автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.05
диссертация на тему: Жанр дневника в английской литературе эпохи реставрации

Полный текст автореферата диссертации по теме "Жанр дневника в английской литературе эпохи реставрации"

:ч5 о а

- з МАР 1397

На правах рукописи

ПОДГОРСКИЙ Александр Васильевич

ЖАНР ДНЕВНИКА В АНГЛИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ЭПОХИ РЕСТАВРАЦИИ

Специальность 10.01.05 - литературы народов Европы, Америки и Австралии

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва 1997

Работа выполнена в Магнитогорском ордена Знак Почета государственном педагогическом институте на кафедре теории и истории мировой литературы.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор СИДОРЧЕНКО Л.В.

доктор филологических наук, профессор СОЛОВЬЕВА НА.

доктор филологических наук, профессор РЕШЕТОВ В.Г.

Ведущая организация - Воронежский государственный университет.

заседании диссертационного совет

ческом государственном университете имениВ Л. Ленина по адресу: Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1, ауд. .

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке МПГУ имени . В.ИЛенина по адресу: Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1.

Автореферат разослан «...........»......................1997 года.

Защита состоится

Ученый секретарь диссертационного совета

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Диссертационная работа посвящена исследованию английских дневников семнадцатого столетия, являющихся неотъемлемой частью литературы "одного из самых славных периодов развития английского гения и цивилизации"! Эпоха Реставрации (1660-1666) стала тем временем, на которое - в силу объективных и субъективных причин-пришлось создание лучших образцов мемуарной прозы, оказавших существенное влияние (как прямое так и косвенное) на развитие литературного процесса в Англии и до сего дня являющихся предметом национальной гор'дости британцев.

Актуальность.исследования определяется необходимостью ввода в научный оОиход особого литературного пласта, развивающегося подспудно (читателю-современнику не предназначенного, адресованного потомкам), не связанного своей художественной структурой с основными стилевыми тенденциями века, не ориентированного на вкусы критиков, придерживающегося особых ианров и состоящего из произведении, созданных а разной степени далекими от литературного творчества людьми. Мемуарные кзнры из-за своего изначально внелитера-турного происхождения всегда находились на периферии литературной теории и вопреки широким возможностям, которые они открывают перед теоретиками и историками литературы и культуры, .практически не исследованы учеными России?

Объектом исследования в диссертации является процесс становления жанра дневника в английской литературе, начиная с XVI века,

1. Ступников И. Английский театр. Конец XVII - начало XVIII

века.-Л.-1986.-С.13. '¿. После неудавшейся попытки И.Кашкина издать "Дневник" С.Пипса в тридцатые'годы и Пипе, и Эвелин лишь упоминались в работах общего л частного характера. См.: История английской литературы.

вып.й.-М. Ступников и. Ынн Ол&илд.-ад.-1ьз'/о.-

С.5. Урнов Д. Дефо.-М.-13у8.-С.4^. Карцев В. Ньютон.-Ы.-1Уо7,-С. 33, 74. История Всемирной Литературы. 1'.4.-М.-1у67.- С.¿13.

когда юным королем Эдуардом VI, математиком и астрологом ¿»оно:/. Ди, просвещенным воином Томасом Канингсби, гробовщиком Генри (датчиком, государственным деятелем времен Елизаветы Фрэнсисом волейкгамом была заложена традиция, высшими достижениями которой станут созданные в семнадцатом столетии (в эпоху Реставрации) "мемуары" Джона Эвелина(1620-1706) и "Дневник" Сэывэля ПипсаС1633-1703). Использова ние в работе "Мемуаров" Сен-Симона, дневников Л.Толстого и М.Баш-кирцевой объясняется тем обстоятельством, что "несмотря на разительное внешнее несходство, 'в различных культурах обнаруживаются те не элементы и ситуации, есякий раз по-новому связанные друг с другой. Это похоке на смену картинок в калейдоскопе: картинки разнятся, а ьлементы те ие. Различие и родство множества химических соединений другой пример"!'

Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые в отечественном литературоведении предметом специального многоаспектного изучения стали полные издания текстов произведений Д.Эвели-,

na(The Diary of John Tvelyn. Now first printed in full from the manuscripts belonging to Mr.John Evelyn and edited by E.S.de Beer. In six volumes.-Jxford.-1955) И С.ПиПса(ТЬе Diary of'Samuel Pepys. A new.ana complete transcription edited by Robert Latham and William Matthews. In XI volumes.-London.- 197.1-1983). ЬперВЫе В РУССКОЙ и зарубежной практике в диссертации определяется особое место "дневника" в системе мемуарных жанров: он рассматривается не ка?; первичная форма мемуарной литературы, "форма без формы", а как жанр во многом отличным от мемуаров, ибо автор дневника занят прежде всего настоящим, а мера присутствия памяти, воспоминания в подлинном дневнике зависит от того, насколько настоящее заставляет обращаться к прошлому: далекому или недавнему. Таким образом, "дневник" оказывается своеобразным зеркалом, в котором отражаются важнейшие изменения, происходящие в литературе и культуре: эволюция моды и вкуса, важнейших эстетических представлений, отношение к степени откровенности литературы, смещение границ между литера-

1. Гаврилов А.К. Традиционные историко-филологические приемы -необходимое условие новизны//0диссей.-1а90.-С.17. М.Бахтин еще раньше писал о том, что "чукая культура только в глазах другой культуры раскрьпзает сеоя полнее и глубже".'

турой и не литературой. Ь дневнике обнажаются индивидуальные психологические мотивы общественного поведения, специфика мента-льности, отношение к миру, "привычки сознания, которые били присущи культуре данной зпохи, лежали в ее неосознанной основе, "подпочве"! и предстает тот "внутренний человек", который отличается от исторических "и.чидаей", строящихся в соответствии с нормами и правилами, законами и приличиями: оба этих "образа" характеризуют эпоху, определяют и проявляют границы дозволенного в ней.

Цели и задачи исследования. Целью работы является изучение особенностей возникновения и путей развития дневникового жанра з английской литературе ХУ1-ХУП веков. Отсюда конкретные задачи, имеющие историко-литературную, социально-психологическую и теоретическую направленность:

- изучить проблему истоков английских дневников эпохи Реставрации, их дальнего и ближнего генезиса;

- рассмотреть "Календариум" Д.Эвелина и "Журналы" С.Пипса (так авторы называли свои произведения) в качестве "исключительных явлений"(по терминологии М.д-.Гаспарова! в английской литературе XVII века, наиоолее полно выранающих характерные признаки своей зпохк и достойных выступать ее "полномочными представителями" з истории культуры, одновременно выпадающих из своего времени, в силу опуоликования их лишь в XIX столетии;

- проследить динамику бытования и функционирования ыанра "дневника" в системе мемуарных жанров;

- исследовать мировоззренческие и эстетические позиции "даиэристов" эпохи Реставрации, используя не только Их прямые высказывания, но и непрямые свидетельства, имплицитные оценки и невольно выраиешше взгляды и представления;

- провести реконструкцию личностей Д.Звелина и С.Пипса ьо времени и социуме на материале их произведений;

- поставив С.Пипса в полоаоние "культурного собеседника", рассмотреть его поведенческие феномены, проявившиеся в отношениях с Дёборой Биллет, и проверить "серъезность'Чпс терминологии Д.Ь.Панченко) его отдельных высказываний;

1. Гуревич А.Я. Историческая наука и историческая антропология// Вопросы философии.-¡Я.-1968.-С.67.

-4- аргументировать значимость дневниковой прозы эпохи Реставрации для становления и развития английского просветительского романа.

Чтобы внимание к ¡аанру дневника не могло показаться преувеличенным, связанным с субъективными симпатиями исследователя, необходимо обратить внимание на следующее. Лишенный всякой "занимательной" изобразительности романа, дневник не стал лишь исторической и литературной достопримечательностью, как многое из того, что было "сочинено", а остался эстетически значимым явлением. Эстетическая, худонественнан активность материала лучших английских дневников эпохи Реставрации напрямую обеспечена духовными, внутренними процессами, эстетикой бесспорной достоверности внутренней жизни личности как вечного и неисчерпаемого предмета литературного творчества.

Методологическая установка работы. Диссертация выполнена в русле историко-генетического, историко-поэтологического изучения литературных ианров. Работа опирается на традиции отечественной филологии и достикения современных исследователей поэтики, интерпретации текста, теории и истории литературы и культуры.

Научная значимость работы. Выполненное исследование восполняет существенный пробел в отечественной англистике, не уделявшей прежде должного вникания ни Д.&ведкну и С.Пипсу, ни их произведениям, которые при ближайшем рассмотрении оказываются достойными занять места в ряду лучших образцов европейской реалистической прозы XVII века.

В целом предмет исследования, методология его анализа и полученные результаты могут найти применение в процессе дальнейшей разработки историко-культурной проблематики от семнадцатого столетия до настоящего времени. Материал, изложенный в диссертации, монет быть использован при чтении общих и специальных курсов по истории зарубежной литературы.

Апробация работы. Из общего числа 30 печатных работ по теме диссертационного исследования опубликовано 18 объемом 20 печатных листов, в том числе монографии "Факт и вымысел в английской литературе ХУП-ХУЛ! веков"(19УЗ; 5п.л.), "Обыкновенная история любви Деб Биллет и С.Нипса, описанная им самим" (1У94; 4,Ьп.л.), "мемуары" Джона Эвели'на"(1б9о; 3 п.л.) и

статьи в журнале "Филологические науки": "Сэмюэл Пепис и его "Дневник"(1969, №3; 0,5л.л.), "Даон Звслин - эсквайр, диентльмен, мемуарист"(ISaó, ¡№; О.зп.л.). Но проблемам диссертации автор выступал с докладами, на "Шекспировских чтениях"(Москва, на IV, V, VI Межрегиональных международных конференциях литературоведов-англистов (Воронеж, I9S4; Пермь, 1S95; аиров, 13db), а также ка IV, VI, VIII пуришевских чтениях(Москва, ly¿<¡, I9a4, ISao).

Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, примечании и списка использованной литературы. Общий объем диссертации составляет 375 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновываются актуальность и значимость тематики и проблематики предложенной, диссертации, определяются пели и задачи исследования, его новизна. Отмечена необходимость частных, специальных исследований, посвященных дневникам Д.Эвелина и С.Пнпса. Саато представлена научная дискуссия в современном литературоведении о правомерности причисления мемуаристики к литературе и специфике свойственной ей художественности. Во введении также очерчена теоретическая база исследования, определена его методологическая основа, выявлено научно-практическое значение.

Первая глава "Проблемы изучения мемуарной литературы" носит общетеоретическим, обзорни» характер; в ней рассматривается проблема содержательности нанра "дневника", определяются условия бытования и причины распространенности мемуарных ;ланров в английской литературе эпохи Реставрации ,

В первом 'параграфе определяется особое место дневника в системе мемуарных жанров. "Мемуары" неразрывно связаны с процессом вспоминания, реконструкцией некогда бывшего, прошедшего, переписыванием и редактированием текста, чем и объясняется наличие в них фактографических ошибок, отмечаемых и извиняемых комментаторами и исследователями. Мера присутствия памяти, вспоминания в "подлинном дневнике" зависит от того, насколько настояшее-суть и "соль" дневника - заставляет обращаться к прошлому: далекому или недавнему; а поскольку такие экскуисы в прошлое чаще всего случайны и кратки, авторы дневников практически не допускают неточностей в "фактической области". Автор дневника сосредоточен

прежде всего на настоящем, особенно, когда он молод. Последнее обстоятельство не так маловажно, как может показаться. История литературы свидетельствует: мемуаристы, достигнув определенного возрастного ъубежа(обыкновенно, перешагнув за сорок: Коммин, Эвелин,Ларошфуко, Сен-Симон, Талейран), а подчас и оказавшись в ситуации вынужденной праздности(ссылка Коммина, опала Ларошфуко) процессом -отнюдь не спонтанного вспоминания(кто-то преподает "утюк", кто-то сводит счеты с противниками, а кто-то приукрашивает себя для потомков) заняты гораздо больше, чем самой жизнью. Авторы дневников в большинстве случаев начинают делать свои записи,не успев утратить целостности если и не юности, то молодости, когда время еще не обращается вспять - оно все впереди, а самым главным, конечно, является сегодняшнее, сейчас. До тридцатилетнего возраста стали вести дневники С.Пипе, Гонкуры, ЗК.Ренар; в восемнадцать лет - Л.Толстой, в четырнадцать - А.В.Никитенко, в двенадцать - ЭдуардУКи М.К.Баш-кирцева. Между авторами дневников и еше не узнанной вполне, но узнаваемой ими жизнью нет привычности отношений, и если для мемуариста жизнь подобна жене, рядом о которой он успел состариться, то для даиэриста. жизнь - еще не успевшая снять фаты невеста, Прекрасная дама А.Блока. Особенно наглядно это представлено в записях С.Пипса первых трех-четырех лет ведения дневника, изобилующих прилагательными в превосходной степени, передающими восхищение "сегодняшней жизнью", в которой каждый день дарит нечто, не происходившее "никогда прежде", случающееся "впервые" и отмечаемое с неподдельным восторгом. И если прожитая жизнь навязывает мемуаристам определенный "сюжет", осложненный к тому же специальными авторскими установками и сомнениями князя Талейрана(публиковаться при жизни или сначала умереть), то авторы дневников, даже не всегда это осознавая, творят с тем артистизмом, о котором мечтал и которого добивался Жюль Ренар. Ни в одних мемуарах, ни в одной исповеди или автобиографии нет смятенности и искренности чувств, остроты и непосредственности переживаний лучших дневников, поскольку с течением времени переживание превращается в опыт, а чувство просто умирает. Дневниковый жанр ближе ВС6Х ДруГ*ИХ К ВОПЛОЩбНИЮ Н6Д0СТШСИ»* мого средствами искусства уже потому, что лишь этой "простой" форме авторы доверяют свои сомнения, преодоление которых вело к созданию их романов, повестей и пр. Авторские размышления,

будучи зафиксированными в дневнике, становятся воплощенной частью искомого в них. Автор может мучительно думать о невозможности выражения переполняющих его чувств и подарить нам при этом ощущение действительной жизни художника.Дневник - жанр не мемуарный, и ставить его в один ряд с воспоминаниями, жизнеописанием, автобиографией, исповедью только потому, что данные мемуарные формы используют или фальсифицируют его элементы,- не правомерно. Одним из доказательств полной самостоятельности дневникового жанра является то, что так называемые "элементы дневника" могут быть и бывают составной частью едва ли не всякого прозаического жанра. При этом "дневник", "оттопки из дневника", "дневниковые записи" и даже "характер обыкновенного дневника" не удается ассимилировать ни одной структуре. Дневник также легко узнаваем, как, например, афоризм."Подлинный пневник" может принадлежать перу не только писателя, как полагал Э.Канетти, но и любого, другого человека, наделенного редким сочетанием потребности п дара самовыражения. "Подлинный дневник" представляется мне герметически закрытым. Автор "снимает" себя в "интерьере" мира, естественно, не предупреждая ни одну из своих "моделей", <оими являются все, попадающие в поле его зрения, поэтому люди не пзинимают поз, они естественны и не всегда привлекательны, как и зам автор - "фотограф". Даже во времена всеобщего увлечения ведением дневников - таким был семнадцатый век в Англии - их авторы предпо-штали не распространяться об этом. С.Пипе без малого за десять шт своего писательства проговорился лишь дважды: 11 апреля 1660, согда показал оставшемуся безымянным лейтенанту свою "манеру веде-шя журнала", и 9 марта 1669, когда, застав В.Ковентри заполняющим ¡невник, опрометчиво сказал, что тоже делает это уже "восемь или ¡есять лет"; искренне полагая признание первым, и единственным(1660 'од успел забыться, а записи .свои он не перечитывал), Пипе тут же южалел об этом. По зрелом размышлении, пшзнаться в ведении дневника - значит сделать интимное признание, и, кай любое другое, по-:обное, это обязывает того, кому оно сделано, ставит его в особое сложение, часто не очень удобное.

Авторы дневников разно оценивают сделанное ими, разно объясня-1Т причины, побудившие их взяться за перо. В отличие от многих, .Пипе не сделал в*своем дневнике ни одной декларации. За первые есть лет (1660-1666) при довольно частом упоминании в записях

своего "дневника" или "журнала" он не позволил себе ни эпитета, ни выражения, которые дали бы основание судить о его отношении к ним. В июне 1667 года, когда голландский флот своим внезапным появлением близ Лондона до смерти перепугал горожан, Пипе - вовсе не геро спасая то, что успел нажить, ограничился констатацией того, что он "очень дорожит своими, журналами" и поставил перед исследователям серьезную проблему, которую всякий решал и будет решать по-своему. С начала XIX века накопилось немало ответов на вопросы:"За что ценил Сзмюэль Пипе свой дневник?", "Зачем или почему Пипе вел дневник?",- от самых простых:"Дневник давал ему возможность для самовыражения" (Г. Брэдфорд ) , "Дневник был самым лучшим и самым близким его другом"(А.Понсонби), "Писал, чтобы было что читать в старости" (Р.Л.Стивенсон),- до "изысканных", в которых выдвигаются мотивы религиозные, моральные, эстетические, натуралистические, психологические (Р. Лэйзе'м, Р.Оллард). С моей точки зрения, все, из заявляемого обыкновенно авторами дневников от Сэй-Сенагон до Л.Толстого (дальше будет то же самое), С.Пипе, будь он к этому расположен, мог бы сказать применительно к себе с легкостью; но все это "существовало'^ нем столь органично, что он не чувствовал и малейшей необходимости как-то определять смысл своего писательства. Писал, как дышал и, подобно всем нам, за исключением великого поэта, не думал о святейшем "бескорыстии воздуха". Разве не очевидно и без слов, что процесс письма доставлял ему удовольствие? Что писал он о чем хотел и сколько хотел? Что это приносило ему облегчение, дисциплинировало, помогало делать карьеру и формировать репутацию? Наконец, разве не ясно, что его "журналы" - это он и только он, а кто же не ценит себя, и весьма! Вместе с тем, С.Пипе не знал трудностей Л.Толстого: чтением и даже возможностью прочтения его дневник никто не "портил", и потому с одинаковой свободой писал он об обычном и безнравственном, выдающемся и постыдном.

Единственным критерием значимости факта, события для даиэриста становится личная заинтересованность или причастность автора к ним, тогда как значимость истинная, объективная определяется временем. Каждодневное писание, фиксация происходящего "по горячим следам, естественно., оберегает или избавляет от ошибок, но не позволяет вынести бесстрастное суждение, произвести "правильный" отбор в большом количестве подробностей разной степени важности и

приводит к тому, что помпезное или грандиозное сегодня наделяется излишней масштабностью и оказывается в центре внимания пишущего. Сколько чернил и времени потрачено людьми, ведущими дневники, на описание коронаций, въездов послов, различного рода вселенских, архитектурных достопримечательностей, сцен казней и пыток -едва ли не вовсе напрасно! Дневники наглядно свидетельствуют о внешне парадоксальной трансформации: значимое для государства, нации, имеющее широкий общественный резонанс в момент свершения, происшествия и напрашивающееся "на перо", обещающее если уж не бессмертие, то славу одной причастностью, приобщенностью, с десятилетиями и веками теряет в "весе" и становится малоинтересным; и, напротив, пустяки каждодневной жизни, всякого рода мелочи становятся "фигурами" первого плана и оказываются в фокусе читательского интереса. С течением времени в дневниках оказывается востребованным в с е: и то, чему придавал значение сам автор, и то, что он записывал автоматически. В заслугу С.Пипсу, обычно, ставят его описания Великой чумы и Великого пожара, но равно ценят и многочисленные отмеченные им "обыкновения" англичан семнадцатого века, и нечто еще более мелкое: цены на уголь, стоимость обедов в тавернах и апельсинов в театрах. Фернан Бродель в своем капитальном труде "Материальная цивилизация, экономика и капитализм, ХУ-ХУ111 вв." использовал материал из "Дневника", ни на гран не сомневаясь в его надежности, и в связи с "личным делом чумы", и в связи с началом употребления англичанами чая, их любовью к соленой селедке и маршрутами наемных карет в.Лондоне времен Сэмюэля Пипса. Частное, сугубо' личное (то, что превращает дневник в "человеческий документ"), даже не всегда пристойное и всегда выходящее за рамки "приличий" -этой узды для посредственностей, способно сделать творение даиэрис-та притягательным для' всех, не гарантируя, однако, безусловного восхищения, о чем свидельствую? оценки "Дневника" С.Пипса людьми, знающими толк в литературе: филологами Европы и Америки, для которых он классик,' Чосер и Шекспир своего жанра, писателями.

Во втором параграфе, рассматриваются условия бытования и причины распространенности мемуарных жанров в английской литературе ХУ11 века, тесно связанные с напряженнейшей социально-идеологической борьбой, развернувшейся в стране под знаменами католицизма и кальвинизма. Закономерными следствиями политической борьбы стали отмечае-

мые исследователями английской литературы семнадцатого века усиление в ней морально-религиозной проблематики, доминирующее положение публицистических жанров, формирование нового читателя и нового типа литератора. Демократизировалось не только "слово Божье.", но и сам процесс творчества. Базирующиеся на.ярко выраженной религиозной основе этико-эстетические воззрения пуритан способствовали распространению в их среде такого явления, как ведение дневников, призванного помочь спасению души, ее победе в борьбе с дьяволом. Однако само по себе явление ото(или обыкновение) не объясняется исключительно пуританизмом или своеобразием эпохи "повышенного драматизма", как называют семнадцатый век.Из истории религии и литературы известно: ведению дневников придавали важное значение представители различных вероисповеданий, самонаблюдение и самоанализ являлись неотъемлемой частью пифагорейской традиции, стоической практики, морально-философского учения Секстиев; из желания "исправлять и подлечивать свой нвав" родились "Размышления" Марка Аврелия, неуемная страсть обретения себя в Боге и Бога в себе привела Аврелия Августина к созданию "Исповеди"; Бенвенуто Челлини пришел к пониманию того, что "все люди всяческого рода, которые сделали что-либо доблестное или похожее на доблесть, должны бы, если они правдивы и честны, своею собственною рукою описать свою жизнь", после чего Мишелю де Монтеню ничего не стоило в обращении к читателю написать: "...Таким образом, содержание моей книги - я .сам..." Стоит ли удивляться, что непосредственный преемник ренессансной культуры с ее приверженностью классическому знанию и современник Реформации, наделившей каждого человека возмутительным правом(по мнению Т.Роббса) быть "судьей религии и истолкователем писания для самого себя", англичанин семнадцатого века смело взялся за перо и стал писать о себе, своем повседневном, учет которого и обеспечивал бессмертие его души.

У английских мемуаров эпохи Реставрации своя "ниша" в литературном процессе столетия. Лучшие из них - "Календариум" Джона Эвелина и "Дневник" Сэмюэля Пипса - с предельной полнотой отразили особый период английской истории: время Карла хХ, Великой чумы и Великого пожара; время Бойля и Ньютона, Давенанта и Киллигру, лорда Кларендона и герцога Бекингема, Нелл Гуинн и леди Каслмейн.

Третий параграф первой главы посвящен анализу работ зарубежных литературоведов, занимавшихся и занимающихся "Мемуарами" Д.Эвелина и "Дневником" С.Пипса. Рассматриваются в нем и исследования отечественных ученых, обращавшихся к английской мемуаристике семнадцатого столетия.

Среди книг, предивтом которых является исключительно дневниковый жанр, до сего дня уникальной остается работа А.Понсонби "Английские дневники"(1923). А.Прнсонби проделал колоссальную работу по спасению от забвения большого числа английских мемуаристов, он прочел и описал огромное количество рукописей из библиотек и частных собраний. Не ограничивая себя "лучшими дневниками", он постарался дать "полное представление" о всех существующих типах, разновидностях дневников: длинных и коротких, интимных и рассчитанных на читателя, "хороших", "посредственных" и "почти безликих". Слово "дневник" он употребляет в качестве литературоведческого термина, предполагающего наличие единственного обязательного жанрообразуга-шего признака: записи должны быть сделаны очевидцем по ходу развития событий. Естественно, что при таком подходе - едва ли правомерном- дневниковый ряд в английской литературе от ХУ1 до начала XX века оказывается необычайно длинным: одних только "дневников" семнадцатого столетия разной степени значимостиС'дневники", "второстепенные дневники", "короткие записки") в нем-тридцать. А.Понсонби прослеживает генезис выделенного им "особого искусства", оказавшегося возможным в результате психологического развития и роста самосознания личности сравнительно недавно - в ХУ1 веке. Есть все основания считать шестнадцатый век "колыбелью" английской мемуарной традиции, хотя многие авторы станут вести отсчет с века семнадцатого; можно назвать даже точную дату "рождения" первого из известных английских дневников - 1594 год, когда юный Эдуард У1 стал вести свои записи, в которых в соответствии со своим положением писал "Мы" строго с заглавной буквы, а в соответствии с возрастом описал не только пышные похороны Генриха У111 и восстание Роберта Кета, но и свои-детские развлечения. Судя по извлечениям из его дневника, опубликованным Кларендоновским историческим обществом в 1884 году и приведенным в книге А.Понсонби, "зрелость" двенадцатилетнего монарха, отмечаемая многими его современниками, не является преуве-

личением.

"Общество Камдена", основанное в 1838 году для издания текстов и документов, связанных с ранней историей Англии, за первое десятилетие своего существования опубликовало три дневника шестнадцатого века. В 1842г. - "Дневник" знаменитого математика, некроманта и астролога Джона Ди, составленный из его неразборчивых записей на ловлях календарей за 1557-1600 годы. В 1847г.- "Журнал" Томаса Канин-гсби, находившегося в свите графа Эссекса во время осады Руана и описавшего свое четырехмесячное "путешествие'Чс 13 августа по 24 декабря 1591г.) для неизвестного друга. В 1848 году был опубликован "Дневник" Генри Мэтчина, снабжавшего весь тогдашний Лондон похоронными принадлежностями. Записи Г.Мэтчина охватывают 1550-1563 годы и подтверждают правомерность прозвища Марии Тюдор. В 1871г.• "Общество Камдена" опубликовало записки государственного деятеля времен королевы Елизаветы Фрэнсиса Волсингэма, продиктованные им своему секретарю. "Дневником" или "Журналом" эти чаще, всего однострочные записи можно назвать лишь с большой натяжкой. В 1570 году Волсингэы находился во Франции и в его обязанности входило устройство брака королевы с герцогом Анжуйским, но известно это, конечно, не из продиктованных им в тот год записей. Он отмечал полученные аудиенции, фиксировал пункты прибытия и отбытия, изредка упоминал дела домашние, чаще государственные - и все одинаково бесцветно. А.Понсонби определил записи Ф.Волсингэма как "скудный дневник". С моей точки зрения, по отношению к ним неуместно ни слова "дневник", ни слово "журнал" - это элементарные записки, единственным достоинством которых является факт их существования.

"Дневник-" Эдуарда У1, "Календариум" Д.Ди, "Журнал" Т.Канингс-би, "Мартиролог" Г.Мэтчина и "Записки" Ф.Волсингэма является безусловными "знаками развития личности" шестнадцатого века и первыми "памятниками" мемуаристики в английской литературе. Соблазнительная своей простотой жанровая форма уже три с половиной века назад эксплуатировалась людьми разных возрастов, званий, разного уровня образованности, каждый из которых ставил на свое "писание" либо "печать" таланта, либо "клеймо" бесталанности. Ценность, приобретаемая всякого рода "записками" с течением времени, весьма относительна, и как способностью "настаиваться" обладают лишь "добрые", реце-

птурные вина, а отнюдь не всякие, чаще всего превращающиеся в уксус, так и мемуары в своей значимости, интересности в первую очередь зависят от литературной одаренности автора: нужно родиться гением, чтобы оставить после себя гениальный дневник. Слово "дневник" в качестве жанрового определения частных записок употребляется А.Понсонби часто без достаточных на то оснований и даже вопреки авторским названиям; и это при том, что английский исследователь точно знал, какими качествами должен обладать "хороший дневник". По мнению А.Понсонби, для создания "добротного дневника" автор должен: писать каждый день, обладать острой наблюдательностью, быть восприимчивым к миру, любить правду больше, чем ложь, обладать значительной долей эготизма, не думать о возможной публикации, возможном читателе, не воображать из себя Пророка и без колебаний писать о вещах малоприятных, равно как и о приятных пустяках,- то есть нужно обладать всеми качествами С.Пипса и поступать, как он.

В книге Г.Брэдфорда "Душа Сэмюэля Пипса"(1924) немало места отведено рассуждениям общего плана о природе дневника, о причинах, заставляющих людей вести дневники. В главе "Человек и дневник" автор, в частности, обращает внимание на чисто "технические" трудности, ожидргашие всякого, взявшегося за перо. В самом деле, одной гениальностью при.создании гениального и даже просто "хорошего'' дневника не обойтись, ибо существует еще нечто, о чем писала 13 октября 1877 года Мария,Вашкирцева:"Сделаться художником не так легко, как сказать это; кроме таланта и гения, существует еще эта неумолимая механическая работа". Наиболее интересными для Г.Брэдфорда являются дневники интроспективного характера, но если А.Понсонби полагал, что самые знаменитые интроспективные дневники от- . нюдь не британские, и называл при этом Толстого, Амьеля и Башкир-цеву, в полной мере склонных к той самой "аффектации", которой нет в английском характере, то его соотечественник и современник без малейших сомнений отдал пальму первенства и в этой области С.Пипсу. Не согласиться с ним трудно. Все дневники Д.Толстого "портило" то,' что их "читали" без его ведома; ему всегда мешало знание, что написанное им "будут читать", и тщетно он пытался завести "дневник для себя - тайный" в 1908, "новый дневник, настоящий дневник для одного себя" я 1910. Неземная в своей чистоте М.Вашкирцева навер-

няка не чувствовала некоего "расхождения" между своим отчаянным предсмертным "Предисловием" к "Дневнику" и его содержанием. Ведь она обещает "жизнь женщины, записанную изо дня в день, без всякой рисовки", настраивает читателя на то, что говорит "все, все, все", а он после этого и с этим не находит в ее несомненно искреннем рассказе ничего, из разряда обыкновенно относимого к "тайному", "сокровенному", ничего пошлого и даже банального, а тем более "этакого", приводящего в смущение. Читатель сталкивается с чистотой, позволительной лишь для евангельских персонажей, и легко испытывает разочарование: в земном человеке именно чистота помыслов и поступков оказывается наименее интересной. Снимается и вопрос о степени искренности, откровенности, ибо существует предубеждение, что легко быть искренним, когда нечего скрывать, когда .нечего стыдиться. Возможно, именно наличие постыдного в записях С.Пипса сделало его в глазах Г.Брэдфорда саыым-самым "искренним" из всех известных авторов дневников. Однако соглашаться с ним вовсе не обязательно, особенно учитывая то обстоятельство, что дневнику, "проистекающему из сокровенных глубин авторской души", он противопоставляет дневники, создававшиеся с учетом "реакции возможного читателя". Обозревая "безбрежное поле дневниковой литературы", Г.Брэдфорд называет среди "великих" в этом жанре Сен-Симона("исторический дневник"), Гонкуров и Байрона("литературные дневники"), чья искренность уступает пипсовской, и не упоминает М.Башкирцевой, не только столь же искренней, как и превосходящий всех в этом качестве С.Пипе, но и не убоявшейся во всеуслышанье заявить:"...я писала и пишу безусловно искренне именно потому, что надеюсь быть изданной и прочитанной".

Велел за А.Понсонби и Г.Брэдфордом к проблеме английских дневников обратилась К.О Брайен, первым же предложением своей книги "Английские дневники и журналы"(1973) заставляющая читателя серьезно задуматься, если не запротестовать:"Позвольте мне начать с необычного утверждения, что лучшие английские-дневники были написаны со скуки". В ее работе встречаются знакомые рассуждения: хороший дневник - это вовсе не обязательно литература, произведение искусства; это жанр, позволяющий писать исключительно в свое удовольствие, не ведая о воспетых и проклятых муках творчества, и стяжать лавры, поистине неувядающие,- подобные тем, коими увенчан Пипе.

Анг'лийские дневники, как считает исследовательница, появляются в семнадцатом веке, а первым, о ком она, руководствуясь личными при-страстьями, посчитала нужным написать, стал Вильям Дагдейл, известный антиквар, автор "ученых книг"(так назвал его Д.Эвелин в записи от 21 мая 1685 г.) и скучнейшего "Журнала". Д.Эвелин - при всем своем достойном- восхищения благообразии и массе невероятных для простого смертного достоинств - обладает для К.О Брайен и своеобразным недостатком, ибо, поведав нам в "обширном дневнике", "поистине великом журнале" о многом и разном, и словом не обмолвился о страс-

Г

тях, сомнениях, отчаянии и греховности, присущих людям и каждому человеку; кроме того, наделенный от Бога всеми качествами, для того чтобы стать во главе своего века, Эвелин оказался лишь "блистательным его украшением". С.Пипе, по мнению исследовательницы, совершил наводящий ужас и превосходящий всякое разумение поступок - "представил себя Есего, совершенно без всего, всем нам".

Б.Доббс в книге "Дорогие мои дневники..."(1974) предваряет свои очерки о произведениях отдельных авторов рассуждениями о том, как пишутся дневники, об обстоятельствах и качествах, придающих им ценность.Из соображений "удобства" Б.Доббс подразделяет дневники на "религиозные", "политические", "литературные", "провинциальные", "женские" и отводит каждой "категории" по главе своей книги. Трех авторов он выделяет особо, для него они - "посвященные" и заслуди-' зают чести быть рассмотренными персонально - это Эвелин("Очевидец"), Пипе("Чиновник") и Босуэлл("Шотландец"). Из тех, кто закладывал традицию(по его мнению, дневники появились в Англии только в первой половине семнадцатого столетия), развитие которой Б.Доббс связывает с распространением квакерского движения, он выделяет Г.Фокса(1624-1691), чей "журнал" или "дневник" запечатлел знакомую всем со времен- Августина историю обретения "истинной веры" и стал для его сподвижников и последователей своеобразным "малым писанием", дополняющим Писание Великое. Известно, что Фокс писал или диктовал свое "евангелие" постфактум, что в основе своей оно ретроспективно, а значит и правомерность его причисления к "дневникам" весьма сомнительна. По сути своей - это автобиография или "автобиографическое повествование", как называл "Журнал" первого квакера А.Понсонби.

При очевидном и естественном внимании английских исследовате-

лей литературы к мемуаристике семнадцатого века, нельзя не заметить отсутствия однозначного представления о таком жанре, как дневник. Литературоведы предпочитают исходить либо из традиционных представлений, либо из субъективных пристрастий в случаях необходимости причисления того или иного произведения - "записок" частного лица-к дневниковому жанру. "Диффузивный жанр", "форма без формы" - дневник, оказывается, может представлять собой записную книжку, книгу счетов, отчет о путешествии, книгу учета прегрешений и раскаяний, автобиографию и мемуары; хотя и с оговорками, дневник может быть причислен к "высокой" или "великой" литературе и, как само собой разумеющееся, поставлен вне ряда литературных произведений. Признавая наличие дневников "классических", "великих", не мудрствуя, в качестве примеров приводят "Календариум" Д.Эвелина и "Дневник" С.Пипса, между которыми существует больше различий, нежели сходства. С моей точки зрения, дневниковый жанр существенно отличается от всех тех, с которыми его с легкостью отождествляют; он гораздо сложнее распространенных о нем представлений и требует особого, но обязательно таланта; с мемуарными жанрами дневник связан в большей степени сознанием воспринимающего читателя, нежели сутью своей.

В России английским даиэристам семнадцатого века не очень повезло. И напрасно Д.Эвелин по просьбе короля предоставил Петру 1 свой дептфордский дом, где, правда, не жил сам, на время его визита 1696 года в Англию. Факт этот отмечен М.П.Алексеевым в работе "Русско-английские литературные связи (ХУ111 век - первая половина XIX века)", но переводить "Мемуары" Д.Эвелина на русский язык никто и никогда не брался, вниманием филологов или историков мемуарист не избалован, что не мешает ему оставаться у себя на родине воплощением светской воспитанности и человеческой порядочности, крупнейшим для своего времени специалистом по обустройству садов и почитаемым и читаемым автором. Напрасно С.Пипе проявлял искренний интерес ко всему русскому, появляющемуся в Дондоне, и не жалел чернил на описание, пребывания послов из России в английской столице в 1662 году, осуждая соотечественников за привычку насмехаться над всем, кажущимся им "странным". Запись его от 16 сентября 1664 года доносит до нас представление просвшенного англичанина семнадцатого века о жизни в далекой для него Москве. Прошло без малого шестьдесят(.')

лет, прежде чем русскоязычный читатель (после неудавшейся попытки И.Кашкина издать фрагменты "Дневника" в объеме 40 печатных листов в тридцатые годы) получил возможность познакомиться с С.Пипсом благодаря переводу А.Я.Ливерганта, опубликованному в пятом и шестом номерах журнала "Вопросы литературы" за 1996.год.

Свою основную задачу я видел в том, чтобы в отдельных последующих главах диссертации реконструировать личности Д.Эвелина и С.Ципса и определить специфические жанровые черты произведений каждого из авторов.

Первый параграф второй главы освещает личность мемуариста, поведенческие и мировоззренческие феномены Джона ЭвелинаС1620-1706), который еще при жизни был известен как создатель нескольких десятков разного рода произведений, близко общался с государственными мужами, королевской семьей и одновременно долгие годы писал мемуары, не имея намерения самолично представлять их читателям. После смерти Эвелина какое-то время сохранялись основания для памяти о нем. В середине восемнадцатого века его биография числилась среди наиболее славных в Англии. Однако в силу того, что ни одно из человеческих качеств не теряет свою значимость для потомков столь быстро, как "образцовость" поведения, суждений, вкуса, Д.Эвелин скоро был бы забыт, не опубликуй В.Брэй и В.Апкот в начале девятнадцатого века его записи, которым он посвятил более сорока лет жизни.Значение издания "Момуапов" Л-Эвелина, восторженно встреченных публикой, прежде всего определялось тем фактом, что до их появления в 1818г. у англичан не было исторических сочинений подобного плана. Эвелин предоставил соотечественникам .возможность отвести "упрек" Вольтера, высказанный в "Философских письмах", и обнаружил несостоятельность сетований Болингброка в "Письмах об изучении и пользе истории" по поводу отсутствия в его отечестве "частных исторических исследовав ний". ' ■

Самым большим счастьем и одновременно несчастьем Д.Эвелина, выходца из добропорядочной семьи, нажившей состояние честным трудом на производстве пороха, подобно Монтеню вскормленному грудью дородной крестьянки, было то, что судьбе оказалось угодным свести его в одном времени, в одном государстве, в одном городе, а в 1665г. и на одном поприше с Самюэлем Пипсом(1633-1703), энергично и безэа-

стзнчиво делающим карьеру в военно-морском министерстве. Счастьем в этом сожительстве в эпохе, а затем и многолетней дружбе с Пипсом дл. Эвелина было то, что для потомков, которые давно не читают его трактатов о скульптуре, архитектуре, медалях, он всегда будет оставаться дорогим и близким С.Пипе,у человеком, вопреки возрасту и болезни нашедшим время и возможность посетить его 14 мая 1703г. и искренне оплакавшим его смерть в записи от 26 мая того же года, считавшейся лучшей эпитафией автору бессмертного ".Дневника".Несчастье же Д.Эвелина, без затей принимаемого членами королевской семьи, свободно пу тешествующего из Англии во Францию и обратно при "узурпаторе" Кромвеле, чей дом одинаково посещали сторонники короля и близкие к лорду-протектору люди, осведомленного о происходящем в стране настоль ко, что он имел возможность предложить выполнить историческую мисси генерала Монка своему школьному приятелю - полковнику Г.Моли; фикси ровавшего всякий значимый для него факт жизни в "записках" или "мемуарах", над которыми не прекращал работать до последних дней своих заключалось в том, что любезный его сердцу С.Пипе чуть меньше десят лет вел дневник, в котором, не утрачивая неизменной своей проницате льности, не уставал восхищаться Д.Эвелином. Ирония Судьбы становитс очевидной, если согласиться с тем, что именно запись Эвелина о смер ти Пипса послужила решающим фактором, обусловившим расшифровку и пу бликацию "Дневника" Пипса. Случилось так, что'неизменно почтительны "ученик" во всем, имеющем отношение к культуре, искусству, этикету, своим дневником если и не обесценил вовсе мемуары "учителя", то навел на них густую и непреходящую тень, чего, конечно, никто не ожидал.

За все свои 85 прожитых лет Д.Эвелин не позволил себе ни одног излишества. Руководствуясь отнюдь не абстрактными принципами и поня тиями гражданского долга и личной чести, он продемонстрировал редке соответствие жизненных установок их реальному воплощению: а) будучи человеком глубоко религиозным, он ни на йоту не отступил от своей веры даже в самые трудные для англиканской церкви времена и при свс йственной ему крайней сдержанности был потрясен в октябре 1685г. щ доставленными Пипсом неопровержимыми доказательствами перехода в кг толичество обожаемого им короля, но продолжает испытывать к нему исттно христианские чувства; б) примерный семьянин, он почти за 6С

1ет" супружества ничем не огорчил жену, лишив ее своей смертью "отца", 'возлюбленного", "друга" и "мужа"; в)верноподданный до мозга костей г, вроде бы, в малейшей мере не обладающий качествами Джеймса Бонда, )велин уже с конца 40-х годовСзадолго до Д.Дефо и Г.Грина) успешно :правлялся с функциями сначала агента, а затем резидента разведки !арла 11 в Лондоне; г)не приученный и не привычный к тяжелой и систе-1атической работе, он трудился в поте лица своего, когда в этом во-шикает необходимость для государства, полагая, что всего лишь испо-[няет свой долг - так было в год Великой чумы. При всем том, Эвелин :еобычайно талантливо сумел не впасть ни в одну из крайностей, к ко-'орым постоянно подталкивает человека дьявол и собственное неразумие: .)образцовый прихожанин, изводящий читателя мемуаров толкованиями . ¡роповедей, друг знаменитого богослова И.Тэйлора, не был фанатиком; ^Большой любитель компаний, ценитель итальянских вин - он ни разу :е напился пьяным; в)автор "Панегирика Карлу Второму.,.", который он ично вручил королю 24 апреля 1661г..будучи принятым в спальне мона->ха, он не терял способности здраво оценивать-его поступки и с фев-аля 1662 не переставал сокрутаться по поводу того, что одаренный от .ога король губил себя, развращал двор, подвергал опасностям нацию; 0англичанин во всем, патриот - он ненавидел Лондон из-за его узких лиц,грязи,вони,скверной архитектуры и мечтал перестроить его на ма-ер дорогих его сердцу Парижа или Рима; д)джентльмен,знаток искусств, аделенный острый зрением, от которого не ускользнуло и то, что же-щины в Неаполе миловидны, но "чрезмерно чувственны", и то, что в 654г. английские дамы стали без стеснения использовать румяна, упот обившись проституткам прежних времен, он лишь однажды позволил себе ткровенное восхищение посторонней женщиной - Маргарет Блэг, но это ыла дружба "пастыря" и "заблудшей овцы"; е)всю жизнь вращаясь в ваших кругах общества Франции и Англии, проводя значительную часть ремени при "порочном королевском дворе" и будучи причастным ко мно-им событиям, Д.Эвелин ничем не запятнал свое имя, проявив достойное осхищения чувство меры и редкую, завидную мудрость. Не одаренный риродой выдающимися способностями, не проявивший в своих многочисле-ных писаниях "большого ума" или "блестящего остроумия", ни в чем не остигший "истинного величия", Д.Эвелин в совершенстве владел "и'ску-ством" жить в собственное удовольствие, имея репутацию очень поле-

зно'го для государства и общества человека. Он - тот редчайший человек, который без всяких видимых усилий сумел соблюсти все 10 заповедей ,оказывающихся непосильными для большинства. Возлюбив жизнь через любезный своему сердцу благостный труд, он приблизился к "глубочайшей тайне жизни',' постижение которой невозможно без сиюсекундного поддержания человеком триединой связи: с самим собой, с другими, с Богом.

: Писать о Д.Эвелине - эсквайре, джентльмене, мемуаристе - просто и сложно по одной и той же причине: все(что хотел) о себе он рассказал сам; то есть, написать о нем можно только с его слов, следуя тому, что он посчитал возможным и необходимым отметить в своих мемуарах. Проходят века, а Д.Эвелин так и остается человеком без слабостей и недостатков, человеком без "сокровенного", не доставившим ни одному из числа самых рьяных своих почитателей радости открытия чегс либо, им не предусмотренного, для него не желательного.

Во втотюм параграфе рассматривается жанровая специфика эвелино-вских "Мечуапов",по отношению к котошм исследователи чаще употребляют название "лневник",оговаривая при этом условность данного определения, не очень успешно пытаясь, порой, даже привести обоснования, свидетельствующие о дневниковом характере записей. О моей точки зрения, "Мемуары" Л-Эвелина являются опытом исторического исследования общественной жизни Англии с 1623 по 1706 гг.' Эвелин писал именно историю своего века и запечатлел окружающий его мир как совокупность представляющихся ему общезначимыми культурологических, политических, экономических и идеологических фактов, присовокупив к ним минимум регламентированного нравственным законом "приличия" ХУ1: своего: отношения, чувств, мыслей, опенок. В качестве "опыта исторического исследования" произведение. Эвелина перестает удивлять тем, что в нем так мало личного, тем более интимного. Мемуарист никого н< вводил в заблуждение относительно сущности своего труда: ни себя, н: потомков; он ставил даты в своих записях, но ни разу не назвал их "дневником". Большое число ошибочных дат, объясняемое обыкновенно тем, что он не писал день в день и имел обыкновение объединять в од ной записи события нескольких днеГ% наводит на мысль об относительн малой значимости лля Эвелина вменяемой ему в качестве обязательной точности: точности до дня, естественной в дневнике. Эвелин, не. допи

!Я0ший ни одной из начатых им пьес понимал: убери он даты - и ему не травиться с повествованием, не "связать" его, не "организовать" в :екое подобие целого,-потому и оставил, но привело это к тому, что ;отомки, не утруждал себя постижением этой необходимости, трудно от-ичимой от "авторского замысла", станут называть его произведение дневником" и оценивать будут как "дневник"-детище "даиэриста". Объе--тивно же, Д.Эвелин - поместный дворянин, сибарит, эстет, коллекцио-ер, и каторга каждодневных записей - "вещи" несовместимые. "Простая рифметикя" обнаруживает, что полный текст "Дневника Эвелина" включат в себя около 560 ООО слов; делим эту цифру'на 45 лет(1660-1706) и олучаем около 13 ООО слов, приходящихся на каждый год работы. Чтобы онять, много это или мало для "дневника", сравним эту цифру с анало-ичной из другого произведения дневникового жанра:для описания собы-ий 1660г. Пипсу понадобилось 117 ООО слов; 1663 - 159 ООО; 1667 -01 ООО. С моей точки зрения, и первоначальные, "оригинальные записи" велина не были дневником - это были "записки" как по форме, так и о содержанию; они-то и стали основой мемуаров, за которые он, следуя овету Челлини, принялся после того, как ему "минуло сорок лет".

Исследователи и почитатели Эвелина, отмечая многолетнюю работу го над мемуарами или дневником, то, как он перечитывал свои записи, зппавлял их, вносил дополнения, переписывал, упустили из вида его пивительное равнодушие к своему тексту. "Удивительное", поскольку аше всего без оговорок речь ведется о "дневнике", с текстом которого 5ыкновенно, у> авторов складываются особые отношения, обусловленные гепенью доверия автора своему дневнику. С течением времени текст гановмтся "хранителем" столького глубоко личного, существующего то-=ко в нем, что для автора он "персонифицируется". Д.Эвелин, из "ли-юго" доверявший своим записям разве что не выходящие за рамки причин стенания по поводу смерти детей, и относился к ним соответствуем образом. Исходя из текста его мемуаров, с большой долей вероят-)сти можно предположить, что, приступая к работе в 1660г., он начал того, что в купленном им томе с красноватыми полями и золотым обе-)м вывел заглавие -КАЛЕНДАРИ УМ. При первом прочтении юво "календариум" кажется странным и претенциозным - не случайно ю отпугивало и отпугивает издателей, предпочитающих заменять его шдиционными названиями: "мемуары", "дневник". Однако с учетом

"календарей-памяток" юного Эвелина "странное" латинское слово, озна ющее "запись ссуд", "долговую книгу заимодавца", перестает быть неу стным и претенциозным в заглавии мемуаров, очень похожих на дневник но представляющих собой нечто совсем иное. Сам "Сильва Эвелин", как почтительно называли мемуариста его наследники, понимал, что из-по,л его пера вышло "ни то ни се", одним словом - "Календариум", объекти вно представляющий собой исторические мемуары или опыт истооическог исследования, но никак не дневник.

"Мемуаюы" Д.Эвелина - и "календарь" и "календариум", ибо авто^: ведет счисление времени своей жизни, своей эпохи по годам - всегда, по дням - когда это возможно, и выступает "заимодавцем", взыскивая Хроноса и Судьбы то, что ему представлялось наиболее значимым и вая ным в своей жизни, в своем времени.Многолетняя работа Эвелина над своими записями сводилась к тому, чтобы превратить их в нечто больц чем "календариум". Нельзя забывать о том, что Эвелин познал вкус ус пеха у публики, был признан современниками как "автор", пробовал се в различных яанвах и последнюю свою большую работу по нумизматике опубликовал в '77 лет. Пребывая в почтенном возрасте, он едва ли мог приняться за что-то новое, требующее сил и сосредоточенности, как r¡ мог отказаться от выработавшейся привычки брать в руки перо и что-т писать своим неизменно мелким почерком. Старые записки идеально ote чали потребностям и возможностям состарившегося Эвелина, позволяя н деяться - на все воля Господня!-завершить еще один труд, приведя ег в некое подобие любимых комминовских мемуаров', сделав интересным .и значимым не только для себя. Если судить по тому, что аккуратный и обстоятельный Эвелин не оставил распоряжений наследникам относитель своих "мемуаров", то можно говорить о его невысокой оценке "записок в их- окончательном варианте. Трудности, с которыми ему пришлось стс кнуться, оказались не вполне преодолимыми даже с помощью газет, брс шюр и памфлетов, оставшихся от изображаемого им времени. Записи в р лендарях никак не "хотели" превращаться во что-то более значительнс это у Канетти все выглядит достаточно просто:"Как только появляется нечто большее, как только начинаешь о чем-то рассуждать, твои запис перерастают оамки календаря-памятки и превращаются в дневник". "Рас суждать" с пером в руке о "своем" не умел даже все умеющий Э.Т.А.Гс фман, чей "Дневник" на календарях так напоминает эвелиновский!

Л.Эвелин - человек "без загадки". "Мемуары" его токе "без загадки, но их еще долго будут читать историки, социологи, филологи и просто любопытствующие. Публикация их в 1818г. положила начало серьезному разговору о наличии в английской лигератуш мемуарной прозы, вполне сопоставимой с известными произведениями мемуаристики в других европейских странах; они "проявили" существующий, но скрытый дотоле литературный пласт, который обретет особую весомость с изданием в 1825г. "Дневника" С.Пипса. Современники и друзья, Эвелин с Пипсом -люди разных поколений, авторы разных произведений. С моей точки зрения, поколение Эвелина, возросшее при.добром, "старом" короле", проведшее жестокое испытание революцией, религиозными распрями, гражданской войной, органически не было способно самовыразиться в дневнике, подобном пипсовскому, ибо не имело оно ни склонностей, ни возможностей заниматься исключительно собой. Это поколение оплакало убиенного ^арла 1, в меру сил способствовало возвращению на трон его сына и искренне приветствовало его 29 мая 1660г. в Лондоне; самые образованные зго представители подыскивали аналогии в современной и древней исто-оии случившемуся в тот день, не находили ничего подобного со времен освобождения евреев из Вавилонского плена и понимали, что происходящее достойно быть увековеченным в "слове": одним из тех, кто в 1660г. тсинялся за свои исторические мемуары, и был Д.Эвелин. К'тому времени эн в полной мере осознавал себя личностью, и потому нет вовсе в его 'произведении" сомнений человека, переживающего процесс становления, -гет "мук" рождения личности: повествует и судит обо всем сложившийся исентльмен, убежденный в своем праве выступить в роли "летописца" зтоль значимых для него, его страны и всей Европы событий. За долгие годы: от 1660 до февраля 1706,- Д.Эвелин не изменится ни в чем: переживет 'разочарования, утраты, успех и популярность равно спокойно и -цостойно; станет богаче к концу жизни, но мудрее не станет, талантливее не станет, не лишившись(а боялся этого!) ясности ума и памяти. История литературы свидетельствует: в сорок лет дневников не начина-от - если не начали раньше. К этому времени человек знает если, и не все," то почти все, и даже в том случае, когда он сохраняет способность получать удовольствие от жизни, это удовольствие узнавания, а ie открытия: рассказывать о том, как он встает, во сколько ложится, 13-эа чего бранится с женой и о чем беседует с приятелями сорокалет-

ний мужчина не станет, ибо "умудрен" и знает "цену" всему этому. Нал расно исследователи литературы и почитатели Л.Эвелина называют, его творение дневником. Дневники станут вести в 1660г. люди моложе Эвели на, принадлежащие к иному, следующему поколению.

Именно таким человеком и был С.Пипе, чей "Дневник" рассматривается в третьей главе диссертации.

Первый параграф главы посвящен личности даиэриста, его феномена льным особенностям, позволившим создать произведение, являющееся лучшим в своем жанре не только в англоязычной, но и в мировой литерату ре. Поколение Пипса - поколение "круглоголовых", под чье улюлюканье взошел на эшафот законный монарх Англии в 1648 и в чьем присутствии будут подвергать жесточайшему поруганию извлеченные из могил тела цареубийц; у них были основания опасаться Реставрации, но именно благодаря вполне объяснимому либерализму "душки Чарли" те, кому повезле получили возможность выбиться в"лк)ди',' "сделать себя", подняться до поколения предыдущего - это требовало работы и работы: работы на короля и королевство, работы на себя, над собой. В работе "над собой" дневник - незаменимый, надежный помощник. Можно сказать, что дневниь в определенный момент жизни необходим индивиду, поставившему себе цель стать личностью; стать человеком не только не хуже, но и лучше многих, т.е. человеком выдающимся. С.Пипе,, в 26 лет сделавший свою первую запись, только-только начал, начал все:, не так давно закончи; Кэмбридж(1654), не так давно женился(1655), совсем недавно пережил второе рождение, вытерпев муки операции по удалению камня из почек (1658), и только что начал служить в качестве клерка у кассира Казн? чейства(1660). Он еще ничего не выслужил, стеснен в средствах, ограничен в жизненном пространстве, хотя образован, умен и тщеславен; влюблен в свою молоденькую жену, а еше больше в жизнь и очень хочет жить достойно, но все, что имеет - это родственник-покровитель, "патрон", который может дать что-то, а может и не дать ничего. И в это1: момент - о,великодушная Фортуна!-Реставрация, и выпавшая Монтегю честь.доставить на родину законного короля, и отсутствие у него чел< века более надежного и более профессионального, чем успевший себя неплохо зарекомендовать родственник из бедных, хотя, возможно, и нужен был начинающий, во всем зависимый. Каков же он, Пипе первого года своих записей, Пипе своего первого шага в бессмертие? Он соверше!

но лишен всяких комплексов, ему не свойственна рефлексия: он всегда знает, чего он хочет. Он редко, лишь по необходимости, играет.в карты, но не потому, что благоразумен, а потому, что скуп. Знает толк в еде и не отказывается от утренней кружки пива и бутылки-дпугой вина за обедом и ужином. Очень ценит приятную компанию, умеет одинаково хорошо говорить и слушать и.водит дружбу как с лордами, так и с помощниками клерков, капитанами кораблей и матросами. Сфера его бытования - офис, таверны и кофейни, Уайтхолл и Вестминстер, улицы Лондона и собственный лом, являющийся предметом его постоянных забот. Он регулярно ходит в церковь, потому что-иначе нельзя, и отличает "хорошую" проповедь от "глупой". Любитель церковной музыки и пения, он и сам поет псалмы. Он вспоминает о Боге при подсчете денег и тогда, когда с тревогой думает о Фортуне, боясь потерять свалившиеся на него блага. В вопросах веры он скептик, но знает об этом только он. Зн необычайно работоспособен и талантлив в службе, предельно аккуратен в выполнении порученных ему дел. С начальством почтителен; из выигрышной для себя ситуации умеет извлечь все до "пенса". Ему свойственно чувство сыновьего долга: он испытывает "стыд", когда не помешает родителей две нелели. Жена дорога ему, но не занимает в его кизни "почетного" места: ей уделяется столько внимания и заботы, насколько остается сил от службы .и дел.. В тех довольно редких случаях, когда она посягает на нечто большее, он поступает с ней, как со сварливой библейской женой. Молодой и красивый мужчина, он не может пройти мимо, остаться вне женского очарования; в жёнщинах ему любо все: лицо, одежда, умение вести разговор. "Предметы" ухаживания он зыбирает из дам ниже себя по положению: особенно "удобны" жены и се-зтры желавших получить назначение„В 1660г. знаменитый Пипе только 'рождается'": у него нет еше ни одной коллекции, совсем немного книг, он ничего не смыслит в морском деле, он еще не сочиняет музыки, театр не стал его страстью, да и пьянство отвлекает. Слуги его. нерадивы, жена красива, но неряшлива; родственники ждут благодеяний - это утомляет; с коллегами нужно всегда быть настороже; деньги требуют зчета - а разве можно кому-то рассказать обо всем этом., пожаловаться? Ложно, и в свои 26 лет Пипе понял кто всегда поймет его и никогда не предаст. Не из желания ли преодолеть свое одиночество он при-1ялся за свой дневник 1 января 1660г.? Ведь когда-то он пробовал -

безуспешно - написать роман, т.е. определенная склонность, к писательству в нем "жила"; "проснувшись", потребовала выхода и обрела его в форме самой безыскусной, без всяких претензий(не нужно ставить пе ред собой "цели", "задачи", соблюдать "законы" формы, ибо ты просто только для себя пишешь о себе и о причастном тебе); а после записи 1 января все пошло своим чередом: день за днем. Начав с простого "п сательства" для себя, Пипе и не заметил, как дневник стал ему необходим: для самовоспитания, становления, формирования себя - нужного другим, богатого, значимого. Свидетельством "необходимости" дневник для Пипса, с моей точки зрения, является удивляющая всех регулярность записей в нем - в большей мере, нежели пунктуальностью автора она объясняется надобностью днезника: Пипе пишет уже не потому, что он хочет писать или стремится пережить еще раз какое-то удовольстви а потому, что ему необходимо это общение с собой - не случайно в дневнике нет ни одного момента обнаружения осознания им самого процесса создания одной из лучших книг на английском языке. Будучи опу бликованным, "Дневник" Пипса обнаружил "глубину"...которая, по Вердя ву, всегда "непроницаема для общества", и подтвердил "многопланност существовяния личности, "частично" принадлежащей различным "система которыми не исчерпывается ее сущность;, в личности остается "нечто" суверенное, своего рода "загадка". Не укладывающееся в социальную, государственную, конфессиональную и даже космическую "системы" личностное ищет выхода, "определения", "оформления" и нахолит все это дневнике - С.Пипса, например. Только так, с моей точки зрения, создаются великие, феноменальные дневники, превосходящие всякое мыслим славословие. "Дневник" С.Пипса - великое произведение и, как всякий шедевр, представляет интерес и ценность и собственно.литературную, историческую, ив качестве "психологического документа". Секрет "очарования" С.Пипса, с моей точки зрения, заключается в его доступности; в том, что он дает возможность каждому читателю-мужчине пере жить момент узнавания: узнавания себя в нем - С.Пипсе. "Дневник" Пипса - книга не для "милых дам", коих так старался ублажить своим "Декамероном" Бокаччо. Пипе - законченный эготист, он пишет только для себя, у него и в мыслях нет доставить своими рассказами о самом разном какое-то удовольствие кому бы то ни было, и потому он позволяет себе быть не только скучным, но и занудным, не только нахальны

ои омерзительным, не только экономным, но и скупым ло тошноты; он ребует отчета за каждый пенс со своей молоденькой жены, обзывает ее еряхой, колотит, ревнует, не особенно жалует ее родителей, а сам отов волочиться за первой попавшейся юбкой и греховодничает от 1660 о 1669 года; после ее скорой смерти от лихорадки в последний год невника, он не поскупится на надгробный памятник и никогда больше е захочет повторить того, что Ш.Кафка, исходя лишь из наблюдений, азывал "пыткой совместной жизни". В Пипсе нет ничего от "героя", эс'тойного любви, а его книга способна развенчать любые грезы, коими, эк известно, предпочитают жить "милые дамы"; и уж если "великий чё-эвек", автор "великого дневника" таков, легко себе представить, ка-эвы другие представители "сильной половины", не обладающие его до-гоинствами.

Мир знает и принимает без малейших сомнений великие поэмы, веские драмы, великие романы и даже письма и мемуары. "Палата мер и ?сов" художественного творчества или, точнее, литературы, хотя и не ^регистрирована официально, но существует, « существуют "эталоны" :я каждого жанра, именно "эталоны" удостаиваются эпитета "великий"; -1едовательно представляется логичным и разговор о "великом дневнике", ,е. произведении, занимающем в историко-литературном процессе и в юем жанре место столь же выдающееся, как. то, что обыкновенно отво-¡тся "Кентербеоийским рассказам", ','Гамлету", "Дон-Кихоту" и "Тому ;онсу". Нет нужды ппиобгаать С.Пипса к романистам. Он - даиэрист, ве-!кий, "классик" жанра. Джон Эвелин причислен к нему в пару явно"по >ужбе" - не более; и если добропорядочного эсквайра какое-то.время [е будут читать профессионалы в каких-то областях, то бессовестного, :цемеоного обманщика(каким он был в годы ведения дневника) будут :тат'ь многие (удовольствия и познаний ради) и в веке XXI.

Среди "историй", безыскусно и откровенно рассказанных С.Пипсом "великом дневнике", самой читаемой и самой драматичной представляе-я его любовь к Деборе Виллет. Пипе "подвел".эту девочку, служанку оей жены, но одновременно и обессмертил: сегодня Дебора известна меньше шекспировских героинь, не меньше самого Пипса; свое слово ней оказал едва ли негкаждый автор, писавший об английских'.мемуарах мнадцатого века, оставив без внимания то, насколько полно отразись в ней и специфические особенности дневникового жанра, и особен-

ности писательского таланта С.Пипса. 'Анализ "Обыкновенной истории любви...".проведенный во втором параграфе, позволяет сделать вывод о том, что она во многом соответствует"определению" романа, сформулированному Е.М.Мелетинским в монографии "Введение в историческую поэтику эпоса и романа". И если модно в чем-то упрекнуть С.Пипоа -"романиста", так это в том, что творцом романной формы он себя не осознавал, возможно - после неудачного юношеского опыта - считая се бя не способным к этому. Объективно же, талант его по глубине и мае шта'бу "превосходил" талант романиста и "требовал" для своего выоаже ния формы более объемной, нежели любая из разновидностей "простого романа" - т.е. в полной мере соответствовал жанру подлинного дневш ка, который - при наличии у автора необходимых и крайне редко ветре чаюшихся качеств даиэриста - способен нести в себе любой из известных "высоких" жанров, не теряя при этом своего "лица", оставаясь ДJ исследователей жанром бытовым, полухудожественным, внехудожественш в. лучшем случае, неким•"подспорьем" для становления и развития чегс то, пользующегося традиционным почитанием и вниманием - например, романа.

Близкий к идеальному воплощению жанра, "Дневник" С.Пипса позве ляет выделить некоторые признаки, определяющие своеобразие жанра дневника в его классической форме: 1) в дневнике в гораздо меньшей мере, чем в мемуарах, автобиографиях, исповедях проявляются свойственные мемуаристике в целом исторические и мемуарные ограничения, которые М.Бахтин отмечал уже в сократическом диалоге. Автору дневн! ка присуще свободно-творческое отношение к материалу, повышающее роль талаята, гения; 2) слово дневника не обращено к какому-то конкретному человеку, оно существует безотносительно к возможной реакции, возможному ответу; 3) в дневнике запечатлевается лишь реапьно существующее сегодня, сейчас, а отраженное в записях сущее исчерпывающе мотивируется фактом своего существования и обстоятельством п падания в поле зрения автора дневника; повествование в дневнике по дчинено непредсказуемой логике событий и зависимо от эмоциональног и психологического настроя автора; 4) дневник - это "энциклопедия" современной ему действительности', бесценное дополнение ко всевозмо жным "историям" обществ, государств, народов, сохраняющее "аромат" конкретного дня и даже часа; 5) дневник(и только дневник!) показыв

!Т нам человека(автора)' таким, каким лишь он один видит себя, со ¡сем интимно-приватным и секретно-личным, повернутым к себе самому,; >) "форма без формы" - дневник обладает внутренней цельностью, пластичностью и очевидной способностью вбирать в себя другие жанры и ¡ходить в качестве составного элемента в другие жанвы; 7) 'дневнину, :ак ни одному из жанров, свойственно все то, что присуще самой жиз-[и, действительности: пестрота, многообразие, наличие контрастов; иевник является наиболее адекватным выражением эпохи, к коей пвина-:лежит; 8) автор дневника - его главный герой и творец одновременно; н - герой активный, в противоположность "извне организованной пас-ивной личности героя, человека - предмета художественного виденья, елесно и душевно определенного'ЧМ.Бахтин); 9) "соприкасаясь со сти-ией незавершенного'1настоящего", и ни с какой иной, дневник, сушес-вуя десятки веков, остается жанром "живым" и оказывает мощное вли-ние на развитие литературного процесса.'

-.-Заключение. Семнадцатое столетие адресовало свои лучшие воспо-инания и дневник - созданные в эпоху Реставрации - векам грядущим, о, тем не менее, вскормило и воспитало читателя, который стал ве-ить лишь свидетельствам очевидцев и участников событий. С этим об-тоятельством пришлось всерьез считаться писателям эпохи Просвещения нглийские романы первой половины восемнадцатого века - исключитель-о "автобиографии", "записки", отчеты о путешествиях", "дневники", епременно с именем собственным в заглавии и уведомлением: "написано м самим" или "ею самой", Д.Дефо откровенно лукавил в "Предисловии втора" к "Молль Флендерс":"В последнее время публика так привыкла романам и вымыслу, что история частной жизни, в которой утаены мена действующих лиц и другие конкретные данные, вряд ли будет со-тена былью". Он лучше других знал, что читатель имеет слабое пред-тавленке о романе, не терпит "вымысла" и ждет только "были". Обста-овка в стране в 1718-1721гг. предоставила Дефо случай как всегда правдиво" рассказать о страшной эпидемии прошлого века, и-он, про-олжив разработку "золотой жилы" мемуарных жанров и не отступая от ривычных длЯ себя "записок", выпустил в марте 1722г. роман о Вели-ой чуме "Дневник чумного года". Публикация "Календариума" Эвелина "Дневника" Пипса предельно ярко высветит несоответствие содержания ниги Дефо авторскому жанровому, и смысловому ее определению. Обпеме-

ненный "художественными целями", писатель не мог избежать однобокости в освещении событий "чумного года", сгущения красок, совершенно не свойственных подлинному дневнику, о чем убедительно свидетельствуют многочисленные пипсовские записи о чуме в 1664, 1665 и 1666 годах. Под пером Дефо жизнь в зачумленном городе представала сущим адом, лишалась самой своей сути; в изображенном им Лондоне не живут а только выживают, здесь живые завидуют мертвым, поскольку отличаются от них лишь способностью самостоятельно передвигаться. XX век "заимствует" у "Дневника чумного года" форму, "вычитает" в нем, разовьет и сделает "нервом" литературы тему одиночества человека, окруженного людьми, каждый из которых занят исключительно собой.Возможно, "Дневник чумного года", завораживающий Г.Маркеса, является первым "свободным романом", ибо "изнанка" действительности, "обратная сторона жизни" - это как раз то, что удалось запечатлеть Д.Дефо: 0Д1 ночество, воспринимаемое человеком, как изначально данное, не способное угнетать, не.противостоящее лелеемой человечеством солидарност! Будучи абсолютно одиноким, герой Дефо не знает, что такое одиночество, как не знает этого в 1665г. и С.Пипе. Он проводит время с друзьями, знакомыми, они танцуют, пьют, вкусно едят, шьют обновы и щеголяют ими; собираясь жить долго, копят деньги;- мужчины любят жен и н< жен, ухаживают за понравившимися женщинами, в.ед.ут ученые беседы дру1 с другом; женщины, как обычно, ссорятся со служанками, досаждают мужьям просьбами, учатся живописи, получают дорогие, как никогда, подарки; те и другие пересказывают друг другу "ужасные истории" о происходящем в городе и близ него, сокрушаются по поводу смертей знакомых и приятелей; да, все боятся смерти, но при этом все живут! Умеющие и прежде быть счастливыми - счастливы, а кому особенно повезло в это чумное время, счастливы, как никогда прежде, и ни чуточки не стесняются осознавать это, писать об этом.

При чтении произведения великого даиэриста вольно или невольно сравниваешь его изображение чумы с гораздо бодее известными и с удивлением и радостью обнаруживаешь, что близкая и кажущаяся неминуемо] смерть не отменяет таланта, остроты восприятия мира, удовольствий, наслаждений, душевной тонкости и не обрекает на безбожие, распущенность и вседозволенность. Чума, страх смерти вносят определенный дискомфорт в жизнь личности, но не подменяют жизни, не становятся ее

сутыо; понимаешь, что не только можно, но нужно и лолжно жить, оставаясь человеком, и посреди мора, и в безвременье.

Возможно, лишь в самом не дистанцированном жанре - подлинном дневнике - запечатлевается та "подлинная жизнь", наличие или отсутствие которой всегда являлось одним из главных критериев оценки всякого литературного произведения.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1.Факт и вымысел в английской литературе ХУ11-ХУ111 веков(Сэмюэль Пипе, Даниэль Дефо, Генри Филдинг о Великой чуме и Джонатане Уайльде) .-Магнитогорск.-1993.-5 п.л.

2. Обыкновенная история любви Деб Виллет и С.Пипса; описанная им самим.-Магнитогорск.-1994.-4,5 п.л.

3. Дефо Д. Дневник, чумного года (Подстрочник-"каприз" без комментариев и послесловия).-Магнитогорск.-1995.-5 п.л.

4. "Мемуары" Джона Эвелина (к вопросу о своеобразии жанра).-Магнитогорск.-1996.-3 п.л.

5. Дневник Сэмюэля Пеписа (к вопросу о становлении английского тооеветительского романа)//Проблемы метода' и жанра в зарубежной литературе: Межвузовский сборник.-М,- 1983.-0,5 п.л.

6. Развитие форм художественного обобщения документально-днев-шкового материала в просветительском романе Г.Филдинга "История жи-ши Джонатана Уайльда Валикого"//Проблемы метода и жанра в зарубеж-юк литературе: Межвузовский сборник.-М.- 1988.-0,5 п.л.

7. Сэмюэль Пепис и его "Дневник"//Филологические науки.- РЗ,- • .989.- 0,5 п.л.

8. Джон Эвелин - эсквайр,джентльмен,мемуарист/УФилологические 1ауки.-№6.-1996.- 0,5 п.л.

9. Соотношение художественного и документального в "Правдивом

[ подлинном' очерке жизни и деяний покойного Джоната.на Уайльда" Д.Де-ю//Проблемы художественности и анализ литературных произведений(в |узе и школе).- Пермь.-1989.-С.67-68.

10. Сэмюэль Пипе о Вильяме Шекспире(к вопросу о восприятии насилия "Эйвонского лебедя" зрителем ХУ11 столетия)//Проблемы'художест-

венной типизации и читательского восприятия литературы. Тезисы докладов конфеоенции литературоведов Поволжья.-Стерлитамак.-1990.-С.21 11. Английские "Дневники" рубежа ХУ11-ХУ111 веков//1У Пурише-вские чтения:Всемирная литература в контексте культуры.-М.-1992.-

12. Своеобразие творческого метода Генри Филдинга в романе "Ис тория Джонатана Уайльда Великого"(1743)//Классика и современный литературный процесс: Тезисы докладов межвузовской научно-практическо конференции.-Орск.-1992.-С.47-48.

13. Русское литературоведение об отдельных явлениях английской литературы ХУ11-ХУ111 веков//У1 Пуришевские чтения: классика в контексте мировой культуры.-М.-1994.-С.23-24.

14. Стоит ли спорить с В.Вулф, или Пипе рядом с М.Монтенем и Ж.К.Руссо//Англия и Россия: диалог двух культур. Теоретические проблемы литературных взаимосвязей.-Воронеж.-1994.- С.68.

15. Воплощение идей Фрэнсиса Бэкона честолюбцами ХУ11 века, ил любовь в ".жизненной карьере" Сэмюэля Пипса//Английская литература в контексте пилософско-эстетической мысли. Материалы У международной конференции преподавателей английской литературы.-Пермь.-1995.-С.9.

16. Дневник как одна из жанровых форм мемуаристики(на материал английской литературы 1660-1670гг.)//Классика и современный литературный процесс.-Орск.-1995.-С.28.

17. Несколько слов о мемуарах и причинах их притягательности для читающей публики, а также о правомерности отнесения к оным дне-вников//У111 Пуришевские чтения: Всемирная литература в контексте культуры.-М.-1996.-С.30.

18. Проспер Мериме и Оскар Уайльд о Сэмюэле Пипсе и его."Днев-нике"//Английская литература в контексте мирового литературного про-песса. Тезисы У1 Международной конференции преподавателей английско литературы.-Киров.-1996.-С.26.

С. 53-54.