автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Женские образы в прозе Ф.А. Абрамова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Женские образы в прозе Ф.А. Абрамова"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

Чэнь Синьюй

Женские образы в прозе Ф. А. Абрамова

Специальность 10 0101 — Русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

1 3 МАЙ 2010

Санкт-Петербург 2010

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы факультета филологии и искусств Санкт-Петербургского государственного университета

Научный руководитель: доктор филологических наук,

ведущий научный сотрудник Богданова Ольга Владимировна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

ведущий научный сотрудник Вахитова Тамара Михайловна

кандидат филологических наук, доцент Цветова Наталья Сергеевна

Ведущая организация: Санкт-Петербургский государственный

университет культуры и искусств

Защита состоится « ¿о» <9? _2010 года в «. » часов на

заседании совета Д 212.232.26 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу 199034, Санкт-Петербург, Университетская набережная, д. 11, факультет филологии и искусств, ауд._.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Университетская набережная, д. 7/9.

Автореферат разослан « / -Г »_° V_2010 года

Ученый секретарь совета кандидат филологических наук,

доцент С. Д. Титаренко

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Творчество Федора Абрамова принято рассматривать в контексте так называемой деревенской прозы — оригинального литературного течения, которое, как справедливо указывает современный исследователь, «на протяжении более чем десятилетия — с середины 1960-х до конца 1970-х <...> — фактически доминировало в официальной советской литературе»1. Надо сказать, что и сам Федор Абрамов неизменно позиционировал себя в качестве полноправного представителя именно этого литературного течения, отмечая, что «деревня — материнское лоно, где зарождался и складывался наш национальный характер»2, подчеркивая ведущие позиции, занимаемые «деревенской прозой» в современной ему отечественной словесности «Общеизвестно, что так называемая деревенская проза — не буду говорить сейчас о всей условности и несостоятельности этого термина — давно уже вышла на передовые рубежи нашей литературы» 3 Характеризуя таких писателей-«деревенщиков», как В Белов, В Астафьев, В Распутин, Федор Абрамов, без каких бы то ни было колебаний или оговорок, указывал на свое идеологическое и эстетическое родство с ними

Между тем тезис о безусловной принадлежности абрамовского творчества только к «деревенской прозе» представляется сегодня далеко не бесспорным.

Наиболее заметным образом отличия художественного творчества Абрамова от других представителей «деревенской прозы» проявляются в трактовке патриархального крестьянского прошлого Для Белова, Распутина, Астафьева и большинства других «деревенщиков» именно уклад жизни дореволюционной, точнее говоря, доколхозной деревни Сибири и русского Севера4 являлся средоточием важнейших духовно-нравственных ценностей, за забвение которых писатели-«деревенщики» сурово осудили в своих произведениях современную цивилизацию. Между тем при чтении произведений Абрамова бросается в глаза полное отсутствие каких-либо элементов идеализации русской патриархальной деревни Характерно, что

' Большее А Деревенская проза 1960 — 1980-х годов (В Белов, В Распутин, В Шукшин) СПб Филологический факультет СПбГУ, 2005 С 4

: АбрамовФ О хлебе насущном и хлебе духовном М Молодая гвардия, 1988 С 17

1 Там же С 14 На неточность и ненаучность выражения «деревенская проза» и производного от него

слова «деревенщик» неоднократно указывали многие писатели и критики Однако термин «деревенская

проза», при всех его минусах, в современном литературоведении признан общеупотребительным, тогда как альтернативные варианты («нравственная проза», «памятливая проза», «традиционная проза» и т д) не прижились В данной работе будут использоваться термины «деревенская литература», «деревенская проза», писатель-«деревенщик» как понятийные, объективные, научные

4 Не раз подчеркивалось, что практически все авторы «деревенской прозы» являются уроженцами Сибири и русского Севера, где, в силу целого ряда объективных социально-исторических причин, деревня вплоть до середины XX века сумела сохранить многовековые традиции и устои

Абрамов, несмотря на давнюю дружбу с Беловым, сразу же выразил сомнение в исторической достоверности книги очерков «Лад». «Да был ли когда-либо лад на Руси? Не в этом ли трагедия России, что она никогда не смогла дойти до лада?»1

Решительным отказом Абрамова от сентиментального умиления перед крестьянским прошлым обусловлено и его в целом весьма позитивное отношение к большевистской революции и ее героям. В этом плане расхождение абрамовской точки зрения с позицией остальных «деревенщиков», которые разрушение в 1917 году российской монархической государственности воспринимали как национальную катастрофу, а в большевиках неизменно видели сугубых деструкторов, оказывается особенно разительным

Несмотря на значительное количество критических и литературоведческих работ, посвященных творчеству Абрамова2, в плане изучения и осмысления его художественного творчества отнюдь не все обстоит благополучно Прежде всего необходимо отметить следующее обстоятельство до сих пор при изучении абрамовского творческого наследия главное внимание исследователи преимущественно уделяют социальной проблематике Интерес к данному аспекту творчества писателя вполне закономерен, он обусловлен тем, что у автора «Братьев и сестер», как справедливо отметили Н Лейдерман и М. Липовецкий, в отличие от большинства остальных «деревенщиков», «доминирует не столько нравственно-философский, сколько остро социальный пафос» 3 . Действительно, роль социальной проблематики не только в публицистике, но и в большинстве художественных произведений Абрамова очень велика Но, к сожалению, на практике преимущественное внимание исследователей к «остро социальному пафосу» нередко оборачивается игнорированием всех остальных аспектов абрамовского творчества

Расхожим сделалось в критике суждение о том, что в центре внимания Абрамова неизменно оказывается социально-производственная ипостась человеческого существования, приватной же жизнью своих героев писатель как будто бы интересовался значительно меньше Даже в работах самых серьезных исследователей-специалистов можно встретить сетования

' Абрамов Ф Так что же нам делать? СПб журнал «Нева», 1995 С 65

2 См, напр Золотусский И Федор Абрамов Личность Книги Судьба М Советская Россия, 1986, Васильев В Из колена Авакумова Федор Абрамов как писатель и человек // Васильев В Достоинство слова Литературно-критические статьи и заметки о советской поэзии и прозе М Современник 1988, Галимов Ш Федор Абрамов Творчество и личность Архангельск Северо-западное книжное издательство 1997, Турков А Федор Абрамов Очерк М Советский писатель, 1987, Оклянсхий Ю Дом на угоре (О Федоре Абрамове и его книгах) М Художественная литература, 1990, Крутикова-Абрамова Л Жива Россия Федор Абрамов его книги, прозрения и предостережения СПб Атон, 2003, Слово Федора Абрамова Сб статей Архангельск Правда Севера, 2001, В мире Федора Абрамова. СПб Лик, 2005 и др

1 Лейдерман Н, Липовецкий М Современная русская литература В 3 кн М Эдиториал УРСС, 2003 Кн 2 Семидесятые годы (1968—1986) С 43

на то, что лирическое начало если и присутствует в произведениях Абрамова, то где-то на периферии, оттесненное туда социальной проблематикой. «Абрамов скуп на описания любви, как скуп он вообще на всякую лирику, — писал, например, И Золотусский. — Социальная боль забивает в его прозе остальные чувства, не дает им выпростаться из-под этой боли, освободиться»1

Соответственно, наиболее распространенной в критике и литературоведческой науке стала точка зрения, согласно которой Абрамов в своем творчестве воспел жертвенное служение долгу его любимые герои якобы преодолевают все соблазны, связанные с индивидуальным благополучием и личным счастьем, ради торжества незыблемых коллективистских этических норм Применительно к главному произведению Абрамова, тетралогии «Братья и сестры», данная мысль давно уже (более тридцати лет) повторяется различными исследователями как нечто само собой разумеющееся, не требующее никакой аргументации.

Однако беспристрастный литературоведческий анализ убеждает, что жертвенный отказ от собственной неповторимой индивидуальности ради коллектива и социума, о котором настойчиво твердят критики, видя в этой ситуации некую квинтэссенцию философской концепции писателя, являет собой редукционистскую схему, далекую от эмпирической реальности абрамовского дискурса. Расхожие представления об Абрамове как о певце коллективизма, проповедовавшем идею растворения личности в социуме, следует признать ошибочными. Как показывает анализ, в центре внимания писателя неизменно оказывались яркие личности, способные идти наперекор общепринятым нормам Их жертвенные порывы носят всецело добровольный — личностный — характер и обусловлены не автоматизмом внешнего давления общества, а внутренними глубинными импульсами их натуры. Подобное самопожертвование является для абрамовских героев абсолютно органичной и естественной формой самореализации

Можно с большой долей уверенности утверждать, что духовно близкие Абрамову персонажи, как правило, являются необыкновенно развитыми и независимыми индивидуальностями Как будто бы иллюстрируя известную мысль Ф Достоевского о том, что «самовольное, совершенно сознательное и никем не принужденное самопожертвование всего себя в пользу всех есть <...> признак высочайшего развития личности, высочайшего ее могущества, высочайшего самообладания, высочайшей свободы собственной воли»2, герои Абрамова действуют не вопреки, а во имя своих высших и истинных интересов

Своеобразие творчества Абрамова заключается в том, что столь важная черта, как способность героя к самопожертвованию, которое являет

' Золотусский И Федор Абрамов Личность Книги Судьба С 54

2 Достоевский Ф Полное собрание сочинений В 30 т Л Наука, 1972 Т 5 С 79

собой не самоуничтожение или саморазрушение, но способ максимальной реализации личностного потенциала, находит свое воплощение прежде всего в воссозданных им женских образах

О русской женщине Абрамов неизменно высказывался восторженно, став единственным русским писателем XX века, предложившим вернуться к матриархату «Многое, очень многое держится в России на женщине И не только в деревне, но и в городе. И у меня иной раз даже дерзкая мысль возникает: а не вернуться ли нам к матриархату9 Ей-богу1»1 Разумеется, это предложение нельзя рассматривать как некий социально-политический проект, рассчитанный на практическую реализацию, однако вряд ли стоит воспринимать слова писателя о возвращении к матриархату только в качестве его шутки Анализ художественных произведений писателя позволяет предположить, что к идее матриархата он относился весьма серьезно. Особенно в творчестве. Именно в образах своих героинь, русских крестьянок, Абрамов воплотил собственную положительную (этическую и эстетическую) программу, а потому неудивительно, что его женщины-героини нередко обнаруживают несомненное духовное, нравственное и интеллектуальное превосходство над образами представителей мужской половины человечества Созданная Абрамовым галерея женских образов, вдохновленная благоговейным его отношением к русской женщине (к матери), воистину уникальна В этом плане только один русский писатель XX века может быть соотнесен с Абрамовым и поставлен рядом с ним — это автор «Последнего срока», «Живи и помни» и «Прощания с Матерой» — Валентин Распутин

Настоящее диссертационное сочинение посвящено анализу женских образов в художественном творчестве Федора Абрамова На сегодняшний день практически отсутствуют какие-либо серьезные научные работы, связанные с этой важной для писателя темой, а между тем необходимость в такого рода исследовании, которое способствовало бы более адекватному и глубокому осмыслению абрамовского творчества в целом, давно назрело Именно этим обусловлена актуальность настоящего диссертационного сочинения, материалом которого служат прежде всего тетралогия «Братья и сестры» и составляющие дилогию повести «Пелагея» и «Алька» — произведения, представляющиеся наиболее репрезентативными и значимыми в творчестве писателя Разумеется, жанровые ограничения диссертационно!о исследования лишают возможности проанализировать весь корпус художественных и публицистических текстов Абрамова, однако многие из них так или иначе оказываются в работе объектами более или менее подробного рассмотрения

Целью настоящего исследования является анализ наиболее ярких и эстетически совершенных женских образов произведений Федора

1 Абрамов Ф О хлебе насущном и хлебе духовном С 44

Абрамова, которые и составляют научный предмет диссертации Из этой общей целевой установки вытекают следующие задачи:

1. Анализ поведенческих норм, моральных принципов, ценностных ориентации, в системе которых существуют персонажи Ф Абрамова

2. Определение места художественной прозы и публицистики Ф. Абрамова в ряду произведений «деревенской прозы».

3. Рассмотрение женской характерологии как своеобразной квинтэссенции философско-этических исканий Ф Абрамова, связанных с проблемой наиболее полной реализации богато одаренной человеческой личностью своего потенциала

Основные положения, выносимые на защиту, могут быть сформулированы следующим образом

— Вопреки сложившимся представлениям о Ф Абрамове как о певце коллективизма, проповедовавшем идею растворения личности в социуме, в центре внимания писателя неизменно оказываются необыкновенно сильно развитые, независимые индивиды, которые идут наперекор общепринятым нормам

— Одна из главных целевых установок Ф Абрамова связана с художественно-философским исследованием феномена самопожертвования, которое носит добровольный характер и является для человека органичной формой самореализации

— Положительная программа Ф Абрамова нашла наиболее полное воплощение в созданных им женских образах

— При изображении любовно-семейной сферы жизни своих героинь Ф Абрамов неизменно ставил в центр внимания борьбу традиционных моральных законов, жестко регламентирующих поведение женщины, и новых «эмансипационных» принципов и норм

Подобного рода исследование творчества Абрамова предпринимается впервые, чем и определяется его научная новизна

Структура диссертации Помимо введения и заключения работа включает в себя три главы В первой главе, посвященной художественному миру Абрамова, сделана попытка выявить (на основе анализа наиболее значимых для дискурса писателя лейтмотивов и их инвариантов) те поведенческие нормы, моральные принципы, ценностные ориентиры, в системе которых существуют персонажи Абрамова, и преимущественно — его женские персонажи. Во второй главе исследования содержится анализ женских образов тетралогии «Братья и сестры» (образы Варвары Иняхиной, Анфисы Мининой, Лизаветы Пряслиной) В третьей главе диссертации речь идет о дилогии, посвященной матери и дочери Амосовым (повести «Пелагея» и «Алька»), и предпринимается анализ ее заглавных образов

Методологической основой диссертации является сочетание различных методов текстуального анализа, историко-типологический подход к рассматриваемым проблемам совмещается со сравнительной характеристикой литературных и публицистических текстов

Практическая значимость диссертации определяется тем, что ее материал, отдельные положения и заключительные выводы могут быть использованы для дальнейшего изучения творчества Федора Абрамова и литературного процесса второй половины XX века в целом Результаты исследования могут быть внесены в вузовскую практику и использованы при подготовке общих и специальных лекционных курсов по проблемам современной русской прозы

Апробация работы Важнейшие положения настоящего диссертационного исследования изложены в монографии, в ряде публикаций и в докладах и выступлениях на международных и межвузовских научно-практических конференциях («Русский язык Система и функционирование», Белорусский государственный университет, 2003; «Язык — культура — коммуникация», Чжэцзянский университет (Китай), 2007; «Проблемы изучения русской литературы второй половины XX века», СПбГУ, 2009).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении диссертации выявляется степень изученности обозначенной в работе темы и выдвинутой научной проблемы, рассматриваются смежные проблемные вопросы творчества Абрамова, дается критический экскурс в историю литературной критики, имевшей непосредственное отношение к осмыслению художественных произведений писателя, приводится контекстуальный фон «деревенской прозы», к которой причисляется творчество писателя. Здесь же обосновывается актуальность выбранной темы исследования, формулируются цели и задачи диссертации, объясняются методологические принципы ее анализа, своеобразие ее научного подхода

В главе первой («В художественном мире Федора Абрамова: система поведенческих норм, моральных принципов, ценностных ориентации») на основе анализа важнейших для творчества Абрамова тем, конфликтов и ситуаций выявляются нормы поведения, моральные принципы и представления о ценностных ориентирах, в системе которых существуют и которые порой отвергают, отстаивая право на собственный путь, героини, чьи художественные образы являются главными объектами настоящего диссертационного исследования

В данной главе отмечается, что основные героини художественных произведений Абрамова реализуют свой личностный потенциал главным

образом в двух сферах — трудовой и любовно-семейной Каждой из этих сфер посвящен отдельный раздел данной главы диссертации

В первом разделе главы («Работа — самое большое счастье») рассмотрена производственная сфера жизни абрамовских персонажей, его героинь-женщин Именно трудолюбие — но не обычное, а гипертрофированное, принимающее форму экстатического порыва, когда изнуряющая работа приносит блаженство и воспринимается индивидом как главный и единственный смысл существования — находится на вершине ценностной пирамиды в художественном мире Абрамова Герои писателя не просто любят трудиться, но работают буквально не щадя себя и испытывают при этом нескрываемую гордость и радость Абрамов воспевает не столько работу как средство для достижения каких-либо материальных результатов, сколько бескорыстный самозабвенный труд, вырастающий из органической и естественной потребности человека, в данном случае — женщины Такая непривычная трактовка изнурительного труда обнаруживает очевидную связь с оригинальной и самобытной абрамовской концепцией самопожертвования как высшей формы самореализации высокоразвитой человеческой личности

Трудовая доблесть ценится в крестьянском коллективе произведений Абрамова едва ли не превыше всего Авторитет, уважение, право на доминирование в любой группе (от семьи до целого колхоза) его герои могут заслужить только на трудовом поприще В произведениях Абрамова способом завоевания уважения и ареной вполне серьезной борьбы за неформальное лидерство чаще всего оказывается сенокос1 чтобы одержать верх над «соперниками» (родными, друзьями или просто соседями), его героям (и особенно героиням) необходимо опередить их в косьбе

Можно без малейшего преувеличения констатировать тот факт, что в русской литературе никто до Федора Абрамова не воспевал в своих художественных произведениях трудолюбие так горячо, последовательно, а главное — совершенно искренне и убежденно1 Кажется, что абрамовским гимнам сельскохозяйственной крестьянской работе с трудом можно отыскать какие-либо аналоги и в сегодняшней, современной русской литературе конца XX — начала XXI веков

В диссертации констатируется, что в текстах писателя возникает инвариантная для абрамовского дискурса сложная константная коллизия: чаще всего он изображает сеоих героев-земледельцев в экстремальных обстоятельствах военной поры и в первые послевоенные годы, когда им приходится вести борьбу буквально за выживание. В таких условиях

' Разумеется, в сталинском Советском Союзе был создан целый ряд всякого рода пропагандистских произведений, воспевающих трудовые подвиги строителей коммунизма, но к подлинному искусству эти конъюнктурные тексты отношения практически не имеют (даже лучшие из них — произведения А Бабаевского, П Павленко, В Пановой и др — сегодня вызывают большие сомнения в их художественно-эстетической значимости)

бескорыстная готовность индивида (абрамовского героя или героини) трудиться ради интересов колхоза или государства в ущерб собственным интересам порой оборачивается самыми тяжелыми последствиями для него самого. Ко всему прочему, благородные порывы таких бесконечно совестливых абрамовских тружеников, как Илья Нетесов или Лиза Пряслина, нередко используют в своих корыстных целях люди не столь благородные — например, меркантильные и эгоистические односельчане или нерадивые руководители (социальное мироустройство неизбежно остается не только фоновым, но и сюжетослагаемым мотивом произведений Абрамова)

Представляется, что специфика абрамовского художественного дискурса во многом обусловлена оригинальным (а порой и парадоксальным) сосуществованием и взаимодействием двух различных тенденций Социально-исторический и публицистический ракурс восприятия действительности в произведениях писателя соседствует с утопическим и романтическим порывом за горизонты современного бытия, к грядущим идеалам. Соответственно, в его художественных произведениях сталкиваются две различные системы ценностных ориентаций

С одной стороны, Абрамов (почти публицистически точно) демонстрирует весьма трезвый и вполне прагматический подход к затрагиваемым социально-экономическим проблемам изображаемой действительности, в которой главным регулятором человеческого поведения объективно остается материальный интерес Автор «Вокруг да около» показывает, что решать (и решить) все эти вопросы можно только на основе учета этого надличностного интереса Сохраняя верность объективности, писатель не впадает в безудержную идеологическую апологию трудовой деятельности в тех случаях, когда работа носит принудительный, а не добровольный характер, когда речь идет о штурмовщине, о бездумном и неэффективном расходовании сил и здоровья людей (как правило, по настоянию государственной машины и ее представителей)

С другой стороны, идеалы Абрамова воплощены в образах таких рыцарей добровольного самопожертвования, романтиков бескорыстного труда, как Михаил Пряслин и его сестра Лизавета Эти исключительные личности живут у Абрамова по высшим принципам, которые недоступны и чужды обыкновенным людям

Т.е., можно говорить о том, что объективный анализ реалий действительности в большинстве случаев совмещается в художественном мире Абрамова с вдохновенными гимнами в честь возвышенного самопожертвования отдельной личности (литературного персонажа) весьма органично

Во втором разделе первой главы («Любовно-семейная сфера») констатируется, что лейтмотивом художественных произведений Абрамова является борьба традиционных «домостроевских» моральных законов, предельно жестко регламентирующих поведение женщины, связанное с ее нравственной чистотой, и новых «эмансипационных» принципов и норм, связанных прежде всего с отстаиванием своей внутренней человеческой (женской) свободы. Анализ произведений Абрамова приводит к выводу о том, что в этом вопросе писатель проявил предельную объективность, что весьма резко и существенно отличает его произведения от большинства повестей и романов других представителей «деревенской прозы», которые отдали немало сил обличению эмансипации и воспеванию прежних устоев, основанных на неукоснительном контроле за женской добропорядочностью

Как показывает анализ литературных текстов, в отличие от В Белова или В Шукшина, которые, соприкасаясь с тендерной проблематикой, всякий раз теряли хладнокровие и от трезвого художественно-философского анализа скатывались к тенденциозной публицистичности1, Абрамов неизменно оставался объективным художником-летописцем, способным решать на уровне художественного творчества любые вопросы, связанные с женской судьбой и ее нравственной свободой без гнева и пристрастия

Как показано в диссертации, ни о каком равноправии полов в художественно изображаемой Абрамовым крестьянской среде не может быть и речи За все, что для представителей сильной половины человечества трактуется как невинная забава, а то и доблесть, женщина в абрамовском мире безжалостно карается как преступница и грешница Обращает на себя внимание абсолютная правовая и морально-психологическая незащищенность героинь Абрамова, на которую обрекали патриархально-домостроевские законы девушек и женщин (объективность художественного видения Абрамова заслуживает уважения) Для крестьянского окружения абрамовские героини оказываются виновными, когда осмеливаются полюбить или бороться за свое счастье, они виновны, когда их бросают с детьми на произвол судьбы безответственные мужья или возлюбленные. Если же героиня Абрамова отваживается на внебрачную связь, то это трактуется как грех, который никак и никогда невозможно искупить При этом всякий раз писатель (художественно и объективно) констатирует абсолютно равнодушное отношение деревенского коллектива к действительно аморальным и даже откровенно преступным деяниям, которые на глазах у всех (в том числе и прежде всего героями-мужчинами)

' См об этом, например Большее А Исповедально-автобиографическое начало в русской прозе второй половины XX века СПб Филологический факультет СПбГУ, 2002 С 112—134

В своих художественных произведениях Абрамов откровенно любуется чистотой и целомудрием женщин, поэтически воспевает их образы. Вряд ли можно назвать случайным или не-характерным для художественного мира Абрамова то обстоятельство, что основные героини абрамовского творчества вступают (хотя, разумеется, и различным образом) в более или менее резкий конфликт с традиционным крестьянским кодексом женской чести и вынуждены, каждая по-своему, нести тяжелое бремя упреков, насмешек, оскорблений и угроз со стороны деревенского коллектива Едва ли не все женские судьбы, изображенные писателем, объединяет вызов, брошенный общепринятой морали, решительное нежелание отказываться от самореализации ради соблюдения поведенческих стереотипов В своем творчестве Абрамов живописует образ сильной русской женщины, выводит тип сильного и решительного женского характера.

В главе второй («Трагические судьбы пекашинских великомучениц») содержится анализ основных женских образов из тетралогии «Братья и сестры» — Варвары Иняхиной, Анфисы Мининой, Лизаветы Пряслиной

Первый раздел главы посвящен образ> Варвары Иняхиной, судьба которой резко выделяется на общем характерологическом фоне тетралогии своим специфическим трагизмом

В диссертации показано, что Варвара принадлежит к весьма широко представленному в абрамовском творчестве типу героинь-женщин, которые активно и целенаправленно эпатируют окружающих, выставляя напоказ легкомыслие и ветреность. Между тем (на основе анализа произведения) есть все основания усомниться в том, что приписываемые Варваре односельчанами бесчисленные романы действительно имели место Можно с большой долей уверенности предположить, что Варварой движет отнюдь не физиологическое влечение, а эмоционально-психологическая потребность в том, чтобы периодически погружаться в атмосферу любви или любовной игры Так увидена и изображена Абрамовым в романе Варвара Иняхина

Никаких других претензий, кроме тех, что связаны с выставляемой напоказ гиперсексуальностью (разумеется, фиктивной), у пекашинцев, как показывает Абрамов, к Варваре никогда не было, и, вплоть до начала романа героини с Михаилом Пряслиным, она пользовалась на селе большим уважением — прежде всего за трудолюбие и абсолютную порядочность

В изображении Абрамова совершенно новая жизнь начинается для Варвары тогда, когда после окончания войны она, уже достаточно зрелая, свободная женщина, полюбила совсем юного Михаила Пряслина

Необходимо отметить, что, начиная со второй части тетралогии, существенно меняется авторский нарративный подход к образу Варвары Изменения связаны с тем, что автор полностью переходит от явного и открытого психологизма, который использовался в первой части, к неявному, «подтекстовому», вследствие чего о происходящем в глубинах личности и образа героини читатель может судить исключительно по всякого рода внешним проявлениям. При этом адекватное понимание подлинных мотивов поведения Варвары крайне затруднено, ввиду ее всегдашней склонности к эпатажу героиня, как и прежде, демонстративно выставляет напоказ свое фиктивное легкомыслие, но теперь, как обнаруживает Абрамов, прячет под этой маской тяжелейшую психологическую боль

Анализ истории взаимоотношений Михаила и Варвары позволяет сделать вывод о том, что Абрамов пишет настоящую любовь — несмотря на существенную разницу в возрасте и жизненном опыте, для обоих это было огромное чувство, любовь, которая приходит к человеку (да и то далеко не к каждому) только раз в жизни Как показывает Абрамов, к несчастью, абсолютно все окружающие (включая и искренне любящих близких) восприняли отношения Михаила и Варвары как банальную интригу Разумеется, юный Михаил сделался объектом всеобщего искреннего сочувствия, тогда как Варвара стала жертвой того специфического имиджа, который сама на протяжении многих лет целенаправленно создавала К хору осуждающих Варвару присоединила свой голос и ее лучшая подруга, председатель колхоза Анфиса Минина

Надо отметить, что в этой ситуации, под мощным прессингом всеобщего безоговорочного осуждения, оба — и Варвара, и Михаил в изображении Абрамова — в полной мере проявили себя зрелыми и независимыми личностями, готовыми до конца отстаивать право на собственный путь Однако, разумеется, как психологически тонко показал Абрамов, Варваре пришлось несравненно тяжелее, чем Михаилу И если к ненависти остальных односельчан героиня была в общем и целом психологически готова, то настойчивого и целенаправленного давления со стороны недавней лучшей подруги Анфисы, обладающей к тому же несгибаемо сильным характером, выдержать не смогла В конце концов Варвара, которая была, вопреки эпатажной манере своего поведения, человеком чрезвычайно совестливым и добрым (как это показывает анализ ее художественного образа у Абрамова), уступает этому невыносимому морально-психологическому натиску и буквально сбегает от Михаила

В диссертационном исследовании показано, что в дальнейших главах второй и третьей частей тетралогии Абрамов, полностью отказавшись от каких-либо прямых комментариев, связанных с мыслями и переживаниями Варвары, точными штрихами, используя приемы подтекстового

психологизма (нередко используется и прием так называемого мимического психологизма), высвечивает страшную душевную драму героини Последний же аккорд, завершающий фабульную линию, отслеживающую трагическую историю Варвары, звучит в завершающем пекашинский цикл романе «Дом», где выясняется, что героиня покончила с собой вскоре после женитьбы Михаила — как становится ясно из повествования Абрамова именно потому, что она всегда любила только его Представляется точным и справедливым комментарий самого Абрамова, который, в записи, датированной 17 февраля 1980 года, назвал Варвару Иняхину «могучим характером»1.

Во втором разделе второй главы диссертационного исследования речь идет об образе Анфисы Мининой В диссертации показано, что уже с первых страниц тетралогии Абрамовым подчеркивается, как резко отличается личность и образ Анфисы Мининой от всех остальных изображенных им пекашинских женщин Несмотря на весьма молодой возраст, в поведении Анфисы нет даже и намека на игривость или фривольность Обращают на себя внимание сугубая серьезность и предельная ответственность героини, которая, как показывает Абрамов, пользуется всеобщим огромным уважением, непререкаемым авторитетом и далеко не случайно стала председателем пекашинского колхоза. На вопрос о том, какие факторы способствовали формированию личности Анфисы Мининой, что сделало ее столь непохожей на всех сверстниц, не знает ответа даже абрамовская героиня Варвара, лучшая подруга пекашинской председательницы По наблюдению Варвары, до вступления в брак Анфиса ничем не отличалась от остальных сверстниц, но после замужества буквально в одночасье переменилась до неузнаваемости Перемены проявились главным образом в почти монашеской строгости поведения гипертрофированное целомудрие подруги, даже в жару на сенокосе упорно прятавшей от окружающих свое тело, заставляет Варвару иронически именовать ее «богородицей» и «святой» Не понимая до конца причин столь резкой трансформации Анфисы, Варвара склонна полагать, что свой новый облик она смоделировала расчетливо и сознательно «поставила себя, важность напустила» До определенной поры Абрамов — в отношении образа Анфисы — намеренно «сдерживает» глубину психологизма, присущую изображению его других героинь

Неизвестные Варваре (как и практически веем остальным пекашинцам) обстоятельства Анфисиного замужества открываются только читателю Внутренняя психологическая глубина образа героини создается Абрамовым «извне», путем объективно-независимого авторского рассказа о судьбе Анфисы. Автор почти нейтрально (в форме безличного повествования) сообщает о том, Анфиса была изнасилована своим женихом

' Цит по Крутикова-Абрамова Л Жива Россия С 109

Григорием. Мать вместо сочувствия жестоко, до полусмерти избивала беременную «грешницу»-дочь, а мерзавца-насильника на коленях упрашивала жениться и таким образом «покрыть грех» Однако уговоры и мольбы не возымели действия — Григория вынудили вступить с Анфисой в брак только угрозы тогдашнего пекашинского председателя, единственного постороннего человека, кто был посвящен в эту драматическую ситуацию Удивившая всех подруг Анфисы метаморфоза стала прямым результатом тяжелейшей психотравмы. Пытаясь обнаружить сильный и сдержанный характер своей героини, Абрамов осознанно избегает включения в повествовательный ряд неких щемящих и щепетильных подробностей, которые могла бы передать его героиня в своей внутренней монологической речи Объективность и суровая сдержанность объективного авторского рассказа о судьбе героини становится выражением (и отражением) объективной силы и крепости характера его «скрытной» героини.

Как показывает анализ различных составляющих текста Абрамова, писателю было важно показать силу и мощь женского характера Выявление его «отложено» (намеренно задержано) писателем на некоторое время Перемены наступают для его героини в зрелом возрасте, когда в ее жизнь врывается любовь к Лукашину и которая оказывается взаимной Именно в общении с Лукашиным гордая и сильная героиня Абрамова впервые отбрасывает ту непроницаемую оболочку, которой она сама окружила когда-то подлинное ядро собственной личности и которую осознанно не разрушал автор. И в данном случае поэтика образа героини Абрамова оказывается двусоставной, двучастной- Абрамов создает образ героини-женщины, ставшей успешным председателем колхоза, но которая обнаруживает равнодушие к власти и карьере, она мечтает о любовно-семейном счастье, которого была лишена. «Она хотела только такого — самого простого, самого обыкновенного бабьего счастья, каким обделила ее судьба» (1-2, 204-205)

Главной причиной, по которой Анфиса в романе Абрамова потеряла председательскую должность, стала, как показывает писатель, именно несгибаемая сила характера его героини, проявленная ею в ситуации отказа от мужа-фронтовика. Писатель художественно обнаруживает, что этого не смогли ей простить ни вышестоящие начальники, ни пекашинцы На общем собрании, когда, уже после снятия Анфисы, прозвучало неуверенное предложение сказать в адрес бывшего председателя хоть что-нибудь хорошее, никто не вымолвил ни слова. Добрых слов для самоотверженной и бескорыстной председательницы, которая в годы войны, не щадя себя, заботилась о людях, как художественно объективно показывает Абрамов, не находится у большинства пекашинцев и в дальнейшем По мысли писателя, их угнетает ее безусловное духовное превосходство, они не в силах смириться, что она обладает теми качествами, которых сами они

всегда были лишены — человеческим достоинством, несгибаемой силой характера

Именно анализ Анфисиной судьбы позволяет сделать вывод-абрамовская тетралогия, носящая название «Братья и сестры», ясно показывает, что братство между людьми оказывается возможным только в непродолжительных экстремальных ситуациях В остальное же время подлинно развитые личности, отвергающие автоматизм внешнего давления и реализующие собственный неповторимо-индивидуальный потенциал, т е лучшие из героев Абрамова, возвышаются над общей массой заурядных и посредственных людей, живущих по стадным законам, и нередко оказываются объектами их злобной зависти Абрамов показывает, как, следуя собственным путем, яркая индивидуальность, подобная Варваре или Анфисе, неизбежно обрекает себя на беспощадный суд толпы, которая руководствуется усредненными моральными принципами и никогда не прощает тех, кто над этими поведенческими стереотипами поднимается Образы именно таких героинь оказываются в центре художественного мира Федора Абрамова, и его симпатия к ним со всей очевидностью просматривается в способах воплощения и развития такого типа характеров

В третьем разделе второй главы диссертации рассматривается образ Лизаветы Пряслиной.

В характере Лизы Пряслиной Абрамовым с самого начала выделяется и подчеркивается такая характерологическая черта, как постоянная готовность героини к самопожертвованию (внимание к яркой детали отличает принцип создания портретной характеристики у Абрамова) Обращает на себя внимание всецело органичная, абсолютно естественная природа Лизиного самопожертвования она, как и всякая по-настоящему развитая личность у Абрамова, действует под влиянием внутренних душевных импульсов, без оглядки по сторонам Героиня Абрамова работает больше других и всегда готова поделиться с ближним, вовсе не рассчитывая при этом на какую-либо благодарность, не думая о репутации в глазах окружающих Даже ее брат Михаил, считающийся в Пекашине образцом самоотвержения, озадачен масштабами воистину гипертрофированной совестливости Лизы и предупреждает сестру, что ее в конце концов «заездят» (1-2, 491) И это предсказание сбывается — в художественном мире Абрамова найти счастливую женскую судьбу весьма трудно В четвертой части тетралогии чрезмерной совестливостью героини цинично пользуются буквально все Лизавету не только вынуждают бескорыстно трудиться за пекашинских лодырей и разгильдяев, у нее отнимают и принадлежащий ей по закону ставровский дом. И с формально-юридической, и с моральной точки зрения, имущественные претензии, предъявляемые Нюркой Яковлевой и Борькой, несостоятельны, но эти

герои прекрасно понимают, что судиться героиня не станет, а потому нисколько не церемонятся с ней Жертвенность, уступчивость и терпимость становятся главными чертами героини Абрамова И эти качества формируют черты излюбленного типа женщины-героини у Абрамова.

Необходимо отметить, что крайняя степень бесцеремонности и даже наглости, проявляемая по отношению к Лизе со стороны наиболее аморальной части пекашинского коллектива, обусловлена, по Абрамову, помимо ее всегдашней совестливости, еще и тем обстоятельством, что моральный авторитет героини в глазах окружающих резко пошатнулся после ее неожиданной беременности от случайного постояльца и рождения двоих детей-близнецов. Связь с офицером-постояльцем стала для предельно целомудренной Лизаветы результатом тяжелейшей внутренней душевной травмы, обусловленной трагической смертью восемнадцатилетнего сына Васи В изображении Абрамова пекашинский крестьянский мир подверг Лизавету беспощадному осуждению, едва только узнал о ее беременности И эта верность истинности и правдивости (реалистичности) в изображении женского характера и женской судьбы у Абрамова удивительны и примечательны. Как показывает анализ абрамовского текста, важнейшим лейтмотивом произведения можно назвать мысль писателя о том, что толпа всегда беспощадна по отношению к ярким личностям, отвергающим поведенческие стандарты, она не прощает им духовного превосходства над собой. И в художественном мире Абрамова в первую очередь это относится к образам женщин. Так была ошельмована за «разврат» Варвара, суд толпы заклеймил Анфису, затем дошел черед и до Лизаветы Пряслиной, названной «сукой», «тварью бездушной» и тд (3-4, 285) Как ни парадоксально, но Абрамов показывает, что именно Михаил Пряслин со своей женой Раисой, которая долгие годы была лучшей подругой Лизаветы, т е самые близкие героине люди, первыми бросили камень в «грешницу», отвернулись от нее, прекратили всякое общение.

Как показывает Федор Абрамов, прозрение наступает для его героев (в частности — для Михаила) лишь после трагической гибели отвергнутого героя (в данном случае — Лизаветы) Только теперь, оглядываясь назад, герой осознает всю иррациональность своей ненависти по отношению к ни в чем не повинной праведнице и мученице сестре и горько раскаивается Удивительная глубина в раскрытии женского характера в прозе Абрамова слановшся свидеаельсхвом далеко не «социологизированного» 1алата писателя

В главе третьей («Дилогия об Амосовых: драматические поиски собственных путей») рассматриваются образы главных героинь повестей, написанных в конце 1960-х годов и составивших своеобразную дилогию — повести «Пелагея» и «Алька».

Первый раздел третьей главы («Судьба Пелагеи») посвящен образу Пелагеи, пожилой колхозницы, которая в тяжелейшие довоенные, военные и послевоенные годы сумела обеспечить своей семье материальный достаток В произведении Абрамова едва ли не больше имущественного благополучия Пелагея дорожит своим имиджем, а потому предметом особой гордости героини является безупречная репутация в глазах наиболее влиятельных земляков, так называемых хороших людей По представлениям автора повести, ценностные ориентиры Пелагеи являют собой причудливый и парадоксальный сплав разнородных элементов, патриархально-домостроевские нормы, законы трудовой коллективистской этики крестьянской общины сосуществуют с ущербными принципами, сформировавшимися под влиянием специфических колхозно-советских реалий Так, образцом и высшим авторитетом для Пелагеи является бывший ревизор Петр Иванович, который приобрел могущество за счет исключительной хитрости и прирожденной способности ко всякого рода мошенническим махинациям Лишь накануне смерти, оставшись в одиночестве, без мужа и дочери, героиня Абрамова отчасти прозревает, с горечью осознает всю бессмысленность собственных попыток обезопасить себя и семью от материальных проблем путем приобретения впрок всевозможных «тряпок». Ситцы и крепдешины, которые она копила, видя в них залог грядущего благополучия, оказались вышедшими из моды и никому не нужными, ничего не стоящими вещами. Но еще больше Пелагею удручает другое открытие устаревшими, как немодная одежда, вдруг оказались и все ее прежние представления о жизни, все ценностные ориентации, которые представлялись незыблемыми и не подлежащими пересмотру.

Как показывает анализ повести, абрамовская Пелагея не случайно теряет способность ориентироваться в довольно простых жизненных коллизиях Самой большой катастрофой оборачивается для героини попытка организовать для дочери выгодный «статусный» брак — в результате она своими же руками буквально толкает единственную дочь Альку в объятия довольно заурядного героя-проходимца. Т о. социальные мотивы абрамовской повести становятся мотивациями психологического «крена» произошедшего с его героями- социальное у Абрамова соседствует с нравственными, моральными, духовнымии компонентами человеческого характера

В диссертационном исследовании показано, что принципиальное отличие дилогии об Амосовых от «пекашинской» тетралогии состоит в том, что здесь в центре внимания писателя оказываются личности, не сумевшие, в силу различных обстоятельств, в полной мере обрести себя Пелагея по своим потенциальным возможностям ничуть не уступала никому из героинь тетралогии Драма необыкновенно щедро одаренной от природы Пелагеи

обусловлена тем, что она отвергла свой собственный путь, предпочтя ему шаблонные ценностные ориентации «хороших людей», и только труд на пекарне оставил ей возможности для частичной личностной самореализации

Во втором разделе третьей главы («Невозвращение блудной дочери») рассматривается образ Альки, которая покидает родную деревшо ради жизни в городе, где работает официанткой, а затем стюардессой За эскападами юной героини угадывается плодотворное стремление отыскать, с помощью экспериментов, методом проб и ошибок, свой собственный жизненный путь

Как отмечается в диссертационном анализе, мотив отъезда сельского жителя (и не обязательно молодого человека) в город на поиски лучшей жизни получил в 1960 — 1980-е годы широкое распространение в «деревенской прозе» Этот мотив без труда обнаруживается в целом ряде произведений В Шукшина, В Белова, В Распутина, В. Астафьева. Анализ этих текстов приводит к выводу, что в большинстве случаев ситуация отъезда крестьянина в город очевидным образом проецируется на евангельскую притчу о блудном сыне В некоторых случаях такая мифологическая проекция возникает помимо писательской воли, чаще же она становится результатом целевых установок автора Нередко функцию претекста по отношению к произведениям «деревенщиков» выполняет в этом плане не сам евангельский сюжет, а то или иное ориентированное на него и отмеченное печатью его влияния произведение русской классики В случае с абрамовской дилогией о Пелагее и Альке таким претекстом, как показано в диссертации, без сомнения является пушкинская повесть «Станционный смотритель».

Рассказанная Абрамовым история о том, как юная девушка, покинув родное гнездо, совершает побег с молодым красавцем офицером к ужасу и негодованию родителей, которые, утратив единственную дочь, в результате вскоре умирают буквально от горя, слишком очевидным образом перекликается с историей Самсона Вырина и Дуни, чтобы можно было объяснить это обстоятельство случайным совпадением В данном случае следует принять во внимание и то, что Абрамов был профессиональным литературоведом-русистом и блестяще знал русскую отечественную классику.

Представляется, что автор дилогии об Амосовых вполне сознательно выстраивал и акцентировал ассоциативные параллели, которые заставляли читателя соотносить изображенную в повести ситуацию с пушкинским сюжетом, ориентированным на евангельскую притчу о блудном сыне Обе героини демонстративно отказываются следовать родительским заветам и нарушают традиционные этические представления. Однако пушкинской модели со счастливой развязкой (причем счастье Дуни в «Станционном

смотрителе» становится фактически наградой за то, что она не пошла по родительским стопам1) Абрамов противопоставил свою контрафактуру В отличие от героини «Повестей Белкина», которая, вопреки всем опасениям отца, была вознаграждена судьбой за смелость и обрела благополучие, Алька Амосова сделалась жертвой соблазнителя-проходимца, как будто сошедшего со страниц массовой беллетристики 1970-х годов

В диссертационном исследовании высказывается предположение, что Абрамов строил свою повесть, в какой-то мере используя инверсию наработанных к тому времени советской официозной культурой схем и моделей В результате не слишком проницательный читатель настраивался на знакомую волну, ожидая, что история блудной дочери завершится в полном соответствии с евангельской притчей Однако в результате читательские ожидания оказываются обманутыми- как и в «Станционном смотрителе», в абрамовской дилогии героиня не возвращается в отчий дом Как и у Пушкина, жизнь оказывается у Абрамова суровее и тяжелее, чем показывала ее современная (тому и другому) автору текущая литература

В заключении подводятся итоги исследования и намечаются перспективы возможного дальнейшего анализа творчества Абрамова, его женских образов, например, в незавершенных произведениях писателя

Библиография состоит из двух больших разделов источники (тексты Ф. Абрамова и тексты писателей деревенской темы) и исследования по затронутым в диссертации проблемам и включает в себя более 400 наименований.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. «Золото и железо» Пелагеи Амосовой (портретная характеристика героини повести Ф Абрамова «Пелагея») // Вестник Санкт-Петербургского университета 2009 Сер 9 Вып. 1 Часть 2 С. 27—30.

2 «Могучий характер», образ Варвары Иняхиной в тетралогии Ф Абрамова «Братья и сестры» // Вестник Санкт-Петербургского университета 2009 Сер 9 Вып 2. Часть 1 С 31—35

3 Тема труда в творчестве Федора Абрамова // Образ действительности в русской прозе XX—XXI веков Серия «Литературные направления и течения». Вып 24 СПб Факультет филологии и искусств СПбГУ, 2009 С 14—40

4 Две женщины, два разных творческих мира // Вопросы гуманитарных наук М • Компания Спутник,2005 №4 С 115—118

' См об этом Шмид В Проза Пушкина в поэтическом прочтении «Повести Белкина» СПб Издательство СПбГУ, 1996 С 126

5. О некоторых важных редакциях «Истории русской литературы XX века» в Китае // Сборник международной конференции «Язык — культура — коммуникация» Китай Изд-во Хэй-Лунцзян, 2007 С 364—369

6 Женский мир произведений Л. Петрушевской и В Токаревой // Автор и действительность в русской прозе XX—XXI веков Серия «Литературные направления и течения» Вып 23 СПб Факультет филологии и искусств СПбГУ, 2009 С 34—40.

7 Невозвращение блудной дочери («Алька» Федора Абрамова) // «Характеры и судьбы Проза Федора Абрамова» Сборник научных статей, посвященный 90-летию со дня рождения писателя СПБ. Факультет филологии и искусств СПбГУ, 2010 С 114—126

8 Женские образы в прозе Федора Абрамова Научная монография. СПб Факультет филологии и искусств СПбГУ, 2010 — 162 с

ОНУТ факультета филологии и искусств СПбГУ 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб , д 11 Подписано в печать 05 03 10 Тираж 100 экз

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Чэнь Синьюй

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В художественном мире Федора Абрамова: система поведенческих норм, моральных принципов, ценностных ориентаций

1.1. «Работа — самое большое счастье»

1.2. Любовно-семейная сфера

ГЛАВА ВТОРАЯ

Трагические жития пекашинских великомучениц

2.1. Образ Варвары Иняхиной

2.2. Образ Анфисы Мининой

2.3. Образ Лизаветы Пряслиной

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Дилогия об Амосовых: драматические поиски собственных путей

3.1. СудьбаПелагеи

3.2. Невозвращение блудной дочери

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Чэнь Синьюй

Творчество Федора Абрамова принято рассматривать в контексте так называемой деревенской прозы — оригинального литературного течения, которое, как справедливо указывает современный исследователь, «на протяжении более чем десятилетия — с середины 1960-х до конца 1970-х <.> — фактически доминировало в официальной советской литературе»1. Надо сказать, что и сам Абрамов неизменно позиционировал себя в качестве полноправного представителя именно этого литературного течения, отмечая, что «деревня — материнское лоно, где зарождался и складывался наш национальный характер»2, подчеркивая ведущие позиции, занимаемые «деревенской прозой» в современной ему отечественной словесности: «Общеизвестно, что так называемая деревенская проза — не буду говорить сейчас о всей условности и несостоятельности этого термина— давно уже вышла на передовые рубежи нашей литературы»3. I

Характеризуя таких писателей-деревенщиков, как В. Белов, В. Астафьев, В. Распутин, Федор Абрамов, без каких бы то ни было колебаний или оговорок, указывал на свое идеологическое и эстетическое родство с ними.

Между тем тезис о безусловной принадлежности абрамовского творчества к «деревенской прозе» представляется сегодня далеко не бесспорным.

1 Большее А. Деревенская проза 1960-1980-х годов (В. Белов, В. Распутин, В. Шукшин). СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2005. С. 4.

2 Абрамов Ф. О хлебе насущном и хлебе духовном. М.: Молодая гвардия, 1988. С. 17.

3 Там же. С. 14. На неточность и ненаучность выражения «деревенская проза» и производного от него слова «деревенщик» неоднократно указывали многие писатели и критики. Однако термин «деревенская проза», при всех его минусах, в современном литературоведении признан общеупотребительным, тогда как альтернативные варианты («нравственная проза», «памятливая проза», «традиционная проза» и т.д.) не прижились. В данной работе будут использоваться термины «деревенская литература», «деревенская проза», писатель-«деревенщик» как понятийные, объективные, научны.

На вопрос о том, что представляла собой «деревенская проза», каким был ее генезис и в чем заключалась ее специфика, современные литературоведы отвечают по-разному. На наш взгляд, наиболее глубоко и основательно феномен «деревенской прозы» проанализирован и осмыслен в литературоведческих работах JI. Крутиковой-Абрамовой4, И. Золо-тусского5, В. Васильева6, Ю. Селезнева7, Г. Цветова8, Ш. Галимова9, А. Туркова10, А. Большева11, Н. Цветовой12, А. Большаковой13, а также в

4 Крутикова-Абрамова Л. Жива Россия. Федор Абрамов: его книги, прозрения и предостережения. СПб.: АТОН, 2003; Крутикова-Абрамова Л. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Дом» II Север. 1984. № 5; Крутикова-Абрамова Л. Слово, которого нам не хватает // Санкт-Петербургские ведомости. 2005. № 42; Крутикова-Абрамова Л. Свет вечности. К 80-летию Ф. Абрамова // Нева. 2000. № 2 и мн. др (см. библиографию).

5 Золотусский И. Возвышающее слово // Литературное обозрение. 1988. № 6; Золотусский И. Монолог с вариациями. М.: Советская Россия, 1980; Золотусский И. Исповедь Зоила: Статьи, исследования, памфлеты. М., 1989; Золотусский И. О незабываемом // Советская Россия. 1981. 19 июня; Золотусский И. Федор Абрамов: Личность. Книги. Судьба. М., 1986; Золотусский И. Рецензия на рассказы: Трепет сердца//Новый мир. 1981. № 9 и др.

6 Васильев В. Достоинство слова. Литературно-критические статьи и заметки о советской поэзии и прозе. М.: Современник, 1988; Васильев В. Из калена Авакумова. Федор Абрамов как писатель и человек: Литературно-критические статьи и заметки о советской поэзии и прозе. М.: Современник, 1988.

7 Селезнев Ю. В. Белов. Раздумья о творческой судьбе писателя. М., 1983; Селезнев Ю. Златая цепь. М., 1985 и др. s Цветов Г. Эффект присутствия: К 80-летию со дня рождения Ф. Абрамова // Белый пароход. 2000. № 1; Цветов Г. Единство слова и дела: Писатель и проеблемы нравственного воспитания. Л.: ЛО о-ва «Знание» РСФСР, 1987; Цветов Г. Русская деревенская проза: Эволюция, жанры, герои. СПб.: СПбГУ, 1992.

9 Галимов. Ш. Федор Абрамов: Творчество и личность. Архангельск, 1997; Галимов. Ш. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Братья и сестры»: Мужество таланта // Север. 1970. № 7; Галимов. Ш. Противостояние // Москва. 1974. № 7; Галимов. Ш. Конфликты и характеры // Москва. 1973. №11; Галимов. Ш. В глубине жизни: О повестях Федора Абрамова. // Уроки человечности: Литература и Север. Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1984; Галимов. Ш. Уроки человечности: О Михаиле Пряслине и родственных ему героях в прозе других писателей // Уроки человечности: Литература и Север. Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1984.

10 Турков А. Безбоязненно // Знамя. 1987. № 8; Турков А. Рецензия на рассказы: Абрамов Ф. Франтик. Старухи. А война еще не кончилась // Наш современник. 1987. № 3; Турков А. Давние грозы // Дружба народов. 1988. № 4; Турков А. Рецензия на повесть «Алька» Ф. Абрамова: Велик след // 1973. № 2; Турков А. Федор Абрамов. Очерк творчества. М., 1987; Турков А. Памятник братьям и сестрам — о Федоре Абрамове и его тетралогии «Братья и сестры» // Вечный огонь. М.: Современник, 1984.

11 Большее А. Деревенская проза I960—1980-х годов. СПб., 2005; Болыиев А. Исповедально-автобиографическое начало в русской прозе второй половины XX века. СПб., 2002 и др.

12 Цветова Н. Махонька — «святая» и «грешная» // Сборник статей оФ.А. Абрамове. Архангельск, 2001; Цветова Н. Традиционная проза второй половины XX века: Сюжет, герои, поэтика СПб., 2007; Цветова Н. Эсхатологическая топика русской традиционной прозы второй половины века. СПб., 2008; Цветова Н. Бытийные мотивы в творчестве В. П. Астафьева. СПб., 2009 и др.

3 Большакова А. Нация и менталитет: Феномен «деревенской прозы» XX века. М., 2000; Большакова А. «Задержанная» литература и конвенциональный читатель («Поездка в прошлое» Федора Абрамова) // Известия АН. Серия литературы и языка. 1997. Т. 56. № 2; Большакова А. монографическом исследовании А. Мартазанова14, который усматривает главный атрибутивный признак этого литературного течения в обращенности к крестьянскому прошлому, выступающему в качестве этического и эстетического критерия современности: «Авторы "деревенской прозы" с самого начала выступили и как художники, и как идеологи. Изображение явлений прошлого и настоящего в их текстах не просто включало в себя моральную оценку, но фактически строилось на ее основе. Прежде всего "деревенская проза" вершила суровый суд над современностью за ее несоответствие вечным ценностям и нормам, "природным" законам, которые свято чтила прежняя деревня, за забвение накопленного поколениями крестьян духовного опыта»15.

По мнению Мартазанова, каждый из «деревенщиков» «ставил во главу угла какие-то специфические, близкие и дорогие именно ему ценности прежней деревенской жизни и, соответственно, предъявлял современности свой особенный счет»16. Так, В. Распутин сделал упор на «силе характера индивида, способности личности жить и действовать без какой-либо оглядки по сторонам, реализуя персональный потенциал»17, у В. Белова в центре внимания оказался «лад — гармонический порядок, который подчинял деятельность членов сельской общины единому ритму»18, а для В. Астафьева главным достоянием крестьянского прошлого оказалось «братство, принимающее форму бурного, стихийного <.> порыва»19.

Деревня как архетип: От Пушкина до Солженицына. М., 1999; Большакова А. Русская «деревенская проза» I960—1990-х годов в англо-американском восприятии (к проблеме русско-западных межлитературных схождений) // Филологические науки. 1995. № 5—6; Большакова А. Теория автора: Бахтин и Виноградов (на материале русской «деревенской прозы») // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1999. № 2.

14 Мартазанов А. Идеология и художественный мир «деревенской прозы» (В. Распутин, В. Белов, В. Астафьев, Б. Можаев). СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2006.

15 Там же. С. 4—5.

16 Там же. С. 12.

17 Там же. С. 95.

18 Там же.

19 Там же. С. 96.

Универсально-философским ракурсом восприятия действительности была обусловлена такая особенность «деревенской прозы», как отсутствие особого интереса и внимания к колхозно-коммунистическим реалиям, которые воспринимались и изображались в качестве уродливых искажений естественной традиционной крестьянской нормы. Герои Распутина, Белова, Астафьева, Можаева «уходили от советского "пошехонства" либо метафизически — в мир собственных онтологических раздумий, либо прямо и непосредственно — как можаевский Федор Фомич Кузькин,

ЛЛ официально порвавший все отношения с колхозной системой» .

Соответственно, воспевание не подлежащих пересмотру ценностей прежней крестьянской жизни нередко оборачивалось у «деревенщиков» подменой фактов мифологемами. В этом плане наиболее показательным примером является книга очерков Белова «Лад», в которой жизненный уклад крестьян русского Севера рисуется как идеально гармоничный: «Все было взаимосвязано и ничто не могло жить отдельно или друг без друга, всему предназначалось свое место и время. Ничто не могло существовать вне целого или появиться вне очереди»21 . Трудно не согласиться с исследователями, которые выразили сомнение в том, что столь совершенная гармония когда-либо существовала на Руси, и охарактеризовали «Лад» как ретроспективную утопию: «То, что составляло идеальную, лелеемую в мечтах "модель" крестьянской вселенной, выглядит у Белова как реально существовавшая повседневность, как норма, которой следовали все и вся»22.

Если принять такую трактовку «деревенской прозы», то тогда следует признать ошибочной точку зрения, согласно которой это литературное течение выросло «из "деловых", "деревенских" очерков 1950-х годов:

Там же. С. 191.

21 Белов В. Избранные произведения: В 3 т. М., 1984. Т. 3. С. 5.

22 Лейдерман Н., Липовецкий М. Современная русская литература: В 3 кн. Кн. 2: Семидесятые годы (1968—1986). М., 2001. С. 56.

Районные будни" (1950—1956) В. Овечкина, "Записки агронома" (1953) Г. Троепольского, очерки Л. Иванова, В. Тендрякова, С. Залыгина» , ибо указанные публицисты, по справедливому утверждению Мартазанова, в отличие от «деревенщиков», не ставили под сомнение «истинность

24 коммунистической идеологии и достоинства колхозного строя» .

Обратившись, в свете всего вышесказанного, к произведениям Ф. Абрамова, можно без труда обнаружить, что слишком многое в них весьма существенно и резко отличается от канонов «деревенской прозы», от того, что прежде критика выделяла и акцентировала в творчестве писателя.

Наиболее заметным образом эти отличия проявляются в абрамовской трактовке патриархального крестьянского прошлого. Для Белова, Распутина, Астафьева и большинства других «деревенщиков» именно уклад жизни дореволюционной, точнее говоря, до-колхозной, деревни

О >

Сибири и русского Севера , являлся средоточием важнейших духовно-нравственных ценностей, за забвение которых они сурово осудили в своих произведениях современную цивилизацию. Между тем при объективном и неподцензурном чтении книг Абрамова бросается в глаза полное отсутствие каких-либо элементов идеализации русской патриархальной деревни.

Едва ли не самый привлекательный абрамовский персонаж, мудрая пожилая крестьянка Василиса Милентьевна из повести «Деревянные кони», сравнивая времена собственной молодости с нынешними, изображаемыми в произведении, без колебаний отдает предпочтение современности: «Старые люди любят хвалить бывалошные времена, — говорила

23 См., например: Ковтун Н. Утопия в новейшей русской прозе. Томск, 2003. С. 92.

24 Мартазанов А. Идеология и художественный мир «деревенской прозы». С. 5.

25 Не раз подчеркивалось, что практически все авторы «деревенской прозы» являются уроженцами Сибири и русского Севера, где, в силу целого ряда объективных социально-исторических причин деревня, вплоть до середины XX века, сумела сохранить многовековые устои.

Милентьевна негромким, рассудительным голосом, — а я не хвалю. Нынче народ грамотной, за себя постоит, а мы смолоду не знали воли. Меня выдали взамуж, — теперь без смеха и сказать нельзя — из-за шубы да из

26 за шали.» Адекватность этой сопоставительной характеристики, акцентирующей темные стороны прежней жизни, подтверждается в повести как объективным авторским повествованием, так и всей логикой развития сюжета. Выданная замуж в отдаленную, не затронутую влиянием цивилизации лесную деревню, Милентьевна на себе испытала все сомнительные прелести «естественной» жизни, которая однозначно трактуется как «дикарская»: «.дикарь на дикаре вся деревня <.>. Идут, орут, каждого задирают, воздух портят — на всю деревню пальба»27. Аналогичных примеров из абрамовских произведений можно привести много. Характерно, что Абрамов, несмотря на давнюю дружбу с Беловым, сразу же выразил сомнение в исторической достоверности вышеупомянутой книги очерков «Лад»: «Да был ли когда-либо лад на Руси? Не в этом ли трагедия России, что она никогда не смогла дойти до лада?»28.

Решительным отказом Абрамова от сентиментального умиления крестьянским прошлым обусловлено и его в целом весьма позитивное отношение к большевистской революции и ее героям. В этом плане расхождение абрамовской точки зрения с позицией остальных «деревенщиков», которые разрушение в 1917 году российской монархической государственности воспринимали как национальную катастрофу, а в большевиках неизменно видели сугубых деструкторов, оказывается особенно разительным.

Абрамов Ф. Собрание сочинений: В 6 т. JL: Художественная литература, 1991. Т. 3. Повести. С. 16.

27 Там же. С. 13.

28 Абрамов Ф. Так что же нам делать? СПб., журнал «Нева», 1995. С. 65.

Михаил Пряслин, главный герой тетралогии «Братья и сестры», принятый в четырнадцатилетнем возрасте в комсомол, испытывает по этому случаю небывалую радость и мечтает о вступлении в коммунистическую партию: «Понимаешь, мамка, все "за". И сам Лукашин. Я тебе раньше не сказывал. Я еще весной подавал. <.> А потом я знаешь что сделаю! В партию вступлю! — И тут от избытка чувств он подхватил мать под мышки и высоко поднял в воздух»29. Разумеется, столь бурную эмоциональную реакцию можно было бы объяснить юным возрастом персонажа, однако в последней части тетралогии, романе «Дом», уже вполне зрелый, умудренный опытом сорокачетырехлетний Пряслин демонстрирует все ту же приверженность коммунистической идеологии и революционной романтике. Он, например, с огромным уважением относится к пекашинскому жителю Калине Ивановичу Дунаеву, легендарному большевику, комиссару Гражданской войны, а впоследствии фанатичному коммунару, который, как и многие другие рыцари коммунистической утопии, был в конце 1930-х годов репрессирован. Регулярные посиделки Михаила и его ближайших приятелей с Дунаевым, именуемые «ассамблеями», обычно заканчиваются совместным исполнением революционных песен: «.пели старые революционные: "Смело, товарищи, в ногу", "Наш паровоз, вперед лети" и непременно "Ты, конек вороной" — любимую песню Калины Ивановича» (Т. 2. Кн. 3—4, 327). С восторгом относится к Дунаеву и ностальгирует по революционной романтике и другой духовно близкий автору герой «Дома» — Петр Пряслин, человек немолодой и отнюдь не склонный к экзальтации:

Петр молчал. Он не мог говорить. Он все еще был в песне, в молодости Калины Ивановича и, как молитву, шептал про себя предсмертные слова юного комсомольца:

29 Абрамов Ф. Собрание сочинений: В 6 т. Л.: Художественная литература, 1990. Т. 1. Братья и сестры: Роман в 4 кн. Кн. первая и вторая. С. 124. Далее ссылки на это издание даны в тексте с

Ты, конек вороной, передай, дорогой, Что я честно погиб за рабочих".

Калине Ивановичу в гражданскую войну было столько же, сколько ему сейчас, даже меньше, а какие дела творил! На крыльях парил! И жалкой, и ничтожной представлялась Петру собственная жизнь» (Т. 2. Кн. 3—4, 328).

Можно с полной уверенностью утверждать, что сам автор романа во многом разделял уважительное отношение своих героев, Михаила и Петра Пряслиных, к людям, подобным Дунаеву, к их идеалам и деяниям. В 1981 году в Останкино, отвечая на вопрос о причинах, заставивших его ввести в роман «Дом» образы Калины Ивановича и его жены, Евдокии-великомученицы, Абрамов высказался на этот счет со всей определенностью: «И я придерживаюсь того взгляда, что у нас были просчеты, были жертвы, жертвы неоправданные, напрасные жертвы, но были и великолепные порывы, были взлеты. И хотя мое поколение и со мной рядом стоящее, идущее с моим поколением, ходили часто в одних штанах, в одной рубахе, но они были великаны духа. И так же Калина Иванович. Пусть этот старый большевик, который прошел через все, пусть он сам во многом идеалист, пусть он мечтатель, пусть он Дон-Кихот, но это Дон-Кихот, порожденный нашей советской действительностью. И чего

30 же этого стыдиться?» .

Разумеется, здесь может последовать резонное возражение, связанное с необходимостью принимать во внимание цензурный фактор. Действительно, Абрамов умер в 1983 году, до начала эпохи гласности, а потому не исключено, что все вышеупомянутые славословия в адрес указанием тома и страниц в скобках. 0 Абрамов Ф. О хлебе насущном и хлебе духовном. С. 70. революции и революционеров были неискренними и носили вынужденный, всецело обусловленный оглядкой на советскую идеологическую цензуру, характер. Однако анализ фактов биографии автора «Братьев и сестер» позволяет сделать уверенный вывод о несостоятельности этой точки зрения. Абрамова на всем протяжении его творческого пути отличало редкостное бесстрашие правды. Без всякого сомнения, он был одним из самых искренних советских писателей своего времени.

Существует версия, что в 1949 году Абрамов действовал вопреки своим убеждениям, но в соответствии с логикой политической конъюнктуры, когда, будучи аспирантом филологического факультета ЛГУ, принял активное участие в идеологической кампании по борьбе с так называемым космополитизмом31. Между тем есть все основания полагать, что и эти действия будущего писателя отнюдь не были продиктованы страхом или карьеризмом, но носили искренний характер: очень похоже, что он критиковал Б. Эйхенбаума, В. Жирмунского и Г. Гуковского, по-настоящему веря, что ведет борьбу «за чистоту марксистско-ленинского литературоведения».

Можно вспомнить в этой связи многочисленные срывы и роковые ошибки, которые в тетралогии «Братья и сестры» совершает, затем горько и мучительно раскаиваясь, Михаил Пряслин, герой духовно близкий Абрамову и едва ли не автопсихологический. Так, например, он искренне ненавидит смертельно больного Тимофея Лобанова, считая его хитрым лодырем, и принимает активное участие в травле несчастного, а впоследствии, после смерти мнимого симулянта, переживает тяжелейшую духовно-психологическую травму и беспощадно осуждает себя («Две зимы и три лета»). Не менее искренен Михаил и тогда, когда впоследствии

31 См. об этом, например: Крутикова-Абрамова JI. Абрамов Ф. А. // Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги: Биобиблиографический словарь: В 3 т. М.: OJIMA-ПРЕСС Инвест, 2005. Т. 1. С. 7. клеймит позором свою сестру Лизавету за «разврат» — и лишь трагическая смерть этой праведницы помогает Пряслину осознать чудовищную несправедливость собственных обвинений («Дом»).

Так или иначе, но поведение Абрамова в последующие годы не дает ни малейших оснований усомниться в предельной честности и полном бесстрашии писателя. Абрамов нисколько не преувеличивал, когда заявлял в 1981 году: «Меня всю жизнь (это не секрет, это все знают) обвиняют в сгущении красок, в очернительстве, нигилизме, в том, что я не вижу ярких штрихов нашей жизни, и так далее» . За публикацию в «Новом мире» статьи «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» (1954), раскрывающей лживость соцреалистической официозной литературы, Абрамов подвергся травле и едва не лишился работы. Позже, уже в период хрущевской «оттепели», писатель опубликовал повесть «Вокруг да около» (1963), в которой пороки плановой социалистической экономики обнажались с такой беспощадной правдивостью, что его не только, обозвав «озлобленным клеветником», немедленно исключили из состава редколлегии журнала «Нева», но фактически наложили на публикацию его произведений запрет, который действовал пять лет33.

Не меньшего бесстрашия потребовала от Абрамова и публикация в 1979 году открытого письма землякам-веркальцам «Чем живем-кормимся», где объектом критики писателя оказались уже не представители власти и не порочные советские законы, но негативные качества самого народа — прежде всего лень и безответственность. После этого Абрамов подвергся ожесточенным нападкам не со стороны властей предержащих, как бывало прежде, — на него обрушились представители патриотически настроенной

32 Абрамов Ф. О хлебе насущном и хлебе духовном. С. 67.

3:> «.На пять лет закрылись для него журналы и издательства. Пять лет не печатали ни одной строки», — вспоминает JI. Крутикова-Абрамова (Крутикова-Абрамова Л. «Человек строит себя сам» // Абрамов Ф. О хлебе насущном и хлебе духовном. С. 5). интеллигенции, убежденные в том, что простой народ является жертвой уродливых порядков, навязанных сверху, а потому не подлежит осуждению. В Советском Союзе на рубеже 1970 — 1980-х годов вступление в конфронтацию с оппозиционными кругами интеллигенции было для любого индивида шагом едва ли не столь же рискованным, как и конфликт с властями. Однако Абрамов, как всегда, не оглядывался на чужие мнения, какими бы они ни были, и не признавал никаких табу — в том числе и связанных с народом: «Я не стою коленопреклоненно перед народом, перед так называемым "простым народом". <.>Кадение народу, беспрерывное славословие в его адрес — важнейшее зло. Оно усыпляет

34 народ, разлагает его.» .

Таким образом, можно с уверенностью утверждать: когда Абрамов с уважением отзывался о революции, о достижениях и успехах советского режима и колхозного строя, он делал это не для того, чтобы угодить цензуре и втереться в доверие к власти, а потому что таковы были его действительные и искренние взгляды. Однако уважительное отношение к советским достижениям никогда не превращалось у Абрамова в их идеализацию. Автор «Братьев и сестер» был всегда обращен к живой жизни и, в отличие от многих «деревенщиков», категорически отвергал любые соблазны утопизма и мифологической деформации как прошедшего, так и современности.

Надо сказать, что сам Абрамов, характеризуя собственный дискурс, порой был склонен несколько преувеличивать роль дидактического элемента в нем. Вот очень характерная в этом плане самопрезентационная характеристика писателя: «Меня часто причисляют к бытописателям. Но это верно лишь отчасти. По натуре своей я скорее художник-дидактик. И воспитательная возможность искусства для меня по-особому

34 Абрамов Ф. О хлебе насущном и хлебе духовном. С. 8. привлекательна. Я верю в великую преобразующую силу художественного слова и не боюсь, что при этом впадаю в известный штамп. Что касается насущных задач литературы наших дней, то сейчас, по-моему, нет у нее более важной и ответственной задачи, чем воспитание в человеке социальной и гражданской активности»35.

Познакомившись с такой абрамовской самооценкой, можно решить, что перед нами сугубый идеолог, который, в духе пресловутой «поэтики тезиса», стремится внедрять в читательское сознание некие доктрины и постулаты, являющиеся для него истинами в последней инстанции. В действительности, однако, художественные тексты Абрамова свободны от излишней и настойчивой назидательности и осознанного воспитательного морализма. Более того, судя по всему, в произведениях коллег его больше всего раздражали именно дидактические компоненты. Именно с этим, например, были связаны абрамовские претензии к ряду нравоописательно-публицистических стихов близкого друга, Александра Яшина: «Некоторые стихи мне определенно не нравились своей излишней прямолинейностью и притчевой назидательностью.» . Очевидно, Абрамов был убежден, что для оказания воспитательного воздействия на читателя художественное произведение должно прежде всего вызывать доверие абсолютной правдивостью — чрезмерный же морализаторский нажим способен привести лишь к прямо противоположному результату.

Весьма адекватной представляется та характеристика, которую дал себе Абрамов осенью 1969 года, отвечая на несправедливые упреки Белова, связанные с тем, что в повести «Пелагея» якобы доминирует обличительное начало: «Я никогда в жизни своей не занимался этим ненужным делом. И вообще, я не знаю, что такое восхваление и обличение

35 Там же. С. 48.

36 Там же. С. 175. в литературе. Я стараюсь писать то, что есть. Правда, правда и еще раз правда»37.

Что касается литературоведческих работ, посвященных творчеству

ЛП

Абрамова, то в них нет недостатка — список их широк и многообразен . Однако в плане объективного научного изучения и осмысления абрамовского творчества отнюдь не все обстоит благополучно. Прежде всего, часть статей и монографий появилась еще до начала «перестройки», соответственно эти работы отмечены печатью влияния цензурного фактора. Далеко не всегда объективная исследовательская аналитичность присуща и материалам, появившимся в 1990-е годы, поскольку «деревенская проза» (и творчество Абрамова в том числе) оказалась в это время в центре жарких политических и литературных баталий. По сути дела, лишь сравнительно недавно сложилась благоприятная ситуация для достаточно взвешенного и спокойного объективного анализа абрамовского творчества.

Необходимо специально отметить и еще одно важное обстоятельство: до сих пор — в новых сложившихся обстоятельствах — при изучении абрамовского творческого наследия главное внимание исследователи нередко уделяют по-прежнему социальной проблематике. Интерес интерпретаторов к данному аспекту творчества писателя вполне закономерен и оправдан — он обусловлен тем, что у автора «Братьев и сестер», как справедливо отметили Н. Лейдерман и М. Липовецкий, в отличие от большинства остальных «деревенщиков», «доминирует не

37 Цит. по: Крутикова-Абрамова Л. Жива Россия. Федор Абрамов: его книги, прозрения и предостережения. СПб., 2003. С. 191.

3 См., например: Золотусский И. Федор Абрамов: Личность. Книги. Судьба. М., 1986; Васильев В. Из колена Авакумова. Федор Абрамов как писатель и человек II Васильев В. Достоинство слова. Литературно-критические статьи и заметки о советской поэзии и прозе. М.: Современник. 1988; Галимов Ш. Федор Абрамов: Творчество и личность. Архангельск, 1997; Турков А. Федор Абрамов. Очерк. М.: Советский писатель, 1987; Оклянский Ю. Дом на угоре (О Федоре Абрамове и его книгах). М.: Художественная литература, 1990; Крутикова-Абрамова Л. Жива Россия. Федор Абрамов: его книги, прозрения и предостережения. СПб., 2003; Слово Федора Абрамова: Сб. статей. Архангельск, 2001; В мире Федора Абрамова. СПб., 2005 и многие др. (см. библиографию). лп столько нравственно-философский, сколько остро социальный пафос» . Действительно, роль социальной проблематики в большинстве произведений Абрамова очень велика. Но, к сожалению, на практике преимущественное внимание к «остро социальному пафосу» нередко оборачивается игнорированием всех остальных аспектов абрамовского творчества, искажению сути его художнического видения.

Расхожей сделалась в критике мысль о том, что в центре внимания Абрамова неизменно оказывается социально-производственная ипостась человеческого существования, приватной же жизнью своих героев писатель якобы интересовался значительно меньше, мучительная духовная жизнь персонажей якобы заслонена их социальной ролью в обществе. Даже в работах самых серьезных исследователей можно встретить сетования на то, что лирическое начало если и присутствует в произведениях Абрамова, то где-то на периферии, оттесненное туда социальной проблематикой. «Абрамов скуп на описания любви, как скуп он вообще на всякую лирику, — писал, например, И. Золотусский. — Социальная боль забивает в его прозе остальные чувства, не дает им выпростаться из-под этой боли, освободиться»40.

Соответственно, наиболее широко распространенной стала точка зрения, согласно которой Абрамов в своем творчестве воспел жертвенное служение долгу: его любимые герои якобы преодолевают все соблазны, связанные с индивидуальным благополучием и личным счастьем, ради торжества незыблемых коллективистских этических норм. Применительно к главному произведению Абрамова, тетралогии «Братья и сестры», данная мысль давно уже (более тридцати лет) повторяется различными исследователями как нечто само собой разумеющееся, не требующее

39 Лсйдерман Н., Липовецкий М. Современная русская литература: В 3-х кн. Кн. 2: Семидесятые годы (1968—1986). С. 43.

40 Золотусский И. Федор Абрамов: Личность. Книги. Судьба. М., 1986. С. 54. никакой аргументации. «Идеал — неуклонное и прямолинейное исполнение долга: перед семьей, перед землей, перед колхозом, и его зависимость от этого идеала, подчиненность ему — сильнее желания полноты счастья, сильнее всех других человеческих потребностей», — так охарактеризовала Михаила Пряслина Е. Старикова в начале 1970-х годов41. Сходное рассуждение на ту же тему появилось, как ни странно, и три десятилетия спустя: «Лишь эпический взгляд повествователя <.> заставлял читателя почувствовать некий общий, высший конфликт, организующий движение села Пекашино: это конфликт между тем, что отдельный пекашинец считал своим личным правом, и тем, чего требовал от него мир села. <.> И подлинно эпическими героями, носителями народного эстетического идеала в хрониках Ф. Абрамова выступают только те, кто, перемогая все препоны, внутренние и внешние, все соблазны, все "отдельное", приходил к деревенскому миру, возвращался к нему, как старый Ставров, или отказывался ради него от своего теплого счастья, как Анфиса Петровна, или, не ища доли полегче, честно, как Михаил и Лизка Пряслины, с детства взваливал на себя тяжкий груз крестьянских забот»42.

Надо сказать, что такого рода интерпретации, казалось бы, подтверждаются многочисленными абрамовскими комментариями, варьирующими мысль о ключевой роли, которую, по мнению писателя, играет русском национальном характере готовность к самопожертвованию: «.Одну важную черту отметил бы я в русском характере — черту, которая многое объясняет в нашей истории, — это готовность к

43 долготерпению и самоограничению, к самопожертвованию» Действительно, самопожертвование нередко является едва ли не главным

41 Старикова Е. Социологический аспект современной «деревенской прозы» // Вопросы литературы. 1972. № 7. С. 34.

42 Лейдерман Н., Липовецкий М. Современная русская литература: В 3 кн. Кн. 2. С. 14.

43 Абрамов Ф. О хлебе насущном и хлебе духовном. С. 43. регулятором поведения тех абрамовских персонажей, которые наиболее близки автору в духовно-нравственном плане.

О том, какую важную роль Абрамов отводил в своем творчестве художественно-философскому осмыслению феномена самопожертвования, свидетельствует, например, дневниковая запись, датированная 22 декабря 1968 года: «Самопожертвование как высшее проявление русской красоты. Эта традиция в нашей литературе оборвалась на Чехове. В какой-то мере она была подхвачена Буниным и начисто утрачена в советской литературе. Не мне ли суждено возродить ее? Во всяком случае, мой любимый герой — герой долга, способный пожертвовать собою ради своего ближнего»44.

Надо сказать, что педалирование концепта «долг» в процитированном абрамовском высказывании способно несколько дезориентировать читателя относительно особого характера жертвенности, о которой идет речь. Между тем очевидно, что в понятие самопожертвования Абрамов вкладывал существенно иной смысл, чем его процитированные выше интерпретаторы. Самопожертвование, о котором рассуждал и которое изображал писатель, ничего общего не имеет с самодеструкцией, усмотренной в его текстах критиками.

И в самом деле, аутентичность рисуемой Е. Стариковой или Н. Лейдерманом и М. Липовецким картины неукоснительного принесения позитивными героями Абрамова своего личного счастья, да и вообще всего «отдельного», в жертву долгу «перед землей, перед колхозом» вызывает большие сомнения. В приведенных суждениях этих критиков обращают на себя внимание явные фактические неточности. Так, например, мысль о добровольном отказе Анфисы Мининой «от своего теплого счастья» решительным образом противоречит всему содержанию второй части тетралогии, где показана воистину отчаянная борьба, которую гордая

44 Крутикова-Абрамова JI. Жива Россия. С. 203. героиня вела с «миром села» за свое право на любовь — в результате же «теплое счастье» ей пришлось оплатить дорогой ценой: деревенский мир подверг отступницу-индивидуалистку суровой обструкции, отказав в доверии и лишив председательского поста.

Не менее яростно и отчаянно боролся за свою любовь и главный герой тетралогии «Братья и сестры». Ни о каком отказе Михаила от «отдельного» счастья не может быть и речи: юный Пряслин не подчинился мощному давлению крестьянского коллектива, он ни разу не отступил, не отрекся от своего чувства к Варваре, и только непреодолимые жизненные обстоятельства разлучили его с любимой женщиной. Духовное величие Михаила Пряслина, которое воспевает автор тетралогии, обусловлено отнюдь не отказом от собственной неповторимой индивидуальности ради торжества внешних по отношению к ней унифицированных моральных принципов. Как раз наоборот: на протяжении всей жизни герой отвергал соблазны, связанные с изменой самому себе, с уходом в сторону от своего предназначения. В том-то и дело, что легкая жизнь не могла бы принести счастья человеку, рожденному для иного поприща.

Жертвенный отказ от собственной неповторимой индивидуальности ради коллектива и социума, о котором настойчиво твердят критики, видя в этой ситуации некую квинтэссенцию тетралогии и других произведений писателя, являет собой редукционистскую схему, далекую от эмпирической реальности абрамовского дискурса. Расхожие представления об Абрамове как о певце коллективизма, проповедовавшем идею растворения личности в социуме, следует признать ошибочными. В центре внимания писателя неизменно оказывались яркие личности, способные идти наперекор общепринятым нормам. Разумеется, жертвенные порывы таких индивидов носят всецело добровольный характер и обусловлены не автоматизмом внешнего давления, а внутренними глубинными импульсами. Подобное самопожертвование является для абрамовских героев абсолютно органичной и естественной формой самореализации.

Думается, что именно специфика самопожертвования, играющего столь важную роль в произведениях писателя, стала основным фактором, дезориентирующим интерпретаторов. Возможно, в приведенных выше редукционистских суждениях критиков отразились упрощенные представления о самостоятельности и свободе индивида. Действительно, абрамовские персонажи как будто бы сплошь и рядом поступают вопреки личным интересам.

Неслучайно Ф. Достоевский когда-то связывал высшую ступень личностной эмансипации не с отстаиванием эгоистических интересов, а с добровольным самопожертвованием: «Что же, скажете вы мне, надо быть безличностью, чтобы быть счастливым? Разве в безличности спасение? Напротив, напротив, говорю я, не только не надо быть безличностью, но именно надо стать личностью, даже в гораздо большей степени, чем та, которая теперь определилась на Западе. Поймите меня: самовольное, совершенно сознательное и никем не принужденное самопожертвование всего себя в пользу всех есть, по-моему, признак высочайшего развития личности, высочайшего ее могущества, высочайшего самообладания, высочайшей свободы собственной воли. Добровольно положить свой живот за всех, пойти за всех на крест, на костер, можно только сделать при самом сильном развитии личности»45.

Можно с большой долей уверенности утверждать, что духовно близкие Абрамову персонажи, как правило, являются необыкновенно сильно развитыми личностями, которые, как будто бы иллюстрируя

45Достоевский Ф. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л., 1972. Т. 5. С. 79. процитированные рассуждения Достоевского, действуют не вопреки, а во имя своих высших и истинных интересов.

В этом плане ярким примером является образ Василисы Милентьевны, главной героини повести «Деревянные кони». Судьбу этой старухи-крестьянки, с которой рассказчик знакомится в северной тайге, никак нельзя назвать благополучной, а тем более счастливой. У Евгении, невестки Милентьевны, были все основания сказать по поводу ее недомогания: «Ох, да при ейной-то жизни не то дивья, что она спотыкаться стала, а то, как она доселе жива» (Т. 3, 29). Действительно, жизнь «Василисы Прекрасной» (Т. 3, 17) может показаться каким-то нагромождением бед, несчастий и неудач.

Замуж она была выдана помимо собственной воли, без любви — «из-за шубы да из-за шали» (Т. 3, 16). Сама она, вспоминая историю замужества, высказывается по этому поводу весьма однозначно и определенно: «.не было у меня молодости», «.не любила я своего мужа» (Т. 3, 16). Супруг Милентьевны оказался жестоким ревнивцем с явно расстроенной психикой и уже на следующий день после свадьбы пальнул, под влиянием пьяных фантазий, в ни в чем не повинную молодую жену из ружья. Впоследствии он «три раза стрелялся» (Т. 3, 17), и не успела Василиса его похоронить, как началась война, на которой двое ее сыновей были убиты, а третий пропал без вести. Чуть позже покончила с собой, забеременев в бараках на лесоповале, и любимая дочь красавица Саня. В повествовании Абрамова беды и несчастия обрушивались на Милентьевну с какой-то роковой и неумолимой регулярностью. Так, например, героиня, приложив колоссальные усилия, сумела приучить буйную родню супруга, до этого промышлявшую лишь охотой, к земледельческому труду и тем самым сделать «урванов» зажиточными — в результате же в период коллективизации семейство раскулачили.

В абрамовском повествовании перед нами поистине трагическое, мученическое существование, которое впору оплакивать. Соответственно, герой-рассказчик (как, впрочем, и читатель) вправе ожидать от Василисы Милентьевны горестных стонов по поводу загубленной жизни. Между тем среди героев Абрамова стенания озвучивает лишь вышеупомянутая Евгения, невестка главной героини, — на протяжении всей повести она не перестает сокрушаться и сетовать на вопиющую несправедливость судьбы по отношению к ее свекрови. Сама же Милентьевна, напротив, поражает просветленностью своего миросозерцания, из ее уст мы не слышим ни одной жалобы, прошлое она вспоминает (разумеется, отнюдь его не идеализируя, как уже подчеркивалось выше) со спокойным гордым достоинством.

Контраст между точкой зрения Евгении, искренне оплакивающей Василисины несчастья, и позицией самой Милентьевны, не менее искренне чувствующей себя по-настоящему удовлетворенным и даже счастливым человеком, очень любопытен в тексте Абрамова. Подчеркнем при этом, что о какой-либо серьезной морально-психологической ущербности Евгении не может быть и речи. Все дело в том, что Евгения является обыкновенным, хотя и, безусловно, хорошим, по Абрамову, человеком, она оценивает жизнь своей свекрови с точки зрения общепринятых норм и критериев, тогда как сама Василиса Милентьевна предстает перед нами личностью исключительной, высоко поднимающейся над массовым средним уровнем. По мнению авторасоздателя, привычные мерки неприложимы к такому индивиду. *

Процесс работы Абрамова над повестью «Деревянные кони» в 1968 году отражен в записных книжках писателя. Читая эти записи, видим, как постепенно фокусируется суть характера Милентьевны, изначально связанная с парадоксальным противоречием между невыносимыми тяготами жизни героини и ее просветленным оптимизмом: «Василису всю жизнь лупит жизнь. Лупит тяжко, наотмашь. А она все стоит и стоит, и еще добро и свет распространяет кругом (свет излучает)»46.

Особенность текста повести «Деревянные кони» состоит в практически полном отсутствии объяснительно-дидактических комментариев Абрамова. Однако разъяснения, содержащиеся в записных книжках писателя, исчерпывающим образом раскрывают природу противоречия между жизненными философиями Василисы и ее невестки (в первоначальной редакции эту героиню звали Авдотьей): «Авдотья: я одного не пойму. Святая мама. Столько вытерпела. А за что же ее судьба всю жизнь бьет, преследует? Неужели она так и не получит нигде награды?»47.

Итак. Авдотья видит в Милентьевне мученицу, подобную библейскому Иову. Руководствуясь рационалистической логикой, в соответствии с которой виноватый должен быть наказан, а правый вознагражден, она воспринимает отсутствие в судьбе Василисы видимой награды как проявление какой-то вопиющей несправедливости небес.

Милентьевна, которая, на первый взгляд, всю жизнь приносила собственные интересы в жертву, покорно принимала чужую волю, у Абрамова предстает как удивительно развитая и полноценная личность. Более того, за благостной умиротворенностью старой крестьянки обнаруживается непреклонность, несгибаемая внутренняя сила. Рассказчик сознает, что все бесчисленные жизненные преграды она преодолела «не только своей кротостью и великим терпением, но и своей твердостью, своим кремневым характером» (Т. 3, 33). Становится ясно, что по большому счету она никогда не отрекалась от своего «я», не сворачивала с

46 Цит. по: Крутикова-Абрамова Л. Жива Россия. Федор Абрамов: его книги, прозрения и предостережения. СПб., 2003. С. 202.

47 Там же. уникально-неповторимого персонального пути, самопожертвование же парадоксальным образом оказывалось для этой удивительной женщины отнюдь не ущемлением своих интересов, но формой самоутверждения. Такова позиция Абрамова-писателя и Абрамова-человека.

Высвечивая суть проблемы, Абрамов пишет: «Василиса всю жизнь жертвовала собой — но разве она несчастна? В этом ее счастье. <.> Самопожертвование как главный мотив русской души. Но вот вопрос: несчастна ли от этого Василиса? Нет. Минуты, когда она жертвовала собой ради других, были самыми прекрасными в ее жизни»48.

Своеобразие творчества Абрамова заключается в том, что столь важная национальная черта, как способность к самопожертвованию, личностного, а не социального, вне всякого сомнения, нашла свое отражение прежде всего в воссозданных им женских образах.

О русской женщине писатель неизменно высказывался восторженно: «Русская женщина достойна самой высокой любви и благодарности. Она всегда играла исключительную роль в судьбах России, а в советское время — особенно. <.> Русская баба фактически открыла второй фронт, в котором так остро нуждалась наша страна в годы войны. Возьмите мою родную деревню Верколу! Целый батальон солдат выставила она в сорок первом году. И вся мужская работа, все заботы и тревоги легли на плечи женщины. А в послевоенное время? Чего стоит одна только безотцовщина, больно ударившая и по детям, и по их матерям. Оценено ли все это? Я бы памятник поставил русской бабе!»49.

Высокую оценку подвигу, совершенному в двадцатом столетии русской женщиной, давали и другие писатели. Однако автор «Братьев и сестер» отнюдь не ограничивался обычными «литературными комплиментами» в адрес слабого пола. Абрамов пошел гораздо дальше,

48 Там же. С. 203.

49 Абрамов Ф. О хлебе насущном и хлебе духовном. С. 43—44. став единственным русским писателем XX века, предложившим вернуться к матриархату: «Многое, очень многое держится в России на женщине. И не только в деревне, но и в городе. И у меня иной раз даже дерзкая мысль возникает: а не вернуться ли нам к матриархату? Ей-богу!»50.

Разумеется, Абрамов не был романтиком-утопистом, и это его предложение нельзя рассматривать как некий социально-политический проект, рассчитанный на немедленную практическую реализацию, — во всяком случае, в обозримом будущем. Однако вряд ли стоит воспринимать слова о возвращении к матриархату только в качестве его шутки. Анализ произведений писателя позволяет предположить, что к идее матриархата Абрамов относился весьма серьезно. Дело в том, что именно в образах своих героинь, русских крестьянок, Абрамов воплотил собственную положительную программу, а потому неудивительно, что его женщины нередко обнаруживают несомненное духовно-нравственное и интеллектуальное превосходство над представителями сильного пола в его произведениях. Даже Михаил Пряслин, являющийся безусловно самым привлекательным из абрамовских героев-мужчин, во многих отношениях явно уступает, как мы постараемся доказать во второй главе нашего исследования, таким героиням «пекашинского» цикла, как Анфиса Минина или Лизавета Пряслина. Важно подчеркнуть при этом, что применительно к абрамовским женским образам не может быть и речи о какой бы то ни было ходульности и схематизме, доказательность суждений писателя — художественна.

На вопрос о том, какие факторы способствовали формированию у Абрамова такого, почти апологетического, отношения к женщине, трудно дать сколько-нибудь определенный ответ. Возможно, мысли о возвращении к матриархату возникали у писателя под влиянием

50 Там же. С. 44. воспоминаний о детских годах, которые были отмечены печатью безраздельного влияния на него яркой личности матери.

Абрамов рано лишился отца, который умер в 1921 году. Главой семьи являлась мать. И. Золотусский в этой связи писал: «Об отце Абрамова известно мало. Некоторые старые люди в деревне его помнят. Августа Александровна Стахеева <.> говорила мне, что Александр Степанович был "смирный мужик". Зато Степанида Павловна Заварзина, его жена, которую он взял с нижнего конца Верколы, была, наоборот, женщина строгая. На ее руках дети — мал мала меньше — с ними она подняла хозяйство <.> своей твердой десницей вывела детей в люди.»51. Тому же Золотусскому Федор Абрамов сказал: «Мать у меня староверка была. Я в нее пошел» . Беспрецедентное трудолюбие и непоколебимая воля помогли этой женщине поддерживать благосостояние семьи. Интересно, что в двенадцатилетнем возрасте Абрамов, по собственному признанию, сделанному сорок семь лет спустя, был смертельно обижен на Степаниду Павловну, поскольку именно из-за ее энергии, благодаря которой нищая семья превратилась в середняцкую, его не приняли в среднюю школу (за нехваткой мест туда брали только детей бедняков и красных партизан): «О, сколько слез, сколько мук, сколько отчаяния было тогда у меня, двенадцатилетнего ребенка! О, как я ненавидел и клял свою мать! Ведь это из-за нее, из-за ее жадности к работе <.> у нас стало середняцкое хозяйство.»53.

Судя по всему, очень серьезное влияние на формирование личности и взглядов будущего писателя оказала и его тетушка по материнской линии — Иринья Павловна — «"христова невеста", жившая очень скромно, незлобиво, книгочейша, знавшая на память много духовных стихов и

51 Золотусский И. Федор Абрамов: Личность. Книги. Судьба. С. 11—12.

52 Там же. С. 18.

53 Цит. по: Васильев В. Достоинство слова. Литературно-критические статьи и заметки о советской поэзии и прозе. М.: Современник. 1988. С. 113. любившая житийную литературу»54. Об Иринье Абрамов всегда отзывался с огромным уважением: «Всю жизнь обшивала за гроши, почти задаром, деревню. Но великая праведница, вносившая в каждый дом свет, доброту, свой мир. Единственная, может быть, святая, которую я в своей жизни встречал на земле. От рук этой тетушки Ириньи <.> я впервые вкусил духовной пищи»55. «И приход ее в каждый дом был великой радостью, потому что вместе с тетушкой Ириньей в дом входил свет, входила благость, входила святость, входила доброта, само милосердие, бескорыстие. И люди на глазах добрели. В семье прекращались, кончались всякие ссоры. И на неделю, иногда на десять дней, в зависимости от количества пошива в этом доме, воцарялось нечто вроде рождества Христова или пасхи, какой-то благоговейной тишины, какой-то удивительной красоты, доброты и сердечности»56.

Весьма вероятно, что абрамовское апологетическое отношение к женщине было во многом обусловлено и многолетним супружеским опытом — жена, JI. В. Крутикова, яркая и талантливая личность, сыграла, по словам самого писателя, огромную роль в его судьбе: «Мне попалась жена, у которой был с ранних лет, с юных лет обостренный вкус к вопросам нравственным, духовным. <.> Я не могу не сказать о ней добрых слов, потому что она мой соратник. Она человек, без которого я вообще-то ничего не делаю ни в жизни, ни в литературе. Я не скрываю: я подкаблучник. Но, я думаю, каждый нормальный мужчина — подкаблучник»57.

Так или иначе, можно уверенно утверждать, что созданная Абрамовым галерея женских образов, вдохновленная благоговейным его отношением к русской женщине, поистине уникальна. В этом плане только

54 Там же.

55 Абрамов Ф. О хлебе насущном и хлебе духовном. С. 36.

56 Там же. С. 61.

57 Там же. С. 38. один русский писатель XX века может быть соотнесен с Абрамовым — автор «Последнего срока», «Живи и помни» и «Прощания с Матерой» — Валентин Распутин.

Настоящее диссертационное сочинение посвящено анализу женских образов в творчестве Федора Абрамова. На сегодняшний день практически отсутствуют какие-либо серьезные научные работы, связанные с этой важной темой, а между тем необходимость в такого рода исследовании, которое способствовало бы адекватному и глубокому осмыслению абрамовского творчества в целом, давно назрело. Именно этим обусловлена актуальность настоящего диссертационного сочинения, материалом которого служат прежде всего тетралогия «Братья и сестры» и составляющие дилогию повести «Пелагея» и «Алька» — произведения, представляющиеся наиболее репрезентативными и значимыми в творчестве писателя. Разумеется, мы лишены были возможности проанализировать весь корпус текстов писателя, хотя многие из них так или иначе оказываются в работе объектами более или менее подробного рассмотрения.

Целью нашего исследования является анализ наиболее ярких и эстетически совершенных женских образов абрамовских произведений, которые и составляют научный предмет диссертации. Из этой общей целевой установки вытекают конкретные практические задачи, определяющиеся рассмотрением женской характерологии как своеобразной квинтэссенции философско-этических исканий Абрамова, связанных с проблемой наиболее полной реализации богато одаренной человеческой личностью своего потенциала. При этом задачи диссертационного исследования Moiyr быть решены непосредственно через выявление ключевых качеств характера русской женщины, изображаемой Ф. Абрамовым в наиболее значимых произведениях писателя, через определение форм реализации нравственно-философского содержания ключевых женских образов (у Абрамова прежде всего в сфере трудовой деятельности и в любви), через особенности поведения абрамовских героинь в ситуации выбора, в критических жизненных обстоятельствах.

Обращение к образам женских персонажей прозы Абрамова позволяет расширить представление о своеобразии художественного мира писателя, обнаруживает новые ракурсы его художественных исканий. Подобного рода исследование творчества Абрамова, заострение анализа именно на женской характерологии прозы писателя предпринимается впервые, чем и определяется научная новизна диссертации.

Основная цель и конкретные практические задачи диссертационного исследования обусловили выбор методов, адекватных предмету анализа, а потому в работе используется комплексный подход в исследовании системы женских образов в произведениях Абрамова. Методологической основой диссертации является сочетание различных методов текстуального анализа; историко-типологический подход к рассматриваемым проблемам совмещается со сравнительной характеристикой литературных и публицистических текстов, дополняется сопоставительной типологией (женских) персонажей в произведениях различных писателей, причисляемых к «деревенской литературе». Принципы тендерного анализа современного литературоведения составляют основу настоящего исследования.

Структура диссертационного исследования: помимо введения и заключения, работа включает в себя три главы, а также раздел библиографии.

В первой главе, посвященной художественному миру Абрамова, сделана попытка выявить, на основе анализа наиболее значимых для дискурса писателя лейтмотивов и инвариантов, те поведенческие нормы, моральные принципы, ценностные ориентиры, в системе которых существуют его персонажи.

Во второй главе исследования содержится анализ женских образов из тетралогии «Братья и сестры» (образы Варвары Иняхиной, Анфисы Мининой, Лизаветы Пряслиной).

В третьей главе диссертации речь идет о дилогии, посвященной матери и дочери Амосовым (повести «Пелагея» и «Алька»), и предпринимается научный анализ ее заглавных образов.

Практическая значимость диссертации определяется тем, что ее материал, отдельные положения и заключительный выводы могут быть использованы для дальнейшего изучения творчества Абрамова и литературного процесса второй половины XX века в целом. Результаты исследования могут быть внесены в вузовскую практику и использованы при подготовке общих и специальных лекционных курсов по проблемам современной русской прозы.

Апробация работы. Важнейшие положения настоящего исследования изложены в ряде публикаций и в докладах и выступлениях на международных и межвузовских научно-практических конференциях и «круглых столах».

Заключение научной работыдиссертация на тему "Женские образы в прозе Ф.А. Абрамова"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Думается, что расхожие и, как мы попытались доказать, ошибочные представления об Абрамове как о певце коллективизма и роевого начала возникли после публикации романа «Братья и сестры» — первой части тетралогии о Пряслиных. Применительно к этому дебютному (и во многом ученическому да еще, к тому же, отмеченному явной печатью влияния соцреалистического канона) произведению, где пекашинцы изображены в экстремальных обстоятельствах военного времени, суждения критиков о принесении персонажами персональных интересов в жертву «долгу перед семьей, перед землей, перед колхозом» следует признать справедливыми. Однако последующие, подлинно зрелые абрамовские тексты решительно не укладываются в очерченные интерпретаторами рамки. В них неизменно на первом плане оказываются сильные личности, вступающие в конфликт с привычными поведенческими нормами и стереотипами.

Разумеется, подобно остальным представителям «деревенской прозы», Абрамов был озабочен современной разобщенностью и мечтал о взаимовыручке и братстве. Однако он неизменно подчеркивал, что разрыв традиционных связей между людьми неотделим от унификации их индивидуальностей. В зрелом творчестве писателя отчетливо звучит мысль о том, что самоутверждение каждой личности — непременное условие настоящего, а не иллюзорного, не выдерживающего любого серьезного испытания, единения. К подлинному братству, по убеждению писателя, способны придти только индивиды, занятые каждодневной душевной работой, меряющие и проверяющие самих себя не внешними правилами, а судом собственной совести: «Что я понимаю под душевной работой каждого? Это самовоспитание, строительство собственной души, каждодневный самоконтроль, каждодневная самопроверка высшим судом, который дан человеку, — судом собственной совести. Совесть — это как раз та сила, которая <.> выводит человека на пути широкого братства.»104.

Как уже подчеркивалось выше, апологетическое отношение к женщине, ставшее почвой, на которой выросли замечательные образы героинь-крестьянок, обеспечило Абрамову уникальное место в русской литературе XX века. В этом плане только Распутина можно поставить в один ряд с автором «Братьев и сестер». Вопрос о том, почему именно двум представителям «деревенской прозы» мы обязаны столь впечатляющей галереей женских литературных портретов, весьма сложен и требует специального рассмотрения.

Отметим, что так называемая женская проза, сыгравшая весомую роль в русской литературе второй половины XX века, не может похвастаться подобной характерологией. При всех несомненных достоинствах произведений JI. Петрушевской, JI. Улицкой, В. Токаревой, Т. Толстой их героини, отягощенные бременем нивелирующей любые индивидуальности современной городской жизни, не выдерживают сравнения с мощью крестьянских характеров, созданных Абрамовым и Распутиным.

Отметим также, что, выявляя в ходе сопоставления абрамовских и распутинских женских образов элементы сходства и подобия, не следует закрывать глаза и на очевидные существенные различия. Так, нельзя не заметить, что в жизни героинь Валентина Распутина крайне незначительную роль играет любовное чувство. Старуха Анна («Последний срок») видит основной смысл своего существования в рождении и воспитании детей, старуха Дарья («Прощание с Матерой») обращена мыслями к предкам. Обе, находясь в ситуации «последнего срока», подводят жизненные итоги, но в их воспоминаниях ни разу не возникает ничего, что хотя бы отдаленно напоминало любовь. Даже о

104 Цит. по: Васильев В. Из колена Авакумова. Федор Абрамов как писатель и человек. С. 119. своих мужьях обе они, как справедливо отметил А. Большее, вспоминают мельком, как о чем-то малосущественном.

Абрамовские же героини, в большинстве своем, напротив, именно в любви, которую они считают главной жизненной ценностью, по-настоящему обретают себя.

В. Васильев назвал основной заслугой Абрамова, как художника и мыслителя, «открытие им того типа русских людей, который выпал из поля зрения нынешней литературы и который можно найти сегодня разве что, скажем, у Л. Толстого или Н. Лескова — все эти абрамовские страстотерпцы, праведники, великие трудники и подвижники совести, веры, любви, правды и красоты.» 105 . В точную и глубокую характеристику, сформулированную критиком, хотелось бы внести только одно небольшое, но принципиальное уточнение, связанное с тендерным аспектом: речь у Абрамова идет главным образом о страстотерпицах, праведницах, подвижницах. Воплощением исключительных, высших человеческих качеств у автора «Братьев и сестер» стали прежде всего женские образы — и именно в этом проявилось его новаторство. Впрочем, скорее можно говорить о возвращении Абрамова к традициям русской классики XIX века: «Судьбы России всегда зависели от судьбы и личности русской женщины. О том свидетельствовала вся русская литература ХЗХ века: Татьяна Ларина, героини Тургенева, Гончарова, Некрасова, Островского, Льва Толстого и Достоевского — в них угадывали художники духовные силы нации — нравственную чистоту, жизнестойкость, способность к самопожертвованию, высокие запросы духа, редкую бескомпромиссность. Трагическую судьбу России Абрамов с ~ 106 тоже преломил через судьбу русской женщины.» .

105 Васильев В. Из колена Авакумова. Федор Абрамов как писатель и человек. С. 100.

106 Крутикова-Абрамова Л. Жива Россия. С. 181.

Весь творческий путь, пройденный Абрамовым, убедительно свидетельствует о том, что идея возвращения человечества к матриархату была высказана им отнюдь не случайно, она была ему близка и в полной мере стала итогом напряженных поисков истины. Применительно к абрамовскому творчеству можно уверенно говорить о решительном отказе от так называемого фаллоцентризма, столь характерного для русской и западной культуры новейшего времени.

Характеризуя российскую действительность, Абрамов склонен был подчеркивать превосходство женщин над мужчинами, которое особенно заметно в крестьянской среде; «Женщины моего родного Пинежья. Нынешний мужик пошел — черт-те что. Ни песню спеть, ни сплясать, ни на клубной сцене выступить. Потребители! А иного, кроме бутылки, и вообще ничего не интересует. А женщины, мои землячки, — дай бог им здоровья! Скотина — а животноводство у нас основное направление в сельском хозяйстве — на них, рожать и воспитывать детей — они, вся

107 художественная самодеятельность деревни — тоже они.» . Но дело, разумеется, не только и не столько в этом.

Женщина действительно предстает в абрамовских произведениях как более совершенное существо, чем мужчина. Как уже подчеркивалось выше, самого привлекательного своего героя-мужчину, Михаила Пряслина, Абрамов наделил целым рядом несомненных высоких достоинств, однако в сравнении с такими героинями тетралогии, как Анфиса Минина или Лизавета Пряслина, и он порой кажется несколько ущербным. На вопрос о том, чего же не хватает лучшему пекашинскому мужчине в сравнении с лучшими пекашинскими женщинами, ответ дать не очень сложно. Пряслин, в отличие от упомянутых героинь, не обладает (или же обладает в недостаточной мере) терпимостью к человеческим слабостям,

107 Абрамов Ф. О хлебе насущном и хлебе духовном. С. 44. способностью прощать ошибки и обиды — теми качествами, которые позволяли Анфисе, Лизавете, Варваре сохранять просветленность своего мироощущения даже в самые тяжелые минуты.

Ф. Абрамов, по натуре своей человек «старообрядческого» замеса, тяготел к характерам мощным, сильным и ярким: его восхищал своей несгибаемостью в вере протопоп Аввакум; поражал величием духа Лев Толстой; притягивал, как образец, пример подлинно национального, "государственного мышления", строгого служения народным интересам и писательскому делу Александра Твардовского, — справедливо указывал В. Васильев. — Но вместе с тем его отпугивала и настораживала суровая тяжесть их внутреннего уклада, "свинец" и даже угрюмость.» 108. Печатью «суровой тяжести» и «угрюмости» отмечен и внутренний уклад Михаила Пряслина, тогда как вышеупомянутые героини обладают душевной гармонией, придающей их решениям и поступкам особую мудрость.

До самой смерти Абрамов работал над «Чистой книгой» — романом, который, по словам Л. Крутиковой-Абрамовой, является, «пожалуй, самым проникновенным и мудрым произведением» писателя109: «Книга должна была вместить весь жизненный и духовный опыт Абрамова, его многолетние размышления о судьбе России, о русской истории, русском характере, о путях развития России и всего человечества, о сложной природе человека, о смысле и назначении человеческой жизни»110.

Произведение осталось незавершенным, и за восемнадцатью главами авторской беловой рукописи в подготовленной вдовой писателя публикации далее следуют черновые наброски и планы, вследствие чего

108 Там же. С. 128.

109 Абрамов Ф. Чистая книга. Незаконченный роман. Вступление, составление и комментарии Л. Крутиковой-Абрамовой // Нева. 1998. № 11. С. 22.

110 Там же. любые аналитические суждения и выводы по поводу текста крайне затруднены. Однако даже имеющийся в наличии материал позволяет без тени сомнения уверенно утверждать, что Абрамов не изменил себе, не просто поставив в центр повествования женские образы, но сфокусировав внимание на героинях, воплотившие воистину лучшие человеческие качества.

Особую роль в «Чистой книге» должна была, по замыслу писателя, сыграть Махонька — необычная героиня, крохотная старушонка, народная сказительница, оригинальным образом соединяющая в себе мудрость и детскую наивную непосредственность. Без преувеличения можно утверждать, что этот образ не имеет аналогов в русской литературе.

Вдова писателя, JL Крутикова-Абрамова, справедливо указывает, что философско-нравственная глубина задуманного Федором Абрамовым образа Махоньки (ее прототипом была сказительница Мария Дмитриевна Кривополенова), «подымала Махоньку до образов <.> мирового звучания»111: «Для нее как будто не существовало сословных, временных и пространственных преград. <.> Она жила сразу в нескольких мирах, пребывала сразу в нескольких измерениях. Она обладала первобытно-мифологическим восприятием единства мира, способностью художественного перевоплощения и вполне обычной земной сопричастностью радостям и тревогам своих земляков. <.> мне показалось, что в образе Махоньки приоткрылись Федору какие-то главные человеческие свойства, утраченные современными людьми и над постижением коих бьется современная социально-философская мысль»112.

Действительно, в беловых главах перед читателем предстает необыкновенно яркая и парадоксальная личность, а планы писателя

111 Крутикова-Абрамова JI. Жива Россия. С. 27.

112 Там же. С. 27. помогают нам получить представление о важных функциях, которые образ Махоньки должен был выполнить в целом авторского замысла: .Махонька — верховный судья!

Все томился: нет интеллигентной вышки в "Братьях", вот будет в "Чистой книге", куда введу интеллигенцию. Ан нет. Махонька всему судья. Она выше оказалась и интеллигентов, и людей из народа. Выше и мудрее. <.>

В Махоньке три начала смыкаются: языческое, христианское и революционное. Кто из других героев способен вместить в себе это? <.>

Махонька была самый счастливый человек. Да и самый богатый человек. А что — разве все леса, все луга пинежские не вотчина ее? Разве она нищенкой по ним идет? Нет-ко. Каждая береза, каждый кустик, каждая травинка ей в пояс кланяются. Да свои песни поют. И птицы — ох как хорошо привечают.

Никакой зависти и жадности к богатству. Мера всех людей. Неграмотная, но духом выше всех грамотных.

По дорогам истории она так же легко и свободно расхаживала, как по своим пинежским.

Как и где умещалась в этой старушонке-ребенке вся память нации, народа?.

Махонька. Путь человечества. Она может перебраться на другие миры. Она несет в себе весь земной мир. В ней, в этой маленькой старушонке, уплотнена вся Россия. Ее история. Она сродни той уплотненной частице материи (квазары?), до которой сжимается земля, вселенная.»113.

Один из ссыльных революционеров, Юрий Сорокин, настолько восхищен Махонькой, что видит в ней уникальное существо, наиболее полно воплотившее саму идею человека:

1,3 Там же. С. 73—74.

Она для него — образец человека. Она — человек в самом высшем смысле. В этой полуграмотной старухе наиболее полно реализовалась идея человека.

Она дает Юре Сорокину богатейший материал для размышлений о человеке, об истории, о путях развития человечества в опровержение классовых теорий. Но ему замечают: Ты не учитываешь маленького пустяка, того, что Махонька — гениальный человек и она сама строит свою жизнь, а не люди. Люди живут

114 по другим законам, и они нуждаются в устроении своей жизни» .

В свете всего уже сказанного в нашем исследовании ранее представляется вполне логичным и закономерным, что Махонька, в соответствии с планами писателя, должна была завершить свою жизнь знаково-символическим актом самопожертвования. 7 февраля 1982 года Абрамов записывает в дневнике:

Гражданская война, мрак над Россией, кровавая резня, и вот она ищет помощи у соседей (хочет подвигнуть их), а соседи парализованы страхом. И тогда Махонька за подмогой идет в прошлое, в прожитые века. Но там везде — и у князя Владимира, и у Ивана Грозного — везде русская беспечность, пьянство. И тоже междоусобицы. И народ беспечен. <. .>

И что делает Махонька?

Она отправляется на поле брани, чтобы примирить враждующих. <.>

Выходит на поле боя. Хочет примирить стороны воюющие. Полна надежды. Уж ее-то послушают. Кто воюет? Да ребята, которым сказки сказывала. Она, она лишь способна остановить бойню. Самый слезный плач выбрала. Раньше вздыхали да плакали. А сейчас и головы не повернули к ней. Не чуют.

114 Там же. С. 81.

И тогда она своими обычными, сегодняшними словами хочет пронять враждующих. Вроде стихла стрельба. А потом, потом. Подстрелили те, кому голос ее был невнятен. Подстрелили.

Ну, это хорошо, если ее смертью будет попрана смерть. Она нажилась, с нее хватит.

В общем, Махонька хочет спасти людей. Победить болезнь, которой они заражены. Излечить их от болезни безумия. Да, безумия. А как иначе назвать это — убивать людей? Самое святое, самое дорогое на земле. Христос пожертвовал собою в расцвете лет. А мне-то сам Бог велел»115.

Интересно, что груз философского задания, в рамках которого героиня, оказывающаяся воплощением высших идеальных начал и наиболее полной реализацией идеи человека, совершает искупительную жертву, не деформирует ее образ, не делает ее ходульной и абстрактно-умозрительной персонификацией авторских идеологем наподобие Платона Каратаева у Л. Толстого. Об этом Абрамов заботился особенно настойчиво, еще в начале 1980 года четко сформулировав суть целевой установки: «Махонька, как Платон Каратаев, но только во плоти»116. И действительно, конкретно-бытовая ипостась характера Махоныси прорисована тщательно, вся судьба «старушонки-ребенка», обретая высокий символический смысл, в то же время не вступает в противоречие с системой психологических и бытовых мотивировок. Такой она и предстает перед читателем в написанных главах и фрагментах незавершенного произведения — «реальная, живая, во плоти, а в то же время и сказочная»117.

Нет сомнения в том, что смерть помешала Абрамову реализовать уникальный по оригинальности и глубине творческий замысел и создать

115 Там же. С. 81—82.

116 Там же.

117 Там же. С. 80. книгу, которая стала бы шедевром мировой литературы. Не случайно Л. Крутикова-Абрамова, получив трагическое известие о смерти мужа, прежде всего подумала именно об этом: «Я выбежала из больницы со словами: "Почему, почему у России отняли "Чистую книгу"?»118.

Федор Абрамов принадлежит к числу тех оригинальных и глубоких писателей XX века, которые еще по-настоящему серьезно не прочитаны и не осмыслены. И наиболее интересные открытия, сделанные им, как представляется, связаны именно с женскими образами, попытку анализа которых и являет собой наше диссертационное исследование.

118 Крутикова-Абрамова Л. Жива Россия. С. 31.

Список научной литературыЧэнь Синьюй, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абрамов Ф. О «Поднятой целине» Мих. Шолохова // Вестник Ленинградского университета. 1949. № 3. С. 76—93.

2. Абрамов Ф. «Поднятая целина» М. Шолохова: Автореф. канд. дис. Л.: ЛГУ, 1951. —16 с.

3. Абрамов Ф. Люди колхозной деревни в послевоенной прозе: Литературные заметки // Новый мир. 1954. № 4. С. 210—231.

4. Абрамов Ф. Образы коммунистов в «Поднятой целине» М. А. Шолохова // Ученые записки Ленинградского университета. 1954. № 173. Серия: Филологические науки. Вып. 20. С. 1—40.

5. Абрамов Ф. Советская литература: Сборник статей. / Редколлегия: Ф. Абрамова и др. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1958. — 192 с.

6. Абрамов Ф., Гура В. М. А. Шолохов: Семинарий. Изд. 2-е. доп. Л.: Учпедгиз, 1962. — 383 с.

7. Абрамов Ф. Выступление на советско-румынской дискуссии: Актуальные проблемы литературного развития // Вопросы литературы. 1972. № 6. С. 105—106.

8. Абрамов Ф., Чистяков А. Пашня живая и мертвая: Очерки, рассказы, стихи. Л.: Советский писатель, 1987. — 215 с.

9. Абрамов Ф. «Так что же нам делать?»: Из дневников, записных книжек, писем: размышления, сомнения, предостережения, итоги. СПб.: Журнал «Нева», 1995. — 112 с.

10. Ю.Абрамов Ф. Из записных книжек и дневников. О слове Н Книжное обозрение. 1988. № 52. С. 7—8.

11. Абрамов Ф. Из выступления Ф. Абрамова в Ленинградском Доме журналистов (6 июня 1978 г.) / Публ. и предисл. Н. Ажгихиной // Журналист. 1989. № 3. С. 90—94.

12. Абрамов Ф. О хлебе насущном и хлебе духовном. М.: Молодая гвардия, 1988. — 206 с.

13. Абрамов Ф. Впереди лучезарным светом — Пинега. / Публикация неизвестных писем писателя, 1959—1965гг. Подгот., предисл. и примеч. А. Москвина. // Москва. 1992. № 2—4. С. 197—202.

14. Абрамов Ф. Зерна памяти / Вступ., подгот. текста и публ. Крутиковой-Абрамовой Л. // Собеседник: Литературно-критический ежегодник. 1986. Вып. 1. С. 346—349.

15. Абрамов Ф. Личности нужны России: Заметки о писателях / Вступ. слово, сост. и примеч. Крутиковой Л. // Литературное обозрение. 1987. №4. С. 106—112.

16. Абрамов Ф. Слово в ядерный век: Статьи. Очерки. Выступления. Интервью. Литературные портреты. Воспоминания. Заметки. М.: Современник, 1987. — 447 с.

17. Абрамов Ф. Будить в человеке человеческое / Материал подгот. Земскова Т. // Литературное обозрение. 1988. № 6. С. 10—15.

18. Абрамов Ф. Когда умирает праведник / Подгот. текста, публ. и коммент. Крутиковой-Абрамовой Л. // Север. 1993. № 1. С. 143—149.

19. Абрамов Ф. Никогда так не чувствовал — везде люди одинаковы: Из французского дневника писателя / Подгот. текста, публ. икоммент. Крутиковой-Абрамовой JI. // Литературная газета. 1993. № 19. С. 6.

20. Абрамов Ф. Неужели по этому пути идти всему человечеству? Архангельск: Правда Севера, 2002. — 213 с.

21. Абрамов Ф. Ученый-богатырь: Выступление на праздновании 70-летия Г. П. Макагоненко / Публ. Л. Крутиковой-Абрамовой // Нева. 1995. № 2. С. 194—195.

22. Абрамов Ф. Из заметок о Михаиле Шолохове / Публ. Л. Крутиковой-Абрамовой // Россияне. 1995. № А—6.

23. Абрамов Ф. Самый надежный судья — совесть. Выступление в телестудии «Останкино» в 1981г. // Нева. 1984. № 5. С. 144—160.

24. Абрамов Ф. Из архива писателя / Публикация глав, не вошедших в окончательный текст романа « Две зимы и три лета». Публ., подгот. текста и вступ. ст. Л. Крутиковой-Абрамовой // Север. 1991. № 2. С. 75—89.

25. Абрамов Ф. Братья и сестры: Роман: В 4 кн. М.: Современник, 1980. Кн. 1/2, — 558с. Кн. 3/4, — 512 с.

26. Абрамов Ф. Чем живем-кормимся. Л.: Советский писатель. 1986.526 с.

27. Абрамов Ф. Собрание сочинений: В 6 т. Л., 1991. Т. 1: Братья и сестры. Роман в 4-х кн. Кн. 1 и 2. 1990. — 639 с; Т. 2: Юн. 3 и 4. 1991. — 607 с; Т. 3: Повести. 1991. — 572 с.

28. Абрамов Ф. Чистая книга: Незаконченный роман / Сост., вступ. ст. и коммент. Л. Крутиковой-Абрамовой. СПб.: Журнал «Нева», 2000.255 с.

29. Абрамов Ф. Чистая книга: Избранное / Вступ. ст. JI. Крутиковой-Абрамовой. М.: ЭКСМО, 2003. — 798 с.

30. Абрамов Ф. О войне и победе. СПб.: Изд-во журнала «Нева», 2005. — 229 с.

31. Абрамов Ф. Светлые люди / Сост. JI. Крутикова-Абрамова. СПб.: LOGOS, 2007. —474.1. Художественные тексты

32. Белов В. Избранные произведения: В 3 т. М.: Современник, 1983. Т. 1: 1983. —591 с; Т. 2: 1983. —543 с; Т. 3: 1984.—479с.

33. Достоевский Ф. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л.: Наука, 1972. —295 с.

34. Крупин В. Живая вода: Повести и рассказы. М.: Советский писатель, 1982. — 295 с.

35. Распутин В. Избранные произведения: В 2 т. М.: Художественная литература, 1990. Т.1: — 413 с; Т. 2: — 445 с.

36. Залыгин С. Избранные произведения: В 2 т. М.: Художественная литература, 1973. Т. 1: — 664 с; Т. 2: — 624 с.

37. Шукшин В. Собрание сочинений: В 5 т. Бишкек: Книголю— «Венда», 1992. Т. 1: — 541 с; Т. 2: — 573 с; Т. 3: — 477 с; Т. 4: — 478 с; Т. 5: —510 с.

38. Научная и критическая литература

39. ЗВ.Абашева М. Литература в поисках лица. Русская проза конца XX века: становление авт. идентичности. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2001. —319с.

40. Агафонов И. Патриарх деревенской прозы // Российская газета. 2005. № 38. С. 6.

41. Агеносов В., Маймин Е., Хайруллин Р. Литература народов России XIX—XX веков. М.: Просвещение, 1995. — 364 с.

42. Агишев Р. У истоков жизни // Дальний Восток. 1960. № 1. С. 179—181.

43. Адмони В. Северная смуглость: К 70-летию со дня рождения Ф. А. Абрамова // Искусство Ленинграда. 1990. № 2. С. 29—33.

44. Ажгихина Н. Противостояние: О прозе Ф. Абрамова // Октябрь. 1989. №9. С. 181—187.

45. Ажгихина Н, Федор. Абрамов и его земляки // Литературная газета. 1988. №45. С. 5.

46. Айзерман Л. Время понимать: Проб. рус. лит. сов. периода. М.: Школа-прессс. 1997. — 271 с.

47. Акимов В. Человек и время: «Путевая проза», «Деревенская проза»: Открытия и уроки. Л.: Советский писатель, 1996. — 245 с.

48. Акимов В. Рецензия на повести и рассказы Ф. Абрамова «Безотцовщина»: Под северным небом // Нева. 1962. № 12. С. 169—171.

49. Акимов В. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Братья и сестры»: Быть дому вечным // Наш современник. 1980. № 2. С. 179—187.

50. Акимов В., Банк Н. Проблемы и герои современной советской литературы. Л.: Советский писатель, 1972. — 32 с.

51. Алексеев М. Рецензия на роман Ф.Абрамова «Братья и сестры»: Повести о стойкости народной // Дружба народов. 1959. № 1. С. 264—265.

52. Анастасьев Н. Продолжение диалога: Советская литература и художественные искания века. М.: Советский писатель, 1987. — 430 с.

53. Аядреев Ю. Большой мир. О прозе Федора Абрамова // Нева. 1973. №3. С. 172—182.

54. Андреев Ю. Рецензия на роман Ф.Абрамова «Дом»: Дом и мир // Литературная газета. 1979. 7 февраля. С. 4.

55. Андреев Ю. Суровая доброта Федора Абрамова // Аврора. 1976. № 1.С. 62—67.5 5. Андреев Ю. Советская литература. Ее история, теория, современное состояние и мировое значение. М.: Просвещение, 1988. —319 с.

56. Аннинский Л. Тридцатые — семидесятые. Литературно-критические статьи. М.: Современник, 197.7. — 271 с.

57. Антипин А. Свет Абрамова зовет в деревенский музей людей со всей России // Правда Севера. 2007.12 мая. — С. 8.

58. Антопольский Л. Рецензия на повесть «Алька» Ф. Абрамова. Пути и поиски //Новый мир. 1973. № 7. С. 247—257.

59. Апухтина В. Современная советская проза (60-е — начало 70-х годов). М.: Высшая школа, 1997. — 176 с.

60. Апухтина В. Проза В. Шукшина. М.: Высшая школа. 1986. — 94 с.

61. Арро С. «Здравствуйте, братья и сестры!» // Аврора. 1973. № 10. С. 71—72.

62. Архангельский А. Солженицынская премия, юбилей Абрамова, 200-летие Баратынского // Известия: Моск. вып. 2000. 28 февраля. С. 6.

63. Барташевич Л. Идущие вослед должны знать правду. // Север. 1995. №9. с. 145—149.

64. Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство. 1979. — 423 с.

65. Белая Г. Рождение новых стилевых форм как процесс преодоления «нейтрального» стиля // Многообразие стилей советской литературы. Вопросы типологии. М.: Наука, 1978. — 477 с.

66. Белая Г. Художественный мир современной прозы. М.: Наука, 1984. —191 с.

67. Белая Г. Современная русская советская литература: Темы, проблемы, стиль. М.: Просвещение, 1987. — 254 с.

68. Белая Г. Затонувшая Атлантида. М.: Журн. «Огонек», 1991. — 46 с.

69. Белая Г. Литература в зеркале критики: Современные проблемы. М.: Советский писатель, 1986. — 365 с.

70. Белов В. Ничто не устарело в его книгах // Знамя труда. 1995 1 июля.

71. Белякова А. Дом Федора Абрамова: О работе писателя над последней книжной сагой о Пряслиных «Дом» // Советская культура. 1979. 6 февраля. С. 6.

72. Благов Д. Памяти Федора Абрамова // Русская литература. 1985. № 3. С. 236—238.

73. Болыпакова А. Нация и менталитет: Феномен «деревенской прозы» XX века. М.: Ком. по телекоммуникациям и средствам массовой информации Правительства Москвы, 2000. — 132 с.

74. Большакова А. «Задержанная» литература и конвенциональный читатель («Поездка в прошлое» Федора Абрамова) // Известия АН. Серия литературы и языка. 1997. Т. 56. № 2. С. 48—55.

75. Болынакова А. Деревня как архетип: От Пушкина до Солженицына. М.: Комитет Правительства Москвы, 1999. — 51 с.

76. Болыпакова А. Русская «деревенская проза» 1960—1990-х годов в англо-американском восприятии (к проблеме русско-западных межлитературных схождений) // Филологические науки. 1995. № 5—6. С. 45—56.

77. Болыиакова А. Теория автора: Бахтин и Виноградов (на материале русской «деревенской прозы») // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1999. № 2. С. 4—22.

78. Болынакова А. Феномен деревенской прозы (вторая половина XX века): автореф. дис. .д-ра филол. наук. М.: Изд-во МГУ, 2002. — 49 с.

79. Болынакова А. Крестьянство в русской литературе XVIII—XX веков: Пособие для педагогов. М.: ИСПС, 2004. — 415 с.

80. Большакова A. 1999: Bolschakova A. The Theories of the Author: Bakhtin and Vinogrador// Essaysin Poetics. 1999. V. 24 (Autumn). P. 1—17.83 .Большее А. Деревенская проза 1960—1980-х годов. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2005. С. 4

81. Болыпев А. Исповедально-автобиографическое начало в русской прозе второй половины XX века. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2002. — 170 с.

82. Бондаренко В. Дом Федора Абрамова // Реальная литература: двадцать лучших писателей России. М.: Советский писатель, 1996. С. 85.

83. Бондаренко В. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Дом»: Береги дом свой // Дон. 1979. № 10. С. 167—172.

84. Бондаренко М. Рецензия на повести и рассказы «Дела российские»: Встреча продолжается // Литературная Россия. 1989. № 8. С. 17.

85. Борисова Т. Подарки Федору Абрамову // Правда Севера. 2005. № 35. С. 8.

86. Ботолина О. По пути знаменитого земляка И Пинежье. 2005. № 8. С.З.

87. Бочаров А. Бесконечность поиска: Художественные поиски современной советской прозы. М.: Советский писатель, 1982. — 423 с.

88. Бочаров А. Требовательная любовь: Концепция личности в современной советской прозе. М.: Художественная литература, 1977. —365 с.

89. Бровман Г. Рецензия о романе «Три лета и две зимы»: Открытие нового или повторение пройденного // Знамя. 1969. Кн. 3. С. 219—228.

90. Бугров Б., Герасименко А., Зайцев В., Метченко А. Современная советская литература в 70-е годы. М.: Изд-во МГУ, 1983. — 231 с.

91. Буртин Ю. О наших братьях и сестрах: Рецензия на роман Ф. Абрамова «Братья и сестры» // Новый мир. 1959. № 4. С. 248—251.

92. Буртин Ю. Власть против литературы // Вопросы литературы. 1994. Вып. 2. С. 223—305.

93. Бутюковая 3. Верность жизни // Пинежная правда. 1980. 28 февраля. С. 4,

94. Бушуева С. Мотивы, образы, сюжеты древнерусской литературы в современной прозе (на материале творчества Ф. А. Абрамова): Автореф. дис. канд. филол. наук. М.: Изд-воМГУ, 1988. — 16 с.

95. Валикова Д. Литература. Современная русская литература 1970— 1990-е годы. Книга для учителя // Деревенская проза: Создатели и герои. Изд-во: Первое сентября. 2002. С. 22—40.

96. Васильев В. Достоинство слова: Литературно-критические статьи и заметки о советской поэзии и прозе. М.: Современник, 1988. — 269 с.

97. Васильев В. Из колена Авакумова: Личность и творчество Ф. Абрамова в свете перестройки // Наш современник. 1987. № 3. С. 115—124.

98. Васильев В. Из колена Авакумова. Федор Абрамов как писатель и человек: Литературно-критические статьи и заметки о советской поэзии и прозе. М.: Современник, 1988. — 269 с.

99. Вахитова Т. Мужицкая Россия Леонова // «Пусть меня еще любят и ищут.»: Сборник статей по русской литературе XX века, посвященный памяти Г. А. Цветова. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2006. С. 94—102.

100. ЮЗ.Вахитова Т. Леонид Леонов. Жизнь и творчество. М.: Просвещение, 1984.— 128 с.

101. Вахитова Т. Художественная картина мира в прозе Леонида Леонова. М.: Наука, 2007. — 318 с.

102. Вертлиб Е. Русское — от Загоскина до Шукшина: Опыт непредвзятого размышления. СПб.: Б-ка «Звезды», 1992. —403 с.

103. Виноградов И. Деревенские очерки Валентина Овечкина // Новый мир. 1964. № 6. С. 207—229.

104. В мире Фёдора Абрамова: Сборник статей / Подг. JI. Крутикова-Абрамова, Г. Мартынов, СПб.: Инф. изд. агентство «ЛИК», 2005. — 384 с.

105. Волошинов В. Фрейдизм. М.: Лабиринт, 1993. С. 56—63.

106. ПО.Воборыкин В. Испытание делом: Сб. ст. М.: Советский писатель, 1986. —238 с.

107. Ш.Воронов Вл. Созидающее слово художника: Заметки о творчестве Ф. Абрамова // Литература в школе. 1977. № 1. С. 6—14.

108. Воронцов Я. Федор Александрович Абрамов // Аврора. 2006. № 1. С. 95—96.

109. ИЗ. Воспоминания о Федоре Абрамове: Сб. статей. СПб.-М.: Советский писатель, 2000. — 670 с.

110. Вспоминая Абрамова // Книжное обозрение. 2005. № 8. С. 2.

111. Вуколов Л. Рецензия на роман Ф.Абрамова «Дом»: Построй свой дом // Октябрь. 1979. № 8. С. 220—221.

112. Галимов Ш. Рецензия на первый роман Ф. Абрамова «Братья и сестры»: Книга о северной деревне // Правда Севера. 1959.12 июля. С. 2

113. Галимов. Ш. Будни активного героя // Москва. 1981. № 2. С. 202—209.

114. Галимов. Ш. Федор Абрамов: Творчество и личность. Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1989. — 249 с.

115. Галимов. Ш. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Братья и сестры»: Мужество таланта // Север. 1970. № 7. С. 115—121.

116. Галимов. Ш. Противостояние // Москва. 1974. №? 7. С. 200—209.

117. Галимов. Ш. Конфликты и характеры // Москва. 1973. № 11. С. 198—205.

118. Галимов. Ш. В глубине жизни: О повестях Федора Абрамова. // Уроки человечности: Литература и Север. Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1984. — 335 с.

119. Галимов. Ш. Уроки человечности: О Михаиле Пряслине и родственных ему героях в прозе других писателей // Уроки человечности: Литература и Север. Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1984. — 335 с.

120. Галочкина С. Держаться «мнением народным» // Правда Севера. 2005. №31. С. 23.

121. Георгиевский А. Русская проза малых форм последней трети XX века: духовный поиск, поэтика; творческие индивидуальности. М.: Альфа. 1999. — 191 с.

122. Герасименко А. Русский советский роман 60—80-х годов: Некоторые аспекты концепции человека. М.: Изд-во МГУ, 1989. — 202 с.

123. Гинзбург JI. Литература в поисках реальности. Л.: Советский писатель, 1987. — 397 с.

124. Гинзбург Л. О литературном герое. Л.: Советский писатель, 1979.222 с.

125. Гончаров П. Творчество В. П. Астафьева в контексте русской прозы 1950—1990-х годов. М.: Высшая школа, 2003. — 386 с.

126. Горнак В. Система образных средств языка в творчестве Ф. А. Абрамова: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Минск, 1991.16 с.

127. Горышин Г. Всегда экзамен: Творческий портрет писателя Ф. Абрамова // Литературная газета. 1970 17 июня. С. 3.

128. Горышин Г. Долгая дорога в Верколу.: Памяти писателя Ф. Абрамова // Аврора. 1983. № 6. С. 46—50.

129. Горышин Г. Перевезите за реку.: К 70-летию со дня рождения писателя Ф. Абрамова // Звезда. 1990. №: 3. С. 184—191.

130. Громыко М. Мир русской деревни. М.: Молодая гвардия, 1991. — 445 с.

131. Давыдов А. Сюжеты и портреты. СПб, 2001. С. 140—150.

132. Дас. К. Циклы миниатюр в современной прозе о деревне (Ф. Абрамов, В. Астафьев, В. Солоухин): автореф. дис. .канд. филол. наук. М., 1994. — 21 с.

133. Дворянин Ю. Шолохов и русская литературная классика второй половины XX века. М.: Фонд «Шолоховская энциклопедия». 2008. — 168 с.

134. Дедков И. Обновленное зрение. Из шестидесятых — в восьмидесятые. М.: Искусство, 1988. — 315 с.

135. Дедков И. Возвращение к себе: Лит.-критич. статьи. Из опыта советской прозы 60—70-х г.: герои, конфликты, нравств. искания. М.: Современник, 1978. — 319 с.

136. Дедков И. Живое лицо времени: Очерки и прозы семьдесятых-восьмидесятых. М.: Советский писатель. 1986. — 391 с.

137. Дедков И. Страницы деревенской жизни (заметки) // Новый мир. 1969. № 3. С. 231—246.

138. Дедков И. А жить обязаны вместе. // Дружба народов. 1978. № 12. С. 259—263.

139. Дедков. И. Рецензия на повесть «Алька» Ф. Абрамова: Межа Пелагеи Амосовой // Новый мир. 1972. № 9. С. 275—279.

140. Дедков И. Братья и сестры в родном доме: О прозе Ф. Абрамова // Аврора. 1980. № 2. С. 92—104.

141. Дедков И. О творчестве Федора Абрамова // Вопросы литературы. 1982. № 7. С. 37—65.

142. Джонсон П. Современность. Мир с двадцатых по девяностые годы (Перевод). М.: Анубис—ТОО «Вилад», 1995. Ч. 2. — 479 с.

143. Додин JI. Старые слова: О спектакле «Дом» по роману Ф. Абрамова в Ленинградском Малом драматическом театре // Аврора. 1986. № 5. С. 86—96.

144. Дудин М. Из глубины души народной: Ф. Абрамову — 60 лет // Советская культура. 1980 29 февраля. С. 8.

145. Духовно-нравственные идеалы писателей «деревенской прозы» в свете христианских ценностей: Сб. статей (VI Абрамовские чтения). Веркола: Алинпресс, 2004.

146. Дюжев Ю. Новизна традиции. М.: Современник. 1985. — 288 с.

147. Дюжев Ю. Постижение правды: Статьи о русской литературе Севера. Петрозаводск: Карелия. 1987. — 184 с.

148. Дюжев Ю. Приговорен к переделке // Север. 1990. № 7. С. 132—142.

149. Дюжев Ю. Тепло родного очага: Образ крестьянского дома в творчестве А. Яшина, В. Белова, Ф. Абрамова // Север. 1982. № 10. С. 105—113.

150. Дюжев Ю. Русская проза Европейского Севера 1990-х годов // Север. 2007. № 11—12. С. 124—127.

151. Егорова Л. Мой Федор Абрамов. Архангельск: Архангельский литературный музей. 2005. — 291 с.

152. Екимов Б. На распутье // Новый мир. 1996. № 6. С. 169—184.

153. Ерофеев В. Поминки по советской литературе // Литературная газета. 1990. №27. С. 8.

154. Есаулов И. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. ун-та, 1995. — 287 с.

155. Есин А. Литературоведение. Культурология: Избранные труды. 2-е издание, исправленное. М.: Флинта — Наука, 2003. — 350 с.

156. Ефимова Е. Священные, древние, вечное. Мифологический мир «Лета Господня» // Литература в школе. 1992. № 3. С. 36—41.

157. Жолковский А., Щеглов Ю. Работы по поэтике выразительности: Инварианты — Тема — Приемы — Текст. М.: Прогресс, 1996. — 344 с.

158. Жуков И. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Дом»: Каков он, Михаил Пряслин? // Комсомольская правда. 1979. № 149. С. 4.164.3аглоба В. Традиция и новаторство в прозе 60-х—70-х годов (Абрамов и В. Распутин). М.: (Б. и) 1991. — 31с.

159. Зайцев В., Герасименко А. История русской литературы второй половины XX в. Учебное пособие. М.: Высшая школа. 2004. — 454 с.

160. Земля Федора Абрамова. Сборник: Критические статьи; Из читательских писем; Прощальное слово; Стихи. М.: Современник, 1986. —398 с.169.3емскова Т. Писатель в нашем доме: Записки тележурналиста. М.: Современник, 1985. — 271 с.

161. Знаменский А. Встречи с Федором Абрамовым // Кубань (Краснодар). 1985. № 8. С. 62—67.

162. Золотусский И. В свете пожара. М.: Современник. 1989. — 250 с.

163. Золотусский И. Интеллигенция смена вех: Критика. Эссе. Портреты. М.: Русский мир, 2008. — 478 с.

164. Зоркая Н. Деревенская проза — 2004: Время жатвы // Искусство кино. 2004. № 9. С. 36—41.

165. Иванов В., Черноуцан И. Литературоведение и критика — важный участок идеологической работы // Коммунист. 1954. № 14. С. 95.

166. Иванов В. Факты жизни и художественное общение // Литературная газета. 1968. № 22. С. 4—6.

167. Иванова Л. О чувствах добрых //Знамя. 1961. Кн. 7. С. 212—216.

168. Иванова Н. Точка зрения: О прозе последних лет. М.: Советский писатель, 1988. С. 113—114. С. 348—349.

169. Иванова Н. Пройти через отчаяние // Юность. 1990. № 2. С. 89—94.

170. Игнатьева А. Женщина как хранительница родовой памяти в ранних рассказах В. Г. Распутина // Творчество В. Г. Распутина в контексте отечественной литературы: Сборник научных статей и материалов. Сургут: РИО СурГПУ, 2008. С. 71—86.

171. Игнатьева А. Эволюция образа русской женщины в творчестве В. Г. Распутина. Автореф. канд. дис. Тюмень, 2008. — 16 с.

172. Ионова М. Рецензия на повесть «Алька» Ф. Абрамова: О путях истинных и ложных//Волга. 1972. № 10. С. 187—189.

173. Ионова М. Проблема народного характера в творчестве Ф. А. Абрамова. Автореф. дис. канд. .филол. наук. М., 1986. — 17 с.

174. Искольдская М. Деревня — это мать наша: Беседа с Ф. Абрамовым // Книжное обозрение. 1982. 11 июня. № 24. С. 8.

175. Истина — это бесстрашие. Беседы о Федоре Абрамове // Книжное обозрение. 1988. № 52. С. 7.

176. Калинин А. Лексика русского языка. М: МГУ, 1966. — 231 с.

177. Канашкин В. На ком земля держится // Дон. 1975. № 10. С. 142—150.

178. Канашкин В. Полной мерой // Кубань. 1975. № 10. С. 86—93.

179. Капанадзе Л. Семейный диалог и семейные номинации // Язык и личность. М.: Наука, 1989. С. 100—104.

180. Капанадзе Л. Голоса и смыслы: Избранные работы по русскому языку. М.: Институт русского языка. 2005. — 333 с.

181. Карасева К. Традиция древнерусской литературы в тетралогии Ф. Абрамова «Пряслины» // Вестник Брянского государственного ун-та, 2008. № 2. С. 82—89.

182. Караулов Ю. Русский язык и языковая личность. М.: Наука, 1987. — 264 с.

183. Карсалова Е. Русский дом: Жизнь и судьба — сквозь годы испытаний: (И. С. Шмелев. «Лето Господне», М. А. Булгаков. «Белая гвардия», Ф. А. Абрамов. «Дом», В. Г. Распутин. «Изба») // Литература в школе. 2004. № 9. С. 32—39.

184. Касьянова К. О русском национальном характере. М.: Академический Проект, 2003. — 560 с.

185. Каяткин А. Абрамовское прочтение двух «женских» сюжетов // Молодая филология-2: Сб. тр. Новосибирск, 1988. С. 167—174.

186. КлепиковаЕ. Как это было. // Нева. 1976. № 9. с. 180—186.

187. Клепикова Е. Хроника села Пекашин // Север. 1975. № 1. С. 118—124.

188. Ковский В. Литературный процесс 60—70-х годов: (Динамика развития и проблемы изучения современной советской литературы). М.: Наука, 1983. — 335 с.

189. Ковский В. Между прошлым и будущим. Заметки о деревенской теме в современном литературном процессе // Дружба народов. 1979. № 6. С. 243—261.

190. Ковский В. Пафос реальной сложности // Новый мир. 1978. № 5. С. 313—316.

191. Ковский В. Преемственность: Деревенская тема в современной литературе. М.: Знание, 1981. — 64 с.

192. Ковтун Н. Утопия в новейшей русской прозе. Томск: Томский государственный университет, 2003. —129 с.

193. Ковтун Н. Деревенская проза в зеркале утопии. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2009. — 494 с.

194. Кожевникова Н. Типы повествования в русской литературе XIX— XX вв. М.: Институт русского языка РАН, 1994. — 335 с.

195. Козлова О. Дом, где разбиваются сердца: А. Солженицын «Матренин двор», Ф. Абрамов «Пелагея» // Литература: Приложение к газете. 1998. № 28. С. 5—6.

196. Колобаева Л. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX—XX веков. М.: Изд-во МГУ, 1990. — 335 с.

197. Конкретная жизненная основа тетралогии // Ф. Абрамов и Север. Архангельск, 1992. С. 32—58.

198. Корнеева И. Не играете в деревню, играете себя // Российская газета. 2005. № 73. С. 6.

199. Корнеева И. Братья и сестры 20 лет спустя // Российская газета. 2005. № 54. С. 14.

200. Короткова М. Разговор о жизни: Урок по повестям Ф. Абрамова «Деревянные кони», «Пелагея», «Алька» // Литература в школе. 1995. № 5. С. 59—62.

201. Косопалова И. Писательство — честный разговор о жизни. Правда Севера. 2005. № 35. С. 8.

202. Котенко Н. Валентин Распутин: Очерк творчества. М.: Современник, 1988. — 187 с.

203. Кошут Л. Федор Абрамов на немецком языке вчера и сегодня // Аврора. 1995. № 2. С. 7—9.

204. Красикова Е. Главный дом: О романе Ф. Абрамова «Дом» // Русская речь. 1998. № 5. С. 26—34.

205. Краснощекова Е. Иван Александрович Гончаров: Мир творчества. СПб.: Пушкинский фонд, 1997. — 491 с.

206. Крупин В. Он приказал нам долго жить // Грани. 1988. № 147. С. 288—297.

207. Крутикова-Абрамова JI. Федор Абрамов об Александре Твардовском: По материалам воспоминаний // Аврора. 1987. № 2. С. 97—106.

208. Крутикова-Абрамова JI. Фёдор Абрамов и цензура: По материалам личного архива писателя // Москва. 1990. № 10. С. 176—196.

209. Крутикова-Абрамова JI. Федор Абрамов и Христианство // Нева. 1997. №10. С. 174—183.

210. Крутикова-Абрамова JI. Голоса из прошлого: Автографы на дарственных книгах Ф. Абрамову // В мире Федора Абрамова. СПб.: Информационно-издательское агентство «Лик», 2005. С. 7—20.

211. Крутикова-Абрамова Л, Жить честно и помогать ближним.: Из воспоминаний о Ф. Абрамове // Звезда. 1989. № 5. С. 139—148.

212. Крутикова-Абрамова Л. Забыт или не забыт Федор Абрамов? (Размышления после юбилея) // Слово Федора Абрамова: Сборник статей. Архангельск, 2001. С. 156—167.

213. Крутикова-Абрамова Л. Дом в Верколе: Документальная повесть. Л.: Советский писатель, 1988. — 372 с.

214. Крутикова-Абрамова Л. Послесловие // Абрамов Ф.: Собрание сочинений: В 6 т. / Редкол.: Д. Лихачев, В. Распутин и др.; сост. Л. Крутиковой-Абрамовой. Т. 3. СПб.: Художественная литература, 1993. С. 507—568.

215. Крутикова-Абрамова Л. Истина — это бесстрашие.: О Ф. Абрамове // Книжное обозрение. 1988. № 52. С. 7—8.

216. Крутикова-Абрамова Л. Послесловие // Абрамов Ф.: Собрание сочинений: В 6 т. / Редкол.: Д. Лихачев, В. Распутин и др.; сост. Л. Крутиковой-Абрамовой. Т. 5. СПб.: Художественная литература, 1993. С. 592—618.

217. Крутикова-Абрамова Л. Жива Россия: Федор Абрамов. Его книги, прозрения и предостережения. СПб.: АТОН, 2003. — 415 с.

218. Крутикова-Абрамова Л. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Дом» // Север. 1984. № 5. С. 112—120.

219. Крутикова-Абрамова Л. Слово, которого нам не хватает // Санкт-Петербургские ведомости. 2005. № 42. С. 3.

220. Крутикова-Абрамова Л. Свет вечности: К 80-летию Ф. Абрамова // Нева. 2000. № 2. С. 182—188.

221. Крутикова-Абрамова Л. Ищите праведный путь: К 80-летию со дня рождения Ф. Абрамова //Литература в школе. 2000. № 2. С. 41—53.

222. Кузнецов Ф. Живой источник. М.: Московский рабочий, 1977. — 336 с.

223. Кузнецов Ф. Самая кровная связь: Судьбы деревни в современной прозе. Книги для учителя. М.: Просвещение, 1977. — 222 с.

224. Кузнецов Ф. За все в ответе. Нравственные искания в современной прозе. М.: Советский писатель, 1978. — 616 с.

225. Кузнецов Ф. Рецензия на повесть «Алька» Ф. Абрамова: Самая кровная связь // Литературная газета. 1972. 24 мая. С. 6.

226. Кузнецов Ф. Сыновнее чувство к Родине: О прозе и публицистике Ф. Абрамова // На переломе. Из истории литературы 1960—70-х годов. Очерки. Портреты. Воспоминания. М.: Наследие. 1998. С. 48—87.

227. Кузнецов Ф. Любовь. Боль. Гнев: К 70-летию Василия Белова // Литературная газета. 2002. № 42. С. 8.

228. Кузнецов Ф. Люди деревни Пекашино // Комсомольская правда. 1973. 5 августа. С. 6.

229. Кузьба Уршула. Пути-перепутья Федора Абрамова. Петербург-классика. 2005. апрель. С. 40.

230. Кулижников Гр. Федор Абрамов: Письма, встречи. Воспоминания//Север. 1986. № И. С. 100—110.

231. Кульбас Д. Эстетические принципы Ф. Абрамова. Курган: Изд-во Курганского государственного университета, 1998. — 65 с.

232. Кухаренко В. Интерпретация текста Л.: «Просвещение», 1979. — 327 с.

233. Лавров В. Человек. Время. Литература. Л.: Художественная литература, 1981. С. 103—114.

234. Лавров В. Формула творчества: Книга о жизни и искусстве в современной литературе. Л.: Советский писатель, 1986. С. 65—70,

235. Лавров В. Главная дума — о России: Читая и вспоминая Ф. Абрамова // Север. 1987. № 12. С. 105—111.

236. Лавров В. Мужество на всю жизнь: К 75-летию Ф. Абрамова // Нева. 1995. № 2. С. 188—193.

237. Лакшин В. Рецензия на роман Ф. Абрамова: Искусство и время // Простор. 1969. № 1. С. 100—106.

238. Лакшин В. Спор с ветхой мудростью // Новый мир. 1961. № 5. С. 224—229.

239. Лапченко А. Человек и земля в русской социально-философской прозе 70-х годов (В. Распутин, В. Астафьев, С. Залыгин). Л.: ЛГУ, 1985. —137 с.

240. Ларин О. Махонька // Родина. 1999. № 12. С. 92—97.

241. Ларин О. Помните у Абрамова // Новый мир. 2000. № 2 . С. 152—169.

242. Ларионов А. К милому пределу: Очерк о Федоре Абрамове. М.: Талицы, 1992. — 14 с.

243. Левин Ф. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Две зимы и три лета»: Две зимы и три лета с пекашинцами // Дружба народов. 1968. № 12. С. 260—262.

244. Левитан Л. О других юных дней: Воспоминания о Ф. Абрамове // Нева. 1998. № 12. С. 207—209.

245. Лейдерман Н., Липовецкий М. Современная русская литература: В 3 кн. М.: Эдиториал УРСС, 2001. Кн. 1: — 288 е.; Кн. 2: — 288 е.; Кн. 3: — 160 с.

246. Лейдерман Н., Липовецкий М. Современная русская литература: 1950—1990-е годы: В 2 тт. М.: Академия, 2006. Т. 1: — 416 с; Т. 2: — 688 с.

247. Линков В. Мир и человек в творчестве Л. Толстого и И. Бунина. М.: Изд-во МГУ, 1989. — 172 с.

248. Липкович Я. Опередивший время: Из воспоминаний о писателе Ф. Абрамове // Нева. 1990. № 2. С. 182—190.

249. Липкович Я. Федор Абрамов и другие // Новый журнал. Нью-Йорк, 1999. Кн. 214. С. 189—196.

250. Литвинов В. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Братья и сестры»: О войне, как о войне // Литературная газета. 1959. 27 августа. С. 3.

251. Лихачев Д. Нельзя уйти от самих себя. Историческое самосознание и культура России // Новый мир. 1994. № 6. С. 113—120.

252. Лихачев Д. Человек в литературе древней Руси. М.: «Наука», 1970. —180 с.

253. Личутин В. Воспоминание о Федоре Абрамове // Сибирь. 1999. №4. С. 126—131.

254. Личутин В. Душа неизъяснимая // Новый мир. 2005. № 7. — 222 с.

255. Лобанов М. Размышления о литературе и жизни. М.: Советская Россия, 1982. — 304 с.

256. Лошкарева Н. Честный разговор // Октябрь. 1985. №. 12. С. 199 — 201.

257. Лурье А. Советская проза последних лет: поиски и решения. Л.: «Знание», 1988. — 31 с.

258. Лусила Б. Русский советский рассказ 60—70-х годов (В. Шукшин, Ф. Абрамов). Автореф. дис. канд. . филол. наук. М.: Изд-во МГУ, 1986. —22 с.

259. Лыкошин С. Другой истории не будет // Молодая гвардия. 1989. № 1. С. 272—276.

260. Макаров А. Критик и писатель. М.: Советский писатель, 1974. — 462 с.

261. Макаров А. Литературно-критические работы. В 2 т. М., 1982. Т. 1: —454 с; Т. 2: —407 с.

262. Макина М. Деревенская проза 60—70-х годов в ее историко-литературном и современном контексте. Учебное пособие к спецкурсу. Л.: ЛГПЙ, 1980. — 81 с.

263. Манн Ю. Диалектика художественного образа. М.: Советский писатель. 1987. — 317 с.

264. Мартазанов А. Идеология и художественный мир «деревенской прозы» (В. Распутин, В. Белов, В. Астафьев, Б. Можаев). СПб.: СПбГУ, 2006. —192 с.

265. Мартынов Г. Федор Абрамов и Петергоф // Петергофский вестник. 2005.17 марта. С. 5.

266. Мартынова С. Рецензия на повести и рассказы «Деревянные кони»: Красота, рожденная трудом // Молодая гвардия. 1973. № 3. С. 303—306.

267. Марченко В. Нам его не хватает.: К 70-летию со дня рождения Ф. Абрамова // Слово. 1990. № 2. С. 55—57.

268. Маслов И. Правда как мера таланта: О творчестве Ф. А. Абрамова. Харьков: Видавець, 1994. — 259 с.

269. Маслов И. Творчество Ф. А. Абрамова в контексте «деревенской прозы». Автореф. дис. .д-ра филол. наук. Киев: Киевский университет, 1996. — 36 с.

270. Маслов И. Федор Абрамов: Повесть-исследование. Харьков: Майдан, 2005. — 272 с.

271. Машихина Е. Тема дома в поэме А. Твардовского «Дом у дороги» и романе Ф. Абрамова «Дом» // Литература в школе. 2008. № 4. С. 17.

272. Медведев М. Фёдору Абрамову — 85 // Вести Архангельской области. 2005. № 26. С. 5.

273. Мельников Ф. Откуда пошли «Братья и сестры» // Ленинградская панорама. 1989. № Ю. С. 38—40.

274. Мельников Ф. Рождение первого романа // Москва. 2000. № 2. С. 162—176.

275. Мельников Ф. По старой царской дороге: О писателе Федоре Абрамове // Аврора. 2001. № 2/3. С. 106—119.

276. Мельницкая Л. Немоты нахлебались без меры // Правда Севера. 2009. № 25. С. 16.

277. Минин Н, Семьин В, Фролов Н. К чему зовешь нас, земляк? // Известия. 1963.2 июля. С. 3.

278. Михайлов А. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Две зимы и три лета»: Пролог к новой жизни // Литературная Россия. 1968. 7 июня. С. 8—9.

279. Михайлов А. Откуда видна Россия // Сила и тайна слова. М.: Современник, 1984. С. 155—170.

280. Михайлов А. «Чтобы свет от тебя воссиял!»: Из воспоминаний о Ф. А. Абрамове // Север. 1986. № 5. С. 99—106.

281. Михайлов А. Пронзительно выраженная любовь: Ф. Абрамову — 60 лет // Октябрь. № 2. С. 207—210.

282. Можаев Б. Ориентир — правда // Литературная газета. 1988. 2 ноября. С. 5

283. Можаев Б. Мужик // Правда. 1990. 2 ноября. № 306. С. 3.

284. Можаев Б. Надо ли вспоминать старое? М.: Московский рабочий 1988. —682 с.

285. Мокиенко В. Словарь сравнений русского языка. Санкт-Петербург: «Норинт», 2003. — 603 с.

286. Молько В. «Не робейте! Больше дерзости и выдумки.»: Из воспоминаний о Ф. Абрамове // Волга. 1983. №. 8. С. 147—151.

287. Москвин А. И впереди лучезарным светом —- Пинега. / Публ., предисл. и примеч. А. Москвина. // Москва. 1992. № 2/4. С. 197—202.

288. Муссалитин В. Правда народной жизни: О трилогии Ф. Абрамова «Пряслины» // Известия. 1975 4. сентября. С. 5.

289. ЗОБ.Мыреева А. Изображение народного характера в советском романе о деревне в 60-е годы (МАлексеев и Ф. Абрамов). Якутск, 1987. — 77 с.

290. Национальное значение // Славянка сегодня. 2005. № 3. С. 4.

291. ЗЮ.Недзвецкий В. Русская «деревенская» проза. М.: МГУ, 2002. — 141 с.

292. ЗП.Недзвецкий В. Война и мир в Пекапшне: «Братья и сестры» Ф. Абрамова // Литература в школе. 2000. № 1. С. 52—65.

293. Недзвецкий В. Война и мир в Пекапшне: «Братья и сестры» Ф. Абрамова // Литература в школе. 2000. № 3. С. 32—40.

294. Нерезенко Н. Шолоховские традиции в творчестве Ф. Абрамова // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1984. № 5. С. 39—46.

295. Нерезенко Н. Проблема национального самосознания в творчестве Ф. А. Абрамова: автореф. дис. .канд. филол. наук. М.: Изд-во МГУ, 1998. — 21 с.

296. Нерезенко Н. М. Шолохов и Ф. Абрамова // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2005. № 4. С. 105—113.

297. Нефагина Г. Русская проза конца XX века. М.: Флинта; Наука. 2003. —320 с.

298. Николаев Г. О Федоре Абрамове: Воспоминания о писателе // Нева. № 5. С. 198—201.

299. Никольская А. Наша песня // Культура. 2005. № 10. С. 11.

300. Новиков В. В галерее реальных характеров // Литературное обозрение. 1973. № 6. С. 22—26.

301. Новиков В. Перечитывая Федора Абрамова // Литературная учеба. 1986. № 2. С. 187—193.

302. Новиков В. Художественная правда и диалектика творчества. М.: Художественная литература. 1988. — 493 с.

303. Новожеева И. Концепция человека в деревенской прозе 1960—1980-х годов (по произведениям В. Астафьева, Ф. Абрамова, В. Белова, В. Распутина, В. Шукшина). Автореф. дис. канд. .филол. наук. Орел: Орловский государственный университет, 2007. — 22 с.

304. Нутрихин А. Федор Абрамов: Воин, писатель, мыслитель. // Телевидение, радио. 2005.15 февраля. С. 28.

305. Овчаренко А. Еще о Пряслиных: Заметки о тетралогии Ф. Абрамова «Пряслины» // Наш современник. 1984. № 2. С. 162—171.

306. Оклянский Ю. Веркольский народник (К портрету последнего из могикан) // Оклянский Ю. Шумное захолустье. М.: Изд. центр «Терра», 1997. Кн. 2. — 318 с.

307. Оклянский Ю. Дом на угоре: О Федоре Абрамове и его книгах. М.: Художественная литература, 1990. — 208 с.

308. Оклянский Ю. Перечитывая Федора Абрамова: К сегодняшним спорам // Знамя. 1988. Кн. 10. С. 207—216.

309. Оклянский Ю. Счастливые неудачники: Биографические повести и рассказы о писателях. М.: Советский писатель, 1990. — 474 с.

310. Оклянский Ю. Мужество: О Федоре Абрамове // Вопросы литературы. 1988. № 4. С. 155—175.

311. ЗЗЗ.Оскоцкий В. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Дом»: Что же случилось в Пекашине? // Литературное обозрение. 1979. № 5. С. 46—50.

312. Панкеев И. Валентин Распутин: По страницам произведений. М.: Просвещение, 1990. — 141 с.

313. Панкин Б. Строгая литература: Литературные — критические очерки и статьи. М.: Советский писатель, 1980. — 288 с.

314. Панкин. Б. Живут Пряслины // Комсомольская правда. 1969. 14 сентября. С. 4.

315. Панкин Б. Страницы жизни, главы творчества // Литературное обозрение. 1975. № 5. С. 54—58.

316. Панкин Б. Страсть к настоящему: Литературно- критические статьи и очерки. М.: Детская литература, 1983. — 382 с.

317. Партэ К. Русская деревенская проза: Светлое прошлое. Пер. с англ. Томск: Изд-во ТГУ, 2004. — 574 с.

318. Перевалова С. Творчество В. П. Астафьева: проблематика, жанр, стиль. Волгоград: Перемена, 1997. — 85 с.

319. Переведенцев В. Феномен Альки Амосовой // Литературное обозрение. 1975. № 9. С. 99—105.

320. Перцовский В. Люди деревни // Звезда. 1969. № 9. С. 209—211.

321. Петелин В. Рецензия на очерк Ф. Абрамова «Вокруг да около»: Россия — любовь моя // Волга. 1969. № 3. С. 156—182.

322. Петелин В. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Братья и сестры»: Непобедимые // Молодая гвардия. 1960. № 9. С. 197—204.

323. Петрик А. Глубины крестьянской культуры // Новый мир. 1984. №8. С. 246—249.

324. Петрик А. Деревенская проза: итоги и перспективы изучения // Филологические науки. 1981. № 1. С. 65—68.

325. Пискунов В. Достоинство критики // Новый мир. 1979. № 8. С. 269—273.

326. Питляр И. Записки сельского учителя // Новый мир. 1965. № 3. С. 239—243.

327. Плюханова М. Сюжеты и символы Московского царства. СПб.: Акрополь, 1995. — 334 с.

328. Поздняков Э. Нация. Национализм. Национальные интересы. М.: Прогресс, культура, 1994. — 125 с.

329. Попов Л. Рецензия на повести и рассказы «Безотцовщина»: Черты таланта // Литературная Россия. 1963. № 12. С. 15.

330. Попов В. Какими нам быть завтра? Свобода во все времена // Литературная газета. 1989.8 ноября. С. 4.

331. Попов М. На костре русского характера // Правда Севера. 2005. № 34. С. 6—7.

332. Попов М. Человек — материк: Сыновний поклон Федору Абрамову // Поморские страницы. Постскиптум: Архангельск: Правда Севера, 2001. — 93 с.

333. Потемкин В. Энергия слова: Заметки о творчестве Ф. Абрамова // Аврора. 1987. № 2. С. 106—112.

334. Потемкин В. Вспоминая Абрамова: О писателе Ф. А. Абрамове // Подъем. 1989. № g. С. 135—142.

335. Проблемы типологии литературного процесса. Пермь: ПГУ. 1989. —164 с.

336. Прокофьев В. К юбилею Федора Абрамова: По материалам заседания «круглого стола», посвящ. 80-летию со дня рождения писателя, в Пушкинском Доме // Русская литература. 2000. № 4. С. 207—210.

337. Радов Г. Вся соль в позиции // Литературная газета. 1963. 5 марта. С. 1

338. Разумовский Ф. Земля взывает к истине // Наше наследие. 1991. № 1.С. 10—19.

339. Раковский В. Навсегда в памяти потомков // Пинежье. 2004. 7 октября. С. 1.

340. Романова Р. У истоков таланта: К творческой биографии Ф. Абрамова // Семья и школа. 1989. № 7. С. 41—43.

341. Распутин В. В поисках берега // Литературная газета. 2000. № 19—20. С. 9

342. Распутин В.Г. В поисках берега: Повести, очерки, статьи, выступления, эссе. Иркутск: Сапронов, 2007. — 528 с.

343. Рахманов Л. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Две зимы и три лета»: Труды и дни семьи Пряслиных // Москва. 1969. № 6. С. 216—218.

344. Ребрин П. Человек ищет истину: Из воспоминаний о Ф. Абрамове // Сибирские огни. 1986. № 11. С. 161—166.

345. Ревякина М. Сначала были «Братья и сестры» // Культура. 2005. №11. С. 1.

346. Рогощенков И. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Дом»: Заблуждения и прозрения Пряслина // Север. 1979. № 8. С. 119—122.

347. Романова Р. Букет ромашек: Из воспоминаний о Ф. А. Абрамове: К 70-летию со дня рождения Ф. Абрамова // Литературное обозрение. 1990. № 3. С. 40—43.

348. Ростовцева И. Сокровенное в человеке. Лит.-критич. статьи. Воронеж: Центр.-чернозем, 1968. — 112 с.

349. Рощин Б. Есть в России.: О Ф. Абрамове. Писатель. 1920— 1983. Воспоминания //Нева. № 3. С. 113—133.

350. Рубашкин А. Зимой, весной, осенью.: Из воспоминаний о Ф. Абрамове // Нева. 1986. № 8. С. 156—161.

351. Рубашкин А. <сЯ не могу без моей Верколы»: Воспоминания Ф. Абрамова // Вопросы литературы. 1996. Вып. 4. С. 226—246.

352. Рубашкин А. В мире героев Федора Абрамова // Пристрастия: Статьи и портреты. JL: Советский писатель, 1985. С. 324—344.

353. Рубашкин А. Федор Александрович // В Доме Зингера и вокруг него: Воспоминания. Портреты. Письма. СПб.: Logos, 2004. С. 93—139.

354. Рубашкин А. Взгляд изнутри // Невское время. 2005. 25 февраля. С. 11.

355. Ру6ашкин А. Реалист XX века // Санкт-Петербургские ведомости. 2005. 1 марта. С. 2.

356. Рубашкин А. Хочется родниковой воды // Нева. 2000. № 1. С. 202—204.

357. Рубашкин А. Двадцать лет спустя: Уроки Федора Абрамова // Звезда. 2003. №. 6. С. 192—197.

358. Рубашкин А. Еще о Федоре Абрамове(1920—1983): Взгляды из XXI века // Русская литература. 2008. № 4. С. 219—224.

359. Русакова А. Итоги одной жизни // Ленинградская правда. 1970. 10 января. № 7. С. 3.

360. Русские писатели 20 века: Библиографический словарь / Гл. ред. и сост. П. Николаев. М.: Большая рос. энцикл.: Рандеву-АМ, 2000. — 806 с.

361. Рябов О. Русская философия женственности (XIX—XX века) Иваново: Юнона, 1999. — 359 с.

362. Сабанова Ф. Проза Фёдора Абрамова: Жанровое своеобразие; Автореф. канд. дис. Нижний Новгород, 1991. — 19 с.

363. Сахаров В. Рецензия на роман «Дом»: Люди в доме // Литературная Россия. 1979. 2 февраля. С. 9.

364. Сахаров В. Суровая сила эпоса: О трилогии Ф. Абрамова «Пряслины» // Литературная газета. 1975. 13 августа. С. 4.

365. Светов Ф. Окна — настежь // Знамя. 1962. Кн. 7. С. 218—220.

366. Селезнев Ю. В. Белов. Раздумья о творческой судьбе писателя. М.: Советская Россия, 1983. — 144 с.

367. Селезнев Ю. Златая цепь. М.: Современник, 1985. — 415 с.

368. Сидоров Е. Эпос народной жизни // Литературная Россия. 1975. 18 июля. С. 5.

369. Сидоров Е. Время, писатель, стиль: О прозе и критике наших дней. М.: Советский писатель, 1983. — 320 с.

370. Скоробогатов В. Что впереди? // Литература в школе. 1990. № 2. С. 88—92.

371. Славникова В. Прокляты, но не убиты. Беседа с Валентином Распутиным // Юность. 1997. № 3. С. 4—9.

372. Славникова О. Деревенская проза ледникового периода // Новый мир. 1999. № 2. С, 198—205.

373. Слово Федора Абрамова: Сб. статей / Сост. и науч. ред. Е. Ш. Галимовой. Архангельск: Правда Севера, 2001. — 191 с.

374. Слово Федора Абрамова звучит по всей Руси великой // Вечерний Петербург. 2005. 5 марта. С. 2.

375. Снегов С. Беседы с Федором Абрамовым // Нева. 2000. № 2. С. 189—193.

376. Снегов С. Беседы и споры: Воспоминания о писателе Ф. Абрамове //Аврора 1990. № 2. С. 99—103.

377. Солоухин В. Это был боец, воин, рыцарь.: К 70-летию со дня рождения Ф. Абрамова // Москва. 1990. № 2. С. 167—168.

378. Стаднюк И. Прощальный поклон: Памяти Ф. А. Абрамова (1920—1983)// Огонек. 1983. № 21. С. 29.

379. Староверов В. К портрету послевоенной деревни // Октябрь 1973. № 7. С. 197—206.

380. Старикова В. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Братья и сестры»: А все-таки жизнь! // Литература и жизнь. 1960. 4 марта. С. 2.

381. Старикова Е. Жизнь, которой хватит на роман // Урал. 1966. № 12. С. 173—175.

382. Старикова Е. Социологический аспект современной деревенской прозы // Вопросы литературы. 1972. № 7. С. 11—36.

383. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М. Кожиной. М.: Флинтас—Наука, 2003. — 696 с.

384. Строков П. Земля и люди // Огонек. 1968. № 22. С. 25—29.

385. Строков П. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Две зимы и три лета»: Просчет или заданность? // Литературная Россия. 1968. 7 июня. № 23. С. 8.

386. Строков П. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Две зимы и три лета»: Осушая «чашу познания» (На полевом стане литературы) // Дон. 1970. № 8. С. 176—186.

387. Судавный В. Дом, что построил Абрамов // Пинежье. 2005 3 марта. С. 1—3.

388. Сурганов В. Человек на земле. Историко-литературный очерк. М.: Советский писатель, 1975. — 557 с.

389. Сурганов В. Человек на земле. Тема деревни в русской советской прозе 50 — 70-х годов. Истоки. Проблемы. Характеры. М.: Советский писатель, 1981. — 499 с.

390. Сурганов В. Свет в окне. Рецензия на роман Ф. Абрамова // Литература в школе. 1971. № 4. С. 6—15.

391. Сурганов В. Рецензия на роман Ф.Абрамова: от романа к роману. //Литературная газета. 1973. 8 августа. С. 4.

392. Сурков А. Идейное вооружение литературы // Октябрь. 1954. №7. С. 141.

393. Сухих И. Драма мысли: О публицистике Ф. Абрамова и не только о ней // Литературное обозрение. 1989. № 7. С. 9—15.

394. Сухих И. Угол великого русского искусства // Петербургский час пик. № 11. С. 15.

395. Таборская Г.Чтобы труд был востребован // Пинежье. 2005. № 8. С.З.

396. Тамарченко Н. Теоретическая поэтика: понятия и определения (хрестоматия для студентов филологического факультета). М.: РГГУ, 2001. —466 с.

397. Тамарченко Н. Анализ художественного текста: эпич. проза: Хрестоматия для студентов филологического факультета ун-тов и пед. ин-тов. М.: РГГУ, 2005. — 442 с.

398. Тамарченко Н. Литературное произведение как целое и проблемы его анализа: Межвуз. сборник науч. трудов. Кемерово, 1979. — 216 с.

399. Тампей Д. Рецензия на роман «Две зимы и три лета» Ф. Абрамова: «Деревенская проза »: конфликты и характеры // Кодры. 1975. № 2. С.121—134.

400. Тампей Д. Рецензия на роман «Пути-перепутья» Ф. Абрамова: «Деревенская проза »: конфликты и характеры // Кодры. 1975. № 2. С. 121—134.

401. Тарантул Ю. Рецензия на «Так что же нам делать?» Ф. Абрамова // Новый мир. 1997. № 2. С. 240—241.

402. Тарасов А. В поисках идеала: Между литературой и реальностью. М.: Изд-во Московского гуманитарного университета. 2006. — 106 с.

403. Творчество Федора Абрамова: Традиции и современность. Сборник материалов конференции, посвященной жизни и творчеству Федора Абрамова. Архангельск, 1995. — 39 с.

404. Тендряков В. Год спустя после первой книги // Литературная газета. 1975.20 августа. С. 5.

405. Теракопян JI. Движение времени: Заметки о творчестве Ф. Абрамова // Наш современник. 1971. № 12. С. 114—124.

406. Теракопян Л. Пафос преобразования: Тема деревни в прозе 50—70-х гг. М.: Художественная литература, 1978. — 396 с.

407. Тимофеев В. Диалектный словарь личности. Шадринск, 1971. — 141 с.

408. Тотубалин Н. Безотцовщина // Ленинградская правда. 1961. 14 марта. С. 3.

409. Трефилова Г. Чтобы теплилась жизнь. // Новый мир. 1962. № 8. С. 253—255.

410. Трифонова Т. Люди нашей деревни // Известия. 1961. № 116. С. 6.

411. Турков А. Безбоязненно // Знамя. 1987. № 8. С. 217—219.

412. Турков А. Давние грозы // Дружба народов. 1988. № 4. С. 258—262.

413. Турков А. Рецензия на повесть «Алька» Ф. Абрамова: Велик след // 1973. № 2. С. 265—268.

414. Турков А. Федор Абрамов. Очерк творчества. Советский писатель, 1987. —234 с.

415. Турков А. На перепутьях лет: Движение конфликта в тетралогии Ф. Абрамова // Литературная учеба. 1984. № 2. С. 113—122.

416. Турков А. Вечный огонь. М.: Современник, 1984. — 270 с.

417. Турков А. Писатель, которого не хватает // Московская правда. 2000. 29 февраля. С. 5.

418. Турсынмуратов М. Интернациональный пафос народного характера в творчестве Ф. Абрамова // Вестн. Каракалп. фил. АН УзССР. 1999. № 3. С. 73—77.

419. Федор Абрамов и Север: Статьи, рецензии, воспоминания, стихи, объединенные общей темой: место и роль Севера в жизни и творчестве Федора Абрамова. Архангельск: Правда Севера, 1992. — 160 с.

420. Федор Абрамов: Библиографический указатель. Архангельск: Арханг. обл. науч. б-ка им. Н.А. Добролюбова, 2007. — 160 с.

421. Филиппов Г. Горделивое чувство хозяина // Звезда. 1975. № 10. С. 210—212.

422. Фокина О. Живая вода: К 60-летию со дня рождения Ф. Абрамова // Нева. 1980. № 2. С. 185—186.

423. Фоняков И. Где вы, Пряслины? // Санкт-Петербургские ведомости. 2000. 29 февраля. С. 4.

424. Ханбеков Л. Веленьем совести и долга: Очерк творчества Федора Абрамова. М.: Современник, 1989. — 222 с.

425. Харчев В. Рецензия на роман «Дом»: Какой человек придёт. // Север. 1981. №3. С. 110—119.

426. Хмельницкая Т. В глубь характера: О психологизме в современной советской прозе. Л.: Советский писатель. 1988. — 253 с.

427. Хобсбаум Э. Нация и национализм. После 1970 года. СПб.: Алетейя, 1998. —305 с.

428. Хренков. Дм. С правдой вдвоем // Нева. 1992. №. 8. С. 259—270.

429. Хренков Дм. Каждое слово — дорого // Нева. 1992. № 8. С. 266—270.

430. Цветов Г. Эффект присутствия: К 80-ллетию со дня рождения Ф. Абрамова//Белый пароход. 2000. № 1. С. 6—10.

431. Цветов Г. Единство слова и дела: Писатель и проблемы нравственного воспитания. Л.: Ленингр. орг. о-ва «Знание» РСФСР, 1987.— 31 с.

432. Цветов Г. Шедший против ветра: К 70-летию со дня рождения Ф. Абрамова // Литература в школе. 1989. № 6. С. 35—47.

433. Цветов Г. Русская деревенская проза: Эволюция, жанры, герои. Учебное пособие. СПб.: СПбГУ, 1992. — 91 с.

434. Цветов Г. Веркольское притяжение: Памяти писателю Ф. Абрамова //Аврора. 1993. № 2. С. 10.

435. Цветова Н. О «крестьянском реализме» // Литературные направления и течения в русской литературе XX века: Сб. статей. СПб.: Филологический факультет, 2005. С. 76—84.

436. Цветова Н. «Мир» и «война» Евгения Носова // Литературные направления и течения в русской литературе XX века: Сб. статей. Вып. 3. СПб.: Филологический факультет, 2006. С.48—56.

437. Цветова Н. Традиционная проза второй половины XX века: Сюжет, герои, поэтика. СПб.: СПбГУ, 2007. — 102 с.

438. Цветова Н. Эсхатологическая топика русской традиционной прозы второй половины века. СПб.: СПбГУ. 2008. — 220 с.

439. Чалмаев В. Воздушная воздвиглась арка. // Вопросы литературы. 1985. № 6. С. 73—117.

440. Чалмаев В. Неизбежность // Молодая гвардия. 1968. № 9. С. 263—271.

441. Чалмаев В. Храм Афродиты. Творческий путь и мастерство Евгения Носова. М.: Советская Россия, 1972. — 174 с.

442. Человек: образ и сущность (гуманитарные аспекты): О душе. / Гл. ред. Л. Скворцов. М.: ИНИОН, 1997. — 247 с.

443. Человек: образ и сущность (гуманитарные аспекты) // Ежегодник. Совесть, труд, счастье. М.: ИНИОН, 1998. — 290 с.

444. Черданцева А. Жить с ощущением вечности // Фонтан. 1999. № 9. С. 1.

445. Черниченко Ю. Уголь горящий // Известия. 2001. 27 февраля. С. 12.

446. Чудакова М. Избранные работы: В 2 т. Т. 1: Литература советского прошлого. М.: Языки русской культуры: Кошелев, 2001. — 466 с.

447. Чуковский К. Из дневника. 1955—1969 // Знамя. 1992. № 12. С. 140—204.

448. Чухланцева А. Фольклорные традиции в незаконченном романе Ф. Абрамова «Чистая книга» // Известия РГГТУ им. А. И. Герцена. 2008. № 80. С. 370—375.

449. Шалин Д. О понимании человека человеком // Новый мир. 1971. № 8. С. 273—276.

450. Шамахова Н. В память о писателе и человеке // Родина Ломоносова. Архангельск. 1994. № 2. — С. 36.

451. Шафаревич И. Две дороги -— к одному обрыву // Новый мир. 1989. №7. С. 147—165.

452. Шевелев Э. Первая статья: Из цикла «Абрамовские чтения» // Аврора. 1992. № 2. С. А—17.

453. Шеховцова Л. Сравнительный анализ концепций человека в современной психологи и христианской антропологии. СПб.: СПбГУПМ, 2000. — 268 с.

454. Шмид В. Проза Пушкина в поэтическом прочтении: «Повести Белкина». СПб.: СПбГУ, 1996. —371 с.

455. Шнеерсон М. Художественный мир писателя и писатель в мире // Континент. 1990. № 62. — 282 с.

456. Шопенгауэр А. Метафизика половой любви. Пер. с нем. Ю. И. Айхенвальда. СПб.: Азбука-классика, 2006. — 224 с.

457. Эвентов И. Рецензия на роман «Пути-перепутья»: Третий роман // Ленинградская правда. 1973. 29 мая. С. 3.

458. Эльяшевич А. Рецензия на роман Ф. Абрамова «Братья и сестры»: В тяжёлую годину // Ленинградская правда. 1958. 30 октября. № 256. С. 3.

459. Юбилейный венок Федору Абрамову / Сост. Л. Крутикова-Абрамова. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2005. — 101 с.

460. Янская И. Пределы достоверности. М.: Советский писатель, 1986. —430 с.

461. Ярхо В. Образ человека в классической греческой литературе и история реализма // Вопросы литературы. 1957. № 5. С. 63—81.

462. Литература о Ф. А. Абрамове на иностранных языках

463. Parthe К. F. Russian Village Prose: the radiant past. Prinseton, 1992. — 194 p.

464. The life and work of Fedor Abramov / Ed. a. with transl. by Gillespie D. C. Evanston: Northwestern univ. press, 1997. — 138 p.

465. Tkacheva E. Fyodor Abramov. Kultur Barentsregionen. 1997. № 2. P. 24—25.

466. Brudny Y. Reinventing Russian: Russian Nationalism and the Soviet State. 1953—1991. London: Harvard univ. press, 2000. — 352 p.

467. Burgun F. Le monde rural chez les ecrivains de I'Ecole de Vologda, 1953—1983: Alexandre Lachine, Fedor Abramov, Vassili Belov: romans, nouvelles et vecits.Villeneuved'Ascq: Press universitaires du Septentrion, 1999.

468. Melvin N. Soviet power and the country side: policy innovation and institutional decay. Basingstoke, 2003.

469. Clark K. The Soviet Novel. History as Ritual. Chicago: University of Chicago Press. 1985. — 301 p.

470. Dunlop J. The Faces of Contemporary Russian Nationalism. Princeton. 1983. — 363 p.2006. 220-260.493. да. ШШ1Л1М. ЙЖ:1. ЖШ±. 2009. 60-100.