство представлено наиболее многоаспектно. Феномен юродства, уже не существующий во всей системности как тип религиозного подвижничества, появляется в творчестве многих писателей русской литературы этого периода. В культуре формируется особая идейная и поведенческая позиция, в которой архетипические элементы юродства используются как форма критицизма.

В творчестве Толстого и Успенского появляются герои-юродивые, во многом близкие к традиционным житийным образам. Юродивый Гриша, герой первого произведения Толстого, представлен как образ формирующейся личностной картины мира автопсихологического героя. Юродивый Толстого лишен свойственных древнерусскому юродству элементов аморальности и не хулит грешный мир, на первый план в персонаже выходит духовное содержание подвига. В образе Гриши продемонстрирован один из вариантов развития толстовского героя. Но к сознательному разрыву с обществом дворянский герой раннего Толстого еще не готов.

Толстого, со свойственным ему стремлением «выломится из среды», юродство интересует не только как литературный образ. Внимание писателя к юродству как сознательной религиозно-нравственной позиции, противостоящей официальной церкви, близкой к народному началу, проявляется в попытке Толстого уйти в юродство. Неудача Толстого, отказ от жизни юродивого выразились в позднем творчестве писателя в изображении природного юродства. Появление рассказа «Алеша Горшок» свидетельствует, с одной стороны, о значимости идеи юродства для Толстого, с другой стороны, о невозможности реализации позиции истинного юродства как на уровне героя, так и для самого писателя. Герои-юродивые отражают движение толстовского героя к народному началу, что определяет эпически серьезное воспроизведение подвига, в котором по преимуществу редуцированы смеховые элементы. В изменении юродства в творчестве Толстого от формы «Христа ради» к природной проявляется не только позиция писателя, но и исторический процесс вырождения юродства.

Успенского интересует не столько психологический аспект юродства, сколько его идеологическая роль в истории России. Юродство используется писателем при раскрытии основной темы его произведений — деградации духовных и нравственных ценностей русского общества. В образе юродивого Парамона представлены основные черты юродства, но герой далек от житийного образца. Указание на юродство героя для писателя принципиально, оно интересует Успенского как форма социального протеста, даже лишенная внешних активных форм проявления. С одной стороны, юродство изображено как лишенное целостности и органичности, герой Успенского лишается важной стороны юродства, которая обеспечивала духовную глубину подвигу. Образ демонстрирует один из этапов разрушения религиозно-нравственной основы русской жизни. С другой стороны, даже с выхолощенной сутью юродство выполняет свою традиционную задачу, автопсихологический герой под действием юродивого бросает вызов обществу, обличая царящие в нем подлость и предательство. Рассказчик, охарактеризованный как «пропащий», также противостоит обывательскому сознанию, открывая для себя сферу нравственно-духовных ценностей.

Если Толстой и Успенский максимально редуцируют смеховое начало в юродстве, используя этот образ для решения психологических и идеологических проблем, то Лесков и Салтыков-Щедрин воплощают юродство в сме-ховом аспекте.

В рассказе Лескова «Шерамур» уже подзаголовок актуализирует смеховое начало в воссоздании юродства, которое определяется не только изображением героя, но и позицией автора. Искажая традиционную формулу подвига, автор, как и рассказчик, в парадигме юродства оказывается грешником, но профанация высших духовных целей юродства обнажает социальную позицию Лескова, отрицавшего каноническое юродство как устаревшую форму религиозных исканий. Религиозно-философские установки юродства писатель заменяет насущными социальными задачами.

С одной стороны, юродство Лескова, казалось бы, смыкается с ненавистным ему нигилизмом, с другой, становится одной из форм проявления праведности. Противоречивость авторской позиции определяет сложность образа Шерамура, который не является проекцией традиционного юродивого. Этот образ занимает пограничное положение между героями-юродивыми Толстого и Успенского и героями «юродствующего сознания» Достоевского. Традиционные черты юродства редуцированы, юродивый герой Лескова лишен внешних атрибутов подвига, лишь некоторые знаковые элементы включены в образ как реализация авторской установки. Вследствие анекдотичной основы построения сюжета юродствование Шерамура приобретает комический характер.

Творчеству Салтыкова-Щедрина присущ преимущественно смеховой принцип обрисовки героев-юродивых. Юродство с его двуплановой природой соответствовало формирующейся в прозе Салтыкова-Щедрина поэтике гротеска. В «Губернских очерках» парадоксальная природа юродства используется для обнаружения абсурда в построении иерархической модели государства и демонстрации разрушения личности. Герои «Губернских очерков», обозначенные как юродивые, предстают как национальные типы чиновничества и становятся «подвижниками» административной системы.

Юродство становится периферийным, но важным явлением в создании образов глуповцев. Писатель использует юродство как структурный элемент при построении абсурдной картины мира. Как и поздний Толстой, Салтыков-Щедрин обращается к природному юродству, но решает с его помощью другие задачи: через образы юродивых раскрывается центральная тема «Истории одного города» - противостояния государства и народа. Тема безумия соотносима с названием народа и становится характерной чертой глуповцев.

Юродство в творчестве Ф.М. Достоевского особо значимо, во-первых, в силу частотности его появления, а во-вторых, в силу сложности и многогранности его реализации. В произведениях Достоевского юродство присутствует чаще всего в образах, в которых формируется «положительно прекрасное начало» как составляющая идеального героя. Юродство у Достоевского утрачивает четкие связи с древнерусским подвижничеством, а становится психологической характеристикой героя, элементом самосознания. В период, когда актуализируется проблема национальной самоидентификации, юродство используется писателем как начало, позволяющее воплотить противоположные грани русского национального характера. Черты юродства появляются у Достоевского в героях различных типов, часто противоположных, в творчестве писателя юродство представлено во всех вариантах: от традиционных форм до отражения в образах отдельных трансформированных его черт, прежде всего глумления, представленного в основном в «переходных» образах шутов-юродивых.

В первом романе, «Бедные люди», в образе главного героя формируется юродствующая позиция. Традиционный образ «маленького человека» раскрывается через юродскую ситуацию раздвоенности жизни, где унижения и отверженность сочетается с духовно богатым внутренним миром. В романе «Идиот» юродство становится составляющей странности героя и играет в образе князя Мышкина синтезирующую роль. Юродство позволило писателю реализовать общечеловеческий идеал на русской почве. Идея юродства подробно развернута в черновых набросках к роману, в каноническом тексте слово «юродивый» носит обобщающий характер и выступает как основной тезис романа, обусловливая противопоставленность героя миру, особенности поведения и жизненную позицию. Для Достоевского юродство является формой выражения особенностей национального характера.

Юродство привлекло внимание писателей как сугубо русский феномен, несвойственный более ни одной культуре. Хотя юродство во второй половине XIX в. утратило структурную целостность и в литературе представлено не в системном проявлении, рассмотренные нами произведения отдельных авторов позволяют реконструировать этот феномен, сформировать некий инвариант, в разной степени представленный в произведениях русской литературы этого периода.

Юродство привлекает внимание писателей как форма единоличного протеста. Обличительный характер юродства стал общепризнанным в русской культуре стереотипом, который мог иметь и необязательно активное выражение. Юродский протест значительно расширяется, речь идет не только о религиозных ценностях, но и морально-нравственных, духовных, национальных. Юродство осмысляется как ответ прагматическому пути развития России, формирующимся капиталистическим, рационалистическим ценностям.

Неотъемлемой составляющей юродивого героя остается аскетизм, который выражается как во внешних, зрелищных, так и психологических формах выражения. Сохраняется в юродивом герое XIX в. канонические принципы взаимоотношения с окружающим миром. Поношения от людей, которые древнерусский юродивый вызывал безнравственными действиями и глумлением, остаются актуальными и для культуры XIX в., но принимают больше нравственный, моральный характер: юродивый герой является объектом насмешек. Безнравственность же поведения юродивого в литературе выражается лишь в рамках эпатажного, шокирующего жеста, вызывающего негативную оценку окружающих.

При формировании образа положительного героя юродство привлекает писателей как феномен «деятельной» жизни. Из всех форм подвижничества юродство выделяется конкретной направленностью на других, а не установкой на уединение и борьбу с собственной греховностью.

Широко использовалось в литературе традиционное разграничение двух сторон жизни юродивого. В изображении юродства как истинного религиозного подвижничества для его восприятия наиболее важными являлись внешние проявления подвига, внутренняя же часть жизни юродивого была сокрыта. Литература XIX в. сделала ее объектом авторской рефлексии. Впервые внутренняя сторона жизни юродивого была изображена Аввакумом, в творчестве Достоевского такое использование юродства представлено наиболее масштабно, являясь характеристикой внутреннего мира национального героя.

Юродство оказалось актуальным в литературе в связи с кризисом веры, так как осмыслялось как явление, утратившее поддержку официальной церкви и сохранившееся прежде всего в массовом национальном сознании. В литературе второй половины XIX в. юродство актуализируется и в связи с проблемой власти и народа. В этот историко-литературный период оказалась востребованной форма природного юродства. В произведениях часто наблюдается рассмотрение юродства как проявления психической болезни, что особенно ярко воплотится уже в литературе начала XX в., в частности в творчестве Короленко.

Юродство, осмысленное как культурная и национальная категория, сложившаяся в классической литературе XIX в. в обобщенный тип героя, было активно воспринято культурой XX в. и как метафора национальной самобытности, и как особенность национальной психологии. В литературе конца XX в. интерес к юродству возрождается в свете проблемы национальной самоидентификации, что открывает перспективы дальнейшего изучения функционирования данной категории в русской культуре.

Список научной литературыЯнчевская, Ксения Александровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Алексеева Н.В. Примечание и комментарии // Успенский Г.И. Собр. соч.: В 9 т. Т. 1.М., 1955.

2. Алексеева Н.В. Успенский, русская народная песня и ее собиратели // Уч. зап. ЛГУ. 1949. Филол. серия. Вып. 16.

3. Альми И.Л. Поэтика образов праведников в поздних романах Достоевского (пафос умиления и характер его воплощения в фигурах странника Макара и старца Зосимы) // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 15. СПб., 2000.

4. Андреева Е.П. Толстой-художник в последний период деятельности. М., 1980.

5. Андрианова В.П. Житие Алексея человека божия в древней русской литературе и народной словесности. Пг., 1917.

6. Аннинский Л. Блажные и блаженные Лескова // Вопросы литературы. 1988. №7.

7. Архипова А.В. Достоевский и эстетика безобразного (отзыв Макара Девушкина на «Шинель») // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 12. 1996.

8. Ауэр А.П., Борисов Ю.Н. Поэтика символических и музыкальных образов Салтыкова-Щедрина. М., 1988.

9. Барабохин Д.А. Глеб Успенский и русская журналистика. Л., 1983. Ю.Басинский П. Уроды и юроды // Дружба народов. 1999. №4.11 .Бахтин М.М. Искусство слова и народная смеховая культура // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Рабле и Гоголь. М., 1975.

10. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского М., 1979.

11. Белнеп Р. Структура «Братьев Карамазовых». СПб., 1997.

12. Белов С.В. Почему братьев Карамазовых было трое? // Русская речь. 1979. №4.

13. Бельчиков Ю.А. Г. Успенский. М., 1979.

14. Бердяев В.В. Миросозерцание Достоевского. М., 2001.

15. Бердяев Н.А. О религии Толстого // // www.vehi.net / Berdyaev / tolstoi.

16. Бердяев Н.А. Ветхий и новый завет в религиозном сознании Толстого // www.vehi.net / Berdyaev / tolstoi.

17. Бердяев Н.А. Откровения о человеке в творчестве Достоевского // Бердяев Н.А. О русских классиках. М., 1993.

18. Бирюков П.И. Биография JI.H. Толстого. М., 2000.

19. Богданов В. Человек и мир в романах JI. Толстого // В мире Толстого. М., 1978.

20. Бочаров С.Г. Толстой и новое понимание человека: «Диалектика души» // Литература и новый человек. М., 1963.

21. Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. Репринтное воспроизведение издания 1890 г. Ярославль, 1990.

22. Будовниц И.У. Юродивые Древней Руси // Вопросы истории религии и атеизма: Сб. ст., XII. М., 1964.

23. Бурсов Б.И. Л. Толстой. Идейные искания и творческий метод 18471862. М., 1961.

24. Бурсов Б.И. Личность Достоевского. М., 1979.

25. Бушмин А.С. Художественный мир Салтыкова-Щедрина. Л., 1987.

26. Бушмин А.С. Эволюция сатиры Салтыкова-Щедрина. Л., 1984.

27. Бялый Г.А. «В овраге» и «Власть тьмы» // Чехов и Лев Толстой. М.,1980.

28. Бялый Г.А. О некоторых особенностях реализма Глеба Успенского //Уч. зап. ЛГУ. 1957. №299. Сер. филол. наук. Вып. 30.

29. Бялый Г.А. Талант человеческий: о реализме Глеба Успенского // Бялый Г.А. Русский реализм от Тургенева к Чехову. Л., 1990.

30. Вересаев В.В. Живая жизнь. М., 1999.

31. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М., 1978.

32. Ветловская В.Е. Роман Ф.М. Достоевского «Бедные люди». Л., 1988.

33. Ветловская В.Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы». JL, 1977.

34. Владимирцев В.П. Опыт фольклорно-энтографического комментария к роману «Бедные люди» // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 5. Л., 1983.

35. Власкин А.П. Творчество Достоевского и нравственно-религиозная культура. Магнитогорск, 1994.

36. Галаган Г.Я. Л.Н. Толстой. Художественно-этические искания. Л.,1981.

37. Гиголев М.Г. Типология рассказчиков раннего Достоевского (1845— 1865) // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 8. Л., 1988.

38. Гладких Н.В. Даниил Хармс, шутовство и юродство // Проблемы литературных жанров: Тез. докл. X междунар. научн. конф. Томск, 2001.

39. Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6 т. Т. III. М., 1949.

40. Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М., 1987.

41. Горелов А.А. Н.С. Лесков и народная культура Л., 1988.

42. Горелов А.А. Очерки о русских писателях. Л., 1984.

43. Городецкий Б.П. Драматургия Пушкина. М.-Л., 1953.

44. Гродецкая А.Г. Древнерусские жития в творчестве Л.Н. Толстого 1870-1890-е гг.: Автореф. дис. . канд. филол. наук. СПб., 1993.

45. Гродецкая А.Г. Ответы предания: жития святых в духовном поиске Льва Толстого. СПб., 2000.

46. Громова Н.А. Достоевский. Воспоминания. Письма. Дневники. М.,2000.

47. Гроссман Л.П. Достоевский. М., 1965.

48. Гуревич А. Толстой и романтическая традиция // В мире Толстого. М., 1978.

49. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Репринтное воспроизведение издания 1903-1909 гг. М., 1994.

50. Дзюбинская Н. Шутовской мезальянс у Достоевского и А. Белого // Литературная учеба. 1981. №3.

51. Днепров В.Д. Идеи, страсти, поступки: из художественного опыта Достоевского. JI., 1978.

52. Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. М., 1972-1986.

53. Достоевский Ф.М. в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1990.

54. Доценко С. Апокрифические мотивы в повести A.M. Ремизова // Славянские чтения. Ч. I. Даугавпилс, 2000.

55. Дробот JI.C. О трилогии Толстого // -Яснополянский сборник. Тула,1986.

56. Дунаев М.М. Православие и русская литература. В 6 ч. М., 2002.

57. Дыханова Б.С. «Запечатленный ангел» и «Очарованный странник» Лескова. М., 1980.

58. Евнин Ф.И. Об одной историко-литературной легенде // Русская литература. 1965. №3.

59. Евсеев Б. Юрод: повесть // Постскриптум. 1998. №2.

60. Ермилова Г.Г. Тайна князя Мышкина. О романе Достоевского «Идиот». Иваново, 1993.

61. Есаулов И.А. Юродство и шутовство в русской литературе // Литературное обозрение. 1998. №3.

62. Житие протопопа Аввакума. М., 1960.

63. Жук А.А. Романтическая тенденция в раннем творчестве Достоевского // Проблемы метода и жанра. Вып. 11. Томск, 1985.

64. Жуков Д.А., Пушкарев Л.И. Русские писатели XVII в. М., 1972.

65. Иванов В.В. Достоевский и народная культура (юродство, скоморошество, балаган): Автореф. дис. канд. филол. наук. Л., 1990.

66. Иванов В.В. Достоевский и народная культура (юродство, скоморошество, балаган): Дис. . канд. филол. наук. Л., 1989.

67. Иванов С.А. Византийское юродство. М., 1994.

68. Ильин И. Творчество A.M. Ремизова // orel.rsl.ru/nettext/Russian/ilyin/ ilyinremizovtext.htm.

69. Кайгородов В.И. Об историзме Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 4. Л., 1980.

70. Камянов В.И. Поэтический мир эпоса. О романе JI. Толстого «Война и мир». М., 1978.

71. Кантор В.К. Карнавал и бесовщина // Вопросы философии. 1997.5.

72. Карасев JI.B. О символах Достоевского // Вопросы философии. 1994. №10.

73. Карпенко А.И. JI.H. Толстой и Н.В. Гоголь (изображение народа в «Войне и мире» и «Мертвых душах» и его фольклорные источники) // Лев Толстой. Проблемы творчества. Киев, 1978.

74. Карпов Н.В. Атеистические и антиклерикальные идеи в творчестве Г. Успенского. Тула, 1982.

75. Касаткина Т.А. Характерология Достоевского. М., 1996.

76. Кедров И.К. «Уход» и «воскресение» героев Толстого // В мире Толстого. М., 1978.

77. Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994.

78. Кирпотин В.Я. Мир Достоевского. М., 1983.

79. Кирпотин В.Я. Низложение мифа // Кирпотин В.Я. Избр. раб.: В 3 т. Т. 3. М., 1978.

80. Кирпотин В.Я. Ф.М. Достоевский. Творческий путь (1821-1859). М.,1960.

81. Кирпотин В.Я. Философские и эстетические взгляды Салтыкова-Щедрина. М., 1957.

82. Клейман Р.Я. Сквозные мотивы Достоевского. Кишинев, 1985.

83. Ключевский В.О. Курс русской истории. Лекция XLI // www.hrono. ru/libris/kluch.

84. Ковалев A. I'd like to move it Дело Бренера // http://tapirr.narod. ru/art/brener/kovalyov.htm.

85. Ковалевский И. Подвиг юродства. М., 2000.

86. Ковач А. О смысле и художественной структуре повести Достоевского «Двойник» // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 2. Д., 1976.

87. Колоколова Л.И. Народное антропонимание в творчестве JI.H. Толстого // Лев Толстой. Проблемы творчества. Киев, 1978.

88. Кольцова Ю.Н. Духовные искания Лескова. Кризис христианской идеи в творчестве Лескова 70-х гг. // Вестник МГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2000. №4.

89. Короленко В.Г. Полн. собр. соч.: В 9 т. Т. 3. Пг., 1914.

90. Кретова А. «Будьте совершенны.». Образ человека в творчестве Н.С. Лескова // Литература. 1999. №28

91. Кузина Л.Н., Тюнькин К.И. «Воскресение» Л.Н. Толстого. М., 1978.

92. Кузминская Т.А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Воспоминания. Киев, 1987.

93. Куплевацкая Л.А. Символика хронотопа и духовного движения героев в романе «Братья Карамазовы» // Достоевский: Материалы и исследования Т. 10. Л., 1990.

94. Куприянова Е.Н. Молодой Толстой. Тула, 1956.

95. Куприянова Е.Н. Эстетика Л.Н. Толстого. М., 1966.

96. Курляндская Г.Б. Нравственный идеал героев Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского. М., 1988.

97. Курляндская Г.Б. Толстой и Достоевский. М., 1986.

98. Кусков В.В. Мотивы древнерусской литературы в «Братьях Карамазовых» // Вестник Моск. ун-та. Серия 10. Филология. №5. 1971.

99. Лазаренко Е. Тема бога в творчестве Лескова // Литература. 1997.42.

100. Лаут Р. Философия Достоевского в системном изложении. М.,1996.

101. Левингтон Г.А. Достоевский и низкие жанры фольклора // Литературное обозрение. 1991. №11.

102. Лесков Н.С. Собр. соч.: В 12 т. М., 1989.

103. Лихачев Д.С. «Ложная» этическая оценка у Лескова // Лихачев Д.С. Избр. раб.: В 3 т. Т. 3. М., 1987.

104. Лихачев Д.С. «Небрежение словом» у Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 2. Л., 1976.

105. Лихачев Д.С. Толстой и традиции древнерусской литературы // Лихачев Д.С. Избр. раб.: В 3 т. Т. 3. М., 1987.

106. Лихачев Д.С., Панченко A.M. Смех в древней Руси. М., 1984.

107. Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х гг. XIX в. Л.,1974.

108. Лотман Л.М. Роман Достоевского и русская легенда // Русская литература. 1977. №2.

109. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992.

110. Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. М., 1996.

111. Лурье Л.Я. Народовольцы и Г. Успенский (новые материалы) // Русская литература. 1988. №2.

112. Любомудров A.M. О православии и церковности в художественной литературе // Русская литература. 2001. №1.

113. Маймин Е.А. Лев Толстой: путь писателя. М., 1978.

114. Майорова О.Е. Рассказ Н.С. Лескова «Несмертельный Голован» и житийная традиция // Русская литература. 1987. №3.

115. Макарова Е.А. Житийная традиция в миропонимании Н.С. Лескова // Проблемы литературных жанров. Томск, 1999.

116. Макашин С. Салтыков-Щедрин на рубеже 1850-1860 гг. М.,1972.

117. Манн Ю. Диалектика художественного образа. М., 1987.

118. Манн Ю. О гротеске в литературе. М., 1966.

119. Мартьянова С.А. Персонажи русской классики и христианская антропология // Русская литература XIX века и христианство. М., 1997.

120. Медведев С. СССР: Деконструкция текста. Хрестоматия нового российского самосознания // www.russ.ru/antolog/inoe/medved.htm/medved.htm

121. Медведский И.Е. Модель игрового сознания в романе Достоевского «Идиот» // Науч. докл. высш. шк. фил. наук. 1991. №3.

122. Мелетинский Е.М. Заметки о творчестве Достоевского. М., 2001.

123. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., 1994.

124. Мережковский Д. Иваныч и Глеб О жизни и творчестве Глеба Успенского. // Мережковский Д. Акрополь: Избр. лит.-крит. ст. М., 1991.

125. Мережковский Д.С. JI. Толстой и Достоевский. Великие спутники. М., 1995.

126. Михнюкевич В.А. Русский фольклор в художественной системе Достоевского. Челябинск, 1994.

127. Михнюкевич В.А. Фольклор в «Бесах» Достоевского // Русская литература. 1991. №4.

128. Мотеюнайте И.В. Вен. Ерофеев и юродство: заметки к теме // Литературный текст: проблемы и методы исследования: Материалы Третьей международной конференции. Тверь, 2000.

129. Мочульский К.В. Достоевский: жизнь и творчество // Мочульский К.В. Гоголь, Соловьев, Достоевский. М., 1995.

130. Набоков В.В. Лекции по русской литературе. М., 1999.

131. Назаров В.Н. Метафоры непонимания: Л.Н. Толстой и Русская Церковь в современном мире // Вопросы философии. 1991. №8.

132. Некрасов Н. Кому на Руси жить хорошо // Некрасов Н. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 5. М., 1982.

133. Некрылова А.Г. Г.И. Успенский // Русская литература и фольклор. Л., 1982.

134. Нельс С.Н. «Комический мученик» (к вопросу о значении образа приживальщика и шута в творчестве Достоевского) // Русская литература. 1997. №1.

135. Нечаева B.C. Ранний Достоевский, 1821-1849. М., 1979.

136. Николаев Д.П. Сатира Салтыкова-Щедрина и реалистический гротеск. М., 1977.

137. Николаев Н.В. Стиль ранних произведений JI.H. Толстого. М.,1967.

138. Николаева Е.В. Древнерусские литературные традиции в становлении жанра народных рассказов JI.H. Толстого // Литература древней Руси. М., 1981.

139. Николаева Е.В. Жанр народного рассказа в творчестве Льва Толстого // Жанровое своеобразие произведений русских писателей XVII-XIX вв. М., 1980.

140. Николаева Е.В. Лев Толстой и древнерусская литература (проблемы творческого освоения древнерусского наследия): Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1980.

141. Николаева Е.В. Притча в творчестве Л.Н. Толстого // Литература древней Руси. М., 1981.

142. Николаева Е.В. Художественное своеобразие творчества Л.Н. Толстого 1880-1890-х гг.: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 1995.

143. Новикова Т.Л. Агиографические мотивы в романе Ф.М. Достоевского «Идиот» // Русская литература XIX века и христианство. М., 1997.

144. Носов С.Н. Нравственный идеал в русской литературе второй половины XIX в. // Литература в школе. 1986. №4.

145. Нугманова Г.Ш. «Юродство» в поэме Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки» и в поэзии Егора Летова // Литературный текст: проблемы и методы исследования: Материалы Третьей международной конференции. Тверь, 2000.

146. О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 18811931 гг. М., 1990.

147. Обломиевский Д.Д. Князь Мышкин // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 2. Л., 1976.

148. Овчинникова Л.В. Роман «Преступление и наказание» и фольклор // Литература в школе. 1992. №34.

149. Одиноков В.Г. Литература и духовная культура. Новосибирск,2002.

150. Одиноков В.Г. Литературный процесс и духовная культура в России. Красноярск, 1998.

151. Одиноков В.Г. Поэтика романов Толстого. Новосибирск, 1978.

152. Одиноков В.Г. Типология образов в художественной системе Ф.М. Достоевского. Новосибирск, 1981.

153. Опульская Л.Д. Диалог учителей жизни // Л.Н. Толстой и В.П. Веригин: переписка. СПб., 1995.

154. Опульская Л.Д. Л.Н. Толстой: Материалы к биографии с 1886 по 1892 год. М., 1979.

155. Опульская Л.Д. Творческий путь Л.Н. Толстого // Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 12 т. Т. 1. М., 1984.

156. Островский А.Г. Молодой Толстой. М., 1999.

157. Палиевский П.В. Место Достоевского в литературе XIX в. // Достоевский: Материалы и исследования Т. 6. Л., 1985.

158. Петровский Н.А. Словарь русских личных имен. М., 1995.

159. Печерская Т.И. «Село Степанчиково и его обитатели» Достоевского (жанровое клише и организация повествования) // Проблемы литературных жанров: Мат-лы 5 науч. межвуз. конф. / Под ред. Ф.З. Кануновой, Н.Н. Киселева, А.С. Янушкевича. Томск, 1987.

160. Печерская Т.И. Разночинцы шестидесятых гг. XIX в.: феномен самосознания в аспекте филологической герменевтики (мемуары, дневники, письма, беллетристика). Новосибирск, 1999.

161. Попов В.П. Проблема народа у Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 4. Л., 1980.

162. Пословицы русского народа: В 2 т. М., 1989.

163. Пруцков Н.И. Г. Успенский. М., 1971.

164. Пруцков Н.И. Своеобразие реализма Г. Успенского // Пруцков Н.И. Классическое наследие и современность. Л., 1988.

165. Пруцков Н.И. Творческий путь Г. Успенского. М., 1958.

166. Пруцков Н.И. Тип «народного угодника» в концепции Г. Успенского // Пруцков Н.И. Классическое наследие и современность. JL, 1988.

167. Пруцков Н.И. Щедрин критик иллюзорных представлений Г. Успенского // Пруцков Н.И. Классическое наследие и современность. JL, 1988.

168. Пушкин А.С. Борис Годунов // Пушкин А.С. Собр. соч.: В 3 т. Т. 2. М., 1986.

169. Розанов В.В. Гр. Л.Н. Толстой // Розанов В.В. О писательстве и писателях. М., 1995.

170. Розанов В.В. Еще о гр. Л.Н. Толстом и его учении о непротивлении злу // Розанов В.В. О писательстве и писателях. М., 1995.

171. Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития. М., 1990.

172. Розанов В.В. О Достоевском. М., 2000.

173. Румянцев А.Б. Лесков и русская православная церковь // Русская литература. 1995. № 1.

174. Русская литература и фольклор. М., 1987.

175. Салтыков-Щедрин и русская литература. М., 1991.

176. Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20 т. М., 1965-1977.

177. Сальвестрони С. Библейские и святоотеческие источники романов Достоевского. СПБ., 2001.

178. Сараскина Л. «Бесы»: роман-предупреждение. М., 1990.

179. Свадновский Б.С. Толстовский парадокс // Яснополянский сборник. Тула, 1986.

180. Селезнев Ю. Два типа художественного сознания «Толстой и Достоевский» //В мире Толстого. М., 1978.

181. Слизина И.А. Образ Ж.Ж. Руссо в романе «Исповедь» и князь I Мышкиин. Сходство и различие вариантов естественного человека // Проблемы литературных жанров: Мат-лы 5 науч. межвуз. конф. Томск, 1987.

182. Соколов Н.И. Г.И. Успенский. Л., 1968.

183. Соркина Д.Л. О некоторых особенностях жанра романа Ф.М. Достоевского «Идиот» // Проблемы литературных жанров: Мат-лы научн. межвуз. конф. Томск, 1972.

184. Спивак М.Л. Место и функция смеха в творчестве Ф.М. Достоевского // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1986. №5.

185. Справочник личных имен народов РСФСР. М., 1979.

186. Тамарченко Н.А. Об авторской позиции в повестях «позднего» Толстого // Русская словесность. 1999. №4.

187. Тарасов А.Б. Что есть истина? Праведники Льва Толстого. М.,2001.

188. Толстой Л.Н. в воспоминаниях современников. М., 1978.

189. Толстой Л.Н. Переписка с русскими писателями: В 2 т. М., 1978.

190. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1§92.

191. Топоров В.Н. Поэтика Достоевского и архаические схемы мифологического мышления // Проблемы поэтики и истории литературы. Саранск, 1973.

192. Трубецкой Е. Три очерка о русской иконе. Новосибирск, 1991.

193. Удодов А.Б. К спорам о повести Ф.М. Достоевского «Двойник» // // Индивидуальность писателя и литературно-общественный процесс. Воронеж, 1978.

194. Успенский Г.И. Растеряевские типы и сцены // Успенский Г.И. Полн. собр. соч.: В 6 т. Т. 1. СПб., 1908.

195. Успенский Г.И. Полн. собр. соч. Т. 8. М., 1954.

196. Успенский Г.И. Собр. соч.: В 9 т. Т. 1. М., 1955.

197. Федотов Г.П. Святые древней Руси. Ростов-на-Дону, 1999.

198. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1978.

199. Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского. М.; Л., 1964.

200. Хализев В., Майорова О. Лесковская концепция праведничества // В мире Лескова. М., 1983.

201. Хализев В.Е. «Герои времени» и праведничество в освещении русских писателей // Русская литература XIX века и христианство. М., 1997.

202. Холкин В.И. Русский человек Обломов // Русская литература. 2000. №2.

203. Храпченко М.Б. Лев Толстой: мир и человек // Л.Н. Толстой и современность. М., 1981.

204. Ху Сун Вха. Положительно прекрасный человек (тайна князя Мышкина) // Русская литература. 2001. №2.

205. Чичерин А.В. Стиль народных рассказов Толстого // Яснополянский сборник. Тула, 1986.

206. Чичерин А.В. Трилогия тревожных исканий // Чичерин А.В. Ритм образа. М., 1973.

207. Чичерин А.В. У истоков могучего стиля // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 2. Л., 1976.

208. Чуприна И.В. Трилогия Толстого «Детство. Отрочество. Юность». Саратов, 1961.

209. Шевченко Л. Шутовство и юродство: из наблюдений над «Братьями Карамазовыми» // Литература. 1997. №32.

210. Шелковникова Л.Ф. Грех и добродетель в системе религиозно-нравственных ценностей Лескова // Культура и текст. Литературоведение. Ч. 2. Барнаул, 1988.

211. Шкловский В. Л. Толстой // Шкловский В. Собр. соч.: В 3 т. Т. 2. М., 1974.

212. Эйхенбаум Б.М. Молодой Толстой // Эйхенбаум Б.М. О литературе. М., 1987.

213. Эйхенбаум Б.М. Лев Толстой. Семидесятые годы. М., 1974.

214. Юнг К.Г. Понимание архетипа младенца // Самопознание европейской культуры XX в. М., 1991.

215. Якубович И.Д. Достоевский в работе над романом «Бедные люди» // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 9. Л., 1991.

216. Heller D., Volkova E. The holy fool in russian and american culture: a dialogue // Вестинк МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2001. №1.