автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Женское православное подвижничество в России

Полный текст автореферата диссертации по теме "Женское православное подвижничество в России"

На правах рукописи

Кириченко Олег Викторович

Женское православное подвижничество в России (XIX— середина XX в.)

Специальность 07.00.07 Этнография, этнология, антропология

2 0 л КБ 2011

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Москва

004619159

Работа выполнена в секторе русского народа

Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая

Российской академии наук

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук Васильева Ольга Юрьевна, Академия государственной службы при Президенте РФ доктор филологических наук Лабыннсв Юрий Андреевич, Институт славяноведения РАН

доктор исторических наук Матвеев Олег Владимирович Кубанский государственный университет

Ведущая организация:

Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова

Защита состоится «25» января 2011 г. в

на заседании диссертационного совета Д.002.117.01 по jamure докторских и кандидатских диссертаций в Институте этнологии и антропологи» им. H.H. Миклухо-Маклая РАН по адресу: 119991, с. Москва, Ленинский проспект, д. 32-А. корпус В. 18-й лаж. Малый зал.

С диссертацией можно ознакоми ться в библиотеке Института этнологии и airrpo-пологии им. H.H. Миклухо-Маклая РАН.

Автореферат разослан «_»___ 2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Доктор исторических наук А.Е. Тер-Саркисянц

[. Общая характеристика работы

Актуальность и основное содержание проблемы. Рост женской религиозной активности в XIX в. в России привел к важным последствиям: повсеместно стали создаваться общины, а потом на их основе — общежительные монастыри. Статистические данные показывают, что за синодальный период, вплоть до революции, было создано более 400 новых обителей1. Это были в основном общежительные монастыри, с большим числом насельниц, выстроенные, как правило, в сельской местности, гам, где до этого никогда не существовало ничего подобного. Этот пронеси охватил всю Россию, но плотность появления обшил в разных регионах была неодинаковой, и что говорит о том. что религиозная активность не везде была равной, что было обусловлено рядом причин. Задача диссертации, посвященной женскому православному подвижничеству, выяснить: чем была вызвана религиозная активность тех. кто создавал общины и монастыри. Подвижничество рассматривается как ведущая сила женского православного общинного движения и, соответственно, сила, влияющая на социальные процессы в обществе. Термин «подвижничество» трактуется в работе широко. Подвижничество — религиозный (православный) и социокультурный феномен, возникший в России на почве массового обращения православных женщин к раннехристианским идеалам святости и строгой духовной жизни, вылившийся в создание многочисленных общин и общежительных монастырей и просуществовавший с начала XIX до середины XX в. Таким образом, мы рассматриваем подвижничество как явление конкретно-историческое, хотя и имеющее религиозную природу, но не сводящееся к сумме аскетических практик (видов подвижничества), а охватывающее широкий спектр социальной и культурной жизни страны и имеющее выдающиеся материальные результаты — прежде всего, построенные общежительные монастыри.

Характеристика подвижничества требует выяснения всех его форм, анализа среды, в которой оно возрастало, идеологии, па основе которой оно появилось и развивалось, и выявления его исторического лица, потому что за два века (XIX— середина XX в.) ж> лицо менялось, о зависимости от тех ¡¡¡дач, которые вставали перед Церковью и обществом. Женская религиозная активность, стимулируемая подвижничеством, развивалась тош же, кош стала актуализироваться и социальная активность женщин п России, ч то обычно связывают с эмансипацией. По и то и другое, при всей похожести, имело разные истоки, различное происхождение. Религиозная активность, выросшая па подвижнических настроениях, истоком имела цель возвращения к идеалам Святой Руси, и для л ого женщинами создавались общины и монастыри.

И религиозную, и социальную активность женщин следует рассматривать в русле тех перемен, которые произошли в России после петровских реформ. Новый характер профессиональной деятельности мужчин требовал крупных изменений в социальной сфере (стали формироваться отдельные большие сословные группы вместо разрозненных «чинов»), и чти перемены не могли не затронуть

1 Смолим П.К. Русское монашество. М., 1999. С. 563.

жизнь женщин. И хотя поначалу изменения коснулись только аристократии (здесь жсншина-жена была вовлечена в бурные перипетии эпохи. требовавшие и от женщины, как опоры мужа, как его «друга», иной свободы. иной активности, иных знаний), новый дух социальной свободы постепенно распространялся и на другие категории населения. Имеете с тем свобода приносила не только пользу государству и обществу, но с нею пришло и множестве) проблем. Прежде всего, стали размываться традиционные нравственные и религиозные устои. Опять же. поначалу перемены коснулись только дворянства. Стал нарастать кризис семьи, все больше распространялись неверность в браке, религиозная индифферентность, рос политический радикализм среди оппозиционно настроенных по отношению к неограниченной монархии дворян. На яом фоне консервативные силы и среди мужчин, и среди .женщин видели свою миссию в возвращении к глубокой церковности, аскетичное™, православной духовности. Наиболее религиозно-консервативная часть дворянства сосредотачивалась в поместьях. Вот почему столь заметную активность на первом тгапе общинного движения в самом начале XIX в. проявили дворянки в имениях и горожанки (выходцы из купечества и мещанства) там. где существовали закрытые в 1764 г. женские монастыри. Итак, первая причина появления женского подвижничества — в зримой и масштабной ломке традиционных христианских нравственных норм жизни, что и вызвало желание вернуться к исконным религиозным устоям, которые в прежние века укрепляли семью и брак, поддерживали благочестивые традиции в обществе, ^то была уже реакция не па религиозные реформы в Церкви, как в случае ео старообрядчеством, а отклик па нравственные катаклизмы, наглядно затрагивающие все общество. И реакция была отличной от реакции старообрядцев. это была не оппозиция реформам, а созидательная деятельность, имеющая легальный характер.

Вторая причина появления женского православного подвижничества — в нереализованное™ женщинами своего духовного потенциала в течение X—XVII вв. Монастырский ренессанс, который мы наблюдаем в XIV—XV вв., был связан только с мужскими монастырями. Тогда, на исходе золотоордыпекого ига, стали активно создаваться мужские общежительные монастыри, основной социальной базой для которых было крестьянство. В период средневековой допетровской Руси только православные мужчины смогли в подпой мере реализовать свое право па выбор монастырской жизни. Для женщин необходимые условия сложились к па-чалу XIX в. К числу этих условий мы относим: принципиально новый уровень социальной свободы женщин; распространение среди них церковнославянской грамотности и возможности читать духовную литературу, в первую очередь «Жития святых» святителя Димитрия Ростовского, написанные и опубликованные в первой четверти XVIII в.; заинтересованность многих консервативных сил в России в реставрации отдельных элементов старинной традиции. К таким важным элементам относились для горожан всех сословий городские монастыри.

Был еще социальный заказ государства — помогать раненым, увечным больным, словом, расширить круг общественного служения. XVIII век можно рассматривать в качестве подготовительной ступени для реализации этой идеи. Ее выполнению мешала, как пи странно, определенная инерция. Женские монастыри жили

и первой моловши- XVIII в. гак, как оии привыкли жить и п XVII, и в XVI в., — небольшим по численности составом насельпиы, главным занятием которых была молитва и художественное рукоделье. Поэтому перед монастырями встали стратегические задачи: стать многолюдными и уделим, часть своего внимания социальному служению. По решить -пи проблемы административным путем было нсльчя. В общем, в общинных монастырях нуждались все: и государство, и общество, и Церковь, но создание их зависело не только от государст ва и Церкви, но от вест православного народа, они могли появиться только «снизу», добровольно, па подвижническом порыве.

Актуальность темы в том, что обьектом научного исследования стало мало изученное, по исторически масштабное явление, повлиявшее не только на религиозную жизнь России, но и на культурные и социальные процессы в стране. Впервые в пауке подвижничество рассматривается не как сумма аскетических практик в конкретной религиозной традиции, а как религиозный и социоисторический феномен, имеющий свое историческое лицо, сложную структуру: социальную, •этническую, культурную. Как и в XIV—XV в., подвижничество воплотилось в целый спектр не только религиозных, по и иных важнейших характеристик и стало не только достоянием времени, но и своего рода скрепой, соединяющей чноху в одно целое. Исследование религиозной активности женщин, которую автор трактует как подвижничество, позволяет выйти на понимание многих общих вопросов, касающихся 'этнорелигиозной истории русского народа за чти полтора века.

Научная повита и практическая значимость. В работе говорится о религиозном иеониокули у рпом феномене—женском православном нодвижничео ве.— имевшем определенные исторические границы (XIX — середина XX в.). вылившемся в создание сотен новых общин и общежительных монастырей, инициированном целым рядом исторических и религиозно-социальных обстоятельств и затронувшем женщин из всех слоев общества. Женское общинное движение было чрезвычайно ярким и значительным церковным и общественным явлением имперского (синодального) периода России, имевшим огромное, не оцененное до сих пор значение и в советский период. За более чем иолуторавековой срок существования оно повлияло па значительное число верующих и религиозно-пассионарных женщин России, а также — па культурную жизнь России, подняло благотворительность па небывалую высоту (что также не оценено в соответствующей литературе). Итак, лот ярчайший феномен народной религиозной жизни, воплотившийся в конкретные церковные формы и конкретные социальные проекты, до сих пор научно не описан и фундаментально не оценен должным образом. Диссертант вводит в научный оборот большой круг новых источников по данной тематике, делая лот материал важной составной част ью исследования.

Появление подобного исследования позволяет значительно расширить научные представления о религиозной жизни русского народа и по-новому взглянуть на роль женщины в российском обществе XIX — середины XX в. Феномен женского православной» подвижничества рассматривается не в рамках тендерного подхода по той причине, что имеет иную природу: возникает не на почве противо-

поставдения женского начала мужскому, а на почве аскетической реализации духовной потребности женщин в религиозном подвижничестве.

Объект, цели и задачи исследования. Основным объектом изучения в диссертации являются те конкретные группы русских из всех сословий, которые оказались вовлеченными к процесс создания обшин и общежительных монастырей, а также в целом русское население всех сословий, косвенно участвующее в лом процессе.

Главную цель работы мы видим в объяснении феномена женского православного подвижничества в указанный период. В связи с этим диссертантом ставятся следующие задачи.

1. Показать исторические истоки появления общин и первых общежительных монастырей, как формировался их сос тав, по каким правилам и уставам они жили, кто был их организатором.

2. Исследован, формы подвижнический деятельности, выделить организующую роль старчества и описать монастырский труд как род подвижничества.

3. Обратиться к теме мужского старчества как принципиально важному системообразующему злементу для женского общинного движения и женского подвижничества. В связи с чтим также рассмотреть характер влияния «житий святых» и собранных в монастыре святынь на активизацию подвижнических взглядов.

4. Проследить культуру расставания с домом, насколько она была обусловлена подвижническими взглядами, а также исследовать то, насколько сознательно было намерение идти в монастырь, определить уровень грамотности, возможности домашнего воспитания для воспитания подвижнических чувств.

5. Дать объяснение тому, как сословный компонент (а он был и среди рядовых монастырских наеельниц, и среди настоятельниц) превращался в монастырский.

6. Раскрыть проблемный фон общественной жизни, касающийся и веры у народа, и нравственности, и того значения, которое имели женские общежительные монастыри в глазах образованного общества.

7. Также в работе ставится задача— показать подвижничество обитательниц монастырей в первые голы советской власти, котла принципиально изменились условия жизни.

8. Как продолжение предыдущей задачи — раскрыть особенности подвижничества в 1940—1960-е годы, когда изменился порядок религиозной жизни (монахини получили возможность более открыто и деятельно трудиться на приходах) в связи с изменением государственной политики в отношении Церкви.

Методологические аспекты работы Методологической основой работы является принцип диалектического историзма, когда каждое историческое явление рассматривается в контексте своей жохи, с учетом мировоззрения его создателей и их поведенческих мотивов. Характер научного подхода, выбранного для исследования, диссертант обозначает как историко-этнографичеекий. включающий в себя как этнографическую основу (описание конкретного этноса, его социальных групп, религиозной традиции), так и конкретные исторические рамки, н которых эта основа рассматривается. Метод исследования — системный, поскольку феномен женского подвижничества в России XIX— середины XX в. рассматривается как сложная система, имеющая свои замкнутые времен-

ные и содержательные границы, синю структуру (формы подвижничества) и

свою функциональную задапноеп. (создание монастырей. укрепление церковной жизни, личные и общие религиозные цели]. Центральное понятие данного исследования — «нодвижничсство», рассматривается как особый феномен, родившийся в определенный исторический период России, имеющий сложное содержание и религиозную природу. С религиозной стороны подвижничество включало в себя целую совокупность сверхобычных религиозных усилий, направленных на спасение души в рамках православно-христианской традиции: перенесение духовных и физических трудов на пути от общины к монастырю, в период строительства общин и монастырей и утверждения в них монашеской жизни (молитва, труд, аскетика): мужественное и героическое перенесение испытаний, выпавших на долю женского монашес тва в советское время.

Методы работы и ее источниковая база. Поскольку время существования феномена подвижничества диссертант определяет рамками XIX — середины XX в., то нсточниковая база у двух периодов будет различаться, разными оказываются и методы работы. Для XIX в. основным источником стал архивный материал соответствующих монастырских фондов, и потому работа носила характер собирания документов и материалов по необходимой теме, затем их анализа и шперпрегации. Речь идет как о массовом материале, который был обнаружен большей частью в монастырских отчетных ведомостях, так и о единичном — биографиях монахинь из архивных и опубликованных биографий жизнеописаний подвижников благочестия. Ведомости (точное название: ведомость о монашествующих такого-то монастыря) — уникальный, только недавно замеченный исследователями источник но социальной и культурной истории женских монастырей. В каждой ежегодной ведомости, подаваемой тпумепьей или начальницей общииы епархиальному архиерею, присутствовали разные сведения обо всех пасельпицах обители, а именно: имя на-сельницы. должность, возраст, происхождение (например, из мешай г. Кирсанова), девичество или вдовство, здорова или нездорова, е какою года в обители, грамотность, втом числе, где она получена. Такая форма отчетности становится регулярной в монастырях в пореформенный период. Этот богатейший реестр сведений был широко использован в работе для характеристики разных сторон конкретного монашеского социума. Архивный материал собирался в пяти региональных архивах черноземной полосы России, там, ое проводились с 1998 г. полевые исследования по данной тематике. Диссертантом приработаны соответствующие фонды областных архивов Воронежа. Тамбова, Липецка. Курска и монастырский фонд краеведческого архива г. Ус.мани Воронежской обл.. архив краеведческого музея г. Торжка. 15 государственном архиве Воронежской област и (ГАНО) исследовались фонды, где отразилась политическая и социальная история области 1921)—1940-х годов. Это документы исполкомов разных районов области. Это источники, не систематизированные по темам (не имеющие системных описей) и потому требовавшие работы методом проб. Здесь найдены свидетельства закрытия женских обителей, указания на существование групп рассеянных по территории каждого района монахинь. Работа в Центральном архиве новейшей истории Воронежской области (ЦАНИ ВО) позволила собрать материал но отдельным репрессированным лицам (священникам

и монахиням), которые попали в ноле зрения карающих органов власти, и параллельно эти документы отложились и в партийном архиве. Государственный архив Липецкой области (ГАЛО) был сформирован после выделения этой области из состава Воронежской и Тамбовской областей. Здесь удалось подробно проработать фонд уполномоченного но делам религий и соответственно получить информацию по периоду 1940—1960-х голов. Ныл собран материал по интересующим диссертанта персоналиям (священникам и монахиням), которые попали в поле зрения уполномоченного, и особенно важно то, что обнаружились материалы о существовании тайных женских монастырей в миру в -этом регионе. В Государственном архиве Тамбовской области (ГАТО) диссертант' работал с фондом Тамбовской консистории, сохранившимся достаточно полно, где отложились дела по истории женских обителей. Также в этом архиве по советскому периоду были частично просмотрены фонды исполкомов окружных советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (окрисполкомы. 1930-е годы), а также фонд уполномоченного но делам религий в Тамбовской области (1940-е—1960-е годы).

В фонде окрисполкомов достаточно информативным и важным источником по нашей теме оказались материалы Протоколов заседаний комиссии по делам церкви при Тамбовском губисполкоме. Здесь найдены важные материалы но закрытию женских обителей, судьбам монахинь, отношению населения к разгону монастырей. Также в этих фондах были обнаружены документы обновленцев, как и в Воронежском архиве, с той лишь разницей, ч то здесь не было такой подробной отчетности в характеристике православных. Консисторский фонд г. Тамбова позволил использовать сохранившиеся ведомости женских монастырей, что дало возможность получить репрезентативную картину по различным сторонам социальной истории монастырей и монастырской повседневности (сословный состав монашествующих, возраст поступления, грамотность, география местожительства, монастырские послушания в контексте сословной принатлежноети.) Также по данной тематике проведена работа в архивах Санкт-Петербурга: Пушкинском доме, архиве Российского Этнографического музея (АРЭМ фонд князя B.Ii. Тепишева). рукописном отделе Русского Географического общества (РО РГО), Российском Государственном Историческом архиве (РГИА, фонт Св. Синода). В АРОМе нами был проработан фонт 7 (князя В.II. Тепишева), просмотрены все дела но всем губерниям по темам: безбрачие, отшельничество, странничество, отношение к церкви и к священнику. РГИА в фонде Св. Синода содержит необходимые диссертанту материалы по истории отдельных монастырей и общин Нейтрально-Черноземного региона В основном автор опирался на отчеты епархиальных архиереев. В рукописном отделе Пушкинского Дома просмотрены дела где зафиксирована переписка светских лиц с монашествующими. Обширен пласт опубликованных источников по XIX столетию. Конечно, в первую очередь использовались биографии подвижниц. Широкое использование биографических источников в научных трудах, методика работы с ними стали возможны благодаря трудам классика этого жанра I I.A. Зайончковекого2 и других

; Исюрия дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях. АшютироваиныП указатель книг и публикаций в журналах. М.. 1976—1985. Т. I—4 Сост. 11.11 ЗаГмпчколскиП.

и ссл сл о на re.iü i"i1. Биографии публиковались в различных духовных изданиях: отдельных брошюрах, епархиальных ведомостях, духовных журналах («Православный паломник», «Странник» и др.). Значительная часть подвижнических биографий вошла в четырпадца!итомное собрание «Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков», составленное известным этнографом и деятелем Церкви епископом Пикодимом (Кононовым), в советские годы пострадавшим от большевиков4. В по фундаментальное издание, выпушенное в 1900— 1910 it. Афонским Русским I Ьште.теймоповым монастырем", вошло 115 женских жизнеописаний, значительная часть из которых посвящена монашествующим: 30 жизнеописаний настоятельниц монастырей, в том числе и порвоначальниц, более 30-тп биографий подвижниц благочестия из числа монахинь. Кроме того, о подвижницах XIX в. су шествует немало публикаций последнего времени: Сочинения игумепии 'Гаисин (Со.топовой) (VI., 2006): «Женская Оптипа». Материалы к летописи Борисо-Глебского женского Лносина монастыря (М., 1997): Игумсния Арсения. Опыт духовной биографии. Письма. (М., 2007); Игумсния Нина (Вояиус). Паши беседы о жизни. Жизнеописание, письма, воспоминания (М., 2004) и др.

Для XX в. главный метол получения информации — полевые опросы тех, кто имел отношение к судьбам умерших в советское время монахинь. Диссертантом были опрошены жители тех мест; где в Воронежской и Тамбовской областях существовали до революции монастыри (8 обителей в Воронежской и 14 в Тамбовской). Кроме того, с 1998 по 2009 г. проведены опросы по авторской программе во всех крупных городах и селах них областей. В Воронежской области: в городах Воронеже. Борисоглебске, Анне, Девице, Эртиле. Уе.мапи. По-во.чопсрске, нос. Каменка. В Тамбовской обл.: в городах Тамбове. Кирсанове, Моршанске. Мичуринске. В Липецкой обл.: в городах Липецке, 'Задонске, Грязи и селах Гаво.тжапке. Двуречке. Нур.типо и др. Диесертшм работал в воеiочных районах Курской и Белгородской областей, огошедших к ним в 1930-е годы. Сравнительный материал собирался в северной части Тверской обл. (Торжок, Вышний Волочек и Вышневолоцкий район). В ряде случаев использовались сохранившиеся материалы из архивов умерших монахинь (дневниковые записи, рукописи духовно-нравственного содержания, фогографни), были сделаны фотографии сохранившейся бытовой обстановки, вещей, делались описи книг из монашеских библиотек. Велась переписка с оьтсльнымн корреспондентами, которые помогали собирать источники в г. Бориеоглебске, Воронеже, Ортиле. Кирсанове. В опросах выяснялись биографии монахинь, включая историю их

1 Громыко ММ Жизнеописания неканомизнрованным подвижников благочестия XIX в

как источник дня изучения массового религиозного сознания // Этнографическое обозрение.

М.. 2000. № 6. С. 45-—56: Михеев М. Дневник в России XIX—XX века — тго-тскет. или нред-тскст. М., 2006.

4 Новые мученики Российские. Сост. М. Польский. М., б.г. С. 299—305. Итккоп Накалим был расстреляй в 1927 г. и прославлен РПЦ в чине свяшеиномучеников.

' В 1994—1947 пиателылво Свяю-ВведенскоИ Um иной пуаынн сделало репринтное издание в 12-тн томах дореволюционно! и издания, что облегчило дтя многих исследователей возможность нолмовзл.ся ним уникальным многотомннком

расселения из монастыря, бытовой и молитвенный уклад жизни, взаимоотношения с местным населением. Гам, где находились обители, выяснялась история закрытия и судьба монастыря в советские голы, отношение жителей к монастырю. При анализе советского периода диссертант опирался на архивные материалы, газетные и журнальные публикации. Советский период нашел отражение в многочисленных книгах о подвижницах Церкви, которые проявили себя в годы гонений на веру. Б результате был собран огромный объем источников, включающий в себя полевой (опросы нескольких сотен респондентов) и архивный региональный материал. Опираясь на полевой материал, удалось воссоздать «живую ткань» подвижнической жизни монахинь и их окружения в советский период. Архивный материал позволил тииологизировать картину женскою монашеского и в целом религиозного бы га, увидет ь общерег иональные черт ы, получить оценку деятельности монахинь со стороны их преследователей, в го.м числе со стороны церковных обновленцев. Благодаря введению в оборот нового источника — отчетов епархиальных обновленческих архиереев — удалось увидеть масштабную картину церковного противостоянии монахинь обновленчеству в сельской местности в 1930-е годы.

Существует многотомная публикация о лицах, репрессированных и пострадавших за Церковь, в том числе и монашествующих''. К образцовым изданиям, на которые опирается диссертант, с обилием документов, воспоминаний и с хорошо составленными текстами жизнеописаний, можно отнести следующие книги: «Я испытал тебя в горниле страдания». Схимонахиня Антония (Анастасия Яковлевна Кавешникова). Жизнеописание. наставления, письма, воспоминания (М.. 2003): Монахиня Сергия (Клименко). «Минувшее развертывает свиток...» (М„ 1998): «Молю о тех, кого Ты дал мне...» Владыка Серафим (Звездинекий! в воспоминаниях духовной дочери. (М.,1999): Сестры. Очерк жизни сестер-подвижниц Апи-сии, Матроны и Агафии (М.. 2001); «С крестом и Евангелием». Книга об одном удивительном монастыре и его старцах (Задонский Рождество-Богородицкий монастырь, 2008) и ряд других изданий.

Периодические церковные издания разных епархий за последние 15 лег сделали доступными немало материалов о подвижниках и подвижницах советского периода, и ло ценный источник информации. В основном, диссертантом просматривались газом «Благовест» (Самара). Воронежские и Липецкие епархиальные ведомости и журнал «Духовный собеседник» (Самара).

Итак, нсточииковая база диссертации достаточно обширна и включает в себя громадный пласт материала, позволившего научно фундаментально оценивать процессы общинного и монастырского строительства, судеб сто участ ников и итоги после разрушения всей монастырской инфраструктуры в советское время, словом, исторический период XIX — середины XX вв.

Историографический обзор. Обзор историографии, составленный ПЛ. Пуш-

'' Дамаскин (Орловский), шумен. Мученики, исповедники и подвижники Сшгочестия Российской Православной Церкви XX столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Кн. 1. Тверь. 1992: Т. 2. Тверь, 1996: Т. 4. Тверь. 2000: Т. 5. Тверь. 2001: Т. 6. Тверь. 2002: Т. 7. Тверь. 2005.

кареиой н книге «Русская женщина: история и современность» (М, 2002), показывает, что тема православной религиозности у женщин занимает лишь очень небольшой сегмент в море литературы, посвященной женскому вопросу в России. Дореволюционный период историографии на ну юму представлен более всего историческими описаниями конкретных обшин и монастырей, биографиями, жизнеописаниями. справочниками но монастырям, мемуарами, где есть рассуждения о «современных» женских обителях. Также некоторые обобщения, наблюдения и выводы имеются в отдельных научно подготовленных описаниях женских обителей7. Первым научным трудом, в котором была затронута тема женского православного подвижничества в монашеской среде стала книга русского зарубежного историка из числа российской послереволюционной эмиграции II.К. Слюлича «Русское монашест во». 'За границей книга вышла в 1952 году (па немецком языке), в России же — в 1999 г. (русский перевод). Автор впервые отмет ил необычно быстрый рост женских общин и монастырей в XIX л. и связал лог процесс с влиянием мужскою старчества. 15 России в 1970-е годы тему народного православной' благочестия затронула в своей статье о черничках .7 .1 Ту.чьцет*. Она писала, что «черничество — своеобразное .монашество — было распространенным явлением среди крестьянок дореволюционной деревни», ¡-то же были выделены два типа черничек: «домашние» и «келейницы». В работах последних лег исследовательница обращаем особое внимание па подвижническое лицо черничества. По ее мнению, чернички были тесно связаны с процессом приобщения крест ьян к церковнославянской грамоте, часть черничек стала монахинями''. Другой исследователь А/.А/. 1'ромыко обратила внимание на педагогическое, учительское значение черничек для русского села: «Келейницы были грамотными и многие из них учили детей по часослову и псалтири читать по-церковнославянски и писать церковным уставом, а также обу чали порядку богослужения»1". В 1980-х в американской историографии под влиянием нескольких факторов (издательская деятельность православного Джордапвилльекого Свято-Троицын о монастыря в США, а также в целом обострение внимания к аскетике. в том числе католического средневековья) актуализируется внимание к православному подвижничеству в России. В статье «Авторитет старицы: женская аекегика и духовные лидеры в XIX в. в России», специально посвященной теме женского старчества в России XIX в.. американка Б. Михеп-Вотерс славит вопрос о феноменологии женского православного старчества, его духовной су ги и. в ном контексте, причинах появления. К. Михеп-Вотерс

' Опыт исторического исследования. О путях Промысла Ьожия н судьбе Самарского Ивсрекого женского монастыря в период 50-тстнсго существования его от возникновения в 1850 т. до настоящего времени. Сост Hpoi I 'copina Третьяков. Самара. 1905.

"Тулыква Л.А. Чернички/У Паука и религия. 1970 №11 С 80-82.

"Ту.чьценаЛ.А Сельское черничссгво как путь ре.вк тшимго служения Богу и миру (конец XIX— XX век) // Россия в духовных поисках современного мира. Материалы В юрой всероссийской научно-богословской конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского к судьбы России». 11 -Новгород. 2006. С. 209—227.

!" Громыко М М. Градационные нормы повеления и формы общения русских крестьян XIX в. М.. 1986. С. ЮТ

опиралась на труды советских -этнографов J1.A. Гульцевой и М.М. Громыко, писавших о народной форме духовного подвижничест ва — черничестве. 1 1еобходи-мо отметит ь, что в т рудах М.М. Громыко последних двух десят илет ий, мы находим в целом изменившийся подход к исследованию православной религиозности у русского народа, что позволило решать проблемы конфессионального сознания и культуры принципиально по-новому, принимая во внимание первенствующее влияние православия и православной церкви на духовную жизнь парода, а не отклонений от православной веры и пережитков язычества. В русле такого подхода ныне трудится большая гру ппа исследователей в Москве и в разных регионах России". О праведницах в миру писала С.А. Ипикова12. Среди монашествующих а миру могли появиться и старцы в миру, как высшая ступень духовного совершенства. В основном их отличала от прочих прозорливость. О женском подвижничестве писала в ряде статей К.В. Цехапская. отмечая особый характер женской подвижнической культуры15. A.B. Буганов показал, что православное подвижничество было в фокусе народных религиозных чаяний, в народном самосознании зримо присутствовал идеал святости и зримо осознавалась ценность святыни14. К числу важных работ общетеоретического характера относят ся груды вологодского исследователя A.B. Камкина". Обращаясь к теме социальной диаконии, автор отмечает высокую степень социальной самоорганизации в дореволюционном обществе'". Социальная диакония в пом случае могла продуктивно существовать во всех трех своих формах: диаконии-иомощи. диаконии-предотврашеш.и (судные дела против веры и Церкви, п области семейных отношений и нравственности) и диакопии-ориентапии (советы духовников). Таким образом, духовничество, в том числе старчество, трактуется им как важнейший институт, влияющий на социальную стабильность общества. Также вологодский историк является автором разработки такой важной

"Вологодские исследователи Д.В Камкин. IIB. Алексеева, ИВ Спасенкова, H.A. Шушвал,М.Ю. Хрусталев, СВ. Третьяков, 11.В С'тикина. A.B. Матвеев, пермский этнограф Г.Н. Чагин. московские ученые СВ. Кузнецов. ТА. Листва. И.А. Кремлева. Т. А, Воронина. CA. Ииикова, A.B. Буганов. Г.Н. Мелехова. ГА. Романов. Н.В Шляхпша, И.А. Юрснко. Л.Ю. Андрианов. И.В. Моклецова.

Ииикова СЛ. Праведники в миру: их роль и значение в народной жизни Рязанского края // Православие и традиционная народная культура Рязанской области. Рязань, 2001.

" Цехапская K.R. Жентины-подвижницы в русской православной традиции // Православие и русская народнам культура. М.. 1995. Вып. 5. С 132-173.

14 Буганов A.B. Влияние подвижников на формирование народного самосознания Н

Святыни и святость в жизии русского парода: этнографическое исследование. М.. 2010. С.

77— 93; Он же. Отечественные подвижники благочестия в сознании русских крестьян // Возрождение православных монастырей н будущее России . Материалы 111 Всероссийской научно-богословской конференции «1 Ьслелие преподобного Серафима Саровского и судьбы России». Н.-Новгород, 2007. С. 70—100.

"Камкин A.B. Православная Церковь па Севере России, очерки истории до 1917 г Вологда, 1992.

"'Камкин A.B. Социальная диакония в Русской Православной Церкви: страницы истории // Социальное слу жение Р> сской I ¡равославной Церкви: исторический опыт и современное состояние. Сыктывкар, I99S С 40.

проблемы, как сакральная томография, на примере северных святынь: монастырей, приходских храмов, часовен, крестов17. В русле исследования духовной топографии пространства работает целая группа вологодских ученых1*. О культурном значении религиозных трудов, в том числе миссионерских, писала II.В. Карташова1". Автор поставила важный вопрос о сопутствующих религиозным трудам культурных процессах, благотворно влияющих па общество, где трудятся миссионеры. Этот общий подход будет учитываться и в данной диссертации.

Первым сводным исследованием но женскому монашеству синодального периода стала книга //.//. Уьцтюиа «Русские монастыри и монашество в XIX — начале XX века» (М. 2002}. Лвгор широко привлекает статистику по самым разным сторонам жизни женского монашества: количество монастырей и монахинь, сословный состав, сведения но благотворительности и социальной помощи, монастырские капиталы и земли. Важным 'этапом для монастырской историографии стало появление исторических очерков «Монашество и монастыри в России. XI—XX века», подготовленных Инст и тутом Российской истории. Впервые православные монастыри были представлены не только как исторические церковные центры, где сконцентрированы художественные памятники или земельная собственность, по. прежде всего, как духовные цент ры, адекватные своему исконному назначению. Вот почему предметом исследования коллектива авторов стали, в первую очередь, аскетические идеалы насельников и паеелышц, уставы, подвижничество и святость. Русское православное монашество было представлено как выдающееся явление истории России, и в 'лом несомненная научная заслуга авторов и составителя очерков-". Московская исследовательница ЕЛ. Емчеико— единственная, кто в своих статьях рассматривает проблему возникновения женских общин и монастырей как цельное явление. имеющее свои причины, истоки, закономерности и ре1улятивные механизмы. Опираясь на анализ законодательной базы в отношении монастырей. Iü>. Емчеико показывает, что государство в определенной степени являлось не только регулятором общинного движения, по и невольным инициатором его па самом раннем 'папе существования21. Автор приходит к выводу: «Женские общины — ло уникальное явление в истории монашества. I lo возникновение их, особенно па начальном папе, происходит помимо воли ду ховных и светских властей, как результат религиозной

"Камкин А.В. Православная ! (ерковь на Севере России. Вологда, 1992.

'"См. сборник статей пол ред. А.14. Камкина: Православные традиции на европейской Севере России в XVIII.....-XX веках. Вологда, 2007. И.В. Снасснкова. 11роеграпство православной) города С Лб—44: С.В. Третьякова Совм святых: ментальные и топографические аспекты. С. 102—109. И.В. Снасснкова. Трансформация сакральной среды русского города. С 178—184.

"Карташовя Н.В. Русское православное миссионерство как явление культуры (на примере деятельности св. Иннокентия (Вепиамшюва)). Дие, канд. ист. наук. М„ 2000.

20Монашество и монастыри в России. XI —XX века. Исторические очерки. Отв. ред. Н.В. Сиишшна.М.. 2002.

Емчеико Б.Б.Государственное законодательство и женские монастыри в XVIII— начале XIX в. // Церковь в истории России. М.. 2003: Она же. Женские монастыри в России // Монашество и монастыри в России. XI — XX века. Исторические очерки. М., 2002

потребности женщин и как ответная реакция на то государственное законодательство, которое существовало по отношению к женским монастырям с Петровского времени»22. По советскому период}' из числа общих работ имеются только статья ОАО. Васильевой23, монография Л. Беглова, посвященная катакомбной церкви14, и публикации по истории отдельных женских монастырей, включая советский период25. Статья О.Ю. Васильевой носит постановочный характер, в ней ставится проблема утраты духовного и культурного достояния. Масштабы физических потерь, которые понесли обители, до сих пор иевыяснены. в статье приводятся данные только по некоторым периодам. Из л их данных ясно, что женское монашество физически уничтожалось с большей жестокостью, чем мужское. Автор приводит ценные сведения о существовании отдельных женских монастырей в послевоенный период, их численности, их хозяйственных возможностях, обращая внимание, что почти все женские монастыри действовали в западной части страны. Украине и Молдавии. Автором отмечено, что женские монастыри ¡того времени были очень зависимы от скудных приношений паломников, а в Молдавии, по сути, являлись сельскохозяйственными общинами. Также в с татье дается оценка государственной поли тике в отношении монастырей, либерализации в послевоенный период, продолжавшейся до 1958 г. Сложный вопрос о существовании церковного подполья к советский период и участии в нем монахинь из закрытых монастырей рассматривается в новаторской по-своему работе А. Беглова «В поисках "безгрешных катакомб". Церковное подполье в СССР» (М.. 2008). Автор рашедяет церковное подполье 1920—1940-х годов на две «ментально» разные группы: конформистов и изоляционистов. Конформисты — это столичные монашеские общины, готовые ради веры и Церкви пожертвовать «внешним» монашеским обликом — монашеской одеждой, но. благодаря 'этому отказу, сохранить внутреннюю суть монашества. Эти люди устраиваются па производство, но при этом ведут тайную монашескую жизнь. Они. по мысли автора, и становятся основой для подъема Церкви после Великой Отечественной войны. Другая группа— изоляционисты, проживавшие вдалеке от столиц, в сельских районах, — состояла из окрест ьяпенного духовенства, самого верующего крест ьянства насельников и иасельниц закрытых монастырей (крестьянских по своему составу). У этой группы идейной почвой является эсхатологизм. они радикалы по характеру своих действий. С ними автор связывает категорическое неприятие всего советского и склонность к сектантству: ожаз от паспортов, официального трудоустройства на

"Емченко П.П. Преподобный Серафим н женские монашество в конце XVIII — начале XX в. // Наследие Серафима Саровского и судьбы России И.-Новгород. 2005. С 130

" Васильева О.Ю. Судьбы русских монастырей в XX в. П Моиашсаво и моиаомри в России. XI—XX века. Исторические очерки. М.. 2002. С. 332—342.

"Беглов А. В поисках «безгрешных катакомб». Церковное подполье в СССР. М. 2008. "Женская Зосимова пустынь. Исторический очерк. Сост Монахиня Зосима (Верхов-ская). М.. 2008; Возрождение православных монастырей и будущее России. Материалы

III Всероссийской научно-богословской конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского и судьбы России». 28 июля - 1 августа 2006 г. Н.-Новгород. 2007; Букмва О.В. Женские обители преподобного Серафима Саровского. Из истории десяти нижегородских женских монастырей. Н.-Новгород. 2003: «Женская Оптина». Материалы к летописи Борисо-Глебского женского Апосина монастыря. М . 1997. Сост. С. Фомин, Г Фомина.

работу, служения в армии. Мам кажется такое деление искусственным, поскольку существует немало свидетельств позитивного поведения православных верующих в сельской местности (по нашим материалам), в то время как есть немало обратных примеров, характерных для городских жителей. Кроме того, эехатологизм (без дополнительных разъяснений о характере конкретного эсхатологического воззрения) никак нельзя делать виновником «изоляционистского» мировоззрения. Эехптодо-гизм может иметь как позитивное, здоровое начало, так и негативное. По нашим оценкам, значительная часть крестьянской! населения, как и сельское ду ховенство, имела трезвое отношения к эсхатодогизму, в силу чего сразу включилась в легальную церковную жизнь, как только позволили обстоятельства. Пересмотра прежних взглядов требует и катакомбное движение 1930-х годов, учитывая недавние фундаментальные публикации по истории катакомбной церкви31'.

Значительный вклад в исследование духовных причин и в целом в исследование истории общинного движения внесли ученые отдельных peí ионов России: нижегородский историк О.В. Букина-1, екатеринбургский автор М.Ю. Нечаст2*. томский исследователь В.А. Овчинников', бурятский историк ЕВ. Дрооутенко'''. архапге.101 ородская исследовательница ЕЛ. Пащенки подготовила несколько работ по истории монастырей Архангельской област и'1. Северный регион также представ-

«О, Прс.мн.тоеердный... Буди с нами нсотаупно...» Воспоминания верующих Истинно-Православной (Катакомбной) Церкви. Конец 1920-х — начало 1970-х годов М, 2008. Сост. И,И Осипова: Оснпова И.И. «Сквозь огнь мучений и воды слез...»: Гонения на Истинно-Православную Церковь. М.. 19УХ.

:?Г>укова О.В. Женские обители преподобною Серафима Саровского. История десяти нижегородских монаетирей 11.-11овгород, 200.5,

*sНечаева М.Ю. Монастыри в chcicmc регуляции общественной и хозяйственной жизни Урало-Сибирского региона (1721—1764). Дис. канд исг.паук. Екатеринбург, 1994; Она же Уральское монашество XVIII века: нормы и практика пострига// Религия и церковь в Сибири. Вып. 8. Тюмень, 1995. С.21-35; Она же. Грамотность монашества Екатеринбургской епархии в начале XX века // Урал в прошлом и настоящем / Материмы научной конференции. Часть I. Екатеринбург, 1998. (.'.304-310; Она же. Инокини и послушницы Красносельского Введенского монастыря // Слободо-Туринский край в истории Отечества: Пособие по краеведению для учителей истории и географии. Екатеринбург, 2002. С.34—59; Она же. Первые тагильские монахини Мария 1 (авторока. Фсогва Кру «. Татьяна Деева //1 (нжний Тагил в лицах. Общественные деятели Тагила XIX - начата XX веков. Нижний Тагил, 1998: Она же. Сэров и женское монашество на Урале в конце XVIII - XIX в Екатеринбург. 2000,

ív Овчинников В Л Православные монастыри и женские общипы Томской епархии во второй половине XIX — начале XX в Кемерово, 2004.

"' Дробушенко КВ. Православные моиасшрн Забайкалья во шорой половине XIX — начале XX вв. Дис. канд ист. наук. Улан-Удэ. 2001.

"Пащенко Т В. Очерки о монастырях и храмах Архангельской области: XVII — XX вв. Архангельск. 1999. Она же. Женские монастыри Архангельской губернии XVII — XX вв Архангельск, 1999: Монахиня Гвфпмия (Пащенко) Очерки из -житии православных северных женских .монастырей середины XIX — начала XX вв. Архангельск. 2007.

леи работами К). П. Кожевниковой?. Т.Н. Трошшюйп. московской исследовательницы Т.Н. Иарл'сян-4. К числу удачных образцов региональной научно-популярной краеведческой лигерапры по нашей тематике отнесем книги авторов тамбовского региона: тамбовских историков ОАО. Левина, РАО. Просвешова, A Al. A:i:iCHoed'\ MOpuiaucKOix) анпора II Л. Osapnoeii"'. В региональных исследованиях авторы разрабатывали многие важные вопросы истории общинного движения: изучения социальной структуры населышц (М.10. Нечаева, В.А. Овчинников. К.В. Пащенко). История женского монашества в синодальный период все более привлекает внимание исследователей. Как показала всероссийская конференция 2006 г. в Серове по теме «Возрождение православных монастырей и будущее России», появляется все больше исследований, посвященных конкретным обителям57.

Если подвести итог научной базе, на которую опирается диссертант, надо отметить. что накоплен уже большой потенциал для дальнейших исследований. Из имеющихся работ ясно, что общинное движение — незаурядное явление, затронувшее большое число людей и реализованное в конкретные церковные формы (общежительные монастыри), опиралось па опыт егарпев-духовпиков и подвижничество отдельных лиц. Внутри себя (монастырского социума) оно имело определенную структуру, облачало высоким уровнем грамотности, жило своей культурной, хозяйственной и церковной жизнью. В целом же пока не выявлены причины появления обширного но своим масштабам общинного движения, нет описания его, как цельного явления, не ясен его социальный порт рет. Этим вопросам и посвящена данная диссертация.

"Кожевникова 10. II. Просветительская деятельность монастырей Олонецкой епархии во второй половине XVIII — начале XX вв. // Православие в Карелии, материалы 2-й международной научной конференции. Петрозаводск. 2003. С. 216 — 228.

•"Трошпиа Т.Н. Подворье Сурского Иоанно-Еогословского монастыря r городе Архангельске. история строительства и деятельность // Святые и святыни северорусских земель. Каргополь, 2002. С. 161—167.

Еаргесян Т. В. Приписные монастыри Нило-Сголобенскоп пустыни Волга-Верховье // Церковь в истории России. М.. 1999: Она же. 11ило-( толобенская пустынь — духовный и художественный центр верхней Полги. М„ 1998.

35 Левин 0.10., Просветов. Р.Ю., Алленов А Н. Кирсанов православный. М. 1999.

"'Озарнов И.А. Сказание о Миршаиском Казанском Провшном монастыре и его пасель-ницах. К столетию основания. Моршанск. 2002.

"Зосима (Верховская). монахиня. О верности Поту и Pro Церкви в голы гонений 1930-х годов сестер Троиие-Олигнгриевского монастыря «Зосимова пустынь» // Возрождение православных монастырей и будущее России. Н.-Новгород. 2007; Головкина Л. А. Краено-етокский женский монастырь как центр религиозного просвещения /7 Там же. С. 154—169. Софрония (Купресва), инокиня. Гктпсрмнбхргскнй Пиво-Тихвинский женский монастырь опыт возрождения церковных искусств и традиционных монастырских послушаний Н Там же. С. 265—274; Лабынцев 10.А. Созидаемый в Польше монастырь во имя преподобного Серафима Саровского и его миссия //Там же. С 274—289, Ангелина (Нестерова), монахиня. Монастыри Смоленщины: прошлое и настоящее // Там же. С 344—368

Апробация

Тематики работы была апробирована па конференциях (н том числе Интернет-конференциях). семинарах, в многочисленных публикациях.

I .Выступление па конференции «Наследие Серафима Саровского и судьбы России» (нюнь 2004 г., Саров) с докладом «География распространения женских обшин и монастырей в России, связанных с влиянием преподобного Серафима Саровского» и соответствующая публикация в сб.: Наследие Серафима Саровского и судьбы России. Материалы научно-богословской конференции. Москва-Саров. Июнь 2004 i: / Отв. ред. Т.Л. Воронина, О.В. Кириченко. Нижний Новгород, 2005. С. 202—229.

2. Выступление на семинаре (но приглашению) на кафедре истории Церкви в дореволюционный период Свято-Тихоновского гуманитарного университета (октябрь 2004 г.) с докладом «Женское подвижничество в XIX в.».

3. Выступление на Ш-й Всероссийской научно-богословской конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского и будущее России». (Июль 2006 г.) с докладом «Сословный состав женских монастырей (на примере обителей Воронежской и Тамбовской губерний XIX века)» и публикация доклада в сб.: Возрождение православных монастырей и будущее России. Материалы 111 Всероссийской иаучио-богословской конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского и будущее России». Москва-Саров. 2006 г. С. 219—243.

4. Понятие святости в текстах, посвященных духовным огкам, в православной традиции // Интернет-конференция «Народная литература у восточных славян». Октябрь 2007 г. littp:/slavia.hot.box.ru.

5. Высту пление на XIV ежегодном научном семинаре (по приглашению) на геологическом факультете МГУ с докладом «Особенности географического расположения женских монастырей, связанных с деятельностью прп. Серафима Саровского» и публикация в сб.: Система Земля (нетрадиционные вопросы геологии). XIV и XV научные семинары 2006—2007. Материалы. МГУ. 2007. С. 365—371.

Термины п понятия

Нлагодать духовная сила, божеавенная -энергия. в нсихастекой терминологии: Фаворский петварный свет.

Богадельня — в -эпоху женского общинного движения ранняя форма существования общины, нередко возникавшая рядом с приходским храмом. В богадельню входили как общишишы, так и те, кого они опекали, — престарелые, немощные, больные, бездомные.

Иисусова молитва — «Господи, Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя».

Психам — учение о Божественном свете, особого рода шергии. которая исходит от Бога. Ocuonaie.tcm учения о нечварном свете был византийский богослов святитель Григорий Палама (1296-1359).

í/омыслы — понятие из аскетики исихастской антропологии, по мысли, которые человек духовно не контролирует. Помыслы рождаются от духовной расслабленности человека, его немолитвенного состояния, подчиненности духа душевному миру самых разных чувств и телесному миру ощущений. Помыслы рождаются или в недрах самой природы человека, из-за нарушения в ней иерархии духовного, душевного и телесного, или посылаются извне падшими ангелами — и с ку с итс л я м и ч с л о ве ка.

Умное делание подразумевает творение Иисусовой молитвы в режиме духовной сосредоточенности и созерцательности, с постепенным углублением созерцания, вплоть до т.н. сердечной молитвы, когда молитва не произносится, но является самодвижущейся в сознании и подсознании. Целью такой молигвы является созерцание Фаворского света, т.е. единение с Божественной энергией.

Монашество— пострижение в малый ангельский (монашеский) образ и принесение монашеских обетов.

Неуказная послушница — новоначальная насельнииа монастыря, не закрепленная указом Синода в статусе послушницы. Послушница была одета в иноческое платье, не имела ни рясы, ни клобука, ни четок.

Община — сообщество насельниц. живущих по общинным правилам, без права пострига.

Общежительный монастырь — обитель, устроенная по студийском}- общежительному уставу, согласно которому монастырь живет общими т рудами, имеет общую собственность, общую трапезу, сест ры обители живут но несколько человек в келье.

Преподобие -—ст рогая аскетическая жизнь по церковному и монаст ырскому уставу.

Послушание — аскеза подчинения младшего старшему, ученика старцу.

Рясофор одевание послушницы в рясу и клобук (головной убор), по без пострига.

Старчество духовный дар руководит ь людьми, что включает в себя духовное рассуждение, прозорливость, дары исцеления, молитвы и т.д. В соответствии с православной антрополог ией старец видит духовную природу каж дого человека, и ему дается от Бога способность помогат ь людям, страдающим или духовными недугами или тяжелыми физическими болезнями. В монастыре старец — духовный отец монашествующих, помогающий им разобраться со своей склонностью к совершению греховных поступков или греховных помыслов.

Своекоштный монастырь — обитель, живущая по оеобножительному (иерусалимскому) уставу, где паеельпицы вносят предварительный денежный или земельный вклад, строят келью за свой кошт (счет), имеют собственную трапезу, своими трудами и средствами обеспечивают свое существование в монастыре.

Схимонашество — пострижение в высший ангельский (монашеский) образ — схиму, знак полного умирания для мира и духовной сосредоточенности на мире небесном..

Указная послушница — послушница, утвержденная Синодом в статусе послушницы, прошедшая период искуса, или испытания (от гола и более), когда проверяется способность к монашеской жизни.

II. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении раскрывается основное содержание диссертации, ее научная и практическая значимость, показывается новизна, степень изученности темы, обозначаются цели и задачи исследования, методология, говорится о методах исследования, раскрывается источииковая база, обосновывается предложенная в работе структура.

В первой главе «История создания женских обшин» речь идет о разных сторонах начальной истории общинного движения. Судя по все возрастающим обращениям в Св. Синод, в начале XIX в. нот процесс как массовое явление начался в городах, там, где до монастырской реформы 1764 г. существовали женские своекоштные монастыри. К числу самых ранних мест, где просьбы горожан были удовлетворены, относятся: Арзамас, Темников, Кирсанов, Задопск, Кадом, Усмапь. Елец, Саратов, Брянск. Вязьма, Кнржач (Владимирский), Краснослободск (Пензенский). Тобольск, Уфа, Слоболск (Вятский). Географическая картина здесь, как это видно из перечисления, достаточно пестрая. Общее, ч то объединяет чти города, — небольшие размеры. Это глубинка, где сохранялся еще старинный уклад и ценилось старое благочестие. Монастырь в чтом случае рассматривался как необходимая часть традиционного городского уклада. Однако этот первоначальный взгляд па появление обшин потребует коррекции, когда мы обратимся к истории сельских общин. Первые сельские общины возникли преимущественно в Нижегородской губернии, и своим появлением они были обязаны Саровской мужской пустыни и ее старцам. Здесь же возникла самая известная из женских обшин — Дивеевская. В 1839 г. вопрос об общинах впервые был рассмотрен в Синоде и принято решение о создании правил для них.

В чгой главе |акже речь идет о механизме создания общин, долголетен дволюпии от богадельни до общины и общежительного монастыря. Основное условие для перехода от одной стадии к другой — увеличение числа иаселыпш (a что и новые возможности обработки земли, и в целом возможность жить за счет собственного труда). Некоторая часть общин не утверждалась из-за невыполнения тех или иных формальных условий, другие могли сами разрушиться из-за внутренних споров, также не сумев превратиться в монастыри. Обшшшицы собирались в обитель или самостоятельно (желающие из окрестных мест), или по благословению духовных отцов-старцев. Большинство, судя но всему, приходили в общину первым пу тем. 1 coi рафия насельпиц. как следует из анализа отдельных граф ведомостей тамбовских монастырей, была следующей: большая часп> — местные жители, одна и более групп девушек — из более-менее отдаленных местностей (земляческие группы), и, наконец, люди, собранные из самых разных мест (оттуда, где ходили сборщики милостыни).

Первые общинные правила, утвержденные Синодом, как указывалось в документе, были созданы «на базе опыта нижегородских сельских общин», по фактически был использован опыт Арзамасской Алекеиевекой общины, руководимой старцем Феодором (Ушаковым), настоятелем Санаксарской пустыни. Фундаментальный доку мент' («у став женских обшин») был создан незадолго до революции. Автор его — настоятель мужского скита в Пермской епархии иеромонах Серафим (Кузнецов). Устав от разил новые, возросшие духовные возможности общин и общежительных монастырей.

В чтой же итве исследуются вопросы сословного происхождения организаторов общин. Мы вправе говорить об участии разных сословий в лом процессе. Большая часть сельских монастырей создавалась помещицами в своих имениях (таких общин в ранний период было меньше, чем городских), небольшая часть

общин в селе была открыта крестьянами. Причем последний процесс только начинал разворачиваться в начале XX в. Это было уникальное явление для женского монашества, которого не знала допетровская Россия. Купечество в значительно меньшей степени, но сравнению с дворянством, инициировало процесс создания новых общин в городах, купцы чаще оказывали материальную помощь и городским, и сельским оби телям.

Во второй главе «Формы подвижнической деятельности» рассматриваются вопросы существования конкретных форм подвижничества в XIX в. Подвижничество внутри общинного движения, будучи его нервом и движущей силой, рождалось в гуще народной религиозной жизни: православной веры, церковной жизни, народных подвижнических устремлений. В самом народе существовал идеал подвижнической жизни, который воплощался в конкретных народных типах: черничках, блаженных, разного рода праведниках в миру. Народную религиозную мысль, кроме церковной жизни и монастырских подвижнических идеалов, организовывала еще та или иная крупная религиозная идея. Такие идеи были двух типов: социально-утопические и эсхатологические.

В XIX в. подвижничество, действующее в рамках общинного движения, ориентировалось на эсхатологическую идею, связанную с дивсевским преданием, озвученным старцем Серафимом Саровским. Служение своим девством, девической чистотой было в раннехристианской и древнерусской традиции особо рода подвигом бескровного добровольного мученичества, и средневековые «девичьи» монастыри устраивались именно как особо строгие обители, где главным капи талом была девическая чистота Христа ради. Вся строгость аскетики была направлена на соблюдение яой чистоты, телесной и духовной. Традицию выделения девичества и даже отделения от монахинь-вдовиц возобновляет при. Серафим Саровский в своей образцовой для других общин России Дивеевской общине. В такой общине приоритетными перед остальными добродетелями аскетики были: молитвенный труд, усвоение науки послушания старцу или старице, старшей. На самом раннем этапе своего существования общины стали заниматься воспитанием девочек, I! основном сирот, многие из которых потом занимали самые ответственные должности в монастыре. В послереформенпый период государство стало вменять в обязанность женским монастырям открывать школы для девочек. Но создание таких школ (со стандартными нормами размеров помещении, строгим соблюдением санитарных норм и проч.) было обременительно для бедных монастырей, чей доход порой не позволял полноценно решать насущные монастырские проблемы.

Высшей синтезированной формой подвижничества стало женское старчество как особое духовное явление, имевшее не только аскетический, но и особый духовно-организационный характер, необходимый для нормального функционирования многолюдного общежительного монастыря. Женское старчество развивалось в двух формах: I) форме традиционной для России, когда старица являет собой образец для подражания; 2) форме, связанной с греческой традицией, когда старица — духовник и воспитатель для сестер монастыря. В XIX в. наблюдалась тенденция возрастания численности исихастского старчества (ее распространяли оптипцы], т ак как для общежи тельных монастырей она была эффективна в силу ее

педагогических возможностей. Старицы первого типа большей частью существовали в начальный период образования монастырей.

Общинное движение явило все образцы аскетического подвижничества, известные из христианской истории: отшельничество, смирение духа и плоти через особый строгий пост, ношение верш; власяниц: столпничество, затворничество, молчадьничество. Такие подвижницы действовали в начальный период существования общин. Существование таких высоких аскетических достижений указывает на очевидную ориентацию лих подвижниц на раннехристианское время, на жития святых.

Общинный труд в той форме, в какой он совершался, также можно расценивать как подвижничество. Это был самоотверженный труд по созданию инфраструктуры повой обители (храмы, каменные стены, хозяйственные и административные постройки), обширная хозяйственная деятельность (кормились от земли, одежду и обувь шили в обители), разнообразная и высококвалифицированная художественная промысловая деятельность (рукоделье). За XIX — начало XX в. возникло более 400 монастырей, не считая общин1*, и не менее 1000 новых храмов4, большинство которых являлось образцами высокохудожественной архитектуры. Монастырские художественные изделия не раз премировались высшими наградами па зарубежных промышленных выставках.

Социальная деятельность новых монастырей также может быть отнесена к их подвижническим трудам. При том, что социальная опека в российском обществе существовала па всех уровнях, как отмечает Л.В. Камкип. проблемы социальной диаконии нарастали быстрее. Женские монастыри активно включились в государственные социальные проекты в поелереформенный период, когда появилось немало общежительных монастырей: в монастырях устраивались школы для местного населения, больницы, сест ры активно привлекались во время тпидемий, военных дейст вий. В те же годы стали создаваться монастыри с чисто социальной специализацией: монастыри-больницы, монастыри-школы (и Польше), монастыри — миссионерские станы. По и в социальных монастырях существовала своя монастырская среда, сам благотворительный труд имел подвижнический характер. Именно аскетизм породил социальную активность н их обителей (включая самую известную московскую Марфо-Марииискую вел. кн. Елизаветы Федоровны), а не наоборот. Однако, как ни масштабны были социальные монастырские проекты, они не решали жгучих общественных проблем. Монастыри могли помочь стране, посылая монахинь трудиться сестрами милосердия во время эпидемий, военных действий, участвовать в помоши крестьянам в неурожайные годы. Но решать проблемы «отцов и детей», богатства и бедности, кризиса семьи и т.п. социальными средствами они не могли.

В третьей главе «Старцы-духовники новых обителей» речь идет о духовных опекунах женских общин, без которых общинное движение не имело бы успе-

™ В 1701 г было 236 женских монастырей, в 1764 г. — 68, к 1414 г стадо 475. — Смолич И.К. Русское монашество. 988—1917. Жизнь и у чения старцев. М.,1999, С. 283.

™ Приблизительный подсчет автора, исходя из количества новых монастырей и того факта, что в каждом строилось два-три храма.

ха. Их влияние было многогранным. Большое значение для многих общежитель-ниц еще в пору их мирской жизни имели те или иные старцы, и в этом смысле мы рассматриваем старчество как один из существенных факторов, повлиявших на рост в обществе, и конкретно среди женщин, подвижнических устремлений. По только этим значение ст арчества не исчерпывается. Второе, па что было обращено внимание: старцы выступили как организаторы духовной истинно аскетической жизни общин, они утвердили в них «дух послушания», как особую культуру, способствующую монашескому росту обители. Также диссертант выделяет иерархический круг старцев, по-разному повлиявших иа образование и рост общин, отдавая первенство старцу Саровский пуст ыни Серафиму, который окормлял Ди-веевскую общину, ставшую потом Троицким монастырем. Роль Серафима Саровского была столь значительна, что она может бы ть сведена только к центральной, духовно-организующей для всего женского общинного движения России. От этого подвижника движение поду чило свою эсхатологическую идею «Чет вертого удела Богородицы», к которому сводилось не только Дивеево. но и тяготеющие к нему монастыри. В этой связи можно говорить о программном, целенаправленном, а не случайно складывающемся характере общинного движения и подвижничества, что засвидетельствовано и вполне конкретным процессом концентрации общин, если рассматривать этот процесс в географической плоскости. К 1910 г. наибольшее число монастырей и обншн (23) было создано в Нижегородской губ., и здесь находилось наибольшее число насельниц (5541 чел.). Это движение имело свой общий план и развивалось в целом централизованно и планомерно.

Другие старцы, в том числе и святители, задействованные в этом процессе, несмотря на всю их значимость и величину, были только исполнителями и участниками этого проекта, исходящего из дивеевского центра концентричными кругами. Со старцем Серафимом, так или иначе, были связаны все известные подвижники, его современники. Свою значительную роль сыграли в процессе духовной организации общин и старцы-архиереи, такие как святитель Филарет Московский, Антоний (Смириицкий), Феофан 'Затворник. Игнатий Кавказский (Врянчашшов). Филарет Киевский (Гумилевекий). Иннокентий Херсонский (Борисов). Иннокентий Московский (Вениаминов), митрополит Макарий (Невский).

Кроме старцев на активизацию подвижнических настроений в женской среде оказали заметное влияние «Жития снятых» свт. Димитрия Ростовского, ставшие доступными для чтения в XIX в. во всех слоях православного населения России. Житийные тексгы повлияли на черническую среду с самого начала XIX в. и способствовали приобщению к грамотности (чтению па церковнославянском) большого числа девушек из числа крестьянок. Широкое приобщение к житийной культуре позволило подвижничеству приобрести ту необходимую глубин), ту ориентацию па первохриеттшнекую эпоху, которая дала твердое основание многим нарождающимся обителям.

Особая духовно организующая роль принадлежит святыням, собираемым в каждой новой обители. Не случайно, что в самые духовно значимые монастыри с Афона, «Второго удела Богородицы», отправляли старческое благословение — святые иконы, писанные иа Афоне. Святыни были не только духовной опорой для

самих женских монастырей, они по-своему организовывали и жизнь округи. Крестьяне и другие богомольцы были большими почитателями святости и к святыням приходили в разных случаях, как частных, так и общих, включая дни памяти, связанные с этими святынями.

В четвертой главе «Переход от мира к монастырю» рассматриваются разные аспекты прощания будущих насельник с миром в каждом отдельном сословии (дворянском, крестьянском, купеческом). Речь идет и об общепринятом ритуале прощания, и о юридической стороне открепления от сословия. В крестьянской и купеческой среде отдание девушки в монастырь рассматривалось как принесение жертвы от липа мира 11еркви. Сам переход от мира к монастырю оценивался уже как начало монастырской жизни, в пот период начиналась реализация тех аскетических устремлений, которые были побудительным началом для большинства лиц, уходящих в монастырь. Период подготовки к уходу в монастырь включал в себя подвижничество в миру: пост, перемену одежды, помощь ближним, длительные богомольные паломничества с целью узнавания воли Божьей о себе. В разной сословной среде по-разному происходил сам ритуал «прощания с миром». Или что было прилюдное действо в крестьянской среде, когда выходило прощаться все село и перед всеми ic-мляками произносились слова «простите, прощайте». Девушки получали «наказы» or мира «молиться за мир». Связь с селом не прерывалась и после ухода в монастырь: были письма родителям, были посещения подругами и односельчанами того монастыря, где их землячка была принята. 15 дворянской и купеческой среде прощание проходило более «келейно», в узком кругу, с благословением и напутствием. Открепление от общества было необходимой частью юридического оформления ухода в монастырь, и в лих случаях общество, как правило, не препятствовало намерению девушки. В крестьянских мирских приговорах указывалось, что девушка отправляется па достойное послушание Богу, в случае же каких-то отступлений должна вернуться в мир.

К числу важных особенностей уходящих в монастырь девушек из разных сословий диссертант относит приобщение их к грамотности (возможность читать по-церковнославянски). Это заметно уже на самом исторически раннем лапе существования обшин в России, т.е. уже в первой четверти XIX в. Диссертант связывает лиг феномен с просвещением основных сельских учителей того времени — черничек, ориентацией их на новый идеал, включая чтение житий святых. Также и сами общины и монастыри были настроены на обязательное обучение чтению всех новоначальных, поэтому приобщение к церковнославянской грамоте проходило в них повсеместно. Грамотность девушек, стремящихся в монастырь, стала важнейшим фактором, способствующим созданию новых обителей. Черничество сыграло выдающуюся роль в процессе подготовки сельских девушек к монастырю тем, что чернички обучали девушек церковнославянской грамоте, знакомили с духовной литературой, формировали начальные представления об аскетизме, и в этом смысле русская деревня в лице черничек имела совершенно уникальный социальный организм и эффективный народный инструмент приобщения к церковной грамотности и духовности.

Домашнее воспитание, в силу своей консервативности, позволяло больше внимания уделять духовным вопросам, и особенно в .дворянской, купеческой и

священнической среде эта консервативность приносила свои зримые плоды. Судя по биографиям отдельных подвижниц и настоятельниц монастырей, многие из них получили домашнее воспитание. Даже тогда, когда проблем с получением образования стало меньше (во второй половине XIX в.). в отдельных дворянских семьях продолжали отдавать предпочтение домашнему воспитанию, и имеиио из таких семей выходили большей частью девушки, ориентированные па монастырь.

В пятой главе «Сословия в монастырях» речь идет о разнообразии типов, которое являют рассмотренные женские монастыри Тамбовской епархии. В исследовании сословности диссертант обратился к такому источнику, содержащему массовый материал, как монастырские ведомости. Они составлялись как отчетный документ, написанный настоятельницей для епархиальной духовной консистории. Сословный состав исследованных обителей был следующий: в восьми рассмотренных общежительных (за исключением Вознесенского) монастырях Тамбовской губ. можно говорить о преобладании в них .доли крестьянок. И городские, и сельские обители более чем па 70% были заполнены крестьянками. На втором месте — представители мещанского сословия, их доля колеблется от 5 до 24 %. А учитывая, что купечество гоже входило в эту категорию, можно говорить о почти 30% «горожан» в системе монастырей. Дворянство, духовное сословие и все другие группы имели в этой сословной картине только единичные и десятые доли процентов.

Что касается сословного состава настоятельниц, то здесь следует отметить особую выдающуюся роль дворянок в такой важный момент жизни любого монастыря, как период создания инфраструктуры, время его строительства. Здесь наблюдается их явное первенство. Но на более позднем этапе жизни монастыря, в силу малочисленности дворянок, на руководящие должности попадают представители других сословий. В Тамбовской епархии в копне XIX в. купечество и мещанство преобладало на настоятельских должностях, а целом по России (по данным H.H. Зырянова) впереди шли представительницы крестьянства, потом мешанки и выходцы из духовного сословия.

Важной категорией внутри каждого монастыря были неуказные послушницы — самая массовая группа из всех. Неуказные послушницы являются индикатором, показывающим рост популярности в обществе конкретной обители и в целом монастырей. Источники дают подробную статистическую картину по неуказным послушницам в Воронежской епархии, начиная с 1880 г. и заканчивая 1915 г. Небывалый всплеск активности наблюдался между 1896 и 1905 г. (очевидно, после 1903 г. — прославления при. Серафима Саровского), когда число таких послушниц в Воронежском Покровском монастыре увеличилось сразу на 600-700 человек. Дивеевский духовник предстал в глазах веси верующей православной России во всем величии своего духовного подвига (сюда можно отнести не только агиологичеекий аспект лих событий, но и агиографический, поскольку тогда впервые дивеевское предание получило официальную огласовку в вышедшем полном жизнеописании). В сельских монастырях Воронежской епархии также постоянно шло увеличение числа неуказных послушниц, но не в такой прогрессии.

Анализ монастырских ведомостей нескольких тамбовских обителей второй половины XIX в. позволяет также получить информацию о сословной специфике в монастырских послушаниях. Наблюдается присутствие крестьянок во всех послушаниях, кроме самых важных начальственных должностей (игуменьи, казначеи, благочинные — чаше всего представители других сословий), дворянство играет заметную роль на настоятельских должностях в XIX , а в начале XX в. ему на смену приходят представители купечества, мещанства, священства. Учитывалось. что настоятельство—что не только хорошая организация, но и наличие связей в административных кругах. что лучшее знание «обшей ситуации», в силу тех же связей (я том числе письменных). Без дворян не работали бы школы, на что прямо указывают факты биографий мног их известных настоятельниц, которые диссертанту удалось просмотреть. Именно дворянки занимались школами в общинах, начиная с 1820-х годов. Рассмотренные модели говорят о существовании двух групп среди сельских обителей: в одних сильнее была выражена тенденция к преобладанию молитвенной жизни, упор делался на церковные послушания, большое внимание уделялось чтению Псалтири и подготовке хорошего клироса, при том. что ремесленно-рукодельная деятельность там была несложна и имела однообразный характер. В то же время в лих монастырях большое значение отводилось хозяйству. Все что говорит, скорее всего, о преобладании в чтих обителях (Оржевская. Троекуровская Тамбовской губ.) «крестьянских настроений», крестьянского понимания монастырской жизни. В других сельских монастырях (Усманском Софийском и Тулиновском Софийском Тамбовской губ.), небольших по масштабу, существовало значительно большее количество послушаний в сфере рукоделий; очевидно, не было особого аскетически направленного внимания к церковному послушанию. В крупном городском монастыре (Тихвинском Кирсановском) наблюдается явное преобладание «ремесленной» деятельности над всем остальным, а также, как и в случае с небольшими сельскими монастырями, уделено особое внимание профессионализму начальствующих лиц. При чтом, как известно, чтот монастырь отличался духовной жизнью.

В глазах насельпиц их обитель выглядела как «Небесный Иерусалим», т.е. они строили монастырь, как проекцию небесной обители. На первый план выходило монашеское самосознание, а не сословное. Таким образом, трудовая и аскетическая деятельность, связанная с монастырским послушанием, а также преображенная коллективными трудами монастырская территория, позволяли выйти на новый уровень самосознания — уже не сословного и мирского, но монашеского, самобытного, нового качества и жизненной стратегии.

В главе шестой «Основные проблемы народной религиозной жизни» рассматриваются вопросы о миссионерском значении общин и общежительных монастырей для народа, о сложностях взаимоотношений мира и монастыря, о падении добрых нравов в пароде, о проблемах в семейной жизни у крестьян, отрицательном влиянии отходничес тва на нравст веннос ть простонародья, о проблемах парода н религиозной жизни (распространение сектантства), об осторожном отношении Церкви к чудесам, что также было ярким -знамением времени, о невнимании культурного образованного общества к новым общинам и монастырям.

Новые общины и общежительные монастыри не могли не рассматриваться как миссионерские центры, благотворно влияющие на укрепление веры и нравст венности среди окружающего населения. При этом существовали различия в подходе к миссионерским задачам в городе и в селе. Городские жители видели в монастыре оплот традиции (прежде всего, в возможности поминовения у сопших по монастырскому чипу, а также захоронения усопших па монастырском кладбище), а сельчане больше всего чтили их функцию сосредоточения святынь и святости. Церковь особо обращала внимание на два обстоятельства при открытии общин: чтобы они влияли на добрые нравы жителей окрестных мест и имели антисектантскую направленность. В поелереформенный период важнейшим официальным мотивом узаконивать новых общин становится их социально-благотворительная направленность. Нельзя сказать, что процесс создания новых обителей безоговорочно принимался всеми окрестными жителями. В отношении некоторых монастырей, возникших на помещичьих землях, складывалась определенная оппозиция со стороны групп богатых крестьян. Колес дешевая аренда земли, которую предлагали обители, разрушала монопольную цену на землю в округе, которую поддерживали богатые владельцы. Последние подкупали отдельных крестьян и создавали видимость общего крестьянского недовольства монастырем. Особенно зримо эти настроения проявились в революцию 1905 г., когда на некоторые женские обители были совершены вооруженные нападения. Общинное движение развивалось на фоне достаточно противоречивых социальных и нравственно-религиозных процессов, происходящих в народной среде, С одной стороны, мы наблюдаем народное стремление к консервативности и видим желание сохранить православную веру и нравственные устои, с другой стороны, идет масштабный процесс распада привычных социальных форм (в крестьянской среде — распад большой семьи, в дворянстве, купечестве и духовенстве — быстро разрастающийся кризис отцов и детей), наблюдается повсеместное ослабление нравственных устоев, проникающее в самую сердцевину христианской нравственной жизни — семейную жизнь (попрание норм брака), молодежные взаимоотношения (пренебрежение целомудрием и нравственной чистотой). 11а л ом общем социальном фоне феномен общинного движения и его нерв — подвижничество — видятся серьезной народной и церковной попьпкой предотвратить надвигающуюся катастрофу распада традиционных норм жизни, а возможно, и желанием отделить «зерна от плевел», учитывая высокое внимание особенно крестьянского общества к святыне и святости.

Все указанные в главе проблемы, касающиеся народной религиозной жизни, лишь в малой степени были замечены культурным обществом и России и потому не обсуждались, не рассматривались в числе насущных. Как известно, широко обсуждались темы крепостного права, вопросы образования, медицины, положение женщины в простонародной среде и т.д. По ни безнравственност ь в ее глубинном смысле (причинах и истоках), ни безверие, пи размах сектантства не стали предметом глубоких раздумий и серьезных оценок образованного общества в России. Как прошли мимо него и масштабные труды подвижничества тысяч девушек, принявших участие в создании общий и общинных монастырей. Огромное число

людей в Роееии было занято проблемами материалистически понимаемого «прогресса». и потому эти люди по-своему смотрели па происходящее. Сектантство ширилось и даже поддерживалось творческой интеллигенцией как «подлинно народное» выражение его религиозных устремлений; безнравственность лечилась иди в больницах или грамотой в сельских земских школах, вдали от храма (школа С.Л. Рачинского была редким явлением); а черничек поддерживали в епархиях только тогда, когда они. пробил толстый пласт непонимания и препятствий на пути образования православной обшины. могли уже очевидно заявить о себе.

В главе седьмой «Женское подвижничество в 1920-е —1930-е годы» рассматривается новая эпоха в жизни монашествующих — эпоха гонений на религию и верующих. Женщины-монахини в этих тяжелых условиях показали свою духовную силу, раскрыли свой подвижнический потенциал: около десяти лет (1917—1928) они продолжали отстаивать свое право существовать легально, трудясь в кооперативах и артелях, в которые были превращены их оби тели. В эти же годы немало из их числа было убито и замучено за монархические взгляды, за приверженность белому движению, за сопротивление насильственному изъятию церковных ценностей. Монашеский подвиг в советский период можно обозначить как мученичество тех кто был насильственно уничтожен властью, и преподоб-ноисповедничество тех. кто остался жить в миру, неся послушание хранения веры и церковной традиции. Мы вправе говорить о культуре подвижничества этого тяжелейшего времени как о «культуре великих страданий», плодом которой были определенные дела, поступки, созидательная деятельность.

После революции 1917 г., когда на Церковь обрушилась не только волна насилий, но и внутренние испытания, обновленчество стадо основной опасностью для нее. В начале 1920-х годов противостояние проходило в столице и крупных городах России, затем обновленчество заняло прочные позиции в сельской части страны. В конце 1920-х годов монахини были окончательно изгнаны из монастырей, и несколько тысяч их расселилось но городам и весям России. На селе и в малых городах женское монашество стало основной церковной силой, противостоящей обновленчеству. Причем идейная борьба с обновленчеством у монахинь проходила I! тесном союзе с сельскими черничками. Гак. к середине 1930-х с иомощыо женского монашества приходской церковный мир сумел победить одну из главных церковных опасностей. Монахини действовали в тесной связи с «тихоновским» духовенством и архнерейством. Обновленческие отчеты, которыми пользовался диссертант; показывают, что именно глубокая церковная культура женского монашества позволила ему действовать не только сплоченно и грамотно, по и сознательно, обоснованно, авторитетно в глазах сельчан и сельского духовенства, по ошибке принявшего обновленчество (а таких было немало). Монахини исповедовали спою веру и ценности. которые Россия имела в дореволюционной жизни и которых лишилась в новый период. Их «государственное мышление» противоречило тем задачам, которые решала советская власть, поэтому те из них, кто попадал по тем или иным причинам в поле внимания особых органов власти, показывали вполне объективный взгляд на происходящие в стране события, давали истинную оценку вождям, их деятельнос ти и за это безжалостно уничтожались властью.

История закрытия женских монастырей в Воронежской и Тамбовской областях. как в зеркале, отражает судьбу всех женских монастырей России: советская власть уничтожила здоровые и сильные социальные организмы, какими тогда были женские монастыри, как нечто чуждое для себя, хотя те долго боролись за право жить и существовать и в советское время, На месте обителей большей частью организовывались детские колонии для малолетних преступников, чтобы «стены или местное население» оказывали на л их детей благотворное влияние. Но этого не происходило, и почти нее обители были разрушены: храмы взорваны или разобраны, монастырские здания растащены на кирпичи. Беспощадная расправа даже с тем местом, где была особая святость и святыни, весьма показатель-па, за этим стоит агрессивно богоборческий характер этого насилия.

Одной из важнейших форм подвижнической деятельности в предвоенный период было странничество отдельных монахинь, направленное на задачу единения духовной, церковной жизни в условиях распада епархиальных и. соответственно, межприходских связей. На этот подвижнический путь вставали особые люди, по благословению старцев, и они нередко сами были старицами, потому что путь духовного странничества в 1930-х был, по сути, мученическим путем, по уровню тягот, лишений и тех испытаний, которые им пришлось претерпеть. Благодаря этим странницам была сохранена внутри наполовину катакомбной уже Церкви тесная связь между духовенством, прихожанами и епископатом.

В восьмой главе «Женское подвижничество в 1940-е —1960-е годы» характеризуется послевоенный период в истории подвижничества женского монашества, изгнанного из монастырей. В дореволюционное время процесс созидания общин и монастырей, как показано выше, зависел от старческого ру ководства. Старчество было совершенно необходимой направляющей и организующий монашеский духовный труд силой, без которой общины и богадельни не стали бы монастырями. Такое же значение старчество имело и в 1940—1960-е годы для рассеянного по различным местам женского монашества. Когда появилась возможность легализоваться мужскому старчеству в послевоенное время, что показывается на примере Воронежского духовного цен тра, ру ководимого схиигумеиом Митрофаном (Мякининым). то оно стало структурировать эти монашеские группы в одно целое и вместе с этим продолжать пополнять монашеские ряды новыми постриженицами. В результате стали появляться структурные духовные образования, которые мы можем назвать «монастырями в миру». В этих монаст ырях были духовник-старец, монахини-старины, монастырские монахини, новопострижен-ные монахини (то, что в обычном монастыре называлось указные послушницы, или рясофорные монахини) и те лица, которым предстояло пострижение в иночество. Вокруг монастыря находились благочестивые богомольны, которые также приезжали сюда в дни праздников, когда весь «монастырь» собирался воедино. Такое состояние монастыря в миру позволяло совершать много постригов, потому что здесь для молодежи существовала, как и в обычном монастыре, хорошая школа воспитания. Они могли учиться монашеству и у старца-духовника, и у сгариц-моиахинь, и у монастырских схимниц и мантийных монахинь, и у более молодых — новоностриженпых инокинь. Такой монастырь смог просуществовать до начала

1960-х. Потом начинаются другие процессы (ужесточается государственная политика в отношении Церкви, умирают последние монастырские монахини — важнейшее звено в цепи), появляется несколько старцев-духовников, территория их влияния сужается, и число пострижеников несравнимо уменьшается, прежде всего, из-за локализации воспитательной среды. Это происходит в 1970—1980-е годы, когда уже почти не осталось монастырских монахинь, умерли старицы-монахини и из воспитателей были только сам духовник и новопостриженпыс монахини. В что время появляются разные типы монастырей в миру: по приход, где время от времени собираются духовные чада из разных мест и прихожане (с.Ясыркн, духовник о. Василий Золотухин): тго приход, где почти открыто начинается монастырская жизнь, все насельницы что го монастыря н мир) живут или при приходе, или рядом в селе (с.Бурлино, духовник — игумен Власий Полигон); что приход, где строится богадельня и она является основой прихода (с. Ожога, духовник игумен Серафим Мирчук). Самым жизнеспособным из чтих монастырей в миру оказался последний, потому что именно там, в конце концов, смог образоваться в 2005 г. легальный Благовещенский женский монастырь. Итак, здесь монастыри а миру претерпели эволюцию, имеющую две стадии: I) когда они были макрообразованием, охватывали большую т ерри торию и большой круг людей, и внут ри себя имели сложную структуру; 2) вторая стадия, когда в процессе разделения на несколько локальных монастырей жизнеспособным оказался тот вариант, где в основу была положена богадельня.

В иных регионах советской России попытки создания монастырей в миру не были столь успешными, как в Воронежской обл., по той причине, что они начинались со второй стадии и, не имея необходимого «люфта» после отпочкования от макрообразования, не имели такого будущего, как в случае с Воронежским регионом. Воропежско-Тамбовекий регион в советский период видится нам особой территорией, куда съехались монахини не только из местных закрытых монастырей. но и из других регионов: Краснодарского края. Нижегородской. Рязанской. Владимирской обл. Они расселились не только в городах, но и в селах, нашли опеку со стороны целой группы старцев и стариц. При том, что здесь было развито и катакомбпое движение, по причине легализации упоминаемой группы старцев и стариц в послевоенный период, монахини получили возможность легальной ду-ховной'опеки на значительной территории.

Особый случай представляла из себя большая группа компактно живущих монастырских монахинь в г. Борисоглебске. Здесь структуризация в одно целое (городской монастырь с миру) была успешной благодаря тому, что в городе собрались монахини со многих монастырей, и они сумели установить друг с другом тесную связь, также ввести послушание старшему и общее подчинение одной игуменье. Строгая духовная жизнь, поддержка старцев из Бориеоглебска и из других мест позволили чтому монашескому сообществу активно влиять на духовную жизнь в городе и округе. В непосредственной близости от монахинь находились многочисленные городские блаженные, которые в свою очередь также поддерживали в городе веру, много странствовали по округе и распространяли монашеское духовное влияние еще дальше. В некоторых селах вокруг Бориеоглебска были

свои группы блаженных, которые также поддерживали что духовное попечение о верующих. Таких примеров компактного проживания монахинь в городе в виде негласной общины было, по мнению диссертанта, немало. В Курске, например, монахини из закрытого Троицкого монастыря сумели воссоздать обитель в годы немецкой оккупации, и она просуществовала до хрущевских гонений. Но и тогда не один год продолжались попытки вернуть отобранный храм. Курские монахини продолжали жить большой обшиной или в стенах обители, или рядом с ней.

В сельской среде монахини, жившие небольшими группами в отдалении друг от друга и своих духовников-старцев, продолжали жит ь по-монашески, контактируя с черничками и, более осторожно, с сельчанами. Среди жителей сел они считались самыми просвещенными, духовно грамотными, с ними советовались по самым важным жизненным вопросам.

Таким образом, в разном социальном окружении и в разных жизненных условиях, монастырские .монахини продолжали до самой кончины быть нужными и полезными людям, являясь духовно авторитетной частью города и села. Их воспитательные возможности зависели от характера структуры. Наиболее эффективное воспитательное влияние па мирян оказывали монахини, организовавшиеся под руководством старцев в сельские монастыри в миру, и монахини, сумевшие воссоздать в городе подобие общежительного монастыря без монастырских степ.

Заключение. Женское общинное движение, выросшее на подвижнических устремлениях искательниц духовных идеалов первохристианской эпохи и на подвижнической почве того монастырского уклада, который был характерен для всех новых общежительных обителей, — явление цельное, имеющее строгие временные рамки: XIX — середина XX в. Этот феномен имеет свое культурно-историческое и социальное лицо, не говоря уже о церковной его специфике. I (ель-пый характер женского общинного движения обеспечивался подвижничеством, что диссертант и старался показать в работе.

Женское подвижничество нельзя сводить только к аскетике. или благотворительности, или созданию новых монастырей, поскольку оно вылилось в грандиозное целое, распространившееся на XIX и XX века и единящее оба века. 'Этим целым диссертант обозначает духовную активность православных женщин в России, которая обрела свои церковные, культурные, социальные и экономические формы. Это православная духовность, обретшая конкретную форму. Такой уникальный процесс можно было наблюдать в России только в XIV— XV вв. па-кануне создания монархии и централизованного государства. В XIX в. духовной синергией были охвачены уже не мужчины, а женщины, и этот процесс предварил падение монархии в России, хотя и не закончился вместе в ее падением. Итак, у православного женского подвижничества сложилось свое историческое лицо. В XIX — начале XX в. оно развивалось на фоне созидательной деятельности, связанной с устроением общин и монастырей, и этот созидательный пафос и практический итог имел огромное значение не только для Церкви, но и в целом для общества, его социального и культурного развития. Во второй период подвижничество стало средством отстаивания монашест вом своей» нрава на существование в условиях активной репрессивной деятельности советской власт и.

Кроме того, подвижничество стало важным фактором социальной стабилизации в условиях активного разрушения традиционных социальных отношений и нравственных ценностей. Женское монашество выступило как хранитель церковной традиции и культуры и одновременно как духовная и нравственная поддержка тех сил в народе, которые продолжали связывать свою духовную жизнь с Церковью и верой. Таким образом, подвижничество на втором ттане работало не на созидание монастырской среды, крайне важной для духовного просвещения народа, среды социальной опеки и благотворительности, а на хранение идеалов в разрозненных и рассеянных монашеских общинах, несмотря па гонения и репрессии. Это происходило потому, что монашество было частью народа, как признавал до сам народ. Оно также трудилось на производстве, испытывало нужду и лишения, однако оставалось средой открытой и доступной для людей. В массе своей оно являло образцы нравственною поведения: доброты, отзывчивости, пезлобливости, радушия, что также тесно связывало их в одно целое с простыми верующими людьми.

Тем не менее, монашество, влившись в мир большим числом после разгона монастырей, не слилось с ним. не стало жить по-мирски. Редкими были случаи ухода юных монастырских послушниц в замужество. Приходится удивляться тому, как в условиях тотального насилия в первые годы после революции огромная масса того контингента, который недавно пришел в обители, те 15—19-летние девушки, что назывались еще пеуказными послушницами, не растворилась в миру. Большинство их осталось со старшим и средним поколением монастырских насельник, вместе с ними пережило невзгоды и трудности советских лет; уйдя из жизни в 1960—1970-е годы.

Важнейшим тезисом диссертации является тезис о народном характере общинного женского движения и его нерва — подвижничества. Диссертанту пришлось обратиться к исследованию сословного характера монашествующих, на примере отдельных монастырей и общин, состава общинниц и монашествующих, выявлению инициаторов создания новых обителей, помощников и благотворителей. То есть выявлялись степень народного, всесословного массового участия в общежительном движении по двум критериям: внутреннему (состав насельников) и внешнему (участие народа в строительстве монастырей и помощи им). Как показали материалы по социальному составу населыпш общин и монастырей, основной, преобладающей частью в них было крестьянство. Это характерно не только для чисто сельских обителей, но для городских, где сельское население представлено пригородными (слободскими) крестьянами. Но монастыри не были поголовно крестьянскими, в них обязательно был свой социальный баланс. Даже сельский крестьянский монастырь, возникший на крестьянской земле, основанный крестьянками-черничками, тем не менее, всегда имел в своем составе какую-то часть дворянок, купчих, мещанок и священнических дочерей. То есть люди, собиравшиеся сюда, не смотрели на социальное происхождение, не гнушались друг другом, но видели себя одним сообществом. Социальная гармония сословий складывалась естественно. Вот почему можно сделать вывод о некоей естественной (пропорционально численности) квоте лиц, стремящихся к монашеству, у каждого сословия. Монастырь собирался компактно и дисперсно, как из населения

близлежащих мсет. так и из достаточно отдаленных территорий в соответствии с разным характером оповещения о нем. Если это были письма землякам и встречи с ними, то через такой канал собирались в монастыре земляческие группы. Если же об обители узнавали от сборщиц милостыни, от странников и других случайных встреч, то. как правило, на такой зов откликались отдельные люди. По внутри обители социальное расслоение приобретало характер профессиональной специализации: каждая сестра занимала то место, где она могла принести пользу в соответствии с образованием, характером, способностями. Вот почему игуменьями чаще всего были лица из дворянства и купечества, школами также заведовали они. в рукодельях дворянки и купчихи чаще всего руководили златошвейиыми и коиво-выми (вышивка по канве) мастерскими. Но при этом в самих мастерских училось много крестьянок. Много крестьянок в числе выдающихся представителей женского монашества, входящих в число игумений, устроительниц общин, руководителей отдельных послушаний. Роль крестьянства в монастырском и общинном труде была выдающейся, потому что без тяжелой физической работы, умения переносить самый тягостный труд, обладания сноровкой и навыком строительного и земледельческого труда обители нельзя было построить. Именно массовое участие крестьянок дало возможность общинному движению состояться, а общинам превратиться в монастыри, при том что они могли так и остаться малолюдными и скромными общинами-богадельнями при иной социальной поддержке. На народный характер монастырей и общин указывает и та социальная среда, которая их породила: монастыри и общины устраивали представители всех сословий. 11ельзя сказать, что что было дело дворян или купечества, или что чисто крестьянский продукт, Несомненно, движение что носило народный характер, как некое самобытное явление, и смыслом понятное всем и открытое возможностью в нем поучаствовать. В основном, новые общины и монастыри появились в сельской местности, и их основателями являлись или помешпцы или крестьянки-чернички. Часть общин возникла в городах на месте закрытых в екатерининскую эпоху малолюдных женских обителей. Крестьянские женские обители -— что уникальное явление, никогда до той поры в России не существовавшее. После революции народный характер женского общинного монашества раскрылся, может быть, еще ярче, чем в эпоху созидательного строительства. Монахиням пришлось, уйдя из монастырей, отстаивать чистоту православия вместе с духовенством в борьбе с обновленчеством, и они блестяще справились со своей ¡адачей, хотя и попали в 1930-е годы в число репрессированных. В целом же монахини, вернувшись к себе на родину, не оказались там чужими и ненужными для сельчан, обременительной обузой. Они сблизились с черничеством, они тесно общались с верующими и тем духовенством, которое отличалось своей духовностью. Они просвещали парод, учили вере, помогали в телесных и душевных скорбях. Среди крестьян монахини пользовались огромным уважением и довернем. В целом монахини в миру много сделали для сохранения веры в народе в годы, когда храмы были закрыты, ко>да священство почти не участвовало во внецерковных богослужениях (панихидах па кладбищах, молениях на почитаемых местах, крестных ходах и т.д.). Велика их роль и в помощи приходскому духовенству, ведь монахини сохраняли прекрасну ю

певческую культуру, хорошо знали церковный устав, богослужебный круг, хранили у себя много дореволюционной духовной литературы, словом, были живыми носителями церковного предания, церковной культуры и традиции. Также монахини сберегли многие святыни из монастырей и тем самым дали возможность верующему народу приобщаться к чтим благодатным источникам. Они были организаторами паломнических поездок в еще открытые монастыри к святыням, к старцам, и через них происходило повое вливание в женское монашество молодых пострижениц, чему очень помотал их тесный контакт с черничками.

Другое положение, которое рассматривается в диссертации, касается значения подвижничества, того, насколько оно осознавалось всеми, насколько определяло ход всего общинного движения. В работе показано, что подвижничество было сердцем этого процесса. _>го было видно и по популярности в народной среде тестов «Житий святых» свт. Димитрия Ростовского, а также по характеру тех трудов, которые были затрачены на создание обшип и монастырей. Как было показано, подвижническим был не только аскет ический подвиг устроительниц общин, но и сам физический труд имел подвижнический характер. Подвижническими устремлениями были охвачены не только представительницы дворянства, которые имели возможность и могли читать духовные книги, но и крестьянские девушки на самом раннем историческом этапе (т.е. уже в первой четверти XIX в.). а с расширением возможностей приобщения к чтению житийной литературы, с распространением свидетельств о деятельности таких святых, как Серафим Саровский. Амвросий Оптинекий, Иоанн Кронштадтский, росли и новые любители монастырской жизни. Любимейший вид народного благочестивого делания — монастырские богомолья, широко распространившиеся в этот век, также приобщали народ к подвижническому идеалу, потому что люди видели необыкновенный труд в этих строящихся монастырях, они видели чудеса веры и подвижничества. Если считать прагматичный мотив определяющим для крестьянской девушки, уходящей в монастырь. то как объяснить тогда, чт о девушки шли не в благоустроенные монастыри, а обрекали себя па труд, гораздо более тяжелый, чем крестьянский, особенно на первом этапе устроения любой обители. Общинникам, кроме повседневных тяжелейших физических трудов, приходилось не забывать и молитвенный труд, и труд духовного совершенствования (смирения себя в условиях общения с девушками из разных сословий, местностей, разных возрастов и даже просто характеров). Только устремлением к высоким идеалам и можно объяснить массовое желание представителей разных сословий участвовать в многотрудной общинной и монастырской жизни. В диссертации показано, что женское монашество в России в этот период «выцвело» (по терминологии К. Леонтьева) до самых сложных форм христианского подвижничества: здесь были и отшельничество, п молчалышче-ство, и жесточайшая телесная аскетика, столпничество, блаженство (юродство), и все это венчалось широко распространившимся старчеством, как показателем высокой зрелости монашеского подвижничества. В советскую эпоху также подвижничество приобрело тог характер, который был обусловлен церковными задачами. Монахини вместе с Церковью в полной мере испили чашу мученичества, но и исповедпнчество их носило зрелый и полновесный характер. В своем препо-

добном житии они были исповедниками веры, носителями молитвенного духа и хранителями церковного предания и в целом церковности, как образа жизни.

В монастыри и общины приходили представители разных сословий, а становились после какого-то времени единым монашеским организмом. И сплав пот был тем прочнее, чем большее значение имело подвижничество в конкретном монастыре. Насколько это был непростой путь, в диссертации показано на разных временных этапах и на примерах отдельных лиц— подвижниц из разных сословий. В монастырскую жизнь юные девушки и девочки несли свой первый и главный капитал — девственность, и это был тот главный камень для подвижничества, на котором далее шло устроение всего здания монашества. Абсолютное большинство идущих в монастыри были девицами (судя по монастырским ведомостям), причем здоровыми во всех отношениях, и потому их уход не можем расцениваться как невозможность несения тягот труда, принятого в их сословиях. Они шли в монастырь, когда девственность еще была безусловной ценностью в обществе, независимо от сословий, но уже нарастал вал примеров отступления от правила и нарушения общепринятых нравственных норм. В этом смысле решительные шаги по хранению девственности как сверхценности (перед лицом Бога) могут расцениваться как подвижничество, направленное на противостояние растущей нравственной распущенности. Идущие в общины и монастыри девушки были тем чутким барометром, который уже свидетельствовал о грядущей духовной опасности, касающейся всех жителей 1'оссии. Это обстоятельство, безусловно, указывает на понимание народом высокой ценности девственности, что фиксируется и на массовом этнографическом материале многими исследователями. Более всего переплавлял сословия в монашество, конечно, физический труд во славу обители и те послушания, которые несли монахини в монастыре. Именно этот повседневный труд был наиболее важным и эффективным для всей монастырской массы. Но его бы не было, и он бы не осознавался столь глубоко, если бы в монастыре не было аскетического подвижничества (отшельничества, модчалытичества. вериго-ношепия, старчества) отдельных подвижниц. Они скрепляли, как цементом, всю физическую природу монастырского груда, они воодушевляли и наделяли страхом Божьим сестер при строительстве, не давали труду уйти в обыденную серость и иногда бесполезность. Так совестными усилиями «некоторых и многих» творилось одно большое дело.

При определении идейного содержания подвижничества, менявшегося и имевшего централизованный характер, диссертант отталкивался от важных метафорических церковных идей, касающихся формирования стру ктуры исследуемой монашеской топографии и смысла общинного движения. Понят ие «Четвертого удела Богородицы» явилось основополагающим для идеологии подвижничества. Этот историософский концепт сформировался в конкретном месте — Сарове и Дивеево — и был исторически связан с церковным учением об уделах Богородицы, как Ее апостольски-миссионерской территории. Также у идеи были конкретные лица, озвучившие ее и начавшие воплощать в жизнь (монахиня Александра, зачинательница Дивеевской обители, и старец Серафим Саровский). У данной идеи был высокий эсхатологический мотива-

циоштый фон. и это во многом определяло характер ее воздействия па церковный народ всех социальных групп в России. Если говорить об общинном движении в контексте идеологии «Четвертого удела Богородицы», то можно увидеть, как и показано в диссертации, неслучайный характер формирования общин в той или иной местности. В процессе создания новых общин и монастырей Нижегородский регион выделялся как своей активностью, так и более ранним характером возникновения общин. В результате, если говорить о топографии расположения общин и монастырей в пространстве России, к началу XX в. сложилась концентрическая модель. Наиболее плотное ядро новых монастырей сформировалось в Нижегородской епархии вокруг Дивеевекого Свято-Троицкого монастыря, и отсюда эти круги расходились по территории всей России, становясь все более разреженными (и но числу монастырей, и по числу паеельпиц). В диссертации рассмотрена роль Дивеева как образца для женского монашеского делания в целом.

Цельность феномена подвижничества поддерживалась мужским старчеством. Без него вряд ли бы женское общинное движение смогло выйти на подвижнический уровень самостоятельно: нужны были учителя, наставники. В липе старнев-мужчин Церковь имела таких учителей, которые могли передать опыт того или иного святого, опыт общежительной жизни, который был только у мужского монашества. При том, что и до XVIII в. в России имелись общежительные женские монастыри, но слишком их было мало, слишком малолюдными они являлись и не дотягивали до народных, как мужские. Мужское старчество сумело сформировать школу женского старчества.'дать ему перспективу возрастания, которая была прервана в советское время, хотя женское старчество продолжало тогда еще существовать. Но в предреволюционное время, в период существования женского старчества при монастырях, оно постепенно становилось школой «умного делания». исихастским вариантом подвижничества. Начинали формироваться при отдельных монастырях возможности для открытия скитов, пустыней и мест для безмолвного жития. На этом пути открывались широкие перспективы для женского монашества, но следующий этап подвижничества женскому монашеству пришлось проходить в условиях небывалых гонений на христианство, под бдительным оком советского репрессивного аппарата. Вместе с монастырскими стенами была сломлены перспективы создания особых духовных школ воспитания подвижников при монастырях.

В женском подвижничест ве, по сути, была реализована народная религиозная идея православной жизни. Эта идея не сводится к социальной утопии, к поискам утерянного рая, напротив, трезвость народного (общесословного) религиозного чувства требовала реального воплощения религиозных чаяний, что и было в реальности сделано. Была реализована не абстрактная, а вполне конкретная идея Святой Руси, воплотившаяся в судьбах подвижниц, созданных обителях, святых трудах на благо Церкви и Отечества. То, что православные девушки в России смогли всесословно объединиться в указанный исторический момент, указывает на существование в пароде общего религиозного идеала.

Список публикаций по теме диссертации

Монографии

Дворянское благочестие. XVIII в. М„ 2002. 463 с.

Святыни и святость в жизни русского народа. Коллективная монография. М., 2010. Состави тель и главный редактор О.В. Кириченко. 465 с.

Женское подвижничество в России (XIX — середина XX в.) M., 2010. 675 с.

Статьи в рецензируемых журналах по списку ВАК:

1. Православный храм в жизни русских дворян XVIII в. // Этнографическое обозрение. 1995. №5.

2. Сибирь в географии женских монастырей начала XX в. // 1'уманитарпые науки в Сибири. 2008. № 3. С. 90—92.

3. Уход в женский монастырь: условия, обстоятельства, мотивы // Вопросы истории. 2009. №2. 120—131.

4. Женское православное старчество в России // Этнографическое обозрение.

2010. Ns 5. С. 17! —188.

5. Рецензия па книгу И.И. Шангииой «Русские девушки». СПб., «Азбука-классика». 2007. 345 с. // Этнографическое обозрение. 2010. №6. С. 181—183.

6. Православное женское монашество в советское время // Вопросы истории.

2011. № 1.

7. Антиобновленческая деятельность православных монахинь и черничек в 1930-е годы // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. М.. 2010. № 4.

Статьи и разделы в коллективных работах

8. Православная эстетика русской аристократической и народной культуры // Искусство, ремесло и православное ученичество. Материалы всероссийской конференции. СПб., 1998. С. 100—111.

9. Некоторые особенности традиции духовиичества в русской Православной Церкви в советское время // Исторический вестник. Москва-Воронеж, 1999. С. 119—132.

10. Честь у русской аристократии в период XIX—XX вв. // Светское образование и православное воспитание. Материалы всероссийской конференции. СПб., 1999. С. 92—101.

11. Религиозные основы русской традиционной культуры для современной России // Научно-богословские труды по проблемам православной миссии. Белгород, 2000. С. 175—179.

12. Русская православная и модернистская культура в типологии сравнения // Материалы международного научного симпозиума «Православие и культура этноса». Москва, 9-13 октября 2000 г. Москва-Воронеж. 2001. С. 75 —85.

13. Почитание святынь русскими дворянами (XVIII столетие) // Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII—XX вв. / Коллективная монография. Отв. редактор О.В. Кириченко, Х.В. Поплавская. М.. Наука, 2002. С. 8—65.

14. Совесть народа как нравственное и этническое понятие // Иринарховекие чтения 2003 г. Борисоглеб. 2004. С. 45—49.

15. Любовь к царю у русских как нравственный и исторический феномен // Связь времен. Материалы межрегиональной конференции Школы Народных Искусств императрицы Александры Федоровны. Спб., 2004. С. 73—82.

16. Охранительные функции русского дворянства для народной культуры //' Православие и народное творчество. Материалы Международных Рождественских чтений 2003 п М.. 2004. С. 114—120.

17. География распространения женских обшин и монастырей в России, связанных с влиянием преподобного Серафима Саровского // Наследие Серафима Саровского и судьбы России. Материалы научно-богословской конференции. Москва-Саров. Июнь 2004 г. / Отв. ред. I.A. Воронина, О.В. Кириченко. Нижний Новгород, 2005. 496 с. С. 202—229.

18. Сословный состав женских монастырей (на примере обителей Воронежской и Тамбовской губерний XIX века)// Возрождение православных монастырей и будущее России (материалы 111 Всероссийской научно-богословской конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского и будущее России»), Москва-Саров 2006 г. С. 219—243.

19. Факты церковного предания и современные исследования (рецензия на книгу О.В. Буковой: Женские обители преподобного Серафима Саровского. История десяти нижегородских монастырей. Н.-Новгород, 2003) // Традиции и современность. Научный православный журнал. № 5. 2006. С. 150—152.

20. Значение праведника-старца для села // Традиции и современность. Научный православный журнал. №1. 2002. С. 61—77.

21. Воспоминания о Евгении Васильевне Тихоновой (подготовка воспоминаний совместно с А.Е. Федоровым) // Рассказ о Евгении Васильевне Тихоновой (духовные истоки, жизнь, воспоминания ее и о ней). М., 2002. Сост. А.Е. Федоров. 269 с.

22. Русское дворянство и интеллигенция: противостояние двух социальных сил в XVIII—XIX в. // Традиции и современность. Научный православный журнал. №2 (2). 2003. С. 3—29.

23. Дворянство и интеллигенция в России // Проблемы 'экономической и общественно-политической истории дореволюционной России. Выи. 2. Тюмень. 2004. С. 104—134.

24. Православные старцы как харизматические лидеры и их влияние на народную религиозную жизнь // Тезисы доклада на VI международном конгрессе этнографов и антропологов в С.-Петербурге 28 июня ~ 02 июля 2005 г. М., 2005.

25. Монахини и чернички как организаторы противодействия церковному обновленчеству в 1930-е годы// Традиции и современность. Научный православный журнал. № 4. 2006. С. 3—26.

26. Традиционная православная культура как объект исследования // Россия в духовных поисках современного мира. Материалы Второй Всероссийской научно-богословской конференции. Москва—Дивеево, 2005 г. / Отв. Ред. ГА. Воронина. О.В. Кириченко. Нижний Новгород, 2006. С. 165—175.

27. Особенности географии общим, связанных с именем при. Серафима Саровского // Система планета Земля. Научный семинар «Нетрадиционные вопросы геологии», 20 февраля 2006 г. МГУ. 2007. С. 365—37 !.

28. Сельский священник-подвижник в советские годы // Традиции и современность. Научный православный журнал. JV» 9. 2009. С. 69—99.

29. Народная агиология // Святыни и святость в жизни русского народа. Коллективная монография. М., 2010. С. 50—76.

30. Святость места, времени и лица в народных текстах // Святыни и святость в жизни русского народа. Коллективная монография. М., 2010. С. 130—154.

31. Сельский священник-подвижник на приходе // Святыни и святость в жизни русского народа. Коллективная монография. М., 2010. С.155—169.

Институт этнологии и антропологии им. И. И. Миклухо-Маклая РАИ О.В. Кириченко

Женское православное подвижничество в России (XIX— середина XX в.) Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических паук

Утверждено к печати 16 ноября 2010 г. Формат 60x84 1/16 Объем 2,5 п.л. Тираж 100 экз. Заказ Участок оперативной полиграфин ИЭА РАН 119991, г. Москва, Ленинский пр-т, 32-А

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Кириченко, Олег Викторович

Введение 6-

Глава первая

История создания женских общин 67

1. Общины как начальная стадия образования монастырей

1.1. Динамика процесса образования общин

1.2. Пути создания новых общин

1.3. Общины, не ставшие монастырями

2. Как формировался состав общин

3. Правила и уставы для женских общин и общежительных монастырей

4. Организаторы монастырей

4.1. Сельские монастыри — уникальное явление церковной жизни России

4.2. Дворянские монастыри

4.3. Купеческие монастыри

Глава вторая

Формы подвижнической деятельности 149

1. Народный аскетический идеал

2. Девство ради Христа — основа женского подвижничества 155 2.1. Учение Православной Церкви о девстве

3. Женское старчество

4. Формы монастырского подвижничества

4.1. Затворничество

4.2. Смирение духа и плоти

4.3. Столпничество

4.4. Отшельничество

4.5. Юродство

5. Труд как подвижничество

5.1. Физический труд в монастырях

5.2. Художественный труд в монастырях

5.2.1. Архитектура

5.2.2. Иконописание, живопись

5.3. Образовательный труд в монастырях

5.3. 1. Грамотность поступающих в монастыри 271 5.3.2. Воспитание детей

5.4. Социальный труд в монастырях

Глава третья

Старцы-духовники новых обителей 295

1. Место прп. Серафима Саровского в организации женских обителей

2. Другие старцы-духовники

3. Святители — опекуны женских общин и монастырей

4. «Жития Святых» свт. Димитрия Ростовского

4.1. «Жития святых» для крестьян

4.2. «Жития святых» для женского подвижничества

4.3. «Жития святых» для подвижников-старцев XIX в.

5. Собирание святынь в общинах и монастырях

Глава четвертая

Переход от мира к монастырю 368

1. Прощание с миром

2 Чернички и женское общинное движение

3 Домашнее воспитание

Глава пятая

Сословия в монастырях 405

1. Сословность внутри монастырей

1.1. Сословный состав некоторых женских монастырей Тамбовской губ.

2. Сословный состав настоятельниц

3.Неуказные послушницы

4. Послушания в сословном контексте

5. Взгляд на монастырь изнутри

Глава шестая

Значение монастырей для религиозной жизни народа

1. Миссионерское значение монастырей

2. Падение добрых нравов в народе

3. Отступление от православия

4. Осторожное отношение Церкви к чудесам

5. Общественное мнение о монастырях 485 5.1. Особые проблемы в монастырях

Глава седьмая

Женское подвижничество в 1920—1930-е годы 493

1. Культура подвижничества

2.Судьбы монастырей и монашества Воронежской и Тамбовской епархий после революции

2.1. Монастыри Воронежской епархии

2.2. Монастыри Тамбовской епархии

2.3. Репрессии в отношении монахинь

3 Противодействие церковному обновленчеству в 1930-е годы 526 4. Феномен странничества в 1920—1930-е годы

Глава восьмая

Женское подвижничество в 1940-е — 1960-е годы 552

1. Воронежский центр духовничества

1.1. Община схиигумена Митрофана (Мякинина)

1.2. Община протоиерея Василия Золотухина 570 '

2. Монашеские сельские общины в 1970—1980-е годы

2.1. Женская монашеская община в Бурдино Липецкой обл.

2.2. Община в Ожога Липецкой обл.

2.3. Монашеская община иеросхимонаха. Иоанна (Мокашева) в Тамбовской обл.

3. Старцы — духовники монашествующих

3.1. Преподобный Серафим Тяпочкин (1894—1982)

3.2. Преподобный Севастиан Карагандинский (1884—1966)

3.3. Преподобноисповедник Сергий (Сребрянский, умер в 1948 г.)

3.4. Схиархимандрит Амвросий (Иванов, 1879—1978)

3.5. Схиархимандрит Савва (Остапенко) и другие монастырские старцы

3.6. Духовничество епархиальных архиереев

4. Монахини на приходах в 1940—1960-е годы

4.1. Борисоглебские монастырские монахини

4.2. Блаженные из Бароновка Воронежской обл.

4.3. Внутренняя жизнь новопостриженной монахини

5. Монахини, чернички и сельчане

5.1. Помощь в болезнях и скорбях

5.2. Помощь в религиозной жизни

Введение диссертации2011 год, автореферат по истории, Кириченко, Олег Викторович

Женское православное подвижничество XIX — начала XX в. — уникальная страница русской истории, духовной культуры, истории Русской Православной Церкви. Подвижничество весьма ярко и самобытно представлено в массовом и всероссийском общинном и монастырском движении, придавшем аскетическим устремлениям законченные церковные формы. Интенсивный рост женских обителей в это столетие поразителен [1], тем более, что ничего подобного, в таком количестве и в таких формах, не происходило со стороны мужчин [2, с. 669]. Шел, хорошо слаженный, единый по всей России всесословный процесс, и в этом согласованном многотысячном движении девушек и вдов, ищущих духовных подвигов и спасения души, заключалась огромная сила напряженного четко устремленного, аскетического действия. Поражает синхронность почти одновременного, острого желания устроить монастыри строгой духовной жизни у огромного числа девушек и женщин в самых разных концах России. По масштабности и величию эти события напоминали времена образования т.н. Северной Фиваиды в XIV—XV веках — обителей, которые устраивали многочисленные ученики и последователи 1 прп. Сергия Радонежского. Как и тогда, общество после петровских реформ оказалось социально разобщенным. Создание четко оформленных сословий диктовалось военной, политической, экономической необходимостью. Но многочисленные социальные перемещения приводили к тому, что появился широкий слой разночинцев и людей, просто отбившихся от родной среды. Многочисленные войны также приносили свои печальные результаты: раненых, увечных, сирот, оставшихся без родителей. Эти язвы нельзя было вылечить сразу, приняв строгие административные меры. Например, перепрофилировав некоторые монастыри под богадельни и дома призрения. Так у общества и государства появился духовный заказ монастырям и Церкви в целом— создать женские обители нового типа. Со стороны Церкви перед вновь возникающими общинами и монастырями не ставилась задача превратить их в места социального служения, но чтобы благотворительность, лечение язв общества проходили вместе со строгой молитвенной и аскетической жизнью, были частью ее. Высота духовного целеполагания, ясность поставленной цели сделали для многих живущих верой девушек и женщин эту цель очень привлекательной. Тем более, что сопутствующие обстоятельства— активная позиция и помощь Церкви— смогли облегчить выполнение этой задачи.

Массовость и всесословность женского движения, начавшегося в XVIII в. и набравшего силу в XIX в. позволяет говорить о том, что это было народное религиозное аскетическое движение, интуитивно направленное на возвращение к старой допетровской традиции благочестия — к образу Святой Руси, реализуемой в России главным образом через путь монашества. И хотя это было в тот же век, когда просыпалась женская социальная активность, желание свобод и равных с мужчинами прав для женщин, но это движение не было феминистическим, узко социальным, оно носило, по сути, другой характер, внутренним импульсом его было стремление к подвижничеству, к духовному подвигу, к служению ближним, и, скорее, его (движение) можно назвать прямо противоположным по целям феминизму. Вообще женское православное подвижничество не было оппозиционным по своему характеру, каким являлось, к примеру, старообрядчество в ту пору, но жило и действовало в рамках церковных, имело благословение и поддержку от всех известных архиереев и святых старцев своего времени и было, скорее, возможностью реализации сокровенной мечты для цвета Русской Православной Церкви, чем выдуманным церковным идеологическим проектом.

Главной движущей силой общинного движения было аскетическое (подвижническое) движение девиц, стремящихся стать Христовыми невестами (т.е. монахинями), тем самым приносящих девство в дар, в жертву Богу. Вот почему сам уход в монастырь — явление, ставшее в XIX в. массовым для женщин, — мы и рассматриваем как подвижничество, тем более, что девушки уходили не в благоустроенные обители, а туда, где все приходилось начинать с самого начала, все делать своими руками: строить здания, обрабатывать землю, ухаживать за скотом, нести самые нелегкие послушания — строить одновременно и стены монастыря, и молитвенным трудом укреплять духовные корни обители.

Основную массу насельниц новых монастырей составили выходцы из крестьянского-сословия — простой народ, без кого нельзя было построить в России за короткий срок несколько сот новых обителей. Но важно и то, что это движение являлось всесословным, что позволяет нам сделать вывод не только о простонародности, а именно о народности женского православного подвижничества. У молодых девушек, избиравших путь монашества, конечно, была альтернатива — еще сохранялся здоровый церковный уклад жизни: они1 могли, как и большинство крестьян, посещать монастыри время от времени, даже трудиться в них какой-то длительный срок. Наконец, они могли бы остаться в своем селе черничками и продолжать жить рядом со своими родными и при этом вести образ жизни сугубо богомольный. Но тысячи девушек сознательно избрали путь полного разрыва с привычным бытом, социальным окружением, со всей обычной жизнью.

Старчество было той необходимой реальностью, которая позволила общинному движению состояться, потому что приходилось проходить длинный эволюционный путь от богадельни при каком-нибудь пригородном или сельском храме до самой общины и, наконец, дорастать до крупного общежительного монастыря. Старцы устанавливали особую духовную дисциплину в общинах, основанную на неукоснительном соблюдении принципа послушания старшему, а также такой порядок, при котором духовная жизнь (молитвенная, аскетическая) главенствовала над всем. При этом и в самом старчестве наблюдалась своего рода иерархия, потому что для общинного движения особое значение имел старец Саровской пустыни

Серафим Саровский и его обитель Троицкий Дивеевский монастырь, с его эсхатологически богатым* преданием.

Каждая община появлялась как явление многосложное, в котором принимали участие представители всех сословий;, но в процессе созидание монастыря (а это* и совместный труд на самых разных послушаниях и совместная молитва) образовывалось нечто новое, новый социальный организм — как результат всех подвижнических устремлений; В этом смысле монашество можно оценивать как уникальную1 социальную общность, включающую в себя все сословные группы, т.е. народ, переплавивший свою социальную многоликость в одно иноческое сообщество.

На умноженную народность монашеского сообщества указывает и та художественная культура, которая создавалась в период, монастырского ренессанса: а это и сотни > в камне выстроенных монастырей, с несколькими храмами в каждом, большим хозяйственным комплексом (тесно взаимодействующим с крестьянским); это значительный' вклад в художественную культуру (монументальная живопись и иконопись)' того, что мы называем «провинциальной школой», также тесно связанной со всеми сословиями; это и поразительные результаты художественно-ремесленной деятельности, замеченной даже на заграничных экономических выставках. Вся эта монашеская художественность была тесным народным сплавом' творческой активности, которая не только была взята у народа, но и возвращена ему в новом качестве.

Но, несмотря на столь явленные следы своего присутствия на российской земле, православное женское монашество так и не было замечено «широкой общественностью», его ценностный императив не обсуждался, им не восхищались журналисты, писатели, художники, словом, те люди, которые наиболее громогласно вели себя в XIX ст. Монашество, в его исследуемом аскетическом порыве, жило уже в сложной общественной среде, когда шел активный распад привычных форм семейной и сословной жизни. И это одна из весомых причин столь остро выраженного аскетизма, столь глубоких форм подвижничества среди женщин, устраивавших общины.

Советский период, как лакмусовая бумага, показал: насколько! серьезны и основательны были, монашеские устои в новых женских обителях. Монашество было в числе тех церковных сил, которые наиболее пострадали в.-годы-гонений: оно было или уничтожено, или рассеяно по различным местам. Тем не менее, с самых первых лет советской власти женское монашество проявило свое подвижническое лицо. Около десятилетия (до 1929 г.) оно отстаивало право на свое легальное существование (артели, кооперативы, коммуны и т.д.), в то же время являясь огромной просветительской силой для простого народа, который в условиях многочисленных экспериментов с церковью порой' не знал, где истина, а где ложь. Монахини стали главной антиобновленческой' силой, организующей верующих, особенно в сельской местности.

За несколько десятилетий существования, советской власти, постепенно, менялась тактика общего действия женского монашества, направленная на сохранение Церкви и веры, но общим было то, что на приходах, монахини стали хранителями православия, церковной культуры и традиции, они выступали помощниками и наставниками духовенства, воспитателями будущих пастырей и архиереев. Также можно говорить о высокой степени структурированности монастырского монашества за счет тесной связи с отдельными старцами. В этом случае под руководством таких старцев созидалось на большом пространстве (две-три области) что-то вроде тайных монастырей из монастырских монахинь, новых пострижениц и непостриженных еще лиц.

Тот общинный феномен, появившийся в XIX в. и имевший в основе своей подвижничество, органично как нечто целое дожил до 1960-х, когда из жизни ушли последние монастырские постриженицы. И хотя женское монашество в России продолжало свое существование, в какой степени это было уже новое явление, с новой мотивационной доминантой, со своим особым ритмом существования, с другим единством существования монашества в рамках всей страны.

Подвижничество не рождается само по себе вне времени и пространства или в узкой социальной среде. Оно является глубинным порождением истинной духовной народной жизни, показателем церковного вызревания народного религиозного сознания. Оно — плод всех сил народной жизни и, самое важное, оно чувствительно ко всем этническим и религиозным процессам в недрах народного бытия. В то же время подвижничество сугубо индивидуально, оно — поступок и плод трудов каждого отдельного человека. Подвижничество — религиозный (православный) и социокультурный феномен, возникший в России на почве массового обращения православных женщин к раннехристианским* идеалам святости- и строгой духовной жизни, вылившийся в создание многочисленных общин и общежительных монастырей и просуществовавший с начала XIX до середины XX в. Таким образом, мы рассматриваем подвижничество как явление конкретно-историческое, хотя и имеющее религиозную природу, но не сводящееся к сумме аскетических практик (видов подвижничества), а охватывающее широкий спектр социальной и культурной жизни- страны и имеющее выдающиеся материальные результаты • — прежде всего, построенные общежительные монастыри. В подвижничестве, как особом феномене, заключено сложное содержание: это и радикальный разрыв со своей средой, когда девушка принимала решение уйти в, строящийся монастырь и соответствующим образом готовилась к этому; это и тяжелейшие труды по созиданию всей'общинной, а потом монастырской инфраструктуры; это и святое исполнение церковных послушаний внутри обители; это и личная сугубая аскетика, выражающаяся в несении отдельных духовных подвигов (затворничества, отшельничества, молчальничества и т.д.); это и несение тяготы за отступление от веры многих и перенесение скорбей, когда начались гонения; это и бесстрашное отстаивание чистоты и истинности веры от ересей и в период больших трудностей для церковной жизни в годы гонений. Таким образом, подвижничество монахинь-общинниц многолико, оно диктовалось временем и обстоятельствами. Создавав нечто целое (общину, монастырь, монастырь в миру), общинницы отстаивали его перед лицом опасностей до той поры пока их историческая жизнь не оборвалась. Это и составляло содержание их подвижничества.

Принципиально важно описать явление женского православного подвижничества как особого феномена религиозно-культурной жнзни большого числа русских женщин (девушек) в период с XIX по XX век включительно. Рассмотрение генезиса женского православного монашества нового типа позволяет проникнуть в лабораторию формирования в: гуще народа (а движение, как мы покажем, было всесословным и массовым) статус на всем пространстве России особых групп, пожелавших кардинально поменять свой социальный. Описание женского подвижничества как явления народной религиозной жизни позволяет увидеть этнографическую специфику этого явления. Она и состоит в том, что народ вырастил в себе нечто важное; великое и отдал добровольно это взращенное в Церковь. Наша задача — дать объяснение тому, как и почему женское православное подвижничество в России XIX—XX веков стало массовым и всесословным — народным движением. В прежние века в России, в силу разных причин, не было социальных условий для широкого участия женщин в монастырской жизни. Путь в монастырь не был закрыт для крестьянок, но в силу того, что женские монастыри, в основном, были не общежительными, а своекоштными, участие выходцев из низших социальных групп в них было, ограниченным. Оно определялось тем количеством насельниц — келейных послушниц, которых могли содержать в этих монастырях на свои средства монахини княжеского, боярского рода или купеческие дочери.

Женское православное подвижничество нарочито не было замечено широкой общественностью до революции, поскольку это было церковное явление, а, значит, «клерикальное», «непрогрессивное»,, было не в духе времени, к же тому тесно связано с монархией. После революции также оно не стало предметом научного изучения. Советская власть со страшной ненавистью I расправлялась с женским монашеством, уничтожая всякую память об этом 5 святом церковном движении (большая часть новых женских монастырей с их

II прекрасной архитектурой была стерта с лица земли), и тем самым и в советское I время оно не было широко помянуто добрым словом. Мы до сих пор в долгу перед этим удивительным духовным явлением, где было столько от воодушевления первохристианской эпохи, где в основе лежали христианские нормы: чистота, девственность, святость и жертвенность.

Тезисы, которые мы собираемся защищать, таковы: I

1. Новые женские обители создавали лучшие представители

I народа, и сами монастыри были не элитарным и указным образованием, созданным сверху, а являлись плотью от плоти народной. Словом, они имели народный характер.

2. Далее, мы предлагаем считать подвижничество главным с мотивом большинства женщин, устремившихся к монастырской жизни, а г значит, подвижнические устремления по какой-то причине, которую нам 1 предстоит показать, однозначно сориентировали народную массу и стимулировали здоровую религиозную активность на монастырь. 1

1 Здоровую активность потому, что она вылилась в ортодоксальные и законные церковные формы.

3. Вновь возникающие из общин и богаделен монастыри также несли в себе много такого, что нескоро переплавлялось в принципиально 1 другое — монашеское, поначалу же и сословный и культурный след еще просматривался во всем строе жизни монастыря. В дело строительства новой обители крестьяне несли крестьянское, дворяне — дворянское, купцы — купеческое и т.д. И это совокупно народное переплавлялось в I делах и трудах подвижнического толка. Без подвижничества переплавки

I народного в чисто монашеское не происходило. В связи с чем, мы будем доказывать тезис о подвижничестве как средстве переплавляющим прежнюю социальную (сословную и т.д.) идентичность в новое социальное явление — монашество.

4. Подвижничество не было чем-то застывшим и формальным, как иногда принято думать. Оно не сводилось только к аскетизму (посту, молитве), оно развивалось во времени, оно меняло свое лицо. Во времени движение было реализовано в период с XIX в., когда появились первые общины и монастыри нового типа, и до 1960-х годов, когда ушли из жизни последние насельницы дореволюционных монастырей и общин. Подвижничеством была постепенно усваиваемая монашеская теория и практика хранения девства и целомудрия. Подвижничеством являлся жертвенный беззаветный (с опасностью для здоровья и жизни) труд ради своей обители (особенно в пору строительных трудов). На подвижничестве вырастала дорога к достижению важнейшей " добродетели для монаха — смирению. Наука послушания осваивалась действительно как самая сложная наука перевоспитания себя. Тезис прп. Серафима Саровского «послушание выше поста и молитвы» стал основой аскетической жизни большинства новых женских обителей. На этой почве выросло такое явление, как старчество, в том числе женское старчество. Итак, мы собираемся защищать наш тезис о- подвижничестве как начале, стимулирующем духовную активность, а не наборе очень хороших правил для достижения высокой цели.

5. Движение носило централизованный характер, развивалось в определенном идейном поле, имело духовных руководителей (старцев и стариц), но в тоже время ему была присуща самая широкая и мощная стихия народного действия. Отсюда — большое число чисто крестьянских монастырей, возникших^ при активном участии не только крестьянок-общинниц, но и местного населения.

Новизна и практическая значимость работы

Целый ряд исследователей, занимавшихся историей монастырей в России, обращали внимание на красноречивые факты устроения многочисленных общин и общежительных монастырей, связывая' это с активизацией социальной- деятельности Русской Православной. Церкви, особенно со второй^ половины XIX- в. В нашей работе мы рассматриваем подвижничество как феномен религиозно-культурной жизни большого числа русских женщин (в абсолютном большинстве девушек), имевший- место в России с начала XIX в. до середины XX в. и выросший на православном общинном движении, которое было инициировано целым рядом исторических и религиозно-социальных обстоятельств; подвижничество затронуло женщин всех слоев общества, пропорционально уровню их религиозности и численности. Женское общинное движение — одно из самых ярких и значительных церковных и церковно-общественных явлений- имперского (и синодального) периода России, сыгравшее огромную, не оцененную до сих пор роль и в советский период. Оно не только затронуло значительное число наиболее верующих и религиозно-пассионарных женщин России', но и повлияло (что также до сих пор1 не отмечено) на культурную в целом; и более узко — художественно-культурную жизнь России, подняло благотворительность на небывалую высоту, одухотворило эту деятельность (что также не оценено в соответствующей литературе). Итак, этот ярчайший феномен народной религиозной жизни, воплотившийся в конкретные церковные формы и конкретные социальные проекты, до сих пор научно не описан и фундаментально не оценен должным образом.

Кроме того, исследование православного женского подвилсничества за период XIX—середина XX в. открывает для историков и этнографов возможность по-новому взглянуть на проблему женской эмансипации, которая сегодня рассматривается односторонне. И хотя религиозная активность не имеет отношения к эмансипации, но сама проблема женской активности в этот период требует максимально полного обобщения и учета всех точек зрения.

Актуальность темы в том, что объектом научного исследования стало слабо изученное, но исторически масштабное явление, повлиявшее не только на религиозную жизнь России, но и на культурные и социальные процессы в стране. Впервые в, науке подвижничество рассматривается не как сумма аскетических практик в конкретной религиозной традиции; а как социоисторический феномен, имеющий свое историческое лицо, сложную структуру: религиозную, социальную, этническую, культурную. Как и в XIV— XV в., подвижничество воплотилось в целый спектр не только религиозных, но и иных важнейших характеристик и стало не только достоянием времени, но и скрепой, соединившей эпоху в одно целое. Исследование религиозной активности женщин, которую мы трактуем как подвижничество, позволяет выйти на понимание многих общих вопросов, касающихся этнорелигиозной истории русского народа за эти два века.

Объект, цели и задачи исследования. Основным объектом изучения диссертанта являются те конкретные группы русских из всех сословий, которые оказались вовлеченными в процесс создания общин и общежительных монастырей, а также в> целом русское население всех сословий, косвенно участвующее в этом процессе.

Главную цель, работы мы видим в объяснении феномена женского православного подвижничества в указанный период. В связи с этим диссертантом ставятся следующие задачи.

1. Показать исторические истоки появления общин и первых общежительных монастырей, как формировался их состав, по каким правилам и уставам жили, кто был их организатором.

2. Исследовать формы подвижнической деятельности, выделить организующую роль старчества и описать монастырский труд как род подвижничества.

3. Обратиться к теме мужского старчества, как принципиально важному системообразующему элементу для женского общинного движения и женского подвижничества. В связи с этим также рассмотреть характер влияния «житий святых» и собранных в монастыре святынь на активацию подвижнических взглядов.

4. Проследить, каким был путь расставания с домом, насколько он был обусловлен подвижническими взглядами, а также исследовать то, насколько сознательно было намерение идти в монастырь, определить уровень грамотности, возможности домашнего воспитания.

5. Дать объяснение тому, как сословный компонент (а он был и в послушаниях, и среди настоятельниц, и в пропорциональном составе монастыря) превращался в монастырский.

6. Раскрыть проблемный фон общественной жизни, касающийся и веры у народа, и нравственности, и тех сложных отношений.

7. Другая задача — показать подвижничество обитательниц монастырей в первые годы советской власти, когда принципиально изменились условия жизни.

8. Как продолжение предыдущей задачи — раскрыть особенности подвижничества в 1940—1960-е годы, когда изменился порядок религиозной жизни.

Методология и методы исследования Методологической основой работы является принцип диалектического историзма, когда каждое историческое явление рассматривается в контексте своей эпохи, в соответствии с тем, кто его создатель и каковы его мотивации, цели и задачи. Это принцип аутентизма (аутентичный — адекватный) — рассмотрение явления в рамках мотивационного поля его создателей.

Характер научного подхода, выбранного нами для исследования, мы обозначим как историко-этнографический, включающий в себя как этнографическую основу (описание конкретного этноса, его социальных групп, религиозной традиции), так и конкретные исторические рамки, в которых эта основа рассматривается.

Метод исследования — системный, поскольку мы рассматриваем феномен женского подвижничества в России XIX— середины XX в. как сложную систему, имеющую свои замкнутые временные и содержательные границы, также свою структуру (формы подвижничества) и свою функциональную заданность (создание монастырей, укрепление церковной жизни, личные и общие религиозные цели).

Характеристика источников

Источниками по дореволюционному (синодальному) периоду являются архивные материалы, а также публикации биографий (жизнеописаний) монахинь и подвижниц благочестия мирянок.

Архивный материал нами собирался в пяти региональных архивах черноземной полосы России, там, где проводились с 1998 г. полевые исследования по данной тематике. Нами просмотрены соответствующие фонды областных архивов Воронежа, Тамбова, Липецка, Курска и монастырский фонд краеведческого архива г. Усмани Воронежской обл., архив краеведческого музея г. Торжка. Также по данной тематике мы работали в архивах Санкт-Петербурга: Пушкинском доме, АРЭМе (фонд князя В.Н. Тенишева), РО РГО, РГИА (фонд Св.Синода).

В Воронеже нам пришлось работать в государственном архиве Воронежской области (Г ABO) большей частью с фондом №967 (Уполномоченный Совета по делам Русской православной Церкви, при* Совете министров СССР по Воронежской области) и в Центральном архиве новейшей истории Воронежской области (ЦАНИ ВО) — бывшем архиве обкома КПСС. В ГАВО в фонде №967 находятся недавно рассекреченные и переданные в общедоступное пользование дела из другого архива. В 1940-е (послевоенные) годы появилась должность Уполномоченного по делам религий, стали открываться храмы и церковные дела приобрели опять общественное значение. В государственные органы стали отправляться тысячи заявления от верующих с просьбами об открытии храмов. Уполномоченные собирают архивные сведения о закрытых храмах, ведется переписка уполномоченных с вышестоящей властью (отчеты), куда входят сведения о посещении верующими церкви, количестве совершаемых треб, финансовые отчеты, жалобы, объяснительные, биографии священников, оценка происшествий (а это, как правило, проведение простыми верующими молитвенных почитаний какой либо православной святыни вне храма — на месте явления, святого источника, закрытой обители, храма и т.д. Стихийная религиозность верующих особенно вызывала острую реакцию власти по причине ее открытости для глаз всего населения, эмоциональной выразительности и зажигательности веры. В описании этих событий нередко присутствуют бывшие монахини, чернички или кто-то из числа женщин-организаторов этих празднеств. Также в числе важных материалов для нашей темы в документах уполномоченного встречаются описания неофициальных женских монастырей в миру, которые возникали порой на приходах под руководством подвижников-старцев (монахов), бывших приходскими священниками. Этот документальный материал потом соотносился с полевыми опросами жителей этих мест, что позволяло реконструировать более полную картину духовной жизни проживавших здесь монахинь и черничек.

В Воронежском областном архиве (ГABO) мы прорабатывали фонды, где отразилась политическая и социальная история области 1920—1940-х годов. Это документы исполкомов разных районов области. Это источники, не систематизированные по темам (не имеющие системных описей), и потому требовавшие работы методом проб. Здесь мы находили свидетельства закрытия женских обителей, указания на существование групп, рассеянных по территории каждого района монахинь. Чрезвычайно важной оказалась находка фонда обновленцев, действующих в Воронежской, Липецкой и частично Тамбовской областях в 1930-е годы [3, л. 1-10]. При описании своих епархий обновленцы давали характеристики верующим православной («тихоновской») Церкви. Благодаря этому уникальному источнику (в РПЦ в это время не велась архивация документов, т.к. Церковь постоянно находилась под прицелом власти и жила в условиях непрерывных репрессий) мы смогли увидеть то, как действовали антиобновленческие силы (причем в народной, сельской среде) Церкви в один из темных (и страшных для всего общества) периодов — в 1930-е годы [4, с. 3-26]. ГАВО сильно пострадал во время Великой Отечественной войны, фонд Воронежской консистории практически не имеет материалов по второй половине XIX — началу XX вв., поэтому мы были лишены возможности пользоваться фондами женских монастырей Воронежской губернии. В РГИА также отсутствуют ведомости по отдельным монастырям Воронежской епархии. Частично эту проблему восполняли публикации по истории женских обителей края в епархиальных и губернских изданиях.

Работа в Центральном архиве новейшей истории Воронежской области (ЦАНИ ВО) позволила собрать материал по отдельным' репрессированным лицам (священникам и монахиням), которые попали в поле зрения карающих органов власти, и параллельно эти документы отложились и в партийном архиве. Здесь был обнаружен важный материал по 1930-м, а[ также по-1940— 960-м годам, когда партийные функционеры активно участвовали в различных антирелигиозных мероприятиях [5]. В 1960-е годы в рамках антирелигиозной пропаганды и борьбы с религией в Воронежской области проводились социологические исследования по церковной тематике под руководством М. Теплякова. Выводы, полученные его группой, осели в ЦАНИ в виде таблиц, характеризующих уровень религиозности верующих, а сами заполненные анкеты попали в музей атеизма в Ленинград [6]. М. Тепляков публиковал потом книгу, статьи в журналах и газетах области. Вообще просмотренные нами публикации в областной прессе по антирелигиозной кампании в 1960-е годы в Воронежской областной библиотеке по-своему дополняют архивный материал

Государственный архив Липецкой области (ГАЛО) был сформирован после выделения этой области из состава Воронежской и Тамбовской областей. Здесь удалось, подробно проработать фонд уполномоченного по делам религий и соответственно, период 1940—1960-х годов [8]'. Был собран материал по интересующим нас персоналиям (священникам и монахиням), которые попали в поле зрения, уполномоченного, и особенно важно то, что обнаружились материалы о существовании тайных женских монастырей в миру в этом регионе. Доклады уполномоченного, которые он делал для Москвы, имеют подробные описания интересующих нас «религиозных образований» и лиц, в них участвующих. Уникальность данных источников еще и в. том, что уполномоченный характеризует «настроения верующих», «их сознательность», т.е. дает нам информацию о массовых проявлениях религиозности.

В Государственном архиве Тамбовской области (ГATO) мы работали с фондом Тамбовской консистории (Ф.181), сохранившимся достаточно полно, где отложились дела по истории женских обителей. Также в этом архиве по советскому периоду были частично просмотрены фонды исполкомов окружных советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (окрисполкомы ф. Р-4; Р-2; Р-1, 1930-е годы), а также фонд уполномоченного по делам религий в Тамбовской области (Ф.5220), где отразилось время 1940 —1960-х годов.

В фонде (Р-1—4) достаточно информативным и важным источником по нашей теме оказались материалы Протоколов заседаний комиссии по делам церкви при Тамбовском губисполкоме. Здесь мы обнаружили важные материалы по закрытию женских обителей, судьбам монахинь, отношению населения к разгону монастырей. Также в этих фондах были обнаружены документы обновленцев (как и в Воронежском архиве), с той лишь разницей, что здесь не было такой подробной отчетности в характеристике православных. Фонд уполномоченного имеет свою специфику и отличается от воронежского и липецкого. Не было жестких стандартов, как видно при сравнении, в составлении отчетов для центра, в собирании информации о верующих, в подробностях описания происшествий и даже в стиле работы уполномоченного с населением: Поэтому в каждой области; существовала своя специфика деятельности уполномоченного, и соответственно откладывался в архив материал. Данный- фонд был обработан; и описан, тамбовским? исследователем С.А. Чеботаревым в его монографии [9].

Консисторский фонд г. Тамбова позволил использовать, сохранившиеся ведомости женских монастырей-; что дало возможность получить картину по различным сторонам социальной истории монастырей: и монастырской повседневности (сословный состав монашествующих, возраст поступления, грамотность, география- местожительства; монастырские послушания в контексте сословной принадлежности). Ведомости — уникальный источник, еще только вводимый- в научный; оборот и до конца широко не; оцененный; Обработка данного? источника, позволила нам сделать* важные выводы, касающиеся оценки духовных; мотивов поступления в монастырь девушек-крестьянок, оценить картину географического распределения местожительства насельниц (и в пространстве, и в выяснении? земляческих связей и динамики)^ а также; включить, оценочные социальные характеристики монашествующих в духовный- контекст (например; оценка, возрастных особенностей с точки зрения подготовки.и подготовленности к;поступлению в, монастырь).

В; Усманском (г.Усмань Воронежской обл.) краеведческом! музее сохранился фонд Усманского Софийского монастыря, где были обнаружены, ведомости монашествующих с редкой информациейшо 1820-м годам.

В Курской области в течение двух лет проводились, экспедиции (в восточной, северной и центральной части области), в связи с чем также пришлось обращаться к фондам областного архива Курской области (ГАКО). Работа велась с материалами фонда уполномоченного по Курской области (ф. 5027): Был собран материал о ежегодных паломничествах верующих (в том числе живущих в миру монахинь) В; закрытую большевиками, Курскую

Коренную пустынь, а также о монашествующих советского времени в г. Курске (живущих там после закрытия женского Знаменского монастыря).

В Русском этнографическом музее (С.-Петербург) нами был проработан фонд 7 (князя В.Н. Тенишева), просмотрены все дела по всем губерниям по темам «безбрачие, отшельничество, странничество, отношение к церкви и к священнику». Безусловно — это ценный и уникальный источник по нашей теме, включающий те редкие примеры обычных крестьянских биографий, которые не найдешь в мемуарах или в другой автобиографической литературе. Здесь находим свидетельства и мотивировку крестьянских девушек, ушедших в монастырь, а в документах проглядывает разница черничек-вековуш и лиц, ориентированных на монастырь. У этого источника есть и свои особенности. Часть информаторов князя Тенишева- были людьми, настроенными достаточно прохладно к Церкви и монашеству, и поэтому нередко в их ответах звучит ярко выраженный антицерковный мотив. В материалах фонда есть ответы на вопрос о безбрачии и уходе в монастырь. Но информаторы не всегда были в курсе происходящего в округе, поэтому там, где по другим источникам фиксируется активность, они ее не замечают.

Российский государственный исторический архив (РГИА, С.-Петербург) в фонде Св. Синода содержит необходимые для нашей темы материалы по истории отдельных монастырей и общин интересующего нас региона. В основном мы опирались на отчеты епархиальных архиереев. Работа в РГИА позволила выявить ряд важных документов. В фонде «Рукописи Синода» была найдена неопубликованная рукопись книги Н. Григоровича «Женские общины, существовавшие в России под покровительством духовного и гражданского начальства» (1877) [10]. Книга являет собой образец отношения к проблеме возникновения новых женских монастырей и общин у современников. Это единственное и уникальное в своем роде исследование хотя и не имеет большой научной ценности, но для историографии важно, какие общины попали в поле зрения исследователя к 1840-м годам. «Правила для женских православных общин Нижегородской епархии: Арзамасской, Ардатовской, Зеленогорской, Дивеевской» (1845) — важный документ, демонстрирующий, что уже в середине XIX в. дивеевский центр женского монашества имел особое значение для женского монашества в России. Эти правила легли в основу многих нарождающихся общин и монастырей. И Св. Синод был в этом заинтересован. Женские иноческие уставы — весьма важный источник информации, характеризующий женское подвижничество, на что обращает внимание современная исследовательница женского монашества Е.Б: Емченко [11, с. 129]. Замечательным источником по женским иноческим уставам предреволюционного времени является сводный труд иеромонаха Серафима (Кузнецова) «Женские иноческие уставы», увидевший свет в 1910 (Кунгур, 1910), и переизданный в 2002 г.Самаре. Автор собрал необходимый уставной материал (из современных и древних церковных монастырских уставов, Духовного регламента, постановлений Св. Синода) по самым разным сторонам внутренней жизни монастыря. Также он снабдил свой труд тщательно проработанным емким предисловием по истории женского подвижничества (во Вселенской Церкви и в России), коснувшись и насущных проблем современного ему женского монашества [12]. В концептуальном плане данное предисловие имеет и определенное историографическое значение, поскольку автор дает читателю свое видение проблемы женского монашества' в России.

В рукописном отделе Пушкинского Дома мы просмотрели' дела, где зафиксирована переписка светских лиц с монашествующими. Этот источник дал возможность увидеть характер эпистолярного общения с монастырскими настоятельницами или же старицами (формы обращения, пожелания, круг тем и т. д.). Немало писем на сегодня опубликовано, в различных епархиальных журналах, что мы также учитываем. Периодические церковные издания разных епархий за последние 15 лет сделали доступными немало материалов о подвижниках и подвижницах советского периода, и это ценный источник информации. В основном, нами просматривались газеты «Благовест» (Самара),

Воронежские и Липецкие епархиальные ведомости и журнал «Духовный собеседник» (Самара). Последний журнал является особенно емким, по объему и редкости публикуемых материалов, поскольку здесь присутствуют документы из архива митрополита Мануила (Лемешевского), собиравшего сведения о подвижниках благочестия в течение нескольких десятилетий.

Обширен пласт опубликованных источников как по XIX, так и по XX столетию. Конечно, мы в первую очередь опирались на биографии подвижниц. Биографии публиковались в различных духовных изданиях: отдельных брошюрах, в епархиальных ведомостях, духовных журналах («Православный паломник», «Странник» и др.). Значительная часть подвижнических биографий вошла в 14-ти томное собрание «Жизнеописания отечественных подвижников благочестия« 18 и 19 веков», составленное известным агиографом и деятелем Церкви епископом Никодимом (Кононовым), в советские годы, пострадавшим от большевиков [13, с. 299-305]. В это фундаментальное издание, выпущенное в 1906—1910 гг. Афонским Русским Пантелеймоновым монастырем [14], вошло 115 женских жизнеописаний, значительная часть из них была посвящена монашествующим: 30 жизнеописаний настоятельниц монастырей, в том числе и первоначш1ьниц, более 30-ти биографий подвижниц благочестия из числа монахинь. Кроме подвижничества чисто монашеского характера в собрании епископа Никодима представлены юродивые (блаженные) из простонародья, сердобольные, сделавшие посещение больных, заключенных, престарелых своим долгом, есть миряне — молитвенники и постники, затворники, странники, богомольцы (взявшие паломничество как подвиг Христа ради), есть лежачие больные с молитвой, терпением и смирением несшие свой жизненный крест. Всех их отличала мудрость, иных — особая духовность и прозорливость, способность помогать другим в телесных и душевных скорбях.

Сравнивая материал, собранный епископом Никодимом (Кононовым) с первоисточниками (публикациями в церковной периодической печати и в виде отдельных изданий), мы можем сделать вывод, что первоисточник сокращался, он оформлялся в некоторой степени как житийный текст, но все же сохранял все основные смысловые и содержательные моменты. В жизнеописаниях много этнографической информации, т.е сведений не об отдельном человеке, но о духовной культуре народа, и их вполне можно использовать как исторический, источник, как и отметила М.М; Громыко в своем специальном исследовании на эту тему [15, с. 45-56]. Жизнеописания позволяют нам выйти «на широкую картину массовых проявлений православного сознания и исповедной практики русского народа». М.М. Громыко показывает, что жизнеописание подвижников благочестия не отделено от народной жизни, но вплетено самым тесным образом в религиозное мировоззрение русского народа, вот почему исследователю остается только увидеть и выделить эти формы.

По возможности мы обращались к источникам, которыми пользовался епископ Никодим для составления жизнеописаний, но собрать сегодня воедино все эти биографии в их первом издании — задача выполнимая лишь отчасти. Отдельные брошюры местного издания, изданные небольшим тиражом, ныне стали уже недоступными. Сам епископ Никодим так писал об этих источниках: «Сведения о них (подвижниках благочестия) встречаются: в календарях, периодических изданиях, отдельных сочинениях и листках. Из периодических изданий по количеству помещенных в них сказаний. следует особенно отметить духовные журналы: "Душеполезное Чтение", "Странник", "Русский Паломник", "Троицкие Листки" и некоторые епархиальные органы. Из отдельных сочинений особенно необходимо отметить драгоценный "Месяцеслов" высокопреосвященного Димитрия (Самбикина), архиепископа Тверского, "Русские подвижники XVIII и XIX века" Поселянина и др.» [16, с. 18]. Но надо учитывать, что автор-составитель не всегда писал о том, откуда он брал ту или иную биографию, поскольку это было не научное издание. Из опубликованных источников жизнеописания подвижников благочестия и истории отдельных обителей являются нашим основным источником по дореволюционному периоду.

Советский период нашел отражение в многочисленных публикациях о подвижницах Церкви, которые проявили себя в годы гонений на1 веру. Существует многотомная публикация о лицах, репрессированных и пострадавших за Церковь, в том числе и монашествующих [17]. Автор строит каждый том по принципу церковного месяцеслова, а также учитывает географию подвижничества. Каждый том посвящен отдельному региону. В основу каждого жизнеописания были положены материалы следствий (из архивов НКВД), дополненные выписками из епархиальных изданий, рукописей, домашних архивов. В каждом случае повествование является законченным трудом, цель которого — проследить вехи исповеднического или мученического пути каждого упоминаемого подвижника. Работа игумена Дамаскина (Орловского), по сути, является продолжением дореволюционного многотомного издания епископа Никодима.

К образцовым изданиям, на которые опирается автор, с обилием документов, воспоминаний и с хорошо составленными текстами жизнеописаний, можно отнести следующие книги: Сочинения* игумении Таисии (Солоповой) (М., 2006); Сестры. Очерк жизни сестер-подвижниц Анисии, Матроны и Агафии (М., 2001); Женская Оптина. Материалы к летописи Борисо-Глебского женского Аносина монастыря (М., 1997); Игумения Арсения. Опыт духовной биографии. Письма. (М., 2007); Игумения Нина (Боянус). Наши беседы о жизни. Жизнеописание, письма, воспоминания (М.,2004); «Я испытал тебя в горниле страдания». Схимонахиня Антония (Анастасия Яковлевна Кавешникова). Жизнеописание, наставления, письма, воспоминания (М., 2003); Монахиня Сергия (Клименко). «Минувшее развертывает свиток.» (М., 1998); «Молю о тех, кого Ты дал мне.». Владыка Серафим (Звездинский) в воспоминаниях духовной дочери (М.,1999), «С крестом и Евангелием». Книга об одном удивительном монастыре и его старцах (Задонский Рождество-Богородицкий монастырь, 2008) и ряд других изданий.

Отдельные жизнеописания подвижниц благочестия советского времени также весьма важный источник по нашей теме. Они являются данью памяти тех, кому подвижницы помогли, и раскрывают грани старческого окормления верующих.

Кроме отдельных жизнеописаний женщин-подвижниц, исповедниц и пострадавших за веру, было составлено несколько общих трудов по женскому православному подвижничеству. Книга монахини Таисии (Карцевой) «Русское православное женское монашество XVIII—XX вв.» была написана за границей, [18] выдержав в России с 1992 г. с десяток изданий. В этом популярном издании собрано 51 жизнеописание, включая краткую историю некоторых обителей. При составлении книги монахиня Таисия пользовалась многотомным изданием епископа Никодима (Кононова). Большая часть биографий — это их переложение из труда священномученика Никодима. Но также есть и новые, оригинальные материалы (по XX в.) о подвижницах Западной России, а также о великой княгине Елизавете Федоровне. Другой труд популярного характера «Православные подвижницы двадцатого столетия». Сост. С. Девятова. (М., 2008). Здесь собраны 70 жизнеописаний, по тому же принципу, что книга монахини Таисии. Каждое жизнеописание представляет собой краткий вариант книги о той или иной подвижнице. Издание имеет справочный аппарат — библиографию трудов, которыми пользовалась автор-составитель. Принцип распределения лиц в книге — географический: дивеевские старицы, московские старицы и т.д. Книга полезна нам тем, что каждая биография построена по общему принципу: особенности подвижнического пути каждого лица.

Первостепенным источником по советскому периоду являются полевые материалы. С 1998 г. мы проводили целенаправленные полевые исследования по теме «женское подвижничество в советский период». Работа проводилась в ряде областей центрально-черноземного региона: в Воронежской, Липецкой,

Тамбовской, Курской, Белгородской областях. Мы исследовали места расселения монахинь из закрытых монастырей, выявляли очаги компактного проживания бывших насельниц, опрашивали местных жителей, имевших близкую связь с монахинями, выясняли* обстоятельства их жизни, особенности церковной жизни, отношения с местными жителями, влияния на них, побывали и в тех местах, где находились сами монастыри. Мы застали уже не самих монахинь (последние монастырские монахини умерли в середине 1960-х годов), а в лучшем случае их учениц, воспитанников, людей; хорошо их знавших. Задачей наших опросов было выяснение специфики подвижнической (духовной) жизни монахинь в послевоенный период и характера контактов с местным' населением (хотя нередко монахини и сами были из местных жительниц). Особой категорией опрашиваемых были архиереи и священнослужители, прошедшие в детские годы школу духовного воспитания-у монастырских монахинь. Также адекватностью, четкостью и> тонкостью понимания монашеского служения отличались ответы монахинь, которые выросли в этой среде и получили там постриг от кого-то из старцев, опекавших монахинь.

Следует особо сказать о качестве получаемой информации: Полевой материал позволил получить панорамную картину женской монашеской жизнедеятельности в советский период. Панорамность картины состоит в подробном описании всех сторон духовной жизни монахинь в.миру: уставной, аскетической, подвижнической, наставнической для мирян, исповеднической и апостольской (монахини как носители церковного предания). Такую картину не дают, как это ни странно, даже книги, изданные в последние годы, о подвижниках — старцах и старицах, где много конкретных случаев, но отсутствует (не виден) весь механизм действия этого уникального сообщества. Как нам кажется, причина этого объясняется спецификой нашей исследовательской работы. Авторы книг о подвижниках веры и благочестия не ставили перед собой задачу проследить многие (важные для нас) формальные моменты существования монашеской общины в миру, им было важно показать меру их святости, размеры перенесения жизненных скорбей, словом, их житийный путь следования Христу, их соотнесенность со святоотеческой традицией. Нас же в подвижничестве интересует не столько1 содержание монашеского подвига (это собирают агиологи), сколько особенности его функционирования в каждый исторический момент и в конкретной исторической среде, а также влияние женского подвижничества на религиозную жизнь русского народа в целом.

Полевые информаторы, которых мы опрашивали, условно делятся по своей информационной значимости'на несколько групп. И в церковной среде есть свои4 Кривополеновы и Федосовы, свои выдающиеся экземпляры по памяти и образности языка. С самыми талантливыми я старался работать подолгу, приезжая, к ним много раз. Вот несколько самых важных-имен.

Монахиня Сергия (Вера Федоровна Чернышева), жительница г. Борисоглебска Воронежской области (род. 1946 г.), родилась в обычной сельской семье под Борисоглебском. С юных лет воспитывалась борисоглебскими монастырскими монахинями, и как только появилась первая возможность, пришла в храм после 7 класса школы в 14 лет, в 1960 г. В 2006 г. — 45 лет ее служению в церкви. В ее синодике, завещанном, ей матушками, не одна сотня имен. Матушка бессменно уже не одно десятилетие руководит левым клиросом. У нее прекрасная память, она помнит имена, ситуации, разговоры, рассказывает без аффектации, свободно и непринужденно. Она — центральный информатор о борисоглебском монашеском кусте, где пребывали монахини из многих закрытых монастырей, даже с кавказского региона. С нею я работал не один год, делал записи на диктофон, получил доступ к ее архиву.

Схимонахиня Феодорита (Александра Ивановна Шитова, 1928 г. р.), жительница с. Мордово Тамбовской обл. Родилась в зажиточной крестьянской семье, в которой росло четверо детей. Отец Иван Семенович Шитов с 1894 г., будучи в армии, служил в егерском полку, который охранял покой Царской

Семьи. Иван Семенович не раз видел всю царскую семью, беседовал с великими княжнами, а потом очень переживал их арест и расстрел. Иван Семенович воевал в 1914 г. и был свидетелем чуда благословения русских солдат Божией Матерью во время молебна перед боем. Потом всем, кто был тогда на этом молебне и видел чудо, был вручен памятный знак — медальон с изображением явления Божией Матери. С этой святыней Иван Семенович не расставался всю жизнь. Погиб он в Великую Отечественную 1941 г. на трудовом фронте. Рыл окопы под Воронежем, когда к городу подходили немцы, но трудившихся людей не кормили из-за сложности обстановки. Некоторые трудовики ходили по полям, вырывали картошку и варили, а он не ходил, боялся согрешить воровством. Ослаб от голода и умер, а товарищи из села вернулись домой. В восьмилетнем возрасте отец научил Александру молитвам «Верую» и другим. У Александры Ивановны — близкое родство с известным подвижником тамбовского края Егором Ивановичем, из-под Мордово, бывшим афонским монахом. Семья ее была раскулачена в 1920-е годы, увезено все имущество, вплоть «до последнего сахара и мешка шерсти». Александра Ивановна инвалид с детства, больная нога не позволяла трудиться. Закончила 4 класса в 13 лет. Училась хорошо, была отличницей, в классе пользовалась уважением, несмотря на инвалидность. Дети не дразнили, потому что многим помогала учиться. Со слов Александры Ивановны: «У бабушки был брат, очень верующий, ходил по старцам. Когда он умер, его сноха — тоже вдова, читавшая Псалтирь, позвала меня: "Шура, пойдем со мной читать Псалтирь"». И девочка с 14-ти лет стала ходить по людям и читать Псалтирь по усопшим. Брать за это они ничего не брали, но не отказывались, если их кормили. «Сестра моя в 16 лет пошла в колхоз трудиться на тракторе, она нам помогала. А мы в колхоз не пошли, и поэтому нам не полагалось даже огорода».

В войну у дедушки Александры Ивановны в доме собиралось много людей, чтобы помолиться. И дед всех приучал петь, и все пели духовные стихи.

Библия у нас была дома дедушкина. Читала особенно книгу Иисуса Сирахова, там все наставления. Наш род вообще молитвенный, верующий и по маме и по папе. Тетка отцова в Иерусалиме была, дедушка на Афон ездил. Я уже в детстве говорила подружкам: "Яубогенькая, поэтому замуж не пойду". В 22 года я уже перестала есть мясо, как мне благословили старцы». Юной девушкой матушка попала под духовное руководство известного Воронежского старца схиигумена Митрофана (Мякинина). Будучи настоятелем приходской церкви, он собрал негласный сельский женский монастырь из монастырских монахинь, своих пострижениц и черничек. Имея прекрасную память на события, разговоры, имена, Александра Ивановна сумела передать и саму атмосферу духовнического окормления старца Митрофана. Также с ее слов мы зафиксировали' географическую картину духовничества о. Митрофана. Не сразу мы узнали, что Александра- Ивановна — схимница Феодорита, одежда у нее была не монашеская, по виду она напоминала обычную сельскую черничку. Несколько раз я бывал у схимонахини Феодориты, чтобы записать на аудиомагнитофон ее воспоминания и поработать с ее фотоархивом.

Другая наша собеседница схимонахиня Антония (Казакова Александра Андреевна), также тайно постриженная в монашество, жительница'Воронежа, родилась в с. Ячейка Воронежской обл. Единственная из" собеседниц имеет высшее образование. Очень энергична, умна, с прекрасной памятью и по своему артистична. «Артистизм» — это условное название того, что присуще всем этим выдающимся информаторам, они в лицах передают разговоры сорокалетней давности. Звучит даже интонация, с которой произносилась когда-то фраза, что помогает им воспроизводить прошлое почти дословно.

Мама Варвара была у меня очень верующая, отец ее был Савелий, также глубоко верующий, имел дома духовную библиотеку. Все 12 книг "Житий святых" и многие другие книги. И вот когда приближался праздник, вечером, девки работают, а он сидит, читает вслух. Все знания церковные получали из уст в уста: в 5-летнем возрасте мама научила нас молитвам

Богородице Дево" и "Отче наш". Помню, стерегу гусей и учу 50-й псалом. У дедушки Савелия был отец — Яков, который, не знаю в каком возрасте, уехал на Старый Афон. Шесть раз туда ездил как паломник и в последний раз остался насовсем. Облечен был в сан и стал иеромонахом Иоакимом. Прадедушка пока ездил паломником на Афон, привозил домой оттуда святыни: крест, жезл (посох) из кипариса, книги, ракушечку такую особенную. Мама детей лечила только этой ракушечкой. Как заболеет кто> из детей, мама, возьмет, сольет с нее воды, умоет ребеночка, даст ему приложиться к афонскому кресту. К посоху тоже прикладывались. В семье было 8 детей: трое ребят и пять девочек» [19].

На родине схимонахини Антонии приходским священником долгое время был схиигумен Митрофан (Мякинин). Сюда же приезжало много известных духовных лиц из Тамбовской и Воронежской1 обл. Свои воспоминания схииг. Антония начала собирать задолго до нашего появления. Записала, что помнила, сама в толстую девяностолистовую тетрадь, объехала многих духовных чад отца Митрофана и их рассказы поместила в.эту тетрадь. Но когда я начал ее опрашивать, ее устные рассказы оказались более полными и живыми, чем они были записаны. Во многом благодаря ее стараниям, сейчас вышли две книги о схиигумене Митрофане [20].

Еще один собеседник — инокиня Любовь (Любовь Васильевна Рябинина), житель Старого Оскола, родилась в дер. Михайловке Воронежской области, на родине схиигумена Митрофана (Мякинина), в семье глубоко верующих родителей. Была духовной дочерью, воспитанницей с юных лет другого Воронежского подвижника — иеросхимонаха Тихона, прихожанам села Ясырки известного более как протоиерей Василий Золотухин. Ныне инокиня Любовь уже многие годы руководит клиросом в одном из храмов Старого Оскола. Строгое духовное воспитание, прекрасная память, любовь к святыням и подвижникам, при строгости и рассудительности, сделали инокиню Любовь настоящем кладезем сведений о многих подвижниках Воронежской и

Староосколькой земли. Она — наш главный информатор по сельской! общине иеросхимонаха Тихона, который окормлял немало монашествующих женщин. Воспитывалась она в многодетной семье со строгими правилами благочестия и искренней глубокой веры. Марьевка, где жили родители Рябининой, находилась в нескольких километрах от Ясырок. Родители* и дом Л.В. Рябининой жили под руководством о. Митрофана, а потом* — о. Василия, Порядок воспитания детей в их доме был таков.

Детей учили у нас молитвам постепенно. До 10 лет знали "Отче наш", "Достойно есть", "Помилуй мя Боже". Ежедневно их утром и вечером читали. Даже в пасхальное время о. Василий не благословлял детям опускать Царю Небесный, а то за 50 дней забудут. Когда думали причащаться, три канончика все обязательно прочитывали. После 10 лет — канонник ежедневно, дальше — второй канончик. Акафистами он не увлекался и нас не увлекал, но когда я определялась с будущим, то он 40 дней благословил читать акафист.

У мамы была тетя — инокиня Мария, очень верующая, была двоюродная сестра схимонахиня Марфа, Матрена в миру. А мама сироточка была. Мама моей мамы умерла в родах, и мама помнит, как ее хоронили, заносили в храм и мать умершей — моя прабабушка Анастасия — причитала: "Лена, Лена, возьми ты деток с собой, что ж они остаются сиротами". А батюшка говорит ей на это: "Это хорошо, что твоя дочь умерла при родах, в Царство Небесное пойдет, потому что при родах умерла". Отец моей мамы, оставшийся вдовцом, очень верующий был и говорил детям: "Никогда не забывайте Господа, Матерь Божию, Николая Угодничка всегда просите и везде". И некоторым молитвам научил. Он погиб на войне. Дома у нас было Евангелие, Псалтирь старенький, потрепанный. А Библия попала маме. Провожая в армию папу, его мать сказала, одев на него крестик: "Знаешь, Вася, чтоб крестик был всегда с тобой ". Мать не разрешала детям вступать ни в пионеры, ни в комсомол. Папа пришел с материнским крестиком с войны.

Когда моим родителям попала в руки Библия, они ее переписали за 20 дней. Уезжая из Маръевки, мы отдали эту Библию маминой сестре: несколько амбарных журналов, исписанных попеременно чернилами маминой и папиной рукой. Потом была еще Священная история, также рукописная. Помню еще книгу "Тайна о загробной жизни", куда входили мытарства блаженной Феодоры и другие тексты. Все это лежало у нас стопами. Еще знаю, что в нашей селгъе любили богомолья. На богомолье в Иерусалим ходила мамина двоюродная тетя. Кувшинчик с землей от нее был у нас как святыня. И от Успения Божией Матери из Иерусалима была святыня. Тетя привезла святыни на пристань, а за пароход уже было нечем заплатить. Были еще две большие иконы из Иерусалима у нее. И она уплыла без икон, оставила на берегу, не имея возможности оплатить их провоз. И когда она прибыла уже домой на какую-то станцию в Тулгмово, там, где Панино, и станционный смотритель стал обращаться к людям: "Кто иконы оставил? Чьи иконы?" Оказалось это две ее иконы стоят в углу, бумага упаковочная только чуть надорвана. Тетя тут как заплакала, что иконы следом за ней приплыли в Россию. Т.е. иконы кто-то вез и пароходом, и поездом.

У меня есть крегценская вода, ей 50 лет, она с первой службы о. Василия , в Ясырках. Она у меня в бутыли усыхала, усыхала, потом на дне собралось что-то серебристое. Сейчас она у меня стоит в кувшинчике.

Я стала в храм ходить, бывало, покажут мне фотографию духовную, а я завидую: "Ох, сколько икон в келье, как бы и мне". Мы только об этом и мечтали. Тогда ничего этого не было. А уж о мощах и думать нельзя было. Красные углы были маленькие, негде было иконы держать, и иконочки были маленькие. Но лампадочка стояла обязательно, и полотенчик. А когда стало возможно достать лампадки, то уже по три горели (их заэюигали под праздник), это я уже в школу ходила. Иконочки у нас в семье любили. Даже если передавал нам картиночку со священным изображением, папа пойдет в сарай и из э!сести консервных банок сделает рамку для картинки. Столько их папа понаделал, что вешать некуда было. До сих пор в нашем доме остаются эти картинки в папиных рамках. У нас висели иконы по всем четырем стенам. Папа дрожал за иконы.

У родителей было 7 человек детей, конечно беднота. Батюшка с распростертыми руками нас принимал, с каждым считался, каждого старался вразумить. Леня — наш младший — очень хотел иметь длинные волосы, и когда отрастил, то батюшка его спросил: "Почему ты не пострижен, ты что, по моде ходишь?" Или брюки клеш на нем заметит и опять говорит: "Ты что такие брюки одел?" За каждым шагом за нашим следил. И никогда не отпустит, чтобы не накормить. Матушка Вера наготовит, а он отсылает к ней: "Идите к матушке Вере, она накормит". Один раз, когда нас накормили, мы узнали, что ему самому не досталось.

Я -— родом из Марьевки, и- ближайший открытый храм от нас был в Ясырках, в Михайловке тогда был закрыт. Я сажала братьев на велосипед, мы ехали в храм, А папа возил детей на велосипеде в ящике почтовом. Батюшка выйдет и смеется: "Ну, как цыплят везешь из инкубатора ". Потом получилось так: мама одно воскресенье, я — два, я уже выросла и могла одна на службу ездить. Это был у нас как закон. И я заранее на буднях спешу что-то поделать, чтоб в субботу поехать на всенощную, а в воскресенье на литургию. И всю неделю прошу: "Господи, помоги мне под ветер ехать (на велосипеде), чтоб детей довезти до храма ". Потом дали нам автобус-такси, ездили на нем» [21].

В этой биографии нашего информатора заложено то главное, что определяет характер запоминания. Для Любови Васильевны прожитая жизнь памятна в тех ее подробностях, где она была как-то духовно обозначена. Но, конечно же, не всякий верующий имеет дар вспомнить и рассказать о прожитом, на это тоже необходим талант.

Важным информатором по липецкому региону стала для нас регент храма Нина Николаевна Киселева (схимонахиня Зиновия, 1943 г.р.), жительница с. Бурдино Липецкой обл. Матушка нам рассказала, что родилась она в Москве, была незаконнорожденным ребенком, т. е. была зачата вне брака. На свет появилась слабой, больной, долго не могла ходить. «В 3 года меня крестила одна монашечка-черничка, чтобы, не дай Бог, я не умерла некрещеной. Старец из нашего села отец Анания (настоятель храма — O.K.), когда пришел к нам в храм (село Бурдино — O.K.), сказал, что дитя надо докреститъ — совершить миропомазание. Сам вызвался быть моим крестным и во время крещения одел мне на руки четки. На вопрос моей крестной монахини Нафанаильг: "Почему он так сделал?", — сказал: "Она будет монахиней и будет хором управлять ". В детстве я всегда пряталась под стол, когда батюшка приходил к нам в дом. Пришла я к нему в келью однажды, а батюшка меня встретил прекрасным песнопением: "Богородице Дева, радуйся ". Красиво так пел. Говорит мне: "Подпевай ". "Батюшка, я не могу ". "Будешь петь, будешь, запоешь как соловей ". Мама у меня всю жизнь пела на клиросе в хоре» [22]. С тех пор и до сего дня неизменно H.H. Киселева руководит церковным хором у себя в селе.

В число наших исследовательских задач входило и посещение всех мест, в Воронежской, Липецкой и Тамбовской областях, связанных с женскими монастырями, чтобы на месте собрать информацию о судьбах бывших насельниц в советское время, выяснить отношение местных жителей к памяти живших здесь монахинь. Была надежда, что там больше всего удастся собрать материала по сельским обителям. Мы опрашивали местных жителей, живущих рядом с бывшими монастырями. В Воронежской области (часть ее вошла в Белгородскую и Липецкую обл.) перед революцией насчитывалось 8 монастырей, ныне только четыре из них входит в территориальные пределы Воронежской обл. Оказалось, что люди, живущие рядом с бывшими монастырями, практически не помня ничего определенного, ни имен, ни событий. Только смутные обрывки некоторых картин разгона монастыря, которые они слышали от самых пожилых жителей. В редких случаях удавалось встретиться со старожилами дореволюционных лет рождения. Больше удалось узнать от других людей, которые имели отношение к монахиням, расселившимся после закрытия своего монастыря по местам жительства. Но найти информацию обо) всех местах расселения.было практически1 невозможно. Эти сведения мы получали случайно в тех местах, где обнаруживалось присутствие монахинь в советские годы. Как правило, центром, вокруг которого группировались монахини, была или игуменья, или кто-то из старших сестер, или старец-духовник. И хотя к середине 1960-х годов последние монастырские монахини, ушли из земной жизни, центр, где они жили в изгнании, до сих пор сохраняет насыщенную духовной памятью среду, людей их знавших и помнящих их рассказы* о своем монастыре. В Воронежской области нам удалось выявить три подобных центра концентрации женского монашества в советское время: в самом городе Воронеже, где в довоенное время монахини окормлялись у старца Митрофана Бучнева и блаженной Феоктисты, а в послевоенный период — у старца архимандрита Феодора, афонского монаха. Другой центр был сосредоточен на1 восточной* стороне области — в г. Борисоглебске. Здесь рассеянных монашествующих было гораздо больше, чем в Воронеже, из многих монастырей' и многих областей России. Сюда приезжало несколько старцев из Троице-Сергиевой лавры (Клавдиан, Модест), также часть монахинь окормлял в разное время старец Сампсон (Сивере). А кроме того в городе находился настоятель Знаменского храма прот. Андрей Учамприн, подвижник и исповедник веры, который также почитался монахинями.

И самый значительный центр — территориально самый значительный, протяженностью от Воронежа до Борисоглебска, и от Задонска, Козлова, Тамбова до Верхней Тишанки на юге Воронежской обл. Он возглавлялся схиигуменом Митрфаном (Мякининым), священником села Ячейка (1951— 1961). Позже, когда о. Митрофан стал болеть, его переводили с прихода на приход, и дни его стали клониться к закату, старческое руководство его обширной духовной паствой — монастырскими монахинями и новопостриженными взяли на себя несколько человек: протоиерей Василий Золотухин (в тайном монашестве иеросхимонах Тихон), игумен Валерий (Марчук, в схиме Серафим), игумен Власий (Болотов — схиархимандрит Макарий) и иеросхимонах Иоанн (Евгений Макашев). В соседних областях — Тамбовской, Липецкой, Курской и Белгородской (последние две — в пограничных зонах с Воронежской) подобной картины плотного старческого окормления монахинь не было.

Нам удалось побеседовать со схиархимандритом Серафимом (Марчуком), Курским митрополитом Ювеналием, прот. Александром Долгушевым, прот. Василием Гришановым и многими монахинями — духовными дочерьми старцев и стариц-монахинь.

Кроме монахинь в круг нашего внимания, вошли многие благочестивые миряне, чаще всего военные вдовы, бывшие в тесной связи, с монахинями, жители тех мест, где расселились монахини. У них со старцем и монахинями были свои отношения, не духовнические, а духовно-прагматические. Миряне ходили к старцу или монахиням за духовными советами, просили молитв за них, «за дом» и «за скотинушку», а сами, чем могли, помогали молитвеникам: жильем ли, когда приезжали из многих мест на праздник духовные чада, продуктами* или чем другим. Они также воспитывались духовно, но не так глубоко как девушки, выбравшие путь, безбрачия. Последние еще до иночества проходили школу послушания и молитвы, учились быть монахинями и заботились только об этом. Духовными считались именно эти — последние, идущие по монашескому пути, готовящиеся к постригу, а все остальные — местные жители и богомольцы, приходящие в большом числе на праздники из разных мест области, не являлись духовными чадами. То есть в духовное родство здесь объединяла монашеская семья, монашество.

Часть материала мы брали из публикаций документов [23]. Как правило, публикации касаются* истории одной обители и ее насельниц, как это делали некоторые церковные историки и до революции (например, архимандрит Леонид Кавелин). Ценным источником по советскому периоду является публикация И.И. Осипова: «О, Премилосердный. Буди с нами неотступно.». Воспоминания верующих Истинно-Православной (Катакомбной) Церкви. Конец 1920-х — начало 1970-х годов. (М., 2008). И хотя мы не касаемся такой категории верующих как ИПЦ, нельзя не учитывать, что в 1920-е годы немало обычных православных могли входить в катакомбную Церковь, как туда входили часть монашества и епископата, ныне прославленных в лике священномучеников. В книге собран ценнейший полевой материал воспоминаний верующих, позволяющий понять особенности исповедничества и в целом подвижничества в этот период.

Выводы по разделу. Источниковая база диссертации достаточно обширна и включает в себя громадный пласт материала, позволяющего научно фундаментально оценивать процессы общинного и монастырского строительства, судеб его участников и итоги после разрушения всей монастырской инфраструктуры, словом, исторический период XIX — середины XX вв.

Историографический обзор

Обзор историографии, составленный Н. Л. Пушкаревой в книге «Русская женщина: история и современность (М., 2002)», показывает, что тема православной религиозности у женщин занимает лишь очень небольшой сегмент в море литературе, посвященной женскому вопросу в России. Большая часть работ российских и зарубежных ученых посвящена социальным, политическим проблемам, теме феминизма в России. Автор отметила, что интерес к православной женщине возник в американской историографии в 1980-е годы и был связан с исследованием женского монашества XIX в.

Переходя к характеристике работ русских ученых по теме женского подвижничества, отметим, что из дореволюционных изданий есть неопубликованная рукопись Н. Григоровича «Женские общины, существующие в России под покровительством духовного и гражданского начальства» (1877 г.), где автором подготовлено краткое предисловие, с исследованием существа вопроса, и описание 34 общин, существовавших в России на 1877 г. Монастыри, выросшие из общин, автор не включает в свой перечень [24]. Дореволюционный период историографии на эту тему представлен более всего историческими описаниями конкретных общин и монастырей, биографиями, жизнеописаниями, справочниками по монастырям, мемуарами, где есть рассуждения о «современных» женских обителях. Также, некоторые обобщения, наблюдения и выводы имеются в отдельных научно подготовленных описаниях' женских обителей [25]. К числу любопытных прецедентов художественного исследования об идеальном женском монастыре XIX столетия принадлежит повесть неизвестного автора: «Ольховский монастырь» [26]. Это сочинение можно считать своего рода документальным источником и одновременно авторским, писательским размышлением о современном женском монашеском подвижничестве в художественной форме.

Первым научным трудом, где была затронута тема, женского православного подвижничества в монашеской среде была книга русского зарубежного историка из числа российской послереволюционной" эмиграции Игоря Кирилловича Смолича «Русское монашество». За границей книга вышла в 1952 году, в России же — в 1999. Церковный историк не исследует (слишком невелика часть, посвященная женскому монашеству в книге), а констатирует и ставит вопросы и проблемы перед будущими исследователями. Но уже важно, что авторитетно было заявлено о связи подъема аскетических настроений у русских женщин в синодальный период с развитием старчества. Также весьма важно указание на связь пробуждающейся женской социальной и духовной активности с делом личного религиозного пути. «Женщины пытались решать эти проблемы не отвлеченно (в рамках эмансипации — О.К), а индивидуально и личностно» [27, с. 292]. Именно это привело их к старцам и ввело женское аскетическое движение в церковные рамки. Также и со стороны старцев наблюдаются шаги навстречу этим порывам: старцы ведут активную духовную переписку, сердечно опекают тех, кто к ним обращается. И.К. Смолич полагает, что и монастырь давал некую особую перспективу привлекательности в этот век, что тоже влияло на уход женщин в монастыри. Монастыри давали возможность получить образование и приложить свои силы в области социальной благотворительности. Речь, конечно, идет о пореформенном времени. Методологически важным является и другой тезис церковного историка И.К. Смолича: «подвижничество расцветало не по указанию церковной власти, оно черпало свои духовные силы либо в народном благочестии, либо в аскетической традиции» [28, с. 303]. Это положение о народной стороне женского монашеского подвижничества и мы намерены защищать в данной диссертации.

По понятным идеологическим причинам в советской историографии не находим работ, прямо посвященных нашей теме. Но, тем не менее, народное благочестие в лице черничества все же получило свое освещение. Тему народного православного благочестия в 1970 году затронула своей статье о черничках Л. А Тулъцева [29, с. 8-82]. Она писала, что «черничество — своеобразное монашество — было распространенным явлением среди крестьянок дореволюционной деревни». Ею же были выделены два типа черничек: «домашние» и «келейницы». В работах последних лет исследовательница обращает особое внимание на подвижническое лицо черничества. По ее мнению, чернички были тесно связаны с процессом приобщения крестьян к церковнославянской грамоте, часть черничек стала монахинями [30, с. 209-227]. Она писала, что черничество — своеобразное монашество — было распространенным явлением среди крестьянок с дореволюционной деревни. Ею же были выделены два типа черничек: «домашние» и «келейницы». Последние жили отдельно от родственников, иногда вкупе с другими черничками или ученицами. У келейниц было много местных названий. JI.A. Тульцева отметила, что чернички — непременная и органичная часть народной жизни — имели свой социальный статус, свою духовную и хозяйственную нишу в сельской среде. Позже, в 1990-е годы, возвращаясь к этой теме, автор более выпукло будет выделять религиозное значение черничества, заключающееся в добровольном, Христа ради девичестве, в желании быть «невестами Христовыми» [31, с. 20-26]. Закономерной стала и статья 2006 г., где JI.A. Тульцева пишет уже черничестве, как о «пути религиозного подвижничества в миру» [32, с. 209-227]. Автор подчеркивает, что «корни явления (черничества — O.K.) в ментальности русских женщин, пронизанной духом покаяния и смирения, в склонности к духовному подвигу и жизни во Христе», что и способствовало «формированию особого типа женщин — подвижниц в миру» [33, с. 213]. Эти важные выводы о влиянии1 черничества на этническое самосознание русского народа позволяют нам понять многие сложные процессы, касающиеся темы подвижничества в женской среде.

Другой исследователь Марина Михайловна Громыко в 1980-е годы обратила внимание на педагогическое, учительское значение черничек для русского села: «Келейницы были грамотными, и многие из них учили детей по часослову и псалтири читать по-церковнославянски и писать церковным уставом, а также обучали порядку богослужения» [34, с. 104].

В постсоветский период у части отечественных этнографов и отечественных историков начала меняться точка зрения на духовность и на народную религиозность. В работах М.М. Громыко духовность начинает четко привязываться к религиозности. Глубина религиозности, мера овладения церковностью и определяется уровнем духовности, по мысли автора. Она же начинает трактовать народную религиозность у русских как церковную религиозность, а отклонение от нее — как суеверие и малоцерковность. Автор критикует искусственную, навязанную исследователями оценку народной веры, называемую двоеверием, т.е. параллельным существованием официальной церковной обрядности» и «народного язычества», которая утвердилась в этнографии еще до революции. В реальности двоеверия« не могло быть, поскольку, настоящая вера исключает суеверия, а о настоящей, глубокой вере среди крестьян существует множество свидетельств. Опираясь, на эти важнейшие положения, М.М.Громыко в 1990-е и 2000-е годы разрабатывает несколько важнейших тем, некоторые из которых послужили основой и для нашего исследования.

Уже в монографии 1991 г. «Мир русской деревни» мы встречаемся с яркой особенностью автора — видеть и выделять все лучшее и светлое в народе и показывать «итоги» — нравственные и религиозные достижения. М.М. Громыко выделяет коллективные формы народной жизнедеятельности, видя их и в хозяйствовании, и в обычно-правовой практике, и в праздничной культуре, и в культуре семейно-обрядового цикла и межпоколенных взаимоотношений. Здесь мы встречаем разработку таких важных тем, как честь и достоинство у крестьян (в том числе девичья честь), грамотность, народная- педагогика, черничество и келейничество в крестьянской среде. Также в монографии делается важный вывод о религиозно-этических функциях общины, которая в разных формах и в разной степени поддерживала церковные нормы^Зб, с. 180]. В нескольких статьях общетеоретического характера M.Ml Громыко обозначила проблему народного православного благочестия, как принципиально важную для понимания народной религиозности [36, с. 3-32].

Именно у М.М. Громыко мы встречаем важное положение о том, что реализация идеала «нравственного глубоко верующего человека имела в русской крестьянской среде реальное воплощение, живые образцы, самое t существование которых и общение с ними служили для других постоянным источником представления о том, к чему следует стремиться» [37, с. 667]. Раскрывая это положение исследователь, в том числе, обращается к сюжетам, близким к теме нашей диссертации: практике ухода в монастырь с точки зрения реализации нравственного идеала; связи ушедших в монастыри сельчан со своими земляками; отношению к черничкам и келейницам в сельской среде [38, с. 663-664]. Важной в методологическом плане для нашей темы является статья М.М. Громыко «Жизнеописания подвижников благочестия Рязанского края как этнографический источник». Автор'впервые ставит вопрос о научном значении такого вида источника как жизнеописания подвижников' благочестия. Эту проблему ставил в свое время В.О. Ключевский применительно к житиям святых и отмечал, что этот источник важен не для. реконструкции истории России, а для описания истории православной духовности (религиозности) в ее конкретном социальном аспекте [39, с. 356]. Но для своего времени именно православный агиограф, а не летописец (!) созидал «исторический, взгляд»: «Бесспорно, древнерусский' биограф своим историческим взглядом смелее и шире летописца обнимал русскую жизнь. древнерусская' мысль не поднималась выше того исторического понимания, какое усвоила и- развила литература житий» [40, с. 358]. В этом смысле и жития подвижников благочестия дают возможность в особой полноте увидеть массовые проявления народного участия в церковной жизни, в исторической жизни России. В целом ряде последних публикаций этим же автором1 рассматривается, весьма важная тема влияния подвижников и святых на народное благочестие, выделяются «формы» контактов, рассматриваются народные представления' об. их дарах •— целительстве, прозорливости [41, с. 129-144] и др.

В 1980-е годы у ряда авторов русского церковного зарубежья появляется внимание к православному подвижничеству [42]. К этой теме не раз обращалось издательство Джорданвилльского Свято-Троицкого монастыря в США. В журнале «Русский паломникъ» публиковались жизнеописания подвижников и исповедников православия, статьи, письма, заметки на эту тему. Активная книгоиздательская деятельность Свято-Троицкого монастыря не могла не быть замечена американскими учеными. В 1980-х в американской историографии под влиянием нескольких факторов (возросшего научного интереса в Европе к средневековому христианскому подвижничеству и в самих

США —- интенсивной издательской деятельности Троицкого Джорданвилльского монастыря, включающей много жизнеописаний подвижников, и ряда работ советских этнографов) актуализируется внимание к православному подвижничеству в России.

В." статье «Авторитет старицы: женская аскетика и духовные лидеры в XIX в. в России», специально посвященной теме женского старчества в России XIX в., американка Бренда Михен-Вотерс впервые ставит вопрос о феноменологии женского православного старчества, его духовной сути и в этом контексте — причинах появления. Источниками для нее стали 14-ти томные «Жизнеописанния подвижников Отечественного благочестия», подготовленные архимандритом Никодимом (Кононовым) в первой половине XX в. Б. Михен-Вотерс опиралась на труды ' советских этнографов Л.А. Тульцевой и М.М. Громыко, писавших о черничестве. Логика мысли автора' такова: Старчество, как харизма и духовная власть рождается после смены статуса (социального, сословного, имущественного), в результате кардинального отказа от каких-то весомых жизненных благ. «Как мы увидим, определенные дела и роли в каждой жизни являются нарушением традиционных классовых и тендерных ограничений, и именно в сосредоточении^ этих нарушений' яснее всего выражается- святость» [43, р. 39]. Автор в качестве примера рассматривает судьбы двух женщин — аристократки и крестьянки. У каждой из них свой ценностный капитал, от которого они отказываются ради подвижничества. Аристократка — через отказ от богатства и общества в пользу смиренной жизни в труде и самоотдаче, крестьянка — через целеустремленную жизнь отшельницы (отказ от мира). В результате, та и другая приобретают «мудрость знания глубоких истин, которые делали святого или святую такими притягательными для ищущих и жаждущих правды» [44, р. 47].

Сами по себе вопросы, поставленные в этой важной работе, требуют серьезной проработки и осмысления в рамках православного мировоззрения. Но, к сожалению, на поставленные вопросы следуют ответы, которые не могут нас удовлетворить, т.к. в них нет мотивации участников этого явления. Автор даже не употребляет такого центрального для этой темы понятия как «благодать», хотя без него понять и объяснить старчество невозможно. Тем не менее, труды Бренды Михен-Вотерс — это важный этап в исследовании женского монастырского подвижничества. Как она сама отмечае, ее задачей является сравнение средневековых форм христианского подвижничества с образцами XIX в. Автор внимательно проработала источник «Жизнеописания отечественных подвижников благочестия XVIII—XIX вв.» и на основе этого материала выделила историю возникновения 20 общин в статье «Простонародное благочестие, местные инициативы и возникновение женских религиозных общин в России, 1764—1917» [45, р. 117-142.]. Такая исследовательская работа сквозной истории общин проводится впервые, но слабость источниковедческой базы в работе явно ощущается. Другая статья этого автора посвящена личности митрополита Филарета (Дроздова) как организатора женского общинного движения [46, р. 310-323]. Здесь отмечается особое, даже принципиальное значение этого святителя для роста и развития женского общежительного монашества в синодальный период. Важной для нас представляется статья о крестьянках, посвятивших себя? общинной жизни и монашеству: «Спастись: Русская крестьянская женщина и развитие женских религиозных общин в дореволюционной России» [47, р. 121-133].

В 1990-е годы в постсоветской России исследование православной духовности становится приоритетным направлением для многих исследователей русской традиционной культуры. Московская исследовательница С.А. Иникова, опираясь на материалы Рязанского края, рассматривает такую категорию подвижниц, как «праведницы в миру» [48, с. 107]. У праведниц существует народное обозначение — «монашки», за которым стоит такое широко распространенное явление русской деревни, как безбрачные девы, живущие как монахини, но без монашеских обетов и вне стен монастыря. Распространенность термина «монашки» вместо «черничек» в советское время, по мнению автора, была связана с наплывом в сельскую советскую Россию монастырских монахинь после закрытия монастырей. Среди монашествующих в миру могли появиться и старцы в миру, как высшая ступень духовного совершенства. В основном их отличала от прочих прозорливость. Старица создавала возле себя неформальную духовную общину из людей — духовных чад старицы. С.А. Иникова отмечает, что старчество в миру отвечало потребностям простого народа и было достаточно распространенным до революции явлением [49, с. 115].

Постановочный характер имела статья архимандрита Георгия (Тертышникова) «Женское монашество в России XVII —XIX веков» [50]. По его мнению, большинство новых женских монастырей выросло из социально-благотворительной миссии, чем «обрели признание и любовь народа». Автор говорит об этом в продолжение своей мысли о невозможности объяснить появление большого числа новых обителей только подъемом аскетических настроений у русских женщин, проявлением религиозных исканий. Но кроме возможностей заниматься благотворительностью монастырь привлекал женщин школами грамотности, возможностью влиять на общественную жизнь, это был очаг самостоятельности для женщины, стремившейся к этому. Архимандрит Георгий правильно замечает, что монастырь удовлетворял духовные поиски и в тоже время предоставлял насельницам ту (хозяйственную, культурную) среду, которую они имели дома.

О женском подвижничестве писала в ряде статей КВ. Цеханская, отмечая особый характер женской подвижнической культуры. Автором исследованы биографии некоторых женщин XVIII—XIX в., чьи религиозные подвиги имели широкий общественный резонанс (фрейлина Екатерины II Анастасия Вяземская, ставшая странницей и юродивой; Вера-Молчальница, которую отождествляли с супругой Александра I) [51, с. 132-173]. A.B. Буганов в ряде работ показал, что православное подвижничество было в фокусе народных религиозных чаяний, в народном самосознании зримо присутствовал идеал святости и зримо осознавалась ценность святыни [52]. К числу важных работ общетеоретического характера относятся труды вологодского исследователя A.B. Камкина [53]. Обращаясь к теме социальной диаконии, автор отмечает высокую- степень социальной самоорганизации в дореволюционном обществе

54]. Социальная диакония тогда могла продуктивно существовать.во всех трех своих формах: диакония-помощь, диакония-предотвращенье (судные дела против веры и Церкви, в области семейных отношений и нравственности) и диакония-ориентация (советы духовников). Таким образом духовничество, в том числе старчество, трактуется им как важнейший институт, влияющий на социальную стабильность общества. Также вологодский историк является автором разработки такой важной проблемы, как сакральная1 топография, на примере северных святынь: монастырей, приходских храмов, часовен, крестов^

55]. В русле исследования духовной топографии пространства' работает целая группа вологодских ученых [56]. О культурном значении религиозных трудов, в том числе миссионерских, писала Н.В. Карташова [57]. Автор поставила важный вопрос о сопутствующих религиозным трудам культурных процессах, благотворно влияющих на общество, где трудятся миссионеры. Этот общий подход будет учитываться и в нашей работе.

Привычный взгляд на народное благочестие как отклонение от «официального православия» сегодня преодолевается весьма успешно, и появилась целая плеяда ученых-этнографов, работающих в этом направлении [58], что важно и для нашей работы, хотя многие эти работы прямо не относятся к нашей теме.

Первым сводным исследованием по женскому монашеству синодального периода стала книга Павла Николаевича Зырянова «Русские монастыри и монашество в XIX— начале XX века» (М., 2002). Автор широко привлекает статистику по самым разным сторонам жизни женского монашества: количество монастырей и монахинь, сословный состав, сведения по благотворительности и социальной помощи, монастырские капиталы и земли.

П.Н. Зырянов большее внимание уделяет благотворительной, просветительской, культурной и даже политической деятельности монастырей, подвижничество же не рассматривает вообще. По сути, на сегодня это единственный обобщающий труд по женскому монашеству синодального периода, хотя в книге есть главы, посвященные и мужскому монашеству.

Несомненно, важным этапом для монастырской историографии было появление исторических очерков- «Монашество и монастыри в России. XI—XX в.», подготовленных Институтом российской истории [59]. Впервые православные монастыри были представлены не только как исторические церковные центры, где сконцентрированы художественные памятники или земельная собственность, но, прежде всего, духовные центры, адекватные своему исконному назначению. Вот почему предметом» исследования« коллектива авторов стали аскетические идеалы, уставы, подвижничество и святость. Русское православное монашество было представлено как выдающееся явление истории России, и в этом несомненная научная^ заслуга авторов и составителя1 очерков. Книга важна всем работающим в рамках монастырской темы и как определенный итог в историографии по монастырской тематике, где приводятся* научные достижения XIX и XX столетия и дается определенная перспектива на будущее.

Московский исследователь Елена Борисовна Емченко (один из авторов очерков) — единственная, кто в своих статьях рассматривает проблему возникновения женских общин и монастырей как цельное явление, имеющее свои причины, истоки, закономерности и регулятивные механизмы. В очерке «Женские монастыри в России», посвященном сквозной истории женских монастырей в России с XI по XX век, исследователь обращает внимание на появление общежительных монастырей в допетровское время, на особые формы регламентации (случаи существования девичьих и женских раздельных частей в одной обители), исследует роль государства в монастырских переменах. Особенно это заметно в синодальную эпоху. Важный вопрос, который ставится, — о причинах женской активности; о появлении множества новых обителей. Автор склоняется к тому, что главная причина была духовного характера, в связи с чем рассматривает роль старчества, говорит о благотворительности, которая «не была самоцелью» в женских монастырях.-Основой их жизни была «духовная жизнь и молитва» [60- с. 373].

Опираясь, на анализ законодательной базы, в отношении монастырей [61], Е.Б. Емченко; показывает, что государство в определенной степени являлось не только регулятором общинного движения (через обер-прокурора, через министра внутренних дел, через низовой аппарат контроля); но и невольным инициатором его на самом раннем этапе его существования: Женские монастыри только при Екатерйне II стали повсеместно г штатными. В результате реформы 1764 г. часть насельниц (послушницы^ белицы) оказались , на улице, они и, стали первыми общинницами: Общинное: движение было движением снизу, откликом на секуляриую реформу Екатерины. Общины набирают вес и постепенно признаются, государством в силу своей духовной! значимости: «признание женских общин государственной: властью* означало, прежде всего, признание; не только« их социального, но и духовно-нравственного значения в жизни; общества» [62, с. 159]; Без ясности1 последнего: государство не пошло бы навстречу общинницам, потому что социально-благотворительные- проекты можно было; решать и по-другому. В статьях Е.Б: Емченко: разбирается хронология возникновения! общин«. Она отмечает, что еще в екатерининское время имеются единичные примеры возникновения общин нового типа, после чего идет образование общин в Московской епархии, и только потом получают юридическую легитимность нижегородские общины (с 1830 по 1842 г.): Но при этом; именно; прецедент с нижегородскими общинами побудил все другие общины в России искать законного оформления.

В качестве источника для характеристики внутренней; жизни монастыря (а значит, его духовно-аскетической практики) Е.Б. Емченко привлекает не только законодательные акты, но и монастырские уставы, правила. Особенностью синодального периода было создание таких уставов на широкой базе [63, с. 130]: на основе материалов государственного законодательства (регламент, постановления), общинных правил, составленных старцами-духовниками^ синодальных проектов и др. Автор призывает исследователей более сдержанно и внимательно подходить к оценке духовной* традиции в женских монастырях, потому, что анализ уставов часто указывает на сложную картину духовничества. На примере нижегородских монастырей исследователь иллюстрирует эту мысль, говоря, что, несмотря на благословение прп. Серафима Саровского основательницам некоторых монастырей, не все эти монастыри могут считаться «серафимовскими», т.к. уставы их включали иные старческие правила. Формы монастырского общежития были многообразны. Нельзя не согласиться со следующим выводом исследовательницы: «Женские общины — это уникальное явление в истории монашества. Но возникновение их, особенно, на начальном этапе, происходит помимо воли духовных и светских властей, как результат религиозной потребности женщин» и как ответная реакция на то государственное законодательство, которое существовало по отношению к женским монастырям с Петровского1 времени» [64]. По советскому периоду из числа общих работ имеется только статья О.Ю. Васильевой [65, с. 332-242], монография А. Беглова, посвященная катакомбной церкви [66], и публикации по истории отдельных женских монастырей, включая советский период [67].

Статья О.Ю. Васильевой имеет постановочный характер, в ней ставится проблема, утраты духовного и культурного достояния. Масштабы физических потерь, которые понесли обители, до сих пор не выяснены, в статье приводятся данные только по некоторым периодам. Из этих данных ясно, что женское монашество физически уничтожалось с большей жестокостью, чем мужское. Автор приводит ценные сведения о существовании отдельных женских монастырей в послевоенный период, их численности, их хозяйственных возможностях, обращая внимания, что почти все женские монастыри действовали в западной части страны, Украине и Молдавии. Автором отмечено, что женские монастыри этого времени были очень зависимы от скудных приношений паломников, а в Молдавии были, по сути, сельскохозяйственными общинами. Также в статье дается оценка государственной политике в отношении монастырей, либерализации в послевоенный период, продолжавшейся до 1958 г.

Сложный вопрос о существовании церковного подполья и участия в нем монахинь из закрытых монастырей рассматривается в работе А. Беглова: В поисках «безгрешных катакомб». Церковное подполье в СССР. (М., 2008). Для автора было важно аргументированно и однозначно отделить «зерна» от «плевел», чтобы показать «зло» катакомбного пребывания вне Церкви и «добро» легального существования в Церкви. В книге эта идейная заданность просматривается как позиция автора, направленная на создание подробной картины «двух противоположных поведенческих парадигм». В результате в прокрустово ложе абстрактных построений и схематизма попали, с одной стороны, «общины конформистов», с другой — «изоляционистские общины». А. Беглов разделяет церковное подполье 1920—1940-х годов на две «ментально» разные группы: «конформистов» и «изоляционистов». Конформисты — это столичные монашеские общины, готовые ради веры и Церкви пожертвовать внешним — монашеской одеждой. Эти люди устраивались на производство, втайне ведя монашескую жизнь. Они, по мысли автора, стали основой для подъема Церкви после войны, когда гонения на нее ослабели. У них оказалось в сохранности церковное предание, церковная культура и традиция. Другая группа — изоляционисты — проживали вдалеке от столиц, в сельских районах. Это окрестьяненное духовенство, крестьянство, насельники и насельницы закрытых монастырей (крестьянских по своему составу). У этой группы — идейной почвой является эсхатологизм, они радикалы в характере своих действий. С ними автор связывает категорическое неприятие всего советского: отказ от паспортов и официального трудоустройства на работу, избегание служения в армии. Группа изоляционистов выросла на том основании, что ее лишили традиционной ценностной базы:. самодержавной государственности, православной церковности и общинной социальности [68, с. 96]. В результате изоляционисты сформировали «альтернативную религиозную субкультуру, противопоставляющую себя базовой религиозной культуре* Патриаршей Церкви». Нам кажется такое деление верующих на две группы искусственным, поскольку существует немало свидетельств позитивного поведения православных верующих в сельской местности (по нашим материалам), в то время как есть немало обратных примеров, характерных для городских жителей. Кроме того, эсхатологизм (без дополнительных разъяснений о характере конкретного эсхатологического воззрения) никак, нельзя делать виновником «изоляционистского» мировоззрения. Эсхатологизм может иметь как позитивное, здоровое начало, так и негативное. По нашим оценкам, значительная часть крестьянского населения и сельского духовенства имела трезвое отношения к эсхатологизму, в силу чего они сразу включились в легальную церковную жизнь, как только позволили обстоятельства. Пересмотра прежних взглядов требует и катакомбное движение 1930-х годов, учитывая недавние фундаментальные публикации по истории катакомбной церкви [69]. В 1920—1940 г. катакомбники (и не только конформисты) проявили-массовое исповедничество и мученичество, когда были еще живы их руководители — «непоминающие» епископы (ныне прославленные РПЦ) и старцы-духовники. Те, кто вернулся из лагерей, продолжали хранить заповеди своих духовных отцов — не ходить в «красную Церковь». И они дожили свой век, молясь совместно, но без сектантского уклона: суррогатных причащений, самовольно поставленного духовенства и проч. В целом же работа А. Беглова по-новому ставит чрезвычайно важные вопросы существования церковной повседневности в советский период и вводит исследователей в обширный круг не исследованных до того проблем.

Появление трудов, посвященных отдельным монастырям, укладывается в распространенную до революции традицию — написания истории монастыря в виде очерка, с присоединением большого числа документов из монастырского архива. К числу самых заметных из «очерков», которые у современных монастырских летописцев, становятся подлинными исследованиями, можно отнести книги монахини Зосимы (Верховской), посвященные Зосимовой Одигитриевой женской пустыни [70], и прекрасный сборник: «Женская Оптина». Материалы к летописи Борисо-Глебского женского Аносина монастыря. (М., 1997), который подготовили Т. и С. Фомины. Достоинством всех указанных книг является их историческая полнота: история обителей прослеживается с момента их основания и до нынешнего дня. Книги снабжены научным аппаратом и могут рассматриваться как научные издания, отражающие не только историю конкретной обители, но и труды общего характера по данной тематике.

К числу важных региональных трудов по истории женского монашества в синодальный период относится книга Ольги Викторовны Буковой «Женские обители преподобного Серафима Саровского. История десяти нижегородских монастырей» (Н.-Новгород, 2003). Автор книги — нижегородский историк — не только воспроизводит историю десяти нижегородских монастырей, напрямую связанных с именем прп. Серафима Саровского, но и предлагает свою концепцию их внутреннего развития. Достоинством книги является обращение к широкому кругу архивных источников, привлечение полевого материала (воспоминаний) по советскому периоду и цельность подхода к истории каждой обители: она рассматривается от истоков до времени разрушения в постреволюционный период и восстановления в постсовесткое время. Но также автор ставит перед собой задачу, которую можно обозначить так: «разоблачение некоторых мифов дивеевского предания». Речь, прежде всего, идет о двух монастырях — Дивеевском и Понетаевском — и оценке той смуты, которая привела к разделению. Наши возражения в данном случае касаются специфики исследовательской работы с новым архивным материалом. Он ставится в противовес тому устному пласту воспоминаний, что сохранил для нас архимандрит Серафим (Чичагов) в своей летописи. Произвольно трактуемый архивный материал объявляется «научным», а устное предание — ненаучным, что ставит под, сомнение объективность авторского подхода к истории этих двух обителей [71, с. 144-150]. Новаторским в работе О.В. Буковой нам кажется тщательная проработка раннего этапа каждой из представленных общин: роль полиции в контроле над общинами, что указывает на то, что до поры государство не знало, как быть с общинами. Сюда же можно отнести и сюжеты о взаимоотношениях общинниц и крестьянского мира (вопросы открепления и т.д.). Уточняется целый ряд биографических данных, классифицируется само понятие «серафимовские монастыри». Книга, несомненно, являет собой важный шаг в исследовании женского общинного движения в России.

В значительной степени тема, связанная с историей женских монастырей и общин в XIX в., сегодня исследуется учеными в разных регионах России, на конкретном, местном материале. Первенствуют в этом направлении ученые Урала и Сибири. Комплексным исследованием женского монашества на Урале весьма успешно занимается екатеринбургский автор Марина Юрьевна Нечаева [72]. Ею подготовлен целый цикл научных и научно-популярных статей по разнообразным проблемам женского монашества уральского региона. Автор не ограничивается синодальным периодом, хотя большая их часть посвящена этому времени. Огромное неисследованное поле деятельности при минимальном количестве исследователей, занимающихся этой проблемой, заставило автора браться за большое число тем в рамках общей темы женского монашества. Но в целом, автор придерживается тематики, которой не касались историки советского периода. Это — нормы пострига, вопросы монашеской традиции, анализ возрастных, социальных, и других групп внутри женского монашества. Такой подход уже имеет этнографическую специфику. Здесь учитывается, что монастырские монахини не «сваливались с неба», но приходили; в монастыри из народа, являясь частью народа. В; каком возрасте они приходили, из каких сословных групп, с. каким, потенциалом; грамотности и т.д. — все эти новые и не исследованные наукой темы-были затронуты М.Ю. Нечаевой в>рамках истории женского уральского монашества. В своих статьях, посвященных какой-то отдельной проблеме, например, практике* пострига, исследовать оценивает то, как народная традиция» преломлялась в монастырской жизни [73, с. 21-35]. Обращается внимание на норму и региональную традицию, рассматривается влияние нескольких источников, на законодательный порядок в обители: святоотеческая традиция^ Духовный регламент, указы епархиального архиерея и законы самого монастыря. Автор? справедливо показывает, что жизненная практика побеждала указы и предписания сверху, монастырь не игнорировал законы, но исполнял то, что ему было жизненно важно. Когда же государство попыталось добиться исполнения «идеальных законов», монастыри начали угасать. Важной!для нас является-статья?Нечаевой о грамотности в женских монастырях [74, с. 304-310]. Выводы, по этой статье важны, т.к. до сих пор нет еще полной картины по монастырской грамотности в рамках всей России.

В статье «Инокини и послушницы Красносельского Введенского монастыря» [75, с. 34-59] М.Ю. Нечаевой рассматривается.история конкретного монастыря сквозь призму человеческих судеб. Автор вводит в оборот новый вид источника — емкого, информативного и до сих пор1 мало оцененного — монастырские ведомости. Эти документы позволили и увидеть историческую канву развития событий, и понять причины многих явлений. Опираясь на ведомости, автор подготовила еще одну статью, посвященную истории становления нижнетагильского женского монастыря. В последних двух статьях затрагивается еще одна важная проблема выявления географии местожительства насельниц монастыря, в результате появился интересный сюжет о землячествах внутри каждого монастыря, о значении тех, кто был самым первым в общине и стал для других образцом. М.Ю. Нечаева показывает, что многих крестьянок подвигала на уход в монастырь личность их землячки, которая первая пришла в общину, стояла у ее истоков, и которая жила подвижнической жизнью [76, с. 8]. Важны и выводы о принципах формирования других общин в регионе: «Решая, в какую обитель поступить, жительницы Урала выбирали ту, о которой шла добрая слава. Особенно притягательными считались обители, где в числе старейших и уважаемых "насельниц" были знакомые или землячки, о которых много говорили в родной деревне» [77, с. 8]. В свое» программной статье «Саров и женское монашество на Урале в конце ХУШ-ХЗХ в.» [78] автор показывает, что ситуация к концу XVIII в. на Урале была сложна для женского монашества тем, что в регионе — ни среди мужских, ни среди бывших женских обителей — не было воодушевляющего духовного примера для подражания. Такой1 пример появляется извне в лице саровских старцев. Первоначальница екатеринбургского Тихвинского монастыря попадает в Саров после посещения Киева, киевские старцы направляют ее в Саров. Она едет туда за благословением и молитвенной помощью. Благодаря молитвенной и старческой помощи' Сарова, в Екатеринбурге и в целом на Урале и даже шире, завязалась новая монашеская жизнь, стали возникать общины, а потом и монастыри, основанные на подвижнических трудах их насельниц. В первом на Урале общежительном екатеринбургском женском монастыре был принят саровский устав, который отличали «общежительность, активная благотворительность, выборность настоятелей из самой братии с целью сохранения внутреннего строя жизни». Также автор вкратце отмечает значение других старцев (глинского о. Филарета, валаамских старцев и др.), которые по-своему помогли уральцам возродить женское монашество [79; с. 7]. То есть в старчестве автор видит зерно для появления женского монашества, что совершенно справедливо.

В целом же работы М.Ю. Нечаевой, несомненно, идут в русле нового подхода к исследованию женского монашества в синодальный период, автор чувствует их духовную специфику и приходит к важным выводам, имеющим- общее значение для этой темы.

В книге томского историка В.А. Овчинникова «Православные монастыри и женские общины Томской епархии во второй половине XIX — начале XX в.» [80, с. 255] также ясно обозначен новый подход к исследованию монастыря, основанный на доверии к православию. Автор опирается на целый круг важных монастырских источников: отчетные ведомости, отчеты игумений, епархиальных архиереев — и представляет читателю статистическую-картину монастырской социальной стратификации, делая разбивку по возрастам, сословиям, должностям в монастыре. Но В.А. Овчинников, не исследует темы аскетизма, подвижничества, духовничества. Его научная задача — показать специфику социальной картины (структуру социальных страт) женских монастырей конкретного региона Сибири.

В Улан-Удэ в 2001 г. защищена исследователем Е.В. Дробушенко кандидатская диссертация на тему «Православные монастыри' Забайкалья во второй половине XIX — начале XX вв.». В диссертации основное внимание уделено миссионерской деятельности монастырей (в том числе женских), истории ' их формирования, взаимоотношению с властью; успехам их миссионерской работы.

На Севере России также заметен интерес к данной проблематике. Архангелогородская исследовательница Е.В. Пащенко подготовила несколько работ по истории монастырей Архангельской области: Очерки о монастырях и храмах Архангельской области: XVII—XX вв. (Архангельск, 1999); Женские монастыри Архангельской губернии XVII—XX вв. (Архангельск, 1999). Книги Е.В. Пащенко построены на широком привлечении архивных источников (фондов женских монастырей из областного архива), поэтому здесь мы видим не только историю монастырских событий, но динамику социальных процессов в обителях. Привлекая такой важный источник, как ведомости, исследовательница говорит о сословном составе монастырей [81, с. 167-175]. Другая работа этого автора еще более обстоятельно представляет внутреннюю жизнь женских монастырей Архангельской и Вологодской епархий- [82]. Опираясь на данные, характеризующие высокую степень, духовности, подвижничества монахинь, автор приходит к выводу, что основная причина ухода в монастырь была «глубокая религиозность» девушек разных сословий [83, с. 75]. Также автор считает, что социально-благотворительная деятельность монастырей (сестринское дело, больницы, школы, исправительный труд) имела подвижническую направленность.

Северный регион также представлен работами Ю. Н. Кожевниковой [84, с. 216-228], Т.Н. Трошиной [85, с. 161-167], московской исследовательницы Т.В. Баргесян [86], К числу удачных образцов региональной научно-популярной краеведческой литературы по нашей тематике отнесем книгу авторов тамбовского региона О.Ю. Левина, Р.Ю. Просветова, А.Н. Алленова «Кирсанов православный» (М., 1999). Моршанский автор И. А. Озарнов подготовил книгу по истории женской обители Моршанска и судьбах ее насельниц в советский период «Сказание о Моршанском Казанском Прошином монастыре и его насельницах. К столетию основания» (Моршанск, 2002). К достоинством той и другой книги мы отнесем работу авторов с архивными фондами, дореволюционной периодикой и использование воспоминаний о советском периоде, собранных у престарелых и уже ушедших из жизни старинных монахинь. В книге «Кирсанов Православный» представлена история двух женских обителей — городской Кирсановский Тихвинский и сельский — Оржевский Тихвинского. Ценность труда тамбовских историков и краеведов, написавших этот труд, в биографической проработке судеб отдельных монахинь, во внимании к подвижнической стороне жизни монахинь и в сохранении тех редких источников, которые исследователь может получить только в этнографической экспедиции.

История женского монашества, в синодальный период все более привлекает внимание исследователей. Как показала всероссийская конференция в Сарове (2006 г.) «Возрождение православных монастырей и будущее России», больше всего исследований посвящено конкретным обителям [87]'.

По специальности «культурология» в 2005 г. защищена кандидатская диссертация Т.Ф. Кузнецовой «Социокультурные аспекты промысловой деятельности монастырей в XIX — начале XX века (на примере художественных промыслов женских монастырей Московского региона)». Важность этой темы несомненна и для этнографии: Народность монашеских рукоделий засвидетельствована результатами (высокими оценками, премиями за национальный колорит) зарубежных промышленных выставок по промыслам России конца XIX в: В ней для нашей проблематики« важны- разделы, посвященные сословным особенностям монастырских рукодельных послушаний.

Книга Л!Я. Шангиной «Русские девушки» (СПб., 2007) о крестьянских, девушках послереформенного периода, не прямо посвящена нашей теме, но девичество. — то явление, которое попадает в поле; нашего1 внимания. Традиционная культура, в рамках которой продолжало жить русское крестьянство в указанный период, была многосложным явлением: насыщена обрядностью, глубоко фольклорна, строго циклична, пронизана глубоким чувством жизненной силы ее творцов и устремленностью к воспроизводству. Категория «девушек» внутри традиционного сообщества также отличалась четкими социальными рамками и культурной границей. Структура книги подчинена динамике жизненного цикла девушек-крестьянок, где физическое начало тесно переплетено с социальными категориями и религиозными характеристиками. В этой неразрывности также залог воспроизводства уклада традиционной «культуры девичества». Девичество — составная часть большого крестьянского мира, нашедшего свой эталон воспитания, которая и сегодня может быть интересна не только деятелям науки, но и современной педагогике и семье.

И.И. Шангина подводит итог многочисленным трудам на близкую тему, обобщая их и< подчиняя одной теме — био-социо-культурной цикличности крестьянского^девичества. Успеху работы; способствует и широкое привлечение такого комплексного источника, как материалы этнографического бюро князя В.Н. Тенишева, давно уже пользующегося1 большим авторитетом в среде этнографов, занимающихся русской этнографией последней трети XIX в. В качестве образца для выбранного данным автором жанра небольших, но емких научных новелл, мы бы отметили книгу М.М. Громыко «Мир русской деревни», построенную по такому же принципу.

В центре внимания И.И. Шангиной — праздничная культура девичества, составляющая визитную карточку любой народной культуры. В' центре праздника — итоги сельскохозяйственного труда, плоды жизненных устремлений, стихия молодости и в меньшей степени результат аскетики и религиозности девушек в целом. Исследователь считает, что излишняя религиозность к крестьянской среде не поощрялась, но над всем господствовал биологический закон воспроизводства жизни. Также автор стоит на точке' зрения большинства корреспондентов князя В.Н. Тенишева, что крестьянство в религиозной жизни исповедовало двоеверие: религиозность их носила обрядовый характер, была тесно, переплетена с языческими верованиями, но не исключала «официальной церковности».

Однако мы знаем, что основная часть составителей, анкет, трудившихся для князя В.Н. Тенишева, по его программе, были земские деятели, большей частью учителя, люди критически настроенные по отношению к Церкви. Хорошо представляя весь корпус этого, безусловно, великолепного архива, отметим все же его характерную особенность: в нем собраны в основном те сведения, которые указывают на духовный и нравственный перелом в сознании крестьян, и в этом смысле источник объективен. Но И.И. Шангина ошибочно считает полной картину, которую описывают корреспонденты князя В.Н. Тенишева, не имея другого — альтернативного источника. Однако материалы, которые мы представляем в диссертации, говорят о другом: у весьма значительной части юного женского сельского населения России в течение века религиозность активно росла и укреплялась, переходя в, общинные формы (зародыши новых монастырей) и активно влияя в целом на религиозность сельчан.

Поэтому ситуация с религиозностью и «нормой» нравственного поведения девушек была намного сложнее той, которую описывает И.И. Шангина. Безусловно, большим влиянием пользовались те девушки, которые ориентировались на «мирской идеал», отдавая первенство неудержимому стремлению ко все большей роскоши и поиску все новых элементов (на языке современной молодежи, «прикольных») в стихии праздника. Но даже в среде не особенно церковных девушек можно было наблюдать немалую дифференциацию их нравственного поведения. Поэтому, когда автор описывает в главе «Любы» такие факты обычного поведения, как разрешение парню «заключать свою избранницу в объятия, "тискать", мять ее грудь, засовывать ей руку за ворот рубахи и под подол сарафана», мы должны не согласиться с тем, что это была норма. Такое поведение было уже все нарастающей нормой отклонения, но характерной еще не для-всех регионов, а в основном близких к крупным городам — Москве, Петербургу: У автора речь идет о Калужской губернии, входившей в этот «ближний круг цивилизации». Это можно легко проверить по материалам того же архива Тенишевского бюро.

Исследование И.И. Шангиной, кроме того, что подводит черту под долговременным изучением крестьянской девичьей повседневности, заставляет по-новому взглянуть на перспективы в этой области. Необходимо более детальное изучение процесса социальной трансформации традиционного общества, с учетом нравственного и религиозного факторов. Необходимо расширять круг этнографических источников за счет введения в оборот церковных материалов и свидетельств, чтобы тщательнее и глубже анализировать происходившие изменения в народной среде.

Если подвести итог научной базе, на которую мы опираемся, чтобы продолжить свою работу, то надо1 отметить: мы имеем большой потенциал для1 дальнейшего исследования. Из имеющихся работ ясно, что православное общинное движение, целью которого было создание общин, а потом общежительных монастырей, — незаурядное явление, затронувшее большое число людей и реализованное в конкретные церковные формы (общежительные монастыри), опиралось на опыт старцев-духовников и подвижничество отдельных лиц. Внутри себя (монастырского социума) оно имело определенную структуру, обладало высоким уровнем грамотности, жило своей культурной, хозяйственной и церковной жизнью. Но в целом пока непонятно из существующих работ: что стало источником силы этого явления, насколько (и в силу чего) оно было общероссийским, каков его сословный состав, по каким законам оно жило и развивалось, в связи с чем'возникает и ряд других вопросов.

В работе имеется введение, восемь глав и заключение, каждая из глав структурно посвящена задаче раскрытия феномена женского общинного движения, в основе которого лежало православное подвижничество. В первой' главе раскрывается история появления общин и общежительных монастырей в России в начале XIX в., даются примеры возникновения самых ранних из них, состав, организаторы, правила общежития. Во второй главе рассматриваются различные формы подвижничества: отношение народа к подвижничеству, общие и конкретные формы подвижничества, включая основную, имеющую ключевое значение (женское старчество). В третьей главе, посвященной мужскому старчеству, исследуются важнейшие духовно-организационные структуры (мужского старчества), повлиявшие на возможность вызревания женских общин и превращения их в монастыри. Также здесь рассматривается влияние «житий святых» на рост аскетических настроений в женской среде среди разных сословий. Четвертая глава посвящена переходному периоду — уходу из мира, формам и традициям в разной сословной среде. Пятая глава раскрывает внутренний мир монастыря с точки зрения репрезентативности каждого сословия, его культурной составляющей. В шестой главе мы обращаемся к общим проблемам крестьянской семьи, оценки нравов, проблем в религиозной жизни, всего того, что могло бы более четко обозначить исторический фон, на котором развивались события, связанные с общинным движением. Также здесь останавливаемся на феномене «невнимания» общественности к общинам и монастырям и в целом к женскому общинному движению как явлению. В седьмой главе мы переходим к советскому периоду, раскрывая особенности существования женского подвижничества после закрытия монастырей в самый первый довоенный период. Восьмая глава посвящена 1940—1960-м годам, когда стало возможным структурировать рассеянные по городам и весям монашеские силы в особые образования — «монастыри в миру». Особенностям существования их и посвящена данная глава. В целом же изучение такой системы или такого феномена, как «женское православное подвижничество», целью которого было создание общин и общежительных монастырей, потребовало рассмотрения его за период более 150 лет, чтобы выяснить генезис, особенности функционирования и его влияние на общество. И хотя это был религиозный феномен по своему характеру и он дал жизнь женскому общежительному монашеству в России, он повлиял на общественную и культурную жизнь России, он задействовал значительные социальные силы и имел, по сути, народный характер.

Апробация

Тематика работы была апробирована на конференциях (в том числе Интернет-конференциях), семинарах, в многочисленных публикациях. 1 .Выступление с докладом на конференции «Наследие Серафима Саровского и судьбы России», проходившей в июне 2004 г. в Сарове, с докладом «География J распространения женских общин и монастырей в России, связанных с влиянием преподобного Серафима Саровского» и публикация в сб.: Наследие Серафима Саровского и судьбы России. Материалы научно-богословской конференции. Москва-Саров. Июнь 2004 г. / Отв. ред. Т.А. Воронина, О.В. Кириченко. Нижний Новгород, 2005. 496 с. С. 202 —229.

2. Выступление на семинаре (по приглашению) на кафедре истории Церкви в дореволюционный период Свято-Тихоновского гуманитарного университета (октябрь 2004 г.) с докладом «Женское подвижничество в XIX в.».

3. Выступление на III-й Всероссийской научно-богословской конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского и будущее России». Июль 2006 г. с докладом «Сословный состав женских монастырей (на примере обителей Воронежской и Тамбовской губерний XIX века)» и публикация доклада в сб.: Возрождение православных монастырей и будущее России. (Материалы III Всероссийской научно-богословской конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского и будущее России»). Москва-Саров, 2006 г. С. 219—243.

4. Понятие святости в текстах, посвященных духовным отцам, в православной традиции // Интернет-конференция «Народная литература у восточных славян». Октябрь 2007 г. http:/slavia.hot.box.ru.

5. Выступление на ежегодном XIV научном семинаре (по приглашению) с докладом «Особенности географического расположения женских монастырей, связанных с деятельностью прп. Серафима Саровского» и публикация в сб.: Система Земля (нетрадиционные вопросы геологии). XIV и XV научные семинары 2006—2007. Материалы. МГУ, 2007. С. 365—371.

6. Выступление с докладом «Святыня в традиционной культуре» на пленарном заседании международной юбилейной научно-богословской конференции «450-летие обретения чудотворной иконы Нарвской Божьей Матери». Нарва (Эстония). 25-27 июня 2008 г.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Женское православное подвижничество в России"

Выводы по восьмой главе

В дореволюционное время процесс созидания общин и монастырей, как мы выше показали, зависел от старческого руководства. Старчество было совершенно необходимой направляющей и организующей монашеский духовный труд силой, без которой общины и богадельни не стали бы монастырями. Такое же значение старчество имело и в 1940—1960-е годы для рассеянного по различным местам женского монашества. Когда появилась возможность легализоваться мужскому старчеству в послевоенное время, что мы показываем на примере Воронежского духовного центра, руководимого схиигуменом Митрофаном (Мякининым), то оно начало структурировать эти монашеские группы в одно целое и вместе с этим продолжать пополнять монашеские ряды новыми постриженицами. В результате стали появляться структурные духовные образования, которые мы можем назвать «монастырями в миру». В этих монастырях был духовник-старец, монахини-старицы, монастырские монахини, новопостриженные монахини (то, что в обычном монастыре называлось указные послушницы, или рясофорные монахини), и те лица, которым предстояло пострижение в иночество. Вокруг монастыря находились благочестивые богомольцы, которые также приезжали сюда в дни праздников, когда весь «монастырь» собирался воедино. Такое состояние монастыря в миру позволяло совершать много постригов, потому что здесь для молодежи существовала, как и в обычном монастыре, хорошая школа воспитания. Они могли учиться монашеству и у старца-духовника, и у стариц-монахинь, и у монастырских схимниц и мантийных монахинь, и у более молодых — новопостриженных инокинь. Такой монастырь смог просуществовать до начала 1960-х. Потом начинаются другие процессы, появляются несколько старцев-духовников, территория их влияния уменьшается, и число пострижеников несравнимо уменьшается, прежде всего, из-за сужения воспитательной среды. Это 1970—1980-е годы, когда уже почти не осталось монастырских монахинь, умерли старицы-монахини, и из воспитателей1 были только сам духовник и новопостриженные монахини. В это время появляются разные типы монастырей в миру: это приход; где время от времени собираются духовные чада из разных мест и прихожане (с.Ясырки, духовник о. Василий Золотухин); это приход, где почти открыто начинается монастырская жизнь, все насельницы этого монастыря в миру живут или при приходе, или рядом в селе (с.Бурдино, духовник игумен Власий Болотов); это приход, где строится богадельня и она является основой прихода (с. Ожога, духовник игумен Серафим Мирчук): В результате самым жизнеспособным из этих монастырей в миру оказался последний, потому что именно там, в I конце концов, смог образоваться- в 2005 г. легальный Благовещенский женский монастырь. Итак, здесь монастырь в миру претерпел эволюцию, имеющую две стадии: а) когда он был макрообразованием, охватывал большую территорию и большой круг людей и внутри себя был сложной структурной единицей; б) вторая стадия, когда в процессе разделения на несколько территориально локальных монастырей в миру жизнеспособным: оказался один1 — тот, где в, основу была положена богадельня.

Как показывают приведенные нами другие примеры (в. иных регионах советской России), попытки создать монастыри в миру не были столь успешными по той причине, что они начинались со второй стадии и, не имея необходимого «люфта» после отпочкования от макрообразования, не имели такого будущего, как в случае с Воронежским регионом.

Особый случай представляет собой большая группа компактно живущих монастырских монахинь в г. Борисоглебске. Здесь структуризация в одно целое (городской монастырь с миру) была вызвана тем, что в городе собралась большая группа монахинь, живущих строгой жизнью, среди которых были старицы. Они поддерживали связь со старцами со стороны и с некоторыми священниками из Борисоглебска, которые, несомненно, влияли на это монашеское сообщество, но все же здесь было некоторое подобие настоящего монастыря, только что не имеющего стен. Это уникальный пример, как и пример монахинь живущих в Курске, где монахини за счет женского старчества и большого числа компактно проживающих монастырских монахинь из разных монастырей, смогли опять собраться в нечто единое, могущее называться обычным общежительным монастырем.

В сельской среде монахини, жившие небольшими группами в отдалении друг от друга и своих духовников-старцев, продолжали жить "по-монашески", контактируя с черничками и, более осторожно, с сельчанами. Среди жителей села они считались самыми просвещенными, духовно грамотными, и с ними советовались по самых важным жизненным вопросам, считая, что по мелочам их беспокоить нельзя. Таким образом, в разном социальном окружении и- в* разных жизненных условиях монастырские монахини продолжали до самой кончины быть нужными и полезными людям, являясь духовно авторитетной частью города и села. Их воспитательные возможности зависели от характера стуктурированности. Наиболее эффективное воспитательное влияние на мирян оказывали монахини, интегрировавшиеся в сельские монастыри в миру, и монахини, сумевшие воссоздать в городе образ общежительного монастыря.

Важным представляется вывод и о категории постриженных в советское время монахинях. Среди них было две большие группы: девушки, принадлежащие, в основном, к категории черничек, и послевоенные вдовы. В лице черничек-вековуш, как их называло дореволюционное село, мы сталкиваемся с интересным феноменом. Основная часть этих черничек из-за тех или иных физических недугов была не способна жить в общежительном монастыре, а, значит, в дореволюционное время они никогда бы не стали монахинями. В советский период, находясь рядом с бывшими монастырскими монахинями, которые общались со старцами-духовниками, эти чернички получили возможность вести подвижническую жизнь. Именно советский период дал многочисленные примеры подвижничества бывших черничек-вековуш (физически больных), ставших монахинями. Они оказывали самую действенную помощь монахиням в антиобновленческой деятельности, они же активно постригались в монашество в 1940—1960-е годы, будучи самыми действенными помощницами приходских священников и монахинь. Таким образом, и эта сельская категория, которая многими исследователями не признавалась за духовно активную, проявила себя самым неожиданным образом. К тому же, чернички, о которых идет речь, были девицами, и они были частью дореволюционной традиции. Им на смену в послевоенное время, в 1940-е годы, шли чернички-вдовы и семейные чернички, новое поколение другой деревни.

Список научной литературыКириченко, Олег Викторович, диссертация по теме "Этнография, этнология и антропология"

1. Автобиография игуменьи Осташковского Знаменского монастыря всечестнейшей матушки Аполлинарии, в схиме Амвросии, и письма к ней преподобного Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия. СПб., 1998.

2. А. С. Хомяков о преп. Серафиме // Тульские епархиальные ведомости. 1903. № 12. С. 476.

3. А.Х. Богомолы Пензенской епархии // Пензенские епархиальные ведомости. Неоф. часть. 1900. №2.

4. Автобиография игуменьи Осташковского Знаменского монастыря всечестнейшей матушки Аполлинарии в схиме Амвросии и письма к ней преподобного Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия. СПб, 1998.

5. Автобиография игуменьи Осташковского Знаменского монастыря Всечестнейшей матушки Аполлинарии, в схиме Амвросии, и письма к ней преподобного Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия. СПб., 1998.

6. Акиньшин А. Н. Священномученик архиепископ Захария (Лобов) // Воронежские архипастыри от святителя Митрофана до наших дней. Историко-биографические очерки. Воронеж, 2003. С. 337 — 342.

7. Акиньшин А. Н. Храмы Воронежа. Воронеж: «Кварта», 2003.- 240 с.

8. Акиньшин А. Н. Церковь и власть в Воронеже в 1920 — 1930-е годы (Процессы Петра Зверева и Алексея Буя) // Церковь и ее деятели в истории России. Межвузовский сборник научных трудов. Изд. Воронежского университета, 1993. С. 127—143.

9. Александров В.А. Российское крестьянство в середине XVII — середине XIX вв. // История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. М.: Наука, 1986. Т. 3.

10. Алексеевский А., свящ. Освящение церкви при хуторе Ново-Харинском (Писаревка) Острогожского уезда // Воронежские епархиальные ведомости. №21. 1899. С. 854—856.

11. Ангелина (Нестерова), монахиня Монастыри Смоленщины: прошлое и настоящее // Возрождение православных монастырей и будущее России. Н.-Новгород, 2007. С. 344—368.

12. Андрианов А.Ю. Причины и обстоятельства ухода в мужские православные монастыри в контексте религиозной и социальной жизни России XIX — начала XXI вв. Диссер. на соиск. уч. степени канд. ист. наук. М., 2008.

13. Арзамасский Николаевский общежительный женский монастырь. История его и описание. Сост. Николай Щегольков. Арзамас, 1903.

14. Архиепископ Воронежский Петр (Зверев). Письма из Соловецкого лагеря. // Троицкое слово. 1991. № 7.

15. Архиепископ Казанский Антоний // ОПБ. Ноябрь.

16. Архимандрит Антоний, наместник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры // Жизнеописания отечественных подвижников благочестия. Май. Введенская Оптина пустынь, 1993. 381. с. С. 52—56.

17. Баргесян Т. В. Приписные монастыри Нило-Столобенской пустыни. Волго-Верховье // Церковь в истории России. М., 1999.

18. Баргесян T.B. Нило-Столобенская пустынь — духовный и художественный центр верхней Волги М., 1998.

19. Бахмустов С. Б. Монастыри Мордовии. Саранск, 2000.

20. Беглов А. «Вечностию неразрушимое содружество». Неизвестные страницы русского старчества XIX века: преподобный Зосима (Верховский) и его духовная семья в 1818 — 1825 гг. // Альфа и Омега. № 3 (29). 2001. С. 205—238.

21. Беглов А. В поисках «безгрешных катакомб». Церковное подполье в СССР. М., 2008.

22. Белевская игумения Павлина // Жизнеописания отечественных подвижников благочестия. Июнь. Введенская Оптина пустынь, 1995. -429. с. С. 246.

23. Белякова Е.В. Русская рукописная традиция скитского устава // Монашество и монастыри в России. XI —XX в. Исторические очерки. М., 2002.

24. Биография игумении Емилии основательницы Верхо-Харьковского Николаевского второклассного общежительного девичьего монастыря. Сост. Монахиня Леонида (Суражевская). Харьков, 1878.

25. Благочестивый поселянин Иов // ОПБ. Май. Введенская Оптина пустынь, 1997. С. 25—34.

26. Блаженная Елена Арзамасская // Жизнеописания отечественных подвижников благочестия. Март. Введенская Оптина пустынь, 1997.- 413 с. С. 310—314.

27. Блаженная Мелания, елецкая затворница и ея сподвижницы // Отечественные подвижники благочестия 18 и 19 веков. Июнь. Введенская Оптина пустынь, 1995. С. 108.

28. Блаженная схимонахиня Мария. Автор-составитель Антон Жоголев. Самара, 2006.

29. Блаженная Феоктиста Михайловна, Воронежская Христа ради юродивая // Русскш паломникъ. №19. 1999. С. 46.

30. Блаженные старицы Дивеевского монастыря. М.: Паломникъ, 2003. Сост. А.Н. Стрижев.-394 с. С. 107—108.

31. Блаженные старицы Пюхтицкого Успенского монастыря. Троице-Сергиева Лавра, 1997.-98 с.

32. Блохина H.H. Великая княгиня Александра Петровна и деятельность Киево-Покровского монастыря-больницы в конце XIX — начале XX в. // Традиции и современность. Научный православный журнал. 2010. № 10. С. 75-100.

33. Блохина H.H. История деятельности Алексеевского общества дел милосердия на Успенском острове (1903—1917) // Традиции и современность. Научный православный журнал. 2010. № 8. С. 97—111.

34. Богомолы Пензенской епархии // ПЭВ. Неоф. часть. 1900. № 2. С. 63.

35. Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков. СПб., 1870—1873. В 4-х томах. Т. 1. С. 239.

36. Буганов A.B. Библиотеки // Громыко М.М., Буганов A.B. О воззрениях русского народа. М., 2000.- 540 с. С.409-412.

37. Буганов A.B. Влияние подвижников на формирование народного самосознания // Святыни и святость в жизни русского народа: этнографическое исследование. М.: Наука, 2010. Ред. и сост. О.В. Кириченко. 464. С. 77— 93.

38. Букова О.В. Женские обители преподобного Серафима Саровского. История десяти нижегородских женских монастырей. Н.-Новгород, 2003.

39. Быков В.П. Тихие приюты. Изд. Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, 1993. С. 321—322.

40. Былое и настоящее Троекуровского женского монастыря // Тамбовские епархиальные ведомости. 1871. № 11. С. 347.269. ' Васильева О.Ю. Судьбы русских монастырей в XX в. // Монашество и монастыри в России XI—XX в. Исторические очерки. М., 2002. С. 332—342.

41. Ведомость о числе девиц духовного звания сиротствующих и бедных родителей, обучающихся в училищах, учрежденных при женских обителях Пензенской епархии. // Пензенские епархиальные ведомости. 1884. Офиц. №2.

42. Великая стража. Жизнь и труды блаженной памяти афонских старцев иеросхимонаха Иеронима и схиархимандрита Макария. М.: Издательство Московской Патриархии, 2001.- 829 с. Сост. Иеромонах Иоаким (Сабельников). Книга первая.

43. Вера-молчальница // ОПБ. Сентябрь. Введенская Оптина пустынь, 1994. С. 201—207.

44. Вестник первой всероссийской выставки монастырских работ и церковной утвари. СПб., 1904. № 4. 30 марта.

45. Вестник первой всероссийской выставки монастырских работ и церковной утвари. Б.м., 1904. Вып. 9.

46. Владислав Цыпин, прот. История Русской Церкви. 1917—1997. М.: Изд. Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1997. 827 с.

47. Власов П. Обитель милосердия. М., 1991.

48. Власова И.В. Семья и семейный быт // Русские. М., 1999.

49. Водовозова Е.В. На заре жизни. Мемуарные очерки и портреты. М., 1887. В 2-х томах. Т. 1-2.

50. Воейковское общество богомолов // Пензенские епархиальные ведомости. 1871. №13.

51. Возрождение православных монастырей и будущее России. Материалы III Всероссийской научно-богословской конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского и судьбы России. 28 июня 1 июля 2006 г.». Н.-Новгород, 2007.

52. Воронежские архипастыри от святителя Митрофана до наших дней. Историко-биографические очерки. Воронеж,: Воронежско-Липецкая епархия. Центр духовного возрождения Черноземного края, 2003. С. 337—342.

53. Воронежский епархиальный вестник. №1 (68). Январь—Март. 2003.

54. Воронежский Покровский девичий монастырь. Сост. П.В. Никольский // Воронежская старина. Вып. 7. Воронеж, 1908. С. 173—176.

55. Воронежско-Покровского девичьего монастыря Игумения Смарагда, в мире Варвара Никитишна Бегичева // Воронежские епархиальные ведомости. Неоф. часть. 1887. №23. С. 869-918.

56. Воронина Т.А. Екатерина Михайловна Хлуденева — подвижница благочестия Рязанской земли (1889—1978) // Традиции и современность. Научный православный журнал. 2010. №10.

57. Всеподданнейший отчет обер-прокурора Св. * Синода по ведомству православного исповедания за 1911-1912 годы. Спб., 1913.

58. Георгиевский женский монастырь, именуемый "Св. Кустики" в Уфимской епархии, Бирского уезда. Сост. Игумен Серафим. Кунгур, 1914.

59. Голобородский М.В. К истории формирования архитектурного ансамбля НовоТихвинского монастыря в г. Екатеринбурге. Надвратная Введенская церковь // Православие в судьбе Урала и России: история и современность. Материалы

60. Всероссийской научно-практической конференции. Екатеринбург, 2010. 375 с. С. 118—123.

61. Головкова Л. А. Красностокский женский монастырь как центр религиозного просвещения // Возрождение православных монастырей и будущее России. Н.-Новгород, 2007. С. 154—169.

62. Громыко М.М. Жизнеописания неканонизированных подвижников благочестия XIX в. как источник для изучения массового религиозного сознания // Этнографическое обозрение. М., 2000. № 6. С. 45—56.

63. Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991'.

64. Громыко М.М. О единстве православия в Церкви и в народной жизни русских // Традиции и современность. Научный православный журнал. 2002. № 1. С. 3—32.

65. Громыко М.М. О народном благочестии у русских // Православие и русская народная культура. М., 1993. Вып. 1.

66. Громыко М.М. Прозорливость в народных представлениях и в духовном опыте русских XX в. // Традиции и современность. Научный православный журнал. 2009. № 9. С. 3—15.

67. Громыко М.М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М., 1986.

68. Громыко М.М. Традиционный нравственный идеал и вера // Русские. М., 1999. Отв. ред. В.А. Александров, И.В. Власова, Н.С. Полищук.

69. Громыко М.М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII— первая половина XIX в.) Новосибирск, 1975.

70. Громыко М.М. Целительство старцев в духовной жизни России XX в. // Традиции и современность. Научный православный журнал. 2010. № 10. С. 129—144.

71. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1994. Т. 2.

72. Денисов Л. И. Православные монастыри Российской империи. В 3-х частях. М., 1908.

73. Долгоруков И. М. Капище моего сердца. М., 1997.

74. Достоевский Ф.М, О безошибочном знании необразованным и безграмотным русским народом главнейшей сущности Восточного вопроса // Достоевский Ф.М. Полн. Собр. Соч. в 30-ти томах. Л., 1983. Т. 25. 214—215.

75. Дурасов Г.П. «Как жить, чтобы святу быть». О подвижнице народного благочестия Марии Павловне Леонтьевой (1906—1998) // Традиции и современность. Научный православный журнал. 2010. №10. С. 111—129.

76. Дурасов Г.П. Келейные записки схимонахини Амвросии // Научный православный журнал Традиции и современность. 2007—2008. № 7—8.

77. Елецкая затворница Мелания // Отечественные подвижники благочестия. Июнь. Введенская Оптина пустынь, 1995. С. 78—125.

78. Елецкий священник о. Иоанн Борисов // ОПБ. Июнь. Введенская Оптина пустынь, 1995.

79. Емельянов Н. Е. Терновый венец России // Воскресная школа. №4 (268). 2004.

80. Емченко Е.Б. Государственное законодательство и женские монастыри в XVIII—начале XX вв. // Церковь в истории России. М., 2003.

81. Емченко Е.Б. Женские монастыри в России // Монашество и монастыри в России XI —XX века. Исторические очерки. Отв. ред. Н.В. Синицына. М., 2002. С. 373.

82. Емченко Е.Б. Православные женские общины в России в последней трети XVIII — начале XIX в. // Вестник церковной истории. М., 2006. № 1.

83. Емченко Е.Б. Преподобный Серафим Саровский и женское монашество в конце XVIII — начале XX века / Наследие Серафима Саровского и судьбы России. Материалы научно-богословской конференции. Н.-Новгород, 2004.- 504 с. С. 129.

84. Женская Зосимова пустынь. Исторический очерк. Сост. монахиня Зосима (Верховская). М., 2008 е.; Монашество Зосимовой пустыни. Сост. монахиня Зосима (Верховская). М.: Вече, 2010 - 416 с.

85. Женская Зосимова пустынь. Сост. монахиня Зосима (Верховская). М.:Папомник, 2008.317. «Женская Оптина». Материалы к летописи Борисо-Глебского женского Аносина монастыря. М., 1997.

86. Жизнеописание блаженной старицы Евфросиньи, Христа ради юродивой, княжны Вяземской, фрейлины императрицы Екатерины II. М., 2001.

87. Жизнеописание и наставления старца иеромонаха Феодора (Ушакова), восстановителя и настоятеля Санаксарского монастыря. Темников, 1992.

88. Жизнеописание оптинского старца иеросхимонаха Амвросия. Троице-Сергиева Лавра, 1992. Ч. 2.

89. Жизнеописание оптинского старца иеросхимонаха Макария. М.: Паломникъ, 1996.

90. Жизнеописание оптинского старца иеросхимонаха Макария. Свято-Введенская Оптина пустынь, 1997.

91. Жизнеописание схиигумена Стефана (Котельникова) // Протоиерей Михаил Терпугов. Храмы Борисоглебска. Борисоглебск, 2006. С. 30—4.

92. Жизнеописание Феодора (Ушакова). Темников, 1890.

93. Жизнеописания Отечественных подвижников благочестия. Сентябрь. Введенская Опгина пустынь, 1909. 620 с. С. 226—230.

94. Жизнеописания отечественных подвижников благочестия. Август. Введенская Оптина пустынь, 1909. С. 274—277.

95. Жизнь старца Василия Кишкина и ученика его монаха Арсения Белобережской пустыни. Одесса, 1904.

96. Житие и писания молдавского старца Паисия Величковского. М., 1847.

97. Житие иеросхимонаха Илариона Оптинского. Издание Введенской Оптиной пустыни, 1993.

98. Житие преподобной Евфросинии, игумении Полоцкой // Жития святых святителя Димитрия Ростовского. Май. Изд. Введенской Оптиной пустыни, 1992.

99. Житие преподобной Евфросиньи // Жития святых. Русские святые. Сентябрь-декабрь. Изд. Введенской Оптиной пустыни, 1993.

100. Жмакин Василий, прот. Игумения Вяземского Аркадиевского монастыря Августа (в миру княжна Ширинская-Шихматова). М., 1897.

101. Забавских Э. Воскресение Воскресенской церкви // Газета «Православная Москва». № 1—2 (61—62). Январь 1996.

102. Записки игумении Таисии // Сочинения игумении Таисии (Солоповой). М., 2006.

103. Записки игумении Таисии настоятельницы первоклассного Леушинского женского монастыря. Автобиография. Пг., 1916.

104. Записки Николая Александровича Мотовилова, служки Божией Матери и преподобного Серафима. М., 2005.

105. Затворница Платонида (в схиме Алипия) Покровского девичьего монастыря // Воронежские епархиальные ведомости. 1864. № 23. С. 1018.

106. Зосима (Верховская), монахиня. О верности Богу и Его Церкви в годы гонений 1930-х годов сестер Троице-Одигитриевского монастыря «Зосимова пустынь» // Возрождение православных монастырей и будущее России. Н.-Новгород, 2007.

107. Зосима (Верховская), монахиня. Троице-Одигитриевский женский монастырь Зосимова пустынь в 1920-е годы // Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII— XX вв. М., 2002. С. 279—298; Она же. Монашество Зосимовой пустыни. М., 2010.

108. Зырянов П. Н. Русские монастыри и монашество в XIX —начале XX века. М., 2002.

109. Зырянов П. Н. Русское монашество конца XIX — XX века // Церковь и время. 2002. №1 (18).

110. Зырянов П.Н. Русские монастыри в XIX — начале XX века // Монашество и монастыри в России. С.302—331.

111. Зырянов П.Н. Русские монастыри и монашество в XIX — начале XX века. М., 2002.

112. Зырянов П.Н. Русские монастыри и монашество в XIX— XX века. М.: Вербум-М, 2002,- 320.-175 с. С. 51.

113. Игумения Алипия (Таишева) // «Женская Оптина». Материалы к летописи Борисо-Глебского женского Аносина монастыря. М., 1997. С. 462.

114. Игумения Антония, настоятельница Московских монастырей Страстного (1861—1871) и Алексеевского (1871—1897). Сост. священник Григорий Орлов. М., 1906.

115. Игумения Антония, настоятельница Московских монастырей: Страстного (1861—1871) и Алексеевского (1871—1897). Сост. свящ. Григорий Орлов. М., 1906. С. 58.

116. Игумения Апфия, в схиме Анна, настоятельница Свияжского Иоанно-Предтеченского женского монастыря (ум. 28 сентября 1905). Казань, 1906.

117. Игумения Арсения. Опыт духовной биографии. Письма. М.: Издательство Сретенского монастыря, 2007. 447 с.

118. Игумения Евгения (Мещерская) // «Женская Оптина». Материалы к летописи Борисо-Глебского женского Аносина монастыря. М., 1997.

119. Игумения Еликонида // Воронежские епархиальные ведомости. 1882. № 21. С. 675—679.

120. Игумения Поликсения Богородице-Тихоновского монастыря (при селе Тюнино) г. Задонска. 1810—1894 гг. // Воронежские епархиальные ведомости. 1916. №38. С. 1022—1030; №40. С. 1081-1090; № 42. С. 1142-1152.

121. Игумения Севского Троицкого девичьего монастыря Паисия // ОПБ. Июль. Введенская Оптина пустынь, 1994. С. 576—581.

122. Игумения Серафимо-Дивеевского монастыря Мария. Сост. Свящ. Н. Троицкий. Н.-Новгород, 1904.

123. Игумения Тверского Христорождественского женского монастыря Палладия II (умерла 28 августа 1908 г.) Очерк А.И. Синицкого. Тверь, 1911.

124. Игуменья Агния // Отечественные подвижники благочестия. Июнь. Введенская Оптина пустынь, 1995.

125. Игуменья Антония, настоятельница Московских монастырей Страстного (1861—1871) и Алексеевского (1871—1897). Сост. Свящ. Григорий Орлов. М., 1906.

126. Игуменья Евгения (Мещерская). Сост. А. Григорий. Б.м. Б.г.

127. Игуменья Евгения, настоятельница Феодоровского женского монастыря в г. Переславле-Залесском Владимирской губернии. (К 40-летию в сане игуменьи). Владимир, 1915. С. 6—7.

128. Игуменья Евгения, настоятельница Феодоровского женского монастыря в Переславле Залесском Владимирской губ. (К 40-летию в сане игуменьи). Владимир, 1915. С. 5—6.

129. Игуменья Евдокия, основательница Борисо-Глебского Аносина общежительного девичьего монастыря. М., 1876.

130. Игуменья Осташковского Знаменского монастыря Агния (Толстая). Тверь, 1887.

131. Игуменья Серафима, настоятельница Казанского первоклассного женского монастыря (некролог и описание погребения). Казань, 1903.

132. Игуменья Таисия Оренбургская. // ОПБ. Октябрь. Введенская Оптина пустынь, 1995.

133. Иеромонах Никон. Монахиня Раиса. Жизнеописание. Свято-Троицкая Сергеева Лавра, 1997.

134. Иеросхимонах Иоанн Нило-Сорский // ОПБ. Ноябрь. С. 262—276.

135. Из всеподданнейшего отчета Обер-Прокурора Святейшего Синода графа Д. Толстого, по ведомству православного исповедания за 1868 г. // Воронежские епархиальные ведомости. 1870. № 5.

136. Извлечение из отчета по ведомству Православного исповедания за 1861 г. СПб., 1864.

137. Иларион, Троекуровский затворник// ОПБ. Ноябрь., Введенская Оптина пустынь, 1994,- 748 с. С. 71—77.

138. Ильинская А. Жены-мироносицы XX века. М., 2005.

139. Иникова С.А. Праведники в миру: их роль и значение в народной жизни Рязанского края // Православие и традиционная народная культура Рязанской области. Рязань, 2001.

140. Иникова С. А. Черничество и сектантство в Воронежской губернии в 1850-е годы // Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII—XX веках. М., Наука, 2002.

141. Инок Парфений (Агеев). Автобиография. М., 2009.

142. Иоанн (Снычев), митр. Жизнь и деятельность митрополита Филарета митрополита Московского. Тула, 1994.

143. Иоанн (Снычев), митр. Митрополит Мануил (Лемешевский). Биографический очерк. СПб., 1993.

144. Иоанн (Снычев), митр. Стояние в вере. Очерки церковной смуты. СПб., 1995.

145. Иоанн Златоуст, св. Похвала святой первомученице и равноапостольной Фекле // Полное собрание творений Св. Иоанна Златоуста в 12-ти томах. Т. 2. Кн. 2. М., 1994.

146. Историко-статистическое описание Кадомского женского Милостиво-Богородицкого монастыря. Сост. Свящ. Иоанн Кобяков. Тамбов, 1875.

147. Историко-статистическое описание Тамбовской епархии. Тамбов, 1911.

148. Историческая записка о возникновении Бежецкого Благовещенского женского монастыря. Составил свящ. Иоанн Хильтов. Тверь, 1890.

149. Исторические сведения о городе Арзамасе, собранные Николаем Щегольковым. Арзамас, 1911. Репр. Ярославль, 1992.

150. Исторический очерк описание Арзамасской Алексеевской общины. СПб., 1866.

151. Исторический очерк Ставропольской (на) Кавказе Иоанно-Мариинской женской иноческой обители. Сост. Константин Розов. СПб., 1875.

152. Исторический очерк столетия Екатеринбургского Новотихвинского первоклассного Девичьего монастыря. Сост. Н.П. Штейнфельд. Екатеринбург, 1901.

153. Исторический очерк Темниковского Рождества Богородицкого общежительного монастыря. Сост. Иером. Серафим. СПб., 1899.

154. Исторический очерк Усть-Медведицкого Спасо-Преображенского Девичьего монастыря Донской области. Составил Д. Правдин. Ярославль, 1885.

155. Историческое описание Белевского Девичьего Крестовоздвиженского Третьеклассного монастыря. Сост. И.Л. СПб., 1863.

156. Историческое описание Борисовской Тихвинской Девичьей пустыни. Сост. Арх. Леонид (Кавелин). М., 1872.

157. Историческое описание Елецкого Знаменского девичьего монастыря, что на Каменной горе. Сост. Иеромонах Геронтий. Елец, 1895.

158. Историческое описание Никитского женского общежительного монастыря в г. Кашине, Тульской губ. Киев, 1909.

159. К двадцатипятилетнему служению Игуменьи Знаменского Сухотинского монастыря монахини Анфисы // Тамбовские епархиальные ведомости. 1914. № 36.

160. Кадомский М.П. Историческое описание Богородице-Знаменского Сухотинского женского монастыря. Тамбов, 1864.

161. Камкин A.B. Пространство сельского прихода // Православные традиции на европейском Севере России в XVIII—XX веках. Вологда, 2007.

162. Камкин A.B. Православная Церковь на Севере России. Вологда, 1992.

163. Камкин A.B. Православная Церковь на Севере России: очерки истории до 1917 г. Вологда, 1992.- 164 с.

164. Камкин A.B. Социальная диакония в Русской Православной Церкви: страницы истории // Социальное служение Русской Православной Церкви: исторический опыт и современное состояние. Сыктывкар, 1998.

165. Карташова Н.В. Русское православное миссионерство как явление культуры (на примере деятельности св. Иннокентия (Вениаминова)). Автореф. дис. на соискание ученой степени канд. культурологии. М., 2000.

166. Келейный летописец святителя Димитрия Ростовского с прибавлением его жития, чудес, избранных творений и Киевского синопсиса архимандрита Иннокентия Гизеля. Подготовка текста О.В. Кириченко, Е.А. Лукьянов. М.: Паломникъ, 2000.696 с

167. Киево-Печерский затворник Досифей // Отечественные подвижники благочестия (далее — ОПБ). Сентябрь. Введенская Оптина пустынь, 1994. С. 255— 270.

168. Кириченко О. В. Значение праведника-старца для села // Традиции и современность. Традиции и современность. № 1(1) 2002.

169. Кириченко О. В. Дворянское благочестие.ХУШ век. М.,2002.

170. Кириченко О.В. Дворянское благочестие. XVIII век. М.: Паломникъ, 2002. -464 с.

171. Кириченко O.B. Монахини и чернички как организаторы противодействия церковному обновленчеству в 1930-е годы // Традиции и современность. Научный православный журнал. № 4. 2006. С. 3—26.

172. Кириченко О.В. Рецензия на книгу О.В. Буковой «Женские обители-преподобного Серафима Саровского» // Традиции ■ и современность. Научный-православный журнал. №5. 2006. С. 144—150.

173. Кириченко О.В. Сельский священник-подвижник в советские годы // Традиции и современность. Научный православный журнал. 2009. № 9. С. 69—99.

174. Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 2003.

175. Кожевникова Ю. Н. Просветительская деятельность монастырей Олонецкой епархии во второй половине XVIII — начале XX вв. // Православие в Карелии: материалы 2-й международной научной конференции. Петрозаводск, 2003.

176. Концевич Ю. J1. Стяжание Духа Святого в путях древней Руси. Париж, 1952.

177. Концевич Ю.Л. Оптина Пустынь и ее время. Джорданвилль, 1970.

178. Коржевский Вадим, свящ. О значении Четьи-Миней св. Димитрия для русского народа // htpp: //www.russned.ru.

179. Краснов П. Н. Тихие подвижники. Венок на могилу неизвестного солдата

180. Российской Армии. М., 1992.

181. Краткий исторический очерк основания Лебедянской Троекуровской женской общины и некоторые черты из жизни основателя ея, блаженного Затворника Илариона // Тамбовские епархиальные ведомости. 1870. №11. Прибавление.

182. Кремлева H.A. Мирской обет // Православная жизнь русских крестьян XIX— XX в. М„ 2001. С. 229—230.

183. Крестовоздвиженский первоклассный женский монастырь в городе Н.-Новгороде. Столетие его существования (1813—1913). Н.-Новгород, 1913.

184. Кузнецов С В. Религиозно-этические взгляды крестьян на землю и труд // Русские. М.: Наука, 1999. 828 с.

185. Кузнецов C.B. Хозяйственные, религиозные и правовые традиции русских. XIX— XXI в. М.: Издание ИЭА РАН, 2008 362 с.

186. Кузнецова Т.Ф. Социокультурные аспекты промысловой деятельности монастырей в XIX—начале XX века (на примере художественных промыслов женских монастырей Московского региона). Диссертация на соискание ученой степени кандидата культурологии. М., 2005.

187. Лабынцев Ю.А. Созидаемый в Польше монастырь во имя преподобного Серафима Саровского и его миссия // Возрождение православных монастырей и будущее России. Н.-Новгород, 2007. С. 274—289.

188. Лебедев А. Отставные военные па монашеских порциях в монастырях. М., 1881.

189. Лебина Н.Б., Шкаровский М.В. Проституция в Петербурге (40-е XIX — 40-е годы XX вв.). М., 1994.

190. Левин О. Ю., Просветов Р. Ю., Алленов А. Н. Кирсанов Православный. М.: изд-во «Пробел, 1999. 176 с.

191. Лемешевский Мануил, митрополит Русские православные иерархи. В 3-х томах. М.: Сретенский монастырь, 2002.

192. Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря. СПб., 1903. Т. 1-2.

193. Лисовой H.H. Восемнадцатый век в истории русского монашества // Монашество и монастыри в России. XI—XX в. Исторические очерки. М., 2002.

194. Листова Т.А. Трудовое воспитание в крестьянской среде // Православная жизнь русских крестьян XIX —XX веков. М.: Наука, 2001.- 363. С. 182—202.

195. Лихоносова А. Она ушла к себе домой. Воспоминания о блаженной Феоктисте // Воронежский епархиальный вестник. №1 (68). 2003.

196. Любушка. Жизнеописание блаженной старицы Любови (Лазаревой). Воспоминания. СПб., 2007.

197. Ляшевский Стефан, прот. Серафимо-Дивеевская летопись (1903 -1927). 2-я часть. М. 1999.

198. Маврикия, игуменья Горицкого монастыря, в схиме Мария // ОПБ. Июль. Введенская Оптина пустынь, 1994.

199. Макарий, митрополит Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Кн. 3. М., 1995.

200. Максимова Л.Б. Вклад Великой княгини Елизаветы Федоровны в благотворительное движение России (конец XIX— начало XX в. М., 1998. автореферат канд. дис.

201. Мануил (Лемешевский), митр. Совопросник Православия (Опыт противообновленческого катехизиса). // Духовный собеседник (Самара), 1999. № 1 (17) —2(18). С.З —51.

202. Меерков А. Н. К вопросу об отхожих промыслах, переселенческом и богомольческом движении в Воронежской губернии за 1911 г. Воронеж, 1914.

203. Митрополит Мануил (Лемешевский). Русские православные иерархи. 992— 1892. М.: Издание Сретенского монастыря, 2003. В 3-х томах. Т. 2, 607 с.

204. Мичуринская подвижница схимонахиня Серафима (Белоусова). Тамбов, 2004. С.119—124.

205. Молитвенницы Кавказа. История Ставропольского Иоанно-Мариинского женского монастыря. Изд. Центра Ставропольской духовной семинарии, 2005.

206. Мологский Афанасьевский женский общежительный монастырь // Ярославские епархиальные ведомости. 1866. Неоф. часть. № 23.

207. Монахиня Евфимия (Пащенко). Очерки из жизни православных северных женских монастырей середины XIX — начала XX вв. Архангельск, 2007.

208. Монахиня Елена (Добровольская). «Сей род ищущих Господа.» // Духовный собеседник. 2005. №2 (42).

209. Монахиня Сергия (Клименко). «Минувшее развертывает свиток». М., 1998.

210. Монашество и монастыри в России. XI—XX века: исторические очерки / отв. Ред. Н.В. Синицына. М.: Наука, 2002.-346 с.

211. Найденова Л.П. О возможных подходах к изучению монастырской жизни // Церковь в истории России: монашество и монастыри в России. Сб. 1.— М., 1997. С. 197—200.

212. Наставления Архимандрита Феофана Новоезерскаго // Старческие советы некоторых отечественных подвижников благочестия XVIII—XIX в.в. М., б.г. Репр. М.,1913. С. 7—223.

213. Наставления старца иеромонаха Феодора Санаксарского // Старческие советы некоторых подвижников благочестия XVIII — XIX вв. М.,1913. С.421 — 422.

214. Настоятель Александро-Свирского монастыря о. Архимандрит Агафангел // ОПБ. Декабрь. Т. 2. С. 332—357.

215. Настоятельница Арзамасской Алексеевской общины схимонахиня Олимпиада // Жизнеописания отечественных подвижников благочестия. Август. Введенская Оптина пустынь, 1994.- 699. с. С. 71—95.

216. Настоятельница Суздальского Покровского женского монастыря игумения Мария (Белаго). Б.м. Б.г.

217. Неизвестный Нилус. М : Паломникъ., 2000. Т. 1-2.

218. Немирович-Данченко В.И. Наши монастыри. Соловки. Женская обитель. М.: Лодья, 2000.-251 с.

219. Нечаева М. Ю. Инокини и послушницы Красносельского Введенского монастыря// Слободо-Туринский край в истории Отечества: Пособие по краеведению для учителей истории и географии. Екатеринбург: Центр "Учебная книга", 2002. С. 34—59.

220. Нечаева М. Ю. Первые тагильские монахини Мария Навзорова, Феозва Крузе, Татьяна Деева // Нижний Тагил в лицах. Общественные деятели Тагила XIX начала XX веков. Нижний Тагил, 1998. С. 8.

221. Нечаева М. Ю. Саров и женское монашество на Урале в конце ХУШ-Х1Х в. Екатеринбург, 2000.

222. Нечаева М. Ю.Уральское монашество XVIII века: нормы и практика пострига // Религия и церковь в Сибири. Вып. 8. Тюмень: МИ «РУТРА», 1995. С. 21-35.

223. Нечаева М.Ю. Грамотность монашества Екатеринбургской епархии в начале XX века// Урал в прошлом и настоящем / Материалы научной конференции. Часть I. Екатеринбург: НИСО УрО РАН; БКИ, 1998. С. 304-310.

224. Нечаева М.Ю. Монастыри в системе регуляции общественной и хозяйственной жизни Урало-Сибирского региона (1721—1764). Дис. на соиск. уч. степени к.и.н. Екатеринбург, 1994.

225. Нижегородский Крестовоздвижеиский первоклассный женский монастырь. Сост. свящ. И. Соловьев // Тамбовские епархиальные ведомости. Неоф. часть. 1887. № 15—17. С. 906—909.

226. Нижегородский Крестовоздвижеиский первоклассный женский монастырь. Сост. свящ. И. Соловьев // Нижегородские епархиальные ведомости. 1887. №15-16.

227. Никодим (Кононов) Неканонизированные святые и вопрос о церковно-народном их почитании //Жизнеописания. ОПБ. Март. 1997.

228. Никольский П.В. Реформа в положении монастырей, произведенная в царствование императрицы Екатерины II // Воронежская старина. Вып. 7. Воронеж, 1908.

229. Никто молитвы не отнимет. СПб., 2000.

230. Нилосорский иеросхимонах Нил и его сподвижники // ОПБ. Июль. Введенская Оптина пустынь, 1994. С. 279—379.

231. Новоселов М. А. Письма к друзьям. М., 1994.

232. Новохоперские сектанты хлысты (в слободе Красной и в слободе Алферовке) // Воронежские епархиальные ведомости. 1871. № 17. С. 726—734.

233. Новые мученики Российские. Сост. М. Польский. М., Б.г.

234. Об открытии женской общины в Оржевке // Тамбовские епархиальные ведомости. 1863. №6. Прибавл.

235. Об открытии при Пензенском Троицком женском монастыре училища для сирот девочек. // Пензенские епархиальные ведомости. 1872. офиц. Часть. № 1. С. 26—28.

236. Обитель на Выксе и ее устроитель преподобный Варнава. История устроения обители и письма старца Варнавы к насельницам. Сост. С.А. Кельцев. М., 2001.

237. Обозрение епископом Тамбовским и Шацким Георгием епархии в 1900 г. // Тамбовские епархиальные ведомости. 1900. № 43. Неоф. С. 1084—1093.

238. Обычаи, приметы, поверья с. Александровки на Своле Тамбовского у. Священник Иоанн Спасский // Тамбовские епархиальные ведомости. 1880. № 1. Неоф. часть. С. 352.

239. Овчинников В. А. Православные монастыри и женские общины Томской епархии во второй половине XIX — начале XX в. / арх. Уп. Кемер. Обл. Кемеровский гос. ун-т. Кемерово. 2004.

240. Озарнов И. Сказание о Моршанском Казанском Прошином монастыре и его насельницах. К столетию основания. Моршанск, 2002.

241. Ольховский монастырь. Изд. Свято-Успенского- Псково-Печерского монастыря, 1994.

242. Описание жизни оптинского старца иеросхимонаха Амвросия в связи с историей Оптиной пустыни и ее старчества: Репринт. М., 1998.

243. Описание Таволжанского женского Казанского монастыря. М., 1889.

244. Опыт исторического- исследования и путях Промысла Божия в судьбе Самарского Иверского женского монастыря в период 50-летнего существования егоот возникновения в 1850 г. до настоящего времени. Сост. Протоиерей Георгий Третьяков. Самара, 1905.

245. Орлов Георгий, свящ. О необходимости и пользе обучения крестьянских девочек грамоте. М., 1903.

246. Осипова И.И. «Сквозь огнь мучений и воды слез.»: Гонения на Истинно-Православную Церковь. М., 1998.

247. Отец Филарет как составитель общежительных уставов и устроитель женских монастырей // Жизнеописание игумена Филарета, настоятеля Глинской Богородицкой общежительной Пустыни. СПб., 1856.

248. Отечественные подвижники благочестия. Декабрь. Ч. 2. Оптина Введенская пустынь, 1994. 574 с.

249. Отечественные подвижники благочестия. Декабрь. 4.1. Оптина Введенская пустынь, 1994. 495 с.

250. Отечественные подвижники благочестия. Июль. Оптина Введенская пустынь, 1994. Отечественные подвижники благочестия. Май. Введенская Оптина пустынь, 1997. С. 165.

251. Отечественные подвижники благочестия. Май. Оптина пустынь, 1997. С. 302.

252. Отечественные подвижники благочестия. Март. Введенская Оптина пустынь, 1997. С. 383—385, 392. Сентябрь. 1996. С. 231.

253. Открытое письмо священников Глеба Якунина и Николая Эшлимана Патриарху Алексию I и Н.В. Подгорному. — Цыпин Владислав, прот. История Русской Церкви. 1917—1997. М., 1997. С. 411.

254. Отхожие промыслы. Переселенческое и богомольческое движение в Воронежской губернии в 1911 г. Сост. А. Н. Меерков. Воронеж, 1914.

255. Отчет по обозрению епископом Тамбовским и-Шацким Александром епархии в 1894 г. // Тамбовские епархиальные ведомости. 1895. № 6. С. 130.

256. Официальная хроника // Тамбовские епархиальные ведомости. 1869. С. 127— 129.

257. Очерк жизни и деятельности княжны Надежды Даниловны Бибарсовой, основательницы Краснослободского Троицкого женского монастыря, в связи с историей сего последнего. Пенза, 1898.

258. Очерки жизни и деятельности княжны Надежды Даниловны Бибарсовой, основательницы Краснослободского Троицкого женского монастыря, в связи с историей последнего // Пензенские епархиальные ведомости. 1897. № 17—18. С. 659—671, 700—714.

259. Павлова А. Л. Соборные храмы юга средней полосы России в XIX в. // Традиции и современность. Научный православный журнал. 2004. № 4. С. 54—69.

260. Павлова А.Л. Старчество и расцвет монастырской архитектуры в России в XIX в. // Традиции и современность. Научный православный журнал. 2003. № 2. С. 63.

261. Памяти схимонахини Макарии (Артемьевой). Сост. Г.П. Дурасов. М., 2010.

262. Памятные записки игумении Евгении (Озеровой) // «Женская Оптина». Материалы к летописи Борисо-Глебского женского Аносина монастыря. M., 1997.

263. Пащенко В.Е. (монахиня Евфимия). Закрытие подворья Иоанно-Богословского Сурского монастыря в Архангельске // Святые и святыни северо-русских земель. Каргополь, 2002. С. 167—175.

264. Пащенко Е.В. Женские монастыри Архангельской, губернии (XVII—XX вв.) Архангельск, 1999.

265. Пензенская епархия. Историко-статистическое описание. Пенза, 1907.

266. Пензенские епархиальные ведомости. Неоф. часть. 1879. № 22. С. 30.

267. Первоначальница Сухотинского Богородице-Знаменского монастыря игуменья Дорофея // Русское православное женское монашество XVIII—XX вв. Сост. монахиня Таисия. Троице-Сергиева Лавра, 1992.

268. Первоначальницы Ардатовского Покровского женского монастыря // ОПБ. Ноябрь. С. 5.

269. Перегудова 3. И., Зверева Н. К. Преподобный Серафим и Дом Романовых // Преподобный Серафим Саровский. Агиография, Почитание. Иконография. С. 170— 210.

270. Петрова Т. В. Пещерные монастыри как явление русской духовной культуры // Альманах «К свету». Символика русского храмоздательства. 1993. № 17. С. 90—115.

271. Петрова Т.В. Апостол Андрей в стране Русской // Традиции и современность. Научный православный журнал. 2002. № 1. 42—61.

272. Письма митрополита Филарета к игуменье Марии Тучковой. Смоленск, б. г. С. 68.

273. Письма Оптинского старца преподобного Амвросия (Гренкова) к схимонахине Марии (Поливановой). Публ. Л.А. Верховской // Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII—XX вв. М.: Наука, 2002. Ред. О.В. Кириченко, Х.В. Поплавская. С. 264—278.

274. По родной губернии (путевые очерки) •// Воронежские епархиальные ведомости. 1916. №5. Неоф. часть. С. 118—119.

275. Подвижники Марфо-Мариинской обители милосердия. Под ред. прот. Александра Шаргунова. М., 1999.

276. Подвижница Московского Ивановского женского монастыря инокиня Досифея // ОПБ. Февраль. Введенский Оптинский монастырь, 1996. С. 63—75.

277. Подвижницы Борисовской Тихвинской пустыни // Отечественные подвижники благочестия (далее — ОПБ). Июнь. Введенская Оптина пустынь, 1995. С. 338—339.

278. Подвижницы Спасо-Бородинского монастыря. Можайск: издание Свято-Бородинского женского монастыря, 1994.- 150 с. С. 16.

279. Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. СПб., 1830. Т. XXIV. № 17. С. 908.

280. Поплавская Х.В. Паломничество, странничество и почитание святынь в Рязанском крае. XIX—XX вв. Рязань, 1998. Серия: Рязанский этнографический вестник. -115 с.

281. Поплавская Х.В. Традиция паломничества в России и преподобный Серафим Саровский // Наследие Серафима Саровского и судьбы России. Материалы научно-богословской конференции. Москва-Саров, июнь 2994. Н.-Новгород, 2005. С. 333— 344.

282. Попов Иоанн, свящ. Описание Варваринского женского общежительного монастыря Нижнедевицкого уезда Воронежской губернии. Воронеж, 1902.

283. Поселянин Е. Русская Церковь й русские подвижники XVIII века. СПб., 1905.

284. Послушница Павла Былое и настоящее Троекуровского женского монастыря // Тамбовские епархиальные ведомости. 1871. №11. Прибавление. С. 347.

285. Постернак A.B. Очерки по истории общин сестер милосердия. М., 2001; Козловцева E.H. Московские общины сестер милосердия в XIX— начале XX века. М., 2010.

286. Правдин А. В. Женские монастыри Воронежской епархии, основанные в XIX веке. Воронеж, б. г.

287. Правдин «А. Женские* монастыри Воронежской епархии в XIX в. // Памятная книжка Воронежской губернии 1901 года. Воронеж, 1901. С. 1—38.

288. Правдин А. Женские монастыри Воронежской епархии, основанные в XIX веке. Воронеж, б. г. С. 31.

289. Правдин А. Знаменский общежительный монастырь в Землянском уезде // Правдин А. Женские монастыри Воронежской епархии, основанные в XIX в. Б.г. (отдельный оттиск).

290. Православие, армия и флот России. СПб.: Издательство «Эго», 1996.

291. Православные подвижницы двадцатого столетия. Автор-составитель С. Девятова. М., 2008. С. 37.

292. Православные русские обители. Сост. П. П. Сойкин. СПб. 1994.

293. Православные традиции на европейском Севере России в XVIII—XX веках. Сборник статей под ред. A.B. Камкина. Вологда: ВГПУ, 2007. 220 с.

294. Преосвященный Филарет, архиепископ Черниговский И ОПБ. Декабрь. Т. 1. С. 15.

295. Преп. Антоний «Грошевикъ». Прозорливый слепец Муромский Сотаинник Преп. Серафима // Русский паломник. № 26. 2002. С. 89—105.

296. Преподобный старец Амвросий Балабановский. Автор-составитель A.B. Грачева. М., 2000. С. 73.

297. Прот. Четвериков «Оптина пустынь и ее время», Молдавский старец Паисий Величковский. Париж: YMCA-Press, 1988. 3-е изд.

298. Пругавин A.C. Монастырские тюрьмы в борьбе с сектантством (к вопросу о веротерпимости). М., 1905.

299. Пустыница Анастасия Семеновна Логачева, впоследствии монахиня Афанасия // ОПБ. Февраль. Введенская Оптина пустынь, 1996. С. 176—193.

300. Рассказ о Евгении Васильевне Тихоновой (духовные истоки, жизнь, воспоминания ее и о ней). М., 2002. Составитель А. Е. Федоров.

301. Рассказы бабушки. М.: Наука, 1989.

302. Речь перед панихидою в день пятидесятилетия со времени кончины основателя Сезеновского женского монастыря Затворника Иоанна. Священник Стефан Федоров // Тамбовские епархиальные ведомости. 1880. № 2. С. 105—108.

303. Романенко Е.В. Устав Саровского монастыря // Преподобный Серафим. Агиография. Почитание, Иконография. М., 2004. С. 239.

304. Романов Г.А. Крестные ходы в честь святителя Николая // Научный православный журнал Традиции и современность. 2010. №10.

305. Россия перед Вторым Пришествием. М., 1994.

306. Рощевская Л.П. Благотворительная деятельность Троице-Стефано-Ульяновского монастыря (1860—-1917) // Социальное служение РПЦ: исторический опыт и современное состояние. Сыктывкар, 1998. С. 57—63.

307. Русские крестьяне. Жизнь. Быт, Нравы. Вологодская губерния Спб.: ООО «Деловая полиграфия, 2007. Т. 5. Ч. 1.

308. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро» князя В.Н. Тенишева. Курская, Московская, Олонецкая, Псковская, Санкт-Петербургская и Тульская губернии. СПб.: ООО «Деловая полиграфия», 2008. Т. 6. -600 с.

309. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро» князя В.Н. Тенишева. Костромская и Тверская губернии. СПб.: ООО «Деловая полиграфия», 2004. Т. 1.- 568. с.

310. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро» князя В.Н. Тенишева. Вологодская губерния. Грязовецкий и Кадниковский уезды. Спб.: ООО «Деловая полиграфия, 2007. Т. 5. Ч. 2. 840 с.

311. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева. Калужская губерния. СПб., 2005. Т. 3.

312. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева. Нижегородская губерния. СПб., 2005. Т. 4.

313. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева. Т. 5. Ч. 3. Вологодская губерния. Никольский и Сольвычегодский уезды. СПб : ООО «Деловая полиграфия, 2007. — 684 с.

314. Русское православное женское монашество. XVIII—XX вв. Сост. Монахиня Таисия. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1992. С. 193.561. «С крестом и Евангелием». Изд. Рождества Богородицы Задонского мужского монастыря, 2008.

315. Сборник сведений по общественной благотворительности. СПб., 1880. Т. 1.4. 1—3.

316. Сборник статистических сведений по Воронежской губернии. Воронежский уезд. Воронеж, 1884. Т. И. Вып. 1.

317. Святитель Антоний, архиепископ Воронежский // Прославленные святые. Святители, новомученики, преподобные. Кн. 1. Воронеж, 2003.

318. Святитель Ангоний, Архиепископ Воронежский и Задонский // ОПБ. Декабрь. Т.1.

319. Святитель Киевский Филарет, в схимонасех Феодосий // ОПБ. Декабрь. Т.2.

320. Священник Архангельский В. Боголюбский Тишениновский общежительный монастырь при с. Оржевке Кирсановского у. Тамбовской губ. Тамбов, 1909.

321. Священник Иоанн Сладкопевцев // Тамбовские епархиальные ведомости. 1862. №32.

322. Священник Павел Семилиоров. Керенский Тихфинский женский монастырь // Пензенские епархиальные ведомости. Неоф. часть. №19. 1870. С.617—622; № 20. С. 638; № 24, С. 769—777.

323. Священномученик Сергий Махаев. Подвижницы милосердия. О подвиге русских сестер милосердия. С приложением жизнеописания священномученика Сергия Махаева. М„ 2007.

324. Сезеновская игуменья Серафима, в схиме Евфимия // Отечественные подвижники благочестия. Сентябрь. Изд. Свято-Введенской Оптиной пустыни, 1996. С. 171—191.

325. Сезеновский затворник Иоанн// ОПБ. Декабрь. 4.1. Введенская Оптина пустынь, 1994. С. 288—326.

326. Село Троицкое Юрт (Новохоперского уезда) // Воронежские епархиальные ведомости. 1871. № 8. С. 347—355.

327. Серафим Кузнецов., иеромонах. Женские иноческие уставы Кунгур. 1910. Факсимильное издание. Самарский Иверский женский монастырь; Смоленск, 2002. -292 с.

328. Сергий Голубцов, протодьякон. Троице-Сергиева Лавра за последние сто лет. М.,: Троице-Сергиева Лавра, 1998. С. 99, 199—200.

329. Синицына Н.В. Предисловие // Монашество и монастыри в России. XI—XX века: Исторические очерки. М., 2002.

330. Сказание о Вышневолоцком Казанском женском монастыре Тверской губернии. СПб.: Православный фонд В. Пикуля, 1997. -221 с.

331. Сказания и жизни монахини Дорофеи Лодыгиной, спасавшейся в Кашинском Сретенском Девичьем монастыре. Кашин, 1909.

332. Сказания о земной жизни Пресвятой Богородицы. М., 1904.

333. Смолич И.К. Русское монашество. 988—1917 г. Жизнь и учение старцев (путь к совершенной жизни). М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 1999. -603 с.

334. Снопов Н. «От рода сего» // Альфа и Омега. Ученые записки Общества для распространения Священного Писания в России. М., 1999. № 4 (22). С. 208.

335. Содействие женских монастырей и общин делу образования дочерей духовенства // Воронежские епархиальные ведомости. 1873. № 14. С. 534—536.

336. Соколова Л.И. «Никто молитвы не отнимет.». СПб., 2000.

337. Софрония (Купреева), инокиня Екатеринбургский Ново-Тихвинский женский монастырь: опыт возрождения церковных искусств и традиционных монстырских послушаний // Возрождение православных монастырей и будущее России. Н.-Новгород, 2007. С. 265—274.

338. Сочинения игумении Таисии (Солоповой). М.-Издательский центр «Вентана-Граф», 2006. 253 с.

339. Спасенкова И.В. Пространство православного города // Православные традиции на европейском Севере России в XVIII—XX веках. Сборник статей под ред. A.B. Камкина. Вологда: ВГПУ, 2007. С. 36-^4.

340. Спасенкова И.В. Трансформация сакральной среды русского города // Православные традиции на европейском Севере России в XVIII—XX веках. Сборник статей под ред. A.B. Камкина. Вологда: ВГПУ, 2007. С. 178—184.

341. Спасо-Бородинский монастырь и его основательница. Издание Свято-Бородинского женского монастыря, 1993.

342. Старец-утешитель. Беседы прп. Амвросия Оптинского с Глафирой Ждановой. //Духовный собеседник. Православный иллюстрированный альманах. 2005. №1 (41). С. 67.

343. Старица Параскева // Отечественные подвижники благочестия. Сентябрь. Изд. Оптиной пустыни, 1994. С. 275—285.

344. Старица Таисия, подвижница Воронежского Покровского девичьего монастыря // ОПБ. Май. Введенская Оптина пустынь, 1997. С. 42.

345. Старческие советы некоторых отечественных подвижников благочестия XVIII—XIX вв. М., 1913.

346. Статистические сведения о состоянии Тамбовской епархии, извлеченные из документов за 1860 г. // Тамбовские епархиальные ведомости. 1861. № 19. С. 39—40.

347. Степашкин В. Преподобный Серафим Саровский: предания и факты. Саров: ТПК, 2002. 148 с. С. 72—74.

348. Стикина Н.В. Повседневная жизнь русского православного монастыря во второй половине XIX — первой четверти XX вв. (на материалах Вологодской епархии). Автореферат дис. на соискание степени канд. ист. наук. Архангельск, 2007.

349. Страгородский, Сергий, архимандрит. Письма из Сарова. 13—22 июля 1903 года. М.,1999. С. 39.

350. Страж Дома Господня. Патриарх Московский и всея Руси Сергий Страгородский. М., 2003.

351. Страж Дома Господня. Патриарх Московский и Всея Руси Сергий Страгородский. М.: Сретенский монастырь, 2003. Автор-составитель С. Фомин.

352. Странник С.И. В Пятницкой Николо-Тихвинской обители. // Воронежские епархиальные ведомости. № 51. 1914. С. 1291—1295.

353. Стремский Н. Е., свящ. Мученики и исповедники Оренбургской епархии XX века. С. 93.

354. Стрижев А. Н. Церковный переулок // Православное детство. Сборник рассказов. М., 2000. С.351—358.

355. Строитель отец Василий настоятель Белобережской пустыни // ОПБ. Апрель. Введенская Оптина пустынь, 1996. С. 259.

356. Сумцов Н.Ф. Дмитрий Ростовский // Христианство. Энциклопедический словарь. В 3-х томах. М., 1993. Т. 1. С. 478.

357. Схимница Августа // ОПБ. Апрель. Введенская Оптина пустынь, 1996.

358. Схимонах Николай, иеродьякон Серафим и иеросхимонах Иоанн // ОПБ. Октябрь. Введенская Оптина пустынь, 1994. С. 477—492.

359. Схимонах Пантелеймон, основатель Костыческой Смоленской общины // ОПБ. Июль. Там же. С. 481—505.

360. Схимонахиня Авраамия, подвизавшаяся в Кашинском Сретенском женском монастыре Тверской епархии. Кашин, 1909.

361. Схимонахиня Антония. Свящ. Николай Кузьмин // BEB. 1916. № 10. С. 296300.

362. Схимонахиня Ардалиона, старица Усть-Медведицкого монастыря Донской епархии // ОПБ. Август. Введенская Оптина пустынь, 1994. С. 331—332.

363. Схимонахиня Леонтия // «Женская Оптина». Материалы к летописи БорисоГлебского женского Аносина монастыря. М., 1997.

364. Схимонахиня Марфа Арзамасская // Жизнеописания отечественных подвижников благочестия. Апрель. Введенская Оптина пустынь, 1996.- 333. с. С. 328—333.

365. Схимонахиня Нила (Новикова). Жизнеописание. Воспоминания о матушке. Пророчества, наставления, молитвы. М„ 2007.

366. Схимонахиня Платонида, Иоанно-Мариинского Ставропольского монастыря (в конце XIX века) // Русское православное женское монашество XVIII—XX вв. Сост. монахиня Таисия. Троице-Сергиева Лавра, 1992.

367. Схимонахиня Феодорита (A.A. Шитова.). Жительница с. Мордово Тамбовской обл. Экспедиция ИЭА РАН 2000 г.

368. Тарновский В.М. Потребители проституции. СПб., 1890.

369. Тепляков М., Гуров Ю. Кто такие чернички? // Газета Заря. Воронеж, 2 февраля, 1966 г.

370. Тертышников, Георгий, архимандрит. Женское монашество в России XVII — XIX веков // Альфа и Омега. №2 (20). 1999.

371. Тифлисов Василий, свящ. Воейковское общество богомолов II Пензенские епархиальные ведомости. 1870. № 10. С. 399—409.

372. Тихвино-Богородицкий женский монастырь в г. Кирсанове. Исторический очерк Священник Иоанн Сладкопевцев // Тамбовские епархиальные ведомости. 1862, №31.

373. Торжество открытия Лысогорской Успенской общины, совершившееся 25 сентября 1890 // Воронежские епархиальные ведомости. 1890. №23. С. 916—927.

374. Третьякова C.B. Сонм святых: ментальные и топографические аспекты // Православные традиции на европейском Севере России в XVIII—XX веках. Сборник статей под ред. A.B. Камкина. Вологда: ВГПУ, 2007. С. 102—109.

375. Трошина Т.И. Подворье Сурского Иоанно-Богословского монастыря в городе Архангельске: история строительства и деятельность // Святые и святыни северорусских земель. Каргополь, 2002. Сост. и науч. ред. Н.И. Решетников. 316 с. С. 161—167.

376. Труханов Михаил, протоиерей. Воспоминания: первые сорок лет моей жизни. Минск, 2008.-317 с.

377. Тульцева Л.А. Вдовья доля (заметки этнографа) // Этнографическое обозрение. 1995. №3. С. 20—26.

378. Тульцева Л.А. Девичья доля: из вековух — в чернички // Родина, 2001. Июнь. С. 84.

379. Тульцева Л.А. Чернички // Наука и религия. 1970. №11. С. 80—82.

380. Указатель храмовых праздненств в Воронежской епархии. Сост. Архимандрит Димитрий Самбикин. Вып. 1—4. Воронеж, б.г.

381. Успенский Лысогорский женский общежительный монастырь. Сост. С. III. М., 1900.

382. Устав Леушинского монастыря // Сочинения игумении Таисии (Солоповой). М„ 2006. С. 237—251.

383. Уфимская епархия. Географический, этнографический, исторический и статистический очерк. Сост. Иван Златоверховников. Уфа, 1899.

384. Филарет (Гумилевский). Женское монашество на Востоке. М., 2000.

385. Флоровский Георгий прот. «Пути русского богословия».

386. Фриновский М. Игумения Краснослободского женского монастыря Феофания // ПЕВ, 1902. № 24. С. 956—959; ПЕВ. 1897. № 18. С. 740.

387. Церковные ведомости. 1897. № 42. С. 1508.

388. Цеханская К.В. Женщины-подвижницы в русской православной традиции // Православие и русская народная культура. М., 1995. Вып. 5. С. 132-173.

389. Чеботарев С.А. Тамбовская епархия 40—60 гг. XX века. Тамбов: Издательство «Юлис», 2004.-380 с.

390. Чеснокова А. Н. Школа народного искусства. Исторический очерк. СПб.: «Сатис-Альянс», 1998.- 56 с.

391. Четыркин И. Историко-статистическое описание Арзамасской Алексеевской женской общины // Нижегородские епархиальные ведомости. 1887. №. 20-21.

392. Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды XVII— XIX вв. М., 1967.

393. Чугреева Н. Н. О почитании преподобного Серафима Саровского Царственными Страстотерпцами // Преподобный Серафим Саровский. Агиография, Почитание. Иконография. М.: Индрик, 2004. 480 с.

394. Шамбуров С.А. Исторические аспекты теневых промыслов в России и на ее окраинах» // mion.isu.ru

395. Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. М., 2000.

396. Щенникова J1. А. Жизнеописание преподобного Серафима Саровского // Преподобный Серафим Саровский. Агиография, Почитание. Иконография. М.: Индрик, 2004. 480 с.

397. Щербатов М.М., князь. О повреждении нравов в России. М., 1983.647. «Я не всуе вам отец». Житие и пастырские труды иеромонаха Железноборовского монастыря Иоасафа, в схиме Серафима (Сазонова) // Духовный собеседник. 2006. №4 (48). С. 36—40.

398. Meehan -Woters В. То Save Oneself: Russian Peasant Women and the Development of Women's Religious Communities in Pre-Revolutionary Russia // Russian Peasant Women N.Y., 1992. P. 121—133.

399. Meehan -Woters B. Mitropolitan Filaret and the Reform of Russian Women's Communities // Russian Reiew. 1991. Vol. 50. P. 310—323.

400. Meehan -Woters B. Popular Piety, Local Iniciative and the Foundetion of Women's Religious Communities in Rossia, 1764—1917 // St. Vladimir's Teological Qurterly. 1986. Vol. 25. P. 117—142.

401. Meehan-Waters B. The Authority of Holiness: Women Ascetics and Spiritual Elders in Ninetcenth-century Russia // Church, Nation and State in Russia and Ukraine. L., 1991